И папа, и мама мои из Печерского района
advertisement
СЕМЕЙНЫЙ ФОЛЬКЛОР Маленькая история Смешные речения Мама Когда я была маленькая, очень ждала своего Дня рождения, мне два раза в год дарили подарки: на Новый год и на День рождения. Вот я смотрела на отрывной календарик. Мама мне показала, когда будет мой День рождения, смотрю, еще много листиков остается. «Мам», говорю, «давай оторвем все листики, будет уже мой День рождения, крестная пришлет подарок». А мама говорит: «Но крестная-то не знает, что мы уже все листики оторвали и у нас уже твой День рождения. Давай по одному все-таки будем». Тетя Таня меня маленькую спрашивала: «Люд, ты когда вырастешь, ты за кого замуж выйдешь?» А я отвечала: «Или за Кольку, или за Юрку». Потом подумала и говорю: «Если лучше не найду». Колька и Юрка – это соседи были, лучшие друзья мои, я все с пацанами дружила. <Наречение имени> А назвали их так: Юрка – в честь Юрия Гагарина, он 61-го года рождения, а Кольку долго решали, как назвать, спорили чуть не до драки. Потом, наконец, договорились, отец его поехал в сельсовет, но пока ехал, забыл, как договорились назвать-то. Приехал, говорит: «Забыл, как записать сына надо». Ну ему там и говорят: «Давай Колькой!». Ну и записали Колькой. Приезжает домой, жена как посмотрела документ, раскричалась: «Какой Колька?!», а уж делать нечего было, так и остался Колькой. Бабушка Мама рассказывала, когда она была маленькая, не видела никогда ни конфет, ни шоколада, ничего такого. Они в деревне жили, бедно, не покупали такого. Однажды мама играла на дороге, мимо шла учительница, спросила, как маму зовут, мама сказала: «Лайка», она еще «р» не выговаривала, и все ее спрашивали все время: «Райк, как тебя зовут?» и смеялись, а учительница ей дала что-то такое в бумажке. Мама обрадовалась и побежала домой, показывает своей матери: «Мам, мам, смотри, мне учительница мыло дала!». А мать ей и говорит: «Дурочка, ешь, это шоколадка!». Сестра Дианка маленькая ни на кого из наших не похожа была. Мы с папой темноволосые, а она рыжая, кучерявая, глаза огромные, голубые. Шутили, что она на соседа похожа. Как-то мы гуляли, женщина подошла и спрашивает: «Ой какая рыжая! А на кого это она у вас похожа?». А Диана и говорит такая серьезная: «На соседа!». Тетя Надя пришла в гости и дала Диане одну конфетку. Я говорю: «Диана, что надо сказать?». А Диана говорит: «А почему так мало?» Наречение имени (Мама) Когда я родилась, сестрички меня хотели назвать Светой. Папа хотел назвать меня Женей. Мама – Любой. А крестная говорит: «Давай лучше Людой!». Мама говорит: «Давай Людой, Люда у меня роды принимала». Так что назвала меня крестная моя. Наречение имени (сестра, брат, я). Истории о рождении и беременности У одной моей коллеги была дочка Диана. Такая была шалунья! И вот эта коллега все время на работе рассказывала истории про дочку. Мы все ее просили всегда: «Расскажи еще!», очень смеялись. И так мне эти истории нравились, что я решила, если у меня будет дочка, назову Дианой. Когда Диана родилась, была такая жара. 9 мая, а жара была, как летом. Все ходили в летних платьицах. А если бы родился мальчик, назвали бы Ренатом. Тогда был знаменитый футболист, вратарь Ренат Ибрагимов. Но когда мальчик родился, папа отказался так называть, сказал, Денисом назовем, в честь Дениса Давыдова. А тебя уже папа называл. Первую дочку я называла. «Вторую тогда», папа говорит, «я буду называть». Он хотел назвать тебя Мариной, но я против была, говорю: «У меня сестра Марина». Надо такое имя давать, чтобы в родне не было, не повторялось. «Тогда», говорит, «Ольгой». И тетка твоя Алла прислала телеграмму поздравительную, как ты родилась: «Поздравляю дочкой назовите Ольгой». Так и назвали. 7 ноября праздник был, бабушка твоя была уже на сносях, пошли с дедом к соседу праздновать. У соседа была корова. Сосед пил за телочку, чтоб корова телилась и телочка хорошая родилась, а дед твой пил за сына. Ну и так напраздновались, что дедушка был не в состоянии везти утром жену в больницу. Повезли соседи, старшей дочке сказали, что мама поедет братика покупать. Приехали, а там фельдшерица стоит над тазиком, тоже, по всему видно, праздновала вчера хорошо: «Не бойся», говорит, «Грозникова, я и так приму, не ты первая, не ты последняя!». Бабушка отца родила, такой синенький был, страшненький, не кричал сначала, фельдшер его в таз с холодной водой сунула, тогда заорал. «Живой», - говорит – и опять к тазу побежала. Привезли его домой, а сестра посмотрела и спрашивает: «И сколько вы за такого отдали?». Бабушка говорит: «Да все деньги, что были, все и отдали». Сестра фыркнула и говорит: «Фу какой некрасивый, я б за такого ни копейки ни дала, я бы из глины лучше слепила». А соседская девочка зато пришла со своими игрушками, с копилкой и говорит: «Я теперь у вас буду жить, я замуж выйду за вашего Валеру». Но не вышла, не судьба. А когда бабушка еще беременной была папой твоим, там у них в деревне был пожар. Все говорили бабушке: «Не смотри! Нельзя тебе на пожар смотреть!» А она посмотрела и рукой дотронулась до лица. Вот у отца на том месте, над бровью, шрам так и остался, такой и родился уже. Истории о рождении, младенчестве, о детском саду А за два дня до родов, 1 июня, я упала. На Ратушной площади, перед пирожками, был такой овощной магазин комиссионный, пять ступенек там было. Вот папа первый вышел, а я с Дианой за ручку выхожу, зацепилась за ступеньку, стала падать прямо на живот. А рядом продавали фрукты, очередь стояла. И один мужчина из очереди успел меня поймать, я только на колени упала, колени разодрала, кровь лилась. Диана через голову сальто сделала, но ей хоть бы что, вот правильно говорят, Боженька деткам соломку подстилает. А папа потом мне и говорит: «Только отвернулся, смотрю – ее уже какой-то мужик обнимает!». Я такая злая была. И вот из-за этих коленей ободранных меня отправили на первый этаж рожать, там с осложнениями разными рожали. А вообще, с тобой у меня была самая легкая беременность и самые легкие роды. Но зато потом намучались все с тобой. Упрямая была, страх! В садик как идти, так каждое утро кошмар какой-то: убегаешь, прячешься за кресла и всю дорогу до садика: «Не пойду в садик, не хочу в садик! Не пойду в садик, не хочу в садик!». Всю душу вымотаешь! Там, в садике, сколько ходила – ни с кем не разговаривала. Однажды воспитательница ко мне подходит такая взволнованная: «А вы знаете», говорит, «что ваш ребенок читает?!». «Да», говорю, «знаю». Ты в три года научилась читать, вот в садике возле книжной полки все время и сидела, больше ничего там не делала: ни на музыке не пела, ни на гимнастике не занималась, тебя там и не трогали потом, знали, что все равно бесполезно. Утром я тебя привожу, все уже физкультурой занимаются, воспитательница говорит: «Ой, Олечка пришла, сейчас будем зарядку делать!». Ты книжку возьмешь, бух на стул и сидишь читаешь, книжкой закроешься. «Ну, ладно, сиди-сиди», воспитательница понимала уже, что ничего с тобой не сделать, лучше оставить в покое. Сидела и читала. И все. Ни слова никому не сказала там. Потом мы тебя забрали, как я в декрет вышла с Дениской. Воспитательница твоя была уже немолодая женщина, так она говорила: «Сколько лет в садике работаю, ни разу такого ребенка не было! Это не садиковский ребенок». Дедушка очень боялся, что тебя отправят в школу для дураков. «Будет», говорит, «молчать там, вот и отправят в школу для дураков!». Но в школе ты уже разговаривала. В садике не хотела просто. Еще говорила маленькая, когда тебя Олей называли: «Я не Оля, я Воля». Почемуто нравилось тебе, что Воля. Еще помню, как вы с Дианой кота хоронили. Я вас отправила уже во двор, в песочницу, а сама по дому что-то доделывала и одевалась, а окно открыто. Слышу, женщина кричит: «Вы что делаете?! Несите его обратно!». «Ну», думаю, «это мои!». В окно выглядываю: Диана дохлого кота на руках несет, а ты – хвост, головы опустили, и слезы капают. Это вы его на помойке нашли и в песочнице похоронить хотели по-человечески, да тетенька помешала. Ужас! Истории о знакомстве детей с обсценной лексикой Диану с года воспитывала бабушка, в ясли ее жалко было отдавать, а тогда был такой закон: когда ребенку исполнялся год, надо было выходить на работу. Ну мы и отвезли Диану в деревню, к бабушке с дедушкой. А бабушка как разговаривала, сама помнишь. Диана очень плохо ела, аппетит плохой был. Вот бабушка перед ней там бегает: - Дияночка, поешь кашки! Диана: - Не-е-е! - Ну картошечки поешь! - Не-е-е! - А давай яичко пожарим! - Не-е-е! Ну еще одно, другое предлагает, Диана все «не» да «не». А у бабушки работы много, она рассердится: «Ну и *** с тобой!», и пойдет на двор. Потом Диана к бабушке: - Давай в куклы играть! А бабушке некогда, говорит: - Ой, Дияночка, мне еще надо сходить обрядиться! - Ну давай в кубики! - Ой, Дияночка, не могу сейчас! - Ну в мячик давай! - Нет, Дияночка, некогда! - Ну и *** с тобой! – говорит тогда Диана бабушке. Так и разговаривала, мы как приедем, аж падаем. Но ничего, потом забыла, когда в город переехала. Еще помню, как Диана тебя воспитывала. Это она уже постарше была, года четыре, а тебе два, наверное. Ты только начинала говорить. Вот где-то услышала это же слово, сидите вы с Дианой в песочнице, а ты тогда, какое слово услышишь, все время повторяла его, очень нравилось, что умеешь уже. Вот сидишь, в песочек играешь и все это слово повторяешь. А Диана таким назидательным тоном, громко так тебе и говорит: - Олечка, *** нельзя говорить! Это неприлично! А ты опять. И Диана: - Олечка, *** нельзя говорить! И так долго-долго все это повторялось. Ужас, как стыдно было! О знакомстве родителей Познакомились мы с папой на юбилее моей двоюродной тети, тети Нади. Тогда юбилеи праздновали широко, всех приглашали, хоть немножко знакомых. Вообще все праздники праздновали вместе, с соседями тоже. И папа там был со своей мамой и теткой. Мне было двенадцать лет, а папе – пятнадцать. Он приехал к матери на каникулы из Калининграда, учился там. Ну, конечно, если бы мне кто-нибудь тогда сказал, что это мой будущий муж, ни за что не поверила бы. А с бабушкой Фрузой (папиной матерью) мы еще раньше познакомились. Отец рассказывал, мать ему перед этим юбилеем и говорит: «Валера, я тебе такую хорошую невесту нашла!». А я такая худенькая была, маленькая, выглядела всегда младше своих лет. Он посмотрел на меня и говорит потом матери: «Вот эта, что ли, невеста?!». Армейские (флотские) истории Папа Пошел я в увольнение, а Пашку не пустили. Пашка говорит: «Принеси мне яблочко». Ну мы пошли, три литра самогона взяли, возвращаемся, вспомнил, что яблок Пашке не купили. Залезли в садик, веточку сломали одну, принес на плече. Месяц без берега. Брежневу дали орден «Победа». А я возьми да и спроси: «А за что?». Ну вот, все пошли в увольнение, а я без берега. «За что?» – спрашиваю. А замполит говорит: «Посиди тут, подумай, за что ордена дают». Еще в отпуск не пустили за то, что комсорга послал. А комсорг чуть троих на тот свет не отправил, спирт вместе пили, всего десять дней на гауптвахте отсидел и сразу в отпуск поехал. Не было справедливости. Когда были на боевой, устраивали шахматный турнир. Потом складывали, кто выиграл, кто проиграл, и кто насколько проиграл, покупал такое количество мороженого, а все остальные потом с больным горлом ходили. Пойдешь в увольнение, выпьешь там самогона. Капитан потом спрашивает: «Что пили?». «Да вина бутылочку», говорим. Капитан орет: «Флот позорите! У вас что, на водку не хватает?! Месяц без берега!» Праздновали День радио. Ну я у себя праздную, и на том конце тоже свой человек празднует. Он передает мне сообщение, но скорость большую поставил, а я уже принял на грудь-то, не могу принять, посылаю: «Повтори». Он опять быстро передает. Я опять: «Повтори». Он послал: «Сменить оператора», а я ему «ПНХ». Через час из Москвы пришло сообщение: «Обнаружено нарушение по связи третьей категории». Собака у нас была еще, но как-то сразу не разобрались, потом оказалось – сука. Ну и как к берегу пристаем, уже очередь кобелей выстраивается. Капитан приказал: «Списать на берег эту проститутку! За аморальное поведение!». «Флот позорит!» – кричал. Очень он в этом смысле трепетный человек был, за честь флота очень переживал всегда, кипятился. Обезьянка у нас была еще. Очень вредная! Воровала у нас все, а потом пряталась в каюте капитана, знала, что там мы ее не достанем и дразнилась оттуда. Большая история О происхождении рода, о предках (по материнской линии) Мамин рассказ И папа, и мама мои из Печерского района. Папа из деревни Лесицко, а мама из деревни Луки. В папиной деревне огурцы все выращивали, какие-то очень хорошие огурцы были, их возили потом в Ленинград продавать. Это главный доход был. Папа, Тимофей Карпович Ерофеев, был мастер на все руки. Дома строил, печки делал, гробы для всей деревни, у нас дом был посреди деревни, в саду часовня стояла. И если кто умрет, у нас в часовне в гробу лежал, пока его не похоронят, некоторые боялись поэтому немножко, обходили дом наш. Папа еще печник был, старые люди говорили, с печником лучше близкую дружбу не водить, держаться подальше, но и не ссориться. Вообще, отца уважали. Но он молодец был, сам себе дом построил полностью. А мамин дедушка первым вступил в партию, коммунистом был. Поэтому когда немцы стали наступать, они уехали в Киргизию, боялись, что немцы его сразу расстреляют. А мамин дядя ушел в монастырь. Был Иван Карсов, а стал отец Иона. Его все звали Ионушкой просто. Он хромой был, вот и пошел в монастырь. Он хорошо служить умел, голос у него красивый был, пел хорошо. Он когда служил, больше всего народу в церковь собиралось, любили его послушать. Потом он стал игуменом. А сестра его, мамина тетя Вера, была старой девой и брат взял ее в монастырь тоже, она на кухне там была поваром, у нее маленькая келья была, мы с мамой часто к ней ходили. <О семейных реликвиях> Ионушку я плохо помню, а тетю Веру помню, и келью ее, тесная такая, темная, узкая, как гроб: кровать и маленький столик, и все, а, иконы, конечно, до потолка, старинные такие, мама говорила, тетя Вера ей говорила: «Раюшка, как умру, иконы все тебе будут», но не знаю, куда они делись, война началась, там уже не до икон было. Книжек еще у нее много было, все церковные, я ничего не понимала в них, буквы чудные, картинки только смотрела. Мама спрашивала: «Как это, тетя Вера, священники у нас на праздник водку пьют?». А тетя Вера достала книжку какую-то и показала ей картинку: адское пламя и черти попа за бороду тащат. «Со священников и монахов», говорит, «еще строже спросят потом». А Ионушку любили. Он только служил в церкви и молился, хромой был, его на другие послушания и не брали, еще грамотный был, так какие-то у него были послушания бумажные. И ходил еще за стены монастыря служить по деревням, мало было попов, не хватало. Папа, как война началась, молодой был. Немцы быстро оккупировали нашу территорию. Папу немцы забрали в лагерь, в Тарту лагерь был. Он с 1922 г., в 1941 г., значит, 19 ему было, да? Был он в лагере, пока советские войска не освободили их. Потом его отправили в штрафной батальон, на фронт, приказ был «Ни шагу назад!», стреляли свои же в спину, если кто отступал. Другой твой дед, папин отец, Федор, тоже ведь в штрафбате был, ему вообще 17 лет было, когда немцы их оккупировали, в плен тоже попал, а когда свои освободили – в штрафбат. Ему тоже повезло – ранили, омыл кровью вину, значит. Ригу брал. Там был сильно ранен, весь был в осколках, контужен был, у него потом так до конца жизни много-много осколков в теле было. Когда везли его в госпиталь, он весь окровавленный был, санитар сказал про него: «Этого-то по дороге выкинем». Но не выкинули, довезли. Умер он почти в 80 лет, хоронили в день его рождения. Дедушка мой Карп в Первую Мировую воевал. С 1914 года. Был участником Брусиловского прорыва. Армия ушла вперед, а тылов не было, и обеспечения никакого не было. Попали в плен к немцам. Шесть лет был в плену в Дании, а в 1920 их освободили. Он долго был на войне. <О семейных реликвиях> Этот же дед Карпа, он ловкий такой был, удалой, когда служил еще в армии, залез на вышку какую-то, никто не смог залезть, а он смог, хромовые сапоги за это получил, это был очень дорогой подарок. Отец говорил, у этого деда Карпа волосы были как раз такого цвета, как у тебя, а больше ни у кого таких не было у нас. Мама была в эвакуации во время войны, в Киргизии. Голодали, все отправляли на фронт. Мамины родители умерли. Дедушка умер в рабочей армии от голода. У бабушки было четверо детей: маме моей было 17, а младшей сестре ее, моей крестной, – 5. Бабушка умерла от голода, а дети все выжили. Младших забрали в детдом, а мама работала. Ходила проведать брата и сестер в детдом, надо было идти далеко, пешком, километров пятьдесят. Мама ничего не зарабатывала, немножко муки давали. Она нарвет какой-то травы, смешает с мукой, испечет таких лепешек, возьмет детям. По дороге проголодается, откусит лепешку – горько, бросит в канаву. Потом идет-идет, да и вернется, подберет, больше есть нечего было. Она от истощения еле шла, киргиз, говорит, остановился раз, хотел подвезти на лошадях, а тогда говорили, киргизы русских девок воруют, увозят к себе, потом они пропадают. Так и не села, пешком пошла дальше, боялась очень. Киргизы отдельно жили, русские – отдельно. Очень сильный голод был, мама говорила. Овца както сдохла, ее закопали. А ночью они пришли, выкопали ее и съели. Такой голод был. Маму хотели послать на фронт, но она тогда была больна малярией, еле дошла до военкомата, с палочкой, как старушка, всю трясло ее, высохла вся, кожа да кости. Ну так и не взяли ее, сказали: «Нам такие на фронте не нужны, иди домой». Мама приехала домой, в деревню, у нее всего имущества было – одно вшивое платье ситцевое. Маму ее тетка взяла к себе, платье сожгли, в баню ее сразу отправили. А соседи, когда они уехали в Киргизию, их корову забрали себе. Ну а когда мама вернулась, отдали ей корову, так она и выжила. Добрые соседи были вообще, хорошие. Потом и сестер и брата привезли из Киргизии, мама их растила сама. Поэтому она и замуж вышла поздно, в 36 лет, папа был уже вдовец с тремя детьми, мама уже старая считалась, как замуж выходила. Отцова мама Акулина была из богатой семьи, их по фамилии никто и не звал, прозвище у них было – Богачевы, так все их и звали. В 1917 г. их раскулачили и все их хозяйство сожгли. Но их оставили, не тронули. Прадед отца тоже был богатый. Клад зарыл. Когда старый был совсем, из ума выжил, стал всех в черном теле держать, дети стали его спрашивать, где деньги, а дед им ответил: «У шуки под хвостом», зубов уже не было у него, шепелявил. Долго потом все этот клад искали – так и не нашли. А мамина семья бедная была, Мурышкина ее фамилия была девичья. Мама нанималась к богатым эстонцам на лето работать. Они с эстонцами там, с сету, по соседству жили. Мама поэстонски хорошо знала, и папа, она и в школе учила, стихов много знала эстонских, песен. Они при Эстонии в школу ходили же. Папа любил учиться, хорошо учился, читать любил, у него память хорошая была, он много историй рассказывал. Хотел поступать в военное училище, но его не взяли из-за сердца, больное сердце было. Но все, кто из его знакомых поступил в училище, все погибли первыми, как только война началась. Бабушкина тетка Ольга жила в Тарту, городская была такая дама, бабушка к ней приезжала в гости. Большая история История рода (по отцовской линии). Рассказ отца Дед мой со Смоленщины, с деревни Шерково. Отец тоже с тех мест, рядом. Но потом они долго жили в Белоруссии. Отец начальник был, офицерскую сумку такую носил на боку, он лесом заведовал, где рубить, кому дать, кому не дать. Денежная должность была. У него лошадь была личная. И его все звали Федор Макарыч, важный был, в общем, человек. Этот жеребец его и утопил, он ждал парома у реки, а жеребец молодой был, бешеный, весна была, ему ждать не хотелось, он и рванул в реку, а отец прикуривал в этот момент, не ожидал. И утонул. Бабка моя, говорили, ведьма была. У них фамилия была – Глазуновы. Да как ведьма, так, заговаривать умела, лечила. А потом с ума сошла. Мать тоже это умела. И гадала. Не любила, только если очень просили, гадала. Денег не брала никогда. Всю правду говорила. Одной там женщине в войну прислали похоронку на мужа, она – к матери, мол, погадай, жив или нет. Мать погадала – жди, говорит, придет. И правда, пришел потом, напутали там чего-то. У них это вообще у женщин наших раньше передавалось как-то от матери к дочери, что шептать надо, какие травки собирать, все это. Но вот мать уже не стала Алке (дочери) ничего рассказывать. Бабки говорят, поэтому теперь и мучается, умереть не может спокойно. Вообще, она уже тут, в Эстонии этим не занималась, только когда тебя в три года напугали сильно, ты заикаться стала, она тогда тебя вылечила, пошептала что-то, поплевала, побрызгала – и прошло, правда. Рожу лечила, красную тряпку привязывала. И когда ты ногу сломала, она уже на костылях еле ходила, но пришла в больницу тебя лечить, я говорил «Не надо», а она – «Хочешь, чтоб девка кривая осталась?», ну и вот, нормально срослось все. Мать в войну немцам окопы рыла, немцы оккупировали территорию нашу быстро. Лес валили. Немцы с автоматами над ними ходили там, покрикивали. Мать по-немецки много научилась тогда. Один там охранник ее полюбил. Хороший, говорила, человек был, безобидный. Он говорил, мол, да не надо так стараться, вы только делайте вид, что работаете, только когда начальство мимо будет идти, а так не надрывайтесь. А мать говорила, мы так не умели, работали на совесть, хоть и для немцев, а как-то не умели иначе. Ну вот этот охранник все за матерью ухаживал. А она смеялась над ним, он не понимал. Так веселились там. Потом он погиб, его бревном придавило случайно там на лесоповале, жалко было, мать говорила. Поставили потом злого с собакой. А потом освободили их наши. А тетку угнали в Германию. Рабочая сила им нужна была. Ну она там домработницей была в семье одной. Ничего, говорила, хорошо к ней относились там, не обижали. Только страшно было, что с ней потом сделают, неизвестно. Ну так до конца войны там и работала. Потом освободили, она в Латвию поехала, там ей в Латвии документы делали. Дед двоюродный пропал в войну без вести. Потом узнали, что умер в концлагере в Австрии. Он портной был. Большая история История рода Рассказ свекрови Родители мои из Галича. Папа мой был унтер-офицер, Иван Исупов. Служил в царской армии. У нас татар там много жило. Но наши русские все-таки были, православные. Говорили, что мы из татар, но это не может быть. Папа с братом такие хулиганы были, заскочили на конях в их мечеть, те как бросились их догонять, но не догнали. Но папа такой был верующий, всегда молился перед едой и после, не может быть, чтобы мы из татар. Он переплывал Иртыш, был ранен в голову, попал в плен к Колчаку, там его заставили ухаживать за ранеными в госпитале. А мама с 16 лет рожала каждый год по ребенку, тринадцать детей у нее было. Она была Мать-героиня, у нее и медаль была. На Вторую Мировую папа по возрасту не попал. А дед мой Николай Соколов так был похож на Николая II! Он портной был, шил солдатскую форму, в основном, уходил надолго из дома, у него столько заказов было всегда. Когда приезжал домой, вел нас, детей, на базар, покупал мороженое, петушки. А у нас в Галиче очень много цыган было, костры жгли, пели песни, танцевали разодетые такие, так интересно, мы ходили смотреть. Там железная дорога была, везли из Германии всякое добро после войны, мама ходила к поезду и покупала немецкое все, очень хорошее было, качественное. А когда пленных немцев вели, я сама помню, такие они замученные были, люди подходили и приносили им, кто что мог, еду, одежду. Они там работали потом в Галиче. Мы, дети, бегали на них смотреть, а они нам дарили шкатулочки разные, делали сами их, выжигали по дереву. <О семейных реликвиях> У нас была квартира в деревянном доме, была такая мебель старинная красивая, угол был весь в иконах старинных, лампада всегда горела. И когда мы уезжали сюда, в Эстонию, оставили все тете Пане, чтоб она сохранила. Но так и не забрали потом. Только зингеровскую машинку взяли с собой, мама была портная. Сестра моя уехала в Эстонию первая, вышла замуж, она машинисткой работала в суде. И мы переехали к сестре. А племянника моего украли лесные братья. Но отбили потом, догнали. А Дэви (муж) родился в Нижнем Тагиле в эвакуации. Его отец был из Пярну. Дед его был скрипач, играл в оркестре. А их предки из Вильно родом. А мама таллинская, закончила Тартуский университет, работала старшим экономистом в Министерстве Торговли. Говорила по-русски, по-эстонски, по-немецки и на иврите.
