М.В.Кривошеев. Внешняя политика России в XVII в. по МЕЖДУНАРОДНЫЙ БАНКОВСКИЙ ИНСТИТУТ
advertisement
МЕЖДУНАРОДНЫЙ БАНКОВСКИЙ ИНСТИТУТ INTERNATIONAL BANKING INSTITUTE М.В.Кривошеев. Внешняя политика России в XVII в. по отношению к Крымскому ханству. «Государевы украйны». Вместе со строительством засечных линий в южном направлении двигалось население, постепенно колонизируя безлюдную «дикую степь». Происходило то, о чём как-то написал М. Н. Тихомиров: «Движение русского человека на юг в XVI - XVII столетиях – это обратный процесс движения на север в XIII - XIV вв. Победа над татарскими ордами привела к возвращению русского населения в лесостепную полосу, явилась следствием низвержения и уничтожения хищнического господства кочевников». Но внутренний кризис конца XVI в. в Московском государстве привёл страну к Смутному времени, которое не только приостановило дальнейшее движение русского населения в степь, но и уничтожила многие достигнутые результаты. Воздвигнутые при Фёдоре Ивановиче и Борисе Годунове новые укрепления – Ливны, Белгород, Царёв-Борисов, Кромы и др. были разорены и сожжены. Набеги крымских татар, как правило, совпадали с военными действиями между Россией и Польшей, и проходили с наименьшими потерями для них и большим уроном для России. Объяснялось это тем, что охрана с засек была снята, да и сторожевая служба почти не производилась, а основные военные силы Русского государства были стянуты к центральной и западной областям. Но с окончанием Смуты «засечная политика» Москвы медленно, но верно возобновлялась. Необходимость укрепления южных рубежей государства диктовалась самими событиями. С одной стороны: борьба с Крымом продолжилась и после завершения Смутного времени: набеги, грабежи – явление неискоренимое по всему степному пограничью. Противостоять ему можно было только силой и уверенным продвижением в степь. С другой – задачи внешней политики России предполагали возвращение части Балтийского побережья и западнорусских земель. Выполнение их неизбежно столкнуло бы Москву, как со Швецией, так и с Речью Посполитой. Активизировать южную политику в этих условиях было бы смерти подобно. Поэтому был выбран оборонительный вариант, при котором бы обеспечивалась безопасность границ со стороны Крымского ханства. Желание жить в мире с крымскими татарами вынуждало русское правительство продолжать ставшую уже обычной на протяжении полутора веков политику умиротворения хана «подарками». Доминиканский монах д-Асколи, бывший префектом Кафы в 30-е гг. XVII в. писал о подношениях в своём «Описании Черного моря и Татарии» как об обычном деле: «Великий князь Московский ежегодно отправляет хану 8 тысяч реалов своей монеты, … и, кроме того, множество тюков собольих шкур, и другие дары для самого хана, султанов, султанш, ханских жён и главных сановников. Это посылается для того, чтобы татары не делали набегов, но они, получив дань, всё-таки вторгаются туда. Так за последние десять лет, татары, с согласия хана и даже по его приказанию, ходили шесть раз. А московский князь, во избежание худшего зла, не может не посылать». Тем не менее, несмотря на подобные унижения, выверенные дипломатической практикой, сам тон отношений медленно меняется. С 30-х гг. XVII в. крымских послов в Москве ведут к царю пешком, «освобождая» от эскорта. Если раньше крымские посланцы сидели перед царём на расстеленном принесённым с собой коврике, то позже эта традиция отмирает и они располагаются в «лавке окольничьего места» - значительно дальше от царя, чем скажем послы других государств. Реанимация засечных линий была начата в 20-е гг. XVII в. практически на всех возможных путях прихода татар: на Муравском, Ногайском, Калмиусском, Изюмском шляхах. Восстанавливаются Воронеж на одноимённой реке и Белгород на Северском Донце. Строятся крепости Козлов, Бельский, Тамбов, Усерд, Яблонов, Короча, Вольный, Чугуев. Между этими городами делались земляные валы саженной высоты, подходы усложнялись надолбами и рвами. Но надёжной защиты не было: крымские и ногайские татары «много раз пробирались через черту и приходили на государевы украинные города для войны». Видимо поэтому при Алексее Михайловиче возводятся «прибавочные» города с приказом «населять большим многолюдством». Так возникает Белгородская черта, которая тянулась от р. Ворсклы и упиралась в лесные заросли верхнего течения Воронежа, Цны, Мокши. Но и на этом строительство не завершилось, поскольку оставался незащищённая полоса до Волги. Её в 40-е гг. прикроют Симбирской чертой, конечным пунктом которой станет г. Инсар . Непрерывная линия укреплений, построенная для защиты русских земель, к концу века станет опорной базой для походов на Крым и Азов, для отвоевания выхода в Чёрное море. К непрерывной укреплённой линии хлынуло земледельческое население: сначала «по указу» и «по прибору», а затем и добровольно. Потянулись на новые земли монастыри, пионерами русской колонизации стали Святогорский Успенский на Северском Донце и Дивногорский монастыри на Дону. 1 МЕЖДУНАРОДНЫЙ БАНКОВСКИЙ ИНСТИТУТ INTERNATIONAL BANKING INSTITUTE Дополнительным стимулом для переселенцев стала не только гарантированная защита, но и большая урожайность чернозёмных степей в сравнении с центральными и северо-западными регионами России. В степную московскую «украйну» переселяются крестьяне из польсколитовских владений, их называли «черкасами». Их исход был вызван участившимися казацкими бунтами и их подавлениями, что приводило к социально-экономической нестабильности. Особенно большой приток населения наблюдался в связи с поражениями войск Б.Хмельницкого от поляков, а впоследствии и в связи с правлением на Украине «руины». И те и другие события сопровождались беспрестанным опустошением незащищённых украинских земель крымскими татарами. Перемещение «черкасских людей» под прикрытие русских черт благосклонно было воспринято московским правительством. Вследствие недостатка в людях, они принимались и ими заселяли новые города. Особенно плотное кольцо мигрантов из Польши осело в районе Белгорода и дало название Слободской Украйне московского государства. С приходом нового населения усиливается строительство и новых городов: Ахтырск, Харьков, Золочев, Змиев, Лиман, Балаклея, Изюм и др. Но и эти новопостроенные города продолжали испытывать на себе силу внезапных крымских налётов и жестокость их обращения с населением. Французский инженер Боплан, строивший крепости на южной границе Польши в XVII в., описывая вид крымской конницы, одновременно восхищается отлаженностью её действий, и в тоже время ужасается грубостью наездников. «Татары идут фронтом по сто всадников в ряд, что составит 300 лошадей, так как каждый татарин ведёт с собой по две лошади, которые ему служат для смены. Их фронт занимает от 800 до 1000 шагов, а в глубину содержит от800 до 1000 лошадей, захватывает, таким образом, более трёх или четырёх миль, если шеренги держаться тесно; в противном случае они растягивают свою линию более чем на 10 миль …издали кажется, будто какая-то туча поднимается на горизонте, которая растёт всё более и более, по мере приближения, наводя ужас на самых смелых … Грубость их позволяет им совершать множество самых грязных поступков, как, например, насиловать девушек и женщин в присутствии их отцов и мужей. Наконец, у самых бесчувственных людй дрогнуло бы сердце, слушая их крики и песнипобедителей среди плача и стонов этих несчастных русских, которые плачут с воплями и причитаниями». Однако необходимо признать, что сила Крымского ханства постепенно сходит на нет, поэтому татарских «приходов» аналогичных времени Девлет-Гирея в XVI в. уже не случалось. Слабость Крыма была обусловлена ещё и тем, что ханство всё больше втягивалось в орбиту турецкой политики, и в качестве турецкого вассала должен был принимать деятельное участие в войнах с Россией. Для турок Крым существовал как поставщик конницы, которую можно было задействовать в своих наступательных планах. Чтобы держать в боеготовности данную войсковую единицу, необходимо было иметь постоянного врага, одним из которых всегда считалась Россия. Возможно, такая профессиональная ориентация ханства в общеосманской сфере влияния и привела к отсутствию стремления татар к «мирной трудовой жизни», они были «приучены жить за счёт добычи от набегов» . Вместе с тем, иногда и в Крыму выражали недовольство властью Турции. В 1623 г. Мухаммед-Гирей и Шагин-Гирей взбунтовались против турецкого владычества, требуя вывести свои гарнизоны с южного побережья полуострова. Бунт братьев был подавлен турками через четыре года. Себе в союзники против турок татары брали чаще всего запорожских казаков, их взаимодействие позволяло довольно эффективно противостоять османским отрядам. Союз казаков и крымских татар был закреплён в 1624 г., предопределив противоречивые отношения Богдана Хмельницкого и крымского хана, которые то «по-братски говорили», то врагами считали друг друга. В 1635 г. крымский хан Инайет-Гирей ослушался султана и не дал своих войск для похода в Персию, за что впоследствии поплатился головой. В 1644 г. Ислам-Гирей совершив удачный набег в московские пределы и получив большой выкуп от русских за «полон», посчитал возможным сбросить и вассальную зависимость от Порты, но не сумел использовать ни момент, ни возможного союзника в лице Б.Хмельницкого. Несмотря на желание независимости от Порты, крымское ханство кроме него видимо больше ничем и не обладало. С другой стороны Турция при всяком удобном случае не только подчёркивала свою власть в Крыму, но и демонстрировала её военную поддержку. Сложившийся в конце XV в. вынужденный симбиоз двух мусульманских государств так и продолжал своё существование вплоть до присоединения Крыма к Российской империи в 1783 г. Впрочем, в периоды внешнеполитической загруженности Османского государства крымские ханы не упускали возможности «отойти» от своего южного «покровителя». «С воеводами царскими против всякого врага великого государя итти готовы поголовно …» После окончания Смуты Россия сосредоточилась не только на восстановлении 2 МЕЖДУНАРОДНЫЙ БАНКОВСКИЙ ИНСТИТУТ INTERNATIONAL BANKING INSTITUTE мирной жизни государства, но и на дипломатических шагах, чтобы впоследствии избежать повторения только что пережитого непростого времени. В силу своей внешнеполитической направленности, имевшей целью возвращение западнорусских земель, Москва стремилась ослабить Речь Посполитую. Вернувшийся из польского плена и фактически взявший власть в России в свои руки патриарх Филарет намеревался установить дружеские отношения с Турцией и поддержать её устремления против Польши. Но русско-турецкие, а также русско-крымские отношения во многом зависели ещё и от позиции донского казачества в отношении Турции и Крымского ханства. После Смуты донские казаки были почти не связаны с Москвой общей политикой, они лишь подстраивались под неё, используя лозунг общего для обоих врага – крымского хана. Угроза московским границам со стороны крымской орды не прекращалась, как и не прекращались взаимные набеги. Казаки, используя тактику самих крымцев, сами успешно терроризировали крымские владения, тем самым сдерживая их наступательность на север. Тем не менее, чтобы не испортить отношений с Османской Портой, намеревающейся «воевать» Речь Посполитую, русское правительство просило казаков не делать самочинных нападений, как на владения Крыма, так и на территорию Турции. Военная кампания Турции против Польши не удалась – под Хотиным османы потерпели поражение, но переговоры Порты с Москвой продолжились. Продолжилось и давление на Дон, куда присылалось жалование и требование сопровождать послов и «жить в мире с азовцами и крымцами». Однако эти увещевания не возымели действия: донские и днепровские казаки продолжили делать не только набеги на Крым, но и выходить в море, разоряя владения Турции на южном побережье Чёрного моря. С 1622 г. Стамбул и Москва начали переговоры относительно донских казаков. Турецкая сторона предложила предпринять против них военные действия, или же взять их на содержание, выдвинув таким образом весьма оригинальный план. Если Москва не может им платить жалование и обеспечить их существование, то турецкий султан будет содержать казаков на своём жаловании, переселит их в Анатолию и позволит им промышлять против его врагов. Ведший переговоры Филарет заявил, что и сам может унять казаков, а виновных в разбоях и грубостях накажет «великою опалою и смертной казнью». С одной стороны это была игра, при которой Москва показывала Порте своё влияние на Дон, но не собиралась запрещать казачьи набеги. С другой - это была констатация влияния на дончаков, которого не было. Более того, к двадцатым годам XVII в. относится самая активная деятельность донских и днепровских казаков против Крыма и Турции. В 1628 г. по дороге в Стамбул миссия Яковлева заехала на Дон передать жалованье казакам. Каково же было удивление послов, когда они обнаружили, что деньги платить некому по причине того, что атаман Каторжный «вышел в море за зипунами». Дождавшись возвращения донцов, которые прибыли от Трапезунда, и выплатив им «реестровую цену», послы продолжили путь. Но уже в Турции посольство было извещено о том, что донские казаки напали на Крым, заняли и выжгли Карасубазар и Мангуп. Подобное положение – взаимная заинтересованность сторон - сохранялось довольно долго, прервавшись лишь с началом Смоленской войны в 1632 г., когда казакам стало посылаться жалованье, что явилось показателем «нужности» дончаков России. Москва просила, требовала, угрожала казачеству невыплатой реестра и «казнями», а те иногда покорно соглашались, иногда показывали норов, и московских послов «обезглавливали», как было в случае с воеводой Карамышевым в 1629 г., впоследствии выпрашивая прощения у царя. Но, пожалуй, пик «благосклонного неповиновения» донских казаков приходится на время взятия в 1637 г. и удержания ими Азова. Город, построенный во времена скифов и сарматов, занимал очень выгодное торговое и стратегическое положение. Захваченный в 1471 г. турками он со временем превратился в мощную крепость и стал в XVII в. большим препятствием казакам при выходе в Азовское море. После взятия Азова казакам открывался свободный выход в Азовское и Чёрное моря. Но овладение городом имело и общерусское значение. Печатается по: М. В. Кривошеев. Россия и Крым // Россия и степной мир Евразии. СПб., 2006. 3