Государственноправовой дискурс, императорское

1
С.В. Куликов
Государственноправовой дискурс, императорское правительство и думская оппозиция в начале ХХ в.
Отношения власти и общества в России начала ХХ в. рассматриваются как отечественными, так и западными историками сквозь призму концепций либо партийного
характера, либо позднейшего происхождения. При этом игнорируется государственноправовой дискурс начала ХХ в., прежде всего – идеи, разрабатывавшиеся государствоведами. Между тем, упомянутые идеи имели не только чисто научное, но и практическое значение, детерминируя поведение и бюрократов, и оппозиционеров.
Адекватное представление об отношениях между властью и обществом достижимо в контексте этого дискурса еще и потому, что благодаря такому методу преодолевается презумпция виновности, которая, в зависимости от политических пристрастий
историка, прилагается к императору, бюрократии и общественности, не способствуя
нейтральности научного анализа1.
Государствоведение начала ХХ, продолжая традицию предыдущего столетия,
имело ярко выраженный монархический характер2. И это неудивительно – в то время
почти все страны Европы, кроме Франции и Швейцарии, т.е. почти все цивилизованные
страны, принадлежали к числу монархий.
Государствоведы различали два типа монархий – неограниченные, или абсолютные, в которых власть монарха ничем не ограничена, и ограниченные, или представительные, в которых власть монарха ограничена народным представительством3.
Попытка преодоления презумпции виновности сделана в следующих работах: Маклаков В.А.
Власть и общественность на закате старой России. В 3-х тт. Париж, 1936; Струве П.Б. Социальная и экономическая история России от древнейших времен до нашего в связи с развитием русской культуры и
ростом российской государственности. Париж, 1952; Леонтович В.В. История либерализма в России.
1762 – 1914. М., 1995 (немецкое издание этой монографии вышло еще в 1957, а первое русское – в 1980
г.); [Ананьич Б.В., Анисимов Е.В., Ганелин Р.Ш., Дякин В.С., Медведев И.П., Панеях В.М., Правилова
Е.А., Цамутали А.Н., Чернуха В.Г., Черняев В.Ю., Шишкин В.А.] Власть и реформы. От самодержавной
к советской России. СПб., 1996; Ганелин Р.Ш. Российский либералы и сановники о реформаторской альтернативе революции. // Историческое познание: традиции и новации. Мат. межд. теоретич. конф.
Ижевск, 26 – 28 октября 1993 г. Ч. II. Ижевск, 1996; Куликов С.В. Правительственный либерализм нач.
ХХ в. как фактор реформаторского процесса. // Империя и либералы (Мат. межд. конф.). СПб., 2001. См.,
также: Walkin J. The Rise of Democracy in Pre-Revolutionary Russia. Political and Social Institutions under the
Last Three Czars. N.-Y., 1962; Russia under the Last Tsar. Minneapolis, 1969; Wren M. The Western Impact
upon Tsarist Russia. Chicago, 1971; Wortman R. The Development of a Russian Legal Consciousness. Chicago,
1976; Rogger H. Russia in the Age of Modernization and Revolution. 1881 – 1917. L. – N.-Y., 1984; Russia
under the Last Tsar. Opposition and Subversion 1894 – 1917. N.-Y., 1999.
2
«Нет ни малейшего сомнения в том, что монархическое начало, - подчеркивал Б.Н. Чичерин, от первых зачатков политической жизни до наших дней, имело в государственном развитии народов выдающееся значение. Беспристрастный исследователь исторических явлений должен убедиться и в том,
что без этого начала государственный быт остается шатким и легко подвергается искажению» (Чичерин
Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х чч. Ч. 3. Политика. М., 1898. С. 510 – 511).
3
«В Западной Европе, - констатировал Б.Н. Чичерин, - исключительное господство монархического начала уступило место другой форме, в которой монархическая власть ограничивается народным
представительством и таким образом соединяется с свободою» (Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1899. С. 125).
1
2
Огромное значение наследственной монархии, полагали государствоведы, являвшиеся идеологами «старого либерализма», возрастает еще более в связи с усилением межпартийной борьбы4 и влияния социализма5.
Чрезвычайную актуальность института наследственной монархии «старые либералы» признавали, прежде всего, для России6, трактуя даже дореформенное самодержавие в качестве предпосылки всяческих преобразований7. Более того, российская монархия расценивалась ими как условие для создания правового государства 8. В наследственном монархе государствоведы видели ключевое звено конституционного режима9,
По мнению Б.Н. Чичерина, «общий закон политического устройства и развития состоит в том,
что чем меньше единства в обществе, тем сосредоточеннее должна быть власть». Поэтому «значение
монархического начала в различные эпохи и при различных условиях неодинаково. Оно возвышается
особенно там, где общество раздирается ожесточенною борьбою партий» (Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х чч. Ч. 3. Политика. М., 1898. С. 551). «В государствах, которые борются за свое
существование, - писал В.И. Герье, - монархия является лучшей гарантией их цельности и прочности. По
мере того, как общество дифференцируется, т.е. разлагается на различные классы и партии с различными
интересами, на монархию выпадает новая роль – блюсти среди них общий интерес, интерес государства»
(Герье В.И. О конституции и парламентаризме. М., 1906. С. 7).
5
«Современное течение жизни, - по наблюдениям Б.Н. Чичерина, - ведет не к примирению партий, не к сглажению их различий, а, напротив, к обострению борьбы. Все то зло, которое они в себе заключают, достигает наивысшей степени с появлением социализма на политическом поприще. Тут дело
идет уже не о тех или других политических вопросах; тут самое существование общества и все основы
гражданственности ставятся на карту. При таких условиях, более, чем когда-либо, важно существование
в государстве начала, возвышенного над борьбою партий и представляющего отечество в его постоянных основах и в его высшем единстве. Таким началом является наследственная монархия. Глава республики всегда есть избранник и представитель известной партии. Только наследственный монарх, как живой носитель исторической преемственности государственной жизни, возвышается над временными и
односторонними влечениями общества. В нем народ видит твердый центр, связывающий прошедшее с
будущим и обеспечивающий правильный переход от одного общественного строя к другому. В эпохи
брожения и внутренних раздоров этот прочный центр государственной жизни в особенности важен»
(Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 551).
6
«Монархическая власть, - указывал Б.Н. Чичерин, - играла такую роль в истории России, что
еще в течение столетий она останется высшим символом ее единства, знаменем для народа. Долго и долго еще она сохранит первенствующее значение в государственных учреждениях» (Чичерин Б.Н. Конституционный вопрос в России. // Опыт русского либерализма. Антология. М., 1997. С. 56). Полагая, что
«политический прогресс должен иметь в России национальный характер», В.И. Герье отмечал, что «русский народ должен осуществлять свой исторический завет в союзе с царской властью, а не упразднением
ее» (Герье В.И. Указ. соч. С. 3).
7
Русская история, считал Б.Н. Чичерин, «доказывает яснее дня, что самодержавие может вести
народ громадными шагами на пути гражданственности и просвещения. Мы более, нежели кто-нибудь,
должны быть убеждены, что образ правления, установленный в государстве, зависит от свойств и требований народной жизни, и что безусловного правила здесь быть не может». По мнению Б.Н. Чичерина,
«если злоупотребления неограниченной власти ведут иногда к общему застою, к истощению народных
сил, то, с другой стороны, мы видим, что народы крепнут и растут под самодержавным правлением. В
доказательство достаточно сослаться на Россию» (Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М.,
1899. С. XVI – XVII, 51).
8
«Будучи наследственной властью, - подчеркивал В.И. Герье, - монархия является лучшей блюстительницей исторического права, без которого не может обойтись правовое государство. Эти общие
свойства монархии должны быть особенно понятны в России: никакое иное государство не имело такого
явственного монархического начала» (Герье В.И. Указ. соч. С. 7).
9
Подчеркивая, что в конституционном государстве необходима «высшая, умеряющая власть»,
которая «сдерживает стремления» партий, Б.Н. Чичерин писал: «Для того, чтобы эта власть могла исполнить свое назначение, она должна быть поставлена в положение независимое от борьбы партий, т.е. от
выбора народных масс или представительных собраний. Эта цель достигается тем, что во главе государства становится наследственный монарх, который есть венец и ключ всего конституционного здания».
«Он остается, - подчеркивал Б.Н. Чичерин, - чистым представителем государства и присущих ему начал
общего блага» (Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х чч. Ч. 3. Политика. М., 1898. С. 234).
«Будет ли монарх абсолютным или ограниченным властителем, - отмечал Н.М. Коркунов, - он все-таки
имеет право участвовать, так или иначе, во всех проявлениях государственной власти, что и придает ему
4
3
а в представительной монархии – наиболее совершенный образ правления10. Идеологи
«старого либерализма» постулировали примат аристократии11, которую считали социальной основой конституции12. Соответственно этому «старые либералы» критиковали
эгалитаризм13 и демократию14, полагая, что последняя противоречит конституционному
принципу15 и не имеет исторической перспективы16. Столь же критически они относились и к социализму17.
значение главы и сосредоточия всей государственной деятельности» (Коркунов Н.М. Русское государственное право. СПб., 1909. С. 592).
10
По мнению Б.Н. Чичерина, «представительная монархия, по своей идее, наиболее приближается к совершенному образу правления» (Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1899. С. 127).
«То единство воли, которое представляет собой государство, - полагал В.И. Герье, подразумевая представительную монархию, - не находит ни в каком ином образе правления такого наглядного осуществления и выражения» (Герье В.И. Указ. соч. С. 13).
11
«Родовая аристократия», писал Б.Н. Чичерин, «составляет могущественную общественную
силу, которой, по этому самому, принадлежит первенствующее место в государственном устройстве»
(Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х чч. Ч. 3. Политика. М., 1898. С. 250).
12
Согласно Б.Н. Чичерину, «там, где наследственная аристократия создалась и упрочилась историей, она имеет неоспоримые выгоды. Прежде всего, она пользуется положением совершенно независимым, как от монарха, так и от народа, а потому она скорее всего может исполнять принадлежащую ей
роль посредника и задержки. Она, вместе с тем, сообщает конституционной монархии все те выгоды
аристократического правления, которые мы видели выше: высшую политическую способность, твердость и постоянство в решениях, уважение к законности, исторический ход развития» (Чичерин Б.Н.
Указ. соч. С. 251)
13
Б.Н. Чичерин полагал, что «начало равенства, последовательно проведенное, устраняет начало
способности. Все граждане, за исключением женщин и детей, получают совершенно одинакое участие в
верховной власти. А так как высшее развитие всегда составляет достояние меньшинства, дела же решаются большинством, то здесь верховная власть вручается наименее способной части общества». Подчинение же просвещенного меньшинства невежественной массе «состоит в коренном противоречии как с
требованиями государства, так и с высшими задачами человечества, которые осуществляются в государственном порядке» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 178, 179).
14
Подразумевая демократию, Б.Н. Чичерин подчеркивал, что «для умов, глубже вникающих в
существо государственных отношений, она не может представляться идеалом» (Чичерин Б.Н. Конституционный вопрос в России. // Опыт русского либерализма. Антология. М., 1997. С. 63). Демократия, считал он, «способна отвечать наличным потребностям тех или других обществ, но, как общее явление, она
может быть только преходящею ступенью исторического развития» (Чичерин Б.Н. Курс государственной
науки. В 3-х чч. Ч. 3. Политика. М., 1898. С. 179).
15
По мнению Б.Н. Чичерина, «низшие слои не заключают в себе никаких неведомых сокровищ.
Получив преобладание, они дают только поддержку тому, что ближе подходит к их уровню, т.е. полуобразованию». Поэтому демократия «ведет только к искажению парламентского правления. Ей главным
образом следует приписать то разочарование в парламентских учреждениях, которое ныне постигло умы
даже в просвещенной Европе» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 202, 208).
16
Б.Н. Чичерин писал, что, «как историческое явление, демократия совершила свой круговорот и
выказала все, что в ней содержится. Нынешний век был периодом ее роста; будущий, без сомнения,
представит нам картину ее упадка». «Высокой политической способности», по мнению Б.Н. Чичерина,
демократия «никогда не достигнет, но она научается уже тому, что для правильного ведения государственных дел нужно подчиниться руководству высших классов; иначе конституционному порядку грозит падение» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 209, 265)
17
Критикуя социализм и связанную с ним государственную благотворительность, Б.Н. Чичерин
отмечал: «Благотворительность есть, по существу своему, дело частное. Государство вступается лишь
тогда, когда зло принимает такие обширные размеры, что оно грозит нарушить общественный порядок и
подорвать общее благосостояния». По мнению Б.Н. Чичерина, «в свободном обществе каждый должен
стоять на своих ногах и заботиться сам о своей судьбе. Обращение к помощи государства, к регламентации сверху, водворяет систему опеки, которая прилична при крепостном праве, а никак не в общегражданском порядке. В обществе, недавно вышедшем из крепостного состояния, такое воззрение является
остатком старого времени». «Чем выше развитие общества, - писал Б.Н. Чичерин, - тем более самодеятельность и самоответственность становятся коренными основами общественной жизни. Все, что ведет к
ослаблению этих начал, что заставляет человека полагаться не на себя, а на государство, должно рассматриваться как зло и может причинить только вред» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 436).
4
Работы апостола «старого либерализма» Б.Н. Чичерина пользовались огромной
популярностью у бюрократических деятелей18.
Общественные деятели в начале ХХ в. испытывали на себе влияние «нового либерализма»19. Его самыми принципиальными поклонниками стали члены Конституционно-демократической партии. В отличие от «старых либералов», кадеты разделяли
идеологию радикализма20, сближающегося с социализмом21. Именно поэтому кадеты
считали монархию только этапом на пути к республике, которая была, по их мнению,
более совершенным образом правления22. Независимо от того, являлись они «старыми»
или «новыми» либералами, государствоведы делили ограниченные монархии на конституционные (дуалистические) и парламентарные23. В дуализме и парламентаризме
18
«“Политика”, - писал Б.Н. Чичерину сенатор А.Ф. Кони в 1898 г., подразумевая столичное чиновничество, - читается здесь многими с великим сочувствием» (А.Ф. Кони – Б.Н. Чичерину. 15 ноября
1898 г. // Кони А.Ф. Собр. соч.. Т. 8. Письма. М., 1969. С. 145). А.Ф. Кони отнюдь не льстил маститому
мыслителю. В компилятивном сборнике, подготовленном Государственной канцелярией для нужд бюрократического реформаторства 1905 – 1906 гг., цитаты из работ Б.Н. Чичерина, по сравнению с остальными юристами, занимали самое большое место (Самодержавие. История, закон, юридическая конструкция. Б.м, б.г. С. 5). Выступая в мае 1909 г. в Думе по вопросу о свободе совести, на Б.Н. Чичерина сослался П.А. Столыпин. Указав на то, что «естественное развитие взаимоотношений церкви и государства» привело «к оставлению за собой государством полной свободы в деле определения отношений
церкви к государству», премьер заявил: «Наука государственного права вполне подтверждает правильность такого порядка вещей. Говоря о господствующем исповедании, наш известный ученый Чичерин
указывает на то, что государство, конечно, вправе наделять господствующую церковь и политическими,
и имущественными правами» (Столыпин П.А. Нам нужна великая Россия. Полное собрание речей в Государственной думе и Государственном совете. 1906 – 1911. Сост. Ю.Г. Фельштинский. М., 1991. С. 212).
19
Об общественном либерализме начала ХХ в. см.: Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне
революции 1905 – 1907 гг. М., 1985; Шелохаев В.В. 1) Идеология и политическая организация российской либеральной буржуазии. 1907 – 1914 гг. М., 1991; 2) Либеральная модель переустройства России.
М., 1996; Гоголевский А.В. Очерки истории русского либерализма 19 – нач. 20 в. СПб., 1996. Fisher G.
Russian Liberalism: From Gentry to Intelligentsia. Cambridge, 1958; Galai Sh. The Liberation Movement in
Russia: 1900 – 1905. N.-Y., 1973; Rosenberg W.G. Liberals in the Russian revolution. Princeton, 1974. См.,
также: Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы. Мат. межд. науч. конф. Москва, 27 –
29 мая 1998 г. М., 1999; Либеральный консерватизм: история и современность. Мат. науч.-прак. конф.
Ростов-на-Дону, 25 – 26 мая 2000 г. М., 2001; Essays on Russian Liberalism. Columbia, 1972. Характерно,
что тематика этих сборников, которые подытожили изучение российского либерализма отечественными
и западными историками, почти не касается правительственного либерализма начала ХХ в.
20
Правый кадет В.А. Маклаков указывал на то, что кадеты являлись не либералами, а «типичными французскими радикал-социалистами» (В.А. Маклаков – И.И. Тхоржевскому. 27 марта 1936 г. //
Тхоржевский И.И. Последний Петербург. Воспоминания камергера. СПб., 1999. С. 150). В памяти члена
кадетского ЦК А.В. Тырковой лидер кадетов П.Н. Милюков запечатлелся как «правоверный радикал»
(Тыркова А.В. То, чего больше не будет. На путях к свободе. М., 1998. С. 380).
21
В октябре 1905 г., на первом съезде Кадетской партии, П.Н. Милюков отметил, что ее программа, «несомненно, является наиболее «левой» среди всех программ, выдвинутых подобными политическими группами Западной Европы» (Карпович М.М. Два типа русского либерализма. Маклаков и Милюков. // Опыт русского либерализма… С. 398, 400). Левизна Кадетской партии, по мнению ее идеолога,
проистекала из того, что она «сходится с социализмом» (Новгородцев П.И. Идеалы Партии народной
свободы и социализм. // Опыт русского либерализма… С. 298). Именно поэтому, по мнению современника, Кадетская партия «была не только оппозиционная, но даже, несомненно, революционная» (Толстой
И.И. Дневник. 1906 – 1916. СПб., 1997. С. 218).
22
Кадеты, по мнению С.Ю. Витте, «хотели не конституционную монархию, а республику с
наследственным президентом, да и то до поры до времени, покуда существует “монархический предрассудок” в народе» (Витте С.Ю. Воспоминания. В 3-х тт. М., 1960. Т. 2. С. 373). Подразумевая, прежде всего, кадетов, В.А. Маклаков указывал, что освободительное движение «развратило русское общество,
изуродовало русский либерализм. Ведь на словах оно противопоставляло самодержавию “конституционную монархию”, а на деле противопоставляло ему Учредительное собрание, т.е. легальную революцию»
(В.А. Маклаков – И.И. Тхоржевскому. 27 марта 1936 г. // Тхоржевский И.И. Указ. соч. С. 150).
23
Представительные монархии, писал Н.М. Коркунов, «могут принимать две различные формы:
монархии дуалистической и монархии парламентарной» (Коркунов Н.М. Указ. соч. С. 136). «С точки
5
видели особые формы правления24. В этом отечественные государствоведы следовали
за немецкими коллегами25.
Основное различие между конституционно-дуалистической и парламентарной
монархиями усматривали в объеме власти народного представительства. При дуализме
он меньше, при парламентаризме – больше26. Разница между конституционнодуалистической и парламентарной монархиями была вызвана разницей в условиях их
появления. Первые возникали в ходе реформы сверху, когда происходило октроирование конституции государем, а вторые – как результат революции, когда пактированная
конституция фиксировала условия договора между государем и его подданными27.
В конституционно-дуалистической монархии, полагали государствоведы, глава
государства ограничен палатами только в законодательстве28, в управлении же он остазрения отношений, существующих между правительством и парламентом», указывал Н.И. Лазаревский,
монархии «делятся на два основные типа, допускающие, впрочем, много переходных ступеней: монархии конституционные, или дуалистические, и монархии парламентарные» (Лазаревский Н.И. Лекции по
русскому государственному праву. Т. 1. Конституционное право. СПб., 1910. С. 474). «Всякая современная представительная монархия, - по мнению К.Н. Соколова, - принадлежит или к парламентарной или к
дуалистической группе, и нет такой представительной монархии, в которой можно было бы юридически
констатировать наличность еще какого-либо другого, третьего уклада отношений между правительством
и парламентом» (Соколов К.Н. Парламентаризм. Опыт правовой теории парламентарного строя. СПб.,
1912. С. 420).
24
Гессен В.М. Основы конституционного права. Пг., 1918. С. 413, 415. «Конституционная монархия, - писал В.И. Герье, - представляет собой, как и парламентарная монархия, вполне законченный
самостоятельный образ правления» (Герье В.И. Указ. соч. С. 3).
25
«С точки зрения, сохранившейся у немецких государствоведов и действительно гармонирующей с общим, так сказать, стилем их воззрений, - констатировал С.А. Котляревский, - конституционная и
парламентарная монархии суть два типа, имеющие гораздо больше различий, чем сходств» (Котляревский С.А. Юридические предпосылки русских Основных законов. М., 1912. С. 179).
26
Подразумевая парламентарную и дуалистическую системы, К.Д. Кавелин указывал: «Всюду,
где существуют и процветают конституционные учреждения, верховная власть только по имени разделена между государем и народом, на самом деле она сосредоточена в руках или правительствующих политических сословий (например, во Франции, Англии, Америке), или государей» (Кавелин К.Д. Собрание
сочинений. Т. 2. СПб., 1898. С. 933). По мнению Н.М. Коркунова, различие «двух форм представительной монархии заключается в различии объема власти парламента» (Коркунов Н.М. Указ. соч. С. 136).
Подразумевая дуалистические и парламентарные государства, В.И. Герье писал: «Несмотря на все внешнее сходство между ними – в каждом из этих государств есть король и есть народное представительство
– различие между конституционной монархией и парламентаризмом весьма существенно: в первом случае верховная власть и правительство находятся в руках государя, во втором случае она принадлежит
парламенту» (Герье В.И. Указ. соч. С. 4).
27
«Если конституционная и парламентарная монархии, - подчеркивал В.И. Герье, - отличаются
тем, что у них разные носители правительственной власти – король и парламент, то они различаются и
по способу возникновения их конституций. Парламентарные монархии ведут свое начало от революций;
в конституционных монархиях конституция исходит от законной традиционной власти, поэтому в конституционных монархиях власть монарха не подорвана, а ограничена учреждениями, введенными данной конституцией, и предоставленными в ней этим учреждениям полномочиями. В конституционных
монархиях конституция вытекает из королевской власти, в парламентарных – конституция иногда предшествует появлению монарха, и он из нее выводит свои полномочия» (Герье В.И. Указ. соч. С. 6 – 7).
28
В конституционной монархии, по мнению А.С. Алексеева, «ни один закон не может получить
своего совершения без утверждения короля, а король не может утвердить ни одного закона, который не
был заранее обсужден и принят народным представительством» (Алексеев А.С. Русское государственное
право. М., 1892. С. 174). «В дуалистической монархии, - подчеркивал Н.М. Коркунов, - власть парламента охватывает собою только законодательную и финансовую функции» (Коркунов Н.М. Указ. соч. С.
136). По наблюдениям Н.И. Палиенко, в конституционной монархии законодательная власть «осуществляется совместно двумя органами, монархом и парламентом, даже в государствах с преобладающим монархическим началом» (Палиенко Н.И. Суверенитет. Ярославль, 1903. С. 328). «В конституционных государствах, - утверждал Л.А. Шалланд, - законодательная власть является поделенной между двумя высшими государственными органами, и закон носит характер соглашения между монархом и законодательным корпусом. Роль монарха по отношению к каждому вопросу, подлежащему законодательной
6
ется неограниченным. Именно поэтому правительство в такой монархии зависит от монарха29, который царствует и правит30, а не от народного представительства31 и общественного мнения32. Налицо, таким образом, дуализм двух независимых друг от друга
отраслей власти – законодательной (представительство) и исполнительной (правительство)33.
Конституционно-дуалистическая монархия считалась особо предпочтительной
формой правления для государств, недостаточно подготовленных к установлению
народовластия34. Типичными примерами такой монархии были Германская империя и
входившие в нее монархии, прежде всего – Прусское королевство. Впрочем, термин
нормировке, сводится к тому, что он может или согласиться, или, наоборот, не согласиться с мнением
большинства палаты и никакое другое мнение или проект не может быть утвержден им в качестве закона» (Шалланд Л.А. Русское государственное право. Юрьев, 1908. С. 814).
29
«Верховное руководство, - писал о дуалистической монархии Б.Н. Чичерин, - по необходимости исходит от монарха» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 248). «Собственно управление остается исключительно функцией монарха, - характеризовал дуалистическую монархию Н.М. Коркунов. - Оно осуществляется при посредстве министров, свободно им выбираемых, хотя и ответственных пред парламентом…
Парламент при этом действует не иначе, как совместно с монархом, санкция которого необходима для
всякого законопроекта. Монарх же в сфере управления действует самостоятельно, без содействия парламента, лишь с обязательством соблюдать закономерность» (Коркунов Н.М. Указ. соч. С. 136 – 137). «В
дуалистическом государстве, - отмечал С.А. Корф, - глава государства выбирает министров по своему
усмотрению» (Корф С.А. Русское государственное право. Ч. 1. М., 1915. С. 300).
30
Согласно Л.А. Шалланду, конституционный монарх является «центральным фокусом всей
государственной деятельности» и «главой государства, а не главой только исполнительной власти, как
его квалифицируют некоторые конституции» (Шалланд Л.А. Указ. соч. С. 77). В дуалистических монархиях, по мнению А.А. Алексеева, «власть, принадлежащая монарху, проявляется гораздо ярче, выпуклее,
он чаще напоминает там о своем существовании, придавая политической жизни государства характерные
черты своей индивидуальности» (Алексеев А.А. Министерская власть в конституционном государстве.
Ее основы, роль и современное положение. Харьков, 1910. С. 139). «В конституционных монархиях, указывал А.С. Алексеев, - суверенным органом является монарх; он глава правительственной власти; его
санкция возводит законы, принятые народным представительством, на степень обязательных для подданных; ему принадлежит последнее слово во всех столкновениях между правительственной властью и
властью законодательной» (Алексеев А.С. Русское государственное право. М., 1912. С. 118).
31
Как указывал Н.И. Лазаревский, в конституционно-дуалистических государствах «министерство может оставаться у власти, хотя бы и не пользовалось поддержкою большинства палат». Там «допускается назначение министров, не принадлежащих к составу палат» (Лазаревский Н.И. Указ. соч. С.
474 – 475). В дуалистических государствах, отмечал С.А. Корф, «министерство остается у власти независимо от перемены в составе нижней палаты, в зависимости лишь от усмотрения главы государства»
(Корф С.А. Указ. соч. С. 300). По наблюдениям В.М. Гессена, «в дуалистических государствах министры
остаются у власти до тех пор, пока они угодны монарху» (Гессен В.М. Указ. соч. С. 415).
32
По мнению С.А. Котляревского, в конституционно-дуалистической монархии «организация
правительства» предоставляет ему «полную независимость от общественного мнения» (Котляревский
С.А. Указ. соч. С. 8).
33
Имея в виду конституционно-дуалистическую монархию, Н.М. Коркунов указывал: «Монарх
и парламент при таких условиях являются двумя самостоятельными, различными властями, из которых
каждая имеет свою сферу действия. Отсюда и название – дуалистическая монархия» (Коркунов Н.М.
Указ. соч. С. 136). По мнению В.И. Герье, «конституционная монархия не есть чистая монархия: с конституцией в нее вошел принцип дуализма – раздвоение власти между наследственным представителем
государственной воли и основанным на избрании народным представительством» (Герье В.И. Указ. соч.
С. 3).
34
Подразумевая страны, «где политическое развитие народа стоит на низкой ступени, где нет ни
крепкого общественного мнения, ни организованных партий, способных стать во главе правления», Б.Н.
Чичерин отмечал: «При таких условиях, общество может быть призвано к участию в решении вопросов,
но не к управлению делами. Тут парламентское правление неуместно; оно может породить только бесконечную шаткость» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 248). «Там, где не существует крепких и организованных
партий, могущих стать во главе управления, - писал Б.Н. Чичерин, - королевская власть по необходимости должна править по собственной инициативе. К тому же приводит и дробление партий, когда не может составиться прочное большинство» (Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1899. С. 253).
7
«дуалистическое государство» отличался универсальностью. К подобным государствам
относили не только монархии, но и республики35, в частности США36.
Конституционно-дуалистическая монархия базировалась на принципе монархического суверенитета, согласно которому единственной персонификацией государства
и источником всех властей, верховной властью, является государь. Эту точку зрения
обосновали немецкие государствоведы37. Тем не менее, наделяя дуалистического монарха огромными правами, они трактовали его, в отличие от абсолютного государя, как
ограниченного38.
Привитие абсолютной монархии дуализма превращало ее в правовое государство39. Для отнесения конституционно-дуалистической монархии к этому государству
существовала веская причина. В основе ее политического строя лежал принцип разделения властей40, считавшийся краеугольным камнем правового государства 41. Впрочем,
По наблюдениям Н.И. Лазаревского, на дуалистические и парламентарные государства делятся «современные монархии (и республики)» (Лазаревский Н.И. Указ. соч. С. 474).
36
«К дуалистической форме правления, - писал А.А. Жилин, - приближается система, существующая в Северо-Американских Соединенных Штатах, где, ввиду принципа разделения властей, министры не могут принадлежать к составу палат конгресса и в силу обычая не присутствуют на его заседаниях. Определение правительственной политики принадлежит здесь президенту, поставленному
вполне независимо в отношении конгресса и свободно назначающему и сменяющему министров. Последние не составляют кабинета в западно-европейском смысле слова» (Жилин А.А. Учебник государственного права. Ч. 1. Общее учение о государстве в связи с основными началами иностранного государственного права. Пг., 1916. С. 361).
37
«Господствующее в современной немецкой литературе направление, - писал Н.М. Коркунов в
1894 г., - признает государственную власть волей государства как особой юридической личности, причем
единственным выразителем ее воли считается в монархии, даже конституционной, один монарх. Государство властвует, поэтому, не иначе как через посредство монарха» (Коркунов Н.М. Указ и закон. СПб.,
1894. С. 104). Немецкие государствоведы конца XIX – начала ХХ в., подчеркивал А.С. Алексеев, указывали на то, что «монарх как носитель власти отличается от всех других органов тем, что он обладает не
тем или другим правом, государственным устройством за ним закрепленным, а всей полнотой верховных
прав» (Алексеев А.С. К вопросу о юридической природе власти монарха в конституционном государстве. М., 1910. С. 61 – 62). По наблюдениям С.А. Корфа, немецкие авторы исходили из того, что при дуализме «монарх является источником всей совокупности государственной власти» (Корф С.А. Указ. соч.
С. 71).
38
«Признание монарха сувереном и носителем государственной власти во всей ее полноте, - интерпретировал воззрения своих зарубежных коллег Н.И. Палиенко, - не означает собой, по объяснению
германских ученых, что власть монарха безгранична, так как в силу конституции монарх обязан при –
осуществлении своих прав соблюдать известные формы и связан соучастием других органов, но означает
лишь неделегированный характер власти монарха и создает в пользу монарха презумпцию управления: а
именно, ему принадлежат все полномочия, которые не изъяты у него специально, тогда как другим органам принадлежат лишь те полномочия, которые определенно присвоены им» (Палиенко Н.И. Указ. соч.
С. 311).
39
Для Б.А. Кистяковского понятия «правового» и «конституционного» государства были синонимами. «Правовое государство и государство, обладающее конституцией, потому и являются синонимами, - подчеркивал он, - что со времени учреждения конституции и деятельность верховной государственной власти становится подзаконной, т.е. приобретает правовой характер» (Кистяковский Б.А. Государственное право (общее и русское). // Кистяковский Б.А. Философия и социология права. СПб., 1998.
С. 418, 489). А.А. Алексеев указывал, что «дуалистическая монархия есть государство правовое, в котором не личная воля главы государства или, по крайней мере, не одна его личная воля определяет направление правительственной деятельности» (Алексеев А.А. Указ. соч. С. 53). «Между современной конституционной монархией, - по мнению А.С. Алексеева, - и современной республикой нет принципиального
различия», поскольку «они являются разновидностями одного государственного типа – типа правового
государства» (Алексеев А.С. Указ. соч. С. 120).
40
«Дуалистическая система, - отмечал Н.И. Лазаревский, - является отражением теории разделения властей в ее первоначальном виде: королю и его министрам приписывается власть исполнительная в
полном объеме, законодательная власть предоставляется народному представительству» (Лазаревский
Н.И. Указ. соч. С. 474).
41
По мнению Б.Н. Чичерина, «высшая цель государства» заключается «в утверждении законного
35
8
наблюдавшаяся в конституционно-дуалистических монархиях обособленность исполнительной власти от законодательной была относительной42. При дуализме правительство не только сотрудничало с представительством43, но и в известной мере зависело от
него44, если не прямо, то косвенно45. Более того, конституционно-дуалистические монархии могли эволюционировать по направлению к парламентаризму, т.е. к политической ответственности кабинета перед законодателями46.
Поскольку термин «конституционное государство» применяли по отношению не
только к дуалистической, но и к парламентарной системе47, он имел, помимо узкого, и
широкое значение48. Представители оппозиционной интеллигенции, разделявшие идеалы «нового либерализма», придавали термину «конституция» именно широкое значение и подразумевали под ней «парламентаризм»49.
порядка, а это достигается системою независимых друг от друга властей, равно исходящих от верховной
власти, но взаимно ограничивающих и воздерживающих друг друга» (Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х чч. Ч. 3. Политика. М., 1898. С. 412).
42
В дуалистической монархии, писал Б.Н. Чичерин, «есть выборное собрание, которое представляет, с одной стороны, опору, с другой задержку правительственной власти, и с которым, поэтому,
надобно считаться» (Чичерин Б.Н. Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1899. С. 248). «В
конституционном государстве, - по мнению В.В. Ивановского, - не может быть управления, не зависимого от законодательства, т.е. управления, не основанного на законах или на делегации законодательных
органов» (Ивановский В.В. Учебник государственного права. Казань, 1908. С. 395).
43
Имея в виду дуалистическую монархию, Б.Н. Чичерин указывал: «Такой порядок, даже и без
парламентского правления, при должном благоразумии обеих сторон, может принести существенную
пользу. При взаимном доверии тут установляется не официальное только, а живое единение правительства и общества» (Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х чч. Ч. 3. Политика. М., 1898. С. 242).
Хотя при дуалистической системе и наблюдается антагонизм между правительством и представительством, но «это, - подчеркивал В.И. Герье, - не антагонизм враждующих» (Герье В.И. Указ. соч. С. 3).
44
В дуалистических государствах, утверждал А.А. Алексеев, «министерство не эмансипировано
вовсе от влияния на него со стороны народного представительства, и в них оно находится в известной от
него зависимости и является проводником начал общественного самоопределения в область государственного управления». Дуалистический монарх, по наблюдениям А.А. Алексеева, «не может выбирать
министров по собственному усмотрению, не считаясь с настроением парламента и не принимая во внимание общественного мнения страны» (Алексеев А.А. Указ. соч. С. 131).
45
Полемизируя с государствоведами, которые считали, что «в дуалистических государствах вовсе нет политической министерской ответственности», А.А. Жилин указывал, что «на самом деле и в
этих государствах палаты имеют возможность возбуждать ответственность министров в порядке их контроля над последними. Им не принадлежит только право непосредственного ее осуществления, и она не
распространяется на направление правительственной политики, что здесь присваивается главе государства» (Жилин А.А. Указ. соч. С. 381).
46
По мнению А.А. Алексеева, в дуалистических государствах «с постепенным увеличением социального веса народного представительства, с расширением его компетенции наблюдается тенденция в
сторону уменьшения личного влияния монарха и увеличения значения и авторитета общественного самоопределения» (Алексеев А.А. Указ. соч. С. 139). «Мы имеем, - указывал С.А. Котляревский, - ряд
примеров, как в рамках конституционных норм, созданных с мыслью о полной политической независимости правительства от представительства, вырастает несомненная зависимость. Дуалистический конституционный строй в различных странах Европы заменялся режимом, который в большей или меньшей
степени приближается к парламентаризму» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 212).
47
«Современные конституционные государства, - писал барон С.А. Корф, - можно разделить на
две группы, государств с парламентаризмом и без оного; вторые принято называть дуалистическими»
(Корф С.А. Указ. соч. С. 299). «В зависимости от характера отношений между законодательной и правительственной властью, или – точнее – между парламентом и главой государства, - подчеркивал В.М. Гессен, - различаются два типа конституционного государства: парламентарный и дуалистический» (Гессен
В.М. Указ. соч. С. 415).
48
В связи с этим Н.И. Лазаревский отмечал, что данный термин «представляет то существенное
неудобство, что он употребляется одинаково и для обозначения всех вообще государств с представительной формою правления, и для обозначения одного вида их, а именно тех, где не существует зависимости министерства от парламентского большинства» (Лазаревский Н.И. Указ. соч. С. 474).
49
Крыжановский С.Е. Заметки русского консерватора [Публ. С.В. Пронкина]. // Вопросы исто-
9
Парламентарную монархию считали оптимальной формой правления, но только
тогда, когда к ней подготовлено общество50 и представительство51. Эта монархия, полагали государствоведы, базируется на принципе народного суверенитета. В ней существует народовластие, т.е. участие представителей народа не только в законодательстве, но и в управлении52. Следовательно, парламентаризм находится в противоречии с
принципом разделения властей53. В парламентарной монархии монарх царствует, но не
правит. Именно такой была, и остается, монархия в Англии. Народное представительство, будучи парламентом, ограничивает венценосного главу государства, помимо законодательства, и в управлении54, прежде всего – при назначении министров55 и их
увольнении56. Это и является парламентаризмом в узком смысле слова. При парламенрии. № 3. М., 1997. С. 120.
50
«Там, где общество слабо, корона естественно имеет перевес, - отмечал Б.Н. Чичерин. - По мере того, как общество крепнет и воспитывается к политической жизни, значение монархического начала
умаляется, но не исчезает. Тогда наступает парламентское правление не как юридическая организация, а
как выражение фактического отношения сил. Монарх перестает быть руководителем политики; он остается умерителем движения». По мнению Б.Н. Чичерина, «парламентское правление можно рассматривать как высший цвет конституционного порядка, но отнюдь не как всеобщую панацею, приложимую
всегда и везде. Оно требует условий, которые далеко не везде существуют» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С.
242).
51
Согласно Б.Н. Чичерину, «не всякое представительное собрание способно к парламентскому
правлению. На это нужны весьма высокие условия и значительная политическая зрелость народа; необходимы организованные партии, умеющие вести дела в виду общих интересов» (Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1899. С. 255).
52
«В монархии парламентарной, - писал Н.М. Коркунов, - парламент распространяет свою
власть на все функции государственной власти, так что монарх вовсе не может осуществлять власти самостоятельно, без участия в том парламента» (Коркунов Н.М. Русское государственное право. СПб.,
1909. С. 137).
53
Как указывал Б.Н. Чичерин, «прямое вмешательство» палат в управление «едва ли совместимо
с правильным разделением властей» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 240). «В парламентарной монархии, подчеркивал Н.М. Коркунов, - уже нет дуализма власти, нет противоположения власти монарха и власти
парламента, но вся власть всецело принадлежить парламенту, одним из составных элементов которого
становится и монарх» (Коркунов Н.М. Указ. соч. С. 137). По мнению Б.А. Кистяковского, «парламентская система представляет прямую противоположность системе разделения властей» (Кистяковский Б.А.
Указ. соч. С. 482).
54
При парламентаризме, подчеркивал Б.Н. Чичерин, «главный центр влияния переносится в
нижнюю палату, а политическое значение королевской власти значительно умаляется. От нее отходит
все деятельное управление, которое переносится в министерство, состоящее в зависимости от народного
представительства. Король остается королем, но не правит непосредственно» (Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х чч. Ч. 1. Общее государственное право. М., 1894. С. 181). Согласно К.Н. Соколову, парламентарное государство – это «представительное государство, глава которого в осуществлении
правительственных прерогатив связан конституционно-правовой нормой, требующей постоянного соответствия политики правительства желаниям большинства нижней палаты парламента» (Соколов К.Н.
Указ. соч. С. 410).
55
Внешнее выражение «всевластие парламента, - по мнению Н.М. Коркунова, - находит себе в
том, что назначение министров в парламентарной монархии не есть уже свободный акт короля. Король и
тут назначает министров. Без королевского назначения никто министром сделаться не может. Но вместе
с тем король может назначать министрами только членов парламента и притом принадлежащих к партии
большинства. Таким образом, министерство, всегда солидарное, превращается в комитет парламента,
избираемый из среды господствующей в нем партии, но только не самим парламентом, а монархом»
(Коркунов Н.М. Указ. соч. С. 137). В парламентарном государстве, писал С.А. Корф, его глава должен
выбирать министров «из той политической партии, которая имеет большинство в нижней палате парламента» (Корф С.А. Указ. соч. С. 300).
56
Согласно С.А. Корфу, при парламентаризме «если только данная партия теряет свое большинство, должно меняться и министерство» (Корф С.А. Указ. соч. С. 300). По наблюдениям В.М. Гессена, в
парламентарных государствах министры остаются у власти «до тех пор, пока они угодны не только монарху, но и парламенту». «Министерство, неугодное парламенту, - констатировал В.М. Гессен, - не может оставаться у власти; вотум недоверия влечет за собою его выход в отставку, - в этом вся сущность
10
таризме министры опираются в своей деятельности на доверие нижней палаты 57 и общественное мнение58.
Государственноправовой дискурс начала ХХ в. преломлялся, прежде всего, в
мировоззрении и деятельности Николая II59. Традиционно считается, что царь являлся
консерватором, а потому шел на реформы как бы поневоле60. В действительности
взгляды Николая и его поведение были намного сложнее61. В ритуале Николай демонстрировал приверженность вотчинному стилю управления. Но на практике он сознательно стремился к избеганию этого стиля62. Не в последнюю очередь потому, что, как
государственный деятель, император являлся учеником выдающегося представителя
бюрократического либерализма, председателя Комитета министров Н.Х. Бунге 63. Лидепарламентаризма. Все остальные его признаки являются признаками вторичными, или производными;
они характерны для парламентаризма лишь постольку, поскольку вытекают из его основного начала»
(Гессен В.М. Указ. соч. С. 415, 417 – 418).
57
«В государствах парламентарных, - указывал Н.И. Лазаревский, - признается, что министры
должны принадлежать к составу палат, и что они должны пользоваться их доверием» (Лазаревский Н.И.
Указ. соч. С. 475).
58
По мнению С.А. Котляревского, в парламентарной монархии «организация правительства»
обеспечивает «его солидарность с общественным мнением» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 8).
59
Залогом этого, помимо прочего, был круг чтения царя. «Он, - имея в виду Николая, показывал
гувернер его сына С.И. Гиббс, - не особенно любил легкие книги и много читал по общественным
наукам, в особенности по истории» (Соколов Н.А. Предварительное следствие 1919 – 1922 гг. Сост. Л.А.
Лыкова. // Российский архив. Т. 8. М., 1998. С. 117). Помимо истории, Николая интересовала и правовая
тематика. В октябре 1904 г. князь А.А. Ширинский-Шихматов, будучи представлен императору, «увидал
у него на столе газеты “Право” и “Русь”» (Богданович А.В. Три последних самодержца. М., 1990. С. 301).
60
Характерны, в этом смысле, следующие работы: Ферро М. Николай II. М., 1991; Ирошников
М.П., Процай Л.А., Шелаев Ю.Б. Николай II. Последний российский император. СПб., 1992; Боханов
А.Н. 1) Николай II. // Российские самодержцы. 1801 – 1917. М., 1993; 2) Император Николай II. М., 1998;
Леве Х.-Д. Николай II. // Русские цари. 1547 – 1917. Ростов-на-Дону – М., 1997; Хереш Э. Николай II.
Ростов-на-Дону, 1998.
61
Усложнению представлений о личности последнего царя способствовали работы Р. Уортмена,
Б.В. Ананьича и Р.Ш. Ганелина. См.: Уортмен Р. Николай II и образ самодержавия. // Реформы или революция? Россия 1861 – 1917. Мат. межд. кол. историков. СПб., 1992; Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. 1) Николай II. // Вопросы истории. № 2. М., 1993; 2) От составителей. // Николай II: Воспоминания. Дневники.
Сост. Б.В. Ананьич и Р.Ш. Ганелин. СПб., 1994; Frankland N. Imperial Tragedy. Nicholas II, Last of the
Tsars. N.-Y., 1961; Lieven D. Nicholas II. Emperor of all Russias. London, 1993. См., также: Куликов С.В.
Император Николай II в годы Первой мировой войны. // Английская набережная, 4. Ежегодник С.Петербургского научного общества историков и архивистов. СПб., 2000.
62
В графе о роде занятий анкеты переписи населения 1897 г. царь написал: «Хозяин земли Русской». Эти слова историки трактуют как доказательство преобладания в Николае вотчинных настроений.
Но их уравновешивали настроения иного порядка. «Политика, - писал император королеве Виктории в
октябре 1896 г., - это не то, что частные или домашние дела, и в ней нельзя руководствоваться личными
чувствами и отношениями» («Дражайшая бабушка…» Письма Николая II королеве Виктории. 1894 –
1900 гг. [Публ. С.В. Житомирской и С.В. Мироненко] // Исторический архив. № 1. М., 1995. С. 198). Конечно, вотчинных настроений Николаю избегать не удавалось. Однако эти настроения являлись отличительной чертой не только российских монархов, поскольку «манера смешивать государственные вопросы с семейными встречается также и у конституционных монархов, например, в Англии» (Барк П.Л. Глава из воспоминаний [О Николае II]. // Возрождение. Тетр. 43. Париж, 1955. С. 23)
63
Либеральное влияние Н.Х. Бунге Николай, будучи цесаревичем, воспринимал на посту председателя Сибирского комитета, поскольку Н.Х. Бунге состоял его вице-председателем. Когда на заседании комитета наследник первый раз высказался по политическому вопросу, то он высказался в том
смысле, который «в те времена почитался либеральным» (Витте С.Ю. Указ. соч. Т. 1. С. 442). После
вступления на престол Николай «постоянно совещался» с Н.Х. Бунге, имевшим у него ежедневные доклады, а потому влияние Н.Х. Бунге на молодого монарха было «очень большое» (Покровский Н.Н. Комитет министров и его Канцелярия в 1890-х гг. // РГАЛИ, ф. 1208 (Л.М. Клячко (Львова)), оп. 1, д. 38, л.
5). «Идеям Н.Х Бунге, - вспоминал управляющий делами Комитета министров А.Н. Куломзин, - до известной степени соответствовали резолюции и указания, которые государь клал в первые месяцы своего
царствования на прочитываемых им губернаторских и генерал-губернаторских отчетах» (Куломзин А.Н.
11
ры консерваторов, обер-прокурор Синода К.П. Победоносцев и великий князь Сергей
Александрович, сильного влияния на Николая не оказывали64.
Созданию превратного впечатления о политической индивидуальности царя
способствовали его крайняя скрытность65 и исповедывавшийся им культ отца, Александра III66. Это давало поводы для мнения о том, что сын имел воззрения, унаследованные от отца. Но сходство между ними являлось относительным. Николай высказывался «с глубоким чувством» о деде, Александре II, с мировоззрением которого у внука
было «много общего»67. Ритуал Николая провозглашал неразрывную преемственность
между старым и новым царствованием. Однако практика молодого царя противоречила
Пережитое. // РГИА, ф. 1642 (А.Н. Куломзина), оп. 1, д. 199, л. 51). Реакция Николая на кончину Н.Х.
Бунге свидетельствовала о том, что в нем император видел не просто ближайшего сотрудника, но идейного наставника. «Узнал чрезвычайно грустную весть о скоропостижной смерти бедного Н.Х. Бунге, записал Николай 3 июня 1895 г. - Еще одним верным и опытным советником стало у меня меньше. Кончина его ставит меня в очень трудное положение!» (Дневники императора Николая II. М., 1991. С. 83). О
Н.Х. Бунге см.: Ананьич Б.В. Торжество нового курса. К.П. Победоносцев и М.Н. Катков. Реформы Н.Х.
Бунге. // Власть и реформы… С. 380 – 398; Степанов В.Л. Н.Х. Бунге. Судьба реформатора. М., 1998.
64
Наследник не любил обер-прокурора Синода «за ханжество и стремление преследовать другие
вероисповедания» (Савельев А.А. Два восшествия на престол русских царей (Из воспоминаний земского
деятеля). // Николай II. Материалы для характеристики личности и царствования. М., 1917. С. 98). Знаком отсутствия между Николаем и К.П. Победоносцевым идейной близости стало то, что для составления манифеста о вступлении на престол нового царя призвали не К.П. Победоносцева, а князя Л.Д. Вяземского (Кривенко В.С. В Министерстве Двора. // РО РНБ, ф. 1000 (отдельных поступлений), оп. 2, д.
672, л. 181). Князь являлся «симпатичным либералом» ([Васильчикова Л.Л.] Исчезнувшая Россия. Воспоминания княгини Л.Л. Васильчиковой. 1886 – 1919. СПб., 1995. С. 191). Если влияние К.П. Победоносцева и было, то весьма скоро оно сошло на нет. К.П. Победоносцев, записала в мае 1901 г. А.В. Богданович, «у царя никакой роли не играет» (Богданович А.В. Указ. соч. С. 263). Что касается Сергея
Александровича, то царь относился к нему «с явным уважением», но «особенной интимности» между
ними «не было». Поэтому влияние Сергея Александровича на Николая «не сказывалось» (Мосолов А.А.
При Дворе последнего императора. Записки начальника Канцелярии министра Двора. СПб., 1992. С.
134). Политические расхождения между дядей и племянником наметились уже в начале его царствования. «Признаюсь, - писал Сергей брату Павлу 17 февраля 1895 г., - я в очень пессимистическом настроении – Боже мой, Боже мой, хорошо видно, что нет более ведущей нас твердой руки. – О ля, ля!!!!!!!! Если
перлюстрируют мое письмо, мне несдобровать» (Соловьев Ю.Б. Начало царствования Николая II и роль
Победоносцева в определении политического курса самодержавия. // Археографический ежегодник за
1972 г. М., 1974. С. 313).
65
«Царя, - вспоминала А.В. Тыркова, одна из характерных представительниц освободительного
движения, - считали недалеким, бесхарактерным, игрушкой в руках жадных слуг… На самом деле никто
хорошенько не знал, что делается при Дворе. Меньше всего знали того, кто стоял во главе огромной империи, - самого Николая II. Цари жили замкнутой, недоступной, непонятной для подданных жизнью. Эта
далекость открывала простор легендам и недоброжелательным выдумкам» (Тыркова А.В. Указ. соч. С.
345). По мнению А.П. Извольского, общавшегося с Николаем по должности министра иностранных дел,
«совершенно верно», что государь «редко проявляет себя таким, каков есть на самом деле, и таким образом становится каким-то легендарным лицом» (Извольский А.П. Воспоминания. М., 1989. С. 157). Подлинные взгляды Николая были тайной даже для представителей бюрократической элиты, причем не
только в первые годы его царствования, но и позже. Близкий к Императорской фамилии сенатор граф
А.А. Бобринский записал 5 марта 1895 г.: «Государь остается ничем. Сфинкс» (Дневник А.А. Бобринского [Публ. М.Н. Мурзановой]. // Красный архив. Т. 26. М., 1928. С. 129). В 1908 г. член Государственного
совета А.С. Стишинский, занимавший в 1906 г. пост главноуправляющего землеустройством и земледелием, говорил, что император – это «сфинкс, которого разгадать нельзя» (Богданович А.В. Указ. соч. С.
459).
66
Николай «благоговел» перед памятью Александра III (Александр Михайлович Книга воспоминаний. М., 1991. С. 146). Об Александре III см.: Чернуха В.Г. Александр III. // Александр III. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб., 2001.
67
Буксгевден С.К. Император Николай II, каким я его знала. Отрывки воспоминаний. // Возрождение. Тетр. 67. Париж, 1957. С. 35. Об Александре II см.: Чернуха В.Г. Великий реформатор и великомученик. // Александр II. Воспоминания. Дневники. СПб., 1995.
12
его ритуалу, доказывая, что Николай возобновил осуществление политики Александра
II68.
В начале царствования Николай разработал собственный реформаторский проект69. Основу этого проекта составило политическое завещание Н.Х. Бунге, содержавшее программу либеральных преобразований70. Реформаторская политика царя, вдохновляемая идеями Н.Х. Бунге, имела системный характер. Это подтвердили указ 12 декабря 1904 г. и последующие реформы71. Внешне указ 12 декабря выглядел как ответ
Для начала царствования Николая, вспоминал А.П. Извольский, была характерна «некоторая
попытка императора» «освободиться» от «традиций царя-миротворца» (Извольский А.П. Указ. соч. С.
160). После воцарения Николая, по наблюдениям В.И. Гурко, «следование по стопам» Александра III «на
деле совершенно не осуществлялось» (Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М., 2000. С. 36). Сравнивая царствование Александра III с царствованием Николая, Л.А. Тихомиров отмечал: «Нельзя придумать ничего более противоположного!» Причину этого Л.А. Тихомиров видел в том, что в лице Николая на престоле
появился «русский интеллигент» «либерального типа» (Дневник Л.А. Тихомирова [Публ. В.В.
Максакова]. // Красный архив. Т. 74. М., 1936. С. 175). Симптоматично, что князь Э.Э. Ухтомский, пользовавшийся в первые годы правления Николая чрезвычайной близостью к императору, «играл роль либерала» (Дневник А.С. Суворина. М., 2000. С. 385). Если бы Николай был абсолютно чужд либерализму,
то князь, конечно же, вел бы себя иначе. Преемственность между царствованиями Александра II и его
внука проявилась непосредственно после вступления Николая на престол. Современники обратили внимание, что уже в начале января 1895 г. появились императорские рескрипты «на имя разных выдающихся деятелей царствования Александра II» (Савельев А.А. Указ. соч. С. 100). В связи с этим К.П. Победоносцев жаловался великому князю Сергею Александровичу: «Многие прямые русские люди были положительно сбиты с толку наградами, объявленными 1 января. Вышло так, что новый государь с первого
шага отличил тех самых, кого покойный считал опасными» (Соловьев Ю.Б. Указ. соч. С. 312). Знаковым
событием стало состоявшееся во время коронации Николая, в мае 1896 г., решение о распространении с
1897 г. действия Судебных уставов Александра II на Сибирь. Об этом было объявлено в царском рескрипте, данном министру юстиции Н.В. Муравьеву (Высочайший рескрипт министру юстиции статссекретарю Н.В. Муравьеву, данный 15 мая 1896 г. // Коронационный сборник. В 2-х тт. СПб., 1899. Т. 2.
С. 43). Неудивительно, что друг Александра III граф С.Д. Шереметев, отметив, что «мы вступаем на путь
новый, хотя играем комедию, будто держимся старого», писал 2 апреля 1898 г.: «Как все это мирится с
первоначальными словами царствования? Да так же, как слова Александра I о Екатерине отвечали действительности!» (Шереметев С.Д. Отрывки из «Дневников». // Шереметевы в судьбе России. Воспоминания. Дневники. Письма. М., 2001. С. 216). Как известно, Александр I, вступив на престол, официально
заявил о своей верности заветам «любезной бабки», а в тайне – готовил реформы, противоречившие этим
заветам. Николай, выставляя себя продолжателем политики отца, в действительности продолжил политику деда. Преемственность между своим и дедовским царствованиями Николай продемонстрировал
особенно недвусмысленно 16 августа 1898 г., при встрече с представителями московского дворянства.
Освобождение крестьян он охарактеризовал как «великий подвиг» Александра II, «столь необходимый
для блага России», совершенный «так смело, мирно и благополучно». «Я и Россия, - заявил Николай, это помним, и история занесет подвиг этот на свои скрижали золотыми письменами» (Полное собрание
речей императора Николая II. 1894 – 1906. СПб., 1906. С. 20).
69
В начале 1896 г. Вильгельм II напомнил кузену о существовании у него «многочисленных
планов», нацеленных «на благо подданных» (Вильгельм II – Николаю II. 2 января 1896 г. // Переписка
Вильгельма II с Николаем II. 1894 – 1914 гг. М. – Пг., 1923. С. 16). Президент Франции Э. Лубе подчеркивал, что у царя имеются «зрело продуманные и тщательно выработанные планы». «Над осуществлением их он трудится беспрестанно, - писал Э. Лубе. - Иной раз кажется, что что-либо забыто. Но он все
помнит» (Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II. СПб., 1991. С. 437). Николай, по свидетельству В.И. Гурко, всегда увлекался «широкими планами, направленными к благоденствию широких
народных масс» (Гурко В.И. Указ. соч. С. 637).
70
Текст завещания см.: 1890 – 1894 гг. – «Загробные заметки» Н.Х. Бунге. // Судьбы России. Доклады и записки государственных деятелей императорам о проблемах экономического развития страны
(вт. пол. XIX в.). Сост. Л.Е. Шепелев. СПб., 1999.
71
Они были, по словам лидера Партии октябристов А.И. Гучкова, «торжеством русского либерализма» (Документы и материалы Совещания (конференции) Союза 17 октября. Петербург, 7 – 10 ноября 1913 г. // Партия «Союз 17 октября». Протоколы III съезда, конференций и заседаний ЦК [Публ. Д.Б.
Павлова]. В 2-х тт. Т. 2. 1907 – 1915 гг. М., 2000. С. 427). Об указе 12 декабря 1904 г. и провозглашенных
им реформах см.: Ганелин Р.Ш. Российское самодержавие в 1905 г. Реформы и революция. СПб., 1991.
68
13
на требования оппозиции. В действительности указ оказался торжеством не общественного, а правительственного либерализма, поскольку стал «полным осуществлением» завещания Н.Х. Бунге72. Кроме завещания, источниками реформаторского проекта
Николая были программы преобразований, которые по заказу царя разработали министры внутренних дел В.К. Плеве, князь П.Д. Святополк-Мирский и П.А. Столыпин73.
Центральный пункт реформаторского проекта Николая подразумевал создание
народного представительства. Царь являлся противником не идеи народного представительства, а такого понимания этой идеи, которое ассоциировалось исключительно с
парламентарной системой, т.е. ограничением самодержавия, помимо законодательства,
и в управлении74. Скептическое отношение к парламентаризму Николай воспринял не
только от К.П. Победоносцева75, но и от Н.Х. Бунге76. Скептицизм императора вполне
соответствовал общемировой тенденции, наметившейся в конце XIX – начале XX в. и
заставившей говорить о кризиса парламентаризма77. Именно против парламентаризма
царь и выступил в январе 1895 г., назвав «бессмысленными мечтаниями» планы земцев-радикалов об их участии «в делах внутреннего управлении»78. Будучи сторонником
С. 5 – 59.
Куломзин А.Н. Пережитое. // РГИА, ф. 1642 (А.Н. Куломзина), оп. 1, д. 195, л. 83.
По признанию Николая, В.К. Плеве «готовил план реформ для России», который предусматривал создание Думы (Из дневника князя В. Орлова. // Былое. № 14. Пг., 1919. С. 57). В ноябре 1904 г.
П.Д. Святополк-Мирский, при помощи С.Е. Крыжановского и А.А. Лопухина, подготовил всеподданнейший доклад, который содержал обоснование либеральных реформ, осуществлявшихся впоследствии.
Текст доклада см.: Всеподданнейший доклад министра внутренних дел П.Д. Святополк-Мирского 24
ноября 1904 г. [Публ. В.Л. Степанова] // Река времен. Кн. 5. М., 1996. О плане П.А. Столыпина см.: Зеньковский А.В. Правда о Столыпине. М., 2002.
74
В 1897 г., при посещении Николаем Германии, министр иностранных дел граф М.Н. Муравьев
говорил германскому канцлеру князю Б. фон Бюлову, выражая мысли царя, что «нужны реформы, но
чисто парламентская, радикальная система привела бы к анархии и разложению». Сам Николай говорил
тогда же канцлеру, что «можно допустить постепенное преобразование земства, но что действительная
парламентская система будет означать гибель России». В 1901 г. принц Генрих после встречи с Николаем сообщил Б. фон Бюлову, что царь «презирает» «английскую конституционную парламентскую систему правления» (Бюлов Б., фон Воспоминания. М. – Л., 1935. С. 74, 79, 221). В неприятии парламентаризма Николай находил поддержку у Вильгельма II. В ноябре 1903 г., выражая их общий символ веры,
Вильгельм писал Николаю про «демократические страны, управляемые парламентским большинством»,
которые действуют «против императорских монархий» (Вильгельм II – Николаю II. 19 ноября 1903 г. //
Переписка Вильгельма II с Николаем II… С. 47).
75
Вопреки расхожему историографическому стереотипу, К.П. Победоносцев являлся противником не народного представительства как такового, а именно парламента. Конституционнодуалистические монархии он не критиковал. Знаменитую статью «Великая ложь нашего времени», перечислявшую недостатки парламентарной системы, К.П. Победоносцев закончил следующими словами:
«Новейшие германские и австрийские конституции все исходят от монархической власти, и еще ждут
суда своего от истории» (Великая ложь нашего времени. // Победоносцев К.П. Сочинения. СПб., 1996. С.
298).
76
Намекая на отсутствие у идеи народовластия широкой популярности на Западе, он писал, что
насчет парламентаризма «мнения в Европе в конце XIX в. изменились коренным образом» (1890 – 1894
гг. – «Загробные заметки» Н.Х. Бунге. // Судьбы России… С. 235).
77
«С течением времени, однако, - подчеркивал С.А. Корф, - оказалось, что и в положении парламента имелись крупные недостатки и что сам парламент был далеко не всегда в состоянии искоренять
несовершенства государственной жизни; некоторых писателей конца столетия сознание этого доводило
даже до утверждения отчаяния, что парламентский строй не только не мог искоренять недостатки государственной жизни, но, наоборот, усугублять некоторые из них. Подобная крайняя точка зрения, конечно, ничем не оправдывается, но с другой стороны, в наши дни также немыслимо занимать прежнюю точку зрения, согласно коей положение парламента является чем-то идеально совершенным» (Корф С.А.
Указ. соч. С. 109).
78
Полное собрание речей императора Николая II… С. 7. Адрес, утверждал В.И. Гурко, сам являвшийся гласным Тверского земства, заключал «прямое указание на необходимость введения в стране
конституционного образа правления», т.е. парламентаризма (Гурко В.И. Указ. соч. С. 291). Фраза о «бес72
73
14
сотрудничества власти и общества, Николай полагал, что лидерство в реформаторском
процессе, т.е. участие в определении того, кому, когда и как осуществлять необходимые реформы, должно сохраняться за короной79. В роли парламентарного монарха Николай лишился бы этого лидерства. Поэтому царь и дистанцировался от земцеврадикалов.
Нежелание Николая идти на создание парламента отнюдь не означало, что он
является противником создания народного представительства80. Подготавливая реформирование российской государственности, Николай находил, однако, что конечной целью такого реформирования водворение парламентаризма может быть менее всего. Позиция царя предопределяли причины не только мистического, но и рационального характера. По мнению Николая, преградами на пути к установлению парламентаризма
были политическая незрелость общества81 и консерватизм народных масс82. Эта мотивация отвечала либеральной идее83. Кстати, именно из опасения народного сопротивсмысленных мечтаниях» являлась не случайной оговоркой, а плодом долгих размышлений. Директор
Департамента полиции генерал Н.П. Петров сообщил Николаю 2 ноября 1894 г., что «крайние фракции
нашей западноевропейской эмиграции» подготовили проект конституции. На докладе Н.П. Петрова молодой царь написал 3 ноября: «Истинная чепуха». Нельзя не согласиться, поэтому, с Р.М. Кантором, который, подразумевая фразу «бессмысленные мечтания», подчеркивал: «То не было на лету схваченное,
ставшее крылатым, выражение, а определенное своеобразно на словах формулированное убеждение,
сложившееся задолго до того» (Кантор Р.М. Штрихи недавнего прошлого. // Русское прошлое. Вып. 1.
Пг. – М., 1923. С. 140).
79
Характерен, в этой связи, инцидент, относящийся к январю 1896 г. и вызванный появлением в
«Новом времени» статьи А.П. Никольского. В ней «новое царствование сравнивалось с весной». Автор
указывал на одобрение царем деятельности земства «по грамотности», на «отметки государя о земских
начальниках, которые, дурно поняв свое положение, секли крестьян», и на согласие монарха с необходимостью «отнятия у земских начальников права суда». Соответствующие строки Николай подчеркнул
синим карандашом, написав на газете, что статья его «очень удивила». Министр внутренних дел И.Л.
Горемыкин, объясняя, почему «государь недоволен статьей», говорил А.С. Суворину в том смысле, что
«газеты не должны предупреждать событий, подсказывать правительству, подчеркивать, что это-де мешает правительству действовать» (Дневник А.С. Суворина… С. 203 – 204). Показателен и другой случай.
Когда дореформенный Государственный совет постановил обратить внимание Николая на своевременность отмены телесных наказаний, царь наложил резолюцию: «Я сам знаю, когда это надо сделать!» (Кони А.Ф. Николай II. // Кони А.Ф. Избранное. М., 1989. С. 107) Подобная резолюция означала не то, что
царь являлся сторонником телесных наказаний, поскольку вскоре они были им отменены, а то, что инициативу в проведении реформ он хотел оставить исключительно за собой.
80
В марте 1895 г. министр Двора граф И.И. Воронцов-Дашков, несомненно, с ведома Николая,
разрешил напечатать перевод статьи из газеты «Kreuz-Zeitung». В статье говорилось о том, что, «несмотря на речь царя про образ правления, в России рано или поздно образ правления должен перемениться и
быть таким, как и во всех других государствах» (Богданович А.В. Указ. соч. С. 203 – 204).
81
В 1897 г. Николай развил мотивировку против парламентаризма перед Б. фон Бюловым, который, подразумевая царя, вспоминал: «В противоположность своей обычной манере выражаться, которая
скорее отличалась изысканностью, он процитировал здесь русскую поговорку: “Посади свинью за стол,
она и ноги на стол”» (Бюлов Б., фон Указ. соч. С. 79). «Потеря сильной царской власти и замена ее народовластием, - писал Николаю в сентябре 1915 г. князь М.М. Андроников, выражая мнение не столько
свое, сколько адресата, - приведет Россию к полной анархии. Наша родина не достигла еще той культуры, которую восприняли другие народы и государства» («Успокоения нечего ожидать». Письма князя
М.М. Андроникова Николаю II, Александре Федоровне, А.А. Вырубовой и В.Н. Воейкову [Публ. С.В.
Куликова]. // Источник. № 1. М., 1999. С. 28).
82
Попытка установления парламентаризма, полагал Николай, вызвала бы сопротивление со стороны народных масс. Они, по мнению царя, были настроены более консервативно, чем интеллигенция и
сама власть, а потому хотели лишь одного – сохранения неограниченной царской власти. Беседуя в 1897
г. с московским губернским предводителем дворянства князем П.Н. Трубецким, Николай заявил: «Я готов поделиться с народом властью, но я сделать этого не могу, так как не сомневаюсь, что ограничение
царской власти было бы понято народом как насилие интеллигенции над царем, и тогда народ стер бы с
лица земли верхние слои общества. Остались бы царь и простой народ» (Головин Ф.А. Николай II. // Николай II. Воспоминания. Дневники… С. 95).
83
«Общество, которое в течение веков жило под безграничною властью, - подчеркивал Б.Н. Чи-
15
ления царь не шел на немедленное дарование еврейского равноправия, веря в массовый
антисемитизм и считая, что эта реформа вызовет погромы84.
В области ритуала, во избежание народного сопротивления модернизации и для
поддержания социальной стабильности, Николай не столько являлся консерватором,
сколько был вынужден играть роль консерватора. Но на практике он содействовал постепенному воплощению либеральных идей, прежде всего – идеи народного представительства. Вопрос о его создании Николай рассматривал, по меньшей мере, с 1900 г. и,
следовательно, независимо от революционного и оппозиционного движения85.
Царский рескрипт министру внутренних дел А.Г. Булыгину возвестил 18 февраля 1905 г. о намерении Николая создать особое выборное учреждение для рассмотрения
«законодательных предположений»86.
Царь, однако, не собирался способствовать установлению парламентаризма87.
Точка зрения Николая соответствовала либеральной идее88. Новое учреждение, по
мысли царя, должно было функционировать не как парламент, а как орган дуалистической системы.
Стремление Николая к сохранению сильной царской власти также соответствовало либеральной идее89. В этом его единомышленником являлся германский имперачерин, - не в состоянии сделать внезапный скачок к представительному правлению и разом приобрести
для этого все нужные качества. Если же оно неопытною рукой берется за кормило, оно рискует произвести всеобщее потрясение и надолго устранит возможность прочного порядка» (Чичерин Б.Н. О народном
представительстве. М., 1899. С. 610).
84
В июне 1906 г. Николай говорил А.И. Гучкову, что меры по расширению прав евреев «могут
вызвать сильное противодействие» и «повести к громадному всероссийскому погрому» (А.И. Гучков
рассказывает… [Публ. С.М. Ляндреса и А.В. Смолина] // Вопросы истории. № 9 – 10. М., 1991. С. 193).
Той же точки зрения придерживался и С.Ю. Витте. Беседуя с М.М. Ковалевским уже в качестве опального сановника, он зявил, что последствием упразднения черты оседлости будет «избиение евреев» ([Ковалевский М.М.] Воспоминания М.М. Ковалевского. // История СССР. № 5. М., 1969. С. 94). В конце 1906
г. Совет министров, предлагая царю отменить антиеврейские ограничения, указал на то, что обнародование соответствующего указа, «следует ожидать, вызовет неодобрение и, может быть, даже резкую отповедь со стороны некоторых общественных кругов». Министры полагали, что «возможно ожидать проявлений неудовольствия со стороны самых различных общественных слоев и отдельных лиц, объединяемых общим чувством непримиримой вражды к еврейству» (Особый журнал Совета министров 27 и 31
октября и 1 декабря 1906 г. «О пересмотре постановлений, ограничивающих права евреев». // Особые
журналы Совета министров царской России. 1906 г. М., 1982. С. 794). Учтя эти соображения, царь отказался от подписания указа.
85
См. об этом: Куликов С.В. Правительственный либерализм нач. ХХ в. как фактор реформаторского процесса. // Империя и либералы (Мат. межд. конф.). СПб., 2001. С. 84 – 85.
86
Об истории актов 18 февраля 1905 г. см.: Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 85 – 121. См., также:
Ascher A. The Revolution of 1905. Vol. 1 – 2. Stanford, 1988 – 1992; Verner A.M. The Crisis of Russian Autocrasy: Nicholas II and the 1905 Revolution. Princeton, 1990.
87
На заседании Совета министров 3 февраля 1905 г. Николай выступил против «парламентарных
форм» (Ганелин Р.Ш. Заседания Совета министров 3 и 11 февраля 1905 г. в записях Э.Ю. Нольде. // Археографический ежегодник за 1989 г. М., 1990. С. 297).
88
В работе, написанной накануне революции 1905 г. и ставшей его завещанием, Б.Н. Чичерин
отмечал: «Если бы дело шло о замене неограниченной монархии парламентским правлением, то, конечно, об этом при настоящих условиях не может быть речи. Парламентское правление требует политической опытности, образования, сложившихся партий. Всего этого у нас нет» (Чичерин Б.Н. Россия накануне двадцатого столетия. // Чичерин Б.Н. Философия права. СПб., 1998. С. 611).
89
Подразумевая парламентаризм, Б.Н. Чичерин писал: «При шаткости общественного мнения,
при слабо организованных партиях водворение его может вести лишь к беспрерывным колебаниям и к
расстройству всего управления. Только крайние партии, не отступающие ни перед чем, могут извлечь из
этого выгоды. В видах общественной пользы, при таких условиях, несравненно лучше правление, исходящее от воли монарха, сообразующееся с настроением общества, но не поддающееся минутным его
увлечениям, а твердо держащее кормило государства». «На первых порах, - по мнению Б.Н. Чичерина, в особенности весьма важно сохранение силы монархической власти. Не следует воображать, что с водворением конституционного порядка тотчас должно установиться парламентское правление, в том виде,
16
тор Вильгельм II, находившийся во главе классической конституционнодуалистической монархии90.
Решившись на создание представительства, Николай занимал центристскую позицию. Царь игнорировал политические рекомендации и правых, и левых91.
Намерение Николая ввести именно дуалистическую систему доказывается тем,
что 6 июня 1905 г. он утвердил мнение Государственного совета «Об устранении отступлений в порядке издания законов». Оно установило обязательное прохождение законов через Государственный совет и, тем самым, формальное различие между законами и указами. Более того, мнение фактически ограничило царя в законодательстве 92,
т.е. создало главную предпосылку дуалистической системы.
Манифест 6 августа 1905 г. объявил о создании законосовещательной Думы, которая вписывалась не столько в отечественную, сколько в западноевропейскую традицию. Непублично это признавал сам Николай93. Манифест 6 августа означал дальней-
как оно выработалось в Англии из многовекового исторического процесса. В странах, вновь призываемых к конституционной жизни, монархическая власть остается единственным историческим учреждением, а потому она должна остаться твердым центром, около которого группируются новые элементы. Монархии принадлежит руководящая роль в новой политической жизни» (Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х чч. Ч. 3. Политика. М., 1898. С. 242, 370).
90
Вильгельм выступил за то, чтобы «исполнительная власть» находилась бы «в руках самодержавного царя, а не в руках руководящего министра с целым штатом беспомощных сотоварищей», как это
наблюдается в парламентарных монархиях (Вильгельм II – Николаю II. 6 февраля 1905 г. // Переписка
Вильгельма II с Николаем II… С. 91).
91
«Назойливые писания» газет «о Земском соборе и Учредительном собрании», писал Николай
А.Г. Булыгину в мае 1905 г., «совершенно искажают» смысл предначертаний, возвещенных 18 февраля
(Письма императора Николая II министру внутренних дел А.Г. Булыгину. 1905 г. [Публ. Б.Т.
Мордвинцева] // Российский архив. Т. 1. М., 1991. С. 188).
92
В июле 1905 г., во время обсуждения, под председательством императора, проекта законосовещательной Думы, Н.С. Таганцев заявил, подразумевая введенный мнением новый порядок «относительно издания законов»: «Верховная власть ограничила себя, не допуская представления их на утверждение иначе, как через посредство Государственного совета» (Петергофские совещания о проекте Государственной думы. // Николай II. Материалы для характеристики… С. 171). О предыстории и истории
этого акта см.: Ремнев А.В. Проблема «указа и закона» в пореформенной России. // Вспомогательные
исторические дисциплины. Т. 18. Л., 1987.
93
На Особом журнале Совета министров, содержавшем утверждение о том, что манифестом 6
августа 1905 г. «русская жизнь восприняла характерные черты западно-европейского общественного
строя», Николай написал 24 августа 1906 г.: «Вполне одобряю» (Особый журнал Совета министров 4
августа 1906 г. «Об ограничении должностных лиц и служащих в государственных учреждениях по
вольному найму в праве участвовать в политических партиях и союзах и о преграждении таковым лицам
противоправительственной агитации». // Особые журналы Совета министров царской России. 1906 г. М.,
1982. С. 146, 147).
17
шее ограничение царской власти в законодательстве94 и фактическое введение конституционно-дуалистической системы95, причем именно германского типа96.
В Думе Николай видел не временную уступку, а средство дальнейшего реформирования России97. Реакционная политика была для царя неприемлемой98. Поэтому 17
октября 1905 г. он и подписал манифест о даровании политических свобод, придании
Думе законодательных полномочий и расширении избирательного права. Тем самым
Николай подверг себя самоограничению, поступив согласно либеральному идеалу99,
точнее – его немецкой трактовке100. Гарантом исполнения обещаний манифеста был
Ограничение состояло в разрешении Думе возвращать министрам законопроекты, не одобренные большинством нижней палаты. В июле 1905 г., при обсуждении, под председательством императора,
проекта учреждения Думы, Н.С. Таганцев утверждал, что «установление обсуждаемого правила составит
только развитие» «начала» ограничения самодержавия. Товарищ министра внутренних дел генерал Д.Ф.
Трепов согласился, что «предположение о возвращении министрам отклоненных предположений, несомненно, составляет ограничение самодержавия». Главноуправляющий землеустройством и земледелием
П.Х. Шванебах также заявил императору, что принятие соответствующего правила «будет ограничением
самодержавных ваших прав» (Петергофские совещания о проекте Государственной думы. // Николай II.
Материалы для характеристики… С. 171, 173). Оппозиционные государствоведы считали, что «по закону
6 августа Россия получила народное представительство». Даже законосовещательная Дума, «введя в область верховного управления наряду с единодержавием власть, опирающуюся на народное избрание»,
тем самым «пробила брешь в крепости, еще так недавно казавшейся неприступной» (Предисловие. //
Конституционное государство. Сб. статей. СПб., 1905. С. V).
95
В манифесте говорилось, что «избранные доверием всего населения люди» призываются «к
совместной законодательной работе с правительством» (Манифест 6 августа 1905 г. «Об учреждении
Государственной думы». // Савич Г.Г. Новый государственный строй России. Справочная книга. СПб.,
1907. С. 21 – 22). В июле 1905 г., при обсуждении, под председательством императора, проекта «булыгинской» Думы, Н.А. Павлов заявил, что «проект этот – конституционный» (Петергофские совещания о
проекте Государственной думы. // Николай II. Материалы для характеристики… С. 224). Подразумевая
манифест 6 августа, С.Ю. Витте писал: «В сущности была установлена нижняя палата, и Россия вошла в
конституционное устройство» (Витте С.Ю. Указ. соч. Т. 2. С. 488). Итальянский государствовед Г. Контуцци также считал, что манифест 6 августа является конституцией (Contuzzi G. Diritto costituzionale. R.,
1908. P. 63).
96
Соответствие «булыгинской» Думы германской модели признал Вильгельм II, отметивший,
что статуты Думы «должны в главных чертах уподобить ее нашему “Staatsrat”у» (Вильгельм II – Николаю II. 7 августа 1905 г. // Переписка Вильгельма II с Николаем II… С. 110). Если де-факто «булыгинская
Дума» соответствовала германской модели, то де-юре, не ограничивая власти царя формально, она соответствовала английской модели. В Англии король царствовал, но не правил согласно прецедентам, а не
закону. Вводя дуалистическую систему, царь исходил из того, что «возбуждение Думой законодательных
вопросов, - говорил он 21 июля 1905 г. на заседании Особого совещания, обсуждавшего проект ее учреждения, - ни к чему еще не обязывает» (Петергофские совещания о проекте Государственной думы. //
Николай II. Материалы для характеристики… С. 166). Действительно, при дуалистической системе монарх не только царствует, но и правит. Об истории «булыгинской» Думы см.: Ганелин Р.Ш. Российское
самодержавие в 1905 г. Реформы и революция. СПб., 1991. С. 122 – 191.
97
Царь надеялся, что «лояльность и рассудительность» народа «будут значительно способствовать развитию России с помощью этого совещательного органа» (Николай II – Вильгельму II. // Переписка Вильгельма II с Николаем II… С. 111).
98
«Реакция, в сущности, возможна, - записал Л.А. Тихомиров в августе 1905 г., - но не при этом
государе. Этот государь ее искренне не хочет» (25 лет назад (Из дневников Л. Тихомирова) [Публикация
В.В. Максакова]. // Красный архив. Т. 39. М. – Л., 1930. С. 73).
99
По Б.Н. Чичерину, «самоограничение есть высшее нравственное свойство власти» (Чичерин
Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х чч. Ч. 3. Политика. М., 1898. С. 475). «17 октября 1905 г., - отмечал В.М. Грибовский, - в истории России началась новая эра. Российский император, унаследовавший от
предков неограниченную власть, уступил часть своих державных прав в пользу народного представительства, и Российская империя вступила в новые условия государственного существования» (Грибовский В.М. Государственное устройство и управление Российской империи. Одесса, 1912. С. 1). Об истории манифеста 17 октября 1905 г. см.: Островский А.В., Сафонов М.М. Манифест 17 октября 1905 г. //
Вспомогательные исторические дисциплины. Т. 12. Л., 1981; Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 192 – 222.
100
«Конституционный строй, - констатировал А.С. Алексеев, - не представляет собой ограничения власти монарха властью другого фактора, а является, согласно немецкой доктрине, самоограничени94
18
император, о чем он заявлял неоднократно и публично 101. Вместе с тем, создавая законодательную Думу, Николай не питал иллюзий относительно способности народного
представительства быстро вписаться в политическую систему Российской империи102.
Поводы для царского пессимизма давали оппозиционеры. Они требовали еще
более радикальных уступок, и прежде всего – всеобщего избирательного права, которого не было в большинстве европейских стран. Поэтому при рассмотрении проектов избирательных законов император отмежевался от левых103.
Выполняя обещания манифеста 17 октября, Николай действовал иногда слишком осторожно. Но эта осторожность была созвучна «старому либерализму»104. Если
ем монарха дарованной им же конституцией. Это самоограничение распространяется лишь на ту сферу,
которая определена конституцией, за пределами же этой области монарх также свободно и единодержавно осуществляет верховную власть, как он ее осуществлял при абсолютном строе» (Алексеев А.С. К
вопросу о юридической природе власти монарха в конституционном государстве. М., 1910. С. 22).
101
В декабре 1905 г. Николай заявил депутации правых организаций, что манифест 17 октября
«есть полное и убежденное выражение» его «непреклонной и непреложной воли и акт, не подлежащий
изменению». В феврале 1906 г. царь объявил черносотенцам, что реформы, возвещенные манифестом 17
октября, «будут осуществлены неизменно», а права, данные «одинаково всему населению, неотъемлемы» (Полное собрание речей императора Николая II… С. 64, 73). В апреле 1906 г., при обсуждении новых Основных законов, Николай говорил: «Акт 17 октября дан мною вполне сознательно, и я твердо решил довести его до конца… Что бы ни было и что бы ни говорили, меня не сдвинуть с акта прошлого
года, и от него я не отступлюсь… Самое важное – этот манифест привести в исполнение» (Царскосельские совещания. Протоколы секретного совещания в апреле 1906 г. под председательством бывшего императора по пересмотру Основных законов [Публ. В.В. Водовозова]. // Былое. № 4 (26). Пг., 1917. С. 204,
205). Стремление царя к исполнению своих обещаний засвидетельствовал С.Ю. Витте. В начале 1906 г.,
при приеме представителей Союза 17 октября, он заявил: «Клянусь вам, что государь желает возможно
скорее созвать Думу и осуществить начала, провозглашенные манифестом 17 октября» (Журнал соединенного совещания С.-Петербургского и Московского отделений ЦК «Союза 17 октября», происходившего в Москве 8 и 9 января 1906 г. // Партия «Союз 17 октября»… Т. 1. 1905 – 1907 гг. М., 1996. С. 46).
Впоследствии, под влиянием личной обиды на Николая, С.Ю. Витте писал об императоре совершенно
иначе.
102
В декабре 1905 г. царь говорил С.Ю. Витте про Думу: «Я отлично понимаю, что создаю не
помощника, а врага, но утешаю себя мыслью, что мне удастся воспитать государственную силу, которая
окажется полезной для того, чтобы в будущем обеспечить России путь спокойного развития, без резкого
нарушения тех устоев, на которых она жила столько времени» ([Крыжановский С.Е.] Воспоминания. Из
бумаг С.Е. Крыжановского, последнего государственного секретаря Российской империи. Берлин, б.г. С.
66).
103
На состоявшемся 7 декабря 1905 г. заседании Особого совещания, обсуждавшего, под председательством императора, проекты закона о выборах в Думу, Николай заявил: «Идти слишком большими
шагами нельзя. Сегодня – всеобщее голосование, а затем недалеко и до демократической республики.
Это было бы бессмысленно и преступно» (Царскосельские совещания. Протоколы секретного совещания
под председательством бывшего императора по вопросу о расширении избирательного права [Публ. В.В.
Водовозова]. // Былое. № 3 (25). Пг., 1917. С. 258 – 259). О подготовке нового избирательного закона см.:
Ганелин Р.Ш. Внутренняя политика царизма в период наивысшего подъема революции. // [Ананьич Б.В.,
Ганелин Р.Ш., Дубенцов Б.Б., Дякин В.С., Потолов С.И.] Кризис самодержавия в России. 1895 – 1917. Л.,
1984. С. 253 – 263. Симптоматично, что общественные деятели, которые до 1917 г. выступали за всеобщее избирательное право, впоследствии подвергли свои взгляды полной ревизии. Так левый кадет князь
В.А. Оболенский в 1905 г. «был сторонником “четыреххвостки” по целому ряду соображений, теперь, писал он уже в эмиграции, - мне кажущихся легкомысленными и неправильными». В 1905 г., во время
обсуждения одним из общеземских съездов резолюции об избирательном праве, земецконституционалист князь Н.С. Волконский воскликнул: «Господа, как себе хотите, а моя дурья башка
постичь не может, как неграмотные мужики будут голосовать за неизвестных и чуждых им партийных
кандидатов». «Если бы он дожил до революции 1917 г., - замечал В.А. Оболенский, - то понял бы, как
это происходит, но еще больше укрепился бы в правоте своей “дурьей башки”» (Оболенский В.А. Моя
жизнь. Мои современники. Paris, 1988. С. 278).
104
«Политическая свобода не везде приносит одинакие плоды, - подчеркивал Б.Н. Чичерин. Нужно знать, существуют ли в обществе необходимые для нее условия. Чем значительнее государство,
чем шире и многосложнее его интересы, тем следует быть осторожнее при водворении нового порядка
вещей. Единство власти, особенно упроченной историческими основами, всегда полезнее управления,
19
воплощение манифеста происходило не так, как хотелось бы оппозиции, то причиной
поведения царя стала не только его консервативность, но и неспособность оппозиционеров порвать отношения с революционерами105.
Мотивируя свое поведение, оппозиционеры вменяли Николаю то, что он поддерживает отношения с черносотенцами, т.е. крайне правыми106. Казалось бы, это мнение подтверждается тем, что сразу после 17 октября царь неоднократно встречался с
черносотенными депутациями, принял от одной из них значок только что образовавшегося Союза русского народа, посылал телеграммы крайне правым, лично финансировал
их деятельность и одобрял антиеврейские погромы. На самом деле все эти аргументы
несостоятельны.
Помимо черносотенных депутаций, Николай встречался и с представителями
других, в том числе оппозиционных, организаций. Кроме того, приемы депутаций продолжались только «около полугода», до марта 1906 г., а затем прекратились107.
Принятие Николаем значка имело чисто ритуальное значение108. Если бы свой
значок императору преподнесла какая-либо либеральная партия, то он бы его тоже
принял. Но вопрос об этом либералы никогда не поднимали.
раздираемого партиями и представляющего бесплодную борьбу разнохарактерных стремлений, односторонних или недодуманных мыслей, неумеренных притязаний и личных интересов. Конституционная монархия, в которой выражается идея гармонического сочетания всех элементов государственной жизни,
требует гармонии в самом обществе, из которого она истекает. При разъединении общественных сил
сопоставление различных властей может внести в государство только новые причины смут и разлада»
(Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1899. С. 255 – 256).
105
По мнению С.Ю. Витте, склонного к преувеличению консервативности царя, он «исполнил
бы данные 17 октября обещания, если бы культурные классы населения выказали благоразумие и сразу
отрезали бы от себя революционные хвосты. Но этого не случилось; культурные классы населения оказались не на высоте положения» (Витте С.Ю. Указ. соч. Т. 3. С. 333).
106
О черносотенцах см.: Ганелин Р.Ш. Черносотенные организации, политическая полиция и
государственная власть в царской России. // Национальнаяя правая прежде и теперь. Историкосоциологические очерки. В 3-х чч. СПб., 1992. Ч. 1; Степанов С.А. Черная сотня в России (1905 – 1914
гг.). М., 1992; Лакер У. Черная сотня. Происхождение русского фашизма. М., 1994. Об идеологии российского консерватизма начала ХХ в. см: Лукьянов М.Н. Российский консерватизм и реформа, 1907 –
1914. Пермь, 2001.
107
Мосолов А.А. Указ. соч. С. 51. По мнению В.И. Гурко, упрекать императора в общении с черносотенными депутациями «не было никаких оснований, ибо как мог он иначе отнестись к людям, выражающим ему верноподданнейшие чувства, да притом еще в момент осады олицетворяемого им принципа» (Гурко В.И. Указ. соч. С. 510). Уже в марте 1906 г. Николай распорядился отказывать в приемах
депутациям. Это вызвало недовольство черносотенцев. Подразумевая В.А. Грингмута, А.В. Богданович
записала 30 марта 1906 г.: «Новое распоряжение о том, чтобы не допускать к царю крестьянские депутации, ему не по сердцу. Хотя, правду сказать, какой толк вышел из всех этих депутаций: царь только дискредитировал себя – говорил им одно, а делалось другое» (Богданович А.В. Указ. соч. С. 379). Таким
образом, А.В. Богданович подтвердила явное противоречие между ортодоксально-консервативными ритуалами и консервативно-либеральными практиками царя. Впоследствии «никаких политических партий
отдельно» Николай «не принимал» (Теляковский В.А. Воспоминания. 1898 – 1917. [С]Пб., 1924. С. 301).
108
Имея в виду Николая, Н.А. Павлов отмечал в 1924 г.: «Ему ставят в вину принятие значка
правого союза, но никто не объяснит, что государю было подносимо множество значков всяких обществ» (Павлов Н.А. Его величество государь Николай II. СПб., 2003. С. 96). Значок СРН для Николая
значил так мало, что через семь лет император, несмотря на свою отменную память, о нем уже забыл.
Когда в 1912 г. он увидел у депутата Думы А.Н. Хвостова значок СРН, то задал ему вопрос: «Что это за
значок?» А.Н. Хвостов ответил: «Это знак принадлежности к СРН». Пожав плечами, Николай заметил:
«Странно» (Родзянко М.В. Крушение Империи. // Архив русской революции. Т. 17. Берлин, 1926. С. 58).
Реакцию Николая предопределило принципиальное неприятие царем черносотенной символики. При
представлении Николаю сановники-черносотенцы значок СРН никогда не надевали (Показания С.П. Белецкого. // Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г.
в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Под ред. П.Е. Щеголева. В 7-ми тт.
М. – Пг. – Л., 1924 – 1927. Т. 4. Л., 1925. С. 260).
20
Телеграммы черносотенцам Николай посылал не по своей инициативе, а лишь в
ответ на их приветственные телеграммы. Поскольку аналогичные телеграммы адресовывали царю и представители других партий, вплоть до октябристов, он отвечал и на
них.
Никакой поддержки своими личными средствами царь и царица черносотенным
изданиям и организациям не оказывали109.
Наконец, император неоднократно и публично осуждал погромную тактику110.
Местной администрации он постоянно приказывал не допускать погромов111.
Начальник Канцелярии Министерства Двора генерал А.А. Мосолов, контролировавший с
1900 по 1916 г. все денежные расходы венценосцев, категорически утверждал, что никаких сумм черносотенной прессе царем «ни разу выдано не было». После беседы с секретарем Александры Федоровны
графом Я.Н. Ростовцевым А.А. Мосолов убедился в «полной вздорности» слухов о том, что она поддерживает черносотенную печать (Мосолов А.А. Указ. соч. С. 50 – 51). Утверждение А.А. Мосолова не
опровергается тем, что в декабре 1905 г. царь передал великому князю Николаю Николаевичу 100.000
рублей на издание газет «Голос правды» и «Зорька» (Дневник Г.О. Рауха [Публ. Б.А. Круглякова и А.А.
Шилова]. // Красный архив. Т. 19. М. – Л., 1926. С. 91), а в марте 1909 г. такую же сумму Николай пожаловал «Русскому собранию» (Гурко В.И. Указ. соч. С. 509). Обе эти газеты не были черносотенными, а
«Русское собрание» посещали правые «разных направлений», т.е. не только черносотенцы, но и консервативные либералы ([Евлогий] Путь моей жизни. Воспоминания митрополита Евлогия (Георгиевского),
изложенные по его рассказам Т. Манухиной. М., 1994. С. 202).
110
Имея в виду погромщиков, Николай заявил черносотенной депутации в декабре 1905 г.:
«Большой грех берут на душу те, которые своими действиями и внушениями создают и поддерживают
смуту, разжигая страсти и взаимную вражду». «Даю вам наказ не поддаваться наущению врагов порядка,
- сказал император в феврале 1906 г. депутации крестьян Тульской губернии. - Но не расправляйтесь с
ними сами, а передавайте их властям, которые поступят с ними по всей строгости закона» (Полное собрание речей императора Николая II… С. 64, 73 – 74). Ответная телеграмма Николая А.И. Дубровину,
посланная 4 июня 1907 г., после роспуска 2-й Думы, не означала того, что царь одобряет антисемитские
акции, поскольку в ней СРН призывался служить «для всех и во всем примером законности и порядка»
(Николай II – А.И. Дубровину. 4 июня 1907 г. // Правые партии. Док. и мат. Сост. Ю.И. Кирьянов. В 2-х
тт. М., 1998. Т. 1. С. 341). Таким образом, император еще раз указал на недопустимость погромной агитации. Факты помилования Николаем погромщиков нельзя расценивать как его сочувствие погромам.
Помилованию могли подвергнуться лица, подававшие на имя монарха соответствующие прошения. Революционеры от этого зачастую отказывались. Именно поэтому, а не по причине антисемитизма Николая, среди помилованных погромщиков было больше, а революционеров – меньше.
111
Подразумевая Николая, Н.А. Павлов писал в 1924 г.: «Он неустанно повелевает не допускать
погромных движений народа, и те, кто осмеливаются говорить о каком-то его сочувствии к погромам, презренные клеветники» (Павлов Н.А. Указ. соч. С. 80). Действительно, уже в октябре 1905 г. Николай
говорил киевскому генерал-губернатору В.А. Сухомлинову, что «бездействие власти» следует карать
«без пощады», в особенности в тех случаях, когда оно могло бы быть принято «за потворство погромщикам» (Сухомлинов В.А. Воспоминания. Берлин, 1924. С. 129). В конце февраля 1906 г. царь утвердил
решение Совета министров, который высказался за «своевременное воспрепятствование» «антиеврейским беспорядкам» путем извещения представителей местной власти «о необходимости для них принятия мер к предупреждению случаев массовых насилий над евреями» (Мемория о мерах по предупреждению еврейских погромов. 24 февраля 1906 г. // Совет министров Российской империи 1905 – 1906 гг.
Док. и мат. Отв. ред. Р.Ш. Ганелин, сост. С.С. Атапин и Б.Д. Гальперина. Л., 1990. С. 280). Ради предотвращения погромов Николай запретил распространение «Протоколов сионских мудрецов», наложив резолюцию: «Протоколы изъять, нельзя чистое дело защищать грязными способами» (Кон Н. Благословение на геноцид. Миф о всемирном заговоре евреев и «Протоколах сионских мудрецов». М., 1990. С. 82).
Боевые дружины СРН были распущены «именем царя» (Кирьянов Ю.И. Предисловие. // Правые партии… Т. 1. С. 52). Предотвращение погромов было в центре внимания Николая после покушения Д. Богрова на П.А. Столыпина. Уже 2 сентября 1911 г. царь «горячо благодарил» министра финансов В.Н.
Коковцова за его мысль о вызове войск для предотвращения погрома. По поводу его возможности царь
воскликнул: «Какой ужас за вину одного еврея мстить неповинной массе» (Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903 – 1919 гг. В 2-х тт. М., 1992. Т. 1. С. 411). После смерти П.А. Столыпина, при
прощании с киевским генерал-губернатором Ф.Ф. Треповым, Николай наказал ему, чтобы он «ни под
каким видом не допускал еврейского погрома» (Волков А.А. Около царской семьи. М., 1993. С. 54). Через год невозможность постановки на публичной сцене драмы «Царь Иудейский» Николай объяснял ее
автору тем, что у «простого русского человека» после просмотра драмы возникнет «чувство злобы» по
109
21
Несомненное отсутствие близости между Николаем и черносотенцами доказывается личным составом Придворного штата. В 1905 – 1907 гг. царь исключил из него
общественных деятелей, имевших какое-либо отношение к радикальному движению и
нелегализованной Кадетской партии112. В то же время, в течение 1906 – 1917 г. придворные, которые были лидерами либеральных партий, т.е. прогрессисты 113, октябристы114 и националисты115, составляли заметную прослойку, особенно по сравнению с
придворными, являвшимися руководителями СРН116. Последние составляли ничтожное
меньшинство.
отношению к евреям, а «отсюда до возможности погрома недалеко» (Николай II – Константину Константиновичу. 14 сентября 1912 г. // Российский императорский дом. Дневники. Письма. Фотографии. Сост.
А.Н. Боханов и Д.И. Исмаил-Заде. М., 1992. С. 86).
112
Среди них – князь П.Д. Долгоруков, А.А. Муханов, В.Д. Набоков, граф А.Д. Нессельроде,
А.А. Стахович, Н.Н. Тучков (Куликов С.В. Высшая царская бюрократия и Императорский двор накануне
падения монархии. // Из глубины времен. Вып. 11. СПб., 1999. С. 75).
113
В должности церемониймейстера граф А.А. Орлов-Давыдов, камергер М.А. Стахович, гофмейстер граф И.И. Толстой, камергер Д.Н. Шипов.
114
Камергер граф Э.П. Беннигсен, в должности егермейстера В.Г. Ветчинин, камергер А.А. Воейков, в должности гофмейстера барон Н.Б. фон Вольф, камергер Г.Н. Глебов, церемониймейстер князь
А.Д. Голицын, егермейстер князь П.П. Голицын, в должности шталмейстера граф В.В. Гудович, в должности гофмейстера барон Э.Н. Деллингсгаузен, шталмейстер В.И. Денисов, камергер Н.Н. Евреинов, камер-юнкер Л.А. Зиновьев, гофмейстер А.А. Ильин, камер-юнкеры И.И. Капнист, барон В.А. Каульбарс,
В.В. Кочубей и барон А.А. Крюденер-Струве, церемониймейстер князь А.Б. Куракин, в должности
шталмейстера князь И.А. Куракин, камергер Г.Г. Лерхе, церемониймейстер граф В.А. Мусин-Пушкин, в
должности егермейстера А.Н. Наумов, камер-юнкер князь А.В. Оболенский, камергер Д.А. Олсуфьев, в
должности гофмейстера барон А.А. Пилар фон Пильхау, камергеры М.В. Родзянко, М.А. Стахович и
граф И.А. Уваров, шталмейстер Р.В. фон Фрейман, гофмейстер Н.И. Шидловский, камергеры барон А.О.
Шиллинг и Д.Н. Шипов. К этим октябристам-придворным необходимо присоединить придворных, являвшихся членами Фракции центра Государственной думы (камергеры князь И.С. Васильчиков, Б.И.
Кринский и П.Н. Крупенский, камер-юнкер Н.П. Маркович, в должности егермейстера граф В.В. МусинПушкин, камер-юнкер Е.А. Судиенко) и Кружка внепартийного объединения и Группы центра Государственного совета, которые были оплотом октябризма (обер-егермейстер Н.П. Балашев, камергеры Н.Ф.
Беляков и граф Андрей А. Бобринский, обер-егермейстер барон А.А. Будберг, камергер барон О.Р. Будберг, гофмейстер Н.И. Булычов, шталмейстер князь Б.А. Васильчиков, в должности шталмейстера граф
С.И. Велепольский, гофмейстер Д.К. Гевлич, камергер В.И. Гурко, шталмейстер А.Д. Зиновьев, гофмейстеры А.П. и П.П. Извольские, камергер Д.В. Калачов, обер-гофмейстер П.М. фон КауфманТуркестанский, обер-егермейстер К.К. Линдер, камер-юнкер А.Э. Мейштович, шталмейстеры князь А.Д.
Оболенский и князь В.С. Оболенский-Нелединский-Мелецкий, камер-юнкер граф Г.Р. Потоцкий, егермейстер граф В.Е. Рейтерн, гофмейстеры барон Р.Р. Розен и С.Д. Сазонов, камергеры С.Б. Скадовский и
К.Г. Скирмунт, гофмейстеры А.Х Стевен и Н.Ф. Сухомлинов, камергер барон Г.Ю. Тизенгаузен, егермейстер князь П.Н. Трубецкой, камер-юнкер граф А.И. Тышкевич, шталмейстер Д.А. Философов, камергер Б.И. Ханенко, гофмейстеры князь Н.Н. Чолокаев и О.Р. фон Экеспарре) (Куликов С.В. Политическая
дифференциация членов Государственного совета в годы Первой мировой войны (август 1915 – февраль
1917). // Из глубины времен. Вып. 9. СПб., 1997. С. 19 – 22; Бородин А.П. Государственный совет России
(1906 – 1917). Вятка, 1999. С. 250 – 308).
115
В должности егермейстера П.Н. Балашев, в должности шталмейстера Ф.Н. Безак, в должности
егермейстера В.Г. Ветчинин и князь В.М. Волконский, камергер А.С. Гижицкий, камер-юнкер В.А. Кадыгробов, камергер П.Н. Крупенский, камер-юнкер Н.Н. Ладомирский, камергер Н.Н. Можайский, камер-юнкер А.А. Ознобишин, камергер И.А. Папа-Афанасопуло, камер-юнкер Л.И. Пущин, камергер И.Е.
Ракович, в должности шталмейстера Д.Н. Чихачев, камер-юнкер Н.Н. Чихачев. К ним примыкали придворные, являвшиеся членами Группы правого центра Государственного совета, в том числе гофмейстер
С.Е. Бразоль, камергер М.С. фон Брин, гофмейстеры А.В. Кривошеин, А.Б. Нейдгарт и В.Н. Поливанов, в
должности шталмейстера Н.А. Ребиндер, камергер барон А.Ф. Розен, в должности егермейстера граф
И.В. Стенбок-Фермор, гофмейстер Е.Ф. Турау, в должности шталмейстера граф Ф.А. Уваров, камергер
князь Н.Б. Щербатов (Куликов С.В. Указ. соч. С. 19 – 22; Бородин А.П. Указ. соч. С. 250 – 308).
116
Камергеры князь Н.Ф. Касаткин-Ростовский и В.Н. Ознобишин, гофмейстер А.А. РимскийКорсаков и камергер А.Н. Хвостов.
22
Следовательно, особые симпатии Николая к черносотенцам являются ничем
иным, как мифом. Он появился не только по причине элементарной неосведомленности. Консервативность императора и влияние на него крайне правых постоянно преувеличивали опальные сановники, вроде С.Ю. Витте117, и участники оппозиционного движения118. Первые делали это для оправдания своих неудач, а вторые – для дискредитирования политического противника.
Дистанцированию царя от черносотенцев содействовали взгляды Николая на
реформированное самодержавие. Имея четкие представления об абсолютизме, дуализме и парламентаризме, царь «отлично понимал различие его самодержавия до 1905 г. и
после этого года»119.
В феврале 1906 г. Николай заявил депутации Самодержавно-монархической
партии, что «его самодержавие» «останется таким, каким оно было встарь»120. Однако
после 1905 г. под «самодержавием» Николай понимал порядок, во главе которого стоит
не абсолютный монарх, а монарх, «независимый от какой бы то ни было верховной
власти, как этот титул и понимали в Московской Руси»121. Самодержавие означало для
царя не абсолютность, а, прежде всего, верховенство его власти. Существование в России с октября 1905 г. конституции признавалось им неофициально122. При этом Николай был не склонен отождествлять понятие «конституция» с парламентаризмом123. Однако, поскольку такое отождествление получило широкое распространение, во избежание того, чтобы не возникало сомнений в том, что введение конституции не означает
установления парламентаризма, публично Николай не пользовался словом «конституция».
Провозглашая преемственность между Московской Русью и думской монархией, царь, на самом деле, считал последнюю фактором вестернизации124. Точка зрения
117
Характерное для воспоминаний С.Ю. Витте маниакальное преувеличение консервативности
Николая дает основания для риторического вопроса: «А судьи кто?» По свидетельству И.И. Петрункевича, репутация С.Ю. Витте «в общественных кругах прочно установилась еще в царствование Александра
III, как поклонника самодержавия, всегда считавшегося непримиримым врагом всякого либерализма»
(Петрункевич И.И. Из записок общественного деятеля. Воспоминания. // Архив русской революции. Т.
21. Берлин, 1934. С. 423).
118
Уже в декабре 1906 г. граф И.И. Толстой понимал, что «страхи» относительно влияния черносотенцев на царя «совершенно неосновательны и существуют в воображении только увлекающихся
“освободительным” движением публицистов» (Толстой И.И. Указ. соч. С. 54).
119
Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 291.
120
Полное собрание речей императора Николая II… С. 73.
121
Точку зрения царя разделяли министр Императорского двора барон В.Б. Фредерикс, генераладъютант О.Б. Рихтер и «многие лица из служилого класса и высшего общества» (Епанчин Н.А. На
службе трех императоров. М., 1996. С. 332).
122
Как сообщил А.А. Половцову 13 октября 1905 г. член Государственного совета адмирал Н.М.
Чихачев, Николай заявил ему, что «готов дать конституцию» (Дневник А.А. Половцова [Публ. В.В.
Максакова]. // Красный архив. Т. 4. М. – Пг., 1923. С. 76). «Да, - писал император 16 октября генералу
Д.Ф. Трепову. – России даруется конституция» (Черменский Е.Д. Буржуазия и царизм в Первой русской
революции. М., 1970. С. 144). В письме матери, подразумевая имевшееся в манифесте 17 октября «обязательство проводить всякий законопроект через Государственную думу», царь отмечал, что «это, в сущности, и есть конституция» (Николай II – Марии Федоровне. 19 октября 1905 г. // Российский императорский дом… С. 75).
123
В начале 1906 г., намекая на распространенное среди столичной общественности отождествление конституции с парламентаризмом, Николай заявил могилевскому губернатору Н.М. Клингенбергу,
что «понимает манифест 17 октября и конституцию совсем иначе, как здесь их понимают» (Богданович
А.В. Указ. соч. С. 405).
124
На Особом журнале Совета министров, в котором говорилось о том, что манифестом 17 октября Россия направлена «по стезе государственного развития западноевропейских народов», Николай
12 марта 1907 г. наложил резолюцию: «Согласен» (Особый журнал Совета министров 3 и 17 февраля
1907 г. «По законопроектам, касающимся осуществления свободы совести». // Особые журналы Совета
министров царской России. 1907 г. Ч. 1. М., 1984. С. 457).
23
Николая на реформированное самодержавие во многом совпадала со взглядами лидеров либерального Союза 17 октября. Октябристы трактовали самодержавие не как абсолютизм, а как суверенитет125.
Однако, в конечном итоге, Николай постоянно дистанцировался и от либеральных партий. Проводя реформы, царь не хотел казаться либералом126. Более того, само
начало партийности вызывало у него неприятие127. Но либеральному идеалу соответ-
125
На соединенном совещании Петербургского и Московского отделений октябристского ЦК 8
января 1906 г. барон П.Л. Корф заявил, что «государь манифестом ограничил свою власть, но должен
сохранить титул самодержца». А.Я. Брафман высказался «против исключения слова “самодержавный”,
признавая за этим термином историческое значение. Титул этот в представлении народа связан с понятием о монархе, а не о неограниченной власти». Ю.Н. Милютин указал на то, что «слово “самодержавие”
понимается весьма различно. Первым самодержцем объявил себя Иоанн III, свергнув татарское иго.
Иоанн IV также был представителем самодержавия, но понимал его по-своему; самодержавным же царем именовался и Михаил Федорович, который, однако, в значительной мере был государем с ограниченной властью и управлял страной при участии народного представительства». Ю.Н. Милютин высказался «за сохранение титула “самодержавный”, отвергнув неограниченность». «После манифеста 17 октября, - говорил Ф.Н. Плевако, - слово “неограниченный” должно быть из закона исключено, а титул
“самодержавный” следует сохранить. Исключение этого титула, например, при богослужении, может
смутить многих и вызвать раскол». После дальнейшего обмена мнений ЦК остановился на заключении,
что «сохранение титула “самодержавный” не противоречит манифесту 17 октября, которым отменяется
лишь неограниченность власти монарха, и в этом смысле должно быть внесено изменение в Основной
закон» (Журнал соединенного совещания С.-Петербургского и Московского отделений ЦК «Союза 17
октября», происходившего в Москве 8 и 9 января 1906 г. // Партия «Союз 17 октября»… Т. 1. 1905 – 1907
гг. М., 1996. С. 49, 50). По результатам совещания ЦК выступил со следующим заявлением: «Согласно
нашему Основному закону, император именуется монархом самодержавным и неограниченным. Помещение этих двух слов рядом свидетельствует, что они по мысли нашего законодательства не синонимы.
Первым самодержавным государем был Иоанн III, свергнувший татарское иго. Самодержавным царем
именовался Михаил Феодорович, который, однако, был государем с ограниченной в значительной мере
властью и управлял страною при участии выборных от народа людей. Титул “самодержавный” является
нашим историческим достоянием и в представлении народа связан с понятием о монархе, а не неограниченной власти» (Лыщинский Л.В. О значении слова самодержавие (Историческая справка). СПб., 1906.
С. 3). Впоследствии, 8 февраля 1906 г., на Первом всероссийском съезде делегатов Союза 17 октября,
мнение графа П.А. Гейдена, что «титул самодержца не означает неограниченности и потому не противоречит конституционным началам», было одобрено делегатами (Первый всероссийский съезд делегатов
«Союза 17 октября». 8 – 12 февраля 1906 г. // Партия «Союз 17 октября»… Т. 1. 1905 – 1907 гг. М., 1996.
С. 112).
126
«Отчего могли думать, что я буду либералом? – говорил Николай П.Д. Святополк-Мирскому
в ноябре 1904 г. - Я терпеть не могу этого слова». Тем не менее, когда П.Д. Святополк-Мирский заметил,
что «вы в душе либеральны», Николай «ничего определенного не ответил», т.е. молчаливо согласился с
министром (Дневник княгини Е.А. Святополк-Мирской. // Исторические записки. Т. 77. М., 1966. С. 259).
127
Во время состоявшейся 10 января 1909 г. встречи Николая с Л.А. Тихомировым царь «одобрил» собеседника за то, что тот не входит «в организации и партии» (Из дневника Льва Тихомирова (Период столыпинщины). // Красный архив. Т. 75. М., 1936. С. 163). Мотивируя свое неприятие партийности, Николай говорил одному из депутатов 3-й Думы, что «партийные перегородки всегда чрезвычайно
искажают простые, искренние человеческие взаимоотношения» (Винберг Ф.В. Крестный путь. Ч. 1. Корни зла. Мюнхен, 1922. С. 198).
24
ствовало как дистанцирование монарха от партий128, так и неприятие им начала партийности129.
Нежелание Николая идентифицироваться с какой-либо партией детерминировалось убеждением императора в том, что сутью царской власти является независимость
от сословий130 и политическая нейтральность131. Именно поэтому в конкретной внутриполитической ситуации России начала ХХ в., вплоть до 1917 г., Николай был центристом132. Это отвечало конституционной доктрине133.
Коренные изменения, произведенные в государственном строе Российской империи предшествовавшими реформами, закрепили Основные законы 23 апреля 1906
г.134
«Монархия, по существу своему, - подчеркивал А.Д. Градовский, - предполагает независимость главы государства от какой бы то ни было партии; только при этом условии он может действовать
с пользою» (Градовский А.Д. Собр. соч. в 9-ти тт. Т. 7. Начала русского государственного права. Ч. 1. О
государственном устройстве. СПб., 1907. С. 149). Конституционный монарх, полагал Б.Н. Чичерин,
«должен быть примирителем, а не вожатаем партии. Как глава государства, он стоит выше всех партий,
ибо он является представителем всех интересов». Подразумевая конституционную монархию, Б.Н. Чичерин отмечал, что в ней монарх «не должен являться главою или опорою партии, а должен быть представителем всех общественных интересов, которые в его глазах имеют одинакое право на внимание и справедливое удовлетворение» (Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х чч. Ч. 3. Политика. М.,
1898. С. 246, 248).
129
По мнению В.И. Герье, «партии большею частью односторонни, ослеплены, несправедливы,
упрямы, склонны ставить партийный интерес выше разума и общего блага» (Герье В.И. Указ. соч. С. 31).
130
Николай полагал, что царь находится «вне сословий» (Мосолов А.А. Указ. соч. С. 173). «Когда, - вспоминал С.Ю. Витте, - император Николай II вступил на престол, то от него светлыми лучами
исходил, если можно так выразиться, дух благожелательности; он сердечно и искренне желал России в ее
целом, всем национальностям, составляющим Россию, всем его подданным, счастия и мирного жития»
(Витте С.Ю. Указ. соч. Т. 2. С. 15). В феврале 1906 г. Николай заявил депутации владимирского дворянства, что «благо всех сословий государства» ему «одинаково дорого» (Полное собрание речей императора Николая II… С. 72). Примечательно, что уже впоследствии американский исследователь пришел к
выводу, что в России монарх находился «вне и над классами», а с дворянством «не имел иной связи,
кроме службы» (Walkin J. Op. cit. P. 29).
131
Николай полагал, что царь находится не только «вне сословий», но и вне «политических партий и личных соревнований» (Мосолов А.А. Указ. соч. С. 173). «К партийному началу, - вспоминал Н.А.
Павлов, - государь был безразличен и беспристрастен» (Павлов Н.А. Указ. соч. С. 96).
132
Выступая перед законодателями в мае 1909 г., П.А. Столыпин заявил, что «наше правительство не может уклоняться то влево, то вправо», «наше правительство может идти только одним путем,
путем прямым, указанным государем» (Столыпин П.А. Указ. соч. С. 218). На заседаниях кабинета 19 и
24 августа 1915 г. фактический премьер А.В. Кривошеин назвал позицию своего суверена «золотой серединкой» (Тяжелые дни (Секретные заседания Совета министров 16 июля – 2 сентября 1915 г.). Сост. А.Н.
Яхонтовым, б[ывшим] помощником управляющего делами Совета министров, на основании его записей
в заседаниях по секретным вопросам. // Архив русской революции. Т. 18. Берлин, 1926. С. 84, 86, 104).
«Россия, - писал уже в эмиграции кузен П.А. Столыпина октябрист барон А.Ф. Мейендорф, - была страной причудливых мечтаний, в которой императорская власть была наименее эксцентричным центром»
(Ольденбург С.С. Указ. соч. С. 512).
133
Согласно Б.Н. Чичерину, в конституционной монархии «над общественными силами стоит
высший умеритель, который представляет государственное единство и держит весы между обеими сторонами» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 235).
134
О создании Основных законов 1906 г. см.: Ганелин Р.Ш. Реформа Государственного совета и
принятие Основных законов. // Кризис самодержавия… С. 283 – 298. Куликов С.В. 1) Новые материалы к
истории создания Основных государственных законов 1906 г. [Вступительная статья к публикации документов и комментарии к ним] // Русское прошлое. Кн. 8. СПб., 1998. С. 91 – 97, 144 – 164; 2) Граф
С.Ю. Витте и П.А. Харитонов: эпизод из истории создания Основных государственных законов 1906 г. //
С.Ю. Витте – выдающийся государственный деятель России. Мат. науч. конф. СПб., 1999; 3) Власть
науки и наука власти в России нач. ХХ в. // Россия XXI. № 6. М., 2001. С. 45 – 62. См., также: Szeftel M.
The Russian Constitution of April 23, 1906: Political Institution of the Duma Monarchy. Brussels, 1976.
128
25
Автором проекта Основных законов, легшего в основу их окончательной редакции, был товарищ государственного секретаря П.А. Харитонов, один из опытнейших
российских кодификаторов135.
Получив от императора в начале ноября 1905 г., через сенатора Н.П. Гарина, поручение составить новые Основные законы, П.А. Харитонов обратился к проектам конституции, подготовленным оппозиционными государствоведами. Согласно его воспоминаниям, он «добыл» от своего коллеги, статс-секретаря Государственного совета
А.Г. Тимрота, привезенный им из-за границы «Проект русской конституции», выработанный членами «Союза Освобождения» под руководством П.Б. Струве136.
П.А. Харитонов распорядился отпечатать в Государственной типографии проект
конституции, опубликованный в «Русских Ведомостях» 6 июля 1905 г. и подготовленный С.А. Муромцевым, а также программу Кадетской партии, принятую на ее учредительном съезде 12 – 18 октября 1905 г.137
Перечисленные документы были проникнуты идеей парламентарной монархии.
Тем не менее, при подготовке проекта Основных законов именно эти документы, по
признанию П.А. Харитонова, служили ему «путеводной нитью»138.
Кроме того, П.А. Харитонов использовал первый том сборника «Современные
конституции», изданный в 1905 г. В.М. Гессеном и бароном Б.Э. Нольде139.
В какой же степени проекты оппозиционеров были востребованы П.А. Харитоновым?
Из 65 статей его проекта 52, или 80 %, генетически связаны со статьями
проектов «Союза Освобождения» и С.А. Муромцева и пунктами кадетской
программы140. Бюрократический проект конституции получился столь же
либеральным, как и его источники, поскольку в нем весьма недвусмысленно
проводилась идея парламентарной монархии.
В январе 1906 г. царь поручил обсудить подготовленный проект в совещании
старших чинов Государственной канцелярии141. По завершении этого этапа разработки
проекта из его 65 статей «харитоновскими» оставались 56 (86,2%)142.
В 1905 г. П.А. Харитонов выступил в роли «решительного сторонника парламентарного
строя» (Гурко В.И. Указ. соч. С. 117). См. о нем: Куликов С.В. Граф С.Ю. Витте и П.А. Харитонов: эпизод из истории создания Основных государственных законов 1906 г. // С.Ю. Витте – выдающийся государственный деятель России. Мат. науч. конф. СПб., 1999.
136
Воспоминания П.А. Харитонова см.: Новые материалы к истории создания Основных государственных законов 1906 г. Вступ. ст., подг. текста и комм. С.В. Куликова. // Русское прошлое. Кн. 8.
СПб., 1998. С. 98 – 101. Эти воспоминания были найдены нами в 1994 г. Их сокращенный вариант опубликован в 1996 г. См. Час Пик. № 93 (598). СПб., 1996. С. 14.
137
Тексты проектов «Союза Освобождения», С.А. Муромцева и программы Конституционнодемократической партии см.: Конституционализм: исторический путь России к либеральной демократии.
Сост. А.В. Гоголевский, Б.Н. Ковалев. М., 2000. С. 529 – 562, 586 – 594.
138
Новые материалы к истории создания Основных государственных законов… // Русское прошлое. Кн. 8. СПб., 1998. С. 98.
139
Современные конституции. Т. 1. Конституционные монархии. СПб., 1905. Второй том – «Федерации и республики» – вышел в 1907 г.
140
Текст проекта П.А. Харитонова см.: Новые материалы к истории создания Основных государственных законов… // Русское прошлое. Кн. 8. СПб., 1998. С. 101 – 109.
141
Совещание состоялось 14 января 1906 г. на квартире государственного секретаря барона Ю.А.
Икскуля фон Гильденбандта под его председательством. Участниками совещания были: товарищ государственного секретаря П.А. Харитонов, статс-секретари Государственного совета Н.Ф. Дерюжинский,
барон Р.А. Дистерло, А.И. Кобеляцкий, Д.А. Коптев, С.Ф. Раселли и А.Г. Тимрот, помощник статссекретаря Государственного совета А.Ф. Трепов и сенатор Н.П. Гарин (Куликов С.В. Власть науки и
наука власти в России нач. ХХ в. // Россия XXI. № 6. М., 2001. С. 47).
142
Новые материалы к истории создания Основных государственных законов… // Русское прошлое. Кн. 8. СПб., 1998. С. 157.
135
26
Следовательно, так называемый проект Государственной канцелярии являлся
лишь модификацией первоначального проекта, составленного П.А. Харитоновым. К
этому моменту идея парламентарной монархии присутствовала в проекте попрежнему143.
В феврале 1906 г. проект Государственной канцелярии оказался у председателя
Совета министров графа С.Ю. Витте, а в марте проект обсуждался правительством144.
Находя, что он получился излишне либеральным, С.Ю. Витте попросил управляющего
делами Комитета министров барона Э.Ю. Нольде переработать проект в духе иностранных конституций, которые базировались на идее конституционно-дуалистической
монархии145. Давая такое поручение, С.Ю. Витте учитывал не только собственные
взгляды, но и точку зрения царя146.
Э.Ю. Нольде, в свою очередь, обратился к чиновнику Канцелярии Комитета министров и, одновременно, магистранту Петербургского университета по Кафедре государственного права И.И. Тхоржевскому147.
Составляя замечания по проекту, использованные С.Ю. Витте для подготовки
своих замечаний, И.И. Тхоржевский руководствовался работами немецких юристов,
обосновывавших идею дуализма и лежавший в ее основе монархический принцип. Неудивительно, что переработанный проект Основных законов нес на себе печать именно
этого принципа148.
По мнению Б.Б. Глинского, в «новой, высшей степени либеральной кодификации, прерогативы верховной власти подверглись значительному умалению» и, поэтому, новая редакция Основных законов «могла до известной степени удовлетворить требованиям даже Партии народной свободы (к.д.)»
(Глинский Б.Б. К вопросу о титуле «самодержец» (Из истории кодификации Основных законов в 1906 г.).
// Исторический вестник. Февраль, 1913. С. 577).
144
О роли С.Ю. Витте в подготовке новых Основных законов см.: Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш.
Сергей Юльевич Витте и его время. СПб., 1999. С. 304 – 311.
145
Уточняя характер изменений, которым, по его мнению, должен был подвергнуться проект,
С.Ю. Витте писал Э.Ю. Нольде 20 февраля 1906 г.: «Будьте любезны, прочтите, продумайте, а затем
прошу переговорить. Я бы очень просил Вас посравнить с консервативными конституциями (прусской,
австрийской, японской, английской) и заимствовать оттуда полезные консервативные начала» (Таганцев
Н.С. Пережитое. Пг., 1919. С. 157). Показательно, что три из четырех конституций, к которым С.Ю.
Витте рекомендовал обратиться, декларировали начала конституционно-дуалистической монархии (при
том, что никакой писаной английской конституции как основного закона никогда не существовало, а
неписаная конституция Англии была не консервативной, а либеральной – данное обстоятельство
характеризует степень компетентности С.Ю. Витте в вопросах государственного права). Беседуя с Э.Ю.
Нольде 4 марта, С.Ю. Витте заявил: «Все дело теперь в том, чтобы получше разграничить указ и закон:
побольше места оставить указу, то есть царю, и поменьше закону, то есть Думе. Спросите у знающих,
какая из европейских конституций шире всего ставит права монарха. Я-то, впрочем, думаю, что лучше
всего взять побольше не из европейских конституций, а из японской. Там у них есть парламент, но микадо остался – богом. Достаньте мне текст японской конституции» (Тхоржевский И.И. Воспоминания В.А.
Маклакова. // Возрождение. № 4071. Париж, 1937).
146
В декабре 1905 г. автор одного из проектов Основных законов, директор Александровского
лицея А.П. Саломон, имея в виду намерения монарха, во вступлении к своему проекту подчеркивал:
«Наименование “Парламент” автором решительно отвергается, как не русское, во-первых, а, во-вторых,
как заключающее в себе намек на парламентарную систему, вводить которую, очевидно, не предполагается» (Новые материалы к истории создания Основных государственных законов… // Русское прошлое.
Кн. 8. СПб., 1998. С. 114).
147
Передавая через Э.Ю. Нольде инструкции И.И. Тхоржевскому, С.Ю. Витте заметил: «Пусть
он возьмет побольше из японской конституции, там права микадо наиболее широкие. И у нас должно
быть так же» (Тхоржевский И.И. Последний Петербург. Воспоминания камергера. СПб., 1999. С. 72). О
роли И.И. Тхоржевского при подготовке новых Основных законов см.: Куликов С.В. Указ. соч. С. 50 –
52.
148
Показательно, что И.И. Тхоржевский вспоминал про свои «ученические тетрадки» с «русскими конспектами немецких фолиантов юридической премудрости», носителями которой были для него
Лабанд, Еллинек, Блюнчли (Тхоржевский И.И. Указ. соч. С. 41). По наблюдениям С.А. Котляревского, «в
качестве важнейшей предпосылки Основных законов выясняется концепция власти монарха, которая
143
27
В результате цензуры С.Ю. Витте системообразующим элементом проекта стала
идея не парламентаризма, а дуализма. Впрочем, даже к этому моменту из 70 статей переработанного проекта «харитоновскими» по своему происхождению оставались 47
(67,1%)149.
После обсуждения проекта в апреле 1906 г. в Особом совещании под председательством императора150 и утверждения им новых Основных законов из их 82 статей
«харитоновскими» были 51 (62,2%)151.
Таким образом, более чем на три пятых Основные законы 1906 г. генетически
связаны с либеральным проектом П.А. Харитонова. По крайней мере, настолько же была либеральна и первая действующая отечественная конституция.
Согласно мнению большинства государствоведов, совокупностью актов, изданных в 1905 – 1906 гг., монархия в России превратилась из абсолютной в ограниченную152, точнее – в конституционно-дуалистическую153.
представляет много сходства с так называемым монархическим принципом, занимающим столь видное
место в немецкой литературе по государственному праву и получившим выражение в многочисленных
октроированных конституциях». «В монархическом принципе немецкой юриспруденции и конституционной практики, - подчеркивал С.А. Котляревский, - есть, несомненно, много точек соприкосновения с
предпосылками наших Основных законов. Применяются тождественные или весьма близкие отвлеченные понятия» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 162, 194).
149
Новые материалы к истории создания Основных государственных законов… // Русское прошлое. Кн. 8. СПб., 1998. С. 161.
150
Об этом Особом совещании см.: Ганелин Р.Ш. Указ. соч. С. 288 – 296.
151
Новые материалы к истории создания Основных государственных законов… // Русское прошлое. Кн. 8. СПб., 1998. С. 162.
152
Манифест 17 октября 1905 г., отмечал В.В. Ивановский, – это «акт монархической власти,
знаменующий ее отречение от начал неограниченности» (Ивановский В.В. Указ. соч. С. 311). С издания
манифеста 17 октября, полагал Л.А. Шалланд, «Россия становится ограниченной монархией» (Шалланд
Л.А. Указ. соч. С. 19). По мнению Б.А. Кистяковского, Основные законы, вместе с учреждениями Думы
и Государственного совета и Положением о выборах в них, «вводят новый у нас принцип ограничения
монархической власти» (Кистяковский Б.А. Указ. соч. С. 524). «Император Николай II, - писал В.М.
Грибовский, - добровольно ограничил власть российских монархов в области общего законодательства
соучастием народного представительства, в области же общего управления – обусловлением непротиворечия императорских указов закону. Эти ограничения ясно выражены в пункте 3 манифеста 17 октября и
в соответственных статьях Основных законов 23 апреля». Для В.М. Грибовского «ограничительный характер» этих статей «в отношении порядка издания новых законов не оставляет сомнения». Император,
согласно В.М. Грибовскому, являлся «ограниченным в области общего законодательства и по отношению к прочим подданным», а потому «существование в России в настоящее время ограниченной монархии не подлежит сомнению» (Грибовский В.М. Указ. соч. С. 22, 23, 27, 31). Н.О. Куплеваский объяснял
устранение из Основных законов слова «неограниченный» тем, что они «для издания новых законов признают необходимым согласие Государственной думы и Государственного совета – учреждений, в которых принимают участие народные представители» (Куплеваский Н.О. Исторический очерк преобразования государственного строя в царствование императора Николая II. Вып. 1. СПб., 1912. С. 65). По сделанным в 1913 г. наблюдениям П.Е. Казанского, «большинство» современных ему государствоведов
находило, что «законодательная власть государя императора вообще ограничена» (Казанский П.Е.
Власть всероссийского императора. М., 1999. С. 136).
153
По мнению Н.И. Палиенко, основы российского государственного строя после 1906 г. – это
«основы дуалистического конституционного государства, ограниченной, конституционной представительной монархии с весьма ярко при том выраженным преобладанием монарха и открытым признанием
монархического суверенитета; но суверенитет этот признан не в смысле абсолютизма власти монарха, а
относительно верховенства монарха среди других органов власти» (Палиенко Н.И. Указ. соч. С. 70). С.А.
Котляревский полагал, что «русский государственный строй является совершенно дуалистическим в
смысле противоположности парламентаризму и вообще недопущения в какой бы то ни было степени
начал политической ответственности. Дуалистический отпечаток в нем выражен явственнее, чем в таком
классическом образце этого типа, как прусская конституция – не говоря уже об австрийской» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 110). Как указывал С.А. Корф, «наш государственный строй должен быть характеризован как дуалистическая монархия» (Корф С.А. Указ. соч. С. 303). Мнение об отсутствии в России
после 1906 г. дуалистической системы существовало в дореволюционной историографии только как ис-
28
Ограничение царской власти, независимо от его степени, давало основание для
признания не только части, но и всей этой власти ограниченной154.
Поскольку термин «ограниченная монархия» являлся синонимом термина «конституционная монархия», существование в России с 1906 г. конституции представлялось несомненным даже оппозиционным государствоведам155, хотя и с оговорками156.
Термин «конституционная монархия» был синонимичен, также, термину «правовое государство», а потому юристы признавали и существование в реформированной
России правового государства157. Доказательствами этого они считали функционирование народного представительства, которое ограничивает императора в законодательстве158, четкое отличие законов от указов монарха в материальном 159 и формальном
ключение. В качестве примера подобного мнения см.: Захаров Н.А. Система русской государственной
власти. Новочеркасск, 1912. С. 197.
154
«Так как понятие неограниченности есть понятие абсолютное, не допускающее степеней, подчеркивал Н.И. Лазаревский, - то власть, ограниченная в одном каком-либо отношении (в делах законодательства), уже не может признаваться вообще неограниченною» (Лазаревский Н.И. Указ. соч. С.
166).
155
Манифест 17 октября 1905 г., отмечал В.В. Ивановский, ознаменовал «введение в России
конституционной монархии» (Ивановский В.В. Указ. соч. С. 311). С издания манифеста 17 октября, по
мнению Л.А. Шалланда, «Россия становится конституционной монархией» (Шалланд Л.А. Указ. соч. С.
19). Акты 1905 – 1906 гг., полагал Б.А. Кистяковский, «преобразовали наш государственный строй, превратив его из абсолютно-монархического в конституционный». По его мнению, «не подлежит сомнению,
что конституционный государственный строй у нас установлен и у нас существует конституция» (Кистяковский Б.А. Указ. соч. С. 522, 530). «Россия, - констатировал С.А. Котляревский, - есть, без сомнения,
государство конституционное». Воззрение некоторых западных государствоведов, которые после 1906 г.,
как и ранее, причисляли Россию к автократиям, он находил «совершенно непонятным» (Котляревский
С.А. Указ. соч. С. 7). Как указывал П.Е. Казанский, «большинство исследователей отвечают», что «новый строй» России – «строй конституционный» (Казанский П.Е. Указ. соч. С. 484). По наблюдениям С.А.
Корфа, «в науке государственного права» начала ХХ в. господствовало «большое единодушие и почти
все наши государствоведы формально признают русскую конституцию» (Корф С.А. Указ. соч. 54).
156
Основные законы В.В. Ивановский считал конституцией, хотя и подчеркивал, что некоторые
их статьи придают «государственному устройству двойственный характер, свидетельствующий о недостаточном развитии в нем истинных конституционных начал» (Ивановский В.В. Указ. соч. С. 319). «Как
бы велики ни были прерогативы монарха и ограничены полномочия народного представительства по
силе наших Основных законов, - отмечал Н.И. Палиенко, - остается все-таки несомненным, что по смыслу этих законов Россия, получившая народное представительство с законодательными полномочиями,
теперь является конституционным государством, хотя и наименее развитого типа» (Палиенко Н.И. Указ.
соч. С. 75).
157
Россия, писал Б.А. Кистяковский в 1908 г., «совершила в данный момент переход к формам
правового государства. Если у нас конституционный строй далеко еще не осуществлен полностью, то с
каждым годом, и даже с каждым месяцем он будет и должен осуществляться» (Кистяковский Б.А. Указ.
соч. С. 419). Акты, отнесенные Основными законами к компетенции монарха как главы исполнительной
власти, по мнению А.С. Алексеева, «входят в специальную компетенцию правительства во всех государствах, принадлежащих к типу правового государства безотносительно к форме их правления» (Алексеев
А.С. Указ. соч. С. 118). По наблюдениям П.Е. Казанского, «на то, что в самодержавном режиме нет никаких непримиримых противоречий с идеями гражданской и политической свободы, много раз указывалось и с весьма компетентных сторон» (Казанский П.Е. Указ. соч. С. 464). В.М. Гессен признавал обновленную монархию правовым государством, хотя и оговаривался, что Россия – «наименее правовое из
всех правовых государств» (Гессен В.М. Указ. соч. С. 412).
158
Н.И. Лазаревский подчеркивал, что «гранью между абсолютизмом и конституцией надо считать не торжество правопорядка, а появление народного представительства с отведением ему роли, указываемой конституционною теорией, т.е. с предоставлением ему решающей роли в законодательстве»
(Лазаревский Н.И. Лекции по русскому государственному праву. Т. 1. Конституционное право. СПб.,
1917. С. 176).
159
«Наши Основные законы, - по мнению С.А. Котляревского, - в еще большей степени, чем
многие европейские конституции, предполагают определенное материальное содержание закона» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 21).
29
смыслах160 и подчинение указов законам, т.е. принципу верховенства права 161. После
установления большевистской диктатуры существование в дореволюционной России
правового государства сделалось еще более очевидным162. Однако, хотя в России и существовало народное представительство, вплоть до 1917 г. отсутствовали парламент и
парламентаризм163. Сейчас понятия «парламент» и «парламентаризм» имеют более широкое значение. Но это не дает повода для того, чтобы говорить или писать об истории
российского парламентаризма, начиная с 1906 г. Впрочем, полномочия народного
представительства, закрепленные в Основных законах, создали возможности для влия-
160
Подразумевая период после 1906 г., А.А. Алексеев писал: «Наше право ясно и отчетливо отмежевывает теперь закон от административного распоряжения, устанавливая особые органы для издания
того и другого» (Алексеев А.А. Указ. соч. С. 113). В.М. Грибовский считал, что «различие между законом и указом оказалось возможным в России установить лишь после манифеста 17 октября 1905 г. и после реализации его в новых Основных законах, с какого времени стало возможным также различие между законом в формальном и материальном смысле» (Грибовский В.М. Указ. соч. С. 108). В Основных
законах С.А. Котляревский видел «поистине великий результат государственной реформы: установление
совершенно точного формального критерия, отличающего закон и указ» (Котляревский С.А. Указ. соч.
С. 206).
161
По наблюдениям В.В. Ивановского, согласно Основным законам, «верховное управление есть
деятельность подзаконная, она проявляется в соответствии с законами, является логическим выводом из
законов и не должна, следовательно, стоять в противоречии с законами» (Ивановский В.В. Указ. соч. С.
396). По мнению А.А. Алексеева, государственное право России после 1906 г. выставляло «требование,
чтобы административная деятельность государства была согласована с законами. Законодательная
власть принадлежит теперь не единолично монарху» (Алексеев А.А. Указ. соч. С. 113). Как отмечал Н.И.
Палиенко, «наше преобразованное государственное право восприняло» «основной принцип конституционного государства», поскольку нормы конституции 1906 г. установили «раздельность законодательной
власти между монархом и законодательными палатами и необходимость соответствия актов управления,
в том числе и актов верховного управления, законам. Таким образом, юридически признано верховенство права, законов в государстве, в качестве норм, юридически обязывающих не только подданных, но
и все без исключения органы государства», т.е. и монарха (Палиенко Н.И. Основные законы и форма
правления в России. Харьков, 1910. С. 61, 71). В.М. Грибовский подчеркивал, что, «как бы ни была широка по объему власть российского монарха в сфере управления, тем не менее, она должна носить строго
подзаконный характер», поскольку в 11 статье Основных законов «вполне ясно выражается» «подзаконный характер актов верховного управления» (Грибовский В.М. Указ. соч. С. 64, 111).
162
«Большевистские порядки, - подчеркивал либеральный сенатор С.В. Завадский, - разумеется,
заставляют и царское время признавать временем свободы» (Завадский С.В. На великом изломе (Отчет
гражданина о пережитом в 1916 – 1917 гг.). // Архив русской революции. Т. 11. Берлин, 1923. С. 19).
«Мы, - вспоминала А.В. Тыркова, - уверяли себя и других, что мы задыхаемся в тисках самодержавия. На
самом деле в нас играла вольность, мы были свободны телом и духом. Многого нам не позволяли говорить вслух. Но никто не заставлял нас говорить то, что мы не думали. Мы не знали страха, этой унизительной, разрушительной, повальной болезни ХХ в., посеянной коммунистами. Нашу свободу мы оценили только тогда, когда большевики закрепостили всю Россию. В царские времена мы ее не сознавали»
(Тыркова А.В. Указ. соч. С. 288). Перед «коммунистической деспотией», писал социолог Н.С. Тимашев,
сын предпоследнего царского министра торговли и промышленности, «старое самодержавие начинает
казаться царством свободы и справедливости» (Тимашев Н.С. Роль П.А. Столыпина в русской истории. //
Бок М.П. Воспоминания о моем отце П.А. Столыпине. Нью-Йорк, 1953. С. 8). По свидетельству датчанина К.А. Кофода, при царизме «население в целом никоим образом не было порабощено; в старой России жили свободно… Царскую Россию можно считать раем по сравнению с любой другой европейской
диктаторской страной, появившейся между двумя мировыми войнами» (Кофод К.А. 50 лет в России.
1878 – 1920. М., 1997. С. 255).
163
«Наше министерство, - писал С.А. Котляревский, - политически вполне независимо от Государственной думы и Государственного совета, и эта независимость как бы утверждается Основными законами». «Политическая ответственность министерства перед законодательными органами, - по его мнению, - совершенно чужда нашим Основным законам: авторы последних, очевидно, принципиально ее
отвергали» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 107, 212). «В России, - писал С.А. Корф, - парламентаризма
не существует» (Корф С.А. Указ. соч. С. 303).
30
ния Думы и на управление164, а также для эволюции конституционно-дуалистической
монархии в сторону парламентаризма165.
Главными критиками Основных законов были кадеты, которые ассоциировали
конституцию исключительно с народным суверенитетом и парламентарной системой,
что противоречило «старому либерализму»166. Кадетские лидеры, а вслед за ними – и
М. Вебер, называли Основные законы «Scheinkonstitution», «лже-конституцией»167. Такая оценка диктовалась не научной, а политической мотивацией168. Даже кадетские
государствоведы, не заинтересованные в преувеличении прогрессивности царизма,
считали, что участия Думы в законодательстве уже свидетельствовало о существовании
в России конституции169. Характер именно конституции имели, по их мнению, новые
164
Полемизируя с теми, кто утверждал, что «государственное управление совсем не регулируется Государственным советом и Государственной думой», Б.А. Кистяковский писал: «Даже помимо того,
что управление у нас осуществляется на основании тех законов, которые издаются с их согласия, им
предоставлен целый ряд законных средств влиять на то, чтобы правительство управляло страной так, как
это, по их мнению, желательно и полезно». К числу этих средств Б.А. Кистяковский относил утверждение бюджета, упразднение и создание в законодательном порядке учреждений и должностей подчиненного управления и право запросов (Кистяковский Б.А. Указ. соч. С. 526). «В юридическом отношении, по мнению Л.А. Шалланда, - не совсем верно утверждение статьи 10 [Основных законов], что «власть
управления во всем объеме принадлежит государю императору», так как народному представительству
также принадлежат некоторые функции управления» (Шалланд Л.А. Указ. соч. С. 63).
165
Передавая содержание лекции, с которой В.А. Маклаков выступил 4 апреля 1907 г., жена А.А.
Кизеветтера записала, что, по мнению лектора, в «Основных законах можно даже подметить зачатки
идеи об ответственности министерств». «Дума, - полагал он, - отлично может действовать и много может
сделать в пределах, отведенных ей законом» (Революция 1905 – 1907 гг. глазами кадетов (Из дневника
Е.Я. Кизеветтер) [Публикация М.Г. Вандалковской и А.Н. Шаханова]. // Российский архив. Т. 5. М.,
1994. С. 400). Как указывал С.А. Котляревский, «народное представительство все глубже входит в морально-политический обиход, и первоначальные постановления конституций становятся практически
менее существенными, так как вокруг них вырастает постепенно новое обычное право; управление без
народного представительства делается невозможным, прежде всего именно как нечто несовместимое с
морально-политическим обиходом». По мнению С.А. Котляревского, «формально самая неограниченная
власть оказывается связанною известной логикой создавшихся положений, которые неизбежно суживают ее возможности». «Самое обсуждение действий должностных лиц, - отмечал он, - неизбежно укрепляет взгляд, отвечающий в конце концов глубоким основам монархического чувства: безответственность
монарха содержит признание необходимости действительной ответственности правительства, - ответственности, которая если не прямо, то косвенно должна быть устанавливаема народным представительством» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 117 – 118, 158, 210).
166
«Парламентское правление», полагал Б.Н. Чичерин, «не может считаться безусловным правилом для всех конституционных государств; случайное или ничтожное большинство не имеет права требовать, чтобы правительство непременно сообразовалось с его взглядами» (Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х чч. Часть 3. Политика. М., 1898. С. 246).
167
В современной историографии сторонником учения М. Вебера о псевдоконституционализме
является А.Н. Медушевский, который на основе этого учения выработал собственную концепцию истории российского либерализма (Медушевский А.Н. Демократия и авторитаризм: российский конституционализм в сравнительной перспективе. М., 1998).
168
Выступая 4 апреля 1907 г. с лекцией, В.А. Маклаков охарактеризовал наблюдавшееся год
назад отношение съезда Конституционно-демократической партии к Основным законам как «возмущение и негодование всех, но такое отношение, - подчеркнул он, - диктуется политическим моментом, а не
юридическим анализом». В.А. Маклаков полагал, что «коварные и ненавистные Основные законы не так
уж коварны с юридической точки зрения». «Он, - сообщала Е.Я. Кизеветтер, - перебирает разные статьи
и, в конце концов, оказывается только одна 87 статья опасна и неприятна» (Революция 1905 – 1907 гг.
глазами кадетов… // Российский архив. Т. 5. М., 1994. С. 400).
169
По мнению В.В. Ивановского, «порядок обнаружения воли государственной власти», установленный Основными законами, при котором император законодательствует совместно с палатами,
«принято в науке называть конституционным, в противоположность самодержавному» (Ивановский В.В.
Указ. соч. С. 371). «Как только мы имеем в государстве участие, в той или другой мере, народа в законодательстве, - писал С.А. Корф, - так мы имеем дело с государством конституционным. Отличительным
признаком последнего, стало быть, является наличие участия народа (или народного представительства)
31
Основные законы170. Доказательством отсутствия в России конституции оппозиционеры считали то, что Основные законы официально конституцией никогда не назывались.
Однако, с точки зрения государственноправовой доктрины, подобная недосказанность
не имела никакого принципиального значения171. Тем не менее, лидеры оппозиции,
прежде всего П.Н. Милюков, это игнорировали172.
Реликтом абсолютизма оппозиционеры считали, в частности, статью 4 Основных законов. В ней по отношению к царской власти применялось понятие «самодержавная». Оппозиционеры, ссылаясь на старые Основные законы, полагали, что слова
«самодержавная» и «неограниченная» – синонимы. Однако подавляющее большинство
государствоведов пришли к выводу, что первое слово не синонимично второму173 и в
в законодательстве; таковое участие может быть также названо конституционным принципом, который,
вместе с тем, есть единственный характерный признак данной формы государственности» (Корф С.А.
Указ. соч. С. 51 – 52). «Конституционным, - указывал В.М. Гессен, - является государство, в котором
народ или народное представительство принимают решающее участие в осуществлении законодательной
и учредительной власти». По его мнению, «в конституционных монархиях обособление властей является
несомненным фактом. Законодательная власть осуществляется сложным органом, «королем в парламенте», правительственная – простым и единоличным, монархом» (Гессен В.М. Указ. соч. С. 31, 34). Точку
зрения, согласно которой с образованием законодательной Думы в России появилась конституционная
монархия, впоследствии разделяли западные историки (Wren M. Op. cit. P. 220).
170
По мнению Н.И. Лазаревского, «и потому, что они отличаются по своей юридической природе от остальных законов особо затрудненным условием своего пересмотра, и по общему характеру своего содержания наши Основные законы 23 апреля 1906 г. вполне подходят под тип конституционных законов, как он выработан практикою западных держав» (Лазаревский Н.И. Лекции по русскому государственному праву. Т. 1. Конституционное право. СПб., 1917. С. 164).
171
Как отмечал Б.А. Кистяковский, «отсутствие слова “конституция” не имеет принципиального
значения. В некоторых других конституционных государствах это слово также не употребляется». «Отсутствие слова “конституция”, - заключал он, - не означает еще, что у нас нет конституции» (Кистяковский Б.А. Указ. соч. С. 518). «Очевидно, наши Основные законы, - констатировал С.А. Котляревский, принадлежат к классу писаных конституций. В этом законы 23 апреля 1906 г. не представляют ничего
оригинального, и то обстоятельство, что они не называются конституционными, нимало не меняет сущности дела». «Мотивы, по которым авторы наших Основных законов не сочли возможным употребить
термин “конституция” или “конституционный”, - подчеркивал С.А. Котляревский, - здесь безразличны»
(Котляревский С.А. Указ. соч. С. 6). «Конституцией наши Основны законы не именуются, - писал Н.И.
Лазаревский. - Само собою разумеется, что не в имени дело. Да и установившаяся практика не требует
непременно именно этого названия… Юридически существенно то, что в нашем законодательстве появился отдел, по юридической силе и по содержанию своему вполне аналогичный тому, что на Западе
называется конституциями» (Лазаревский Н.И. указ. соч. С. 164). Прецедентами, подтверждающими
мнение о том, что Основные законы – российская конституция, государствоведы считали факты официального наименования французской конституции Людовика XVIII – хартией, итальянской – статутом,
шведской – формой правления, а австрийской, как и российской, – основными законами.
172
«Меня, - вспоминал П.Н. Милюков, подразумевая свое отношение к слову “конституция”, очень упрекали мои критики, что я так цеплялся за “слово”, когда “содержание” его было уже уступлено.
Но в том-то и дело, что уступлено оно не было и что самое сокрытие “слова” это доказывало, а все последующие события это подтвердили». Достаточно сопоставить это мнение с оценками государствоведов, являвшихся кадетами, чтобы не согласиться с П.Н. Милюковым. Содержание слова «конституция»
он, по собственному признанию, «сделал целью своей политической борьбы. Без него она теряла смысл,
превращалась в какую-то игру» (Милюков П.Н. Воспоминания. В 2-х тт. М., 1990. Т. 1. С. 331 – 332). Но,
в конечном итоге, игнорируя положительные выводы государствоведения, П.Н. Милюков превратил
свою тактику именно в игру. Его упорство характерно тем более, что другие кадетские лидеры считали,
что конституция в России все таки существует. Патриарх кадетизма И.И. Петрункевич утверждал, что с
17 октября 1905 г. в России «автократия умерла и ее место немедленно заняла конституционная монархия» (Петрункевич И.И. Министерство графа Витте. // Полярная звезда. № 1. 1905. С. 58).
173
В русском государственном праве традиция разведения терминов «неограниченный» и «самодержавный» шла еще от графа М.М. Сперанского (Сперанский М.М. Руководство к познанию законов.
СПб., 1845. С. 50, 55). «Название “неограниченный”, - по мнению А.Д. Градовского, - показывает, что
воля императора не стеснена известными юридическими нормами, поставленными выше его власти».
«Выражение “самодержавный”, - писал тот же автор, - означает, что русский император не разделяет
32
течение предыдущих веков изменяло свое значение174. В терминах «самодержец» и
«самодержавный» они видели лишь титулы175, символизирующие верховенство монарсвоих верховных прав ни с каким установлением или сословием в государстве, т.е. что каждый акт его
воли получает обязательную силу независимо от согласия другого установления» (Градовский А.Д. Указ.
соч. С. 1, 2). Впоследствии мнение о разнице между терминами «неограниченный» и «самодержавный»
разделяли В.В. Сокольский (Сокольский В.В. Русское государственное право. // Записки Императорского
новороссийского университета. Т. 54. Новороссийск, 1890. С. 62, 63), Б.Н. Чичерин (Чичерин Б.Н. Курс
государственной науки. В 3-х чч. Ч. 1. Общее государственное право. СПб., 1894. С. 134), В.В. Ивановский (Ивановский В.В. Русское государственное право. Т. 1. Ч. 1. Казань, 1895. С. 64), А.С. Алексеев
(Алексеев А.С. Русское государственное право. М., 1897. С. 221 – 224), Н.О. Куплеваский (Куплеваский
Н.О. Русское государственное право. Т. 1. Харьков, 1902. С. 55). На соединенном совещании Петербургского и Московского отделений октябристского ЦК 8 января 1906 г. выдающийся адвокат Ф.Н. Плевако
говорил, что «в русском понимании слово “самодержавие” не отождествляется с понятием о деспотизме
и самовластии. Согласно нашему Основному закону, - заметил он, - император именуется монархом самодержавным и неограниченным. Помещение этих двух слов рядом свидетельствует, что они не синонимы» (Журнал соединенного совещания С.-Петербургского и Московского отделений ЦК «Союза 17
октября», происходившего в Москве 8 и 9 января 1906 г. // Партия «Союз 17 октября»… Т. 1. 1905 – 1907
гг. М., 1996. С. 49). Считая, что «наши действовавшие Основные законы различали понятия самодержавия и неограниченности», Н.И. Палиенко писал: «Поскольку мы, следовательно, выясняя содержание
этих понятий в Основных законах, должны, прежде всего, иметь в виду именно терминологию самих
Основных законов, а не сложившееся затем словоупотребление, мы не можем отождествлять самодержавие и неограниченность» (Палиенко Н.И. Указ. соч. С. 28). По мнению С.А. Котляревского, слово «самодержавие» – это слово, «отличающееся от неограниченности» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 154).
«Признать правильным учение, что самодержавие означает власть неограниченную, совершенно невозможно, - констатировал П.Е. Казанский. - Не говоря уже об их прямом словесном смысле, мы видим, что
оба эти выражения всегда различались в наших законах» (Казанский П.Е. Указ. соч. С. 425).
174
«До издания манифеста 17 октября 1905 г., - по мнению В.В. Ивановского, - выражение “самодержавный” было вполне уместно при определении существа государственной власти в России; оно
обозначало то, что русский император в одном себе сосредотачивал всю эту власть, вне связи с какими
бы то ни было другими установлениями. После издания манифеста 17 октября и Основных законов 23
апреля 1906 г. это выражение потеряло уже свой прежний смысл, так как наряду с властью императора
стала теперь законодательная власть Государственной думы и Государственного совета» (Ивановский
В.В. Учебник государственного права. Казань, 1908. С. 371). Подчеркнув, что «титулам
“самодержавный” и “самодержец” в различное время придавали совершенно различное значение», Б.А.
Кистяковский констатировал: «Ясно, что как раньше они подвергались известной эволюции и в разные
эпохи в них вкладывалось различное содержание, так и теперь, после издания новых Основных законов и
учреждений Государственной думы и Государственного совета, в них должно быть вложено другое содержание» (Кистяковский Б.А. Указ. соч. С. 530). По мнению С.А. Котляревского, «самодержавие» – это
слово, «как-то изменившееся по сравнению со старым его пониманием» (Котляревский С.А. Указ. соч. С.
154). Слово «самодержавие», соглашался В.М. Грибовский, «в старом русском законодательстве действительно отождествлялось со словом “неограниченность”, но в новых законах, в виду изменившегося
положения вещей, должно было изменить свой смысл. Иначе оно стало бы в непримиримое противоречие как с Манифестом 17 октября, так и с вышеприведенными 7, 86 и 11 статьями Основных законов 23
апреля. Очевидно, законодатель не мог желать такого противоречия и придавал в новых Основных законах слову “самодержец” новый смысл» (Грибовский В.М. Указ. соч. С. 24 – 25).
175
«Выражение “самодержавный”, - по мнению В.В. Ивановского, - могло бы остаться в титуле,
указывая на высокий ранг, занимаемый русским императором; наряду с другими предикатами, упоминаемыми в титуле, и предикат “самодержавный” мог бы иметь определенное политическое значение»
(Ивановский В.В. Указ. соч. С. 371). Подразумевая титулы «самодержец» и «самодержавный», Б.А.
Кистяковский писал: «Эти титулы чересчур тесно и неразрывно связаны со всем развитием у нас монархической власти; ни один русский монарх не может отказаться от них, и в них наиболее типично выражается характер нашей конституции как конституции дарованной. Однако сами по себе титулы не могут
иметь не только решающего значения для государственного строя, но и быть показателем его. Не государственный строй определяется ими, а они определяются государственным строем» (Кистяковский Б.А.
Указ. соч. С. 530). Ситуация, похожая на российскую, наблюдалась на Западе, в германских государствах
– Баварии, Брауншвейге, Вюртемберге и Саксонии. В конституциях перечисленных государств было
слово «souveraner», аналогичное слову «самодержавная». Тем не менее, ни у кого никогда не возникало
сомнения в том, что в этих государствах отсутствует абсолютизм и существует конституция.
33
ха176, полноту его власти177 и ее суверенитет178. Еще более весомым доказательством
отсутствия в России конституции оппозиционеры считали противоречие между конституционной теорией и правительственной практикой. Но государствоведы находили
это противоречие вполне естественным для страны, только что получившей конституцию, а потому доказательства ее отсутствия в нем не видели179.
В отличие от лидеров оппозиции, с тем, что после манифеста 17 октября и Основных законов самодержавие ограничено в законодательстве, Николай соглашался не
только частным образом180, но и вполне официально181. Если он это делал не слишком
Императору, подчеркивал Б.А. Кистяковский, «теперь принадлежит только верховная, самодержавная власть, но не неограниченная, как это было раньше». После 1906 г. титулы «самодержец» и
«самодержавный» «не могут больше обозначать неограниченной власти государя императора, а лишь ее
верховенство» (Кистяковский Б.А. Указ. соч. С. 525, 530). По Н.И. Палиенко, термин «самодержавный»
«в наших новых Основных законах, как и в прежних, не может означать ничего иного, как только идею
своеобразного верховного положения монарха в государственном строе России, т.е. так называемое
начало монархического суверенитета, но уже без признания этого суверенитета абсолютным». «Самодержавие», полагал Н.И. Палиенко, означало в новых Основных законых «не абсолютизм, неограниченность власти, а идею верховенства» (Палиенко Н.И. Указ. соч. С. 33, 74). По В.М. Грибовскому, «под
“самодержавием” законодатель желал выразить особое положение российского императора как главы
государства» (Грибовский В.М. Указ. соч. С. 25).
177
Согласно Н.И. Палиенко, самодержавие означает «полноту прав непроизводной власти монарха, в силу чего монарх является по этой идее носителем всех верховных полномочий государственной
власти» (Палиенко Н.И. Указ. соч. С. 33, 74). В самодержавном императоре В.М. Грибовский видел «носителя государственной власти, все функции которой замыкаются в его особе» (Грибовский В.М. Указ.
соч. С. 25). «Самодержавной в современном русском государственном праве, - писал С.А. Котляревский,
- называется власть, которая служит источником для всякой другой власти в государстве. Осуществляться она может в известных установленных пределах, но это ограничение – временное или постоянное –
есть всегда самоограничение» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 155, 156).
178
Подразумевая новые Основные законы, Л.А. Шалланд утверждал: «Понятие самодержавия
употреблено не в прежнем смысле – неограниченности, а в смысле отсутствия внешней зависимости, так
как и самый термин “неограниченный”, имевшийся в статье 1 прежних Основных законов, теперь сознательно опущен» (Шалланд Л.А. Указ. соч. С. 22).
179
«Так как в России народное представительство существует, и так как ему предоставлена
именно та роль в законодательстве, какая указывается конституционной теорией, - отмечал Н.И. Лазаревский, - то и надо считать, что Россия перешла к конституционной форме правления, и ни недостаточное проведение конституционных начал в Основных законах, ни сохранение силы старых законов, по
духу своему своейственных только абсолютной монархии, ни правительственная практика, отступающая
от духа и даже от буквы новых законов, не опровергают того, что этот переход уже совершился: эти явления свойственны всем странам, только что покончившим с абсолютизмом, и в постепенном устранении этих явлений во всех государствах и состоит главная задача народного представительства» (Лазаревский Н.И. Указ. соч. С. 176 – 177).
180
В начале 1906 г. Николай говорил В.Н. Коковцову, что манифестом 17 октября народу дано
«право законодательной власти в указанных ему пределах» (Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 1. С 123). По
свидетельству А.А. Спасского-Одынца, сотрудника газеты «Русское государство», созданной С.Ю. Витте
«для единственного читателя – самого царя», который предварительно прочитывал передовицы этой газеты, премьер, очевидно – с ведома Николая, поручил упомянутому сотруднику «в качестве важнейшей
темы» «обсуждавшиеся проекты Основных законов. «Центром той темы, - вспоминал А.А. Спасский, было сохранение в полной неприкосновенности самодержавия при отсутствии его неограниченности,
точнее сказать, при ограниченности его законодательной властью Думы и Государственного совета. Тема, очень обострившаяся ко времени рассмотрения Основных законов» (Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш.
Указ. соч. С. 338). В конце апреля 1906 г., при обсуждении новых Основных законов под его председательством, Николай согласился на устранение из них упоминания о неограниченности самодержавной
власти (Царскосельские совещания. Протоколы Секретного совещания в апреле 1906 г. … // Былое. № 4.
Пг., 1917. С. 245).
181
Публикуя Основные законы 23 апреля 1906 г., царь отметил особо, что манифестом 17 октября возвестил об осуществлении монархом законодательной власти «в единении с представителями народа», «установив новые пути, по которым будет проявляться самодержавная власть всероссийских монархов в делах законодательства». Основные законы, по словам Николая, были дополнены «положениями,
точнее разграничивающими область принадлежащей нам нераздельно власти верховного государствен176
34
настойчиво, то, главным образом, из опасения вызвать массовое сопротивление модернизации со стороны народа, большая часть которого, полагал император, несмотря на
революцию, по-прежнему привержена неограниченному самодержавию182. Бюрократы,
как и глава Империи, признавали ограниченность императорской власти, прежде всего
– в законодательстве, не только сразу после манифеста 17 октября183, но и позднее184.
ного управления от власти законодательной» (1906 г., апреля 23 высочайше утвержденные Основные
государственные законы. // Российское законодательство Х – ХХ вв. В 9-ти тт. Т. 9. Законодательство
эпохи буржуазно-демократических революций. М., 1994. С. 44). Таким образом, император открыто признал, что, в отличие от исполнительной власти, законодательная власть принадлежит ему «раздельно»,
т.е. что она ограничена.
182
В апреле 1906 г., при обсуждении проекта Основных законов, Николай сообщил, что получает «ежедневно десятками телеграммы, адреса, прошения со всех концов и углов земли русской от всякого сословия людей». «Они, - говорил император, - изъявляют мне трогательные верноподданнические
чувства вместе с мольбою не ограничивать своей власти и благодарностью за права, дарованные манифестом 17 октября. Вникая в мысль этих людей, я понимаю их так, что они стремятся, чтобы акт 17 октября
и дарованные в нем моим подданным права были сохранены, но чтобы при сем не было сделано ни шага
дальше, и чтобы я оставался самодержцем всероссийским. Искренно говорю вам, верьте, что если бы я
был убежден, что Россия желает, чтобы я отрекся от самодержавных прав, я бы для блага ее сделал это с
радостию». Николай понимал, что сохранение слова «неограниченный» для него политически невыгодно. «Но, - тут же оговаривался царь, - надо уразуметь, с чьей стороны будет укор. Он, конечно, последует
со стороны всего, так называемого, образованного элемента, пролетариев, третьего сословия. Но я уверен, что 80% русского народа будут со мною, окажут мне поддержку и будут мне благодарны за такое
решение. Еще сегодня я получил из Могилевской губернии трогательную мольбу не отрекаться от своих
прав, вместе с благодарностью за манифест 17 октября» (Царскосельские совещания. Протоколы секретного совещания в апреле 1906 г. … // Былое. № 4. Пг., 1917. С. 204 – 205). Следовательно, даже революция не разуверила царя в том, что подавляющее большинство народа выступает за сохранение неограниченного самодержавия.
183
В декабре 1905 г. А.П. Саломон подчеркивал, что термин «неограниченный» «несовместим с
предрешенным манифестом 17 октября участием Государственной думы в осуществлении законодательной власти» (Новые материалы к истории создания Основных государственных законов… // Русское
прошлое. Кн. 8. СПб., 1998. С. 111). Характерны мнения, прозвучавшие в апреле 1906 г., при обсуждении, под председательством императора, проекта Основных законов. Полемизируя с теми, кто утверждал, что «вы, государь, - обращался С.Ю. Витте к императору, - ограничили вашу законодательную
власть, а не верховную, которая, будто, неограниченна», премьер заявил: «С этим я не согласен. Есть
основная статья, гласящая, что Российское государство управляется на твердом основании законов. Раз
такая статья есть, то толкование о неограниченной власти управления отпадает, ибо в действительности
верховная власть подчиняется закону и им регулируется». Член Государственного совета граф К.И. Пален высказался за устранение слова «неограниченный», поскольку царю «было угодно ограничивать
свою власть». Министр юстиции М.Г. Акимов заметил: «17 октября ваше величество добровольно себя
ограничили в области законодательства; за вами осталась власть только останавливать неугодное вам
решение Думы и Совета. Там, где законодательная власть не принадлежит полностью императору, там
монарх ограничен». «Понятие о неограниченной власти, - полагал член Государственного совета А.А.
Сабуров, - находится с актом 17 октября в прямом противоречии». Министр внутренних дел П.Н. Дурново подчеркнул: «После актов 17 октября и 20 февраля [о реформе Государственного совета] неограниченность монарха перестала существовать. Никто в России не может единолично издавать законов. Понятие верховного управления нельзя обнять словом “неограниченный”». «Нельзя, - полагал оберпрокурор Синода князь А.Д. Оболенский, - чтобы Основные законы появились в новом издании со словом “неограниченный”. Да этого народу и не надо, ему нужно слово “самодержавный”» (Царскосельские
совещания. Протоколы секретного совещания в апреле 1906 г. … // Былое. № 4. Пг., 1917. С. 206, 207,
208).
184
В начале 1916 г. министр иностранных дел С.Д. Сазонов говорил французскому послу Ж.М.
Палеологу, что «император установил пределы своего самодержавия и ограничил его, издав в 1906 г.
Основные законы» (Палеолог Ж.М. Царская Россия накануне революции. М., 1991. С. 33). По мнению
последнего царского министра торговли и промышленности, статьи 4, 7, 9, 84 и 86 Основных законов
«означают точно и ясно ограничение власти монарха» (Шаховской В.Н. Sic transit gloria mundi. 1893 –
1917 гг. // Русское возрождение. Кн. 64 – 65. Нью-Йорк – Москва – Париж, 1995 – 1996. С. 132, 133 –
134)).
35
Для них Основные законы были настоящей конституцией 185 и предпосылкой создания
правового государства186.
Сановники трактовали выражение «самодержавная власть» как понятие, не
имеющее материального наполнения, т.е. как титул187. Подтверждение тому, что это
понятие не связано с неограниченностью царской власти, они находили в российской
истории допетровского периода188. Всего лишь титул бюрократы видели и в слове «самодержец»189. Они считали, что, начиная с XV в., значение понятия «самодержавие»
Член Государственного совета А.А. Половцов записал 18 октября 1905 г., что словами манифеста 17 октября о непринятии законов без Думы «категорически даруется конституция» (Дневник А.А.
Половцова. // Красный архив. Т. 4. М. – Пг., 1923. С. 78). Красноречивый обмен мнений состоялся в феврале 1906 г., во время обсуждения под председательством императора проектов учреждений Думы и
Государственного совета. «Что такое конституция? - рассуждал К.И. Пален. - Граф Витте сказал, что в
манифесте 17 октября никакой конституции не содержится. Не подлежит, однако, никакому сомнению,
что Россия будет управляться по конституционному образцу». Член Государственного совета Ф.Г. Тернер заметил, оппонируя С.Ю. Витте, полагавшему, что в России нет конституции, поскольку царь ей не
присягал: «Присяга вовсе не составляет обязательной принадлежности конституции. Прусская, например, конституция вовсе ее не требует». По мнению Н.С. Таганцева, «никогда конституция не заключалась в присяге. Отличительные признаки ее – участие в законодательстве трех факторов, и у нас они
налицо» (Царскосельские совещания. Протоколы секретного совещания в феврале 1906 г. под председательством бывшего императора по выработке учреждений Государственной думы и Государственного
совета [Публ. В.В. Водовозова]. // Былое. № 5 – 6. Пг., 1917. С. 307, 308). Н.С. Таганцев передавал точку
зрения Б.Н. Чичерина, согласно которому «конституционное правление всегда слагается из трех властей,
из короля и двух палат, верхней и нижней» (Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1899. С.
181). Впоследствии С.Ю. Витте признавал, что России «была дана очень умеренная и очень консервативная конституция» (Витте С.Ю. Указ. соч. Т. 3. С. 591). Кадеты «и левее их стоящие, - вспоминал В.Н.
Шаховской, - считали, наперекор здравому смыслу, что у нас не было конституции и даже называли ее
лже-конституцией». Однако статьи Основных законов «составляют несомненную конституцию. Другого
толкования быть не могло, и оно никогда сомнения не вызывало» (Шаховской В.Н. Указ. соч. С. 132, 133
– 134).
186
«Преобразованное по воле монарха отечество наше, - говорил П.А. Столыпин 6 марта 1907 г.,
выступая в Думе, - должно превратиться в государство правовое, так как, пока писаный закон не определит обязанностей и не оградит прав отдельных русских подданных, права эти и обязанности будут находиться в зависимости от толкования и воли отдельных лиц, то есть не будут прочно установлены» (Столыпин П.А. Указ. соч. С. 51). В 1916 г. С.Д. Сазонов полагал, что после 1906 г. «царский режим, оставаясь при божественном своем происхождении, приблизился к правовому строю современных государств»
(Палеолог Ж.М. Указ. соч. С. 34).
187
По мнению В.Н. Шаховского, оставшееся в статье 4 Основных законов понятие «самодержавная власть» являлось «лишь «титулом» (Шаховской В.Н. Указ. соч. С. 134). В декабре 1905 г. автор
одного из проектов Основных законов А.П. Саломон полагал, что понятие это указывало «скорее на источник верховной власти, чем на образ действия ее» (Новые материалы к истории создания Основных
государственных законов… // Русское прошлое. Кн. 8. СПб., 1998. С. 111). В апреле 1906 г., при обсуждении проекта Основных законов, С.Ю. Витте заметил: «Самодержавная власть или монарх самодержавный – это разница. Если вычеркнуть слово “неограниченный”, то надо вместо “самодержавный” сказать
“самодержавная власть”». Одно из двух – или самодержавный и неограниченный, или самодержавная
власть» (Царскосельские совещания. Протоколы секретного совещания в апреле 1906 г. … // Былое. № 4.
Пг., 1917. С. 209).
188
В этом они следовали за В.О. Ключевским и его учеником С.А. Князьковым, который в трактате, написанном по заказу С.Ю. Витте, подчеркивал, что «самодержавная власть в основе своей, в своем
историческом происхождении, ограничения не избегала и, поставив себе новые пределы, права называться самодержавной не теряет» (Князьков С.А. Самодержавие в его исконном смысле. СПб., 1906. С.
37).
189
Обосновывая нежелательность его устранения из действовавшего законодательства, А.П. Саломон подчеркивал, что «существительное “самодержец” непременно должно быть сохранено, как драгоценное наследие исторического прошлого России и неотъемлемая принадлежность императорского
титула» (Новые материалы к истории создания Основных государственных законов… // Русское прошлое. Кн. 8. СПб., 1998. С. 111). С.Д. Сазонов, беседуя с Ж.М. Палеологом в феврале 1916 г., заявил, что
слово «самодержец» является только титулом, сохраненным «лишь для того, чтобы соблюсти престиж
верховной власти» (Палеолог Ж.М. Указ. соч. С. 34).
185
36
неоднократно менялось190. Очередное изменение, по их мнению, произошло в 1905 –
1906 гг. С этого времени бюрократы трактовали понятие «самодержавие» как суверенность, непроизводность и верховество царской власти191, а также как ее неограниченность, но не вообще, а только в управлении192.
Полной неограниченности самодержавия в юридическом смысле сановники не
признавали однозначно. Поэтому они не видели противоречия между реформированным самодержавием, конституцией193 и правовым государством194.
Некоторые из бюрократов, парламентаристы, даже полагали, что новые Основные законы создали предпосылки для парламентаризма, т.е. ограничения самодержавия, помимо законодательства, и в управлении195. Бюрократы, которых можно назвать
190
«Самодержавие московских царей, - говорил П.А. Столыпин в ноябре 1907 г., - не походит на
самодержавие Петра, точно так же, как и самодержавие Петра не походит на самодержавие Екатерины
Великой и царя-освободителя. Ведь русское государство росло, развивалось из своих собственных русских корней, и вместе с ним, конечно, видоизменялась и развивалась и верховная царская власть» (Столыпин П.А. Указ. соч. С. 107).
191
Разделяя подобные взгляды, сановники следовали за В.О. Ключевским и его учеником С.А.
Князьковым, который в работе, написанной по заказу С.Ю. Витте, писал, что самодержавие – это не абсолютизм, а «независимость государя и государства» и «самостоятельность монарха, властвующего по
собственному праву, унаследованному от предков, и олицетворяющего идею верховной власти в стране»
(Князьков С.А. Указ. соч. С. 37). «Высочайший акт 17 октября 1905 г., - выражал эту аксиому князь М.М.
Андроников, наставляя в апреле 1914 г. дворцового коменданта генерала В.Н. Воейкова, - не является
еще, как многие думают, ущербом самодержавной монархической власти в России. Дарованные этим
актом свободы не расшатывают еще верховной царской власти» (Куликов С.В. Правительственный либерализм нач. ХХ в. как фактор реформаторского процесса. // Империя и либералы (Мат. межд. конф.).
СПб., 2001. С. 100 – 101).
192
В апреле 1906 г., при обсуждении, под председательством императора, новых Основных законов, очерчивая компетенцию народного представительства, Э.В. Фриш указал на то, что «Думе подлежат законодательные дела и ни одного дела управления». Тогда же, характеризуя природу царской
власти И.Л. Горемыкин утверждал, что «в области законодательной она ограничена, а в управлении она
не ограничена», поскольку реформаторские акты 1905 – 1906 гг. «коснулись только порядка издания законов, а в области управления ими ни одного ограничения не установлено» (Царскосельские совещания.
Протоколы Секретного совещания в апреле 1906 г. ... // Былое. № 4. Пг., 1917. С. 203, 205). Те же взгляды
И.Л. Горемыкин разделял и впоследствии, находясь на премьерском посту вторично. В августе 1915 г.,
намекая на оппозиционеров, которые выступали за его отставку и фактическое введение парламентаризма, И.Л. Горемыкин полагал, что «сейчас, - передавала мнение премьера царица, - его не следовало бы
удалять, ибо это-то им и желательно, и если им сделать эту уступку, то они станут еще хуже». И.Л. Горемыкин рекомендовал Николаю уволить его «по собственному почину и притом несколько позже», поскольку император – «самодержец» (Александра Федоровна – Николаю II. 28 августа 1915 г. // Николай
II в секретной переписке. М., 1996. С. 193). Очевидно, премьер, опасался, как бы его немедленная отставка не стала прецедентом, ведущим к установлению парламентаризма, т.е. ограничению самодержавия в управлении.
193
В ноябре 1907 г. П.А. Столыпин утверждал, что «строй, в котором мы живем – это строй
представительный, дарованный самодержавным монархом» (Столыпин П.А. Указ. соч. С. 103). Указывая
на сердцевину политического миросозерцания Б.В. Штюрмера, княгиня Е. Радзивилл отмечала, что он
мечтал о «самодержавии, находящемся в комбинации с конституционным режимом» (Лемке М.К. 250
дней в Царской Ставке. [С]Пб., 1921. С. 809).
194
П.Д. Святополк-Мирский, а значит и С.Е. Крыжановский, исходили «из убеждения, что свободное развитие каждой отдельной личности» «ни в чем не противоречит началу самодержавия русских
государей, вполне с ним совместимо и не нуждается в каких-либо гарантиях» (Всеподданнейший доклад
министра внутренних дел П.Д. Святополк-Мирского 24 ноября 1904 г. // Река времен. Кн. 5. М., 1996. С.
227). Автором этого доклада был С.Е. Крыжановский. См.: Ганелин Р.Ш. Российское самодержавие в
1905 г. Реформы и революция. СПб., 1991. С. 27. Альфой и омегой политического миросозерцания С.Е.
Крыжановского, было положение о том, что «правовой строй, необходимый для развития и общества, и
государства, вполне совместим с самодержавием» (Крыжановский С.Е. Заметки русского консерватора.
// Вопросы истории. № 2. М., 1997. С. 120).
195
Организация власти, предусмотренная Основными законами, подчеркивал А.П. Извольский,
«давала России полную конституционную систему, которая, несмотря на некоторые недостатки, явля-
37
дуалистами, связывали издание Основных законов исключительно с установлением дуализма196. Характерна, в этом смысле, программа политической организации бюрократической элиты – Отечественного союза197. В 1906 г. на его основе возникли Правая
группа Государственного совета и Постоянный совет Объединенного дворянства, в отличие от союза действовавшие вплоть до 1917 г.
Программа союза выражала идеологию «старого», «дворянского», консервативного либерализма. Члены союза выступали против установления «такого парламентского строя, при котором (в противоположность режиму, существующему, например, в
Германской империи и Соединенных Штатах) министры обязательно назначаются из
среды большинства палаты и ответственны не пред главою государства, а пред палатою». Следовательно, сановники, будучи противниками парламентаризма, заявляли себя сторонниками дуалистической системы. Члены союза отмежевывались не только от
кадетов, но и нарождавшегося черносотенного движения. Они полагали, что «народная
расправа» со «смутой», революция справа, как и революция слева, «угрожала бы госулась, тем не менее, решительным шагом вперед» (Извольский А.П. Указ. соч. С. 22). В 1915 г. последний
царский министр финансов П.Л. Барк и его единомышленники по Совету министров полагали прямо, что
«у нас введен» «парламентский режим» (П.Л. Барк – А.А. Риттиху. 9 сентября 1922 г. // Совет министров
Российской империи в годы Первой мировой войны. Бумаги А.Н. Яхонтова (записи заседаний и переписка) [Публ. Р.Ш. Ганелина, С.В. Куликова, В.В. Лапина, М.Ф. Флоринского при участии Н. Хеймсон и
Р. Уортмена]. СПб., 1999. С. 435). Беседуя в 1916 г. с Ж.М. Палеологом, преемник А.П. Извольского С.Д.
Сазонов заявил, что после 1906 г. «русский народ сам стал одним из органов, управляющих государством» (Палеолог Ж.М. Указ. соч. С. 34). О парламентаристах см.: Куликов С.В. Указ. соч. С. 77 – 83.
196
В апреле 1906 г., при обсуждении проекта Основных законов, К.И. Пален заявил: «Надо надеяться, что с учреждением Думы министры не будут назначаться и увольняться по желанию ее большинства. Ведь, его величество король датский 30 лет держал министерство, находившееся в оппозиции с
парламентом. То же самое было и в Пруссии. Я надеюсь, что у нас никогда не будет того, что делается во
Франции» (Царскосельские совещания. Протоколы секретного совещания в апреле 1906 г. … // Былое. №
4. Пг., 1917. С. 221). Основные законы, подчеркивал С.Ю. Витте, «установили конституцию, но конституцию консервативную и без парламентаризма» (Витте С.Ю. Указ. соч. Т. 3. С. 306). «Государственная
дума Российской империи, - писал в 1915 г. директор Канцелярии министра путей сообщения Н.И. Туган-Барановский в записке, адресованной фактическому премьеру А.В. Кривошеину, - является учреждением чисто законодательного характера». «В России не было парламентаризма, - подчеркивал тот же
автор. – Власть принадлежала и принадлежит государю императору» (Куликов С.В. Записки Н.И. ТуганБарановского А.В. Кривошеину и С.В. Рухлову (1914 – 1915 гг.). // Английская набережная, 4.
Ежегодник С.-Петербургского научного общества историков и архивистов. СПб., 2001. С. 332). По
наблюдениям С.А. Котляревского, «в глазах официальных и официозных истолкователей самое понятие
“думское министерство” есть нечто, противоречащее установленному строю» (Котляревский С.А. Указ.
соч. С. 108). О дуалистах см.: Куликов С.В. Правительственный либерализм нач. ХХ в. как фактор реформаторского процесса. // Империя и либералы (Мат. межд. конф.). СПб., 2001. С. 86 – 93.
197
Он вырос из политического салона, основанного членом Государственного совета Б.В.
Штюрмером в феврале 1905 г., непосредственно после царского рескрипта А.Г. Булыгину. Посетителями
салона стали коллеги Б.В. Штюрмера по Государственному совету, сенаторы и чиновники, находившиеся на службе преимущественно в МВД, в том числе – граф А.А. Бобринский, А.Д. Зиновьев, А.А. Киреев,
Д.Н. Любимов, Н.А. Павлов, А.С. Стишинский, А.Н. Столпаков, А.П. Струков, граф С.А. Толь, князь
А.А. Ширинский-Шихматов. Гостями Б.В. Штюрмера бывали деятели Славянского общества – А.А.
Башмаков и П.А. Кулаковский, а также лица, посещавшие консервативно-либеральный салон К.Ф. Головина, ядро которого составляли С.С. Бехтеев, А.А. Нарышкин, А.Д. Поленов, Н.А. Хвостов, а более или
менее частыми посетителями являлись А.Н. Брянчанинов, граф П.А. Гейден, князь Павел Д. Долгоруков,
А.В. Евреинов, Н.А. Хомяков и П.Х. Шванебах. Всего на квартире у Б.В. Штюрмера собиралось до 30 –
40 человек. Таким образом, салон посещали деятели самых разных взглядов, от ортодоксальных консерваторов до принципиальных оппозиционеров. Из-за тесноты квартиры Б.В. Штюрмера салон переместился сначала к С.А. Толю, а затем – к А.А. Бобринскому, которого выбрали председателем Президиума
Отечественного союза. Его заместителем оказался А.П. Струков (Гурко В.И. Указ. соч. С. 449 – 450,
451). О салоне Б.В. Штюрмера см., также: Куликов С.В. Назначение Бориса Штюрмера председателем
Совета министров: предыстория и механизм. // Источник. Историк. История. Сб. науч. раб. Вып. 1. СПб.,
2001.
38
дарству неисчислимыми бедствиями, обагрила бы кровью всю Россию и ввергла бы
страну во все ужасы анархии»198.
Не только в 1905 – 1906 гг., но и впоследствии, вплоть до 1917 гг., представители бюрократической элиты дистанцировались от черносотенного движения199 и способствовали его свертыванию200. Сановники, поддерживавшие крайне правых, были
маргиналами и составляли меньшинство201. Дистанцирование бюрократической элиты
Программа «Отечественного союза». // Полный сборник платформ всех русских политических партий. М., 2001. С. 119 – 123.
199
Черносотенцев С.Е. Крыжановский, по его признанию, считал «сумасшедшими» (Допрос С.Е.
Крыжановского. 10 июля 1917 г. // Падение царского режима… Т. 5. М. – Л., 1926. С. 435). Подразумевая
черносотенных лидеров, Б.В. Штюрмер еще в феврале 1906 г. говорил, что «теперь только жалко и
смешно слышать все эти разговоры Грингмута, Никольского (Бориса) и других, с пафосом ратующих за
самодержавие, все это – “рыцари печального образа”, Дон-Кихоты» (Богданович А.В. Указ. соч. С. 370).
В апреле 1909 г. принципиальное отличие «правой бюрократии» от «представителей крайних правых
течений общественных», т.е. черносотенцев, Б.В. Штюрмер видел в том, что она «вовсе не задается задачей, во что бы то ни стало, идти против тех требований, которые предъявляет жизнь стране» (Львов Л.М.
«Новый курс» (Из бесед). // Речь. СПб. 10 апреля 1909 г.). «Отдельным лицам, - обрисовывал собственное отношение к черносотенцам И.Г. Щегловитов, - я сочувствовал, но вообще к этим организациям не
принадлежал» (Допрос И.Г. Щегловитова. 26 апреля 1917 г. // Падение царского режима... Т. 2. М. – Л.,
1925. С. 353). Взвешенную оценку отношений правительства и черносотенцев дали Р.Ш. Ганелин и М.Ф.
Флоринский. «Многие администраторы в столице и в провинции, - подчеркивали они, - относились к
выступлениям “неумеренно правых” скептически и настороженно, особенно это относилось к их общеполитическим лозунгам и требованиям как несовместимым с правильно понимаемыми государственными интересами. Было бы неправильно, поэтому, искать в правительственной политике непосредственные
отклики на призывы, раздававшиеся из этой среды» (Ганелин Р.Ш., Флоринский М.Ф. Российская государственность и Первая мировая война. // 1917 г. в судьбах России и мира. Февральская революция. От
новых источников к новому осмыслению. М., 1997. С. 27).
200
Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства, не заинтересованная в преуменьшении реакционности его предшественника, констатировала, что период после 1907 г. – это «время
постепенного упадка» крайне правых партий, когда правительство «только терпит их, помня о деятельности их в годы революции» (Кирьянов Ю.И. Предисловие. // Правые партии… Т. 1. С. 20). Факт отпуска
субсидий крайне правым по линии МВД говорит не о тождественности взглядов сановников и черносотенцев, а об ее отсутствии. Считая взгляды крайне правых неприемлемыми, представители бюрократической элиты хотели добиться при помощи подкупа эволюции лидеров черносотенного движения в сторону умеренности. Когда этого не происходило, субсидии перекрывали. Так, летом 1907 г. П.А. Столыпин
распорядился выдать А.И. Дубровину 25.000 рублей, но под условием прекращения на страницах его
газеты «Русское знамя» критики правительства за либерализм. Однако на следующий день именно в этой
газете появилась очередная антистолыпинская статья, после чего денег А.И. Дубровину больше никогда
не выдавали (Герасимов А.В. На лезвии с террористами. М., 1991. С. 156). Вслед за А.И. Дубровиным
деньги на поддержку черносотенных изданий получал Н.Е. Марков-2-й, которому, под тем же условием,
отпускали 10 – 12.000 рублей в месяц. На фоне суммы, полученной рептилиями с октября 1906 г. по март
1911 г. и равнявшейся 3.168.000 рублей, субсидия крайне правым была сравнительно невелика (Допрос
С.Е. Крыжановского. 10 июля 1917 г. // Падение царского режима… Т. 5. М. – Л., 1926. С. 412, 413). Правительство отпускало средства не только черносотенцам, но и националистам и октябристам ([Крыжановский С.Е.] Указ. соч. С. 152). Оно отдавало предпочтение изданиям не крайне правого, а «среднего»,
«национального», «умеренно-правого», т.е. консервативно-либерального направления (Допрос С.Е.
Крыжановского. 10 июля 1917 г. // Падение царского режима… Т. 5. М. – Л., 1926. С. 408). Более того, в
течение 1905 – 1907 гг. правительство отпустило оппозиционной Общеземской организации, возглавлявшейся князем Г.Е. Львовым, 5.600.000 рублей, т.е. сумму, намного большую суммы, полученной черносотенцами (Полнер Т.И. Жизненный путь князя Г.Е. Львова. Личность. Взгляды. Условия деятельности. М., 2001. С. 193, 194).
201
В сентябре 1905 г. Л.А. Тихомиров отмечал, что у В.А. Грингмута людей «много, может быть
и тысячи, но все мелкие люди» (25 лет назад (Из дневника Л.А. Тихомирова) [Публ. В.В. Максакова]. //
Красный архив. Т. 40. М., 1930. С. 60). Через десять лет ситуация нисколько не изменилась. Как сообщал
К.Н. Пасхалов Н.А. Маклакову в октябре 1915 г., черносотенцами были «чинуши не выше надворного».
Следовательно, наличие черносотенцев К.Н. Пасхалов отрицал не только среди высшего (чины 1 – 4
классов), но и среди части среднего чиновничества (чины 5 – 8 классов), поскольку чин надворного советника относился к 7-му классу (Правые в 1915 – феврале 1917. По перлюстрированным Департаментом
198
39
от черносотенцев и кадетов обеспечило центральное место правительственного либерализма в общеимперском политическом спектре 1906 – 1917 гг. Это место признавали за
ним и его представители202, и лидеры оппозиции203.
Место того сегмента политического спектра, который вплоть до Февральской
революции правительственный либерализм занимал как целое, можно определить еще
точнее. Граница между правительством и оппозицией проходила в районе правого октябризма204. Неудивительно, что практическая программа Отечественного союза имела
консервативно-либеральный характер205 и была близка к программе Партии
полиции письмам [Публ. Ю.И. Кирьянова]. // Минувшее. Вып. 14. М. – СПб., 1993. С. 169). К 1917 г. среди 139 членов Государственного совета по назначению и 313 сенаторов членами Главных советов марковского и дубровинского Союзов русского народа были, соответственно, только два сановника – А.А.
Римский-Корсаков и А.И. Соболевский (Куликов С.В. Социальный облик высшей бюрократии России
накануне Февральской революции. // Из глубины времен. Вып. 5. СПб., 1995. С. 29 – 37). Подавляющему
большинству представителей бюрократической элиты претил воинствующий антисемитизм черносотенцев. «В той среде, в которой мне приходилось работать и вращаться, - вспоминал бывший министр финансов П.Л. Барк, - в кругах бюрократии и “haut finance”, я не видел неприязненного отношения к еврейству. Конечно, были единичные лица, не питавшие к нему симпатии, но общего враждебного чувства не
было» (Барк П.Л. Воспоминания. // Возрождение. Кн. 172. Париж, 1966. С. 98).
202
В декабре 1905 г., при обсуждении проекта выборного закона, Э.В. Фриш говорил о том, что
«реакционная партия» «столь же “преступна”, как и “революционная”» (Царскосельские совещания.
Протоколы секретного совещания под председательством бывшего императора по вопросу о расширении
избирательного права… // Былое. № 3 (25). Пг., 1917. С. 249). Характеризуя газету «Русская земля», которую он собирался издавать, А.А. Бобринский сообщал князю Н.Д. Оболенскому 25 ноября 1908 г., что
«она – умеренная, не черносотенная и не кадетская» (Куликов С.В. Правительственный либерализм нач.
ХХ в. как фактор реформаторского процесса. // Империя и либералы (Мат. межд. конф.). СПб., 2001. С.
100). «Я, - признавался С.Е. Крыжановский, - всю жизнь занимал центральное положение человека умеренного, убежденного в необходимости органического, постепенного развития государственной жизни.
Меня одинаково недолюбливали как “Гражданин” и “Русское знамя”, так и “Речь”» (Допрос С.Е. Крыжановского. 10 июля 1917 г. // Падение царского режима... Т. 5. М. – Л., 1926. С. 436). «Во главе правительства, и каждой его отрасли в частности, - писал обер-егермейстер И.П. Балашев императору в сентябре 1916 г., выражая свое консервативно-либеральное кредо, - должны стоять лица, разумно консервативные и разумно либеральные, не крайние “правые” и не крайние “левые”; они должны, безусловно,
быть сторонниками представительного образа правления, но, вместе с тем, преданными Вашими слугами
и это они должны доказать не на словах только, но и на деле» (Куликов С.В. Высшая царская бюрократия и Императорский двор накануне падения монархии. // Из глубины времен. Вып. 11. СПб., 1999. С. 76
– 81).
203
М.М. Ковалевский даже в сентябре 1914 г., несмотря на предыдущие реконструкции Совета
министров, писал, что царское правительство «все же остается правительством центра» ([Ковалевский
М.М.] Указ. соч. С. 87).
204
В «Записке о перспективах выборов в 5-ю Государственную думу», составленной в Министерстве внутренних дел в конце 1915 г., на вопрос о том, члены каких партий «могли бы быть желательны для правительства», давался следующий ответ: «надлежит признать, что допустимы правые октябристы и желательны более консервативные группы» (Проект выборов в V Государственную думу. // Монархия перед крушением. 1914 – 1917. Бумаги Николая II и другие документы. Под ред. В.П. Семенникова. М. – Л., 1927. С. 228). В январе 1916 г. на заседании правительства тогдашний министр путей сообщения А.Ф. Трепов мотивировал невозможность назначения на высокий пост М.А. Искрицкого тем,
что его «убеждения не вполне совпадают с правительственными», поскольку он – «левый октябрист»
(Запись заседания Совета министров 22 января 1916 г. // Совет министров Российской империи в годы
Первой мировой войны… С. 310). Согласно «Плану выборной кампании в V Государственную думу»,
средства на «дискредитирование общественных организаций» в печати и предвыборную агитацию планировалось распределять «между правыми, националистами и отчасти правыми октябристами» (Проект
выборов в V Государственную думу. // Монархия перед крушением… С. 244).
205
Члены союза, не возражая против расширения избирательного права, были «решительно против» его распространения «в равной мере на всех и каждого». Они полагали, что прямая подача голосов
«неосуществима без явной опасности для государства, так как при этом порядке в Государственной думе
могут получить преобладание элементы разрушительные». Члены союза допускали для окраин существование «лишь таких вызываемых местными условиями особенностей, которыми не нарушилось бы
единство России». В то же время они закрепляли за властью обязанность «оберегать законные интересы»
40
октябристов206. Поэтому членов союза ортодоксальные консерваторы считали либералами207.
В контексте политического спектра начала ХХ в. бюрократы, входившие в союз,
а впоследствии – в Группу правых Государственного совета и Постоянный совет Объединенного дворянства, были правыми, но не крайне правыми, не черносотенцами, т.е.
сторонниками свертывания политических реформ 1905 – 1906 г., а умеренно правыми,
консервативными либералами, т.е. сторонниками режима конституционнодуалистической монархии, водворившегося в результате этих реформ. Одним из таких
консервативных либералов являлся преемник С.Ю. Витте на посту председателя Совета
министров И.Л. Горемыкин208. Хотя даже представители правого крыла высшей бюро«иноплеменных частей населения» и «содействовать их хозяйственному и культурному развитию». Члены союза сочувствовали «началу веротерпимости» и не желали «принудительно навязывать православную веру другим, ни насильственно удерживать в лоне православной церкви людей, духовно от нее отпавших», хотя и считали, что «православная церковь должна и впредь оставаться господствующею». Выступая за «самое широкое распространение общего и профессионального образования», члены союза
хотели, чтобы школа «не только обучала, но и воспитывала в духе религиозном и патриотическом». Аграрный вопрос они планировали разрешить, находясь на почве классического либерализма, т.е. «не путем принудительного отчуждения земель у частных владельцев», а «развитием переселения на казенные
и иные земли», «расширением деятельности Крестьянского банка», содействием «к устранению чресполосности и расселению крестьян внутри надела» через образование хуторов, устранением «юридической
неопределенности частногражданских прав крестьян» и облегчением «выхода из общинных союзов».
Отмечая, что улучшение быта рабочих «также требует попечения правительства», члены союза выступали, за то, чтобы при этом учитывались «действительные нужды», а не «притязания политического свойства». Свободу слова, печати, союзов и собраний они находили необходимым «упорядочить пределами
закона», поскольку придавали «первенствующее значение» «неуклонному соблюдению закона и началу
законности». Считая, что «при всяком режиме необходима сильная и твердая правительственная власть»,
адепты союза понимали, что, помимо голой силы, «опорой для правительства» должно служить и общественное мнение, но «именно мнение всей страны, а не взгляды представителей отдельных групп» (Программа «Отечественного союза». // Полный сборник платформ… С. 119 – 123).
206
Близость эта проявлялась настолько, что, как сообщил 11 декабря 1905 г. на заседании ЦК
Союза 17 октября П.Л. Корф, А.А. Бобринский передал ему о желании Отечественного союза присоединиться к октябристам (Протокол заседания ЦК Союза 17 октября. 11 декабря 1905 г. // Партия «Союз 17
октября»… Т. 1. 1905 – 1907 гг. М., 1996. С. 35).
207
В салоне генерала Е.В. Богдановича Н.А. Павлов, поначалу посещавший штюрмеровский салон, а затем его покинувший, уже 19 апреля 1905 г. «говорил насчет Штюрмера, что он и весь его кружок
– либералы» (Богданович А.В. Указ. соч. С. 341.
208
Политические оппоненты нового премьера обвиняли его в реакционности. Однако эти обвинения не соответствовали действительности. И.Л. Горемыкин был типичным представителем бюрократического либерализма. Он, по свидетельству П.Л. Барка, «принадлежал к той же школе просвещенных
государственных деятелей, как и Столыпин и так же считал, что либеральные реформы должны даваться
сверху и проводиться в жизнь руками консерваторов» (Барк П.Л. Указ. соч. // Возрождение. Кн. 169. Париж, 1966. С. 71). В 1895 г., при назначении его министром внутренних дел, И.Л. Горемыкин «считался в
либеральном лагере» (Гурко В.И. Указ. соч. С. 76) и «был довольно либерального направления» (Витте
С.Ю. Указ. соч. Т. 2. С. 39). Не случайно, что в апреле 1898 г., сравнивая политику И.Л. Горемыкина с
недавним прошлым, т.е. царствованием Александра III, граф С.Д. Шереметев написал: «Направление
Горемыкина – это совершенная противоположность этому прошлому» (Шереметев С.Д. Отрывки из
«Дневников». // Шереметевы в судьбе России… С. 216). Репутацию либерала закрепило за И.Л. Горемыкиным участие в полемике с С.Ю. Витте по поводу земства. В отличие от министра финансов, министр
внутренних дел выступал за дальнейшее распространение местного самоуправления. В его записке необходимость этого получила либеральную мотивировку. И.Л. Горемыкин отмечал, что «основной действительной силой всякого государства, какова бы ни была его форма, есть развитая и окрепшая в самодеятельности личность». Подробнее об этом см.: Ананьич Б.В. Самодержавие и земство. Земская реформа
1898 – 1903 гг. // Кризис самодержавия… С. 95 – 110. При назначении И.Л. Горемыкина в апреле 1906 г.
председателем Совета министров он даже для оппозиционного журналиста был не только «либерал», но
и «чуть ли не вольнодумец» (Клячко (Львов) Л.М. Повести прошлого. Л., 1929. С. 21, 22). С.Ю. Витте,
преувеличивавший консерватизм своего преемника, тем не менее подчеркивал, что министерство И.Л.
Горемыкина находилось «первое время в тумане напускного либерального конституционализма» (Витте
41
кратии не были противниками либеральных реформ, кадеты видели в бюрократах своосновных противников, что и предопределило ход работы 1-й Думы209.
Выступая перед депутатами и членами Государственного совета 27 апреля 1906
г., Николай II заявил, что они призваны им «к содействию в законодательной работе».
Кроме того, царь отметил, что «для благоденствия государства необходима не одна
свобода, необходим порядок на основе права»210. Царские слова были полностью созвучны либеральной идее211. В ответ депутаты под руководством кадетов, ориентировавшихся на трудовиков и социал-демократов, выработали адрес императору с требованиями политической амнистии, введения парламентаризма, упразднения Государственного совета и принудительного отчуждения частной собственности, прежде всего
– помещичьих земель. Не только фактически, но и формально адрес призывал к государственному перевороту. Действительно, первые три требования противоречили только что принятой конституции, а последнее из них – фундаментальному принципу классического либерализма, принципу неприкосновенности частной собственности212. Следовательно, нижняя палата вывела саму себя за пределы политического поля думской
монархии.
Ввести работу нижней палаты в рамки дуалистической системы попытался И.Л.
Горемыкин213. Точку зрения премьера и правительства отразила консервативнолиберальная декларация кабинета, содержание которой одобрил император 214. Отрицательную реакцию Думы на декларацию, зачитанную И.Л. Горемыкиным 13 мая, предопределило обозначившееся еще до ее созыва противостояние между правительством и
оппозицией. Это противостояние детерминировалось непримиримостью не столько
бюрократов, сколько думцев215.
Оппозиционеры в качестве причины конфликта между правительством и Думой
С.Ю. Указ. соч. Т. 3. С. 377).
209
См. о ней: Сидельников С.М. Образование и деятельность Первой Государственной думы. М.,
1962; Ганелин Р.Ш. Первая Государственная дума Российской империи и ее судьба. // Вестник межпарламентской ассамблеи. № 1. М., 1996; Emmons T. The Formation of Political Parties and the First National
Elections in Russia. Cambridge, 1983.
210
Полное собрание речей императора Николая II… С. 74 – 75. Как сообщил А.А. Половцову
И.Л. Горемыкин в апреле 1906 г., речь император «написал сам, заимствовав многое из нескольких представленных ему проектов» (Дневник А.А. Половцова. // Красный архив. Т. 4. М. – Пг., 1923. С. 106).
211
Согласно этой идее, цель представительной монархии заключается «в сочетании порядка и
свободы» (Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1899. С. 126).
212
«Только под охраною права, при обеспеченности собственности и сделок, - отмечал Б.Н. Чичерин, - промышленные силы народа могут достигать сколько-нибудь высокого развития» (Чичерин Б.Н.
Курс государственной науки. В 3-х чч. Ч. 3. Политика. М., 1898. С. 404 – 405).
213
На посту председателя Совета министров И.Л. Горемыкин отнюдь не являлся противником
нижней палаты. Он только хотел ограничить ее деятельность «рамками, определенными законом» (Гурко
В.И. Указ. соч. С. 538).
214
Беседуя 12 мая 1906 г. с министром финансов В.Н. Коковцовым, Николай заявил по поводу
декларации, что «он с ее текстом совершенно согласен, но предпочел бы, чтобы он был еще более резок
и внушителен, но не требует изменений, чтобы не дать повода говорить потом, что правительство не соблюло сдержанности в своем расхождении с народным представительством, хотя для него очевидно, что
этим дело не кончится». «Не будем, впрочем, забегать вперед, - заметил император, - бывает, что и самая
безнадежная болезнь проходит каким-то чудом, хотя едва ли в таких делах бывают чудеса» (Коковцов
В.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 165). Текст декларации см.: Ораторы России в Государственной думе (1906 – 1917
гг.). Сост. М.А. Буланакова, С.В. Куликов и О.А. Патрикеева. Вступ. ст. и комм. С.В. Куликова. В 2-х тт.
СПб., 2003. Т. 1.
215
В 1906 г., вспоминала член кадетского ЦК А.В. Тыркова, министры «смотрели на депутатов с
такой же враждебностью и подозрительностью, с какой депутаты смотрели на министров. Но министры
были сдержаннее, не позволяли себе резких выходок, прикрывали свои чувства холодной вежливостью.
Благовоспитанности и выдержки бюрократы проявили больше, чем народные избранники» (Тыркова
А.В. Указ. соч. С. 422).
42
выставляли то, что оно не представило ей ни одной либеральной реформы, желая занять нижнюю палату такими мелкими вопросами, как, например, законопроект об отпуске 40.029 рублей 49 копеек на перестройку оранжереи и сооружение прачечной при
Юрьевском университете. Но помимо незначительных законопроектов, кабинет И.Л.
Горемыкина представил законопроекты, подразумевавшие проведение либеральных
реформ216.
Отношения между правительством и оппозицией резко ухудшились после того,
как Дума приступила к расследованию обстоятельств Белостокского погрома, случившегося в начале июня, хотя нижняя палата, не будучи парламентом, не имела на это
права. С точки зрения премьера Дума, стремившаяся к установлению парламентаризма,
вышла за «свои законные полномочия», считая «возможным вмешиваться в ход административного управления»217. Поэтому правительство выступило за ее роспуск.
Николай до последнего момента пытался добиться соглашения с оппозицией. В
этом императора поддерживал дворцовый комендант Д.Ф. Трепов. Он с одобрения Николая вел переговоры с лидерами Партии народной свободы, в том числе П.Н. Милюковым, по поводу образования кадетского кабинета, т.е. установления парламентаризма218.
Вину за неудачу попытки привлечения кадетов к власти С.Ю. Витте возлагал на
них219.
Министр внутренних дел П.А. Столыпин, будучи противником образования
парламентарного кабинета, выступал за формирование коалиционного общественнобюрократического министерства220.
П.А. Столыпин и министр иностранных дел А.П. Извольский, также с одобрения
царя, вели переговоры с теми лидерами оппозиции, которые могли бы войти в такое
министерство.
Законопроекты о земельных обществах, владеющих надельными землями, об актах на эти
земли, о вознаграждении потерпевших вследствие несчастных случаев рабочих и служащих промышленных и технических заведений Министерства финансов, о преобразовании местного суда, об изменении порядка производства дел по взысканию вознаграждения за вред и убытки, причиненные должностными лицами и об изменении порядка производства дел по преступным деяниям по службе (Законопроекты министерств, представленные Государственной думе. // Савич Г.Г. Указ. соч. С. 145 – 146).
217
Особый журнал Совета министров 7 и 8 июня 1906 г. // Особые журналы Совета министров
царской России. 1906 г. М., 1982. С. 39.
218
Генерал и его сторонники, по свидетельству П.Н. Милюкова, «говорили и думали» «очень серьезно» о введении парламентаризма путем образования кадетского кабинета (Милюков П.Н. Указ. соч.
Т. 1. С. 383). Политическое миросозерцание Д.Ф. Трепова сочетало неколебимую преданность «историческим началам» и личности монарха со столь же неколебимой приверженностью курсу на проведение
либеральных реформ. По воспоминаниям его свойственника А.А. Мосолова, Д.Ф. Трепов считал необходимым «систематическою строгостью восстановить порядок в России, но, одновременно с этим, вводить
постепенно и последовательно либеральные мероприятия, клонящиеся к установлению конституционного порядка» (Мосолов А. А. Указ. соч. С. 37). Опубликование манифеста 17 октября он встретил с энтузиазмом, говоря начальнику Петербургского охранного отделения А.В. Герасимову «о начинающейся
новой жизни» «со слезами на глазах» (Герасимов А. В. Указ. соч. С. 41). После издания манифеста Д.Ф.
Трепов полагал, что, «раз император дал известные свободы и их узаконил, всякое с его стороны отступление от них явилось бы опасностью для династии» (Мосолов А. А. Указ. соч. 47).
219
«Если бы кадеты, - писал он, - вели себя сколько бы то ни было благоразумно, начиная хотя
бы со времени первой Думы, то дело бы их выгорело. Они вступили бы во власть» (Витте С.Ю. Указ.
соч. Т. 2. С. 353).
220
О П.А. Столыпине см.: Зырянов П.Н. Петр Столыпин. Политический портрет. М., 1992; Федоров Б.Г. Петр Столыпин: «Я верю в Россию». Биография П.А. Столыпина. В 2-х тт. СПб., 2002. См.,
также: Conroy M.S. Peter Arkad`evich Stolypin: Practical Politic in Late Tsarist Russia. Boulder, 1976; Ascher
A. P.A. Stolypin. The Search for Stability in Late Imperial Russia. Stanford, 2001.
216
43
Попытки бюрократов добиться соглашения с оппозиционерами на почве конституции разбились об их бескомпромиссность221. Однако даже 25 июня Николай был
«расположен к соглашению с Думой»222.
Благоприятное отношение царя к образованию общественно-бюрократического
министерства существовало до 5 июля, когда положение изменилось. Поводы для этого
дали не бюрократы, а кадеты, причем «на почве самого конфликтного из вопросов, вопроса аграрного»223.
Судьбу нижней палаты решило выдвижение думцами вопроса о принудительном отчуждении земельной собственности. Кадеты выступили за частичное, а трудовики – за полное отчуждение помещичьих земель. Император и премьер были противниками этого. Мнение Николая и кабинета И.Л. Горемыкина относительно разрешения
аграрного вопроса выразило правительственное сообщение, опубликованное 20 июня.
Оппозиционеры обвиняли правительство в том, что оно, тем самым, оказывает явное
предпочтение земельной аристократии. Но даже если бы это было так, политика Николая и И.Л. Горемыкина соответствовала «старому либерализму», согласно которому
земельная аристократия – один из краеугольных камней конституционной монархии224,
правового государства225 и многопартийной системы226.
В начале июля кадеты поддержали идею обращения Думы к населению с разъяснением по аграрному вопросу. В его проекте снова говорилось о необходимости приП.А.Столыпин сообщил дочери, что «все те, кто с такой легкостью и удовольствием критиковали работу министров, когда дело дошло до того, чтобы самим нести ответственность, предпочли
остаться на легких ролях оппозиционеров» (Бок М.П. Указ. соч. С. 233). Объясняя причины непримиримости своих единомышленников, левый кадет князь В.А. Оболенский писал: «Нам, привыкшим к положению безответственной оппозиции, трудно было встать на точку зрения здорового компромисса» (Оболенский В.А. Указ. соч. С. 349).
222
Извольский А.П. Указ. соч. С. 121.
223
Милюков П.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 393, 394 – 395.
224
«По своему положению, - читаем у Б.Н. Чичерина, - поземельная аристократия всего более
призвана к участию в государственных делах. Обеспеченная в своем материальном положении и имея
досуг, она естественно стремится к почету и власти» (Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х
чч. Ч. 2. Социология. М., 1896. С. 207). «Прочно утвержденная поземельная собственность», отмечал
Б.Н. Чичерин, дает аристократическому классу «независимость, которая делает его общественной силой,
и без которой нет сколько-нибудь развитой общественной жизни, а тем более политической свободы.
Только в независимых людях может утвердиться стойкое сознание права, способное противостоять бюрократическому произволу. В этом отношении особенное значение имеет крупная поземельная собственность, которая составляет главную материальную опору аристократии. С независимостью она дает
и местное влияние, и досуг для занятия общественными делами». «Соединяя в себе уважение к преданиям с самостоятельностью положения, - характеризовал Б.Н. Чичерин земельную аристократию, - чувство
права с привязанностью к порядку, понимание государственных потребностей с сознанием своего общественного призвания, она дает общественному движению ту устойчивость, без которой нет правильного
развития». «Класс крупных поземельных собственников», по мнению Б.Н. Чичерина, «составляет для
общества и для государства такой драгоценный оплот, которого ничто не может заменить» (Чичерин
Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х чч. Ч. 3. Политика. М., 1898. С. 519). Октябристский идеолог
упрекал кадетов в том, что они «стремятся освободить Россию от единственного класса, способного
нести на своих плечах самоуправление и конституционное правление» (Герье В.И. Указ. соч. С. 26).
225
Согласно Б.Н. Чичерину, «преобладание аристократического элемента в государственном
развитии, особенно если он не является исключительным, а сдерживается другими силами, ведет к
утверждению прочного законного порядка, основанного на незыблемых гарантиях права» (Чичерин Б.Н.
Указ. соч. С. 413).
226
По мнению Б.Н. Чичерина, «высшая политическая способность принадлежит верхним, образованным классам общества, тем, которые в состоянии мыслить о государственных делах и достаточно
обеспечены в материальном отношении, чтобы посвящать себя политической жизни не в виде доходного
ремесла, а из живого участия к судьбам отечества. Первое место в этом отношении, бесспорно, принадлежит политической аристократии, там, где она умела сохранить свое государственное положение, а не
превратилась в придворную знать. Поэтому, те партии имеют наиболее веса и прочности, которые организовались под руководством аристократии» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 264).
221
44
нудительного отчуждения частной собственности. Разъяснение переполнило чашу терпения царя и правительства. Манифест о роспуске Думы Николай подписал 9 июля.
Одновременно с роспуском по совету И.Л. Горемыкина царь назначил председателем
Совета министров П.А. Столыпина.
Решившись на роспуск, бюрократы расценивали его не как шаг назад, а как
единственное, с их точки зрения, средство для укрепления нового порядка227. Царь и
правительство предполагали добиться сближения с Партией народной свободы. С этой
целью бывший председатель Думы кадет С.А. Муромцев был вызван к императору.
Однако к моменту вызова он уже находился в Выборге, куда прибыли депутаты, недовольные роспуском. Они подписали 9 июля воззвание к населению, призвавшее к пассивному сопротивлению и попиравшее Основные законы228. Мнение авторов воззвания
о том, что правительство не имело права без Думы собирать налоги, проводить рекрутские наборы и заключать заграничные займы противоречило конституции. Тем не менее, в июле царь являлся сторонником компромисса с оппозицией путем образования
общественно-бюрократического кабинета, но такого компромисса, который бы не противоречил Основным законам229. Будучи противником парламентаризма, Николай не
чуждался допущения его элементов в политическую практику дуалистической системы230. Что касается П.А. Столыпина, то премьер открыто признавал существование точек соприкосновения между аграрными программами его кабинета и оппозиции 231.
П.А. Столыпин по-прежнему надеялся придти к соглашению с Конституционнодемократической партией232.
Даже в секретной записке самого правого члена столыпинского кабинета, государственного
контролера П.Х. Шванебаха, подчеркивалось, что «роспуск Думы не знаменует возврата к старому порядку». Призывая «отстаивать, как бы легко ни стала даваться реакция, новый дарованный России строй,
стараясь очищать его от злокачественных наростов», П.Х. Шванебах одновременно предлагал, «не складывая оружия перед революцией, идти дорогой упорного и неустанного труда поднятия материального
благосостояния народных масс России» (Записка Шванебаха. Июнь 1906 г. // Голос минувшего. № 2. Пг.,
1923. С. 41, 42).
228
Суть воззвания заключали следующие строки: «Граждане! Стойте крепко за попранные права
народного представительства, стойте за Государственную думу! Ни одного дня Россия не должна оставаться без народного представительства. У вас есть способы добиваться этого: правительство не имеет
права без согласия народного представительства ни собирать налоги с народа, ни призывать народ на
военную службу. А потому теперь, когда правительство распустило Государственную думу, вы вправе не
давать ему ни солдат, ни денег. Если же правительство, чтобы добыть себе средства, станет делать займы, то такие займы, заключенные без согласия народного представительства, отныне недействительны, и
русский народ никогда их не признает и платить по ним не будет. Итак, до созыва народного представительства не давайте ни копейки в казну, ни одного солдата в армию!» Полный текст Выборгского воззвания см.: Обнинский В.П. Последний самодержец. Очерк жизни и царствования императора России Николая II. М., 1992. С. 262.
229
«Мне известно о пущенном слухе, - писал Николай П.А. Столыпину 25 июля, подразумевая
назначение министрами общественных деятелей, - будто я переменил свое мнение о пользе привлечения
людей со стороны, что, разумеется, не так. Я был против вступления целой группы лиц с какой-то программой» (Переписка Н.А. Романова и П.А. Столыпина. // Красный архив. Т. 5. М. – Л., 1924. С. 103). Об
июльском кризисе 1906 г. см.: Тютюкин С.В. Июльский политический кризис 1906 г. в России. М., 1991.
230
Именно поэтому 18 июля Совет министров под председательством П.А. Столыпина обсуждал
вопрос о привлечении в состав кабинета четырех пользующихся общественным доверием деятелей –
А.И. Гучкова, А.Ф. Кони, П.А. Гейдена и Н.Н. Львова (Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 57).
231
В июле он говорил А.И. Гучкову: «Нет предела тем улучшениям, облегчениям, которые я готов дать крестьянству для того, чтобы его вывести, я даже не так уж расхожусь с кадетской программой,
я только отрицаю массовое отчуждение, я считаю, что нужно другими мерами этого достигнуть, в смысле увеличения крестьянского землевладения. Я только не могу теми путями идти, которые указаны в кадетской программе» (Александр Иванович Гучков рассказывает… // Вопросы истории. № 9 – 10. М.,
1991. С. 192).
232
Во второй половине августа к редактору кадетской «Речи» И.В. Гессену явился близкий к
премьеру октябристский публицист Н.А. Демчинский. Выступая в роли политического маклера, он
227
45
Жестом правительства, обращенным в сторону кадетов, оказался мягкий приговор депутатам, подписавшим Выборгское воззвание233. Расхождению Николая с оппозиционерами способствовало введение в августе 1906 г. военно-полевых судов234. Однако это соответствовало либеральному идеалу235. Параллельно с их действием П.А.
Столыпин, выполняя царскую волю, начал осуществление программы либеральных реформ, опубликованной тогда же. Взгляды Николая делали для него непремлемой реакционную политику, за проведение которой выступали крайне правые. Политические
идеалы черносотенцев он воспринимал с иронией236.
утверждал, что П.А. Столыпин «очень интересуется» Партией народной свободы «как серьезной государственной силой, и оценил бы ее сотрудничество». И.В. Гессен признавал, что у П.А. Столыпина действительно «были такие намерения», поскольку «ему очень хотелось играть роль конституционного премьера» (Гессен И.В. В двух веках. Жизненный отчет. // Архив русской революции. Т. 22. Берлин, 1937. С.
235).
233
Приговор «был обвинительный, но не суровый». «Для нас, - отмечал В.А. Оболенский, - мягкость его была приятной неожиданностью» (Оболенский В.А. Указ. соч. С. 408).
234
Несмотря на нарастание революционного движения, Николай долгое время отказывался вводить военно-полевые суды, надеясь подавить его, используя существующие законы. На докладе генерала
Д.Ф. Трепова от 6 августа 1905 г. о волнениях в Саратовской губернии, в ходе которых толпа нападала на
революционеров, император написал: «Очень хорошо сделали» напротив слов: «К сожалению, несколько
казаков, эскортировавших врачей на вокзал железной дороги, раздраженные беспорядками и угрожающим жестом одного из сопровождаемых ими, нанесли им несколько ударов нагайками». Однако эта царская фраза, как и другие подобные фразы, не имела значения руководящего указания. Им являлась общая
резолюция Николая по докладу, которая, соответствуя духу законности, гласила: «Революционные проявления дольше не могут быть терпимы, вместе с тем не должны дозволяться самоуправные действия
толпы» (Николай II в 1905 г. (По рескриптам, резолюциям и телеграммам) [Публ. М.М. Константинова]
// Красный архив. Т. 11 – 12. М. – Л., 1925. С. 435 – 436). Царь являлся противником внесудебных расправ над восставшими. Поэтому 23 января 1906 г. Николай написал: «Конечно, я не допускаю и мысли,
чтобы могло быть иначе» по поводу решения Совета министров о том, что «участники мятежа, не подвергшиеся истреблению со стороны войск на самом месте оказанного ими вооруженного сопротивления
или совершенных ими злодейств и переданные ими в распоряжение подлежащих властей, не могут быть
изъяты из ведения последних и должны быть судимы по закону». (Всеподданнейший доклад С.Ю. Витте
о запрещении передачи дел из гражданских в военные суды. 21 января 1906 г.; Всеподданнейший доклад
С.Ю. Витте о привлечении к судебному преследованию военных лиц, виновных в казнях без ведома судебных властей. 18 февраля 1906 г. // Совет министров Российской империи 1905 – 1906 гг. … С. 199 –
200, 263 – 264). На введение военно-полевых судов император пошел только после покушения на П.А.
Столыпина. Однако эту меру Николай рассматривал как печальную необходимость и меньшее зло. «Полевой суд действует помимо Вас и помимо меня, - писал он Ф.В. Дубасову 4 декабря 1906 г. с подачи
П.А. Столыпина, - пусть он действует по всей строгости закона. С озверевшими людьми другого способа
борьбы нет и быть не может. Вы меня знаете, я незлобив; пишу Вам совершенно убежденный в правоте
своего мнения. Это больно и тяжко, но верно, что, к горю и сраму нашему, лишь казнь немногих предотвратит моря крови – и уже предотвратила» (Письма Николая II к Дубасову [Публ. И. Татарова]. //
Красный архив. Т. 11 – 12. М. – Л., 1925. С. 441 – 442).
235
«В смутные времена, - писал Б.Н. Чичерин, - бывает даже необходимо приостановить законы,
ограждающие личную свободу, и вручить правительству некоторым образом произвольную власть.
Чрезвычайные обстоятельства вызывают и чрезвычайные средства. Обыкновенные суды, строго охраняющие закон, в этих случаях устраняются и вводятся суды военные» (Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1899. С. 711). С.А. Котляревский подчеркивал, что «окончательное освобождение власти
от патримониального оттенка» «может идти рядом с полным признанием запроса на власть весьма сильную и энергичную, принимающую временами характер подлинной национальной диктатуры, как это
показывает новейшая история передовых западных демократий» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 194).
На склоне лет левому кадету В.А. Оболенскому режим, установившийся после введения военно-полевых
судов, казался «сравнительно мягким». «Едва ли я ошибусь, - писал он, - если определю число казненных
за весь период революции 1904 – 1906 гг. в несколько сот человек. Что значат такие цифры по сравнению
с количеством казней, производившихся в России после Октябрьской революции!» (Оболенский В.А.
Указ. соч. С. 334)
236
В январе 1907 г. на вопрос П.Х. Шванебаха: «Что может быть в действительности сегодня
Земский собор?» император ответил: «Собрание бояр в пиджаках» ([Шванебах П.Х.] Записки сановника.
Политика П.А. Столыпина и Вторая Государственная дума. // Голос минувшего. № 1 – 2. М., 1918. С. 120
46
Надежды Николая и П.А. Столыпина на сотрудничество правительства и оппозиции подверглись очередному испытанию во время 2-й Думы. Выборы в нее дали победу левым партиям – трудовикам и социал-демократам, отличавшимся политической
неискушенностью, а то и малограмотностью237. На следующий день после открытия
нижней палаты, 21 февраля, Николай дал аудиенцию ее председателю, кадету Ф.А. Головину. Хотя результаты выборов говорили о том, что сотрудничество правительства и
нижней палаты, скорее всего, не состоится, беседуя с Ф.А. Головиным, император интересовался возможностью образования в Думе «работоспособного центра»238. Первые
заседания нижней палаты показали, что о создании такого центра не могло быть и речи.
Левое большинство 2-й Думы оказалось настроенным не менее радикально, чем
депутаты 1-й Думы. Поэтому 2-я Дума выступила за введение парламентаризма, т.е.
государственный переворот, и за отчуждение частной земельной собственности. Масла
в огонь оппозиционности нижней палаты подлило рассмотрение депутатми вопроса о
военно-полевых судах, закончившееся отказом большинства Думы от осуждения не
только правого, но и левого террора. Таким образом, нижняя палата снова вышла за
пределы политического поля думской монархии. Однако инициативу разрыва отношений между правительством и Думой Николай брать на себя не хотел239. В марте против
немедленного роспуска Думы был и П.А. Столыпин240.
То, что царь находился пока что на распутье, показала вторая аудиенция, данная
им Ф.А. Головину 10 апреля241. Резкое ухудшение отношений правительства и нижней
палаты последовало 16 апреля, когда социал-демократ А.Г. Зурабов выступил с речью,
которую министры расценили как оскорбление армии. После зурабовского инцидента
премьер начал постепенно склоняться к тому, что «вряд ли возможна будет совместная
работа с людьми, занявшими по отношению к существующей власти такую непримиримую позицию»242. Впрочем, П.А. Столыпин успешно попытался воздействовать на
императора в том смысле, что «зурабовский инцидент» не должно вести к окончательному разрыву правительства с Думой 243. Судьбу 2-й Думы решило дело депутатов ее
Социал-демократической фракции.
– 121).
По наблюдениям В.А. Маклакова, 2-я Дума была «неудачной и по составу и по своему исключительно низкому культурному уровню; в этом отношении из всех 4 русских Дум она побила рекорд» (Маклаков В.А. Вторая Государственная дума. Париж, 1942. С. 254).
238
На слова председателя о том, что «Дума работоспособна», Николай заметил: «Дай Бог, дай
Бог», причем в тоне его речи слышалось сомнение. В конце аудиенции Николай заявил, что «Дума должна дружно работать с правительством, что того настоятельно требуют интересы государства» (Головин
Ф.А. Указ. соч. С. 86).
239
«Отовсюду, - писал император матери, Марии Федоровне, 29 марта, подразумевая Думу, мне посылают телеграммы и адресы с просьбою распустить ее. Но это еще рано, нужно дать ей договориться до глупости или гадости и тогда – хлопнуть» (Из переписки Николая и Марии Романовых в 1907
– 1910 гг. // Красный архив. Т. 50 – 51. М., 1932. С. 180).
240
Он «не допускал еще в то время и мысли об ее роспуске» (Бок М.П. Указ. соч. С. 222).
241
Николай заявил собеседнику, что пока «не видит практических результатов от думской работы», и выразил опасение, «как бы Дума, поглощенная партийною борьбою внутри себя и критикою прошлой деятельности правительства, не потратила дорогого времени без пользы для народа». Далее царь
указал, что «левые хотят использовать думскую трибуну для распространения в народе социалистических идей и для подрыва престижа правительства». Николай полагал, что левые «не без успеха осуществляют эти свои цели и таким образом превращают Думу в орудие революции, а следовательно –
наносят вред государству» (Головин Ф.А. Указ. соч. С. 88).
242
С этого момента, вспоминала дочь П.А. Столыпина, вера премьера «в возможность счастливого исхода борьбы с левыми элементами Думы поколебалась». Он убедился в том, что «работать и эта
Дума не будет, а лишь систематически и огульно будет критиковать все мероприятия правительства»
(Бок М.П. Указ. соч. С. 222).
243
Зурабовское выступление, отмечал П.Х. Шванебах, «благодаря столыпинской тактике беречь,
во что бы то ни стало, Думу, не получило неблагодарного для сей последней исхода» ([Шванебах П.Х.]
237
47
Участники состоявшегося 29 апреля собрания Военной организации РСДРП, занимавшейся подготовкой вооруженного восстания, приняли решение о выработке от
имени революционно настроенных солдат наказа левым депутатам244. Полиция арестовала членов Военной организации 4 мая, на квартире члена Социал-демократической
фракции И.П. Озоля245. Требование правительства о снятии с левых депутатской
неприкосновенности большинство нижней палаты встретило в штыки. Подобную реакцию даже бюрократы, выступавшие за сотрудничество с Думой, были вынуждены расценить как солидаризирование этого большинства с революцией. Поэтому среди представителей бюрократической элиты возобладало мнение о необходимости роспуска
нижней палаты и издания нового избирательного закона.
В первых числах мая с одобрения царя начались конспиративные совещания
министров, посвященные обсуждению проектов избирательного закона. После долгих
дебатов была принята куриальная схема выборов, разработанная товарищем министра
внутренних дел С.Е. Крыжановским и в шутку названная сановниками «бесстыжей».
Согласие Николая на изменение избирательного закона не означало того, что он разочаровался в конституции246. Целью изменения избирательного закона было, с точки
зрения царя и бюрократов, не восстановление абсолютизма, а создание работоспособного законодательного органа247.
Впрочем, до конца мая Николай занимал выжидательную позицию, поскольку
во 2-й Думе тактика кадетов, по сравнению с 1-й Думой, была более умеренной. Существовала вероятность того, что кадеты сумеют умерить и своих союзников слева. На
это надеялся П.А. Столыпин, который начал переговоры с кадетскими лидерами248. НеУказ. соч. С. 124).
244
Полиция узнала об этом от секретаря Военной организации Е.Н. Шорниковой, которая была
секретной сотрудницей Петербургского охранного отделения. По воспоминаниям его начальника, генерала А.В. Герасимова, П.А. Столыпин после ознакомления с текстом наказа заявил, что «такая солдатская делегация ни в коем случае допущена быть не может». Он полагал, что необходимо произвести аресты, «хотя бы это и повлекло за собой конфликт с Государственной думой». Кроме того, премьер потребовал, чтобы «аресты были произведены в тот момент, когда солдатская делегация явится в Социалдемократическую фракцию, чтобы, так сказать, депутаты были схвачены на месте преступления» (Герасимов А.В. Указ. соч. С. 110).
245
Конечно, в действиях полиции имелся элемент провокации. Однако поводы для нее дали сами
социал-демократы. «Провокаторам и шпионам, - признавал П.Н. Милюков, - нетрудно было найти в тактике социалистов криминал, против которого спорить было невозможно» (Милюков П.Н. Указ. соч. Т. 1.
С. 429). При всей значимости наказа как вещественного доказательства, обвинение против участников
организации и социал-демократических депутатов базировалось не только на нем. «Я, - подчеркивал В.Н.
Коковцов, - хорошо помню, что все главные основания к обвинению были сведены к 21 пункту, а вовсе
не к тому единственному пункту – составления наказа военной организации» (Коковцов В.Н. Указ. соч.
Кн. 1. С. 235).
246
Объясняя в мае 1907 г. невозможность реставрации неограниченной монархии, Л.А. Тихомиров записал, что «сам император в высшей степени за конституцию и слышать не хочет о ее уничтожении» (Из дневника Л.А. Тихомирова. 1907 [Публ. В.В. Максакова]. // Красный архив. Т. 61. М., 1933. С.
110).
247
Во время состоявшейся 17 мая встречи с Ф.А. Головиным император указал на то, что «Дума
по своему составу неработоспособна», что «левое ее крыло заражено антигосударственными идеями» и
что «такой состав Думы есть следствие неудачного избирательного закона». Для того, чтобы нижняя палата стала работоспособной «надо, - полагал император, - изменить этот закон». Резюмируя беседу, Николай сказал, что из доклада Ф.А. Головина усматривает – «работа и в Думе и в ее комиссиях налаживается», а потому, заметил император, он «готов еще подождать с роспуском и посмотреть, что будет
дальше» (Головин Ф.А. Указ. соч. С. 92, 93). В мае 1907 г., на секретном совещании министров,
обсуждавших вопрос об издании нового избирательного закона, П.Х. Шванебах говорил о том, что это
поворот «не в сторону абсолютизма, а в сторону устроения представительного строя, глубоко
скомпрометированного первою и второю хулиганскою Думою» (Шванебах П.Х. Указ. соч. С. 132).
248
Во второй половине мая произошла встреча премьера с И.В. Гессеном. Во время диалога,
продолжавшегося около четырех часов, П.А. Столыпин упрекал кадетов в том, что они никак не хотят
48
удачу переговоров обусловил отказ П.Н. Милюкова предать публичному осуждению
революционный террор. Доктринерство П.Н. Милюкова было таково, что вело к разочарованию в нем не только П.А. Столыпина, но и единомышленников кадетского лидера249.
Стремление к государственному перевороту оппозиционеров и революционеров
подвигнуло к этой мере царя и премьера. Переворот 3 июня 1907 г., заключавшийся в
роспуске 2-й Думы и издании помимо нее нового избирательного закона, создал условия для появления работоспособной Думы. Исследователи, вслед за оппозиционерами,
считали, что в результате переворота законодательные полномочия народного представительства были если не упразднены, то сокращены. Между тем, государствоведы полагали, что манифест 3 июня не привнес каких-либо кардинальных изменений в существовавшие правила игры250.
Сам Николай не считал изменение избирательного закона помимо Думы переворотом. Единомышленником императора являлся П.А. Столыпин251. Опровергая мнение
понять его внутреннюю политику (Гессен И.В. Указ. соч. С. 245, 246). Переговоры премьера с П.Н. Милюковым начались еще в январе 1907 г. и происходили с разрешения царя ([Шванебах П.Х.] Указ. соч. С.
118). П.А. Столыпин заявил П.Н. Милюкову, что «если Дума осудит революционные убийства, то он
готов легализировать Партию народной свободы». В ответ последовал отказ. Тогда П.А. Столыпин выдвинул другое условие: «Напишите статью, осуждающую убийства; я удовлетворюсь этим». П.Н. Милюков согласился опубликовать статью, но отказался поставить под ней свою подпись. Однако премьер
ничего против этого не имел. Напоследок П.Н. Милюков заявил, что принимает предложение премьера
«условно, ибо должен поделиться с руководящими членами партии». П.А. Столыпин пошел и на это.
Собеседники условились, что если статья появится, то Кадетская партия будет легализована. П.Н. Милюков обратился только к одному «руководящему члену» – И.И. Петрункевичу, который выступил против любых соглашений с премьером. «Никоим образом! - воскликнул он. - Лучше жертва партией, нежели ее моральная гибель». Статью П.Н.Милюков не написал, хотя «не мог не видеть, что на этом вопросе
решается судьба Думы» (Милюков П.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 423, 424, 425).
249
Уже во 2-й Думе у поклонницы П.Н. Милюкова мелькнула еретическая «смутная мысль»: «А
ведь Столыпин куда крупнее Милюкова». «С годами, - признавалась А.В. Тыркова, - эта мысль во мне
окрепла». В связи с этим она полагала, что «придет время, когда контраст между государственным темпераментом премьера и книжным догматизмом оппозиции, волновавшейся в Таврическом дворце, поразит воображение романиста или поэта» (Тыркова А.В. Указ. соч. С. 459).
250
Подразумевая статью 87 Основных законов, Б.А. Кистяковский подчеркивал, что, хотя новое
Положение о выборах «и вошло в силу, оно не отменило этой статьи. Формально статья 87 сохранила
полную силу, был издан лишь единичный законодательный акт с нарушением этой статьи» (Кистяковский Б.А. Указ. соч. С. 524). По мнению Н.И. Палиенко, «даже манифест 3 июня 1907 г., в котором многие склонны усматривать решительное отступление от коренных начал, запечатленных предыдущими
преобразовательными законодательными актами и закрепленными Основными законами, все же, за исключением положения о выборах в Государственную думу, изданного в порядке, противоречащем Основным законам», «юридически не произвел изменений во всех прочих частях нашего законодательства,
несмотря на некоторые декларативные части манифеста». Обосновывая свою точку зрения, Н.И. Палиенко писал, что «акт 3 июня 1907 г. не только не устранил Основных законов 23 апреля 1906 г., но, напротив, их сохранение в силе формально подтверждено в манифесте 3 июня 1907 г. Политическое значение
акта 3 июня 1907 г., конечно, огромно, но юридически его значение исчерпывается лишь вошедшим в
жизнь изменением избирательного порядка» (Палиенко Н.И. Указ. соч. С. 75, 76). «Не более, чем слова
“самодержец” и “неограниченный”, - полагал В.М. Грибовский, - кажушееся сильное оружие в руках
защитников идеи якобы сохранившейся полной неограниченности власти российского императора представляет собою изданный им, вопреки статьям 7 и 86 Основных законов, без участия народного представительства новый выборный закон 3 июня 1907 г. Ближайшее изучение вопроса однако свидетельствует,
что этот закон является нарушением Основных законов, но вовсе не правовым прецедентом. На нем
только лишний раз можно видеть, как близко соприкасаются в публично-правовой области факт и право,
и больше ничего». По мнению В.М. Грибовского, манифест 3 июня «еще раз подтверждает силу всех
дарованных манифестом 17 октября и Основными законами прав и указывает, что исключительный путь
изменения выборного закона избран лишь вследствие невозможности внести в действующее право поправку иным правомерным способом» (Грибовский В.М. Указ. соч. С. 28, 29).
251
Именно в июне 1907 г. Николай рекомендовал И.Л. Горемыкину сочинение консервативнолиберального мыслителя Д.А. Хомякова под названием «Самодержавие». В этом сочинении подчеркива-
49
о том, что издание царем нового избирательного закона – нарушение конституции,
премьер ссылался на «учредительную власть государя» и на то, что Основные законы
«не подкреплены» его присягой252.
Точка зрения Николая и П.А. Столыпина базировалась на государственноправовой доктрине, разрабатывавшейся еще в первой половине XIX в. либеральным мыслителем Б. Констаном. Согласно этой доктрине, наряду с тремя властями (законодательной, исполнительной и судебной), существует еще четвертая власть – учредительная,
отвечающая за создание не обычных, а основных законов. В контексте доктрины Б.
Констана изменение без Думы избирательного закона, отнесенного к разряду основных
законов, де-факто значило восстановление неограниченности полномочий монарха в
учредительной власти и сохранение их ограниченности в законодательной. На больший
объем власти царя в учредительстве, по сравнению с законодательством, указывали
государствоведы253.
Черносотенцы считали, что после третьеиюньского переворота самодержавие
восстановило свою неограниченность полностью. В отличие от них Николай признавал
и в дальнейшем ограничение своей власти в законодательстве254. Поэтому третьеиюньский переворот консервативные либералы расценили как средство упрочения конституционной монархии255. Сужение избирательного права, ставшее результатом переворота, соответствовало «старому либерализму», согласно которому богатые являются
лось, что самодержавие – «не деспотизм» и «должно поступать по законам» (Дневник А.С. Суворина…
С. 491). В записке по поводу издания нового избирательного закона П.А. Столыпин отмечал, что оно
должно произойти «без предварительного обсуждения его в Земском соборе или Государственном совете, ввиду невозможности вовлекать страну в волнения при второй комбинации или в риск Учредительного собрания при первой». Премьер исходил из того, что «выборы должны быть объявлены немедленно, и
междудумье допущено быть не может, так как являются слухи и подозрения, волнующие страну, особенно если будет выработан временный порядок для издания законов, который представит собой coup
d`etat» (Интересная находка [Публ. А.Л. Сидорова]. // Вопросы истории. № 4. М., 1964. С. 97). Таким
образом, государственным переворотом П.А. Столыпин считал не издание помимо Думы нового избирательного закона, а издание без нее остальных законов.
252
Допрос С.Е. Крыжановского. 10 июля 1917 г. // Падение царского режима… Т. 5. М. – Л.,
1926. С. 418.
253
По мнению С.А. Котляревского, «мысль об учредительной власти, принадлежащей монарху в
более полном объеме, чем власть законодательная, представляет одно из важнейших звеньев, связующих
старый и новый строй России». «Неограниченность старого порядка, - подчеркивал С.А. Котляревский, есть нечто большее, чем самодержавие нового: первое предполагает второе, заключает его, так сказать, в
себе, но не обратно». «Отсюда вытекает, - полагал он, - что монарху принадлежит высший учредительный авторитет. Новый порядок целиком вытекает из этого авторитета, а не из какого-нибудь договорного
отношения: он зиждется на вполне односторонних актах, что, конечно, нисколько не умаляет его юридической силы и обязательности» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 55 – 56, 155, 156).
254
«В прежнее время, - гласил Особый журнал Совета министров, утвержденный Николаем 25
декабря 1907 г., - законодательная власть, во всей ее полноте, сосредоточивалась в руках монарха, верховного в то же время носителя и власти исполнительной». «Ныне, после образования выборных законодательных учреждений, - выражали министры точку зрения не только свою, но и Николая, - подобное
смешение двух вышеуказанных, совершенно различных областей не должно быть допускаемо» (Особый
журнал Совета министров 23 ноября 1907 г. «О положении Ведомства учреждений императрицы Марии
при действии новых Основных государственных законов». // Особые журналы Совета министров царской России. 1907 г. Ч. 2. М., 1984. С. 768 – 769). Следовательно, и после 3 июня 1907 г., в отличие от
«прежнего времени», т.е. периода до 1906 г., законодательная власть принадлежала монарху не «во всей
ее полноте», т.е. являлась ограниченной. Но это и значит, что после третьеиюньского переворота полномочия Думы оставались незыблемыми.
255
По мнению обер-егермейстера И.П. Балашева, сочувствовавшего националистам, «истинные
либералы не могут не признать, что закон 3-го июня 1907 г. именно спас для России принцип народного
представительства, которому Столыпин был предан душою и верно понимал своим светлым умом» (Балашев И.П. Берегите Думу. Пг., 1915. С. 22). Октябрист Н.В. Савич также полагал, что переворот «спасал
самую сущность нового конституционного строя» (Савич Н.В. Воспоминания. СПб. – Дюссельдорф,
1993. С. 27).
50
социальной основой конституционного режима256, а потому широкое участие в выборах низших классов – нежелательно257.
Новый избирательный закон обусловил умеренный состав депутатского корпуса. Это предопределялось, также, более активным вмешательством правительства в избирательную кампанию, что не противоречило либеральной идее258. Самые большие и
влиятельные фракции в 3-й Думе, открывшейся 1 ноября 1907 г., были у консервативных либералов – октябристов и умеренно-правых. Именно из них и состояло то правооктябристское большинство, на которое опирался П.А. Столыпин. Никакое другое, так
называемое октябристско-кадетское большинство, вопреки историографическому стереотипу, в третьеиюньской Думе премьера не поддерживало.
Партийный состав новой Думы более всего соответствовал воззрениям императора, которые заставляли его дистанцироваться как от ортодоксального либерализма,
так и от ортодоксального консерватизма. К осени 1907 г. крайне правые лишились у
Николая всякого авторитета259. Видя в манифестациях черносотенцев доказательства
лояльности простого народа, царь игнорировал их антидумские рекомендации. Еще со
времени 2-й Думы сочувствием Николая пользовались октябристы260. На их стороне
были и симпатии П.А. Столыпина. В Думе он видел не только законодательный орган,
но и всероссийскую ораторскую трибуну, выступления с которой настолько же отраПо мнению Б.Н. Чичерина, «люди с независимым и обеспеченным полложением служат самою твердою опорой всякого либерального порядка. Они не являются всегда послушными орудиями
власти; но не для того установляется конституционная монархия. Цель ее заключается в том, чтобы правительство находило в независимых слоях общества и опору и сдержку. Массы могут служить ему
несравненно более покорным орудием; но они же служат и орудием демагогов» (Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х чч. Ч. 3. Политика. М., 1898. С. 262).
257
«Всего ниже политическая способность демократии, - писал Б.Н. Чичерин. - Наименее образованные классы, очевидно, менее всего способны судить о государственных делах, а тем паче ими руководить. Вследствие этого, расширение выборного права неизбежно ведет к понижению политической
способности партии. Появление демократии на политическом поприще искажает конституционный порядок». Б.Н. Чичерин подчеркивал, что «к политической жизни должны приобщаться, прежде всего, зажиточные и образованные классы, которые одни способны заняться новым для них общественным делом. Только когда политический порядок упрочился и вошел в нравы, уместно постепенное приобщение
к политическому праву нижних слоев, по мере развития в них политических интересов и способностей.
Преждевременные демократические конституции столь же вредны, как и упорное сопротивление расширению политического права» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 264 – 265, 370).
258
«Правительство, - согласно Б.Н. Чичерину, - имеет право действовать на выборы всем своим
влиянием; приобретение большинства составляет для него жизненный вопрос, и оно не может относиться к нему нейтрально. Без сомнения, оно не имеет права употреблять средства беззаконные или стеснять
свободу противников… Но нельзя воспретить правительству, наравне с противниками, употреблять все
усилия, положить на весы все принадлежащее ему влияние, чтобы получит перевес» (Чичерин Б.Н. О
народном представительстве. М., 1899. С. 245).
259
Осенью 1907 г. на Николая «произвели впечатление» сведения справки, переданной царю
П.А. Столыпиным, которые были «прямо убийственны для СРН» (Герасимов А.В. Указ. соч. С. 159). После этого отношение императора к черносотенному движению стало скептическим. На сделанное в апреле 1909 г. заявление П.А. Столыпина Николаю о том, что он хочет, «по-видимому, опираться на крайних
правых, имея умеренный кабинет», последовал ответ: «Нет, я отлично знаю крайних правых» (Поливанов А.А. Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника. Т. 1. М.,
1924. С. 70). Лидеры черносотенцев пользовались неприязнью царя. Так, в ноябре 1909 г. Г.Е. Распутин
говорил Илиодору, что Антония Волынского «государь страшно не любит» (Илиодор (Труфанов С.И.)
Святой черт (Записки о Распутине). М., 1917. С. 27).
260
При представлении царю в мае 1907 г. 17 членов 2-й Думы, в том числе 9 октябристов, он заявил: «Сожалею, что не вся Дума состоит из таких людей, как вы: тогда спокойна была бы Россия, а я
был бы счастлив» (Журнал Совещания с.-петербургских членов ЦК Союза 17 октября. 19 мая 1907 г. //
Партия «Союз 17 октября»… Т. 1. 1905 – 1907 гг. М., 1996. С. 353). Когда лидера октябристов А.И. Гучкова выбрали в 3-ю Думу, Николай заявил его брату Н.И. Гучкову, подразумевая себя и царицу: «Я
узнал, что брат ваш выбран, как мы счастливы» (Александр Иванович Гучков рассказывает… // Вопросы
истории. № 9 – 10. М., 1991. С. 194).
256
51
жают, насколько и формируют общественное мнение261. Идеологическое обоснование
политике премьера, нацеленной на сотрудничество правительства и оппозиции в рамках не парламентарной, а дуалистической системы, дал его ближайший сотрудник И.Я.
Гурлянд262.
Согласно историографической традиции, 3-я, «цензовая», Дума стала сверхпослушной. Но это неверно. Характерно, что Николай, помня о перманентной оппозиционности первых Дум, к 3-й Думе отнесся настороженно и с приемом ее депутатов не
торопился263. Настороженность императора во многом оправдалась. Уже в ноябре 1907
г., благодаря присоединению октябристов, во главе с их лидером А.И. Гучковым, к кадетам, из адреса Думы монарху был исключен титул «самодержец», хотя он имелся в
Основных законах. Одновременно в адресе оставили термин «конституция», ассоциировавшийся с парламентаризмом264.
В отличие от левевшего А.И. Гучкова, Николай, находясь на консервативнолиберальных позициях, являлся противником излишне быстрого эволюционирования
дуалистической системы в сторону парламентаризма265. Во время приема депутатов 12
февраля 1908 г. Николай высказался в пользу сотрудничества Думы и правительства в
рамках этой системы при проведении, прежде всего, аграрной реформы266. Вместе с
261
П.А. Столыпин говорил думцам: «Что вы ссылаетесь на общественное мнение, ведь вы сами
его создаете» (Савич Н.В. Указ. соч. С. 53). О взаимоотношениях П.А. Столыпина с 3-й Думой см.:
Аврех А.Я. Столыпин и Третья Дума. М., 1968; Дякин В.С. 1) Самодержавие, буржуазия и дворянство в
1907 – 1911 гг. Л., 1978; 2) Третьеиюньская система. Реформы П.А. Столыпина. // Власть и реформы...
См., также: Hosking G. The Russian Constitutional Experiment: Government and Duma, 1907 – 1914. Cambridge, 1973.
262
Давая свойственную дуалистической системе модель отношений правительства и народного
представительства, И.Я. Гурлянд писал: «В странах, где, как у нас, парламентаризма нет и, будем надеяться, никогда не будет, Дума, большинство которой заявило бы о своем принципиальном отказе работать с правительством, очевидно, существовать не может. Следовательно, если еще стоит тут о чем либо
говорить, то разве о степени, в какой выражается солидарность думского большинства со взглядами правительства. Но в этом отношении, раз ни с той, ни с другой стороны нет принципиального отказа от совместной работы, все остальное имеет лишь значение частностей и совершенно так же, как в одних случаях думское большинство влияет на видоизменение взглядов правительства, так в других случаях правительство влияет на изменение взглядов думского большинства. Это ни с какой строны не означает отказа
правительства или думского большинства ни от каких либо своих прав, ни от каких либо своих обязанностей. Это и есть то, что составляет самую сущность совместной государственной работы правительства, как прямого исполнителя воли монарха, и избранных от населения представителей. Тут нет ни подчинения друг другу, ни каких либо вообще взаимных обязательств» (Васильев Н.П. (Гурлянд И.Я.) «Оппозиция». СПб., 1910. С. 109 – 110).
263
«Относительно приема Государственной думы, - писал Николай П.А. Столыпину 9 ноября
1907 г., - я пришел к следующему выводу: теперь принимать ее рано, она себя еще недостаточно проявила в смысле возлагаемых мною на нее надежд для совместной работы с правительством. Следует избегать преждевременных выступлений с моей стороны и прецедентов» (Переписка Н.А. Романова и П.А.
Столыпина. // Красный архив. Т. 5. М. – Л., 1924. С. 115).
264
Отказ октябристов от упоминания царского титула полностью противоречил их собственным
воззрениям, поскольку «они все признавали сами, что это только юридический титул без содержания, резонно замечал В.А. Маклаков. - Для кадет такой вотум понятен. Для октябристов же нет; этим вотумом
они подвели и Столыпина и свою партию, ведь с этих пор Столыпин стал искать опоры правее октябристов, а государь стал ненавидеть октябристов как ненадежных друзей» (В.А. Маклаков – И.И. Тхоржевскому. 27 марта 1936 г. // Тхоржевский И.И. Указ. соч. С. 151).
265
Реагируя на адрес, Николай начертал на обращении к нему правых депутатов: «Верю, что созданная мною Дума обратится на путь труда, и в строгом подчинении установленным мною Основным
законам оправдает мои надежды» (Ольденбург С.С. Указ. соч. С. 400).
266
«Я рад видеть вас у себя и пожелать вам успеха в налаживающейся, по-видимому, работе в
Государственной думе, - сказал тогда царь. - Помните, что вы созваны мною для разработки нужных
России законов и для содействия мне в деле укрепления у нас порядка и правды. Из всех законопроектов,
внесенных по моим указаниям в Думу, я считаю наиболее важным законопроект об улучшении земельного устройства крестьян и напоминаю вам о своих неоднократных указаниях, что нарушение чьих-либо
52
тем, учитывая интерес общества к восстановлению внешнего могущества России после
русско-японской войны, царь и правительство пошли на фактическое расширение компетенции Думы в области обороны государства и внешней политики, хотя обе названные области, согласно букве Основных законов, находились исключительно в компетенции монарха. В Таврическом дворце стала функционировать Комиссия по государственной обороне267, а 26 февраля 1908 г. вопрос о переименовании русской миссии в
Японии в посольство А.П. Извольский вынес на обсуждение депутатов268.
Несмотря на сотрудничество власти и общества заявило при проведении аграрной реформы, начатой правительством в 1906 г., законодательное оформление она получила только в 1910 и 1911 гг. Не в последнюю очередь это было вызвано противодействием, оказанным левыми, прежде всего – кадетами, и крайне правыми. Противники земельной реформы квалифицировали ее как излишне радикальную. В действительности основные принципы реформы, вопреки историографическому штампу, были
весьма умеренны269 и соответствовали либеральной идее270.
Законопроекты о крестьянском землеустройстве и землевладении прошли через
Думу благодаря поддержке центра, руководимого октябристами. Те же факторы предопределили и прохождение либерального законопроекта о воссоздании мирового суправ собственности никогда не получит моего одобрения; права собственности должны быть священны и
прочно обеспечены законом» (Джунковский В.Ф. Воспоминания. В 2-х тт. М., 1997. Т. 1. С. 285).
267
Расширение прав нижней палаты проявлялось, по мнению С.А. Котляревского, «в отношении
Думы к вопросам государственной обороны, в наличности занимавшейся ими комиссии, деятельность
которой, при узкоформальном истолковании 14-й и 96-й статьи Основных законов, едва ли соответствовала их букве» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 205 – 206).
268
Подразумевая распространение компетенции Думы на внешнюю политику, Б.А. Кистяковский писал, что на практике контроль нижней палаты над управлением «простирается гораздо дальше,
чем это установлено буквой закона. Само правительство, нуждаясь в поддержке народного представительства и в сочувствии общественного мнения страны, часто считает полезным обращаться к Государственной думе с объяснениями и оправданиями своей деятельности в таких отраслях управления, которые формально совсем не подчинены контролю Государственной думы» (Кистяковский Б.А. Указ. соч.
С. 526). В речи А.П. Извольского Н.И. Лазаревский видел «признание того, что практически нельзя ограничивать роль Думы в вопросах международных теми рамками, какие ей отводят Основные законы» (Лазаревский Н.И. Указ. соч. С. 192). Предпосылку для влияния Думы на внешнюю политику Л.А. Шалланд
находил в Основных законах. По его мнению, «условия, создавшие необходимость участия в заключении
межународных договоров парламентов на Западе, имеются и у нас с момента введения конституции»
(Шалланд Л.А. Указ. соч. С. 80).
269
По авторитетному свидетельству выдающегося датского ученого-аграрника К.А. Кофода, законы относительно права крестьян требовать проведения разверстания «были чрезвычайно умеренны,
так как, чтобы можно было провести разверстание, требовалось, в зависимости от формы землевладения,
согласие от ½ до ¾ владельцев наделов. В то время как в Пруссии для этого было достаточно, чтобы владельцы ¼ разверстываемой площади были согласны, и в то время как во всей Скандинавии, включая
Финляндию, любая деревня могла быть разверстана по требованию одного-единственного владельца
надела» (Кофод К.А. Указ. соч. С. 198 – 199). Противоречит фактам и историографический штам, согласно которому, проводя аграрную реформу, правительство делало ставку не на большинство, а на
меньшинство крестьян или, используя слова П.А. Столыпина, сказанные им в декабре 1908 г. в Думе, «не
на убогих и пьяных, а на крепких и на сильных». Но тогда же премьер, уточняя свою мысль, заявил: «Не
парализуйте, господа, дальнейшего развития этих людей и помните, законодательствуя, что таких людей,
таких сильных людей в России большинство» (Столыпин П.А. Указ. соч. С. 178 – 179).
270
Объясняя «нынешнее обеднение русского крестьянства» «приобретенными веками привычками лени и беспечности», Б.Н. Чичерин отмечал: «Не в мнимом недостатке наделов, не в происшедших
при освобождении урезках, не в тяжести податей, ни, еще менее, в скученности населения лежит коренной источник зла. Пока русский крестьянин не привык сам заботиться о себе и предусматривать будущее, благосостояние его не поднимется, а с умножением народонаселения и с истощением естественных
богатств почвы оно должно понижаться. Против этого государство совершенно бессильно; заменить деятельность человека оно не может. Единственная его задача заключается в том, чтоб открывать простор
этой деятельности и обеспечить ее плоды утверждением и охранением прав» (Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3-х чч. Ч. 3. Политика. М., 1898. С. 437).
53
да271. Законом, однако, этот законопроект стал только в 1912 г. Медленное течение законодательного процесса объяснялось не только межфракционной полемикой, но и отсутствием у многих думцев опыта государственной деятельности. По причине дилетантизма депутатов отношение Николая к 3-й Думе характеризовал осторожный скептицизм272. Он подпитывался рецидивами думской оппозиционности, которые возникали
особенно часто при обсуждении бюджета, тем более что в этой области нижняя палата
имела существенные права. Впрочем, оппозиционеры считали, что финансовые полномочия Думы незначительны. Однако государствоведы находили эти полномочия не
только вполне действенными273, но и имеющими тенденцию к фактическому увеличению274.
Чисто техническая процедура обсуждения бюджета приобрела политическое
значение уже в начале деятельности 3-й Думы. Так, в апреле 1908 г. она, вопреки Основным законам, сократила принятую в период междудумья смету Министерства путей
сообщения на 1 рубль, названный «конституционным рублем». Этим прецедентом
думцы «имитировали практику английской палаты»275.
Очевидно, что депутатов не покидала надежда на превращение народного представительства в парламент и распространение влияния нижней палаты на управление.
То, что дело обстояло именно так, доказало возбуждение Думой в апреле 1908 г. вопроса о создании в законодательном порядке комиссии для обследования казенных и частных железных дорог. П.Н. Милюков назвал ее «парламентской комиссией» (с ударением на третьем слоге). Большинство членов кабинета и сам Николай полагали, что создание такой комиссии противоречило бы Основным законам276. Полемизируя с П.Н.
Милюковым, министр финансов В.Н. Коковцов заявил с думской трибуны, что «у нас,
слава Богу, нет парламента». Правоту В.Н. Коковцова признал не только премьер, но и
П.Н. Милюков277. Отказавшись от образования парламентской комиссии, правительОн, по свидетельству октябриста Н.В. Савича, «был крупным прогрессом в деле организации
местного суда» (Савич Н.В. Указ. соч. С. 63).
272
Подразумевая думцев, он писал матери 28 февраля 1908 г.: «Желание работать у них большое,
но уменья, к сожалению, мало!» (Из переписки Николая и Марии Романовых в 1907 – 1910 гг. // Красный
архив. Т. 50 – 51. М., 1932. С. 182)
273
А.А. Алексеев указывал, что «несмотря на всю шаткость и ограниченность русского бюджетного права, несмотря на то, что значительная часть бюджета изъята из под действительного контроля со
стороны народного представительства, существующие полномочия дают ему возможность известного
влияния на административную деятельность государства, заставляют министров в той или иной степени
сообразоваться с теми взглядами, которые в нем проводятся» (Алексеев А.А. Указ. соч. С. 286).
274
«Постоянная деятельность представительных учреждений», по мнению С.А. Котляревского,
«одною длительной своей наличностью создает новые и новые юридические положения, все глубже врезается, так сказать, в самую толщу общественно-государственного целого и вырабатывает компетенцию,
соответствующую условиям этой работы. Это мы видим хотя бы в бюджетной деятельности третьей
Государственной думы: несмотря на всю ее политическую умеренность, ее работа уже не вполне умещалась в тех пределах, которые ей были отведены бюджетными правилами 8 марта [1906 г.]; само правительство, протестующее против формального расширения этих правил, практически принуждено от них
отступать» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 205).
275
Савич Н.В. Указ. соч. С. 70.
276
Все министры, кроме А.П. Извольского, считали, что согласиться на создание думской комиссии, функционирующей параллельно с правительственной, «мы, - вспоминал В.Н. Коковцов, - не
имеем никакого права по самому Учреждению Думы. Последняя имела неотъемлемое право образовывать комиссии для своей внутренней работы, но обследование на местах с опросом должностных лиц,
контроль за расходованием кредитов и т.п. – есть бесспорное нарушение пределов власти, которое неизбежно поведет только к дальнейшему захвату полномочий, не предоставленных ей Учреждением Думы».
Николай сказал П.А. Столыпину, что вопрос о думской комиссии, «разумется, не остался бы единичной
попыткой расширить права Думы, чего следует вообще избегать, так как не компромиссами и уступками
создается устойчивое положение в стране» (Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 266, 267).
277
П.А. Столыпин заявил В.Н. Коковцову, что в его словах «видит святую истину», считая, что
271
54
ство уступило Думе, не выходя за рамки дуалистической системы. В сентябре 1908 г. в
порядке управления была создана Особая высшая комиссия для всестороннего исследования железнодорожного дела в России278. Основания для такого решения
государствоведы находили в законе279.
Стремление Думы к распространению своей компетенции на управление проявлялось и при обсуждении депутатами вопросов, имеющих отношение к обороне государства. По поводу сметы Военного министерства в мае 1908 г. А.И. Гучков обрушился
с критикой на царских родственников, занимавших посты в этом министерстве, а также
на великого князя Николая Николаевича, находившегося во главе Совета государственной обороны. Форма выступления А.И. Гучкова вызвала недовольство царя и премьера,
хотя оба они разделяли точку зрения лидера октябристов280. Поэтому, через некоторое
время, от активной деятельности в Военном министерстве великие князья были устранены, а Совет обороны – упразднен. Более того, под влиянием речи А.И. Гучкова царь
перестал назначать родственников на управленческие должности281.
В отличие от Николая и П.А. Столыпина А.И. Гучков был не склонен уступать,
и по его инициативе Дума отклонила законопроект о выдаче субсидий Морскому министерству для строительства четырех дредноутов. Подобный шаг лидер октябристов
рассматривал как еще один прецедент на пути к фактическому ограничению царской
власти в управлении, т.е. к установлению парламентаризма282. Попытки постепенного
«прямой долг правительства – бороться против всякого расширения захватным порядком Думой новых
прав, не предусмотренных законом» (Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 1. С 272). В.Н. Коковцов, отмечал П.Н.
Милюков уже в эмиграции, «вероятно, хотел сказать: “парламентаризма”, т.е. режима министерской ответственности. Против этого возражать было невозможно» (Милюков П.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 47).
278
На заседании правительства В.Н. Коковцов заявил, что правительство «с готовностью пойдет
навстречу» желанию членов Думы «принять участие в этом деле». В сентябре 1908 г. Министерство путей сообщения представило на рассмотрение Совета министров проект Положения об Особой высшей
комиссии для всестороннего исследования железнодорожного дела в России. Согласно проекту, цель
комиссии состояла «в подробном выяснении существующего положения» «железнодорожного дела», «в
указании его недостатков и в указании мер, которые могли бы содействовать к их устранению». Членами
комиссии могли быть как бюрократические, так и общественные деятелями. Совет министров одобрил
идею создания такой комиссии. Решение правительства царь утвердил 21 сентября (Особый журнал Совета министров 16 сентября «Об учреждении Особой высшей комиссии для всестороннего исследования
железнодорожного дела в России». // Особые журналы Совета министров царской России. 1908 г. М.,
1988. С. 710 – 718).
279
«Из умолчания закона, - писал В.М. Грибрвский, - правительство настаивает также на той
мысли, что палатам не предоставлено право образовывать из среды своих членов анкетных комиссий.
Депутаты на практике приглашаются лишь в качестве членов в подобного рода комиссии, образуемые
правительством. Таковой, например, является высочайше учрежденная комиссия для обследования железнодорожного дела в России» (Грибовский В.М. Указ. соч. С. 103).
280
П.А. Столыпин сказал А.И. Гучкову сразу после его выступления: «Что вы наделали. Государь очень негодует на вас, и к чему было приводить этот синодик. Он говорит, если Гучков имеет чтолибо против участия великих князей в военном управлении, он мог это мне сказать, а не выносить все
это на публику, да приводить синодик. Я с вами согласен, что участие великих князей вредно, но мне
кажется, что вашим выступлением вы только укрепили их положение. И у государя бывала мысль их
устранить, а сейчас для того, чтобы не делать впечатление, что действует по вашему настоянию, все
останется по-прежнему» (Александр Иванович Гучков рассказывает… // Вопросы истории. № 9 – 10. М.,
1991. С. 196).
281
«Со времени известной речи депутата Гучкова в III Думе (28 мая 1908), - констатировал В.М.
Грибовский, - члены Императорской фамилии не назначаются на должности, сопряженные с правами
активного управления» (Грибовский В.М. Указ. соч. С. 76). Это мнение соответствовало истине. Уже в
1915 г. Николай писал матери по поводу желания его брата Михаила занять министерский пост главноуправляющего государственным коннозаводством, что «в настоящее время и после войны великим князьям, и особенно моему брату, нельзя занимать места во главе отдельного ведомства при существовании
Думы. Могут случаться весьма неудобные и щекотливые положения!» (Николай II – Марии Федоровне.
21 июня 1915 г. // ГАРФ, ф. 642 (Марии Федоровны), оп. 1, д. 2332, л. 71 – 71, об.).
282
При обсуждении вопроса о дредноутах на заседании Бюро Фракции октябристов А.И. Гучков
55
демонтажа дуалистической системы вызывали неприятие со стороны царя. В этом Николай находил полную поддержку у П.А. Столыпина283.
По причине левения А.И. Гучкова и других октябристских лидеров особыми
предпочтениями царя стали пользоваться умеренно-правые и националисты284. Их лидер П.Н. Балашев был «консервативно-либерального направления»285. Предпочтения
Николая доказывали умеренный, консервативно-либеральный характер его мировоззрения и соответствовали конституционной доктрине286. Вместе с императором с октябристов на умеренно-правых и националистов переориентировался и П.А. Столыпин287. Сознательная приверженность императора и премьера дуалистической системе
привела к усилению их расхождений с А.И. Гучковым 288. Эти расхождения заявили о
заявил, намекая на шпиль Адмиралтейства, где находилось Морское министерство: «Нужно сломить
острие самодержавия» (Савич Н.В. Указ. соч. С. 41). Об отношениях правительства и Думы в связи с
восстановлением русского флота см.: Шацилло К.Ф. Русский империализм и развитие флота накануне
Первой мировой войны (1906 – 1914 гг.). М., 1968.
283
Выступая в Государственном совете по поводу дредноутов 13 июня 1908 г., премьер отметил,
что «в парламентарных странах правительство ответственно перед парламентом, у нас в России, по Основным законам, правительство ответственно перед монархом». Подразумевая «губительность» парламентаризма и «перемены каждые 2 – 3 месяца в России правительства вследствие неблагоприятного для
него вотума законодательных палат», П.А. Столыпин выразил уверенность, что «опаснее всего был бы
бессознательный переход к этому порядку, бесшумный, незаметный переход к нему путем создания прецедентов». Опасность, по мнению премьера, состояла в том, что фактическое введение парламентаризма
создало бы «положение, при котором действительность, практика не соответствовали бы нашим Основным законам, и это несоответствие грозило бы большим нестроением» (Столыпин П.А. Указ. соч. С. 173
– 174). Имея в виду парламентаризм, П.А. Столыпин говорил октябристу Н.П. Шубинскому: «Мы не
сойдемся с вами в этом вопросе. Я не сторонник чистого народоправия. Скажу откровенно, я – убежденный монархист. Народное представительство наше – только выразитель части народа, созревшего для
политической жизни. Мой идеал – представительная монархия. В таких громадных государствах, как
Россия, многие вовсе не подготовлены к политической жизни и требованиям, выдвигаемым ею. Примирить же взаимные интересы в стране – моральные и экономические – может своим авторитетом во многих случаях только монарх» (Газетное сообщение о расширенном заседании ЦК 5 сентября 1911 г. //
Партия «Союз 17 октября»… Т. 2. 1907 – 1915 гг. М., 2000. С. 407).
284
В феврале 1909 г. Николай заявил военному министру генералу А.Ф. Редигеру, что, поскольку «октябристы всегда захватывают в свои речи то, что им не принадлежит», ему «гораздо более нравятся умеренно правые» (Поливанов А.А. Указ. соч. С. 61). В октября 1909 г. Николай считал себя октябристом, но «в хорошем толковании этого слова» (Богданович А.В. Указ. соч. С. 480 – 481).
285
Александр Иванович Гучков рассказывает... // Вопросы истории. № 9 – 10. М., 1991. С. 194.
Той же самой точки зрения придерживается современный исследователь. См.: Коцюбинский Д.А. Русский национализм в начале ХХ столетия: Рождение и гибель идеологии Всероссийского национального
союза. М., 2001.
286
Подразумевая конституционную монархию, Б.Н. Чичерин писал: «Если, вообще, умеренность
составляет правило здравой политики, то здесь, при взаимном ограничении властей, она требуется
вдвойне. Без этого основного качества конституционный порядок немыслим. Поэтому, для него нет ничего вреднее, как распространение крайних мнений в какую бы то ни было сторону, радикальную или
реакционную. Средние мнения составляют истинную силу и опору конституционной монархии. Ими
должны руководствоваться все, принимающие участие в делах государства. Прежде всего, умеренность
должна быть преобладающим качеством самого монарха» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 243).
287
Подразумевая левение А.И. Гучкова, П.Н. Милюков указывал: «Испуганный резкостью постановки и смелостью тона, Столыпин не выдержал. Он поспешил перестраховаться у подлинных националистов» (Милюков П.Н. Большой человек. // Подвиг. Вып. 38. М., 1991. С. 236). В декабре 1910 г.
руководитель Канцелярии Думы Я.В. Глинка отметил: «Если предположить, что Столыпин поддерживает Гучкова, то это не подтверждается фактами. Он тяготеет, несомненно, к Балашеву и Крупенскому»
(Глинка Я.В. Одиннадцать лет в Государственной думе. 1906 – 1917. Дневник и воспоминания. Публ.
Б.М. Витенберга. М., 2001. С. 72). В 3-е Думе, вспоминал Н.В. Савич, «умеренно-правые» П.Н. Балашев,
В.А. Бобринский и П.Н. Крупенский «были как раз наиболее близки к председателю Совета министров»
(Савич Н.В. Указ. соч. С. 30, 32).
288
Дуалистический характер позиции, занимавшейся царем и премьером, зафиксировал Особый
журнал Совета министров, одобренный Николаем 16 марта 1909 г. «Новые Основные законы, - гласил
56
себе особенно ярко в начале 1909 г., после одобрения Думой и Государственным советом законопроекта о штатах Морского генерального штаба. Тем самым законодательные палаты нарушили 96-ю статью Основных законов, ограничив монарха в управлении флотом289. Государствоведы считали, что эта статья распространяет компетенцию
монарха не только на военное управление, но и на военное законодательство290 и не видели в ней чего-то противоречащего конституционализму291.
Члены кабинета понимали, что одобрение Думой законопроекта о штатах находится в противоречии с Основными законами, но не хотели обострять отношения правительства с нижней палатой292. Поэтому премьер и его коллеги выступили за утверэтот журнал, - провели определенную грань между сферой применения власти законодательной и власти
исполнительной, и грань эту надлежит строго соблюдать. По точному смыслу действующего законодательства, представители исполнительной власти ни в каком отношении не подчинены законодательным
учреждениям, которые могут лишь предъявлять запросы по поводу неправильных действий органов правительства и высказывать пожелания относительно принятия распорядительною властью тех или других
мероприятий, но не уполномочены возлагать на эту последнюю обязательства вносить соответствующие
их пожеланиям законопроекты» (Особый журнал Совета министров 13 января 1909 г. «По проекту МВД
о выделении из состава Пивислинского края восточных частей Седлецкой и Люблинской губерний, с
образованием из них особой Холмской губернии». // Особые журналы Совета министров Российской
империи. 1909 г. М., 2000. С. 37).
289
В результате принятия этого закона, подчеркивал С.Ю. Витте, «создавался прецедент, в силу
которого не только ассигнования сумм на те или другие учреждения Военного ведомства должны зависеть от Государственной думы и Государственного совета, но и вопросы самой организации и во всех
деталях чисто военных учреждений должны также зависеть от этих законодательных учреждений. В
конце концов, права верховного вождя армии сводились бы преимущественно к военному представительству» (Витте С.Ю. Указ. соч. Т. 3. С. 503). В вопросе со штатами Морского генерального штаба П.А.
Столыпин также понимал, что «дать Государственной думе возможность вмешиваться в дела, компетентные лишь верховной власти, - значит создавать прецедент к отнятию этих прерогатив у государя императора, т.е. допустить то, к чему так стремились первые две Думы» (Бок М.П. Указ. соч. С. 303).
290
«Тексты Основных законов, - отмечал В.М. Грибовский, - дают возможность заключить, что
правовое положение российского императора двойственно: с одной стороны власть его в вопросах общего законодательства и бюджета ограничена участием народных представителей, а с другой – в области
регулирования семейных отношений (т.е. отношений внутри Императорской фамилии, - С.К.) и издания
специально военных и военно-морских, не вызывающих новых расходов, законодательных постановлений монарх действует вполне самостоятельно». По мнению В.М. Грибовского, смысл статьи 86 Основных законов, согласно которой никакой закон не может последовать без одобрения палат, «в отношении
военного и военно-морского права должен быть толкуем ограничительно», поскольку «специальное военное и военно-морское законодательство всецело принадлежит монарху и осуществляется им при содействии специальных же законосовещательных учреждений» (Грибовский В.М. Указ. соч. С. 60, 61, 62).
291
«Без сомнения, - писал С.А. Котляревский, - военная компетенция монарха в конституционных странах всюду весьма значительна, и только Англия достигла полной парламентаризации армии:
акты личного командования, обыкновенно, не подлежат даже министерской контрассигнатуре, но и в
сфере организации и управления парламенту предоставляется помимо бюджетных полномочий только
установление весьма общих норм» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 30). По мнению С.Ю. Витте, соответствующие статьи Основных законов «не представляют ничего необыкновенного сравнительно с положением дела в некоторых других не только монархических, но даже республиканских государствах».
Подразумевая исключительные права царя в области военного и военно-морского законодательства,
С.Ю. Витте писал: «В таком положении вещей нет ничего особенного; и в других странах с парламентами – парламенты подробные штаты военных учреждений не утверждают, а касаются дела только с финансовой, бюджетной стороны. В Японии император относительно Военного и Морского ведомства имеет еще большие права, нежели русский император, даже так, как я понимаю наши законы». Беседуя с
С.Ю. Витте по этому поводу, М.М. Ковалевский и В.А. Маклаков «признали, что такое толкование Основных законов совершенно правильно» (Витте С.Ю. Указ. соч. Т. 3. С. 504, 506). Точка зрения В.В.
Ивановского представляется исключением. Он полагал, что «статьи 96 и 97 Основных законов стоят в
резком противоречии с требованиями конституционного строя» (Ивановский В.В. Указ. соч. С. 402).
292
Считая, что одобрение палатами законопроекта «бесспорно, несогласно с нашими Основными
законами», министры полагали, что «крайне нежелательно вообще создавать конфликт между двумя палатами», а потому «не следует щадить никаких усилий, чтобы найти компромиссное решение уже по
одному тому, что всякое столкновение будет только на руку думской оппозиции и осложнит положение
57
ждение царем законопроекта. Какое-то время могло казаться, что он согласится с министрами293. Но Николай не утвердил законопроекта, что привело оппозицию справа и
слева к выводу о непрочности положения П.А. Столыпина. На роль его преемника претендовал Б.В. Штюрмер, один из лидеров Правой группы Государственного совета.
Предвкушая свое возвышение, в беседе с корреспондентом кадетской «Речи» Л.М.
Клячко (Львовым) Б.В. Штюрмер обрисовал символ веры тех правых сановников, которые, будучи ортодоксальными дуалистами, противостояли, с одной стороны, черносотенцам, выступавшим за неограниченное самодержавие, а с другой – кадетам и левым октябристам, исповедовавшим идею парламентаризма294.
Консервативно-либеральная программа Б.В. Штюрмера воплощения не получила. Царь не только оставил П.А. Столыпина, но и поручил его кабинету выработать инструкцию по применению 96-й статьи295. Такой инструкцией стали Правила
(Положение) 24 августа 1909 г.296 В первый же день осенней сессии Думы левые инив Думе Морского же министерства» (Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 296).
293
Перед отказом от утверждения законопроекта П.А. Столыпин постарался рассеять опасения
Николая «относительно прецедента и покушения на ограничение прерогатив монарха». Царь, однако,
заметил, что «все же статья 96 нарушена, хотя, разумеется, не следует преувеличивать опасности такого
нарушения». У П.А. Столыпина сложилось убеждение, что император «подумает еще некоторое время и
кончит тем, что утвердит законопроект», поскольку напоследок он заявил: «Эту Государственную думу
нельзя упрекать в попытке захватить власть, и с ней ссориться нет никакой надобности» (Коковцов В.Н.
Указ. соч. Т. 1. С. 299).
294
Полагая, что «необходимо приступить к переоценке ценностей», Б.В. Штюрмер попытался
развеять «легенду о том, что реакция составляет профессию правых бюрократов». Он утверждал «с полной уверенностью, что среди так называемых правых бюрократов течение к возврату к старому столь
ослабло и имеет столь мало приверженцев, что серьезно считаться с ним не приходится». Согласно заверению Б.В. Штюрмера, «за три с лишним года совершенно определенно установилось, что в высших
кругах бесповоротно оставлена мысль о старом и все направлено к созданию рациональных форм нового
строя». «Я, - давал он публичную клятву, наделяя свои слова сугубой достоверностью, - совершенно категорически могу уверить, что отступление от начал манифеста 17 октября не будет допущено ни в каком случае». «Подразделение бюрократов на правых и либералов, - полагал Б.В. Штюрмер, - требует
весьма осторожного отношения. Быть может, так называемые либералы не столь преданны прогрессу,
сколь правые считаются преданными реакции. Если правые чем-либо отличаются от их коллег, прослывших либералами, то, пожалуй, тем, что они не забегают вперед в области предначертаний верховной
власти, но зато эти предначертания правые всегда будут выполнять. И выполнят на деле, а не на словах».
Очевидно, с точки зрения Б.В. Штюрмера правые сановники, т.е. те, кого по недоразумению считали реакционерами, на самом деле, в отличие от псевдолибералов, были представителями истинного либерализма (Львов Л.М. «Новый курс» (Из бесед). // Речь. СПб. 10 апреля 1909 г.). О беседе и обстоятельствах
ее публикации см.: Куликов С.В. Назначение Бориса Штюрмера председателем Совета министров:
предыстория и механизм. // Источник. Историк. История. Сб. науч. раб. Вып. 1. СПб., 2001.
295
Причины такого решения видны из письма царя П.А. Столыпину от 25 апреля: «После моего
последнего разговора с Вами я постоянно думал о вопросе о штатах Морского генерального штаба. Ныне
взвесив все, я решил окончательно представленный мне законопроект не утверждать. Потребный расход
на штаты отнести на 10 миллионный кредит. О доверии или о недоверии речи быть не может. Такова моя
воля. Помните, что мы живем в России, а не за границей или в Финляндии (Сенат), и поэтому я не допуская и мысли о чьей-либо отставке. Конечно, и в Петербурге, и в Москве об этом будут говорить, но истерические крики скоро улягутся. Поручаю Вам выработать с военным и морским министрами в месячный
срок необходимые правила, которые устранили бы точно неясность современного рассмотрения военных
и морских законопроектов. Предупреждаю, что я категорически отвергаю вперед Вашу или кого-либо
другого просьбу об увольнении от должности» (Переписка Н.А. Романова и П.А. Столыпина. // Красный
архив. Т. 5. М. – Пг., 192. С. 120).
296
Они устанавливали, что на разрешение царя «непосредственно представляются все вообще
законодательные дела, относящиеся до устройства сухопутных и морских вооруженных сил и обороны
Российского государства, а равно всего управления армиею и флотом, в том числе все положения, наказы, штаты, табели и расписания по Военному и Морскому ведомствам». В то же время, правила предусматривали, что в случаях, когда законопроекты по военным ведомствам затрагивают вопросы общего
законодательства, они «подлежат направлению в порядке статьи 86», то есть через Думу, но «в тех только частях, которые именно составляют предмет общих законов» (Особый журнал Совета министров 26
58
циировали запрос, который квалифицировал правила как нарушение закона. А.И. Гучков поддержал этот запрос. Однако умеренные октябристы и государствоведы нарушения закона в правилах не видели297. Более того, с точки зрения последних, Положение
сузило компетенцию не Думы, а правительства298.
Тактика оппозиции предопределялась ее стремлением к установлению парламентаризма, т.е., фактически, к государственному перевороту299. Росту оппозиционности нижней палаты способствовало состоявшееся в начале 1910 г. избрание ее председателем А.И. Гучкова300. В то же время, работоспособностью нижней палаты депутаты
3-й Думы жертвовали неизмеримо меньше, чем депутаты первых Дум. Однако законопроекты, одобренные большинством нижней палаты, зачастую не одобряла верхняя палата. Подобно тому, как в 1906 – 1907 г. законодательный процесс останавливала Дума,
в 1907 – 1915 гг. этот процесс останавливали рецидивы оппозиционности Государмая 1909 г. «По проекту правил о порядке применения статьи 96 Основных государственных законов». //
Особые журналы Совета министров Российской империи. 1909 г. М., 2000). См., также: Дякин В.С. Сфера компетенции указа и закона в третьеиюньской монархии. // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. 8. Л., 1976. С. 253.
297
В октябре 1909 г., выступая на Третьем всероссийском съезде Союза 17 октября, главный
специалист октябристов по финансам М.М. Алексеенко заявил, что, «просмотрев внимательно, без предвзятых мыслей, Положение о порядке применения 96 статьи, надо признать, что в отношении к бюджетной стороне вопроса Положение не внесло существенных изменений» (Доклад М.М. Алексеенко на 3-м
съезде делегатов «Союза 17 октября». // Партия «Союз 17 октября»… Т. 2. 1907 – 1915 гг. М., 2000. С.
238). «По существу, - подчеркивал В.М. Грибовский, - Положение 24 августа не внесло ничего нового в
спорный вопрос» (Грибовский В.М. Указ. соч. С. 63).
298
Разъяснение правительством 96 статьи, полагал В.М. Грибовский, «сузить права Думы не
может. Положение 24 августа не закон и даже не толкование закона, так как таковое принадлежит не Совету министров, а Сенату. Положение поэтому представляет собою лишь простую инструкцию отдельным министрам и декларацию мнения правительства по данному вопросу». «Любопытно, - писал далее
В.М. Грибовский, - что Положение 24 августа действительно суживает смысл закона, но не в отношении
Думы, а правительства, которому закон предоставляет более широкие права; именно, статья 96 предусматривает такие специальные законы, которые хотя и вызывают расходы, но, тем не менее, не требуют
рассмотрения в парламенте вследствие права подлежащих министров покрывать эти расходы вообще из
сбережений по своим сметам. Между тем, в пункте 3 Положения при упоминании о таких законах и кредитах говорится, что последние могут быть покрываемы не из общих, а только из соответствующих сбережений. Отсюда можно заключить, что выражение “соответственный” предполагает обращение остатков кредита лишь на такие нужды, которые по своему содержанию соответствуют кредитам, от которых
получились сбережения» (Грибовский В.М. Указ. соч. С. 95, 95 – 96).
299
В сентябре 1909 г. думцы обсуждали списки «соединенного министерства», которое бы дефакто зависело не от императора, а от народного представительства. Согласно донесению Особого отдела Департамента полиции МВД от 12 сентября 1909 г., в Петербурге, в связи с пребыванием императора
в Ялте, ожидали «большие перемены в составе высшего управления страной». Первый вариант обновления кабинета был таков: премьер и министр иностранных дел – П.А. Столыпин, министр внутренних дел
– А.А. Макаров, полиции – генерал П.Г. Курлов, военный – генерал В.А. Сухомлинов. Далее шли представители общественности: министр финансов – А.И. Гучков, морской – В.В. Хвощинский, земледелия –
Н.Н. Львов, народного просвещения – М.М. Ковалевский, торговли и промышленности – В.И. Ковалевский, юстиции – В.Д. Набоков, государственный контролер – Д.Н. Шипов, обер-прокурор Синода – М.Я.
Капустин. Второй вариант предусматривал назначение П.Н. Милюкова министром внутренних дел. Третий вариант подразумевал создание кабинета только из думцев во главе с П.Н. Милюковым (Спирин
Л.М. Крушение помещичьих и буржуазных партий в России. М., 1977. С. 201 – 202).
300
В октябре 1909 г., выступая на Третьем всероссийском съезде Союза 17 октября, А.И. Гучков
заявил: «Наш идеал – конституционная монархия дуалистического типа, сильная монархическая власть и
министерство, ответственное перед монархом». В то же время, он отметил, что верит в «естественную
эволюцию» «конституционно-монархической формы правления». «Рядом с писаной конституцией, подчеркивал А.И. Гучков, - постепенно нарастает обычное право» (Документы и материалы 3-го Всероссийского съезда «Союза 17 октября». Москва, 4 – 8 октября 1909 г. // Партия «Союз 17 октября»… Т. 2.
1907 – 1915 гг. М., 2000. С. 85). Таким образом, лидер октябристов публично признал себя сторонником
не формальной, а фактической замены дуалистической системы парламентаризмом.
59
ственного совета301. Поползновения лидеров левой и правой оппозиции в Государственном совете к остановке законодательного процесса наталкивали царя на мысль о
сокращении прав народного представительства. В 1909 или 1910 г. Николай поинтересовался у министра юстиции И.Г. Щегловитова, считает ли он «такой порядок нормальным, при котором отклоненное одной из законодательных палат уже на вершину
не поступает?»302 Постановка подобного вопроса традиционно считается направленной
только против Думы. Но это верно лишь отчасти. В роли первой инстанции законодательного процесса выступала Дума. Поэтому даже если бы вопрос, поднятый царем,
воплотился во что-то реальное, до статуса законосовещательного органа была бы низведена, прежде всего, верхняя, а не нижняя палата. Мера эта, аналогичная реформе английской Палаты лордов в 1911 г., являлась не просто либеральной, а даже радикальной, поскольку подразумевала фактическое введение однопалатной системы, к чему
стремились кадеты.
При всех его внутренних сомнениях, обусловленных поведением оппозиционеров, причем как слева, так и справа, Николай равно дистанцировался от тех и других и,
в качестве сторонника ограничения самодержавия в законодательстве, т.е. дуалистической системы, занимал консервативно-либеральную позицию303. Более того, Николай
допускал в практику верховного управления элементы парламентаризма304.
Важным аргументом в пользу сохранения законодательных полномочий третьеиюньской Думы было доминирование в нижней палате большинства, которое имело
«Известно, - заявил В.Н. Коковцов на заседании правительства в феврале 1910 г., - с какой
медленностью и с какими трудностями происходит движение законодательных дел в обновленных законодательных установлениях Империи, загроможденных делами до такой степени, что наиважнейшие
имперские законопроекты ждут годами очереди своего рассмотрения и не могут получить силы закона,
несмотря на самую настоятельную в них нужду» (Особый журнал 22 февраля 1910 г. «По проекту правил
о порядке издания касающихся Финляндии законов и постановлений общегосударственного значения». //
Особые журналы Совета министров Российской империи. 1910 г. М., 2001. С. 116).
302
И.Г. Щегловитов выступил против этого, на что Николай заметил: «Вы все-таки об этом подумайте и побеседуйте по этому вопросу только с одним лицом, именно с председателем Государственного совета». Председатель верхней палаты М.Г. Акимов «пришел в полный ужас» от сообщения И.Г.
Щегловитова, полагая, что «на этом вопросе даже останавливаться нельзя». Николаю М.Г. Акимов заявил: «Худ или хорош этот порядок, но на нем помирился весь мир, и поэтому мириться с ним нужно и
вам. И нечего рассуждать, что его нужно ломать» (Допрос И.Г. Щегловитова. 26 апреля 1917 г. // Падение царского режима... Т. 2. М. – Л., 1925. С. 436).
303
Л.А. Тихомиров записал 12 сентября 1908 г., что «сам царь ограничивает царскую власть» (Из
дневника Льва Тихомирова (Период столыпинщины) [Публ. В.В. Максакова]. // Красный архив. Т. 73.
М., 1935. С. 173). Через полтора года, 16 марта 1910 г., Л.А. Тихомиров отметил, что монарх «доволен
положением, и не расположен к каким-либо шагам, способным его изменить» (Из дневника Льва Тихомирова… // Красный архив. Т. 74. М., 1936. С. 170). Показательно, также, что 29 мая 1910 г. Николай
написал «Согласен» на Особом журнале Совета министров, в котором признавалось ограничение царской власти в законодательстве и ее неограниченность в управлении. «Как известно, и доктрина государственного права, и наши Основные законы, - гласил Особый журнал, - строго разделяют власть законодательную от власти управления. Первая осуществляется у нас государем императором в единении с
Государственным советом и Государственной думой; власть же управления во всем ее объеме принадлежит Его императорскому величеству и действует либо непосредственно, либо через уполномоченные на
это места и лица именем и повелениями верховной власти» (Особый журнал Совета министров 26 января
1910 г. «Об изменении порядка направления дел о новых железных дорогах и рассмотрения вопросов,
вытекающих из уставов железнодорожных обществ». // Особые журналы Совета министров Российской
империи. 1910 г. М., 2001. С. 55, 60, 61). Очевидно, что согласно этому журналу, законодательная власть
принадлежала царю не «во всем объеме», т.е. в области этой власти он был ограничен.
304
Как отмечал А.А. Алексеев, «русские представительные учреждения, раз вызванные к жизни,
являются фактором, с которым министрам приходится считаться, игнорировать который они уже более
не могут, и деятельность их протекает отныне под контролем палат, находится в известного рода зависимости от них» (Алексеев А.А. Указ. соч. С. 284). Подобное поведение министров было бы невозможно,
если бы оно не одобрялось императором.
301
60
консервативно-либеральную окраску. Данное обстоятельство устраивало не только царя, но и премьера. По инициативе П.А. Столыпина первую скрипку в этом большинстве, чем дальше, тем явственнее, стали играть не октябристы, а националисты, предводимые П.Н. Балашевым. Лидерство националистов обусловило особое внимание, которое 3-я Дума уделяла конфессиональным и национальным вопросам.
Разработанные правительством вероисповедные законопроекты устраивали даже оппозиционеров305. Однако дебаты, развернувшиеся вокруг этих законопроектов,
достигли такой остроты, что один из них – о ликвидации правоограничений лиц, лишенных сана – царь не утвердил. Это был второй случай, после неутверждения Николаем законопроекта о штатах Морского генерального штаба, когда монарх, употребив
имевшееся у него по конституции 1906 г. право на абсолютное вето, не согласился с
обеими палатами. Вплоть до 1917 г. подобные случаи больше не повторялись.
Неприятие законопроектов о разграничении общеимперского и финляндского
законодательства и уравнении русских в правах с финляндцами внутри Великого княжества Финляндского оппозиционеры объясняли тем, что способ их рассмотрения, без
участия представителей Сейма, является наступлением на конституцию Финляндии.
Против самих законопроектов даже кадеты ничего не имели306. Поведение правительства в этом вопросе соответствовал консервативно-либеральному идеалу307. С.Е. Крыжановский полагал, что «поход против Финляндии» сводился «к полумерам»308.
Особую остроту думским дискуссиям относительно законопроекта об образовании Холмской губернии придавало то, что и сторонники, и противники законопроекта
считали его мерой, направленной против Польши. Но, как это ни парадоксально, ошибались и те, и другие309. Непосредственное отношение к польскому вопросу имел и законопроект о введении земства в Западном и Юго-Западном крае. Октябристы и нациВ основу думской редакции законопроектов были положены, вспоминал П.Н. Милюков, «три
правительственных проекта, вносившие в эту замкнутую сферу принципы свободы совести. Один из них,
- отмечал кадетский лидер, - покончил даже с монополией господствующей церкви, допуская свободный
переход из нее в другие исповедания» (Милюков П.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 57).
306
«Я, - вспоминал П.Н. Милюков, - не был против самого принципа создания общей процедуры
для проведения законов, общих для Финляндии и для России». Лидер кадетов протестовал только «против проведения их одними русскими законодательными учреждениями при полном игнорировании соответствующих финляндских учреждений» (Милюков П.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 62).
307
Согласно Б.Н. Чичерину, «развитие свободы ведет империю к распадению». Поэтому «только
сильное правительство в состоянии сдерживать» «стремления народностей». «Чем обширнее государство, - подчеркивал Б.Н. Чичерин, - чем новее в нем политический порядок, чем более потребности
сдерживать отдельные части, тем сильнее должна быть правительственная власть, а потому тем более
должна быть развита централизация» (Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1899. С. 512,
766).
308
Крыжановский С.Е. Заметки русского консерватора. // Вопросы истории. № 4. М., 1997. С.
110.
309
Николай и П.А. Столыпин расценивали создание Холмщины как шаг на пути к воссозданию
польской автономии. Мысли о децентрализации Российской империи «очень пленяли» премьера. По его
заказу и с ведома царя в 1907 – 1908 гг. С.Е. Крыжановский составил два проекта. Первый, «об общем
переустройстве управления Империей», предусматривал разделение ее на одиннадцать областей. Второй
проект, о выделении Холмского края из этнографической Польши, представлял собой «подход к практическому решению в применении к частному случаю». Как отмечал С.Е. Крыжановский, «по первоначальной, официально никогда открыто не высказанной, мысли мера эта имела целью установление национально-государственной границы между Россией и Польшей на случай возможного в будущем предоставления отдельным местностям упомянутой выше самостоятельности в устроении местных дел, которая в применении к Польше могла выразиться в даровании царству автономии. На этот случай заблаговременное выделение из него русской области, население которой еще не слилось с польским и могло
быть сохранено за Россией, представляло большие удобства, устраняя вместе с тем одно из существенных препятствий для автономии Польши» (Крыжановский С.Е. Указ. соч. // Вопросы истории. № 4. М.,
1997. С. 123, 124).
305
61
оналисты считали, что этот законопроект отвечает интересам русских и поляков, а потому является либеральным310. Несмотря на сопротивление кадетов и более левых депутатов, Дума законопроект одобрила. Однако Государственный совет его отверг, поскольку там развернулась антистолыпинская интрига левых, которую поддержали некоторые правые.
В мартовском инциденте царь усмотрел очередную попытку введения парламентаризма311. Поэтому поведение правых, действовавших совместно с левыми, вызвало «резкую реакцию» у Николая против первых312. А.А. Бобринский записал 5 марта
про «направление государя влево», а 28 марта отметил: П.А. Столыпин «уверил государя, что все, что правее Нейдгарта, - революционеры»313. А.Б. Нейдгарт являлся лидером правого центра в Государственном совете и единомышленником П.Н. Балашева,
т.е. консервативным либералом. Очевидно, что царь по-прежнему сочувствовал консервативному либерализму, а потому встал на сторону премьера. По совету П.А. Столыпина Николай распустил палаты на три дня, провел законопроект по 87 статье Основных законов и отправил в отпуск назначенных членов Государственного совета, интриговавших против П.А. Столыпина314. Эти меры вызвали возмущение премьером не
только верхней, но и нижней палаты. Хотя в данном случае П.А. Столыпин действовал
в интересах Думы и октябристов, А.И. Гучков отмежевался от премьера и сложил с себя председательство.
Коллизия возникла по поводу статьи 87, согласно которой царь мог издавать
временные законы в форме чрезвычайных указов во время перерыва думских занятий, с
тем, чтобы после их начала эти законы поступали на рассмотрение нижней палаты в
двухмесячный срок. Пресловутая статья соответствовала мировой традиции315 и принципу подзаконности правительственных актов316, будучи гарантией конституционного
310
«Закон о западном земстве, - подчеркивал А.И. Гучков, - был законом либеральным. Впервые
инородцы приобщались к российской жизни» (Александр Иванович Гучков рассказывает... // Вопросы
истории. № 12. М., 1991. С. 166).
311
Подразумевая март 1911 г., П.Н. Милюков отмечал, что царь «не соглашался уволить министра из-за разногласия с законодательными учреждениями», поскольку это «был бы “парламентаризм”»
(Милюков П.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 76). В ответ на подачу премьером в отставку Николай заявил П.А. Столыпину «самым решительным образом»: «Я не могу согласиться на ваше увольнение, и я надеюсь, что
вы не станете на этом настаивать, отдавая себе отчет, каким образом могу я не только лишиться вас, но
допустить подобный исход под влиянием частичного несогласия Совета. Во что же обратится правительство, зависящее от меня, если из-за конфликта с Советом, а завтра с Думой, будут сменяться министры»
(Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 389).
312
Савич Н.В. Указ. соч. С. 68.
313
Дневник А.А. Бобринского. // Красный архив. Т. 26. М., 1928. С. 144, 149.
314
Когда П.А. Столыпин предложил распустить палаты на три дня, Николай заметил: «А вы не
боитесь, что та же Дума осудит вас за то, что вы склонили меня на такой искусственный прием, не говоря уже о том, что перед Государственным советом ваше положение сделается чрезвычайно трудным».
Тем не менее, напоследок император согласился с премьером: «Хорошо, чтобы не потерять вас, я готов
согласиться на такую небывалую меру, дайте мне только передумать ее. Я скажу вам мое решение, но
считайте, что вашей отставки я не допущу» (Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 390).
315
С.А. Котляревский считал, что статья 87 «не представляет чего-нибудь своеобразного». Подразумевая право, которое эта статья давала правительству, он писал: «Трудно оспаривать его целесообразность в странах с неустановленным конституционным строем, при вероятности конфликтов, неконсолидированности партий, при отсутствии вообще условий, обеспечивающих регулярную, устойчивую
работу представительных учреждений». «Во всяком случае, - заключал С.А. Котляревский, - включение
в Основные законы 87-й статьи достаточно объясняется примером европейских конституционных норм»
(Котляревский С.А. Указ. соч. С. 60, 61). Статьи, аналогичные 87, содержали конституции Австрии (откуда она была заимствована), Аргентины, Бадена, Болгарии, Бразилии, Дании, Италии, Пруссии, Саксонии, Турции, Черногории и Японии.
316
В подобного рода статьях А.А. Алексеев усматривал «косвенные указания на подзаконность
административной деятельности государства» (Алексеев А.А. Указ. соч. С. 113). По мнению В.М. Гессена, «чрезвычайно-указное право началу подзаконности правительственных актов отнюдь не противоре-
62
строя317 и прав народного представительства318. В ней ярче всего проявлялось ограничение царской власти в законодательстве319. До и после марта 1911 г. государствоведы
полагали, что применение 87 статьи в ситуации, которая тогда возникла, было вполне
законно. Такую точку зрения разделяли иностранные320 и русские юристы321.
Левые и правые оппозиционеры Государственного совета олицетворяли для
П.А. Столыпина направление, «сознательно или бессознательно склоняющееся к парламентаризму и преуменьшению прав монарха в области издания чрезвычайных указов
чит, во-первых потому, что чрезвычайные указы издаются главой государства не иначе, как на основании
специальной делегации учредительной власти, и, во-вторых, потому, что они имеют провизорный характер». «В необходимости последующей санкции чрезвычайных указов законодателем, - полагал В.М. Гессен, - находит себе отчетливое выражение начало подзаконности правительственной власти» (Гессен
В.М. Указ. соч. С. 47, 48).
317
Статья 87, подчеркивал Б.А. Кистяковский, «имеет чрезвычайно важное значение в смысле
гарантий нашего конституционного строя. Благодаря ей ни в коем случае не могут быть изменены Основные законы, Учреждение Государственной думы, Учреждение Государственного совета и Положение
о выборах путем высочайшего указа. Эти последние гарантии неприкосновенности наших конституционных законов имеют с политической точки зрения гораздо большее значение, чем вышерассмотренные
гарантии неприкосновенности Основных законов, так как они установлены в пользу народного представительства, а не в пользу традиционной власти монарха» (Кистяковский Б.А. Указ. соч. С. 524).
318
В случае с 87 статьей, полагал С.А. Котляревский, «нет необходимости видеть специального
стремления ограничить права народного представительства. Именно такого стремления в формулировке
нашей 87-й статьи найти, как нам кажется, нельзя». Действительно, «по своему тексту и подлинному
смыслу 87-я статья выражает в большей степени готовность признавать естественное право народного
представительства, чем многие другие статьи Основных законов» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 60,
61, 64). Аналогичного мнения придерживался и барон Б.Э. Нольде (Нольде Б.Э. Очерки русского государственного права. СПб., 1911. С. 49, 65). О практике применения 87 статьи см.: Дякин В.С. Чрезвычайно-указное законодательство в России (1906 – 1914 гг.). // Вспомогательные исторические дисциплины.
Т. 7. Л., 1976.
319
По мнению одного из лидера правых в Государственном совете М.Я. Говорухи-Отрока, приведенному в записке, составленной в конце 1916 г. и адресованной царю, статьи 87, 112 и 113 Основных
законов, умаляя «значение неограниченного монарха», «ставят царя не только в равноправные отношения с законодательными учреждениями, но как бы подчиняют его волю усмотрению этих последних:
проведенный по 87 статье и царским именем опубликованный закон может быть без всякого его рассмотрения отвергнут Думой и Советом и даже просто механически теряет свою силу сам собой в том
случае, если правительством в определенный срок в Думу внесен не будет; каждый законопроект, одобренный Думой и Советом, должен быть, по смыслу этих статей, непременно рассмотрен и утвержден или
не утвержден монархом, законопроект же, внесенный в эти учреждения от имени монарха правительством, может быть вовсе не рассмотрен законодательными учреждениями, ибо никакого срока им на это
не положено, и судьба такого законопроекта в дальнейшем законом не предусмотрена вовсе; даже согласительные комиссии этих двух учреждений как будто бы имеют более прав, чем сам монарх, ибо им
представлена возможность в случае разногласий по отдельным статьям вырабатывать общие согласительные формулы, монарх же не имеет ни права, ни возможности утвердить закона, хотя бы вызванного
совершенной государственной необходимостью, при рассмотрении коего хотя бы в одной статье его разногласие между двумя палатами осталось бы неустраненным. Таким образом, монарх не является во всех
таких случаях верховным судией, решителем судьбы важнейших государственных мероприятий, и занимает какую-то связанную формальностью, как бы лишь делопроизводственную позицию» (Записка, составленная в кружке А.А. Римского-Корсакова и переданная Николаю II князем Голицыным. // Правые
партии… Т. 2. С. 591 – 592). В действительности эта записка была передана царю не Н.Д. Голицыным, а
Н.А. Маклаковым (Дякин В.С. Русская буржуазия и царизм в годы Первой мировой войны (1914 – 1917).
Л., 1967. С. 271).
320
Schasles P. Le Parlement Russe. Paris, 1910. P. 172. Сам П.А. Столыпин, защищая в апреле 1911
г. свою точку зрения перед законодателями, ссылался на австрийских и германских государствоведов
Борнгака, Гельда, Глатцера, Жолгера, Нейгера и Шпигеля (Столыпин П.А. Указ. соч. С. 343, 344).
321
Согласно В.М. Гессену, чрезвычайные указы могут издаваться по 87-й статье «как во время
закрытия, так и во время приостановки сессии» (Гессен В.М. Понятие сессии в конституционном праве
России. // Право. 1911. № 18. С. 1060). По мнению Б.Э. Нольде, статья 87 подразумевала издание чрезвычайных указов не только между разными сессиями, но и во время перерыва занятий одной и той же сессии (Нольде Б.Э. Указ. соч. С. 39).
63
до призрачности»322. Поскольку царь являлся противником установления парламентаризма, после мартовского кризиса положение при Дворе П.А. Столыпина, выступившего в роли защитника дуализма, по-прежнему было прочным, несмотря на слухи о близости падения премьера323.
Преемником погибшего в сентябре 1911 г. П.А. Столыпина стал В.Н. Коковцов,
а самоустранившегося А.И. Гучкова – октябрист М.В. Родзянко. Николай посоветовал
В.Н. Коковцову «не стоять в зависимости от какой-либо партии»324. Совет императора
о сохранении кабинетом аполитизма соответствовал конституционной доктрине325.
Выполняя царскую волю, В.Н. Коковцов являлся сторонником соглашения с оппозицией на почве аполитичного центризма326. В последнюю сессию 3-й Думы через нее прошли либеральные законопроекты, разработанные правительством, - о страховании рабочих и вознаграждении их за несчастные случаи 327. Если эти законопроекты шли
гладко, то законопроект об отпуске кредитов на церковно-приходские школы шансов
на успех не имел. Октябристы были принципиальными сторонниками секуляризации
народного образования. Между тем, успешному прохождению именно этого законопроекта придавал особое значение сам император.
Поводы для обвинения Думы в оппозиционности дало и рассмотрение сметы
Синода, когда в марте 1912 г. А.И. Гучков публично заговорил о влиянии на государственные дела «хлыста» Г.Е. Распутина328. Николай, лучше, чем кто бы то ни было,
Столыпин П.А. Указ. соч. С. 347.
Сотрудник П.А. Столыпина А.В. Зеньковский даже утверждал, что противники премьера в
Государственном совете «глубоко ошиблись, и именно в то время положение П.А. Столыпина еще более
укрепилось в глазах государя» (Зеньковский А.В. Указ. соч. С. 149). Это видно, в частности, из того, что
непосредственно после кризиса Николай пожаловал зятю премьера Б.И. Боку придворное звание камерюнкера, хотя П.А. Столыпин и не настаивал на этом (Куликов С.В. Высшая царская бюрократия и Императорский двор накануне падения монархии. // Из глубины времен. Вып. 11. СПб., 1999. С. 32). Слухи об
отставке П.А. Столыпина с поста председателя Совета министров были только слухами. На самом деле,
когда летом 1911 г. врачи открыли у него грудную жабу, стало ясно, что сердце П.А. Столыпина «требует полного и длительного отдыха» (Бок М.П. Указ. соч. С. 330). В связи с этим он хотел уйти с пост министра внутренних дел, сохранив за собой премьерство. В свои преемники по МВД П.А. Столыпин рекомендовал императору нижегородского губернатора А.Н. Хвостова (Допрос генерала В.Н. Воейкова. 28
апреля 1917 г. // Падение царского режима… Т. 3. М. – Л., 1925. С. 80). После гибели П.А. Столыпина
его преемником по МВД Николай хотел назначить именно А.Н. Хвостова. Однако В.Н. Коковцов отговорил императора от этого.
324
Интересная находка. // Вопросы истории. № 4. М., 1964. С. 108.
325
«Конституционная монархия, - писал октябристский государствовед, - отличается от парламентской тем, что последняя есть владычество партий, первая же есть – правительство, стоящее над партиями. Поэтому конституционная монархия, ограничивая и смягчая монархический принцип, сохраняет
вместе с тем преимущества, присущие монархическому образу правления» (Герье В.И. Указ. соч. С. 10 –
11).
326
В.Н. Коковцов держался «политики примирения с Государственной думой» (Показания С.П.
Белецкого. // Падение царского режима... Т. 4. Л., 1925. С. 274). На посту премьера В.Н. Коковцов играл
«роль либерала» (Клячко (Львов) Л.М. Указ. соч. С. 42). О премьерстве В.Н. Коковцова см.: Аврех А.Я.
Царизм и IV Дума. 1912 – 1914 гг. М., 1981; Дякин В.С. Буржуазия, дворянство и царизм в 1911 – 1914
гг. Разложение третьеиюньской системы. Л., 1988.
327
П.Н. Милюков охарактеризовал эти законопроекты как «серьезные» (Милюков П.Н. Указ.
соч. Т. 2. С. 66).
328
Использование версии о хлыстовстве Г.Е. Распутина в борьбе против императора А.И. Гучков, уже в эмиграции, оправдывал тем, что специалист по сектанству В.Д. Бонч-Бруевич заявил А.И.
Гучкову, будто Г.Е. Распутин – сектант. На самом деле В.Д. Бонч-Бруевич пришел к прямо противоположному выводу. Он говорил генералу А.С. Лукомскому, что Г.Е. Распутин – не сектант (Лукомский
А.С. Воспоминания. В 2-х тт. Берлин, 1922. Т. 1. С. 84 – 85). Более того, в 1912 г. В.Д. Бонч-Бруевич
опубликовал особую статью, в которой писал, что «Г.Е. Распутин-Новых является полностью и совершенно убежденным православным христианином, а не сектантом» ([Ляндрес С.М., Смолин А.В.] Примечания [к публикации «А.И. Гучков рассказывает…»]. // Вопросы истории. № 11. М., 1991. С. 195). А.И.
Гучков сознательно говорил неправду, когда, вопреки мнению В.Д. Бонч-Бруевича, обвинял Г.Е. Распу322
323
64
знавший об отсутствии этого влияния, расценил выступление лидера октябристов как
явную клевету. Речь А.И. Гучкова привела к ухудшению отношений между царем и
Думой. На докладе М.В. Родзянко о его приеме Николай наложил отрицательную резолюцию. Благодаря В.Н. Коковцову этот инцидент был улажен 329. Подавляя свое самолюбие, ради одобрения думцами Морской программы, царь уже в апреле согласился
принять депутатов перед окончанием их полномочий330. Впрочем, тогда же обострились отношения между правительством и Думой. Министр внутренних дел А.А. Макаров заявил, оправдывая с думской кафедры вооруженное подавление рабочих волнений
на Ленских золотых приисках: «Так было, так будет и впредь». Не только левые, но и
правые депутаты трактовали эту фразу как вызов, хотя с точки зрения А.А. Макарова
вызовом она не была331.
Сползание Думы в сторону оппозиционности вызвало у Николая раздражение:
он опять отказался от приема депутатов. Однако стараниями В.Н. Коковцова прием
все-таки состоялся332. Выступая перед депутатами 8 июня, выражение недовольства
Думой царь уравновесил признанием ее заслуг 333. Однако при обходе думцев императина в хлыстовстве. Миф о Г.Е. Распутине являлся для А.И. Гучкова инструментом политической борьбы.
329
«Я, - писал Николай В.Н. Коковцову, - не желаю принимать Родзянко, тем более, что всего на
днях он был у меня. Скажите ему об этом. Поведение Думы глубоко возмутительно, в особенности отвратительна речь Гучкова по смете Св. Синода. Я буду очень рад, если мое неудовольствие дойдет до
этих господ, не все же с ними раскланиваться и только улыбаться». Вместо недвусмысленного отказа
В.Н. Коковцов посоветовал Николаю написать М.В. Родзянко следующую записку: «У меня решительно
нет свободной минуты перед отъездом. Прошу Вас прислать мне все Ваши доклады. Я приму Вас по моем возвращении». Согласившись с премьером, Николай сказал: «Вы опять меня убедили; я готов послать
вашу записку. Вы правы, лучше не дразнить этих господ. Я найду другой случай сказать им то, что думаю об их выходках, и мне особенно было бы обидно сыграть в руку противникам Морской программы»
(Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 43, 44).
330
По сведениям сенатора С.П. Белецкого, царь «после речи А.И. Гучкова в 3-й Государственной
думе о влиянии Распутина, тем не менее, считаясь с государственными соображениями, заглушая в себе
личное чувство обиды, не пошел навстречу сильному напору на него разных влияний, желавших этот
момент личных чувств государя использовать в своих домогательствах об упразднении этого государственного института» (Показания С.П. Белецкого. // Падение царского режима... Т. 4. Л., 1925. С. 274).
«Я, - сказал Николай В.Н. Коковцову, подразумевая свое обещание принять думцев, - даю вам полное
право выразить за меня такое обещание; за Морскую программу я готов им забыть все огорчения, которые они причинили мне по смете Синода и по кредитам на церковно-приходские школы» (Коковцов В.Н.
Указ. соч. Т. 2. С. 54).
331
Член Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства сенатор С.В. Завадский отмечал, что пресловутая фраза, «многих переполошившая», «не была, по моему, таким криминалом, как ее принято считать в кругах более или менее левой окраски: ведь она не значила, что Макаров
сочувствует поспешным и неосновательным выстрелам в безоружную толпу, и хотел он только сказать,
что всегда и всякая власть была и будет вынуждена в крайности подавлять бунтарские движения вооруженной рукой» (Завадский С.В. На великом изломе (Отчет гражданина о пережитом в 1916 – 1917 гг.). //
Архив русской революции. Т. 11. Берлин, 1923. С. 52 – 53).
332
На письме В.Н. Коковцова о необходимости приема депутатов Николай написал: «У меня
решительно нет времени принять Государственную думу». При встрече с императором, состоявшейся 10
июня, В.Н. Коковцов отговорил Николая от бойкота Думы. «Вы совершенно правы, - заметил он, - я не
имею права нарушить моего обещания и опять благодарю вас за то, что вы отговорили меня от неправильного шага. Я приму членов Думы послезавтра. Не знаю только, что я скажу им; их речи опять были
мне очень неприятны и даже возмутительны, и едва ли я могу воздержаться от того, чтобы не высказать
им этого» (Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 62, 63).
333
«Не скрою от вас, - заявил Николай, - что некоторые дела получили не то направление, которое мне представлялось бы желательным. Считаю, что прения не всегда носили спокойный характер. А
для дела главное – спокойствие. С другой стороны, я рад удостоверить, что вы положили много труда и
стараний на решение главных в моих глазах вопросов: по землеустройству крестьян, по страхованию и
обеспечению рабочих, по народному образованию и по всем вопросам, касающимся государственной
обороны». Николай, также, напомнил о желательности кредита на церковно-приходские школы. «Меня
65
тор «сделал вид, что не знает А.И. Гучкова» и «прошел мимо, не подав руки»334. Поэтому на следующий день октябристы провалили законопроект о кредите на церковноприходские школы. Достоинства и недостатки 3-й Думы унаследовала 4-я, открывшаяся 15 ноября 1912 г.
Недоразумения между царем и 4-й Думой начались уже в самом начале ее деятельности. После избрания М.В. Родзянко председателем нижней палаты он выступил с
речью, в которой назвал государственный строй России «конституционным». Принимая М.В. Родзянко, Николай заявил ему по поводу речи: «Так должен думать и чувствовать каждый русский человек. Но отчего вы наш строй называете конституционным?»335 Намек императора на отсутствие в России конституции не противоречил консервативно-либеральному идеалу. В это время форму правления, называвшуюся при
Дворе «конституцией», представители радикального либерализма называли «парламентарным строем»336. Но его в России начала ХХ в. действительно не было.
Бестактность М.В. Родзянко покоробила царя, дав поводы для мнения о том, что
Дума стремится к установлению парламентаризма337. Но, снова подавив собственное
самолюбие, при решении вопроса о приеме депутатов, Николай выказал себя сторонником соглашения с оппозицией338 и дистанцирования от правых339.
Несмотря на примирительное отношение Николая и В.Н. Коковцова к нижней
палате, она не шла на заключение компромисса с правительством. Ярче всего оппозиционность 4-й Думы проявилась, как это ни парадоксально, в связи с выступлением лидера Фракции правых Н.Е. Маркова-2-го. В мае 1913 г. он обвинил премьера в покушении на казенный сундук, заявив по его адресу: «Красть нельзя». Хотя Н.Е. Марков-2-й
не пользовался симпатиями большинства Думы, она отказалась извиниться перед В.Н.
Коковцовым за выходку своего депутата. Как бы в насмешку над всеми политическими
прогнозами нижняя палата поддержала не либерального премьера, а черносотенного
думца. Тогда министры решили не посещать нижней палаты «до тех пор, пока им не
будет гарантирована защита от незаслуженных оскорблений». Николай согласился со
своими сотрудниками. Впрочем, его позиция, как всегда, была далека от однозначности340.
чрезвычайно огорчило, - признался он депутатам, - ваше отрицательное отношение к близкому моему
сердцу делу церковно-приходских школ, завещанному мне моим незабвенным родителем» (Ольденбург
С.С. Указ. соч. С. 473 – 474). В основе речи лежал набросок В.Н. Коковцова. Фраза о церковноприходских школах была внесена самим императором (Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 63).
334
Савич Н.В. Указ. соч. С. 83.
335
Родзянко М.В. Указ. соч. С. 56.
336
Савич Н.В. Указ. соч. С. 223.
337
В 1913 г. в окружении царя полагали, что 4-я Дума – это Дума, «докучающая правительству»
«желанием властвовать и ограничивать исполнительную власть». Того же мнения придерживался и В.Н.
Коковцов, уверенный в том, что новая Дума «в значительном числе членов» мечтала «управлять страной
через посредство руководимого ею правительства» (Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 130, 266).
338
Когда М.В. Родзянко поинтересовался у министра Двора барона В.Б. Фредерикса, «пожелает
ли государь принять кадет», барон ответил, что «государь примет всех, кто захочет явиться, даже социалистов». Несмотря на это, многие кадеты, в том числе и П.Н. Милюков, на приглашение не откликнулись. Николай, тем не менее, встретил депутатов «очень любезно» и оказался «холоднее, чем с другими»
не с левыми, а именно с правыми. Они хотели окружить императора, но он прошел «в центр толпы» (Родзянко М.В. Указ. соч. С. 57, 58).
339
В феврале 1913 г., при праздновании 300-летия царствования Романовых, по инициативе царя, вопреки просьбам черносотенцев, «предпочтение той или иной политической группе считалось недопустимым» (Джунковский В.Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 155). Более того, Николай разрешил произнести поздравительную речь одному М.В. Родзянко (Родзянко М.В. Указ. соч. С. 59, 62).
340
При обсуждении этого вопроса И.Г. Щегловитов и министр внутренних дел Н.А. Маклаков
добавили, что правительству следовало бы «распустить Думу и не очень торопиться новыми выборами».
Но остальные министры были против таких мер. На вопрос В.Н. Коковцова о том, «допускает ли он вообще возможность пройти без внимания этот эпизод», император ответил: «Разумеется нет, ведь иначе
66
После открытия 15 октября думской сессии министерская ложа пустовала. Поведение членов кабинета объяснялось их уверенностью в том, что оппозиционность
нижней палаты зашла слишком далеко. Как сообщал Николаю 14 октября министр
внутренних дел Н.А. Маклаков, депутатами вырабатывался «план ожесточенной борьбы Думы с правительством». Поэтому Н.А. Маклаков собирался призвать нижнюю палату к сотрудничеству с правительством, а в случае ее отказа от этого – рекомендовал
распустить Думу341. Совет министров под председательством государственного контролера П.А. Харитонова (временно замещавшего В.Н. Коковцова, который был заграницей) одобрил намерение Н.А. Маклакова подготовить указы об объявлении Петербурга в состоянии чрезвычайной охраны и роспуске Думы 342. Николай поддержал план
кабинета343.
Оппозиционность нижней палаты грозила затормозить законодательную деятельность, а потому в письме руководителю МВД царь обосновал мысль о превращении Думы в законосовещательную344. Н.А. Маклаков, однако, не сообщил о мысли Ни-
завтра так же безнаказанно вас могут и ударить» (Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 138, 139). В то же
время, в конце июня Николай заявил М.В. Родзянко, подразумевая министров: «К осени они одумаются»
(Родзянко М.В. Указ. соч. С. 67).
341
«Мне, - писал Н.А. Маклаков Николаю, - казалось бы необходимым сперва попробовать ввести Думу в ее законное русло крепкой рукой. С этой целью я предполагал бы теперь же с кафедры Думы
сделать ее членам спокойное, ясное, но решительное предупреждение о том, что путь, на который она
опять пытается стать, опасен и недопустим. Смысл учреждения Думы – совместная работа с императорским правительством на благо России. При данных же условиях не благу России служит Дума, а расслаблению своей родины» (Из переписки Николая II с министрами. // Монархия перед крушением… С.
93).
342
Согласно Особому журналу Совета министров 17 октября «О некоторых мерах на случай
нарушения правильного хода государственной и внутренней жизни», министры пришли к выводу, что
объявление Петербурга в положении чрезвычайной охраны «может подать повод к столь резким выступлениям против правительства в среде Государственной думы, что дальнейшее продолжение ее занятий
станет совершенно нетерпимым. При этом возможность подобных выступлений нужно предвидеть по
нынешним обстоятельствам и независимо от принятия вышеупомянутой меры, ибо значительная часть
думских кружков, даже из сравнительно умеренных партий, настроена крайне оппозиционно» (Документы о попытке государственного переворота в октябре 1913 г. [Публ. М.К. Шацилло] // Археографический
ежегодник за 1987 г. М., 1988. С. 311, 312). В то же время, сообщал Н.А. Маклаков Николаю 22 октября,
Совет министров заключил, что выступление Н.А. Маклакова «повлечет за собой самые острые последствия, а давать повод к дальнейшим осложнениям во взаимных отношениях с Думой Совет признает –
пока этот вопрос не будет всесторонне и всеми обсужден – нежелательным» (Из переписки Николая II с
министрами. // Монархия перед крушением… С. 94).
343
На соответствующем Особом журнале Совета министров он написал 23 октября: «Согласен.
Срок созыва новой Государственной думы должен быть значительно отдален» (Документы о попытке
государственного переворота… // Археографический ежегодник за 1987 г. М., 1988. С. 311, 312).
344
Это показало письмо царя Н.А. Маклакову от 18 октября. В нем Николай выразил надежду,
что речь Н.А. Маклакова «своей неожиданностью разрядит атмосферу и заставит господина Родзянко и
его присных закусить языки». В связи с этим Николай считал «необходимым и благонамеренным немедленно обсудить в Совете министров мою давнишнюю мысль об изменении статьи Учреждения Государственной думы, в силу которой, если Дума не согласится с изменениями Государственного совета и не
утвердит проекта, то законопроект уничтожается. Это – при отсутствии у нас конституции – есть полная
бессмыслица! Представление на выбор и утверждение государя мнений и большинства и меньшинства
будет хорошим возвращением к прежнему спокойному течению законодательной деятельности, и притом в русском духе» (Из переписки Николая II с министрами. // Монархия перед крушением… С. 91, 92).
Воплощение мысли царя не означало бы полного восстановления неограниченности самодержавия в законодательстве. Совещательный характер дореформенного Государственного совета А.Д. Градовский
видел в том, что монарх «может, во-первых, согласиться с мнением большинства или меньшинства членов Государственного совета, во-вторых, положить собственную резолюцию или видоизменить отдельные части проекта» (Градовский А.Д. Указ. соч. С. 26). Но о возвращении себе второй прерогативы Николай не помышлял.
67
колая коллегам345. Но этого, в конце концов, и не потребовалось. Исключительно благодаря И.Г. Щегловитову, который вошел в переговоры с Н.Е. Марковым-2-м, инцидент был исчерпан346. Обращение Николая к вопросу о понижении статуса нижней палаты было вызвано рецидивом ее оппозиционности, а не неприязнью царя к идее законодательных учреждений. Как только отношение Думы к правительству изменилось,
отношение царя к Думе стало примирительным347.
Консервативно-либеральные взгляды Николая толкали его к поиску компромисса с оппозицией. Попыткой такого компромисса стал «новый курс», провозглашенный
в январе 1914 г., после замены В.Н. Коковцова И.Л. Горемыкиным. Условия соглашения с оппозицией Николай выдвинул в рескрипте, данном новому премьеру 6 марта 348.
Судя по содержанию рескрипта, Николай выступил за соглашение с оппозицией, формально не выходящее за рамки дуалистической системы. Фактически царь был готов
идти намного дальше, вплоть до согласования свой кадровой политики с Думой, т.е. до
допущения в практику дуалистической системы элементы парламентаризма349.
Мнению о готовности Николая к соглашению с оппозицией противоречит как
будто бы то, что на заседании кабинета, состоявшемся 18 июня 1914 г. под председательством императора, он остановился на вопросе о возможности одобрения им закона,
Н.А. Маклаков писал Николаю 22 октября, что «из самого характера» обсуждения вопроса о
его выступлении в Думе он «с очевидностью увидал, что возбуждение другого, главного вопроса громадной государственной важности было бы при данных условиях в этом заседании совершенно невозможным. Оно встретило бы еще более настойчивые возражения, тем более горячие, что Совет считает
вообще, что думские дела выходят из круга Ведомства внутренних дел и относятся до компетенции лишь
председателя Совета министров, ныне отсутствующего» (Из переписки Николая II с министрами. // Монархия перед крушением… С. 95).
346
Н.Е. Марков-2-й явился «с изъявлением извинения и сожаления» к И.Г. Щегловитову (Интересная находка. // Вопросы истории. № 4. М., 1964. С. 96, 97). И.Г. Щегловитов «бесспорно приложил» к
этому «благополучному решению» «известное старание» (Коковцов В.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 140). После
общения с министром юстиции Н.Е. Марков-2-й принес В.Н. Коковцову свои извинения на заседании
Думы, состоявшемся 1 ноября.
347
Состоявшаяся в декабре аудиенция М.В. Родзянко у Николая выявила с его стороны «вполне
благожелательное отношение» к нижней палате. Царь указал на «нежелательность дальнейшей задержки
в осуществлении реформ». По признанию М.В. Родзянко, «таким милостивым приемом» он удостоился
«впервые» (Джунковский В.Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 256, 257).
348
«Только порядок и уважение к утвержденному мною закону, - гласил рескрипт, - могут создать те условия, при которых законодательная работа будет успешной и плодотворной. На том же уважении к закону и на взаимном доверии должна быть основана работа моего правительства и законодательных учреждений». Император не сочувствовал явному выходу за пределы дуалистической системы
законодательных учреждений, «круг ведомства коих, - говорилось в рескрипте, - строго очерчен в законе» ([Белецкий С.П.] Иван Логгинович Горемыкин. 27 октября 1839 – 27 октября 1914 г. Пг., 1914. С.
44, 45). О «новом курсе» см.: Дякин В.С. Буржуазия, дворянство и царизм в 1911 – 1914 гг. Разложение
третьеиюньской системы. Л., 1988. С. 178 – 219.
349
В первой половине 1914 г. деятельность Думы ознаменовалась «небывало высокомилостивым» отношением к ней со стороны Николая (Донесения Л.К. Куманина из Министерского павильона
Государственной думы, декабрь 1911 – февраль 1917 г. [Публ. Б.Д. Гальпериной и В.В. Поликарпова] //
Вопросы истории. № 2. М., 2000. С. 31). Когда законопроект о введении городского самоуправления в
Польше поступил в Государственный совет, И.Л. Горемыкин «открыто намекал» в его кулуарах, что
«монарх стоит на стороне Думы» ([Ковалевский М.М.] Указ. соч. С. 87). В мае фактический премьер и
главноуправляющий землеустройством и земледелием А.В. Кривошеин представил императору записку.
В ней доказывалась необходимость увольнения неугодных Думе членов кабинета: Н.А. Маклакова, И.Г.
Щегловитова и министра народного просвещения Л.А. Кассо. Записка получила одобрение Николая.
Запланированные кадровые перемены должны были состояться осенью 1914 г. (Донесения Л.К. Куманина… // Вопросы истории. № 2. М., 2000. С. 22) Вступление России 19 июля в Первую мировую войну
задержало обновление правительства. Впрочем, к июлю 1915 г. перечисленных министров, а также военного министра генерала В.А. Сухомлинова и обер-прокурора Синода В.К. Саблера Николай заменил сановниками, пользовавшимися доверием Думы.
345
68
отвергнутого одной из палат350. Однако, во-первых, возбуждение этого вопроса имело
чисто теоретический характер351. Во-вторых – царские размышления были направлены
против Государственного совета, а не Думы352. И.Л. Горемыкин и остальные министры,
кроме Н.А. Маклакова, выступили за сохранение существовавшего положения, и Николай согласился с ними353.
Недоразумения между правительством и палатами полностью исчезли с началом
Первой мировой войны. На заседании Думы 26 июля 1914 г. впервые за всю ее историю
подавляющее большинство депутатов оказали поддержку Совету министров. Фактический премьер А.В. Кривошеин и его сторонники расценили «священное единение» в
качестве предпосылки для парламентаризации верховного управления, конечной целью
которой должно было стать установление парламентаризма если не де-юре, то дефакто. Николай и И.Л. Горемыкин осуществление политики «священного единения»
видели возможным единственно в рамках дуалистической системы.
В начале 1915 г. А.В. Кривошеин перешел к подготовке введения парламентаризма, содействуя либерализации личного состава Совета министров и формированию
законодательного большинства леволиберального толка354. Это большинство возникло
в августе 1915 г. в виде Прогрессивного блока355. В результате присоединения к боль350
Николай заявил буквально следующее: «Вот я часто думаю, в какой степени тот закон, который сейчас существует, в какой степени он отвечает интересам России? Есть целый ряд законов, которые
не осуществляются, потому что две палаты несогласны; есть такие, которые желательно провести, которые вносит правительственная власть, но они тонут в Думе» (Допрос Н.А. Маклакова. 1 июня 1917 г. //
Падение царского режима… Т. 5. М. – Л., 1926. С. 133).
351
«Это, - вспоминал Н.А. Маклаков, - был обмен мнений, серьезного тут ничего не было» (Допрос Н.А. Маклакова. 1 июня 1917 г. // Падение царского режима… Т. 5. М. – Л., 1926. С. 134).
352
В подтверждение необходимости изменить существовавшее положение Николай сослался «на
отклонение Государственным советом законопроекта, касавшегося введения Городового положения в
губерниях Царства Польского». Николай заметил, что «вот эта мера, которая была с высоты престола
признана необходимою, мера, по поводу которой давались обещания, тем не менее, останется без осуществления, в виду того, что Государственный совет ее отклонил». Николай находил, что «это порядок
совершенно ненормальный» (Допрос И.Г. Щегловитова. 26 апреля 1917 г. // Падение царского режима...
Т. 2. М. – Л., 1925. С. 437).
353
В конце заседания царь объявил: «Господа, как было, так и будет» (Допрос Н.А. Маклакова. 1
июня 1917 г. // Падение царского режима… Т. 5. М. – Л., 1926. С. 133, 134).
354
В январе 1915 г. фактический премьер объявил Ж.М. Палеологу: «Я считаю, что более определенное ограничение императорской власти все же необходимо, а также, что надо будет распространить
контроль Думы на управление» (Палеолог Ж.М. Царская Россия во время мировой войны. М., 1991. С.
157 – 158). Речь, таким образом, шла именно об установлении парламентаризма. Это подтверждается еще
и следующим фактом. Уже в конце июля бывшему думцу князю В.М. Волконскому, назначенному товарищем министра внутренних дел, министры поручили дать заключение по законодательному предположению «о расширении запросного права Государственной думы» (Глинка Я.В. Указ. соч. С. 139 – 140).
Предположение было разработано в МИДе по инициативе его руководителя С.Д. Сазонова и с ведома
А.В. Кривошеина. Мидовский проект подразумевал установление «широкого контроля Думы над всеми
действиями правительства, что являлось первой серьезной ступенью к парламентскому режиму» (Михайловский Г.Н. Записки. Из истории российского Внешнеполитического ведомства. 1914 – 1920. В 2-х
кн. М., 1993. Кн. 1. С. 137, 139, 140).
355
О роли бюрократической элиты в образовании Прогрессивного блока см.: Куликов С.В. Правительственный либерализм и образование Прогрессивного блока. // На пути к революционным потрясениям. Из истории России вт. пол XIX – нач. XX в. Кишинев – СПб., 2000. О последующих отношениях
Блока с правительством см.: Дякин В.С. 1) Русская буржуазия и царизм в годы Первой мировой войны
(1914 – 1917). Л., 1967; 2) Царизм и Первая мировая война. // Кризис самодержавия... С. 563 – 648; 3)
Крушение царизма. // Власть и реформы… С. 618 – 642; Слонимский А.Г. Катастрофа русского либерализма: Прогрессивный блок накануне и во время Февральской революции 1917 г. Душанбе, 1975; Черменский Е.Д. IV Государственная дума и свержение царизма в России. М., 1976; Старцев В.И. Русская
буржуазия и самодержавие в 1905 – 1917 гг. (Борьба вокруг «ответственного министерства» и «правительства доверия»). Л., 1977; Аврех А.Я. Распад третьеиюньской системы. М., 1985; Думова Н.Г. Кадетская партия в период Первой мировой войны и Февральской революции. М., 1988; Шелохаев В.В. Рос-
69
шинству депутатов нижней палаты большинства членов верхней законодательный процесс начал протекать в режиме однопалатной системы. Вошедшие в Блок законодатели
равнялись на кадетов, поскольку первый пункт его программы подразумевал фактическое введение парламентаризма путем образования «министерства общественного доверия».
Мнение о тождественности такого министерства с «ответственным министерством» (т.е. кабинетом, ответственным не перед императором, а палатами) разделяли
дуалисты356. Парламентаристы настаивали на принципиальной разнице между двумя
министерствами, заявляя, что дарование «министерства доверия» введения парламентаризма не означает357.
Ответ на вопрос о том, как же было на самом деле, дает обращение к программе
Прогрессивного блока358. Согласно спискам «министерства доверия», подавляющую
часть его членов должны были составить исключительно члены Блока, причем не только депутаты Думы, но и царские сановники, являвшиеся назначенными членами Государственного совета. Следовательно, пункт о «министерстве доверия» вполне соответствовал канонам парламентаризма359. Соответствовал им и тот способ создания этого
министерства, который предлагали лидеры Прогрессивного блока360.
сийские либералы в годы первой мировой войны. // Вопросы истории. № 8. М., 1993; Hamm M.F. Liberal
Politics in Wartime Russia: An Analysis of Progressive bloc. // Slavonic Review. 1974. Vol. 33. № 3; Pearson R.
The Russian Moderates and the Crisis of Tsarism, 1914 – 1917. L., 1977.
356
Требование «министерства доверия», полагал обер-егермейстер И.П. Балашев, «явно равносильно установлению у нас ”парламентаризма” и сами участники Блока настолько это хорошо знают, что
упорно отрицают такое понимание их требования. Но какой иной можно придать ему смысл – я так и не
мог никогда от них узнать, и конечно – потому, что иного смысла их домогательств нет и быть не может.
Здесь вопрос не в формах, в которых они пытаются запутать это дело, а в самом его существе. Сущность
же парламентаризма заключается преимущественно в праве палат играть главную роль в назначении и
увольнении министров, и, конечно, у Блока задняя мысль была не иная как именно эта, и более откровенные этого даже не скрывают» (Балашев И.П. Указ. соч. С. 5).
357
Аргументируя в пользу того, что лозунг о создании «министерства доверия» не означал призыва к установлению парламентаризма, военный министр генерал А.А. Поливанов, являвшийся сторонником оппозиции, указывал: «Что эта формула не обозначала ”ответственного министерства” – вполне
явствовало из результатов заседания Государственной думы 20 июля [1915 г.], когда предложенная
Фракцией прогрессистов поправка, требовавшая включения в формулу перехода условия о ”немедленном установлении ответственности перед Государственной думой правительства, составленного из лиц,
пользующихся доверием страны”, была отвергнута, причем против этой поправки голосовала и Фракция
народной свободы, заявившая через своего лидера П.Н. Милюкова, что хотя лозунг ответственного министерства и есть лозунг партии, но что во время войны она не требует его введения». «Умышленно ли,
ради угождения задачам образовавшегося, как говорили, ”черного блока”, или неумышленно – вследствие неуменья и непривычки считаться с движением общественной мысли и разбираться в ней, - подчеркивал А.А. Поливанов, - но у нас очень часто совершенно определенно поставленную обществом
формулу ”министерство из лиц, пользующихся доверием страны”, понимали как требование ”министерства, ответственного перед Государственной думой”» (Поливанов А.А. Девять месяцев во главе Военного министерства (13 июня 1915 – 15 марта 1916 г.) [Публ. В.В. Поликарпова]. // Вопросы истории. № 2.
М., 1994. С. 129).
358
Ее первый пункт предусматривал создание политически однородного кабинета («объединенного правительства») из деятелей, пользующихся поддержкой народного представительства, как основного выразителя воли страны («из лиц, пользующихся доверием страны»), и готовых идти на воплощение программы большинства членов законодательных палат, т.е. Прогрессивного блока («согласившихся
с законодательными учреждениями относительно выполнения в ближайший срок определенной программы») (Программа «Прогрессивного блока». // Российские либералы: кадеты и октябристы. Сост. Д.Б.
Павлов и В.В. Шелохаев. М., 1996. С. 76).
359
Именно при «парламентском правлении», писал Б.Н. Чичерин, «министерская власть, по
назначению короля, постоянно передается в руки людей, располагающих большинством в представительных палатах» (Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М., 1899. С. 249).
360
Во время состоявшихся 27 августа 1915 г. переговоров между ними и министрами на вопрос о
том, каким путем «пожелание программы относительно правительства» может быть осуществлено, дум-
70
Противники отождествления «министерства доверия» с «ответственным министерством» указывали на то, что первое, в отличие от второго, может состоять не только из народных представителей и общественных деятелей, но и царских бюрократов.
Однако лидеры Блока и государствоведы признавали, что образование общественнобюрократического и даже чисто бюрократического правительства, зависимого от законодательных учреждений, также означало бы введение парламентаризма361.
Канонам парламентаризма не противоречил и термин «министерство доверия»,
хотя именно отсутствие тождества между ним и термином «ответственное министерство» лидеры Прогрессивного блока приводили в качестве доказательства того, что дарование «министерства доверия» не равнозначно введению парламентаризма. Однако с
точки зрения не только государствоведов, но и оппозиционеров замена слова «ответственное» словом «доверия» была, в конечном итоге, всего лишь игрой словами362.
Доказывая отличие «министерства доверия» от «ответственного министерства»,
лидеры Прогрессивного блока подчеркивали, что в первом случае речь идет именно об
«общественном доверии», т.е. доверии не только Думы, но и общества, представленного такими оппозиционными организациями, как Земский и Городской союзы, между
тем как во втором случае подразумевается только доверие Думы. Но общественные организации и народное представительство составляли как-бы одно целое363. Поэтому доверие первых автоматически означало и доверие второго.
цы ответили, что «вопрос сводится к призванию его императорским величеством пользующегося общественным доверием лица, которому должно быть поручено составление кабинета по своему усмотрению
и установление определенных взаимоотношений с Государственною думою» (Тяжелые дни (Секретные
заседания Совета министров 16 июля – 2 сентября 1915 г.)… // Архив русской революции. Т. 18. Берлин,
1926. С. 119). Однако эта рекомендация лидеров Блока полностью созвучна тому, что писал об особенностях формирования кабинета в парламентарных монархиях Б.Н. Чичерин: «Обыкновенно составление
министерства поручается одному лицу, которое предлагает монарху список товарищей. Это то, что называется парламентским правлением» (Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Ч. 3. Политика. М.,
1898. С. 237). П.Б. Струве к числу факторов, создающих парламентарному режиму «благоприятную почву», также относил назначение министров по представлению премьера (Основной государственный закон Российской империи. Проект русской конституции, выработанный группой членов «Союза освобождения». Paris, 1905. С. 22).
361
И.Н. Ефремов, объясняя в Думе 9 февраля 1916 г. взгляды прогрессистов, которые, в отличие
от кадетов, за введение «ответственного министерства» выступали открыто, заявил, что оно «не должно
непременно составляться из членов законодательных палат или даже исключительно из общественных
деятелей; в его среде могут быть и опытные, талантливые чиновники» (Выступление И.Н. Ефремова. 9
февраля 1916 г. // Государственная дума. Четвертый созыв. Стенографические отчеты. Сессия 4. Пг.,
1916. Стб. 1334 – 1335). «Основное различие между дуалистическим и парламентарным строем, - отмечал В.М. Гессен, - современная политическая доктрина усматривает в самом составе министерства: при
дуализме министерства имеют бюрократический, при парламентаризме – парламентарный характер».
Однако «при дробности политических партий и резком антагонизме между ними – образование парламентского министерства оказывается невозможным. Правительство переходит в руки “деловых” или
“чиновничьих” кабинетов, и если такой кабинет несет политическую ответственность пред парламентом
– т.е. выходит в отставку после вотума недоверия палаты, государственный строй сохраняет парламентарный характер» (Гессен В.М. Основы конституционного права. Пг., 1918. С. 421, 422).
362
Н.Н. Лазаревский характеризовал парламентаризм как «зависимость состава министерства от
доверия, оказываемого ему народным представительством» (Лазаревский Н.Н. Лекции по русскому государственному праву. Т. 1. Конституционное право. СПб., 1910. С. 474, 475). На состоявшемся 7 июня
1915 г. заседании Конференции кадетской партии П.Н. Милюков, самый стойкий противник отождествления упомянутых терминов, был вынужден признать: «“Доверие” уже тесно связано с “ответственностью”» (Кадеты в дни Галицийского разгрома 1915 г. [Публ. Н.А. Лапина] // Красный архив. Т. 59. М.,
1933. С. 120). «В сущности, - писал П.Н. Милюков, будучи в эмиграции, - при всем принципиальном различии двух формул, это был, в тогдашних условиях, спор о словах». «“Ответствовать”, - отмечал он, было не перед кем: вопрос стоял о “доверии”» (Милюков П.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 233 – 234).
363
П.Н. Милюков указывал на то, что Прогрессивный блок «ближайшим образом был связан с
Земским и Городским союзами» (Показания П.Н. Милюкова. 7 августа 1917 г. // Падение царского режима… Т. 7. М. – Л., 1927. С. 337). Общественные организации, будучи опорой Думы, сами опирались «на
71
Защищавшееся сторонниками Прогрессивного блока мнение о том, что создание
«министерстве доверия» не равнозначно переходу к парламентаризму было бы резонно,
если бы его введение происходило только при инкорпорировании формулы об «ответственном министерстве» в писаную конституцию. Однако в начале ХХ в. парламентарная система, как правило, вводилась не путем издания соответствующих законов, а через допущение в практику народного представительства соответствующих прецедентов364. Лидеры Прогрессивного блока понимали, что они пытаются ввести парламентаризм не законами, а прецедентами365.
Зависимость кабинета от палат имела не юридический, а фактический характер
не только при введении парламентарной системы, но и в ходе ее дальнейшего функционирования366. Тем не менее, некоторые оппозиционеры утверждали, что раз они говорили о доверии кабинету со стороны страны, а не большинства Думы, понятие «ответственный», подразумеваемое понятием «доверие», юридического характера не получанее, как на настоящее народное представительство» (Милюков П.Н. Указ. соч. С. 180, 183). Общественные организации, вспоминал соратник Г.Е. Львова, руководителя Земского союза, «крепко держались за
Государственную думу» (Полнер Т.И. Указ. соч. С. 283).
364
Поскольку «самое парламентское правление есть учреждение не юридическое, а фактическое», оно, писал Б.Н. Чичерин, «установляется не в силу закона» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 241). П.Б.
Струве подразумевал то же самое, когда писал, что «парламентарная система управления нигде не установлена законом, но повсюду является результатом так называемых “конституционных соглашений”, т.е.
постепенно образующегося политического обычая» (Основной государственный закон Российской империи… С. 22, 58).
365
На заседании Бюро Блока 29 августа 1915 г. октябрист Н.Н. Опочинин заявил: «Мы не просим
ответственное министерство, но известный usus вырастет в юридический институт. Сейчас не говорим,
но потом, может быть, создастся. Сделаем ошибку, если не станем на путь названия имени» (Прогрессивный блок в 1915 – 1917 гг. [Публ. Н.А. Лапина] // Красный архив. Т. 50 – 51. М. – Л., 1932. С. 152). Во
время своего выступления в Думе 9 февраля 1916 г. прогрессист И.Н. Ефремов, откровенно обосновывая
необходимость не «министерства доверия», а именно «ответственного министерства», подчеркивал, что
установление принципа ответственности министров перед народным представительством возможно «без
всяких потрясений», поскольку «не требует непременно изменения Основных законов; он может быть
введен у нас обычаем, рядом прецедентов». «Таким прецедентом, - по мнению И.Н. Ефремова, - например, мог бы быть случай торжественного заявления от имени Совета министров, что они считают возможным управлять страной, только опираясь на народное представительство, и потому сложат свои полномочия, как только Государственная дума выразит порицание их деятельности». «Еще лучше, - полагал
И.Н. Ефремов, - та же цель может быть достигнута путем высочайшего волеизлияния о твердом решении
для поддержания единения с народом неуклонно применять к увольнению министров начало их политической ответственности перед народным представительством» (Выступление И.Н. Ефремова. 9 февраля
1916 г. // Государственная дума. Четвертый созыв… Стб. 1334 – 1335). На заседании Бюро Блока 22 октября 1916 г. И.Н. Ефремов говорил то же самое: «Как можно сделать ответственное министерство теперь? Не предлагаю изменить закон, а добиваться, чтобы назначение министра происходило не индивидуально, а группой лиц» (Прогрессивный блок в 1915 – 1917 гг. // Красный архив. Т. 56. М., 1933. С. 101
– 102).
366
«Ни одна конституция, - писал по этому поводу Б.Н. Чичерин, - не признает за палатами права назначать министров: признается только ответственность министров перед палатами; но и это начало
не юридическое, а политическое» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 241). По наблюдениям П.Б. Струве, «нет
“парламентарских” конституций; ни одна конституция не признает за исполнительной властью обязанности быть органом большинства членов законодательного собрания. Этого мы не видим ни в Англии,
ни во Франции, ни в Бельгии – ни в одной стране с наиболее ярко выраженной парламентской системой.
Парламентаризм есть продукт политических навыков и нравов, а не текста конституции» (Основной государственный закон Российской империи… С. 22, 58). Мнение специалистов по этому предмету не изменилось и позднее. На состоявшемся в мае 1907 г. Втором всероссийском съезде Союза 17 октября приват-доцент В.А. Григорьев говорил о том, парламентаризм – «не столько право, как юридический обычай, применяемый в известные моменты» (Документы и материалы Второго всероссийского съезда Союза 17 октября и примыкающих к нему партий. // Партия «Союз 17 октября»… Т. 1. 1905 – 1907 гг. М.,
1996. С. 340). То же самое писал и А.А. Жилин, когда подчеркивал, что, поскольку «правила парламентаризма не формулированы в конституциях и законах», то «большинство ученых признают их не правовыми нормами, а соглашениями фактического характера» (Жилин А.А. Указ. соч. С. 360).
72
ет367. Однако даже если бы о думском доверии говорилось открыто, зависимость кабинета от нижней палаты все равно оставалась бы чисто фактической.
Воплощение лозунга о «министерстве доверия» было равносильно введению
«ответственного министерства» именно потому, что давало практике формирования
кабинета направление, следование по которому означало фактическое установление
парламентарной системы. В том, что лозунг о «министерстве доверия» не нейтрален, а
ориентирован налево, в сторону парламентаризма, отдавали себе отчет и лидеры Прогрессивного блока368, и солидарные с ними царские сановники369.
Делавшиеся оппозиционерами утверждения о принципиальной разнице между
«министерством доверия» и «ответственным министерством» были весьма прозрачной
тактической уловкой, нацеленной на то, чтобы затушевать истинную цель Блока, которая состояла в ликвидации дуалистической системы370.
На заседании Конференции кадетской партии, состоявшемся 7 июня 1915 г., П.Н. Милюков
отмечал, что, «говоря об “общественном доверии”, а не о доверии “большинства” Государственной думы», кадеты придают «понятию ”ответственности” моральный характер, а не юридический» (Кадеты в
дни Галицийского разгрома… // Красный архив. Т. 59. М., 1933. С. 120). Похожей точки зрения держался
В.И. Гурко. Доказывая, что дарование «министерства доверия» не означало введения парламентаризма,
он писал: «под министерством общественного доверия имелся в виду лишь такой состав правительства,
который пользовался лишь моральной, а не юридической поддержкой Государственной думы» (Гурко
В.И. Указ. соч. С. 685).
368
На заседании Бюро Блока 22 августа 1915 г. октябрист граф Д.А. Олсуфьев заявил: «Мы фактически проводим парламентское министерство». На заседании Бюро Блока 29 августа прогрессист М.М.
Ковалевский констатировал: «Вы вашим соглашением положили начало ответственного министерства»
(Прогрессивный блок в 1915 – 1917 гг. // Красный архив. Т. 50 – 51. М. – Л., 1932. С. 144, 152). Тождество между «министерством доверия» и «ответственным министерством» не отрицал даже П.Н. Милюков. На состоявшемся 8 июня 1915 г. заседании Конференции Кадетской партии он отметил, что «для
настоящего момента удобнее более широкая формула “общественного доверия”, которая может включить в себя и понятие ответственного министерства» (Кадеты в дни Галицийского разгрома… // Красный
архив. Т. 59. М., 1933. С. 141). Приблизительно тогда же П.Н. Милюков говорил В.В. Шульгину, что требуется не «ответственное министерство», но «нечто вроде этого» (Шульгин В.В. Дни. // Шульгин В.В.
Дни. 1920. М., 1989. С. 115). На заседании Бюро Блока 3 октября 1916 г. П.Н. Милюков, не боясь быть
услышанным посторонними, заявил, подразумевая «министерство доверия»: «Устроим ответственное
министерство из нашей среды» (Прогрессивный блок в 1915 – 1917 гг. // Красный архив. Т. 56. М., 1933.
С. 83). Весьма характерна, также, оговорка П.Н. Милюкова, сделанная им тогда, когда, вспоминая о принятии в ноябре 1916 г. большинством Государственного совета резолюции о «министерстве доверия», он
указал на то, что лидеры Прогрессивного блока «нашли в верхней палате большинство, которое признало
наше ответственное министерство» (Показания П.Н. Милюкова. 7 августа 1917 г. // Падение царского
режима… Т. 6. М. – Л., 1926.С. 360). Позднее П.Н. Милюков писал уже прямо, что в августе 1915 г. «на
твердую почву» был поставлен вопрос о правительстве, «ответственном» перед «большинством Думы»
(Милюков П.Н. История второй русской революции. // Страна гибнет сегодня. Воспоминания о Февральской революции 1917 г. Сост. С.М. Исхаков. М., 1991. С. 5).
369
Показательны заявления, делавшиеся парламентаристами в течение августа 1915 г. на заседаниях Совета министров. «Нельзя, - говорил А.В. Кривошеин 11 августа, - длить неопределенность и надо
решиться на путь действий в ту или другую сторону». «Наша обязанность, - отмечал Н.Б. Щербатов 21
августа, - сказать государю, что для спасения государства от величайших бедствий надо вступить на путь
направо или налево». «Надо, - подчеркивал А.В. Кривошеин 24 августа, - действовать в ту или другую
сторону». На заседании 28 августа Н.Б. Щербатов призвал «объединить кабинет на руле вправо или влево, покончив с теперешней неопределенностью» (Тяжелые дни… // Архив русской революции. Т. 18.
Берлин, 1926. С. 63, 93, 104, 125). «Система, которая была принята в Германии, Австрии и в Соединенных Штатах, где глава государства свободен выбирать правительство, какое он считает нужным, без обязательства составлять кабинет из членов парламента, - констатировал П.Л. Барк по поводу первого пункта программы Прогрессивного блока, - такое положение вещей, очевидно, не удовлетворяло наших законодателей». Они, по свидетельству П.Л. Барка, хотели «англо-французской системы», т.е. именно парламентаризма (Барк П.Л. Указ. соч. // Возрождение. Кн. 172. Париж, 1966. С. 86).
370
Соглашаясь на лозунг о «министерстве доверия», думцы считали, что об «ответственном министерстве» «должно быть сказано, но не в виде требования, а в смысле пожелания» (Родзянко М.В.
Указ. соч. С. 101). Вопрос об «ответственном министерстве» все фракции решили не поднимать «по так367
73
Неверно утверждать, будто между «министерством доверия» и «ответственным
министерством» не существовало вообще никаких отличий. «Министерство доверия»
означало введение парламентаризма де-факто, а «ответственное министерство» – не
только де-факто, но и де-юре371. Однако, поскольку достаточной предпосылкой парламентаризма было достижение соответствующего фактического состояния, принципиальной разницы между «министерством доверия» и «ответственным министерством»
не имелось372. Это понимали иностранцы, знакомые с политической практикой парламентарных государств373.
Осуществление лозунга о «министерстве доверия», как и об «ответственном министерстве», означало упразднение Основных законов, т.е. государственный переворот.
Антиконституционность этого лозунга была очевидна и для лидеров Прогрессивного
блока374, и для царских сановников375. Очевидно, что в конкретном политическом контексте лета 1915 г. борьба за «министерство доверия» имела не только оппозиционный,
тическим соображениям», но «свои действия направить по этому руслу» (Глинка Я.В. Указ. соч. С. 139).
По окончании состоявшегося 13 марта 1916 г. банкета участников Общеземского и Общегородского
съездов П.Н. Милюков отметил: «Как кадет, я стою за ответственное министерство, но, как первый шаг,
мы, по тактическим соображениям, ныне выдвигаем формулу – “министерство, ответственное перед
народом”. Пусть мы только получим такое министерство, и оно силою вещей скоро превратится в ответственное, парламентское министерство» (Донесение начальника Московского охранного отделения директору Департамента полиции о банкете участников Общеземского и Общегородского съездов. 16 марта 1916 г. // Буржуазия накануне Февральской революции. Под ред Б.Б. Граве. М. – Л., 1927. С. 94).
371
Это понимали в том числе и члены Императорской фамилии. Выступая по их поручению перед императором 3 декабря 1916 г., великий князь Павел Александрович попросил Николая «даровать
конституцию». Не добившись от императора согласия на дарование парламентаризма де-юре, великий
князь безуспешно призвал его сделать это де-факто: «Хорошо, - сказал Павел, - если ты не можешь дать
конституцию, дай, по крайней мере, министерство доверия» (Палей О.В. Мои воспоминания о русской
революции. // Страна гибнет сегодня… С. 175 – 176).
372
Мнение о тождественности «министерства доверия» и «ответственного министерства» обосновано ранее. См.: Куликов С.В. 1) IV Государственная дума и формирование высшей исполнительной
власти в годы Первой мировой войны (июль 1914 – февраль 1917). // Россия в XIX – XX вв. СПб., 1998.
С. 258 – 259; 2) Правительственный либерализм нач. ХХ в. как фактор реформаторского процесса. // Империя и либералы (Мат. межд. конф.). СПб., 2001. С. 95 – 97. Здесь дана более развернутая мотивация
этого мнения.
373
Так, в августе 1915 г. французский посол Ж.М. Палеолог расценил выдвижение лозунга о
«министерстве общественного доверия» как «воззвание к государю о немедленном установлении ответственного министерства» (Палеолог Ж.М. Указ. соч. С. 206). Тогда же А.В. Кривошеин выдвинул перед
императором два условия, на которых соглашался встать во главе кабинета: первое из них – премьер
«должен руководить всей политикой», а другие министры – «должны подчиниться ему», второе – «новый кабинет при своем представлении Думе потребует ее доверия». Осуществление кривошеинской программы, по мнению французского президента Р. Пуанкаре, привело бы к отмене «самодержавного» и
водворению «представительного режима», под которым он понимал парламентаризм (Пуанкаре Р. На
службе Франции. Воспоминания за девять лет. В 2-х кн. М., 1936. Кн. 2. С. 44). Действительно, как
отмечал П.Б. Струве, «в странах парламентского режима главная форма политической ответственности –
это зависимость пребывания министров у власти от вотума палат» (Основной государственный закон
Российской империи… С. 60).
374
На состоявшемся 29 января 1917 г. совещании оппозиционных деятелей кадет М.С. Аджемов,
имея в виду резолюции о «министерстве доверия», говорил: «Как юрист, я определенно заявляю, что в
резолюциях этих имеются все признаки 102 статьи» (Доклад Петроградского охранного отделения министру внутренних дел об отношении общественных организаций к аресту рабочей группы. 31 января 1917
г. // Буржуазия накануне Февральской революции… С. 182).
375
Российской империей, писал помощник управляющего делами Совета министров А.Н. Яхонтов, «управляли министерства, облеченные монаршим доверием». Поэтому требование «общественного
доверия», будучи «едва прикрытым отрицанием исторической прерогативы монарха, сводилось к требованию ограничения царской власти, т.е. к государственному перевороту» (Яхонтов А.Н. Первый год
войны (июль 1914 – июль 1915 г.). Записи, заметки, материалы и воспоминания бывшего помощника
управляющего делами Совета министров. Ввод. ст. и комм. Р.Ш. Ганелина и М.Ф. Флоринского. // Русское прошлое. Кн. 7. СПб., 1996. С. 303).
74
но и революционный характер. Неудивительно, что уже в августе 1915 г. Блок вышел
из под контроля бюрократической группировки, которая его инициировала, и превратился в оппонента как ее, так и всей монархии в целом. Это было вызвано бескомпромиссностью общественных деятелей, прежде всего – лидера кадетов П.Н. Милюкова.
Как и во время революции 1905 – 1907 г., накануне Февральской революции оппозиционеры рассматривали бюрократическую элиту в качестве своего противника, а не союзника376. Поведение общественных деятелей резко противоречило азам либеральной
политики, которая, полагали государствоведы, заключается в умеренности377 и соглашении378..
В отличие от общественных деятелей, царь и бюрократы проявили в годы войны
стремление к достижению компромисса с оппозицией. А.В. Кривошеин и его единомышленники выступали за соглашение с Блоком на его условиях, которые подразумевали немедленный демонтаж дуалистической системы и фактическое введение парламентаризма379.
Николай и И.Л. Горемыкин также выступали за соглашение с Блоком, но находили, что оно должно базироваться на Основных законах, т.е. на сохранении дуалистической системы380. Мнение царя и премьера об отсутствии у Думы права на вмешатель376
«Русская оппозиция всех оттенков боялась компромиссов, сговоров, - отмечала А.В. Тыркова.
- Соглашатель, соглашательство были словами поносительными, почти равносильными предателю, предательству. Тактика наша была не очень гибкая. Мы просто перли напролом и гордились этим» (Тыркова
А.В. Указ. соч. С. 386).
377
Согласно Б.Н. Чичерину, «умеренность, вообще, составляет первое требование здравой политики». По его мнению, «первое и главное правило относительно политики партий заключается в соблюдении умеренности» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 475, 544).
378
В конституционной монархии, подчеркивал Б.Н. Чичерин, «соглашение различных элементов
и умеренность в способах действия составляют» «основные требования». «Как правительство, так и партии должны, - писал Б.Н. Чичерин, - прежде всего, остерегаться преувеличения собственного начала,
памятуя, что всякое одностороннее начало не исчерпывает всей совокупности элементов и потребностей
общественной жизни, а потому требует восполнения. Высшая цель состоит все-таки в соглашении, а
борьба служит только средством». «Можно сказать, что государственный смысл партий, - полагал Б.Н.
Чичерин, - состоит в умении понимать истинную сторону в мнениях противников. При такой постановке
вопроса, очевидно, все сводится к своевременности принимаемых мер. Это и есть основной вопрос политики. Надобно знать, какие перемены вызываются жизнью, что ею подготовлено и что подверглось уже
процессу разложения и держится лишь искусственными средствами, представляющими остаток отживших порядков» (Чичерин Б.Н. Указ. соч. С. 264, 544).
379
На заседании кабинета 28 августа 1915 г. все министры, во главе с А.В. Кривошеиным, за исключением И.Л. Горемыкина и министра юстиции А.А. Хвостова, выступили за призвание «в состав
правительства объединенных общностью взглядов на предстоящие задачи лиц», т.е. за удовлетворение
требования оппозиции о замене министерства И.Л. Горемыкина «министерством доверия» (Куликов С.В.
Правительственный либерализм и образование Прогрессивного блока. // На пути к революционным потрясениям. Из истории России вт. пол XIX – нач. XX в. Кишинев – СПб., 2000. С. 289). Впоследствии, в
начале 1916 г. С.Д. Сазонов говорил Ж.М. Палеологу с исчерпывающей откровенностью, что он «хотел
бы, чтобы над властью был бы контроль» (Палеолог Ж.М. Царская Россия накануне революции. М.,
1991. С. 33 – 34). Между тем, государствоведы определяли сущность парламентаризма как участие парламента «в управлении посредством контроля правительства и народа за администрацией» (Корф С.А.
Указ. соч. С. 298).
380
«Государь, - писал П.Л. Барк о позиции царя в годы мировой войны, - желал сохранить систему, принятую в Германии, Австрии и Америке, где глава государства не стеснен определенной средой
для выбора премьера и прочих министров, и где министры ответственны не пред палатами, а только перед главой государства» (Барк П.Л. Указ. соч. // Возрождение. Кн. 175. Париж, 1966. С. 70). Вспоминая о
содержании собственноручных помет Николая, делавшихся им на официальных документах периода
мировой войны, мидовский чиновник Г.Н. Михайловский, являвшийся патентованным правоведом, отмечал, что в этих пометах «развивались типичные для так называемых конституционно-дуалистических
монархий рассуждения о недопустимости вторжения законодательной власти в область исполнительную» (Михайловский Г.Н. Указ. соч. Кн. 1. С. 82). Дуалистический характер позиции И.Л. Горемыкина с
очевидностью выявился во время диалога, состоявшегося 2 сентября 1915 г. между премьером и предсе-
75
ство в управление соответствовало аксиомам государствоведения381. То же мнение разделяли министр внутренних дел А.Н. Хвостов, назначенный в сентябре 1915 г., и председатель Совета министров Б.В. Штюрмер, заменивший в январе 1916 г. И.Л. Горемыкина382. Эти кадровые перемены были сделаны царем, дабы добиться компромисса с
оппозицией в рамках именно дуалистической системы. А.Н. Хвостов оказался первым
за всю историю Думы депутатом, назначенным на министерский пост. Он, а позднее
Б.В. Штюрмер, не принимая пункт программы Прогрессивного блока – о «министерстве доверия», выполняли, по повелению царя, остальные пункты программы.
Примирить оппозицию с правительством должно было, по мысли Николая, состоявшееся 9 февраля 1916 г., при открытии думских занятий, посещение царем Таврического дворца. Оно стало первой, и единственной, встречей монарха с депутатами в
стенах Думы383. Хотя рост оппозиционности нижней палаты после этого не
приостановился, Николай по-прежнему стремился к соглашению с Прогрессивным
блоком, доказательством чего стало назначение в сентябре 1916 г. товарища председателя Государственной думы октябриста А.Д. Протопопова министром внутренних дел.
Однако даже это назначение оппозиционности Блока не снизило. Наоборот, 1 ноября
1916 г. П.Н. Милюков выступил с речью, которая содержала намеки на измену не только правительства, но и царицы. Публично оглашая заведомо непроверенные «факты», с
правилами элементарной порядочности П.Н. Милюков обошелся весьма свободно384.
Поскольку, однако, эту речь произнес депутат, пользовавшийся общественным доверием, его обвинения также пользовались доверием, содействуя революционизации общества385.
Несмотря на безосновательность обвинений П.Н. Милюкова, ради соглашения с
оппозицией на почве дуалистической системы Николай заменил Б.В. Штюрмера А.Ф.
Треповым, а его – князем Н.Д. Голицыным. Однако и эти назначения не способствовали умиротворению Прогрессивного блока. В отличие от лидеров оппозиции, в августе
1915 – феврале 1917 г. царь и правительство прилагали реальные усилия для достижения компромисса с нею. В порядке управления и законодательства бюрократы выполнили, полностью или частично, большинство пунктов программы Блока386.
дателем Думы М.В. Родзянко: «Вы, Михаил Владимирович, хотите управлять?» – «Да, понятно». – «Как
понятно, управлять? Вы должны законодательствовать, а мы управлять» (Допрос М.В. Родзянко. // Падение царского режима... Т. 7. М. – Л., 1927. С. 154).
381
Согласно Б.А. Кистяковскому, Дума и Государственный совет, «по точному тексту наших
Основных законов, только законодательствуют и непосредственно не участвуют в управлении» (Кистяковский Б.А. Указ. соч. С. 526).
382
О назначении Б.В. Штюрмера см.: Ганелин Р.Ш., Флоринский М.Ф. От И.Л. Горемыкина к
Б.В. Штюрмеру: верховная власть и Совет министров (сентябрь 1915 – январь 1916 гг.). // Россия и Первая мировая война (Мат. межд. науч. кол.). СПб., 1999; Куликов С.В. Назначение Бориса Штюрмера
председателем Совета министров: предыстория и механизм. // Источник. Историк. История. Сб. науч.
раб. Вып. 1. СПб., 2001.
383
О посещении царем Думы см.: Куликов С.В. Император Николай II в годы Первой мировой
войны. // Английская набережная, 4. Ежегодник С.-Петербургского научного общества историков и
архивистов. СПб., 2000. С. 302 – 307; Витенберг Б.М. 9 февраля 1916 г.: Николай II в Государственной
думе. // На пути к революционным потрясениям. Из истории России вт. пол. XIX – нач. XX в. СПб. –
Кишинев, 2001.
384
Близкий к эсерам В.Л. Бурцев так охарактеризовал речь лидера кадетов: «Историческая речь,
но она вся построена на лжи» (Мельгунов С.П. На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцией 1917 г. Париж, 1931. С. 72).
385
«За моей речью, - вспоминал сам П.Н. Милюков, - установилась репутация штурмового сигнала к революции» (Милюков П.Н. Указ. соч. Т. 2. С. 238).
386
Преобразования, предпринятые властью в соответствии с пожеланиями оппозиции, составляют весьма внушительный список: реформирование Сената, упразднение административной гарантии,
введение подоходного налога, Устав о ревизии, частичная политическая амнистия, снятие правовых
ограничений с поляков, разработка конституции автономной Польши, отмена процентной нормы для
76
Единственным невыполненным пожеланием оппозиции оставался пункт о создании «министерства доверия». Тем не менее, противясь установлению парламентаризма, Николай до самой Февральской революции не выполнял рекомендации черносотенцев о полном роспуске Думы и превращении ее в законосовещательную 387. Более
того, в области управления Николай сознательно допускал косвенное влияние палат.
Именно оно, а не мифическое влияние «темных сил», и стало главной причиной «министерской чехарды»388. Предреволюционная практика формирования Совета министров
если и не привела к установлению парламентаризма, то, по крайней мере, содержала в
себе несравнимо больше его элементов, чем до войны. По сути дела, накануне революции форма правления в России была переходной от дуализма к парламентаризму389.
Николай не был принципиальным противником расширения прав Думы, но
полагал, что оно должно находиться в зависимости от политического развития
большинства населения Империи390. В конце 1916 г. царь одобрил план А.Д. Протопопова о введении судебной ответственности министров перед народным представительством391. Эту меру государствоведы рассматривали как шаг, направленный к окончательной парламентаризации управления392. Ввести «ответственное министерство» Ниевреев, поступающих в вузы и в адвокатуру, ликвидация черты еврейской оседлости, улучшение материального положения почтово-телеграфных служащих, установление трезвости. Пожеланиям оппозиции
соответствовала подготовка законопроектов о крестьянском равноправии, создании волостного земства,
демократизации Городового и Земского положений, распространении земских учреждений и кооперативах.
387
Куликов С.В. IV Государственная дума и формирование высшей исполнительной власти в годы Первой мировой войны (июль 1914 – февраль 1917). // Россия в XIX – XX вв. СПб., 1998. С. 259.
388
Подробнее о «министерской чехарде» см.: Куликов С.В. 1) «Министерская чехарда» в России
периода Первой мировой войны. Хроника событий (июль 1914 – февраль 1917). // Из глубины времен.
Вып. 3. СПб., 1994; 2) Николай II и его министры в годы Первой мировой войны: механизмы назначения
и увольнения. // Личность и власть в истории России XIX – XX вв. Мат. науч. конф. СПб., 1997; 3) IV
Государственная дума и формирование высшей исполнительной власти в годы Первой мировой войны
(июль 1914 – февраль 1917). // Россия в XIX – XX вв. СПб., 1998.
389
Именно эту переходную форму имел в виду С.А. Котляревский, когда, доказывая, что «согласие с правительственной политикой большинства палат есть необходимость и для конституционнодуалистических государств», отмечал: «Получается, конечно, не парламентаризм, но и не тот абсолютный дуализм, изображаемый в немецкой юриспруденции, который есть плод отчасти отвлеченной теории, отчасти политического испуга и партийного доктринерства и который мыслим лишь при режиме с
представительством совещательным» (Котляревский С.А. Указ. соч. С. 213).
390
«Власть Думы должна прогрессировать потихоньку, - говорил самодержец в январе 1916 г.
английскому генералу Д. Хэнбёри-Вильямсу, - ввиду трудности скорого развития воспитания широких
масс его подданных» (Hanbury-Williams J. The Emperer Nicholas II. As I knew him. London, 1922. P. 76).
391
«В конце декабря 1916 г., - вспоминал А.Д. Протопопов, - кроме мер экономического характера, мне казалось полезным в известной мере развить существовавшую русскую конституцию». А.Д.
Протопопов составил записку о предоставлении Думе права привлечения министров к суду. «Эту
записку, - вспоминал А.Д. Протопопов, - я передал государю при одном из своих докладов, перечисляя
меры, которые, по моему мнению, стояли на очереди; в их числе и было издание манифеста с
изложением вышеозначенного права, даруемого законодательным учреждениям. Государю, видимо,
понравилась моя мысль и он подробно на ней остановился» (Протопопов А.Д. Предсмертная записка
[Публ. П.Я. Рысса]. // Голос минувшего на чужой стороне. № 2. Париж, 1926. С. 186, 187). Указ «об ответственном кабинете», т.е. о судебной ответственности кабинета, был подписан императором и находился у министра юстиции Н.А. Добровольского в письменном столе. Его предполагалось обнародовать
«через Сенат, на Пасху», т.е. 2 апреля 1917 г. (Глобачев К.И. Правда о русской революции. Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения [Публ. Д. Дейли и З.И. Перегудовой]. //
Вопросы истории. № 8. М., 2002. С. 60) Но этому помешала Февральская революция.
392
«Постепенно, - подчеркивал С.А. Котляревский, - судебная ответственность уступает место
политической и сама становится достоянием скорее конституционной археологии, чем конституционного действующего права: само собой разумеется, этот процесс связан со степенью проникновения начал
политической ответственности в данный строй вообще. Тем не менее, право возбуждать судебное преследование против министров остается для парламентов некоторой ultima ratio, гарантией, не безразлич-
77
колай намеревался после победы в войне393. Февральская революция сделала невозможным неизбежное, в близком будущем, легальное установление в России парламентаризма.
Более чем два с половиной года, предшествовавшие февралю 1917 г., отмечены
преобразовательной деятельностью правительства, которая по своей интенсивности является беспрецедентной даже в ряду предшествовавших реформаторских эпох. Однако,
поскольку в результате не произошло немедленного введения парламентаризма, конфликт между властью и обществом вылился в революцию. Ее причины коренились не
только в политической, социальной или экономической сферах, но и в государственноправовом дискурсе. В контексте этого дискурса отношения власти и общества в начале
ХХ в. предопределяло фундаментальное противоречие между дуализмом и парламентаризмом.
ной особенно там, где политическая ответственность лишь в зародыше» (Котляревский С.А. Указ. соч. С.
101 – 102). Введение судебной ответственности соответствовало взглядам умеренных оппозиционеров.
Характерно, что член Прогрессивного блока Б.И. Кринский (Фракция центра) заявил 20 октября 1916 г.
на заседании Бюро Блока: «“Требуйте ответственного министерства” – мы можем только путем революционным. Но сложившиеся обстоятельства дают возможность сделать первый шаг. Если мы категорически потребуем судебной ответственности – право Думы предавать суду министров. Существует везде.
Этот первый шаг будет иметь такую колоссальную популярность, в которой не откажут. Первоначальная
ответственность была судебная» (Прогрессивный блок в 1915 – 1917 гг. // Красный архив. Т. 56. М. – Л.,
1932. С. 90).
393
Накануне революции Николай сопротивлялся не столько парламентаризму, сколько именно
введению его во время войны, считая, что это ухудшит внутриполитическую ситуацию, а потому пагубно отразится на боевых действиях. Показательно, что в ноябре 1916 г. царь несколько раз говорил А.А.
Вырубовой «о будущих переменах конституционного характера», не раз повторяя: «Выгоним немца, тогда примусь за внутренние дела!» Из бесед с императором А.А. Вырубова сделала вывод о том, что «государь все хотел дать, что требовали, но – после победоносного конца войны». «Почему, - говорил Николай, - не хотят понять, что нельзя проводить внутренние государственные реформы, пока враг на русской
земле? Сперва надо выгнать врага!» ([Вырубова А.А.] Фрейлина ее величества. «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой. М., 1990. С. 170) Тогда же Николай, подразумевая «министерство доверия», заметил А.Д. Протопопову, что «уступки Думе в это время вряд ли своевременны» и «надо предвидеть необходимость реформ к концу войны» (Показания А.Д. Протопопова. // Падение царского режима… Т. 4. Л.,
1925. С. 17). В начале января 1917 г. Николай признался лейб-дантисту С.С. Кострицкому, что «ответственное министерство» «было бы очень выгодно для него лично, так как сняло бы с него много ответственности». Однако тут же Николай заметил, что «даровать во время войны ответственное министерство он не находит возможным». «Сейчас, - отметил император, - это неблагоприятно отразится на фронте. А вот через три, четыре месяца, когда мы победим, когда окончится война, тогда это будет возможно.
Тогда народ примет реформу с благодарностью… Сейчас же все должно делаться только для фронта»
(Спиридович А.И. Великая война и Февральская революция. 1914 – 1917 гг. В 3-х тт. Нью-Йорк, 1960 –
1962. Т. 3. Нью-Йорк, 1962. С. 24). «Из-за того, что государь пытался охранять основы самодержавия, писал в 1928 г. близкий к царской семье С.В. Марков, внук одного из сподвижников С.Ю. Витте, - совершенно не следует, что он не считался с необходимостью для России конституционных реформ». Даровать полную конституцию царь находил для себя невозможным «как в силу присяги на верность самодержавию, так и под влиянием революционного насилия». По окончании войны Николай хотел «создать
Особую комиссию по разработке широкой конституции, принимая во внимание все особенности русского уклада и быта» и, в день совершеннолетия цесаревича Алексея, т.е. в 1922 г., «отречься от престола в
его пользу с тем, чтобы начало его царствования ознаменовалось дарованием этой реформы, дабы он в
день своего коронования был первым русским царем, присягнувшим на верность конституции». Николай
полагал, что «народные массы, оздоровленные победоносной войной, проникнутые упоением победы и
искренним патриотизмом, лучше, чем когда-либо, воспримут дарованные им права» (Марков С.В. Покинутая царская семья. М., 2002. С. 43 – 44).