«Чертова Музыка»

«Чертова Музыка»
(Пьеса для двух)
автор - Жанар Кусаинова, Санкт-Петебург
erke-janar@yandex.ru
Действующие лица:
Он
Она
Ночь, поздняя ночь, темно на улицах, фонари горят. За окном мелькают одинокие
прохожие, редкие машины.
Ее квартира. На полу валяются какие-то книжки, ощущение хаоса и бардака, а в мойке
множество грязной посуды. Завядшие цветы в вазе. В углах кучи одежды.
Она - Привет! Милый! Помнишь, ты помнишь! Ты конечно же! Что же ты так смотришь
на меня? Господи, как же весело было там на войне! На нашей гребанной, на нашей
радостной. Помнишь, как нас бомбили, наш дурацкий класс, а мы почему-то были в
зоопарке, такой бред. Нас туда привели, хотели спрятать малышей нас, от бомб и прочего.
А оно вот как тут. И бомбы и грохот, а звери орут. И наш старик биолог выскочил из
подвала, и стал орать, что это редчайшие животные, и что мы совсем еще мелкие, и что
эти уроды, которые смеют нас убивать, видно плохо в школе учились! Вот видите дети,
будете плохо учиться будете такими же уродами и выродками. А мы выскочили к нему, и
тянули его за рукав обратно в подвал и умоляли – Ну что же вы! Спрячетесь с нами! Не
лезьте нарожон! Ну, пожалуйста!
И бомбы. И бомбы.
А я никуда не выскочила. Я обняла тебя, помнишь, я просила тебя – А мы умрем? А вдруг
мы умрем? Нас убьют? Мы такие маленькие здесь, а они такие сильные там! У них
бомбы! Можно я поцелую тебя, хоть разок? Ну, пожалуйста.
И ты кивнул. И я целовала тебя. Ошалевшая, от ужаса этого, от криков и стонов
погибающего зверья, раненного и ничего непонимающего. И еще гормоны в моем тонком
теле звенели и в струну вытягивали меня, что поделать, война войной, а переходный
возраст и все тайны взросления никто не отменял. Я рвалась к тебе, а ты смотрел в точку.
И молчал. Ты слушал мои просьбы, так как богатые люди слушают мольбы нищих.
Снисходительно. С молчанием, что бывает гораздо страшнее самых громких проклятий.
В голове туман, и смерть близко. А мне хочется целовать тебя, у каждого должен быть в
жизни первый поцелуй, страшно пропустить, умереть без этого. А ты молчал.
И я не решалась тебя целовать.
Ты помнишь, меня, ты помнишь! Господи как смешно-то, звери воют на все лады, а я
губы к тебе тяну. А ты нос воротишь, а на небе бомбы.
Он – Тихо, милая, тихо! Не кричи. Не плачь.
Она – Нет, я не кричу, и не плачу, разучилась, устала, я теперь только смеюсь, говорят,
что это от нервов. А ты помнишь, как однажды ранило нашего учителя, и нужно было
проехать к нему, большому грузовику, а на нем врачи. А учитель наш далеко на поле
минном.
А мы видели, что водитель боится проехать к раненному врачу. Там табличка была –
«минное поле.»
И мы с ребятами сначала со страхом пошли по полю, а потом побежали, взорвется, не
взорвется, путь прокладывать.
Наш старенький учитель. Помнишь, он просил нас, не подходите дети, я жизнь прожил, а
вы…
Врачи выскочили из грузовика, и стали кричать нам – остановитесь, дети!
А мы все равно бежали. Мы бежали.
И грузовик за нами потихоньку пошел. Человека спасать.
А мы бежали. А потом увидели, что поле не взрывается, и что как-то спокойно на нем…и
мы дети стали прыгать и скакать, хороводы водить, веселиться. Это у нас что такое былото? Может от страха и или что? Не знаю, а ты знаешь?
Он – Нет. Ничего не знаю.
Она - А потом грянуло. Шарахнуло как! Все даже присели, и головы закрыли руками по
привычке, думали, что бомба. И вдруг дождь и гром. И в небе молнии. А мы так
смеялись и хохотали, помнишь?
Он – Я не хочу помнить. Хватит! Вот это все где мне!
Она - Ну как же… Что же ты?
Он - Не хочу помнить и не буду. Не могу. Думаю, что мне лучше сейчас уйти.
Она - Не уходи. Прости меня. Ну, подожди еще немного, выслушай меня, у меня же в
этом городе никого кроме тебя и не с кем об этом…
Он - Я слушаю, только коротко…
Она - Я тебя не узнаю. Что с тобой? Помнишь, как нас бросили целый детский дом, наш
детдом, мы проснулись, а никого из взрослых. Никого, только наш биолог, помнишь? И
старшие не стали его слушаться и сбежали, а он кричал им. И остались только мы, пятеро
мальчиков и три девочки. Помнишь…
Он – Что же ты от меня хочешь?
Она - Ничего. Я просто хочу… сама не знаю. Ты, помнишь… А как мы прятались от
перестрелок? Мы ночевали в разрушенных зданиях. И вот однажды забрались в
консерваторию, и спрятались там под роялем. Мы поставили его набок, чтобы был нам
стенкой, и сидели, помнишь? А пули попадали в него и струны звенели, и треск звучал.
Это была музыка, чертова музыка. Правда, смешно?
Он - Нет. Не смешно. Чего ты хочешь от меня?
Она – Я хочу, чтобы ты помнил со мной то, что случилось с нами. Я хочу, чтобы ты меня
любил.
Он - Прости, но ты знаешь, ты знаешь, ты все знаешь…Но ты все равно приходи ко мне.
Или нет, лучше не надо. Хотя…нет, ты все-таки, то есть нет…приходи ко мне…нет, не
стоит..хотя…я думал, я надеялся, я уже практически поверил, что смогу забыть, то, что с
нами случилось, про эту войну и то, что там было…понимаешь, про то одиночество на
войне. Этот страх и все эту мерзость. Даже думать об этом не хочу. А ты появляешься как
призрак из прошлого, и требуешь что-то… я не знаю чего…Ты напоминаешь, то о чем я и
думать не хочу. Может быть в другой истории, без всего этого, без воспоминаний я смог
бы любить тебя, но не теперь. Ты знаешь, ты ведь хорошая девочка, ты умная девочка…
Она – Хахаха. Помнишь, как в старом кино…Если женщине говорят, что она умная
девочка, значит она полная дура. Такая тема.
Он - Почему у тебя в доме шкафа нет? У тебя все вещи по дому валяются. В кучах…Это
что ж такое в твоей жизни деется? (он пытается сменить тему)
Она – А ты не помнишь, тебя тогда со мной уже не было. Я отстала от наших, помнишь,
когда наш учитель умер, мы с ребятами стали жить мелкой шайкой, беспризорниками
среди стрельбы и прочего. Я тоже была в этой шайке, а потом отстала и потерялась. И ты
знаешь, первое время мне было очень страшно. Но ничего, мне повезло, я набрела на
какой-то брошенный дом и стала в нем жить. Ела что-то и ночевала в каких-то сваленных
кучах одежды. Меня это успокаивало. Мне было тепло там. В доме была какая-то еда,
книги, казалось, что люди недавно ушли оттуда. А еще там стоял шкаф. Большой,
старинный. Но я в него не заглядывала, было ни к чему. И вот однажды в город пришли
они…боевики. И я в ужасе запрыгнула в шкаф. А там тело, там мертвое тело, девочка,
кажется младше меня. Расстрелянная. Я напугалась. А по дому в это же время боевики.
Они все шарили, шарили, искали. Простреливали сундуки, кровати, кучи одежды.
Я понимала, что рано или поздно они подойдут к шкафу. Взяла крови из раны той
девочки и обмазала себя, как будто я тоже умерла. Ты знаешь, мне кажется, что в тот
момент, я, наверное, действительно умерла. У меня сердце просто взорвалось, знаешь,
взорвалось. Вот и живу с тех пор дура с взорванным сердцем. А они услышали какой-то
шорох из шкафа, и пошли к нему. Они открыли дверцу и увидели меня. Я лежала не
шелохнувшись.
- Видно давно умерли. – Сказал один.
- Похоже на то. – Сказал другой. И они ушли.
А я еще долго не могла прийти в себя. Я как будто и правда умерла.
Знаешь, не люблю, когда шкаф дома стоит. Тяжело и трудно мне от этого.
А еще, ты помнишь? Когда из нашего детдома все учителя сбежали, мы такие счастливые
были. Праздник непослушания да и только. Помнишь?
Знаешь, ты будешь смеяться… я тогда мечтала, что нас захватят боевики, и я предложу им
убить меня вместо тебя, а ты будешь плакать – не умирай милая. Не умирай. Ты не
примешь моей жертвы.
А я буду гордая и смелая. Буду смотреть в глаза смерти. Дурная да?
Знаешь, я те дни поняла, что самое страшное на войне происходит не громко, а очень
тихо, посреди дня. Я стала бояться дня, выползала из своего угла только ночами, ночью
легче спрятаться. Я и теперь живу только ночами…
Но тебя это не касается. А ведь когда-то мы были друзьями, я любила тебя, а
теперь…между нами…что между нами? Мои бесконечные письма, на которые ты не
хочешь отвечать.
Черт, ты знаешь…впрочем, лучше промолчать. Потому что ты и так все знаешь, все слова,
которые ты можешь сказать мне в ответ, я и сама знаю их так хорошо, что сама могу
диктовать тебе, что писать…
Он – Знаешь, давай лучше помолчим.
Она - Это было бы хорошо…помолчать. Но не могу. Раньше я молчала, очень много и
долго молчала, и слова в горле торчали камнями. Ни сказать, ни промолчать… А теперь я
хочу говорить, про это, я хочу говорить… кто знает, когда я еще смогу сказать.
Он – А я не хочу. Что же ты сделаешь со мной… Ты же меня убиваешь теперь вот всем
этим, словами своими, напоминанием. Зря я сюда пришел, не надо было…
Она - Ты думаешь?
Он - Да.
Она - Тогда уходи.
Он- Хорошо… Только ты все-таки объясни мне, ты почему к врачу не ходила? Я нашел
для тебя классного кардиолога, а ты не пошла. Дура что ли? С твоим сердцем к доктору
надо!
Она – С моим взорванным сердцем…нужно не к доктору, а к минеру или к саперу. Хотя
впрочем, уже поздно…
Он - Опять дуришь? Я тебе яблок привез, ты есть их не стала, это еще почему? Думаешь,
отравлю?
Она – Нет, не отравишь. Просто понимаешь, я однажды…я как тебе рассказать…
Он – Так и расскажи. Словами. Только тихо, тихо, тихо. Я всегда боюсь, когда ты так
нервничаешь, когда ты кричишь так. Что с тобой?…Ты так напугана…
Она – Ты знаешь, после того, как я отстала от тебя и наших и одна осталась в
разрушенном городе… Я снова бродила по городу, среди брошенных квартир и домов. И
вот когда почти уже выбралась за черту города. Ночами шла, короткими перебежками. И
вот стою я на окраине города. И страх такой, страшно даже вздохнуть, кажется, что
обязательно кто-то найдет и все, конец мне. Я шла медленно, так тихо было вокруг,
непривычно тихо, и это пугало, приводило в состояние какой-то растерянности. Думалось,
что может это сон, и все это только кажется… Вот проснусь, и снова будет грохот и пули
будут свистеть. И все никак не просыпалась.
Потом я подошла к какому-то дому. И увидела - яблони. И яблок много. Обрадовалась,
подбежала ближе. К веткам подхожу, а там гнилые яблоки. Черные все. Не собрали
вовремя. Но и погибло все. Вот я к дому ближе и ближе. Уже совсем рядышком. И
слышу жужжание какое-то что ли… И вроде какие-то люди сидят за столом в доме. И
молчат все. И жужжание все громче и громче. Я потихоньку глянула в окно и вижу, они
все мертвые. Мама с ребенком, отец, какой-то старик и старушка с ними. Как сидели, так
и умерли. Их, наверное, из автомата, очередью накрыло.
И стол нарядный, да на нем все сгнило. И мухи, и жуки всякие, черви вокруг, живые,
шумят, суетятся.
Я оттуда, бегом. На бегу зацепилась одеждой за ветку. Ту самую, с черными яблоками. И
с тех пор, ненавижу яблоки. Никакие не люблю. Прости меня, ты прислал, а я…Дура
правда?
Он – Дура и есть. Что же мне с тобой делать?
Она – Ничего. Забудь меня, так будет лучше для всех нас.
Он – Иди сюда, дурочка. (пытается ее обнять, поцеловать)
Она – (упирается) Не надо. Больно, так еще больнее. Это ведь, как голодного дразнить
хлебом. Я ведь тебя люблю очень, хочу тебя, а ты, тебе же… Нет, конечно, никто не
виноват, что так складывается. Но просто тогда не прикасайся, не надо. Меня ведь ведет и
качает, и палуба уходит из-под ног, когда ты меня обнимаешь. Тебе-то это ни к чему, ты
ведь из жалости, пожалел дурочку, а мне больно. Понимаешь?
Он – Понимаю. Что же теперь?
Она – Не знаю, не знаю, правда. Уходи, пожалуйста, прошу тебя. Просто уходи. Хотя
нет. Лучше останься. Нет, иди. Нет, лучше…Я не знаю, не знаю, ничего не знаю,
слышишь, я ведь совсем ничего не знаю. Господи, что с нами сделали, за что? Зачем? Я
ведь, и ты ведь, и как же теперь, и что теперь…
Они стоят друг напротив друга. Молчат.
Он достает сигарету, закуривает. Они смотрят друг на друга. Дым сигаретный.
Занавес.