На правах рукописи НАЗАРОВА НИНА ВЛАДИМИРОВНА
advertisement
На правах рукописи НАЗАРОВА НИНА ВЛАДИМИРОВНА ЛИТЕРАТУРНАЯ ПОЗИЦИЯ О.И. СЕНКОВСКОГО В 1830-х гг. На материале повестей, подписанных псевдонимом А. Белкин Специальность 10.01.01 – Русская литература Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук Москва – 2010 Работа выполнена на кафедре истории русской классической литературы Российского государственного гуманитарного университета Научный руководитель: кандидат филологических наук, доцент Бак Дмитрий Петрович Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор Зыкова Галина Владимировна кандидат филологических наук Рогов Кирилл Юрьевич Ведущая организация: Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН Защита состоится «28» октября 2010 года в ____ часов на заседании совета по защите докторских и кандидатских диссертаций Д 212.198.04 при Российском государственном гуманитарном университете по адресу: ГСП-3, 125993 Москва, Миусская пл., д. 6. С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Российского государственного гуманитарного университета Автореферат разослан «27» сентября 2010 года Ученый секретарь совета, кандидат филологических наук, доцент В.Я. Малкина Общая характеристика работы Объект и предмет исследования. Настоящая работа посвящена изучению особенностей литературной позиции О.И. Сенковского, беллетриста, критика и редактора журнала «Библиотека для чтения». В центре диссертации – три повести, опубликованные в «Библиотеке для чтения» в 1835–1836 гг. под видоизмененным пушкинским псевдонимом А. Белкин. Актуальность темы и степень ее научной разработки. Традиционно история журнала Сенковского рассматривалась в контексте профессионализации русской литературы и журналистики, а также с точки зрения истории литературного быта 1830–1840 гг. Монография В.А. Каверина «Барон Брамбеус. История Осипа Ивановича Сенковского, журналиста, редактора “Библиотеки для чтения”» (1929; 2-ое изд., испр. и доп.: М., 1966) по настоящий день остается наиболее значительным вкладом в изучение творческой биографии Сенковского. Интерес исследователей также вызывал польский период жизни литератора;1 немалое внимание «Библиотеке для чтения» уделялось и в работах, посвященных творчеству А.С. Пушкина и Н.В. Гоголя. В их числе необходимо назвать статьи В.Г. Березиной, В.Э. Вацуро, Э.Л. Войтоловской, Н.И. Мордовченко и др. Наконец, в 2000х гг. вышел целый ряд исследований о Сенковском, среди которых необходимо отметить монографию В.С. Фомичевой2, а также диссертацию и статьи А.В. Шароновой3. Вместе с тем, многие подробности деятельности Сенковского до сих пор остаются вне поля зрения исследователей. Так, за все время изучения литературной биографии Сенковского вниманием был практически обойден один из ее ключевых моментов – а именно, публикация в «Библиотеке для чтения» трех повестей, подписанных псевдонимом А. Белкин. Между тем, анализ этих повестей позволяет рассмотреть целый круг проблем, касающихся литературной позиции Сенковского. Анализ ранее не описанного материала позволяет иначе взглянуть на литературно-журнальную ситуацию 1830-х годов – именно в этом заключается новизна исследования. 1 Pedrotti L. The Genesis of a Literary Alien: Jozef-Julian Srekowsky. Berkeley: Univ. of Calif. Press, 1965. 2 Фомичева В.С. Театральность в творчестве О. И. Сенковского. Juvaskyla, 2001. 3 Шаронова А.В. Литературная критика О.И. Сенковского, редактора "Библиотеки для чтения, 1834–1848 гг.: диссертация ... канд. фил. наук. СПб., 2000. Шаронова А.В. О.И. Сенковский в письмах к А.В. Никитенко (1833–1848) // Пушкин: Исследования и материалы. СПб., 2004. Т. XVI/XVII. С. 398–427. Шаронова А.В. К проблеме взаимоотношений редактора и авторов «Библиотеки для чтения» // Русская литература. 2000. № 3. С. 83–95. 3 Целью диссертации является выявление литературной позиции Сенковского и ключевых закономерностей его литературной стратегии в 1830х годах. Можно выделить следующие задачи работы: 1. Реконструкция обстоятельств, стоявших за использованием пушкинского псевдонима, т.е. объяснение этого факта истории литературы и определение целей, которые в каждом конкретном случае преследовал Сенковский. 2. Прояснение ряда фактов из истории отношений Сенковского и «Библиотеки для чтения» с другими литераторами, прежде всего – с Пушкиным и Гоголем. 3. Изучение проблемы бытования иностранной литературы на страницах «Библиотеки для чтения». 4. Характеристика на основе проделанного анализа литературной позиции Сенковского в указанный период. Хронологические рамки работы преимущественно ограничиваются 1830-ми годами – временем основания «Библиотеки для чтения» и появления «повестей А. Белкина». Именно в этот период сформировалась литературная репутация Сенковского, под знаком которой современники воспринимали его деятельность все последующие годы. «Библиотека для чтения» за этот период также прошла значительный цикл развития. Начавшись как одно из самых громких издательских предприятий за всю историю русской литературы, вобравших в себя произведения практически всех действующих писателей, к концу 1830-х гг. журнал оказался практически в литературной изоляции. Оставаясь коммерчески успешным предприятием, он все больше ориентировался на провинциального читателя и не принадлежал к числу периодических изданий, определяющих развитие литературного процесса. Таким образом, середина 1830-х гг. – определяющий период как для Сенковского, так и для редактируемого им журнала. Источники исследования. Основную группу источников составляют публикации в периодических изданиях 1830-х гг. Также привлекаются источники личного происхождения, главным образом, мемуарные свидетельства и переписка, позволяющие реконструировать восприятие литературножурнальной деятельности Сенковского современниками и прояснить те или иные факты литературного быта. Фундаментальными источниками такого рода применительно к литературному процессу 1830-х гг. являются материалы переписки Пушкина и Гоголя. В методологическом отношении работа представляет собой историко-литературное исследование. В диссертации задействованы принципы традиционного комментирования: установление источников текста и гене4 тических связей, а также прояснения смысла отдельных мест повестей, подписанных псевдонимом А. Белкин. Используется также контекстуальный метод – не только интерпретация повестей, но и помещение их в определенный литературный контекст. Ориентирами в таком синтетическом подходе являются, прежде всего, труды В.Э. Вацуро и О.А. Проскурина. Значительное внимание в работе уделено соотношению фактов литературного и нелитературного рядов, характерным примером которого являются литературные полемики. По замечанию Проскурина, «распутывая клубок из взаимных обвинений в глупости, косности, невежестве или политической неблагонадежности, мы в итоге почти всегда можем обнаружить, что в середине этого клуба – серьезные литературно-эстетические разногласия, свидетельствующие о чрезвычайно сложных и динамичных процессах, происходивших в недрах литературы»4. В диссертации производится реконструкция и анализ литературного быта, под которым мы, вслед за Ю.М. Лотманом, понимаем «особые формы быта, человеческих отношений и поведения, порождаемые литературным процессом и составляющие один из его исторических контекстов»5. Для анализа литературного контекста «повестей А. Белкина» и реконструкции литературной позиции Сенковского в работе используется метод исторических реконструкций, заключающийся в «достраивании» недостающих звеньев в цепочке фактов. Такой подход позволяет за единичными фактами увидеть проявление более общей поведенческой модели, а на основе системного анализа этих фактов выявить литературную позицию писателя в целом. Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, а также списка использованных источников и литературы. Каждая из глав строится вокруг анализа одной из «повестей А.Белкина», взятых в хронологическом порядке. Во всех трех случаях анализ повести подводит к более широкой проблеме. В первой главе это история отношений Сенковского и «Библиотеки для чтения» с Гоголем, полемика с С.П. Шевыревым и «Московским наблюдателем». Во второй главе история текста повести «Турецкая цыганка» дает основания исследовать закономерности бытования иностранной литературы на страницах «Библиотеки для чтения» и роль псевдонимов в творчестве Сенковского. В третьей главе восстанавливаются обстоятельства разрыва Пушкина с «Библиотекой для чтения», изменение репутации и авторского состава журнала, а также дейПроскурин О.А. Литературные скандалы пушкинской эпохи. М., 2000. С. 15. Лотман Ю.М. Литературный быт // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 194. 4 5 5 ствия Сенковского по созданию собственного пантеона русской литературы. В заключении подводятся итоги настоящей работы и намечаются перспективы дальнейшего исследования. Научно-практическая значимость исследования выражается в применимости его результатов для разработки курсов по истории русской литературы и журналистики первой половины XIX в., для издания и комментирования сочинений Сенковского, при подготовке спецкурсов, посвященных истории русской литературной критики и литературного быта. Апробация результатов работы. Основные результаты исследования были представлены в докладах автора на Международных научных конференциях молодых филологов в Тарту (Тартуский университет, Эстония, 2006 г. и 2008 г.), IV Международной летней школе на Карельском перешейке (Санкт-Петербург, 2007 г.), семинаре «Б.М. Эйхенбаум. Литературный быт, литературная репутация, литературное поведение» под руководством Д. П. Бака (РГГУ, Москва, 2005–2009 гг.), XIV Тыняновских чтениях (Резекне, Латвия, 2008 г.), Лотмановском семинаре (Тартуский университет, Эстония, 2009 г.), конференции «Памятные книжные даты в контексте культуры» (ГУ ВШЭ, Москва, 2009 г.) и Пушкинских чтениях (Тартуский университет, Эстония, 2010 г.). По теме диссертации опубликован ряд работ. Основное содержание работы Во введении дано обоснование актуальности темы, описана степень научной разработки проблемы, обозначены источники исследования, определены его предмет, объект и хронологические рамки, заявлена научная значимость работы, зафиксированы методологические основы и структура диссертации. Первая глава посвящена анализу «Потерянной для света повести», опубликованной в «Библиотеке для чтения» в мае 1835 года и представлявшей собой короткий и полемически ориентированный бессюжетный фельетон. В разделе 1.1 диссертации рассматриваются существующие варианты интерпретации «Потерянной для света повести». Одна из главных версий – трактовка повести в связи с выбранным Сенковским псевдонимом, то есть как пародии на Пушкина. Именно в таком ключе о «Потерянной для света повести» писали Н.Я. Берковский, С.Г. Бочаров и Н.И. Михайлова6. Однако Берковский Н.Я. О «Повестях Белкина» // Берковский Н.Я. Статьи о литературе. М.–Л., 1962. С. 301–303. Бочаров С.Г. Поэтика Пушкина. Очерки. М., 1974. С. 151–152. Михай6 6 при более детальном рассмотрении оказывается, что между «Повестями Белкина» Пушкина и «Потерянной для света повестью» Сенковского не находится каких-либо сюжетных или стилевых пересечений; кроме того, осталась непроясненной и ее потенциальная пародийная функция. В.Э. Вацуро7 и В.С. Фомичева8 в своих работах проводили типологическую параллель между повестью Сенковского и произведениями Гоголя, но считали, что пародия Сенковского целила в иных литераторов – Пушкина и М.П. Погодина. Однако, как доказывается в разделе 1.1, именно гоголевская манера была предметом пародии в «Потерянной для света повести». Сформулированный в первом разделе вывод иллюстрируется в разделе 1.2. Методологической основой для сопоставления произведений Гоголя и Сенковского служат работы «Как сделана шинель Гоголя» Б.М Эйхенбаума,9 «Этюды о стиле Гоголя» В.В. Виноградова10 и «Поэтика Гоголя» Ю.В. Манна11. В разделе выделяются важнейшие схождения между «Потерянной для света повестью» и поэтикой повестей Гоголя. Это общий стиль повествования – «тон фамильярно-соседской беседы», данный «без всякой мотивировки»; организация личных имен персонажей, объединяющая Гоголя и Сенковского; изобилие подробностей, превращающих описание в подобие реестра. Язык повестей построен на использовании схожей, стилистически маркированной лексики, в первую очередь – смеси просторечия и чиновничьего жаргона. Для повестей характерно соединение противоположных стилистических пластов и сопоставление фраз без непосредственной смысловой связи. Видимость намеренной бессюжетности повести Сенковского также находит свои параллели у Гоголя. Наконец, гипертрофированно подробно описываемые процессы еды и питья в повести Сенковского также являются характерной приметой гоголевского комизма. На основании многочисленных схождений стиля повести Сенковского с гоголевской прозой можно с уверенностью утверждать, что именно манера Гоголя стала объектом пародии в «Потерянной для света повести». По своим стилистическим характеристикам «Потерянная для света повесть» была крайне нетипичной для Сенковского; полемическое же отношение лова Н.И. Болдинские повести Пушкина и пародии Сенковского // Болдинские чтения. Вып. 2. Горький, 1977. С. 144–152. 7 Вацуро В.Э. От бытописания к «поэзии действительности» // Русская повесть XIX века: История и проблематика жанра. Л., 1973. С. 221. 8 Фомичева В.С. Театральность в творчестве О.И. Сенковского. Juvaskyla, 2001. С. 45–53. 9 Эйхенбаум Б.М. Как сделана «Шинель» Гоголя // Эйхенбаум Б.М. О прозе. Л., 1969. С. 306–326. 10 Виноградов В.В. Этюды о стиле Гоголя // Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. М., 1976. 11 Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. М., 1988. 7 редактора «Библиотеки для чтения» к гоголевским приемам, неоднократно высказывавшееся им в рецензиях, исключает возможность подражания или стилизации. В разделе 1.3 восстанавливается история литературно-журнальных отношений Сенковского и Гоголя до публикации «Потерянной для света повести». Как можно предполагать, отношение Сенковского к Гоголю в значительной мере определило произведение литератора, предназначавшееся для публикации в 1834 г. в «Библиотеке для чтения», но запрещенное цензурой. В отрывке, сейчас известном как «Кровавый бандурист», глава из незаконченного романа «Гетьман», Гоголь, по выражению Виноградова, «отдавал первую покорную дань «неистовой» поэтике»12. Сенковский же с первого тома «Библиотеки для чтения» объявляет «войну» французской «юной словесности». В целом же в 1834 – начале 1835 гг. отношение Сенковского к Гоголю было вполне сдержанным, хотя и не исключавшим язвительных выпадов, вообще характерных для критики Сенковского, а одной из мишеней для упреков являлось именно усматриваемое Сенковским подражание «неистовым авторам». В разделе 1.4 рассмотрены факты литературно-журнального быта Москвы и Петербурга первой половины 1835 г. Реконструкция контекста позволяет установить, что именно побудило Сенковского пародировать Гоголя. «Потерянная для света повесть» была напечатана в «Библиотеке для чтения» в мае 1835 г., а в марте того же года вышел первый номер нового журнала «Московский наблюдатель». Издание, чья структура во многом повторяла «Библиотеку для чтения», прямо позиционировалось как конкурент журнала Сенковского, а открывающая том статья С.П. Шевырева «Словесность и торговля» должна была прочитываться как программа «Московского наблюдателя», главной задачей которого становилась борьба против «Библиотеки для чтения». Такое нападение, безусловно, требовало ответа. Тем не менее, до сих пор в исследовательской литературе не упоминалось об ответном шаге Сенковского. Редактор «Библиотеки для чтения» находился в особенно сложной ситуации: открытое выступление было для него невозможным. Одним из принципов, положенных в программу «Библиотеки для чтения», было декларативное отсутствие полемик – этот пункт особенно отметил Николай I, подписывая разрешение на издание журнала13. Вместе с тем, отВиноградов В.В. Романтический натурализм. Жюль Жанен и Гоголь // Виноградов В.В. Эволюция русского натурализма. Л., 1929. С. 93. 13 <Стасов В.В.> Цензура в царствование императора Николая I // Русская старина. 1903. Т. 113. № 3. С. 576. 12 8 каз от литературных полемик на деле был не более чем формальностью – Сенковский всегда находил способ так или иначе ответить на задевавший «Библиотеку для чтения» или его лично материал. Именно «Потерянная для света повесть» и стала подобным ответом в столкновении с «Московским наблюдателем». Короткое произведение было опубликовано спустя всего несколько недель после выхода первой книжки «Наблюдателя» и подписано псевдонимом, гарантирующим всеобщее внимание. Одной пародической стилизацией гоголевской поэтики содержание повести Сенковского не исчерпывалось. В тексте «Потерянной для света повести» также встречаются риторические схождения со статьей «Словесность и торговля». В описании дружеской пирушки малообразованных отставных чиновников Сенковский использовал возвышенный и наукообразный стиль, характерный для критики Шевырева. Вместо серьезного опровержения обвинений «Московского наблюдателя» редактор «Библиотеки для чтения» травестировал саму манеру критического высказывания, свойственную Шевыреву, представив дело так, что подобная критика не заслуживает ни внимания, ни ответа. Таким образом, «Потерянная для света повесть» оказывается произведением двуплановым. С одной стороны, она была нацелена на полемику с «Московским наблюдателем» в лице Шевырева, с другой – являлась пародией на Гоголя. Эта двуплановость также находит свое объяснение. В начале 1835 г. вышел сборник Гоголя «Миргород»; Сенковский в рецензии «Библиотеки для чтения» в целом отозвался о нем положительно. Единственным произведением, удостоившимся резко негативной оценки, была «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Во второй книжке «Московского наблюдателя» также появился разбор «Миргорода» – за подписью Шевырева. И если в оценке трех других повестей сборника критики в некоторой степени сходились, то в оценке повести о двух Иванах позиции двух журналов резко различались. Именно «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» выступала на первый план в рецензии Шевырева. Гоголевская повесть оценивалась как нечто новое и талантливое и противопоставлялась как воплощение «юмора оригинального» надуманным и неестественным повестям – упрек, мишенью которого были и повести барона Брамбеуса. Это был еще один из многочисленных выпадов Шевырева в адрес Сенковского. Отправной точкой для пародии Сенковского стала именно «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». В ней присутствуют практически все характерные особенности гоголевской про9 зы раннего периода, начиная от тона «фамильярно-соседской беседы» и заканчивая специфической бессюжетностью – фабула в гоголевской повести о двух Иванах второстепенна по отношению к манере повествования. Сенковский пародировал гоголевскую повесть даже в мелочах: герои в обоих случаях вначале появлялись без фамилий, тем самым утрировался «семейно-соседский» стиль беседы; обе повести делились на главы и параграфы с повествовательными заголовками. Наконец, сам предмет «Потерянной для света повести» также мог быть подсказан Сенковскому фразой из рецензии на «Миргород» Шевырева: «он [Гоголь] откупорил этот веселый дух из заветной кубышки какого-нибудь малороссиянина»14 – герои Сенковского, как правило, очень чуткого к таким метафорам, большую часть времени проводят за распитием горячительных напитков. Таким образом, реконструируется следующая последовательность событий. Появление «Потерянной для света повести» было спровоцировано статьями Шевырева в «Московском наблюдателе», направленными против «Библиотеки для чтения» и ее редактора. Не имея возможности отвечать открыто, Сенковский прибегает к литературной форме ведения полемики. В качестве объекта пародии Сенковский избирает повесть Гоголя – высоко оцененную Шевыревым и крайне низко поставленную им самим. Его задачей было дискредитировать вкусы и убеждения оппонента; в тексте повести-пародии Сенковский также последовательно снижал и травестировал критическую манеру Шевырева. Важно подчеркнуть, что Сенковский не отвечал ни на одно из обвинений Шевырева и не вступал с ним в прямую дискуссию. На основании этого можно выделить существенный элемент литературной стратегии редактора «Библиотеки для чтения» – он не завязывал дискуссии по теоретическим вопросам, а комически интерпретировал и доводил до абсурда положения соперников, тем самым дезавуируя их критические атаки. Полемическими задачами объясняется и использование пушкинского псевдонима, метонимически обозначающего самого его создателя. Одним из основных требований, предъявляемых Сенковским к прозе, была чистота и изящество языка, и критик «Библиотеки для чтения» неоднократно называл слог Пушкина образцовым. Ссылка на Пушкина должна была тем контрастнее подчеркнуть негодность слога пародируемой Сенковским повести и, следовательно, несостоятельность эстетических воззрений Шевырева. Кроме того, ставя подобную подпись, Сенковский закреплял за собой право авторитетно судить о произведениях словесности. Пушкин подходил Шевырев С.П. Миргород. Повести Н.В. Гоголя // Московский наблюдатель. 1835. Ч. 1. Март. Кн. 2. С. 397. 14 10 на роль внешнего авторитета еще и потому, что отношения поэта с «Московским наблюдателем» были весьма сдержанными. Таким образом, Пушкин являлся не объектом пародии, а одним из посредников при ее воплощении. Раздел 1.5 посвящен реконструкции реакции Гоголя на «Потерянную для света повесть». Необходимая справка о редакторе «Библиотеки для чтения» обязательно входит в комментарий к «Ревизору». Псевдоним Сенковского появился в одной из ключевых сцен комедии, сцене вранья Хлестакова, уже на самом раннем этапе работы над пьесой. В.В. Гиппиус также предположил, что редактор «Библиотеки для чтения» стал одним из прототипов главного героя комедии, на основании схожести портрета Сенковского в статье «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году» с рядом характеристик Хлестакова15. Помимо этого, к творческой манере Сенковского в сцене вранья Хлестакова могло отсылать концентрированное упоминание реально существующих журналов, литераторов и произведений – вообще, как кажется, для Гоголя не характерное. Для Сенковского же фельетонный прием сатирического введения в художественный текст того или иного автора и произведения был чрезвычайно свойствен. В первых же двух повестях, подписанных псевдонимом Барон Брамбеус и вызвавших резкую реакцию Гоголя, Сенковский упомянул практически всех современных ему литераторов – по словам Каверина, «скандальна была сама развязность, с которой он выступил против всей русской литературы в целом и некоторых крупных писателей в частности»16. Сумбурный набор произведений, якобы принадлежащих Хлестакову, также можно связать с постоянными обвинениями Сенковского в плагиате. Появление же второго «Юрия Милославского» могло обыгрывать именно публикацию Сенковским повестей под псевдонимом А. Белкин – т.е. появление другого «Белкина». Вероятность того, что Гоголь мог держать этот эпизод в памяти при работе над «Ревизором» осенью 1835 года, подкрепляется хронологически. Как показывают материалы переписки Пушкина и Гоголя, вторичное выступление Сенковского под псевдонимом А. Белкин и толчок к написанию комедии – произошедшая по легенде «передача» сюжета – произошли практически последовательно. О том, что под именем А. Белкина скрывался Сенковский, Гиппиус В.В. Заметки о Гоголе. III. Вариант Хлестакова // Учен. записки Ленинградского гос. университета. Сер. филологич. наук. Вып. 11. № 76. Л., 1941. С. 9–12. 16 Каверин В.А. Барон Брамбеус. История Осипа Ивановича Сенковского, журналиста, редактора «Библиотеки для чтения». М., 1966. С. 48. 15 11 Гоголь позднее предупреждал читателей в статье «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году». Наконец, как показывает анализ «Ревизора», «Потерянная для света повесть» могла отразиться в гоголевской комедии как один из источников фабулы, а именно описания чиновничьих злоупотреблений и мздоимства. Большую часть фельетона Сенковского составляет описание пикника нескольких отставных чиновников и их беседы, параллельно с которой рассказчик аттестует каждого из героев и рассказывает о произведенных ими злоупотреблениях. Повесть Сенковского и комедию Гоголя помимо схожим образом организованной галереи портретов сближает то, что чиновникам не противопоставляется какой-либо положительный герой-резонер. Кроме того, совпадают имена персонажей «Потерянной для света повести» и «Ревизора» – одного из чиновников в обоих случаях зовут Лука Лукич. Учитывая внимание, с которым Гоголь следил за деятельностью «Библиотеки для чтения», и обилие его отрицательных отзывов о ней, можно предположить, что введение аллюзий на повесть Сенковского позволяло Гоголю придать Хлестакову еще большее сходство с редактором журнала. Таким образом, можно говорить о несколько большей, чем принято считать, полемической ориентированности «Ревизора». В разделе 1.6 подводятся итоги первой главы. «Потерянная для света повесть», несмотря на стоявший ней псевдоним А. Белкин, не являлась пародией на произведения Пушкина. Ее появление было вызвано выходом «Московского Наблюдателя» и атакой нового журнала на «Библиотеку для чтения». По своей форме произведение Сенковского представляло собой пародию на гоголевскую «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». На материале этого эпизода можно реконструировать один из аспектов литературной позиции Сенковского середины 1830-х гг. Его метод ведения полемик, прежде всего, характеризовался полным отказом от прямых и открытых споров и обращением к пародии и травестии как методам литературной борьбы. Вторая глава диссертации посвящена анализу повести «Турецкая цыганка», опубликованной в «Библиотеке для чтения» в октябре 1835 г., которая, как доказано в разделе 2.1, перу Сенковского не принадлежала – вопреки традиционной атрибуции, не подвергавшейся сомнению более полутора веков. «Турецкая цыганка» вообще не была оригинальным сочинением – под этим заглавием был напечатан перевод повести Натаниела Паркера Уиллиса «The Gipsy of Sardis», выполненный Е.Ф. Коршем. Новая атрибуция повести актуализирует ряд ключевых вопросов литературной позиции Сенковского: вопрос о специфике использования псевдони12 мов в его литературно-журнальной деятельности, проблемы бытования иностранных произведений на страницах «Библиотеки для чтения» и рецепции чужих, в том числе иностранных текстов, в творчестве Сенковского. Эти проблемы были рассмотрены во второй главе диссертационной работы. Раздел 2.2 посвящен дебюту Сенковского под маской Барона Брамбеуса в 1833-1834 гг. В работе вводится термин «перелом 1833-1834 гг.», используемый для обозначения целого комплекса взаимосвязанных событий в литературно-журнальной деятельности Сенковского в указанный период: начало сотрудничества со Смирдиным, появления «Библиотеки для чтения», дебют под литературной маской Барона Брамбеуса и, как следствие, смена его литературной стратегии. До начала сотрудничества со Смирдиным Сенковский участвовал в петербургской литературной жизни уже около десяти лет, публикуя в качестве профессора-ориенталиста научные труды, а также переводы и переложения восточных повестей. В это время Сенковский и на литературном поприще сохранял репутацию академического ученого. В 1833–1834 гг. произошла радикальная смена его литературной позиции. Сенковский практически порвал со своим академическим прошлым и резко изменил свое литературное поведение: из ведущего русского ориенталиста он превратился в беллетриста и журнального критика с достаточно одиозной репутацией, из университетского профессора – в «Барона Брамбеуса», литератора, чья журнальная, редакторская, критическая деятельность зачастую воспринималась современниками как своевольная и скандальная. При этой трансформации так же, как и в случае с «Турецкой цыганкой», Сенковский использовал чужие тексты – повести французских литераторов Жюля Жанена и Оноре де Бальзака. Литературный дебют Сенковского под маской Барона Брамбеуса произошел в 1833 году: в первой части альманаха Смирдина «Новоселье» были опубликованы повести «Незнакомка» и «Большой выход у Сатаны». Сатирические повести были восприняты современниками со скандалом, и публикация стала поворотным моментом в литературной карьере Сенковского. В разделе восстанавливаются обстоятельства публикации первого из произведений Барона Брамбеуса – повести «Незнакомка», являвшейся переделкой фельетона Жанена «Asmodée». Сенковский не просто использовал произведение из современной ему французской печати. «Новоселье» задумывалось как подражание популярному альманаху «Paris, ou le livre des cent-et-un» французского книгопродавца Лявока (1831–1834 гг.). Французский и русский сборники составлялись по одному принципу: каждый из писателей, независимо от принадлежности к литературным партиям и 13 направлениям, должен был дать свое произведение в знак уважения и поддержки книгопродавца. «Asmodée» Жюля Жанена открывала первый том «Книги ста-одного» – «Незнакомка» Барона Брамбеуса открывала «Новоселье», структурно и семантически копируя французский фельетон: и то, и другое служило преамбулой к сборнику и повествовало об истории сатиры. В перенесенных на русскую литературную почву повестях критики сразу же узнали французские произведения, взятые за основу Сенковским, и провели параллели между популярным французским фельетонистом и новоявленным Бароном Брамбеусом. Таким образом, при реконструкции литературно-журнального контекста «Новоселья» становится очевидно, что маска Барона Брамбеуса появилась как своего рода русский аналог Жюля Жанена. Сенковский – а именно он был редактором и составителем альманаха Смирдина – намеренно взял узнаваемый литературный проект и поместил созданную им литературную личность в позицию, сходную с той, в которой находился взятый за образец французский автор. В выводах раздела 2.2 формулируются два характерных для литературной позиции Сенковского принципа. В качестве основы для собственного литературного высказывания Сенковский использовал иностранные произведения, а также подключал для создания собственной литературной репутации уже существующий контекст. Кроме того, значительная роль отводилась псевдониму, сопровождающему текст. Литературная маска Барона Брамбеуса с самого начала оказалась связанной с переосмыслением Сенковским современной ему французской литературы, а присущие ей характеристики – фельетонный стиль и намеренная провокационность – следовали не только непосредственно из самих повестей, но и являлись отблеском репутации Жюля Жанена. Использование чужих произведений часто служило Сенковскому базой для формирования собственной литературной позиции и трансляции последней читателю. В разделе 2.3 рассматривается проблема рецепции современной Сенковскому французской литературы на страницах «Библиотеки для чтения». Несмотря на то, что в журнале немалое место отводилось переводным произведениям, обзорам и новостям литературного процесса в Европе, «Библиотека для чтения» вовсе не стремилась к объективному освещению литературной жизни во Франции, а напротив, тенденциозно искажала факты и собственно переводные произведения, публиковавшиеся в журнале. В первом же томе журнала Сенковский провозглашает «войну» против французской «юной словесности». Эта «война» являлась последовательно проводимой политикой издания – в диссертационной работе проанализировано, в чем именно она заключалась, и выделен ряд редактор14 ских приемов Сенковского, наиболее ярким из которых было тенденциозное вмешательство в тексты французских произведений, публиковавшихся в «Библиотеке для чтения». Принципиальным моментом в случае переводных текстов было то, что стилистическая или сюжетная правка часто сопровождалась примечаниями редактора, прямо сообщавшими о произведенной «редактуре» и обосновывающими ее. Мотивировка этих изменений последовательно сводилась к борьбе с «юной словесностью». Как показывает анализ публикации произведения Бальзака «Старик Горио», в котором были «отредактированы» не только характеры героев, но и изменен финал, перемены не могли быть объяснены только цензурными требованиями. Это доказывается подробными редакторскими сносками, мотивирующими правку, а также публикацией в том же году в журнале «Телескоп» точного перевода повести. Здесь особенно отчетливо видны особенности журнальной политики Сенковского. В своей литературной «войне» с французской словесностью он не проигнорировал новое произведение Бальзака, но напротив, оперативно поместил его в «Библиотеке для чтения», приведя ее в соответствие с собственными воззрениями на словесность и сопроводив уничижительными полемическими комментариями. Наконец, за подкреплением своей позиции он обратился к еще одному представителю все той же французской «юной словесности» – рецензии Жюля Жанена. Вместе с тем литературная позиция Сенковского основывалась на сложной динамической системе противоречий и литературной игры. Современники Сенковского неоднократно «уличали» его в подражаниях и прямых заимствованиях из произведений той же «неистовой словесности», и сам литератор не столько стремился скрыть этот факт, сколько, напротив, привлекал внимание читателей, иронически обыгрывая его. Это особенно очевидно на материале повестей Барона Брамбеуса, сочетавших прямые заимствования из произведений авторов «новой французской школы» как с ироническими, так и с вполне серьезными выпадами в их адрес. Таким образом, двойственность, склонность к литературной игре и намеренная провокационность являлись фундаментальными и неотъемлемыми характеристиками литературной позиции Сенковского. Это особенно ярко видно при анализе фельетона-манифеста «Брамбеус и юная словесность» (1834 г.). Он представляет собой чрезвычайно сложно организованный текст, в котором обнаруживается сразу несколько разнонаправленных смысловых векторов. Из-за наложения этих планов невозможно вывести однозначную оценку новейшей французской литературы и определить «истинное» отношение Сенковского к ней – напротив, воспринимать этот 15 текст необходимо именно в своей «стереоскопичности» и намеренной многосложности. Справедливость этого тезиса доказывается в работе также на иных примерах, в частности, на материале переводной повести Жюля Жанена 1833 г. В разделе 2.4 подводятся итоги второй главы диссертационной работы. В ней была восстановлена история текста «Турецкой цыганки» и обнаружено, что Сенковский поставил псевдоним А. Белкин под переводной повестью. Для описания специфики такого редакторского решения, на более широком материале были рассмотрены принципы работы Сенковского с иностранными источниками в целом. Ни публикация «Турецкой цыганки», ни «повести А. Белкина», ни появление маски Барона Брамбеуса не являлись фактами уникальными – использование и отталкивание от чужих произведений было одной из характерных и системообразующих черт литературно-журнальной деятельности Сенковского. Вместе с тем, описываемое явление намного шире обычного литературного плагиата: в каждом из рассмотренных случаев, переписывая произведения, подключая уже готовый литературный контекст и используя сложноорганизованную систему псевдонимов, Сенковский выходил за пределы исходного текста и ориентировался на собственные литературно-журнальные цели. Таким образом, стоит говорить не столько о плагиате, сколько о комплексной литературной позиции, основывавшейся и одновременно отталкивавшейся от чужой литературной идентичности. Чрезвычайно важную роль в этой системе играло использование псевдонимов. Так, литературная маска Барона Брамбеуса с самого начала оказалась связанной с переосмыслением французской литературы – она маркирует своего рода «беллетристический проект» Сенковского, созданный с расчетом на коммерческий успех и положивший начало широкой популярности литератора, а также формированию его неоднозначной литературной репутации. Обыгрывание произведений «юной словесности» с одновременными ироническими выпадами в ее адрес были характерны именно для произведений, изданных под маской Барона Брамбеуса, – псевдоним в этом случае оказывался своеобразным знаком. История публикации «Турецкой цыганки» в этом контексте случай не уникальный, однако обладающий определенной спецификой. Здесь задействован тот же принцип соединения переводной повести с провокационным псевдонимом, как бы «присваивающим» текст – несмотря на то, что сам Сенковский никак прямо не претендовал на авторство «Турецкой цыганки», и современники, и позднейшие исследователи едва ли сомневались, 16 что повесть принадлежала ему. Вместе с тем, именно в сравнении с функционированием псевдонима «Барон Брамбеус» становится очевидна и специфика второй «повести А. Белкина». Прежде всего, здесь использован не только чужой текст, но и чужой псевдоним, подключающий к произведению определенные литературные контексты – сами «Повести Белкина», а также «Потерянную для света повесть», недавнее полемическое выступление Сенковского. Редактор «Библиотеки для чтения» использовал иностранное произведение, но с помощью псевдонима изначально внешний и чужой для русской литературы текст оказался полемически заостренным по отношению к русскому литературно-журнальному контексту. При этом если в случае французской литературы Сенковский отталкивался, в первую очередь, от самих произведений, в случае «Турецкой цыганки» текст повести был в куда большей степени функционален: он практически полностью следовал за английский оригиналом и, следовательно, почти не играл никакой самостоятельной роли. Сила тяжести, таким образом, автоматически смещалась на сам заимствованный псевдоним и его полемические задачи. Третья глава диссертации посвящена повести «Джулио», третьей, подписанной псевдонимом А. Белкин. В центре внимания в главе – отношения Пушкина и «Библиотеки для чтения». Появление «Потерянной для света повести» не осталось незамеченным – на публикацию пародии незамедлительно откликнулся как сам Пушкин, так и современники. В разделе 3.1 реконструированы обстоятельства разрыва Пушкина с «Библиотекой для чтения» и роль, которую в этом сыграли «Потерянная для света повесть» и «Турецкая цыганка». В научной литературе нет единого мнения о том, что именно побудило Пушкина прекратить сотрудничество с журналом Смирдина. С одной стороны, широко распространена формула «Пушкин печатался у Сенковского до самого "Современника"»,17 что не соответствует действительности: последнее произведение Пушкина в «Библиотеке для чтения» вышло в том же номере, что и «Потерянная для света повесть», в мае 1835 г. Некорректно и утверждение, что основанием для разрыва послужил замысел собственного издания – намерение издавать альманах, позже воплотившееся в «Современнике», сформировалось только осенью того же года. В ряде других научных трудов разрыв поэта с «Библиотекой для чтения» только фиксируется, но никак не объясняется. В новейшей статье, посвященной анализу отношений Пушкина с периодикой и критикой середины 1830-х годов, говорится: «У Пушкина, по-видимому, не могло быть никаких лич17 Каверин В.А. Указ. соч. С. 62. 17 ных претензий к редактору журнала. <…> Он ушел без видимых причин, вследствие глубокого неприятия тех черт современной литературной действительности, воплощением которых явилась «Библиотека»18. Это суждение также представляется не вполне верным. Возможность профессионального литературного труда и работа над изданием для своего круга на прочной коммерческой основе чрезвычайно интересовала Пушкина в этот период, «Библиотека для чтения» же являлась образцом именно такого типа прессы. Наличие этого интереса в сочетании с высокими гонорарами Смирдина заставляют искать причину разрыва Пушкина с «Библиотекой для чтения» не в идеологических разногласиях писателя с новым этапом развития русской журналистики, а в личных мотивах и отношениях с редактором. На наш взгляд, именно бесцеремонное использование Сенковским пушкинского псевдонима стало причиной ухода Пушкина из «Библиотеки для чтения». Современники неоднократно свидетельствовали, насколько щепетильно Пушкин относился к собственному имени. Кроме того, повесть Сенковского содержала личный выпад против Погодина, с которым Пушкин был вынужден объясниться. Начиная с того же номера журнала, произведения Пушкина в «Библиотеке для чтения» больше не появлялись – можно с уверенностью предполагать, что по инициативе самого поэта. Позднее в письме к П.В. Нащокину Пушкин прямо объяснял, что сотрудничество с «Библиотекой для чтения» стало для него невозможно именно по соображениям личного порядка. Сенковский не побоялся пожертвовать ценным сотрудником в своей полемической борьбе с «Московским наблюдателем». К этому моменту прочность положения «Библиотеки для чтения» была уже несомненна. Появление «Московского наблюдателя» – конкурирующего издания, объявившего «Библиотеке для чтения» войну, – Сенковскому весной 1835 года представлялось более опасным, нежели потеря еще одного автора. Это хорошо иллюстрируется тем, как менялся состав писателей-сотрудников журнала – практически все литераторы первого ряда в течение 1834 – 1835 гг. перестали сотрудничать с изданием Смирдина из-за недовольства редакторской политикой Сенковского. Результатом разрыва Пушкина с «Библиотекой для чтения» объясняется вторичное использование пушкинского псевдонима, т.е. публикация «Турецкой цыганки». Это единственный случай, когда Сенковский в самом деле пытался «продолжить», а иначе говоря, имитировать публикации Пушкина в своем журнале. Целью использования пушкинского псевдонима Ларионова Е.О. Последние годы // Пушкин в прижизненной критике. 1834–1837. СПб., 2009. С. 12. 18 18 была, с одной стороны, мистификация неискушенного провинциального читателя, а с другой – определенный символический жест. «Библиотека для чтения» постепенно оказывалась в ситуации литературной изоляции. Использование же видоизмененного пушкинского псевдонима было своего рода указанием на то, что «Библиотека для чтения» способна обходиться своими силами и уже не нуждается в сотрудничестве посторонних авторов. Раздел 3.2 посвящен анализу литературного контекста «Джулио». Под повестью стояла двойная подпись: А. Тимофеев – А. Белкин. Соавтором Сенковского стал постоянный сотрудник «Библиотеки для чтения» А.В. Тимофеев. В анализе прагматики публикации повести это специфическое соавторство играет немаловажную роль. Литературная репутация Тимофеева в середине 1830-х гг. была неоднозначной. С одной стороны, отзывы о Тимофееве «Библиотеки для чтения», а также некоторых других современников, были весьма комплиментарны. В 1834–1836 гг. в журнале Смирдина вышло более пятнадцати его произведений, и по мере того как из «Библиотеки для чтения» уходили известные авторы, Тимофеев занимал в отделе «Русской словесности» одно из ведущих мест; его произведения с 1835 г. присутствовали практически в каждом номере журнала и регулярно его открывали, постепенно занимая место, ранее отводившееся литераторам первого ряда, в том числе и Пушкину. Последняя тенденция сочеталась с систематическими положительными откликами на произведения Тимофеева. С другой стороны, современники – в первую очередь, журнальные противники Сенковского – неоднократно говорили о чрезмерности похвал Тимофееву и намекали на отчасти вынужденный их характер. Повесть «Джулио» – не единственный случай, когда Сенковский, также под псевдонимом, и Тимофеев выступили в соавторстве. В XIII томе журнала (1835 г.) была впервые опубликована комедия Д.И. Фонвизина «Корион». Публикации сопутствовало пояснение редакции: «За неотысканием подлинного конца комедии, мы решились, для полноты действия и вящего удовольствия читателей, присоединить к ней конец, приделанный им бароном Брамбеусом и А.В. Тимофеевым»19. Прибавление нового окончания к комедии было актом волюнтаристским, на неуместность которого указали практически все современные издания. Даже в контексте известной редакторской бесцеремонности Сенковского случай с публикацией «Кориона» был уникальным – Барон Брамбеус и Тимофеев дописывали здесь не произведение литератора-современника или же иностранного автора, но 19 Библиотека для чтения. 1835. Т. 13. Отд. 1. С. 160. 19 писателя, уже считавшегося классиком русской словесности. Провокационным по своей сути было открытое заявление о написанном продолжении и выставленные под ним фамилии. Очевидно, что значительную роль в истории публикации «Кориона» играла символическая нагрузка: первая публикация произведения Фонвизина вышла в обработке «Барона Брамбеуса», т.е. фельетонной и сатирической маски Сенковского, и Тимофеева, литератора, которому журнал в наибольшей степени покровительствовал. Они оказывались, таким образом, соавторами и продолжателями великого драматурга. Именно этот символический смысл позволяет прояснить и второй эпизод «соавторства» псевдонима Сенковского и Тимофеева – повести «Джулио». В разделе 3.3 анализируется текст повести «Джулио» в контексте литературной ситуации 1836 г. и борьбы Сенковского с пушкинским «Современником». Так же, как и два других произведения «А. Белкина», «Джулио» ни с точки зрения поэтики, ни сюжетно не имела ничего общего с «Повестями Белкина». Однако именно в «Джулио», единственной из трех повестей, можно обнаружить аллюзии на пушкинскую прозу – а именно на «Пиковую даму»20. Эти аллюзии имеют точечный характер – они сосредоточены в одной сцене повести, – но их наличие недвусмысленно указывает, что искать прагматику публикации повести необходимо именно в литературных отношениях Пушкина и Сенковского. Возвращаясь осенью 1835 г. к замыслу собственного периодического издания, Пушкин из независимого литератора превращался в журналиста и оказывался непосредственным конкурентом Сенковского. Именно началом 1836 г. датируется резкое ухудшение отношений Сенковского и Пушкина; этот факт отмечается в значительном количестве исследований. Сенковский строил свою полемику на обвинении Пушкина в недобросовестных издательских манипуляциях. Кроме того, непосредственно перед выходом «Современника», в «Библиотеке для чтения» была опубликована полемическая статья, прямо касавшаяся нового периодического издания. Редактор «Библиотеки для чтения» утверждал, что начало журнальной деятельности равносильно концу литературной славы Пушкина и превращению его в литературного спекулянта. Очевидно, что Сенковский таким способом пытался заранее «дисквалифицировать» Пушкина 20 Впервые отмечены: Михайлова Н.И. Указ. соч. С. 150-151. 20 как потенциального конкурента и обезопасить себя от критики в «Современнике». К моменту публикации повести «Джулио» вышли в свет два тома «Современника», в каждом из которых можно было обнаружить острую критику в адрес Сенковского, в том числе исключительно резкую в статье Гоголя «О движении журнальной литературы». Как известно, статья «О движении журнальной литературы в 1834 и 1835 году» была опубликована анонимно: ни в оглавлении, ни в книге журнала не находилось указания на ее автора. Это провоцировало восприятие статьи как программного текста журнала, созданного для борьбы с «Библиотекой для чтения» – именно так интерпретировали ее современники. Кроме того, отсутствие подписи логичным образом давало возможность приписать статью издателю журнала – т.е. самому Пушкину. Именно его считали автором обозрения русских журналов Белинский, Булгарин и др. Таким образом, после первых номеров «Современника» у Сенковского была возможность утверждать, что все шло по намеченному «Библиотекой для чтения» печальному сценарию – с первого же тома журнала началась полемика, и, следовательно, Пушкин сошел «с священных высот Геликона» и взялся за «самый низкий и отвратительный род прозы, после рифмованных пасквилей»21. Именно в этом контексте получает объяснение двойная подпись А. Тимофеев – А. Белкин. Если совместить эти две линии – литературные репутации Тимофеева и Пушкина в том виде, в каком они последовательно представали в «Библиотеке для чтения», получается следующая картина. Прежний «поэтический гений первого разряда» опустился до журнальной «грязи» – как и предсказывала «Библиотека для чтения». Однако в противовес ему в смирдинском журнале появился новый, дарование которого, напротив, расцветает все ярче и который является регулярным и лояльным автором «Библиотеки». В двойной подписи сочетаются два главных автора журнала – прежний, метонимически обозначенный псевдонимом, и актуальный – и Сенковский пытается имитировать своего рода наследование одного поэта другому. Это предположение также подтверждается перекличкой «Джулио» с «Пиковой дамой»: сцена в спальне героини «Джулио» структурно и лексически следует за сценой в спальне старой графини из «Пиковой дамы». Аллюзии на «Пиковую даму» – а не на «Повести Белкина», как предполагал бы псевдоним – были неслучайны. Именно «Пиковая дама» являлась маркированным в контексте «Библиотеки для чтения» пушкинским произведением. Повесть была опубликована в самом начале Сенковский О.И. «Вообще нет ничего нового в политическом свете…» // Пушкин в прижизненной критике. 1834–1837. СПб., 2009. С. 122. 21 21 смирдинского издания и заслужила высокую оценку Сенковского, зафиксированную в личном письме к Пушкину и высказанную на страницах «Библиотеки для чтения». Имитация соавторства Пушкина-Белкина и Тимофеева, таким образом, сочетала в себе репутацию Тимофеева как нового большого поэта, возвращение к триумфальному началу смирдинского журнала и «переписывание на новый лад» повести, с которой, в частности, сотрудничество Пушкина и «Библиотеки для чтения» начиналось. В поиске «замены» Пушкину Сенковский был в это время не одинок. В середине 1830-х гг. распространенное мнение об устарелости пушкинской поэтической системы сочеталось с непродолжительным подъемом нового поколения поэтов, исповедующих принципы утрированного романтического стиля и часто противопоставлявшихся Пушкину. Именно на этом всеобщем стремлении к обновлению поэзии, в частности, был основан феномен славы В.Г. Бенедиктова. Предположение о передаче статуса первостепенного автора «Библиотеки для чтения» подкрепляется также тем, что после смерти Пушкина именно Тимофеев оказался тем литератором, которого «Библиотека для чтения» настойчиво изображала одним из главных наследников поэта. В томе XXI за 1837 г., там же, где был опубликован написанный Н.А. Полевым некролог поэту, о Тимофееве уже прямо говорится как о непосредственном продолжателе Пушкина. В изменившейся литературножурнальной ситуации Сенковский последовательно стремился создать «своего Пушкина». Это стремление диктовалось не только литературными убеждениями, вкусом и позицией Сенковского, но и соображениями прагматики: противодействием журнальной конкуренции и поддержанием репутации журнала. В разделе 3.4 подводятся итоги третьей главы. Прежде всего, на наш взгляд, именно использование Сенковским пушкинского псевдонима в мае 1835 г. послужило причиной разрыва поэта с «Библиотекой для чтения». После непродолжительного периода затишья отношения «Библиотеки для чтения» и Пушкина, работающего над изданием «Современника», резко портятся. В ситуации журнальной конкуренции и литературной борьбы Сенковский стремится создать собственную альтернативу поэту в лице Тимофеева. История этой полемики может служить ключом к литературной позиции Сенковского в целом. В журнальной практике редактора «Библиотеки для чтения» сочеталось два направления: с одной стороны, тотальное редакторское своеволие, доходящее до пренебрежения реальными авторами журнала, а с другой – чрезвычайно отчетливое стремление к конструирова22 нию собственного журнального проекта, которому была подчинена вся деятельность Сенковского. Редакторское вмешательство в произведения русских литераторов, переписывание французских повестей, публикация комедии Фонвизина в обработке «Библиотеки для чтения» и попытка создать альтернативу одному из ключевых писателей эпохи – все эти факты необходимо рассматривать системно, не как набор разрозненных литературных скандалов, но как глобальный литературный проект по созданию издания нового типа, коммерчески успешного предприятия, основанного на сильном редакторском начале и ориентированного на массовую публику. Именно в необычности, последовательности и тотальности подхода заключалась уникальность литературной позиции и практики Сенковского. В заключении суммируются основные положения диссертационной работы и подводятся ее главные итоги. В результате проведенного исследования в диссертации были выявлены особенности литературной позиции и журнальной стратегии Сенковского в 1830-е годы посредством анализа трех повестей, опубликованных под видоизмененным пушкинским псевдонимом А. Белкин. В каждом из трех случаев Сенковский руководствовался в первую очередь логикой журнальной жизни и преследовал различные цели, актуальные в каждый конкретный момент для него как писателя и редактора. Как представляется, этот вывод можно обобщить и до уровня литературной позиции Сенковского в целом. В отличие от подавляющего большинства литераторов-современников, для которых собственное периодическое издание было средством достижения более глобальных целей – будь то объединение литераторов своего круга, содействие просвещению, упрочение собственного внелитературного статуса и материального благополучия – для Сенковского одним из главных стимулов являлись именно актуальные задачи журнальной жизни. Несмотря на декларативный, хотя и отчасти вынужденный отказ от любых литературных полемик, Сенковский всегда активно в них участвовал. Не имея возможности выступать открыто, он обращался к литературной игре и пародии – это хорошо видно на материале анализа «Потерянной для света повести». Вместе с тем, ориентацией на текущую журнальную действительность позиция Сенковского не исчерпывалась. Как было показано во второй главе настоящей работы, принципиально важным элементом беллетристической и журнальной деятельности Сенковского было крайне активное использование в своем творчестве современной ему иностранной (прежде всего, французской) литературы. Это использование по своей сути ради23 кально отличалось от привычных литературных форм пародии или подражания. Если в случае пародии или подражания автору важен первоисточник и направленность произведения на уже существующий текст, то для Сенковского источник являлся предметом функциональным: он задействовал то или иное произведение и сопутствующие ему контексты для достижения собственных литературных целей. В случае дебюта под маской Барона Брамбеуса подобным внешним по отношению к тексту фактором был сборник книгопродавца Лявока и подразумеваемые ассоциации между Бароном Брамбеусом и Жюлем Жаненом. При использовании псевдонима А. Белкин для Сенковского никакой роли не играл оригинальный пушкинский цикл – здесь псевдоним выступал в качестве метонимического обозначения самого поэта, а косвенно и той репутации, которая создавалась Пушкину на страницах «Библиотеки для чтения». Самым разительным же примером подобного функционального подхода к чужим текстам являлась история повести «Турецкая цыганка». Переводная повесть, не имеющая никаких пересечений с русским литературным процессом, оказалась полемически заряженной после прибавления к ней псевдонима и на протяжении более полутора столетий воспринималась критиками, читателями и исследователями как оригинальное произведение Сенковского. Именно опорой на чужие произведения и сложившиеся контексты во многом объясняется и та фундаментальная роль, которую в творчестве и журнальной практике Сенковского играла сложноорганизованная система псевдонимов. Подобный утилитарный подход к произведениям иностранной литературы явно просматривается и в восприятии Сенковским французской «неистовой словесности». Начиная с первого же тома «Библиотеки для чтения», Сенковский объявил ей «войну» и одновременно с этим сам осознанно подражал критикуемым французским литераторам и заимствовал многочисленные детали из их произведений. Однако видеть в этом сочетании критики и заимствований только попытки «замести следы» – значит существенно обеднять понимание литературной стратегии Сенковского. Намеренная провокационность, двойственность и склонность к литературной игре являлись системообразующими и неотъемлемыми характеристиками литературной позиции редактора «Библиотеки для чтения». Говоря о том, как переписывались на страницах «Библиотеки для чтения» произведения иностранной литературы, нельзя не затронуть вопрос и том, как отразились на судьбе журнала постоянные вмешательства Сенковского в тексты русских авторов. Журнал Смирдина начинался как одно из самых масштабных литературных предприятий за всю историю российской словесности и первоначально включал в себя произведения подавляющего 24 большинства действующих русских литераторов. Однако в течение первых же лет авторский состав «Библиотеки для чтения» сильно изменился: значительно число литераторов покинуло издание из-за несогласия с редакторской политикой Сенковского. Не стал исключением и Пушкин. Несмотря на то, что в научной литературе до сих пор бытует мнение, что свои отношения с «Библиотекой для чтения» поэт разорвал без видимых причин, нет поводов сомневаться в том, что основанием для разрыва стало именно бесцеремонное использование Сенковским пушкинского псевдонима. Это подробно рассмотрено в третьей главе работы. Ситуации постепенно складывающей литературной изоляции и вызовам журнальной конкуренции Сенковский стремился противопоставить собственный литературно-журнальный проект. В третьей главе эти попытки рассмотрены на материале сотрудничества «Библиотеки для чтения» с А.В. Тимофеевым вообще и на материале специфического соавторства Сенковского и Тимофеева в частности. Последовательно утверждая, что Тимофеев – один из наиболее перспективных молодых литераторов, Сенковский косвенно противопоставлял его «добровольно отрекающемуся от своего призвания» Пушкину. Укреплению статуса протеже «Библиотеки для чтения» и пушкинского преемника на страницах журнала были призваны способствовать публикация ранее неизвестной комедии Фонвизина в обработке Тимофеева и «Барона Брамбеуса», а также повесть «Джулио», подписанная измененным пушкинским псевдонимом А. Белкин и фамилией Тимофеева. Практически сразу после гибели Пушкина подобная параллель, высказанная открыто, появляется на страницах «Библиотеки для чтения». Как мы стремились показать в данной работе, существовавшая в течение долгого времени практика изучения деятельности Сенковского и «Библиотеки для чтения» только в качестве фона для анализа иных явлений (прежде всего, издательской деятельности Пушкина, рецепции творчества Гоголя и профессионализации журналистики в целом), требует пересмотра и иного, более специфицированного подхода. Уникальность Сенковского во многом заключалась в том, что, в отличие от большинства современников и литераторов последующих поколений, обладавших в более или менее явной положительной программой, эксплицируемой в статьях и высказываниях, в его случае необходимо говорить не столько о системе взглядов, сколько об определенном наборе характеристик, свойственных его литературной позиции. Именно поэтому в случае изучения литературной позиции Сенковского наиболее продуктивным представляется микроанализ – т.е. тщательное изучение отдельных эпизодов его литературно-журнальной деятельности. Дальнейшая детальная реконструкция обстоятельств и прин25 ципов литературной деятельности Сенковского в последующие годы позволит максимально полно отразить роль литератора и редактируемого им журнала в истории русской культуры и журналистики. Основные положения диссертационной работы отражены в следующих публикациях: 1. Тень согласия и примирения [Рец. на Щербакова Г.И. Журнал О.И. Сенковского «Библиотека для чтения» и формирование массовой журналистики в России. СПб., 2005] // Русская литература. 2010. № 1. С. 243–247. 2. К вопросу о литературной позиции О.И. Сенковского в 1830-х гг.: барон Брамбеус и Жюль Жанен // Русская филология. 18. Сборник научных работ молодых филологов. Тарту, 2007. С. 34–38. 3. Французская литература 1830-х гг. в «Библиотеке для чтения»: особенности редакторской политики О.И. Сенковского // Озерная текстология. Труды IV летней школы Российского государственного педагогического университета им. Герцена по текстологии и источниковедению русской литературы. Пос. Поляны (Уусикирко) Ленинградской области, 2007. С. 140–150. 4. Из комментария к «Метели» Пушкина // Русская филология. 20. Сборник научных работ молодых филологов. Тарту, 2009. С. 45–50. 5. К изучению прозы Пушкина (II) // Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. VII (Новая серия). Тарту, 2009. С. 128–141 (в соавт. с Е.Э. Ляминой и А.Л. Осповатом). 26