okt_2008_Evolyutsiya_povedeniya_privyazannosti_v_novyih_s
advertisement
Бардышевская М.К. Эволюция привязанности в новых социальных слоях современной России. Актуальные проблемы клинической психологии: клиническая психология и социальный контекст (сб. научных статей)/. Материалы докладов на Ломоносовских чтениях 2008 г. Под общей ред. В.В.Николаевой. М., 2009, с. 6-33. Резюме. В работе рассматриваются вопросы эволюции поведения привязанности и связанные с ними изменения эмоциональной регуляции у детей, являющиеся предвестниками развернутых аффективных расстройств. В качестве отправного взято классическое представление Джона Боулби о структуре, функциях, развитии привязанности. Описаны изменения поведения привязанности, как матери, так и ребенка, связанные с новыми для России социальными явлениями: усиливающимся социальным расслоением, стремительным расширением рынка услуг и средств, «помогающих» компенсировать недостаточность материнской заботы, распространением либеральных ценностей (феминизма, приоритета индивидуальной свободы), размыванием границ семьи. Исследованы диады из новых социальных групп, в том числе верхнего слоя среднего класса. Описаны изменения привязанности, не укладывающиеся в известные классификации этого поведения: нарастающие неустойчивость, избирательность и особые условия проявления ключевых паттернов привязанности, фрагментация поведения привязанности, «дрейф» этого поведения по возрастной шкале (растяжение, смещение во времени сензитивных периодов). Обсуждаются специфика развития различения «живое-неживое», «свой-чужой», страха разлуки и одиночества у детей и страха потери ребенка у матерей в диадах с задержкой развития, искажением, разрушением поведения привязанности. На месте разрушенной индивидуальной привязанности образуется более элементарная, «стадная» привязанность к группе. Описаны фиксация ранних проявлений влечений, их искажения у детей и заполнение этими симптомами «дыр» в поведении привязанности, расщепление между представлениями о привязанности и реальным поведением у детей и родителей в этих диадах. Фрагментация, узкая специализация отношений привязанности с разными взрослыми, возможность развития привязанности за пределами известных сензитивных периодов позволяет говорить о существовании множества вариантов привязанности, в которых заинтересовано общество. Меняются критерии «достаточно хорошей матери» и представления о нормально развивающемся ребенке. Обсуждается проблема дифференциальной диагностики нарушений привязанности, реактивных состояний (в том числе затяжной послеродовой депрессии у матерей), аффективных расстройств. Ключевые слова: поведение привязанности, эмоциональная регуляция, дифференциация «живое-неживое», «свой-чужой», страх потери ребенка, страх разлуки, страх одиночества, материнская депрессия, привязанность к группе, компенсация ранних эмоциональных нарушений, аффективные расстройства, верхний слой среднего класса. 1. Теоретическая база исследования. Основные понятия. Привязанность и эмоциональная регуляция. Постановка проблемы. Привязанность определяется как инстинктивно заданная близкая эмоциональная связь между ребенком и матерью, возникающая еще до рождения ребенка1 и быстро развивающаяся в первые месяцы и годы его жизни. В иерархической уровневой модели эмоциональной регуляции2 привязанность рассматривается как сложно организованная подсистема, занимающая промежуточное положение между темпераментом и символической активностью. В рамках поведения привязанности развиваются первые устойчивые способы переживания и регуляции негативных (страх, тревога, гнев, обида, ревность) и позитивных эмоциональных состояний (радость общения, эстетическое удовольствие, переживание успеха, радость от созерцания деятельности других людей и от демонстрации своих достижений). В норме привязанность питает развитие символической активности и внутреннего мира ребенка, являясь источником хорошего опыта и ясных представлений о себе, матери, окружающих. Этот запас хорошего опыта и Для удобства в тексте слово ребенок используется в мужском роде, хотя речь идет и о мальчиках, и о девочках. Под эмоциональной регуляцией мы понимаем способность поддерживать психический тонус, адекватный для актуальных психических нагрузок, а также способность модулировать возбуждение и плавно изменять валентность аффекта. 1 2 представлений необходим для развития регуляции интенсивных, сложных и/или сенсибилизированных эмоциональных состояний, особенно в периоды нехватки внешних или внутренних ресурсов (разлуки, изоляции, усталости, болезни, потери). Качество привязанности традиционно определяется как безопасное или небезопасное3. Такое деление строится на представлении Джона Боулби (2003) о защитной функции привязанности как основной. Первые классификации привязанности были разработаны в результате наблюдения за взаимодействием маленьких детей и их матерей в разных ситуациях: кормления, кратковременной и долговременной разлуки (см. серию работ М. Ainsworth, выполненных в 50-70-е гг., например, Ainsworth, Blehar, Waters, 1978)4. В дальнейшем классификации становились более дробными, отвечая на конкретные запросы практики (например, выделялись типы привязанности у детей, воспитывающихся без родителей, или приемных детей). Исследования материнского поведения стимулировали интерес к диагностике привязанности на протяжении всего жизненного цикла, что привело к появлению новых диагностических категорий, применимых к взрослым (Буххайм, Дороднов, Кехеле, 2008). Методы диагностики и исследования привязанности определяются, прежде всего, возрастом испытуемых. В младенчестве и раннем детстве признаками небезопасной привязанности являются поведенческие проявления: отсутствие или слабость паттернов, важных для поддержания близости (сосания, цепляния, улыбки, плача, глазного контакта, следования за матерью, ориентации на ее эмоциональную оценку ситуации), а также использование ребенком «странных», искаженных способов контакта (агрессия, аутостимуляция), дезорганизация поведения в присутствии матери. Диагностически важным является соотношение между способами поддержания близкого контакта с фигурой привязанности и способами защиты от него, а также интенсивность поиска близости с фигурой привязанности по сравнению с силой конкурирующих мотивов (исследовательского, игрового, самоутверждения и пр.). У ребенка, начинающего пользоваться символами и говорить, возможна диагностика так называемых «рабочих моделей» матери, себя, окружающей среды5. При диагностике привязанности у взрослых важно определение динамики эмоциональных состояний человека во время беседы об опыте и переживаниях привязанности к близким людям6. Ранний опыт привязанности может наложить отпечаток на некоторые врожденные характеристики темперамента и даже изменить их. Одним из механизмов изменения врожденного стиля аффективного реагирования под влиянием небезопасной привязанности является неспецифическое повышение общей аффективной возбудимости ребенка в ответ на практически любой эмоциональный стимул. Повышенная аффективная возбудимость объясняется тем, что в условиях отсутствия адекватной внешней или внутренней поддержки любой эмоциональный стимул воспринимается человеком как угрожающий и требующий максимальной мобилизации. Аффективная возбудимость В классических исследованиях привязанности считалось, что безопасная привязанность является нормальной, то есть наиболее распространенной. Амбивалентная, избегающая и дезорганизованная привязанности рассматриваются как варианты небезопасной привязанности. Эти варианты привязанности оказываются более адаптивными, то есть позволяют ребенку психологически выжить, если ребенок воспитывается в семье с психическими больными родителями или в детском доме. В странах, где матери обычно возвращаются к работе вскоре после рождения ребенка, например, в Германии, отмечается больший процент небезопасной привязанности (Waters et al., 1995). 3 Для определения качества привязанности (поведенческих паттернов и защитных стратегий) у детей, начиная с дошкольного возраста, используют проективные методы, а у взрослых – полуструктурированное интервью. 5 Под «рабочими моделями» понимается система ожиданий и представлений о своих собственных ресурсах и способах поведения, а также о способах поведения матери в вызывающих тревогу ситуациях, требующих ее участия. Предполагается, что опасные и безопасные свойства окружающей среды также обобщены ребенком в определенной рабочей модели окружения. Сосуществование нескольких несогласованных друг с другом рабочих моделей себя, матери, окружения усиливает тревогу и ведет к искажению когнитивных процессов (Боулби, 2003). 6 Имеется ввиду полуструктурированное интервью на тему привязанности Adult Attachment Interview (Main, Goldwin, 1985). 4 может выражаться открыто в общей двигательной гиперактивности, в приступах дисфории или агрессии, гипоманиакальном состоянии7. Ранний опыт привязанности, глубоко влияя на эмоциональность ребенка, определяет развитие поведения, в том числе инстинктивно заданных форм (самосохранения, пищевого поведения, агрессии и пр.), и первых, по Выготскому (1994), «всецело аффективно-волевых» образов памяти, внимания, форм воображения и речи ребенка. Особое значение раннего опыта привязанности связано как с необратимостью действия механизма импринтинга, так и с «программным» характером первых обобщений эмоционального опыта, которые формируют ядро личности ребенка. Первые аффективные связи, возникающие в рамках привязанности, носят почти безусловный характер и плохо поддаются сознательной регуляции на протяжении дальнейшей жизни. Одним из механизмов эмоциональной дезорганизации является сенсибилизация определенной негативной эмоции. Сенсибилизация эмоции происходит, если близкий контакт с матерью всякий раз сопровождается переживанием этой эмоции, которая по механизму условной связи приобретает особое значение для поддержания близкого контакта не только с матерью, но и с другими людьми. Сенсибилизация эмоции выражается в повышении готовности реагировать данной эмоцией, в изменении ее продолжительности, интенсивности, качества переживания (феномен охваченности, погружения), в неспособности ее регулировать. Сенсибилизированная эмоция «подчиняет» себе, «перекрывает» другие эмоции, специфическим образом влияет на ход ассоциаций и процессов запоминания, начинает определять аффективный стиль поведения ребенка. Эти особенности могут сохраниться и на более поздних этапах развития. При нарушениях привязанности психические функции, тесно связанные с сенсибилизированной эмоцией, легко дезорганизуются (регрессируют, искажаются) при незначительном повышении аффективного градуса ситуации. Еще одним механизмом эмоциональных нарушений, возникающих в рамках привязанности, является бессознательная трансляция матерью, имеющей собственный опыт ненадежной привязанности, измененных паттернов взаимодействия ребенку. Вероятно, в непоследовательность отношения такой матери к собственному ребенку вносят свой вклад разные факторы: колебания настроения, противоречивость представлений о сути привязанности8, сильное бессознательное подкрепление интенсивных аффективных реакций и состояний ребенка, сходных с ее собственными9. Эмоциональные нарушения могут возникать и по механизму «выученной беспомощности», например, в случае послеродовой депрессии10 у женщины, когда попытки младенца «разбудить» ее материнский инстинкт оказываются неудачными. Для этих детей в ситуации близкого контакта с другим человеком характерно избирательное повышение некоторых показателей аффективной возбудимости, например, повышение уровня электропроводимости кожи, изменение сердечного ритма, при подавленной внешней экспрессии. Таким образом, эволюционные сдвиги в поведении привязанности могут иметь серьезные последствия в виде увеличения распространенности, частоты, глубины и устойчивости аффективных расстройств у матерей и детей. Этим обусловлена теоретическая и У детей, родители которых страдают биполярным расстройством (маниакально-депрессивным психозом) приблизительно в половине случаев отмечаются нарушения этого типа, и в другой половине - синдром дефицита внимания и гиперактивности, который является предшественником маниакально-депрессивного расстройства (Geller & DelBello, 2006). 8 Например, такая мать колеблется между представлением о привязанности к своему ребенку как о непосильной ноше и в то же время видит в этой связи смысл своей жизни и «обещание» счастья. 9 По нашим наблюдениям, в некоторых случаях привязанность между матерями с плохим опытом собственной привязанности и их детьми может быть улучшена, если матери пытаются осмыслить свой ранний опыт, например, в процессе психотерапии. Однако нет точного ответа на вопрос, насколько устойчивой к сознательным попыткам изменения является «инстинктивная» передача конфликтных вариантов привязанности из поколения в поколение у таких женщин, и насколько глубокими являются сдвиги, достигнутые в результате психотерапии привязанности. 10 Частота послеродовой депрессии стремительно растет с каждым годом (Nadel & Muir, 2005). 7 практическая значимость исследования эволюции поведения привязанности и механизмов влияния нарушений этого поведения на развитие эмоциональной регуляции матери и ребенка. Помимо основных положений теории привязанности Джона Боулби (2003) и современных представлений о механизмах эмоционального развития (ссылка) в данной работе используются идеи из других теоретических подходов, позволяющие выйти за пределы узкой диагностики поведения привязанности. Так, обсуждаются допустимый масштаб и последствия произвольного опосредования привязанности и возможности и пределы компенсации отсутствующих или нарушенных ее паттернов за границами сензитивного периода (то есть после первых двух лет жизни ребенка), проблема обратимости раннего эмоционального дефекта. При обсуждении эмоциональных состояний и переживаний, связанных с привязанностью, используется ряд понятий, разработанных в психоанализе: понятие анаклитической депрессии Rene Spitz (Шпиц, Коблинер, 2000), представление Melanie Klein (1988) о параноидальной и депрессивной позициях; понятие переходного объекта Винникотта (2002), модель раннего развитии влечений, представление об агрессии как поведении, устанавливающем границы между Я и не-Я (Mahler, 1968). Помимо исследования развития привязанности ребенка к матери, интерес представляют аспекты привязанности, связанные с социализацией ребенка. Для этого важно понять, как ребенок интегрирует привязанности к разным взрослым, которые могут иметь разное качество, между собой, и как устроены сети привязанностей. Поведение привязанности эволюционирует особенно интенсивно в периоды социальных сдвигов, образования новых социальных классов (групп) и усиливающегося социального расслоения. Такой период на протяжении последних двух десятилетий переживает Россия. Эволюция привязанности, являясь ядром человеческих отношений, происходит в различных социальных слоях, отражая заострившуюся специфику данного социального слоя. Иными словами, по тому, как выстраиваются первые эмоциональные связи между матерью и ребенком, можно судить о правилах «человеческого общежития», принятых в обществе11. Целый ряд феноменов привязанности имеют свою специфику в каждом социальном слое. Среди прочих к ним относятся: разделение «свой-чужой», страх отрыва от семьи, следование и подражание родительскому поведению или жизнь «вопреки» родительским эталонам, принятые, «узаконенные» поводы для долговременных и кратковременных разлук с детьми (отъезды на отдых, ради получения образования, на заработки), круг близких людей, которым доверяет ребенок, культура переживания разлуки с близкими. В настоящей работе делается попытка предварительного исследования эволюции привязанности на основе наблюдений в семьях, принадлежащих к новым для нашей страны социальным группам, приблизительно соответствующим среднему классу (15 процентов населения) и его верхушке (5 процентов?). Современных исследований влияния широкого социального контекста (политического класса, социально-экономического статуса) на развитие внутрисемейных привязанностей фактически нет как в России, так в других странах. Предполагается, что в социально неблагополучных семьях привязанность скорее небезопасная, однако особенности привязанности этих детей изучаются уже после того, как они извлечены из родной семьи. В поисковой системе PsychInfo по моему запросу «привязанность и социальный контекст» получена только одна ссылка, касающаяся нарушений привязанности у диких слонов в измененном социальном контексте. В русской мифоритуальной традиции нарушения материнского поведения, связи «мать-дитя» как базовой связи, лежащей в основе общественного единства, расценивались как признаки приближающегося конца света. В системе грехов, представленной в духовных стихах 19-20 веков, основными грехами, считаются грехи «против рода и материнства». (Щепанская, 2003, с. 453-458). 11 2. Параметры меняющегося социального контекста в современной России, влияющие на эволюцию поведения привязанности. На эволюцию поведения привязанности оказывают влияние следующие социальноэкономические и социально-психологические факторы. а) сильное социальное расслоение и противоречия государственной социальной политики. Отдаление ребенка от матери в семьях с высоким и низким социальноэкономическим статусом. Социальное расслоение в применении к привязанности означает разный доступ к ресурсам, которые можно использовать для безопасного вынашивания и рождения, воспитания, лечения и - в случае необходимости - реабилитации ребенка. Представление о том, что обладание внешними (материальными, людскими) ресурсами может сыграть ключевую роль в компенсации недостатка внутренних (биологических, эмоциональных, личностных) материнских ресурсов, облегчает принятие решения родить женщинами с высоким социально-экономическим статусом, ориентированными на «нормы» своей социальной группы. Материнство и поведение привязанности в этой социальной группе чаще, чем в других социальных группах, избыточно опосредовано. Широко распространены искусственные способы зачатия, вынашивания ребенка, родоразрешения, вскармливания, наблюдения за развитием ребенка (ЭКО, суррогатная мать, плановое кесарево сечение, гормональное прекращение лактации сразу после родов с переходом на заменители грудного молока). Из-за слабости инстинктивно заданного материнского поведения, которая усугубляется постоянным использованием различных «протезов» и заменителей привязанности, для женщин этой группы характерны множественные тревоги и страхи за ребенка, которые могут быть сведены к глубинному страху потери ребенка. Ответственность за его здоровье и развитие делегируется специалистам. Дополнительную тревогу вызывает необходимость постоянного контроля не столько за ребенком (с помощью систем искусственного слежения), сколько за нянями и специалистами (с помощью видеонаблюдения, проверки еженедельных отчетов, супервизии). Постоянный страх ошибиться в выборе специалистов, ответственных за воспитание и медицинское сопровождение ребенка, и готовность к их немедленному увольнению иллюстрирует одну из наиболее устойчивых сторон материнской позиции такой женщины. Женщины с низким социально-экономическим статусом отдаляются от детей из-за вынужденной необходимости работать или из-за депрессии, связанной с чувством беспомощности, невозможности повысить свой статус в обществе, в котором отсутствуют «социальные лифты», и обеспечить ребенка. Фактически деторождение поощряется государством в семьях, которые могут сами обеспечить необходимые ресурсы для воспитания детей, выжить без социальной поддержки12. В краевых (полярных) социальных группах развитие привязанности все чаще происходит в условиях ограниченного физического и эмоционального доступа к матери. То есть нарушенным оказывается базовое условие формирования привязанности (в классической модели Боулби). б) расширение рынка медицинских, психологических и образовательных услуг и средств контроля местонахождения/состояния ребенка; изменение критериев «хорошей матери», «нормально развивающегося ребенка». Как указывалось выше, эти услуги позволяют максимально опосредовать поведение привязанности в семьях с 12 Так, в качестве образца «жертвенного чадолюбия государством и церковью в средствах массовой информации пропагандируется образ жены олигарха. При декларируемой политике, поощряющей повышение рождаемости и поддержки семьи с детьми, фактически расходы на образование и здравоохранение снижаются и будут снижаться (доклад Набиуллиной – 2008 год – 1 процент от ВВП, в 2010 году – 0,6-0,7 процентов от ВВП). высоким достатком. Количество и стоимость потребленных услуг становятся своего рода показателями «хорошего материнства». Для семей с уровнем обеспечения ниже прожиточного многие услуги, опосредующие привязанность, являются недоступным соблазном. Это усиливает родительскую пассивность и беспомощность, в некоторых случаях – преступное бездействие (когда родители вовремя не обращаются за медицинской помощью, приводят в детский сад больного ребенка), безнадзорность13. В средствах массовой информации культивируются те страхи, которые выгодны производителям определенных товаров и услуг. Речь идет, прежде всего, о культивировании страха потери ребенка и его разновидностей. К ним относятся страх разлуки с младенцем сразу после родов, страх внезапной смерти младенца, страх травмы и падения ребенка, практикующего свои моторные и исследовательские навыки, страх повреждения кожи ребенка (из-за солнечных ожогов, некачественных подгузников, аллергии), страх пропустить критические периоды для занятий со специалистами. Как мера профилактики возможных несчастий предлагаются различные страховые программы, платные роды в присутствии родственников, различные системы слежения за ребенком, системы безопасности дома, в транспорте и на улице, особые «органические» линейки продуктов питания и ухода за ребенком, организация медицинских и спортивных процедур (диспансеризации, иммунизации, массажа и пр.) на дому, программы сверхраннего обучения и развития. Опосредуются товарами и услугами, прежде всего, те формы поведения привязанности, которые направлены на контроль жизненно важных функций ребенка (дыхания, сердцебиения, терморегуляции, движения, питания, выделения, иммунитета). Другие страхи, которые могли бы сократить потребление этих же товаров и услуг (страх травмировать ребенка избыточными медицинскими манипуляциями, страх материнской депривации, страх разлуки в первые месяцы жизни ребенка, страх задержки эмоционального и речевого развития ребенка с условиях его воспитания наемными работниками), недооцениваются и игнорируются. В современной России меняются критерии «нормально развивающегося ребенка». Они становятся скорее внешними, чем внутренними, и одновременно более субъективными, чем объективными. Так, если ребенок получает определенное количество качественных услуг специалистов, то, независимо от уровня его реальных достижений, признается, что он развивается «нормально» – в границах, поставленных природой. Для нейтрализации чувства вины матери важно понимание, что она сделала все, что смогла. в) особые формы современного института нянь (наличие нескольких нянь, включая ночную, их частая сменяемость, видеоконтроль за их работой, няни с плохим русским языком из стран ближнего зарубежья) на фоне исчезновения института бабушек; г) размывание границ семьи, связанное с распространением либеральных ценностей, появление новых «расплывчатых» форм родительского поведения (три папы одновременно), сохранение тесных связей с семьей второго родителя после развода, либерализация женщин, пропаганда их самостоятельности, активной занятости во время беременности и сразу после родов, независимости от мужской поддержки; частые отъезды по делам и на отдых без ребенка; д) замена реального общения с ребенком виртуальным (через телефон, Интернет, спутниковое телевидение) в условиях разлуки с ребенком; Изменение способов переживания разлуки, отрицание болезненного характера разлуки. Можно предположить, что эти особенности социального контекста, которые ослабляют, расшатывают материнское поведение или усиливают его конфликтный характер, Парадокс заключается в том, что некоторые матери из группы с низким социально-экономическим статусом работают нянями детей из материально обеспеченных семей, оставляя своих детей под присмотром других людей. Часто отмечаемые случаи воровства у этих женщин в семьях их работодателей могут быть не столько стихийной попыткой хотя бы частично компенсировать недостаток ресурсов, сколько актом протеста из-за вынужденного лишения контакта с собственным ребенком. Последующее увольнение позволяет восстановить контакт с ним. 13 приводят к «разбалтыванию», фрагментации привязанности у ребенка, то есть все больше ее звеньев становятся пластичными, изменяемыми и отвязанными от сензитивного периода. Новые социальные условия вызывают изменения и деформации материнского поведения, прежде всего, у тех женщин, которые принадлежат к новым социальным слоям. Пока непонятно, является ли такое развитие тупиковым или нет. 3. Характеристика исследованных диад «мать-ребенок» (семей). На протяжении нескольких лет исследовалось семьи с детьми, пережившими тяжелую материнскую депривацию в младенчестве и раннем детстве. Предметом исследования было развитие поведения привязанности ребенка и близкого взрослого (или нескольких близких взрослых), выполняющего родительские функции для ребенка. При обращении за психиатрической или психологической помощью проблемы с привязанностью не акцентировались родителями. Общая характеристика для всех детей из двух групп – наличие тяжелого раннего опыта: - отсутствие устойчивой безопасной эмоциональной связи с матерью на протяжении первых месяцев (лет) жизни ребенка, сопровождавшееся угрозой жизни ребенку (в ряде случаев – тяжелыми психосоматическими нарушениями); - явное отвержение матерью ребенка в этот период. Конкретные проявления включали: отказ матери заботиться о ребенке и его кормить (как грудью, так и искусственно), угроза здоровью ребенка путем оставления ребенка одного на несколько часов в младенчестве, прием матерью наркотиков во время беременности и раннего периода жизни ребенка; агрессия, направленная на ребенка (случаи насилия): сотрясение, бросание ребенка. Диады (семьи) были поделены на две группы. Первая группа – это 12 диад, дети из которых проходили неоднократное лечение в остром дошкольном отделении детской психиатрической больницы. Дети не имели генетических или выраженных органических расстройств. Двое исследованных детей– приемные дети. Социальный статус семей различный, в том числе довольно высокий («средний» класс). Однако все семьи обладают крайне низкими психологическими ресурсами для воспитания ребенка, требующего по различным причинам больших усилий, чем они рассчитывали до его рождения или усыновления. После рождения или усыновления ребенка в этих семьях происходило стремительное разрушение зачатка привязанности ребенка с матерью14 с прогрессирующим усилением общего расстройства психического развития у ребенка, которое быстро утрачивало генетическую связь с деформированной привязанностью. Отец пытался заменить ребенку мать в период младенчества (подходил к нему ночью, брал в свою кровать и пр.). Однако в дальнейшем он не мог справиться со своей родительской ролью самостоятельно. В семьях с приемными детьми основным мотивом усыновления было желание создать образцовую семью, удержать мужа в браке. Во всех семьях с приемными детьми отвержение ребенка матерью резко усиливалось после рождения или усыновления младшего ребенка. В большинстве семей (цифры) с родными детьми, помимо пациента, был сиблинг, который не наблюдался у психиатра, однако сведения о нем были скупыми. Родители детей из этой группы не готовы активно участвовать в реабилитации ребенка, имеют паразитические установки и часто заинтересованы в инвалидности ребенка. Однако активность отцов по уходу за ребенком выше, чем матерей. Именно отцы поддерживают контакт с персоналом больницы, изредка навещают ребенка там. Жалобы родителей при госпитализации ребенка: отставание в развитии, недоразвитие речи, нарушение поведения, аутоагрессия, страхи, расстройства влечений. Жалобы, как правило, всегда «отвязаны» от отношений привязанности. Объективное психическое На то, что зачаток привязанности существовал хотя бы в виде фантазии, указывает тот факт, что мать сохранила беременность или решилась на усыновление. 14 состояние ребенка (определяемое в результате клинического наблюдения), как правило, лучше, чем в описаниях родителей. Ребенок госпитализируется в психиатрическую больницу неоднократно, родители постепенно «отчуждаются» от него, утверждаются во мнении, что только специалисты обладают навыками и стратегиями, необходимыми для того, чтобы помочь ребенку. В период госпитализации родители не берут ребенка в отпуск на выходные или берут крайне редко и возвращают из отпуска преждевременно, ссылаясь на невыносимое поведение ребенка или его тяжелое психосоматическое состояние. Вторая группа – 10 диад из внешне благополучных семей с высоким достатком и социальным статусом. Возраст матерей на момент рождения ребенка от 28 до 34 лет. Все матери имеют одно или два высших образования, являются профессионально активными, три имеют собственный бизнес, две являются наемными управляющими крупных предприятий. В восьми случаях из 10 беременность воспринималась матерью как случайное, эмоционально нейтральное или «забавное» явление, серьезность которого ею не осознавалась. Во время беременности матери не меняли прежнего образа жизни, все продолжали работать и путешествовать. Две женщины принимали наркотические средства. Две другие женщины развелись и вступили в новый брак (в том числе одна с отцом ребенка). На сохранении беременности часто настаивал муж. Опыт родов в восьми случаях из десяти описывался матерями как неблагоприятный. Чаще всего матери вспоминают остро возникшее после родов необратимое чувство потери ребенка (в случае, если матери долго не приносили ребенка после родов в роддоме), сильное разочарование, непереносимое чувство ненависти к ребенку, причинившему матери нестерпимую боль в родах. Несмотря на то, что после родов прошло уже несколько лет, матери с подробностями, очень эмоционально описывали родовые муки, состояние собственной беспомощности, непрофессионализм медицинского персонала, отсутствие поддержки родных в роддоме. Сразу после рождения ребенка мать испытывала трудности налаживания эмоционального и физического контакта с малышом, не могла справиться с интенсивными чувствами, которые вызывал у нее ребенок, и его потребностями. Матери не могли преодолеть первоначальные трудности налаживания грудного вскармливания (избыток или недостаток молока в первые дни после рождения ребенка). При этом чувство потери ребенка или переживание несостоявшегося чуда усугублялось ухудшением эмоциональной связи с супругом. В подавляющем большинстве отцы реагировали на рождение ребенка депрессией, отстранялись от непосредственной заботы о нем, не могли смириться с потерей внимания жены, однако сразу же пытались организовать замещающий уход и заботу (присутствие бабушек, нянь, помощниц по хозяйству и пр.). Лишь в одном случае отец-медик активно участвовал в выхаживании своего недоношенного ребенка, который длительное время находился на искусственной вентиляции легких. Во всех случаях с рождением ребенка усиливался семейный разлад. Нарушения привязанности у всех детей с самого раннего детства сопровождались выраженным психосоматическим неблагополучием (дисбактериоз, лактозная недостаточность; дискинезия желчно-выводящих путей; хронические заболевания органов дыхания; болезни и инфекции органов чувств: глаз, ушей, носа; аллергия). В нескольких случаях (цифры) у детей развивались осложнения после прививок. Восемь из десяти детей на первом году жизни были подвергнуты тяжелым интрузивным диагностическим и хирургическим процедурам (искусственная вентиляция легких, рентген желудка; промывание слезных желез и пр.). Однако именно интенсивное сопровождение развития младенца специалистами-медиками и использование разнообразных средств ухода и лечения создавало у матери ощущение внешней поддержки и позволяло ей сохранить переносимую дистанцию при общении с ребенком. В дальнейшем наряду с психосоматической патологией у детей возникали и усиливались нарушения разных видов поведения (невербальной коммуникации, игры, исследовательского, агрессии), временные эмоциональные расстройства (страхи, депрессия), парциальные задержки или неравномерности развития. Когда ребенок достигал возраста двух-двух с половиной лет, отношение матери к нему неожиданно менялось в лучшую сторону. Вероятно, это было связано с достижениями в развитии малыша и с увеличением возможностей «взрослого» (речевого) общения с ним. У этих детей, действительно, отмечалось опережающее развитие либо речи, либо навыков самообслуживания. В любом случае, едва ребенок становился более социализированным и «удобным» в уходе, матери предпринимали шаги по восстановлению поврежденной привязанности. Для компенсации ранних нарушений своей связи с ребенком матери использовали разнообразные медицинские, образовательные, информационные, психологические ресурсы. Наряду с созданием сети замещающих привязанностей дети проходили психотерапию (в амбулаторных условиях) в течение нескольких лет. Некоторые матери (4 из 12) приняли это решение на определенном этапе собственной психотерапии. Матери были способны рассказать связанную, подчас драматизированную, историю своих отношений с ребенком, к эпизодам которой они возвращались на всем протяжении психотерапии. Матери регулярно обращались к психологу за консультацией по вопросам воспитания. Они просили советов, как лучше вести себя с ребенком в ситуации развода, как говорить об отсутствующем отце, как справиться с такими симптомами, как нарушения тонуса (хождение на цыпочках), страхи, как реагировать на особые увлечения, фантазии и игры ребенка, элементы навязчивости в его поведении. Важно отметить, что уже в период первого обращения к психологу матери данной группы хотя бы частично связывали нарушения поведения ребенка с нарушениями привязанности, в то же время не теряя убеждения в органической основе психических нарушений у малышей. В качестве вероятных органических причин приводились неврологические последствия недоношенности, родовой травмы, осложнения на нервную систему после прививки, повреждения нервной системы после механической травмы (падения) в младенчестве. Близкие родственники (отцы, бабушки) оценивали негативный эффект от ранних нарушений привязанности как более тяжелый, чем представляли матери. Для данного исследования мы отобрали детей из младшей возрастной группы (3-6 лет), поскольку в этом возрасте нарушения привязанности еще отчетливо видны на уровне поведения. Три наблюдения за развитием детей из старших возрастных групп (7-11 и 1216 лет) со сходной историей развития позволяли делать попытки прогноза развития младших детей. 4. Методы. 1. Метод систематического структурированного наблюдения за привязанностью ребенка и матери в условиях игровой комнаты. 2. Диагностика эмоциональной регуляции ребенка (в рамках уровневой модели). 3. Клинико-психологическая оценка объективной тяжести психических нарушений у ребенка (результаты комплексного обследования детей, находящихся в психиатрической больнице). 4. Сбор и анализ анамнестических данных по раннему развитию ребенка (особенности родоразрешения, вскармливания, организации ухода за младенцем, субъективно непереносимые для матери ситуации взаимодействия с ребенком). 5. Анализ данных о поведении матери в специфических ситуациях, стимулирующих поведение привязанности (данные получены методом наблюдения и полуструктурированного интервью): - Страхи, связанные с ребенком . - Поведение во время болезни ребенка. - Поведение матери во время укладывания спать и во время ночного сна ребенка. - История разлук с ребенком, их частота, продолжительность, причины. Чувства, с которыми мать рассказывает о разлуках. - Реакции на няню. Критерии выбора няни. Обязанности няни. Реакции на конфликты между няней и ребенком. Причины расставания с няней. - Реакция на проявления привязанности со стороны других родственников (отца, бабушки) к ребенку. - Реакция на других детей и их родителей. - Поведение, связанное с соблюдением сеттинга психотерапии ребенка (пропуски, опоздания, попытки вмешательства). 6. Анализ высказываний матери и ее поведения во время беседы о ребенке и о том, как складывался контакт между ней и ребенком в ранний период. Оценивались эмоциональный фон, невербальные проявления (их адекватность содержанию рассказа), связность рассказа; характер вопросов, которые мать задает психологу; активность матери. Этот анализ предпринимался с целью определения: а) субъективной тяжести для матери истории раннего развития ребенка, истории привязанности к нему и актуального психического состояния ребенка; б) психических ресурсов матери, необходимых для компенсации ранних нарушений привязанности между ней и ее ребенком: характера переживаний, связанных с привязанностью к ребенку и другим близким людям; представления матери о природе нарушений у ребенка, его слабых и сильных сторонах; в) активности матери: способности находить и использовать ресурсы для развития и реабилитации ребенка; способности к сотрудничеству со специалистами. 7. Анализ символической игры ребенка, в которой оценивалась динамика отношений с фигурой, символизирующей мать (отца). В результате анализа были выделены следующие показатели поведения привязанности, чувствительные к социальным изменениям, по которым различаются две исследованные группы диад (семей) : а) репертуар поведения привязанности; б) сроки, возрастные периоды (возраст ребенка, возраст матери) появления основных образований привязанности15; в) порядок, последовательность появления основных паттернов привязанности, г) интенсивность отдельных паттернов и соответствующих им способов переживания привязанности (примером особых переживаний у матери являются сильные страхи, переживаемые в виде панических атак: страх потери ребенка, страх психической неполноценности у ребенка, страх травмы ребенка из-за агрессии или бездействия отца); д) условия и ситуации, запускающие и тормозящие поведение привязанности (поведение привязанности у матери может резко усиливаться в ситуации, когда восстановление близости с ребенком невозможно по объективным причинам, например, когда она, находясь на отдыхе в другом полушарии, выходит в открытый океан. Когда же мать остается рядом с ребенком без помощников, она стремится избавиться от него.) е) роль поведения привязанности в развитии других типов поведения и эмоциональной регуляции ребенка и матери (ссылка: пограничное расстройство личности излечивается к 40 годам, если у женщины есть дети); Нарушения влечений, то есть базальных форм эмоциональной регуляции, наиболее чувствительных к меняющимся паттернам привязанности. Критериями формирующейся привязанности являются элементарные эмоционально-поведенческие реакции ребенка и матери друг на друга. К ним относятся: запечатление определенного набора признаков друг друга (запах, тактильные ощущения от кожи, волос, одежды, голос), которые имеют успокаивающее значение и для ребенка, и для матери, мгновенное взаимное узнавание, реакция оживления и приветствия, страх и протест против чужих и разлуки друг с другом, потребность в физической близости друг с другом, реакции следования отслеживание эмоционального состояния друг друга и подстраивание под него.. Особенностью нормальной привязанности матери является мотив защиты ребенка и поощрения психофизического развития малыша за счет интуитивного понимания его потребностей. 15 ж) характеристики иерархии или сети привязанностей: количество людей, к которым привязаны ребенок и мать, место эмоциональной связи «мать-дитя» среди других эмоциональных связей (часто становится частичной, фоновой или эпизодической связью), способы совмещения ребенком разных взрослых; з) соотношение реального и воображаемого поведения привязанности. Под воображаемым поведением привязанности понимается комплекс представлений о своих привязанностях. Стиль, архитектура представлений о привязанности отражается в ряде особенностей игры и речи ребенка, а также в характерных высказываниях матери о своей связи с ребенком; и) соотношение параноидального, депрессивного аспектов материнской позиции и здорового материнского поведения. 5. Структура привязанности – два пути эволюции: привязанность к группе и привязанность к расширенной семье. В исследованных группах наиболее отчетливо проявляются 2 линии современной эволюции поведения привязанности социально, профессионально активной матери и ее ребенка: а) линия отказа матери от эмоциональной связи с ребенком из-за непереносимости, субъективной тяжести такой привязанности, невозможности ее интегрировать с работой, другими отношениями, интересами, увлечениями. Мать идет на добровольную «потерю» ребенка, демонстрируя готовность к признанию его инвалидом по психическому заболеванию в самом раннем возрасте и делегируя свои материнские обязанности персоналу психиатрической больницы. При этом мать воспринимает персонал больницы обезличенно, не стремится к установлению доверительного контакта с кем-либо; б) линия искажения поведения привязанности: «разбалтывания», «размывания», расчленения поведения привязанности профессионально активной матери, с компенсаторным протезированием некоторых паттернов, как за счет использования технических средств, так и за счет создания сети замещающих привязанностей, с избирательным усилением одних паттернов, реверсией других, фиксацией и искажением третьих. Первая линия означает неизбежное возникновение уже в раннем возрасте общего расстройства психического развития ребенка. Когда ребенок достигает возраста 3 лет (то есть нижнего порога, разрешающего госпитализацию), мать помещает малыша в острое отделение психиатрической больницы, которое вскоре становится для ребенка аналогом детского дома. При этом генетическую связь общего психического расстройства ребенка с грубо нарушенной привязанностью в диаде «мать-ребенок» обнаружить тем труднее, чем старше становится ребенок, особенно в условиях повторяющихся госпитализаций ребенка без матери, при которых ребенок формирует замещающие привязанности «к группе» и персоналу больницы. Сама мать эту связь не осознает. Следует отметить, что детские психиатры до сих пор склонны рассматривать нарушения привязанности односторонне, как симптом общего психического расстройства у ребенка (в том числе как ранний признак шизофрении)16. Среди клиницистов бытует мнение, что психически здоровый Вот отрывок из свежего (весна 2008 года) заключения профессора, доктора медицинских наук, которая консультировала мальчика весной 2003 года рождения, хронически отвергаемого матерью, впервые госпитализированного: «На первый план выступают биполярные аффективные расстройства с отчетливыми протестными реакциями, окрашенными депрессивно-дистимическими проявлениями. Наряду с этим обращает на себя внимание особое отношение мальчика к матери, приближающееся к идеям отношения и явному отказу от контакта с ней, а также особая форма взаимоотношений с окружающими детьми в группе. Она не укладывается в картину классического детского аутизма…В данном случае можно говорить об отгороженности эндогенного больного от возрастного окружения. Таким образом, полиморфные аффективные расстройства с особой формой взаимоотношений с детьми, идеи отношения по отношению к матери позволяют с большой долей вероятности говорить о шизофренической природе заболевания». 16 ребенок должен быть устойчивым к любым проявлениям аффективного расстройства у матери, тем более к изолированным нарушениям материнского поведения. Репертуар поведения привязанности у такого ребенка сильно искажен. Для привлечения внимания матери, для воздействия на нее и выражения своего эмоционального состояния ребенок использует агрессию и самоагрессию. В присутствии матери ребенок сильно возбуждается и не может успокоиться. Находясь в больнице, ребенок не протестует против разлуки с матерью и не радуется при встрече с ней. Малыш, плохо владеющий речью, способен выразить свое отчуждение, обращаясь к матери на «Вы». Создается впечатление реверсии отношений «свой-чужой», которая в данном случае психологически оправдана. В символической игре ребенка отмечается много агрессии, направленной против материнской фигуры. В целом, в домашних условиях преобладает разрушительная активность (ребенок устраивает потоп, преследует здорового сиблинга, собаку) с усиливающимся с возрастом мотивом мести. Отсутствие хорошего опыта, накопленного в общении с матерью, проявляется в отсутствии нормального детского лепета, искажении 1интонации, более грубых нарушениях развития речи по аутистическому типу. Нелюбовь к мягким игрушкам сочетается со стойким интересом к деформированным, выброшенным предметам: грязи, испорченным железным деталям, кускам строительного мусора, проводам, который сохраняется у ребенка на всем протяжении дошкольного детства. Привязанность к отцу фрагментарная, незавершенная, но отдельные паттерны этой привязанности очень сильны. Реакция на разлуку с ним может быть острой: ребенок зовет отца, кричит, плачет целыми днями напролет, продолжает кричать и звать его при его приходе, успокаивается, только когда вместе с отцом покидает территорию больницы. Привязанность к ребенку у матери извращена: мать боится и избегает ребенка, видит в нем «монстра», угрозу своему физическому и душевному здоровью. Мать не стремится реабилитировать ребенка, не интересуется детскими товарами и услугами. Избегая общения с ребенком, такая мать посвящает много времени самообразованию, профессиональному и физическому самосовершенствованию, уходу за собой, воспитывает домашних питомцев, то есть занимается тем, что позволяет ей почувствовать себя компетентной и сильной. Такими способами она пытается справиться с тяжелой депрессией, которую объясняет биохимическими сдвигами в послеродовый период, а также разладом в отношениях с отцом ребенка, но не беспомощностью в контакте с ребенком. Привязанность к ребенку у отца искажена: на первый план выходит несоответствие между реальным довольно хорошим поведением привязанности и демонстрируемым снисходительным, глумливым отношением к ребенку. Важно, что отец в жизни относится к ребенку теплее, чем мать (подходит к ребенку ночью и берет его к себе, если ребенок беспокойно спит; ухаживает за ним во время болезни, занимается с ребенком без чувства напряжения), хотя склонен на словах отрицать или обесценивать свою теплоту. Отец демонстративно «обездушивает» малыша, сравнивая с поломавшимся компьютером или неисправной машиной, проявляет беспокойство только из-за отставания в развитии когнитивных функций малыша. Возможно, отец лучше понимает ребенка из-за сходства некоторых проявлений в поведении ребенка с собственным поведением в раннем детстве. Однако отец избегает говорить на эту тему из-за страха быть обвиненным в носительстве генов, отвечающих за расстройство у малыша. В больнице, в коллективе детей, в условиях четкого режима, при отсутствии дестабилизирующих контактов с родственниками, ребенок постепенно, в некоторых случаях очень медленно, после первоначального периода отгороженности, формирует «стадную» привязанность к территории, к группе детей и к воспитателю. Следует подчеркнуть, что воспитатель относится ровно, благожелательно и предсказуемо ко всем детям и не выстраивает индивидуального контакта с ребенком. Несмотря на нарушенную привязанность к родителям, ребенок способен строить и восстанавливать после перерыва доверительные и более безопасные, чем с родителями, отношения с кем-то из взрослых, живущих в другом городе или стране, с которым он имеет возможность проводить часть года (летние каникулы) без родителей. Наиболее сильные срывы эмоциональной регуляции в виде длительного двигательного возбуждения с агрессией и самоагрессией у такого ребенка отмечаются в присутствии матери, что позволяет общее расстройство психического развития связывать с грубыми нарушениями привязанности с матерью. В других ситуациях речь идет о психологически понятных, хотя и очень сильных, эмоциональных реакциях на разрыв привязанности или угрозу ее сохранению. Так, ребенок реагирует острой депрессией при посещении отца в больнице с перспективой скорой разлуки с ним; при возвращении в семью от родственника, с которым у ребенка сформирована более безопасная привязанность, чем с родителями; при попытке чужого взрослого (психолога) установить с ребенком индивидуальный эмоциональный контакт, успокоить его, а также при любой смене территории (переводе в изолятор, другую группу, занятии в новом месте, переезде). Таким образом, ребенок способен формировать привязанности различного качества к разным взрослым, то есть грубо нарушенная привязанность к матери не исключает возможности компенсации на уровне поведения. Однако отвержение со стороны матери играет ключевую роль в формировании искаженного внутреннего мира ребенка, садистического, депрессивного, выхолощенного характера его символической активности. Здесь возможности компенсации ограничены, и чем старше становится ребенок, тем они меньше. Признание наличия у такого ребенка аффективного расстройства, не связанного с нарушениями привязанности, является распространенной клинической практикой. Такой диагноз формально снимает с родителей ответственность за психическое благополучие их малыша. Родители избегают разговоров о выписке даже тогда, когда ребенок находится в больнице на протяжении нескольких месяцев без перерыва, полагают, что государство обязано заботиться о ребенке и организовать ему альтернативную форму пребывания. Остается только скромная надежда на эффективность психофармакологического лечения и психотерапии средой в условиях больницы или специализированного интерната. Вторая линия эволюции поведения привязанности является более сложной, с большими возможностями для компенсации нарушений материнского поведения у женщины и вызванных ими нарушений психического развития у ребенка. Здесь медленно, на протяжении нескольких лет, начиная с двухлетнего возраста ребенка, мать выстраивает широкую замещающую сеть эмоциональных и инструментальных связей ребенка с несколькими людьми, каждому из которых мать делегирует определенную материнскую функцию. Создание сети замещающих связей ребенка с другими взрослыми реализуется матерью как сознательный ресурсоемкий проект, в основе которого лежит сознательное желание стать хорошей матерью, психологически отделиться от собственной матери и создать образцовую семью. Женщина как будто «усыновляет» собственное дитя. В дальнейшем материнская мотивация усложняется: мать начинает чувствовать свое близкое родство с малышом, испытывая внезапный страх потери ребенка, иногда переживаемый в виде панической атаки. Привязанность матери к ребенку. Мать осторожно формирует привязанность к ребенку, сохраняя с ним дистанцию, предохраняющую от чрезмерных требований ребенка и усталости, связанной с тяготами материнства. При этом фундаментальные проявления материнского поведения (готовность защитить ребенка, пожертвовать профессиональными или иными интересами ради душевного спокойствия малыша, материнская ласка, нежность) возникают с большим опозданием, в ряде случаев далеко за рамками младенчества малыша, и являются неустойчивыми. Нерегулярные попытки матери эмоционально приблизиться к ребенку, внезапные проявления особой заботы поначалу питаются страхом быть «плохой матерью», критикой со стороны собственной матери, чувством вины. Ребенок же реагирует на первые попытки сближения со стороны матери непосредственно, с наивным доверием: эмоциональным подъемом, единением с ней, подражанием ее интонациям, манерам, позам (в норме в год и месяц), речевым оборотам, что стимулирует у матери нежность и более устойчивое и уверенное материнское поведение. Поведение привязанности у ребенка характеризуется выраженной задержкой, искажением и фрагментацией. Основные паттерны привязанности запаздывают: страх разлуки появляется в возрасте 2-3 лет, а то и позже, страх чужих и страх одиночества оформляются и усиливаются в старшем дошкольном возрасте, проявляясь своеобразно, в манере, не свойственной в норме ни маленьким детям, ни дошкольникам. Дело в том, что в норме стремительное развитие речи и дифференциация агрессивного поведения происходят уже после того, как основные эмоциональные связи ребенка устойчиво сформированы. У детей из рассматриваемой нами группы развитие агрессии и речи значительно опережает развитие привязанности. Если в норме поведение привязанности запускается беспомощностью младенца, неспособного к защитной агрессии и речевому общению, то здесь развитие агрессии и речи ребенка в определенной мере стимулируют развитие привязанности. Реперт уар поведения, направленного на поддержание близости с матерью и заменяющими мать взрослыми , различен. С матерью ребенок осторожен, замирает у нее на руках, обнимая, закрывает глаза, позволяет себя ласкать. С бабушкой, няней ребенок использует наиболее примитивные формы тактильного контакта, в которых агрессия не отделена от нежности. Залипая на заменяющей мать женщине, ребенок ее валит, цепляясь за нее – царапает, целуя ее - кусает, обнимая – душит, гладя - рвет волосы и щипает17. Дефицит тактильного общения с матерью частично компенсируется голосовым общением. Из разных форм голосового контакта для ребенка наиболее характерен крик и зов. Причем ребенок многократно зовет мать, даже находясь рядом с ней, экспериментирует с интонацией, что в норме типично для годовалых детей. Речевое развитие ребенка поощряется матерью, так как уменьшает долю непосредственного взаимодействия, утомляющего мать. Глазной контакт у детей своеобразный. Это может быть карикатурное воспроизведение особенностей глазного контакта взрослого, с которым общается ребенок, избегание глазного контакт в виде периодически усиливающегося косоглазия, зажмуривания, прищуривания. Фантазии ребенка об опасностях, страшные сны и ночные кошмары являются первыми пусковыми стимулами, заставляющими малыша в возрасте двух-двух с половиной лет искать близости с мамой. (Ночное время оказывается наиболее подходящим для возрождения близости с мамой, так как ночные няни к этому возрасту чаще отменяются). В дальнейшем именно воображаемые опасности, вызывающие панический страх у такого ребенка, становятся наиболее эффективным средством для удержания матери возле себя. Наиболее распространены страхи, связанные с резким возрастанием беспокойства ребенка в незнакомой ситуации или при воздействии неожиданных стимулов. К ним относятся звонок в дверь, объявление диктора в аэропорту, бытовые шумы в новой обстановке, люди с особыми чертами (пьяные, негры, бородатые, клоуны). Дошкольник дает своеобразные реакции протеста на разлук у с близким взрослым (подсыпает в пищу поздно вернувшемуся родителю соду, соль), Для ребенка характерен страх матери и вера в ее всемогущество (мать все знает, все видит). На психотерапевтических занятиях ребенок многократно, в деталях, рассказывает истории о поразивших его поступках матери (иногда воображаемых): мать забыла в В норме такое поведение – в виде укусов, царапания, щипания - встречается у годовалых детей в ситуациях аффективного возбуждения, прилива страсти к матери или протеста против барьеров, которые она ставит. 17 машине одного, мать избила поводком накинувшегося на щенка пса, мама пригрозила, что выкинет из дому, если дочь обидит младшего ребенка. Страх быть наказанным или брошенным матерью становится главным мотивом поиска близости с ней. Для привлечения внимания матери ребенок использует самооговоры (говорит, что хочет стать бандитом, безработным, двоечником, домработницей, что он отравил собаку и убьет отца) и агрессивное поведение, направленное на маленьких и слабых. Особым объектом агрессивных преследований ребенка становится няня. Следование за матерью трансформируется в карикатурное подражание изолированным формам ее поведения (например, имитация работы с документами, фиксация на новой одежде и смене нарядов, попытка навязать матери перенятый у нее же дразнящий стиль общения по типу пряток), вызывающие у матери протест. Вместо страха чужих людей наблюдается громкий, но неустойчивый протест против их вторжения. При неизбежной встрече с новым человеком (например, на первой консультации у психолога) ребенок совершает нарочито воинственные выпады в его адрес, высказывает угрозы, критические замечания по поводу внешности, поведения незнакомца. При этом ребенок тут же готов сменить гнев на милость, если чужой человек предлагает подарки или угощения. Фрагментация поведения привязанности проявляется в том, что отдельные его паттерны актуализируются (причем с чрезмерной силой) в общении лишь с определенными взрослыми, целостное же поведение привязанности между ребенком и одним взрослым отсутствует. В трети семей у ребенка существует разветвленная сеть привязанностей, он живет на две, а то и три семьи, с четким ритмом (часто определенным судом) пребывания в них. В семьях с отсутствующим отцом или несколькими отцами (приходящий в гости отец, с которым мать развелась, друг матери, любовник матери) няня становится фигурой, его заменяющей. В семьях, где отец есть, он отстранен от принятия важных решений по поводу воспитания ребенка или участвует в нем лишь частично: играет, развлекает (под присмотром няни или других родственников). Поведение привязанности у ребенка в группе детей. Задача социализации в детском коллективе ставится родителями ближе к школе. Предпочтение отдается семейному воспитанию, занятиям с индивидуальным тренером, педагогом, психологом. Если ребенка отдают в детский сад, то в малокомплектный, где в группе 3-4 человека, и используется индивидуальный подход к каждому ребенку, либо в основе воспитания лежит определенная религиозная или философская система. Такой выбор отчасти оправдан. Дело в том, что у ребенка с «дырами» в индивидуальной привязанности привязанность к группе, если она не является альтернативой семье, формируется с трудом. Конфликты вызваны неумением ребенка делить с детьми внимание воспитателя (учителя), игрушки и другие привлекательные вещи, а также попыткой навязать членам группы стиль общения, используемый с матерью. Не в силах следовать режиму группы и спокойно общаться с другими детьми, ребенок жалуется на одиночество, стремится уйти, остро реагировал на отдельные высказывания в свой адрес детей и воспитателя. Постепенно поведение ребенка в группе нарушалось сильнее: возникал энурез, обострялись психосоматические заболевания, отмечалась неадекватная агрессия, связанная с неправильной интерпретацией ребенком разных видов тактильного контакта, используемых другими детьми (в том числе во время спортивных соревнований), и собственными неадекватными попытками установить такой контакт (путем залипания, например). Дискомфорт и чувство чужеродности в группе ребенок пытался компенсировать уходом в фантазии. Страх одиночества и протест против кратковременной (на несколько часов) разлуки с матерью достигали силы панической атаки в условиях разноязычной детской группы в другой стране (курсы по изучению иностранного языка, горнолыжный клуб). Символическая игра у ребенка. Переходный объект возникает поздно, является множественным (огромная ниша из медведей, в которой спит ребенок, десятки семей из игрушечных животных определенного вида с периодической сменой фаворитов). Для игр характерны фиксации, навязчивое повторение одного и того же сюжета, проигрывание смерти персонажей. С 3-4 лет мальчики собирают коллекции динозавров, роботовмонстров, идентифицируются с одиноким чудовищем, жертвой медицинских и генетических экспериментов, угрожающим нормальным людям, домашним животным. «Неживое» идеализируется как неуязвимое. Только к началу школьного обучения ребенок начинает понимать преимущества «живого», пресытившись прежними идентификациями. Девочки многократно проигрывают в собственной интерпретации «семейные» истории, рассказанные их матерями, отождествляя себя с образами сироты, служанки, гонимой иностранки, жертвы человеческого неравноправия. Своя чужеродность абсолютизируется. Садо-мазохистические мотивы являются центральными для детей обоих полов. Следует отметить, что игра не является аутистической, Выбор сюжета и героев диктуется желанием шокировать мать или психолога, создать собственную эпатирующую биографию и переписать историю семью в жанре черной комедии. Такая игра может быть расценена как реакция протеста на недостаточную заботу матери в раннем детстве18. К началу школьного обучения девочки идеализируют традиции семьи, родной язык, окружение, возникает утрированная привязанность к «своему». Поведение привязанности у матери. Несмотря на то, что возраст матерей на момент рождения ребенка составлял от 28 до 35 лет, эти женщины были не готовы к материнской роли, первые два года жизни ребенка у них доминировал страх перед беспомощным, требовательным младенцем. Большинство женщин выбирали роды путем кесарева сечения из-за страха перед родовой болью и возможной физической и психической травмой, связанной с естественными родами. Женщины, решившиеся на роды естественным путем, впоследствии жалели об этом (из-за несовершенства процесса обезболивания и родового травматизма). Половина женщин сразу отказались от грудного вскармливания из-за страха быть привязанной к ребенку, ограничений в свободе передвижений, диете, образе жизни (приняли гормональные средства, останавливающие лактацию), другие отказались кормить грудью несколько позже из-за недостатка молока. Как указывалось выше, поведение привязанности матерей этой группы запускается только спустя два года после рождения ребенка. Это объясняется несколькими причинами: 1) к этому возрасту ребенок начинает говорить и овладевает навыками самообслуживания, ослабляется его потребность в витальном, телесном контакте, уменьшается беспомощность ребенка, которая вызывала до этого у матери сильный страх; 2) у матери усиливается страх, что другие взрослые (отец, бабушка, няня), к которым привязан ребенок, могут нанести ребенку ущерб; 3) появляется стремление конкурировать с этими взрослыми; 4) мать начинает узнавать саму себя в ребенке, то есть возникает понимание ребенка благодаря проективной идентификации; Как только собственное отвержение ребенка и агрессивные чувства к нему спроецированы матерью на других людей, ею овладевает сильный страх потери ребенка. Страх потери ребенка тем сильнее, чем недоступнее ребенок, с которым разлучена мать, и чем более выражен страх собственной смерти у матери. За дошкольный период у матерей несколько раз возникало желание отк азаться от ребенка, особенно в те моменты, когда мать была потрясена его жестокостью, бездушием, как по отношению к себе, так и по отношению к няне, младшим детям, животным. Задача развития сочувствия формулировалась матерью как основная на продвинутом этапе психотерапии. Психотерапия матери косвенно влияет на характер воспитания ребенка. Матери начинают больше разговаривать с ребенком, рассказывая свои версии потенциально травмирующих событий, расспрашивая ребенка о том, что его заинтересовало или встревожило, учат наблюдать за собой и другими. В расспросах ребенка проявляется фиксация матери на Стремление эпатировать, сделать аттракцион из своего опыта, посмеяться над своими страданиями и отомстить взрослым, которые во время не помогли ребенку, сближает детей из этих семей с высоким статусом с детьми из крайне неблагополучных семей, а также с беспризорными малышами с опытом насилия. 18 определенных событиях, значимых для нее лично. В общении с ребенком матери применяют техники, которые используют и в управлении персоналом на работе («шантажа», лишений, ограничений, «кризисного управления»). Чем старше становился ребенок, тем с большей готовностью мать жертвовала своими профессиональными интересами ради него. Например, полностью отказываясь от отпуска по уходу за заболевшим младенцем, мать оставалась с ним дома на неделю и больше, когда ее малыш заболевал в школьном возрасте. Образ ребенка у матери неустойчивый. В идеале девочки представляются матерям принцессами, мальчики - вундеркиндами. В худшем варианте дети обоих полов предстают как назойливые, ограниченные, копирующие худшие качества отцов. Можно подытожить, что срывы эмоциональной регуляции у матерей возникают в виде депрессии и агрессии, направленной на ребенка, в состоянии усталости, опустошенности и субъективной непереносимости необходимости постоянно удовлетворять потребности малыша. По мере взросления ребенка и в результате психотерапии мать становится более эмоционально выносливой к родительским обязанностям и способной испытывать материнские чувства. Срывы эмоциональной регуляции у детей в виде гиперактивности, гипоманиакального состояния, приступов страха, агрессии по отношению к маленьким и слабым, переживания одиночества возникают в ситуациях «перехода» от одного взрослого, к которому привязан ребенок, к другому, в ситуации детского коллектива, поездке в другую страну, в других ситуациях нарушения сложившегося стереотипа жизни. При слабости индивидуальной привязанности с матерью признаки, связанные с окружением (свои люди, территория, язык), становятся крайне важными для сохранения эмоционального равновесия. В ходе психотерапии ребенок переживает такой период (в течение двух-трех лет), когда эти срывы достигают наибольшей силы в ситуации индивидуального контакта с матерью, пытающейся с большим опозданием наладить эмоциональную связь с малышом. 6. Выводы. 1. В современном обществе нарастает неустойчивость инстинктивного фундамента поведения привязанности, происходит задержка интеграции этого поведения, как у матери, так и у ребенка. «Расшатывание» привязанности усиливается в условиях пропаганды услуг и устройств, «протезирующих» близкую эмоциональную связь между ребенком и матерью, позволяющих решиться на материнство более широкому кругу женщин, чем четверть века назад. Создается иллюзия, что обладание материальными и прочими ресурсами (принадлежность к среднему классу и его верхушке) может компенсировать недостаточность собственно материнского поведения. 2. В исследованных диадах дефицит и искажение (извращение) материнского поведения с максимальной силой отмечаются в период, наиболее важный для образования привязанности, то есть когда ребенку еще не исполнилось двух лет. В ряде случаев можно говорить о затяжной послеродовой депрессии у матери (проявляющейся избирательно во взаимодействии с ребенком), которая нередко сочетается с маниакальными установками в профессиональной сфере. В период младенчества своего ребенка матери избегают эмоционального сближения с ним, делегируют свои родительские обязанности отцу или медицинским работникам, а также используют технические средства протезирования привязанности. Используемые приборы слежения и контроля за ребенком и близкими людьми, заботящимися о нем, способствуют усилению у матери панического страха потери ребенка, параноидального отношения к людям, ухаживающим за ребенком, депрессивных переживаний из-за ощущения себя «плохой матерью». 3. После достижения ребенком возраста двух-трех лет выделяются две линии эволюции привязанности: а) отказ от материнства и передача ребенка на воспитание в коллектив психиатрической больницы («обезличенная привязанность к территории, группе») и б) создание разветвленной сети привязанностей с несколькими взрослыми с узкой специализацией («множественные привязанности»). Во втором случае мать постепенно, сознательно (сверху, путем интеллектуальной переработки негативных чувств, связанных с материнством), часто в ходе психотерапии формирует привязанность к своему ребенку. Такой путь компенсации ранних «дыр» в привязанности ресурсоемкий и практикуется представителями верхушки среднего класса. Исследованы две группы диад («матьребенок», в некоторых случаях «отец-ребенок») в соответствии с линией эволюции привязанности. 4. В обеих группах в течение первых лет жизни ребенка индивидуальная привязанность как матери, так и ребенка неустойчивая, хрупкая, фрагментированная. Отдельные паттерны поведения привязанности проявляются изолированно, с большой задержкой, фиксируются. Часть паттернов привязанности у ребенка заменена психосоматическими симптомами, расстройствами влечений, которые используются ребенком для привлечения внимания матери, реакциями протеста (в качестве наказания близких за отвержение). В поведении привязанности избирательно усиливаются паттерны поиска материнского или отцовского внимания (зов, цепляние, беспокойное поведение с выходом за территорию в детском саду, ночные страхи). Приблизительно к пятилетнему возрасту у ребенка вырабатывается определенный стиль отношений с взрослыми с обилием поисковых и демонстративных элементов, чередующихся с депрессивными реакциями по поводу несостоявшихся, утраченных, невозможных эмоциональных связей. Ребенок превращается в аффективно ненасыщаемое существо. Аффективная ненасыщаемость частично компенсируется сильной тенденцией к собирательству, накоплению, коллекционированию. Для свободного протекания исследования, игры ребенка необходимы: в первой группе – присутствие своей группы во главе с воспитателем, во второй группе – присутствие одного из взрослых – фигур привязанности вплоть до 7 лет и старше. У детей из первой группы к началу школьного обучения диагностируются общие расстройства психического развития. У детей из второй группы – задержка эмоциональноличностного развития с более или менее выраженными явлениями искажения, с хорошим речевым развитием и артистическими способностями (из-за множественности привязанностей для ребенка характерна «карусель идентификаций», выбор конкретного «лица» зависит от ожиданий наиболее значимого партнера по общению). 5. Основные паттерны привязанности у матери во второй группе возникают с большим запаздыванием, фиксируются. Компенсация нарушенного материнского поведения происходит в виде «менеджмента», рационального решения проблем ребенка. Запуску собственно материнского поведения (любви, жалости к ребенку, стремления защитить его, заботиться о нем) способствует развитие проективной идентификации с реальными или воображаемыми страданиями ребенка, то есть с его депрессивной позицией. Инфантильные проявления, регрессивное поведение, психосоматические симптомы или нарушения влечений у ребенка, напротив, тормозят проявления заботы у матери. 6. Няни и отцы играют существенную роль в компенсации ранних нарушенных форм привязанности. В первой группе няни и отцы берут на себя большинство материнских функций, однако у отца сохраняется амбивалентное отношение к ребенку, поскольку он в позиции выбора между ним и женой. Во второй группе близкие взрослые имеют узкую специализацию в общении с ребенком и дополняют и сменяют друг друга: ребенок окружен несколькими нянями и несколькими отцовскими фигурами. 6. Неустойчивая, расщепленная привязанность в диадах «мать-ребенок», сопровождающаяся срывами эмоциональной регуляции в ситуациях, переживаемых как отвержение, одиночество, может являться ядром аффективных расстройств в старшем возрасте (предположение, требующее проверки путем лонгитюдного исследования). 7. Психотерапия диад является важным методом восстановления привязанности. Проведенное исследование ставит следующие вопросы, которые требуют ответа и дальнейшего изучения: 1. Аффективно ненасыщаемый ребенок – идеал общества потребления? 2. Как и почему общество поддерживает послеродовую депрессию у матерей, которая затягивается на два года или более? 3. Как проводить дифференциальную диагностику психических нарушений у детей, прямо связанных с патологией развития привязанности (в том числе реактивные состояния), и психических расстройств, (относительно) автономных от нарушений привязанности (часто вторичных по отношению к расстройству привязанности)? 4. Необходима выработка критериев для выбора оптимального вида психотерапии диад с нарушенной привязанностью. В ряде случаев, когда имеет место скрытое жестокое обращение с ребенком, необходимо ставить вопрос о лишении матери родительских прав и помещении ребенка в безопасные условия. Литература. 1. Боулби Д. Привязанность. Москва, Гардарики, 2003. 2. Буххайм А., Дороднов Д., Кехеле Х. Привязанность и депрессивная психопатология у взрослых. Московский психотерапевтический журнал. № 2, 2008, с. 72-99. 3. Винникотт Д. В. Игра и реальность. Институт общегуманитарных исследований. Москва, 2002. 4. Выготский Л.С. Собрание сочинений. Детская психология, т.4., Москва, Педагогика, 1994. 5. Шпиц Р., Коблинер В.Г., Первый год жизни. Москва, Геррус, 2000, 384 с. 6. Щепанская Т.Б. Культура дороги в русской мифоритуальной традиции XIX-XX вв. Москва, Индрик, 2003. 7. Ainsworth M.D.S., Blehar M., Waters E. & Wall S. Patterns of attachment: A psychological study of the strange situation. Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum, 1978. 8. Geller B. & De Bello M. Bipolar disorder in childhood and early adolescence. New York, London, the Guilford Press, 2006. 9. Klein M. Envy and gratitude and other works 1946-1963. London, Virago press.1988, 365 p. 10. Main M., Goldwyn R. Adult attachment classification system. Berkley: unpublished manuscript. University of California, Department of Psychology. 11. Mahler М. S. On human symbiosis and the vicissitudes of individuation. New York. International Universities Press, 1968. 12. Nadel J. & Muir D. Emotional development: recent research advances. Oxford, Oxford University Press, 2005. 13. Waters E., Vaughn B., Posada G., Kondo-Ikemura K. (Eds.) Caregiving, cultural and cognitive perspectives on secure-bse behavior and working models. Monographs of the Society for Research. Child Development, 1995, 60. Serial No. 244 (2-3).
