Жанр прогулки в русской литературе последней

Дзюба Е. М. (Нижний Новгород)
Жанр прогулки в русской литературе последней трети XVIII века и его
динамика в литературе первой половины XIX века.
.
Прогулка,
как
структура
художественного
текста,
а
также
многочисленные фрагменты, этюды, отрывки с определенными жанровыми
признаками, возникают в литературном процессе последней трети XVIII
века
и первых десятилетий XIX века.
В
русской литературе своего
времени, а также в последующих периодах ее развития
они составляют
«некое закрепленное словесное построение с определенной ценностью», т. е
«текст»[1], который являет собой существенный элемент культурного кода.
Все зависит от того, какие ценности задаются вектором, целью прогулки.
Вспомним,
например,
замечания О. Б. Вайнштейн о двух
вариантах
городской прогулки, ставших знаком различных типов социальной культуры:
дендизм (flaneur) и «вирвушизме» (virvoucher – от глагола со значением
«бегать взад-вперед, крутиться, суетиться»)[2]. Признак урбанистической
культуры, прогулки такого типа, –
элемент структуры городского текста.
В русской литературе 1830-х голов гоголевское изображение прогулки по
Невскому проспекту –
не столько калейдоскоп
представителей
петербургского социума, сколько квинтэссенция автоматизма и бездушности
жизни города.
Прогулка, заявленная как жанр, жанровый фрагмент, этюд (жанровый
подзаголовок)
в литературе сентиментализма призвана зафиксировать
некое состояние внутреннего мира героя, обусловленное временными и
географическими координатами: прогулка за городом, по усадьбе, в роще,
вдоль реки, по парку. Признаком прогулки является также установленное в
тексте размышление персонажа/лирического субъекта: философствование,
рефлексия. Названные признаки отличают сочинение Н. М. Карамзина,
опубликованное им в журнале «Детское чтение для сердца и разума». Они
прежде всего маркируют текст как принадлежащий к поэтике и эстетике
сентиментализма: герой в конце «прекрасного» весеннего дня, захватив с
собой томик Томсона, «пошел за город прогуливаться». Традиционная
сентименталистская цветовая гамма (закат, золото уходящего дня, зеленные
ковры
«поверхности
земли»),
временные
и
пространственные
характеристики, сопровождающие героя (вечер, пение Филомелы,
берег
реки, звездное небо) не оставляют сомнения для выводов об эстетической
системе координат автора этюда.
Карамзин фиксирует особое и необходимое состояние героя прогулки:
«Я задумался, забылся, шел и не знал куда. Между тем приближался вечер.
Пришедши на берег реки и обратив на нее глаза свои, увидел я в чистых
водах образ солнца» [3]; «я размышлял и чувствовал. Мысль сцеплялась с
мыслью, чувство сливалось с чувством» [3, с.164].
Основное
содержание
прогулки
«собеседование с сердцем» [3,
самим
автором
обозначено
как
с.166]. Финал – возвращение в город
знаменует собой обретение нового мироощущения: «необыкновенное веселье
в сердце и свежесть»[3, c.167].
Прогулка Карамзина, таким образом, представляет собой тип сельской
прогулки (прогулки на природе). Рефлексия героя носит временный характер
и, хотя
пересечение им границы городского пространства является
знаковым, возвращение в город совершенно естественно для карамзинского
персонажа (как и в «Письмах русского путешественника» – временное
пересечение границы естественного мира).
Признаки прогулки как жанрового фрагмента, устойчивой структуры,
обнаруживаем и в более раннем по времени сочинении Ф. А. Эмина «Письма
Ернеста и Доравры» (1766). В романе Ернест уходит «в загородные рощи» с
тем, чтобы
драматическое
в полной мере ощутить и осмыслить
новое для него
состояние оставленности (окончательное расставание с
Дораврой): «В жестоких колеблясь сомнениях, не могу часа на одном
пробыть месте. Иду в загородные рощи, чтобы лесам сообщить мою печаль,
ненавидя людей за то, что и я, что
меж сим несчастным родом меня
злополучнее нет; но и рощи меня не веселят; осень иссушила их живость и
зеленость. Бросаюсь на землю хладеть начинающую и зрю, что трава, на ней
растущая, легла и пожелтела. Воздух жестокой в себе имеет глад, и мне
кажется, что для очей моих уже умерло естество, так как в моем нещастном
сердце прежняя скончалась надежда»[4].
Устойчивыми признаками здесь также оказываются – уединение героя,
пересечение границы городского пространства («в городе не могу часа
пробыть»,
«иду в рощи») необходимое
для погружения в рефлексию.
Пространство утрачивает свою линейную направленность и возможность
влиять на героя. Время остановилось: «для очей моих умерло естество». То
же – у Карамзина: внешнее движение замерло – пространство не влияет на
героя. Он сам вызывает движение, но это движение души, внутреннего, а не
внешнего мира.
Элегия В. А. Жуковского «Славянка» (1815) – это тоже вариант прогулки
лирического героя вдоль берега реки Славянки в Павловске. Современное
литературоведение осмысливает стихотворение Жуковского как жанровый
образец «элегической прогулки», выявляя в нем «формулу прогулки по
пейзажной галерее английского парка»[5].
Рефлексия уводит героя далеко от реальности в пространство парка и
рощи, лишенное внешней динамики, буквально статуарное: памятник Павлу,
памятник Александре Павловне; «яснеет вод равнина», «вдруг гладким
озером является река»; «там лебедь, притаясь у берега в кустах, недвижим в
сумраке сияет». Пространство исключают героя из временной реальности,
заставляя размышлять о вечности.
Только долетающие с другого берега
звуки жизни, отвлекают лирического героя от рефлексии:
И вдруг открытая равнина предо мной;
Там мыза, блеском дня под рощей озаренна;
Спокойное село над ясною рекой,
Гумно и нива обнажена.
Все здесь оживлено… [6].
Обладая структурой,
прогулка
становится маркером культурно-
исторического пространства, жизни социума и литературным кодом эпохи,
Так, в европейской и русской
литературе прогулка формирует ее
сентименталистский/преромантический текст с определенной ценностной
ориентацией.
Характеризуя
отмечают
наполнение
текста прогулки, современные исследователи
его содержательно-структурные
века: «Прогулка –
признаки в литературе XVIII
особый тип выстраивания отношений человека и
природы», «тесное взаимодействие исторического и природного», «открытый
тип выстраивания взаимоотношений человека и окружающего мира»,
«особое состояние души», а также «произведение о «прогуливающемся»
лирическом герое, некоем «дворянине-философе» [7].
Существование с жанровых признаков прогулки в сочинениях иных
эстетических систем и ориентиров свидетельствуют о значимости этого
структурного элемента для динамики различных уровней художественного
целого.
Сохраняя связь со своими генетическими истоками (переход границы
цивилизация – естественная жизнь,
пространственно-временная статика
персонажа, медитация), прогулка, включаясь как сюжетный элемент в состав
романа,
определяет
его
видовую
характеристику,
или
семантику
персонажного ряда произведения.
Так, в автобиографическом романе П. Д. Боборыкина «В путь-дорогу!..»
(1863-1864 гг.) прогулки центральных персонажей Бориса Телепнева и
Софьи Николаевны (во
II томе) определяют кульминационные эпизоды
биографии юноши, подсвечивая
в тексте
видовые признаки
романа
воспитания. С появлением в доме Софьи Николаевны начинается взросление
Бориса, его облучение взрослой жизнью – инициация персонажа. В сюжете
романа этапам инициации соответствуют циклически организованный
хронотоп: история любви персонажей укладывается во временные рамки
зима – лето. Значимые признаки пространства складываются с помощью
сюжетных элементов прогулки.
Катание по набережной в ветреную
святочную ночь порождает бурю в сердце героя, зарождающаяся в сердце
любовь и болезнь Софьи Николаевны одновременно маркируют новый этап в
жизни и предзнаменование трагической развязки истории (болезнь и смерть
сестры Бориса Маши в конце тома).
Прогулка теплым майским вечером на кладбище к семейным могилам
отсылает читателя к элегической традиции. Не случайно Софья Николаевна,
погружаясь в меланхолию, предсказывает скорую смерть чувств героев: «Да
и к чему долгая жизнь? Мне так хорошо с тобой… лучше того, как мы
проживем, вот еще месяца два – не будет никогда» [8].
Разговор у родных могил («тут вся история нашего дома» [8, с.210]),
подчеркнутая автором деталь одежды героя (пастушеская шляпа – курсив
П. Д. Боборыкина),
идиллического
словно возвращает повествование
хронотопа.
Наконец,
использованный
в рамки
Боборыкиным
архетипический образ сада («большой фруктовый сад»,.. «почти заросший
всякой дичью»; воспоминания о «привольной, полной красоты, здоровья,
природы и горячей безответной любви с ея вечными радостями!..») в
загородном имении Телепневых – Липках – определяет структуру прогулкилюбовного свидания.
Важную роль здесь также играют образы-детали:
светлый месяц, песня соловья
(«раскатисто, стремительно, страстно
полилась песнь чудной птицы»), «широкая дерновая скамья», приглашающая
под «тень черемухи и густой рябины с извилистыми переплетенными
стволами»
[8, с.215]. Именно эти прогулки в
Липках являются
завершающим аккордом запретной любви героев, а вершинное состояние их
внутреннего мира – своеобразный «зенит» цикла – размыкается трагедией –
смертью младшей сестры Бориса Маши.
Прогулка по саду, парку, бульвару как значимый элемент сюжета часто
содержит
в себе семантику
персонажного ряда произведения. Так,
в
автобиографическом романе Боборыкина прогулка героев «по откосу
набережной» на высоком берегу Волги в один из вечеров после Пасхи –
возможность высветить разницу в отношении героев к жизни. Прогулка
осмысливается как прием выявления ценностей, которые на этом этапе
жизни
представляются персонажам
наиболее значимыми. Софья
Николаевна и Борис, купаясь в счастливом состоянии влюбленности,
воспринимают мир поэтически: видят «заход солнца», «синевато-розовый
отблеск воды» [8, с.196], «синеющую даль разлива» [8,с.199]. Борису только
песни недостает: «Только песни недостает… Прежде бывало, особенно под
вечер, так и разливаются бурлацкие песни» [8, с.199]. Талантливый
композитор Горшков находит в народных
песнях
источник
гармонии:
«…Вот с весны все по Волге катаюсь, пою с рыбаками и бурлацкие песни
подслушиваю… Больше всего люблю разбойничьи. Сила какая, что за
богатство звуков… да и гамма какая-то особенная» [8, c.199].
Совсем иные ассоциации этот разлив на Волге и упоминание о бурлацких
песнях вызывает у демократически мыслящего Абласова.
Слова героя
вносят диссонанс в поэтическую картину весеннего пасхального вечера:
«…В заунывной песни вся их жалкая жизнь… Что за поэзия, когда вы
видите, как они волочат барку, шаг за шагом, хуже лошадей или волов каких.
Меня это не восхищает: мне тяжело делается, а впрочем, оно, может быть, и
хорошо с музыкальной точки» [8,с.200].
«Отцы и дети» (1862) И. С. Тургенева появились
одновременно с романом П. Д. Боборыкина.
в печати
почти
Для разночинца Базарова
прогулка по саду – возможность разрушить (снять отсылку)
традиционное
мифопоэтическое прочтение образа райского сада (в саду двое – Базаров и
Анна Сергеевна Одинцова).
Напомним, что Анна Сергеевна «отправилась
ботанизировать с Базаровым и возвратилась перед самым обедом» [9.]. При
этом по заведенной традиции «каждый вечер посвящался прогулке» [9,
с.189]. «Ботанизирование» продолжается и во время прогулки Базарова с
Аркадием: «вместе с Аркадием гулял по саду и толковал ему. Почему иные
деревца, особенно дубки не принялись» [9, с.152]; «надо серебристых
тополей побольше здесь сажать. Да елок, да, пожалуй, липок, прибавить
чернозему.
Вон беседка принялась хорошо, – прибавил он, – потому что
акация да сирень – ребята добрые, ухода не требуют» [9, с.152].
Базаров как персонаж, принадлежащий новой эстетической системе
координат и новому культурному коду (у Боборыкина
– главный герой –
«барин», хотя и учится в последнем классе гимназии), вообще отрицает
необходимость
прогулки
в
ее
традиционном/сентименталистском
содержании: «Базаров вставал очень рано и отправлялся версты за две, за
три, не гулять – он прогулок без цели терпеть не мог, – а собирать травы,
насекомых»[9, с.155].
Вектор пространственных характеристик Базарова линеен и в силу этих
особенностей пространство
особенно активно. Либо он заявляет о
преобразовании пространства, либо
Базарова
«подправляет»
его. «Прогулки»
обладают рациональный направленностью, если их вектор не
сбивается: «Пойдем лучше смотреть жука» [9, с. 146].
Вариант иного рода прогулки в сюжете Тургенева также предусмотрен.
Отличительным признаком становится место прогулки героя: не сад, а лес. В
лес он уходит, не понимая, к чему его приведут отношения с Одинцовой
(почувствовав романтика в самом себе).
Лес оставляет героя без ответа. На смену мифопоэтическому образу сада
приходит не менее знаковое пространство леса: «тогда он отправлялся в лес
и ходил по нем большими шагами, ломая попадавшиеся ветки и браня
вполголоса и себя и ее» [9, с.190]. Заметим, что в этой базаровской прогулке
нет рефлексии в тонком и сложном понимании этого процесса. Он уверенно
чувствовал себя в саду и неуверенно –
в лесу. Движение Базарова
безвекторно.
Здесь возникает перекличка внутреннего состояния героя и той оценки,
которую дает ему Павел Петрович: «Вы воображаете себя передовыми
людьми. А вам только в калмыцкой кибитке сидеть!» [9, с.161].
Сопоставление образов, связанных с динамикой персонажа – путешествие в
калмыцкой кибитке – прогулка в лес с тем, чтобы дать выход эмоциям –
позволяет обнаружить семантику простейшего в цивилизационном смысле
уровня развития внутреннего мира героя.
Иного рода прогулка маркирует образ Николая Петровича, становится
структурно-семантическим
признаком персонажа. Фактический в тексте
романа возникает рецидив сентименталистской прогулки-медитации: «Как
можно не сочувствовать природе», удивляется герой [9, с.146] и погружается
в волну воспоминания о прошедшем (сцена в саду): «Волшебный мир, в
который он уже вступил, который возникал из туманных волн прошедшего,
шевельнулся и исчез» [9, с.164].
Вектор рефлексии Николая Петровича направлен в сторону прошедшего и
совершает сложную пространственно-временную
траекторию движения:
сначала вверх ( взгляд героя следит за движением солнца: «солнце скрылось
за небольшую осиновую рощу»), а затем – в прошлое
(воспоминания о
жене и прежней счастливой жизни).
Мифопоэтическое ментальное пространство сада для автора и Николая
Петровича необъяснимо как извечно данное. Встреча с ним может вызвать
рефлексию и сочувствие, но рациональному анализу оно не подвержено.
Общими признаками, типологически соотносимыми с эталонным жанром
(сентименталистской
элегической
забвения, воспоминаний;
прогулкой), здесь являются мотивы
ретроспекция; пресечение границы цивилизации
(в воспоминаниях – жизнь
в Петербурге;
здесь
–
барский дом) и
возвращение в реальность.
Таким
образом,
предшествующей
прогулка,
традицией
сохраняя
(значимая
генетические
жанровая
структура
связи
с
поэтики
сентиментализма), в условиях новой эстетической реальности становится
устойчивым, семантически значимым элементом сюжетной организации
текста, позволяющим выявить изменения внутренней траектории развития
персонажа, а также
жизненного пути.
Примечания
функциональную нагрузку определенного этапа его
1. Jerzy Faryno. Введение в литературоведение. – Katowice, 1978. – Ч. I. – С.239.
2. Вайнштейн О. Б. Дендистская прогулка, или о прелестях фланирования/ Денди: мода,
литература, стиль жизни. – М., 2005 – С.36–323.
3. Н. М. Карамзин Прогулка //Детское чтение для сердца и разума. – Ч. XVIII.– М., 1789.
– С.164.
4. Письма Ернеста и Доравры. Соч. Ф. Эмина. – СПб., 1766. – Ч. II. – С.126.
5.Савицкий С.Повторение прогулки. «Славянка» В. А. Жуковского в контексте
литературы о парках//Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia X: «Век нынешний и
век минувший»: культурная рефлексия прошедшей эпохи: В 2 ч. Тарту: Tartu Ülikooli
Kirjastus, 2006. Ч. 1. С. 49–68. [Электронный ресурс: дата обращения 23.10.2013].
6. Жуковский В. А. Славянка// Избранное.– Л., 1973. – С.84.
7. Капралова И. Г. В. М. Колосов «Прогулки в окрестностях монастыря Симонова». -//
Вестник Московского областного государственного университета. Серия Филология. –
№3, 2013. – с. 64.
8.П. Д. Боборыкин В путь-дорогу!..: Роман в шести книгах. – СПб., 1864. – Кн.2. – С.211.
9.Тургенев И. С. Отцы и дети//Собр. соч.: В 10-ти тт. – М., 1961. – Т.3. – С.188.