Очерк Я. Абрамова «Корова» в контексте русской литературы

Очерк Я. Абрамова «Корова» в контексте русской литературы
второй половины XIX – первой половины XX века.
Л. И. Бронская
В 1886 году был опубликован рассказ А.П. Чехова «Ведьма» в газете
«Новое время». Следует заметить, что это время является пограничным
между первыми писательскими опытами Антоши Чехонте и вхождением уже
состоявшегося писателя в «большую» литературу:
после окончания
университета (1884) Чехов, работая уездным врачом, продолжает
«многописание» (основным жанром в его творчестве этого периода является
традиционный для массовой периодики короткий рассказ — сценка, этюд,
набросок, — основой сюжета которого служит забавное или нелепое
происшествие, любопытный или смешной случай из жизни). Рассеянные по
периодике, написанные в рамках определённого объёма и к установленному
сроку, произведения этого времени составили сборники «Пестрые рассказы»
(1886) и «Невинные речи» (1887). Новый этап в творческой биографии
Чехова — «вхождение в литературу» — связан с началом его регулярного
сотрудничества в газете А.С. Суворина «Новое время» (с 1886), где
произведения Чехова впервые появились под его настоящим именем, и
выходом сборника «В сумерках» (1887), выделенного критикой из общего
потока массовой беллетристики (признавалась несомненная талантливость
писателя, его способность немногими штрихами рисовать картины природы
и человеческие типы, создавать поэтическое настроение).
Одним из интересных мест рассказа – описание жилой комнаты в
доме дьячка Гыкова и его жены: «На минуту остановилась она и взглянула на
своё жильё. Чуть ли не полкомнаты занимала постель, тянувшаяся вдоль всей
стены и состоявшая из грязной перины, серых жёстких подушек, одеяла и
разного безымянного тряпья. Эта постель представляла собой бесформенный,
некрасивый ком, почти такой же, какой торчал на голове Савелия всегда,
когда тому приходила охота маслить свои волосы. От постели до двери,
выходившей в холодные сени, тянулась тёмная печка с горшками и
висящими тряпками. Всё, не исключая и только что вышедшего Савелия,
было донельзя грязно, засалено, закопчено, так что было странно видеть
среди такой обстановки белую шею и тонкую, нежную кожу женщины.
Дьячиха подбежала к постели, протянула руки, как бы желая раскидать,
растоптать и изорвать в пыль всё это, но потом, словно испугавшись
прикосновения к грязи, она отскочила назад и опять зашагала...» [1].
Безусловно,
убранство
комнаты
полностью
соответствует
внутреннему миру героев рассказа, идейно-художественное содержание
которого окрашено в трагикомические тона. Однако следует заметить, что
независимо от замысла произведения А.П. Чехов вступает здесь в некий
диалог со своим современником – известным отечественным прозаиком и
публицистом Я.В. Абрамовым, который за пять лет до «Ведьмы» издает
очерк «Корова» («Устои », 1882, № 6). В центре очерка – история мещанской
семьи города N-ска, в которой произошло драматическое событие: корова
(символ будущего благополучия семьи) не вернулась вечером из стада,
потерялась. Вот как выглядела жилая комната героев абрамовского очерка:
«…внутренность домика представляла вообще очень уютный вид: всё было
чисто, прибрано, во всём видна рука заботливой хозяйки. Стены всегда
выбелены начисто, полы подметены. Два стола и столик, стоявшие в
большой комнате, покрыты всегда вязаными скатертями; стены увешаны
разнообразными литографиями и фотографиями, большею частью в рамках;
угол занят несколькими большими образами, блиставшими позолотою и
украшенными множеством искусственных цветов. В маленькой комнате,
служившей и кухней и спальней, главное место занимала печь и постель, и на
них отражается всего лучше заботливость хозяйки: печь всегда
необыкновенной белизны, так как все сомнительные места ежедневно
забеливаются; постель представляет собою гору подушек и покрыта
живописным одеялом, составленным из разноцветных, симметрично
расположенных лоскутьев» [2].
Следует заметить, что в рассказе «Ведьма» при описании интерьера
дома, хозяином которого является дьячок Гыкин, ни разу не упоминаются
образа, присутствие которых и подтверждало бы профессиональную
принадлежность дьячка.
При сопоставлении рассказа «Ведьма» и очерка «Корова»  при всей
разнице и сюжетов, и жанровой специфики, и поэтических средств 
бросается в глаза актуализированное противопоставление в изображении
внутреннего убранства двух домов, принадлежавших людям из низшего
сословия. И у Чехова и у Абрамова показаны маленькие тесные помещения,
большую часть которых занимают печь и постель, которая (как
подчеркивают оба писателя) покрыта лоскутным одеялом. Однако какая
разница!
Вообще интерьер играет важную роль в характеристике героя, в
создании атмосферы, необходимой для воплощения авторского замысла.
Интерьер тесно связан с таким аспектом поэтики литературного
произведения, как художественная деталь, являющаяся важнейшей чертой
образа. Именно через деталь нередко и передаются основные характеристики
персонажа. Как целое можно представить через его часть, множественное
увидеть в единичном, так глубину образа как художественного единства
можно передать посредством детали. Применительно к рассказу «Ведьма» и
очерку «Корова» важную роль играют такие детали интерьера, как печь и
постель (Я. Абрамов подчёркивает, что именно на них отражается всего
лучше заботливость хозяйки).
Однако диалог Чехова и Абрамова далеко не ограничен
сопоставлением художественных деталей. Важное место здесь занимают
популярные для 1880-х – 1890-х годов идеологемы, к которым относится,
например, теория малых дел, которая возникла в России в 1880-х гг. в среде
народнической интеллигенции как реакция на неудачу «хождения в народ» и
разгром правительством «Народной воли». Сторонники (Я.В. Абрамов, С.Н.
Кривенко, С.Н. Южаков и др.) призывали молодёжь к работе в земствах,
созданию «культурных» сельскохозяйственных колоний и др., видя в «малых
делах» один из путей облегчения положения трудящихся. В этом контексте
уместно вспомнить рассказ А.П. Чехова «Дом с мезонином».
В годовщину смерти А.П. Чехова (1905) в «Приазовском крае»
выступил ставропольский корреспондент газеты Я.В.Абрамов. Известный
публицист-народник, прославившийся в 80-е годы ХIХ века теорией малых
дел, названной по его имени «абрамовщиной», с воодушевлением воспринял
революционные события в России. Своё восхищение общественным
подъёмом и связанными с ним надеждами Я.В. Абрамов адресует А.П.
Чехову, сравнивая героев его произведений с пробуждёнными людьми 1905
года. «Обращая свои взоры в годовщину смерти писателя,  пишет он в
статье «Памяти А.П. Чехова», — к его личности и литературной
деятельности, мы не можем высказать грустного сожаления о том, что
Чехову не пришлось пережить этот год, который пережили мы, — год
необычайного подъёма русской общественности… Общество, которое
казалось совершенно задавленным, неожиданно властно заявило о себе, о
своих правах, о своём достоинстве. Там, где талантливый писатель ещё так
недавно находил только хмурые фигуры расслабленных и безвольных людей,
печальных героев серой бесцветной жизни, вдруг блеснули яркие,
выдающиеся личности, явившиеся выразителями общего настроения всех
слоёв нашего общества» [3].
Следует, однако, заметить, что очерк Я. В. Абрамова даёт
возможность поразмышлять о ещё одном диалоге – с другим современником
публициста – А.М. Горьким. Речь идёт о столь по-разному
интерпретируемому образу мещанина у Абрамова и у Горького.
Очерк предшествовал появившейся позднее статье Я. Абрамова
«Мещане и “город”» (Отечественные записки, 1883, № 3). В этой статье
публицист даёт развёрнутую характеристику причин упадка мещанского
сословия, жителей городских окраин, после переустройства городского
самоуправления. По мнению Я. Абрамова, именно введение «Городского
Положения» качественно ухудшило жизнь незажиточной части населения,
благополучие которого напрямую зависело от земельных порядков внутри
городских общин [4]. «Произошло обезземеливание мещан. Они лишились
искони принадлежавшего им права собственности на землю, и из
собственников-земледельцев, владевших землёю на общинном праве,
превратились в безземельных пролетариев. Вышла несообразность: город,
обязанный заботиться о благосостоянии своих членов, вместо того лишает их
основных средств производства» [4].
Эта ситуация обнищания умеющего и любящего работать сословия
исследуется и в очерке «Корова». Я.В. Абрамов обращает внимание читателя
очерка на то скверное состояние, в котором находится дом героев: «На самом
краю Желубянки стоит домик “мещанина и гражданина города N-ска”, Петра
Андреевича Власова, с покосившимися стенками, крышей из камыша,
прогнившего во многих местах, и с небольшим итальянским окном на улицу.
Домик несколько наклонён в одну сторону, что, кажется, каждую минуту
готов упасть в громадный яр, начинающийся в нескольких шагах от него. Но
Пётр Андреевич не даром слывёт человеком изобретательным: целым рядом
подпорок укрепил он одну из прогнивших стен, около другой вбил глубоко в
землю несколько толстых кольев и за них привязал ненадёжную стену;
наконец, самый плохой угол был прикован железною цепью к толстому,
стоящему около домика, грушёвому дереву. Не так счастлив был Пётр
Андреевич в своих попытках хотя несколько поправить крышу: несмотря на
то, что он щедрою рукою наклал на все сомнительные места крыши – навозу,
единственно доступного ему строительного материала, дождь свободно
проникал на чердак и образовывал на потолке громадные лужи воды,
которая, просачиваясь сквозь потолок, ручьями падала внутрь домика» [2,
53]. Статья же 1883 года объясняет причину невозможности достать камышу
для более основательного ремонта кровли, безответственности городских
чиновников, которая привела к неправильному отводу дождевых вод (именно
это и послужило причиной возникновения оползней). Статья поднимает
вопрос об обнищании жителей городских окраин. При всём том, это люди –
трудолюбивые,
мастеровые,
живущие
за
счет
огородничества,
ремесленничества и рукоделия. Так, дочь Власовых Саша, выполняя заказ
зажиточного купца Семенкина подготовить к концу зимы часть приданого
(скатерти, поддонники, кружева для простынь и т. п.), так как на Красную
Горку он собирался выдавать замуж свою дочь, — заработала 25 рублей, на
что и была куплена столь долгожданная корова.
Я.В. Абрамов с теплотой, пониманием, уважением и состраданием
относится к своим героям-мещанам. Однако буквально за год до смерти
Абрамова в большевистской газете «Новая жизнь» выходит статья М.
Горького «Заметки о мещанстве». Он пишет: «Восьмидесятые годы были
временем полного торжества мещан, и, как всегда, они торжествовали
злобно, но скучно и бесцветно. Со слезами восторга прослушали речь
Достоевского, и она успокоила их. Терпение ни к чему не обязывало мещан,
но его можно было рекомендовать народу. Они, конечно, спокойно сложили
бы бессильные, хоть и жадные руки, но совесть — эта накожная болезнь
мещанской души — настойчиво указывала на необходимость вооружения
народа оружием грамоты, и некая, небольшая часть их видела своё
одиночество в стране, где так мало грамотных людей, которые могли бы
играть для мещан роли слушателей, собеседников, читателей, потребителей
газет, книг и прочих продуктов высшей деятельности мещанского духа.
Мещанин любит философствовать, как лентяй удить рыбу, он любит
поговорить и пописать об основных проблемах бытия — занятие, видимо, не
налагающее никаких обязанностей к народу и как нельзя более уместное в
стране, где десятки миллионов человекоподобных существ в пьяном виде
бьют женщин пинками в животы и с удовольствием таскают их за косы, где
вечно голодают, где целые деревни гниют в сифилисе, горят, ходят — в виде
развлечения — в бой на кулачки друг с другом, при случае опиваются водкой
и во всём своём быте обнаруживают какую-то своеобразную юность, которая
делает их похожими на первобытных дикарей... Итак — мещане всё-таки
поняли необходимость увеличить свою армию и взялись за дело» [5].
Налицо явное идеологическое противостояние, которое сложно
характеризовать как диалог. Одна лексема отражает два разных понятия,
которые столь различны, что речь здесь может идти скорее всего об
омонимии. Можно предложить такую метафору: позиции Я. Абрамова и М.
Горького омонимичны по отношению к мещанству. Наше предположение
подтверждается и Словарем констант Ю. Степанова:
«В таком смысле слово мещанин сохраняли русские словари до сер.
1930-х гг. Так, словарь Ушакова: «Мещанин — человек, принадлежащий к
городскому ремесленно-торговому слою населения, а с 1775 г. (точнее — с
1785 г., см. выше. — Ю.С.) — официальное название лиц, гл. обр. из
городской мелкой буржуазии, составлявших в дореволюционной России
особое сословие, ниже купеческого» (т. II, 1938 г.).
Вторым значением слова мещанин тот же словарь указывает:
«Человек с мелкими, ограниченными, собственническими интересами и
узким идейным и общественным кругозором». Здесь же это определение
иллюстрируется словами М. Горького: «Театр, обнажая перед зрителем
гнуснейшую сущность мещанина, должен возбуждать презрение и
отвращение к нему» [6].
Безусловно, исследование этого противостояния заслуживает более
детальной проработки проблемы, ориентированной не столько на
интерпретацию художественных текстов, сколько на изучение социальнонравственных контекстов 1880-х – 1900-х годов.
И ещё две литературных переклички, обнаруженных нами в очерке
Я.В. Абрамова, хочется назвать. В 1875 году в свет выходит «Новая азбука»
Л.Н. Толстого с включённой в её состав былью «Корова». Следует заметить,
что, по мнению писателя, дети любят мораль, но только умную, а не
«глупую». Этой мыслью пронизаны и псе сто рассказы для детей. Он
стремится вызвать глубокие переживания ребёнка, воспитать в нём любовь и
уважение к людям. Считая детство важным периодом в жизни, Л. Толстой
много внимания уделяет образам детей, особенно крестьянских. Он отмечает
их впечатлительность, пытливость, любознательность, отзывчивость,
трудолюбие. Многие рассказы для детей строятся по принципу контраста,
противопоставления дурного хорошему. За счёт изображения контрастности
душевных движений и их внешнего проявления раскрывается внутренний
мир ребёнка, психологически обосновать каждый его поступок.
Так, в были «Корова», мальчик Миша, сын вдовы Марьи, разбивает
стакан, пугается наказания и прячет осколки в помойном ведре. Из ведра
попила корова (единственное подспорье в очень бедной семье) и погибла.
Миша понимает: нужно признаться взрослым, что он бросил в помои для
коровы осколки разбитого стакана; но боязнь сковывает его, и он молчит.
Однако, спустя несколько мучительных дней, он признается (вполне
осознанно) в своём проступке, повлёкшем столь роковую развязку. Быль
завершается вполне благополучно: «С тех пор у детей молока не было.
Только по праздникам бывало молоко, когда Марья попросит у соседей
горшочек. Случилось, барыне той деревни понадобилась к дитяти няня.
Старушка и говорит дочери: отпусти меня, я пойду в няни, и тебе, может, бог
поможет одной с детьми управляться. А я, бог даст, заслужу в год на корову.
Так и сделали. Старушка ушла к барыне. А Марье ещё тяжелее с детьми
стало. И дети без молока целый год жили: один кисель и тюрю ели и стали
худые и бледные. Прошел год, пришла старушка домой и принесла двадцать
рублей. Ну, дочка! говорит, теперь купим корову» [7].
Важным, на наш взгляд, здесь является понимание того, что корова –
символ (даже не процветания) выживания семьи. В случае с былью Л.Н.
Толстого финал благополучен – новая корова куплена, и полуголодное
существование, на которое была обречена семья с шестью детьми, каким-то
образом отошло в прошлое.
В очерке же Я.В. Абрамова история с коровой завершается не столь
оптимистически. Как сидела семья на картофельном рационе, так и сидит.
От потерявшейся коровы осталось горькое воспоминание. Глава семейства
сокрушается: лучше бы сразу Саше шубку купили – а то ни коровы, и ни
шубки.
И счастливое разрешение драматического конфликта в рассказе для
детей, и, безусловно, трагическая ситуация, завершающая очерк,
реализуются в мифопоэтическом контексте. Дело в том, что символичный
архетип коровы-кормилицы, коровы-прародительницы имеет глубокие
корни. В Египте Хатор  богиня неба, радости и любви, кормилица всех
сущих на земле, в древнейший период имела облик коровы. Один из главных
богов шумеро-аккадского пантеона Энлиль почитался как божественный
бык, а его супруга Нинлиль  как божественная корова. Считалось, что их
союз дал Месопотамии плодородную почву.
Древние греки тоже относились к корове как к священному
животному.
В скандинавской мифологии волшебная корова своим молоком вскормила
первого человека. В Индии спокойный, уравновешенный характер коровы,
вероятно, настолько полно совпадал с представлениями о благочестивой
жизни, что она стала наиболее почитаемым и священным животным. И у
древних славян корова  символ плодородия, изобилия и благоденствия.
В русской народной сказке «Крошечка-Хаврошечка» бедной сироте помогает
«коровушка-матушка». В похожей по смыслу сказке «Бурёнушка» также
рассказывается о волшебной корове, которая даёт девушке-сиротке еду,
питьё и хорошее платье. В сказке «Буря-богатырь Иван Коровий сын»
рождённый от коровы богатырь разумнее, сильнее и храбрее родившихся в
одновременно с ним сыновей королевы и девки-чернавки.
Таким образом, и быль «Корова» Л.Н. Толстого, и очерк «Корова»
Я.В. Абрамова отражают глубинные, подсознательные импульсы,
выявляющие «проблемы души нашего времени» (К.Г. Юнг), характерные
для пореформенной эпохи в России второй половины 19 века.
В завершении наших размышлений об очерке Я.В. Абрамова
«Корова» хотелось бы обратить внимание читателей этого незаслуженно
забытого литератора позапрошлого века вот на какое обстоятельство:
публицист обращается к жизненной ситуации в мещанской семье. По сути
дела, мещанин как литературный герой в социокультурном аспекте может
рассматриваться в качестве «маленького человека».
«Маленький человек» — тип литературного героя, который возник в
русской литературе с появлением реализма, то есть в 20-х  30-х годах 19
века.
Первым образом маленького человека стал Самсон Вырин из повести
А.С. Пушкина «Станционный смотритель». Традиции Пушкина продолжает
Гоголь в повести «Шинель».
Маленький человек — это человек невысокого социального
положения и происхождения, не одарённый выдающимися способностями,
не отличающийся силой характера, но при этом добрый, никому не
делающий зла, безобидный. И Пушкин, и Гоголь, создавая образ маленького
человека, хотели напомнить читателям, привыкшим восхищаться
романтическими героями, что самый обыкновенный человек тоже человек,
достойный сочувствия, внимания, поддержки.
К теме маленького человека обращаются также писатели конца XIX и
начала XX века: А. Чехов, М. Горький, Л. Андреев, Ф. Сологуб, А.
Аверченко, К. Тренев, И. Шмелев, С. Юшкевич. Силу трагизма маленьких
людей — «героев зловонных и темных углов» (А. Григорьев) — верно
определил П. Вайль:
«Маленький человек из великой русской литературы настолько мал,
что дальнейшему уменьшению не подлежит. Изменения могли идти только в
сторону увеличения. Этим и занялись западные последователи нашей
классической традиции. Из нашего Маленького человека вышли разросшиеся
до глобальных размеров герои Кафки, Беккета, Камю. Советская культура
сбросила башмачкинскую шинель — на плечи живого Маленького человека,
который никуда, конечно, не делся, просто убрался с идеологической
поверхности, умер в литературе» [8].
И очерк Я.В. Абрамова «Корова» и иные его очерки и рассказы,
обращённые к исследованию обстоятельств жизни обитателей городских
предместий, дают возможность более основательно и глубоко исследовать
проблему «маленького человека» в русской литературе второй половины 19 –
начала 20 века, но это тема специального исследования.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1.
Чехов А.П. Ведьма // Чехов А.П. Повести и рассказы.  М.,
1987.  С. 257.
2.
Абрамов Я.В. Корова // Устои.  1882.  № 6.  С. 42.
3.
Ахмадулин Е. Чехов и донские журналисты // http://www.relga
(№ 15 – 233).
4.
Абрамов Я.В. Мещане и «город» // Отечественные записки. 
1883.  № 4.  С. 7 – 9.
5. Горький М.А. Заметки о мещанстве // Горький А.М. Избранное. 
М., 1968. – С. 148.
6.
Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. – М.,
2001.  С. 302.
7.
Толстой Л.Н. Корова // Толстой Л.Н. Рассказы для детей.  М.,
1978.  С. 264.
8.
Вайль П. Смерть героя // Знамя.  1992.  № 11.  С. 228.