Мечта о насилии

ВНИМАНИЕ! Все авторские права на тексты пьес защищены законами России и
международным законодательством. Запрещается издание и переиздание,
размножение, публичное исполнение, перевод на иностранные языки, постановка
спектакля по пьесам без письменного разрешения праводержателей.
Контактная информация:
s5510@yandex.ru
ОЛЕГ ШИШКИН
МЕЧТА О НАСИЛИИ
Драма
Действующие лица:
Маяковский Владимир Владимирович – поэт
Нетте Теодор – дипломатический курьер народного комиссариата иностранных дел
Доктор Гиллерсон – глава миссии Российского Красного креста
Роман Якобсон – переводчик Народного комиссариата иностранных дел
Махмасталь – дипломатический курьер Народного комиссариата иностранных дел
Полномочный представитель СССР в Праге
Лиля Брик – режиссер
Осип Брик – ее муж, филолог
Соседка
Вероника – актриса Московского Художественного театра
Миша – артист Московского Художественного театра
Тася – сотрудница Госиздата
Корней – поэт, литературный критик
1-й криминалист
2-й криминалист
1-й убийца
2-й убийца
Сотрудник ОГПУ
От автора
Драматургическая история жизни исторического персонажа все же является литературным
произведением, даже если и несет в себе элементы реконструкции.
В пьесе цитируются отрывки из поэмы Маяковского «Про это» и стихотворения «Товарищу Нетте
– пароходу и человеку».
1 СЦЕНА
1
ТЕЛО
Темная сцена. Медленно проявляется свет. Он возникает из окна.
Возникают очертания кабинета Маяковского. Сначала проявляются стопки книг и папок на
подоконнике. Стул, придвинутый к окну. Куча книга на полу. Письменный стол. Фотография
головы Ленина. Стеллаж с книгами. Диван, стоящий перпендикулярно сцене, и ковер на полу.
Все
очень
реалистично
и
является
буквально
реконструкцией
реального
кабинета
Маяковского.
Где-то звенит телефонный звонок. Кто-то берет трубку.
ГОЛОС: Алло. Кто говорит?
ГОЛОС 2: Мама.
ГОЛОС: Ваш сын прекрасно болен. У него пожар сердца. Скажите сестрам Люде и Оле, ему уже
некуда деться...
В комнате проявляются два криминалиста.
1-Й КРИМИНАЛИСТ (склонился над телом, лежащим на полу, и диктует второму
криминалисту, стоящему у двери с блокнотом). Так… Пишите…На груди, чуть выше
левого соска, рана круглой формы… Небольшой выброс крови…Пуля пробила сердце и
прощупывается у ребер…
2-Й КРИМИНАЛИСТ. Еще раз…
1-Й КРИМИНАЛИСТ. Прощупается у ребер… Нет ни пульса…Ни дыхания… Остается лишь
констатировать факт смерти жильца квартиры номер… 12. Точка. Записали?
Криминалист 2 кивает. Телефонный звонок. Первый криминалист берет трубку.
1-Й КРИМИНАЛИСТ. Да. Да… Нет, не слух. Правда, правда. Да…Днем…
Телефонные короткие гудки.
1-Й КРИМИНАЛИСТ. А теперь перейдем к описанию предметов, находившихся в комнате
покойного на момент обнаружения тела… Наган…Номер…
2 СЦЕНА
НАГАН
ОГПУ. За столом - сотрудник ОГПУ, рядом стоит Маяковский.
2
СОТРУДНИК ОГПУ. Итак, прочтите мне вслух.
МАЯКОВСКИЙ. СССР, Главное политическое управление при Совете народных комиссаров.
Удостоверение
номер
20047.
Выдано
гражданину
Маяковскому
Владимиру
Владимировичу, проживающему по адресу: Москва, улица Лубянский проезд, дом 3,
квартира 12, на право ношения и хранения револьвера. Действительно по всей
территории СССР.
При перемене адреса сообщить в ОГПУ...
СОТРУДНИК ОГПУ. Вы все поняли?
МАЯКОВСКИЙ. Да, понял.
СОТРУДНИК ОГПУ. Вот и хорошо. А то, знаете, придут, возьмут, а потом такие проблемы... Кто
жену пристрелит, а кто - себя в расход. Бывает, не редкость. Знаете, когда его нет,
оружия, в голове одни планы. А как оно только появится - уже другие. Правильно я
говорю? Люди не понимают, что есть что. А это «что» может быть смерть. Вот так вот, да.
МАЯКОВСКИЙ. А какое вам, в сущности, дело, что произойдет с наганом и со мной? Я ведь
расписался в получении нагана, а не в получении собственной судьбы. Теперь судьба
этого орудия в моих руках. Только в моих. И ни в чьих больше.
СОТРУДНИК ОГПУ. Оружие, даже не заряженное, может, как говорится, один раз в году стрелять
само по себе. Знаете эту старую охотничью байку?
МАЯКОВСКИЙ. Что вы имеете в виду?
СОТРУДНИК ОГПУ (приставляет указательный палец к собственному виску). Чик-чик, как
говорится. Наганы часто подчиняют нас себе. Я вам это говорю как сотрудник ОГПУ.
Оружие обладает властью, которая заключена в нем самом. Не мы правим миром, а
наши наганы. Понимаете?
МАЯКОВСКИЙ. Нет.
СОТРУДНИК ОГПУ. Знаете, мы ведь тут, на Лубянке, не требуем, чтобы нас понимали. Мы
требуем, чтобы нам верили, а это другое дело.
Снова проявляются кабинет Маяковского и два криминалиста, составляющих опись
имущества.
1-Й КРИМИНАЛИСТ. Также в левом верхнем ящике стола какая-то фотография группы
неизвестных в неизвестном месте… Но на обратной стороне отчетливая надпись
карандашом, почерк нетвердый: Таллинн, 12 июня 1920 года. Товарищи Гиллерсон,
Якобсон и Нетте. Точка. Записали?
3 СЦЕНА
НЕТТЕ
3
Шум прибоя. Крики чаек. Причал в порту Таллинна. У причала доктор Гиллерсон и Нетте. Они
настороженно поглядывают по сторонам. Слышны крики чаек. Начинается мелкий дождь.
Доктор Гиллерсон раскрывает зонтик и прикрывает им себя и Нетте.
ГИЛЛЕРСОН. А наш товарищ Якобсон что-то задерживается.
НЕТТЕ. Здесь, в порту Таллинна, достаточно просто ориентироваться. Башни Старого города
отовсюду видны в любую погоду. Разве что во время тумана проблемы…
ГИЛЛЕРСОН (смотрит на круглые серебряные часы-луковицу). Где же его черти носят? Знаете,
Теодор, не люблю ждать, начинаю нервничать. Ожидание рождает нехорошие мысли. А
нехорошие мысли я тем более не люблю.
НЕТТЕ. А хотите, я вам расскажу свежий московский анекдот?
ГИЛЛЕРСОН. Валяйте.
НЕТТЕ. Ипподром. Все происходит во время скачки. Лошадь под старым наездником дьявольски
трясется, и бывалый жокей, все дальше сползая на конский круп и понимая, что далее
пустота, в отчаянии кричит: «Эта лошадь кончилась, пересаживаюсь на другую!».
ГИЛЛЕРСОН. По правде говоря, я ожидал от вас какой-нибудь политической пошлятины,
приправленной матом, а получил вполне джентльменский анекдот. И, надо сказать,
весьма жизненный.
Появляется запыхавшийся Якобсон.
ГИЛЛЕРСОН. Роман, мы уже думали, что вас схватила эстонская полиция или какие-нибудь
бандиты. Хотели бежать в советскую дипмиссию.
ЯКОБСОН. То есть вы меня быстренько похоронили? А я, во время своей панихиды просто сойдя
с поезда, отправился в Cтарый город и с древней крепостной стены смотрел на море и
размышлял о поэзии, любви и бренности жизни. Эти размышления захватили с
потрохами, так что, каюсь, опоздал. Но и нашего корабля что-то не видно.
ГИЛЛЕРСОН. Он вот-вот подойдет. А если бы мы уплыли без вас?
ЯКОБСОН. Без таких, как я, корабли не уплывают…
ГИЛЛЕРСОН. Вот, товарищ Нетте, хочу познакомить тебя с нашим, так сказать, переводчиком –
товарищем Романом Осиповичем Якобсоном. Рекомендован Народным комиссариатом
иностранных дел Советской республики. И этот человек, этот рассеянный ученый, поедет
с нашей миссией Красного креста для репатриации русских военнопленных из Праги!
ЯКОБСОН (играя). Я весь сгораю от стыда. Я не знаю, чем мне искупить мою вину перед
революцией. Нет таких сокровищ!
ГИЛЛЕРСОН. Да, бросьте. (Молчит.) Наследие Первой мировой войны - не только павшие, но и
пленные.
И
в
Комиссариате
иностранных
дел
считают,
что
с
возвращением
соотечественников нужно спешить. Правильно я говорю, Роман?
ЯКОБСОН (обращаясь к Нетте). А вы, Теодор, судя по фамилии, латыш или немец?
4
НЕТТЕ. Да, латыш. Сын сапожника, в прошлом - подпольщик-революционер, а ныне дипломатический курьер Советской власти, вооруженный не только идеями Ильича, но и
оружием системы маузер.
ЯКОБСОН. Тише ораторы, ваше слово, товарищ маузер!
НЕТТЕ. Это чьи то стихи?
ЯКОБСОН. Чьи-то стихи? Да это же Маяковский! Не знаете? Это не человек, это буря в сердце
революционного урагана!
НЕТТЕ. Я слышал о нем весьма неприятные отзывы, а иногда и просто грубую брань.
ГИЛЛЕРСОН. Друзья мои, не ссорьтесь.
ЯКОБСОН. Таких людей, как Маяковский, либо любят, либо проклинают. Скажу вам честно,
Теодор, мы с ним друзья. Знаете, когда он читает стихи, мне кажется, что со мной говорит
космос. Что какой-то индийский бог Шива пронзает миллионы людей одним лишь своим
взглядом, и тысячи огненных вихрей срываются с поверхности солнца в ритме его
поэтического дара. Трещит скорлупа земного шара, выдавливая из себя гной уходящих
цивилизаций. Мы другие, мы новые, а он дыбит шкуру зверя, имя которому футуристическая индустрия!
4 СЦЕНА
ЗВОНОК
Вновь комната Маяковского. Он с кем-то на диване. В комнате полутьма.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Ну, вот ты и уснул, а я опять одна.
МАЯКОВСКИЙ. Прости, но всегда хочется спать… после.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Ты эгоист.
МАЯКОВСКИЙ. А как же свободная любовь, а? Ты же сама говорила Лиля: «Свободная любовь –
дитя революции».
ЛИЛЯ. Что я говорила? Что? Ах, свободная любовь! Конечно, свободная, но не лицом к стенке
после всего. Это, знаешь, не по-товарищески.
МАЯКОВСКИЙ. Но что же мне делать? Разве я тебя не удовлетворил?
ЛИЛЯ. Удовлетворил. Но так нельзя. Ты что, сам этого не понимаешь? Ты что, любишь только
себя? Только себя? Ты это любишь? А эгоистам не будет места в коммунизме. Это
общество коллективистское, где всем будут править солидарность и взаимовыручка.
Надеюсь, эгоистов там будут кастрировать!
Маяковский встает и идет к окну.
МАЯКОВСКИЙ. Уже светает. Люблю воскресенье. В воскресенье в коммунальной квартире нет
очереди в туалет и в ванную.
5
Звонок телефона. Маяковский выходит из комнаты, идет к телефону, висящему на стене,
снимает трубку.
МАЯКОВСКИЙ. Да.
ГОЛОС. Маяковского, будьте добры!
МАЯКОВСКИЙ. Это я. А кто это?
ГОЛОС. Маяковский, вы заслужили смерти! Жестокой и кровавой расправы! И, значит, дни ваши
сочтены. Мы, ратники Господа нашего Иисуса Христа, святое воинство Николая II,
невинно убиенного, приговариваем вас в числе других жертв к смерти. Умри, гадина, и
умри так, чтоб другие все поняли…
Гудки. Маяковский возвращается в комнату и садится на кровать к Лиле.
ЛИЛЯ. Кто это в такую рань звонил?
МАЯКОВСКИЙ. Гнида какая-то. Недобиток. Убить меня угрожал.
ЛИЛЯ. Серьезно?
МАЯКОВСКИЙ. Ну, если хотят убить, пусть попробуют. Я ведь не прячусь по углам, как всякая
сволочь, я на виду.
5 СЦЕНА
СКУКА
Комната ожидания на Белорусском вокзале. На скамье расположился Нетте, рядом с картой
его напарник Махмасталь.
НЕТТЕ. Вся наша курьерская жизнь - либо ожидание поезда, либо ожидание вокзала. Мы все
время чего-то ждем. А оно, это «что-то», либо к нам приближается, либо нет.
МАХМАСТАЛЬ. Вот, опять поезд задерживается. Уже пять минут, как нам ехать. Поэтому
начинается вся эта философия. Вот, скажем, мы оба дипломатические курьеры. Ты –
товарищ Нетте, я - товарищ Махмасталь. Но, тем не менее, мы разные люди, и значит,
ждем чего-то разного. Даже если это один и тот же вокзал или один и тот же поезд. Мы
едем в одном пространстве, но совершенно в разном направлении. Однако в случае
смерти вокзал будет один и тот же.
НЕТТЕ. До смерти еще надо будет дожить. Целую большую жизнь в этих скучных вагонах или на
полустанках. С письмами нашего комиссариата. Знаешь, мне очень хочется уйти с этой
работы. Мне скучно, ей-богу, скучно. Я устал от стука колес, от складывания чемоданов и
собирания чемоданов, от проверок документов. Мне все это осточертело! Я вижу весь
этот мир сквозь мутное, закопченное стекло вагона, от которого меня уже тошнит!
Станции, станции, станции. И никакой настоящей остановки. У меня в голове крутится
6
последнее время одно и то же: Теодор, остановись! Это не твоя работа, это не твоя
жизнь! Мне все здесь чуждо! И знаешь, чего я по-настоящему хочу?
МАХМАСТАЛЬ. Чего же?
НЕТТЕ. Поменять судьбу, уйти в другое пространство. Где нет ни вокзалов, ни поездов, ни вот
этих вот багажей с чужими письмами. Сейчас бы где-нибудь сидел и учился.
МАХМАСТАЛЬ. А я хочу, что б все было так, как есть. Скука меня нисколько не пугает. Страшат
только события.
6 СЦЕНА
ВЫСТРЕЛ
Аплодисменты. Овации. Маяковский на авансцене. Он делает знак рукой, и аплодисменты
стихают.
МАЯКОВСКИЙ. А это написано совсем недавно и так и называется - «Про это». То есть это поэма
«Про это». Понимаете? Про э-то.
Из зала слышен смешок.
МАЯКОВСКИЙ. Это история торжествующего насилия, созидающего героя. Но это и история
смерти от любви, которая, в сущности, и есть революция… Революция тела…
В этой теме,
и личной,
и мелкой,
перепетой не раз
и не пять,
я кружил поэтической белкой
и хочу кружиться опять.
Эта тема
сейчас
и молитвой у Будды,
и у негра вострит на хозяина нож.
Если Марс,
и на нем хоть один сердцелюдый,
то и он
сейчас
скрипит
7
про то ж…
Из зрительного зала раздается выстрел.
МАЯКОВСКИЙ. Где он? Кто это? Он где-то здесь. Ну, стреляй же, трус, видишь, я стою! Ты трус и
косой! Молчишь? Ты трус и косой! Убийца из тебя хреновый…
7 СЦЕНА
СКАЧКИ
1- Й КРИМИНАЛИСТ. Еще одна фотография покойного с какой-то женщиной. Без подписи.
Записали.
Ипподром, бега. У поручней стоит молодая красивая женщина с биноклем. К поручням
подходит Маяковский. Делая вид, что безразличен, как бы случайно поворачивает голову к
женщине и, не сводя глаз, смотрит на нее. Вероника смущенно оборачивается на него.
МАЯКОВСКИЙ. Что же вы смотрите, женщина, как убивают лошадей?
ВЕРОНИКА. Это же ипподром. Разве их убивают?
МАЯКОВСКИЙ. А разве нет? Попробуйте рысью рвануть до Белорусского вокзала и обратно…
Что от вас останется? Вот и люди, когда их гонят рысью, живут меньше. Вас, кажется,
зовут Вероника?
ВЕРОНИКА. Да, Вероника. Я пришла с Лилией Брик и ее мужем Осипом Максимовичем. Я
снимаюсь в фильме, который делает Лиля Юрьевна. Он называется «Стеклянный глаз».
Знаете? Она вам про это говорила?
МАЯКОВСКИЙ. Да, Лиля говорила. Значит, вы актриса?
ВЕРОНИКА. Я работаю во МХАТе. У Станиславского.
МАЯКОВСКИЙ. Вы это сказали так, как будто выиграли лотерею государственного займа.
ВЕРОНИКА. Да, это лотерея, и я ее выиграла. Там же работает и мой муж, Миша. А вы
Маяковский?
МАЯКОВСКИЙ. Так вы замужем?
ВЕРОНИКА (подумав). Да. Конечно.
Появляются Лиля и Осип Брик.
ОСИП. Володя, ты как всегда льнешь к красивенькой барышне. Берегитесь, Вероника, он съест
ваше сердце, как какой-нибудь каннибал из Новой Гвинеи.
ВЕРОНИКА. Вот уж дудки, Владимир Владимирович, мое сердце есть нельзя!
8
ЛИЛЯ. Эти запреты не для хищников. Володя, мы вечером собирались поехать к писателю
Катаеву. Ты с нами?
ВЕРОНИКА. Ой, как интересно!
ЛИЛЯ. Вероника, вы тоже приглашены. Вместе с мужем, конечно.
МАЯКОВСКИЙ. Я буду. Обязательно.
ЛИЛЯ. Володя, Володя! Владимир Владимирович – вы же большой поэт, и не смотрите так
плотоядно на мою актрису. Я вам ее съесть не дам.
ОСИП. Кстати, Вероника, чтобы развеять чары этого Купидона, обратите-ка лучше внимание на
несоответствие фигуры у Володи: он такой большой на коротких ногах.
Лиля и Осип под ручку уходят.
МАЯКОВСКИЙ. Так значит, вы замужем? Это печально.
ВЕРОНИКА. Почему же это печально?
МАЯКОВСКИЙ. Потому что… хочется узнать вас поближе.
ВЕРОНИКА. Это возможно. Ведь я буду с вами общаться. Разве замужним нельзя?
Из-за
кулис
-
крик
сфотографироваться».
Осипа
Брика:
Маяковский
«Владимир
уходит,
Владимирович,
навстречу
ему
позвольте
появляется
с
вами
Лиля.
Они
перекидываются взглядами. Лиля останавливается рядом с Вероникой.
ВЕРОНИКА. Уже объявили новый заезд. А прошлый заезд выиграл жеребец Телепат.
ЛИЛЯ. Вероника, я хочу вас предупредить, с Володей шутки плохи.
ВЕРОНИКА. Лиля Юрьевна, почему вы думаете, что между нами что-то возможно? Это ерунда. Я
замужем! И не собираюсь менять свою жизнь. И потом, мы знакомы с ним вообще 5
минут.
ЛИЛЯ. Все уже случилось.
ВЕРОНИКА. Чушь, ничего не случилось!
ЛИЛЯ. Не обольщайтесь, Вероника. Вы просто похожи на его тип женщины. Такие мужчины, как
он, любят не женщину, а тип женщины. Не конкретно кого-то, а всех вам подобных по
трафарету. Это его стиль. Я знаю, о чем говорю. Подумайте над моими словами, чтобы
потом не случилось чего-нибудь ненужного.
ВЕРОНИКА. А чего?
Лиля
уходит.
Ей
навстречу
из-за
кулис
выходит
Маяковский.
Лиля
и
Маяковский
перекидываются взглядами.
Маяковский вновь встает рядом с Вероникой.
ВЕРОНИКА. Владимир Владимирович, а я думала, вы уже ушли… И не оставили телефона.
9
МАЯКОВСКИЙ. Телефон? Да, вы его получите, Вероника. Хотя я, конечно, жалею, что нельзя вот
так вот вечно стоять вместе с вами и наблюдать эти быстротечные скачки.
ВЕРОНИКА. А вот и мой муж, Миша.
На сцене появляется муж Вероники Миша.
МИША. Вероника, я тебе обыскался. А ты здесь, моя любимая, моя единственная. (Целует
Веронику.) С Катаевым тут заговорился и засмотрелся на лошадей. А тебя потерял из
виду. (Маяковскому.) Отличные заезды сегодня.
МАЯКОВСКИЙ. Да, скачки интересные.
ВЕРОНИКА. Миша, а ты знаком с Маяковским? Владимир Владимирович, это мой муж Миша.
МИША. Видеть видел, но не был представлен. Я очень люблю ваши стихи и ваши пьесы. И,
честно скажу вам, вы - мой кумир. Мне даже как-то неловко.
ВЕРОНИКА (Маяковскому). Он тоже работает во МХАТе.
МИША. Перестань, какое это имеет значение. Я просто… Миша.
МАЯКОВСКИЙ. Вы делали ставки?
МИША. Да, я поставил на Телепата, и он обошел Динамита на четыре корпуса. Сегодня у меня
счастливый день. Полная победа на скачках, и вдобавок я познакомился с великим
поэтом.
МАЯКОВСКИЙ. Знаете, один мой знакомый, кстати, дипломатический курьер, рассказал мне
когда-то анекдот про жокея. Все происходит во время скачки. Лошадь под старым
наездником дьявольски трясется…
8 СЦЕНА
ДОГОВОР
Снова комната Маяковского.
КРИМИНАЛИСТ 1. Еще одно фото. Опять товарищ Нетте. Но уже один. На обороте фотографии
запись: «И как молодые львы, мы ринулись вдогонку за смертью». Маринетти из
«Первого манифеста футуризма».
В комнате проявляются Маяковский и Нетте. Маяковский сидит за рабочим столом спиной к
публике. На диване - взволнованный Нетте.
МАЯКОВСКИЙ (читает письмо). «Так вот, Володя, Теодор замечательнейший человек и,
кажется, обожает твои стихи». Так вы и есть этот Нетте? Ромка Якобсон о вас пишет
тепло. (Декламирует.) Тебя Ромка хвалил громко.
10
НЕТТЕ. Я, право, не знаю… какая-то необычная ситуация. Я читал ваши стихи, которые мне
подарил Роман Осипович. Вы такой большой поэт. А я просто никто. Почтальон какой-то
из наркомата.
МАЯКОВСКИЙ. Как это никто? Именно кто. Вы же дипломатический курьер
Сэ-Сэ-Сэ-Эр. Это же настоящая революционная поэзия.
Я
Нетте!
Дипкурьер
Э-с
Э-с
Э-с
Э-р!
Какими микробами кажутся все эти буржуйские лакеи и холопы, когда им такое говорят в
лицо!
НЕТТЕ. Это служба. Это же
не призвание. Призвание скучным не бывает. А у меня жизнь
практически без событий. Мне хочется учиться. И что-то важное в жизни понять.
Понимаете? Мир-то другой стал, чем до 17 года, до революции. Интересно и самому
стать другим. Но вот как-то работа не дает… Понимаете? Скучно жить, зная, что можешь
быть другим человеком. Совсем-совсем другим. С другой жизнью, что ли…А эта мне не
нравится.
МАЯКОВСКИЙ. Понимаю. Но и у вашего дела есть романтический налет. Вы же рискуете, а тот,
кто рискует, смотрит в глаза вечности. Кто это сказал: «Жить нужно опасно»? Не
помните?
НЕТТЕ. Вы так много знаете! Так много, а я просто болван. Вот хотя бы энциклопедия… Вы
энциклопедию читали? А я даже ни разу не видел, как она хоть выглядит, эта
энциклопедия. Книги – их же так много. И их все нужно прочесть. Ну, хотя бы самые
интересные, важные из них…
МАЯКОВСКИЙ.
Знаете,
Теодор,
давайте
будем
завидовать
друг
другу
и
совершим
символический обмен судьбами! А в свидетели призовем… Кого призовем в свидетели?
Скажем, Будду!
НЕТТЕ. Будду?
«Эта тема
сейчас
и молитвой у Будды».
МАЯКОВСКИЙ. Вы помните начало поэмы «Про это»?
НЕТТЕ. Будда – неплохая идея. Но что это меняет? Ничего.
МАЯКОВСКИЙ. Вы, символически, конечно, получаете мою интересную судьбу, а я вашу - как бы
неинтересную… Меняемся?
НЕТТЕ (смеется). Идет, только вот странно…
11
МАЯКОВСКИЙ. Это же шутка, игра в событие. Но, тем не менее, чтобы скрепить наш
дьявольский договор, вот вам моя новая книжица «Сто пятьдесят миллионов». Я думаю,
это немало, учитывая даже нынешний курс рубля.
9 СЦЕНА
УХОД
ГОЛОС 1-ГО КРИМИНАЛИСТА. Еще одно фото - и опять женщина. Напиши - неизвестная.
В кафе «Стойло Пегаса». За одним из столиков - Корней и Тася.
КОРНЕЙ. Русская поэзия - особый мир. Очень чувственный и, пожалуй, единственный такой. У
нас свой собственный путь. Вспомни Блока, Ахматову, Мандельштама. Лирический мир,
героиней которого является чувственная душа, – вот краеугольный камень поэзии. Ведь
все в этом мире строится на отношениях мужчины и женщины. Революция, быт,
индустрия – они, конечно, важны. Но без души это только словарные понятия. Поэт
вносит их в пространство литературы, одушевляет, и таким образом рождается поэзия.
ТАСЯ. Ты говоришь так, как будто пишешь статью для нашего Госиздата. Очень складно и умно.
Ты, Корней, умничка.
КОРНЕЙ (улыбнувшись). Тася, для вас я мог бы написать миллион статей.
ТАСЯ. А что ты думаешь о Маяковском? Он, кстати, здесь.
КОРНЕЙ (резко). Я думаю, что он болен сифилисом.
ТАСЯ. Ты это серьезно?
КОРНЕЙ. Да. Об этом знает половина Ленинграда и Москвы. Заметила, он никому руки не
подает?
ТАСЯ. Мало ли почему он это делает.
КОРНЕЙ (натужно смеется). Он сифилитик. И я тебя серьезно предупреждаю: сифилис лечить
очень трудно. А женщин вообще вылечить нельзя. Таких больных изолируют.
ТАСЯ. Но он-то на свободе.
КОРНЕЙ. Потому что он на короткой ноге с новой властью. Он же «горлан-главарь». Так он себя
называет? Да?
ТАСЯ. Не знаю.
КОРНЕЙ. Хорошо, вот ты мне не веришь, а напрасно. Ты не веришь мне, а потом поверишь
врачу-кожнику. Владимир Владимирович отметился у всех проституток на Тверском.
Революционеры - народ слишком горячий!
ТАСЯ. Злой ты, Корней. А может, ты боишься, что Володя уведет у тебя невесту?
КОРНЕЙ. Не говори чепухи! (Словно прозрев.) Хочешь уйти с ним? Хочешь? А насчет сифилиса –
все правда. (Изумленно.) Ты что, хочешь с ним переспать? (Натужно и зло смеется.) Ну,
так вперед! Что ж ты растерялась-то? Только имей в виду, он тебе подарит не свою
12
любовь, а спирохеты, «тяжелейшее социальное последствие гражданской войны и
неразборчивой половой жизни», как писала газета «Правда»! В «Правде» иногда правду
пишут.
К столику подходит Маяковский.
МАЯКОВСКИЙ (Корнею). Привет, старик!
ТАСЯ. А вот и Володя. Прощайте, Корней!
КОРНЕЙ. Как ты сказала? Володя…
Тася и Маяковский уходят.
10 СЦЕНА
ТОЛЬКО «НЕТ»
Ночь, улица. Маяковский и Тася.
МАЯКОВСКИЙ.
Мальчик шел, в закат глаза уставя.
Был закат непревзойдимо желт.
Даже снег желтел к Тверской заставе.
Ничего не видя, мальчик шел.
Шел,
вдруг
встал.
В шелк
рук
сталь.
С час закат смотрел, глаза уставя,
за мальчишкой легшую кайму.
Снег, хрустя, разламывал суставы.
Для чего?
Зачем?
Кому?
Был вором-ветром мальчишка обыскан.
Попала ветру мальчишки записка.
Стал ветер Петровскому парку звонить:
– Прощайте…
Кончаю…
13
Прошу не винить…
Лирические герои - странные существа, Тася. Особенно, когда они похожи на меня.
ТАСЯ. А в чем же странность?
МАЯКОВСКИЙ. Странность в том, что внешне они люди. Но любят они, как звери. Как самые
настоящие звери, которых нужно бояться.
ТАСЯ. Так значит, вы не просто играете в бильярд или декламируете, а ищите жертву, пудрите ей
мозги своими стихами и всевозможным поэтическим вздором… Я думаю, у вас
предостаточно женщин.
МАЯКОВСКИЙ. С одной из них я простился сегодня.
ТАСЯ. Вот как? Почему же?
МАЯКОВСКИЙ. Знаете, у меня есть друг, кстати, отличный бильярдист. Нетте. Теодор Нетте. Он
наш дипломатический курьер. Мы играли и в пул, и в русский бильярд. Этот Нетте
обожает мои стихи. Но он мне рассказал анекдот. Про жокея. Дело происходит во время
скачки. Лошадь под старым наездником дьявольски трясется, и бывалый жокей, все
дальше сползая на конский круп и понимая, что далее пустота, в отчаянии кричит: «Эта
лошадь кончилась, пересаживаюсь на другую!»
ТАСЯ. Вы хотите сказать, что другая лошадь - это… я? Да это, в конце концов, пошло и вообще
непоэтично!
МАЯКОВСКИЙ. Знаете, скажите мне, отчего так болит сердце у здорового человека.
ТАСЯ. Откуда мне знать? Вы имеете в виду себя?
МАЯКОВСКИЙ. Да. Что-то с сердцем. Может быть, его вырвать? Я бывал однажды на вскрытии в
морге. Человек еще недавно умер, и у него вскрыли грудь. Так, представьте себе, сердце
еще билось в руках трупореза.
ТАСЯ. Боже, какие гадости вы рассказываете!
МАЯКОВСКИЙ. Гадости? Тася, да видели ли вы настоящие гадости? Подлости, мерзости,
предательства настоящие видели?
ТАСЯ. Володя, вы не в духе. Лучше, если эту тему прекратить.
МАЯКОВСКИЙ. Слушайте, а поедем ко мне.
ТАСЯ. Ну и что же мы там будем делать?
МАЯКОВСКИЙ. Какая же вы глупышка, Тася. Мы будем там вас любить.
ТАСЯ (кисло улыбаясь). Н-нет. Не поедем.
МАЯКОВСКИЙ (дико). Нет! Нет! Все мне говорят: нет! Только нет!
11 СЦЕНА
ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЯ
Купе дипломатического вагона в экспрессе «Москва-Рига». В купе находятся два пассажира Нетте и Махмасталь.
14
НЕТТЕ. Ну вот, кажется, и граница.
МАХМАСТАЛЬ. Тут, наверное, делают сосиски не хуже, чем в Праге.
НЕТТЕ. Да, в Праге сосиски что надо! А что еще иногда, собственно, нужно, как ни сосиски? Это
ведь тоже часть отмеренного счастья. Обычный хороший быт.
МАХМАСТАЛЬ. Повеселел ты, товарищ Нетте. Передумал учиться, что ли? Не бросишь нас и
нашу курьерскую службу?
НЕТТЕ. Да нет, брошу. Но я ничего не передумал. Просто жизнь как-то стала повеселее немного.
Появилось в ней что-то другое, более бодрое. В последнее время я это чувствую
особенно хорошо. Какой-то смысл новый появился. Вот что, понимаешь? Каждый день
теперь что-то для себя новое открываю.
МАХМАСТАЛЬ (с иронией). А что сегодня - открыл что-нибудь?
НЕТТЕ (смеется). Вот, например, книга «О теории прозы». Пока дается с трудом.
МАХМАСТАЛЬ (по-прежнему с иронией). А я вот думаю, что сегодня тебе еще ждет открытие.
Дверь вагона открывается. За ней - латвийский пограничник с фонариком.
ЛАТВИЙСКИЙ ПОГРАНИЧНИК. Ваши документы.
Пограничник берет паспорт Махмасталь. Смотрит его. Затем отдает и берет паспорт
Нетте.
ЛАТВИЙСКИЙ ПОГРАНИЧНИК. Вы курьеры?
Пассажиры кивают.
ЛАТВИЙСКИЙ ПОГРАНИЧНИК. Вы следуете в Ригу?
НЕТТЕ. Через Ригу и дальше.
ЛАТВИЙСКИЙ ПОГРАНИЧНИК. Спасибо. До свидания.
Пограничник закрывает дверь.
НЕТТЕ. Ушел.
МАХМАСТАЛЬ. И поезд тронулся. Ну, теперь до самой Риги можно спать.
НЕТТЕ. Вот ты, товарищ Махмасталь, затронул хорошую тему о сосисках. Но я бы хотел тебе
пожаловаться на судьбу. У меня, к сожалению, язва, и вкусных пражских, рижских или
берлинских сосисок мне не видать как своих ушей.
МАХМАСТАЛЬ. Так… лечиться надо.
НЕТТЕ. Да, надо. Я думаю, если дела позволят, то в Гамбурге есть очень хороший немецкий
врач. Мне его рекомендовали. Говорят, он так здорово лечит язву, что потом не нужно
15
никаких врачей. Обязательно его найду. Вылечусь от язвы и вот потом уже брошу эту
нашу работу. Пойду учиться…
МАХМАСТАЛЬ (ложится и мечтательно размышляет). А когда поеду уже в Берлин, то
обязательно там наемся сосисок. Говорят, они делают сосиски прямо из молочных
поросят. Это вам не Общепит и не фабрика кухня. Ох, сосисочки, жирненькие,
поджаристые. С картошечкой фри. Да еще и пивко! Да еще и рыбка сушеная! Где-нибудь
на Курфюрстен-дам или на Шлюттер-штрассе как вжарю в кабаке! Есть там одно
старорежимное местечко. Пивная «Кайзер». Какой они там гуляш варганят! А может, я
пива вообще не буду. А возьму, скажем, кальвадос. Дорогой он, конечно, зараза. Но это
же кальвадос! Ну почему мне не взять кальвадос? И на хрена мне тогда, спрашивается,
мои командировочные, если я не смогу бахнуть кальвадоса?
НЕТТЕ. Только имейте в виду, коллега, там не безопасно. Много белых эмигрантов. Они нашего
брата-большевика не любят. В Берлине белых очень много. Очень. А здесь, в Риге, их
еще больше.
МАХМАСТАЛЬ. Да я же не буду везде свой паспорт вытаскивать. Я же не самоубийца.
НЕТТЕ. Товарищ Махмасталь, еще раз перед сном проверим наш дипломатический багаж и
выполним инструкции наркомата иностранных дел.
Нетте и Махмасталь снимают с верхней полки дипломатические вализы (саквояжи) и
приковывают себя к ним наручниками. И садятся.
МАХМАСТАЛЬ. Ну, кажется, все в порядке.
НЕТТЕ. Дай-то Бог!
Стук в дверь.
НЕТТЕ. Нет! Сюда нельзя. Это дипломатическое купе.
Дверь резко открывается. За ней - два человека в черных плащах. Они сбрасывают плащи, под
ними - офицерская форма. Золотые погоны. Блестящие ордена. На обоих маска «Николай II».
1-Й НЕИЗВЕСТНЫЙ. Ну что, бляди большевистские, пообосрались?!
2-Й НЕИЗВЕСТНЫЙ. Это не мы! Это смерть ваша пришла!
1-Й НЕИЗВЕСТНЫЙ. За все! За скальпы наших товарищей! За, веру, царя и отчество!
Неизвестные стреляют из браунингов в курьеров. Махмастль с саквояжем сползает с
сиденья, сверху на него падает Нетте. Потом один неизвестный подходит к Нетте и
пытается вырвать у него саквояж.
16
1-Й НЕИЗВЕСТНЫЙ. Черт, они приковали себя! (Нетте.) Отцепи барахло, ублюдок!
НЕТТЕ. Боже, как больно!
1-Й НЕИЗВЕСТНЫЙ (орет.) О Боге вспомнил, сука! Нет у вас Бога!
Офицеры быстро меняют обойму и вновь стреляют. Тело окровавленного Нетте
подпрыгивает от выстрелов.
2-Й НЕИЗВЕСТНЫЙ. Пограничники! Уходим.
1-Й НЕИЗВЕСТНЫЙ. Постой, я добавлю!
Стреляет в Нетте. Офицеры уходят.
12 СЦЕНА
ПРОБУЖДЕНИЕ
Утро. Комната Маяковского. Он спит на диване, уткнувшись лицом в подушку. За стеной на
кухне в коммунальной квартире телефон.
ГОЛОС МАЯКОВСКОГО. От сна
чуть видно –
точка глаз
иголит щеки жаркие.
(Телефонный звонок).
Ленясь, кухарка поднялась,
идет,
кряхтя и харкая.
(По коридору к телефону подходит женщина, соседка по коммунальной квартире.)
Моченым яблоком она.
Морщинят мысли лоб ее.
СОСЕДКА (в телефонную трубку). Кого?
Соседка кладет трубку возле телефона и, подойдя к двери Маяковского, стучит.
СОСЕДКА. Владим Владимыч?
МАЯКОВСКИЙ (приподнимая голову от подушки). А!
17
Соседка удаляется.
ГОЛОС МАЯКОВСКОГО. Пошла, туфлёю шлёпая.
Идет.
Отмеряет шаги секундантом.
Шаги отдаляются…
Слышатся еле…
Маяковский одевается, подходит к телефону.
ГОЛОС МАЯКОВСКОГО. Весь мир остальной отодвинут куда-то,
лишь трубкой в меня неизвестное целит.
МАЯКОВСКИЙ (берет трубку). Алло!
ГОЛОС В ТРУБКЕ. Это Тася. Вы одни?
МАЯКОВСКИЙ. Один. А что? Есть предложение по поводу моего одиночества?
ГОЛОС В ТРУБКЕ. Володя, вы помните… вы вчера мне рассказывали про одного вашего
почитателя со странной фамилией? Помните?
МАЯКОВСКИЙ. Может быть, и рассказывал. А что?
ГОЛОС В ТРУБКЕ. Его убили. Да, его убили вчера. Вот, собственно, и все, что я вам хотела
сказать. В газете написано…
МАЯКОВСКИЙ. Это Теодор Нетте?
ГОЛОС В ТРУБКЕ. Ну, все. Пока. Опаздываю на работу.
Одеяло на кровати Маяковского разворачивается и оказывается женщиной.
ЛИЛЯ. Кто это был?
МАЯКОВСКИЙ. Смерть.
ЛИЛЯ. То есть?
МАЯКОВСКИЙ. Помнишь Теодора Нетте? Его убили.
ЛИЛЯ. Известно, кто?
МАЯКОВСКИЙ. А разве это имеет значение? Имеет ли значение, кто? Он стал жертвой истории.
Вот в чем пафос! А кто - абсолютно не важно.
ЛИЛЯ. Не нравится мне твоя утренняя мизантропия, Володя.
МАЯКОВСКИЙ. А мне не нравится то, что я уже не тот. Что молодость превращается в
мещанскую зрелость, а мои знакомые умирают героями… А я… не могу представить себя
стариком.
ЛИЛЯ. Подумаешь! У всякого времени есть свои прелести. Ты это поймешь. Потом, не сейчас.
МАЯКОВСКИЙ. А если мне этого не захочется?
18
ЛИЛЯ. Значит, ты просто балда. Надо относиться к жизни легче. Вот как я, например. У меня нет
этого сожаления о юности. Ну, может, и есть, но не такое уж: «Ах-ах-ха»! Это для
Есенина: «Я не буду больше молодым…» А ты ведь не он. Да и к тому же у вас
совершенно разные харизмы…
МАЯКОВСКИЙ. Вчера, перед тем как ты пришла, я стоял у окна и смотрел на улицу. Было уже
поздно. Но хорошо светили фонари, и все было прекрасно видно. Так вот, я вдруг увидел,
как к дому подошла какая-то седая женщина в бинтах. Точно мумия. Она стала
распутывать эти бинты и смотреть на фасад дома. Точно заглядывать в окна. Знаешь,
она так подслеповато щурилась... Меня впервые охватил страх – страх, что она и меня
увидит! Это было жутко. Эти глаза. Даже не глаза, а щели, как на какой-нибудь якутской
маске.
ЛИЛЯ. И кто же это был?
МАЯКОВСКИЙ. Не знаю. Но я думал потом о смерти и о том, что жизнь проходит. И лучшая
жизнь проходит. А потом уже не будет ничего. Ты понимаешь - время любви не вечно. А
без любви зачем жить? Не менее печально и то, что даже плоть превратиться в подобие
старого матраса!
Я жить не хочу, Лиля, когда об этом думаю... А Нетте больше нету.
Телефонные гудки.
13 СЦЕНА
ВЫЯСНЕНИЕ
На стене висит траурный портрет Нетте. По разные стороны от портрета стоят
Маяковский и советский полпред в Праге.
ПОЛПРЕД. Нетте был очень милый и очень забавный человек. Самый забавный человек в нашей
советской дипломатической миссии здесь, в Праге. Очень забавный. Такой смешной. Мы
очень часто над ним смеялись, разыгрывали его. Устраивали ему всякие шарады. Даже,
знаете, кнопки ему подкладывали. А он, наивный, всегда на такой ерунде попадался.
Такой он был смешной. Вечно хихикал, а иногда и просто надрывался от хохота,
особенно над моими шутками. Да и сам очень часто рассказывал новые московские
анекдоты. Мы ведь здесь, в посольстве, живем, как тараканы в банке. Кругом
враждебное, антисоветское окружение. Мир чешской буржуазии не очень-то любит
коммунистов. И это понятно. И, конечно, каждую весточку из Москвы и особенно анекдоты
здесь мусолят неделями.
МАЯКОВСКИЙ. А он о чем-то мечтал? Чего-то хотел накануне смерти?
ПОЛПРЕД. А… ну, а чего он мог хотеть? Он хотел учиться. Как он хотел учиться! Стать детским
врачом. Стал закупать себе какие-то книги. Очень много книг. Я помню, он мне показывал
19
одну. Это была такая большая книга с картинками. Она называлась… ну, что-то там с
внутренними органами. И мы часто смотрели с ним эту книгу.
МАЯКОВСКИЙ. Эта книга – «Анатомический атлас». Книга о расчленениях.
ПОЛПРЕД. Возможно. Вполне. И вот… незадолго… он вдруг ко мне приходит и говорит: «Я хочу
учиться. Работу бросаю. И ухожу из наркомата иностранных дел». Я говорю: «Чудакчеловек! Не спеши! Неизвестно, что будет дальше. Посмотри, подожди, только не
торопись». А он как заупрямился. Как будто предчувствовал что-то. Но я все-таки уломал
его остаться буквально на два месяца. И таким образом подписал ему… смертный
приговор.
МАЯКОВСКИЙ. Что вы, что вы. Вы оказали ему неоценимую услугу. Ведь он получил высшую
награду из рук тех, кто пришел за его жизнью, там, в поезде. Вы и эти белогвардейцы
сделали большое дело.
Воля Нетте, воля его товарищей приводят героя на эшафот, где приговор
космической
прокуратуры
исполняют
механические
существа,
лишенные
воображения.
Вы думали, что удержали его от увольнения, нет, это ерунда. Вы заставили его ждать их
прихода. Стражи смерти пришли в его купе как раз вовремя. Никто не опоздал.
Слышите! Никто. Ни один человек. Они вошли и расстреляли его. Насилие помешало ему
стать засранным студентом и сделало его героем, обагрившим своей кровью еще одну
станицу истории нашей революции. Мы все должны выкупаться до тошноты в крови
наших товарищей, чтобы почувствовать себя титанами побеждающей индустриальной
эры. Ах, как бы я хотел, чтобы и у меня был такой человек, как вы!!! (Маяковский целует
полпреда в лоб.)
ПОЛПРЕД (ошарашенно). Боже! О чем вы? Я не понимаю.
МАЯКОВСКИЙ. Боже здесь абсолютно не причем!
Но в конце хочу –
Других желаний нету –
Встретить я хочу
Свой смертный час
Так,
Как встретил смерть
Товарищ Нетте.
14 СЦЕНА
ЛЮБОВЬ
Вновь комната Маяковского. Маяковский и Вероника.
ВЕРОНИКА. Ты получил мою фотографию?
20
МАЯКОВСКИЙ. Прямо-таки неожиданный снимок принес давеча почтальон.
ВЕРОНИКА. Интересно, ты не одобряешь моего обнаженного портрета? По-моему, у меня
неплохая фигура? А?
МАЯКОВСКИЙ. А что же я буду делать с этим портретом?
Стыдливо хранить в тумбочке? Или, может быть, посещать с ним коммунальный сортир?
Но там всегда очередь. Больше пяти минут задерживаться нельзя. А я люблю долгую
любовь.
ВЕРОНИКА. Долгая любовь в наше время? Это же буржуазный атавизм. Кто это говорил? Не ты?
Любить надо быстро, Володя. Пяти минут даже много.
МАЯКОВСКИЙ. Извини, Вероника, но твоя аппетитная попка в отличие от тебя любит долгую
встряску. Видать, вы с ней живете не в ладу. Ой, не в ладу!
ВЕРОНИКА. Послушайте, гражданин пролетарский поэт, а что вы думаете насчет статьи
товарища Залкинда «Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата»?
МАЯКОВСКИЙ. Считаю, что это чушь собачья. Женщину нужно иметь не по регламенту, а по
желанию. А регламент - к такой-то матери!
Маяковский обнимает Веронику. Вероника яростно вырывается, но безуспешно. Маяковский
хватает ее за волосы. Она пронзительно стонет и начинает яростно целовать Маяковского.
Он задирает ей юбку.
15 СЦЕНА
ЖЕЛАНИЯ И ВОЗМОЖНОСТИ
1-Й КРИМИНАЛИСТ. Еще одна фотография. Видимо, свежая и в этой стопке последняя.
Изображен неизвестный с жильцом комнаты. Видимо, в этой самой комнате. Да, точно, в
этой самой комнате все и снято. Значит, просто запишем – фото с неизвестным.
Комната Маяковского. У окна курит Якобсон. Маяковский пьет пиво.
МАЯКОВСКИЙ. Как же я завидую твоему чудаку, покойнику Нетте.
ЯКОБСОН. Чему же ты завидуешь? Славе? Она ведь посмертная. У тебя славы гораздо больше.
МАЯКОВСКИЙ. Какой же ты простофиля, Ромка. Неужто ты ничегошеньки не понимаешь?
ЯКОБСОН. Я теряюсь в догадках.
МАЯКОВСКИЙ. Они убили его. Но он получил высшую награду, какую только можно получить.
Насилие восторжествовало над человеком, но капитулировало перед героем. Какая
волшебная история! Скажи, Ромка, а если бы я попросил тебя, если бы даже встал на
колени и попросил застрелить меня, ты смог бы мне помочь?
ЯКОБСОН. Ты с ума сошел! Как тебе вообще это в голову пришло? Ты идиот! Просто идиот!
21
МАЯКОВСКИЙ. Нет, не идиот, Ромка, а убежденный певец насильственной смерти. Она придает
смысл бессмысленному бытию. С нее начинается путь в заоблачный пролетарский рай, в
который я стараюсь не верить. Но в котором за большим столом пируют павшие герои
революционного бунта.
Что б не было дрожи. В конце концов, всему конец. Дрожи конец тоже.
К двери комнаты Маяковского приближается Соседка. Стучит.
СОСЕДКА. Маяковский?
МАЯКОВСКИЙ. Что?
СОСЕДКА (передразнивает). Что-что? Не слышишь? Стар стал? Выдь сюда! Завтра твоя
очередь убирать коммунальную квартиру. График уборки для кого висит?
МАЯКОВСКИЙ. Ну, допустим, для меня.
СОСЕДКА. Обрати внимание на наш общий сортир. Ты там халтуришь.
Маяковский открывает дверь и выходит на площадку перед комнатой.
МАЯКОВСКИЙ. Неправда!
СОСЕДКА. Правда! Я сама видела, и жильцы жаловоются. А то, ишь (передразнивает): «Я поэт,
стихи пишу, я умный». А люди что, дураки, что ли? Нигде не работают? Мы все мантулим.
Все где-то что-то. И все дежурим. Не хнычем.
МАЯКОВСКИЙ. Отвяжитесь вы от меня.
СОСЕДКА. Ты не дури, паря! Видали мы таких, как ты, сусиков. Ишь, петушится. Сортир мыть не
хочу! А гадить хочешь? И полы как следувает мой. Они-то же любят чистоту.
МАЯКОВСКИЙ. Я, между прочим, в Грузии родился, а там у нас люди горячие.
СОСЕДКА. А ты меня Грузией не пугай. Что, зарэзать хочэшь? Режь! Я сейчас сына позову,
участкового. Вот при нем и режь! Вот пусть он стоит и видит, как его мать режет соседразгильдяй-грязнуля! Даже свинья не какает там, где ест! Угрожает еще, сучонок!
К двери приближается Роман Якобсон. Он выходит на площадку.
ЯКОБСОН. Да я вас сейчас по стене размажу.
СОСЕДКА. А это у тебя кто? Я тебе размажу, гад! Я сейчас соседей позову, и мы вас обоих,
петушков, привяжем к стульям и выпорем!
16 СЦЕНА
ИСТИНА
22
Больничная палата. На больничной койке сидит Вероника. Рядом стоит Миша. Он принес
цветы.
ВЕРОНИКА. Вот и все. Правда, гинеколог сказал, что аборт прошел не без последствий.
МИША. Но почему ты это сделала? Я ведь был абсолютно не против. Так было бы здорово
втроем.
ВЕРОНИКА. Я сама это решила. Были бы пробелы с театром. Ты же знаешь… Я вылетела бы из
репертуара напрочь. А теперь я свободна и свободна абсолютно. С ребенком было бы не
так. Теперь можно вернуться к репетиции замечательной пьесы «Наша молодость». К
тому же, Немирович-Данченко опять увидит свою актрису.
МИША. И этим ты пожертвовала ради театра? А человек, который мог родиться, стал жертвой
пьесы «Наша молодость». Мне это не очень понятно.
ВЕРОНИКА. Ну что же ты, Миша, меня достаешь? Что ты хочешь – откровений? Чего тебя от
меня надо? Ты ведь раньше не интересовался ни жизнью моей, ни работой. Чего же
теперь с тобой случилось?
МИША. Успокойся, Вероника. Я уйду сейчас. Только не нервничай, тебе нужно поправляться. Все
будет хорошо.
ВЕРОНИКА. Какие дежурные фразы! Нет, Миша, хорошо не будет. А будет все иначе.
МИША. Что это значит?
ВЕРОНИКА. Это значит честно. Ты что, ничего не понимаешь и ничего не видишь? Этот ребенок,
Миша, был бы не твой! Он от Володи. И мы можем с тобой расстаться.
МИША. Не говори так! Вероника, ты меня просто уничтожила. Значит, вы…
ВЕРОНИКА. Да! Мы встречаемся. Регулярно. В театре это было всем известно. Даже билетерам.
Даже Немировичу все было известно.
МИША. Я не хочу это слышать. (Встает на колени перед кроватью.) Вероника, я хочу, что бы ты
сказала, что ты пошутила. Я не могу с этим жить. Как же ты меня раздавила. Что же
теперь делать, девочка моя. Я же теперь… кто?
ВЕРОНИКА (плачет). Прости, но ты сам этого хотел. (Вероника обнимает голову плачущего
Миши.) Миша, да, я виновата. Но я влюблена. И в этом проблема наших отношений.
МИША. А что же дальше?! Я даже боюсь об этом думать.
ВЕРОНИКА. Я тоже.
17 СЦЕНА
ВСПОМНИЛОСЬ
Снова комната Маяковского.
1-Й КРИМИНАЛИСТ. Прочитай с самого начала, что у нас получилось.
2-Й КРИМИНАЛИСТ. На груди, чуть выше левого соска, рана круглой формы. Небольшой выброс
крови. Пуля пробила сердце и прощупывается у ребер.
23
Нет ни пульса, ни дыхания.
Остается лишь констатировать факт смерти жильца
квартиры номер 12. Точка.
На диване лежит Маяковский, на нем - Вероника, встает, подходит к стулу, где висит ее
платье, одевается. Встает Маяковский и тоже молча одевается. Он с грустью глядит на
нее.
МАЯКОВСКИЙ. Сегодня ночью я видел Нетте. Помнишь, я тебе рассказывал о нем.
ВЕРОНИКА. Нет, не помню.
МАЯКОВСКИЙ. Ну, не важно. Это один мой покойный друг. Все было так естественно и обычно,
что я в начале подумал, что это вовсе не сон. Он стоял на вокзале с каким-то огромным
баулом. Я проснулся, поднял голову от подушки и вижу, как на стуле у стола тоже сидит
Нетте. Сидит и смотрит на меня. Будто ждал, что я проснусь. И очень внимательно так
глядит. Я присел и говорю: «Теодор, какими судьбами?». А он мне отвечает: «Мне
соседка дверь открыла, Володя, вот я и зашел в комнату». Ну, а я ему говорю: «Ну, как
дела?». А Теодор мне: «Да какие тут дела! Я вас об одном хотел попросить, Володя, у
меня были два золотых зуба. Их во время вскрытия вынул патологоанатом. Так вот,
поговорите с ним, чтоб он их вернул, и передайте это моей жене». Боже, какая чушь
приснилась! Вероника, мне хочется с тобой остаться здесь навсегда. Быть твоим
единственным мужчиной. И, наконец, обрести настоящую жизнь в счастье и любви.
ВЕРОНИКА. Володя, ну что ты говоришь? Что ты говоришь-то? Вот сидим мы с тобой на этом
милом диванчике. Я слушаю твои горячие признания, а сама, знаешь, думаю о чем?
Знаешь?
МАЯКОВСКИЙ. О чем же?
ВЕРОНИКА. О том, сколько ты тут… скольких ты на этот диван укладывал.
МАЯКОВСКИЙ. Что?
ВЕРОНИКА. Ой, да не надо, Володя! (Раздраженно трясет руками.) Не надо, не надо, не надо!
Не счастье женщине нужно. Нет. А знаешь, что?
МАЯКОВСКИЙ. Что же, интересно?
ВЕРОНИКА. А внимание и уверенность. А какая в тебе уверенность может быть? Ты нарасхват.
Выступаешь, стишки пишешь. И стоит какой-нибудь бабе из Пролеткульта пригреть тебя у
себя между ног, как ты тут же предашь и тут же забудешь!
МАЯКОВСКИЙ. Нет, это не так. Вероника, нет!
ВЕРОНИКА. Всегда было так, а сейчас будет не так? Нет, Володя, нет!
А мой муж, он хоть и не поэт, но работает во МХАТе. И пускай я его не люблю, но мне его
жалко. А тебя нет. Чего тебя, дылду, жалеть? Ты себе всегда найдешь, а Миша мой… он
святой, потому что я его предала. Грех это. Нехорошо. Но больше я предавать не буду.
Никогда. (Кричит.) Слышишь – никогда!
24
МАЯКОВСКИЙ. Эх, Вероника, что же ты со мной так жестока? За что же ополчилась? Да, бывало
в моем прошлом всякое. И любил я женщин сильно и даже взахлеб. Любил их. Но я
любил их до того, как встретил тебя. Потом все изменилось, буквально. Я так верю в мою
любовь к тебе, что хочу всю свою жизнь переиначить. От и до.
ВЕРОНИКА. Нет, Володя, не для меня этот разговор. Для других, для комсомолок. А мне уже
надо идти на репетицию. Во МХАТе не любят, когда опаздывают. Не любят.
МАЯКОВСКИЙ. Не уходи.
ВЕРОНИКА. Да что ты как ребенок! Тебе сколько лет? (Подумав.) Ты свое получил, теперь к
другому столу. Прощай, жокей!
Вероника уходит. Маяковский подходит к столу, вынимает пистолет, потом садится на
диван и стреляет себе в сердце.
Слышен звук быстрых шагов. В комнату вбегает Вероника.
ВЕРОНИКА. Что ты наделал?
МАЯКОВСКИЙ. Я любил тебя…
ВЕРОНИКА. Да, да, но ты говорил это так…тихо.
Свет постепенно меркнет. Очертания предметов становятся зыбкими. Тело Маяковского
еще подрагивает.
18 СЦЕНА
В ДРУГОМ МИРЕ
МАЯКОВСКИЙ. Все. И это все. Далее тьма великой ночи. Великая, черная беспредметность.
Космос. Вот в комнату вбежала женщина. Вероника вернулась. Ее черты растворяются
совсем. Ее слезы уже не слезы. Сердце уничтожено. Источник страданий расстрелян
собственноручно… и, значит, я победил? Все и навсегда. Теперь осталось только закрыть
глаза и отвернуться к стене. Там открывается путь в мир идеальных предметов, там…
Что там? Что же дальше?
Над Маяковским склоняется Человек будущего. Он обет в прозодежду сапфирового цвета. Она
блистает и переливается. Маяковский удивленно смотрит на Человека будущего. Очертания
комнаты постепенно растворяются. И зажигаются тысячи огней, бьющих снизу из сцены
вверх. Сзади видны очертания космических построек и летательных аппаратов.
ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО. Дальше только строчки и переплеты, недописанные черновики и
дописанные завещания.
МАЯКОВСКИЙ. И это все? Все?
25
ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО. И это все. Трансляция твоего существования завершена.
МАЯКОВСКИЙ. Но кто со мной говорит?
ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО. Считай, что ты.
МАЯКОВСКИЙ. А если я так не считаю?
ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО. Это твои последние проблемы. Но я постараюсь тебе кое-что объяснить.
В финале последней пралайи, то есть промежутка между двумя сотвореньями вселенной,
великий мудрец Риши, прибывающий в Вечности бесконечного пространства, желая дать
будущим людям средство познать Себя, воздвигает из присущих Ему качеств
грандиозный дворец над волшебной горой Меру. Но когда люди вновь появляются на
земле, этот колоссальный храм, один конец которого опирается на правую, а другой - на
левую бесконечность, в своих чудовищных размерах становится для микроскопических
людей невидимым. Для них он лишь небесная твердь, за которой нет ничего.
МАЯКОВСКИЙ. Понимаю.
ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО. Как утверждают «Пураны», это циклопическое сооружение создавалось
из чистых качеств, из идей предметов. В одной из его стен замурован и Выбор вообще,
молекулой которого является выбор знакомого тебе товарища Нетте. Но даже и этот
микроскопический выбор будет сделан не товарищем Нетте, а товарищем Маяковским, и
не с точки зрения бытовой кармы, а с позиции литературной целесообразности
огнестрельной развязки.
МАЯКОВСКИЙ. Что ты сказал? Повтори. Я, кажется, не расслышал конец фразы. Там что-то
было. Там что-то было!
ЧЕЛОВЕК БУДУЩЕГО. Все. И ничего. Твоя смерть – сверхиллюзия. И псевдогаллюцинация.
ЗАНАВЕС
26