РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКИЕ ИСКАНИЯ Л. АНДЕРСЕН Для русских эмигрантов, лишенных своего исконного этнокультурного пространства, была характерна потребность в обретении духовной опоры, которая могла бы помочь им в процессе самоидентификации и формирования мировоззренческих установок. Сама маргинальность и известная экзистенциальность положения харбинцев подталкивала многих из них к поискам духовной опоры в русле иных, нехристианских религий, а также к синтезированию нескольких религиозно-философских направлений. Так, Ларисса Андерсен, одна из талантливейших поэтесс русского Харбина, органично соединила в своем сознании черты различных религиозно-философских направлений, с которыми ей удавалось ознакомиться в разные периоды своей жизни. На формирование личности Лариссы, несомненно, повлияла духовная атмосфера ее семьи. Мать поэтессы, Евгения Иосифовна, была католичкой восточного обряда, а отец, Николай Михайлович, исповедовал православие. Таким образом, уже в раннем детстве Андерсен испытала влияние двух ветвей христианства, причем, как становится понятно, родители не слишком заботились о религиозном воспитании дочери. Конечно, в семье отмечались христианские праздники (Рождество, Пасха), но особого культа религии не было. Позже Андерсен вспоминала: «Когда я была маленькой, я запуталась в святых и однажды призналась маме, что Боженьку очень люблю, а всех этих святых что-то не очень»1. Не случайно в ранней лирике Лариссы часто встречается образ доброго, ласкового Бога, несущего в мир свет и покой. Тихой поступью ходит Бог по путям степи, Подойдет и скажет тебе: – Детка, спи!.. <…> Вдалеке расцвел огонек-цветок в глубине сапфирности; заповедал Бог своим ангелам по всей степи мир нести. («Колыбельная песенка»)2. У плеча дорогой огонек И глаза озаренные верят: Охраняет твой ласковый Бог И сиротку, и птичку, и зверя. («Огоньки… огоньки… огоньки…»)3. Андерсен Л.Н. Письмо Ю.В. Крузенштерн-Петерец от 4.05.69 // Андерсен Л.Н. Одна на мосту. М., 2006. С. 336. 2 «Семеро». Харбин, 1931. С. 12-13. 3 Андерсен Л. По земным лугам. Шанхай, 1940. С. 9. 1 1 Характерно, что в пределах христианского мировидения Андерсен в большей степени тяготеет к католической атрибутике, которая, вероятно, привлекла ее именно своей эстетической стороной. Старинные готические храмы, медитативные звуки органа, аскетизм и высокородная печаль оказались по-своему близки мечтательной девушке. Целый ряд соответствующих образов можно встретить в поэзии Андерсен: под высокими сводами слушать орган; разорванные, брошенные четки; келья; резное распятье, темные своды, щель готического окна. И все же ни православие, ни католичество не стали настоящей духовной опорой для Лариссы Андерсен, слишком любящей природу, движение и ничем не ограниченную свободу. По-видимому, любовь Лариссы к Богу долгое время носила интуитивный характер, т.к. саму обрядность она знала плохо, хотя ходила в церковь и прикладывалась там к кресту1. Больше всего в христианстве ее привлекала идея добра («хорошо относиться к другим») и единства человека и природы как божьих творений. Не случайно адресатом молитв за животных Андерсен выбирает католического проповедника Франциска Ассизского (1182-1226), для сочинений которого были характерны поэтические воззрения на мир и любовь ко всему живому2. Тонкое и эмоциональное восприятие природы было присуще Лариссе с раннего детства, которое она с родителями провела сначала в Хабаровске, затем во Владивостоке и, наконец, на острове Русском. Вероятно, любовь к красоте окружающего мира передалась Лариссе по наследству от матери, которая тоже была очень чувствительна к природе. К тому же на Русском острове девочку окружали пейзажи удивительной красоты, и это во многом сформировало эстетические и философские взгляды будущей поэтессы. Действительно, климат во многом определяет ментальность человека. Так, Лариссу Андерсен, в силу ее темперамента, «генетической памяти», а также жизни в пределах определенных географических координат, можно назвать представителем северной ментальности3. Для этого типа мировосприятия, который иначе еще называют «культурой леса, камня и воды», характерны вписанность в цикл природы, действенная эмпатия ко всему живому, многосложность и рефлексивность натуры, пластичность и аскетизм. Будучи вписанным в цикл природы, человек Севера, как правило, являет собой философа, решающего вековечные проблемы бытия. Лариссе Андерсен, самой неоднократно подчеркивавшей свои скандинавские корни, оказываются близки по духу архаичные представления о природе как о мире, населенном живыми сверхъестественными существаАндерсен Л.Н. Иоанн Шанхайский // Андерсен Л.Н. Одна на мосту… С. 272. Павлова Т.П. Франциск Ассизский // Религиоведение. Энциклопедический словарь. М., 2006. С. 1128. 3 Об этом: Тидор С.Н. Размышления о северной ментальности // «Свое» и «чужое» в культуре. Петрозаводск, 1998. 1 2 2 ми. Мифопоэтическое восприятие природы, присущее Лариссе с детских лет, порождало ее первые фантазии: «А еще я любила бродить по лесу. Помню огромное дупло в старом большом дереве, я подумала: наверное, там живет гном»1. С возрастом и накоплением религиозно-философского опыта подобное мироощущение не исчезло. Так, в очерке о Пекине Андерсен писала следующее: «Вы можете беспрепятственно и подолгу смотреть на эти вот исполинские ивы, знающие не меньше, чем Будда, закрытый в храме. И даже ясно увидеть очертания старческих лиц в их корявых стволах. Недаром китайцы верили, что в старых деревьях живут духи…»2 Очевидно, что китайская легенда вызывает интерес Андерсен именно потому, что навевает воспоминания о детской вере в волшебные свойства растений. В художественном пространстве поэтессы явления природы нередко рассматриваются с позиции языческого мировосприятия: лирическая героиня описывается как дитя природы, оберегаемое и вдохновляемое ее животворящими силами. Я девчонкой в лесу когда-то Припадала к земной груди. («Бьется колокол медной грудью…», 1939)3. И солнце кочует степное, И плечи целует мои, И пряным полуденным зноем Меня, словно медом, поит… («Мед»)4. Таким образом, в сознании Андерсен создается модель двоякой сущности мира: с одной стороны, все живое является божественным творением, с другой – все предстает порождением извечно существующей природы. Как видно, эта модель имеет пантеистическую направленность, выраженную в сближении божественного и земного начала. Для понимания механизма этого миромоделирования обратимся к одному эпизоду, описанному Лариссой Андерсен в ее очерке о Корее, где она гостила у своей подруги Виктории Янковской. Поэтесса вспоминает, что семья Янковских в своем имении «Новина» воздвигла настоящий алтарь Пану, на который приносились жертвы в виде цветов, листьев и трав. В то же время на территории поместья была построена православная церковь, регулярно отправлялись богослужения, одно из которых особенно запомнилось Лариссе Андерсен. Это был Андерсен Л. Теплый след // Рубеж. 2008. № 8. С. 329. Андерсен Л.Н. Кое-что о Пекине… // Одна на мосту… С. 290. 3 Андерсен Л. По земным лугам… С. 1. 4 Андерсен Л. По земным лугам… С. 36. 1 2 3 крестный ход, спускающийся вниз по каменистым уступам. Восприняв движение процессии как схождение двух мистических сущностей бытия, поэтесса описала увиденное следующим образом: «Спустившись к заводи, отец Иоанн кропилом из сосновой ветки окропляет святой водой пенящуюся спину реки. Вокруг хмурятся скалы, и серый туман переползает с вершины на вершину. На серых камнях стоят люди, и голоса певчих сливаются с шумом воды. Большой черный махаон, словно голубь Святого Духа, долго кружится над головами молящихся» (курсив мой. – Р.П.)1. Как видим, поэтическое мышление Андерсен сразу отмечает наличие образных параллелей между христианской и языческой моделями мира, подчиняющимися, как кажется на первый взгляд, закону аналогии (голоса певчих – шум воды, махаон – голубь Святого Духа). Но оценочная характеристика молящихся как «маленькой горстки христиан в сердце огромных языческих гор», которая «поет «аллилуйя» своей религии в <…> огромном зеленом царстве» заставляет прийти к выводу о том, что дикую, почти нетронутую природу поэтесса считает все же обителью язычества, в которой христианская обрядность носит скорее характер подчинения, вторичности. Однако и здесь не все так просто. Воссоздавая сцену крестного хода, Андерсен творит уже собственную мифопоэтическую реальность, мысленно переносясь на просторы скандинавских фьордов – родину своих предков: «Вот так же, вероятно, в легендарные времена хмурились суровые скандинавские горы, когда дыхание Святого Духа впервые смешалось с дыханием хвои и прелым запахом лесного мха»2. В этих строках, напоминающих космогонический миф, Святой Дух являет собой некую надмирную сущность, обнаруживающую сходство с теософской идеей Абсолюта. По всей вероятности, здесь Андерсен говорит уже не просто об одной из ипостасей христианского Бога, а о некой единой духовной силе, слившейся воедино с природой. Переклички с теософской концепцией возникают не случайно. С одной стороны это можно объяснить тем, что Ларисса с детства была предрасположена к мистическим прозрениям и сама не раз обращала внимание на свою подверженность иррациональному мировосприятию. Также важно учитывать ту духовную и культурную атмосферу, в которой происходило становление личности поэтессы, формирование ее взглядов и эстетических вкусов. В 13-летнем возрасте Ларисса вошла в кружок «Молодая Чураевка», руководителем которого был Алексей Ачаир. Взяв за основу идеи, изложенные в трудах Н.К. Рериха и Г.Д. Гребенщикова, Ачаир сформулировал жизненное кредо чураевцев: «Это путь к красоте, простоте и бесстрашию, 1 2 Андерсен Л.Н. Корея. Сокровищница радости // Одна на мосту… С. 286. Там же. С. 287. 4 это возжигание факела духа во мгле повседневных забот»1. Этими принципами он руководствовался в своей педагогической и просветительской деятельности. Одной из всерьез занимавших Ачаира идей было объединение людей с целью их сотрудничества и накопления общего культурного и нравственного опыта. Эта концепция, получившая развитие в романе Г. Д. Гребенщикова «Братья Чураевы» и в этико-философском произведении Н.К. Рериха «Община», послужила отправной точкой для создания Ачаиром литературной студии, объединившей талантливую молодежь Харбина. По-видимому, эти и другие философские взгляды Н. Рериха и Гребенщикова постоянно культивировались руководителем «Чураевки» и в той или иной степени повлияли на некоторых членов кружка. Юная Ларисса Андерсен была очень привязана к Ачаиру как к своему наставнику и старшему другу. Вероятно, именно его авторитет способствовал тому, что поэтесса с готовностью восприняла некоторые положения рериховского учения, т.е. Ачаир выступил своеобразным посредником между своей ученицей и известным мыслителем. Во многом сыграло свою роль и определенное природное сходство натур Рериха и Андерсен: например, любовь к природе и синему цвету. Также Лариссе всегда была свойственна тяга к простоте и естественности, к которой призывал и Рерих. Эта особенность мышления поэтессы сказалась и на характере ее поэтических формул («Как просто все на этом свете, / Как жизнь легка и смерть легка»), и на интонационном и синтаксическом строе ее лирики («Земля порыжела… Вода холодна… / Мы выпили счастье и солнце до дна»). В 1930 г. Рерих приехал в Харбин, где в числе прочих организаций посетил «Чураевку». Позднее Андерсен так описывала свои впечатления от встречи с этим человеком: «О Н.К. Рерихе я помню только, что он сказал что-то, что полагается, когда Алексей Ачаир представил меня: «Вот это наша будущая художница». Запомнила, что лицо Рериха было немного странным: очень гладкое, бледно-желтоватое, как воск, слегка восточное. Не помню, как он был одет, но не в костюме, как все люди»2. Самостоятельно с работами Рериха Ларисса Андерсен ознакомилась уже во время своей жизни в Шанхае, тогда же она написала Николаю Константиновичу письмо, в котором обращалась к нему с просьбой взять ее в экспедицию (речь шла о Второй американской центрально-азиатской маньчжурской экспедиции 1934 г.). В этом стремлении поэтессы принять участие в необычном путешествии сказались романтические особенности ее натуры, а именно интерес ко всему неведомому и гумилевская жажда Цит. по: Росов В. «Полно охватить всю Сибирскую Русь» (переписка Г. Гребенщикова и А. Ачаира) // Новый журнал. 2009. № 256. С. ?? 2 Андерсен Л.Н. Письмо Ю.В. Линнику от 19.01.95 // Одна на мосту… С. 352. 1 5 странствий. Об этих чертах, присущих ей с детских лет, поэтесса почти декларативно заявила в стихотворении с характерным названием «Бродяга»: Родилась я, знать, бродягой, – Мысли, словно паруса, В эти дни гусиной тяги Рвутся в дальние леса. Каждой осенью плаксивой, Каждой радостной весной В сердце, – жалящей крапивой, – Этот дух бродяжий мой. <…> Знает сердце без запинки Путь к немеркнущим словам, К непротоптанным тропинкам, К нераскрытым островам1. Есть основания судить о том, насколько учение Рериха заинтересовало и захватило Лариссу Андерсен. Во второй половине 1930-х годов в Шанхае она стала посещать Теософское общество, которое можно было считать кружком рериховцев2. Его возглавлял художник Владимир Болгарский (Борегар). Ярким примером воплощения теософских воззрений в творчестве Андерсен, помноженных на врожденную склонность поэтессы к мистическим переживаниям, может послужить стихотворение в прозе «Человек под звездами». Лирический субъект (человек, идущий по темной горной дороге) – лишь один из многих ему подобных, а, значит, и его мистические настроения могут быть присущи в той или иной степени любому человеку. Отрешенный от всего земного, он «идет и молчит и таит что-то в своем сердце… Так же как и другие. И так же его сердце тихонько молится тому Неизвестному Взору Вышины, молчание которого кажется единственной внятной речью»3. Согласно теософской доктрине, главное преимущество адептов учения состоит в их способности постигать сокровенные тайны Космоса4. В данном произведении возможность бессловесной молитвы, невербальной связи между душой человека и миром приравнивается к постижению априорного единства личности и Космоса. Однако лирический герой Рубеж. (Харбин). 1930. № 4. С. 8. Андерсен Л.Н. Письмо Ю.В. Линнику от 19.01.95 // Одна на мосту… С. 353. 3 Андерсен Л.Н. Одна на мосту… С. 125. 4 Овсиенко Ф.Г. Теософия // Религиоведение... С. 1058. 1 2 6 находится еще лишь на первой ступени познания этой тайны, т.к. он еще не научился понимать самого себя, поэтому пока неведомая метафизическая сила воспринимается им как недостижимый идеал. Пытаясь осознать свое место в мире, лирический субъект задается риторическим вопросом: «Отчего же, куда бы ни вела темная дорога под звездами, самым нужным, близким и любимым будет то далекое и непостижимое, прекрасное и печальное, что лежит за дальними горами и смотрит с черного неба, отвечая молчанием?»1 Даже не получая ответа, герой все равно продолжает чувствовать над собой неведомую и невидимую силу, которую он называет Неизвестным Взором Вышины. Также в Шанхае Ларисса Андерсен занялась йогой. Ее преподавателем стала Индра (Индира) Дэви (наст. имя Евгения Петерсон), русская женщина скандинавского происхождения. В 1920-х годах она жила в Голландии, где после посещения лекций Кришнамурти влюбилась в Индию и ее культуру. Побывав в Индии, Петерсон познакомилась лично с Пандитом Д. Неру, Махатмой Ганди, Рабиндранатом Тагором, а также приняла индийское имя и начала заниматься йогой. Оказавшись в Шанхае, она открыла там в 1939 г. студию йоги2. Андерсен занялась йогой не случайно. С одной стороны, сказалась ее любовь к танцам и врожденная пластичность, с другой – интерес к индийской культуре в целом, который носил пока скорее неосознанный, стихийный характер. Так, по воспоминаниям поэтессы, первое ее стихотворение было написано на экзотическую тему, которая ее по-настоящему взволновала: Индус с поникшей головою Стоял у каменной стены, Смотрел он, глядя исподлобья, На догоравшие огни3. Вскоре Ларисса сама стала преподавать йогу. У нее брал уроки Морис Шез, будущий муж поэтессы, который позднее тоже всерьез увлекся философией йоги4. Изучение йогической техники стало для Лариссы первым шагом в постижении индийской религии. Известно, что йога представляет собой психотехнику, т.е. тщательно разработанный и выверенный традицией набор приемов для достижения строго определенных трансперсональных Андерсен Л.Н. Одна на мосту… С. 125. Индра Дэви // Твоя йога. Режим доступа: http: www.youryoga.org/master/devi.htm. 3 Андерсен Л.Н. Как я пишу стихи // Одна на мосту… С. 248. 4 Крук Н. Нам улыбалась Кван Инь // Бюллетень Игуд Иоцей Син. 2003. № 376. С. 27. 1 2 7 состояний сознания, именуемых «освобождением»1. Йогический опыт считается одним из источников познания, а потому напрямую связан с самим религиозно-философским учением. Для Андерсен язык жестов и тела всегда был органичным способом постижения себя и мира, поэтому сама суть искусства йоги оказалась невероятно близка поэтессе. В 1957-1960 гг. Ларисса Андерсен вместе с мужем, представителем судоходной компании, жила в Индии, где получила возможность подробнее ознакомиться с местной культурой и религией. Оказавшись в Мадрасе, Андерсен стала посещать знаменитое Теософское общество в Адъяре, основанное Е.П. Блаватской, общалась с Джидду Кришнамурти и его последователями, встречалась со Святославом Рерихом. Познакомившись с Кришнамурти, Ларисса Андерсен задала ему давно волновавший ее вопрос: почему в мире так много жестокости, если Бог – за любовь? Объяснение философа, что другого мира нет, конечно, не совсем удовлетворило поэтессу, и этот вопрос так и остался для нее открытым. Кроме того, в Мадрасе Андерсен продолжила заниматься йогой, посетив учителя своей шанхайской преподавательницы Индры Дэви. Также она давала рекомендации своим друзьям и знакомым, например, Ирине Одоевцевой, которая даже хотела, чтобы Ларисса стала ее гуру. Судя по благодарственным письмам Одоевцевой можно заключить, что Андерсен вполне профессионально овладела техникой йоги и регулярно делала такие упражнения, как стояние на голове или медитация в позе лотоса2. Об отношении поэтессы к китайской культуре стоит сказать особо. По-видимому, жизнь в Харбине («русском городе») и Шанхае («английском городе») мало способствовала глубокому постижению китайской ментальности, которая в этих городах явно не находилась на первом плане. Во всяком случае, Ларисса Андерсен «поверила» в Китай только после посещения Пекина3, где на нее большое впечатление произвели древняя архитектура, спокойствие улиц, вежливость и невозмутимость китайцев, необыкновенная протяженность времени – одним словом, истинно восточный колорит. О том, как на нее подействовало созерцание одного из пекинских храмов, поэтесса написала следующее: «После долгого разглядывания Большой Белой Бутылки (так мы по невежеству называли Храм ламы), я вдруг почувствовала, что из меня словно вытекла вся душа. Утекла куда-то туда, где только и есть что снежно-белая верхушка пагоды, тихо, сквозь сон позвякивающая от ветра металлическими колокольчиками»4. Торчинов Е.А. Религии мира: Опыт запредельного: Психотехника и трансперсональные состояния. СПб., 1998. С. 181. 2 Одоевцева И.В. Письмо Л.Н. Андерсен от 28.04.60 // Одна на мосту… С. 402. 3 Андерсен Л.Н. Кое-что о Пекине… // Одна на мосту… С. 293. 4 Там же. С. 290. 1 8 Кстати сказать, перед восточными храмами Ларисса Андерсен всегда испытывала некий священный трепет, воспринимая их как средоточие истины и высшей мудрости. Так, в 1936 г., во время гастролей по Японии в составе балетной труппы, Ларисса посетила там несколько храмов, атмосфера которых показалась ей пронизанной духовной чистотой и умиротворенностью: «На широких ступенях, ведущих в храм, играют солнечные пятна. Ступени так широки, что дети делают на каждой из них по два шага, прежде чем влезть на следующую. Но и дети, и маленькая сгорбленная старушонка поднимаются в горы по этим бесчисленным ступеням, чтобы постоять в молитвенной тишине… <…> В строгом сумраке храма нет весны. Там прохладное дыхание вечности. Тихо потрескивают свечи, неподвижен великий Будда, и мудрая, спокойная улыбка покоится на его молчаливых устах… Весна не решается заглянуть сюда. Она почтительно останавливается на пороге. А рядом, со склоненными головами, стоят молодые женщины, и даже яркие цветы на их кимоно целомудренно меркнут. Старуха перебирает четки…»1 «Розовые вишни взбегают на горы по краям дорог. Праздничные и любопытные, они неотступно следуют за нами… Наконец вишни нерешительно отступают. Мы поднимаемся на самую вершину – к храму Пкома. Высокие темные сосны встречают нас. Их стволы влажны и покрыты мхом. …Здесь, под самым синим, звонким небом, обитель духа. В эти врата надо войти с чистыми мыслями, надо вымыть руки и выпить воды из священного источника…»2 (курсив мой. – Р.П.). Как видно, пространство буддийского храма воспринимается Лариссой настолько священным, что свет солнца и яркая природа кажутся ей неуместными в стенах обители. Молитвенное состояние достигается именно за счет погруженности сознания в праведное молчание и созерцательность. Примечательно, что поэтическое мышление Андерсен любопытным образом синтезирует представления о божествах различных религий, осознавая их как явления одного порядка. А на самой высокой из гор, Что в Цейлоне видна отовсюду, След ступни с незапамятных пор: Это – Вишну, Адам или Будда (в общем, кто-то большой и святой…) Андерсен Л.Н. Цветы сакуры. 1936 // Одна на мосту… С. 298. Андерсен Л.Н. Цветы сакуры. 1936 // Одна на мосту… С. 299-300. 1 2 9 («Письмо»)1. Вероятно, здесь отразилась воспринятая поэтессой теософская идея о едином, безличном, всеобъемлющем Абсолюте. Божества индуизма, иудаизма, христианства и буддизма являют собой лишь своеобразные ипостаси этой всеобщей высшей силы. Важно отметить, что все теоретические положения религиозных учений, к которым Ларисса Андерсен обращалась в разные годы, подвергаются в ее сознании глубокой рефлексии. В своих лирических откровениях Андерсен не прибегает к декларированию собственных духовных ориентиров. Однако, не имея склонности к теоретизированию, в письмах к единомышленникам поэтесса все же высказывает свои поистине философские рассуждения о мироустройстве. Ей чужды абстрактные размышления; акцент делается именно на возможности с помощью полученных знаний найти ответы на волнующие вопросы. Любую информацию религиозно-философского характера поэтесса прежде всего пропускает через себя, пытаясь «примерить» ее к реальности, и именно это эмоциональное восприятие способствует тому, что в сознании Андерсен могут сосуществовать различные этнокультурные установки. В качестве очень показательного примера раздумий поэтессы над противоречивостью бытия приведем выдержку из письма Андерсен К.В. Батурину, представителю Русского оккультного центра в Шанхае: «…любовь ко всем очень трудная вещь. Она-то и заставляет меня больше всего думать и искать выход. Я, к примеру, тоже очень люблю птиц, и получается совсем неладно, когда кошка, которую я только что со слезами выходила, убивает птицу. И вот тут-то и есть вопрос, на который я никак не нахожу ответа. Как можно иметь вместе Любовь и Радость, если страдают те, кого любишь? Почему я именно говорю о животных? Потому что про людей можно многое объяснить: карма, сами виноваты, страдание очищает и многое другое. Но кроме людей ведь мир полон жизнью всяких существ, которые только и живут тем, что поедают друг друга… И вот второй вопрос: как можно применить к этому миру учение о Любви и Сострадании. Оно словно противоречит всему его устройству, как аномалия (если не считать материнского инстинкта, но это входит в борьбу видов). Получается, что сострадание – абсурд. Нет ни правых – ни виноватых, ни добра – ни зла – все родились такими, какие они есть, с потребностью убивать друг друга. Откуда же взялась эта Любовь, это Сострадание? Из книг? Нет, я не верю. Оно не могло бы быть таким мучительным, таким настоящим. Или в моем случае это подавленный материн1 Андерсен Л.Н. Одна на мосту… С. 153-154. 10 ский инстинкт?.. Я не могу в этом разобраться и лезу всю жизнь с этим вопросом ко всем. Лезла и к Кришнамурти, и к Рериху и – никакого просветления. Это отравляет мое существование больше, чем что-либо другое (конечно, у меня есть и «личные» переживания, но это просто – слабости, «желания», их можно объяснить и надеяться «перерасти»). А тут даже не знаешь – куда расти?»1 Также в ряде случаев поэтесса обращается к различным аспектам религиозной и философской мысли как к нравственно-этическому идеалу. Совершая какие-либо житейские ошибки или же просто действуя легкомысленно и беспечно, Андерсен соотносит свои поступки с деяниями легендарных персонажей и с духовными предписаниями различных священных текстов. Например, поэтесса так пишет о своих походах по магазинам: «Выйдя из универмага с полными руками ненужных вещей и с нарушенным душевным равновесием, я всегда вспоминала об отшельниках, которые мудро и счастливо живут без всяких кисточек и коробочек»2. И хотя молодой девушке не всегда удавалось умерить свои потребности, сама попытка укорить себя сравнением с поборниками аскетизма свидетельствует о силе эмоционального воздействия на нее определенных религиозных идей. Как представляется, во многом стремление Андерсен к разнополярным этнокультурным установкам определяется самой натурой поэтессы и особенностями ее художественного мировидения, соединившего в себе вдумчивость и философичность с детской непосредственностью восприятия. Гносеологическое отношение поэтессы к религии стало характерной чертой ее мировоззрения. Постигая философские и этические установки разнообразных учений, Ларисса Андерсен проявляет неизменное стремление познать тайны бытия, понять смысл жизни и найти объяснение явлениям окружающего мира. 1 2 Андерсен Л.Н. Письмо К.В. Батурину от 26.03.69 // Одна на мосту… С. 320. Андерсен Л.Н. Цветы сакуры. 1936 // Одна на мосту… С. 297. 11
