Эрастова А.В.Ст

А.В.Эрастова
К.ф.н.,доцент,НГПУ
«Иностранный» интертекст в современной бардовской песне
Бардовская (авторская) песня сама по себе явление сложное и
малоизученное, имеющее исключительно русские корни и ряд специфических
ни с чем не сопоставимых черт( структура: стихи под гитару, синоним
«авторская», предполагающий единоличную ответственность за слова и
музыку, социальный подтекст, диктующий «протестность» и т.д.).
При
исключительно
русской
(российской,
советски-диссидентской)
природе явления, бардовская песня не замкнута на «внутреннем» контексте,
особенно это касается «творческого продукта» последних десятилетий,
создаваемого в эпоху открытости и проницаемости мира.
Наиболее точным представляется принадлежащее Б. Сарнову определение
авторской песни как «новой формы существования российской поэзии» [1,
с.407].
С момента возникновения бардовской песни, у истоков которой стояли
Владимир Высоцкий, Юрий Визбор, Юлий Ким, Александр Галич, одним из ее
основных направлений была песня сатирическая или ироническая. Именно с
этого направления и стоит начать знакомство с «иностранным» интертекстом в
бардовской песне.
В песне Александра Щербины «Кришнаит Иванов» уже само название
построено на принципе совмещения несовместимого. Этот принцип организует
смысловое
и композиционное пространство текста, воспринимаемого
слушателем, как вариант постмодернистской бардовской песни. Довольно
стройный композиционно и концептуально текст состоит из двух контрастных,
антитетических частей, сопоставляющих два разных способа существования
человека, в их этнической соотнесенности. Русскому кришнаиту Иванову,
живущему в «поселке колхозного типа, среди свиноферм и садов» [2] и многое
знающему о «карме, о тайне индусских богов» [2] присущи несвойственные
русскому человеку черты, что подчеркивается не только в тексте, но и
посредством музыкального цитирования( лейтмотив «Хари Кришна»). А вот
индусу с условным наименованием Бомбей ( «А
где-то в далеком Бомбее
какой-нибудь местный бомбей…»[2]) каким-то непостижимым образом
досталась не только любовь ко всему русскому («от русской тальянки хмелея,
про русских поет журавлей» [2]), но и характерное для русского человека,
согласно стереотипам, увлечение алкоголем ( «а он по седьмому стакану за ту
же нездешнюю грусть» [2]). И жизнь его, в полном соответствии с «нездешней
грустью» складывается неудачно, неприятности случаются одна за другой:
«очковой змеей подавился подаренный тещей мангуст» [2], «соседних земель
махараджи грозят объявленьем войны» [2].
Сидит он, богами забытый,
Поскольку себе на беду
Последнюю Бхагавад-гиту
Пропил ещё в прошлом году [2].
Последнее
обстоятельство,
кроме
констатации
факта
свершения
очередного несчастья, иллюстрирует также и равнодушие персонажа к религии
предков. Важно подчеркнуть, что в песне речь не о религиозных предпочтениях
персонажей, а именно об образе жизни каждого из них. У русского Иванова,
взращенного
«средой
общепита»
это
увлечение
Кришной
со
всеми
соответствующими атрибутами, а у индуса абсолютно безрелигиозная
«нездешняя грусть» с русскими журавлями и тальянками ( есенинский
интертекст).
Примечательно, что побеждает в конечном итоге концепция кармического
перерождения:
К чему ему эти ученья,
Ведь сдохнув однажды весной,
В грядущем своём воплощенье
Он максимум - будет свиньёй...
Колхозной свиньёю в том самом
Посёлке на тыщу дворов,
Где, в полном согласии с Праной,
Живёт кришнаит Иванов[2].
Иронический текст, но ориентированный уже не на восточный, а на
западный контекст, мы видим в песне Игоря Белого «Малютка Джейн».
Постмодернистской прочтение известного сюжета о Робине Гуде строится на
смешении образов разных стран и эпох. Не обошлось и без упоминания русских
под наименованием «варвары восточных областей» [3]. Но основной
иронический эффект достигается в описании «ожившего мифа» Робина Гуда
через соединение традиционной характеристики «гроза лесов и рек» [3],
«красавец Робин Гуд» [3] с аллюзиями на современные песенные тексты (песня
Бориса Гребенщикова «Десять стрел на десяти ветрах») и элементы массовой
культуры последних десятилетий:
В колчане десять стрел на десяти ветрах торчат,
И лук его огромный из травы и плюща свит.
Он статен и хорош собой, глаза его горят,
Но плащ и маска Бэтмана немного портят вид[3].
Место действия в песне Игоря Белого обозначено конкретно: «в старой
Англии, в районе Ноттингема» [3], это обусловлено тем, что песня имеет ярко
выраженный балладный сюжет (ирония не противоречит природе жанра
баллады), но при этом принцип соединения несоединимого проявляет явную
постмодернистскую природу текста.
В песне Александра Карпова «Долгая дорога в Дублин» веселая
зажигательная мелодия сочетается с фонетическими намеками в тексте –
«Долгая дорога в дюнах»(название известного советского многосерийного
фильма), звуковое соотношение «Дублин – Dublin- to Dublin- туда». В качестве
эпиграфа к песне используется анекдот под видом
шутки:
старинной ирландской
-Do you know the way to Dublin?
- Ту Даблин? Это вам сюда, блин! [4]
Начинается песня с описания страны «с очень странным названием Русь»
[4], где лирический герой вырос «русоволос и курнос» [4], и откуда его душа
рвется «за порог», то есть в Ирландию:
Туда, где ближе север,
Где вереск и клевер,
Где мох и где чертополох! [4]
Происходит сближение лирического героя с ирландским национальным
характером:
Бурлит в моих жилах ирландский задор,
Мне чудятся джиги и моря простор!
Зелёный ковёр изумрудных холмов,
Старинные саги и песни бардов,
Заздравные кубки и верные трубки...
Когда-нибудь выпадет срок:
Хоть вброд, хоть по шпалам
Дойду, ёлы-палы,
Браток я им иль не браток! [4]
Вслед за таким сближением происходит и полное слияние русского и
ирландского начал:
Кормить и поить меня будут ирландцы
И выучат песням и танцам,
А я обучу их во имя единства
Российскому гостеприимству[4].
Александр Карпов, ирландец по духу, как он сам себя называл, за свою
короткую жизнь (он погиб при захвате террористами здания на Дубровке, где
проходил мюзикл «Норд-Ост») в Ирландии так и не побывал, она осталась
страной-легендой, страной-мечтой, недостижимым идеалом.
Вне шуточного или иронического контекста заявленную тему можно
рассмотреть на примере лирической песни Александра Щербины «На
вчерашнем небе снам тесно…» Мотив единения, заявленный в первых строках
песни, выходит за рамки лично-любовного или персонального, речь о единении
в широком смысле, всех людей, всего человечества.
И по ком звенеть теперь струнам?
И кого еще просить свыше,
И какой ценой платить Сартру
За свободу быть собой, слышишь,
За свободу просто быть – завтра[5].
Эти строки насыщены культурным подтекстом ( аллюзивное упоминание
целого смыслового комплекса западной литературы от Эрнеста Хемингуэя с его
романом «По ком звонит колокол» до Джона Леннона, включая интертекст
Сартра в осмысление темы свободы и самосознания личности).
В конце текста песни возвращение к истокам, к точке единства традиций:
Так смотри, как в день седьмой мира
Всё сольется в свет Его рампы:
И дороги, что ведут к Риму,
И Вергилий, что ведет Данте[5].
Основной смысл текста в строках: «Если кто-то повторил слово, значит,
нас уже не так мало!» [5]. Кольцевая композиция текста подкрепляет тему
единения всего и всех – мир как кольцо, мир, как огромный текст, в котором
все связано воедино.
Современная постмодернистская бардовская песня в различных аспектах
интертекстуальных связей обозначила свое место в «едином пространстве»
сегодняшнего мира, сохранив при этом национальные и специфические,
присущие только ей черты.
Примечания:
1.Сарнов Б. Если бы Пушкин жил в наше время. М.: Аграф, 1998.
2.Текст
песни
А.Щербины
«Кришнаит
Иванов»
«Малютка
Джейн»
http://www.bards.ru/archives/part.php?id=25363
3.Текст
песни
И.Белого
http://www.bards.ru/archives/part.php?id=1330
4.Текст
песни
А.Карпова
«Долгая
дорога
в
Дублин»
http://karpov.hole.ru/songs/dublin_rus.htm
5.Текст
песни
А.Щербины
http://www.bards.ru/archives/part.php?id=27548
«На
вчерашнем
небе»