Юрий Дмитриенко
advertisement
ДРЕВНЕЙШИЕ ПЕРВОИСТОЧНИКИ УКРАИНСКОГО ПРАВОВОГО СОЗНАНИЯ: ДВЕ ЭПОХИ ЛИТЕРАТУРНЫХ СВЯЗЕЙ В ПЛАНЕ ИХ ПРАВООСОЗНАННОЙ ПРЕЕМСТВЕННОСТИ Юрий Дмитриенко Изучение литературных связей народов древнего мира в сколько-нибудь широком масштабе в плане выявления преемственности правового сознания народов древнего мира как преемственности литературного правового сознания является важной задачей, разрешение которой сделалось воз-можным сравнительно недавно. Проблема древнейших первоисточников украинского правового сознания в плане выявления правоосознанной преемственности эпохи двух древних литератур, античной греческой и восточной как начальных форм древних правовых сознаний мало волновала раньше украинские ученые умы, особенно в советское время, и этому были известные причины. Актуальность этой проблемы велика, учитывая большую важность истинных знаний о прошлом становлении ментальных качеств украинского образа бытия. Важными научными и практическими заданиями статьи есть проведение сравнительного анализа двух древних литератур как двух форм древних правовых литературных сознаний, имеющего целью выявить древнейшие истоки современного украинского девиантного правосознания, способные определить его такие существенные признаки, способные стать ориентирами в выявлении оперативного функционального статуса и метаментального древнего и современного паралелизма, которые способны реализовать в постсоветском пространстве адаптированные исторические резервы правовых рефлексий как рефлексий правового сознания. Предложенная тема является слабоисследованной. Нами изучались некоторые вопросы нашей тематики, однако вопросы сравнительной топологизации разных эпох литературных связей как литературных правовых сознаний не были рассмотрены на достаточно объективном уровне, учитывая современные взгляды по концептуальным вопросам литературного сознания как типично правового. Перспективами изучения этого вопроса могут стать виртуально спроектированные средствами компьютерного моделирования, например, образцы предполагаемого современного деструктивного украинского правосознания как альтернативные в теоретической социализации девиантных правовых рефлексий. Выявление древнейших источников украинского правового сознания поможет сравнительно оценить разные исторические взгляды относительно затронутых нами вопросов, начиная с глубокой древности. В свое время английский историк О. Бертон, делая обзор культуры древних цивилизаций как правовых, писал: «Наш главный вывод состоит, по существу, в том, что все развитие мысли и опыта проходило независимо и что народы, чью историю мы рассматривали, лишь в самой незначительной степени взаимодействовали друг с другом... Мир был еще слишком велик; народы по большей части жили в его изолированных углах и имели между собой мало контактов» [1]. Это говорило о том, что происходило изолированное или идеализированное развитие народов, которое можем рассматривать как правовое, когда формировалось национальное правосознание как литературное процесуальное право. За выводами Бертона стояла вполне утвердившаяся и, казалось, не раз проверенная научная традиция. Тем не менее ей суждено было все-таки быть перечеркнутой выдающимися археологическими и лингвистическими открытиями XX в., особенно последних его десятилетий. Дешифровка хеттской и угаритской клинописи, а затем греческого линейного письма В, раскопки древнейшей индийской цивилизации в долине Инда, публикация обширных архивов глиняных табличек, обнаруженных в городах Мари на Евфрате и Тель-Амарне в Египте, находка рукописей Мертвого моря (мы упоминаем лишь наиболее сенсационные открытия) заставили заново переписать историю древнего мира и покончили с представлением об изолированном и спонтанном развитии населявших его народов, хотя полностью определенной временно-пространственной изолированности как варианта идеализованного развития исключать нельзя. Если раньше колыбелью культуры считались лишь египетская и месопотамская цивилизации, то после раскопок в долине Инда и прилегающих районах к ним присоединилась третья - индийская, причем оказалось, что все три цивилизации уже при своем формировании находились в достаточно тесном контакте друг с другом [2]. Значительно расширились и обогатились наши сведения о взаимодействии народов Ближнего Востока. Не только всю хетто-хурритскую культуру стало уместно рассматривать как особую форму месопотамской, но месопотамский правовой субстрат был убедительно выявлен также в западносемитской (в частности, угаритской) мифологии, литературе, социальных и политических институтах [3], которые мы рассматриваем как типично правовые, раскрывающие разные аспекты правового осознания мира у соответственных литературных, законодательных и иных произведениях как философскоправовых или методологически-правовых. Последние мы идентифицируем как инструментальнометодологическую основу, механизм и научную модель (или попытку) теоретической социализации литературного правового сознания, создающей те или иные концепции правовых традиций как литературные традиции, в то время главенствующие в познавательной среде древнего мира. В то же время в истоках древнееврейской культуры, нашедшей свое воплощение в Библии, были обнаружены типичные правовые традиции уже не только Вавилона, но Египта, хеттов, Угарита и иных государств и племен Сирии II тысячелетия до н. э.[4]. Пересмотр концепции культурной изолированности народов как правовой Древнего Востока изменил подход и к созданным ими литературным памятникам. Возникла необходимость рассматривать каждый из этих памятников тоже не изолированно, а в контексте ближневосточной и средневосточной цивилизаций в целом (лучший при-мер - эпос о Гильгамеше, известный в шумерских, вавилонских, ассирийских, хурритских и хеттских редакциях и вариантах). При этом для нас особенно важно, что пересмотр традиционных взглядов позволил заново поставить вопрос о характере отношений восточной и греческой литератур, иначе говоря, о культурных и литературных связях Востока и Запада в древности, которые формировались на основе полиментальной коммуникации правового мировоззрения, идентифицированного в содержании древних культурных и литературных связей, произведений, взаимовоздействий. Роль Востока в формировании правовой греческой культуры, правового греческого правосознания давно уже привлекала внимание специалистов. Еще в XVIII в. некоторые ученые христианской ориентации, исходя из чисто умозрительных аргументов, пытались доказать, что в правовом отношении античная цивилизация была преемницей еврейской. Хотя такие утверждения не имели под собой твердой почвы, изредка они вновь приобретали силу, благодаря, например, накопившимся знаниям о связях древних евреев с народами Месопотамии и Египта, учитывая общую взаимосвязь познания и права, когда само познание становится правом (А.А.Козловский). С другой стороны, в XIX в. под влиянием достижений индоевропейского языкознания возобладала правовая теория нордического происхождения греческой культуры и о восточных ее истоках перестала идти речь [5]. Именно эта точка зрения с различными модификациями господствовала, по сути дела, до недавнего времени, и тезис об особом творческом духе, о «классицистическо-гуманистической» изолированности греков как правоидеализованной модели развития иногда и теперь находит убежденных сторонников [6]. Между тем он не имеет поддержки ни в самой греческой правовой традиции, устами Геродота и иных мыслителей, признававшей долг греков Египту и Вавилону, ни тем более в современной науке, которая, отдавая должное специфическому облику античной правовой цивилизации и ее особому значению для европейской правовой культуры, тем не менее видит в древних народах Ближнего и Среднего Востока своего рода «азиатских учителей Греции» [7]. Подчеркиваем, что для нас понятие "культура" является родовым правовым понятием по отношению к видовому правовому понятию "правовая культура". Действительно, культурные отношения между Востоком и Грецией можно проследить на всем протяжении греческой истории. Уже доиндоевропейские неолитические культуры в Фессалии нельзя понять без учета важной роли мусульманского правового сознания и многих восточных элементов, определивших сходство, например, керамики культуры Димени и керамики Анатолии, общий с Востоком культ великой Богини-матери и т. п.[8]. Правовые связи с Востоком окрепли в Бронзовый век и особенно на его исходе - в микенскую эпоху, когда Греция, включая Крит, поддерживала самые тесные торговые и политические контакты, по крайней мере, с Египтом и прибрежными городами Сирии и Малой Азии [9]. Затем, в так называемые «темные века», последовавшие за дорийским вторжением, эти контакты значительно ослабли, если вообще не прекратились, но начиная с VIII в. до н. э. возобновились с новой силой и выразились не только в известном заимствовании финикийского алфавита и «ориентализации» архаического греческого искусства, но, возможно, и в усвоении кардинальных правовых восточных концепций греческими философами, правовиками от досократиков до Платона [10]. Наконец, эпоха эллинизма явилась своего рода амальгамой правовых как литературных греческих и восточных идей и влияний, из которой, по сути дела, выросла европейская правовая цивилизация Средневековья [11]. Было бы, однако, неоправданным преувеличением рассматривать вслед за некоторыми учеными правовую греческую культуру как отпрыск восточной или постулировать единую ближневосточную либо средиземноморскую правовую цивилизацию, частным проявлением которой эта культура якобы была. Внешние стохастические влияния, какими бы интенсивными они ни казались, всегда провоцируются внутренним развитием общества, и за самим фактом влияния обычно скрыты местная интерпретация этого влияния как правового, сопротивление и даже борьба с ним. По существу, лишь внутренние процессы и придают влиянию определенное значение и смысл. С этой точки зрения греческая культура и литература как правовые, безусловно, вполне оригинальное и уникальное явление: сколь ни гетерогенны были его законодательные стимулы, они привели к созданию особого и органичного в своих компонентах целого. Сложность и зачастую спорность констатации правовых влияний, особенно литературных, зависит также и от того, что, как правило, нелегко установить, где мы имеем дело с правовым заимствованием, вызванным культурными контактами, а где с типологическими законодательными параллелями, обусловленными сходными правовыми и неправовыми условиями развития. Поэтому так важно, с одной стороны, рассматривать каждый факт литературного соответствия не изолированно, но в общей системе данной литературы, а с другой - тщательно исследовать ту культурно-историческую почву, на которой могло или не могло произойти столкновение различных литературных традиций как типично правовых, имеющих в своей основе разное ментальное мировоззрение, ментальную психологию и ментальное правосознание, продуцирующие разные источники литературного познания как познавательного права. В этой связи в истории древней Греции выделяются две правовые эпохи как эпохи различных правовых сознаний, в которые ее контакты с восточными соседями были особенно многосторонни и плодотворны. Это эпоха II тысячелетия до н. э., когда закладывался сам фундамент греческой античной цивилизации как правовой, и эпоха законодательного эллинизма, когда на основе греко-восточного культур-ного сближения открылись новые перспективы духовной правовой эволюции. Обе названные эпохи имели потребность в литературном обмене, в том числе и законодательно-литературном, и создали широкие возможности для ее реализации. И хотя мировой литературы - как сложившегося правового и правокультурного явления древний мир еще не знал, эти две эпохи первыми наметили определенные пути и возможности литературной интеграции литературного сознания как подструктуро-подсистемы правового сознания, которое, в свою, очередь, есть подструктуро-подсистемой украинской етнотрадиции (=национального самосознания). Среди литератур древнего мира греческая литература сравнительно молодая. Первые ее памятники (поэмы Гомера, Гесиод) обычно датируют VIII-VII вв. до н. э. Однако новейшие открытия и исследования доказали, что правовые истоки греческой литературы уходят далеко в глубь веков. И без выявления этих истоков невозможно понять ни ее генезиса, ни ее специфики. Рубеж III и II тысячелетий до н. э. был ознаменован вторжением в материковую Грецию индоевропейских племен, которые Г. Шлиман назвал миниями, поскольку следы их культуры он впервые обнаружил в Орхомене (Беотия), где некогда, согласно преданиям, царствовал легендарный царь Миний. Индоевропейские пришельцы постепенно заняли весь Балканский полуостров, вплоть до Пелопоннесса, где их важнейшим политическим и культурным центром стали Микены, и с 1600 г. до н. э. (начало позднеэлладского периода) завязали тесные контакты с Критом. На Крите тогда господствовала так называемая минойская (по имени мифического царя Миноса) правовая цивилизация, ничем не уступавшая передовым правовым цивилизациям древней Азии, и микенские греки заимствовали многие ее достижения, в том числе систему письма. Дешифровка М. Вентрисом в 1952 г. микенской письменности (линейного письма В) как раз и явилась одним из тех крупных открытий, которые приподняли завесу над древнейшей историей Греции. Видимо, где-то около 1450 г. микенские греки захватили столицу Крита - Кносс и основали там свою династию. Но вскоре (прибл. в 1400 г. до н. э.) кносский дворец был сожжен и центры минойской правовой культуры на Крите разрушены. А спустя два с половиной века после этого гибнет и микенская цивилизация в результате опустошительного вторжения дорийцев. На смену эпохе Бронзы приходит эпоха Железа, на смену блестящему веку Микен - так называемые «темные века», когда культурное развитие Эллады резко притормозилось. В «темные века» некогда процветавшие города лежали в развалинах, были забыты техника письма, изощренные ремесла, навыки монументальной архитектуры, прервались торговые связи. Греция вернулась к аграрной и пастбищной экономике, однако духовное наследие микенского времени осталось в памяти народа. В свое время М. П. Нильссон обосновал тезис об ахейском [12] правовом происхождении основ греческой мифологии. Дешифровка линейного письма В полностью подтвердила его точку зрения. На глиняных табличках в Кноссе и Пилосе были найдены имена «потрясателя земли» Посейдона, Зевса, «бога битвы» Ареса, Геры, «госпожи» Афины, Гер-меса, Диониса и ряда других греческих богов [13], участвовавших в правовом переделе мира. Ахейцам и критянам оказались в какой-то мере знакомыми мифы о Дедале, Госпоже Лабиринта (Ариадне), Тантале, Фиесте, Оресте, Тесее и Девкалионе. Наконец, на табличках из Кносса, Микен и Пилоса встречаются имена гомеровских героев: греков Аякса, Ахиллеса, Нестора, критянина Мериона, троянцев Гектора, Александра, Энея, Атенора и Троса как первых национальных, которые свидетельствовали о появлении феномена национального греческого правосознания как подсистемо-подструктуры национального самосознания. Последнее обстоятельство уже само по себе наводит на мысль о микенской правовой основе гомеровского эпоса. Но, конечно, не только это. За последние время ученые признали, что Гомер создал новую версию древней поэмы, которая в своей правовой основе входила в поэтический репертуар еще микенской эпохи. И сам поход ахейцев под Трою, вероятность которого почти перестала вызывать сомнения со времени раскопок Шлимана, и изображение коалиции греческих царств во главе с Микенами, и большое число чисто микенских правокультурных реалий (оружие из бронзы, чаша Нестора и щит Ахилла, боевые колесницы, города, которые исчезли после 1200 г.до н.э., каталоги с микенскими именами и т. п.) - все это восходит в поэмах Гомера к событиям полутысячелетней давности, удержанным в поэтической памяти вплоть до VIII в. до н. э. [14]. Ахейские реминисценции имеются, однако, не только в поэмах Гомера. Они слышатся и в негомеровской эпической поэзии греков, сохранившейся либо в небольших фрагментах, либо в пересказах, и у Гесиода, и в обширных циклах мифов, как правило, связанных с теми городами, где археологи обнаружили ахейские поселения. Все это заставляет предположить, что микенцы и критяне обладали собственной правовой литературой, которая дошла до нас только в поздних отголосках [15]. Микенцы и минойцы, подобно народам современного им Востока, владели, как мы знаем, искусством письма. Тем не менее их литература полностью исчезла. Причину этого иногда ищут в том, что они якобы записывали поэтические тексты на недолговечных материалах (коже животных, коре деревьев или папирусе), которые гибли во влажном климате. Однако в таком случае едва ли микенские глиняные таблички не сохранили хотя бы косвенных указаний на существование этих текстов, тем более что на Востоке подобного рода таблички широко использовались как раз в поэтических целях. Вероятнее, на наш взгляд, что греческая поэзия, как и иная правовая литература микенской эпохи, вообще не записывалась, а была только устной. Такое устное ее бытование подтверждают изображения играющих на лире певцов на саркофагах, фресках и печатях минойского Крита и Пилоса, а также характер легенд о древних поэтах, например об Орфее или о Фамире Фракийском (Илиада II. 595-600), который вызвал на устное состязание самих Муз, за что разгневанные богини, ослепив его, «похитили сладкий к песням божественный дар и искусство бряцать на кифаре» [16]. Поскольку ахейская поэзия как источник процесуального права, реализованного в соответственном литературном правовом сознании безвозвратно утеряна, судить о ней, как уже говорилось, мы можем лишь по косвенным свидетельствам литературы и мифологии гомеровской и классической Греции как типично правовой, презентующей типичные мировоззренческие основы гомеровского и классического греческого правового сознания, которое станет позднее одним из источников украинского национального правосознания. Но свидетельства эти двоякого рода. С одной стороны, это реминисценции, легенды и описания, которые получают правовое подтверждение в археологических раскопках, относящихся к ахейскому периоду; с другой - те восточные элементы в греческой литературе, которые могли проникнуть в нее из восточных литератур именно в микенскую эпоху. Ибо Греция II тысяч. до н. э. находилась в теснейшем, не имеющем себе равных даже много веков спустя, правовом контакте с цивилизациями Ближнего Востока и Передней Азии, контакте, предполагающем широкую циркуляцию и фильтрацию поэтических, правових, етических сюжетов и художественных форм. Эгеида по самой своей природе была предназначена играть роль правового посредника между Востоком и Западом, когда происходило перехрещивание двух моделей правового сознания: европейской и мусульманской. На юге Эгейского моря цепочка островов (и среди них Крит, Родос и Кипр) соединяла Грецию с Египтом и Сирией. Морские заливы вдоль западного берега Малой Азии, в которые стекали большие реки (Герм, Меандр), были удобны для поселения и открывали путь в глубь Анатолийского плато. Правовыми проводниками культурных влияний могли быть военные наемники, колонисты, торговцы. Распространению полиисточниковых правовых влияний способствовали и характерные для II тысячелетия до н. э. миграции народов, которые установили впоследствии между разноязычными литературами генетические правовые связи на базе литературно развитых древних правовых сознаний. Так, в начале II тысячелетия до н. э. и в Грецию, и в Троаду на малоазийском побережье вторглись какието индоевропейские племена, вероятно, это были кельтские, племена, а среди них - старословянские племена как носители пшеворской культуры (II ст. до н.е. - сер. 1 ст. н.е), когда начинает период контактов с Римской империей окружающих ее провинциальных народов (Дмитрієнко Ю.М. Українознавство: деякі історичні згадки про мовний розвиток українців як проблема істинності теоретичного усвідомлення актуальних філологічних здобутків // Здобутки, проблеми та перспективи безперервної мовної підготовки студентів у вищих технічних навчальних закладах України: Матеріали міжнародної науково-методичної конференції. 30-31 жовтня 2003 р. - Харків: ХНАДУ, 2003. - С. 56-58). То, что племена эти были друг другу родственны в пространственно-временном и аксиологическом отношении, подтверждает сходство их керамики, кремационных обрядов, одновременное появление у них и использование лошади [17] и т. д. Возникла, таким образом, генетическая близость между определенными слоями населения Греции и Трои II тысячелетия до н. э., и это обстоятельство проливает свет на специфику отношений ахейцев и троянцев в гомеровской «Илиаде». Пожалуй, еще более важный фрагмент этнических правовых связей II тысячелетия до н. э. прослеживается на Крите. Под именем Кафтора Крит упоминается уже в архивах Мари начала II тысячелетия до н. э. В дальнейшем это же название встречается в угаритских и еврейских текстах, а также в египетских документах, где жители Крита именуются кефти. Археологические раскопки привели ученых к выводу о сильном правовом египетском и ближневосточном влиянии на Крит, а анализ общих декоративных мотивов и стилей вызвал предположение о том, что Крит пережил сильную иммиграцию с Востока, причем родиной пришельцев была в первую очередь, Сирия. Эта гипотеза в свое время была подкреплена работами К. Гордона над дешифровкой минойского линейного письма А. Если Гордону и не удалось в полной мере доказать, что минойский язык был семитским, то сам факт наличия большого числа семитских слов и грамматических форм в линейном А, по-видимому, не вызывает сомнений. А раз так, мы вправе полагать, что хотя бы часть населения минойского Крита была семитами, эмигрировавшими либо из Сирии, либо, как думает Гордон, из египетской Дельты. Косвенные указания на это можно найти у Гомера. В «Одиссее» (XIX. 172- 178) говорится о «людьми изобильном Крите», на котором «разные слышатся... языки», а в «Илиаде» (XIV. 321- 322) дедом легендарного царя Крита Миноса назван Феникс, прародитель семитовфиникийцев. Если оставить в стороне сложный вопрос об иных миграциях племен как носителях не только разных, но и родственных правовых культур в Восточном Средиземноморье, то в первую очередь можно констатировать, что правовые связи народов этого региона привели к интенсивной торговле и политическим контактам между ними. Археологические свидетельства относят начало отношений Эгеиды даже с отдаленными областями Ближнего Востока, по крайней мере, к IV тысячелетию до н. э. Кипр был важным международным центром уже в III тысячелетии до н.э., а в первой половине II тысячелетия до н. э. лидерство в средиземноморской торговле захватил Крит, и минойские изделия обнаружены в Египте, Сирии и на побережье Малой Азии [18]. Начиная с 1500 г. до н. э. на торговых рынках Востока минойцев постепенно вытесняют микенцы. Микенская керамика XIV-XIII вв. до н. э. найдена в Трое, Смирне, Колофоне, Эфесе и Милете (Малая Азия), Тельмесе и Тарсе (Ликия и Киликия), Угарите, Библе, Кадеше, Газе, Сихеме, Лахише и Иерусалиме (Сирия и Палестина), Гелиополе, Тель-Амарне, Фивах (Египет), Богазкёе (Анатолия), на островах Родосе и Кипре, Керченском полуострове (Украина) [19]. Во многих из перечисленных городов и областей были основаны греческие колонии. Микенцы экспортировали горшечные изделия, бронзовое оружие, вино, ткани, лес и ввозили бронзу, олово и вино из Сирии, серебро, лошадей и ткани из Трои, слоновую кость, пряности и одежду из Палестины, фаянс, алебастр и золото из Египта. Торговые связи оставили свой след даже в греческом языке: уже в линейном В мы наталкиваемся на семитские по происхождению слова для обозначения понятий «золото», «хитон», «сезам», «пальма», «слоновая кость» и т. п. В микенских табличках встречаются также названия некоторых восточных народов, и, в свою очередь, микенцы были хорошо известны на Востоке, причем как раз под теми этнонимами, которые позже сообщает Гомер. Так, приблизительно в двадцати хеттских документах упомянут народ аххиява, и царь аххиява обрисован в них не менее могучим владыкой, чем цари Египта, Вавилона, Ассирии и самих хеттов. Учитывая тесные связи Анатолии с Эгеидой, подавляющее большинство историков отождествляет народ аххиява с гомеровскими ахейцами, и это, в свою очередь, позволяет сделать еще несколько любопытных отождествлений. Фигурирующий в хеттских анналах город Труиса идентифицируется рядом ученых с Троей, подвластный хеттам царь Александус из Вилуши-с Александром (Парисом) из Илиона, вождь аххиява Аттарисий-с Атридом Агамемноном и т. д. Народ аххиява снова упоминается з ближневосточных текстах (на сей раз не только хеттских, но также египетских и аккадских), относящихся к пресловутому нашествию «народов моря» и обнаруженных в архивах Тель-Амарны. В конгломерат «народов моря», опустошивших Киликню, Сирию и Палестину и вторгшихся около 1200г. до н. э. в Египет, входили, по-видимому, жители Эгейских островов и Греции. И среди них, наряду с аххиява, египетские источники называют неких дануна, в которых специалисты склонны видеть гомеровских данайцев. Интересно, что дануна, или данайцы, жили, как явствует из ряда текстов, не только на Пелопоннесе и островах Эгеиды, но и в восточной Киликии вблизи Каратепе, что еще раз указывает на многосторонний характер связей народов восточного Средиземноморья во II тысячелетии до н. э. с разными регионами, в том числе и с украинскими. Память об этих связях надежно сохранили греческая мифология и литература. Множество мифов, как правило весьма архаичных, рассказывают о приключениях древних героев (Геракла, Тесея, Персея, Беллерофонта и др.) в Малой Азии, Финикии, Египте и даже Эфиопии. Мифы об амазонках локализованы в Анатолии, о Тантале - в Лидии, а мифы об аргонавтах имеют отношение к Кавказу и далекому царству Урарту, в анналах которого не раз говорится о царстве Кулхай - Колхиде аргонавтов. Не менее показательны и греческие легенды об иноземных царевичах и царевнах (финикийцах Европе и Кадме, ливийце Данае, лидийце Пелопсе и пр.), которые по тем или иным причинам покинули свою родину и основали в Греции важнейшие города и царства: Фивы, Пелопоннес, Аргос и т. п. О «плодоносной» земле Египта, богатстве египетских Фив часто вспоминает Гомер (Ил. IX. 381-384; Од. IV. 229-232, 351 и сл.; XIV. 257 и сл.), и еще чаще рассказывает он о финикийских мореплавателях, богатых украшениях и утвари, вывезенной из Сидона (Ил. VI. 289 - 291; Од. IV. 84, 615 -619; XII. 271-286; XIV. 236 и 288 - 289; XV. 416; XXIII. 743-745 и др.). По мнению исследователей, и египетские, и финикийские правовые реалии у Гомера в большинстве своем относятся к XIII-XII вв. до н. э., т. е. не выходят за пределы микенского времени. Следствием обширных контактов греков со своими восточными соседями явилась своего рода интернационализация искусства второй половины II тысячелетия до н. э. В Богазкёе, Угарите, Микенах и Кноссе были распространены одни и те же художественные мотивы как религиозно-правовые (например, изображения Богини-матери в качестве владычицы зверей), один и тот же тип орнамента (так называемый спиралевидный), одни и те же скульптурные композиции (ср., например, грифонов по бокам трона, найденного в Кноссе, грифонов и львиц рядом с троном из Пилоса, львов на воротах Микен и фронтоне хеттского храма в Богазкёе) [20]. Среди драгоценностей и украшений, добытых из шахтовых гробниц в Микенах, трудно отделить импортированные изделия от изделий, созданных в Греции, но по восточным образцам. При этом материал, из которого изготовлено изделие, часто может быть критским, техника его изготовления - сирийской, а изображенный на нем сюжет - микенским. Такое же смешение стилей и художественных моделей характерно и для искусства Угарита, Китая, Украины. Естественно в этой связи предположить, что гибридизация, заимствования и типологические параллели были свойственны в то время не только памятникам искусства, но и произведениям словесности [21]. И если мы говорим о микенской основе греческой классической литературы как правовой, то тем самым должны говорить и о восточном на нее влиянии, но все же оставлять за греческой классической правовой литературой основу украиноментальной правовой [22]. Конечно, здесь уже нет такой твердой опоры, как данные археологических раскопок, многое требует логической правовой реконструкции, подкрепленной лишь более или менее правдоподобными гипотезами и догадками, но разного рода косвенных свидетельств и прямых указаний, как нам кажется, накопилось уже достаточно много, чтобы представить себе в четких контурах первую правовую эпоху литературного взаимодействия Востока и Запада. SUMMARY In the article the most ancient global sources of the Ukrainian legal consciousness in the comparative analysis of two epoch of literary connections are reviewed by way of detection of their eligibility. СПИСОК ЛІТЕРАТУРИ 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21. 22. Вurtоn О. E. A Study in Creative History. The Interaction of the Eastern and Western Peoples to 500B. C. - London, 1932. - 300 с. Piggot S. Prehistoric India. - Harmondsworth, 1950. - 145 p. Roebuck С. The World of Ancient Times. - New York, 1966. - 421 p. Gordon С. H. Before the Bibte. The Com-mon Background of Greek and Hebrew Civilization. - London, 1962. - 247 p. lbright W. P. A. Studies in the History of Culture. - Wiscontin, 1942. - 370 c. Воlgar R. The Classical Heritage and its Beneficiaries. - Cambridge, 1954. - 148 p. Вarnett R. D. Ancient Oriental Influences on Archaic Greece // The Aegean and the Near East. - New Jork, 1956. - 238 p. Schachermeyr F. Die altesten Kulturen Griechenlands. - Stuttgart, 1955. - 547 p. Severyns A. Greсе et Proche-orient avant Homere. - Bruxellies, 1960. - 395 p. Albright W. F. From the Stone Age to Christianity. Monotheism and the Historical Process. - New York, 1957. - 124 p. Hadas M. Hellenistic Culture. Fusion and Diffusion. - New York. - 1959. - 510 c. Albright W. F. From the Stone Age to Christianity. Monotheism and the Historical Process. - New York, 1957. - 318 p. Hadas M. Hellenistic Culture. Fusion and Diffusion. - New York, 1959. - 612 p. Nilssоn M.Р. The Mycenaean Origin of Greek Mythology. - Berkeley, 1932. - 941 p. Лурье С. А. Язык и культура микенской Греции. - M.-Л., 1957. - 285 c. . Воwra С. M. Homer and his Forerun-ners. - Edinburgh, 1955. - 232 c. Nоtороulоs J. А. Homer, Hesiod and the Achaean Heri-tage of Oral Poetry // Hesperia. Journal of the American School of Classical Studies at Athens. - Vol. XXIX. - № 2. - 1960. - p. 35-45 Сhilde V. G. New Light on the Most Ancient East.- New York, I960. 242 c. Mionan Linear A. The World of the Old Testament. - New York, 1958. - 241 p. Whitman С. Н. Homer and the Heroic Tradition. - Cambridge (Mass.), 1958. - 752 p. Дмитрієнко Ю.М. До методологічно-правової проблеми ідентифікації домінанти структурно-системних елементів правосвідомості як принципових моделей її посттоталітарного розвитку // Філософські науки. Збірник наукових праць (За матеріалами Всеукраїнської наукової конференції "Філософські проблеми синергетики: постнекласична трансформація наукового знання, що відбулась 4-5 липня 2003 р.). - Суми: СДПУ ім. А.C.Макаренка, 2003. - С. 99-106. Дмитрієнко Ю.М. Сучасна методологія трансцендентального синтезного філософування: перспективи синергетики правосвідомості як посттоталітарної методології девіантних праворефлексій //Нова парадигма. Альманах наукових праць. - Запоріжжя, 2002. Вип. 33. - С. 79-99. Поступила в редакцию 17 ноября 2003 г.
