КОНЦЕПТ И СПОСОБЫ ЕГО АКТУАЛИЗАЦИИ В ИДИОСТИЛЕ

На правах рукописи
БОБКОВА Юлия Германовна
КОНЦЕПТ И СПОСОБЫ ЕГО АКТУАЛИЗАЦИИ
В ИДИОСТИЛЕ В. П. АСТАФЬЕВА
(на материале цикла «Затеси»)
Специальность 10.02.01  русский язык
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
кандидата филологических наук
Пермь 2007Работа выполнена на кафедре общего языкознания Пермского
государственного педагогического университета
2
Научный руководитель
—
доктор филологических наук, доцент
Подюков Иван Алексеевич
Официальные оппоненты
—
доктор филологических наук, профессор
Фельде Ольга Викторовна
кандидат филологических наук, доцент
Малышева Вера Артуровна
Ведущая организация
—
ГОУ ВПО «Магнитогорский
государственный университет»
Защита состоится 20 сентября 2007 г. в 11.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.189.11 в Пермском государственном университете по адресу: 614990, г. Пермь, ул. Букирева, 15, зал заседаний Ученого совета.
С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Пермского
государственного университета.
Автореферат разослан «
Ученый секретарь
диссертационного совета
доктор филологических наук
» августа 2007 г.
В. А. Салимовский
3
Общая характеристика работы
Реферируемая диссертация посвящена выявлению особенностей идиостиля В. П. Астафьева на основе анализа способов актуализации концептов, отражающих специфику авторской картины мира. Диссертационная работа выполнена в русле лингвокультурологических и этнолингвистических исследований.
Избранный подход к анализу идиостиля писателя объясняется тем, что художественная проза В. П. Астафьева в значительной мере ориентирована на
народную аксиологию, эстетику и поэтику. Согласно одному из основных положений этнолингвистики, любые формы культуры  естественный язык, вербальное и невербальное искусство, обряды и мифы  это системы, структурированные и организованные единым «языком культуры» [Толстой, 1995]. Поэтому выявление параметров идиостиля В. П. Астафьева осуществляется через
феномен концепта, который выступает как «сложное ментальное образование,
принадлежащее не только индивидуальному сознанию, но и ... психоментальной
сфере определенного этнокультурного сообщества» [Миллер, 2000, c. 41 – 42].
Художественная проза В. П. Астафьева исследуется преимущественно с
позиций литературоведения. Идиостилю писателя в собственно лингвистическом
аспекте
посвящены
работы
М. Ю. Жуковой,
Л. Г. Самотик,
И. Г. Гуляковой, О. Н. Емельяновой, М. П. Чередниковой,
М. К. Милых,
Л. И. Донецких, Е. З. Тарланова, О. И. Блиновой, О. В. Фельде, И. А. Подюкова,
И. В. Ревенко,
А. А. Осиповой,
Л. С. Зинковской,
А. В. Кипчатовой,
Н. А. Бурмакиной, где подчеркивается «диалектоцентризм» и одновременно
публицистичность астафьевской прозы, устанавливается высокая этносемиотичность астафьевского слова.
Сложившееся в последние десятилетия направление лингвокультурологических и этнолингвистических исследований  семиотика культуры  вбирает
в себя семиотику концептов (Ю. С. Степанов). В рамках семиотики концептов
активно разрабатывается проблема феномена концепта, типологии концептов и
способов их актуализации. Предлагаются разнообразные методики выявления
культурно значимой информации, особенно по лингвистическим данным (работы Ю. С. Степанова, Д. С. Лихачева, Ю. А. Левицкого, Е. С. Кубряковой,
В. И. Карасика, С. Г. Воркачева, Г. Г. Слышкина, З. Д. Поповой, И. А. Стернина,
Н. Д. Арутюновой, Л. А. Грузберг, Н. Ф. Алефиренко, С. А. Кошарной и др.). Не
имеет однозначного научного решения и вопрос о соотношении индивидуального и общекультурного в концепте, актуализированном в художественном тексте.
Таким образом, актуальность исследования определяется двумя основными причинами:
1) фрагментарностью исследований идиостиля В. П. Астафьева;
2) дискуссионностью вопроса о способах языковой и речевой актуализации концептов и разноплановостью методик выявления концептуальных смыслов в языке и тексте.
Объектом исследования являются способы и идиостилевые особенности
актуализации концептов в текстах В. П. Астафьева.
Предметом анализа являются лингвистические (преимущественно лекси-
4
ческие) средства, формирующие ассоциативно-семантические поля, которые
представляют собой совокупность актуализаторов концептов разных сфер ментального представления и реализуются в одном художественном контексте.
Материалом
исследования
являются
художественные
тексты
В. П. Астафьева, объединенные названием «Затеси» и общей философсколирической тональностью.
Целью исследования является описание фрагментов художественной
картины мира В. П. Астафьева на основе изучения способов актуализации концептов различной природы, выступающих как смысловые и стилистические доминанты художественного текста.
Достижение данной цели осуществлялось посредством решения следующих задач:
1) уточнить понятие концепта с учетом логико-философских, лингвофилософских и лингвокультурологических работ, в которых разрабатываются проблемы концепта в целом и концепта, актуализированного в художественном тексте, в частности;
2) на основе положений теории лексико-семантического и ассоциативновербального полей, анализа теорий актуализации концептов, лингвостилистического анализа текста уточнить методику моделирования ассоциативносемантического поля  научной абстракции, представляющей собой многомерную систему актуализаторов концепта;
3) выявить способы актуализации разнотипных концептов в идиостиле
В. П. Астафьева, определить инвариантное (релевантное для всего этнолингвокультурного сообщества) и вариантное (авторское) в концептах и способах их
актуализации на идиоэтнокультурном фоне;
4) на основе анализа средств актуализации концептов охарактеризовать
идиостиль В. П. Астафьева, установить участие эстетически трансформированных средств языка в выражении картины мира писателя.
Для решения поставленных целей и задач использовался комплекс методов исследования. При структурировании ассоциативно-семантических полей
привлекался метод лингвистического конструирования языковых систем. Выделение номинативных единиц проводилось на основе компонентного анализа как
частного случая семантического анализа. Анализ конкретных текстов осуществлялся методами лингвостилистического, контекстного и герменевтического анализа. Особый характер семантики художественного слова  его широкозначность, ассоциативность, контекстная и текстовая обусловленность, а также его
множественные связи с идиоэтническим культурным пространством  потребовал обращения к методу этимологического анализа, к методу семиотического
сопоставления и ассоциативного сближения, а также к методам лингвистического и культурологического комментария. Результаты исследования представлены
посредством описательного метода.
Теоретическая значимость и новизна исследования заключается в интегративном, междисциплинарном подходе к исследуемой проблеме. С этой целью
привлекаются данные не только лингвистических, но и логико-философских и
лингвофилософских теорий концепта.
5
Практическая ценность работы заключается в возможности использования результатов исследования при разработке лекций, спецкурсов и спецсеминаров по проблемам стилистики, лингвопоэтики, лингвокультурологии, этнолингвистики, при создании словаря В. П. Астафьева, а также в практике перевода художественных текстов писателя.
Основные положения, выносимые на защиту.
1. Концепты, реализованные в астафьевском тексте, — явления ментальные, отражающие ценностные ориентиры писателя. Доступом к ним служат разнообразные лингвистические формы — номинативные и образные средства языка, авторская метафорика, прецедентные тексты, авторские текстовые построения, основанные на приемах развертывания и усложнения метафоры. Средства
актуализации концепта объединяются в специфические образования — ассоциативно-семантические поля.
2. Авторская концептуализация заключается в такой реализации в художественном тексте слов и других языковых образований, которая эксплицирует этнокультурные и индивидуальные представления и идеи. Задаваемые средствами
концептуализации смыслы демонстрируют значительный семантический разброс — от заложенных в средствах общего языка характеристик времени, жизни,
бытия в целом до индивидуальных представлений и идей (о сущности творчества, памяти, любви, одиночества и пр.).
3. Авторские способы актуализации концепта не только эксплицируют этнокультурные и индивидуальные представления, но и становятся ведущим стилистическим приемом. Таким приёмом В. Астафьева в «Затесях» можно считать
антропокосмическую метафору. Отмечается авторское своеобразие метафорики — активное включение её в метафорические ряды, метафорические комплексы и ориентация на традиционные символы. Выявляется повышенная роль символизации номинативных средств языка для выражения идеи воды и высокая частотность собственно темпоральной лексики в метафорическом авторском применении для представления идей времени.
4. Поскольку рассмотренные в исследовании концепты [время] и [вода]
актуализируются преимущественно концептуально-метафорическим и символическим способом, идиостиль В.П.Астафьева может быть охарактеризован как
сложный, имеющий концептуально-метафорический и этносимволический характер.
5. Экспликация культурных коннотаций общерусского и народного слова,
приемы авторской метафоризации, обращение автора к «чужому слову» и текстам традиционной культуры свидетельствуют о тесной связи картины мира
В.П.Астафьева с русской языковой, фольклорной, мифологической, национально-художественной картинами мира.
Апробация работы. Результаты исследования были представлены в виде
докладов и сообщений на Международной научной конференции «Феномен
В.П. Астафьева в общественно-культурной и литературной жизни конца ХХ века» (Красноярск, 2004); на Международной научно-практической конференции
«Современная русская литература: проблемы изучения и преподавания» (Пермь,
2003, 2005); на Международной научной конференции «Этнокультурные кон-
6
станты в русской языковой картине мира: генезис и функционирование» (Белгород, 2005); на Первых, Вторых и Третьих астафьевских чтениях (Пермь, 2002,
2003, 2005). Основные положения диссертации обсуждались на кафедре общего
языкознания Пермского государственного педагогического университета, на заседании Школы социопсихолингвистики при кафедре общего и славянского
языкознания Пермского государственного университета (2007), получили отражение в 10 публикациях.
Структура работы. Диссертационная работа состоит из Введения, 3 глав,
Заключения, Библиографического списка и Списка словарей.
Основное содержание работы
Во введении обосновывается актуальность выбранной темы, определяются
объект и предмет исследования, формулируются цель, задачи, описываются методы, раскрываются новизна, научная и практическая значимость работы, приводятся основные положения, выносимые на защиту.
Глава I. Концепт как лингвокультурный феномен и его актуализация
В первой главе рассматривается теория концепта в логико-философской,
лингвофилософской и лингвокультурологической традициях. Определяется статус концепта как ментального феномена в системе художественного мышления
писателя, как фрагмента авторской, в том числе художественной, картины мира.
Исследуются современные лингвистические теории актуализации концепта, на
их основе уточняется методика моделирования ассоциативно-семантического
поля.
В разделе «Логико-философский и лингвофилософский подходы к исследованию концепта» предпринимается попытка увидеть преемственность современной лингвистики и философии в осмыслении феномена, поименованного
концептом. Истоки философских рассуждений о природе концепта находятся в
средневековом концептуализме (Петр Абеляр, Гильберт Порретанский и др.) и
продолжаются в творчестве современных философов-концептолов (Ж. Делез,
Ф. Гваттари). Философов интересовали вопросы не-данного и данного. Неданное, или концепт, есть глубинный смысл, общая идея, интуитивно постигнутые автором текста в процессе творчества. Концепт материально воплощается в
тексте, оставляет в нем свои «следы». Следы являют собой данное, лингвистические формы, доступные для наблюдения и исследования. Следами концепта в
словесном пространстве текста являются тропы. Индивидуальное начало, «авторская подпись» в концепте проявляется на уровне содержания (Ж. Делез,
Ф. Гваттари) или в выборе формы для выражения идеи  метафоры, символа,
оксюморона и т. д. (Петр Абеляр).
В отличие от логико-философских работ, обращающихся к проблеме концепта и его следов в тексте, В. В. Колесов [2000] сосредоточил свое внимание на
слове как факте языка и факте культуры, в котором актуализируется концепт. По
мнению ученого, наличие символических значений у слова как факта национальной культуры есть свидетельство того, что концепт, «туманное нечто»
(С. А. Аскольдов), «ген культуры» (С. Х. Ляхин), «сгусток смыслов» прошел все
7
этапы своего оформления в слове, последовательно соотносясь с образомтропом, образным понятием и символом национальной культуры. При этом слово-символ не является застывшей сущностью: каждый человек и тем более писатель может переоткрыть концепт, заново соотнести его с образом-тропом, образным понятием и символом, обогатив при этом концепт и собственным содержанием.
В разделе «Лингвокультурологический подход к исследованию концепта» обсуждаются вопросы феноменологического статуса концепта, его способности формировать фрагмент идиоэтнической и индивидуальной картин мира, а также средств и способов актуализации концепта по данным лингвокультурологических исследований.
В лингвокультурологических исследованиях предлагается определить
концепт как обобщенное представление, значимое для этнически определенной
культуры и релевантное для конкретной этнолингвосоциокультурной общности
(Ю. М. Степанов, В. И. Карасик, Г. Г. Слышкин, С. Г. Воркачев, Ю. А. Левицкий
и др.). С учетом философских и лингвофилософских теорий концепта можно
уточнить, что концепт как обобщенное представление (лингвистически), глубинная идея, сгусток смыслов (философски) преобразуется в инвариантновариантную ассоциативную систему представлений, идей, смыслов, обнаруживающих свои ассоциативные связи в пределах текста. Переход от концепта к
тексту подобен преобразованию глубинной структуры в структуру поверхностную, как это предложено в работе У. Л. Чейфа [1975]. Концепт претерпевает
концептуализацию — разбиение общего представления (общей идеи, сгустка
смыслов) на иерархию все более мелких «субконцептуализаций». Эти «субконцептуализации» представляют собой глубинную структуру  ассоциативную
систему представлений и идей, которая затем может быть преобразована в
структуру поверхностную — в речевую единицу.
Концепт не автономный феномен: он существует на фоне других культурных концептов. Совокупность концептов образует авторскую картину мира,
частным проявлением которой является художественная картина мира писателя.
Авторская картина мира соотносится с «национально-художественной» [Топоров, 1995] и идиоэтнической картинами мира.
Одним из дискуссионных вопросов в лингвокультурологических теориях
концепта является вопрос о способах и средствах актуализации концепта. Актуализация концепта есть его «осуществление; переход из состояния возможности
в состояние действительности» [ФЭС, 1997, с. 13]. Актуализация концепта понимается нами широко: как оформление в любых единицах или текстах культуры (вербальных и невербальных). Вербализация концепта, или его оформление в
языке и речи (тексте), в этом случае рассматривается как важнейшая разновидность актуализации.
Среди имеющихся теоретических и практических разработок средств и
способов актуализации концептов условно выделяется несколько подходов: системно-языковые (В. Г. Гак, Т. В. Булыгина, А. Д. Шмелев и др.), ассоциативновербальные (Ю. Н. Караулов, Н. В. Уфимцева и др.), культурно-семиотические
(Ю. С. Степанов, Н. И. и С. М. Толстые, И. А. Подюков, Т. И. Вендина,
8
Е. Л. Березович и др.) теории актуализации концепта, которые рассматриваются
нами как непротивопоставленные: ассоциативно-вербальное поле (ассоциативно-вербальные теории) представляет собой механизм «действия» языковой системы (системно-языковые теории), в культурно-семиотических теориях подчеркивается то, что сама культура может рассматриваться как язык (в лингвистических терминах). В нашем исследовании фрагменты разных подходов используются совокупно и применяются преимущественно для анализа единиц
лексического уровня как общего материала в разных теориях актуализации концепта.
Далее проблема концепта и способов его актуализации рассматривается в
аспекте теории идиостиля. По принятым в современной лингвопоэтике подходам, идиостиль писателя представляет собой не только набор характерных для
него приёмов работы со словом, но и совокупность ментальных и языковых
структур, в которых отражаются особенности поэтического сознания автора
(В. П. Григорьев, Н. А. Фатеева, И. А. Тарасова).
Вслед за Н. С. Болотновой, мы считаем, что основной формой актуализации концепта является конкретный текст. Именно поэтому любой частный актуализатор концепта  слово, фразеологизм, синтагма и т. д.  не представляет
собой изолированной единицы, а включается в общую систему актуализаторов,
которую можно представить в виде ассоциативно-семантического поля (АСП).
Основные принципы моделирования АСП уточняются на основе исследований
Ю. Н. Караулова, посвященных ассоциативно-вербальной сети в целом и ассоциативно-вербальному полю в частности [1987, 1993, 1999].
АСП — это объект научной абстракции (гипотетическая величина, конструкт), представляющий собой многомерную систему актуализаторов концепта
в художественном тексте и позволяющий реконструировать фрагмент авторской
(художественной) картины мира.
При моделировании АСП мы исходим из нескольких положений, среди
которых укажем следующие.
1. АСП подобно ассоциативно-вербальному полю. АСП включает единицы, которые а) соотносятся с общеязыковым семантическим (или лексикосемантическим) полем, т. е. имеют общую сему; б) реализуют ассоциативнообразный потенциал номинаций; в) имеют прагматическую функцию, т. е. объясняются эстетическими, онтологическими, аксиологическими, этическими задачами автора текста, соотносятся с общей концепцией текста и пространством
культуры.
2. АСП сближается с лексико-семантическим полем, поэтому АСП представляет собой объединение ассоциативных полей семантически родственных,
тематически связанных между собой слов. Так, в АСП «ВРЕМЯ» включаются
слова зима, утро, детство, вечность и др., семантически связанные со словом
время как именем поля. Нетождественность ассоциаций слова-имени поля и
других слов, семантически связанных с этим словом, позволяет рассматривать
не только авторские ассоциации слова время, но и ассоциации слов зима, утро,
детство, вечность и др.
9
3. В отличие от ассоциативно-вербального поля, моделируемого по результатам ассоциативного эксперимента, АСП относится не к количественнокачественным моделям, а к качественным, поэтому количество единиц, входящих в поле, не имеет для исследования принципиального значения.
4. Многомерность поля проявляется в возможности различных его измерений. В нашей работе предлагается три измерения поля: номинативное, ассоциативно-образное и текстовое.
Первое измерение АСП условно названо номинативным. Поле включает
различные текстовые номинативные единицы (имена предметов или имена ситуаций), объединенные по наличию общей семы: слова разной частеречной принадлежности в одном из своих лексико-семантических вариантов, актуализированных в тексте; фразеоединицы, фиксирующие глубинные культурные слои,
«консервативно» сохраненные из прошлого, — своеобразный «микротекст», построенный на универсалиях мифопоэтического сознания [Подюков, 1996]; высказывания разной степени сложности. Номинативные единицы могут соотноситься с прецедентными текстами. Каждая из номинативных единиц содержит
обобщение культурной информации — либо свернутое, латентное, как, например, в слове, либо развернутое, как в высказывании.
Второе измерение АСП — ассоциативно-образное — представляет собой
выявление авторского идиостилевого способа наименования — метафорического, символического или концептуально-метафорического, стирающего границы
между метафорой и символом.
Третье измерение АСП — текстовое. Представление о смене смыслов целостного ментального образования в пределах конкретного текста позволяет говорить о функциональном свойстве концепта.
Многомерность поля осмысляется и как возможность выбора преимущественного способа описания от идеи к способу ее актуализации («от содержания к форме») или от актуализатора к идее («от формы к содержанию»).
Моделирование АСП и его описание осуществляется в несколько этапов.
Предварительный этап связан с установлением пресуппозиции, что позволяет выделить инвариантный компонент в концептах.
На первом этапе на основе классификационных признаков выявляются
номинативные единицы (слова, фразеологизмы, высказывания), семантически
связанные с именем поля.
На втором этапе определяется однородность/неоднородность номинативных единиц как с формальной точки зрения, так и с точки зрения выражения одной или нескольких идей, значимых для русской культуры и/или автора. В зависимости от характера номинативных единиц и их способности выражать одну/несколько идей, АСП делится (если возможно) на несколько семантических
подполей (микрополей), соответствующих или не соответствующих смысловым
зонам АСП.
На третьем этапе осуществляется выбор способа научного описания
АСП  от формы к содержанию или от содержания к форме. Этот выбор находится в зависимости от типа концепта.
Выбор направления «от формы к содержанию» для описания АСП
10
«ВОДА» обусловлен неопределенно большим количеством идей, составляющих
образно-символический концепт [вода], их рассредоточенностью между актуализаторами разной семантической квалификации (ядерной и периферийной семантики) и неотчетливостью этих идей. В этом случае основное внимание сосредоточивается на характеристике разномасштабных номинативных единиц
(номинативное измерение поля) и способа номинаций  метафорическом или
символическом (ассоциативно-образное измерение поля). Описание номинаций
и их ассоциативных связей сопровождается выделением некоторого набора инвариантных и вариантных идей.
Выбор преимущественного направления «от содержания к форме» предпочтителен для АСП «ВРЕМЯ», коррелирующего с образно-логическим концептом [время]. Выбор такого направления связан с тем, что номинативные единицы АСП «ВРЕМЯ» а) относительно четко квалифицируются с семантической
точки зрения и б) относительно автономны в выражении идей. Поскольку семантическое членение АСП «ВРЕМЯ» соотносится со смысловым членением
этого поля, АСП делится на лексико-семантические подполя, равные смысловым
зонам. При описании АСП «ВРЕМЯ» дается общая характеристика инвариантных идей и представлений, формирующих концепт, а затем авторских способов
их актуализации (номинативное и ассоциативно-образное измерение поля).
Анализ конкретных текстов (текстовое измерение) при любом из подходов
используется фрагментарно. Определяются смысловые доминанты текста и их
корреляции с этнокультурными представлениями и идеями.
Вслед за О. В. Фельде, предложившей способ выявления ключевых концептов картины мира В. П. Астафьева, анализируются заглавия «Затесей» и лексическая структура текстов писателя. Установлено, что в ряд ключевых концептов В. П. Астафьева включаются концепты [время] и [вода]. Выбор этих концептов обусловлен несколькими причинами, среди которых: а) универсальная корреляция время-пространство (пространство преимущественно осмысляется
В. П. Астафьевым как водное); б) общекультурная корреляция вода-огонь (номинации с семой 'огонь'  один из астафьевских способов выражения временных идей); в) частичный этнокультурный и авторский синкретизм идей времени
и воды. Кроме того, концепты [время] и [вода] относятся к разным типам концептов в инвариантном компоненте, что представляет интерес и с методической
точки зрения.
Глава II. Ассоциативно-семантическое поле темпоральности в «Затесях»
В. П. Астафьева
В данной главе выявляются несколько темпоральных представлений и
идей (концепций времени), значимых для В. П. Астафьева. Комбинация этих
идей составляет концепт [время]. Анализируется лексика времяобозначения, семантическая классификация которой совпадает со смысловым членением АСП
«ВРЕМЯ». Способ описания АСП «ВРЕМЯ»  «от содержания к форме», от
инвариантных идей к способам их актуализации и смысловым нюансам.
В астафьевском АСП «ВРЕМЯ» выделяются четыре семантические подполя: «Циклическое время» (идея неизменности повторяющихся периодов),
11
«Линейное время» (идея необратимого, сплошного процесса изменений, имеющего начало и конец), «Первовремя» (идея начала начал), «Древнее, вечное»
(идеи древнего как вечного и вечного как Божественного). О значимости представлений о первовремени и древнем, вечном в картине мира В. П. Астафьева
свидетельствует их оформление в сильных текстовых позициях  в заглавиях
конкретных текстов («Хлебозары», «Благоговение», «Древнее, вечное») и циклов текстов «Благоговение», «Древнее, вечное».
Семантическое подполе «Циклическое время» отражает идею регулярности, предсказуемости изменений, согласно которым природный, вегетативный
и трудовой циклы вписаны в замкнутый круг и переживаются человеком как чередование физической и духовной активности.
К основным средствам актуализации идеи замкнутого времени в идиостиле
В. П. Астафьева относятся слова семантических микрополей «Годичный цикл»
(лето, предосенье, ранняя осень) и «Суточный цикл» (сумерки, утро, день, полдень), перифразы зимняя пора, до зимних заметей, до первого листа, фразеологизмы, стершиеся и обновленные метафоры бабье лето; на исходе лета, лето
ушло за середину.
Кроме «чистого» времени, среди астафьевских номинаций выделяется
большой корпус единиц с семантикой переходного, «межевого» времени, что
свидетельствует о важности моментов переходов-включений для Астафьевахудожника: Можно смотреть, смотреть и каждую минуту замечать вокруг в
природе перемены и ощущать вместе с нею чуткое, в ночь переходящее завечерье («Гемофилия»). Внимание В. П. Астафьева к переходному времени проясняется при обращении писателя к хрононимам: Вербное воскресенье, Ильин
день, Сретенье, Прощеный день, Троица. Эти номинации не только предстают
как единицы измерения времени, но и указывают на значимость того или иного
праздника в традиционной культуре  развертывая описание ритуальности этих
праздников, писатель воспроизводит идею сакральности перехода от одного
времени к другому. При этом хрононимы Прощеный день (день, заканчивающий
Масленицу, канун Великого поста) и Вербное воскресенье (неделя перед Пасхой)
использованы В. П. Астафьевым ненормативно  как дни поминовения умерших — и становятся символом выделенного из обыденности времени, открытого
для установления межпространственных и межвременных связей.
Традиционными нефиксированными хрононимами являются номинации
время цветения ржи, половодье, время возвращения коров и др., в которых отражена обрядовая, бытовая, производственная, фольклорная традиции русского
народа.
Наиболее продуктивным средством представления идеи циклического
времени является применение метафорической лексики. Общей метафорой для
номинативных единиц подполя «Циклическое время» являются стершиеся и обновленные метафоры ходьбы, течения, полета: Всю зиму гуляло по чердаку ...
пряное лето; скоротечен зимний вечер; на самом взлете утра. Частные метафоры разнообразны и вскрывают основные уподобления времени природы разнообразным действиям человека (сумерки окутали тайгу; в заре, ... разомлелой
от ... полнокровия), рельефу местности (Ночь перевалили), растениям (тюль-
12
паном стала набухать утренняя заря), предметам (разломится зима пополам
и солнце повернет на весну) и др. Эти метафоры создаются писателем по известным в народной речи аналогиям, имеют древнейшую мифологическую основу, тяготеют к традиционной русской символике, что позволяет говорить о
них как о концептуальных, архетипических.
Мифопоэтический аспект метафор циклического времени проясняется через традиционное осмысление разных временных циклов как изоморфных этапам человеческой жизни. Например, метафорическое уподобление вечера деду
(Вечер казался Галке дедом, тихим, бородатым и молчаливым, он курил трубку
за горой, и оттого небо было там красное. Он шевелил бородой, почесывался, и
оттого колыхались тени скал в воде и шелестел осинник по горам) и осени вдове (Сразу во всей красе увядания расстелилась понизу осенняя смиренная
тундра, всегда мне напоминающая молодую солдатскую вдову, только-только
вкусившую ласкового любовного тепла, радости цветения, порой даже и не отплодоносив, вынужденную увядать, прощаться с добрым теплом и ласковым
летом). С помощью этих метафор передается идея включенности человека в
природный временной цикл.
Переживание сакральных феноменов  постоянно возобновляющихся в
природе стадий рождения, жизненной активности, увядания и смерти  свидетельствует о их чрезвычайной устойчивости в картине мира В. П. Астафьева, а
также о высокой авторской оценке традиционной культуры, в которой эти представления сложились.
Семантическое подполе «Линейное время» отражает представление о
том, что жизнь мира имеет начало и конец, линеарно развивается в одном
направлении. Наиболее наглядно концепция линейного времени представлена в
наименованиях возрастных периодов жизни человека (детство, молодость, старость). Это подполе формируется и относительно автономными номинативными
средствами — номинациями с экзистенциональной семантикой (начала, продолжения и конца линейного времени): рождение, начало, исток, жизнь 'время
жизни' и 'период жизни', смерть, конец.
Лексико-семантическое микрополе «Возраст» характеризуется высокой
метафорической активностью входящих в него слов, развивающих антропокосмическую аналогию человек  природа и подчеркивающих беззащитность природы, ее женское, рождающее начало и мудрость: Озеро уже распеленалось совсем; ...выкатывались из сдвоенного листа рябенькие кукушкины слезки, робко и
просительно открывая ротик, обмотанный молочной пеной (метафоры детства);… еще и березки, и осины не оголились до боязливой наготы, не пригнули
стыдливо колен, …еще и любовно оплеснутые их живительной водой багряно
горят голубичником холмики, сплошь похожие на молодые женские груди…
(женские соматические метафоры); И отчего разом так мудро поседели хлебные поля; …старый мерин, блюдя какой-то там неведомый закон или зов природы, взял на себя семейные и отцовские заботы (метафоры старости и социального статуса).
Воплощая идеи линейного времени как способа экзистенции, Астафьев активно пользуется инверсированием  представлением природного мира (расте-
13
ний, воды, земли) как мира, организованного по законам человеческой жизни.
Продуктивность номинаций линейного времени в позиции метафорических
сдвигов обусловлена «антропокосмизмом» В. П. Астафьева, но в целом вполне
укладывается в традиционное для русской культуры доминирование циклического характера времени вообще  собственно циклического и линейного времени человеческой жизни, что приводит к совмещению конца и начала (конец
предполагает начало).
Семантическое подполе «Первовремя» представляет собой воплощение
идеи мифического времени  правремени (первовремени, алловремени), состояния до начала исторического отсчета времени, времени первотворения, начала
мира. Для него характерны глобальные события: в момент первовремени создаётся окружающий мир, пересотворяется природа. Это время первопредков, перводействий, первопредметов. Восходящее к незапамятным временам, оно «восстанавливается» в особых календарных ритуалах, которые, имитируя момент
первоначал, направлены на обновление мира и мироздания.
Если для современного русского языкового сознания первовремени не существует  в языке отложены лишь идеи правремени (древнее время «оно»), —
то в текстах «Затесей» В. П. Астафьева содержится большое количество свидетельств осмысления писателем традиционной для народной культуры мифологической идеи первовремени, оформленной чаще как целостные фрагменты текстов. В них идея первовремени ассоциативно выражается лексикой таких семантических полей, как «Огонь»  зарницы, пламя, молнии, озарять, отгореть,
накипь, диал. хлебозары, окк. осияние; «Небо»  небо; «Земля»  землякормилица, мать-земля, хлебное поле; а также изолированными окказиональными словами перворождение и веснотворение.
Наиболее очевидный образ первовремени  космический огонь, зарницы
как знак божественного брака неба и земли, от которого рождается хлеб: только
зарницы, томительные зарницы сверкают, плещутся над лесами и полями, голубым и белым пламенем озаряя покорные колосья («Благоговение»); Зарницы
тревожились в небе, зарницы играли на хлебах. В русских селах так и зовут
их — хлебозары («Хлебозары»). Осмысление зарниц через концептуальную метафору игры обусловлена символическими потенциями лексики с семой 'игра':
игра предстает символом творческой фантазии, игра символизирует власть над
реальностью, игра  это предпосылка происхождения, творения мира в целом.
Ассоциативное поле номинаций «Первовремя» составляют и разнообразные слова со значением отсутствия физической активности, т. е. содержащие
семы 'покой', 'тишина' (тишина, молчать, замереть), в том числе в отрицании
крика, громкого разговора, шума. Тишина есть знак состояния до-мира, дорождения, до-бытия.
Смысловое пространство первовремени задается и словом благоговение 
смысловой доминантой текста: слово вынесено в заглавие («Благоговение»),
буквально повторяется в тексте и символически дублируется. Так, слова двух
семантических полей («Огонь», «Тишина»), символически обозначающие первовремя, способствуют совокупному проявлению этимологических значений
слова благоговение: благо (исконно русск. болого) 'гореть, пылать', 'лучезарный
14
блеск', 'полубожества воплощения молнии' и говеть 'тишина' [Фасмер, 2003,
I, с. 170, 188, 423 – 424]. Рождение зерна становится знаком-символом рождения
мира в тексте «Хлебозары».
Таким образом, идея первовремени актуализируется посредством целостных символических переосмыслений и через комбинацию традиционных символов. В целом, опираясь на традиционные символические оппозиции (действия и
бездействия, неба и земли), В. П. Астафьев говорит об Огне-Времени как первоначале мира.
Семантическое подполе «Древнее, вечное» содержит идеи древнего как
вечного и вечного как коррелята Божественного. Это подполе значительно отличается от других подполей АСП «ВРЕМЯ»: идеи и представления, положенные
в основу подполя «Древнее, вечное», не всегда отчетливы. Особый характер
подполя «Древнее, вечное» обусловлен относительной автономностью концепта
[вечность] в русской картине мира [Степанов, 2004] и предопределяет изменение логики научного описания — «от формы к содержанию».
Подполе формируется только номинативными единицами древнее, вечное
и их производными. Позиция однородности в сильных текстовых позициях позволяет предположить, что для В. П. Астафьева слова древнее и вечное имеют
близкие, но не тождественные смыслы. Слово древнее указывает на отнесенность к прошлому, вечное  на сохранение древнего в настоящем.
Круг сочетаемости слова древний широк и имеет сакрально положительный смысл: древняя грусть, древняя душа; древняя девственная тишина (осени), древний расчет (о простоте и понятности вещей), древнее пламя, древнее
поле, древнее чутье, древний язык, древняя песнь (березового рожка) и т. д. Сочетаемость слова вечный в астафьевских текстах менее однородна и вскрывает
амбивалентный характер вечного, обусловленный тем, что в русском языке слово век и его производные вечный, вечно, вечность имеют как сакральный, так и
профанный смысл [Яковлева, 1994]. Положительный смысл номинации вечное,
вечность получают из контекстного окружения, которое включает слова скорбь,
грусть, печаль, плач, музыка, Бог, молитва, небо, память, успокоение, очищение, мудрость, смысл жизни, истина бытия, бренность человеческой жизни,
одиночество, жизнь, смерть, инобытие, поэт, музыкант, артист и др. Постоянное контекстное сближение дает основание утверждать, что слова вечный,
вечность в качестве дополнительных приобретают авторские коннотации, среди
которых важнейшими являются 'изначальное', 'истинное', 'печальное'.
Номинации древнее, вечное выступают как субстантивы в сильных текстовых позициях (в заглавиях) и в сочетании с неопределенными местоимениями:
что-то древнее, неотступное стронется в нас; есть что-то вечное, немеркнущее в его молчаливой, отстраненной от современной жизни осанке. Признак,
осмысляемый как предмет, отражает стремление писателя «уловить» предельно
отвлеченные, иррациональные сущности, которые не поддаются логическому
определению, придать им «вещный» облик, выразить то, что в принципе невыразимо. Вместе с тем, абстрактная семантика субстантивов древнее, вечное позволяет вывести идею из плана конкретных вещей и отношений, из мира «яздесь-сейчас» в план символического обобщения.
15
Совпадения астафьевской вечности с русской этнокультурной и христианской традицией, на наш взгляд, лишь частичны. Так, в тексте «Тихая птица»
древнее и вечное вступают в сложные отношения символической антонимии и
одновременно символической синонимии. Древнее, вечное противостоит преходящему, врéменному. Идея противопоставления находит отражение в ряде оппозиций, где первый член соотносится с вечным, а второй  с бренным: тишина,
покой  шум, суета; тысячелетняя мудрость  разум; божественная предопределенность жизни и смерти  физическое существование и духовное антибытие; умудренная, но физически слабая старость  неразумная, но физически
активная молодость; божественный верх  демонический низ; вечная душа 
бренное тело; смысл жизни  бессмыслица существования и др.
Подполе «Древнее, вечное» существенно отличается от других подполей
АСП «ВРЕМЯ». Если подполя «Циклическое время», «Линейное время», «Первовремя» ориентируются на мифологические и мифопоэтические по своей природе представления, сформировавшиеся в русской культуре и выражающие
идею гармоничности мира, мира, в котором все понятно, все объяснимо, пусть
даже метафорически («Циклическое время», «Линейное время») или традиционно символически («Первовремя»), то подполе «Древнее, вечное» отражает астафьевские представления о дисгармонии современного ему мира. В основе этого
подполя лежат философские идеи В. П. Астафьева, а философия есть «способ
внесения в мир непонятного» [Мамардашвили, 2002, с. 14] и одновременно есть
попытка упорядочить хаос — посредством рядов традиционных и авторских
символов.
Поскольку семантическая классификация номинаций АСП «ВРЕМЯ» в целом совпадает со смысловым членением этого поля, семантические подполя могут рассматриваться как смысловые зоны АСП «ВРЕМЯ».
Глава III. Средства актуализации концепта [вода] как показатели
идиостиля В. П. Астафьева
В данной главе выявляются основные авторские средства и способы актуализации акватических представлений и идей. Поскольку разные номинативные
единицы, формирующие АСП «ВОДА», способны выражать близкие и даже
тождественные смыслы, выбран основной способ описания АСП  «от формы к
содержанию», от средств и способов оформления к представлениям и идеям. В
главе представлена характеристика основных лингвистических средств  актуализаторов концепта [вода]. Прежде всего, дан анализ авторского отбора слова и
приемов художественной его трансформации (в основном символизации), творческого обращения В. П. Астафьева с семантикой и формой слова и фразеологизма, характеристика основных приемов метафоризации воды и связанных с
ней сущностей. Уделено внимание и прецедентным текстам с аквакомпонентами, на соотношении с которыми вскрываются авторские способы актуализации
концепта [вода].
Лексические средства как актуализаторы концепта [вода]. Основными
актуализаторами концепта [вода] являются слова, содержащие сему 'вода; про-
16
зрачная бесцветная жидкость, образующая ручьи, реки, озера, моря и содержащаяся в атмосфере, почве, живых организмах и т. д.'. В астафьевских текстах эти
слова крайне разнообразны (имена предметов и имена предикатов, непроизводные и производные, общеязыковые и диалектные, узуальные и окказиональные),
что в целом соотносится с общеязыковым разнообразием слов лексикосемантического поля «Вода».
Семантическое разнообразие слов с аквасемантикой позволяет рассматривать их как лексико-семантическое поле с членением на семантические ядро,
ядерную зону и периферию. Ядро составляют имена предметов с общей семантикой 'водоем'. Предметные номинации характеризуют особенности картины
мира писателя преимущественно на основе корреляций гидронимического и топонимического пластов. Так, детальная разработанность микрополя «Гидронимы» (Енисей, Мана, Ерзовка, Ельцовка, Кануть, Кутамыш, озеро Хантайки,
озеро Кубенское, Камское море, Каспийское море, Тихий океан, Сиамский залив
и мн. др.) и относительная немногочисленность топонимов — общих названий
больших пространств (Урал, средняя полоса России, Сибирь, Забайкалье, пустыня Гоби) позволяет говорить о том, что пространство в картине мира
В. П. Астафьева осмысляется как акватическое. При этом микрополе «Гидронимы» разработано неравномерно — доминируют названия рек, что хорошо соотносится с самоидентификацией лирического субъекта: Речной человек, я не
ощущаю, не воспринимаю морских красот.
Ядерную часть поля составляют признаковые номинации воды, которые
разнородны по частеречной принадлежности слов и семантике, что позволяет
объединить их в микрополя: «Формы существования воды как жидкости» (капля, течь, лить, струя); «Особенности движения водного потока» (катиться,
стоялая, малопроточная, быстрина); «Визуальные свойства воды» (жидкая,
черная, гладкая, мутная, тусклый блеск); «Тактильные свойства воды» (холодная, студеная, теплая); «Акустические свойства воды» (гудеть, позванивать, с
ревом); «Особенности русла и участки реки» (порог, горловина, перекат); «Сезонные изменения реки» (половодье, ледоход, ледостав, снег, заберега 'лед возле
берегов перед ледоставом', откатиться, цвести) и др. Признаковые номинации
не только передают общее представление о предмете, признаке или действии, но
и характеризуют их, представляя мир в его непостоянстве, динамике. Слова,
называющие воду, ее свойства и действия, становятся символическим средством
представления циркуляции самой жизни (в отличие от сухости и неподвижности
смерти).
Периферийную с семантической точки зрения зону данного поля занимают несколько микрополей («Средства передвижения по водному пространству»;
«Наименование территорий, прилегающих к водному пространству»; «Сплавная
лексика»; «Рыбалка» и др.). Особое место в семантической периферии занимает
микрополе «Слезы», семантически и ассоциативно связанное с двумя АСП 
«ВОДА» и «ЭМОЦИИ, ЧУВСТВА».
Номинативные единицы ядра, ядерной части и периферии обладают способностью формировать символы на основе прямых значений. При этом
наблюдается следующая закономерность. Художественная трансформация но-
17
минативных ядерных средств проявляется в динамике ядра-периферии: символические значения имен с аквасемантикой развиваются на основе символических ресурсов атрибутивных номинаций (полая вода, черная вода, темная река, бело-озеро и др.). В частности, творческое отношение писателя к народному
слову наглядно иллюстрирует использование народного устойчивого определения сухая вода: Река уходила в зиму высокая, прибрежные кусты затоплены,
ночью ударил заморозок — вода «подсохла» (в народной речи сухая вода  это
номинация отлива, в астафьевском тексте с помощью данного оксюморонного
сочетания обращено внимание на переходное состояние природы). Идея зыбкости мира проявляется и в регулярности слов чудиться, казаться, сопровождающих слова с аквасемантикой: В солнцезарный легкий день озеро чудилось таким
приветливым, таким дружески распахнутым... В. П. Астафьев использует
импрессионистическую технику изображения, в которой мир не есть застывший,
раз и навсегда установленный порядок. Астафьевская картина мира воплощает
идею «кажимости» мира становления, недооформленности, переходных состояний и постоянных изменений.
Трансформации единиц ядерной части и периферии заключается в актуализации их собственных символических значений (дождь как символ плодородия, времени; снег, куржак 'изморозь, иней' как символ небытия; питие как утоление духовной жажды и любовной эмоции; рыба как мифический первопредок
и рыбалка как выход за пределы освоенного пространства), что приводит к формированию нереферентных знаков, способных выражать идеи бытия: вода 
миропорождение; вода  хаос; вода ― идеал; вода ― творчество; вода ―
жизнь; вода ― смерть; вода ― Божественное; вода ― хтоническое; вода ―
любовь и др.
Срединное положение при символической актуализации концепта [вода]
занимают номинации микрополя «Слезы»: они актуализируют и собственные
символические значения (слезы, плач как символ связи между людьми), и приобретают символическую характеристику из ближайшего опекающего контекста
(Надо было ладить переправу через пропасть, мосток из женских тел, поток
женских слез, чтобы напитать, спасти всадника, напоить коня; По родуплемени местный, плакать не умеет, вот и выпевает свою долю-бездолье).
Это позволяет говорить о перемещении единиц микрополя «Слезы» из периферии на границу между ядром АСП «ВОДА» и его ядерной частью.
Фразеологические средства как способ символической актуализации
концепта [вода]. Охарактеризованные выше номинации проявляют свой символический потенциал, будучи включенными в состав фразеоединиц ― языковых
знаков с повышенной культурной коннотированностью. Фразеологические средства также относятся к актуализаторам концепта [вода], но являются нерядоположенными по отношению к словам-актуализаторам в составе АСП «ВОДА».
Использованные В. П. Астафьевым фразеологизмы имеют разноплановую
семантику  посадить на хлеб и воду, живая и мертвая вода, испить (свою)
чашу, испить чашу страданий, пройти огонь и воду, как с гуся вода, удочки
смотать и др. Различны и авторские способы использования фразеологизмов:
от близкого к каноническому (истинные мастера, и поныне работающие на
18
хлебе и воде) до значительных формальных и смысловых (вода обетованная;
Возле живой воды уже пробудилась живая жизнь) или только смысловых изменений, нередко устанавливаемых лишь в пределах всего текста. Например,
фразеологизм клев на уду, фатическая формула, содержащая идеи благопожелания, основывается на одном из древнейших символов вновь рождаемой и пестуемой жизни: Ах, рыбак, безвестный рыбак! Если б ты знал, как помог мне в
трудные, тревожные дни, и в работе помог, в проклятой, надсадной и прекрасной работе! Спасибо тебе, земляк мой, за такой неожиданный и самый дорогой
в моей жизни гонорар! И клев тебе на уду!.. («Самый памятный гонорар»). Высказанная благодарность безвестному рыбаку, понявшему, в отличие от собратьев-литераторов, писателя, перерастает в тексте в общее напутствие счастьявезения, а также ассоциативно связывается с представлением о творчестве. Идея
рыбы автором вводится неоднократно: царь-рыба как первопредок и «Царьрыба», «Рыба» как собственный текст, рыба как символ благодарности и рыба
как символ родной души, рыба как символ незаконченной, «сырой» работы.
Расширительный смысл фразеологизма и клев тебе на уду, авторское сближение
рыбалки и творчества, проясняется на соотношении с другими текстами «Затесей».
Контекстное семантическое осложнение фразеологизма, «сгущение»
смыслов ― характерная черта идиостиля писателя. Фразеологизмы с компонентами, содержащими сему 'вода', в астафьевском тексте включаются в общую для
автора идею акватичности мира, формируют сложные бытийные смыслы: вода ― творчество, вода ― жизнь, вода ― смерть, вода ― духовное родство и
преемственность и др.
Метафорические способы актуализации идеи воды в идиостиле
В. П. Астафьева. Кроме символического способа актуализации концепта [вода],
проявляющего в прямых номинациях и фразеоединицах, в идиостиле
В. П. Астафьева выявлены категориальные (метафорические) сдвиги, представленные в виде серийных метафор и метафорических комплексов (сложных метафорических построений, нередко обратимого характера), развивающих аналогию к воде и с водой. Метафоры и метафорические комплексы образуют семантические пространства вода-человек, вода-хаос, вода-гармония (музыка), водажизнь и др. В частности, антропоморфный код писателя отражают метафорические модели, в которых реализуется аналогия вода-человек, когда течение воды
эквивалентно ходьбе (Ерзовка прошла, очистилась ото льда, а речка Ельцовка
еще стояла), вода наделена чертами характера (была вот все лето [река] злая,
мутная, неласковая), в том числе разгульного человека (гулевая вода), у воды
(реки) есть имя (горная река, имя которой, точно капля меда прилипает к
языку), вода обладает семейным статусом ([ключи и речушки] еще волнуют веснами любимую и непокорную дочь его [дедушки-Урала] Чусовую). Антропоморфную основу имеют и метафоры воды-хаоса (речка Валавуриха в короткую
весеннюю водополицу дурела и делалась похожа на колхозного овощевода Парасковьина, который ... раз в месяц, а то и в два … напивался).
Обратимый характер свойствен сравнительно-метафорическим комплексам, развивающим аналогию вода-жизнь (судьба):
1) Реки рождаются в блаженной, вечной тишине… Низкое, скупое на тепло и щедрое
19
на свет солнце все же оплавляет спрессованные, тяжелые, как свинец, валы снегов, и разбегаются во все стороны юркие ручейки. Еще малые, еще хилые, тут же совсем близко
сходятся они вместе и вперехлест, весело заплетаясь на ходу, катятся вниз по камням
и осыпям. Вниз! Вниз! С хохотом и звоном. И уже не остановить их, не вернуть. Реки —
что человеческие судьбы: у них много поворотов, но нет пути назад («Марьины коренья»).
2) Жисть наша, как река после лесосплава — одне коряги остались, топляки, ломь
древесная, жерди, мусор. Все путное вниз по Анисею уплыло, слепым потоком разнесено,
по кустам застряло, по морям развеяно, по волнам рассеяно да перемолото. А мы толкали,
мы толкали баграми, руками, шестами — плыви, жисть, к какому тебя берегу прибьет, как
тебя изломает, одному Богу известно... («Слово умирающей тетки»).
Как показывают примеры, межтекстовая обратимость тропов у
В. П. Астафьева порождает обратное соотношение метафор и сравнений. В первом примере сравнение реки — что человеческие судьбы замыкает метафорический ряд, при этом сравнение основывается на одиночных метафорах, объединяющихся в ассоциативное поле «Детство»: это метафоры рождения, катания с
горки, смеха, речи  Вниз! Вниз! С их помощью вводится идея активного начала, идея способности повлиять на жизнь-судьбу. Во втором примере сравнение,
напротив, открывает метафорический ряд. По-видимому, можно говорить даже о
целостной развернутой метафоризации сравнения жисть наша, как река после
лесосплава, представляющей собой синонимический ряд метафор. Целостное
метафорическое осмысление основывается в этом случае не на ассоциативном
сближении, а на лексико-грамматических свойствах высказываний. В этом контексте происходит наложение двух семантических полей: лексического поля
«Страдание» (слова с семой 'хаос'  ломь древесная, жерди, мусор) и грамматического поля «Пассивность» (писатель нанизывает страдательные причастия и
высказывания с безличной семантикой).
С помощью обратимых метафорических комплексов писатель создает
макротекстовую кольцевую композицию, в которой отражаются разные представления о жизни и судьбе  в детстве, когда еще все впереди, и в старости,
когда уже все позади. В детстве представляется, что можно повлиять на судьбу,  отсюда и слова с активной семантикой; в детстве все житейские невзгоды
кажутся незначительными, над ними можно возвыситься, их можно не принимать в расчет, поэтому и актуализируется идея смеха. В старости, напротив, человек может оглянуться назад и осмыслить, что над своей судьбой он был не
властен (грамматическая пассивность) и радоваться нечему (лексика хаоса). В
детстве кажется, что все дороги открыты (разбегаются во все стороны… ручейки), в старости  что есть только одна дорога, предопределенная свыше (одному
Богу известно). Эта дорога  река Анисей. Так В. П. Астафьев подчеркивает
значимость не абстрактного, всеобщего бытия человека в мире, а конкретной
человеческой жизни.
Метафоры и метафорические комплексы позволяют автору передать характеристики сложных сторон эмоциональной сферы человека, логически трудно выразимых аспектов мироустройства и сути искусства. При этом авторское,
астафьевское является одновременно и системным, и асистемным, приближен-
20
ным к общеязыковой и этнокультурной системам и удаленным от них, что в целом свидетельствует об авторской «многосистемности» [Лотман, 1972].
Прецедентные тексты. Апеллирование к текстам культурной памяти, в
которых актуализированы акватические идеи, вскрывает еще одну грань картины мира и идиостиля В. П. Астафьева.
Общие принципы классификации текстов культурной памяти в идиостиле
В. П. Астафьева следующие: по объему цитирования (от строчки до целого текста), по степени известности (известные или малоизвестные), по степени формальной и/или семантической сохранности (сохранение формы и содержания;
сохранение формы, но трансформация содержания; разрушение формы при сохранении основной идеи; переоформление и переосмысление), по принадлежности к индивидуальному и/или коллективному творчеству (авторские, авторские
как народные и коллективные), по жанровой принадлежности (стихи, песни, обряды, ритуальные действия) и др.
Обращение к предшествующим текстам культуры имеет текстообусловленный характер. Например, текст «Есенина поют» имеет риторическое построение, когда астафьевское слово является отзвуком и диссонансом по отношению
к есенинскому слову, при этом границы между «своим» и «чужим» размываются: «Над окошком месяц. Под окошком ветер. Облетевший тополь серебрист и
светел...»… Голосистые женщины с тихим вздохом ведут и ведут про месяц за
окошком, про тальянку, что плачет за околицей… Плачет тальянка, плачет.
Только не там, не за рекою, а в моем сердце.
Синкретизм идей времени и воды. Концепты [время] и [вода] имеют частичные пересечения, которые обнаруживаются в средствах и способах актуализации темпоральных и акватических представлений и идей. Об этом свидетельствует двойственная семантическая квалификация астафьевских прямых номинаций (короткая весенняя водополица) и фразеологически связанных номинаций
(большая вольная вода вечности). Нерасчлененное единство составляют описания обрядовых действий с водой на Троицу, причета-плача в Вербное воскресенье и др. Общность идей времени и воды проявляется при синонимическом
сближении номинаций времени и воды: ...на скале, обкатанной дождями и
временем ... растет береза; в том числе в синонимичных антропоморфных метафорах: Всю зиму гуляло по чердаку и сараю ветреное, пряное лето; ...не заметили дождя, мелкими шажками подкравшегося к нам из-за леса, что позволяет
говорить о парадигматических связях единиц АСП «ВРЕМЯ» и «ВОДА» и, следовательно, о пересечениях концептов [время] и [вода].
Текстовый характер связи идей времени и воды раскрывается в астафьевском тексте «Снежинка»:
Но однажды, в миг озаренья, отчаянья ли, решилась [кудесница] на самое невероятное,
убрала и самое лодью с центра кружева, оставив лишь по краям, в белой каемке, маленькие, легкие лодейки,— и плывут они по обводному каналу вокруг бела-озера, плывут и никуда уплыть не могут — заворожила их чистая вода, и весело им вместе быть — хороводиться.
… плетут незатейливые кружева древние плетеи, а видится явственно — отсюда исток,
отсюда льется, течет белая реченька к тому дивному, бесценному кружеву, отсюда отчалила и плывет в вечность легкая, сказочная лодья и, не истаивая на лету, накрывает землю тихой белизной легкокрылая снежинка.
21
Интерпретируя
произведение
народного
искусства
(кружева),
В. П. Астафьев развивает древнейшие славянские представления о молочной реке, символизирующей первоначала жизни и идеальный мир, и задает пространственно-временные границы идеальной картины мира. В частности, номинации
хороводиться, плыть по обводному каналу вокруг бела-озера, актуализирующие
идею круга, осмысляются как идеальное начало, начало порядка, согласия, мировой гармонии, а также как пространственный предел распространения этого
порядка. Кроме того, круговое движение вводит идею циклического времени.
Об этом свидетельствуют этимологические значения слова время 'коловращение', 'кружение' и т. п. Вместе с тем, номинации исток, белая реченька, отчалила, плывет в вечность представляют собой прообраз линейного времени, в котором есть абсолютное начало (первовремя) и в котором предопределен конец —
вечность. Следовательно, вода  это первовещество, из которого «родятся»
циклическое и линейное время.
Текстовая обусловленность аквасимволов позволяет установить, что концепт [вода] имеет текстообразующую функцию. Если символ, по
Ю. М. Лотману, это ген сюжета, то концепт, актуализированный в словесимволе, является геном астафьевского текста как текста культуры. Актуализаторы концепта вскрывают не только внутренние лингвистические связи и смысловую структуру текста, но и его обусловленность этнокультурным пространством. Способность концепта к текстообразованию проявляется в формировании
внутреннего сюжета текста, своеобразного текста-в-тексте, который в тексте
«Снежинка» выглядит как текст об идеальном мире воды-времени.
Таким образом, АСП «ВОДА» включает разнообразные нерядоположенные единицы-актуализаторы концепта [вода]. Разнообразие средств и способов
актуализации концепта [вода] объясняется сложностью самого концепта, соединением в нем различных представлений и идей, имеющих этнокультурный и/или
индивидуальный характер. Доминантным способом актуализации концепта [вода] в идиостиле В. П. Астафьева является символический, который проявляется
а) в актуализации символических потенций прямых номинаций; б) в актуализации символических потенций аквакомпонентов, формирующих фразеологизмы;
в) в метафорах, ориентированных на традиционную символику воды; г) в ассоциативно-символическом потенциале слов с аквасемантикой, вскрывающемся на
соотношении «своего» и «чужого» слова (текста-в-тексте).
Разные актуализаторы концепта [вода] способны передавать близкие
смыслы, но не обнаруживают полной изосемантичности, различаясь и балансируя на смысловых нюансах для выражения общего метафизического смысла
бытие. Это позволяет сделать вывод о том, что В. П. Астафьев видит мир в его
недооформленности, зыбкости, переливании пространств, вещей, предметов,
природы, времени.
В Заключении обобщаются основные выводы, сформулированные в
предыдущих разделах, определяются перспективы исследования.
АСП позволяет установить набор представлений и идей, образующих концепт, а также средства и способы актуализации этих представлений и идей.
22
Выявленные ведущие способы актуализации концептов (метафоричность
слова и символическое словоупотребление) демонстрируют не только типичные
для В. П. Астафьева стилистические приемы, но и характерные черты авторского взгляда на мир, оценки им сущностных аспектов бытия. Значимым для астафьевской картины мира является мифопоэтическое соотнесение человека и мира, антропокосмическое по своей сути. Рассматривая природное и человеческое
в их взаимопроникновении, В. П. Астафьев активно пользуется целым набором
метафорических моделей, которые позволяют писателю передать сложные онтологические, аксиологические и эстетические смыслы.
Основными способами актуализации исследованных концептов в лирикофилософском тексте «Затесей» являются «объясняющие», концептуальные метафоры и идиоэтнические символы, получающие в авторском применении дополнительные символические смыслы. Придавая этим средствам языка культурно-комментирующий смысл, писатель пользуется разнообразными текстовыми
приёмами пересемантизации и переоформления общекультурного и общеязыкового знака (восстановление этимологических связей слова, контактное сближение слов разной семантики, обновление внутренней формы слова и фразеологизма, наложение и развертывание метафор, комбинация символов и пр.). Сложный характер идиостиля В. П. Астафьева, выраженный в сопряжении метафор и
символов, в стирании границ между метафорой и символом, может быть обусловлен жанровой природой и композицией «Затесей». Метафора стремится
уловить конкретное, сиюминутное переживание и коррелирует с лирическим характером «Затесей». Философский характер «Затесей», напротив, предопределяет осмысление бытия в универсальных категориях посредством символического
обобщения. Авторская ориентация конкретных метафор на идиоэтнические символы ведет к формированию концептуальных метафор, когда частное переживание соотносится с общекультурным опытом и адаптируется к предыдущим текстам, образуя композицию «Затесей» как целого текста дневникового характера.
Концепты [время] и [вода] актуализируются преимущественно в текстовом пространстве, в котором максимально проявляется а) их ассоциативная природа, б) связь с общей концепцией текста, в) текстообразующая функция и
г) обусловленность этнокультурным пространством. В пределах конкретного
текста ярко выражается и частичный синкретизм идей времени и воды.
Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:
1. Бобкова Ю. Г. Живое слово народной речи в художественном стиле
В. П. Астафьева / Ю. Г. Бобкова // I Астафьевские чтения (Пермь, 17  18
мая 2002 г.). — Пермь, 2003. — С. 37  38.
2. Бобкова Ю. Г. Окказиональный топоним Краесветск в тексте повести
В. П. Астафьева «Кража» / Ю. Г. Бобкова // Современная русская литература:
проблемы изучения и преподавания: материалы всеросс. науч.-практ. конф.
(Пермь, 26  27 февр. 2003 г.). — Пермь, 2003. — Ч. 1. — С. 90  101.
3. Бобкова Ю. Г. Символика воды в текстах ранних произведений
В. П. Астафьева / Ю. Г. Бобкова // Астафьевские чтения (Пермь, 17  18 мая
2003 г.). — Пермь, 2004. — Вып. 2. — С. 27 — 32.
23
4. Бобкова Ю. Г. Автоцитата в тексте повести В. П. Астафьева «Стародуб» /
Ю. Г. Бобкова // Феномен В.П. Астафьева в общественно-культурной и литературной жизни конца ХХ века: сб. матер. I междунар. науч. конф., посвящ.
творчеству В. П. Астафьева (Красноярск, 6  9 сент. 2004 г.). — Красноярск,
2005. — С. 157 — 162.
5. Бобкова Ю. Г. «С пеной на губах…»: Метафора и символ в тексте повести
В. П. Астафьева «Стародуб» / Ю. Г. Бобкова // Современная русская литература: проблемы изучения и преподавания: сб. ст. по матер. междунар. науч.практ. конф. (Пермь, 2  4 марта 2005 г.). — Пермь, 2005. — Ч. 1. —
С. 181 — 185.
6. Бобкова Ю. Г. Словесные умолчания в прозе В. П. Астафьева / Ю. Г. Бобкова
// Астафьевские чтения (Пермь, 19 — 21 мая 2005 г.). — Пермь, 2005. —
Вып. 3. — С. 146 — 153.
7. Бобкова Ю. Г. От концепта к области его актуализации / Ю. Г. Бобкова // Этнокультурные константы в русской языковой картине мира: генезис и функционирование: матер. междунар. науч. конф. (Белгород, 29 сент. — 1 окт.
2005 г.). — Белгород, 2005. — С. 22 — 27.
8. Бобкова Ю. Г.Концепт в философских исследованиях, или Штрихи к философскому «портрету» концепта / Ю. Г. Бобкова // Филолог: науч.-метод. журнал Перм. гос. пед. ун-та. — 2005. — № 7. — С. 71 — 76.
9. Бобкова Ю. Г. Заглавия у В. Астафьева как самостоятельный фрагмент художественной картины мира писателя / Ю. Г. Бобкова // Вестн. Поморского унта. Сер. «Гуманитарные и социальные науки». — 2006. — № 6. — С. 263 
268.
10.Бобкова Ю. Г. Окно в художественных мирах астафьевских текстов /
Ю. Г. Бобкова // Дом в культурных традициях Пермского Прикамья: матер.
всеросс. науч.-практ. конф. («Строгановские чтения», Усолье, 15 — 18 сент.
2006 г.). — Березники, Усолье, 2006. — Ч. 1. — С. 78 — 85.