В.В.Марченко БИТВА ЗА МОСКВУ

1
В.В.Марченко
БИТВА ЗА МОСКВУ
"Когда меня спрашивают, что больше всего
запомнилось из минувшей войны, я всегда
отвечаю: битва за Москву".
Г.К.Жуков
Воспоминания моего отца, красноармейца 8-й гвардейской
Панфиловской дивизии, Марченко Василия Захаровича,
о пребывании его на фронте Великой Отечественной войны
осенью-зимой 1941/42 г., дополненный документами той поры.
Мои родители Анна Фёдоровна (1908-1983) и Василий Захарович (19081952), коренные тагильчане; родились они в селе Покровском, которое
находится недалеко от города. Все предки: дедушки, бабушки, прадеды и
прабабушки – все либо родом из Тагила, либо из села Покровского. Хотя его
призвали в Красную Армию из Свердловска, где мы жили в 1941 г., он всегда
оставался верен Нижнему Тагилу, и после ранения на фронте под
Волоколамском, наша семья переехала в Нижний Тагил, где мама и папа
прожили до конца своей жизни. Так, что эти воспоминания можно было бы
озаглавить: «Тагильчане защищают Москву».
Приближается памятная дата Великой Отечественной Войны, поэтому,
возможно, эти материалы будут своевременны и актуальны. Здесь приводятся
некоторые рисунки из папиного фронтового альбома.
Когда отец пришел в июле 1942 года с фронта инвалидом он рассказывал мне,
как воевал, о фронтовой жизни, о тяжелых днях отступления, о трудных
наступательных зимних сражениях. Он принес альбом, в котором были его
рисунки о пребывании на фронте. Кое-что из его воспоминаний я записывал,
некоторые события восстановил по памяти. Мне пришлось также изучить
некоторые материалы о битве под Москвой, о фронтовом пути 316-й стрелковой
дивизии, (в составе которой воевали уральцы, папа числился в списках 375-й
дивизии, которая пополнила эту дивизию). Позднее, за героическую оборону
Москвы, эта дивизия получила новое наименование: 8-я Гвардейская
Панфиловская.
Использовал я также военные мемуары, воспоминания фронтовиков,
газетные корреспонденции, сводки Советского информбюро и прочее. Мне
2
хотелось как-бы соединить эти все эти материалы с воспоминаниями
непосредственного участника боевых действий, каким являлся отец.
Вначале он был пулеметчиком, потом - истребителем танков, первым
номером расчета противотанкового ружья. Естественно, ему были в то время
неведомы все события той большой битвы за Москву. Но он был на самом
переднем крае и в обороне и в наступлении.
Вот я и предпринял попытку, с одной стороны показать впечатления самого
очевидца сражений глазами солдата, а с другой - дополнить их реальными
событиями более широкого плана: боевых действий в 316-й дивизии (командир
генерал И.В.Панфилов) и 16-й армии ( которой руководил К..К.Рокоссовский).
В 1941 году мы жили в Свердловске, семья наша состояла из 4-х человек:
папа, Василий Захарович, мама, Анна Федоровна, я - 11-ти лет и сестренка
Тамара, которой было 2 годика.
Запомнилась демонстрация 1-го мая 1941 года. Все шли веселые, громко
играла музыка, а в это время загорелись нефтехранилища на сортировочной
станции Шарташ, и полнеба было закрыто густым черным дымом. Сейчас-то
очевидно, что это была диверсия. Но какой-то особой тревожности мы не
чувствовали, тем более что было заявление ТАСС о ложных слухах, о войне с
Германией. 22 июня по радио выступил В.М.Молотов и сказал, что Германия
нарушила пакт о ненападении и объявила СССР войну.
Через несколько дней папе пришла повестка из военкомата.
Папу направили на ускоренную
военную подготовку в военные лагеря
вблизи города Камышлова.
Папа перед уходом на фронт, 1941 г.
Далее я привожу воспоминания отца,
когда он пришел с фронта летом 1942 года.
Итак, события со слов отца:
"Готовили нас в лагерях по ускоренной
программе. Строевая подготовка, учебные
стрельбы, штыковой бой, рытье окопов,
знание различных воинских уставов и
прочее.
Числа 15 октября подняли нас по
тревоге, с полным боекомплектом и пошли
на станцию. Погрузились в товарные
теплушки, выдали каждому пластмассовый
медальон, чтобы написать домашний адрес,
фамилию, год рождения и откуда призван в
армию. Шутники тут-же прозвали эти капсулы "смертный паспорт".
3
Наше отделение с зенитными пулеметами расположили на открытой
платформе в конце состава. Нам была дана "зеленая улица" и скорость была как
у курьерского поезда». Прервем здесь рассказ отца и покажем, какая в то время
была общая военная обстановка на фронте: "...К концу сентября 1941 года для
осуществления крупной операции под названием "Тайфун", имевшей конечной
целью захват Москвы, гитлеровское командование сосредоточило огромные
силы: до 1800 тысяч человек, 1700 танков, более 14 тысяч орудий и минометов,
1390 самолетов. Сюда были направлены отборные кадровые дивизии
фашистской армии. 30 сентября грянул "Тайфун": танки Гудериана разбили
оборону Брянского фронта. 2 октября мощным ударам подверглись войска
Западного и резервного фронтов. В районе Вязьмы разразилась катастрофа...
...двадцать дивизий народного ополчения, сформированные для защиты
Москвы и переброшенные с Можайского оборонительного рубежа, тоже
оказались в котле. Но эти части не сложили оружия и приковали к себе
огромную силу - почти 30 вражеских дивизий. Сражались до последнего
патрона, спасали Москву. 5 октября фашисты захватили Юхнов. Дорога на
Москву через Малоярославец была открыта. Реальной силой оставались части
ПВО,
военные
училища
и
академии.
- они держали оборону почти неделю, не пропуская немцев к Москве"
(А.Горохов, П.Студеникин, "Не отдадим Москвы", "Правда", 14 января 1987 г.)
ПРИКАЗ ставки Верховного главнокомандования 12 октября 1941 г.
1. Всем зенитным батареям корпуса Московской ПВО, расположенным к
западу от Москвы, кроме основной задачи отражения воздушного нападения
противника
быть
готовыми
к
отражению
и
истреблению
прорывающихся.танковых
частей
и
живой
силы
противника...
Народный комиссар обороны Союза ССР И.Сталин
"...К 14 октября было
переброшено на Можайскую
линию обороны с соседних
фронтов
четырнадцать
стрелковых дивизий, 16
танковых
бригад,
40
артиллерийских полков. Они
должны
были
держать
оборону на 4-направлениях:
Волоколамском,Можайском,
Малоярославецком
и
Калужском.."
(А.Горохов,
П.Студеникин, там-же).
4
На Волоколамское направление в это время прибыла часть 375-й дивизии, в
составе которой был рядовой красноармеец, Марченко Василий Захарович.
"Проехали ночью Москву, ни одного огонька не видать: такая плотная
светомаскировка. Проезжаем станцию Нахабино, и тут всем нам стало ясно, что
эшелон идет на Волоколамск.
16 октября выгрузились на станции Матренино, километров 10 восточнее
Волоколамска и рассредоточились в лесу. Здесь наш зенитный расчет
расформировали, пулеметы разъединили по-одному и передали все 8
пулеметных расчетов по стрелковым ротам.
Ночным маршем прошли Волоколамск и заняли позиции западнее города у
деревни Алферьево на берегу реки Ламы.
Целый день под холодным осенним дождем бойцы нашей роты рыли окопы.
Мы оборудовали пулеметную позицию: вырыли окоп и глубокое укрытие.
Пролетела над нами "рама" немецкий самолет-разведчик с двумя фюзеляжами.
Поужинали мы кашей и чаем, но настроение было неважное: одежда вся сырая и
грязная, высушиться негде, костры разжигать не разрешили, да и канонада вдали
не затухала. Все-таки попеременке соснули немного".
От Советского информбюро. Утреннее сообщение 16 октября 1941 года
"...В течение ночи на 16 октября наши войска на всем фронте отражали
атаки противника. Особенно напряженные бои шли на Западном направлении.
Немецко-фашистские войска продолжают вводить в бой новые части".
Передовые части дивизии генерала Панфилова заняли с 8 октября рубеж
обороны по реке Руза к юго-западу от Волоколамска: Болычево - Осташево Игнатково
Ильинское.
"...После
сильной
бомбежки
немцы
атаковали
наши
части
у
совхоза
Болычево. В течение
12 часов бушевал
огненный смерч: 60
вражеских танков и
две
роты
автоматчиков
пытались прорваться к совхозу, который обороняли два взвода автоматчиков и
стрелков и приданные им три пушки. Наши бойцы выдержали шквал атак и еще
трое суток не покидали позиций. Автоматчиками командовал ст. сержант
5
С.Т.Семеряков из Кировограда, стрелками - лейтенант Бердинский из поселка
Горный Щит под Свердловском. Немало уральцев сражалось в 316-й стрелковой
дивизии". (А.Смирнов, "Выстояли", "Уральский следопыт", 1985 г.).
Именно на пополнение этой дивизии (впоследствии получившей
наименование 8-й Гвардейской Панфиловской) и были направлены боевые части
375-й уральской дивизии, в которой воевал мой отец.
Вот ещё одно свидетельство участия в боях под Волоколамском уральцев:
"...Наша стрелковая бригада, прибывшая с Урала под Москву, заняла
оборону на Волоколамском направлении. Ночь, все знают, что завтра чуть свет
снова кинутся на нас фашистские танки. Никогда не забыть тех жестоких боев, в
которых уральцы не дрогнули, не отступили". (Д.И.Степанов, "Правда", 1976 г.).
О накале боев в эти октябрьские дни можно судить по письму участника
этих боев, медицинской сестры 1-го батальона 1075 полка 316-й дивизии
медицинской сестры Зинаиды Степановны Зуевой, которое она написала в 1976
году председателю совета ветеранов 8-й гвардейской Панфиловской дивизии
генералу А.А.Малкову:
"...Хочется излить боль души, товарищ генерал, живущую на протяжении
долгих лет...
В Осташево мы прибыли 12 октября. Комбат Михаил Александрович
Лысенко сказал: "Все мы негодовали, что враг еще не остановлен. Вот и
наступил наш черед остановить фашиста. Дадим клятву, что не уйдем с этого
места!" Он шел вдоль строя, и каждая рота гремела: "Клянемся!"
Бой начался 16 октября. В Осташево был не весь отряд. Рота мл.лейтенанта
Омельченко дралась в Игнаткове. Эта рота вся погибла. Геройски сражалась рота
лейтенанта Д. (фамилию его я забыла). Его принесли со смертельным ранением в
живот...
А в Осташево рота лейтенанта Василия Шутя дралась...
18 октября фашисты прорвались в Осташево, но не через реку Рузу, а с
тыла. Бой 18 октября был страшным. Кругом масса фашистских танков, а у
наших - штык да бутылки с зажигательной смесью "КС". Много танков
погорело, но другие давили наши окопы. Раненых на медпункт поступало мало.
Батальон дрался жестоко.
Тяжело писать. Пишу, а сама плачу; на бумаге не кляксы - слезы. Я видела,
как у орудия поднялся боец во весь рост, спешила к нему перевязать (у него
была разорвана спина, доля легкого вывалилась на спину), а он с гранатой и
зажигательной бутылкой шел под танк. Танк наехал на бойца и подорвался. Я
видела так же, как на танк бросился наш командир Лысенко.
Командира батареи мл.лейтенанта Гришу Гриценко я видела последним,
когда он с гранатами переползал шоссе около медпункта к домам, за которыми
6
стояли немецкие танки. Комиссара Анашкина М.В. прострелила очередь, но он
запретил выносить себя из траншеи.
Когда я смотрю кадры, как брали Берлин, какая мощь! Какая техника! А мне
вспоминаются те, кто бросался с гранатами под танки противника.
Товарищ генерал, поставлен-ли памятник на месте гибели нашего батальона
и командира капитана Лысенко?" ("Четыре дня войны", П.Студеникин, "Правда",
2 декабря 1976 г.).
Продолжим фронтовые воспоминания моего отца.
"Рано утром над нами несколько раз пролетали немецкие самолетыразведчики. Часов в 10 налетели пикирующие бомбардировщики "Юнкерс-87".
Выстроились над нашими позициями в круг и начали один за другим пикировать
на наши позиции и бомбить. Когда пикируют - включают сирены: вой страшный,
на психику сильно действует. А на бомбах установлены звуковые трубки - летит,
воет, кажется прямо на тебя. Взрывы, осколки визжат, земля трясется, комья во
все стороны, грохот, огонь, дым, копоть. Нервы напряжены до предела. Так,
наверно с полчаса бомбили, казалось, конца не будет. Наконец улетели.
Лейтенант кричит: "Танки, приготовиться к бою!"
Глядим,
примерно
в
полкилометре ползут на
нас четыре танка, за ними
цепь немецкой пехоты. По
нашим
окопам
бьют
минометы, мины рвутся,
осколками даже траву
режет. Тут позади нас с
опушки
леса
начали
стрелять наши пушки.
Подбили два танка, когда
они уже были метрах в 300 от нас. Лейтенант кричит: "Пулеметы - по пехоте,
огонь!" Это нам: пулемет застучал, стали немцы падать, залегли, а танки уже у
самых окопов. Слышим: "Гранаты к бою!" Кидают бойцы гранаты, бутылки
зажигательные, загорелся один, второй, остальные повернули назад.
Так отбили мы первую атаку. Впервые мы потеряли несколько товарищей.
Жуткое было зрелище: искореженные тела, их только и узнавали по смертным
медальонам. Собрали мы убитых, вырыли на опушке леса братскую могилу,
лейтенант сказал несколько слов, выстрелили в воздух из винтовок прощальный
салют их памяти. Были и знакомые ребята, с кем еще в Камышловских лагерях
познакомились. Ближе к вечеру на наши окопы обрушился страшный
минометный обстрел. Мины еще хуже, чем авиабомбы. Бомба в землю врежется,
7
взрыв как-бы по воронке идет. А мина, только земли коснется и взрыв, осколки
не то, что кусты, - траву режут как косой. Только чуть высунешься из окопа - и
все. Грохот, визг, страшный свист осколков, едкий дым и опять взрыв.
Но и на этот раз Бог миловал, остался я целым. Вот где оправдался наш труд
в тот холодный дождливый день, когда мы рыли свои окопы.
Только прекратился огонь опять: "Танки справа!" Ползут на нас еще два
танка и цепь автоматчиков за ними, да совсем близко метрах в 200. Стреляем мы
из пулемета, бойцы из винтовок, лейтенант кричит: "Ребята, гранаты готовьте!"
Падают немцы, но уже бегом на нас бегут, а танки окопы утюжат, из пулеметов
по нам палят и немцы метрах в 30. Не знаю, кто гранаты кидал, и бутылки,
только подожгли один танк, выпрыгивают из него танкисты и тут-же падают;
такой бой был жестокий. Потом и другой танк остановился, перестал стрелять.
Несколько автоматчиков уже в наших окопах. Схватка идет, ни приведи
Господи! Ничего страшнее в своей жизни не видел: автоматы строчат, винтовки
стреляют. В нас гранаты летят, и мы кидаем; взрывы, треск, крики, мат, драка. В
общем, рукопашная схватка: кто кого. Летенант кричит: "Ребята! Вперед, за
мной! Бей гадов! Ура!!! Выскочили мы из окопов и кинулись на немцев; не
выдержали они, побежали, отстреливаются на ходу из автоматов, мы - за ними.
Догоняли, стреляли, немногим удалось убежать до оврага и кустов.
Слышим: "Отбой! Подобрать раненых! На позицию!".
Поздно к вечеру пришла из роты команда: "Каждому второму собраться в
роще, это километра два, в нашем тылу. Мне досталось идти. Приходим в рощу,
там поляна, стоит много красноармейцев, видимо, со всего батальона собрали.
Политрук произнёс речь: "Товарищи красноармейцы! Вся страна смотрит на
вас. Вы защищаете свои семьи, дома, города. Люди в тылу не жалея сил
работают день и ночь, делают вам оружие и снаряжение, а еще посылают вам
посылки. Сейчас подходите к подводам и получите на себя и своих товарищей
подарки из тыла". Подходим к подводам, там старшина каждому выдает по дветри посылки, мешочки, ящички, свертки. Получил и я, как и другие и пошли мы
обратно на свою позицию. Пришли, рассказали, что видели. Роздали подарки, а
там и консервы, и пряники, сухари, табак, чай, одеколон, теплые носки, кисеты.
В каждой посылке письмо. Мне попала записка от какой-то девочки. "Дорогой
боец Красной Армии! Бей крепче фашистов. Они убили моего папу. Мы жили в
Смоленске, эвакуировались от немцев и живем теперь в Челябинске. Мама всё
время
на
работе. Мы с бабушкой собрали тебе маленькую посылку и желаем тебе
победы".
На другой день с утра над нами появились немецкие самолеты. На этот раз
они не пикировали, а бросали на нас мелкие бомбочки, как гранаты-лимонки.
Причем выбрасывали сразу как из мешка картошку, штук по 200 наверно. Они
8
рвутся повсюду и в окоп попадают. Даже хуже, чем большие бомбы. Летят на
тебя как град с неба, и не знаешь: жив, останешься или нет.
Взрывы один за другим, все трясется, окопы осыпаются, меня засыпало
землей, кое-как вылез из под комьев, мерзлой земли, а они все бомбят и бомбят.
Одна бомба рванула прямо у нашего окопа. Пулемет отлетел в сторону, меня
оглушило и снова засыпало. Слышу только звон в ушах и ничего не соображаю.
Один боец меня вытащил, что-то говорит и рукой показывает: снова атака. И эту
атаку мы отбили. Осталось от взвода человек 12. И мне тоже досталось:
поранило руку, я сгоряча-то и не заметил вначале, потом гляжу - на рукаве
кровь. Поглядел санитар, смазал иодом, перевязал, говорит: "Идти тебе никуда
не надо, кость цела, осколок маленький я вынул, а если заболит через день-два,
тогда посмотрим". Новая команда: "Оставить позицию. Отходим к деревне
Поповкино". Оказалось, что немцы прорвали фронт южнее нас, ворвались в
Волоколамск. Нам угрожало окружение. Ночным маршем мы обошли город,
прошли километров 20 на
восток и в конце ночи
вышли к деревне
Поповкино и сразу-же
стали окапываться и
строить укрепления.
Позади нас была деревня
Шишкино, в которой
теперь располагался штаб
генерала Панфилова.
"Как известно, 30 октября немцы начали наступление под названием
"Тайфун" по захвату Москвы. К 28 октября им удалось занять Волоколамск; но к
этому времени их первое генеральное наступление выдохлось. На западном
направлении они начали перегруппировку своих войск, с тем, чтобы последним
ударом окружить и разгромить наши части и победным маршем войти в Москву.
Только при обороне нашими частями Волоколамска немцы потеряли до 15
тысяч солдат и до 80 танков. Расстояние от первой линии нашей обороны
западнее Волоколамска в районе, где оборонялся 1075 полк (Болычево Осташево - Волоколамск) это 30 километров, они смогли пройти за 15 суток. На
направлении обороны 1077 полка (Ильинское - Волоколамск, 18 километров, за
11 суток). То есть их продвижение за этот период ограничивалось 1,52
километра в день. Если вспомнить, что в начале войны немецкие войска
проходили по 100 - 150 и более километров за день, то становится понятно, как
9
оборонялись красноармейцы Панфиловской дивизии". (Истра 1941, М.,
"Московский рабочий", 1975).
Вернемся к рассказу участника этих сражений Марченко В.З.:
"В начале ноября сильно похолодало. Мороз градусов 20, потом снег повалил,
ветры задули. Даже в землянках мы не могли согреться. И не мылись давно.
Грязи было порядочно. Выдавали какой-то санитарный порошок, от вшей, чтоли, посыпали им белье и одежду. Спали не раздеваясь; скинешь сапоги,
перемотаешь портянки, вот и вся сушка.
И вдруг старшина вносит прямо в землянку новое обмундирование:
валенки, теплые фуфайки и штаны, полушубки, рукавицы, шапки-ушанки,
свежее белье. Все оделись в чистое, свежее белье, повеселели. Особенно
радовало нас то, что немцы-то напротив нас были в своем летнем
обмундировании - наверное, несладко им приходилось. А еще дали нам пакетики
с какой-то химической смесью: если холодно, нальешь в них ложки 3 - 4 воды,
положишь за пазуху или к ногам и пакетик греет часа два.
Немцы немного притихли, несколько дней только по два - три раза
обстреливали. Зато ночью из минометов обстреливали, даже если кто спичку
зажжет или по огоньку папироски, так они пристреляли наши позиции. По ночам
наши разведчики ходили к ним в тыл, к нам же они почти не ходили, наверно с
самолетов все снимали. Мы все время укрепляли свою позицию: рыли окопы,
строили блиндажи, ставили колючюю проволоку, саперы минировали подходы.
Несколько раз днем они атаковали, но не очень активно: то в одном месте,
то - в другом; всегда пулеметным огнем мы отбивали эти атаки; скорее это была
разведка боем, чтобы выяснить расположение нашей обороны.
6-го ноября наши разведчики установили, что немцы делают проходы в
минных полях. Хотят на наш праздник 7 ноября ударить по нам. Рассчитывали,
что мы не будем готовы отразить нападение. Нам дали приказ: самим ночью
контратаковать их позиции в деревне Быково, это около километра от нас.
Командир проверил, чтобы ничего не стучало, не гремело; строго запретили
разговаривать, курить. Вот часа в 3 ночи пошли по оврагу к деревне. Примерно в
полкилометре от нее поползли по снегу. В это время по деревне ударили наша
артиллерия и минометы. Уже светало, и мы видели, как немцы побежали из
домов в окопы, начали по нам стрелять из пулеметов и мы открыли тоже огонь.
Я видел, как немец, в которого я целился и выстрелил - упал, но я или кто другой
в него попал - не знаю. Потом нам дали команду отползать обратно к оврагу, а
оттуда мы уже пригнувшись, и до окопов отошли. Немцы уже нас в этот день не
атаковали. Вот так мы встретили праздник 7-е ноября 1941 года.
Через день или два комвзвода сказал мне, чтобы я взял одного бойца, и нас
направили к ротному командиру - старшему лейтенанту. Приходим мы к
ротному, он посылает нас в батальон, в деревню Строково, а зачем - не говорит,
10
"Там вам скажут". Приходим туда, а там оказывается со всего полка пришли
бойцы, по два человека от каждой роты. Построили нас и сказали, что три дня
мы будем изучать новое оружие: противотанковое ружье. Ружье это тяжелое - 32
килограмма, целых два пуда, калибр 20 миллиметров, пули бронебойнозажигательные, обслуживают его два бойца, первый и второй номера. Научили
нас выбирать позиции для стрельбы, определять уязвимые места немецких
танков, стрелять из ружья. Все-бы ничего, да уж больно тяжело таскать его, да и
при стрельбе сильно отдает, все время плечо в синяках.
Так вот и получил я вторую специальность на войне истребитель танков.
В упоминавшейся уже книге "Грудью заслонившие Москву", генерал-майор
Василий Максимович Малкин, бывший в то время политруком роты полка,
пишет:
...В ноябре появились противотанковые ружья (ПТР), которые в ближнем
бою в руках обученных бойцов были грозным оружием, надежно поражающим
танки. Но их тоже было недостаточно. Наша промышленность только
приступила к их производству, и в первых числах ноября 16-я армия получила
всего 40 ПТР, из них 30 были отданы 316-й дивизии генерала Панфилова. В
дивизии они были переданы в два полка, действовавших на направлениях
массированных танковых атак противника.
...Вспоминая об этом времени, генерал С.М.Штыменко писал, что
Главнокомандующий
И.В.Сталин
сам
лично
распределял
танки,
противотанковые ружья, минометы. Трудное было время: промышленность на
колесах перемещалась на восток, западные районы стали зоной боев".
Г.К.Жуков отмечал:
«...Второй этап наступления на Москву немецкое командование начало 15
ноября. ...С утра 16 ноября вражеские войска начали стремительно развивать
наступление из района Волоколамска на Клин».
Вот что об этих боях рассказывал отец:
"Пришли мы с этим тяжелым ружьем обратно в свою часть, все смотрели на
ПТР, как на диковинку. Командир обрадовался, направил нас на танкоопасное
направление ближе к Волоколамску, восточнее деревни Быково. Дали нам еще
трех бойцов - помочь вырыть огневую позицию, земля-то мерзлая, копать
трудно. Отметили мы ориентиры, определили расстояния, замаскировались
снегом, кроме того, еще запасную позицию подготовили в полкилометре в тылу.
16-го ноября дошла очередь и до нас. Сначала канонада слышалась все
ближе и ближе. И вот вражеская артиллерия начала обстрел наших позиций.
Грохот, дым, копоть, едкий запах тола, комья мерзлой земли летят, сплошной ад.
Казалось, ничего не могло уцелеть под этим ужасным огнем.
Слышим рокот моторов: "Танки слева!" кричит нам сержант. Быстро
вытаскиваем свое ружье, устанавливаем его на бруствер окопа. Прямо на нас
11
идут с десяток танков, выкрашенных в белый цвет, за ними пехота цепью и тоже
в белых маскхалатах.
Один танк подорвался на минном поле, потом другой; во-время наши
саперы тут заминировали. Танки бьют по нашим позициям из пушек, но это уже
не так страшно, как под бомбежкой.
Начали и мы стрелять из своего ружья по танку. Целились в черно-белые
кресты на их броне. Раза три выстрелили - ничего, а на следующем выстреле он
задымил, танкисты выпрыгивают из него, но наши и из пулемета и из винтовок
стреляют, попали и в них.
Не выдержали немцы, залегли, а танки назад стали пятиться, еще один танк
остановился, но кто подбил - мы или артиллеристы, не знаю. Командир кричит:
"В центре танк стоит, не горит, наверно гусеницу сорвало, подожгите его!"
Стрелять по стоящему танку легче: с первого выстрела подожгли. Поверили все,
что с этим ружьем можно обороняться.
Как мы узнали позже, в этот день немцы атаковали танками всю нашу
оборонительную линию по всей дивизии. Все атаки в этот день были отбиты.
Недалеко от нас южнее у разъезда Дубосеково 28 панфиловцев отразили две
атаки 50 танков. Подбили 30 танков, все наши погибли, но немцы не выдержали
таких потерь и отступили. Это там комиссар Клочков сказал: "Велика Россия, а
отступать некуда - позади Москва!"
На этом месте сейчас стоит величественный монумент, посвященный
подвигу этих красноармейцев (примечание В.В.Марченко).
--- * --"К вечеру мы получили приказ к отступлению. Трудно было нам:
тяжеленное ружье и боеприпасы тащили на себе. Так мы и прорвались к своим в
деревню Шишкино и никого в этом ночном бою не потеряли.
К утру, мы уже окопались, все понимали, что чем лучше окоп, тем
надежней. До седьмого пота долбили мерзлую землю. Старшина откуда-то
приволок термосок с горячей кашей, роздал нам пачки с киселем в порошке, чай
горячий, даже водки принес. Но выспаться нам не удалось. С утра 18 ноября на
деревню Шишкино опять немцы пошли".
Прервем в этом месте повествование и приведем последний приказ генерала
Панфилова:
"Командиру 1 батальона 1073 сп/44
Боевое распоряжение N 014 ШТАДИВ
5 ч. 30 мин. 18.11.41 г. дер.Гусеново
1. Лысцово, Шишкино занято танками и пехотой противника.
Матренино занимает с.д.
ПРИКАЗЫВАЮ:
12
2. Район ПТР ст. Матренино, Горюны, Мокровское совместно с 768 с.п.
ПТО, 6 танками с мотострелковым батальоном 1-й т. бр. упорно
оборонять.
ЗАДАЧА: Не допустить выхода пехоты и танков пр-ка на шоссе
Волоколамск - Истра. Усиленное боевое охранение иметь в районе выс.
298,0.
Мой КП - Гусеново.
Исполнение донести - 8 ч.00 мин. 18.11.41 г.
Командир дивизии Генерал-майор Панфилов
Военком дивизии ст.бат.комиссар Егоров
Начштаба полковник Серебряков
Продолжим повествование бойца Марченко В.З.
"Днем на наши позиции опять налетела вражеская авиация, Бомбили
недолго, но бомбили почему-то не опушку леса, где были мы, а саму деревню,
так хорошо мы замаскировались снегом. Так что на этот раз беда миновала.
Только все думалось: "Где же наши самолеты? Ни разу с начала боев не видели".
Вот на поле перед нами появились немецкие танки и автоматчики за ними.
Внезапно позади нас раздался какой-то жуткий щипяще-завывающий рокот, и
мы увидели, что на наступающих немцев полетели какие-то огненные стрелы,
раздались громовые раскаты, и все поле перед нами окутало сплошным огнем и
дымом. Как мы позже узнали, это впервые на нашем участке фронта били
"Катюши" термитными снарядами. Минут через 15 дым рассеялся, и
представилась поразительная картина: все поле горело, и танки и пехотинцы,
остатки бежали кто куда. Вот это оружие так оружие! Видно, сильную панику
вызвал этот залп у немцев, что пару дней тут они нас больше те трогали.
Все-таки и от Шишкино нам пришлось отступить. Немцы прорвались к
Волоколамскому шоссе у поселка Чисмены и деревни Покровское. В этот день
мы получили приказ отступить по направлению к райцентру Ново-Покровское.
Снова ночной марш - 10 - 12 километров по проселочным заснежным дорогам.
Мороз стоял градусов 30; вокруг луны белесый круг, под тяжестью снега ветки
на деревьях прогнулись, как заденешь, так всего снегом и обсыпает. Тишина,
слышно только как деревья от мороза трещат. Но нам, уральцам, такие морозы
были не в диковинку, да и одеты тепло.
Мы закрепились на новом оборонительном рубеже, благо тут уже кем-то
раньше были подготовлены окопы и траншеи, даже ловушки для немецких
танков были вырыты. Это большие глубокие ямы, сверху покрытые тонкими
жердями, ветками и все сейчас было под снегом.
В 9 утра атаковали нас немцы. Все как ранее: артобстрел, затем танки и
автоматчики. Один танк провалился в яму-ловушку, еще один мы подожгли,
атака застопорилась, автоматчики под нашим огнем откатились назад. Тут
13
нашим бойцам удалось захватить пленного немца: он вылезал из танка, что
провалился в яму, тут его и схватили. Одет он был в черную форму "СС" и
значок на пилотке - череп с костями. Оказывается, против нас воевала отборная
дивизия СС "Рейх". Солдат сказал, что их готовили к параду в завоеванной
Москве. Отвели его в штаб.
Обстановка была тревожной, немцы перерезали Волоколамское шоссе,
перекрыв нам путь отступления к Красногорску. А севернее нас немцы нашли
брешь в нашей обороне и 23-го ноября заняли город Клин, вышли с севера к
Солнечногорску. Нам дали приказ: "Самым срочным маршем идти к
Солнечногорску", выйти на шоссе Ленинград - Москва южнее Солнечногорска и
атаковать там немцев" (К.К.Рокосовский «Солдатский долг», М., 1968).
Прошли за ночь более 25 километров и утром 24 ноября перешли
Октябрьскую железную дорогу и вошли в село Савельево, километрах в двух
южнее Солнечногорска.
С ходу мы прошли деревню Карпово и шли к Сенежскому озеру, что
восточнее Солнечногорска. Только наша колонна вышла на поляну, как немцы
открыли ураганный огонь из пулеметов и минометов. Залегли мы, но головы
поднять нельзя, только пули воют кругом. Лежим мы под таким обстрелом, ни
окопаться, ни укрыться. Попал я в такую обстановку в первый раз. Прорыл
лунку в снегу до самой мерзлой земли, прижимаюсь.
Весь день шел тяжелый бой, немцы изо всех сил рвались к Москве. Теперь
уже перед нами задача стояла не освободить Солнечногорск, а остановить
продвижение немцев по шоссе к Москве у деревни Пешки. К утру 25 ноября
начался бой у этой деревни. Мы отражали танковые атаки, стреляли из ПТР,
била наша артиллерия; целый день атаки и жестокие бои. Такого напора, не
считаясь с потерями своих танков и пехоты, мы еще от врага не встречали.
Видимо, во что-бы то ни стало хотели они прорваться по шоссе к Москве.
Потери и у нас были большие. Почти все ополченцы из пополнения были
ранены или убиты".
"От Советского информбюро
вечернее сообщение 26 ноября 1941 года.
В течение 26 ноября наши войска вели бои с противником на всех фронтах.
Особенно ожесточенные бои происходили на Волоколамском и Сталиногорском
участках фронта...".
"Еще три дня мы удерживали эту самую деревню Пешки, хоть от нее почти
ничего не осталось; почти треть нашей роты тут полегла навсегда. Немцы даже
ночью пытались наступать, видать очень уж им хотелось попасть на зимние
квартиры в Москву.
Позднее нам все-таки пришлось в ночном бою отойти к деревне Аладышево
и к поселку Крюково. К этому времени сюда подошли наши свежие части и
14
танки. К 1-му декабря все остатки Панфиловской дивизии собрались в Крюково
(теперь - Зеленоград). Здесь мы держались на окраине поселка до 5 декабря,
когда наш фронт начал наступление"
"От Советского информбюро
вечернее сообщение 5 декабря 1941 года.
В течение 5 декабря наши войска вели бои с противником на всех фронтах.
На Западном фронте наши войска отбили несколько ожесточенных атак
противника, а на ряде участков в результате успешных контратак улучшили свои
позиции...".
Немецкий генерал Х.Гудериан, автор теории массированных танковых атак,
позже в своих мемуарах отметил:
"...Еще Фридрих Великий сказал о своих русских противниках, что: "Их
нужно дважды застрелить, а потом еще толкнуть, чтобы они упали". Он
правильно понял существо этих солдат. В 1941 году мы вынуждены были
убедиться в том-же самом".
А вот как оценил выносливость и находчивость наших солдат, начальник
тылового обеспечения германской 4-й танковой армии генерала Гепнера
непосредственный участник сражения под Москвой:
«Русские фантастические люди: дайте ему хорошо одеться, накормите его, он
возьмёт топор и нож и сделает за 15 минут себе в любом месте из веток и снега
жильё; из консервных банок соорудит печь; он может отремонтировать на
морозе автомашину и даже танк. А наши солдаты в такой ситуации жмутся к
костру, в котором жгут драгоценный в этих условиях бензин».
Г.К. Жуков в своей книге "Воспоминания и размышления" писал:
«…Нет, не мороз и распутица остановили наступление немцев, а
беспримерное мужество наших солдат, их выносливость…»
«…Взбешенный провалом второго этапа наступления на Москву, срывом
плана
молниеносной
войны,
Гитлер...
отстранил
от
должности
главнокомандующего сухопутными войсками генерал-фельдмаршала Браухича,
командующего группой армий "Центр" генерала фон Бока, командующего 2-й
танковой армией генерала Гудериана и десятки других генералов, которых он за
два месяца до этого награждал крестами. Гитлер объявил себя
главнокомандующим сухопутными войсками». Был отстранён и командующий
4-й танковой армией генерал Гепнер.
«...Советские войска в ходе битвы под Москвой тоже понесли большие
потери, но они сохранили до конца оборонительных сражений боеспособность и
непоколебимую веру в победу. Самое трудное время обороны осталось позади».
Вот что вспоминал отец о переходе наших войск в наступление:
15
"2-го декабря мы еще отбивали сильные атаки немцев в Крюково. Много
танков и пехоты наступало на нас, бой шел за каждый дом. Тоже самое было и 3го декабря. Нас оттеснили на южную окраину Крюково. 4-го декабря нам
приказали наступать на Крюково. Немцы там имели более полсотни танков, но
часть из них зарыли в землю, так что только башня с пушкой и пулеметом была
видна. Очень хорошая боевая позиция для отражения наших атак. В таком виде
они были мало уязвимы для наших противотанковых ружей, минометов и
артиллерии.
С большим трудом нам удалось в этот день и последующую ночь пройти
вперед и отбить у немцев 800 метров поселка Крюково.
5-го декабря мы укрепились в подвалах сгоревших домов и отбивали
немецкие атаки. Вечером нам пришло пополнение, принесли патроны, гранаты,
сухой паек. Вечером же был приказ: "6-го декабря после артиллерийского
обстрела немецких укрепленных позиций перейти в наступление".
Действительно, то, что началось утром с нашей стороны, мы видели и
слышали первый раз за все время пребывания на фронте: наверно сотни орудий
и минометов обстреливали немецкие позиции, огненные залпы "Катюш"
прорезали сумрачное декабрьское утро. На вражеских позициях не было наверно
и десятка метров без взрывов. Не все нам испытывать, что, значит, быть под
ураганным обстрелом, пусть и они почувствуют это.
Вот и красная ракета - сигнал нам идти в атаку.
Артиллерия наша перенесла огонь дальше. Мороз 25 градусов, снегу - выше
колен. Немцы открыли огонь из зарытых в землю танков, как только они
уцелели?
Командир кричит: "Быстрей, быстрей вперед!" Бежим, преодолеваем
проволочные заграждения; они почти все разорваны нашим обстрелом. Справа
немцам во фланг ударили наши лыжники автоматчики. И вот мы забрасываем
зарытые танки зажигательными бутылками, выбиваем немцев из каждого дома,
подвала. Идет рукопашная: кто кого скорее заметит, выстрелит, бросит гранату.
Слева, справа слышны разрывы гранат, выстрелы, крики. Забегаю за угол дома,
вижу, немец спиной ко мне, из автомата в кого-то палит, я из винтовки
выстрелил, он упал, я бегу дальше. Тут впереди меня разорвалась граната, и меня
толкнуло в бедро. В суматохе боя я и не обратил внимания на это, сам бросал
гранаты, так мы отбивали дом за домом. Потом почувствовал головокружение,
усталость какую-то. Смотрю - шинель пробита и правая штанина вся в крови. В
бедре рана, кровь идет. Присел за каким-то сараем, перевязал жгутом, пошел
обратно к нашим позициям, иду, шатаюсь как пьяный. Встретил ротного
старшину. Он говорит: "Идти можешь? Добирайся до медсанчасти, она там за
Крюково. Тут и без тебя санитарам работы хватает".
16
Потихоньку пошел я искать эту самую медсанчасть. Уже темнеет,
спрашиваю, кого встречаю, куда идти? Да и не один я такой шел, чем ближе к
санчасти, тем больше раненых туда брело.
Кое-как добрался: в лесу палатки, там и санитары, и фельдшер и врач.
Дошла до меня очередь только к утру. Врач осмотрел, сделал укол, вытащил
осколок из бедра, смазал какой-то мазью, перевязал и говорит: "Повезло тебе,
кость не задело, вену не тронуло. Побудешь у нас пару дней, нам поможешь,
подкормим тебя, и иди обратно в свою часть". Вот так два дня я был санитаром.
Кого перевязать помогу, кого подержу, пока у него осколки вытаскивают. Через
три дня показался врачу, он говорит: " Все хорошо, нагноения нет, рана
заживает, топай в свою часть, возьми справку у командира санчасти".
8-го декабря наши полностью освободили Крюково и начали продвигаться к
Солнечногорску. Подвезли меня на попутной машине, она везла снаряды до той
самой злополучной деревни Пешки, где мы три тяжелых дня держали оборону в
ноябре. От деревни буквально ничего не осталось; вся сгорела, а трубы печные
то-ли при обстреле все разрушили, то-ли немцы при отступлении взорвали.
По обеим сторонам Ленинградского шоссе всюду были видны разбитые
немецкие машины, покореженные орудия, мотоциклы. Кое-где были видны и
трупы.
Пришел я в свою роту, тогда она была уже в деревне Савельево, это
километров 5 к югу от Солнечногорска, нашел командира взвода, показал
справку из медсанчасти. А ружье наше противотанковое уже другие два бойца
обслуживают. Меня, как легкораненого сержант освободил от этой тяжести:
"Походи пока с винтовкой".
Только поели, команда: "Вперед!" Прошли по шоссе километра три, уже и
Солнечногорск видать; тут опять минометный обстрел начался. Рассыпались мы
по полю вдоль шоссе, а он все лупит и лупит, но уже темнеть стало, и обстрел
понемногу затих.
Команда: "По-пластунски, ползком, вперед!" Поползли; только стали
переползать уже почти у самого пригорода, что-то зазвенело. Это они на
проволочные заграждения всяких пустых консервных банок понавесили. Сразуже ракеты осветительные они запустили и из пулеметов по нам строчить начали.
Сержант кричит: "Ребята! Каски оставьте на снегу, сами под снегом
отползайте назад!" И верно: поснимали мы каски, их хорошо на снегу видать, и
снег почти до пояса. Мы рыли норки и ползли обратно, так и уползли, а немцы
еще долго по нашим каскам из пулеметов стреляли, и ракеты осветительные
даже пускали.
К утру командование вызвало нашу артиллерию. Наверно с полчаса она
обстреливала немецкие позиции. И вот снова настал наш черед. Опять поползли
17
к этой колючей проволоке. Пулеметы снова огонь открыли, но уже слабей,
нежели вчера.
Забегаем мы в эту деревню, Кресты называется, а там и был то всего один
расчет пулеметный. Оказывается, немцы ночью отступили не только из этой
деревни, но и из Солнечногорска тоже. Входим в город: много разрушений,
деревянные дома почти все горят - подожгли их немцы при отступлении.
Встретились мы здесь с нашими десантниками-лыжниками. Это оказывается,
они ночью обошли город с севера и отрезали немцам путь к отступлению по
ленинградскому шоссе к городу Клину. Опасаясь, что мы их окружим, немцы
спешно отступили на запад, по направлению к Истринскому водохранилищу.
Так хорошо выручили нас эти десантники. Не избежать-бы нам тут больших
потерь. А десантники оказались моряками с Тихоокеанского флота, смелые
такие молодые ребята: грудь раскрыта и тельняшку видать, бескозырки за
пазухой. Как в атаку идут, шапки снимают, хоть и мороз градусов 30,
бескозырки с ленточками одевают и кричат: "Полундра!"
А десантникам задание другое: опередить немцев и снова отрезать им путь
отступления к городу Истре. Видно научилось наше командование воевать: не в
лоб наступать, а как летом немцы на нас наступали, ударять по флангам и
окружать. Вот и мы сейчас так воевать стали. Но не только города, а и деревни
теперь так брать стали: не с ходу, а окружали их; немцы как заметят, что мы их
обходим, так сами отступают. Боялись, наверно, нашего плена, или приказ у них
такой был, не знаю.
В общем, расстались мы с морской пехотой - пошли они на юго-запад, к
Волоколамску, а мы - на север, освобождать город Клин".
Примечание: сейчас в селе Белый Раст, это к северу от Лобни и Зеленограда
километрах в 15 поставлен обелиск. У его основания - якорь, перевитый цепью и
бескозырка матроса Тихоокеанского флота. Здесь были жестокие бои. Моряки
остановили немецкое наступление и погнали врага на запад.
"Ночью идем по шоссе, немцев не видать; нагнали нас танки наши и ушли
вперед. Как-то спокойней, уверенней себя чувствуешь, если такая поддержка
имеется. Деревни все сожжены, разбиты и населения не видно. Куда подевались?
Наверно в лесах прячутся все. Так мы ночью километров 15 прошли.
Ранним утром поднялись и опять: "Вперед!" Подходим к деревне Белозерки,
там мостик через какую-то речушку на шоссе взорван; остановили нас, разведка
доносит: "На северном берегу укрепления немецкие и минное поле". А где-же
танки наши, что вперед нас ушли? Они, говорят, тут не останавливаясь,
обогнули деревню и дальше ушли к городу Клину.
Попробовало наше одно отделение подойти к мосту, сразу-же с того берега
пулемет застрочил, и мины бросать стали. Лежим в снегу, чего-то ждем.
18
Подоспела артиллерия наша и начала по ихним укреплениям бить; полегче
стало. Вот моторы заурчали и три наших легких танка Т-26 появились и пошли в
обход моста на другой берег по льду. Немцы из противотанковой пушки огонь
открыли. Глядим, один танк вздрогнул и остановился. Немного погодя второй
загорелся, танкисты из него вылезают и тут-же падают в снег. А третий на
полной скорости прошел через заграждения, и давай их окопы утюжить. Тут и
сержант наш командует: "Вперед, уральцы! Ура!!!" Поднялись мы и бегом на тот
берег. До окопов добежали; немцы отстреливаются, гранаты кидают. В окопах
опять рукопашная - да такая битва, какой вроде жестокой и раньше было.
Выбьют нас из окопов, мы снова в них кидаемся, так наверно, раза три; крики,
грохот, стрельба, вой какой-то. Только и чувствуешь: "Не ты, так тебя уложат!"
Очень уж тяжелая рукопашная эта была, даже с финскими ножами на нас
бросались. Все-таки осилили мы, побежали враги к городу, а мы в них стреляли.
Взяли мы и пленных. Вот тут-то и выяснилось, почему бой жестокий был.
Оказалось, что эту позицию финны обороняли. Они тоже, как и мы, к морозам
привычные, да еще за свое поражение в финской войне 1939-1940 года
ненавидели нас.
Отвели пленных в штаб, а мы трофеи собирали. Окопы были очень
добротно сделаны: досками обшиты, бревнами укреплены. Они на это дело дома
крестьянские разбирали, ничего не жалели, а что оставалось - сжигали. Жители иди куда хочешь. Крестьяне наши в шалашах в лесу жили. Выходили из леса,
плакали, благодарили нас за свое освобождение.
К вечеру подошли к городу Клин. Атаковали с ходу, завязались уличные
бои. Сюда уже наши танки Т-34 раньше прорвались. Досталось нашей роте
наступать на железнодорожный вокзал. Бои шли без перерыва днем и ночью
целых двое суток. Хорошо еще, что мы не дали им тут как следует закрепиться.
В Клину нас хорошо выручали наши артиллеристы. Если из какого дома
бьет пулемет, вызываем сопровождающую нас пушку, артиллеристы
выкатывают ее на прямую наводку, два-три выстрела и пулемет замолкает; мы
быстро подбегаем, забрасываем гранатами, кто там остался, так и продвигаемся
вперед к вокзалу. Подошли к зданию вокзала и отвоевали его.
Снова наше командование сильно помогло нам. Опять какая-то другая наша
часть к северу от Клина перерезала шоссе на Ленинград, и сопротивление
немцев уже ослабело.
Дали нам один день, чтобы принять новое пополнение и боеприпасы. В
наше отделение 5 человек пришло новых. Утром всех построили и повели в
город. Глядим, много разрушений кругом, стекло под ногами хрустит. Техники
немецкой подбитой тоже много, танки, транспортеры, орудия, автомашины.
19
Подводят нас к какому-то разбитому дому в центре города; там оказывается,
митинг. Батальонный комиссар зачитал нам сообщение "От советского
информбюро", "В последний час", называется".
Вот текст этого сообщения, который я нашел в Центральной библиотеке, в
подшивке газет за 1941 год:
От Советского информбюро
В последний час
Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы.
Поражение немецких войск на подступах к Москве.
«...6 декабря 1941 г. войска нашего Западного фронта, измотав противника в
предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных
фланговых группировок. В результате начатого наступления обе эти
группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся
огромные потери...
После перехода в наступление с 6 по 10 декабря, частями наших войск
занято и освобождено от немцев свыше 400 населенных пунктов.
С 6 по 10 декабря захвачено: танков 305, автомашин 4317, мотоциклов 704,
орудий - 305, минометов - 101, пулеметов - 515, автоматов 546.
За этот же срок нашими войсками уничтожено, не считая действий авиации:
танков 271, автомашин - 565, орудий 92, минометов - 119, пулеметов 131.
Кроме того, захвачено огромное количество другого вооружения,
боеприпасов, обмундирования и разного имущества. Немцы потеряли на поле
боя за эти дни свыше 30000 убитыми.
Германское информационное бюро писало в начале декабря: "Германские
круги заявляют, что германское наступление на столицу большевиков
продвинуто так далеко, что можно рассмотреть внутреннюю часть города
Москвы через хороший полевой бинокль".
Теперь уже несомненно, что этот хвастливый план окружения и взятия
Москвы провалился с треском. Немцы здесь явным образом потерпели
поражение...»
«Зачитал, значит, нам военком это сообщение, и ещё добавил:
"Товарищи красноармейцы! Вы смело дрались с гитлеровскими
захватчиками. Но враг еще далеко не разбит. Вы сами видели, какие разрушения
и какое рабство несет нам фашизм. Но мало того, что эти изуверы не
останавливаются ни перед чем. Они уничтожают все святое для нашего народа.
Мы неслучайно проводим митинг на этом месте. Вот перед вами разрушенный и
поруганный дом, в котором жил и писал свои произведения великий русский
композитор Петр Ильич Чайковский, чью музыку знают во всем мире, это наша
национальная гордость. Среди вас много уральцев, вы знаете, что его отец в
20
прошлом веке был горным начальником уральского завода в городе Алапаевске.
Видите, как тесно связан этот дом с вашим Уралом.
Гоните фашиста с нашей священной земли! Вперед, на запад! Смерть
немецким оккупантам!"
После митинга быстрым маршем двинулись за вокзал, и пошли на запад,
свернув с накатанного Ленинградского шоссе в направлении на Волоколамск.
Итак, подходим, после очередного боя к деревне Дмитрово, почти у самого
города Высоковска, а там опять через ручей с названием Вяз мост взорван, левый
западный берег крутой и снова колючая проволока, блиндажи, огневые точки в
подвалах домов. А наш берег пологий и безлесный.
Пошли по глубокому снегу, строчат пулеметы, падают рядом ребята, и мне
по каске сильно срикошетило. Залегли в снег поглубже. Так и пролежали до
темноты в снегу. Ночью отползли назад.
Утром "Катюша" подошла, это
теперь так наши гвардейские минометы называли. Как шарахнула по немецким
позициям термитными снарядами: взрывы и сплошной огонь. Пошли снова в
атаку, но уже оборона не та; слабей, стреляли, нежели вчера. Взяли мы их
позиции, в окопах почти и не сопротивлялись, сразу руки вверх поднимали. Да и
впрямь, глядеть на них жалко было: в летних шинелишках, в пилотках даже. На
некоторых шали женские повязаны, кое-кто в соломенных эрзац-валенках.
Вошли мы в город Высоковск - снова одна и та же картина: дома горят,
люди, кто, где скрывался по подвалам, выходят, радуются. Некоторые даже
плакали от счастья, что мы пришли. Но тут нам даже остановиться не дали.
Так шли мы маршем остаток дня и к вечеру прошли километров 10 на югозапад и вышли к деревне Павельцево.
И снова эта немецкая тактика: перед деревней речка, Малая Сестра
называется, берег левый крутой, а наш, восточный пологий. Опять они успели
укрепиться в подвалах окраинных домов и бьют из пулеметов, ладно хоть
колючую проволоку не успели поставить. На наше счастье наш берег был
лесистый, можно скрыться, всего метрах в двухстах от деревни. Лейтенант
говорит: "Мужики! Охотники среди вас есть?", "Есть" - отвечаем. "Ползите на
опушку леса, замаскируйтесь в снегу. Мы будем вызывать огонь на себя,
ветками будем шевелить, а вы замечайте, откуда пулеметы бьют, и цельтесь по
ним". Поползли мы четыре бойца к опушке, спрятались незаметно, глядим на
дома в деревне. Пулеметы открыли огонь, заметили мы, три штуки; стали,
целится по амбразурам и стрелять. Вроде подействовало: два пулемета
замолчали. Снова слышим за собой "Ура!!!" и побежали в атаку, забросали
последний пулемет гранатами и взяли Павельцево. Было там человек 15 немцев,
какие-то обмороженные. Наш лейтенант отобрал автоматы у них, велел нам
взять с собой их пулеметы, а немцам говорит: "Комм нах Клин. Там сдадитесь
нашим.
21
Конвоиров у меня для вас нет". Мы говорим ему: "замерзнут ведь они",
лейтенант отвечает: "Пусть со своих убитых шинели снимают", так и ушли они.
В деревне много домов погорели, трубы печные взорваны; придется
крестьянам в лесных землянках до весны теперь жить.
И мы снова: вперед и вперед по проселочной заснеженной дороге. Так
быстро мы наступали, что все наши тылы отстали, и кухня застряла где-то. А уж
о почте и говорить нечего. Как на фронт пришел, ни одного письма из дому не
получал. Все припасы и сухари у нас закончились. Одна только пища: в горелых
домах разроем подполье, достанем квашеной капусты, а если повезет, то и
картошки, едим сырое, вот и вся еда. До войны у меня желудок болел, язва была,
а тут обо всем забыл, ел, что попало и ничего. Один мой сосед по отделению
говорит: "Теперь у тебя организму не до таких мелочей, как язва желудка,
главная забота, как-бы выжить вообще. Вот и отходят все твои болячки на
второй план". Может быть, так и на самом деле? Не знаю. Но желудок и впрямь
не болел, что-бы я не ел.
Снова идем на запад - впереди большое село Теряево и перед ним речка:
Большая Сестра, мост, как положено, взорван, а на нашей стороне тоже село Покровское, абсолютно все сгорело, ни одного дома не уцелело, постарались
немцы, чтобы им пусто было. Артиллерия за нами не успевает, танки, видимо, на
других направлениях сражаются, так что мы только с винтовками, гранатами, да
трофейными пулеметами. Начали, было идти по льду реки, куда там! Сразу же
пулеметы ихние застучали. Но наш лейтенант опять себя проявил. Скомандовал
группе бойцов идти справа от деревни по открытому полю, но подальше,
примерно в километре от села; видно, а попасть трудно. Вторую такую группу
отправил по левую сторону от села, а нам приказал из всего оружия по селу
стрелять. Глядим, глазам своим не верим, а уже к вечеру дело шло: немцы
поняли, что их окружают, перерезают дорогу к отступлению, снялись, дома
поджигают и бегом из села. Вот так мы и взяли село Теряево, не потеряв ни
одного бойца. Село большое, дома не все сгорели, жители появились,
картошкой угощают, даже молока давали. Выставили охранение и за сколько
дней отоспались. К утру пообсохли и сюрприз: мясом накормили, лошадь здесь
на мине подорвалась, вот ее ночью и варили для нас, жестковатое мясо, но
ничего, все сошло.
Как рассвело - мы снова на марше. Летенант повеселел: "Крепись, мужики.
Скоро Волоколамск. Помните, как отступали от него? Теперь возьмем снова!"
Когда подходили к Волоколамску видели много разбитой немецкой
техники:
танков, бронетранспортёров, автомашин, пушек; много трупов
замёрзших немецких солдат.
Это подтверждается американским журналистом Г.Кассиди: «В конце
декабря…мы поехали на север к Клину, а затем по дороге Клин-Волоколамск.
22
Дорога извивалась, как узкий туннель, в замёрзших сосновых лесах, забитая тем,
что осталось от некогда гордых 6-й и 7-й немецких танковых дивизий. На 25
миль протянулось это кладбище танков, отмеченное грудами сгоревших машин,
горами замёрзших тел, кучами личных вещей. Я насчитал около тысячи
повреждённых танков, бронемашин для пехоты, грузовиков, легковых машин и
мотоциклов. Потом мне считать надоело. На снегу, нелепо распластавшись,
лежали сотни тел тех, кто ещё недавно сидел в этих машинах». (Г.Кассиди
«Московский дневник» 1942 г.).
19 декабря прошли село Калистово, всего километрах в пяти к северо востоку от Волоколамска; в ночь на 20-е освободили весь город.
Город тоже горел, частью был разрушен, техники немецкой порядочно
всюду валялось. Но самое страшное мы увидели в центре Волоколамска: на
площади стояли виселицы и примерно десять наших молодых парней и девушек
были повешены немцами при отступлении. Это были комсомольцыподпольщики и партизаны. Они действовали в тылу у немцев, подрывали
воинские эшелоны, спасали наших раненых, разведывали немецкие укрепления
и передавали нашим войскам эти сведения. Впервые в жизни я видел
повешенных людей. Тяжело было это видеть, даже вот теперь тебе рассказываю,
молодых ребят этих жалко.
Встретились мы здесь и с бойцами гвардейской 9-й дивизии. Они
рассказывали о тяжелых боях за город Истру. Сам-то город взяли с ходу, а вот
дальше пришлось остановиться. Немцы взорвали огромный храм в монастыре
Нового Иерусалима. И вот чтобы остановить наши войска немцы взорвали
плотину Истринского водохранилища, вода хлынула, сломала лед, как весной
половодье. Западный берег напротив монастыря они укрепили, но наши бойцы
под огнем, кто на бревнах, кто на досках с соломой переправились по ледяной
воде и штурмом брали немецкие укрепления.
Из Волоколамска немцы так спешно бежали, что в своем штабе бросили все
документы, имущество и даже мы нашли ящик с орденами - "Железными
крестами". Да и трофеи были богатые и техники много, но что самое для нас
важное, так это продукты всякие. Надо сказать, что было довольно холодно, и я
взял шерстяной китель какого-то немецкого офицера, на шелковой подкладке и с
крестом, и надел его под шинель. Но мне лейтенант говорит: "Мне не жалко,
носи его на здоровье, Василий, но учти, ненароком попадешь к ним раненым,
они этот китель с тебя вместе с кожей снимут". Не стал я судьбу испытывать,
снял этот китель и отдал какому-то здешнему старику, "Носи, говорю, дедушка".
И опять, как всегда: "Ну, мужики, подкрепитесь, пару часов поспать и на
запад!" Вот так мы и воевали, ни днем, ни ночью не давали немцу передышки.
Когда пошли по большаку, остановил нас политрук, и повел в сторону,
километра два шли. Тут, что мы увидели, ужаснуло всех: на грунтовой дороге
23
лежат замёрзшие женщины с детьми малыми, все раздеты, без пальто, без шалей.
Политрук говорит: "Смотрите, товарищи бойцы, что гитлеровцы с русскими
делают. Отступали, так чтобы наши их не обстреливали, они прикрывались
нашим мирным населением. Потом сняли с них все теплые вещи и оставили
замерзать. Не жалейте своих сил, товарищи красноармейцы, видите, что каждый
день пребывания под фашистами для наших людей означает, какие зверства
оккупанты творят".
Ну, тут уж нас агитировать не надо - своими глазами все видим.
Возвратились на большак и почти бегом - за немцами, догонять их".
Здесь я приведу один документ той поры Акт о зверствах гитлеровцев в
деревне Алферьево, которая уже упоминалась ранее при отступлении наших
войск к Волоколамску в октябре 1941 года.
АКТ
Мы, нижеподписавшиеся, старший политрук Крючкин Б.А., политрук
Федейкин И.А., граждане села Алферьева Волоколамского района Московской
области Щенников Н.Е. и граждане села Тимково того же района Нелюбина А.И.
и Серова М.И. составили настоящий акт о нижеследующем:
При отступлении из села Алферьева гитлеровские солдаты, и офицеры
ограбили дочиста всех жителей, сожгли дома и постройки, а гражданское
население, в большинстве женщины, старики и дети, вывели в поле и обстреляли
из пулеметов. Из 100 человек было убито 40 и ранено 20. Раненых запретили
убирать с поля, в результате чего все 20 человек замерзли.
...Оставшихся 40 человек фашисты погнали с собой и прикрывали ими
отход своих войск от огня частей Красной Армии. По пути заставляли под
угрозой расстрела расчищать от снега дороги. Гражданскому населению не
давали ни крошки хлеба, и все время держали их на морозе, сняв с них все
теплые вещи.
...Гитлеровцы издевались над колхозниками, истязали женщин и детей.
О чем и составлен настоящий акт.
14 января 1942 года Подписи.
("О войне, о товарищах, о себе"). Сборник, Москва, Политиздат, 1969 г.
Примечание: Папа еще говорил мне, что он лично видел в какой-то деревне,
освобожденной от гитлеровцев, колодец, наполненный мертвыми русскими
мальчиками. Мне было тогда страшно даже поверить этому. Долго я искал
подтверждение этому страшному факту. Но вот в газете "Основа" (28 января
2005 г.) в статье "Родное пепелище" я прочитал свидетельство очевидца
Н.С.Денисовой: "Колодцы были забиты людьми, малыми детьми". Значит,
24
фашисты преднамеренно делали такие зверства в отношении нашего народа. Не
следует забывать об этом никогда. (В.В.Марченко).
"После того, как увидели мы такое, говорим лейтенанту: "Мы немцев в плен
брать не будем", он отвечает: "Ну и отдадут вас под трибунал».
У деревни Ильинское опять немцы укрепились и сильно оборонялись. И
место там довольно открытое, с ходу не взять село. Нашему взводу дают
задание: обойти справа за четыре километра и атаковать с севера. Прошли мы
больше половины пути, и встретилась нам небольшая деревенька Пономарево
(Спасо-Помазкино). Видим, церковь с колокольней, а за ней танк стоит
немецкий. Только мы попытались приблизиться к деревне, открыли по нам огонь
из танка и с колокольни церковной из пулемета, да стреляют разрывными
крупнокалиберными пулями.
Отошли мы назад, лейтенант приказывает: "Эй, с противотанковым ружьем
расчет, ползите, выбирайте позицию, надо танк подбить". Меня-то как еще не
совсем от ранения поправившегося от ружья этого раньше освободили.
Поползли два бойца. Видим, подползли к огороду на окраине деревни, под
жердями проползли, уже почти к сараю подползли, и тут пулемет с колокольни
застрочил. Глядим, замерли ребята в снегу и не шевелятся. Либо поранили их,
либо убили, неясно.
Летенант еще двух бойцов посылает. Поползли ещё двое по этому же пути,
ружье-то надо все-равно отсюда брать, другого нет. Только подползают к ружью
- снова пулемет застрочил, сразу фонтанчики разрываются вокруг бойцов. И эти
лежат не двигаются.
25
Тут лейтенант говорит: "Ну, Марченко, давай. Бери вот Афанасьева, он
вторым номером у тебя будет и действуй".
Что делать, поползли мы. Уже метров пять осталось до наших ребят, тут
Афанасьев и говорит: "Вот что, Вася, давай сейчас вскочим, подбежим, схватим
ружье и за сарай. Он пристрелял это место, надо его быстро пробежать".
Вскочили мы с ним и побежали, только к ружью я нагнулся, как меня по
ногам ударит, прямо, как вроде подрубили их и сильная режущая боль,
споткнулся я и упал; слышу только, как разрывные пули трещат, взрываются
вокруг меня. Лежу, замер, ну, думаю, не побежали-бы, так прямо в грудь попалибы пули. А Афанасьев успел, забежал за сарай и лежит там. Слышу из четырех
ребят, что неподалеку лежат, трое стонут, а один молчит, Уже темнеть начинает.
Полежали еще, совсем стемнело, немцы ракеты пускают. Тут Афанасьев нас поодному в сарай затащил, сена постелил. Лежим и думаем, вот ежели немцы
зайдут, совсем худо будет и оружия только пара гранат. В деревне жителей не
видать и не слыхать, наверно в лесу скрываются.
Самый страх ночью начался. Наши атакуют; немцы ракетами все освещают,
как днем все видать и сильно стреляют. Отбили атаку. Немного погодя наши
минометы по деревне ударили, помощь, видать, подоспела. Лежим мы под
нашим же обстрелом, только и остается Богу молиться. Рядом от взрыва изба
загорелась, а потом огонь и на сарай перекинулся. Афанасьев нас по-одному из
горящего сарая вытащил и говорит: "Лежите тут, в огороде, ребята, я к своим
пойду за подмогой".
Только он отошел, а светло, сарай-то горит уже ярко, тут по нему из
пулемета, он упал и все. И нас, видать, заметили: с колокольни снова огонь
открыли, один раненый рядом вскрикнул и замолк, потом в другого попало. Ну,
думаю, сейчас и моя очередь настанет, собрался силами и пытаюсь локтями
отталкиваться и ползти, где потемнее. Ноги совсем не действуют, чувствую
только, что очень тяжелые стали. Застонал я от бессилия и обиды. Собрал все
силы, кое-как пополз понемногу в сторону. Что с третьим раненым стало, не
знаю, тоже замолк вскоре, пулемет еще стрелял.
Ну, думаю, "Царица небесная, спаси и сохрани". Стал я так понемногу
локтями на снег опираться и ползти помаленьку. Сантиметров по десять каждый
раз отталкивался и полз. За мной след кровавый. Отполз за огород, там полегче
стало, потому, как канавку в снегу случайно нашел, по какой мы сюда ползли.
Валенки совсем тяжеленные стали; скриплю зубами и ползу кое-как. Так полз
наверно, метров 400. Как полз, ничего не помню, казалось, что поле никогда не
кончится, что я недоползу, замерзну. Меня мутит всего, голова кружится,
судороги скулы сводят, веки закрываются, слабость всего одолевает. Поглотаю
снег, передохну и дальше пытаюсь ползти. В голове мысли: нельзя
останавливаться, замерзну совсем, буду, сколько сил хватит ползти. Только
26
слышу как во сне: "Стой! Кто там?" Всхлипнул я только и прошептал: " Свой я,
ребята". Выбежали из кустов бойцы из боевого охранения: "Василий, ты? А где
остальные?" Подхватили меня, оттащили в лес, там наши в снегу лежат. Санитар
прибежал: валенки не снять - полные замерзшей крови. Положили мне на ноги
химические грелки, самого - на лыжные сани вроде-бы носилки такие и
поволокли в медчасть. Хорошо, что еще недалеко была. Там палатки, раненые
лежат прямо на снегу, мерзнут, некоторые стонут, некоторые кричат. Кто-то
команду дал: "Разожгите костры, замерзнут-ведь люди". Разожгли костры, ночь,
темнота кругом, костры-то издалека видно, ну и тотчас-же по ним немцы из
минометов стрелять начали. Грохот, дым, свист осколков, крики! Одна мина
недалеко от меня разорвалась, в правый бок еще меня осколками поранило.
Кричат: "Потушить костры!". Только затушили, и обстрел сразу закончился.
Потащили меня в палатку, фельдшер осмотрел, тебе, говорит и жгут не надо:
кровотечение остановилось. Бок вот тебе срочно перевязать надо. А я, то-ли от
холода, то-ли от напряжения нервного весь дрожу. Погрузили меня с другими
тремя тяжелоранеными на сани, и лошадь повезла нас по заснеженной дороге в
медсанбат, дальше в тыл. Светать уже стало, привозят нас в медсанбат, меня
сразу в избу затаскивают,
тепло,
разморило
меня.
Положили на стол, врачи стали
осматривать. Валенки никак не
снимаются,
кое-как
их
разрезали, все в крови. Два
врача: один говорит: "Правую
ногу резать надо – видишь,
кость как вся исковеркана",
другой отвечает: "Нет, давай
шину
наложим,
может,
приживётся". Положили ногу в
гипс. У левой ноги мускулы
разорвало пулей; перевязали,
дали водки хлебнуть и чего-то
горячего поесть, сразу заснул и
ничего не помню. Потом погрузили на автомашину и дальше повезли. К вечеру
приехали куда-то, разгрузили нас, оказывается Москва, эвакогоспиталь; так вот и
попал в столицу первый раз в жизни. Помыли, белье чистое дали, посмотрели
раны и говорят: "Неправильно тебе в полевых условиях шину поставили,
торопились наверно, когда все заживёт, придется тебе кость ломать и снова
сращивать, зато с ногой останешься".
27
Лежу я в этом госпитале, шефы приходят, подарки приносят, концерты
устраивают. Принесли мне альбом и цветные карандаши. Стал я по памяти
зарисовки из фронтовой жизни рисовать".
Примечание: Этот альбом: "Память о моем пребывании в госпитале 1942 г."
как реликвия хранится в нашей семье.
Так чем же была для нашего народа битва за Москву?
Вот что об этом писал маршал Г.К.Жуков: ..."Контрнаступление зимой
1941/42 г. происходило в сложных условиях и, что самое главное, без
численного превосходства над противником. К тому же мы не имели в
распоряжении фронтов полноценных танковых и подразделений.
…Красная Армия в битве под Москвой впервые за шесть месяцев войны
нанесла крупнейшее поражение главной группировке гитлеровских войск.
Выражая глубокую благодарность всем участникам битвы за Москву,
оставшимся в живых, я склоняю голову перед светлой памятью тех, кто стоял
насмерть, но не пропустил врага к сердцу нашей Родины, ее столице, городугерою Москве. Мы все в неоплатимом долгу перед ними.
( Г.К.Жуков: "Воспоминания и размышления, М, АПН, 1969)
28
А вот что докладывал военный министр США Стимсон президенту
Ф.Рузвельту 23 июня 1941 г.: "Германия сокрушит Советский Союз, по меньшей
мере, за один месяц, а вероятнее всего, за 3 месяца".
Битва за Москву происходила с 30 сентября 1941 г. по 20 апреля 1942 г.
(25 апреля 1942 г. Василию Захаровичу Марченко исполнилось 34 года).
В битве участвовало с обеих сторон более 3-х миллионов солдат, 3000 танков,
2000 самолётов, более 22000 орудий и миномётов.
До Москвы гитлеровская армия не знала поражений; она оккупировала почти
всю Европу, весь её военнопромышленный
потенциал.
Потери вермахта при захвате
Польши составили 44 тыс.
солдат; в войне против Франции
– 140 тыс. солдат, а вся
французская
кампания
продлилась всего один месяц.
Под
Москвой
потери
немецких
войск
составили
1миллион 300тыс солдат, 500
самолётов, 1300 танков, 3000
орудий.
После Московской битвы
главнокомандующий
сухопутными войсками вермахта генерал Гальдер записал в своём дневнике:
«Миф о непобедимости германской армии разбит под Москвой».
Вот что значила наша победа под Москвой.
Президент США Ф.Рузвельт в своем обращении к И.В.Сталину 16 декабря
1941 г. писал: "Я хочу еще раз сообщить Вам о всеобщем подлинном энтузиазме
в США по поводу успехов Ваших армий в защите Вашей великой нации".
Премьер-министр Великобритании У.Черчиль 15 февраля 1942 года писал
И.В.Сталину: "Русские первые развенчали гитлеровскую легенду. Вместо
победы они нашли поражение, позор, ... кровопролитие, потерю миллионов
солдат".
Генерал де-Голль, командующий армией французского сопротивления в
послании к И.В.Сталину 20 января отмечал: "Французский народ приветствует
успехи и рост сил Русского народа. Ибо эти успехи приближают Францию к ее
желанной цели: к свободе и отмщению".
Известный американский военачальник генерал Макартур писал позднее в
своих мемуарах: "Я участвовал в ряде войн, другие наблюдал; детально изучал
кампании выдающихся военачальников прошлого. Но нигде я не видел такого
29
эффективного сопротивления сильнейшим ударам до того времени
победоносного противника, за которым последовало контрнаступление,
отбрасывающее противника назад".
Ну и еще одно, последнее мнение известного немецкого историка
Рейнгарта: "В битве под Москвой фашистская стратегия в завоевании Рейхом
мирового господства потерпела крах".
Вот так оцениваются результаты сражения под Москвой зарубежными
авторитетами.
В июле 1942 года рано утром у нас в квартире раскрылась
дверь, и на пороге появился папа: на костылях, в шинели,
пилотке, улыбающийся. Я прямо с кровати бросился ему на
шею; мама заплакала, а сестренка закричала: "Папа, папа!".
Он рассказал, что был тяжело ранен за Волоколамском, в
полевом госпитале ему делали первую операцию, потом он
лежал в госпитале в Москве, а позже - в эвакогоспитале в
городе Кинешме.
Через некоторое время мы все уехали в город Нижний Тагил, к родителям
папы: дедушке Захару Васильевичу и бабушке Татьяне Ефимовне. У них был
свой дом на улице Басанина и большой огород; прожить там было легче.
Там мы и жили до конца войны. Папа устроился на работу в 38-ю
железнодорожную школу и получил медаль "За доблестный труд во время
Великой Отечественной войны".
Фронтовые награды нашли папу уже после войны. Пригласили его в
военкомат и вручили медали: "За оборону Москвы", "За боевые заслуги" и знак
гвардейца. Все это нами сохранено.
Пользовался папа очень большим авторитетом у всех, кто его знал. Был
очень корректен, вежлив, справедлив, никогда не ругался, не курил и не пил
водку. Хоронить его пришло очень много родных, знакомых и незнакомых
людей.
Давно я собирался опубликовать эти папины воспоминания о фронте; долго
искал различные газеты той поры, книги, мемуары военных о битве под
Москвой. И вот, соединив все это вместе с воспоминаниями отца, наконец,
написал.
ВЕЧНАЯ
СЛАВА
И
ПАМЯТЬ ЗАЩИТНИКУ МОСКВЫ,
КРАСНОАРМЕЙЦУ-ТАГИЛЬЧАНИНУ
ВАСИЛИЮ
ЗАХАРОВИЧУ
МАРЧЕНКО