[233]Volksabstimmung zu Stuttgart 21 am 27

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ФАКУЛЬТЕТ ПОЛИТОЛОГИИ
На правах рукописи
Гимельштейн Яков Григорьевич
Политические процессы локального уровня в условиях постмодерна
(на примере ФРГ)
Диссертация
на соискание ученой степени кандидата политических наук по специальности: 23.00.02 ─ политические институты, процессы и технологии
Санкт-Петербург
2012
2
Содержание
Введение…………………………………………………………………………...3
Глава 1. Постмодернистские подходы к изучению локального политического
процесса………………………………………………………………………….14
§1. Теоретико-методологические основы изучения политического процесса в
политической мысли постмодерна……………………………………………..14
§2. Место и роль локальных сообществ в современном политическом процессе…………………………………. ………………………………………..……..43
§3. Дискурсивные основания анализа политики на микроуровне……………63
Глава 2. Конституирование политического в современных локальных сообществах ФРГ...…………...…………………………………………………......100
§1. Эволюция локальной политики в ФРГ на рубеже XX – XXI века……...100
§2. Политический кризис в Штутгарте (ФРГ): противостояние локального сообщества и власти в проекте Штутгарт-21........................................………...122
§3.Формы
прямой
демократии
как
путь
перехода
к
дискурсивно-
коммуникативной местной политике в ФРГ…………...…………………….145
Заключение……………………………………………………………………..164
Литература……………………………………………………………………...169
3
Введение
Актуальность темы исследования. Политический процесс как совместная деятельность людей, направленная на создание условий общежития,
максимально удовлетворяющих их согласованным требованиям, находится в
состоянии острого кризиса, в том числе, в развитых странах, к которым относится ФРГ. Это означает, что помимо общих хронических проблем функционирования системы представительного правления и смежных с ней областей
политического, появляются новые узлы напряженности, отчасти связанные с
дефицитами институционализированных или, во всяком случае, относительно устойчивых структур политического процесса, отчасти – с теми изменениями, которые происходят в устройстве политического граждан ─ для говорящего субъекта.
Гражданское общества, сформировавшееся в ФРГ к концу ХХ века,
характеризовалось специфическим балансом между частной и публичной
жизнью человека: игнорирование общезначимых вопросов в течение длительных периодов времени – к примеру, в течение одного электорального
цикла – приводило к нарушению баланса интересов и обострению социально-экономических проблем, за которыми следовала инфантильная реакция
публики: острое и кратковременное противостояние с правительством, выраженное в протестной активности, необдуманные требования, их частичное
удовлетворение со стороны правительства и возвращение в частную жизнь.
Однако 2000-е годы, с одной стороны, вновь поставили перед обществом ряд проблем, которые до этого момента решали паллиативно – вопрос
трудовых и нелегальных мигрантов, дороговизны медицинских страховок,
социального расслоения в целом и т. д. – с другой стороны, вызвали к жизни
новые идеологии – антиглобализм, зеленое движение, пиратское движение,
которые начали формировать новый тип политической субъективности, характеризующийся системной, последовательной критикой институтов, феноменами гражданской экспертизы и гражданской журналистики.
4
Впервые частные вопросы, универсализированные до уровня политических, не только определили новый стиль политической системы, как это
уже случалось в ХХ веке, но и начали менять ее структуру: новый тип гражданской активности трансформирует модель представительного правления,
вписывая в нее элементы прямой демократии. Компетентность депутатов
представительных органов всех уровней подвергается критике на практике: в
первую очередь, это вызвано компромиссами, на которые оппозиция зачастую идет с большинством – граждане предпочитают самостоятельно или с
помощью независимых экспертов оценивать альтернативы, о которых идет
речь. Несмотря на то, что в ФРГ граждане лишены прямой возможности влиять на политический курс на федеральном уровне внутри электорального
цикла, институты гражданского общества все чаще в состоянии продвигать
политические решения с помощью массовых акций.
Переговоры политических элит (во всем мире объединяющихся через
лоббистские структуры с крупным бизнесом) с общественными организациями, специализирующимися по той или иной узкой проблематике, не приводят к конкретным результатам – элиты не готовы действительно определять
политический курс исходя из общих интересов, они заинтересованы в маскировке настоящих намерений через небольшие уступки, отвлекающие проекты
и маневры, и инвестиции, по характеру скорее напоминающие благотворительность финансовой олигархии, чем согласованное через народное представительство расходование общих (бюджетных средств). В такой ситуации
исключительно актуальными становятся вопросы о том, в какой степени демонтированы в настоящий момент элементы представительной демократии, в
том числе, на уровне локальной политики, и в каких замещающих структурах
протекает политический процесс, каковы новые основы политической субъективности внутри политического процесса и какова его специфика в эпоху
собственно постмодерна, момент возникновения которого может быть определен как середина прошлого столетия.
5
Степень научной разработанности проблемы. В связи со сложностью предмета исследования, объединяющего несколько самостоятельных
областей политического знания и подразумевающего использование междисциплинарного и мультипарадигмального подхода, необходимо выделить
несколько обособленных корпусов текстов, посвященных проблематике диссертации:
 Проблематика постмодерна – одна из актуальных и популярных тем
в научной, философской и психоаналитической литературе второй
половины ХХ – начала ХХI века. В связи с тем, что мнения крупнейших исследователей эпохи о ее временных границах и текстах,
составляющих основу ее теоретической мысли, расходятся, мы использовали в качестве основы типологию Ю. Хабермаса1, распространяющую свое действие на широкий круг источников модерна,
который, с его точки зрения, начинается Г.Ф.В. Гегелем и продолжается, как минимум до конца ХХ века. В рамках этого подхода
можно выделить несколько крупнейших аналитических позиций в
отношении эпохи постмодерна. Они связаны с критикой разума, основа которого – «принцип субъективности» в рамках Просвещения:
в контексте левого гегельянства – «критические критики» (М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Г. Лукач, В. Беньямин), правого гегельянства –
«метакритики» (Ж. Батай, Ж. Лакан) и в контексте философии Ф.
Ницше (Ж. Деррида, М. Фуко). Для определения степени укорененности политического в субъекте и способности субъекта производить сообщественность и политику на локальном уровне основной
акцент сделан на осмыслении постмодерна самим Ю. Хабермасом,
М. Фуко, Ж. Лаканом, А. Бадью и другими исследователями, разрабатывающими теорию современности как критику субъекта с позиций «субъективного понимания разумности существующего». В
российской науке анализ тенденций развития в эпоху постмодерна
1
Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне, М.: Весь мир, 2008, С. 5-40.
6
составляет ядро работ философов, культурологов, литературоведов:
Н.А. Терещенко, Л.Г.Судас, В.В. Ветрова ─ но не затрагивает прямо
проблемы политического.
 Теория политического процесса включает значительный массив исследований – от всемирно-исторической политической динамики К.
Маркса до узкоспециальных децизионистских работ Д. Андерсона,
Г. Люббе и др. Формирование более широкой и фундаментальной
теории политического процесса показано на примере трактовки социального действия М. Вебером, а также политических работ П.
Бурдье, Ж. Лакана, Ж.-А. Миллера, Г. Рормозера, в которых, наряду
с общими концепциями эпохи постмодерна, предлагаются пути
осмысления частных аспектов исторической динамики – политического процесса как движения в структуре субъекта, освобожденного
от автономии разума. Большое количество ученых из разных стран
анализируют современный политический процесс, а также многочисленные подходы к определению степени его эффективности и
перспектив развития в будущем. К ним можно отнести Т.А. Биркланда, П. деЛеона, П.Л. Хьюпа, М. Дж. Хилла, а также российских
ученых С.О. Алехновича, А.В. Глухову, Л.В. Сморгунова, С.М.
Смагина, Э.Н. Ожиганова, Д.Е. Слизовского.
 Современные теории локальных сообществ включают критическое
осмысление широко известных теорий «социального капитала» Р.
Патнема; коммунитаризма А. Этциони,; «рационального выбора»,
сформулированной еще в 40-е годы Й. Шумпетером и его последователями, а также «постдемократии», основы которой изложены в
работах К. Кроуча, Ш. Муфф. Одним из новых подходов к анализу
локальной политики является также исследование в рамках «информатики местного сообщества», неизбежного порождения этапа
перехода современных локальных сообществ к «»информационному
обществу» как новой виртуальной реальности. Важность развития
7
локальной политики для становления демократии в обществах переходного периода и интерес к этим проблемам в России отражены в
работах таких авторов, как З. А. Алиева, В.В. Барциц, Н.В. Борисова, Л.А. Васильева, Л.Н. Верченов, В.А. Ковалев, Е.В. Куканова,
В.Г. Ледяев, П.В. Панов и многие другие.
 ФРГ представляет собой в современном мире одно из наиболее высоко развитых, как с экономической, так и с политической точки
зрения государств, где политическое развивается и продолжает циркулировать на всех уровнях власти. При этом, даже в системе с таким уровнем развития демократии и активности гражданского общества политический процесс протекает с большим количеством
конфликтов и разрывов. Эти
проблемы активно анализируются
немецкими авторами, среди которых следует выделить У. Бека, А.
Кристмана, Ф.В. Хойбергера. Многочисленные работы посвящены
локальной политике в германских коммунах. Особый интерес представляют исследования последних лет, в которых авторы выявляют
изменения, типичные для эпохи постмодерна и постдемократии, в
том числе, книги и статьи Х. Насмахер и К.-Х. Насмахера, П. Ноте,
М. Рашке, К. Шуберта. Специальная статья посвящена локальной
политике в Германии в сборнике «Локальная политика, местное самоуправление: Российский и зарубежный опыт» под редакцией. Л.
Н. Верченова, В. А. Ковалева, П. В. Панова В.С. Авдониным. Развитию локального политического уровня посвящен целый ряд диссертационных исследований последних лет, в том числе, И.Б. Гойхмана, В.А. Прокохина, Д.В. Трофименко.
 Теория политического дискурса – один из наиболее масштабных
разделов современной политической науки, прошедший путь от узколингвистических концепций 60-х гг. ХХ века до уровня универсальной политической теории, в которой дискурс рассматривается
как единственно доступная человеку реальность политики. Стукту-
8
рализм Б. Малиновского, Л. Леви-Брюля, К. Леви-Стросса, стремительно воспринятый лингвистикой и нашедший свое место в работах В. Проппа, Р. Якобсона, М. Бахтина и др., уже в 50-е и 60-е годы
был развит З. Харрисом, который одним из первых ввел понятие
дискурса. Далее понятие дискурса активно использовалось американскими социолингвистами – Э. Гоффманом, У. Лабовым, в анализе общественных процессов. Первые попытки создать достаточно
определенную политическую теорию дискурса были связаны с революционными событиями во Франции 60-х годов: левые интеллектуалы М. Пешё и П. Серио проанализировали в терминах дискурсанализа студенческие бунты и острый политический кризис. Фундаментальные теории политического дискурса были созданы в рамках всех основных школ анализа дискурса: дискурсивной психологии Д. Поттера, М. Уэтерелл, М. Биллига, Р. Уоффита, критического
дискурс-анализа Н. Фэркло,Т. Ван Дейка, постструктуралистского
понимания дискурса Ш. Муфф, Э. Лакло, М. Йоргенсен, Л. Филиппс. Постструктуралистские теории политического дискурса ориентированы именно на исследование политического процесса, политической динамики как борьбы за размещение центрального означающего в определенном контексте, однако, объектами исследования для Э. Лакло и Ш. Муфф выступала деятельность политических
партий, функционирование государства и общества на уровне национального государства. Во многом такой подход определялся марксистской ориентацией исследователей. Иное видение дискурса – как
черты субъекта – предлагает в своих исследованиях Ж. Лакан, что
позволяет в реалиях современных локальных сообществ обнаружить
возможность политического и выстроить перспективу разворачивания в них полноценного политического дискурса. Выделенные основные направления развития исследований по данному направлению сохраняют актуальность и в начале XXI, что находит отраже-
9
ние в работах последователей Ж. Лакана и других авторов этого
научного направления, среди которых можно выделить целый ряд
зарубежных и российских авторов: С. Жижека, Ж.-А. Миллера, Д.
Мэйси, Д. Руа, А-.Л. Стиванса, М.-Э. Брусс, Ф. Стави, Г. Имансе, Н.
Автономову, А. Горных, В. Мазина, М. Страхова, Н. Савченкову, М.
Соболева, А. Черноглазова, А. Юран.
Объектом исследования является политический процесс в эпоху
постмодерна.
Предметом исследования ─ специфика современной локальной политики в ФРГ.
Целью исследования является выявление институциональных и дискурсивных особенностей политического процесса на локальном уровне в
ФРГ в условиях постмодерна.
Для достижения поставленной цели решаются следующие задачи:
 Определяются основные методы анализа политики в постмодернистской политической мысли.
 Выявляются специфические черты локальных сообществ в эпоху
постмодерна.
 На основе посструктуралистских теорий дискурса синтезируется
метод анализа политического процесса как политического дискурса на локальном уровне.
 Выделяются основные этапы эволюции локальной политики в
ФРГ на рубеже ХХ-ХХI веков.
 Характеризуются современные тенденции в локальной политике
ФРГ.
 Выявляются основные причины политического кризиса в Штутгарте, связанного с реализацией проекта «Штутгарт-21». Определяется дискурсивная структура политического кризиса и основные дефициты политического дискурса.
10
 Определяются основные формы прямой демократии, успешно
использованные в рамках реформы местного самоуправления в
земле Рейнланд-Пфальц для формирования структура политического дискурса и обеспечения его нормального функционирования.
Теоретико-методологическую основу диссертации составляет базовый мультипарадигмальный подход, объединяющий философские концепции
постмодерна как исторической эпохи и самостоятельного этапа развития политической, философский мысли, искусства и науки с актуальными теориями
локальной политики и политического дискурса. Особый акцент сделан в использовании данного теоретического подхода к изучению политической динамики на микроуровне означающего в субъекте. На основе психоаналитической концепция дискурса Ж. Лакана, философии метаполитики А. Бадью, социологического конструктивизма П. Бурдье синтезирована комплексная методология изучения циркуляции политического на локальном уровне и на
уровне субъекта на основе взаимовлияния постструктуралистской и постмодернистской мысли в процессе радикальной критики современного демократического государства и гражданского общества
Основу эмпирической части исследования составили материалы
СМИ, публицистические и исторические работы, аналитические материалы
независимых экспертов и общественных организаций, интернет-форумы и
интернет-дневники гражданской журналистики, а также специальная научная
литература, посвященная разработке, обсуждению и политическому продвижению двух политических проектов локального уровня: инфраструктурного
проекта «Штутгарт-21» (Штутгарт, ФРГ), призванного заложить основы развития города в ХХI веке, и концепции системного вовлечения граждан в политический дискурс в ходе проведения административной и муниципальной
реформы в земле Рейнланд-Пфальц.
Научная новизна исследования состоит в том, что в работе интегрированы в качестве методологической основы анализа локальной политики
11
типичные для эпохи постмодерна политологические, социологические, психоаналитические и философские подходы, на основе которых:

Выделены специфические формы политического на локальном
уровне, характеризуемые как формы «постдемократии».
 Определены дефициты локального политического процесса, возникающие в государствах с институционализированной либеральной
демократической политической системой.
 Установлены особенности локальной политики в условиях современного глобального мира.
 Показаны уровень субъекта и уровень локального сообщества как
место локализации политического дискурса о целях современного
развития.
 Синтезирована дискурсивная модель политического процесса, основывающаяся на новых подходах к изучению роли в нем субъекта и
локального сообщества.
 Проведен анализ политического процесса на муниципальном уровне
в ФРГ и выделены возможности восстановления циркуляции политического дискурса в локальной политике.
Основные положения, выносимые на защиту:
 Кризис национального государства и наднациональных политических структур в эпоху постмодерна приводит к необходимости активного развития политического процесса на локальном уровне.
 Локальные сообщества обеспечивают циркуляцию политического
вне политических институтов в связи с тем, что последние игнорируют в своей деятельности общезначимые проблемы. Гражданская
активность на локальном уровне приобретает новые масштабы и
универсализирует частные вопросы до уровня политических.
12
 Политический процесс, реализованный на уровне языка – как текст
и речь ─ вне зависимости от эффектов в жизненном мире, требует
изучения на уровне политического дискурса.
 Формирование нового политического процесса предполагает трансформацию основных параметров гражданской активности: от периодического участия к постоянному, от профессиональной экспертизы к гражданской, от профессионального национального информационного пространства к гражданской журналистике на всех уровнях.
 В развитых демократиях, в силу их высокой устойчивости, нормативной определенности и институционализации основных параметров политического процесса внедрение в локальную политику элементов дискрсивной политической модели и механизмов «постдемократии» затруднено и требует осознания необходимости такой
эволюции на всех уровнях власти, включая органы власти местного
уровня.
Теоретическая значимость исследования определяется возможностью
использования полученных теоретических и методологических положений в
ходе анализа политического на локальном уровне, а также в междисциплинарных исследованиях политического процесса в условиях постмодерна.
Обобщение проблем, связанных с кризисом большой публичной политики,
позволит переориентировать усилия с по рекомпозиции политических институтов с национального и глобального уровней на уровень субъекта и локального сообщества.
Практическая значимость исследования заключается в возможности
использования его результатов для анализа политического в локальных сообществах развитых и развивающихся стран: как методологическая модель,
так и осмысление эмпирического материала позволят выявить основные точки напряженности на местном уровне и наметить основные пути выхода из
13
политического кризиса нового типа, базовые черты которого подробно представлены в анализе процесса разработки и реализации механизмов совершенствования локальной политики в ФРГ. Материалы работы могут также быть
использованы в при разработке учебно-методических материалов и учебных
курсов по следующим направлениям бакалавриата и магистратуры: «Политология», «Государственное и муниципальное управление», «Социология»,
«Культурология».
Апробация результатов исследования осуществлялась посредством
публикации 8 научных статей и участия в написании 1 монографии по теме
исследования (общим объемом более 4 печатных листов), а также выступлений на 2 конференциях: «Всемирная декларация прав человека в современном мире» (Санкт-Петербург, 2009) и «Политические институты в современном мире» (Санкт-Петербург, 2010 г.), а также на семинаре «Эвристические
возможности психоанализа» (Санкт-Петербург, 2010 г.).
Диссертация была обсуждена на кафедре Политических институтов и
прикладных политических исследований факультета политологии СанктПетербургского государственного университета и рекомендована к защите.
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, двух глав,
содержащих шесть параграфов, заключения и библиографического списка
использованной литературы.
14
Глава 1. Постмодернистские подходы к изучению локального политического
процесса
1.1 Теоретико-методологические основы изучения политического процесса в
политической мысли постмодерна
Попытка осмысления постмодерна в целом – как исторической эпохи и
этапа в философской и теоретической мысли – сталкивается с внутренним
ограничением, накладываемым тем смыслом, которым наполнили это понятие авторы, вводившие его в оборот: невозможно определить границы и
структуру того, для чего отрицается сама возможность определенности, системности, какой бы то ни было организации. Одним из ключевых понятий
постмодерна принято считать понятие ризомы2, выработанное Ж. Делезом и
Ф. Гваттари: ризома в ботанике – подземный, горизонтально расположенный
корешок растения, пускающий корни вниз и побеги с листьями вверх. Каждый отрезок ризомы способен самостоятельно создать новое растение. Основные свойства ризомы как метапаттерна истории – связь, гетерогенность,
множественность, незначащий разрыв, картография, декалькомания. Ж. Делез и Ф. Гваттари противопоставляют ризоме дерево как то, что имеет единый источник, центр и ветвится из него3. Ризома не имеет ни начала, ни конца, ни центра, ни генетической оси, ни единого кода: она включает в себя линии членения, характеризующиеся различными скоростями и направлениями
движения. Связи разграничивающих линий образуют «плато» ─ временно
стабильные состояния постоянно меняющейся сети ризомы. Ключевой теоретический проект постмодерна – проект деконструкции – связан с переходом от линейных моделей европейского модернизма к номадологии ризомы.
Ирхин Ю. В. Социум и политика в постмодернистском зазеркалье: взгляды, подходы, анализ // Полития –
2006. - № 4. – С. 136-161.
3
Ильин И. П. Ризома / Постмодернизм. Словарь терминов. – М., 2001. – С. 254.
2
15
Ликвидацию порядка, иерархии и организации постмодерн произвел
как в области теоретической мысли, так и в реальном мире. Ю. В. Ирхин выделил ряд признаков, отличающих модерн от постмодерна:
Мир модерна и постмодерна4
Модерн
Постмодерн
Однолинейность развития мира
Многовариантность развития мира
Иерархия культур с выделением
Равноценность культур, сомнение в превос-
эталонных. Стремление к культур- ходстве культур, считавшихся эталонными.
ной универсализации, ассимиляции Идея культурного плюрализма как основы
и т.д.
Вера в светлое будущее, безусловный оптимизм.
общества.
Сомнение в том, что завтра будет лучше,
чем сегодня, “Потерял силу любимый призыв
государства: терпеть сегодня во имя счастливого будущего” (З. Бауман):
Безоговорочная вера в прогресс.
Отрицание прогресса, особенно морального. “Люди не ожидают от будущего чего-то
абсолютно иного по сравнению с настоящим” (З. Бауман).
Вера в познаваемость мира, во
всесилие науки.
Сомнение в возможностях естественных и
общественных наук, резкое сужение круга их
функций.
Доверие государству как руке
Недоверие к государству и власти, отказ
прогресса, опирающейся на дости- ему в праве вторгаться во многие сферы жизжения науки.
ни общества, стремление к разгосударствлению общества.
Идея единой культуры общества.
Идея фрагментарности культуры.
Массовое производство одинако-
Переход от массового производства к гиб-
вых вещей.
кому и замещение массового рынка микро-
Ирхин Ю. В. Социум и политика в постмодернистском зазеркалье: взгляды, подходы, анализ // Полития –
2006. - № 4. – С. 148.
4
16
рынками, рыночными нишами.
Производство ─ базис общества.
Общество постмодерна ─ это общество потребления.
Основа экономики – национальный рынок.
Формирование глобального рынка, охватывающего весь мир. В этих условиях производство, рассчитанное на узкий круг потребителей, специфический и даже экстравагантный вкус, может быть массовым, дешевым и прибыльным.
Каждая страна ─ это особая куль-
Возникновение гиперреальности. По всему
турная реальность. Чтобы познако- миру возникают участки иной культурной
миться даже с отдельными ее ча- реальности: “Дисней-ленды”, “Макдональ
стями, надо отправиться в путеше- дсы” и т.п.
ствие.
Потребление ─ это, прежде всего,
инструментальная
В обществе постмодерна потребление ─
деятельность, это, прежде всего, потребление символов, а
направленная на удовлетворение не инструментальная деятельность.
природных потребностей человека.
Ризома создает основу, на которой строится мировосприятие постмодерна – ни одна из его черт – ни в теории, ни в практике не опирается на линейные структуры модерна. Люди постмодерна характеризуются высокой
мобильностью, «слабой связью с общиной»5, в целом ориентированы на
«инаковость», размежевание с помощью максимального количества различий, постоянно меняющиеся конфигурации которых обеспечивают функционирование ризомы во всей сложности ее формообразующих переплетений и
скоростных режимов. Ж.-Ф. Лиотар описывал «постмодернистское состояние» как лишенное оценок, абсолютно толерантное и нейтральное по отношению к любому типу активности. Это состояние гарантировано укоренив5
См.: Jameson Fr. Postmodernism or the Cultural Logic of Late Capitalism. – Verco, 1991.
17
шимся в постмодерне феноменом отчуждения, в рамках которого феномены
жизненного мира интерпретируются в игровых моделях, поощряется театральность, бесцельная провокация и абсурд как средства самовыражения и –
одновременно – сокрытия покоряющей субъекта истины.
Политические методы в постмодерне сформировались в связи с двумя
основными тенденциями его развития как теоретического основания: интердисциплинарностью, в рамках которой была интегрирована структуралистская и постструктуралистская лингвистика, и глубокой укорененностью в
философском дискурсе. В политическую методологию постмодерна были
перенесены основные положения философского постмодерна6: проект деконструкции политических дискурсов, претендующих на универсальную истинность и выявление специфики их суррогатного бытия, взаимопроникновение
дискурсов и выявление специфики их образования из тех или иных безличных сил. Радикальное сомнение в метанарративах и столновение различных
дискурсов между собой позволили подвергнуть критике все модели государства, основные политические институты и процессы.
В статье «Восстание обреченных: заметки о политической логике
пост-модерна» В. С. Мартьянов пишет о том, что «политическая система западной цивилизации – «золотого миллиарда», «первого мира», «глобального
центра» – сегодня полностью реализовала ценностно-институциональный
проект Просвещения и Модерна с его институтами свободы, прогресса, частной собственности, прав человека, гражданского общества, представительной демократии, прав меньшинств и т.п7. Но реализация является одновременно исчерпанием проекта, утратившего «утопический жест», укоренившегося в политической действительности настоящего как «естественное состояние вещей». Однако вопрос о том, был ли реализован в полной мере проект
модерна или, если посмотреть с другой точки зрения, были ли реализованы
все те параллельные проекты, которыми был представлен модерн, остается
Методические подходы политологического исследования и метатеоретические основы политической теории / Под ред. Конегена Н., Шуберта К. – М.: Росспэн, 2004.
7
Мартьянов В.С. Постмодерн – реванш “проклятой стороны модерна” // Полис. – 2005. – №2. – С. 154
6
18
открытым. Современное развитое государство и гражданское общество –
только часть, и при том, в политическом отношении, далеко не самая важная
часть модернистского проекта8. Реализация идей Просвещения со второй половины XIX века последовательно критиковалась с самых разных позиций, и
именно эти позиции в итоге составили целое эпохи модерна, сменив маргинальное положение на господствующее.
На острие модерна оказались разнонаправленные революционные
идеи, часть из которых захватила массы и привела их к сокрушительному поражению в их попытках абсолютизировать Единое (Одно) – выбрать раз и
навсегда тот устойчивый, новый, прекрасный порядок, который избавит общество от дилемм, от необходимости рефлексировать, выбирать, искать отдельное решение, полагаться на себя не только в вопросах частной жизни, но
и в жизни публичной. Ж. Лакан в ХХ семинаре «Еще» заявляет: «Одного
имеется вдосталь!»9. И предлагает «вместо того, чтобы исследовать одно,
единичное означающее (un signifiant), обратиться к означающему Один
(Un)»10, которое во французском языке выполняет также функцию неопределенного артикля, наделенного «собирательной» способностью по отношению к означающему. Близкую позицию занимает А. Бадью: «Политическую
процедуру сингулязирует то, что она движется от бесконечного к единице.
Политическая процедура дает единице равенства свершиться в качестве универсальной истины коллектива – посредством предписывающей операции
над бесконечным государства; операции, посредством которой равенство выстраивает свою автономию или дистанцированность от государства и может
осуществлять собственную максиму»11.
В политической философии единое проблематизируется совокупностью традиций, наследующих метафизике Платона, которую К. Поппер с некоторой натяжкой обвинял в инспирировании идеи тоталитарного режима,
Лощилов П.Г. Демократия постмодерна: истоки и проявления // Власть. - №10. – 2005. - С. 29.
Лакан Ж. Семинары. Книга 20. Еще. – М.: Гнозис, 2011. – С. 17.
10
Там же, С. 27.
11
Бадью А. Можно ли мыслить политику? Краткий курс метаполитики. - М.: Логос, 2006. - С. 227.
8
9
19
приводя в начале главы «Чары Платона» своей книги «Открытое общество и
его враги» цитату из «Государства»: «Самое главное здесь следующее: никто
никогда не должен оставаться без начальника — ни мужчины, ни женщины.
Ни в серьезных занятиях, ни в играх никто не должен приучать себя действовать по собственному усмотрению: нет, всегда — и на войне и в мирное время — надо жить с постоянной оглядкой на начальника и следовать его указаниям. Даже в самых незначительных мелочах надо ими руководствоваться,
например, по первому его приказанию останавливаться на месте, идти вперед, приступать к упражнениям, умываться, питаться и пробуждаться ночью
для несения охраны и для исполнения поручений... Словом, пусть человеческая душа приобретет навык совершенно не уметь делать что-либо отдельно
от других людей и даже не понимать, как это возможно»12. Эта чудовищная с
точки зрения современного человека мысль, на самом деле, является только
политическим выводом из платоновской теории идей и ее логического обоснования концепции целого.
В. Ю. Сухачев и А. Н. Исаков в работе «Этос сознания» комментируют
проблему единого следующим образом: «Платон замечает, что «если вообще
это – единое, а то – не-единое, то единое не может быть ни частью неединого, ни целым в отношении его как части; и, с другой стороны, неединое тоже не может быть ни частью единого, ни целым в отношении единого как части ... Но мы говорили, что вещи, между которыми нет отношения
части к целому, ни целого к части, ни различия, будут тождественными
между собой». Отсюда можно заключить, что единое есть такое целое, которое не имеет никакой другой общей меры по отношению к не-единому
(т.е. множественному), кроме самого себя. Мера и измеряемое выступают
здесь как две неделимых целостности; их тождество следует понимать
как выражение собственной природы познавательного отношения. Дело в
том, что это тождество не требует для своего обоснования никакой особой
(«третьей»)
12
самотождественной идеи, объемлющей в себе единое и
Платон. Государство. – М.: МАКС Пресс, 2001. – С. 54.
20
множественное, его основанием является методологически постулируемая
невозможность различения того, что не относится друг к другу ни как часть
к целому, ни как целое к части, а только как целое к целому. Причем это
такое отношение целого к целому, которое нельзя охарактеризовать как
непосредственное различие одной вещи от другой. Это именно умопостигаемое, но не опосредованное понятием («идеей в вещах») отношение целого к целому, выражающее в себе идею знания как такового, поскольку иначе, как в познании, оно немыслимо»13.
Понимание единого как умопостигаемого предельного основания, абсолютной идеи в гегелевском смысле и стало основным проектом модерна,
реализованным в нацизме системой, которая подверглась критике с позиций
зарождающегося постмодернизма еще в 1920-е годы, а затем была последовательно деконструирована во второй половине ХХ века. Едва ли не самым
существенным моментом этой деконструкции стала попытка отрефлексировать отношение философии М. Хайдеггера к нацизму, наиболее компактная
версия которой представлена в статье Ф. Лаку-Лабарта «Трансценденция
кончается в политике». Центральный вопрос статьи сформулирован так: «на
какой философской основе могла формироваться нацистская захваченность;
или скорее, что не воспрепятствовало захваченности, этой политической
захваченности (первый, лежащий на поверхности, вопрос общезначимый: на
каком условии политическое может повлечь за собой философское? Существует ли политическое предопределение философского? До какой степени
политическое сильнее философского? Может как раз здесь, в этих тяжелых
вопросах, нам передается наследие «тоталитаризма»). В чем был смысл политической захваченности Хайдеггера в 1933 году? Какая политика и какое
понимание политического было здесь задействовано?»14
Исаков А. Н., Сухачев В. Ю. Этос сознания. – СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999. – С. 15.
Лаку-Лабарт Ф. Трансценденция кончается в политике // Социо-Логос постмодернизма. Альманах Российско-французского центра социологических исследований Института социологии Российской Академии
наук. - М.: Институт экспериментальной социологии, 1996. - С. 112.
13
14
21
Само по себе признание факта прямой связи нацизма и философской
мысли самого высокого уровня – уровня основания целой традиции – означало окончание модерна и в некотором смысле возвращение к той теоретически противоречивой модели, которая сложилась под воздействием идей Просвещения к концу ХХ века, и которая была радикализирована эпохой модерна. Однако это возвращение было также невозможно, как невозможны были с
точки зрения политической мысли идеалы тоталитаризма – единое как структурная основа любой идеологии, фундамент любого национального проекта,
оказалось окончательно и бесповоротно утраченным. С этого момента национальное государство, несмотря на консервативность социальной структуры,
взаимосвязанной совокупности габитусов, ведет достаточно призрачное существование и в течение более чем полувека теряет свои позиции. Это связано не столько с упоминаемым В. С. Мартьяновым исчерпанием модернистского проекта или проекта Нового времени, сколько с тем, что они были перечеркнуты реальным уничтожением идеи единого, лежавшей в их основе, и,
таким образом, лишены политической динамики – то есть самого политического как того, что вторгается в консервативность социального и радикально
трансформирует ее.
В книге «Философский дискурс о модерне» Ю. Хабермас разбирает
письма Ф. Шиллера об «Эстетическом воспитании человека», в которых последний предостерегает от универсализации философских и эстетических
идей вне области «видимости» и тотализации реальности через их воплощение: «В обществе и философии образуются два противоположных законодательства. И это абстрактное противопоставление чувственности и рассудка,
побуждения материи и побуждения формы вдвойне принудительно для просвещенных субъектов; физическое принуждение природы представлено как
моральное принуждение свободы, причем и то, и другое принуждение дают о
себе знать тем ощутимее, чем безудержнее субъекты стремятся покорить
природу, как внешнюю, так и свою собственную внутреннюю.
22
В конечном счете, естественно динамическое государство и разумноэтическое государство противостоят как чуждые друг другу; они сближаются
только в эффекте подавления чувства солидарности, «динамическое государство лишь делает возможным общество, покоряя природу природою же; этическое государство делает его (морально) необходимым, подчиняя волю общей воле»15. Такая модель государства отчуждения и противостояния в
наибольшей полноте была реализована именно тоталитарными режимами,
перевернувшими и одновременно единственно возможным способом воплотившими идеи Просвещения как определенную тотальность: «Идеальную
форму интерсубъективности Шиллер определяет на фоне разобщения и
омассовления – двух противоположных деформаций интерсубъективности».
Идеальная форма интерсубъективности – «искусство – это среда, в которой
человеческий род готовится к истинной политической свободе», а «осуществление разума в жизни» может произойти «как восстановление нарушенного чувства солидарности»16.
Однако «Шиллер настаивает на автономии чистой видимости. Вероятно от радости, доставляемой эстетической видимостью, он ожидает «тотальной революции» «всего способа ощущения». Видимость при этом сохраняется лишь в течение того времени, пока она лишена какого-либо содействия со
стороны реальности, пока она остается чисто эстетической»17. Искусство и
наука «как бы «отрешены», они «пользуются безусловной неприкосновенностью со стороны человеческого произвола. Политический законодатель может оценить их область, но господствовать в ней он не может»18. Модерн
полностью нарушил эти установки, реализовав эстетическую тотальность в
жизненном мире, результатом чего стало крушение самого модерна в тех его
основных моментах, в которых длительное время – через классицизм, романтизм и модернизм прорастали идеи этой тотальности. Не только искусство
Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. - М.: Весь мир, 2008. - С. 74.
Там же, С. 77.
17
Там же, С. 81.
18
Там же, С. 84.
15
16
23
перешло в область чистой видимости, но и все символическое измерение в
целом: политика была окончательно декларирована как область плюрализма,
множественности, что лишило политическое как изменчивость самой возможности меняться. Попытки сохранить множественность в любых обстоятельствах утвердили в качестве нормы политику двойных стандартов, практики тотального манипулирования и социального недоверия.
Но основное в пост-модерне – именно то, чего опасался Ф. Шиллер –
предельное разобщение и массовизация, одномерность, стандартизированность субъекта в области публичного и изоляция в области приватного. Сочетание этих параметров, характерных для консервативности социального
как такового, которому вовсе не свойственно тем или иным способом меняться в условиях, когда основные потребности удовлетворены, а формат и
контент коммуникаций, которые необходимы в процессе этого удовлетворения, утверждены раз и навсегда, предоставляло бы, в принципе, идеальную
возможность для новой реализации некоей тотальности в условиях возникновения любой напряженности в системе удовлетворения потребностей.
Г. Рормозер пишет об этом в книге «Кризис либерализма»: «Притязания на истину кажутся нам принципиально несовместимыми с либеральной
системой. Тем самым, всякий фундаментализм стал в глазах многих людей
серьезной угрозой, такой угрозой, какая известна нам была по опыту коммунизма и национал-социализма. Люди видят свой долг в том, чтобы защищать
свободу от фундаментализма»19.
Однако представляется, что ничего подобного в настоящий момент
произойти не может, и причины этого лежат в том, что разобщенности и
омассовлению противопоставлены локальные сообщества, которые модерн в
своем пределе заменил сообществами региональными, а затем и национальными. Локальные сообщества в аспекте взаимодействия с национальным
государством и обществом – продуктом этого государства – практически не
существовали длительное время или, во всяком случае, не пытались система19
Рормозер Г. Кризис либерализма. – М.: ИФРАН, 1996. – С. 140.
24
тически вмешиваться в деятельность государства, контролировать систему
государственного управления или менять в ней что-либо. Локальные сообщества в топологии социального представляли собой замкнутые компактные
группы, объединенные теми или иными тематическими, географическими и
прочими признаками, которые вступали в те или иные отношения с государством только если нарушались их узко корпоративные интересы, в иных случаях локальные сообщества не предоставляли своим членам никаких политических инструментов, лидеры этих сообществ не формировали тех или иных
политических позиций и не пытались разделить их со своими корпорантами.
Такой подход был оправдан в условиях особого типа множественности, каким является общество массового потребления.
В эссе «Мир как супермаркет и насмешка» М. Уэльбек написал: «Слово «воля» означает длительное напряжение, долговременное усилие, сознательно или бессознательно направленное на достижение некоей цели. Логика
супермаркета предусматривает распыление желаний; человек супермаркета
органически не может быть человеком единой воли, единого желания. Отсюда и некоторое снижение интенсивности желаний у современного человека.
Не то что бы люди стали желать меньше, напротив, они желают все больше и
больше, но в их желаниях появилось нечто крикливое и визгливое. Не будучи
чистым притворством, желания эти в значительной степени заданы извне –
пожалуй, можно сказать, что они заданы рекламой в широком смысле этого
слова. Ничто в них не напоминает о той стихийной, несокрушимой силе,
упорно стремящейся к осуществлению, которая подразумевается под словом
«воля». Отсюда и недостаток индивидуальности, заметный у каждого»20.
Эта формулировка квинтессенции постмодерна, которая, пожалуй, стала уже общим местом, на самом деле, раскрывает только часть сущности
эпохи, которая заключена в более или менее острые формы аллергической
реакции, смертельного страха перед всеми формами одного, единого, любой
тотальностью. В конечном счете, человек вынужден так или иначе питаться –
20
Уэльбек М. Мир как супермаркет. – М., 2004. – С. 90.
25
состояние острой нехватки для него непреходяще, и, так или иначе, нехватка
не удовлетворяется чем-то одним – так и в тотальности тоталитарного режима скрыта множественность образов, палитра символов и сложные отношения между ними – целая мифология. Плюральность постмодерна отличается
от плюральности тотального только одним – для первой декларировано единое начало, детерминирующее так или иначе все прочее, для плюральности
постмодерна единое начало не определено.
Естественно, отсутствие универсального единого начала для тех национальных сообществ, которые длительное время были таким началом наделены, вовсе не означает, что потребность в этом едином начале исчезла для
всех окончательно и бесповоротно – просто она реализована в тех или иных
локальных сообществах, каждое из которых предлагает свое решение проблемы единого. В некоторых случаях субъект выбирает произвольное сочетание мифологий. Несомненно, субъект воспринял бы одновременное увлечение такими мировоззренческими системами как православие и йога, или
православие и каратэ как абсурд, тем не менее, в настоящий момент всероссийские объединения каратэ-киокушинкай возглавляются людьми, создавшими успешную систему отношений с православной церковью на самом высоком уровне и – одновременно – такую же систему отношений с всемирными и японскими организациями по каратэ.
Специфика социального в национальном государстве, тем не менее, часто дает о себе знать: государство по-прежнему принимает решения в области экономики, здравоохранения, образования, реализует крупные инфраструктурные проекты. В тех случаях, когда государственным решениям существуют определенные альтернативы, то есть процесс потребления не приостанавливается в связи с тем, что ассортимент, вне зависимости от изменившихся обстоятельств, остается доступным и устраивающим по характеристикам, граждане, в основном, не обращают внимания на бюджетные траты, а действия институтов гражданского общества обращены исключительно
в сторону государства и отдельных граждан, уже вовлеченных в их деятель-
26
ность. Однако в 2000-е годы значимость тотального стандартизирующего потребления относительно падает в связи с тем, что его мифология оказывается
недостаточно разветвленной и дифференцированной, а значимость локальных сообществ, не связанных с глобальными рынками материального потребления, стремительно растет.
При этом локальные сообщества все чаще ставят во главу угла не простое товарное потребление на товарном рынке, а совместную реализацию
проектов, которые можно условно назвать фундаментальными. Эти сообщества постепенно концентрируют жизненные интересы субъекта, оставляя все
меньше сфер невовлеченности. Вопрос о сообществах интересует современную философию все больше и больше – в конце 1990-х в Германии появился
первый том фундаментального труда П. Слотердайка «Сферы», который к
2000 году выдержал 5 изданий, став философским бестселлером.
В первом томе под названием «Пузыри» исследуется именно микроуровень: перспектива субъекта и малых сообществ в эпоху, осознаваемую
как конец сферического единства как такового: «Но после того как лопнули
переливающиеся пузыри Бога, космические сферы, есть ли кто-либо, кто был
бы в состоянии создать оболочки-протезы вокруг того, что полностью разоблачено?»21 Те усилия, которые предпринимаются в настоящий момент для
создания «протезов», П. Слотердайк оценивает как попытку не видеть то, что
находится прямо перед глазами: «В этой перспективе новое время оказывается эпохой всемирной клятвы, которую дает перешедшее в наступление отчаяние: перед лицом открытого, холодного, молчащего неба должны увенчаться успехом строительство дома для всего рода человеческого и политика
глобального потепления. Это относится прежде всего к предприимчивым
нациям Первого мира, преобразовавшим охватившее их психокосмологическое беспокойство в наступательный конструктивизм. <…> Но тот, кто помогает сооружать глобальный цивилизационный парник, сталкивается с термополитическим парадоксом: чтобы его сооружение осуществлялось (а эта
21
Слотердайк П. Сферы I. Пузыри. – СПб.: Наука, 2005. – С. 91.
27
пространственная фантазия лежит в основании проекта глобализации), гигантские популяции, как в центре, так и на периферии, должны быть эвакуированы из своих старых убежищ хорошо темперированной региональной иллюзии и выброшены на мороз свободы»22.
Положить конец этому торжеству абсолютной свободы, в которой очутился лишенный ориентаций человек, может, согласно П. Слотердайку, только исследование сообщественности: «До сих пор солидарность всегда предполагалась и требовалась, ее пытались воспитывать, политизировать, саботировать, ее воспевали и сожалели о ее хрупкости, но никогда в достаточной
мере не исследовали ее основание. <…> Глубинное основание совместного
бытия все еще ожидает своего адекватного истолкования»23. Однако вместо
того, чтобы вернуться к изучению сообщественности, попытки реконструировать политическое, в основном, ориентируются на две стратегии: технократическую, о которой пишет П. Слотердайк, и стратегию возвращения
единого, то есть фундаментализм.
Перспектива фундаментализма одновременно привлекательна и опасна: «У нашей культуры нет уже духовных основ, она лишена фундамента.
Таковы поздние последствия конца метафизики. Расщепленность и фрагментарность культуры могут достичь таких размеров, что у людей не окажется
уже общего языка, чтобы достичь взаимопонимания хотя бы о предмете спора. Таково наше нынешнее положение. Выраженная понятием постмодернизма потеря общих основ культуры свидетельствует именно об этом. Последствия проявляются в следующем. Эта культура не ставит уже больше вопроса об истине. Она просто не в состоянии даже ставить такие вопросы. Это
следствие потери общих духовных и религиозных основ. Постановка вопроса
об истине означала бы даже для этой культуры с ее постмодернистским самосознанием большую опасность. Почему с фундаментализмом связаны чувства страха и угрозы? Потому что люди чувствуют, что не только ответ на
22
23
Там же, С. 80.
Там же, С. 79.
28
вопрос об истине, но даже и сама постановка такого вопроса составили бы
большую угрозу этому обществу»24.
Технократическая модель, модель децизионизма, вариации которой получили широкое распространение в рамках теории политического процесса,
развивается в настоящий момент именно как реакция на опасность возвращения фундаментализма: «выброшенные на мороз свободы пролетариат и
периферийные массы», «разочарованные, замерзшие и одинокие», не попавшие в новый всеобщий «стеклянный дом», «кутаются в картины старого мира», что и означает возможность восстановления фундаментализма. Остается
открытым вопрос о том, может ли «онаученная политика» глобализации заменить собой разрушенные «сферы»: «Новые процессы, характеризующие
рационализацию господства на второй стадии, никоим образом не ведут к
полному исчезновению проблематики, связанной с разрешением практических вопросов. О «системах ценностей», то есть о социальных потребностях
и объективных состояниях сознания, направлениях эмансипации и регрессии
мы не можем высказывать никаких убедительных суждений в рамках исследований, увеличивающих нашу власть технического распоряжения»25.
Радикальное сомнение в перспективе технократической модели для политики и объективная опасность фундаментализма требуют поместить проблему локальных сообществ между ними и связать оба эти элемента третьим
– элементом солидарности, сообщественности, поставив, с одной стороны,
вопрос об истине, а с другой, используя все те методы, которые может предложить система современного знания. Перспектива сообщественности для
постмодерна – прежде всего, перспектива нового субъекта, не автономно
мыслящего, помещающего в зону радикального сомнения некие объекты, полагаемые им в качестве внешних, а раздробленного, фиксирующего себя в
качестве подвластного желанию, и радикально сомневающегося в себе:
«…сегодня микрожелание (власти) и микрополитика (желания) буквально
24
25
Рормозер Г. Кризис либерализма. – М.: ИФРАН, 1996. – С. 56.
Хабермас Ю. Онаученная политика / Техника и наука как «идеология». – М.: Праксис, 2007. – С. 130.
29
совпадают в механистических границах либидо, стоит только низвести их на
микроуровень. Спираль, которую предлагает Фуко такова: власть / знание /
наслаждение (он не решается сказать власть / знание / желание, ведь речь
здесь идет именно о желании, о целой теории желания). Фуко — часть этого
молекулярного сплетения, намечающего уже очевидную истерию будущего:
он способствовал тому, чтобы власть функционировала тем же образом, что
и желание, точно так же как у Делеза желание функционирует в качестве будущих форм власти»26.
Функционирование желания и процесс его реализации могут, как освободить дорогу Другому, так и создать на этом пути определенные препятствия, сопротивление. До некоторой степени сходную позицию занимал один
из крупнейших теоретиков эпохи модерна Д. С. Милль: «В конкретных социальных условиях люди все равно остаются людьми; их действия и страсти
подчиняются законам индивидуальной человеческой природы. Будучи сведены вместе, люди не начинают отличаться от себя прежних, как отличаются
от воды водород и кислород… Находясь в обществе, человеческие существа
не обладают никакими иными качествами, кроме тех, что имеют своим началом и концом законы жизнедеятельности отдельных индивидов. <…> Действия и чувства людей в обществе всецело управляются психологическими
законами»27. Несмотря на то, что Дж. С. Милль – один из основателей либеральной традиции политической мысли, нетрудно заметить в этом отрывке
некое отступления от общих для либералов принципов антропологического
оптимизма: философ сомневается в способности человека или обстоятельств
изменить человеческую природу и создать нового, рационального и свободного субъекта.
Постмодерн, с одной стороны, идет дальше, подвергая субъекта значительно более жесткой критике, однако, некоторые из его течений не отрицают, что они способны таким образом перевернуть дискурс субъекта и смеБодрийар Ж. Забыть Фуко. – СПб.: Владимир Даль, 2000. – С. 54.
Милль Дж. С. Логика. Книга VI. Главы VII и IX. Цит. по Дьюи Дж. Либерализм и социальное действие // О
свободе. Антология мировой либеральной мысли. – М.: Прогресс, Традиция, 2000. – С. 332.
26
27
30
стить в нем акценты, что восприятие субъектом жизненного мира полностью
изменится, и, следовательно, изменится его поведение в обществе. Важно
отметить, что для такого нового субъекта вряд ли найдется место в глобальном мире потребления, скорее всего, система потребления будет принимать
его очень медленно, несмотря на то, что именно она заинтересована в вовлечение максимального числа субъектов с тем, что у последних не появилась
искушение разрушить эту систему. В связи с этим, у нового субъекта гораздо
больше перспектив интегрироваться в локальные сообщества, для которых
статусные потребительские практики не имеют базовой, первичной ценности, в которых существует собственная система статусов.
Недостаток сообщественности как динамики, способной вернуть политическому консервативность социальной структуры отмечают и современные
либеральные политические мыслители. Так, Д. Дьюи замечает в статье «Либерализм и социальное действие»: «Сегодня энергия либерализма снижается, а его успехи парализуются той трактовкой, в соответствии с которой свобода и развитие индивидуальности – в качестве цели – исключают использование социально организованных усилий в качестве средства. Ранний либерализм рассматривал отдельное и взвешенное экономическое действие индивида как средство, а социальное благосостояние как цель. Мы должны перевернуть перспективу и увидеть в социализированной экономике средство, а в
свободном индивидуальном развитии – цель»28.
Социология постструктурализма очерчивает достаточную четкую перспективу того, как именно субъект продолжается в социальном, иначе говоря, какие инстанции в структуре субъекта отвечают за образование понятия о
социальном, модели социального пространства. В основе теории социологического конструктивизма П. Бурдье, наиболее близко связанной с постструктуралистскими концепциями политической динамики Э. Лакло и Ш. Муфф,
лежит мысль о том, что социальные практики, тождественные практикам
Дьюи Дж. Либерализм и социальное действие // О свободе. Антология мировой либеральной мысли. – М.:
Прогресс, Традиция, 2000. – С. 332.
28
31
означающим, дискурсивным, заключены в непрерывные процессы объективации и деобъективации социальной структуры в субъекте: «Нужно избегать
реализма структуры, к которому неизбежно ведет объективизм.
Будучи необходимой стадией отрыва от первичного (чувственного)
опыта и конструирования объективных отношений, объективизм приводит к
тому, что эти отношения фетишизируются, рассматриваются как реальности,
образовавшиеся за пределами истории группы»29. Для П. Бурдье когнитивный комплекс субъекта и группы образует символическое единство, с формальной точки зрения представляющее собой особый вид структур – структурирующие структуры, в его терминологии – габитусы, которые явным или,
чаще, неявным образом направляют действия субъекта в социальном пространстве.
Габитусы формируются в социальной связанности и ее же формируют,
а впоследствии реформируют: «С помощью конструктивизма я хочу показать, что существует социальный генезис схем восприятия, мышления и действия, которые являются составными частями того, что я называю габитусом»30. В работе «Практический смысл» историческая способность габитуса
определяется следующим образом: «Являясь продуктом истории, габитус
производит практики как индивидуальные, так и коллективные, а следовательно — саму историю в соответствии со схемами, порожденными историей. Он обеспечивает активное присутствие прошлого опыта, который, существуя в каждом организме в форме схем восприятия, мышления и действия,
более верным способом, чем все формальные правила и все явным образом
сформулированные нормы, дает гарантию тождества и постоянства практик
во времени»31.
По отношению к политическому габитус является консервативной
структурой, избегающей изменчивости и новизны, и тяготеющей к ней середине между законом (нормой) и вторжением нового – к тому, что П. Бурдье
Бурдье П. Практический смысл. – М.: Алетейя: Ин-т эксперимент. социологии, 2001. – С. 162
Бурдье П. Начала. – M.: Socio-Logos, 1994. – С. 181-207.
31
Бурдье П. Практический смысл. – М.: Алетейя: Ин-т эксперимент. социологии, 2001. – С. 171
29
30
32
называет регулярностью, приводя пример из работ П. Циффа: «Рассмотрим,
— говорит Цифф, — различие между "поезд регулярно опаздывает на две
минуты" и "опоздание поезда на две минуты является правилом": <...> в последнем случае подразумевается, что факт опоздания на две минуты соответствует политике или плану. <...> Правила отсылают к планам или политике, а
не к регулярности <...>. Считать, что в естественном языке должны быть правила, все равно что считать, что все дороги должны быть красными, потому
что они соответствуют красным линиям на карте»32.
Может показаться, что регулярность как черта социального поддерживает его и возвращает сообщественность, то есть производит политическое,
однако, на деле регулярность способствует омассовлению и отчуждению, никогда не производит новое, более того, контролируется желанием субъекта в
его фрустрированной, вытесненной, подавленной форме, и, таким образом,
формирует социальное, деформированное в той степени, в какой деформирован субъект. Бессилие институционального заключается в том, что изменение
нормы (правила) вовсе не гарантирует изменение регулярности, скорее
наоборот: произвольное изменение нормы фрустрирует субъекта, и регулярность вернется через некоторое время во все прежние практики, но, возможно, в значительно более утрированном виде.
В политической истории такие факты широко известны – от реинкарнации бюрократического аппарата Российской империи в советском чиновничестве, начиная с середины 20-х годов33 до возвращения административного процесса в старое русло в постреволюционной Франции: в работе А. де
Токвиля «Старый порядок и революция» находит свое выражение идея о том,
что французский абсолютизм угас до революции и независимо от нее, и
сквозь него пророс «объективно» административный порядок, который не
соответствовал идеям революции, но который она не смогла поколебать34. В
Бурдье П. Практический смысл. - М.: , 2001. - С. 121.
Оболонский А. В. На государевой службе. Бюрократия старой и новой России / Новое в юридической
науке и практике. – М.: Институт государства и права РАН, 1997.
34
Токвиль А. де. Старый порядок и революция. – М.: Моск. филос. фонд, 1997.
32
33
33
такой ситуации остается открытым вопрос о том, в какой точке может
начаться политическое, и каким образом оно будет создавать новое, высвобождаясь из-под давления социального.
Вне всяких сомнений, это происходит в области языка, в области дискурса, обладающего загадочным свойством размещать внутри себя и измерение обыденного дискурса, следующего за социальным, и измерение символическое, смыслообразующее, политическое, то, что в понимании Н. Лумана
помещает в центр концентрических кругов или облаков означающего каждый раз новое означающее. Однако важно и то, что текст и дискурс отправляют в забвение и понятие субъекта о самом себе, его воображаемые идентификации, открывая дорогу метафоре и не обращая внимания на габитусы,
нейтрализуя и переиначивая их в процессе преображения самого себя: «Это
означает, что письмо есть игра знаков, упорядоченная не столько своим
означаемым содержанием, сколько самой природой означающего; но это
означает и то, что регулярность письма все время подвергается испытанию со
стороны своих границ; письмо беспрестанно преступает и переворачивает
регулярность, которую оно принимает и которой оно играет; письмо развертывается как игра, которая неминуемо идет по ту сторону своих правил и
переходит таким образом вовне. В случае письма суть дела состоит не в
обнаружении или в превознесении самого жеста писать; речь идет не о
пришпиливании некоего субъекта в языке, – вопрос стоит об открытии
некоторого пространства, в котором пишущий субъект не перестает исчезать»35. Исчезновение субъекта, означающее смену типа дискурса, и открывает перспективу политического процесса в Реальном.
В этих условиях во все большей степени в политическую науку из области политической философии начинают проникать постпозитивистские
подходы, отличающиеся последовательным недоверием в отношении метарассказов, ценностной ориентацией, разнообразием инструментов, используемых для анализа проблем. К наиболее ярко выраженным подходам де Леон
35
Фуко М. Что такое автор? // Археология знания. - М.,2004. - С. 23.
34
и Мартель относят подходы, позволяющие вести более ценностноориентированный политический дискурс, глубже анализировать и лучше идентифицировать проблемы: теорию социальных сетей, политику участия и Qметодологию36. Особенно важно, чтобы ценностные компоненты политических решений были понятны и более прозрачны для всех, кого они затрагивают. При этом сама политическая система в постмодернистской парадигме
интерпретируется семиотически — как текст, не имеющий одного, единственно правильного толкования, что поддерживает политический плюрализм и позволяет максимально высвободить гражданскую активность – в
пределах, заданных возможными противоречиями и конфликтами.
Во всех вышеназванных подходах к анализу политического процесса и
принятию политического решения как общую детерминанту выделяют
меньшую степень редукции реального контента, больший демократизм политического процесса. Введение такого рода изменений будет протекать непросто, т.к. потребует выработки навыков, отличающихся от наиболее широко
распространенных в настоящее время. Например, партисипаторная политика
(политика участия) требует определенного умения работы с групповыми
процессами и согласованием интересов и ведением переговоров.
В целом ряд исследователей указывает на многочисленные негативные
последствия развития в последние десятилетия37: прекращение борьбы левых
партий за «справедливость и равенство», «определение третьего пути» как
ограничение возможности политической борьбы только согласованием интересов различных политических акторов38, достижением консенсуса в «центре»39. Как указывает Ш.Муфф: «Если у граждан создается впечатление, что
при принятии основополагающих решений об общих для всех проблемах они
36
deLeon P., Martell Ch. R. The Policy Science: Past, Present and Future / Peters B. G., Pierre J. (eds.) Handbook
of Public Policy. – Sage Publications Ltd, 2006. – C. 33-49.
37
Birkland Th. A.. The Introduction to the Policy Process. Theories, Concepts, and Models of Public Policy Making [Third Edition]. NY: M.E. Sharpe, 2011. – P.6.
38
Hupe P.L., Hill M. J. The Three Action Levels of Governance: Re-Framing the Policy Process Beyond the Stages
Model / Peters B. G., Pierre J. (eds.) Handbook of Public Policy. – Sage Publications Ltd, 2006. – P. 13-31.
39
Sabatier P., Jenkins-Smith H. Policy Change and Learning: An Advocacy Coalition Approach. - Boulder: Westview Press, 1993.
35
лишаются права голоса, что только эксперты занимаются решением политических вопросов, т.к. эти вопросы определяются как комплексные технические проблемы, демократические институты утрачивают свою значимость и
лишаются легитимности. Выборы сводятся к тому, чтобы освящать мероприятия, проводимые различными акторами, чьи интересы должны быть представлены публике. В этих условиях демократический политический процесс
вообще не имеет права на существование»40.
Даже в ФРГ, где программы политических партий сохраняют достаточную степень определенности, отчуждение граждан от политического процесса оценивается как значительное41, что проявляется также в принятии решений по крупным инфраструктурным проектам без широкого общественного обсуждения и приводит в дальнейшем к акциям гражданского неповиновения, предпринимаемым немецкими гражданами, для которых «правовое
государство» является основой не только существования и политического
участия, но и самого общественного сознания.
Особыми характеристиками обладает политический процесс на местном уровне, максимально приближенном к гражданам, с одной стороны, а с
другой, во многих случаях лишенном собственной политической воли, т.к.
все решения органов местного самоуправления являются подзаконными и не
могут противоречить законодательству, как федерального, так и регионального уровня. Государственная политика оказывает сильнейшее влияние на
определение стратегии местного развития и ее реализацию.
В соответствии с этим, концепт «локальная политика» приобретает эвристический потенциал лишь тогда, когда существуют «локальные политики» (во множественном числе), т.е. когда во всех рассматриваемых смыслах
(local politics, local policies, policy on local communities) наблюдается та или
иная степень разнообразия, диверсификации. Как подчеркивает В. П. Панов,
Mouffe Ch. „Postdemokratie“ und die zunehmende Entpolitisierung // Aus Politik und Zeitgeschichte. - 2011. N1.- Bundeszentrale für politische Bildung // http://www.das-parlament.de/2011/01-02/.
41
Амиантова, И. Внутриполитический ландшафт ФРГ: современное состояние и тенденции развития // Политические институты и процессы в XXI веке. ─ М., 2008. ─ С. 14-18.
40
36
«унификация локальных политик возможна лишь как тенденция, которая может быть выражена в большей или меньшей степени, но абсолютная унификация маловероятна даже в небольших и гомогенных государствах»42. Таким образом, именно на локальном уровне остается возможность сохранить «политическое» в политическом процессе, в том числе, и в том смысле, как это рассматривается исследователями эпохи постмодерна.
Постмодерн в области политической мысли (впрочем, как и во всякой
другой) ищет первые свои формы в философии неслучайно: для того чтобы
эффективно проанализировать актуальные политические феномены, постмодернистам необходимо было отказаться от позитивизма, то есть сделать то,
чем непрерывно занята философия – признать очевидное неочевидным.
Прежде всего, это заключалось в задаче обнаружить внутри огромного массива институциональных исследований, подозрительных с точки зрения их
причастности к процессу воспроизводства дискурса государства как социальной структуры, фундаментальные функции политического и те вытесненные в непубличные области динамические политические явления, которые
так или иначе сохранились в структуре современной субъективности, несмотря на систематическую деятельность государственных институтов.
Своеобразным девизом постструктуралистских, а затем постмодернистских исследований стала цитата из П. Бурдье: «Сомнение никогда не
бывает чрезмерным, когда сомневаешься в государстве»43. Сама возможность
исследовать публичную сферу и происходящие в ней процессы постоянно
находится в опасности попасть в область дискурса государства: «Пытаться
осмыслить, что есть государство, значит пытаться со своей стороны думать
за государство, применяя к нему мыслительные категории, произведенные и
Панов В.П. Локальная политика в разных измерениях / П.В. Панов // Локальная политика, местное самоуправление: Российский и зарубежный опыт / Ред.-сост. Л. Н. Верченов, В. А. Ковалев, П. В. Панов. – М.:
Российская ассоциация политической науки, 2008.– С. 15.
43
Бурдье П. Дух государства: генезис и структура бюрократического поля // Поэтика и политика. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Росси йской
Академии наук, СПб, 1999, С. 131.
42
37
гарантированные государством, а следовательно, не признавая самую фундаментальную истину государства»44.
Научные исследования зачастую глубоко травмированы государством
– не только в связи с тем, что они финансируются из различных бюджетов,
но и в связи с тем, что единственный язык, на котором они могут быть написаны – язык, санкционированный государством и постоянно им санируемый:
«Особенно сильно влияние государства ощущается в области символического производства: государственные службы и их представители являются
крупными производителями «социальных проблем», которые социальные
науки часто только «ратифицируют», воспринимая их со своей стороны как
проблемы социологические (чтобы доказать это, достаточно измерить долю
исследований — конечно, меняющуюся в зависимости от страны и периода
времени, — направленных на проблемы государства: бедность, эмиграция,
неуспеваемость в школе и т.п., и приведенных к более или менее наукообразному виду).
Но самым лучшим подтверждением того, что сознание мыслителяфункционера (состоящего на службе государства) от начала до конца пронизано официальным представлением об официальном, является несомненно то
искушение, в которое ввергают представления о государстве, по Гегелю, делающие из бюрократии «всеобщую группу», наделенную интуицией и волей
универсального интереса или, как жестко писал об этом Дюркгейм, остающийся в остальном очень осторожным, — «мыслительный орган» и рациональный инструмент, ответственный за осуществление всеобщего интереса.
Особая трудность вопроса о государстве состоит в том, что большая часть
текстов, посвященных этому предмету, хотя и имеют внешние признаки анализа проблемы, на самом деле участвуют более или менее непосредственно и
продуктивно в его строительстве, а следовательно, — в самом его опыте»45.
Бурдье П. Дух государства: генезис и структура бюрократического поля // Поэтика и политика. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской
Академии наук, СПб, 1999, С. 131.
45
Там же, С. 133.
44
38
В связи с этим возникает вопрос о том, каковы, в принципе, перспективы аналитики государства, подменившего собой политику, истребившего ее
и создавшего масштабную систему символических надстроек, имеющих своей целью расстроить всякую попытку эффективно реализовать функционирование политического дискурса и выработку сообщения в этом дискурсе:
практически все механизмы современного государства направлены на то,
чтобы устранить политическое – суды, парламент и произведенное им законодательство, партии, электоральный процесс, реформы, а также войны и
экономические кризисы – все это активно используется для того, чтобы политическое не функционировало. Несомненно, такой подход – вытеснение –
способен привести только к последующему аффективному возвращению политического, накопленного в непубличных сферах и структурах.
Для того чтобы реализовать «радикальное сомнение», П. Бурдье предлагает фактически деконструировать позитивистскую картину мира семиологией: «Чтобы действительно понять власть государства во всей ее специфике,
т.е. ту особую форму символической эффективности, в которой она осуществляется, нужно соединить в одной объяснительной модели интеллектуальные традиции обычно воспринимаемые как несовместимые. Прежде всего, нужно преодолеть противоположность физикалистского видения социального мира, понимающего социальные отношения как отношения физических сил, и «кибернетическое» или семиологическое видение, которое превращает все отношения в символические, коммуникативные, в отношения
смыслов»46.
Такой подход выявляет, с его точки зрения, участие государства на
определенном историческом этапе в формировании всех социальных практик
и моделей восприятия, однако, это дает только аналитический результат и не
отвечает на вопрос о том, каким образом возможна практика деконструкции
государства как дискурсивной модели через инициирование определенной
политической динамики. В книге «Кризис либерализма» Г. Рормозер, анали46
Там же, С. 135.
39
зируя с точки зрения консервативной политической теории фиаско либеральных моделей государства, обращается к Платону: «Понятие политического
может быть познано, по Платону, конкретно лишь тогда, когда в политическом строе общества воспроизводится внутренний порядок влечений человека. Иначе политическое остается абстрактным. <…> По Платону, Справедливость нельзя установить силой политического господства, она предполагает
самоосуществление человеком своих душевных стремлений»47.
Трудно представить себе более точную формулу политического для
эпохи постмодерна: преодолеть параллелизм теоретической, философской
мысли, соединенной с искусством все более глубоким и разносторонним
совместным пониманием природы человека, тех процессов, которые происходят происходят в человеке, и социальной структуры, можно только если
глубоко интегрировать в новое понятие человека о самом себе, полученную
из новой философии, литературы, искусства, психоанализа, мысль о политическом, как о способности через функционирование политического дискурса
реализовать нечто общее для многих людей, что не может быть реализовано
для одного и может быть открыто ему одному только в форме намека. С точки зрения Платона, «внутренний порядок влечений» представлял собой в некотором смысле достаточно стабильную структуру, для которой можно было
бы через определенное воспитание под мудрым руководством философов
проложить единообразные пути. В этом вопросе постмодерн в целом придерживается иной точки зрения: субъект рождается глубоко несовершенным
и в первые годы жизни только фиксирует свое несовершенство, вынужденно
включает его в свою структуру, приспосабливая образ своих мыслей и действий к тем исходным данным, которые он получает наименее сложным способом из возможных.
Такая логика, очевидно, вовсе не способствует становлению политического как чисто аналитической структуры – и в смысле постструктуралистской социологии П. Бурдье, и в смысле постструктуралистского психоанали47
Рормозер Г. Кризис либерализма. – М.: ИФРАН, 1996. – С. 7.
40
за Ж. Лакана. Отношения, в которые встроен человек с момента рождения,
являются отношениями власти и процессов, связанных с этими отношениями
– знания, и наслаждения и т. д.; никакие предпосылки конституирования политического в эти отношения не заложены. Однако сама форма, в которой
эти отношения существуют, и которая представляет для этих отношений
определенные проблемы, предполагает вторжение в них нового – речь идет о
дискурсе. Если субъект вынужден разобраться в политическом для себя, в
своей основной манере обращения с Другим, перед тем, как он сумеет перенести это на тот круг воображемых объектов, который можно назвать интерсубъективным, он двигается именно в направлении смены типа дискурса,
он ищет способ зацепить означающее в пределах тех инстанций, проходя которые оно циркулирует, создать новое сообщение – метафору, чем в конечном счете и является каждое политическое изменение: консервативная социальная структура помещается в новый контекст, и она сама вынуждена изменить через это свою природу – получить новый предикат, вовсе не согласующийся с той «генетикой», какую за длительное время подготовило для нее
государство. Базовый политический процесс постмодерна – распутывание
«внутреннего порядка влечений», которое потом «самоосуществляется» в
форме «душевных стремлений», изменяя государственный строй.
Разворачивание политического дискурса со стороны субъекта, исследования инстанций политического в субъекте и образований политического
как субъективных структур, обеспеченных только Другим как элементом
структуры субъекта, позволяет полностью отказаться от позитивизма и рассматривать политический процесс вне его.
Фундаментальное и наиболее практическое на сегодняшний день
осмысление политического процесса – это смещение акцента с уровня интерсубъективности на уровень субъекта, в структуре которого реализуется
определенный тип дискурса – либо властный, либо дискурс знания, либо политический. Первый восстанавливает в своих правах единое и дает единому
конкретное имя – фиксирует означающее на вершине субъекта и, соответ-
41
ственно, интерсубъективного, второй помещает на вершину, в зону идентификации субъекта, бесконечную серию означающих, каждое из которых вызывает к жизни бесконечный процесс переструктурирования всей реальности
субъекта, всей картины жизненного мира, оставляя, однако, структуру без
изменений – кружение означающих на этом уровне не инспирирует движение самого дискурса, наконец, тип дискурса, в котором возможно политическое, требует от субъекта отказаться от идентификаций и окончательно определиться со своим отношением к желанию и так или иначе согласовать его с
желанием Другого.
М. Вебер в фундаментальной работе «О некоторых категориях понимающей социологии» заложил в основу своего понимания общества категорию «общностно ориентированного действия»: «Об «общностно ориентированных действиях» (Gemeinschaftshandeln) мы будем говорить в тех случаях,
когда действия индивида субъективно осмысленно соотносятся с поведением
других людей. Случайное столкновение двух велосипедистов мы не назовем
общностно ориентированными действиями, но их предшествующие попытки
избежать инцидента, а также возможную «потасовку» или попытку прийти к
мирному «соглашению» мы уже относим к действиям упомянутого типа»48.
Общностно ориентированные действия лежат в основании общественно ориентированных действий, а последние, в том случае, если речь идет о наиболее фундаментальных вопросах общественной жизни, в основании политики.
Эта цепочка окончательно указывает нам на то, что, в случае, если субъект не
способен совершать общностно и общественно ориентированные действия,
если в его структуре нет модели этих действий и отношений, о возможности
функционирования политического процесса не может быть и речи.
Способность же субъекта к общностно ориентированным действиям
определяется тем, каков избранный субъектом способ обращения с Другим в
целом – этот способ, как модель в голове человека, переносится на его моВебер М. О некоторых категориях понимающей социологии / Избранные произведения. - М.: Прогресс,
1990. - С. 514.
48
42
дель отношения с другими людьми, с сообществами и с различными инстанциями, идентификации с которыми он для себя тем или иным способом
определяет. Абсолютное требование постмодерна: обеспечьте возможность
политического процесса на микроуровне, высвободите его, и вы создадите
политического субъекта, который не оставит от дряхлых институтов камня
на камне.
В отличие от научной мысли модерна, утверждавшей, что миф является надстройкой, необходимость в которой автономный, мыслящий субъект не
испытывает, постмодерн указывает: миф – единственная реальность субъекта, глубоко укорененная в его структуре, и любые операции со структурой
субъекта опосредованы мифом, преодолевают его, проходят сквозь него,
прозревает композицию субъекта через мифологию: «Нужно быть до последней степени близоруким в науке, даже просто слепым, чтобы не заметить, что миф есть (для мифического сознания, конечно) наивысшая по своей
конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная
реальность. Это не выдумка, но – наиболее яркая и самая подлинная
действительность. Это – совершенно необходимая категория мы сли и жизни, далекая от всякой случайности и произвола»49. В понятийном
аппарате постмодерна трактовка мифа выглядит несколько иначе в зависимости от конкретной позиции исследователя, однако значимость воображаемого единства в структуре субъекта и его глубокая связь с означающим, приводящим в движение деятельностную систему субъекта, остается неизменной, в особенности, в сфере политического процесса.
Анализ политической динамики постмодерна, в связи с тотальным отказом от субъектно-объектных когнитивных моделей, заключен в выявлении
означающих структур и механизмов означивания, которые они используют, в
диахроническом измерении. Означающее самодостаточно, и задача современного исследователя – представить дискурсивное пространство во всей его
полноте и многообразии связей, воссоздать основные точки дискурсивной
49
Лосев А. Ф. Диалектика мифа. – М.: Мысль, 2001. – С. 20.
43
реальности, структурирующие означающее во времени. Реальность дискурса,
наследующая как категория анализа реальности мифа, в современном политическом анализе обращена, прежде всего к множественности, плюральности
политического, требующего, с одной стороны, размежевания отдельных областей означающего (и это размежевание проводится как во времени, так и в
различных пространствах), с другой стороны – постмодерн бесцеремонно пересекает дискурсы, лишенные стабильного основания Единого, прочных
идентификаций, и анализ в этом случае вынужден отслеживать те флуктуации означающего из дискурса в дискурс, которые всегда кажутся отдельному
человеку невозможными, однако, неизбежно происходят в диахроническом
измерении.
1.2. Место и роль локальных сообществ в современном политическом процессе
Современный мир становится глобальным, не утрачивая при этом
включенных в него локальных элементов: территориальных, экономических
и, безусловно, социальных. Он по-прежнему состоит в первую очередь из
сел, деревень, поселков, городов, с которыми идентифицируют себя отдельные индивидуумы, группы интересов, организации и многие другие элементы социальной системы.
Историческую роль локального сообщества невозможно преувеличить,
«существование государства вообще невозможно без города», все государства первоначально существовали в виде городов, а история их начиналась с
локальных сообществ, впоследствии формировавших системы большего
масштаба50 ─ писал П. А. Сорокин. Именно с формирования локальных общностей и принятия первых регламентирующих их жизнь актов начиналась
50
Сорокин, П.А Социальная мобильность. - Москва: Academia: LVS, 2005. – С. 24.
44
история США в XVII столетии51. Главными понятиями первого договора
американских колонистов стали «общее благо», «политическое сообщество»,
«обязуемся подчиняться и исполнять». Через два столетия французский ученый А. де Токвиль, оценивая результаты развития американской локальной
общности, назовет ее «школой демократии», заложив основу исследований
местной демократии и ее возможностей в решении политических проблем52.
Идея необходимости осуществления демократического политического
процесса на местном уровне воспроизводилась постоянно в различных странах, ее осмысление становилось доминантой научных концепций и теорий, а
также она реализовывалась политическими деятелями, казалось бы, в совершенно неблагоприятных для ее реализации условиях: Дж. С. Милль посвятил
местному представительному правлению значительную часть своего фундаментального труда53, мысль о его обязательности проходила красной нитью в
работах ряда крупных русских политических мыслителей XIX столетия54,
именно коммуна стала одним из достижений Французской буржуазной революции55, а город – самостоятельный муниципалитет появился в Пруссии уже
в 1808 году56. Не отставала от европейских и американских локальных сообществ и русская крестьянская община, возникшая после отмены крепостного
Договор первых прибывших в 1620 году на американский берег переселенцев сохранился: «Предприняв
во славу Господа, для распространения христианской веры и в честь нашего Короля и нашей страны путешествие, чтобы основать первую колонию в Северной Вирджинии, все присутствующие здесь, совместно
торжественно в присутствии Бога и друг друга заключают соглашение и объединяются в гражданскую политическую общину (Body Politick) для лучшего управления и защиты и для достижения выше названных
целей; а также обязуются исполнять и подчиняться принятым в благочестии здесь и позже с течением времени справедливым и равноправным законам, ордонансам, конституциям и должностным лицам, которые
должны быть задуманы так, чтобы соответствовать и отвечать в основном благу колонии» / Mayflower Compact // http://constitutioncenter.org/ncc_edu_Mayflower_Compact.aspx
52
Токвиль, А.де. Демократия в Америке. ─ М.: Весь мир, 1992.
53
Mill J. S. Representative Government. ─ 1861 // http://philosophy.eserver.org/mill-representative-govt.txt
54
Ковалевский, М. М. Очерки по истории политических учреждений России. ─ Москва: Территория будущего, 2007; Градовский, А. Д. История местного управления в России. Т. 1. - Санкт-Петербург: печ. В. Головина, 1868; Градовский, А. Д. Системы местного управления на западе Европы и в России. - СанктПетербург: тип. В. Безобразова и К°, ценз. 1878.
55
Местное самоуправление во Франции / Посольство Франции в России. ─ М.: Сканрус, 2006.
56
Первое городское уложение прусского королевства было принято и введено в действие в разоренной войной стране. Текст документа см.: Königreich Preußen Ordnung für sämtliche Städte der Preußischen Monarchie
mit dazu gehöriger Instruktion, Behuf der Geschäftsführung der Stadtverordneten bei ihren ordnungsmäßigen Versamlungen // Gesetzsammlung für Preußen | 1808, S. 324-360 // http://www.lwl.org/westfaelischegeschichte/portal/Internet/finde/langDatensatz.php?urlID=1028&url_tabelle=tab_quelle
51
45
права, но впоследствии встроенная в довольно жесткую государствоцентрическую земскую структуру57.
В течение всего периода развития локальных сообществ в рамках
национальных государств их деятельность осуществлялась в рамках государственного законодательства и, таким образом, достаточно интенсивно ограничивалась им, что вело к сужению понимания самой сущности местного самоуправления и роли локальных сообществ как политических акторов. Они
начали специализироваться на решении «части публичных дел», выделенной
им системой более высокого порядка, а не определяемых ими самостоятельно. Данное положение было закреплено не только в законодательстве национальных государств, но и в документе, который был призван стать основой
местной автономии, интенсивного развития местных сообществ – Европейской хартии местного самоуправления, принятой в 1985 году Советом Европы58.
Само понятие «сообщество» (community, Gemeinschaft) также модифицировалось значительно с течением времени. Определяемое как «ценность»,
оно включает такие компоненты как солидарность, приверженность определенным взглядам, доверие, взаимозависимость, которые отражены в Договоре «Мэйфлауера» и близки третьему из лозунгов Великой французской буржуазной революции – «братству». По мнению Э. Фрейзер59, сообщество может рассматриваться также как дескриптивная категория или набор различного рода переменных.
Нам представляется, что в условиях глобализации, сопровождаемой
одновременно усилением коммунитаристских и иных активистских тенденций в развитии местных сообществ, наиболее обоснованным подходом к анализу места и роли локального сообщества в политическом процессе, его
сущности как политического актора становится исследование его как «сообКоролева, Н.Г. и др. Земское самоуправление в России, 1864-1918: в 2 кн. Кн.1. ─ М.: Наука, 2005.
Европейская Хартия местного самоуправления / Сост. Ю.В. Кириллов; Ред. Е.Н. Пальчикова. – Обнинск:
Ин-т муниц. упр., 2003.
59
Frazer, E. The Problem of Communitarian Politics. Unity and conflict. - Oxford: Oxford University Press, 1999.
57
58
46
щества значений»60, играющего решающую роль в формировании у человека
«чувства принадлежности»61. Реальность сообщества заключена в восприятии членами сообщества жизнеспособности его культуры, в том числе, политической, что достаточно близко соприкасается с пониманием «социального
капитала» в трактовке Р. Патнема62.
Анализируя различные подходы к определению локальных сообществ,
теоретики задают три наиболее существенных вопроса, ответы на которые
позволяют четко выделить наиболее яркие признаки этого явления и проследить их эволюцию в течение времени:
1. Какими знаками одни локальные сообщества отграничиваются от других?
2. Какого рода социальные сети или системы вовлечены в процесс формирования сообщества или включение в него?
3. Какие нормы или обычаи вовлечены в процессы внутри сообщества? 63
Сообщество предполагает наличие общих и отличительных черт для
его членов одновременно. Сообщество также противостоит другим сообществам, что определяет необходимость наличия между ними определенных
границ, обозначающих начало и окончание пределов данного сообщества.
Проблема границы, существовавшая всегда, в условиях глобализации, унификации и миграции приобретает особую остроту, т.к. географические границы преодолеваются, а подчас, стираются вовсе, а иные границы – между
своим и чужим, мной и иным и т.п., наоборот, появляются там, где еще вчера
не было никаких границ, ограничений, разграничений и противоречий64.
При четком и жестком проведении границ сообщества это может вести
к исключению из него людей, не вписывающихся в эти границы: в преимущества принадлежности к сообществу отказывают чужим. Тенденция фор-
60
Cohen, A. P. The Symbolic Construction of Community. - London: Tavistock, 1985.
Crow, G. Allan, G. Community Life. An introduction to local social relations. - Hemel Hempstead: Harvester
Wheatsheaf, 1994.
62
Putnam, R. D. Bowling Alone. The collapse and revival of American community. - New York: Simon and Schuster., 2000.
63
Frazer, E. The Problem of Communitarian Politics. Unity and conflict.- Oxford: Oxford University Press, 1999.
64
Cohen, A. P. (ed.) Belonging. Identity and social organization in British rural cultures. - Manchester: University
of Manchester Press, 1982.
61
47
мирования муниципалитетов-крепостей, характерная для США и Великобритании, все в большей степени распространяется и в России: закрытые дворы
многоквартирных домов, коттеджные поселки с охраняемым въездом, призваны защищать от нежелательного вторжения или назойливой демонстрации бедности. Самоизоляция порождает дополнительное отчуждение и появление все новых границ, требующих формирования локальными сообществами65.
Однако в качестве более значимого признака локального сообщества
принято рассматривать наличие между людьми особых взаимоотношений и
формирование социальных сетей, становящихся основой взаимодействия при
решении проблем, затрагивающих всех или большую часть сообщества. Как
подчеркивал Р. Патнем, большинство людей испытывает чувство наиболее
интенсивной связи со своими родными и близкими, далее следуют соседи,
друзья, церковь, общественная жизнь и иные менее интенсивные связи66.
Относительная компактность локального сообщества может способствовать
его политической интеграция, формировать относительно однородную
внешнюю среду принятия политического решения, определения стратегии
развития, что делает местное самоуправления достаточно эффективным институтом и катализатором развития территории.
Характер сетей внутри определенного пространства или группы имеет
фундаментальное значение для человека, развития его личности и характера.
Множественные силы противодействуют формированию и расцвету локальных сообществ: различные факторы, связанные с глобализацией, смещение
фокуса власти с решения социально значимых проблем на стремление к экономизации и маркетизации всех процессов со стороны власти и ориентации
на потребление, а не на участие со стороны граждан.
Различным аспектам проблемы местной демократии в России и анализу этих проблем в сравнительном
измерении посвящен сборник научных трудов РАН. См.: Локальная политика, местное самоуправление:
Российский и зарубежный опыт / Ред.-сост. Л. Н. Верченов, В. А. Ковалев, П. В. Панов. – М.: Российская
ассоциация политической науки, 2008.
66
Putnam, R. D. Bowling Alone. The collapse and revival of American community. - New York: Simon and Schuster, 2000. – Р. 274.
65
48
В своей статье, повторно размещенной в сети Интернет в 2009 году
(первая редакция 1999 года) М.К. Смит приводит цитату из всемирно известной работы американского социолога Ч. Р. Милза «Социологическая фантазия», в которой классик обращается к исследователям локальных сообществ,
подчеркивая исключительно тесную взаимосвязь личных проблем и проблем
сообщества в целом: «Не позволяйте общественным проблемам в их официальной формулировке или личным неприятностям в ваших собственных
ощущениях влиять на отбор проблем для исследования. Прежде всего, не отказывайтесь от своей моральной или политической самостоятельности, принимая чью-либо терминологию узко практической бюрократической этики
или свободомыслие практики отказа от морали. Знайте, что многие личные
неприятности не могут преодолеваться как неприятности, а должны рассматриваться в контексте общественных проблем – вплоть до проблем, влияющих
на ход истории. Знайте, что гуманистическое значение публичных проблем
выявляется в их взаимосвязи с личными проблемами – проблемами существования индивидуума. Знайте, что проблемы социальных наук, если они
адекватно сформулированы, должны включать и личные, и общественные
составляющие, факты личных биографий и исторические события, а также
весь спектр их взаимосвязей. Внутри этого спектра проходит жизнь индивидуума и становление сообществ, а также внутри этого спектра социологическая фантазия получает возможность выявлять различия в качестве жизни
человека в наше время»67.
Одним из существенных параметров локального сообщества является
то, что его члены, тесно взаимодействуя между собой, нуждаются в определенных рамках, нормах данного сообщества, в которых это взаимодействие
происходит, причем речь идет не только и не столько о формировании общественных институтов и иных структур, сколько об условиях развития в
местном сообществе таких качеств, как толерантность к непохожести друго67
Smith, M. K C. Wright Mills: power, craftsmanship, and personal troubles and private issues // the Encyclopedia
of informal education, 2009 // www.infed.org/thinkers/wright_mills.htm
49
го и понимания его особенностей; реципрокность – способности отдавать, не
получая взамен ничего и надеясь лишь на возможную помощь в случае необходимости; доверие к другому и способность понимать другого как самого
себя68.
Неоценимым вкладом в исследования локальных сообществ и их политической сущности стали работы Р. Патнема и его понятие «социального капитала», ставшее квинтэссенцией понимания взаимосвязей, сетей и взаимодействий между индивидуумами, как особого качественного параметра, без
которого невозможна истинная сообщественность: «В то время как материальный капитал относится к физическим объектам, а человеческий капитал
связан с качествами и способностями индивидуума, социальный капитал
определяется связями между индивидуумами – социальными сетями и нормами реципрокности, а также доверием и надежностью, порождаемыми ими.
В этом смысле социальный капитал тесно связан с тем, что некоторые называли «гражданской добродетелью». Различие заключается в том, что социальный капитал привлекает внимание к тому факту, что «гражданская добродетель» становится во много раз сильнее за счет заключенных во взаимосвязях реципрокных социальных взаимодействиях. Общество, состоящее из
множества добродетельных, но изолированных индивидуумов, не обязательно обладает большим социальным капиталом»69.
В последнее десятилетие все большую актуальность приобретает коммунитаристская повестка дня, включающая различные аспекты: изменение
сущности и качественных характеристик социального капитала70, гражданские свободы71, права меньшинств72, противоречие между обществом поО нормах и правилах, формирующих локальные сообщества писали в своих работах Вальцер, Патнем,
Коулмен. См.: Coleman, J. C. Foundations of Social Theory.- Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1990;
Putnam, R. D. Bowling Alone. The collapse and revival of American community.- New York: Simon and Schuster,
2000; Walzer, M. On Tolerance.- New Haven: Yale University Press, 1997.
69
Putnam, R. D. Bowling Alone. The collapse and revival of American community.- New York: Simon and Schuster, 2000. – P. 19.
70
Putnam R. D. Democracies in flux: the evolution of social capital in contemporary society Oxford.- New York:
Oxford University Press, 2002.
71
Taylor Ch., Joas H., Spragens,Th.A.Jr., Selznick Ph. The Responsive Community Platform: Rights and Responsibilities. Theory and Social Philosophy // The communitarian reader: beyond the essentials / ed. A. Etzioni, et al. Lanham, Md.: Rowman & Littlefield Publishers, 2004.
68
50
требления и «гражданской добродетелью»73, новые проблемы в связи использованием информационно-коммуникационных технологий74, изменение роли
религии75, место в локальных сообществах детей и роль образования, противоречие между свободой, правами личности и безопасностью и многие другие. В целом представители коммунитаризма ведут активный спор со сторонниками классического либерализма и социального консерватизма, отстаивая большую реалистичность и перспективность коммунитаризма в XX столетии76.
В конце прошлого столетия локальные сообщества и местная демократия в целом существовали и развивались в рамках двух противоборствующих
тенденций: многие страны, в том числе, страны Африки, Юго-Восточной
Азии переживали период демократизации, децентрализации их систем власти, в результате чего на местном уровне формировались местные коллективы, которым предстояло выработать собственную местную политику и
начать работать на основе модели «governance»77.
В ходе распада СССР и получения полной самостоятельности странами
бывшего социалистического лагеря интенсивный процесс формирования
местной демократии начался в обретших демократию государствах, в том
числе, в России, где первый закон о самоуправлении был принят еще в 1990
году. Этот закон, в определенном смысле воплотил лучшие идеи, восходящие
72
Clark, T., Putnam, R. D., Fieldhouse, E. The age of Obama: the changing place of minorities in British and
American society. - Manchester: Manchester University Press; New York: Palgrave Macmillan, 2010.
73
Putnam, R. D., Feldstein, L. M., Cohen D. Better together: restoring the American community. - New York: Simon & Schuster, 2003.
74
Etzioni. A. Privacy and safety in Electronic Communications / Etzioni. A. The common good. - Cambridge:
Malden, Mass. : Polity, 2004.
75
Putnam, R. D., Campbell, D. E. American grace: how religion divides and unites us. - New York: Simon &
Schuster, 2010.
76
The communitarian reader: beyond the essentials / ed. A. Etzioni, et al. - Lanham, Md.: Rowman & Littlefield
Publishers, 2004.
77
Результаты этого развития отражены в отчетах, подготовленных Всемирным Банком, в которых показаны
и достижения, и сохраняющиеся или вновь возникающие проблемы. См.: Decentralization and Local Democracy in the World. First Global Report by United Cities and Local Governments 2008 //
http://books.google.ru/books?id=8m2CQeX4EuwC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_ge_summary_r&cad
=0#v=onepage&q&f=false
51
еще к первым этапам развития местных сообществ и обретения ими власти,
упоминавшихся ранее78.
Одновременно развитие местной власти и локальных сообществ как ее
носителей в наиболее развитых демократических странах начало вызывать
опасения у исследователей: они констатировали отход от основных принципов демократического политического развития на местном уровне. С точки
зрения ряда исследователей «местная демократия оказалась в осаде»79. Они
призывали к прекращению экспериментов над муниципалитетами (в первую
очередь, финансовых и управленческих), ведущих к потере ими самостоятельности и реальной возможности определять приоритеты местного развития и принимать стратегические и тактические решения по наиболее значимым проблемам локальных сообществ. Важнейшей проблемой стало противостояние локального сообщества и его общественных интересов и плутократического подхода к организации местной жизни. Своеобразным лекарством от названных «болезней» мог быть только «активизм» самих жителей,
от которых зависит в значительной степени «путь» локального сообщества и
его будущее.
Любое демократическое общество основано на трех взаимосвязанных
ценностях: свободе – независимости от тирании правительства и его нежелательных вмешательств в частную жизнь; равенстве – одинаковом вкладе в
процесс принятия решений по поводу использования общественных ресурсов, независимо от происхождения, пола, расы, религиозных воззрений или
имущественного положения; общности – добровольных связей внутри локального сообщества и общих интересов, выражающих собственный интерес
отдельного индивидуума. Конкретное содержание этих ценностей не определено однозначно, а в конце прошлого века все больше стало принимать такую форму, при которой «свободу» стали трактовать только как свободу
Закон СССР от 09.04.1990 г. № 1417-I «Об общих началах местного самоуправления и местного хозяйства»/ http://www.zaki.ru/pagesnew.php?id=1687&page=1
79
Holland D., Nonini D.M., Lutz C., Bartlett l., Frederick-McGlathery M., Guldbrandsen Th. C., Murillo E. G. Jr.
Local Democracy Under Siege. Activism, Public Interest, and Private Politics. – NY, London: NY University Press,
2007.
78
52
рынка от вмешательства государства80. Это повлекло за собой понимание
свободы индивидуума как свободы потребителя выбирать более качественные и доступные услуги, а равенство как право локальных сообществ и их
органов управления конкурировать за инвестиции и иные ресурсы, необходимые для развития. В рамках третьей ценности – развития локального сообщества и связей внутри него – абсолютным приоритетом стало благополучие бизнес-сообщества как главного носителя потенциала развития территории81.
Господство неконтролируемого рынка достаточно интенсивно формирует диспаритеты между состоятельными гражданами и их менее успешными соседями, что в дальнейшем быстро приводит и к изменению политического влияния каждой из групп, т.к. именно благосостояние определяет, кто
вносит наибольший вклад в определение политики в экологической, энергетической, социальной и многих других социально значимых сферах.
Р. Рейган (сын покойного Президента США Р.Рейгана) – одни из значимых политиков начала нового столетия – так сформулировал проблему политического влияния и оценки реальной ситуации «рядовым человеком» следующим образом: «Состоятельные политики и высшие чиновники не представляют себе, какова жизнь среднего американца, получающего около
32000$ в год. Они живут в разных мирах»82.
С точки зрения ряда распространившихся на рубеже столетий теоретических подходов, «отсутствие демократии даже благоприятно»83. Такой
взгляд типичен для теории общественного выбора, которая считает современную рыночную экономику, например в США, деформированной, и требующей коррекции за счет свободного развития рынка, а политику, провоKuttner, R. Everything for Sale: The Virtues and Limits for Markets. – NY: Knopf, 1997.
Holland D., Nonini D.M., Lutz C., Bartlett l., Frederick-McGlathery M., Guldbrandsen Th. C., Murillo E. G. Jr.
Local Democracy Under Siege. Activism, Public Interest, and Private Politics. – NY, London: NY University Press,
2007. – Р. 5-6.
82
Подобные проблемы объективно возникают из-за разрыва между политикой и реальностью, который Н.
Луман называл в свое время «самореференцией систем», обладающих «закрытостью» с точки зрения коммуникации между собой и не могут осуществлять взаимодействие без разработки особого кода. См. об этой
проблеме: Луман, Н. Общество как социальная система / Н. Луман. – М.: Логос, 2004.
83
Holland D. еt al. Op.cit. P. 249.
80
81
53
дившуюся в свое время Фр. Д. Рузвельтом для выхода из великой депрессии
– ошибочной.
С политической точки зрения, эта теория рассматривает партии как агрегированные экономические интересы входящих в них людей, стремящихся
к получению в свое распоряжение общественных ресурсов84. Кроме того,
сторонники этой теории утверждают, что политическая борьба, в отличие от
экономической конкуренции, является поддельной, т.к. реальной властью
обладают только люди, занимающие должности, а также разработчики программ и нацеленные определенным образом группы интересов, игнорирующие волю избирателей85. Одновременно, граждане редко делают обоснованный выбор, т.к. затраты на получение необходимой для принятия решения
информации чаще всего перевешивают ее ценность для них86. Важным также
является то, что повсеместно развивается процесс формирования дохода за
счет создания искусственного дефицита: введения административных барьеров, размещения патронажных проектов, выплаты сверхвысоких окладов
высшим должностным лицам, создания публичных фондов для помощи нуждающимся. Естественно, современная жизнь локальных сообществ не исчерпывается только подобными действиями: многие граждане и их объединения
преследуют в своей деятельности цель повышения качества жизни и благосостояния всего сообщества в целом или, как например в экологических движениях, стремятся к устойчивому развитию своих локальностей87.
Второй подход, типичный для современного понимания местной демократии – определяется как реалистический или теория «процедурной или минимальной демократии». В рамках данного подхода местная демократия рассматривается как организационная форма, внешняя оболочка демократического процесса, способная при отсутствии или недостатке содержательных
Domhoff, G. W. Who Rules America? – NY: McGraw-Hill, 2002.
Schofield, N. Constitutional Political Economy: On the Possibility of Combining Rational Choice Theory and the
Comparative Politics // Annual Review of Political Science. - 2000. - N3. – P. 277-303.
86
Shapiro I. The State of Democratic Theory. – Princeton, NJ: Princeton University Press, 2003.
87
«Устойчивые сообщества» - понятие, непосредственно связанное с современными тенденциями экологизации общесвенного сознания, в том числе, в рамках локальных сообществ. См., например: Speth, J. G. Red
Sky at Morning. America and the crisis of the global environment - New Haven: Yale University Press, 2005.
84
85
54
устоев демократического процесса быть его главной дисциплинирующей основой как кодекс демократического общества88. Как показывает практика такой чисто инструментальный подход не всегда дает позитивные результаты.
В отличие от понимания современного российского социума, данная
теория рассматривается в развитых странах как отражение презрения к способности простого гражданина участвовать в политическом процессе, прежде
всего, на локальном уровне. С точки зрения ее приверженцев, именно такая
демократия является единственно возможной, т.к. граждане не подготовлены
и не способны к самостоятельной политической деятельности. С точки зрения Шумпетера и его последователей, демократия должна осуществляться не
самими гражданами, а одобренными ими элитами. В рамках этого сценария
избиратели становятся потребителями, отдающими голоса за определенные
партии для получения определенных преимуществ, предлагаемых на открытом политическом рынке89.
С момента разработки этой теории в 40-е годы прошлого века она имела еще, как минимум, два перевоплощения, в том числе в различных вариантах теории элит и работах, посвященных возможности возникновения угрозы
для демократии со стороны различного рода «закрытых групп интересов», в
том числе, экстремистского характера90.
С точки зрения исследователей последних лет91, все сомнения по поводу реальной способности рядовых избирателей участвовать в политической
жизни на локальном, и тем более, на региональном или общенациональном
Кравченко И.И. Новая философская энциклопедия. – Институт философии РАН //
http://iph.ras.ru/elib/3658.html
89
Эту теорию связывают со взглядами Й. Шумпетера. См.: Holland D. et al. Local Democracy Under Siege.
Activism, Public Interest, and Private Politics. – NY, London: NY University Press, 2007. – P.251.
90
Именно как такая угроза трактовались массовые выступления граждан в Германии в связи с конфликтом,
возникшим вокруг строительства вокзала в Штутгарте, а также после проведения выборов в Государственную Думу РФ в декабре 2011 года.
91
Эти сомнения сводятся к тому, что избиратели не способны принимать рациональные решения по вопросам управления, что они слишком эмоциональны и недостаточно толерантны, чтобы играть активную роль в
демократических процедурах, что они не обладают индивидуальной рациональностью. Опровержение этих
расхожих мнений см.: Holland, D. et al. Local Democracy Under Siege. Activism, Public Interest, and Private Politics.
88
55
уровне, спорны с теоретической точки зрения, не подтверждаются эмпирическими исследованиями и политической практикой.
Развитие локальных сообществ в развитых странах показывает, что
граждане вполне способны вырабатывать коллективно рациональное решение множества местных проблем, что они готовы активно участвовать в обсуждении и изменять свое субъективное мнение в ходе дискуссии, что «они
открывают для себя новые истины и изменяют свои предпочтения под влиянием интересов и предпочтений других людей»92. Как указывает Дж. Дьюи,
именно «публичное обсуждение важнейших проблем и оппозиционные выступления защитников общественного мнения при принятии политических
решений требуют отчета от официальных представителей власти, что позволяет развиваться демократическому политическому процессу в направлении
получения корректной информации и выработки справедливых и честных
политических решений»93.
Нежелание граждан участвовать в политических дискуссиях, выборах и
иных политических процедурах часто связано не с апатией и отсутствием
интереса, а с негативным опытом унижения и оскорбления со стороны власти
или соответствующим представлением субъекта о «бессмысленности» подобных действий. В странах, находящихся в процессе демократического
транзита, это представление особенно ярко выражено, однако, его можно
наблюдать и в странах с развитой демократией94.
Даже в США и в ФРГ часто высказывается мнение о «недемократичности» системы и превалировании интересов крупного капитала и его союзников в локальной и национальной политике. Плюралистические подходы к
проблеме развития локальных сообществ отрицают это, однако, как показывают многие события, интересы местного сообщества и его жителей достаточно часто приносятся в жертву именно экономическим приоритетам. ОсоHolland, D. et al. Local Democracy Under Siege. Activism, Public Interest, and Private Politics. – P. 258.
Дьюи, Дж. Демократия и образование. - М.: РГБ, 2007.
94
Clarke, J. Changing Welfare, Changing States: New Directions in Social Policy. – London: Sage Publications,
2004.
92
93
56
бенно ярко это проявляется при принятии решений по фундаментальным вопросам, связанным с большими объемами общественных ресурсов95.
Несмотря на различное отношение в научном сообществе и интенсивной критике в связи с утратой этим подходом актуальности и жизнеспособности, вызывает интерес российских исследователей концепция городских
политических режимов, разработка которой была начата еще в 80-е годы
прошлого столетия. Подробный анализ становления данного теоретического
подхода проводит в своих статьях известный политолог В. Г. Ледяев, обращающий особое внимание на теоретическую ценность этой концепции, а
также на предоставляемые им возможности эмпирического анализа городской, т.е. местной политики96.
В рамках данного подхода анализ локальной политики как политического процесса, протекающего в границах территории, где носителем власти,
во всяком случае формально, является определенное локальное сообщество,
становится возможен с позиций достаточно четких и конкретных критериев.
В качестве таковых В.Г. Ледяев выделяет, опираясь на работу американской
исследовательницы Б Ферман следующие базовые составляющие: арену
(определенную политическую сферу), «политические институты» и «политическую культуру»97. Тем самым он, с одной стороны, расширяет подход в
рамках концепции городского политического режима, ориентированной
только на взаимодействие органов городского управления с бизнесом, т.е.
только «экономическую арену», а с другой, использует само понятие «арены», являющееся основной одного из актуальных подходов к анализу политического процесса. Одновременно, российский автор включается в дискуссию об актуальности самой концепции городского политического режима,
Fraser S., Gerstle J. Ruling America: A History of Wealth and Power in a Democracy. – Cambridge, MA: Harvard University Press, 2005.
96
Ледяев В.Г. Городские политические режимы: теория и опыт эмпирического исследования // Локальная
политика, местное самоуправление: Российский и зарубежный опыт / Ред.-сост. Л. Н. Верченов, В. А. Ковалев, П. В. Панов. – М.: Российская ассоциация политической науки, 2008. – С.32-61; Ледяев В.Г. Социология
власти: исследование Барбары Ферман в Чикаго и Питтсбурге // Российские властные институты и элиты в
трансформации. – СПб: Интерсоцис, 2011.- -С. 72-100
97
Ледяев В.Г. Социология власти: исследование Барбары Ферман в Чикаго и Питтсбурге. – С. 75.
95
57
которую ведет научное сообщество, прежде всего, в США и Великобритании, где она и возникла в прошлом столетии98.
Достаточно точно отражающим проблемы современного развития западного общества в целом и локальных сообществ в рамках этого наиболее
общего процесса представляется введенное уже в новом столетии понятие
«постдемократии». Оно отражает реалии современного политического процесса, которые двояко воспринимаются, как теоретиками, так и непосредственными участниками: членами политических партий, общественных движений, гражданами.
Первая точка зрения на происходящие изменения заключается в том,
что основные идеи и институты демократии исчерпали себя в условиях
транснационализации и формирования многоуровневой европейской системы управления. С точки зрения британского политолога К. Кроуча, в постдемократическом режиме все формальные элементы институциональной демократии (парламенты и другие представительные органы, политические партии, периодические выборы, разделение властей) сохраняют свою легитимность, однако, понимание роли народа как основной политической силы, стоящей за каждым политическим решением, больше не соответствует действительности. Выборы превращаются в спектакль, ширму борьбы между группами профессиональных политтехнологов, защищающих интересы наиболее
сильных экономически игроков, достигнувших определенных договоренностей с правительством и иными элитами99.
Однако существует и другая точка зрения100, имеющая исключительное
значения для развития местной демократии и локального сообщества как основного политического актора, обеспечивающего ее существование и развиВ течение последних лет вышли в свет несколько сборников в рамках вышеописанной дискуссии. См.:
Theories of Urban Politics. Second edition / Davies J. S., Imbroscio. D.L. (еd.). - London: Sage, 2009; Critical
Urban Studies. New Direction / Davies J. S., Imbroscio. D.L. (еd.). – Albany: State University of Y Press, 2010;
Davies J. S Challenging Governance Theory: From Networks to Hegemony. – Bristol: Policy Press, 2011.
98
Crouch C. Postdemokratie. – Frankfurt am Main: Suhrkamp, 2008.
Jörke D. Bürgerbeteiligung in der Postdemokratie // Aus Politik und Zeitgeschichte. - 2011. - N 1.- Bundeszentrale für politische Bildung // http://www.das-parlament.de/2011/01-02/.
99
100
58
тие в современных условиях. По мнению ее сторонников, описанная Кроучем
ситуация является свидетельством не полного перерождения демократии, а
отражением ее эволюции. Авторы, считающие положение далеко не критическим, указывают на такие формы современной демократии, как различного
рода согласительные процедуры, форумы граждан, конференции по достижению консенсуса101. В ФРГ, где не предусмотрено проведение общенациональных референдумов, в последние годы значительно возросло количество
народных плебисцитов на уровне федеральных земель и коммун, что позволило гражданам выразить свою волю на этих уровня управления, наиболее
важных в процессе реализации политики102.
Описанный выше процесс, получивший название «парситипативная
революция», можно наблюдать во всех развитых странах, где традиционные
институты представительства все больше уступают место неконвенциональным формам гражданского участия, а традиционные процессы принятия решений в рамках демократической процедуры перемещаются в экспертные
сообщества и в наднациональные структуры, что свидетельствует, однако,
скорее о развитии демократии и ее способности адаптироваться к новым
условиям общественного бытия, чем о ее полном закате103. К основным причинам такой трансформации исследователи относят плюрализм и одновременно крайний индивидуализм «жизненного мира» отдельного человека, что
побудило У. Бека в начале 90-х годов сформулировать новое понятие «политического»: «Политическое взламывает официальные институты и вырывается за их пределы»104. По мнению ученого, только гибкие каналы политического гражданского участия обладают не только адаптационным потенциалом, но и позволяют сделать политический процесс истинно демократиче-
101
Note P. Von der repräsentativen zur multiplen Demokratie // Aus Politik und Zeitgeschichte. 2011. N 1.- Bundeszentrale für politische Bildung // http://www.das-parlament.de/2011/01-02/.
102
Jörke D. Bürgerbeteiligung in der Postdemokratie.
103
Dalton, R. D., Klingemann, H.- D. Citizens and Political Behaviour / Dalton, R. D., Klingemann, H.- D. (eds.)
The Oxford Handbook of Political Behaviour. - Oxford 2007, S. 3–26; Keane, J. The Life and Death of Democracy.
- London 2009; Rosanvallon, P. Demokratische Legitimität. Unparteilichkeit – Reflexivität – Nähe. - Hamburg
2010.
104
Beck, U. Die Erfindung des Politischen. - Frankfurt/M. 1993. - S. 156.
59
ским, и только «в эпоху постмодернизма (второго модерна)» происходит
подлинное освоение политического.
Одним из наиболее ярких примеров прямого демократического участия
по важнейшим вопросам общественной жизни ФРГ, ее земель и локальных
сообществ, наряду со многими другими105, может служить ряд массовых выступлений жителей Штутгарта против строительства гигантского подземного
вокзала, которые будут рассматриваться нами в данной работе. Характерной
особенностью массовых протестов в швабской метрополии стало то, что они
затронули широкие слои граждан: на улицы и на захват дворцового парка
вышли в первую очередь не политико-партийные активисты (участники демонстраций в дни 1 мая или других политических дат) или традиционные
протестанты (против транспортировки ядерных отходов), а люди с высоким
уровнем образования и четким пониманием проблемы во всех аспектах. Эта
новая демократия – демократия высокообразованного среднего слоя106.
Тенденция вымывания из политического процесса людей с более низким уровнем образования отчетливо проявляется в развитых странах, т.к. эти
люди становятся жертвами «сервилизации» в экономической сфере (теряют
работу, снижается их уровень доходов), а также не обладают временем, и хотя бы частичным знанием обсуждаемых проблем, риторическими навыками и
другими ресурсами, необходимыми для включения в неконвенциональные
формы политического участия. При этом, образованный слой обладает этими
характеристиками в полной мере, т.к. эти ресурсы распределяются в эпоху
«позднего модерна или постмодерна» крайне неравномерно107.
Подводя итог, можно сказать, что расширение демократического участия в условиях «постдемократии» подвергает опасности основы демократического общества: право на участие в принятии политических решений (в
Эти масштабные акции, референдумы и т.п. затрагивают вопросы экологии, образования, строительства
крупных инфраструктурных объектов и многие другие.
106
Приводимая параллель может показаться не совсем корректной, но на Болотную площадь в Москве после
думских выборов тоже вышло образованное среднее сословие, хотя оно и не сформировано полностью.
107
Schäfer, A. Kompensiert bürgerliches Engagement den Rückgang der Wahlbeteiligung? // BBE-Newsletter,
2010. - 4.
105
60
рамках избирательных и иных традиционных процедур) и связанное с ним
стремление к социально-экономической справедливости108. Дискуссия о «постдемократии» отражает появление новой «неопределенности» в политическом процессе, т.к. современные политические системы характеризуются
комплексным и противоречивым сочетанием демократических и «экспертократических» элементов, государственного и частного, национальных и глобальных форм управления. Главным противоречием становится при этом
столкновение постоянно инсценируемых конвенциональных и неконвенциональных форм массового политического участия и реального сокращения
объема политических проблем, решение которых происходит демократическим путем109.
Однако современное развитое общество не готово отказаться от обоих
вышеназванных идеалов политического участия и социально-экономической
справедливости, которые по-прежнему составляют содержание демократической политики. Выход из этой ситуации может заключаться в том, что нормативное содержание понятия «демократия» будет сохраняться не за счет сохранения содержания понятия «демократическая политическая система», а в
рамках различного рода массовых демократических политических процедур,
не выходящих при этом за рамки гражданского повиновения. С точки зрения
теории демократии, необходимо создание новых форм массового политического участия, которые способствовали бы включению в политический процесс разочаровавшихся в нем полностью в последние десятилетия представителей «низших слоев» и других граждан, например, молодое поколение.
Этому может также способствовать придание большей эмоциональности политической активности, к которой призывает Ш. Муфф110.
Развитие всех процессов, в том числе, в локальных сообществах также
неразрывно связано с «информационной революцией», оказывающей посто108
Schäfer, A. Die Folgen sozialer Ungleichheit für die Demokratie in Westeuropa // Zeitschrift für Vergleichende
Politikwissenschaft. – 4, 2010 (1). - S. 131–156 .
109
Jörke D. Bürgerbeteiligung in der Postdemokratie.
110
Mouffe Ch. „Postdemokratie“ und die zunehmende Entpolitisierung // Aus Politik und Zeitgeschichte. - 2011. N 1.- Bundeszentrale für politische Bildung // http://www.das-parlament.de/2011/01-02/.
61
янное и затрагивающее все стороны жизни каждого жителя и всего местного
сообщества в целом воздействие. Этой проблеме посвящен большой массив
литературы, анализирующей глобальные и локальные проблемы, их взаимосвязь и взаимозависимость.
Необходимость исследования описанных выше проблем породила в западных обществах новую научную дисциплину, получившую название «информатика местного сообщества» (community informatics), тесно связанную с
концептами социального капитала и социальных сетей, рассмотренных нами
ранее. Представители этой новой области исследований однозначно утвердительно отвечают на вопрос о влиянии новых информационных технологий на
развитие локальных сообществ и их политической жизни, обозначая это влияние как социальный инжиниринг, однако, подчеркивают и значение социальных сетей и социального капитала в локальностях как основы преемственности в их развитии111.
Для превращения локального сообщества в информационное общество
и переход хозяйства локального сообщества в экономике знаний, преодолению информационного неравенства необходимо не только внедрение инноваций, но и устойчивое развитие для реализации и сетевого внедрения этих
проектов.
Диффузный
характер
современных
информационно-
коммуникационных технологий все чаще приводит к формированию в локальных сообществах развитых стран неформальных групп, вырабатывающих политические приоритеты и способных становиться лидерами локальных сообществ в процессе развития, хотя первоначально их воздействие воспринимается только самими членами этих групп112.
111
Williams K. Social Networks and Social Capital: Rethinking Theory in Community Informatics // Community
Informatics. A global e-journal. – 2008. – Vol. 4, N 3 // http://ci-journal.net/index.php/ciej/issue/view/23
112
Adams, P. Illinois and beyond: PrairieNet’s three latest projects //Williams, K. (Ed), eChicago 2007 proceedings/ - Champaign, IL: University of Illinois Graduate School of Library and Information Science, 2008 //
http://hdl.handle.net/2142/4606; Schuler, D. (Ed.) Liberating voices: A pattern language for communication revolution.- Cambridge, MA: The MIT Press, 2008; Simpson, L. Community informatics and sustainability: why social
capital matters // The Journal of Community Informatics 2(1), 2005 // http://www.ci-journal.net/
62
Подводя итог вышесказанному, можно сделать ряд выводов:
1. В XXI столетии в развитии локальных сообществ и политического
процесса на местном уровне произошел ряд радикальных изменений, которые, с одной стороны, тесно связаны с политическими
процессами на разных уровнях, вплоть до глобального, а с другой,
обладают рядом особенностей.
2. Среди новейших подходов к анализу этих процессов можно выделить масштабные исследования процесса формирования социального капитала в локальных сообществах, а также их самих не только и
не столько как территориально ограниченных единиц, сколько как
сетевых образований, имеющих высокий уровень целостности в силу наличия интенсивных сетевых взаимосвязей различного характера.
3. Вводя понятие «постдемократии» западные специалисты вычленяют
новые процессы и явления на всех уровнях демократического политического процесса, включая местный, и определяют его основные
проблемные области, в том числе, исключение из политики наименее образованных и обеспеченных членов локального сообщества,
ведущее ко все большему разочарованию этих граждан в политике и
демократии и их социальной маргинализации.
4. Политическое, вырывающееся за пределы формальных институтов и
традиционных процедур, требует от локальных сообществ постоянного поиска механизмов включения в процесс принятия политических решений большего массива граждан, преодоления дискриминации по различным основаниям, тем более, что именно решения на
местном уровне затрагивают каждого человека в наибольшей степени.
63
5. Информатика местного сообщества может стать, как средством интеграции, так и новым механизмом исключения наименее «сильных» членов сообщества из его жизнедеятельности, что требует
преодоления информационного неравенства, препятствующего превращению современного локального сообщества в элемент нового
информационного общества.
1.3. Дискурсивные основания анализа политики на микроуровне
В классификации Я. Торфинга постструктуралистские теории дискурса
относятся к третьему поколению теорий, их интеллектуальными источниками являются работы Ю. Кристевой113, Ж. Лакана114, Р. Барта115, зафиксировавшие как универсальность дискурсивности для субъекта, так и его доминирующую роль в социально-политических и даже экономических процессах. В
рамках новых прочтений классических текстов постструктуралистская теория сняла в ряде случаев позитивистскую эмпирицистскую редукцию и обратилась от формализованных методов исследования к вариантам герменевтического круга. Это переход подготовил в своих работах М. Фуко, для которого стабильность дискурса и его непрерывная протяженность превалировали
над сознанием: «Описать высказывание — не означает анализировать отношения между автором высказывания и тем, что он сказал (или хотел сказать,
или сказал, не желая); это означает определить, какова позиция, которую может и должен занять любой индивид, чтобы быть субъектом данного высказывания»116.
Возможность существования такой точки входа в постструктуралистскую мысль заложили теоретики речевых актов – Д. Остин и Д. Сёрль117.
См. Кристева Ю. Избранные труды. Разрушение поэтики. – М.: РОССПЭН, 2004.
См. Лакан Ж. Имена-Отца. – М: Алетейя, 2006. – С. 38-59.
115
См. Барт Р. Мифологии. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000. – С. 233-287.
116
Фуко М. Что такое автор? // Археология знания. – М., 2004. – С. 23.
117
Сёрль Дж. Р. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 17: Теория речевых актов. — М., 1986(а). — С. 151—169.
113
114
64
Постструктурализм сделал определенные выводы из анализа перформативов,
определив, в частности, субъект через его высказывания, что позволило
найти общие точки с неомарксизмом, который нашел новые способы трактовки отношений базиса и надстройки: если все по Ж. Деррида «есть дискурс»118, «дискурс-базис» действительно определяет «дискурс-надстройку»,
то есть существуют отдельные наиболее важные черты дискурса, которые
формируют остальные его черты.
А. Грамши, осмысливая заново марксизм, писал, что каждый человек
объективно встроен в один из двух социальных классов, даже если он об
этом не знает. В ходе постструктуралистской критики неопозитивизма и
структурализма стало очевидно, что наиболее актуально интерпретировать
этот тезис в контексте идей о порядке дискурса М. Фуко: «Постулировать,
что высказыватель дискурсной формации не говорит «от своего имени», что
он не может основывать свою речь на субъективности, — это означает предполагать, что он имеет статус субъекта высказывания, который определяется
той дискурсной формацией, в которую он попадает. Сказанное не означает,
что для каждой дискурсной формации должна была бы существовать одна, и
только одна, законная позиция в процессе высказывания, поскольку совокупность высказываний, соотносимых с одной и той же позицией, может распределяться по нескольким дискурсным жанрам. Но если аналитик должен
принимать во внимание это разнообразие, он обязан понимать его следующим образом: разнообразие жанров дискурсной формации отнюдь не является случайным возникновением при наличии ядра с устойчивым смыслом, оно
способствует определению его характеристики»119.
Отдельной проблемой постструктуралистской теории дискурса стала
проблема соотношения высказанного и невысказанного: в то время позитивисты связывали невысказанное с той или иной психологической моделью
личности или вовсе отказывались от исследования скрытых структур, постДеррида Ж. О грамматологии. – М.: Ad Marginem, 2000.
Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. –
М., 1999. – С. 44.
118
119
65
структурализм изначально обратился к психоанализу, с тем чтобы выделить
структуру невысказанного и интегрировать его в структуру дискурса. П. Серио пишет об этом: «В то время как лингвистика имеет дело с неговоримым
(l`indicible) в форме невозможного (неграмматического), А. Д. имеет дело с
невысказываемым (l`inénoncable), с тем, что не может быть высказано в
определенной высказывательной позиции. Речь идет о специфических ограничениях, которые уменьшают выбор того, что можно сказать. С учетом
примата интердискурса невысказываемое определяется как то, что постоянно
отсутствует в дискурсной формации и позволяет при этом очертить ее границы, то, что отделяет в воображении данную дискурсную формацию от целого»120.
Начиная с 70-х годов ХХ века теория бессознательного З. Фрейда и
психоанализ Ж. Лакана становятся полноправными компонентами анализа
дискурса, интегрируются с постмарксистскими интенциями (так еще в 1964
году выходит статья Л. Альтюссера «Фрейд и Лакан»121, а позднее и работа
М. Пешё «Тройственное согласие: «Маркс, Фрейд, Соссюр»)122. Одним из лозунгов постструктурализма становится возвращение к истокам, в рамках которого вновь прочитываются классические тексты Р. Якобсона, Ф. де Соссюра и других отцов структурализма. Современная интерпретация ключевых
соссюровских интенций дает понимание того, что базовая дихотомия язык /
речь легко размещается в пространстве сознания (временное и относительное) и бессознательное (структура, элементы которой только относительно
привязаны к тем или иным означающим).
Постструктуралистская теория дискурса в 80-е и 90-е годы многократно пересекалась с социологическим конструктивизмом, в результате чего ряд
постструктуралистских подходов в трактовке М. Йоргенсен и Л. Филипс поТам же, С. 45.
Althusser, L. Freud and Lacan / L. Althusser // Lenin and Philosophy and other Assays. – Old Wokig Surrey:
Unwin Brothers Ltd., 1977. ─ P. 181-202.
122
Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. –
М., 1999. – С. 44.
120
121
66
лучил название социоконструкционизма, основанного на убеждении в том,
что дискурс не только не совпадает с языком, а находится по ту его сторону,
в невысказанном, но и, выраженный через язык (так как иного способа выразительности для дискурса не существует), переворачивает на протяженности
социального факта рациональность актора и формулируемую им связность в
соответствии со своей собственной структурой123.
Иначе говоря, претензии на политическую манипуляцию с использованием дискурсивных механизмов (в конструктивистском понимании) являются в той же степени фантазиями рационалистов (либеральных политических
теоретиков по преимуществу), в какой с точки зрения их ведущих представителей, к примеру, Л. Штрауса124 и И. Берлина125, игрой воображения является
сам социологический конструктивизм. В основании конструктивистского
подхода лежат не только структурная лингвистика и постструктуралисткие
теории, но и внушительная философская база, работа над которой позволила
социологическим конструктивистам и социоконструкционистским теориям
дискурса определить для себя картину мира и человека вне узкоспециальных
подходов: «как выражает это Хайдеггер, die Sprache spricht: «Человек действует так, словно бы он создатель и господин языка. Хотя на деле язык остается господином человека»126.
На этой посылке, которая ранее в иной форме была высказана Ф. Ницше: «Мысль приходит, когда «она» хочет, а не когда «я» хочу; так что будет
искажением сути дела говорить: субъект «я» есть условие предиката «мыслю». Мыслиться: но что это “ся” есть как раз старое знаменитое Я, это, выражаясь мягко, только предположение, только утверждение, прежде всего
вовсе не “непосредственная достоверность»127, основано предположение о
том, что дискурс есть структура денотативная, то есть исторические конноЙоргенсен М., Филлипс Л. Дискурс-анализ. Теория и метод. – Харьков, 2004.
Штраус Л. Введение в политическую философию. – М.: Праксис, Логос, 2000. – С. 17.
125
См. Берлин И. Подлинная цель познания. – М.: CEU, 2002.
126
Macey D. On the subject of Lacan //Anthony Elliott and Stephen Frosh (eds.) Psychoahalysis in Contexts. - London and New York: Routledge, 1994. - P. 73.
127
Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. – М.: ЭКСМО-ПРЕСС, 1998. – С. 47.
123
124
67
тации (конкретная речевая ситуаиция, контекст) для дискурсивного пространства имеют значение вуали, временами скрывающей форму, искажающей ее тем или иным образом, но не способной самостоятельно изменить
символическую структуру, упрятанную за ней.
Другой стороной такого подхода является мысль о том, что не существует никакой «окружающей нас реальности» как объекта, которым мы можем манипулировать с помощью речи, языка, дискурса: «Не стоит воображать, что мир обратит к нам свое ясное лицо … Мир не соучастник нашего
знания, не существует никакого преддискурсного провидения…»128. Так же,
как всякий объект для Гуссерля является объектом интенциональным, сформированным интенциональностью трансцендентального субъекта, для Фуко
всякий объект является элементом дискурса, который субъект видит благодаря своей дискурсивной способности.
Специальный политический дискурс, а до него – политический язык –
были выделены как в связи с очевидными особенностями политических текстов и политической риторики, в которых прослеживается специфическая
связь понятий и их особое воздействие на субъекта, так и, позднее, в связи с
тем, что политическое слово недвусмысленно связано с феноменом власти
как таковым и часто именно языковые структуры подводят политиков к тому
или иному решению.
Одним из ключевых моментов трансформации теорий политического
дискурса от социолингвистических концепций (узколингвистические методы) к постструктурализму стало признание того, что жизненный мир конструируется дискурсивными практиками, однако различные авторы расходятся достаточно далеко в понимании того, насколько дискурсивные практики совпадают с социальными, то есть в какой степени мир вещей определен
дискурсом и как сформирована связь между ними. Опираясь на различия в
интерпретациях способности дискурса к социальному конструированию,
Йоргенсен и Филипс выделяют три чистых типа теорий политического дис128
Фуко М. Археология знания. – М.: Ника-Центр, 1996. – С. 49.
68
курса: теории дискурса созидательного, созданного или находящегося в диалектических отношениях с социальными практиками129. Одновременно с
этим они утверждают, что, о какой бы группе теорий ни шла речь, дискурс в
любом случае определяется в качестве единственного доступного инструмента субъективности и ничто, что не вошло в дискурс, не обрело статус, то
есть не существует для субъекта и интерсубъективности как эффекта механизма субъективности, не существует вообще.
С этой точки зрения не имеет существенного значения, является ли
дискурс в конечном итоге эффектом «мира вещей», потому как субъект самим своим устройством, в основе которого лежит Символическое (то есть
дискурс), отрицает собственно возможность учитывать «мир вещей» как
фактор в истории культуры и цивилизации. Гораздо более существенным
представляется то, каковы те дискурсивные (символические) формы обобщения, которые трансформируют историю социальных практик в действующий
фактор, и как они размещены в субъекте. Вне зависимости от того, какие
пропорции избраны автором той или иной теории политического дискурса в
соссюровской связке речь-язык, исследователь дискурса только в границах
этой теории рассматривает позиции и действия социальных агентов как дискурсивные практики, производство которых также обеспечено базовыми
уровнями дискурса.
Несмотря на то, что дискурс представляет собой структуру, определенным образом связывающую знаки, в которой знаки, занимающие структурные позиции, и связи между знаками, строго говоря, не обладают способностью к изменению, в речи, в зависимости от конкретной ситуации, дискурс
никогда не показан как целое: в пространстве символического обмена он
представлен конкретной позицией, сформированной своим фрагментом - отдельными элементами и их связями, дающими удивительные, нехарактерные
эффекты, которые нарушают, казалось бы, целостную картину, и иногда позволяют строить гипотезы, существенно завышающие значение политической
129
Йоргенсен М., Филлипс Л. Дискурс-анализ. Теория и метод. – Харьков, 2004. – С. 25-35.
69
манипуляции, а иногда указывают на то, что никакая политическая манипуляция невозможна: «Модель дискурса Лакло и Муфф нам напоминает многочисленные трансформации изображения, которые мы наблюдаем в калейдоскопе: один и тот же набор частиц при каждом повороте калейдоскопной
трубы выстраивается по-новому, образуя структуру нового рисунка»130.
Действительность же политического дискурса заключена в символическом событии, которое способно изменить расстановку акторов внутри дискурса: таким событием могут быть явленные в речи на том или ином уровне
институциональные процедуры – выборы, назначения, принятие тех или
иных законодательных актов, заключение международных договоров, решения верховных или конституционных судов. Однако такие события могут как
относиться к политическому дискурсу, так и не относиться к нему, так же,
как перечисленные выше «стратегии» и «тактики» будут иметь отношение к
политическому, если они совпадут с тем состоянием, которым представлена
структура, попадающая в зону действия последних.
Развитые государства все чаще используют техники политической манипуляции, пытаясь имитировать политическое, и, в меру своей способности
«чувствовать подпочву», наблюдая спокойствие этих «глубинных пластов»131, предполагают, что и без действительности политического инерция
социального обеспечит благополучие государства и удовлетворенность общества. Однако концентрация актуальных жизненных интересов обывателя в
области частной жизни вовсе не отменяет циркуляцию политического дискурса и сосредоточение его энергии вокруг определенных вопросов и проблем, которые остаются скрытыми в силу того, что институционализированные способы выражения политического в обществе не позволяют гражданам
сформировать корпус символического события, то есть обратить определенное напряжение требования против тех инстанций, которые обладают соотРусакова О. Ф., Максимов Д. А. Политическая дискурсология: предметное поле, теоретические подходы
и структурная модель политического дискурса // Политические исследования (Полис). – 2006, № 4. – С. 26–
43.
131
Гюго В. Девяносто третий год. – М.: Правда, 1981. – С. 187.
130
70
ветствующим статусом, чтобы, сформулировав это требование, в итоге проложить траекторию символического события и создать дискурсивный объект
политики в том виде, в котором он бы соответствовал требованию граждан.
Опасность игр, связанных с замалчиванием политического, велика. В
сборнике философских эссе М. Уэльбека были поставлены вопросы о действительности политического по отношению к одной из наиболее демократических систем – французской: «Такое упорное, прямо-таки непостижимое
стремление правительственных партий протащить проект, в котором никто
не заинтересован, от которого уже всех тошнит, — это стремление само по
себе говорит о многом. Когда при мне упоминают о ценностях демократии, я
не чувствую в себе благородного воодушевления, более того, я сдерживаюсь,
чтобы не рассмеяться. Когда мне предлагают выбирать между Шираком и
Жоспеном (!), но не спрашивают моего мнения о единой европейской валюте, единственное, в чем я уверен, так это в том, что мы живем не в демократическом обществе. Ладно, предположим, демократия — не лучший из режимов, она, как говорится, создает благоприятную почву для «опасных популистских тенденций», но тогда пусть мне скажут прямо: судьбоносные
решения давно уже приняты, это мудрые, справедливые решения, они выше
вашего понимания, однако вам дозволяется в соответствии с вашими взглядами в известной степени повлиять на политическую окраску будущего правительства»132.
Для того чтобы точнее определить составляющие политического дискурса и то, каким именно образом он явлен в речи, необходимо описать
наиболее существенные элементы дискурса: требование, ответы различных
инстанций, через которые требование должно пройти и в которых должно
преобразоваться, чтобы стать символическим событием, чтобы изменение
зафиксировалось в дискурсе. Каждый из перечисленных элементов – это
элемент структуры, являющейся основой дискурса, в специфике которой
требуется разобраться. У. Эко в работе «Структура и отсутствие» пишет:
132
Уэльбек М. Мир как супермаркет. – М.: Ад Маргинем, 2004. – С. 82.
71
«Структура, очевидно, предстает как Отсутствие. Структура — это то, чего
еще нет. Если она есть, если я ее выявил, то я владею только каким-то звеном
цепи»133. Речь идет о том, что во всех требованиях, предъявляемых в определенной области (в данном случае, в области политического), и во всех ответах, которые даются теми или иными инстанциями, обладающими тем, что
можно условно назвать властью, можно найти через умелое обобщение определенные закономерности, взаимосвязанное целое, которое можно будет
назвать структурой.
Однако функционирование этой структуры и та речь, в которой она будет воплощена, никогда не будут связаны с ней непосредственно. Сами по
себе названия элементов и установленные между ними связи – только еще
одно воплощение структуры, но вовсе не она сама, ее нюансы и возможности
остаются глубоко скрытыми в языке, и при этом она являет себя в речи постоянно – в тех случаях, когда ее стремятся выявить, и во всех тех, когда она
проявляет себя сама. Требование как первичный элемент политического дискурса возникает в ходе функционирования иных дискурсов, прежде всего
обыденного, в момент, когда в речи внезапно дает о себе знать определенная
нехватка. Релевантность выбора этой нехватки из ряда других может быть
впоследствии поставлена под сомнение в связи с тем, что нехватка часто избирается по совокупности причин, не имеющих прямого отношения к публичному пространству, однако, это никак не влияет на функционирование
политического дискурса: он получает нехватку в свое распоряжение, и это
само по себе является первым символическим событием, которое провоцирует сдвиг, колыхание той вуали, которая наброшена на структуру.
Первичная формулировка требования не содержит в себе необходимого разнообразия структуры, и одновременно не выявляет те звенья, которые
позволят ей стать символическим событием и первой инстанцией, которая,
отражая, распространяет требование в речи, при этом является нечто, что
представляет общество: это может быть разговор с соседями или вопрос, за133
Эко У. Отсутствующая структура: введение в семиологию. - СПб.: Symposium, 2004. – С. 111.
72
данный на собрании общины, так или иначе, первая инстанция предлагает
богатство языка для уточнения и разворачивания требования, которое может
продолжаться длительное время, оставаясь при этом на уровне, вовсе не интегрированном в политические институты общества, и, тем не менее, в силу
своей обращенности к политическому, к динамике в общежитии, социальных
структурах, быть процессом формирования чисто политического: «Событие
является политическим, если материя этого события коллективна – или же
если событие можно приписать исключительно множественности некоего
коллектива. «Коллектив» здесь – не числовой концепт. Мы называем событие онтологически коллективным в том случае, если это событие является
носителем некоего виртуального требования ко всем. «Коллектив» есть нечто
немедленно универсализирующее. Эффективность политики сопряжена с
утверждением того, что «для всякого х имеется мысль». Из приведенного тезиса А. Бадью следует, что достаточно непублично высказаться в форме требования, обращенного ко всем, и это само по себе запустит механизм политического дискурса, или, как говорит А. Бадью «истинностную процедуру»,
то есть порядок, последовательность актов установления истины134.
Однако для того чтобы политический дискурс функционировал, необходимо не только отразить сингулярность первичного требования в языке,
организовав некоторую область языка в конкретную понятийную систему,
необходимо также установить отношение требования к государству, выраженному, как минимум двумя инстанциями – нормами (законодательством) и
регулярностью власти (практиками), то есть тем конкретным способом, которым эти нормы функционируют. А. Бадью характеризует эти элементы через термины «бесконечное состояние ситуации» ─ «операция, которая внутри ситуации квалифицирует ее участников, ее подмножества» – и политическое предписание – «послесобытийное установление фиксированной меры
мощи государства»135. В то время как отношение первичного требования к
134
135
Бадью А. Можно ли мыслить политику? Краткий курс метаполитики. - С. 221.
Там же, С. 221-222.
73
своему развертыванию по отношению к сообщественности является конкретной идентификацией в символическом пространстве, отношение развернутого требования к двум последующим элементам является отношением
интеграции, то есть требование, оставаясь отчасти по ту сторону институциональной системы, своим значением заходит в ее границы, приобретая необходимые для функционирования в этих границах черты.
Следует отметить, что именно в этом пункте современные системы артикуляции и агрегации интересов (в конечном счете, часть политического
дискурса) лишают политическое самой его сути в связи с тем, что их задача –
особенно в развитых государствах – не в том, чтобы реально интегрировать
политическое требования в систему функционирования политических институтов, а в том, чтобы канализировать напряженность. Здесь политический
дискурс терпит крах и, в конечном итоге, компенсируется неполитическими
дискурсивными формами удовлетворения политического требования, что
уводит субъекта от его истины и, в результате, лишает его субъективности
вовсе; в этом отношении преуспело общество массового потребления, обладающее феноменальными способностями подменять политический дискурс
на этапе интеграции политического требования в институциональную систему.
Реальная интеграция требования в институциональную политическую
систему неизбежно сопровождается разрывом социальных структур и социальным напряжением: в развитых государствах речь обычно не идет о революциях или государственных переворотах, однако, спектр методов, которыми требования во всей своей полноте и значимости, в своем специфическом
формате инсталлируются в политическую систему общества, включает все –
от острой, часто нелицеприятной и двусмысленной общественной дискуссии,
какую, к примеру, в Германии можно наблюдать уже многие годы по вопросам, связанным с ассимиляцией иммигрантов из Турции, смежным вопросам
о статусе христианской культуры и ее символов, неявное доминирование которых в публичном пространстве (школы, больницы) вызывает протест му-
74
сульманской общественности и т. д., вплоть до настоящего восстания парижских предместий, с которым столкнулась в недавнем прошлом Франция.
Однако, даже указывая на наиболее радикальные случаи политического противостояния последних лет, можно констатировать, что политики и
СМИ, формально признавая политический характер выступлений и придавая
им, таким образом, статус элемента институционализированной политической дискуссии, в действительности часто интерпретировали события как несерьезные, как нечто, что не следует воспринимать в качестве элемента политической дискуссии, что выходит за рамки действий, принятых в цивилизованном обществе. Следует отметить, что в ходе обычных общественных консультаций и переговоров политики обычно также формально относятся к
требованиям тех или иных институтов гражданского общества, и выполняют
эти требования только тем способом и в той мере, в какой они совпадают с
их политической позицией. Иначе говоря, реальность современного развитого государства такова, что политики скорее прислушиваются к внутренним
процессам в государственной машине, тем мнениям и течениям, которые
формируются в ней, чем к обществу и его структурам.
Таким образом, практически в любой ситуации задача политиков в
случае прямого столкновения с требованиями не интегрированных в систему
политических институтов людей – лишить эти требования их остроты и конкретности, интегрировать в тот стратегически ориентированный комплекс
мер, который разрабатывался ранее этой политической партией или этим политиком, и, таким образом, настоять на своем, так и не запустив механизм
политического дискурса. Достаточно сказать, что даже упоминавшиеся бунты во Франции были притушены повышением социальных пособий, в то
время как политический курс остался неизменным и даже не подвергся обсуждению в свете происшедшего: требования демонстрантов не были окончательно сформулированы, недовольство так и не получило политического
выражения. Функционирование политического дискурса требует, чтобы социальная структура, на которую направлено требование, ее часть, связанная с
75
нормами и регулярностями, была действительно поставлена под вопрос, чтобы альтернативное решение стало возможным, и именно конкретные ситуативные аргументы, что бы они собой ни представляли, а не инерция социального, привели к тому или иному исходу.
Политический дискурс в ходе функционирования провоцирует нестабильность, внутри которой все должно быть переоценено и переосмыслено,
чем выше градус нестабильности, чем более хрупким представляется равновесие в момент перед политическим решением, тем более ответственным и
результативным оно будет. Чем более значимо дифференцированы альтернативы, спровоцированные одним или несколькими требованиями, направленными против социальной структуры, тем больше необходимость для каждого
субъекта быть вовлеченным в политику, участвовать в функционировании
политического дискурса, разворачивать его в себе и ставить перед собой конкретные политические вопросы. А. Бадью пишет об этом: «Какими бы ни
были внешние гарантии политического решения, извлекаемые из фикции его
истинности, чтобы решать, оно возвращается к точке неразрешимости»136. В
этом видится одно из наиболее фундаментальных условий всякого эффективного решения, однако для политического решения оно является наиболее
принципиальным: преемственность в политике является решением оптимальным с точки зрения сохранения социальной структуры в том случае, если ей угрожает энтропия, однако эта оптимальность уничтожает реальные
точки бифуркации и возможности развития.
Неготовность современных обществ к точкам «неразрешимости» и
стремление обеспечить максимальный комфорт, нивелировав всякую борьбу,
связанную с угрожающей неизвестностью, в действительности неоднократно
приводила к трагической радикализации политического: Э. Кассирер цитирует в своей книге «Миф о государстве» по тексту С. Раушенбуша «Марш фашизма» анекдот о поездке американского туриста в 30-х годах ХХ века в
Германию: «Немецкому бакалейщику, очень хотевшему поговорить с амери136
Бадью А. Можно ли мыслить политику? Краткий курс метаполитики. - С. 207.
76
канским посетителем, я высказал наше ощущение об утрате чего-то невосполнимого, связанной с отказом от свободы. Он ответил: «Вы ничего не понимаете. Прежде нам нужно было заботиться о выборах, партиях, голосовании. На нас была ответственность. Теперь у нас ничего этого нет. Теперь мы
свободны»137.
Источником угрозы, как и упоминалось выше, действительно являются
социальные структуры – как со стороны государства, так и со стороны общества. Специфичность ситуации заключается в том, что дефицит политического дискурса отвечает структуре того обыденного дискурса, в котором
предпочитает пребывать большинство. В обыденном дискурсе ресурс политического требования функционирует, однако его развертывание неизбежно
сталкивается с основной чертой обыденного дискурса: упаковкой всякой речи в границы тех стабильных структур воображения, которые прочно привязаны к социальным структурам и не дают рефлексивному усилию даже в области воображаемого зайти слишком далеко. Обыденный дискурс фиксирует
политическое требование прочнее, чем можно подумать: его структура составляет огромный пласт психической деятельности, и только травматический опыт способен выбить субъекта из тех циклических процессов возвышения и падения рефлексии в дозволенных пределах, которые спрятаны в
надежной воображаемой оболочке.
Сходные феномены дефицита политического дискурса описывали и
первые «консервативные революционеры» в преддверие победы нацизма, в
частности, Эрнст Юнгер писал в знаменитом тексте «Рабочий»: «Какого бы
мнения ни придерживались об этом мире социального обеспечения, страховок, фармацевтических фабрик и специалистов, сильнее тот, кто способен
обойтись без всего этого <…>. Все эти экспроприации, девальвации, шагания
в ногу, ликвидации, рационализации, социализации, электрофикации, переустройства земель, перераспределения и разукрупнения не предполагают ни
Raushenbush S. The March of Fascism. New Haven: Yale University Press, 1939. Цит. по Бурдье П. Политическая онтология Мартина Хайдеггера. - М.: Праксис, 2003. - С. 280.
137
77
культуры, ни характера, поскольку оба скорее мешают автоматизму. <…>
Люди столь прочно запрессованы в коллективном целом и его структурах,
что они становятся почти беззащитными»138. Правота Э. Юнгера с течением
времени стала только более очевидной: для сегодняшнего дня в развитых и
развивающихся странах характерны кризис индивидуальной политической
ответственности, полная беззащитность по отношению к произволу государства, дух которого пронизал насквозь не только материальную жизнь субъекта, но и способность мыслить, само формирование этой способности, и многое другое.
Таким образом, возможность формирования политического дискурса
оказывается под угрозой, как со стороны политических институтов, входящих в социальную структуру, так и со стороны граждан, которые также укоренены в социальной структуре. Более чем через полвека после Э. Юнгера М.
Уэльбек написал нечто поразительно похожее и выдвинул фактически тот же
тезис о возможности развертывания политического дискурса: «Правила
сложны и многообразны. Помимо времени, проводимого на работе, надо еще
успевать делать покупки, брать деньги из банкоматов (а перед ними так часто
приходится стоять в ожидании). Но главное – вы должны представлять множество документов в организации, управляющие различными аспектами вашей жизни. И вдобавок ко всему этому вы еще можете заболеть, что влечет
за собой и дополнительные расходы, и новые формальности <…> Вам стало
тесно в пространстве, ограниченном правилами; вы не могли больше жить в
пространстве, ограниченном правилами; поэтому вы должны были вступить
в пространство борьбы»139.
Центральной фигурой философии Э. Юнгера является бунтарь, находящийся в пространстве, тот, кто способен на «уход в леса», «рискованные
прогулки, которые уводят не только в сторону от проторенных троп, но и за
138
139
Juenger E. Gaerten und Strassen / Juenger E. Werke. Bd. 2. Stuttgart: Klett, 1962. – S. 64.
Уэльбек М. Расширение пространства борьбы. - М.: Иностранка, 2007. – С. 69.
78
границы рассмотрения»140. Несомненно, приведенный отрывок перекликается и c мотивами знаменитого «Разговора на проселочной дороге» М. Хайдеггера141. Таким образом, радикализация политического происходит тем интенсивнее, чем более захвачено большинство в обществе обыденным дискурсом
и инерцией социальных структур, и чем менее готовы политические институты к политической борьбе.
Трансформация дискурса, в особенности имеющего отношение к публичному пространству, представляется сложным процессом, в котором произвольные изменения, лежащие на поверхности, не имеют решающего значения. Именно поэтому мы вынуждены с осторожностью относиться к методам
анализа политического дискурса, подразумевающим, что высказанное может
быть прочитано с помощью некоторого доминирующего общепринятого кода, зачастую, языка государства.
Трансформация дискурса в любом случае происходит в структуре
субъекта, в которой пучок его представлений о самом себе и своем жизненном мире характеризуется сложной системой оценки своих возможностей
относительно друг друга. Изменения на наиболее устойчивых уровнях структуры, которым свойственно сопротивление, происходят только в результате
дискурсивных событий высокого напряжения. Перформатив в этой ситуации
– острие дискурса, он подготавливается всей системой функционирования
дискурса, однако отделен от нее тем, что он есть результат, который закрывает определенный отрезок, этап, и может повлиять на структуры языка и на
операции с ними: селекцию и комбинацию. В теориях политического дискурса перформативы приобретают черты политического выбора или решения,
для которых наличествующие основания кажутся настолько недостаточными
и избыточными одновременно, что сами по себе перформативы воспринимаются как данность, вносящая изменения в структуры и процессы, происходящие с ними.
140
141
Juenger E. Gaerten und Strassen / Juenger E. Werke. Bd. 2. Stuttgart: Klett, 1962. – S. 31-59.
Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. Избр. ст. позд. периода творчества. М.: Высш. шк., 1991.
79
Политический дискурс, понимаемый как совокупность социальных
практик, направленных на совместное изменение гражданами социальной
структуры, в рамках конкретного исследования раскрывается в сложной логике выявления позиций в предложенной модели дискурса и отношений
между ними.
Под структурой мы понимаем как топологию позиций в дискурсе (обозначаются элементами структуры), так и их отношения друг с другом, а также те конкретные языковые средства – метафоры, метонимии, которые для
каждого субъекта (в том числе для групп и институтов) обозначают его позицию, другие позиции в дискурсе и его отношение к ним. В связи с этим теоретики дискурса определяют субъект (как позицию в дискурсе) через облако
означающих, каждое из которых может в разные моменты занимать различные позиции в его дискурсе. Понятие «облако означающих» используется в
модели дискурса Ж. Лакана без специфического определения (во всяком случае, обнаружить таковое в его работах или изданиях Новой Лакановской
Школы не удалось), однако, многочисленные отсылки к этому понятию в ходе выстраивания структуры дискурса позволяют говорить о том, что облако
означающих – относительно автономная дискурсивная область внутри дискурса, характеризующаяся существенно меньшей устойчивостью, чем дискурс, принадлежащий субъекту в целом142.
Структурно облако означающих совпадает с дискурсом: оно сформировано в ходе фиксации одних означающих вокруг других, более универсальных, для которых Лакло и Муфф используют лакановский термин «узловая точка»: относительно узловых точек кристаллизуются значения в облаке
означающих; занимающие наиболее высокие позиции в иерархии облака узловые точки и представляют ту или иную позицию в дискурсе 143. В рамках
уточнения характера функционирования любого дискурса следует отметить,
что работа дискурса, в том числе политического, происходит вне зависимоЛакан Ж. Семинары: изнанка психоанализа. – М.: Гнозис, Логос, 2008 – С. 7.
Laclau E. and Mouffe Ch. Hegemony and Socialist Strategy: Towards a Radical Democratic Politics. – London:
Verso, 1985.
142
143
80
сти от того, присутствуют ли в конкретный момент физически субъекты, которые в нем представлены. Один субъект, используя те облака означающих,
которые имеются в его распоряжении, и сформировав определенные правила
для производства речи, способен самостоятельно поддерживать функционирование дискурса бесконечно долго. Эта кажущаяся символическая полнота
субъективности во многих случаях препятствует реальному функционированию политического дискурса и создает ситуацию непонимания, в которой
могут очутиться все участники процесса.
Сторонники исследований институционального политического дискурса144 нередко указывают, что последний имеет субъектно-объектный характер, то есть подразумевает только воздействие института на массы, группы и
индивидов. Однако такой подход противоречит более широким трактовкам
дискурсивности: несмотря на то, что аудитория политического дискурса часто не имеет ресурсов для того, чтобы ответить тому или иному субъекту,
обладающему высоким статусом, в публичном пространстве, итоговое сообщение дискурса формируется в ходе взаимодействия согласно правилам дискурса элементов его структуры, то есть то или иное высказывание статусного
субъекта проходит в субъекте, участвующем в дискурсе в качестве условного
слушателя, все те фазы преобразований, которые были бы задействованы, если бы итоговое сообщение субъекта-слушателя были впоследствии представлены в публичном пространстве. Сложность дискурса обеспечивает также и
то, что статусный субъект, в свою очередь, говорит вовсе не из той точки, в
которой он получил требование, обозначившее начало работы дискурса; до
того как быть высказанным и занять в дискурсе субъекта-слушателя место
требования, сообщение статусного субъекта также проходит все необходимые фазы, то есть, в частности, видит себя в зеркале позиции субъектаслушателя и имеющихся в ней голосов-позиций – регулярности власти, нормы власти, сообщественности и «я».
См.: Горбачева Е. В. Политический дискурс как механизм формирования государственно-гражданских
отношений. – М., 2007; Петров К. Е. Роль политического дискурса в политических изменениях: глобальный,
региональный и национальный уровни. – М., 2009.
144
81
Механизм функционирования дискурса, связанный с циркуляцией
означающих согласно определенным закономерностям, сформулированным
той или иной постструктуралистской теорией, указывает нам на то, что основой дискурса является субъект в своей дискурсивной связанности, а социальная структура выступает в конечном итоге ее следствием и производным.
Постструктуралистская критика субъектно-объектного подхода вносит в
данном случае существенные корректировки в систему политической дискурсивности: объекты лишаются объективных свойств и становятся продуктом дискурса, в то время как субъект объективирован своей структурой, а его
дискурс в своей открытости жизненному миру способен конструировать объекты, проводя в том числе и относительную объективацию.
Относительная устойчивость означающих, представляющих тот или
иной элемент структуры, гарантирована категорией смысла, интегрированной, в частности, в концепцию политического дискурса Лакло и Муфф через
определение дискурса как системы регулярностей смыслопорождения.
Условный характер стабильности системы означающих связан со спецификой постструктуралистского знания в целом: если структуралистская модель
характеризует дискурс (соссюровский язык) как сеть означающих, зафиксированных неизменными отношениями друг с другом, то постструктуралисты
утверждают, что окончательно установить значение невозможно. В естественной речи, которой Соссюр отводил роль производного языка, связанного его рамками, происходят трансформации дискурса – знаки меняют положение относительно друг друга, и вся сеть находится в постоянном движении, речь постоянно меняет и дискурс, и, более того, язык145.
Ж. Лакан отказывается приписывать Соссюру авторство жесткой
структуралистской модели и заявляет о преемственности постструктуралистского знания по отношению к структурализму: соссюровское деление на
означающие и означаемые, смещающиеся относительно друг друга, совпадает для него с движением означающих относительно друг друга: «Отношение
145
Йоргенсен М., Филлипс Л. Дискурс-анализ. Теория и метод. – Харьков, 2004. – С. 78-80.
82
означающего к означаемому, в этом драматическом диалоге столь ощутимое,
позволило мне сослаться на знаменитую схему Соссюра, где означающее и
означаемое предстают как два параллельных потока, друг от друга отличных
и обреченных на непрерывное скольжение друг относительно друга. Именно
в связи с этим и предложил я заимствованный у обойщиков мебели образ
пристежки. Ведь если мы хотим знать, чего, хотя бы приблизительно, нам
держаться и в каких пределах скольжение возможно, необходимо, чтобы
ткань означающего и ткань означаемого в какой-то точке соединялись. Имеются, таким образом, точки пристежки, но связь в этих точках сохраняет некоторую эластичность»146.
В постструктуралистских теориях принято считать, что эта «эластичность» ─ основное свойство социальных практик ─ и способствует «пересмотру структуры значений посредством соглашений, переговоров, конфликтов» в рамках социального, однако, руководствуясь приведенными выше тезисами А. М. Пятигорского о контурах будущего политического мышления, а
также всей традицией, наследующей аристотелевское понимание политики,
можно с уверенностью утверждать, что социальное – это мертвые знаки,
пользуясь терминологией Бодрийяра, социальное тело, как и любое тело, любой устойчивый корпус с нанесенными на него метками – кладбище знаков147.
Эластичность как свойство дискурса возникает в результате того, что
политическое, инспирированное функционированием субъекта, политическое как чистая пустота, поглощающая субъекта, создает водоворот знаков,
приводит их в движение относительно друг друга, они смещаются, оставаясь
неизменными только в точках пристежки (следует отметить, что существуют
обстоятельства, при которых могут смещаться и точки пристежки). В основе
системы циркуляции знаков лежит фундаментальная нехватка, не позволяющая дискурсу приобретать и удерживать устойчивое состояние. Э. Лакло и
146
147
Лакан Ж. Семинары: образования бессознательного. – М.: Гнозис, Логос, 2002. – С. 15.
Бодрийар Ж. Символический обмен и смерть. - М.: Добросвет, 2000. – С. 320.
83
Ш. Муфф рассматривают динамику дискурса как борьбу знаков внутри него
за особые, доминирующие позиции148.
Современные информационные войны ведутся для того, чтобы связать
с определенными узловыми точками – институтами, именами людей, идеями
конкретные знаки, произвести дискурс, однако, соответствют ли информационные войны тому смыслу политики, тому дискурсу политики, эффективность и актуальность которого востребована
в современном мире. Борьба
отдельных дискурсов за доминирование, попытки апроприации исторически
сложившихся дискурсов более новыми в большинстве случаев (вне зависимости от того, добросовестна она или недобросовестна) основываются на
идее о том, что структурирование жизненного мира должно осуществляться
одним дискурсом, контролирующие возможности которого обычно выходят
далеко за пределы конституционных принципов и разумных общих стратегических соглашений сообщества, подтвержденных формированием институтов представительства.
Дискурс, победивший в результате функционирования системы представительного правления, ощущает себя вправе (а он функционирует самостоятельно, успешно управляя субъектами), опираясь на приобретенную
власть, свободно структурировать конкретные сферы жизненного мира, преодолевая сопротивление норм (более или менее законно). То есть победивший дискурс более не желает включаться в дискурс политический и обеспечивать политическую основу своего функционирования в тех случаях, когда
он не вынужден запрашивать ресурсы. Самое большее, что он готов обеспечить ─ формальное соответствие правилам. Такое понимание социальнополитической системы заложено в основу концепции антагонизма и гегемонии, разрабатывавшейся Лакло и Муфф: политическое характеризуется для
них априорным антагонизмом «мы/они», образующимся в результате выстраивания идентичностей на базе различий, а политика – гегемонией, которая обеспечивает существование «строя» – политического и социального –
148
Mouffe Ch. On the political. – London: Routledge, 2005. – P. 121.
84
как такового, то есть нивелирует антагонизм на определенное время, пока в
результате избыточного давления гегемонии или специфической циркуляции
различных партикулярных дискурсов относительно друг друга антагонизм
вновь не вторгается в политику149.
Наиболее дискуссионным и интересным моментом в теории Лакло и
Муфф является уровень стабильности дискурса и проблема флуктуации значений, политического смысла. В статье «Демократия в многополярном мире»
Ш. Муфф пишет: «Основная проблема либерального рационализма состоит в
том, что он строит логику социального, основанную на эссенциалистской
концепции «бытия как присутствия», и понимает объективность как внутренний признак, присущий вещам как таковым. Из-за этого он не может понять процесс конструирования политических идентичностей. Кроме того, это
мешает осознать, что идентичность может быть построена только через различие и что любая социальная объективность конструируется через действия
власти. Он отказывается признать, что любая форма социальной объективности является, в конечном счете, и политической и неизбежно несет на себе
следы актов исключения, которые управляют ее устройством»150.
Таким образом, складывается уникальная ситуация: постмарксист
упрекает либеральный дискурс в том, что последний основывает ряд ключевых умозаключений на идее об объективности положения вещей. Такой подход в либеральном дискурсе, тем временем, сформировался в ходе разработки в течении трех столетий теории рационального субъекта, разум которого,
соединенный со свободной волей, по мысли либералов, является единственной объективностью социальных отношений. В наиболее радикальных формах теория свободного субъекта встречается в либеральной мысли достаточно редко, с рефлексией относительно степеней и форм свободы связаны уже
работы сэра И. Берлина, посвященные концепциям негативной и позитивной
свободы, однако сама установка, помещающая социально-политическую си149
Laclau E. and Mouffe Ch. Hegemony and Socialist Strategy: Towards a Radical Democratic Politics. - London:
Verso, 1985. – P. 50-54.
150
Муфф Ш. Демократия в многополярном мире // Прогнозис. – 2009. - № 2 (18). – С. 64.
85
стему в зыбкое пространство индивидуальных взаимодействий, в зависимость от интерактивности субъекта, предполагает способность субъектов
совместно установить рациональный порядок и ставит под вопрос объективную устойчивость какой бы то ни было социальной структуры, тем временем
история указывает на вполне определенные формы устойчивости, которые
легко проходят без изменений через стихийные и управляемые революционные и эволюционные трансформации151.
Такая установка в основе либерального дискурса находится в прямом
противоречии с предложенной постструктуралистами структурой субъекта,
стабильность которой обеспечивается объективацией определенных уровней
дискурса. В рамках концепции борьбы дискурсов Лакло и Муфф противопоставляют идеализму либерального дискурса признание антагонизма, который
политическое как динамика оформляет в гегемонию: «Гегемонию лучше всего понимать как организацию согласия – процесс, посредством которого
подчиненные формы сознания конструируются без насилия и принуждения»152. Гегемония в неомарксизме Грамши и последующей интерпретации
Лакло и Муфф – прежде всего, производство значения, то есть результат работы дискурса, который эксплуатирует, как марксистский базис, так и
надстройку с целью организовать и опосредовать интересы различных групп
(по Лакло и Муфф) или объективно существующих, но не всегда и не всеми
отрефлексированных классов (по Грамши) в рамках формирования гегемонии.
Политический дискурс есть то, что призвано нейтрализовать механизмы гегемонии, и, как это ни странно, либеральная теоретическая установка
скорее скрывает этот механизм, полагаясь на свободное рацио индивида, на
свободного экономического субъекта, которого, естественно, ничего не стоит
обмануть153, в то время как консервативная мысль, не доверяя представлению
человека о себе, ищет за ним структуры, определяющие его поведение, и,
См., например: Токвиль А. Старый порядок и революция. – М.: Прогресс, 1992.
Грамши А. Избранные произведения. – М.: Политиздат, 1980. – С. 61.
153
Токвиль А. де. Демократия в Америке. – М.: Моск. филос. фонд, 1994. – С. 112.
151
152
86
находя их, препятствует или способствует их функционированию. Попытка
индивида управлять собой и манипулировать внешним миром, по меньшей
мере, иллюзорна, его задача – по возможности, непротиворечивый анализ
собственных действий, выявление в них закономерностей, последовательностей и поиск реальных вызовов, их источников. Интерсубъективность же
есть только проекция разнообразия означающих, актуальных для различных
субъектов, в общее поле, которое в каждом отдельном случае так или иначе
помещено в субъекта: «Чтобы дискурс был расслышан, где-то в наличии
должен пребывать код. Очевидно, что налицо он в большом Другом (А), то
есть в Другом как спутнике языка. Этот Другой – абсолютно необходимо,
чтобы он существовал, причем, прошу заметить, вовсе не обязательно нарекать его столь идиотским и бредовым термином как «коллективное сознание». Другой – он и есть Другой. Одного такого Другого вполне достаточно,
чтобы язык оставался живым. В самом деле, допустим, что налицо из Других
лишь один, способный притом говорить на своем языке с собой самим – этого окажется вполне достаточно, чтобы налицо оказался он сам, и не просто
Другой, а даже два, во всяком случае еще кто-то, кто его понимает. Отпускать на языке остроты можно даже тогда, когда вы являетесь единственным
его носителем»154.
Политический дискурс может быть запущен в субъекте и далее функционировать вплоть до самого формирования итогового сообщения вне связи
с кем бы то ни было, однако главным является то, что эта возможность сама
по себе указывает нам на невозможность единства «я» и требует искать преодоление гегемонии не в антагонизме свободных экономических субъектов и
институтов, а в анализе структуры субъекта и постановке вопроса о причине
и характере требования.
Результатом функционирования политического дискурса является политический смысл, воспроизводящий или синтезирующий формы, в которых
выражена система общих соглашений. Отдельные означающие, оказываю154
Лакан Ж. Семинары: изнанка психоанализа. - М.: Гнозис, Логос, 2008. - С. 17.
87
щиеся в центре дискурса, играют роль направляющих – они и являются выработанным смыслом, если воспользоваться определением смысла Н. Лумана: «Феномен смысла появляется в форме избытка указаний на дальнейшие
возможности переживания и действия. Что-то находится в центре внимания,
намерения, а иное отмечается лишь маргинально как горизонт «и-такдалее»155. В то же время Лакло и Муфф ссылаются на концепцию узловой
точки Ж. Лакана, указывая, что именно она позволяет усмотреть тот тип
структурирования означающих, который мы называем дискурсом, и в системе различий, отмечающих дискурсивные объекты, указывает на то или иное
ключевое сходство. Узловая точка представляет собой означающее, лишенное прямого референта, то есть указывающее на совокупность дискурсивных
объектов и ведет за собой цепочку означающих, свободных ассоциаций, в
последовательность которых заложен принцип установления различий между
дискурсивными объектами.
В сущности, процесс образования узловых точек является процессом
образования идеологии: политические оппозиции возникают только в том
случае, если у отдельных «лозунгов», «проблем» и «вопросов» в результате
сложных рефлексивных процессов находится нечто общее, что получает абстрактные формы, не связанные с коннотациями конкретной социальности. В
этом случае и образуется пустое означающее, которое само по себе не отсылает ни к какой историчности и способно распространяться на различные
партикулярные дискурсы, обобщая их не на основе выделения тех или иных
их свойств, а на основе формулирования политической идеи, реализация которой создаст условия для устранения проблем. Политический дискурс в целом на любом уровне содержит ряд партикулярных дискурсов, большая часть
которых, согласно Лакло и Муфф, в своей партикулярности не имеет отношения к политике, но в ходе самостоятельного прохождения отдельных фаз
политического дискурса получает новое измерение эквивалентности, в рам-
155
Луман Н. Общество как социальная система. – М.: Логос, 2004. - С. 118.
88
ках которого удовлетворение партикулярного требования зависит от универсальных изменений156.
Помимо этого, И. В. Гололобов отмечает, что «способность преодоления партикулярности объекта и перевод его в состояние универсальной репрезентации, осуществляемое посредством опустошения и последующего
наполнения означающего, рассматривается Лакло как сущностно субъектная
практика. Если и есть возможность говорить о субъекте социальных процессов, то эта субъективность рождается в момент эмансипации себя-какобъекта из состояния дифференциальной дискурсивной позиции (субъектпозиции) в состояние выразителя всей системности целиком». Сходную
трактовку предлагает Т. ван Дейк: «Основополагающий тезис контекстной
теории заключается в следующем: контекст должен определяться не в терминах социальной ситуации, в которой имеет место дискурс, но скорее, как,
ментальная репрезентация (ментальная модель) ее участников»157. А. И.
Хмельцов указывает, что в ментальной модели ситуации релевантны только
те компоненты социальной ситуации (гендер, возраст и т.д.), к которым обращаются участники в ходе формирования дискурса. В этой связи следует
отметить, что конкретный дискурс в практике речи оказывается только ситуативным отражением более широких символических структур, которые в той
или иной форме присущи субъекту158.
То есть никакой набор абстрактных социально-демографических характеристик не способен эффективно описать дискурс конкретного субъекта
– речь может идти только об основах дискурса в его индивидуальном измерении, о метафорах и метонимиях, в которых сам субъект выражает апроприированную им сквозь призму различных дискурсивных областей социальную ситуацию. Практически уникальный для России пример использоваLaclau E. and Mouffe Ch. Hegemony and Socialist Strategy: Towards a Radical Democratic Politics. – London:
Verso, 1985. – P. 217-219.
157
Дейк Т. ван. Язык. Познание. Коммуникация. – М., 1989. – С. 45.
158
Хмельцов А. И. Когда «они» говорят о «нас»: политический дискурс-анализ и семиотика внешней политики в междисциплинарной перспективе / Сборник научных трудов "Актуальные проблемы теории коммуникации". – СПб: Изд-во СПбГПУ, 2004. – C. 166.
156
89
ния теоретической модели дискурса, созданной в пределах концепций социологического конструктивизма, представлен в работе Ю. Л. Качанова и Н. А.
Шматко «Базовая метафора в структуре социальной идентичности». На основе наделения «вербального поведения самостоятельным онтологическим статусом, наряду с социальными представлениями, действиями и институтами»
исследователи разрабатывают метод рефлексивного жизнеописания: «Жанр
рефлексивного жизнеописания может быть определен как "история практики": "Как я стал тем, кто я есть", она отражает не столько формирование отдельного агента, сколько осуществление связи между социальной и индивидуальной сторонами его жизни. В силу этого рефлексивное жизнеописание
позволяет рассмотреть генезис и развитие социальной идентичности, так как
ретроспективная рефлексия социальной траектории фиксирует соотношение
отчуждения от группы и идентичности с ней, социализации и индивидуализации, интериоризации и экстериоризации и т.д.»159. В структуре рефлексивного жизнеописания выделяется базовая метафора – означающее, с помощью
которого субъект последовательно фиксирует себя как целое в жизненном
мире, представленном облаками символического. В конечном счете, для
каждого сформировавшегося в результате нормализации субъекта гарантирована как базовая метафора идентичности, так и некая политическая метафора
идентичности, определяющая связь остро индивидуальной истории субъекта
и представляющихся интерсубъективными означающих. С этой точки зрения, политическая динамика – это означающие, дающие определенные формы и очертания политической метафоре идентичности субъекта, сохраняющие ее основные ориентации в постоянно смещающейся сети означающих.
Политический дискурс субъекта неизбежно имеет ту же структуру, что
и все прочие – иные означающие, говоря языком Э. Лакло и Ш. Муфф, иные
узловые точки не меняют ни правил циркуляции, ни характера отношений,
которые складываются у субъекта с Другим.
159
Качанов Ю. Л., Шматко Н. А. Метафора базовой идентичности // Социс. – 2002. - № 8.
90
Норма власти (сообщение)
Сообщественность
Удовлетворенность
Регулярность власти
(Я)
Требование
Лакановская модель, вбирающая в себя большую часть наиболее ценного теоретического и практического постмодернизма, определена в отношении к бессознательному, основной категории психоанализа, что затрудняет
ее использование в политических исследованиях, которые исторически связываются с рациональным человеком, владеющим прозрачным для себя самого собственным сознанием и его способностью как системы с вполне очевидной проговариваемой логикой быть источником речи и действий. Более
того, исследования Лакана, в основном, игнорируют любые понятия, связанные с социальным, интериоризируя любую множественность и ограничиваясь исследованием субъекта. Таким образом, как мы уже отмечали, политика
оказывается исключительно делом субъекта, а не некоего мифического общества или, тем более, государства. И то другое, и другое – только эффект
дискурса субъекта в определенной плоскости, в определенном пространстве
означающих.
Следует отметить, что как в политических, так и в социальных науках
бессознательное как область неизведанного получила определенный статус.
П. Бурдье в работе «Практический смысл» указывает на прошлое социального агента в качестве механизма структурирования настоящего и проектирования будущего, однако, практически не упоминает о том, в какой форме
прошлое хранится и почему оно приходит в настоящее в определенном порядке160. Э. Дюркгейм замечал в одной из поздних работ: «В каждом из нас, в
той или иной пропорции, живет вчерашний человек. И это тот самый вчерашний человек, который силой вещей главенствует в нас, поскольку настоящее только в малой части сравнимо с долгим прошлым, в котором мы
160
Бурдье П. Практический смысл. – М.: Логос, Алетейя, 2001. - С. 97.
91
сформировались и откуда мы происходим. Однако мы не чувствуем этого человека прошлого, поскольку он инвертирован в нас, он составляет бессознательную часть нас самих. Вследствие этого, мы настроены не замечать ни
его, ни его закономерных требований. Напротив, самые последние приобретения человечества мы ощущаем очень живо, поскольку в силу их “свежести” они еще не успели оформиться в бессознательное»161.
Вслед за Дюркгеймом и П. Бурдье указывал на то огромное и неизученное влияние, которое оказывают на конкретные действие не поддающиеся
непосредственному наблюдению и изучению закономерности, функционирующие вне процессов осознания и артикуляции: «Следовательно, понять,
что есть габитус, можно только при условии соотнесения социальных условий, в которых он формировался (производя при этом условия своего формирования), с социальными условиями, в которых он был «приведен в действие», т. е. необходимо провести научную работу по установлению связи
между двумя состояниями социального мира, которые реализуются габитусом, устанавливающим эту связь посредством практики и в практике. «Бессознательное», позволящее экономить на таком установлении связи, в действительности есть не что иное, как историческое забывание, произведенное самой историей при осуществлении объективных структур, которые она порождает в своих «квазинатурах» — габитусах»162. Политический дискурс
функционирует одновременно как продолжение габитуса и вопреки ему: габитус локализован в пространстве и времени, и является по сути констелляцией партикулярных дискурсов, формирующих образ субъекта (социального
агента) и его статусность. Формирование политического дискурса происходит в момент универсализации одного из партикулярных дискурсов, которая
одновременно уничтожает его в качестве структуры габитуса и дает ему новую жизнь в качестве политического дискурса. При этом универсализированной партикулярный дискурс вовсе не теряет связи с прочими партикулярDurkeim E. L'Evolution pédagogique en France, Paris: Alcan, 1938, P.16 / Цит. по Бурдье П. Практический
смысл. - М.: Логос, Алетейя, 2001. - С. 110.
162
Бурдье П. Практический смысл. – М., 2001. - С. 120.
161
92
ными дискурсами, образующими габитус и размещенными в бессознательном.
Основные структурные элементы схемы – две цепочки означающих, то
есть последовательно выстроенные означающие163, находящиеся в постоянном движении относительно друг друга и выходящие далеко за границы той
области, в которой образуется дискурс, чье отражение в социальных практиках и речи, в частности, мы можем наблюдать. Первая цепочка в области
дискурса начинается в том месте, где впервые означивается требование, и
само движение здесь поддерживается требованием и заканчивается в точке,
где наступает удовлетворенность, связанная с тем признанием, которое было
получено в результате включения элементов этой цепочки в сформированное
сообщение. Последовательность означающих в этом случае представляет собой нить рационального дискурса: «дискурса, в который уже включается
определенное количество ориентиров, вещей фиксированных. Вещи эти порою не могут быть с точностью уловлены иначе как на уровне того, что конкретно, в прагматике дискурса, образует некие фиксированные точки. Вы сами прекрасно знаете, что точки эти никакой вещи однозначно не соответствуют. Нет такой семантемы, которая отвечала бы одной-единственной вещи. По большей части семантема соответствует целому ряду вещей очень
различных»164.
Мы останавливаемся здесь на уровне семантики, то есть того, что фиксировано и определено конкретным образом своего использования. Таким
образом, это не что иное, как линия дискурса обыденного, обыкновенного – в
том виде, в котором допущен он кодом дискурса, который я назвал бы дискурсом общей для нас реальности. Это, надо добавить, тот уровень, на котором создание смысла происходит ранее всего, потому что смысл на нем в каком-то отношении уже дан. По большей части дискурс этот состоит лишь в
добросовестном перемалывании ходячих идеалов. Именно на этом уровне и
163
164
Лакан Ж. Семинары: образования бессознательного. – М., 2002. - С. 15.
Там же, С. 24.
93
возникает пресловутый пустой дискурс. Как видите, линия эта представляет
собой линию конкретного дискурса индивидуального субъекта, который говорит и заставляет себя выслушивать, – дискурса, который можно записать
на пластинку. В отличие от нее, первая линия (в нашем тексте упоминается
как вторая цепочка означающих – Я.Г.) воплощает собой все то, что включено сюда в качестве возможности искажения, перетолкования, резонанса, метафорических и метонимических эффектов»165.
Рациональный дискурс снабжен также «коротким замыканием», на
уровне, где, с одной стороны, выбираются означающие, соответствующие
позиции «я», а с другой, означающие, соответствующие метонимическому
объекту, который в случае с политическим дискурсом необходимо конкретизировать – это сообщественность, полисемантический объект, на который
направлена работа дискурса: «В сообщении смысл является на свет. Истина,
которую надлежит возвестить, если таковая есть, находится именно тут. По
большей части никаких истин не возвещается – по той простой причине, что
чаще всего дискурс (рациональный дискурс – Я. Г.) вообще означающую цепочку не пересекает, что он представляет собой просто-напросто бормотание
повторения, мельницу слов, поток которых образует короткое замыкание
между пунктами В и В’ (на нашей схеме это пункты «Я» – «Сообщественность» - Я. Г.). Такой дискурс не говорит абсолютно ничего – разве что сигнализирует вам, что перед вами говорящее животное»166. Обыденный дискурс обеспечивает стабильность социальных структур – неслучайно среднестатистический человек, по подсчетам филологов, постоянно использует не
более 600 слов, а люди, не имеющие высшего образования, обходятся в повседневной жизни 300 единицами в своем словаре. В работе «Контуры будущего политического мышления» А. М. Пятигорский отмечает: «Вторая особенность
политики,
которую
мы
условно
назвали
абстрактно-
социологической, состоит в том, что социальная структура, внутри которой
165
166
Там же. С. 17, 18.
Там же. С. 35.
94
реализуются политические отношения, всегда, то есть во всякий данный момент наблюдения, обладает меньшей степенью свободы и, соответственно,
большей степенью предсказуемости, чем сами эти отношения. Таким образом, самая консервативная политика оказывается объективно направленной
против существующей социальной структуры. Никакая социальная структура
сама себя не меняет и не сохраняет. И то и другое делает политика»167.
В связи с этим дискурс в целом наделен политическим только в том
случае, если, не ограничиваясь «коротким замыканием», рациональный дискурс входит в сложное взаимодействие с той цепочкой означающих, которая,
по мысли Ж. Лакана, позволяет «искажать, перетолковывать»168, то есть совершать изменения, в данном случае в режиме общежития, без которых человек не способен существовать.
Политический дискурс в противовес обыденному (социальному) образуется в результате столкновения рационального дискурса (первая цепочка),
включающих определенные ориентиры, и второй цепочки означающих, организация которой находится в определенном отношении к порядку истины,
которая свойственна дискурсу в целом, дискурсу как основе субъекта. Из «Я»
требование выходит едва означенной частностью и немедленно возвращается, наделенное теми отличительными чертами, теми дискурсивными идентификациями, которыми его описывает Другой (ведь именно языком власти,
языком, выработанным государством, пользуется всякий, кто хочет говорить,
при чем не только тем языком, который закреплен в нормах, во всем богатством означающих, которые содержатся во всевозможных властных практиках).
Дифференцированное Другим (в точке «Р») требование, получившее
форму дискурсивного объекта, находит поддержку и присваивается в точке,
где располагается метонимический объект. В итоге формирование сообщения
происходит при взаимодействии метонимизированного дискурсивного объПятигорский А. М. Контуры будущих форм политического мышления // Неприкосновенный запас. –
2009. - № 1 (63). – С. 23.
168
Лакан Ж. Семинары: образования бессознательного. – М., 2002. - С. 21.
167
95
екта и дискурсивного объекта, выработанного в точке «Р» (Другой). Однако
взаимодействие двух цепочек может и не произвести сообщение, если последствия обработки требования в инстанциях различны. Р. Рорти указывает,
что правда – свойство языка169, а не свойство жизненного мира, вслед за ним
Э. Лакло и Ш. Муфф пишут о том, что истина – это продукт дискурса170. В
предложенную выше модель дискурса это вносит определенную многомерность, так как в конечном счете высказываемое, производное от «Я», от того,
что присваивает требование и запускает его трансформацию в дискурсивный
объект, и высказывание (итог работы дискурса) существуют отдельно друг от
друга, то есть так и не приходят в соответствие – помехой является само
устройство дискурса.
За кадром, в той точке («Я»), из которой держит речь субъект, остается
невыраженное, но оформленное означающим требование, которое часто является на самом деле истиной дискурса, развертыванию которой в точке «Р»
помешали те ограничения, которые в этой точке наложены на выбор означающих. Проще говоря, политическое требование, еще до того, как его объект
стал метонимическим объектом в точке «С» и приобрел тот оттенок значения, который он присвоил, было лишено возможности быть выраженным теми символическими ресурсами, которые оно получило в точке «Р».
Для того чтобы согласиться с представленной моделью дискурса,
необходимо принять некоторые тезисы и, в частности, то, что все, высказываемое другим – тем маленьким другим, который является столь же ограниченным в силу того, что он – продукт воображения, продукт его интериоризирующей конструирующей деятельности, как и наше представление о себе,
в том числе о себе как источнике речи, исходящем из определенной позиции,
все, высказываемое другим опосредовано языком и теми ситуациями дискурса, его частностями, которые постоянно возникают и исчезают. То есть разделяемый субъектами дискурс размещен и функционирует в каждом из них
169
170
Рорти Р. Философия и зеркало природы. – Новосибирск, 1997. - С. 71-103.
Laclau E., Mouffe Ch. Hegemony and Socialist Strategy: Towards a Radical Democratic Politics. – P. 14.
96
как целое, но движение означающих поддерживается каждым из них в этом
целом исходя из той позиции, которую в дискурсе занимает конкретный
субъект.
В выработанной нами синтетической модели дискурса существенно то,
что все оппозиции так или иначе – в более или менее развернутом виде –
представлены в каждом субъекте, однако, решающим оказывается то, как
развернуты эти оппозиции в субъекте, иначе говоря, чем субъект представлен. Для того, чтобы эффективно построить возможные варианты презентации субъекта, необходимо определить позицию-доминанту в нашей схеме и
выявить те варианты, которые могут функционировать в ее рамках:
Дискурс
Дискурс
нормативный властной
практики
Н Р
⇔
К Я
Р Я
⇔
Н К
Дискурс
частного
лица
Я К
⇔
Р Н
Дискурс
сообщества
К Н
⇔
Я Р
В предложенных схемах доминанта находится в левом верхнем углу,
именно этим означающим представлен субъект и, соответственно, с этой позиции он участвует в работе дискурса. Так, часть государственных институтов исполнительной власти и судебная власть представлены нормами, соответственно, требование, полученное в точке «Я», то есть в точке, в которой
концентрируется воображаемое представление частного лица о себе отражается от метонимического объекта – сообщественности, пересекается с властной практикой и приходит в точку формирования нормы. При этом следует
учитывать, что речь идет о движении означающих, и они по тем или иным
причинам могут вовсе и не присоединиться друг к другу. В точке формирования нормы может произойти ошибка, и развернутое универсализированное
требования вновь окажется на пересечении с регулярностью власти или сообщественности.
При этом следует помнить, что один и тот же субъект может переходить из одного дискурсивного состояния в другое – чиновник, сегодня защищающий интересы утвержденной стратегии развития, может завтра уйти
97
на пенсию и оказаться домовладельцем, имущественные интересы которого
находятся под угрозой в связи с реализацией указанной стратегии. В связи с
этим мы можем попробовать указать оптимальный дискурс, в котором субъект способен в наибольшей степени универсализировать свои интересы и
эффективно реализовать себя. Безусловно, это дискурс сообщества, в котором субъект представлен означающими сообщественности, в целом соответствующими тем принципам коммуникативного и стратегического действия,
теория которых изложена Ю. Хабермасом171 вслед за теориями сообщественного и общественного действия в понимающей социологии М. Вебера172.
Человек, представленный означающими сообщественности, какую бы
позицию он ни занимал в социально-политической статусной структуре, подчиняет интересам сообщества нормы и контролирует их трансформацию исходя из общественных интересов, через нормы он воздействует на регулярность власти и одновременно, проходя до самого истока путь требования,
ищет истину субъекта в сопоставлении всех четырех позиций, и особенно во
взгляде на истину субъекта через двусмысленность метонимического объекта. Нельзя не отметить также, что именно определенная двусмысленность
намечена в конце работы И. Берлина как необходимый компромисс между
концепциями позитивной и негативной свободы.
В ходе эмпирического исследования необходимо определить, какими
означающими представлена позиция каждого из участников, и в какой точке
прервалась циркуляция означающих для отдельных субъектов, циркуляция,
которая позволяет их дискурсу трансформироваться, занимая все позиции
поочередно, к какой бы они ни были привязаны в жизненном мире социальных статусов.
При анализе конкретной ситуации мы рассматриваем последовательно
все те дискурсивные позиции, которые обозначают субъектов, формирующих
дискурс: речь идет и об опоре на те или иные нормы, и о конкретных решеСм., например: Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. - М.: Весь мир, 2008.
См.: Вебер М. О некоторых категориях понимающей социологии / Избранные произведения. - М.: Прогресс, 1990.
171
172
98
ниях, принятых статусными лицами, и выраженном каким-либо способом
мнении сообщества, а также о точке зрения отдельного частного лица. Именно по изменению позиции, интеграции в нее новых, ранее отчуждавшихся
черт мы отслеживаем, какие именно субъекты включены в дискурс, а какие
из него выключены. Если позиция не меняется и, каким бы ни было требование, и как бы оно ни было развернуто, тот или иной субъект представлен постоянно одним и тем же, не трансформирующимся типом дискурса, можно
сделать вывод о том, что он в него не включен.
Полноценное функционирование политического дискурса требует,
чтобы субъект последовательно занимал в порядке дискурса все позиции, так
как ни без одной формирование дискурса в конечном счете невозможно. Однако обыденный, социальный дискурс (первая цепочка на нашей схеме), через которую вынуждено пробиваться требование, склонен фиксировать субъекта теми или иными означающими, закреплять за ним как его структурную
роль, так и ее оттенок: то есть, зафиксировавшись в позиции сообщественности, подменив свои частные интересы особым образом понимаемым общественным интересом, субъект может использовать самые различные означающие – от Красного креста до жилищного кооператива. Независимо от того,
какую позицию субъект занимает в социальной структуре, он сможет стать
участником политического дискурса только в том случае, если он сумеет
адекватно включить свое требование в рамки той процедуры формирования
политического дискурса, которая была описана выше, то есть провести требование по всем инстанциям и добиться его соответствия всем тем принципам, которые были выработаны им и иными субъектами, включенными в
дискурс.
99
Глава 2. Конституирование политического в современных локальных сообществах ФРГ
2.1. Эволюция локальной политики в ФРГ на рубеже XX – XXI века
Как уже указывалось нами ранее173 основное в пост-модерне ─ предельное разобщение и массовизация, одномерность, стандартизированность
субъекта в области публичного и изоляция в области приватного. Сочетание
этих параметров характерно для консервативности социального: оно не меняется в условиях удовлетворения основных потребностей и осуществления
коммуникаций в формате, необходимом в процессе этого удовлетворения,
утвержденном раз и навсегда. При этом социальное предоставляет возможность для новой реализации некоей тотальности в условиях возникновения
любой напряженности в системе удовлетворения потребностей. Именно та173
См. параграф 1.1.
100
кая напряженность возникает в начале нового столетия в связи с радикальными изменениями общего социального контекста.
Характеризуя «психологию граждан» в сегодняшней России, отечественные специалисты отмечают, что в повседневной жизни (области приватного) большинство людей осознает свой интерес и на уровне индивидуального поведения действует достаточно рационально и вполне расчетливо, но
«массовое политическое поведение россиян по-прежнему направляется создаваемыми и транслируемыми «сверху мифами»174, что возможно и достаточно
легко осуществимо в условиях предельного отчуждения в сфере публичного и
наличия стандартизированных процедур коммуникации. Иная точка зрения
заключается в том, что подавляющее большинство россиян сопротивляется
переменам, а застывшая стабильность, с их точки зрения есть выражение нежелания вновь брать препятствия, превозмогать, что-то менять в себе, вытаскивать себя за волосы из болота175. В связи с этим одной из наиболее острых
проблем становится поиск формы преодоления отчуждения, массовизации,
одномерности, стандартизированности субъекта и определения возможности
этого преодоления путем развития политического института, на многих этапах истории цивилизации игравшего роль медиатора между государством и
человеком, т.е. института местного самоуправления как основного актора в
сфере локальной политики.
Технические новшества постиндустриальной эпохи радикально меняют
жизнь людей в высоко развитых демократических странах: большинство домохозяйств оснащено телевизорами и телефонами, во многих присутствует
компьютер, личный автомобиль стал широко распространенным средством
передвижения. Одним из наиболее интенсивных процессов в мире является
процесс интеграции, в первую очередь, экономического пространства. Суще-
Ковалев В.А. Политика, власть и бизнес в Республике Коми: современные проблемы. – Сыктывкар, 2005.
– С. 5.
175
См.: Михайлов К. Социальный капитал. О смысле жизни и рыночном механизме // НГ-Сценарии. – М.,
2008. – 26 февр. – № 2. – С. 19.
174
101
ственно расширились возможности передачи информации и коммуникации с
помощью спутниковой связи и других технических инноваций.
Автомобилизация и интенсивное строительство дорог поставили под
сомнение во многих странах, включая Германию, необходимость территориальной близости места работы, проживания, основных торговых центров.
Типичное для индустриального общества отделение места работы от места
жительства вообще утратило актуальность в связи с возможностью объединения в сеть рабочих мест в разных точках мира. Деятельность может осуществляться в современных условиях без привязки к определенной территории и определенному муниципальному образованию. Хотя сельское хозяйство, промышленность и сфера индивидуальных услуг по-прежнему находятся в городах и сельских муниципалитетах, их характер и алгоритм функционирования существенно изменились.
Абсолютно новые условия для предоставления информации населению
и организации его досуга создало телевидение. Телефон и Интернет сформировали исключительно благоприятные условиях для коммуникации между
отдельными людьми. Естественно, все эти изменения повлекли за собой изменение общественной значимости местных общественных организаций и
объединений176, периодических изданий и других средств массовой информации, а значит, и связанного с ними отношения граждан к политическому
процессу на местном уровне, а также к самим политическим институтам,
функционирующим на местном уровне и их представителям.
Большинство масштабных экономических и социальных изменений
происходит постепенно, в то время как открытие нового торгового центра,
создание жилого квартала или реновация старых жилых районов сразу бросаются в глаза. Крупные проекты, проводимые местными властями, изменяют существенно жизнь отдельного человека, как в крупных урбанизирован-
В Германии традиция создания объединений политического и общественного характера на местном
уровне имеет глубокие исторические корни. См.: Bentem N. van. Vereine, eingetragene Vereine, Dritter-SektorOrganisationen. – Münster: Waxmann Verlag GmbH, 2006.
176
102
ных регионах, так и в маленьких сельских общинах Германии177. Именно эти
изменения являются основным содержанием локальной политики. Они побуждают к осмыслению происходящего, а также к активному включению в
локальный политический процесс для ускорения позитивных изменений и
расширения их спектра.
Развитие систем местного самоуправления в различных странах вызывает в настоящий момент интерес многих российских авторов. Одним из
наиболее привлекательных вариантов выглядит система местного самоуправления в Германии, где основной вектор, как представляется из России,
ориентирован на наиболее взвешенные и рациональные политические решения178.
С конца 90-х годов важнейшим вектором развития немецкой модели
МСУ становится поиск ответов на вызовы глобализации и европеизации. В
сфере действия МСУ это затрагивает множество аспектов. Основной тенденцией коммунального управления становится «дерегуляция» или сокращение
регулирующего вмешательства публичной власти в социально-экономические
процессы. Усиливаются дерегуляция и приватизация, направленные на передачу выполнения общественных функций от коммунальных структур частным фирмам и ассоциациям. Прежнее публичное управление в коммунах, как
отмечают немецкие авторы, все больше превращается в «коммунальный менеджмент»179, напоминающий корпоративное управление. Фиксируя эти тенденции и процессы, немецкие политики и специалисты вместе с тем отмечают
и проблемы, которые порождаются на муниципальном уровне в результате такого развития событий. В частности, указывается на обострение финансовых
проблем в немецких коммунах180.
177
Naßmacher H., Naßmacher K.-H. Kommunalpolitik in Deutschland. - Wiesbaden: VS Verlag für Sozialwissenschaften, 2007. - S.9.
178
Авдонин В.С. Развитие местного самоуправления в Германии и России: история, проблемы, перспективы
// Локальная политика, местное самоуправление: Российский и зарубежный опыт / Ред.-сост. Л. Н. Верченов,
В. А. Ковалев, П. В. Панов. – М.: Российская ассоциация политической науки, 2008.
179
Raschke M., Schubrt K. Quo vadis «Konzern-Stadt»? – Das Beispiel Muenster // Kommunen in Not / Hrsg. Robert R.,
Kevenhoerster P. – Munster; N.Y., 2004. – S. 227.
180
Kommunen in Not / Hrsg. Robert R., Kevenhoerster P. – Munster; N.Y., 2004.
103
Активное участие частных структур в исполнении общественных
функций, их влияние на выработку и принятие решений на коммунальном
уровне подрывают демократическую легитимность муниципальной политики. В нее оказываются активно вовлечены уже не только демократически избранные органы местной власти и гражданские инициативы, но и множество
акторов, не имеющих демократической легитимации, происходит фрагментация политики под влиянием частных интересов, демонтаж социальных
программ, дефицит информации и компетентности, давление на местные сообщества образцов глобальной культуры, вызывающие ответную реакцию.
На уровне теории и в практике локального демократического политического процесса идет поиск более сбалансированных решений по адаптации
сложившейся в Германии «социально ориентированной» модели МСУ к
«неолиберальному» давлению глобализации и европеизации. Среди них российские авторы выделяют концепцию «сетей компетенции», «общественный
конкурентный город», а также усиление присутствия немецких коммун на европейском уровне, т.к. многие проблемы, с которыми сталкиваются коммуны,
имеют происхождение и поддаются решению лишь на значительно более высоких уровнях181.
Локальная политика охватывает все обязательные для исполнения решения, касающиеся местных сообществ различного уровня и масштаба. Сами
же местные сообщества формируют в рамках локальной политики различные
по территориальному масштабу и объему функций типы муниципалитетов,
См.: Авдонин В.С. Развитие местного самоуправления в Германии и России: история, проблемы, перспективы. – С. 96-100. Немецкие коммуны встраиваются в «сети компетенции», формирующиеся вокруг
решения инновационных технологических задач для повышения международную конкурентоспособность.
Сети характеризуются многообразием участвующих акторов: предпринимателей, финансистов, органы
местной власти, учебные и научные учреждения, общественные ассоциации. Задачи «сетевой» политики
заключаются в поддержании сотрудничества всех местных акторов «сети», мобильном и гибком развитии
компетенции, обеспечивающем экономический рост, занятость и конкурентоспособность; «общественный
конкурентный город» основан на «жестких» (транспорт, трудовые и финансовые ресурсы и др.) и «мягких»
(культура, досуговая среда, имидж) факторах, концентрацию которых обеспечивает местная власть для повышения конкурентоспособности коммун, одновременно формируя лояльность граждан к принимаемым
решения и сохраняя свободный доступ к общественным услугам, влияние гражданских инициатив и общественных ассоциаций.
181
104
закрепленные в ФРГ Основным законом и действующим законодательством
земель: земельные округа, города и сельские общины182.
ФРГ ─ государство с богатыми традициями местного самоуправления,
являющегося не только управляющим субъектом на местном уровне, но и
реальным политическим актором, представляющим интересы местного сообщества и актуализирующим его политическую волю. Германская, основанная в начале своей истории на прусской традиции, система местного самоуправления существует на протяжении более чем двух столетий. В муниципалитетах накоплен огромный опыт определения и реализации местной
политики в условиях реальной автономии, т.е. высокой самостоятельности
принятия стратегических и тактических политических решений. Несмотря на
развитую местную демократию, коммуны в Германии остаются, как и все
муниципальные образования в мире, полностью подзаконными, т.е. обладают
теми или иными политическими полномочиями только в рамках государственного законодательства. С учетом федеративного характера современного германского государства, достаточно широкая рамка федерального конституционного права183 сужается и конкретизируется законодательством земель, к компетенции которых относится регулирование вопросов МСУ. В
каждом из субъектов ФРГ действует соответствующий нормативный правовой акт184.
Длительный период в истории развития локальной политики в Германии ее не связывали с понятием «демократии». Сферы государственного
В немецком языке слово «Gemeinde» (община, муниципалитет) означает одновременно и тип муниципального образования и проживающее на его территории местное сообщество. Статья 28, часть 2 Основного
закона ФРГ гласит: «Общинам должно быть гарантировано право регулировать в рамках закона под свою
ответственность все дела местного сообщества» // http://vivovoco.rsl.ru/VV/LAW/BRD.HTM
183
В ФРГ отсутствует федеральный закон, регламентирующий вопросы местного самоуправления, т.е. на
федеральной уровне все процессы на уровне МСУ регламентируются только ст. 28 Основного закона ФРГ,
выступающего гарантом самостоятельности органов МСУ.
184
Название данного нормативного акта «Kommunalverfassung» (муниципальная (местная) конституция)
подчеркивает его высокий правовой статус и подтверждает высокий уровень автономии местной политики в
ФРГ. Структура документов этого типа соответствует структуре системы МСУ: (1) Положение об общинах
(Gemeinde (община) - минимальная территориальная и политическая единица в системе МСУ); (2) Положение о земельных округах (Landkreis (земельный округ) – единица территориального деления земель и надмуниципальный уровень в системе МСУ); (3) Служебный регламент (для всех служащих); (4) Взаимодействие общин (нормативные основы формирования муниципальных объединений); (5) Прочие положения //
См., например: Stubenrauch H. Städte, Landkreise, Verbandsgemeinden und Gemeinden. Das rheinland-pfälzsche
Kommunalsystem im Überblick. – Mainz: Landeszentrale für politische Bildung, 2011.
182
105
управления и местного самоуправления рассматривались как существующие
отдельно друг от друга. Эта антиномия была отчетливо выражена даже в Вемарской конституции 1919 года, где гарантии права на осуществление местного самоуправления (ст, 127) были включены в раздел, касающийся общественной жизни, вместе со статьями о защите семьи и молодежи, о свободе
объединений и собраний и т.п.185 Традиция деполитизации процессов на
местном уровне была пресечена в 1945 году, когда союзниками в качестве
главного ориентира послевоенного развития Германии была определена демократизация политического процесса и его децентрализация с целью
предотвращения узурпации власти в будущем. В рамках формирования текста Основного закона необходимость создания демократического института
местной демократии не вызывала сомнений и споров между участниками
конституционного совещания.
Современное состояние локальных политических институтов и ход
политического процесса на местном уровне в ФРГ отмечены сложными проблемами и противоречиями, которые отражают, как общие черты развития в
мире на данном этапе истории западной цивилизации в целом, так и особенности этого развития в отдельных государствах, связанные со структурой их
политической системы.
Одной из наиболее важных особенностей политического процесса на
местном уровне в ФРГ в настоящее время является радикальное снижение
самостоятельности общин, земельных округов и муниципальных объединений в связи переживаемым ими финансовым кризисом, связанным, с одной
стороны с давно наметившимися негативными явлениями в местном экономическом
развития,
а
с
другой,
вызванными
общим
финансово-
экономическим кризисом в Германии, обусловленным общемировыми и общеевропейскими процессами.
185
Gabriel O.W., Holtman E. Kommunale Demokratie // Handbuch politisches System der Bundesrepublik
Deutschland. – Oldenburg: Wissenschaftsverlag, 2005. – S. 471.
106
В наиболее сложном положении оказались в землях Германии многие
городские муниципалитеты, нагрузка на бюджеты которых существенно выросла по ряду объективных причин:
1. Изменение направления экономической политики было связано с реструктуризацией всей экономической системы, интенсивно меняющейся в
постиндустриальном государстве. Оно привело к резкому сокращению количества рабочих мест, усилившемуся в связи с общими кризисными явлениями. В рамках поддержки экономической системы были сокращены многие
налоги на предприятия, в связи с чем, произошло выпадение налоговых поступлений в бюджеты городов.
2. Одновременно федеральные органы власти и земли продолжали возлагать на города новые социально значимые обязательства, далеко не всегда
компенсируя им данные затраты (право каждого ребенка на место в детском
саду, создание школ полного дня, расширение возможностей ухода за детьми
в возрасте до трех лет и т.п.).
3. Неплатежеспособность городов увеличила их потребность в заимствованиях, что еще больше усилило их финансовые проблемы186. Некоторые
города практически находятся в таком финансовом состоянии, что они должны бы были объявить себя банкротами, если бы функционировали как экономические системы (предприятия).
В отличие от предприятия, город не может быть ликвидирован или перейти в собственность банка, которому не в состоянии вернуть кредит. Таким
образом, финансовый кризис приводит в данном случае к возникновению
опасности утраты демократической политической системой одного из важнейших политических институтов, а именно местной демократии – основы
развития современной демократии в целом.
Городской директор и казначей города Вупперталь Й. Славиг приводит конкретные цифры: долг города в
целом составляет 2млрд €, в том числе, 1,5млдр так называемых кассовых кредитов, без которых город был
бы неплатежеспособен, т.е. не смог бы оплачивать работу своих рабочих и выплачивать социальные пособия и выполнять другие социальные обязательства. См.: Slawig J. Der Tag danach // Aus Poltik und Zeitgeschichte. – 2011. - N 7-8. – S.3.
186
107
В случае превышения городом определенного уровня задолженностей
решения по вопросам городской политики будут приниматься уже не в органах местного самоуправления, а станут полномочием надзорной инстанции,
т.е. вопросом не локальной, а государственной политики. Локальная политика перестанет существовать как таковая. Граждане, остающиеся в убеждении,
что задолженности города не касаются их лично, глубоко заблуждаются: города, имеющие высокие задолженности, имеют право выполнять только обязательные функции и вынуждены сокращать добровольные, например, в сфере работы с детьми, подростками, молодежью. В этих условиях начинает
формироваться общество из двух классов: те, кто проживает в городах с достаточно сбалансированными бюджетами, и тех, кто оказался жителем города-банкрота. С точки зрения развертывания политического дискурса, во втором варианте, он полностью исключен, т.к. из процесса принятия решения
исключен не только индивидуальный субъект, но и местное сообщество в целом.Как считают многие в Германии, в этих условиях главным политическим
требованием является абсолютная открытость и честность политиков городского уровня, их стремление к максимальному вовлечению граждан в политический процесс локального уровня, а также готовность граждан не просто
принять и одобрить меры экономии средств городского бюджета, но и активно включиться в деятельность по сохранению многих городских функций,
которые по финансовым соображениям невозможно будет исполнять в течение ближайшего времени187.
Право общин и других муниципалитетов Германии на активное включение в решение всех вопросов, касающихся жизнедеятельности и развития
их территории, является слишком широкой формулировкой для определения
сферы локальной политики и требует конкретизации. При этом нормами права за ними не закреплены строго определенные функции. В их определении
решающую роль играют множественные факторы: численность жителей (все
муниципалитеты делятся по этому критерию на города, не входящие в состав
187
Slawig J. Der Tag danach. – S. 4.
108
земельных районов, общины в составе земельных районов и иные типы общин)188, расположение в пространстве (центр на уровне земли, района),
включение в административную структуру земли через надзорные органы и
специализированные инстанции.
Как в прошлом, так и в настоящее время общины часто выступают в
роли политического уровня, в обязанности которого входит решение наиболее актуальных и острых проблем конкретного периода, например, интеграции мигрантов в местное сообщество. Возможно также движение в противоположном направлении: например, изъятие у муниципалитетов права принимать решения в рамках формирования и реализации собственной экологической политики, принятое еще в 70-е годы, и несколько смягченное только после принятия «Местной повестки дня 21»189.
В 90-е годы ЕС гарантировал муниципалитетам стран-членов действие
принципа субсидиарности190. С точки зрения данного принципа, локальные
сообщества, должны обладать правом решать большинство своих проблем
самостоятельно и под собственную ответственность без каких-либо ограничений со стороны вышестоящих уровней управления. Данный подход существовал в Германии и в более ранние периоды развития местного самоуправления.
Неслучайно, трактовка понятия «локального сообщества» в ФРГ носит
гораздо более конкретный и прагматический характер, чем например, в
англо-саксонских странах. Приведенные нами ранее191 трактовки понятия
«локальное сообщество» необходимо конкретизировать в связи с локальной
политикой в Германии. Как указывают в своей книге Х. и К.- Х. Насмахеры,
среди ряда определений локального сообщества следует выделить «опреде188
Naßmacher H., Naßmacher K.-H. Kommunalpolitik in Deutschland. - Wiesbaden: VS Verlag für
Sozialwissenschaften, 2007. - S. 72.
189
Art. 28 / Agenda 21. Konferenz der Vereinten Nationen für Umwelt und Entwicklung. – Rio de Janeiro, 1992 //
http://www.un.org/Depts/german/conf/agenda21/agenda_21.pdf
190
Konsolidierte Fassung des Vertrages über die Europäische Union // http://eurlex.europa.eu/LexUriServ/LexUriServ.do?uri=OJ:C:2008:115:0013:0045:DE:PDF, Leitlinien des Europäischen
Rates in Edinburgh 1992 // http://www.abgs.gov.tr/files/ardb/evt/1_avrupa_birligi/1_4_zirveler_1985_sonrasi
/1992_12_edinburgh_zirvesi_baskanlik_sonuc_bildirgesi_de.pdf
191
См.: параграф 1.2.
109
ление с точки зрения конституционного и муниципального права, закрепленное в Основном законе и действующем законодательстве, а также определение с точки зрения политической науки, рассматривающее общину как территориальную единицу и объединение людей, представляющие собой рациональную рамку для
структуры принятия политических решений и осу-
ществления планирования на низшем уровне формирования политической
воли»192.
Понятие «коммуна»193 в буквальном смысле, в переводе с латинского
языка, означает «община», «гражданское общество», «граждане». При этом,
коммуны являются не только низшим локальным уровнем управления в Германии, наряду с федеральными органами управления и органами управления
земель, но и «школой демократии», где формируется демократический тип
поведения: навыки политического участия, взаимодействия с другими гражданами при решении проблем, включения в процесс решения общественно
значимых проблем, разрешения противоречий, связанных с различными
мнениями; развитие способности к поиску компромисса и оказанию влияния
на жизнь своего города или сельской общины. По мнению большинства
немецких авторов, именно решения, принимаемые на местном уровне, в силу
структурной специфики и небольшой дистанции от места возникновения
проблемы, дают лучшие возможности гражданам для вмешательства в процесс и участия в его ходе194.
Главной особенностью решений, принимаемых на местном уровне в
Германии, является их локальный характер (в соответствии со ст.28 ОЗ), с
одной стороны, а с другой, обязательное соответствие этих решений государственному законодательству. Главным субъектом принятия законодательных
актов является в ФРГ федеральный законодатель. В соответствии с этим, все
192
Naßmacher H., Naßmacher K.-H. Kommunalpolitik in Deutschland. - Wiesbaden: VS Verlag für
Sozialwissenschaften, 2007. - S. 10.
193
Немецкое слово «Kommune» используется в современной Германии как общее понятие для всех типов
муниципальных образований.
194
Bogumil J., Holtkamp L. Kommunalpolitik und Kommunalverwaltung. Eine policyorientierte Einführung. –
Wiesbaden: VS Verlag für Sozialwissenschaften, 2006. –S. 9.
110
решения, принимаемые властями общин, их объединений и городов, например, в социальной сфере, определяются, в первую очередь Социальным кодексом (Sozialgesetzbuch), только в рамках которого муниципалитеты имеют
права определять и реализовывать самостоятельную социальную политику,
проявляя при этом креативный подход к решению актуальных для данного
местного сообщества проблем.
В последнее десятилетие они активно привлекают к решению социально значимых проблем так называемых «свободных исполнителей» (freie Träger), к которым относятся организации с частичным публичным участием,
неприбыльные организации, различные союзы и объединения, а также частных производителей услуг. Традиционно в обеспечении качества жизни как
основной цели локальной социальной политики в западных землях ФРГ
участвуют религиозные организации, общественные объединения и инициативы. Например, они создают детские сады и управляют ими, используя при
этом публичные субсидии и субвенции. На территории пяти новых восточных земель в период существования ГДР широко была распространена практика наличия детских садов и яслей при промышленных предприятиях195.
В 70-е годы в государственной политике Германии, а также в локальной политике германских муниципалитетов господствовал закрепленный в
Основном законе принцип «создания одинакового качества жизни» на всей
территории страны как базовой цели государства в широком смысле слова с
включением в понятие «государство» коммун как уровня публичной власти.
Он был пересмотрен после объединения страны: в настоящее время в Основном законе закреплено как цель создание «единообразного качества жизни»196. Это изменение имело существенное политическое значение: оно открывало коммунам, с одной стороны, большие возможности для инновационных подходов к решению проблем, однако одновременно, позволяло госуBäcker G., Naegele G., Bispink R., Hofemann K., Neubauer J. Sozialpolitik und soziale Lage in Deutschland. –
Wiesbaden: VS Verlag, 2010.
196
В ФРГ до 1991 года в определении параметров качества жизни как цели государства использовалось
слово «единый» (einheitlich), которое было заменено определение «единообразный» (gleichwertig).
195
111
дарству, как федеральному, так и региональному перекладывать на плечи
местных политиков и администраторов решение многочисленных проблем.
Вышестоящие уровни управления: земли и федеральные власти – проводили подвергающуюся массированной критике политику «золотой узды»,
в рамках которой городам и общинам выделялись средства финансовой поддержки из так называемых «конъюнктурных» программ для преодоления
финансового кризиса. Особенно сильно муниципалитеты оказались в зависимости в сфере предоставления услуг маленьким детям, т.к. традиционно
содержавшие детские сады религиозные и благотворительные организации
начали принимать решение закрыть эти учреждения в связи с сокращением
собственных средств197.
Для внедрения инновационных механизмов локальной политики в отдельных функциональных сферах большому числу коммун не хватает ресурсов, т.к. их доходы от поступающих в местные бюджеты промыслового налога (Gewerbesteuer) и земельного налога (Grundsteuer) не покрывают постоянно растущие расходы.
Особенно сильно это коснулось тех городов, в которых наиболее интенсивно происходила и происходит деиндустриализация в условиях перехода к постиндустриальному обществу и масштабному перемещению производящих предприятий из Германии в третьи страны. Немалую роль сыграл в
сокращении налоговых доходов германских коммун федеральный законодатель, в руках которого находятся инструменты изменения налогового законодательства: налогооблагаемую базу изменяли и выхолащивали постоянно в
последние годы198.
Необходимое для осуществления эффективной локальной политики
финансовое обеспечение коммун стоит на повестке дня в Германии уже долгие годы, однако, лишь отдельные изменения были внесены в пользу локаль197
198
Naßmacher H. Kommunalpolitik in Deutschland // Aus Poltik und Zeitgeschichte. – 2011. - N 7-8. – S.7.
Steuern, Abgaben und Sozialabgaben in Frankreich und Deutschland. Öffentlicher Themenbericht //
http://www.ccomptes.fr/de/JF/documents/divers/Prelevements_fiscaux_sociaux_France_Allemagne_04032011_vers
ion_allemande.pdf
112
ного уровня, кроме того, эти шаги навстречу муниципальному развитию были сделаны достаточно давно. В 1969 году муниципалитетам была выделена
определенная доля подоходного налога и налога с оборота199. В течение всего
этого периода ставилась задача повысить долю собственных доходов коммун, чтобы они не были вынуждены ждать поддержки от земель и федерального бюджета для реализации своих инициатив. Однако она не достигнута до
настоящего времени.
Что касается различного рода программ федеральных властей, земель,
а также ЕС, то они предусматривают во многих случаях лишь субсидирование, т.е. требуют собственного участия коммун, которое невозможно из-за их
низкого финансового потенциала, а также во многих случаях нарушают систему политических приоритетов самой коммуны и ее жителей, что будет
показано нами в связи со строительством нового вокзала в Штутгарте.
Из вышесказанного не следует делать вывод о том, что коммуны не
имеют никаких возможностей для проведения собственной политики, в том
числе, повышения доходов муниципального бюджета. Эти возможности существуют, но редко используются, причем также по чисто политическим, а
иногда, популистским соображениям. Так, повышение земельного налога
рассматривается как нежелательное, т.к. негативно воспринимается жителями: оно наносит удар по финансам, как владельцев недвижимости, так и
съемщиков жилья. Нежелание повышать промысловый налог объясняют
возможностью банкротства предприятий или их ухода с территории, т.к. благоприятный инвестиционный климат зависит, в том числе, и от ставки промыслового налога. Сокращение экономической активности ведет к дальнейшему сокращению количества рабочих мест и доходов бюджета. Однако
влияние промыслового налога не следует преувеличивать, т.к. благоприят-
См. Сводную таблицу налоговых поступлений в местные бюджеты в: Naßmacher H., Naßmacher K.-H.
Kommunalpolitik in Deutschland. - Wiesbaden: VS Verlag für Sozialwissenschaften, 2007. - S. 148.
199
113
ный климат для развития коммуны формируется далеко не только этим фактором200.
В 90-е годы одним из наиболее важных проявлений локальной политики стала интенсивная приватизация, затронувшая различные функциональные сферы. К наиболее успешным примерам могут быть отнесены функции
по обращению с твердыми бытовыми отходами и стоками, для которых
быстро нашлись желающие предоставлять данные услуги населению и которые, как правило, не требовали бюджетных дотаций в случае оплаты услуг
потребителем. Более того, в ряде случаев для потребителя переход данной
деятельности в частные руки означал снижения тарифа.
Однако во многих сферах деятельности переход муниципальных объектов (музеи, театры, библиотеки, спортивные сооружения) требовал существенного субсидирования из тающих муниципальных бюджетов. Принятые
в концепции «нового публичного менеджмента» инструменты (лизинг городских предприятий, общественных зданий и прочее) являются мероприятием
высокого уровня риска, т.к. при заключении долгосрочных договоров практически утрачивается контроль коммуны над деятельностью предприятия,
формированием тарифов, амортизацией передаваемого имущества. В настоящее время многие коммуны разрабатывают модели возврата (покупки) различных объектов у их владельцев с целью обеспечения устойчивого развития
территорий, например, в сфере энергообеспечения, водоснабжения и других
инфраструктурных функций. После более чем 15-летних попыток реализации
данной модели специалисты констатируют ее полный провал, в том числе, на
общетеоретическом уровне, с позиций теории рационального выбора201.
С позиций оздоровления муниципальных бюджетов привлекательной
казалась продажа принадлежавшего городу жилья, что пока не подтверждено
временем. Кроме того, во многих городах с левыми «политическими режи200
Naßmacher H. Kommunalpolitik in Deutschland // Aus Poltik und Zeitgeschichte. – 2011. - N 7-8. – S.8.
Holtkamp L. Das Scheitern des neuen Steurungsmodells // Der moderne Staat – Zeitschrift für Public Polcy,
Recht und Management. – 2008. – Heft 2. – S. 423-446.
201
114
мами»202 городские советы воспротивились этим продажам, обосновывая это
тем, что высокие задолженности бюджета предпочтительнее, чем разрушение гораздо более важных ценностей. Муниципальные политики – представители социал-демократической партии203 ─ подчеркивают, что в данном
случае под удар ставится благополучие будущих поколений.
Изменения, происходящие в связи с направлением на повышение эффективности процесса реализации местной политики, носят многообразный
характер, например, традиционная для германских коммун камералистика204
заменяется финансовыми инструментами, типичными для коммерческих организаций, что приводит к противопоставлению материальных ценностей,
созданных коммунами (дороги, объекты сетевой инфраструктуры и т.п.)
иным по происхождению формам капитала. Как показывает дальнейшая
практика, реализовать материальные ценности коммун путем продажи с целью стабилизации бюджета достаточно сложно, т.к. они требуют постоянной
эксплутационной поддержки, а также зависят от потребительского поведения, подверженного, кроме всего прочего, определенным изменениям моды.
Как правило, сделки по продаже таких объектов являются чрезвычайно рискованными. В середине 90-х годов в локальной политике в Германии широко
распространилось такое явление как лизинг (продажа) муниципальных объектов иностранным компаниям, что оказалось в дальнейшем источником новых проблем для муниципальных политиков и администраторов205.
Данное понятие рассматривалось нами в параграфе 1.2. в основном в связи с городами США и Великобритании, однако, вполне может быть отнесено и к городам Германии. Более того, в связи с различным политическим большинством в ландтагах федеральных земель ориентация локальной политики достаточно
сильно отличается в каждой из них, что интенсивно влияет на коммуны, политику которых земли определяют в значительной степени.
203
Все ведущие политические партии в Германии имеют рабочие группы (Arbeitsgemeinschaften) по вопросам локальной политики. См.: Рабочая группа по вопросам локальной политики фракции партий ХДС / ХСС
в Бундестаге в составе более 100 депутатов // http://www.goetzpeter.de/schwerpunkte/agkommunalpolitik.htm;
позиция по вопросам локальной политики Левой партии (die Linke) //
http://www.linksfraktion.de/themen/kommunalpolitik/; позиция Партии зеленых /Союз-90 по вопросам локальной политики // http://www.gruene-bundestag.de/cms/kommunen/rubrik/17/17316.kommunen.html .
204
В данном контексте «камералистика» - форма бухгалтерского учета без применения формы двойной записи. Она применялась и продолжает применяться в органах исполнительной власти и местного самоуправления в противоположность форме двойной записи (нем. Doppik), типичной для коммерческого сектора.
205
Koegen N. Cross-Boder-Leasing-Transaktionen - ein kommunales Finanzierugsinstrumet mit programmiertem
Absturz // Gernert W. et al (Hrsg.) Nachhaltige Kommunalpolitik – ein Anforderungsprofil. – Münster, NY, München, Berlin: Waxman Verlag, 2010. – S. 219-241.
202
115
Одним из ключевых понятий и направлений локальной политики в современной Германии является устойчивое развитие, в рамках которого происходит сохранение окружающей среды и социальной ткани общества в интересах будущих поколений. Это динамическое комплексное поле деятельности немецких коммун, ставящее перед ними новые задачи и делающее их
функционирование еще более сложным, чем раньше. При этом они нуждаются в интенсивной поддержке других системных политических акторов, в
первую очередь, земель и федеральных органов власти. Именно политика в
сфере противодействия изменениям климата представляет собой наиболее
яркий пример подхода к определению и реализации политики в рамках взаимодействия нескольких уровней (Multi-Level-Goerace-Ansatz)206.
При этом, для реализации целей устойчивого развития также требуется
активная поддержка органов местной власти со стороны местного сообщества, как в лице граждан, так и в деятельности общественных организаций,
гражданских инициатив, политических партий. Так, для улучшения экологической обстановки и снижения нагрузки на окружающую среду в условиях
дефицитов местных бюджетов часто требуется установление, как минимум
затратопокрывающих тарифов на инфраструктурные услуги, а также введение производителями дополнительных мер по защите различных элементов
окружающей среды, требующие от бизнеса дополнительных затрат. Эти мероприятия имеют не только чисто финансово-экономический смысл, но и
укладываются в рамки таких понятий как «справедливость» (такая политика
справедлива по отношению к будущим поколениям) и «равенство» (она перераспределяет затраты на устойчивое развитие между всеми участниками
процесса)207.
Wittkämper G.W. Was heißt – und zu welchem Zweck dient – nachhaltige Kommunalpolitik? // Gernert W. et al
(Hrsg.) Nachhaltige Kommunalpolitik – ein Anforderungsprofil. – Münster, NY, München, Berlin: Waxman Verlag,
2010. – S. 9-19.
206
207
Rehm H. Ziele und Steuerungsansätze einer nachhaltigen kommunalen Finanzpolitik // Gernert W. et al (Hrsg.)
Nachhaltige Kommunalpolitik – ein Anforderungsprofil. – Münster, NY, München, Berlin: Waxman Verlag, 2010.
– S. 57-69.
116
Не только в рамках устойчивого развития или финансовой политики,
но и практически во всех сферах локальной политики происходит изменение
приоритетов и целей, причем в этом процессе значительно расходятся точки
зрения и присутствуют разные мнения. Они отражаются не только в программах политических партий, которые включают положения по локальной
политике еще с 70-х годов прошлого столетия, но и в действиях представителей этих партий. В связи с этим удивляет то, что некоторые представители
политической и административной науки до сих пор опираются на традицию,
уходящую во времена Веймарской конституции, согласно которой органы
власти на уровне коммун являются только органами местного самоуправления, но не играют активной политической роли208. В рамках данного подхода
резко снижается роль партийно-представительной демократии на местном
уровне, а главной становится деятельность местной администрации, которая
принимает большинство значимых решений.
Именно такая позиция нашла отражение в модели «нового публичного
менеджмента», предложенной германским коммунам. Вариант этой модели
управления был разработан для них специально созданной для этой цели в
90-е годы Общественной службой по упрощению управленческих процессов
в коммунах (Kommunale Gemeinschaftsstelle für Verwaltungsvereinfachung KGSt). Согласно выработанной стратегии, администрации коммун в качестве
агентов получают основные стратегические цели для коммун, разработанные
членами политического органа (совета), являющимися их принципалом. За
достижение этих целей несут полную ответственность подразделения администрации. Целью реформы было отделение политики от принятия тактических решений для повышения ее эффективности. Процесс был скопирован с
управленческого процесса на предприятии: «город - концерн», «город - предприятие» ─ типичные термины для данной модели. Результаты деятельности
На это указывает как на рудиментарное заблуждение немецкий исследователь Тимм-Арнольд. См.:
Timm-Arnold K.-P. Bürgermeister und Parteien in der kommunalen Haushaltspolitik. - Wiesbaden: VS Verlag für
Sozialwissenschaften, 2011.
208
117
администрации, трактуемые как продукты, должны были оцениваться с помощью различных показателей через их цифровые значения.
В целом результаты эксперимента «нового публичного менеджмента»
в Германии оцениваются, скорее, как негативные. Результат консолидации
муниципальных бюджетов не был достигнут, более того, во многих случаях
расходы на управление даже выросли, а численность аппарата увеличилась в
связи с необходимостью интенсивного контроллинга и большим объемом отчетности. В качестве результатов проведения реформы на уровне коммун
немецкие специалисты выделяют следующие наиболее значимые с точки
зрения локальной политики:
1. Новый вариант разделения «труда» между политическим и административным уровнем ни в одной из коммун не был реализован достаточно
последовательно и на длительный срок.
2. Политики оказались не способны достаточно четко сформулировать
цели, на которые могли ориентироваться исполнители в рамках управления
«ориентированного на результат».
3. Советами коммун во многих случаях модель была одобрена в связи с
финансовым кризисом и необходимостью консолидации бюджета, но на
практике предлагаемое в ней соотношение политики и управления отвергается большинством, что препятствовало ее внедрению.
4. Контроль деятельности администрации по-прежнему осуществляется
не путем сопоставления целей и достигнутых результатов. Крупные фракции
политических партий в советах в большей степени ориентируются на личные
контакты в администрации и осуществляемый партиями патронаж при
назначении на ключевые должности.
5. Продолжается дальнейшее вмешательство политиков в деятельность
администрации по конкретным вопросам, в том числе, для удовлетворения
потребностей и защиты прав граждан, т.к. именно в этом, а не в дискуссиях
по поводу целей политики видят свое основное предназначение.
118
6. В целом политическим органом так и не были приняты как основные
документы «каталоги продуктов» и связанные с ними «бюджеты, ориентированные на результат». Все обсуждения проводятся на основе камералистского бюджета.
7. В ходе реализации реформы, несмотря на ориентацию на децентрализацию, сформировался более централизованный бюджетный процесс, т.е.
бюджетная политика коммун стала еще более зависимой от политиков регионального уровня, а также конкуренции политических партий: партии, имеющие большинство в совете, не заинтересованы в постановке конкретных
целей и контроллинге, т.к. это дает их противникам – оппозиционным партиям – дополнительное оружие для проведения следующей избирательной кампании209.
Неудача происходившей в локальной политике в Германии модернизации подтверждает тезис о том, что в разных странах, даже достаточно близких по своим характеристикам, политический процесс часто обладает
настолько серьезными особенностями, что одни и те же действия приводят к
различным, подчас, противоположным результатам. Так, проведение реформ
на основе «нового публичного менеджмента» в немецкоязычной Швейцарии
привело к достаточно частому формированию в общинах «симбиоза между
политикой и управлением». При анализе этого явления немецкие авторы указывают на контекстуальные факторы, отсутствующие в Германии: в первую
очередь, это ярко выраженное стремление политических партий к согласию и
достижению консенсуса. В этих условиях возможность заключения «политического контракта» между политиками и администрацией, а также его исполнение представляются гораздо более достижимой, чем при интенсивной
партийной конкуренции, типичной для Германии210.
Bogumil J., Holtkamp L. Kommunalpolitik und Kommunalverwaltung. Eine policyorientierte Einführung. –
Wiesbaden: VS Verlag für Sozialwissenschaften, 2006. – S. 83-92.
210
Holtkamp L. Das Scheitern des neuen Steurungsmodells // Der moderne Staat – Zeitschrift für Public Polcy,
Recht und Management. – 2008. – Heft 2. – S. 437-438.
209
119
Одним из важнейших требований современной локальной политики в
Германии является ориентация на потребности и интересы граждан. Многие
решения местных политических органов носят столь комплексный характер,
что граждане оценивают не отдельные конкретные действия, а только окончательный эффект, затрагивающий непосредственно их жизненные интересы.
При этом решающую роль играет взаимодействие местных политиков и администраторов с гражданами при предоставлении им услуг и решении общественно значимых проблем. Особенно острые конфликты возникают в ходе
планирования территориального развития, а также в ходе предоставления социальных услуг.
Ход локального политического процесса, наряду с приватизацией многих услуг и переводом части функций из органов местной власти в создаваемые для этого учреждения, контроль за которыми осуществляется уже не
непосредственно руководством администрации, а собственным наблюдательным советом, осложнили также происшедшие во многих землях изменения законодательных норм, определяющих формирование представительных
органов местного самоуправления: был исключен пятипроцентный барьер
прохождения партий в эти органы, что привело к их большей фрагментации
и усложнению процесса согласования интересов и принятия политических
решений. Все вышеперечисленное в целом сделало политический процесс на
местном уровне менее обозримым и понятным для граждан и менее подконтрольным высшим должностным лицам. Одновременно во всех землях различные модели организации коммуны были унифицированы и приведены к
варианту земли Баден-Вюртемберг, где как глава администрации и как главный представитель города выступает бургомистр или обербургомистр, избираемый гражданами в ходе прямого, тайного, равного голосования. В случаях
конфликтов и дисфункций именно он несет ответственность за принятие решения211.
Х. Насмахер приводит в качестве примера трагедию в Дуйсберге на музыкальном фестивале, где погибли
более 20 человек и были ранены в давке около 500, т.к. городские власти и полиция не смогли правильно
211
120
В настоящее время коммуны в Германии должны быть готовы к решению сложных задач с ориентацией на будущее развитие, несмотря на сложное финансовое положение, уменьшающееся и стареющее население, увеличение количества мигрантов, интеграция которых и включение их в местные
сообщества требует значительных затрат212.
При этом нельзя рассматривать локальную политику только как политику, связанную с затратами. Ее элементами должны быть также привлечение людей, готовых работать в ходе ее определения и реализации на общественных началах, изменение назначения зданий, экономия и оптимизация
использования имеющихся в распоряжении ресурсов, в том числе и более активное включение граждан в процессы принятия политических решений и их
реализации. Спектр и объем предоставляемых публичными институтами
услуг зависит не в последнюю очередь от размера коммуны и ее положения в
пространстве. В течение многих лет речь идет об оптимизации обоих параметров путем включения мелких коммун в состав городов, к которым они тяготеют, а
также предоставление частям крупных городов определенной
местной автономии. Расширяются также права граждан на участие в принятии решений, касающихся их жизненного пространства213.
Сложное финансовое положение коммун требует расширения их сотрудничества и кооперации при решении проблем, чаще всего связанных с
мобильностью населения, водоснабжением, отведением стоков, другими инфраструктурными функциями. В связи с повышением мобильности и появлением новых средств коммуникации более интенсивная кооперация возможна в сфере культуры (театры, концертные залы и т.п.), а также в соборганизовать мероприятие и рассчитать примерное количество участников. Фактически вина лежала на организаторах, которые стремились к максимальному привлечению участников, исходя из соображений выгоды. Однако жители возложили большую часть ответственности на бургомистра города, который даже не
решился прийти на траурную церемонию, чтобы лишний раз не травмировать родных и близких погибших.
См.: Naßmacher H. Kommunalpolitik in Deutschland // Aus Poltik und Zeitgeschichte. – 2011. - N 7-8. – S.10, а
также Mara D., Levitz D. Duisburg ofuccials have few answers for causes of Love Parade deaths //
http://www.dw.de/dw/article/0,,5834737,00.html
212
Gissendanner S.S. Kommunale Integrationspolitik // Aus Poltik und Zeitgeschichte. – 2011. - N 7-8. – S. 39-48.
213
Меры по расширению участия граждан в принятии решений по использованию земельных участков и
планированию застройки предусмотрены на ранних этапах обсуждения в «Строительном кодексе ФРГ»
(Baugesetzbuch). Последняя редакция от 30.06.2011 года // http://www.gesetze-im-internet.de/bbaug/index.html
121
ственно административной деятельности, где становится возможным дистанционное предоставление услуг.
В значительной степени регионы крупных метрополий становятся
естественным территориями интенсивной кооперации с получением дополнительного финансирования с более высокого уровня управления (земельного или федерального). В процессе их развития возникают интенсивные связи
между городами различного масштаба в виде экономической кооперации,
массовой маятниковой миграции трудовых ресурсов.
С точки зрения будущего развития, политики на локальном уровне выделяют также специфическую проблему поиска будущих местных политиков
и социализации локальных элит. Формы прямой демократии закреплены в
настоящее время во всех местных уложениях земель, однако, вовлечение
граждан в политический процесс не исключает необходимости развития
представительной демократии, т.к. прямая демократия, как правило, ограничивается принятием решений по отдельным конкретным проблемам. Как
считают немецкие авторы, привлечение граждан к выражению мнения по более сложным и комплексным вопросам не дает активного участия, а также не
представляется эффективным в германском контексте214. С нашей точки зрения, причиной такого снижения активности при решении сложных проблем
является уже упоминавшаяся историческая традиция, согласно которой коммуны являются не столько формой демократического участия, сколько низшим уровнем публичного управления, включенного в сложную иерархическую системы, где он подчинен вышестоящим уровням земли и федерации,
на которые население и возлагает основные надежды в особо сложных случаях.
В новых экономических и социальных условиях немецким коммунам
требуется разумная экономическая политика, включающая отказ от грандиозных проектов, создающих в дальнейшем значительные затраты; эффективТаким вопросом является, например, упоминаемый нами далее «гражданский бюджет», не получивший в
Германии широкого распространения. См.: Naßmacher H. Bürgerhaushalte: Instrumente gegen Finanznot? // Der
Städtetag. – 2010. – N6. – S. 10-15.
214
122
ное использование имеющихся финансовых, материальных и человеческих
ресурсов, в том числе, служащих городских и сельских администраций; при
неготовности граждан платить более высокие налоги, тарифы и сборы, от последних требуется либо отказ от части притязаний на предоставление услуг
за счет бюджета коммуны, либо гораздо большая собственная активность и
инициатива в решении общих проблем.
Индивидуум прежде сообщества, индивидуум как часть сообщества,
индивидуум как надежда будущего сообщества – эти лозунги становятся реальным руководством к действию для каждого.
2.2. Политический кризис в Штутгарте (ФРГ): противостояние локального
сообщества и власти в проекте Штутгарт-21
В течение последних лет политическая ситуация в ФРГ существенно
поменялась – наиболее крупные политические силы – традиционные партии,
популярные политики – теряют влияние. Общество все чаще видит в их действиях реализацию персональных карьерных стратегий или корпоративных
интересов. Казалось бы, проверенные стратегии представительного правления должны обеспечить социально-политической системе равновесное состояние, однако все более очевидным становится то, что административное
давление и бюрократическая олигархизация, которые представительное
правления в его нынешних формах не способно контролировать, будут поставлены под контроль гражданского общества в интересах институционализации социальной справедливости и, возможно, не столько на национальном
или региональном уровне, сколько, в первую очередь, на местном.
В ФРГ необходимость синтеза политического дискурса на муниципальном уровне (на уровне коммуны) обусловлена широким спектром компетенций, которыми наделены местные советы. В различных федеральных
землях ФРГ приняты разные модели местного самоуправления, которые
можно принципиально разделить на две группы: дуалистические (бургомистр
123
и совет (представительный орган) избираются на всеобщих выборах коммуны) и представительные (совет избирается на всеобщих выборах, бургомистр
избирается советом). Отдельно определяется порядок формирования магистрата или общинной управы – административного органа, которым руководит либо директор общинной управы, избираемый советом, либо непосредственно бургомистр (в дуалистической модели, характерной для юга Германии), либо магистрат является собственно коллегиальным органом, в который входят бургомистры (первый и второй), и некоторые члены общины; в
таком случае магистрат руководит администрацией общины215. Совет как
представительный орган сконцентрирован на законотворческой деятельности, так как в отношении ряда вопросов он имеет право издавать комплекс
правовые акты – уставы и уложения, однако совет часто выступает и в качестве органа исполнительной власти (в широком смысле), принимая стратегические решения, административной реализацией которых занимается магистрат. Однако работа совета в властно-правовой плоскости часто более соответствует воспроизводству тех рамок, которые исторически сложились под
влиянием консервативной социальный структуры, при этом община действует таким же образом, как и федеральная власть: «Общины устанавливают
нормы местного права, которые носят обязательный характер для всех, кого
они касаются, подобно императивным нормам права, которые издаются федеральным парламентом или парламентами земель»216.
Также община пользуется самостоятельностью в кадровых вопросах,
вопросах управления общиной, в финансовых вопросах, вопросах планирования (в том числе перспективного планирования градостроительства). Словарь «Государство и политика» иначе классифицирует сферы, в которых община может быть самостоятельна: жизнеобеспечение, социальная политика,
инфраструктурная политика, экономическое развитие, культурная политиСм. Сборник международных терминов из области права и управления. Местное самоуправление / Сост.:
Г. Штимпфл, Х. Шоллер. – Мюнхен: Баварская школа управления, Корпорация публичного права, 1995.
215
216
Там же, С. 41.
124
ка217, однако, сохраняется важная оговорка: в каждой из названных областей,
помимо уже указанных властно-правовых действий, сохраняется возможность частноправовых, регулируемых гражданским правом: «Община может
заниматься и частноправовой деятельностью. Она может участвовать в правовых отношениях как любое физическое лицо»218. При этом существует
особая форма, позволяющая реализовывать значимые политические проекты,
открывающие новую перспективу для общины в целом и по-новому расставляющие акценты в системе мер, применяемых в образовании, здравоохранении и жилищно-коммунальном хозяйстве, автономно от властно-правовых
форм, фактически повторяющих картину рациональной бюрократии М. Вебера; такой формой является «чисто публично-правовое» мероприятие: «такое мероприятие, не имеющее форму административного или нормативного
акта община проводит, руководствуясь общественными интересами и нормами публичного права. Община выступает при этом не как носитель властных полномочий, она не издает постановлений и т. д.
Этот вид управления, прежде всего, преследует цель обеспечения нормальных условий жизнедеятельности граждан (например, строительство
школ, муниципальное жилищное строительство, организация работы местного транспорта)»219. В целом такая форма предполагает переход к новой модели управления, максимально интегрирующей все требования, предъявляемые
современным философским знанием к политическому событию или политике
как истинностной процедуре220. Практики современной системы местного
самоуправления наиболее близки к концепции “governance”, трактуемой как
«управление без правительства»221, в рамках которого гражданские институты в общине взаимодействуют с избранным советом и бургомистром на
Nohlen D. Woerterbuch Staat und Politik. – Bonn: Bundeszentrale fuer politische Bildung, 1993. – S.41.
См. Сборник международных терминов из области права и управления. Местное самоуправление / Сост.:
Г. Штимпфл, Х. Шоллер. – Мюнхен: Баварская школа управления, Корпорация публичного права, 1995. – S.
80.
219
Там же. S. 87.
220
Бадью А. Краткий курс метаполитики. - М.: Логос, 2005. - С. 218.
221
Torfing J. Discourse Theory: Achievements, Arguments and Challenges // Discourse Theory in European Politics. Identity, Policy and Governance. – N. Y., 2005.
217
218
125
условиях равноправия. От понятия «государственное управление» западноевропейские государства постепенно переходят к понятию «публичного
управления» и «координации сил в публичном пространстве»222, что предполагает новый виток реализации «виртуального требования к коллективности»223,
практически уничтоженного партийными системами XX века,
нейтрализовавшими избирателя.
Этому требованию отвечает и порядок формирования советов в современных немецких муниципалитетах: несмотря на то, что практически все избираемые члены совета являются членами той или иной политической партии, мандат, который они получают, является свободным и позволяет им
быть свободными от какой бы то ни было партийной дисциплины – в условиях современных сетевых информационных пространств такие формы организации как крупные политические партии постепенно сходят с арены,
прежде всего, в связи с тем, что, как отмечает в своих статьях У. Бек, пораженные железным законом олигархизации224, они замыкаются в узких рамках
негибкой партийной позиции, формулируемой в результате сложных бюрократических процедур, в то время как вокруг них раздаются голоса из неструктурированного публичного пространства, постепенно политизируемого
в ходе глобальной информатизации. Концепция политического руководства
включает ряд принципов, ориентирующих процесс в политическом пространстве: гражданское участие, реактивность, стремление к консенсусу, социальная ответственность и доверие. Эти принципы нашли отражение в тенденциях, наблюдаемых экспертами в современной системе местного самоуправления ФРГ: «Одним из главных приоритетов деятельности общин в отношении третьих лиц (граждан) все в больше степени становится улучшение
условий жизни граждан. При этом акценты в значительной степени смещаСморгунов Л.В. Сетевая методология исследования политики // Политический анализ: Доклады Центра
эмпирических политических исследований СПбГУ. Вып.2 / Под ред. Г. П. Артемова. - СПб.: Издательство
С.-Петербургского университета, 2001.
223
Бадью А. Краткий курс метаполитик. – М.: Логос, 2005. – С. 217.
224
Бек У. Собственная жизнь в развязанном мире. Индивидуализация, глобализация и политика /
http://www.soc.pu.ru/publications/pts/bek_3.shtml
222
126
ются в область частноправовой деятельности. Тем самым община постепенно
превращается из носителя властных полномочий в партнера граждан, проживающих на ее территории»225.
В такой ситуации политический дискурс современной немецкой общины формируется следующими основными структурами: в качестве доминанты выступает политическая инициатива членов совета и гражданских институтов общины, воздействующая, с одной стороны, на властно-правовые формы деятельности общины, не являющиеся, по сути, элементами политики, а
относящиеся, через «набор элементов государства» (в противовес «ситуации
политики»)226, к реакционной социальной структуре, с другой стороны, на
собственно социальную структуру, воздействию на которую способствует
свойственная приемам политического руководство способность избегать
«абстрактной социальности» и внимательно отслеживать природу возникновение той или иной социальной структуры. В результате образуется сложный
текст, характеризующийся прерывистостью основных тем, так или иначе
страдающих от рудиментов избыточного влияния федерального и земельного
законодательства, смешанной терминологией (перспективный аполитичный
язык, в котором проступают «контуры будущей политики» смешивается с
политическим языком сегодняшнего дня, уже принадлежащем прошлому),
сохранением дистанции между властными инстанциями и гражданскими институтами общины. Такой текст представлен как в документах стратегического планирования, нормативных актах, местной прессе, так и в обыденном
дискурсе жителей.
Его отголоски можно найти в речи влиятельных для общины людей:
священников, учителей гимназии, руководителей музеев, библиотек и культурных центров. Везде политическое начало и исторический властноправовой порядок ведут сложную борьбу, в которой для первого каждый
Сборник международных терминов из области права и управления. Местное самоуправление / Сост.: Г.
Штимпфл, Х. Шоллер. – Мюнхен: Баварская школа управления, Корпорация публичного права, 1995. – S.
91.
226
Бадью А. Краткий курс метаполитик. – М.: Логос, 2005. – С. 218.
225
127
нормативный акт властной инстанции в противовес документу о намерениях
или стратегическому плану с приложенным чек-листом является поражением.
27 марта 2011 года в федеральной земле Баден-Вюртемберг состоялись
выборы в региональный парламент. Второе место на этих выборах при явке в
66,3% заняла партия «Зеленых» (24,2% - лучший результат партии на региональных выборах за ее историю), отстав от бессменного политического лидера Баден-Вюртемберга на протяжении 58 лет– Христианской демократической партии – приблизительно в два раза и выиграв у второй по величине
немецкой партии – СДПГ – 1%. Однако приведенные выше данные не отражают реальные масштабы поражения, которое потерпели крупнейшие традиционные партии ФРГ. В сравнении с выборами 2006 года результаты 2011
года выглядят ошеломляюще: из крупных партий увеличила свой процент
только партия Зеленых (на 12%), ХДС потеряла 5,2%, СДПГ – 2,1%, ФДП –
5,4%227. Более того, премьер-министром Баден-Вюртемберга в результате создания коалиционного правительства СДПГ и Зеленых впервые (!) в истории
ФРГ стал представитель партии Зеленых – Винфред Кречман. В юности он
был членом коммунистической студенческой организации, закончив университет, работал учителем, затем стал профессиональным публичным политиком, участвовал в создании партии Зеленых, в течение 30 лет находился в
оппозиции, участвовал в работе регионального парламента в течение нескольких сроков.
На масштабном ток-шоу, в котором участвовали члены нового правительства Баден-Вюртемберга, руководство Штутгарта, главный редактор газеты «Штутгартер Цайтунг», выступавший в качестве ведущего, прямо заявил: «Наступили новые времена. Черно-желтое правительство принимает
решение об отказе от атомной энергии. Из-за разногласий в обществе по воKistenfeger H. Gruen mit tiefroter Gruendierung // Focus. – 2011. – 25.05.2011
Web:http://www.focus.de/politik/deutschland/wahlen-2011/baden-wuerttemberg/tid-22452/kretschmannsregierungsprogramm-gruen-mit-tiefroter-grundierung_aid_631157.html
227
128
просу о строительстве вокзала региональное правительство возглавляют Зеленые». Обзор основных идей и принципов работы Союза 90 / Партии Зеленых позволяет очертить границы модели политического дискурса, которая
стала возможна в результате фиаско традиционных партий и их пратик формирования политического дискурса. Образованная в 1979 году на базе ряда
общественных организаций партия Зеленых земли Баден-Вюртемберг, вошла
в состав регионального парламента уже на выборах 1980 года (5,3% голосов)228. Основная деятельность партии была связана с борьбой против строительства и эксплуатации атомных электростанций. С середины 1980-х годов
представительство партии на муниципальном уровне постепенно усиливалось, это касалось как общин, так и округов.
С политический точки зрения именно «Зеленые» ─ партия, оптимизированная для работы на муниципальном уровне, наименее зависимая от централизации и вертикальной интеграции, характерной для больших партий.
Программа нового регионального правительства и позиция партии Зеленых в
отношении его предполагают не только новое содержание политического
курса, изменение основных векторов политики, но и новый стиль, название
которого стало лозунгом Зеленых с момента начала борьбы против проекта
Штутгарт-21, – «политика, которая основана на предоставлении гражданам
права быть услышанными»229. Принципиальное решение – изменить формат
политики – отражено в ключевых пунктах программы Зеленых, опубликованных в партийной газете и озаглавленных «Настоящее правительство
граждан»: «В следующие годы мы будем
развивать регион совместно с
гражданами, осторожно, но смело и энергично. Только так мы сможем
успешно поменять политический курс. Так как мы уверены, что должны убедить людей, завоевать большинство в обществе для проведения реформ»230.
228
Gruene Geschichte. 2011. Web: http://www.gruene-bw.de/partei/gruene-geschichte.html
Krebs S. Das neue BW beginnt // Gruene Blaetter. – 2011 - 6. – S. 1.
230
Kretschmann W. Keine Angst, aber hohen Respekt // Gruene Blaetter. – 2011 - 6. – S. 7.
229
129
Поверхностный взгляд не позволяет отличить приведенную цитату от
обычной демократической риторики современных парламентских партий,
однако, комплексный анализ информационных материалов, которые в течение последнего времени выпускала партия Зеленых, позволяет думать, что
они со всей серьезностью намерены способствовать формированию политического дискурса на новых основаниях: в начале 2011 года вышла книга «Из
пушки по воробьям», описывающая события 30 сентября 2010 года – так
называемый «черный четверг» – разгон многотысячной акции протеста против проекта «Штутгарт-21» с использованием слезоточивого газа, водометов
и дубинок. Введение начинается словами: «На кону стоит значительно больше, чем один вокзал»231.
Острое чувство опасности, возникшее у гражданского общества в
Штутгарте в связи с теми мерами, которые были приняты правительством,
спровоцировало резкие изменения в общественном сознании: в адрес традиционных партий были выдвинуты обвинения в попытках игнорировать общественное мнение, обмануть гражданское общество и отвлечь внимание
наиболее крупных гражданских институтов от подлинных проблем. После
фактически проигранных выборов СДПГ и ХДС/ХСС начали стремительно
менять формат. В октябре 2011 года СДПГ начала кампанию по подготовке к
референдуму, определяющему судьбу проекта «Штутгарт-21», под лозунгом:
«Баден-Вюртембергу требуется ясное голосование»232. В данном случае дословный перевод позволяет качественно передать специфику возникшей ситуации: гражданское общество на деле перестает быть управляемой и манипулируемой массой, структурированной социальными связями и обязательствами, и приобретает дискурсивную политическую способность.
Неслучайно опытные немецкие партократы предчувствуют серьезные
потрясения и пытаются подготовиться к трансформации политической субъективности, к ее высвобождению, к возвращению вытесненного политиче231
Böninger B., Haug G., Sckerl U. (Hrsg.): Mit Kanonen auf Spatzen. Stuttgart 21 im Blickwinkel des Untersuchungsausschusses zum 30.9.2010. – Stuttgart, 2011. – S. 12.
232
Krebs S. Das neue BW beginnt // Gruene Blaetter. – 2011 - 6. – S. 1.
130
ского и нейтрализации сопротивлений, к изменениям, которые нивелируют
власть и дистанцируют иерархии от существа речи. Лидер СДПГ в БаденВюртемберге Нильс Шмидт заявил: «Этот референдум – нечто абсолютно
новое в истории нашей страны»233. А новый глава региона говорит в интервью: «Я думаю, что у меня иное представление о власти, чем у моих предшественников. Мои отношения с обществом будут очень открытыми и непретенциозными, так как я стал представителем граждан путем выборов»234.
Может показаться, на первый взгляд, что в этих словах нет ничего нового по
сравнению с традиционными принципами немецкого парламентаризма,
сформировавшимися в ФРГ после второй мировой войны, однако сами вызовы, ответом на которые стали эти слова, указывают нам на то, что новая система отношений действительно будет создана, и именно трансляция политического дискурса из автономных зон частного и публичного пространства
в новое глобальное дискурсивное пространство, открытое пространство
(структура субъекта в лакановском смысле этого понятия будет осваивать
названное пространство как то, в котором можно производить речь и при
этом не столкнуться с дисциплинарным воздействием, практиками неаналитическими, формирующими сопротивление через вытеснение означающего в
бессознательное) — именно такой тип дискурсивности создаст новую политику.
Плебисцитарная демократия, описанная М. Вебером и функционировавшая в том или ином виде в первой трети ХХ века во многих развитых государствах, сохраненная без изменений после трагедии второй мировой войны
из страха перед тоталитаризмом, несмотря на все возраставшие экономические, политические и социальные издержки, ничем не оправданные транзакционные траты и неспособность сдерживать давление сил рынка, эта демократия, признанная лучшим режимом из плохих, в конце концов стала неактуальна. М. Вебер выстраивал цепочку – от политической машины как «лич233
Volksabstimmung zu Stuttgart 21 am 27. November 2011.
Web: http://www.mitentscheiden.de/bw_volksabstimmung.html
234
Kretschmann W. Keine Angst, aber hohen Respekt // Gruene Blaetter. – 2011 - 6. – S. 7.
131
ного предприятия» феодала к политической машине как «общему предприятию»: «Превращение политики в «предприятие», которому требуются навыки в борьбе за власть и знание ее методов, созданных современной партийной системой, обусловило разделение общественных функционеров на две
категории, разделенные отнюдь не жестко, но достаточно четко: с одной стороны, чиновники-специалисты (Fachbeamte), с другой — «политические» чиновники»235. Однако понятие «предприятие» вовсе не отвечает назначению
политики, которое, со времен Аристотеля, так или иначе остается неизменным: обеспечивать значительному числу людей возможность совместно принимать решения относительно параметров общего бытия; ощущая общее
прошлое, связанное образной системой с определенной территорией и памятниками разного рода, размещенными на ней, иметь в своем распоряжении
механизм создания общего будущего.
На разных уровнях к этому вопросу возвращаются все государства и
общества, обладающие культурным слоем определенного качества и качественной исторической памятью. Так в России об этом в октябре 2011 года
сказал М. Жванецкий: «Сегодня не хватает настоящей большой общей работы, чтоб любить окружающих. Потеряем страну — будем любить друг друга.
Недаром сейчас уже кажется, что тогда было хорошо. Как жаль, что высшим
взлетом нашего народа был Советский Союз»236. На ином уровне с той же
проблемой столкнулись в развитых странах: инерция электоральной системы, способствующей партийной олигархизации, сформировала систему
неучастия, которая, в свою очередь, с целью самозащиты объективировала
разнообразные механизмы сопротивления. Инструменты гражданского общества начали работать против него: в книге Д. Коэн и Э. Арато под гражданским обществом понимается «сфера социальной интеракции между экономикой и государством, состоящей, в первую очередь, из сфер наиболее
близкого общения (в частности, семьи), объединений (в частности, доброВебер М. Политика как призвание и профессия / Избранные произведения. – М.: Прогресс, 1990. –
С. 675.
236
Жванецкий М. Это мы чувствуем // Огонек. – 2011. - № 41.
235
132
вольных), социальных движений и различных форм публичной коммуникации», а по поводу механизмов его функционирования отмечается: «Современное гражданское общество создается с помощью определенных форм самоконституирования и самомобилизации»237 – в развитых странах перечисленные формы интеграции граждан и публичной коммуникации на сегодняшний день либо олигархизированы не менее политических партий, либо
созданы специальные промежуточные органы (советы и публичные слушания), которые реализуют в отношении гражданской активности структурирование, подобное тому, которое описывал для дисциплинарного общества
Мишель Фуко238.
Вероятно, сегодняшнее положение дел, поддерживаемое относительной успешностью модели государства всеобщего благосостояния, будет постепенно эволюционировать в сторону новых, активистских моделей гражданского общества, захватывая все новые зоны ответственности в моменты,
когда контролирующая государство всеобщего благосостояния элита, в руках
которой находится большая часть собственности и в руках которой остается
большая часть прибылей, получаемых от владения, пользования и распоряжения этой собственностью, будет не в состоянии качественно ответить на те
или иные вызовы. Такая гипотеза подтверждается анализом сложного процесса переструктурирования и трансформации политического дискурса в
связи с разработкой и реализацией проекта нового современного вокзала в
Штутгарте.
Эмпирический анализ функционирования политического дискурса,
предметом которого стал проект «Штутгарт-21», может быть построен в
рамках одной из двух антагонистических исследовательских моделей: в одном случае следует использовать контент-анализ и критический дискурсанализ, конструируя жесткий алгоритм выделения единиц анализа, соответствующий принципу всеохватности, в другом – обнаружить все основные
237
238
Арато Э., Коэн Д. Гражданское общество и политическая теория. – М., 2003. – С. 311.
Фуко М. Что такое автор? // Археология знания. – М., 2004. – С. 23.
133
структурные позиции политического дискурса в нескольких ключевых высказываниях-репликах, извлеченных из комплекса текстов, сформированного
в результате широкого мониторинга прессы.
Второй подход опирается на исследования структуры субъекта, в результате которых было получено знание о том, что немногие высказывания
одного субъекта неизбежно несут в себе структуру всей ситуации, о которой
идет речь, а особенности формирования высказываний, особенно, если они
представляются нам неудачными, укажут обстоятельства и позиции, которые
остаются по тем или иным причинам скрытыми или неочевидными, нарушающими интересы участников конфликта239.
Оппозиция, по умолчанию, формулирует свое мнение по отношению к
тем альтернативам, которые предлагает субъект, систематически производящий речь, каковым в политическом дискурсе является система государственной власти240. Правом первого слова неизбежно наделена власть – как минимум, в тот момент, когда она только приступает к исполнению своих обязанностей, эта доминанта обязана заполнить молчание, образовавшееся после
того, как место большого Другого освободилось и некому было держать от
его имени речь241.
В тот момент, когда исчезает доминанта, самоликвидируется и единство дискурса на том уровне, на котором он был ею организован. Проект
«Штутгарт-21» впервые был заявлен именно системой государственной власти242 в структуре ее речи: политическая ориентация на инфраструктурное
развитие в соответствии с новейшими технологиями и вокзальный комплекс
Штутгарта243, построенный в 20-е годы ХХ века, вошли друг с другом в
острое дискурсивное противоречие. Политикам представлялась очевидной
Слободяник Н. Б. Конструирование идентичности в политическом дискурсе. К вопросу о роли социального антагонизма (о концепции политического дискурса Лакло и Муфф) // Политическая лингвистика. – 2007.
– Вып. 2 (22). – С. 62.
240
Бурдье П. Дух государства: генезис и структура бюрократического поля // Поэтика и политика. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской
Академии наук. – М.: Институт экспериментальной социологии, СПб.: Алетейя, 1999. – С. 127.
241
Лакан Ж. Семинары: изнанка психоанализа. М.: Гнозис, Логос, 2008. – С. 17.
242
Chronologie „Stuttgart-21“. Lobbypedia. 2010.
243
Zielcke A. “Stuttgart-21”: Der unheilbare Mangel // Süddeutsche Zeitung. – 2010. – 40. – S. 12.
239
134
необходимость устранить разрыв между собственными декларациями и мнениями дескриптивного характера, циркулировавшими в политическом дискурсе и ставившими под сомнение способность руководства города и федеральной земли говорить от имени Большого Другого.
В 1985 году руководство города, федеральной земли и федеральное
правительство впервые декларировали строительство новой скоростной линии, которая должна была стать элементом системы «Магистрали для Европы», впоследствии, уже в ходе разработки «Штутгарт-21» жилой район, который должен возникнуть на месте нынешних наземных подъездных путей,
получил название «Квартал Европы». Идеология Единой Европы интегрировалась во второй половине 1980-х в стратегии строительства национальных
государств, и впоследствии аргументы, связанные с международной экономической и политической значимостью проекта «Штутгарт-21», заняли свое
место в политическом дискурсе.
Несмотря на то, что проект Единой Европы позиционировался преимущественно как экономический и прагматический, он неизбежно приобрел
черты глобальной политической трансформации, и эффектом дискурса этой
трансформации стали масштабные проекты, в отношении которых их противники используют термин «проекты престижа» – их экономическая и технологическая эффективность неоднократно ставилась под сомнение в ходе
независимых экспертиз, но каждый из них нес в себе идею тотального обновления и соответствующую ей эстетическую модель – своеобразный артефакт
из стали и стекла.
В структуре субъекта, предложенной Ж. Лаканом, основное место занимает пустота, фундаментальная нехватка, постоянно ощущаемая, конструирующая непрерывность требования, которое каждый раз приобретает новые
конкретные формы. Вокруг нехватки функционирует дискурс, отдельные
элементы которого стремятся ее заполнить – эти элементы – гарантия интерсубъективности дискурса, то есть наличия в нем Другого. На определенном уровне отношения с Другим приобретают в дискурсе тот универсальный
135
характер, который позволяет говорить о существовании политики: наличие
определенных понятий (таких, как общество, государство, право и т. д.), привязанных к нехватке, создают требование политики, политического мышления, процесс удовлетворения которого, как показало исследование А. де Токвиля244, может быть замещен, однако, в связи с тем, что эта область дискурса существует объективно, она рано или поздно возвращается к непосредственной циркуляции вокруг нехватки. «Шуттгарт-21» был размещен в политической системе координат описанного типа в связи с тем, что он действительно предполагал изменения в концепции и направлении развития образа
жизни города Штутгарта как сообщества горожан.
Для анализа полемики вокруг инфраструктурных проектов полезно использовать различия, вводимые Юргеном Хабермасом для коммуникативного и стратегического действия: «Стратегическое действие отличается от коммуникативных действий в рамках общих традиций тем, что решение в пользу
выбора той или иной альтернативной возможности может и должно приниматься принципиально монологично, то есть без согласования «ad hoc», поскольку правила выбора преференций и максимы, обязательные для каждого
отдельного партнера, уже изначально согласованы. Полноценная интерсубъективность значимости правил игры относится здесь к определению игровой
ситуации точно так же, как и – на трансцендентальном уровне кантовского
учения о нравственности – априорная значимость моральных законов, гарантированная практическим разумом»245.
Стратегическое действие для Ю. Хабермаса является примером системной эффективности функционирования политического дискурса – грубо
говоря, инстанции дискурса сформулированы на одном и том же языке, или,
иначе, язык Другого непосредственно адаптирован для того, чтобы на нем
можно было говорить, представляя все позиции дискурса. Однако в случае с
«Штутгартом-21» стратегическое действие оказывается инерционным и преТоквиль А. де. Демократия в Америке.- М: Моск. филос. фонд, 1994. – С. 19.
Хабермас Ю. Труд и интеракция. Заметки к гегелевской «Философии духа» йенского периода // Техника и
наука как идеология. – М.: Праксис, 2007. – С. 17.
244
245
136
пятствует концептуальному обновлению, открытым остается вопрос о том,
всегда ли такое обновление необходимо? Судя по тем событиям, которые
происходили в 2010 году, «Штутгарт-21» (вне зависимости от того, что думают по этому поводу представители политических институтов) – один из
этапов перехода от стратегического действия в рамках концепции восстановления Германии в послевоенный период к коммуникативному действию в
рамках концепции объединения Европы. В данном случае критерии эффективности коммуникативного действия и политического дискурса совпадают:
будет ли интериоризирована обществом концепция Единой Европы в ситуации, когда трансформации должны подвергнуться не абстрактные институты,
а образ жизни?
Однако, рассматривая первые варианты проектов новых скоростных
линий, руководство города, земли и правительство ФРГ не инициировали политическую дискуссию о потребностях и границах трансформации, таким
образом, политический дискурс вовсе не был запущен. Первая презентация
состоялась уже в рамках проекта «Штутгарт-21» в 1994 году. По поводу нее
один из руководителей администрации города, Х. Дюрр, позднее заявил:
«Презентация в апреле 1994 года была подобна внезапному нападению. Противники и скептики были не в состоянии оспорить предложенный вариант.
Это был блестящий пример того, как следует представлять крупные проекты»246. Сама постановка вопроса указывает на то, что «Штутгарт-21» изначально не должен был стать предметом политического дискурса – общественные и политические силы, в основном, должны были одобрить его, а
небольшое количество противников – отказаться от своей позиции. Согласование проекта изначально предполагалось только на уровне законодательного органа в связи необходимостью выделения бюджетных средств, однако,
так как городской парламент без возражений утвердил подавляющим большинством голосов рамочное соглашение по «Штутгарту-21»247, противники
246
247
Kopfbahnhof-21: Politische Kultur. 2010. Web: http://www.kopfbahnhof-21.de/index.php?id=321
Leben in Stuttgart: Kleine Geschichte des Widerstands. 2009.
137
проекта вынуждены создать ряд общественных движений, которые впоследствии были поддержаны как так называемыми малыми политическими партиями, так и некоторыми средствами массовой информации, и, таким образом, со своей стороны попытаться запустить функционирование политического дискурса248.
Если говорить о характере требования, с которым идентифицировали
себя противники проекта, следует отметить, что едва ли не главной его чертой было неприятие самого дефицита политического дискурса и общественной экспертизы аргументов за и против проекта. Далее становилось очевидным – как на уровне ощущения, так и на уровне анализа, что у «Штутгарта21» есть объективные слабости, которые намеренно скрывают за демонстрацией вторичных выгод – к примеру, за многочисленными интервью и сообщениями о высвобождающихся в результате строительства подземного вокзала площадях подъездных путей, которые город намерен был использовать
для создания инновационного экологичного жилья.
Далее противники проекта начали проводить комплексный анализ, который занял более 15 лет и показал финансовую и технологическую несостоятельность «Штутгарта-21» – сделал ее настолько же очевидной, насколько
на первом этапе представлялись очевидными анонсированные выгоды предложенного варианта249. Однако, несмотря на все прагматические аргументы
против коренных изменений, в основе протеста по-прежнему лежит вопрос о
том, каким Штутгарт войдет в объединенную Европу, а также, иначе говоря,
что он в нее привнесет – какой хочет Штутгарт ее видеть?
Если бы политический дискурс в современной Европе функционировал
в том режиме, какой ему предписывается требованиями общества, возможно,
проект объединенной Европы выглядел бы совершенно по-другому, но этот
проект уже достаточно давно работает не в пределах политического дискурWeb: http://www.leben-in-stuttgart.de/geschichte.htm
248
Там же.
249
Hilger M., Hesse W. Vereinfachte Kapazitätsberechnung für das Projekt „Stuttgart 21“. 2011.
Web: http://www.kopfbahnhof-21.de/fileadmin/downloads/Gutachten/Kapazitaetsberechnung_S21-Textteil.pdf
138
са, а внутри автономного дискурса элит европейских государств о будущем
Европы, навязывающих определенное видение и инвестиции в него исходя из
конъюнктурных элитных интересов.
Требование в дискурсе элиты формируется, минуя значимую позицию
гражданина – ее представители говорят от имени Другого, идентифицируют
себя с означающими, так или иначе связанными с Другим как механизмом
производства господствующего означающего, и ориентированы на продвижение в иерархии этой дискурсивной области на более высокие позиции. Позиция частного лица, владельца домохозяйства, в принципе, ими вовсе не
представлена. В формировании приведенного выше сообщения господина Х.
Дюрра не была учтена позиция отдельного гражданина: она содержит только
диспозицию элит, то, как господствующее означающее организует дискурс.
Впоследствии эта позиция только усиливается, что означает: политики как
субъекты становятся внедискурсивными, они не обращаются к изобилию
языка, предпочитая оставаться в замкнутом контуре мышления, в обыденном
дискурсе, ограниченном настолько, насколько самодовлеюща и циклически
однообразна жизнь обывателя. Ж. Лакан пишет о таком типе дискурса как о
дискурсе обыденном: «Таким образом, это не что иное, как линия дискурса
обыденного, обыкновенного – в том виде, в котором допущен он кодом дискурса, который я назвал бы дискурсом общей для нас реальности. Это, надо
добавить, тот уровень, на котором создание смысла происходит ранее всего,
потому что смысл на нем в каком-то отношении уже дан.
По большей части дискурс этот состоит лишь в добросовестном перемалывании ходячих идеалов. Именно на этом уровне и возникает пресловутый пустой дискурс»250. Когда речь идет о том, что государственная власть на
всех своих уровнях идентифицирует себя с Другим, сокровищницей означающих, предполагается, что субъект этой власти (как и любой субъект), являясь проводником определенной области дискурса, улавливает и иные области, полифонию языка, в которых образуются разнообразные облака означа250
Лакан Ж. Семинары: образования бессознательного. – М.: Гнозис, Логос, 2002. – С. 27.
139
ющих, и готов так или иначе манипулировать этими вызовами, в противном
случае из той области, которую представляет он и в которой он хочет занимать доминирующую позицию, нерасслышанное изымут и озвучат другие. В
2010 году, отмеченном многочисленными, жестко подавленными полицией
протестами противников «Штутгарт-21», бургомистр города, вынужденный
наконец услышать то, что уже длительное время находилось за его спиной и
должно было быть для него аргументом, занял в своих обращениях и интервью новую позицию, фактически отказавшись от аргументированного спора
с противниками: «Штутгарт – это больше, чем громкие протесты против
«Штутгарта-21»251.
«Несмотря на бурные демонстрации, мы работаем в ратуше над решением повседневных проблем горожан»252. Далее бургомистр подробно перечисляет преимущества транспортной и жилищной частей проекта, ссылается
на решения законодательных органов различных уровней – от европарламента до городского представительного органа и предлагает противникам представить новые факты. В действительности это выступление означает, что дополнительные экспертизы подтвердили возражения оппозиции и единственным основанием для продолжения строительства является оправдание вложенных средств и сохранения политического престижа действующей власти.
В связи с тем, что вплоть до 1994 года «Штутгарт-21» формировался
вне политического дискурса, первые попытки ввести его в область политического дискурса не встретили понимания государственной власти. Здесь необходимо отметить, что политический дискурс становится возможен в форме
пересечения различных дискурсивных плоскостей только в связи с тем, что
наряду с замкнутым контуром обыденного дискурса, две важные инстанции
– сообщение (итог функционирования дискурса) и инстанцию Другой – пересекает нечто отличное от очевидного здравого смысла, что и делает утверждения последнего неочевидными (в нашем случае, утверждение о том, что
251
Schuster W. Stuttgart 21: Offener Brief von Oberbürgermeister. 2011.
Web: http://www.stuttgart.de/item/show/406502/1
252
Там же.
140
новый, подземный вокзал, построенный по новейшим технологиям, будет
лучше старого), – а именно такая цепочка означающих, которая способна радикальным образом нарушить любую автономию в силу способности к образованию метафоры и метонимии.
Э. Лакло и Ш. Муфф в своей теории указывают, что большинство
означающих способно фигурировать как в одном дискурсе, так и в другом – к
примеру, понятие тела в медицине и религии, искусстве и спорте фундаментально отличны, и, тем не менее, связаны самим означающим и некоторыми
денотатами, которые к нему присовокуплены. В случае с «Штутгартом-21»
ряд означающих, с помощью которых государственная власть описывала
проект, были помещены в новые дискурсы, поставившие их позитивный
смысл под сомнение: выяснилось, что подземный транзитный вокзал связан
не с «уменьшением времени в пути» и «оптимизацией структуры перевозок»,
а с «задержками», «невозможностью реализовать тактовую систему перевозок» и т. д.253
Оппозиция использовала смежный дискурс для критики проекта. Естественно, за основу были взяты тезисы администрации города и немецких железных дорог, но за ними была выявлена та полифония дискурса, которую
проигнорировала государственная власть – означающие из той цепочки, которая должна была быть представлена в структуре, однако, представлена не
была.
Ж. Лакан характеризует первый этап формирования дискурсивного сообщения следующим образом: «Дискурс можно, конечно, схематизировать,
сказав, что он исходит от Я и направлен к Другому. Правильнее будет, однако, обратить внимание на то, что всякий дискурс отправляется, что бы на сей
счет ни думали, от Другого, после чего, отразившись от Я, которое должно
все-таки в процессе как-то участвовать, возвращается к Другому вторично,
откуда и устремляется, в конечном счете, в направлении сообщения»254. Со253
254
Zielcke A. “Stuttgart-21”: Der unheilbare Mangel // Süddeutsche Zeitung. – 2010. – 40. – S. 12.
Лакан Ж. Семинары: образования бессознательного. – М.: Гнозис, Логос, 2002. – С. 17.
141
здать сообщение в первом такте – задача Другого, то есть государства, оперирующего застывшими, замкнутыми, циклическими дискурсивными формами социального, однако, оно должно учитывать то второе дно, альтернативную цепочку означающих, которая отвечает за многообразие языка и,
следовательно, многогранность реальности.
С. Жижек описывает эту проблему через термины лакановской концепции взгляда и дерридианского деконструктивизма: «Читатель, хорошо
знакомый с современной мыслью, наверняка станет рассматривать "взгляд" и
"голос" как главные мишени деконструктивных усилий Дерриды: что такое
взгляд, как не theoria, схватывающая "саму вещь" в присутствии ее формы
или в форме ее присутствия; что такое голос, как не инструмент чистой "само-аффектации", делающий возможным для-себя-присутствие говорящего
субъекта? Цель "деконструкции" – именно в том, чтобы показать, насколько
взгляд всегда уже обусловлен "инфраструктурной" сетью, которая отграничивает то, что мы можем увидеть, от того, что остается невидимым, ускользая от взгляда, т.е. обусловлен краем или рамкой, которую нельзя объяснить
"авто-рефлексивностью" восприятия. Соответственно, деконструкция показывает, как присутствие голоса всегда уже расколото/отсрочено следом
письма.
Однако здесь следует отметить коренную несоизмеримость постструктуралистской деконструкции и Лакана, который объясняет функции взгляда
и голоса прямо противоположным образом. Для Лакана эти предметы принадлежат не субъекту, а объекту. Взгляд отмечает ту точку в объекте (в картине), откуда на смотрящего всегда уже смотрят, т.е. объект смотрит на меня. Не подтверждая присутствия субъекта с его видением, взгляд является
точкой, пятном на картине, которое нарушает ее прозрачность и вносит
непреодолимый разрыв в мое отношение к картине: я никогда не увижу картину с той точки, откуда она глядит на меня, т.е. глаз и взгляд роковым образом асимметричны. Взгляд как объект – это пятно, не позволяющее мне
смотреть на картину с безопасного "объективного" расстояния, заключить ее
142
в рамки, словно бы она была подвластна моему схватывающему взгляду.
Взгляд – это, так сказать, та точка, где сама рама (моего смотрения) уже вписана в "содержание" рассматриваемой картины. И, разумеется, то же самое
происходит с голосом как объектом: этот голос – например, голос суперэго,
который обращается ко мне, не имея конкретного носителя – тоже является
точкой, чье пассивное присутствие мешает мне, будто инородное тело, и не
дает мне достичь моей самоидентичности»255.
Несмотря на то, что С. Жижек противопоставляет подходы Ж. Лакана и
Ж. Дерриды, в вопросе описания дефицитов политического дискурса эти
подходы дополняют друг друга: взгляд, фиксируемый как локализованный
метонимический объект, или дискурсивная рамка субъекта, фиксирующая
нечто в качестве метонимического объекта – в любом случае, именно эта абсолютная включенность в ту «очевидность», которая характерна для социального и формирует его мощную практическую инерцию, делает функционирование политического дискурса невозможным. Проблемой элит в вопросе
о «Штутгарте-21» стал именно этот прикованный взгляд, который был буквально ликвидирован в тот момент, когда после первого такта, зарегистрированный в гражданской инстанции дискурс проекта должен был быть обозначен в качестве метонимического объекта, то есть объекта амбивалентного,
схематизированного, такого, который бы рассматривался не как реализация
требования единичного субъекта, а в качестве требования универсализированного, общественно и политически значимого.
В облаке означающих, сформированном в точке метонимического объекта по результатам того дискурса, который запустили элиты Штутгарта,
гражданская позиция сначала отражена не была – она была элементарно нивелирована в ходе функционирования административного дискурса, готовившего презентацию проекта256. Политический дискурс для субъектов, принадлежащих к элите, не функционировал тогда именно потому, что инстанЖижек С. Глядя вкось. – М.: Архипелаг, 2001. – С. 57.
Leben in Stuttgart: Kleine Geschichte des Widerstands. 2009.
Web: http://www.leben-in-stuttgart.de/geschichte.htm
255
256
143
ция гражданская в их случае трансформировалась в инстанцию номенклатурную, идентифицированную с Другим, с государством, однако, на самом
деле, транслирующую только обыденный дискурс – дискурс аппарата. Презентация была короткой и в рамках нее был озвучен только один тезис: для
подключения к сети высокоскоростных общеевропейских железнодорожных
магистралей необходимо заменить надземные подъездные пути подземными
и построить подземный вокзал на 8 платформ257.
Как указывалось выше, лоббисты идеи, в структуре дискурса которых
гражданская позиция была заменена на номенклатурную, рассматривали презентацию как «нападение» и считали это преимуществом и достижением –
действительно, для административного дискурса это определенный успех,
противники же впоследствии, интегрировав означающее «нападение» в дискурс политический, амбивалентный, снабдили его иными коннотациями: радость государственных деятелей, презентовавших проект они назвали «воровской», происшедшей от того, что они смогли «незаметно для общества
успешно завершить длительную подготовку этого концерта»258.
В момент, когда выяснилось, что «Штутгарт-21» в качестве метонимического объекта не функционирует, что неудивительно, так как он вовсе не
был подготовлен его создателями для публичного пространства, лоббисты,
тем не менее, не опомнились, хотя было очевидно, что требование тех, кто
идентифицирует себя с гражданской позицией, позаимствует основные элементы дискурса и, далее, во втором такте, пропустив их через себя, успешно
метонимизирует.
Таким образом, оппозиция всего-навсего эффективно отразила те аспекты дискурса «Штутгарт-21», которые были проигнорированы субъектом,
идентифицированным с Другим. В ходе дальнейшего формирования дискурсивного сообщения отраженная от Другого полифония постепенно универсаТам же.
Kopfbahnhof-21: Politische Kultur. 2010.
Web: http://www.kopfbahnhof-21.de/index.php?id=321
257
258
144
лизировалась, приобрела сообщественный и политический характер для того,
чтобы затем полноценно сформировать сообщение. В ноябре 1995 года было
сформировано общественное движение «Жизнь в Штутгарте», которое и попыталось ввести «Штутгарт-21» в рамки политического дискурса на описанных выше основаниях. В марте 1996 года оппозиционные гражданские движения предлагают альтернативу – проект под названием «Улучшенный
Штутгарт-21»259.
В связи с тем, что законодатели на федеральном и региональном уровнях поддержали проект еще в 1995 году, а также ратифицировали заключенное регионом, федеральным правительством и немецкими железными дорогами рамочное соглашения, сейчас можно говорить о двух действительных
параллельных дискурсах, не пересекающихся между собой. Универсализация
проблемы в точке включения сообщественных дискурсивных механизмов
происходит для оппозиционного дискурса и далее: общественное мнение
начинает обсуждение вопроса о том, что определение «Штутгарта-21» как
стратегического инвестиционного проекта лишает город возможности реализовать многие другие проекты, то есть в полной мере определяет направление и характер развития городской инфраструктуры в целом: в случае начала
реализации «Штутгарта-21» изменить стратегию городского развития будет
практически невозможно.
2.3 Формы прямой демократии как путь перехода к дискурсивнокоммуникативной местной политике в ФРГ
Прямая демократия становится во все большей степени предметом
научных исследований и политических дискуссий в последнее десятилетие260. В равной степени ее развитие затрагивает так называемые «старые демократии» и страны демократического транзита. Формы прямой демократии
259
Leben in Stuttgart: Kleine Geschichte des Widerstands. 2009.
Web: http://www.leben-in-stuttgart.de/geschichte.htm
260
Schiller Th. (ed.) Local Direct Democracy in Europe. – Wiesbaden: Verlag für Sozialwissenschaften, 2011.
145
внедряются в политический процесс на всех уровнях определения и реализации публичной политики: общенациональном (федеральном), региональном,
местном. С 2009 года Лиссабонский договор261 дает гражданам Европейского
Союза право на инициативу в решении вопросов общеевропейского значения, а многие политические проблемы европейской политики рассматриваются на референдумах и с помощью других форм прямой демократии.
Большинство государств имеет местный уровень управления, а также
системы местного самоуправления, которые представляют собой благодатную почву для активного участия граждан в политическом процессе. В
большинстве случаев именно местная демократия рассматривается как основа демократического политического процесса в целом, но только при условии, что общины и единицы надмуниципального уровня (графства, округа,
муниципальные районы и т.п.) обладают собственной юрисдикцией, а не занимаются только администрированием функций под полным контролем вышестоящего уровня. При этом следует осознавать, что региональный и национальный уровни власти неохотно передают свои компетенции и соответствующие бюджеты в общины, и часто именно инструменты вовлечения
граждан в общественную ткань служат для создания препятствий функционированию политического дискурса.
Большинство исследователей, занимающихся проблемами прямой демократии на местном уровне, понимает под «локальной политикой» политику, определяемую и реализуемую самими муниципальными образованиями,
вне зависимости от конкретной структуры системы местного самоуправления262.
В последние несколько десятилетий было проведено несколько муниципальных реформ, вызвавших многочисленные дискуссии: расширились
полномочия в сфере инфраструктуры и предоставления услуг, производимых
муниципалитетами, но одновременно, усиливалось стремление к профессиоЛссабонский договор о внесении изменений в договор о Европейском Союзе и Договор об учреждении
Европейского Сообщества // http://eulaw.ru/treaties/lisbon
262
Schiller Th. (ed.) Local Direct Democracy in Europe. – P. 9.
261
146
нализации или приватизации этого процесса для повышения его эффективности; проводилось укрупнение муниципалитетов, часто вызывавшее конфликты по поводу муниципальных границ. Параллельно с этим расширялось использование форм прямой демократии и включения граждан в политический
процесс. В ряде случаев, усиление влияния граждан отражалось во введении
прямых выборов мэров (бургомистров), проведении референдумов и внедрении инициатив263. Каждый из этих процессов имел две возможные формы:
бесконфликтную – в случае, если гражданское сообщество на локальном
уровне не сформировалось, то есть в дискурсе не было узловых точек, для
которых у элит и общества одновременно существовали предельно различные интерпретации, и конфликтную – если эти инструменты были немедленно использованы, и результаты их использования существенно трансформировали итоговое сообщение политического дискурса.
В течение последнего десятилетия прощшлого и первого десятилетия
нового столетия в ФРГ процессы протекали достаточно сложно и противоречиво. После объединения Германии был открыт путь для введения форм
прямой демократии одновременно на уровне земель, а также общин и их
объединений. В то же время в 1990 году была принята новая конституция
земли Шлезвиг-Голштиния, в которой были закреплены формы прямой демократии на уровне земли и общин. Важным фактором развития общин стало
также усиление исполнительной власти в результате введения прямого избрания бургомистров в большинстве западно-германских земель. Сбалансировать это усиление стремились введением механизмов прямой демократии,
усилением роли граждан в политическом процессе.
В связи с развитием прямой демократии нельзя также забывать о появлении начиная с 80-х годов прошлого века новых политических групп и объединений, одним из наиболее ярких и успешных примеров которых являются
«зеленые», активно поддерживающие формы прямой демократии.
Разнообразие процессов представлено многими авторами. См., например: Kersting N. et al Local Governance Reform in Global Perspective. – Wiesbaden: Verag für Sozialwissenschaften, 2009.
263
147
Рассматривая проблемы развития новых форм демократического политического процесса, необходимо учитывать, что различные опросы, референдумы и другие мероприятия регламентируются теми же органами власти, что
и иные формы политической активности на местном уровне: в ФРГ – федеративном государстве – наибольшую роль в этом процессе играют земли, т.к.
все вопросы местного самоуправления находятся в сфере их ведения. Это
определяет чрезвычайно высокую роль земельного парламента (ландтага) в
процессе развития. В течение 90-х годов во всех германских землях было
установлено право на гражданские инициативы. Последним в 2005 году Берлин установил это право для уровня городских районов, также являющихся
муниципалитетами.
Анализируя в целом состояние прямой локальной демократии в европейских странах, Т. Шиллер выделяет три основных фактора, определяющих
высокий, средний или низкий уровень развития локальной демократии в
стране: количество подписей, необходимых для внесения инициативы; требования к признанию решения легитимным (по количеству участников референдума или опроса); обязательность исполнения принятого решения органами власти. При наличии низких значений двух первых факторов в сочетании с обязательностью исполнения решения уровень развития локальной
прямой демократии признается высоким и наоборот.
Уровень развития прямой локальной демократии
в странах Европы264
Уровень количественных
требований
Либеральный
(около 5%)
Средний
(около 10%)
Ограничительный
(около 15% и более)
264
Принятое в ходе голосования решение обязательно
Сильный
Швейцария (немецкоязычные кантоны),
отдельные земли Германии,
Словения
Чехия,
большинство земель Германии,
Польша
Франция,
Лихтенштейн,
Schiller Th. (ed.) Local Direct Democracy in Europe. – P. 19.
Принятое в ходе голосования
решение рекомендательно
Италия
Швеция
Болгария,
Дания (референдум),
148
Словакия,
Швейцария (остальные кантоны)
Норвегия,
Финляндия
Слабый
Одними из главных вопросов, которые решаются с использованием
форм прямой локальной демократии являются вопросы объединения муниципалитетов и другие реформы, существенно затрагивающие интересы граждан и местных политических элит. При этом традиционно, левые политические силы выступают за повышение централизации, видя в этом инструмент
выравнивания, а значит, повышения уровня социальной справедливости, а
правые стремятся к большей децентрализации, ориентируясь на опору на
местную инициативу и предприимчивость. Одновременно, германские левые
выступают за расширение форм прямой демократии, однако, как показывают
сравнительные исследования, это характерно не для всех «старых демократий». Так, левые политические партии в Швейцарии, где проведение референдумов имеет прочные исторические традиции, относятся к их результатам
достаточно скептически265.
В качестве политического консультирования раньше рассматривалось
только привлечение к принятию политического решения экспертов. Включение в этот процесс граждан является скорее исключением, если не принимать
во внимание обычные процедуры информирования и право на участие в общественных слушаниях. Использование гражданской экспертизы (например,
крупных проектов) как политического инструмента требует нормативного
правового обеспечения, а также должно оцениваться с точки зрения эффективности и полезности как элемент новой коммуникационной культуры и
культуры участия266.
Ряд конфликтов, происшедших в различных землях Германии в последние годы, в том числе и конфликт, связанный со строительством вокзала
Christmann A. In welche politische Riсhtung wirkt diе direkte Demokratie: rechte Ängste und linke Hoffnungen
in Deutschland im Vergleich zur direktdemokratischen Praxis in der Schweiz. – Baden-Baden: Nonos, 2009.
266
Sarcinelli U. Politische Kommunikation in Deutschland. Medien und Politikvermittlung im demokratischen System. – Wiesbaden, 2011.
265
149
в Штутгарте, заставляет немецких специалистов задавать вопрос: «Не настало ли время перевести коммуникацию из режима ориентированной только на
средства массовой информации эксклюзивной игры элит в режим демократической превентивной коммуникации»267. При этом они подчеркивают, что
в реальном политическом процессе становится все больше сигналов о том,
что уже не является достаточной только легитимация, получаемая публичными органами власти через выборы как демократический инструмент глобального значения. В этой точке открывается перспектива анализа конкретных моментов, в которых политический дискурс по тем или иным причинам
не функционирует, где не работает политика «слышания».
Таким образом, для анализа политического процесса на местном
уровне в Германии и его дискурсивных оснований значительный интерес
представляет продолжающаяся реформа муниципального управления и административной системы в земле Рейнланд-Пфальц, в ходе которой на самом
начальном этапе и в ходе дальнейшего процесса гражданам было предоставлено право и дана реальная возможность участвовать в консультациях по основным вопросам предполагаемых изменений. Необходимость такого участия подтверждается многочисленными примерами в ходе политических
процессов других германских земель268.
Участие граждан как форму политического консультирования следует
принимать всерьез также в связи с повышением уровня комплексности проблем и необходимости поиска решений, в большей степени учитывающих
интересы различных субъектов процесса. Однако открытым остается вопрос
о том, снизятся ли при этом риски, уменьшится ли количество ошибок и возникающих дисфункций. Ведь в процессе реализации реформ важнейшим
условием является рациональность принимаемых решений, которая может
Sarcinelli U. Ein Testfall für Demokratie // Parlament. – N 1-2, vom 03.01.2011.
В статье У. Сарцинелли и его коллег приводится пример неудачной реформы земельных округов в земле
Мекленбург-Передняя Померания, остановленной Конституционным судом земли с формулировкой о необходимости принятия более сбалансированных политических решений с участием граждан. См.: Sarcinelli U.,
König M., König W. Bürgerbeteiligung in der Kommunal- und Verwaltungsreform // Aus Poltik und Zeitgeschichte.
– 2011. - N 7-8. – S. 32-41.
267
268
150
быть оценена достаточно конкретно при участии непосредственно заинтересованных в их реализации граждан269. Речь идет в случае использования интенсивной гражданской экспертизы о том, чтобы граждане внесли свое понимание проблем и жизненный опыт в процесс принятия решений вместе с
профессиональными экспертами. Кроме того, мероприятия по непосредственному участию граждан повышают уровень легитимности любого процесса, обеспечивают ему широкую общественную поддержку и могут быть
институционализированы.
Ориентация участия на определенные проблемы и их решение учитывает также и широко распространенное в менталитете современного человека
стремление иметь возможность выразить свое мнение и принять участие в
принятии конкретного решения, не будучи организационно или институционально связанным с политическим процессом на длительный промежуток
времени.
В дальнейшем, полученный в результате значительных усилий и затрат «совет» граждан должен быть включен в политический процесс, чтобы
не порождать неверие в значимость их участия, и в этом случае, такое участие может способствовать модернизации современной демократии270.
Проводимая органами власти земли Рейнланд-Пфальц реформа была
заявлена в качестве одной из целей правительства премьер-министром земли
в 2006 году как реакция на неблагоприятные финансово-экономические и
демографические процессы, новые тенденции развития в рамках использования коммуникационно-информационных технологий, а также необходимости
выравнивания возможностей муниципальных образований в зависимости от
их размера. Особое внимание должно уделяться в ходе реформ участию
269
Lorig W. H. Verwaltungs- und Kommunalreform in Rheiland-Pfalz // Sarcinelli U. et. al. Politik in RheinlandPfalz. Staat, Gesellschaft, Demokratie. – Wiesbaden, 2010. – S. 497-529.
270
О проблемах «постдемократии» и отчуждения граждан от «политического» см. § 1.2.
151
граждан в обсуждении программы реформы: их мнение имеет особое значение и должно учитываться в полном объеме271.
Уже 11 декабря 2008 года парламентом земли (Landtag) было принято
решение о расширении участия граждан за пределами обычного двухэтапного обсуждения программных документов вплоть до их участия в реализации
разработанных проектов.
Кроме разнообразных инструментов включения
гражданской экспертизы в процесс обсуждения предлагаемых изменений,
отдельным коммунам была предложена финансовая поддержка при проведении так называемой «добровольной фазы», если они решатся провести расширенное обсуждение в процессе
оптимизации «муниципальной геогра-
фии»272. Необходимо отметить, что правительство земли в течение ряда лет
стремилось к более активному включению граждан в политический процесс,
и его задача заключается в том, чтобы эффективно использовать наработанный инструментарий273.
Целью проводимой реформы является сохранение жизнеспособной
территориальной структуры земли, в том числе, с помощью активного вовлечения граждан в обсуждение возникающих в ходе реформ проблем. Так, в
относительно небольшой по территории земле должны быть утверждены новые параметры численности населения общин: 10тыс. человек в коммунах,
входящих в состав объединений, и 12тыс. человек для коммун, не входящих
в состав объединений. Граждане должны высказывать свои предложения по
рассматриваемой проблеме, а также по вопросу об определении полномочий
общин и объема их деятельности. Они могут также продолжать участвовать в
процессе в рамках «добровольной фазы», за которую несут ответственность
сами общины.
271
Ministerium des Inneren und für Sport Rheinland-Pfalz. Vorschläge zur Gebietsreform, 25-02.2009 //
http://www.isim.rlp.de/
272
Sarcinelli U., König M., König W. Bürgerbeteiligung in der Kommunal- und Verwaltungsreform // Aus Poltik
und Zeitgeschichte. – 2011. - N 7-8. – S.34.
273
Heuberger F.W. , Hartnuß B. (Hrsg.) Vom bürgerschaftlichen Engagement zur Engagementpolitik: Entwicklungsetappen der Bürgergesellschaft in Rheinland-Pfalz // Sarcinelli U. et. al. Politik in Rheinland-Pfalz. Staat, Gesellschaft, Demokratie. – Wiesbaden, 2010. – S. 370-401.
152
Первый этап включения гражданской экспертизы был проведен в виде
сбора и передачи информации, после чего Министерством внутренних дел и
спорта совместно с Союзом общин и городов, а также с представительным
органом городов и земельных округов земли (Städte- und Landkreistag) был
согласован так называемый «Список 63-х», включающий основные вопросы
проводимой реформы274. Второй этап был направлен на конкретизацию и актуализацию проблем в ходе общественной дискуссии и выработку конкретных путей их решения.
Результаты, полученные в ходе общественной экспертизы были включены вместе с результатами научной экспертизы в проекты обоих законов,
которые в целом были одобрены правительством земли 15 сентября 2009 года, после чего были направлены для обсуждения многочисленным общественным организациям и объединениям. Вышеописанный процесс У.
Сарцинелли и его соавторы представили в виде следующего алгоритма действий, направленных на максимальное включение общественной экспертизы
на различных этапах обсуждения и принятия решений275.
Место и роль общественной экспертизы в процессе
реформирования
ПРОЦЕСС РЕФОРМИРОВАНИЯ
Правительство и
корпоративные
акторы
согласовали позиции (лист
63-х)
274
Региональные
конференции, конгрессы
граждан,
группы
планирования
Проект
реформы
правительства,
решение
парламента, предложения
для общин
Репрезентативный
опрос,
опрос в
Интернете
Проекты
1-ого и
2-ого
законов
по
адмреформе и
реформе
МСУ
63-er Liste // http://www.isim.rlp.de/
Схема приводится в: Sarcinelli U., König M., König W. Bürgerbeteiligung in der Kommunal- und Verwaltungsreform // Aus Poltik und Zeitgeschichte. – 2011. - N 7-8. – S.35.
275
153
На первом этапе включения граждан в рамках общественной экспертизы использовались следующие формы:
1. Было проведено девять региональных конференций на всей территории земли, участниками которых были в основном депутаты различных представительных органов и специалисты, однако, принимать участие могли и заинтересованные граждане. Конференции
продолжались по нескольку часов и на них велась квалифицированная дискуссия по вопросам муниципальной и административной реформы. При этом правительством земли конкретные предложения
по проведению реформы не вносились.
2. Состоялись также пять гражданских конгрессов, прошедших под
лозунгом: «Мое мнение имеет значение!» Целью конгрессов был
сбор идей и четкое определение проблем в достаточно репрезентативных группах граждан (от 150 до 250 человек), в которых, естественно, были представлены в основном активные с политической
точки зрения граждане. Все документы конгрессов доступны в Интернете276.
3. После окончания гражданских конгрессов в 2008 году начали работать так называемые «жюри граждан», в которых участвовали по 25
граждан, включенные в них по случайной выборке277. Целью их работы был сбор уже проработанных идей и возможных вариантов
решений участников из различных сфер деятельности. Главным
требованием всех участников было усиление позиции общин. Их
представители выступали за приближение органов управления к
276
www.buergerkongresse.rlp.de
Данный концепт гражданского участия был разработан еще в 70-е годы П..Ч. Динелом. См.: Dienel, P. C.Planungszelle. Der Bürger plant seine Umwelt. Eine Alternative zur Establishment-Demokratie. Wiesbaden 2002.
277
154
местным нуждам, а также улучшение рамочных условий, в том числе, для политического участия. В ходе обсуждения делались различные предложения по совершенствованию территориальной структуры и процесса управления, которые было обобщены в так называемом «Гражданском заключении» на 192 страницах, которое было
представлено в Интернете и вручено премьер-министру земли на
пресс-конференции278.
В целом можно констатировать, что проведение всех вышеописанных
мероприятий значительно повысило степень удовлетворенности граждан их
участием в обсуждении реформ, а также выявило реальную потребность в
проведении реформы не только со стороны органов власти земли, но органов
местного самоуправления и собственно граждан. Гражданские конгрессы и
жюри, в которых принимало участие максимальное количество граждан продемонстрировали их готовность к участию а подобной деятельности, а также
их интерес к дальнейшему процессу реформирования.
Ядром второго этапа гражданского участия стали репрезентативный
опрос и опрос в сети Интернет. В решении ландтага 12. 12. 2008 года говорилось: «В ходе репрезентативного опроса должны быть выявлены, так же как
на первом этапе, более конкретно мнения граждан и их отношение к предполагаемым реформам»279.
Целью опроса было установление взаимосвязи
между результатами первого этапа гражданской экспертизы и волеизъявлением большинства граждан. В ходе обоих опросов были затронуты все основные проблемные комплексы, выявленные в ходе первого этапа. Результаты опросов доступны также на сайте280.
Как показали опросы, 60% населения земли знает о проводимых правительством реформах. При этом, молодые люди от 18 до 25 лет стремятся получить больше информации, чем граждане более старших категорий, что
объясняется большим значением реформы именно для молодого поколения.
278
65-er Liste // http://www.isim.rlp.de/
Landtagsdrucksache 15/2900. - S. 4.
280
www.meinemeinungzaehlt.rlp.de
279
155
Порядка 80% опрошенных приветствуют формы гражданской экспертизы,
которые являются пока уникальными для современной Германии. 75% поддерживают описанные выше формы гражданского участия, хотя мнения
непосредственно о необходимости проведения реформы расходятся281.
Большой интерес, с точки зрения участия граждан, представляет добровольная фаза, проведение которой должно быть организовано самими общинами при финансовой поддержке земли. В ограниченное время сами общины и их объединения могут организовать на месте обсуждение более конкретных, касающихся их жителей процессов в ходе реформ.
Назначенная землей «добровольная фаза» обсуждения ставит перед
муниципалитетами сложные задачи: земля снизила существенно разнообразие процесса принятия политического решения на своем уровне, передав его
общинам и их объединениям. Многое зависит в рамках этого процесса от их
умения регламентировать и организовывать процесс гражданского участия,
т.е. вводить определенные параметры дискурса в нормативные рамки. Реализация процесса оказывается, при этом, в руках местных политических элит.
Для выяснения их позиций был проведен опрос по выборке более чем 150
выборных должностных лиц местного самоуправления, которых затрагивала
планируемая реформа. Абсолютное большинство (более 80%) высказало положительное отношение к самому гражданскому участию, а также к финансовой и методической поддержке земли в проведении «добровольной фазы».
Обязательной такую поддержку считают 90% опрошенных в связи с тем, что
они осознают необходимость такого участия, с одной стороны, а с другой,
считают себя дилетантами в подобной деятельности, относя это даже к бургомистрам или депутатам представительных органов282.
В ходе обсуждения правил проведения «добровольной фазы» были
разработаны методические указания для осуществления общинами организа281
Polis+Sinus, Repräsentativbefragung im Rahmen der Bürgerbeteiligung zur Kommunal- und Verwaltungsreform. Ergebnisdokumentation, München 2009.- S. 28-31.
282
Sarcinelli U., König M., König W. Bürgerbeteiligung in der Kommunal- und Verwaltungsreform // Aus Poltik
und Zeitgeschichte. – 2011. - N 7-8. – S.37.
156
ции участия граждан в процессе слияния общин в процессе реформы. Для
этого была использована хорошо работающая в экономике методика сбалансированной оценочной анкеты (Balanced-Scorecard), которая должна была
сориентировать граждан и общины в том, к какому типу участия они относятся и как могут участвовать в процессе принятия решения наиболее эффективно283.
Результаты опроса избранных должностных лиц подтверждают высокую степень востребованности участия граждан как ресурса для консультировании политиков и легитимации принимаемых политических решений. В
связи с этим поддержка муниципальных акторов в процессе проведения
«добровольной фазы» абсолютно необходима, т.к. они оказываются перед
проблемой необходимости активно вовлекать граждан в решение вопроса о
развитии структурного развития общины и воспринимать их при этом всерьез как «политических граждан», т.е. настоящих политических консультантов.
Успешность этого участия будет различной для различных общин и должна
оцениваться на месте. Насколько общины смогут использовать оставленные
им возможности для принятия самостоятельных политических решений и каковы будут результаты привлечения граждан к решению сложных политических проблем местных сообществ покажет время.
Из данного демократического эксперимента можно сделать несколько
выводов:
1. Участие граждан в проведении муниципальных и административных
реформ органы власти и управления не могут пускать на самотек.
Находясь за пределами чисто юридического процесса и воспринимаемое как дополнительная нагрузка для администрации, это участие
должно постоянно стимулироваться политическим лидером.
Методические материалы также доступны в Интернете
verwaltung/kommunal-und-verwaltungsreform/gebietsreform
283
//
www.ism.rlp.de/moderne-
157
2. Инициатива активного гражданского участия должна быть зафиксирована в какой-либо политической программе, представленной достаточно убедительно руководством правительства и парламента земли.
3. Для политического участия граждан должны существовать реальные
сферы деятельности. Оно не представляет собой «гавань» для успокоения граждан, а является шансом для граждан сыграть роль активных
советчиков при принятии решений.
4. Граждане, как уже указывалось ранее в связи с современными политическими процессами, вполне компетентны для того, чтобы представлять свои интересы. Однако не существует гарантии, что баланс интересов будет достигнут в рамках парситипативного дискурса.
5. Гражданское участие нуждается в профессиональной организации и
документировании дискурса и предметов консультирования.
6. С ростом степени, в которой рассматриваемый вопрос затрагивает
участников, возрастает их интерес. В связи с этим процессы, организуемые вначале на региональном уровне, должны продолжаться на
уровне общин.
7. Доверие гражданское участие приобретает в той степени, в которой последовательно и понятно для граждан устанавливается обратная связь с
политиками и политическими партиями, представленными в парламенте.
В ходе анализа рассматриваемого эксперимента необходимо помнить,
о том, что он не является инструментом создания полной гармонии, кроме
того, не является попыткой противопоставления форм прямой и представительной демократии. Он может, однако, канализировать конфликты и снижать степень разочарования и отчуждения граждан от политики. Речь идет
только о выработке новых эталонов в разграничении компетенций между
парламентским и плебисцитарным механизмами приятия политических решений. И хотя формально такая задача в рамках реформы в земле РейнландПфальц не ставилась, расширение участия граждан имеет политические по-
158
следствия для волеизъявления и поиска оптимальных решений акторами,
действующими в условиях стандартного политического процесса.
Более тесная взаимосвязь между репрезентативной демократией и политикой демократического участия могло бы в большей степени отразить
усиливающуюся сложность и комплексность общественных процессов.
Необходимо движение к новым горизонтально и вертикально организованным структурам регламентации и регулирования и новым формам коммуникации и участия284. В этом движении современное, демократическое, коммунитаристское, способное к переговорам государство должно проявить себя
хотя бы в том, что граждан будут воспринимать всерьез и предоставлять им
новые возможности для включения в общественный дискурс и различные
форма гражданского участия.
В то время как с научной и политической точки зрения, вопросы
усложнения политического процесса при широком включении в него гражданского участия, находятся в начальной стадии исследования и рассмотрения, земля Рейнланд-Пфальц уже многие годы продвигается от традиционного стимулирования участия граждан к настоящей «политике участия»285.
В 2007 году в рейтинге земель ФРГ по использованию форм прямой
демократии земля Рейнланд-Пфальц занимала предпоследнее – 14-15 место,
в 2010 она переместилась на 9 место со следующими показателями:
общий показатель – 3,9;
земельный уровень – 4,1;
уровень общин – 3,7286.
Это свидетельствует о несомненном прогрессе в формировании «гражданского общества». Опыт земли может быть признан вариантом мягкого
284
Mayntz, R. Governance-Theorie: Erkenntnisinteresse und offene Fragen, in: Grande E., May St. (Hrsg.),
Perspektiven der Governance-Forschung, Baden-Baden 2009. - Stefan S. 11.
285
Heuberger, F.W. Rheinland-Pfalz auf dem Weg zur Bürgergesellschaft. Theoretische Grundlagen und landespolitische Rezeption einer gesellschaftspolitischen Leitidee // Sarcinelli U. et. al. Politik in Rheinland-Pfalz. Staat, Gesellschaft, Demokratie. – Wiesbaden, 2010. – S. 210-234.
286
Данные показатели отражают качество законодательства земли и муниципальных актов в сфере использования форм прямой демократии. Как и во всех оценочных шкалах в Германии высшей оценкой считается
1. Лучшей из земель с баллом 1,9 является в 2010 году Гамбург. Данные приводятся на: http://www.mehrdemokratie.de/ranking.html
159
реформирования в условиях умеренного политического климата, достаточно
распространенного в земле политического стиля, при котором в ходе использования дискурсивных практик речь идет в политико-административном
смысле о «мягком регулировании», а с точки зрения теории демократии, об
усилении легитимности политического процесса.
Практика вовлечения граждан в общественно значимые процедуры,
естественно типична не только для земли Рейнланд-Пфальц. В начале двухтысячных годов в ряде земель и муниципалитетов Германии были проведены
эксперименты по разработке так называемых «гражданских бюджетов».
Практика привлечения граждан к процессу разработки бюджета довольно обширна, в течение последних десятилетий она используется органами управления в городах и муниципалитетах различных стран, хотя значимость ее применения пока не оценена с достаточной степенью точности.
Сама процедура имеет множественные отличия, однако, в ней всегда
существуют три основных элемента:
1.гражданам предоставляется четкая и понятная информация об основных
разделах бюджета и его целях, а также о долгах и правовых обязательствах,
имеющихся возможностях;
2.осуществляется сбор предложений и основных задач с точки зрения граждан (путем проведения собраний, советов представителей, опросов, интернета), которые впоследствии включаются в различном объеме в бюджет, принимаемый советом;
3.администрация города или МО предоставляет отчет об исполнении наказов
граждан.
Процедура составления бюджета при активном участии граждан осуществляется с 1989 года287 в бразильском городе Порто Алегре (численность
населения 1,3млн).
В 1988 году в Бразилии была свергнута диктатура, в процессе редемократизации происходило также бурное развитие МСУ и различных форм самоорганизации граждан. С 1989 года и по сей день одним из наиболее активных центров местной демократии и антиглобализма является город Порто Алегре.
287
160
Процедура разработки бюджета начинается децентрализовано: в каждом из 16 районов города проводится несколько собраний в кварталах, в
каждом из которых участвует от 1 до 2 тысяч человек. На этих собраниях городская администрация отчитывается в исполнении бюджета предыдущего
года, текущих инвестиционных проектах, а также в имеющихся в распоряжении бюджета средствах.
На собраниях участники избирают также по установленному ключу
представителей для разработки списка наиболее приоритетных, с точки зрения данного квартала, задач следующего года. Весь процессе осуществляется
в дискуссионном режиме с участием граждан и представителей администрации.
Второй круг бюджета процесса проходит на уровне района, где согласовываются приоритеты всего района в целом. На этих собраниях выбирают
двух представителей от каждого района в Совет по участию в составлении
бюджета города. Этот Совет разрабатывает предложения для городского совета по наиболее приоритетным направлениям бюджета. Он разрабатывает
также правила проведения дискуссий в ходе составления бюджета следующего года. Так как избрание в совет возможно только один раз, он не имеет
постоянного состава, что снижает возможность его бюрократизации.
Наиболее оригинальным элементом в данной процедуре является то,
что предложения исходят не от городской администрации и средств массовой
информации, которые озвучивают и пропагандируют эти предложения, а от
представителей граждан и различных общественных организаций. Это способствует формированию новой «дискуссионной» процедуры, которая включает элементы как прямой, так и представительной демократии.
В рамках процедуры разработки бюджета при участии граждан появляется также стимул к созданию различного рода организаций и объединений
гражданского общества для защиты «тематических проектов» с целью их
включения в бюджет. Если в рамках разработки приоритетов кварталов и
районов наибольшую заинтересованность проявляют жители наиболее бед-
161
ных и нуждающихся в инфраструктурных мероприятиях кварталов, то «тематические проекты» более интересны для средних слоев, проживающих в более благоустроенных частях города.
В федеральной земле Северный Рейн-Вестфалия Фонд Бертельсмана и
Министерство внутренних дел провели модельный проект по разработке
бюджета с участием граждан. В проекте участвовали шесть муниципалитетов
(в том числе, Дюссельдорф – столица земли, Мюнстер, Гютерсло, Хамм288).
Главный акцент проекта сделан на информирование граждан и заслушивание
их мнения по наиболее важным вопросам. Как предполагается, большая прозрачность процесса управления за счет привлечения граждан к составлению
бюджета будет также способствовать повышению эффективности деятельности администрации.
Имеющийся опыт привлечения граждан к процессу разработки бюджета свидетельствует о том, что граждане в основном высказываются за принятие социально сбалансированных, экономичных и полезных в долгосрочной
перспективе решений. Отдельные узкогрупповые интересы, либо не находят
поддержки у граждан, либо взаимно уравновешиваются. Местные политики
и администраторы, которые выступают за составление бюджета с широким
привлечением граждан, получают их поддержку и пользуются уважением. В
период сокращающихся бюджетных средств такой бюджетный процесс дает
шанс, более точно учитывать потребности граждан путем определения необходимых приоритетов. Граждане получают также возможность в большей
степени повлиять на формирование политики своей коммуны и нести за нее
большую ответственность.
До настоящего времени отрицательный опыт составления бюджета с
участием граждан несравнимо мал. Недостатки данного процесса могут заключаться в большем объеме работы для администрации. Существуют и другие возражения против такой организации бюджетного процесса, но главным
Город Хамм является крупным железнодорожным пересадочным узлом и имеет большое значение для
функционирования всего региона.
288
162
является вопрос о том, к чему стремятся местные политики и высшие администраторы: хотят ли сохранить полностью свою сферу компетенции и принятия решений в неприкосновенности, или они заинтересованы в максимальном привлечении граждан к данному процессу.
Как показывает анализ имеющихся материалов по проблеме привлечения граждан к процессу формирования и исполнения бюджета, внедрение
этой процедуры проходит легче в системах с переходной экономикой и
нарождающейся демократией, чем в развитых и стабильных демократических странах. Так ряд немецких политиков (в частности, в Берлине) считает,
что определение приоритетов является прерогативой политиков (прежде всего, представителей политических партий, победивших на выборах). Население же должно привлекаться только в случае резкого сокращения финансирования какой-либо сферы в пользу другой с целью экономии финансовых
ресурсов в условиях дефицита.
163
Заключение
Структура политической динамики в 2000-е годы постепенно трансформируется и переходит в новое качество: постмодерн, захвативший политическую теорию и политическую философию во второй половине XX века,
постепенно проникает в политическую практику. ФРГ является одним из
наиболее ярких примеров того, как именно вырабатывает постмодерн новые
формы политики и в какой степени национальное государство к такой политике не готово. Расширение участия граждан как на национальном, так и на
региональном уровне потребовало от элит не простого обновления формальных механизмов и устаревших гражданских институтов с своеобразными
164
правами совещательного голоса, а реального диалога с консолидированным
гражданским обществом, готовым действовать в новом для себя качестве – в
качестве самостоятельной политической силы. Пример ФРГ показывает, что
выработка компромисса между национальным государством и новыми гражданскими институтами потребует полного переформатирования политического дискурса, в ходе которого будут произведены две основные операции:
демонтаж бюрократической машины, показавшей в ходе противостояния
общества и элит в Штутгарте полную неспособность отказаться от использования силы в случаях эскалации политических конфликтов, и постепенное
внедрение новых форм прямой демократии в рамках развития электронной
демократии и электронного правительства.
Основным фактором политического процесса в условиях постмодерна
стала его дискурсивность. Политический дискурс элит, автономный от других дискурсов, формирующих реальность различных форм социального, претендует на то, чтобы структурировать социальное, не интегрируя его требования в собственную циркуляцию означающего. Тотальная дискурсивность
политики постепенно осознается обществом и из инструмента профессионалов превращается в инструмент гражданских институтов: политический дискурс дополняется непрофессиональной гражданской экспертизой и гражданской журналистикой.
Противостояние различных уровней политики приобретает новый характер: в то время как на наднациональном и национальном уровнях идет
борьба за распределение ресурсов в интересах крупных лоббистских структур, и региональный уровень участвует в этом процессе на стороне национального государства, локальная политика постепенно принимает на себя
функцию эффективного представительства интересов гражданского общества. Объединения общественных сил различных муниципалитетов выступают в качестве автономных политических субъектов, основу которых составляет политическое, высвобожденное в отдельном гражданине. Недоверие
к системе представительного правления приводит к созданию новых форм
165
политики через интеграционные процессы в партикулярных с точки зрения
политического дискурса общественных организациях локального уровня.
Так, в политической жизни начинают активно участвовать экологические
движения, пиратские организации, объединения автомобилистов и т. д.
Политический кризис, который возник в Штутгарте и стремительно
вышел на региональный, а затем и на федеральный уровень, подтвердил
наличие проблем в немецкой политической системе. Ни один из уровней политической власти не сумел грамотно выстроить диалог с локальной неинституционализированной оппозицией. Несмотря на то, что обсуждение инфраструктурного проекта, о котором идет речь, велось в течение более чем
10 лет, аргументы общественных сил так и не были приняты органами государственной власти. Анализ дискурсивного пространства, связанного с политическим кризисом вокруг проекта «Штутгарт-21» показал, что представители государственной власти всех уровней рассматривали проект нового вокзала с точки зрения репутационных выгод и возможностей приобретения политического капитала, в то время как еще один крупный участник сделки – государственный концерн «Немецкие железные дороги» ‒ ожидал получение
значительных прибылей и использовал собственные лоббистские ресурсы
для продвижения проекта на федеральном и региональном уровнях. Возникшие в области политической дискурсивности дефициты привели к серьезному конфликту общества с властью и политической нестабильности. Выход из
этой нестабильности был найден только в результате восстановления политического дискурса и выстраивания конструктивного диалога с обществом с
помощью ряда посредников.
Давление на общество с целью лоббирования тех или иных государственных решений в условиях постмодерна приводит к обратным результатом: общественные организации активизируются, рекрутируют новых сторонников и требуют предоставить им новые институциональные возможности для систематического участия в политическом процессе. Общественные
слушания, опросы общественного мнения и электоральные механизмы более
166
не воспринимаются обществом как достаточные. Общество готово сконцентрировать дополнительные ресурсы, чтобы проводить экспертизу проектов с
помощью инструментов доверия – привлекать независимых экспертов и посредников.
Особое место в этом отношении политический дискурс, образующийся
на самом низком уровне – на уровне субъекта и на непосредственно производном от него уровне общины, коммуны: именно в этой области субъект отказывается функционировать в дискурсе власти и требует от нее произвольно
изменить те правила, которые оказываются неадекватны ситуации, в противном случае, субъект угрожает самостоятельно создать автономный дискурс –
несомненно, в случае успеха этот дискурс произведет сообщение, и нынешним элитам останется только подчиниться новым правилам производства,
правилам отвечающим не тому дискурсу (университетскому по Лакану), который в настоящий момент определяет функционирование массового общества, а аналитическому, обеспечивающему доступ к истине субъекта.
В этом отношении трансформация политического дискурса сталкивается не только с консолидированным дискурсом университета, но и с теми дефицитами, которые под воздействием этого дискурса сложились в каждой
индвидуальной структуре субъекта – различные ее деформации, сопротивления оказывают глубокое влияние на политическое функционирование субъекта. Тем не менее, в ситуации увеличивающегося давления политическое
прокладывает собственные пути и постепенно формирует и приводит к власти новые структуры: новые политические партии и движения, такие, как пиратская партия, партия зеленых и др.
Анализ ситуации в Штутгарте позволяет предположить, что политический дискурс на местном уровне будет развиваться в направлении интенсификации, а также захватывать новые области влияния: вероятно, что новые
структуры, не претендующие в настоящий момент на такие политические акции как независимый аудит федерального бюджета и федеральной политики
в целом, могут затребовать и такие функции именно от лица местного сооб-
167
щества – городского муниципалитета или объединения коммун. Это будет
означать, что представительное правление как система выработало свой ресурс, и начинается прогнозировавшееся ранее становление электронного
правительства, подразумевающего значительную активность сетевых структур, тотальный контроль за действиями правительства и, впоследствии, высокую вероятность участия граждан в принятии стратегически важных решений внутри электорального цикла. Элиты вынуждены будут стать еще более
эффективными, отказаться от значительной части привилегий и выстроить
горизонтальные системы коммуникации с институтами нового гражданского
общества.
Можно также сделать вывод о том, что общественные силы, оказавшиеся в сложной ситуации во время экономического кризиса и вынужденные
менять политические приоритеты, чтобы принять участие в региональных и
федеральных программах финансирования, тем не менее, настаивают на своих концепциях развития и систематически участвуют в формировании местных бюджетов как минимум через институт общественных слушаний, а также используют, как это происходило в федеральной земле Райнланд-Пфальц,
любые возможности, предоставленные органами государственной власти,
для участия в политике.
Однако не следует преувеличивать значение позитивных аспектов в
трансформациях политического дискурса: его структура, инсталлированная в
субъекте, отвечает тем требованием к структуре, которые предъявляет отношение субъекта к Другому в принципе: в той мере, в какой субъект включен
в господский или истерический дискурс, речь о политическом идти не может
– возможно участие субъекта в тех или иных акциях, которые могут быть отнесены к функционированию политического, однако, вероятность систематической и последовательной циркуляции политического в таком субъекте
чрезвычайно низка.
168
Литература
1. Авдонин, В.С. Развитие местного самоуправления в Германии и
России: история, проблемы, перспективы / В.С. Авдонин // Локальная политика, местное самоуправление: Российский и зарубежный
опыт / Ред.-сост. Л. Н. Верченов, В. А. Ковалев, П. В. Панов. – М.:
Российская ассоциация политической науки, 2008. – С. 88-111.
2. Авдонина, Г.Г. Роль комического в современном политическом дискурсе / Г.Г. Авдонина // Актуальные проблемы политики и политологии в России. – М.: РАГС, 2010. – С. 218-225.
3. Автономова, Н.С. Лакан: парадоксы познания бессознательного;
Фрейд, Лакан и другие: в спорах о теории и практике психоанализа
// Н.С. Автономова. Познание и перевод. Опыты философии языка. –
М.: РОССПЭН, 2009. – С. 211-353.
169
4. Адорно, Т., Хоркхаймер, М. Диалектика просвещения / Т. Адорно,
М. Хоркхаймер. ─ М.: Медиум-Ювента, 2007. – 332с.
5. Актуальные проблемы современной политической науки: в 2-х частях / Волгоградский гос. ун-т; [редкол.: С. А. Панкратов (отв. ред.),
С. И. Морозов, Е. В. Ефанов] ─ Волгоград: Принт, 2007.
6. Алиева, З. А. Местное самоуправление: энциклопедия / Алиева, З.
А., Асеев, А. Д., Бакушев, В. В., Барциц, И. Н., Высоцкая, Н. В. и др.
─ Ростов н/Д:Феникс , 2010. – 908с.
7. Амиантова, И. Внутриполитический ландшафт ФРГ: современное
состояние и тенденции развития / И. Амиантова // Политические институты и процессы в XXI веке. ─ М., 2008. – С. 123-156.
8. Антонова, А. В. Речевая манипуляция в предвыборном агитационном дискурсе Великобритании [Текст] / А. В. Антонова. ─ Москва:
Маска, 2011. – 221с.
9. Арато, Э., Коэн, Д. Гражданское общество и политическая теория /
Э.Арато, Д. Коэн. – М., 2003. – 386с.
10.Бадью, А. Мета/Политика: Можно ли мыслить политику? Краткий
курс метаполитики / А. Бадью. ─ М.: Логос, 2000. – 239с.
11.Баженова, О. И. О назначении понятия "местное сообщество" при
реализации гражданами права на местное самоуправление в Российской Федерации / О. И. Баженова // Конституционное и муниципальное право. – 2008. - №7. – С. 26-38.
12.Балынская, Н.Р. Группы как субъекты политического процесса /
Н.Р. Балынская // Социум и власть. ─ 2009. ─ N 1. ─ С. 40-62.
13.Барт, Р. Мифологии / Р. Барт. – М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2000.
– 351с.
14.Бахтин, М. М. Автор и герой в эстетической деятельности / М. М.
Бахтин / Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. – С.
235-289.
170
15.Бек, У. Собственная жизнь в развязанном мире. Индивидуализация,
глобализация и политика / http://www.soc.pu.ru/publications/pts/bek_3.shtml
16.Берлин, И. Подлинная цель познания / И. Берлин – М.: CEU, 2002. –
799с.
17.Бодрийар, Ж. Символический обмен и смерть / Ж. Бодрийар. – М.:
Добросвет, 2009. – 389с.
18.Бодрийар, Ж. Забыть Фуко / Ж. Бодрийар. – СПб: Владимир Даль,
2000. – 90с.
19.Борисова, Н.В. Сообщества как политический феномен / Н.В Борисова, А.С. Горшков, Г.А Данилова, П.В.Кравченко, Н.М. Красникова
и др. ─ М.:РОССПЭН , 2009. – 247с.
20.Борисова, Н. В. Городское соуправление в контексте теории политических сетей (на примере г. Пермь) / Н. В. Борисова // Политическая регионалистика и исследования в регионах России. Политическая наука: Ежегодник 2010 / гл. ред. А. И. Соловьев. М.:РОССПЭН, 2011. – С. 194-215.
21.Бурдье, П. Практический смысл / П. Бурдье. – М.: Алетейя: Ин-т
эксперимент. социологии, 2001. – 562с.
22.Бурдье, П. Начала / П. Бурдье ─ M.: Socio-Logos, 1994. – 287с.
23.Бурдье, П. Дух государства: генезис и структура бюрократического
поля
/ П. Бурдье // Поэтика и политика. Альманах Российско-
французского центра социологии и философии Института социологии Российской Академии наук. – М.: Институт экспериментальной
социологии, СПб.: Алетейя, 1999. – С. 125-166.
24.Бурдье, П. Политическая онтология Мартина Хайдеггера / П. Бурдье. ─ М.: Праксис, 2003. – 269с.
25.Васильева Л. А. Демократический политический консенсус и эффективный политический процесс - первая фаза перемен в российском обществе / Л.А. Василева // Регионология . – 2008. ─ №4. ─ С.
86-105.
171
26.Васильева, О.Б. К вопросу о состоянии демократии в современном
мире / О.Б. Васильева // Философия и методология истории. ─ Коломна, 2009. ─ С. 116-126.
27.
Вебер, М. Политика как призвание и профессия / М.Вебер /
Избранные произведения. – М.: Прогресс, 1990. – С. 644-707.
28.Вебер, М. О некоторых категориях понимающей социологии /
М.Вебер / Избранные произведения, М.: Прогресс, 1990. – С. 495547.
29.Ветренко, И. А. Игровые практики в политическом процессе: монография / И. А. Ветренко. ─ Омск : Изд-во Омского гос. ун-та, 2009. –
234с.
30.Ветренко, И.А.Методологические особенности изучения политических процессов / И. А. Ветренко // Социум и власть. ─ Челябинск,
2009. ─ N 4. – С.35-49.
31.Вирт Л. Городское сообщество и цивилизация / Л.Вирт // Личность.
Культура. Общество.─ 2006. ─ № 2. – С. 11-32.
32.Германия. Вызовы XXI века / Белов В.Б., Абрамова С.В., Баранова
К.К. и др; Под ред. Белова В.Б. - М.: Весь Мир, 2009. - 788 с.
33.Глазычев, В. Л. Политическая экономия города / В. Л. Глазычев. Москва: Дело, 2009. – 189с.
34.Горбатова, Н.В. Влияние мифологем либерализма и консерватизма
на современный российский политический процесс / Н.В. Горбатова
// Власть и общество в России. - СПб., 2008. - Вып. 2. - С. 169-183.
35.Горбачева Е. В. Политический дискурс как механизм формирования
государственно-гражданских отношений / Е. В. Горбачева – М.,
2007. – 212с.
36.Градовский, А. Д. История местного управления в России / [Соч.]
А.Д. Градовского. Т. 1 Санкт-Петербург: печ. В. Головина, 1868. –
216с.
172
37.Градовский, А. Д. Системы местного управления на западе Европы
и в России / [Соч.] А.Д. Градовского, проф. Имп. С.-Петерб. ун-та.
Ст. 1-2. - Санкт-Петербург: тип. В. Безобразова и К°, ценз. 1878. –
245с.
38.Грамши, А. Избранные произведения / А. Граши. – М.: Политиздат,
1980. – 422с.
39.Гринин, Л. Е. Государство и исторический процесс: политический
срез исторического процесса / Л. Е. Гринин. - Москва: Комкнига,
2007. – 234с.
40.Гриценко, М. П. Региональные политические элиты в современной
России: ресурсы влияния на политический процесс / М.П. Гриценко
// Социум и власть. – 2010. - № 1. – С. 54-79.
41.Гуревич, П. По обе стороны добра и зла: Коллективное бессознательное и политические процессы / П. Гуревич // Вестн. аналитики.
- М., 2007. - N 3. - С.19-36.
42. Гюго, В. Девяносто третий год / В. Гюго. – М.: Правда, 1981. –
175с.
43.Дегтярева А.А. Методологические подходы и концептуальные модели
в
интерпретации
политических
решений
//
http://www.politanaliz.ru/articles_57.html
44.Дейк, Т. ван. Язык. Познание. Коммуникация / Т. Ван Дейк – М.:
Прогресс, 1989. – 310с.
45.Делез, Ж., Гваттари, Ф. Капитализм и шизофрения: антиэдип / Ж.
Делез, Ф. Гваттари. – Екатеринбург: У-Фактория, 2007. – 670с.
46.Деррида, Ж. О грамматологии / Ж. Деррида. – М.: Ad Marginem,
2000. – 511с.
47.Дискурс в современном мире [Текст]: психологические исследования: [монография] / [К. И. Алексеев и др.] ; отв. ред. Н. Д. Павлова,
И. А. Зачесова . ─ Москва : Ин-т психологии РАН, 2011. – 342с.
173
48.Дьюи, Дж. Демократия и образование / Дж. Дьюи. ─ М.: РГБ, 2007.
– 384с.
49.Дьюи, Дж. Психология и педагогика мышления / Дж. Дьюи. ─ М.:
Совершенство, 1997. – 208с.
50.Дьюи, Дж. Либерализм и социальное действие / Дж. Дьюи // О свободе. Антология мировой либеральной мысли. – М.: Прогресс, Традиция, 2000. – С. 331- 384.
51.Европейская Хартия местного самоуправления / Сост. Ю.В. Кириллов; Ред. Е.Н. Пальчикова. – Обнинск: Ин-т муниц. упр., 2003. – 56с.
52.
Жванецкий, М. Это мы чувствуем / М. Жванецкий // Огонек.
– 2011. - № 41. – С. 26-39.
53.
Жижек, С. Глядя вкось / С. Жижек. – М.: Архипелаг, 2001. –
95с.
54.Зажигаев, Б. В. Политический процесс в Украине: реальность и тенденции эволюции государственности (1991-2005 гг.): монография /
Б. В. Зажигаев. ─ Киев: Изд-во Киевского международного ун-та,
2009. – 226с.
55.Иванов, В. Как активизировать местное сообщество? / В. Иванов //
Человек и труд . ─ 2006 . ─ №10. – С. 71-79.
56.Исаков, А. Н., Сухачев, В. Ю. Этос сознания / А. Н. Исаков, В. Ю.
Сухачев. – СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999. – 263с.
57.Истон, Д. Некоторые категории системного анализа / Д. Истон //
Политология: Хрестоматия / Сост.: проф. М.А.Василик, доц.
М.С.Вершинин. – М.: Гардарики, 2000. – С. 319-331.
58.Йоргенсен, М., Филипс, Л. Дискурс-анализ. Теория и метод / М.
Йоргенсен, Л. Филипс. – Харьков, 2004. – 352с.
59.Кабашов, С. Ю. Местное самоуправление в Российской Федерации.
/ С.Ю. Кабашов ─ М.:Флинта [и др.], 2010. – 351с.
60.Качанов, Ю. Л., Шматко, Н. А. Метафора базовой идентичности /
Ю. Л. Качанов, Н. А. Шатко // Социс. – 2002. ─ № 8. – С. 35-58.
174
61.Киселев, К.В. Символическая политика: власть vs общество. ─ Екатеринбург: Дискурс-ПИ, 2006. ─ 131 с.
62.Ковалев, В.А. Политика, власть и бизнес в Республике Коми: современные проблемы / В.А.Ковалев. – Сыктывкар, 2005. – 178с.
63.Ковалевский, М. М. Очерки по истории политических учреждений
России / М.М. Ковалевский. ─ Москва: Территория будущего, 2007.
– 240с.
64.Кодин, М. И. Российский политический процесс: социальнофилософские аспекты / М. И. Кодин. ─ Москва: Наука, 2008. – 324с.
65.Кожев, А. В. Введение в чтение Гегеля / А. В. Кожев. ─ М.: Наука,
2003. – 792 с.
66.Козлов, Р. Политический дискурс: коммуникативный аспект политической рекламы / Р. Козлов // Государственная служба. – 2006. №
4. – С.90-98.
67.Королева, Н.Г. и др. Земское самоуправление в России, 1864-1918: в
2 кн. Кн.1 / Н.Г. Королева ─ М.: Наука, 2005. ─ 428с.
68.Кравченко И.И. Новая философская энциклопедия. – Институт философии РАН / И. И. Кравченко // http://iph.ras.ru/elib/3658.html
69.Кравченко, С. А. Социология модерна и постмодерна в динамически
меняющемся мире: монография / С. А. Кравченко. ─ Москва: МГ ─
МО-университет, 2007. – 264с.
70.Крастев, И.Россия как "другая Европа" / И. Крастев // Россия в глобальной политике. ─ М., 2007. ─ Т. 4, N 4. ─ С. 33-45.
71.Крауч, К. Постдемократия / К. Крауч. ─ Москва: Изд. дом Гос. ун-та
─ Высш. шк. экономики, 2010. – 192с.
72.Кристева, Ю. Избранные труды. Разрушение поэтики / Ю. Кристева
– М.: РОССПЭН, 2004. – 656с.
73.Крутов, А.В. Политический прогресс: концепция и актуальные проблемы / А.В. Крутов. ─ М.:МАИ-ПРИНТ, 2009. – 251с.
175
74.Куканова, Е. В. Интеграция мигрантов в местное сообщество: монография / Е. В. Куканова, В. А. Прокохин. ─ Москва: Изд-во МГОУ,
2006. – 231с.
75.Курячая, М. М. Местное сообщество как основа объединения граждан / М. М. Курячая // Конституционное и муниципальное право. –
2007. ─ № 4. – С. 29-33.
76.Лабов, У. Исследования языка в его социальном контексте / У. Лабов // Новое в лингвистике, выпуск 7. – М., 1975. – С. 96–181.
77.Лакан, Ж. Семинары: изнанка психоанализа / Ж. Лакан. ─ М.: Гнозис, Логос, 2008. – 270с.
78.Лакан, Ж. Семинары: образования бессознательного / Ж. Лакан. –
М.: Гнозис, Логос, 2002. – 608с.
79.Лакан, Ж. Семинары. Еще / Ж. Лакан. – М.: Гнозис, 2011. – 176с.
80.Лакан, Ж. Имена-Отца / Ж. Лакан. – М: Алетейя, 2006. – 160с.
81.Лаку-Лабарт Ф. Трансценденция кончается в политике / Ф. ЛакуЛабарт // Социо-Логос постмодернизма. Альманах Российскофранцузского центра социологических исследований Института социологии Российской Академии наук. М.: Институт экспериментальной социологии, 1996. – С. 98-121.
82.Лассуэлл Г. Психопатология и политика / Г. Лассуэлл. – М., 2006. –
352с.
83.Левенкова, Е.Р. Британский и американский политический дискурс:
контрастивный анализ [Текст] / Е. Р. Левенкова. ─ Самара : ПГСГА,
2011. – 308с.
84.Ледяев, В.Г. Городские политические режимы: теория и опыт эмпирического исследования / В.Г. Ледяев // Локальная политика, местное самоуправление: Российский и зарубежный опыт / Ред.-сост. Л.
Н. Верченов, В. А. Ковалев, П. В. Панов. – М.: Российская ассоциация политической науки, 2008. – С.32-61.
176
85. Ледяев, В.Г. Социология власти: исследование Барбары Ферман в
Чикаго и Питтсбурге / В.Г. Ледяев // Российские властные институты и элиты в трансформации. – СПб: Интерсоцис, 2011. ─ С. 72-100.
86.Лиссабонский договор о внесении изменений в договор о Европейском Союзе и Договор об учреждении Европейского Сообщества //
http://eulaw.ru/treaties/lisbon
87.Локальная политика, местное самоуправление: Российский и зарубежный опыт / Ред.-сост. Л. Н. Верченов, В. А. Ковалев, П. В. Панов. – М.: Российская ассоциация политической науки, 2008. – 254с.
88.Лосев А.Ф. Диалектика мифа. – М.: Мысль, 2001. – 559с.
89.Лощилов, П.Г. Демократия постмодерна: истоки и проявления / П.Г.
Лощилов // ”Власть”─ 2005. ─ №10. ─ С. 22-30.
90.Луман, Н. Общество как социальная система / Н. Луман. – М.: Логос, 2004, ─ 232с.
91.Мазин, В. Шизоанализ партизанского движения, или Муравьи возвращаются / В. Мазин // Кабинет Ю. Картины мира III. – СПб: Скифия-принт, 2010. – С. 155-189.
92.Макаренко, В.П. Политический дискурс: между бессмыслицей и порочным кругом / В.П. Макаренко // Вестник МГУ. Сер.Социология
и политология. – 2005. - №2. – С.72-95.
93.Маркс, К. Тезисы о Фейербахе / К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения в
39т. ─ М.: Государственное издательство политической литературы,
1954, изд. 2. Т. 3. – С. 1-4.
94.Макаров, М. Л. Основы теории дискурса / М.Л. Макаров. – М., 2003.
– 280с.
95.Мартьянов, В. С. Политический проект Модерна: От мироэкономики к мирополитике: стратегия России в глобализирующемся мире /
В. С. Мартьянов. ─ М: РОССПЭН , 2010. – 358с.
96.Мартьянов, В.С. Постмодерн – реванш “проклятой стороны модерна” / В.С. Мартьянов // «Полис». – 2005. – №2. – С. 147-160.
177
97.Маслова, Т. Ф. Плюсы и минусы интеграции вынужденных переселенцев в местное сообщество / Т.Ф. Маслова // СОЦИС. – 2009. ─
№2. – С.140-148.
98.Маслоу А. Мотивация и личность / А. Маслоу – М., 2003. – 351с.
99.Мертон, Р. Социальная теория и социальная структура / Р. Мертон.
– М.: АСТ, Хранитель, 2006. – 873с.
100. Местное самоуправление в России и Европе: сборник научных
трудов / под ред. В. С. Авдонина, В. А. Холопова. ─ Рязань, 2010. –
284с.
101. Местное самоуправление во Франции / Посольство Франции в
России. ─ М.: Сканрус, 2006. – 321с.
102. Миллер, Ж.-А. Жизнь Лакана / Ж.-А. Миллер / Фрейдово Поле
[Приложение к международному психоаналитическому журналу]. –
2011. - № 1. – 30с.
103. Михайлов, К. Социальный капитал. О смысле жизни и рыночном
механизме / К. Михайлов // НГ-Сценарии. – 2008. – 26 февр. – № 2.
– С. 19-30.
104. Мокшин, В.К. Политический процесс: власть и общество современной России в поиске диалога / В. К. Мокшин ─ Архангельск:
Поморский ун-т, 2008. – 269с.
105. Морозова, Е. Г. Политический рынок и политический маркетинг:
Концепции, модели, технологии / Е. Г. Морозова. ─ М.: РОССПЭН,
1999. – 246с.
106. Муфф, Ш. Демократия в многополярном мире / Ш. Муфф // Прогнозис. – 2009. ─ № 2 (18). – С. 59-68.
107. Незнамова, Е. А. Местное самоуправление: прошлое, настоящее,
будущее / Е.А. Незнамова. ─ М.:Изд-во РАГС, 2009. – 267с.
108. Ницше, Ф. По ту сторону добра и зла / Ф. Ницше. – М.: ЭКСМОПРЕСС, 1998. – 240с.
178
109. Новокрещёнов, А. В. Местное сообщество как основа местного
самоуправления / А. В. Новокрещёнов // Государственная власть и
местное самоуправление. – 2011. ─ №10. – С. 10-14.
110. Об общих началах местного самоуправления и местного хозяйства»
/
Закон
СССР
от
09.04.1990
г.
№
1417-I
http://www.zaki.ru/pagesnew.php?id=1687&page=1
111. Оболонский, А. В. На государевой службе. Бюрократия старой и
новой России / А.В. Оболонский // Новое в юридической науке и
практике. – М.: Институт государства и права РАН, 1997. – 33с.
112. Олейнов, А. Г. Политический процесс сквозь призму экономической науки: комплексный подход / А. Г. Олейнов // ПОЛИС . –
2009. ─ № 4. ─ С. 53-71.
113. Основной закон ФРГ // http://vivovoco.rsl.ru/VV/LAW/BRD.HTM
114. Остин, Дж. Л. Слово как действие / Дж. Л. Остин // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 17: Теория речевых актов. — М., 1986.
— С. 22—130.
115. Панов, П.В. Локальная политика в разных измерениях / П.В. Панов // Локальная политика, местное самоуправление: Российский и
зарубежный опыт / Ред.-сост. Л. Н. Верченов, В. А. Ковалев, П. В.
Панов. – М.: Российская ассоциация политической науки, 2008. – С.
9-32.
116. Панов, П.В. Политическое сообщество: конструирование и институционализация / П.В. Панов // ПОЛИС. – 2007. ─ №1. – С.94103.
117. Парсонс, Т. О понятии политическая власть / Т. Парсонс // Антология мировой политической мысли. Т.2. М., 1997. ─ С.479-487.
118. Петров К. Е. Роль политического дискурса в политических изменениях: глобальный, региональный и национальный уровни / К.Е.
Петров. – М., 2009. – 211с.
179
119. Петрова, В. В. Интерактивные медиа и политический дискурс в
Финляндии / В.В. Петрова // Вестник МГУ. Сер.Журналистика. –
2010. - № 1 . – С.154-165.
120. Пищева, Т. Н. Политический образ: проблемы исследования и
интерпретации / Т. Н. Пищева // Вестник МГУ. Сер. Политические
науки . – 2011. ─ № 1. – С. 88-92
121. Платон. Государство / Платон. – М.: МАКС Пресс, 2011. – 286с.
122. Политические отношения и политический процесс в современной
России: хрестоматия / [ред.-сост. Е. Г. Пономарева]. ─ Москва:
ИНИОН РАН, 2007. – 365с.
123. Поцелуев, С.П. Политический парадиалог / С.П. Поцелуев // ПОЛИС. – 2007. ─ №1. – С. 33-61.
124. Пропп, В. Я. Морфология сказки / В.Я. Пропп. – Л., 1928. – 153с.
// http://feb-web.ru/feb/skazki/critics/pms/pms-001-.htm
125. Прудников, А.С. Местное самоуправление (управление) в зарубежных странах. / Прудников А.С., Ларина Л.А., Максютин М.В.,
Петрюк М.Ю., Акимова С.А. и др. ─ М.:ЮНИТИ [и др.], 2008. –
271с.
126. Психологические аспекты политического процесса во "второй
путинской республике" / Под ред. Шестопал Е.Б. - М.: АспектПресс, 2006. - 213 с.
127. Пятигорский, А. М. Контуры будущих форм политического
мышления / А.М. Пятигорский // Неприкосновенный запас. – 2009.
─ № 1 (63). – С. 2-25.
128. Рормозер, Г. Кризис либерализма / Г. Рормозер. – М.: ИФРАН,
1996. – 292с.
129. Рорти, Р. Философия и зеркало природы / Р. Рорти. – Новосибирск, 1997. – 298с.
130. Русакова, О. Ф., Максимов, Д. А. Политическая дискурсология:
предметное поле, теоретические подходы и структурная модель по-
180
литического дискурса / О. Ф. Русакова, Максимов Д.А. // Политические исследования (Полис). – 2006. ─ № 4. – С. 26–43.
131. Сборник международных терминов из области права и управления. Местное самоуправление / Сост.: Г. Штимпфл, Х. Шоллер. –
Мюнхен: Баварская школа управления, Корпорация публичного
права, 1995. – 209с.
132. Серио, П. Анализ дискурса во Французской школе (дискурс и интердискурс) / П. Серио // Семиотика: антология / сост. Ю. С. Степанов. – М., Екатеринбург, 2001. – С. 58-86.
133. Серио, П. Как читают тексты во Франции / П. Серио // Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. – М., 1999. – С.
25-40.
134. Сёрль, Дж. Р. Что такое речевой акт? / Дж. Р. Серио // Новое в зарубежной лингвистике. — Вып. 17: Теория речевых актов. — М.,
1986(а). — С. 151—169.
135. Скиперских, А. В. Дискурс политической власти в сказочном
тексте: приглашение к медленному чтению [Текст]: герменевтические этюды / А. В. Скиперских. ─ Елец: Типография, 2011. – 211с.
136. Слизовский, Д.Е. Стратегический анализ и прогнозирование политических процессов / Д.Е Слизовский, Э.Н. Ожиганов, С.О. Алехнович // Вестн. Рос. ун-та дружбы народов. Сер: Политология. ─
М., 2008. ─ N 4. ─ С. 98-108.
137. Слободяник, Н. Б. Конструирование идентичности в политическом дискурсе. К вопросу о роли социального антагонизма (о концепции политического дискурса Лаклау и Муффа) / Н.Б. Слободяник // Политическая лингвистика. – 2007. – Вып. 2 (22). – С. 60-67.
138. Слотердайк П. Сферы I. Пузыри / П. Слотердейк. – СПб.: Наука,
2005. ─ 653с.
139. Смагина, С. М. Российский политический процесс XX-XXI веков:
актуальные проблемы методологии и историографии / С. М. Смаги-
181
на. ─ Ростов-на-Дону: Изд-во Южного федерального ун-та, 2008. –
127с.
140. Сморгунов, Л. В. Философия и политика: очерки современной
политической философии и российская ситуация / Л.В. Соргунов. –
М.: РОССПЭН, 2007. – 173с.
141. Сморгунов Л.В. Сетевая методология исследования политики /
Л.В. Сморгунов / Политический анализ: Доклады Центра эмпирических политических исследований СПбГУ. Вып.2 / Под ред. Г. П. Артемова. ─ СПб.: Издательство С.-Петербургского университета,
2001. – С. 71-85.
142. Современные коммуникативные технологии и личность: столкновение массового и индивидуального / [отв. ред. В. А. Шилова]. ─
Москва: СоПСо, 2009. – 309с.
143. Современный российский политический процесс (некоторые сюжеты): [монография] / [М. А. Крашенинников и др.]; под ред. М. А.
Крашенинникова ─ Казань: Казанский гос. энергетический ун-т.,
2007. – 291с.
144. Сорокин, П.А Социальная мобильность / П.А. Сорокин.
─
Москва: Academia: LVS, 2005. – 588с.
145. Соссюр, Ф. де. Курс общей лингвистики / Ф. де Соссюр. – М.,
1998. – 280с.
146. Станкевич, Г. Религия и современный политический процесс / Г.
Станкевич // Власть. ─ 2009. ─ № 12.─ С. 89-92.
147. Судас, Л. Г. Постмодернистская альтернатива в социологии / Л.
Г. Судас. ─ М.: МАКС Пресс, 2004. – 111с.
148. Терещенко, Н. А. Постмодерн как ситуация философствования /
Н. А. Терещенко, Т. М. Шатунова. ─ СПб.: Алетейя, 2003. – 192с.
149. Токвиль, А. де. Демократия в Америке / А. де Токвиль. ─ М:
Моск. филос. фонд, 1994. – 560с.
182
150. Токвиль, А. де. Старый порядок и революция. / А. де Токвиль. –
М.: Моск. филос. фонд, 1997. – 157с.
151. Уэльбек, М. Мир как супермаркет / М. Уэльбек. – М., 2004. –
156с.
152. Фан, И. Б. Политический театр эпохи буржуазных революций:
рождение гражданина / П.Б. Фан // Общественные науки и современность. - 2007. - № 5. – С. 75-86.
153. Фейерабенд, П. Против метода: очерк анархистской теории познания / П. Фейерабенд. ─ М.: АСТ, Хранитель, 2009. – 413с.
154. Форд, Г. Моя жизнь, мои достижения / Г. Форд. – М.: Изд. центр
«Терра», 1992. – 496с.
155. Фрейд, З. Я и оно / По ту сторону принципа удовольствия, Я и
оно, Неудовлетворенность культурой / З.Я. Фрейд. ─ СПб: Алетейя,
1998. – С. 145-195.
156. Фрейджер, Р. Радикальный бихеовиоризм. Б. Скиннер/ Р. Фрейджер. – СПб: ПРАЙМ-Еврознак, 2006. – 120с.
157. Фуко, М. Что такое автор? / М.Фуко // Археология знания, М.,
2004, ─ С. 26-42.
158. Фуко, М. Археология знания / М.Фуко. – М., 2004. – 416с.
159. Фуко, М. Надзирать и наказывать: рождение тюрьмы / М.Фуко. –
М., 1999. – 480с.
160. Фуко, М. Интеллектуалы и власть. Избранные политические статьи, выступления и интервью / М.Фуко. ─ М.: Праксис, 2002. – 384с.
161. Хабермас, Ю. Труд и интеракция. Заметки к гегелевской «Философии духа» йенского периода / Ю. Хабермас // Техника и наука
как идеология. – М.: Праксис, 2007. – С. 8-50.
162. Хабермас, Ю. Философский дискурс о модерне / Ю. Хабермас. ─
М.: Весь мир, 2008. – 416с.
163. Хабермас, Ю. Онаученная политика / Техника и наука как «идеология» / Ю. Хабермас. – М.: Праксис, 2007. – С. 136-167.
183
164. Хайдеггер, М. Разговор на проселочной дороге. Избр. ст. позд.
периода творчества / Ю. Хабермас. ─ М.: Высш. шк., 1991. – 192с.
165. Хмельцов, А. И. Когда «они» говорят о «нас»: политический дискурс-анализ и семиотика внешней политики в междисциплинарной
перспективе / А. И. Хмельцов // Сборник научных трудов "Актуальные проблемы теории коммуникации". – СПб: Изд-во СПбГПУ,
2004. – C. 161-189.
166. Хоркхаймер, М. Диалектика просвещения /М. Хоркхаймер. – М.:
Медиум-Ювента, 2007. – С. 312с.
167. Хорни, К. Невротическая личность нашего времени / К. Хорни.–
М.: Айрис-Пресс, 2004. – 208с.
168. Черноглазов, А. Семь слов о визуальности / А. Черноглазов // Кабинет Ю. Картины мира III. – СПб: Скифия-принт, 2010. – С. 241293.
169. Шейгал, Е. И. Семиотика политического дискурса: Монография /
Е. И. Шейгал. ─ М.; Волгоград: Перемена, 2000. – 328с.
170. Штекль, К. Сообщество после субъекта. Православная интеллектуальная традиция и философский дискурс политического модерна /
К. Штекль // Вопросы философии. ─ 2007.─ №8. – С. 34-46.
171. Штекль, К. Обзор конференции "Субъект и сообщество в европейской философии и теологии: Взгляд с Востока и Запада" / К.
Штекль // Вопросы философии. – 2007. ─ № 1. – С. 86-89.
172. Штраус, Л. Введение в политическую философию / Л. Штраус. –
М.: Праксис, Логос, 2000. – 364с.
173. Шутман, Д. В. Средства массовой информации в политическом
процессе Российской Федерации: [монография] / Д. В. Шутман. ─
Владивосток: Рея, 2009. – 140с.
174. Эко, У. Отсутствующая структура: введение в семиологию / У.
Эко. ─ СПб.: Symposium, 2004. – 544с.
184
175. Элиты в современных политических процессах: (Опыт сравн. исслед.) / Глухова А.В., Зюзина Е.Б., Романовский А.А. и др.; Под ред.
Глуховой А.В.; Воронеж. гос. ун-т. - Воронеж: Науч. кн., 2009. ─
177 с.
176. Эпштейн, М. Н. Постмодерн в русской литературе / М.Н.
Эпштейн. ─ М.: Высш. шк., 2005. – 496с.
177. Эрвин-Трипп, С. М. Язык. Тема. Слушатель. Анализ взаимодействия / С. Эрвин-Трипп // Новое в лингвистике, выпуск 7. – М.,
1975. – С. 332–370.
178. Эриксон, Э. Трагедия личности / Э. Эриксон. – М.: Эксмо, Алгоритм, 2008. ─ 256с.
179. Юран, А. В потоке ассоциаций: Фрейд, Лакан, Винер, Шеннон,
Марков /А. Юран // Психоанализ ─ 2010. ─ 1(14). – С. 54-67.
180. Якобсон, Р. Лингвистика и поэтика / Р. Якобсон // Структурализм: «за» и «против». – М., 1975. – С. 193–230.
***
181. Adams, P. Illinois and beyond: PrairieNet’s three latest projects
//Williams, K. (Ed), eChicago 2007 proceedings/ - Champaign, IL: University of Illinois Graduate School of Library and Information Science,
2008 //
http://hdl.handle.net/2142/4606.
182. Agenda 21. Konferenz der Vereinten Nationen für Umwelt und Entwicklung.
–
Rio
de
Janeiro,
1992
//
http://www.un.org/Depts/german/conf/agenda21/agenda_21.pdf
183. Althusser, L. Freud and Lacan / L. Althusser // Lenin and Philosophy
and other Assays. – Old Wokig Surrey: Unwin Brothers Ltd., 1977. ─ P.
181-202.
184. Anderson, J. E. Public Policymaking: An Introduction / J. E. Anderson. ─ Boston: Sengage Learning, 2011. ─ 347pp.
185
185. Bäcker G., Naegele G., Bispink R., Hofemann K., Neubauer J. Sozialpolitik und soziale Lage in Deutschland. – Wiesbaden: VS Verlag, 2010.
─ 278 S.
186. Baugesetzbuch
vom
30.06.2011
//
http://www.gesetze-im-
internet.de/bbaug/index.html
187. Baumgartner, F., Jones B. Agendas and Instability in American Politics. ─ Chicago: University of Chicago Press, 1993. ─ 342pp.
188. Beck, U. Die Erfindung des Politischen. ─ Frankfurt/M. 1993. ─ 256
S.
189. Bentem N. van. Vereine, eingetragene Vereine, Dritter-SektorOrganisationen. – Münster: Waxmann Verlag GmbH, 2006. ─ 287S.
190. Berry, F. S., Berry W. State Lottery Adoptions as Policy Innovations:
An Event History Analysis // American Political Science Review. ─
1990. ─ 84 (June). ─ P.397-415.
191. Birkland Th. A.. The Introduction to the Policy Process. Theories,
Concepts, and Models of Public Policy Making [Third Edition]. ─ NY:
M.E. Sharpe, 2011. – 339pp.
192. Blomquist, W. Exploring State Differences in Groundwater Policy
Adoptions, 1980-89. ─Houston: Publius , 1991. ─ 138pp.
193. Bogumil, J., Holtkamp L. Kommunalpolitik und Kommunalverwaltung. Eine policyorientierte Einführung. – Wiesbaden: VS Verlag für Sozialwissenschaften, 2006. ─ 268 S.
194. Böninger B., Haug, G., Sckerl, U. (Hrsg.): Mit Kanonen auf Spatzen.
Stuttgart 21 im Blickwinkel des Untersuchungsausschusses zum
30.9.2010. – Stuttgart, 2011. ─ 152 S.
195. Casey, K. Reshaping institutions: evidence on external aid and local
collective action / K. Casey, R. Glennerster, Ed. Miguel. ─ Cambridge,
MA: National Bureau of Economic Research, 2011. ─ 44pp.
196. Chomsky N. A review of B. F. Skinner's Verbal Behavior // Language. – 1959. – Vol. 31 (1). – P. 26–58.
186
197. Chronologie
„Stuttgart-21“.
Lobbypedia.
2010
//
http://www.lobbypedia.de/index.php/Chronologie_Stuttgart_21
198. Clark, T., Putnam, R. D., Fieldhouse, E. The age of Obama: the
changing place of minorities in British and American society. ─ Manchester: Manchester University Press; New York: Palgrave Macmillan,
2010. ─ 267pp.
199. Clarke, J. Changing Welfare, Changing States: New Directions in Social Policy. – London: Sage Publications, 2004. ─ 189pp.
200. Cohen, A. P. The Symbolic Construction of Community. ─ London:
Tavistock, 1985. ─ 128pp.
201. Cohen, A. P. (ed.) Belonging. Identity and social organization in British rural cultures. ─ Manchester: University of Manchester Press, 1982.
─ 325pp.
202. Coleman, J. C. Foundations of Social Theory. ─ Cambridge, Mass.:
Harvard University Press, 1990. ─ 997pp.
203. Christmann, A. In welche politische Richtung wirkt die direkte Demokratie: rechte Ängste und linke Hoffnungen in Deutschland im Vergleich zur direktdemokratischen Praxis in der Schweiz. – Baden-Baden:
Nonos, 2009. ─ 30S.
204. Coulthard, M. An Introduction to Discourse Analysis. – London,
1985. ─212pp.
205. Crow, G. Allan, G. Community Life. An introduction to local social
relations. ─ Hemel Hempstead: Harvester Wheatsheaf, 1994. ─ 229pp.
206. Critical Urban Studies. New Direction / Davies J. S., Imbroscio. D.L.
(еd.). – Albany: State University of Y Press, 2010. ─ 220pp.
207. Dalton, R. D., Klingemann, H.- D. Citizens and Political Behaviour /
Dalton, R. D., Klingemann, H.- D. (eds.) The Oxford Handbook of Political Behaviour. ─ Oxford 2007. ─ S. 3–26.
208. Davies, J. S Challenging Governance Theory: From Networks to Hegemony. – Bristol: Policy Press, 2011. ─200pp.
187
209. Decentralization and Local Democracy in the World. First Global Report
by
United
Cities
and
Local
Governments
2008
//
http://books.google.ru/books?id=8m2CQeX4EuwC&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs
_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false
210. deLeon, P., Martell, Ch. R. The Policy Science: Past, Present and Future / Peters B. G., Pierre J. (eds.) Handbook of Public Police. – Sage
Publications Ltd, 2006. – P. 33-49.
211. Dienel, P. C. Planungszelle. Der Bürger plant seine Umwelt. Eine Alternative zur Establishment-Demokratie. ─ Wiesbaden 2002.─ 276 S.
212. Domhoff, G. W. Who Rules America? – NY: McGraw-Hill, 2002. ─
265pp.
213. Etzioni, A. Privacy and safety in Electronic Communications / Etzioni. A. The common good. ─ Cambridge ; Malden, Mass. : Polity, 2004.
─ P. 95-124.
214. Europa ohne Fahrplan? : Anfänge und Entwicklung der gemeinsamen
Verkehrspolitik in der Europäischen Wirtschaftsgemeinschaft (19571985) / V. Ebert, Ph.-A. Harter. ─ Stuttgart : Steiner, 2010. ─ 278 S.
215. Fairclough, N. Critical Discourse Analysis: The Critical Study of
Language. — London, 1995. ─ 591pp.
216. Frazer, E. The Problem of Communitarian Politics. Unity and conflict.
─ Oxford: Oxford University Press, 1999. ─ 279pp.
217. Fraser, S., Gerstle, J. Ruling America: A History of Wealth and Power
in a Democracy. – Cambridge, MA: Harvard University Press, 2005. ─
368pp.
218. Gabriel, O.W., Holtman, E. Kommunale Demokratie // Handbuch politisches System der Bundesrepublik Deutschland. – Oldenburg: Wissenschaftsverlag, 2005. – S. 470-523.
219. Gissendanner, S.S. Kommunale Integrationspolitik // Aus Poltik und
Zeitgeschichte. – 2011. ─ N 7-8. – S. 39-48.
220. Goffman, E. Forms of Talk. – Oxford, 1981.─ 335pp.
188
221. Goffman E. Frame Analysis: an assay on organization of experience
– New York, 1974. ─ 586pp.
222. Gregg, B. G. Human rights as social construction. ─ Cambridge; New
York: Cambridge University Press, 2012. – 279pp.
223. Gruene
Geschichte.
2011
//
www.gruene-bw.de/partei/gruene-
geschichte.html
224. Gumperz, J. Discourse Strategies. – Cambridge, 1982.─ 225pp.
225. Halliday, M. Language as Social Semiotic: The Social Interpretation
of Language and Meaning. – L., 1978. ─ 226pp.
226. Harris, Z. Discourse analysis // Language. – 1952. – Vol. 28. – P. 1–
13.
227. Heuberger, F.W. , Hartnuß B. Vom Bürgerschaftlichen Engagement
zur Engagementpolitik: Entwicklungsetappen der Büergergesellschaft in
Rheinland-Pfalz // Sarcinelli U. et. al. Politik in Rheinland-Pfalz. Staat,
Gesellschaft, Demokratie. – Wiesbaden, 2010. – S. 370-401.
228. Heuberger, F.W. Rheinland-Pfalz auf dem Weg zur Bürgergesellschaft. Theoretische Grund-lagen und landespolitische Rezeption einer
gesell-schaftspolitischen Leitidee // Sarcinelli U. et. al. Politik in Rheinland-Pfalz. Staat, Gesellschaft, Demokratie. – Wiesbaden, 2010. – S.
210-234.
229. Hilger, M., Hesse, W. Vereinfachte Kapazitätsberechnung für das Projekt „Stuttgart 21“. 2011. ─ 156 S.
230. Holland, D., Nonini, D.M., Lutz, C., Bartlett, l., FrederickMcGlathery, M., Guldbrandsen, Th. C., Murillo, E. G. Jr. Local Democracy Under Siege. Activism, Public Interest, and Private Politics. – NY,
London: NY University Press, 2007. ─ 300pp.
231. Holtkamp, L. Das Scheitern des neuen Steurungsmodells // Der moderne Staat – Zeitschrift für Public Polcy, Recht und Management. –
2008. – Heft 2. – S. 423-446.
189
232. Hupe, P.L., Hill M. J. The Three Action Levels of Governance: ReFraming the Policy Process Beyond the Stages Model / Peters B. G.,
Pierre J. (eds.) Handbook of Public Police. – Sage Publications Ltd,
2006. – P. 13-31.
233. Jörke, D. Bürgerbeteiligung in der Postdemokratie // Aus Politik und
Zeitgeschichte. 2011. N 1.- Bundeszentrale für politische Bildung //
http://www.das-parlament.de/2011/01-02/.
234. Juenger, E. Garten un Strassen / Juenger E. Werke. Bd. 2. Stuttgart:
Klett, 1962. – S. 60-75.
235. Keane, J. The Life and Death of Democracy. ─ London: Simon &
Schuster, 2009. ─ 958pp.
236. Kersting, N. et al Local Governance Reform in Global Perspective. –
Wiesbaden: Verag für Sozialwissenschaften, 2009. ─ 197pp.
237. Kingdon, J. Agendas, Alternatives and Public Policies. Boston, 1984.
238. Kistenfeger, H. Gruen mit tiefroter Gruendierung // Focus. – 2011. –
25.05.2011
//
Web:http://www.focus.de/politik/deutschland/wahlen-
2011/baden-wuerttemberg/tid-22452/kretschmanns-regierungsprogrammgruen-mit-tiefroter-grundierung_aid_631157.html
239. Koegen, N. Cross-Boder-Leasing-Transaktionen - ein kommunales
Finanzierugsinstrumet mit programmiertem Absturz // Gernert W. et al
(Hrsg.) Nachhaltige Kommunalpolitik – ein Anforderungsprofil. – Münster, NY, München, Berlin: Waxman Verlag, 2010. – S. 219-241.
240. Kommunen in Not / Hrsg. Robert R., Kevenhoerster P. – Munster;
NY., 2004. ─ 67S.
241. Königreich Preußen Ordnung für sämtliche Städte der Preußischen
Monarchie mit dazu gehöriger Instruktion, Behuf der Geschäftsführung
der Stadtverordneten bei ihren ordnungsmäßigen Versamlungen // Gesetzsammlung
für
Preußen
http://www.lwl.org/westfaelische-
|
1808,
S.
324-360
//
190
geschichte/portal/Internet/finde/langDatensatz.php?urlID=1028&url_tabelle=tab_quelle
242. Konsolidierte Fassung des Vertrages über die Europäische Union //
http://eur-lex.europa.eu/LexUriServ/
LexUri-
Serv.do?uri=OJ:C:2008:115:0013:0045:DE:PDF
243. Kopfbahnhof-21: Politische Kultur. 2010 // http://www.kopfbahnhof21.de/index.php?id=321
244. Krebs, S. Das neue BW beginnt // Gruene Blaetter. – 2011 - 6. – S. 1.
245. Kretschmann, W. Keine Angst, aber hohen Respekt // Gruene Blaetter. – 2011 - 6. – S. 7.
246. Kuttner, R. Everything for Sale: The Virtues and Limits for Markets. –
NY: Knopf, 1997. ─ 396pp.
247. Laclau, E., Mouffe, Ch. Hegemony and Socialist Strategy: Towards a
Radical Democratic Politics. – London: Verso, 1985. ─ 196pp.
248. Lasswell, H. D. The Decision Process. ─ College Park: University of
Maryland Press, 1956. ─ 345pp.
249. Leben in Stuttgart: Kleine Geschichte des Widerstands. 2009 //
http://www.leben-in-stuttgart.de/geschichte.htm
250. Leitlinien zur Freiwilligkeitsphase //
www.ism.rlp.de/moderne-
verwaltung/kommunal-und-verwaltungsreform/gebietsreform
251. Leitlinien des Europäischen Rates in Edinburgh
1992 //
http://www.abgs.gov.tr/files/ardb/evt/1_avrupa_birligi/1_4_zirveler_1985_sonrasi
/1992_12_edinburgh_zirvesi_baskanlik_sonuc_bildirgesi_de.pdf
252. Lorig, W. H. Verwaltungs- und Kommunalreform in Rheiland-Pfalz //
Sarcinelli U. et. al. Politik in Rheinland-Pfalz. Staat, Gesellschaft, Demokratie. – Wiesbaden, 2010. – S. 497-529.
253. Macey, D. On the subject of Lacan // Elliott A., Frosh St. (eds.) Psychoanalysis in Contexts. ─ London and New York: Routledge, 1994. ─P.
72-89.
254. Mаldidier, D. Lire Michel Pecheux aujourd`hui // Pecheux M.
L`inquietude du discourse. – Paris: Edition des Cendres, 1990. – P.7-91.
191
255. Mara, D., Levitz, D. Duisburg officials have few answers for causes of
Love Parade deaths // http://www.dw.de/dw/article/0,,5834737,00.html
256. Mayflower
Compact
//
http://constitutioncenter.org/ncc_edu_Mayflower_Compact.aspx
257. Mayntz, R. Governance-Theorie: Erkennt-nisinteresse und offene Fragen //: Grande E., May St. (Hrsg.), Perspektiven der GovernanceForschung. ─ Baden-Baden 2009. ─ S. 10-32.
258. Michels, R. Zur Soziologie des Parteiwesens in der modernen Demokratie: Untersuchungen über die oligarchischen Tendenzen des Gruppenlebens. – Leipzig: Klinkhard, 1997. ─ 321 S.
259. Mill, J. S. Representative Government. ─ 1861 / J. S. Mill
//
http://philosophy.eserver.org/mill-representative-govt.txt
260. Ministerium des Inneren und für Sport Rheinland-Pfalz. Vorschläge
zur Gebietsreform, 25-02.2009 // http://www.isim.rlp.de/
261. Mouffe, Ch. „Postdemokratie“ und die zunehmende Entpolitisierung //
Aus Politik und Zeitgeschichte. 2011. N 1.- Bundeszentrale für politische
Bildung // http://www.das-parlament.de/2011/01-02/.
262. Mouffe, Ch. On the political. – London: Routledge, 2005. ─ 144pp.
263. Nakamura R. The Textbook Policy Process and Implementation Research. ─ Policy Studies Review. ─ 1987. ─ vol. 7. ─ P. 25-48.
264. Naßmacher, H. Bürgerhaushalte: Instrumente gegen Finanznot? // Der
Städtetag. – 2010. – N6. – S. 10-15.
265. Naßmacher, H. Kommunalpolitik in Deutschland // Aus Poltik und
Zeitgeschichte. – 2011. - N 7-8. – S.6-18.
266. Naßmacher, H., Naßmacher, K.-H. Kommunalpolitik in Deutschland.
- Wiesbaden: VS Verlag für Sozialwissenschaften, 2007. ─ 407S.
267. Nohlen, D. Woerterbuch Staat und Politik. – Bonn: Bundeszentrale
fuer politische Bildung, 1993. ─ 435S.
192
268. Note, P. Von der repräsentativen zur multiplen Demokratie // Aus Politik und Zeitgeschichte. 2011. N 1.- Bundeszentrale für politische Bildung // http://www.das-parlament.de/2011/01-02/.
269. Parlamentsbeschluß //Landtagsdrucksache 15/2900.
270. Polis+Sinus, Repräsentativbefragung im Rahmen der Bürgerbeteiligung zur Kommunal- und Verwaltungsreform. Ergebnisdokumentation.
─ München 2009. ─ 98S.
271. Putnam, R. D. Bowling Alone. The collapse and revival of American
community. ─ New York: Simon and Schuster, 2000. ─ 542pp.
272. Putnam, R. D. Democracies in flux: the evolution of social capital in
contemporary society. ─ Oxford; New York: Oxford University Press,
2002. ─ 516pp.
273. Putnam, R. D., Feldstein, L. M., Cohen, D. Better together: restoring
the American community ─ New York: Simon & Schuster, 2003. ─
318pp.
274. Putnam, R. D., Campbell, D. E. American grace: how religion divides
and unites us. ─ New York: Simon & Schuster, 2010. ─ 673pp.
275. Rosanvallon, P. Demokratische Legitimität. Unparteilichkeit – Reflexivität – Nähe. ─ Hamburg 2010. ─ 304S.
276. Raschke, M., Schubеrt, K. Quo vadis «Konzern-Stadt»? – Das Beispiel Muenster // Kommunen in Not / Hrsg. Robert R., Kevenhoerster P.
– Munster; N.Y., 2004. – S. 222-245.
277. Rawls, J. A Theory of Justice. – Cambridge, Mass.: Belknap Press,
1971. ─ 607pp.
278. Rehm, H. Ziele und Steuerungsansätze einer nachhaltigen kommunalen Finanzpolitik // Gernert W. et al (Hrsg.) Nachhaltige Kommunalpolitik – ein Anforderungsprofil. – Münster, NY, München, Berlin: Waxman
Verlag, 2010. – S. 57-69.
193
279. Ritz, A., Sager, F. Outcome-based public management and the balance
of powers in the context of direct democracy // Public administration. Oxford, 2010. - Vol. 88, N 1. - P. 120-135.
280. Sabatier, P., Jenkins-Smith H. Policy Change and Learning: An Advocacy Coalition Approach. ─ Boulder: West-view Press, 1993. ─
290pp.
281. Sarcinelli, U. Politische Kommunikation in Deutschland. Medien und
Politikvermittlung im demokratischen System. – Wiesbaden, 2011. ─
331S.
282. Sarcinelli, U. Ein Testfall für Demokratie // Parlament. – N 1-2, vom
03.01.2011.
283. Sarcinelli, U., König, M., König, W. Bürgerbeteiligung in der Kommunal- und Verwaltungsreform // Aus Poltik und Zeitgeschichte. – 2011.
- N 7-8. – S. 32-41.
284. Schäfer, A. Kompensiert bürgerliches Engagement den Rückgang der
Wahlbeteiligung? // BBE-Newsletter, 2010. ─ N4. ─ 25-39.
285. Schäfer, A. Die Folgen sozialer Ungleichheit für die Demokratie in
Westeuropa // Zeitschrift für Vergleichende Politikwissenschaft. – 4,
2010 (1). - S. 131–156 .
286. Schiller, Th. (ed.) Local Direct Democracy in Europe. – Wiesbaden:
Verlag für Sozialwissenschaften, 2011. ─ 292S.
287. Schlager, E.C., Engel, K.H., Rider, S. (eds.) Navigating climate
change policy: the opportunities of federalism. ─ Tucson: University of
Arizona Press, 2011. ─ 378pp.
288. Schneider, A.L., Ingram, H. M. Deserving and entitled: social constructions and public policy. ─ Albany: State University of New York,
2005. – 372pp.
289. Schofield, N. Constitutional Political Economy: On the Possibility of
Combining Rational Choice Theory and the Comparative Politics // Annual Review of Political Science, 2000, N3. – P. 277-303.
194
290. Schuler, D. (Ed.) Liberating voices: A pattern language for communication revolution. ─ Cambridge, MA: The MIT Press, 2008. ─ 605pp.
291. Schuster W. Stuttgart 21: Offener Brief von Oberbürgermeister //
http://www.fakeblog.de/2011/11/25/mein-offener-brief-an-stuttgartsoberburgermeister-wolfgang-schuster/
292. 63-er Liste // http://www.isim.rlp.de/
293. 65-er Liste // http://www.isim.rlp.de/
294. Shapiro, I. The State of Democratic Theory. – Princeton, NJ: Princeton University Press, 2003.63-er Liste // http://www.isim.rlp.de/
295. Sharp, El. B. Does local government matter? : how urban policies
shape civic engagement ─ Minneapolis: University of Minnesota Press,
2012. ─ 248pp.
296. Sinclair, J., Coulthard, M. Towards an analysis of discourse // Advances in Spoken Discourse Analysis. – London; New York, 1992. – P.
1–34.
297. Simpson, L. Community informatics and sustainability: why social
capital matters // The Journal of Community Informatics 2(1), 2005 //
http://www.ci-journal.net/
298. Slawig, J. Der Tag danach // Aus Poltik und Zeitgeschichte. – 2011. N 7-8. – S.3-10.
299. Smith, M. K C. Wright Mills: power, craftsmanship, and personal
troubles and private issues // the Encyclopedia of informal education.
2009 // www.infed.org/thinkers/wright_mills.htm
300. Speth, J. G. Red Sky at Morning. America and the crisis of the global
environment - New Haven: Yale University Press, 2005.
301. Steuern, Abgaben und Sozialabgaben in Frankreich und Deutschland.
Öffentlicher Themenbericht //
http://www.ccomptes.fr/de/JF /documents/divers/ Pre-
levements_fiscaux_sociaux_France_Allemagne_04032011_version_allemande.pdf
195
302. Stubenrauch, H. Städte, Landkreise, Verbandsgemeinden und Gemeinden. Das rheinland-pfälzsche Kommunalsystem im Überblick. –
Mainz: Landeszentrale für politische Bildung, 2011. ─ 167S.
303. Stuttgart 21, oder: Wem gehört die Stadt? / Volker Lösch [et al.]
(Hg.). - Köln : PapyRossa, 2011. ─ 199S.
304. Stuttgart 21: die Argumente / Schorlau W. (Hrsg.). ─ Köln: Kiepenheuer & Witsch, 2010. ─ 267S.
305. Taylor Ch., Joas H., Spragens,Th.A.Jr., Selznick Ph. The Responsive
Community Platform: Rights and Responsibilities. Theory and Social
Philosophy // The communitarian reader: beyond the essentials / ed. A.
Etzioni, et al. ─ Lanham, Md.: Rowman & Littlefield Publishers, 2004. ─
P. 13-27.
306. The communitarian reader: beyond the essentials / ed. A. Etzioni, et
al. ─ Lanham, Md.: Rowman & Littlefield Publishers, 2004. ─ 280pp.
307. Theories of Urban Politics. Second edition / Davies, J. S,
Im-
broscio.D.L. (еd.). - London: Sage, 2009. ─ 282pp.
308. Timm-Arnold K.-P. Bürgermeister und Parteien in der kommunalen
Haushaltspolitik. ─ Wiesbaden: VS Verlag für Sozialwissenschaften,
2011. ─ 322S.
309. Torfing J. Discourse Theory: Achievements, Arguments and Challengers // Discourse Theory in European Politics. Identity, Policy and
Governance. – N. Y., 2005. ─ 364pp.
310. Volksabstimmung zu Stuttgart 21 am 27. November 2011 //
http://www.lpb-bw.de/volksabstimmung_stuttgart21.html
311. Walzer, M. On Tolerance. ─ New Haven: Yale University Press,
1997. ─ 234pp.
312. Web: http://www.mitentscheiden.de/bw_volksabstimmung.html
313. Web: http://www.lobbypedia.de/index.php/Chronologie_Stuttgart_21
314. Web: http://www.gruene-bw.de/partei/gruene-geschichte.html
196
315. Web:
http://www.kopfbahnhof-
21.de/fileadmin/downloads/Gutachten/Kapazitaetsberechnung_S21-Textteil.pdf
316. Web: http://www.stuttgart.de/item/show/406502/1
317. Web:
http://www.focus.de/politik/deutschland/wahlen-2011/baden-
wuerttemberg/tid-22452/kretschmanns-regierungsprogramm-gruen-mit-tiefrotergrundierung_aid_631157.html
318. Web: http://www.kopfbahnhof-21.de/index.php?id=321
319. Web: http://www.leben-in-stuttgart.de/geschichte.htm
320. Web: http://www.buergerkongresse.rlp.de
321. Web: http://www.meinemeinungzaehlt.rlp.de
322. Web: http://www.mehr-demokratie.de/ranking.html
323. Web: // http://www.goetzpeter.de / schwerpunkte/ agkommunalpolitik.htm
324. Web: http://www.linksfraktion.de/themen/kommunalpolitik
325. Web:
http://www.gruene-bundestag.de/cms/kommunen/rubrik/17
/17316.kommunen.html
326. Weber, M. Wirtschaft und Gesellschaft. – Thübingen: Mohr, 1922. ─
987S.
327. Whitefield, S.; Rohrscheider, R. Representational consistency: Stability and change in political cleavages in Central and Eastern Europe // Politics & policy. - Statesboro (Ga), 2009. - Vol. 37, N 4. ─ P. 688-690.
328. Williams K. Social Networks and Social Capital: Rethinking Theory
in Community Informatics //
Community Informatics. A global e-
journal. – 2008. – Vol. 4, N 3 // http://ci-journal.net/index.php/ciej/issue/view/23
329. Wittkämper G.W. Was heißt – und zu welchem Zweck dient – nachhaltige Kommunalpolitik? // Gernert W. et al (Hrsg.) Nachhaltige Kommunalpolitik – ein Anforderungsprofil. – Münster, NY, München, Berlin:
Waxman Verlag, 2010. – S. 9-19.
330. Zielcke A. “Stuttgart-21”: Der unheilbare Mangel // Süddeutsche Zeitung. – 2010. – 40. – S. 12.
197
***
331. Айвазян, Г. А. Политическая идентичность граждан современной
России в электоральных процессах : автореферат дис. ... кандидата
политических наук: 23.00.02 / Айвазян Г. А. - Ростов-на-Дону, 2010.
332. Асланова, М. Т. Модерн и постмодерн в концепции информационного общества: диссертация ... кандидата философских наук:
09.00.11. - Ставрополь, 2005.
333. Бурлака, Л. В. Образ средневековья в культуре постмодерна: автореферат дис. ... кандидата философских наук: 09.00.13 . - СанктПетербург, 2007.
334. Великосельский, М. Ю. Дискурс феномена терроризма в СМИ
США: автореферат дис. ... кандидата политических наук. - СанктПетербург, 2011.
335. Вересоцкая, М. В. Политический процесс в Канаде: традиции и
современность: автореферат дис. ... кандидата политических наук :
23.00.02 / Вересоцкая М. В. - Уссурийск, 2010.
336. Веретенников Д. Н. Инструментальный подход к политическим
конфликтам. Диссертация канд. полит. наук. – М., 2005
337. Ветров, В.В. Дискуссия о модерне и постмодерне в западной философии второй половины 20 - начала 21 веков: автореф. дис. ...
кандидата философских наук: 09.00.03. - Тверь, 2004.
338. Воронкова, О.А. Кризис идеологии и развитие социальнополитического дискурса в России: 1985-2010 гг.: автореферат дис. ...
кандидата политических наук : 23.00.02 . - Москва, 2011.
339. Газизов, Р. Р. Своеобразие и трансформация манипулятивных
технологий в региональной журналистике: на примере политического дискурса газет "Республика Татарстан" и "Вечерняя Казань"
1996-2008 гг.: автореферат дис. ... кандидата филологических наук :
10.01.10. - Казань, 2010.
198
340. Голубь, Ю. Г. Симулятивная природа культуры эпохи постмодерна: философские и ценностные основания: автореферат дис. ...
кандидата философских наук: 09.00.13. - Воронеж, 2009
341. Гойхман, И. Б. Местное сообщество: субъектно-объектный статус
в системе социального управления: диссертация ... кандидата социологических наук: 22.00.08. - Волгоград, 2006 .
342. Грибов, С. Н. Дискурс массы в современной культуре: парадигмы
понимания, символы и реальность: автореферат дис. ... кандидата
философских наук : 24.00.01. - Белгород, 2011.
343. Грушевская Т. М. Политический газетный дискурс: лингвопрагматический аспект. Автореферат дис…. доктора филологических
наук. – Краснодар, 2002.,
344. Дедкова, А. В. Феномен толерантности в современном политическом процессе: на примере Карачаево-Черкесской Республики : автореферат дис. ... кандидата политических наук : 23.00.02 / Дедкова
А. В. - Астрахань, 2010.
345. Ерилова С. Л. Метафоризация как способ смыслопостроения в
политическом дискурсе. Автореферат дис. кандидата филологических наук. – Тверь: Твер. гос. ун-т, 2003.,
346. Ефимов, Г. В.Политический процесс в Республике Сингапур в
период перехода от авторитаризма к демократии: общее и особенное: диссертация ... кандидата политических наук: 23.00.02 / Ефимов
Г. В. - Владивосток, 2010.
347. Исакова Ю. С. Политический дискурс в контексте маркетинговых
исследований. Автореф. дис….. кандидата филологических наук. –
Краснодар, 2004.,
348. Карякин, А. В. Стратагемно-тактические способы реализации речевой агрессии в политическом дискурсе: на материале немецкого
языка: автореферат дис. ... кандидата филологических наук:
10.02.04. - Волгоград, 2010.
199
349. Кашпур, В. В. Миромоделирующая функция жанров российского
политического дискурса: автореферат дис. ... кандидата филологических наук: 10.02.01.- Москва, 2011.
350. Ковалев, П. А. Поэтический дискурс русского постмодернизма:
автореферат дис. ... доктора филологических наук: 10.01.01. - Орел,
2010.
351. Колобова, С. А. Гендерная и образовательная доминанты современного российского политического процесса : диссертация ... доктора политических наук : 23.00.02 / Колобова С. А.- Нижний Новгород, 2010.
352. Комисcарова Т. С. Механизмы речевого воздействия и их реализация в политическом дискурсе: на материале речей Г. Шрёдера.
Автореферат дис. кандидата филологических наук. – Воронеж: Воронеж. гос. ун-т, 2008.,
353. Крапивкина, О. А. Лингвистический статус субъекта в юридическом дискурсе: на материале английского и русского языков: автореферат дис. ... кандидата филологических наук: 10.02.19. - Иркутск,
2011.
354. Кропотухина, П. В. Когнитивное исследование фитоморфной метафоры в современных политических дискурсах России и Великобритании: автореферат дис. ... кандидата филологических наук:
10.02.20. - Екатеринбург, 2011.
355. Кузнецов, А.О. Дискурс глобализма и альтерглобализма в современном политическом процессе: Автореф. дис. ... канд. наук; Политические науки : 23.00.02 / Перм. гос. ун-т. - Пермь, 2008.
356. Ли, Е. В. Диалектическое взаимодействие универсальных и этнокультурных стратегий аргументации в политическом дискурсе : на
материале русского и корейского языков: автореферат дис. ... кандидата филологических наук: 10.02.19ю - Иркутск, 2011.
200
357. Лиханова, И. В. Дестабилизация политического процесса как
угроза национальной безопасности России в контексте социальных
трансформаций: автореферат дис. ... кандидата политических наук :
23.00.02 / Лиханова И. В. - Москва, 2010.
358. Мазитов, Р. Г. Избирательный процесс как политический субпроцесс и проблемы его модернизации: диссертация ... кандидата политических наук: 23.00.02 / Мазитов Р. Г. - Уфа, 2009.
359. Манакина, О. Е. Дискурс-анализ протестной политической культуры современной Франции: автореферат дис. ... кандидата политических наук: 23.00.02. - Москва, 2011.
360. Марченко Т. В. Манипулятивный потенциал интертекстуальных
включений в современном политическом дискурсе. Автореферат
дис. кандидата филологических наук. – Ставрополь: Ставроп. гос.
ун-т, 2007.
361. Медведева, Н. Н. Углеводородные ресурсы и современный политический процесс: диссертация ... кандидата политических наук :
23.00.02 / Медведева Н. Н. - Владивосток, 2007.
362. Москвин, Д. Е.Трансформация политической системы России:
институциональный аспект: автореферат дис. ... кандидата политических наук : 23.00.02 / Москвин Д. Е. - Екатеринбург, 2007.
363. Мухтярова, Н. Х. Идентификационный дискурс в гражданском
обществе: автореф. дис. ... кандидата философских наук : 09.00.11. Тверь, 2011.
364. Недев Т. Н. Отношения труд-капитал в современном мире как
политический процесс : автореферат дис. ... доктора политических
наук : 23.00.02 / Недев Т. Н. - Москва, 2011.
365. Оноприенко, А. В. Российский политический процесс: мировые
тенденции и региональная специфика: автореферат дис. ... кандидата
политических наук: 23.00.02 / Оноприенко, А. В. - Ставрополь, 2006.
201
366. Палькова, В.С. Трансформация мифологических оснований в
культуре российского постмодерна: автореферат дис. ... кандидата
философских наук : 24.00.01. - Тамбов, 2009.
367. Пономарь, С.П. Влияние социального капитала на политический
процесс в современной России : диссертация ... кандидата политических наук : 23.00.02 / Пономарь Светлана Пантелеевна. - Москва,
2008.
368. Прокохин, В.А. Интеграция мигрантов в местное сообщество: На
материалах Орловской области: диссертация ... кандидата социологических наук: 22.00.04. - Москва, 2006
369. Ракитных, М. Б. Социокультурная природа феномена потребления в обществе постмодерна: автореферат дис. ... кандидата философских наук: 09.00.13 / Том. гос. ун-т. - Томск, 2004.
370. Созинов, А. В. Экологический дискурс: глобальный, национальный и региональный уровни: историко-культурологический анализ :
автореферат дис. ... кандидата культурологии : 24.00.01. - Краснодар, 2011.
371. Сподарец, О. О. Реализация стратегии субъективизации в новостном политическом медиа-дискурсе: на материале современного английского языка: автореферат дис. ... кандидата филологических
наук: 10.02.04. -Уфа, 2011.
372. Стеблецова, Н. Н. Гражданское общество в региональном социально-политическом процессе современной России: приоритеты деятельности, тенденции развития: автореферат дис. ... кандидата политических наук: 23.00.02 / Стеблецова Н. Н. - Орел, 2010.
373. Тенева, Е. В. Приемы идентификации и самопрезентации в политико-публицистическом дискурсе: на материале британских газетных статей: автореферат дис. ... кандидата филологических наук:
10.02.04.- Санкт-Петербург, 2011.
202
374. Троицкая, Е. В. Информационные транснациональные корпорации и их влияние на мировой политический процесс в современных
условиях: диссертация ... кандидата политических наук: 23.00.02 /
Троицкая, Е. В. - Москва, 2007.
375. Трофименко, Д. В.Городское сообщество: разрешение институциональных конфликтов в полиэтничной среде: автореферат дис. ...
кандидата социологических наук: 22.00.04 / Трофименко Д. В. - Ростов-на-Дону, 2008.
376. Фетисова, А. Н. Научная фантастика в условиях модерна и постмодерна: культурно-исторические аспекты: автореферат дис. ... кандидата философских наук: 24.00.01. ─ Ростов-на-Дону, 2008.
377. Яровая, С. В. Политический дискурс защиты прав подрастающего поколения в современной России: автореферат дис. ... кандидата
политических наук: 23.00.02 - Ростов-на-Дону, 2010.
378.
Яхина, А.П. Виртуальные сообщества в современной культуре в
контексте утопического дискурса : автореферат дис. ... кандидата
философских наук: 24.00.01 - Ростов-на-Дону, 2011.