Право на справедливый суд

Право на справедливый суд
1. 0 библейском правосудии
Первый суд Ветхого Завета
Среди сада росло древо познания добра и зла; бог запретил человеку
употреблять в пищу плоды его, сказав: «...В день, в который ты вкусишь от
него, смертью умрешь». Но змей был коварен, а женщина слаба и
легковерна: он убедил ее вкусить от рокового плода, а она дала его отведать
своему мужу. Лишь только оба отведали этого плода, у них открылись
глаза; они поняли наготу свою и, смутясь, стыдливо прикрыли ее поясами
из фиговых листьев; с тех пор век невинности ушел безвозвратно. В тот
самый злосчастный день, когда спала полдневная жара и длинные тени
ложились в саду, бог по своему обыкновению совершал там прогулку в
вечерней прохладе. Адам и Ева услышали его шаги или, может быть, шум
листьев, падающих к ногам бога (если только райские деревья могут ронять
листья), и поспешили спрятаться за деревьями, боясь быть замеченными в
своей наготе. Но бог подозвал их к себе и, узнав от сконфуженных
супругов, что они не послушались его приказания и ели плоды от древа
познания добра и зла, разгневался необычайно. Он проклял змея и навеки
осудил его ползать на своем чреве, глотать прах земной и враждовать со
всем родом человеческим; он проклял землю, назначив ей производить
тернии и чертополох; он проклял женщину, осудив ее рожать детей в муках
и быть у мужа в подчинении; он проклял мужчину и обрек его в поте лица
своего добывать хлеб насущный, для того чтобы в конце концов
возвратиться в прах, из которого он был создан. Истощив весь запас своих
проклятий, вспыльчивое, но, в сущности, добродушное божество настолько
успокоилось, что даже изготовило для обоих преступников кожаные
одежды вместо слишком легких поясов из фиговых листьев, а застенчивые
супруги в своей новой одежде удалились, пробираясь меж деревьев, когда
на западе уже потухал закат и тени сгустились над «потерянным раем».
Дж. Фрэзер. Фольклор в Ветхом Завете
Из книги «Второзаконие» (1:16-17) Ветхого Завета мы узнаем
напутствия Моисея, данные судьям: «И дал я повеление судьям вашим в то
время, говоря: выслушивайте братьев ваших и судите справедливо, как
брата с братом, так и пришельца его; не различайте лиц на суде, как малого,
так и великого выслушивайте: не бойтесь лица человеческого; ибо суд —
дело Божие; а дело, которое для вас трудно, доводите до меня, и я
выслушаю его». И далее (19:15-21):
Недостаточно одного свидетеля против кого-либо в какой-нибудь
вине и в каком-нибудь преступлении и в каком-нибудь грехе, которым он
согрешит: при словах двух свидетелей или при словах трех свидетелей
состоится дело Если выступит против кого свидетель несправедливый,
обвиняя его в преступлении,
То пусть предстанут оба сии человека, у которых тяжба, пред
Господа, пред священников и пред судей, которые будут в те дни.
Судьи должны хорошо исследовать, и если свидетель тот свидетель
ложный, ложно донес на брата своего, то сделайте ему то, что он умышлял
сделать брату своему; и [так] истреби зло из среды себя. И прочие услышат,
и убоятся, и не станут впредь делать такое зло среди тебя.
Да не пощадит [его] глаз твой: душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб,
руку за руку, ногу за ногу
• Найдите стихи «Второзакония», которые можно считать
«прародителями» презумпции невиновности.
• Какой принцип наказания здесь исповедуется? Насколько он
близок к нравственным ценностям?
П. Баренбойм
Первая конституция мира.
Библейские основы нравственности суда
В городе Монтгомери штата Алабама судья Р. Мур повесил на стене
в зале судебных заседаний две деревянные таблицы, на которых вырезаны
Десять заповедей, принесенные Моисеем людям с горы Синай:
- Отдыхай каждый седьмой день и дай отдых своим рабам и
работникам.
- Почитай отца и мать.
- Не убивай.
- Не прелюбодействуй.
- Не кради.
- Не произноси ложного свидетельства.
- Не желай чужого имущества, чужого раба и чужой жены.
Приведены только семь заповедей, которые заложили основы
трудового, уголовного, семейного, процессуального и гражданского права
(три непроцитированные заповеди — чисто религиозного характера).
Права человека на жизнь, сохранность имущества, защиту от
лжесвидетельства, уважение в старости, а также еженедельный отдых носят
ясный конституционный характер.
Законодательная часть Ветхого Завета весьма схожа с судебниками и
кодексами Древнего Востока. В своих рукописях А. Мень, сопоставляя
похожие положения Кодекса Хаммурапи и законов Ветхого Завета,
замечает и различия, отмечает, что Кодексу Хаммурапи было, например,
чуждо понятие преступления как греха, как нарушения основ
нравственного порядка. Другие древневосточные кодексы рассматривали
правонарушение с точки зрения материального вреда и опасности для
государства и общества. Поэтому Библия вполне может быть названа
старейшей в мире Декларацией прав человека, что требует со стороны
каждого юриста самого внимательного к ней отношения независимо от
личных религиозных убеждений. Ведь отсутствие нравственного стержня
исключает наличие реального профессионализма, превращает работу судьи,
следователя, адвоката в механическую.
Библейский запрет «творить неправый суд», так же как и отделение
Моисеем судейских функций и отбор для их исполнения наиболее
«способных людей», являются первыми и главными историческими
основами судебной власти, о которых ни в коем случае не следует забывать.
Вероятно, не случайно авторитет суда традиционно столь высок в странах,
где Библия в отличие от России уже многие века является достоянием и
неотъемлемой частью знания среднего гражданина.

Как вы понимаете высказывание: «Библия вполне может
быть названа старейшей в мире Декларацией прав человека»?

Какая точка зрения вам ближе: преступление – это грех,
нарушение основ нравственного порядка; преступление – это
материальный вред и опасность для государства и общества?
Начала судебного установления.
Иерархическая структура, для разрешения споров
В книге «Исход» Ветхого Завета читаем (18:13-17, 19-27):
На другой день сел Моисей судить народ, и стоял народ пред
Моисеем с утра до вечера.
И видел тесть Моисеев все, что он делает с народом, и сказал: что
это такое делаешь ты с народом? для чего ты сидишь один, а весь народ
стоит пред тобою с утра до вечера?
И сказал Моисей тестю своему: народ приходит ко мне просить суда
у Бога;
Когда случается у них какое дело, они приходят ко мне, и я сужу
между тем и другим и объявляю уставы Божий и законы Его.
Но тесть Моисеев сказал ему: не хорошо это ты делаешь. <...>
Итак, послушай слов моих; я дам тебе совет, и будет Бог с тобою:
будь ты для народа посредником пред Богом и представляй Богу дела [его].
Научай их уставам и законам [Божиим], указывай им путь [Его], по
которому они должны идти, и дела, которые они должны делать.
Ты же усмотри из всего народа людей способных, боящихся Бога,
людей правдивых, ненавидящих корысть, и поставь [их] над ним
тысяченачальниками, стоначальниками, пятидесятиначальниками и
десятиначальниками.
Пусть они судят народ во всякое время и о всяком важном деле
доносят тебе, а все малые дела судят сами: и будет тебе легче, и они
понесут с тобою бремя.
Если ты сделаешь это, и Бог повелит тебе, то ты можешь устоять, и
весь народ сей будет отходить в свое место с миром.
И послушал Моисей слов тестя своего, и сделал все, что он говорил.
И выбрал Моисей из всего Израиля способных людей, и поставил их
начальниками
народа,
тысяченачальниками,
стоначальниками,
пятидесятиначальниками и десятиначальниками.
И судили они народ во всякое время; о делах важных доносили
Моисею, а все малые дела судили сами.
И отпустил Моисей тестя своего, и он пошел в землю свою.
Хотя мы встречаем здесь слова тысяче-, сто- и т.д. начальники, но
нигде нет никакого намека на то, что речь идет о чисто административных
руководителях. Нет и упоминания связи назначенных судей с их
старшинством или богатством.
Приведем оценку этого события авторитетными комментаторами. В
знаменитом англо-американском комментарии сказано, что тесть
посоветовал Моисею делегировать свои судебные полномочия, и это
привело к установлению иерархической структуры для решения споров.

Как Вы понимаете высказывание: «Библия вполне может
быть названа старейшей в мире Декларацией прав человека»?

Какая точка зрения Вам ближе: 1) преступление - это грех,
нарушение основ нравственного порядка; 2) преступление - это
материальный вред и опасность для государства и общества.
Американский исследователь Х. Поток пишет, что цивилизация
шумеров, сложившаяся в I третьем тысячелетии до нашей эры, оказала
значительное влияние на израильских патриархов, которые могли
воспринять традиции некоторых шумерских городов назначать судей на
годичный срок для решения дел в конкретном квартале города или во всем
городе. Из этого вытекает, что Моисей не просто последовал совету тестя, а
воспроизвел древнюю шумерскую традицию, впитанную патриархами
доегипетского периода и сохраненную во времена рабства в Египте.
Знаменитый американский комментатор М. Коен трактует совет
тестя Моисею как предложение назначить людей для надзора за группами
(в тысячу, сотню и т.д. человек) для судебного разбора обыкновенных дел,
возникающих в этих группах. Только «специальные дела» должны
представляться для рассмотрения самим Моисеем.
Американский автор П. Джонсон отмечает восприимчивость Моисея
к разумным советам, когда по рекомендации тестя он создал «постоянно
действующую и обученную судебную власть»
Происхождение разделения властей
Господь Бог поставил Саула царем над Израилем, так как счел его
достойным, и послал истребить весь народ государства Амалик. Но Саул
ослушался Господа и оставил в живых царя Амаликитского - Агага - и
часть народа со стадами овец и волов. Прогневался Бог непослушанием и
через посредство Самуила проклял Саула, отняв у него царство Израилево.
И было слово Господа к Самуилу такое:
Жалею, что поставил Я Саула царем; ибо он отвратился от Меня и
слова Моего не исполнил. И опечалился Самуил, и взывал к Господу целую
ночь.
И встал Самуил рано утром [и пошел] навстречу Саулу. И известили
Самуила, что Саул ходил на Кармил, и там поставил себе памятник, и
сошел в Галгал.
Когда пришел Самуил к Саулу, то Саул сказал ему: благословен ты у
Господа; я исполнил слово Господа.
И сказал Самуил: а что это за блеяние овец в ушах моих и мычание
волов, которое я слышу?
И сказал Саул: привели их от Амалика, так как народ пощадил
лучших из овец и волов для жертвоприношения Господу Богу твоему;
прочее же мы истребили.
И сказал Самуил Саулу: подожди, я скажу тебе, что сказал мне
Господь ночью. И сказал ему Саул: говори.
И сказал Самуил: не малым ли ты был в глазах твоих, когда сделался
главою колен Израилевых и Господь помазал тебя царем над Израилем? И
послал тебя Господь в путь, сказав: «иди и предай проклятию нечестивых
Амаликитян и воюй против них, доколе не уничтожишь их».
Зачем же ты не послушал гласа Господа, и бросился на добычу, и
сделал зло пред очами Господа?
И сказал Саул Самуилу: я послушал гласа Господа, и пошел в путь,
куда послал меня Господь, и привел Агага, царя Амаликитского, а Амалика
истребил;
Народ же из добычи, овец и волов, взял лучшее из заклятого, для
жертвоприношения Господу Богу твоему, в Галгале.
И отвечал Самуил: неужели всесожжения и жертвы столь же
приятны Господу, как послушание гласу Господа? Послушание лучше
жертвы, и повиновение лучше тука овнов.
Ибо непокорность есть [такой же] грех, что волшебство, и
противление [то же, что] идолопоклонство. За то, что ты отверг слово
Господа, и Он отверг тебя, чтобы ты не был царем.
И сказал Саул Самуилу: согрешил я, ибо преступил повеление
Господа и слово твое; но я боялся народа, и послушал голоса их.
Теперь же сними с меня грех мой и воротись со мною, чтобы я
поклонился Господу.
И отвечал Самуил Саулу: не ворочусь я с тобою; ибо ты отверг
слово Господа, и Господь отверг тебя, чтобы ты не был царем над
Израилем.
И обратился Самуил, чтобы уйти. Но [Саул] ухватился за край
одежды его и разодрал ее.
Тогда сказал Самуил: ныне отторг Господь царство Израильское от
тебя и отдал его ближнему твоему, лучшему тебя.
Первая Книга Царств. 15: 10-28* * *
Одной из самых трагических фигур в истории Израиля является
личность Саула. Недовольный господством жрецов, уверявших, что они
управляют от имени божества и под его прямым руководством, народ стал
настойчиво требовать светского царя, и последний из первосвященников,
пророк Самуил, должен был поневоле подчиниться этому требованию и
помазал Саула на царство. Это была революция такого рода, как если бы
население Папской области, устав от притеснений и дурного управления
церковников, вздумало поднять восстание против папы и заставило
царствующего первосвященника, еще держащего в руках ключи от неба,
передать светскому монарху свой земной скипетр. Ловкий политик и в то
же время непреклонный церковник, Самуил сумел не только помазать
Саула, но и добиться его признания царем, на котором отныне сосредоточились все надежды Израиля.
Избранник Самуила обладал всеми нужными качествами для того,
чтобы вызвать любовь и поклонение толпы. Высокий, статный, любезный в
обращении, искусный военачальник, беззаветно храбрый, он, казалось,
самой природой был предназначен для роли народного вождя. Но под
блестящей внешностью этого отважного и популярного в народе воина
таились роковые слабости: ревнивый, подозрительный, вместе желчный
характер, слабость воли, нерешительность и, самое главное, все растущая
меланхолия, под влиянием которой его рассудок, никогда не отличавшийся
высокими достоинствами, временами омрачался до того, что царь бывал
близок к помешательству. В такие часы глубокой подавленности его
душевный мрак рассеивался лишь под влиянием умиротворяющих звуков
торжественной музыки; и одна из самых ярких картин, оставленных нам
еврейским историком, это — образ красивого царя, сидящего в скорбной
задумчивости, и стоящего перед ним юноши певца, краснощекого Давида,
извлекающего нежные звуки из дрожащих струн своей арфы, пока не
разгладятся морщины на челе царя и он не найдет успокоения от своих
тягостных дум.
Весьма вероятно, что проницательный Самуил видел и даже
учитывал эти слабые стороны нового царя, когда, склонясь перед волей
народа, он внешне согласился уступить другому верховное управление
страной. Быть может, он рассчитывал посадить Саула лишь как красивую
марионетку, раскрашенную маску, за которой под воинственными чертами
храброго, но послушного солдата будет скрываться суровое лицо
непоколебимого пророка; быть может, он ожидал найти в новом царе
коронованную куклу, которая будет плясать на всенародной сцене под
музыку невидимого советчика, прячущегося за кулисами. Если таковы
были его действительные расчеты, когда он выдвигал Саула на пост царя,
то последующими событиями они полностью оправдались. Ибо при жизни
Самуила Саул был лишь орудием более сильной воли, чем его собственная.
Этот пророк был одной из тех властных натур, одним из тех выкованных из
железа фанатиков, которые свои упорные стремления принимают за волю
небес и движутся неуклонно к своей цели, сметая все препятствия на своем
пути, закалив свое сердце против всякого чувства человеколюбия и
жалости. Пока Саул беспрекословно подчинялся приказаниям этого
деспотического наставника, повергая все свои поступки на суд духовного
отца, ему милостиво разрешалось выступать перед толпой в своей
призрачной короне; но стоило ему хоть на волос отступить от непреложных
велений своего тайного руководителя, как Самуил сломал этого кукольного
царя, отбросив его прочь как орудие, негодное для своих замыслов.
Дж. Фрэзер. Фольклор вВетхом Завете
Американская концепция разделения властей тесно связана с
библейской доктриной о божественном происхождении власти судей и ее
независимости от царской власти. В библейской (а как ныне доказано,
реальной) истории были зафиксированы первый конфликт независимого
судьи с царем — руководителем исполнительной власти — и явное поражение царя, поскольку его наследники уступили престол, как это ранее решил
судья.
• Что означает выражение «независимость судебной власти»?
• Насколько далеко может «простирать крылья» судебная власть?
Есть ли у нее ограничитель? Какой?
• Какова цель разделения законодательной и исполнительной
властей? К чему может привести отсутствие такого
разделения?
Х. Зер
Восстановительное правосудие.
В Библии отводится место заслуженному наказанию — «зуб за зуб»,
но место это отнюдь не центральное. Представление о строго отмеренной
справедливости, «зуб за зуб», смягчено видением шалом-справедливости.
На примере библейской истории мы можем проследить
окончательный отказ от буквального выполнения принципа «зуб за зуб».
Мы довольно часто сталкиваемся с тем, что предусмотренное законом,
ожидаемое наказание не приводится в исполнение. Несмотря на то, что
Каин заслуживал смерти за убийство брата, Бог отвергает наказание. Жена
Осии совершает смертный грех — прелюбодеяние, но остается
безнаказанной. По законам своего времени она заслуживала смерти - тем не
менее Иисус опять отвергает наказание. Наше представление о правосудии,
заимствованное у римлян и получившее юридическое оформление в период
Французской революции, олицетворяется женщиной с повязкой на глазах и
весами в руках. Правосудие относится ко всем как к равным, одинаково
беспристрастно. Но справедливо ли обращаться с неравными людьми как с
равными? Не узаконивается ли при этом неравноправие? Библейское правосудие направлено на восстановление правильного порядка вещей, а это
подразумевает избавление угнетенных. Библейское правосудие никак
нельзя назвать беспристрастным по отношению к притесненным и
беднякам, оно, бесспорно, на стороне бедных, отдает должное их нуждам и
невыгодному положению. У библейского правосудия глаза открыты, и его
руки протянуты навстречу тем, кто нуждается.

Какие обстоятельства Вы могли бы посчитать
смягчающими при вынесении приговора человеку, преступившему закон?

Существует ли, по-вашему, равенство между людьми?

Как Вы понимаете вопрос Х.3ера: «Справедливо ли
обращаться с неравными людьми как с равными»?
Наша система правосудия прежде всего сосредоточивается на
проблеме виновности, следовательно, она обращает свой взгляд в прошлое.
Библейская система ориентирована на решение проблем, на
восстановление гармонии, правильного порядка вещей, обращая свои взоры
в будущее.
Современное правосудие применяет ко всем принцип воздаяния,
чтобы каждый получил «по заслугам».
Библейское правосудие отвечает на потребности, часто воздавая
добром за зло. Библейское правосудие вступает в действие, потому что
нарушается шалом, а не потому, что кто-то заслужил возмездия.
Нашим первым — а часто единственным — ответом на
установленную виновность становится причинение страдания в качестве
наказания. Как только наказание определено, процесс правосудия считается
законченным. А для правосудия по Завету наказание — не цель, но
средство на пути к окончательному восстановлению. Больше того,
наказание есть, в первую очередь, дело Бога. В центре библейского
правосудия стоит восстановление гармонии, шалом, которое достигается
помощью нуждающимся.
• Как Вы думаете, почему люди совершают преступления?
• Если суд и наказание - дело Бога, то может ли человек-судья
судить и наказывать с божественной справедливостью?
• Что означает выражение «закон и государство подчиняются
Богу»? Что такое Бог в трактовке библейского правосудия? В чем.
разнятся взгляды П. Баренбойма и Х.3ера на библейское правосудие?
Наша правовая система трактует преступление как нарушение
правил. Роль жертвы мы отдаем государству. В библейском понимании
преступление не сводится к нарушению правил, но определяется как
насилие над добрыми отношениями. Именно конкретные люди и
отношения, а не государство и даже не абстрактный моральный порядок
являются жертвами. Современное правосудие отводит центральное место
государству с его методами принуждения, рассматривает государство в
роли источника законов, стража и исполнителя закона. Библейское
правосудие ставит во главу угла конкретных людей и отношения, закон же
и государство подчиняются Богу.
2. Суд, основанный на традициях и обычаях (общинный суд)
Д'Эрвильи
Приключения доисторического мальчика
Когда серый рассвет медленно разогнал темноту, покрывавшую
землю, Крек открыл глаза и немало удивился, увидев себя на дереве.
Впрочем, он сразу все припомнил, взглянув на братишку, спавшего у него
на руках, и быстро перевел глаза на равнину, расстилавшуюся под ними.
Все видимое пространство, вплоть до темной опушки леса, казалось
безжизненной пустыней. Земля была совсем голой, нигде ни былинки.
Крысы исчезли, а с ними исчезла и опасность.
Крек растолкал брата, и оба мальчугана, продрогшие за ночь, быстро
спустились на землю.
Они думали только о том, как бы скорей добраться до пещеры и
отдать богатую добычу. Быть может, этим они вымолят себе прощение за
долгое отсутствие.
Ожо беззаботно смеялся. Но Крек сознавал свою вину, и сердце его
трепетало от страха.
Они подобрали убитых накануне животных и поспешно двинулись в
путь. Спускаясь по тропинке с утеса, Крек разогрелся от быстрой ходьбы,
но стоило ему подумать о своем проступке, как кровь холодела у него в
жилах.
Рюг большеухий первый услышал и увидел с порога пещеры
несчастных охотников, которых он считал навеки погибшими. Он
предупредил Геля и кинулся им навстречу.
Дети тут же объяснили ему, что с ними случилось и почему они
провели ночь в лесу.
—Да, конечно, — проворчал добродушный Рюг, — вы хотели
помочь нам всем. Старейший, быть может, простил бы вас. Но вернулись
отцы, и гнев их беспощаден. Они нашли пещеру покинутой и огонь
потухшим. Это твоя вина, Крек. Теперь вы погибли, несчастные!
• О Рюг! Что с нами сделают?
• То, что делают с оленями и лошадьми, когда их окружат и
поймают.
• Нас убьют?
• Таков обычай.
Крек опустил голову на грудь. Ожо принялся горько плакать. Они
понимали, что такое смерть.
• Спрячьтесь в лесу, подальше отсюда, — уговаривал Рюг детей,
тронутый их горем. - Идите по направлению к восходу солнца и каждый
день трижды
стучите по стволам деревьев - поутру, в полдень и вечером. Я услышу вас,
открою ваше убежище и принесу вам еду и одежду.
• Бежим!.. - сказал Ожо, пытаясь увлечь Крека.
• Стойте!.. — послышался вдруг совсем близко прерывающийся
голос; это был голос Старейшего.
Рюг и дети, захваченные врасплох, упали на колени, с мольбой
потягивая руки.
• Гель сказал мне, что вы идете в пещеру и что Рюг побежал вам
навстречу, — сказал старик. - Я пошел вслед за Рюгом. Я слышал, что вам
советовал Рюг. Теперь уже поздно бежать. Я поймал вас. Наказание
справедливо и заслуженно! Вас ждут! Идемте!
• Сжалься над нами, Старейший!.. - молили дети.
• Ожо не виноват, отец! — горячо вступился за брата Крек.
Но старик, не слушая его, продолжал — на этот раз с грустью в
голосе:
—
Крек! Как я верил в тебя! Я любовался твоим мужеством,
твоим послушанием, твоей ловкостью и находчивостью. Я сделал бы из
тебя охотника, не знающего соперника! А ты? Что ты сделал? Ты убил
нашего благодетеля, ты убил огонь. Ты обрек всех нас на смерть от
свирепого холода. Ты должен умереть прежде всех.
—О Старейший, сжалься! Я узнал...
—Твоя вина слишком велика. Огонь, великий Друг наш огонь погас!
И ты виноват в этом. Молчи, не оправдывайся. Это не поможет тебе. Иди за
мной. А ты, Рюг, не проси меня за них. Вперед! Пусть наши охотники не
увидят презренных трусов, которых не стоит даже выслушать.
Несчастные дети с замирающим сердцем спустились по той самой
тропинке, по которой еще вчера подымались так весело. От тоски и страха
им стало жарко; но когда они вошли в пещеру, ужасный холод, сменивший
былое тепло, сразу пронизал их.
Все были в сборе, но в пещере царила полная тишина. Глубокое
отчаяние заставляло всех клонить голову к земле и сдавливало им горло.
Это было ужасно!
Мальчики ожидали услышать страшные проклятия. Они
приготовились стойко перенести их, а вместо того... Это безмолвное
отчаяние взрослых было ужаснее самых яростных угроз.
Вокруг потухшего очага сидели старейшины. Время от времени они
почтительно притрагивались к золе, точно касались тела друга, в смерть
которого не хочется верить. Волосы у них, обычно связанные в пучок на
макушке, были теперь распущены и падали в беспорядке по плечам в знак
глубокой печали. Многие плакали.
Слезы, катившиеся по щекам воинов, потрясли бедного Крека. Он
понял, что погиб. Ожо, весь дрожа, искал глазами в глубине пещеры свою
мать.
Но он не нашел ее среди женщин, неподвижно стоявших позади
охотников. Тогда он сжал руку брата и закрыл глаза.
—
Вот дети, — сказал Старейший. Сдержанные рыдания
послышались среди женщин.
—
Пусть говорят, мы слушаем, — пробормотал начальник,
самый важный после Старейшего.
Крек рассказал все, что с ними случилось, почему они не могли
вовремя вернуться в пещеру. Он пробовал разжалобить стариков.
—
Мы надеялись раздобыть
много
пищи для всех, —
задыхаясь, закончил мальчик свой рассказ, — и только потому я покинул
пещеру. Уходя, я позаботился о том, чтобы огонь не погас, а прожил бы до
нашего возвращения.
—
Огонь умер... — проворчал один начальник. — И пусть он
будет отомщен!
Крек и Ожо растерянно озирались кругом. Дикие крики, взывавшие
о мести, становились все громче и громче. Напрасно братья искали
проблеска жалости на лицах старейшин и охотников. Все лица были искажены отчаянием и яростью, во всех взглядах светилась свирепая
решимость.
Старший начальник встал, подошел к детям, схватил их за руки и
громко крикнул:
—
Старейшины говорят: огонь умер. Изменники должны тоже
умереть. На колени! А вам, отцы, матери и дети, да будет их судьба уроком.
Он занес над головой маленьких преступников тяжелый каменный
топор. Но Крек вырвался из его рук и упал на колени перед Старейшим.
—
О Старейший! — воскликнул он дрожащим голосом. —
Огонь умер, и я убил его; я заслуживаю смерти. Но ты... ты знаешь столько
тайн, ты был другом
Фо-чужеземца... Разве ты не можешь сделать то, что делал Фо-чужеземец?
- Фо-чужеземец?.. О чем ты говоришь? - пробормотал с удивлением
старик. — Я забыл это имя.
Крек рассказал, что однажды нашел тайник Фо-чужеземца и тот
показал ему, как добывать огонь с помощью двух палочек, хранившихся в
тайнике. Старейший отправился в пещеру Фо-чужеземца - возможно, Крек
говорил правду и чудесные палочки все еще лежали там, под камнем...
Крек сказал правду: под камнем лежали разные вещи чужеземца:
прозрачные камни, просверленные посредине, куски янтаря и агата и две
драгоценные палочки. Старейший жадно схватил их и пошел обратно в
пещеру.
Он сел, взял короткую твердую палочку с дырочкой, положил ее под
ноги, вставил в дырочку конец другой палочки и принялся быстро вертеть
ее между ладонями.
Охотники обступили старика и не отрываясь следили за каждым его
движением. Скоро из дырочки показался легкий дымок. Толпа охотников
еще плотнее сомкнулась вокруг старика. Через головы и плечи друг друга
неотступно глядели они на волшебные палочки. Наконец показался легкий
дымок, и клочок сухого мха вспыхнул. Огонь воскрес!
Толпа ахнула, послышались восторженные восклицания. Старейший
схватил клочки горящего мха и перенес их на очаг. Вскоре затрещали
мелкие сучья.
Очаг ожил, и ожили сумрачные лица охотников. Кое-кто бросился к
сваленным в беспорядке тушам — добыче последней охоты. Им не
терпелось отведать горячего мяса. Но воины сурово остановили их.
—
Еще не время, — строго сказал Старейший. — Огонь воскрес,
в пещере снова будет тепло и светло. Теперь нам нужно решить, что делать
с осужденными.
Между тем виновные молча, закрыв лица руками, сидели неподалеку
от входа, ожидая приговора. Рюг наблюдал за ними, не говоря ни слова.
Старейшины долго совещались. Наконец старик вышел из пещеры и
направился к детям. Его морщинистое лицо было мрачно.
Рюг молча, с тревогой смотрел на старика, как бы спрашивая его о
судьбе мальчиков. Старейший сказал:
—Огонь снова горит. Ожо может вернуться в пещеру. Его прощают,
он еще мал.
—О, благодарю! — весело воскликнул маленький Ожо. Но сейчас
же прибавил с отчаянием в голосе:
— А он, Старейший? Что же он?
Ожо повернулся к Креку, ласково гладя его по плечу.
Креку дарована жизнь. Но старейшины вынесли такой
приговор: кто хоть однажды изменил своему долгу, тот и позднее может
снова изменить ему. Никто не может более доверять Креку. Он должен
уйти. Пусть он уходит.
• Ужасно! — воскликнул Рюг.
• Молчи, Рюг. Старейшины решили: Креку дадут оружие, одежду и
еду. Сегодня же, до заката солнца, он уйдет далеко отсюда.
Стон Крека прервал его речь. Старик тяжело вздохнул и продолжал:
—
Вы с Гелем укажете изгнаннику дорогу к соседним племенам.
Никто не хочет, чтобы он заблудился в лесу или сделался добычей зверей.
Завтра на заре вы вернетесь в пещеру.
—
О Старейший, это ужасно! — пробормотал Рюг. — Ведь Крек
так молод...
—
Молчи, Рюг. Как ты смеешь роптать! Даже мать Крека не
осмелилась возражать. Молчи и сейчас же ступай к твоим повелителям.
Они ждут тебя, чтобы
дать последние указания. Ты, Ожо, иди за ним. Ну, убирайтесь!
Рюг молча повиновался. За ним, спотыкаясь, побрел и Ожо, —
мальчик ничего не видел сквозь слезы.
—
Старейший! — воскликнул Крек, когда они ушли. —
Неужели я не увижу тебя больше? Никогда не увижу?..
Никогда, Крек, никогда. Но не забывай моих уроков и
советов. Я сделал все, чтобы из тебя вышел ловкий, отважный и
находчивый охотник. Ты должен мужественно встретить беду. Не плачь!
Переноси несчастье храбро. Мужчина не должен плакать. Прощай!
Крек почтительно склонился перед Старейшим.
Когда он поднял голову, Старейшего уже не было. Бедный Крек,
забыв последние наставления старика, упал ничком на камни и горько
зарыдал, вспоминая мать, братьев и маленьких сестер — всех, кого он
должен навсегда покинуть.
• Насколько, на Ваш взгляд, было справедливо последнее решение
Совета старейшин - об изгнании Крека?
• Существовала ли для старейшин возрастная градация при
определении тяжести наказания?
• Как Вы думаете, стоило ли вообще осуждать мальчика?
• Существует мнение: «Тот, кто однажды совершил преступление,
может совершить его опять». Согласны ли Вы с этим?
А. Дюма
Граф Монте-Кристо
—Мы подходим к сути дела, не так ли?
—Да, ваше сиятельство; прошу прощения, но, как ваше сиятельство
сами убедитесь, я рассказываю только самое необходимое. В то время на
юге Франции происходила резня. Там были три разбойника, их звали
Трестальон, Трюфеми и Граффан, - они убивали на улицах всех, кого
подозревали в бонапартизме. Ваше сиятельство, верно, слышали об этих
убийствах?
—Слышал кое-что; я был тогда далеко от Франции. Продолжайте.
—В Ниме приходилось буквально ступать по лужам крови; на
каждом шагу валялись трупы; убийцы бродили шайками, резали, грабили и
жгли.
При виде этой бойни я задрожал: не за себя, - мне, простому
корсиканскому рыбаку, нечего было бояться, напротив, для нас,
контрабандистов, это было золотое время, — но я боялся за брата; он,
императорский солдат, возвращался из Луарской армии в мундире и с
эполетами, и ему надо было всего опасаться.
Я побежал к нашему трактирщику. Предчувствие не обмануло меня.
Брат мой накануне прибыл в Ним и был убит на пороге того самого дома,
где думал найти приют.
Я всеми силами старался разузнать, кто были убийцы, но никто не
смел назвать их, так все их боялись. Тогда я вспомнил о хваленом
французском правосудии, которое никого не боится, и пошел к
королевскому прокурору.—И королевского прокурора звали Вильфор? —
спросил небрежно Монте-Кристо.
- Да, ваше сиятельство, он прибыл из Марселя, где он был
помощником прокурора. Он получил повышение за усердную службу. Он
один из первых, как говорили, сообщил Бурбонам о высадке Наполеона.
—Итак, вы пошли к нему, - прервал Монте-Кристо.
—«Господин прокурор, — сказал я ему, — моего брата вчера убили
на улице Нима; кто убил - не знаю, поваш долг отыскать убийцу. Вы здесь глава правосудия, а оно должно мстить за тех, кого не сумело защитить».
«Кто был ваш брат?» - спросил королевский прокурор.
«Поручик корсиканского батальона».
«То есть солдат узурпатора?»
«Солдат французской армии».
«Ну что ж? — возразил он. — Он вынул меч и от меча погиб».
«Вы ошибаетесь, сударь; он погиб от кинжала».
«Чего же вы хотите от меня?» — спросил прокурор.
«Я уже сказал вам, чтобы вы за него отомстили».
«Кому?»
«Его убийцам».
«Да разве я их знаю?»
«Велите их разыскать».
«А для чего? Ваш брат, вероятно, поссорился с кем-нибудь и дрался
на дуэли. Все эти старые вояки склонны к буйству; при императоре это
сходило им с рук, но теперь—другое дело, а наши южане не любят ни вояк,
ни буйства».
«Господин прокурор, — сказал я, — я прошу не за себя. Я буду
горевать или мстить, - это мое дело. Но мой несчастный брат был женат.
Если и со мной что-нибудь случится, бедная женщина умрет с голоду: она
жила только трудами своего мужа. Назначьте ей хоть небольшую пенсию».
«Каждая революция влечет за собою жертвы, — отвечал Вильфор.
— Ваш брат пал жертвой последнего переворота, — это несчастье, но
правительство не обязано за это платить вашему семейству. Если бы нам
пришлось судить всех приверженцев узурпатора, которые мстили
роялистам, когда были у власти, то, может быть, теперь ваш брат был бы
приговорен к смерти. То, что произошло, вполне естественно, — это закон
возмездия».
«Что же это такое? — воскликнул я. — И так рассуждаете вы,
представитель правосудия!..»
«Честное слово, все эти корсиканцы — сумасшедшие и воображают,
что их соотечественник все еще император, — ответил Вильфор. — Вы
упустили время, любезный; вам следовало так говорить со мной два месяца
назад. Теперь слишком поздно. Убирайтесь отсюда, или я велю вас
вывести».
Я посмотрел на него, думая, не помогут ли новые просьбы. Но это
был не человек, а камень. Я подошел к нему.
«Ладно, — сказал я вполголоса, — если вы так хорошо знаете
корсиканцев, то должны знать, как они держат слово. По-вашему, убийцы
правильно сделали, убив моего брата, потому что он был бонапартистом, а
вы роялист. Хорошо же! Я тоже бонапартист, и я предупреждаю вас: я вас
убью. С этой минуты я объявляю вам вендетту, поэтому берегитесь: в
первый же день, когда мы встретимся с вами лицом к лицу, пробьет ваш
последний час».

Что Вам известно о вендетте?

У каких еще народов существует обычай кровной мести?

Какая норма наказания сменила впоследствии кровную
месть?

Какое влияние могут оказать обычаи и традиции на
правосудие?

К чему может привести игнорирование обычаев и традиций
в области правосудия на конкретной территории?
Р.Максудов, М.Флямер.
Восстановительное правосудие –
новый ориентир реформирования уголовной юстиции
Принцип судебного разрешения конфликтов как исторически
значимый принцип жизни населения так и не восторжествовал в России.
Даже волостные суды, возникшие после крестьянской реформы 1861 г.,
узаконившие формы общинного разрешения конфликтов, не стали
основной формой разрешения конфликтов. По мнению Н.П. ПавловаСильванского, «устанавливая суд волости, закон и выбрал слишком
крупную единицу; волостной суд не удовлетворил поэтому потребностям
жизни, и рядом с ним продолжал существовать сельский общинный суд».
Разрешение конфликтов в общине велось не по западным образцам, но
именно культивировавшиеся в общине способы выхода из конфликтов
способствовали сохранению социальной культуры.
Вот конкретный пример. В начале двадцатого века по заданию
сената в сельскую местность были посланы молодые адвокаты с целью
разобраться, как реализуются в селах правовые решения, касающиеся 82%
населения. Адвокат описал следующий случай. Старейшины судят двоих
крестьян, между которыми произошел спор из-за участка земли. В
результате было принято решение: «А прав, Б не прав. Поэтому А получит
две трети земли, а Б одну треть». На замечание адвоката о том, что если А
прав, он должен получить всю землю, старейшины отвечают: «Земля —
только земля, а жить им в одном селе до конца жизни». Правовой обычай
здесь предстает как способ разрешения конфликтов силами самой общины
с опорой на ценности коллективной жизни, не прибегая к дорогостоящему
и часто неэффективному механизму государственного правосудия. До
революции большинство конфликтов решали в деревнях старейшины
общины, они назначали, наказание определяли ущерб, который должен был
возместить нарушитель, и обращались в земские суды лишь в случаях
тяжких правонарушении.
Р.Максудов, М.Флямер, АТрасенкова.
Примирение жертвы и правонарушителя: Проект реализации идей
восстановительного правосудия в России

Почему обычаи и традиции зачастую более устойчивы и
сильны в жизни людей, их взаимоотношениях, чем иные формальные
процедуры разрешения конфликтов, например, обращение к официальной
системе судопроизводства

Что Вы понимаете под «ценностями коллективной жизни»?
В чем они часто выражаются?
В.А. Буков
От российского суда присяжных к пролетарскому
«правосудию»:
у истоков тоталитаризма
...никаким процессуальным формальностям («крючкотворству»),
присущим официальному правосудию, в народном правосознании места не
было. Это не означало, однако, что в течение веков не было выработано
определенных правил и процедур разбирательства по делам,
представлявшим компетенцию сельской общины и волостного суда.
Достаточно полную информацию по этому вопросу дал в 1907 г.
В.Тенишев, основываясь на обширных материалах о правовых обычаях
крестьян и касающихся рассмотрения дел в волостных судах, составленных
исключительно из крестьян и разбиравших различные их тяжбы и
правонарушения. Так, сравнительно просто решался вопрос об
ответственности, когда обвиняемый был застигнут на месте преступления;
также не вызывали затруднений и случаи, когда имелось признание
обвиняемого, считавшееся испокон веку на Руси «царицей» доказательств,
делавшей излишними дальнейшие разыскания, и получать которое не
возбранялось, не стесняясь, кажется, никакими ограничениями (соразмерно,
впрочем, тяжести содеянного).
Когда же не было ни того, ни другого, крестьянский суд вынужден
был ступать на крайне зыбкую почву сбора и оценки косвенных
доказательств, чему Тенишев отвел в своей работе не один десяток страниц.
Приведем лишь несколько типичных примеров, имеющих отношение к
оценке показаний участников процесса: «Правду говорит, потому нутром
выговаривает»; «Сам говорит, а сам воет, значит, не обманывает»; «Все
морду набок воротит и в глаза глядеть стыдится, значит, врет»; «Как стали
допрашивать, аж побледнел, миг... миг... и сказать ничего не может, стало,
виноват» и т.п. В большом ходу в крестьянском правосудии были и такие
доказательства, (приводившие нередко к оправданию подсудимого), как:
«божба, снятие образа и его целование, проклятие себя и членов своего
семейства, пожелание себе провалиться сквозь землю, лишиться руки и
ноги, сейчас ослепнуть и т.п.».
Х.3ер
Восстановительное правосудие.
Новый взгляд на преступление и наказание
До Нового времени преступление рассматривалось, в первую
очередь,
в
контексте
межличностных
взаимоотношений.
Под
преступлением чаще всего понимали нанесение вреда или конфликт между
двумя людьми. Как и в «гражданских» делах, наибольшее внимание
уделялось причиненному вреду, а не нарушению закона или абстрактного
социального и нравственного порядка. В случае нанесения вреда возникали
обязательства по возмещению ущерба — последнее и было наиболее
распространенным
способом
восстановления
справедливости.
Междоусобицы были лишь одной из форм разрешения конфликтов наряду
с переговорами, возмещением ущерба и примирением. Существенную роль
в этом процессе играли жертвы и преступники, а также родственники и
община.
Отправление правосудия зиждилось, в первую очередь, на
посредничестве и переговорах, а не на применении законов и навязывании
решений.
Общинное правосудие обычно совершалось вне зала суда, отдавая
предпочтение переговорам, которые чаще всего заканчивались
установлением компенсаций. Но были еще две альтернативы. К ним
обращались только в крайних случаях с тем, чтобы заставить стороны
начать переговоры, либо после провала переговоров. Таким образом, оба
способа использовались лишь в том случае, когда общинное правосудие не
срабатывало, хотя успешное функционирование последнего, возможно, как
раз и обеспечивалось наличием этих альтернатив.
Карательная альтернатива
Одной из указанных альтернатив была кровная месть. По очевидным
причинам к этому способу прибегали реже, чем принято думать. Месть
опасна. Она часто вела к ответному насилию и кровавым междоусобицам. В
обществе, состоящем из небольших, тесно связанных между собой общин,
поддержание добрососедских отношений имело жизненно важное значение.
В этих условиях переговоры и компенсации имели куда больше смысла,
чем насилие.
Угроза кровной мести существовала всегда, но реально она
ограничивалась; ее роль и значение далеко отличны от того, как мы это себе
представляем.
Кровная месть была также ограничена разными законами и
обычаями. Так, например, в средневековой Европе междоусобная война
считалась незаконной в случае, если предварительно не предпринималась
попытка провести переговоры. Широко известное изречение Ветхого Завета
«око за око» способствовало ограничению кровной мести на протяжении
почти всей истории Западной Европы.
«Око за око» могло, конечно же, пониматься дословно, и такая месть
была бы очень жестокой. Однако в обществе, не подчиняющемся
официальным законам и правовым процедурам, подобное правило было не
руководством к действию, а ограничением насилия: «Вы можете сделать
ровно столько, но не больше этого». Ответный шаг должен был быть
пропорционален причиненному вреду, а не усугублять существующий
конфликт.
Судебная альтернатива
Кровная месть была лишь одной из альтернатив примирительному
правосудию. Другой альтернативой было обращение в суд. Однако, как и к
мести, к этой мере прибегали в самую последнюю очередь, когда
переговоры оказывались несостоятельными или закон и обычай требовали
решения дела в судебном порядке. Эта альтернатива существовала для того,
чтобы внушать страх, подталкивая тем самым конфликтующих к решению
дела через переговоры. Для современного мышления непонятно, почему
члены того общества с такой неохотой обращались к официальным
механизмам суда.
На протяжении средних веков в Западной континентальной Европе
существовал ряд «официальных» судов. Некоторые из них были
государственными или королевскими, другие подчинялись церковным,
городским и феодальным властям. Однако даже государственные суды
были склонны рассматривать дела, сообразуясь с принципами общинного
правосудия. Средневековые суды были «обвинительными» по своему
характеру. За исключением небольшой категории преступлений (например,
покушений на коронованную особу), даже королевские суды были не
вправе начать следствие по делу без запроса со стороны жертвы или ее
семьи. Без реального обвинителя не могло быть и дела. Не было ни поста
прокурора, ни правового обоснования для независимого преследования со
стороны государства, за исключением случаев, когда пострадавшей
стороной оказывалась королевская особа.
Если же кто-то подавал жалобу, роль суда состояла в том, чтобы
обеспечить сотрудничество между обеими сторонами, по возможности
уравновесить соотношение сил и урегулировать конфликт. Таким образом,
суды служили чем-то вроде третейского суда. Если вовлеченные стороны
приходили к полюбовному соглашению, они имели право в любой момент
закрыть дело. Без согласия обвинителя государство не имело права
продолжать
преследование.
Вся
инициатива
была
в
руках
непосредственных участников конфликта.
Обычно люди обращались к судам с тем, чтобы заставить другую
сторону принять на себя ответственность за преступление и прийти к
общему решению. Предпочтение, вплоть до Нового времени отдаваемое
внесудебным формам общинного «правосудия», было известным явлением.
Это нежелание прибегать к судебной альтернативе объяснялось рядом
причин. Во-первых, наилучшим путем разрешения конфликта считались
переговоры. Но существенным фактором было и противостояние местных
властей центральным. Еще одной причиной были судебные издержки. А
кроме того, средневековые суды подвергали риску обе стороны. Если
обвинителю не удавалось убедить суд в своей правоте, к нему могли
применить наказание, предназначенное для обвиняемого. Прежде чем
представить дело в суд, обвинитель должен был быть абсолютно уверен в
беспроигрышности своего дела. И наконец, королевские суды в качестве
наказания часто налагали штраф. А поскольку деньги поступали в
собственность казны, пострадавший от этого ничего не выигрывал.
Таким образом, обвинительная модель, отраженная в судебной
структуре и процедуре разбирательства дел, действовала на фоне
общинного способа разрешения конфликтов, при котором, в свою очередь,
особое внимание уделялось компенсациям и инициативе непосредственных
участников дела. Существование обвинительных судов только усиливало
значение общинного правосудия.
Победа государственного правосудия
Историки Брюс Ленман и Джеффри Паркер высказали
предположение, что история Запада может быть представлена в виде
диалектического противоречия между двумя основными моделями права
или правосудия: общинной и государственной.
Государственное правосудие было известно уже в самые отдаленные
эпохи. Его элементы можно обнаружить в Вавилонском Своде Хаммурапи
или в реформаторских законах Солона в Древней Греции. Но лишь в
течение нескольких последних веков государственное правосудие одержало
окончательную победу, определив современные взгляды на преступление.
Общинное правосудие в своем идеальном проявлении заключалось в
переговорах и возмещении ущерба. Суть такого правосудия может быть
выражена понятием «frith», бывшим в ходу у германских племен и
обозначавшим примирение, основанное на взаимном согласии.
• Как Вы думаете, возможно ли примирение жертвы с
преступником, если жертва получила возмещение нанесенного вреда и
извинения за причиненные страдания?
Не исключено, что страх перед государственным судом подстегивал
действие механизма общинного правосудия. Вероятно, возможность
выбора места разрешения конфликта играла существенную роль. Однако с
победой собственно государственного правосудия изменились взгляды на
то, что можно было считать уместным и возможным. По большинству
преступлений общинное правосудие свою роль утеряло. К концу XVI в. в
Европе уже был заложен прочный фундамент государственного
правосудия. Новые кодексы во Франции, Германии и Англии раздули
общественную опасность некоторых преступлений и предоставили
государству значительно больше прав. Уголовный кодекс определял
характер преступлений и увеличивал роль наказаний. Некоторые из этих
наказаний, включая пытки и смерть, были крайне суровыми. Во многих
случаях применялись и экономические санкции.

Каковы преимущества общинного правосудия?

Почему существовал страх перед государственным судом?

В чем состояла «обвинительное» средневековых судов?

Участие в каком суде предпочли бы Вы, окажись на месте:
жертвы; преступника?
3. Самосуд
Л.Н.Толстой
Война и мир
—
Ребята! - сказал Растопчин металлически-звонким голосом,
— этот человек, Верещагин - тот самый
мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив
кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись...
—
Он изменил своему царю и отечеству, он передался
Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него
погибает Москва,—говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг
быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в покорной
позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти,
обращаясь к народу: — Своим судом расправляйтесь с ним! Отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга...
—Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! —
закричал Растопчин. — Руби! Я приказываю! — Услыхав не слова, но
гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять
остановилась.
—Граф!.. - проговорил среди опять наступившей минутной тишины
робкий и вместе театральный голос Верещагина. — Граф, один бог над
нами... — сказал Верещагин...
—Руби его! Я приказываю!.. — прокричал Растопчин, вдруг
побледнев так же, как Верещагин...
—Руби! — прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат
вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по
голове.
—А! — коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно
оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой
же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
— О господи! — послышалось чье-то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся у Верещагина,
он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до
высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще
толпу, прорвалась мгновенно. Преступление было начато, необходимо
было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и
гневным ревом толпы... Ударивший драгун хотел повторить свой удар.
Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий
малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею
Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося
ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики
задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого,
только возбуждали ярость толпы...
«Топором-то бей, что ли?., задавили... Изменщик, Христа продал!.,
жив... живущ... поделом вору мука. Запором-то!.. Али жив?.. О господи,
народ-то, что зверь, где же живому быть!» — слышалось в толпе...

Что, по-вашему, означает фраза «Преступление было начато,
необходимо было довершить его»?

Существует ли «суд народа»? Как чаще всего он выражается:
в виде мести, соблюдения традиций или в виде необузданной ярости
толпы?
К. Чапек
— Вы говорите: Справедливость, — сказал жандармский вахмистр
Брейха. — Хотелось бы мне знать, почему ее изображают женщиной с
повязкой на глазах и весами в руке, словно она торгует перцем. Я бы
представлял Справедливость в образе жандарма. Вы не поверите, сколько
дел мы, жандармы, решаем без судей, без весов и без всяких церемоний.
Если случай простой, бьем по морде, а более сложный — снимаем ремень;
в девяноста случаях из ста — это и есть вся справедливость. Я здесь
недавно изобличил двоих в убийстве, сам приговорил их к справедливому
наказанию и сам их наказал, никому не обмолвившись об этом ни единым
словом.
• В чем, по Вашему мнению, заключается высшая справедливость
суда?
• Как Вы относитесь к высказыванию: «Пусть лучше будут
отпущены на свободу десять виновных, чем пострадает один
невиновный»?
• Придумайте свой образ-символ справедливости суда и изобразите
его на бумаге.
• Почему люди часто не склонны доверять суду?
• В чем люди видят преимущества самосуда?
• Важна ли истина для того, кто вершит самосуд? Каким
пониманием истины он руководствуется?
А. Аверченко
Разговор за столом
И вдруг одна из дам неожиданным энергичным броском руля сразу
повернула неуклюжий широкобокий корабль вялого разговора из узкого
шаблонного канала, где корабль то и дело стукался боками о края канала,
— сразу повернула и вывела этот корабль в широкое море необозримых
отвлеченных предположений.
Именно она сказала:
—А что бы вы сделали с Троцким, если бы этот ужасный негодяй
попал в ваши руки?
—Ах, ах, — сказала с бешеной ненавистью вторая дама, то, что
называется - роскошная блондинка, и даже сверкнула большими серыми
глазами. — Я не
знаю даже, что бы я с ним сделала! Я... я даже руки бы ему не подала.
—Тоже... — кисло улыбнулась худощавая. — Придумали наказание.
Нет, попадись мне в руки Троцкий, я уж знаю, что бы я сделала с ним.
—А что именно?
- Я? Я бы выстрелила в него!!!
—
Ну, это тоже ему не страшно, — скривилась, подумавши,
третья дама, та самая, которая перевела разговор в другой галс. - Нет,
попадись мне в руки
Троцкий, я бы уж знаю, что бы я сделала! Узнал бы он, почем фунт
гребешков, узнал бы, как губить бедную Россию!..
- Ну, а что? Что бы вы ему сделали? И сказала третья дама
свистящим шепотом, как гусенок, которому птичница наступила на лапу:
—Я бы купила булавок... много, много... ну, тысячу, что ли. И
каждую минутку втыкала бы в него булавочку, булавочку, булавочку...
Сидела бы и втыкала.
—Только и всего?
—Ну, а потом отрезала бы голову и выбросила свиньям!
—Только и всего?
Бедная фантазией худощавая обвела сердитым взглядом
насмешливые лица и отрывисто закончила:
—
А после этого воткнула бы в него еще тысячу булавок!!
Мужчина помоложе снисходительно засмеялся:
—
Эх, вы. Милые вы дамы, очаровательные, но фантазии у вас
ни на копейку. Эко придумали: утыкать человека булавками, отрезать
голову, выстрелить в него... Нет, господа, нет! Он столько сделал зла, что и
расплата с ним должна быть королевская!..
—Например?! — в один голос воскликнули все три дамы.
—А вот... Только разрешите для настроения уменьшить свет.
Слушайте меня в полутьме. Вот так... То, что я буду говорить, очень
страшно. Итак: по приказу Троцкого, как вам известно, расстреливаются
тысячи людей — совершенно безвинных — по обвинению в
контрреволюционности. И вот! Если бы ко мне в руки попался Троцкий —
я его не убивал бы. А взял бы последнего расстрелянного из этих тысяч,
взял бы еще теплый труп этого убитого Троцким человека и крепко
привязал бы его к Троцкому - грудь с грудью, лицо с лицом. И я бы кормил
и поил Троцкого, чтобы он жил, но труп убитого им человека не отвязывал
бы от него. И вот — постепенно убитый Троцким начинает гнить на
Троцком... Троцкий каждую минуту, каждую секунду видит синее
разложившееся лицо с оскаленными зубами, голова у Троцкого кружится от
нестерпимого трупного запаха, и когда он почувствует около своей груди
что-то живое, когда клубок трупных червей завороч...
Раздается дикий пронзительный крик блондинки:
—
Не могу!! Довольно!.. Дайте свет... Мне страшно!!
Дали свет. Автор последнего хитроумного проекта сидел, положив
голову на руки, и угрюмо молчал. <...>
А на диване, в глубине столовой, сидел никем не замеченный доселе
офицер, только что вернувшийся с фронта, сидел, закинув голову на спинку
дивана, и молчал.
Когда же старичок окончил свой тихий елейный задушевный рассказ
- встал с места офицер и вошел в светлый круг, образуемый настольной
лампой.
—
А-а, — сказала худощавая дама, - а мы и не знали, что вы тут.
Ну, теперь ваша очередь. Что бы вы с ним сделали, с Троцким? Воображаю,
какой ужас вы придумаете!..
Резко освещенный лампой офицер неопределенно усмехнулся.
- Видите ли, господа... Если бы вместо этого стола было изрытое
окопами поле и вместо этой бутылки рома были бы неприятельские
укрепления, а там, где стоит кекс, - наша батарея, спрятанная за эту вазу с
вареньем, изображающую наши окопы, — то тогда вы бы ясно
представили, что бы я делал: я бы сначала обстрелял Троцкого,
укрывающегося в этом укреплении, а потом, после артиллерийской
подготовки, бросился бы со своими солдатами вперед и энергичным
штыковым ударом...
—Да вы не то говорите! Я спрашиваю, что бы вы сделали, если бы
Троцкий попался вам в руки?
—Боюсь, что в бою, в этой суматохе я пристрелил бы его, как
бешеную собаку.
—Ну, да — мы это понимаем; а если бы он без боя очутился в ваших
руках?
Глаза офицера сверкнули и засветились, как две свечки.
—Так я бы его тогда, подлеца, в суд!..
—Как в суд? В какой суд?
—А как же?.. Ежели он виновен — надо его в суд! Пусть судят.
Молчание
сгустилось,
нависло,
нагромоздилось
над
присутствующими, как насыщенная электричеством густая туча.
И только через минуту пышная блондинка пролепетала растерянно:
—
Какое странное время; у штатских такая масса воинственной
кровожадности, а военные рассуждают, как штатские!

Почему у собеседников вызвало недоумение и растерянность
решение офицера отдать Троцкого под суд?

Как Вы думаете, кого хотели казнить собеседники: человека
Троцкого или...
П. Шаров
Самосуд — всего лишь убийство
В дагестанском городе Буйнакске толпа сожгла супругов
Гаджиевых. Их заподозрили в убийстве девочки. И если подозрения против
мужа имели некоторые основания, то версия о причастности к этому
злодеянию жены оказалась неверной. Гаджиевы были объявлены в розыск.
Но раньше милиции их узнали на рынке. Тут же были сооружены костры.
Милиция пыталась отбить казнимых, но тщетно.
В Петропавловске-Камчатском во время судебного заседания мать
изнасилованной и убитой девочки выстрелила в подсудимого. Пуля задела
железный прут решетки, изменила направление, это и спасло Олега Сасова
— так зовут убийцу. Он отделался легким ранением, его даже не
госпитализировали.
И в том, и в другом случае виновные в этих деяниях, которые можно
квалифицировать как преступления против правосудия, были арестованы.
Правда, Галину Жуковец, мать убитой девочки из Петропавловска, вскоре
отпустили под подписку о невыезде. В Буйнакске двух зачинщиков
самосуда держат взаперти. В обоих городах имел место взрыв
общественного негодования. Как вы понимаете, отнюдь не против
учинивших самосуд. Против властей, которые — как того и требует закон
— пытаются дать совершенному юридическую оценку. В Дагестане
немалая толпа долгое время не расходилась с площади перед Домом
правительства, требуя немедленного освобождения обвиняемых. На
Камчатке люди собирают подписи в поддержку Галины Жуковец за
освобождение ее от ответственности, за смертную казнь Сасову, которого
вроде бы суд собирался признать невменяемым.
Мотивация одна: неверие в справедливость. Людей можно за это
упрекать, можно и судить. И наказывать. Так в общем-то и должно быть.
Потому как не толпе, не убитой горем матери выносить приговоры.
***
Самосуд - всего лишь убийство. Не наказание и даже не месть.
Жертвой самосуда может стать кто угодно. На кого ляжет глаз. Самосуд
ничего общего с юриспруденцией не имеет и иметь не может. У него другая
природа. Это выброс темной энергии, что накапливается в людях. Их
объединение в толпу облегчает этот выброс. Толпа — безнаказанна. А
составляющие ее люди думают, уверены, опьянены уверенностью, что и
они могут остаться безнаказанными.

Какова природа самосуда в эпизоде, произошедшем в
Буйнакске? А в Петропавловске-Камчатском?

Прокомментируйте каждый из этих эпизодов от лица:
журналиста;
студента юридического факультета;
присяжного заседателя;
родственника сожженных Гаджиевых;
родственника Галины Жуковец.
• Чем различаются аргументы оправдания и отрицания самосуда у
лиц, выступающих в этих социальных ролях?
• Как Вы понимаете фразу «Самосуд - это выброс темной энергии,
что накапливается в людях»?
М. Спиллейн
Я сам вершу свой суд
Здесь лежал труп. Труп моего лучшего друга, Джека Вильямса,
человека, рядом с которым я воевал больше двух лет, меся зловонную грязь
в джунглях. Джек всегда говорил: «Я отдам правую руку за спасение
друга». Он сдержал свое слово, помешав японцу разрубить меня на две
части. Удар штыка, предназначенный мне, пришелся в правую руку Джека.
Ему ее ампутировали.
Не говоря ни слова, Пат позволил мне осмотреть тело и потрогать
мраморное лицо Джека. Впервые в жизни я вдруг ощутил жуткое желание
заплакать.
Как он умер, Пат?
—
Сорок пятый калибр прямо в живот. Тебе лучше не смотреть.
Я отбросил простыню и с трудом удержался от восклицания.
Джек лежал в шортах и прижимал единственную руку к животу.
Входное отверстие было небольшим и чистым, но в выходное можно было
засунуть кулак. Я осторожно прикрыл тело и поднялся. Восстановить
события было нетрудно. От изголовья кровати к стулу, на котором Джек
укладывал свою искусственную руку перед сном, по полу тянулся кровавый
след. На кровати сохранился отпечаток тела Джека.
Он пытался дотянуться до стула. С пулей в животе Джек не
собирался капитулировать! Несмотря ни на что, он пытался дотянуться до
пистолета, висевшего на спинке стула.
- Пат, - спросил я. - Кто-нибудь двигал этот стул?
- Нет, а почему ты спрашиваешь?
—
Он стоит не на своем обычном месте. Нахмурившись, Пат
посмотрел на меня.
Что ты хочешь этим сказать, Майк?
—
Стул всегда стоял вот здесь, рядом с кроватью. Джек, даже
раненый, хотел взять пистолет, но убийца не ушел сразу после выстрела.
Он понемногу отодвигал стул, пока силы не покинули Джека. А он стоял
рядом и наблюдал за ним, за его агонией. Это не обычное преступление,
Пат. Это хорошо рассчитанное, предумышленное и хладнокровное
убийство! Я найду его, Пат! Я сдеру шкуру с этой сволочи!
— Тебе лучше не вмешиваться, Майк.
— Нет.
— Послушай меня и дай нам работать спокойно.
— Мы будем работать вместе, Пат, как обычно. Но я надеюсь
опередить тебя.
— Тебе не нужно этого делать, Майк, и ты отлично понимаешь.
— О'кей, Пат, о'кей, — устало прервал я его. — У тебя свое дело, у
меня свое. Джек был моим самым лучшим другом. Мы вместе воевали. Он
спас мне жизнь, и я не позволю, чтобы его убийца попал в руки закона. Я
слишком хорошо знаю, чем это кончится. Ему наймут лучшего в городе
адвоката, и суд его оправдает. Ведь никто из присяжных никогда не
получал пули в живот! Никто из них не полз по полу, истекая кровью и
придерживая рукой свои внутренности. Суд будет хладнокровен,
беспристрастен, то есть такой, каким он и должен быть. Суд даже,
возможно, умилится по поводу того, что бедный убийца всю жизнь будет
вынужден жить под тяжестью нечаянно совершенного преступления —
убийства человека в целях самозащиты. Нет, Пат! Мне нравится закон, но
на этот раз я буду руководствоваться своим собственным понятием о
законе. И я не буду ни хладнокровным, ни объективным. Я буду помнить
все, что произошло сегодня.
Я замолчал, взял Пата за отвороты пиджака и продолжал:
—
И еще одно: я хочу, чтобы ты рассказал всем, кого ты знаешь,
то, что ты услышал.
Потом я опять повернулся к трупу Джека. Мне хотелось помолиться
за него, но сейчас я был на это неспособен. Я с трудом сдерживал
неудовлетворенную ненависть к убийце.
— Ты мертв, Джек, но я надеюсь, что ты меня так же, как и ты. С
пулей в животе. Я это сделаю, слышишь и знаешь, что я всегда держу свое
слово. Джек. Чего бы мне это ни стоило, я обещаю тебе сделать это. Я
доберусь до сволочи, что убила тебя. Его не повесят и не посадят на
электрический стул. Он умрет, — я замолчал.
• Как Вы думаете, почему Майк принимает решение вершить свой
собственный суд?
• Являются ли чувства (скорбь, боль, горе) оправданием его
решения?
• Насколько справедливо подобное решение? Велика ли вероятность
ошибки при самосуде?
• Подберите синонимы к слову «самосуд». Обоснуйте свой выбор.
• Некоторые утверждают, что возмездие является естественной
человеческой потребностью. Они говорят, что если государство не
возьмет на себя эту функцию, этим займутся частные лица. Другие
считают, что чувство мести – не врожденная, а приобретенная черта.
Третьи говорят, что возмездие является потребностью, которую лучше
удовлетворять другими способами, такими, как возмещение ущерба и
просьба о прощении. Что Вы думаете об этом?
Дж. Р.Р. Толкиен
Властелин колец
— Но ведь это ужасно! — вскричал Фродо. — Ужасней ужасного –
даже твои жуткие намеки и неясные предостережения так меня не пугали.
Гэндальф, о Гэндальф, надежный мой друг, что же мне делать? Теперь вот
мне по-настоящему страшно. Скажи, Гэндальф, что мне делать? Какая всетаки жалость, что Бильбо не заколол этого мерзавца, когда был такой
удобный случай!
— Жалость, говоришь? Да ведь именно жалость удержала его руку.
Жалость и милосердие: без крайней нужды убивать нельзя. И за это, Друг
мой Фродо, была ему немалая награда. Недаром он не стал приспешником
зла, недаром спасся; а все потому, что начал с жалости!
• Прости, не о том речь, — сказал Фродо. — Страх обуял меня, но
Горлума все равно жалеть глупо.
- Не видел ты его, - сказал Гэндальф.
- Не видел и не хочу, - отрезал Фродо. - А тебя просто не понимаю.
Неужели же ты, эльфы и кто там еще, - неужели вы пощадили Горлума
после всех его черных дел? Да он хуже всякого орка и такой же враг. Он
заслужил смерть.
— Заслужить-то заслужил, спору нет. И он, и многие другие, имя им
- легион. А посчитай-ка таких, кому надо бы жить, но они мертвы. Их ты
можешь воскресить, чтобы уж всем было по заслугам? А нет — так не
торопись никого осуждать на смерть. Ибо даже мудрейшим не дано
провидеть все. Мало, очень мало надежды на исправление Горлума, но кто
поручится, что ее вовсе нет? Судьба его едина с судьбою Кольца, и чует
мое сердце, что он еще — к добру ли, к худу ли - зачем-то понадобится. В
час развязки жалость Бильбо может оказаться залогом спасенья многих —
твоего, кстати, тоже. Да, мы его пощадили: он старый и жалкий, таких не
казнят. Он остался в заточении у лесных эльфов - надеюсь, они обходятся с
ним по-доброму.
• Какой главный урок дал Фродо волшебник Гэндальф? Выразите
его словами из их диалога.
• Может ли жалость являться основанием правосудия?
• Как Вы считаете, что является источником снисходительности к
преступнику: личное нежелание человека «пачкать
руки», грешить или сочувствие к преступнику?
• Надо ли вообще кого-нибудь судить?
После победы над темными силами хоббиты возвращаются на
родину и застают там «новый порядок». Маг Саруман, не простивший
Фродо своего поражения, пытался разрушить Хоббитанию. Разбив
подручных мага, хоббиты обращают гнев и на главного виновника...
- Времени оказалось маловато, да и людей тоже, а то бы моего урока
вам на всю жизнь хватило. Но ничего, может, и хватит, я тут у вас хорошо
похозяйничал. Как утешительно мне будет вспоминать, что хоть на вас я
выместил свои обиды!
—
Если тебе осталось только этим утешаться, то мне тебя жаль,
— сказал Фродо. — Боюсь, пустое это утешение. Уходи сейчас же и
навсегда!
Хоббиты видели, как Саруман вышел из хибары; угрюмой толпой
надвинулись они к дверям Торбы и отозвались на слова Фродо гневными
возгласами:
—
Не отпускай его! Его надо убить. Он злодей и кровопийца.
Убьем его!
Саруман с усмешкой окинул взглядом враждебные лица.
—
Убейте, попробуйте, храбренькие хоббитцы; вас, убийц, я
вижу, много скопилось. — Он выпрямился во весь рост, и черные глаза его
грозно сверкнули. — Только не думайте, что я, обездоленный, лишился
всей своей колдовской силы. Кто тронет меня — умрет страшной смертью.
А если кровь моя обагрит землю Хоббитании, земля ваша навеки станет
бесплодной.
Хоббиты попятились. Но Фродо молвил:
—Да не верьте вы ему! Никакой колдовской силы у него нет, лишь
голос его обманывает и завораживает тех, кто поддастся. Но убивать его я
не позволю. Не надо мстить за месть — только зла в мире прибудет.
Саруман, уходи немедля!
—
Гниль! Эй ты, Гниль! — крикнул Саруман, и из ближней
хибары выполз на четвереньках Гнилоуст - точь-в-точь побитый пес. - В
дорогу, Гниль! - приказал Саруман. — Тут опять явились эти красавчикигосподинчики, они нас выгоняют. Пошли!
Гнилоуст поплелся за Саруманом. А Саруман поравнялся с Фродо, в
руке его блеснул кинжал, и он нанес страшный, молниеносный удар. Но
клинок скользнул по скрытой мифрильной кольчуге и обломился. С десяток
хоббитов, и первым из них Сэм, кинулись вперед и швырнули наземь
незадачливого убийцу. Сэм обнажил меч.
—
Нет, Сэм! — сказал Фродо. — Все равно убивать его не надо.
И уж тем более нельзя убивать, когда он в черной злобе. Ведь он был когдато велик, он из тех, на кого мы не смеем поднимать руку. Теперь он
падший, однако ж не нам судить его: как знать, может, он еще
возвеличится.
Саруман встал; он пристально поглядел на Фродо с почтительным
изумлением и глубокой ненавистью.
—
Да, ты и вправду вырос, невысоклик, - сказал он. — Да, да, ты
очень даже вырос. Ты стал мудрым — и жестоким. Теперь из-за тебя в моей
мести нет утешенья, и милосердие твое мне горше всего на свете. Ненавижу
тебя и твое милосердие! Что ж, я уйду и тебя больше не потревожу. Но не
жди, не пожелаю тебе на прощанье ни здоровья, ни долгих лет жизни. Ни
того, ни другого тебе не будет. Впрочем, тут уж не я виною. Я лишь
предсказываю.
Он пошел прочь, и хоббиты расступались перед ним, побелевшими
пальцами сжимая оружие. Гнилоуст помедлил и последовал за ним.
—
Гнилоуст! — сказал Фродо. — У тебя, может статься, путь
иной. Мне ты никакого зла не причинил. Отдохнешь, отъешься, окрепнешь
— и пожалуйста, иди своей дорогой.
Гнилоуст остановился и жалко взглянул на него, почти что готовый
остаться. Саруман обернулся.
• Не причинил зла? - хихикнул он. — Какое там зло! Даже ночью он
вылезает только затем, чтобы поглядеть на звезды. Тут кто-то, кажется,
спрашивал, куда подевался Лотто? Ты ведь знаешь, Гниль, куда он
подевался? Ну-ка, расскажи!
• Нет, нет! — съежившись, захныкал Гнилоуст.
—
Да ладно, чего там, — сказал Саруман. — Это он, Гниль,
прикончил вашего Генералиссимуса, вашего разлюбезненького Вождя. Что,
Гниль, неправда? Правда! Заколол его, я так думаю, во сне. А потом
закопал, хотя вряд ли: Гниль у нас всегда такой голодненький. Нет, ну что
вы, куда вам с ним. Оставьте эту мразь мне.
Диким бешенством загорелись красные глаза Гнилоуста.
—
Ты мне сказал это сделать, ты меня заставил, — прошипел он.
— А ты всегда делаешь то, что тебе велит Шаркич?- расхохотался
Саруман. — Так вот, Шаркич тебе говорит: следуй за мной!
Он пнул Гнилоуста — тот все еще был на четвереньках — в лицо,
повернулся и пошел. Но тут случилось нежданное: Гнилоуст вдруг вскочил,
выхватил запрятанный нож, бросился, рыча, как собака, на спину
Саруману, откинуд ему голову, перерезал горло и с визгом побежал по
улице. Фродо не успел и слова вымолвить, как три стрелы пронзили
Гнилоуста, и он упал замертво.
• Почему Фродо не позволил хоббитам поднять руку на того, «кто
был прежде велик»?
• Как Вы понимаете слова Фродо: «И уж тем более нельзя убивать
его, когда он в черной злобе»?
Ю.Брайаер, Н.Чадович
Евангелие от Тимофея
—Теперь поняли, что нас ждет? — зловещим тоном изрек Яган, как
только Шатун удалился. — Ох, чувствует мое сердце, ждет нас мука
мученическая!
— Почему же? — возразил я. — Не вижу ничего страшного. Суд для
того и существует, чтобы во всем разобраться. Мы ведь перед болотниками
ничем особенным не провинились. Они нас сами сюда притащили.
- Да что ты понимаешь! - Яган в сердцах даже топнул ногой. — Сам
подумай, если человека и без всякого суда можно утопить, что с нами тогда
на суде могут сделать! Суд не для того существует, чтобы разбираться, а
для того, чтобы из тебя последние жилы вытянуть. Чтобы всех сообщников
выявить, все планы сокровенные вызнать, все подробности разнюхать! У
нас на Вершени и то редкий суд без пыток бывает, а уж про Иззыбье дикое
и говорить нечего. Для них это вроде как любимое развлечение. Целый
день тебя судить будут, а уж как время придет приговор оглашать, тут даже
палач не нужен - куском мяса станешь, без шкуры, без волос!
— Да, конечно, наш суд куда справедливее, — невесело усмехнулся
Головастик. — Здесь тебя дикари замучают, а там — ученые люди.
• Что для Вас олицетворяет слово суд»?
• Какие традиционные представления о суде помогли Вам
сформировать свой образ и понимание миссии суда, его назначения?
• Что явилось источником Ваших знаний о судопроизводстве?
М. Митчелл
Унесенные ветром
—Где Эшли? Что с ним случилось, Мелли? — вырвалось у Скарлетт.
—А где ваш муж? Он вас не интересует? – Светлые глаза Индии
горели неуемным ехидством; она комкала и разглаживала рваное
полотенце, которое собиралась латать.
—Индия, прошу тебя! - Мелани сумела овладеть голосом, но
побелевшее взволнованное лицо и измученные глаза выдавали, в каком она
находится напряжении. — Скарлетт, возможно, нам следовало сказать тебе,
но... но... ты столько пережила сегодня, что мы., что Фрэнк решил... и к
тому же ты всегда была так настроена против клана...
—Клана..! — Скарлетт произнесла это слово так, будто никогда его
не слышала и понятия не имела, что оно значит, и вдруг воскликнула: Клан! Но Эшли же не в Ку-клукс-клане! И Фрэнк не может там быть. Он же
мне обещал!
—Конечно, мистер Кеннеди в Ку-клукс-клане, и Эшли тоже, и все
мужчины, которых мы знаем, — выкрикнула Индия.— Они же настоящие
мужчины, верно? Притом белые и южане. Вам следовало бы гордиться
своим мужем, а не вынуждать его втихомолку убегать из дома, точно он
идет на постыдное дело и...
—Значит, вы все это знали, а я нет...
—Мы боялись, что ты расстроишься, — с сокрушенным видом
сказала Мелани.
—Так вот куда они ездят, когда говорят, что едут на политическое
собрание! Ах, он же обещал мне! А теперь янки придут и отберут мои
лесопилки и лавку, и посадят его в тюрьму... А на что намекал Ретт Батлер?
Индия метнула на Мелани несказанно испуганный взгляд. Скарлетт
вскочила, швырнув на пол платье.
• Если вы мне не скажете, я сейчас же поеду в город и сама все
выясню. Всех буду спрашивать, пока не узнаю.
• Садитесь, я вам скажу, — заявил Арчи, пригвождая ее к месту
своим единственным глазом. – Вы вот раскатывали сегодня где не след и
попали в
беду, а теперь мистер Уилкс и мистер Кеннеди и другие отправились
убивать этого негра и этого белого, если сумеют их найти, и вообще весь
Палаточный городок хотят смести. И если этот подлипала правду сказал,
значит, янки чего-то заподозрили или даже чего-то узнали и послали
солдат, чтоб устроить там западню. И наши люди в капкан-то и попадут. А
если этот Батлер сказал неправду, тогда, значит, он шпион, и он выдаст их
янки, и наших все равно убьют. А если он их выдаст, то я убью его, и пусть
это будет последним делом моей жизни. А если их не убьют, тогда, значит,
всем им придется тикать отседова в Техас и сидеть там тихо, и, может, они
никогда уж и не воротятся сюда. А все вы виноваты, и руки у вас в крови.
Страх сменился на лице Мелани возмущением: она увидела по лицу
Скарлетт, что та начала прозревать и ее захлестывает ужас. Мелани встала
и положила руку на плечо Скарлетт.
—
Еще одно слово, и ты уйдешь из этого дома, Арчи, —
решительно заявила Мелани. — Она ни в чем не виновата. Просто она вела
себя... вела себя так, как считала нужным. А наши мужчины ведут себя так,
как они считают нужным. И все люди должны так поступать. Мы не все
одинаково думаем и одинаково поступаем, и неверно... неверно судить о
других по себе.
• Как вы думаете, расправы ку-клукс-клановцев — это проявление
самосуда?
• Что вы знаете о ку-клукс-клане?
• Сравните этот текст с описание суда Линча в романе «Всадник
без головы» Майн Рида (в главе «Право на жизнь»). В чем
принципиальная разница?
Дело Засулич
Вера Ивановна Засулич обвинялась в совершении 24 января 1878 г.
покушения на убийство из пистолета петербургского градоначальника
генерала Трепова. Обвинительной властью преступление Засулич
квалифицировалось как умышленное, с заранее обдуманным намерением.
Истинным мотивом этого преступления было возмущение Засулич
беззаконными действиями генерала Трепова, отдавшего распоряжение
высечь розгами содержавшегося в доме предварительного заключения
политического подследственного Боголюбова. Поступок генерала Трепова
широко обсуждался в печати и в разных общественных кругах. Наиболее
передовые слои общества оценивали этот поступок как жестокий акт
насилия, произвола и надругательства над человеческой личностью,
несовместимый с принципами гуманности. Выстрел В.Засулич и прозвучал
как выражение протеста прогрессивной общественности против действий
генерала Трепова.
Дело рассматривалось Петербургским окружным судом с участием
присяжных заседателей 31 марта 1878 г.
Речь адвоката П.А. Александрова
Господа присяжные заседатели! Я выслушал благородную,
сдержанную речь господина прокурора, и со многим из того, что сказано
им, я совершенно согласен; мы расходимся лишь в весьма немногом, но тем
не менее задача моя после речи господина прокурора не оказалась
облегченной. Не в фактах настоящего дела, не в сложности их лежит его
трудность; дело это просто по своим обстоятельствам, до того просто, что
если ограничиться одним только событием 24 января, тогда почти и
рассуждать не придется. Кто станет отрицать, что самоуправное убийство
есть преступление; кто будет отрицать то, что утверждает подсудимая, что
тяжело поднимать руку для самоуправной расправы?
Все это истины, против которых нельзя спорить, но дело в том, что
событие 24 января не может быть рассматриваемо отдельно от другого
случая: оно так связуется, так переплетается с фактом совершившегося в
доме предварительного заключения 13 июля, что если непонятным будет
смысл покушения, произведенного В. Засулич на жизнь генерал-адъютанта
Трепова, то его можно уяснить, только сопоставляя это покушение с теми
мотивами, начало которых положено было происшествием в доме
предварительного заключения. В самом сопоставлении, собственно говоря,
не было бы ничего трудного; очень нередко разбирается не только такое
преступление, но и тот факт, который дал мотив этому преступлению.
Я мог бы теперь начать прямо со случая 13 июля, но нужно прежде
исследовать почву, которая обусловила связь между 13 июля и 24 января.
Эта связь лежит во всем прошедшем, во всей жизни В. Засулич.
Рассмотреть эту жизнь весьма поучительно; поучительно рассмотреть ее не
только для интересов настоящего дела, не только для того, чтобы
определить, в какой степени виновна В. Засулич, но ее прошедшее
поучительно и для извлечения из него других материалов, нужных и
полезных для разрешения таких вопросов, которые выходят из пределов
суда: для изучения той почвы, которая у нас нередко производит
преступление и преступников.
Рассказ адвоката о том, как по несчастной случайности в
семнадцать лет Вера Засулич по «политической» статье попала в тюрьму
и пробыла в ней два года:
Для девицы годы юности представляют пору расцвета, полного
развития; перестав быть дитятею, свободная еще от обязанностей жены и
матери, девица живет полною радостью, полным сердцем. То — пора
первой любви, беззаботности, веселых надежд, незабываемых радостей,
пора дружбы; то - пора всего того дорогого, неуловимо-мимолетного, к
чему потом любят обращаться воспоминаниями зрелая мать и старая
бабушка.
Легко вообразить, как провела Засулич эти лучшие годы своей
жизни, в каких забавах, в каких радостях провела она это дорогое время,
какие розовые мечты волновали ее в стенах Литовского замка и казематах
Петропавловской крепости. Полное отчуждение от всего, что за тюремной
стеной. Два года она не видела ни матери, ни родных, ни знакомых.
Изредка только через тюремное начальство доходила весть от них, что все,
мол, слава богу, здоровы. Ни работы, ни занятий. Кое-когда только книга,
прошедшая через тюремную цензуру. Возможность сделать несколько
шагов по комнате и полная невозможность увидеть что-либо через
тюремное окно. Отсутствие воздуха, редкие прогулки, дурной сон, плохое
питание. Человеческий образ видится только в тюремном стороже,
приносящем обед, да в часовом, заглядывающем, время от времени, в
дверное окно, чтобы узнать, что делает арестант. Звук отворяемых и
затворяемых замков, бряцание ружей сменяющихся часовых, мерные шаги
караула да уныло-музыкальный звон часов Петропавловского шпица.
Вместо дружбы, любви, человеческого общения — одно сознание, что
справа и слева, за стеной, такие же товарищи по несчастью, такие же
жертвы несчастной доли.
Два года кончились. Засулич отпустили, не найдя даже никакого
основания предать ее суду. Ей сказали: «Иди», и даже не прибавили: «И
более не согрешай», потому что прегрешений не нашлось. После
тюремного заключения В. Засулич была выслана в г. Кресцы, потом в
Тверь, Солигалич, Харьков.
Когда от нее перестали требовать, чтобы она еженедельно являлась
на просмотр к местным полицейским властям, тогда ей улыбнулась
возможность контрабандой поехать в Петербург и затем с детьми своей
сестры отправиться в Пензенскую губернию. Здесь она летом 1877 г.
прочитывает в первый раз в газете «Голос» известие о наказании
Боголюбова.
Вот в эту-то пору, через пятнадцать лет после отмены розг, которые,
впрочем, давно уже были отменены Аля лиц привилегированного сословия,
над политическим осужденным арестантом было совершено позорное
сечение. Обстоятельство это не могло укрыться от внимания общества: о
нем заговорили в Петербурге, о нем вскоре появляются газетные известия.
И вот эти-то газетные известия дали первый толчок мыслям В. Засулич.
Короткое газетное известие о наказании Боголюбова розгами не могло не
произвести на Засулич подавляющего впечатления. Оно производило такое
впечатление на всякого, кому знакомо чувство чести и человеческого
достоинства.
Боголюбов был осужден за государственное преступление. Он
принадлежал к группе молодых, очень молодых людей, судившихся за
преступную манифестацию на площади Казанского собора. Весь Петербург
знает об этой манифестации, и все с сожалением отнеслись тогда к этим
молодым людям, так опрометчиво заявившим себя политическими
преступниками, к этим так непроизводительно погубленным молодым
силам. Суд строго отнесся к судимому деянию. Покушение явилось в глазах
суда весьма опасным посягательством на государственный порядок, и закон
был применен с подобающей строгостью. Но строгость приговора за
преступление не исключала возможности видеть, что покушение молодых
людей было прискорбным заблуждением и не имело в своем основании
таких расчетов, своекорыстных побуждений, преступных намерений, что,
напротив, в основании его лежало доброе увлечение, с которым не совладал
молодой разум, живой характер и которое дало им направиться на ложный
путь, приведший к прискорбным последствиям.
С чувством глубокого, непримиримого оскорбления за нравственное
достоинство человека отнеслась Засулич к известию о позорном наказании
Боголюбова.
Что был для нее Боголюбов? Он не был для нее родственником,
другом, он не был ее знакомым, она никогда не видала и не знала его. Но
разве для того, чтобы возмутиться видом нравственно раздавленного
человека, чтобы прийти в негодование от позорного глумления над
беззащитным, нужно быть сестрой, женой, любовницей? Для Засулич
Боголюбов был политический арестант, и в этом слове было для нее все:
политический арестант не был для Засулич отвлеченное представление,
вычитываемое из книг, знакомое по слухам, по судебным процессам, —
представление, возбуждающее в честной душе чувство сожаления,
сострадания, сердечной симпатии. Политический арестант был для Засулич
— она сама, ее горькое прошедшее, ее собственная история - история
безвозвратно погубленных лет, лучших и дорогих в жизни каждого
человека, которого не постигает тяжкая доля, перенесенная Засулич.
Политический арестант был для Засулич — горькое воспоминание ее
собственных страданий, ее тяжкого нервного возбуждения, постоянной
тревоги, томительной неизвестности, вечной думы над вопросами: Что я
сделала? Что будет со мной? Когда же наступит конец? Политический
арестант был ее собственное сердце, и всякое грубое прикосновение к
этому сердцу болезненно отзывалось на ее возбужденной натуре.
В. Засулич искала подтверждения тому, о чем прочла в газетах, и
ждала возмущенного отклика общественности.
Кто и как изгладит в его сердце воспоминание о позоре, о
поруганном достоинстве; кто и как смоет то пятно, которое на всю жизнь
останется неизгладимым в его воспоминании? Наконец, где же гарантия
против повторения подобного случая? Много товарищей по несчастью у
Боголюбова, — неужели и они должны существовать под страхом
всегдашней возможности испытать то, что пришлось перенести
Боголюбову?
Вопрос справедливости и легальности наказания Боголюбова
казался Засулич не разрешенным, а погребенным навсегда, надо было
воскресить его и поставить твердо и громко. Униженное и оскорбленное
человеческое достоинство Боголюбова казалось невосстановленным,
несмытым, неоправданным, чувство мести — неудовлетворенным.
Возможность повторения в будущем случаев позорного наказания над
политическими
преступниками
и
арестантами
казалась
не
предупрежденной. <... >
И вдруг внезапная мысль, как молния, сверкнувшая в уме Засулич:
«О, я сама! Затихло, замолкло все о Боголюбове, нужен крик, в моей груди
достанет воздуха издать этот крик, я издам его и заставлю его услышать!»
Решимость была ответом на эту мысль в ту же минуту. Теперь можно было
рассуждать о времени, о способах исполнения, но само дело, выполненное
24 января, было бесповоротно решено. <...>
Мысль о преступлении, которое стало бы ярким и громким
указанием на расправу с Боголюбовым, всецело завладела возбужденным
умом Засулич. Иначе и быть не могло; эта мысль как нельзя более
соответствовала тем потребностям, отвечала на те задачи, которые
волновали ее.
Руководящим побуждением для Засулич обвинение ставит месть.
Местью и сама Засулич объяснила свой поступок, но для меня
представляется невозможным объяснить вполне дело Засулич побуждением
мести, по крайней мере мести, понимаемой в ограниченном смысле этого
слова. Мне кажется, что слово «месть» употреблено в показании Засулич, а
затем и в обвинительном акте, как термин наиболее простой, короткий и
несколько подходящий к обозначению побуждения, импульса,
руководившего Засулич.
Но месть, одна «месть» была бы неверным мерилом для обсуждения
внутренней стороны поступка Засулич. Месть обыкновенно руководится
личными счетами с отомщаемым за себя или близких. Но никаких личных,
исключительно ее, интересов не только не было для Засулич в
происшествии с Боголюбовым, но и сам Боголюбов не был ей близким,
знакомым человеком. <...>
Когда я совершу преступление, думала Засулич, тогда
замолкнувший вопрос о наказании Боголюбова восстанет; мое
преступление вызовет гласный процесс, и Россия, в лице своих
представителей, будет поставлена в необходимость произнести приговор не
обо мне одной, а произнести его, по важности случая, в виду Европы, той
Европы, которая до сих пор любит называть нас варварским государством,
в котором атрибутом правительства служит кнут. <...>
Раздался выстрел... Не продолжая более дела, которое совершала,
довольствуясь вполне тем, что достигнуто, Засулич сама бросила
револьвер, прежде чем успели схватить ее, и, отойдя в сторону, без борьбы
и сопротивления отдалась во власть набросившегося на нее майора
Курнеева и осталась не задушенной им только благодаря помощи других
окружающих. Ее песня была теперь спета, ее мысль исполнена, ее дело
совершено. <...>
Она была и осталась беззаветною рабой той идеи, во имя которой
подняла она кровавое оружие. Она пришла сложить перед нами все бремя
наболевшей души, открыть скорбный лист своей жизни, честно и
откровенно изложить все то, что она пережила, передумала,
перечувствовала, что двинуло ее на преступление, чего ждала она от него.
Господа присяжные заседатели! Не в первый раз на этой скамье
преступлений и тяжелых душевных страданий является перед судом
общественной совести женщина по обвинению в кровавом преступлении.
Были здесь женщины, смертью мстившие своим соблазнителям;
были женщины, обагрявшие руки в крови изменивших им любимых людей
или своих более счастливых соперниц. Эти женщины выходили отсюда
оправданными. То был суд правый, отклик суда божественного, который
взирает не на внешнюю только сторону деяний, но и на внутренний их
смысл, на действительную преступность человека. Те женщины, совершая
кровавую расправу, боролись и мстили за себя.
В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении
не было личных интересов, личной мести, — женщина, которая со своим
преступлением связала борьбу за идею во имя того, кто был ей только
собратом по несчастью всей ее молодой жизни. Если этот мотив проступка
окажется менее тяжелым на весах общественной правды, если для блага
общего, для торжества закона, для общественности нужно призвать кару
законную, тогда — да совершится ваше карающее правосудие!
• Можно ли назвать преступление В. Засулич самосудом?
• Оправдывает ли «борьба за идею» совершение уголовного
преступления?
• Как вы думаете, добилась ли В. Засулич своей цели — взволновать
дремлющие умы и привлечь внимание к тому, что было поругано
человеческое достоинство Боголюбова?
4. Инквизиция
М. Аражипли
Десять городов Город полицейских
В «Учебнике отличного полицейского» черным по белому написано:
«Все жители города делятся на:
1) заключенных (то есть обвиненных и осужденных);
2) скрывающихся от правосудия (обвиненных, но еще не
арестованных);
3) привлекавшихся к судебной ответственности (обвиненных,
осужденных и вновь освобожденных до следующего ареста);
4) подозреваемых (всех без исключения, кто еще находится на
свободе).
Дабы каждый житель Полицейска сменил временное положение
«подозреваемого» на окончательное положение «заключенного», следует
как можно скорее вынести ему приговор. Собирая против него
необходимые улики, отличному полицейскому надлежит:
• подслушивать его телефонные переговоры;
• проверять переписку;
• не спускать с него глаз;
• следить за тем, что он читает, говорит, думает, видит во сне.
Если перечисленные меры, продиктованные исключительно
интересами безопасности, не дают оснований для обвинения, это
свидетельствует лишь о чрезвычайной ловкости преступника. В подобном
случае колебания излишни: следует выдвинуть против него ложные
обвинения и произвести арест. Подверженный энергичному допросу
третьей степени, арестованный чистосердечно расскажет все, что мы
хотели бы от него услышать.
Особая бдительность необходима по отношению к детям, так как
давно установлено, что преступные наклонности проявляются в человеке с
грудного возраста. Подвергать немедленному аресту каждого ребенка,
который:
• бегает по газонам (задача возлагается на спецподразделения
детоблавы);
• обнаруживает чрезмерную смышленость (под видом учеников
внедрить в начальные школы надежных агентов);
• одевается иначе, чем все, и редко стрижется (волосы длиннее 5 см
выдают преступника с головой и являются достаточным основанием для
ареста);
• отказывается сотрудничать с полицией, что равносильно отказу от
выполнения гражданского долга;
• непозволительно часто повторяет слова, свидетельствующие о
вольнодумстве («свобода», «справедливость», «тьфу ты» и т.п.);
• при игре в полицейских и воров предпочитает роль вора
(очевидное проявление преступного характера).
Примечание:
Так как перечислить все случаи не представляется возможным,
каждый полицейский вправе арестовывать, кого считает нужным».
Энциклопедия преступлений и катастроф Инквизиция
Инквизиция боролась с сатаною. Зная бесконечную изворотливость
врага рода человеческого, инквизиция раз и навсегда стала на ту точку
зрения, что невинных обвиняемых нет и не существует. Могут быть случаи,
что вину нельзя прямо доказать. Но тогда приговор так и постановлял:
обвинение не доказано; но это вовсе не означало, что обвиняемый
невиновен. Невиновности не полагалось. Инквизитор, если можно так
выразиться, состоял на совершенно особом положении но отношению к
своей жертве. Он не был судья в строгом смысле слова, он просто-напросто
вступал в личную схватку с сатаною. Перед ним был подсудимый, все
равно — еретик, колдун или ведьма. Все эти люди были для него союзники
сатаны, которых он опутал своей злобою, и вся возня с ними сводилась для
него, в сущности, к борьбе с сатаною. Если данные предварительного
следствия, т.е. все эти жалобы людей, например, потерпевших разные беды
от ведьмы, казались ему недостаточно убедительными, то он считал со
своей стороны уже слабостью и попустительством всякое сомнение в
виновности попавшей в его руки ведьмы. Все, что по ходу дела являлось
как бы свидетельством ее невиновности, он должен был рассматривать как
коварное ухищрение сатаны и был настороже, чтобы не сделаться жертвою
этих ухищрений. К чему это на практике повлекло - нетрудно угадать.
Пытка, например, широко применялась в тогдашних судах, но все же было
принято за правило, что если человек с пытки не признается в том, в чем
его обвиняют, то этим уничтожаются доказательства и улики; непризнание
под пыткою принималось как доказательство невиновности. Судьи иногда,
может быть, скрепя сердце, но все же должны были в конце концов
отступиться от человека за неимением в наличности такой капитальной,
уличающей статьи, как признание. Взгляд инквизиции на этот предмет
отправлялся от совершенно иной точки зрения. Если обвиняемый не
признавался под пыткою, то это вовсе не служило доказательством его
невинности, а доказывало лишь, что дьявол как-то таки ухитрился прийти
на помощь своему верному другу и союзнику и оказать ему поддержку в
тяжкие минуты испытания. Он, например, делал его совершенно
нечувствительным к боли. Терзайте его, как угодно, он ничего не чувствует,
и пытка оказывается для него совершенно недействительною. Надо было
сломить это упорство дьявола. И благочестивый инквизитор старался изо
всех сил, обрабатывая какую-нибудь несчастную старуху на всевозможных
козлах и дыбах. И все-таки нередко, несмотря на все его старания, жертва
молчала, «даже будучи иногда почти вся разорвана в клочья», как
выражается благочестивый Шпренгер <... >
Для того чтобы инквизитор был совершенно свободен в своих
действиях, надо было устроить так, чтобы в его действия уже решительно
никто не вмешивался, а в особенности светские адвокаты. Кстати, с этими
адвокатами-ловкачами у того же инквизитора Киабуади вышло такое дело,
что он сам чуть-чуть не угодил под суд. Дело было в том же Пьемонте, в
местечке Ривара, в 1474 г. Тогда схватили там большое число ведьм, судили
их и сожгли. Заведовал всем делом Киабуади. Но это был человек очень
неопытный в инквизиционном производстве. Он поручил своему
помощнику после сожжения первой партии ведьм арестовать еще
пятнадцать женщин. Свидетельские показания против них были
подавляющие. Инквизитор предоставил им десять льготных дней, в течение
которых они должны были либо представить оправдание, либо принести
полную повинную, в противном случае им угрожала пытка. Но тут
неопытный Киабуади совершил огромную оплошность. Две из
арестованных, Гульельмина Феррери и Маргарита Кортина, были богатые
женщины, с большими связями. Их родственники потребовали, чтобы в
деле приняли участие приглашенные ими адвокаты. И как только эти
адвокаты появились на судилище, они почти в мгновение ока разрушили
все обвинение. Но всего ужаснее было то, что юристы держались на суде с
необыкновенной дерзостью. Киабуади, как это ни странно, очевидно, не
имел никакого понятия о размере прав и привилегий инквизитора.
Адвокаты совершенно сбили его с толку своим натиском. Он не сумел
ничего им возразить, потому что каждое их требование основывалось на
точной букве закона. Киабуади же в законах ровно ничего не понимал. И он
делал промах за промахом, уступку за уступкой. Они, например,
протестовали против предварительного следствия, указывая на его
неправильности; далее потребовали вызова свидетелей со стороны защиты,
чего никогда не допускалось в инквизиционном судопроизводстве. И
Киабуади всему этому подчинялся. Путем показаний вызванных ими
свидетелей им удалось установить, что обвиняемые с чрезвычайным
усердием посещали церковь и выполняли все внешние обрядности
католической веры; что они были не только благочестивы, но и широко
благотворительны, что совершенно противоречило их обвинению в
ведьмов-стве. <...>
В XV столетии в Германии свирепствовал знаменитый Конрад
Марбургский, один из самых деятельных истребителей еретиков. У него
был подручный и помощник, по имени тоже Конрад, а по фамилии Торс.
Этот Торс обладал чудовищной внешностью, к которой присоединялся еще
один удивительный талант: Торс хвастал, что он обладает способностью с
одного взгляда определять еретика. Нечего и говорить о том, до какой
степени ценны были услуги такого помощника. Заметим здесь мимоходом,
ради характеристики деятельности инквизиторов, что талант Торса в
распознавании еретиков обрушивался исключительно на людей богатых.
При этом не надо забывать, что имущество осужденного еретика
конфисковывалось и что щедрая доля его шла в карман тех, усердию кого
высшее правосудие было обязано изобличением грешника. Значит, Торсу
было из-за чего стараться. И вот совершенно таким же талантом
распознавания ведьмы с первого взгляда отличался и упомянутый выше
доминиканец Иоанн, заместитель отсутствующего епископа аррасского.
Он, как мы видели, вместе с Дюбуа был главным воротилой в аррасском
деле. По его настоянию фаф Дестамп, приближенное лицо Филиппа
Доброго, созвал на совет всех высших аррасских духовных сановников (в
мае 1460 г.). Этот совет и составил собою судилище для разбора дела.
Разбор произошел самый энергический и быстрый, и все арестованные
были присуждены к смертной казни. Все дело закончилось в один день, а на
другой же день всех осужденных привели на площадь перед епископским
дворцом. Предстоящее зрелище привлекало громадную массу зрителей;
сохранилось предание, что в этот день в Аррасе собралось все население
местности, лежащей на пятьдесят верст вокруг города. В числе осужденных
один предстал на место казни, если можно так выразиться, упредив
события; ему удалось повеситься у себя в тюрьме, так что к месту казни
приволокли его труп. Всем осужденным на голову надели какие-то
колпаки, на которых они были изображены воздающими поклонение
дьяволу. Инквизитор громким голосом прочел речь. В ней, между прочим,
он сделал очень картинное описание шабаша. При этом он тщательно
перечислил все визиты на шабаши, сделанные каждым из осужденных,
упомянул о том, что каждый делал на шабаше, и при этом каждого
опрашивал, так ли это, признает ли он все сказанное о нем, и осужденные
один за другим подтверждали взведенные на них обвинения. После этого
они были переданы в руки светских властей. <... >
Едва ли единственный случай заступничества за ведьм со стороны
светских властей представляет пример Венеции. Около того времени, к
которому относится наш рассказ, т.е. XV—XVI ст., в Венеции уже
утвердилась ее олигархическая республика с советом Десяти во главе. В это
время римская курия хлопотала о насаждении ведьмовства в северной
Италии. Позволяем себе так выразиться, потому что папы своими вечными
натравливаниями на ведьм самых ярых старателей-инквизиторов, которых
они снабжали почти безграничными полномочиями, успели, наконец,
убедить ломбардское население в полнейшей реальности ведьмовствя, так
что, благодаря этим благочестивым стараниям, Ломбардия сделалась
настоящей областью ведьм. Инквизиция работала, что называется, не
покладая рук, отправляя на костры сотни жертв. В Брешии в 1510 г. сожгли
140 колдунов и ведьм, в Комо в 1514 г. - 300. И вот в 1518 г. правительство
республики было извещено о том, что в Валькамонике инквизитор уже сжег
70 ведьм, да столько же у него их сидит в тюрьме, в ожидании суда, да
сверх того уже заподозрено еще 5000 человек, т.е. почти четверть всего
населения той местности. Сенат и совет были прямо-таки встревожены этой
кампанией истребления граждан республики и вступились за жертвы.
Инквизитор сейчас же нажаловался папе, и тот сделал совету Десяти
строгое внушение — не соваться, куда не спрашивают. А так как совет не
очень испугался этой острастки, то папа (Лев X) в феврале 1521 г. дал
инквизиторам полномочие отлучать от церкви, гуртом и поодиночке,
смотря по ходу дела, всех и каждого, кто будет заступаться за ведьм и
вообще «мешать» инквизиции. Но и булла панская не проняла совета
Десяти. В марте он преспокойно издал особый наказ для судопроизводства
по делам о колдовстве, причем мимоходом отменил все уже состоявшиеся
решения по этим делам. На угрозы же папского легата совет твердо и
спокойно отвечал, что население Валькамоники так бедно и невежественно,
так нетвердо в истинной вере, что ему гораздо нужнее хорошие
проповедники, нежели преследователи, судьи и палачи.
• Найдите дополнительный материал об истоках инквизиции, ее
взаимоотношениях со светской властью.
В. Гюго
Собор Парижской богоматери
— ЕСЛИ господам судьям угодно, то мы приступим к допросу козы.
Это и была вторая обвиняемая. В те времена судебное дело о
колдовстве, возбужденное против животных, не было редкостью.
В судебных отчетах 1466 года среди других подробностей
встречается любопытный перечень издержек по делу Жиле-Сулара и его
свиньи, «казненных за их злодеяния» в Корбее. Туда входят и расходы по
рытью ямы, куда закопали свинью, и пятьсот вязанок хвороста, взятых в
Морсанском порту, три пинты вина и хлеб — последняя трапеза
осужденного, которую братски с ним разделил палач, — даже стоимость
прокорма свиньи и присмотр за ней в течение одиннадцати дней по восьми
парижских денье в сутки.
Иногда правосудие заходило еще дальше. Так, по капитуляриям
Карла Великого и Людовика Благочестивого устанавливались тягчайшие
наказания для огненных призраков, дерзнувших появиться в воздухе.
• Какое исправительное воздействие на «огненных призраков,
дерзнувших появиться в воздухе», могло оказать правосудие?
Прокурор духовного суда воскликнул:
— Если демон, который вселился в эту козу и не поддавался доселе
никаким заклинаниям, собирается и впредь упорствовать в своих
зловредных действиях и пугать ими суд, то мы предупреждаем его, что
будем вынуждены требовать для него виселицы или костра.
Гренгуар облился холодным потом. Шармолю, взяв со стола бубен
цыганки и определенным движением приблизив его к козе, спросил:
- Который час?
Посмотрев на него смышлеными своими глазами, козочка
приподняла золоченое копытце и стукнула им семь раз. Было
действительно семь часов. Движение ужаса пробежало по толпе.
Гренгуар не выдержал.
• Она губит себя! — громко воскликнул он.— Неужели вы не
видите, что она сама не понимает, что делает?
• Тише вы там, мужичье! — резко крикнул пристав. Жак Шармолю
при помощи того же бубна заставил козочку проделать множество других
странных вещей - указать число, месяц и прочее, чему читатель был уже
свидетелем. И вследствие оптического обмана, присущего судебным
разбирательствам, те самые зрители, которые, быть может, не раз
рукоплескали на перекрестках невинным хитростям Джали, были теперь
потрясены ими здесь, под сводами Дворца правосудия. Несомненно, коза
была сам дьявол.
Дело обернулось еще хуже, когда королевский прокурор высыпал на
пол из кожаного мешочка, висевшего у Джали на шее, дощечки с буквами.
Коза тут же своей ножкой составила разбросанные буквы в роковое имя:
«Феб». Колдовство, жертвой которого пал капитан, казалось
неопровержимо доказанным, и цыганка, эта восхитительная плясунья,
столько раз пленявшая прохожих своей грацией, преобразилась в
ужасающего вампира.
Но сама она не подавала ни малейшего признака жизни. Ни изящные
движения Джали, ни угрозы судей, ни глухие проклятия слушателей —
ничто более не доходило до нее.
Чтобы привести ее в чувство, сержанту пришлось грубо встряхнуть
ее, а председателю торжественно возвысить голос:
—Девушка, вы принадлежите к цыганскому племени, посвятившему
себя чародейству. В сообществе с заколдованной козой, прикосновенной к
сему судебному делу, вы в ночь на двадцать девятое число прошлого марта
месяца, при содействии адских сил, с помощью чар и тайных способов
убили, заколов кинжалом, капитана королевских стрелков Феба де
Шатопер. Продолжаете ли вы это отрицать?
• О ужас! — воскликнула молодая девушка, закрывая лицо руками.
— Мой Феб! О! Это ад!
• Продолжаете вы это отрицать? — холодно переспросил
председатель.
• Да, отрицаю! — сказала она с силой и встала, сверкая глазами.
Председатель поставил вопрос ребром:
—
В таком случае, как объясните вы факты, свидетельствующие
против вас?
Она ответила прерывающимся голосом:
• Я уже сказала. Я не знаю. Это священник. Священник, которого я
не знаю. Тот адский священник, который преследует меня!
• Правильно, — подтвердил судья, — монах-привидение.
- О господин! Сжальтесь! Я ведь только бедная девушка...
- Цыганка, — добавил судья.
Тут елейным голосом заговорил мэтр Жак Шармолю:
Ввиду прискорбного запирательства подсудимой я предлагаю
применить пытку.
—
Принято, — ответил председатель. Несчастная задрожала с
головы до ног. Однако по приказанию стражей, вооруженных бердышами,
она встала и довольно твердой поступью, предшествуемая Жаком
Шармолю и членами духовного суда, направилась между двумя рядами
алебардщиков к небольшой двери. Дверь внезапно распахнулась и столь же
быстро за ней захлопнулась, что произвело на опечаленного Гренгуара
впечатление отвратительной пасти, поглотившей цыганку.
Когда она исчезла, в зале послышалось жалобное блеяние. То
плакала маленькая козочка.
Заседание было приостановлено. Один из советников заметил, что
господа судьи устали и ждать окончания пытки слишком долго, но
председатель возразил ему, что судья должен уметь жертвовать собой во
имя долга.
—
Строптивая, гадкая девка! — проворчал какой-то старый
судья. - Заставляет себя пытать, когда мы еще не поужинали. <... >
Эсмеральда продолжала стоять. Эта кожаная постель, на которой
корчилось столько страдальцев, пугала ее. Страх леденил кровь. Она стояла
испуганная, оцепеневшая. По знаку Шармолю оба помощника палача
схватили ее и усадили на тюфяк. Они не причинили ей ни малейшей боли;
но лишь только они притронулись к ней, лишь только она почувствовала
прикосновение кожаной постели, вся кровь тотчас же прилила ей к сердцу.
Она блуждающим взором обвела комнату. Ей почудилось, что, вдруг
задвигавшись, к ней со всех сторон устремились все эти безобразные
орудия пытки. Среди всевозможных инструментов, до сей поры ею
виденных, они были тем же, чем являются летучие мыши, тысяченожки и
пауки среди насекомых и птиц. Ей казалось, что они сейчас начнут ползать
по ней, кусать и щипать ее тело.
—
Где врач? — спросил Шармолю.
Здесь, - отозвался человек в черной одежде, которого
Эсмеральда до сих пор не замечала.
Она вздрогнула.
—
Мадемуазель, — снова зазвучал вкрадчивый голос прокурора
духовного суда, — в третий раз спрашиваю, продолжаете ли вы отрицать
поступки, в которых вас обвиняют?
На этот раз у нее хватило сил лишь кивнуть головой. Голос изменил
ей.
Вы упорствуете! - сказал Жак Шармолю. - В таком случае, к
крайнему моему сожалению, я должен исполнить мой служебный долг.
—
Господин королевский прокурор, - вдруг резко сказал Пьера, с чего мы начнем?
Шармолю с минут колебался, словно поэт, который приискивает
рифму для своего стиха.
—
С испанского сапога, — выговорил он наконец.
Злосчастная девушка почувствовала себя настолько покинутой и
богом и людьми, что голова ее упала на грудь, как нечто безжизненное, лишенное силы.
Палач и лекарь подошли к ней одновременно. В то же время оба
помощника палача принялись рыться в своем отвратительном арсенале.
При лязге этих страшных орудий бедная девушка вздрогнула, словно
мертвая лягушка, которой коснулся гальванический ток.
—
О мой Феб! — прошептала она так тихо, что ее никто не
услышал. Затем снова стала неподвижной и безмолвной, как мраморная
статуя.
Это зрелище тронуло бы любое сердце, но не сердце судьи.
Казалось, сам сатана допрашивает несчастную грешную душу под
багровым оконцем ада. Это кроткое, чистое, хрупкое создание и было тем
бедным телом, в которое готовился вцепиться весь ужасный муравейник
пил, колес и козел, — тем существом, которым готовились овладеть грубые
лапы палачей и тисков. Жалкое просяное зернышко, отдаваемое
правосудием на размол чудовищным жерновам пытки!
Между тем мозолистые руки помощников Пьера Тортерю грубо
обнажили ее прелестную ножку, которая так часто очаровывала прохожих
на перекрестках Парижа своей ловкостью и красотой.
—
Жаль, жаль! — проворчал палач, рассматривая ее
изящные и нежные линии.
Если бы здесь присутствовал архидьякон, он несомненно вспомнил
бы о своем символе мухи и паука.
Вскоре несчастная сквозь туман, застилавший ей глаза, увидела, как
приблизился к ней «испанский сапог» и как ее ножка, вложенная между
двух окованных железом брусков, исчезла в страшном приборе. Ужас
придал ей сил.
—
Снимите это! - вскричала она запальчиво. И, выпрямившись,
вся растрепанная, добавила: — Пощадите!
Она рванулась вперед, чтобы броситься к ногам прокурора, но ее
ножка была ущемлена тяжелым, взятым в железо дубовым обрубком, и она
припала к этой колодке, бессильная, как пчела, к крылу которой привязан
свинец.
По знаку Шармолю ее снова положили на постель, и две грубые
руки подвязали ее к ремню, свисавшему со свода.
• В последний раз, признаете ли вы свои преступные деяния? —
спросил со своим невозмутимым добродушием Шармолю.
• Я невиновна.
В таком случае, мадемуазель, как объясните вы
обстоятельства, уличающие вас?
• Увы, монсеньер, я не знаю!
• Итак, вы отрицаете?
- Все отрицаю!
- Приступайте! - крикнул Шармолю.
Пьера повернул рукоятку, испанский сапог сжался, и несчастная
испустила ужасный вопль, передать который не в силах ни один
человеческий язык.
—Довольно, — сказал Шармолю, обращаясь к Пьера. - Сознаетесь?
— спросил он цыганку.
—
Во всем сознаюсь! — воскликнула несчастная девушка. Сознаюсь! Только пощадите!
Она не рассчитала своих сил, идя на пытку. Бедная малютка! Ее
жизнь до сей поры была такой беззаботной, такой приятной, такой
сладостной! Первая же боль сломила ее.
• Человеколюбие побуждает меня предупредить вас, что ваше
признание равносильно для вас смерти, — сказал королевский прокурор.
• Надеюсь! — ответила она и упала на кожаную постель
полумертвая, перегнувшись назад, безвольно повиснув на ремне, который
охватывал ее грудь.
• Ну, моя прелесть, приободритесь немножко, — сказал мэтр Пьера,
приподнимая ее. — Вы, ни дать ни взять, золотая овечка с ордена, который
носит на шее герцог Бургундский.
Жак Шармолю возвысил голос:
Протоколист, записывайте! Девушка цыганка, вы сознаетесь,
что являлись соучастницей в дьявольских трапезах, шабашах и колдовстве
купно со злыми духами, уродами и вампирами? Отвечайте.
—
Да, — так тихо прошептала она, что ответ ее слился с ее
дыханием.
Вы сознаетесь в том, что видели того овна, которого
Вельзевул заставляет появляться среди облаков, дабы собрать шабаш, и
видеть которого могут одни только ведьмы?
-Да.
—
Вы признаетесь, что поклонялись головам Бофомета, этим
богомерзким идолам храмовников?
-Да.
—
Что постоянно общались с дьяволом, который под видом
ручной козы привлечен ныне к делу?
-Да.
—
Наконец сознаетесь ли вы, что с помощью дьявола и
оборотня, именуемого в просторечии «монах-привидение», в ночь на
двадцать девятое прошлого марта месяца вы предательски умертвили
некоего капитана по имени Феб де Шатопер?
Померкший взгляд ее огромных глаз остановился на судье, и, не
дрогнув, не запнувшись, она машинально ответила:
-Да.
Очевидно, все в ней было уже надломлено.
—
Запишите, протоколист, — сказал Шармолю и, обращаясь к
заплечным мастерам, произнес: — Отвяжите подсудимую и проводите
назад в залу судебных заседаний.
Когда подсудимую «разули», прокурор духовного суда осмотрел ее
ногу, еще онемелую от боли.
—
Ничего! — сказал он. — Тут большой беды нет. Вы
закричали вовремя. Вы могли бы еще плясать, красавица! — Затем он
обратился к своим коллегам из духовного суда: — Наконец-то правосудию
все стало ясно! Это утешительно, господа! Мадемуазель должна отдать нам
справедливость: мы отнеслись к ней со всей доступной нам мягкостью.
Когда она, прихрамывая, вернулась в залу суда, ее встретил шепот
всеобщего удовольствия. Что касается слушателей, то они выражали им
чувство удовлетворения, которое человек испытывает в театре при
окончании последнего антракта, видя, что занавес взвился и начинается
развязка пьесы. Что касается судей, то в них заговорила надежда на скорый
ужин. Маленькая козочка тоже радостно заблеяла. Она рванулась было
навстречу своей госпоже, но ее привязали к скамье.
Уже совсем стемнело. Свечи, число которых не увеличили, так
тускло озаряли залу, что нельзя было различить ее стены. Сумрак окутал
предметы словно туманом. Кое-где из тьмы выступали бесстрастные лица
судей. В конце длинной залы можно было разглядеть выделявшееся на
темном фоне смутное белое пятно. Это была подсудимая. Она с трудом
дотащилась до своей скамьи.
Шармолю, шествовавший с внушительным видом, дойдя до своего
места, уселся, затем тут же встал и, сдерживая чувство самодовольства по
поводу достигнутого успеха, заявил:
—
Обвиняемая созналась во всем.
- Цыганка, — спросил председатель, — вы сознались во всех своих
преступлениях: в колдовстве, проституции и убийстве Феба де Шатопер?
Ее сердце сжалось. Слышно было, как она всхлипывала в темноте.
—Во всем, что вам угодно, только убейте меня поскорее, —
ответила она едва слышно.
—Господин королевский прокурор церковного суда, — сказал
председатель, — суд готов выслушать ваше заключение.
Мэтр Шармолю вытащил устрашающей толщины тетрадь и
принялся, неистово жестикулируя и с преувеличенной выразительностью,
присущей судебному сословию, читать по ней латинскую речь, где все
доказательства виновности подсудимой основывались на цицероновских
перифразах, подкрепленных цитатами из комедий его любимого писателя
Плавта. Мы сожалеем, что не можем предложить читателям это
замечательное произведение. Оратор говорил с удивительным усердием. Не
успел он дочитать вступление, как пот уже выступил у него на лбу, а глаза
готовы были выскочить из орбит.
Внезапно, посреди какого-то периода, он остановился, и его взор,
обычно довольно добродушный и даже глуповатый, стал метать молнии.
—
Господа, — воскликнул он (на сей раз по-французски, так как
этого в тетради не было), — сатана так сильно замешан в этой истории, что
присутствует здесь и глумится над величием суда. Глядите!
Он указал рукой на маленькую козочку, которая, увидев, как
жестикулирует Шармолю, нашла вполне уместным подражать ему.
Усевшись и тряся бородкой, она принялась добросовестно воспроизводить
передними ножками патетическую пантомиму королевского прокурора
церковного суда, что было, как читатель припомнит, одним из наиболее
привлекательных ее талантов. Это происшествие, это последнее
«доказательство» произвело сильное впечатление. Козочке связали ножки,
и королевский прокурор снова стал изливать потоки своего красноречия.
Это продолжалось очень долго, но зато заключительная часть речи
была превосходна. Вот ее последняя фраза; присовокупите к ней охрипший
голос и жестикуляцию запыхавшегося Шармолю:
—
Поелику, милостивые государи, сия женщина изобличена в
колдовстве и преступное намерение ее доказано, я от имени соборной
церкви Парижской богоматери, коей присвоено право высшей юрисдикции
в пределах острова Ситэ, заявляю присутствующим, что требую: во-первых,
присуждения ее к денежному штрафу, во-вторых, присуждения ее к
публичному покаянию перед порталом Собора Парижской богоматери, втретьих, приговора, в силу коего эта колдунья была бы казнена купно с ее
козой на месте, в просторечии именуемом «Грев», или на острове на реке
Сене, близ королевских садов.
Закончив, он надел свою шапочку и сел.
Тогда возле осужденной поднялся другой человек в черной мантии.
То был ее защитник. Проголодавшиеся судьи начали роптать.
—Защитник, будьте кратки, — сказал председатель.
- Господин председатель, - ответствовал тот, - Так как моя
подзащитная созналась в своем преступлении, то мне остается сказать лишь
одно господам судьям. Текст салического закона гласит: «В случае, если
оборотень пожрал человека и уличен в этом, то должен заплатить штраф в
восемь тысяч денье, что равно двумстам золотых су». Не будет ли угодно
судебной палате приговорить мою подзащитную к штрафу?
— Устаревший текст, - заметил чрезвычайный королевский
прокурор.
— Nego, — возразил адвокат.
— На голоса! — предложил один из советников. — Преступление
доказано, а час уже поздний.
Суд приступил к голосованию, не выходя из залы заседания. Судьи
подавали голос путем «снятия шапочки», они торопились. В сумраке залы
видно было, как одна за другой обнажались их головы в ответ на мрачный
вопрос, который шепотом задавал им председатель. Несчастная
осужденная, казалось, следила за ними, но ее помутившийся взор уже
ничего не видел.
Затем протоколист принялся что-то строчить, после чего он передал
председателю длинный пергаментный свиток.
И несчастная услышала, как зашевелилась толпа, как залязгали,
сталкиваясь, копья и как чей-то ледяной голос произнес:
— Девушка цыганка, в полдень того дня, который угодно будет
назначить нашему всемилостивейшему королю, вы будете доставлены на
телеге, в рубахе, босая, с веревкой на шее, к главному порталу Собора
Парижской богоматери и тут всенародно принесете покаяние, держа в руке
двухфунтовую восковую свечу; оттуда вас доставят на Гревскую площадь,
где вы будете повешены и удушены на городской виселице, а также ваша
коза; кроме того, вы уплатите духовному суду три лиондора в возмездие за
совершенные вами преступления, в которых вы сознались: за колдовство,
магию, распутство и убийство сьёра Феба де Шатопер. Прими господь вашу
душу!
— О, это сон! — прошептала она и почувствовала, что ее уносят
чьи-то грубые руки.
• Был ли у Эсмеральды шанс избежать смертного приговора?
Докажите это.
• Какие доказательства вины инквизиция считала бесспорными,
неопровержимыми? Почему?
Инквизиция в России средних веков
Н.М. Карамзин
Предания веков
«Государь! — сказали Иоанну. - Ты в отчаянии, Россия также, а два
изверга торжествуют: добродетельную царицу извели Сильвестр и Адашев,
ее враги тайные и чародеи: ибо они без чародейства не могли бы так долго
владеть умом твоим». Представили доказательства, которые не убеждали и
самых легковерных; но государь знал, что Анастасия со времени его
болезни не любила ни Сильвестра, ни Адашева; думал, что они также не
любили ее, и принял клевету, может быть, желая оправдать свою к ним
немилость если не верными уликами в их злодействе, то хотя подозрением.
Сведав о сем доносе, изгнанники писали к царю, требуя суда и очной
ставки с обвинителями. Последнего не хотели враги их, представляя ему,
что они как василиски ядовиты, могут одним взором снова очаровать его и,
любимые народом, войском, всеми гражданами, произвести мятеж; что
страх сомкнет уста доносителям. Государь велел судить обвиняемых
заочно: митрополит, епископы, бояре, многие иные духовные и светские
чиновники собралися для того во дворце. В числе судей были и коварные
монахи, Вассиан Веский, Мисаил Сукин, главные злодеи Сильвестровы.
Читали не одно, но многие обвинения, изъясняемые самим Иоанном в
письме к князю Андрею Курбскому.
Заметим, что Иоанн не обвиняет их в смерти Анастасии и тем
свидетельствует нелепую ложь сего доноса. Все иные упреки отчасти
сомнительны, отчасти безрассудны в устах тридцатилетнего самодержца,
который признанием своей бывшей неволи открывает тайну своей жалкой
слабости. <... >
Выслушав бумагу о преступлениях Адашева и Сильвестра,
некоторые из судей объявили, что сии злодеи уличены и достойны казни;
другие, потупив глаза, безмолвствовали. Тут старец, митрополит Макарий,
близостию смерти и саном первосвятительства утверждаемый в
обязанности говорить истину, сказал царю, что надобно призвать и
выслушать судимых. Все добросовестные вельможи согласились с сим
мнением, но сонм губителей, по выражению Курбского, возопил против
оного, доказывая, что люди, осуждаемые чувством государя велемудрого,
милостивого, не могут представить никакого законного оправдания; что их
присутствие и козни опасны; что спокойствие царя и отечества требует
немедленного решения в сем важном деле. И так решили, что обвиняемые
виновны. <... >
Иоанн был тогда в селе Островке: семьдесят челобитчиков стояло
перед ним с обвинениями и с уликами. Государь не выслушал: закипел
гневом; кричал, топал; лил на них горящее вино; палил им бороды и
волосы; велел их раздеть и положить на землю. Они ждали смерти. В сию
минуту донесли Иоанну о падении большого колокола в Москве; он
ускакал в столицу, и бедные псковитяне остались живы. <... >
Новый Малюта Скуратов, вельможа Семен Годунов изобрел способ
уличить невинных в злодействе, надеясь на общее легковерие и невежество:
подкупил казначея Романовых, дал ему мешки, наполненные кореньями,
велел спрятать в кладовой у боярина Александра Никитича и донести на
своих господ, что они, тайно занимаясь составом яда, умышляют на жизнь
венценосца. Вдруг сделалась в Москве тревога: синклит и все знатные
чиновники спешат к патриарху; посылают окольничего Михаила Салтыкова
для обыска в кладовой у боярина Александра; находят там мешки, несут к
Иову и в присутствии Романовых высыпают коренья, будто бы волшебные,
изготовленные для отравления царя. Все в ужасе — и вельможи, усердные,
подобно римским сенаторам Тибериева или Неронова времени, с воплем
кидаются на мнимых злодеев, как дикие звери на агнцев, — грозно требуют
ответа и не слушают его в шуме. Отдают Романовых под крепкую стражу и
велят судить, как судит беззаконие.
Сие дело — одно из гнуснейших Борисова ожесточения и
бесстыдства. Не только Романовым, но и всем их ближним надлежало
погибнуть, чтобы не осталось мстителей на земле за невинных страдальцев.
Взяли князей Черкасских, Шестуновых, Репниных, Карповых, Сицких;
знатнейшего из последних, князя Ивана Васильевича, наместника астраханского, привезли в Москву скованного с женою и сыном. Допрашивали,
ужасали пыткою, особенно Романовых; мучили, терзали слуг их
безжалостно и бесполезно: никто не утешил тирана клеветою на самого
себя или на других; верные рабы умирали в муках, свидетельствуя
единственно о невинности господ своих пред царем и богом. Но судии не
дерзали сомневаться в истине преступления, столь грубо вымышленного, и
прославили неслыханное милосердие царя, когда он велел им осудить
Романовых со всеми их ближними единственно на заточение, как
уличенных в измене и злодейском намерении извести государя средствами
волшебства.
Н. Толстой
Петр 1
Закованных стрельцов отовсюду отвозили в Преображенскую
слободу, сажали под караул по избам и подвалам.
В конце сентября начался розыск. Допрашивали Петр,
Ромодановский, Тихон Стрешнев и Лев Кириллович. Костры горели всю
ночь в слободе перед избами, где происходили пытки. В четырнадцати застенках стрельцов поднимали на дыбу, били кнутом, сняв — волочили на
двор и держали над горящей соломой. Давали пить водку, чтобы человек
ожил, и опять вздергивали на вывороченных руках, выпытывая имена
главных заводчиков.
Недели через две удалось напасть на след... Овсей Ржов, не вытерпев
боли и жалости к себе, когда докрасна раскаленными клещами стали
ломать ему ребра, сказал про письмо Софьи, по ее-де приказу они и шли в
Новодевичье — сажать ее на царство. Константин, брат Овсея, с третьей
крови сказал, что письмо они, стрельцы, затоптали в навоз под средней
башней Нового Иерусалима. Вскрылось участие царевны Марфы, карлицы
Авдотьи и Верки — ближней к Софье женщины...
Но тех, кто говорил с пыток, было немного. Стрельцы признавали
вину лишь в вооруженном бунте, но не в замыслах... В этом смертном
упорстве Петр чувствовал всю силу злобы против него...
• Оправдывает ли тяжесть преступления и государственная
важность применяемые средства «судопроизводства» и расправы?
Е. Прянишников
Историко-правовое исследование по материалам архивного
бракоразводного дела и законодательство XVIII в.
В марте 1732 г. созданный кригсрехт приступил к фергеру, то есть к
расследованию. Первым был допрошен кондуктор Таврило Кузьминский,
который пояснил, что о словах Шишкова узнал от кондуктора Фабера.
Фабер под присягой показал, что «в прошлом де 1732 году февраля 26 дня,
когда он был в доме мещанина Мора, то оного Мора жена сказала, что
кондуктор Шишков приходил к ней и говорил, что капитан Петров болен и
как бы де капитанша была умна б и послала бы в аптеку и купила чего и
дала бы ему, Петрову, и он бы не долго стал жить, и он де, Фабер, слыша
такие речи, на другой день поутру сказывал оному капитану Петрову и о
том же сказывал того же числа кондуктору Кузьминскому, и он,
Кузьминский, о том ему, капитану, сказывал же». Сама Евдокия Андреевна
на допросе показала, что «в бытность в Моровом доме пореченного
кондуктора Шишкова она посылала малую ее, Моршину дочь, и как он
пришед, то с ним играла в карты и в той игре ево, Шишкова, когда он был
королем, она целовала, а когда мужа ее, капитана Петрова, дома не
имелось, то вне бытность ево означенный Шишков по призыву ее через
писаря Тимофеева к ней, капитанше, приходил, и имели разговоры о любви,
и притом он, Шишков, говорил ей, я де тебя люблю всем сердцем, и она на
то сказала ему, что ево любит же, и с того силу любление у них пошло, и
учинил с нею он, Шишков, блуд в доме мужа ее, капитана Петрова токмо
один раз, а об отраве оного мужа своего согласия с ним, Шишковым, не
имела, и он о том ей не говаривал.Она, капитанша Евдокия, при суде
показала, как де была еще в девках, то творила блуд с морским офицером
Кайсаровым».
Эти показания Евдокии Андреевны не выглядят вынужденными, а
тем более данными в «беспамятстве». Основное обвинение Ганнибала в
намерении отравить его Евдокия отрицает, стремится уменьшить вину тем,
что говорит лишь об одном случае измены мужу, и в то же время указывает
подробности, которые не могли быть известны Ганнибалу (например, о
блуде с Кайсаровым). Ни о каких истязаниях или вообще принуждении со
стороны Ганнибала она не говорит.
Кондуктор Шишков на первом допросе все отрицал, кроме того, что
был в доме Моров и говорил о болезни капитана Петрова. Будучи же
допрошен вторично после допроса Евдокии Андреевны, он показал: «Когда
де оная капитанша была в вышеозначенном Моровом дворе, то он с нею
играл в карты и, быв королем, целовать ее, капитаншу, заставливал, и потом
по призыву ее, капитанши, через писаря Тимофеева в дом к ней приходил и
учинил с нею блуд токмо один раз, а об отраве мужа ее, помянутого
капитана Петрова, ей не говаривал».
К сожалению, в экстракте указаны только дата допроса г-жи Мор и
ее дочери, а когда были допрошены остальные лица, неизвестно. Повидимому, после всех этих допросов кригсрехт принял решение арестовать
Евдокию Андреевну и поместить ее на Госпитальный двор, где обычно
содержались подследственные и осужденные. <... > Прелюбодеяние по
Воинскому уставу Петра I (арт. 169—170) считалось преступлением,
независимо от того, сколько раз оно было совершено. На допросах и
Евдокия Андреевна, и Шишков признали факт вступления в
прелюбодейную связь, а закон указывал: «Когда кто признает, что он винен
есть, тогда дальнего доказу не требует, понеже собственное признание есть
лучшее свидетельство всего света».
Правда, следующая статья устанавливала необходимые условия для
такого признания, которыми являлись: 1) «чтобы оно в действие
всеконечно было», то есть не было вымышленным; 2) чтобы оно было
добровольным; 3) чтобы оно было учинено в суде и 4) чтобы при этом были
указаны достоверные обстоятельства, не вызывающие сомнения в
правдивости признания. Все эти условия были соблюдены в данном случае.
Евдокия Андреевна не только призналась в измене, но и привела
обстоятельства, подтверждавшие ее признание: о вызове Шишкова через
писаря Тимофеева, о разговорах о любви и т.д. <...>
Указом Петра I от б апреля 1722 г. предусматривалось, что истец
должен содержать ответчика, содержащегося в тюрьме.
Однако это относилось ко времени до решения суда. Естественно,
что, считая дело решенным и уехав с получением отставки из Пернова на
мызу Карьякюля, Ганнибал перестал кормить находившуюся под караулом
на Госпитальном дворе Евдокию Андреевну.
• Какие черты инквизиционного судебного процесса представлены в
описании дела о разводе Ганнибала с его первой женой Евдокией?
• Как Вы полагаете, достаточно ли указанных «необходимых
условий» «собственного признания» вины, чтобы считать это
признание «царицей доказательств»?
Стендаль
Прогулки по Риму
Павел IV — один из самых пылких и самых оригинальных
фанатиков, каких мир когда-либо видел. С того момента, как он сделался
папой, он считал себя непогрешимым и постоянно размышлял о том, нет ли
у него желания сжечь какого-нибудь еретика. Он боялся обречь себя мукам
ада, не вняв непогрешимому голосу своей совести. Павел IV был великим
инквизитором. По странной случайности, как будто подтверждающей
взгляды историков-фаталистов, в глазах которых люди - лишь проявления
необходимости, Филипп II и Павел IV начали царствовать в одно время.
Преемником этого чудаковатого старика оказался в 1559 году Пий
IV, из фамилии миланских Медичи. Последовавшие за ним Пий V и
Григорий XIII, подобно Пию IV, только и думали о том, чтобы подавить
ересь. Григорий XIII с радостью узнал о Варфоломеевской ночи и приказал
служить благодарственные молебны.
Сикст V прежде всего уничтожил разбойничество. Правда, едва
только он умер, как разбойники снова захватили Римскую Кампанью. Как
все государи, твердо отправлявшие свою главную обязанность —
правосудие, он вызвал к себе ненависть своих подданных. Он понял, что
если хочешь помешать преступлениям народа с пылкими страстями, нужно
поразить его воображение быстротою казней. Народ в Италии всегда
смотрит, как на жертву, на человека, которого ведут на казнь через полгода
после совершенного им преступления. <...>
Я десять лет провел в Италии. Я командовал там небольшими
отрядами и смею утверждать, что для этой страны было бы лучше, если бы
был осужден какой-нибудь невинный, но чтобы ни один виновный не имел
надежды спастись. Около 1801 года, казнив тысячу человек, Наполеон
искоренил убийства в Пьемонте и с 1801 по 1814 год сохранил жизнь
тысяче человек, которые должны были бы погибнуть от ножа.
Но имеет ли право человек предавать смерти себе подобных? Имеет
ли право человек, заболевший лихорадкой, принять хинин? Не значит ли
это явно идти против воли божьей? Пустившись в туманные рассуждения
на эту тему, вы можете прослыть человеком весьма моральным. Пример
Пьемонта в 1801 году показывает, что, не применяя безжалостно смертной
казни, в Италии никогда не искоренить
• Влияет ли тяжесть наказания на уменьшение или рост
преступности, насилия? Обоснуйте свое мнение.
Мы традиционно относим времена разгула инквизиции к средним
векам, но история сближает нас с инквизицией и по сей день...
Инквизиция в Германии времен третьего рейха
Ж. Деларю
История гестапо
1 сентября 1933 г. в Верховном суде «Третьего Рейха», заседавшем
во Дворце юстиции Лейпцига, начался второй акт той драмы, которая в
феврале потрясла Германию и весь мир. Семь месяцев прошло с того дня,
когда наполовину обрушился купол рейхстага, объятый пламенем, и
свободная либеральная Германия рухнула вместе с ним во всепожирающий
огонь нацистских пожарищ. В эти дни новые хозяева рейха пытались
оправдать себя в глазах международного общественного мнения, поскольку
после пожара рейхстага никто в мире не верил в сказки о причастности к
нему коммунистов. А эта нацистская версия уже позволила к тому времени
начать жестокие репрессии и подавить оппозицию, без чего националсоциалисты, еще не вполне окрепшие, не смогли бы удержать власть в
своих руках. <...>
Судья Бюнгер, поседевший в служении Фемиде, в окружении
четырех заседателей в красных мантиях в ходе пятидесяти четырех
судебных заседаний прилагал все мыслимые усилия, чтобы придать хотя
бы минимальную пристойность развернувшимся судебным прениям,
которые то и дело выходили из-под его контроля.
На скамье подсудимых расположились пятеро обвиняемых, которых,
как это было очевидно, свело здесь лишь случайное стечение
обстоятельств, использованное организаторами процесса. Первым был
полусумасшедший голландец ван дер Люббе, арестованный в горящем
рейхстаге и который, вне всякого сомнения, был одним из поджигателей.
Рядом с ним находился Торглер, бывший руководителем группы
коммунистов-депутатов рейхстага, один из наиболее известных ораторов
германской компартии, уступавший по популярности лишь ее
руководителю Эрнсту Тельману. Он по собственному почину явился в
полицию на следующий день после пожара рейхстага, чтобы изложите
свою точку зрения на события, и был тут же арестован. Обвинение против
него держалось на показаниях двух подозрительных субъектов —
депутатов Фрея и Карвана, бывших активистов компартии, перешедших в
ряды Национал-социалистской немецкой рабочей партии. Они заявили под
присягой, что видели, как Торглер в день пожара входил в рейхстаг вместе
с ван дер Люббе. Судье эти свидетельства показались заслуживающими
доверия. Гораздо больший интерес представляли трое других обвиняемых.
Это были болгары, арестованные при весьма странных обстоятельствах.
Некий
Гельмер,
официант
ресторана
«Байернгоф»,
что
на
Потсдамерштрассе, увидел в газетах фотографию ван дер Люббе. Он также
прочел объявление, обещавшее 20 тыс. марок тому, кто сможет помочь в
розыске его сообщников. Гельмер вспомнил, что видел ранее ван дер
Люббе в своем ресторане, куда он заходил с тремя незнакомцами,
выглядевшими, конечно, как «большевики». То обстоятельство, что
«Байернгоф» был рестораном достаточно высокого класса, чтобы бродяг
вроде ван дер Люббе не пускали далее порога, было проигнорировано.
Полиция устроила засаду в «Байернгофе» и 9 марта арестовала там трех его
завсегдатаев. У двоих оказались паспорта, не вызывавшие на первый взгляд
сомнений, а у третьего документов не было. По паспортам первые двое
числились как доктор Гейдигер и Па-нев. Полиции потребовалось лишь
несколько минут, чтобы установить, что эти документы фальшивые. Тогда
все трое признались, что они являются гражданами Болгарии, и дали свои
настоящие имена: Благой Попов, Васил Танев и Георгий Димитров. В
начале сентября один из антифашистских коми-тегов образовал в Лондоне
Международную комиссию по расследованию, которая решила провести
заранее слушание дела о поджоге рейхстага. В работе комиссии,
проходившей под председательством крупного лондонского адвоката,
советника Двора Ее Величества Дениса Ноуэлла Притта, приняли участие
французские, английские, американские, бельгийские, швейцарские
общественные деятели, и в частности Гастон Бержери, г-жа Моро
Джиафери, г-жа Анри Торрес, Артур Хейс, Вермелен. Место прокурора в
ходе этого процесса занимал сэр Стаффорд Криппс, изложивпгий все
известные факты и пояснивший, что данная имитация судебного
разбирательства не имеет подлинной юридической силы и служит лишь
тому, чтобы выяснить истину, которой определенные обстоятельства
мешают выявиться в самой Германии.
К моменту завершения работы комиссии с полной определенностью
выяснилось, что, хотя ван дер Люббе и являлся одним из поджигателей
рейхстага, он мог быть лишь орудием в чьих-то руках. В чьих же? На этот
вопрос комиссия ответила определенно: в руках нацистов, и в особенности
Геринга, который таким образом становился главным обвиняемым. 11
сентября г-жа Моро Джиафери, получившая к этому времени массу писем,
содержавших угрозы по ее адресу, громогласно заявила: «Нет в мире ни
такого суда, ни такого правопорядка, которые, даже будучи настроены
негативно в отношении обвиняемых, смогли бы хоть на миг допустить
обоснованность всех этих смехотворных доказательств. Да, но теперь надо
спасать лицо тому, кто выходит на сцену из-за спины этих людей, которых
решено погубить. Теперь речь идет о спасении того, кто уже осужден всеми
честными людьми, - Геринга. <... >
Кто был в Берлине 27 февраля вечером, имея в своем распоряжении
ключи от рейхстага?
Кто направлял действия полиции?
Кто контролировал режим полицейского надзора и мог его усилить
или снять совсем?
Кто имел ключи от подземных переходов, через которые
поджигатели проникли в здание рейхстага?
Этот человек не кто иной, как Геринг, министр внутренних дел
Пруссии и председатель рейхстага!»
Итак, спасти лицо... Это была фраза, брошенная г-жой Моро
Джиафери, и это было как раз то, чем занимался суд в Лейпциге. Здесь
среди обвинителей царила паника, и они сами лишь пытались защититься
от яростных нападок разъяренного Димитрова; остальные четверо не
доставляли им хлопот. Ван дер Люббе неизменно находился в состоянии
мрачного отупения и на все вопросы дал лишь несколько односложных
ответов. А Танев и Попов не знали ни одного слова по-немецки. Ход
судебных заседаний определял Димитров. Именно он стал обвинителем. И
его обвинения были настолько точны, что 17 октября доктор Вернер,
государственный обвинитель, был вынужден принять решение,
ошеломившее присутствующих. Он взял ту самую «Коричневую книгу»,
которую опубликовали эмигранты, и стал страница за страницей пытаться
опровергнуть содержащиеся в ней обвинения, утверждая, что речь идет о
клеветнических измышлениях!
Таким образом, обвинители стали обвиняемыми и на всем
протяжении дальнейших судебных заседаний пытались лишь оправдаться.
<... >
23 декабря состоялся приговор: ван дер Люббе был приговорен к
смертной казни, а четверо других участников процесса оправданы. Мировая
печать широко комментировала события, эмигранты торжествовали.
Несмотря на полученные ими указания, немецкие судьи не решились
вынести обвинительный приговор невиновным. Узнав о приговоре, Гитлер
впал в истерику, приступов которой так боялись его приближенные.
Геринг, однако, никак не мог решиться выпустить свою добычу. Он
заявил Димитрову: «Ты мне еще попадешься». И вот, несмотря на
оправдательный приговор, четырех коммунистических лидеров отправили в
тюрьму. Они были освобождены 27 февраля под давлением
международного общественного мнения, все громче выражавшего свое
возмущение. По выходе из тюрьмы Торглер был переведен в
концентрационный лагерь. Выпущенный оттуда, он оплатил это
освобождение, перейдя на службу к нацистам.
10 января было объявлено, что приговор ван дер Люббе приведен в
исполнение в лейпцигской тюрьме.
• Какие «определенные обстоятельства» мешали выяснению
истины по данному делу в самой Германии? Почему?
• Почему судебное разбирательство, организованное
международной общественностью, закончилось крушением нацистской
версии совершенного преступления?
Будущие «господа» из числа эсэсовцев имели особые права. После
принятия присяги они получали кинжал, помеченный буквами «СС». Им
говорили, что этот кинжал выдается для того, чтобы смыть кровью
нанесенное им оскорбление, если сами они сочтут, что задета их честь. В
1935 г. это их право и даже долг были закреплены декретом Гиммлера, а в
специальном решении Верховного суда было уточнено, что эсэсовец
«может воспользоваться оружием, если даже противник мог быть
остановлен другим способом». Право безнаказанного убийства стало, таким
образом, прерогативой СС.
В сентябре 1939 г. эсэсовец, охранявший группу из пятидесяти
заключенных-евреев, решил позабавиться и после окончания работы
перестрелял несчастных одного за другим. Был составлен протокол, но
убийца не получил наказания, поскольку, указывалось в донесении, его
принадлежность к войскам СС делала его «особо чувствительным к виду
евреев» и действовал он «совершенно неосмысленно, подталкиваемый
юношеской склонностью к приключениям». Вполне возможно, что столь
одаренный представитель элиты получил внеочередное повышение.
Для большей безопасности эсэсовцы были исключены рядом
декретов из общей юрисдикции. Все их дела передавались
внутриведомственным органам правосудия, и за свои поступки они
отвечали лишь перед трибуналами СС.
В первые годы фашистской власти применялся закон от 2 августа
1933 г., в силу которого правительство могло остановить любое
расследование, прервать рассмотрение дела судом на любой стадии. Однако
в этом были определенные неудобства. 17 октября 1933 г. двое
заключенных лагеря Дахау «покончили жизнь самоубийством» в своих
камерах. Дирекция лагеря указала, что они повесились на собственных
ремнях, однако семьи погибших обратились в прокуратуру Мюнхена, два
судмедэксперта произвели вскрытие и обнаружили, что несчастные были
жестоко избиты, а затем задушены. Многочисленные кровоподтеки на
голове и на всем теле не оставляли места для сомнений; у обоих на шее
были явные следы удушения, а не повешения. Да и ремни, которые якобы
служили для самоубийства, не были представлены.
Все это произошло до того, как об обстоятельствах дела стало
известно высшим властям. Когда о нем рассказали Рему, формально
руководившему войсками СС, поскольку они еще не были отделены от СА,
он подготовил записку, где говорилось: «Лагерь Дахау является лагерем
политзаключенных и лиц, интернированных в предварительном порядке.
Происшедшие инциденты носят политический характер и при всех
обстоятельствах должны разрешаться в первую очередь политической
властью. Мне кажется, что, учитывая их характер, они не должны
рассматриваться судебными властями. Таково мое мнение, мнение
начальника штаба и имперского министра. И как таковой, я заинтересован в
том, чтобы принятые у нас процедуры не наносили политического ущерба
рейху. Я добьюсь, чтобы рейхсфюрер СС издал приказ, согласно которому
следственным властям не будет открыт доступ в лагеря и ни один из
заключенных не будет подвергаться допросам». <.. .>
27 сентября прокуратура прекращает
дело,
«поскольку
расследование показало, что не имеется достаточно убедительных
доказательств того, что смерть означенных лиц последовала из-за внешних
причин».
Все вроде бы налаживалось, но 5 декабря государственный министр
юстиции предписывает возобновить расследование и довести его до конца.
«Факты должны быть прояснены как можно скорее... Если же возникнут
попытки их скрыть, они должны быть пресечены надлежащим образом».
Досадный инцидент. Разумеется, по прошествии столь долгого срока
и при ограниченности средств в среде СС никому ничего серьезного не
грозило. Тем не менее, пользуясь достойными сожаления инцидентами,
«посторонние» смогли слишком глубоко заглянуть в «частные» дела СС и
познакомиться с некоторыми приемами, которые не следовало предавать
огласке. Это и стало одной из причин создания специальной юрисдикции
СС. С этого момента СС превращалась в замкнутый мир, внутрь которого
не мог проникнуть никто посторонний.
• Как повлияло на характер правосудия в нацистской судебного
расследования Германии слияние его с исполнительной властью?
Сталинская инквизиция
С. Пашин
Россия! Плети и запреты.
Железный обруч на умы.
Страна, где лучшие поэты
Не зарекались от тюрьмы.
И мир проклятьем заклейменных,
Должно быть, с этих давних дней
Не презирает заключенных
И ненавидит их судей.
А.И. Солженицын
Архипелаг ГУЛАГ
Политические аресты нескольких десятилетий отличались у нас
именно тем, что схватывались люди ни в чем не виновные, а потому и не
подготовленные ни к какому сопротивлению. Создавалось общее чувство
обреченности, представление (при паспортной нашей системе довольно,
впрочем, верное), что от ГПУ-НКВД убежать невозможно. И даже в разгар
арестных эпидемий, когда люди, уходя на работу, всякий день прощались с
семьей, ибо не могли быть уверены, что вернутся вечером, — даже тогда
они почти не бежали (а в редких случаях кончали с собой). Что и
требовалось. Смирная овца волку по зубам.
Это происходило еще от непонимания механики арестных эпидемий.
Органы чаще всего не имели глубоких оснований для выбора - какого
человека арестовать, какого не трогать, а лишь достигали контрольной
цифры. Заполнение цифры могло быть закономерно, могло же носить и
совершенно случайный характер. В 1937 г. в приемную новочеркасского
НКВД пришла женщина спросить: как быть с некормленым сосункомребенком ее арестованной соседки. «Посидите, — сказали ей, — выясним».
Она посидела часа два — ее взяли из приемной и отвели в камеру: надо
было спешно заполнять число, и не хватало сотрудников рассылать по
городу, а эта уже была здесь! Наоборот, к латышу Андрею Павлу под
Оршей пришло НКВД его арестовать; он же, не открывая двери, выскочил в
окно, успел убежать и прямиком уехал в Сибирь. И хотя жил он там под
своей же фамилией, и ясно было по документам, что он — из Орши, он
никогда не был посажен, ни вызван в Органы, ни подвергнут какому-либо
подозрению. Ведь существует три вида розыска: всесоюзный,
республиканский и областной, и почти по половине арестованных в те
эпидемии не стали бы объявлять розыска выше областного. Намеченный к
аресту по случайным обстоятельствам, вроде доноса соседа, человек легко
заменялся другим соседом. Подобно А. Павлу, и люди, случайно попавшие
под облаву или на квартиру с засадой и имевшие смелость в те же часы
бежать, еще до первого допроса, — никогда не ловились и не привлекались;
а те, кто оставались дожидаться справедливости, - получали срок. И почти
все, подавляюще, держались именно так: малодушно, беспомощно,
обреченно.
Правда и то, что НКВД при отсутствии нужного ему лица брало
подписку о невыезде с родственников, и ничего, конечно, не составляло
оформить оставшихся вместо бежавшего.
Всеобщая невиновность порождает и всеобщее бездействие. Может,
тебя еще и не возьмут? Может, обойдется? А.И. Ладыженский был
ведущим преподавателем в школе захолустного Кологрива. В 37-м году на
базаре к нему подошел мужик и от кого-то передал: «Александр Иваныч,
уезжай, ты в списках!» Но он остался: ведь на мне же вся школа держится,
и их собственные дети у меня учатся — как же они могут меня взять?..
(Через несколько дней арестован.) Не каждому дано, как Ване Левитскому,
уже в 14 лет понимать: «Каждый честный человек должен попасть в
тюрьму. Сейчас сидит папа, а вырасту я — и меня посадят». (Его посадили
двадцати трех лет.) Большинство коснеет в мерцающей надежде. Раз ты
невиновен — то за что же могут тебя брать? Это ошибка! Тебя уже волокут
за шиворот, а ты все заклинаешь про себя: «Это ошибка! Разберутся выпустят!» Других сажают повально, это тоже нелепо, но там еще в каждом
случае остаются потемки: «а может быть, этот как раз...?» А уж ты! - ты-то
наверняка невиновен! Ты еще рассматриваешь Органы как учреждение
человечески-логичное: разберутся — выпустят.
И зачем тебе тогда бежать?.. И как же можно тебе тогда
сопротивляться?.. Ведь ты только ухудшишь свое положение, ты
помешаешь разобраться в ошибке. Не то что сопротивляться, — ты и по
лестнице спускаешься на цыпочках, как велено, чтоб соседи не слышали.
• Какие бытуют представления о «борьбе с врагами народа» у
граждан России? От чего, по-вашему, зависят эти представления,
как они складываются?
М. Шрейдер
НКВД изнутри: записки чекиста
По возвращении Владимир Андреевич рассказывал своему
заместителю Н.И. Добродицкому и мне о том, как Ежов проводил
совещание. Свою речь на совещании он начал примерно следующими
словами: «Вы не смотрите, что я маленького роста. Руки у меня крепкие,
сталинские. — При этом он протянул вперед обе руки, как бы
демонстрируя их сидящим. — У меня хватит сил и энергии, чтобы
покончить со всеми троцкистами, зиновьевцами, бухаринцами и прочими
террористами, — угрожающе сжал он кулаки. Затем, подозрительно
вглядываясь в лица присутствующих, продолжал: — И в первую очередь
мы должны очистить наши органы от вражеских элементов, которые, по
имеющимся у меня сведениям, смазывают борьбу с врагами народа на
местах.
Сделав выразительную паузу, он с угрозой закончил:
— Предупреждаю, что буду сажать и расстреливать всех, невзирая
на чины и ранги, кто посмеет тормозить дело борьбы с врагами народа.
После этого Ежов стал называть приблизительные цифры
предполагаемого наличия «врагов народа» по краям и областям, которые
подлежат аресту и уничтожению. (Это была первая наметка спускаемых
впоследствии — с середины 1937 года — официальных лимитов в
определенных цифрах на каждую область.)
Услышав эти цифры, рассказывал Стырне, все присутствующие так
и обмерли. На совещании присутствовали в большинстве старые опытные
чекисты, располагавшие прекрасной агентурой и отлично знавшие
действительное положение вещей. Они не могли верить в реальность и
какую-либо обоснованность названных цифр.
—
Вы никогда не должны забывать, — напомнил в конце своего
выступления Ежов, — что я не только наркомвнудел, но и секретарь ЦК.
Товарищ Сталин оказал мне доверие и предоставил все необходимые
полномочия. Так что отсюда и сделайте для себя соответствующие выводы.
Когда Ежов закончил свое выступление, в зале воцарилась мертвая
тишина. Все застыли на своих местах, не зная, как реагировать на подобные
предложения и угрозы Ежова.
Вдруг со своего места встал полномочный представитель УНКВД
Омской области, старейший контрразведчик, ученик Дзержинского и
мужественный большевик Салынь.
- Заявляю со всей ответственностью, — спокойно и решительно
сказал Салынь, — что в Омской области не имеется подобного количества
врагов народа и троцкистов. И вообще считаю совершенно недопустимым
заранее намечать количество людей, подлежащих аресту и расстрелу.
—
Вот первый враг, который сам себя выявил! — резко оборвав
Салыня, крикнул Ежов. И тут же вызвал коменданта, приказав арестовать
Салыня.
Остальные участники совещания были совершенно подавлены всем
происшедшим, и более никто не посмел возразить Ежову. Арестованного в
эпоху Сталина—Берии студента юридического факультета МГУ Анатолия
Сендыка следователь допрашивал «с пристрастием».
—
Вы нарушаете Конституцию! — воскликнул несостоявшийся
юрист в отчаянии.
—
Анатолий Геннадиевич, — сказал неожиданно вежливо и
даже ласково следователь, — неужели вы не понимаете, что «Конституция»
у нас на экспорт, а изнутри все выглядит совсем иначе.
—
Но, гражданин следователь, я же еще не осужденный, а
только подследственный...
— И это ерунда, Толик... Подследственные вот там ходят (он указал
пальцем за окно), а ты уже — осужденный...
Последняя шуточка, кажется, носила ведомственный характер.
Говорят, заплечных дел мастера ее повторяли. Но этот следователь был
истинным юмористом, создателем оригинальных острот. Так, граждан, еще
мирно шагавших по улице вне пределов его кабинета, он называл
«посадочным материалом»...
А. Жовтис. Непридуманные анекдоты
А. Ваксберг
Царица доказательств
Про «московские процессы» уже написаны и будут написаны не
тома — библиотеки. Несколько строк в этих заметках к ним ничего не
прибавят. Но вот какая подробность бросается сразу в глаза, когда,
мучительно стараясь не поддаваться бунтующим чувствам, читаешь
стенограммы этих процессов и особенно прокурорские речи: доказательств
у обвинения нет никаких, их заменяет брань.
«Мразь», «вонючая падаль», «навоз» — так называет Вышинский
загнанных на скамью подсудимых членов ленинского Политбюро,
большевиков с конца прошлого и начала этого века, прошедших царские
каторги, тюрьмы и ссылки, организаторов и руководителей Октябрьской
революции. Выберем наугад еще несколько образцов прокурорского
красноречия, чтобы представить себе атмосферу того, что тогда называлось
«судом»: «зловонная куча человеческих отбросов», «самые отъявленные,
самые отпетые и разложившиеся бесчестные элементы», «презренная куча
авантюристов», «взбесившиеся псы», «поганые псы», «проклятая гадина»...
Про Николая Бухарина — «любимца всей партии», как называл его Ленин:
«проклятая помесь лисицы и свиньи». Михаил Шатров в документальной
драме «Дальше... Дальше... Дальше!» утверждает, что эта «формула»
подсказана Вышинскому Сталиным. Очень возможно. Но как органично
она вписалась в прокурорскую речь, как естественно и непринужденно
вышла из профессорских уст! И какой поразительный выбор глаголов:
подсудимые у Вышинского не говорят, а «каркают», «хрюкают», «лают»...
Психологически уничтожить поверженных - такова была
вожделенная мечта верховного дирижера. Осуществляя ее, Вышинский
создал совершенно доселе неведомый тип уголовного процесса, где в доказательствах попросту нет ни малейшей нужды: какие там доказательства,
когда речь идет о «вонючей падали» и «поганых псах»! Любопытно:
набранившись и накуражившись над теми, кто не может ответить, не
представив ни единой улики, Вышинский торжественно подводит итог:
«...слишком сильны улики и слишком убедительны доказательства!»
Слишком... Понимаете: слишком! <... >
Когда готовился так называемый Шахтинский процесс — первый из
ему подобных по масштабу и общественному резонансу, по далеко идущим
последствиям, — проблема номер один состояла не столько в подборе
красноречивого обвинителя, сколько в подборе послушных и преданных
судей. Слишком точное следование закону и обязательное для любого
честного судьи сомнение, отвержение бездоказательной демагогии,
фальсификаций, предположений, допусков и натяжек могли сорвать важнейшую акцию. Вышинский был самой подходящей фигурой, но он, как мы
знаем, к судейству отношения не имел.
Не имел — формально... Но: хозяин — барин! Росчерком пера
реанимируется известный не самым светлым страницам истории
заменитель суда нормального, получающий велеречивое архаичное имя:
Специальное Судебное Присутствие. Если попросту — незаконный
внесудебный орган, процессуальные функции которого нигде не
обозначены. И во главе таинственного Присутствия встает, конечно,
Вышинский.
...Приговор: несколько раз из уст профессора звучит слово
«расстрел». <... >
Пересыпанная латинскими формулами, ссылками на десятки
иностранных источников, оснащенная солидным справочным аппаратом,
эта книга (имеется в виду книга прокурора Верховного Суда СССР
Вышинского «Теория судебных доказательств в советском уголовном
процессе») всерьез утверждала, что «объяснения обвиняемых.., неизбежно
приобретают характер и значение основных доказательств, важнейших,
решающих доказательств»; что принцип состязательности сторон, как и
принцип равенства в процессе обвинения и защиты, - буржуазное наследие;
что старая римская формула «пусть погибнет мир, но восторжествует
правосудие» не более чем юридическая схоластика; что другая латинская
формула «закон строг, но это закон», требующая неукоснительного и
всеобщего его соблюдения, «не дает места гибкости в деле применения
закона».
Каждый, чьи правовые воззрения, сколь бы ни были они очевидны,
мешали тотальному произволу, глубокомысленно и веско объявлялся
Вышинским «двурушником» и «врагом народа». Крупнейший теоретик
права, заместитель наркома юстиции СССР Е.Б. Пашуканис стал таковым
лишь за то, что «насаждал формальный подход к законности», или, иначе
сказать, призывал не отбрасывать, а соблюдать правовые нормы. За этот
кошмарный призыв ученый расстался с жизнью.
Даже тогда, рискуя многим, выдающийся советский юрист
профессор М.С.Строгович отстаивал принцип презумпции невиновности
(хотя бы как принцип, ибо о внедрении его в судебную практику не
приходилось даже мечтать), вступив в открытую полемику с Вышинским.
Не утруждая себя ответом, лидер правовой науки (тут он был лидером
тоже) отмахнулся от своего оппонента, глухо заметив, что подобные
утверждения «лишены оснований».
До сих пор многие следователи упорно добиваются от обвиняемых
собственноручных показаний (чаще всего записанных под их же диктовку),
наивно полагая, вопреки закону, что «собственноручие» придает
показаниям большую достоверность. Так их учили старшие товарищи дурная традиция легко переходит по наследству. Вряд ли они знают, что
подобные рекомендации внедрил не кто-нибудь, а Вышинский. Он полагал,
и, видимо, не без оснований, что психологически так создается видимость
подлинности, достоверности: «лучше иметь полупризнание, записанное
собственноручно обвиняемым, чем полное признание, записанное
следователем».
Еще в шестидесятые годы тогдашний заместитель Генерального
прокурора СССР Н.В.Жогин по архивным материалам установил, что
многие жертвы «культа личности» и на следствии, и на суде требовали
внести в протокол их заявления о пытках и других «нарушениях
социалистической законности». Находились, представьте себе, прокуроры,
которые относились к таким заявлениям с должной серьезностью. «Об
этом, — пишет Н.В. Жогин, — стало известно Берии, который потребовал
от Вышинского, чтобы прокуроры не настаивали на фиксировании
заявлений обвиняемых о незаконных методах допроса... Вышинский в
письме на имя Берии услужливо сообщил, что им дано указание не
фиксировать таких заявлений...»
В протоколах по уголовным делам последних лет, где вскрыто
мерзкое беззаконие следователей, приведшее к трагическим, порой
необратимым, последствиям, мы тоже не найдем ни малейших признаков
заявлений такого рода, хотя обвиняемые утверждают, что делали их
неоднократно: о побоях, угрозах и шантаже. Когда же об этом им пришлось
рассказать на суде, реакция всюду была однозначной: поклеп на наше
славное следствие. Ну, так откуда же эта неистребимая преступная
практика? Оттуда, оттуда...
От каких только случайностей не зависела в минувшие десятилетия
судьба и сама жизнь человеческая!..
Н.С Хрущев, как известно, очень любил выступать, притом без
бумажки. В Алма-Ате по дороге на стадион, где он должен был встретиться
с жителями столицы, к нему сумела пробиться с просьбой о помиловании
преступника-сына какая-то женщина; а за несколько дней до того в Москве
осудили группу фарцовщиков — дали им «максимум возможного» по
соответствующей статье уголовного кодекса. Факты эти определили
направление хрущевской мысли. Никита Сергеевич вспомнил в своей речи
и о сыне-преступнике, и о несчастной маме, и, конечно, о негодяяхфарцовщиках.
Расходясь и распыляясь, как обычно, Хрущев кричал:
— И вот этим спекулянтам, которые заслужили высшую меру, судьи
дали всего по несколько лет тюрьмы! Да таких судей за такой приговор
самих расстрелять надо!..
Через два дня последовал Указ Президиума Верховного Совета
СССР об изменении меры наказания за незаконные валютные операции,
еще через некоторое время дело фарцовщиков пересмотрели — и их
расстреляли. Таким образом было попрано одно из основных положений,
принятых в цивилизованном обществе со времен Римского права: закон
обратной силы не имеет. Судей, слава Богу, смертной казни не предали,
хотя и наказали.
Вдохновенную речь Никиты Сергеевича я слышал собственными
ушами...
А. Жовтис. Непридуманные анекдоты
• Каковы, по-вашему, истоки существования инквизиции в
Советском Союзе? Чем отличается советская инквизиция от
средневековой?
3. Светова
Фабрика пыток в России
Сотрудники 152 отделения милиции города Москвы К. и Г. били
меня, заставляя подписывать пустые бланки протоколов. Они были сильно
пьяны. «Ты должна говорить то, что мы тебе скажем», - твердили они. Я и
так была готова все подписать, лишь бы они перестали бить. Следователь
Говорков меня изнасиловал. Потом вышел из кабинета и сказал остальным:
«Девочка готова, можно продолжать». (Из рассказа Ольги Я.)
Работники 152 отделения милиции сначала предъявили Ольге и ее
подруге Светлане обвинение в совершении убийства, а потом передумали и
стали «готовить» их как свидетелей, которые должны были дать показания
на определенного человека. Женщин продержали четыре дня в
следственном изоляторе и отпустили, пригрозив, что посадят, если они
кому-нибудь расскажут о том, что произошло. Через две недели Ольга все
же заявила в прокуратуру. На заседание Мосгорсуда никто из
милиционеров не явился, и дело было отправлено на доследование.
Мучители из милиции звонили и угрожали Ольге расправой. Когда ей стало
известно, что Светлана вновь оказалась в милиции, она решила
действовать. Узнала по справочной телефон правозащитного центра
«Содействие» и сообщила об опасности, угрожающей ее подруге. <... >
Как можно охарактеризовать подобную ситуацию? Анализ Виталия
Найшуля, директора Института национальной экономики, достаточно
пессимистичен:
— Не существует никакого распоряжения сверху или закона,
который мог бы что-то резко изменить. Те, кого вы хотите защитить, сами
являются заказчиками существующего положения вещей. Если человек
считает, что никогда не окажется за решеткой, то он нисколько не
сомневается в том, что к преступнику надо применить самые страшные
санкции. Безнравственность советского человека не устает поражать весь
цивилизованный мир. В то же время он не хочет ни за что нести
ответственность.
• Как Вы думаете, почему до сих пор некоторые люди считают
пытку жестокой, но необходимой?
• Что Вы знаете о правозащитном движении?
С. Пашин
Веселый судья Карпцов
Пеньковая треплется ветром коса,
И тычется кол острием в небеса,
И пахнет убоиной от колеса,
И меч двоеручный готов.
Помостные доски, как спины, голы.
Из зала глядит на цепные котлы,
Бурлящие порцией жаркой смолы,
Коронный судья Карпцов.
Ему королевским указом дано
Лить кровь, как иной проливает вино.
Алеет в жабо белоснежном пятно,
И мантии черен покров.
Под солнцем, синюшным в витражном стекле,
Изводит злодеев в Саксонской земле «Зерцало» в руках, молоток на столе Премудрый судья Карпцов.
Он лучше заплечных вершит ремесло.
Кто просто повешен — тому повезло.
А сколько парней на галерах весло
Вращают под свист батогов!
Погиб, если в деле увяз коготок,
Под прессом закона закапает сок.
Кого — на веревку, кого — в кипяток
Шлет грозный судья Карпцов.
Под старой колдуньей пылает пожар.
Народ собирается, как на базар,
Глядеть на палаческий ловкий удар,
На скачку кровавых голов.
Как славно вливается в горло свинец
И под перекладиной пляшет мертвец!
И бюргеры шепчут: «Каков молодец —
Веселый судья Карпцов!».
• Как Вы думаете, кого (или что) олицетворяет судья Карпцов?
• Почему инквизиция столь долго и успешно «шествует» сквозь
столетия, эпохи и различные культуры? Какие обстоятельства
помогают ее существованию?
Вольтер
Задиг
Утешения в посланных ему судьбой несчастьях Задиг искал в
философии и дружбе. В одном из предместий Вавилона у него был со
вкусом обставленный дом, где он собирал произведения всех искусств и
предавался развлечениям, достойным порядочного человека. Утром его
библиотека была открыта для всех ученых, а вечером у него обедало избранное общество. Но вскоре он узнал, как опасны бывают ученые.
Однажды поднялся великий спор о законе Зороастра, запрещавшем есть
грифов. «Как можно есть грифов, - говорили одни, - когда такого
животного не существует?» - «Они должны существовать, - говорили
другие, - ибо Зороастр запрещает их есть». Задиг попытался примирить их,
сказав:
—
Если грифы существуют, мы не станем их есть, если же их
нет, тем более мы их есть не будем. Таким образом мы в точности
исполним завет Зороастра.
Один ученый, написавший о свойствах грифов тринадцать томов, и к
тому же великий теург, поспешил очернить Задига в глазах архимага по
имени Иебор, глупейшего из халдеев и, следовательно, самого фанатичного
из них. Этот человек охотно посадил бы Задига на кол во славу солнца и
потом с самым удовлетворенным видом стал бы читать требник Зороастра.
Друг Задига Кадор (один друг лучше ста священников) пошел к старому
Иебору и сказал ему:
Да здравствует солнце и грифы! Берегитесь наказывать Задига: он
святой и держит в своем птичнике грифов, но никогда их не ест, а его
обвинил еретик, утверждающий, что кролики не принадлежат к нечистым
животным, несмотря на то, что у них раздельнопалые лапы.
Хорошо, — сказал Иебор, покачивая лысой головой, — Задига надо
посадить на кол за то, что он дурно думал о грифах, а того - за то, что он
дурно говорил о кроликах.
Кадор, однако, замял дело через посредство одной фрейлины,
которую он осчастливил ребенком и которая пользовалась большим
вниманием магов. Никто не был посажен на кол, по поводу чего многие
ученые роптали, предрекая гибель Вавилона. Задиг воскликнул:
—
Как хрупко человеческое счастье! Меня преследует в этом
мире все - даже то, что не существует.
Он проклял ученых и решил иметь дело исключительно со
светскими людьми...
Он собирал у себя самых благовоспитанных мужчин и самых
приятных дам, давал изысканные ужины, нередко предваряемые
концертами и живой беседой, из которой он умел изгонять потуги на
остроумие, ибо они-то и убивают остроумие и вносят принужденность в
самое блестящее общество. Ни в выборе друзей, ни в выборе блюд он не
руководствовался тщеславием, ибо хотел не казаться, а быть, и этим
приобрел истинное уважение, которого не думал домогаться.
Против его дома жил некто Аримаз, человек, чья грубая физиономия
носила отпечаток злой души.
Желчный и напыщенный, он был к тому же тупо-умнейшим из
остроумцев. Не добившись успеха в большом свете, он мстил ему
клеветою. Несмотря на богатство, ему трудно было собрать вокруг себя
льстецов. Аримазу досаждал гул голосов, когда по вечерам гости
съезжались к Задигу, но еще более досаждал гул похвал, возносимых
последнему. Он иногда приходил к Задигу, садился за стол без
приглашения и портил веселье собравшихся, подобно гарпиям,
заражающим, как говорят, мясо, до которого они дотрагиваются. Однажды
он пожелал устроить празднество в честь одной дамы, но та, не приняв
приглашения, поехала ужинать к Задигу. В другой раз, беседуя друг с
другом во дворце, они встретили министра, который пригласил на ужин
Задига, не пригласив Аримаза. Самая непримиримая ненависть часто
вызывается не более значительными причинами. Этот человек, которого в
Вавилоне называли «Завистником», вознамерился погубить Задига потому,
что того прозвали «Счастливцем».
Случай делать зло представляется сто раз на дню, а случай делать
добро — лишь единожды в год, как говорит Зороастр. Завистник пришел к
Задигу, прогуливавшемуся в своих садах с двумя друзьями и дамой,
которой говорил комплименты без всякой особенной цели. Разговор шел о
счастливом окончании войны, которую царь недавно вел со своим
вассалом, князем Гирканским. Задиг, отличившийся храбростью в этой
короткой войне, превозносил царя и еще более даму. Он взял свои записные
дощечки, написал экспромтом четверостишие и дал его прочитать этой
прекрасной особе. Его друзья также просили позволения прочесть, но Задиг
по скромности или скорее по разумному самолюбию отказал им в этом, ибо
знал, что стихи, написанные экспромтом, хороши лишь для той, кому они
посвящены.
Он разломал на две части дощечку, на которой написаны были
стихи, и бросил обе половинки в розовый куст, где друзья тщетно искали
их. Пошел дождик, и общество возвратилось в дом. Завистник, оставшись в
саду, долго искал и наконец нашел часть дощечки, надломленной таким
образом, что половина каждой строчки стихов имела определенный смысл
и сама составляла стих более короткого размера; но что было еще более
странно—в этих коротеньких стишках заключались самые страшные
оскорбления особы царя. Вот они:
Исчадье ада злое,
На троне наш властитель,
И мира и покоя
Единственный губитель.
Завистник впервые в жизни почувствовал себя счастливым: в его
руках было средство погубить добродетельного и любезного человека.
Полный злобной радости, он отправил царю эту сатиру, написанную рукой
Задига; последнего вместе с его друзьями посадили в тюрьму. Дело
немедленно рассмотрели в суде, причем даже не стали слушать оправданий
Задига. Когда последнего вели, чтобы объявить ему приговор, стоявший на
его пути Аримаз громко сказал, что стихи его никуда не годны. Задиг не
считал себя хорошим поэтом, но он был в отчаянии, что его что из-за этого
не совершенного им преступления посадили в тюрьму двух его друзей и
прекрасную даму. Ему не позволили защищаться, потому что против него
заговорила записная дощечка. Таков был закон в Вавилоне. Задига вели на
казнь мимо толпы зевак, из которых ни один не посмел посочувствовать
ему; все теснились, стараясь разглядеть его лицо и посмотреть, достаточно
ли красиво он умрет. Только родственники Задига были огорчены, потому
что его имущество переходило не к ним: три четверти состояния было
конфисковано в пользу царя, а последняя четверть — в пользу Аримаза.
В то время как Задиг готовился к смерти, попугай царя улетел с
дворцового балкона и опустился в саду Задига на розовый куст. Под этим
кустом лежала вторая половина записной дощечки, к которой прилепился
персик, снесенный ветром с соседнего дерева. Птица схватила персик
вместе с дощечкою и принесла их на колени монарха. Государь с
любопытством прочел на дощечке слова, которые сами по себе не имели
никакого смысла, но были, по-видимому, окончаниями каких-то стихов. Он
любил поэзию, а от монархов, любящих стихи, можно многого ждать:
находка попугая заставила царя призадуматься. Царица, вспомнив о том,
что было написано на обломке дощечки Задига, приказала ее принести.
Когда сложили обе части, они совершенно пришлись одна к другой, и все
прочли стихи Залита в том виде, в каком они были написаны:
Исчадье ада злое, крамола присмирела.
На троне наш властитель восстановил закон.
И мира и покоя пора теперь приспела.
Единственный губитель остался - Купидон.
• Какие черты инквизиционного процесса вы видите в сказке о
Задиге?
• Был ли заинтересован царь в доказательстве невиновности
Задига, если три четверти состояния переходило к царю?
М.А. Булгаков
Мастер и Маргарита
вспухшее веко приподнялось, подернутый дымкой страдания глаз
уставился на арестованного. Другой глаз остался закрытым. Пилат
заговорил по-гречески:
—
Так ты собирался разрушить здание храма и призывал к этому
народ?
Тут арестант опять оживился, глаза его перестали выражать испуг, и
он заговорил по-гречески:
Я, доб... - тут ужас мелькнул в глазах арестанта оттого, что он
едва не оговорился, — я, игемон, никогда в жизни не собирался разрушать
здание храма и никого не подговаривал на это бессмысленное действие.
Удивление выразилось на лице секретаря, сгорбившегося над
низеньким столом и записывавшего показания. Он поднял голову, но тотчас
же опять склонил ее к пергаменту.
Множество разных людей стекается в этот город к празднику,
бывают среди них маги, астрологи, предсказатели и убийцы, — говорил
монотонно прокуратор, — а иногда попадаются и лгуны. Ты, например,
лгун. Записано ясно: подговаривал разрушить храм. Так свидетельствуют
люди.
Эти добрые люди, — заговорил арестант и, торопливо прибавив: —
игемон, — продолжал: — ничему не учились и все перепутали, что я
говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет
продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно
записывает за мной.
Наступило молчание. Теперь уже оба больные глаза тяжело глядели
на арестанта.
Повторяю тебе, но в последний раз: перестань притворяться
сумасшедшим, разбойник, — произнес Пилат мягко и монотонно, - за
тобою записано немного, но записанного достаточно, чтобы тебя повесить.
—
Нет, нет, игемон, — весь напрягаясь в желании убедить,
говорил арестованный, — ходит, ходит один с козлиным пергаментом и
непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся.
Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил. Я его умолял:
сожги ты, бога ради, свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и
убежал. <... >
Таким образом, к смертной казни, которая должна совершиться
сегодня, приговорены трое разбойников: Дисмас, Гестас, Вар-равван и,
кроме того, этот Иешуа Га-Ноцри. Первые двое, вздумавшие подбивать
народ на бунт против кесаря, взяты с боем римскою властью, числятся за
прокуратором, и, следовательно, о них здесь речь идти не будет. Последние
же, Вар-равван и Га-Ноцри, схвачены местной властью и осуждены
Синедрионом. Согласно закону, согласно обычаю, одного из этих двух
преступников нужно будет отпустить на свободу в честь наступающего
сегодня великого праздника Пасхи.
Итак, прокуратор желает знать, кого из двух преступников намерен
освободить Синедрион: Вар-раввана или Га-Ноцри?
Кайфа склонил голову в знак того, что вопрос ему ясен, и ответил:
—
Синедрион просит отпустить Вар-раввана.
Прокуратор хорошо знал, что именно так ему ответит
первосвященник, но задача его заключалась в том, чтобы показать, что
такой ответ вызывает его изумление.
Пилат это и сделал с большим искусством. Брови на надменном лице
поднялись, прокуратор прямо в глаза поглядел первосвященнику с
изумлением.
—
Признаюсь, этот ответ меня удивил, — мягко заговорил
прокуратор, — боюсь, нет ли здесь недоразумения.
Пилат объяснился. Римская власть ничуть не покушается на права
духовной местной власти, первосвященнику это хорошо известно, но в
данном случае налицо явная ошибка. И в исправлении этой ошибки
римская власть, конечно, заинтересована.
В самом деле: преступления Вар-раввана и Га-Ноцри совершенно не
сравнимы по тяжести.
Если второй, явно сумасшедший человек, повинен в произнесении
нелепых речей, смущавших народ в Ершалаиме и других некоторых местах,
то первый отягощен гораздо значительнее. Мало того, что он позволил себе
прямые призывы к мятежу, но он еще убил стража при попытках брать его.
Вар-равван гораздо опаснее, нежели Га-Ноцри.
В силу всего изложенного прокуратор просит первосвященника
пересмотреть решение и оставить на свободе того из двух осужденных, кто
менее вреден, а таким, без сомнения, является Га-Ноцри. Итак?
Кайфа прямо в глаза посмотрел Пилату и сказал тихим, но твердым
голосом, что Синедрион внимательно ознакомился с делом и вторично
сообщает, что намерен освободить Вар-раввана.
— Как? Даже после моего ходатайства? Ходатайства того, в лице
которого говорит римская власть? Первосвященник, повтори в третий раз.
И в третий раз мы сообщаем, что освобождаем Вар-раввана, -
тихо сказал Кайфа.
Все было кончено, и говорить более было не о чем. Га-Ноцри уходил
навсегда, и страшные, злые боли прокуратора некому излечить; от них нет
средства, кроме смерти. Но не эта мысль поразила сейчас Пилата. Все та же
непонятная тоска, что уже приходила на балконе, пронизала все его
существо. Он тотчас постарался ее объяснить, и объяснение было странное:
показалось смутно прокуратору, что он чего-то не договорил с
осужденным, а может быть, чего-то не дослушал.
Пилат прогнал эту мысль, и она улетела в одно мгновение, как и
прилетела. Она улетела, а тоска осталась необъясненной, ибо не могла же
ее объяснить мелькнувшая как молния и тут же погасшая какая-то короткая
другая мысль: «Бессмертие... пришло бессмертие...» Чье бессмертие
пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке.
Хорошо, - сказал Пилат, - да будет так.
Тут он оглянулся, окинул взором видимый ему мир и удивился
происшедшей перемене. Пропал отягощенный розами куст, пропали
кипарисы, окаймляющие верхнюю террасу, и гранатовое дерево, и белая
статуя в зелени, да и сама зелень. Поплыла вместо этого всего какая-то
багровая гуща, в ней закачались водоросли и двинулись куда-то, а вместе с
ними двинулся и сам Пилат. Теперь его уносил, удушая и обжигая, самый
страшный гнев, гнев бессилия.
Тесно мне, — вымолвил Пилат, — тесно мне!
Он холодною влажною рукой рванул пряжку с ворота плаща, и та упала на
песок.
—
Сегодня душно, где-то идет гроза, — отозвался Кайфа, не
сводя глаз с покрасневшего лица прокуратора и предвидя все муки, которые
еще предстоят. «О, какой страшный месяц нисан в этом году!»
Нет, - сказал Пилат, - это не оттого, что душно, а тесно мне
стало с тобой, Кайфа. — И, сузив глаза, Пилат улыбнулся и добавил: —
Побереги себя, первосвященник.
Темные глаза первосвященника блеснули, и, не хуже, чем ранее
прокуратор, он выразил на своем лицо удивление.
—
Что слышу я, прокуратор? — гордо и спокойно ответил
Кайфа. — Ты угрожаешь мне после вынесенного приговора, утвержденного
тобою самим? Может ли это быть? Мы привыкли к тому, что римский
прокуратор выбирает слова, прежде чем что-нибудь сказать. Не услышал
бы нас кто-нибудь, игемон?
Пилат мертвыми глазами поглядел на первосвященника и,
оскалившись, изобразил улыбку.
—
Что ты, первосвященник! Кто же может услышать нас сейчас
здесь? Разве я похож на юного бродячего юродивого, которого сегодня
казнят? Мальчик ли я, Кайфа? Знаю, что говорю и где говорю. Оцеплен сад,
оцеплен дворец, так что мышь не проникнет ни в какую щель! Да не только
мышь, не проникнет даже этот, как его... из города Кириафа. Кстати, ты
знаешь такого, первосвященник? Да... если бы такой проник сюда, он
горько пожалел бы себя, в этом ты мне, конечно, поверишь? Так знай же,
что не будет тебе, первосвященник, отныне покоя. Ни тебе, ни народу
твоему, - и Пилат указал вдаль направо, туда, где в высоте пылал храм, —
это я тебе говорю — Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье!
— Знаю, знаю! - бесстрашно ответил чернобородый Кайфа, и глаза
его сверкнули. Он вознес руку к небу и продолжал: - Знает народ
иудейский, что ты ненавидишь его лютою ненавистью и много мучений ты
ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его бог! Услышит
нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата!
— О нет! — воскликнул Пилат, и с каждым словом ему становилось
легче и легче: не нужно было больше притворяться, не нужно было
подбирать слова. — Слишком много ты жаловался кесарю на меня, и настал
теперь мой час, Кайфа! Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в
Антиохию и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору, весть о том,
как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете от смерти. И не водою
из Соломонова пруда, как хотел я для вашей пользы, напою я тогда
Ершалаим! Нет, не водою! Вспомни, как мне пришлось из-за вас снимать со
стен щиты с вензелями императора, перемещать войска, пришлось, видишь,
самому приехать, глядеть, что у вас тут творится! Вспомни мое слово,
первосвященник. Увидишь ты не одну когорту в Ершалаиме, нет! Придет
под стены города полностью легион Фульмината, подойдет арабская
конница, тогда услышишь ты горький плач и стенания! Вспомнишь ты
тогда спасенного Вар-раввана и пожалеешь, что послал на смерть философа
с его мирною проповедью!
Лицо первосвященника покрылось пятнами, глаза горели. Он,
подобно прокуратору, улыбнулся, скалясь, и ответил:
—
Веришь ли ты, прокуратор, сам тому, что сейчас говоришь?
Нет, не веришь! Не мир, не мир принес нам обольститель народа в
Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его
выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел
народ под римские мечи! Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не
дам на поругание веру и защищу народ! Ты слышишь, Пилат? - И тут
Кайфа грозно поднял руку: — Прислушайся, прокуратор!
Кайфа смолк, и прокуратор услыхал опять как бы шум моря,
подкатывающего к самым стенам сада Ирода Великого. Этот шум
поднимался снизу к ногам и в лицо прокуратору. А за спиною у него, там,
за крыльями дворца, слышались тревожные трубные сигналы, тяжкий хруст
сотен ног, железное бряцание, - тут прокуратор понял, что римская пехота
уже выходит, согласно его приказу, стремясь на страшный для бунтовщиков и разбойников предсмертный парад.
—
Ты слышишь, прокуратор? - тихо повторил первосвященник,
— неужели ты скажешь мне, что все это, — тут первосвященник поднял
обе руки, и темный капюшон свалился с головы Каифы, — вызвал жалкий
разбойник Вар-равван?
Прокуратор тыльной стороной кисти руки вытер мокрый, холодный
лоб, поглядел в землю, потом, прищурившись, в небо, увидел, что
раскаленный шар почти над самой его головою, а тень Каифы совсем
съежилась у львиного хвоста, и сказал тихо и равнодушно:
—
Дело идет к полудню. Мы увлеклись беседою, а между тем
надо продолжать.
В изысканных выражениях извинившись перед первосвященником,
он попросил его присесть на скамью в тени магнолии и обождать, пока он
вызовет остальных лиц, нужных для последнего краткого совещания, и
отдаст еще одно распоряжение, связанное с казнью.
Кайфа вежливо поклонился, приложив руку к сердцу, и остался в
саду, а Пилат вернулся на балкон.
• Мог ли правитель Понтий Пилат изменить что-либо в приговоре
первосвященника Каифы? Почему?
• В каких отношениях находились в Иудее власть правителя и
власть Синедриона?
• Можно ли назвать суд над Га-Ноцри инквизиторским или это
скорее общинное правосудие?
• Как Вы считаете, могло ли что-нибудь помочь оправданию
Иешуа?
5. Состязательная система правосудия
Судебный поединок
Аламаннская правда:
Если произойдет спор между двумя родами из-за земли, то... [в
присутствии графа] они уговариваются о поединке двух бойцов. Когда они
готовы к битве, то между ними кладут ту землю, и они касаются ее своими
мечами, которыми будут сражаться, ипризывают Бога Творца в свидетели,
чтобы, на чьей стороне правда, тому даровал Он победу; а затем сражаются.
А кто победит, того род и владеет спорной [землей], противники же за
непризнание собственности платят 12 солидов.
Саксонское Зерцало
Каждый может отказаться биться с тем, кто ниже его по рождению...
Судья должен дать двух пособников каждому из тех, кто будет биться, а
они смотрят, чтобы бойцы снарядились по праву и обычаю; кожи и холста
могут они надеть на себя, сколько захотят; голова и ноги у них должны
быть спереди неприкрыты, а на руках — ничего, кроме нетолстых перчаток;
в руках — обнаженный меч, а [кроме того] они могут опоясаться одним или
двумя мечами — это предоставляется их желанию; в другой руке —
круглый щит, из дерева только да кожи, а в середке, конечно, может быть
[выпуклая] бляха из железа; поверх доспеха — камзол без рукавов.
Объявляется «полю» мир, и поплатится головой, кто станет мешать их бою.
Каждому судья дает по человеку, который держал бы ему жезл; человек
этот не должен мешать им ни в чем, разве что кто-нибудь из них упадет,
тогда он должен оградить его жезлом, или если кто будет ранен, или сам
попросит [охраны] жезла; но этого он не должен делать без разрешения
судьи. После того как «полю» объявлен мир, они должны просить «поля»
по обычаю, и судья должен разрешить его. Железные наконечники своих
ножен они должны отломить, разве что судья разрешит им этого не делать.
Они должны выступить перед судьей в полном доспехе и поклясться: один,
что обвинение, с которым он выступил против другого, — правда, и да
поможет ему Бог; другой, что он не виновен, и да поможет ему Бог. К
солнцу надо ставить их в одинаковое положение, когда они сходятся в
первый раз; если побежден будет тот, кого обвиняли, его подвергают
наказанию; если же он одолеет, он свободен от пени и кары.
Из книги «Средневековье в его памятниках»
• Считаете ли Вы справедливым подобный судебный поединок?
Прообразом какого лица в судебном разбирательстве могли
являться «пособники каждому из тех, кто будет биться»?
• Чем такой судебный поединок отличается от дуэли?
Суды присяжных
П. Гиро
Частная и обществеиная жизнь греков
Греки додумались до мысли, что лучший способ обеспечить себе
хороший суд — быть самим своими судьями. Отсюда вытекало основание
суда присяжных. В Афинах это учреждение относится ко временам Солона.
Ясно, что значение его не было сначала так велико, как впоследствии.
Область ведения присяжных, или, как их тогда называли, гелиастов, была
вначале очень ограничена, но мало-помалу она расширилась, в особенности
в течение V века, а успехи, которых этот суд достиг в следующем веке,
дали ему возможность закончить сосредоточение в своих руках всех
гражданских дел и почти всех уголовных.
Чтобы быть присяжным, надо было достигнуть 30-летнего возраста
и пользоваться всеми гражданскими и политическими правами. Достаточно
было явиться к надлежащему должностному лицу, которое вносило в
список присяжных. Несостоятельные люди долго воздерживались от
несения обязанностей гелиаста, потому что они были очень трудны, а
многие граждане должны были для поддержания своего существования
иметь какую-нибудь работу. Благодаря Периклу эта обязанность сделалась
доступной для всех, потому что он решил выдавать присяжным за каждое
заседание от одного до двух оболов; Клеон вскоре увеличил эту плату до
трех оболов. С того времени присяжные состояли главным образом из
мелкой буржуазии. Многие смотрели на обязанности присяжных как на
источник средств существования.
Общий список присяжных составлялся ежегодно. Он состоял из
6000 имен. <...> Число присяжных изменялось сообразно с характером
процесса. В гражданском процессе оно колебалось от 200 до 400 человек. В
уголовных число их обыкновенно равнялось 500, но могло быть и больше.
Клятва гелиаста
Я буду подавать свой голос в соответствии с законами и
постановлениями народа афинян и Совета пятисот. Я не окажу поддержки
тирании или олигархии, и, если кто попытается упразднить демократию
афинян или станет против нее выступать или вносить предложения,
направленные против нее, я не стану им подчиняться. Я не буду
поддерживать требования отмены частных долгов или передела земли и
домов афинян. Я не стану возвращать на родину изгнанных или тех, кто
приговорен к смертной казни. Я не буду изгонять граждан, живущих здесь,
в нарушение существующих законов и постановлении народа и Совета
афинян, я не буду делать этого сам и не допущу, чтобы так поступали
другие. <... >
Я не буду брать взяток, используя должность судьи, сам или ктонибудь другой или другая от моего имени по сговору со мной, прибегая к
каким-либо уловкам или хитростям. Возраст мой — не менее 30 лет. Я буду
одинаково беспристрастно выслушивать выступление как обвинителя, так и
обвиняемого, и голос свой буду подавать по существу рассматриваемого
дела. Поклянись же Зевсом, Посейдоном, Деметрой и призови погибель как
на себя, так и на дом свой, если ты в чем-то нарушишь эту клятву; если же
ты будешь ее точно соблюдать, да выпадут тебе на долю многие блага.
Из книги «Античная демократия
в свидетельствах современников»
Аристофан
Осы
Филоклеон:
От барьера мой бег я сейчас же начну
И тебе доказать постараюсь,
Что могуществом нашим любому царю
Мы ничуть и ни в чем не уступим.
Есть ли большее счастье, надежней судьба
В наши дни, чем судейская доля?
Кто роскошней живет, кто гроза для людей,
Несмотря на преклонные годы?
С ложа только я сполз,
А меня уж давно у ограды суда поджидают
Люди роста большого, преважный народ...
Подойти я к суду не успею,
Принимаю пожатия холеных рук,
Много денег покравших народных,
И с мольбой предо мной они гнутся в лугу,
Разливаются в жалобных воплях:
«Умоляю тебя, пожалей, мой отец!
Может быть, ты и сам поживился,
Когда должность имел или войско снабжал
Провиантом в военное время».
Я — ничто для него, но он знает меня
Потому, что оправдан был мною. <...>
Наконец, размягченный мольбами, вхожу,
Отряхнувши всю ярости пену,
Но в судах никаких обещаний моих
Исполнять не имею привычки,
Только слушаю я, как на все голоса
У меня оправдания просят.
И каких же, каких обольстительных слов
В заседанье судья не услышит!
К нищете сострадания просит один
И к несчастьям своим прибавляет
Десять бедствий еще; до того он дойдет,
Что ко мне приравнять его можно.
Тот нам сказку расскажет, исполнит другой
Из Эсопа забавную басню,
А иные острят, чтобы нас рассмешить
И смирить раздражение наше.
Но, увидев, что мы не поддались ему,
Он ребят поскорее притащит,
Приведет сыновей, приведет дочерей...
Я сижу и внимаю защите,
А они, сбившись в кучу, все вместе ревут,
И опять их отец, точно бога,
Умолять нас начнет, заклиная детьми,
И пощады, трепещущий, просит:
«Если криком ягнят веселится ваш слух,
Ради голоса мальчика сжальтесь!
Если визг поросят больше радует вас,
Ради дочки меня пожалейте!»
Ну, тогда мы чуть-чуть станем мягче к нему,
Раздражения струны ослабим...
Или это не власть, не великая власть?
Не глумимся ли мы над богатством? <...>
Если юношей к нам на осмотр приведут,
Мы любуемся их наготою,
А когда к нам на суд попадется Эагр,
Не дождаться ему оправданья
До тех пор, пока он не прочтет пред судом
Из «Ниобы» прекрасный отрывок;
Коль в процессе победу одержит флейтист,
То в награду за наше решенье
Он с ремнем на губах мелодичной игрой
Выходящих судей провожает.
Если умер отец и наследнице сам
В завещании мужа назначил,
То пускай завещанье его и печать,
Заключенная важно в футляре,
От досады ревут, если могут, —
Они для суда не имеют значенья:
Сироту отдаем мы женою тому,
Кто мольбами склонить нас сумеет,
И отчета мы в том никому не даем,
Не в пример остальным учрежденьям. <...>
Сам Совет и народ, затрудняясь порой
В разрешении важного дела,
Усмотренью присяжных судей предают
Подсудимых особым декретом. <... >
Сам горластый Клеон, оглушающий всех,
Только нас не грызет, а надежно
Нас он держит в руках, от напастей хранит,
Надоедливых мух отгоняя. <... >
Наша власть неужели ничтожна?
Только Зевсу такая доступна,
Только с ним наравне ставят нас.
В самом деле, когда зашумим мы в суде,
То прохожий народ, услыхав, говорит:
«Слышишь, гром-то какой раздается в суде!
Царь наш Зевс!» А когда
Брошу молнию я, то мои богачи
И весь важный народ
Залопочут и воздух испортят.
***
Мы видим, господа судьи, что если подсудимый, 1№приведя своих
детей, плачет и жалуется, то вы жалеете детей, что они из-за него лишатся
гражданских прав, и прощаете проступки отцов ради детей, хотя еще не
знаете, какими они будут, когда вырастут, — хорошими или дурными.
...иногда подсудимый старается обмануть вас, рассказывая о себе не
относящиеся к делу вещи: указывает на то, что он доблестный воин, или
что он, ставши командиром военного корабля, взял много неприятельских
судов, или что он сделал дружественными вам города, бывшие прежде
враждебными.
Бывали случаи, когда обвиняемый был признан виновным, однако
получал прощение от вас за указание на славные дела предков и на свои
собственные заслуги.
И действительно, богатый откупится деньгами от суда...
Лисий
***
Вы ведь, граждане, хорошо знаете об ухищрениях обвиняемых и о
стремлении их к оправданию, и вам прекрасно известно, что с помощью
денег или услуг им удавалось убедить многих из свидетелей забыть о
происшедшем, или не прийти на следствие, или найти какой-нибудь другой
предлог.
Ликург. Речь против Леократа
В прежние времена некоторые лица, занимая высшие должности и
ведая (государственными) доходами, незаконно наживались на том и на
другом, затем склоняли на свою сторону ораторов, выступавших в Совете
пятисот и в Народном собрании, и с помощью восхвалений и публичных
провозглашений задолго предвосхищали свои отчетные доклады. И те,
которые обвиняли их во время отчетов, оказывались в очень большом
затруднении, а в еще большем - судьи.
Ведь очень многие подотчетные лица, изобличенные с поличным как
расхитители государственных средств, ускользали от правосудия. И это
естественно. Я думаю, стыдно было бы судьям, если бы оказалось, что об
одном и том же человеке в том же самом городе и, возможно, в том же году
совсем недавно было объявлено во время празднеств, что он награждается
народом за добродетель и справедливость золотым венком, а немного
времени спустя этот же человек выйдет из суда осужденным за воровство
при сдаче им отчета. И поэтому судьи были вынуждены выносить решение,
руководясь не оценкой преступления, а стремлением избавить народ от
стыда...
Эсхин
«Разве ты не знаешь афинских судов? — сказал опять Гермоген. —
Часто судьи, раздраженные речью, выносят смертный приговор людям ни в
чем не виновным; часто, напротив, оправдывают виновных, потому что они
своими речами разжалобят их или потому, что они говорят им приятные
вещи».
Ксенофонт. Апология Сократа
• Как Вы думаете, соблюдались ли на деле положения клятвы
гелиаста? Почему?
• Что кажется Вам неправильным, несправедливым в действиях
афинских присяжных?
Пытки и наказания
Б. Лейн
Уильям Шоу
В 1721 г. Шоу зарабатывал на жизнь обивкой мебели и жил в
Эдинбурге со своей дочерью Катериной в многоквартирном доме. Девушка
благосклонно принимала ухаживания Джона Лоусона, ювелира, однако ее
отец считал молодого человека распутником, был очень против этого брака
и отказывался принимать Джона в своем доме. Однако, поскольку Катерина
продолжала упорно встречаться со своим возлюбленным, ее отец не
придумал ничего, как держать ее под замком.
Некоторое время Шоу настойчиво убеждал свою дочь быть
благосклоннее к сыну Александра Робертсона, его друга и соседа, однако
Катерина наотрез отказалась. По этому поводу произошла перебранка,
после которой отец, так и не добившись желаемого, ушел, заперев дверь на
ключ.
Через некоторое время Моррисон, сосед Шоу через стенку, услышал
стоны и, обеспокоенный этим обстоятельством, поспешил к другим
соседям, которые, набившись затем в комнату Моррисона, услышали, как
Катерина, простонав достаточно отчетливо, так, что слышали все,
произнесла: «Жестокосердный отец! В своей смерти виню только тебя».
Пораженные этими словами, соседи кинулись к двери Шоу, но на их
настойчивый стук никто не ответил. Заподозрив худшее, они вызвали
констебля, который приказал выломать дверь. Катерину нашли в луже
собственной крови; в боку у нее торчал нож. Она была еще жива, но
говорить уже не могла.
На вопрос, виновен ли в этом злодеянии ее отец, она явно
утвердительно кивнула головой и испустила дух.
В самый критический момент вернулся Уильям Шоу. Увидев
набившихся в комнату соседей с констеблем во главе, был немало этим
удивлен, а увидев мертвую дочь, побледнел, как смерть, задрожал и чуть
было не свалился в обморок. Первоначальное удивление и последующий
ужас Уильяма Шоу в глазах свидетелей послужили неоспоримым доказательством его виновности в смерти дочери, а уж когда на сорочке Шоу
констебль обнаружил кровь, сомнений не осталось больше ни у кого.
Его тут же предворили к судье, тот же, выслушав показание всех
свидетелей, приказал заключить несчастного в тюрьму по подозрению в
убийстве. Очень скоро Шоу предстал перед судом, признал, что
действительно держал дочь под замком, чтобы помешать ей встречаться с
молодым Лоусоном. Он сообщил суду также о том, что действительно она
умерла, как это показал свидетель Моррисон, но он побожился, что оставил
дочь целой и невредимой, а кровь появилась на рубашке за несколько дней
до смерти в результате пореза. Эти утверждения не произвели впечатления
на жюри присяжных, особенно в сравнении с неопровержимыми уликами,
отмеченными ранее, такими, как обвинение Катериной отца в варварстве и
жестокости, а также ее утвердительный кивок головы на вопрос о
причастности отца к ее смерти и кровь на сорочке последнего. На
основании этих улик Уильям Шоу был признан виновным, казнен в ноябре
1721 г., и тело его вывесили на цепях в Лейт Уолк.
В августе 1722 г. человек, поселившийся в квартире покойного
Уильяма Шоу, прибирал комнату, в которой умерла Катерина, и
совершенно случайно обнаружил письмо, запавшее в щель у печной трубы.
Открыв письмо, он прочел следующее:
«Мой жестокосердный отец, твое дикое стремление разлучить
меня с единственным человеком, которого я по-настоящему люблю, и
отдать меня замуж за того, кого я всегда ненавидела, заставило меня
принять решение покончить счеты с жизнью, коя стала для меня
совершенно невыносимой. Не сомневаюсь, что Бог простит меня, ибо
никто не может требовать от живой души переносить более пытку, на
которую ты меня обрек. В своей смерти я виню тебя, и только тебя.
Когда ты будешь читать эти строки, подумай о том, каким
бессердечным отцом ты оказался, заставив воткнуть нож себе в грудь
несчастную. Катерина Шоу»
Друзья и родственники Катерины Шоу подтвердили подлинность
письма, и суд Эдинбурга, убедившись после тщательной проверки в том,
что письмо было действительно написано покойной, распорядился снять
тело Шоу с виселицы и отдать родственникам для погребения, что и было
сделано. В качестве единственной меры для восстановления честного
имени Уильяма Шоу тот же суд распорядился установить на его могиле,
как свидетельство невиновности, пару штандартов.
• Как Вы полагаете, что стало причиной судебной ошибки в данном
случае?
• Что необходимо было сделать, чтобы не допустить вынесения
смертного приговора невиновному Уильяму Шоу?
• Соблюдение каких условий может уменьшить риск судебных
ошибок?
• Составьте речь адвоката, защищающего Уильяма Шоу;
обвинительную речь прокурора. Инсценируйте состязание
Л.Н. Толстой
Воскресение
—Да ведь уже пятый час, господа, — сказал один из присяжных.
—
Так как же, господа, — обратился старшина, — признаем
виновной без умысла ограбления, и имущества не похищала. Так, что ли?
Петр Герасимович, довольный своей победой, согласился.
- Но заслуживает снисхождения, - прибавил купец.
Все согласились. Только артельщик настаивал на том, чтобы сказать:
«Нет, не виновна».
—
Да ведь оно так и выходит, — разъяснил старшина, — без
умысла ограбления, и имущества не похищала. Стало быть, и не виновна.
— Валяй так, и заслуживает снисхождения: значит, что останется
последнее счистить, - весело проговорил купец.
Все так устали, так запутались в спорах, что никто не догадался
прибавить к ответу: да, но без намерения лишить жизни.
Нехлюдов был так взволнован, что и он не заметил этого. В этой
форме ответы и были записаны и внесены в залу суда.
Рабле пишет, что юрист, к которому пришли судиться, после
указания на всевозможные законы, по прочтении двадцати страниц
юридической бессмысленной латыни, предложил судящимся кинуть кости:
чет или нечет. Если чет, то прав истец, если нечет, то прав ответчик.
Так было и здесь. То, а не другое решение принято было не потому,
что все согласились, а, во-первых, потому, что председательствующий, говоривший так долго свое резюме, в этот раз упустил сказать то, что он
всегда говорил, а именно то, что, отвечая на вопрос, они могут сказать: «Да,
виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых, потому, что
полковник очень длинно и скучно рассказывал историю жены своего
шурина; в-третьих, потому, что Нехлюдов был так взволнован, что не заметил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал,
что оговорка: «Без умысла ограбления» — уничтожает обвинение; вчетвертых, потому, что Петр Герасимович не был в комнате, он выходил в
то время, как старшина перечел вопросы и ответы, и, главное, потому, что
все устали и всем хотелось скорей освободиться и потому согласиться с тем
решением, при котором все скорей кончается.
Присяжные позвонили... Жандарм, стоявший с вынутой наголо
саблей у двери, вложил саблю в ножны и посторонился. Судьи сели на
места, и один за другим вышли присяжные.
Старшина с торжественным видом нес лист. Он подошел к
председателю и подал его. Председатель прочел и, видимо, удивленный,
развел руками и обратился к товарищам, совещаясь. Председатель был
удивлен тем, что присяжные, оговорив первое условие: «Без умысла
ограбления», не оговорили второго: «Без намерения лишить жизни».
Выходило, по решению присяжных, что Маслова не воровала, не грабила, а
вместе с тем отравила человека без всякой видимой цели.
—Посмотрите, какую они нелепость вынесли, — сказал он члену
налево. - Ведь это каторжные работы, а она не виновата.
—Ну, как не виновата, — сказал строгий член.
—Да просто не виновата. По-моему, это случай применения
восемьсот восемнадцатой статьи. (818 статья гласит о том, что если суд
найдет обвинение несправедливым, то он может отменить решение
присяжных.)
—
Как вы думаете? — обратился председатель к доброму члену.
Добрый член не сразу ответил, он взглянул на номер бумаги, которая
лежала перед ним, и сложил цифры, — не удалось на три. Он загадал, что
если делится, то он согласится, но несмотря на то, что не делилось, он по
доброте своей согласился.
• Я думаю тоже, что следовало бы, — сказал он.
• А вы? — обратился председатель к сердитому члену.
• Ни в каком случае, — отвечал он решительно. — И так газеты
говорят, что присяжные оправдывают преступников; что же заговорят,
когда суд оправдает. Я не согласен ни в каком случае.
Председатель посмотрел на часы.
- Жаль, но что же делать, - и подал вопросы старшине для
прочтения.
Все встали, и старшина, переминаясь с ноги на ногу, откашлялся и
прочел вопросы и ответы. Все судейские: секретарь, адвокаты, даже
прокурор, — выразили удивление.
Подсудимые сидели невозмутимо, очевидно не понимая значения
ответов. Опять все сели, и председатель опросил прокурора, каким
наказаниям он полагает подвергнуть подсудимых.
Прокурор, обрадованный неожиданным успехом относительно
Масловой, приписывая этот успех своему красноречию, справился где-то,
привстал и сказал:
—
Симона Картинкина полагал бы подвергнуть на
основании статьи 1452-й и 4 пункта 1453-й, Евфимию Бочкову на
основании статьи 1659-й и Екатерину Маслову на основании статьи 1454-й.
Все наказания эти были самые строгие, которые только можно было
положить.
—
Суд удалился для постановления решения, — сказал
председатель, вставая.
Все поднялись за ним и с облегченным и приятным чувством
совершенного хорошего дела стали выходить или передвигаться по зале.
- А ведь мы, батюшка, постыдно наврали, - сказал Петр
Герасимович, подойдя к Нехлюдову, которому старшина рассказывал чтото. — Ведь мы ее в каторгу закатали.
—
Что вы говорите? — вскрикнул Нехлюдов, на
этот раз не замечая вовсе неприятной фамильярности учителя.
—Да как же, — сказал он. — Мы не поставили в ответе: «Виновна,
но без намерения лишить жизни». Мне сейчас секретарь говорил: прокурор
подводит ее под пятнадцать лет каторги.
—
Да ведь так решили, - сказал старшина. Петр Герасимович
начал спорить, говоря, что само собой подразумевалось, что так как она не
брала денег, то она и не могла иметь намерения лишить жизни.
—
Да ведь я прочел ответы перед тем, как выходить, —
оправдывался старшина. — Никто не возражал.
- Я в это время выходил из комнаты, - сказал Петр Герасимович. —
А вы-то как прозевали?
- Я никак не думал, — сказал Нехлюдов.
- Вот и не думали.
- Да это можно поправить, — сказал Нехлюдов.
- Ну, нет, теперь кончено.
• Какие ошибки были допущены присяжными в совещательной
комнате?
А. Ваксберг
Царица доказательств
Сегодня мы вынуждены возвращаться к элементарнейшим азам
права, к его основополагающим понятиям, без усвоения которых нет и не
может быть ни законности, ни правосудия, когда мы воюем с обвинительным уклоном, с приоритетом данных предварительного следствия
, проведенного без соблюдения надлежащих гарантий для подсудимого,
когда мы все развенчиваем и развенчиваем, да никак не можем практически
развенчать пресловутую теорию «царицы доказательств», каковой будто бы
является признание обвиняемым своей вины, — когда мы делаем все это, то
с кем и с чем нам, в сущности, приходится воевать? С «отдельными
ошибками» и «некоторыми недостатками»? С «недопониманием иными
юристами» очередных указаний? Нет, с системой взглядов, ползущих
оттуда, оттуда...
Года два назад один видный деятель нашей юстиции перед весьма
представительным залом, отвечая на вопрос журналиста, обозвал
презумпцию невиновности «буржуазным хламом».
• Каковы, на Ваш взгляд, истоки теории «царицы доказательств»?
• Что это за система взглядов, «ползущих оттуда»?
• Прокомментируйте последний абзац.
• Что такое, по-вашему, презумпция невиновности?
• Откуда берет истоки пренебрежение презумпцией невиновности?
Сейчас идет совершенствование работы правоохранительных
органов... жизненно необходимое нашему обществу. Оно, в частности,
сделает невозможной и практику вмешательства. Но для этого, на мой
взгляд, и число заседателей должно быть умножено, и взаимоотношения их
с председательствующим должны быть изменены. Кто из нас, побывавших
в суде, не видел народных заседателей, которые сидят по обе стороны судьи
тихие как мышки? А мне еще пришлось однажды видеть, как две такие
мышки подписали смертный приговор неповинному человеку (по счастью,
впоследствии оправданному). Сильные, независимые заседатели — вот что,
как воздух, нужно нашей судебной системе, и пусть они одни, без
председательствующего, уходят в совещательную комнату (где, разумеется,
нет телефона) и запирают дверь на ключ.
Суды присяжных начали действовать в России в эпоху Великой
судебной реформы во второй половине 60-х годов прошлого столетия... 20
ноября 1864 г. Александр II подписал основные документы судебной
реформы, вошедшие в историю под названием Судебных Уставов. В
царском указе провозглашалось дарование русской земле суда скорого,
правого, милостивого и равного для всех, возвышение судебной власти
предоставлением ей надлежащей самостоятельности для утверждения в
народе уважения к закону, без которого невозможно народное
благосостояние.
В 1917 г. суд присяжных был упразднен большевиками вместе с
другими демократическими институтами, а суды превратились из органа
разрешения конфликтов и защиты прав человека в составную часть
карательной системы новой власти.
Вновь суды присяжных начали действовать в России с конца 1993 —
начала 1994 г. 22 сентября 1992 г. Президент РФ издал распоряжение №
530-рп, которым поручил ГПУ и Минюсту России разработать программу
проведения в нескольких регионах страны эксперимента по
предварительной отработке на практике принципиально новых положений
процессуального и судоустройственного законодательства, подготовив
соответствующие нормативные акты...
Из сборника «Поиски выхода»
С. Пашин
О суде присяжных
Анализируя деятельность суда присяжных, надо XI точно
соизмерить ожидания от введения данного института с его возможностями
и сутью. Когда твердят о сегодняшнем разгуле преступности, обычно
требуют бездумной расправы. Но правый, а не расправный суд — это
всегда сочетание справедливости с неукоснительным соблюдением
«юридических формальностей». Судье нет дела до накала общественных
страстей; тяжесть обвинения не является доказательством виновности.
Человека нельзя осудить без достаточных доказательств, причем
обязанность доказывания лежит на прокуроре...
Суд присяжных отличается от обычного суда тем, что ему
органически присуще уважение к правам человека, о защите которых так
много говорится и для чего так мало делается...
Мне кажется, что в виде суда присяжных мы обрели суд гуманный и
справедливый, не склонный осуждать невинного и оправдывать виновного.
Каждому подсудимому присяжные заседатели воздают не по делам его (на
то способен лишь Всевышний), но по доказанности его поступков в ходе
честного состязания сторон в рамках надлежащей правовой процедуры...
Однако не следует обольщаться. В современной ситуации одинаково
возможно и сползание к очередной диктатуре, и начало перестройки
государства на правовых принципах. При законодательном регулировании
уголовного судопроизводства власть колеблется между соблазном простых
решений и перспективами непопулярной, неброской и недешевой работы
по выращиванию справедливой юстиции...
В самом начале «поэтапной конституционной реформы»
планировалось протащить указами Президента набор антидемократических
поправок в УПК РСФСР, включая, например, такую: милиция наделялась
полномочиями по задержанию подозреваемых на срок до 30 суток без
предъявления обвинения, что при ситуации в наших изоляторах временного
содержания и следственных изоляторах равносильно узаконению пытки
нечеловеческими условиями содержания для получения признания. Многие
законопроекты, облегчающие жизнь правоохранительным органам и
ставящие под угрозу права человека, как мне известно, ждут своей очереди.
Суд присяжных может оказаться тем экзотическим витринным
достижением, за которым скрывают порочную повседневную практику.
Такая подмена опаснее нападок и критики. Словом, принятие Закона о суде
присяжных является не абсолютной гарантией, а лишь возможностью
перевода «советского уголовного процесса» в рамки «надлежащей
правовой процедуры», профессионализированной без формализма,
уважительной к правам личности без потакания.
Из сборника «Поиски выхода»
Л.Карнозова, И.Краснопольский
Судебный процесс глазами психологов
Государственный обвинитель читает долго, иногда с трудом
разбирая написанное (видимо, неразборчивый почерк). Присяжные в
большинстве слушают внимательно, их лица обращены к прокурору,
правда, один присяжный уснул (эта часть заседания проходила после
обеда). Далее прокурор показывает присяжным схему места происшествия
и фототаблицы с фотографиями трупа девочки, адвокат не возражает, хотя
основания для возражения есть. Передав присяжным том дела с нужными
документами (схемой и фотографиями), гособвинитель оставляет
присяжным дело, открытое там, где находятся фотографии трупа, и садится
на свое место. Присяжные внимательно их рассматривают, передавая дело
из рук в руки, про схему все забыли, никто не открыл эту страницу. В это
время адвокат мило беседует с прокурором на отвлеченные темы и
улыбается.
Адвокат регулярно опаздывает, что ближе к концу уже даже не
вызывает насмешки, а воспринимается как непременный атрибут процесса,
хотя, тем не менее, вызывает глухое раздражение присяжных, которые все
как один приходят вовремя, и досаду судьи. Судья чувствует неловкость
перед присяжными заседателями. Ежедневно перед началом процесса судья
настраивает присяжных на работу, благодарит их за то, что они приходят
вовремя и внимательны в процессе, подчеркивает важность их миссии.
В этот день допрашиваются потерпевшие (мать и брат убитой
девочки) и дополнительно допрашивается отец девочки в качестве
свидетеля. Становится ясным отношение обвинителя к этой семье: сначала
снисходительное, что удовлетворяло его концепции «Смотрите, господа
присяжные, какие это чистые, простодушные и вечно нетрезвые люди! Они
так доверчивы, что готовы оставить девочку с любым едва знакомым
человеком». На этом этапе прокурор говорит очень тихо, задавая непростые
для допрашиваемых вопросы. В ответ потерпевшие порой срываются на
крик, и отношение меняется на раздраженное: прокурор позволяет себе,
впрочем несколько театрально, стучать рукой по столу, посмеиваться над
ответами; при этом он, кажется, остается в рамках вышеописанной
концепции. Некоторые моменты он «разжевывает» особенно тщательно,
причем не всегда понятно зачем (по крайней мере, в пределах дня).
С какого-то момента в действиях обеих сторон начинает проявляться
состязательность, и в смысле театральности (у защитника в меньшей
степени), и в смысле противостояния. Однако при этом допрашиваемые
становятся нередко средством (невольной жертвой) в таком состязании.
Видимое отношение присяжных к потерпевшим и подсудимому
было неоднозначным. Первые часто вызывали смех, презрение или
негативную реакцию (например, когда мать девочки сказала что-то типа
«черные есть черные», имея в виду кавказцев, несколько присяжных
поморщились и начали что-то обсуждать между собой). Интересно, что
когда шел допрос потерпевшей, которая была пьяной в тот момент, когда
исчезла из дома ее дочь, присяжным было, очевидно, неудобно смотреть в
ее сторону -некоторые отвернулись, «отвлеклись», а остальные смотрели
больше на подсудимого, как бы примеривая к нему вину в описываемых в
это время событиях.
Интерес представляет нечто, что можно назвать «конструированием
собственного имиджа в глазах зрителей». На наш взгляд, профессионал,
идущий в суд присяжных, должен очень хорошо представлять, как он
собирается выглядеть в зале суда, да и вне его. Иначе несимпатичность или
просто неупорядоченная многозначность образа юриста будет перенесена и
на его деятельность и повлияет на оценку присяжными его позиции. В
настоящем процессе адвокат, по-видимому, совершенно не заботилась о
собственном имидже, полагая, что ее четкая, логически стройная тактика
процессуальных ходов принесет результат независимо от видимой «оболочки», фона. Видимо, поэтому она позволяла себе ежедневно опаздывать,
вступать с присяжными в конфликты то ли бюрократического, то ли бытового толка, возбужденно обсуждать с прокурором какие-то жизненные
неурядицы перед началом судебного заседания, находясь рядом с
подсудимым (маленький зал), и т.д. <...>
Судья, несмотря на возражение защиты на последнее ходатайство,
удовлетворил его, «чтобы не стоять на месте, а то перед присяжными
неудобно».
Стало ясно, что быстро это дело не закончится. Многие присяжные
подрастеряли внимательность. Судья обращает внимание на состояние
присяжных и настраивает их, прежде чем начать работу. <... >
Когда судья стал выяснять мнение сторон по поводу предъявления
какого-то доказательства и, обратившись к потерпевшему, спросил его об
этом, тот, видимо, утеряв нить происходящего, не понял, о чем его
спрашивают. Тогда гособвинитель обернулся к нему и, весело подмигнув,
сказал, мол, да чего ты, просто соглашайся со мной. Подсудимый
возмутился и раздраженно (но без крика) обратил внимание судьи на то,
что прокурор подсказывает ответ.
Прокурор (крик): Да я тебе вообще рот пластырем заклею!., (и
дальше в таком же роде).
Подсудимый, возмущенно обращаясь к судье, сказал, что он вообще
говорить не станет и будет писать жалобу на этого прокурора.
Гособвинитель (крик): Я тебя... (неразборчиво). (Обращаясь к судье):
Писать-то он будет нам. Пусть пишет. <...>
Пятый день процесса. Процесс назначен на 11.00. В 11.25
подсудимого уводят из зала судебного заседания, так как процесс не
начинается из-за неявки (как выяснилось, ежедневного опоздания)
адвоката. Адвокат приходит в 11.30, подсудимого снова приводят в зал.
Подсудимый накануне заявил ходатайство о вызове дополнительных
свидетелей, не согласованное с адвокатом, в результате чего юристам стало
очевидно, что процесс затягивается. Перед началом заседания адвокат
подходит к подсудимому (в клетке) и говорит, что свидетеля Ю. не нашли
(Ю. должен был засвидетельствовать алиби подсудимого), и уговаривает
изменить свое решение и дать показания сегодня. Аргументирует: «Вы
затягиваете процесс, ведь у людей из-за вас срываются дела» (видимо,
взывая к совести подсудимого). А подсудимому по максимуму грозит
смертная казнь.
В перерывах присяжные довольно часто сталкиваются с
участниками процесса. Дело даже не в том, обсуждают ли они со сторонами
данное дело либо разговаривают на нейтральные темы, в любом случае
такое общение нельзя считать допустимым. В такого рода «нейтральных»
контактах стороны пытаются просто «по-человечески» расположить к себе
присяжных с тем, чтобы вызвать доверие к себе, работая на солидарности с
ними.
• Как вы понимаете слова «допрашиваемые становятся нередко
средством (невольной жертвой) в таком состязании»?
• Согласны ли вы с авторами, что общение присяжных с
представителями сторон недопустимо? Почему?
А. Кислов
Присяжные оправдатели
Общественность Саратовской области встревожена валом
оправдательных приговоров, которые выносит суд присяжных самым
опасным преступникам.
Святослав К. имел неосторожность дать в долг крупную сумму
некоей гражданке, имеющей обширные знакомства, в том числе и в
правоохранительных органах. Когда стал требовать вернуть долг, к нему с
обыском пришли следователь областной прокуратуры и оперативник
РУОПа (их дело будет пересматриваться в Верховном суде, поэтому имена
пока не называем). К последнему якобы поступила информация, будто
Святослав хранит дома огнестрельное оружие. И точно: под ванной
обнаружили пистолет Макарова. Откуда бы ему взяться?
Святослав от неожиданности даже рта раскрыть не успел...
Оказался в следственном изоляторе. Потом, когда Святослав в
полной мере ощутил прелести арестантской жизни, следователь и
оперативник предложили узнику свободу. Но взамен потребовали
оформить на тещу оперативника принадлежащий Святославу новенький
«ВАЗ-21099». Подследственный, запуганный перспективой провести на
нарах несколько лет, согласился.
Но и это еще не все. Подготовив постановление о прекращении
уголовного дела, эти представители правоохранительных органов
обратились к знакомой Святослава с требованием выдать им 10 миллионов
неденоминированных рублей. Иначе, дескать, из тюрьмы ваш друг не
выйдет. Когда эта сумма им была передана, Святослав обрел наконец
желанную свободу.
И сразу же отправился в прокуратуру. С жалобой на вымогателей. В
сентябре прошлого года против следователя и оперативника было
возбуждено уголовное дело, а в июне года текущего они предстали перед
судом, перед судом присяжных. Материалы следствия, казалось бы, не
давали обвиняемым ни малейшего шанса уйти от ответственности. На
стадии предварительного слушания дела в суде все доказательства были
признаны неопровержимыми — случай сам по себе в наше время
редчайший. Более того, к моменту возбуждения уголовного дела оба в
правоохранительных органах уже не работали, а оперативник, по
обвинению опять же в вымогательстве («тянул» крупную сумму с другой
жертвы), находился под стражей.
Однако суд, длившийся целый месяц, их оправдал. Присяжные
вынесли вердикт: «Событие преступления не доказано».
Заседателей не убедили сухие аргументы обвинения. Они их, видно,
и не слушали (за весь месяц от заседателей поступил всего один вопрос
подсудимому). Зато их весьма впечатлила пылкая речь адвоката одного из
подсудимых, который утверждал, что дело полностью сфабриковано
областной прокуратурой. А окончательно разжалобили присяжных сами
подсудимые, обратившись к суду с прочувствованным заключительным
словом. Один даже стихи читал, чем вызвал в зале слезы умиления.
Для справки. За последние полтора года ни одно уголовное дело по
обвинению во взяточничестве с участием суда присяжных (а таких в
Саратовском облсуде рассмотрено пять) не завершилось обвинительным
приговором. Все подсудимые, а это в основном работники
правоохранительных органов, оправданы. В 1994—1995 гг., по
утверждению руководителей областной прокуратуры, вообще творилось
нечто невероятное: суд присяжных одного за другим оправдывал убийц.
Так, например, был оправдан Апосеев из Балаклавского района. 25
марта 1994 г. он вернулся в родное село после длительной отсидки за
изнасилование. И в эту же ночь, как установило следствие, совершил новое
тяжкое преступление: изнасиловал и убил престарелую женщину. Через
некоторое время Апосеев предстал перед судом присяжных. Последние не
знали о прошлом подсудимого: действующее законодательство запрещает
сообщать им сведения о его личности. Апосеев, представившись жертвой
прокурорского произвола, так разжалобил заседателей, что они его
оправдали.
Спустя три недели геронтофил снова напал в своем селе на старуху,
изнасиловал ее и жестоко избил. Если бы соседи не вмешались - забил бы
до смерти.
В этот раз его судили обычным судом и приговорили к десяти годам
лишения свободы. [Судебное разбирательство использует институт
присяжных заседателей в случае рассмотрения уголовных дел тяжкого (до
десяти лет лишения свободы) и особо тяжкого (свыше десяти лет и более)
состава преступления.]
Начальник отдела государственных обвинителей областной
прокуратуры Олег Гробко провел в суде с участием присяжных заседателей
20 процессов. Семь человек, которых он обвинял, были оправданы. Один
процесс — по обвинению ряда лиц в организации заказного убийства —
проиграл вчистую: заказчиков тоже оправдали.
Для справки. Суд присяжных действует в Саратовской области в
порядке эксперимента с 1993 г. За это время он оправдал 57 человек. В 1993
г. присяжные не оправдали ни одного подсудимого, в 1994 г. таковых было
75% от общего числа оправданных в областном суде. В 1995 г. стало 83%, в
1996-м - 91, а в 1997 г. на долю суда присяжных пришлись все 100%
оправданных облсудом.
— Напрашиваются выводы: либо органы следствия и обвинения
работают все хуже и хуже, либо суд присяжных проявляет
непростительную милость к закоренелым преступникам, — говорит
Гробко. — Ведь в этом суде рассматриваются дела по самым опасным
преступлениям: убийствам, изнасилованиям, грабежам.
Наверное, законодатель, утверждая регламент работы суда
присяжных, был озабочен лишь одним: чтобы такой суд выносил как
можно меньше обвинительных приговоров. Представьте себе ситуацию —
присяжные все-таки постановили: «Виновен». Но судья убежден в
обратном. В этом случае он имеет право распустить коллегию присяжных,
набрать новую и осуществлять постоянную ротацию до тех пор, пока
присяжные не вынесут оправдательный вердикт. Если же заседатели явно
незаконно оправдали обвиняемого, то судья распустить коллегию не может.
В этом случае он просто обязан вынести оправдательный приговор.
Или такое противоречие. Согласно закону, в суде присяжных
запрещено исследовать личность подсудимого. Нельзя даже намекать на
его прошлое. Зато допускается исследование личности потерпевшего или
свидетеля. Якобы в целях всесторонней оценки присяжными обстоятельств
дела.
Добавьте к сказанному отсутствие у присяжных элементарной
юридической грамотности. Поэтому при вынесении вердикта они зачастую
руководствуются чисто эмоциональными порывами. Кроме того,
присяжные не могут никого привлечь к ответственности за
лжесвидетельство. Этой лазейкой в законе очень хорошо пользуются
адвокаты, приводя в процесс лжесвидетелей. Судят, положим, бандита, а
свидетелями выступают члены его «бригады». И все как один
выгораживают подсудимого. Их показания, естественно, не могут не
отразиться на приговоре.
- Но есть же гособвинитель, - парировал председатель областного
суда Александр Галкин, когда я привел ему этот аргумент. — Пусть он
доказывает присяжным справедливость обвинения. Вызывает в суд других
свидетелей. В этом и заключается принцип состязательности в уголовном
процессе. И потом, судья вовсе не лишен права после окончания процесса
вынести определение о возбуждении уголовного дела против лжесвидетеля.
— Да. В том случае, если вердикт был обвинительным. А если
присяжные на основе лжесвидетельств вынесли оправдательный вердикт?
Как же вы будете привлекать лгунов к ответу, если их показания сами же и
приняли за истину?
В конце концов Александр Иванович признал, что не все здесь так
просто.
Введение суда присяжных обнажило и серьезные недостатки
следствия. Нередко доказательства признаются в суде недопустимыми, то
есть добытыми с нарушениями закона. Такую практику обнажило, к
примеру, уголовное дело в отношении Петра Базунова, который обвинялся
в убийстве. В суде было установлено, что 66 процессуальных документов,
содержащихся в деле, получены с грубым нарушением норм УПК. На этом
основании были исключены все протоколы допросов на предварительном
следствии, а также заключения ряда экспертиз. Кроме этого, оказалось, что
утеряны все вещественные доказательства. Представителю прокуратуры
ничего не оставалось, как отказаться от обвинения. Базунов теперь гуляет
на свободе. Хотя обвинитель уверен, что тот совершил тяжкое
преступление.
В
прокуратуре
области
убеждены,
что
существующую
«американскую» модель суда присяжных необходимо поменять на
«французскую». Прокурор области Николай Макаров разослал
соответствующие предложения в Государственную Думу, Совет Федерации, другие высокие инстанции.
— По закону мы не имеем права опротестовать вердикт
присяжных,— говорит Макаров. — Мы можем опротестовать лишь
приговор, вынесенный профессиональным судьей на основе вердикта, да и
то лишь в случае нарушения судьей закона. А если судья не совершил
ошибок, но вердикт явно несправедлив? Вот и выходит, что сегодня на
свободе гуляют явные преступники, против которых в материалах дел было
достаточно доказательств.
Сегодня в суде присяжных участвует один профессиональный судья
и 14 присяжных (12 основных и два запасных). Закончилось рассмотрение
дела — присяжные удаляются в совещательную комнату для вынесения
вердикта. Судья остается в зале и никак не влияет на решение коллегии
присяжных. Более того, он всецело зависит от них, ибо на основе вердикта
выносит приговор. В итоге получается, что профессионал вынужден
принимать решения, которые зачастую расходятся с законом.
Возьмем «французский» вариант. Здесь уголовные дела
рассматриваются с участием трех профессиональных судей и семи
присяжных заседателей (пять основных и два запасных). По результатам
судебного следствия, в ходе которого, кстати, исследуются личности не
только свидетелей и потерпевших, но и подсудимых, присяжные вместе с
судьями удаляются в совещательную комнату. Здесь совместно определяют
не только виновность или невиновность подсудимых, но и выносят
приговор. Таким образом, порог допустимости судебных ошибок
значительно выше, чем при «американской» системе такого суда.
Судья Галкин, однако, считает, что и существующая система вполне
жизненна, хотя имеет свои недостатки. Он сомневается, что переход на
«французскую» систему позволит сократить расходы. Число присяжных,
верно, сокращается. Зато увеличивается количество профессиональных
судей, у которых зарплата гораздо больше, чем у присяжных. Кроме этого,
Галкин опасается, что если будут приняты предложения прокуроров, у
профессиональных судей появится возможность воздействовать на присяжных. Тогда никакой демократии не будет и суд присяжных нужно
закрывать.
Но пока продолжаются эти дискуссии, присяжные по-прежнему
милуют преступников. Совсем недавно они опять озадачили саратовскую
общественность, оправдав налетчика. Этот молодой человек средь бела дня
с пистолетом в руках ворвался в коммерческий банк, расположенный в
самом центре Саратова, тяжело ранил двух сотрудников и, когда поднялась
тревога, попытался скрыться.
• Какова, на Ваш взгляд, цель написания этой статьи?
• Прокомментируйте статью.
Ю. Феофанов
А чего же мы ждали от суда присяжных ?
Комментарий правоведа
В прошлом веке, когда в России был учрежден и завоевал прочный
авторитет суд присяжных, сочинили романс с таким юридическим
рефреном: «Ах, судьи, я его любила, ах, судьи, я его убила». Поводом
послужил оправдательный вердикт убийце изменщика.
Вердикт, вынесенный, конечно же, чисто эмоционально и
юридически абсолютно безответственно, а потому с точки зрения
обвинительной власти подрывающий все основы правосудия. И ведь отменить нельзя — оправдание присяжными безапелляционно!
Деспотический царский режим, при котором сыск и обвинительная
власть имели огромный вес, смирился с таким положением вещей. Лишь
«политический» выстрел Веры Засулич заставил изъять из-под юрисдикции
суда присяжных обвинения в «противогосударственных деяниях». Во всем
же остальном власть сосуществовала с правосудной демократией. Как
сосуществует она с «судом улицы» во многих правовых государствах,
вполне осознающих обременительность этого вида судопроизводства.
Мы как всегда нетерпеливы, о чем свидетельствует корреспонденция
моего коллеги из Саратова, где, кстати говоря, пять лет назад прошел
первый процесс с присяжными заседателями, который вызвал
восторженные отзывы прессы. Те аргументы, что тогда приводились
сторонниками суда присяжных в качестве положительных - юридическая
неискушенность заседателей, эмоциональное восприятие событий,
независимость от аргументов обвинения, оценка доводов обвинения и
защиты в состязательных прениях, — теперь вдруг стали отрицательными.
Пока еще, правда, не ставится вопрос об отмене суда присяжных. Однако
высказываются такие соображения об его улучшении, которые вполне
прозрачно намекают: с этой правосудной демократией пора кончать.
Основной аргумент нынешних критиков суда присяжных оправдательные приговоры убийцам, насильникам, ворам и взяточникам:
«ни одно уголовное дело по обвинению во взяточничестве не завершилось
обвинительным приговором». Но возникает вопрос: а доказано ли было
обвинение перед лицом непредвзятых и неосведомленных в праве 12
граждан? Предположим, с точки зрения следствия - доказано. Но есть еще
один вопрос, который решают присяжные: злонамеренно совершил человек
преступление или под давлением таких обстоятельств, которые его
оправдывают? Закон отнес решение этого вопроса на совесть
неискушенных в юриспруденции граждан. Они и поступают в соответствии
с ЭТИМ законом. И ничего иного тут придумать нельзя, разве что
упразднить суд присяжных.
Возникает вполне логичная альтернатива: либо органы следствия
работают плохо, либо суд присяжных проявляет непростительную милость
к закоренелым преступникам — альтернатива прокурора. Эти слова и
объясняют, почему появилась необходимость в суде присяжных. Прокурор
априори видит в подсудимом закоренелого преступника, а непредвзятые
граждане — согражданина, обвиняемого прокуратурой. Так ведь для того и
учреждали суд присяжных, чтобы уничтожить «презумпцию виновности»,
на которой до сих пор зиждется вся наша так называемая
«правоохранительная» система.
Совершенно
очевидно,
что
основное
противоречие
судопроизводства с присяжными в том и состоит, что к демократической
форме суда пристегнули насквозь инквизиционное следствие. Взрыв тут
был неминуем. Прокурор с кое-как сляпанным обвинением неизбежно
оказывается в проигрышном положении по сравнению со «златоустомадвокатом», задача которого лишь в том, чтобы развенчать обвинение. Но в
этом же и смысл состязательного процесса. Да, за адвокатом априори более
выигрышные аргументы отрицания, но за прокурором-то огромный
механизм государственного сыска, следственной власти. Так что состязание
происходит на равных. А то что в большинстве случаев проигрывает
обвинение, - не вина защиты. И тем более не вина обвиняемого. И уж тем
более не вина присяжных.
Словом, в правоохранительных органах созрела или, по крайней
мере, зреет неопределенная идея: «что-то нужно делать с судом
присяжных». Если честно, то такового у нас в сущности нет. Нельзя же
считать эксперимент в девяти регионах на уровне областной инстанции
утверждением в России формы судопроизводства, которая действует в
половине правового мира. Сам этот факт - эксперимент - выдает с головой
российскую власть: она и не хотела «суда улицы», она его боялась. Как до
сих пор боится идеи парламентаризма, свободы слова, приоритета прав
человека. Суд присяжных - это же апофеоз и конечная цель
государственной демократии, когда произволу властей противостоит воля
народа.
Пятилетний эксперимент с судом присяжных — будем откровенны показал только отрицательные результаты. Общественность — если иметь в
виду прессу — просто замолчала все положительные моменты практики
суда присяжных. А уж если вспомнить российскую прессу второй
половины XIX в., которая «сделала» суд присяжных единственной
надеждой тогдашней демократии, то упреки напрашиваются сами собой.
Наши
СМИ,
прокричав
о
«самой
демократической
форме
судопроизводства», забыли о ней и пять лет хранят молчание.
Вывод может быть только один: мы и к этому не готовы. Мы сами не
знаем, чего хотим от своего правосудия: то ли карать беспощадно по
велению обвинительной власти, то ли отпускать обвиняемых, чья вина хотя
бы сомнительна.
«Лучше оправдать десять виновных, чем осудить одного
невиновного» — это до сих пор не наш лозунг. Учреждение суда
присяжных было попыткой разбить этот стереотип. Не будет ли она
поспешно признана неудачной?
Как Вы полагаете, кому более всего неудобно введение института
присяжных и почему?
Прокомментируйте и дополните мысль автора: «...для того и
учреждали суд присяжных, чтобы уничтожить "презумпцию
виновности"...»
Как Вы понимаете слова Ю. Феофанова о том, что мы не готовы к
введению суда присяжных?
В. Буковский
Письмо из Кембриджа
<... >если бы я сейчас жил в России, я постарался бы
сконцентрировать все убогие силы нашего общества на одном: на введении
суда присяжных.
Эта формула суда, конечно, не является идеальной — она не
исключает судебных ошибок (вспомним хотя бы дело Веры Засулич). Более
того, вовсе не является обязательным атрибутом демократического
общества — многие вполне демократические страны Европы, такие, как
Голландия или Франция, обходятся без нее. Однако для России она была бы
гигантским шагом вперед, позволяющим разрешить огромное число
нынешних проблем<... >
Независимый суд — а более независимой формы суда, чем суд
присяжных, человечество не изобрело — стал бы реальной гарантией прав
граждан и их юридических лиц, мощным средством воздействия на власть.
Он стал бы могучим средством воспитания правосознания общества
и, таким образом, способствовал бы укреплению и росту общественного
мнения.
Он есть лучшее средство привлечь внимание к конкретной
проблеме, лучшее средство гласности. Разбирательство в суде присяжных
всегда драматично, не случайно в кино есть даже такой жанр, как court
room drama — фильм, большая часть действия которого проходит в зале
суда, возможно, созданный по материалам реального судебного процесса.
Например, «Народ против Ларри Флинта», «Нюрнбергский процесс»,
«Адвокат дьявола».
Он уменьшит цинизм и неверие в справедливость, сейчас столь
распространенные в обществе.
Он вернет интеллигенции (через сословие адвокатов) определенную
долю влияния на общество, ею сейчас целиком утраченное.
Он даже способен уменьшить число заказных убийств и прочих
разборок, предоставив в распоряжение всех способ объективного
разрешения конфликтов.
И, наконец, последнее: такая кампания имеет все шансы на успех,
поскольку суд присяжных уже внесен в Конституцию РФ. Добиваться
осуществления уже записанного в Конституции права гораздо легче (как,
между прочим, показал и наш опыт).
Конечно, будут серьезные возражения. Например, то, что суд
присяжных слишком медленный, а потому — дорого стоит. Это
действительно так, и в условиях России большой минус. Что ж, можно
разработать
упрощенную
процедуру,
поступившись
многими
процессуальными тонкостями. Например, сильно ограничив право отвода
присяжных при их отборе (а это самая длинная процедура). И т.п.
Я уверен, что мое предложение вызовет достаточно веских
возражений и даже нареканий со стороны маститых ученых. Однако хочу
лишь подчеркнуть в заключение — ничто в России не сдвинется в лучшую
сторону до тех пор, пока там не утвердится независимый суд, потребность в
котором сейчас осознают даже уголовники.
Из сборника «Поиски выхода»
С. Пашин
О суде присяжных
Говоря о преимуществах суда присяжных, обычно указывают на его
большую коллегиальность, бесспорную независимость и, следовательно,
меньший риск злоупотреблений и судебных ошибок. Присяжных будут
беспокоить не ведомственные отчетные показатели, но лишь судьба
подсудимого. Вклад народных представителей в судебный поиск истины
состоит не более и не менее чем в свежем взгляде, не замутненном
функциональной позицией. Соглашаясь с вышесказанным, нельзя
дополнительно не отметить, что к числу достоинств суда присяжных
относятся:
• привнесение в атмосферу казенной юстиции житейского здравого
смысла и народного правосознания;
• стимулирование состязательности процесса;
• — способность испытывать правоту законов применительно к
конкретному случаю.
Известно, что за рубежом не более 3-7% дел проходит через суды
присяжных, но они существуют как гарантированная для всех возможность.
И в том есть глубокий смысл. Суд присяжных, как и всякое человеческое
установление, имеет собственную область применения, вне которой он в
лучшем случае — бесполезен. Это - не инструмент рутинной юстиции,
оперирующей удовлетворяющим всех шаблоном. Там, где стабильность
важнее правды и законность уместнее справедливости, достаточно судейпрофессионалов. Но если применение закона окажется большей
жестокостью, чем содеянное преступление, если подсудимый верит в
собственную невиновность, если общество не может, самоустранившись,
доверить решение государству — тут поле деятельности присяжных.
Словом, суд присяжных выступает в качестве средства разрешения
нестандартных ситуаций, где из-за тяжести возможных последствий
опаснее погрешить против справедливости, нежели против веления
абстрактной правовой нормы.
Поэтому предполагается его внедрение только по делам о
преступлениях (не уголовных проступках), грозящих виновному лишением
свободы на срок свыше одного года или более суровым наказанием. При
этом по делам о преступлениях, наказуемых смертной казнью, а также по
некоторым другим, таким, как превышение власти, тяжкие преступления
против личности, слушание дела перед присяжными окажется
обязательным, а в остальных случаях — факультативным, зависящим от
воли обвиняемого.
Дежурными возражениями против учреждения суда присяжных
служат три аргумента, которые можно условно назвать «корпоративным
отрицанием», «доводом к кошельку» и «апелляцией к законности».
Некоторые жрецы Фемиды не исключая и Председателя Верховного
Суда СССР Е.А.Смоленцева, боятся принижения роли судьипрофессионала и ссылаются на сложность уголовных дел, которую нельзя
постичь не посвященному в тонкости юриспруденции. Между тем суд
присяжных как раз и предполагает разделение труда: юрист решает
правовые вопросы, обеспечивает законность производства, руководит
ходом разбирательства; жюри, состоящее из простых налогоплательщиков,
— констатирует вопросы факта («было - не было», «совершил - не
совершил», «виноват - не виноват»). Никаких юридических познаний для
этого не нужно; достаточно здравого смысла и жизненного опыта, или,
выражаясь научным языком, «накопления в сознании субъекта
достаточного количества схем причинности». Столь же несостоятельны
ссылки на трудности разбирательства хозяйственных преступлений и
правонарушений в технических сферах (крушения, аварии, компьютерные
преступления, хищения на производстве). Во-первых, сам судья не
специалист в этих областях, а во-вторых, для того и вызываются эксперты,
чтобы понятным языком дать пояснения, ответить на поставленные
вопросы, устранить сомнения и неясности.
Говорят, что присяжные дорого обходятся казне. Это соответствует
действительности, но лишь применительно к каждому отдельно взятому
процессу: «покладистая пара» народных заседателей обходится дешевле,
тем паче что платить приходится не казне, а предприятиям по их мест)
работы. Но дороговизна судопроизводства в масштабе республики может
быть смягчена редким созывом суда присяжных (после всплеска интереса к
этой форме судопроизводства неизбежен спад, ибо закоренелым преступникам рассчитывать на снисхождение присяжных не приходится, а в
большинстве случаев достаточно эффективен обычный процесс — перед
судьей или коллегией профессионалов). Декриминализация уменьшит
количество деяний, подсудных присяжным и вообще судам общей
юрисдикции.
Предполагается рассматривать участие в делах в качестве
присяжного как общегражданскую повинность, распространяющуюся на
всех совершеннолетних неопороченных граждан.
Рассмотрим и последний аргумент против суда присяжных: при
таком суде мы, как полагают некоторые, не добьемся утверждения единой
для всех законности.
Между тем мировая практика последнего времени показывает, что
обвинительные приговоры суда присяжных в подавляющем большинстве
случаев обоснованы. Карательная практика присяжных в Российской
империи отличалась даже большей стабильностью и однородностью, чем
решения судебных палат. Никто не собирается отказываться от кассационной проверки законности производства в суде присяжных, гарантом
которой остаются профессиональные судьи.
Но критиков суда присяжных на самом деле пугает другое:
оправдательный приговор, если он постановлен с соблюдением всех
процедурных правил, не подлежит отмене. Между тем даже действующее
законодательство содержит ростки неформального подхода к вопросам
уголовного преследования и применения наказания. Статья б УПК РСФСР
и сейчас дает право суду, прокурору, следователю, органу дознания не
привлекать лицо к уголовной ответственности, если совершенное им
деяние вследствие изменения обстановки потеряло характер общественно
опасного или само лицо перестало быть общественно опасным. Скорее
всего, не удалось бы добиться обвинительного вердикта и осуждения
хозяйственных руководителей, нарушавших устаревшие инструкции ради
повышения производительности труда и благосостояния работников,
матерей, не донесших на своих детей, прокурора, вооружившего население
конфискованными ружьями, чтобы дать отпор насильникам и
погромщикам.
Думается, что коллективный разум и совесть присяжных,
сдерживающих карающий меч во имя справедливого разрешения дела, —
достаточные гарантии правопорядка. Пока в правосудии обнаруживается
дефицит милосердия, не нужно бороться с его избытком.
Из сборника
«Концепция судебной реформы в Российской Федерации»
• Как Вы полагаете, почему оправдательные приговоры обычно
воспринимаются обществом негативно, с недоверием?
• Как Вы понимаете слова «дефицит милосердия в правосудии»?
Харпер Ли
Убить пересмешника
В предлагаемом отрывке из романа описана заключительная сцена
суда над негром, обвиненным в изнасиловании белой женщины. Адвокат
Аттикус Финн защищает негра Тома Робинсона перед судом присяжных.
Я ткнула Джима в бок:
• Давно он говорит?
—Только разобрал улики, — прошептал Джим. — Вот увидишь,
Глазастик, мы выиграем. Непременно выиграем. Он в пять минут ничего от
них не оставил. Он так все просто объяснил, ну... прямо как я бы стал
объяснять тебе. Ты и то бы поняла.
• А мистер Джилмер?..
—Ш-шш... Ничего нового, все одно и то же. Теперь молчи.
Мы опять стали смотреть вниз. Аттикус говорил спокойно,
равнодушно — так он обычно диктовал письма. Он неторопливо
расхаживал перед скамьями присяжных, и они, кажется, слушали со
вниманием: они все на него смотрели — и, по-моему, одобрительно.
Наверно, потому, что он не кричал. Аттикус замолчал на минуту и вдруг
повел себя как-то очень странно. Он положил часы с цепочкой на стол и
сказал:
—
Если позволите, ваша честь...
Судья Тейлор кивнул, и тогда Аттикус сделал то, чего никогда не
делал ни прежде, ни после, ни на людях, ни дома: расстегнул жилет,
расстегнул воротничок, оттянул галстук и снял пиджак. Дома, пока не
придет время ложиться спать, он всегда ходил застегнутый на все
пуговицы, и сейчас для нас с Джимом он был все равно что голый. Мы в
ужасе переглянулись.
Аттикус сунул руки в карманы и пошел к присяжным. На свету
блеснула золотая запонка и колпачки самопишущей ручки и карандаша.
—
Джентльмены... — сказал он.
И мы с Джимом опять переглянулись: так он дома говорил
«Глазастик». Теперь голос у него был уже не сухой и не равнодушный, он
говорил с присяжными, будто встретил знакомых на углу у почты.
- Джентльмены, - говорил он, - я буду краток, но я бы хотел
употребить оставшееся время, чтобы напомнить вам, что дело это не
сложное, вам не надо вникать в запутанные обстоятельства, вам нужно
другое: уяснить себе, виновен ли обвиняемый, уяснить настолько, чтобы
не осталось и тени сомнения. Начать с того, что дело это вообще не
следовало передавать в суд. Дело это простое и ясное, как дважды два.
Обвинение не представило никаких медицинских доказательств,
что преступление, в котором обвиняют Тома Робинсона, вообще имело
место. Обвинитель ссылается лишь на двух свидетелей, а их показания
вызывают серьезные сомнения, как стало ясно во время перекрестного
допроса; более того, обвиняемый решительно их опровергает. Обвиняемый не виновен, но в этом зале присутствует тот, кто действительно
виновен.
Я глубоко сочувствую главной свидетельнице обвинения, но как ни
глубоко мое сочувствие, ему есть пределы — я не могу оправдать
свидетельницу, когда она старается переложить свою вину на другого,
зная, что это будет стоить ему жизни.
Я говорю «вина», джентльмены, потому что свидетельница
виновата. Она не совершила преступления, она просто нарушила
суровый, освященный временем закон нашего общества, закон столь непреклонный, что всякого, кто его нарушил, изгоняют из нашей среды, как
недостойного. Она жертва жестокой нужды и невежества, но я не могу ее
жалеть: она белая. Она прекрасно знала, как непозволительно то, что она
совершает, но желание оказалось для нее важнее закона - и, упорствуя в
своем желании, она нарушила закон. Она уступила своему желанию, а
затем повела себя так, как хоть раз в жизни ведет себя каждый. Она
поступила, как поступают дети, - попыталась избавиться от обличающей
ее улики. Но ведь перед нами не ребенок, который прячет краденое
лакомство; она нанесла своей жертве сокрушительный удар — ей
необходимо было избавиться от того, кто обо всем знал. Он не должен
больше попадаться ей на глаза, не должен существовать. Она должна
уничтожить улику.
Я не идеалист и вовсе не считаю суд присяжных наилучшим из
судов, для меня это не идеал, но существующая, действующая реальность.
Суд в целом, джентльмены, не лучше, чем каждый из вас, присяжных. Суд
разумен лишь постольку, поскольку разумны присяжные, а присяжные в
целом разумны лишь постольку, поскольку разумен каждый из них. Я уверен, джентльмены, что вы беспристрастно рассмотрите показания,
которые вы здесь слышали, вынесете решение и вернете обвиняемого его
семье. Бога ради, исполните свой долг.
Последние слова Аттикус произнес едва слышно и, уже
отвернувшись от присяжных, сказал еще что-то, но я не расслышала. Как
будто он говорил не суду, а сам себе. Я толкнула Джима в бок.
• Что он сказал?
• По-моему, он сказал — бога ради, поверьте ему.
Дальше все было как во сне: вернулись присяжные, они двигались
медленно, будто пловцы под водой, и голос судьи Тейлора доносился
слабо, словно издалека. И тут я увидела то, что замечаешь, на что
обращаешь внимание, только если у тебя отец адвокат, и это было все
равно, что смотреть, как Аттикус выходит на середину улицы, вскидывает
ружье, спускает курок,— и все время знать, что ружье не заряжено.
Присяжные никогда не смотрят на подсудимого, если они вынесли
обвинительный приговор. Когда эти присяжные вернулись в зал, ни один
из них не взглянул на Тома Робинсона. Старшина передал мистеру Тейту
лист бумаги, мистер Тейт передал его секретарю, а тот - судье.
Я зажмурилась. Судья Тейлор читал: «Виновен... виновен...
виновен... виновен». Я украдкой поглядела на Джима: он так вцепился в
перила, что пальцы побелели, и от каждого «виновен» плечи у него вздрагивали, как от удара. Судья Тейлор что-то говорил. Он зачем-то сжимал в руке
молоток, но не стучал им. Будто в тумане, я увидела, Аттикус собрал со
стола бумаги и сунул в портфель. Щелкнул замком, подошел к секретарю
суда, что-то ему сказал, кивнул мистеру Джилмеру, потом подошел к Тому
Робинсону и стал ему что-то шептать. И положил руку ему на плечо. Потом
снял со спинки стула свой пиджак и накинул его. И вышел из зала, но не в ту
дверь, как всегда. Он быстро прошел через весь зал к южному выходу —
видно, хотел поскорей попасть домой. Я все время смотрела на него. Он так и
не взглянул наверх. Кто-то легонько толкнул меня, но мне не хотелось
оборачиваться, я не отрываясь смотрела на людей внизу, на Аттикуса,
который одиноко шел по проходу.
Мисс Джин-Луиза.
Я оглянулась. Все стояли. Вокруг нас и по всей галерее негры вставали
с мест.
Голос преподобного Сайкса прозвучал издалека, как перед тем
голос судьи Тейлора:
Встаньте, мисс Джин-Луиза. Ваш отец идет.
Настал черед Джима плакать. Мы пробирались сквозь шумную веселую
толпу, а по его лицу бежали злые слезы.
—
Несправедливо это, — твердил он всю дорогу до угла площади,
где нас ждал Аттикус.
Аттикус стоял под уличным фонарем, и лицо у него было такое,
словно ничего не случилось, жилет застегнут, воротничок и галстук на месте,
цепочка от часов блестит, весь он спокойный и невозмутимый, как всегда.
—
Несправедливо это, Аттикус, — сказал Джим.
—
Да, сын, несправедливо.
Мы пошли домой.
Тетя Александра еще не ложилась. Она была в халате, и, вот честное
слово, корсета она не снимала.
Мне очень жаль, брат, - негромко сказала она. Она никогда
еще не называла Аттикуса братом, и я покосилась на Джима, но он не
слушал. Он смотрел то на Аттикуса, то в пол, — может, он думал, Аттикус
тоже виноват, что Тома Робинсона осудили.
—
Что с ним? — спросила тетя про Джима.
• Ничего, он скоро придет в себя, — ответил Аттикус. — Ему это не такто легко далось. — И вздохнул. — Я иду спать. Если утром не выйду к завтраку,
не будите меня.
• Прежде всего неразумно было разрешать детям...
• Здесь их родной дом, сестра, — сказал Аттикус. — Так уж мы для них
его устроили, пусть учатся в нем жить.
Но им совершенно незачем ходить в суд и пачкаться в этой...
—
Это в такой же мере характерно для округа Мейкомб, как и
собрания миссионерского общества.
Аттикус... — Глаза у тети Александры стали испуганные. - Я
никак не думала, что ты способен из-за этого ожесточиться.
• Я не ожесточился, просто устал... Я иду спать.
• Аттикус, — угрюмо сказал Джим. Аттикус приостановился в дверях.
• Что, сын?
• Что же они сделали, как они могли?
—
Не знаю как, но смогли. Они делали так прежде
и сделают еще не раз, и плачут при этом, видно, одни
только дети. Покойной ночи.
• Как Вы понимаете слова адвоката Аттикуса: «Они делали так прежде и сделают еще не
раз, и плачут при этом, видно, одни только дети»?
• Как Вы думаете, всегда ли хороший адвокат помогает обвиняемому выиграть дело в
суде?
• Какие обстоятельства, не имеющие отношения к доказательствам вины подсудимого,
могут повлиять на решение суда присяжных?
6. Адвокатская практика
А.Маринина
Черный список
- Свидетель, который видел убийцу входящим в подъезд дома,
утверждал, что он был в темно-зеленой куртке и ондатровой шапке, а другой
свидетель, который видел его выходящим из лифта на восьмом этаже, стоял
на том, что он был в темно-зеленой куртке и без головного убора. Этого
оказалось достаточно, чтобы адвокат вцепился мертвой хваткой в судью:
пока, дескать, мы не докажем, что подсудимый шапку снял и между этажами
выбросил или в лифте оставил, я буду настаивать на том, что оба свидетеля
видели разных людей. Мой-де подзащитный входил в дом в шапке и шел к
знакомым на третий этаж, а на восьмом этаже, рядом с квартирой
потерпевшего, видели не его. Судья и так, и сяк крутился, а делать нечего. Все
сомнения толкуются в пользу обвиняемого. Послали дело на доследование с
указанием: выяснять вопрос о шапке, иными словами — найти ее,
проклятущую, и доказать, что она принадлежит подсудимому. Ясно, что ее не
нашли. Следователь потом локти кусал, да и мне обидно: с таким трудом
убийцу этого вычислили, нашли, задерживали со стрельбой, двое моих
ребят чуть не погибли, а все впустую...
— А фамилия того адвоката — Захаров? — спросила вдруг Таня. —
Точно. Как вы догадались?
- Так он наш, питерский. Приехал тогда из Москвы после процесса и
всем рассказывал про эту шапку. Он вообще-то очень грамотный и цепкий, я
всегда внимательно слушаю, когда он хвастаться начинает и всякие байки
травит, массу полезных вещей можно услышать, которые потом в работе
пригодятся. Я, кстати, вскоре после этой истории с шапкой закрывала одно
большое дело, писала обвинительное заключение и под впечатлением
захаровского рассказа обнаружила такую неувязочку, что опытному адвокату
только за краешек ухватиться — и конец моим многомесячным трудам. И
неувязочка-то пустяковая, в прежние годы на нее и внимания бы никто не
обратил. И представляете, получает адвокат дело, читает обвиниловку и
начинает хохотать прямо у меня в кабинете. «Вы чего? — спрашиваю. —
Грамматическую ошибку нашли?» «Нет, — говорит, — я же в деле с момента
задержания обвиняемого и помню точно, что вот в этом месте
несостыковочка была. Когда я услышал от Захарова, как он из такой вот
малюсенькой детальки оправдательный приговор выкроил, сразу сообразил,
что и тут можно поиграть. А вы, Татьяна Григорьевна, несостыковочку эту
убрали, тоже, видно, историю про шапку слышали».
К. Чапек
Дело Сельвина
Эх, если бы вы знали меня в пору цветущей зрелости. Когда я
приходил в азарт, то не помнил себя. Я опубликовал в газетах серию статей
под заголовком «История Франка Сельвина»; пункт за пунктом я разоблачил
несостоятельность свидетелей, особенно главной свидетельницы;
анализировал противоречия в свидетельских показаниях и предвзятость
некоторых из них; доказал абсурдность утверждения, что главная
свидетельница могла опознать убийцу; обнажил полную неспособность
председателя суда и грубую демагогию обвинительной речи прокурора. Но
этого мне было мало: раз взявшись за дело, я стал громить уже все наше
правосудие, уголовный кодекс, институт присяжных, весь равнодушный и
эгоистический общественный строй. Не спрашивайте, какой тут поднялся
шум; к тому времени у меня уже было кое-какое имя, за мной стояла
молодежь; как-то вечером перед зданием суда была даже устроена
демонстрация. Тогда ко мне прибежал адвокат Сельвина и, ломая руки,
запричитал: мол, что же это я натворил, он-де уже подал кассацию,
опротестовал приговор, и Сельвину наверняка сократили бы срок до двухтрех лет тюрьмы, а теперь — не могут же высшие инстанции уступить давлению улицы, они отклонят все его ходатайства! Я сказал почтенному
юристу, что дело уже не в одном только Сельвине, что мне важно
восстановить истину и справедливость.
Адвокат оказался прав; апелляция была отклонена, но и председателя
суда отправили на пенсию. Милые мои, вот тогда-то с удвоенной энергией я
ринулся в бой. Знаете, я и сегодня скажу, что это была святая борьба за
справедливость. Посмотрите — с тех времен у нас многое стало лучше; так
признайте же в этом хоть частичку и моей, старика, заслуги! Дело Сельвина
перекочевало в мировую печать. Я выступал с речами на рабочих собраниях
и на международных конгрессах перед делегатами со всего мира.
«Пересмотрите дело Сельвина» было в свое время таким же международным
лозунгом, как, например, «Разоружайтесь» или «Уосез юг Х^отеп». Если говорить обо мне, то это была борьба отдельной личности против государства; но
за мной была молодость. Когда скончалась матушка Сельвина, за гробом этой
маленькой иссохшей женщины шло семнадцать тысяч человек, и я говорил
над открытой могилой, как не говорил никогда в жизни; бог знает, друзья, что
за страшная и странная сила — вдохновение...
Семь лет вел я борьбу; и эта борьба сделала меня тем, что я есть. Не
книги мои, а дело Сельвина доставило мне всемирную известность. Я знаю,
меня называют Глас Совести, Рыцарь Правды и как-то еще; что-нибудь в этом
роде напишут и на моем надгробном камне. Лет через четырнадцать после
моей смерти в школьных учебниках наверняка будут писать о том, как
боролся за правду писатель Леонард Унден, - а потом и об этом забудут...
На седьмой год умерла главная свидетельница Анна Соларова; перед
смертью она исповедалась и с плачем созналась, что ее мучат угрызения
совести, потому что тогда, на суде, она дала ложную присягу, ибо не могла
сказать по правде, был ли убийца в окне действительно Франком Сельвином.
Добрый патер поспешил ко мне; я к тому времени уже лучше понимал
взаимосвязь вещей в этом мире, поэтому не стал обращаться в газеты, а
направил моего патера прямо в суд. Через неделю вышло решение о
пересмотре дела. Через месяц Франк Сельвин снова предстал перед судом;
лучший адвокат, выступавший бесплатно, не оставил от обвинения камня на
камне; затем поднялся прокурор и рекомендовал присяжным оправдать
подсудимого. И те двенадцатью голосами вынесли решение, что Франк
Сельвин невиновен. Да, то был величайший триумф в моей жизни. Никакой
другой успех не приносил мне столь чистого удовлетворения — и вместе с тем
какого-то странного ощущения пустоты; по правде сказать, мне уже немного
недоставало дела Сельвина — после него осталась какая-то брешь... Как-то —
это было на следующий день после суда — входит ко мне вдруг моя горничная и
говорит, что какой-то человек хочет меня видеть.
• Я Франк Сельвин, — сказал этот человек, остановившись в дверях... И
мне стало... не знаю, как это выразить — я почувствовал какое-то
разочарование оттого, что этот мой Сельвин похож на... скажем, на агента
по распространению лотерейных билетов: немного обрюзгший, бледный,
начинающий лысеть, слегка потный — и невероятно будничный...
Вдобавок, от него разило пивом.
• Прославленный маэстро! — пролепетал Франк Сельвин
(представьте, он так и выразился — «прославленный маэстро», я готов был
дать ему пинка!), — я пришел поблагодарить вас... как моего величайшего
благодетеля... — Казалось, он затвердил эту речь наизусть. — Вам я обязан
всей моей жизнью... Все слова благодарности бессильны...
• - Да будет вам, — поторопился я прервать его, — это был мой долг; коль
скоро я убедился, что вы осуждены безвинно...
Франк Сельвин покачал головой.
—Маэстро,—грустно промямлил он,—не хочу лгать моему благодетелю:
старуху-то действительно убил я.
—
Так какого же черта! — вскричал я. — Почему же вы не
признались на суде?!
Он посмотрел на меня с упреком:
—
А это было мое право, маэстро; обвиняемый имеет право
отпираться, не так ли?
Признаюсь, я был раздавлен.
— Так что же вам от меня надо? — буркнул я.
— Я пришел лишь поблагодарить вас, маэстро, за ваше
благородство, — проговорил он уныло, полагая, вероятно, что этот тон
выражает его растроганность. — Да матушку мою вы не оставили в беде...
Благослови вас бог, благородный бард...
— Вон! — гаркнул я вне себя; он скатился с лестницы как
ошпаренный.
Через три недели Сельвин остановил меня на улице; он был слегка
под хмельком. Я не мог от него отвязаться; долго не понимал я, чего он
хочет, пока он не объяснил мне наконец, придерживая меня за пуговицу.
Объяснил, что я, в сущности, испортил все дело; если б я не писал так о его
процессе, кассационный суд принял бы протест его адвоката, и ему,
Сельвину, не пришлось бы сидеть семь лет понапрасну; так чтоб я теперь
вошел в его стесненное положение, коему сам был причиной, занявшись
его делом... Короче, пришлось сунуть ему сотню-другую.
- Благослови вас бог, благодетель, - сказал он с увлажненным взором.
В следующий раз он вел себя более угрожающе. Я де успел погреть руки на
его деле; защищая его, я де обрел славу, так с какой же стати и ему самому
на этом не подработать? Я никак не мог доказать, что вовсе не обязан
платить ему никаких комиссионных; короче говоря, я снова дал ему денег.
• Как Вы думаете, почему писатель дал денег Франку Сельвину?
• Какое значение имело дело Сельвина для широкой общественности? Важна ли была его
реальная виновность (или невиновность) ?
• В чем заключалась справедливость для литератора, защищавшего Сельвина? Какую истину
и справедливость он защищал?
Р. Шекли
Триптих
Оакс-2 был маленькой пыльной планеткой, затерянной на задворках
созвездия Ориона. Население там состояло из бывших выходцев с Земли,
все еще придерживающихся земных порядков и обычаев. А судья Лоу
являлся единственным светочем справедливости на всю маленькую планету.
Большинство рассматриваемых им дел касалось споров о границах земельных
владений да принадлежности свиней и гусей. Граждане Оакса-2 не имели
нюха на серьезные преступления.
Но однажды на Оакс-2 совершил посадку космический корабль, в
котором находились небезызвестный Тимоти Монт и его адвокат,
прилетевшие на Оакс-2 в поисках защиты и справедливости. Следом за ними
прибыл другой корабль с тремя полицейскими и прокурором.
Прокурор сделал следующее заявление: — Ваша честь, этот негодяй
совершил гнуснейшее преступление. Тимоти Монт, Ваша честь, поджег
сиротский приют! Более того, перед тем как сбежать, он признал себя
виновным. И у меня имеется его письменное признание.
Адвокат Монта, бледный тип с невыразительными глазами, поднялся
с места.
— Я требую отклонения обвинения.
И не подумаю, - заявил судья Лоу. – Поджог приюта —
чудовищное преступление.
—
Конечно, — согласился адвокат. — Оно таковым является в
большинстве обычных мест. Однако мой клиент совершил сие деяние на
планете Альтира-3. Ваша честь имеет какое-нибудь представление об
обычаях этой планеты?
Его честь, естественно, не имела.
На Альтире-3, - пояснил адвокат, - всех сирот обучают
искусству убивать с целью сокращения населения соседних планет.
Поджогом приюта мой клиент спас тысячи, а может, и миллионы невинных
жизней. Следовательно, его нужно считать не преступником, а народным
героем.
—
Это правда насчет Альтиры-3? — поинтересовался судья у
судебного исполнителя.
Тот сверил факты по «Энциклопедии планетных обычаев и
фольклору» и нашел, что да, это, несомненно, правда.
И судья Лоу объявил:
Тогда я отклоняю обвинение.
Монт со своим адвокатом убыли восвояси, и жизнь на Оаксе-2
вошла в привычную мирную колею, изредка нарушаемую разве что
случайными тяжбами о границах владений да принадлежности свиней и
гусей.
Однако через год в местном суде снова объявились Монт с адвокатом,
за которыми следовал прокурор.
Обвинение и на сей раз касалось поджога сиротского приюта.
—
Однако, - пояснил бледный адвокат, — хоть мой клиент и
виновен, суду следует знать, что упомянутый приют находился на планете
Дигра-4. А как вам хорошо известно, на Дигре-4 всех сирот посвящают неких
отвратительных обрядов, вызывающих справедливый гнев во всей
цивилизованной Галактике.
Выяснив, что и это правда, судья Лоу опять отклонил обвинение.
Через пятнадцать месяцев Тимоти Монт и его адвокат в третий раз
оказались в суде по тому же самому обвинению.
- Ну, дорогой, - сказал судья Лоу. - Я, конечно, понимаю,
реформаторское рвение... Ну и где же на сей раз было совершено
преступление?
- На Земле, - сообщил прокурор.
- На Земле? - не поверил судья.
- Боюсь, что это правда, — печально ответил адвокат. — Мой
клиент виновен.
- Но по какой такой причине сейчас-то?
- Временное умопомешательство, — быстро проговорил адвокат. —
И в качестве доказательства уменя имеются заключения двенадцати
психиатров. Я требую отмены обвинения в соответствии с законом,
применимым к данному обстоятельству.
- Лицо судьи побагровело от гнева.
—
Тимоти Монт, почему ты это сделал?
И прежде чем адвокат успел помешать своему подзащитному чтонибудь сказать, Тимоти Монт встал и заявил:
—
Потому что мне нравится поджигать приюты!
В тот же день судья Лоу издал новый закон, который обсуждала вся
цивилизованная Галактика и который изучался даже на столь отличных друг
от друга планетах, как Дрома-1 и Аос-10. Закон Лоу гласил, что отныне
адвокат несет такое же наказание, как и его клиент, какой бы приговор ни
присудили последнему.
Многие усматривали в этом несправедливость. Однако сфера
адвокатской деятельности на Оаксе-2 замечательным образом сократилась.
• Был ли Тимоти Монт виновен, на Ваш взгляд, хотя бы по одному из предъявленных
обвинений?
• Имело ли место преступление?
• Почему судья издал закон, карающий адвокатов наравне с их подзащитными? Как Вы
думаете, какими мотивами при этом руководствовался судья Лоу?
• Что может, по-вашему, являться признаками цивилизованного судопроизводства? Есть ли
эти признаки в рассказе Шекли?
* * *
Спасович Владимир Данилович (1829-1906) - русский юрист,
специалист по международному и уголовному праву. Основной его труд «Учебник уголовного права» (1863).
Спасович — оратор огромной эрудиции, большой художник,
глубокий знаток истории и литературы. Был очень требователен к себе и
коллегам по работе. Речи свои отрабатывал в мельчайших подробностях.
Они поражают силой чеканного слова, богатством языка и глубиной мысли,
умелым использованием сравнений. В его речах никогда не встретишь
напыщенных фраз, стиль их прост, доходчив. Свои речи строил всегда в
строгом логическом порядке, широко и умело используя богатство русского
языка.
Однако следует отметить, что его речи не отличаются внешней
отделкой, их сила и значение во внутреннем содержании. Несомненным
достоинством речей Спасовича является удачная их планировка, тщательно
продуманный анализ собранных по делу доказательств. В речи он умело и
убедительно ставит каждое доказательство на свое место. Большой психолог,
он всегда находит правильный тон речи, ему чужда несдержанная полемика с
противником.
Спасович одинаково силен как в делах, где подсудимый отрицал свое
участие в преступлении, так и в делах, где квалификация преступлений была
сомнительной или совершение преступления оспаривалось. Одной из лучших
его речей является речь по делу об убийстве Нины Андреевской. Здесь умело и
правильно распределен обильный доказательственный материал. Эта речь
показывает большую подготовительную работу адвоката перед выступлением в
суде.
Несмотря на то что в отдельных местах речь перегружена излишними
подробностями, она является образцом глубокого и обстоятельного анализа
судебных доказательств. Речь эта имеет большой теоретический и
практический интерес. Она свидетельствует об исключительно умелом
оперировании косвенными доказательствами. Касаясь ораторского творчества
Спасовича, следует отметить, что из замечательной плеяды дореволюционных
адвокатов никто так умело и широко не пользовался научными знаниями, как
Спасович. Глубокие, поистине энциклопедические знания были его могучим
оружием в судебном поединке. Давая характеристику В.Д. Спасовичу, А.Ф.
Кони писал: «В числе многих и многие годы я восхищался его оригинальным,
непокорным словом, которое он вбивал, как гвозди, в точно
соответствующие им понятия, — любовался его горячими жестами и чудесной
архитектурой речи, неотразимая логика которых соперничала с глубокой их
психологией и указаниями долгого, основанного на опыте житейского
раздумья».
Отмечают, что Спасович, начиная речь, как бы разочаровывал
слушателей. Первую фразу он всегда произносил с большим внутренним
напряжением. Оратор вначале заикался, слова были непокорны, фразы
рождались тяжело, резали слух, но проходили первые минуты, и он
овладевал аудиторией, произносил речь уверенно, твердо, убедительно.
Замеченные дефекты сглаживались богатством мыслей, которые щедро
подаются ярким, образным языком.
В некоторых своих речах Спасович затрагивает этические вопросы
деятельности адвоката в уголовном процессе. Так, по делу Всеволода
Крестовского он, касаясь осуществления защиты по назначению суда,
говорит:
«Это такая же служба, как воинская повинность; ее можно исполнять
двояко: как казенщину, формально, или с усердием, влагая душу в дело,
употребляя все усилия, чтобы подействовать на ум и сердце судей. Я полагаю, что
только тот, кто исполняет эту обязанность последним из двух способов,
заслуживает, чтобы его уважали, и, конечно, когда кому защитник понадобится,
а он может понадобиться всякому, то пожелают найти только такого
защитника, который бы не делал ни малейшего различия между делом,
назначенным ему от суда, по повинности, и делом, защищаемым им по соглашению».
Далее он подчеркивает, что выбор адвокатом средств защиты
должен быть предельно добросовестным, свободным от выбора клиента. В
средствах защиты не должно быть места сомнительным доказательствам,
предоставленным клиентом. В своих работах, освещающих деятельность
адвоката, он подчеркивает ее общественный характер, призванный служить
широким интересам правосудия.
Из книги «Знаменитые речи российских юристов»
• Как Вы считаете, адвокатство - это врожденный талант или просто профессия, которой
можно научиться?
• Какими человеческими качествами, по-вашему, должен обладать адвокат?
• Есть ли в Вашем окружении человек, который мог бы быть блестящим адвокатом? Какие
качества присущи ему?
Д. Каминская
Солдат правосудия
Именно так — солдатами правосудия — называли адвокатов в Древнем Риме,
где профессия адвоката была почетна, где само понятие адвоката включало в себя
обязанность быть борцом за право, справедливость и законность.
В талант Софьи Васильевны Каллистратовой я влюбилась сразу и сохранила
эту влюбленность на все долгие годы нашей совместной с ней работы.
Речи Софьи Васильевны мне нравились всегда. Особенно ценила я
безупречную, «мужскую» логику в ее аргументации и сдержанную страстность в
манере изложения. Любила ее чуть хриплый, «прокуренный» голос, так богатый
оттенками.
Мне кажется, Софья Васильевна — один из тех адвокатов, кто никогда не
произнес неинтересной речи. В самом, казалось бы, безнадежном деле, с самой
незанимательной фабулой она умела найти оригинальное решение, неизменно
высоконравственную и неизменно аргументированную позицию.
Среди адвокатов Московской коллегии Софья Васильевна занимала особое
место. Широкая образованность, удивительная убедительность и стройность
логического мышления, блестящий ораторский талант выдвинули ее на одно из
первых мест среди адвокатов.
Мне много раз доводилось вместе с Каллистратовой участвовать в судебных
процессах. Это были очень разные дела. Иногда очень сложные и запутанные. В
таких делах с особенной яркостью проявлялся аналитический склад ее ума. Но
доводилось мне слушать и речи, которые она произносила в защиту людей,
действительно совершивших преступление, чья вина безусловно была доказана. И в
таких делах выступления Софьи Васильевны были всегда пронизаны чувством
искреннего сострадания, заботой о судьбе подзащитного. Профессиональный опыт не
породил у нее ту привычку к чужим страданиям, которая часто делает адвоката
равнодушным профессионалом. Вообще слово «равнодушие» к Софье Васильевне
неприменимо. Ее адвокатская деятельность всегда была страстной борьбой за
подлинное правосудие, за справедливый и гуманный приговор.
В своей профессиональной работе Софья Васильевна не знала
компромиссов. Никакие конъюнктурные соображения, как и соображения
собственной безопасности, не могли заставить изменить органически
свойственную ей принципиальность в позиции защиты.
В стране, где нарушение закона в те годы было почти нормой, где уважение
к закону требовалось только от рядовых граждан, где власть никогда не считала
себя этим законом связанной, позиция адвоката, требовавшего в каждом деле и
применительно к любому человеку точного соблюдения закона, перерастает рамки
чисто правовой практики и приобретает политический характер. Вот почему я
считаю, что политическим защитником Софья Васильевна была всегда. Она была
всегда борцом за права человека.
Но особенно ярко гражданское мужество и профессиональное мастерство
Каллистратовой проявились в политических процессах 60-70-х гг. Основываясь на
анализе советских законов и на материалах конкретного дела, Софья Васильевна
отстаивала в судах право каждого человека на свободное выражение своих
собственных мнений, право на участие в свободных демонстрациях, право на
свободу совести.
Она была одним из первых (если не первым) адвокатом, участвовавшим в
политических процессах тех лет, который с полной категоричностью утверждал в
суде, что право на демонстрацию гарантировано конституцией и потому участие в
демонстрации, даже не одобряемой властями, не является уголовным
преступлением. Именно тогда в защитительной речи Софьи Каллистратовой в
политическом процессе прозвучали слова: «Прошу оправдать».
Сейчас, может быть, более, чем когда бы то ни было, общество нуждается в
людях высокой нравственности, принципиальности и мужества. А именно таким
человеком была Софья Васильевна.
• Влияют ли эпоха, политический строй и особенности ведения судебного процесса на исполнение
адвокатского долга? Если да, то как и почему?
• Что, по-вашему, можно считать адвокатским долгом?
• Какие средства использует адвокат для исполнения этого долга?
• Как Вы думаете, адвокат, проигравший дело, - это плохой адвокат?
• Если бы Вам предоставили возможность воспользоваться услугами адвоката при разборе
Вашего дела, какое решение Вы бы приняли: нанять частного адвоката, положиться на
государственного, отказаться от адвоката? Почему?
В. Приемыхов
Двое с лицами малолетних преступников
Произошло преступление (убийство), свидетелями которого стали дети. Их
показания выслушиваются на суде.
Зал суда был под завязку. Такого не было даже на выступлении баптиста из
Норвегии, хотя он обещал излечить всех желающих, а здоровым в конце
выступления давали Библию с картинками. Речь прокурора слушали, как о повышении
цен, — не шелохнувшись. Он рассказал историю, будто подглядывал за каждым
шагом Полундры. Обвинил его в двойном умышленном убийстве с корыстной целью.
— Требую высшей меры наказания — расстрела...
Зал зашевелился, завздыхал, люди зацокали языками, и все повернули
головы на Полундру. Он никак не реагировал. Народ обратился к адвокатше — та
деловито копалась в бумажках. Кто-то даже подумал, что она самое главное
прослушала. Другие решили— притворяется, скрывает свою растерянность.
—Молодец у нас прокурор,— говорили в перерыве.
—Она, адвокат, думала, тут ей обломится денег заработать!
—Это не Москва. У нас, брат, за ушко да на солнышко. Это у них в Москве
все схвачено!
Заговорила адвокат, в зале пронесся смешок. Уж очень у нее был грубый
голос. «С таким голосом, — качали головой, — в уборной «Занято!» кричать». Но
потом к голосу притерпелись, стали слушать содержание, и лица людей
повытягивались. Прокурор хоть был земляком и говорил неплохо, однако и она
выступала не худо. В перерыве люди только не разодрались, спорили, кто больше
прав - приезжая адвокат или прокурор. У прокурора речь была, конечно, правильная,
ничего не скажешь, но у москвички получалось человечнее.
По ее получалось так. Два несчастных, забытых обществом человека
решили выпить, а денег не было. А может, они не ели неделю, хотели поесть, но с
деньгами и в этом случае было плохо. Глухонемой Гриша указал бродяге Сэру
свежую могилу. Он помогал хоронить Тихонова, это все видели, и обратил внимание
на хорошую одежду покойника. Они бы выкопали гроб, сняли одежду и хоть на
вечер были счастливы. Но здесь вмешался случай. Этим захоронением
интересовался приезжий человек Анатолий Адольфович Шиш. Он отдыхал с
покойным, есть трогательное свидетельство, как они выиграли бег в мешках и
получили приз — лотерейный билет «Пепси» — один на двоих. И он, Шиш, приехал
за своей долей выигрыша. Вдова сообщила ему, что билет лежит в кармане пиджака, а
пиджак в могиле. Шиш увидел гробокопателей, думал, они посягают на его часть
выигрыша, пытался помешать им. Его убили. Вероятнее всего, не желая этого,
случайно. Свидетельство тому — паника, из-за которой у одного начался припадок, а
другой в беспамятстве бежал от милицейской машины.
Утром их обоих выпустили. Одного из психушки, Другого из милиции. Они
поспорили меж собой. Пиджак достался более сообразительному Сэру. Гриша с
горя напился, полез драться и опять попал в больницу. Сэр тем же вечером выпил
спиртовое пойло - денег не было на что-нибудь приличное. Выпил и помер.
Зрители очнулись и начали переговариваться в зале.
- В чем дело? - спросил строгий судья.
- Куда билет-то делся?! - крикнул кто-то нетерпеливый.
—
Буду крикунов удалять из зала! — сказал судья. — Не ваше дело, куда
делся. Тут суд работает.
«Да что это такое, — шептались зрители, — она им вкручивает черт знает что,
а они как чурки».
- Никакого билета не было! - протрубила адвокат. Переждала сумбур в зале.
Посмотрела на подзащитного Полундру, и все посмотрели. Голос ее стал мягче,
жалостливее. Полундра ни с какой стороны не был связан с этой историей. На
кладбище он вообще не бывал, у нею там никто не похоронен. Где находится
обиталище бродяг, он не знает, название Париж не слышал. Он приехал по своим
делам в город, снял номер в гостинице, и все бы кончилось мирно и хорошо и не
волновались бы сегодня зрители в зале суда, а судьи на даче окучивали бы
картошку. Но... Полундра выиграл по лотерее! По этому случаю он решил выпить.
Некрасиво, конечно, но по-человечески понятно. По своей расположенности к
людям решил угостить случайных знакомых. Они напоили его, избили, сняли вещи,
отобрали деньги. Глупые подонки не подозревали, что его богатство заключается в
клочке бумажки, то есть билете, и не забрали его. Следы побоев подтверждаются
данными экспертизы. Что делать в чужом городе избитому, без документов, без
копейки денег?.. И он продает свой билет Алику, Альберту. На что имеет полное
право.
«Из-за чего сыр-бор разгорелся? — думали некоторые зрители в зале. —
Действительно, наверно, злые у нас в Судимове люди». После ее речи становилось
жалко всех. И Полундру, и мертвого пожарника, и переволновавшегося Алика.
—
Я хотела бы отметить низкую квалификацию следователя и
прокуратуры вообще, — сказала адвокат на закуску. - По существу, все обвинение
строится на показаниях двух несовершеннолетних. Вот передо мной письмо
родителей одного из них—Кухтина. Здесь написано, что их сын отказывается от
своих
показаний. Второго свидетеля, тоже несовершеннолетнего, нет в суде, и, думаю, не
надо мучить детей, заставляя придумывать неправду.
- Я здесь! - раздался голос от двери, и все оглянулись.
Оглянулись и засмеялись: Винт был перепачкан с ног до головы, вроде его
первоклассники на уроке рисования раскрашивали под черта. «Да уж, — завздыхали
в зале, — не было свидетеля, но и это чучело». Никто, кроме конвойного солдата, не
заметил движения Полундры. Он даже привстал, чтоб лучше разглядеть новое лицо.
Адвокат мигом собралась с мыслями и вспомнила закон. По нему подросток может
выступать в суде только в присутствии родителей. А если нет родителей, пусть
идет домой играть. Прокурор знал другой закон. Вместо родителей с подростком в
суде может выступать его классный руководитель или воспитатель, если он из
детского дома. Объявили перерыв, пока не объявится Лина Романовна.
• Каково отношение зрителей к суду, на котором они присутствуют? Найдите реплики, в
которых выражено это
отношение.
• Можно ли относиться к этому отрывку как к пародии на суд, или Вы считаете, что здесь
изображен реальный
судебный процесс?
Э. Кабэ
Путешествие в Икарию
Впрочем, все наказания школьников установлены так же, как и их
обязанности и проступки в Своде школьника. И чтобы облегчить выполнение
правил этого свода, школьники сами его обсуждают и голосуют, принимая его, таким
образом, как собственное произведение и заучивая наизусть, чтобы лучше его
применять. Пять лет назад этот свод обсуждался одновременно во всех школах и
был принят школьниками почти единогласно.
Когда совершен проступок, школьники организуют свой суд, определяющий
проступок и выносящий по нему приговор. Но вернемся в большую залу, и мы,
вероятно, скоро увидим один из этих школьных судов.
Зал был уже полон. Как и утром, все учителя и школьники были налицо.
Один из самых старших школьников должен был выступить обвинителем,
пять других — предложить наказание, а все остальные составляли жюри.
Изложив дело, учитель, руководивший прениями, призвал обвинителя к
умеренности обвинения, обвиняемого — защищаться без страха, свидетелей — давать
показания без лжи, присяжных — отвечать, следуя своей совести, и судей применять закон без пристрастия.
Обвинитель выразил сожаление, что ему приходится обвинять брата, и свое
желание, чтобы он оказался невиновным. Но он понял, что Свод — дело всех
школьников и обвиняемого; предписания Свода, все его запреты и все наказания
установлены в интересах всех и каждого; обвиняемый мог убить или ранить себя,
прыгая с высоты мачты, и общий интерес требует его наказания, если он виновен,
но еще больше - его оправдания, если он невиновен.
Маленький обвиняемый защищался с уверенностью. Он откровенно
признал, что спрыгнул, он признался, что нарушил закон и заслуживает наказания,
хотя и раскаивается в своем непослушании. Но он был увлечен желанием показать
товарищам свою смелость и уверенностью, что не причинит себе никакого вреда.
Другой школьник заявил, что он сам совершил проступок, побуждая его спрыгнуть
и забыв запрещение закона. Третий, вызванный в качестве свидетеля, сказал, что
видел, как обвиняемый прыгнул, и ему, к сожалению, приходится заявить об этом по
обязанности говорить правду.
Защитник признал, что совершен проступок, но он выставил как
смягчающее и извиняющее обстоятельство признание обвиняемого, его раскаяние и
подстрекательство товарищей. Он просил жюри принять во внимание, что его
друг - самый бесстрашный прыгун среди его товарищей по возрасту, и именно его
бесстрашие и ловкость были причиной того, что он дал себя увлечь.
Обвинитель признал, что обвиняемый заслуживал бы венка, если бы его
давали за бесстрашие прыгуна, но поставил вопрос, не было ли установлено
запрещение именно с целью сдерживать бесстрашных и не следует ли применять
этот закон главным образом к ним, чтобы охранить их от слишком рискованных
затей. Жюри единогласно признало обвиняемого виновным в нарушении Свода, но
незначительным большинством присоединилось к мнению, что проступок
извинителен.
Комитет пяти предложил не выносить другого наказания, кроме
опубликования факта в школе.
Собрание приняло это предложение, и Верховный совет учителей одобрил
это решение.
Один из учителей в заключение напомнил детям, что они не должны теперь
меньше любить маленького прыгуна, последнему - что он не должен меньше
любить своих судей, всем — что они должны еще больше любить республику,
которая столько сделала для их благополучия, и любить Друг друга еще больше,
чтобы быть достойными республики.
• Можно ли назвать этот суд демократичным? И если да, то почему?
• Может ли в реальности суд быть таким демократичным? Что, по-вашему, для этого
требуется и возможно ли
• удовлетворить этим требованиям?
С. Пашин
Обыкновения правоприменительной практики
Тенденции снижения доли наказании в виде лишения свободы
противостоят профессиональные стереотипы другого рода, связанные с так
называемыми обыкновениями правоприменительной практики, которые
формировались в советскую эпоху. <...>
К примеру, достаточно характерным способом разрешения уголовных дел
является компромисс.
Типичный пример: если человек долго пробыл в предварительном
заключении, а доказательств его виновности нет, то судья назначает ему наказание,
равное сроку его пребывания в следственном изоляторе. С этим же связано еще одно
обыкновение: у обвиняемого, к которому была применена мера пресечения в виде
лишения свободы, но по жалобе освобожденного судьей, больше шансов получить
приговор, не связанный с лишением свободы. И более общая закономерность: если
человек, который числится за судом, не находится под стражей, его гораздо реже
потом берут под стражу, нежели человека, уже находящегося в заключении:
последнему, как правило, назначают наказание в виде лишения свободы.
И надо выяснить, а почему, собственно, судьи следуют указаниям
прокуроров и какие существуют рычаги воздействия на судью в случае, если он этим
рекомендациям не следует
Судья заинтересован в том, чтобы приговор не отменили, прокурор — чтобы
не было оправдательных приговоров или дело не вернули на доследование. Если,
например, выносится оправдательный приговор или дело возвращается на
доследование, то прокурором автоматически пишется протест. Вот если прокурору
дают сохранить лицо, то есть признают виновность подсудимого и назначают
наказание в виде лишения свободы, хотя бы равное сроку предварительного
заключения, то это еще куда ни шло. Но если подсудимый оправдан, это считается
очень плохим исходом дела, недопустимым.
В суде присяжных ведь прокуроры иногда ходатайствуют о том, чтобы
отправить дело на доследование, но только в случае, когда все основные доказательства исключены, дело «рассыпается» и велика вероятность оправдательного
вердикта. Они просят вернуть дело на доследование, поскольку это единственная
возможность избежать оправдательного приговора. А дальше дело все равно
«доводится» тем или иным способом: скажем, «убийство» превращается в «тяжкое
телесное повреждение, повлекшее смерть». И дальше дело передается в народный
суд, а народный суд уже все делает как положено.
По сути, сложившиеся обыкновения правоприменительной практики, о
которых мы частично говорили, воспроизводятся еще и потому, что и задуматьсято особенно некогда. Все, в общем, понятно, раз ведут - значит, виноват, раз
прокурор просит - надо уважить.
Ситуация конвейера порождает еще и такую само-ловушку, когда судья не в
силах прочитать дело, однако у него уже назначено следующее дело. Он выходит на
оглашение приговора с чистым листом бумаги и импровизирует резолютивную
часть: говорит, дескать, такой-то виноват и назначено ему столько-то лет лишения
свободы, - после чего у него просто нет иного выхода, кроме как подверстать все
остальное вот к этой самой резолютивной части, которую он уже публично объявил.
Иными словами, ситуация конвейера вынуждает следовать очень простым
стереотипам. <...>
Есть неформальные взаимодействия, скажем, прокуроров и судей. Например, в
форме неофициальных совещаний в кабинете судьи по поводу того, какое наказание
будет просить прокурор и какое назначит судья. Считается, что судья не может в
кабинете говорить с адвокатом, за это его ругают. А с прокурором — это в порядке
вещей: коллеги собрались поговорить.
Это обычай, который идет с советских времен, когда судья и прокурор были
членами одной парторганизации, делали «общее дело». <... >
Еще есть латентные [скрытые] нарушения процедуры, которые тоже влияют
на характер окончательного решения суда. Например, невызов или недоставление
свидетелей, хотя их надо допросить. Или проведение амбулаторной судебнопсихиатрической экспертизы, именуемой «пятиминуткой», — чисто формальной
процедуры, довольно бессмысленной. Она занимает минут пять, это просто беседа.
Или, например, процедура оглашения документов, условия оглашения
документов. Или, допустим, когда суд встречается с противоречиями между
первоначальными показаниями и последующими. Процесс работает по системе
«один раз признался, потом не отвертишься». А дальше пишется, что подсудимый
желает ввести в заблуждение, избежать ответственности, однажды ведь признавался.
Или когда в качестве доказательства виновности принимаются показания
человека, который рассказывает нечто с чужих слов, а тот, от кого он это слышал, не
допрашивается, и даже не предпринимается попыток его найти. И показания с
чужих слов принимаются как доказательство.
В районных судах вообще массово творятся безобразия. И все прекрасно
понимают, что если бы этого не было, то все бы вообще остановилось. Полагаю,
что с такой ситуацией мы имеем дело в 80% случаев. Хотя можно сказать, что
какие-то нарушения (то здесь, то там) допускаются в 99% случаев, то есть в
абсолютном виде форма не соблюдается. Нарушения — это условие и элемент
технологии. Потому что если не допускать тех или иных нарушений, то ты не
сможешь быстро рассматривать дела.
У нас нет полной аудио- или стенографической записи хода процесса.
Протоколы фальсифицируются, подделываются под протоколы. Это тоже элемент
технологии.
• Что, на Ваш взгляд, влияет на упрощение процесса судопроизводства в России, искажая и огрубляя
его?
• Какими могут быть последствия такого «суда» для конкретного человека?
• Чему, каким идеям может служить вся машина российского суда?
• Как Вы думаете, можно ли назвать российский суд карательным? Почему?
С. Пашии
Ответственность судьи
Я думаю, что судья отвечает перед Богом и перед своей совестью. В
Московском городском суде дали мне народных заседателей (а народные заседатели
у нас постоянные), которые раньше работали с судьей, которую называли Зинкачервонец. Она прославилась тем, что меньше 10 лет лишения свободы никогда не
давала. И в первое время, когда мы начинали обсуждать, каким должен быть
приговор, они даже соглашались со мной, но говорили, это же, мол, вам принесет
неприятности (если речь шла о более мягком приговоре, нежели можно было бы
ожидать, исходя из обвинительного заключения). «Сейчас мы его отпустим, а у вас
неприятности будут, начальство вас начнет...» Я всегда им говорил, что наши
неприятности — ничто по сравнению с неприятностями подсудимого.
В своей работе я руководствуюсь тремя простыми принципами. Первый —
обращаться со всеми как с людьми, одинаково. Я называю по имени-отчеству и
прокурора, и подсудимого, и потерпевшего, и адвоката. Прокурора и адвоката я
могу иногда называть коллегами, того и другого. По-моему, это очень просто.
Второе — всегда давать шанс. Например, если человек заявляет некое
ходатайство, допустим говорит, что ему непонятно, что эксперт написал в заключении, или он с этим не согласен, то хотя, может быть, судя по заключению,
этого и не надо было бы делать, я стараюсь удовлетворить ходатайство. Третий —
перед принятием решения я всегда проделываю над собой специальную работу по
устранению личных симпатий и антипатий. То есть работа идет только по
доказательствам. Надо отрешиться от тех впечатлений, положительных или
отрицательных, которые я воспринял.
• Какими, на Ваш взгляд, человеческими и профессиональными качествами должен обладать человек,
облаченный в мантию судьи?
• Достаточно ли наличия этих качеств у судьи для свершения истинно справедливого суда?