Уровни смыслового содержания текста в переводе
advertisement
ШТАНОВ А.В. Уровни смыслового содержания текста в переводе (антитрансформационная модель) Что такое перевод? Что является неизменным и должно быть обязательно передано в тексте перевода, благодаря чему возможно оценивать текст на другом языке как речевое произведение, в полной мере передающее содержание исходного текста? Где, на каком уровне языка находятся «единицы», формирующие механизм перевода, составляющие его строительный материал? Данные вопросы вот уже несколько десятилетий находятся в центре внимания отечественных и зарубежных исследователейпереводоведов. Однако сложность и многогранность такого явления, как перевод, участие в данном виде человеческой деятельности не одного, а, как минимум, двух языков, двух систем, «скрывающихся и живущих» в одном человеке, обуславливают отсутствие однозначных и общепринятых формулировок, которые бы смогли в полной мере дать исчерпывающие ответы на поставленные вопросы. Между тем, данные проблемы относятся не к периферии науки о переводе, а затрагивают ее основу, ее базовые положения. Непрекращающиеся попытки найти ответы на эти и ряд других вопросов привели созданию различных теорий перевода, претендующих на оригинальное толкование таких терминов, как «инвариант перевода» и «единица перевода». Инвариант перевода чаще всего определяется “...как общность смыслового содержания разноязычных текстов или как неизменность плана содержания этих текстов” [15, с.68]. В ряде же случаев в качестве доминант содержания предлагается использовать ситуацию, ситуативный контекст, которые путем сочетания с содержанием исходного речевого произведения составляют, по мнению авторов теории, то необходимое, которое должно быть обязательно воспроизведено в тексте перевода [9, с.86]. Дж. Кэтфордом вместо понятия «содержание» в качестве инварианта перевода было предложено рассматривать дифференциальные признаки исходного речевого произведения. Данный подход близок к ситуативному, так как в качестве дифференциальных признаков Дж. Кэтфорд рассматривает ситуативные черты, реализующиеся в выборе тех или иных языковых средств. А.Н.Крюков в развитие психолингвистической теории А.А.Леонтьева предлагает считать инвариантом перевода внутреннюю программу исходного речевого произведения и речевые предписания, которые отражают соотношение “цель - средство” [10, с.171-172; 7, с.56]. «Единица перевода» часто рассматривается как формально-функциональный элемент, “отрезок высказывания, неподдающийся дальнейшему дроблению при переводе” [19, с.37]. Согласно О.Каде “единица перевода” является минимальным отрезком текста оригинала, “...которому благодаря потенциальным эквивалентным отношениям может быть противопоставлен отрезок текста ПЯ, отвечающий требованию сохранения инвариантности плана содержания” [18, с.90]. Во многих других исследованиях «единица перевода» также рассматривается как минимальная единица текста или речи с точки зрения наличия смыслового соответствия в языке перевода [2, с.3; 6, с.188-189], как элемент исходного речевого произведения, по которому в совокупности с другими элементами происходит его преобразование в текст перевода. Особое развитие вопрос о единице перевода получил в исследованиях по машинному переводу, в которых утверждается, что “...любой алгоритм анализа имеет своей конечной целью сопоставление отрезков текста ПЯ с некоторой данностью, существующей вне текста... в виде набора элементарных смыслов, которому соответствует минимальный отрезок текста ИЯ” [12, с.116-117]. Ряд исследователей отрицает существование единицы перевода [15, с.71] или вводит наряду с ней такую категорию как “единица ориентировки” [16, с.22]. В некоторых исследованиях предлагается при определении единицы перевода ориентироваться не на формальные языковые средства выражения, а на “смысловые операциональные единицы” [14, с.32]. Это обусловлено тем, что единица перевода в приводимых теориях не носит сколь-нибудь универсального характера, и исходя из данных определений единицами перевода могут выступать: морфемы, слова, словосочетания, предложения, абзацы и даже в отдельных случаях все переводимое речевое произведение [13, с.25]. Оставаясь на позициях содержательного подхода, т.е. выступая за то, что тем обязательным, что должно быть передано при переводе, является содержание речевого произведения, представляется актуальным уточнить один присущий практически всем указанным теориям тезис. Согласно нему содержание должно быть передано с сохранением наиболее полным образом также и формы исходного речевого произведения. Уточнение тезиса невозможно без обращения к самому термину «содержание», требует его анализа с точки зрения функционально-деятельностного подхода к рассмотрению явления перевода. Кроме того, данная проблема непосредственным образом выходит на используемую широким образом как в методических и дидактических целях, так и в практической деятельности трансформационную систему принятия переводческого решения, которая рассматривается как способ преодоления различий формального характера, однако при всей своей внешней стройности и прикладном характере содержит существенные противоречия, которые органически чужды переводу. Общепринятого определения термина «содержание» в современном переводоведении, как ни странно, не существует. Однако были предприняты попытки представить содержание как «совокупность воздействующих на нас и фиксируемых нами элементов текста» [8, с.29], как комплекс элементов, свойств и связей с соответствующим мыслительным наполнением, определяемый целью коммуникации [11, с.731; 1, с.438]. Наряду с этим, регулярное обращение к вопросу содержания потребовало от ученых глубокого анализа данного явления, как неотъемлемой характеристики исходного и переводного речевых произведений и основы для определения степени адекватности одного другому. Результатом исследований явилось выделение видов содержания, которые при определенных различиях, как правило, исключительно терминологического характера, могут быть представлены по формулировке Л.С.Бархударова как референциальные значения (денотативные у А.Д.Швейцера), прагматические значения и внутриязыковые значения [3, с.7172]. Л.К.Латышев выделяет кроме денотативного также сигнификативное содержание, прагматическое им именовано как содержание на уровне интерпретатора, и, наконец, также выделяется внутриязыковое содержание [8, с.42]. Основными недостатками данных теорий является то, что, во-первых, в их основу был заложен метод формального по своей сути системно-структурного анализа, приемлемый для изучения языковых фактов, и не всегда приемлемый для изучения речевых фактов; во-вторых, как следствие первой причины – наблюдается частое замыкание на уровне слова или словосочетания; в-третьих, анализ содержания текстов на разных языках происходит, как правило, с точки зрения наличия-отсутствия параллельных межъязыковых симметричных форм; в-четвертых, нередко в недостаточной степени учитываются и используются особенности психических процессов, протекающих в ходе речевой деятельности как в рамках одноязычной, так и двуязычной речевой коммуникации. Тесная связь между переводом-деятельностью и переводом-результатом этой деятельности обусловливает необходимость применения коммуникативнодеятельностного, функционального подхода к анализу обоих явлений. С точки зрения содержательной функции текста, которую он выполняет в процессе коммуникации можно отметить, что любой относительно законченный текст содержит одну генеральную мысль, которая постепенно раскрывается в нем. Генеральная мысль, заключенная в тексте и призванная решить вполне конкретные для отправителя сообщения коммуникативные цели и за- дачи, а также функционально-содержательные компоненты генеральной мысли, идеи, подводящие к ней, формально, как правило, выражены не отдельными словами и не линейно, в отличие от формы выражения речевых произведений, а взаимосвязанными смысловыми блоками. С другой стороны, при подключении деятельностного компонента, в первую очередь это связано с процессом восприятия исходного речевого произведения, отмечается общая тенденция данного процесса к укрупнению единиц восприятия. «…С приспособительной точки зрения человеку “выгодно” воспринимать информацию настолько крупными блоками, насколько это возможно без потери каких-либо существенных ее аспектов” [5, с.246]. При этом слово или словосочетание не могут считаться минимальными единицами осмысленного восприятия, так как не будучи задействованными в более объемных блоках, они не актуализируют конкретный коммуникативносмысловой смысловой комплекс, а выполняют лишь экспектационную функцию. Поэтому уподобление внешних характеристик текста, представленных его знаковостью и линейностью, с его внутренней организацией нельзя считать корректным и применимым для изучения внутренней коммуникативносмысловой организации исходного текста и текста перевода. Укрупнение единиц восприятия с точки зрения выхода на промежуточные смыслы и, как результат, генеральный смысл текста не отрицает тот, факт, что в ходе восприятия линейного по своей организации речевого произведения происходит идентификация языковых форм его структурных элементов. Основным строительным материалом текста, как известно, является слово. При идентификации слово первоначально соотносится с потенциальным значением (значениями), что может осуществляться как одномоментный акт узнавания или в результате компонентного анализа [17, с.102]. Вслед за этим происходит уточнение содержания слова, которое осуществляется в рамках национальной сетки значений. Значение отражает и закрепляет в сознании носителей конкретного языка представления о предмете, процессе, явлении. Значение слова является фактом конкретной лексико-семантической системы и выполняет важную роль при переходе от мыслительных процессов к языковым, обеспечивая достижение межсубъектного относительного тождества образов референтной ситуации в коммуникации представителей одной лингвокультуры. Однако в межъязыковой коммуникации оно не может служить основой для принятия переводческого решения, для осуществления перехода от речевого произведения на исходном языке к адекватному с содержательной точки зрения речевому произведению на языке перевода. Значение субъективно и национально, так как непосредст- венно связано с графическим или звуковым комплексом. Оно формируется на каком-либо отдельном признаке предмета (явления). Этот признак ложится в основу его наименования. Поэтому лексико-семантические системы двух языков, участвующих в межъязыковой коммуникации, имеют достаточное количество расхождений, которые согласно известным теориям перевода преодолеваются благодаря активной роли переводчика, проводящего ряд логических операций, именуемых трансформациями. Однако когда рассматриваются вопросы, связанные с сопоставлением не языковых, а речевых явлений, когда исследуется вопрос речевой деятельности, развивающейся на разных языках при участии переводчика, термин «межъязыковой» нуждается в гораздо более корректном использовании. Эта необходимость связана с отсутствием достаточной основы для сопоставления. Так формы слов различаются в языках и являются фактом каждого конкретного языка, значение слов так же национально. Таким образом, элементы языковой системы, используемые в речи для передачи в различных языках определенного содержания являются несопоставимыми вследствие отсутствия объективной для сопоставления основы. Некоторые исследователи в качестве основы предлагают рассматривать функции единиц. Продолжая оставаться при этом на семантическом внутриязыковом уровне, они непременно снова выходят на проблему сочетания формы и значения. В результате получается замкнутый круг: оставаясь на внутрисистемном семантическом уровне каждого языка сопоставлять то, как эти языки функционируют в речи, представляется невозможным. Внутрисистемного содержания явно недостаточно для того, чтобы не только говорить о степени адекватности тех или иных симметричных форм, но и чтобы вообще вести речь о возможности перевода с одного языка на другой. Выходом из сложившейся ситуации может быть представление содержания речевого произведения в виде сложной трехуровневой системы взаимодействующих моделей. Модели через языковые возможности конкретных языков, т.е. через взаимодействие комплексов знаков и значений путем регулярного, стереотипного их использования в речи актуализируют систему внутренних, глубинных корреляций, присутствующих в равной степени во всех языках. Особенностью данного подхода является то, что в основу содержания текста, и, следовательно, в основу перевода закладывается не формальная языковая система отношений, складывающаяся между национальными знаком и значением, а функциональная система когнитивно-ментальных отношений. Эта система с одной стороны выходит в сферу языка и речи с точки зрения приобретения на определенном этапе развития речевого акта формально-регулярных способов ее отражения, закрепленных за конкретными моделями. С другой же стороны, она выходит в сферу глубинно-языкового, ментального, относящегося к языку, как достоянию всего «разумного», но не связанного напрямую с конкретными языковыми формами конкретного языка. Это позволяет при переводе на определенной стадии восприятия исходного речевого произведения абстрагироваться от национальной сетки значений затем, чтобы и осуществить так называемый переход от одной языковой системы к другой, для того, чтобы потом совершить ряд последовательно-обратных операций, восстанавливающих воспринятое содержание, но уже в моделях языка перевода. Значение данной системы крайне велико, в первую очередь, с точки зрения преодоления рамок исключительно системно-структурного анализа, важного по своей сути, но не применимого к речевой деятельности. Ибо только путем применения трехуровневого функционально-коммуникативного подхода можно говорить с одной стороны о смыслах, формируемых в речи, и с другой стороны можно анализировать возможности по передаче конкретного ситуативного содержания в различных языках, минуя сопоставление на основе формально-языкового анализа форм выражения. Тем самым объективным образом сужаются признанные в настоящее время за человеком возможности влияния или, точнее, вмешательства в речевые механизмы (что и предполагают так называемые трансформации). Именно данный подход характеризуется функциональностью, объективностью, возможностью переключения с языка на язык, именно он связан с речью, с речевой деятельностью, с «живыми» смыслами, с «живыми» картинками, возникающими в результате отражения не потенциальных, а реальных связей между референтами. Рассмотрим несколько подробнее каждый из трех уровней. 1-й уровень – формально-содержательный: представляет собой форму речевого произведения, отражает его знаковость. Данный уровень является достаточным для: - идентификации речевого произведения (отдельных его частей); - прогнозирования компонентного состава генеральных моделей и внутримодельного формального состава; - восприятия межмодельных и внутримодельных связующих компонентов. На каждом уровне помимо того, что он отражает специфику и определенный этап восприятия, реализуется вполне конкретный компонент содержания речевого произведения. Данный компонент представлен комплексом информации внутреннего и внешнего характера. Каждый компонент каждого уровня имеет свое особое значение, и только в комплексе они формируют содержание речевого произведения. Информация внешнего характера, как правило, ориен- тирована на внешнего получателя, отражает внешние характеристики речевого произведения. Информация внутреннего характера не ориентирована напрямую на внешнего получателя, скрыта внутри речевого произведения и отражает «стиль» автора, его замысел, хотя тоже, в конечном счете, является частью общего содержания, которое должно быть передано в переводе. Например, первый уровень содержательно имеет внешнюю информацию, позволяющую другому коммуниканту воспринимать графические или акустические сигналы, прогнозировать набор и состав моделей и переходить на 2-й уровень семантики знаков. Но формальный уровень может иметь и внутреннюю информацию. Например, мелодика речевого произведения, композиционное построение могут являться значимыми, хотя данная информация скорее осязаема, чем четко воспринимаема, но она также является неотъемлемой частью общего содержания исходного речевого произведения. 2-й уровень – семантико-содержательный: представляет собой содержательное семантическое поле, воспринимаемое в рамках конкретной лингвокультуры. Данный уровень является достаточным для: - уточнения значения внутримодельных компонентов в системе национальной сетки понятий, присущей конкретному языку; - моноязыкового общения в рамках одной лингвокультуры, когда актуальными являются понятия одной национальной сетки; Между тем, данный уровень является недостаточным для перевода, т.е. для передачи адекватным образом содержания исходного речевого произведения при помощи языковых и речевых средств языка перевода, т.к.: - то, что в одном языке передается при помощи одних языковых средств, в другом может передаваться при помощи таких средств, которые в языковом плане не обладают семантической симметрией, а выполняют свою функцию по актуализации плана содержания исключительно при определенных обстоятельствах как языкового, так и неязыкового характера. - тесная связь между формой и значением, между элементами национальной сетки понятий и средствами их выражения приводят часто (особенно в условиях учебного процесса или при отсутствии у переводчика достаточной переводческой компетенции) к интерферирующему влиянию соответственно иностранного языка на родной и родного на иностранный. Неосуществимость межъязыковой коммуникации, оставаясь лишь на семантико-содержательном уровне национальных понятий, обусловливает выделение третьего уровня. 3-й уровень: когнитивно-ментальный: представляет собой коррелятивное поле, через которое обеспечивается необходимый для перевода отрыв от не- посредственной связи конкретного содержания с конкретной формой в конкретном языке, происходит выход на уровень глубинных смыслов. Глубинные смыслы имеют свои формы выражения. Формы носят функционально-деятельностный характер, они образуют определенную парадигму, предоставляющую переводчику возможность выбора. Набор составляющих парадигмы определяется количеством регулярных ситуаций (комплексом взаимодействующих как языковых, так и неязыковых ситуаций), актуализирующих соответствующую корреляцию. Составляющие парадигмы представлены в виде системы ментально-речевых моделей различной степени абстракции, величины, сложности и глубины, которые опираются на основные языковые законы в целом и учитывают особенности каждой конкретной языковой системы, как неотъемлемой части более общего типологического и генетического организма. Таким образом упрощенное понимание процесса восприятия законченного компонента исходного речевого произведения заключается в идентификации на первом уровне внешних формальных компонентов модели и выходе через второй (семантический) уровень содержания модели (при этом учитывается как лексическая, так и грамматическая семантика, как семантическая информация внешнего, так и семантическая информация внутреннего характера) на глубинный уровень корреляций. Воспринятая информация третьего уровня по мере обратного продвижения в сторону речевого оформления на языке перевода обрастает понятиями из национальной сетки понятий и получает свойственное для языка перевода языковое оформление в виде соответствующей речевой модели. Выход на 3-й уровень предусматривает аналитико-синтетический анализ межмодельных и внутримодельных отношений с привлечением широкой группы факторов как лингвистического, так и экстралингвистического характера. При этом роль 2-го (семантического) уровня заключается не в формировании генеральной стратегии процесса принятия переводческого решения, а в актуализации в рамках конкретного контекста системы намеков на возможное глубинное содержание. Это сопоставимо с ролью связующего звена между истинным глубинным содержанием и формой его передачи, но для каждого конкретного языка в отдельности. Выделение третьего глубинного уровня имеет принципиальное значение в рамках категории «мышление-язык», так как иначе имело бы место мышление на конкретном языке, и тогда вопрос о возможности адекватного выражения мысли при переходе от одного языка к другому был бы неактуальным. Или имело бы место то, что в принципе предусматривает теория переводческих трансформаций, а именно – возможность вмешательства человека во внутренние механизмы языка. Но тогда язык подобно тому, как часовой механизм находится во власти часовщика, был бы полностью подчинен компетенции переводчика и не был бы застрахован от неминуемых функциональных сбоев в результате влияния субъективных факторов. Предлагаемая же трехуровневая система объективна, так как синтезирует такие явления, как язык-речь-речевая деятельность/форма-функция-отношение, а также включает в себя как системно-структурную, так и функциональную, коммуникативно-деятельностную составляющую. Отсюда следует несколько принципиальных выводов: - во-первых: инвариантом перевода действительно является содержание, но не понятийное, семантическое, а глубинно-ментальное, корреляционное. Оно не связанно напрямую с конкретными формами выражения, а ориентировано на актуализацию ролевых отношений в рамках конкретной модели. - во-вторых: вопрос о выделении «единицы перевода» в формально-семантическом понимании является некорректным и не отражает деятельностную сущность явления перевода. С другой стороны, в качестве единицы перевода можно назвать коррелят, который отражен в минимальном отрезке речевого произведения, раскрывающим элементарное «отношение». Однако вопрос описания системы корреляций, а, следовательно, и понятия «единица перевода» требует своей дальнейшей разработки. - в-третьих: система переводческих трансформаций базируется на 2-м уровне, создавая эффект активной роли и деятельности переводчика. т.е. получается, что объективный факт, отсутствие симметричной языковой конструкции восполняется субъективными действиями конкретного переводчика, которым стремятся придать объективный или по крайней мере закономерный характер. Деятельность же переводчика ограничена границами парадигмы коррелятов, а, следовательно, наличием ограниченного числа параллельных функционально-смысловых моделей, базирующихся преимущественно на синтаксисе языка, и характеризующихся своей стереотипностью, регулярной повторяемостью в отрезках различной величины, а также языковыми и речевыми возможностями различных языков по передачи соответствующих смыслов. Однако переводчик свободен в том, чтобы отдавать предпочтение наиболее удачным с его точки зрения средствам заполнения моделей, в том, чтобы выбирать функционально параллельные модели из объективной парадигмы моделей, обеспечиваемой каждым языком. В результате, не снимая со счетов активно-творческую роль переводчика, можно утверждать, что количество возможностей по передаче им содержания ограничено и, что за субъективностью самого процесса принятия переводческого решения прослеживается объективный момент, связанный с самим существованием функционально адекватных вариантов перевода в рамках межъязыковой коммуникации, когда языки, участвующие в коммуникации, имеют скорее больше различий, чем формальных сходств. Покажем на примерах порядок функционирования трансформаций в сопоставлении с предлагаемой системой. Одним из наиболее распространенных, по мнению ученых, видов трансформаций является генерализация или конкретизация. Они представляют собой семантическое преобразование высказывания, при котором единица, выражающая более частное (видовое) понятие, заменяется единицей, выражающей родовое понятие или, наоборот. Например, в английском языке отсутствует словарная единица, выражающая понятие, соответствующее русскому “любитель” в значении “лицо, склонное к ч-л”. В переводе это значение приходится каждый раз конкретизировать [13, с.41-43]. На наш взгляд, в данном случае правильнее было бы говорить не об осознанной деятельности переводчика, который ставит себе установку на конкретизацию или генерализацию какого-либо понятия, а об активной деятельности головного мозга, которая управляется человеком скорее бессознательно и протекает в вертикальной плоскости понятия, моделируя и закрепляя соответствующие отношения между родовым и видовым компонентами понятия. Так в приведенном примере с английским понятием “любитель” переводчик не прибегает каждый раз заново к логической операции, связанной с укрупнением или расчленением понятия – это не отвечает особенностям операциональной системы головного мозга. При первичном отражении данного компонента значения в русском языке с параллельным поиском адекватных средств выражения в английском у переводчика формируется и при последующих отражениях закрепляется языковая, а значит нефункциональная модель РЯ “любитель” - АЯ “любитель ч-л.”. То же самое наблюдается и на примере пары турецкий язык-русский язык и на аналогичном же примере, хотя турецкому языку в данном случае при закреплении в качестве смыслонесущей части словосочетания конкретного слова присуще уточнение характера межпонятийной связи, потому, что с различными языковыми средствами возможно использование нескольких слов с родовой составляющей понятия. Например: fufbol meraklısı (любитель футбола, болельщик), pul meraklısı (любитель марок, филателист); koşu tutkunu (любитель бега, бегун); sigara tiryakisi (любитель сигарет, заядлый курильщик); kumara düşkün (любитель карт, картежник). Данное явление может наблюдаться и на уровне слов и словосочетаний, ко- торые на первый взгляд не имеют между собой ничего общего. Например, такие слова и словосочетания, как: а) ученик водителя, абитуриент, кандидат в депутаты; б) куколка бабочки, львенок, птенец; связаны между собой общим родовым компонентом (а) – претендент на чл. и (б) – детеныш к-л., что соответствующим образом подкрепляется в ТЯ, т.к. все эти и другие аналогичные понятия выражаются при помощи словосочетания, образованного таким типом синтаксической связи, как относительный изафет, который содержит в качестве главного компонента слово с родовым понятием: şoför adayı (ученик водителя), öğrenci adayı (абитуриент), milletvekili adayı (кандидат в депутаты); kelebek yavrusu (куколка бабочки), aslan yavrusu (львенок), kuş yavrusu (птенец). Данные примеры можно скорее отнести к фактам языка, а не фактам речи, так как они указывают на устойчивые вокабулярные связи слов и словосочетаний двух языков. Формально-компонентный же анализ вне рамок функциональных моделей в двух языках, которые связаны одинаковыми возможностями по передаче в речи определенного смыслового компонента, приводит к хаосу, к регулярному смысловому рассогласованию, который ученые пытаются ликвидировать путем гипертрофированно-раздутой роли человека, признавая за ним возможность вмешиваться в «священный механизм». Таким образом, сторонники трансформаций с одной стороны апеллируют при описании своего механизма к речи, к речевой деятельности, а с другой стороны, нарушают все мыслимые речевые законы, применяя к функционально-коммуникативному по своей природе явлению методы формального анализа. Например, при переводе с агглютинативного турецкого языка на флективный русский предложений с различной залоговой системой (например, с побудительным залогом) в соответствии с трансформационной системой использование трансформаций является неизбежным, т.к. то, что в ТЯ стандартным образом передается через систему соответствующих аффиксов при детерминирующей роли контекста в целом или соответствующей модели, в РЯ передается через различные лексические (или модальные) средства при существующем в данной ситуации многообразии синтаксических способов передачи смысла. Однако, основным коррелятом в случае с побудительным залогом является «каузатив». Через трансформации же происходит не восстановление стандартными и принятыми в языке перевода лексическими и синтаксическими средствами соответствующего содержаниякоррелята, а перевод «каузатива» в «каузатив». Другой не менее распространенной трансформацией является семантическая дифференциация, которая заключается в уточнении частичных вариант- ных соответствий, каждое из которых покрывает лишь одно из частных значений иноязычного слова [13, с.41]. В трехуровневой системе содержания текстов в переводе данная формальная операция замещается теорией семантикосмысловых полей. Функционально в речи различные слова образуют поля, в которых отражаются их различные корреляции. Поля могут быть широкие, функционально объединяющие значительное количество слов и более узкие на основании дифференцирующего функционального признака. Например, среди глаголов выделяются такие широкие поля, как акциональное (включает глаголы действия и в его рамках более узкие поля: конкретное физическое действие, перемещение, речевое действие, ментальное действие, восприятие, эмоциональное действие, физиологическое действие, деятельность, занятие, способ поведения и т.д.); реляционное поле, которое отражает не непосредственно действие, а разного рода отношения между референтами (партитивные отношения части и целого, посессивные отношения принадлежности, компаратив, каузатив и т.д.); экзистенциальное поле, которое через ослабленные глаголы поддерживает утверждение наличия-отсутствия и т.д. [4, с.63-73]. Поэтому такая точка зрения, что глаголы могут использоваться в прямом значении и ситуативном, на наш взгляд является некорректной, т.к. с функциональной точки зрения нет разницы в каком значении с точки зрения формально возможных использован глагол. Важно в данном случае подтверждение использования глагола в обозначенном ранее поле. Если смысловое содержание поля и полевое значение глагола вступают в противоречия, то имеет смысл предположить, что либо перед нами случай окказионального использования глагола, либо глагол вошел в новое поле, что должно быть подтверждено и другими контекстами. Таким образом, при переводе фразы «Правительство Великобритании выступает за сохранение территориальной целостности Ирака» предикативный компонент «выступает за» может быть передан в ТЯ различными лексическими средствами, которые с формальной точки зрения не являются семантически параллельными, например: «-dan yana olmak», «-ı desteklemek» или «-ın taraftarı olmak» и т.д. При этом, никакой формальной трансформации при выборе одного из вариантов не происходит, так как выбирается глагол из соответствующего семантико-смыслового поля. В этом примере заслуживает нашего внимания также компонент «сохранение», потому что в зависимости от того, какие корреляции он отражает «сохранениеоставаниеналичие» или «сохранениеотстаиваниезащита» зависит факт использования или не использования данного компонента при переводе, что открывает еще один такой важный вопрос, требующий своего отдельного изучения, как «пустые элементы в тексте». Кроме того, использование переводческих трансформаций не объясняет, почему при наличии различных так называемых способов перевода, выбора той или иной формы, при всем разнообразии переводов одного и того же текста или его части возможна адекватная передача его смыслового содержания, когда несколько непохожих по своим формальным характеристикам текстов можно считать как адекватными по отношению к исходному речевому произведению, так и адекватными между собой. Например, практическим путем установлены следующие варианты перевода такого предложения, как: «Приборы с инфракрасным излучением обеспечили танкам возможность ночного видения и ведения огня в ночных условиях»: - Enfraruj sayesinde tanklar gece görmek ve ateş kabiliyetine sahiptir (досл.: Благодаря инфракрасному излучению танки обладают возможностью ночного видения и ведения огня ночью). - Enfraruj donanımı tanklara gece görmek ve ateş kabiliyetini sağlamıştır/temin etmiştir/vermiştir и т.д. (досл.: Инфракрасное оборудование обеспечило танкам возможность ночного видения и ведения огня ночью). - Enfrarujdan dolayı tanklar gece görebilir ve ateş açabilir (досл.: Из-за инфракрасного излучения танки могут видеть и вести огонь ночью). - Enfraruj, tankların gece görmesi ve ateş açmasını olanaklı etmiştir (досл.: Инфракрасное излучение сделало возможным для танков видение и ведение огня ночью) и т.д. Причем, как бы некорректно не звучали приведенные варианты «в подстрочнике» по-русски, для турецкого языка все они являются в полной мере приемлемыми, т.е. функционально равнозначными. Во всех примерах присутствует так называемая, если следовать терминологии трансформационной системы, перегруппировка. Причиной перегруппировки, лексико-синтаксического и лексико-семантического перифразирования, по мнению А.Д.Швейцера, является ряд синтаксических ограничений, которые, в конечном счете, выходят на проблему языковой нормы. Однако получается, что норма оказывается в отношениях внеположенности с языком, т.е. либо смысл подгоняется под норму, либо норма корректируется и регулируется для выражения определенного смысла. Видимо это противоречие заставило А.Д.Швейцера признать недостаточность, формальность теории синтаксических трансформаций и указать на наличие преобразований, которые осуществляются по модели «смысл-текст» и «…никак не поддаются описанию в терминах синтаксических трансформаций» [15, с.97]. При коммуникативно-деятельностном, функциональном подходе, опирающемся на трехуровневую систему содержания норма уже заложена в вероятные симметричные с функциональной точки зрения модели соответствующего языка. Таким образом, каковы бы ни были различия между языками, между их лексическими и грамматическими системами, какой бы своеобразной ни была система понятий, присущая каждому языку, каковы бы ни были другие причины, осложняющие на первый взгляд процесс перевода, - за всем этим многообразием уникального объективно существует общая основа, обеспечивающая эффективное использование средств языка для решения различных речевых задач, в том числе и для обеспечения межъязыковой коммуникации через переводчика. Эту основу и составляет функциональная, коммуникативно-деятельностная трехуровневая система содержания, присущая каждому речевому произведению и отражающая на глубинном уровне корреляции разных видов через стандартные модели. Деятельностный характер данной системы, а также опора на объективно-общее через уникально-национальное позволяет внести существенные коррективы в само понимание процесса перевода и обесечения его адекватности, а также подвергнуть сомнению эффективность и объективность формально-логической, национально-семантической системы переводческих трансформаций, как единственно возможного способа обеспечения адекватности перевода. Литература 1. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. - М.: Советская энциклопедия, 1969. - 608 с. 2. Бархударов Л.С. Уровни языковой иерархии и перевод // Тетради переводчика, вып. 6. - М.: Международные отношения, 1969. - С. 3-12. 3. Бархударов Л.С. Язык и перевод. - М.: Международные отношения, 1975. - 239 с. 4. Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998. – 528с. 5. Касевич В.Б. Семантика.Синтаксис.Морфология.-М.:Наука,1988.-309 с. 6. Комиссаров В.Н. Слово о переводе. - М.: Международные отношения, 1973. - 215 с. 7. Крюков А.Н. Теория перевода(курс лекций).-М.:Воен.Ин-т,1979.-139 с. 8. Латышев Л.К. Курс перевода (эквивалентность перевода и способы ее достижения). - М.: Международные отношения, 1981. - 248 с. 9. Латышев Л.К. Проблема эквивалентности в переводе: Дисс. ... докт. филол. наук. - М., 1983. - 431 с. 10. Леонтьев А.А. Психолингвистические единицы и порождение рече- вого высказывания. М.: Наука, 1969. - 307 с. 11. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - М., 1994. - 907 с. 12. Ревзин И.И., Розенцвейг В.Ю. Основы машинного перевода. - М.: Высшая школа, 1964. - 244 с. 13. Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. - М.: Международные отношения, 1974. - 216 с. 14. Черняховская Л.А. Информационные компоненты текста как объект перевода // Тетради переводчика, № 22. - М.: Высшая школа, 1987. - С. 30-38. 15. Швейцер А.Д. Перевод и лингвистика. - М.: Воениздат, 1973. - 280 с. 16. Ширяев А.Ф. Специализированная речевая деятельность (психолингвистическое исследование на материале синхронного перевода): Дисс. ... докт. филол. наук. - М.,1979. - 402 с. 17. Смысловое восприятие речевого сообщения (в условиях массовой коммуникации). - М.: Наука, 1976. - 264 с. 18. Kade O. Kommunikationswissenschaftlihte Probleme der Translation//Grundfragen der Übersetzungswissenschaft (Beihefte zur Zeitschrift Fremdsprachen). - Leipzig, 1968. 19. Vinay J.P., Darbelnet J. Stilistique comparea du français et de l’anglais. Methode et traduction. - Paris, 1958.
