Об искусстве политического диалога
advertisement
Внешнеполитическое измерение ЕС: парадоксы и дилеммы Татьяна Юрьева Я охотно поговорю с Европой, но подскажите мне номер ее телефона», — иронизировал когда-то Г. Киссинджер по поводу способности Евросоюза говорить «одним голосом» на международной арене [см.: Koechlin 2003: 43]. Сегодня, немногим более десяти лет спустя после вступления в силу Маастрихтского договора о Европейском союзе, оснований для иронии уже не так много. На исходе первого десятилетия истории ЕС его Общая внешняя политика и политика безопасности (ОВПБ) обрели зримые очертания. С 1999 г. «отдельным делопроизводством» в рамках ОВПБ стала Общая политика безопасности и обороны ЕС (ОЕПБО). И, наконец, появился не только адрес, по которому можно обращаться к единой Европе, но и конкретное должностное лицо, символизирующее «единый голос» Евросоюза на международной арене — Высокий представитель по общей внешней политике и политике безопасности ЕС. С октября 1999 г. этот пост занимает X. Солана. Договор, учреждающий Конституцию для Евро- пы, подписанный в октябре 2004 г. всеми 25 государствами-членами расширившегося ЕС, вводит новый пост — «союзного» министра иностранных дел. Конституцион ный договор еще не ратифицирован, поэтому пока ОВПБ координирует Солана. Однако и сегодня не найдется, пожалуй, ни одного «еврооптимиста» (не говоря о «евроскептиках»), который бы испытывал восторг по поводу нынешнего уровня политического единства Европейского союза в вопросах внешней политики, безопасности и обороны. Особенно — после «иракского кризиса» во внутренних вза;имоотношениях ЕС, тень которого, вероятно, еще долго будет заслонять реальный облик Евросоюза как игрока на международной арене. Облик непростой, ускользающий от законченных суждений из-за незавершенности самого процесса «европейского строительства», Оценка международной политической эффективности ЕС затруднена еще и в силу того, что сама внешняя среда сложна и не окончательно сформирована, будь то глобальный контекст или региональная 53 КОСМОПОЛИС № 4(10) ЗИМа 2004/2005 Новая политическая архитектура. Для нового «европейского концерта» — если ему суждено когда-нибудь состояться — еще только делают инструменты и пишут партитуры. Иными словами, нет полной ясности ни относительно механизмов взаимодействия субъектов международных отношений в Европе, ни относительно сфер взаимодействия, для которых эти механизмы создаются. И, главное, сможет ли «европейский концерт» вновь, как и в XIX в., состояться без дирижера? С одной стороны, после окончания «холодной войны» все действующие лица европейской политической сцены формалъно придерживаются концепции «взаимодополняющих институтов», которая исключает какое бы то ни было одностороннее лидерство. С другой стороны, завершившиеся в 2004 г. два расширения — НАТО и ЕС — добавили опасений не только по поводу «натоцентризма», о котором уже написано немало. Начались разговоры и о появлении новой версии «европоцентризма», понимаемого как вероятность жесткого продвижения внутренних политических ценностей и юридических норм Евросоюза за пределы его новых границ. Но тогда более уместным был бы термин «неоевропоцентризм». В конечном счете, существенное изменение европейской политической карты после недавних расширений НАТО и ЕС дает дополнительный импульс дискуссиям о характере интеграционных процессов в Европе. Одержит ли верх одна-единственная интеграционная модель, уже апробированная Евросоюзом? Или дальнейшее объединение Европы пойдет по пути конвергенции данной модели с аналогичными, но не идентичными ей другими моделями интеграции, вызревающими на пространстве СНГ? Европа О предмете исследования или парадоксы «трехопорной» структуры ЕС В международной табели о рангах Европейский союз по инерции до сих пор значится как «экономический гигант и политический карлик». Это определение унаследовано от «домаастрихтского периода», когда компетенция трех Европейских сообществ юридически не распространялась на область внешней политики и безопасности. Система Европейского политического сотрудничества (ЕПС), зародившаяся еще в 1970г., формально вплоть до конца 1980-х годов существовала вне права Европейских сообществ. Фактически она представляла собой регулярные политические консультации. С 1974 г. такие консультации стали проводить в созданном опять-таки вне права Европейских сообществ Европейском совете, который работал в режиме периодически созываемых саммитов государств-членов Европейских сообществ. Программой-максимум той поры была разработка «единого голоса Европы» в международно-политических делах. Голос подать иногда удавалось. Однако в те времена политическая эффективность Европейских сообществ на международной арене действительно не шла ни в какое сравнение с их экономическим весом. Устранить этот дисбаланс должен был новый проект «европейского стройтельства», оформленный Маастрихтским договором. Главное структурное новшество — понятие «трех опор», на которых покоится учреждаемый этим договором Европейский союз. Первую «опору» составили три «старых» Европейских сообщества(ЕЭС, ЕОУСиЕвратом),инаэтоммощном фундаменте приступили к строитель- 54 КОСМОПОЛИС ЗИМа № 4(10) 2004/2005 Татьяна Юрьева / Внешнеполитическое ству Экономического и валютного союза. Две других «опоры» были новыми: второй стала общая внешняя политика и политика безопасности, третьей — внутренняя политика и юстиция. Таким образом, ЕПС обрело прочную юридическую основу. Но вот это «трехопорное» устрой ство ЕС и породило парадоксы в оценках его роли на мировой арене. С легкой (или нелегкой?) руки авторов Маастрихтского договора воздействие Евросоюза на международные дела принялись оцени вать одномерно: либо только по экономи ческой эффективности, либо исключительно по внешнеполитической. В пер вом случае хвалили успехи Экономичес кого и валютного союза, действительно ставшего уникальным образцом интегра ции наднационального типа, во втором — справедливо указывали на более чем скромные достижения в выстраивании действительной обшей внешней политики. В этой области интеграция развивалась исключительно по типу межгосудар ственного сотрудничества с присущей ему разноголосицей в подходах к конкретным ситуациям и проблемам, возникающим на международной арене. : Отсюда — соблазн приклеить Евросоюзу привычный ярлык «экономического гиганта и политического карлика». Словно ничего и не изменилось с «домаастрихтской» эры. А изменилось, на самом деле, многое. И, пожалуй, главное изменение коснулось меры политического влияния ЕС на международной арене. Эту меру трудно обозначить в количественных характеристиках. Здесь нужны характеристики качественные, многомерные, которые учитыва- : ли бы совокупный вес всех трех «опор» ЕС. Такой подход шире и сложнее привычной «поопорной» схемы академических исследований ЕС. Однако без сквозных «межо- измерение ЕС порных» исследований трудно в полной мере оценить феномен Евросоюза как особенного игрока на мировой сцене. В западноевропейской экспертной литературе такие комплексные исследования уже есть [см., напр.: Smith 2003; Knodt, Princen (eds.) 2003], в отечественной — на монографическом уровне пока не просматриваются. Между тем от понятия «трех опор» отказался сам Европейский союз. В Договоре о Конституции для Европы оно уже не фигурирует, хотя сферы жизнедеятельности ЕС остались прежними: экономика и финансы; внешняя политика, безопасность и оборона; внутренняя политика и юстиция. Сохранились различия и в уровне и типе интеграции в этих сферах. Замена ныне действующих договоров о Европейских сообществах и консолидированной версии Договора о Европейском союзе одним конституционным договором как раз и продиктована стремлением к большей согласованности в функционировании различных звеньев ЕС. Договор о Конституции для Европы — явление такое же уникальное в теории и практике, как и сам Европейский союз, который после ратификации этого документа будет жить по его нормам. Ж. Ширак в своем выступлении по случаю подписания конституционного договора емко определил такой ЕС как «федерацию государств-наций» [Chirac 2004]. Федерация вырисовывается столь же условная, сколь и Конституция, положенная в ее основу, потому что в обоих случаях все устроено не совсем так, как в классических федерациях и их конституциях. Во внешнеполитическом измерении условность федерации проявляется в том, что все решения по вопросам внешней политики, безопасности и обороны, в конечном счете, по-прежнему будут принимать- КОСМОПОЛИС № 4(10) зима 2004/2005 Новая Европа ся по принципу единогласия (ст. 1-39 п, 7*), Исключения из этого правила, предусмотренные в части III Договора, не ведут к ущемлению национального суверенитета государств-членов ЕС. Так что к этой сфере в классическом варианте применим термин «конфедерация». Поистине — опять двадцать пять! Мыслим ли консенсус 25 нынешних государств-членов ЕС? А ведь еще неизвестно, что скорее произойдет в ближайшем будущем: завершение процесса ратификации конституционного договора или прием в состав ЕС следующих претендентов, которых на сегодня официально пока двое (Болгария и Румыния), но шансы других желающих, прежде всего Турции, продолжают расти. Пищу для размышлений на этот счет дает недавняя политическая история Евросоюза. Действуя во внешней политике по принципу консенсуса, ЕС за первое десятилетие своего существования успел продемонстрировать как образцы высочайшей политической эффективности на международной арене, так и примеры политической беспомощности в условиях быстро нарастающих кризисных ситуаций. В активе Европейского союза — способность концентрировать все свои ресурсы для продвижения крупных долгосрочных внешнеполитических проектов. В пассиве — отсутствие общего подхода Союза как организации к ряду кризисных ситуаций, возникавших на международной арене после окончания «холодной войны». Искусство политического диалога на фоне неразрешен- 1 ной дилеммы «мягкой» и «жесткой безопасности» — так можно очертить итоги развития ОВПБ и ОЕПБО на момент подписания Договора о Конституции для Европы. Об искусстве политического диалога Первой крупной долгосрочной политической операцией Европейского союза на международной арене стало единовременное расширение его численного состава с 15 до 25 государств, успешно завершившееся 1 мая 2004 г. Как отмечает В. Гутник во введении к коллективному исследованию ИМЭМО РАН, посвященному этой проблеме, многие его авторы «расценивают расширение Евросоюза как явление преимущественно политическое или, по меньшей мере, базирующееся на сугубо политических решениях...» [Расширение ЕС на восток 2003: 8]. Добавим: мотивация решения о готовности принять в только что созданный Европейский союз отличные от него по всему спектру своих внутренних укладов посткоммунистические государства Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) изначально была политической. Такой же была и мотивация решения государств ЦВЕ вступить в ЕС. Более того, для государств, только что начавших переход от коммунистического уклада к укладу демократическому решение о присоединении к ЕС было продиктовано и идеологическим выбором в пользу определенной модели развития на основе либерально-демократических ценностей. Здесь и далее текст Договора, учреждающего Конституцию для Европы, цитируется по изданию: CIG 86/04. 2003/2004 IGC — Provisional Consolidated Version of the Treaty Establishing a Constitution for Europe: http://eu.int/eudocs/cms_Data/docs/pressdata/en/misc/81243.pdf; далее — CIG 86/04. 2003/2004 IGC. — Прим. авт. 56 КОСМОПОЛИС № 4(10) ЗИМа 2004/2005 Татьяна Юрьева / Внешнеполитическое Свидетельство этому — широко известные и, видимо, уже ставшие хрестоматийными «копенгагенские критерии -ленства», сформулированные на заседании Европейского совета в Копенгагене в 1993 г. В отечественной справочно-ана-"итической и учебной литературе есть некоторые расхождения в русском переводе формулировок этих критериев [см.: Европейский союз. Справочник-путеводитель 1303: 184; Шемятенков 2003: 308-309]. ~оэтому посмотрим, как их «канонизиро вал» Евросоюз на своем официальном . Интернет-сайте. Государства-претенденты -а вступление должны, во-первых, «пред:~авлять собой стабильную демократию, в :амках которой обеспечены уважение "эав человека, верховенство права ("the -le of law") и защита национальных мень-инств». Во-вторых, у них должна быть взйствующая рыночная экономика. И, наэнец, в-третьих, они должны перенять об_ие нормы, стандарты и общие политики, вставляющие совокупность права ЕС. Под эбщими политиками» подразумеваются те "элитические отрасли, где действуют об_ие нормы ЕС, так называемые «aquis :Dmmunautaire», а не нормы националь-эго законодательства [см.: EUROPA — Enlargement — Introduction: http://europa. fj.int/comm/enlargement.htm]. Экономическая и юридическая детамзация этих условий началась позднее, • згда переговоры Евросоюза с кандида т/и на вступление перешли в практичес• /ю плоскость. Тогда же появились пред•зтные исследования, в которых сопостав ились «pro» и «contra» такого масштабно: вливания в Евросоюз экономически неблагополучных государств. Здесь важно "эдчеркнуть, что на начальном этапе курс -а расширение ЕС был политическим ответом на вызов нестабильности по пери- измерение ЕС метру тогдашних границ Евросоюза, появившийся после распада «социалистического содружества». И наилучшим ответом было сочтено содействие государствам ЦВЕ в эволюционном плавном переходе на политические стандарты ЕС. Мотивация со стороны государств ЦВЕ выполнить поставленные им условия тоже очевидна: в качестве «приза» перед ними распахивались двери экономически наиболее мощного сообщества демократических государств. Другим не менее эффективным политическим решением Европейского союза стал курс на развитие партнерства с Российской Федерацией после распада СССР. Уже в 1994 г., через год после формулирования «копенгагенских критериев членства», Европейский союз и Россия подписали действующее по сей день Соглашение о партнерстве и сотрудничестве — основополагающий совместный юридический документ. Нетрудно заметить, что базовые политические принципы партнерства, включенные в данное Соглашение, во многом перекликаются с «копенгагенскими критериями». В Преамбуле к Соглашению, в частности, говорится о взаимном убеждении сторон «в первостепенном значении верховенства права и уважения прав человека, прежде всего прав меньшинств, создания многопартийной системы со свободными и демократическими выборами и экономической либерализацией, имеющей целью создание рыночной экономики» [Россия и Европейский союз. Документы и материалы 2003: 32]. При такой постановке вопроса у ЕС появлялась надежда на обретение определенных политических гарантий сохранения Россией приверженности заявленному демократическому выбору. Акцент на политическую составляющую заинтересованности Европейского союза в партнер- 57 КОСМОПОЛИС № 4(10) зима 2004/2005 Новая Европа рым номером в этом перечне поставлена стве с Россией здесь сделан намеренно, в задача укрепления и поддержки демокрапорядке заочной дискуссии с теми экспертии, верховенства закона, прав человека тами, которые склонны сводить весь интеи международного права [СЮ 86/04. 2003/ рес Евросоюза исключительно к «энерге2004 IGC: 219]. тическому прагматизму». Во всех последующих документах ЕС, Таким образом, на отдаленную перспективу сформулирована политика, которую попосвященных партнерству с Россией, проанглийски часто обозначают емким движение вперед в двусторонних отношетермином «value-based policy (политика, ниях неизменно обусловливалось сохранеобусловленная признанием общих ценнонием российской стороной приверженносстей, или ценностно-мотивированная полити общим базовым ценностям. Эта мысль была вновь четко сформулирована в Стра- тика). В долгосрочной стратегической пер-• спективе такой курс ничего, кроме блага тегической концепции, утвержденной Евросамому ЕС и всему остальному человечепейским советом в декабре 2003 г., — перству, не предвещает. Получается внешневой в истории ЕС. «Уважение общих ценнополитический замысел отнюдь не карликостей, — говорится в этом документе, — усивого, а, наоборот, гигантского масштаба. лит прогресс на пути к стратегическому партПарадоксы и неурядицы начинаются на нерству» [A Secure Europe in a Better World. уровне его осуществления. European Security Strategy 2003: 14]. ЗамеПарадокс первый — концептуальный. тим при этом, что Стратегия отводит России Подход, основанный на приобщении к второе после США место в ряду стратегиобщим европейским ценностям, оказался ческих партнеров Евросоюза. Американцам эффективным в процессе приема новых о необходимости уважать общие ценности членов в состав ЕС. Но этот же подход дав Стратегии ЕС не напоминают. А зря. леко не всегда приносит скорый выигрыш В дальнейшем принцип уважения в отношениях с теми партнерами, которые общих демократических ценностей стал политической основой не только для отбо- в Союз вступать не собираются и чье развитие не всегда идет по «демократической ра кандидатов на вступление в Европейспрямой», строго начертанной Евросоюзом. кий союз, но и для выбора стратегических Приведем пример. Соглашение о партнерпартнеров на международной арене в цестве и сотрудничестве ЕС — Россия встулом. Та же Стратегическая концепция ЕС пило в силу лишь через три с лишним года предполагает развитие партнерских отнопосле подписания, так как его ратификашений со всеми государствами, которые ция была отсрочена Евросоюзом в знак придерживаются этих ценностей. Защита протеста против «первой чеченской войобщих ценностей ЕС и их поддержка за его ны». Второй пример. Опять-таки в знак пропределами неизменно фигурирует в качетеста, но теперь уже против «второй чеченстве одной из важнейших целей ОВПБ во ской войны» Европейский совет в декабре всех договорах о Европейском союзе — от 1999 г. пошел на введение санкций против Маастрихтского до Ниццкого. И, наконец, в своего партнера — России. В конечном итоДоговоре о Конституции для Европы излоге было потеряно много времени и, главжение перечня совместных внешнеполиное, доверия. Благо не потерялся сам курс тических целей Союза также начинается с на партнерство. защиты общих ценностей самого ЕС. Вто- 58 КОСМОПОЛИС № 4(10) ЗИМа 2004/2005 Татьяна Юрьева / Внешнеполитическое измерение ЕС Иными словами, «ценностно-моти- которые государства ЕС даже принимали | вированная политика» может быть эффекв ней участие, правда, под эгидой НАТО, а тивной при условии восприятия партнера не ЕС. Впоследствии эти несанкционирокак равноправного субъекта партнерских ванные Советом безопасности ООН бомотношений, а не как пассивного объекта бардировки были расценены в Западной политики самого ЕС. В случае с партнераЕвропе как трагическое исключение из прами, которые пребывают в стадии перехода вила [см. подробнее: Юрьева 2001]. Подобот недемократического внутреннего укланые же разногласия в ЕС возникли и во вреда к демократическому, важно адаптиромя кризиса вокруг Ирака в 2002-2003 гг. вать общие демократические каноны к спеВновь встал вопрос о правомерности, адекцифике и внутренним условиям партнера. ватности и своевременности применения Кроме того, не менее важно просчитать силы в международных отношениях. И если оеально возможные, а не желаемые Еврокосовский кризис формально не привел к союзом сроки такого перехода. Формула - расколу Европейского союза, то подспудно единство в многообразии», фигурирую- зревшие с тех пор разногласия внутри него щая в Договоре о Конституции для Европы выплеснулись наружу всего через три года в качестве одной из основ внутренней после Косова, во время кризиса вокруг организации ЕС, могла бы добавить Ирака. эффективности и внегтей политике Согласие всех государств-членов Союза. ЕС по основополагающим принципам «соПарадокс второй — тоже концептуюзной» внешней политики не является паальный. «Ценностно-мотивированная понацеей от появления разногласий на уровне ~итика» должна способствовать утвержее осуществления. «Иракский кризис» внутдению демократических стандартов не ри ЕС — яркое тому свидетельство. И дело ~:лько во внутренней политике «госувовсе не в том, что не все члены Евросоюдарств-наций», но и на международной за проявили лояльность к США, не согла= :ене. В первую очередь это касается сившись на американский вариант обра~:инципа верховенства права. В Стратещения пусть с недемократическим, но су" 'ческой концепции ЕС, принятой в декабверенным государством. И даже не в раз:г 2003 г., есть четкое обязательство подной трактовке принципа верховенства прадерживать и развивать международное ва и параметров применения силы в меж~эаво, фундаментальной основой котородународных отношениях. Дело, как пред~: является ООН. Ее Совет безопасности ставляется, втом, что «ценностно-мотивиесет главную ответственность («primary рованная политика» в данном случае ус'rsponsibility») за поддержание междунатупила место политике, основанной на ::дного мира и безопасности [A Secure индивидуальных национальных интереEjrope in a Better World. European Security сах, представлениях и предпочтениях го5'rategy 2003: 9]. сударств-членов ЕС. При этом и те в ЕвроНа практике это концептуальное посоюзе, кто поддержал американскую воен"ожение разные члены ЕС понимают поную акцию против Ирака, и те, кто оспаригазному. Европейский союз как организавал ее правомочность, хранили верность ция не осудил военную акцию НАТО проодним и тем же «общим демократическим тив Союзной Республики Югославии в ценностям». '999 г., во время косовского кризиса. Не- 59 КОСМОПОЛИС № 4(10) ЗИМа 2004/2005 Новая Расхождение стратегических культур Западной Европы и США, безусловно, существует [см., напр.: Троицкий 2004: 5152]. Если американцы, особенно при республиканской администрации Дж. Бушамладшего, уповали на силовое разрешение международных кризисов, то европейцы отдавали предпочтение политическим методам. Но наряду с расхождением стратегических культур между США и Европейским союзом есть большая разница в стратегических возможностях. В области Общей европейской политики безопасности и обороны главной недосказанностью вплоть до подписания Договора о Конституции для Европы был вопрос о перспективах коллективной обороны ЕС. Дилемма «мягкой» и «жесткой» безопасности И снова — парадокс. Дилемма вызревала одновременно и в понятийном аппарате теории международных отношений, и в политической практике Европейского союза. Вскоре после окончания «холодной войны» понятие «безопасность» стали делить на «жесткую» и «мягкую», исходя из изменения характера постбиполярных угроз. С одной стороны, по окончании биполярного противостояния двух разных по базовым ценностям блоков вероятность глобального вооруженного конфликта, по всеобщему признанию, приблизилась к нулевой отметке. Данный тезис присутствует практически во всех стратегических концепциях, национальных и многосторонних, появившихся в 1990-е годы. Не стал исключением и Европейский союз, расценивший возможность крупномасштабной внешней агрессии против своих членов как невероятную («improbable»). Европа Тем не менее военный вызов, правда, иного масштаба, сохраняется из-за непрекращающихся в разных регионах мира локальных войн, внутренних и внешних вооруженных конфликтов. Военные методы реагирования на такого рода вызовы стали относить к «жесткой безопасности». Однако внутри «золотого миллиарда», добавившего себе благополучия путем использования позитивного заряда глобализации, на первый план вышли так называемые невоенные вызовы безопасности: наркотрафик, организованная преступность, незаконная миграция, ухудшение окружающей среды, потепление климата и тому подобные беды высокоразвитого «информационного общества». Методы отражения этих вызовов составили «мягкую безопасность». Эту стройную академическую схему подвидов безопасности взорвал феномен терроризма. В начале 1990-х годов террористическую угрозу нередко рассматривали в сфере «мягкой» безопасности, да и то не всегда на первом месте. Ужесточение терроризма сначала в России и некоторых других государствах СНГ на первых порах прошло на Западе незамеченным. И только после трагических событий, произошедших 11 сентября 2001 г. в США, вызов терроризма был признан главной глобальной угрозой международной стабильности. В марте 2004 г. свое роковое 11 число появилось и у граждан Европейского союза. В тот день террористические взрывы в Испании стоили жизни почти двумстам мирным гражданам. Так к какой разновидности безопас| ности относится терроризм — к «мягкой» | или «жесткой»? Или, может быть, вовсе от-i казаться от деления безопасности на «мяг-; кую» и «жесткую» и оставить ее недели-: мой не только в географическом, но и в I сущностном смысле? 60 КОСМОПОЛИС № 4(10) зима 2004/2005 Татьяна Юрьева / Внешнеполитическое измерение Реакция Евросоюза на взрывы в Испании последовала незамедлительно. Европейский совет тогда же, в марте, принял специальную Декларацию по борьбе с терроризмом. Идея заключалась в мобилизации всех внутренних ресурсов ЕС для отражения этого вызова и в усилении международного сотрудничества в данной области как через ООН, так и через двусторонние партнерства Европейского союза с США и другими странами. Повысить эффективность «внутрисоюзной» антитеррористической деятельности был призван Координатор ЕС по контртерроризму. Антитеррористическая тема получила отражение и в конституционном договоре. В него была включена отдельная «клаузула солидарности» («Solidarity clause» — см. статью 1-42), согласно которой в случае террористической атаки, а также природной или техногенной катастрофы на территории государства-члена ЕС другие государства Евросоюза должны прийти к нему на помощь, действуя «в духе солидарности». ЕС было предписано мобилизовать зсе свои возможности, в том числе и военные, для того, чтобы предотвратить терроэистическую угрозу на территории своих "осударств-членов, защитить демократические институты и гражданское население эт террористической атаки, оказать помощь "осударству-жертве террористической агэессии по запросу политических властей данного государства. Объединение в статье 1-42 проблемы противодействия терроризму с задачами противостоять техногенным и природным катастрофам свидетельствует о том, нто терроризм по-прежнему рассматривается вне спектра прямых военных угроз. Хотя реагировать на эту угрозу предполагается всеми, в том числе и военными, средствами. Но и такая реакция на терроризм — ЕС безусловный прогресс по сравнению с ныне действующими договорами о Европейских сообществах и Европейском союзе. В нынешнем пакете юридических документов ЕС угроза терроризма нигде отдельным пунктом не обозначена. Почему? Возможно, сказалась инерция рассматривать терроризм в качестве внутреннего, сугубо национального дела каждой страны. Ведь и после недавней испанской трагедии уровень угрозы терроризма все еще по-разному воспринимается в различных государствах-членах ЕС. Впрочем, как и за их пределами. Вторым нововведением Договора о Конституции для Европы является обновленный подход к перспективам создания коллективной обороны в ЕС. Вплоть до июня 2004 г., когда текст конституционного договора был окончательно согласован на заседании Европейского совета, полной ясности по этому вопросу не было. Ведь еще на декабрьском саммите ЕС 2003 г. пункт о коллективной обороне, включенный в предварительный проект Договора Конвентом, принят не был. В окончательном варианте, открытом для ратификации, примирение двух подходов было осуществлено в одной и той же статье 1-40' С одной стороны, в пункте 2 этой статьи воспроизведена без существенных изменений формулировка, фигурирующая во всех договорах о Европейском союзе — от Маастрихтского до Ниццкого: «Общая политика безопасности и обороны будет включать в себя постепенное формирование общей оборонной политики Союза. Это приведет к общей обороне, когда Европейский совет примет такое решение путем единогласия» [CIG 86/04. 2003/2004IGC: 46]. Когда и при каких условиях это может произойти, конституционный договор не уточняет, как не уточняли и предшествовавшие 61 КОСМОПОЛИС № 4(10} зима 2004/2005 Новая ему договоры о Европейском союзе. Вместе с тем пункт 7 этой же статьи содержит абсолютно новое положение. В соответствии с этим пунктом, в случае вооруженной агрессии против территории одного из государств-членов ЕС у других государствчленов Союза «появится по отношению к нему обязательство по оказанию помощи и содействия всеми имеющимися в их распоряжении средствами, в соответствии со статьей 51 Устава ООН» [CIG 86/04. 2003/ 2004 IGC: 47]. Никакой детализации относительно осуществления этого обязательства в Договоре нет. Один из известных экспертов по ОЕПБО, А. Мисироли, в этой связи проводит аналогию со знаменитой статьей 5 Вашингтонского договора 1949 г. о создании НАТО. По его мнению, и тогда в НАТО, и теперь в ЕС учредительные документы обозначили только юридическую возможность коллективной обороны. Материализация такой возможности в Североатлантическом альянсе началась в 1950-х годах, когда внутри него была создана интегрированная военная структура [Missiroli 2004: 149]. Но то НАТО, где мощным мотором военнополитической интеграции выступали США. В Европе же был и другой прецедент. На год раньше НАТО, в 1948 г., пять западноевропейских государств учредили Западный союз, юридической основой которого стал Брюссельский договор, содержавший статью о коллективной обороне. После расширения Западного союза в 1954 г. за счет включения ФРГ и Италии эта организация, напомним, превратилась в формально все еще не ликвидированный Западноевропейский союз (ЗЕС). Однако с 1948 г. по настоящее время военные структуры под выполнение этой статьи там не созданы. Гадать о том, как пойдет дело после ратификации конституционного договора, — Европа занятие непродуктивное. Участники западноевропейской военно-политической интеграции вот уже более полувека балансируют между «общей атлантической» и «автономной европейской» концепциями коллективной обороны. По всей видимости, когда-нибудь появится обоюдно приемлемый синтез или хотя бы симбиоз этих двух форматов. На сегодня гораздо более насущ ной проблемой отношений между НАТО и ЕС становятся поиски совместимости сил быстрого реагирования, которые ЕС со здает для себя в рамках ОЕПБО, начиная со своего Хельсинкского саммита 1999 г., а НАТО — для себя — со своего Пражского саммита 2002 г. Разные по численности, во енным и финансовым возможностям, и те, и другие силы предназначены не для клас сической обороны от внешней агрессии, а для военного управления кризисами. Для НАТО создание таких сил — очередного шаг в модернизации и совершенствовании своих возможностей осуществлять воен ное принуждение к миру, опирающееся на военно-технические и финансовые ресур сы США. Для ЕС создание сил быстрого развертывания — первый опыт такого рода, опирающийся на ресурсы, не сопо'с| тавимые с американскими. Пока что ЕС уже сменил силы НАТО в ходе миротвор ческой операции в Македонии. Все еще в стадии обсуждения аналогичная «смена караула» в Боснии и Герцеговине. | В обоих случаях в европейском ре! гионе ЕС пока приобщается к военной со-\ ставляющей постконфликтного урегулирования. Первый опыт самостоятельной миротворческой операции Европейский союз приобрел в Африке, в Демократической ! республике Конго. В европейском миротворчестве ЕС как организация в течение i 1990-х годов вольно или невольно специа- 62 КОСМОПОЛИС № 4(10) ЗИМа 2004/2005 Татьяна Юрьева / Внешнеполитическое лизировался на гражданских аспектах регулирования кризисов, прежде всего — на Балканах. Военная составляющая миротворчества в Европе оставалась в ведении НАТО. Сохранится ли такое разделение труда между двумя союзами в обозримом будущем? Остается уповать на то, что «постбиполярный долгострой» в европейской архитектуре безопасности все-таки завершится возведением конструкции, исключающей военное реагирование на кризисы. В реальности же структурирование собственного военного компонента ЕС, уступающего НАТО, тем не менее, создает, по крайней мере, теоретическую возможность появления у ЕС искушения опробовать политику «проецирования силы». Тем более актуальной становится сравнительно новая задача гармонизации трех субрегиональных «пространств безопасности», формирующихся в Европе — НАТО, ЕС и ОДКБ. Решение этой задачи имеет политическое, а не военное измерение. Итак, какой может стать роль расширившегося ЕС в процессе строительства европейской архитектуры безопасности? Важнейшими незавершенными политическими проектами Евросоюза в Европе являются, во-первых, стратегическое партнерство по линии ЕС — Россия, во-вторых, — Европейская политика соседства ЕС. Данный проект, весьма значимый для интересов России, появился совсем недавно, в марте 2003 г., под первоначальным названием «Новое соседство в расширенной Европе» («Wider Europe — New Neighbourhood»). Инициатива тогда исходила от Комиссии ЕС, и поначалу вызвала неоднозначную реакцию в российских экспертных кругах. В частности, дискуссия разверну- ЕС лась вокруг первоначального исходного ; тезиса этого документа. Его можно было I понять как попытку уравнять позиции всех новых соседей в смысле партнерства с расширяющимся ЕС. А ведь уровень парт1 нерства Евросоюза и России в то время j был неизмеримо выше, чем состояние отI ношений с другими новыми соседями ЕС ; как на его новых восточных, так и на южI ных рубежах. ; Ситуация прояснилась после изве; стных решений Санкт-Петербургского саммита России и ЕС в мае 2003 г., когда был взят курс на формирование четырех совместных пространств. Прояснилась — с точки зрения места России в иерархии внешнеполитических приоритетов Европейского союза. Сами же совместные пространства, по обоюдному признанию сторон, еще только предстоит наполнить конкретным содержанием. Но не на этом традиционном клише теперь надо ставить точку в измерениях внешнеполитического веса ЕС в Европе. Подчеркнем, что первоначальное название европейской политики соседства включало в себя признание Европейским союзом существования «другой Европы», той, что находится и еще долго будет находиться без статуса полноправного членства в ЕС. Уходящий в 2004 г. председатель Комиссии ЕС Р. Проди выдвинул для таких новых соседей в качестве предела партнерства быстро ставшую популярной формулу: «все, кроме институтов». Это означает, что ЕС готов на максимальное приобщение новых соседей ко всем сферам своей жизнедеятельности, но без права принимать решения в европейских руководящих и исполнительных инстанциях. Что-то очень знакомое. Что-то вроде: «берите столько наших acquis, сколько сможете освоить», но в иной ис- 63 КОСМОПОЛИС № 4(10) ЗИМа измерение 2004/2005 Новая Европа то они еще не доросли, а к чему-то движутся и вовсе своей дорогой. С их точки зрения — демократической. Способен ли будет ЕС, если не принять, то хотя бы понять другую точку зрения? торической обстановке. Суверенитеты-то ведь по периметру новых границ ЕС уже состоялись. И кругом давно одни субъекты международных отношений. Что-то им подходит из предлагаемого меню, до чего- примечания Европейский союз. Справочник-путеводитель. 2003 / Под ред. О.В. Буториной (отв. ред.), Ю.А. Борко и И.Д. Иванова. 2-е изд., доп. и перераб. М. Расширение ЕС на восток. Предпосылки, проблемы, последствия. 2003. М. Россия и Европейский союз. Документы и материалы. 2003. М. Троицкий М. 2004. Европейский союз в мировой политике // «Международные процессы», т. 2, № 2(5). Шемятенков В.Г. 2003. Европейская интеграция. М. Юрьева Т.В. 2001. Некоторые аспекты внерегионального измерения балканского кризиса // Глобализация и регионализм. Черноморский регион. Балканы. М.: Интердиалект+. A Secure Europe in a Better World. European Security Strategy. 2003. Brussels, 12.12: http:// ue.eu.int/SOLANA/docs/ 031208ESSIIEN.pdf Chirac J. 2004. Intervention de Jaques Chirac, President de la Republique, sur I'accord pour une Constitution pour I'Europe. Palais de I'Elysee — Paris. 19.06: http:// www.elysee.fr CIG 86/04. 2003/2004 IGC. Provisional Consolidated Version of the Treaty Establishing a Constitution for Europe: http://eu.int/eudocs/ cms_Data/docs/pressdata/ en/misc/81243.pdf EUROPA — Enlargement — Introduction: http://europa.eu.int/comm/ enlargement.htm 64 КОСМОПОЛИС № 4(10) ЗИМа 2004/2005 Knodt M., Princen S. (eds.) 2003. Understanding the European Union's External Relations. L; N.Y.: Routledge Taylor & Francis Group. Koechlin J. 2003. L'Europe a-t-elle une addresse? La politique etrangere de I'Union Europeenne. Geneve: Georg. Missiroli A. 2004. Mind the Steps: the Constitutional Treaty and Beyond // EU Security and Defense Policy. The First Five Years (19992004). Ed. by N. Gnesotto. Preface by J. Solana. P.: Institute for Security Studies. European Union, http:// www.iss-eu.org Smith K.E. 2003. European Union Foreign Policy in a Changing World. Cambridge: Polity Press; Blackwell Publishing Ltd. UK.
