Айгуль ЗАБИРОВА

АСТАНА: ТРАДИЦИОННЫЙ ГОРОД ИЛИ КАТАЛИЗАТОР ПЕРЕМЕН?
Айгуль ЗАБИРОВА
Айгуль Забирова, кандидат социологических наук, преподаватель Евразийского
национального университета (Астана, Казахстан)
Предлагаемая статья подготовлена на основе социологических исследований,
посвященных описанию и анализу новейших процессов внутренней миграции в
республике на примере переезда казахов в ее новую столицу — Астану. Эта
работа должна была ответить на следующие вопросы: какой этносоциальный и
этнокультурный облик приобретает Астана, какой она станет завтра —
изменится ли этот облик столь же динамично, как ее политический и
архитектурный ландшафт, станет ли столица современным городом или же в
культуре, традициях, укладе и занятости жителей сохранятся традиционные
черты. Следует отметить, что современная тенденция к "метрополизации" —
дальнейшая урбанизация одного или двух крупных городов, обладающих
магнетизмом притяжения капитала и труда, проявляется и в Казахстане. Речь
идет об увеличении внутренних миграционных потоков в Алматы и Астану. Еще
одна причина исследования — отмечаемая в последние несколько лет
массовая внутренняя миграция в Астану — обусловлена социальнополитическими факторами (перенос столицы из одной области страны в
другую) и демографической ситуацией (теснота и малоземелье на юге
республики).
В то же время мы уделяли внимание не всем жителям города, а только
переехавшим в него. Таковых много. Если в январе 1998 года в Астане (тогда в
Акмоле) проживало 275,3 тыс. человек, в январе 1999-го — 318,2 тыс., в январе
2000-го — 378,9 тыс., то в октябре 2001-го — 435,5 тыс. человек1. Причем
численность населения столицы увеличивается не столько за счет естественного
прироста и административных преобразований, сколько в связи с миграцией. За
период между переписями (1989 и 1999 гг.) количество казахов и их доля в
общей численности населения города возросли с 49 798 до 133 585 тыс. человек
(17,7 и 41,8% соответственно), и сегодня они составляют большинство
приехавших. Так, в 1998 году сюда прибыло 13 214 человек, из них 9 965 —
казахи, в 1999-м — 10 590, из них 8 269 — казахи. С 1998-го по январь 2002 года
больше всего людей переселилось из Акмолинской области. Второй по
численности поток составляют жители Алматы. К третьему можно отнести
жителей Карагандинской (преимущественно жители Караганды), Костанайской
(чаще из г. Аркалык), а также Северо-Казахстанской областей. После переноса
областного центра Акмолинской области из Астаны в Кокшетау миграция из
этой области в новую столицу идет на убыль (с 1999 г.). Четвертый поток
составляют жители южных областей республики — Алматинской и
Чимкентской.
В структуре прибывающих можно выделить две группы: первую составляют
получившие прописку в городе, вторую, довольно большую, — сельские
мигранты, которые, как правило, в городе не прописываются по разным
причинам. Основные из них, по нашим наблюдениям, таковы: сезонный или
временный характер миграции, нет возможностей для прописки. Причем
выходцы из села тяготеют к различным видам физического труда, в основном
не требующего высокой квалификации, а также к разным срокам пребывания в
столице — от приезда на некоторое время (отходничество) до постоянного
обустройства. По статистическим данным, преимущественная цель миграции —
устройство на работу. 77% казахов, приехавших в Астану в 1998 году, — люди
трудоспособного возраста, в 1999-м они составили 76% от общего числа
мигрировавших. Согласно тем же данным, на 1 июня 2002 года население
Астаны составляло 500 тыс. человек. Понятно, что официальная статистика в
государствах Центральной Азии вызывает у многих специалистов недоверие
или скепсис. Однако исследования автора этих строк, анализ рынка жилья в
Астане, цены на этом рынке (купля-продажа жилья или его аренда) в
определенной мере свидетельствуют о многочисленной миграции в столицу.
Итак, новейшее время ознаменовалось большими перемещениями коренного
населения в города страны, но нарушилась "преемственность" этого процесса.
Люди перестали переезжать из сел в малые города, из малых и средних — в
более крупные, то есть "перескакивают" ступени в ряду поселений по их
величине. А это усложняет адаптацию сельских жителей в городах, с их иным
укладом и образом жизни, в городах появляется большое количество
неассимилированных людей. А такие демографические показатели, как
массовая миграция из сел, малых и средних городов в крупные, позволяют
отнести нынешнюю урбанизацию к скоростной. А она, в свою очередь,
приводит к рурализации ("одеревниванию") города, к сохранению
социокультурной архаики и традиционализма, поскольку большинство сельских
мигрантов привносят с собой "аграрный менталитет" и поддерживают прочные
связи с малой родиной. Ситуацию можно определить как культурный лаг
(разрыв) (У. Огборн) между структурными сдвигами и социокультурным
запаздыванием: при переезде сельские жители сохраняют в городе нормы и
ценности села. Поэтому так важен анализ предпочтений этих групп в сфере
занятости, языка и культуры: ориентация сельских и городских мигрантов
Астаны в этих сферах во многом определит социокультурный ландшафт новой
столицы, ее традиционное либо современное развитие.
На основе анализа статистических данных и результатов наших исследований
можно выделить две крупные группы перемещений в Астану: сельская и
городская миграция. Эти группы значительно отличаются друг от друга, что
обусловлено социально-территориальными факторами в местах выезда. В
первую группу входят казахи, переехавшие из сельских районов юга
республики. Ее можно обозначить как ресурсно-слабую (люди, ее
составляющие, в основном не имеют высшего или среднего специального
образования, квалификации, не обеспечены материально, казахскоязычные).
Вторая группа (прибывающие из областных центров, исключая Алматы, Тараз,
Чимкент, Кзыл-Орду и Талды-Курган) — ресурсно-сильная. Входящие в нее
преимущественно имеют высшее или среднее специальное образование,
хорошую квалификацию, материально обеспечены и владеют русским языком.
Именно эти две группы стали объектом нашего социологического
исследования.
Мы попытались сопоставить эти группы в сфере занятости и культуры. Наши
данные носят не репрезентативный, а целевой характер, поскольку у нас не
было полной и достоверной информации об исходной, генеральной
совокупности (мигрирующие в Астану). Объем выборки: 100 человек составляли
сельские мигранты и 100 — городские. Метод сбора информации —
стандартизированное индивидуальное интервью. Исследование проведено в
Астане в апреле — мае 2001 года, его задачи: установить мотивы миграции,
механизмы адаптации, а также влияние этничности на ее результаты. Кроме
того, одна из задач исследования — поиск ответов на следующие вопросы: что
способствует увеличению миграционного прироста, что лежит в основе
переезда — структурное "напряжение" или индивидуальное решение?
Конечно, основу миграционного прироста Астаны составляют как структурные,
так и субъективные факторы. К первым можно отнести ослабление прежней
роли областных центров республики вследствие рыночных изменений в
экономике и реструктуризации промышленности, что во многом
"провоцировало" миграционную активность жителей таких городов.
Трансформации капиталистического типа также способствовали упадку средних
и малых городов. Основное мотивационное ядро сельско-городских
перемещений составляют экономические факторы, связанные с поисками
бедными слоями населения лучшей (чаще любой) работы. Для Казахстана, как и
для многих других государств развивающегося мира, применимы такие
концепции сельско-городских перемещений, как структурное "напряжение" или
"выталкивание". Изменения (капиталистического типа) и перераспределение
собственности на селе способствовали обнищанию большинства его жителей,
что и стало основной причиной их миграции в города. Вместе с тем к числу
причин переезда представителей первой группы можно отнести и вероятность
улучшения экономического положения сельских мигрантов в городах, несмотря
на распространение в них скрытой безработицы или неполной занятости в
неформальном секторе. Это означает, что неформальный сектор городской
экономики выполняет функцию перераспределения доходов и в какой-то
степени решает проблему социального неравенства, исключительно остро
вставшую в казахстанском обществе в последние годы.
Однако можно ли утверждать, что город притягивает человека постольку,
поскольку его "вытолкнуло" село? Результаты наблюдаемого замера позволяют
предположить, что наряду с экономическими причинами в современной
миграции казахов не менее важны и культурно-бытовые перспективы городов.
Речь идет о надежде получить образование, о тяге к более насыщенной и
динамичной жизни, наконец, о приобщении к стандартам престижного
потребления. Потому в анализе миграционной мобильности автор этих строк
исходит из того, что объективные или структурные параметры "фильтруются"
через индивидуальные решения. Поэтому вряд ли мы можем говорить только
об экономическом характере перемещений, ведь большинство областей
республики не назовешь малоземельными или перенаселенными. В группе
городских мигрантов также доминируют социально-экономические мотивы, но
имеют место и социокультурные причины, и социально-психологические
факторы, например возможность реализовать личностный потенциал. А рынок
труда нового административного центра республики предоставляет в этом
плане значительно больше, чем другие типы городских поселений, часть
которых в республике предлагают "географически оптимизировать".
Важный аспект в анализе перемещений в города — жилищные условия. Одна
из гипотез, подтвержденная результатами исследований: городские мигранты
(в отличие от сельских) имеют возможность купить благоустроенное жилье
либо арендовать его на длительный срок. Так, среди опрошенных городских
мигрантов отдельную благоустроенную квартиру в Астане имеют 47%
респондентов, квартиру без коммунальных удобств — 5%, дом, находящийся в
личной собственности, — 2%. Иначе говоря, более половины городских
мигрантов либо купили "квадратные метры", либо (22%) имеют возможность
взять благоустроенное жилье в длительную аренду. В группе же сельских
мигрантов лишь у 9% есть дом в личной собственности, у 7% — собственная
отдельная благоустроенная квартира и у 12% — отдельная квартира без
коммунальных удобств, а большая часть собственного жилья не имеет, снимает
его в частном секторе.
В этой связи остановимся на организации городского пространства, которая
носит сегрегированный характер. В столице можно выделить три группы
жилищных массивов. Первую составляют новые застройки. В центре Астаны
вырос микрорайон "Самал", где проживают государственные служащие
высокого ранга, причем среди них больше всего бывших алматинцев. В стороне
от центра появился микрорайон "Красная деревня", жилищный фонд которого
также высоко комфортабельный. Здесь преимущественно поселились
государственные служащие среднего уровня, среди которых больше выходцев
из других областных центров. Есть и фешенебельный пригород — VIP-городок.
Некоторые крупные национальные корпорации, например "Казахойл", строят
свои дома в центре города. Поэтому пока не ясно, сохранит ли Астана такую
характеристику советского города, как престижность проживания в центре и в
многоквартирных домах, либо верх возьмет западное понимание престижного
жилья — загородные дома индивидуальной застройки. Особое внимание
руководство города уделяет строительству на левом берегу реки Ишима.
Анализ публикаций в прессе показывает, что власти и общественное сознание
предпочитают западный путь организации городского пространства —
"разгрузка" центра. Но если учесть стоимость инфраструктуры жилья на новом
месте (вода, тепло, газ и т.п.), а также такие "детали", как дороги, транспорт и
связь, то в Астане менее вероятен вариант дезурбанизации ("выход" в
пригороды).
Вторая группа жилищного массива Астаны — частный сектор. В большинстве
своем это ветхие дома (естественно, не комфортабельные и не престижные), в
которые с советских времен в основном селились казахи и сегодня вселяются
приехавшие в столицу бывшие жители сел. Третий сектор, которому отведена
роль как бы связующего звена между двумя описанными выше полярными
типами жилищ, — многоквартирные дома, построенные в советскую эпоху. Этот
сектор на рынке жилья дифференцируется на "хрущёвки" и дома улучшенной
планировки, построенные во второй половине 1980-х — начале 1990-х годов. В
эти дома попадают преимущественно городские мигранты. В целом,
анализируя строительство жилья в новой столице, можно отметить, что
бесплатно "квадратные метры" выделяют только государственным служащим, а
компании, ведущие собственное строительство, предоставляют жилье своим
сотрудникам. Есть в Астане и сектор нового коммерческого жилья, это также
комфортабельные квартиры (по меркам СНГ), но их стоимость "неподъемна"
для большинства прибывающих в столицу как из городов, так и (тем более) из
деревень. Иначе говоря, для остальных мигрантов строительство жилья не
предусматривается. Таким образом, в новой столице наблюдается отставание
темпов роста жилищного строительства от роста количества населения. Это, по
всей видимости, и является причиной болезненного восприятия всех
социокультурных групп города, сегрегации его жилых кварталов по уровню
доходов и служебному положению населения.
Еще одна задача исследования — анализ занятости мигрантов. Исходным стал
вопрос о том, в каких сферах они востребованы. Экономическая ситуация сама
диктует прибывающим, какие ниши на рынке труда им доступны. В этом
отношении показательны данные, приводимые в Национальном отчете о
человеческом развитии Казахстана за 2000 год: в 1999 году рабочая сила в
Астане составляла 53,4% населения города. Занятость была распределена
следующим образом: в сельском хозяйстве работали 0,9% всех занятых, в
промышленности — 26,0%, в сфере услуг — 73,1%2. Сфера услуг в
экономической социологии трактуется как третичный сектор на рынке труда. В
Астане он представлен традиционными видами: прежде всего это торговля,
бытовое и коммунальное обслуживание, транспорт и строительство.
Современные виды услуг: банковские, информационно-коммуникационные,
страховые — по своим показателям отстают от Алматы. Большинство сельских
мигрантов не имеют какого-либо капитала (например, финансового). Поэтому
они устремляются в те сферы, в которые можно не вкладывать свои (крупные)
средства и которые дают какие-то возможности для существования. Это
торговля, сфера услуг и быстро развивающееся строительство. Как показывают
полученные данные, существенную роль на городском рынке труда играет
новый частный сектор. Он обеспечивает работой примерно 75% сельских и
около 25% городских мигрантов. В то же время среди приехавших из села
практически нет тех, кто открыл собственное дело, они в основном пополняют
ряды наемных работников, занятых неквалифицированным трудом. Широкое
применение в среде сельских мигрантов нашла самозанятость (индивидуальная
трудовая деятельность), чаще всего она ограничивается сферой торговли и услуг
(преимущественно примитивных).
В целом эту группу нельзя считать безработной, скорее это "бедность в рамках
занятости". Потому в понятие бедности, помимо лишений (низкий уровень
доходов, часто отсутствие собственного жилья, своевременного и
качественного медицинского обслуживания, недостаточное питание и плохие
условия жизни), в нашем понимании входит и неблагоприятное положение на
рынке труда: худшее образование и профессиональная подготовка, отсутствие
необходимых связей. В целом можно предположить, что нестабильные доходы
— одна из основных черт жизни большинства сельских мигрантов. К тому же в
городе не только увеличиваются потребности семьи, но и нет, в отличие от
жизни на селе, собственных продуктов питания.
Как правило, сельские мигранты — однотипная рабочая сила с невысокой
квалификацией и неполной отраслевой специализацией, нанимаемая чаще на
сезон, в основном отчужденная от средств производства. Примерно четверть
опрошенных сельских мигрантов работает на малых частных предприятиях,
основной коллектив которых составляют родственники, друзья, земляки.
Понятно, что такие предприятия доминируют в сфере услуг и в торговле. Они
только, что называется, делают первые шаги в деле. Заработная плата здесь
выше доходов в сфере самозанятости, но отношения в таких структурах
существенно отличаются от отношений на государственных предприятиях и в
крупных акционерных организациях, так как большинство занятых в новом
частном секторе приняты на работу по контракту на неопределенный срок.
Достаточно часто новые предприниматели используют незаконные формы
занятости: найм по незафиксированной (устной) договоренности либо на
основе временных контрактов. Самозанятость и занятость на новых частных
предприятиях зачастую носит случайный или эпизодический характер. Многие
самозанятые не воспринимают свой статус в качестве предпринимателя.
Примечательно, что большинство опрошенных сельских мигрантов оценивает
свой статус самозанятых или занятых на работах, где не нужна высокая
квалификация, как временный. Установка на временный характер подобной
занятости особенно характерна для молодых (от 18 до 25 лет). Их планы на
будущее преимущественно связаны с надеждами на получение образования,
которое понимается как одно из эффективных средств социальной
мобильности. Как позволяют предположить результаты свободных интервью,
наиболее престижна для них занятость не столько в "фирменном" или
индустриальном секторах, сколько в государственной сфере. Высокая оценка
"беловоротничковости" характерна для большинства культур Востока, несмотря
на "ножницы" в оплате труда клерков и квалифицированных рабочих.
У городских мигрантов несколько иная ситуация. Большинство респондентов
работает в бюджетных структурах, и лишь 25% — в новом частном секторе. Как
и сельские мигранты, последние концентрируются в торговле и сфере услуг.
Однако у них выше образовательный уровень, поэтому если они заняты,
например, в торговле, то чаще это продавцы иных торговых точек:
супермаркетов, бутиков, салонов и т.п., или же они работают консультантами,
менеджерами по продажам, менеджерами торговых залов и т.д.
Соответственно у них другие условия труда и найма. Иначе говоря, в сфере
занятости, в том числе в третичном секторе, мы отмечаем некоторую
сегрегацию на основании дифференциации по месту прибытия.
Как уже отмечалось выше, занятость — один из наиболее значимых
механизмов адаптации человека при переезде из одного населенного пункта в
другой. Наши наблюдения показывают, что ведущей формой занятости для
сельских мигрантов из южных областей — так называемый третичный,
"неформальный" или "базарный" сектор городской экономики,
консервирующий в себе традиционные формы хозяйственной деятельности.
Конечно, для многих труд в сфере торговли и услуг лишь форма скрытой
безработицы. Под "неформальным" сектором мы понимаем (как и другие
исследователи городов Востока) сферу занятости, которая находится за
пределами современного санкционированного государством "формального"
сектора. "Неформальный" сектор включает в себя сферу розничной торговли,
примитивные виды услуг, предприятия мелкой традиционной и
полутрадиционной промышленности, мастерские ремесленников и т.п.
Вследствие трансформации казахстанского общества занятые в третичном
секторе составляют в социальной структуре общества большие группы.
Неформальный сектор предоставляет работу городской бедноте, в том числе
сельским мигрантам, которых не в состоянии "поглотить" капиталоемкая
фирменная сфера и которые в ином случае просто остались бы без средств
существования. Вместе с тем "неформальный" традиционный сектор —
эквивалент не только скрытой безработицы, но и политической нестабильности,
в публицистической литературе эти слои населения идентифицируются как
маргинальные. В этой связи необходимо отметить, что подобное мнение скорее
основано на априорных представлениях исследователей, нежели на
эмпирических данных. Наши материалы показывают, что, несмотря на свой в
большинстве случаев маргинальный социоэкономический статус, сельские
мигранты Астаны вполне рационально адаптируются к нестабильности доходов
и отсутствию гарантированного жилья. Но, конечно же, увеличение числа
представителей низших городских слоев расширяет и обслуживающий их
сектор, воспроизводя тем самым еще большую бедность.
К наиболее динамичным частям многоукладной экономики Казахстана
относятся рынки (базары) — один из оплотов традиционного торгового и
посреднического капитала. В столице есть центральный базар и несколько
других постоянных рынков, что, впрочем, составляет непременный атрибут
любого восточного города. Структура рынков Астаны иерархична. Фруктами и
овощами здесь торгуют наиболее бедные торговцы, чаще всего это
самозанятые. Следующая страта специализируется на продаже мяса (баранина,
говядина, конина) и рыбы, среди них мы тоже встречаем большинство
самозанятых. Оптовики — хозяева собственного дела — занимаются продажей
сахара, риса, растительного масла; промышленным ширпотребом торгуют
мелкие и средние предприниматели; современными товарами длительного
пользования — более крупные. Как и в любом восточном городе, высшую
иерархию торгующих в Астане составляют крупные оптовики. Городские рынки,
как правило, цикличны по времени года и в аспекте экономического подъема и
спада. Поэтому в периоды экономических и финансовых кризисов многие
оптовики (в особенности крупные) находились на грани разорения.
Вторая (небольшая) часть городской экономики — "фирменный" сектор. Доля
владельцев малых частных предприятий мала, большинство здесь занято в
качестве наемных работников. "Фирменный" сектор, как уже отмечалось,
функционирует на капиталистических началах и довольно капиталоемкий.
Среди приехавших из других городов 37% опрошенных нашли работу с
помощью родственников, 16% — друзей, 19% — нашли самостоятельно, а 11%
— предложили предприятия и организации. Попытки трудоустроиться через
объявления в прессе увенчались успехом для 5%, для 2% — в результате
обращения на биржу труда, случай (удача) помогли 6% респондентов.
В группе сельских мигрантов 50% опрошенным помогли найти работу
родственники, знакомые (земляки). Самостоятельно нашли ее 29%
респондентов, 9% — через друзей, 6% — по объявлениям в прессе, 4% —
помогли случай, удача. В обеих выборках был задан и вопрос о том, как
происходили поиски работы. В этой связи можно отметить несколько
моментов. Во-первых, половина респондентов (по 50% в каждой выборке)
обратилась за помощью к родственникам и, как свидетельствуют ответы на
предыдущий вопрос, это наиболее результативный способ трудоустройства. Вовторых, 7% сельских мигрантов обращались в службу занятости, но ни у кого из
них эта попытка успехом не увенчалась, что еще раз иллюстрирует роль
традиционных механизмов адаптации не только при переезде из села в город,
но и из города в город.
Априори (до начала исследования) предполагалось, что практически
единственным механизмом адаптации сельских жителей будет исключительно
опора на "клан", "род" и т.п. Подобные гипотезы возникли во многом под
воздействием социологической литературы по проблеме. Поэтому особое
внимание было уделено анализу сетевых отношений в современном городе,
роли неформальных связей в поисках работы и жилья, а также использованию
этничности как адаптивного ресурса. Полученные данные свидетельствуют о
значимости традиционных связей, но прежде всего это относится к ситуации
поиска работы. Затем, как показывают свободные интервью с мигрантами,
человек достаточно часто дистанцируется от "своих", чтобы в будущем не
связывать себя дополнительными обязательствами. Понятно, что в каких-то
значимых (с точки зрения богатства, статуса) общинах и группах человек
постарается сохранить контакты и сотрудничество. Но такие группы автору
исследования не были доступны. По нашим наблюдениям, особенности
("клановые") поведения мигрантов в Астане скорее всего присущи таким
этническим меньшинствам, как ингуши, чеченцы, азербайджанцы, узбеки и т.д.
(работают в основном в торговле).
Исследования конфигураций социогрупповых идентификаций выявляют
сохраняющуюся более высокую значимость примордиальных, первичных
солидарностей (реальные контактные, этнические группы) в сравнении с
"новейшими" (конструируемыми) идентичностями, например с гражданской.
Этнический фактор по-прежнему занимает важное место в структуре
идентичности человека, что во многом объясняется отчуждением общества от
многих крупных социогрупповых образований. Постсоветская практика
показала роль этничности в кризисных ситуациях, по сей день мы наблюдаем
этничность в качестве основного объекта идентификации, именно она во
многих случаях служила (и служит) основой взаимодействия как на
внутригрупповом, так и на межгрупповом уровне и уже более 10 лет остается
основой восприятия окружающего мира. Постсоветская практика
проиллюстрировала и функции этничности. Речь о том, что в ситуации
групповых различий индивид начинает реагировать с позиции своей групповой
принадлежности, а не отдельного человека. Иначе говоря, социальная
(этническая) категоризация и межгруппововое (межэтническое) сравнение
представляют собой как основу самоопределения индивида, так и способ
осознания своего места в обществе. При этом на осознание человеком своей
этнической идентичности большое влияние оказывает сам факт проживания в
полиэтнической или моноэтнической среде, значительную роль играют
сравнения различных этнических групп в полиэтнических обществах, что в
контексте миграции из моноэтничной среды в полиэтничную актуализирует
проблему складывающегося межэтнического взаимодействия и межэтнических
установок.
Один из важных аспектов анализа межэтнических установок — проблема
этноцентризма. Он, представляя пример внутригруппового фаворитизма,
означает благоприятствование собственной группе и ее членам при сравнении с
другими сопоставимыми в обществе группами. В советской науке этноцентризм
однозначно трактовался как негативное социально-психологическое явление.
Но в науке ценностные суждения о каких-либо феноменах неприемлемы. Ведь,
несмотря на то что этноцентризм часто оказывается препятствием для
межгруппового взаимодействия, он выполняет полезную для группы функцию
поддержания позитивной идентичности. Согласно Г. Олпорту, существует три
основных условия уменьшения этноцентризма: равный статус контактирующих
групп, поощрение и поддержка межэтнических контактов властями (создание
благоприятной социальной атмосферы) и кооперативное взаимодействие,
предполагающее наличие общей цели. Как свидетельствуют наши данные,
такой механизм межгруппового восприятия в межэтнических отношениях, как
этноцентризм (агрессивного характера), не наблюдается. Более того,
подтверждается тенденция низко статусных групп (сельские мигранты)
характеризовать себя лучше (в том числе и добросердечней) в сравнении с
другими, более успешными и экономически сильными этническими группами.
В социальной психологии (С. Московиси) известно положение об организации
сознания по типу идентификационных матриц. В их основе находится
множество идентичностей. В зависимости от контекста (от политического до
научного) доминирует та или иная идентичность. Превалирующая в данный
момент означает особый взгляд и определенный угол зрения на мир. Поэтому
та идентичность, которая становится ведущей в данный момент времени,
организует (точнее, предлагает) свою иерархию и свой порядок. Нас
интересовало то, как выражена этническая идентификация, ведь большое
влияние на характер складывающихся в городе этносоциальных отношений
оказывает степень сходства и различий в идентификационных матрицах
переехавших в столицу и коренных жителей Астаны. Поскольку одна из гипотез
исследования — особая роль этничности в адаптации мигрантов к новой
городской среде, постольку представлялось возможным верифицировать это
предположение посредством сравнения этнической идентичности, ее значения
в сознании сельских и городских мигрантов, с одной стороны, и коренных
жителей — с другой. Респондентам задали вопрос: "Кем Вы себя чувствуете в
большей мере?" и предложили ответы: я — казахстанец, я — казах, я — русский
и т.д.; я — житель Астаны и другое. Как показал анализ ответов, гражданская
идентификация у коренных жителей Астаны и у городских мигрантов находится
на первом месте (54,4% и 52% соответственно). Среди опрошенных сельских
мигрантов только 28% ощущают себя в первую очередь казахстанцами. В их
сознании преобладает идентификация по национальному признаку (59%). Для
городских мигрантов этническая идентичность занимает второе место (21%).
Вторым по значимости объектом идентификации для "старых" жителей Астаны
является их город — 29,7%, а у прибывших он находится на третьем месте.
Иначе говоря, можно предположить некоторые различия в ценностных
ориентациях городского населения и переехавших в городскую среду, при этом
мы понимаем, что чем больше совпадений в ценностных структурах тех или
иных групп города, тем больше оснований для консенсуса, в том числе в
межэтнических отношениях.
Как показывает проведенный анализ, на социокультурную мозаику столицы, на
ее этносоциальный и этнодемографический ландшафт большое влияние
оказывает внутренняя миграция. Поэтому облик Астаны (традиционный или
современный) во многом будет определяться сокращением разрыва между
экономико-политическими, архитектурно-строительными сдвигами, с одной
стороны, и укладом, образом жизни, культурой и предпочтениями населения
новой столицы в сфере занятости — с другой.
Статья подготовлена при финансовой поддержке Фонда К. и Дж. Макартуров, грант № 0062792
"Казахи: миграционная мобильность и этническая идентичность".
1
См.: Ежегодные статистические данные по Астане (1998—2001).
См.: Национальный отчет о человеческом развитии Казахстана за 2000 год "Борьба с бедностью за лучшее
будущее". Алматы, 2001. С. 81.
2