СОДЕРЖАНИЕ

СОДЕРЖАНИЕ
Автор:
Психология и общество
Социальная психология и социальные изменения
Г. М. Андреева
5
Социальная психология
Концепция социальных представлений и
дискурсивная психология
Т. П. Емельянова
16
"Родительская" и "студенческая" модели
представлений о семейном воспитании
Е. А. Володарская, Н.
Ю. Логвинова
26
Г. Г. Аракелов, В. В.
Глебов
35
Психофизиология
Вегетативные составляющие стресса и
личностные особенности пациентов, страдающих
пограничными расстройствами
Психология и интернет
Общение и "опыт потока" в групповых ролевых
интернет-играх
А. Е. Войскунский, О.
В. Митина, А. А.
Аветисова
47
Т. И. Артемьева
64
Методика диагностики ситуативной
Т. Д. Дубовицкая
самоактуализации личности: контекстный подход
70
История психологии
Советские психологи в годы Великой
Отечественной войны (к 60-летию Великой
Победы)
Методы и методики
Страницы будущей книги
Когнитивная наука и современная психология
Б. М. Величковский
79
А. В. Махнач
86
Психотерапия
Жизненный опыт и выбор специализации в
психотерапии
Памяти В. Н. Дружинина
В самом расцвете сил... (к 50-летию со дня
рождения В. Н. Дружинина)
С. Д. Бирюков
98
стр. 1
Психология творчества
В. Н. Дружинин
101
I Международная конференция "Качество жизни
и психология"
Г. М. Зараковский
110
Итоговая научная сессия Института психологии
РАН
Н. А. Живова, О. А.
Соловьева, С. А.
Татарко
116
XX Мерлинские чтения "В. С. Мерлин и
системные исследования индивидуальности
человека"
Е. А. Сергиенко, А. А.
Волочков
124
Научная жизнь
Хроника
127
стр. 2
Психология и общество. СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ И
СОЦИАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ
Автор: Г. М. АНДРЕЕВА
Г. М. Андреева, Доктор психологических наук, профессор, факультет психологии МГУ
им. М. В. Ломоносова, Москва
Рассматривается один из элементов новой парадигмы современного обществоведения включение в контекст исследований проблемы социальных изменений; обозначается
специфический угол зрения социальной психологии на социальные изменения - их
восприятие рядовым членом общества при построении им образа социального мира;
анализируется специфика радикальных трансформаций российского общества и
возникшие в связи с этим новые профессиональные задачи отечественной социальной
психологии как на теоретическом, так и на практическом уровне.
Ключевые слова: социальные изменения; конструирование образа социального мира;
социальные трансформации российского общества; новые задачи профессиональной
социальной психологии.
1. ПЕРСПЕКТИВА НОВОЙ ПАРАДИГМЫ ДЛЯ СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ
Конец XX столетия остро поставил проблему социальных изменений перед всей системой
общественных наук. Радикальные трансформации в экономической, политической и
социальной сферах отдельных стран и всего мирового сообщества требовали учета новых
реалий, и исследования в области обществоведения не могли их игнорировать. Все
современное сообщество оказалось на рубеже веков не только радикально измененным,
но и постоянно изменяющимся. Именно поэтому самым значимым фактом новой
ситуации стала очевидность социальных изменений, которая выступила предметом
исследования практически всех социальных наук. Пожалуй, можно считать, что первой на
путь их всестороннего анализа еще в середине XX века встала социология, что является
весьма закономерным для истории этой дисциплины1 . Сама категория "социальные
изменения" с этой поры присутствует в литературе [33], соответственно с этого же
времени начинается и исследование проблемы. На рубеже столетий П. Штомпка назвал
проблему социальных изменений одной из центральных проблем социологии XX века. Ее
можно охарактеризовать как показатель новой парадигмы в системе социологического
знания, пришедшей на смену "парадигмы системы", особенно характерной для
американской социологии 50 - 60-х гг. [26]. "Социальные изменения", по мнению автора, это такая категория, которая наиболее часто употребляется для описания ситуаций
некоторого "отступления" от нормы в общественном развитии, что чрезвычайно важно,
поскольку социальная реальность вообще "не статическое состояние, а динамический
процесс, она происходит, а не существует, она состоит из событий, а не из объектов" [там
же, с. 266].
В социальной психологии ситуация значительно отличается: общим стало упоминание о
том, что ни понятийный аппарат науки, ни ее методологическое обеспечение не
приспособлены для исследования социально-психологических феноменов в контексте
социальных изменений. Весь накопленный социальной психологией опыт, все ее
теоретические и экспериментальные разработки так или иначе апеллировали к
стабильному обществу, достаточно долго удерживалась идея определенной незыблемости
законов социального поведения, адекватного стабильному обществу. Такая переменная
как стабильность/нестабильность вообще не фигурировала в исследованиях, что, повидимому, частично оказалось результатом "американского" варианта дисциплины.
Поэтому особенно сильный акцент на эту особенность социально-психологического
знания был сделан европейскими исследователями. Именно в их работах была поднята
проблема недопустимого игнорирования социальной психологией социальных изменений,
что явилось проявлением более общего принципа учета социального контекста, чем
продекларированного в американской традиции. В фундаментальном труде "Контекст
социальной психологии" [35], который претендует на формулирование специфики
"европейского подхода", А. Тэшфел четко проводит мысль о том, что "вакуум" социальнопсихологических экспериментов проявляется не только в том, что они игнорируют
социальный контекст как таковой, но и в том, что в них вообще не учитывается факт
Проблема весьма тщательно прорабатывается и в современной отечественной социологии: см. например, работы
Н. Ф. Наумовой, В. Н. Шубкина, В. А. Ядова и др. [20, 27, 29, 30].
1
стр. 5
изменения, характеризующего любой изучаемый объект. Тэшфел призывает к тому, чтобы
главной проблемой социальной психологии стала проблема социальных изменений, более
точно -проблема отношений между Человеком и Социальным Изменением. По мнению
автора, "Изменение" - фундаментальная характеристика социального окружения человека,
побуждающего его совершать выбор определенной линии поведения. Но если
предсказание такого выбора и возможно в условиях стабильности, то в условиях
изменения оно становится практически невозможным: традиционно в социальнопсихологическом исследовании предсказание строится на анализе "ожиданий", "оценок"
индивида, но в ситуации изменения последние, как правило, разрушаются, и индивид
оказывается перед совершенно новым выбором. Поэтому "нельзя адекватно
предсказывать поведение в мифически не изменяющемся мире" [Ibid, с. 243]. Игнорируя
факт нестабильного существования социума, социальная психология оказывается
разоруженной перед лицом глобальных общественных трансформаций: ее аппарат, ее
средства не адаптированы к тому, чтобы исследовать социально-психологические
феномены в ситуации социальных изменений. Ярким примером этого явилась
неспособность социальной психологии не только спрогнозировать, но и
удовлетворительно объяснить события "студенческой революции" 1968 года в Европе.
Социальная психология лишь тогда преодолеет свойственные ей ограничения, когда
обратится к своему собственному предмету - психологическим аспектам социальных
изменений. Сходная мысль выражена и другим классиком европейской социальной
психологии - С. Московичи: если социальная психология существовала преимущественно
как "наука порядка", то предпочтительно видеть ее как "науку движения" [Ibid, р.212], что,
естественно, включает ее в контекст социальных изменений.
Как видно, программа нового подхода здесь изложена достаточно точно: социальная
психология должна обеспечить исследование взаимодействия социальных изменений и
выбора человеком линии своего поведения, т.е. показать, какие аспекты социальных
изменений раскрываются в восприятии индивида как альтернативы его действий, какова
связь между когнитивными и мотивационными процессами, чем в конечном счете
детерминированы избранные стратегии поведения. Несмотря на четкость предложенного
подхода, вряд ли можно сегодня констатировать его полноценное воплощение в практике
реальных социально-психологических исследований, хотя проблема в целом поставлена и
основные линии ее разработки обозначены.
Одна из приоритетных идей социальной психологии второй половины XX века - идея
рассмотрения традиционных феноменов в культурно-исторической перспективе.
Исследователи справедливо ставят вопрос о том, "почему включение культурного
контекста в наше время оказалось для социальной психологии столь важной и
практической, и гносеологической задачей", так что культуру иногда рассматривают в
качестве "матрицы социальной психологии XX века" (цит. по [23]). Ответ на этот вопрос,
как нам представляется, также следует искать прежде всего в связи с "обострением"
проблемы социальных изменений. "Культурный контекст" позволяет осуществлять
сравнение базовых процессов, происходящих в различных обществах (культурах), и тем
самым переносить выявленные различия и на разные стадии общественного развития, что
помогает найти ключ и к объяснению существа социальных изменений. Поэтому не
случайно эта идея приобрела заметное звучание при обсуждении новой парадигмы в
социальной психологии.
Совершенно очевидно, что включение проблемы социальных изменений в новую
парадигму социальной психологии XXI века особенно актуально для России, где сам
характер этих изменений столь значителен, что анализ их психологического аспекта
предстает как своеобразный вызов социальной психологии. Радикализм осуществляемых
здесь преобразований не позволяет быть "схваченными" в рамках разработанных схем,
требуются новые подходы и принципы анализа. Поэтому представляется необходимым
обозначить основные линии такого анализа и на общетеоретическом, и на прикладном
уровнях. Причем, и в том, и в другом случае целесообразно рассмотреть как общие
тенденции нового подхода, сложившиеся в мировой практике (учитывая предпосылки,
имеющие место в отечественной традиции), так и специфические проблемы, возникающие
перед исследователями, работающими сегодня в России.
Очевидны два направления анализа проблемы социальных изменений в социальной
психологии, связанные с рассмотрением следующих вопросов: что предстоит сделать для
совершенствования исследования новой ситуации и как может быть выполнена ею задача
воздействия на ситуацию с целью оказания помощи реальным субъектам общественного
процесса. Но для этого рассмотрения необходимо уточнение того угла зрения, который
характерен именно для социально-психологического анализа в отличие от более
"развитого" социологического подхода.
2. СПЕЦИФИКА СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ПОДХОДА К АНАЛИЗУ
СОЦИАЛЬНЫХ ИЗМЕНЕНИЙ
Одна из основных проблем, выражающих специфику социально-психологического
подхода в
стр. 6
данном контексте - проблема восприятия социальных изменений рядовым человеком,
представленность их в массовом сознании, конструирование образа социального мира.
Хотя принципиально эта идея содержится и в ряде социологических подходов, в
частности, в "понимающей социологии" А. Шюца [28], именно в социальной психологии
она получает всестороннюю разработку. Предлагаемый здесь угол зрения на проблему
социальных изменений переносит фокус исследования на изучение психических
процессов, сопровождающих, определяющих и определяемых социальными изменениями.
Иными словами, в центре внимания - психологические аспекты социальных изменений,
отражение этих процессов в сознании индивидов и соответствующее изменение их
поведения.
Особенно четко обозначенная выше проблема поставлена в современной психологии
социального познания [31]. Можно утверждать, что сам факт обособления этой области
знания в рамках психологии в значительной степени связан с необходимостью
исследовать процесс построения человеком образа социального мира и те трудности,
которые встают перед ним при познании изменяющейся социальной реальности [6]. Хотя
ориентация в окружающем социальном мире всегда была потребностью человека, она
резко возрастает в период существенного ускорения общественных процессов,
возникновения новых форм общественных институтов. Общий вопрос социального
познания - как соотносятся между собой реальный мир и мир, построенный
(сконструированный) человеком - становится здесь во главу угла. Можно соглашаться или
не соглашаться с так называемой теоремой Томаса ("Если ситуация определяется как
реальная, она реальна по своим последствиям" [15, с. 66]), но нельзя не признать, что в
ситуации социальных изменений единственным условием "выживания" человека является
достаточная степень понимания им того, что происходит вокруг, более или менее
адекватная его интерпретация. Поэтому естественно, что фокусом проблемы социальных
изменений становится в психологии специфика их восприятия. Как справедливо отмечают
П. Бергер и Т. Лукман, "повседневная жизнь представляет собой реальность, которая
интерпретируется людьми и имеет для них субъективную значимость в качестве цельного
мира" [9, с. 38].
В общетеоретическом плане это касается прежде всего изучения особенностей процесса
категоризации социальных объектов, того, как он осуществляется рядовым субъектом, в
частности, в ситуации радикальных преобразований всех систем организации общества.
При этом возникает ряд существенных трудностей, относящихся как к специфике самого
процесса, так и к его реализации в условиях социальной нестабильности. Категоризация
выступает как инструмент, посредством которого человек систематизирует свое
окружение, постигает его смысл; она возможна постольку, поскольку люди живут в
относительно стабильном мире, где предметы обладают более или менее инвариантными
характеристиками, т.е. значениями, благодаря чему человек и может идентифицировать
их. Операция со стабильными категориями - проработанная психологией особенность
человеческого мышления.
В ситуации познания социальных объектов обнаруживается в этом отношении серьезное
противоречие и некоторые дополнительные проблемы. Суть процесса социальной
категоризации остается неизменной: предполагается, что рядовому человеку необходимо
распределить социальные события и объекты по группам для систематизации социального
окружения и определения своего места в нем. Но этот процесс затрудняется из-за
недостаточной четкости "границ" социальных категорий, их сложности, зависимости
осуществления категоризации от "заинтересованности" в ней субъекта и т.п. [6, с. 105 106]. Для не искушенного в вопросах научного мышления человека (называемого в
психологии социального познания "наивным психологом") процесс категоризации
социальных объектов представляет поэтому значительно большую трудность, чем
объектов физического мира. Вместе с тем, осуществление этого процесса необходимо, ибо
только на его основе может быть принято решение относительно дальнейшей стратегии
поведения и действия.
Массовое сознание давно научилось справляться с подобными трудностями, разработав
систему своеобразных "уловок". Одна из них была описана в теориях когнитивного
соответствия в рамках концепции психологики (см. 5, с. 117 - 118]). При этом
подразумевается логика обычного человека, "серьезного, но не слишком блестящего
мыслителя", рассуждающего по принципу: "я знаю, что это не так, но мне кажется, что это
так, и хотя меня это смущает, но я продолжаю думать, что это именно так". Упрощенный
вариант выдвижения такого рода "резонов" наблюдается и при категоризации, что
приводит к весьма произвольному включению объекта в ту или иную социальную
категорию.
В психологии социального познания описаны конкретные средства такого "облегчения"
когнитивного процесса [24]. Важнейшим из них является использование эвристик набора сокращенных, произвольных правил, применяемых в обыденной жизни при
высказывании суждения, для которого нет достаточной информации. Авторы называют
это "упрощенным правилом принятия решения" [24, с. 253], не претендующего на
получение знания, опирающегося на нормы логики, но зато обеспечивающего компромисс
между рациостр. 7
нальным и когнитивно "экономным" выводом [6, с. 107]. Употребление эвристик
упрощает жизнь познающему субъекту, позволяет применять сокращенную стратегию,
хотя очевидно, что характер полученного таким образом "знания" ограничен и крайне
субъективен, а образ построенного мира выглядит весьма своеобразно.
Специфическое решение проблемы предложено в теории "социальных представлений" С.
Московичи [13, 34], где показано, как рядовой человек и реально существующие
социальные группы вырабатывают свою систему представлений о действительности,
опирающуюся на непосредственный жизненный опыт, обрывки сведений, почерпнутых из
общения с непосредственным окружением и т.п. Созданное таким образом "социальное
представление" не есть "знание" в точном значении этого слова, это скорее суждение
здравого смысла, которое, тем не менее, помогает индивиду как-то упорядочить и по-
своему "понять" окружающий мир, категоризировать его проявления и построить его
образ.
Все названные особенности категоризации социальных объектов проявляют себя с особой
силой, когда процесс приходится осуществлять в условиях нестабильной ситуации,
осложненной радикальными преобразованиями всей системы социальной жизни, когда
изменяется сам облик объекта или явления. Задача может быть сформулирована так: как
"нестабильный" объект поместить в "стабильную" категорию? Каким образом в данной
ситуации поступает человек-непрофессионал?
Кроме использования моделей эвристики, возникает еще один соблазн, обозначенный А.
Тэшфелом как "быстрая категоризация". Она характерна как раз для ситуации быстрых
социальных изменений, когда человек вынужден принимать категориальные решения на
основе недостаточно сложившегося и продуманного опыта. Изменения категорий "не
успевают" за объективными изменениями объектов и событий. Но в некоторых
обстоятельствах на определенном этапе такие быстрые решения действительно
необходимы, когда надо установить хотя бы "краткие" различия (или сходства) между
объектами или явлениями, а не исключения из правил. Но при этом важно понять, что это
- "грубая настройка", и она не должна оставаться единственной. В противном случае
можно принести вред человеку, обрекая его на существование в искаженном образе мира.
Если даже в условиях нормального хода развития общества возникает проблема
соотнесения "образа мира", построенного человеком, и реального мира, то при быстрых
социальных преобразованиях эта проблема приобретает еще большую остроту. Уместно
вспомнить известную психологическую максиму: люди действуют в мире в соответствии
с тем, как они познают его, но они познают его в соответствии с тем, как действуют в нем.
Естественно поэтому, что характеристики социальной категоризации, свойственные
периодам острых социальных изменений, соотносятся в каждом отдельном случае со
своеобразием того социального и культурного контекста, в условиях которого они
проявляются. Сама специфика социальных категорий наполняется каждый раз новым
содержанием.
Важно отметить и то, что существенным элементом социальной категоризации выступает
самокатегоризация индивида, "истолкование" им себя в новой, изменившейся социальной
ситуации. Иными словами, в данном случае встает проблема социальной идентичности и
социальной идентификации человека в изменяющемся обществе. Теоретические подходы
А. Тэшфела и Дж. Тернера [36] освещают некоторые принципы анализа этих процессов. В
частности, это относится к утверждению о том, что человеку свойственно всегда
поддерживать позитивную социальную идентичность, т.е. убежденность в том, что
социальная группа, к которой он принадлежит, наделена определенными
"положительными" чертами, "положительным" статусом в обществе, поскольку, по мысли
Тернера, она представляет собой для человека нишу, обеспечивающую ему определенный
уровень комфортного существования. Но в ситуации радикальных преобразований
"границы" групп и, следовательно, критерии их оценки не просто размываются, но
постоянно изменяются, так же как и сама социальная структура общества, и вопрос о
степени позитивности/негативности той или иной группы приобретает, как минимум,
дискуссионный характер. Необходимость специфического решения проблемы социальной
идентичности личности в изменяющемся обществе становится таким образом еще одним
выражением специфики социально-психологического подхода.
Наконец, важным направлением анализа, несомненно, является учет эмоциональномотивационной переменной, включенной в построение рядовым человеком образа
измененного мира, что также отличает данный подход от социологического. В психологии
социального познания делается особый акцент на необходимость выявления
специфической роли эмоций в этом процессе: рядовой человек организует свое поведение,
опираясь не только на использование когнитивных схем, но в значительной мере на
эмоциональное восприятие действительности. Наиболее радикальная позиция в этом
вопросе состоит в утверждении, что эмоции могут быть интерпретированы в данном
случае как особая форма значения, как специфическая форма когниций, даже как более
высокий уровень познания, поскольку они помогают человеку не просто осваивать постр. 8
лученную информацию, но становиться "архитектором собственного социального
окружения" [31].
Как видно, ситуация социальных изменений ставит перед социальной психологией целый
ряд специфических задач, касающихся прежде всего проблем изучения особенностей
конструирования рядовым человеком образа изменяющегося социального мира.
3. РАДИКАЛЬНЫЕ ТРАНСФОРМАЦИИ РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА -ВЫЗОВ
СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ
Все это приобретает практический интерес в условиях современной России. Радикальные
преобразования российского общества, которые характерны для последних полутора
десятилетий, породили особый феномен "постсоветского сознания" [12, с. 127], который
должен быть всесторонне изучен социальной психологией2 . Слом социальных
стереотипов, изменение шкалы ценностей, кризис социальной идентичности - это те
психологические реалии, которые в значительной степени "видоизменяют" образ
социального мира, построенного рядовым человеком на протяжении предшествующего
периода. Складывается ситуация, сходная с той, которая описана в этнопсихологии как
ситуация "культурного шока", когда человек оказывается как бы в новой, "чужой" стране,
где привычные предметы, явления, события выглядят по-иному, как чужие и
непривычные: "Суть культурного шока - конфликт старых и новых культурных норм и
ориентации - присущих индивиду как представителю того общества, которое он покинул,
и новых, то есть представляющих то общество, в которое он прибыл" [15, с. 17]. Стоит
вспомнить слова, произнесенные М. С. Горбачевым после возвращения из Фароса о том,
что он вернулся "в другую страну". Для рядового человека при осмыслении своего
существования в ситуации радикальной ломки всех "устоев" привычного общества
логично возникает своего рода "тоска" по стабильному миру и неизбежное
противопоставление "старого" мира, стабильного и понятного, "новому" миру,
нестабильному и непонятному.
Восприятие реального мира и его образ в такой ситуации могут еще более расходиться,
что не может не сказаться на образцах поведения разных социальных групп. Разброс этих
образцов обусловлен неоднозначностью того, с каким "построенным миром" человек
соотносит свое поведение. Традиционный тезис психологии социального познания о том,
что для функционирования какой-либо группы необходимо, чтобы ее члены разделяли
некоторые представления о мире, согласовывали свои интерпретации этого мира,
подвергается в данном случае большому испытанию. Поведение строится в соответствии
с одним из этих "разделяемых" представлений при том, что оно не обязательно адекватно
соотносится с тем реальным миром, в котором живет и функционирует группа. Как
остроумно полагает И. А. Климов, "человек перестает ориентироваться в социальном
пространстве (например, становится непонятным, куда жаловаться на произвол "хозяина",
можно ли на него жаловаться в принципе, что является критерием успешности - решение
суда или уступки руководства, сделанные в частном порядке)" [16, с. 67].
Возникшее ощущение утраты традиционных структур общественного контроля
способствует тому, что различные группы в современном российском обществе начинают
ориентироваться на свои представления о легитимности тех или иных поступков, хотя
осуществляют их в обществе, где "легитимность" последних не признается. Это
убедительно доказывают примеры поведения различных криминальных групп, когда
именно антиобщественное поведение воспринимается как "естественное", "законное", в то
время как правовые нормы общества отвергаются. Разрыв реального мира и его образа
имеет следствием в данном случае противоправное поведение.
С другой стороны, та часть общества, которая оказалась готовой принять нововведения и
поверила в осуществляемые социальные изменения, восприняла их как естественные и
необходимые, на каком-то этапе убеждается в том, что они скорее пока даны в
представлениях о новом устройстве мира, но приходят в противоречие с миром, реально
существующим. Отсюда у этой части общества возможен спад социальной активности,
разочарование в действенности реформ, а порой и формирование к ним негативного
отношения, о чем свидетельствуют многочисленные опросы общественного мнения [18].
В качестве примера можно привести многочисленные варианты массового сознания в
постсоветской России по отношению к рынку и рыночной экономике. Существование
обычного, рядового человека в условиях переходной экономики (как часто сегодня
определяется социальная реальность в нашей стране) шло на фоне двух различных
"образов" рынка: как положительного - для его сторонников, так и крайне отрицательного
-для ориентированных на государственную экономику. "Представления о рыночном
будущем были сродни фантазиям о практически неведомом, знаемом лишь понаслышке, и
варьировали от оптимистически безоблачных до страшных и отталСледует отметить, что и в данном вопросе социологи оказались впереди. В этой связи
стоит упомянуть два фундаментальных исследования, выполненных под руководством В.
А. Ядова [29, 30].
стр. 9
кивающих", чему соответствовали выявленные авторами основные типы людей по их
отношению к рынку - "пессимисты", "утописты" и "реалисты" [2, с. 310 - 311].
Естественно, что такой диапазон позиций дает большой разброс образцов поведения,
разную степень совпадения и расхождения реального мира и его образа.
Этим, в свою очередь, в значительной степени определяется и различное направление в
сдвиге социальных ценностей, характерное для различных групп населения. В ряде
исследований последних лет констатируется, например, несомненный сдвиг
традиционных для советского периода коллективистских ценностей в направлении
ценностей "личностных", связанных с индивидуальным успехом, благополучием семьи и
т.п. [18]. Можно согласиться с утверждением Е. П. Белинской и О. А. Тихомандрицкой о
том, что одной из причин такого сдвига является отсутствие разделяемых всеми
"внешних" ориентиров для социального самоопределения, что заставляет опираться на
ориентиры "внутренние" [7, с. 279]. Все это означает умножение "неопределенностей", с
которыми сталкивается конкретный человек, выстраивая свою линию жизни [8, с. 39 - 43].
Если суммировать результаты ряда исследований, касающихся изучения разных сторон
изменяющейся российской действительности и разных реакций на них различных групп
населения, можно сделать вывод о том, что традиционным для большинства случаев
является попытка сохранить стабильный образ социального мира, поскольку именно это
является условием некоторого "облегчения" существования в сложных условиях
повсеместных изменений. Вместе с тем очевидно, что такое облегчение существования
является лишь кажущимся, поскольку оно продолжается все равно в измененном мире, и
столкновение сконструированного по старым образцам образа мира и реальности рано
или поздно станет неизбежным, и это может обернуться для человека еще большей бедой.
Не случайно довольно часто ситуация в обществе описывается как травматическая, а
понятие "травма" легко перекочевывает из медицинского лексикона в социальный [16, 26,
27].
Проблемы, возникающие при познании изменяющегося социального мира,
подкрепляются конкретными объективными характеристиками социальных изменений,
свойственных именно российской действительности. Так, по справедливому утверждению
А. Ю. Согомонова, большое значение имеет то обстоятельство, что изменения происходят
на фоне большой имущественной поляризации общества, когда "богатые становятся еще
более богатыми, а бедные - еще более бедными" (цит. по [30, с. 401]). Различное
социальное "зрение" проигравших и выигравших способствует тому, что одни его
ракурсы в большей, а другие в меньшей степени совпадают с объективными условиями, в
которых существует та или иная социальная группа. Следовательно, разрыв в
достоверности "образа" и "реальности" приобретает различное значение для субъектов,
включенных в единый исторический процесс, что и дает основание для разброса образцов
социального поведения.
Таким образом, соотношение нестабильного, изменяющегося мира с нестабильным,
изменяющимся его образом становится причиной разнообразных моделей ответа человека
на новую ситуацию. Радикальные социальные преобразования сами по себе болезненно
сказываются на судьбах рядового человека, а их восприятие, осмысление, "познание", как
видно, еще больше усугубляют трудности его существования.
Особый вопрос - отношение рядового человека к происходящим изменениям. Оно во
многом зависит, с одной стороны, от некоторой традиции, сложившейся в общественном
мнении, в определенных социальных группах, с другой - от поколения, оказавшегося в
эпицентре реформ. Что касается традиции, то она была заложена еще в период
существования СССР, т.е. относится к периоду, предшествующему реформам. Известно,
что господствующая в стране идеология как бы санкционировала тезис о незыблемости,
устойчивости социальной ситуации, что порождало позитивный образ стабильности
общества. Этот образ был поддержан верой в безусловную разумность государственного
устройства, мудрость руководящей партии и соответственно формированием негативного
отношения к необходимости радикальных изменений существующего порядка. Поэтому
начало реформ было встречено неодназначно разными возрастными группами.
Для групп, сформировавшихся до начала реформ, они выглядели чем-то "нарушающим"
естественный ход событий, пугающим своей необычностью и непредсказуемостью. Но
когда изменения стали очевидными, перед массовым сознанием, естественно, встал
вопрос об их оценке, о выработке к ним какого-то нового отношения. Что касается
молодого поколения, то для него не стоял вопрос о сравнении "прошлой" и "настоящей"
жизни, поэтому отношение к преобразованиям носило иной характер. В нашем
исследовании сравнительных ценностей русских и финских старшеклассников,
проведенном в несколько этапов, было выявлено, что количество молодых людей,
оценивающих ситуацию в России как "нестабильную", уменьшается в ходе
преобразований и растет число тех, для кого существующая ситуация стабильна,
поскольку иной они просто не знают [3].
стр. 10
В этой связи весьма характерно усиление интереса рядового человека к проблеме
соотношения прошлого, настоящего и будущего. Сравнение осуществляется не только
между прошлым "стабильным" периодом в жизни общества и современной
"нестабильностью", но и между представлениями о вариантах будущего соотношения
этих двух характеристик в развитии общества. Такие непрофессиональные, обыденные
прогнозы вплетены в повседневную жизнь человека, связаны с его потребностью как-то
обозначить для себя по крайней мере ближайшие перспективы, касающиеся
существования своего собственного, своей семьи, карьеры, образования детей и пр.
Как видно, диапазон изменений, осуществляемых в Российском обществе, настолько
велик, что возникает потребность существенного расширения фронта исследований,
предпринимаемых в том числе социальной психологией. Дело при этом состоит не только
в умножении количества "объектов", которые необходимо охватить вниманием, - важно
предложить в ряде случаев и принципиально новые стратегии их изучения.
4. ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ ЗАДАЧИ СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ В НОВОЙ
СИТУАЦИИ
Изменившаяся социальная реальность с особой остротой ставит вопрос о собственных,
профессиональных задачах социальной психологии не только в области теоретического
анализа проблемы, но и в области исследовательской практики. Отмеченная выше
неготовность осуществлять исследования с учетом социальных изменений в случае
неумения преодолеть этот недостаток грозит дисциплине утратой ее значимости в
обществе. Можно выделить как минимум два аспекта в разработке данной проблемы. С
одной стороны, это обозначение принципиально новых задач во взаимоотношениях науки
и общества, с другой -более конкретные вопросы поиска новых исследовательских
приемов, равно как и новых областей исследования.
Что касается первого аспекта проблемы, то необходимо найти ответ на достаточно старый
вопрос о том, как вообще изменяется (и изменяется ли) содержание взаимоотношений
социальной психологии и общества в период его радикальных преобразований?
Характерно, что некоторые принципы этих новых отношений в теоретическом плане
обозначены в современных поисках мировой психологии. Так, в концепции социального
конструкционизма К. Гергена одна из заявленных им новых задач социальной психологии
формулируется в виде отказа от прогнозирования как краеугольного камня социальнопсихологической науки и перехода к беспрецедентной ее роли "в качестве катализатора
социальной восприимчивости и чувствительности " [32, с. 49] (подчеркнуто мной. - Г. А. ).
Такой поворот обусловлен именно усложнением социального мира, в известном смысле процессами его глобализации: человеку все более необходимо осмысление большего
круга проблем, сравнение их решения в разных типах обществ. Поэтому для
профессиональной науки важно дополнить информирование человека относительно
жизненно важных для него обстоятельств, что может изменить его поведенческие
последствия, "поскольку расширяет диапазон альтернативных действий, приводя к
модификации или постепенному исчезновению прежних поведенческих моделей" [Ibid, с.
34]. Такая рекомендация вполне пригодна для характеристики новой роли социальной
психологии в изменяющемся мире, поскольку акцентирует внимание как на
необходимости внимательного анализа поведения рядового человека, так и на помощи
ему совладать с изменяющейся ситуацией.
Предложенный термин является калькой с английского coping, достаточно популярного в
литературе и, может быть, не вполне адекватно звучащего в русском языке. Но так или
иначе суть дела очевидна: человеку в ситуации радикальных социальных изменений
необходимо справляться с новой ситуацией, научиться жить в ней, причем не просто
приспосабливаясь, но именно овладевая ею. Идея совладания становится при этом
сквозной проблемой как практического существования человека, так и научного
осмысления ее содержания. В последнем случае - это новый поворот традиционной для
психологии проблемы адаптации, в частности, акцент на социальной адаптации [21, с.
31], ее специфики в условиях нестабильности. Такой акцент предлагает адекватное
описание нового характера взаимодействия человека и среды, а именно - взаимодействия
измененного человека и измененной среды, т.е. относительно новой идеи в парадигме
социальной психологии.
Приведенные аргументы свидетельствуют в пользу обновления отношений социальной
психологии и общества, причем на первый взгляд может показаться, что речь просто
должна идти о большем удельном весе прикладных исследований. Однако при
сохранении важности и этой задачи проблема не может быть ограничена только ее
решением. В действительности, умножение возможностей социальной психологии
связано и с расширением спектра ее фундаментальных позиций, в частности, с
совершенствованием инструВ качестве рабочего определения можно принять предложенное А. Либиной и А.
Либиным: "Предметом психологии совладания, как специальной области исследования,
является изучение механизмов эмоциональной и рациональной регуляции человеком
своего поведения с целью оптимального взаимодействия с жизненными обстоятельствами
или их преобразования в соответствии со своими намерениями" [19].
стр. 11
ментария, а именно поиском новых средств как исследования, так и воздействия.
Одним из направлений деятельности в первом случае можно считать все усиливающийся
акцент на качественные методы исследования, которые П. Н. Шихирев называл "мягкими
методами, разработанными в парадигме понимания" [25, с. 382]. В свое время еще Д.
Кэмпбелл указывал на то, что в социальных науках, имеющих дело с человеческими
проблемами и процессами, в которые включены реальные люди в реальных
обстоятельствах, качественное знание особенно необходимо, поскольку в нем велик
удельный вес "здравого смысла" [17]. Логика интереса к таким методам в современных
условиях очевидна: коль скоро в практике реальной жизни людей встает задача совладать
с измененной действительностью, особенно важно понять, какие психологические
механизмы включаются рядовым человеком в процесс построения субъективной картины
социального мира. Именно от адекватности этой картины во многом зависит степень
адекватности поведения человека в условиях новых реалий. Не случайно сегодня интерес
к применению качественных методов, в частности таких, как глубинные интервью, фокусгруппы и т.п., резко возрастает (см. [10, 22]).
Немаловажным достоинством этих методов является также и то, что при их помощи
удается более полно фиксировать эмоциональное отношение респондента к социальному
объекту, в частности, учитывать даже фактор настроения. Между тем известно, что
последний играет огромную роль при построении образа социального мира [6, с. 141 146].
В этой связи уместна дискуссия более общего плана - об использовании такого
традиционного метода социальной психологии, как опрос. Общеизвестно, что он широко
применяется как в исследованиях общественного мнения, которые сами по себе весьма
популярны при изучении массового сознания в период социальных трансформаций, так и
в иных социально-психологических исследованиях. При этом встает ряд проблем
принципиального плана, одна из которых заключается в том, что всякий опросник, если
даже он содержит открытые вопросы, предлагает респонденту некоторый заданный набор
понятий, при помощи которых будет сформулирован ответ. Но это в значительной
степени предопределяет контуры описания того или иного объекта восприятия, в том
числе какого-либо социального явления, события, ценности. Можно предположить, что
строго субъективная интерпретация социального мира при этом утрачивается: "Готовые
опросники, по существу, заставляют человека мыслить в тех категориях, которые уже есть
в голове у исследователя" [2, с. 304]. Поэтому при необходимости более тонко схватить
эту субъективную интерпретацию меняющегося мира, когда сами параметры ее только
формируются, целесообразно - естественно, наряду с традиционными опросами прибегать и к разнообразным вариантам методик, обеспечивающим выявление более
"качественной" характеристики отношения представителей разных групп к нестабильной
ситуации.
Разумно предположить, что "новую жизнь" в ситуации социальных изменений может
приобрести метод лонгитюдного исследования. Фиксация изменения мнения, установки,
ценностных ориентации становится доступной именно при применении этого метода. В
упоминавшейся работе Д. Кэмпбелла, хотя и в других терминах, была поставлена и эта
проблема. Речь шла о различных угрозах внешней и внутренней валидности в социальнопсихологическом эксперименте. Среди последних фигурировали, например, такие
переменные как "фон" (history) реальных событий во время исследования, а также
""естественное развитие" - возможное изменение испытуемых, являющееся следствием
течения времени ..." [17, с. 46]. По-видимому, исключение подобных "угроз" должно
оказаться весьма полезным в лонгитюдных исследованиях, которые напрашиваются сами
собой, когда проводятся в "пространстве" социальных изменений.
Особенно перспективным представляется использование данного метода при изучении
поведения разных социальных групп в разных сферах деятельности. Подобно включению
в исследование культурного контекста, сравнение поведения групп, в частности больших
социальных групп, в том числе в различных сферах деятельности, также позволяет с
большей наглядностью фиксировать восприятие изменений, происходящих в обществе, и
их влияние на стратегии осуществляемых человеком выборов. Хотя такого рода
исследование не является каноническим вариантом лонгитюда, но содержит сходные с
ним логические допуски. В качестве примера можно назвать ряд исследований
экономического поведения людей в разные периоды реформ [14]4 . Для них характерен
своего рода "перекрестный" анализ взаимодействия новых социальных реалий
(предпочтения различных форм собственности и организации труда, например) и
восприятия их определенными группами (собственниками, наемными работниками,
крестьянами) с соответствующими изменениями ценностных ориентации. Стратегия этого
исследования интересна тем, что
Вообще проблема экономического поведения людей - интереснейший материал для социальнопсихологического исследования, коль скоро важно изучить массовые процессы. Не лишне заметить, что
единственный психолог - Д. Каннеман - был удостоен Нобелевской премии, правда, не по психологии, а по
экономике, как раз за анализ массового поведения в сфере экономических отношений.
4
стр. 12
в нем использован метод поперечных срезов [14, с. 383], своеобразный прием сравнения,
который, очевидно, уместен в любом случае, когда нужно зафиксировать изменение.
Кстати, в этом русле было бы очень интересно получить данные по среднему классу,
который только формируется в современной России, и его становление во многом
является значимым фактором социальных изменений. Такого типа исследования
проводятся и при изучении восприятия социальных изменений возрастными группами [2,
22].
Как видно, поиск новых стратегий социально-психологических исследований включает
много направлений разработки инструментария. Не менее значимым является и поиск
новых стратегий воздействия, иными словами, средств и методов практической
социальной психологии, демонстрирующей свои возможности в измененном социальном
контексте. Это и расширение поля работ, т.е. областей социальной практики, где могут
быть приложены ее усилия, и умножение типов профессиональной работы. Несмотря на
активное обсуждение этих проблем в литературе [10], целесообразно выделить несколько
узловых пунктов, имеющих непосредственное отношение к обсуждаемой проблеме.
Прежде всего - это вопрос о формах и способах вмешательства дисциплины в процессы
общественной жизни и индивидуального существования человека в ситуации быстрых
социальных изменений. В сегодняшней ситуации возникает как никогда широкий спектр
предметов обсуждения, где эти изменения особенно очевидны: усиление роли СМК,
возможности новых информационных технологий, изменившиеся типы управления в
социальных организациях, новые формы правового пространства и межнациональных
отношений, стратегии потребительского поведения в условиях рынка и пр. [22].
Найти подходы к освоению новой социальной практики рядовым человеком для
совладания с ней - первостепенная задача практической социальной психологии сегодня.
Для этого нужна особенно тщательная рефлексия исследователей относительно того, что
"может" и чего "не может" наша дисциплина с точки зрения помощи рядовому члену
общества "вписаться" в новую реальность. Более пристальное внимание к различным
формам консультирования и тренинга предполагает, на наш взгляд, еще один "виток"
развития взаимоотношений фундаментальной науки и практических исследований.
Речь идет не о самих техниках тренинговой работы и консультирования: они достаточно
развиты, и хорошо зарекомендовали себя, изложены и описаны в многочисленных
пособиях. Вопрос, на наш взгляд, состоит в том, каким образом в этих техниках может
быть в большей мере учтен новый социальный контекст - нестабильная ситуация в
обществе, "напор" на человека лавины социальных преобразований. В какой мере должен
быть осведомлен консультант о специфике того образа социального мира, который
построен клиентом, и в какой мере эта специфика должна быть учтена при
терапевтическом воздействии и главное - в какой мере клиент готов занять "субъектную"
позицию относительно новой социальной реальности: вот "поле", на котором проявляется
взаимодействие фундаментальных знаний и практических рекомендаций.
Сама проблема рекомендаций, даваемых социальной психологией, также требует особого
обсуждения, если учесть задачи, стоящие перед наукой в изменяющемся обществе. Сам
термин "рекомендация" в словаре психологии в значительной степени скомпрометирован
благодаря легкой ассоциации с понятием "рецепт". Вряд ли можно ожидать большой
эффективности от прямых "указаний" к действию в сложных социальных условиях;
скорее любая психологическая консультация в данном контексте может предложить
иную, чем имеется у клиента, картину социальных реалий (диапазон новых,
востребованных обществом социальных ролей, личностных качеств, необходимых в
новых условиях, таких, как готовность к риску, умение справляться с "социальным"
стрессом, мотивация успеха, а также способов "обретения себя" в изменившейся ситуации
т.п.). Это будет означать некоторое расширение традиционной проблематики
консультирования, может быть, определенный "сдвиг" с оказания помощи в области
межличностных отношений в сторону помощи клиенту осознать себя в новом мире.
Представляется, что таким образом социальная психология будет больше соответствовать
своей новой роли ("продуцировать, по Гергену, новые образцы поведения"), что может
привести к возрастанию социальной активности субъекта, освоению им навыков
совладания с действительностью. Такое расширение "поля" субъектности индивида в
ситуации изменяющегося социального мира включает в себя подлинно созидательную
деятельность [4], которая, по определению, необходима рядовому члену общества в
период резких социальных поворотов.
Конечно, не только на этом пути могут быть предложены новые решения проблемы
социально-психологического воздействия. Важно осознать, что новая социальная
ситуация настойчиво требует от социальной психологии таких модификаций в ее
предмете и методах, которые сделают дисциплину адекватной складывающейся
реальности. Наивно предполагать, что период социальных трансформаций может когданибудь "закончиться". Если верно, что XXI век станет веком психологии, то обозначенная
для социальстр. 13
ной психологии перспектива связать свою судьбу с социальными изменениями просто
необходима.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Авдуевсквая Е. П., Баклушинский С. А. Особенности социализации подростка в условиях
быстрых социальных изменений //Ценностно-нормативная ориентация старшеклассника.
М., 1994.
2. Алавидзе Т. Л., Антонюк Е. В., Гозман Л. Я. Социальные изменения: восприятие и
переживание // Социальная психология в современном мире / Под ред. Г. М. Андреевой и
А. И. Донцова. М.: Аспект Пресс, 2002.
3. Андреева Г. М., Хелкама К., Дубовская Е. М., Тихомандрицкая О. А. Уровень социальной
стабильности и особенности социализации / Вестник МГУ. Серия 14. Психология. 1997. N
4.
4. Андреева Г. М. Конструирование социального мира - компонент психологии созидания
// Антология современной психологии конца XX века. Казань, 2001.
5. Андреева Г. М., Богомолова Н. Н., Петровская Л. А. Зарубежная социальная психология
XX столетия. М.: Аспект Пресс, 2002.
6. Андреева Г. М. Психология социального познания. М.: Аспект Пресс, 2005.
7. Белинская Е. П., Тихомандрицкая О. А. Социальная психология личности М.: Аспект
Пресс, 2001.
8. Белинская Е. П. Конструирование идентификационных структур личности в ситуации
неопределенности // Трансформации идентификационных структур в современной России
/ Под ред. Т. Г. Стефаненко. М.: Московский общественный научный фонд, 2001.
9. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М.: Аспект Пресс, 1995.
10. Введение в практическую социальную психологию / Под ред. Ю. М. Жукова, Л. А,
Петровской, О. В. Соловьевой. М.: Смысл, 1996.
11. Герген К. Движение современного конструкционизма в современной психологии
//Социальная психология: саморефлексия маргинальности. М.: ИНИОН, 1995.
12. Дилигенский Г. Г. Российский горожанин конца девяностых: генезис постсоветского
сознания (социально-психологическое исследование). М.: ООД ИМЭМО РАН, 1998.
13. Донцов А. И., Емельянова Т. П. Концепция социальных представлений во французской
психологии. М.: МГУ, 1987.
14. Журавлев А. Л., Купрейченко А. Б (ред.) Проблемы экономической психологии. М.: ИП
РАН, 2004. Т. 1.
15. Ионин Л. Г. Социология культуры. М.: Логос, 1998.
16. Климов И. А. Психосоциальные механизмы возникновения кризиса идентичности //
Трансформация идентификационных структур в современной России / Под ред. Т. Г.
Стефаненко. М.: Московский общественный научный фонд, 2001.
17. Кэмпбелл Д. Модели экспериментов в социальной психологии и прикладных
исследованиях / Пер. с англ. СПб.: Социально-психологический центр, 1996.
18. Левада Ю. А. От мнений к пониманию. Социологические очерки 1993 - 2000 гг. М.:
Московская школа политических исследований, 2000.
19. Либина А., Либин А. Стили реагирования на стресс: психологическая защита или
совладание со сложными ситуациями // Стиль человека: психологический анализ. М.:
Смысл, 1998.
20. Наумова Н. Ф. Жизненная стратегия человека в переходном обществе //
Социологический журнал. 1995. N 2.
21. Реан А. А., Кудашев А. Р., Баранов А. А. Психология адаптации личности. СПб:
Медицинская пресса, 2002.
22. Социальная психология в современном мире / Под ред. Г. М. Андреевой и А. И.
Донцова. М.: Аспект Пресс, 2002.
23. Стефаненко Т. Г. Социальная психология в культурно-исторической перспективе //
Социальная психология в современном мире. М.: Аспект Пресс, 2002.
24. Хьюстон М., Штребе В. (Ред.) Введение в социальную психологию / Пер. с англ. М.:
ЮНИТИ, 2004.
25. Шихирев П. Н. Современная социальная психология. М.: Академический проект, 1999.
26. Штомпка П. Социология социальных изменений. М.,1996.
27. Шубкин В. Н. Страх как фактор социального поведения. Международное исследование
// Социологический журнал. 1997. N 3.
28. Шюц А. Структуры повседневного мышления // Социологические исследования. 1986.
N 3.
29. Ядов В. А. (ред.). Россия: трансформирующееся общество. М.: КАНОН пресс-С, 2001.
30. Ядов В. А. Социальные идентификации личности в условиях быстрых социальных
изменений // Социальные идентификации личности. М., 1994.
31. Fiske S. Jajlor S. Social Cognition. Series in Social Psychology. McGraw-Hill. 1994
32. Gergen K. Realities and Relationships / Sounding in Social Construction. Cambridge,
London. 1994.
33. Moore W. Social Change. New Jersey. Hrentice-yall, Inc., 1963.
34. Moscovici S. The Phenomenon of Social Representations / Eds. Fair R., Moscovici S. Social
Representations. Cambridge; Paris, 1984.
35. Tajfel H.Jsrael J. (eds.) The Context of Social Psychology: a Critical Assessment. N.Y.;
London,1972.
36. Tajfel H., Terner J. The Social Identity Theory of Inter-group Behavior / Psychology of
Intergroup Relations. Chicago, 1986.
стр. 14
SOCIAL PSYCHOLOGY AND SOCIAL CHANGES
G. M. Andreyeva
ScD. (psychology), professor, department of psychology, Moscow State University
One of the elements of new paradigm of the present-day social science - the inclusion of problem
of social changes in a context of research is considered in the article; a specific point of view of
social psychology towards social changes is denoted - viz its apprehension by a common
member of society while constructing his own image of social world; specificity of radical
transformations of the Russian society and originated in this connection new professional tasks
of domestic social phychology both on theoretical, and at a practical level are analyzed.
Key words: social changes; construction of an image of the social world; social transformations
of the Russian society, new tasks of professional social psychology.
стр. 15
Социальная психология. КОНЦЕПЦИЯ СОЦИАЛЬНЫХ
ПРЕДСТАВЛЕНИЙ И ДИСКУРСИВНАЯ ПСИХОЛОГИЯ
Автор: Т. П. ЕМЕЛЬЯНОВА
Т. П. Емельянова, Кандидат психологических наук, доцент, зав. кафедрой социальной
психологии, декан факультета психологии Тверского государственного университета,
Тверь
Анализируются основные содержательные моменты двух подходов: концепции
социальных представлений и дискурсивной психологии*. Раскрывается общее и
различное в их методологических позициях и истоках, сопоставляются понятийный и
методический инструментарии. Приводятся характерные примеры эмпирических
исследований, выполненных в рамках концепции социальных представлений и
дискурсивной психологии. По итогам анализа обе концепции рассматриваются как два
варианта конструкционистского направления в современной социальной психологии.
Ключевые слова: социальные представления, дискурсивная психология, конструкционизм,
дискурс.
МИШЕНИ КРИТИКИ
История противостояния концепции социальных представлений (СП) и дискурсивной
психологии (ДП) насчитывает двадцать лет. Такая длительная и активная полемика
является значимым феноменом научного дискурса и уже сама по себе интересна для
осмысления. Между тем, на наш взгляд, рассмотрение истории этой дискуссии позволяет
также прояснить суть процесса зарождения и становления социально-психологических
подходов нового поколения. Они возникли в последней трети XX века на волне критики
магистральной науки и формировали свою методологию во многом благодаря
продуктивным научным спорам, направленным как вовне, так и на ближайших "соседей".
ДП впервые заявила о себе как систематически оформленное направление в 1987 г. в
труде Дж. Поттера и М. Уэтерелл [32]. Думается, что именно критическое осмысление
других инновационных подходов в социальной психологии (теории СП, теории
социальной идентичности, этогеники Харре) способствовало формулированию и
продвижению собственных идей. Концепция СП возникла более чем на два десятка лет
раньше ДП и к моменту начала полемики в середине 80-х годов [31] была уже
сформировавшимся подходом.
Несмотря на то что концепция СП С. Московичи достаточно хорошо известна
отечественному читателю, в нашей литературе анализировались большей частью ее
концептуальные основы, те возможности, которые она открывает для эмпирических
исследований, и ее критический потенциал как одного из "иконоборческих", по
выражению И. Дойчера, направлений в современной социальной психологии [1, 3 - 5, 6, 9,
11, 12]. Пожалуй, в меньшей степени исследовалось ее место в современной науке на фоне
взаимоотношений и взаимовлияний с близкими ей направлениями. Специфичность
ситуации, в которой развивалась концепция, заключалась в том, что ее автор, будучи
одним из активных участников западноевропейской "критической волны", и сам стал
мишенью активной критики своих противников. Бурные дебаты по поводу
методологического статуса этого направления, начавшиеся в 80-х годах после первых
публикаций работ Московичи и его коллег на английском языке [23 - 25], не утихали до
конца 90-х. Но полного признания и взаимопонимания так и не было достигнуто.
Сформировалась коалиция апологетов и сторонников концепции; в их числе такие видные
социальные психологи, работающие вне Франции, как У. Флик, В. Вагнер, И. Маркова, А.
-М. де Роза, М. Огустинос, Р. Харре, Р. Фарр (один из первых поддержавший идеи
Московичи в Великобритании), и др. Полемика началась с выяснения статуса феномена и
понятия СП в научном пространстве традиционной социальной психологии: шла работа
по соотнесению и сопоставлению СП с аттитюдами, стереотипами, схемами, категориями,
атрибуцией, предрассудками и другими социально-когнитивными феноменами.
Вердиктом критиков, настроенных на обновление социальной психологии, был вывод о
промежуточном статусе концепции в континууме когнитивизм-конструкционизм (см.,
например, [13]).
На этой волне с конца 80-х годов и завязалась полемика представителей концепции СП с
разработчиками британской и американской версий
* Понятие "дискурсивная психология" (англ. discursive psychology) используется нами вслед за разработчиком
данного подхода Дж. Поттером (см. [27, 28, 30]).
стр. 16
конструкционизма на предмет принадлежности теории Московичи к данному
направлению. При этом если Р. Харре был убежден в плодотворности теории СП и ее
новаторстве, то приверженцы ДП Дж. Поттер и И. Литтон [31] сначала оспаривали ее
принадлежность к конструкционистской парадигме, рассматривая феномен СП как
рядоположенный с аттитюдами, схемами и т.п. Со своей стороны, К. Джерджен также
критиковал "репрезентационизм" как версию социально-когнитивистского направления.
Подобная противоречивость в оценках со стороны признанных во всем мире
специалистов заставляет задуматься о причинах этой неоднозначности. Можно
предположить, что различные критики ориентируются на разные течения в рамках
огромного массива исследований СП (см. об этом [6]). Нужно признать, что более чем за
сорок лет существования концепции она обнаруживает не только значительную
экспансию в смысле географии исследований, но и заметные расхождения в трактовке
положений, высказанных в 1961 г. Московичи. Это, в свою очередь, стимулировало
появление нескольких влиятельных направлений в развитии методологии исследования
СП.
Если вернуться к актуальному ныне континууму когнитивизм-конструкционизм, то
можно сказать, что сотни работ, которые направляются на международные конференции
по СП (к нынешнему моменту их состоялось уже семь), ориентированы на исследование
содержания и структуры представления исходя из идей Ж. -К. Абрика о ядре и периферии
представления. Эта удобная для анализа операционализация понятия привлекает своей
прозрачностью и практичностью, но делает концепцию вполне когнитивистской. Это и
понятно, еще в конце 60-х годов Абрик - один из первых последователей Московичи проводил экспериментальные исследования представлений о партнере, задаче и
конфликте в ситуации игры. Именно в рамках этой методологии, диктовавшей подход к
представлению как феномену, во-первых, индивидуально-психологическому и, во-вторых,
рождающемуся в ситуации непосредственного взаимодействия, зародилась идея о ядре и
периферии представления. Уже в начале 70-х годов статьи Абрика были изданы на
английском языке и, таким образом, еще до появления англоязычных версий работ
Московичи и Жодле могли создать мнение о подходе в целом. Как феномен
индивидуально-психологический, репрезентирующий конкретную ситуацию в голове
участника игры, СП действительно соотносились по эпистемологическому статусу со
схемами и аттитюдами. Опубликованные в начале 80-х годов на английском языке
упоминавшиеся статьи Московичи во многом вернули СП то наполнение, которое
первоначально содержалось в его программном исследовании "Психоанализ, его образ и
публика" (см. об этом подробнее [4, 5]).
Но существование разных течений в рамках концепции СП не единственная причина
неоднозначности ее восприятия в психологическом мире. Сам понятийный аппарат
теории вызывает критику, прежде всего, из лагеря дискурсивных психологов: начиная с
самых первых критических выступлений, они отмечали в нем "следы когнитивизма" [31],
которые обнаруживаются в понятиях иконической матрицы и фигуративного ядра. В
последующих полемических рассуждениях Дж. Поттер уже в соавторстве с М. Биллигом
обращают внимание на процессы "якорения" и объективации, которые находятся "в
прямом противоречии с утверждением Московичи о том, что представления развиваются
в "непрерывном журчании" повседневного разговора. Если якорение и объективация
рассматриваются как фундаментальные когнитивные механизмы, тогда теория
социальных представлений будет дрейфовать к когнитивному редукционизму" [29, с. 15].
Критики, правда, допускали, что объективация СП могла бы интерпретироваться
"социологически", а не когнитивно, поскольку в противном случае "риск состоит в том,
что внимание будет направлено на когнитивные события внутри индивидов скорее, чем на
характеристики спора и конфликта, имеющего место в рамках разговора, текстов других
символических медиа и распространяемого посредством различных социальных практик"
[там же].
Думается, во многом на волне этой полемики во второй половине 90-х годов начинает
заявлять о себе направление, разрабатываемое В. Вагнером, австрийским сторонником
теории СП, в котором акцентируется конструкционистская составляющая этой теории.
Идея о социальном конструировании знания, имеющего историческую обусловленность, с
самого начала существования концепции была центральной в работах Московичи. Другое
дело, что эта концепция представляет собой особое направление в социальном
конструкционизме, по многим методологическим позициям отличающееся от подхода как
Харре, так и Джерджена. Первое и главное отличие, которое влечет за собой все другие,
состоит в понимании механизма выработки нового знания - в контексте широко
понимаемого общественного взаимодействия людей, содержание которого фиксируется в
текстах СМИ, политическом и других видах дискурса. Субъектом, носителем этого знания
являются не отдельные индивиды, а большие социальные группы. Основной исследуемый
феномен общественного знания - социальное представление - вырабатывается группами в
ситуациях дефицита информации, угроз разного рода и тем самым выполняет
определенные социальные функции. Следовательно, теория Московичи стоит
стр. 17
особняком в конструкционистском лагере в трактовке понимания как взаимодействия, его
субъекта, так и феноменов знания, исследуя их большей частью в макросоциальном
контексте, в отличие от подходов Харре, Джерджена и дискурсивных психологов,
ориентированных скорее на микросоциальный процесс взаимодействия.
МЕТОДОЛОГИЯ: РАЗЛИЧИЯ ИЛИ БЛИЗОСТЬ?
Идеологи ДП всегда отмечали новаторский потенциал концепции СП и высоко оценивали
вклад Московичи в перестройку социальной психологии: "У него широкий,
интеллектуально открытый взгляд на социальную психологию. Его работа в области
социальных представлений является одним из наиболее весомых ответов на
антиинтеллектуализм, который душит наиболее ортодоксальные социальнопсихологические тексты, особенно в "официальных" журналах" [29, с. 16].
Между тем Харре, подобно его последователям - дискурсивным психологам, будучи
озабоченным "социальной" направленностью современной социальной психологии,
критикуя концепцию СП, называл их в сущности индивидуально-психологическими
образованиями [18]. Социальное наполнение он понимал так же, как и сторонники ДП,
прежде всего в форме непосредственного анализа языковых форм взаимодействия людей.
Московичи же, по крайней мере на уровне декларации, этой идеи не разделяет. Обращаясь
к теме социальной природы психического, он пишет о том, что "едва ли стоит искать ее в
тривиальностях интерсубъективности или лингвистических конструкций" [8, с. 6].
Харре называет ДП развитой формой прежнего этогенического подхода, предложенного
им в соавторстве с Секордом [19, с. 136]. Ее родство с подходом Харре проявляется в
нескольких аспектах: прежде всего в рассмотрении речи как феномена, релевантного
целям социально-психологического анализа (анализ объяснений у Харре и анализ
дискурса у Поттера и его единомышленников). При этом нельзя не заметить, что интерес
к языку в этих подходах существенно различается. Если для Харре язык - это прежде
всего основа социального действия, придающая смысл, как прямой, так и косвенный,
социальному взаимодействию, то для дискурсивных психологов важнейшей является идея
контекстуальной обусловленности высказывания, а сам дискурс становится центральным
предметом изучения. Позднее Харре определит дискурсивный процесс как
структурированную последовательность интенциональных актов, которые задействуют ту
или иную знаковую систему, например, речь и результат совместной деятельности [10, с.
5]. Отсюда следует, что дискурс должен пониматься шире, чем собственно речевые
действия, находящиеся в ряду с множеством других дискурсивных активностей [там же, с.
4].
Эти теоретические представления о дискурсе явно перекликаются с постмодернистской
литературной теорией, в частности, с критическим методом деконструкции Дерриды, и
так же, как последний, берут свое начало в философии Виттгенштейна, который по праву
считается отцом постмодернизма в социальных науках. Он утверждал, что язык не имеет
фиксированного значения вне того контекста, в котором он используется, а наше
понимание мира формируется тем языком, которым мы пользуемся для его описания.
ДП, безусловно, является "специфической исследовательской областью в рамках более
широкого мультидисциплинарного течения" [12, с. 52] и, с одной стороны, относится к
дискурсивным направлениям (структурный анализ последовательностей речевых актов,
роль дискурсов в формировании методов науки, социология знания как дискурсивная
деятельность в контексте культуры [там же], конверсионный анализ Sacks'a и др.),
родственным ей по предмету исследования - дискурсу. Более того, Поттер называет ДП
"частным случаем дискурсивного анализа" [28, с. 784]. С другой стороны, дискурсивная
психология находится в числе новейших ответвлений социальной психологии. Ее двойной
статус, по-видимому, определяется той необходимостью плодотворного взаимодействия,
которое обоюдно "подпитывает" и лингвистику, и психологию, отвечая запросам
постмодернистской критики.
Развитие ДП, согласно Поттеру, было спровоцировано "климатом проблематизации",
порожденным так называемым кризисом в социальной психологии в 70-х годах, и
интеллектуальным контекстом работ Джерджена, Харре и Секорда, а также Шоттера [27,
с. 235]. Говоря о вовлеченности ДП в схватку на теоретическом, методологическом и
концептуальном уровнях как характерной особенности ее развития, в качестве ее
оппонента он называет и теорию СП [28, с. 784]. Истоки ДП, так же, как и концепции
Харре, восходят к трудам этнометодологов, заимствуя у них интерес к повседневному
дискурсу, имеющему для его участников непосредственный практический смысл. Кроме
того, дискурсивные психологи несомненно испытали влияние семиологии и теории
речевого акта.
Борьба с магистральными отраслями социальной психологии и здесь становится ареной,
где оттачивается методология этого подхода. Под огонь критики вначале попадает
наиболее традиционное понятие - аттитюд: "Дискурсивная психология не принимает как
должное тот факт, что мнения отражают основные аттитюды или диспозиции, и потому
мы не ожидаем, что дискурс честр. 18
ловека будет последовательным и связным. Вместо этого фокус интереса приходится на
сам дискурс, на то, как он организован, и что он делает" [32, с. 4]. Таким образом,
дискурсивными психологами выдвигается тезис о том, что стабильного и
непротиворечивого внутреннего мира не существует, а люди всегда по-разному
оценивают события в зависимости от контекста ситуации.
ДП, по словам Поттера, совершает движение от рассмотрения языка как абстрактной
системы терминов к анализу разговора и текстов как составных частей социальных
практик [28, с. 785]. Как форма использования языка или других знаковых систем дискурс
формирует версии реальности. Таким образом, знание становится функцией дискурса.
Поскольку изложение людьми одного и того же события практически всегда имеет свои
нюансы, а то и выглядит противоречивым для внешнего наблюдателя, задача
исследователя - проникнуть в контекст происходящего.
Выражая сомнение в том, что мнения людей действительно отражают аттитюды или СП
как устойчивые диспозиции, Поттер и Уэтерелл предлагают в качестве альтернативного
варианта понятие "интерпретационные репертуары", которое они определяют как
"широко понимаемые кластеры терминов, описаний и фигур речи, часто организуемые
вокруг метафор или зрительных образов. Их можно воспринимать как строительные
блоки, используемые для создания версий действий, "Я" и социальных структур в
разговоре... Как таковые, они представляют собой коллективно доступные ресурсы для
оценок, конструирования фактических версий и выполнения конкретных действий" [33, с.
146 - 147]. Эти "риторически самодостаточные" аргументы используются гибко, а часто и
противоречиво, они различным образом комбинируются для достижения вполне
определенных, например, политических целей. Авторы проводят аналогию со
строительством моста, при конструировании которого используются заранее
подготовленные балки - это и есть "интерпретационные репертуары". Они могут
подгоняться на месте, но их основа создана заранее. "Понятие интерпретационных
репертуаров задумано, для того чтобы обращаться к содержанию дискурса и к тому, как
это содержание организовано" [там же, с. 147].
Дискурсивные психологи утверждают, что мнения людей не могут рассматриваться как
последовательные и устойчивые, так как они не опираются на аттитюды или на другие
стабильные когнитивные образования, например, СП. Напротив, логика социального
мышления рассматривается ими как обратная - аргументы в качестве ресурсов
используются для конструирования мнений, служащих достижению определенных целей.
В центр этой логики ставится процесс конструирования социальной реальности, в
частности, как, например, в исследовании Уэтерелл и Поттера [39], проведенном в Новой
Зеландии. В этой работе изучается то, каким образом в дискурсе проявляется стремление
людей заявлять себя как либералов, отрицающих расистские взгляды по отношению к
коренному населению Новой Зеландии, но при этом по существу поддерживать политику
дискриминации на расовой почве. Интересно, что респондентами в исследовании были
белые образованные жители Новой Зеландии, представители среднего класса. Этот выбор
обусловлен целью исследования - обнаружить маскируемые тенденции оправдания
расового неравенства у влиятельной группы белого населения: "С одной стороны, такие
группы не хотят выглядеть расистами, в особенности в глазах симпатизирующего им
либерального вида социального исследователя. С другой стороны, они, как правило, не
хотят делать или поддерживать ничего такого, что сделало бы их жизнь более трудной,
что подразумевало бы отказ от привилегий, существенное изменение власти или
потенциально угрожающие социальные изменения" [33, с. 146]. Это своего рода ситуация
"идеологической дилеммы" [там же]. Дополнительно исследовались парламентские
документы и публикации в СМИ.
В рамках исследования авторы различают традиционный "расовый дискурс", восходящий
к таким мыслителям викторианской эпохи, как Ф. Гальтон, и проповедующий идеи о
врожденных особенностях, инстинктах, цвете кожи и расовой чистоте. Он считается
архаичным в современных обществах и очень ограниченно проявлялся в материалах
исследования. На первый план вышел другой тип дискурса: в его основе лежали понятия о
народе маори как о культурной, а не расовой группе. При этом в ходе анализа документов
выделились два вида "интерпретационных репертуаров": с одной стороны, "культура как
наследие", в котором "центральной является идея о культуре маори как наборе традиций,
ритуалов и ценностей, передаваемых от предыдущих поколений" [там же, с. 148]. С
другой стороны, авторы выявляют вид дискурса "культура как терапия", дающий
возможность молодым туземцам вернуться к своим культурным корням, чтобы снова
обрести исконную идентичность.
Соглашаясь с тем, что переход от расового дискурса к культурному - это первые шаги к
мультикультуральному обществу, авторы показывают, что "репертуары культуры
продолжают выполнять важную идеологическую работу для белых новозеландцев.
Репертуар "культура как наследие" может использоваться, например, для того, чтобы
"заморозить" группу в ее прошлом, обесценивая ее нынешнюю реакцию на свое
социальное положение и отделяя область чистого "культурного действия" от
современного мира
стр. 19
политики. Протесты современных маори, таким образом, часто интерпретируются белыми
политиками как "не созвучные" с "истинными" основами культуры маори" [там же, с.
149]. Вид дискурса "культура как наследие" используется для того, чтобы представлять
молодых маори, городских жителей, как людей, которым чего-то не хватает, но не как
неполноценных по сравнению с более "цивилизованным" белым сообществом, а ставших
неполноценными маори [там же]. Большая внешняя "дружественность" культурного
дискурса позволяет ему совершать ту же идеологическую работу, что и традиционный
расистский дискурс: он поддерживает идею различия, представляемого естественным, и
выдвигает на первый план объяснения этого неравенства со стороны группы большинства
[там же, с. 150].
Нельзя не заметить, что методология этого исследования достаточно близка к теории СП:
виды культурных дискурсов и феноменологически, и по способу их получения
неотличимы от социальных представлений о безумии, выявленных Жодле [20]. Правда,
Поттер и Уэтерелл настаивают на принципиальных различиях в подходе. (Их аргументы
мы рассмотрим позже.) В чем размежевание выглядит очевидным, так это в понимании
феномена расизма социальным когнитивизмом и ДП. С точки зрения Поттера и Уэтерелл,
социально-когнитивистские теории рассматривают расовые предрассудки как
"личностную патологию", "сбой эмпатии", а не как характеристику общества,
организованного для подавления одной группы и доминирования другой [39, с. 198].
Согласно итогам дискурсивного исследования, расизм должен квалифицироваться "как
социальная патология, сформированная отношениями власти и конфликтующими
отношениями групп" [там же, с. 208]. Такой подход объявляет и саму социальную
структуру производной от дискурса: "...дискурсивный акт создает группы, интересы,
эмоции, сходства и различия, социальный пейзаж, антропологию, психологию
идентичности и даже географию" [там же, с. 146].
Категоризирующая функция дискурса здесь выступает механизмом конструирования
социальной реальности. Полемизируя с теорией социальной категоризации, сторонники
дискурсивной психологии, впрочем, не отрицают принципиальной совместимости обоих
подходов, ориентированных на работу с феноменом социальной категории. При этом
дискурсивные психологи стремятся отмежеваться от теории социальной идентичности в
понимании самого феномена категории. С точки зрения Уэтерелл и Поттера, социальные
категории рассматриваются в теории социальной идентичности "как статичные черты
предопределенного макросоциологического пейзажа" [39, с. 74]. Нужно признать, однако,
что это обвинение не вполне справедливо, так как в известных экспериментах Г. Тежфела
с соавторами, проведенных ими в 1971 г. в Бристоле [37] с так называемыми
"минимальными группами", было показано, что эффекты межгруппового взаимодействия
проявляются даже в "минимальной" группе, созданной в целях эксперимента, и,
следовательно, определяются ментальными феноменами, а не заданными
"макросоциологическими чертами".
Таким образом, именно в ментальном (или дискурсивном) конструировании категорий
оба направления сближаются и обнаруживают единство своей принадлежности к новой
конструкционистской парадигме. Правда, остается не совсем ясным вопрос о
соотношении такой социальной реальности в форме ментальных конструкций и
институциональной социальной реальности. Квалификация конструкционистской
парадигмы как релятивистской справедлива в отношении ДП, что, впрочем, утверждает и
сам Поттер: "дискурсивная социальная психология в целом является
конструкционистским направлением и большей частью, хотя и не всегда, скорее связана с
релятивистской метатеорией, чем с реалистической, позитивистской" [27, с. 235]. Ее
статус Поттер определяет как "подход с рядом метатеоретических, теоретических и
методологических элементов" [28, с. 787], но не парадигму и не метод, как ее
воспринимают некоторые критики.
Отстаивая новизну и самодостаточность этого подхода, дискурсивные психологи
стремятся прежде всего отмежеваться от теории СП. Действительно, точек
соприкосновения между тремя этими направлениями много и все они базируются на их
парадигмальной общности, а именно - на их принадлежности к конструкционистской
парадигме. По-видимому, эта близость позиций и побуждает (по логике малых различий)
идеологов ДП размежеваться с ближайшими соседями. Со стороны же теоретиков СП
подобных тенденций не наблюдается, напротив, в их высказываниях скорее звучит
покровительственно примирительная интонация, в общем адекватная для исторически
более старого и сложившегося направления. Так, по мнению Флика, "дискурсивная
психология должна рассматриваться как углубляющая и вносящая подробности в
центральные положения теории социальных представлений" [15, с. 6], а Вагнер, говоря о
дискурсивном подходе, заметил, что он является фундаментальным и важным
микросоциальным дополнением для исследования социальных представлений [38, с. 316].
Даже Харре признавал методологическую близость этих подходов. Меняя, однако,
приоритеты, он утверждал, что психология социальных представлений, развиваемая
Московичи и другими, - это форма дискурсивной психологии [19, с. 135]. Сами же
теоретики дискурсивного подхода - Поттер и
стр. 20
Уэтерелл - скорее решают задачи подтверждения специфичности ДП.
В коллективной монографии "Психология социального" они отмечают, что теория
социальных представлений обладает многочисленными достоинствами перед более
традиционными социально-психологическими теориями. Три из них могут быть выделены
как важнейшие: акцент на содержании или смысле человеческой жизни, акцент на
коммуникации как основе разделяемого социального понимания и акцент на
конструктивных процессах, посредством которых вырабатываются версии мира [33, с.
139]. Однако следует их уточнение: сделав содержание конкретной культуры фокусом
анализа, эта теория не свободна от когнитивного редукционизма. Другими словами, они
задаются вопросом: должно ли культурное содержание рассматриваться как набор
ментальных образцов, позволяющих осмыслять конкретные феномены? С точки зрения
дискурсивных психологов, оно должно анализироваться как элементы взаимодействия в
конкретном окружении: в газетных статьях, разговорах, политической речи [там же, с.
141]. Между тем культурные "интерпретационные репертуары" Поттера и Уэтерелл
являются теми же ментальными "блоками" в анализе расизма. Едва ли кто-то сейчас
возьмется решить этот спор, и вряд ли целесообразно вообще ставить вопрос о
"правильных" или "неправильных" взглядах на природу культурных составляющих в
социально-психологическом исследовании. Скорее имеет смысл искать здравое зерно в
имеющихся понятиях: правила и планы в этогенической психологии, "культурные
параметры" в кросскультурной психологии, СП, "интерпретационные репертуары" в ДП.
Признавая продуктивность акцентов на коммуникации, идею выработки представлений в
разговорах, текстах СМИ, использование в исследованиях масштабных открытых
интервью, Поттер и Уэтерелл тем не менее отмечают, что интерес не обращался на
разговор при взаимодействии; скорее разговор расценивался как путь к скрытым
представлениям. Почти не наблюдалось интереса к тому, что делает разговор, и как он
организован во взаимодействии [там же, с. 141]. В противовес этому дискурсивные
психологи позиционируют свой исследовательский интерес как направленный на
использование дискурса для оправдания определенных точек зрения или выражения
идентичности. В другом месте (см. [30, с. 448]) Поттер и Эдвардс подчеркивают, что, в
отличие от теории СП, ДП анализирует коммуникацию с точки зрения практических
целей, преследуемых людьми (например, оправдание дискриминации в Новой Зеландии).
В действительности, в рамках теории СП есть направление, возглавляемое Абриком,
которое намечает пути методологического синтеза понятий "социальное представление" и
"социальная практика" [34], правда, преимущественно в логике влияния представления на
поведение. Между тем вопрос связи представления и действия остается проблемным и на
философском уровне. Вагнер возражает критике дискурсивных психологов,
солидаризируясь с мнением Дуглас о том, что действие является интегральной частью
представления [38, с. 313]. Говоря о проведенных в рамках этого подхода исследованиях,
нельзя не отметить, как удачно сочетала Жодле в своем исследовании СП о безумии
анализ результатов наблюдения за практическими действиями респондентов и анализ
интервью.
Одним из центральных моментов критики дискурсивных психологов стало понимание
самого феномена конструирования. Соглашаясь с тем, что теория СП относится к
конструкционистской парадигме, Поттер и Эдвардс тем не менее замечают, что обе
теории сильно различаются по природе и масштабам такого конструирования [30, с. 449].
Эта позиция проясняется и далее: дискурсивная социальная психология является
конструкционистской в двух смыслах. Во-первых, она рассматривает людей как
конструирующих свои миры, исходя из собственных интересов и взглядов. Во-вторых,
она настаивает, что описания и интересы, которые люди используют, чтобы создать эти
миры, сами сконструированы, т. е. созданы в разговоре, специальных текстах из слов,
метафор и других дискурсивных ресурсов [27, с. 236]. Теория СП трактуется лишь как
теория когнитивного конструирования, поскольку "она рассматривает смысл как
конструируемый в голове посредством психических процессов" [33, с. 143]. Видение
теории СП только в качестве когнитивистского подхода, рассматривающего процессы
обработки информации [30], вызвало полемический отклик И. Марковой [21]. Она
рассматривает теорию СП как одно из перспективных направлений в социальной
психологии, базирующихся на диалогической эпистемологии и являющихся "надежной
альтернативой традиционной индивидуалистической и статической эпистемологии,
совершенно неприемлемой, как многократно говорилось, для исследований в социальных
науках" [21, с. 420]. По ее мнению, теория СП изучает социальное познание, но отнюдь не
в духе индивидуалистического социального когнитивизма, а, напротив, в рамках
диалогизма Бахтина, причем с акцентом на "сообщество, напряженность, гетерогенность и
полифонию" [там же, с. 424]. Преимуществом теории СП, выгодно отличающим ее от
других современных социально-психологических подходов, Маркова считает и ее
обостренный интерес к социальным изменениям, обусловленный самой диалогической
природой феномена СП [там же, с. 455]. При этом она своеобразно и широко понимает
диалог с Другим как диалог между группами, сообществами. Так,
стр. 21
бахтинский литературоведческий метод Маркова интерпретирует как обоснование
методологии социально-психологической концепции, которую она сближает с соконструктивистским подходом Ж. Вальсинера [там же, с. 435].
Между тем дискурсивные психологи считают свою версию конструкционизма еще более
сильной: "согласно дискурсивной психологии конструкция создается в разговоре и в
текстах, поскольку особые версии мира развиваются и риторически разрушаются" [30, с.
449]. Рассуждая о конструировании версий мира, Поттер и Уэтерелл считают, что
дискурсивный анализ - это теория социального и дискурсивного конструирования. Он
изучает то, как люди коллективно конструируют версии мира по ходу своего
практического взаимодействия и как эти версии устанавливаются в качестве прочных,
реальных и не зависящих от говорящего [33, с. 143]. Сравним это мнение с тем, как
определяет конструкционистский смысл теории СП Вагнер: "Представление
конструируется и конструктивно. Действие неотделимо от других ментальных
выражений, например, разговора. Таким образом, представление не есть причина
поведения в смысле причинно-следственных отношений. Сильная версия связывает
групповой уровень с индивидуальным не только посредством социальных корней
представлений, но также и посредством конструирования локальных миров" [38, с. 322].
Думается, что "локальные миры" Вагнера и "версии мира" Поттера и Уэтерелл близки по
смыслу между собой и вместе - "жизненным мирам" А. Шюца, а их эпистемология
восходит к понимающей социологии и социологии знания.
Говоря о принципиальных различиях между ДП и теорией СП, дискурсивные психологи
упоминают и об используемых ими методах. Значительное место среди них занимают
этнографические методы анализа документов, видео- и аудиозаписей. Кроме того,
применяются фокус-группы и неструктурированные интервью [28, с. 787]. Нельзя не
заметить, что качественные методы широко распространены и в исследованиях СП. Повидимому, различие состоит не столько в перечне методов как таковых, а в предмете
изучения: у исследователей СП им является не дискурс, а содержание, динамика и
структура СП.
Уже упоминалось о метафоре конструирования моста, используемой Поттером и
Уэтерелл, которая должна была наглядно продемонстрировать методологическое
различие между обоими направлениями. Эти авторы утверждают, что ДП, в отличие от
теории СП, изучает не только ресурсы, которые люди используют для конструирования
версий - "интерпретационные репертуары", т.е. заранее приготовленные "балки моста". В
конструировании "моста" "другие материалы придется изготавливать на месте, например,
конкретные опоры, которые должны подходить к контурам ландшафта" [33, с. 143].
Дискурсивные психологи упрекают теорию СП в невнимании к этим опорам, обращая
внимание на то, что в данной теории фигурируют люди, понимающие разделяемые
представления, но изолированные друг от друга. Упрек справедливый только отчасти.
Действительно, преобладающая часть исследований в рамках теории проводилась на
больших социальных группах и сам феномен СП разрабатывался Московичи как атрибут
социальной группы. Однако это не исключает возможности изучения процесса выработки
представления не только в СМИ (как это делал Московичи), но и в непосредственной
коммуникации (как в работе Жодле о безумии). Это направление исследований
активизировалось в последние годы (см. [36]).
Внимание к "опорам моста" в ДП воплощается в выявлении того, каким образом
респонденты комбинируют аргументы из общего "интерпретационного репертуара" и в
последующем анализе и квалификации полученного дискурса. Опасность релятивизма,
субъективного прочтения такого дискурса возрастает пропорционально снижению
валидности подобной интерпретации. На примере анализа новозеландского дискурса
хорошо просматривается относительность этого прочтения (в полном соответствии с
конструкционистским видением научного знания), выражающего либеральнодемократические позиции западной интеллигенции конца XX века.
У ДП и теории СП, на наш взгляд, все же гораздо больше общего, чем различного. Их
объединяет прежде всего общая методологическая платформа, что реализовалось в
интересе к обыденному знанию, к идее выработки разделяемых ментальных объектов,
принципам конструкционизма как к обновленной программной идее социальной
психологии. Именно эта идея вдохновляла представителей обоих направлений на
кропотливую работу по размежеванию с традиционными направлениями в социальной
психологии XX века. При этом если идеологам теории СП пришлось вести в 60 - 70-х
годах острую полемику с бихевиоризмом, а в 80-х - с социальным когнитивизмом, то
дискурсивная психология уже в 90-х годах начала отвоевывать право на
самостоятельность в полемике с теорией СП.
ОБЩИЕ ПРЕДШЕСТВЕННИКИ
Московичи с самого начала (и значительно раньше, чем Харре и Джерджен) преследовал
цель обновления бихевиористской и когнитивистской социальной психологии, ставил и
решал проблему активности социального познания в выстраивании версий реальности
(которыми и являются СП), относительности и исторической изменчивостр. 22
сти знания. Небезынтересен, на наш взгляд, вопрос о том, на какой теоретической базе
осуществлялась постановка всех этих проблем, в целом аналогичных тем, которые
решались в британском конструкционизме. Как утверждает Московичи, такой базой
послужила французская социологическая школа [26]. На первый взгляд это вполне
логично и закономерно: французская социологическая традиция порождает современную
социально-психологическую концепцию.
Но, думается, выведение всей методологии концепции СП непосредственно из
дюркгеймовского "социологизма" было бы не вполне корректным. Безусловно, влияние
французской социологической школы ощущается не только в заимствовании
центрального понятия "коллективные представления". Дюркгейм как верный
продолжатель традиции Конта выступал прежде всего и против психологизации
социальных наук, последовательно проводя принцип "социального реализма": общество это реальность, существующая независимо от составляющих его индивидов.
Психологизация для Дюркгейма, т.е. примат индивидуального сознания над
коллективными представлениями - недопустимая редукция высшего к низшему. У
Московичи эта мысль выражена достаточно определенно: "Невозможно объяснить
социальные факты исходя из психологии индивидов" [26, с. 84]. При этом Московичи
солидаризируется с Моссом, который противопоставляет эту точку зрения той, что
доминирует в Англии и Германии [там же]. Реальность СП, по Московичи, это и есть
социальная, а не индивидуально-психологическая реальность, которая конструируется в
микро- и макросоциальном взаимодействиях. Как атрибут социальной группы, СП и
служат этой группе, участвуя в социальных процессах. Впрочем, уже здесь начинаются
различия между представлениями по Дюркгейму и по Московичи. В социологии
Дюркгейма коллективные представления рассматриваются как элемент "коллективного
сознания". Корни этого подхода можно видеть в философии истории Дж. Вико с его
противопоставлением общего разума индивидуальному и в идеях П. -Ж. Прудона о
противоречиях между требованиями индивидуального и общего разума как движущей
силе истории. Вероятно, не без влияния этих авторов родоначальник французской
социологической школы выдвигал идеи общественной солидарности, социальной
интеграции, а также коллективного сознания.
Что же касается концепции Московичи, существования какого-либо коллективного
сознания она не предполагает, а СП рассматривает как ментальные феномены,
"разделяемые" членами социальной группы, и, таким образом, придает им статус
групповых социально-психологических феноменов. Анализ философских основ
социологии Дюркгейма [4, 5] позволяет нам предполагать, что идеей социального
реализма, выразившейся в утверждении примата социального над индивидуальным, и
общим центральным понятием "представление" теоретическое сходство концепций
Дюркгейма и Московичи практически заканчивается. Действительно, Дюркгейм обычно
рассматривается как представитель структурно-функционального подхода в социологии,
характерные черты которого во многом могут быть противопоставлены методологии
концепции Московичи.
Такой вывод заставляет идти дальше в поисках корней этой французской социальнопсихологической концепции. Развитие национальных традиций социологии, заложенных
в работах Дюркгейма, Мосса, Леви-Брюля, Хальбвакса, утверждается теоретиками
концепции как характерная черта их подхода [35]. Между тем концепция СП
аккумулировала гораздо более широкий спектр идей, чем то, что заимствовано ею от
французской социологической школы. А именно: хотя Московичи нигде прямо не
акцентирует методологического родства своей концепции с феноменологической
традицией, нам это представляется бесспорным.
Анализируя рассуждения Московичи, когда, говоря о сути процесса социальной
репрезентации научного знания, он подчеркивает, что "индивидуальные или социальные
представления делают мир таким, каким мы думаем, что он есть или должен быть" [22, с.
57], следует обратить внимание на цитату, взятую им для подтверждения своей мысли, из
работы В. Келера "Психологические ремарки по поводу некоторых вопросов
антропологии": научные идеи "мало-помалу стали аспектами такого мира, каким мы его
воспринимаем" [там же]. Известно, что методологической базой гештальтпсихологии
была феноменология. Мысли Московичи о реконструировании объектов в процессе их
репрезентации, при котором "создается впечатление "реализма", материализации
абстракций" [там же, с. 56], весьма близки, в частности, к идеям социологии знания.
Но это не единственная точка соприкосновений: в одном из важнейших для концепции
пунктов, а именно при обсуждении путей проникновения психоанализа в общество,
Московичи обращается к коммуникации посредством разговора, коммуникации
"неспецифической, лукавой, утонченной и часто решающей для того, чтобы сформировать
точку зрения, направить поведение" [там же, с. 97]. Для подтверждения мысли о важности
этого пути распространения информации Московичи обращается к работе П. Бергера и Т.
Лукмана "Социальное конструирование реальности" (русский перевод см. [2]) и цитирует
из нее следующее высказывание: "Важнейшим средством поддержания реальности
является разговорстр. 23
ное общение. Можно рассматривать повседневную жизнь индивида в терминах
непрерывной работы аппарата разговорного общения, который постоянно поддерживает,
видоизменяет и реконструирует его субъективную реальность" [22, с. 97]. Это наводит на
мысль о том, что Московичи разделяет и общий контекст рассуждений Бергера и
Лукмана, состоящий в утверждении первостепенного значения разговора для
формирования и поддержания основных элементов социальной реальности [2, с. 247 251]. Такая типично феноменологическая идея очень созвучна тому, как Московичи
представляет логику проникновения научных психоаналитических идей в обыденное
сознание.
Интерпретируя методологию концепции СП в упоминавшейся работе [21], Маркова
подробно рассматривает истоки диалогической эпистемологии, к которой она относит и
традицию исследования СП. По ее логике, предшественниками Московичи являлись Дж.
Мид, М. Бахтин и неокантианские религиозные философы [там же, с. 424]. Близость
методологии концепции СП к интеракционизму и феноменологической традиции
подтверждается не только ссылками самих теоретиков концепции, но и мнением
независимого американского аналитика, еще в 70-х годах проявившего интерес к новой
французской концепции. Это И. Дойчер, видный американский социолог и социальный
психолог, написавший предисловие к первому англоязычному изданию коллективной
монографии по СП. В своей статье, опубликованной в этом издании, он тщательно
анализирует теоретико-методологические основания как дюркгеймовской социологии, так
и неодюркгеймианской (как он ее называет) социальной психологии Московичи,
сопоставляя их позиции и находя в последней больше общих черт с символическим
интеракционизмом, чем со структурно-функциональным подходом Дюркгейма. Первое,
что он отмечает, - это именно трактовка реальности. Дойчер, цитируя Блумера, обращает
внимание на его видение реальности: ""мир реальности" существует только в
человеческом опыте, и он появляется только в той форме, в которой человеческие
существа "видят" мир" [14, с. 94]. Эта позиция, унаследованная феноменологической
социологией, близка, как мы видели, и Московичи.
В методологическом плане Дойчер также отмечает, что "Московичи занимает
неортодоксальную методологическую позицию, распространенную среди
интеракционистов. Он различает верификацию теорий и открытие в науке, признавая
приоритет за открытием. Интеракционисты предпочитают избегать проверки теории и
больше склоняются к тому, что Глазер и Страус называли "заземленной теорией". Такая
теория основана на прямом эмпирическом наблюдении социального феномена. Это влечет
за собой скорее индуктивную логику, чем дедуктивную, опирающуюся на проверку
теории" [14, с. 97]. Нам представляется очень важным такое наблюдение, тем более что
именно здесь прослеживается общность концепции СП не только с символическим
интеракционизмом, но и с современной ДП, также ориентированной на "индуктивную
логику" и "придающей меньшее значение гипотетико-дедуктивизму" [27, с. 240] в своей
методологии.
Можно сказать, что, с одной стороны, подобная склонность к релятивизму, отсутствие
определенных онтологических ориентиров, идея построения социальной реальности в
процессе взаимодействия, а с другой - критическое отношение к гипотетико-дедуктивной
методологии, сближающие дискурсивные направления и концепцию СП, рассеивают
последние сомнения в их принадлежности к одной и той же парадигме. В том, что
касается использования самого понятия "социальное представление", думается, можно
согласиться с высказыванием Дойчера: "Заимствовать единичное понятие в изоляции от
его контекста - не значит использовать его согласно традиции" [14, с. 98].
С самого начала своего существования обе концепции решали одну и ту же задачу размежевание с магистральной социальной психологией, которую представляли
бихевиоризм и социальный когнитивизм. Те модели "психологии социального", которые
предлагались ими, хотя и различаются в деталях методологии, в гораздо большей степени
объединяются на основе общих теоретических источников. Как бы ни складывались их
взаимные оценки, та полемика, свидетелями которой нам довелось быть, способствовала
рефлексивным процессам в социальной психологии, наметив ее новые рубежи и
возможности.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Андреева Г. М. Психология социального познания. М., 2000.
2. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии
знания. М., 1995.
3. Брушлинский А. В. Социальная психология в России и теория Сержа Московичи //
Московичи С. Век толп. М., 1998. С. 5 - 20.
4. Донцов А. И., Емельянова Т. П. Концепция социальных представлений в современной
французской психологии. М., 1987.
5. Емельянова Т. П. Концепция социальных представлений в современной французской
социальной психологии (критический анализ): Автореф. дисс. ... канд. психол. наук. М.,
1985.
6. Емельянова Т. П. Социальное представление - понятие и концепция: итоги последнего
десятилетия // Психол. журн. 2001. Т. 22. N 6. С. 39^7.
7. Джерджен К.-Дж. Движение социального конструкционизма в современной
психологии // Социстр. 24
альная психология: саморефлексия маргинальности. М., 1995. С. 51 - 73.
8. Московичи С. Социальное представление: исторический взгляд // Психол. журн. 1995. Т.
16. N 1. С. 3 - 18. N2. С. 3 - 14.
9. Российский менталитет / Под ред. К. А. Абульхановой, А. В. Брушлинского, М. И.
Воловиковой. М., 1997.
10. Харре Р. Вторая когнитивная революция // Психол. журн. 1996. Т. 17. N 2. С. 3 - 15.
11. Шихирев П. Н. Современная социальная психология. М., 1999.
12. Якимова Е. В. Социальное конструирование реальности: социально-психологические
подходы. М.: ИНИОН РАН, 1999.
13. Augoustinos M. & Walker I. Social cognition: An Integrated Introduction. L., 1995.
14. Deutscherl. Choosing ancestors: some consequences of the selection from intellectual
traditions // Social representations / Ed. by R.Farr & S. Moscovici. Cambridge-Paris, 1984. P.71
- 100.
15. Flick U. Introduction: social representations in knowledge and language as approaches to a
psychology of the social // The psychology of the social / Ed by Uwe Flick. Cambridge, 1998. P.
1 - 12.
16. Harre R. The ethogenic approach: Theory and practice // Advances in experimental social
psychology / Ed. by L. Berkowitz. N.Y., 1977. V. 10. P. 284 - 314.
17. Harre R. Rituals, rhetoric and social cognition // Social cognition: Perspectives on everyday
understanding / Ed. by J.P.Forgas. L., 1981. P. 211 - 224.
18. Harre R. Some reflections on the concept of "social representation" // Social research. 1984.
V. 51.P. 927 - 938.
19. Harre R. The epistemology of social representations // The psychology of the social / Ed by
Uwe Flick. Cambridge, 1998. P. 129 - 139.
20. Jodelet D. Madness and social representations. L., 1991.
21. Markova I. Amedee or how to get rid of it: social representations from a dialogical
perspective // Culture & Psychology. 2000. V. 6(4). P. 419^460.
22. Moscovici S. La psychanalyse son image et son public. Paris, 1976.
23. Moscovici S. On social representations // Social cognition: Perspectives on everyday
understanding / Ed. by PJ.Forgas. L., 1981. P. 181 - 209.
24. Moscovici S. The myth of the lonely paradigm: a rejoinder// Social Research. 1984. V. 51. P.
939 - 967.
25. Moscovici S. The phenomenon of social representations // Social representations / Eds. M.
Fair & S. Moscovici. Cambridge-Paris, 1984. P. 3 - 69.
26. Moscovici S. Des representations collectives aux representations sociales: elements pour une
histoire // Les representations sociales / Sous la direction de D. Jodelet. Paris, 1999. P. 79 - 103.
27. Potter J. Discursive social psychology: From attitudes to evaluative practices // European
review of social psychology. 1998. N 9. P. 233 - 266.
28. Potter J. Discursive psychology: between method and paradigm // Discourse & Society.
2003. V. 14(6). P. 783 - 794.
29. Potter J., Billig M. Re-representing representations // Ongoing production on social
representations. 1992. V. 1(1). P. 15 - 20.
30. Potter J., Edwards D. Social representations and discursive psychology: from cognition to
action // Culture & Psychology. 1999. V.5(4). P. 447 - 458.
31. Potter J., Litton I. Some problems underlying the theory of social representations // British J.
of Social Psychology. 1985. N24. P. 81 - 90.
32. Potter J., Wetherell M. Discourse and social psychology: beyond attitudes and behaviour. L.,
1987.
33. Potter J., Wetherell M. Social representations, discourse analysis and racism // The
psychology of the social / Ed by Uwe Flick. Cambridge, 1998. P. 138 - 155.
34. Pratiques socials et representations / Sous la direction de J. -Cl. Abric. P., 1994.
35. Les representations sociales / Sous la direction de D. Jodelet. Paris, 1999.
36. Social Representations and communicative processes / Ed. by M. Chaib, B. Orfali.
Jonkopping, 2000.
37. Tajfel H., Billig M., Bundy R.P., Flament C. Social categorization and intergroup behaviour //
European J. of social psychology. 1971. N 1. P. 149 - 178.
38. Wagner W. Social representations and beyond: Brute facts, symbolic coping and
domesticated worlds // Culture and psychology. 1998. V. 3 (4). P. 297 - 329.
39. Wetherell M., Potter J. Mapping the language of racism: Discourse and the legitimation of
exploitation. L., 1992.
CONCEPTION OF SOCIAL REPRESENTATIONS AND DISCURSIVE PSYCHOLOGY
T. P. Emelyanova
PhD, assistant professor, head of chair of social psychology, dean of faculty of psychology of the
Tver State University, Tver
The basic substantial moments of the concepts of social representations and discursive
psychology are analyzed. The general and various in their methodological positions and cradle
are revealed. The conceptual and methodical tools of both approaches are compared. The typical
examples of empirical researches executed within the framework of the conception of social
representations and discursive psychology are presented. Summing up the results of the analysis,
both concepts are considered as two versions of constructional approach in modern social
psychology.
Key words: social representations, discursive psychology, constructionism, discourse.
стр. 25
Социальная психология. "РОДИТЕЛЬСКАЯ" И "СТУДЕНЧЕСКАЯ"
МОДЕЛИ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О СЕМЕЙНОМ ВОСПИТАНИИ
Автор: Е. А. ВОЛОДАРСКАЯ, Н. Ю. ЛОГВИНОВА
Е. А. Володарская, Кандидат психологических наук, старший научный сотрудник
Центра науковедения, Института истории естествознания и техники РАН, Москва, Н.
Ю. Логвинова, Кандидат психологических наук, докторант Института психологии
университета им. Р. Декарта, Париж
Анализируется существующий в обществе образ семьи. Сравниваются две модели
семейного воспитания: "родительская" и "студенческая". Обсуждаются результаты опроса
студентов московских вузов, нацеленного на выявление у них представлений о семье.
Проведен контент-анализ публикаций в газетах "Правда" за 1984 г. и "Аргументы и
Факты" за 2004 г. Анализируются модели семейного воспитания в контексте двух
исторических эпох - советской и современной.
Ключевые слова: семья, модель семейного воспитания, коллективизм/индивидуализм,
дистанция социальной власти, мужественность/женственность.
Семья как естественная малая социальная группа является традиционным объектом
социально-психологического анализа. Одна из практических задач в этой сфере подготовка молодежи к созданию семьи. Знания о семье как институте социализации
ребенка необходимы будущим родителям. Важный аспект ее социально-психологического
изучения - анализ сформировавшихся о ней представлений у молодого поколения на
основе восприятия отношений в родительской семье.
Исследование семейных установок российских старшеклассников 15 - 16-летнего возраста
показало, что ведущим мотивом создания семьи для 68% респондентов является желание
иметь рядом верного и заботливого друга, быть вместе с любимыми людьми. Иными
словами, психологическая близость, откровенность, теплота межличностных отношений важнейшие ценности, которые лежат в основе создания представлений о семье у
опрошенных юношей и девушек. Отмечено позитивное отношение к наличию детей в
будущей семье у 78% респондентов. Однако 1/6 часть опрошенных старшеклассников не
считает для себя необходимым оформление брачных отношений. Это в определенной
степени соответствует тенденциям неустойчивости брака в России, увеличению числа
разводов и динамике роста количества детей, воспитывающихся в ситуации расторгнутых
браков [6].
Общие социокультурные тенденции, связанные с неустойчивостью брака, передаются в
юношескую среду. Но в целом для 15 - 16-летних юношей и девушек семейная жизнь неотъемлемая часть полноценной жизни, и представления о ней имеют для них
позитивную направленность.
В связи с изменениями всех общественных сфер жизни в России постепенно меняется и
институт семьи, в частности, модель семейного воспитания. Именно в семье
закладывается фундамент для будущей самостоятельной жизни личности. Трансформация
правил и норм общественного взаимодействия с необходимостью предполагает изменение
воспитательных элементов в семье для того, чтобы помочь ребенку адаптироваться к
новым социальным отношениям. В качестве элементов модели семейного воспитания в
современной России мы рассматриваем следующие показатели:
индивидуализм/коллективизм, мужественность/женственность в их соотношении и
реализацию дистанции власти во внутрисемейных межличностных отношениях.
"Под коллективизмом понимается такая система ценностей, в которой человек
воспринимает себя прежде всего как часть группы, а уж затем как отдельную личность. В
индивидуалистской системе ценностей личность выходит на первое место" [4, с. 116]. В
процессе формирования и воспитания личности национальные культуры,
индивидуалистически ориентированные, делают акцент на самостоятельность и
инициативность. В коллективистических культурах система ценностей совсем иная. Здесь
человека с раннего детства приучают к мысли о том, что интересы коллектива всегда
выше личных, а чувства и стремления индивида вторичны по отношению к
общественному благу [2,12]. В России коллективизм на протяжении нескольких
десятилетий советской истории был гипертрофирован официальной пропагандой и
трактовался как безусловное благо и, напротив, любые формы индивидуализма
осуждались.
стр. 26
Результаты анализа проявления индивидуализма/коллективизма на выборке русских
студентов и их родителей показали, что молодому поколению (студентам)
индивидуалистические тенденции присущи в большей степени, чем их родителям [6]. Это
прежде всего ценности индивидуалистических культур: стремление заработать и настоять
на принятии своего решения, честолюбие, самоуважение, повышение профессионального
мастерства, независимость суждений, смелость в отстаивании своего мнения. Родителям
же больше свойственны ценности коллективистических культур: жизненная мудрость,
национальная безопасность, поддержание национальных традиций, связи с
родственниками, доброжелательность, уважение к старшим. Основную причину
расхождения в проявлении индивидуализма и коллективизма у студентов и поколения их
родителей авторы видят в политических, экономических, социальных условиях,
появившихся в последние десятилетия в России. "Вместе с тем, полученные результаты
говорят об относительно небольшом разрыве в индивидуализме-коллективизме детей и их
родителей. Это, в целом, свидетельствует о достаточно устойчивом коллективистском
менталитете русских" [6, с. 213].
Мужественность - это "приверженность таким ценностям, как рекорды, героизм, упорство
в достижении цели, материальный успех" [4 с. 131]. Обычно она доминирует в обществах,
где социальные роли мужчин и женщин в течение длительного времени были разными.
Согласно позиции этого автора, Россия - страна с преобладанием мужественной культуры.
Отчетливо это проявилось в 30-е гг. XX века, когда советские женщины соревновались с
мужчинами за успех в таких профессиях, как летчик, тракторист, шахтер и т.д. "Под
женственностью понимается приверженность таким ценностям, как выстраивание ровных
отношений, склонность к компромиссам, скромность, забота о ближнем, уют, качество
жизни" [4, с. 131]. Для системы ценностей мужественных культур, к которым
принадлежит Россия, направленность на достижение успеха, соревновательность
закладываются уже в семье. Конфликты между родителями и детьми нередко
разрешаются силовыми методами доказательства правоты. Вместе с тем существует и
иная точка зрения, согласно которой Россия относится к феминным культурам [3, 7]. В
женственных культурах типичным методом разрешения конфликта всегда является
компромисс.
Третьим параметром семейного воспитания, взятым нами для исследовательской модели,
стал показатель дистанции власти. "Под дистанцией власти подразумевается степень
неравенства в распределении власти в обществе или организации, которая
воспринимается членами общества как нормальная и сама собой разумеющаяся, и при
которой члены общества чувствуют себя комфортно" [4, с. 125]. Культура с высокой
дистанцией власти обычно терпимо относится к авторитарному стилю управления и
чинопочитанию. Для нее характерно подчеркнутое сохранение неравенства в статусе как в
формальных, так и в неформальных отношениях. Неслучайно в этой связи устойчивое
восхищение значительной частью российского общества авторитарно-жестким стилем
управления, существовавшим в нашей стране в сталинское время. Высокая дистанция
власти отмечается и в России, и странах СНГ: родители воспитывают детей в духе
послушания, культивируется уважительное отношение к жизненному опыту старшего
поколения. Если возникают расхождения во взглядах, детей заставляют подчиняться воле
старших. В странах с низкой дистанцией власти отношения с родителями строятся на
основе равенства и взаимного уважения. Проявление самостоятельности у детей,
формирование независимого характера поощряется [1].
Согласно мнению ряда социологов, например, Л. Русела, при построении типологии семьи
надо учитывать систему представлений о ней, которые могли бы помочь в понимании ее
характеристик, среди которых рассматриваются: форма отношений между супругами,
наличие или отсутствие детей, характер детско-родительских отношений, семейные роли
и т.д. [10].
Целью данного исследования стало описание и сравнение двух моделей семейного
воспитания - "родительской" и "студенческой". Предмет изучения - особенности
восприятия ценностей семейного воспитания. Гипотеза заключается в предположении о
том, что модели воспитания в семье имеют содержательные особенности, фиксируемые в
восприятии респондентов, отражающие специфику выраженности признаков:
коллективизм/индивидуализм, мужественность/женственность и дистанция власти,
которые обусловлены разным социальным контекстом социализации личностей родителей
и современных молодых людей. Объект исследования - характеристики моделей
семейного воспитания в семьях студентов и их родителей. Данные о том, что
представители студенческой молодежи русской национальности являются в большей
степени индивидуалистами, чем коллективистами, в отличие от старшего поколения - их
родителей, которые, напротив в большей степени - коллективисты, чем индивидуалисты,
дают основание предположить, что сдвиг от коллективизма к индивидуализму должен
проявиться в семейном воспитании. То есть для воспитания, которое нынешнее молодое
поколение получило в семьях своих родителей, более характерен коллективизм, хотя
молодежь предпочитает индивидуалистические ценности, и именно их она хотела бы
реализовать в собственной семье [6].
стр. 27
Вероятно, проявление мужественности/женственности в семейном воспитании в
родительской и студенческой семьях будет сходным, т.е. будет проявляться большая
выраженность черт воспитания мужественности. Как показано в исследовании тендерных
установок и некоторых особенностей восприятия внутрисемейных отношений,
традиционных представлений о семейной жизни, когда мужчина отвечает за материальное
благополучие семьи, придерживается половина из опрошенных юношейстаршеклассников [5]. В то же время каждая третья девушка отказывается от подобного
взгляда, принимая на себя в некоторой степени мужскую позицию материальной
независимости и самостоятельности. По нашему мнению, эта тенденция проявления
мужественности может усиливаться в студенческой семье. На наш взгляд, в обеих
моделях семьи - родительской и студенческой - сохраняется приоритет высокой
дистанции власти как традиционной и устойчивой характеристики семейных ценностей
России.
МЕТОДИКА
Для проверки выдвинутых предположений относительно существования двух моделей
воспитания в родительской и в студенческой семьях по параметрам проявления
индивидуализма/коллективизма, соотношения мужественности/женственности и
реализации высокой или низкой дистанции власти в отношениях родителей и детей было
проведено социально-психологическое исследование на выборке из 193 студентов
московских вузов. Из них мужчин - 65 мужчин (33.7%) и 128 женщин (66.3%). В выборку
вошли студенты, овладевающие профессиональными знаниями в следующих областях:
медицина, юриспруденция, физика, почвоведение, география, биология, химия,
математика, психология, лингвистика, геология, экономика. Возраст опрошенных
варьировал от 18 до 32 лет. Среди них 7 женатых мужчин (3%), 32 замужние студентки
(17), 58 студентов-холостяков (30%) и 96 незамужних девушек (50%). Цель исследования
заключалась в том, чтобы проанализировать, каким образом респонденты оценивают
проявление трех обозначенных параметров воспитания в семье своих родителей и как они
хотели бы воспитывать собственных детей, учитывая данные параметры. Иными словами,
в результате опроса ожидалось получить описание реальной и желаемой моделей
семейного воспитания.
В качестве основного методического приема сбора мнений респондентов была
использована анкета, разработанная известным российским специалистом по
кросскультурному менеджменту С. П. Мясоедовым [4]. Обозначенные параметры:
соотношение индивидуализма и коллективизма, дистанции власти, распределение
мужественности
и женственности отражают характеристики модели деловой культуры, лежащей в основе
исследований автора и основывающейся на поиске стержневых особенностей или
"измерений" культуры. Данные характеристики входят в выделенные У. и К. Стефанами
параметры анализа культуры [11].
В семье как важнейшем элементе социализации человека закладываются основные нормы
и принципы восприятия им окружающей действительности и построения его
собственного поведения. Иными словами, в ней формируется модель культуры, в которую
ребенок в будущем будет вовлечен и которую будет воспроизводить в дальнейшем. Блоки
вопросов анкеты были направлены на выявление представлений студентов о
выраженности показателей коллективизм/индивидуализм,
мужественность/женственность, высокая дистанция власти/низкая дистанция власти. Из
утверждений, характеризующих разные полюса проявления этих качеств, респондент
должен был выбрать одно, которое наиболее полно отражает его точку зрения по данному
вопросу. Причем опрошенным нужно было сделать свой выбор дважды, а именно: с
позиции оценки реального воспитания в родительской семье и с позиции желаемого
воспитания в собственной будущей или уже созданной семье.
В качестве дополнительного материала представлений о семье стал анализ публикации в
газетах "Правда" и "Аргументы и факты". Выбор данных изданий обусловлен следующим:
в советское время газета "Правда" была одним из наиболее важных официальных органов
печати СССР. В настоящее время в России издается более 600 газет. "Аргументы и факты"
имеют самый большой тираж - 33.5 миллиона экземпляров. Это издание было занесено в
книгу рекордов Гинесса как самый высокотиражный еженедельник. Он был выбран также
в связи с большим влиянием на формирование мнений граждан России. Например, вебстраницу этой газеты по данным на 1 февраля 2004 года посещает 3463164 человека в
месяц. Нельзя не учитывать и того факта, что "Аргументы и факты" издаются с 1978 года,
т.е. имеют более длительную историю по сравнению с историей новых газет современной
России. Таким образом, обе газеты являются влиятельными в разные исторические
моменты России.
Безусловно, данные, приведенные в публикациях двух изданий, не могут рассматриваться
как репрезентативные материалы представлений о семье в российском обществе в целом.
Однако их анализ показывает динамику отражения проблем семьи, поднимаемых в
периодической печати.
Были проанализированы статьи газеты "Правда" с января по март 1984 г. и газеты
"Аргументы и факты" за эти же три месяца 2004 года.
стр. 28
Параллельный анализ публикаций двух исторических эпох позволил нам проследить
динамику образа семьи в разном социокультурном контексте. В течение трех указанных
месяцев в газете "Правда" было обнаружено 17 статей по семейной проблематике. Их
заголовки, например, такие: "Дела семейные", "Педагогический совет", "Цена
компромисса", "Все начинается с детства", "Дети и алкоголь" и т. д.
Систематизация статей по темам позволила выделить наиболее многочисленную группу
(9 публикаций), посвященную реформе образования в СССР, прошедшей в 1984 г. В них
раскрывались основные идеи реформы, обсуждалась позиция ребенка в школе,
приводились мнения родителей и учителей. Во вторую группу вошли три статьи,
связанные с проблемой алкоголизма, обсуждаемой с точки зрения его пагубного влияния
на семьи и детей. Третью группу статей составили две публикации о внутрисемейных
отношениях супругов, принципах доверия и взаимного уважения между отцом и матерью,
родителями и детьми. Завершают анализ публикаций газеты "Правда" за этот период три
статьи, в которых рассказывается об историях любви.
В газете "Аргументы и факты" было выделено 12 статей, центральными сюжетами
которых стали: семья, в частности, проблематика детства и место ребенка в семье. Таким
образом, приоритет дискуссий, связанных с детьми, указывает на существование в России
традиционной модели семьи с основным акцентом на вопросах детства. Данная тенденция
является общей для обеих исторических эпох: советской и современной. Естественно,
время вносит свои коррективы. На страницах "Аргументов и фактов" обсуждаются
вопросы платного образования, психологической зависимости ребенка от компьютерных
игр, наркотиков и т.п.
Итак, анализ содержания публикаций в "Правде" за 1984 г. и "Аргументах и фактах" за
2004 г. позволяет сделать вывод о том, что количество статей по проблематике семьи за
равный промежуток времени примерно одинаково: 17 статей в "Правде" и 12 - в
"Аргументах и фактах". В центре внимания большинства статей независимо от эпохи -
обсуждение проблем ребенка в семье. В современной России публикуется меньше статей,
рассказывающих о любовных историях. Например, неформальные отношения на службе,
служебные романы перестали удивлять российского читателя по сравнению с тем, как это
было в СССР. Появляется тема одиночества - отголосок все более входящих в нашу жизнь
норм индивидуализма. Помимо определенных изменений содержания статей,
трансформировались и способы подачи информации и ее анализа. Если статьи 1984 г.
были построены, в основном, на материале писем читателей и лишь ставили проблему,
давая информацию к размышлению, то в публикациях 2004 г. выражается мнение
конкретного человека - автора статьи, делаются ссылки на точку зрения авторитетных
специалистов в данной области. Хотя используемые газетные публикации не могут
служить единственным основанием формирования научно обоснованного образа семьи в
обществе, в данном исследовательском контексте они выступают как определенный "срез"
тематики изданий по вопросам семьи.
РЕЗУЛЬТАТЫ И ИХ ОБСУЖДЕНИЕ
Вначале проведем анализ особенностей восприятия студентами семей своих родителей.
Полученные результаты по параметрам "коллективизм/индивидуализм", "дистанция
власти" и "женственность/мужественность" представлены в табл. 1.
Как видно из данных таблицы, ведущей характеристикой родительской семьи является
коллективизм, который конкретизируется в семейном воспитании в духе "Мы", в
стремлении к гармонии интересов членов семьи и уважении общей позиции, большего
значения мнения членов семьи по отношению к личному мнению ребенка. Данный
параметр проявился у 68% респондентов. Этот результат хорошо согласуется с
представлением о российской культуре как коллективистической. Сходная тенденция
прослеживается и в модели воспитания в семье. Индивидуализм как параметр воспитания
в родительской семье выделили 32% респондентов. Такой значительный процент его
представленности в восприятии родительской семьи можно объяснить социальными
причинами. Ведь детство и юношеская социализация нынешних российских студентов
совпали с началом изменений социальной и политической жизни в нашей стране.
Появление частной собственности, политической многопартийности, активизация
экономической жизни, знакомство и усвоение ценностей западного общества и другие
последствия разрушения "железного занавеса" привели к необходимости пересмотра
прежних традиций и стереотипов межличностных отношений. В частности, наше
исследование показало, что определенные сдвиги от коллективизма к индивидуализму
произошли во внутрисемейных отношениях. Использование аппарата математической
статистики, в частности, критерия χ-квадрат Пирсона, свидетельствует о том, что
распределение в целом по группе опрошенных выбора параметров коллективизм индивидуализм статистически значимо (значение χ-квадрат равно 11.97, при p ≤ 0.01).
Далее была проанализирована связь оценки воспитания, полученного в родительской
семье, и пола респондентов. Оказалось, что 69% опрошенных мужчин и 67% женщин
воспринимают
стр. 29
Таблица 1. Распределение характеристик модели "родительская семья"
N
Параметры
Общее
% по
Количество
% по
% от
Количество
% по
% от
модели
количество выборке
выбора по
группе
1 Коллективизм
131
68
2 Индивидуализм
62
32
3 Низкая
97
50.3
дистанция
власти
4 Высокая
96
49.7
дистанция
власти
5 Женственность
162
84
6 Мужественность
31
16
7 Характеристика
38
20
"Акцент на
достижения" в
параметре
женственности
мужчин
45
20
31
выборке общего
числа
мужчин
23
69
10
31
16
48
женщин
86
42
66
выборке общег
числа
женщи
45
67
22
33
34
52
34
18
52
62
32
48
53
12
13
28
6
7
81
19
20
109
19
25
56
10
13
85
15
19
своих родителей как представителей коллективистической культуры. Но статистического
подтверждения связи между полом респондента и выбранным ответом нет (5.565). То есть
фактор пола не связан с оценкой выраженности коллективизма в семье. Таким образом,
детей воспитывают в общей коллективистической традиции, не делая разницы между
девочками и мальчиками.
Следующий параметр восприятия родительской семьи - дистанция власти. Низкая
дистанция описывала ситуацию, когда отношения между родителями и детьми строились
на основе равенства. Высокая дистанция соответствовала ситуации воспитания
послушания и подчинения детей родителям. Данные опроса московских студентов
позволяют говорить об отсутствии статистически подтвержденной закономерности
выбора того или иного типа дистанции власти (показатель χ-квадрат равен 0.002). Оценки
дистанции власти в родительской семье распределились практически поровну (50.3%
оценили дистанцию власти между собой и родителями как низкую и 49.7% респондентов
воспринимают дистанцию власти в семье как высокую). Связь между особенностями
дистанции власти в родительской семье и полом респондента носит случайный,
статистически неподтвержденный характер. Таким образом, дистанция власти в
воспитании не имеет явной тенденции тяготения к одному из полюсов. Вероятно,
родители выстраивают свои отношения с детьми, исходя из индивидуальных
предпочтений, которые нам не удалось зафиксировать в опросе.
Результаты восприятия студентами третьего параметра родительской семьи показали, что,
характеризуя свое воспитание, большинство респондентов сделали акцент на
женственности (84% опрошенных). Подобное соотношение признаков носит неслучайный
характер и подтвердилось статистически (показатель коэффициента χ-квадрат равен
43.783 при р ≤ 0.01). Иными словами, родители делали в воспитании акцент на
отношениях солидарности, стремились научить детей разрешать конфликты через
компромиссы и переговоры, а не ставили на первый план достижения, соревновательность
и силовые методы разрешения конфликтов. Понятия "женственность" и "мужественность"
в данном контексте распространяются не на соматические, половые качества, а указывают
на мотивацию поведения и установки, которые формируются у ребенка в семье.
Зависимость выбора этих параметров от пола, как и в первых двух случаях, не
обнаружена. Полученные данные не подтверждают нашего исходного предположения о
том, что доминирующим признаком оценки семейного воспитания будет мужественность,
несмотря на то, что в России женщин традиционно ориентировали на демонстрацию
мужских форм поведения.
У 20% респондентов параметр женственности проявился не в чистом виде, а с
включением признака "акцент на достижения", свойственного параметру мужественности.
Неслучайность такого результата подтверждена статистически (коэффициент корреляции
равен 14, 860 при p ≤ 0, 01). Таким образом, можно говорить о складывающейся
тенденции перехода от выделения полюсов параметров женственности/мужественности к
взаимодополнению их элементами друг друга. Эту новую тенденцию можно объяснить
изменяющейся социальной ситуацией функционирования российского общества, когда
стремление к достижению, а не желание "не высовываться", как это было ранее,
становится важным стимулом развития личности у представителей молодого поколения.
Итак, анализ оценок, которые опрошенные студенты дали семьям своих родителей,
показал, что модель родительской семьи построена на воспитании коллективизма,
женственности и неоднозначно выраженной дистанции власти между детьми и
родителями.
стр. 30
Таблица 2. Распределение характеристик модели "студенческая семья"
Общее
% от
% от
Параметры
количество % по Количество % по общего Количество % по общег
N
модели
выбора по выборке мужчин выборке числа
женщин выборке числа
группе
мужчин
женщи
1 Коллективизм
127
66
46
24
71
81
42
63
2 Индивидуализм
66
34
19
10
29
47
24
37
3 Низкая
130
67
40
21
62
90
46
70
дистанция
власти
4 Высокая
63
33
25
14
38
38
19
30
дистанция
власти
5 Женственность
164
85
51
26
78
113
58
88
6 Мужественность
29
15
14
8
22
15
8
12
7 Характеристика
30
16
9
5
14
21
11
16
"Акцент на
достижения" в
параметре
женственности
Далее рассмотрим описание модели семейного воспитания студенческой семьи, в которой
конкретизировались желаемые параметры межличностных отношений в собственных
будущих или уже существующих семьях респондентов. Так как всего 21% опрошенных
успели создать свои семьи, но, как правило, еще не имели детей, мы сочли возможным не
делать внутреннего сравнения в оценках студенческой семьи между женатыми
(замужними) и не женатыми (не замужними) респондентами из-за отсутствия
уравновешенных по количественному составу групп. Особенности описания
респондентами собственной семьи представлены в табл. 2.
Респонденты предполагают строить отношения в собственной семье на основе
коллективизма (коэффициент корреляции равен 9.326 при уровне значимости р ≤ 0.01).
Доминирующая выбираемая дистанция власти между родителями и детьми - низкая (67%
опрошенных выбрали данный параметр, коэффициент корреляции равен 11.284 при р ≤
0.01). То есть студенты предполагают строить отношения со своими детьми на основе
равенства и партнерства.
Желаемый транслируемый поведенческий репертуар вписывается в рамки параметра
женственности (85% принявших участие в опросе, коэффициент корреляции χ-квадрат 16.519 при р ≤ 0.01). У 16% опрошенных, как и в ситуации восприятия родительской
семьи, наблюдается выделение признака "акцент на достижения" вместо "акцент на
отношения" в параметре женственности.
Выделенные параметры модели воспитания в собственной семье респондентов
статистически независимы от пола опрошенных.
Ниже представлен анализ соотношения признаков восприятия двух моделей воспитания в
семье (табл. 3).
Данные опроса показывают, что полное совпадение обеих моделей семейного воспитания
по всем параметрам наблюдается несколько меньше, чем у половины респондентов (47%).
Эти результаты согласуются с хорошо известным в психологии фактом, что дети в
собственных семьях часто воспроизводят модель семейных отношений своих родителей.
Иначе говоря, модель родительской семьи продолжает играть роль образца для
подражания, транслируя новому поколению существующие традиции, ценности,
установки. Анализ соотношения особенностей оценок реальной (родительской) и
желаемой (студенческой) семьи по каждому параметру показывает, что процент выбора
коллективизма в желаемом варианте межличностных отношений в семье несколько
снижен в пользу индивидуализма по сравнению с описанием реальной семьи своих
родителей (66% против 68%). Данный факт связан с проникновением в нашу жизнь норм
и ценностей американского и западноевропейского образа жизни, которые являют
примеры индивидуалистических культур. Сдвиг восприятия студентов в сторону выбора
низкой дистанции власти во внутрисемейных отношениях может быть связан с
трансформациями социального контекста современного развития России, а именно с
демократизацией, конкретизирующейся в демократизации межличностных отношений,
частным случаем которых являются семейные отношения. В восприятии респондентов
родительская и собственная семьи оцениваются как воспитывающие нормы поведения,
присущие женственности (т.е. акцент ставится на отношениях, решении конфликтов
путем переговоров и компромиссов).
Наше исследование продемонстрировало, что в обеих моделях изучаемые параметры
коллективизма/индивидуализма, дистанции власти в семье,
женственности/мужественности не получили статистически значимой зависимости от
пола респондента. Это можно объяснить, вероятно, тем, что изучаемые признаки носят
нейтральный по отношению к полу опрашиваемых характер, описывают
общечеловеческие ценности. Углубле-
стр. 31
Таблица 3. Соотношение двух моделей семейного воспитания ("родительская семья" и
"студенческая семья")
N
Параметры
модели
1 Полное
совпадение
моделей
2 Коллективизм
3 Индивидуализм
4 Высокая
дистанция
власти
5 Низкая
дистанция
власти
6 Женственность
7 Мужественность
8 Характеристика
"Акцент на
достижения" в
параметре
женственности
9 Несовпадение
моделей
10 От
коллективизма к
индивидуализму
11 От
индивидуализма
к коллективизму
12 Несовпадение
характеристики
"Акцент на
достижения" в
параметре
женственности
13 От высокой к
низкой
дистанции
власти
14 От низкой к
Общее
% от
% от
количество % по Количество % по общего Количество % по общег
выбора по выборке мужчин выборке числа
женщин выборке числа
группе
мужчин
женщи
90
47
30
16
46
60
31
47
105
39
51
54
20
26
38
11
21
20
6
11
58
17
32
67
28
30
35
15
16
52
22
23
83
43
27
14
42
56
29
44
147
13
14
76
7
7
45
6
5
23
3
3
69
9
8
102
7
9
53
4
5
80
5
7
103
53
35
18
54
68
35
53
26
13
7
4
11
19
10
15
23
12
9
5
14
14
7
11
39
20
10
5
15
29
15
23
47
24
13
7
20
34
18
27
12
6
4
2
6
8
4
6
высокой
дистанции
власти
15 От
женственности к
мужественности
16 От
мужественности
к женственности
15
8
8
4
13
7
4
5
18
9
6
3
9
12
6
10
ние анализа моделей семейного полового воспитания требует расширения и уточнения
оцениваемых параметров.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Семья - объект большого числа социологических, психологических, социальнопсихологических работ, осуществляемых российскими и зарубежными исследователями.
Это объясняется широким для рефлексии полем, связанным с данным объектом. При его
изучении выделяются: проблема семьи как социального института, семейные стереотипы,
роли и их трансформация в ходе социокультурных изменений, представлений о семье,
моделях семейного воспитания. Семья тесно связана с историческими условиями жизни
людей, с изменяющимися политическими, социальными, этическими, нравственными их
представлениями. Важно понимать отношение молодых россиян, родители которых были
воспитаны в советской системе, к специфике их модели семейного воспитания.
Проведенное исследование особенностей восприятия семьи родителей и оценки своей
собственной будущей или уже существующей семьи по параметрам
коллективизма/индивидуализма, низкой/высокой дистанции власти,
женственности/мужественности на выборке студентов московских вузов позволило
утверждать, что обе исследуемые модели семейного воспитания (реальная родительская
семья и желаемая собственная) имеют сходные тенденции в оценках по выделенным
параметрам. Сходство в оценках двух типов семьи проявилось в преобладании признака
коллективизма над индивидуализмом, что подтверждает традиционную
коллективистическую ориентацию российской культуры. Хотя небольшое повышение
числа респондентов, высказавшихся в пользу индивидуализма (34% опрошенных,
выбравших параметр индивидуализма при оценке собственной семьи и 32% студентов в
ситуации оценки родительской семьи), свидетельствует о некоторых трансформациях,
которые переживает институт семьи в России, связанных со знакомством и пропагандой
ценностей индивидуалистических культур.
Изменения в восприятии семейных ценностей было зафиксировано при анализе
публикаций в изданиях "Правда" и "Аргументы и факты", ставстр. 32
ших примером разной социальной ситуации взросления молодежи - родителей и
современных юношей и девушек.
На то, что семья, являясь достаточно консервативной моделью межличностных
отношений, подвергается изменениям уже в течение жизни одного поколения, указывает и
зафиксированная тенденция сдвига в сторону большей представленности оценки
дистанции власти между родителями и детьми в семье как низкой (50.3% респондентов
выбрали параметр низкой дистанции власти при оценке отношений со своими
родителями, 67% опрошенных указали на него как желаемый применительно к своим
будущим детям). Этот результат может служить показателем либерализации отношений в
нашей стране.
Приоритет в восприятии поведенческого репертуара, воспитываемого в семье, отдан
параметру женственности по сравнению с параметром мужественности в равных
показателях по обеим моделям (84% респондентов выбрали данный признак при оценке
родительской семьи и 85% испытуемых указали на эту характеристику при описании
собственной семьи). Выявленная тенденция подтверждает представление о том, что
Россия относится к феминному типу культуры. Вероятно, преобладание параметра
женственности связано с выделением в качестве ведущего признака коллективизма. Ибо,
чтобы жить общиной, коллективом, надо стараться наладить межличностные отношения
между его членами, поддерживать друг друга, сообща решать спорные вопросы. А именно
в этом и заключается содержание понятия "женственность" в том виде, как это было
представлено респондентам в анкете.
Важно, что в описании моделей и родительской, и студенческой семей у части
респондентов в характеристике женственности вместо качества "акцент на отношения"
выделился признак "акцент на достижения", характеризующий параметр индивидуализма.
У 7% испытуемых указание на этот признак совпало в обеих моделях. Данный факт также
свидетельствует об изменениях, которые переживает институт семьи в России в
настоящее время.
Особенности восприятия семей своих родителей и оценка собственной семьи опрошенных
студентов по выделенным параметрам не связаны с полом респондентов, так как
затрагивают общекультурные характеристики, не опосредованные половой
идентификацией.
Результаты исследования позволили подтвердить нашу гипотезу о том, что модели
семейного воспитания изменяются под влиянием перемен в социальном контексте
существования семьи.
В целом можно констатировать: проведенное исследование показало, что семья, будучи
достаточно консервативной формой межличностных отношений, претерпевает
определенные изменения, связанные с формированием новой системы социальных
отношений в России.
Таким образом, проблема семейных ценностей остается главенствующей в современном
российском обществе. По мнению Б. Бауин-Легроса, в большинстве стран Западной
Европы, равно как в США и Канаде, поколения, родившиеся в 50-е гг. XX в.,
демонстрируют новый тип семейного поведения, а именно: частые и недолговечные браки
[8]. Но, несмотря на то, что Россия движется в сторону Европы, сохранение традиционных
семейных ценностей отличает современную Россию, даже несмотря на развитие
индивидуализма и демократии.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Громыко М. М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян
XIX в. М.: Наука, 1986.
2. Бороноев А. О., Смирнов П. И. Русские и судьба России (опыт этнопсихологического
исследования) // Введение в этническую психологию / Под ред. Ю. П. Платонова. СПб,
1995. С. 170 - 177.
3. Бронфенбреннер У. Два мира детства: Дети США и СССР. М.: Прогресс, 1976.
4. Мясоедов С. П. Основы кросскультурного менеджмента. М.: Дело, 2003.
5. Панкратова Т. М. Тендерные установки и некоторые особенности внутрисемейных
отношений // Современная психология: состояние и перспективы / Под ред. А. В.
Брушлинского и А. Л. Журавлева. М: ИП РАН, 2002. С. 202 - 204.
6. Резников Е. Н., Бутринова Е. А. Проявление индивидуализма-коллективизма среди
русских (на выборке студентов и их родителей) / Современная психология: состояние и
перспективы / Под ред. А. В. Брушлинского и А. Л. Журавлева. М.: ИП РАН, 2002. С. 211
- 214.
7. Российская ментальность: Материалы "круглого стола"// Вопросы философии. 1994. N
1. С. 25 - 53.
8. Bawin-Legros B. Families, marriages, divorces. Liege: Mardaga, 1988.
9. Roussel L. Du pluralisme des modeles familiaux dans les societes post-industrielles / Families
aujourd'hui. Paris, 1986. P. 143 - 152.
10. Stephan W.G., Stephan C.W. Intergroup relations. Madison etc.: Brown and Benchmark,
1996.
11. Triandis H.C. Collectivism and individualism as cultural syndromes // Cross-Cultural
Research. 1993. V. 27(3-Ф). P. 155 - 180.
стр. 33
"PARENTAL" AND "STUDENT'S" MODELS OF NOTIONS OF FAMILY
UPBRINGING
E. A. Volodarskaya*, N. J. Logvinova**
*PhD (psychology), senior researcher of Center of scienceology of Institute of history of natural
science and technique RAS, Moscow
**PhD. (psychology), post doc of Institute of Psychology ofDecart University, Paris
The existing in society image of family is analyzed. Two models of family education: "parental"
and "student" are compared. Students of Moscow colleges were asked about their notions about
family. The results are discussed. Also the results of content-analysis of articles in newspapers
"Pravda" on 1984 year and "Argumenty and facty" on 2004 year are discussed. The models of
family education are analysed in context of two historical epochs - Soviet and contemporary one.
Key words: family, model of family education, collecivism/individualism, a distance of social
power, manhood/womanhood.
стр. 34
Психофизиология. ВЕГЕТАТИВНЫЕ СОСТАВЛЯЮЩИЕ СТРЕССА
И ЛИЧНОСТНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ПАЦИЕНТОВ, СТРАДАЮЩИХ
ПОГРАНИЧНЫМИ РАССТРОЙСТВАМИ
Автор: Г. Г. АРАКЕЛОВ, В. В. ГЛЕБОВ
Г. Г. Аракелов*, В. В. Глебов**
* Доктор психологических наук, профессор, факультет психологии МГУ им. М. В.
Ломоносова, Москва
** Кандидат психологических наук, там же
Изложены результаты психологического и психофизиологического исследования
пациентов, страдающих пограничными расстройствами (7 женщин, 9 мужчин, возраст от
18 до 50 лет). Проверялось предположение о существовании корреляционной связи между
вегетативными показателями и личностными особенностями пациентов.
Проанализированы соотношения между данными психологических тестов (Кеттела,
Спилбергера-Ханина, Айзенка) и полиграфического исследования с позиций объективной
оценки психофизиологического состояния испытуемого. Наиболее значимыми и часто
встречаемыми стрессовыми факторами, приводящими к развитию пограничных
состояний, являются ситуации, связанные с проблемами на работе (9 случаев), потерей
близкого человека (4 случая), с семейными проблемами (3 случая). Установлено, что при
эффективном медикаментозном лечении у пациентов происходят снижения частоты и
амплитуды КГР, пульса и дыхания. Показано, что, несмотря на сходную симптоматику
пограничных состояний, изменения вегетативных показателей всегда количественно
строго индивидуальны. Выявлено, что к развитию пограничных состояний склонны люди,
относящиеся к группе А (обидчивые, агрессивные, нетерпеливые и т.д.). Сделаны выводы
о том, что пограничные состояния различной нозологии сопровождаются увеличением
числа и амплитуды колебаний КГР, изменением частоты сердечных сокращений и
частоты дыхания.
Ключевые слова: пограничное состояние, стресс, личностные особенности, вегетативные
изменения.
Проблема пограничного состояния человека особенно активно стала изучаться
отечественными и зарубежными исследователями в последние пять десятилетий [1 - 6, 8 13,20 - 31,33 - 51]. В нашей стране этому способствовал ряд обстоятельств: диагностика
данного состояния и своевременная коррекция становятся все более значимыми
вследствие нестабильности и неопределенности общественных процессов в России, что
сопровождается растущими как по продолжительности, так и по силе действий
стрессовых факторов - социальных, психологических, физических. Это приводит к
резкому увеличению психических и психосоматических заболеваний, снижению
иммунитета, уменьшению продолжительности жизни и адаптивных функций человека в
целом, негативно отражаясь на наследственности и генофонде нации [6]. Отмечается
значительный рост пограничных состояний, к которым относятся различные психические
и психосоматические нарушения [1,18, 19].
Разнообразие жалоб пациентов, недостаточная разработанность в настоящее время
показателей психической "нормы" и "не нормы", а также то, что механизмы пограничных
состояний остаются недостаточно выясненными, вызывают значительные трудности в
практической диагностике подобных нарушений [1 - 6, 8 - 11, 14 - 16, 20, 21, 24 - 36, 38 55]. Применяемые в этих случаях социологические, психологические, медицинские
критерии обычно строятся на негативной, зачастую субъективной основе,
подчеркивающей факторы, которых в "норме" быть не должно.
Общее понятие пограничной формы психических расстройств (пограничные состояния)
Ю. А. Александровский обозначает как "слабовыраженные нарушения, граничащие
между психическим здоровьем и собственно патологическими проявлениями, которые
сопровождаются значительными отклонениями от нормы" [1, с. 36].
Для эффективного решения данной проблемы необходимо выявлять пограничные
состояния человека на ранних стадиях расстройства, а профилактику и мониторинг
лечебной терапии осуществлять с помощью простых в обращении и четких в определении
объективных методов.
В нашем исследовании проверялась следующая гипотеза: между вегетативными
показателями и личностными особенностями пациентов, страдающих пограничными
расстройствами, существует корреляционная связь.
стр. 35
О том, что такое стресс и дистресс, до сих пор нет единого мнения. Мы опираемся на
точку зрения Г. Селье (1982), который разделял стресс и дистресс: первый полезен,
способствует адаптации, второй вреден, приводит к различным психосоматическим
заболеваниям. Для Селье стресс был синонимом физического или психологического
давления, нажима и напряжения, а дистресс -горя, несчастья, недомогания, истощения,
нужды. То есть, согласно Селье, стресс может быть приятным и неприятным, дистресс только неприятным и болезненным.
Следовательно, стресс - это прежде всего возникшая в ходе эволюции полезная для
организма реакция, способствующая оптимальной адаптации к меняющимся условиям
жизни. Вместе с тем сильное и многократно повторяющееся действие стрессовых
факторов может приводить к разнообразным негативным последствиям, на которых
фиксируют свое внимание многие исследователи.
Таким образом, стресс - это генетически закрепленные комплексы реакций, имеющих
адаптивное значение из-за опережающего включения механизмов, подготавливающих
организм к той или иной реакции до начала действия стрессовых факторов [2, 5, 8, 10, 20,
28, 33, 40, 41 - 43, 49 - 56].
Изучая болезни адаптации, Селье пришел к выводу о существовании общего
адаптационного синдрома, подготавливающего организм к встрече с измененными
условиями среды. Ведущую роль в этом синдроме играет стресс, который, по Селье,
является неспецифическим ответом организма на любое предъявленное ему требование. В
этом определении важно раскрыть понятие "неспецифический". Все стрессовые факторы
строго специфичны (будь они психологическими, физиологическими или физическими) и
одновременно несут общее требование - приспособиться к новым условиям. Это
вынуждает организм адаптироваться к возникшей необычной ситуации. Неспецифические
требования, предъявляемые воздействием как таковым, и есть сущность стресса, по
мнению Селье.
Трудности определения стресса объясняются и неоднозначностью понимания того, какие
требования к организму можно назвать стрессовыми. С точки зрения Селье, стресс
является частью нашего повседневного опыта: умственные или физические усилия,
эмоциональное возбуждение, утомление, боль. Иначе говоря, любые требования к
организму - это стресс. Многие авторы с этим не согласны.
Например, существует точка зрения, что стресс как неспецифическая реакция возникает
при воздействии на организм чрезвычайного по силе раздражителя [2, 42, 45].
Другие авторы рассматривают стресс как генерализованную реакцию напряжения в связи
с действием угрожающих организму факторов, требующих интенсивной мобилизации
адаптогенных механизмов, со значительным превышением диапазона повседневных
колебаний [10, 22, 23].
Третья точка зрения относит к стрессу только те реакции, для которых характерно
перенапряжение психологических и адаптационных механизмов [11].
Такое разнообразие мнений ставит вопрос о критериях стресса. На наш взгляд, основными
критериями возникновения стрессовой реакции являются значимые изменения
тонического компонента КГР, увеличение частоты дыхания, артериального давления,
повышенные дозы катехол-аминов и кортизола в крови [5,7,9 - 13,25,32,39,40].
Исходя из этого, цель данной работы - проведение объективной количественной
диагностики наличия стрессового состояния у пациентов, страдающих пограничными
расстройствами, в ходе регистрации вегетативных показателей с помощью
запатентованного нами метода оценки стрессового состояния человека. Этот метод
успешно применялся в предыдущих исследованиях Г. Г. Аракелова [3 - 5] по раннему
выявлению уровней стрессового состояния испытуемых.
Для реализации поставленной цели были намечены следующие задачи:
1. Провести психологическое тестирование испытуемых с установленным диагнозом
пограничных состояний, находящихся на стационарном лечении, и выявить их
индивидуальные особенности.
2. Выявить наиболее значимые стрессовые факторы, чаще всего вызывающие стрессовое
состояние.
3. Применить в клинике разработанную нами методику полиграфической регистрации
уровня стрессового состояния, а также осуществить корреляционный анализ результатов
психологического тестирования и данных полиграфического исследования.
МЕТОДИКА
Участники исследования. Испытуемыми были 16 пациентов (7 женщин, 9 мужчин,
возраст от 18 до 50 лет), находящихся на лечении в 8-й специализированной клинике
неврозов им. З. П. Соловьева г. Москвы1 . Из них с диагнозом "депрессивный эпизод
средней степени без соматических симптомов" (F.32.10)2 - 10 чел., "ипохондрическое
расстройство" (F.45.2) - 3 чел., "смешанное тревожное депрессивное расстройство"
(F.41.2) -1 чел., "дистимия" (34.1) - 1 чел. Все эти заболевания можно отнести к категории
пограничных со-
Выражаем благодарность главному врачу Н. Н. Шинаеву, заместителю главного врача Р. Г. Акжегитову,
иммунологам А. В. Корневу, Т. М. Ивановой за оказанную помощь в проведении экспериментов. Международная
классификация болезней - МКБ-10.
1
стр. 36
стояний [1]. Несмотря на различия диагнозов испытуемых, симптоматика расстройств
была сходной.
Процедура проведения полиграфического исследования, психологического
тестирования и экспериментальная ситуация. Все обследования проходили в первые
дни поступления пациентов.
Вначале проводилось психологическое тестирование (скрининг) испытуемых, в ходе
которого выявлялись их личностные особенности и параметры психического состояния.
После окончания полного цикла медикаментозного лечения вновь проводилось
психологическое тестирование данной выборки, позволяющее проследить динамику
личностной и реактивной тревожности, которая является важным психологическим
показателем психодиагностики человека.
Процедура полиграфического исследования применялась как в начале, так и при
завершении курса медикаментозного лечения. Кроме этого испытуемым предлагалось
оценить свое состояние по 7-балльной шкале самочувствия в начале и в конце
медикаментозного лечения.
С пациентами проводилась беседа, где выслушивались и анализировались все
беспокоящие их жалобы. На основе этой информации и фактов, полученных из истории
болезни пациентов, выделялось несколько стрессовых факторов, после действия которых
могло наступить заболевание.
Схема эксперимента. Схема эксперимента была следующей: фон до актуализации3 (фон
1) - актуализация стрессовой ситуации - фон после актуализации стрессовой ситуации
(фон 2).
В начале эксперимента пациенту в течение 5 - 10 мин давали возможность привыкнуть к
условиям экспериментальной обстановки и, когда происходила его адаптация,
записывались его фоновые вегетативные показатели в расслабленном, спокойном
состоянии (фон 1). Затем испытуемого просили вспомнить (актуализировать) стрессовую
ситуацию. При этом, чем сильнее были изменения по полиграмме во время актуализации
данной ситуации, тем значимее считался стрессовый фактор. Для объективного
определения уровня стресса у испытуемых с помощью полиграфа регистрировалась
кожно-гальваническая реакция (КГР), частота дыхания (ЧД) и частота сердечных
сокращений (ЧСС).
Мы опирались на данные (см. [2 - 7, 11]), которые показывают, что чем сильнее и
значимее стрессовый фактор, тем больше вегетативных изменений наблюдается у
испытуемых. По величине, силе и продолжительности этих изменений нам удалось
вычленить из группы проблем, выделенных испытуемыми, стрессовый фактор, наиболее
значимый для каждого пациента.
Используемые методики. Психологические тесты, полиграф, интервью, статистика
SPSS.
Тесты. В качестве основного психологического инструментария исследования были взяты
три теста: опросники Айзенка, Кеттела и Спилбергера-Ханина, по которым оценивают
нейропсихическую лабильность, экстраверсию, психотизм и выявляют уровень
реактивной тревожности (как состояния в данный момент) и личностной тревожности (как
устойчивой характеристики), личностные особенности и параметры психического
состояния испытуемых. Все эти тесты достаточно удобны в работе, они часто
используются в скрининговых и лонгитюдных психологических и психофизиологических
исследованиях [1, 3 - 5, 8, 9, 11,13,18,23,33,40,42,45,47].
Полиграфия. Кожно-гальваническая реакция (КГР) определялась при наложении
электродов на ладонную поверхность указательного и безымянного пальцев правой руки
(на третью фалангу). Дыхание и частота сердечных сокращений регистрировались при
помощи фотодатчиков. Для регистрации дыхания специальный пояс надевался на область
грудной клетки пациента, а для измерения ЧСС датчик накладывался на мизинец или
средний палец правой руки.
Аппаратура. 3-канальный полиграф фирмы "Инекс Полигра" (Россия); персональный
компьютер IBM PC; пакет программ для обработки данных: дыхания, ЧСС, амплитуды и
частоты колебаний КГР.
Переменные. Психологические тесты: реактивная и личностная тревожность - РТ и ЛТ,
шкалы экстраверсии, интроверсии, нейротизма, факторы C, E, F, H, O. Полиграф: КГР, ЧД
ЧСС (амплитуда, частота). Субъективная оценка.
Обработка экспериментального материала. Результаты тестов обрабатывались
отдельно по каждой шкале в тестах Спилбергера-Ханина (реактивная и личностная
тревожность - РТ и ЛТ) и Айзенка (экстраверсия, нейротизм, психотизм и искренность),
высчитывались средние значения и стандартное отклонение (CO). Из 16 первичных
факторов опросника Кеттела были взяты 5 шкал (факторы C, E, F, H, O ), по которым
проводились оценки эмоциональной устойчивости, покорности, озабоченности,
решительности, уверенности.
При полиграфической регистрации вегетативных показателей для конкретного
испытуемого в каждой серии подсчитывалось количество спонтанных фазических
колебаний КГР, ЧСС и ЧД, а также измерялась амплитуда каждого колебания. По данным
КГР, ЧСС и ЧД высчитывались средние значения (СЗ) и стандартные отклонения (СО)
отдельно для каждой серии. Анализировалась достоверность различий внутри групп
между
Под актуализацией нами понималось эмоционально-образное воспоминание испытуемым той или иной
стрессовой ситуации.
3
стр. 37
Таблица 1. Средние данные психологического и полиграфического тестирования группы
(n = 16)
Психологические тесты
Кеттел (факторы)
Айзенк
Группа
C
Пациенты 13
низ.
3
сред.
E
F
H
O
6
выс.
10
низ.
1
выс.
15
низ.
8
выс.
8
низ.
14
выс.
2
низ.
Спилбергер
Полиграфические исследо
КГР
чес
экстр, интр. нейрот. ЛТ
СТ ампл. част. ампл. част. амп
(кол.) (кол.) (балл) (балл) (балл) (о.е.) (кол.) (о.е.) (кол.) (о.
6
10
18.62 44.69 48.51 2.33 8.03 0.43 70.49 0.3
Примечание, о.е. - относительные единицы; кол. - количество; ампл. - амплитуда; част. частота, р ≤ 0.05.
этапами (фон 1, актуализация стрессовой ситуации, фон 2).
Преобразования полиграфических данных по КГР, ЧСС и ЧД проводились в ходе
измерения амплитуды с помощью миллиметровой линейки по высоте каждого пика "в
фоне", а затем в режиме актуализации. После этого производили вычитание величин
режима актуализации и фона, которые затем переводились в относительные единицы
(о.е.).
Статистическая обработка полученных результатов проводилась с помощью
компьютерной программы SPSS-8.
После эксперимента испытуемый давал самоотчет (субъективная оценка самочувствия), в
котором описывал свое эмоциональное состояние и напряженность на каждом этапе
эксперимента.
РЕЗУЛЬТАТЫ
1. Психологическое и полиграфическое тестирование испытуемых. Данные
психологического тестирования группы представлены в табл. 1.
2. Выявление наиболее частых и значимых стрессовых факторов. В ходе составления
анамнеза, а также изучения историй болезни пациентов фиксировались частота и
субъективная оценка испытуемыми силы значимости стрессовых факторов, которые
явились факторами развития их пограничных расстройств (табл. 2).
3. Индивидуальные особенности пациентов при регистрации вегетативных
показателей на полиграфе. В ходе исследований производилась регистрация КГР, ЧД,
ЧСС. Наиболее чувствительным показателем оказалась КГР. Было отмечено, что каждый
пациент имел свою индивидуальную частоту, амплитуду и форму фазических колебаний
КГР (рис. 1 - A, B, C, A1 , B1 , C1 , A2 , B2 , C2 ) как в фоне 1 (А, А1 , А2 ) и 2 (С, С1 , С2 ), так и
при актуализации стрессовой ситуации (В, В1 , В2 ).
Наблюдаются спонтанные фазические колебания КГР (полиграмма 2), имеющие
различного рода отклонения в фоне 1, 2 и при актуализации. Например, у исп. Klm
(полиграмма 2. А1 , В1 , C1 ) отмечалась максимальная по величине амплитуда КГР - 2.9
о.е. с частотой 10 колеб./мин. а у исп. Pet (полиграмма 2. А2 , В2 , С2 ) - слабовыраженная
амплитуда 0.6 о.е. с частотой 4 колеб./мин.
При актуализации стрессовой ситуации (полиграмма 2. В, В1 , В2 ) наблюдается резкий
рост частоты и амплитуды КГР. Здесь имелись варианты (полиграмма 2. В, В1 , когда
реакция на стресс была мощной и продолжительной и соответственно значимой для
пациента. Так, при актуализации стрессовой ситуации, связанной со смертью близкого
человека (пациенты Pet, Poz), потерей работы (пациент Pro), страхом скоропостижной
смерти (пациент Kal), амплитуда и частота КГР колебались в диапазоне 4.4 - 4.7 о.е. и 14 16 колеб./мин.
При самоотчете и самооценке эти испытуемые оценивали свое состояние (6 - 7 баллов)
как высокотревожное, связанное с обеспокоенностью и дискомфортом. В случае,
показанном на рис. 1 (полиграмма 2. В2 ), когда стимул незначим для пациента, например
при предъявлении ситуации развода (пациенты Nes, Sit), хронических конфликтов на
работе (пациент Bal), реакция КГР была слабовыраженной и составляла по амплитуде 2.0
- 2.7 о.е. и 4 - 6 колеб./мин.
Низкая значимость стимулов подтверждалась самооценкой (2 - 3 балла) этих испытуемых
после окончания эксперимента.
В табл. 3 приведена субъективная оценка испытуемыми своего самочувствия.
Таблица 2. Значимость стрессовых факторов
Место фактора
1
2
3
4
5
Фактор
Кол-во пациентов
Угроза потери работы
7
Смерть близкого человека
4
Проблемы в семье
3
Чувство неполноценности
1
Страх внезапной смерти
1
Таблица 3. Субъективная оценка испытуемыми своего самочувствия
Оценка
1
2-3
4-5
6
7
Самочувствие
Полное спокойствие
Слабая степень тревожности
Средняя степень тревожности
Сильная тревога
Паника
стр. 38
Рис. 1. Индивидуальные особенности пациентов при регистрации вегетативных
показателей на полиграфе. Кривые полиграмм: 1 - дыхание; 2 - КГР; 3 - ЧСС. Цена
деления: 1 клетка - 5 с. Все показатели измерены в о.е.
A-A1 -А2 - фоновый режим, фон 1.
B-B1 -B2 - актуализация стрессового состояния.
C-C1 -C2 - фоновый режим после актуализации, фон 2.
Получена прямая корреляция между субъективным состоянием пациента и данными
полиграфа. Так, при самооценке пациента, характеризующей высокую степень
тревожности (6 - 7 баллов), наблюдалась мощная амплитуда и частота КГР (режим
актуализации стрессового состояния), которая составила максимальное значение 4.7 о.е.
при частоте 16 колеб./мин (пациенты Pro, Poz, Kal). При средней степени тревожности (4 6 баллов) амплитуда и частота КГР имели средние значения и составляли 3.9 о.е. при 9
колеб./мин (пациенты Efm, Per, Ohr, Iva, Puc, Dja). Когда пациент высказывал при оценке
своего самочувствия минимальную степень тревожности, то амплитуда и частота КГР
были слабо выражены (исп. Sit, Bal, Nes) и составляли в среднем 2.7 о.е. при 6 колеб./мин.
В фоновом режиме (фон 2) после окончания актуализации стрессового состояния
отмечено снижение частоты и амплитуды КГР (полиграмма 2. С, Съ С2 ). И здесь
наблюдалась индивидуальная вариабельность, где в одном случае (полистр. 39
грамма 2. Q) не происходило снижения частоты и амплитуды КГР (пациенты Pro, Poz,
Kal). Эти показатели были даже выше у некоторых пациентов, чем в фоне до
актуализации стрессовой ситуации. В другом случае (полиграмма 2. С2 ) реакция КГР
снижалась и была ниже, чем в фоне 1 (пациенты Sla, Bal, Nes). Повышение частоты и
амплитуды КГР можно объяснить неумением пациента регулировать свои чувства и
"отключаться" от актуализации стрессовой ситуации.
При регистрации вегетативных показателей (КГР, ЧД, ЧСС) у обследуемых
прослеживались спонтанные фазические колебания, которые отличались
индивидуальными особенностями, отражаясь как в ярко выраженной амплитуде и частоте,
так и в слабовыраженной реакции. Наиболее ярко это наблюдалось по КГР, причем при
актуализации стрессовой ситуации происходил резкий рост ее частоты и амплитуды.
Встречались варианты, когда реакция на ситуацию была мощной (амплитуда - 4.7 о.е.,
частота колебаний в минуту - 16), ее продолжительность 15 - 20 с. В редких случаях у
некоторых пациентов такой реакции не отмечалось.
По ЧД (полиграмма 1) также были изменения, что выражалось в увеличении частоты
дыхания при переходе из состояния "фон 1" в состояние актуализации стрессовой
ситуации с последующим спадом частоты дыхания "в фоне 2" - после окончания
актуализации стрессовой ситуации.
Количество спонтанных колебаний ЧСС (полиграмма 3) менялось от серии к серии.
Наблюдалась аналогичная ситуация роста показателей. Так, при переходе из состояния
"фон 1" в состояние актуализации стрессовой ситуации происходило увеличение, а затем
падение регистрируемых показателей "в фоне 2" - после окончания актуализации
стрессовой ситуации.
Резюмируя вышесказанное, можно отметить, что методика полиграфической регистрации
вегетативных показателей у пациентов (ЧД, КГР, ЧСС) позволяет строго выявлять
индивидуальные изменения состояния организма человека в разных условиях (фон 1,
актуализация стрессового состояния, фон 2). При этом самым информативным
показателем является КГР.
4. Полиграфическое обследование после курса медикаментозного лечения. Основные
лекарственные препараты, которые достаточно часто использовались при лечебной
коррекции пограничных состояний в клинике неврозов, - это сибазон, феназепам, коаксил.
После проведения курса медикаментозного лечения, применив в клинике методику
полиграфической регистрации уровня стрессового напряжения, мы выявили (см. табл. 4),
что у двух пациентов произошло незначительное улучшение состояния. Так, при
регистрации вегетативных показателей после лечения параметры КГР, ЧД и ЧСС в "фоне
1", в режиме актуализации стрессового состояния и в "фоне 2" были в среднем на 1.84,
6.77 и 2.38% ниже, чем до лечения.
В 11 случаях (69%) таких улучшений не наблюдалось. Отмечалось даже ухудшение
состояния по вегетативным показателям в среднем на 1.26% (фон 1), 3.62% (режим
актуализации стрессового состояния) и 2.70% (фон 2).
Это подтверждалось и субъективной оценкой пациентов, у которых в среднем она
составляла 6.38 балла (средняя и высокая степень тревожности, волнение, подавленность,
боли и депрессии). После лечения она снизилась до 6.35 балла (0.47%).
Отмечено значительное улучшение у трех пациентов (19%). Вегетативные показатели
(КГР, ЧД и ЧСС) в "фоне 1", в режиме "актуализации стрессового состояния" и в "фоне 2"
снизились по амплитуде и частоте в среднем на 20.69, 35.56 и 25.33% соответственно
после окончания лечения по сравнению с исходными данными (табл. 4, рис. 2, A1 , B1 , C1
).
Психологическое тестирование после курса медикаментозного лечения. Для выявления
динамики медикаментозного лечения и степени воздействия на личностную и реактивную
тревожность испытуемых нами было проведено вторичное психологическое тестирование
по опроснику Спилбергера-Ханина, которое показало, что у двух пациентов (Prk, Kal)
отмечено снижение реактивной тревожности (до лечения 51, после лечения 36 - Prk; 49 и
34 - Kal). В остальных случаях у исследуемых пациентов этот показатель практически не
изменился.
5. Корреляция между вегетативными показателями и данными психологических
тестов. В ходе статистической обработки выявлена корреляция между данными
психологических тестов и полиграфа у группы испытуемых.
В табл. 5 приведена корреляционная связь между вегетативными показателями и данными
психологических тестов для группы испытуемых. Из материалов таблицы следует, что
наиболее часто встречаемый показатель при корреляции -это частота сердечных
сокращений и психологический тест Кеттела (шкалы A, N, Q1 и Q4). Результаты
взаимосвязи черт личности студентов-медиков с активностью вегетативной нервной
системы и ее корреляционной связи, которые приводятся в исследовании Ю. В. Щербатых
[42], согласуются с нашими данными.
Установлена корреляционная связь между результатами психологического теста
Спилбергера-Ханина и показателями ЧСС (амплитуда). В 9 (из 16) случаях параметры
частоты сердечных сокращений (1.2 - 2.6 о.е.) и данные теста по шкале "Реактивная
тревожность" (35^7 баллов) нахостр. 40
Таблица 4. Степень воздействия медикаментозного лечения на группу "пациенты" (n =
16)
Фон 1
Вегетативные
показатели
Актуализация
Субъективная
оценка
Фон 2
балл
%
%
до после
изм.
изм.
Пациенты без улучшения (n = 11)
КГР ампл.
2.30 2.32 +0.87 2.88 2.94 +2.08
(о.е.)
част,
8.19 8.28
+ 12.43 13.10 +5.39
(кол.)
1.10
ЧД ампл.
0.33 0.34 +3.04 0.80 0.86 +7.50
(о.е.)
част,
20.36 20.41 +0.25 22.93 23.96 +4.49
(кол.)
ЧСС ампл.
0.44 0.45 +2.27 0.90 0.99
+
(о.е.)
10.0
част,
70.69 70.70 +0.01 80.90 81.92
+
(кол.)
1.26
среднее
+
+3.62%
1.26%
Пациенты с незначительным улучшением (n = 2)
КГР ампл.
2.32 2.28 -1.72 2.84 2.53
(о.е.)
10.92
част,
8.20 8.18 -0.24 12.35 11.07
(кол.)
10.36
ЧД ампл.
0.32 0.23 -3.13 0.82 0.71
(о.е.)
13.41
част,
20.33 20.00 -2.58 22.94 22.53 -1.79
до
после
%
Изм.
до
после
до
2.49
2.51
+0.80 6.53
9.11
9.13
0.22
0.44
0.46
+4.54
после
6.38
%
+0.47
21.51 21.55 +0.19
0.55
0.69
+9.09
75.14 76.26
+
1.36
+2.70%
+0.47%
2.47
2.42
-2.02 5.75
9.12
9.18
-0.66
0.43
0.39
-2.33
21.42 20.53 -2.75
5.37
-6.6
(кол.)
ЧСС ампл.
0.43 0.42 -2.33 0.93 0.90
(о.е.)
част,
70.76 70.02 -1.05 80.76 80.01
(кол.)
среднее
-1.84%
-6.77%
Пациенты со значительным улучшением (n = 3)
КГР ампл.
2.34 2.03
2.85 1.73
(о.е.)
13.25
част,
8.26 4.79
- 12.12 7.25
(кол.)
42.01
ЧД ампл.
0.32 0.26
0.83 0.53
(о.е.)
18.75
част,
20.40 18.00
- 22.96 15.14
(кол.)
11.76
ЧСС ампл.
0.43 0.31
0.96 0.53
(о.е.)
27.91
част,
70.60 63.20
- 80.87 65.61
(кол.)
10.48
среднее
20.69%
35.56%
-3.22 0.52
0.43
-3.85
-1.53 75.12 70.11 -2.68
-2.38%
39.30
40.18
36.14
34.06
44.79
18.87
2.46
-6.6%
2.05
6.29 3.11
16.67
50.56
9.14 4.89
46.50
0.45 0.33
26.67
21.47 17.06
20.53
0.54 0.38
29.63
75.21 64.20
11.98
25.33%
50.56%
Примечание, р < 0.05.
Таблица 5. Корреляция между показателями полиграфа и данными психологических
тестов у группы пациентов (n = 16)
Показатели
полиграфа
ЧСС
(частота)
ЧСС
(частота)
ЧСС
(амплитуда)
ЧСС
(частота)
КГР
(амплитуда)
ЧД (частота)
Показатели по тестам
Корреляция, Достоверные
r
различия, p
тест Кеттела по:
шкале A "Аффектотимия-шизотимия" -0.452
шкале Q4 "Фрустрированностьнефрустрированность"
тест Спилбергера по шкале
"Реактивная тревожность"
тест Айзенка по шкале "Нейротизм"
≤0.05
-0.654
0.556
≤0.05
-0.733
≤0.05
тест Кеттела по шкале N
-0.471
"Проницательность-наивность"
тест Кеттела по шкале Q1 "Гибкость- -0..498
ригидность"
≤0.05
≤0.05
дились в зоне достоверности при г - 0.556 и р ≤ 0.05.
Выявлена корреляция между амплитудой КГР и тестом Кеттела по шкале N
(проницательность-наивность). Так, данные семи пациентов по амплитуде КГР (3.1 - 4.2) и
теста по шкале N (3 - 6 баллов) были в зоне достоверности. Ими получены низкие (3 - 4) и
средние (5 - 6) оценки по шкале N, интерпретация которых свидетельствует о
прямолинейности, неумении ясно мыслить, отсутствии проницательности. Это обычно
люди наивные, открытые, общительные, компанейские. Они плохо понимают мотивы
поведения окружающих, всё принимают на веру, легко "загораются" общими
увлечениями, сентиментальны, чувствительны, не могут обуздать логикой эмоции.
стр. 41
Рис. 2. Полиграмма лечения испытуемого.
Кривые полиграмм: 1 - дыхание; 2 - КГР; 3 - ЧСС. Цена деления: 1 клетка - 5 с.
A - до лечения - A1 - после лечения - фоновый режим, фон 1.
B - до лечения - B1 - после лечения - актуализация стрессового состояния.
C - до лечения - C1 - после лечения - фоновый режим, после актуализации, фон 2.
Отмечена связь между частотой дыхания и тестом Кеттела по шкале Q1 (радикализм консерватизм, гибкость-ригидность). В зоне достоверности данные трех пациентов
отмечены низкими (3 - 4 балла) оценками, а пяти - средними (6 баллов) при частоте
дыхания (16 - 41 вдох - выд./мин). Низкие показатели характерны для консервативных,
ригидных, не любящих перемен. Это люди устоявшихся мнений. Все новое встречается
ими "в штыки", потому что оно кажется им абсурдным и бессмысленным, другой точки
зрения они не допускают.
Между ЧСС и тестом Кеттела по шкале Q4 (фрустрированность-нефрустрированность)
найдена корреляция. Здесь у шести обследованных получены высокие оценки (8 - 10
баллов) и у двух - средние (4 - 6 баллов). ЧСС была в диапазоне 63 - 98 уд./мин в зоне
достоверности. Высокие показатели по шкале Q4 отражают степень напряженности,
возбуждения, активное неудовлетворение стремлений.
Человек с такими показателями, как правило, беспокоен, возбужден, неусидчив, чувствует
себя разбитым, усталым, но не может остаться без дела даже в обстановке, благоприятной
для отдыха ("усталость, не ищущая покоя"). Для этого состояния также характерны
эмоциональная неустойчивость с преобладанием пониженного настроения,
раздражительность и нетерпеливость.
Выявлена связь между ЧСС и тестом Айзенка по шкале "Нейротизм" (эмоциональная
стабильность-нестабильность).
По шкале нейротизма: значения от 0 до 12 баллов находятся в пределах нормы для этого
измерения. Чем ближе к 0, тем больше эмоциональная стабильность субъекта. Значения в
пределах от 12 до 24 баллов превышают средние показатели по нейротизму. Значение,
близкое к 24 баллам, означает очень высокий уровень нейротизма для данного субъекта.
В нашем случае у восьми пациентов результаты были в диапазоне 15 - 21 балла, что
указывало на средние показатели по нейротизму. ЧСС при таких значениях по тесту
Айзенка - в диапазоне 63 - 97 уд./мин.
Нами найдена связь между ЧСС и тестом Спилбергера-Ханина (личностная и реактивная
тревожность) по шкале "Реактивная тревожность". Значения реактивной тревожности
находились в диапазоне 44 - 48 баллов у пяти пациенстр. 42
тов и коррелировали с данными ЧСС в пределах 87 - 98 уд./мин.
Реактивная тревожность - показатель интенсивности переживаний, которые возникают по
отношению к происходящим событиям: высокая ее степень характеризуется
напряжением, беспокойством, нервозностью, а очень высокая вызывает нарушения
внимания, иногда - тонкой координации. При неблагоприятном стечении обстоятельств
реактивная тревожность может перейти в личностную.
Психологическое тестирование и регистрация вегетативных показателей пациентов
показали, что в зону риска развития пограничных состояний попадают люди обидчивые,
агрессивные, нетерпеливые, склонные к конкуренции, с обостренным чувством времени,
озлобленные, импульсивные, поддающиеся сиюминутному настроению или же
тревожные, раздражительные, пессимистичные, необщительные. Они относятся к типу А,
т.е. предрасположены к заболеваниям сердечной системы, по крайней мере по двум
причинам: много курят, мало спят, пьют напитки, содержащие кофеин; с риском этого
заболевания связан и темперамент, например, при сильной усталости, когда необходимо
сделать какой-то выбор, или перед опасностью потерять контроль люди такого типа
становятся физиологически более реактивными. Секреция гормонов, частота пульса и
давление крови у них резко возрастают [18, 29, 32, 36, 38].
Вероятные механизмы рассмотренных факторов недостаточно изучены, и можно лишь
предположить, что тип нервной системы связан с генетически детерминированным
свойством стрессоустойчивости в проявлении вышеназванных особенностей.
ОБСУЖДЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ
Нами была использована методика полиграфической регистрации вегетативных
показателей человека - кожно-гальванической реакции, дыхания и частоты сердечных
сокращений. Этот метод неоднократно применялся ранее и позволял получать
объективные данные при изменении стрессового состояния испытуемых, что
подтверждалось биохимическим анализом слюны и вегетативными показателями [3, 5, 9,
14].
О важном влиянии гормонов в развитии стрессовых реакций человека говорят результаты
многих исследований [7, 8,10, 11,13,15,16, 20, 25, 27, 29, 32, 38, 41, 47, 53, 54]. Огромную
роль в стрессовых ситуациях играет также взаимосвязь физиологических и
психологических показателей. Изучая эти взаимосвязи, Л. Леви (1970) пришел к выводу,
что физиологические характеристики стрессовой ситуации (свет, шум, проблема, которую
надо решить) меньше влияют на уровни выделения катехоламинов, чем отношение
испытуемого к экспериментальной или жизненной ситуации во всей ее полноте (см. [21]).
При регистрации вегетативных показателей у пациентов с разными диагнозами (см.
раздел "Методика") изменения объективных показателей были сходными и достоверно не
различались. Это свидетельствует о том, что, несмотря на внешние различия в нозологии
и индивидуальные особенности симптоматики расстройств, механизмы возникновения
рассматриваемых пограничных состояний сходны. Полученный результат находит
подтверждение в исследованиях других ученых [25,27,30,31, 33,35]. В то же время
достоверность различных экспериментальных ситуаций (фон 1, актуализация, фон 2),
незначительность дисперсии показателей позволяют делать обобщения и усреднение
результатов, полученных на данной выборке.
На сеансах психодиагностики и в ходе интервью пациенты часто высказывали жалобы,
которые касались соматической системы и состояния психической сферы. Жалобы общего
характера: слабость, головокружение, головные боли, повышенная утомляемость и т.д.;
жалобы, связанные с вегетативными отклонениями: колебания АД, нарушения
терморегуляции, стенокардия, приступы удушья. К другой группе были отнесены жалобы
на ухудшение памяти и внимания (рассеянность, забывчивость и т.п.), на изменения
порогов чувствительности, эмоционального уровня и личностной сферы. Это
подтверждает представления о том, что стрессовые факторы вызывают
психосоматические нарушения [1, 7 - 11, 15, 20, 21, 24, 26, 28 - 31,36,39,43 - 57].
Анализируя самоотчеты испытуемых, нами установлено, что в серии 2 (актуализация
стрессовой ситуации) значимые вопросы, которые задавались, вызывали у них активацию
стрессового состояния. Это подтверждалось ростом количества и амплитуды спонтанных
колебаний КГР, а также увеличением частоты сердечных сокращений и дыхания. Все
испытуемые отмечали рост напряженности, дискомфорта и различного рода страхов.
Можно предположить, что это связано со значимостью данного фактора для обследуемого
или со способом его реагирования на стрессовую ситуацию ("замиранием" или
"нападением").
За последние пятнадцать лет (1989 - 2004) события, произошедшие в мире, выявили
изменение приоритетов различных видов стрессовых факторов в развитии пограничных
состояний. В наших предыдущих работах (см., например, [6]) по изучению
экопсихологической обстановки в России полученные ранее результаты согласуются с
данными настоящего исследования и других авторов [8, 21]. В наших исследованиях при
опросе испытуемых, страдающих пограничными расстр. 43
стройствами (n = 60), и людей с повышенным стрессовым напряжением (n = 230)
установлено, что по частоте и силе воздействия стрессовых факторов на первое место
вышли: потеря работы, смерть близкого человека, проблемы, касающиеся здоровья,
семейные проблемы. Таким образом, мы наблюдаем изменение иерархии стрессовых
факторов, которые были выявлены исследователями за прошедшие 15 лет, когда по
частоте и силе доминировали смерть близкого человека, проблемы, связанные со
здоровьем, семейные проблемы [1, 6, 13, 14]. Однако приводятся данные [23], в которых
иерархия стрессовых факторов иная, чем в России. В большей степени это можно
объяснить культурно-экономическими различиями.
Анализ результатов тестов Кеттела, Айзенка, Спилбергера-Ханина (см. табл. 1) и их
корреляции с вегетативными показателями, регистрируемыми полиграфом, выявили
следующее: при оценке уровня эмоциональной устойчивости (фактор С) у обследуемых
отмечалась эмоциональная нестабильность, неспособность контролировать эмоции,
особенно неумение выразить их в социально допустимой форме. При оценке уровня
покорности (фактор E ) у части испытуемых преобладали такие качества, как властность,
стремление к самостоятельности, игнорирование социальных условностей и авторитетов.
И наоборот, у некоторых наблюдалась другая картина: послушность, конформность,
покорность, низкая самооценка. Такая пассивность сопровождает многие невротические
пограничные состояния. При оценке уровня озабоченности (фактор F ) часть
респондентов показали свою беспечность и безраличие; их жизненный принцип "авось
пронесет". В то же время они проявляли озабоченность, склонность все усложнять,
беспокойство о своем будущем, ожидание неудачи и несчастья. При оценке уровня
решительности (фактор H ) некоторым испытуемым были свойственны решительность,
тяга к риску и острым ощущениям. Другие же тестируемые показали
сверхчувствительную симпатическую нервную систему, т.е. особенность остро
реагировать на любую угрозу. При оценке уровня уверенности (фактор O ) можно
использовать такие термины, как подавленное настроение, "депрессивная тенденция". У
основной части испытуемых доминировал тревожно-депрессивный фон настроения. Люди
такого склада озабочены, всегда подавлены, тяготятся дурными предчувствиями, склонны
к самоупрекам, принижают свою компетентность, знания и способности.
У пациентов с пограничными расстройствами наблюдался высокий уровень реактивной и
личностной тревожности. Так, при поступлении в клинику показатели реактивной
тревожности (РТ) составляли 48.51 балла, а личностной (ЛТ) - 44.69 балла. При выписке
они снизились только в трех случаях (РТ - 40.21 балла, а ЛТ - 39.99 балла), когда
эффективность лечения препаратами была высокой. Такая же тенденция прослеживалась
С. А. Парценяк и П. И. Юнацкевичем (2002) при исследовании пациентов, находившихся
на лечении в Клинике военно-морской и общей терапии и ряде военно-морских
госпиталей Санкт-Петербурга [27].
Ю. А. Александровский, подчеркивая важность комплексного изучения проблемы
пограничного состояния, пишет: "Индивидуально-типологическое своебразие человека
зависит от особенностей его нервно-психической деятельности, сочетания врожденных и
приобретенных свойств, колеблющихся у разных людей в различных пределах" [1, с. 91].
Используя данный подход, приведенную выше схему психодиагностического
исследования и набор психологических тестов в Федеральном научно-методическом
центре пограничной психиатрии им было обследовано 220 пациентов с психогенными
расстройствами (неврозы, невротические реакции, депрессии) -143 женщины и 77 мужчин
в возрасте от 20 до 50 лет. Психологическое обследование проводилось при их
поступлении в клинику и перед выпиской - после лечения. У пациентов преобладали
инертность, интровертированность, пессимистичность, были выявлены догматический
стиль мышления, гиперсоциальность установок, опора на внешние нормативные
критерии, "зажатость", невротический сверхконтроль, трудности общения.
Таким образом, результаты нашего исследования и данные других авторов показывают,
что пограничные состояния возникают при воздействии на человека мощных по силе
и/или длительных по времени стрессовых факторов. Это в конечном счете приводит к
нарушению и сбою слаженной деятельности вегетативной нервной системы и
гормональных механизмов пациента.
ВЫВОДЫ
1. Развитию пограничных состояний подвержены люди, относящиеся по темпераменту
(тест Айзенка) к холерикам и меланхоликам. В зону риска развития пограничных
состояний вошли люди обидчивые, агрессивные, нетерпеливые, склонные к конкуренции,
с обостренным чувством времени, озлобленные, импульсивные, поддающиеся
сиюминутному настроению, а также тревожные, раздражительные, пессимистичные.
2. Опрос испытуемых и объективная регистрация вегетативных показателей в состоянии
актуализации выявили, что наиболее значимыми и часто встречаемыми стрессовыми
факторами, приводящими к развитию пограничных состояний,
стр. 44
оказываются ситуации, связанные с проблемами на работе (9 случаев), потерей близкого
человека (4 случая), семейными проблемами (3 случая).
3. Подтвердилось предположение о том, что существует корреляционная связь между
ЧСС (частота) и тестом Кеттела (шкалы A, N, Q1 и Q4); тестом Спилбергера-Ханина и
показателями ЧСС (амплитуда); КГР (амплитуда) и тестом Кеттела по шкале N
(проницательность-наивность); ЧД (частота) и тестом Кеттела по шкале Q1 (радикализмконсерватизм, гибкость-ригидность).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Александровский Ю. А. Пограничные психические расстройства. М.: Медицина, 2000.
2. Анохин П. К. Эмоциональная напряженость как предпосылка к развитию сердечнососудистых заболеваний // Вестн. АМН СССР. 1965. N 6. С. 10 - 18.
3. Аракелов Г. Г., Лысенко Н. Е., Шотт Е. К. Психофизиологический метод оценки
тревожности // Психол. журн. 1997. Т. 18. N 2.
4. Аракелов Г. Г., Шотт Е. К. КГР при эмоциональных, ориентировочных и двигательных
реакциях // Психол. журн. 1998. Т. 19. N 4.
5. Аракелов Г. Г. Стресс и его механизмы // Вестник МГУ. Сер. 14. 1995. N4.
6. Аракелов Г. Г. Экопсихологическая катастрофа населения России // Мир психологии.
Москва-Воронеж, 1997. С. 71 - 85.
7. Бехтерева Н. П. Нейрофизиологические аспекты психической деятельности человека.
Л., 1971.
8. Бодров В. А. Психологический стресс: развитие учения и современное состояние
проблемы. М.: Ин-т психологии, 1995.
9. Бочкарев В. К., Панюшкина С. В. Электроэнцефалографические исследования при
пограничных состояниях. Пограничные психические расстройства/Под ред. Ю. А.
Александровского. М., 2000. С. 120 - 133.
10. Василевский И. И. Нейрофизиологические механизмы регуляции адаптивной
деятельности мозга // Эволюция, экология и мозг. М., 1972. С. 3 - 29.
11. Вейн А. М., Соловьева А. Д., Колосова О. А. Вегето-сосудистая дистония. М.:
Медицина, 1981.
12. Ганнушкин П. Б. Избранные труды. М.: Медицина, 1964.
13. Гершон Э. С., Ридер Р. О. Важнейшие психические расстройства и мозг // В мире
науки. 1992. N 11 - 12. С. 83 - 90.
14. Глебов В. В. Полиграфия в оценке стрессового состояния человека // Тезисы
Международной межвузовской научно-практической конференции студентов и
аспирантов 12 - 14 апреля 2001 года. СПб., 2001. С. 395 - 397.
15. Григорьев В. А., Столяров И. Д., Бычков Е. Р. Центральные нервные механизмы
обеспечения иммунного гомеостаза // Нейрогуморальная регуляция иммунного
гомеостаза: Тез. Всесоюз. симп. Л., 1986. С. 6 - 7.
16. Дедов И. И. Биоритмы гормонов. М., 1992.
17. Дюкова Г. М., Василъчикова Н. В., Воробьева О. В. Ципрамил в лечении вегетативных
кризов // Лечение нервных болезней. 2001. Т. 2. N 2. С. 37 - 38.
18. Зайчик А. Ш., Чурилов Л. П. Общая патофизиология. СПб.: Элби-СПб., 2001.
19. Ильин Е. П. Дифференциальная психофизиология. СПб.: Питер, 2001.
20. Китаев-Смык Л. А. Психология стресса. М.: Наука, 1983.
21. Короленко Ц. П. Психофизиология человека в экстремальных условиях. Л.: Медицина,
1981.
22. Кинкулькина М. А. Коаксил при лечении психогенных депрессий в пожилом возрасте //
Психиатрия и психофармакотерапия. 2001. Т. 3. N 4.
23. МайерсД. Психология. Минск: Попурри, 2001.
24. Наенко Н. И. Психическая напряженность. М.: МГУ, 1976.
25. Небылицын В. Д. Психофизиологические исследования индивидуальных различий. М.:
Наука, 1976.
26. Панин Л. Е. Биохимические механизмы стресса. Новосибирск: Наука, 1983.
27. Парценяк С. А., Юнацкевич П. И. Вегетозы: болезни стресса. СПб.: Сентябрь, 2002.
28. Применение адренограмм в клинике неврозов. Методические рекомендации. М., 1984.
29. Раевский К. С. Нейрохимическое изучение in vivo процессов биосинтеза, метаболизма
и высвобождения дофамина в базальных ганглиях мозга // Современные представления о
структурно-функциональной организации мозга (к 100-летию со дня рождения академика
АМН С. А. Саркисова). М., 1995. С. 96.
30. Селъе Г. Стресс без дистресса. М.: Прогресс, 1982.
31. Сердюков В. Т. и др. Физиология желез. Астрахань, 1998.
32. Синицкий В. Н. Депрессивные состояния. Киев, 1986.
33. Социальная и судебная психиатрия: история и современность / Под ред. Т. Б.
Дмитриевой. М., 1996.
34. Тигранян Р. А. Гормонально-метаболический статус. М., 1990.
35. Ушаков Г. К. Пограничные нервно-психические расстройства. М.: Медицина, 1987.
36. Фишбах Д. Д. Психика и мозг // В мире науки/Под ред Г. Г. Капицы. М.: Мир, 1992. С.
10 - 20.
37. Хананашвили М. М. Патология высшей нервной деятельности. М.: Медицина, 1983.
38. Чугунов В. С., Васильев В. Н. Неврозы, неврозоподобные состояния и симптатикоадреналовая система. М.: Медицина, 1984.
39. Шинаев Н. Н., Дачевская И. М., Акжегитов Р. Г. Опыт лечения пограничных
психических расстройств в "клинике неврозов" // Журн. неврол. и психиатрии. 1999. N 5.
С. 6 - 7.
40. Шелехов С. Л., Вальдман А. В. Нейрохимический анализ механизма действия
серотонинергических веществ на поведение избавления от ситуации острого стрессового
развития // Бюл. эксп. биолог. 1984. С. 423^26.
стр. 45
41. Шмидт Р., Тевс Г. Физиология человека. М.: Мир, 1996. Т. 2.
42. Щербатых Ю. В. Связь черт личности студентов-медиков с активностью вегетативной
нервной системы // Психол. журн. 2002. Т. 23. N 1. С. 118 - 122.
43. Эмоциональный стресс: теоретические и клинические аспекты / Ред. К. В. Судаков, В.
И. Петров, П. В. Симонов и др. Волгоград, 1997.
44. Albus M., Muller-Spahn F., Ackenheil М., Engel R. Different stress responses to mental and
physical stressors in healthy volunteers // Stress Medicine. 1990. N 4. P. 259 - 266.
45. Cannon W.B. The Wisdom of the Body. N.U.: W.W. Norton, 1932.
46. Eysenck M.M. Trait theories of anxiety // Personality Dimensions and Arousal. N.Y. -L.:
Plenum Press, 1987. P. 165.
47. Fichter M.M., Weyerer S., Wittchen H.U., Dilling H. Psychotherapy services and the
prevakence of mental disorders in urban and rural areas // Arch. Psychiat. Ner-venkr. 1983. V.
233. N 1. S. 39 - 57.
48. Friedman M., Resenman R. Type A behavior and your heart. Greenwich, Conn.: Fawcett,
1974.
49. Gray J.A. The Neuropsychology of Anxiety: an Enquiry into the Functions of the
Septohippocampal system. N.Y. -Oxford: Clarendon Press a. Oxford Univ. Press, 1982.
50. Laborit H. Proposition d'un modele integre des compor-tements normaux et anormaux a
partir de donness biologiques, neurophysioloques, ethiologiques, cliniques et sociologiques //
Ann. med. psychol. 1974. V. 132. N1. P. 47 - 60.
51. Lamott K. Escape from the stress: how to stop killing yourself. N.Y.: G.P. Putman, 1974.
52. Lazarus R.S. Psychological stress and coping process. N.Y.: McGraw-Hill Book Co., 1966.
53. Levi L. Stress and distress in reponse to psychosocial stimulus // Acta ved. Scand. 1972.
Suppl. 528. P. 3 - 166.
54. Maier S.F., Laudenslager M. Stress and health: exploring the links // Psychology Today.
August 1985. P. 44 - 49.
55. Pelletier K.R. Midn-Body Health: research, clinical and policy applications // American J. of
Health Promotion. 1992. N 6. P. 345 - 358.
56. Selye H. The Stress without Distress. N.Y.: J. B. Lippin-cott, 1974.
57. Stern T.A. The management of depression and anxiety following myocardial infraction // Mt.
Sinai J. Med. 1985. V. 52. N 8. P. 623 - 633.
VEGETATIVE COMPONENTS OF STRESS AND PECULIARITIES PATIENTS
INDIVIDUAL WITH BOUNDARY STATE DISORDERS
G. G. Arakelov*, V. V. Glebov**
* Sc. D. (psychology), professor, department of psychology, Moscow State University
** PhD, the same place
The results of psychological and psychophysiological research of Borderline Disorder patients
{7 women, 9 men, age from 18 to 50 years) are stated. The assumption about correlation
relationship between vegetative indices and patient's personal peculiarities was examined.
Correlations between psychologhical tests data (Cat-tell, Spilberger-Hanin, Eysenck) and
polygraph data are analyzed from the standpoint of an objective estimation of subject's
psychophysiological condition. The most significant and frequently occurring stressful factors
resulting in development of Borderline Disorders are situations related to job problems (9 cases),
loss of close person (4 cases), family problems (3 cases). It is established, that effective
pharmacotherapy results in the decrease of patients' GSR (Galvanic Skin Response) frequency
and amplitude, pulse and respiration rates. It is shown, that, despite of similar symptomatology
of Borderline Disordes, the changes in vegetative indices are always quantitatively strong
individual; the given circumstance must be taken into account prescribing and adjusting
pharmacotherapy. It is revealed, that people of A group (sensitive, aggressive, impatient tc.) are
inclined to Borderline Personality Disorders development. The conclusion are made that
Borderline Personality Disorders of various nosology are accompanied by increase in number
and amplitude of GSR fluctuations, change of frequency of cardiac beats and respiration rate.
Key words: boundary state, stress, personal peculiarities, vegetative changes.
стр. 46
Психология и интернет. ОБЩЕНИЕ И "ОПЫТ ПОТОКА" В
ГРУППОВЫХ РОЛЕВЫХ ИНТЕРНЕТ-ИГРАХ
Автор: А. Е. ВОЙСКУНСКИЙ, О. В. МИТИНА, А. А. АВЕТИСОВА
А. Е. Войскунский*, О. В. Митина**, А. А. Аветисова***
* Кандидат психологических наук, старший научный сотрудник факультета психологии
МГУ им. М. В Ломоносова, Москва
** Кандидат психологических наук, старший научный сотрудник, там же
*** Аспирантка, там же
Исследовано поведение игроков в ролевых групповых интернет-играх. Гипотезы: игроки
переживают "опыт потока"; данный опыт позитивно связан с общением с другими
игроками, осуществляемым во время игры. Представлены результаты опроса в режиме
онлайна 347 игроков (90% мужчин, средний возраст 23 года), принявших участие в
групповых ролевых интернет-играх. Изучены сведения об игровом опыте участников
исследования, их демографические данные, информация об "опыте потока" и параметры
общения, связанного с данным классом игр. Применены эксплоратор-ный и
конфирматорный факторный анализ, а также путевой анализ. Высказанные гипотезы
получили подтверждение.
Ключевые слова: опосредствование, ролевая игра, групповая игра, "опыт потока",
общение, интернет, онлайновое исследование, структурное моделирование.
Изучение игровой деятельности - одно из традиционно значимых исследовательских
направлений в психологии. Современные информационные технологии (ИТ) привели к
появлению компьютерных игр, видеоигр и т.н. онлайновых игр, в которые играют
посредством интернета. Эти игры, предназначенные и для детей, и для взрослых, нельзя
не признать чрезвычайно популярными. Значительный интерес к новой разновидности игр
для детей и взрослых, к их отличиям от традиционных видов игр проявляют психологи и
педагоги, а также социологи, культурологи, специалисты по информатике [10 - 12].
Предметом настоящего исследования стали процессы общения и "опыта потока" в
групповых ролевых интернет-играх типа MUD (Multi-User Dimension или Multi-User
Dungeon - многопользовательская среда или многопользовательское "подземелье"), что
является актуальным в связи с широким распространением такого рода игр среди
пользователей интернета и недостаточной разработанностью в психологии проблематики
ролевых игр, которые привлекают не только детей и подростков, но и взрослых [11].
Краткая характеристика групповых ролевых игр, опосредствованных Интернетом
MUD - это виртуальный мир, основанный на приключенческой ролевой игре, которая, в
свою очередь, построена обычно на сюжетах фантастических ("фэнтези") книг или
фильмов [2, 9, 22]. MUD называется многопользовательскими играми, поскольку
позволяют множеству игроков одновременно "находиться" и "взаимодействовать" в
виртуальной среде игры. По желанию пользователя игру можно покинуть или продолжить
в любой момент.
Имеются два основных вида MUD: текстуальные и графические. Текстуальные MUD,
исторически возникшие первыми, реализуются посредством сообщений (вербальных
описаний), которые информируют игрока об игровой ситуации, о возможных действиях в
ней и о поведении других игроков. Графические MUD (они менее распространены в
России) отличаются от текстуальных наличием визуально представленных изображений
игровых ситуаций, которые, однако, не вытесняют полностью текстовые сообщения в
качестве средства коммуникации между игроками. Виртуальный мир MUD описывается
текстуально и/или представлен графически: игровая зона включает разнообразные
"постройки" и "помещения" в них, а также "природное" пространство (дороги, леса,
водоемы, пещеры и т.д.).
Работа выполнена при поддержке РФФИ, проект N 03 - 06 - 80165.
стр. 47
MUD - динамические миры, в их разработке принимают активное участие сами игроки.
Каждый игрок перед началом игры создает (посредством текстуальных описаний и/или
визуально) персонаж, для которого выбираются имя, функции, особенности поведения,
общения и т.д. При помощи персонажа и "от его лица" игрок выполняет игровые действия
и взаимодействует с персонажами, созданными другими игроками.
В социальных MUD основным занятием игроков является общение. Кроме того, они
могут создавать (описывать) различные предметы, объекты и постройки с помещениями и
со сценариями поведения, конструируя тем самым "физическое" и коммуникативное
игровое пространство. В приключенческих MUD задачей является "развитие"
персонажа, иначе говоря, набор очков, например, за убийство монстров и драконов,
решение квестов (игровых загадок), нахождение кладов и т.д. Набранные очки
свидетельствуют о степени развитости персонажа. Максимальный уровень развития
персонажа - волшебник. Волшебники ответственны за дальнейшее развитие MUD,
кодируют новые области игры и квесты, следят за выполнением правил игры.
При этом цели игроков в социальных и приключенческих MUD различаются: в первом
случае акцент ставится на взаимодействие, проигрывание ролей, утверждение или смену
"виртуальных идентичностей", а во втором - на получение очков, необходимых для
развития и совершенствования функциональных возможностей персонажа. Однако и в
условиях приключенческих MUD игроки могут использовать игру в качестве среды для
общения. Таким образом, MUD предлагают свободу выбора, пространство для развития и
реализации потребностей.
Нами исследовалась деятельность игроков в текстуальных приключенческих MUD.
Феномен переживания "опыта потока"
Изучение "опыта потока" (flow) у игроков в MUD опирается на концепцию М.
Чиксентмихайи [15], который вместе с коллегами и последователями исследует
позитивный субъективный опыт человека. "Опыт потока", или аутотелический (т.е.
"самоцельный") опыт, ориентирован прежде всего на процесс, а не на результат, поэтому
итогом соответствующей деятельности может считаться личностный рост, развитие
способностей и навыков. В отечественных работах "опыт потока" трактуется в рамках
когнитивных [5] и мотивационных [3] процессов; для этого имеются основания,
поскольку "опыт потока" характеризуется целостностью - более того, в аутотелическом
опыте воплощена целостность человеческой активности. Можно выделить признаки,
характеризующие переживания опыта потока: 1. Слияние с действием. 2. Потеря чувства
времени. 3. Ощущение полного контроля за ситуацией. 4. Потеря чувства самосознания. 5.
Цель действия - сам человек. 6. Переживание глубокой удовлетворенности. 7. Тонкий
баланс между навыками субъекта и требованиями задачи [3, 15, 18].
Таким образом, переживаемый "опыт потока" сопровождается тем, что конкретные
действия и их осознание сливаются воедино, внимание субъекта направлено на
непосредственное выполнение частных действий, сопровождаемое состоянием
удовлетворенности, спокойствия и мобилизованности. "Опыт потока" характеризует, как
установили исследователи [15, 18], самые разнообразные виды деятельности, в том числе и это существенно для нашей работы - опосредствованной компьютерами (включая миникомпьютеры, электронные записные книжки) и интернетом [4, 16, 18,21].
Исследование переживаний "опыта потока" при игре в MUD
В исследовании А. Г. Макалатия показано, что игроки в компьютерные игры переживают
"опыт потока", "причем от структуры игровой деятельности зависит большая или меньшая
выраженность различных элементов потока и, следовательно, глубина и интенсивность
переживаемого состояния" [6, с. 360]. Так, требования игровой ситуации и навыки игрока,
находясь в определенном соотношении, влияют на степень и темпы усложнения игры,
контроль над игровой ситуацией обеспечивается качеством интерфейса, понятность и
ясность игровых задач - показатель осознанности целей, качество внимания зависит от
способности выделять функционально значимые предметы игры [6, 7]. Ф. Рейнберг с
соавторами [20] подтвердили введенное М. Чиксентмихайи представление о том, что
поглощенность собственной деятельностью наиболее высока при умеренном уровне
сложности игры, когда она не слишком проста и в то же время не чрезвычайно трудна.
В исследовании К. Мак-Кенна и С. Ли "подтвердилось предположение о переживании
игроками "опыта потока" во время игры в MUD; были выявлены некоторые
закономерности коллективных игр: испытываемое игроками чувство контроля как
составляющая переживания "опыта потока" коррелирует с социальным взаимодействием
игроков (общение в чатах и игра в группах)" [17]. Отмечена "связь составляющих "опыта
потока" (контроля) и социального взаимодействия, которая может служить указанием на
переживание этого опыта при коммуникативной деятельности в интернете" [там же].
Согласно результатам данного пионерского исследования, "опыт
стр. 48
потока" целесообразно изучать с учетом особенностей социального взаимодействия в
MUD.
В ряде исследований отмечается, что испытуемые, как правило, придают большое
значение общению с другими игроками в ходе игры в MUD и сообщают об установлении
с ними дружеских отношений [2, 9, 22, 23]. Виртуальная "дружба" [9, 23] и "флирт" [22]
подразумевают выделение "друга" из большего числа других игроков, готовность к
обсуждению с ним/ней как внутриигровых, так и реальных жизненных ситуаций, высокую
степень откровенности [2, 9], желание и готовность систематически помогать
виртуальному "другу" в игре и реальной жизни; для обращения друг к другу служат
вымышленные игровые имена (т.н. "ники"). Если не удается установить дружеские
отношения, то причиной является скорее не недостаточная развитость
социализированности (т.е. количества и качества социальных связей), а общее негативное
отношение к общению при помощи ИТ [23]. Игроки, скептически относящиеся к
опосредствованнному компьютером общению, не используют в контактах с другими
игроками "специальный язык" передачи информации и эмоциональных состояний, т.е.
жаргонные выражения, функциональные символы, аббревиатуры и т.н. смайлики [23].
Для большинства же игроков в MUD характерна свобода и открытость в выражении
эмоций, коммуникабельность, независимость, внимание к партнерам по игровому
общению. Диадам свойственна четкость распределения позиций и определенность
способов управления поведением во время игры. Среди психологических феноменов в
среде MUD называются раскрепощенность, большее дружелюбие, чем в реальном мире,
возможность проигрывания ролей различных персонажей [2, 9, 22, 23].
Привлекательность для игроков ролевых отношений и ролевого общения достаточно
полно раскрыта в исследовании Ш. Текл, построенном на материале проведенных автором
интервью с игроками [22]. Таким образом, на основе качественных данных и в результате
применения количественных методов исследователи согласованно подчеркивают
высокую значимость для игроков возможности общения в ходе игры в MUD. Такое
общение признается характерной особенностью данного класса игр.
Эмпирическое исследование переживания "опыта потока" у игроков в MUD
Объект настоящего исследования - поведение игроков в групповых ролевых онлайновых
играх. Предмет изучения - специфика переживания "опыта потока" игроками в MUD и ее
соотношение с особенностями общения между партнерами. Как следует из проведенного
анализа литературы, феномены целесообразно рассматривать согласованно.
Задачи настоящего исследования - разработка методики и изучение на основе ее
применения особенностей переживания "опыта потока" и общения в ходе игровой
деятельности в условиях групповых ролевых интернет-игр типа MUD; выявление
латентных факторов, способствующих игровой деятельности, связей между ними и с
первичными переменными (например, социально-демографическими); установление
различий как в отношении к игре, так и в успешности в ней.
Гипотезы: деятельность игроков в онлайновых групповых ролевых интернет-играх типа
MUD связана с рядом социально-демографических, общеигровых и собственно
психологических характеристик; существенное значение среди последних имеет
переживание "опыта потока" во время игры; "опыт потока" у игроков в MUD позитивно
связан с общением в ходе игры.
МЕТОДИКА
Для проведения исследования разработан опросник из 40 вопросов, на которые должны
были ответить респонденты. Все вопросы делятся на 3 блока (см. табл. 1): 8 социальнодемографических и общеигровых вопросов, 24 - на переживание "опыта потока" и 8 - об
особенностях общения во время игры. Первый блок связан с вопросами демографического
характера, игрового опыта, частоты и продолжительности игры в MUD.
Второй блок (переживание "опыта потока") включает вопросы об эмоциональных
состояниях и мотивации, о процессах внимания, контроля, возможной потере чувства
времени, об отношении к игре, о частоте проигрывания одного и того же игрового
эпизода. Каждый из перечисленных субблоков состоит из трех вопросов: двух прямых и
одного обратного.
Третий блок (вопросы об особенностях общения в MUD) затрагивает проблемы
лидерства, специфику личностного общения и чувства пребывания в группе, отношение к
общению как к необходимой составляющей игры. Субблоки об особенностях общения
состоят из двух вопросов: прямого и обратного (см. табл. 2).
Опросник составлен на основе предшествующих работ [4,17,18]. Он был применен,
адаптирован и модифицирован в ходе предварительного пилотажного исследования.
Потенциальным респондентам предлагалась следующая инструкция:
"Данное исследование посвящено изучению психологических особенностей людей,
увлекающихся компьютерными играми, в частности MUD. MUD можно назвать одной из
самых популярных игр в интернете, но что именно пристр. 49
влекает игроков в этой игре, еще мало изучено. Поэтому нам важно мнение каждого из
Вас. Если Вы заинтересованы в обратной связи и/или готовы участвовать в следующем
эксперименте, Вы можете оставить свой e-mail здесь
______________________________________ и мы Вам ответим.
Данная работа проводится в рамках направления исследований деятельности человека в
интернете, осуществляемого на факультете психологии МГУ им. М. В. Ломоносова.
Вопросы, предложенные ниже, касаются Ваших ощущений, возникающих в то время,
когда Вы играли в MUD, а также некоторых демографических характеристик.
Постарайтесь отнестись к ним серьезно и в то же время отвечать быстро, не раздумывая
подолгу над каждым пунктом и взвешивая все "за" и "против". Постарайтесь заполнить
опросник полностью. Заполнение всего опросника занимает около 5 - 7 минут".
Опосредствованный интернетом (онлайновый) метод проведения исследования все более
активно используется в настоящее время [1]. Такое исследование может быть проведено
относительно легко и быстро; охват испытуемых обычно шире, чем при традиционной
процедуре. Ответы сохраняются в базе данных, что упрощает процесс обработки
результатов.
Очевидной слабой стороной онлайнового метода является недостаточность контроля за
деятельностью испытуемых со стороны экспериментатора и соответственно возможность
заполнения не всех пунктов опросника или многократного заполнения его одним и тем же
респондентом. Между тем признается, что за счет расширения выборки компенсируется
возможность заполнения опросника случайными или недобросовестными респондентами
[1]. Целевой подбор участников ряда деятельностей, опосредствованных интернетом, в
том числе онлайновых игр, только и может быть осуществлен при обращении к ним
посредством интернета; для первого тематического исследования было решено не
формировать узкую выборку, сокращая количество откликнувшихся респондентовдобровольцев, а учитывать все высказанные ими мнения.
Повторное заполнение опросника одним респондентом исключалось благодаря контролю
над IP-номерами компьютеров, которыми пользовались игроки для ввода ответов.
Распространенное представление, согласно которому среди добровольцев преобладают
недобросовестные респонденты, в настоящее время едва ли может считаться
обоснованным, как это было показано в ряде проведенных исследований (см., например,
[1]). К тому же "ослабление процедурного контроля и анонимность могут способствовать
уменьшению количества ответов в духе социальной желательности" [там же, с. 84];
отмечается и эмпирически подтвержденный "феномен повышенной готовности к
искренности и "самораскрытию" при компьютеризированных опросах" [там же].
Имеющийся у авторов опыт проведения подобных исследований [3, 4] подтверждает, что
данные феномены действительно прослеживаются.
База данных и визуальная оболочка опросника разработана А. М. Романовым - владельцем
сайта с играми MUD. Опросник вместе с преамбулой был размещен по адресу
http://c7i.mud.ru/vot-ing/public. Процесс его заполнения контролировался: завершить
заполнение разрешалось только при условии ответа на все поставленные вопросы (кроме
единственного пункта об обратном адресе респондента). Подобные меры контроля
являются общепринятыми [1].
После размещения на сайте опросника были разосланы информационные письма
владельцам и администраторам других игровых сайтов с просьбой поместить
информацию об опросе в сводке новостей сайта. Кроме того, информация об опросе была
размещена - и систематически обновлялась - на форумах для посетителей игровых сайтов.
Методы анализа данных. Анализ данных состоял из четырех этапов:
1. Статистический анализ пунктов опросника: подсчет усредненных баллов и
стандартного отклонения по каждому пункту опросника, а также f-критерия однородности
подвыборок по социально-демографическим и общеигровым параметрам.
2. Эксплораторный факторный анализ (метод главных компонент с косоугольным
вращением), позволивший сгруппировать пункты опросника в шкалы, за исключением
блока общеигровых и социально-демографических вопросов.
3. Конфирматорный факторный анализ, посредством которого проверялась
статистическая значимость факторной модели, выделенной на втором этапе.
4. Путевой анализ, с помощью которого определялось, какие из общеигровых и
социально-демографических характеристик (пункты опросника N 33 - 40) связаны с
психологическими свойствами, представленными шкалами-факторами.
Данные методы анализа позволяют наиболее адекватно и информативно составить общее
представление о выборке, оценить основные тенденции в ответах респондентов,
построить факторную модель, выявить взаимосвязь факторов с пунктами опросника.
Обработка результатов проводилась с помощью пакетов статистических программ SPSS
11.0 и EQS 6.1.
стр. 50
РЕЗУЛЬТАТЫ И ИХ ОБСУЖДЕНИЕ
В исследовании приняли участие 352 чел. Ответы 5 чел. оказались неполными и были
исключены из рассмотрения. Таким образом, при анализе данных мы использовали
результаты 347 респондентов.
В табл. 1 приводятся социально-демографические характеристики и показатели игрового
опыта испытуемых.
Последний вопрос в опроснике "Достигали ли Вы максимального уровня развития
персонажа?" вместе с набором вариантов ответа на него (см. табл. 1) позволил нам
сформировать дополнительную переменную - "Ориентация на успешность игры". Ее
значение соответствует ответу на этот вопрос. Респонденту приписывается значение
данной переменной, равное "О", если при ответе на вопрос о достижении максимального
уровня развития персонажа он выбирает вариант "Я к этому не стремлюсь", и значение,
равное "1", в противном случае.
На первом этапе были проанализированы ответы на пункты опросника; в табл. 2
содержатся усредненные ответы на каждый пункт и стандартные отклонения в ответах.
Все пункты опросника проверены по меритерию однородности для подвыборок,
определяемых по ответам на вопросы общеигрового и социально-демографического
характера (см. табл. 1). Уровень значимости в различиях между выборками был принят
равным 0.05. Исходя из того, что шкалирование проводилось по пятибалльной системе от 1 до 5 (оценка 3 соответствовала нейтральному ответу, а максимальный балл наибольшей степени согласия с утверждением), среднюю оценку выше 3 мы
интерпретируем как выражение согласия в среднем по выборке, а ниже 3 - как проявление
несогласия с высказыванием.
Опираясь на усредненные данные ответов на пункты опросника в целом по выборке,
можно утверждать, что "среднему" респонденту интересно играть, он испытывает
удовольствие, воодушевлен, активен и не находится в постоянном напряжении. При этом
область своих интересов респонденты связывают с исследованием ранее не известных им
областей игры, общением с другими людьми и возможностью познакомиться. Игроки
склонны открыто и правдиво рассказывать другим о себе. Игра обычно настолько
захватывает, что они теряют чувство времени, особенно в ходе общения, и играют
дольше, чем планировали. Игроки чаще всего выбирают те игры MUD, которые им
известны, поэтому они знают, как добиться успеха. Большинство опрошенных
воспринимают MUD исключительно как игру; целью для них является достижение
успешного результата, связанного с максимальной развитостью персонажа. Внимание
игроков направлено на
Таблица 1. Характеристики выборки по социально-демографическим показателям и
уровню игры
N п/п
вопроса
33.
34.
35.
36.
37.
38.
Критерии распределения
Число
%
Распределение по возрасту
Не старше 16
30
8.6
От 17 до 20
121
34.9
От 21 до 25
141
40.6
От 26 до 30
41
11.8
Старше 30
14
4.0
Распределение по полу
Мужчины
311
89.6
Женщины
36
10.4
Распределение по образованию
Н/среднее
22
6.3
Среднее
40
11.5
Среднее техническое 16
4.6
Н/высшее
166
47.8
Высшее образование 92
26.5
Ученая степень,
11
3.2
несколько высших
образований
Распределение по региону
проживания
Москва и обл.
115
33.1
СПб и обл.
48
13.8
Европейская часть
70
20.2
России
Урал
25
7.2
Сибирь
32
9.2
Дальний Восток
5
1.4
Украина
37
10.7
Другие страны СНГ
10
2.9
Прибалтика
5
1.4
Распределение по стажу игры
Менее года
84
24.2
1 - 3 года
141
40.6
3 - 5 лет
99
28.5
Более 5 лет
23
6.6
Распределение по времени,
проводимому в игре (количество
часов в неделю)
Менее 3 ч
17
4.9
3-5ч
27
7.8
39.
40.
5 - 10 ч
37
10.7
10 - 15 4
77
22.2
15 - 25 ч
80
23.1
Более 25 ч
109
31.4
Пол, выбираемый для персонажа
Мужской
298
85.9
Женский
49
14.1
Достижение максимального уровня
развития персонажа
Никогда
29
8.4
Как правило, нет
85
24.5
Отсутствие такого
41
11.8
стремления
Часто
82
23.6
Всегда
110
31.7
стр. 51
Таблица 2. Усредненные ответы по пунктам опросника и распределение их по факторамшкалам
Среднее
значение
Станд.
Название пункта
пункта
отклонение
по
выборке
Фактор 1. Переживание "опыта потока"
Положительный полюс
14. Играя в MUD, Вы часто чувствуете
3.69
0.95
вдохновение и воодушевление
27. Ваше внимание направлено на игру и
3.01 (=3) 1.10
только на игру в MUD
6. В процессе игры в MUD Вы обычно теряете 3.41
1.29
чувство времени
11. Вы часто настолько вживаетесь в игровую 2.53
1.27
ситуацию MUD, что начинаете воспринимать
ее как реальную
23. Когда Вы играете в MUD, другие проблемы 2.91 (=3) 1.20
Вас не отвлекают
29. Когда Вы играете в MUD, Вы чувствуете
2.32
0.93
постоянное напряжение
21. Часто получается так, что Вы проводите в 3.95
1.09
MUD больше времени, чем планировали
Наличие
Факторная
различий в
нагрузка
подвыборках
0.66
0.62
0.56
0.55
Вр/игры (д> у- )
0.48
Опыт (о- < н0
)
Вр/игры (д> у- )
Вр/игры (д+
> у+ )
0.42
0.42
10. Вам кажется, что время летит незаметно,
3.34
1.11
когда Вы общаетесь с другими игроками
Отрицательный полюс
18. MUD Вы воспринимаете только как игру
3.32
1.25
0.29
-0.29
Вр/игры (д0
< у+ ) Орнт
(р+ < н+ )
Фактор 2. Ориентация на достижение успеха в игре
25. Вы часто ради удовольствия проигрываете
один и тот же эпизод игры MUD (одним и тем
же персонажем) по нескольку раз
32. Целью игры в MUD для Вас является
достижение успеха в игре
3.19
1.19
0.71
3.51
1.07
0.67
3. Вы часто ради достижения результата
3.70
1.12
(максимальной развитости персонажа)
проигрываете один и тот же эпизод игры MUD
(одним и тем же персонажем) по нескольку раз
26. Вы предпочитаете играть в те игры MUD, в 3.03 (=3) 1.22
которых Вы знаете, как добиться успеха
19. Целью игры в MUD для Вас является
3.14
1.16
достижение результата, т.е. максимальной
развитости персонажа
Фактор 3. Активность - пассивность в игре
Положительный полюс
12. Вы постоянно контролируете ту игровую
3.54
0.99
ситуацию в MUD, в которой находится Ваш
персонаж
30. Если по ходу игры в MUD Вы
2.82
1.05
объединяетесь с другими игроками, то чаще
всего Вы являетесь лидером
0.48
Вр/игры (д+
> у0 ) Успех
(д+ >н0 )
Вр/игры (д+
> у+ )
Орнт(р+ > н0
)
Успех (д+ >
н+ ) Орнт (р+
> н+ )
0.29
0.27
Орнт (р+ > н)
0.37
Успех (д+ >
н+ )
0.34
Пол (муж- >
жен- ) Опыт
(о0 > н- )
Успех (д0 >
н- )
-0.68
Вр/игры (д< у- )
5. Если по ходу игры в MUD Вы объединяетесь 2.87
1.13
с другими игроками, то чаще всего кто-нибудь
из игроков, а не Вы являетесь лидером
Фактор 4. Ориентация на общение в игре
13. Общение с другими игроками в MUD
4.44
0.72
вносит особый интерес в игру
-0.20
Опыт (о- < н0
) Успех (д- <
н0 )
0.75
17. По ходу игры в MUD Вы часто заводите
близкие знакомства (с другими игроками)
0.57
Опыт (о+ <
н+ ) Успех
(д+ < н+ )
Вр/игры (д+
> у+ ) Успех
(д+ > н+ )
Отрицательный полюс
4. Во время игры в MUD Вы чувствуете себя
1.97
1.06
пассивным
3.47
1.11
8. В MUD Вас привлекает возможность
общения с другими людьми
2. Во время игры в MUD Вы постоянно следите
за появляющимися сообщениями от других
участников игры на экране дисплея
28. Вы играете в MUD, потому что Вам важно
находиться в группе людей, объединенных
одним занятием
10. Вам кажется, что время летит незаметно,
когда Вы общаетесь с другими игроками
4.07
0.90
0.59
3.79
1.03
0.40
2.64
1.13
0.30
3.34
1.11
0.29
Возр (взр+ >
юн+ )
стр. 52
Таблица 2. (Окончание)
Среднее
значение
Станд. Факторная
Название пункта
пункта
отклонение нагрузка
по
выборке
Фактор 5. Продуманность - спонтанность в игре
Положительный полюс
31. Во время игры в MUD Вы предпочитаете
3.77
1.04
0.93
использовать уже известные Вам способы
поведения и маршруты
16. Часто, закончив игру в MUD, Вы
3.91
1.04
0.90
обдумываете то, как Вы играли
Наличие
различий в
подвыборках
Пол (муж+ >
жен+ )
Пол (муж+ >
жен+ ) Опыт
(о+ < н+ )
Успех (д+ <
н+ )
2. Во время игры в MUD Вы постоянно следите 3.79
1.03
за появляющимися сообщениями от других
участников игры на экране дисплея
Отрицательный полюс
0.21
7. Вы редко проигрываете один и тот же эпизод 2.25
игры MUD по нескольку раз
-0.12
Возр (взр- <
юнВр/игры(д- <
у- ) Орнт (н> рПол (муж+ >
жен+ ) Опыт
(о+ < н+ )
Пол (муж+ >
жен+ )
Опыт (о+ <
0.98
Фактор 6. Познавательная потребность
20. Вам очень интересно играть в MUD
4.31
0.76
0.74
1. Во время игры в MUD Вы часто испытываете 4.01
чувство удовольствия
0.83
0.63
н+ )
24. Вам интересно исследовать такие области
игры в MUD, которые Вам были ранее
неизвестны
4.45
0.71
0.38
Возр (взр- <
юн- ) Пол
(муж+ >
жен+ )
Пункты опросника, не вошедшие ни в один фактор
9. Во время игры в MUD Вы испытываете
2.96 (=3) 1.08
отрицательные эмоции, связанные с
возникающими в игре ситуациями
15. Во время игры в MUD Вам сложно
2.03
0.89
постоянно удерживать внимание на игре
22. Общаясь с другими людьми во время игры в 3.48
1.15
MUD, Вы открыто и правдиво рассказываете о
себе
Вр/игры(д0
>у- )
Примечание. В последнем столбце используются следующие обозначения для
подвыборок:
Возр (взр, юн) - подвыборки, соответствующие возрастным категориям: взр[ослые] - от 21
и старше, юн[ые] - не старше 20 (пункт опросника N 32).
Пол (муж, жен) - подвыборки, соответствующие полу: муж[скому] и жен[скому] (пункт
опросника N 33). Опыт (о, н) - подвыборки, соответствующие продолжительности опыта
игры в MUD: о[пытные] - со стажем игры более 3 лет, н[еопытные] - со стажем игры
менее 3 лет (пункт опросника N 37).
Вр/игры (д, у) - подвыборки, соответствующие длительности игры: д[лительно] - более 15
часов в неделю, у[меренно] - менее 15 часов в неделю (пункт опросника N 38).
Орнт (р, н) - подвыборки, соответствующие ориентации респондента на достижение
максимального уровня развития персонажа: р[азвитие] - ориентированные на развитие
персонажа, н[е развивающие] - респонденты, не стремящиеся к развитию персонажа
(пункт опросника N 40).
Успех (д, н) - подвыборки, соответствующие степени успешности респондента в
достижении максимального уровня развития персонажа: достигает] - максимальный
уровень развития персонажа достигается респондентом всегда или часто, н[е достигает] максимальный уровень развития персонажа достигается респондентом редко или не
достигается никогда (пункт опросника N 40).
Знаки "<" и ">" указывают на соотношение средних баллов для подвыборок.
Знаки "+", "-" и "0" - верхние индексы для подвыборок, обозначающие положительное,
отрицательное или близкое к нейтральному (в пределах 0.1) подвыборочное среднее.
Так, например, Пол (муж+ > жен- ) отражает ситуацию, при которой при ответе на вопрос
средний балл по мужской подвы-борке оказался большим (при этом выражается согласие
с утверждением), чем средний балл по женской подвыборке (при этом выражается в
среднем несогласие с утверждением). Возр (взр- < юн- ) обозначает, что средний балл для
подвыборки респондентов старше 21 года соответствует несогласию с утверждением, и
при этом он меньше среднего балла для подвыборки более молодой части респондентов,
чей возраст менее 21 года. Среднее по этой части подвыборки с точностью до 0.1
оказывается близким к нейтральной позиции.
стр. 53
игру, они постоянно следят за сообщениями других участников. Играя, испытуемые
стараются постоянно контролировать игровую ситуацию, в которой находится персонаж;
закончив игру, часто обдумывают ее, предпочитают использовать уже известные способы
поведения и маршруты. Проигрывание одного и того же эпизода игры одним и тем же
персонажем по нескольку раз часто приносит позитивные результаты, а потому
доставляет удовольствие.
Интересно отметить, что при ответах на два, казалось бы, прямо противоположных
вопроса (N 5 и 30) об отношении к лидерству при объединении с другими людьми
респонденты в обоих случаях высказывают несогласие. Объяснение такого расхождения
должно быть найдено в последующих исследованиях.
Хотя мужская часть выборки значительно превосходит женскую, тем не менее
рассмотрим выявленные значимые различия в ответах респондентов разного пола.
Так, для женщин, играющих в MUD, наиболее важной составляющей игры является
переживание чувства удовольствия по время игры. Они не стараются занять лидерские
позиции в групповой игре, хотя так же, как и мужчины-игроки (но в значимо меньшей
степени), предпочитают использовать уже известные способы поведения и маршруты.
Женщинам-игрокам интересно играть в MUD. Они обдумывают игру после ее
завершения, а во время игры исследуют ранее неизвестные области. Отметим также, что
во время игры женщины чаще, чем мужчины, меняют пол персонажа: 19.4% женщин
отметили, что им случалось выбирать для своего персонажа мужской пол; лишь 6.4%
мужчин сообщают, что предпочли для своего персонажа женский пол.
При сравнении двух возрастных групп оказалось, что представителей старшей группы в
большей степени, чем молодых игроков, привлекает возможность общения в ходе игры;
кроме того, они чаще проигрывают один и тот же эпизод игры. В то же время более
молодые респонденты сообщают о своем предпочтении исследовать ранее неизвестные
области игры - последнее может быть связано, к примеру, с тем, что старшие игроки
имели возможность дольше играть в данную игру и лучше осведомлены о ее
особенностях.
Респонденты с большим опытом (играют более 3 лет) позволяют себе во время игры
отвлекаться и в меньшей степени возвращаются к обдумыванию игры после ее
завершения, чем менее опытные игроки (играют менее 3 лет). Последние значительно
сильнее переживают чувство удовольствия от игры, для них как общение, так и игра в
целом являются факторами, усиливающими интерес к MUD: они не стремятся занять
лидирующую позицию.
Наибольшее число различий было выявлено при разделении выборки по параметру
суммарной продолжительности игры в течение недели. Респонденты, которые играют
менее 15 часов в неделю (т.е. в среднем не более двух часов в день), с большей
категоричностью, чем играющие более 15 часов в неделю, утверждают, что воспринимают
MUD не как реальную, а скорее как игровую ситуацию. Интересно отметить, что
респонденты, посвящающие игре более длительное время, отрицают возникновение у себя
напряжения и отрицательных эмоций, связанных с игровыми ситуациями, однако делают
это менее отчетливо, чем те, кто играет относительно недолгое время. Играющие подолгу
теряют контроль над временем и потому участвуют в игре дольше, чем планировали; при
этом они поддерживают близкие контакты с другими игроками, ощущают себя активными
и стремятся достичь успеха.
Кроме того, респонденты были разделены по параметру наличия/отсутствия у них
стремления добиться максимального уровня развития персонажа. Различия между этими
двумя группами респондентов проявились в вопросах, касающихся достижения успеха в
игре: вопросы N 3 (Вы часто ради достижения результата (максимальной развитости
персонажа) проигрываете один и тот же эпизод игры MUD (одним и тем же персонажем)
по нескольку раз), N 19 (Целью игры в MUD для Вас является достижение результата, т.е.
максимальной развитости персонажа) и N 32 (Целью игры в MUD для Вас является
достижение успеха в игре). Ответ на последний вопрос служит косвенным
подтверждением устойчивости ответов и достоверности результатов. Кроме того,
респонденты, не ориентированные на развитие персонажа, в большей степени
воспринимают MUD исключительно как игру и крайне редко проигрывают один и тот же
эпизод по нескольку раз.
Наконец, среди респондентов, настроенных на достижение результата, мы выделили
успешных (всегда или часто достигающих максимального уровня развития персонажа) и
неуспешных (тех, кому это сделать не удается). Успешные участники чаще проигрывают
один и тот же эпизод игры одним и тем же персонажем - одновременно ради получения
удовольствия и достижения результата. Они в большей степени склонны занимать
лидирующую позицию и контролировать ситуацию. Для неуспешных игроков в большей
степени, чем для успешных, общение вносит особый интерес в игру; следовательно,
можно предположить, что неуспешные скорее общаются в MUD, чем играют. По этой же
причине неуспешные предпочитают обдумывать игру после ее завершения. Основываясь
на полученных результатах, мы склонны предположить, что в общении с партнерами по
игре успешные игроки предпочитают более близстр. 54
кие знакомства, а неуспешные - более широкие и поверхностные.
На втором этапе мы использовали эксплораторный факторный анализ (метод главных
компонент с косоугольным вращением) для предварительной группировки пунктов
опросника (N 1 - 32), характеризующих психологические особенности отношения к игре, в
шкалы. На основе критерия следа [8] были выделены 6 факторов. Косоугольное вращение
применялось нами для проверки предположения о корреляции полученных факторов.
Результаты проверки надежности полученных шкал по критерию альфа-Кронбаха
приводятся в диагональных клетках табл. 3 и свидетельствуют о том, что шкалы оказались
надежными.
В ходе анализа были выделены следующие 6 факторов:
Фактор 1 "Переживание "опыта потока"" включает основные параметры "опыта потока":
переживание вдохновения и воодушевления в игре; направленность внимания; наличие
определенного напряжения; потеря чувства времени в процессе игры и общения;
восприятие игровой ситуации как реальной, а не как игры; отсутствие отвлечений от
процесса игры. Следовательно, подтверждается выдвинутая нами гипотеза исследования о
том, что игроки в MUD переживают "опыт потока".
Фактор 2 "Ориентация на достижение успеха в игре": игроки склонны часто проигрывать
один и тот же эпизод игры по нескольку раз - ради получения удовольствия и достижения
результата; они часто выбирают те игры MUD, в которые ранее уже играли; целью игры
для них является достижение успеха и стремление максимально развить своего
персонажа.
Фактор 3 "Активность <--> пассивность в игре" включает параметры постоянного
контроля над игровой ситуацией, активности, стремления стать лидером при объединении
с другими игроками.
Фактор 4 "Ориентация на общение в игре" предполагает, что общение вносит особый
интерес в игру; игрокам нравится общаться по ходу игры, поэтому они часто заводят
близкие знакомства; постоянно следят за сообщениями других игроков; стремятся
объединяться в группы и в ходе игры значительную часть времени общаются с другими
игроками. Данный фактор подтверждает, что для некоторых игроков игра в MUD
привлекательна именно возможностью общения.
Фактор 5 "Продуманность <--> спонтанность в игре" свидетельствует о том, что игроки
в MUD предпочитают использовать известные способы поведения и маршруты, часто
обдумывают ход игры после ее завершения, склонны проигрывать один и тот же эпизод
по нескольку раз, следить за сообщениями других игроков.
Фактор 6 назван "Познавательная потребность" и предполагает, что игрокам интересно
играть в MUD; они любят исследовать ранее не известные им области MUD и
испытывают от этого удовольствие.
Два пункта опросника (N 2, 10) нагружены по двум факторам.
На третьем этапе был использован конфирматорный факторный анализ для проверки
статистической значимости факторной модели, выделенной в ходе эксплораторного
факторного анализа (см. табл. 3 и рис. 1).
Учитывая, что конфирматорный факторный анализ еще не приобрел достаточную
известность среди российских психологов (в отличие от американской и
западноевропейской традиций, где этот метод широко востребован; см., например, [13,
14]), дадим его краткое описание.
Конфирматорный (подтверждающий) факторный анализ (КФА) - это один из методов
структурного моделирования всеобъемлющей и необычайно мощной техники
многомерного анализа, включающей большое количество методов из различных областей
статистики. Можно сказать, что структурное моделирование представляет собой развитие
ряда методов многомерного анализа, а именно множественной линейной регрессии,
дисперсионного анализа, факторного анализа; все они получили в КФА естественное
развитие и объединение.
Использование КФА предполагает обязательное наличие априорной гипотезы о
факторной структуре. Еще на стадии планирования эксперимента исследователь должен
четко представлять себе, какие из измеряемых переменных действительно обусловлены
латентными переменными -факторами, а какие факторные нагрузки можно считать
равными нулю. Анализ полученных экспериментальных данных подтверждает или
опровергает гипотезу исследователя, позволяет сравТаблица 3. Значения корреляций между факторами-шкалами и значения альфа-Кронбаха
F1
F2
F3
F4
F5
F6
F1
0.75
.502
.282
.357
.486
.642
F2
0.65
.386
.209
.387
.423
F3
F4
F5
F6
0.59
.346 0.65
.240 .166 0.61
.360 .435 .428 0.59
Примечание. По диагонали таблицы указаны коэффициенты альфа-Кронбаха, в нижнем
треугольнике приводятся коэффициенты корреляции Пирсона.
стр. 55
Рис. 1. Результаты конфирматорного анализа опросника.
Каждая наблюдаемая переменная (пункт опросника, расположенный в прямоугольнике)
детерминируется латентным фактором (соответствующая шкала помещена в овал). Знак
детерминации указывается стрелкой, выходящей из независимой переменной (фактора) в
зависимую переменную (пункт опросника). Взаимосвязи между остаточными
переменными (р > 0.05), представленные в левой части рис. 1 скругленными
двусторонними стрелками, проявляются независимо от того, входят ли соответствующие
пункты опросника в одну шкалу или в разные. Величина детерминаций (см. стрелки в
правой части рис. 1), наблюдаемые зависимые переменные-пункты и независимые
факторы-шкалы приведены в табл. 1 (в столбце, указывающем факторные нагрузки), а
положительные и отрицательные детерминации обозначаются сплошными и штриховыми
линиями соответственно.
стр. 56
нить несколько альтернативных гипотез. Выбирая именно этот метод анализа,
исследователь сознательно становится на более сложный путь, предполагающий большую
научную добросовестность на этапе планирования эксперимента. Но и результаты,
полученные в ходе применения КФА, заслуживают большего доверия со стороны даже
самых взыскательных коллег. Поэтому вполне разумно использовать эксплораторный
факторный анализ (ЭФА) только как первый этап, позволяющий выделять возможные
латентные факторы, а далее применять КФА для статистического подтверждения их
значимости.
Проведение КФА предполагает несколько этапов. На первом задается модель в виде
уравнений
, i = 1,..., N- число переменных (пунктов опросника), L - число
предполагаемых факторов в модели, причем L
N. Каждый детерминирующий фактор
объясняет только определенную долю каждой зависимой от него переменной. Величина
этой доли называется факторной нагрузкой, обозначенной в уравнениях а,. Знак "*"
указывает на то, что точные значения факторных нагрузок заранее неизвестны, и в ходе
процедуры КФА, во-первых, они должны быть вычислены, во-вторых, необходимо дать
оценку их статистической значимости. Как правило, в КФА предполагается, что каждая
переменная относится к какому-либо одному фактору; допускается лишь незначительное
количество исключений - случаев, когда переменная оказывается нагруженной сразу
несколькими факторами.
Чтобы модель была полной, метод КФА предполагает, что помимо общей части,
задаваемой факторами, каждая переменная имеет свою специфику, которая в модели не
отмечается, но выражается латентной переменной Ei, объясняя оставшуюся часть
переменной Vi . Эти остаточные переменные, являясь латентными и независимыми, также
взаимодействуют между собой по всем правилам структурной модели. Как правило,
остаточные компоненты не включаются в интерпретацию и выносятся за рамки
анализируемой модели. В структурном моделировании достаточно просто указать на них,
обозначив как E (от слова "error" - ошибка). Однако мы придаем остаточным компонентам
большее значение и интерпретируем их не как ошибку модели, а как специфичность
переменной, которую данная модель не учитывает - в силу заранее известной
ограниченности (поскольку любая модель несовершенна) или недостаточной
разработанности. Анализ взаимосвязей между остаточными переменными представляется
нам полезным и информативным.
Оценке подлежат также ковариации факторов между собой. То есть изначально
допускаются попарные взаимосвязи факторов, а затем оценивается их значимость.
Следующие два этапа напоминают этапы регрессионного анализа. Вначале с помощью
минимизирующей процедуры (чаще всего метода наименьших квадратов) вычисляются
оценки для факторных нагрузок и ковариации факторов, а потом с помощью
статистических критериев определяется значимость вычисленных параметров и
интегральный показатель, позволяющий установить, насколько теоретическая модель,
заданная формулами, в целом соответствует экспериментальным данным. Таких
показателей несколько:
- отношение χ2 к числу степеней свободы df. Оптимально, чтобы этот показатель не был
больше 2.
- CFI (Comparative Fit Index) - сравнительный критерий согласия, лежащий в пределах от 0
до 1. Если CFI больше 0.9, значит, модель согласованна.
- RMSEA (Root Mean-Square Error of Approximation) - квадратичная усредненная ошибка
аппроксимации. Этот показатель также находится в пределах от 0 до 1. Однако для
принятия нулевой гипотезы его значение не должно превышать 0.05.
Как правило, исследователь принимает решение о согласованности модели, исходя из
общей совокупности значений указанных показателей. Если один из показателей дает
"хорошее" значение, а остальные не очень сильно отклоняются от критериального
интервала, то можно принимать гипотезу о согласованности.
Результаты КФА позволяют сказать, что экспериментальные данные удовлетворяют
предложенной 6-факторной модели: значение χ2 = 430.889 при числе степеней свободы
338, отношение χ2 /df = 1.27; значение индекса CFI = .959; значение индекса RMSEA =
.028. Все корреляции
стр. 57
между факторами положительны и значимы на уровне 0.05.
Проинтерпретируем данные, представленные в табл. 3.
Фактор 1 коррелирует с фактором 2 (.502), т.е. при переживании "опыта потока" игроки
решают игровые задачи высокоэффективно. В результате игрок достигает успеха и/или
высокой развитости персонажа. Корреляция с фактором 3 (.282) свидетельствует о том,
что при переживании "опыта потока" игрок в достаточной степени активен. Взаимосвязь
факторов 1 и 4 (.357) предполагает, что "опыт потока" переживается и во время общения в
игре. Переживание "опыта потока" подразумевает использование известных способов
поведения и маршрутов, что включено в фактор 5 (.486), а также приводит к появлению
познавательного отношения к игре, т.е. связано с фактором 6 (.642).
Таким образом, полученные данные подтверждают связь между показателями общения и
"опыта потока".
Факторы 2 и 3 коррелируют (.386), что предполагает достижение успеха при общей
активности в игре. Достичь успеха в MUD можно и благодаря постоянному общению во
время игры, т.е. с фактором 4 (.209): другие игроки могут подсказать, как эффективно
действовать в конкретной игровой ситуации. Иная стратегия достижения успеха в MUD
заключается в использовании продуманного стиля игры, т.е. с фактором 5 (.387).
Ориентация на достижение успеха в MUD позитивно связана и с фактором 6 - с
ориентацией на познание (.423).
Взаимосвязь факторов 3 и 4 (.346) может быть объяснена тем, что общение в MUD
предполагает активность игроков. Данная активность осуществляется, к примеру, при
проигрывании одного и того же эпизода по нескольку раз (корреляция с фактором 5 равна
.240) и при исследовании новых областей MUD (корреляция с фактором 6 равна .360).
Общение (фактор 4) вносит в игру познавательный интерес и потому позитивно связано с
фактором 6 (.435).
Появление сообщений от других участников (фактор 5) вызывает у игроков в MUD
интерес к игре, познавательное отношение к ней (корреляция с фактором 6 равна .428).
Рассмотрение показателей альфа-Кронбаха, представленных по диагонали табл. 3,
позволяет заключить, что пункты опросника являются согласованными и значимыми на
уровне 0.05.
Каким должно быть значение альфа-Кронбаха, чтобы его признали удовлетворительным
(и тем самым шкала оказалась надежной), - проблема, которой уделяется достаточно
большое внимание. Суммируя данные многочисленных исследований и высказанные по
этому поводу различные мнения, авторы монографии, являющейся настольным
справочником для зарубежных психологов, постулируют следующее: коэффициент
надежности в диапазоне 0.5 - 0.6 рассматривается на начальном этапе исследования как
вполне удовлетворительный [19, с. 109]. Принимая эту точку зрения, мы считаем
результирующую факторную модель надежной.
На рис. 1 представлена схема распределения пунктов опросника по шкалам-факторам, а
также взаимосвязь между остаточными переменными факторной модели. Высокое
количество таких связей свидетельствует о том, что пункты опросника хорошо
согласуются друг с другом.
Так, между остаточными переменными пунктов, входящих в один фактор, существует
более тесная внутренняя связь, нежели между всеми пунктами, входящими в данный
фактор-шкалу. Например, при рассмотрении фактора 1 значимые взаимосвязи между Е6
("Потеря чувства времени") и Е21 ("Проведение в игре больше запланированного
времени"), а также между Е6 и Е10 ("При общении с другими игроками время летит
незаметно") указывают на то, что соответствующие пункты объединены общей
семантикой потери чувства времени, что подтверждает высокую согласованность
опросника. Отрицательная взаимосвязь между Е11 ("Игру воспринимаю как реальность") и
Е18 ("MUD воспринимаю только как игру") устанавливает оппозицию - отношение к MUD
либо как к игре, либо как к реальности. Между Е27 ("Внимание направлено только на
игру") и Е14 ("Чувство вдохновения и воодушевления при игре") существует
отрицательная взаимосвязь: при постоянном контроле над игрой невозможно
переживание чувства вдохновения и воодушевления. Постоянное напряжение неотъемлемая составляющая реальной жизни, поэтому была выявлена отрицательная
взаимосвязь между Е29 ("Чувство постоянного напряжения") и Е18 ("Восприятие MUD
только как игры").
При анализе остаточных переменных фактора 2 между Е19 ("Цель игры - достижение
максимальной развитости персонажа") и Е26 ("Предпочитаю играть в игры, в которых
знаю, как добиться успеха") обнаруживается дополнительная связь пунктов, указывающая
на главную цель игры - достижение результата, а связь между Е19 и Е32 ("Цель игры достижение успеха") предполагает, что некоторые игроки ставят знак равенства между
представлениями об успехе в MUD и достижением максимальной развитости персонажа.
Достижение максимальной развитости персонажа (Е19 ) возможно при проигрывании
одного и того же эпизода по нескольку раз (Е3 ). Пункты 32 и 25 ("Проигрывание одного и
того же эпизода по
стр. 58
нескольку раз ради удовольствия"), несмотря на то, что они объединены одним фактором
с нагрузками, имеющими одинаковый знак, в остаточных своих частях приобретают
дополнительный оттенок противопоставления: игра ради удовольствия - игра ради
достижения результата. Эта оппозиция задается отрицательным коэффициентом
корреляции между Е32 и Е25 .
Пункты 5 ("Вы не являетесь лидером при объединении с другими игроками") и 30 ("Вы
являетесь лидером") также входят в один фактор ("Активность <--> пассивность в игре"),
но дополнительная связь между остаточными переменными уточняет оппозицию,
касающуюся вопроса лидерства в отношении других игроков.
Отрицательная взаимосвязь между пунктами 13 ("Общение вносит особый интерес в
игру") и 17 ("Я устанавливаю близкие знакомства по ходу игры") (фактор 4 "Ориентация
на общение") выявляет антонимию "тесное <--> поверхностное общение".
Дополнительных взаимосвязей между пунктами опросника, входящими в факторы 5 и 6,
не выявлено.
Аналогично могут быть рассмотрены взаимосвязи остаточных переменных для пунктов,
входящих в разные шкалы. Отрицательная взаимосвязь между пунктами 27 ("Внимание
только на игру") и 8 ("Игра привлекает возможностью общения с другими") указывает на
антонимию "внимание на саму игру <--> внимание на общение". Положительная
взаимосвязь между пунктами 14 ("Чувство вдохновения и воодушевления") и 13
("Общение вносит особый интерес в игру") подчеркивает важность общения для многих
респондентов в ходе игры - способствует усилению чувства вдохновения и
воодушевления. Люди, воспринимающие MUD исключительно как игру (пункт 18),
сосредоточивают свое внимание главным образом на достижении результата (пункт 19) и
успешности игры (пункт 32). Отрицательная взаимосвязь между Е21 ("Проведение в игре
больше запланированного времени") и Е24 ("Интересно исследовать неизвестные области
игры") указывает на то, что игроки склонны проводить больше времени в игре не тогда,
когда открывают для себя новые ее области, а, например, когда общаются или решают
конкретные игровые задачи. Е4 ("Пассивность во время игры") положительно коррелирует
с Е26 ("Выбор игр, в которых известно, как добиться успеха") и Е28 ("Находиться среди
людей, объединенных одним занятием"), и это подтверждает стратегии и приоритеты
игроков, не стремящихся к проявлению активности в игре. Сюда же можно отнести
корреляцию между Е28 и E31 ("Предпочтение известных способов поведения и
маршрутов"). Отрицательная взаимосвязь пункта 7 ("Редко проигрываете один и тот же
эпизод игры по нескольку раз") с пунктом 3 ("Проигрывание одного и того же эпизода
одним персонажем по нескольку раз ради достижения результата") и 25 ("Проигрывание
одного и того же эпизода одним персонажем по нескольку раз ради удовольствия")
позволяет сделать вывод о том, что эти пункты являются взаимозаменяемыми.
На четвертом этапе проведен путевой анализ для определения социальнодемографических и общеигровых характеристик (пункты 33 - 40), детерминирующих те
или иные обобщенные психологические свойства, представленные шкалами-факторами.
Пункт 36 ("Регион проживания") из анализа исключен, так как эта переменная была
измерена по номинативной шкале. На рис. 2 представлена схема статистически значимых
корреляций между социально-демографическими и объективными показателями
отношения к игре, а также влияние независимых переменных и латентных факторов на
результирующую переменную "Успешность игры". Указанная модель соответствует
экспериментальным данным (значение χv2 = 773.304 при числе степеней свободы 578, CFI
= .932, RMSEA = .031).
В левой части рис. 2 двусторонние стрелки обозначают значимые корреляции между
вопросами социально-демографического и общеигрового характера. Как мы уже
упоминали, тесно связаны пол игрока и пол, выбираемый для персонажа. Три переменные
из указанных в левой части рисунка положительно взаимосвязаны между собой: возраст,
образование и опыт игры. Действительно, в нашей выборке возраст в значительной
степени определяет уровень образования, а также наличие опыта игры.
Как следует из рис. 2, пять (из шести) факторов, выделенных на предыдущем этапе,
связаны с теми или иными пунктами опросника. (Односторонние стрелки обозначают
такие детерминации.) Сплошные стрелки соответствуют положительным детерминациям.
Штриховые стрелки используются для обозначения отрицательной (обратной)
детерминации: чем выше показатель детерминирующей переменной у респондента, тем
ниже у него значение по детерминируемой шкале. Если шкала биполярная, то в случае
отрицательной взаимосвязи можно считать, что детерминирующий признак
положительным образом определяет обратный полюс шкалы.
Например, фактор 3 ("Активность <--> пассивность в игре") в значительной степени
определяется опытом игры, продолжительностью игрового времени и успешностью в
игре. То есть респонденты, имеющие больший опыт игры и играющие не менее 5 часов в
течение недели, более активны и достигают высоких результатов в
стр. 59
Рис. 2. Результаты путевого анализа.
стр. 60
игре. Эти же респонденты отличаются более "осторожным", продуманным стилем игры
(фактор 5), но, несмотря на то, что они ориентированы на достижение успеха, им не
приходилось достигать высоких показателей в игре. Таким образом, игроки, наиболее
заинтересованные в достижении успеха, выбирают осторожные и продуманные стратегии.
Однако при детерминации фактора 5 существен пол респондентов - женщины более
спонтанны. Мужчин же в игре в большей степени привлекает познавательная потребность
в новизне (фактор 6).
Чем дольше человек играет, тем полнее он переживает "опыт потока" (фактор 1).
Успешность игры, т.е. достижение максимального уровня развития персонажа, главным
образом зависит от активности игрока, но спонтанность тоже приводит к успеху. Таким
образом, наблюдается эффект нелинейной тормозящей обратной связи: игроки,
ориентированные на успешность, выбирают осторожный, продуманный стиль игры, но
именно этот стиль в определенной степени препятствует успешности игры. По всей
видимости, для достижения успеха нужен оптимальный баланс между осторожностью и
спонтанностью.
Игроки, которые много общаются в игре (фактор 4), не ориентированы на достижение
успеха.
Фактор 2 ("Ориентация на достижение успеха") положительно связан с параметром
времени, проведенного за игрой, и ориентацией на успех в ней.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В исследовании, проведенном в режиме онлайна, приняли участие 352 игрока в ролевые
групповые интернет-игры типа MUD. Проанализировано 347 полностью заполненных
опросников. Большая часть респондентов - это мужчины (90%), средний возраст которых
23 года; они в основном имеют незаконченное высшее образование; проживают в Москве
или Московской области; стаж игры - в среднем 3 года; еженедельно играют не менее 5
часов.
Игроков в MUD можно охарактеризовать как людей, которым интересна игровая
деятельность (например, исследовать ранее не известные области игры); они испытывают
связанные с этим чувства удовольствия, вдохновения и воодушевления; активны; не
испытывают постоянного напряжения; их внимание направлено исключительно на игру.
Игрокам нравится общаться с другими людьми, они легко заводят близкие знакомства,
при этом склонны открыто и правдиво рассказывать о себе другим игрокам; часто теряют
чувство времени и играют дольше, чем планировали. MUD воспринимается игроками в
основном как игра, целью которой является достижение успеха. В MUD они постоянно
контролируют игровую ситуацию, в которой находится персонаж, при этом предпочитают
проигрывать один и тот же эпизод игры по нескольку раз и часто, закончив игру,
обдумывают ее.
В ходе эксплораторного факторного анализа было выделено 6 факторов. Конфирматорный
анализ показал высокую согласованность как выделенных факторов, так и пунктов
опросника в целом. Путевой анализ позволил выявить взаимосвязи общеигровых и
демографических вопросов между собой и с выделенными факторами.
Выделение фактора 1, названного "Переживание "опыта потока"", подтверждает
основную гипотезу исследования: игроки в MUD переживают "опыт потока" во время
игры. "Опыт потока" значимо связан с исследованными общеигровыми, социальнодемографическими и собственно психологическими характеристиками. Позитивная
корреляция отмечается между факторами "опыта потока" (1-й) и общения (4-й). Тем
самым находит подтверждение вторая высказанная гипотеза.
Можно предположить, что переживание "опыта потока", позитивно связанное с общением
между игроками, - это универсальный механизм, привлекающий игроков в разных странах
к интернет-играм типа MUD. Возможность актуализации познавательного отношения к
игре (фактор 6), традиционная для игровой деятельности ориентация на достижение
успеха (фактор 2) также пробуждают интерес к интернет-играм рассматриваемого типа и
позволяют игрокам реализовывать в ходе игры разнообразные стратегии.
Выделенные в исследовании факторы 3 ("Активность <--> пассивность в игре") и 5
("Продуманность <--> спонтанность в игре") можно условно назвать "стилевыми". Они
позитивно и значимо связаны с другими факторами, в том числе с "опытом потока". Учет
этих "стилевых" факторов вносит ясность в понимание стратегий достижения успеха (т.е.
высокого или максимального уровня развития игрового персонажа) в играх типа MUD.
Как показывают результаты проведенного исследования, успех в основном определяется
продуманным и достаточно активным, но при этом осторожным стилем игры. Однако в
некоторых случаях подобный стиль игры вступает в противоречие с успешностью, а
спонтанный и в чем-то импульсивный стиль игры способен привести к успеху. Тем самым
достижение успеха в играх типа MUD требует определенного "баланса" между
продуманной осторожностью и спонтанной импульсивностью.
стр. 61
Широкое распространение рассмотренного класса игр делает актуальным
психологическое изучение игровой деятельности, опосредствованной интернетом.
ВЫВОДЫ
1. Разработана методика, с помощью которой изучено переживание "опыта потока",
связанное с общением в ходе групповой ролевой интернет-игры типа MUD.
2. Выявлены латентные факторы, связанные с игровой деятельностью, показана
взаимосвязь между ними и первичными переменными (общеигровыми и социальнодемографическими).
3. Установлены различия в отношении к игровому процессу, в применяемых игроками
стратегиях, способствующих достижению успеха в игре.
Подтверждены выдвинутые гипотезы, согласно которым участникам интернет-игр типа
MUD свойственно переживание "опыта потока", позитивно связанного с общением в ходе
игры.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бабанин Л. Н., Войскунский А. Е., Смыслова О. В. Интернет в психологическом
исследовании // Вестник МГУ. Сер. 14. Психология. 2003. N 3. С. 79 - 96.
2. Войскунский А. Е. Групповая игровая деятельность в интернете // Психол. журн. 1999. Т.
20. N 1. С. 126 - 132.
3. Войскунский А. Е., Смыслова О. В. Мотивация потока и ее изучение в деятельности
хакеров // Современная психология мотивации / Под ред. Д. А. Леонтьева. М.: Смысл,
2002. С. 244 - 277.
4. Войскунский А. Е., Смыслова О. В. Роль мотивации "потока" в развитии компетентности
хакера // Вопросы психологии. 2003. N 1. С. 35 - 43.
5. Дормашев Ю. Б., Романов В. Я. Психология внимания. М.: Тривола, 1995.
6. Макалатия А. Г. Мотивация в компьютерных играх // 3-я Российская конференция по
экологической психологии (Москва, 15 - 17 сентября 2003 г.). Тезисы. М.:
Психологический институт РАО, 2003. С. 358 - 361.
7. Макалатия А. Г. Особенности внимания в состоянии поглощенности деятельностью //
Психология сегодня. М., 1996. С. 113 - 114.
8. Митина О. В., Михайловская И. Б. Факторный анализ для психологов: Учеб. пособие.
М.: УМК Психология, 2001.
9. Семпси Дж. Псибернетическая психология: обзор литературы по психологическим и
социальным аспектам многопользовательских сред (MUD) в киберпространстве //
Гуманитарные исследования в интернете / Под ред. А. Е. Войскунского. М.: МожайскТерра. 2000. С. 77 - 99.
10. Собкин В. С., Евстигнеева Ю. М. Подросток: виртуальная и социальная реальность. По
материалам социологического исследования: Труды по социологии образования. М.:
Центр социологии образования РАО, 2001. Т. VI. Вып. X.
11. Тихомиров О. К., Лысенко Е. Е. Психология компьютерной игры // Новые методы и
средства обучения. М.: Знание, 1988. Вып. N 1. С. 30 - 66.
12. Шапкин С. А. Компьютерная игра: новая область психологических исследований //
Психол. журн. 1999. Т. 20. N 1.С. 86 - 102.
13. Bentler P.M. EQS Structural Equations Program Manual. Encino, C.A.: Multivariate
Software, Inc., 1995.
14. Byrne B.M. Structural Equation Modeling with EQS and EQS/Windows: Basic Concepts,
Applications, and Programming. Thousand Oaks, C.A.: SAGE, 1994. URL
http://www.education.umd.edu/EDMS/EDMS723S03.doc.
15. Csikszentmihalyi M. Beyond boredom and anxiety: experiencing flow in work and play. SanFrancisco: Jossey-Bass, 2000.
16. Heidman L., Sharafi P. Early use of Internet-based educational resources: Effects on
students' engagement modes and flow experience // Behaviour & Information Technology. 2004.
V. 23. N 2. P. 137 - 146.
17. McKenna K., Lee S. A love affair with MUDs: Flow and Social Interaction in Multi-User
Dungeons. 1995. URL http: //
www.fragment.nl/mirror/various/McKenna_et_al.nd.A_love_affair_with_muds.html
18. Novak T., Hoffman D. The Row experience among Web users: Measurement and Structural
Models. 1997. URL http://elab.vanderbilt.edu/research/papers/pdf/manu-scripts/FlowModelWorkingDec1997-pdf.pdf.
19. Pedhazur E.J., Schmelkin L. Measurement, Design and Analysis. Hillsdale, N.J.: Lawrence
Earlbaum Associates, 1991.
20. Reinberg F., Engeser S., Vollmeyer R. Measuring components of flow: the flow-shot-scale //
1st International positive psychology summit. Washington, D.C., 2002.
21. Rettie R. An exploration of flow during Internet use // Internet Research: Electronic
Networking Applications and Policy. 2001. V. 11. N 2. P. 103 - 113.
22. Turkle Sh. Life on the screen: identity in the age of the Internet. N.Y.: A Touchstone Book,
1995.
23. Utz S. Social information processing in MUDs: the development of friendships in virtual
worlds // J. of online behavior. 2000. V. 1. N 1. URL http: // www.behav- ior.net/JOB/v 1 n
1/utz.html.
стр. 62
COMMUNICATION AND "FLOW EXPERIENCE" IN INTERNET GROUP ROLE
GAMES
A. E. Voyskunsky*, O. V. Mitina**, A. A. Avetisova***
*PhD, senior research assistant, department of psychology, Moscow State University
** PhD, senior research assistant, the same place
*** Post graduste student
Parameters of group online role-playing were investigated. HI: gamers experience flow while
gaming, and H2: flow experience is positively correlated with the gamers' interactive patterns.
Online survey research was administered (n = 347, 90% are males, average age 23). The
following parameters were investigated: experience in online gaming, demographic data,
interactive patterns, and flow experience. The results were handled using exploratory and
confirmatory factor analysis and the path analysis. Both hypotheses were found to be correct.
Key words', mediation, role game, group game, flow, interaction, Internet, online research,
structural equation modeling.
стр. 63
История психологии. СОВЕТСКИЕ ПСИХОЛОГИ В ГОДЫ
ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ (к 60-летию Великой
Победы)
Автор: Т. И. АРТЕМЬЕВА
Т. И. Артемьева, Кандидат психологических наук, старший научный сотрудник ИП РАН,
Москва
60 лет отделяют нас от того исторического момента, когда отзвучали залпы Второй
мировой войны, самой жестокой и кровопролитной из всех, когда-либо переживаемых
человечеством. Война явилась проверкой сил и дееспособности всех народов,
участвующих в этой битве, суровым испытанием для каждого участника тех трагических
событий. Борьба с врагом потребовала предельной мобилизации всех материальных
ресурсов воюющих государств, их духовного и интеллектуального потенциала.
28 апреля 2005 г. в Институте психологии РАН (Москва) прошла юбилейная
конференция: "Советские психологи в годы Великой Отечественной войны", посвященная
памяти психологов, которые в трудных условиях военного времени с честью выполнили
свой гражданский и человеческий долг, не только сохранили, но и приумножили
потенциал психологической науки, раскрыли ее огромные возможности как в научном
познании психики, так и в сфере психологической практики.
Конференцию открыл директор Института психологии А. Л. Журавлев, членкорреспондент РАО. В своем вступительном слове он подчеркнул, что советские
психологи и психологическая наука в целом сыграли большую роль в обеспечении
победы над врагом. Поразительным является тот факт, что, несмотря на тяжелое
положение, в котором оказалась наука в военные годы, большое внимание уделялось
развитию фундаментальных направлений психологии, открывались новые
психологические подразделения, психология продолжала приобретать
институциональные формы. Так, в 1943 г. в Институте философии было создано первое в
системе АН СССР психологическое подразделение - сектор философских проблем
психологии; в 1944 г. на базе факультета философии МГУ открыто отделение психологии,
а годом позже аналогичное подразделение по специализированной подготовке
психологических кадров было организовано в ЛГУ. В этой связи А. Л. Журавлев
подчеркнул, что создание Института психологии Академии наук своими корнями уходит
в военные годы, так как он фактически вырос из сектора, организованного в тот период в
Институте философии АН СССР.
Нити памяти связывают 40-е годы с настоящим временем: живы специалисты-психологи,
которые имели непосредственное отношение к тому героическому периоду отечественной
истории. Людмила Ивановна Анцыферова была труженицей тыла, работала на заводе
"Серп и молот". Будучи маленькими детьми, в блокадном Ленинграде ужасы войны
переносили сотрудницы института Наталья Владимировна Шалашникова и Елена
Анатольевна Андреева. В разные периоды времени в Институте психологии РАН
работали те, кто отстаивал независимость страны, участвуя как непосредственно в боевых
действиях, так и выполняя разностороннюю практическую работу, необходимую для
фронта: Т. П. Сысоева, В. С. Шустиков, В. А. Попов, М. Д. Емельянов, А. М. Пашутин, И.
Д. Утенков, В. И. Ковалев, Р. М. Мещерский, К. К. Платонов, Ю. В. Кириленко, А. И.
Галактионов, Я. А. Пономарев и другие. Память об этих мужественных людях, которые
самоотверженно защищали свою страну, навсегда остается с нами.
С основным докладом "Направления деятельности советских психологов в годы Великой
Отечественной войны" выступила зав. лабораторией истории психологии и исторической
психологии ИП РАН В. А. Кольцова. В основу доклада были положены разнообразные
материалы, воссоздающие документальную историю психологии военных лет:
государственные нормативные документы, научные труды и практические разработки,
учебно-методическая литература по психологии, а также малоизвестные архивные
документы, в первую очередь, материалы личных фондов психологов, включающие их
научные и практические разработки, воспоминания, эпистолярное наследие. Было
показано, что основной целью научной деятельности ученых стало практическое
обслуживание нужд фронта. Как писал А. Р. Лурия, чувство общей ответственности и
общей цели охватило всю страну, и каждый должен был найти свое место в борьбе с
врагом (Лурия, 1982).
стр. 64
Военная ситуация привела к коренному преобразованию всех аспектов функционирования
науки: ее организационной структуры, направлений работы и форм их практической
реализации, тематики исследований, подготовки научных кадров. Объективные задачи
времени требовали: возрастания прикладной ориентированности психологических
разработок и сокращения сроков их выполнения; обеспечения открытости и доступности
результатов исследований широкому кругу ученых и практических работников; усиления
взаимодействия ученых разных областей знания в целях повышения эффективности
решаемых ими практических задач; осуществления целостного цикла психологических
разработок - от теоретического обоснования проблемы через ее экспериментальную
проверку и до практического внедрения. По существу, произошел переход психологии на
"военные рельсы". Это означало, что главной задачей и основной направленностью
деятельности психологов становится реальная помощь фронту, их участие в
освобождении страны от захватчиков.
В докладе раскрыта разнообразная и многогранная деятельность психологов военных лет:
проведение научных исследований по оборонной тематике; организация санитарногигиенических и профилактических мероприятий; работа в сфере производства, в области
здравоохранения и образования.
Многие известные советские психологи боролись с фашистами непосредственно на
фронте: Г. М. Андреева, В. В. Богословский, А. В. Веденов, М. В. Гамезо, А. Д.
Глоточкин, П. И. Зинченко, В. И. Кауфман, А. Г. Ковалев, В. Н. Колбановский, Е. С.
Кузьмин, Г. Д. Луков, Н. С. Мансуров, М. Ф. Морозов, М. М. Нудельман, А. В.
Петровский, П. А. Просецкий, М. С. Роговин, Ю. А. Самарин, Е. Н. Соколов, Б. И. Хотин,
Ф. Н. Шемякин, Д. Б. Эльконин и многие другие.
Психологи занимались строительством защитных сооружений; работали в тылу - на
производстве, в сельском хозяйстве, практическом здравоохранении, в учебных
учреждениях, внося своим трудом важный вклад в победу над агрессором.
Формой практического вклада психологов в дело защиты Отечества была
консультационная работа и проведение военно-психологической экспертизы. Так, А. Л.
Шнирман с 1941 г. являлся консультантом Наркома здравоохранения РСФСР; К. К.
Платонов возглавлял военно-врачебную комиссию 16-й Воздушной армии,
осуществлявшую экспертизу боеспособности летчиков, получивших ранения; А. Ц. Пуни
был начальником кабинета лечебной физической культуры челюстно-лицевого госпиталя
и консультантом санитарного управления Ленинградского фронта.
Огромная работа проводилась психологами в эвакогоспиталях по восстановлению
боеспособности и трудоспособности раненых. Б. Г. Ананьев работал в годы войны в
неврологическом центре, созданном на базе госпиталя в Тбилиси и объединившем ряд
научно-исследовательских кабинетов Академии наук Грузии, возглавляемых известными
грузинскими психологами и физиологами Д. Н. Узнадзе, Й. Бериташвили и другими.
Тыловой восстановительный госпиталь нейрохирургического профиля в первые месяцы
войны был организован А. Р. Лурией в деревне Кисегач близ Челябинска. Вместе с А. Р.
Лурия в госпитале работали Б. В. Зейгарник, С. Я. Рубинштейн, Э. С. Бейн, С. Г.
Геллерштейн, В. М. Коган и другие. В 1943 году госпиталь был переведен в Москву, где
ученые продолжили работу по восстановлению боеспособности и трудоспособности
раненых. А. Н. Леонтьев являлся организатором и научным руководителем
эвакогоспиталя в поселке Кауровка недалеко от Свердловска. Вместе со своими
коллегами - П. Я. Гальпериным, А. В. Запорожцем, В. С. Мерлиным, А. Г. Комм, Т. О.
Гиневской он занимался восстановлением движений у раненых. Известный психолог А. В.
Ярмоленко в тяжелые блокадные дни работала в эвакогоспитале Ленинграда.
В годы войны советская психология понесла большие потери. Погибли или умерли в тылу
А. П. Болтунов, И. И. Волков, Н. К. Гусев, А. А. Дернова-Ярмоленко, Г. Лосев, П. С.
Любимов, Ф. И. Музылев, Л. И. Шварц, С. Н. Шпильрейн, О. Эфрусси. Вечная память
ученым, отдавшим свою жизнь в борьбе с врагом.
Несмотря на чрезвычайно сложные условия, психологи демонстрировали высочайшую
эффективность научной деятельности. Этому способствовали опора на богатый
исторический опыт, накопленный отечественной психологией и использование
результатов предвоенных наработок; огромная самоотдача и самоотверженность ученых;
уменьшение идеологического давления на науку.
Безусловно, наиболее характеризуют развитие советской психологии в годы войны
тематика и результаты научно-исследовательской и научно-практической работы.
Основное внимание, естественно, уделялось оборонной тематике.
Одним из наиболее важных направлений научно-практической работы становится участие
психологов в восстановлении здоровья и психологической реабилитации бойцов,
получивших ранения. Вместе с врачами психологи решали задачи проведения диагностики
больных, выявления показаний к оперативному вмешательству, определения способов
профилактики и лечения раневых осложнений. Лурия отмечал, что психологи "должны
были оказать нейрохирургу и невропатологу
стр. 65
помощь в определении места и распространенности поражения". Он выделял в
клинической работе ряд взаимосвязанных медико-психологических задач: выявление
влияния поражения определенных участков мозга на изменение психических процессов;
определение факторов, влияющих на нарушение отдельных психических функций;
системное описание проявлений различных нарушений мозга. Заслуга психологов
состояла в том, что при лечении черепно-мозговых травм, наряду с традиционными
способами восстановления утраченных функций, практиковавшимися в медицине, они
предложили еще один - внутрисистемную и межсистемную перестройку функциональных
систем путем компенсационного включения в осуществление нарушенной деятельности
новых сохранных структур мозга. Психологи работали над восстановлением движений и
речи, письма и чтения, слуха и зрения, процессов счета и пространственных операций,
динамики мыслительных и познавательных процессов, занимались компенсацией
дефектов праксиса и гнозиса. Благодаря их деятельности многие раненые были
возвращены к активной боевой и трудовой деятельности.
Важным направлением практической деятельности психологов была разработка
рекомендаций по цветомаскировке. В этой связи особый интерес представляет
деятельность руководимой Б. Г. Ананьевым группы сотрудников отдела психологии
Ленинградского Института мозга (А. И. Зотов, З. М. Беркенблит, Р. А. Каничева и др.),
перед которой была поставлена задача подготовки рекомендаций по цветомаскировке
ряда зданий Ленинграда с целью их сохранения при массированных артобстрелах города.
Несмотря на трудоемкость и сложность эксперимента, большой объем полученных
эмпирических данных, исследование было завершено в кратчайшие сроки, и уже зимой
1942 г. его результаты использовались в практике маскировки высотных строений города
- Исаакиевского собора, Адмиралтейства и других архитектурных шедевров.
Одной из приоритетных в психологической тематике военного времени была проблема
исследования и формирования личностных качеств бойцов и командиров, что объяснялось
первостепенной ролью человеческого фактора в обеспечении эффективности военной
деятельности. Среди работ данного направления особый интерес представляет цикл
исследований Б. М. Теплова, посвященный личности военачальника. Следует отметить,
что эта, казалось бы, сугубо практическая задача приобретает в работах Теплова глубокое
фундаментальное звучание. Ум полководца рассматривается им как типичный пример
"практического ума". Поэтому изучение умственной работы полководца, по его мнению,
имеет не только практический, но и научный интерес, является одним из оснований
развития психологии мышления.
Объектом психологического анализа являлись не только военачальники, полководцы, но и
командиры всех рангов и уровней. Так, Т. Г. Егоров изучал личностные характеристики
командиров среднего звена, Н. Сальманов - командиров подразделений, А. Скачков офицеров штаба.
В работах ученых и военных специалистов фактически был создан обобщенный
психологический портрет бойца, включающий такие личностные свойства, как чувства
чести и его достоинства (И. Пономарев, 1944), патриотизм и верность долгу (К. Н.
Корнилов, 1941), отвагу, мужество и героизм (И. А. Каиров, 1942; Н. А. Коновалов, 1943;
Л. Н. Мосиава, 1943; А. К. Перов, 1945; Д. И. Рамишвили, 1943; М. М. Рубинштейн, 1943;
М. П. Феофанов, 1941; Г. А. Фортунатов, 1942 и др.), волю (Н. Д. Левитов, 1944);
активность, инициативность и самостоятельность в принятии ответственных решений (Н.
П. Ферстер, А. А. Черникова, Н. Сальманов), дисциплинированность и выносливость (Л.
М. Мосиава, 1941; С. Сарычев, Ф. Спиридонова, 1944; В. А. Хрусталева, 1942). Особое
внимание обращалось на мотивационные аспекты деятельности бойцов, среди которых
выделялись прежде всего моральные мотивы, общественно значимые по своему
характеру, составляющие, по словам С. Л. Рубинштейна, "самое человеческое в человеке"
(Рубинштейн, 1989). Причем речь идет не о противопоставлении личного и
общественного, а об их органическом единстве, проявляющемся в том, что общественно
значимое фактически становится личностно значимым, порождая в человеке "реальные,
властные силы, более мощные, чем любые личностные влечения". В связи с этим
проблема мотивов человеческого поведения оценивается Рубинштейном "как одна из
важнейших проблем советской психологии".
Стремлением максимально активизировать морально-психологический фактор в борьбе с
врагом объяснялось внимание к национальным военным традициям народа. В этом
отношении представляют интерес работы, освещающие военные традиции русского
народа (Н. Коробков, 1943; К. Пигарев, 1943). В 1945 году выходит книга А. Кривицкого
"Традиции русского офицерства". Таким образом, апеллируя к историческому опыту,
психология решала задачу формирования нравственного эталона поведения человека в
условиях боевой деятельности.
В. А. Кольцова подчеркнула, что наряду с оборонной тематикой проводились
общепсихологические и психолого-педагогические исследования, большое внимание
уделялось проблемам истории психологии, что свидетельствовало о
стр. 66
дальнейшей перспективной ориентированности психологической науки, разработке ее
теоретических основ. В ряду наиболее значимых достижений теоретической мысли
военных лет указаны: разработка Б. Г. Ананьевым вопросов психогенезиса развития
ощущений; исследования А. Н. Леонтьева по проблеме возникновения чувствительности
как способности элементарного ощущения и разработка им проблемы структуры
деятельности; научное обоснование с опорой на полученные в годы войны материалы
вариативности и упражняемости чувствительности органов чувств, их профессиональной
дифференцированности и специализации (А. В. Ярмоленко и Р. А. Каничева, СВ. Кравков,
С. Г. Ефаров и др.); фундаментальные труды СВ. Кравкова "Глаз и его работа" и
"Взаимодействие органов чувств"; исследования А. Р. Лурии, Б. Г. Ананьева, П. К.
Анохина и др. в области нейропсихофизиологии; изучение проблем непроизвольного
запоминания в работах П. И. Зинченко; разработка В. Н. Мясищевым проблемы
психологии отношений как условия развития личности в норме и патологии; подготовка
СЛ. Рубинштейном второго издания "Основ психологии" и многие другие исследования
отечественных ученых.
Активная работа проводилась по подготовке кадров высшей квалификации - защищались
кандидатские и докторские диссертации. В начале 1940 года в стране существовало всего
3 специализированных Ученых совета по психологии - 2 в Москве и 1 в Ленинграде. К
концу войны, по данным А. Д. Добровой, уже только в Москве насчитывается 9
институтов, получивших право принимать к защите диссертации по психологии.
Характерно, что из 176 диссертаций, защищенных в 1940 - 1944 гг. в Москве по
педагогическим наукам, 33 диссертации относилось к психологии (Доброва, 1945). В
других городах только за 1942 - 1943 гг. было защищено 9 докторских и 7 кандидатских
диссертаций по психологии. 8 диссертаций подготовлено к защите (Доброхотов, 1944).
Показателем развития психологии в годы войны явилось и создание новых
психологических подразделений, в дальнейшем превратившихся в крупные
психологические центры. В октябре 1943 г. была создана Академия педагогических наук,
включающая два отделения - педагогическое и психологическое; открыты
психологические центры в АН Грузии, АН УССР.
Таким образом, очевидно, что во время войны не только не ослаб пульс творческой жизни
психологического сообщества, но, наоборот, оно получило новый мощный импульс для
своего развития. Тревога за судьбу Родины, стремление внести вклад в разгром врага
стали источником вдохновения, стимулировали развитие творческой активности ученых.
Результатом явилось восстановление статуса психологической науки, существенно
пошатнувшегося в предвоенных идеологических дискуссиях, усиление ее авторитета,
расширение связей с различными отраслями науки и практики.
Ю. Н. Олейник, зав. кафедрой общей психологии и истории психологии МосГУ в своем
выступлении более детально рассмотрел затронутый в основном докладе вопрос об
организации, проведению исследований по цветомаскировке и практическому
применению полученных рекомендаций. Эта работа была особенно важна, поскольку
немецкие летчики в первые дни войны ставили задачу не только вывести из строя военные
и производственные объекты, но и разрушить ценнейшие архитектурные памятники
Ленинграда. Группа психологов из Института мозга под руководством Ананьева в августе
1941 г. совместно с архитекторами провела специальное экспериментальное
исследование, в ходе которого были выявлены важные характеристики пространственного
восприятия объектов. Оказалось, что цвет воспринимается не изолированно, а связан с
влиянием на зрение объемных качеств объекта -их формы, фактуры, величины и
количества; его восприятие зависит от расположения в общей структуре воспринимаемого
поля, т.е. топографии местности, элементом которой эти объекты являются. На основании
данных исследования были разработаны рекомендации по эффективному военному
камуфляжу - маскировочному окрашиванию - зданий Ленинграда. В октябре 1941 г. уже
была подготовлена рукопись отчета и альбом эскизов и зарисовок, показывающих, как
необходимо делать камуфляж. Практически в 1941- 1942 гг. рекомендации исследователей
были использованы при маскировке зданий.
Основываясь на воспоминаниях Р. А. Каничевой, участвовавшей в этой работе, В. Н.
Олейник подробно описал методику данного исследования. Оно позволило выявить ряд
новых общепсихологических закономерностей при восприятии наблюдателем объектов:
была установлена различная контрастная вариативность для теплых и холодных цветов она оказалась большей у холодных цветов; показано превалирующее влияние цветовых
пятен больших размеров на меньшие, при этом выявлены индуцирующие и реагирующие
в этих условиях цвета - цвет фона является индуцирующим, а цвет объекта реагирующим на цвет фона; выявлено, что взаимодействие серых и зеленых тонов на
большом расстоянии и при высотном восприятии специфично: зеленые тона рядом с
серыми дают наблюдателю иллюзию преувеличения объекта, а объекты серого цвета
рядом с зелеными уменьшаются в восприятии и представлении наблюдателя; обнаружено,
что при увеличении дистанции наблюдения хроматизм серого цвета усиливается, а
зеленый цвет становится местр. 67
нее насыщенным, с уменьшением насыщенности фона уменьшается и насыщенность
зеленого цвета воспринимаемого объекта; доказано, что одинаковая светлота светлосерых и красных пятен ведет к неточности их восприятия, приводя к "выпадению" из поля
восприятия отдельных наблюдаемых объектов, красный цвет при малой насыщенности
может давать маскировочный эффект при правильном соотношении с фоном и другими
цветовыми плоскостями и деталями объекта маскировки. По результатам исследований
был составлен специальный атлас, который хранится в настоящее время в Научном
психологическом архиве ИП РАН.
Второе направление, освещенное докладчиком, исследования по истории психологии.
Олейник отметил, что особый интерес ученых был проявлен к вопросам становления
психологической мысли в России. В ноябре 1944 г. состоялась Вторая сессия АПН
РСФСР, в центре внимания которой были вопросы самобытности и оригинальности
русской педагогики и психологии, раскрывался характерный для этих наук "гуманизм,
демократизм и действительный патриотизм". С докладами на сессии выступили Б. Г.
Ананьев и Н. А. Рыбников. К вопросам истории психологии в годы войны обращались: Г.
С. Костюк, А. А. Смирнов, Б. М. Теплов, С. Л. Рубинштейн и другие. В центре внимания
ученых было творчество К. Д. Ушинского, И. М. Сеченова, А. И. Герцена, Д. Велланского,
А. Галича, Л. Н. Толстого. Одновременно давалась критика идей Эриха Иенша - "фюрера
немецкой психологии", В. Фишеля, Бутерзака, Кро и других.
Два других выступления были посвящены научно-практической деятельности С. Л.
Рубинштейна и А. В. Ярмоленко.
Кандидат психологических наук Л. Н. Славская в своем выступлении "С. Л. Рубинштейн
как организатор науки", опираясь на опубликованные и неопубликованные воспоминания
К. А. Абульхановой, А. В. Брушлинского, М. Г. Ярошевского, а также материалы
Государственного архива Санкт-Петербурга, подготовленные и предоставленные М. С.
Игнатенко, привела интересные факты, по-новому раскрывающие личность ученого.
Несмотря на то, что Рубинштейн был включен в первый список эвакуируемых из
Ленинграда научных работников, он оставался в городе и, являясь проректором
педагогического института им. А. И. Герцена, взял на себя руководство процессом
эвакуации его сотрудников. Он лично занимался оформлением документов, морально
поддерживал своих коллег. Большая работа проводилась им и по организации лекционных
занятий в тех суровых военных условиях.
Во время пребывания в эвакуации в г. Кисловодске, несмотря на 50-летний возраст и
слабое здоровье, он вместе со своими коллегами по Институту проводит плодотворную
работу, включающую обследование средних школ, проведение показательных уроков,
организацию регулярных конференций для учителей, чтение лекций для населения,
выступление в госпиталях, занятия сельскохозяйственным трудом. Деятельность С. Л.
Рубинштейна в эти годы была отмечена наградой. Здесь же, в Кисловодске, он узнал о
присуждении ему Сталинской премии за труд "Основы общей психологии".
Осенью 1942 г. С. Л. Рубинштейн был вызван в Москву и назначен директором Института
психологии. Большой вклад он внес и в восстановление деятельности кафедры
психологии в МГУ. В 1943 г. он стал заместителем директора Института философии АН
СССР, где было создано новое подразделение - сектор философских проблем психологии.
Много внимания уделялось им подготовке кадров: была открыта аспирантура, в которой
обучались Е. А. Будилова, Л. И. Анцыферова, М. Г. Ярошевский и другие. То есть в это
время Рубинштейн возглавлял три крупных психологических центра в Москве, а также
был председателем Ученого совета в Институте им. Герцена в Ленинграде.
Огромный груз сложной организаторской работы он совмещал с интенсивной научной
работой: с первых дней войны начал работать над подготовкой второго издания "Основ".
В научной деятельности Рубинштейн интегрировал основные направления и функции
психологической науки - философско-методологическое обоснование теоретических и
эмпирических исследований и их осуществление, подготовку психологических кадров,
применение психологии на практике. Как подчеркнула А. Н. Славская, сказанное
позволяет оценить масштаб личности Рубинштейна - теоретика психологии и практика организатора науки.
Выступление А. В. Михайловой было посвящено деятельности в годы войны А. В.
Ярмоленко - доктора педагогических наук, известного психолога и дефектолога, автора
исследований по многоязычью и языку слепоглухонемых; с 1944 г. - профессора кафедры
общей психологии Ленинградского университета; специалиста в области чувственного
познания и юридической психологии.
До войны она работала в Институте мозга в Ленинграде, который уже в конце 1941 г. был
эвакуирован в Самарканд. Закончив курсы медсестер, с ноября 1941 г. она приступает к
работе в эвакогоспитале. В годы войны оказалась востребованной и была реализована на
практике обоснованная А. В. Ярмоленко идея о компенсаторных возможностях органов
чувств. На этой основе осуществлялась подготовка "слепых слухачей", иместр. 68
ющих высокий уровень слуха и способных слышать на фоне звуковых установок
противовоздушной обороны приближающиеся вражеские самолеты. Это был уникальный
пример участия в войне людей, лишенных зрения. В 1948 г. А. В. Ярмоленко была
удостоена Государственной премии за особые, выдающиеся заслуги перед Родиной.
Кинорежиссер, сотрудник Главмосархива А. Е. Щербаков выступил с сообщением "Роль
песни в жизни человека военных лет". Он показал, что летопись войны писалась на основе
многих источников, включая и такой, как военные песни. Подготовленный им альбом
песен Великой Отечественной войны включает более 1000 наименований. Подготовка
этого уникального собрания военных песен осуществлялась в ходе большой
исследовательской и поисковой работы: изучалась история их создания, были найдены
пластинки с записью редких песен. Военные песни чрезвычайно разнообразны по жанру:
походные, плясовые, "залихватские", лирические. Они оказывали огромное воздействие
на душевное состояние, поднимали боевой дух солдат в условиях военного времени.
Рассказ сопровождался демонстрацией фрагментов песен, что произвело на слушателей
большое эмоциональное впечатление.
С кратким заключительным словом выступил А. Л. Журавлев. Он подчеркнул, что
советские психологи сыграли важную роль в деле Победы над фашизмом. Объективно
психологическая наука оказалась востребованной: в годы войны благодаря
высококвалифицированным специалистам осуществлялась действенная помощь в
организации восстановления здоровья раненых и работе эвакогоспиталей, проведении
консультаций и экспертиз и др. В этих целях были использованы психологические знания
и психологические закономерности, помогающие решению многих экстремальных задач
военного времени. Чрезвычайно важным было и то, что в эти годы психологическая наука
продемонстрировала единство теории, эксперимента и практики - принцип, положенный
Б. Ф. Ломовым в основу деятельности Института психологии. Работа советских
психологов в годы войны навсегда будет являться подлинным и вневременным мерилом
нравственно-духовных и гражданско-патриотических установок, примером преданности и
служения своему профессиональному долгу. И в этом - залог преемственности и
сохранения лучших традиций, накопленных нашей культурой и наукой.
стр. 69
Методы и методики. МЕТОДИКА ДИАГНОСТИКИ СИТУАТИВНОЙ
САМОАКТУАЛИЗАЦИИ ЛИЧНОСТИ: КОНТЕКСТНЫЙ ПОДХОД
Автор: Т. Д. ДУБОВИЦКАЯ
Т. Д. Дубовицкая, Кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии
Стерлитамакской спецакадемии, Стерлитамак
Рассматривается роль контекста в разработке психодинамических методик. Предложена
диагностическая методика, предназначенная для определения уровня самоактуализации
личности в различных жизненных ситуациях (контекстах). Осуществлена
психометрическая проверка методики, приводятся результаты данной проверки.
Ключевые слова: контекст, самоактуализация, развитие личности.
ВВЕДЕНИЕ
Количество тестов и других методик, разрабатываемых и используемых в
психодиагностических целях, как известно, увеличивается с каждым годом. В то же время
значимость проблем, решаемых психологической наукой, предъявляет все новые и новые
требования к ее методам. Один из факторов, влияющих на появление новых подходов в
разработке диагностических методик, -учет такого феномена, как контекст.
Фундаментальность категории "контекст" определяется уже этимологией этого слова:
соединение, сцепление, некое целое, связующее и объясняющее явления, факты, события и
др. Однако традиционные научные определения контекста представляют и описывают его
значительно уже. Как в философских, так и в психологических словарях даны в основном
психолингвистические определения контекста, где он выступает как отрывок текста или
речи, в пределах которого выявляется смысл и значение отдельного входящего в него
слова или фразы [15, 16]. Подобный психолингвистический аспект категории контекст
отражен достаточно широко в самых различных исследованиях (Л. С. Выготский, М. М.
Бахтин, Ю. М. Лотман, А. Ф. Лосев, А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьев, А. А. Леонтьев, К.
Прибрам, Д. Слобин и мн. др.).
Но современная трактовка контекста начинает постепенно выходить за пределы
психолингвистики. В частности, в исследованиях по межличностной коммуникации
контекст, рассматриваясь наряду с такими понятиями, как отправитель, получатель,
сообщение, способ передачи и код, также выступает фактором, влияющим на поведение
человека в конкретной ситуации (Г. М. Андреева, Д. Бивин, Ю. Бронфенбреннер, П.
Вацлавик, Д. Джексон, Е. Лангер, А. Маслоу, В. Франкл и др.). Достаточно широка его
роль в исследованиях познавательной активности и процессах переработки информации
человеком (А. Андерсон, Р. Аткинсон, Дж. Брунер, Р. Клацки, П. Линдсей, У. Найссер, Д.
Норманн, И. Хофман и др.).
В частности, под контекстом данного стимула И. Хофман понимает множество
объектов, которые до его появления в течение короткого времени воздействовали на
субъекта, либо воздействуют на него и перерабатываются одновременно со стимулом. В
этой связи выделяется вербальный контекст (сопутствующие стимулы, названия
предметов, рисунков, инструкций и пр.) и образный контекст (зрительные раздражители)
[18, с. 196].
Общепризнано положение о ведущей роли социального контекста в развитии
индивидуальности человека и психики в целом. А. В. Либин рассматривает человеческое
поведение как социальный феномен, испытывающий влияние культурного контекста,
определяемый им как "устойчивый набор ценностей, стереотипных представлений,
правил поведения, разделяемых большинством членов данного социального окружения"
[7, с. 272].
Контекст характеризуется вариативностью и многообразием. В психолого-педагогической
литературе встречаются самые разные виды контекстов: цивилизационный,
экзистенциальный, культурологический, социальный, социологический, педагогический,
дидактический, понимающий, ситуативный, личностный, межличностный,
диалогический, эмоциональный, образный, вербальный, внешний и внутренний,
контексты культуры, профессионального образования, предметного содержания и
множество других. В свою очередь каждая научная теория (будь то психоанализ,
бихевиоризм, гуманистическая концепция, деятельностный подход и др.) и каждый истостр. 70
рический период задают свой контекст исследования того или иного феномена.
Таким образом, на современном этапе развития науки понятие "контекст" постепенно
выходит за рамки своего традиционного лингвистического аспекта и фактически
выступает как общенаучная, в том числе общепсихологическая категория, более
расширенное использование которой открывает новые перспективы в научном познании.
В этой связи наиболее всестороннюю характеристику контекста дает А. А. Вербицкий,
определяя его как систему внутренних и внешних факторов и условий поведения и
деятельности человека, влияющих на особенности восприятия, понимания и
преобразования конкретной ситуации, определяющих смысл и значение этой ситуации
как целого, и также входящих в него компонентов. Соответственно выделяются
внутренний и внешний контексты. Внутренний - это система уникальных для каждого
человека психофизиологических, психологических и личностных особенностей и
состояний, установок, отношений, знаний и опыта; внешний - система предметных,
социальных, социокультурных, пространственно-временных и иных характеристик
ситуации действия и поступка. Переход от лингвистического к психологическому
контексту осуществляется с помощью понятия "ситуация". Ситуация и контекст, по
утверждению А. А. Вербицкого, связаны таким образом, что в ситуацию включаются не
только внешние условия, но и сам действующий субъект в общении с другими людьми и
постоянном активном межличностном взаимодействии [2].
МЕТОДИКА
Одна из областей психологического знания, где особенно важен контекст, психодиагностика. Проявление и восприятие исследуемых феноменов всегда происходит
в определенном контексте: историческом, социокультурном, идеологическом,
методологическом, межличностном, а также в складывающемся из таких разнообразных
факторов, как температура окружающей среды, время суток, настроение, состояние
здоровья исследователя и т.д. Все эти и другие факторы в совокупности создают контекст
исследования, а его учет позволяет сделать познание более объективным и многогранным.
На это, в частности, указывают Ф. Франселла и Д. Баннистер, подчеркивая, что
"исследователи обязаны учитывать влияние контекста, являющегося как источником
путаницы, так и условием лучшего взаимопонимания экспериментатора и испытуемого"
[17, с. 181].
Исключение влияния контекста для чистоты эксперимента приводит порой к мало
полезному результату, который имеет отдаленное отношение к реальности. В психологии
это проявилось, в частности, в исследованиях феноменов памяти.
Со времени Г. Эббингауза, внесшего большой вклад в разработку объективных
психологических методов исследования памяти, психология продвинулась далеко вперед.
В то же время, пишет У. Найссер, у нас практически нет систематизированных знаний о
памяти: как она проявляется в повседневной жизни, как человек запоминает события. "До
тех пор, - писал он, - пока мы не будем знать больше о памяти в том естественном
контексте, где она обычно формируется и функционирует, всякое теоретизирование на
этот счет будет преждевременным" [8, с. 157]. Заняв определенные позиции в системе
наук, современная психология порой также далека от познания человека в реальной
жизни, как это было и в начале ее становления.
Традиционные тестовые вопросы, направленные на выявление различных
психологических особенностей людей, нередко не учитывают контекста, в котором
проявляется исследуемая особенность. Например, ответы испытуемого на вопросы: "Если
с вами несправедливо поступили, отстаиваете ли вы свои интересы?", "Способны ли вы
дать волю своим чувствам и как следует повеселиться в компании"?, "Тебя легко
огорчить?" и др. явно зависят от конкретной ситуации, конкретных условий, т.е. от
контекста (как внешнего, так и внутреннего), в котором реализуется исследуемое
поведение. Понятно, что в одних случаях человек отстаивает свои интересы, в других нет. В одной компании он может дать волю своим чувствам и повеселиться, в другой -
нет. Что-то огорчает человека легко, что-то не сразу. Одного человека огорчает одно, а
другого другое. Без учета этих особенностей снижается прогностическая ценность теста, а
результаты носят слишком обобщенный характер. Поэтому широко известен факт, когда
последующее повторное тестирование испытуемого дает несколько иную картину его
личностных особенностей, что свидетельствует о происходящих в силу различных причин
изменениях в личности и ее окружении, а не о плохом тесте.
Игнорирование исследователем контекста при интерпретации результатов теста приводит
к тому, что, получив результаты, испытуемый порой не знает, как относиться к ним и что
ему делать. Ведь совершенно ясно, что одна и та же черта, особенность личности, в одних
ситуациях (в одном контексте) играет позитивную роль, помогает человеку в решении
проблем, а в других является негативной. С определенной долей уверенности можно
сказать, что нет абсолютно положительных или отрицательных черт характера, свойств
личности, все зависит от контекста, в котором они проявляются.
Одна из наиболее известных методик, учитывающая контекст, - репертуарный тест Дж.
Келстр. 71
ли [17, 22]. Репертуарная решетка представляет собой матрицу, которая заполняется либо
самим испытуемым, либо экспериментатором в процессе обследования или беседы.
Столбцам матрицы соответствует определенная группа объектов (называемых
элементами). В качестве объектов могут выступать люди, предметы, понятия, отношения,
звуки, цвета - все, что интересует психодиагноста. Строки матрицы представляют собой
конструкты - биполярные признаки, параметры, шкалы. Определение репертуарная
означает, что элементы выбираются по определенным правилам, так чтобы они
соответствовали какой-либо одной области и все вместе были связаны осмысленным
образом (контекстом) аналогично взаимодействию участников пьесы. Келли выделяет, в
частности, следующие методы: минимального и полного контекстов, совмещение полного
контекста с ролевой персонификацией.
В качестве примеров других исследовательских методик в психологии, учитывающих
роль и влияние контекста, можно также назвать социометрию Дж. Морено, опросник
Спилбергера -для диагностики ситуативной и личностной тревожности, методику САН
(самочувствие, активность, настроение) и др.
Особая роль принадлежит контексту в проективных методиках, где внешний контекст
задается определенными средствами. Это - либо неоконченное предложение, либо
предлагаемый для интерпретации рисунок (например, в методиках ТАТ, тест Розенцвейга,
пятна Роршаха и др.), либо задание выполнить свободный или тематически заданный
рисунок (например, несуществующего животного), которые должны актуализировать у
испытуемого некоторые его личностные переживания, отношения, мнения, связанные с
заданной ситуацией. Заданный внешний контекст направлен на актуализацию
определенных внутренних контекстов и последующую продуктивную мыслительную
деятельность испытуемого, вербальное или графическое воплощение которой подлежит
психологическому анализу.
Разработка диагностической методики, учитывающей влияние контекста, привела к
проблеме самоактуализации личности.
Как известно, термин "самоактуализация" был впервые применен К. Голдстайном [21] в
ходе исследования им участников войны, у которых в результате ранения был поврежден
мозг. Под самоактуализацией он понимал реорганизацию способностей личности после
перенесенного ранения. А. Маслоу, заимствовав этот термин, стал использовать его в
более широком смысле. Для него самоактуализация стала означать тенденцию к
реализации внутреннего потенциала, то есть самореализацию. Это желание человека стать
всем, чем он способен, стремление полностью реализовать свои потенциальные
возможности [11, с. 10]. В работах А. Маслоу представлены свойства-характеристики
самоактуализирующейся личности: высшая степень восприятия реальности; более
развитая способность принимать себя, других и мир; повышенная спонтанность; более
развитая способность сосредоточиваться на проблеме; склонность к уединению;
автономность и противостояние приобщения к какой-либо одной культуре; свежесть
восприятия и богатство эмоциональных реакций; пиковые переживания; более сильное
отождествление себя со всем родом человеческим; демократическая структура характера;
чувство юмора, креативность; определенные изменения в системе ценностей [9 - 11]. По
А. Маслоу, понятие самоактуализирующейся личности является также синонимом
психического здоровья человека.
Не останавливаясь на содержании перечисленных характеристик, отметим некоторую
неоднозначность в описаниях самоактуализации. С одной стороны, по А. Маслоу, только
о людях старше 60 лет можно сказать, достигли или нет они самоактуализации, и, как
правило, лишь 1% людей достигают уровня самоактуализации. В то же время он отмечает,
что "самоактуализация - это не только конечное состояние, но также и сам процесс
актуализации потенций индивида в любое время, в любой степени" [10, с. 54]. Одно из
главных проявлений самоактуализации - пиковые переживания. "В момент такого
переживания человек целиком и полностью раскрывает свою человеческую сущность. Это
и есть момент самоактуализации. Мы все время от времени переживаем эти моменты" [10,
с. 51 - 52]. Характеризуя пиковые переживания, А. Маслоу указывает, что "любой
человек, во время любого пикового переживания временно обретает качества, которые я
находил у самоактуализирующихся людей. То есть на время любой человек становится
самореализующимся... Такие состояния или ситуации могут, в теории, произойти в любое
время в жизни любого человека. Индивиды, которых я называю
самоактуализирующимися людьми, отличаются тем, что у них это случается гораздо
чаще, с большей интенсивностью и совершенством, чем у среднего человека" [10, с. 132].
В связи с этим можно утверждать, что самоактуализация - это психологический феномен,
его проявление зависит от жизненного контекста, в котором находится и который
переживает человек. Конечно, нельзя не согласиться с А. Маслоу, что "самоактуализация дело не одного момента. Нельзя в четверг в четыре часа под звуки трубы вступить в
пантеон и остаться там навечно. Самоактуализация достигается путем небольших,
последовательно накапливаемых достижений" [10, с. 57].
стр. 72
В русле данной концепции американский психолог Э. Шостром разработал опросник
личностной ориентации, измеряющий самоактуализацию как многомерную величину.
Модификацию данного опросника в России осуществили, в частности, Л. Я. Гозман, М. В.
Кроз и М. Л. Латинская, назвав его "Самоактуализационный тест" (CAT) [3]. С его
помощью определяется уровень самоактуализации личности, но при всех достоинствах
теста следует отметить, что он выявляет уровень самоактуализации вообще, не связывая
его с конкретными жизненными ситуациями (хотя, конечно, в итоге эта связь
проявляется).
На основании выделенных выше аспектов, показывающих ситуативный характер
самоактуализации, нами разработана психодиагностическая методика, позволяющая
выявить уровень самоактуализации в различных жизненных контекстах (ситуациях).
Предложенный ситуативный самоактуализационный тест не делится внутри на шкалы.
Аналог такого варианта теста для определения уровня самоактуализации - краткая форма
опросника личностной ориентации, разработанная А. Джоунс, Р. Крэндалл и состоящая из
15 суждений. Результаты этого теста положительно коррелируют со всеми значениями
более объемного теста Э. Шострома ("Personal Orientation Inventory", POI), содержащего
150 суждений и состоящего из 2 основных шкал и 10 субшкал. Перевод краткой формы
опросника личностной ориентации на русский язык представлен в книге Л. Хьелл и Д.
Зиглер[19, с. 513].
МЕТОДИКА ЭКСПРЕСС-ДИАГНОСТИКИ СИТУАТИВНОЙ САМО АКТУАЛИЗАЦИИ
ЛИЧНОСТИ (ССЛ)
Цель методики - диагностика степени самоактуализации, переживаемой человеком в
различных жизненных контекстах (ситуациях). Методика представляет собой анкету,
включающую 14 пар характеристик личности, отражающих состояние само актуализации
человека в соответствии с описаниями самоактуализирующейся личности по А. Маслоу.
Составляющие методику биполярные пары личностных особенностей представляют (по
порядку) следующие эмпирические характеристики самоактуализирующихся людей (см.,
например, [9, с. 189 - 212]): 1) чувство юмора; 2) сопротивление приобщению к
культурным нормам; собственная система ценностей; 3) пиковые переживания; свежесть
восприятия ("имеют достойную восхищения способность снова и снова свежо и наивно
переживать простые радости жизни, принимать как чудо то, что для других стало
обыденным и привычным" [9, с. 198]);
4) центрированность на проблеме ("выполняют некую миссию, имеют определенную цель
жизни, решают какую-либо внешнюю задачу, что отнимает у них много сил и времени"
[9, с. 195]);
5) спонтанность ("их поведение отличается простотой и естественностью, им чужды
наигранность и попытки произвести эффект" [9, с. 193];
6) принятие ("отсутствие доминирующего чувства вины или сковывающего стыда, а также
выраженной тревожности" [9, с. 192]); 7) человеческое родство ("испытывают искреннее
желание принести пользу всему человечеству... знают, что лучше других справятся со
многими вещами" [9, с. 200]); 8) пиковые переживания; 9) автономия ("относительная
независимость от физического и социального окружения... обретают достаточную силу и
независимость от расположения окружающих" [9, с. 197]); 10) центрирование на
проблеме; креативность; 11) автономия; склонность к уединению ("имеют большую
свободу воли и менее зависимы, нежели обычные люди" [9, с. 197]); 12) средства и цели
("гораздо больше внимания уделяют целям, притом средства этим целям явно подчинены"
[9, с. 203]); 13) чувство юмора; пиковые переживания; 14) креативность.
Для повышения достоверности результатов опросник сбалансирован по количеству
положительных и отрицательных шкал, которым соответствует равное количество
пунктов опросника.
Высокие показатели по результатам теста свидетельствуют о высоком уровне
самоактуализации-самореализации личности, проявляемом в конкретной ситуации (или
жизненном контексте в целом). Человек в наиболее полной мере проявляет активность,
свои способности, получает от этого удовлетворение; стремится к успехам в делах и
добивается их; увлечен происходящим, которое наполнено для него смыслом; ведет себя
естественно и непринужденно; способен сам контролировать свою жизнь, свободно
принимать решения и воплощать их.
Низкие показатели по результатам теста свидетельствуют о низком уровне
самоактуализации-самореализации личности, проявляемом в конкретной ситуации (или
жизненном контексте в целом). Человек переживает подавленность, напряжение и
бессилие, неудовлетворенность собой и происходящим; невозможность реализации
имеющихся у него способностей; неспособность достижения поставленных целей;
зависимость от окружающих в принятии решений и в своих действиях, бессмысленность
происходящего; неспособность самостоятельно контролировать свою жизнь, свободно
принимать решения и воплощать их.
стр. 73
Инструкция
Прочитав в предложенном ниже списке названия качеств личности, выберите из каждой
пронумерованной пары то качество, которое свойственно Вам в большей степени, и
поставьте в бланке ответов ту цифру, которая соответствует степени выраженности
данного качества:
1 - качество, представленное в левом столбце, проявляется часто;
2 - качество, представленное в левом столбце, проявляется периодически;
3 - трудно сказать, какое качество проявляется;
4 - скорее проявляется качество, представленное в правом столбце;
5 - качество, представленное в правом столбце, проявляется часто.
Будьте искренними. Полученные результаты будут использоваться в целях повышения
эффективности психологической службы.
1 Жизнерадостный
2 Вынужден подчиняться
обстоятельствам,
нерешительный
3 Ироничный (недовольный
происходящим)
4 Активный, деятельный
1 2 3 4 5 Переживающий
разочарование, легко
огорчающийся
1 2 3 4 5 Способный
противодействовать
обстоятельствам,
решительный
1 2 3 4 5 Вдохновленный
1 2 3 4 5 Сдержанный, подавленный
5 Естественный,
1 2 3 4 5 Напряженный
непринужденный
6 Довольный собой, своими
1 2 3 4 5 Недовольный собой,
делами
критикующий себя
7 Оторванный от важных дел, 1 2 3 4 5 Причастный к общему делу,
переживающий
значимому для многих;
разочарования
достигающий высоких
результатов в нем
8 Тяготящийся происходящим 1 2 3 4 5 Увлеченный происходящим
9 Стремящийся к изменениям, 1 2 3 4 5 Вынужден приспосабливаться
влияющий на происходящее
к происходящему
10 Решающий важные
1 2 3 4 5 Вынужден приспосабливаться
проблемы, принимающий
к происходящему, избегать
важные решения,
проблем
открывающий новое для
себя
11 Зависимый (несвободный) в 1 2 3 4 5 Свободный (независимый) в
принятии решений (в своих
принятии решений (в своих
действиях)
действиях)
12 Добивающийся успехов в
1 2 3 4 5 Вынужден бороться с
делах, в достижении
неприятностями, проблемами,
поставленных целей
затрудняющийся в достижении
поставленных целей
13 Переживающий негативные 1 2 3 4 5 Переживающий позитивные
чувства (легко
чувства, воодушевленный
расстраивающийся)
14 Не проявляющий (в силу
1 2 3 4 5 Проявляющий себя, свои
обстоятельств) себя, свои
способности
способности
БЛАНК ОТВЕТА
Пол__________________________
возраст__________________________
род занятий__________________________
Nп/п Какой Я вообще (чаще
всего)
1.
2.
3.
4.
14.
Какой Я в ситуации
успеха (удачи)
Какой Я в ситуации
неуспеха (неудачи)
Ситуации могут быть взяты по усмотрению исследователя.
ОБРАБОТКА РЕЗУЛЬТАТОВ
Цифровые ответы испытуемых переводятся в баллы в соответствии с ключом.
Ключ. В пунктах 2, 3, 7, 8, 11, 13, 14 цифра ответа соответствует получаемому баллу: т.е.
за цифру 1 ставится 1 балл, за цифру 2 - 2 балла, за цифру 3 - 3 балла и т.д. В пунктах 1,4,
5, 6, 9, 10, 12 перевод цифр ответов в баллы осуществляется следующим образом: за
цифру - 5 баллов, за цифру 2 - 4 балла, за цифру 3 - 3 балла, за цифру 4 2 балла, за цифру 5 - 1 балл. Набранные баллы суммируются.
При анализе результатов рекомендуется пользоваться сырыми баллами, проверяя их на
статистически значимые различий.
Психометрическая проверка опросника. В исследовании приняли участие
преподаватели и студенты физико-математического, технолого-экономического и
юридического факультетов вузов города Стерлитамака (всего 210 человек в возрасте от 16
до 63 лет; из них 100 мужчин и
стр. 74
ПО женщин), которые описывали себя по предложенной анкете, отвечая при этом на
следующие вопросы: "Какой я вообще (чаще всего)?" "Какой я в ситуации успеха, удачи?"
"Какой я в ситуации неуспеха (неудачи?)". Постановка данных вопросов была
обусловлена необходимостью проверки надежности теста, а также его конструктной и
эмпирической валидности.
Проверка надежности теста производилась по результатам ответов испытуемых на
вопрос "Какой Я вообще?" с использованием метода "расщепления" и последующего
вычисления соответствующих коэффициентов. Для вычисления надежности и точности по
обеим шкалам использовалась формула Рюлона; для вычисления коэффициентов
надежности-согласованности - формулы Спирмена-Брауна и Кронбаха [12, 14]. Получены
следующие результаты.
надежность и точность (по Рюлону) составила 0.813;
надежность-согласованность (по Спирмену-Брауну) составила 0.842 и (по Кронбаху)
0.782.
Показатели надежности теста при описании себя в ситуациях успеха (удачи) и неуспеха
(неудачи) оказались в пределах 0.91 - 0.98: т.е. при описании себя в конкретных ситуациях
испытуемые дают более гармоничные ответы.
Надежность методики определялась также по критерию устойчивости данных во времени
(ретестовая надежность). В связи с динамичностью диагностируемой характеристики
время проведения повторного тестирования было минимальным. Коэффициенты
устойчивости результатов по материалам повторного тестирования (через 3 недели) 50
испытуемых составил 0.82. (В то же время, в случае изменения жизненных обстоятельств
результаты участвующих в тренингах личностного роста могут значительно измениться за
короткое время.) Таким образом, все полученные показатели надежности оказались
значимыми, что свидетельствует о достаточно высокой надежности теста.
Проверка валидности теста. Конструктная валидность теста проверялась в ходе
вычисления коэффициента линейной корреляции суммы баллов ССТ (по результатам
ответа на вопрос: "Какой Я вообще (чаще всего)") и результатов шкал CAT
(самоактуализационного теста). Также вычислялся коэффициент линейной корреляции
результатов ССТ и результатов шкал теста СЖО (смысложизненные ориентации)
(методика Д. А. Леонтьева). Получены следующие результаты (см. табл. 1).
Как следует из табл. 1, практически по всем шкалам корреляция оказалась значимой.
Для проверки содержательной валидности использовался экспертный опрос. В качестве
экспертов выступили десять преподавателей кафедры психологии Стерлитамакского
государственного педагогического института, хорошо знакомые с концепцией
самоактуализации и близкими к ней теориями. Показатель корреляции экспертных
описаний самоактуализирующейся личности по параметрам опросника с авторским
ключом теста составил от 0.94 до 1.0; корреляция между результатами экспертов - от 0.89
до 0.98 (р < 0.001).
Была предпринята также проверка эмпирической валидности с использованием метода
контрастных групп [3,4], которые выделялись по параметру, избранному в качестве
критерия валидности. Проверка валидности в этом случае осуществлялась путем
сравнения результатов ответов всех испытуемых в отношении двух ситуаций:
"успеха"и"неуспеха".
Для проверки валидности использовался непараметрический критерий χ2 в соответствии с
табличными значениями χ2 = 21.7. В результате вычислений получен показатель χ2 =
103.3, значительно превышающий соответствующий табТаблица 1. Результаты корреляции ССТ со шкалами CAT и теста СЖО (n = 54)
N столбца
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
Названия шкал
Шкалы CAT:
компетентности во времени (Тс)
поддержки (I)
ценностных ориентации (SAV)
гибкости поведения (Ех)
сензитивности к себе (Fr)
спонтанности (S)
самоуважения (Sr)
самопринятия (Sa)
представлений о природе человека
(Nc)
синергии (Sy)
принятия агрессии (А)
контактности (С)
Показатели
корреляции
0.458**
0.648**
0.690**
0.428**
0.389**
0.464**
0.658**
0.324*
0.358*
0.237
0.458**
0.231
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
познавательных потребностей (Cog)
креативности (Сг)
Сумма баллов базовых шкал (Тс +1)
Шкалы теста СЖО:
цели в жизни
процесс жизни или интерес и эмоциональная
насыщенность жизни
результативность жизни или удовлетворенность
самореализацией
локус контроля - Я (Я - хозяин жизни)
локус контроля - жизнь или управляемость
жизнью
Сумма баллов всех шкал СЖО
0.218
0.316*
0.636**
0.611**
0.744**
0.754**
0.670**
0.645**
0.778**
** - значимость на уровне p < 0.01; * - значимость на уровне p < 0.5.
стр. 75
Таблица 2. Распределение тестовых баллов
Среднее
N
Минимальный Максимальный
Среднее
Вопросы
Медиана квадратическое
п/п
балл
балл
арифметическое
отклонение
1 Какой я
37
70
53.3
54
6.9
вообще?
2 Какой Я в
51
70
63.0
64
5.2
ситуации
успеха?
3 Какой Я в
14
59
34.7
34
0.9
ситуации
неуспеха?
личный показатель (p < 0.01). Полученные результаты свидетельствуют о том, что
различия сравниваемых групп ответов являются статистически значимыми.
Соответственно, предложенная нами методика позволяет определить изменения в
состояниях человека, переживаемых им в различных жизненных ситуациях.
Распределение тестовых баллов по каждому вопросу представлены в табл. 2.
С учетом результатов показателей всех видов надежности можно сделать вывод, что
использование предложенной методики действительно позволяет выявить значимость
исследуемой ситуации (и жизненных обстоятельств в целом) для самоактуализации
человека.
РЕЗУЛЬТАТЫ
С позиции гуманистической психологии "функция и цель образования и воспитания... -это
в конечном счете, "самоактуализация" личности, достижение полной человечности,
овладение наибольшей высотой, доступной для человеческого рода или для данного
индивида" [10, с. 165]. Центральная задача обучения и воспитания - не просто овладение
учащимися какими-то знаниями и навыками, а создание условий для их самореализации.
С помощью предложенной методики можно, в частности, найти ответ на следующий
вопрос: выявить, в какой степени учебные занятия способствуют самоактуализации
обучающихся по разным предметам?
Разработанный тест-опросник был предложен студентам, которые должны были описать
себя, ответив на вопросы, соответствуют ли они предложенным параметрам на занятиях
по различным учебным предметам. В результате выявились учебные предметы, где
студенты проявляют достаточно низкие показатели самоактуализации (количество
набранных ими баллов на занятиях по этим предметам доходило до минимальных, т.е.
равнялось 14 баллам). Также выделились учебные предметы, где уровень
самоактуализации студентов оказался максимальным (то есть доходил до 70 баллов).
В частности, при использовании разработанной методики со студентами I курса физикоматематического факультета уровень самоактуализации на занятиях по различным
учебным предметам составил в среднем (в баллах): анатомия, физиология и школьная
гигиена - 58.0; иностранный язык -56.1; психология - 52.9; информатика -48.5; алгебра 41.7; история и культура Башкортостана - 37.7; программирование - 33.8; элементарная
математика - 33; матанализ - 31. Полученные результаты являются основанием для
анализа содержания и методов преподавания представленных учебных дисциплин и
совершенствования подготовки специалистов.
ОБСУЖДЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ
Вышедшая в 1968 г. книга У. Мишеля "Личность и ее оценка" [23] содержит утверждение
о том, что люди обнаруживают гораздо меньше постоянства в различных ситуациях, чем
предполагали сторонники теории черт. Мишель пересмотрел десятки исследований и
пришел к выводу, что "за исключением такой черты, как интеллигентность, не была
продемонстрирована высокая степень постоянства на уровне поведения, и концепция
личностных черт как определенных предрасположенностей оказывается, таким образом,
несостоятельной" [23, р. 146]. Мишель приводит доказательства в поддержку теории о
том, что на поступки людей ситуационные факторы оказывают большее влияние, чем
черты личности. Он показал, что связь между поведением, демонстрируемым в одной
ситуации, и поведением такого же рода в другой ситуации очень слаба. Фактически,
средний кросс-ситуационный коэффициент корреляции составил лишь +0.30. В
практическом смысле это означает, что кто-то, будучи очень робким и застенчивым в
одной ситуации, оказывается очень общительным в другой.
На вариативность поведения человека в зависимости от ситуации указывает также Г.
Оллпорт: "Каждый родитель знает, что его чадо может быть маленьким чудовищем дома и
при этом совершеннейшим ангелом в гостях. Бизнесмен может быть серьезным и
практичным на работе и таять в присутствии своей любимой дочери" [13, с. 46]. В то же
время зависимость поведения человека от ситуации не лишает его личность целостности,
внутренней интегрированной структуры, а свидетельствует скорее о сложности этой
структуры. Различные ситуации актуализируют различные из присущих человеку
тенденций.
стр. 76
Разработанная и представленная в данной статье методика подтверждает высказанные
Мишелем и Оллпортом (а также другими исследователями) идеи. Методика может
использоваться для экспресс-диагностики:
- значимости различных жизненных ситуаций (работа, учеба, общение с друзьями,
другими людьми) для самоактуализации-самореализации личности и последующего
определения направлений психокоррекционной, развивающей работы, проведения
организационных, реорганизационных и воспитательных мероприятий;
- уровня самоактуализации-самореализации у людей, различающихся по полу, возрасту,
профессии, социальному положению, успехам в деятельности и т.п.;
- динамики уровня самоактуализации в ходе проведения различных психотерапевтических
и организационных мероприятий.
Методика может также использоваться в процессе профессиональной подготовки и
переподготовки учителей (преподавателей) для рефлексии собственной педагогической
деятельности и поиска путей совершенствования преподавания учебных дисциплин; для
выявления факторов и условий, влияющих на проявления самоактуализации у различных
людей.
***
Как отмечает А. Н. Занковский, для того чтобы понять мотивацию индивида, важно
учитывать общую структуру его потребностей в контексте жизненной и организационной
ситуации [4, с. 336]. Мотивация есть результат взаимодействия индивида и ситуации, она
детерминируется не только системой потребностей, но и ситуационными факторами [там
же, с. 338]. Контекстный подход при разработке психодиагностических методик
необходим прежде всего для исследования мотивационной сферы личности, важное место
в которой занимают стремления к самореализации и самоактуализации. Отсутствие
условий и способностей для продуктивно-созидательной реализации этих стремлений в
тех обычных социально-значимых жизненных контекстах (учеба, работа, семья), в
которые включен конкретный человек, является причиной негативных тенденций в его
поведении, носящих нередко разрушительный характер. От широкой констатации
иерархической структуры потребностей человека и важности для личностного роста
удовлетворения высших потребностей необходимо переходить к конкретным
мероприятиям по выявлению различных факторов, влияющих на проявление высших
потребностей (в том числе и стремления к самоактуализации), и созданию условий для их
реализации. В частности, учебный процесс, трудовая деятельность и другие жизненные
сферы должны быть организованы таким образом, чтобы человек имел возможность
развить и проявить все свои способности, максимально реализуя свой потенциал.
ВЫВОДЫ
Многообразие жизненных контекстов, в которые включен каждый человек, неизбежно
влияет на проявление его личностных особенностей. В этой связи учет феномена
контекста открывает новые перспективы для психологических исследований.
В психодиагностике контекст необходимо учитывать при разработке диагностического
инструментария, его психометрической проверке, проведении исследования, анализе и
интерпретации полученных результатов.
Предложенная методика представляет собой не только пример реализации контекстного
подхода в психологии, но и имеет большую практическую значимость, направленную на
создание условий, способствующих самоактуализации личности во многих жизненных
контекстах.
Полученные с помощью данной методики результаты могут, в частности, служить
показателем значимости содержания и методов преподавания учебных дисциплин для
самоактуализации личности учащихся.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Брунер Дж. Психология познания. М.: Прогресс, 1977.
2. Вербицкий А. А. Новая образовательная парадигма и контекстное обучение. М.:
Исследовательский центр проблемы качества подготовки специалистов, 1999.
3. Гозман Л. Я., Кроз М. В., Латинская М. В. Самоактуализационный тест. М.: Российское
педагогическое агентство, 1995.
4. Занковский А. Н. Организационная психология. М.: Флинта: МПСИ, 2000.
5. Зинченко В. П. Посох Осипа Мандельштама и Трубка Мамардашвили. К началам
органической психологии. М.: Новая школа, 1997.
6. Леонтьев Д. А. Методика смысложизненных ориентации (СЖО). М., 1992.
7. Либин А. В. Дифференциальная психология: на пересечении европейских, российских и
американских традиций. М.: Смысл, 1999.
8. Найссер У. Познание и реальность. М.: Прогресс, 1981.
9. Маслоу А. Мотивация и личность. СПб.: Питер, 2003.
10. Маслоу А. Новые рубежи человеческой природы. М.: Смысл, 1999.
стр. 77
11. Маслоу А. Психология бытия. М.: Рефлбук, К.: Ваклер, 1997.
12. Общая психодиагностка / А. А. Бодалев, В. В. Столин и др. М.: Изд-во Моск. ун-та,
1987.
13. Оллпорт Г. Личность в психологии. М.: КСП+; СПб.: Ювента, 1998.
14. Психологическая диагностика детей и подростков / Под ред. К. М. Гуревича, Е. М.
Борисовой. М.: Международная педагогическая академия, 1995.
15. Психология. Словарь / Под общ. ред. А. В. Петровского, М. Г. Ярошевского. М.:
Политиздат, 1990.
16. Философский энциклопедический словарь / Гл. редакция: Л. Ф. Ильичев, П. Н.
Федосеев и др. М.: Сов. Энциклопедия, 1983.
17. Франселла Ф., Баннистер Д. Новый метод исследования личности: Руководство по
репертуарным личностным методикам. М.: Прогресс, 1987.
18. Хофман И. Активная память: Экспериментальные исследования и теории
человеческой памяти. М.: Прогресс, 1986.
19. Хьелл Л., Зиглер Д. Теории личности. СПб.: Питер Пресс, 1997.
20. Шевадрин Н. И. Психодиагностика, коррекция и развитие личности. М.: Владос, 1999.
21. Goldstein K. The organism. New York: American Book, 1939.
22. Kelly G.A. The psychology of personal constructs. V. I. A theory of personality. N.Y., 1955.
V. XVII.
23. Mischel W. Personality and assessment. N.Y.: Wiley, 1968.
DIAGNOSTICS PROCEDURE OF PERSONALITY SITUATIONAL SELFACTUALIZATION: CONTEXTUAL APPROACH
T. D. Dubovitskaya
PhD, senior lecturer of department of psychology of Sterlitamak state pedagogical academy
The role of context in developing psychodiagnostic methods is considered. The diagnostic
method for detection of level of personal self-actualization in different situations (contexts) is
presented. In this paper the results of psychometric examination of the method are reported.
Key words: context, self-actualization, a development of a person.
стр. 78
Страницы будущей книги. КОГНИТИВНАЯ НАУКА И
СОВРЕМЕННАЯ ПСИХОЛОГИЯ
Автор: Б. М. ВЕЛИЧКОВСКИЙ
Б. М. Величковский, Доктор психологических наук, профессор, директор Института
психологии труда, организационной и социальной психологии Дрезденского университета,
Германия
ВЕРТИКАЛЬНАЯ ИНТЕГРАЦИЯ И ПАРАДИГМЫ РАЗВИТИЯ
Время, в котором мы живем, иногда называют эпохой постмодернизма. Модернизм
использовал научно-технические достижения XX века, прежде всего связанные с
применением микропроцессоров технологии коммуникации, для беспрецедентной
глобализации мира, символом которой является синхронное дыхание бирж Нью-Йорка,
Шанхая, Франкфурта и Москвы. В области научных исследований он равным образом
гомогенизировал биофизическую картину макро- и микромира, распространив
аналитический нейрокогнитивный подход на психологические процессы, вплоть до
высших форм сознания. Эти несомненные достижения однако не привели к
систематическим позитивным сдвигам в планетарной экологии, жизни общества и
самосознании личности. Постмодерн можно рассматривать как глобальную культурную
реакцию на поздний капитализм, современный аналог романтического отрицания эпохи
буржуазного просвещения. Так или иначе, в когнитивной науке действительно заметно
усиливается поиск интегративных факторов и оснований для нового синтеза. В списке
таких оснований когнитивное развитие в его различных проявлениях занимает ведущее
место.
Уже И. М. Сеченов писал, что "научная психология не может быть ничем иным, как рядом
учений о происхождении психических деятельностей" (Сеченов, 1953). Классические
исследования онтогенеза (Бюлер, Выготский, Пиаже и Вернер) вначале не оказали
заметного влияния на когнитивную психологию, опиравшуюся на компьютерную
метафору. С появлением в 1980-х годах модулярных представлений и коннекционизма
ситуация изменилась. Каждый из этих подходов попытался найти поддержку в теориях
развития. Представители модулярного подхода обратились при этом к нативизму и
эволюционному, т.е. выходящему за рамки жизни одного поколения адаптационизму. В
так называемой "эволюционной психологии" был выдвинут тезис о том, что принцип
модулярной организации распространяется не только на низкоуровневые, перцептивные,
но и на высшие механизмы познания, например, связанные с социальным интеллектом.
Сторонники нейросетевого моделирования, напротив, сосредоточились на доказательстве
универсальной изменчивости. В частности, сензитивный период в становлении речи,
традиционно считавшийся свидетельством ее врожденности, был объяснен насыщением
параметров первоначально необученной нейронной сети.
Нейрокогнитивная парадигма создала условия для значительно более конкретного и
непредвзятого исследования происходящих в ходе развития изменений. Одновременно
выросло новое поколение когнитивных психологов, способных экспериментально и
концептуально направить эти исследования на решение крупных научных задач.
Онтогенез изучается сегодня во всем его временном диапазоне - от младенчества (в
действительности, даже пренатального этапа жизни) до глубокой старости. Поскольку это
часто происходит в проекции на изменения структур, по отношению к которым примерно
прослеживается также история их филогенеза, то эти работы позволяют строить
предположения и об эволюции когнитивных процессов.
Хотя результаты тесно связаны с используемыми методами, общая их картина
оказывается довольно когерентной и соответствующей общим представлениям о
вертикальной организации познавательных процессов (Velichkovsky, 1990). В самом деле,
эта картина, во-первых, содержит указания на несколько перекрывающихся фаз
нейрофизиологического развития. Во-вторых и более специально, она отдаленно
напоминает эстафетный бег с препятствиями, где членам единой команды приходится
поочередно демонстрировать на некоторых отрезках общей дистан-
Книга Б. М. Величковского содержит систематическое изложение ведущего направления современной
психологии, возникшего в начале 60-х гг. прошлого века на стыке информационного подхода, необихевиоризма,
гештальтпсихологии и структурной лингвистики. В ней подробно рассмотрены исследования и теоретические
модели восприятия, внимания, памяти, речи и мышления, а также междисциплинарные исследования в рамках
когнитивной науки. Публикация книги планируется издательством "Смысл". Вниманию читателей предлагается
один из подразделов последней главы.
стр. 79
ции максимальное напряжение сил. Драматизм этой аналогии придает то обстоятельство,
что на критических для себя отрезках дистанции члены команды иногда впервые учатся
бегать! Дело в том, что число и плотность синапсов в отдельных областях мозга ребенка
возрастает в определенной временной последовательности, значительно превышая эти
показатели у взрослых (de Haan & Johnson, 2003). На пике таких нейроморфологических
изменений (или, возможно, чуть опережая их) в познании/поведении ребенка обычно
появляется новый класс функциональных достижений. Близкие результаты дают также
исследования миелинации аксонов и картирование активности мозга на базе анализа
метаболизма глюкозы (ПЭТ и фМРТ).
Так, в первые недели жизни младенца "перепроизводство" синапсов и основную
метаболическую нагрузку демонстрируют низкоуровневые структуры среднего мозга и
основания мозжечка, а также таламус. К концу первого месяца локус активности
сдвигается в направлении базальных ганглиев, коры мозжечка и сенсорных областей коры
больших полушарий. В 3-4 месяца в работу вовлекаются теменные и височные зоны, что
обеспечивает возможность систематического узнавания, а затем и сенсомоторного
взаимодействия с объектами. Подобная, направленная на предмет обработка ведет в
возрасте от 4 до 12 месяцев к тому, что активация задних ("гностических") отделов коры
достигает максимальных значений, составляя примерно 150% от взрослого уровня.
Характерно, что развитие филогенетически новых, префронтальных областей при этом
явно запаздывает. Они вовлекаются в работу постепенно, не ранее, чем в 6 - 8 месяцев. Их
максимальная прижизненная активность (как и суммарная активность мозга в целом)
наблюдается в возрасте 4 - 5 лет, когда появляется комплекс достижений, связанных с
индивидуальной теорией психики1 .
Надо сказать, что "дозревание" связей префронтальных областей с другими структурами
мозга продолжается вплоть до 20 - 30 лет, а, возможно, и дольше. На фоне начинающихся
после 40 - 50 лет выраженных инволюционных изменений в обширных отделах коры,
включающих прежде всего дорзолатеральные области префронтальной коры, поражает
относительная сохранность ее вентральных и медиобазальных (орбитофронтальных)
областей (MacPherson, Phillips & Delia Sala, 2002). Этот факт, видимо, можно
рассматривать в функциональном контексте: старение часто связано с появлением того,
что в обыденной речи мы называем мудростью, т.е. прежде всего с улучшением
эмоционального самоконтроля и социального интеллекта. Медиобазальные и
орбитофронтальные отделы связаны как раз с эмоциональным и социальным развитием.
Пока, правда, совершенно неизвестны данные об увеличении числа синапсов в
орбитофронтальной (вентромедианной) коре в пожилом возрасте. Возможно, что это
единственная фаза индивидуального психологического развития, не имеющая явных
биогенетических гарантий.
Конечно, этот каскад нейрометаболических изменений чрезвычайно похож на
последовательный запуск общих структурно-функциональных механизмов, описанных
нами как уровни когнитивной организации (Величковский, 1986; Velichkovsky, 1990). В
терминах уровней все сказанное выше можно, хотя и весьма предварительно,
перефразировать следующим образом. Новорожденный появляется на свет как существо,
у которого бурно развивается уровень В. Одновременно в плане восприятия он начинает
демонстрировать достижения уровня C, сначала в варианте контактной, а затем и
дистантной локализации объектов. Принимая эстафету развития уже в первые недели
жизни, этот уровень подготавливает переход к следующему этапу. Ближе к середине
первого года жизни ведущим оказывается уровень D, обеспечивающий все более широкие
возможности идентификации предметов. К началу первого года жизни складываются
условия для нового повышения уровня. Влияние "высших символических координации"
ярко выступает в постоянном поиске и усмотрении сходства классов объектов, а потом и в
удвоении мира с помощью системы речевых значений (уровень E). Примерно в 18
месяцев возникают первые проявления символической игры (pretended play), в которой
предметам начинают приписываться значения, не совпадающие с их перцептивным
обликом и известной из опыта функцией. В этих изменениях можно видеть признаки
манипулирования онтологическими параметрами знания. Такое манипулирование
составляет суть координации уровня F. В степени, достаточной для решения задач на
индивидуальную теорию психики, этот уровень вступает в строй в возрасте 4 - 5 лет,
причем и в более зрелом
Близкие переходы описывают многие авторы, работающие с помощью сугубо
психологических методов. Пиаже отмечает, что к середине первого года жизни так
называемые первичные циркулярные реакции младенца, направленные на собственное
тело, сменяются на предметные, вторичные циркулярные реакции - ребенок хватает
предмет и тут же бросает его, потом берет вновь и т.д. По мнению Пернера и Динеша
(Perner & Dienes, 2003), не позднее, чем к середине второго года жизни у ребенка
формируются репрезентации второго порядка и ipso facto рефлексивное сознание. Это
проявляется в невербальном поведении, прежде всего в координации собственного
внимания к предметам с вниманием другого человека, а затем и в речи -появлением
первых конструкций с "хочу".
стр. 80
возрасте метакогнитивныи контроль практически никогда не бывает полным и
постоянным2 .
Два вопроса, важные для сравнения концепций познавательного развития, состоят в
выявлении природы представлений о предмете и о другом человеке. В обоих случаях
исследования выявляют ранние формы, которые затем, подобно рефлексам
новорожденного, трансформируются или исчезают. Так, фокальному предметному
восприятию уровня D предшествует раннее "протопонятие объектности" (objecthood).
Исследования постоянства представления об объекте показали, что, судя по показателям
угашения и восстановления ориентировочной реакции, младенцы в возрасте 2 - 3 месяцев
"знают", что 1) объекты продолжают существовать за непрозрачным экраном, что 2) в
одном и том же месте пространства одновременно не могут находиться два объекта, что 3)
некоторый объект может повлиять на движение другого только при непосредственном
контакте с ним - восприятие причинности, описанное у взрослых Мишоттом.
Пространственно-временная непрерывность предметов явно учитывается младенцем еще
до вступление в строй механизмов уровня D, а также до начала систематического
сенсомоторного взаимодействия с ними. Эти результаты представляют собой серьезный
аргумент против различных версий эмпирицизма, включая и генетическую
эпистемологию Пиаже.
Подтверждая раннее предположение Н. Н. Ланге о соответствии фило-, онто- и
микрогенеза, нечто подобное наблюдается и в актуальном развитии восприятия, когда
быстрая пространственная локализация - указание некоторой "зарезервированной" за
предметом в данный момент области трехмерного окружения - выполняет функцию как
бы "слота" для рабочего описания предмета. Такое указание позиции объекта было когдато названо Канеманом и Трисман (Kahneman & Treisman, 1984) объектной директорией object file, но в современной литературе чаще используется предложенный первоначально
Зеноном Пылишиным термин индексация, лучше отражающий процедурный характер
происходящего. Система индексации позволяет отслеживать движения объектов
("протопредметов") в пространстве и подготовится к обследованию индивидуальных
признаков за счет их интеграции в единое целое. Важно подчеркнуть, что подобное
указание местоположения не является само по себе репрезентацией или концептом. Оно
вполне может осуществляться средствами уровня C (заднетеменная кора, дорзальный
поток), причем одновременно по отношению к двум-трем объектам - точнее, от одного до,
максимум, четырех (Cavanagh, 2004; Leslie etai, 1998).
Не менее фундаментален вопрос об интерсубъектности познания. Мы уже видели, что
наряду с высшими, метакогнитивными механизмами "Я знаю, что ты знаешь, что я
знаю..." существуют примитивные виды взаимной настройки имитационного типа. Они
могут опираться на врожденные механизмы, часть из которых известна как система
"зеркальных нейронов" (Rizzolatti, 2004).3 Характерно наличие нескольких этапов в
онтогенезе восприятия лица. Похоже, что лицоподобные стимулы особенно эффективны
для привлечения внимания младенца уже в первые часы, дни и недели жизни (Carey &
Mark-man, 1999). При этом, однако, такие стимулы должны двигаться, пересекая
периферию поля зрения. Кроме того, отдельные случаи узнавания (более
продолжительного рассматривания) основаны на специфических внешних очертаниях, а
не на внутренней геометрии лица. На втором месяце жизни эта ранняя форма восприятия
исчезает, заменяясь реакцией на стабильный лицоподобный стимул в центре поле зрения,
что отражает постепенный переход к фокальному восприятию формы. Ближе к середине
первого года возникает узнавание знакомого лица, но, по-видимому, это узнавание
допускает "множественное существование" - если перед младенцем одновременно
появляется несколько мам, он может обращаться то к одной, то к другой из них (Бауэр,
1981). Позднее узнавание начинает предполагать единственность существования близких.
Ребенок также выделяет "чужих" в особую категорию, в которую попадают прежде всего
малознакомые взрослые люди.
Современные исследования позволяют значительно уточнить классические описания
"доминанты на другого человека", оставленные А. А. Ухтомским. Интересные результаты
получены при использовании антропоморфных виртуальных агентов, или аватаров.
Меняя их пол, внешний облик, походку, особенности коммуникативного взаимодействия,
можно установить характер тех комплексных изменений, которые вызываются
появлением другого. В нашей лаборатории (Helmert et al., 2005, Schilbach et al., 2005)
Н. А. Бернштейн, к работам которого восходит наша уровневая модель, описывал ранний онтогенез несколько
иначе. Так, по его мнению, весь второй год жизни, вместе с появлением и развитием речи - это год
доминирования уровня D. Объяснение этому можно видеть в том, что Бернштейна интересовали моторные
достижения, а они регистрируются в раннем онтогенезе со значительной задержкой по отношению к достижениям
в познавательной сфере. Кроме того, он фактически ничего не знал об уровнях выше уровня предметных
действий, полагая, что "анатомическое дозревание мозга" заканчивается уже к концу второго года жизни
(Бернштейн, 1947/1991).
2
Учитывая глубокие филогенетические корни механизмов взаимной координации поведения, мы предпочитаем,
где возможно, говорить просто об "интерсубъектности", не ссылаясь прямо ни на культуру, ни на социальные
формы организации общества. В этом же контексте в последнее время иногда начинает использоваться термин
"мутуализм" (от англ. и фр. mutual - совместный, взаимный).
3
стр. 81
было показано, что важную роль при этом у взрослых имеют три параметра: личностная
вовлеченность (обращается ли аватар прямо к Вам или же к кому-то другому,
находящемуся рядом с Вами), естественность мимики и, наконец, пол аватаров (мужчины
в целом аккуратнее отслеживают движения аватаров женского пола).
Наиболее выраженные различия были связаны с фактором личной вовлеченности.
Контакт "глаза в глаза" (как на рис. 1, А) приводит по данным фМРТ к всплеску
активности в медианных отделах префронтальной коры (с легким сдвигом вправо), что
однозначно говорит о доминировании уровня метакогнитивных координации F ("Что это
значит для меня"?). Кроме того, возрастает продолжительность зрительных фиксаций и
при условии естественности мимики аватара активируется лицевая мускулатура самого
наблюдателя. Если аватар обращается к кому-то, находящемуся в окружении наблюдателя
(рис. 1, Б), то и движения глаз и особенности активации мозга свидетельствуют о
доминировании дорзального потока - заднетеменных структур, или уровня
пространственного поля С ("Где находится кто-то"?). Таким образом, очень похожие по
психофизическим параметрам социальные стимулы обрабатываются совершенно
различными эволюционными механизмами.
Центральная проблема психологии вообще состоит в выяснении соотношения созревания
и "влияний извне" в формировании психики ребенка. Исследования последних лет
подчеркнули роль биогенетических механизмов, одновременно выявив ее возможные
ограничения. Нервная система человека включает свыше 100 миллиардов нейронов и
около 100 триллионов синапсов. К ним следует добавить сложные нейрогуморальные
взаимодействия. Для контроля развертывания этого хозяйства в геноме человека имеется
лишь около 40 тысяч генов. К тому же геном человека обнаруживает высокое сходство
(менее 2% различий) по отношению к ближайшему родственнику - шимпанзе вида бонобо
(Pan Paniscus). Отсутствие компактной локализации этих различий позволяет говорить об
отсутствии специфически человеческих генов4 . Следовательно, есть большое количество
возможностей для внегенетического (эпигенетического) развития. Влияние среды
Отсутствие "человеческих генов" не исключает возможности возникновения их человеческих версий. В
последнее время интенсивно обсуждаются функции гена FOXP2 в хромосоме 7 человека (т.е. "по соседству" с
механизмами, выпадение которых приводит к синдрому Уильямса). Этот ген полуофициально называют "геном
речи" и даже "геном языка". Его мутация в одном из 2500 звеньев ДНК привела в трех поколениях одной семьи к
нарушениям произношения и понимания речи, вероятной причиной которых, правда, стали трудности контроля
тонких движений мышц лица, ротовой полости и гортани, с эпицентром физиологических изменений в базальных
ганглиях. Интересно, что у некоторых певчих птиц этот же ген участвует в процессах обучения пению (Haesler et
ah, 2004).
4
стр. 82
особенно сильно сказывается на следующей за фазами всплеска синаптогенеза стадии
устранения перепроизводства синапсов (Huttenlocher, 2002). Параметры среды явно
выполняют и другие функции, связанные с самим запуском фаз созревания. Например,
имеются данные о более раннем появлении индивидуальной теории психики у детей,
растущих в семьях, в которых есть и другие дети.
В силу его очевидного прикладного значения весь этот комплекс вопросов чрезвычайно
осложнен политическими соображениями и экономическими интересами. Если
неравенство благосостояния и положения людей в обществе имеет, главным образом,
биогенетические корни, то многомиллиардные программы, которые направляются в
развитых государствах мира на сглаживание социального профиля общества, не имеют
особого смысла, а затрачиваемые средства должны быть использованы каким-то другим,
более рациональным образом. В этом можно видеть одну из причин весьма
противоречивой, временами откровенно скандальной истории психологических
исследований влияния генетических факторов на разных фазах и стадиях развития
интеллекта. С сугубо научной точки зрения, проблема состоит в том, что свыше 99%
индивидуальных последовательностей ДНК идентичны у разных лиц, в результате чего
возможные генетические основания различий интеллекта приходится искать среди
относительно немногих генов, демонстрирующих вариативность базовых пар
аминокислот (полиморфизм, или аллели).
Опираясь на известные подходы к решению этой проблемы, среди которых до сих пор
особое место занимают инициированные Фрэнсисом Гальтоном в 19-м веке близнецовые
исследования, можно сделать вывод, что влияние генетики различно для разных
компонентов и подсистем интеллекта. Так, если общее влияние наследственности на IQ
можно оценить как лежащее где-то в диапазоне от 30 до 60% (Mackintosh, 1998), то,
например, в отношении дивергентного мышления (основной составляющей креативности
- общей способности к творчеству) этот показатель оказывается значительно ниже,
порядка 20%. Более высокие коэффиценты корреляции при этом демонстрируют шкалы
вербальной креативности. Они же лучше коррелирует с общим интеллектом, в то время
как невербальная креативность лучше коррелируют с такой личностной чертой, как
тревожность (Gray, 1987). Парадоксальной особенностью эмпирических данных
оказалась выраженная тенденция увеличения влияния генетической составляющей с
возрастом: согласно некоторым исследованиям (Plomin & Spinath, 2002), она меняется от
20% в детстве до 60% в пожилом возрасте. Еще одним неожиданным результатом
оказалось взаимодействие влияния генетических факторов с особенностями
социокультурного окружения. Такое влияние усиливалось с повышением уровня
благосостояния и социального статуса обследуемых семей.
Приведенные данные не имеют пока однозначного объяснения. Можно предположить, что
при наличии достаточных ресурсов (они появляются с опытом и положительно связаны со
статусом и обеспеченностью) люди начинают выстраивать свое окружение в соответствии
с индивидуальными задатками. Влияние окружения совпадает (ковариирует) тогда с
направлением действия генетических факторов, что приводит к завышенным оценкам
действенности последних. Это заставляет обернуть картину и рассмотреть в качестве
"фигуры" окружение ребенка. Оказывается роль окружения начинает проявляться уже во
внутриутробном периоде развития5 . Интересный, хотя и не очень научно оформленный
аргумент в пользу влияния среды приводят авторы нового британского руководства. В
таблице показана корреляция заведомо биологических (за исключением собственно IQ) и
заведомо социокультурных признаков у детей и родителей, показывающая, что
количественно их влияние вполне сопоставимо.
Между биогенетическими и культурными факторами имеются гораздо более тесные
связи, чем это обычно предполагалось. В самом деле, действие эволюционных
механизмов разворачивается на уровне популяций. Точно также человеческая культура
возникает лишь в группе - на основе первичной интерсубъективности, открывающей
возможность для координации активности сначала примитивных, а затем все более
совершенных форм обучения. Карл Поппер считает мир культуры продолжением линии
экстрацеребральной биологической адаптации, подобной постройке гнезд у птиц или
плотин у бобров6 . Но
"Наследуемость" социокультурных и биологических признаков (по Barrett, Dunbar &
Lycett, 2002)
Культурная трансляция
Корреляция у
Черта
детей и родителей
Религия
0.71
Политика
0.61
Увлечения
0.44
Привычки
0.24
Спорт
0.22
Биологическая наследственность
Корреляция у
Черта
детей и родителей
Пропорции тела
0.51
IQ
0.49
Размер ладони
0.45
Длина руки
0.42
Диаметр бедер
0.42
Так, примерно в трети всех случаев монозиготные близнецы развиваются на одной и той же плаценте, а в двух
третях - на разных. Несмотря на идентичность генотипа, а также полную сопоставимость постнатальных условий
жизни, коэффициенты корреляции IQ в первой группе близнецов стабильно оказываются выше, чем во второй
(Phelps, Davis & Schartz, 1997).
5
стр. 83
методы и способы решения задач у животных, даже если они и фиксируются в
материальной форме, никогда не воспроизводятся средствами символьного кодирования,
для которого необходимо возникновение языка. Культурный онтогенез отличается от
филогенеза тем, что младенец с самого начала попадает под метакогнитивный контроль
окружающих его людей. Используя архитектурную метафору, можно сказать, что здание
когнитивного развития в онтогенезе одновременно строится и с фундамента, и с крыши.
Это, по-видимому, и объясняет ускоренную динамику формирования когнитивных по
сравнению с сенсомоторными способностями.
Развивая идею сходства биогенетических и культурных механизмов, английский зоолог
Ричард Докинз (Dowkins, 1976) предложил, по аналогии с понятием "ген" (англ. gene ),
использовать для обозначения минимальных единиц социально репродуцируемого
культурного опыта понятие "мим" {тете - от англ. memory, память). Примерами таких
единиц могут быть фрагмент популярного мотива, элемент одежды, модное словечко, в
том числе тот или иной научный термин. Психологическим механизмом распространения
мимов считается бессознательная имитация. Распространение получил также
производный термин "миметика" - теория мимов (по аналогии и одновременно контрасту
к генетике). Строго говоря, никакой научной теории мимов пока не существует, но, по
крайней мере, в этой области ведется интенсивная дискуссия. Основные оппоненты
Докинза, среди которых особенно выделяется французский социокультуролог Дан
Спербер (Sperber, 1996), зачастую занимают еще более радикальные натуралистические
позиции, используя для описания распространения и отбора гипотетических атомарных
элементов социокультурных представлений эпидемиологические сравнения. При этом сам
отбор трактуется скорее в терминах теории Ламарка, чем Дарвина.
Этот подход к культурным влияниям пока еще чрезвычайно неспецифичен. Он не
позволяет в равной мере интегрировать общие и поэтому относительно инвариантные
схемы социального действия (по Проппу) или же схемы творческого воображения,
ведущие к продуктивным изменениям существующего знания (по Канту, Бартлетту и их
последователям в современной лингвистике). Кроме того, существуют весьма различные
контексты усвоения знаний. Некоторые из них допускают в самом первом приближении
эпидемиологические аналогии, когда социальные представления могут быть уподоблены
"вирусу, поселяющемуся в мозгу и заражающему сознание".
Но то, что оправдано в случае вездесущего популярного мотива, едва ли может быть
правильно по отношению к другим примерам культурной трансляции. Типичная ошибка
социокультурных концепций, пародирующая реальные процессы развития, состоит в
рассмотрении человека в качестве пассивного реципиента культурного опыта. Как мы
видели на примере академического обучения, на самом деле речь идет скорее об активном
конструировании знания и о процессах концептуальных изменений.
Еще одна ошибка состоит в некритической романтизации культуры. Развитие в условиях
определенной культуры всегда представляет собой ограничение потенциальных
возможностей. Проблемы возникают и в тех случаях, когда разные культурные традиции
приходят в соприкосновение. Так, на Ближнем Востоке (и без того невротизированном)
дети демонстрируют нормальный IQ до начала обучения в школе, но потом начинают
заметно отставать от европейских сверстников. Одна из причин состоит в том, что им
приходится ситуативно менять направление чтения, в частности, в отношении записей
"арабскими цифрами". Японские и китайские дети испытывают повышенную нагрузку,
связанную с необходимостью овладения как традиционной письменностью, так и
элементами европейской. Китайские иероглифы читаются снизу вверх и справа налево, но
если в тексте встречается числовая запись или алгебраическая формула, то их приходится
читать слева направо. На Тайване в настоящее время предписываются различные
направления чтения для научно-технических текстов и для произведений классической
национальной литературы. В Европейском Союзе напряжения возникают сегодня из-за
коллизии множества культурных и языковых особенностей, например, из-за того, что в
презентации научных результатов и в деловой переписке доминирует английский язык.
Изучение развития в вариантах онто- и, насколько возможно, филогенеза является важной
составной частью методологического плюрализма. Единственным в своем роде примером
реализации подобной программы служат работы А. Р. Лурии. При его ведущем участии на
стыке общей и детской психологии, медицины, анатомии и нейрофизиологии была
создана новая прикладная дисциплина - нейропсихология. В этой системе координат
оказалось возможным обсуждение множества вопросов когнитивных исследований.
Существенно и обратное влияние нейропсихологии на пограничные дисциплины, в
результате которого мы и говорим сегодня о возникновении особой, нейрокогнитивной
парадигмы исследований. Другая глобальная плоскость сравнения - этнопсихология,
культурология, сравнительная лингвистика. Независимо от
Напомним, что Поппер противопоставляет мир культуры традиционным картезианским
мирам физических процессов и психических состояний (см. Поппер, 2002).
стр. 84
того, имел ли место в действительности этот эпизод, у Лурии (1974) были все основания
посылать Выготскому телеграмму об отсутствии у сельских жителей Средней Азии
некоторых оптико-геометрических иллюзий ("У узбеков нет иллюзий!"). Этот, казалось
бы, второстепенный факт ставил под сомнение всю гештальттеоретическую программу
физикалистской редукции психики7 .
Этнопсихологические данные могут быть дополнены нейропсихологическим анализом,
как, например, при изучении локализации мозговых механизмов, лежащих в основе
чтения двух вариантов японского письменного языка - иероглифического Канжи и
фонетического слогового Кана. Таким образом, повышение надежности выводов
возможно не только с помощью ужесточения контроля условий эксперимента (о
возникающих здесь проблемах писал уже Кант), но и с помощью их перекрестной
проверки, по типу метода триангуляции в геодезии, в многоугольнике частных дисциплин
когнитивной науки.
Заканчивая этот подраздел, хотелось бы еще раз подчеркнуть, что систематическое
сравнение данных об онтогенезе с результатами, полученными в общей психологии,
просто незаменимо при объяснении последних. Мы позволим себе пространное
автоцитирование. "В чем же тогда состоит смысл проделанного когнитивной психологией
труда? Очевидно, ей удалось дать более полный, чем до сих пор, анализ
микроструктуры... уже освоенных индивидом познавательных действий. Объяснение этих
результатов может быть достигнуто на пути их широкого сопоставления с данными о
развитии психических процессов в фило- и онтогенезе, функциональной организации
нейрофизиологических процессов, особенностях общественно выработанных способов
действования и т.д. Можно утверждать, что подобная системная стратегия исследований
открывает перед современной когнитивной психологией возможности гораздо более
широких обобщений, чем призрачная надежда найти новую "мировую формулу" или
универсальную блок-схему" (Величковский, 1982, 287).
Курт Коффка, участвовавший в среднеазиатской экспедиции Лурии 1932 года, никогда не соглашался с этим
выводом, считая иллюзии проявлением общих законов образования гештальтов, а луриевские результаты артефактом плохой постановки эксперимента. Данные межкультурных исследований иллюзий до сих пор очень
противоречивы (Eysenck, 2004). Новый импульс этой дискуссии должны дать факты, свидетельствующие об
исчезновении иллюзий в контексте опосредованной дорзальным потоком сенсомоторной активности (Creem &
Proffitt, 1999). Возможно, дорзальная система скорее (но, конечно, не всегда) доминирует у лиц, не имеющих
формального образования. Такое образование связано с развитием навыков чтения, т.е., несомненно, с
тренировкой вентральной системы. Таким образом, формальное образование могло бы вести к стабилизации и
усилению иллюзорного восприятия.
7
стр. 85
Психотерапия. ЖИЗНЕННЫЙ ОПЫТ И ВЫБОР
СПЕЦИАЛИЗАЦИИ В ПСИХОТЕРАПИИ
Автор: А. В. МАХНАЧ
А. В. Махнач, Кандидат психологических наук, старший научный сотрудник ИП РАН,
Москва
Дается краткий обзор личностных качеств психотерапевта; проанализировано влияние
событий в родительской семье будущего психотерапевта на выбор специализации.
Показано, что такой выбор связан с социальными навыками, приобретенными в детстве, и
сформированными чертами личности; жизненные события будущего психотерапевта
имеют не только объективное значение, но и субъективный личностный смысл. Выявлены
различия в отношениях к событиям в истории семьи, а также к матери и отцу в группах
будущих психоаналитиков и семейных психотерапевтов.
Ключевые слова: психотерапия, родительская семья, жизненные события, специализация в
психотерапии, личность психотерапевта.
Известно, что личность психотерапевта, ее качества играют решающую роль в процессе
психотерапии. Каждое направление психотерапии предполагает свою модель
взаимодействия терапевта с клиентом и, как следствие, выдвигает свои требования к
личностным качествам психотерапевта. Например, в гуманистической семейной
психотерапии клиент во многом самостоятельно определяет круг проблем, которые он
хотел бы обсудить, а терапевт создает лишь необходимые для этого условия и
обеспечивает поддержку извне. Терапевт занимает позицию равноправного собеседника, в
которой стремление занять лидирующее положение крайне нежелательно. В
психоанализе, напротив, отношения строятся по принципу "учитель-ученик".
Выбор специализации в психотерапии в некотором смысле связан с социальными
навыками, приобретенными в детстве и сформированными тогда же чертами личности.
Психотерапевты, выбравшие гуманистический подход как основу своей
профессиональной деятельности, имеют больший жизненный опыт ощущения себя
лидером. Будущие же психоаналитики отмечают в себе более выраженный опыт
переживания одиночества, невключенности в группу сверстников. Все это позволяет
поставить вопрос о необходимости изучения качеств, которые будут способствовать или
препятствовать эффективной работе будущего психотерапевта.
В зарубежной психологии и психотерапии описанию личности специалиста посвящены
многие исследования. Личность психолога-консультанта рассматривается почти во всех
теоретических системах как важнейшее и необходимое условие профессиональной
деятельности. Влияние личностных характеристик и событий из жизни родительской
семьи будущих психотерапевтов на их практику консультирования достаточно давно
исследуется с позиций психоанализа. "Личностные характеристики психотерапевта" как
ключевое понятие имеет достаточно большое количество ссылок в предметном указателе
"Psychological Abstracts". И значительно меньше ссылок на статьи, в которых отражены
исследования влияния событий в родительской семье на личностные свойства и выбор
профессии будущим психотерапевтом. Большинство серьезных научных исследований,
посвященных личностным характеристикам психотерапевтов, проводились для
подтверждения связи их теоретической ориентации с происходившим в детстве в их
семье. Некоторые авторы обеспокоены тем, что будущие психотерапевты чаще, чем в
среднем по другим выборкам, страдают от недостатков, свойственных нарциссической
личности. Психотерапия как профессия, предполагающая образование межличностного
контакта с другим человеком, сложна для личности с преобладанием нарциссических черт
[12, 30].
Авторы различных психотерапевтических концепций (А. Адлер, К. Уитакер, Р. Мэй, К.
Роджерс, В. Сатир, Дж. Морено и др.) выделяют разные качества личности
психотерапевта, влияющие на эффективность оказания терапевтической помощи. Эти
качества объединяются в компоненты и поэтому модели такого рода называются
"компонентными". Вторая группа моделей - "эффективного психолога" структурные
модели, которые предполагают выделение подструктур индивидуальности, влияющих на
эффективность деятельности специалиста. Третья группа - "динамические модели", в
которых психологическая
стр. 86
деятельность рассматривается как элемент инфра- или суперсистемы. Последняя группа "прогностические модели" специальных способностей. Основные компоненты (качества
личности) выводятся из матриц корреляции показателей выраженности базисных свойств
личности и индексов (критериев) эффективности психологического воздействия [4].
Анализ факторных структур интегральной индивидуальности выявил следующие отличия:
в структуре с несоответствием предпочтений деятельности основной факторный вес
падает на нейро- и психодинамические свойства, которые играют важную роль на ранних
этапах овладения деятельностью. В структуре с соответствием их профессиональным
предпочтениям наибольшие факторные нагрузки несут личностные свойства,
выступающие в качестве основных регуляторов деятельности. Наряду с представленными
в структуре индивидуальности психолога нейродинамическими и психодинамическими
свойствами, присутствуют такие личностные качества, как открытость, жизнерадостность,
стрессоустойчивость, профессиональная нормативность, проницательность, склонность к
эксперименту, которые многими исследователями выделяются как профессионально
значимые (Н. А. Аминов, М. В. Молоканов, Н. В. Бачманова, Н. А. Стафурина). В
структуре индивидуальности психолога при несоответствии предпочтений деятельности
имеется группа индивидуальных свойств, отражающих эмоциональную нестабильность и
напряженность. Вероятно, наличие данных свойств обусловлено узостью зоны
неопределенности деятельности, жесткостью требований, несоответствием деятельности
некоторым индивидуальным свойствам психолога [8]. Исследование различий
психологических особенностей психотерапевтов разных теоретических направлений
показало, что работающие в русле психодинамического подхода сложнее и серьезнее в
сравнении с работающими в русле рационально-эмотивного подхода. Также было
установлено, что последние более рациональны, чем психотерапевты-эклектики.
Специалисты, применяющие бихевиоральные методы, обладают невысокой интуицией, а
психотерапевты, практикующие психодинамический подход - сложные личности с
развитой интуицией [33]. При изучении взаимосвязи выбора теоретической ориентации
(поведенческой, психодинамической, гуманистической) и свойств личности было
выявлено, что психотерапевты гуманистического подхода отличаются от коллег
поведенческого подхода большей выраженностью таких черт личности, как гибкость,
принятие агрессии другого, сензитивность к своим чувствам и развитость внутреннего
мира. Гуманистическим психотерапевтам свойственна большая внутренняя
организованность, они обладают самоактуализирующимися ценностями и способны
выражать эмоции в динамике. Характеристики поведенческих терапевтов во многом
сходны с гуманистическими; но спецификой можно считать относительно ограниченную
гибкость, принятие своих чувств и способность к развитию отношений последних [32].
Родительская семья является предпосылкой становления личностных и
профессиональных особенностей будущего психотерапевта. Личные ценности и
жизненная философия, события собственной жизни играют не меньшую роль, чем
клинический опыт терапевта и полученное им образование. Влияние пяти переменных
(клинический опыт, ценности, базовое образование, дополнительное образование,
жизненный опыт) на выбор теоретической ориентации психотерапевта примерно
одинаково [24]. Среди событий семейной истории, воздействующих на выбор профессии
психотерапевта, называют: дисфункциональные паттерны отношений, разводы,
повторные браки, конфликты, болезни, отношения между сиблингами и сиблинговые
позиции, аддиктивное поведение, потери близких, суициды, нелады с законом, насилие и
др. В исследовании, проведенном на группе, состоящей из 339 лицензированных
профессиональных психологов, специализирующихся в области клинической психологии
или школьного консультирования и имеющих практику не менее десяти лет,
респондентам было предложено оценить наиболее важные факторы, связанные с
успешным профессиональным функционированием. Было установлено, что для
большинства из них родные семьи являются источником формирования личных
ценностей, лежащих в основе стандартов жизни. По их мнению, в процессе
профессиональной деятельности учеба, получение академических званий не помогали им
защищаться от жизненных стрессовых ситуаций; они испытывали разные чувства, любовь
и отвержение; должны были принять социальные изменения в своей семейной жизни и
т.д. Было выделено несколько факторов, способствующих успешному профессиональному
функционированию (в порядке убывания): поддержка коллег, стабильные личные
отношения с супругом (семьей, друзьями), возможность получения супервизии,
сбалансированная личная жизнь, принадлежность к профессиональной организации,
прохождение личной психотерапии, возможность получения дополнительного обучения,
цена профессионального выгорания, наличие механизмов совладания со стрессом [14].
Все жизненные события, представляющие интерес для исследования, имеют не только
объективное значение, но и субъективный личностный смысл, расшифровка которого
требует специальных методов анализа, например, биографического метода. Согласно
методологии этого подхода, ни одно жизненное событие не может быть понястр. 87
то без соотнесения его с рядом признаков, среди которых личностный смысл события
играет для субъекта определяющую роль. Субъективная оценка последовательности
многих жизненных событий семейной истории зависит от формирующихся у человека
установок. В профессии психотерапевта особенно важна роль его личности, поскольку она
нередко связана с влиянием на установки и жизненные позиции другого человека. Каким
будет это влияние и, соответственно, успех терапии, как будет складываться жизнь
клиента (личная, профессиональная, общественная), зависит от зрелости
профессиональной позиции самого терапевта. Но из-за отсутствия строгих критериев
отбора терапевтами часто становятся люди, не обладающие этически выверенной
профессиональной позицией. Важность этой проблемы и ее значимость в подготовке
психотерапевта была отражена в специальном номере журнала "Psychotherapy: Theory,
Research and Practice" (тема номера: теория и личность психотерапевта) за 1978 год, с тех
пор в зарубежной литературе этой научной проблеме посвящено много исследований [11,
15, 23, 31]. В отечественных публикациях эта тема отражена в сравнительно небольшом
их количестве. На соотношение профессиональных знаний и умений консультанта и его
личности как средства психологического воздействия на клиента указывалось
неоднократно в [1, 3, 4]. Так, в статье Т. В. Власовой ставится вопрос о влиянии личности
("человеческого") на профессиональный рост психотерапевта. Психолог, работая с
клиентом, соединяет в себе две важнейшие ипостаси - человека и профессионала.
Человеческое в психологе представляет собой, по мнению автора, глубоко укорененную
сторону его личности, влияние которой на профессиональные качества слишком велико.
Только познавший свою собственную человечность способен увидеть ее в другом и
озаботиться ею [1]. Вместо извечного вопроса "Что поможет?" некоторые исследователи в
последние годы все больше и больше задаются вопросом "Кто поможет?", а это означает,
что личность терапевта - основана всего процесса лечения. Она становится решающим
фактором успеха, возможности добиться необходимых результатов лечения [2]. Психологконсультант становится для клиента моделью психологически здоровой личности и ему
важны искренность (конгруэнтность) консультанта, наличие у него определенных
личностных характеристик [3].
МЕТОДИКА
Целью исследования было изучение влияния событий жизненной истории будущих
психотерапевтов на выбор профессиональной ориентации в будущей работе. Гипотеза
состояла в следующем: будущие психотерапевты выбирают специализацию в зависимости
от субъективного восприятия роли отца (матери), событий в детстве в родительской
семье. Для проверки этой гипотезы с будущими психотерапевтами было проведено
стандартизированное интервью, им были заданы вопросы, позволяющие оценить влияние
этих событий на выбор специализации в психотерапии. Затем были проанализированы
ответы респондентов на следующие вопросы:
* Когда вы были школьницей(ком) и общались со своими друзьями, кем вы обычно были
в играх: лидером, независимым, одиноким, защитником младших?
* Как запомнилась Вам мать, когда Вы были маленькой(им)?
* Как запомнился Вам отец, когда Вы были маленькой(им)?
* На кого из родителей вы больше похожи? Какими чертами характера?
Все ответы были распределены на три варианта: положительный, отрицательный и
нейтральный и отнесены к следующим категориям: 1. оценка внешних (в) характеристик
родителей; 2. оценка личностных (л) характеристик родителей; 3. эмоционально
окрашенная (э) оценка характеристик родителей; 4. оценка действий (д) в адрес
респондента.
К положительным были отнесены следующие характеристики: "красивая" (в), "веселая"
(л), "теплая" (э), "приносил сладости" (д). К отрицательным: "считала маму некрасивой"
(в), "эгоистка" (л), "строгая" (э), "руководить любила" (д).
В ходе интервью была создана такая атмосфера беседы, в которой будущие
психотерапевты могли говорить открыто, а интервьюер сумел получить нужную для
дальнейшего анализа информацию. В записях фиксировалось не только содержание
интервью, но и те важные элементы устного общения (например, эмоциональные оценки
отца или матери), которые впоследствии были выделены в категорию ответов:
"эмоционально окрашенная (э) оценка характеристик родителей". Эта категория
способствовала получению достоверной информации о событиях жизненной истории
будущего психотерапевта и анализа его ответов.
Для проведения исследования были выбраны две группы испытуемых, обучающихся по
программе детского и семейного психологического консультирования в Институте
психологии и психотерапии (группа ИПП, n = 23) и по программе обучению психоанализу
в Институте психоанализа (группа ИП, n = 17). Средний возраст респондентов в группе
ИПП - 35.8, стандартное отклонение по выборке равно 8.5; в группе ИП - 24.0,
стандартное отклонение по выборке равно 5.3; в обеих группах выборку составляли
женщины.
стр. 88
РЕЗУЛЬТАТЫ И ИХ ОБСУЖДЕНИЕ
В начале интервью всем испытуемым был задан вопрос: "Когда вы были школьницей
(ком) и общались со своими друзьями, кем вы обычно были в играх: лидером,
независимым, одиноким, защитником младших?" 73% респондентов группы ИПП
отметили в себе лидерские качества, оценивая себя так: "была лидером", "однозначно,
безусловно лидером", "несомненно лидером", "никогда не была ведомой", "независима,
всегда лидер - формальный и неформальный".
На рис. 1. показаны субъективные оценки черт личности: стремление к лидерству,
независимость в группе ИПП и группе ИП. Стремление к лидерству как черта личности
иногда понималась респондентами как независимость ("независима", "часто откалывалась
от группы", "никогда не была ведомой", "не принимала чужого мнения"). Лидерство
проявлялось в организациях сверстников ("была председателем совета дружины",
"комсомольский вожак", "в играх, что-то организовать для других"). Меньшая часть
группы -23.1 % ответов - так характеризует себя в детстве: - "не пользовалась уважением",
"не могла себя защитить", "трудно входила в коллектив", "серая мышка", "лидером быть
не нравилось", "одинокая, стеснительная". В группе ИП лидером считают себя 35.3%
респондентов (рис. 1). Следующие ответы респондентов были нами соотнесены со
стремлением к лидерству: "была лидером", "была защитницей слабых и обиженных", "у
меня были главные роли в играх", "я была и лидером, и защитником". Наибольшая часть
группы ИП (58.8%) отмечает в себе черты независимости: "точно не лидером", "скорее
независимой", "независимой, я придумывала что-то новое и все переключались со своей
игры на мою" (см. рис. 1). Всего 5.9% респондентов группы ИП не видят у себя лидерских
качеств. По-видимому, это связано с моделью активности, воспринятой от родителей (в
зависимости от соотнесения своего опыта с воспоминаниями о матери или отце и их
активности/лидерству в семье соответственно).
Активность человека определяется задачами саморегуляции и связана с разными
компонентами субъективного опыта. Человек намечает цели, так или иначе
представленные в сознании, формирует умения саморегуляции деятельности,
ориентированной на достижение целей, обращается к субъектному опыту, имеющему
компонентную структуру и во взаимодействии с миром обеспечивающую активную,
осознанную, целенаправленную, умелую и координированную с усилиями других людей
свою позицию [7]. Терапевты гораздо чаще и эффективнее, чем респонденты случайной
выборки, в целом используют больше разных стратегий совладания со стрессом, т.е.
имеют более выраженную активную позицию, чем непсихотерапевты [25]. По мнению А.
Миллер, определенный тип отношений с родителями предполагает развитие
соответствующего поведения у детей; от последних ожидались большая активность и
ответственность, они должны были интуитивно чувствовать, что от них требуется [5, с.
18].
Испытуемым также были заданы два открытых вопроса: "Как запомнилась Вам мать,
когда Вы были маленькой(им)?", "Как запомнился Вам отец, когда Вы были
маленькой(им)?".
В группе ИПП 30.4% респондентов отмечают следующие характеристики мамы: строгая,
властная, жесткая. Данные характеристики мы относим к эмоционально отрицательным,
хотя у половины респондентов эти оценки приводятся вместе с диаметрально
противоположными: строгая, справедливая, но заботящаяся; строгая, но родная и
заботящаяся; властная, но щедрая; строгая, но дома мягкая.
Было показано, что чем более широкий спектр чувств и эмпатии показывают друг другу в
родительской семье, тем чаще будущий психолог будет придерживаться объективных
подходов в теории. Чем более закрытой будет родительская семья, тем субъективнее
психолог в выборе своей теоретической ориентации, предпочитая те теории, которые
помогут ему самому понять некоторые особенности отношений в родительской семье.
Если члены семьи сдержанны в проявлении своих чувств, то причину происходящего
предписывают чаще внутренним, чем внешним источникам. В исследовании была сделана
попытка подтвердить идею: проблемы родительской семьи психотерапевта могут
значительно влиять на выбор им терапевтических интервенций и на то, какую
теоретическую ориентацию он выбирает [22].
Отчетливо негативные оценки матери дают 17.4% респондентов, характеризуя
эмоциональный опыт взаимодействия с матерью так: "Эмоционального контакта не было
никогда, нет и сейчас"; "Тиран в доме, эгоист, жесткая, навязывала свое мнение";
"Близкими людьми не были", "считала маму некрасивой". Нейтральные оценки,
составляющие 47.8% ответов ("взрослая", "не
Рис. 1.
стр. 89
Таблица 1. Оценка внешних (в), личностных (л), эмоционально окрашенная оценка (э)
характеристик родителей и действий (э) в адрес респондента в группе ИПП (n = 23) (в %)
Оценка
Внешние характеристики (в)
Личностные характеристики (л)
Эмоционально окрашенная оценка
(э) родителей
Действия (д) в адрес респондента
Положительная
Нейтральная
Отрицательная
матери
отца
матери
отца
матери
отца
52.2
43.5
34.8
26.1
39.1
56.5
43.5
52.2
47.8
73.9
52.2
21.7
4.4
4.4
17.4
0.0
8.7
21.7
17.4
34.8
73.9
60.9
8.7
4.4
помню - много работала", "в 8 часов утра уходившая на работу"), плюс негативные дают
65.2% ответов в оценке эмоционального опыта взаимодействия с матерью (см. табл. 1).
Вызывает тревогу тот факт, что по воспоминаниям более половины будущих семейных
психотерапевтов группы ИПП не имеют позитивного эмоционального опыта детскородительских отношений. С другой стороны, наиболее часто встречающаяся
положительная характеристика матери связана с оценкой внешности - красивая: 52.2%
респондентов отмечает в ней эту черту.
Racusin, Abramovitz, Winter сообщают, что в 100% выборки психотерапевтов некоторые
члены семей имеют физические недостатки, внешнюю непривлекательность или
поведенческие проблемы, связанные с психогенетическими факторами [29]. Алкоголизм,
насилие в детстве и/или то и другое вместе присутствовали в 50% семей психотерапевтов
[там же].
На рис. 2 отмечены оценка внешних (в), личностных (л) характеристик родителей;
эмоционально окрашенная (э) оценка и оценка действий в адрес респондента матери (м) и
отца (о) в группе ИПП. Сравнивая эмоциональную оценку отца и матери, отметим
больший разброс оценок отца: 56.5% респондентов оценивает отца положительно и 21.7 отрицательно, в то время как мать положительно оценивают 34.8% и отрицательно -17%
респондентов (рис. 2). Как видно из результатов, количество нейтральных оценок матери
более чем в два раза превышает такие же оценки отца. Другими словами, эмоциональные
оценки отца (и положительные, и отрицательные) более выражены, оценки матери в
основном нейтральны (47.8% ответов). Действия матери, направленные в адрес
респондента, только 17.4% оценивают положительно, в основном отмечая заботу:
"заботливая", "заботящаяся", "учила читать", "весь дом на ней". "В детстве порола" - это
пример отрицательной оценки действий матери; подобных ответов в выборке - 8.7%. В
основном действия матери, направленные в адрес респондента, оцениваются нейтрально:
73.9% ответов, что отличается от оценок действий отца (60.9% ответов).
По сравнению с оценкой матери, респонденты, оценивая отца, чаще всего отмечают
такого рода действия, направленные в их адрес: "приносил сладости, разыгрывал с
конфетами"; его вовлеченность в интересы ребенка: "забирал меня из сада", "больше
интересовался делами меня как дочери", "отдых, развлечения - с ним". Практически в два
раза чаще по сравнению с матерью при-
Рис. 2.
стр. 90
водятся действия отца, оцениваемые респондентами положительно (34.8% и 17.4%) - см.
рис 2.
Особенно выделяется тема общения с отцом: "было счастье общаться"; "с папой друзья,
если улыбнулся, все сразу прощалось"; "было весело, интересно с ним, он много знает";
"Веселый, компанейский"; "много разыгрывал" - таких ответов 34.8%. Оценивая общение
с матерью, респонденты отмечают: "постоянная опека", "забота", "навязывала свое
мнение". В адрес отца высказываются несколько "претензий", звучащих несколько
свысока: "пассивный", "добрый, но ленивый", "прощала все его слабости", "не замечала,
что он лысый"; в адрес матери подобного рода высказываний нет, но есть оценка ее
качеств (личностных, эмоциональных), которая, как правило, звучит с позиции равной: "я
не замечала ее внешний недостаток", "считала маму некрасивой", "близкими людьми не
были". В этих оценках звучит позиция более взрослого человека, критическая в адрес
матери и снисходительная в адрес отца. В подобных оценках роли отца в воспитании
будущих терапевтов просматривается патерналистская позиция последних.
Racusin, Abramovitz, Winter сообщают, что около половины психотерапевтов определили
свою роль в семье как воспитателя для младших, старших братьев и сестер, а иногда даже
родителей [29]. А. Миллер считает, что определенный тип отношений с родителями
накладывал отпечаток на дальнейшую судьбу человека, побуждая его выбрать профессию,
связанную с оказанием помощи другим людям. Основные признаки отношений с
родителями у будущих психотерапевтов, выделенные ею, следующие:
* у таких людей в детстве была эмоционально неуравновешенная мать, склонная к
авторитарному стилю поведения
* дети таких родителей интуитивно чувствуют, что от них требуется определенный тип
поведения
* дети чувствуют, что в них нуждаются, они становятся не только утешителями,
советчиками, но и берут на себя ответственность за своих братьев и сестер [5, с. 18].
По мнению А. Миллер, восприимчивость психотерапевта, его способность проникнуть во
внутренний мир другого человека, его непомерная "оснащенность" своеобразными
"антеннами" свидетельствует о том, что еще в детстве он был объектом, который
родители и воспитатели использовали в своих целях, что часто отрицательно сказывалось
на развитии ребенка [там же, с. 29].
Характеризуя внешность отца, респонденты отмечают, прежде всего, открытость,
веселость, красивым называют его только 26.1%, в то время как внешние характеристики
матери оценивают положительно 52.2% респондентов. Несмотря на большое количество
позитивных воспоминаний, связанных с отцом ("папа - как очень надежная спина", "с
папой друзья, с ним мы ближе", "помню всегда красивым и уезжающим", "если улыбался,
то все прощалось ему"); многими респондентами вспоминаются и конфликтные ситуации
и разочарования, связанные с ним: "одни минусы, помню плеткой отстегал", "проблемные
отношения в детстве", "заставлял заниматься - отсюда конфликты", "ссорились, не думаю,
что его любила", "папа - деятельный коммунист, очень занятой". Количество событий,
запомнившихся респондентам (положительно и негативно оцениваемых) и связанных с
отцом, значительно превосходят происшедшие с участием матери. Как правило, события,
связанные с отцом, и их оценки амбивалентны, часто сочетаются с сильными чувствами,
досадой и разочарованием. Также представляется интересным тот факт, что все
негативные семейные случаи из детства вспоминались респондентами в связи с отцом,
хотя касались не только его: "физическое насилие", "мать и отец, живущие порознь",
"конфликты с отчимом", "смерть отца", "развод родителей", "когда мне было 7 лет,
родители разошлись", "мать часто не жила с отцом". В целом, в группе ИПП значительно
чаще присутствуют в ретроспективном опыте события, связанные с семейной жизнью,
детство насыщено более яркими случаями, окрашенными разными эмоциями.
В группе ИП число положительных оценок отца респондентами превалирует над
оценками в адрес матери по всем выделенным нами параметрам. Соответственно, число
нейтральных оценок в адрес отца по всем параметрам меньше, чем в адрес матери. Эта
особенность ярко выражена в оценке респондентами личностных характеристик отца:
положительно их оценивают 70.6% респондентов, что более чем в три раза превышает
показатель эмоциональной оценки матери (23.5% ответов).
В группе ИП респонденты также вспоминают события, с которыми связан отец: "очень
радовалась, когда он приходил домой"; "облик, голос, запах, как мы ходили с ним в лес";
"как он меня звал куда-то"; "очень много уделял мне внимания"; "помню, как забирал
меня из больницы"; "помню его поступки, как он заступался за меня"; "помню сильные
руки", "он был добр ко мне"; "отец для меня и сейчас остается примером настоящего
мужчины".
Среди эмоциональных характеристик, связанных с отцом, помнятся: "добрый",
"справедливый", "сейчас более строгий со мной, но такой же справедливый",
"спокойный". Эмоционально окрашенные характеристики матери: "теплота, очень
добрая", "заботливая, любящая, чувственстр. 91
Таблица 2. Оценка внешних, личностных, эмоционально окрашенная оценка
характеристик родителей и действий в адрес респондента в группе ИП (и = 17) (в %)
Оценка
Положительная Нейтральная Отрицательная
матери
Внешние (в) характеристики
41.27
Личностные (л) характеристики 23.5
Эмоционально окрашенная
35.3
оценка (э) родителей
Действия (д) в адрес
17.7
респондента
отца
матери отца матери отца
64.7
70.6
64.7
52.9
76.5
64.7
35.3
23.5
35.3
5.9
0.0
0.0
0.0
0.0
0.0
29.4
82.4
70.6
0.0
0.0
ная", "мягкость, у нее всегда добрые глаза", "Заботливая, 100% мама".
Оценивая личностные характеристики матери, около половины респондентов (52.9%)
группы ИП дают формальные ответы: "да, помню", в большинстве их ответов нет
описания и свидетельств чувственного опыта, отсутствуют эмоционально окрашенные
события детства, крайне мало позитивно оцениваемых действий, направленных в адрес
респондентов, единственное воспоминание: "прикосновения". Воспоминания об отце:
"очень многое", "все самое лучшее", "образ смутный, нечеткий" приводят всего 17.6%
респондентов (табл. 2).
Были отмечены следующие различия в исследуемых группах. Характеризуя внешние
качества матери, группа ИП не дает развернутых ответов, не выделяет ее внешние
характеристики как позитивно значимые и запомнившиеся; напротив, группа ИПП в
основном дает позитивную оценку внешним характеристикам матери. В сравнении с
запомнившимся позитивным образом отца в группе ИП, группа ИПП невысоко оценивает
внешность своих отцов.
Сравнивая внешность матери и отца, группа ИП отдает предпочтение отцу, количество
позитивных оценок внешности отца в группе ИП более чем в два раза превышает
количество позитивных оценок отца в группе ИПП. В свою очередь, группа ИПП отдает
предпочтение матери.
На рис. 3 приведены ответы респондентов по внешним (в), личностным (л),
эмоциональным (э) оценкам и оценке действий в адрес респондента со стороны матери (м)
и отца (о) в группе ИП. Характеризуя внешность матери, немногие респонденты в группе
ИП обращают внимание на ее красоту - 11.8%, а в группе ИПП - 43.5%; другие
положительные внешние характеристики составляют 52.2% в группе ИПП и 35.3% в
группе ИП.
Обеим группам будущих психотерапевтов был также задан вопрос: "На кого из родителей
вы больше похожи? Какими чертами характера?". Предполагалось, что респонденты будут
отмечать в себе внешние, личностные, эмоциональные характеристики, подобные чертам
одного из родителей (или обоих). Вопрос о сходстве с одним из родителей достаточно
проективный; в ответах встречаются оценки внешности, личностных и эмоциональных
характеристик родителей, в которых, по-видимому, отражается идентификация будущего
психотерапевта с одним из родителей (или с обоими). R. Erskine отметил: "Мы изучаем
бессознательную мотивацию терапевта посредством того, в какую особую
терапевтическую позицию он становится. Очень важно задать себе вопрос: почему мы
"специализируемся" на определенных клиентах и избегаем клиентов с другими
характеристиками, почему мы предпочитаем одну из школ психотерапии. Иногда я
обнаруживаю, что зрелый психотерапевт, с которым я раз-
Рис. 3.
стр. 92
Таблица 3. Оценка сходства внешних, личностных, эмоциональных характеристик
родителей в группе ИПП (n = 23) (в %)
Оценка
Положительная
характеристик
матери
отца
родителей
Внешних (в)
21.7
47.8
Личностных (л)
34.8
56.5
Эмоциональных 30.4
60.9
(э)
Нейтральная
Отрицательная
матери
отца
матери
отца
73.9
52.2
60.9
52.2
30.4
30.4
4.4
13.0
8.7
0.0
13.0
8.7
Таблица 4. Оценка внешних, личностных, эмоциональных характеристик родителей в
группе ИП (n = 23) (в %)
Оценка
Положительная
характеристик
матери
отца
родителей
Внешних (в)
26.7
53.3
Личностных (л)
46.7
53.3
Эмоциональных 46.77
46.7
(э)
Нейтральная
Отрицательная
матери
отца
матери
отца
73.3
53.3
53.3
46.7
46.7
53.3
0.0
0.0
0.0
0.0
0.0
0.0
говариваю, выполняет когда-то взятые обязательства маленького мальчика или девочки по
излечению депрессивной матери, спасению алкоголика-отца, брака его родителей. Эти
мотивы часто не осознаны, и усиленные детские попытки повлиять как-то на жизнь семьи
в детстве часто оказывают влияние на терапевтическую практику уже в зрелом возрасте
терапевта" [19]. Влияние семейных событий на формирование личности будущего
терапевта описано Ф. Дольто в воспоминаниях об отце, незначительно участвовавшем в
психическом развитии дочери. Но у нее была мать, которая буквально поглотила дочь,
сделав ее своим психотерапевтом [6].
В ответах на вопрос "На кого из родителей вы больше похожи? Какими чертами
характера?" отмечается следующая картина субъективного восприятия сходства себя с
отцом и / или матерью.
Группа ИПП гораздо чаще идентифицируется с внешними характеристиками отца (21.7%
респондентов похожи на мать и 47.8% - на отца), личностными характеристиками (34.8%
на мать и 56.5 - на отца), эмоциональными характеристиками (30.4% на мать и 60.9
респондентов - на отца) - см. табл. 3.
В группе ИП идентификация с отцом проходит по внешним и личностным
характеристикам (26.7% респондентов похожи на мать и 53.3 - отца; 46.7% похожи на
мать и 53.3 - на отца). Этот феномен связан с идентификацией будущих психотерапевтов с
отцом, что более выражено в группе ИПП - см. табл. 4.
Позитивная оценка личностных характеристик отца в группе ИП почти в три раза
превышает позитивные оценки матери и также почти в два раза оценки, данные группой
ИПП своим отцам. В обеих группах оценка эмоциональных характеристик отцов и
матерей практически не отличается, однако важно отметить, что респонденты в обеих
группах более высоко (положительная оценка) оценивают свою эмоциональную
похожесть на отцов (в группе ИП - в два раза чаще), а не матерей.
Рис. 4 демонстрирует оценку (положительную, нейтральную, отрицательную) своего
сходства с матерью (м), отцом (о) по внешним (в), личностным (л) и эмоциональным (э)
характеристикам в группе ИПП. Отмечается, что группа ИП по эмоциональным
характеристикам отца не дает нейтральных ответов: все они окрашены позитивными
воспоминаниями, в группе ИПП 60.9% ответов нейтральны или формальны. В группе
ИПП значительное количество отрицательно окрашенных оценок матери и отца,
касающихся эмоциональности родителей; этот феномен не наблюдается в группе ИП.
На рис. 5 представлены оценки (положительная, нейтральная, отрицательная) своего
сходства с матерью (м), отцом (о) по внешним (в), личностным (л) и эмоциональным (э)
характеристикам в группе ИП. По всей видимости, в семьях студентов группы ИПП
семейные конфликты и особые события были чаще, чем в семьях группы ИП. В группе
ИП не отмечаются эмоционально окрашенные события, связанные с матерью. Мимо этого
факта нельзя пройти, не пытаясь связать его с причинами выбора специализации в
будущей профессии. Также интересно то обстоятельство, что в обеих группах отмечается
большее количество положительных и направленных в сторону респондента действий со
стороны отца, а не матери (в два раза больше в группе ИПП).
Это, по-видимому, косвенным образом определило выбор специализации в группе ИПП
по семейной психотерапии. Не случайно, группа ИПП в оценках эмоциональных
характеристик
стр. 93
Рис. 5.
отцов и матерей приводит достаточно часто те события, которые могут быть отнесены к
личным травмам: избиение плеткой, порка, отсутствие эмоциональной близости, тирания,
навязывание силой чужого мнения, смерть отца, разводы, мать, не живущая с отцом и др.
Травмы в жизни психологов и психотерапевтов являются наиболее важной областью
исследования; ей посвящено много работ. Pope, Feldman-Summers обнаружили, что 33.1%
психотерапевтов сообщают о сексуальном или физическом насилии в их детстве или
подростковом возрасте, а 36.6% участников исследования - о некоторых формах насилия,
происшедшего с ними уже во взрослом состоянии [26]. Однако эти данные не
подтверждаются Elliott, Guy [18], изучавших качества профессионального
функционирования и наличие психологической травмы в группе психотерапевтов. Эти
исследователи обнаружили отсутствие различия в уровне психологического стресса в
группе профессионалов, переживших насилие, и в группе, где насилие не отмечалось, но
сообщают о статистически более часто встречающейся личной травме в историях жизни
женщин-психотерапевтов по сравнению с женщинами других профессиональных групп
[18].
Изучение воспоминаний детства специалистов помогающих профессий показывает, что
психотерапевты-женщины очень часто воспитывались в дисфункциональных семьях и
подвержены выраженному психологическому стрессу в их взрослой жизни. Показано, что
психотерапевты (в сравнении с женщинами других профессий) сообщают о более
высоком уровне физического и сексуального насилия, алкоголизма родителей, случаях
госпитализации одного из родителей в психиатрическую больницу, смерти одного из
членов семьи и о более выраженной семейной дисфункции. Психотерапевты меньше, чем
другие работающие женщины, испытывают тревогу, депрессию, имеют диссоциативные
расстройства, нарушения сна и разрывы межличностных отношений [18]. В нашей
выборке 95.5% составляют женщины; соответственно, исследования Elliott, Guy могут
быть соотнесены с нашими данными: в группе ИПП 30.4% респондентов сообщают о
физическом и эмоциональном насилии в детстве, в группе ИП респонденты не отмечают
таких случаев насилия. По данным Follette, Polusny, Milbeck
стр. 94
29.8% психотерапевтов имели в своем жизненном опыте физическое или сексуальное
насилие в детстве [20]; наши данные по группе ИПП сопоставимы с этим исследованием.
В работе Соап [13] было обнаружено, что психологи, которые сосредоточены на
внутренних, биологических ресурсах и склонны к субъективному восприятию себя, часто
имеют позитивные отношения со своими родителями; эти данные соотносимы с нашими о
группе ИП, члены которой имеют более позитивные отношения с родителями и в своей
будущей профессии ориентированы на внутренний мир. Один из психоаналитиков, говоря
о влиянии жизненных событий на свою практику, заметил, что благодаря личному росту,
опыту и возрасту он становится более естественным, спокойным и соответствующим
собственному пониманию роли терапевта, и ставит перед собой в жизни и терапии более
скромные и реалистические цели, последовательно формируя в себе терпимое отношение
к событиям [17].
Если же специалист несет на себе груз незавершенных дел, связанных с его прошлыми и
настоящими семейными взаимоотношениями, он должен понимать, что это может
существенно влиять на восприятие ситуации в семьях его клиентов и определять его
поведение в ходе психотерапии. Наши представления о семье нередко бывают
препятствием для адекватной оценки внутрисемейной ситуации других. Психотерапевт не
должен проецировать свои собственные ожидания, связанные с семейной жизнью, на
семью клиента [9, с. 115 - 116]. Известно, что психотерапевты, ориентированные на сбор
объективной и достоверной информации, были склонны к конфликтам с родителями,
считая, что в детстве последние были слишком придирчивы к ним в своих требованиях
[13]. Эти результаты соотносимы с данными по группе ИПП: в обучении будущих
семейных терапевтов делается акцент на формировании навыков объективного
восприятия ситуации в семье.
В другом исследовании сообщается, что в течение трех предшествующих исследованию
лет 74% психотерапевтов испытывало стресс, включающий в себя неприятности на работе
(33), болезнь (15), болезнь близких (23), семейные проблемы (20), финансовые проблемы
(16) [21]. При сравнении двух групп, психотерапевтов и случайной выборке
непсихотерапевтов было обнаружено, что 82% первой группы и 89 второй имеют хотя бы
одну причину для переживания стресса в их взрослой жизни: депрессию, проблемы со
здоровьем, низкую самооценку, беспомощность. По данным этого исследования,
терапевты гораздо чаще и эффективнее, чем люди из случайной выборки, используют
разные стратегии совладания со стрессом [25]. По-видимому, более высокий уровень
образования, знания о человеческих ресурсах, высокая поисковая активность позволяют
им совладать с трудными жизненными ситуациями.
Вместе с тем важно отметить, что все исследования по психологическому здоровью
психотерапевтов и роли семьи в выборе ими профессии имеют недостатки, так как
практически не сравниваются с данными популяционной нормы [18]. Согласно Orlinsky,
Howard [28], личностные характеристики психотерапевта, связанные с описанным в [10]
компонентом эмоциональной привязанности, оказывают влияние на природу
межличностных взаимоотношений у будущего психотерапевта. Dunkle, Friedlander [16],
полемизируя с Orlinsky, Howard, считают, что для установления адекватных
профессональных задач необходимы технические навыки, но личностные характеристики
будущего психотерапевта оказывают влияние на его клиентов, и поэтому необходимо
осмысление этих свойств, понимание того, как психотерапевт ими может воспользоваться
[16]. Например, Pope, Tabachnick сообщают о том, что 61% их выборки психотерапевтов,
по крайней мере, однажды находились в состоянии клинической депрессии [27].
Показывая взаимосвязь систем, непосредственно оказывающих влияние на клиническую
практику, Д. Фримен обосабливает собственную семью психотерапевта (в том числе и
родительскую) [9].
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Данное исследование поставило некоторые вопросы о влиянии событий, происшедших в
жизни будущего психотерапевта, на выбор специализации в психотерапии. Жизненные
события, отношения к матери и отцу, отношения между родителями оказали влияние на
формирование личностных особенностей и способствовали в определенной степени
выбору специализации в психотерапии. Исследование показало, что будущие
психоаналитики более независимы, чем будущие семейные психотерапевты, последние же
чаще склонны к лидерству. Позитивная оценка личностных характеристик отца в группе
ИП почти в три раза превышает позитивные оценки матери и также почти в два раза
оценки, данные группой ИПП своим отцам. Респонденты обеих групп дают более высокие
положительные оценки эмоциональности отцов по сравнению с матерями. Представители
группы ИПП в оценках эмоциональных характеристик отцов и матерей часто
рассказывают о событиях, которые могут быть отнесены к эмоциональным и физическим
травмам. В семьях группы ИПП (т.е. в группе будущих семейных психотерапевтов)
семейные конфликты и особые события происходили чаще, чем в семьях группы ИП.
Таким образом, полученные данные указывают на необходимость дополнительных
исследовастр. 95
ний взаимосвязи выбора специализации в психотерапии с жизненными событиями в
родительской семье будущего психотерапевта. Особенно важно исследовать эту
взаимосвязь еще и потому, что личностные особенности будущих психотерапевтов
формируется в семье и от нее зависит, насколько они будут обладать хорошим душевным
здоровьем и успешно разрешать собственные проблемы.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Власова Т. В. Личностный рост психолога: от эмпирии к онтологии вины // Московский
психотерапевтический журн. 1999. N 1. С. 87 - 96.
2. Декер-Фойгт Г. Введение в музыкотерапию. СПб.: Питер, 2003.
3. Колпачников В. В. Общее введение в индивидуальное психологическое
консультирование // Вопросы психологии. 1998. N 6. С. 35 - 39.
4. Матвеева Л. Г. Личность эффективного специалиста и подготовка клинических
психологов // Ежегодник Российского психологического общества: Матлы III
Всероссийского съезда психологов. СПб., 2003. Т. 5. С. 325 - 328.
5. Миллер А. Драма одаренного ребенка и поиск собственного Я. М.: Академический
проект, 2003.
6. Никулина Т. П. Франсуаза Дольто: происхождение психоаналитика и его путь //
Семейная психология и семейная терапия. 1999. N 3. С. 99 - 109.
7. Осницкий А. К. Проблемы исследования субъектной активности // Вопросы психологии.
1996. N 1. С. 5 - 19.
8. Попова Т. А. Влияние профессиональных предпочтений на развитие индивидуальности
// Ежегодник Российского психологического общества: Матлы III Всероссийского съезда
психологов. СПб., 2003. Т. 6. С. 401 - 404.
9. Фримен Д. Техники семейной психотерапии. СПб.: Питер, 2001.
10. Bordin E. S. The generalizability of the psychodynamic concept of the working alliance //
Psychotherapy: Theory, Research, and Practice. 1979. V. 16. P. 252 - 260.
11. Braverman S. Family of origin as a training resource for family therapists // Can. J.
Psychiatry. 1982. V. 27. N 8. P. 629 - 33.
12. Clark J. Z. Narcissism // Professional Psychology: Research and Practice. 1991 V. 22. N 2.
P. 141 - 143.
13. Coan R.W. Psychologists: Personal and theoretical pathways. New York: Irvington Press,
1979.
14. Coster J.S., Schwebel M. Well-Functioning in Professional Psychologists // Professional
Psychology: Research and Practice. 1997. V. 28. N 1. P. 5 - 13.
15. Crouch M. Working with one's own family: another path for professional development //
Fam. Med. 1986. V. 18. N2. P. 93 - 8.
16. Dunkle J.H., Friedlander M.L. Contribution of Therapist Experience and Personal
Characteristics to the Working Alliance // J. of Counseling Psychology. 1996. V. 43. N 4. P. 456
- 460.
17. Eagle M.N. Reflections of a psychoanalytic therapist // Eds. Goldfried M.R. How therapists
change: Personal and professional reflections. Washington: American Psychological
Association, 2001. P. 37 - 53.
18. Elliott D.M., Guy J.D. Mental health professionals versus non-mental-health professionals:
childhood trauma and adult functioning // Professional Psychology: Research and Practice. 1993.
V. 24. N 1. P. 83 - 90.
19. Erskine R. The Psychotherapist's Myths, Dreams, and Realities // 2nd World Congress for
Psychotherapy. Vienna, 1999. http://www.integrativetherapy.com/article-myths.html
20. Follette V.M., Polusny M.M., Milbeck K. Mental Health and Law Enforcement Professionals
Trauma History, Psychological Symptoms, and Impact of Providing Services to Child Sexual
Abuse Survivors // Professional Psychology: Research and Practice. 1994. V. 25. N 3. P. 275 282.
21. Guy J.D., Poelstra P., Stark M. Personal distress and therapeutic effectiveness: national
survey of psychologists practicing psychotherapy // Professional Psychology: Research and
Practice. 1989. V. 20. N 1. P. 48 - 50.
22. Johnson M.E., Campbell J.L., Masters M.A. Relationship between family-of-origin dynamics
and a psychologist's theoretical orientation // Professional Psychology: Research and Practice.
1992. V. 23. N 2. P. 119- 122.
23. McDaniel S.H., Landau-Stanton J. Family-of-origin work and family therapy skills training:
both-and // Family Process. 1991. V. 30. N 4. P. 459^71.
24. Norcoss J.C, Prochaska J.O. Clinicians' theoretical orientations; selection, utilization, and
efficacy. // Professional Psychology: Research and Practice. 1983. V. 14. N 2. P. 197 - 208.
25. Norcoss J.C., Prochaska J.O., DiClemente C.C. Self-change of psychological distress:
laypersons' versus psychologists' coping strategies // J. Clinical Psychology. 1986. V. 42. P. 834
- 840.
26. Pope K.S., Feldman-Summers S. National survey of psychologists' sexual and physical abuse
history and their evaluation of training and competence in these areas // Professional Psychology:
Research and Practice. 1992. V. 23. P. 353 - 361.
27. Pope K.S., Tabachnick B.G. Therapists as patients: A national survey of psychologists'
experiences, problems, and beliefs // Professional Psychology: Research and Practice. 1994. V.
25. P. 247 - 258.
28. Orlinsky D.E. & Howard K.I. Process and outcome in psychotherapy // Handbook of
psychotherapy and behavior change Eds. S.L. Garfield & A.E. Bergin. New York: Wiley, 1986.
P. 311 - 381.
29. Racusin G., Abramovitz S., Winter W. Becoming a therapist: family dynamics and career
choice // Professional Psychology. 1981. V. 12. P. 271 - 279.
30. Raskin R.N., Novacek J., Hogan R.T. Narcissism, self-esteem and defensive selfenhancement // J. of Personality. 1991. V. 59. P. 19 - 38.
31. Sapienza B.G., Bugental J.F.T. Keeping our instruments finely tuned: An existentialhumanistic perspective // Professional Psychology: Research & Practice. 2000. V. 31. N.4. P.
458 - 460.
стр. 96
32. Tremblay J.M., Herron W.G., Schultz C.L. Relation between therapeutic orientation and
personality in psychotherapists // Professional Psychology: Research & Practice. 1986. V. 17. N
2. P. 106 - 110.
33. Walton D.E. An exploratory study: Personality factors and theoretical orientations of
therapists // Psychotherapy: Theory, Research & Practice. 1978. V. 15. N 4. P. 390 - 395.
LIFE EXPERIENCE AND THE CHOICE OF PSYCHOTHERAPY SPECIALIZATION
A. V. Makhnach
PhD, senior research assistant, Psychological Institute ofRAS, Moscow
A brief review of psychotherapist's personality traits is given; the influence of psychotherapist's
family of origin events on a choice of specialization is analyzed. It is shown, that such choice is
connected with acquires in childhood social skills, personal traits; psychotherapist's to be life
events have not only objective importance, but subjective personal sense as well. Differences
between attitudes towards family history events as well as towards mother and father in groups
of future psychoanalysts and family psychotherapists are revealed.
Key words: psychotherapy, family of origin, life events, specialization in psychotherapy,
psychotherapist's personality.
стр. 97
Памяти В. Н. Дружинина. В САМОМ РАСЦВЕТЕ СИЛ... (К 50-летию
со дня рождения В. Н. Дружинина)
Автор: С. Д. БИРЮКОВ
Владимир Николаевич Дружинин погиб четыре года назад... До сих пор написать это в
одно предложение - непосильный труд. Настолько трагична смерть, когда нет и сорока
шести, когда сделано многое, но еще больше - задумано, словом, в самом расцвете сил.
Как тут не поверить, что смерть действительно выбирает лучших. Многим, кому
посчастливилось знать Владимира Николаевича, по-прежнему трудно говорить о нем в
прошедшем времени - такие яркие впечатления остались в памяти от общения с ним. Одно
из таких впечатлений - лекция, прочитанная Владимиром Николаевичем в год его смерти
на конференции в Удмуртском государственном университете. Дружинин руководил
тогда проектом "Динамика развития способностей и личностных особенностей учащихся
в условиях обогащенной образовательной среды с многовариантным выбором", в рамках
которого и проводилась конференция. Выступление вылилось в оживленную дискуссию.
В ней, несмотря на разнородность аудитории, приняли участие практически все, кто
находился в зале, - учителя школ, преподаватели вузов, представители Министерства
образования, и, конечно, психологи. Текст готовился к печати но он не может, к
сожалению, передать огромное количество нюансов, характеризовавших Владимира
Николаевича как блестящего докладчика и оратора - глубина и содержательность его
выступлений всегда удивительным образом сочетались с простотой изложения и
доступностью для понимания. Неортодоксальный склад ума, склонность к выявлению
парадоксов, глубокая аналитичность и широчайшая эрудированность придавали всему
облику Владимира Николаевича яркие, неповторимые, уникальные штрихи.
Еще в студенческие годы, обучаясь на факультете психологии и биологии Ярославского
государственного университета, ленинский стипендиат и комсомолец Володя Дружинин
пел в церковстр. 98
ном хоре - это в семидесятые-то годы! Диплом психолога, естественно, был получен с
отличием. И сразу - в армию, в читинскую учебку, но не проходит и года, как в коридорах
Института психологии АН СССР появляется сержант пограничных войск КГБ СССР В.
Дружинин, прикомандированный к одной из лабораторий института. Помнится один из
его рассказов о том времени и первом "научном" задании, полученном от заведующего
лабораторией. Суть его сводилась к тому, чтобы составить полный перечень упоминаний
слова "психология" в полном собрании сочинений В. И. Ленина.
Пятидесятичетырехтомный труд классика был "проглочен" сержантом в кратчайшие
сроки, и военная психология обогатилась бесценным справочным пособием.
После окончания службы в армии Дружинин остается в институте и уже в 1982 году на
закрытом Совете защищает кандидатскую диссертацию "Изменение мотивации в процессе
профессиональной подготовки", как любил говорить сам автор, "работа моя была под
грифом "совершенно секретно, перед прочтением - сжечь"". В том же году у него
рождается первенец, семья живет далеко от Москвы, но молодой отец каждый день в
институте. Работая в разных лабораториях, Владимир Николаевич всегда был в курсе
событий, происходящих в институте, принимал в них самое непосредственное участие.
Его активная жизненная позиция проявлялась не только в научной жизни - в 1991-м был
на баррикадах у Белого дома, а в 1993-м мы с ним встретились в безлюдном Институте
психологии, и он в деталях рассказывал о танковых стрельбах в центре Москвы, откуда
только что вернулся.
А какой заместитель директора появился в 1992-м в Институте психологии! Доктора наук
и профессора, автора двух монографий с первых дней было невозможно найти в своем
кабинете. Было такое впечатление, что он везде - в лабораториях, в бухгалтерии, у
директора, в библиотеке. Самым надежным способом встретиться с ним - было просто
встать на центральной лестнице и "перехватить" его на пути в очередной кабинет. Именно
в это время с наибольшей полнотой раскрылся талант Дружинина как организатора науки.
Сфера интересов его настолько широка, что ему было буквально тесно в рамках какоголибо отдельного направления психологии. Руководитель ряда проектов, поддержанных
фондами РФФИ, Сороса, РГНФ, Министерства образования и другими, Дружинин
привлекал к участию в них все новых и новых сотрудников, аспирантов, студентов,
постоянно при этом сетуя на неизбывный кадровый дефицит. Владимир Николаевич был
одним из организаторов междисциплинарных семинаров и конференций как в самом
Институте психологии, так и далеко за его пределами.
Результатом этой деятельности стали такие учебные и информационно-справочные
издания, как "Современная психология", 1999; "Психология" (для экономических,
гуманитарных и технических вузов), 2000; "Когнитивная психология", 2001; том
"Человек" в серии энциклопедий для детей издательства "Аванта+", 2001, одни только
названия которых свидетельствуют об энциклопедичности знаний человека, не только
организовавшего подготовку рукописей, но и ставшего их активным автором, а также
взыскательным и беспристрастным редактором. Среди авторов этих изданий имена не
только сотрудников Института психологии, но и ученых из Санкт-Петербурга, Ярославля,
Казани, других городов. Несмотря на постоянную занятость, у Владимира Николаевича
всегда находилось время для высококвалифицированной консультации и доброжетальной,
заинтересованной оценки, а также совместного обсуждения новых мыслей, идей,
переживаний, которыми он всегда щедро делился с окружающими.
Активное участие в коллективном творчестве органично сочеталось с плодотворной
авторской деятельностью - за двадцать с небольшим лет научной жизни в стенах
Института психологии из-под пера Дружинина вышло более 150 работ, в том числе
монографии и учебники: "Экспериментальная психология", "Психология общих
способностей", "Когнитивные способности: структура, диагностика, развитие",
"Психология семьи", "Очерки экзистенциальной психологии".
Владимир Николаевич всегда проявлял огромный интерес к начинающим исследователям,
умел создать вокруг себя среду живой науки, дававшую стимул к движению и
совершенствованию. Сотни студентов, аспирантов и стажеров еще долго будут с
гордостью говорить о нем, как о своем учителе. Под руководством В. Н. Дружинина
защищено более 20 кандидатских диссертаций и несколько докторских.
Особое место в жизни В. Н. Дружинина занимала созданная им лаборатория психологии
способностей, работу в которой он начал в 1986-м: тогда это была группа психологии
развития способностей и профессионально важных качеств. Можно без преувеличения
сказать, что бессменный руководитель этого научного коллектива с 1991 года, Владимир
Николаевич относился к нему как к своей собственной семье, иногда даже уделяя
лаборатории больше времени.
И сейчас, по прошествии четырех лет, все работавшие с Дружининым очень тепло
вспоминают проведенные вместе годы. Бывало всякое -и нарекания за несвоевременно
выполненную растр. 99
боту, и радость совместных открытий, и огорчения от неудач.
Вспоминает самая молодая сотрудница лаборатории, кандидат психологических наук
Наталья Борисовна Горюнова, одна из последних аспиранток Владимир Николаевича:
"Мне довелось работать под непосредственным руководством В. Н. Дружинина. У меня
была уникальная возможность испытать благотворное влияние общения с ним,
советоваться по поводу различных проблем, возникающих в ходе экспериментальных
исследований, следить за ходом его мысли. Всегда можно было получить
доброжелательную и квалифицированную оценку своей работы. В. Н. Дружинин не
только автор известных научных трудов, но и замечательная, одаренная личность, человек
высокой культуры, глубокого ума и поразительного обаяния. Широта и многообразие
познаний Владимира Николаевича проявлялись не только в сфере его профессиональной
деятельности. Увлечение наукой не исключало его интереса к искусству и, прежде всего, к
поэзии. Для Владимира Николаевича "поэзия - это не деятельность, а образ жизни,
требующий личной отваги".
В архиве В. Н. Дружинина были найдены его ранние, не публиковавшиеся стихи.
Некоторые из них мы приводим ниже.
Словно вдова фотографию и похоронку
Память моя бережет про запас:
Я, шестилетний, тону в двадцатилетней воронке,
В речке, которую ранил фашистский фугас.
Там, задыхаясь, на берег отец меня вынес.
Об остальном не стоит писать Снова кружусь в глубину, не взирая на то, что вырос,
Снова тону - только некому больше спасать.
***
Нельзя освободиться от печали,
Нельзя освободиться от любви.
Давно уже гитары отзвучали,
Отпели канарейки-соловьи.
Они остались в деревянном детстве,
Но уголки бетонных городов
Передают от бабушек в наследство
Их пятую и сотую любовь,
Которые легли на фотопленку
И карточкой желтеют на столе Но мы проходим словно два ребенка
По новой и загадочной земле,
Ведь на земле не могут появиться
Ни жизнь, ни человеческие лица.
***
Моряк живет, в душе мечту храня Согреться у домашнего огня.
Десятки драк в портовых кабаках,
Десятком женщин был приучен к боли.
Когда-то смерть, когда-то...
А пока Он будет жить, не выходя из роли, Чтоб горький ветер губы обжигал,
Чтоб жажду выносить не понапрасну,
Чтоб судно выносило к берегам
Невиданным, богатым и прекрасным,
Чтоб очутиться не на дне морском,
А у камина теплого под старость,
Напоминая правнукам о том,
Кому такого счастья не досталось.
Совершенно закономерно, что в после смерти Владимира Николаевича Дружинина
сотрудники лаборатории выступили с инициативой о присвоении его имени своему
подразделению - мы просто не могли поступить иначе. Эта инициатива получила
одобрение и поддержку Ученого совета ИП РАН и теперь на дверях кабинетов
лаборатории, приходя на работу, мы видим дорогое всем нам имя.
Тогда же, в 2001-м, именем Дружинина была названа кафедра общей психологии
психолого-педагогического факультета Сочинского государственного университета
туризма и курортного дела. Нельзя не сказать теплых слов о сотрудниках этого
факультета, ставших невольными участниками трагического события лета 2001 года, ведь
именно туда был приглашен председателем государственной аттестационной комиссии
Владимир Николаевич. Начиная с 2002 года на базе психолого-педагогического
факультета в начале мая проводятся ежегодные международные научно-практические
конференции студентов и аспирантов, посвященные памяти В. Н. Дружинина, "ДРУЖИНИНСКИЕ ЧТЕНИЯ".
Все, кто знал Владимира Николаевича Дружинина, всегда будут хранить память о нем как
о талантливом ученом, мудром наставнике, увлекательном собеседнике, надежном друге и
неповторимом человеке.
Сейчас ему было бы всего 50...
С. Д. Бирюков, кандидат психол. наук, старший научный сотрудник лаборатории
психологии способностей имени В. Н. Дружинина ИП РАН, Москва
стр. 100
Памяти В. Н. Дружинина. ПСИХОЛОГИЯ ТВОРЧЕСТВА
Автор: В. Н. ДРУЖИНИН
Статья "Психология творчества" была обнаружена в персональном компьютере
Владимира Николаевича Дружинина уже после его трагической гибели. Это одна из
последних его работ, написанная в мае 2001 г. (файл сохранен 21.05.2001 г.). Статья В.
Н. Дружинина "Психология творчества" представляет собой тезисы доклада к
дискуссии по проблемам творчества и творческих способностей.
Мы живем в мире продуктов человеческого творчества: открытий, изобретений,
художественных произведений и литературных текстов, технических средств и
информационных систем, правовых актов и моральных норм. Способность к творчеству,
преобразованию природы, созданию новой, не существовавшей до сих пор реальности может быть, главная особенность, отличающая человека от животных. Философы,
искусствоведы, ученые, писатели в течение сотен лет пытались разгадать тайну
человеческого творчества. Однако она не раскрыта и по сей день.
Психологи давно занимаются исследованиями творчества и творческих способностей,
пытаясь внести свой вклад в понимание природы человека. Ученые-психологи,
занимающиеся проблемой творчества, ищут ответы на следующие вопросы: в чем
психологические особенности творческого процесса, каковы его "механизмы"?
различаются ли люди по уровню развития творческих способностей? от чего зависит
развитие творческих способностей: от наследственности или от влияния среды? можно ли
развивать творческие способности и с какого возраста?
Ученые, изобретатели, деятели искусства занимаются наблюдениями за своими
психическими состояниями. Анализ этих наблюдений позволяет воссоздать
приблизительную картину творческого процесса.
Главное в творчестве не внешняя активность, а внутренняя - акт создания "идеала", образа
мира. Внешняя активность - лишь реализация идеи в окончательном продукте и является
второстепенной по отношению к активности внутренней.
Выделяя признаки творческого акта, практически все исследователи подчеркивали его
бессознательность, спонтанность, неконтролируемость волей и разумом, а также
изменение состояния сознания.
Можно привести характерные высказывания французского писателя Альфреда де Виньи:
"Я свою книгу не делаю, а она сама делается. Она зреет и растет в моей голове, как
великий плод"; великого поэта и романиста Виктора Гюго: "Бог диктовал, а я писал";
Августина: "Я не сам думаю, но мои мысли думают за меня"; гения эпохи Возрождения
Микеланджело: "Если мой тяжелый молот придает твердым скалам то один, то другой
вид, то его приводит в движение не рука, которая держит его, направляет и руководит им:
он действует под давлением посторонней силы".
С ведущей ролью бессознательного, доминированием его над сознанием в процессе
творческого акта связаны и ряд других особенностей творчества; в частности, эффект
"бессилия воли" при вдохновении.
В момент творчества, непроизвольной активности психики, человек не способен
управлять потоком образов, произвольно воспроизводить образы и переживания.
Художник бессилен восполнить пробелы творческой фантазии. Образы зарождаются и
исчезают спонтанно, борются с первичным замыслом художника (рационально созданным
планом произведения), более яркие и динамичные образы вытесняют из сознания менее
яркие. То есть сознание становится пассивным экраном, на который человеческое
бессознательное отображает себя.
Творец всегда испытывает замешательство при попытках объяснить причину, источник
своих фантазий. Наиболее распространены "божественная" и "демоническая" версии
атрибуции причины творчества. Причем художники и писатели принимали эти версии в
зависимости от своего мировоззрения. Если Байрон полагал, что в человека вселяется
"демон", то Микеланджело полагал, что его рукой водит Бог: "Хорошая картина
приближается к Богу и сливается с ним". Следствием этого является тенденция,
наблюдаемая у многих авторов, - к отрешению от авторства. Поскольку писал не я, а бог,
дьявол, дух, "внутренний голос" (у П. И. Чайковского), то творец осознает себя, как,
например, Моцарт, инструментом посторонней силы: "Я тут не причем".
Примечательно то, что версия неличностного источника творческого акта проходит через
пространства, эпохи и культуры. И в наше время она возрождается в мыслях великого
Иосифа Бродского: "Поэт, повторяю, есть средство существования языка. Пишущий
стихотворение однако пишет его не потому, что он рассчитывает на посмертную славу,
хотя часто и надеется, что стихотворение его переживет, пусть ненадолго. Пишущий
стихотворение пишет его потому, что язык ему подсказывает или попросту диктует
следующую строчку.
стр. 101
Начиная стихотворение, поэт, как правило, не знает, чем оно кончится, и порой
оказывается очень удивлен тем, что получилось, ибо часто получается лучше, чем он
предполагал, часто мысль заходит дальше, чем он рассчитывал. Это и есть тот момент,
когда будущее языка вмешивается в настоящее... Пишущий стихотворение пишет его
прежде всего потому, что стихосложение - колоссальный ускоритель сознания,
мышления, миросозерцания. Испытав это ускорение единожды, человек уже не в
состоянии отказаться от повторения этого опыта, он впадает в зависимость от этого
процесса, как впадают в зависимость от наркотиков и алкоголя. Человек, находящийся в
подобной зависимости от языка, я полагаю, и называется поэтом".
Это состояние безличия, в котором находится поэт, когда отсутствует ощущение личной
инициативы и не чувствуется личной заслуги при создании творческого продукта, в
человека как бы вселяется чуждый дух, или ему внушают мысли, образы, чувства извне.
Это переживание приводит к неожиданному эффекту: творец начинает с равнодушием
относиться к своим творениям или, более того, с отвращением. Возникает так называемая
"посттворческая сатурация". Автор отчуждается от своего труда. При выполнении же
целесообразной деятельности, в том числе - трудовой, присутствует противоположный
эффект, а именно - "эффект вложенной деятельности". Чем больше человек затратил
усилий на достижение цели, производство продукта, тем большую эмоциональную
значимость этот продукт для него приобретает.
Поскольку активность бессознательного в творческом процессе сопряжена с особым
состоянием сознания, творческий акт часто совершается во сне, в состоянии опьянения и
под наркозом. Для того чтобы внешними средствами воспроизвести это состояние, многие
прибегали к искусственной стимуляции. Когда Ромен Роллан писал "Кола Брюньон", он
пил вино; Шиллер держал ноги в холодной воде; Байрон принимал лауданум; Прус нюхал
крепкие духи; Руссо стоял на солнце с непокрытой головой; Мильтон и Пушкин любили
писать преимущественно лежа на софе или кушетке. Кофеманами были Бальзак, Бах,
Шиллер; наркоманами - Эдгар По, Джон Леннон и Джим Моррисон. (Впрочем, история
мировой рок-культуры вся связана с психотропными средствами.)
Спонтанность, внезапность, независимость творческого акта от внешних причин - второй
основной его признак.
Потребность в творчестве возникает тогда, когда она нежелательна или невозможна:
сознание как бы провоцирует активность бессознательного. При этом авторская
активность устраняет всякую возможность логической мысли и способность к
восприятию окружающего. Многие авторы принимают свои образы за реальность.
Творческий акт сопровождается возбуждением и нервной напряженностью. На долю
разума остается только обработка, придание законченной, социально приемлемой формы
продуктам творчества, отбрасывание лишнего и детализация.
Итак, спонтанность творческого акта, пассивность воли и измененность состояния
сознания в момент вдохновения, активность бессознательного говорят об особых
отношениях сознания и бессознательного. Сознание пассивно и лишь воспринимает
творческий продукт. Бессознательное активно порождает творческий продукт и
представляет его сознанию.
В отечественной психологии наиболее целостную концепцию творчества как
психического процесса предложил Яков Александрович Пономарев. Критерием
творческого акта, по Пономареву, является уровневый переход: потребность в новом
знании складывается на высшем сознательно-рациональном уровне творческой
деятельности; средства удовлетворения этой потребности складываются на низких
структурных уровнях. Они включаются в процесс, происходящий на высшем уровне, что
приводит к возникновению нового способа взаимодействия человека с миром и
возникновению нового знания. Тем самым творческий продукт порождается интуицией и
не может быть получен на основе логического вывода.
Основой успеха решения творческих задач, по Пономареву, является способность
действовать "в уме". Со способностью к творчеству связаны два личностных качества, а
именно познавательная мотивация и чувствительность человека к побочным
образованиям (мыслям, образам, чувствам, внешним продуктам), которые возникают при
мыслительном процессе.
Пономарев выделяет следующие акты творческого процесса: при постановке проблемы
активно сознание, затем на этапе решения - активно бессознательное, а отбором и
проверкой правильности решения (на третьем этапе) вновь занимается сознание.
ПРОБЛЕМА СПОСОБНОСТИ К ТВОРЧЕСТВУ
Существует как минимум три основных подхода к проблеме творческих способностей.
1. Как таковых творческих способностей нет. Интеллектуальная одаренность выступает в
качестве необходимого, но недостаточного условия творческой активности личности.
Главную роль в творчестве играют мотивации, ценности, личностные черты. К числу
основных черт творческой личности относят когнитивную одаренность, чувствительность
к проблемам, независимость в неопределенных и сложных ситуациях. Такой точке
стр. 102
зрения придерживались Абрахам Маслоу и Альфред Адлер, Раймонд Кеттелл и Гордон
Олпорт.
Креативный тип личности присущ всем новаторам, независимо от рода деятельности:
летчикам-испытателям, художникам, музыкантам, изобретателям.
2. Творческая способность (креативность) является самостоятельной способностью,
независимой от интеллекта. В более "мягком" варианте эта теория гласит, что между
уровнем интеллекта и уровнем креативности есть незначительная корреляция. Наиболее
развитой концепцией является "теория интеллектуального порога" Эдварда Пола
Торренса: если IQ ниже 115 - 120, интеллект и креативность образуют единый фактор, при
IQ выше 120 творческая способность становится независимой величиной, т.е. нет
креативов с низким интеллектом, но есть интеллектуалы с низкой креативностью.
3. Высокий уровень развития интеллекта предполагает высокий уровень творческих
способностей, и наоборот. Творческого процесса как специфической формы психической
активности нет. Эту точку зрения разделяли и разделяют практически все специалисты в
области психологии интеллекта, в частности, Ганс Айзенк.
Как бы то ни было, теоретические рассуждения должны подкрепляться фактами.
Сторонники редукции творческих способностей к интеллекту опираются на результаты
эмпирических исследований, к числу которых относится классическая работа Льюиса
Термена. В 1926 году он проанализировал биографии 282 западноевропейских
знаменитостей и попытались оценить их IQ на основе достижений в возрасте от 17 до 26
лет. Кроме того, они опирались на шкалу Стэнфорд-Бине для оценки их интеллекта в
детстве. При этом в ходе оценки достижений учитывались не только интеллектуальные,
но и творческие достижения, что ставит под вопрос правильность выводов. Если методика
учитывает в IQ не только интеллектуальные, но и творческие показатели, выводы о связи
IQ и творческих способностей являются ошибкой метода. Но, тем не менее, результаты
получили широкую известность и вошли во многие учебники психологии.
Было проведено сравнение возрастных показателей приобретения знаний и навыков у
знаменитых людей с аналогичными данными выборки обычных детей. Оказалось, что IQ
знаменитостей значительно выше среднего (158.9). Отсюда Л. Термен сделал вывод, что
гении - это те люди, которых еще в раннем детстве по данным тестирования можно
отнести к категории высокоодаренных. Наибольший интерес представляют результаты
Калифорнийского лонгитюда, длительного исследования развития детей, начатого в 1921
году. Психологи отобрали из учащихся 95 средних школ Калифорнии 1528 мальчиков и
девочек в возрасте от 8 до 12 лет с IQ 135 баллов, что составило 1% от всей выборки.
Уровень интеллекта определялся по тесту Стэнфорд-Бине. Контрольная выборка была
сформирована из учащихся тех же школ. Выяснилось, что интеллектуально одаренные
дети опережают своих сверстников в уровне развития в среднем на два школьных класса.
В ходе исследования проводилось три среза по измерению IQ: 1927 - 1928, 1932 - 1940 и
1951 - 1952 годы. Последняя проверка осуществлена через 60 лет после начала
исследования: были проверены достижения участников исследования с 135 < IQ < 180 и с
IQ >180.
800 мужчин с IQ, превышающим 135 баллов, опубликовали к 50-м годам 67 книг (21 художественные произведения и 46 - научные монографии), получили 150 патентов на
изобретения, 78 человек стали докторами философии, 48 - докторами медицины и т.д.
Фамилии 47 мужчин вошли в справочник "Лучшие люди Америки за 1949 год". Эти
показатели в 30 раз превысили данные по контрольной выборке.
Надо сказать, что испытуемые с высоким уровнем интеллекта отличались ранним
развитием (рано начали ходить, говорить, читать, писать и пр.). Все интеллектуальные
дети успешно закончили школу, 2/3 получили университетское образование, а 200 человек
стали докторами наук.
Что касается творческих достижений, то результаты не так однозначны. Ни один ранний
интеллектуал не проявил себя как исключительно талантливый творец в области науки,
литературы, искусства и т.д. Никто из них не внес существенного вклада в развитие
мировой культуры.
Интересно, что у членов обследуемой группы в 1955 году доход был в 4 раза выше
среднего дохода на душу населения в США. Практически все они добились высокого
социального статуса. Таким образом, ранние интеллектуалы чрезвычайно успешно
адаптировались в обществе. Интеллект не только не является препятствием, но служит
необходимым условием достижения успеха в демократическом обществе.
Однако высокий (и даже сверхвысокий) уровень интеллекта не гарантирует творческих
достижений. Можно быть интеллектуалом и не стать творцом.
КОНЦЕПЦИЯ КРЕАТИВНОСТИ КАК ОБЩЕЙ СПОСОБНОСТИ К ТВОРЧЕСТВУ
Концепция креативности как универсальной познавательной творческой способности
приобрела популярность после выхода в свет работ Джоя Пола Гилфорда, который указал
на принстр. 103
ципиальное различие между двумя типами мыслительных операций: конвергенцией и
дивергенцией. Конвергентное мышление (схождение) актуализируется в том случае, когда
человеку, решающему задачу, надо на основе множества условий найти единственно
верное решение. В принципе конкретных решений может быть и несколько (множество
корней уравнения), но это множество всегда ограничено.
Дивергентное мышление определяется как "тип мышления, идущего в различных
направлениях". Такой тип мышления допускает варьирование путей решения проблемы,
приводит к неожиданным выводам и результатам.
Гилфорд считал способность к дивергентному мышлению основой креативности как
общей творческой способности. Исследователи интеллекта давно пришли к выводу о
слабой связи творческих способностей со способностями к обучению и интеллектом. Они
обнаружили, что в творческой активности важную роль играют такие факторы, как
особенности темперамента, способность быстро усваивать и порождать идеи (а не
критически относиться к ним), что творческие решения приходят в момент релаксации,
рассеивания внимания, а не в момент, когда внимание сознательно концентрируется на
решении проблем.
Дальнейшие достижения в области исследования и тестирования креативности связаны в
основном с работой психологов Южнокалифорнийского университета, хотя весь спектр
исследований креативности их деятельностью не ограничивается.
Гилфорд выделил четыре основных параметра креативности: 1) оригинальность способность продуцировать отдаленные ассоциации, необычные ответы; 2) семантическая
гибкость - способность выявить основное свойство объекта и предложить новый способ
его использования; 3) образная адаптивная гибкость - способность изменить форму
стимула таким образом, чтобы увидеть в нем новые признаки и возможности для
использования; 4) семантическая спонтанная гибкость - способность продуцировать
разнообразные идеи в нерегламентированной ситуации. Общий интеллект не включается
в структуру креативности. На основе этих теоретических предпосылок Гилфорд и его
сотрудники разработали тесты программы исследования способностей (ARP). Приведем
примеры тестов.
1. Тест легкости словоупотребления: "Напишите слова, содержащие указанную букву"
(например, "о").
2. Тест на использование предмета: "Перечислите как можно больше способов
использования каждого предмета" (например, консервной банки).
3. Составление изображений. "Нарисуйте заданные объекты, пользуясь следующим
набором фигур: круг, прямоугольник, треугольник, трапеция. Каждую фигуру можно
использовать многократно, меняя ее размеры, но нельзя добавлять другие фигуры или
лишние".
Дальнейшее развитие эта программа получила в исследованиях Эдварда Пола Торренса.
Торренс занимался развитием способностей плохо успевающих детей. Его программа
включала в себя несколько этапов. На первом этапе испытуемому предлагали вербальные
задачи на решение анаграмм. Он должен был выделить единственно верную гипотезу и
сформулировать правило, ведущее к решению проблемы. Тем самым тренировалось
конвергентное мышление, по Гилфорду.
На следующем этапе испытуемому предлагали картинки. Он должен был развить все
вероятные и невероятные обстоятельства, которые привели к ситуации, изображенной на
картинке, и спрогнозировать ее возможные последствия.
Затем испытуемому предлагали разные предметы. Его просили перечислить возможные
способы их применения. Согласно Торренсу, такой подход к тренингу способностей
позволяет освободить человека от заданных извне рамок, и он начинает мыслить
творчески и нестандартно. Под креативностью Торренс понимает способность к
обостренному восприятию недостатков, пробелов в знаниях, дисгармонии и т.д. Он
считает, что творческий акт делится на восприятие проблемы, поиск решения,
возникновение и формулировку гипотез, проверку гипотез, их модификацию и
нахождение результата. Идеальный, по Торренсу, тест должен тестировать протекание
всех указанных операций, но в реальности Торренс ограничился адаптацией и
переработкой методик Южнокалифорнийского университета для своих целей.
В состав батареи Торренса входит 12 тестов, сгруппированных в три серии: вербальную,
изобразительную и звуковую, диагностирующие, соответственно, словесное творческое
мышление, изобразительное творческое мышление и словесно-звуковое творческое
мышление.
Многие психологи считают, что перенесение Гилфордом, Торренсом и их
последователями тестовых моделей измерения интеллекта на измерение креативности
привело к тому, что тесты креативности попросту диагностируют IQ, как и обычные тесты
интеллекта. Для проявления творчества нужна непринужденная, свободная обстановка.
Желательно, чтобы исследование и тестирование творческих способностей проводилось в
обычных жизненных ситуациях, когда испытуемый может иметь свободный доступ к
дополнительной информации по предмету задания.
Соревновательная мотивация, мотивация социального одобрения затрудняют проявление
творческих возможностей. Интеллект и креативность являются независимыми
способностями.
стр. 104
Дети, обладающие высоким уровнем интеллекта и высокой креативностью, были уверены
в своих способностях, имели адекватный уровень самооценки. Они обладали внутренней
свободой и вместе с тем высоким самоконтролем. При этом они могут казаться
маленькими детьми, а через некоторое время, если того требует ситуация, вести себя повзрослому. Проявляя большой интерес ко всему новому и необычному, они очень
инициативны, но при этом успешно приспосабливаются к требованиям своего
социального окружения, сохраняя личную независимость суждений и действий.
Дети с высоким уровнем интеллекта и низким уровнем креативности стремятся к
школьным успехам, которые должны выразиться в форме отличной оценки. Они крайне
тяжело воспринимают неудачу, можно сказать, что у них преобладает не надежда на
успех, а страх перед неудачей. Они избегают риска, не любят высказывать публично свои
мысли. Они сдержанны, скрытны и дистанцируются от своих одноклассников. У них
очень мало близких друзей. Они не любят быть предоставлены самим себе и страдают без
внешней адекватной оценки своих поступков, результатов учебы или деятельности.
Дети, обладающие низким уровнем интеллекта, но высоким уровнем креативности, часто
становятся "изгоями". Они с трудом приспосабливаются к школьным требованиям, часто
занимаются в кружках, имеют необычные хобби и т.д., где они в свободной обстановке
могут проявить свою креативность. Они очень тревожны, страдают от неверия в себя,
"комплекса неполноценности". Часто учителя характеризуют их как тупых,
невнимательных, поскольку они с неохотой выполняют рутинные задания и не могут
сосредоточиться.
Дети с низким уровнем интеллекта и творческих способностей внешне хорошо
адаптируются, держатся в "середняках" и довольны своим положением. Они имеют
адекватную самооценку, низкий уровень их предметных способностей компенсируется
развитием социального интеллекта, общительностью, пассивностью в учебе.
"ТЕОРИЯ ИНВЕСТИРОВАНИЯ-РОБЕРТА СТЕРНБЕРГА
Одной из последних по времени возникновения концепций креативности является так
называемая "теория инвестирования", предложенная Р. Стернбергом. Он считает
креативным такого человека, который стремится и способен "покупать идеи по низкой
цене и продавать по высокой". "Покупать по низкой цене" - значит заниматься
неизвестными, непризнанными или малопопулярными идеями. Задача заключается в том,
чтобы верно оценить потенциал их развития и возможный спрос. Творческий человек
вопреки сопротивлению среды, непониманию и неприятию настаивает на определенных
идеях и "продает их по высокой цене". После достижения рыночного успеха он переходит
к другой непопулярной или новой идее. Но проблема в том, откуда эти идеи берутся?
Стернберг полагает, что человек может не реализовать свой творческий потенциал в двух
случаях: 1) если он высказывает идеи преждевременно, 2) если он не выносит ее на
обсуждение слишком долго и тогда она становится очевидной, "устаревает". Совершенно
очевидно, что здесь проявление творчества подменяется его социальным принятием и
оценкой.
По Стернбергу, творческие проявления детерминируются шестью основными факторами:
интеллектом как способностью; знанием; стилем мышления; индивидуальными чертами;
мотивацией; внешней средой. Какое содержание вкладывает автор в эти факторы?
Интеллектуальная способность является основной. Для творчества особенно важны
следующие составляющие интеллекта: синтетическая способность - новое видение
проблемы, преодоление границ обыденного сознания; аналитическая способность выявление идей, достойных дальнейшей разработки; практические способности - умение
убеждать других в ценности идеи ("продажа"). Если у индивида слишком развита
аналитическая способность в ущерб двум другим, то он является блестящим критиком, но
не творцом. Синтетическая способность, не подкрепленная аналитической практикой,
порождает массу новых идей, но не обоснованных исследованиями и бесполезных.
Практическая способность без двух остальных может привести к продаже
"недоброкачественных", но ярко представленных публике идей.
Влияние знаний может быть как позитивным, так и негативным: человек должен
представлять, что именно он собирается сделать. Выйти за пределы поля возможностей и
проявить креативность нельзя, если не знаешь границ этого поля. Вместе с тем знания,
слишком устоявшиеся, могут ограничивать кругозор исследователя, лишать его
возможности по-новому взглянуть на проблему.
Для творчества необходима независимость мышления от стереотипов и внешнего
влияния. Творческий человек самостоятельно ставит проблемы и автономно их решает.
Креативность предполагает, с точки зрения Стернберга, способность идти на разумный
риск, готовность преодолевать препятствия, внутреннюю мотивацию, толерантность
к неопределенности, готовность противостоять мнению окружающих.
Проявление креативности невозможно, если отсутствует творческая среда.
стр. 105
Отдельные компоненты, отвечающие за творческий процесс, взаимодействуют. И
совокупный эффект от их взаимодействия несводим к влиянию какого-либо одного из
них. Мотивация может компенсировать отсутствие творческой среды, а интеллект,
взаимодействуя с мотивацией, значительно повышает уровень креативности.
ТВОРЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ И ЕЕ ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ
Многие из исследователей сводят проблему человеческих способностей к проблеме
творческой личности: не существует особых творческих способностей, а есть личность,
обладающая определенной мотивацией и чертами.
Знаниями об особенностях творческой личности психологи обязаны не столько своим
усилиям, сколько работе литературоведов, историков науки и культуры, искусствоведов,
которые так или иначе касались проблемы творческой личности, ибо нет творения без
творца.
Творчество есть выход за пределы традиции и стереотипов. Это лишь негативное
определение творчества, но первое, что бросается в глаза, -сходство поведения творческой
личности и человека с психическими нарушениями. Поведение того и другого
отклоняется от стереотипного, общепринятого.
Есть две противоположные точки зрения: талант - это максимальная степень здоровья,
талант - это болезнь.
Традиционно последнюю точку зрения связывают с именем итальянского психолога и
криминалиста XIX века Чезаре Ломброзо. Правда, сам Ломброзо никогда не утверждал,
что существует прямая зависимость между гениальностью и безумием, хотя и подбирал
эмпирические примеры в пользу этой гипотезы: "Седина и облысение, худоба тела, а
также плохая мускульная и половая деятельность, свойственная всем помешанным, очень
часто встречается у великих мыслителей (...). Кроме того, мыслителям, наряду с
помешанными, свойственны: постоянное переполнение мозга кровью (гиперемия),
сильный жар в голове и охлаждение конечностей, склонность к острым болезням мозга и
слабая чувствительность к голоду и холоду".
Ломброзо характеризует гениев как людей одиноких, холодных, равнодушных к
семейным и общественным обязанностям. Среди них много наркоманов и пьяниц: Мюссе,
Клейст, Сократ, Сенека, Гендель, По. Двадцатый век добавил в этот список множество
имен, от Фолкнера и Есенина до Хендрикса и Моррисона.
Гениальные люди всегда болезненно чувствительны. У них наблюдаются резкие спады и
подъемы активности. Они гиперчувствительны к социальному поощрению и наказанию и
т.д. Ломброзо приводит любопытные данные: в популяции евреев-ашкенази, живущих в
Италии, больше душевнобольных, чем у итальянцев, но больше и талантливых людей (сам
Ломброзо был итальянским евреем). Вывод, к которому он приходит, звучит следующим
образом: гений и безумие могут совмещаться в одном человеке.
Список гениев, больных душевными заболеваниями, бесконечен. Эпилепсией болели
Петрарка, Мольер, Флобер, Достоевский, не говоря уже об Александре Македонском,
Наполеоне и Юлии Цезаре. Меланхолией страдали Руссо, Шатобриан. Психопатами (по
Кречмеру) были Жорж Санд, Микеланджело, Байрон, Гете и другие. Галлюцинации были
у Байрона, Гончарова и многих других. Количество пьяниц, наркоманов и самоубийц
среди творческой элиты не поддается подсчету.
Гипотеза "гений и безумие" возрождается и в наши дни. Известно, что сын Эйнштейна
болел шизофренией. В списке гениальных шизофреников - Декарт, Паскаль, Ньютон,
Фарадей, Дарвин, Платон, Кант, Эмерсон, Ницше, Спенсер, Джемс и другие.
Но не присутствует ли в основе представлений о связи гениальности и психических
отклонений иллюзия восприятия: таланты на виду и все их личностные качества тоже.
Может быть, душевнобольных среди "средних" не меньше, а даже больше, чем среди
"гениев"? Томас Саймонтон провел такой анализ и выявил, что среди гениев число
душевнобольных не больше, чем среди основной массы населения (около 10 %).
Единственная проблема: кого считать гением, а кого не считать таковым?
Если исходить из вышеизложенной трактовки творчества как процесса, то гений - это
человек, творящий на основе бессознательной активности и способный переживать самый
широкий диапазон состояний ввиду того, что бессознательный творческий субъект
выходит из-под контроля рационального начала и саморегуляции.
Как это ни удивительно, именно такое, согласующееся с современными представлениями
о природе творчества, определение гениальности дал Ломброзо: "Особенности
гениальности по сравнению с талантом в том отношении, что она является чем-то
бессознательным и проявляется неожиданно".
Главное отличие творческой личности представители глубинной психологии и
психоанализа (здесь их позиции сходятся) видят в специфической мотивации.
Остановимся лишь вкратце на позициях ряда авторов, поскольку эти позиции отражены в
многочисленных источниках.
Отличие заключается только в том, какая мотивация лежит в основе творческого
поведения.
стр. 106
Зигмунд Фрейд считал творческую активность результатом сублимации (смещения)
полового влечения на другую сферу деятельности: в творческом продукте
опредмечивается в социально-приемлемой форме сексуальная фантазия.
Альфред Адлер считал творчество способом компенсации комплекса недостаточности
(неправильный перевод - неполноценности).
Психологи гуманистического направления, в первую очередь - Абрахам Маслоу, считали,
что первоначальный источник творчества - мотивация личностного роста, не
подчиняющаяся принципу удовольствия; по Маслоу - это потребность в
самоактуализации, полной и свободной реализации своих способностей и жизненных
возможностей.
Ряд исследователей полагают, что для творчества необходима мотивация достижений,
другие считают, что она блокирует творческий процесс. Однако большинство авторов все
же убеждены в том, что наличие всякой мотивации и личностной увлеченности является
главным признаком творческой личности. К этому часто приплюсовывают такие
особенности, как независимость и убежденность. Независимость, ориентация на личные
ценности, а не на внешние оценки, пожалуй, может считаться главным личностным
качеством творческого человека.
Творческим людям присущи следующие личностные черты:
1) независимость - личностные стандарты важнее стандартов группы, неконформность
оценок и суждений;
2) открытость ума - готовность поверить своим и чужим фантазиям, восприимчивость к
новому и необычному;
3) высокая толерантность к неопределенным и неразрешимым ситуациям, конструктивная
активность в этих ситуациях;
4) развитое эстетическое чувство, стремление к красоте.
Часто в этом ряду упоминают и такие особенности, как уверенность в своих способностях
и сила характера, смешанные черты женственности и мужественности в поведении (их
отмечают не только психоаналитики, но и генетики).
Наиболее противоречивы данные о психической эмоциональной уравновешенности
творческих людей. Хотя гуманистические психологи "во весь голос" утверждают, что
творческие люди характеризуются эмоциональной и социальной зрелостью, высокой
адаптивностью, уравновешенностью, оптимизмом и т. п., но большинство
экспериментальных результатов противоречит этому.
Одаренные дети, чьи реальные достижения ниже их возможностей, переживают серьезные
проблемы в личностной и эмоциональной сфере, а также в сфере межличностных
отношений. То же относится и к детям с IQ выше 180 баллов.
Независимость от группы в сочетании с собственным видением мира, оригинальным
"бесконтрольным" мышлением и поведением вызывает негативную реакцию социальной
среды, как правило, ратующей за соблюдение традиций. Сама творческая активность,
связанная с изменением состояния сознания, психическим перенапряжением и
истощением, вызывает нарушения психической регуляции и поведения.
Приведем результаты еще нескольких исследований, целью которых было выявление
личностных особенностей творческих людей.
Наиболее часто в научной литературе упоминаются такие черты творческих личностей,
как независимость в суждениях, самоуважение, предпочтение сложных задач, развитое
чувство прекрасного, склонность к риску, внутренняя мотивация, стремление к порядку.
Американский психолог К. Тейлор в результате многолетних исследований творчески
одаренных детей пришел к выводу, что, на взгляд окружающих, они излишне независимы
в суждениях, у них нет почтения к условностям и авторитетам, чрезвычайно развито
чувство юмора и умение найти смешное в необычных ситуациях, они менее озабочены
порядком и организацией работы, у них более темпераментная натура.
В результате эмпирического исследования вновь выявлены два типа творческого
поведения. В первый фактор вошли изобразительное искусство, видео- и фотодизайн,
музыка, литература, дизайн одежды, театр. Во второй фактор объединились наука,
инженерия и бизнес. Следовательно, существует четкое разделение личностных
проявлений творческого поведения в искусстве и науке. Кроме того, деятельность
бизнесмена более сходна с деятельностью ученого (по своим творческим проявлениям),
потом с деятельностью художника, артиста, литератора и т.д.
Не менее важен и другой вывод: личностные проявления креативности распространяются
на многие области человеческой активности. Как правило, творческая продуктивность в
одной основной для личности области сопровождается продуктивностью в других
областях. Главное же в том, что ученые и бизнесмены в среднем лучше контролируют
свое поведение и менее эмоциональны и чувствительны, чем деятели искусства.
Продуктивность научного творчества стала предметом исследования не так давно. По
мнению многих авторов, начало наукометрического подхода к проблеме возрастной
динамики творчества связано с работами Г. Лемана. В монографии "Возраст и
достижения" (1953) он опубликовал результаты анализа сотен биографий не только
полити-
стр. 107
ков, писателей, поэтов и художников, но и математиков, химиков, философов и других
ученых.
Динамика достижений представителей точных и естественных наук такова: 1) подъем от
20 до 30 лет; 2) пик продуктивности в 30 - 35 лет; 3) спад к 45 годам (50% от
первоначальной продуктивности); 4) к 60 годам утрата творческих способностей.
Качественное снижение продуктивности предшествует количественному спаду. И чем
более ценен вклад творческой личности, тем выше вероятность, что творческий пик
пришелся на молодой возраст. Выводы Лемана о значимости вклада личности в культуру
базировались на подсчете числа строк, посвященных им в энциклопедиях и словарях.
Среди российских ученых впервые (задолго до работ Лемана) к проблеме возрастной
динамики творчества обратился И. Я. Перна. В 1925 году он опубликовал работу "Ритмы
жизни и творчества". По данным Перна, пик творческого развития приходится на 35 - 40
лет, именно в это время крупный ученый публикует обычно свою первую работу (средний
возраст - 39 лет). Наиболее рано пик творческих достижений наблюдается у математиков
(25 - 30 лет), затем идут физики-теоретики и химики (25 - 35 лет), затем -представители
других естественных наук и физики-экспериментаторы (35^-0 лет), позже всех пик
творчества наблюдается у гуманитариев и философов. За пиком следует неминуемый
спад, хотя при этом чередуются взлеты и падения продуктивности.
Существуют два типа изменения творческой продуктивности в течение жизни: первый
приходится на 25 - 40 лет (в зависимости от сферы деятельности), а второй наблюдается в
конце четвертого десятилетия жизни с последующим спадом после 65 лет.
У наиболее выдающихся деятелей науки и искусства не наблюдается и установленный во
многих исследованиях типичный спад творческой активности перед смертью.
Творческую продуктивность проявляют до глубокой старости люди, сохранившие
свободомыслие, независимость взглядов, т.е. качества, присущие юности. Кроме того,
творческие личности сохраняют высокую критичность по отношению к своим трудам. В
структуре их способностей оптимально сочетаются способность к творчеству с
интеллектом.
РАЗВИТИЕ ТВОРЧЕСКИХ СПОСОБНОСТЕЙ
В психологии развития борются и дополняют друг друга три подхода: 1) генетический,
отводящий основную роль в детерминации психических свойств наследственности; 2)
средовой, представители которого считают решающим фактором развития психических
способностей внешние условия; 3) генотип-средового взаимодействия, сторонники
которого выделяют разные типы адаптации индивида к среде в зависимости от
наследственных черт.
Наследуемы ли творческие способности, точнее - креативность? Многочисленные
исторические примеры: семейства математиков Бернулли, композиторов Бахов, русских
писателей и мыслителей (семья Соловьевых и др.) - на первый взгляд, убедительно
свидетельствуют о преимущественном влиянии наследственности на формирование
творческой личности.
Критики генетического подхода возражают против прямолинейной интерпретации этих
примеров. Возможны еще два альтернативных объяснения: во-первых, творческая среда,
создаваемая старшими членами семьи, их пример воздействуют на развитие творческих
способностей детей и внуков (средовой подход). Во-вторых, наличие одинаковых
способностей у детей и родителей подкрепляется стихийно складывающейся творческой
средой, соответствующей генотипу ребенка.
Российские психологи Е. Григоренко и Б. Кочубей в 1989 году провели исследование
однояйцовых и двуяйцовых близнецов (учащихся 9 - 10-х классов средней школы).
Главный вывод, к которому пришли авторы: индивидуальные различия в креативности и
показателях процесса проверки выдвижения гипотез определяются средовыми факторами.
Высокий уровень креативности встречался у детей с широким кругом общения и
демократическим стилем взаимоотношений с матерью. Таким образом, психологические
исследования не подтверждают гипотезу о наследуемости индивидуальных различий в
творческих способностях.
До сих пор исследователи отводили решающую роль специальной микросреде, в которой
формируется ребенок, и, в первую очередь, влиянию семейных отношений. Американские
ученые провели сравнительное исследование особенностей семейного воспитания
лауреатов Нобелевской премии по науке и литературе. Почти все лауреаты происходили
из семей интеллектуалов или бизнесменов, практически не было выходцев из низших
слоев общества. Большинство из них родились в крупных городах (столицах или
мегаполисах). Среди нобелевских лауреатов, рожденных в США, только один происходил
из среднезападных штатов, зато из Нью-Йорка - 60. Чаще всего Нобелевские премии
получали выходцы из семей, исповедующих иудаизм, реже - из семей протестантов, еще
реже - из католических семей.
Родители нобелевских лауреатов-ученых чаще всего также занимались наукой или
работали в области образования. Выходцы из семей ученых
стр. 108
и преподавателей крайне редко получали Нобелевские премии за литературу или борьбу
за мир.
Обстановка в семьях лауреатов-ученых была более стабильной, чем в семьях лауреатовлитераторов. Большинство ученых подчеркивали в интервью, что у них было счастливое
детство и рано началась научная карьера, протекавшая без существенных срывов. Правда,
нельзя сказать, способствует ли спокойная семейная среда развитию таланта или
становлению личностных качеств, благоприятствующих карьере. Достаточно вспомнить
нищее и безрадостное детство Кеплера и Фарадея. Известно, что маленького Ньютона
бросила мать и воспитывался он бабушкой.
Трагические события в жизни семей лауреатов Нобелевской премии по литературе явление типичное. 30 % лауреатов-литераторов в детстве потеряли одного из родителей
или их семьи разорились.
Специалисты в области посттравматического стресса, переживаемого некоторыми
людьми после воздействия выходящей за рамки обычной жизни ситуации (природная или
техническая катастрофа, клиническая смерть, участие в боевых действиях и т.д.),
утверждают, что у последних возникает неконтролируемое стремление выговориться,
рассказать о своих необычных переживаниях, сопровождающееся чувством непонятости.
Возможно, травма, связанная с потерей близких в детстве, и является той незаживающей
раной, которая заставляет писателя через свою личную драму раскрывать в слове
драматизм человеческого существования.
Среди многочисленных фактов, которые подтверждают важнейшую роль семейнородительских отношений, есть и такие:
1. Большие шансы проявить творческие способности имеет, как правило, старший или
единственный сын в семье.
2: Меньше шансов проявить творческие способности у детей, которые идентифицируют
себя с родителями (отцом). Наоборот, если ребенок отождествляет себя с "идеальным
героем", то шансов стать креативным у него больше. Этот факт объясняется тем, что у
большинства детей родители - "средние", нетворческие люди, идентификация с ними
приводит к формированию у детей нетворческого поведения.
3. Чаще творческие дети появляются в семьях, где отец значительно старше матери.
4. Ранняя смерть родителей приводит к отсутствию образца поведения с ограничением
поведения в детстве. Это событие характерно для жизни как крупных политиков,
выдающихся ученых, так и преступников и психически больных.
5. Благоприятно для развития креативности повышенное внимание к способностям
ребенка, ситуация, когда его талант становится организующим началом в семье.
Итак, семейная среда, где, с одной стороны, есть внимание к ребенку, а с другой - к нему
предъявляются различные, несогласованные требования, где мал внешний контроль за
поведением, где есть творческие члены семьи и поощряется нестереотипное поведение,
приводит к развитию креативности у ребенка.
Гипотеза о том, что подражание является основным механизмом формирования
креативности, подразумевает, что для развития творческих способностей ребенка
необходимо, чтобы среди близких ребенку людей был творческий человек, с которым бы
ребенок себя отождествил. Отождествление зависит от отношений в семье: в качестве
образца для ребенка могут выступать не родители, а "идеальный герой", обладающий
творческими чертами в большей мере, чем родители.
Негармонические эмоциональные отношения в семье способствуют эмоциональному
отдалению ребенка от, как правило, нетворческих родителей, но сами по себе они не
стимулируют развитие креативности.
Возникает вопрос: когда происходит формирование этих личностных свойств?
Если обобщить немногочисленные исследования, посвященные развития креативности, то
наиболее вероятный ответ - в 3 - 5 лет. К трем годам у ребенка появляется потребность
действовать как взрослый, "сравняться со взрослым". У детей появляется "потребность в
компенсации" и развиваются механизмы бескорыстного подражания деятельности
взрослого. Попытки подражать трудовым действиям взрослого начинают наблюдаться с
конца 2-го по 4-й год жизни. Скорее всего, именно в это время ребенок максимально
чувствителен к развитию творческих способностей через подражание.
Дальнейшая судьба творческих людей складывается в зависимости от условий среды и от
общих закономерностей развития творческой личности. В ходе профессионального
становления огромную роль играет образец - личность профессионала, на которую
ориентируется молодой человек. Считается, что для развития творческих способностей
оптимален "средний" уровень сопротивления среды и поощрения таланта.
стр. 109
Научная жизнь. I МЕЖДУНАРОДНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ
"КАЧЕСТВО ЖИЗНИ И ПСИХОЛОГИЯ"
Автор: Г. М. ЗАРАКОВСКИЙ
Психологические аспекты качества жизни отдельных людей, разных социальных групп,
населения стран или регионов сравнительно недавно стали предметом специальных
исследований. В России эта проблематика развивается в основном в Институте
психологии РАН и во Всероссийском научно-исследовательском институте технической
эстетики Минобрнауки России. В апреле 2004 г. Институт психологии РАН провел
"круглый стол" на тему "Качество жизни: понятия, методы оценки"1 , на Всероссийских
конференциях по проблемам качества жизни населения России, которые проводил
ВНИИТЭ в 2001 - 2003 гг., также рассматривались отдельные психологические проблемы
этой направленности. Теперь их обсуждение вышло на международный уровень.
В городе Салоники в декабре 2004 г. состоялась I Международная конференция "Качество
жизни и психология". Ее инициаторами и организаторами явились Общество психологов
Северной Греции и Аристотелевский университет Салоников. В конференции приняли
участие представители 24 стран со всех континентов. Ее можно назвать молодежной,
поскольку докладчики, в основном, были в возрасте 30 - 35 лет, а аудитории наполнялись
студентами. Программа конференции была настолько насыщенной, что параллельно
работало до семи секций или симпозиумов в режиме с 9 часов утра до 9 вечера.
Тематика конференции была очень разнообразной: концептуальные основы, методы и
критерии измерения качества жизни людей; свойства личности и качество жизни;
качество жизни и труд; особенности качества жизни разных демографических и
социальных групп - детей, женщин, стариков, инвалидов, людей, страдающих различными
хроническими заболеваниями; способы улучшения качества жизни названных категорий
населения.
По количеству докладов доминировало направление, посвященное решению конкретных
вопросов повышения качества жизни отдельных демографических и социальных групп,
особенно тех, которые по каким-либо причинам испытывают жизненные трудности.
Именно это тематическое направление открыл первый пленарный доклад Р. Неймейера
(Мемфис, США) на тему "Горе, страдание и поиск смысла жизни". Речь шла о
психологической работе с людьми, перенесшими высоко значимые личные утраты: смерть
близких людей, внезапная инвалидность, крушение жизненных планов по разным
причинам. Были приведены результаты нескольких крупномасштабных исследований,
выполненных в различных штатах страны. Одно из исследований изучало 508 вдов в
раннем периоде после смерти мужа (до 4 месяцев) и позднем (более двух лет).
Прослежена динамика психического состояния этих женщин и проверены разные приемы
работы с ними психологов. Обобщив данные, Неймейер разработал типологию
психических нарушений у людей, переживающих горе, предложил ряд психологических
техник купирования страданий. Кроме того, им разработана методика прогнозирования
развития различных видов психотравматического дисстресса.
В обобщенном виде представить направление, посвященное проблемам качества жизни
разных социально-демографических групп, можно путем рангового выстраивания этих
групп, исходя из количества посвященных им секционных заседаний и симпозиумов. На
первом месте оказались группы взрослых людей, страдающих разной психической и
соматической патологией (9); затем нормальные дети дошкольного и школьного возрастов
(7); дети с отклоняющимся развитием (4); люди старших возрастов (4); экономически
активные люди в разных условиях труда и безработные (3); инвалиды (2); женщины, в том
числе в период беременности (2); студенты (2); семьи в состоянии конфликта (2);
молодежь, ведущая рискованный образ жизни (1); мигранты (1); заключенные и лица,
вышедшие из мест заключения (1).
Все заслушанные доклады основывались на фактических данных и в большинстве случаев
строились по одной схеме. Сначала давалось статистически достоверное описание
контингента по выбранным показателям качества жизни и специфическим показателям
для данной группы людей (личностные особенности, психическое состояние,
характеристика здоровья, успеваемости и т.п.). Затем обосновывались способы улучшения
качества жизни (в основном, направленные на психику человека, а не на изменение
внешних ус-
Савченко Т. Н., Головина Г. М. "Круглый стол "Качество жизни; понятия, методы оценки"" // Психол. журн.
2004. N6. С. 106 - 108.
1
стр. 110
ловий) и приводились данные, характеризующие эффективность этих способов.
Тематическое направление, которому на конференции также было уделено большое
внимание, называлось "Концептуальные основы, методы и критерии измерения качества
жизни людей". Весьма содержательный доклад был сделан С. Крейтлер и М. Крейтлером
(Тель-Авив, Израиль) "Измерение качества жизни взрослых: новый метод и результаты
его использования для оценки качества жизни больных и здоровых людей". Авторы
поставили перед собой цель разработать такой метод (QOL-Adults), который отвечал бы
следующим требованиям: позволял бы измерять качество жизни как здоровых, так и
больных людей по одним и тем же показателям; позволял бы обследуемым людям судить
о качестве как собственной жизни, так и населения в целом.
Метод отрабатывался в течение 10 лет путем проведения исследований на 25 выборках
населения, отличающихся по состоянию здоровья, полу и культурной типологии (более
1000 человек). В результате был разработан перечень вопросов, релевантных целевой
направленности метода. Их оказалось 60. Ответ на каждый вопрос заключается в выборе
из четырех альтернатив, характеризующих выраженность признака.
Посредством кластерного и факторного анализа выявлены 15 факторов, определяющих в
целом качество жизни (они и стали шкалами вопросника). В целом, по мнению авторов,
показатели качества жизни должны отражать следующие семь групп характеристик
жизни: состояние здоровья; эмоциональное состояние, настроение; чувство связи с
другими людьми; экономическое состояние; благополучие в повседневной жизни;
благополучие в социальной жизни (сюда входит и трудовая деятельность).
Разработанный метод QOL-Adults может применяться в письменном или речеголосовом
виде, в режиме индивидуального или коллективного обследования, однократно или
повторно. Обследование занимает 10 минут. QOL-Adults представлен на четырех языках:
иврите, английском, арабском и русском. Приведены примеры измерения качества жизни
разных групп больных по сравнению со здоровыми людьми. Обобщив результаты всех
исследований, авторы сделали вывод, что качество жизни в большей степени зависит от
личностного роста и наличия у человека смысла жизни, чем от удовлетворения базовых
потребностей.
Метод, аналогичный QOL-Adults, но предназначенный для измерения качества жизни
детей (в возрасте от 3 до 18 лет), также был разработан и включал 55 вопросовутверждений. На каждый из них предусмотрено три альтернативных ответа в трех
различных формах: графической, вербальной и моторно-пространственной. Был приведен
пример использования теста для обследования 217 детей, больных раком разного вида и в
разной стадии до и после лечения, а также детей с доброкачественными опухолями.
Выявлены три фактора: I. "Эмоциональный дисстресс" (негативные чувства - 0.89,
пессимизм - 0.80, переживание стресса - 0.76); П. "Купирование дисстресса" (позитивные
чувства - 0.67, телесное благополучие - 0.65, удовлетворенность базовых потребностей 0.51, позитивная мотивированность - 0.63); III. "Направленность обеспокоенности"
(школьные дела - 0.61; семейные интересы - 0.56; социальная жизнь - 0.62). Выявлены
различия в оценках качества жизни, связанные с возрастом (младше и старше 15 лет), а
также с полом (у мальчиков по ряду шкал общая оценка качества жизни выше, чем у
девочек). Отмечено, что у детей, родившихся в Израиле, качество жизни выше, чем у
детей иммигрантов. Основная положительная мотивация у всех детей (в том числе,
позитивное отношение к лечению) связана с семейной жизнью.
М. Тейчман, М. Мурдвее (Таллин, Эстония) и К. Сакс (Тарту) представили доклад на тему:
"Духовные потребности и качество жизни в Эстонии". Исследование было проведено,
исходя из концепции качества жизни, принятой Всемирной организации здравоохранения
(WHO). Под качеством жизни понимается восприятие и оценка индивидом своей жизни в
контексте той культурной среды (включая принятую в ней систему ценностей), в которой
он живет, по отношению к своим целям, ожиданиям, привычкам и представлениям. В
докладе приведены данные, полученные в трех исследованиях 1996 - 2003 гг. эстонским
центром качества жизни при Таллинском техническом университете. Использовали
методики, рекомендованные Всемирной организацией здравоохранения: WHO QOL-100 и
WHO QOL - BREF. Обследовали три группы лиц: старые люди, живущие в городах
(средний возраст 74.43 лет, 7V = 61), молодые люди (средний возраст 18.13 лет, N = =
741), взрослые жители сельской местности (средний возраст 41.5 лет, N = 1010). Индекс
качества жизни (WHO QOL index) в первой группе оказался равным 12.41, во второй
группе - 14.57, в третьей -13.46. Наиболее сильные корреляционные связи между
значениями отдельных показателей и величиной индекса оказались следующими: общее
психическое состояние (0.80), независимость, самостоятельность (0.70), наличие смысла
жизни (0.58), физическое здоровье (0.27). Большое значение имеет уровень самооценки,
преобладание позитивных чувств и мыслей в повседневной жизни. Общий вывод: во всех
трех группах наиболее значимыми для качества жизни являются психические факторы, а
не состояние здоровья; удовстр. 111
летворение таких духовных потребностей, как смысл жизни и ощущение самого себя
полноценной личностью.
Решению одного частного вопроса измерения качества жизни был посвящен доклад М.
Ставроянополуса "Разработка и валидизация теста для оценки эмпатийности" (Афины).
Эмпатийность как черта личности и стиль поведения имеет большое значение для
формирования благоприятной психологической атмосферы в различных социальных
группах и, тем самым, для "субъективного качества жизни". Разработанный автором тест
представляет собой опросник, включающий 35 утверждений. Распределение значений
эмпатийности, полученное на выборке 442 чел, близко к нормальному. Выделены группы
людей с чрезмерной эмпатийностью (примерно 15%), с низкой (примерно 17%) и
нормальной эмпатийностью (около 65%). Входящие в первую группу отличаются высокой
тревожностью, неспособностью контролировать свое эмоциональное состояние, а
входящие в третью группу с трудом устанавливают контакты с другими людьми,
отличаются низким уровнем эмоциональности. Нормальная эмпатийность свойственна
лицам, способным не только вызывать симпатию, но и умеющим регулировать
эмоциональное состояние, как свое так и своих партнеров. Разработанный опросник с
успехом применяется для психологического отбора социальных работников и
полицейских.
На заседании, посвященном измерению качества жизни, было сделан единственный
заявленный из России доклад Г. М. Зараковского и В. И. Кулайкина (Москва) "Компонент
"Социально-личностное благополучие" в структуре показателей качества жизни
населения". В нем была представлена концепция и методика измерения качества жизни
больших социальных групп с использованием как объективных, так и субъективных
показателей, образующих иерархическую систему. Базовыми являются компонентные
показатели "здоровье", "экономическое благополучие" и "социально-личностное
благополучие". Раскрыта структура последнего компонента с приведением
ориентировочных значений показателей, полученных на основе данных государственной
статистики и социально-психологических опросов населения России за период с 1999 по
2003 гг. Показатель "социально-личностное благополучие" оказался равным 0.46, что в
принятой системе лингвистических оценок интерпретируется как приемлемое качество.
Среди показателей более глубокого уровня наибольшие значения имеют "социальное
самочувствие" (0.70), "культурный потенциал" (0.67), "самореализация в досуговой
деятельности" (0.64) и "психологический потенциал" (0.52). Наиболее низкие значения
имеют "самореализация в семейной жизни" (0.27) и "социально-демографический
потенциал населения" (0.28).
К концептуальной составляющей рассматриваемого тематического направления следует
отнести доклад Ф. Пеонидиса (Аристотелевский университет). Докладчик сформулировал
четыре принципиальных вопроса, касающиеся сущности качества жизни, без решения
которых дальнейший прогресс в данной предметной области невозможен: можно ли
говорить об универсальном качестве жизни для всех людей или же только о
специфическом качестве жизни каждой личности? Имеется ли связь между качеством
жизни и счастьем? Существуют ли объективные критерии психологической
составляющей качества жизни? Если они есть, то кто должен их устанавливать? Следует
ли государству брать на себя определенные обязательства в отношении качества жизни
населения или же заботиться о своем качестве жизни каждый гражданин должен
самостоятельно?
Автор считает, что ответы на эти вопросы можно получить на основе предложенного им
понимания качества жизни как чувства удовлетворенности человеком своей жизнью,
основанного на понимании объективно существующих условий и состояния дел. При этом
главными объективными факторами, определяющими субъективную оценку качества
жизни, являются удовлетворенность базовых потребностей (по Маслоу), состояние
здоровья и возможность трудиться, повышая качество в дальнейшем.
Обсуждению темы "Ценность человеческой жизни" был посвящен специальный "круглый
стол", который вела председатель программного комитета конференции, президент
Общества психологов Северной Греции А. Ефклидес. В настоящее время человечество
переживает период грандиозных социальных, технологических и экономических
изменений, которые были и в прошлом. И всегда позитивное разрешение возникающих
противоречий и опасных конфликтов было связано с борьбой идей, формированием
определенных мировоззренческих позиций по фундаментальным вопросам человеческого
бытия: жизнь и смерть, цена жизни, смысл жизни отдельного человека и общества. Сейчас
это особенно важно, поскольку многие люди чувствуют себя дезориентированными:
развитие технологий приводит к росту экономического богатства и одновременно к
ухудшению качества жизни многих людей.
Интерес представляли два высказывания по поставленной проблеме. Первое касалось
смысложизненной ориентации молодежи, второе - цены жизни (в буквальном смысле
слова) в связи с успехами медицины.
стр. 112
В. Гиоултсис считает, что в настоящее время появилась тенденция ухода молодежи от
поиска смысла жизни. Все больше людей предпочитают жить, не задаваясь этим
вопросом. В частности, это проявляется в увлечении наркотиками. Происходящие сейчас
социальные, институциональные и культурные трансформации приводят к деформации
структуры ценностных ориентации и, соответственно, к изменению субъективных
критериев качества жизни. При этом технологический прогресс и наука не дают
объективных оснований для решения проблемы смысла жизни.
Человек должен сам экзистенциально определять свой смысл жизни. Но должен быть и
общечеловеческий смысл жизни. Ориентир, по мнению автора, дает христианская
религия. Согласно концепции сотворения мира человечество развивается по заданному
пути, и этот путь в перспективе ведет к совершенствованию человека, ко все большему
приближению к "образу Бога". (В качестве добавления отмечу, что данная позиция близка
к обоснованной еще в середине прошлого века Тейяр де Шарденом в известной в России
книге "Феномен человека". На основе не теологических, а научных аргументов мною
предложено развитие концепции Шардена с учетом объективного глобального критерия
качества жизни человеческого общества в целом2 .)
По мнению Г. Аногианакиса, развитие цивилизации привело к необходимости пересмотра
общепринятого положения о том, что человеческая жизнь бесценна. На самом деле
продолжительность жизни конкретного человека, не говоря уж о ее качестве, во многих
отношениях напрямую зависит от его экономических возможностей. Современная
медицина обладает средствами, позволяющими поправить здоровье многим тяжело
больным людям, намного продлить их жизнь. Но это дорого стоит и доступно далеко не
всем. Автор провел "мысленный эксперимент" с участием нескольких
высококвалифицированных врачей, направленный на оценку "рациональной", с позиций
социальной справедливости, стоимости определенных видов медицинской помощи. Таким
образом, обозначен подход к разработке стоимостных оценок человеческой жизни.
В тематическом направлении "Личность и качество жизни" было представлено несколько
докладов, основанных на эмпирических данных. М. Ставроянополус сообщил о
результатах сравнения эмпатийных стилей, определяемых с помощью разработанного им
опросника, с чертами личности, выявляемыми опросником Янга. Выявилась нелинейная
связь с двумя шкалами по Янгу, а именно, жестокость и эмоциональная тупость".
Линейная связь выявилась со шкалой "низкий самоконтроль". Автор трактует
эмпатийность как психологический фактор, в значительной мере определяющий
"субъективное качество жизни".
Р. Меллон (Крит, Греция) в докладе "Самоозабоченность и качество жизни. Эмпирическое
исследование и аналитико-поведенческая интерпретация" привел данные обследования
населения острова с помощью грекоязычного варианта японского теста "Шкала
самоозабоченности" (Сакомото, 1998). Под самоозабоченностью (self-preoccupation)
понимается устойчивая тенденция личности чрезмерно сосредотачиваться на своих
мыслях и переживаниях, размышлениях об имевшихся в прошлом событиях в ущерб
восприятию и пониманию текущих событий и внешней реальности. Установлено, что
лица с высоким уровнем самоозабоченности склонны к депрессии и заниженной оценке
качества своей жизни. Для повышения субъективного качества жизни таких людей
предложены методы активной психотерапии.
Д. Мораитоу и А. Ефклидес (Аристотелевский университет) представили доклад
"Мудрость как психологическая характеристика личности: ее базовые когнитивные,
социо-моральные и личностные черты". Мудрым можно считать зрелого в социальном
отношении человека, цельную личность без психических аномалий, понимающую суть
жизненных явлений, высоко моральную, умеющую успешно применять в жизненных
ситуациях различные селекционные, оптимизационные и компенсаторные стратегии.
Мудрость человека и качество его жизни тесно связаны между собой. С целью более
глубокого анализа природы мудрости проведено исследование 417 человек обоих полов в
возрасте от 13 до 83 лет. Использовали четыре опросника, позволяющих оценить
когнитивные способности, социо-моральные характеристики и типологию личности по
классам: мудрый (внешний критерий), сообразительный, творческий, гуманистичный.
Статистический анализ полученных данных показал, что когнитивная составляющая
мудрости состоит из шести факторов, а социо-моральная - из двух.
Е. Карадемас (Крит, Греция) исследовал взаимосвязи между субъективным
благополучием и такими личностными свойствами, как оптимизм, нейротизм и
способность к совладанию с ситуациями (coping). Под субъективным благополучием
(SWB) понимается аффективная и когнитивная оценка человеком своей жизни,
психологический феномен, включающий эмоциональные реакции на события и
удовлетворенность как локальными, так и общими условиями жизни. Проведено
исследование 201 мужчин и женщин с использованием "Оксфордского опросника
счастья", личноЗараковский Г. М. Духовность как особый аспект качества жизни населения // Качество
жизни и духовная культура. Труды ВНИИТЭ. Серия "Качество жизни". Вып. 4. М.:
ВНИИТЭ, 2002. С. 49 - 59.
стр. 113
стного опросника Айзенка и опросника для измерения личностного и социального
оптимизма. Установлено, что способность к пересмотру своих взглядов и решению
проблем, склонность к выделению и обдумыванию позитивных сторон жизненных
событий и, особенно, оптимизм, имеют прямую корреляционную связь с SWB. Нейротизм
и склонность к уходу от решения проблем имеют обратную связь. Полученные
статистические зависимости объясняют 30 - 50% вариативности SWB.
Изучению феномена SWB специально у греческих подростков (203-х в возрасте 15 - 18
лет) была посвящена работа Д. Димитриаки (Афины). SWB оценивалось оксфордским
опросником. Черты личности определялись пятифакторным опросником NEO-FFI.
Получены следующие основные факты: подростки имеют тенденцию описывать свою
жизнь как счастливую; при высоких значениях экстравертированности и
добросовестности наблюдаются и высокие значения SWB, в то время как высокие
значения нейротизма и конформизма характерны для личностей с низкими значениями
SWB; различий по SWB между юношами и девушками не выявлено, но у девушек выше
нейротизм.
С. Леонтополу (Крит, Греция) изучала роль локуса контроля и стратегий совладания в
способности подростков преодолевать трудности адаптации к новым условиям обучения
(первый семестр в вузе). Критериями высокой способности преодолевать названные
трудности были два: устойчивость психики при возникновении психотравмирующих
ситуаций и сохранение психического здоровья. Обследовано 326 студентов и студенток
семи факультетов университета. Установлено, что локус контроля непосредственно не
влияет на выбранные критерии устойчивости, но тесно коррелирует с такой
способствующей адаптации чертой личности, как высокая самооценка. При
возникновении психотравмирующих ситуаций большой силы эффективными являются и
активная, и пассивная стратегии совладания. Если возникают психотравмирующие
ситуации небольшой силы, то предпочтительно использовать активную стратегию. В
целом быстрее и лучше адаптируются к новым условиям обучения подростки,
обладающие большими ресурсами совладания.
К. Седикидес (Саутхемптон, Англия) рассмотрел роль и взаимодействие разных
личностных мотивов в формировании высокого субъективного благополучия (SWB). Эта
характеристика в первую очередь зависит от удовлетворения мотивов самоутверждения и
психологической самозащиты. Исследования показывают, что эти два мотива
доминируют по отношению к мотивам самоидентификации и познания своих реальных
возможностей. Поэтому многие люди предпочитают получать от других людей
информацию, "работающую" на первые два мотива. Это надо иметь в виду при
проведении опросов и интерпретации получаемых данных.
На трех заседаниях обсуждались проблемы качества жизни, связанные с трудовой
деятельностью. Е. Стамоули, Б. Люгер и В. Мерингер (Регенсбуг, Германия) сделали
доклад на тему "Эмоциональная компетентность как детерминанта "психологического
благополучия" во взаимодействии врача с пациентом". Под эмоциональной компетенцией
они понимают умение человека устанавливать эмоциональный контакт с другими
людьми, правильно идентифицировать свои и чужие эмоции и умело управлять ими в
интересах достижения цели деятельности. Разработанный ими тест позволяет оценивать
все три компонента эмоциональной компетенции в количественном выражении.
Проведенное исследование показало, что эффективность лечения у врачей, способных
создать "психологическое благополучие" во взаимодействии с пациентами, существенно
выше. Предложены приемы формирования у врачей эмоциональной компетенции,
разработана методика беседы с пациентом, позволяющая создать и у него
соответствующую компетентность.
Н. Коутакис (Оребо, Швеция) разработал и реализует на практике программу и приемы
психологической работы с людьми, потерявшими надежду найти работу. Ими являются,
длительное время живущие на пособие по безработице, бывшие заключенные, граждане,
подвергающиеся неявной дискриминации по этническим признакам и др. Главное вывести таких людей из состояния депрессии и сформировать у них чувство
самоэффективности.
Д. Ксантопоулу, А. Бэккер,А. Кантас и Е. Демероути (Ультрехт, Нидерланды) провели
исследование в рамках предметной области организационной психологии. Они проверяли
факторную валидность теста оценки психологической составляющей трудового
потенциала населения - "Ультрехтская Шкала Трудового Потенциала". Проведено
обследование наемных работников разных специальностей в Греции и Нидерландах.
Получено подтверждение факторной структуры теста, включающей три фактора: первый энергичность, сила, активность; второй - преданность делу; третий - вовлеченность в
работу, "погруженность" в трудовую деятельность. Выявлены различия в
психологической составляющей трудового потенциала в Греции и Нидерландах: у
греческих трудящихся третий фактор имеет больший вес, чем у нидерландских.
Э. ван Зил (Свободный штат Южной Африки) с помощью специального опросника
исследовал стрессогенные факторы в трудовой деятельности
стр. 114
грамотных и неграмотных чернокожих работников: у неграмотных таких факторов
существенно больше. Они обусловлены условиями труда (преимущественно
физического), качеством производственного оборудования и заработной платой.
На конференции было мало докладов, посвященных качеству жизни населения в целом,
поэтому представляло интерес крупномасштабное исследование некоторых характеристик
качества жизни населения Греции (обследовано 2566 человек) в сравнении с такими же
характеристиками других европейских стран (45100 человек). Доклад по нему сделал К.
Кафетсиос (Крит). Основной результат: греческое население чувствует себя менее
счастливым, чем население Великобритании (4.34 условных единиц против 5.08) и более
раздраженным (1.62 против 1.54). Это связано с разными социокультурными условиями.
При этом микросоциальные условия влияют на качество жизни в большей степени, чем
макросоциальные.
В целом конференции показала, что проблематика качества жизни стала для
международного сообщества психологов одной из важнейших областей исследований и
практической работы. И, похоже, интерес к ней будет возрастать.
С тезисами конференции можно ознакомиться в библиотеке ВНИИТЭ ("1-st International
Conference - Quality of Life and Psychology", 3 - 5 December 2004, Faculty of Philosophy
Aristotel University of Thessaloniki, Greece. Program-Abstracts. Editors: Anastasia Efklides and
Haralambos Tsorbatzoudis. Publisher: Ellinika Grammat, Athens, 2004. 215 pp.)
Г. М. Зараковский, доктор психологических наук, профессор, главный научный сотрудник
ВНИИТЭ, Москва
стр. 115
Научная жизнь. ИТОГОВАЯ НАУЧНАЯ СЕССИЯ ИНСТИТУТА
ПСИХОЛОГИИ РАН
Автор: Н. А. ЖИВОВА, О. А. СОЛОВЬЕВА, С. А. ТАТАРКО
В 2005 г. в Институте психологии РАН состоялась ежегодная научная сессия,
посвященная подведению итогов научно-исследовательской работы его сотрудников за
прошедший год. Впервые на сессии обсуждались доклады сотрудников лабораторий, не
получивших возможности представить результаты своей деятельности на других
институтских мероприятиях 2004 г. Было заслушано 12 докладов в рамках заседаний трех
секций, а также организован "круглый стол", посвященный анализу состояния и
перспектив научных исследований в ИП РАН.
Открыл сессию директор института А. Л. Журавлев. Он подчеркнул, что по своему
научному уровню итоговые сессии остаются достойными имени Б. Ф. Ломова основателя и первого директора института - и в широком психологическом сообществе
общепризнанно называются Ломовскими чтениями. Подводя итоги работы коллектива ИП
РАН за 2004 г., А. Л. Журавлев коснулся всех основных форм представления результатов
научно-исследовательской деятельности. В 2004 г. продолжалась разработка
государственной программы патриотического воспитания граждан РФ при участии
лаборатории истории психологии. ИП РАН принял активное участие в выполнении
программы "Россия в глобализирующемся мире" (раздел "Ценностные приоритеты в
современной России"). Сотрудники института включились в реализацию программы
Центра конфликтологии при ООН РАН, что свидетельствует о востребованности научных
достижений института при решении современных комплексных научных и практических
задач.
В 2004 г. грантами Президента РФ были поддержаны исследования двух научных школ
ИП РАН: "Системная психофизиология" и "Научная школа Е. И. Бойко: психология
высших когнитивных процессов". Формой признания научных результатов деятельности
молодых специалистов (Т. Н. Тихомировой, И. С. Кострикиной) стали гранты Президента
РФ для поддержки молодых ученых по разделу "Общественные и гуманитарные науки".
Важным итогом научно-исследовательской деятельности института стали успешные
защиты его сотрудниками пяти кандидатских и семи докторских диссертаций. А. Л.
Журавлев особо поблагодарил всех докторантов, отметив, что успешно защищенные
докторские диссертации говорят о большом научном потенциале ИП РАН, приобретенном
за предыдущий достаточно длительный период его деятельности.
Характеризуя состояние издательской деятельности института, А. Л. Журавлев
подчеркнул, что в 2004 г. вышло в свет 28 научных изданий - в два раза больше
показателей предыдущих лет. Благодаря коллективным усилиям лаборатории истории
психологии (при участии Психологического института РАО) пополнилась двумя
изданиями серия научных трудов "Памятники психологической мысли". Опубликован ряд
фундаментальных методологических и теоретических изданий: коллективная работа под
редакцией В. А. Барабанщикова "Идея системности в современной психологии",
монография В. А. Кольцовой "Теоретико-методологические основы истории психологии",
коллективная монография под редакцией В. В. Знакова и З. И. Рябикиной "Субъект,
личность и психология человеческого бытия". В группу изданий, вносящих заметный
вклад в становление и развитие отраслей психологической науки, вошли: монография Л.
И. Анцыферовой "Развитие личности и проблемы геронтопсихологии"; "Исследования по
когнитивной психологии" под редакцией Е. А. Сергиенко; "Психология высших
когнитивных процессов" под редакцией Т. Н. Ушаковой и Н. И. Чуприковой; монография
В. А. Барабанщикова и В. Н. Носуленко "Системность. Восприятие. Общение"; 2-томный
коллективный труд "Проблемы экономической психологии" (ответственные редакторы А.
Л. Журавлев и А. Б. Купрейченко); работа А. Л. Журавлева "Психология управленческого
взаимодействия". К изданиям, посвященным разработке конкретных психологических
проблем и обоснованию новых научных направлений исследования, относятся:
коллективная работа под редакцией В. А. Бодрова "Профессиональная пригодность:
субъектно-деятельностный подход", книга "Социальный интеллект: теория, измерения,
исследования" под редакцией Д. В. Люсина и Д. В. Ушакова и др. Научно-методическим
трудом ИП РАН, опубликованным в 2004 г. в виде отдельной книги, стала коллективная
работа под редакцией Т. Н. Савченко и Г. М. Головиной "Методы исследования
психологических структур и их динамики".
А. Л. Журавлев подробно рассказал о разработке и применении новых методик и
технологий в научно-исследовательской деятельности ИП РАН, создании и развитии
экспериментальных комплексов для проведения психологических исстр. 116
следований, организации и участии в научных и научно-практических семинарах,
симпозиумах, конференциях. В заключение была отмечена уникальность результатов
научно-исследовательской деятельности за 2004 г. как по числу научных изданий, так и по
количеству успешно защищенных докторских диссертаций.
Заседание первой секции (сопредседатели В. В. Знаков, Л. В. Юревич) открыла Т. Н.
Греченко, выступившая с докладом "Проблема сверхмалых доз биологически активных
веществ: перспективы психофизиологических исследований". Сверхмалыми следует
считать дозы, эффективность которых не может быть объяснена с точки зрения
традиционных представлений о кривой "доза-эффект", предполагающей, что снижению
концентрации вещества будет соответствовать снижение эффективности. Отличительной
особенностью действия биологически активных веществ в сверхмалых дозах является
"расслоение" эффектов таким образом, что при снижении концентрации вещества
становится возможным избежание нежелательного влияния. Результаты исследования
Греченко показали, что этанол в сверхмалых дозах положительно влияет на состояние
изолированных нейронов и клеток полуинтактного препарата виноградной улитки по
сравнению с часто используемыми более высокими дозами. Существует несколько
гипотез относительно того, каким образом раствор, практически лишенный молекул
вещества, может оказывать выраженное влияние на организм. Одна из них состоит в том,
что вода способна "запоминать", какое вещество в ней находилось, изменяя свою
структуру. Проведенное автором исследование продемонстрировало, что
физиологические растворы с одним и тем же химическим составом, подготовленные на
основе воды разной структуры, оказывают различное влияние на нейроны улитки.
Автору доклада были заданы вопросы о сверхмалых дозах, в частности, о том, в каких
средах они могут оказывать действие. Интерес многих слушателей привлекла тема
эффективности растворов, в которых практически отсутствуют молекулы вещества.
Рассказывая о механизмах действия сверхмалых доз, Греченко рассмотрела в качестве
примера действие некоторых нейромедиаторов (глутамата, ГАМК, серотонина) и
предположила, что при использовании сверхмалых доз происходит нерецепторное
взаимодействие нейромедиатора и тканей организма.
В рецензии, подготовленной Е. Н. Соколовым, было отмечено, что нейроны виноградной
улитки, на которых уже много лет проводит свои исследования автор доклада, являются
чрезвычайно интересным объектом исследования, позволяющим наглядно изучать
действие различных агентов на нервную систему человека и животных.
В. В. Знаков выступил с докладом "Психология понимания и психология человеческого
бытия", в котором были рассмотрены некоторые теоретико-методологические основания
изучения понимания как когнитивного и экзистенциального феномена с позиций
психологии человеческого бытия. Среди отличительных признаков понимания он
выделил выход за непосредственные границы понимаемого, его включение в более
широкий контекст и соотнесение с ценностными представлениями и представлениями о
должном, которые отражены в социальных, групповых, моральных нормах поведения,
принимаемых познающим субъектом. Эти особенности привели, с точки зрения автора, к
появлению в конце XX в. тенденции, согласно которой понимание признается
содержательно более объемной категорией, чем познание и индивидуальное мышление.
Психология понимания как когнитивная дисциплина, в рамках которой понимание
(наряду с объяснением, интерпретацией, прогнозированием и др.) выступает в качестве
одной из процедур индивидуального мышления, должна быть дополнена
экзистенциальным ракурсом его изучения, позволяющим рассматривать понимание как
универсальную способность человека, реализующуюся в его способах бытия в мире.
По мнению Знакова, переход от анализа феномена понимания с точки зрения психологии
познания к его исследованию с позиций психологии человеческого бытия согласуется с
современными тенденциями эволюции науки от классической парадигмы к
неклассической и далее к постнеклассической. Психология человеческого бытия,
основания которой заложены в трудах С. Л. Рубинштейна и В. Франкла, как считает
автор, развивает идеи психологии субъекта на этапе постнеклассической науки.
В докладе обсуждались пять положений, раскрывающих специфику данной области
психологического знания. Первое - сочетание в рамках психологии человеческого бытия
двух планов изучения психической реальности - когнитивного и экзистенциального,
дающего возможность исследовать психологические проблемы под различными углами
зрения, выявлять как общие, так и частные, индивидуальные закономерности
психического развития, совмещать в одном направлении познание и ценностно-смысловое
постижение, соотносимое с личностным знанием познающего субъекта. Второе рефлексия и расширение ценностно-смысловых контекстов, в которых осуществляется
бытие субъекта, выход за рамки категории деятельности и обращение к представлениям о
непрерывном развитии психики, понятиям существования, становления, проблемам
ценностр. 117
стных ориентации, смысла жизни, свободы и духовности. Третье - целостный характер
анализа психического, приоритетность изучения не отдельных составляющих психики, а
целостных единиц - событий, ситуаций, жизненных сценариев, более полно описываемых
не категорией "деятельность", а понятием "дело". Четвертое - диалогическая
направленность психологического анализа, рассмотрение существования субъекта с
позиции "Я и другой человек", выдвижение на первый план проблемы понимания как
основы взаимодействия субъектов - участников диалога. Пятое - изменение
представлений о возможных и допустимых способах рациональных рассуждений;
включение рациональности в диалог культурных традиций, в ходе которого происходит
пересмотр ее правил и переоценка собственной позиции с иной точки зрения в целях
достижения взаимопонимания. Каждый из перечисленных пунктов необходимо включает
в себя рассмотрение вопросов из области понимания, что позволило Знакову назвать
проблему понимания центральной для психологии человеческого бытия.
Ю. И. Александров в рецензии на доклад В. В. Знакова предложил свою интерпретацию
перехода от когнитивной парадигмы к экзистенциальной. По его мнению, в эволюции
науки происходит не однонаправленное движение - от классической науки к
постнеклассической, от рационального к интуитивному, от когнитивизма к
экзистенционализму, - а циклический процесс балансирования между этими двумя
полюсами; при этом в каждом исследовании сочетаются оба подхода, хотя их
относительные вклады могут существенно различаться.
Д. В. Ушаков в ходе обсуждения доклада высказал предположение о том, что какая-то
часть психологии бытия является, по-видимому, ненаучной, "эзотерической", т.е.
предполагает не только знание, но и постижение объекта исследования. Докладчик, не
согласившись с такой трактовкой, отметил, тем не менее, что психология человеческого
бытия может оказаться действительно полезной в области психотерапии и
психологического консультирования, в которых затрагиваются вопросы "вершинной"
психологии и оказываются не применимы строгие процедуры научного знания.
Доклад В. А. Хащенко "Экономико-статистическая модель субъективного
экономического благополучия" был посвящен рассмотрению психологического
содержания, структуры, компонентов и индивидуальных детерминант субъективного
экономического благополучия (СЭБ) как базового феномена экономического сознания,
отражающего интегральное отношение человека к своему актуальному и будущему
экономическому благосостоянию. В ходе проведенного эмпирического исследования
показано, что по мере роста субъективно воспринимаемого имущественного статуса
респондентов (от "неимущих" до "богатых") происходит линейное возрастание
показателей СЭБ. Оценки СЭБ прямо пропорциональны самоуважению личности в сфере
жизнеобеспечения, стремлению занять активную позицию в области материального
жизнеобеспечения, наличию детей и обратно пропорциональны экономическим
притязаниям, субъективной значимости денег как смысложизненной ориентации
личности, негативному отношению к институту собственности, брачному статусу, уровню
образования и возрасту респондента. При этом личностные детерминанты вносят более
весомый вклад в детерминацию СЭБ, нежели объективные индивидуальные
детерминанты.
Автор предложил эмпирическую структурно-уровневую модель, описывающую
психологическое пространство проявлений СЭБ. Согласно этой модели, уровень
единичных показателей включает несколько групп характеристик отношения человека к
собственному материальному положению (притязания в сфере доходов, оценка
благоприятности внешних и внутренних условий роста благосостояния, а также уровня
индивидуального дохода, ожидания относительно перспектив изменения личного
материального благосостояния и др.). На следующем уровне представлены обобщенные
компоненты СЭБ: экономический оптимизм/пессимизм, субъективный уровень
материального благосостояния, адекватность дохода потребностям личности,
экономическая тревога, степень нужды в деньгах. Их композиция образует два
интегральных измерения модели, характеризующих модальность и интенсивность СЭБ:
субъективный уровень жизни и экономическая фрустрированность.
Т. Н. Савченко в рецензии на доклад высоко отозвалась о качестве построенной
дескриптивной модели и отметила необходимость создания экспресс-методики оценки
СЭБ, преимущество которой по сравнению с ныне проводимым мониторингом
экономического благополучия будет заключаться в возможности учета субъективных
показателей.
В. А. Бодров выступил с докладом "Психическая регуляция процессов формирования
профессиональной пригодности", открыв заседание второй секции (сопредседатели Л. Г.
Дикая, В. А. Кольцова, Н. Д. Павлова). Он рассказал об основных направлениях, по
которым ведутся исследования регуляции профпригодности в ИП РАН. В основу
эргономического подхода, развиваемого сотрудниками института, положена системная
оптимизация деятельности. Результаты исследований показали, что одним из аспектов
проблемы психической регуляции формирования профпригодстр. 118
ности является разработка и применение средств информационной поддержки оператора в
особых условиях. Так, при информационной перегрузке летчикам требуется больше
времени, чтобы выполнить задачу на слежение, чем в обычных условиях, а увеличение
яркостного контраста приводит к тому, что они лучше справляются с задачей. Автор
доклада отметил также, что изучение профессиональной мотивации деятельности
позволило разработать представления о роли вектора "мотив - цель" и его предметном
"наполнении". На выборке милиционеров были выявлены личностные корреляты
готовности и склонности к риску. Согласно предварительным результатам другого
исследования, посвященного изучению профессиональной пригодности летчиков,
обнаружена ее взаимосвязь с удовлетворенностью профессией и высокой самооценкой
подготовленности.
Отвечая на вопрос В. П. Морозова об инвариантах психической деятельности
профессионала, В. А. Бодров подчеркнул, что в процессе формирования пригодности к
конкретной деятельности важную роль играют факторы, специфические для данной
профессии, в связи с чем перенос данных, полученных для одних групп профессий, на
другие группы оказывается затруднительным. В ответе на вопрос Л. И. Анцыферовой он
также упомянул об исследовании ценностно-смысловой детерминанты деятельности
железнодорожников.
С рецензией на обсуждаемый доклад выступила Л. Г. Дикая, рассказавшая об
особенностях и перспективах изучения становления профессионала, которое проводится в
лаборатории инженерной психологии и эргономики, в частности, под руководством В. А.
Бодрова.
Е. Л. Ермолаева в докладе "Профессионал в условиях разнонаправленных социальноэкономических воздействий" предложила авторскую модель, описывающую последствия
рассогласования индивидуально-психологической, инструментальной и социальной
составляющих труда. Опираясь на данные, полученные другими исследователями, она
выделила пять основных форм профессионального дисбаланса (личностно-социальный,
индивидуально-социальный, социально-профессиональный, оценочно-регуляторный и
системный), который возникает при нарушении связей между компонентами системы
"человек-профессия-общество", соответствующей данной профессиональной эпохе.
С точки зрения автора, в конкретных ситуациях профессионального дисбаланса человек
может демонстрировать различные стратегии реагирования, основными из которых
являются ригидно-рациональная (конформистское следование ведущей социально
навязанной тенденции), прагматическая (ориентация на минимизацию ущерба при
максимизации выгод), творчески-рациональная (оптимизация ситуации путем
творческого преобразования собственных стереотипов), творчески-иррациональная
(сохранение собственных ценностных ориентации в самых неблагоприятных условиях),
ригидно-иррациональная (сохранение имеющихся стереотипов), агрессивно-рациональная
(устранение факторов среды, не согласующихся с индивидуальными представлениями о
"должном"), агрессивно-иррациональная (активное сопротивление любым, даже,
очевидно, позитивным нововведениям). На основе выделенных стратегий поведения
профессионала, ведущего принципа его субъектного реагирования и идентификационного
типа могут быть реализованы различные варианты преодоления профессионального
дисбаланса, что дает возможность, по мнению автора, определить наиболее оптимальный
вариант выхода из конкретной ситуации.
Выступивший с рецензией по данному докладу А. А. Обознов отметил, что положения,
приводимые в работе Е. П. Ермолаевой, служат развитием идей В. А. Вавилова, Ю. Я.
Голикова, А. Н. Костина, и высказался в поддержку дальнейшей разработки модели с ее
последующей эмпирической верификацией.
К. И. Алексеев в докладе "Метафора в политическом дискурсе" представил некоторые
результаты исследования, выполненного на материале 34 текстов теледебатов,
состоявшихся осенью 2003 г. накануне выборов в Государственную Думу. Он опирался на
положение, согласно которому изменение частоты встречаемости тех или иных
метафорических моделей в политическом дискурсе может служить индикатором смены
способов концептуализации политической действительности. Были проанализированы
частоты встречаемости метафорических моделей в текстах, а также те составляющие
политической действительности, в отношении которых они употреблялись. В своем
докладе автор подробно остановился на трех из наиболее часто встречавшихся
метафорических моделей: Геометрии, Движения и Механизма.
В ходе ответов на вопросы Алексеев подчеркнул, что существует различие между
лингвистическим и психологическим подходами при изучении метафоры. Его суть
состоит в том, что предметом изучения в психологии является не метафора как языковая
конструкция, а особенности когнитивных образований, выражающиеся в словах. С этим
различием связано попадание в поле рассмотрения некоторых языковых выражений,
которые не обязательно могут быть квалифицированы как метафоры в строго
лингвистическом смысле слова.
В рецензии на доклад И. О. Александров обратил внимание на две основные трудности,
вознистр. 119
кающие при использовании метафор как инструмента реконструкции когнитивных
структур. Во-первых, необходимо определить именно в контексте психологического (а не
лингвистического) исследования, что конкретно понимается под структурой, как она
соотносится с высказыванием и проявляется в нем. Во-вторых, метафора как инструмент
исследования требует построения представления о предметной области (в данном случае
политики). Ответы на эти вопросы связаны с проблемой конструктной валидности
метафоры как инструмента исследования.
Л. М. Соснина в докладе "Тенденции исследования справедливости в зарубежной
социальной психологии" сообщила о некоторых результатах историко-теоретического
анализа работ по проблеме справедливости, цель которого заключалась в выборе
адекватной теоретико-методологической базы для комплексного исследования
справедливости, учитывающего многоаспектность данного феномена.
По мнению автора, понимание справедливости схематично может быть представлено в
виде континуума критериев. На одном конце этого континуума располагается жесткий
принцип эквивалентности, индивидуализм; в средней зоне лежат принципы равенства и
потребностей, а на другом полюсе - альтруизм, коллективизм, принцип жертвенной любви
и милосердия, который присущ нашей культуре наряду с традиционно выявляемыми в
западных исследованиях. Докладчиком было выделено несколько основных направлений
изучения справедливости в зарубежной психологии, начало которому в 1965 г. положила
классическая теория эквивалентной справедливости Дж. Адамса. Во-первых, это
исследования дистрибутивной справедливости, в которых продолжена традиция
оценивать конечный продукт распределения, но помимо принципа эквивалентности
Адамса выделены также не сводимые к нему принципы равенства распределения и
удовлетворения актуальных потребностей (М. Дойч, М. Лернер и др.). Во-вторых,
изучение процессов и норм, регулирующих ход принятия решения, в рамках исследований
процедурной справедливости, в которых было показано, что признание процедуры
распределения справедливой/несправедливой зависит в большей степени не от размера
получаемых выгод, а от проявления уважительного отношения к индивиду при
распределении (Р. Фолджер, Е. Линд, Т. Тайлер и др.). Далее, это работы, посвященные
групповой ориентации в процессе принятия решений о распределении, в соответствии с
которой стабильность взаимоотношений и коллективные цели оказываются
приоритетными и преобладают над индивидуальными. Наконец, исследования
альтернативных мотивов концептуализации причин, вызывающих чувство
справедливости/несправедливости, отличных от мотива справедливости (Г. Рейс, В.
Рабинович).
А. В. Юревич, выступивший с рецензией на доклад Л. М. Сосниной, отметил, что в нашей
стране теория справедливости стала объектом несправедливого к ней отношения,
поскольку в этой области проводилось очень мало исследований. Он выразил надежду,
что данное исследование привлечет внимание отечественных специалистов.
Е. А. Чудина выступила с докладом "Представления об эмоциональной зрелости
личности", которым открылось заседание третьей секции (сопредседатели В. А. Бодров, Е.
А. Сергиенко), состоявшееся во второй день работы сессии. На основе методики,
предложенной для изучения социальных представлений о психологических феноменах
японскими учеными (H. Azuma, К. Kashiwagi, 1987), было проведено исследование
структуры и содержания социальных представлений об эмоциональной зрелости личности
(ЭЗЛ), а также критериев ее оценки. Изучались представления двух групп респондентов.
Первую группу составили студенты-психологи, практикующие психологи и
психотерапевты, у которых, по предположению, имелись профессиональные знания об
эмоциональной зрелости личности. Во вторую группу вошли испытуемые среднего и
позднего зрелого возраста (представители различных профессий с разным уровнем
образования, посещавшие отделение дневного пребывания при комплексном центре
социального обслуживания), дававшие оценку эмоциональной зрелости, исходя из
собственного жизненного опыта. По результатам контент-анализа свободного описания
испытуемыми ЭЗЛ (первый этап исследования) был составлен бланк анкеты из 72
дескрипторов ЭЗЛ, наиболее часто упоминаемых респондентами. На втором этапе
испытуемые оценивали эмоционально зрелого человека, которого они знают лично, по
каждому из выделенных утверждений. Эти данные использовались для факторного
анализа, результаты которого были сопоставлены в двух группах для выявления
структуры ЭЗЛ.
Анализируя содержание четырех эмпирически полученных факторов, автор приходит к
выводу о том, что структура ЭЗЛ в представлениях двух групп испытуемых состоит из
четырех компонентов (когнитивного, регулятивного, социального и эмоционального),
каждый из которых имеет специфику. Путем сопоставления результатов частотного
анализа в двух группах выделяются также критерии ЭЗЛ в представлениях
психотерапевтов и пожилых людей: умение выстраивать отношения с другими людьми,
интерес к жизни и способность любить. По мнению докладчика, анализ структуры и
критериев ЭЗЛ позволяет уточнить ее определение и выдвинуть предположение о том, что
оценочные шкалы ЭЗЛ, разрастр. 120
ботку которых планируется провести на следующем этапе работы, будут соответствовать
четырем выделенным факторам (компонентам).
Рецензент В. В. Знаков отметил актуальность проблемы зрелости в целом и вопроса о
структуре эмоциональной зрелости в частности. При этом он указал на противоречие,
которое не было учтено автором исследования, а именно: эмоционально зрелый человек
умеет открыто выражать свои эмоции (по А. Маслоу), что, однако, не соответствует
представлению о социальной регуляции (т.е. сдерживании эмоций) как характеристике
зрелой личности. Кроме того, в исследовании пока недостаточно проработанным является
тот момент, что выделившиеся в группе психологов факторы включают скорее
интеллектуальные, нежели эмоциональные компоненты. Он оценил работу как имеющую
высокий потенциал, который может быть успешно реализован.
При обсуждении доклада Е. А. Сергиенко заметила, что суть проводимого Е. А. Чудиной
исследования в большей степени состоит в изучении не социальных, а житейских,
спонтанных представлений об эмоциональной зрелости, и этот факт должен получить
отражение в названии работы. Она предложила провести сопоставление результатов,
полученных докладчиком, с теми данными, которые накоплены в области изучения
эмоционального интеллекта и эмоциональной регуляции.
Т. В. Галкина и М. А. Кононенко представили доклад "Соотношение общих и
специальных компонентов музыкальной одаренности в музыкально-исполнительской
деятельности". Цель их исследования - изучение взаимосвязи общих и специальных
компонентов музыкальной одаренности в музыкально-исполнительской деятельности.
Под общими компонентами музыкальной одаренности авторы доклада понимают
способность действовать в уме (СДУ) и креативность, под специальными -
"музыкальную" СДУ и креативность, проявляющиеся в музыкально-исполнительской
деятельности. Исследование проведено на выборке, которую составили 85 учащихся
детских музыкальных школ и студий в возрасте от 6 до 10 лет. Для диагностики общих
компонентов одаренности использовались методика "Игра в классики" Я. А. Пономарева
и тест творческого мышления П. Торренса, для диагностики специальных компонентов
одаренности -разработанные авторами исследования методики диагностики
"музыкальной" СДУ и особенностей музыкально-исполнительской деятельности, а также
экспертные оценки учителей.
Полученные результаты указывают на наличие связи между общими и специальными
компонентами одаренности. Показано, что уровни развития общей и "музыкальной" СДУ
близки или совпадают; обнаружена связь между показателями по тесту Торренса и
креативностью в музыкально-исполнительской деятельности. При этом в начале обучения
уровень общей СДУ превышает уровень "музыкальной" (в последующие годы
"музыкальная" СДУ начинает опережать общую); показатели креативности изменяются
синхронно, но значения "общих" показателей несколько превышают значения
"специальных" на протяжении всего рассматриваемого периода. Была выявлена
взаимосвязь результатов применения авторской методики и экспертных оценок по
показателям креативности и успешности музыкально-исполнительской деятельности.
Также обнаружена положительная связь между уровнем развития СДУ (и общей, и
музыкальной) и оценками педагогов по ряду параметров музыкальной деятельности,
однако при низких экспертных оценках и показателях музыкального исполнения может
быть диагностирован и высокий уровень СДУ. При сравнении экспертных оценок
творческих проявлений музыкально-исполнительской деятельности исследователями
прослеживалась тенденция к их согласованности с некоторыми показателями
креативности. Результаты проведенного исследования подтвердили существование
взаимосвязи между общими и специальными компонентами одаренности в
исполнительской деятельности начинающих музыкантов.
По окончании доклада авторы ответили на вопросы слушателей относительно различий в
понимании терминов "способность" и "одаренность", а также представлений о
соотношении общих и специальных способностей. Комментируя замечание ТА. Ребеко,
которое касалось возможного несоответствия уровня общих способностей уровню
специальных способностей (например, в случае музыкально одаренных детей с
отставанием умственного развития), М. А. Кононенко пояснила, что данные о
соотношении интеллекта и музыкальных способностей противоречивы и можно
предположить: между ними существует нелинейная связь. Вопрос о недостаточной
изученности обсуждаемой проблемы был затронут также в рецензии В. П. Морозова.
Н. А. Габриелян выступила с докладом "Изменение личностных особенностей,
обусловленное уровнем развития интеллекта и характером межличностного
взаимодействия в ситуации проблемно-ориентированного консультирования". В основу
исследования положены имеющиеся в литературе данные о существовании взаимосвязи
между интеллектом, личностными проявлениями и степенью социального контроля.
Докладчик опиралась на положение о том, что количество значимых корреляций между
интеллектом и личностными особенностями увеличивается в ситуациях с более высокой
степенью социального контроля. Исходя из этого, в исследовании была смостр. 121
делирована ситуация консультирования, в ходе которого консультант инициировал
различные типы межличностного взаимодействия с клиентом. Цель состояла в том, чтобы
в зависимости от уровня развития интеллекта выявить влияние каждого типа
взаимодействия на темп продвижения в осознании проблем и успешность их решения, на
полноту личностных изменений, изменения образа Я и картины мира, соответствующих
решаемой задаче. В исследовании приняли участие 23 человека, консультирование
каждого из них продолжалось 6 - 8 месяцев 1 - 2 раза в неделю. Выборка была разделена
на две группы: испытуемые с высоким и средним уровнями интеллекта.
Интерперсональное взаимодействие между консультантом и клиентом инициировалось и
оценивалось по двум направлениям: (1) спонтанное или последовательное разрешение
проблем (в зависимости от того, придерживался ли консультант плана работы в течение
месяца) и (2) комплементарное или тождественное взаимодействие (в зависимости от
того, обменивались ли консультант и клиент поведением различного или одного и того же
типа).
Автор исходила из того, что по степени социального контроля (в порядке его снижения)
могут быть выделены последовательные, комплементарные, тождественные и спонтанные
типы взаимодействия. Выявлено, что у клиентов с разным уровнем интеллекта степень
изменений неодинакова при использовании консультантом различных типов
взаимодействий. В группе с высоким уровнем интеллекта при снижении социального
контроля степень личностных изменений увеличивается, а темп продвижения в меньшей
степени зависит от социального контроля. В группе со средним уровнем интеллекта
изменения в ходе консультирования более выражены при комплементарных
взаимодействиях, характеризующихся достаточно высокой степенью социального
контроля. Полученные результаты автор интерпретирует с опорой на определение
совместной интеллектуальной деятельности, признаками которой являются общие цель,
план действия и поле деятельности. Так, влияние интеллекта в ситуациях спонтанного и
тождественного взаимодействия выше, чем при последовательных и комплементарных
взаимодействиях, поскольку первые два типа взаимодействия способствуют
формированию и принятию клиентом общих цели, плана действия и поля деятельности,
т.е. между клиентом и консультантом возникает совместная интеллектуальная
деятельность.
В своей рецензии Н. Д. Павлова выделила отличительные особенности исследования,
которое проведено в русле изучения совместной интеллектуальной деятельности и
реализует принцип социальной детерминации психического. По ее мнению, наиболее
важный момент исследования это рассмотрение интеллекта в качестве модератора проявления личностных особенностей
в новой сложной ситуации проблемно-ориентированного консультирования.
Достоинством работы является применение тонкого методического приема варьирования степени социального контроля. Его использование позволило подойти к
решению проблемы оценки влияния интеллектуальных и неинтеллектуальных факторов
на процесс консультирования. Рецензент отметила глубокую проработанность
исследования, тщательность анализа результатов и впечатляющие навыки практической
работы автора.
О. А. Ворона и Н. В. Тарабрина представили доклад "Эмоционально-личностные
изменения у онкологических больных", подготовленный по результатам эмпирического
исследования. Диагноз "рак", особенно рак молочной железы (РМЖ) у женщин, является
источником переживания беспомощности и отчаяния и может впоследствии
сопровождаться посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР) или его
симптомами. Было проведено исследование психологических характеристик больных
раком молочной железы 1 - 3-й степени, в котором приняли участие 75 пациентов в
возрасте от 38 до 72 лет, не менее трех месяцев назад перенесших операцию в связи с этим
заболеванием. Клиническое интервью показало, что наиболее стрессовый период - это
время, когда был поставлен диагноз: у 65% пациентов выявлены признаки ПТСР, у 24% клиническая картина ПТСР. Пациентов разделили на 3 группы в соответствии с
выраженностью клинической картины ПТСР: "нет ПТСР", "частично ПТСР", "есть
ПТСР". Выраженность ПТСР была связана с выраженностью психопатологической
симптоматики. Так, у больных с диагностированным или частичным ПТСР наблюдались
враждебность, паранойяльность, фобическая тревожность. Пациенты, демонстрировавшие
клинические признаки ПТСР, имели склонность к психосоматическим проявлениям в
связи с имеющимся у них заболеванием.
Для того чтобы понять, почему у одних женщин развивалось ПТСР, а у других нет,
авторы доклада сопоставили выраженность расстройства с обстоятельствами жизни
пациентов. Оказалось, что выраженность ПТСР не связана с семейным положением и
возрастом. Однако она связана с уровнем образования, временем, прошедшим после
диагностирования заболевания, занятостью, количеством предшествующих стрессовых
ситуаций и их субъективным влиянием на жизнь, личностными особенностями пациентов,
такими, как тревожность. У женщин, оперированных по поводу рака молочной железы,
изменялось отношение к миру, они воспринимали себя как менее удачливых. Болезнь
также сказывалась на их восприятии жизненной перспективы: пациенты с
стр. 122
ПТСР ощущали безнадежность, невозможность контролировать события своей жизни.
Авторы обнаружили сходство в восприятии жизненной перспективы у пациентов с
диагнозом РМЖ и ликвидаторов аварии на ЧАЭС. Было специально отмечено, что
пациенты, у которых не выявлено ПТСР, представляют группу условно здоровых,
поскольку повторные обследования после первичного лечения могут способствовать
развитию признаков ПТСР. Полученные данные позволили обобщить представления о
пациентах с признаками ПТСР и без него.
Выступление вызвало живой отклик у слушателей. По мнению рецензента Т. А. Ребеко,
рассмотренная тема представляет несомненный интерес для обсуждения. Она также
отметила высокую адекватность статистического анализа особенностям полученных
данных и удачную форму представления материала в работе О. А. Вороны и Н. В.
Тарабриной.
По окончании заседения третьей секции был организован "круглый стол" "Состояние и
перспективы научных исследований в Институте психологии РАН", в работе
которого приняли активное участие А. В. Маркина, Б. Н. Тугайбаева, С. С. Бубнова, И. Г.
Скотникова, Т. А. Ребеко, В. П. Морозов, Е. А. Сергиенко, В. М. Русалов, Л. Г. Дикая и др.
Выступая с отзывом по отдельным докладам и давая оценку результатам научной сессии в
целом, Е. А. Сергиенко отметила более высокий уровень выступлений в первый день
работы сессии. Наиболее интересными и информативными, с ее точки зрения, были
доклад Е. П. Ермолаевой и рецензии А. В. Юревича, Ю. И. Александрова, И. О.
Александрова, Л. Г. Дикой. Из всех выступлений, заслушанных во второй день, она
выделила как очень обстоятельный и тщательно проработанный доклад О. В. Вороны и Н.
В. Тарабриной.
На "круглом столе" неоднократно высказывалась мысль о том, что постепенно происходит
сращивание методологических основ и психологической проблематики научных
разработок, ведущихся в институте в настоящее время. Так, А. В. Маркина провела
параллель между работами В. В. Знакова, высвечивающими новые грани психологии
субъекта, и основными положениями субъектной психофизики. На тесное переплетение
системной и субъектной методологии, в контекст которых вводились представленные на
научной сессии материалы, указала Т. А. Ребеко. Рассматривая актуальные проблемы
жизнедеятельности института, В. П. Морозов подчеркнул необходимость и
продуктивность сотрудничества различных научных коллективов. И. Г. Скотникова
выступила с идеей "межлабораторного" аппаратно-методического обеспечения
исследований. Она рассказала о возможности использования сотрудниками различных
лабораторий уникального мультимедийного комплекса по изучению восприятия
сложноорганизованных событий, воссозданного усилиями В. Н. Носуленко, Е. Г.
Епифанова и В. А. Садова.
Говоря о перспективах научных исследований, проводимых в ИП РАН, А. В. Юревич
выделил несколько основных тенденций, характеризующих положение науки в
современной жизни. По его мнению, все решаемые в рамках психологии вопросы условно
могут быть отнесены к сфере психологического осмысления социальных процессов или к
ее традиционной академической проблематике. Он отметил, что в настоящее время
движение науки и психологии в частности происходит в направлении основных
финансовых потоков, поэтому особое внимание необходимо обратить на развитие таких
отраслей, как психология бизнеса, экономическая и политическая психология. Кроме того,
поскольку получаемое знание представляет собой "потенциально коммерциализируемый"
товар (а это является критерием внешней оценки производительности каждого научного
подразделения), необходимо выработать определенную позицию в отношении
возможности патентования ноу-хау и технологий, разрабатываемых сотрудниками
института. Существует и потребность в дальнейшем развитии традиционной
психологической проблематики. По мнению выступающего, наблюдаемый в настоящий
момент на Западе ренессанс интереса к методологии побуждает отечественную
психологию к разработке основных методологических проблем и открывает возможность
привлечь внимание зарубежных коллег достигнутыми результатами.
Закрывая итоговую научную сессию, А. Л. Журавлев поблагодарил всех докладчиков,
диспутантов и руководителей секций за активное участие в научной жизни института в
2004 г. и пожелал коллективу института больших творческих успехов в текущем году.
ИПРАН
стр. 123
Хроника. МОСКОВСКОМУ ПСИХОЛОГИЧЕСКОМУ ОБЩЕСТВУ 120 ЛЕТ
Автор:
24 января 1885 г. состоялось Учредительное заседание Московского психологического
общества - первой в России организации психологов, объединившей ученых и
представителей передовых кругов интеллигенции для разработки и популяризации
психологической проблематики. В феврале 2005 г. в Москве прошла конференция,
посвященная этому событию.
На рубеже XIX и XX вв. окончился период разработки проблем учеными-одиночками и
началась эпоха научных школ: московское психологическое общество выступило в роли
прообраза научной школы. Как региональное отделение Российского психологического
общества Московское общество психологов было создано 10 октября 1994 г.
С приветствием в адрес МПО от Российской академии естественных наук обратилась
вице-президент академии Л. В. Иваницкая, вручившая диплом и медаль Вернадского,
которой РАЕН наградило Московское общество психологов. Директор ПИ РАО, академик
РАО В. В. Рубцов, академик РАО В. Д. Шадриков и вице-президент РПО Т. Ю. Базаров,
вручая поздравительные адреса, отмечали значение работы Общества в развитии
психологии. Зачитывались правительственные телеграммы от Совета Федерации РФ,
Госдумы и адреса от Федерального агентства по образованию, начальника управления
образования ЮЗО М. Ю. Тихонова, директора МЦ ЮЗО И. В. Павловой и др.
В работе "круглых столов" конференции приняло участие более 750 человек из Москвы,
Санкт-Петербурга, Минска, Ангарска, Арзамаса, Армавира, Балашова, Владивостока,
Воронежа, Иваново, Иркутска, Калининграда, Кишинева, Коломны, Костромы,
Краснодара, Минеральных Вод, Мурманска, Нижнего Новгорода, Орла, Перми, Ростована-Дону, Рязани, Самары, Саратова, Севастополя, Ставрополя, Сургута, Тамбова,
Ульяновска, Уфы, Челябинска, Читы. Конференция дала новый толчок к работе не только
уже существующих секций, но и новых. Возобновление регулярных тематических встреч
Московского психологического общества - результат юбилейной встречи.
***
На заседании Диссертационного совета Д 002.016.01 при Институте психологии РАН
состоялась защита диссертации, представленной на соискание ученой степени кандидата
психологических наук по специальности 19.00.03 - психология труда, инженерная
психология, эргономика (психологические науки) "Личностные и ситуационные
детерминанты профессионального становления субъекта труда в экстремальной
профессии" Крыловой Галиной Юрьевной (научный руководитель - доктор
психологических наук Л. Г. Дикая ).
Проведен анализ отечественных и зарубежных научных исследований по проблемам
профессионализации с выделением адаптационно-ориентированного, деятельностноориентированного и личностно-ориентированного подходов; определены теоретикометодологические принципы изучения профессионализации и адаптации у лиц,
работающих в стрессогенных условиях.
Изучались особенности профессионализации сотрудников уголовно-исполнительной
системы. По соотношению ситуационных, личностных, социально-психологических
детерминант в процессе профессионализации выделены два качественно различающихся
этапа: профессиональной адаптации и социализации и личностного становления
профессионала.
Предложены классификации стрессогенных факторов профессиональной среды
пенитенциарной системы и конфликтных ситуаций, возникающих во взаимоотношениях
сотрудника с триадой "начальство-коллеги-осужденные"; определены критерии и типы
стратегий, позволяющих прогнозировать успешность адаптации и профессионализации
сотрудников.
На основе полученных данных разработаны рекомендации для профотбора,
психологического сопровождения в ходе профессионализации: консультирование,
лекционные и практические занятия.
стр. 127
***
17 - 20 ноября 2005 г. в Москве, в МГУ им. М. В. Ломоносова факультет психологии,
кафедра психологии труда и инженерной психологии проводят межрегиональную научнопрактическую конференцию "Прикладная психология как ресурс социальноэкономического развития современной России".
Планируется обсуждение следующих тем:
Значение прикладной психологии для развития различных отраслей экономики.
Роль прикладной психологии в социальной жизни.
Развитие психологической службы в организациях, на предприятиях и в государственных
структурах.
Разнообразие технологий, применяемых в прикладной психологии.
Подготовка специалистов по прикладной психологии.
Перспективы развития различных областей прикладной психологии.
Председатель оргкомитета конференции проф. Юрий Константинович Стрелков,
strelkov@mail.ru
Телефон для справок: 095 203 35 96 (кафедра психологии труда и инженерной
психологии).
***
I Всероссийская школа - семинар молодых ученых Института психологии
Российской академии наук
ПСИХОЛОГИЯ ПОЗНАНИЯ, ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ТРАДИЦИИ И НОВЫЕ
ПОДХОДЫ
К участию приглашаются аспиранты, преподаватели, кандидаты наук не старше 35 лет,
доктора наук не старше 40 лет.
Для участия необходимо отправить заявку с указанием Ф. И. О., места работы, должности,
темы предполагаемого выступления и его формы (презентация, стендовый доклад, устное
выступление) до 1 ноября 2005 г. по адресу: iprasschool@ mail.ru
В программе школы семинары, проводимые ведущими научными сотрудниками ИП РАН,
обсуждение представленных исследований участников школы. Конкурс лучших
исследовательских работ.
Цель школы: объединение усилий молодых ученых, занимающихся проблемами
психологии познания.
Научный руководитель школы: зам. директора по научной работе ИП РАН, доктор
психологических наук, профессор А. В. Юревич
Предполагаемые сроки проведения школы: последняя неделя ноября - первая неделя
декабря. Точные сроки будут сообщены дополнительно.
Контактные телефоны: 683 07 21
682 12 24
стр. 128