Н.Д. Потапова - Европейский университет в Санкт
advertisement
Н.Д. Потапова Российская историческая периодика: ситуация языкового выбора Обзор исторической периодики за прошедшие 5 лет – тема, как и прочие, позволяющая выбрать разные жанры описания и разные параметры анализа. Диапазон наименований изданий за последние годы не сократился, скорее напротив, традиционно понимаемая как «историческая» тематика активно проникает на страницы презентующих себя как «неисторические» изданий. «Междисциплинарность» так или иначе стала важным мотивом в установлении интеллектуальных связей в эти годы, установление диалога определило язык его участников, вслед за тем – темы и проблематизацию объектов их работ. Понимание исторического «источника», скажем, как текста или артефакта, исторического письма как жанра литературного творчества или социального действия, определение места истории между гуманитарным и социальным знанием, объединяют профессионалов, традиционно именуемых филологами, социологами, историками и пр., но одновременно разводит тех, кто ранее оказался «приписан» к той или иной профессии. Понятие «проект» начинает успешно конкурировать с понятием «специалист в области». В итоге граница «исторического» по тематике не совпадает с границей исторического институционально. В этой перспективе понятие «историческая периодика» нуждается в определении. Массив текстов, которые могли бы стать объектом нашего рассмотрения, чрезвычайно велик. Однако я решила ограничить рамки своего исследования двумя изданиями, старыми институтами в исторической профессии, выбрав для анализа журналы «Вопросы истории» и «Отечественная истории». Я вынуждена была оставить за рамками своего рассмотрения, скажем журнал «Новая и Новейшая история», а также «Вопросы истории, естествознания и техники», журнал «Родина» по причинам исключительно физического, не логического характера – я выбрала большую степень детализации анализа, пожертвовав объемом рассматриваемой выборки. Более того, выборка представлена не всеми номерами названных журналов. Данная статья представляет собой результат мониторинга этих изданий за 3 года: 1996, 1999, 2002. Целью исследования является показать, как на страницах разных изданий за 6 лет выстраивалось историческое повествование; какие, где и когда наблюдаются жанры и стили исторического письма. Общая задача работы – определить, к каким контекстам жанров письма и коммуникации апеллируют тексты изданий, приблизиться к пониманию прагматики языкового выбора. Все это позволит наметить интеллектуальные поля с достаточной плотностью вероятности сходства языка и приемов повествования, и то, как эти поля соотносятся с профессиональными институтами (самими изданиями, представляемыми ими и кругом авторов учреждениями). Описание периодики возможно в двух разных перспективах: первый аспект – это то, как видится прошлое тем, кто пишет о нем сегодня, иной аспект проблемы – как пишут, как работают сегодня историки. Тема «прошлое на страницах периодики» видится мне самостоятельной большой проблемой. В данной статье ставится задача определить основные тенденции в письменной презентации происходящего в исторической профессии. Я обращаю внимание читателя на неопределенность выбранных только что мною понятий «тенденции» и «происходящее». Приступая к данной теме, я так ограничиваю анализ рассматриваемых текстов, что меня будут интересовать следующие их аспекты. В центре внимания – мотивация автора в его работе, мотивировки выбора темы, проблематизации объекта исследования, структурирование темы – выбор героев, то, какие аспекты прошлого – ментальные или физические действия, то, что за причины и цели приписываются рассматриваемым моментам в прошлом. Избираемый мною подход – акцентирование внимания читателя на нескольких выделенных мной аспектах языкового выражения деятельности историка, с которыми мы сталкиваемся на страницах двух ведущих и традиционно исторических журналов, с одной стороны позволяет, как мне кажется, привлечь внимание к ряду моментов, редко оказывающихся в поле зрения историка, тем более выступающего в роли не аналитика периодики, а «обычного» «потребителя» продукции этих институтов исторической профессии. Однако, он имеет (как и любой возможный подход) свои ограничения, поскольку целый ряд моментов неизбежно оказались вне поля нашего зрения; таким образом конструируемое мною описание не может быть непосредственно соотнесено с «реальной» периодикой. Общая цель работы - наметить поля с достаточной плотностью вероятности сходства языка и приемов повествования, и то, как эти интеллектуальные поля соотносятся с профессиональными институтами (самими изданиями, представляемыми ими и кругом авторов 2 учреждениями). В данном случае материалы периодики рассматриваются как законченный текст. Я помещаю в фокус рассмотрения не «замысел» того или иного автора и даже не те тексты, которые «выходят из под пера» профессиональных историков, а готовый результат совместной работы авторов и редколлегии. Меня будут интересовать не «творческая лаборатория», для данного исследования значимы материалы периодики именно в том виде, как они оказываются представлены читателю. Иными словами – социальная, организующая, дисциплинирующая во многом роль, которую играют исторические журналы, язык их материалов в профессиональном сообществе. Поэтому говоря об «авторе» в данной статье я имею в виду результат взаимодействия редколлегии и историка, представленный на страницах издания. Проблематизируя язык, я вынуждена была отказаться от категории автора и от поиска индивидуальной ответственности за слово (отказываясь в кажом случае от того, чтобы искать, на кого она может быть возложена - скажем на редколлегию, собственно автора, коллег или руководство представляемого им института, руководителей фонда, в рамках которого выполнен проект и т.п.). Я вынуждена отказаться от традиционного понимания роли автора не потому, что я не отдаю себе отчет в том, насколько важно было бы понимание именно того, что «хотел сказать» автор в каждом конкретном случае, и где его воля оказалась искажена вроде бы внешними факторами – зависимостью от устного или письменного диалога с теми или иными коллегами, от текстов коллег на которые он реагирует, программ фондов или изданий, для которых работает автор, вмешательством научного или литературного редактора и т.п. Как раз напротив, важная формирующая роль всех этих факторов для меня очевидна, но проследить механику их действия не представляется мне возможным, по крайней мере в рамках данного исследования. Поэтому я буду вынуждена говорить о результате взаимодействия всех вышеупомянутых факторов как вероятных, и буду говорить об «авторе» лишь условно, описывая дискурсивные сообщества, представленные на страницах выбранных мной журналов. Поэтому, если задаваться вопросом о причинах происходящего и об ответственности, то в данном случае речь должна идти об ответственности коллективной. Еще один принципиальный аспект данной работы хочется особо подчеркнуть: я не оцениваю рассматриваемые тексты в категориях должного. Я приглашаю читателя не оценивать «схваченные» мною моменты в развертывающемся на страницах периодики языковом творчестве авторов по шкале «хорошо/плохо», «следует/не следует». Моя задача – не призвать к определенному роду творчества и ни в коем случае тем самым косвенно не стремиться нормировать практику исторического письма. Я показываю ситуацию языкового выбора. Однако в этой перспективе я (и это неизбежно) стремилась поместить происходящее на страницах рассматриваемых ведущих исторических изданий в более широкий контекст «возможного» с моей (неизбежно ограниченной!) точки зрения на «занятие историей», практикование истории как интеллектуальной деятельности. Приступая к теме, я хотела бы поместить в фокус внимания те моменты, которые, как мне представляется, традиционно в силу инерции, видимости очевидности, оказываются за рамками анализа. Между тем, происходящее в профессии принуждает, как мне кажется, проблематизировать их. Задумывается ли автор, историк о том, зачем он работает? Что он делает, когда определяет объект своей работы: как историк проблематизирует своей объект – перебирая попавший в руки ворох остатков прошлого, определяет свою «тему», выделяет героев (индивидов, группы, «силы»), говорит об их связях, действиях, мыслях, приписывает им причины и цели. Ставя таким образом проблемы, я отчасти отказываюсь от рассмотрения периодики как жанра с определенными рамками. То есть, для меня в данном случае не значимо отличие периодики, статьи в журнале от иных форм исторического письма, я не сравниваю их, не задаю вопрос об ограничениях, которые накладывают, скажем, размеры журнальной статьи на авторский выбор. Я оказываюсь (и вместе со мной читатель) внутри этого жанра в поисках происходящего в этих рамках. Меня интересовало не то, о чем пишут, но то, как пишут. Таким образом я определяю объект своего исследования в самом общем виде не как описание видения истории сегодня, но как описание происходящего в исторической профессии. В силу этого читатель не найдет в этой статье удовлетворительного описания того, как видится прошлое с позиций последних лет, какие картины прошлого рисует нам отечественная периодика последних 5 лет. Меня занимал прежде всего вопрос – что делают историки, чем они заняты. ОБРАЗ ИЗДАНИЯ Итак, я остановлюсь на двух традиционных для исторической профессии изданиях. Начнем с 3 внешних отличий, поскольку в оформлении и формате этих изданий проще всего увидеть отличия: они никак не заявляют внешне какую-либо связь между ними. С точки зрения общего объема страниц журнал «Вопросы истории» зримо (на 30-35%) превосходит «Отечественную историю» (он выходит 10-12 раз в год в отличие от стабильных 6 раз в год «Отечественной истории»), и это отличие сказывается на прочих количественных показателях, которые мы рассмотрим. Тиражи изданий сильно колеблются, в начале тираж «Вопросов» почти в 2 раза превышает тираж «Отечественной истории», затем тиражи падают, причем резко у «Вопросов» и отличаются уже меньше, временами даже сближаясь. С точки зрения общего количества условных печатных листов и количества публикуемых статей «Вопросы истории» превосходят «Отечественную историю» в среднем на 25 %. В этой связи чуть больше авторов (но незначительно) ежегодно оказываются в состоянии поместить свои работы в первом издании. В том, как оба издания представляют себя и своих авторов, оказывается задана определенная перспектива – временная и пространственная, институциональная и социальная, которая конструируется этими изданиями, то видение профессионального сообщества, которое поддерживается благодаря ним. Так, для обоих изданий оказывается значим момент в прошлом, с которого они начали выходить – 1926 для «Вопросов истории» и 1957 для «Отечественной истории», оба выходят в Москве, «Вопросы истории» продолжают использовать Орден трудового красного знамени в оформлении обложки. В отличие от «Вопросов истории», «Отечественная история» - журнал, связывающий себя с профессиональным учреждением – Институтом российской истории РАН. Оба традиционные, исторические, центральные, но один академический, другой нет, так «говорят» о себе себя эти издания. Любопытным образом оттеняет этот образ рекламная практика изданий. В отличие от «Отечественной истории», публикующей только информацию о подписке, активно публикует рекламу журнал «Вопросы истории»: в 7 из 10 выпусков за 1996 год размещена реклама новых изданий по философии и социологии истории, один раз – информация о конкурсе проектов, и один - на обложке размещена информация о туристическом агентстве «Мистер Твистер», предлагающем 8-10-дневные поездки по Франции, Испании, ЮАР, Таиланду, Кипру, Арабским Эмиратам – детям, молодоженам, семьям, группам и решение проблем с авиабилетами. Таким образом журнал заявляет о своей связи с книготорговлей и туристическим бизнесом. Корректирует облик изданий то, кого и как они представляют в качестве своих авторов, и здесь за последние 6 лет можно заметить некоторую динамику. Оба журнал предлагают читателю составленные по определенному формуляру сведения об авторах, таким образом представляя последних. Так, журнал «Отечественная история» стабильно остается более «московским» изданием, по сравнению с «Вопросами истории» (доля авторов из Москвы составляет 71-75% против 64-65%), при том что в обоих изданиях стабильно доля «московских» авторов чуть сокращается (на 1-4%). Второе главное отличие «Вопросов истории» - значительно большая и стабильно растущая доля авторов из регионов (17-24%) по сравнению с оставшейся без изменения долей в «Отечественной истории» (12%). Доля авторов из Санкт-Петербурга более чем в 2 раза сократилась в «Вопросах истории» (с 14% до 5%), оставаясь стабильной в «Отечественной истории» (10-11%). В «Отечественной истории» также стабильно доля авторов из других стран (5-8%) больше, чем в «Вопросах истории» (3-5%). В обоих изданиях незначительно возросла доля авторов из других государств СНГ (с 1% до 2%). Отличаются журналы и по тому, какие учреждения представляют их авторы. Среди учреждений лидируют институты Российской Академии Наук, но их доля на страницах «Отечественной истории» (в среднем 56%) стабильно значительно превосходит «Вопросы» (30%). Доля Университетов выше также на страницах «Отечественной истории» (21% против 6%), в отличие от доли педагогических институтов и др. вузов (8% против 29%), как и доли представителей архивов (3% против 8%). На страницах «Отечественной истории» несколько выше и доля докторов исторических наук среди представляемых авторов (в среднем 52% против 40%), доля кандидатов исторических наук стабильно сближается и чуть падает в «Отечественной истории» (46% - 36%). В отличие от него «Вопросы истории» публикуют значительно больше авторов без степени и их число неуклонно растет (14-22% против 3-9%), а также произведения авторов со степенями по неисторическим специальностям (6% против 1-2 %). Еще один косвенный аспект представления авторов оказывается связан с их полом (поскольку имена авторов приводятся в изданиях полностью, читатель оказывается в состоянии «прочитать» их пол). Доля женщин, публикующих свои издания на страницах обоих изданий за рассматриваемое время возросла, но незначительно – с 15-18 % до 20-24%, при этом журнал «Отечественная 4 история» стабильно публикует чуть больше «женских» статей, чем «Вопросы истории», но эта разница составляет всего 3-4% (примерно на 3-7 чел.). Таким образом, журнал «Отечественная история» представляет себя как более «московский», «академический» и «университетский», «женский» журнал, а журнал «Вопросы истории» - более «региональный», теснее «связанный» с учебными заведениями, архивами и музеями и меньше со степенями по историческим специальностям. Рубрики, которые заявляют журналы и по которым подбирают в определенном порядке статьи, можно рассматривать как самостоятельный текст, в котором конструируется образ журналов. Объединяют издания существование и практически одинаковое расположение таких рубрик как абстрактно названная в «Вопросах истории» рубрика «Статьи» (это основное содержание журналов, в «Отечественной истории» она как правило не имеет названия), «Сообщения и публикации» и «Историография». Однако в остальных рубриках дискуссии, критика, методы, научная жизнь в «Отечественной истории» жанрово оказываются противопоставлены акценту на человеке в «Вопросах истории» с его рубриками «исторические портреты», «воспоминания», «люди, события, факты» и акценту на ХХ веке, которому специально посвящена рубрика «Политический архив». Таким образом презентуется система жанров и своего рода фаворитов, когда один тексты одного жанра получают отдельную рубрику («Воспоминания» в «Вопросах истории») создает архив (рубрика «Политический архив ХХ века» в «Вопросах истории», галерею портретов (рубрика «Исторические портреты» там же. Можно отметить также и создаваемый эффект отстранения издания от субъектов в рубриках «воспоминания», а также «Историки о времени и о себе» («Вопросы истории») Конструируется образ издания и в объявлениях разного рода, с которыми журналы обращаются к читателю. В объявлении о подписке журнал «Отечественная история» заявил интерес к истории регионов России (исторических областей и государственно-административных образований), стран и регионов ближнего зарубежья. («тесно связанных многообразными нитями с Россией»), а также Москвы в связи с ее юбилеем. («Регион» становится еще одним важным мотивом последнего времени в формулировании принципов отношений в профессиональном сообществе.) Кроме того журнал интересуют: «крупные» проблемы, «сквозные» темы, «видные» исторические деятели (иными словами проблемность, человек в истории, поиск причинной связи) и «новые» документы. В 1996 году, отмечая 70-летие основания журнала «Вопросы истории», редакция определенным образом позиционировала журнал, определив свое видение, «норму» «стремлений, возможностей, ориентиров и мечты» журнала. Редакцией было обозначено некое поле борьбы, на котором журнал «отстаивает интересы исторической науки», стремится «не дать окончательно размыть ее фундаментальные основы и ценности». Авторы обращения не определили, что это за пространство, кто ведет борьбу и наступление на историческую науку, в чем ее основы и ценности. Столь же неопределенны и прочие ориентиры: «высокий научный уровень публикуемых материалов» (при том, что журнал стремится объединить «профессионалов и начинающих»), «восстановление исторической правды», превращение истории в подлинную науку, повышение исторического самосознания российского общества». Определены в данном случае только то, что история – наука, у общества может быть некое самосознание и в частности историческое, у народа – есть историческая память, в которой могут быть белые пятна – то, что забыто или скрыто, а правда – одна (журнал призывает к дискуссии, дабы в споре выработать единое видение). Историю можно и нужно видеть по-новому (новые идеи и концепции) и честно, свободно от «догм и шор» – идеологических и политических. Те, кто исказил правду также маркируются в обращении: это те, кто разорвал связи с прошлым науки и русским зарубежьем, зарубежными школами и направлениями. Если у «Отечественной истории» как образующий заявлен способ поставить проблему и увидеть связь, то у «Вопросов» - стремление через искусственные внешние науке преграды к некой единственной правде. В то же время, «Отечественная история» призывает искать новые документы, а «Вопросы» - новые идеи. На страницах Отечественной истории временная перспектива оказывается представлена следующим образом. В обоих изданиях примерно треть всех материалов посвящена периоду между 1917 и 1945 г.; порядка 20% статей – рубежу XIX-XX вв., 13% XIX в., XIV-XVII вв. – порядка 10%. Отличия между журналами касаются представления следующих периодов: древности до XIII в. (в «Отечественной истории» посвящено порядка 4% статей, в «Вопросах истории» - 8%), XVIII в. (5% и 12%), времени между 1946 и 1990-ми гг. (15 и 4%). Таким образом, «Вопросы истории» чуть больше актуализирует древность, а «Отечественная история» недавнее прошлое. Пространственная 5 перспектива «Вопросов истории» также отличается, поскольку он не связывает себя с историей отечества, между тем эта тематика там все же доминирует (60-70%), будучи разбавлена в основном странами Европы (20-30%), США (1-3%), и проч. (до 7%). Такова внешняя и декларируемая стороны рассматриваемых изданий. Отличия между изданиями по этим параметрам определимы достаточно четко. Стилистически отличаются даже заголовки в журналах. Обращает внимание определенная проблемность в заголовках «Отечественной истории» и интрига в заголовках «Вопросов истории». Самый распространенный способ построения заголовков - номинация объектов повествования (индивид, группа, их свойства и качества, классификация). Самый распространенный объект – лицо, «исторический герой», реже – «исторический источник», еще реже – аналитическая категория. Часто лицо помещается в контекст обстоятельств времени и места. В отличие от «Вопросов истории», «Отечественная история» практически всегда помещает любое имя объекта в контекст аналитических категорий, таким образом четко задавая в заголовке два плана повествования: исторический и аналитический. Для «Вопросов истории» характерно частое сопоставление двух имен, оформленное союзом «и». Глагольные конструкции или номинативные но с обозначением действия встречаются значительно реже, в качестве субъектов действия выступают «исторические герои». Обращает внимание, что крайне редко, но все же в виде исключения встречаются обобщенно-личные конструкции (непосредственное обращение автора к читателю, не столько к объекту) со значением призыва и должествования (см., например: «Вспомним», «Народ должен знать» в «Отечественной истории»). ОБРАЗ АВТОРА. Начнем с того, как мотивируют авторы свой выбор темы, выстраивают собственную позицию как действующего в профессиональном сообществе, в чем видят цели и причины собственных занятий, в какую перспективу помещают собственное видение проблем. Нужно отметить, что отсутствие четкого авторского образа, внимания к собственной деятельности и таким образом создание эффекта очевидности, традиции, инерции, адрессация к дискурвивному сообществу – является признаком одного из принятых жанров и характеризует не отношение к норме (т.е. не оценивается позитивно/негативно – как то, что обязательно должно присутствовать, я выделяю наличие или отсутствие образа автора как характеристику, определяющую систему героев произведения). В общем, весь диапазон того, как в нашей выборке оказывается представлена тема собственного исследования и соответственно автор, занимающийся ею, можно свести к следующим вариантам. 1. Тема указывается как недостающая часть целой картины, метафора «исторического полотна», страница в единой книге. Подобная перспектива задается с помощью конструкций типа: существует мало работ, посвященных…», «до сих пор не написана полная биография», «история темы неравномерно/слабо исследована» и проч. Таким образом заявляется единая перспектива, одинаковые позиции со всем профессиональным сообществом. Прошлое в данном случае понимается по разному. Оно либо существует только в работах историков и тогда историки таким образом мыслятся как группа, работающая над созданием единого целого полотна, которое в идеале должно быть – равномерным, не иметь пробелов, одинаково плотным/глубоким/детальным. Общими могут представляться и ресурсы, на что указывают понятия «научный оборот», «база», «накопление материала по вопросу», «освоение документальных свидетельств», «разработанность», «конкретизация представлений», «продуктивный период». Иное понимание прошлого: оно существует само по себе (как «пучина», в которую можно погрузиться более или менее глубоко) и историк только актуализирует его. На это понимание указывает и метафора «освещения» полного/нет/под углом/односторонне, уделение внимания. При таком понимании прошлого историк понимается как занятый поиском неизвестного в рамках единой системы – новых данных, решения, понимания. Причины такого положения дел: никак не определяются, «руки не дошли», по причине того, что существовала цензура, рамки и ограничения в видении, зашоренность не было материала – не найден/не доступен, закрыт. Не было интереса. Интерес – академический, практический – пример действий и их последствий, опыт, шкала оценки для современного – преемственность (юбилеи). Важность, масштаб («крупное событие»). Ценность для историков 2. Тема представляется как то, о чем уже говорят, но говорят по-разному – спорят. Собственная деятельность таким образом заявляется как часть единой системы «правильной» 6 аргументации, как позиция в споре, часть системы аргументации («проблема имеет историографическое значение», «признание в науке», стоит «на повестке дня». При этом спор понимается традиционно как борьба, поэтому такая перспектива неизбежно предполагает таких героев как «приверженцы, сторонники т.з.» и пр. 3. Как другая правда, перепроверенная – объективная, научная. Усложнение – от схематизации/упрощения. Трезвость. Реальность. Усложнение методологических задач – новые связи. Переосмысление – новые подходы. 4. Как другая картина, другая интерпретация., возможны разные точки зрения и разные подходы – «излагать собственную версию» - характерно, что крайне часто подобная декларация все же присутствует наряду с тем, что автор не «претендует на истину в последней инстанции»т- мысль о которой косвенно возникает в памяти. Изобрважаем, оцениваем, считаем возможным/нет. Вариант: при всем многообразии позиций есть общее. Те роли, в которых оказываются представлены авторы, можно типизировать следующим образом. Роль автора как открывающего «тайну» (мотив тайны и загадки, которая по иному будет выглядеть в контексте истории оказывается в этом случае способом проблематизации, историк проблематизирует свой объект, объявляя это нечто тайной). Можно Проблематизировать можно и жестом, им с этим связана роль указующего: «пролить свет», «видный/важный» (о деятеле/явлении), «заслуживает внимания» (указательный жест без света). Роли торговца, участника производства, борца с идеологией, на чем я уже останавливалась, можно дополнить еще ролью автора как забавника (что связано со способом ввести проблему, объявив, что это «интересно» или сославшись на «любовь к фактам и их прихотливой игре»). В ряде мизансцен авторы примеряют роли режиссера (рассуждая о том, чего не хватает обитателям прошлого, или что им не удалось) или судья (мотив судьбы и назидание). Все эти случаи вводятся для того, чтобы объяснить мотив «новизны». Практический каждый автор считает нужным начать свои рассказ с констатации в той или иной форме, что он делает нечто «новое», показать, что делает свое дело первым – показать, что место пусто, а не показать, как и почему проблематизирует свой объект. Новое может быть новым только по отношению к чемулибо, т.е. должно быть чему-то противопоставлено. Не указывает ли невнимание к тому, что и зачем делает пишущий статью, на обыденность, рутинность, а значит привычность для всех, существование некого единого сообщества, к которому косвенно обращается автор, в рамках которого все делают так, потому что так принято, следуя образцам. То, что мы видели – указывает на необходимость мотивировать собственную деятельность: пространственное понимание «поля» деятельности – автор вынужден произнести, что он не посягает на «чужое», уже занятое кем-то из коллег, не присваивает чужого, а делает «свое» – «новое» или «другое». Новым чаще всего оказывается предмет – тема, материал, и практически способ работы автора. ОБРАЗ МАТЕРИАЛА Если внимание к собственной работе, размышление о ее мотивах, целях и способах не часто встречается в данном жанре исторического письма, то «источник» - казалось бы традиционный герой исторических сочинений. В своей статье я хотела бы «взорвать» эту «обычность» источника, единственное наше желание – отстраниться, проблематизировать кажущиеся понятными, привычными высказывания. Конечно, принятая риторика может скрывать крайне сложные операционные процедуры, проделанные автором мысленно до того, как он начал писать, рассказывать о своем предмете. Может ли читатель и сам автор восстановить их, если они оказались не вербализованы, не проговорены в тексте статьи? Существуют ли эти процедуры как-то иначе, кроме как в языке, кроме как о них оказалось сказано? Оставляя открытым этот вопрос, я хотела бы показать, в каких формах бытует рассказ об «источнике» на страницах выбранных мной исторических изданий. Меня будет интересовать то, как авторы определяют «материал», неким образом используемый ими в их работе – наделяют его способностью активно/пассивно участвовать в рассказе об истории. Как авторы выстраивают в языке свои «отношения» с источником: говорят о нем и о том, что они делают с источником. В данном случае я никак не оценивала бы принятые образы материала, поскольку полагаю, что авторы, применяющие эти приемы могут владеть и другими жанрами, способами говорить об источнике, понимать его. Я предлагаю свои наблюдения читателю, приглашая задуматься о происходящем в одной из практик профессиональной деятельности. (В данном случае я использую 7 неопределенное понятие «материал» для того, чтобы проблематизировать – чем же на самом деле он оказывается в повествовании историка.) Материал отождествляется с действующими лицами (чаще всего отдельными людьми), их мыслями и словами, даже если не они создали этот материал. Материал «говорит» за них или свидетельствует о них, подтверждает, дает сведения, уверяет, сохраняет, фиксирует, указывает, обладает данными, - то есть выступает в роли свидетеля. Таким образом как бы непосредственно монтируются два кадра: текст повествования историка и текст повествования материала без дополнительной мотивировки. Материал «сотрудничает» с историком на равных, материал и историк делают одно и то же – рассказывают. Подобные иллюстрации, яркие зарисовки вводятся при помощи таких конструкций как например «истинное содержание/подробное описание заключено в», «выдержка дает ясное представление/созвучна/откровенно подтверждает», «показательна / стоит привести/интересны реакция/ собственное впечатление / слова / ответ / свидетельство / доводы/ покаяние / известия / мысли / судьбу». Источники как бы сами «рисуют картину прошлого». Мотивы подобной иллюстрации бывают следующими: из этого «раскрывается секрет», «читатель сам может судить о степени основательности» сказанного или «вчитываясь в слова современников, прийти к заключению», «составить представление», «услышать голоса из прошлого». Таким образом мотивом подобного представления материала оказывается стремление сделать читателя активным соавтором, и косвенно допускаются разные трактовки. Кроме того материал можно собрать, извлечь, найти / обнаружить. Он «откладывается» и становится «достоянием». Его можно «обработать» как руду, «подвергнуть анализу», «использовать» и «скорректировать оценки», «прийти к заключению с достаточной определенностью». Он имеет «цену». Его можно как бы синтезировать из других: «отсутствие материала частично восполняют другие источники».Эти роли отсылают нас к сценарию работы историка как участия в производстве. Историк в таком сценарии участвует в «планомерном наращивании знания», причем возможна «оптимизация познания». Еще одно видение материала, когда он представляется как колодец, он содержит информацию, в нем «частично заложены ответы на вопросы» историка, из него следует или можно извлечь нечто, а «в ворохе бумаг можно утонуть». Материал может быть представлен в образе осветительного прибора: он «проливает свет», «освещает». А сравнение этих разных кусков «позволяет получить относительно адекватное представление», причем можно сравнивать как пятна, образуемые светом материалом так и неким «реальным положением дел», но могут оставаться и «пробелы», не полностью представленные аспекты. Материал может быть представлен и в качестве зеркала: в нем нечто представлено, отражают реалии обыкновенно документы обзорного характера, «отражены ум, способнеости, талант». Еще один образ материала: источник как призма, сквозь которую можно рассмотреть прошлое. Наконец, на материал можно «опереться» и «рассмотреть» прошлое. Но то же самое можно сделать и испозьзуя вместо материала, суммируя подсчеты/ используя данные специалистов – других авторов. В том, как описываются совершаемые историками действия доминирует метафора взгляда (историки «видят, рассматривают») чтения и счета (они «считают/ учитывают/ оценивают, прочитывают в прошлом, расшифровывают»), письма («пишут» и «подчеркивают2), еще одна метафора жеста - историки «распутывают клубок» или «исходят», «проникают в тайну». Мотив воображения и мысли связан с такими функциями как «дают толкование, выражают суть, строят объяснения, представляют, думают, гадают, предлагают, судят, анализируют». Кроме того историки мыслятся как создающие некую пространственное изображение: они «выбирают масштаб анализа, делают акцент, помещают в контекст, чернят или обеляют, приукрашивают или нект» таким образом «воссоздавая» или «реконструируя» его. Мотив чувств связан с такими функциями как «гордиться и испытывать боль, идеализировать». Мотив слова – с функцией «проклинать» и «задавать вопросы прошлому», наконец просто «говорить», «имепновать, называть, рассказывать». При этом коллеги, другие историки могут пониматься антропологически как сообщество, где бытуют мнения, таким образом они «бывают или нет замечены в науке». ГЕРОИ И ИХ ФУНКЦИИ Проблематизируя героев и совершаемые ими в повествовании действия, я также стремилась приблизиться к определению того, какие аспекты в том, что делает историк осознаются авторами рассматриваемых текстов как то, что требует внимания, осторожности, как проблемные, ловушки, находящееся за пределами возможностей познания и т.п. Обращает внимание та свобода, с которой 8 авторы вторгаются во внутренний мир своих героев, описывают их мнения и чувства. Идея возможности проникнуть во внутренний мир героя, познать мысли и чувства, искренность отношений ближнего объединяет авторов рассмотренных нами текстов. Правительство, руководство,– иногда с дополнением «и его глава» (встречаются и такие разновидности как: «Царь и его окружение», «Сталин и его единомышленники», «Хрущев и его сторонники», «партия и ее лидеры», «Брежнев и его команда»), дипломатия, политики, ведущие деятели, министры, президент, правящие круги – элита (правящая), вожди, режим и власти (в значении «группа лиц», а не «сила»), Москва (и др. столицы), государство (название страны), войска, силовые структуры, чиновничество/бюрократия/управляющие, система управления/командно-административная система. Капитал, предприниматели, криминальные структуры Политические силы, либералы, радикалы, революционеры, народовольцы Интеллектуалы, элита (духовная, интеллектуальная) Народ/народы, массы, мировое сообщество / общественность, этнос/ новгородцы /русские, , граждане, население, широкая публика, жители, рядовые участники, племена, массовый читатель, современники, социум/общество (классы, кланы), люди, мы Процесс (в т.ч. «судьба»): его происхождение, путь, развитие и его стимулы, переход, исхлод, направление и его истоки или корни, курс / подход / течение в мысли или историографии, сходство, обновление (модернизация), формирование, сходство, движение, мощь, возможность избежать/миновать, достижения и достояния, метафора следа как значения. Все эти герои, за исключением последнего типа, способны «понимать, надеяться, ожидать или нет, быть готовым, , отмечать, стремитьсясчитать, интересоваться, поддаваться влиянию, следовать побуждению, скрывать, полагать, иметь мотивы, оценивать, испытывать симпатию или страх, чувство неуверенности, отдавать предпочтения, делать выбор, сознательно или нет совершить что-либо, испытывать вдохновение от чего-либо». Минимальный интерес авторы проявляют к действиям героев (за исключением абстрактных «работа/деятельность/прибегать к мерам для», борьбы / столкновений и элементов биографического формуляра, встречи, сотрудничества или столь же абстрактных как «производить, торговать, грабить», «развиваться, стать»), и наибольший – к словам (писал, сказал, заявил), но главное - их мыслям и чувствам, усматривая в них скрытую (и открываемую ими) причину происходившего в прошлом. Сознание индивидуальное и массовое, ментальность, идеология, а в последнее время память оказываются в фокусе интереса. Такие понятия как степень безразличие, мотивация, и проч. применяемые в современной социологии для анализа поведения человека в ситуации выбора категории отсутствуют в работах. С мотивом «мысли и чувства» конкурирует мотив «значения и языка», что оказывается связано с в последние годы с категориями дискурс, риторика, нарратив, жанр, мифы, символика, стереотипы, ритуалы. Помимо мыслей и слов, некоторое внимание уделяется функции идентичности, статуса и положения относительно других. ТЕМА: СПОСОБ ПРОБЛЕМАТИЗАЦИИ В данном случае мы остановимся на том, что значит для историка «увидеть проблему»? Как мы определяем объект нашего исследования, как выбираем некие аналитические категории в качестве того, что (если бы речь шла о художественном произведении) можно было бы назвать основными мотивами его сюжета? Я не случайно в последнюю очередь предлагаю коснуться этого момента, уже рассмотрев основных героев и их функции, пространственно-временные рамки. Помимо ответа на волнующие сообщество сегодня вопросы, участия в диалоге в другими историками – не такими правдивыми, объективными, свободными от контроля, барьеров, давления, богатыми на материал, - можно выделить еще следующие мотивировки обращения к теме: Устремленность в будущее по отношению к моменту в настоящем, в котором пребывают автор и читатель («уходящий век и перспективы развития человеческого сообщества»). Устремленность возможна, поскольку: события повторяются («ситуации периодически воспроизводятся»), Россия отступила в прошлое («Россия возвращается на покинутые рубежи»). При этом на страницах журнала «Отечественная история» применяется слово «опыт», «Вопросы истории» используют слово «урок». Такое назидание задается скажем как необходимое «при проведении преобразований. Устремленность в будущее в прошедшем – имело более менее отдаленные последствия в чем-то ином – ошибки и успехи. Возрождение прошлого в настоящем 9 Трагедия прошлого («личная трагедия тесно переплеталась с величайшей трагедией прошлого») Тайна, что в действительности скрывалось, раскрытие скрытого внутри (логики, смысла, причин). Все рассмотренные выше особенности удалось с равной степенью вероятности наблюдать как на страницах «Отечественной истории», так и в «Вопросах истории». Однако именно в диапазоне тем между этими журналами есть отличия. Так, журнал «Отечественная история» делает акцент на изучении таких тем как: Предпринимательство и рыночная экономика, торговля, производство, фиинансы и их организация Парламентаризм, администрация и управление Революция и тоталитаризм, политическая борьба и роль правых партий Великая отечественная война – особенно подготовка Демографические процессы Новые направления в исторических исследованиях (антропологический подход, нарратив, ревизионизм, новая экономическая история, региональные исследования с акцентом на мусульманский мир и имперскую историю, история общественного движения, «национальногосударственные интересы» в истории, политическая культура). Работа историков в Советское время. Вопросы истории также уделяют внимание указанным темам, хотя и в меньшей мере и менее последовательно. На страницах этого журнала представлена галерея случайных портретов, панорама экзотических стран и даже история туризма, часто по стилю напоминающие авантюрный роман. Тема «тайны» также нашла свое воплощение в таких сюжетах как тайна смерти Ленина и Наполеона, преемника Сталина и заговоров вокруг этих событий. Кроме того отличает этот журнал внимание к вещественным, материальным источникам. Мотивы галереи, музея и города занимают важное место в построении этого журнала. Заканчивая это описание, мне хочется привлечь внимание читателя к нашей позиции. Все мы неизбежно находимся в сетях языковых принуждений, блуждая в полях, формирующих те или иные дискурсивные сообщества. Мы скованы, но одновременно и свободны совершать выбор. Что значат для нас рамки допустимых решений при выборе того или иного слова? Ответственность за речевой акт лежит на нас, говоря о других в прошлом мы совершаем действие в настоящем – мы практикум суждения о ближнем и способны создавать новые сценарии в построении подобных суждений. Посредством языка мы определенным образом конструируем действительность настоящего, о чем бы мы ни говорили (о прошлом ли, будущем или настоящем). Занимая позицию по отношению к ней мы косвенно указываем на действия, которые мыслятся как допустимые при подобном раскладе в игре. Подобная деятельность историка наделена, на наш взгляд, огромным моральным смыслом. Конечно речь идет об индивидуальном выборе. Однако с самого начала мы оговорились, что описанная выше ситуация – результат вероятного взаимодействия между авторами, профессиональной средой, в которой находится автор, и редколлегиями изданий, в которых автор публикуется. Как уже было сказано в самом начале, в последние годы традиционные исторические институты (и периодика в том числе) все чаще и чаще оказываются в ситуации конкуренции с институтами и изданиями неисторическими. Установление связей и диалога с коллегами из иных областей гуманитарного и социального знания, с коллегами из других стран, принадлежащих к разным научным школам и направлениям, дает как усвоение разнообразного концептуального инструментария, так и формирует новые дискурсивные сообщества, открывает для многих авторов дверь в иные профессиональные институты, на страницы иных изданий, но и постепенно вторгается в старые. И если вообще есть смысл говорить о тенденциях, думается, внимание, скажем, «Отечественной истории» к новым направлениям в данном случае показательно. Параллельно идут и процессы иного рода, к примеру борьба за расширение читательской аудитории, переориентация(пока частичная) на тех, кто не будучи профессиональным историком, мог бы быть заинтересован в приобретении журнала, поиск и формирование запросов этой будущей (опять же новой) читательской среды, и в данном случае некоторые опыты журнала «Вопросы истории», опять же кажутся нам показательными. Таковы две основные тенденции в развитии той профессиональной среды, которая волей случая оказалась в поле нашего зрения. На ряду с 10 преодолением запретов, открытием архивов и снятием грифа «секретно», наряду с переосмыслением старых тем – теми явлениями, которыми было отмечено состояние профессиональной среды в начале 90-х – российские историки на пороге XXI века все чаще оказываются в ситуации выбора, связанного не столько с новым материалом, сколько новым языком анализа и описания.
