на psihologia.net - Психология, Софийски университет
advertisement
Соционическая газета: № 02 (05), 12.02.2003 Cовместный проект сайтов "Соционические знакомства" и "Соционика на языках мира" Исаак Ньютон - последний из волшебников Автор статьи: Марианна Фёдоровна СТОВПЮК Астрофизик из Санкт-Петербурга, канд. ф.м. наук. Изучив соционику, создала серию психологических портретов известных учёных и писателей, где на основании подробно разобранных фактов из их жизни обосновала их принадлежность к тому или иному психологическому типу. Эл. адрес: urania@pisem.net Данная статья написана 7 февраля 2003; опубликована в журнале "Соционика, психология и межличностные отношения", 2003, No. 4. Ньютон не был первым в эпохе рационализма. Он был последним из волшебников. (Лорд Кейн, знаток рукописей Ньютона) Пожалуй, это одна из тех немногих фамилий в истории, которые известны практически всем. И дело даже не в том, что Три Закона Ньютона, Закон Всемирного Тяготения и ещё несколько терминов и словосочетаний из школьной программы пусть ненадолго, но оккупируют мозг практически любого шестиклассника. (Видимо, для лучшего закрепления знаний при этом часто пересказывают «яблочную» байку, которую впервые поведал миру Вольтер со слов племянницы Ньютона [7].) Но мало ли, чему нас учат в школе. Ньютону принадлежит совершенно особое место в истории науки, собственно можно сказать, что именно он и создал науку, в современном понимании этого слова. С его «Математических начал натуральной философии» (далее «Начала» или по латыни – Principia) зародилась новая эпоха. Благодаря нему «хаотичная Вселенная» стала «подобием хорошо налаженного часового механизма. Теоретическая физика оставалась в созданном Ньютоном раю больше двухсот лет, пока квантовая механика и общая теория относительности не разбили этих иллюзий» [1]. Именно в течение этих 200 лет Лаплас посетовал: «Счастливец Ньютон! Ведь систему мира нельзя открыть дважды». Но даже революционные открытия ХХ века не перечеркнули достижения Ньютона, а лишь назначили им более скромные границы применимости. Впрочем, научным достижениям Ньютона посвящено много книг, нас же здесь будет интересовать гораздо более узкий вопрос о его соционическом типе. Что можно сказать о соционическом типе человека, жившего три столетия назад (1643-1727)? Принимая во внимание значительность фигуры Ньютона, не удивительно, что исследователей в этой области было предостаточно. Факты, полученные в результате работы с документами, воспоминания, которые оставили лично знакомые с Ньютоном люди, дают достаточно полную (насколько это вообще возможно) картину его жизни, знакомят нас с его взглядами, деятельностью и даже привычками. Разумеется, при соционическом анализе этих данных необходимо учитывать фон: образ жизни и мораль английского общества того времени. Итак, сделав эту оговорку, приступаем. 1. Дихотомии. Для начала попробуем определиться с юнговскими признаками, а уже в следующем разделе рассмотрим результат в смысле соответствия его модели А. В отличие от работы, посвящённой социотипу Льва Ландау [8], здесь сразу будем полагаться на знакомство читателя с соционическими признаками и функциями (см., например [2, 5, 6, 10]). 1.1. Интроверт или экстраверт? Как правило, интроверты быстрее и в большей мере, чем экстраверты, устают от общения. Если же общение переходит в спор, в основе которого лежат сомнения в качестве «продукции» интроверта, то ситуация для него может стать особенно утомительной. Интровертная установка часто сопровождается стремлением к экономии собственной психической энергии [6]. Поэтому даже если интроверт имеет все доказательства своей правоты, предъявление этих доказательств может его изрядно нервировать. Всё перечисленное относится к Ньютону в полной мере. Сразу после выхода в свет «Начал», он стал получать множество откликов от коллег из Англии и континентальной Европы, что называется, приобрёл широкую известность в научном мире. Поначалу это было ему даже приятно: закончен большой труд, над которым он плотно трудился полтора года, его признают авторитетом многие учёные, но, увы, даже восторженные отзывы порой содержали критику (и вполне обоснованную). Всё это вскоре привело к тому, что «его радужное настроение сменилось глубокой депрессией. Он старался замкнуться в своей скорлупе, не желая ввязываться в многочисленные споры, на которые его открыто вызывали. Он не был приспособлен для этих ожесточённых баталий, для бесконечных словопрений и фехтования цитатами из классиков» [7]. Вот как сам Ньютон описывал в частном письме своё состояние: «…Частые отвлечения от работы, которые сейчас стали происходить из-за разных писем, полных возражений и прочего, сильно мешают мне в работе и заставляют обвинять себя в неблагоразумии, поскольку в охоте за тенью я пожертвовал истинно ценной вещью – своим покоем…» [7]. Конечно же, эта фраза, в которой именно покой признан истинной ценностью, более характерна для интроверта. Интересно, что, открыв дифференциальное и интегральное исчисление, Ньютон вовсе не стремился сделать его достоянием широкой общественности. К примеру, Лейбниц, пришедший к этому открытию несколько позже Ньютона, уже вскоре стал свободно оперировать придуманными им символами d и . Вообще «Лейбниц видел в своих дифференциалах и интегралах всеобщий метод, сознательно стремился к созданию жёсткого алгоритма упрощённого решения ранее не решавшихся задач» [7]. Лейбниц активно безрезультатно. распространял свой метод и искал контактов с Ньютоном, но… «Ньютон нисколько не заботился о том, чтобы сделать свой метод общедоступным. Его символика введена им лишь для «внутреннего», личного потребления, он её строго не придерживался. Он ревниво считал, что открытие принадлежит ему навечно, если даже оно было запрятано лишь в его голове; он искренне полагал, что своевременная публикация не приносит никаких прав: первооткрывателем перед богом всегда останется тот, кто открыл первым» [7]. Здесь опять налицо проявление интроверсии. Экстраверты, как правило, стремятся к широкой пропаганде своих теорий и методов. Сюда по смыслу примыкает довольно характерное для Ньютона высказывание, касающееся вопросов приоритета. Ньютон – Ольденбургу (секретарю Королевского общества – «академии наук» Англии) 1676 г.: «…я убедился, что либо не следует сообщать ничего нового, либо придётся тратить все силы на защиту своего открытия» [4]. По меткому замечанию В.И.Арнольда: «Для себя Ньютон, по-видимому, тоже принял по этому поводу решение, выбрав и то, и другое. Он, во-первых, почти ничего не опубликовал, а, во-вторых, постоянно боролся за свой приоритет» [1]. Это, конечно, ещё не доказательство – многие интроверты оставили после себя достаточно объёмистые тома. Ньютон тоже оставил огромное количество бумаг: труды по теологии, алхимии, физике и математике. Почему же он не стремился их публиковать? Возможно, потому, что быстро на своём примере убедился в двух возможных исходах: либо открытие признают и тогда «вдруг» появляется кто-то с кем нужно бороться за приоритет, либо – не признают, тогда надо отражать многочисленные нападки. И первое, и второе – слишком утомительно, лишает покоя, столь необходимого для его работы… Ещё одно качество Ньютона, которое говорит в пользу интроверсии – это его скрытность. Он с юности проявлял большой интерес к шифрованию – например, зашифровывал свои научные работы, алхимические рецепты, заметки в записных книжках. «О том, как Ньютон проводил в Кембридже своё время, почти ничего не известно. Его болезненная ранимость, боязнь критики и полная невосприимчивость к ней, привычка секретить всё и вся, сжигать свои и чужие письма и бумаги привели к тому, что подробности его жизни в Кембридже восстанавливаются историками буквально по крупицам» [7]. 1.2. Логик или этик? Прежде всего, давайте посмотрим, какие интересы отличали Ньютона в детстве. Школа – это неизбежно, но как он проводил своё свободное время? «После занятий он бегом бежал из школы в дом аптекаря Кларка, в свою мансарду, в своё убежище. Там ждали его старинные изобретения, там мог он раскрыть обнаружившийся новый талант – ко всевозможной ручной работе, требующей размышлений, сноровки, мастерства и хорошего инструмента… Его мечтой было воспроизвести в дереве и ткани недавно построенную в Грэнтэме ветряную мельницу – новинку здешних мест… Ньютон облазил мельницу сверху донизу и разобрался во всех её потайных механизмах… уже недели через две торжествующий Исаак водрузив своё сооружение на крышу, смог убедиться в том, что мельница прекрасно работает даже при весьма слабом ветре. Он решил усовершенствовать мельничку таким образом, чтобы она могла работать и в штиль. Для этого ему удалось приспособить бессловесную мышь, пойманную им в силок собственной конструкции. Мышь, получившая имя «Мельник», восполняла ослабление воздушных потоков в атмосфере. Управляли мышью с помощью нитки, привязанной к хвосту – для торможения, и кусочка сала, подвешенного перед её мордочкой – для ускорения» [7]. Этот отрывок характеризует, во-первых, большой интерес к объектному миру (который чаще присущ логикам), к различным хитрым механизмам, а, во-вторых, изобретательность в этой области: не просто скопировал, но и «усовершенствовал». Но не будем пока делать выводы. «На рождество 1664 года, в свой день рождения, Исаак решил сделать самому себе подарок: составить список задач, которые он ещё не решил. Задачи были такого типа: найти оси, диаметры, центры, асимптоты различных кривых, сравнить кривизну их с кривизной круга, найти наибольшую и наименьшую кривизну, построить касательную к кривой… – всего 22 задачи» [7]. Станет ли этический тип делать себе подобные «подарки»? Да, этик может поставить себе подобные задачи, например, с целью развития своих способностей, но называть это «подарком»… вряд ли. Задачи, собранные в списке Ньютона, не имели в то время стандартных решений – это «лакомства» именно для логической функции. Одно из качеств логика – это стремление к «объективизму», к снижению (часто неоправданному) влияния «человеческого фактора». Методы, теории должны работать в не зависимости от того, кто им пользуется. Например, в своих исследованиях по оптике: «Ньютон полностью отказался от физиологического критерия восприятия и оценки цветов. Он связал конкретные цвета с конкретным углом преломления и тем самым превратил их оценку из субъективной в научную» [7]. Обобщение, систематизирование, поиск универсальных подходов тоже привлекают в первую очередь логика: «Он проявил самый горячий интерес к задачам… связанным с созданием универсального языка и новой фонетической системы. Различным системам стенографии и, наконец, передаче информации посредством секретных шифров. …Исаак составил сорокадвухстраничный каталог всевозможных понятий, разделённых на шестнадцать рубрик, самых разнообразных… Свои вопросы к природе Ньютон суммирует в «Вопроснике» – своеобразной исследовательской программе… Он начал задавать их ещё в 1664 году, ещё до того, как стал охотиться за кометой. Его вопросы к природе («Questiones quaedam pilosophicae») собраны под сорока пятью заголовками. Здесь есть основные проблемы устройства мира, строения материи, определения времени, пространства, движения, различных качеств – таких, например, как текучесть, мягкость; рассуждения о природе света и цветов, зрения, чувств в целом» [7]. Отметим, что классификация здесь – не самоцель, это указание приоритетных направлений исследования. А теперь посмотрим, как складывалось отношение Ньютона с его окружением, например с сокурсниками в Кембридже. По их воспоминаниям, Ньютон практически всегда был одинок. И здесь, похоже, интроверсия усугублялась слабой этикой. Во всяком случае, Ньютон к такому обособлению не стремился. Напротив, «известно, что он изредка принимал участие в студенческих пирушках и играл в карты. Но делалось это, вероятно, больше с целью не слишком выделяться среди других» [4]. «Были и другие причины, сулившие Ньютону одиночество. Ему не удавалось скрывать своё превосходство. Началось с того, что он застал своих сокурсников играющими в шашки. Без малейших усилий Ньютон выиграл у всех подряд. Причём выигрывал на спор у любого и каждого, если только ему давали первый ход. Может быть, для того, чтобы быть вместе с этими учениками… ему стоило бы и проиграть. Но проигрывать он не умел и не хотел…»[7]. Не будем объяснять успешную игру в шашки сильной логикой – это далеко не однозначно. Скорее, стоит обратить внимание на другое обстоятельство: на месте Ньютона этик, чтобы сделать приятное партнёрам и, таким образом, наладить отношения, вероятно, догадался бы сыграть в «поддавки». «Не принесло ему популярности и то, что он без раздумий давал деньги взаймы. Его кембриджские тетради хранят тщательные записи о ссуженных и полученных назад деньгах… сокурсники Ньютона особенно охотно брали в долг именно у него; он никогда не отказывал, не брал процентов и мирился с невозвращёнными долгами» [7]. Последний отрывок показывает, что Ньютон не умел извлекать «пользу» из своей «благотворительности», не пользовался ею для повышения своего авторитета и не старался таким образом приобрести влияние на других. Более того, это практически не способствовало желаемому прогрессу в его отношениях с сокурсниками, между тем, для этика подобная задача не представила бы труда. Сохранился интересный документ, письмо Ньютона «кембриджскому другу» Ф.Астону. «Друг, поскольку в письме Вашем Вы позволяете мне высказать суждение о том, что может быть для Вас полезным в путешествии, я сделаю это значительно свободнее, чем было бы прилично в ином случае…Когда Вы будете в новом для Вас обществе; то 1) наблюдайте нравы; 2) соблюдайте своё достоинство… 3) в разговорах задавайте вопросы и выражайте сомнения, не высказывая решительных утверждений и не затевая споров… 4) реже осуждайте вещи, как бы плохи они не были… 5) если Вы будете оскорблены, то в чужой стороне лучше смолчать или свернуть на шутку, хотя бы и с некоторым бесчестием… Одним словом, если разум будет господствовать над страстью, то он и настороженность станут Вашими лучшими защитниками…» [7]. Если при этом учесть, что сам Ньютон в дальние путешествия никогда не ездил, то становится ясным, почему ещё до недавнего времени это письмо «умилило не одного биографа Ньютона зрелостью жизненных суждений и основательностью советов. Недавно установлено, однако, что это письмо в своей основе является сокращением рукописи Роберта Саутвелла «О путешествиях». Но письмо действительно уникальное. Это единственное письмо личного содержания, отправленное Ньютоном за все тридцать лет кембриджской жизни. У него просто не было опыта. Не удивительно, что письмо переписано из книг» [7]. Этик, который ведёт обширную научную переписку, но при этом не пишет личных писем? – Сомнительно. Кроме то-го, Ньютон, конечно, не случайно выбрал этот отрывок: это были приемлемые для него правила. Правила, упорядочивающие и регламентирующие общение интровертного логика с незнакомым окружением. 1.3. Интуит или сенсорик? Поскольку здесь мы пока не ставим вопрос о «цвете» соответствующих функций, ограничимся общими представлениями о внешнем различии сенсориков и интуитов. У сенсориков относительно высок «контроль» окружающих явлений. Это позволяет им хорошо отслеживать ситуацию, а также себя, своё самочувствие и потребности в ней. Интуиты чаще, чем сенсорики «проваливаются» в свои мысли, и как следствие перестают замечать, что же происходит в их непосредственном окружении, что они сами ощущают, в чём испытывают потребность. Внешне это выглядит как рассеянность внимания, на самом деле внимание интуитов сконцентрировано, но на другом. Следующий эпизод относится ко времени проживания Ньютона в родном доме, ещё до поступления на обучение в Кембридж. «От Южных ворот шёл крутой Спиттлгэйтский холм – здесь нужно было облегчить подъём лошадям. Погружённый в свои думы, Ньютон не раз забывал на вершине холма опять сесть верхом на лошадь и вёл её под уздцы все десять миль до Вулсторпа. Говорят, был и другой случай, когда задумавшийся о чём-то Исаак упустил лошадь и пришёл домой, держа в руках лишь уздечку» [7]. Заметим, это не единичный случай – размышления систематически отвлекали Ньютона от соображений удобств. Подобные проявления не только не исчезли, но и усилились с годами. «Главная черта Ньютона, которая упорно всплывает в воспоминаниях и документах – это его рассеянность. Кто-то вспомнил, как он приходил в Тринити-холл обедать в затрапезной одежде, кто-то вспомнил, как он, наоборот, приходил туда же прямо из церкви, в стихаре. Ещё кто-то рассказал, что однажды, пригласив гостей и усадив их за стол, он пошёл в чулан за бутылкой вина. Там его осенила некая мысль, и он к столу не вернулся. Гости не раз уходили, не попрощавшись, не желая тревожить его, близоруко уткнувшегося в бумаги» [7]. Став студентом, Ньютон начал жадно поглощать различные книги из библиотеки Кембриджа. «Учение стало единственной страстью его жизни. Работая, он забывал о еде и о сне. Его сосед по комнате Викинс не раз засыпал при свете свечи и, просыпаясь рано утром к службе, видел в неверном свете кембриджского утра фигуру сидящего в той же позе в углу за столом Исаака» [7]. Подобная поглощённость отвлечёнными предметами, настолько, что забываются и отдых, и обед характерна в первую очередь для интуитов. Гораздо позже Гемфри Ньютон (родственник и секретарь Ньютона) вспоминал: «Я никогда не видел, чтобы он садился за обед сам, без напоминания» [4]. Следующий отрывок, который относится к нескольким десятилетиям профессорства Ньютона в Кембридже, можно сказать, отражает три описанных признака в совокупности: «Он не знал иного препровождения, кроме научных занятий. Не посещал театров и уличных зрелищ, не ездил верхом, не гулял по живописным кембриджским окрестностям, не купался. Он не особенно жаловал литературу и совсем не любил поэзию, живопись и скульптуру… стоптанные каблуки, спущенные чулки, незастёгнутые у колен бриджи, не соответствующая случаю одежда и всклокоченные волосы… Когда его оставляли в покое, он безучастно сидел за столом, глядя в пространство, не пытаясь вникнуть в разговор соседей и не обращая внимания на еду – обычно блюда уносили до того, как он успевал что-нибудь заметить и съесть» [7]. Совершенно бессмысленно утверждать, что это – общие характеристики интровертных интуитов-логиков – это скорее «предельный случай». «Результат», до которого эти типы могут себя довести, практически полностью пренебрегая противоположными полюсами дихотомий. Отсюда глубокая погружённость в себя и отсутствие интереса к окружающим людям, к искусству (как «несерьёзному» и слишком «субъективному» занятию), природе как источнику красоты и удовольствий. 1.4. Рационал или иррационал? Юный Ньютон никогда не отличался особой размеренностью в учёбе. Как мы уже знаем, больше всего его интересовали различные механизмы, модели, добавим сюда ещё астрономические наблюдения. Всё это приводило к весьма волнообразной успеваемости. «Иногда, увлёкшись своими механическими игрушками, Исаак забывал про занятия и опять перемещался в последние строки списков. Стоило ему, однако, засесть за книги, как он стрелой взвивался вверх и вновь становился лучшим учеником» [7]. Подобные истории повторялись с Ньютоном на протяжении всей его жизни. Например, когда студентам в Кембридже пришла пора избираться на новую ступень. «За всю университетскую жизнь Ньютона он смог использовать один единственный шанс – выборы 1664 года. Если бы Ньютон не был избран в тот раз, он не был бы избран никогда. И пришлось бы ему уехать назад, в Вулсторп. Но, даже имея в виду столь неблагоприятные перспективы, Ньютон не стал нажимать на занятия по классической кембриджской схеме и хладнокровно предался своим «развлечениям» («внепрограммная» физика и математика) – иными словами, тому, что никак и никем не могло быть тогда, казалось, оценено. Выборы должны были состояться в апреле 1664 года, а Исаак никак не мог заставить себя взять в руки и дочитать, наконец, самые необходимые книги… Он лишь торопливо пробежал их глазами, видимо с единственной целью – оставить их вечный отпечаток в своей блестящей памяти для того, чтобы сдать экзамены» [7]. Привычка оставлять даже важные дела на последний момент характерна в первую очередь для иррациональных типов. По-видимому, дело в том, что иррационалы не очень-то умеют (помимо того, что не любят) заставлять себя делать что-либо неинтересное продолжительное время (преобладает не решающая, а воспринимающая функция, которая может интересоваться совсем другим и сопротивляться тут очень трудно!). Зато иррациональная установка, свойственная ей целостность восприятия помогают разобраться с материалом в довольно краткие сроки (впрочем, от этого может пострадать качество). Рационалы, а тем более интроверты, раз попав в цейтнот, впоследствии всячески стараются таких ситуаций избежать, например, подстраховаться, равномерно распределить своё время и силы. Ньютона, напротив, цейтноты не пугали, скорее, были самым обычным делом. Например, после чумы в Кембридже должны были проходить выборы в члены колледжа. Эти выборы не проводились уже три года, кандидатов было много, а мест мало. «Провал на выборах был бы равнозначен крушению университетской карьеры. В этой обстановке поведение молодого Ньютона кажется с чисто практической кембриджской точки зрения до странности легкомысленным. …Он то и дело возвращается к своим работам (во время вынужденных «чумных» каникул он разрабатывал теорию тяготения), что-то доделывает, уточняет. Он совершенно не занимается тем, что должно стать предметом его испытаний и чем он столь откровенно пренебрегал во время учения. Ни математика, ни астрономия, ни физика, ни химия будущих экзаменаторов не интересовали» [7]. Ньютон, однако, вовсе не равнодушен к исходу, более того в это время «масса денег ушла на его бакалаврскую прюнелевую мантию. (Униформа бакалавра была куплена им с таким расчётом, чтобы её можно было перелицевать в мантию члена колледжа. Он, как видно, совершенно не собирался оставаться за бортом)» [7]. Действительно, Ньютон написал требуемый философский трактат за три дня и стал членом колледжа. Всплески и спады творческой активности, постоянная смена рода занятий: физика, математика, алхимия, которой Ньютон отдавал львиную часть своего времени и сил, теология, позднее – практическая деятельность на монетном дворе, конечно же, больше указывают на иррациональность психотипа. «На рубеже 1691-1692 годов Ньютон впал в апатию, снова решил покончить с философией и заняться производством сидра. Затем снова пробуждается бешеная энергия: он вдруг начинает бешено переписываться с Бентли; темы – исключительно богословские… Конец 1692 года – апатия, сонливость, перемежающаяся с мучительной бессонницей. Начало 1693 года – глубокая меланхолия, бессвязность мыслей. К концу 1693 года он постепенно выздоравливает. Уже понимает свои «Начала»… Ньютон всерьёз подумывает о смене своей научной деятельности на административную» [7]. Некоторые исследователи жизни и творчества Ньютона высказали предположение, что тут виновата ртуть, которой Ньютон часто пользовался в своих алхимических опытах. Были даже проведены соответствующие исследования, которые, однако, заставили отказаться от подобной гипотезы – это была просто особенность психики Ньютона. Впоследствии его умственные способности полностью восстановились, и он даже в глубокой старости поражал собеседников своим острым и трезвым умом. Однако вот пример из переписки Ньютона с Локком: «Когда я писал Вам, я не спал ночью и часа в течение двух недель, а за последние пять дней и вовсе не сомкнул глаз. Помню, что я о чём-то писал Вам, но что именно я сказал о Вашей книге, не помню. Если Вам угодно будет прислать мне выписку этого места, я Вам всё объясню, если смогу» [7]. Итак, анализ, предпринятый в этом разделе, даёт нам предварительный результат: интроверт, логик, интуит и иррационал, то есть, согласно соционической терминологии - интуитивнологический интроверт, «Бальзак» («Критик»). Посмотрим теперь, как этот результат описывается в терминах блоков модели А. 2. Блоки модели А. 2.1. ЭГО ( ) Одно из проявлений программной интуиции времени ( ) – это повышенное чувство тревожности, внимание к возможным и мнимым опасностям. То, что высокая степень тревожности была при-суща Ньютону с детства, хорошо видно, например, из его тетрадей по латинским упражнениям. Ученику полагалось к каждому грамматическому правилу привести произвольные примеры, иллюстрирующие их. Давайте посмотрим на примеры юного Ньютона: «Он сломан», «Ваш дом скоро упадёт», «Его слава клонится к закату», «Корабль затонул», «Я боюсь», «Это тревожит меня», «Почему ты не встаёшь?», «Что ты делал? Говори!», «Вас обязательно накажут», «Он должен быть наказан», «Мы больше всего хотим того, что нам больше всего вредит», «У него даже нет денег купить верёвку, чтобы повеситься»… Иногда в его высказываниях звучат недоверие и подозрительность: «Я должен быть уверен, что он не причинит мне зла», «Вы одурачиваете меня», «С вашей стороны глупо верить ему», «Вы знаете ему цену», «Вы никогда не заставите меня поверить в эту сказку». И – мотивы одиночества: «Никто меня не понимает», «Что станет со мной?», «Я хочу покончить со всем этим», «Я не способен ни на что, кроме слёз», «Я не знаю, что мне делать»… Исследователь Фрэнк Мануэль, тщательно исследовавший сохранившиеся упражнения школьника-Ньютона, сделал интересный вывод: «у Ньютона совершенно отсутствуют позитивные чувства. Никогда не появляется, например, слово «любовь». Почти нет выражения радости, желания. Страсть звучит в упражнениях только тогда, когда речь идёт о ростбифе. Здесь – мир отрицания и запрещения, наказания и одиночества» [7]. При такой тревожной программной функции задача творческой деловой логики ( ) – предотвратить возможные неприятности или свести их к минимуму. В этом смысле показательно, что подвинуло Ньютона на занятия математикой: «…Незадолго до смерти Ньютон, беседуя с английским математиком Абрахамом де Муавром, сказал, что начало его математических увлечений связано с покупкой им на Стурбриджской ярмарке 1663 года книги по индуистской астрологии. Причины покупки: Ньютон хотел узнать, что произойдёт с ним в будущем, какие события ждут его завтра, какие беды и несчастия подстерегают за углом? Но книга, оказалось, требовала от желающего узнать своё будущее изрядных математических познаний…» [7]. Так что, можно сказать, что своими великими открытиями в математике Ньютон обязан, среди прочего, и своей повышенной тревожности… Осторожность Ньютона проявлялась и в его зрелые годы. Например, своё письмо к Лейбницу в Германию Ньютон прямо послать остерёгся – передал через секретаря Королевского общества Ольденбурга. «Ольденбург же передал это письмо Лейбницу. Предосторожность Ньютона не была излишней. Чересчур общительного Ольденбурга заключили в Тауэр за связь с иностранцами» [1]. Ньютона ещё с детства очень интересовался проблемами точного исчисления времени. Он постоянно вёл наблюдения за Солнцем (даже в запрещённые воскресенья, которые должны были быть посвящены исключительно Богу): «Ведя скрупулёзные записи и создав своего рода астрономический журнал, Исаак усовершенствовал систему солнечных часов до такой степени, что свободно мог вычислять время солнцестояния и равноденствия, дни недели. Соседи приходили к Исааку справляться о времени… Он столь преуспел в этих наблюдениях, что достаточно ему было бросить взгляд на тень, чтобы он без всяких колебаний указал точное время и другие астрономические особенности момента» [7]. Хорошее чувство времени, как правило, отличает именно носителей функции в блоке ЭГО. Хронология исторических событий тоже приковывала внимание Ньютона. Например, он взялся разрешить такую непростую дилемму: «Промежуток времени, отпущенный по Библии на всё человечество от Ноя до рождества Христова, всего 1348 лет, а фараонов и династий много, и все не умещаются» [1]. Ньютон обработал изрядное количество материала и предложил следующее «решение»: «Он нашёл в Библии фараона, имя которого начинается с буквы С (Сесак), а у Геродота упомянут другой фараон, с другим, правда, именем, но тоже на С (Сесострис, теперь называемый Сенурсет). Вот Ньютон и предложил считать этих двух фараонов одним, исправив соответствующим образом древнеегипетскую хронологию (сократив её на 2000 лет – вполне в духе современных математиков)» [1]. Деловая логика, «логика синтеза» необходима также там, где разрабатываются различные методы. Одна из безусловных научных заслуг Ньютона – это создание и развитие теоретического метода исследования природы. «Ньютон заметил, что законы природы выражаются изобретёнными им дифференциальными уравнениями. Отдельные, и порой очень важные, дифференциальные уравнения рассматривались и даже решались и раньше, но именно Ньютону они обязаны своим превращением в самостоятельный и очень мощный математический инструмент» [1]. Интересно, что в использовании этого инструмента Ньютон порой усердствовал чрезмерно, особенно когда тому способствовали внешние обстоятельства. Например, он вспоминал, что «летом 1665 года, будучи вынужден уехать из Кембриджа из-за чумы, я вычислил площадь гиперболы с точностью до пятьдесят второго знака» [7]. Да, подобную точность, иначе как «избыточной» назвать трудно. Причём это был далеко не единственный случай. Так, в письме к Лейбницу Ньютон писал, что ему «просто стыдно признаться», с каким числом знаков он проделал вычисления для некоторых рядов [1]. Главенствующее положение у Бальзака порой приводит к тому, что выполнение определённых дел затягивается до такого момента, когда их невыполнение уже грозит изрядными неприятностями. Дело в том, что не «владелец» манипулирует функцией первого программного канала, а она им. «Потому-то Бальзак не рискует, он ждёт, когда наступит подходящий момент, чтобы начать действовать» [10]. И уж этот момент Бальзак не пропустит. Однако если всё же ожидание затягивается (не для Бальзака – для окружающих!), его начинают энергично подталкивать заинтересованные люди или новые обстоятельства (см. также п/р «блок СУПЕРИД»), и тут уже в полной мере подключается творческая функция. Например, Ньютону всё было недосуг изложить принципы изобретённого им дифференциального исчисления («метода флюксий»), но, получив новую книгу Меркатора «Логарифмотехния», он понял, что тот скоро доберётся до флюксий. «По настоянию Барроу Ньютон в страшной спешке набросал сочинение, частями которого послужили его ранние работы («Об анализе уравнений с бесконечным числом членов», 1669). В нём был описан и метод флюксий» [7]. Примечательно, что Ньютон так и не собрался сделать из этой работы трактат, как его просили издатель и коллеги. Он обещал, обещал, а время шло и шло… «Он работал над ним зимой 1670 года, потом по-ехал домой, потом наступила весна. Летом он ещё не вернулся к своим бумагам и отложил это до следующей зимы, надеясь, что зима принесёт подходящее настроение. В мае 1672 года Ньютон написал Коллинсу о том, что «лучшая половина» трактата написана. Через год он всё ещё не нашёл времени закончить его. Он так никогда и не вернулся к этому труду. Чтобы избавиться от нападок книготорговца Питса, которого он подвёл с печатанием комментариев, он дал ему четыре фута отступных. Далее не понукаемый ни Барроу, ни Коллинсом, он практически оставил свои математические исследования и обратился к химии: «Старики не занимаются математикой, – говаривал он…» [7]. «Старику» было 30 лет. В чём же дело? Наверное, в том, что у Ньютона в то время был интерес, которому он придавал гораздо большее значение: алхимия. Вообще, на алхимию и теологию Ньютон потратил больше всего сил и времени. Математические и физические работы Ньютона, благодаря которым мы сейчас о нём помним, были обдуманы им в возрасте 20-30 лет и впоследствии суммированы в Principia. «После Principia (оконченных им в возрасте сорока четырёх лет) Ньютон отошёл от активной научной работы» [1]. Собственно и знаменитых «Начал» могло бы не быть… «700-страничные «Начала» Ньютона были написаны им в течение полутора лет по настоятельной просьбе Эдмунда Галлея» [7]. Вот что вспоминал об Исааке Ньютоне его помощник в период работы над «Началами», Гемфри Ньютон: «Ньютон в те годы был весьма скромным, любезным и спокойным человеком. Он никогда не смеялся и никогда не раздражался. Всё его существование заполнялось работой. Она была его единственным увлечением. Работая, он забывал обо всём – о друзьях, пришедших по его приглашению на званный ответный ужин, об обеде, дожидающемся его на столе (ему жалко было тратить время на еду), о сне. Он в эти годы спал не более четырёх-пяти часов в сутки, причём засыпал иной раз лишь в пять-шесть утра. Не только «Начала» были предметом его увлечённых занятий. Нет, отнюдь! Скорее наоборот. «Начала» он создавал как бы из-под палки, по необходимости, под давлением Галлея, подвигаемый маячившим на горизонте очередным спором о приоритете. Главное же внимание своё, заботы свои и труд свой обращал он на алхимические занятия» [7]. Отметим, что здесь мы снова встречаемся с примером компенсации функций – когда отвлекают проблемы интуиции и логики, этика и сенсорика пропадают неведомо куда (см. также п/р «блок СУПЕРИД»). Как было замечено в [10], если интуитивно-логический интроверт ("Бальзак") найдёт своё дело, то он, как раскрутившийся мощный маховик, уже не может остановиться. Таким делом в начальный период работы над Principia была для Ньютона алхимия, но… всё же он был иррационалом, и вскоре уже «Начала» полностью завоёвывает его внимание: «По мере того, как книга обретала плоть, замысел её разросся, значение необычайно возросло. Книга стала главным делом его жизни, и он не смог бы её лишиться. Он полностью изменился, его угрюмый, отрешённый взгляд сменился острым и проницательным. Щёки его порозовели, он был весел и энергичен. Он не спал ночами, но не уставал. Даже почерк его изменился – исследователи подметили и это» [7]. Но, даже покончив с активными занятиями наукой, Ньютону «время от времени приходилось возвращаться к математически проблемам. Чаще всего не по своей воле, а под давлением внешних обстоятельств… Ньютон к тому времени стал уже известным математиков, и к нему обращались со всех концов страны» [7]. К нему приходили с вопросами вычислителипрактики, землемеры, его просили рассчитать проценты с вкладов и т.п. В общем, спрос на творческую функцию Ньютона никогда не ослабевал. Критическое отношение Ньютона к тем или иным исследователям и их результатам было продиктовано в первую очередь собственным ответственным и скрупулёзным отношением к эксперименту. Например, если что-то не получалось у него самого, он не верил, что это может получиться у кого-то ещё, скорее всего, это в принципе невозможно. Например, «на основании своей формулы для дисперсии (впоследствии оказалась неверной), а также опытов Ньютон заключил о невозможности ахроматизации линз и, следовательно, о безнадёжности попыток конструировать оптические системы, лишённые хроматической аберрации. Однако всего через два года после смерти Ньютона Люр Холл построил первый ахроматический телескоп-рефрактор» [4]. Вообще, Ньютон чаще ошибался, говоря: «этого не может быть!», чем утверждая: «да, это именно так!», что похоже является «визитной карточкой» социотипа «Критик». Несмотря на известный анекдот, о том, что единственная фраза, которую Ньютон произнёс в Парламенте, была: «Закройте окно, докладчик может простудиться», его деятельность там нельзя представить так поверхностно. В Парламенте тоже проявлялась его деловая логика, просто на фоне амбиций и повышенной активности других он не считал нужным её выпячивать. «На самом деле Ньютон защищал в парламенте университетские привилегии и права Парламента. Постоянно писал вице-канцлеру о делах, держал университет в курсе происходящих парламентских баталий. Он приобрёл в парламенте богатый политический опыт, новые связи и знакомства» [7]. Монетный двор Блок ЭГО Ньютона очень отчётливо проявляется при разборе его деятельности на посту смотрителя, а затем и директора монетного двора в Лондоне. В 1696 году, когда Ньютону предложили должность смотрителя, дела в казначействе Англии были особенно плохи… «Прежде всего, Ньютон предпринял систематическое изучение истории Монетного двора (Минта). Каждая операция в Минте была изучена им в мельчайших деталях: была выписана её стоимость в разные времена и в разных условиях. Работники Минта редко видели Ньютона без пера в руке. Он им советовал: «Не доверяй ничьим расчётам, кроме собственных. Не доверяй ничьим глазам, кроме собственных». Самое незначительное письмо требовало от него, по меньшей мере, двух черновиков. С каждого письма он снимал по две копии» [7]. Такое скрупулёзное исследование дела, учёт прошлого опыта ведения операций, осторожность, недоверие, критичность, перепроверка и подстраховка, конечно же – свойства блока интуиции времени и деловой логики . Именно благодаря этим качествам Ньютон сыграл весьма существенную роль в экономической реформе Англии. «Неспособность Ньютона к полумерам привела к тому, что он решил взять на себя все обязанности, связанные с перечеканкой, хотя формально это ему не поручалось» [7]. По-видимому, "деловая логика" Ньютона была настолько сильна, что в тех ситуациях, где на неё был спрос, Ньютон даже напоминал экстраверта: «Ньютон за короткое время в восемь раз увеличил чеканку монеты, не поставив ни одного нового станка. Одновременно он ввёл сыск и следствие и за один 1697 год передал в суд дела, по которым было казнено около 20 фальшивомонетчиков» [1]. К работе с фальшивомонетчика-ми Ньютон подошёл в высшей мере творчески: «К несчастью для фальшивомонетчиков, он проделывал всю эту работу с присущей ему обстоятельностью, рвением и усердием. Он не пропускал ни одного судебного заседания, тратил сотни фунтов на наём экипажей и покупку одежды; в его личных расходных тетрадях встречаем запись: «Уплатить пять фунтов Гемфри Холлу, чтобы он мог купить себе подходящий костюм для беседы с бандой подделывателей векселей». Он разработал систему розыска свидетелей, организовал большую группу информаторов, бродивших по рынкам, пьянствовавших в тавернах и томившихся в кандалах; и всё это – по его заданию» [7]. Но, несмотря на столь бурно развёрнутую деятельность, на ЛИЭ ( ) Ньютон, всё же, не похож. ЛИЭ не свойственно настолько «мелочное» внимание к деталям. "Джек Лондон" предпочитает делать работу «крупными блоками» [10], а мелочами «нагружать» подчинённых. "Бальзак" же, если хоть сколько-нибудь сомневается в компетентности подчинённых (а критерии здесь у него очень высоки!), так не поступит. Кроме того, выше мы уже убедились, что экстравертом Ньютон не был. Здесь мы просто имеем дело с проявлением наиболее востребованной функции, в данном случае экстравертной логики Бальзака. Автор полагает, что именно эта особенность послужила причиной отнесения Ньютона к ЛИЭ ( ) как минимум в трёх соционических книгах [3, 9, 10]. Деятельность Ньютона в роли смотрителя была столь успешна, что этого нельзя было не заметить. В 1699 году умер директор монетного двора и встал вопрос о новом кандидате. Это была гораздо менее утомительная должность, чем должность смотрителя, своего рода синекура, на которую претендовала целая армия претендентов, за каждым из которых стояли влиятельные при королевском дворе фигуры. Но случилось чудо, которое ни до, ни после не повторялось: директором Минта назначили его нынешнего смотрителя, то есть, Ньютона, который зарекомендовал себя как очень деятельного и энергичного работника. «На новом посту Ньютон отнюдь не был завален работой. Но Ньютон ко всему, и в том числе – к новой должности, относился серьёзно. Когда нынешний смотритель обратился к нему с пустячной запиской, Ньютон ответил ему разъяснением на тридцати четырёх страницах, содержащим анализ документов ещё елизаветинской эпохи. В конце разъяснения предложение смотрителя категорически отметалось» [7]. Сильная интуиция времени в комплексе с деловой логикой позволяют "Бальзаку" замечать глобальные тенденции ещё в их зародыше, обнаруживать их скрытые причины и делать прогнозы на будущее с поразительной точностью: «Сопоставляя состояние международной и внутренней экономической обстановки с выпуском монет, он вывел, что состояние отношений между государствами, войны или изменения в экономических отношениях тут же вызывали изменения в выпуске монеты. Процесс этот – объективный… Вины бумажных денег в снижении выпуска монеты Ньютон не видел. Он, в противовес большинству экономистов своего времени, не был противником бумажных денег и считал, что в будущем они займут достойное место в деловой жизни» [7]. Именно благодаря своим сильным функциям "Бальзаки" легко находят причины, благодаря которым образуются «лазейки» для охотников обойти какое-либо правило. При желании ИЛИ могут сами воспользоваться этими лазейками (или даже создать ситуацию для их образования), но в данном случае Ньютон был заинтересован в обратном: «В течение девяти месяцев Ньютон собирал и анализировал все ходящие в Англии монеты, включая российские, американские и турецкие… Вывод Ньютона был определённым – оценка зарубежных денег велась гораздо более небрежно, чем оценка отечественных… Ньютон установил жесткие пределы колебаний массы монет; эти пределы ужесточались при переходе к монетам большего достоинства» [7]. Вообще, Ньютон подошёл к проблеме увеличения золотого запаса Англии «погосударственному», ему принадлежит целый ряд конкретных деловых советов по этой проблеме, например, такой: «…следовало бы продавать больше товаров в Китай, поскольку там дешёвое золото и готовы покупать те английские товары, которые не берёт Индия» [7]. 2.2. ИД ( ) Функции блока ИД в данном случае – «игнорируемая» («контролирующая») интуиция возможностей ( ) и «демонстрационная» структурная логика ( ). Как правило, обе функции блока ИД у индивидуума сильны, однако менее значимы для него, чем функции блока ЭГО. Их использование связано с бóльшими затратами энергии. Можно сказать, что по игнорирующей функции человек чаще критикует других, чем пользуется ею сам. Что же касается демонстрационной функции, то название говорит за себя: человек по ней способен выдать результат, но при этом нельзя сказать, что для него привычно и естественно думать в категориях этой функции. Эпиграфом к этому разделу вполне могло послужить кредо Ньютона: «Hypotheses non fingo» (Гипотез не измышляю). Что же стоит за этой знаменитой фразой? То, что Ньютон умел строить гипотезы – не вызывает сомнения. Вот что пишет физик и исследователь творчества Ньютона С.И.Вавилов: «Ньютон, конечно, намеренно много раз демонстрировал учёному миру своё умение строить гипотезы, но эти гипотетические экскурсы никогда не доводились до количественного конца, до всех практических и логических следствий. Ньютон почти с насмешкой приводил и развивал иногда противоположные и взаимно исключающие гипотезы» [4]. Всё это укладывается в представления о блоке ИД: человек хорошо владеет инструментами этого блока, но не очень-то ценит эти умения как в себе, так и в других. Ценности находятся в совсем другом блоке, в ЭГО, потому-то Ньютон и «контролировал», сдерживал чужую интуицию возможностей и не давал слишком далеко зайти своей, он был «против необоснованных, фантастических гипотез, не следующих из экспериментов и не поддающихся проверке» [7]. Ньютон сам неоднократно высказывал свои представления о допустимом методе ведения научных исследований, и всегда в них можно найти следы контролирующей : «Этот (научный) анализ заключается в том, что из экспериментов и наблюдений посредством индукции выводят общие закономерности и не допускают против них никаких возражений, которые не исходили бы из опытов или других надёжных истин. Ибо гипотезы не рассматриваются в экспериментальной философии. Хотя полученные посредством индукции из экспериментов и наблюдений результаты не могут ещё служить доказательством всеобщих заключений, всё же это – наилучший путь делать заключения, который допускает природа вещей» [7]. Или другой отрывок из письма Ньютона: «Лучшим и наиболее безопасным методом философствования, как мне кажется, должно быть сначала прилежное исследование свойств вещей и установление этих свойств с помощью экспериментов, а затем постепенное продвижение к гипотезам, объясняющим эти свойства. Гипотезы могут быть полезны лишь при объяснении свойств вещей, но нет необходимости взваливать на них обязанности определять эти свойства вне пределов, выявленных экспериментом. Ибо, если бы можно было с помощью гипотез судить об истине и реальности вещей, то мне непонятно, как могла бы быть достигнута какая-либо определённость в любой науке; ведь можно изобрести множество гипотез, объясняющих любые новые трудности» [7]. И совсем по другому устроено мышление индивидуума, у которого функции и расположены в блоке ЭГО. Сравним, например, приведённые выше высказывания Ньютона с характеристикой, данной Декарту (тоже интроверту, но скорее ЛИИ – [3]) учителем Ньютона Исааком Барроу: «Декарт изобрёл, как он считает, самый лучший способ рассуждения, а именно такой: не учиться у вещей, а налагать на вещи его собственные законы. Сначала он намечает в своей голове некоторые физические правила, которые кажутся ему подходящими из некоторых самых общих соображений, затем он позволяет себе снизойти до общих принципов природы и уж затем постепенно переходит к частностям, которые можно извлечь из принципов, которые он формирует, не консультируясь с природой» [7]. Мы, конечно, не предлагаем обобщать подобное заключение на всех ЛИИ… Тем более интересно, что зачастую человека оценивают не по функциям блока ЭГО, а по результатам, полученным благодаря задействованию блока ИД. Например, труд, который предпринял Ньютон в своих «Началах» это систематизация накопившихся к тому времени знаний: «Для того, чтобы всё это как следует оформить и изложить в доступном виде, ему потребовалось сформулировать основные принципы, относящиеся к общим понятиям, таким как масса, сила, ускорение. Так появились знаменитые «три закона Ньютона», на которые сам Ньютон правда не претендовал (первый закон – это всем давно и хорошо известный закон инерции Галилея, а остальные два никак не могли быть открыты позже чем, скажем, закон упругости Гука или формула Гюйгенса для центробежной силы)» [1]. Вот так! Ньютону принадлежит не открытие «законов Ньютона», а лишь их наиболее удобное изложение. Математик В.И.Арнольд высоко оценил творчество Ньютона, говоря языком соционики, именно по блоку ИД: «… топологические рассуждения Ньютона обогнали уровень науки его времени на пару сотен лет» [1]. Или другое высказывание: «Сравнивая сегодня тексты Ньютона с комментария-ми его последователей, поражаешься, насколько оригинальное изложение Ньютона современнее, понятнее и идейно богаче, чем принадлежащий комментаторам перевод его геометрических идей на формальный язык исчисления Лейбница» [1]. Ньютон и Гук Рассмотрим дополнительно в этом подразделе различия между современниками Исааком Ньютоном и Робертом Гуком и попробуем разглядеть интертипную составляющую их отношений. Но для начала, кто такой Роберт Гук. Роберт Гук был куратором Королевского общества в течение 40 лет. Обязанности куратора были весьма трудоёмкие: «он должен был на каждом заседании Общества (а они происходили еженедельно) демонстрировать три или четыре опыта, доказывающих новые законы природы» [1]. При этом Гук сам открыл массу законов (которые, однако, сейчас носят чужие имена), а, кроме того, завязал обширную переписку с учёными разных стран и университетов и провёл огромную работу по подтверждению их открытий. Но Гук был беден, материально целиком зависел от своей должности, поэтому остановиться и довести до совершенства хоть часть своих открытий просто не мог. «Поэтому при всём многообразии достижений Гука его открытия выглядели несколько незавершёнными, и иногда он в спешке делал утверждения, которые не мог аккуратно и строго математически обосновать» [1]. Его открытия развивались или переоткрывались другими исследователями, чьё имя они и получали. В результате от Гука осталось лишь скромное «Какая сила, такое и удлинение» [7]. Целый ряд исследователей творчества Ньютона посвятил отношению этих людей немало строк: «Трудно представить себе двух более различных по научному стилю исследователей, чем Ньютон и Гук. Романтически настроенному, лёгкому на открытия и изменения направления мысли Гуку противостоял несколько медлительный, но пронзительно-зоркий и основательный Ньютон… Любая критика выводила Ньютона из себя, повергала в тревогу и беспокойство, которые он мог погасить лишь яростной атакой на покушающихся» [7]. Высокую характеристику творчества Гука дал С.И.Вавилов: «Если связать в одно все предположения и мысли Гука о движении планет и тяготении, высказанные им в течение почти 20 лет, то мы встретим почти все главные выводы «Начал» Ньютона, только высказанные в неуверенной и малодоказательной форме. Не решая задачи, Гук нашёл её ответ. Вместе с тем перед нами не случайно брошенная мысль, но, несомненно, плод долголетней работы. У Гука была гениальная догадка физика-экспериментатора, прозревающего в лабиринте фактов истинные соотношения и законы природы. С подобной редкостной интуицией экспериментатора мы встречаемся в истории науки ещё у Фарадея, но Гук и Фарадей не были математиками» [4]. И далее: «Ясно, что по складу своего ума, жизни и характеру Гук был прямым антиподом настойчивому, замкнутому, терпеливому Ньютону с его исключительной выдержкой, способностью проводить работу до конца и выжидать публикации работ целыми десятилетиями, математически точным умом и щепетильной аккуратностью в эксперименте. Судьба свела две эти противоположные натуры в Королевском обществе, и столкновение было неизбежным» [4]. Рискну высказать предположение, что тип Гука – ИЛЭ ( ). Стремление завязывать множество научных контактов, широчайшая область интересов, огромное количество результатов, да и вообще компанейский характер (исследователи выяснили, что Гук был постоянным посетителем примерно 200 кабаков), в сумме говорят, конечно же, за экстраверсию. В приведённых выше отрывках также легко углядеть множество фактов в пользу интуиции, а любопытство и структурная логика Гука позволяли ему находить слабые места даже в рассуждениях Ньютона и побуждали задавать те самые ненавистные Ньютону вопросы. Иррациональность типа Гука хорошо проглядывается, как минимум, в трёх примерах: 1) способ мышления: «Не решая задачи, Гук нашёл её ответ» - см. выше; 2) Гука вполне устраивала ситуация «цейтнота», когда всего за неделю нужно было ознакомиться/придумать/осознать 3-4 новых научных открытия; 3) Гук не стремился к завершённости, во всяком случае, легко смирялся, с незавершённостью тех или иных своих исследований. В соционике отношения между типами и попадают в разряд отношений «погашения» («полной противоположности»). В этом случает функции ЭГО одного типа оказываются функциями ИД другого, и наоборот. Такие отношения чреваты стремлением управлять вниманием друг друга: один, не дослушав другого, высказывает… то же самое, но другими словами, переместив акценты на более важные, с его точки зрения, положения. Общение при посторонних «слушателях» (не обязательно всегда присутствующих явно, но интересующихся результатами спора) может стать довольно мучительным, особенно если уважение к достоинствам друг друга уступит место взаимному раздражению (ведь каждый видит в другом препятствие своей работе). Когда спор между «полными противоположностями» заходит слишком далеко – на кон поставлено самолюбие – он может вестись и не вполне «честно». Например, Гук, который обнаружил в работе Ньютона по оптике ряд слабых мест, обратился к тому за разъяснениями. На самом деле ответ на этот вопрос был найден только в ХХ веке, но Ньютон не захотел признавать свою неспособность ответить на сложный вопрос, не захотел пригласить Гука к размышлению над интересной проблемой. Вместо этого он «ответил Гуку только через полгода. Ответ был написан с большим полемическим мастерством… Он сумел использовать все малообоснованные положения Гука и искусно обойти существенное» [4]. Из-за чего же разгорелся главный конфликт между Ньютоном и Гуком? Гук отправил Ньютону письмо, где изложил свою точку зрения на проблему тяготения. Тут же последовал незамедлительный ответ Ньютона: «Я ничего не слышал о ваших гипотезах о движении планет… Моя страсть к философии утихла, и я думаю о ней не больше, чем торговец о чужой торговле или крестьянин об ученьи» [1]. После этого письма Гука Ньютон надолго замолчал и практически больше никогда ничего существенного Гуку не писал. «Впоследствии, в 1694 году, Ньютон вспоминал, что он открыл закон всемирного тяготения уже в 1665 или в 1666 году. Ещё позже, в 1714 году, Ньютон датирует свой вывод эллиптичности орбит из закона обратных квадратов «1676 или 1677 годом». Однако ни в переписке 1679 года с Гуком, ни раньше, Ньютон о своих открытиях в этой области не упоминал: он их не публиковал и никому о них не рассказывал. Ньютон объясняет это тем, что из-за неверного значения радиуса Земли, принятого им, вычисленные ускорения камня и Луны недостаточно точно укладывались в закон обратных квадратов. Первая публикация Гука о силе тяготения как возможной причине эллиптичности орбит относится к 1666 году» [1]. Итак, Гук, уважая Ньютона, предложил тому выразить своё отношение к его, Гука идее. Ньютон пишет, что ему это не интересно, что он «отошёл от дел», а впоследствии представляет свою теорию Всемирного тяготения с той же зависимостью обратных квадратов, но… нигде не ссылаясь на Гука. В рукописи «Математические начала натуральной философии» Гук не был упомянут ни разу. Позднее Ньютон поддался на уговоры Галлея и вставил-таки фамилию Гука в виде простого перечисления без указания вклада и наряду с именами самого Галлея и Рена [1]. Чем же обусловлено такое неуважение к Гуку? Ответ можно найти в письме Ньютона Галлею (О различии между «математиками», к которым Ньютон причислял себя и «физиками», а именно Гуком): «Математики, которые всё открывают, всё устанавливают и всё доказывают, должны довольствоваться ролью сухих вычислителей и чернорабочих. Другой же, который ничего не может доказать, а только на всё претендует и всё хватает на лету, уносит всю славу как своих предшественников, так и своих последователей. …И вот я должен признать теперь, что всё получил от него, а что я сам всего только подсчитал, доказал и выполнил всю работу вьючного животного по изобретениям этого великого человека» [1]. Действительно, за что Ньютону уважать Гука? За его интуицию возможностей, которая подсказала правильный ответ? Но её ИЛИ (Критик) склонен игнорировать. За структурную логику, представившую доказательства «на пальцах»? Но для Ньютона это не доказательства. Для «настоящих» доказательств он разработал сложные математические методы ( ) , которые и не снились Гуку… «В письме Галлею Ньютон уточнил, что главная, на его взгляд, заслуга Гука в том, что он раздразнил его, Ньютона, воображение и заставил заниматься предметами, которые его ранее не увлекали» [7]. Итак, Гук сыграл роль «яблока», которое упало на голову Ньютону – не станешь же ссылаться на такой несерьёзный фрукт в научном трактате… Ньютон вообще не очень-то любил на кого бы то ни было ссылаться, например «он ни разу не упомянул имени Кеплера в первой книге «Начал», а в третьей лишь вскользь говорит о нём в связи с третьим, «гармоническим» законом, не связывая его имени с первыми двумя…» [7]. Что уж говорить о Гуке? Курьёз: Ньютону часто приписывают фразу, в которой он якобы благодарит своих предшественников, называя себя «карликом, видящим далеко, так как он стоит на плечах гигантов». Дело в том, что это высказывание первоначально принадлежало вовсе не Ньютону. «Когда-то средневековый учёный монах Бернард Шартрский сравнивал своих современников с карликами, вскарабкавшимися на плечи гигантов… Если вникнуть в контекст переписки Ньютона и Гука тех времён, фраза никак не может означать того, что за ней обычно видят. В лучшем случае это – двусмысленность. В худшем случае, который многим исследователям представляется наиболее вероятным, эта фраза – издевательская, учитывая малый рост горбуна Гука» [7]. Именно фраза звучала так: «То, что сделал Декарт, было хорошим шагом. Вы многое добавили к нему в некоторых отношениях… Если я видел дальше, то лишь потому, что стоял на плечах гигантов» [4]. Иначе говоря, пусть мы оба стоим на плечах гигантов, но ты – карлик, поэтому видишь меньше, чем я. Ньютон был мастер составлять подобные фразы. Но заметим, ненависть к Гуку не была вызвана простой завистью. Гук часто докучал Ньютону своим искренним желанием «поглубже копнуть» тонкие места ньютоновских работ, при этом, не проявляя «должного» пиетета. Хорошо понимая, что ответов на все вопросы Гука он просто не может предъявить, Ньютон, например, 30 лет откладывал издание своей «Оптики». Он опубликовал её только на следующий год после смерти Гука, написав в предисловии: «Не желая быть втянутым в диспуты по всяким вопросам, я оттягивал это издание и задержал бы его и далее, если бы не настойчивость моих друзей» [7]. «Только после смерти Гука, в 1703 году Ньютон согласился занять пост президента Королевского общества. И одним из первых актов Ньютона на этом посту было уничтожение всех инструментов умершего Гука, а также его бумаг и портретов. Так что теперь королевское общество располагает портретами всех своих членов, кроме Гука. Ни одного изображения Гука, который был членом, куратором и секретарём Королевского общества (40 лет!) не сохранилось» [1]. Вот как «интересно» порой могут складываться отношения полной противоположности… Забегая «на один блок» вперёд, выскажу предположение, что в этом случае поведение Ньютона было связано с длительным ограничением себя по . Очевидно, что Гук вызывал у Ньютона самые негативные чувства, которым, однако, не находилось должного выхода. Свой гнев Ньютон смог излить в такой «своеобразной» форме только после смерти Гука, «приговорив» его к страшной в его понимании каре: забвению ( ). 2.3. СУПЕРЭГО ( ) У Бальзака блок СУПЕРЭГО составляют нормативная («ролевая») сенсорика ощущений ( болевая этика эмоций ( ). )и Как правило, человек с интересом собирает информацию по нормативной функции и даже может эпизодически добиваться с её помощью неплохих результатов. Однако, энергия, «выделяемая» на работу нормативной функции, не особенно велика, поэтому держать длительную «круговую оборону» по ней трудно. Например, нельзя сказать, чтобы Ньютон был гурманом или особенным ценителем каких-то сенсорных удовольствий, однако «он прекрасно знал анатомию и физиологию, различные методы лечения… был выраженным ипохондриком и в то же время – искусным лекарем, мгновенно гасящим свои действительные или мнимые болезни» [7]. Из приведённого отрывка видно, что плохое ощущение потребностей собственного тела (следствие слабой ), страхи о состоянии своего здоровья у интуита Ньютона компенсировались накоплением большого объёма практических знаний по данному вопросу. В студенческие годы Ньютон был довольно стеснён в деньгах, он был вынужден рассчитывать свои траты, при этом, как часто бывает у интуитивных типов, приоритет отдавался покупке книг, покупка лакомств в число его приоритетов определённо не входила (сенсорика ощущений занимает подчинённое положение): «Если он и позволял себе иногда купить немного вишен, мармелада, кекса, шербета, сладкого крема и даже вина, он обязательно заносил подобные расходы в рубрику «пустых трат», а не в рубрику «трат праведных», куда собирались сведения о купленной одежде, книгах и всяких академических расходах. Туда же, впрочем, попало и пиво» [7]. Когда Ньютона избрали в члены колледжа, ему дали новую, более удобную комнату. Однако Ньютон всё ещё был стеснён в средствах, поэтому предпочёл новую комнату сдавать. Жил он в прежней комнате вместе со своим соседом Викинсом, которому отдавал часть выручки. Вряд ли это следует расценивать как «принципиальный» аскетизм Ньютона, поскольку позднее, став магистром и по меркам того времени «человеком весьма обеспеченным, Ньютон занялся по-настоящему и своим жильём. Он накупил замазки, шпаклёвки, штукатурки, нанял рабочих и маляров…» [7]. То есть, получив в своё распоряжение достаточные средства, Ньютон устроил своё жилище, «как полагается» человеку с его достатком, можно сказать, следуя определённым нормам. Совершенно не походили на жилище аскета и последующие места обитания Ньютона. Примеры, приведённые в разделе о блоке ЭГО, уже показали нам, что Ньютон был весьма успешен в «ручной» работе. Свои идеи, опыты, модели он, как правило, «обслуживал» сам, не полагаясь на чью-либо помощь: Из бесед стареющего Ньютона с Кондуиттом (муж племянницы). Кондуитт: Не можете ли Вы вспомнить, как изготавливали Ваш телескоп? Ньютон: Я сделал его сам. Кондуитт: Где же Вы взяли инструменты для этого? Ньютон: Я сделал их сам… (смеясь)… если бы я ждал, что кто-то сделает за меня инструменты или ещё что-нибудь, я бы никогда ничего не создал [7]. Действительно, утверждение, будто бы все интуиты не способны эффективно работать руками, сильно преувеличено. Если у интуита есть «сверхзадача», интерес и/или желание научиться приёмам ручной работы, то какие-либо «соционические ограничения» – просто миф. Сенсорные навыки требовались от Ньютона и при занятиях алхимией. Известно, что Ньютон был весьма аккуратным химиком, подробнейшим образом записывающим промежуточные результаты своих алхимических опытов: «У Ньютона была большая химическая лаборатория… Он собирал в большом количестве алхимические рецепты, сохранившиеся ещё от средневековья, и намеревался изготовить золото в соответствии с содержащимися в них указаниями. Рассказывают, что в его тетрадях (а он подробнейшим образом записывал свои опыты, записывая, что с чем сливал, и какие при этом получились результаты, для того, чтобы, получив случайно золото, этот процесс воспроизвести) встречается запись, в которой после подробного описания произведённых действий так сообщается о результате: «Вонь ужасная. Видимо, я близок к цели» [1]. Обратимся теперь к болевой функции. «Как можно понять из записей двадцатилетнего Ньютона, он с детства внедрил в своё сознание как смертные грехи ложь, эгоизм, насилие, потерю контроля над своими чувствами и действиями» [7]. Вспомним, именно от потери контроля над собой, от «не-уместного» выражения чувств ( ) Ньютон предостерегал своего «кембриджского друга» в письме, списанном из чужой книги. Ньютон никогда не интересовался театром, вообще искусством, не любил шумных сборищ, всячески оберегал свою репутацию и очень боялся быть впутанным в какую-либо «историю с дамами» [7]. Примечательно, что именно Ньютон отчасти возродил, а отчасти явился законодателем новых норм научного творчества, в котором является «антиценностью». Он избегал в своих научных трактатах всякого подобия не только авторской «экспрессии», но даже просто субъективных оценок: «Кеплер, одержимый священным экстазом, простодушно не скрывает от читателя своего восхищения красотой и гармонией мира и, взяв его за руку, ведёт запутанными лабиринтами мысли. Ньютон же, взяв за образец аскетизм и чёткость трудов Аполлония и Евклида, полностью изгнал эту живую плоть из научной прозы, создал существующий до сегодняшнего дня образец строгого научного описания, отличающийся отстранённостью, безликостью и внешним отсутствием темперамента» [7]. 2.4. СУПЕРИД ( ) Блок СУПЕРИД типа ИЛИ ("Бальзак") состоит из суггестивной волевой сенсорики ( активационной этики отношений ( ). ) и Разберём некоторые особенности суггестивной функции Бальзака на примере Ньютона. В юные годы «несмотря на явные способности Исаака, успехами в учении он не блистал. В списке успеваемости он находился на предпоследнем месте, опережая лишь одного явного идиота. Следующим вверх в списке успевающих был Артур Сторер» [7]. Заметим, что Ньютона такое положение дел не особенно волновало, у него были свои интересы, а к школьной «табели о рангах» он был абсолютно равнодушен… до поры до времени. Случилось так, что Ньютон здорово повздорил с Артуром – дело дошло до драки. Ньютон вошёл в азарт и здорово его избил, но «не удовлетворившись физическим триумфом над Артуром Сторером, Ньютон решил обойти его и в списке успеваемости, благо он стоял прямо перед ним. Увлёкшись, он легко, просто легчайшим способом, совершенно без натуги обошёл не только Артура, но и всех остальных учеников класса» [7]. Иногда Бальзаку буквально трудно «сдвинуться с места». Даже имея все необходимые данные, чтобы быть успешным, он по причине лени или неуверенности в себе может долго выжидать, пока какие-либо обстоятельства не подтолкнут ( ) его к действию. – слабая функция Бальзака, он нуждается в подтверждении извне и утверждении собственной значимости, собственного авторитета. Довольно забавно это проявлялось у Ньютона-школьника: «удивительное пристрастие Исаака к собственным имени и фамилии – он выцарапывал их ножом где только можно – по мере того, как он продвигался в списке успевающих вперёд и пересаживался со скамьи на скамью, каждая из них становилась носительницей вырезанного его ножом собственного имени… на каменном подоконнике зала в Грэнтэмской школе… и сейчас можно различить: «Исаак Ньютон»» [7]. Гораздо позднее это пристрастие к своему имени проявлялось в приоритетах благотворительности Ньютона. «Ньютон регулярно и без долгих раздумий помогал незнакомым ему людям. Первыми среди этих незнакомцев шли те, в чьём имени или фамилии встречалось «Исаак» или «Ньютон» [7]. Впрочем, далеко не всегда суггестивная функция проявляется у Бальзака столь явно. В конце концов, это интровертный, довольно сдержанный тип, прекрасно умеющий скрывать свои истинные чувства. Помощник Ньютона последних лет, медик и талантливый математик Генри Пембертон как-то «показал ему рукопись своей книги «Взгляд на философию сэра Исаака Ньютона» с популярным изложением ньютоновских идей, но Ньютон не стал её читать, только перелистал. Пембертон поразился – он обнаружил у Ньютона неожиданное равнодушие к тому, как он выглядит в глазах других людей. (Когда Пембертон ушёл, Ньютон приказал, чтобы, когда книга выйдет, ему тайно купили бы двадцать экземпляров)» [7]. Волевая сенсорика порой проявляется у Бальзаков в своеобразном упрямстве «без причины». Например, когда встал вопрос о предоставлении Ньютону кафедры, он отказался принимать священнический обет. Только покровительство Барроу позволило добиться для Ньютона исключения в виде специального разрешения короля. Что же помешало закоренелому холостяку Ньютону совершить это формальное действо? Дело в том, что колледж назывался Тринити (Троица), а Ньютон был «тайным арианцем – еретиком, отрицавшим догмат Троицы. По словам биографов, он считал, что, кроме Христа, у Бога могут быть другие сыновья, через которых он открывает людям свои истины и, родившись вдобавок 25 декабря, всерьёз считал себя одним из таких пророков» [1]. Внутреннее ощущение своей избранности (ещё бы – сын Бога и пророк!) может стать важным фактором в принятии решений Бальзаком. Как отмечено в книге В.Стратиевской, активационная этика отношений ( ) Бальзака – «это пассивная, устойчивая ценность его типа и не более» [9]. Этика отношений юного, молодого, зрелого и пожилого Ньютона – это целиком и полностью мораль его времени. В тех же латинских упражнений школьника Исаака читаем: «Чем лучше игрок, тем хуже человек», «Что ещё означает танцевать, как не выставлять себя дураком?» [7]. Ньютон в соответствии с представлениями своего времени порицал порок и был убеждён в его обязательном и неотвратимом наказании: «Особое впечатление произвела на юного Исаака, судя по его заметкам, третья книга «Метаморфоз» Овидия и стихи... Но не живописная сцена лесного купания девушек привлекает внимание юного Ньютона. Напротив, особое его удовлетворение вызывает Диана, превращающая дерзкого Антиноя в оленя, и собаки, рвущие своего бывшего хозяина на куски. На полях книги Исаак методично выписывает имена всех собак, неотвратимо наказывающих нарушителя. …Это псы-мстители, не прощающие нарушения пуританской морали. Человек, нарушающий правила морали, будет растерзан псами Антиноя» [7]. Отношение Ньютона к собственным «прегрешениям» напоминает, скорее, правила гигиены. Прегрешения аккуратно записывались в блокнот: «Мылся в лохани в Твой день», «Был невнимателен во время службы», «Имел нечистые мысли, действия и мечты», «Боялся людей больше, чем Тебя», «Вытирался полотенцем Вилфорда, чтобы не пачкать своё», «Слишком много сердца отдавал деньгам»… Грехи отмечены в его записных книжках как события реальной жизни, вместе со штопкой носков [7]. Впрочем, нередко Ньютон обращался с моралью, можно сказать, по-ханжески, что, видимо, тоже является естественным продолжением следованию традициям своего времени. Вообще, по «активационной» функции любого типа можно со стороны определить состояние человека – если кто-то, кто мастерски владеет этой функцией, не будет время от времени «шевелить» своего партнёра (в данном случае ИЛИ), тот может просто закоснеть в своих представлениях по ней – просто «перестраховываясь» перед тем, в чем он не особо разбирается. Демонстративно консервативная мораль ИЛИ (Критика) ничуть не мешает ему пользоваться своей «деловой логикой» в самых сложных моральных ситуациях – что мы уже видели на примере работы Ньютона смотрителем Монетного двора и чему сейчас дадим ещё один пример. В самый разгар спора с Лейбницем о приоритете в изобретении дифференциального исчисления, Ньютон собрал «интернациональную авторитетную, беспристрастную комиссию», которой поручил сделать отчёт по данному вопросу. Отчёту предшествовали такие слова: «Никто не может быть сам себе судьёй и свидетельствовать по своему делу. Такой судья будет судьёй неправедным, и будут попраны законы всех стран, если кто-то будет допущен в качестве законного свидетеля по своему собственному делу». Далее идёт оправдание Ньютона и обвинение Лейбница в необоснованных притязаниях на неопубликованные Ньютоном результаты. Впоследствии, после смерти Ньютона, из его бумаг выяснилось, что Ньютон лично руководил составлением отчёта, и патетическое обвинение неправедного судьи было написано лично им, а «многочисленных учёных» не из Англии было всего двое, и лишь один из них был математиком» [1]. Как мы уже видели, личные отношения с современниками у Ньютона были весьма непростыми. Научные споры или споры о приоритете не способствовали хорошему отношению с коллегами. Во времена профессорства в Тринити-колледже он не особенно общался со студентами, во всяком случае, никто не мог впоследствии вспомнить, что он посещал лекции самого Ньютона. «Он читал лекции – по арифметике, географии, оптике и другим наукам. Лекции читались только в осеннем семестре (10 лекций в год) и продолжались по полчаса. Иногда никто из слушателей (по документам их всего было трое) не приходил (лекции Ньютона славились непонятностью), и тогда он возвращался домой» [1]. Многое изменилось на закате жизни Ньютона. Он был всеми признан как высший авторитет, основные оппоненты (Гук и Лейбниц) уже покинули этот мир, и тут у Ньютона проявился и талант зажигать молодёжь, и умение делать молодых учёных своими единомышленниками, помощниками и коллегами. Действительно, в спокойной обстановке уважения, когда в нём заинтересованы, к нему прислушиваются, Бальзак проявляет себя как весьма дружелюбный, вежливый и приятный собеседник. Вот как описал этот период жизни Ньютона историк науки П.Розенбергер: «Королевское общество стало его парламентом, в котором едва ли когда смела появиться даже верноподданническая оппозиция его величеству. Талантливые молодые физики и математики формировали генеральный штаб, который в нужный момент давал бои, причём вёл их так искусно, что верховный вождь, защищённый от личных поражений, мог с полным спокойствием непричастно взирать на поле брани, ограничиваясь указаниями на тайных военных советах – ссылками на свои опубликованные труды» [4, 7]. 3. Заключение Мы рассмотрели тип Исаака Ньютона сначала по признакам, затем по функциям модели А. Первый этап привёл нас к типу ИЛИ (Критик, Бальзак), а второй помог этот «диагноз» подтвердить. В заключение просто приведу ещё одну историю про Ньютона. Она любопытна хотя бы тем, что в ней можно отыскать следы сразу нескольких функций модели А (на самом деле, как и в любом другом отрывке, просто анализ и способ изложения заставляют ограничиваться одновременным рассмотрением лишь одной – двух). История относится к тому периоду, когда Ньютон уже отошёл от математики и служил смотрителем монетного двора. Бернулли, далеко не уверенный не только в приоритете Ньютона в изобретении дифференциального исчисления, но и вообще в его математических способностях (Ньютон давно ушёл из «большой» математики) задумал устроить некое соревнование. Для этого он составил список задач и послал их в «Философские труды» и «Журнал учёных», а, кроме того, персонально Уоллису и Ньютону. «В письме Бернулли было ядовитое замечание о «некоторых математиках», «властвующих посредством методов, которые они так высоко ставят» и которые «значительно расширили границы исследования, используя золотые теоремы, которые (как они считают) не были никому известны, но которые на самом деле задолго до того были опубликованы другими» [7]. Ньютон сразу понял, что задача является персональным вызовом ему лично. Впоследствии в его записках появится горькая фраза об «иностранцах, которые принуждают его заниматься математикой и отвлекают тем самым от служения королю». Что же сделал Ньютон? «Он принял вызов и точно записал время, когда он поступил. Ответ был послан президенту Королевского общества на другой день. Племянница Ньютона, Кетрин Кондуит вспоминала: «Когда Бернулли в 1697 году прислал свою задачу, сэр Исаак был страшно занят большой перечеканкой. Однако он не стал ложиться до тех пор, пока не решил задачу. Это случилось в четыре часа утра». Примечательно, что Ньютон послал ответ анонимно. Получив это письмо, потрясённый Бернулли воскликнул: «Ex ungue leonem» (узнаю льва по когтям) [7]. Конечно, уже не могло быть и речи о заимствовании каких-нибудь идей у Лейбница, для которого это письмо стало поражением. Лейбниц отрицал своё участие в составлении конкурсных задач. Ньютон, однако, всё понял правильно и объявил, что задаст континентальным математикам собственную задачу. Однако за оставшиеся 30 лет своей жизни он так и не собрался этого сделать. Попробуем проанализировать этот эпизод с позиции соционики. Ньютон занимается важным делом, состоит на службе у короля, причём работа полностью отвечает его желаниям (реализация по и , см. раздел «блок ЭГО»). Вдруг он получает письмо, хамски, но не напрямую затрагивающее его реноме (воздействие по ). Этот удар, однако, заводит его ( суггестивная) и он немедленно включается в борьбу. Причём хочет выиграть не только «по результату», но и «по скорости», поэтому записывает точную дату получения задачи – . Повторю, задачи не тривиальны, ранее никому их решить не удалось, так что, по-видимому, Ньютону пришлось задействовать и , и , и опять же (развивая свои методы и придумывая новые). Наконец, получив ответ, Ньютон не пишет в праведном гневе обличительное письмо организаторам конкурса («На кого руку подняли!»), так как проявлять эмоции для него (пусть даже в письме) недопустимо, а невозмутимо играет с ними в «отгадайку», отправив результат анонимно и ожидая их реакции ( ). Примечательно, что когда противники были «повержены», запал Ньютона сразу угас, во всяком случае, ответную задачу он не послал. 4. Литература 1. Арнольд В.И. Гюйгенс и Барроу, Ньютон и Гук. М. Наука, 1989. 2. Аугустинавичюте А. Соционика. СПБ, Terra Fantastica, 1998. Т.1: Введение, 444 с. Т.2: Психотипы. Тесты, 444 с. 3. Букалов А.В., Бойко А.Г. Соционика: тайна человеческих отношений и биоэнергетика. Киев, «Соборна Україна», 1992, 80 с. 4. Вавилов С.И. Исаак Ньютон. М., Наука, 1989. 5. Горенко Е.А., Толстиков В.И. Природа собственного «Я». М., «Армада-пресс», 2001, 288 с., ил. 6. Гуленко В.В., Тыщенко В.П. Юнг в школе. Новосибирск, изд-во НГУ, 1997, 270 с. 7. Карцев В.П. Ньютон. М., Молодая гвардия, серия «ЖЗЛ», 1987. 8. Стовпюк М.Ф. Лев Ландау // «Соционика, психология и межличностные отношения», в печати. 9. Стратиевская В.И. Как сделать, чтобы мы не расставались. М., «Изд.Дом МСП», 1997, 496 с. 10. Филатова Е.С. Искусство понимать себя и окружающих. СПБ., «Дельта», 1999, 368 с., ил.