Эвтаназия
advertisement
Эвтаназия Вил Акопов, зав. кафедрой судебной медицины Ростовского государственного медицинского университета, доктор медицинских наук, профессор Эвтаназия (этические, правовые и медицинские проблемы) Для одних смерть - кара, для других - дар, для многих - благо. Сенека В соответствии с Конституцией РФ каждому человеку принадлежит неотъемлемое право на жизнь, один из аспектов которого предполагает возможность самостоятельно распоряжаться ею, решать вопрос о прекращении жизни [7]. Допустить возможность реализации этого права можно лишь путем эвтаназии. Обсуждение этой сложной и противоречивой проблемы в обществе необходимо, но с участием специалистов в области права, медицины и других профессий, с последующим подведением итогов. В ряде публикаций и телепередач широко освещались случаи применения медикаментозной эвтаназии, осуществлямой близкими по просьбе измученного болями больного. Они не получали осуждения и разъяснения с точки зрения права. Создается впечатление, что общество приучают к самостоятельному принятию решения о применении эвтаназии, оказывая отрицательное влияние на формирование общественного мнения. Герой популярной телепередачи "Моя семья", показанной по ОРТ, врач, убеждал аудиторию и миллионы телезрителей, что умерщвление одиноких стариков по их просьбе за предварительную плату смертельной инъекцией, чем он регулярно занимается, является гуманным актом, называется эвтаназией и применяется во всех цивилизованных странах. После обсуждения этого признания без осуждения и какого-либо комментария специалистов передача была закончена. Никто не вспомнил ни про закон, принятый в нашей стране за 5 лет до этого и запрещающий эвтаназию, ни про нашумевший судебный процесс против медсестер в ФРГ, умерщвлявших стариков с целью избавления их от мучений, о чем поведали журналисты в нашей прессе еще в середине 80-х. Не удивительно, что распространение таких знаний иногда доходит до абсурда. В суде г. Белая Калитва Ростовской области два года назад был осужден Н. за убийство своей парализованной матери. Ухаживая за ней, он узнал от врачей, что вылечить мать они не могут, и предложил ей прекратить мучения. Заручившись ее согласием, он пытался ее 1 задушить руками, когда же это не удалось, кухонным ножом несколько раз нанес ей проникащие ранения в грудь. На суде заявил, что знает об эвтаназии и решил ее применить, так как "пока врачи обсуждают - люди страдают". И хотя суд не признал смягчающим этот мотив убийства, журналисты обсуждали в печати этот вопрос. Осуществление права человека на смерть с участием медиков также является спорным, но имеет какой-то смысл и нередко правовое обоснование, оно получило распространение в разных странах в связи с проблемой эвтаназии. Приведем два нашумевших примера, опубликованных в разное время. В одном из них уголовное дело было возбуждено вильнюсской прокуратурой по поводу убийства матерью в целях эвтаназии своего 19-летнего сына. После термических ожогов лица, дыхательных путей и обеих рук, которые пришлось ампутировать, раны на его лице не заживали, кости лица оголялись, он полностью ослеп. Боль изнуряла парня днем и ночью, он постоянно терял сознание. Лечение не помогало. Мать - врач по профессии, ухаживая за ним, постоянно испытывала муки от беспомощности, так как обезболивающие препараты не помогали, а сын одолевал ее просьбами помочь ему уйти из жизни, которая стала для него невыносимой. Однажды мать поддалась на уговоры, дала согласие и услышала от него слова благодарности. Она написала завещание и, введя сыну смертельную инъекцию, сама попыталась покончить собой, приняв горсть таблеток снотворного. Ее спасли, и прокуратура возбудила уголовное дело за умышленное убийство, однако после расследования, вследствие психического расстройства подозреваемой, дело прекратили. Другой случай произошел в Голландии. Женщина 89 лет находилась в доме для престарелых, где состояние ее постоянно ухудшалось, особенно резко ухудшились зрение и слух. Спустя пять лет она почувствовала себя абсолютно беспомощной и в 94 года, находясь в полном сознании, подала заявление о добровольной эвтаназии, которое было оставлено без разбора. Она настойчиво требовала положить конец ее жизни, призвала на помощь родственников. В конце концов просьба была удовлетворена, о чем администрация уведомила полицию. Начались судебные разбирательства. Районный суд признал врача невиновным, но городской суд Амстердама вынес обвинительный приговор. Дело рассматривалось в Верховном суде, который отменил приговор, мотивируя тем, что при наличии определенных условий активная эвтаназия может быть оправдана. Это мнение было поддержано голладским королевским медицинским обществом. Вероятно, такое "прецедентное право" могло быть применено и в других подобных случаях, и с этим трудно не считаться. С принятием в 1993 году Основ законодательства РФ "Об охране здоровья граждан" впервые в нашей стране положение об эвтаназии получило законодательное решение. В статье 45 под недвусмысленным названием "Запрещение эвтаназии" было записано, что удовлетворение просьбы больного об ускорении его смерти "какими-либо действиями или средствами, в том числе прекращением искусственных мер по поддержанию жизни" медперсоналу запрещается. Лицо, осуществляющее эвтаназию или побуждающее больного к эвтаназии, несет уголовную ответственность. Вообще статья 45 проста - в прямом и переносном смысле. В ее диспозиции не учитываются никакие обстоятельства той сложной ситуации, которая в таких случаях встречается в жизни и с точки зрения гуманности входит в противоречие с нормами права. Безальтернативностью диспозиции статьи 45 можно объяснить частые нарушения статьи и "незамечаемость" применения эвтаназии на практике. Кажется, поставлена последняя точка в решении этой актуальной проблемы биоэтики. Однако малоизвестная, спорная в среде медиков проблема вышла за ее пределы и обострилась, хотя факты эвтаназии стали более скрытны. 2 Между тем, общественное мнение об отношении к эвтаназии в России, как и в других странах, за последние 10-15 лет претерпело значительные изменения. Об этом свидетельствуют и данные публикаций, и проведенные нами в разные годы анонимные опросы студентов и врачей. Убежденных сторонников эвтаназии среди врачей в те годы было мало. Один из них стал известный детский хирург член-корреспондент АМН РФ профессор С.Я.Долецкий. Он писал, что борьба за жизнь пациента, вопреки существующим догмам, справедлива только до того, пока существует надежда, что спасение возможно. Когда же она утрачена, встает вопрос о милосердии, которое и проявляется в эвтаназии. Гуманный врач - это врач, который делает добро больному, несмотря на устоявшееся мнение. С.Я. Долецкий считает, что эвтаназия справедлива по отношению к неизлечимым больным, парализованным, больным-дебилам, пациентам, которые живут только с помощью жизнеобеспечивающей аппаратуры, а также по отношению к новорожденным с атрофированным мозгом, плодам беременных женщин, если доказано уродство или несовместимое с жизнью патологическое нарушение, ибо человек отличается от животного разумом и моралью [3]. В юридической литературе [7] отмечается еще два условия осуществления эвтаназии в случаях установления, что в обозримый период времени смерть не наступит: а) если значительные физические и моральные страдания невозможно устранить известными средствами и б) если болезнь неизбежно приведет к деградации личности. Несмотря на спорность ряда приведенных утверждений, эвтаназия не может во всех без исключения случаях восприниматься однозначно как безнравственное и недопустимое действие или бездействие врача в связи с действительно возникшей возможностью его деморализаци, ошибок, злоупотреблений, опасностью роста ятрогений [6], искусственного сокращения растущего числа пенсионеров и изменения демографического положения страны. В самом деле, утверждение Гиппократа, изложенное в его "Клятве", - "я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла" - сегодня может быть лишь общим этическим требованием в поведении врача. За почти 2500 лет, в связи с внедрением достижений медицины и биологии, новым взглядом на права человека с приоритетом его личных интересов, возникли такие ситуации, при которых справедливым может быть и то, и другое мнение. Оно выражено в некоторых международных документах медицинских ассоциаций [2] и, в частности, в "Конвенции по правам и достоинству человека в связи с внедрением достижений медицины и биологии" (1996), которую подписала, а значит, признает Россия. На самом деле во всех цивилизованных странах эвтаназия применяется независимо от того, разрешена она законом или нет. По данным Американской медицинской ассоциации, в больницах США ежедневно умирает 6 тысяч человек, большая половина которых уходит из жизни добровольно с помощью медперсонала. В отделении интенсивной терапии госпиталя Сан-Франциско у 5% больных (что составило около половины умирающих) отключалась система жизнеобеспечения. Обращает на себя внимание тот факт, что это решение принимал врач с семьей пациента, в то время как общепринятым обязательным условием эвтаназии является информированное добровольное решение самого больного [6]. В литературе [5] отмечается, что 40% всех смертей больных людей наступает в результате принятия медиками решений о прекращении жизни либо путем отказа от лечения, либо с помощью лекарств, ускоряющих ее наступление. Автор правильно замечает, что в странах, где эвтаназия запрещена, где нет гласности, а значит, законной защиты от неправомерного применения эвтаназии, положение обстоит хуже. Несмотря на принятие закона, запрещающего эвтаназию, случаи ее применения участились, и в этом признаются сами врачи. Например, бывший директор ООН по медицине американский врач Майкл Горвин признался, что помог уйти из жизни 50 своим больным. 3 Четверть века общественность всего мира следила за деятельностью самого последовательного сторонника практической эвтаназии - американского врача Джека Кеворкяна, который остановил жизнь 130 больных. Одни считают его гумманистом, другие - убийцей. Многолетняя тяжба его с судами штата Мичиган, несколько раз его оправдывавшим, закончилась его осуждением. Вместе с тем, с одобрением была принята эвтаназия 37-го президента США Ричарда Никсона. После первого инсульта он написал обращение к лечащим врачам с просьбой не прибегать к искусственым методам продления его жизни в случае повторения кровоизлияния в мозг, когда он не сможет выразить свою волю. Сознательно прекратил принимать лекарства после консультации с личным врачом и составления завещания президент Франции Миттеран, страдающий последней стадией рака. И в этом случае в прессе отмечалась мужественность именитого больного, желание быть хозяином собственной судьбы. Бросается в глаза элитарный подход к оценке эвтаназии. Анализируя создавшееся положение, следует признать, что правы те, кто считает, что сейчас актуальным является вопрос не о том, разрешать или не разрешать врачам применение эвтаназии, а о том, когда и при каких условиях ее допускать и как при этом организовать контроль за правомерностью ее осуществления. Решать вопрос об эвтаназии с точки зрения права непросто, ибо в тех же основах законодательства "Об охране здоровья граждан", на что обращалось внимание в печати [1,11], наряду с приведенной выше статьей 45, имеется другая статья - 33 "Отказ от медицинского вмешательства". В ней указано, что "гражданин или его законный представитель имеет право отказаться от медицинского вмешательства или потребовать его прекращения", даже если оно начато на любом этапе проведения. При этом ему в доступной форме должны быть изложены все последствия отказа от лечения, что оформляется записью в медицинском документе и подписывается пациентом (его законным представителем) и лечащим врачом. В некоторых лечебных учреждениях разработаны специальные расписки с указанием, о каких конкретно последствиях проинформирован больной. Право на отказ от медицинского вмешательства подтверждается и статьей 30 Основ законодательства "Права пациента". Это соответствует международным нормам прав человека, но создает возможность легального использования пассивной эвтаназии путем "прекращения мер по поддержанию жизни", прямо запрещенных статьей 45. В случаях тяжелого, опасного для жизни состояния такое вынужденное бездействие врача может рассматриваться как применение пассивной эвтаназии, ибо налицо два важных ее признака: 1) просьба самого больного не оказывать ему помощь (после информирования врачом в доступной форме о возможных последствиях) и 2) неоказание медицинской помощи по жизнеобеспечению или прекращение искусственных мер по поддержанию жизни. Сложнее дело обстоит в случае отказа от медицинского вмешательства в отношении новорожденного или плода, что требует отдельного рассмотрения, а также лица, не достигшего 15 лет или признанного недееспособным. В случае тяжелого состояния такого больного, в соответствии со статьей 33 Основ законодательства "Об охране здоровья граждан", решение принимают родители или законные представители, а не сам пациент. При этом не учитывается их нравственный облик, особенности обстоятельств и религиозной принадлежности, когда даже неопасное и оправданное вмешательство может категорически не допускаться. Очевидно, здесь необходимы определенные оговорки в законодательстве. Правда, лечебное учреждение может обратиться в суд для защиты 4 интересов несовершеннолетнего, но в таких случаях, при необходимости оказания неотложной помощи, дожидаться решения суда, учитывая нашу систему судопроизводства, означает не оказывать своевременную медицинскую помощь. А это значит совершать другое правонарушение - "неоказание помощи больному" (ст. 124 УК РФ). В случаях невозможности получить согласие пациента, родителей или законных представителей, а также в отношении лиц, страдающих психическими расстройствами, оказание медицинской помощи может быть и без их согласия (статья 34 Основ). В этих условиях врач должен быть уверен не только в реально угрожающей опасности больному в случае неприменения конкретного медицинского вмешательства, но и в отсуствии его альтернативы. Неоказание помощи больному может быть также расценено как намеренное прекращение жизни, поэтому в этом случае может быть целесообразно для больного и юридически оправданно для врача не бездействие, а любой обоснованный риск. По нашему уголовному законодательству неблагоприятный исход не может рассматриваться как преступление, если лицо, допустившее риск, не имея альтернативы, предприняло достаточные меры для предотвращения смерти (статья 41 УК РФ). При этом совершенные действия должны быть обеспечены соотвествующими знаниями и умением, достаточными в конкретной ситуации, чтобы предупредить наступление вредных последствий. При существующем положении, когда эвтаназия запрещена законом, она может оформляться как отказ от медицинского вмешательства, поддерживающего жизнь. Чтобы достойно выйти из такой сложной ситуации врач не только должен обладать высоким профессионализмом и тщательно документировать свои действия, но быть юридически грамотным специалистом. Сложность возникает и при доказательстве медикаментозной эвтаназии, особенно путем применения не сильнодействующих, а общепринятых лекарственных средств. В последнем случае умирание будет протекать не остро, а более продолжительно. Тогда доказать применение лекарства намеренно, с целью ускорения наступления смерти, невозможно. Тем не менее, не только причина смерти, но и вопрос о влиянии на ее наступление тех или иных лекарств в определенных дозах и сочетаниях, в связи с подозрением на эвтаназию, будет ставиться перед судебно-медицинской экспертизой. Это действительно важно для следствия (независимо от оценки профессиональной деятельности врача), ибо смерть от действия лекарств наступает от отравления, то есть является насильственной, а смерть при отказе от медицинского вмешательства вследствие заболевания, то есть ненасильственной. Производство судебно-медицинской экспертизы при расследовании дел по подозрению на применение эвтаназии в соответствии с правилами судебно-медицинской экспертизы по материалам дела всегда производится комиссионно. Однако, учитывая многочисленные сложные специфические вопросы, следует внимательно отнестись к подбору состава комиссии. Назначение таких экспертиз будет расти, поэтому надо знать способы эвтаназии, изучить рациональные и эффективные методические и организационые особенности, накапливать опыт таких экспертиз. Мы считаем, что могут быть ситуации, при которых применение пассивной эвтаназии является справедливым и действительно может рассматриваться как гуманное отношение к умирающему больному, ибо, имея неотъемлемое конституционное право на жизнь, он должен, в соответствии с международными нормами, при определенных обстоятельствах, иметь право решать вопрос о ее прекращении. Далеко не каждый может и хочет продлевать некачественную, не достойную жизнь на стадии умирания, испытывая при этом физические и нравственные страдания. Более четверти века назад доктор Питер Адмираал прозорливо писал: "Уже следующее поколение будет глубоко озадачено тем 5 долгим сроком, который понадобится нашему поколению,чтобы прийти к безусловному признанию эвтаназии в качестве естественного права человека". Конечно, при законодательном разрешении ненасильственной эвтаназии должны быть разработаны и строго соблюдаться определенные условия. О них писал еще в начале нашего столетия известный русский юрист и общественный деятель А.Ф. Кони, допускавший возможность добровольного ухода из жизни с предварительным уведомлением прокуратуры. Эти условия достаточно подробно разработаны и апробированы в ряде стран, например в Нидерландах, в некоторых штатах Австралии и США, где эвтаназия разрешена законом и где использованы рекомендации Совета по этике и судебным делам Американской медицинской Ассоциации [8]. Там уже сложились традиции и методы осуществления эвтаназии, разработаны законодательные акты, форма составления и порядок принятия завещания, а также богатый опыт досудебного и судебного разбирательства подобных дел. Как правило, для осуществления эвтаназии должно быть учтено, что добровольное неоднозначное решение о ее осуществлении может принимать только совершеннолетний дееспособный человек, находящийся вне реактивного состояния или приступа. Диагноз и безнадежность состояния должны быть установлены консилиумом независимых специалистов. При этом у больного должны быть зарегистрированы тяжелые физические страдания и установлено, что болезнь не излечима после применения альтернативных способов. Это должна быть высказанная больным устно или написанная под его диктовку и подписанная им и лечащим врачом в присутствии юриста, осознанная, неоднократно повторенная просьба больного. Этому должна предшествовать доступная информация больного о последствиях принимаемых по его просьбе действий или бездействий, вплоть до наступления смерти, что отмечается в специальной расписке и записывается в истории болезни. Факт и способ эвтаназии должен быть указан во врачебном свидетельстве о смерти [8]. Решения об эвтаназии не может быть принято врачом, хотя есть мнение, что, имея право принять жизнь, он должен иметь право, по просьбе больного, и забрать ее. Врач - лишь один из участников в принятии этого решения. Впрочем, и осуществление эвтаназии не должно быть делом врача. Последнюю точку в этой процедуре должен поставить сам больной, а при его физической немощности или при отсутствии специальной техники - фельдшер. Эвтаназия может применяться только в виде исключения, с одной целью - облегчить процесс неизбежного умирания, не оставляя больного в это трудное время и, в любом случае, без какой-либо оплаты. Все вышеизложеное, а также другие меры должны быть направлены на предотвращение правонарушений. Вопреки аргументам противников эвтаназии [10] в последние годы не только в зарубежной, но и в отечественной печати справедливо отмечается, что законодательное разрешение эвтаназии не приведет к увеличению количества злоупотреблений. Напротив, современное правовое положение порождает сокрытие истинного намерения прекращения жизни. Мы полагаем, что при наличии хорошо разработанных медиками и юристами положений, учитывающих многочисленные факторы, при устранении противоречий в законе и приведении законодательных норм в соответствие с правами человека, подобных правонарушений станет меньше. Необходимо однозначное правовое решение вопроса об эвтаназии с указанием недопустимости применения активной эвтаназии, а также перечня условий, разрешающих, в исключительных случаях, пассивную эвтаназию. Принятие такого решения и осуществление эвтаназии должно быть в строгом соответствии с порядком , который, с учетом опыта других стран, должен быть разработан юристами и медиками и утвержден 6 соответствующими министерствами. Несмотря на то, что в настоящее время ни в какой форме эвтаназия в нашей стране не может быть разрешена, от легализации этой проблемы не уйти. Решение ее надо начинать с правового обеспечения и разработки порядка жесткого контроля за каждым случаем эвтаназии. А пока врачам надо помнить, что побуждение и осуществление любой формы эвтаназии в соответствии с законодательством РФ является преступлением. Отказ же от медицинского вмешательства, во избежание неоднозначной трактовки, должен быть обоснован и правильно документально оформлен. Протоиерей Игорь Гагарин «Претерпевший до конца спасется» — Для больного ситуация, в общем, выглядит так: жить тяжело, больно, можно сказать, что жизнь — сплошное мучение. Пока эвтаназия не легализована у нас. Если возникнет возможность эвтаназии, возникнет вопрос: продолжать или не продолжать свою жизнь? Какие решения и аргументы вы предложите человеку? — Конечно, я скажу, что продолжать. Я же смотрю на смерть не как на окончание, а как на начало, прежде всего. И мне гораздо важнее то, что начинается, а не то, чем заканчивается. Для меня смерть это, прежде всего, встреча с Богом. И на эту встречу я могу прийти только тогда, когда Сам Господь меня на эту встречу позовет. Если я явлюсь к Нему раньше времени, по своей инициативе, ничего хорошего меня не ждет. Человек, уходя из этой жизни, мучительной и болезненной, думает, что он избавляется от этих мук, совершенно не понимая того, что он ни от чего не избавляется, что жизнь не заканчивается смертью… Если бы смерть была просто переходом в небытие, то и тогда я бы, конечно, был против эвтаназии, все равно. Но тогда у защитников ее, с моей точки зрения, была бы все-таки своя логика какая-то: да, действительно, когда в жизни уже ничего не осталось, кроме страданий и мук, то зачем ее продолжать. Но если я верю в то, что это иллюзия, нет никакого небытия, никуда мне не деться, то у эвтаназии нет оправданий. Если я действительно верю в то, что моя жизнь в руках Божиих, и что ни единый волос не упадет с моей головы без Его воли, то я должен довериться Богу и в этом. В конце концов, мы не приветствуем, когда люди молятся Богу: «Господи, забери меня, я уже не могу». Это тоже, наверное, не самая правильная молитва, но он все-таки признает за Богом право решать. А потом, нельзя забывать, что страдания часто имеют искупительный характер, что страдания очищают человека от той неправды, которую он в этой жизни вольно или не вольно сделал. Так от чего я хочу его избавить, если я методом эвтаназии прекращаю его страдания? 7 Поэтому, когда мы видим, что человек мучительно и долго умирает, то у нас есть дерзновение надеться, что эти страдания целительны. Даже при отсутствии у человека осознанного покаяния эти страдания могут вмениться ему как искупление, потому что, ну не наказывает Бог два раза за одно и то же. Страдание очистительно само по себе, даже без особого покаяния, если человек, конечно, в этом страдании не стал проклинать и ненавидеть всех, а нес страдание мужественно. Я видел людей, очень тяжело страдающих и не очень церковных, которые эти страдания принимали так благородно и достойно. Поэтому мне думается, что ни самому человеку, ни его родным и близким нельзя торопить тот момент, который только в руках Божиих. Смерть — это дело Божие. — Для нецерковного человека может быть новостью то, что он не обладает правом на свою жизнь. То есть право нам дано, но наш выбор наказуем. — Нецерковный человек вообще может не видеть ни в чем логики и смысла, даже в самой жизни. Но смысл в жизни есть. Если жизнь является даром Божиим и подготовкой к встрече с Богом, то каждому из нас в нашей жизни должно испить до дна ту чашу, которую нам нужно испить. Мы не знаем, что это за чаша, но мы знаем, что Господь каждому из нас эту чашу дает. И, если я, не допив ее до дна, просто отброшу ее от себя, то это будет предательством по отношению к самому себе. Если жизнь — это служение Богу, ближним, то в мое служение входит вытерпеть и пронести до конца все то, что мне суждено пронести до конца. Сказано в Евангелии, что претерпевший до конца — спасется. Не до середины, не до первой серьезной боли и даже не до десятой, а до конца. — Т.е., если сказано, что «претерпевший до конца — спасется», значит, есть некая мера страданий? Страдание не то, что безмерно, что терпеть бесконечно, а есть некая мера, до которой надо вытерпеть? — Да, конечно. Конечно, есть мера. Иногда эта мера бывает очень тяжелой. Но все равно, всему когда-то приходит конец. Если Бог медлит призывать нас, то это не значит, что Он про нас забыл. — Существует такой миф о «несвоевременной смерти». Вот, мол, он умер рано. А сторонники эвтаназии думают наоборот, что смерть может опоздать. Наверно, в пробку попала… Я верю, что ни один волос с головы человека не упадет без воли Божией. И что Господь призывает человека предстать именно в тот момент, когда это лучше всего для него. Может, не в самый приятный момент для него, а когда человек раскрыл по-настоящему то, что он есть. Дело в том, что есть вещи, которые человек может делать и переживать только в этой земной жизни, в этом теле, в этих именно условиях. И то, что он не сделает или не переживет здесь, он уже не сможет этого ни сделать, ни пережить никогда. И мы не знаем, все ли сделал человек, все ли пережил человек, все ли отстрадал человек в этой земной жизни, что еще необходимо ему для того, чтобы чистым предстать пред Богом. 8 Потому что на самом деле, если смерть — это дверь, то не так важно, когда я в эту дверь войду, важно, чистым я туда войду или недостаточно чистым. И, как знать, может быть, те страдания, которые продолжает терпеть человек, это и есть те очистительные заключительные страдания, которые помогут человеку совершенно очиститься и предстать перед Богом уже без единого пятнышка? Допустим, мне нужно войти в какое-то общество, к какому-то достойному человеку, а я в грязной одежде. Я начинаю переодеваться, умываться, а мне кто-то говорит: «Да ладно, спешим, давай, прямо такой ! » — и вталкивает в эту дверь его, грязного. Ну и что хорошего? Примут ли его в этом обществе таким? И, может быть, страдания дают возможность человеку переодеться в ту праздничную одежду. Ведь мы видим, что мы видим внешне: видим боль, видим муку, а что происходит, какие механизмы в душе человека и как это действует — это тайна. — По статистике тех стран, где эвтаназия разрешена, большинство эвтаназий совершается не по воле больного, а по решению родственников, тогда, когда больной даже не может выразить сам отношение к этому вопросу. Что вы можете сказать тем родственникам, которые поставлены перед необходимостью принять решение о том, поддерживать жизнь больного или прекратить ее? — Я просто хочу сказать, что они будут убийцами, если они на это дело пойдут. И они это, рано или поздно, поймут. — Даже, если человек без сознания, на искусственном… — Это, в любом случае, убийство ! Которое не может быть оправдано ничем. Если больной сам «заказал» эвтаназию — это самоубийство. Если это сделали другие — это убийство. Сначала будем убивать тех, кто без сознания, а потом зададимся вопросом, почему нельзя убивать того, который в сознании... Есть, в принципе, некое табу, которое должно быть закрыто полностью. Нельзя убивать людей ! Никогда. Любое убийство, даже по самому основательному поводу — это прецедент. Все должно быть названо своими именами. Мне думается, что люди придумали всякие слова-заменители — «эвтаназия», «аборт» и т.д. — именно для того, чтобы разрешить себе делать то, что делать нельзя. А если бы начали все называть своими именами: «Будете рожать ребеночка или убьем его?» И ответ — расписка: «Прошу убить моего ребенка». Может быть, это кого-нибудь и остановило. Так и здесь. Вы готовы написать заявление, что просите вашего родственника — убить? Гнездилов Андрей Владимирович, психиатр Беседа о проблеме эвтаназии Расшифровка радиопередачи на "Радио свобода". В сокращении Виктор Резунков: Андрей Владимирович, у меня первый к вам вопрос. Со времен Гиппократа традиционная врачебная этика включает в себя запрет «я никому, даже если 9 кто-то попросит, не дам вызывающее смерть лекарство и не предложу подобного». Врачи, как известно, в большинстве своем, крайне негативно относятся к эвтаназии. Почему? Андрей Гнездилов: Во-первых, эвтаназия — это убийство, по сути дела, убийство самого себя. С помощью ли врача или с помощью кого-то другого, но это убийство. И вся культура, на которой воспитана и наша медицина, и наша идеология, она говорит о том, что убийства не должно быть ни в коей мере. Потому что мы не знаем, что стоит дальше. Потому что мы не знаем ценность времени. И очень часто на самоубийство идут больные люди, которые иногда находятся в состоянии депрессии, страха, тревоги, отчаяния, и они не видят помощи от окружающих людей, поэтому идут на этот шаг, собственно, не получив достаточной заботы от родственников, заботы от государства и внимания к своим страданиям. Виктор Резунков: Андрей Владимирович, вот эта история в Ростове-на-Дону вызвала достаточно большой резонанс, в особенности в государственных средствах массовой информации. И у меня сложилось впечатление (я, конечно, могу ошибаться, и не претендую на точку зрения без ошибок), что, в принципе, такое вполне возможно, в России можно ожидать, что эвтаназию могут все-таки легализировать. У вас не возникла такая точка зрения? Андрей Гнездилов: К сожалению, вы в чем-то правы. Потому что ощущение, когда ты следишь за прессой, то все чаще и чаще раздаются голоса в пользу эвтаназии, забывая иногда причину — почему человек хочет, собственно, уйти на тот свет. Причина ясна — страдания. На самом деле, человек, который хочет убить себя, он не желает смерти, он желает избавления от страданий. А избавление от страданий — это очень сложный вопрос. Потому что не всегда страдания несут чисто негативный оттенок. Очень часто страдания позитивны. Я могу привести пример. Когда я шел по хоспису, где я работаю, и я вижу, что лежит больная, которая кривится от боли, во-видимому. Я говорю: «У вас болит?». «Ну, немного», — отвечает. «А что ж вы не обратились? Мы бы дали вам лекарства». «Доктор, — говорит она, — мне кажется, что вместе с болью из меня выходит все дурное». Понимаете, человек как бы принимает боль, иногда и страдания свои своеобразным образом. Он чувствует, что это в какой-то степени расплата за его какие-то неправильности, грехи, если так можно выразиться. И в то же время это в какой-то степени компенсация тех неприятностей, которые он в жизни испытал и так далее. То есть это еще и искупление его, собственно говоря, какой-то греховности и неправильности. Вообще понятие «страдание» включает в себя очень многое. И само заболевание, с которым мы часто сталкиваемся, под ним психологически лежит какой-то очень странный комплекс, когда человек может наказывать сам себя. То есть сознательно он на это не идет, это идет подсознательная игра каких-то сил: правильности или неправильности, совести и того, как он живет. Поэтому здесь очень важен вот этот момент того, что лежит в основе. Иногда мы видим, что есть так называемые пассивные суициденты. Потеряв близкого человека, человек не хочет жить уже. Бывали такие ситуации, что умирает муж в хосписе, приходит жена и говорит: «Мне больше не для чего жить». И через год она приходит — и на той же койке, с тем же заболеванием уходит из жизни. То есть здесь какие-то моменты не случайные, а достаточно значимые для человека. И само время для смерти и причины, они, конечно, могут раскрыть очень многое в жизни человека. Одним словом, сказать, что 10 смерть и страдания — это чистый негатив, тоже нельзя. Но, с другой стороны, они содержат в себе очень много каких-то сложных систем, мотивировок, которые не всегда открываются. Виктор Резунков: Существует такая точка зрения экспертов и медики, и представителей Министерства здравоохранения России, они заявляют, что легализация эвтаназии приведет к криминализации медицины в России и вообще к потере социального доверия к институту здравоохранения. И с другой стороны, легализация эвтаназии приведет к распространению в обществе принципов цинизма, нигилизма и нравственной деградации. Каково ваше мнение? Андрей Гнездилов: Я совершенно согласен с тем, что эвтаназия — это, так сказать, не выход из положения. По сути дела, хосписная служба, о которой мы говорим, то есть служба, настроенная на помощь больным, на медицинскую, социальную, психологическую и духовную помощь, она является альтернативой эвтаназии. Но мне хотелось бы немножко глубже посмотреть на этот вопрос, сказав одну интересную вещь. Мы забываем о нашей настоящей национальной культуре, когда люди были гармоничны в жизни. Вы знаете, что старики среди крестьян очень часто сами находили время, что пришло время смерти. Они шли в баню, мылись, ложились под образа, прощались с окружающими — и умирали. И сейчас есть такое понятие: разрешение на смерть. Среди наших же онкологических больных, которые в последней стадии заболевания, когда они должны разрешить себе умереть. Если они разрешают, а это разрешение иногда нужно получить от персонала, от родственников, от священника, который его исповедует, причащает, и, наконец, он сам понимает, что дальше бороться не за что, и он сам уходит. Вот этот момент самопроизвольного ухода, который не нуждается в суициде, просто человек понимает, что дальше уже некуда, и он снимает вопрос о том, что обязательно нужно участие насилия над природой. Вы помните, наверное, расхожую фразу, которую приписывали Мичурину, что «нельзя ждать милостей от природы, их взять у нее — наша задача». Это извращенная фраза, потому что Мичурин говорил совсем иначе: нельзя ждать милостей от природы после того, как мы надругались над ней таким образом. То есть, понимаете, смысл заключается в том, что человек должен быть естественен во всем. Если природа определила ему 9 месяцев на то, чтобы выносить ребенка, эти 9 месяцев должны принадлежать... нельзя его родить в 6 месяцев, в 5 месяцев, в 4 месяца. Почему мы берем себе на вооружение лозунг борьбы с природой? Само время — время смерти и время рождения, — оно очень важное для человека. И время смерти мы оцениваем с позиции того, что это уже конец, и, значит, не так он значим. На самом деле, наш опыт показывает, что апогей жизни отнюдь не в момент, когда ты встречаешь любимого человека, заводишь семью, детей, строишь дом и так далее. Апогей жизни в конце. Конец — делу венец. Когда человек оценивает все те ценности, которые он приобрел в жизни, и когда он может уйти спокойно из этого мира. Епископ Антоний Сурожский говорил: «Не важно, жив ты или мертв, умираешь. Важно, во имя чего ты живешь и ради чего ты мог бы умереть». Вот этот момент смысла жизни, он переходит на качество жизни. Не важно, сколько человек проживет, важно качество его жизни. И качество жизни определяется им самим и окружающим миром. Поэтому проблема суицида, проблема насилия над временем, которое тебе отпустила жизнь, недопустима. Тем более что программа смерти закладывается в момент рождения 11 человека. Она может сокращаться, она может немножко удлиняться, но, тем не менее, она заложена и она прокручивается. И когда включается программа смерти, уже в нее нельзя вмешиваться, нельзя тормозить, нельзя ускорять. То есть времени должно протечь именно столько, сколько отпущено и запрограммировано в самой природе человека. Виктор Резунков: Андрей Владимирович, уже почти 20 лет в Голландии практикуется эвтаназия, а недавно она была узаконена. А вот что, этика голландских врачей отличается от врачебной этики российских врачей? Андрей Гнездилов: Вы знаете, культурно, да. А вообще Голландия, так сказать, по общему мнению, это очень развращенная страна, где разрешены и наркотики, где разрешены публичные дома, где все разрешено. Музеи существуют и обучающие программы. Мне кажется, что вот эта распущенность общества, она, в общем-то... и та развращенность, которая сейчас практикуется средствами массовой информации, она и приводит к этой ситуации. Вот возвращаясь к вопросу о Ростовской истории, где женщина попросила покончить с ней. Неужели она попросила и хотела такой смерти, чтобы ее задушили подушкой? Виктор Резунков: Там как раз такая ситуация была: они сначала ввели ей в вену воздух... Андрей Гнездилов: Да, но тем не менее. Уж я думаю, ни в коей мере она не мечтала о такой смерти — быть задушенной подушками. Вы понимаете, в жизни, наверное, бывают какие-то кризисные состояния, они связаны не только с неизлечимым заболеванием. Проблемы старости, необеспеченности, социального террора со стороны государства по отношению к пожилым людям — это достаточно весомые вещи, которые приводят человека в кризисное состояние. И вот выход из кризисного состояния — либо отказаться от жизни, либо попытаться найти еще какую-то дверь. Вы знаете, я сталкивался с ситуациями, когда находилась дверь, и эта дверь называлась «духовностью», когда человек мог трансформировать свое состояние до такой степени, что... поразительно, потому что человеку дана возможность открыть смысл жизни. Он открывает его очень поздно, иногда в кризисные минуты. Вы знаете, наверное, что пока человек счастлив, он не задумывается, зачем он живет, что стоит за этим, каков смысл его жизни. Но когда он впадает в состояние тревоги, отчаяния, лишения какого-то, тогда он начинает вспоминать, может ли быть смысл в этом или жизнь вообще бессмысленна. И очень часто мы слышим... это не единственный голос — вот голос больной: «Надо же было заболеть раком и умирать от него для того, чтобы понять, что в мире есть истина, есть Бог. И что даже если я умру, то все равно это хорошо. В мире существует какой-то определенный порядок». Ну, я мог бы много привести подобных моментов. Но открытие того, что жизнь не кончается со смертью, а иногда и не начинается с рождения, это какие-то истины, которые можно увидеть у тех людей, уходящих из этого мира, которые нас потрясают, иногда перевоспитывают, заставляют смотреть на мир и на жизнь как на ценности, которые подарены нам. Можно отказаться от этих ценностей, потому что тебя настроили и обучили тому, что мы рождены, чтобы непременно быть счастливыми и сказку сделать былью. Но в жизни не запрограммировано вот это счастье. И когда человек теряет возможность получать счастье, он иногда отчаивается. И вот идея-то и заключается в том, что хоспис, да и вообще врачи должны нацелить свои усилия прежде всего на помощь больному, а не доводить его до отчаяния и служить этому отчаянию, убивая его по его собственному желанию. Мне кажется, вот ответ. 12 Виктор Резунков: Нам дозвонился Леонид из Москвы. Пожалуйста, вы в эфире. Слушатель: Добрый день. Друзья, понимаете, в чем дело. Когда человек рождается, ему дается материальное тело, которое может чувствовать этот мир, работать в нем, наслаждаться им. А когда человек уходит, то он теряет материальную оболочку. И поэтому какие могут быть разговоры о гиене огненной ада или райских кущах рая?! Он не может этого почувствовать — душа уже обретает совсем другие параметры. И поэтому когда человек, изможденный жизнью, страшной болезнью, не может... и ради чего он должен терпеть эти муки адовы?! Кто говорит, что ему что-то предопределено? Да никто этого не знает. Один свой организм изнашивает за 20 лет, другой — за 100 лет. И поэтому как можно говорить о том, что человеку полезны его мучения, я просто не представляю. Ответьте мне на мой вопрос. Андрей Гнездилов: Я хочу сказать еще одну вещь, помимо того, что я уже говорил. Какие бы ни были точки зрения, религиозные или атеистические, но вообще сама смерть, сам суицид, он накладывает отпечаток на наше поколение. Вы знаете о том, что люди, в семьях которых совершился суицид, самоубийство, они гораздо легче идут на самоубийство, потому что уже, что называется, проторен путь, уже есть возможность выйти из критической ситуации через самоубийство. Так что ответственность за поколение, которое стоит рядом с тобой или после тебя идет, — это совершенно четкая вещь, которую нужно учитывать. Ответственность, еще раз, за тот смысл жизни, который мы вкладываем. Ведь смерть можно посвятить чему-то, какой-то идее. Вы можете принять это страдание, эту смерть за своего ребенка, за то, чтобы вашу семью обошло страшное заболевание и так далее. То есть смысл жизни человека заключается в служении какой-то великой цели, которая существует у человека. И если взять исторические моменты, то были даже случаи, когда один человек мог умереть за другого, приняв, так сказать, момент смерти. И это не фантазия и не сказка. Но просто сделать каждое движение твой жизни осмысленным, а не просто бежать с поля боя: вот мне больно и я не хочу страдать, — мне кажется, что это недостойно человека. И есть, конечно, разные точки зрения, но эту точку зрения отбрасывать совершенно невозможно. Виктор Резунков: Спасибо, Андрей Владимирович. У нас Николай из Москвы. Пожалуйста, мы вас слушаем. Слушатель: Добрый вечер. Вы знаете, меня сам факт разговора о праве на смерть и на праве на убийство, а именно об этом идет речь, когда говорят об эвтаназии, в День прав человека, честно говоря, кажется очень знаменательным. И говорит очень многое о самой концепции прав человека. Мне представляется, что после разговора об эвтаназии, через некоторое время могут появиться люди, которым покажется жизнь просто невыносимой без человеческого мяса, и они начнут говорить о праве есть человечину. Мне представляется, что речь идет о базовых этических нормах не только нашего общества, а всякого человеческого общества и о ценности жизни. И что пора говорить об обязанности человека жить, несмотря ни на что, и об обязанности его окружающих ему эту жизнь облегчать. Виктор Резунков: Андрей Владимирович, у меня к вам такой вопрос. Есть такое понятие «насильственная эвтаназия». И существует мнение, что аборты — это и есть насильственная эвтаназия. Тогда возникает вопрос, если это так, что аборты разрешены в государстве, скажем, в России, а эвтаназия запрещена: нет ли здесь двусмысленности? 13 Андрей Гнездилов: Вы знаете, мне кажется, что вопрос об абортах, это тоже вопрос о насильственном убийстве. Вы понимаете, мы все время говорим об эвтаназии, и связываем это с медициной. То есть человек, медик, мало того, что он выносит приговор больному, что он неизлечим, может быть, в настоящее время неизлечим, на него еще возлагается ответственность за то, чтобы отправить больного на тот свет. Вы обратитесь к этому человеку, к врачу, который собственноручно отправляет на тот свет своего больного, даже в безнадежном состоянии. И как мы его будем называть — доктор-киллер? То есть это проблема очень серьезная. А проблемы аборта, они сейчас очень серьезны. Дело в том, что это же не только экономические проблемы. Был проделан такой опыт, когда женщины, которые шли на аборт, они объясняли, что у них нет средств воспитывать ребенка, им предлагалось: «Мы дадим вам средства. Не ходите». Нет, они все равно идут, потому что проблемы гораздо глубже. И проблемы нравственного воспитания, они, по-моему, стоят очень глубоко и актуально перед каждым из наших соотечественников. И в этом смысле неплохо было бы обратиться и к Льву Николаевичу Толстому, и к Анне Карениной, которая кончала жизнь самоубийством, понимая в последний момент бессмысленность этого акта. Виктор Резунков: Андрей Владимирович, давайте вкратце подведем итоги нашей передачи. Повторите, если можно, еще раз свою позицию. Андрей Гнездилов: Я считаю, что эвтаназия — это крайнее состояние, кризисное состояние больного, когда он не получает поддержки, помощи от общества. Потому что в момент суицида он чувствует себя одиноким, отчаянным, то есть находится в реактивном состоянии, в состоянии депрессии. И очень часто этот момент депрессии определяет его решение, по сути дела. Но для всех ясно, что депрессия лечится, по крайней мере, можно психотерапевтически, психофармакологически лечить человека, снимать даже эквиваленты болей, которые он испытывает. Поэтому мое мнение опять же остается прежним, что хоспис или служба хосписа, паллиативная медицина, которая заключает в себе принципы естественности человеческой жизни и ненасилия над ней, эти принципы должны быть в нашей жизни достаточно широко известны и слушателям, и читателям, и как-то воздействовать на решение. 14
