Чирков_Дарвин в мире машин_p.doc ББК 30i-72.3 87.1 87.6 ПОЛНЫЙ ТЕКСТ КНИГИ Чирков Юрий Георгиевич. Дарвин в мире машин. Изд. 2-е, ИСПР. и доп. — М.: ЛЕНАНД, 2012. — 288с. Аннотация Настоящая книга рассказывает про то, как «вторая», техническая природа постепенно угнездилась на планете Земля; как она, заматерев, начала теснить не только «первую», естественную земную природу, но угрожающе замахнулась и на самого Человека-Творца. Про атомные, химические, экологические и иные тычки и пинки, вызывающие ссадины и раны на теле Человечества. Про наш тернистый, извилистый технический пуп, в завтрашний день. Про надежды и крахи, про перспективы и сомнения. В наши дни знаменитую книгу англичанина Даниеля Дефо «Робинзон Круто» можно было бы переписать по-новому. Скажем, так: Робинзон попадает на обитаемый остров-планету, к тому же ещё и наделенную изрядно подпорченной природой. И населённую отнюдь не добрыми дикарями, а воинственно настроенными — жить-то хочется всем! — чересчур многочисленными, в большинстве своем образованными обитателями. Всё наоборот. И вот только задача у Робинзона остается старая как мир — выжить! устоять! спастись! Да, по какой-то нелепой логике Человечество — всё в целом — на своей родной планете из-за излишней увлеченности техникой ныне вдруг оказалось как бы в положении Робинзона Крузо! Смешная получилась история. «Остров» вроде бы обитаем, «орудий» для «охоты» и «ремесел» предостаточно, а чувствует себя Человечество-Робинзон прескверно, ощущает себя потерянным и даже пропадающим. Как это получилось? Что ждет нас в будущем? Об этом расскажет книга «Дарвин в мире машин». Эта книга для молодежи и специалистов, размышляющих об окружающем нас техническом мире, о зависимости развития техногенной цивилизации от вещей и машин, для всех, интересующихся проблемами глобализации и глобальной эволюции. Текст опубликован в авторской редакции. Формат 60x90/16. Меч. л. 1В. Зак.№ПЖ-85. Отпечатано в ООО «ЛЕНЛНД». 117312, Москна, Jip-т 11 (сстндесчгачегая Октября, 11A, стр. 11. ISBN 978-5-9710-0371-7 Ю.Г.Чирков, 2011 10071 ID 122375 785971 003717" Все права защищены. Никакая часть настоящей книги не может быть воспроизведена или передана в какой бы то ни было форме и какими бы те ни было средствами, будь то электронные или механические, включая фотокопирование и запись на магнитный носитель, а также размещение в Интернете, если на то нет письменного разрешения владельца. Содержание ГЛАВА 1 Мечта Леонардо Про то, как ВЕЩИ вывели человека в люди — набросок «Всемирной истории вещей». её («рои — Стулья, Шляпы, Очки, Велосипеды... Глава про то, как вещи-любимцы, вещи-спасители (история Робинзона Крузо), вещи-«маяки» (в 20-е годы конструктивисты верили, что вещетворчество способно изменить психологию масс, приблизить социализм?!), невероятно расплодившись — каждые 15 лет число вещей на планете удваивается, — превратились в малоценные поделки, в вещи одноразового пользования. Постельное белье из бумаги? На очереди пиджаки, пальто?? Леонардо да Винчи мечтал о времени, когда вещи оживут. Эго время пришло: снабженные микропроцессорами, вещи становятся «разумными», но и существами непонятными, вещами-сфинксами, проявляют они и свой сатанинский характер, не вспыхнет ли в будущем настоящая ВОЙНА человека с вещами? Рассказ про «высший сорт» вещей — МАШИНЫ. Фрэнсис Бэкон оставил нам вдохновляющий девиз: «Scientia est potentia», если по-латыни, а если по-русски, «Знание — сила». Афоризм выглядел совершенной загадкой, но всё проясняется, если учесть, что рожденная знанием машина наделила человека фантастической силой: ЗНАНИЕ — МАШИНА — СИЛА! О том, как люди построили Большую Машину, которая уже умела не только строить, но и ломать. И как, имея машинное сердце, человек незаметно, не чуя опасности, в эйфории своих технических побед, перейдя некую невидимую грань, вбил клин между Природой и самим собой. Вначале машинный кулачище наносил мягкие удары, но это были лишь первые «пробы пера» перед ВЕЛИКОЙ ПЕРЕДЕЛКОЙ ПРИРОДЫ. ГЛАВА 3. «Поэзия железной расы» О том, как, ведомый большевиками, вооруженный машинами, ПРОЛЕТАРИАТ — «железная раса» — в 20-х годах, об этом тогда громогласно трубили поэты-пролеткультовцы, железом и сталью замахнулся перекроить планету. Как .этот «рабочий удар», став техническим ДЖИХАДОМ, священной войной с природой, \003\ пройдя череду сталинских пятилеток, когда человек возомнил себя сокрушающим природу ВЕЛИКАНОМ, Чингисханом машинного войска, привел в итоге к похоронам Арала и другим общесоюзным бедам. ГЛАВА 4. Властелин Земли — раб машин? Рядом с Природой № 1 Человек возвел искусственную ПРИРОДУ № 2, мир конструкций, которые в миллионы раз увеличивают нозможности человека. Только вот беда; этот новый «синтетический мир» не весгда оказывается в 1армонии и с естественной природой, и с психическими и духовными потребностями самого человека-творца. Машина начинает экзаменовать способности своего создателя, который превращается в БЕЗУМНОГО МАНИПУЛЯТОРА КНОПКАМИ, и он уже с трудом справляется с темпом перемен. Властелин Земли быстро превращается в раба машин. И многим из нас уже хочется крикнуть: «Остановите мир — я хочу сойти!» ГЛАВА 5. На грани самоубийства Задаваясь вопросами типа исчерпаемо ли небо, человек начинает подумывать о том, чтобы стаи, учеником в ШКОЛЕ ВЫЖИВАНИЯ. А что ему остается делать, если всюду он натыкается на мутамнны (от неприятного слова «мутации»), если ставка на Спасительный Атом, по сути, оказалась Сделкой с Сатаной. О печальной судьбе академика Валерия Алексеевича Легасова (не щадящая никого Природа № 2, приняв обличье Большого Атома, сперва неимоверно его возвеличила, а «осле буквально раздавила!). О конце ЯДЕРНОЙ МЕЧТЫ. Про плутониевые острова, чернобыльскую морковку и страшное прочее, что человек подчас делает в угоду заинтересованным ведомствам. ГЛАВА 6. По АНТИдарвиновским законам Дарвин, увы, не решил проблему ЭВОЛЮЦИИ, только поставил этот вопрос перед ученым миром. ещё более запутанны законы эволюции ТЕХНИКИ. В Москве живет профессор Борис Иванович Кудрин, который стал «Дарви-ном в мире машин», он уверен: дарвиновские подходы к изучению Первой природы частично годны и при описании Второй природы: здесь также действует «естественный отбор», борьба за существование между видами машин и механизмов. Полная аналогия с дарвинизмом? Нет, в технике действуют ещё и особые, скажем так, АНТИдарвиновские законы — «законы беззакония», то, что у философов получило наименоваЕ1ие «демонизма техники». Содержание Его суть? Главное то, 'что Вторая природа, неимоверно разросшись, став вровень с природою естественной, уже гнет свою линию, навязывает людям свою волю. И можно считать, что ТРЕТЬЯ МИРОВАЯ, война Техники с Человеком уже началась. ГЛАВА 7 Футуродром Человек явно заблудился и пропадает н МАШИННЫХ дебрях-джунглях. Как выбраться из них? Одни считают, что необходим «технологический переворот»: из -эпохи технической надо переходить в эпоху технологическую, когда следует думать не что делать, а КАК делать. Когда машину надо создавать только таким способом, который ОДНОВРЕМЕННО оправдан и экономически, и экологически, и социально. Другие пророки видят, как на место железного века идет век каменный, даже век глины (в ней много алюминия!). Третьи провидцы полагают, что технологии будущего должны быть не СЕРЫМИ, а ЗЕЛЕНЫМИ («заводы — серые, сады — зеленые...»). Отчего сразу не запретить повсюду серое? Потому что зеленую технологию надо ещё изобрести и надо, чтоб она была не только Красивой, но ещё и дешевой! А ещё, несомненно, в будущем МЕРТВОЕ сблизится с живым... \\ Оглавление Введение..........................................................................................................10 Глава 1. Мечта Леонардо.............................................................................14 1.1. «Старый примус золотой»....................................................................15 1.2. Отец английской журналистики..........................................................17 1.3. От варварства к цивилизации...............................................................19 1.4. На диво пещерному медведю...............................................................21 1.5. Гибрид кареты и палки.........................................................................22 1.6. Малахай, епанча, опашень, клеши......................................................24 1.7. Формула конструктивизма....................................................................26 1.8. Летатлин.................................................................................................28 1.9. Будильник Платона...............................................................................30 1.10. Хомофабер............................................................................................31 1.11. Vincere, значит «побеждать»................................................................33 1.12. Разумные дома.......................................................................................34 1.13. Иван Иваныч Самовар..........................................................................36 1.14. Времена топора прошли!......................................................................37 1.15. Потерявшись среди «черных ящиков»................................................39 1.16. «Вы слишком взбешены, чтобы слушать»..........................................40 1.17. Преступление Артура...........................................................................41 Глава 2. Scientia est potentia.........................................................................44 2.1. И распространить в массах..................................................................45 2.2. Реформатор наук....................................................................................47 2.3. «Звонить в колокол, чтобы собрать другие умы»...............................48 2.4. До колеса и после..................................................................................50 2.5. Выстрел для рекламы............................................................................51 2.6. Бронзовый призер.................................................................................53 2.7. Вместо бензина — вода........................................................................55 2.8. Потер Лампу духа изобретений...........................................................57 2.9. Конец длинной цепочки усилий...........................................................58 2.10. Сила стальных машин...........................................................................60 2.11. Талантливые жестянщики....................................................................61 2.12. Русский свет...........................................................................................63 2.13. Задохнувшегося, с обожженной бородой............................................64 2.14. «У того сердце становится машинным»..............................................65 Оглавление 2.15. Характера аэропланно-машинно-автомобильного.............................67 2.16. Бегущий по картечи..............................................................................69 2.17. Бог сидит за рулем.................................................................................70 Глава 3. «Поэзия железной расы»...............................................................74 3.1. Теоретик пролеткульта..........................................................................75 3.2. С космическим размахом......................................................................77 3.3. Мы посягнем!.......................................................................................-.78 3.4. Три координаты судьбы........................................................................80 3.5. «Пачка ордеров»....................................................................................82 3.6. «Воскресим и возвеличим Робинзона»...............................................84 3.7. Почему немец работает лучше русского?...........................................85 3.8. В каждом — сидит Форд......................................................................87 3.9. Чингисханом машинного войска.........................................................89 3.10. Сократ в Машине Времени..................................................................90 3.11. Символ XX века.....................................................................................92 3.12. «У Москвы есть план»..........................................................................94 3.13. Человек-великан....................................................................................96 3.14. Технический джихад, или священная война с природой...................98 3.15. По методе Угрюм-Бурчеева?!...............................................................99 3.16. Похороны Арала..................................................................................100 3.17. «Для атеистов проснутся боги Эллады»...........................................102 Глава 4. Властелин Земли — раб машин?..............................................104 4.1. «Машина останавливается»...............................................................105 4.2. Безумный манипулятор кнопками.....................................................107 4.3. Экзаменуя способности своего творца.............................................109 4.4. Как собачонку на поводке...................................................................111 4.4. Отрезанный ломоть.............................................................................112 4.6. В традициях сатиры Свифта..............................................................114 4.7. Предчувствие перемен........................................................................116 4.8. Некролог состоял всего из 21 слова...................................................117 4.9. «И с ревом бросится к нам навстречу».............................................119 4.10. «Башни, где находишь жену, семью, граммофон и душу...»..........121 4.11. Эйкуменополис....................................................................................122 4.12. Остановите мир — я хочу сойти!.......................................................124 4.13. Всепланетный марафон......................................................................126 4.14. Корова напрокат..................................................................................128 4.15. «Я всегда был ничьим человеком»....................................................129 4.16. Русский Гегель XX века......................................................................131 4.17. Новый героизм.....................................................................................133 \008\ Оглавление Глава 5. На грани самоубийства...............................................................137 5.1. Запах ландышей и фиалок..................................................................138 5.2. Исчерпаемоли небо?..........................................................................140 5.3. Хобби превращается в профессию....................................................141 5.4. Школа выживания...............................................................................!43 5.5. Мутамина.............................................................................................144 5.6. Эх, яблочко! Куды ты котишься?.......................................................146 5.7. Спасительный Атом............................................................................148 5.8. Телега с восьмицилиндровым двигателем........................................149 5.9. Сделка с Сатаной.................................................................................151 5.10. Коней ядерной мечты..........................................................................153 5.11. Как гибель Помпеи..............................................................................155 5.12. Пришел сигнал — «один, два, три, четыре».....................................157 5.13. Мальчик с химической окраины........................................................159 5.14. Одновременно Дон-Кихот и Жанна Д'Арк.......................................160 5.15. Оседлав пороховую бочку..................................................................162 5.16. Чернобыльская морковка....................................................................165 5.17. Смерть на временном хранении.........................................................167 5.18. Плутониевые острова..........................................................................169 5.19. В угоду заинтересованным ведомствам..... ;......................................170 Глава 6. По АНТИдарвиновским законам..............................................173 6.1. Великое Приключение........................................................................174 6.2. Внезапно появился конкурент............................................................176 6.3. Жениться или нет?..............................................................................177 6.4. Рядом с Ньютоном и Гершелсм..........................................................179 6.5. Грозит голубке смертью злою............................................................180 6.6. До уровня бытовых разговоров..........................................................182 6.7. Загадка четвероногого друга..............................................................184 6.8. О чем трещат цикады..........................................................................186 6.9. Не сложнее муравья............................................................................188 6.10. Помог несчастный случай..................................................................190 6.11. Вездесущая гипербола........................................................................191 6.12. Мышата и машины-«мутаиты»..........................................................193 6.13. Ухабы техногонки................................................................................195 6.14. Кто заказывает музыку........................................................................197 6.15. Наука электрика...................................................................................198 6.16. Домашний аудит..................................................................................200 6.17. Оппоненты...........................................................................................202 6.18. Вместо Бога — Дьявол.......................................................................203 6.19. И я, и мои «атомные» товарищи........................................................206 Оглавление 6.20. По законам беззакония........................................................................208 6.21. До войны и после................................................................................209 6.22. Третья мировая уже началась.............................................................211 Глава?. Футуродром...................................................................................214 7.1. В век «термояда» и городов на дне океана........................................215 7.2. Стояли на плечах Толстого, Пушкина...............................................218 7.3. Как клятву Гиппократа.......................................................................220 7.4. Робот-сапиенс......................................................................................221 7.5. Все искали знакомства с ним.............................................................223 7.6. Домыслы о самоубийстве...................................................................225 7.7. «Здесь я варвар, потому что меня не понимают».............................226 7.8. Смерть технократам!!!........................................................................229 7.9. Наша мораль была моралью солдат..................................................230 7.10. НеЧТО, а КАК....................................................................................232 7.11. Даже тина болот..................................................................................234 7.12. В кремниевых панцирях.....................................................................236 7.13. Серое против зеленого........................................................................237 7.14. Сравнение хромает на обе ноги.........................................................240 7.15. Мертвое сблизится с живым..............................................................241 7.16. Завет Фредерика Жолио-Кюри...........................................................243 7.17. Обед 2000 года.....................................................................................245 7.18. ещё одна тайна живой природы........................................................247 7.19. Супрахимия..........................................................................................249 7.20. Самосборка молекул...........................................................................250 7.21. Наномашины........................................................................................253 7.22. С природой наперегонки.....................................................................255 7.23. Становится игрушкой ветра и бурь...................................................257 7.24. Демографический императив.............................................................260 7.25. Ужасная экспонента............................................................................261 7.26. Рост по гиперболе...............................................................................263 7.27. Режим с обострением..........................................................................264 7.28. Демографический переход.................................................................266 7.29. Парадоксы исторического времени...................................................268 7.30. Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые!......................270 7.31. И РАЙ и АД одновременно................................................................273 7.32. Мировой Госплан................................................................................275 7.33. Утопии двуликий Янус.......................................................................277 Заключение...................................................................................................280 Литература...................................................................................................283 \010\ Введение Правда жизни открывается нам в форме парадоксов. Чтобы постигнуть Действительность, надо видеть, как она балансирует на канате. И только посмотрев все те акробатические штуки, какие проделывает Истина, мы можем правильно судить о ней. Оскар Уайльд Правда жизни — она открывается нам, как в капле воды, ещё и в Зеркале ИСКУССТВА. В живописи, музыке и особенно в его литературных формах: поэзии, прозе, драматургии. Облик современности можно уловить даже в скульптуре! 4 апреля 1990 года в Центральном Доме художника, что находится в Москве на Крымском валу, впервые в Советском Союзе была открыта выставка швейцарца, родившегося во франкоговорящей семье, Жана Тэнгли (Jean Tinguely), известного во всем мире УКРОТИТЕЛЯ ТАНЦУЮЩЕГО МЕТАЛЛОЛОМА Творчество Тэнгли не укладывается в привычные критерии оценок. Каждая его работа — это и картина, и машина, и скульптура, и одновременно полный иронии и глубокого смысла, а иногда и сарказма спектакль. Зрители бывают ошеломлены завораживающе фантастическими, комическими и вместе с тем устрашающими самодвижущимися конструкциями из старых колес, ржавого металла, отслуживших свое карнавальных масок и настоящих черепов. А также их названиями: «Сафари московской смерти», «Московское пролетарское искусство», «Надпрестолье западного изобилия и тоталитарного меркантилизма»... Мы перечислили названия некоторых работ, всех их было около 40. Нелишне тут отметить и лестное для нас: художник предпочел тогда Москву Мадриду и Токио. Подчеркнем ещё и то немаловажное обстоятельство, что Тэнгли считает себя учеником русских конструктивистов, статичные фигуры которых он заставил двигаться. Первые работы Тэнгли назывались «Мета-Малевич», «Мета-Кандинский». Своими учителями Тэнгли числит также Татлина, Родченко, Певзнера... Свои шедевры Тэнгли творит из отбросов, из всего того, что обычные люди выбрасывают на помойку. Отслужившие свой век колеса, приводные ремни, старые игрушки, консервные банки — все, что можно увидеть на городских свалках, идет у Тэнгли в дело и, соединяясь в движении, начинает новую жизнь. Швейцарские власти, так ревностно следящие за порядком, тем не менее, терпели огромную свалку возле дома художника. Она составляла такой \011\ контраст с ухоженной, буквально вылизанной местностью округа Фрибур. И ещё подробность. Встречавшему его на аэродроме первому секретарю посольства Швейцарии в СССР Хайди Тальявини Тэнгли сразу же категорично заявил: «Прежде всего, проведи меня по самым запущенным московским дворам. Там, на свалках, наверняка валяются потрясающие вещицы, которые можно найти только здесь, в России. Из них-то я уж точно сотворю такие произведения, глядя на которые, ты поймешь, что значит местный колорит...» Известна точная дата рождения невероятной популярности Тэнгли. (Ныне его произведения можно встретить в большинстве крупнейших мировых музеев современного искусства — в Париже, Нью-Йорке, Лондоне, Мюнхене, Стокгольме, а также во множестве частных коллекций; на московскую выставку приехали несколько сот капиталистов из Швейцарии и Америки, горячих поклонников этого искусства). 17 марта 1960 года в саду Музея современного искусства в Нью-Йорке художник, enfant terrible в мире швейцарского искусства, выставляет свое последнее детище «Hommage a New York» — «В знак уважения к Нью-Йорку». Когда с постамента сбросили покрывало, многочисленные посетители необычного вернисажа увидели огромное сооружение, смонтированное из моторов, коробок скоростей, шкивов, банок из-под кока-колы, испорченных зонтиков, ещё вполне годных к употреблению игрушек, устаревших моделей хозяйственных товаров и всяческого другого барахла. Все эти элементы, соединенные самым невероятным образом, пришли в движение, с шумом и грохотом, с шипеньем, скрипом и визгом, производя какую-то неведомую, но явно никчемную «работу». Но не успели ещё шокированные, ошарашенные, открывшие рот от изумления зрители налюбоваться этим странным громыхающим монстром-произведением, этим механическим чудищем, как случилось и вовсе непредвиденное. Машина-скульптура Тэнгли (маэстро подал команду простым нажатием кнопки) с грохотом и треском, с дымом и пламенем, выпуская разноцветные ракеты как сигналы бедствия и отчаяния, внезапно... ВЗОРВАЛАСЬ! Распалась, разломалась на мельчайшие кусочки. От этого необычного экспоната осталась лишь груда жалких обломков. И такой финал был вполне закономерен. Ведь Тэнгли специально создавал, ладил машину, способную кончить жизнь САМОУБИЙСТВОМ... Для одних творчество Тэнгли, художника-еретика, разрушившего все барьеры между искусством и неискусством, остается сплошной загадкой, загадкой без ответа. Другие решают такую непростую проблему — дурачит ли Тэнгли зрителей или нет: являются ли его динамичные скульптуры искусством? Или нет?? Третьи подозревают здесь «провокацию», вызов, какой-то тайный подвох. Но есть и такие, кто формулирует концепцию произведений швейцарца словами: это МЕТАЛЛОЛОМ, ЗАДУМАВШИЙСЯ о СМЫСЛЕ жизни \012\ В 60-х годах в центре Берна в витрине большого магазина появляется произведение Тэнгли «Ротозаза III». В течение многих дней пораженные прохожие наблюдали, как эта странная штуковина с помощью молотка разбивала тарелки. Методично, неотвратимо: десять штук каждую минуту. Огромная куча обломков из 12 тысяч испорченных тарелок производила сильное впечатление. Так Тэнгли заявлял свой ПРОТЕСТ против безудержного потребления и избыточного производства, несущего, по мнению художника, ОПАСНОСТЬ будущему человечества. Еще пример. В 1976 году в Базеле Тэнгли создаст фонтан. В бассейне он устанавливает пять-шесть машин, использовав для их создания всевозможные металлические предметы, колеса самой невероятной формы, какие-то трубки и шланги. И даже сиденье трактора. всё это крутилось, вертелось, производя одни и те же заученные движения, испуская миллиарды брызг во все стороны. Но вот характерная подробность. В сиденье трактора, которое, опускаясь вниз, зачерпывало воду из бассейна, было (специально, с умыслом) проделано множество дырок. Через них вся вода, добытая с такими большими усилиями, стекала обратно, в бассейн. Люди, наблюдавшие эту «скульптуру», смеялись. Их смешило поразительное сходство «кипучей» деятельности механизма с вечной и подчас столь же бесплодной деятельностью самого человека. Творчество Жана Тэнгли. Это и загадка, и'парадокс, и дурачество, и провокация, и игра, и шутка. Но больше всего, на этом настаивал в многочисленных интервью сам художник, намек на неблагополучие жизни нашей ТЕХТТИЧЕСКОЙ цивилизации. Только кажущейся «эффективной», лишь притворяющейся довольной собой. Для того Тэнгли и копался так любовно в мусоре современной цивилизации, цивилизации МАШИН, всевозможных УСТРОЙСТВ, МЕХАНИЗМОВ, АВТОМАТОВ и всего того, что в изобилии наплодила ТЕХНИКА, так тщательно подбирал её мертвые останки, раскрашивал их, приводил в движение, вдыхал в них новую жизнь, заставляя любоваться впечатляющими композициями, составленными из лишних, ненужных вещей. всё это Тэнгли делал, чтобы ещё и ещё раз подчеркнуть БЕССМЫСЛЕ1ШОСТЬ их функций. Ножницы у него не стригли, хотя лезвия их упорно работали, колеса никуда не ехали, но вращались с бешеной энергией, челюсти черепа бессмысленно «жевали» пустоту... Все эти и им подобные кунштюки, вызванные из небытия свалок гением Мастера, составляют метафору абсурдности ЦЕЛИ, которую уготовило себе современное (Тэнгли, понятно, имел в виду, прежде всего, западный мир, то, что у нас прежде обозначалось словами «американский образ жизни») общество, живущее под ЗНАКОМ МАШИНЫ, выросшее под её МЕХАНИЧЕСКИМИ СОЗВЕЗДИЯМИ. Итак, судя по пророческого характера высказываниям досточтимого Метра, а он на них при жизни не скупился, его работы — НРЕДУПРЕЖ- Введение \013\ о возможности драматических исходов, отражение (Зеркало Искусства) неблагополучий, порожденных (о парадокс!) научно-техническим ПРОГРЕССОМ. Пусть эта последняя фраза и начнет наш разговор про имеющий планетарный, общечеловеческий интерес, глубоко принципиальный, вековечный, во многом судьбоносный СПОР о МАШИНЕ, машине ДОБРОЙ и злой Книга начинается! ДЕНИЕ Глава 1. Мечта Леонардо Мир, окружающий нас, меняется всё быстрее. Мелькают марки холоди ль ни ков, телевизоров, пылесосов. Меняются фасоны обуви, детские игрушки, лыжи. Одни вещи стали ненужны ми, другие изменились. Третьи могут вернуться. Случайно увидев старую вещь у коллекционера или в собственной кладовке, человек вдруг что-то вспоминает - запах или цвет. Что-то открывается, и, потраченный временем, клочками выплывает из тьмы прекрасный день детства. Человек охотно возвращается в него -за добром, за нежностью, за радостью дождя и восторгом перед огромностью неба, С прошлым не стоит окончательно прощаться... Даниил Гранин аЛистая страницы памяти» Про то, как ВЕЩИ вывели человека в люди — набросок «Всемирной истории вещей». её герои — Стулья, Шляпы, Очки, Велосипеды... Глава про то, как вещи-любимцы, вещи-спасители (история Робинзона _Крузо), вещи-нмаяки» (в 20-е годы конструктивисты верили, что всщетаорчесгво способно изменить психологию масс, приблизить социализм?!), невероятно расплодившись — каждые 15 лет число вещей на планете удваивается, — превратились в малоценные поделки, в вещи одноразового пользования. Постельное белье из бумаги? На очереди пиджаки, пальто?? Леонардо да Винчи мечтал о времени, когда вещи оживут. Это время пришло: снабженные микропроцессорами, вещи становятся «разумными», но и существами непонятными, вещами-сфинксами, проявляют они и свой сатанинский характер, не вспыхнет ли в будущем настоящая ВОЙНА человека с вещами? Писатель Даниил Александрович Гранин вместе с художником Владимиром Сергеевичем Васильковским создали необычную книгу, книгу-музей, книгу-«заповедник». Назвали они её — «Ленинградский каталог». Как воскресить прошлое — быт, нравы, обычаи 30-х годов? Что сделать, чтобы не дать уйти в небытие этой поре детства писателя (Гранин родился в 1919 году)? Как восстановить, воскресить, реанимировать дух, аромат, вкус той теперь уже далекой эпохи? Гранину пришла в голову простая мысль — он стал припоминать ВЕЩИ: предметы, приспособления, одежду, мебель, разные аксессуары, атрибуты •— все, что окружало ленинградских мальчишек в те годы. А художник Васильковский в своих рисунках делал всё это видимым, зримым, телесным... 1,1. «Старый примус золотой» \015\ И произошло чудо: рисунки словно бы ожили, задвигались. Стали видны ленинградские улицы, дворы, комнаты коммунальных квартир..Неслись извозчики, звенели трамваи, тявкали клаксоны фордов... Под талантливым пером писателя стало проступать даже то, что не способны были уловить кисть и карандаш: ощущения, запахи, звуки -— к примеру, сладостный для зимней поры, треск горящих в печке березовых поленьев... 1.1. «Старый примус золотой» Лапти — самая древняя обувь на Руси. Из «Повести временных лет» (985) известно, что когда князь Владимир одержал победу над болгарами, его воевода Добрыня, осмотрев одетых в сапоги колодников (пленников), сказал князю: «эти не захотят быть нашими данниками; пойдем, князь, поищем лучше лапотников». Ким Александрович Буровик «Родословная вещей» Вероятно, можно было бы ввести в обиход такую простенькую игру. Кто-то называет характерную вещь, предмет, а остальные участники развлечения должны угадать-припомнить соответствующую эпоху, страну, народ, обычаи. Взять, допустим, лапти. Сколько истинно российских подробностей приходит тут на ум — по крайней мере, все тысячелетие жизни нашего государства. Природа Руси: лапти плели из лыка, липы, вяза, ракиты и даже из бересты. Давно ушедшие народные обычаи: в староверских семьях покойников хоронили обязательно в лаптях. (И продолжали поступать так, даже когда такая обувка вышла из употребления.) И первые годы Советской Республики, оказывается, также шли «под знаком лаптя». В период гражданской войны существовала Чрезвычайная комиссия по снабжению армии валяной обувью (валенками) и лаптями. Сокращенно комиссию эту называли ЧЕКВОЛЛП. В 20-х годах в Ярославле и других местах лаптями премировали передовиков производства... Поиграть в такую вот игру со старыми вещами и предметами и предлагал читателям Даниил Гранин, сочиняя свою, в общем-то, немудреную книгу. Он писал: «А главное, я вспоминал ещё и разные вещ», которые тогда были, а теперь их нет. Одни вещи стали ненужными, другие изменились, третьи, может быть, вернутся. И всё это вместе составляет картину города, которого уже нет, нашего Ленинграда первой пятилетки. Впрочем, не только Ленинграда. То же самое происходило и в других городах, например, в Новгороде, где мы жили в те годы». Естественно, не всё в писательском «каталоге» легко вообразимо для современного читателя. Особенно молодого. Многое, как говорится, «прика- \016\ зало долго жить», ушло из повседневно:» обихода, став музейной редкостью, исчезло из нашего быта и полнокровно живет лишь в цепкой памяти долгожителей. Скажем, гамаши. Ну, что это за зверь? Ответят немногие — в старину так называли род чулок без ступней, надеваемых поверх обуви. И при этом, возможно, быстро припомнят строки стихотворения «Вот такой рассеянный» Самуила Яковлевича Маршака. Там было сказано: Стал натягивать гамаши — Говорят ему: не ваши. Вот какой рассеянный С улицы Бассейном! Нет, конечно, перечень вещей-покойников не являет собой такую уж китайскую грамоту. Вовсе нетрудно представить себе заселявший квартиры в доводопроводную эру комнатный умывальник. Часто то была простая комбинация из кувшина с водой и тазика. Легко вообразить и круглые железные печки, обогревающие комнаты в морозные дни. Отсюда возникают и ушедшие в прошлое фигуры угольщиков, трубочистов. Видишь и стоящие во дворах сарайчики, туго набитые заранее заготовленными и заботливо просушенными дровами. А тут выглянули неуклюжие, пузатые комоды (название, словно в насмешку, происходит от французского слова commode — «удобный»). С массивными ручками. С тяжелыми крепкими ящиками. Гордо стоят железные кровати, украшенные никелированными шарами. Все это были предметы если не роскоши, то благополучия, достатка. Но вот из груды полуузнаваемых, полузабытых, полуприпоминаемых вещей — баулов, безменов, бюваров, уходящих в прошлое секретеров, шушунов — возникает ещё и фантастическое металлическое чудовище — примус! И всё идет насмарку: память буксует, отказывается повиноваться. Читатель просто обязан внимательно вчитываться в слова настоящей хвалебной песни, какую для примуса сочинил Даниил Гранин: «...примус — это эпоха; выносливая, безотказная, маленькая, но могучая машина. Примус выручал городскую рабочую жизнь в самый трудный период нашего коммунального быта. На тесных многолюдных кухнях согласно гудели, трудились прямусиные дружины. Почти два поколения вскормили они; как выручали наших матерей, с утра до позднего вечера безотказно кипятили они, разогревали, варили немудреную еду: борщи, супы, каши, жарили яичницы, оладьи. Что бы там ни говорилось, синее их шумное пламя не утихало долгие годы по всем городам, поселкам, в студенческих и рабочих общежитиях, на стройках... Теперь, выбросив примусы, мы не хотим признавать их заслуг...» Своеобразным «памятником», «обелиском» этому раритету, этой ушедшей на заслуженный покой машине, аппарату по приготовлению пищи стало стихотворение Осипа Мандельштама, которое так и называется: \017\ «Примус». Есть там и такие ныне, к сожалению, малопонятные, но прекрасные строки: Чтобы вылечить и вымыть Старый примус золотой, У него головку снимут И нальют его водой Медник, доктор примусиный, Примус вылечит больной. Кормит свежим керосином Чистит тонкою иглой... 1.2. Отец английской журналистики Опираясь на вещи-ориентиры, вещи-приметы времени, Даниил Гранин восстановил в «Ленинградском каталоге» жизнь людей 30-х годов. Но можно ли, используя тот же прием, в одной книге показать через вещи или их тягостное отсутствие, радость обладания ими, охарактеризовать и более долгие периоды жизни человечества? Длительные этапы его становления? Да, можно. Это удалось сделать Даннелю Дефо. Дефо (1660-1731), журналист, публицист, экономист, политический деятель, до 40 лет носил фамилию отца, скромного лондонского бакалейщика, мелкого фабриканта и торговца свечами, пуританина Джеймса Фо. Но прирожденная тяга к розыгрышу, игре, к мистификациям заставила будущего прославленного романиста украсить свою фамилию аристократической приставкой на французский манер — «де». (Постепенно комбинация де Фо превратилась в Дефо.) Всю жизнь Дефо мечтал разбогатеть, стать процветающим промышленником, удачливым купцом. «Настоящий купец, — восторженно писал Дефо, — универсальный ученый. Он знает языки без помоши книг, географию без помощи карт... его торговые путешествия исчерпали весь мир, его иностранные сделки, векселя и доверенности говорят на всех языках; он сидит в своей конторе и разговаривает со всеми нациями». Однако многочисленные начинания Дефо-дельца — то он занимался чулочной торговлей, то был владельцем кирпичного завода — обычно кончались крахом. Неоднократно он разорялся, сидел в тюрьме. Неистощимая энергия сделала Дефо, активного политика и религиозного борца, отцом английской журналистики. Он создаст первую подлинно английскую газету, с небывалой для того времени регулярностью, трижды в неделю, на четырех страницах, объемом в четверть печатного листа, стоимостью в пенни, выходившую с 1704 по 1713 год. Эта единолично писавшаяся Дефо независимая либеральная газета «Review» («Обозрение») содержала все известные нашему времени виды газетной журналистики: газетный репортаж, биографии исторических деятелей, уголовную \018\ хронику, географические описания, страничку юмора (последняя имела заголовок «Скандальный Меркурий, или Новости Клуба Скандалов»). Подписчики («Обозрение», прежде всего, была газетой коммерческой: перспективы торговли, цены товаров, рынки сбыта, этика торговли — всё это живо обсуждалось на газетных страницах) продолжали получать номера, даже если Дефо был в отъезде: где бы он ни находился, Дефо посылал своему типографу материал для очередных номеров. Как газетчик, Дефо отличался редкой предприимчивостью. Его смело можно назвать также и первым английским «спецкором». В погоне за сенсацией Дефо проявлял исключительную настойчивость и изобретательность, посещал в Ньюгейте — в этой тюрьме держали уголовников — известных преступников, беседовал с ними, записывал с их слов истории их жизни. Подобные сообщения пользовались у английских читателей (ходок такой материал и в наши дни) громадным спросом. И ради подобной добычи Дефо шел на все. Так, однажды в целях рекламы он использовал казнь известного бандита Джека Шеппарда. Навестив преступника, Дефо вернулся из тюрьмы с мнимым письмом Шеппарда и стихами, будто бы им же написанными. Кроме того, он договорился с Шсппардом о том, что в день казни, уже стоя с петлей на шее, тот позовет своего «друга» и вручит ему памфлет (конечно же, написанный Дефо!), как свою предсмертную исповедь. Подробнейший отчет обо всем этом Дефо поместил в своей газете. Страстный забияка и полемист Дефо вел непрерывные бои со своими собратьями по перу. Деликатностью эти дискуссии не отличались. Когда оскорбления словом исчерпывались, дело нередко доходило до драк. Дефо не раз подвергался опасности быть избитым. Он выходил на улицу всегда вооруженным, так как постоянно должен был опасаться неожиданного нападения либо журналиста, либо какого-нибудь разъяренного читателя... Дефо оставил после себя огромное литературное наследие. Новейшие библиографы насчитывают около четырехсот названий его произведений. Но удивительно: для живших рядом с ним это был в первую очередь необычайно энергичный, изворотливый и ловкий публицист, с несколько загадочной и даже скандальной известностью. За написанный Дефо в защиту веротерпимости памфлет «Кратчайший путь расправы с диссидентами» (1702 год, 29 страничек текста, позднее экземпляр этой брошюры был сожжен рукою палача) его приговорили: 1. к позорному столбу: три раза, на разных площадях, должен он был, с головой и руками продетыми в «ореховые щипчики», особую ко-лодку-тиски, предстать на помосте перед жителями Лондона; 2. тюремному заключению без указания срока, «доколе это будет угодно королеве»; 3. к штрафу в 200 марок и; 4. к отысканию поручителя в том, что он будет вести себя хорошо в течение семи лет по выходе из тюрьмы. \019\ Лихим журналистом, политиканом, дельцом-неудачником — так представляли себе Дефо его современники. Но для подавляющего большинства теперешних читателей во всем мире Дефо — прежде всего, автор одной не только истинно народной, но даже ВСЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ книги, которая в момент выхода имела такое название: ЖИЗНЬ И НЕОБЫЧАЙНЫЕ УДИВИТЕЛЬНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ РОБИНЗОНА КРУЗО, МОРЯКА из ЙОРКА, КОТОРЫЙ ПРОЖИЛ ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ ЛЕТ В ПОЛНОМ ОДИНОЧЕСТВЕ НА НЕОБИТАЕМОМ ОСТРОВЕ У БЕРЕГОВ АМЕРИКИ БЛИЗ УСТЬЯ РЕКИ ОРИНОКО, КУДА БЫЛ ОН ВЫБРОШЕН ПОСЛЕ КОРАБЛЕКРУШЕНИЯ, А ВСЯ ОСТАЛЬНАЯ КОМАНДА ПОГИБЛА. С ДОБАВЛЕНИЕМ РАССКАЗА О ТОМ, КАК ОН, В КОНЦЕ КОНЦОВ, УДИВИТЕЛЬНО БЫЛ СПАСЕН ПИРАТАМИ. НАПИСАНО им САМИМ. 1.3. От варварства к цивилизации «Робинзон» - это как раз та книга, которую первой должен прочесть каждый ребенок, ибо природа - вот тот учебник, по которому нужно воспитывать людей. Мнение Жан Жака Руссо Дефо создавал свой знаменитый роман (писал его, говорят, чтобы заработать на приданое дочери) в эпоху колониальной экспансии Англии, эпоху великих географических открытий, когда на карте мира сохранялось ещё достаточно «белых пятен». Считается, что непосредственным источником «Робинзона Крузо» (потомки сократили придуманное автором первоначально велеречивое название всего до двух слов) стал эпизод из жизни шотландского матроса Александра Селькирка. Он поссорился с капитаном корабля и, по обычаям того времени, был оставлен на одном из необитаемых вулканических островов Хуан-Фернандес в Тихом океане (у берегов Чили), где прожил в одиночестве четыре года и четыре месяца. Есть предположение, что дотошный газетчик Дефо, будучи в Бристоле, встречался с Селькирком и беседовал с ним. Писатель выбрал для героя имя одного из своих бывших соучеников по Ньюингтон-Грину, звавшегося Тимоти Крузо. К фамилии Крузо он прибавил Робинзон — имя, весьма часто встречавшееся в Йорке, городе, где он решил заставить родиться своего героя. Так Робинзон Крузо получил крещение. С большим интересом читавший тогда сочинение сэра Вальтера Рэ-лея о Гвиане, Дефо поместил необходимый ему остров в Атлантическом \020\ океане, в устье реки Ориноко. Место было выбрано удачно, ибо эта область была тогда ещё мало исследована. Писатель заселил свой воображаемый остров черепахами, козами и кошками, населявшими реальный Хуан-Фернандес, но чтобы замести следы, чтобы похоронить всякую мысль о прототипе — Сслькиркс, ещё и заселил берега острова тюленями и пингвинами. Большой географический промах, если вспомнить о широте тех мест! Роман Дефо соткан из случайностей, являет собой плод воображения, откровенную мистификацию, однако современники воспринимали историю Робинзона, как подлинные записи потерпевшего кораблекрушение моряка. Таким совершенным было искусство Дефо-рассказчика! Этот роман, ныне несправедливо считающийся многими детским, писался-то он вовсе не для детей, это уж точно, занимал умы многих выдающихся людей прошлого. История о том, как английский купец оказался на необитаемом острове, как он своим упорным трудом создает себе всё необходимое для жизни (мы узнаем, что Робинзон строит свою первую хижину, оборудует жилище, приручает коз, возделывает поле, лепит и обжигает горшки, печет хлеб, строит лодки), эта история волновала французского фил о софаморалиста Жан-Жака Руссо (1712-1778). Усердным читателем «Робинзона» всю жизнь был Лев Толстой (1828-1910). Он не только пересказал приключения островитянина своим ученикам в яснополянской школе, но и сам старался «робинзонить» (выражение Руссо) на деле. Ведущий простую трудовую жизнь герой романа Дефо стал для русского писателя примером «нормального человека». Карл Маркс (1818-1883), полемизируя с буржуазными экономистами, высмеивая их попытки объяснить капиталистическую прибыль как результат трудолюбия буржуа, доказывал, что материальное производство носит не индивидуальный («робинзониада»), а общественный характер. «Робинзона» цитировал в своих статьях революционер и мыслитель Николай Гаврилович Чернышевский (1828-1889)... Что же так привлекало великих людей и обычных читателей к этому роману? Думается, прежде всего, то обстоятельство — оно может не отмечаться явно, быть неосознанным, «подкорковым» соображением, — что Дефо, по сути, начал разговор о ВЕЩНОМ характере нашей цивилизации. Ведь за 28 лет пребывания на острове Робинзон, вооруженный ОРУДИЯМИ ТРУДА, как бы повторяет путь всего человечества. Здесь человек ведет борьбу с нетронутой природой, покоряет, преобразует ее, борется, терпит неудачи, побеждает. Да, жизнь Робинзона на острове — это как бы аллегория перехода рода людского от варварства к цивилизации. Сначала Робинзон — беспомощный дикарь, затем охотник, потом скотовод, земледелец, рабовладелец. Когда же на остров попадают ещё несколько человек, основанная Робинзоном колония начинает напоминать государство в духе просветителей... \021\ 1.4. На диво пещерному медведю Когда-нибудь усердные и въедливые историки деяний человечества докопаются и установят абсолютно точно, какой висящий на дереве ПОЗНАНИЯ и ЗЛА змей, вроде того, что яблочком искушал Адама и Еву. впервые смутил первобытный болотный покой звериного существования человечьих племен. Гипотеза, её трудно как доказать, так и опровергнуть Робинзона спасли ВЕЩИ. Ему повезло. Он захватил с разбитой шхуны огнестрельное оружие, одежду, железо, инструменты. Многое другое. И первобытный человек, живший в диких-предиких, мокрых и хмурых лесах, в окружении нелюбезных, неласковых зверей, не смог бы выжить без орудий охоты, земледелия, вообще труда. Ибо был слишком немощен, тщедушен, чтобы бороться со зверьем и грозными стихиями природы лишь своими руками и зубами. Клыки зверей были несравненно опаснее, их когти острее, мускулы крепче. Они были более быстры, ловки, сильны, изворотливы. Возможно, первые люди смогли бы уцелеть, сохраниться, прожить и без орудий труда. Но только благодаря тому, что предки человека научились пользоваться предметами и орудиями, им, считается, открылся путь к развитию, к совершенствованию, к неограниченному прогрессу. Больше того: постепенно человек всё в большей степени утрачивал свою физическую силу и скорость передвижения, он слабел, хирел, превращался в неженку. Однако эти потери с лихвой восполнялись развитием мозга, ловкостью рук, сметливостью глаз. А потому, в конце концов, человек и превратился в хозяина, властелина мира. Мы, вполне возможно, так и не узнаем, когда и кто вручил нам власть над вещами, этот залог всех дальнейших наших успехов и поражений. Пока же мы можем только догадываться, при каких условиях произошло это «совращение», как обстояло дело, когда наш далекий пращур сошел со звериной стези на чисто человеческую. Как, обманывая случайности, преодолевая помехи, обнаруженная классиками марксизма закономерность все-таки восторжествовала. Десятки тысяч лет назад пещерный человек и пещерный медведь жили рядом, соседями, бок о бок. Человек не медведь, но внешне способ их существования тогда не столь уж и разнился. И тот и другой добывали себе средства к жизни охотой, собирательством, рыбной ловлей. Они порой даже обитали в одних и тех же пещерах, поочередно вытесняя, изгоняя друг друга оттуда. Но вот, постепенно, помаленьку, их modus vivendi, их образ жизни начал расходиться. Человечьи твари освоили странные занятия: они научились раскалывать и оббивать камни, принялись создавать различные орудия, помогающие добывать пищу. \022\ А пещерный медведь? И он также, при случае, раскалывал булыжником орехи и плоды, глушил рыбу, разбивал панцирь черепах или раковины моллюсков. Но этим дело и ограничивалось. Тратить же силы, чтобы, как это делал человек, ещё раскалывать и явно несъедобные камни, — нет, охоты заниматься таким делом у медведя не было. Дивился пещерный медведь, как его прикрытый шкурами убитых зверей тщедушный «визави по территории» тратил столько времени и сил на такое, казалось бы, пустое времяпрепровождение. Как он, вроде бы, отказывался идти к цели прямым, хоть порой и опасным, путем, а выбирал окольные для звериного ума, запутанные траектории. Конец этой первобытной дуэли? Он известен. Наловчившись, неимоверно усовершенствовав свои навыки по изготовлению всевозможных орудий, человек извел более сильных, чем он, мамонтов, саблезубых титров и других своих соперников. Уничтожил он и пещерного медведя. Отныне пещеры стали принадлежать лишь ему одному. 1.5. Гибрид кареты и палки Здесь покоится Сальвино Армати из Флоренции, изобретатель очков. Бог простит ему прегрешения. 1517 год. Надпись на надгробной каменной плите, Франция Кто-то (или коллектив авторов?) когда-нибудь, верится, напишет увлекательную сагу — «ВСЕМИРНУЮ ИСТОРИЮ ВЕЩЕЙ». Стотомное сочинение, героями которого станут простые всем знакомые вещи — стулья, столы, кровати, брюки, рубашки, ботинки, мыло, лампы... Занятные подробности сможет почерпнуть читатель в этом творении. Он узнает, что в прошлом стульями нередко пользовались вовсе не потому, что на них удобно сидеть. Что шляпы надевали совсем не обязательно для защиты от солнца и дождя. Назначения, функции вещей порой способны озадачить. Верх туг не обязательно одерживает голый практицизм. К примеру, ясно, что для освещения квартиры лучше пользоваться электролампами, а не свечами. Но, желая подчеркнуть интимность и задушевность встречи, мы обычно выбираем второе. Или дорогое вечернее платье, хрустальная посуда. Неуместные в повседневном быту, они в нужный момент помогают создать приподнятое, праздничное, торжественное настроение. Отдельные главы во «Всемирной истории вещей» будут посвящены вещам, очень важным для людей, например, очкам. Полагают, что первым обладателем очков, вернее, монокля, шлифованного из изумруда, был римский \023\ император Клавдий Цезарь Нерон (37-68 гг. н. э.). Однако только в XIII веке люди, наконец, научились изготавливать прозрачное стекло. Тогда-то и родились стеклянные очки, которые ныне носят миллионы. Стеклянная оптика вначале была очень несовершенной. Скорее всего, именно тогда и родилось выражение «втирать очки»... Представлять вещи не обязательно по отдельности. Их можно группировать по континентам, странам, векам. Взять хотя бы ближайший к нам XIX век. Попробуем очертить его, так сказать, «вещным пунктиром». • Обнаруживаются любопытные детали. Мы узнаем, что именно в это столетие стальные перья пришли на смену гусиным. Тогда же использовавшийся до 1824 года кремень сменила начавшая свое триумфальное шествие спичка. К концу столетия появился граммофон (позднее его заменил портативный патефон). В середине XIX века улицы городов стали принимать цивилизованный вид. В частности, началось строительство тротуаров. Они изолировали пешехода от движущегося транспорта (дрожки, конка, потом трамвай), давая возможность знатным дамам (со шлейфом) ходить пешком по привлекающим взоры первыми витринами улицам. В ту пору в обиход горожан вошли цилиндры, «трубы для обжига» — отличающие добропорядочного буржуа от обладателя демократической шляпы с широкими полями. В то же примерно время одержал победу и долго подвергавшийся насмешкам зонтик от дождя, который писатель Онорс де Бальзак (17991850) называл «гибридом кареты и палки». По всей видимости, в Россию слово «зонтик» пришло при Петре I. Голландское zondek значит «тент» (имелись в виду полотно или парусина, растягиваемые над палубой судна для зашиты от солнца и дождя). В просторечии тогда наряду со словом «зонтик» ходили и другие названия — «подсолнечник», «тенник». К закату XIX века начался расцвет спорта. Пробил себе дорогу долго считавшийся безнравственным велосипед. Первые конструкции его были чудовищны, возбуждали непрекращающиеся насмешки юмористов. Вспомним хотя бы уморительный рассказ Марка Твена (1835-1910) «Укрощение велосипеда». Отношение человека к вещам всегда отличалось некоторыми странностями. Мы с предельным уважением взираем на древности, хранящиеся в музеях. всё выкопанное из земных глубин, спасенное от вечного погребения, — такие вещи возбуждают наш неподдельный интерес. Но мы остаемся совершенно равнодушными, когда на наших глазах уходит то, что смело можно заносить в КРАСНУЮ КНИГУ гашщй. Хотя и здесь имеются исключения. К примеру, в Берлине, говорят, существует «Музей культуры XX века». Одна из организованных там выставок называлась «Вещи и товары 50-х годов». \024\ 1.6. Малахай, епанча, опашень, клеши... Один из крупных лондонских банков снабдил своих курьеров, перевозящих деньги, специальными шляпами-котелками, защитой от ударов дубинок нападающих бандитов. Рюрик Повцлейко «Эстетика для инженера» Особо привлечет читателя тот толстенный том «Всемирной истории вещей», где будет рассказано про одежду. Одежка — та же «визитная карточка» человека. Беглый взгляд — и нам уже многое становится ясным. В (Ленинградском каталоге» Даниил Гранин вспоминает, как в дни его детства по одежде можно было установить род занятий, профессию человека. «Уличная толпа в 30-е годы, — пишет Даниил Гранин, — была куда разномастнее, пестрее, больше было в ней контрастов. Профессии людей легче узнавались по их одежде, по приметам. Врачи, например, ходили с кожаными саквояжами. У инженеров были фуражки со значком профессии: молотом с разводным ключом. Инженерное звание было редкостью и внушало уважение, однако форменные фуражки напоминали что-то офицерское, и это не нравилось. Так что вскоре фуражки исчезли. Как вспоминает В. С. Васильковский, ношение остатков формы было даже запрещено и наряженное в форму горящее чучело шествие пронесло по Васильевскому острову. Не нравилась и шляпа». На нескольких страницах возвращается писатель к перечислению одежно-профессиональных примет: «Пожарники ехали в сияющих медных касках, звонили в колокол. По мостовой шествовали ломовые извозчики, в картузах и почему-то в красной суконной жилетке, перепоясанные кушаком. А легковые извозчики были в кафтанах. Парттысячники ходили в куртках из бобрика или же в кожанках, брюках из „чертовой кожи". Женщины — в красных кумачовых косынках. Это работницы, дамы же щеголяли в шляпках, носили муфты. Была модна кепка, одно время — тюбетейка. Рабочие носили косоворотки, толстовки... Милиционеры летом стояли в белых гимнастерках с красными петлицами...» И в далёком прошлом одежда во многих странах служила символом положения на социальной лестнице. В иные периоды форма одежды для разных социальных групп была закреплена столь прочно, что нарушение установленных норм даже каралось законом. Так, в средние века в Германии женщине, одевшей платье, превышающее се социальное положение, в наказание надевали на шею запирающийся на замок воротник из грубой шерсти! Теперь не то. Сейчас по одежде определить, как выражаются англичане, who is who («кто есть кто») порой просто невозможно. Не значит ли это, что эпоха жестких профессий ушла в прошлое? Что никто, по сути, уже не дорожит своей специальностью? И готов поменять её на ту, где заплатят погуще? \025\ Как бы там ни было, но, по свидетельствам, скажем, того же Даниила Гранина, полвека назад в России всё было не так: «Начальники тогда в автомобилях не ездили, — вспоминает писатель, — разве что самые большие, узнать начальника можно было по большим портфелям, по кожаным коричневым крагам на ногах. Краги блестели, как латы. Над крагами вздувались галифе. Краги застегивались ремешками. У нас в доме жил один такой молодой деятель в галифе и крагах, вызывая наше восхищение этими атрибутами мужества. Может, он и не был начальником, впрочем, как и другие крагоносцы; мы сами наделяли его властью. Мелкое начальство, конечно, старалось утвердить себя, отличить себя хотя бы внешне, наверняка имелось немало таких, обуянных комчванством. А рядом шли в гольфах, в гетрах „недобитые нэпманы". Меховые шубы, бобровые шапки уже не считались шиком, вызывали подозрение, нэп кончался...» Порой уже само название одежды говорит о многом. Слово «клеши», например. В первые годы гражданской войны в России подражание бравым «братишкам» с черноморских и балтийских флотилий кораблей, рассыпавшимся по необъятным просторам страны, вызвало к жизни необъятный шлепающийся клеш (от французского cloche — «колокол») и морскую фуражку с лаковым козырьком. Клеши долго не выходили из моды. Они увековечены во многих песенках, которые распевали еше не так давно. Тут автору книги из далекого-далекого детства на память приходит такой куплет: Когда я был мальчишкой, носил я брюки клеш. Соломенную шляпу, в кармане финский нож... Одежда способна увести исследователя в дальние дебри российской истории. Вслушайтесь в эти названия: «азям», «архалук» (перечисляем по алфавиту), «бешмет», «визитка», «епанча», «малахай», «опашень» (или «однорядка», «охабень»), «чоботы»... Все эти слова приоткрывают огромные исторические пласты, напоминают про обычаи, нравы давно ушедшей старины. Однако, одежда может быть и устремленной в будущее. Дизайнеры, специалисты по бионике начали разговор про одежду, которая будет подобна коже, сможет лечить, оберегать человека. Вот что об этом писал доцент Новосибирского политехнического института, специалист по эргономике (наука, комплексно изучающая человека, группы людей, в конкретных условиях их деятельности на производстве) Рюрик Петрович Повилейко: «Одежда должна стать наставником и врачом каждого из нас, источником резкого увеличения продолжительности жизни. В принципе следует поставить вопрос о создании одежды, уменьшающей вес человека. С одной стороны, это могут быть плащи, буквально „подбитые ветром", с другой стороны, магнитоотталкивающие сапоги. В такой одежде не упадешь, не утонешь, не разобьешься. Такая одежда исключает синяки, сотрясения, травмы и будет идеальным защитником человека при любых случайностях и авариях. Солнечные лучи, свободно проникая сквозь одежду, будут постоянно \026\ способствовать обмену веществ, а самой одежде помогут вырабатывать важные для человека питательные вещества и снабдят энергией. Такая одежда будет питать человеческую кожу, умножать духовные и физические силы, жить заодно с организмом». 1.7. Формула конструктивизма С отвесом в руке, с глазами, точными, как линейка, с духом, напряженным, как циркуль, мы строим их (произведения искусство. Ю, Ч.) так, как строит мир свои творения, как инженер мосты, как математик формулу орбит. Наум Габо, Антон Певзнер «Реалистический манифест», Москва, 1920 год История вещей знала периоды взлетов и падений, глубокого интереса и безразличия, больших надежд и огорчительных разочарований. В начале нашего века в искусстве была пора, когда силой творчества ВЕЩЬ была поднята до значения СИМВОЛА, став мерой высшей художественности. Имя, этой поре, этому последнему течению в искусстве 20-х годов — конструктивизм (от латинского construe — «строю»). Искусство России в ту пору отличалось завидной многоликостью. Кого тут только не было: кузнецы, перевальцы, рапповцы, имажинисты, символисты, акмеисты, футуристы, лефовцы. Свою программу (сборник «Мена всех», 1924 год, «Госплан литературы», 1925, «Конструктивизм и социализм», 1929) выдвинули и литераторы-конструктивиеты: Илья Сельвинский, Корней Зелинский, Алексей Чичерин, Вера Инбер, Владимир Луговской, Евгений Габрилович, Эдуард Багрицкий и другие. В яркой, парадоксальной форме кредо конструктивизма изложено поэтом Ильей Сельвинским (1899-1968) на страницах журнала «Звезда» (№№9-10, статья «Кодекс конструктивизма») в 1930 году. До смерти пугая филологов и литературоведов, Сельвинский предлагал математическую трактовку поэтики конструктивизма, её формулу. Вот она: K={(2R + gt"2/2)/S}p где К — это, конечно, символ конструктивизма, R означает реализм (2R — «дубльреализм»), g — гротеск (g/2 — «пополам с гротеском»), t — тема, S — семантика, то есть «смысл», Р — поэзия. Смысл этой доводившей до слез корректоров «математики» — в разных изданиях формула принимала разный вид, путались, пропадали символы и знаки — нужно было бы долго комментировать, не будем делать это. Практическая же реализация таких поэтико-математических манипуляций в творчестве того же Сельвинского приводила к стихотворным конструкциям такого рода: И когда города разорвутся в плакатах И под вьюгу закар'ркает барабан — \027\ Загоню я свой смокинг в коробку перчаток — И айда с каникул на фронт, на руба. Или («4-ая корона сонетов») так: Приехал в цирк боксерский полубог, Сам чэмпъонмира Томас Джонсон- Третий: 110 вес, 113 вдох. Экскурс 16, ростом 210. Но не поэты и прозаики, с их требованиями использования жаргонов, профессиональной речи, «грузофикации слова», конструкторского распределения материала («максимальная нагрузка потребности на единицу его: то есть коротко, сжато, в малом — многое, в точке — все»), не поэты и прозаики, настаивающие на «технической оснастке культуры», задавали в конструктивизме тон. Среди других родов искусств на первый план тогда выдвинулась архитектура. Она мыслилась неотрывно от инженерных дисциплин. И глашатаи конструктивизма писали об этом так: «Как в средние века главенствующим художником был архитектор-строитель, так в наступающем новом (читай: в социалистическом. — Ю. Ч.) обществе им будет инженер-строитель». Фетишизация новых материалов — бетона, железобетона, стекла, металлических конструкций, установка не на идейность, а на техницизм, формотворчество, функционализм (дом, к примеру, объявлялся «машиной для жилья») — вот чем была тогда архитектура. Эти увлечения, начатые, вроде бы, заявлениями, полными логики, — немецкий архитектор Вальтер Гропиус, 1883-1969: «Большинство граждан цивилизованных народов имеет те же самые квартирные и общежизненные потребности. Поэтому никак нельзя понять, почему построенные нами жилые дома не имеют такого же единообразного вида, какой имеют наши костюмы, ботинки, чемоданы, автомобили», — закончились в нашей стране, как известно, плачевно: возведением миллионов неряшливо одетых домов«коробок». Многие тогда пытались предложить свою формулу конструктивизма, однако суть её была скрыта не в математических значках Сельвинского, не в бетонных каркасах возводящихся зданий, она затаилась в слове ВЕЩЬ — истинной метке, знаку этого течения искусства. Ведь главной своей целью конструктивизм объявил вот что: заняться «производством не символов и образов, а красивых и полезных вещей» — новых типов жилья, посуды, арматуры, мебели, тканей. Конструктивисты заявляли, что функционально и технологически оправданная конструкция сама по себе представляет чистую утилитарную форму, обладающую поэтому высшим художественным качеством, и она исчерпывающе удовлетворяет эстетическим потребностям человека. «Мы называем себя конструктивистами, — писали в своем манифесте Габо и Певзнер, — потому что наша живопись столь же мало „изображает", как \028\ скульптура — „моделирует"; она лишь конструируется в пространстве и с помощью пространства». Конструктивисты настаивали: именно в обнаженном утилитаризме, в делании ВЕЩЕЙ, в ВЕип=творЧЕСТВЕ заключена «революция» в эстетических воззрениях. 1.8. Летатлин Сейчас, когда выдвинуты лозунги культурной революции и перестройки быта на новый социалистический лад, мы должны сознаться, что не умеем ещё применять наш критический метод к целому ряду бытовых явлений. Мы не умеем ещё различать среди вещей друзей и врагов, не умеем превращать безразличные вещи в полезных попутчиков. Валентин Бродский «Вещи в быту» (книга вышла в 1929 году) Корни, истоки конструктивизма понятны. После первой мировой войны во многих странах царила разруха, нищета. Вещей катастрофически не хватало. Потому и казалось естественным, что художники, скульпторы, архитекторы должны заниматься не художническими изысками, а деланием ПОЛЕЗНЫХ вещей. Хорошей иллюстрацией к этому вещному обнищанию масс могут служить строки стихотворения Владимира Маяковского «Приказ № 2 армии искусств», 1921 год. Поэт, обращаясь к деятелям искусства, требовал: вам говорю я— гениален я или не гениален, бросивший безделушки и работающий в Росте, говорю вам — пока вас прикладами не прогнали: Бросьте!.. И дальше, по сути: Каму это интересно, что — «Ах, вот бедненький! Как он любил и каким он был несчастным...»? Мастера, а не длинноволосые проповедники нужны сейчас нам. Слушайте! Паровозы стонут, дует в щели и в пол: «Дайте уголь с Дону! Слесарей, Механиков в депо!..» \029\ И, наконец, главное: Пока канителим, спорим, смысл сокровенный ища: «Дайте нам новые фюрмы!» несется вогни, по вещам... Так и получалось, что ВЕЩЬ стала тогда как бы паролем, пропуском в настоящее искусство. И вовсе не случайно в том же 1921 году архитектор Лазарь Лисицкий (1890-1941) и писатель Илья Эренбург (18911967) начали за рубежом выпускать международный орган конструктивистов, который так и назывался — «Вещь». Печатался он одновременно на русском, французском и немецком языках. Другой движущей силой, выдвигавшей конструктивизм на авансцену, стал самообман, заблуждение людей искусства — ведь они представляли, что «вещизм», обновленная вещная среда произведут коренной переворот в психологии людских масс. Несколько преувеличивая значение вещей в человеческой жизни, Валентин Бродский в предисловии в своей книге писал: «Вещи — от небоскреба до носового платка окружают нас, вплетаются в наше существование от рождения до смерти. Созданные нашими руками, они иногда идут в ногу с нами, иногда становятся поперек, тянут назад, мешают и виснут на нас тяжелым грузом; подчас мы не замечаем даже, что ощущаемая нами тяжесть исходит от них». И практический вывод: «Мы должны добиться, чтобы каждый стул, каждая ложка пропагандировала строющийся новый — социалистический быт». Вот оно что! Новые вещи, вера в это была крепка, автоматически перенесут человека в социализм. И подобных взглядов придерживались не только русские конструктивисты. Французский архитектор Ле Корбюзье (1887—1965), к примеру, также считал, что достаточно поселить человечество в рациональные, оборудованные по последнему слову техники жилища, чтобы сразу же отпали все основные классовые противоречия. Через вещи — в новый быт, через новый быт — в новое сознание, реформированный дух, дух равенства и братства, через новый дух — в бесклассовое общество, в социализм! Такие утопические идеи вдохновляли людей искусства в 20-е годы XX века. Характерными образчиками такой художественно-технической мечты стали проекты русского художника Владимира Евграфовича Татлина (1885-1953). Он прославился ещё и тем, что в 1919 году построил дерзкий проект памятника 3-ему Интернационалу — башню, состоявшую из стальной балочной конструкции, внутри которой должны были находиться помещения различной геометрической формы. Им должно было придаваться моторами движение с различными скоростями вокруг вертикальной оси. Еще через несколько лет Татлин выступил с другим необычным проектом — макетом «Летатлина», фантастического летающего корабля, \030\ орнитоптера, никак не похожего на самолеты тех лет. Ныне этот макет можно увидеть в Москве в одном из музеев. 1.9. Будильник Платона Даже герои Гомера довольствовались тем, что различали в сутках шесть частей: рассвет, утреннюю зарю, полдень, вечернюю зарю, вечер и ночь. Позднее, в Римской империи, сутки делили уже на восемь частей - четыре дневных времени и четыре ночных. Именно с такой периодичностью в римской армии чередовались караулы. Леонид Переверзнев «Часы от неандертальца до наших дней» Вещи можно группировать по-разному. Особый класс здесь составляют те, что являются вещами«термометрами», их устройство точно отмечает «градус» технического умения, они как бы служат мерилом научных, технологических достижений человечества. К этому классу вещей, прежде всего, надо отнести часы. Для кроманьонца естественными часами, великим «часовщиком» была окружающая его природа. Появление из-за гребня ближайших гор бивших по глазам лучей светила могло играть роль своеобразного «будильника». Но постепенно таких временных мет оказалось для человека уже недостаточно: жизнь усложнялась, потребность в хронометрах росла. Первыми часами для человека стали «гномоны»" («указатели тени» в буквальном переводе) — солнечные часы, изобретенные, как полагают, ещё вавилонянами. Рассказывают, что в Древней Греции на центральной площади в Афинах были установлены для общественного пользования большие солнечные часы. Как узнавали горожане время? Понятно, ни радио, ни телевидения, ни телефона тогда не было, поэтому о времени оповещали скороходы-гонцы. Сверившись по солнечным часам, они бежали на окраину города и за мелкую монету сообщали время всем желающим. Немудрено, что точность их сообщений зависела от многих обстоятельств. Во всяком случае, она была обратно пропорциональна расстоянию от площади, где находились солнечные часы... Гномоны не годились для облачных дней, были бесполезны ночью — тут их подменяли водяные часы, «клепсидры», что в переводе с греческого означает «крадущие воду». Время в клепсидрах буквально «текло», изливалось тонкой струйкой. По тому же, собственно, принципу действуют и всем знакомые песочные часы. В раннем средневековье они служили главным лабораторным прибором у алхимиков. И ныне их ещё можно встретить во врачебных кабинетах. Клепсидры — были, говорят, сконструированы даже карманные водяные часы! — стали неотъемлемой принадлежностью судебных заседаний. При этом солидный судебный процесс требовал десятков кружек воды, пустяшные дела — много меньше. \031\ Возле судейской клепсидры обычно стоял специальный раб-служка — водяной сторож: в его обязанности входило останавливать текущую струю и пускать её вновь. При остановке раб просто зажимал пальцем отверстие или же вставлял в тонкую трубку похожую на гвоздь затычку. Если, к примеру, обвинитель, произнося речь, заставлял читать документы или свидетельские показания, то ему дозволялось на это время останавливать часы. И он просто кричал рабу у клепсидры: «Останови воду!» Гномоны, клепсидры... Настоящими указателями точного времени стали механические часы. В них очень нуждались обитатели монастырских келий. Устав предписывал монахам последовательно чередовать молитвы с работой в поле, огороде, в мастерских. И вот в 1510 году слесарь из Ню-рснберга Петер Хенлейн ладит чудо механики — механические переносные часы со стальной пружиной. С этого момента, строго говоря, и начинается история современных часов. Старинных брегетов — их поминает в «Евгении Онегине» Пушкин, эти хронометры богачей изготовлялись из золота, украшались брелоками, драгоценными камнями, снабжались устройством для мелодичного перезвона, — каминных, башенных и иных часов, на смену которым теперь пришли часы электронные, кварцевые, атомные, лазерные. Механики, электронщики, физики превратили часы в настоящую «машину точного времени». Идет постоянная борьба за стабильность, надежность и, прежде всего, точность. Эта работа началась не вчера. Скажем, автором одного из первых будильников был великий Платон (428-348 года до новой эры). Особая клепсидра, издавая ужасный трубный сигнал, заставляла учеников философа, живших в домиках, рассеянных по саду Академии, вставать по утрам и приниматься за работу. Свой вклад в конструирование будильников внес и Леонардо да Винчи (1452—1519). В его будильникеклепсидре, «часах, пригодных тем, кто скуп в расходовании своего времени», так изобретатель сопровождал описание устройства своего аппарата, малая сила (принцип реле) запускала большую. А её было достаточно, чтобы поднять — действие рычага, соединенного с петлей, — на ноги человека, спавшего в постели. 1.10. Хомо фабер Я обращаюсь к вашей светлости, открываю перед вами свои секреты и выражаю готовность, если вы пожелаете, в подходящий срок осуществить всё то, что в кратких словах частично изложено ниже. Из письма Леонардо да Винчи к Лодовико Моро, сыну Франческа Сфорца, фактическому правителю Милана О технической деятельности Леонардо стоит потолковать особо. При упоминании этого славного имени мы тотчас же представляем себе легендарную фигуру живописца-новатора, титана искусства, автора всемирно \032\ известных полотен: «Джоконда» (портрет Моны Лизы), «Тайная вечеря». Однако для самого Леонардо живопись всё же была занятием второстепенным. Когда в 1482 году, ему тогда перевалило за тридцать, он перебрался из Флоренции в Милан, продукция Леонардо, как художника, была ничтожна, но знаний и уменья он накопил немало. В Милан он привез с собой не только художественные замыслы и наброски, но и тьму материала технического рода —- чертежей, схем, всевозможных рисунков и записей о своих изобретениях. В знаменитом письме к миланскому герцогу Моро Леонардо подробно перечисляет свои разнообразные военно-инженерные умения. Тут — мосты всех видов, лестницы, мины, танки (их прообразы), военные колесницы, орудия, метательные машины, способы отвода воды из осажденного города, средства для морской войны и прочее и прочее и прочее. Как известно, Моро тогда оценил способности художникаинженера, и Леонардо был включен в коллегию ingegnarii ducales, где оказался рядом с такими выдающимися людьми, как Браманте, Дольчебуоно, Джованни Батаджо, Джованн и ди Бусто. Однако в полной маре возможности Леонардо, его технический дар, который можно было бы использовать, конечно, не только в военное время, открылся миру много позднее. В 1796 году после итальянских побед будущего императора Наполеона I (1769-1821), в полном соответствии с грабительским характером этой военной кампании (перед началом военных действий Бонапарт обратился к своей армии с циничным и недвусмысленным призывом к грабежу завоеванных стран) тринадцать наиболее существенных рукописей Леонардо, они были для краткости обозначены латинскими буквами, от А до N, были перевезены во Францию к по распоряжению Директории переданы Национальному институту. Одним из первых подверг их изучению профессор Джованни Баттиста Вентури (1746-1822), итальянец по происхождению, и уже в следующем, 1797 году, 6 флореаля, он сделал о них в Национальном институте сообщение, на заседании класса физических и математических наук. И Леонардо да Винчи предстал перед потомками не только как зачинатель многих наук, пророк нового естествознания, но и как гениальный изобретатель. Диапазон его находок грандиозен: от придворных «приятностей», косметических рецептов, «увеселительных садов» с щебечущими птицами и музыкальных автоматов до предвосхищения аэропланов, автомобилей, ядовитых и удушливых газов. Леонардо изобрел пропорциональный циркуль (для вычерчивания парабол и эллипсов), анемометр, механический вертел. Им были предложены чертежи машин — сверлильной, прокатной, строгальной. В рукописи художника нашли проекты пушек, стреляющих разрывными снарядами, проект землечерпалки, там были изложены смелые мысли о создании приспособлений для потопления вражеских кораблей, зажигательных плотов... \033\ О том, насколько действенными были идеи Леонардо, говорит такой факт. Уже в наше время инженеры, взяв чертежи различных леонардовских проектов, решили построить по ним реальные машины. И им это удалось сделать! Так, рожденные пять веков назад, пришли к нам, в XX век, вертолет и планер, самодвижущиеся экипажи с пружинным механизмом, парашют и выдвижная пожарная лестница. (Модели машин Леонардо работают и в Музее науки и техники в Милане, и у нас в Москве в Политехническом музее.) Нет, наперекор общему мнению, справедливее считать, что Леонардо был вовсе не хомо пиктор (homo pictor, чело век-художник), а хомо фабер (homo faber) — человеком-творцом новых орудий, новых вещей, всего того, что не было предусмотрено нашей матерью природой. 1.11. Vincere, значит «побеждать» Теория - полководец, практика - солдаты. Леонардо да Винчи «Афоризмы» Пожалуй, наиболее полно гений Леонардо раскрылся в области воздухоплавания. Долгие годы художник вел наблюдения над полетом птиц и других живых существ. В рукописях содержится множество точных замечаний о прыжках, парении, о полетах мух, стрекоз, коршунов... Вдохновенно-приподнято звучат слова Леонардо о «большой птице», которая начнет полет «со спины исполинского лебедя». «Птицей» почти всегда Леонардо называл проектировавшийся им летательный аппарат, а «спина исполинского лебедя» — это гора Лебедь (Монте Чечсро, если по-итальянски), расположенная неподалеку от Флоренции. С этой-то горы изобретатель и готовился когда-нибудь совершить свой дерзновенный полет на искусственном аппарате. В этой деятельности Леонардо руководствовался принципом «подражания природе». Он вначале проектировал крылья, которые бы становились сквозными при подъеме и сплошными при опускании, как у птиц. Позднее он всё же предпочел сплошное крыло летучей мыши. В своих замыслах, кроме того, Леонардо умело сочетал практику с теорией. Свою «птицу» он определил «как действующий по математическим законам инструмент». То есть, он доводил свои расчеты и выводы до высоты широкой научной абстракции. К примеру, создавая теорию крыла, художник привел в стройную систему многие эмпирические наблюдения над законами аэродинамики. Современники Леонардо, его многочисленные биографы, Джордже Вазари, Лука Пачоли и другие, любили играть созвучиями слов Vinci (Винчи) и vincere (винчере), что значит по-итальянски «побеждать». Да и можно ли было не представлять победоносным человека, столь щедро одаренного. Вот какими словами характеризует его один современный биограф: «необыкновенно красивый человек, античного сложения, участник всех состязаний и турниров, прекрасный пловец, фехтовальщик, искуснейший всадник, шутник, острослов и блестящий рассказчик, эрудит-оратор, \034\ любезнейший кавалер, танцор, певец, поэт, музыкант и конструктор музыкальных инструментов, гениальный художник и теоретик искусств, математик, механик, астроном, геолог, ботаник, анатом, физиолог, военный инженер, мыслитель, далеко обогнавший свое время». Победоносный? Да, это как раз подходящий эпитет, если только... если бы не одно обстоятельство. То, что, в сущности, Леонардо в жизни страшно не повезло: родился он явно не ко времени, появился на свет слишком рано, не в том веке. Не оттого ли, дойдя в своих раздумьях до принципа воздушного винта, он так и не смог преодолеть главного препятствия, — в его распоряжении тогда не было соответствуюшего двигателя. «Просчет» Леонардо заключался в том, что жил он в эпоху, когда сама наука в целом ещё не доросла до решения тех многочисленных и сложных задач, которые он формулировал не только широко, но и целеустремленно. Да и окружающая Леонардо действительность не служила ему стимулом. Флорентийская промышленность, хотя она и находилась в зените развития, переживала ещё мануфактурно-рсм с елейный период: машина всё ж играла здесь второстепенную роль, главным было разделение труда. Именно поэтому гениальные проекты ткацких, стригальных, прядильных аппаратов, которыми пестрят тетради Леонардо, так никогда и не были применены к делу. Оставшись гениальным теоретиком, как практик Леонардо потерпел сокрушительное поражение. Но он оставил после себя великую МЕЧТУ. О времени, когда вещи ОЖИВУТ, начнут ползать, двигаться, скакать, махать крыльями. О времени, когда МЕРТВАЯ, но одухотворенная человеком природа встанет вровень с природой ЖИВОЙ, естественной. 1.12. Разумные дома Японский телевизор фирмы «Тосиба» может сам выключаться в заданное время, скажем, ровно в полночь. При этом он обязательно мягким голосом пожелает своим хозяевам спокойного сна. «Заметив» - специальное ультразвуковое приспособление,- что ты сидишь слишком близко к экрану, телевизор туг же произносит заученную сентенцию: «Чтобы сберечь зрение, пожалуйста, отсядьте подальше». Обнаружив, что перед ним никого нет, сам себя выключит, предварительно произнеся печальным тоном: «Теперь я должен погаснуть»... Из газет о живых машинах стала близкой к исполнению только в наши дни. Точнее, с тех пор как электронная промышленность освоила создание интегральных схем, микропроцессоров и построенных на их основе микроЭВМ. Как и где их используют? МикроЭВМ вовсе не обязательно должна быть вычислительной машиной в собственном смысле этого слова. Она может просто представлять собой микропроцессор, имеющий кроме набора интегральных схем, «мозга», занятого обработкой информации, ещё блок памяти, где информация накапливается, и логическое устройство, предназМЕЧТА ЛЕОНАРДО \035\ наченное для выполнения определенных задач. Поэтому соответствующим образом ориентированная микроЭВМ может быть встроена буквально в любую вещь: электроплитку, стиральную машину, автомобиль, радиоприемник, кассовый аппарат, духовку, светофор. И вес эти устройства — от станков до кофемолок — приобретают толику электронного разума, становятся благодаря встроенной в них электронной начинке гораздо умнее. Уже недалеко то время, когда «разумный» телефон станет будить нас по утрам, напоминать о заботах дня, о сроках, по первой просьбе соединять с абонентами, отвечать в наше отсутствие на телефонные звонки. «Разумный» телевизор будет запоминать все ваши зрительские пристрастия и пожелания. В должный момент он включит нужный канал, повторит тс передачи, которые вам не удалось увидеть или же которые вам хочется посмотреть ещё раз вместе с друзьями. Одаренный «интеллектом» кухонный комбайн, получив задание, сам подберет меню, сам в нужной последовательности включит кухонное оборудование и сам приготовит пищу по новомодным рецептам, по всем строгим требованиям гигиены и тонкого вкуса. Вот так человек придет к тому, что недавно получило название «разумного дома». Да, становятся реальностью вещи, которые ещё совсем недавно могли бы придти в голову разве лишь какому-нибудь автору научно-фантастического романа. Фирмы США начали строить дома, которые иначе как разумными не назовешь. В них специальные автоматические системы дают возможность хозяину дома командовать всеми приборами не только внутри жилища, но и на расстоянии от него — по телефону. Установленные в умных домах приборы могут функционировать и вполне самостоятельно, взаимодействуя друг с другом на основе заранее разработанных программ. Например, «разумная лампа» будет вести «диалог» со всей остальной электронной «начинкой» дома. Она будет получать информацию о необходимой для нее мощности свечения и о действиях, которые она должна выполнить: приказы о включении и выключении — они могут быть выполнены и после нажатия кнопки, что традиционно, и автоматически: включение света при входе человека в комнату или при наступлении сумерек. Очень любопытно, к примеру, наблюдать домашнюю автоматику «Хоум менеджмент» фирмы «Юнити системз» — это бесспорно один из самых интересных видов продукции подобного рода. Благодаря сенсорному экрану отпадает нужда в инструкциях по эксплуатации такой автоматики. Яр-кис «страницы» в виде текстов или планов комнат рассказывают хозяину о состоянии всей системы и помогают ему программировать ее. Вы просто дотрагиваетесь пальцем до интересующей вас точки рисунка, и автоматика сама выбирает нужную функцию (охранная сигнализация, кондиционирование, управление приборами). Скажем, у вас заболел ребенок. Тогда можно переменить указания о понижении (повышении) температуры воздуха в определенных комнатах. Можно включить запрограммированный на определенное время сигнал, он напомнит хозяину, или его больному ребенку, что пора принимать лекарство... \036\ 1.13. Иван Иваныч Самовар Увидев, что все животные заботливо всем снабжены, а человек наг и не обут, без ложа и без оружия, Прометей наделил разумом слепых, жалких людей, живших, как муравьи, в пещерах, научил их строить дома, корабли, заниматься ремеслами, носить одежды, считать, писать и читать, различать времена года, приносить жертвы богам и гадать. Эсхил трагедия «Прометей прикованный» Вещи вывели человека в люди. И эта перемена, как мы отмечали, произошла при обстоятельствах таинственных, спорных. Не потому ли человек издревле полагал, что именно боги (Прометей?) одарили его и лопатой, и серпом, и плугом. И поэтому в старину процесс изготовления вещей-орудий сопровождался молитвами, религиозными обрядами, был окутан мистической дымкой. На древнем Востоке распространен был такой способ закалки кинжала. Его нагревали до тех пор, пока он не засветится. А затем погружали в тело сильного раба и держали там, пока кинжал не приобретал цвет царского пурпура. Это делалось, чтобы сила раба передалась кинжалу и придала ему твердость. Когда-то вещи были в новинку, почитались редкостью, а потому и очень высоко ценились. В буквальном смысле ценились на вес золота. История хранит рассказ о том, что Марк Туллий Цицерон (106-43 годы до новой эры), древнеримский политический деятель и оратор, заплатил за стол из кипарисового дерева ни мало ни много — миллион сестерций. Что составляло по тем временам примерно 68 килограммов чистейшего золота! В библиотеках хранится немало книг (к примеру, произведения советского писателя М. Ильина: «Сто тысяч почему», 1929 год, «Как автомобиль учился ходить», 1930, «Рассказы о вещах», 1936), где подчас детальнейше прослежена история отдельных вещей, момент их возникновения, долгий путь становления, их вещное торжество. Даже в начале нашего века вещей было мало. Они всё ещё ценились. И могли стать героями рассказов и стихов не только как зацепка для искусных литературных построений, но просто потому что обладали собственным очевидным достоинством. Тогда ВЕЩЬ ещё не была пущена в серию, не была поставлена на поток, поднята на конвейер, имела свою индивидуальность, во многом приданную ей изготовителем, МАСТЕРОМ. Певцами самобытности вещей, их значимости стали в России, в первой трети XX века, обэриуты (сокращение от слов Объединение реального искусства, этот союз, собиравшийся обычно в Ленинградском Доме печати, Фонтанка, 21, возник в 1927 году) — товарищество замечательных (они много писали для детей в ленинградские журналы «Еж» и «Чиж») поэтов: Даниил Хармс, Николай Заболоцкий, Николай Олейников, Александр Введенский. Иван Иваныч Самовар был пузатый самовар, трехведерный самовар. В нем качался кипяток. \037\ пыхал паром кипяток, разъяренный кипяток, лился в чашку через кран, через дырку прямо в кран прямо в чашку через кран... Такими словами Хармс (а если без псевдонима, то Даниил Иванович Ювачев, 1905-1942 годы, он стал жертвой сталинских «прополок» нашей культуры, умер в больнице новосибирской тюрьмы) славил уникальность, самобытность, самоценность окружающих человека предметов и вещей. Вот начало миниатюры Хармса «Диван». Этот веселый отрывок не требует особых комментариев: Одному французу подарили диван, четыре стула и кресло. Сел француз на стул у окна, а самому хочется на диване полежать. Лег француз на диван, а ему уже на кресле посидеть хочется... Вещи добрые, ласковые, вещи, которые можно было легко пересчитать, любовно и не торопясь потрогать руками. Увы, со времен Хармса отношение человека к вещам как бы поменяло свой знак. Ибо вещи из ЛЮБИМЦЕВ превратились сначала в существа БЕЗРАЛИЧНЫЕ, а затем стали принимать обличье и откровенных НЕДРУГОВ. 1.14. Времена топора прошли! Как дальние подступы к такой технологии можно рассматривать тенденцию к созданию вещей одноразового пользования. Причем это не только салфеточки и тарелочки, к которым мы уже привыкли. В Японии, например, из бумаги уже сейчас изготовляют одеяла, постельное белье, даже одежду и мебель. На очереди - пиджаки и пальто. Предполагается, что уже в самое ближайшее время до десяти процентов всей одежды будет производиться для разового пользования. Н, Рувинский В известном — его часто цитируют историки техники — полуюмористическом очерке «Тетушка Шарлотта и размышления о дешевизне» английский писатель-фантаст Герберт Уэллс (1866-1946) высмеивал идеал тогдашнего мещанина — солидные, добротные, респектабельные, дорогостоящие, но неповоротливые, громоздкие, чудовищно долговечные, передаваемые от поколения к поколению атрибуты домашнего очага. О них полагалось думать, печься, гордиться ими. «Утверждение, будто вещи являются принадлежностью нашей жизни, было пустыми словами. Это мы были их принадлежностью, мы заботились о них какое-то время и уходили со сцены. Они нас изнашивали, а потом бросали. Мы менялись, как декорации, они действовали в спектакле от начала и до конца», — иронизировал писатель. И приветствовал наступление эпохи, когда вещь станет дешевой, недолговечной и необременительной. Такие времена настали. Всё меньше насчитываем мы «вещей-родственников», тех, что делают нас схожими с улиткой: её принцип — «Все \038\ мое ношу с собой», уподобляют космонавту, столь зависимому от скафандра, этого, по выражению Н. Рувинского (он опубликовал в журнале «Знание — сила» интереснейшую статью «Вещи, живущие сами по себе»), «эндоскелета», снабженного всеми системами жизнеобеспечения, связи и передвижения. Вещи-родственники? Это одна крайность, другая — «вещи-чужаки», живущие сами по себе, отделённо от человека, автономно. Вещи стереотипные, недолговечные, эфемерные, которые можно изготавливать, штамповать в любом количестве. Как это можно сделать? Футурологи представляют себе процесс создания дешевых одноразовых комбинезонов и лабораторных халатов так: «За несколько минут до работы автомат литья выдует или отольет по вашим размерам и особенностям спецодежду и окрасит именно в тот радостный цвет, который наиболее подойдет по колориту к сегодняшнему рабочему месту. Ткань будет получаться любого веса и любой необходимой плотности». Рувинский, вернемся к его статье, делит мир вещей несколько иначе: на вещи личные и вещи коллективного пользования. И утверждает, что тенденция в «вещизме» такова: человек всё дальше уходит от вещей личных и приближается к вещам общественным. «Мы и не заметили, когда перестали быть хозяевами в своем собственном жилище, — пишет Рувинский, — связанном десятками коммуникаций (электричество, канализация, водопровод, телефон, радио, телевизор и т. д.), с вынесенными „за скобки", нередко за пределы города энергетическими, информационными и прочими центрами. Принцип „мой дом -т- моя крепость" безнадежно устарел. В этом смысле наша свобода ограничена куда больше, чем свобода наших предков, проживающих в пещерах...» Что ж, трудно с этим не согласиться. Представим себе электро- или какую-нибудь иную аварию. Поломка произошла где-то на других этажах, даже в соседнем доме, и всё же без света или воды посидеть вам придется и, возможно, довольно долго. Будущее мира вещей? Какие тенденции будут тут преобладать? Об этом спорят, ведут дискуссии «улитаристы» и «эстеты», «рационалисты» и «романтики», «новаторы» и «консерваторы» — каждый хочет сказать свое умное слово, имеет свой особый взгляд, свою оригинальную точку зрения. Победит ли в вещизме полная стандартизация? Будем ли мы получать необходимые нам предметы простым «нажатием кнопок» на пульте управления? Или индивидуальность вещей сохранится, и нас будут сопровождать по жизни вещи абсолютно личные, любимые, незаменимые? Когда-то каждый плотник имел свой топор — удобного для мастера веса, размера, формы. Такой инструмент обычно носили аккуратно всунутым за голенище сапога, бережно хранили, горько было его потерять — всё равно, что лишиться помощника, друга!.. Как распорядится техноэво-люция судьбой вещей? Мнение Н. Рувинского категорично: ВРЕМЕНА ТОПОРА ПРОШЛИ! \039\ 1.15. Потерявшись среди «черных ящиков» Моя бабушка когда-то опасалась электрического шнура, даже если он был обрезан с двух сторон. В детстве я не представлял себе, что такое телевизор. А мои внучки не представляют теперь, что телевизора когда-то не существовало. Он для них предмет домашнего обихода. Сегодня школьники изучают компьютеры, и внучки, когда пойдут в школу, уверенно освоят их. А для меня компьютер- нечто совершенно загадочное. И я вполне допускаю, что мою необразованность в этой области девочки будут воспринимать как неполноценность. Лев Кулиджанов «Кинопортрет XX века» Всю долгую историю нашей планеты вкратце можно изложить и так: сначала была Природа, потом появился Человек и стал делать Вещи. И наплодил их в таком количестве, что они радикально изменили лик Земли. Витамины, пенициллин, гербициды, телевизоры, транзисторы, радарные установки, реактивные двигатели, атомные реакторы, ускорители элементарных частиц — чего только не напридумал человек! Повсюду он настроил дороги, возвел дамбы, вздыбил многомиллионные города, прорыл шахты, опутал землю плотной сетью воздушных путей, окутал космическими трассами. Вещи, понимаемые, разумеется, в широком смысле, на планете множатся с удивительной быстротой. Считается, что примерно каждые 15 лет число их удваивается. И в старости (75 лет) человека окружает в 275'15 = 25 = 32 раза больше вещей (всяческих товаров, предметов потребления, различных услуг), чем в тот момент, когда он только что появился на свет. Лавина вещей захлестывает человека. Захлебывающийся, тонущий в вещном море, он, стремясь добиться независимости от обстоятельств (вспомним шинель Акакия Акакиевича, для этого героя повести Николая Васильевича Гоголя потеря шинели была равноценна собственной гибели), желая «раскрепоститься», взвинчивает темпы тиражирования вещей. И эта своеобразная инфляция развивается всё более стремительно, лавинообразно. Это явление отмечают многие знатоки технокультуры. Вот что, к примеру, по этому поводу писал Н. Рувинский: «Вещи стали «плодиться» с необычайной быстротой. Одно изделие сменяло другое, не успев сойти с конвейера. Стали популярными по отношению к технике понятия «модификация», «семейство», «поколение». Мир техносферы забурлил, стал расти как на дрожжах. Произошло что-то невидимое глазу и до сих пор толком необъяснимое, нечто, напоминающее момент зарождения жизни на Земле, когда биологическая эволюция ускорилась мощным катализатором...» И дальше Рувинский делает важное уточнение: «То, на что у биологической эволюции уходили миллионы лет, техно-эволюция проходит за десятилетия...» Так из редкой, уникальной, значимой (Иван Иваныч Самовар!) Вещь превратилась в доступную, заурядную, надоедливую особу, которая всюду \040\ тебе встречается, путается, как говорится, под ногами и уже порядком поднадоела. Человек устал от вещей, потерял к ним интерес, пресытился ими. При взгляде на вещь мы испытываем лишь безразличие. Как на ствол гниющего дерева в лесу, тупо смотрим мы, где-нибудь на свалке, на ржавеющий остов автомобиля, на раскуроченный костяк радиоприемника — экая диковина! Из-за вечного мельтешения вещей, их массовости, взаимозаменяемости, доступности и дозволенности, мы утеряли к ним живой интерес. И нам совершенно безразлично, как устроен телефонный аппарат (лишь бы работал), который мы десятки раз на день теребим своими руками. Нам всё равно, какого сорта начинка у нашего телевизора, как она действует — а ведь в тридцатые годы нашего века почти любой мальчишка мастерил свой вариант детекторного приемника! И что уж тут говорить о персональном компьютере. Он для нас тайна за семью печатями! Об его устройстве мы только смутно догадываемся, и предполагаем галактические бездны технологической премудрости, которые нам ни за что не постичь! Вот так человек-потребитель оказался потерявшимся в чащобе ве-щей-тех но средств, что стали для него, если выражаться языком кибернетиков, сплошными «черными ящиками». 1.16. «Вы слишком взбешены, чтобы слушать» Приборный щиток автомобиля напоминает сейчас панораму ночного Лас-Вегаса. И горе фермеру средней руки, который отважится открыть капот двигателя. Исчез привычный воздухоочиститель и сам почтенный карбюратор — их заменило гидравлическо-демоническое сплетение инжекторных шлангов и турбонагнетателей, которое может приводить в восторг разве что хирурга, оперирующего а брюшной полости. То же самое относится ко многим интуитивно постигавшимся вещам прошлых лет. К. Сапли «Сказочные машины и нервные кошмары» Не только на работе, службе, но и дома мы оказываемся в плену ве-шей-загадок, приборов-сфинксов, которые, прикидываясь простыми и покорными, стремящимися, вроде бы, лишь к одному — услужить человеку, слишком часто скрывают и неожиданно выказывают свой истинный сатанинский характер. О коварстве вещей с большим юмором пишет (в издании «Интернэшнл геральд трибюн», Париж) К. Сапли. Вот что, к примеру, сообщает он о так называемых «предметах досуга»: «Управление сложнейшей современной техникой само по себе представляет самую настоящую работу. Хотите музыку? Вам придется справиться с многоярусной колонкой контрольно-измерительных приборов, напоминающих пульт управления атомной злектростанпии. Вы должны разбираться в мультиплексорах с частотным сканированием, лазерных считывающих устройствах, демпфирующих фильтрах Долби, супердинамиках для воспроизведения верхних звуковых частот и таких же устройствах для нижних.» \041\ Сапли сетует, что уровень знаний общающихся с вещами людей («средний американец лишь ненамного превосходит кулика») слишком низок. Он приводит результат обследований, проведенных Национальным научным фондом, данные 1985 года, где обнаружилось, что лишь 31 процент взрослых американцев понимает, что такое радиация, всего 24 процента имеют понятие о программном обеспечении для ЭВМ и едва ли 20 процентов полагают, что знают, как работает телефон. И еще: 40 процентов американцев верят, что Землю посещали космические корабли инопланетян и что существуют такие вещи, как счастливые номера. Эти показатели, добавляет Сапли, ещё хуже у людей в возрасте от 18 до 24 лет, у тех, от кого зависит будущее экономики США. При таком состоянии технического просвещения неудивительно, что между человеком-потребителем и вещами-помощниками — а «техническое прибороизвержение» не утихает, порождая всё большее число технических новинок, — завязываются самые настоящие сражения. Сапли: «Мы используем гидравлические аппараты для физических упражнений, снабженные компьютерным управлением, — они напоминают некоторые приспособления из секретных застенков Торквемады; кофеварка имеет программу для таймера, которую вы можете использовать при запуске космических кораблей. В сущности, слишком большой выбор сам по себе становится источником беспокойства. Ваша обычная стиральная машина может иметь несколько десятков различных операций; кабельное телевидение предоставляет в ваше распоряжение 72 канала; к тому времени, когда вы с помощью пульта управления наконец-то включаете «расслабляющий» генератор белого шума, вы слишком взбешены, чтобы слушать». Таковы отношения человека с техникой теперь, а что будет в будущем? Не сбудутся ли мрачные пророчества писателей-фантастов о полной зависимости человека от Машины? В рассказе Генри Каттнера (1914— 1953) «Твонки» говорится про некую универсальную машину будущего: она умеет всё — моет за человека посуду, зажигает спички, предлагает всевозможные услуги. У нее только один недостаток: она отчего-то невзлюбила книги и запрещает человеку их читать. И когда герой рассказа, к которому такая всё умеющая машина случайно попала, не желает подчиняться ей, пытается вступить с ней в борьбу, она просто уничтожает его. 1.17. Преступление Артура В земле городов нареклись господами И лезут стереть нас безумные вещи. Владимир Маяковский Устами своего меланхоличного, неловкого, никчемного, не нашедшего себя в жизни героя Юрий Олеша (роман «Зависть») сообщает: \042\ «Меня не любят вещи. Мебель норовит подставить мне ножку. Какой-то лакированный угол однажды буквально укусил меня. С одеялом у меня всегда сложные взаимоотношения. Суп, поданный мне, никогда не остывает. Если какая-нибудь дрянь — монета или запонка — падает со стола, то обычно закатывается она под трудно отодвигаемую мебель. Я ползаю по полу и, поднимая голову, вижу, как буфет смеется». Война людей с вещами — она началась давно, продолжается ныне и трудно сказать, какие ещё примет формы в будущем. Догадки об этом? Их уже не раз высказывали фантасты. ...В психиатрическом отделении военного госпиталя (рассказ Ч. Эллиота «Неодушевленная материя возражает», 1954 год) держат милого, любезного, вполне, казалось бы, нормального человека — майора Бернсайда, специалиста по электронике. Болезнь? Майору кажется, что вещи взбунтовались против людей. Врач, лечащий его, сначала не верит своему пациенту, но сам, пережив страшную ночь, когда вещи у него в доме действительно вышли из повиновения, начинает понимать: майор прав, и его никак нельзя считать сумасшедшим. Но, удивительно, майор не желает выписываться. Он смертельно боится вещей. Он у них уже на заметке, а вот в сумасшедшем доме они его не тронут. Решат, что здесь-то он им никак не опасен. Выдумка? Фантазия? А вот и не совсем. Специалисты за рубежом теперь всё чаще стали говорить и писать о «синдроме' вредного воздействия здания», о серьезной проблеме, с которой столкнулся мир современного бизнеса. Как выяснилось, многие ультрамодные и, казалось бы, комфортабельные строения на деле самым пагубным образом влияют на работающих в них людей. «Мрачные, сатанинские футуристические башни, — так весьма нелестно отзывается о небоскребах Джудит Черч, американский эксперт по охране здоровья. — Кое у кого может создаться впечатление, что современные офисы — вполне безопасные и удобные места для работы, — замечает она. — К сожалению, это всё меньше и меньше соответствует действительности. Сегодня „синдром здания" — подлинный бич служащих». Черч перечисляет множество симптомов заболевания — общее недомогание, головные боли, воспаление глаз, зуд кожи, стресс, а также всевозможные незначительные инфекции. Чтобы удостовериться, замечает она, не страдаете ли вы «синдромом здания», достаточно просто последить за собой. Если вы, хотя вы и очень любите свою работу, чувствуете себя гораздо лучше по выходным дням — значит, и вы стали жертвой этого недуга... Это — день сегодняшний. Что же будет завтра? Об этом в книге «20 июля 2019 года» (ровно через 50 лет после высадки первых людей на Луне!) размышлял английский писатель-фантаст Артур Кларк. Особое внимание для нас тут заслужит его описание «разумных», «чувствующих» жилищ будущего. Кларк излагает историю чудо-дома, который убил своего хозяина. \043\ Дома этого типа звали Артурами (имя фантаста). Их выпускала известная фирма «Сенсхауз», основанная в 1995 году. Такие жилища были не только способны создать своим владельцам оптимальные условия жизни. Они ещё могли печалиться, радоваться, пугаться и вообше испытывать всю гамму чувств. Владелец дома, Самуэль Пальмерстон, приобрел Артура в 2015 году. И Артуру потребовалось всего несколько месяцев, чтобы познакомиться с Пальмерстоном и настроить всю свою аппаратуру я соответствии с состоянием его души, ежедневными заботами, вкусами и увлечениями. Артур взял на себя абсолютно все заботы. Он даже следил за делами хозяина. Однажды, когда Самуэль спал, Артуру удалось закончить одну очень выгодную сделку на фондовой бирже. Пальмерстон проснулся на 178 560 долларов и 58 центов богаче. Дом и его хозяин жили душа в душу. Но в 2019 году Пальмерстон внезапно нарушил идиллию: решил сменить работу и переселиться в другой район. То был жестокий удар для Артура, дом очень полюбил своего владельца и снести измены не смог. На следствии, где инспектор Бьючамп выдвинул против Артура обвинение в преднамеренном убийстве своего хозяина, были заслушаны все аудиосенсорные пленки, автоматически регистрирующие беседы дома с его владельцем и все даже мельчайшие подробности, связанные с функционированием Артура. Последняя запись зарегистрировала условия внутри дома в момент смерти Самуэля. В доме было очень холодно, четыре градуса ниже нуля — и при этом Артур поддерживал скорость ветра в 5 узлов! Судейская коллегия признала официальной причиной смерти Паль-мерстона переохлаждение. Отмечалось, что после этого дом в течение суток, ровно 24 часа, пел — тихо и ласково... *** Настал день, говорится в одном перуанском мифе, когда вещи и животные восстали против человека. Жернова, горшки, сковороды, собаки, куры взъярились и отказались нести свое тяжкое бремя. Жернова перемололи тех, кто их сотворил, горшки сварили своих бывших владельцев, куры зарезали своих хозяев, а сковороды изжарили их. Так было когда-то, утверждает эта легенда (ее содержание изображено на перуанских кувшинах, датированных TV веком новой эры), и то же повторится вновь в будущем. Миф-пророчество. Предостережение. Угроза. Неужели и в самом деле когда-нибудь сбудутся эти столь мрачные прогнозы? И ВЕЩИ или их «цвет», их «высший сорт», их «превосходная степень» — МАШИНЫ погубят человека? \044\ Глава 2. Scientia est potentia Я всего лишь трубач и не участвую в битве... И наша труба зовет людей не ко взаимным распрям или сражениям и битвам, а, наоборот, ктому, чтобы они, заключив мир между собой, объединенными силами встали на борьбу с природой, захватили штурмом её неприступные укрепления и раздвинули... границы человеческого могущества. Фрэнсис Бэкон «О достоинстве и приумножении наук» Рассказ про «высший сорт» вещей — МАШИНЫ. Фрэнсис Бэкон оставил нам вдохновляющий девиз: «Scientia est potentia», если по-латыни, а если по-русски, «Знание — сила». Афоризм выглядел совершенной загадкой, но всё проясняется, если учесть, что рожденная знанием машина наделила человека фантастической силой: ЗНАНИЕ — МАШИНА — СИЛА! О том, как люди построили Большую Машину, которая уже умела не только строить, но и ломать. И как, имея машинное сердце, человек незаметно, не чуя опасности, в эйфории своих технических побед, перейдя некую невидимую грань, вбил клин между Природой и самим собой. Вначале машинный кулачище наносил мягкие удары, но это были лишь первые «пробы пера» перед ВЕЛИКОЙ ПЕРЕДЕЛКОЙ ПРИРОДЫ. Англия. Холодная, затяжная, зябкая весна 1626 года. 9 апреля. В родовом замке графа Аронделя, его в то время в поместье не было, в Хайгетс, умирает нашедший здесь, по пути в Лондон, временное пристанище больной одинокий старик. Зовут его Фрэнсис Бэкон. Причиной болезни знаменитого философа стала его неутоленная суматошной, порывистой, переменчивой жизнью страсть к экспериментам. В тот раз Бэкон задумал опыт с замораживанием курицы. Хотел убедиться, насколько снег, его тогда вокруг замка было предостаточно, может предохранять мясо от порчи. Собственноручно набивал Фрэнсис птицу снегом. И простудился... Едва владеющий старческой рукой, борясь с предсмертной слабостью, Бэкон в последнем своем письме к своему другу, хозяину поместья, графу Аронделю, выводит торжествующие слова: «опыт отлично удался»... Еще он сравнивает себя с Плинием Старшим, древнеримским писателем (23-79 годы новой эры), автором 37-томной «Естественной истории», своеобразной энциклопедии естественнонаучных знаний античности, который погиб, как известно, наблюдая извержение Везувия. \045\ Вот так скончался современник Галилея и Шекспира, человек, которого Карл Маркс назвал «родоначальником английского материализма и вообще опытных наук новейшего времени». Мыслитель, знаменитый ещё и тем, что в 1597 году, примерно через полтора столетия после изобретения книгопечатания, пустил в обиход латинское трисловие «Scientia est potentia» (читается: сциентиа эст потентиа) — крылатый тезис, вдохновляющий девиз, который по-русски звучит так: «Знание — сила»! 2.1. И распространить в массах Бэкон, согласно его завещанию, был похоронен у церкви Святого Михаила, неподалеку от поместья Сент-Олбанса, там же, где ранее была погребена его мать. Стараниями Фомы Меотиса, служившего у Бэкона секретарем, над могилой был установлен надгробный памятник, из белого мрамора. Философ изображен сидящим в кресле, с раскрытым фолиантом на коленях, в позе мыслителя. На подножье памятника была отчеканена надпись: ФРАНЦИСК Бэкон. БАРОН ВЕРУЛАМСКИЙ, ВИКОНТ ОЛБАНСКИЙ, НО БОЛЕЕ ИЗВЕСТНЫЙ ПОД ИМЕНЕМ СВЕТИЛА НАУКИ И ОБРАЗЦОВОГО ОРАТОРА, ОБЫКНОВЕННО СИДЕЛ В ТАКОЙ ПОЗЕ. РАЗРЕШИВ ВСЕ ЗАГАДКИ ТАЙН ПРИРОДЫ И ГРАЖДАНСКОЙ МУДРОСТИ, ОН УМЕР, ПОВИНУЯСЬ ЕСТЕСТВЕННОМУ ЗАКОНУ: ЯСЕ СЛОЖНОЕ ПОДЛЕЖИТ РАЗЛОЖЕНИЮ. Эти простые трогательные слова итожили сложную и бурную человеческую жизнь. Бэкон (1561-1626) родился в Лондоне, в семье выходца из низов. Дед Фрэнсиса пас овец, однако его отец, сэр Николас Бэкон, уже сделал блестящую карьеру, став лордом-хранителем Большой Печати, вторым при дворе, после лорда-казначея, человеком, принадлежавшим к «новой знати», верхушке, сливкам английской бюрократии. Мать будущего философа, Анна Кук, была образованной женщиной, она сама обучала сына древнегреческому, латыни, французскому и итальянскому языкам, у отца же он получал уроки в области политики, права, ораторского искусства. Мальчик рос слабым и болезненным, довольно рано проявил необыкновенные умственные способности и большую любознательность. И неудивительно, что в 13 лет этот вундеркинд был принят в Тринити-колледж в Кембридже (королева ласково называла его «мой юный лорд — хранитель печати», лично экзаменовала его), где за три года прослушал полный курс свободных наук: изучал теологию, философию, логику, риторику, этику и прочую схоластического толка премудрость. В 1576 году отец для завершения образования и для подго- \046\ товки к политической карьере отправляет Фрэнсиса во Францию, он едет туда в свите английского посла А. Паулета. По возвращении, Фрэнсису 19 лет, издаст книгу «О состоянии Европы», где дает характеристику не только государств Западной и Центральной Европы, но и далекой Московии: упоминает о деспотическом правлении государя московского Ивана Васильевича Грозного и его войнах с татарскими ханствами и Польшей. Неожиданная смерть отца, 1579 год, переломила жизнь молодого политика. По законам Англии все права по наследству, передача поместья, титул отца, переходили к старшему брату Фрэнсиса, Антонио, младшему же сыну достались денежные крохи, они не могли дать материальной независимости. Бэкон тщетно хлопочет о доходной должности при дворе. («Я сейчас как сокол в ярости — вижу случай послужить, но не могу лететь, так как я привязан к кулаку другого», — такими словами сопровождает он свой новогодний подарок королеве Елизавете.) Что делать? Где добыть средства? Бэкон решает превратиться в юриста, оканчивает юридическую школу Грейс-Инн, в 1582 году становится адвокатом. И вскоре назначен экстраординарным советником королевы (это звание возлагало на него обязанности юристконсульта казны, он должен был выступать на процессах в качестве защитника королевских интересов). О красноречии Бэкона ходили легенды. Вот свидетельство английского драматурга Бена Джонсона (1573-1637): «Никогда и никто не говорил с большей ясностью, с большей сжатостью, с большим весом и не допускал в своих речах меньше пустоты и празднословия. Каждая часть его речи была по-своему прелестна. Слушатели не могли ни кашлянуть, ни отвести от него глаз, не упустив что-нибудь. Говоря, он господствовал и делал судей по своему усмотрению то сердитыми, то довольными. Никто лучше его не владел их страстями. ..»22 января 1621 года Бэкон торжественно, с помпой, с шумом, отпраздновал свое шестидесятилетие. Он находился на вершине славы и богатства: барон Веруламский, виконт СентОлбанский, лорд-хранитель печати, лорд-канцлер, занимал он также и другие важные посты. И вдруг вес рухнуло. Собравшийся парламент обвинил Бэкона, являвшегося первым судьей в государстве, во взяточничестве. Король от него отрекся, и Бэкона привлекают (особая комиссия из шести пэров собирала обличительный материал) к суду, его осуждают, заключают в Тауэр (правда, в этой крепости-тюрьме он пробыл только два дня) и отстраняют ото всех должностей. Он становится козлом отпущения, искупительной жертвой для той лихоимствуюшей верхушки, с которой был связан многими не всегда чистыми нитями. Отныне общественная деятельность была для Бэкона закрыта. Он, помилованный вскоре королем, теперь всецело посвящает себя науке и литературе: проделал ряд опытов по сжатию воды, определению плотности пара, спирта, твердых тел; написал ряд брошюр — «История жизни и смерти», «Введение в историю тяжести и легкости», «Введение в историю симпатий и антипатий» и т. д. Отношение к личности Бэкона и его вкладу в науку и философию имеет свою долгую историю. Шумный успех, выпавший на его долю в момент \047\ появления его сочинений, большое влияние, которое они оказали на естествоиспытателей его времени и последующих -поколений сменились впоследствии жестокими нападками и травлей. Бэкона называли безнравственным обманщиком и шарлатаном, попрекали за любовь к роскоши, за двурушничество, за измену друзьям, его обвиняли в плагиате у своих предшественников, неосведомленностью в науках своего времени, всячески принижали его значение как основоположника опытных наук. Но проходил период, и Бэкона, его имя, снова возносили на щит, клялись им. В 1794 году (декрет от 20-го брюмера) революционный французский конвент постановил: срочно издать сочинения Бэкона за государственный счет и распространить в массах... 2.2. Реформатор наук Моим всегдашним желанием было получить какое-нибудь скромное место у её Величества не потому, что меня мучила жажда власти и почести как человека, родившегося под влиянием Юпитера или Солнца; вся жизнь моя протекает под влиянием созерцательной планеты; мое честолюбие состоит главным образом в освобождении неук от двоякого рода разбойников, опустошающих её области, а именно: от пустых прений, от грубых и нелепых выводов, ошибочных наблюдений и народных предрассудков, и в замещении этого печального хлама точными наблюдениями, строго доказанными истинами и плодотворными открытиями. Из письма Бэкона своему дяде лорду Бюрлейгу Основной целью своей жизни Фрэнсис Бэкон (мы указываем имя, ибо был ещё другой великий англичанин Бэкон — Роджер, 1214—1294, философ-монах) ставил работу над грандиозным планом «Великого восстановления наук». Освобождения их от схоластических пут церковной догматики (схоластика «бесплодна, как посвященная богу монахиня», — писал Бэкон). В многочисленных трудах — главный из них «Новый Органон» (назван «новым» в противовес «Органону» Аристотеля, посвящен королю Якову 1, вступившему на престол после смерти Елизаветы), 1620 год, писался около 30 лет, — Бэкон выковывал истинный научный метод исследований: средневековых ученыхсхоластов он называл лающими чудовищами и болтунами. Эмпириков, ограничивающихся только опытом, он сравнивал с муравьями, суетливо переносящими тяжести; догматиков, строящих системы силами одного только разума, уподоблял паукам, ткущим из себя паутину. Настоящий ученый, считал Бэкон, должен быть подобен пчеле, собирающей сок из растений (эксперимент) и затем перерабатывающий его в мед своими силами (интеллект). Сейчас подобные взгляды могут показаться тривиальными и наивными. Но не следует забывать, что высказывались они в темные годы средневековой схоластики, когда в публичных диспутах в Сорбонне решался, скажем, вопрос о том, сколько же чертей может уместиться на острие иглы! \048\ Анализируя причины заблуждений разума, Бэкон указывал на четыре ложные идеи — «призрака», или «идола»: «призрак рода» — очеловечивание природы; «призрак пещеры» — ошибки, связанные с индивидуальными особенностями и недостатками человека-исследователя; «призрак рынка» — некритичное отношение к широко распространенным в обществе мнениям; «призрак театра» — слепая вера в авторитеты и традиционные догматические системы. Понятно, что Бэкон пытался всячески восстановить, оживить все здоровые идеи прошлого. Мнения древних мыслителей, придавленные авторитетом оскопленного церковью Аристотеля. Поэтому он, к примеру, открыто противопоставляет Демокрита «говорунам» — Платону и Аристотелю — и ставит своей задачей воскресить атомистику Демокрита, преданную незаслуженному забвению. В «Новом Органоне» Бэкон писал по этому поводу: «Варвары обрушились на Римскую империю, как наводнение, причем корабль науки был разбит в шепы. Философия Аристотеля и Платона, подобно обломкам из более легкого и пустого материала, была волнами времени сохранена для нас... Но что касается более древних из греческих ученых — Эмпедокла, Анаксагора, Левкиппа, Демокрита... то их произведения... были уничтожены в потоке времени. Ведь время, как река: более легкое и пустое внутри оно донесло до нас, более тяжелое, веское погрузило на дно». Деятельность Бэкона как мыслителя и писателя была направлена на пропаганду новой науки, на указание её первостепенного значения в жизни человечества, на выработку нового целостного взгляда на её строение, классификацию, цели и методы исследования. Он занимался наукой как её ЛОРД-КАНЦЛЕР (высшая должность в Англии той поры), разрабатывал её общую стратегию, определяя генеральные маршруты её продвижения и принципы организации в будущем обществе. Повторим, идея ВЕЛИКОГО ВОССТАНОВЛЕНИЯ НАУК — Instaurationis Magnae Scientiamm — пронизывала все его философские сочинения, провозглашалась им с многозначительностью, завидной настойчивостью и энтузиазмом. 2.3. «Звонить в колокол, чтобы собрать другие умы» Влюбленные в практику без науки словно кормчий, ступающий на корабль без руля или компаса; он никогда не уверен, куда плывет. Леонардо до Винчи (рукопись С, стр. 21} В «Новом Органоне» в разделе «Афоризмы об истолковании природы и царстве человека» (афоризм № 3) сказано: «Знание и могущество человеческое совпадают, ибо незнание причины затрудняет действие. Природа побеждается только подчинением ей, и то, что в созерцании представляется причиной, в действии представляется правилом». \049\ На латыни (в конце-жизни все свои главные труды Фрэнсис Бэкон перевел с английского на язык науки того времени — латынь) тот же отрывок выгладит так: Scientia et potentia humana in idem coincidunt... Вот из этого-то начала длинной фразы и родилось, в конце концов, заманчивое обещание Scientia est potentia. Но, укоротившись, ужавшись (вначале высказывание было более осторожным, говорили: «знание есть сила, сила есть знание»), сократившись всего до двух слов: «знание — сила», этот афоризм превратился в сущую загадку. «Знание — сила»? Каким это образом? Что все-таки значат эти слова? Как их понимать? Воззрения Бэкона критиковали. Знаменитый немецкий химик, ученый забияка и драчун, Юстус Либих (1803-1873) усматривал в сочинениях Бэкона лишь претенциозность и профанацию научного метода. «Ни польза, ни изобретение, ни господство, ни могущество не составляют цели науки», — писал он, яростно нападая на Бэкона. Как и художник, истинный ученый, считал Либих (в статье «Бэкон Веруламский и естествознание»), должен уединиться в башне из слоновой кости. Наука для науки! — так, по Либиху, должен был решаться спор о цели человеческого знания. Прямо противоположной позиции придерживался Бэкон (как и Карл Маркс, одиннадцатый тезис о Людвиге Фейербахе: «философы лишь объясняли мир так или иначе; но дело заключается в том, чтобы изменить его»). Для Бэкона всякая наука, не приносящая никакой ПОЛЬЗЫ, не имела никакой цены, была нонсенсом, бессмыслицей, оксюмороном. Впрочем, вот его точные слова на сей счет: «Мы желаем предупредить всех людей, чтобы они не упускали из виду настоящие цели науки и убедились бы, что не следует ею заниматься ради пустого времяпрепровождения или ради предмета, пригодного для споров, или ради того, чтобы презирать других, или из-за собственных интересов, или чтобы прославить свое имя, или ради увеличения своего (личного. — Ю. Ч.) могущества, или ради какого бы то ни было подобного повода, но чтобы принести ПОЛЬЗУ (выделено мною. — Ю. Ч.) и приложить её к потребностям жизни». Говоря о книгопечатании, порохе и компасе, Бэкон дает пример конкретного могущества знания: «Эти три изобретения изменили вид земного шара, — пишет он, — и произвели три переворота: первый — в науках, второй — в военном искусстве, третий — в мореплавании; перевороты эти вызвали бесчисленные перемены всякого рода, которые сопровождались результатами, имевшими такие сильные влияния на человеческие отношения, какого не оказывали ни одна власть, ни одна секта, ни одна звезда». Бэкон не стал ни архитектором, ни инженером строительства, возведения, камень за камнем, грандиозного здания — оно у нас перед глазами! — современного научного и технического ЗНАНИЯ, но он дал ему несравнен- \050\ ную рекламу. Бэкон стал законодателем, герольдом, глашатаем, трубачом НОВЫХ ВРЕМЕН. Его роль, писал он, была «звонить в колокол, чтобы собрать другие умы», чтобы «сделать этот колокол слышимым как можно дальше». 2.4. До колеса и после Посмотри, сколько вокруг машин! И какие они разные, эти машины. Я пишу книгу на пишущей машинке. За окном промелькнул двухколесный велосипед. Во двор приехал автокран, разгружает кирпич. Пишущая машинка, велосипед, подъемный кран... Как они не похожи друг на друга! Но - стоп! Присмотримся к ним повнимательнее... Борис Зубков «От колесо до робота* Бэкон был просто не в состоянии дописать, развить свою формулу «знание -— сила», сделав её общепонятной. В его время не было ещё пущено в чеканку, вылито в бронзу и медь, позолочено среднее — важнейшее — звено в трехчленной цепочке: ЗНАНИЕ → МАШИНА → СИЛА А ведь именно она, МАШИНА, рожденная ЗНАНИЕМ, наделила ЧЕЛОВЕКА неограниченной фантастической СИЛОЙ! Начало ЭПОХИ МАШИН, как и заря ЭРЫ ВЕЩЕЙ, затерялась в далях апокрифических. Поди попробуй, разгляди! Нет, пусть этим занимаются дипломированные историки техники. Мы же, наугад, условно, можем предложить на амплуа Прамашины, к примеру, ЛУК. А что? Это, вероятно, и был первый созданный человеком механизм, действующий по принципу накопления энергии. В самом деле: лучник, постепенно натягивая лук, сообщает ему свою энергию, накапливающуюся и сохраняющуюся в луке до тех пор, пока она (энергия) не будет высвобождена уже в концентрированной форме в момент выстрела. А ещё на роль Первомашины напрашивается любая ловушка для зверья. Ведь тут охотник освобождается от необходимости поджидать, подстерегать добычу, ему не нужно приводить в действие орудия лова, всё идет само собой — силки, сетки для ловли птип, стрелы сработают в нужный момент. Такие устройства и удерживали пойманную дичь и позволяли человеку вести лов сразу в нескольких местах, одновременно. И всё потому, что охота здесь уже идет МЕХАНИЧЕСКИ, без участия людей. Долго было бы перечислять вес типы ловушек, изобретенных перво-людьми, — от маленьких бамбуковых цилиндров, служивших для ловли мышей, и кончая гигантскими сооружениями для поимки жирафа или слона (ловчие ямы, с острым каменным конусом посредине, протыкающим упавшего вниз зверя). Тут важен общий принцип: зверь сам, без участия охотника, подчеркнем это ещё раз, приводит в действие некий губительный для него механизм. \051\ Конструкции ловушек человеку подсказала сама природа. Впервые без её подсказки он, видно, обошелся, только изобретя КОЛЕСО. То была эпохальная находка, ибо колесо не имеет аналогов в живой природе! А потому начинать историю техники (слово «техне», techne по-гречески значит — умение, мастерство) смело можно от колеса. До колеса (археологи полагают, что, к примеру, в Древнем Египте колесо начали использовать со Среднего царства: период 2050-1700 годы до новой эры) мы вправе считать человека технически невинным, после же изобретения колеса, он, наконец, технически прозрел и стал мастерить различные основанные на колесе поделки. Не только повозки для перемещения тяжестей, но и шадуфы — водоподъемные устройства для полива земель, и многое другое. Однако всё в мире преходяще, ныне колеблется трон и ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА КОЛЕСА. Возьмем, допустим, транспорт. Поезда. Инженеры полагают, что 400 километров в час — это предел возможностей колесного рельсового транспорта. При скоростях выше уже нельзя обеспечить безопасность движения. А, кроме того, от возникающего при столь быстром движении трения колеса и рельсы будут изнашиваться и выходить из строя столь часто, что убытки сделают подобный транспорт крайне невыгодным. Самые скорые поезда мчатся сейчас со скоростью 200 км/час. Самолеты же имеют 900 км/час и выше. Между этими крайностями лежит «белое пятно» техники. Чем его заполнить? Специалисты надеются, что в будущем в этом диапазоне скоростей пассажиров будут перевозить поезда, мчащиеся внутри огромных труб. Тягу такому поезду создаст особый пропеллер: он будет гнать воздух вдоль поезда назад. Обтекающие поезд со всех сторон токи воздуха создадут воздушную подушку, она не позволит ему касаться стен туннеля... 2.5. Выстрел для рекламы Неоконченный фантастический роман Бэкона «Новая Атлантида» стал по существу первой в мире «технической» утопией. Мыслитель изобразил (рассказ в романе ведется от лица человека, побывавшего в неведомой стране) государство Бенсалем — мир будущего, где тон задавали люди науки и изобретатели (главным институтом страны, его мозгом стал орден «Дом Соломона»). «Целью нашего общества является познание причин и скрытых сил всех вещей, покуда всё не станет для него возможным», — провозглашал в романе Бэкон. Свет ничем не омраченной веры в благо прогресса наук и техники заливает страницы «Новой Атлантиды». В туманном будущем Бэкон пытается разглядеть успехи геологии и климатологии, агробиологии и гигиенической медицины, акустической и оптической физики, пишет о мореплавании, даже об авиации. \052\ Но то всё были рассуждения (в частности, Бэкон верил в возможность осуществления вечного двигателя), понятно, зыбкие, гадательные. Только в XIX веке стало возможным конкретно, четко, уверенно судить о подобных материях. И, вероятно, для апологетики науки и техники больше всех сделал писатель-фантаст Жюль Верн. Верн (1828-1905, ровесник Льва Николаевича Толстого, пережившего своего французского собрата на пять лет) родился в старинном бретонском городе Нанте, одном из крупнейших портов Франции, лежащем на берегах Луары, в 50 километрах от Атлантического океана, в семье Пьера Верна, владельца адвокатской конторы (рассказывают, что он не чужд был изящной словесности и даже сочинял оды по случаю семейных торжеств, заметим ещё заодно, что мать будущего писателя Софи Аллот де ла Фюи, происходившая из оскудевшего дворянского рода нантских судовладельцев, кораблестроителей, в замужестве, по французскому обычаю, принявшая не только фамилию, но также имя супруга, была неплохой пианисткой). Веснушчатый мальчик, русый и светлоглазый, в детстве завидовал судьбе Робинзона Крузо, своего любимого литературного героя, и в 11 лет, тайно от родителей, попытался удрать в Индию на шхуне «Корали», поменявшись одеждой с юнгой, но был возвращен домой через несколько часов. Вначале по настоянию родителей Жюлъ-Габриель (его полное имя) готовился к юридической карьере. Однако в угоду отцу выстрадав за годы учебы диплом правоведа, он всё же предпочел заранее уготованной для него адвокатской конторе в Нанте полуголодное существование литератора, перебивающегося случайными заработками-гонорарами. Целых полтора десятка лет (!) он, работая то писцом в нотариальной конторе, то секретарем маленького театрика, то мелким служащим парижской биржи, тщетно пытается добиться успеха на драматургическом поприще, пишет несколько десятков (!!) пьес (среди них есть и комедия в стихах «Леонардо да Винчи»). Увы, громкой славы здесь он так и не стяжал. Подобно героям романов Бальзака, приехавших из глухой провинции завоевать Париж, пробует себя Жюль Берн и в других жанрах, в частности, имело успех его стихотворение «Марсовые» («Lcs Gabiers») В расставанья час, снявшись с якорей, видел ты не раз слезы матерей. С сыном распростясь, старенькая мать плачет не таясь: ей так трудно ждать... /перевод поэта Игоря Михайлова/ Оно становится любимой песней французских матросов (долго считалось фольклором, народным творением). Молодой Жюль, оттачивая литературный стиль, кропал водевили, поэмы, либретто для комических опер, но все это было вскоре основательно забыто и вспомнилось лишь тогда, когда Жюль Берн превратился в признанного мастера, автора многочисленных «фантастических путешествий» (les voyages imaginaires). Легенды окружали имя писателя при жизни: то он представлялся неутомимым кругосветным путешественником, «капитаном Верном», то молва утверждала, будто бы он никогда не покидает своего рабочего кабинета и вообще пишет с чужих слов. Пораженные, сбитые с толку разнообразием его тематики, энциклопедическими знаниями, неисчерпаемой творческой фантазией, многие из читателей даже полагали, что «Жюль Верн» — это лишь собирательное имя, коллективный псевдоним, что на деле эти романы пишет целое географическое общество. В реальности же всё было гораздо проще. Впрочем, нет, порой случалось и невероятное. В 1886 году писатель был тяжело ранен Гастоном Верном, психически больным племянником, который этим покушением — он стрелял дважды — пытался привлечь внимание общественности к романисту, по мнению этого воинственного и решительного родственника недостаточно оцененному?! Застрявшая тогда в берцовой кости револьверная пуля лишила Жюля Верна подвижности, он вынужден был ещё прочнее утвердиться в том укладе жизни, который диктовала ему его профессия... 2.6. Бронзовый призер .. .Образ жизни писателя в тихом провинциальном Амьене — в 1872 году Жюль Верн навсегда покидает Париж, прожив в нем 24 года — был чрезвычайно скромным и размеренным. Вставал в 5 утра и, с небольшими перерывами, работал до 8 вечера. Утром он писал, днем читал корректуры, отвечал на многочисленные письма, которые шли к нему со всего света, принимал посетителей. Ежедневно, с карандашом в руках, просматривал он газеты, журналы, бюллетени и отчеты многочисленных научных обществ. Он вел громаднейшую картотеку (свыше 25 тысяч карточек), в которой были отражены все последние достижения наук и техники его времени. Этот строжайший распорядок жизни нарушался лишь раз в году, летом, тогда писатель на своей парусной шхуне «Сен-Мишель» выходил в открытое море. Жюль Верн был страстным путешественником-мореходом: все прибрежные моря Западной Европы были им досконально изучены, он плавал вдоль берегов Скандинавии, Англии, Испании, Италии, побывал в Африке и даже в Северной Америке. Его писательская работоспособность была феноменальной. К примеру, летом 1866 года — Жюлю Верну 38 лет, — неукоснительно выполняя условия договора с издателем — три книги (каждая примерно в 10 печатных листов) в год! — он, прельстившись перспективой расплатиться, наконец, с долгами, берется ещё и за написание компиллятивного труда — «Иллюстрированной географии Франции». Тогда, выдавая «на-гора» по 8"00 строк — почти полтора печатного листа текста \054\ в день, он ещё по утрам не прекращал работу над романом «Дети капитана Гранта». Но вот что удивительно: при такой невероятной продуктивности Жюль Берн был очень требователен к себе. Мастер сюжета и композиции, он продумывал каждый роман до последних мелочей. «Я не могу приступить к работе, если не знаю начала, середины и конца своего будущего романа, — признавался он. — До сих пор я был достаточно счастлив в том смысле, что для каждого произведения у меня в голове была не одна, а, по меньшей мере, подцюжина готовых схем». Потому-то, делая первые наброски, писатель уже держал в голове весь замысел, который окончательно воплощался в нескольких корректурных оттисках, испещренных бесчисленными помарками, исправлениями и вставками. (Жюлъ Берн: «Большое значение я придаю развязке. Если читатель сможет угадать, чем всё кончится, то такую книгу не стоило бы и писать. Чтобы роман понравился, нужно изобрести совершенно необычную и вместе с тем оптимистическую развязку. И когда в голове сложится костяк сюжета, когда из нескольких возможных вариантов будет избран наилучший, тогда только начнется следующий этап работы — за письменным столом.») Литератор до мозга костей, Жюль Берн так влезал в работу, так вживался в образ своих героев, в обстановку действия, что, когда, например, писал о путешествии капитана Гаттераса к Северному полюсу, «схватил насморк и чувствовал озноб от холода», «ощушал себя вместе с героями пленником ледяного царства». Трудясь ежедневно от зари до зари, Жюлъ Берн сравнивал себя с першероном — ломовой лошадью, которая если и отдыхает, то в своей же упряжке. «У меня потребность в работе», — говорил он одному из своих друзей. — «Работа — это моя жизненная функция. Как только я кончаю очередную книгу, я чувствую себя несчастным и не нахожу покоя до тех пор, пока не начну следующую. Праздность является для меня пыткой». Таким неутомимым тружеником, «пахарем от пера», оставался он до последних дней. Хромота, головокружения и бессонница, мучительные рези в желудке, приступы подагры и диабета, постепенное ослабление зрения и слуха всё крепче приковывали писателя к его уединенному кабинету, расположенному в Амьене, в высокой башне. Даже окончательно ослспнув, погрузившись в вечный мрак, Жюль Берн уже почти с маниакальной страстью продолжал работу: писал при помощи специального транспаранта, а внучки читали ему письма, газеты, книги. И когда смерть, 24 марта 1905 года, прервала его творчество, количество произведений писателя превысило сотню томов! Ныне Жюля Верна читают всюду, куда только способно проникнуть печатное слово. И здесь писатель установил своеобразный рекорд. По данным библиографических справочников ЮНЕСКО («Индекс трансляционум»), в 60-х — начале 70-х годов по числу переводов на языки народов мира Жюль БЕРН находился на третьем — бронзовый призер! — месте, пропустив впереди себя лишь ЛЕНИНА и ШЕКСПИРА. \055\ 2.7. Вместо бензина - вода Я подумал, что чутье художника стоит иногда мозгов ученого, что то и другое имеют одни цели, одну природу и что, быть может, со временем при совершенстве методов им суждено слиться вместе в гигантскую, чудовищную силу, которую трудно теперь и представить себе... Антон Павлович Чехов Жюль Берн сделал литературное открытие. До него существовали герои-воины, герои-аристократы, героипростолюдины, герои-путешественники, но никогда прежде на романных страницах не возникали героиТЕХНИКИ. Первым таким героем стал капитан Немо. Он пришел ко времени: появился как символ невиданного грядущего технического ПРОГРЕССА. Вера в науку, убеждение в неотвратимости мощного прогресса техники пронизывает всё творчество Жюля Верна. Освободить человечество от всех его цепей с помощью взявшихся за руки наук и техники — это стало иллюзорной мечтой писателя. её исполнение Жюль Берн связывал с образом УЧЕНОГО, ИЗОБРЕТАТЕЛЯ или ИНЖЕНЕРА, вообще, покоряющего природу ЧЕЛОВЕКА-ТВОРЦА. Этому, по сути, были посвящены все его 65 романов. (Одно время Жюль Берн хотел написать также монументальную четырехтомную популярную работу «Завоевание Земли наукой и промышленностью». Был уже составлен издательский договор. Писатель колебался, и, в конце концов, отказался от этого замысла: силы начинали таять, их следовало беречь для художественного творчества.) Жюль Берн создал в литературе новое направление — классическую научную фантастику. Дал превосходные образцы нового жанра — «романа о науке» (так он называл его в письмах к отцу), органически сочетающего три компоненты: авантюрную фабулу, популяризацию знаний и научную фантазию, в основном инженернотехническую. Долгие годы вынашивал Жюль Берн свои идеи. Не раз советовался о своих новаторских планах с «Александром Великим», творцом «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо» Дюма-отцом (1802-1870), который находил его замысел «необъятным». Если необычайно плодовитый (ему приписывают более 500 томов романов, повестей, пьес, мемуаров, критических статей и т. д.) Дюма материалом для своих романов брал почти всю историю Франции, то Жюлъ Берн хотел опираться на науку — её открытия в прошлом и настоящем и фантастическое будущее. Он старался соединить, казалось бы, несоединимое: науку и искусство, технику и литературу, найти реальность в фантастике и наоборот. Дело было трудным, требовало колоссальных усилий. Чтобы пополнить свое образование, в 5060-х годах Жюль Берн буквально пропадал в читальном зале Национальной библиотеки (Париж), ревностно посещал все музеи, выставки, встречался с учеными, изобретателями, инженерами, \056\ путешественниками. В результате, он превратился в одного из самых образованных людей своего времени. Фантастика Жюля Верна качественно отличается от пришедшей ей на смену фантастики Герберта Уэллса. Вот как оценивал сам Жголь Берн творчество своего английского коллеги (беседа с англичанином Ч. Даубарном): «На меня произвел сильное впечатление ваш новый писатель Уэллс. У него совершенно особая манера, и книги его очень любопытны. Но по сравнению со мной он идет совсем противоположным путем... В его повестях, по-моему, нет подлинной научной основы. Я использую физику, а он изобретает ее. Если я стараюсь отталкиваться от правдоподобного и в принципе возможного, то Уэллс придумывает для осуществления подвигов своих героев самые невозможные способы. Например, если он хочет выбросить своего героя в мировое пространство, то придумывает металл, не имеющий веса...» Да, в отличие от Уэллса Жюль Берн прочно стоял на почве реального. всё им написанное основано на научном правдоподобии и часто на научном предвидении. Жюль Берн верил в науку. «Что бы я ни сочинял, что бы я ни выдумывал, — говорил он, — всё это всегда будет ниже действительных возможностей человека. Настанет время, когда достижения науки превзойдут силу воображения». Главной своей задачей Жюль Берн считал предвидение того, что дадут будущие открытия и изобретения. И это ему блистательно удавалось. В фантастических путешествиях он, например, применил подводную лодку и воздушный шар, как средства передвижения, задолго до сколько-нибудь заметных успехов подводного плавания и аэронавтики. О силе предвидения писателя говорит н такой факт. Жюль Берн как бы предвидит будущие экологические и энергетические трудности, через столетие потрясшие планету. Сейчас, перепробовав уголь, нефть, природный газ, расщепляющийся и сливающийся атом, человек всё больше убеждается: идеальным горючим может быть только ВОЛА! Расщепленная даровыми (!) лучами Солнца на окислитель-кислород и лучшее в мире экологически чистое (!!) топливо — водород (при соединении газообразных водорода с кислородом вновь получается водица!!!), она в принципе может заменить бензин и другие горючие средства. Решить эту благородную научную проблему сейчас пытаются лучшие ученые умы. И поразительно, что уже в 1875 году, в романе «Таинственный остров», Жюль Берн писал об этом. Вот его точные слова: «Я уверен, что в один прекрасный день воду будут использовать в качестве топлива, что водород и кислород, из которых она состоит, станут вместе или в отдельности неисчерпаемым источником света и тепла. Наступит день, друзья мои, и в трюмы пароходов, в тендеры паровозов станут грузить не уголь, а баллоны с двумя этими сжатыми газами и они будут сгорать с огромнейшей тепловой отдачей. Следовательно, бояться нечего... когда каменноугольные залежи иссякнут, человек превратит в топливо воду, люди будут обогреваться водой. Вода — это уголь грядущих веков». \057\ 2.8. Потер Лампу духа изобретений Я весь отдался «Робинзону», или, вернее, «Таинственному острову». Качусь, как на колесиках. Встречаюсь с профессорами химии, бываю на химических фабриках, и каждый раз возвращаюсь с пятнами на одежде, которые отнесу на ваш счет... Из письма Жюля Верно своему издатели} Жюпю Зтцелю На свои выносливые литературные плечи Жюль Берн взвалил ещё одну нелегкую ношу. И блестяще справился с этой миссией, выпустив в свет роман «Таинственный остров». Мы помним, что «Робинзон Крузо», вновь вернемся к нему, имел шумный массовый успех (по стоимости книга равнялась тогда в Англии полному мужскому костюму или составляла треть хорошей лошади). Книга ещё при жизни Дефо была переиздана десятки раз. Произведение так понравилось английской публике, что автор тут же, в спешном порядке, принялся за продолжения — были там и путешествия Робинзона по Китаю и Сибири, и в Англию герой возвратился морем из Архангельска... Роман вызвал бесчисленные подражания, только в Германии было издано сорок романов этого типа. Появились Робинзоны — бранденбургский, берлинский, богемский, лейпцигский, а также французский, датский, голландский, еврейский, греческий и так далее, обозначенные так по месту происхождения или языку, на котором были написаны книги. Возникли рассказы о Робинзоне-девушке, даже о Робинзоненевидимке!.. И всё же, если говорить об идейной стороне дела, роман остался фактически произведением незавершенным, как бы незаконченным. Довершить, «дописать» «Робинзона» взялся Жюлъ Верн. Продолжая развивать предложенный Дефо мотив, Жюль Верн ещё более усугубил ситуацию. Пятерка летящих на аэростате отважных людей, четыре горожанина и один матрос, участники гражданской войны в США, потерпев крушение в воздухе, очутились на далеком необитаемом острове (южная часть Тихого океана), без спичек, ножа, ружей и других предметов и припасов (все взятое с собой беглецы были вынуждены в критический момент, как балласт, выбросить в море), которыми на острове Отчаяния счастливый случай снабдил Робинзона. Итак, четверо мужчин и один подросток оказались (произошло это 23 марта 1865 года) «голыми людьми на голой земле». (Свое временное пристанище они, в честь президента Авраама Линкольна, 18091865, борца за освобождение негров, назвали островом Линкольна.) И им, в отличие от более удачливого Робинзона, пришлось проделать как бы заново весь путь, пройденный человечеством: начать с добывания огня, изготовления лука и стрел, примитивных орудий труда, необходимой домашней утвари, а потом, уже с помощью изготовленных ими ВЕЩЕЙ-инструментов, создать более сложное оборудование и приступить к более масштабным работам, которые и не снились Робинзону. \058\ Дружный труд колонистов возглавил образованный предприимчивый инженер, горожанин и интеллигент, Сайрес Смит (по-английски «Смит» значит «кузнец» — такое имя, видимо, было выбрано писателем намеренно!). Вместо того, чтобы сложить себе шалаш из веток, пятерка принялась строить дом из изготовленных ими кирпичей. Они складывают большую печь, и для её топки добывают выходящий на поверхность земли каменный уголь. На «химической фабрике» Сайреса Смита изготавливаются кислоты и щелочи, глицерин, стеарин, мыло, свечи, порох, пироксилин, оконные стекла и стеклянная посуда. Беглецы, до побега на аэростате они были в Америке военнопленными южан-сепаратистов, занимаются сахароварением, налаживают выработку войлока... Как бы продолжая начатое Дефо, Жюль Берн не ограничивает занятия островитян охотой, скотоводством и земледелием, но, в духе технических достижений XIX века, заставляет их, силой своего воображения, строить мосты, проводить каналы, воздвигать плотины, осушать болота, добывать полезные ископаемые, плавить металлы, готовить керамику. Они занимаются научными изысканиями и даже устанавливают электрический телеграф. Вот как выглядело это в романе, где Сайресу Смиту пришлось даже мастерить простейшие электрохимические источники тока: «Сайрес Смит взял две цинковые пластинки, погрузил одну в азотную кислоту, а другую — в раствор поташа. И тотчас же возник электрический ток; он побежал по проволоке от отрицательного полюса — от пластинки, погруженной в азотную кислоту, к положительному полюсу — к пластинке, погруженной в раствор поташа. Итак, теперь надо было соединить все эти банки, чтобы получить целую батарею, ток которой привел бы в действие электрический телеграф...» Так что же позволило островитянам в столь краткий срок повторить путь человечества, овладеть силами природа, подчинить их себе? Наука? Не только. Огромную роль, несомненно, сыграла здесь машина. Сайрес Смит, подчеркнем это, — не ученый а инженер! Это обстоятельство вовсе не случайность в замысле романиста. Именно машина стала для человека волшебным джином техники. Словно кто-то (опять боги? а может, гений, типа Леонардо да Винчи?) ПОТЕР ЛАМПУ ДУХА ИЗОБРЕТЕНИЙ. И возникло — действительно волшебным образом! — удивительное существо, МАШИНА. 2.9. Конец длинной цепочки усилий Примерно полмиллиона лет назад человек сделал свое, быть может, главное «открытие» — приручил огонь. Это была величайшая революция. Огонь дал человеку тепло, защитил его от зверей... Можно смело утверждать: огонь во многом способствовал тому, что человек, в конце концов, сделался человеком. Отныне практически неограниченные запасы энергии оказались в его руках. Однако на протяжении многих тысячелетий люди \059\ использовали эту энергию крайне не эффективно. Человек использовал могучие природные силы неумело. Он не сделал главного — не смог заставить огонь работать на себя. Когда говорят об индустриальной революции, о промышленном перевороте, который совершился в XVTII веке, прежде всего упоминают славное имя Джеймса Уатта и связывают его с созданием ПАРОВОЙ МАШИНЫ. Уатт (1736-1819), английский изобретатель, создатель универсальной паровой машины, родился в Шотландии, в крохотном городишке Гриноке, неподалеку от Глазго, в семье предпринимателя (его отец отроил корабли, сам был судовладельцем, торговал, имел мастерскую, где маленький Джеймс мог пропадать часами). Уатт был настолько слабым ребенком, что в школу не ходил: чтению и письму его обучила мать. Хроническая мигрень изводила его, поэтому все считали Уатта умственно отсталым (однако в 13 лет безусловные математические способности сделали его одним из первых учеников класса к великому конфузу насмешников). Мать и отца он потерял рано. В юности много путешествовал по Англии, В Лондоне, после тяжелых лет ученичества, стал механиком. С 1756 года, возвратившись в Шотландию, работал механиком в университете в Глазго. Здесь-то и началась его плодотворная деятельность по совершенствованию паровой машины (он любил работать один, тихо, не торопясь, обдумывая сделанное и вновь проверяя свои мысли в опытах). В 1769 году Уатт получил английский патент (за номером 013) на «способы уменьшения потребления пара и вследствие этого — топлива в огневых машинах», где уже были изложены почти все его основные идеи. В 1783 году в поисках эталона мощности занимался исследованием силы лошадей: пришел к выводу, что здоровая взрослая лошадь может в среднем поднять 150-фунтовую тяжесть на высоту в 4 фута за секунду. Так возникла первая единица мощности — лошадиная сила (в метрической системе именем Уатта названа другая единица мощности — ватт). Уатт известен также как изобретатель первого в мире парового молота и парового отопления, придумал также центробежный регулятор и механизм, названный параллелограммом Уатта. Примерно в 1800 году, в расцвете славы (почетный доктор университета в Глазго, член Лондонского королевского общества), будучи уже довольно богатым человеком, владельцем поместий, Уатт вовсе устранился от дел и жил в Бирмингеме среди основателей знаменитого «Лунного общества». Его именитые члены обсуждали проблемы не только научные: создатель учения о фотосинтезе Джозеф Пристли, 1733—! 804, спорил о музыке с крупнейшим астрономом и музыкантом Вильямом Гершелем, 1738-1822; врач и натуралист Эразм Дарвин, 1731-1802, размышлял об эволюции, теорию которой суждено было создать его внуку Чарлзу Дарвину, а по пути домой сочинял стихи. На памятнике Уатту потомки сделали краткую, но многозначительную надпись: «УВЕЛИЧИЛ ВЛАСТЬ ЧЕЛОВЕКА НАД ПРИРОДОЙ». \060\ Слов нет, заслуги Уатта велики. Но надо отдавать себе отчет в том, что все его изобретения сводились лишь к усовершенствованию ранее созданного, они — лишь счастливый конец длинной цепочки усилий множества людей. (Маркс отмечал, что «критическая история технологии вообще показала бы, как мало какое бы то ни было изобретение XVIII столетия принадлежит тому или иному отдельному лицу».) 2.10. Сила стальных машин Еще древние греки делали попытки «запрячь» пар, заставить его трудиться. Затем, в средние века, понадобилось откачивать воду из шахт, которые становились всё глубже. Принцип был прост: с помощью ручного насоса создавался вакуум, и вода устремлялась в пустоту, А нельзя ли тут заменить мускульную силу силой пара? Впервые эту идею реализовал английский механик Томас Севери (1650-1715). Однако его насос (патент был получен в 1698 году) не мог поднимать воду на значительную высоту. Любопытно, что в 1707 году насос Севери был выписан Петром I и установлен в Летнем саду в Петербурге для подачи воды в фонтан. Севери назвал свое устройство «Другом шахтера» словно бы в насмешку. Работать с ним было очень опасно: насос был очень не эффективен и часто взрывался. Вскоре его усовершенствованием занялся другой англичанин, также Томас, кузнец по профессии — Ньюкомен. Десять лет длилась работа, прежде чем насос (Ньюкомен вместе с Севери взяли патент на «атмосферическую поршневую паровую машину») стал действовать уже довольно сносно. И всё же главное сделано не было. Создание Ньюкомена, оно долго ещё применялось в Англии для снабжения водой крупных городов, ещё не превратилось в УНИВЕРСАЛЬНОГО РАБОТНИКА. Оно могло, да и то не очень ловко, лишь действовать как насос. Пробил час Уатта. История изобретения Уаттом паровой машины уже достаточно хорошо и подробно описана другими авторами. Поэтому мы опустим многие детали, не будем вдаваться в технические подробности. Отметим только обстоятельства, при которых было совершено решающее открытие. Биографы Уатга представляют дело так. Однажды Уатт, занятый своими мыслями, отправился на прогулку. «Это было возле Глазго, — вспоминал он позднее. — Был прекрасный день. Я проходил мимо старой прачечной, думая о машине, и подошел к дому Герда, когда мне пришла в голову мысль, что ведь пар — упругое тело и легко устремляется в пустоту. Если установить связь между цилиндром и резервуаром с разреженным воздухом, то пар устремится туда, и цилиндр не надо будет охлаждать. Я не дошел ещё до Гофхауза, когда всё дело было уже кончено в моем уме!» \061\ Конечно, тысячи людей прогуливались мимо старых прачечных и видели клубы пара, вырывавшиеся из окон. Но только Уатта, усиленно размышлявшего над тем, что его тогда занимало, вид прачечной навел на мысль о конденсаторе, помог ему найти выход из безвыходного, казалось бы, положения... «Великий гений Уатта, — писал Маркс, — обнаруживается в том, что в патенте, который он получил... его паровая машина представлена не как изобретение лишь для особых целей, но как универсальный двигатель крупной промышленности». Да, Маркс отметил главное. И вскоре по земной тверди (вначале паровые установки «впрягали» в кареты вместо лошадей!) забегали паровозы англичанина Джорджа Сте-фснсона (1781-1848, на Рейнхиллском состязании паровозов, 1829, модель Стефенсона «Ракета» продемонстрировала наилучшие показатели). А американский изобретатель, ирландец по национальности, Роберт Фултон (1765-1815, с 1797 года живя в Париже, он — средства дал Наполеон — успешно испытал подводную лодку «Наутилус») построил первый, ещё колесный, 1807, пароход «Клермонт». К 1826 году в одной Англии насчитывалось уже до 1500 паровых машин общей мощностью около 80 тысяч лошадиных сил. За редкими исключениями это были машины уаттовского типа. Отныне начинается быстрый переход от основанных на ручном труде мануфактур к крупной машинной индустрии. Время как бы обновилось, и всё потому, что силу МУСКУЛОВ теперь заменила СИЛА СТАЛЬНЫХ МАШИН. 2.11. Талантливые жестянщики А теперь нам самое время исполнить балладу о НЕИЗВЕСТНОМ ИЗОБРЕТАТЕЛЕ. Ведь сколько их, болезных, «сложило голову» во славу научно-технического Прогресса! По всей земле стоят памятники НЕИЗВЕСТНОМУ СОЛДАТУ. А почему бы не поставить монумент неизвестному изобретателю? Право же, изобретатели заслужили эту честь. Своим воловьим трупом, многожильным терпением, горемычными годами ожиданий свершения... Великие изобретатели давно прославлены. Биографы утверждают, что для американца Эдисона (1847-1931) самой трудной задачей было изобретение аккумулятора. Он перепробовал более двух тысяч (!) электродных пар, прежде чем наткнулся на известную всем ныне железо-никелевую систему. То ВЕЛИКИЕ! А кто считал труды Неизвестного Изобретателя? Сколько их сгинуло безымянных, своей незаметной жизнью готовивших грядущие технические «урожаи», давших толчок не одной плодотворной мысли более удачливых изобретателей следующих поколений? Более хватких, более, наконец, талантливых... \062\ Лучшие из тероев романов Жюля Верна одержимы необычной для буржуазного общества бескорыстной страстью к исследованиям и открытиям. Что мотивировалось писателем либо разладом с общественной средой (капитан Немо, к примеру), либо чудачеством, странностями, как у Пага-неля («Дети капитана Гранта»). Прогресс движут чудаки? Здесь Жюль Берн во многом был прав. Историки установили, что Техника, Индустрия XIX века была создана руками людей, которых с долей иронии, прозвали «талантливыми жестянщиками». «Жестянщики», на удивление, творили, как правило, помимо, вне науки, часто даже в полном се неведении. Словно бы забыв мудрый совет Фрэнсиса Бэкона, что «знание — сила», они двигались к цели впотьмах, в догадку, наощупь. Приведем примеры. Изобретатель телефона англичанин Александр Белл (1847-1922) был преподавателем ораторского искусства (это уже само по себе говорит о многом). А принцип телефона он открыл, 1875 год, ища средства, которые могли бы помочь лучше слышать людям тугим на ухо. Другой англичанин Генри Бессемер (1813-1898) разрабатывал доменный процесс в целях усовершенствования литья пушек (1854 год, он вел поиск материала для изготовления стволов орудий,материала более прочного, чем чугун, и не столь дорогого, как тигельная сталь). Так вот он совсем не был знаком (не имел информации, сказали бы мы теперь) с достижениями своего соотечественника петрографа Генри Сорби (1826-1908), связанными с самой сутью металлургических превращений, очень важных для поисков Бессемера. И самый талантливый из «жестянщиков», их некоронованный «король», — Томас Алва Эдисон. Он изобрел электрическую лампу, фонограф, «движущиеся картинки», но был совершенно несведущ в математике, не знаком с уравнениями Максвелла и т. д. Он действовал грубо эмпирически, методом проб и ошибок, и вряд ли стал бы искать подсказки для своих творческих озарений в толстых ученых томах реферативных журналов, столь обильно и любезно издаваемых ныне в Москве ВИНИТИ (Всероссийский институт научной и технической информации) и другими подобного же рода организациями. А впрочем, так ли уж всё это удивительно? Вспомним опять того же Робинзона Крузо. Ведь он прекрасно обходился без научно-технической информации: жил без газет и журналов, без радиопередач и телепредставлений. Биты информации, которые известили бы его, что где-то на материке французский физик Дени Пален (1647-1714) изобрел тогда паровой котел с предохранительным клапаном, прообраз паровой машины Джеймса Уатта, надо полагать, мало помогли бы ему в приручении коз, в возделывании полей и строительстве лодки... 2,11. Талантливые жестянщики \065\ 2.12, Русский свет Могу сказать, что великая техника возникла на моих глазах... Я, например, с отчетливостью помню появление первых электрических лампочек. Это были не такого типа лампы, какие мы видим теперь - разом зажигающиеся в наивысшей силе света, - а медленно, постепенно достигающие той силы свечения, которая была им положена... я помню толпы соседей, приходящих к нам из других квартир смотреть, как горит электрическая лампа. Юрий Олёша «Ни дня без строчки» В прошлом талантливыми жестянщиками становились даже выдающиеся ученые. К примеру, Нобелевский лауреат (по химии) немецкий физик Вальтер Фридрих Герман НЕРНСТ (1864-1941). Нернст известен также как изобретатель: например, он сконструировал электрическое фортепьяно. Однако главное достижение Нернста-изобретателя — его лампа накаливания (1900). В ней нить была из тугоплавкой магнезии: она начинала действовать только после предварительного разогрева (стоило лишь подержать около нити зажженную спичку, и она начинала ярко светиться). Лампа Нернста (её зажигание длилось 30-45 секунд) была вытеснена лампой Эдисона. Однако в этой борьбе «моральная» победа осталась за Нернстом. Эдисон твердо верил, что все профессора — непрактичные мечтатели, и вот, к его великому изумлению, профессор Нернст, продав патент своей лампы, получил за него миллион марок! Кстати, отметим, что Нернст вообще проповедовал практическое отношение к научным занятиям. По его мнению, Вильгельму Конраду Рентгену (1845-1923) следовало бы запатентовать свои знаменитые Х-лучи, 1895 год, чтобы позднее превратить это открытие в деньги, чего Рентген-физик, в то время профессор, ректор Вюрцбургского университета, конечно же, не сделал. Раз уж мы начали разговор о конструировании лампы, то тут стоит помянуть ещё одного «жестянщика», нашего выдающегося соотечественника Павла Николаевича Яблочкова. Яблочков (1847-1894), русский изобретатель, сын мелкопоместного дворянина, родился под Саратовом. «Муза изобретательства» — очень взбалмошная особа — вольно распоряжалась его судьбой: жизнь изобретателя была коротка (46 лет), но обильна событиями. Яблочков окончил Николаевское инженерное училище (1886), где получил образование военного инженера; затем — работа в техническом гальваническом заведении в Петербурге, служба в саперном батальоне в Киевской крепости. Тяга к изобретательству заставила его в возрасте 24 лет выйти в отставку. И вот он уже в Москве — начальником телеграфа Московско-Курской железной дороги (1873). На паровозе царского поезда, направлявшегося из Петербурга в Крым, Яблочков удачно поместил электрическую дугу русского 64 Глава 1, Scientia est potentia электротехника и физика Василия Владимировича Петрова (1761-1834). Однако начальнику телеграфа самому пришлось на морозе целыми ночами напролет следить за исправностью лампы и таким образом убедиться в несовершенстве даже самих лучших устройств, регулировавших в то время непрерывную работу осветительной дуги. Основательно изобретательством Яблочков занялся, когда стал совладельцем мастерской физических приборов. Кульминация его жизни — создание электрической свечи, не нуждавшейся в регуляторе (1875). В 1876 году Яблочков уезжает в Париж, где получает французский патент № ] ] 2024 на это изобретение, имевшее необычайный успех: «русский свет» осветил улицы Парижа (1877) и ознаменовался триумфом на Всемирной выставке (1878). Во Франции, Англии, США было создано множество компаний для коммерческой эксплуатации системы освещения Яблочкова. В 1881 году он награждается орденом Почетного легиона. Изобретатель ещё молод, знаменит, богат, но вдруг всё рухнуло... 2.13. Задохнувшегося, с обожженной бородой ...В том же 1881 году на Электротехнической выставке (все в том же Париже) Эдисон впервые продемонстрировал свою долговечную лампу накаливания с угольной нитью. Звезда Яблочкова закатилась; он вернулся в Россию; начали сказываться годы неустанного труда над многочисленными изобретениями, которые, как и его знаменитая «свеча Яблочкова», не только прославили его имя, но и отняли здоровье... Последний год жизни он проводит в родном Саратове, где рос и гимназистом конструировал то счетчики для измерения пройденного повозкой пути, то землемерные инструменты, которыми крестьяне в имении его отца пользовались ещё долгие годы. Жил в Центральной гостинице; свой стол, за которым проводил долгие часы, он превратил в лабораторию и мастерскую, никакие уговоры жены и друзей прервать работу не помогали: Яблочков спешил, чувствуя, что больное сердце оставило ему мало дней. На улице его вообще редко можно было встретить: он не любил гулять; его очень большой рост (2 аршина 14 вершков, примерно 2 метра 5 сантиметров — рост Петра I) всегда привлекал внимание прохожих. По желанию Яблочкова, тело его погребено в родовом склепе в ограде церкви села Сапожок под Саратовом, примерно в тех же местах, где он родился. Яблочков понимал, что лампа Эдисона нанесла его некогда счастливому детищу смертельный удар. ещё два-три года, и оно перестанет применяться. Что же делать? Заниматься усовершенствованием своей свечи? Мало толку! И Яблочков, чтобы не расставаться с милой его, уже тогда больному, сердцу, электротехникой, принимает неожиданное решение. 2.14. яУ того сердце становится машинным» 65 Раз проблема источника света решена (лампа Эдисона), следует переключиться на другую, не менее важную задачу —• на поиск хороших генераторов электрической энергии. И тут (Яблочков был образованнейший инженер) могли пойти в ход топливные элементы. Источники электричества, которые тогда казались очень перспективными. Они действуют — преобразовывают тепловую энергию в электричество — почти со стопроцентными КПД (коэффициентом полезного действия), сопровождали американских космонавтов при их полетах на Луну, имеют исключительно интересную историю, но так пока в земной практике и не вошли, из-за своей дороговизны, в широкий обиход. В 80-х годах Яблочков создает и патентует несколько конструкций водородно-кислородных (соответственно, топливо и окислитель) топливных элементов. Все эти патенты, однако, не нашли применения на практике при жизни изобретателя. И не принесли ему ни дохода, ни славы. Усилия Яблочкова по созданию сносных топливных элементов и условия, в которых эта работа велась, очень типичны. Об этом следует рассказать подробнее. Изобретатель поставил перед собой задачу, требующую деятельности целого научно-технического коллектива, планомерных и долгих усилий. А он трудился один в своей совершенно не приспособленной для этих работ квартире. Часть его опытов была связана с применением чрезвычайно реакционно способного натрия. Во время одного из экспериментов (дело было ещё во Франции) произошел взрыв. Жена Яблочкова вспоминала позднее: «Окна были выбиты, вся комната наполнилась газом, ничего не стало видно и слышно. Яблочков не подавал голоса, когда его звали. Газы выходили через выбитые окна в большом количестве, и публика на улице решила, что в доме пожар. Был подан пожарный сигнал, и вот, когда приехали пожарные, — наступила страшная минута. Я выбежала на улицу, умоляя пожарных не заливать комнаты водой, иначе произошел бы новый взрыв (при соприкосновении с водой натрий взрывается. — Ю. Ч.), который мог бы разрушить весь дом. Хозяин дома, тоже инженер, также выбежал на улицу и, к счастью, сумел убедить пожарных не заливать „пожар". У нас был запас песку — две бочки, стали засыпать всё песком. Когда всё утихло, я увидела Павла Николаевича в углу лаборатории, почти задохнувшегося, с обожженной бородой...» 2.14. «У того сердце становится машинным» Человека иногда называют «животным, изготавливающим вещи-орудия». Благодаря Большой Машине люди научились производить вещи в большом количестве. Что и обеспечило человеку досуг, свободное время — а это привело к прогрессу искусств, мышления, наук. Но машины несли 66 Глава 1. Scientia est potentia человеку не только блага, рядом с ними неразлучно шли также вред, зло. Разрушительные орудия и машины для ведения варварских войн, для угнетения одних народов другими. Да и созданным машинами изобилием пользуются всё ещё не столь многие. И разница между богатством и бедностью с приходом машин неимоверно возросла. К концу жизни Жюля Верна в его романах появляется и образ ученого-человеконенавистника, стремящегося к мировому господству («500 миллионов Бегумы», 1879; «Властелин мира», 1904), или ученого, ставшего орудием тиранов, использующих науку в преступных целях («Равнение на знамя», 1896, и другие произведения). Уже в самом своем крошечном зародыше машины сулили немало бед, и это обстоятельство, оказывается, люди раскусили — удивительно? — ещё в глубокой древности. Два с половиной тысячелетия назад китайский философ Чжуан-Цзы (369-286 года до новой эры) говорил об опасностях, которыми чревато для человечества увлечение машинами. В его книге рассказывается, что когда один из учеников Конфуция повстречал старого садовника, несущего воду для поливки своих грядок (он каждый раз доставал воду из колодца, опускаясь в него вместе с сосудом), то между ними состоялся такой многозначительный разговор. Ученик Конфуция спросил старика, не хочет ли тот облегчить свою работу. «Каким образом?» — спросил садовник. «Надо взять деревянный рычаг, — объяснял ему ученик Конфуция, — передний конец которого легче, а другой конец тяжелее. Тогда можно легко черпать воду из колодца. Такое устройство называется журавль». При этих словах, сообщает Чжуан-Цзы, гнев и негодование исказили лицо старика. Казалось бы, он должен был поблагодарить за подсказку, помощь, порадоваться новому средству. Вместо этого старик усмехнулся и сказал вот что: «Я слышал от своего учителя: „Кто использует машины, тот делает все дела свои машинообразно; кто действует машинообразно, у того сердце становится машинным. У кого в груди машинное сердце, тот утрачивает чистую простоту, а без чистой простоты не может быть уверенности в побуждениях собственного духа. Неуверенность в побуждениях собственного духа не уживается с истинным смыслом"». И ещё добавил старик: «Вот что сказал мне мой учитель. Я не потому не пользуюсь этой машиной, что её не знаю, а потому, что стыжусь это делать...» Как понять речения китайского старца? Техника глубоко вторгается в тонкие, интимные, деликатные взаимоотношения Природы и Человека. Она вбивает между ними клин, разъединяет их. Ставит человека по отношению к природе во враждебную, агрессивную позицию, а человек должен страшиться отъединения от природы, своей матери-кормилицы, надежды. всё это чувствовал Чжуан-Цзы, понимал умом и сердцем. 2.15. Характера аэропланно-машинно-автомобильного \067\ 2.15. Характера аэропланно-машинно-автомобильного Для футуристов итало-французских фабрики, радиотелеграфы, небоскребы, вокзалы - главный нерв, главная суть. Они каждым атомом чувствуют, что настало новое, неслыханное, что, обмотав, как клубок, всю планету стальными нитками рельсов, одолев притяжение земли аэропланным пропеллером, победив пространство и время экспрессами, кинематографами, кабелями, они, американцы, европейцы, должны воспевать не звездную твердь, не Лауру, а керосино-калильную лампу, бензинный мотор, туннели, ночное дрожание арсеналов и верфей; мосты, перешагнувшие через реки, подобно гимнастам-гигантам; фабрики, привешенные к тучам на скрученных лентах своих дымов, автомобили с цилиндрическими ящиками... Корней Чуковский «Футуристы» Мрачные предчувствия (типа пророчеств Чжуан-Цзы)? Невеселые прогнозы о машинном будущем? Они ещё совсем недавно тонули в криках «Виват!» и «Ура!», сопровождавших всё новые и новые победные реляции об успехах наук и техники. Ну, разве не восторженный гимн грядущему техническому торжеству слышим мы в следующих стихах Валерия Яковлевича Брюсова (1873-1924)? Возглашая заодно и здравицу в честь творчества Жюля Верна, поэт пишет: Я мальчиком мечтал, читая Жюля Верна, Что тени вымысла плоть обретут для нас; Что поплывет судно грамадней «Грейт Истерна»; Что полюс покорит упрямый Гаттерас; Что новых ламп лучи осветят тьму ночную, Что по полям пройдет, влекомый парам, Слон; Что «Наутилус» нырнет свободно в глубь морскую; Что капитан Робюр прорежет небосклон. Свершились все мечты. Что были так далеки. Победный ум прошел за годы сотни миль: При электричестве пишу я эти строки, И у ворот, гудя, стоит автомобиль... В искусстве начала нашего века трубадурами машин решительно выступили футуристы. А главным глашатаем этого направления стал родившийся в Египте итальянский писатель, автор сборника стихов «Занг-тум-тум», 1914, где дан футуристический монтаж разбросанных печатных строк, математических и телеграфных знаков, «проповедник телеграфного стиля слов на свободе и беспроволочного воображения» — Филиппе Томмазо Маринетти {1876-19445- В будущем единомышленник Мусолини, породнивший, \068\ в конце концов, футуризм — считал войну «лучшей гигиеной мира» — с фашизмом. Начинался футуризм «Манифестами» (первый появился во французской газете «Фигаро», 20 февраля 1909 года). В тс теперь уже столь далекие времена, когда европейская цивилизация всё ещё справляла с техникой «медовый месяц». Вот как Маринетти (заметим, между прочим, что он дважды приезжал в Россию, в 1910 и 1914 годах) изображал будущее Италии и Европы через 200 лет. К этому времени человечество будет жить в воздухе (почему не в космосе?), на земле останутся лишь динамомашины (тогда это новое слово писалось через дефис), перерабатывающие силы приливов и отливов, стихии ураганов и ветров в миллионы киловатт электроэнергии. С высоты, на монопланах, пророчествовал Маринетти, при помощи беспроволочного телеграфа будет регулироваться быстрота поездов-сеяло к, которые два или три раза в год будут молнией носиться по равнинам. Растения станут расти с невероятной скоростью, ускоряемые силой электричества, собираемого с облаков при помощи бесчисленных громоотводов и динамо-аккумуляторов. Благодаря вызываемым активным электричеством процессам электролиза (отнесем это заявление, увы, далекое от науки, на совесть Маринетти-поэта), ускоряется процесс питания растительных клеток, и леса выходят из земли, выпускают ветки с головокружительной быстротой. Домов больше нет, писал Маринетти, люди живут в помещениях из железа и хрусталя. У них стальная мебель, в десятки раз легче и дешевле, чем наша. Они пишут на никелевых книжечках, не более 3 сантиметров толщины, и, однако, заключающих в себе 100 тысяч страниц. Весь мир управляется, как огромная спираль Румкорфа! (Так, по имени немецкого механика Г Румкорфа, был назван прибор, «катушка», для преобразования прерывистого тока низкого напряжения в прерывистый ток высокого напряжения.) Социальный вопрос тоже, конечно, разрешен. Нет больше классов, голод и нищета прекратились. Исчезли и современные государства: Европа управляется несколькими мировыми синдикатами. Финансовый вопрос ограничивается лишь статистикой производства. «Нет больше унизительных профессий, — продолжал Маринетти. — Разум царствует везде. Мускульная работа перестала быть рабской, она преследует только три цели: гигиену, удовольствие и борьбу...» Такую утопическую картину, голое торжество машинно-технической цивилизации рисовал вождь футуризма. И искусство футуристов равнялось на такие предсказания, такое будущее (future, отсюда «футуризм»). Футуризм являлся своего рода возвратом к романтизму, но, с учетом достижений техники, характера особого — АЭРОПЛЛННО-мдшинно-лвто-МОБИЛЬНОГО. \069\ 2.16. Бегущий по картечи Он так больно и ревниво любил паровозы, что с ужасом глядел, когда они едут. Если б его воля была, он все паровозы поставил бы на вечный покой, чтоб они не увечились грубыми руками невежд. Он считал, что людей много, машин мало; люди - живые и сами за себя постоят, а машина - нежное, беззащитное, ломкое существо... Андрей Платонов "Происхождение мастера» Восхищаясь машиной, обожествляя ее, футуристы всеми средствами искусства стремились внедрить в человеческое сознание новый лозунг: «МАШИНА — СИЛА!» (Словно бы иронизируя, выворачивая наизнанку старинный завет Фрэнсиса Бэкона «знание — сила».) Искусство («главными элементами нашей поэзии, — писал в манифесте Маринетти, — будут храбрость, дерзость и бунт»), требовали футуристы, должно стать зеркалом «души» заводов и поездов, вокзалов и авто, мостов и пароходов, отразить «урчание и хрип моторов, дышащих с неоспоримой животностью, трепетанье клапанов, движение поршней, пронзительный крик механических пил»... Идеалом для футуристов становится и освобождение от «мертвой культуры». Маринетти; «До сих пор литература воспевала задумчивую неподвижность, экстаз, сон; мы же хотим восхвалять поступательное движение, лихорадочную бессонницу, гимнастический шаг, опасный прыжок, оплеуху и удар кулака...» «Сбросим Пушкина с Парохода Современности!» — возглашала в манифесте «Садок судей» московская группа футуристов, в нес входили и корифеи русской поэзии XX века — Владимир Маяковский и Велимир Хлебников. Идеализируя технику, вознося ей дифирамбы, стремясь создать «динамическую литературу», футуристы заявляли: «Человек абсолютно не представляет теперь интереса. Итак, уничтожить его в литературе. Заменить его, наконец, материалом, сущность которого надо постигнуть интуитивно... Нас интересует прочность стальной пластинки самой по себе, то есть непостижимое и нечеловеческое сцепление её молекул и электронов... Отныне жар куска стали или дерева возбуждает в нас страсть сильнее, чем улыбка или слезы женщины». В одном из манифестов Маринетти писал ещё и так: «Посредством интуиции мы разобьем враждебность, отделяющую нашу человеческую плоть от материала моторов. После царствования животного — вот начинается царствование механики. Познанием и дружбой с материей (ученые могут знать только её физико-химические реакции) мы готовим механического человека с заменимыми частями». Изобразительное искусство? Маринетти вообще отрицал станковую живопись. Он мечтал о технических фресках, чертимых посредством особых проекторов на облаках. А его единомышленник итальянский живописец Луиджи Руссоло, автор футуристического манифеста «Искусство шумов», \070\ 1913 год, согласно прокламируемой им поэтике «звуков, шумов и запахов», конструировал специальные аппараты-«шумопроизводители», имитирующие всю гамму звуков большого города, и пропагандировал подобное искусство, давая «концерты шумов». Один из таких концертов состоялся в Париже. Публика была шокиро т вана демонстрацией оркестра, в котором главные «партии» вели пишущие и швейные машинки, гудки, клаксоны. Завывали и ревели моторы и другие «инструменты», порождавшие «новые» звуки. Эстетика машин? В 20-е годы ею увлекались не одни только футуристы (кстати, Маринстти считал, что из футуризма выросли — кубизм, орфизм, симультанном, зенитизм, лучизм, конструктивизм, имажинизм и другие течения). Дадаисты (Мэн Рэй, Франсис Пикабия, Марсель Дюшан и другие) изготовляли тогда из кусков металла — на плоскости, в объеме, с применением света, кинетических ритмов и так далее — различные «произведе-ния»-знаки «машинного» свойства. На своих полотнах «машинный мир» воссоздавал и французский художник, долгие годы примыкавший к кубистам, ставший позднее членом компартии, Фернан Леже (1881—1955). Видимо, он первым ввел эстетику машин в кинематограф. В 1924 году Леже ставит фильм «механический балет», где композиционно обыгрывалась самоценная динамика различных предметов, машин, зубчатых колес... Сюда же можно отнести фильмы Деслава «Марш Машин», «Электроночь». Своеобразная зрительная симфония из танца квадратов и различных прямоугольников показана в фильме Г. Рихтера «Ритм 21-го года». Но настоящим идолом для творцов искусства той поры стал, как писали футуристы, «гоночный автомобиль со своим кузовом, украшенным громадными трубами со взрывчатым дыханием». «Рычаший автомобиль, как будто бегущий по картечи, прекраснее Самофракийской победы (Ники. — Ю. Ч.)», — не уставали с восторгом повторять футуристы. 2.17. Бог сидит за рулем Любовь к машине сильнее страсти к женщине. Автомобиль придает мне уверенность в действиях. Если у меня полный бак, я знаю, на сколько мне его хватит, я могу менять скорость, притормаживать или газовать автомобиль подчиняется моему любому желанию. Ни одна женщина не может любить с такой отдачей, поэтому по остроте ощущений мне ближе и понятней моя машина, чем плотская любовь мужчины и женщины. Так Дино Орилья, итальянский психиатр, передает слова одного из своих пациентов Эго-футурист Игорь Северянин (1887-1941), король поэтов (27 февраля 1918 года на поэзовечере в Политехническом музее в Москве Игорь Северянин был провозглашен «королем поэзии», второе место тогда занял Владимир Маяковский), в своих стихах требовал, чтобы, когда он умрет, \071\ его на кладбище непременно свезли бы в автомобиле. Другого катафалка Северянин не хотел для своих шикарных похорон. И какие ландо, ландолеты, лимузины потянутся за его фарфоровым гробом! Я в комфортабельной карете на эллипсических рессорах Люблю заехать в златопалдень на чашку чая в женоклуб... писал Северянин, и читатель словно бы слышал ленивое баюкание эластичных резиновых шин... Немного же потребовалось времени, чтобы из заманчивого, вожделенного, редкого, достижимого лишь для богачей АВТО превратилось в массовое воплощение самодовольства современного человека. В род МЕХАНИЧЕСКОЙ СОЬАЧЕНКИ, сопровождающей человека-хозяиНА всюду. Это удивительное слияние ВЕЩИ и МАШИНЫ стало ныне любимейшей из человеческих ИГРУШЕК. Стучит мотор, вибрирует, трепещет от возбуждения и силы. Чинит разбой миллиардное автомобильное стадо, пасущееся на всех дорогах планета. Уже гуляет по свету анекдот о горожанине, «объевшемся» на загородной прогулке кислородом: чтобы он пришел в себя, его кладут под выхлопную трубу автомобиля. Мрачный юмор, за которым стоят довольно красноречивые цифры: на долю автомобильных выхлопов приходится львиная доля от общего количества атмосферных загрязнений. Вредоносность авто давно осознана. Однако эта «молекула» ВТОРОЙ природы оказалась настолько въедливой, столь соблазнительной для человека, что он — автомобилист-собственник — готов закрыть глаза на многое. Болгарский писатель Павел Вежинов устами героя одной из своих повестей («Барьер») говорит: «... Сажусь в машину, поспешно включаю мотор и сразу успокаиваюсь. Его тихий рокот несравненно приятнее журчания воспетых поэтами горных потоков...» И далее: «.. .Я уже не один, со мной мотор. Напрасно поносят это терпеливое и непритязательное существо за то, что оно извергает смрад. Ну, извергает, конечно, но, по крайней мере, делает это пристойно, а не рыгает, как люди после кислого вина и чеснока...» Эпидемия безумной любви к автомашинам охватила мир и, кажется, спадет не скоро. Воздух над городами маленькой Италии недопустимо загрязнен, на дорогах хаос, пробки, однако «автомобилемания» свирепствует здесь с небывалой силой: только в 1988 году было продано более 2 миллионов авто! И сейчас на каждых трех жителей Апеннинского полуострова приходится больше одного автомобиля (в США, считается, машину имеет каждый второй житель). Вообще на Западе, да и у нас, пожалуй, личный автомобиль — не просто удобное средство передвижения, которому уступает общественный транспорт с его вечным запаздыванием. Это и символ социального положения, и стремление к комфорту, и любимое увлечение. \072\ Автомобиль, эта заноза ВТОРОЙ природы, глубоко засела в психике современного землянина. Дино Орилья, его высказывания мы уже цитировали, полагает, что личный авто является для человека наших дней своего рода «механической супругой». А два американских психолога — Марш и Коллег, как сообщили газеты, вывели даже особый синдром «обожания авто». В своей книге «Любовь к мотору и психология автомобиля» они, в частности, упоминают о феномене, названном ими «Драйв-ин-чёрч» — «мессой на колесах». Дело обстоит так. Машины с верующими заезжают в «храм» и выстраиваются там ряд за рядом. «Дело не только в удобстве, — пишут авторы, — любовь к Богу преподносится как любовь к своему автомобилю. Католический священник отец Леон Канторски произносит проповедь с алтаря, составленного из двух машин, убеждая паству, что Бог сидит за рулем и управляет миром. Это Бог расставил дорожные знаки, и мы не вправе их нарушать. Паства в знак одобрения нажимает на клаксоны, после чего выстраивается в очередь к наставнику за благословением...» *** Главная задача философии состоит а том, чтобы гнуть в некотором роде природу, приспособлять её к выгоде и пользе человека. Фрэнсис Бэкон Лет десять назад на страницах журнала «Вестник Академии наук СССР» Геннадий Семенович Батыгин, доктор философских наук, тогда сотрудник Института социологии АН СССР, в статье «Место, которого нет (феномен утопии в социологической перспективе)» очень точно резюмировал тот итог долгой исторической полосы, который был подведен человечеством где-то в начале XX века. Батыгин тогда писал: «В истории можно увидеть, что, начиная с XVII века, когда появилась многообещающая формула „Scientia est potentia", определилась и новая оптика: восприятие бытия как объекта силового давления, ломки, перестройки, уничтожения. Пифагор мог лишь чутко прислушиваться к гармонии космоса, ему бы и в голову не пришло перенастраивать его, чтобы сыграть мобилизующий марш. Это стало возможным, когда человек, вооруженный „производительными силами", возомнил себя „царем вселенной"»... «Дорога, ведущая человека к могуществу, и дорога, ведущая его к знанию, идут весьма близко одна от другой и почти совпадают», — писал Бэкон. ещё великий англичанин любил повторять, что природа полнее раскрывает свои тайны, когда она подвергается насилию, подобно тому, как характер человека раскрывается полнее, когда он выведен из себя. Да, бэконовский императив «знание — сила» так и остался бы призывом зело мистическим и вельми туманным, если бы не появилась МАШИНА, \073\ с её завидной способностью крушить всё направо и налево, способностью не только возводить, строить, но и переиначивать, ломать. Вначале машинный КУЛАЧИЩЕ человечества наносил мягкие удары. Вспомним хотя бы тот эпизод из романа «Таинственный остров» Жюля Верна, когда его герои пытаются словно бы заглянуть в наш век. Ведь они не просто хотели приспособиться к природе (к природе острова Линкольна, во всяком случае), но и попробовали активно переделать ее. Помните? С помощью синтезированного ими нитроглицерина колонисты устраивают грандиозный взрыв. Он прорывает берег озера — образуется рукотворный водопад. И вот — уже заработало водяное колесо, зашевелился, пополз вверх лифт... Но всё это были лишь первые робкие «пробы пера», прикидка сил. Требовалась грандиозная ЗАДАЧА, великая ЦЕЛЬ. И она возникла с приходом БОЛЬШОЙ МАШИНЫ, Теперь уже «царь природы» мог, словно господь-Бог, мять, лепить, преобразовывать взрастившую его природную среду по своему усмотрению и разумению. И, под аккомпанимент скрежещущих машинных звуков всех оттенков, под рычание и вой всевозможных механизмов, больших и малых, человек, без страха и сомнения, принялся за ВЕЛИКУЮ ПЕРЕДЕЛКУ. За создание вместо естественного окружения искусственного мира тех но конструкций, в котором человек оставлял для себя роль КОМАНДИРА. Глава 3 «Поэзия железной расы» 8 лице пролетариата в мир вступила новая раса, созданная железом, отлитая из стали. В ней «сила паров» и «мощь динамита». Она «породнилась с металлом», «душой с машинами слита». Железной поступью идет она в обетованную страну будущего. Что ей старый мир с его богами и идолами! Перед ней - страна ещё неведомых чудес. Вся во власти «мятежного страстного хмеля», она не остановится ни перед чем... Пусть старый мир бросает ей в лицо имя в вандал а», палача красоты и «хама»,-что ей жалкий лепет умирающего мира! Владимир Максимович Фриче О том, как, ведомый большевиками, вооруженный машинами, ПРОЛЕТАРИАТ — «железная раса» — в 20-х годах, об этом тогда громогласно трубили поэты-пролеткультовцы, железом и сталью замахнулся перекроить планету. Как этот «рабочий улар», став техническим ДЖИХАДОМ, священной войной с природой, пройда череду сталинских пятилеток, когда человек возомнил себя сокрушающим природу ВЕЛИКАНОМ, Чингисханом машинного войска, привел в итоге к похоронам Арала и другим общесоюзным бедам. Революционная Россия. 1918 год. Москва. Среди пестрой смеси издававшихся тогда московских газет — «Беднота», «Воля труда», «Голос Трудового Крестьянства», «Коммунар», «Красная Армия», «Правда», «Театральный Курьер»... — и журналов — «Горн», «Красная звезда», сатирический «Красный дьявол», «Пламя», «Пролетарская культура», «Творчество» и другие — выходит в свет и вторая книжка журнала «Вестник жизни». Обложку этого издававшегося Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом Советов Рабочих, Крестьянских, Казацких и Красноармейских депутатов органа украшала выполненная в красных, поверх черной географической сетки меридианов и параллелей, тонах — «Новая карта мира». В предваряющей материалы статье давались пространные комментарии. Перечислялись регионы планеты — в Европе, Азии, Африке (Америки не затрагивались), где революционное движение шло на явный, так считала редакция, подъем. И выражалось твердое убеждение, что вскоре: «НОВАЯ КАРТА МИРА БУДЕТ ПОКРЫТА ОДНОЙ АЛОЙ КРАСКОЙ, ОДНИМ КРАСНЫМ ЦВЕТОМ ВСЕМИРНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО ИНТЕРНАЦИОНАЛА». \075\ Журнал откликался' не только на злобу политического момента — статьи «Тов. Ленин», «Октябрьская революция и её развитие», — но также уделял внимание и место нарождавшемуся новому революционному искусству. И «Литературный раздел» начинался программной статьей: «ПОЭЗИЯ ЖЕЛЕЗНОЙ РАСЫ». «Оглядываясь назад на пути, пройденные после октябрьской революции, — говорилось в статье, — мы, несмотря ни на что, можем со спокойной совестью сказать: основы новой жизни заложены». И далее важное, для литературы проблемное: «Но вместе с новой жизнью расцвела ли и новая поэзия? Творец революции, строитель советской республики, пролетариат, выявил ли он свой лик поэта? — вопрошал автор, четко очерчивая тему. — И куя новую жизнь, подарил ли он новые песни?» 3.1. Теоретик пролеткульта Статью о пролетарской литературе написал известный тогда большевик-ученый, революционер-литератор Владимир Максимович Фриче (1870-1929). Ровесник Ленина, родившийся в немецкой семье, закончивший немецкую гимназию и Московский университет, где занимался сначала классической филологией, а затем — изучением западноевропейской литературы, Фриче очень рано связал свою судьбу с революционным движением в России. Страстный оратор, обладавший феноменальной памятью, он был мастером публичных выступлений. Удивительным образом его литературные лекции будили революционную активность аудитории. Политическая физиономия Владимира Максимовича была давно хорошо известна царской полиции. И та справедливо полагала что, если бы он даже читал по географии, то и тогда разрешения на выступление дать ему было бы нельзя. Часто воспламененные горячей речью слушатели, особенно учащаяся молодежь и рабочие, по окончании лекции выходили на улицу с пеньем «Марсельезы» и других революционных песен. Монархист, черносотенец, бессарабский помещик, основатель «Союза русского народа», 1905, и «Союза Михаила Архангела», 1908, Владимир Митрофанович Пуришкевич (1870-1920), будучи депутатом Государственной думы, не однажды, в своих погромно-хулиганских запросах об искоренении революционных настроений в университетах, называл имя Фриче как показательный образчик «крамольника». Фриче вступил в Коммунистическую партию в 1917 году. «Буквально на второй день после Октября, — вспоминал большевик-историк, академик, автор популярной „Русской истории в самом сжатом очерке" Михаил Николаевич Покровский (1868-1932), — он (Фриче. —Ю. Ч.) пришел в Московский совет, заседавший тогда под охраной сорока латышских стрелков, окруженный двенадцатью тысячами белых офицеров и юнкеров (как они \076\ нас тогда не взяли голыми руками — это для меня до сих пор непостижимо) — и предложил свои услуги власти, которой разумные люди сулили три недели существования». Фриче, прекрасно владевшему главными европейскими языками, пришлось тогда заняться архискучной, волокитной работой: принимать иностранных консулов, подписывать им охранные грамоты, выдавать паспорта, участвовать в бесчисленных заседаниях... Только после переезда правительства в Москву Фриче смог заняться любимым делом — наукой, позднее он руководил Институтом языка и литературы, литературными отделами Института красной профессуры и Коммунистической академии, редактировал журналы «Литература и марксизм», «Печать и революция», был главным редактором «Литературной энциклопедии». Как литературовед и искусствовед (незадолго до смерти его избирают академиком Академии Наук СССР) Фриче известен многими трудами: «Поэзия кошмаров и ужаса», 1912, «Очерки социальной истории искусства», 1923. «Фрейдизм и искусство», 1925, и т. д. Однако в энциклопедиях и справочниках он, прежде всего, числится как представитель вульгарного социологизма. Эта «карикатура на марксизм», выражение Владимира Ильича Ленина, пышно расцвела в литературоведении в первых десятилетиях нашего века. Она делала из Пушкина простого идеолога оскудевшего барства. Торопилась зачислить Гоголя в выразители настроений мелкопоместного дворянства. Приклеивала Льву Толстому ярлык представителя среднего дворянства, смыкающегося с высшей аристократией... В этом отношении Фриче был, несомненно, сыном своего времени. Сейчас трудно читать его работы. Они простодушны и смешны. Вот что, к примеру, пишет он о Мольере: «Так как Мольеру, придворному комику, приходилось вращаться в придворно-светском обществе (один из светских щеголей отбил у него жену), так как ему — буржуа — здесь было душно и тяжко, то в одной ш пьес он изобразил трагедию буржуазного интеллигента в льстивом, лживом, лицемерном салонном обществе (Мизантроп)». Еще курьезный отрывок — о немецком романисте: «Эта сумрачная фантазия (в духе романов „тайн и ужаса")... объясняется... тем, что Гофман злоупотреблял вином и писал часто свои произведения в ненормальном состоянии: когда перед смертью ввиду болезни ему было запрещено пить, он писал рассказы, в которых нет ничего страшного и кошмарного». Или, наконец, такой забавный пассаж: «Если обыватель и театр представляют себе мужчину как начало агрессивное в любви, а женщину как начало пассивное, то Шоу... рисует дело так, что мужчина только обороняется, а женщина, напротив, нападает, она — „вампир", .дьявол", змея, готовая задушить доверчивого мужчину в своих коварных объятиях...» \077\ Фриче, историк литературы, её эрудит, мог проявить наивность, толкуя с классовых, материалистических и иных марксистских позиций достижения литературы Запада, но он был предельно трезв, справедлив и доказателен, когда брался судить живших с ним рядом отечественных писателей. Те ещё слабые ростки, те «новые песни», которые уже позволительно было именовать пролетарской литературой. И поэтому он справедливо почитается ещё и как ТЕОРЕТИК ПРОЛЕТКУЛЬТА. 3.2. С космическим размахом Ленин при всей своей невероятной тактической гибкости был пламенным мечтателем. С религиозной истовостью он поверил в мессианскую роль рабочего класса на земле. Эта вера, целиком вычитанная из Маркса, никак не соответствовала действительности, по крайней мере, России двадцатого века. Если бы хоть в какой-то мере эта вера соответствовала действительности, рабочий класс России уже в середине двадцатых годов, когда среди вождей революции борьба за власть принята явный и безобразный характер, ударил бы кулаком по столу: власть моя! Он заставил бы вождей вы работать демократически и механизм выдвижения руководителей, хотя бы внутри партии. Но ничего такого не произошло. И не могло произойти. Среди партийцев вкус к власти уже превзошел жажду истины. В голове дымящегося стола, поглаживая усы, уже уселся грозный тамада... Фазиль Искандер «Человек идеологизированный» Пролеткульт (от слов «пролетарская культура»), литературно-художественная и культурнопросветительская организация, возник в России в сентябре 1917 года, ещё при буржуазном правительстве Керенского. Эта, стремившаяся сохранить и после Октября независимость от государственной власти, творческая группировка к 1920 году насчитывала в своих рядах до 400 тысяч членов (сотни провинциальных отделений). Тогда издавались около 20 пролеткультовских журналов: «Горн» в Москве, «Грядущее» в Петрограде, «Зарево заводов» в Сормово и так далее. (В 20-х годах подобные же организации возникли и в Великобритании, в Германии и других зарубежных странах, но отчего-то они оказались там совершенно нежизнеспособными.) Пролеткульт, словно зеркало эпохи, отражал в нашей стране массовые настроения тех революционных лет. Широко распространенное в тот период мнение об особой миссии пролетариата — разрушить старый мир до основания и на его обломках построить мир новый, создать «чистую» самобытную ПРОЛЕТАРСКУЮ КУЛЬТУРУ. Этот неудержимый порыв к разрушению, естественно, ярче всех выражали поэты-пролеткультовцы. Вот начало ставшего хрестоматийным стихотворения Владимира Кириллова (1890-1943) «Мы»: Мы несметные, грозные легионы Труда. Мы победители пространства морей, океанов и суши. \078\ Светом искусственных солнц мы зажгли города, Пожаром восстаний горят наши гордые души. Мы во власти мятежного, страстного хмеля; Пусть кричат нам: «Вы палачи красоты». Во имя нашего Завтра — сожжем Рафаэля, Разрушим музеи, растопчем искусства цветы... Претензии пролеткультовцев были неимоверны. В своих воззваниях они громогласно писали: «Великий момент, полный энтузиазма и творчества, переживаем мы. Старые идолы, тяготевшие над миром, рушатся и низвергаются в бездну. Старые истины, управлявшие умом и волей подъяремного человечества, теряют свой смысл и значение. Новая жизнь идёт... Светлая, радостная, яркая... Рабочий класс, борец за всемирное царство свободы, среди мира слез и крови, заливших землю, среди бессмысленных разрушений материальных завоеваний умирающей культуры, в терзаниях и восторгах борьбы воздвигает здание новой культуры, пролетарской, долженствующей стать общечеловеческой...» Только так — ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ! С размахом, с претензиями не только всепланетными, но и КОСМИЧЕСКИМИ! Мы проведем на кратер лунный Стальные стрелы красных рельс, В лучисто-млечные лагуны Вонзится наш победный рейс — так писал другой поэта-пролсткультовец Михаил Герасимов (1889-1939), автор сборников «Железные цветы», 1919, «Электрификация», 1922, мысленно возводящий постройки новой жизни как на Луне, так и на Марсе: Воздвигнем на каналах Марса Дворец Свободы Мировой, Там будет башня Карла Маркса Сиять, как гейзер огневой... 3.3. Мы посягнём! В рабочих куртках, в синих костюмах, в нашем защитном индустриальном цвете. Мы смеемся, мы молодо хохочем. Покрыли землю тысячью прожекторов. Пусть знают во всей вселенной; на нашей планете едут по миру посланники чудес и катастроф. Алексей Гастев «Наш праздник»' Фриче, разбирая в статье «Поэзия железной расы» творчество поэтов-пролеткультовцев, особо выделял, и не без основания, Алексея Капито- \079\ новича Гастева. И петроградские пролеткулътовцы сочли необходимым в первую очередь издать (1918 год) поэтический сборник Гастева «Поэзия рабочего удара». Это действительно замечательная, глубоко оригинальная поэзия. Каждая строка своеобразной поэтической прозы Гастева могла бы органически вписаться в любой из манифестов пролеткультовцев. Вот отрывки, звучащие манифестно, программно, лозунгово: «Кончено! Довольно с нас песен благочестия. Смело поднимем свой занавес. И пусть играет наша музыка. Шеренги и толпы станков, подземные клокоты огненной печи, подъемы и спуски нагруженных кранов, дыханье прокованных крепких цилиндров, рокоты газовых взрывов и мощь молчаливого пресса, вот наши песни, религия, музыка... Нам когда-то дали вместо хлеба молот и заставили работать. Нас мучили... Но, сжимая молот, мы назвали его другом, каждый удар прибавлял нам в мускулы железо, энергия стали проникала в душу, и мы, когда-то рабы, теперь посягнули на мир.» Поэт, беря в союз машины и механизмы, всю технику, намечает для пролетариата этапы невиданных прежде работ: «Мы не будем рваться в эти жалкие выси, которые зовутся небом. Небо — создание праздных, лежачих, ленивых и робких людей. Ринемся вниз! Вместе с огнем и металлом и газом и паром нароем шахт, пробурим величайшие в мире туннели, взрывами газа опустошим в недрах земли непробитые страшные толщи. О, мы уйдем, мы зароемся в глуби, прорежем их тысячью стальных линий, мы осветим и обнажим подземные пропасти каскадами света и наполним их ревом металла. На многие годы уйдем от солнца, мерцания звезд, сольемся с землей: она в нас и мы в ней...» Гастев провидит появление нового ХОЗЯИНА планеты: «Землею рожденные, мы в нее возвратимся, как сказано древним, но земля преобразится: запертая со всех сторон — без входов и выходов! — она будет полна несмолкаемой бурей труда; кругом закованный сталью земной шар будет котлом вселенной, и когда, в исступлении трудового порыва, земля не выдержит и разорвет стальную броню, она родит новых существ, имя которым уже не будет человек.» Поэт прозревает и новые, уже космические, задачи, которые вооруженный машинами новый человек возьмется выполнить: «Новорожденные не заметят маленького низкого неба, потерявшегося во взрыве их рождения, и сразу двинут всю землю на новую орбиту, перемешают карту солнц и планет, создадут новые этажи над мирами. Сам мир будет новой машиной, где космос впервые найдет свое собственное сердце, свое биенье...» \080\ Великолепна, величественна, неординарна концовка этой прозопоэмы Гастева, названной «Мы посягнем». Вот она: «Будет время, — одним нажимом мы оборвём работу во всем мире, усмирим машины. Вселенная наполнится тогда радостным эхом труда, и неизвестно где рожденные аккорды зазвучат ещё о больших, незримо и немыслимо далеких горизонтах. И в эту минуту, когда, холодея, будут отдыхать от стального бега машины, мы всем мировым миллиардом ещё раз, не то божески, не то демонски, ещё сильнее, ещё безумнее посягнем!» 3.4. Три координаты судьбы Малознаемый ныне, за суматохой, маетой и суетой жизненной текучки, прочно забытый, поминаемый только редкими историками искусства или техники, Алексей Гастев — его жизнь, взгляды, мечты когда-то характеризовали, наполняли смыслом целую историческую эпоху. На этой колоритнейшей фигуре боготворящего железо и сталь человека, подвижника революции, поэта-пролеткультовца, талантливого инженера, стоит задержаться. Гастев (1882-1941) родился в городе Суздале, - его отец был учителем и умер, когда Алеше было всего 2 года, мать работала портнихой. По окончании городского училища, затем технических курсов Гастев поступил в Московский учительский институт, но вскоре был исключен за политическую деятельность (пытался организовать студенческую демонстрацию). С 1900 года, тогда он стал членом РСДРП, активно участвовал в революционном движении. Гастев был прирожденным агитатором. Участники революции пятого года вспоминали, как двадцати двух лети и и большевик Лаврентий-Гастев, выступая на большом митинге в Костроме после популярного эсеровского оратора Авксентьева, склонил буквально всю аудиторию на большевистские позиции. А через несколько недель, переодетый в военную форму, пробрался в казармы расквартированного в Ростове-Ярославе ком артиллерийского полка и добился того, что солдаты отказались выступать против рабочих... Работал слесарем на разных заводах и трамвайных парках в Петербурге, Харькове, Николаеве, несколько раз обвиненный в пропаганде среди рабочих подвергался арестам, был в ссылках в Вологодской и Архангельской губерниях, на диком Севере, в Нарыме. Совершал дерзкие побеги, несколько раз был в эмиграции в Париже, где работал на заводах и сотрудничал вместе с Анатолием Васильевичем Луначарским и другими революционерами в «Лиге пролетарской культуры». Революция приносит Гастеву славу поэта. Его книга «Поэзия рабочего удара» выдержала за короткий срок шесть изданий. Тогда же была переведена на немецкий, польский, латышский языки, публиковалась \081\ в международных эсперантистских журналах. Отрывки из нее перепечатываются и в многочисленных пролеткультовских изданиях, с успехом исполняются на рабочих и красноармейских вечерах, инсценируются в театрах. Вот заметка, «Красная газета», Петроград, 23 февраля 1918 года: «С 4 марта открываются художественные вечера в Малой студии искусств в Пролеткульте. Программа первого вечера: 1. Доклад о творчестве тов. Гастева, певца стали и машины. 2. Доклад о сборнике его произведений „Поэзия рабочего удара". 3. Иллюстрация произведений тов. Гастева артистическими силами Пролеткульта, при участии автора. 4. Инсценировка поэмы тов. Гастева „Башня". 5. Дискуссии. 6. Музыкально-вокальная часть». В 1919 году Гастев на Украине, организует «школу социально-инженерных наук» — зародыш будущего ЦИТа (Центрального Института Труда), который и был создан в 1920 году. Эту инициативу Гастева горячо поддержал Ленин. «Это было 3 июня 1921 года, — вспоминал позднее Гастев, — Я был вызван к часу дня. ещё проходя через приемную Совнаркома, я увидел, что на стене было вывешено „Как надо работать", цитовская памятка. В кабинете, ровно в час, Владимир Ильич уже ждал. В первый же момент он буквально облил своим радушием, реальную теплоту которого многие и не знают...» Одновременно с руководством ЦИТом (к пятилетию института Гастева награждают орденом Красного Знамени — «За исключительную энергию и преданность делу») он был также председателем Комитета по стандартизации при СТО (Совет Труда и Обороны), занимался вопросами авиационной промышленности. Гастев был стратегом, смотрел далеко, широко мыслил, он — слова эти словно бы были специально написаны для наших постперестроечных дней — писал: «Мы должны быть колонизаторами своей собственной страны. Мы — конечно, нас небольшая кучка в аграрном пустыре — авто колонизаторы. У нас превосходная свежесть идей, мы молоды; но у нас нет материального могущества Запада и Америки, закованных в блиндажи, рельсы и швеллера. Но жить нам надо. Нам надо воскреснуть, поднять к небывалой жизни огромный материальный пласт. И ещё больше. К нам неявно тяготеют азиатские народы. Они нас считают испытанными забияками в борьбе с империалистическими Плюшкиными. Мы — вожаки огромной миллиардной массы людей Европы и Азии. И в то же время мы находимся в неслыханной схватке С технически вооруженным культурным врагом -- Европой и Америкой...» В 1938 году деятельность Гастева, многогранная и целеустремленная, полная поэзии, энергии, исканий, выдумки, горения, энтузиазма, трагически, нелепо обрывается. Революция. Поэзия. Производство. Эти три главные дела, три координаты и определяли жизнь, творчество, деятельность Гастева. Эти три слагаемых, тесно связанные друг с другом, и стали одной человеческой судьбой. \082\ 3.5. «Пачка ордеров» ... В жилы льется новая, железная кровь. Я вырос ещё. У меня самого вырастают стальные плечи и безмерно сильные руки. Я слился с железом постройки. Поднялся. Выпираю плечами стропила, верхние балки, крышу. Ноги ещё на земле, но голова выше здания... Алексей Гастев «Мы растем из железа» Гастсва-рационалнзатора трудно понять, не вчитавшись ещё более внимательно в его поэзию. А она вся железная, стальная, индустриальная. Скитальческая дореволюционная жизнь, которая то бросала Гастсва в сибирскую тайгу, страну какихнибудь не видавших никогда ни спичек, ни зажигалки тунгусов, а потом сразу в омут парижской жизни или петроградский шум, наложила свою печать на его поэтическое творчество. Так замысел поэмы «Башня» зародился в Париже, при виде Эйфелевой башни. Отделке поэтических вещей много способствовало пребывание в тюрьмах, где, как шутил Гастев, можно быть покойным, что «уже не арестуют», и где на чайных обертках, на бумажных обрывках можно было, не торопясь, вытачивать, шлифовать, ювелирить слова. Несколько пронзительных динамитных ноток отчетливо пробиваются сквозь сутолоку гастевских образов и метафор. Первая — не утоленная жажда железа, без которого, как тогда понимали, не будет ни хлеба, ни поэзии, ни социализма. Разрушенная бедная страна, ветхие деревянные домишки, непроходимая грязь на московских улицах, толкотня старьевшиков на Сухаревке, пустующие цехи заводов. И среди всего этого контрастом — несбыточная фантазия Татлинской башни, этого так и не родившегося гиганта из железа. Кирпич был редкостью, ломовики с трудом тащили по булыжной мостовой распиленные ржавыми пилами бревна. А где-то рядом клич, манящий, спасительный, обнадеживающий, клич Гастева: «Мы растем из железа!» (Заметим, кстати, что эта поэма была написана Гастевым в 1914 году, когда он работал на громадном заводе Сименс-Гальске в Петрограде.) Вторая поэтическая нотка — тоска, среди разрухи, развала, по настоящей мастерской, умельческой, первоклассной работе. Послушаем Гастева: «Котельщик из Дублина вышел на эстраду рабочего театра в Берлине. Рабочую залу спросил: — Хотите? Буду ударять молотком по наковальне. И, во-первых, буду ударять ровно 60 раз в минуту, не глядя на часы. \083\ Во-вторых, буду ударять так, что первую четверть минуты буду иметь темп на 120, вторую четверть — на 90, третью — 60... И начал. На экране за спиной котельщика вся зала увидела рассчитанный темп по первой работе и по второй... …Котельщик из Дублина был признан чемпионом клепки. Это было? Это будет». Третья нота (со знаками диез? бемоль?) творчества Гастева, основная, возможно, хребтовая — мечта о правильной, рациональной организации всякого бытия, и, прежде всего, труда. Эта тема пронизывала всю духовную атмосферу того времени. Она являла себя и во «всеобщей организационной науке» идеолога Пролеткульта, организатора, 1918, «Пролетарского университета» Александра Александровича Богданова (1873-1928). И в призывах молодого Андрея Януарьевича Вышинского (1883—1954, в 30-х годах он, Генеральный прокурор СССР, превратился в главного обвинителя на сталинских показательных процессах) превратить коммунальные столовые в школу коммунизма, отучающую от индивидуальной психологии. Резко определяющей стала эта идея и во второй книжке Гастева, вышла в 1921 году, — «Пачке ордеров». Читая её, чувствуешь себя словно бы находящимся в зале управления каким-нибудь ускорительным комплексом, синхрофазотроном, что ли, или представляешь себя командиром, дающим указания, приказы, летящим где-то за тридевять тысяч земель космическим эскадрильям: Ордер 01 Сорок тысяч в шеренгу. Смирно: глаза на манометр — впаять. Чугуно-полоса-взгляды. Поверка линии — залп. Выстрел вдоль линии. Снарядополет — десять миллиметров от лбов ... Ордер 07 ...Принять рапорт в три минуты от полмиллиарда спортсменов. Сделать сводку рапортов телемашинами в 10 минут. Выключить солнце на полчаса. Написать на ночном небе 20 километров слов. Разложить сознание на 30 параллелей. Заставить прочесть 20 километров в 5 минут. Включить солнце... «Пачка ордеров» стала последней поэтической работой Гастева, все силы теперь он целиком, без остатка, отдает ЦИТу. \084\ 3.6. «Воскресим и возвеличим Робинзона» Поставим памятник амебе - давшей реакцию, собаке - величайшему другу, зовущему «упражнению, обезьяне - урагану живого движения, руке - чудесной интуиции воли и конструкции, дикарю - с его каменным ударом, инструменту - как знамени воли, машине — учителю точности и скорости, и всем смельчакам, зовущим к переделке человека, Эпиграф Алексея Гостева к его книге «Трудовые установки» Трудно сказать, разочаровался ли Гастев в поэзии, разуверился ли в ней, когда, в 1925 году, писал: «И вообще, может быть, в век, когда не только со словом, а даже с мыслью так удачно спорит радио, когда аэроплан, захватив 200 пудов багажа, может основать город в любом пункте Северного полюса, когда время переходит в пространство и пространство во время, когда каждый мальчишка на любой машине может наяву увидеть, что такое абсцисса и что такое ордината, и может интуитивно, после занятий над ремонтом радиоаппарата, понять, что значит теория Эйнштейна, в это время придавать значение такой оранжерейной проблемке, как пролетарская литература, — просто зряшное, провинциальное дело». Или же, напротив, Гастев приравнивал труд поэта и инженера: «Над вдохновением рано ставить крест. Оно есть у всех, начиная с метельщика и кончая поэтом», — утверждал он тогда. Хотел инженерным трудом ещё больше крепить поэтические усилия: «Я думаю, — писал он, — что, в конце концов, художественное построение слова будет новой своеобразной ареной, куда надо идти вооруженным не только складом различного рода поэтических метафор, но с резцом конструктора и с ключом монтера и хронометром». Так ли, эдак ли, а только бывший поэт, мастер волевого слова, становится у нас в стране лидером НОТ — научной организации труда. Нотные, если возможен такой оборот речи, идеи возникли у Гастева задолго до революции. ещё в 1908 году, когда он принимал участие в постройке мостов на Гагаринском буяне. Позже он Отшлифовывал свои замыслы, работая в Петрограде на Василеостровском трамвайном парке, на французских заводах, жадно читая книги в тюремных библиотеках... Вначале то были просто обрывки, наброски мыслей. Они были словно бы написаны в помощь романтикамРобинзонам: «При усилии, — писал Гастев, — или, вернее, при суровом насилии над собой можно, очутившись в лесу только с огнем, ножом и с полпудом хлеба, развернуть через полгода настоящее хозяйство. Только надо вдуматься на другой же день, как крепче устроить упорные колья для костра. \085\ состряпать лопату, смастерить дом, набрать съедобных листьев, ягод и кореньев и даже устроить аптеку». Но затем, уже в послереволюционной, разрушенной, нищей стране в произведениях Гастева зазвучали иные мотивы. Прежде всего, он взывал к рабочей сноровке, изворотливости, уменью вести работу, обходясь минимумом средств: «Молоток, клещи, колесо, карандаш, спички, полено — всё это надо заставить изучать с точки зрения открытия в них сенсаций, о которых обыватель и не подозревает». Гастев хотел, чтобы рабочий человек ради общего дела (чтоб догнать Америки и перегнать их!) «выжал» бы из себя работу сколь елико возможно, по максимуму. Требовал, чтоб революционное государство уделяло этой проблеме максимум внимания и заботы. Он писал: «Дело идет о невиданном новом пласте культура. Дело в том, чтобы каждый гражданин — ребенок или даже гражданин-юноша — своевременно прошел... особый „призыв" к труду, аналогично воинской повинности». И дальше о том же: «И разве так нелепа в нашей революционной стране идея ТРУДОВОГО ЧЕМПИОНАТА, когда будет венчаться наградой тонко проведенная трудовая операция перед тысячью глаз профессионально искушенных рабочих? В этом чемпионате могут быть величайшие открытия физиологического, технического и организационного характера». Свою знаменитую работу «Восстание культуры», 1923 год, зовущую к утверждению в Стране Советов свободного, добровольного труда, Гастев заканчивал так: «Нам нужно жить. Нам нужно победить. Нам нужно превзойти все страны своей энергией. Мы должны устроить настоящее восстание культуры. На громадном материке мы воскресим и возвеличим гениальный образ Робинзона, сделаем его шефом нашего культурного движения. И мы верим, из руин и пепла вырвутся лестницы, по которым дорога—и удача». 3.7. Почему немец работает лучше русского? Видимо, человек и вещь, созданная его руками, находятся между собой в таинственных, глубоких, интимных отношениях. Вещь, сделанная мастером, обогащает его ровно настолько, насколько он вложил в нее душу. Хорошо сделав свое дело, человек доволен собой, весел, доброжелателен, смело смотрит в будущее. И. наоборот, человек, создающий уродливые вещи, дичает, озлобляется, ненавидит себя и окружающий мир. На нем грех и проклятие изуродованной вещи. Фазиль Искандер Гастев мечтал о СВОБОДНОМ труде, не подозревая, что уже через десятилетие в нашей стране воцарится совсем иной трудовой климат, другое \086\ трудонастроение. Что победит ПРИНУДИТЕЛЬНЫЙ, БЕЗРАДОСТНЕЙ труд. Победит ИДЕОЛОГИЯ. А о том, как она ломает, калечит человека-мастера, однажды на страницах «Огонька» в статье «Человек идеологизированный» прекрасно рассказал писатель Фазиль Искандер. «Что с нами случилось?.. Отчего такой дефицит? — пишет Искандер. — Отчего даже если и удается приобрести нужную вещь, она почти всегда плохо сделана? В ней как бы заложено изначальное стремление к уродству. Почему в метро, в толпе, в очереди так редки хорошие человеческие лица? Кажется, люди, как вещи, сделанные ими, зачаты наспех, мимоходом и даже с некоторым отвращением. А, может быть, то, что мы делаем, одновременно делает нас? Идеология — вот, на мой взгляд, первопричина всего. Сначала была идеология, и она была бог. В лихорадочном ожидании мировой революции она пронзила все сферы жизни, и всякий продукт духовного или физического труда должен был нести на себе мистический отблеск, знак верности конечной цели. Все! От книги до пуговицы, от электростанции до картошки». С Искандером трудно не согласиться. Воцарившаяся всюду идеология, диктат КАК надо работать, действительно, свели на нет все усилия, все труды Гастева. Но он-то не мог предвидеть беды и, в 20-е годы, развернул поистине титаническую деятельность. Некоторые теоретические установки Гастева; похоже, адресованы и к нам, россиянам и другим людям конца II тысячелетия: «Долой панический ритм от кампании к кампании, от урожая к урожаю, от дождя к дождю!.. Долой безверие, ржавчину психики, пуганую ходьбу и ротозейство! К голой методике, тренировке неотступной, как метроном». Позднее, уже возглавив ЦИТ (эмблема ЦИТа изображала опускающийся молот в нескольких положениях — нечто вроде замедленной съемки удара; нарисовано это было на фоне сетки координат — удар оказывался как бы в тенетах анализа), Гастев от слов перешел к экспе- риментам. Уже тогда в его лабораториях исследовалось влияние музыки на производительность труда. Какие только опыты не велись в ЦИТе! К руке рабочего прикреплялись крохотные лампочки. В затемненной комнате то плавно, то резко вычерчивались кривые, будто светящимися карандашами в точности повторяя рабочее движение молотка или напильника. Эти линии фиксировались на пластинке фотоаппарата. Потом печатались снимки и начинался анализ «циклограмм»: какое движение рабочего является лишним. Одновременно с изучением характера движения замерялись и другие данные: мускульные усилия, частота движений. Снимались и физиологические показатели: газообмен, кровяное давление, пульс... Накопленный материал позволил Гастеву и его сотрудникам начать разработку научной методики обучения слесарей, токарей, монтеров. \087\ кузнецов, строительных рабочих, текстильщиков, авиаторов. Гастев вскоре перешел и к массовому переобучению рабочих, основав для этого при ЦИТе акционерное общество «Установка». Свои теоретические и экспериментальные работы Гастев, опытный мастер слова, бывший поэт, умело перемежал с делом пропаганды новых взглядов в прессе. Так, однажды он выступил в «Правде» (ноябрь 1923 года) со статьей-«загадкой»: «Почему немец работает лучше русского?» «Отгадка», считал автор, заключалась в том, что немец хоть, может, и не знает слова «НОТ», как, скажем, рядовой москвич, слыхавший про научную организацию труда, зато он, немец, обладает тем, что автоматически обеспечивает ему первенство в «соревновании» с русским — обладает трудовой культурой. А нашим рабочим, писал Гастев, её ещё надо прививать. И эта культура, ядовито добавлял Гастев, не в «начитанности», а в сноровке. И воспитывается она не агитацией, а тренажем. 3.8. В каждом - сидит Форд С весны этого года в токийской штаб-квартире строительной фирмы «Каджима» действует управляемая компьютером вентиляционная система, распространяющая по зданию запрограммированные ароматы. Утром для того, чтобы снять со служащих транспортную усталость и сократить период раскачки, в вентиляцию поступает запах лимона, во время обеденного перерыва — успокаивающий аромат розы, а после обеда, когда клонит в сон, бодрящие запахи эфирных масел и смол различных деревьев... Из иностранных научно-популярных журналов Для автора этой книги Гастев-человек всё же так и остался загадкой. Трудно понять, как он, блестящий фантаст, угадливый пророк, мирился с серостью и лапотностью окружавших его буден. И, главное, как в нем уживались фантазии и ширь российского поэта со столь отдающей неметчиной, орднунгом (порядком), цитовской, ученой (теперь она выглядит уже псевдоученой) прозой. Но что если сама гибельность, невозможность предстоящей работы по «вытаскиванию республики из грязи» будила в нем яростные поэтические силы? И он в пароксизме отчаянной удали восклицал: МОНТЕРЫ! ВОТ ВАМ ВЫЖЖЕННАЯ СТРАНА. У ВАС В СУМКЕ ДВА ГВОЗДЯ И КАМЕНЬ. ИМЕЯ ЭТО, — ВОЗДВИГНИТЕ ГОРОД! А может, иначе? Может, во всей кажущейся сумятице поисков Гастева — поэтических, научных, производственных — была своя промеренная, строгая логика? И он вполне сознательно ставил перед собой определенную СВЕРХЗАДАЧУ? С интуицией поэта, предчувствовал он то время, когда мир — не в мечтах, не в грезах, а наяву, воочию! — станет из деревянного действи- \088\ тельно стальным и железным. Когда человеку поневоле придется таки жить в окружении сонмища машин? И Гастев готовил людей к такому будущему? Сообщение из Японии о запахах наверняка заинтересовало бы Гастева, как истинного нотовца. Однако он глядел много дальше, думал не только о производительности труда. Вот его откровение на сей счет (1925 год, предисловие к 5-ому изданию «Поэзии рабочего удара»): «ЗАРАЗИТЬ СОВРЕМЕННОГО ЧЕЛОВЕКА ОСОБОЙ МЕТОДИКОЙ К ПОСТОЯННОМУ БИОЛОГИЧЕСКОМУ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЮ, БИОЛОГИЧЕСКИМ ПОЧИНКАМ — ТАКОВА ПЕРВАЯ ЗАДАЧА». Ради этого-то Гастев интересовался и «фокусами» тренированных животных, которые демонстрировал на арене цирка знаменитый на Руси дрес- '| сировщик Владимир Леонидович Дуров (Гастева безмерно восхищала и работа цирковых артистов — акробатов, жонглеров, иллюзионистов), и вчитывался в сложные нейрофизиологические труды академика Ивана Петрови- ^ ча Павлова. Ради тех же целей возвел он и цитовскую «трудовую клинику», где пытался «лечить» трудового человека, крепить его рабочее «здоровье». Непрерывно и гармонично, со времен 20-х годов, когда с концертных эстрад лились гастевские стихи, декламировались «Гудки», «Рельсы», «Башня», «Мы растем из железа», пролеткультовская установка ПРОЛЕТАРИЙ + МАШИНА = НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК становится в 30-е годы прозой цитовских предписаний, изложенных в брошюрах Гастева: «Как надо работать», «Юность, иди!», «Новая культурная установка», «Установка производства методом ЦИТ» и в других его работах. В России начинался период индустриализации, шло равнение на машину. И Гастев в полемическом запале великолепной своей работы в ЦИТе по подготовке «квалифицированной рабочей силы» рисовал в своих книжках идеал нового человека «бездуховно», как чистуто «человеко-машину». А как же иначе? Разве не показал он в своих поэмах Россию будущего как фантастическое царство технической мысли, открытий, грандиозных строек? В «Экспрессе» он писал про дома-кварталы из цельного стекла — от крыши до самой земли. Говорил о залитых солнцем пашнях, которые бороздят и ровняют стальные чудовища-машины. Показывал могучую Обь, стиснутую гранитом, «Сталь-город» — гордость сибирской индустрии. Рассказывал про искусственные озера, гигантские туннели, дамбы, мосты, маяки. Гастев готовил человека к той высшей работе, которую он выкажет, когда планета оденется в железную броню, когда со всех сторон человека обступят послушные, предупредительные машины. И он бросал лозунг: «Мы говорим своему товарищу рабочему: знай, в тебе — в каждом — сидит Форд...» Именно так: поэт и организатор целил в то, чтобы не заставлять гениальных музыкантов работать во имя надуманного «равенства», петь всем \089\ только единообразно, в унисон, а учил стремиться к тому, чтобы ни в одном, даже в самом последнем хористе не умер Моцарт! Гастевское представление о «человеко-машинах» критиковали, поэта-рационализатора пытались отрезвить, урезонить, привести в чувство. Так, к примеру, нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский, выступая в 1928 году на собрании комсомольских писателей и поэтов, говорил, что «комсомол вместе с Наркомпросом давно ведет упорную борьбу с тов. Гастевым». Но Гастев не унимался. Ведь он уже мысленно увидел (поэма «Рельсы») прирученный земной шар, опоясанную рельсами, в которых воплощена «стальная, прокованная воля», представил себе побежденную планету. 3.9. Чингисханом машинного войска Гастев в своих мнениях был не одинок. Тогда все бредили машиной в России. Техника становилась притчей во языцех, она стучалась во все двери, была на слуху. Алексей Максимович Горький говорил о технике как о «гарантированном будущем». Техника всё чаще становилась темой для поэтических строк. Николай Асеев (1889-1963), например, идя вслед за Гастевым в русле индустриальной романтики, обожествлял технику, пытался заменить «живого соловья» «стальным». Писал в стихах как живому соловью «захотелось — в одно ярмо с ревущими всласть заводами». Писатель Юрий Олеша в романе «Зависть» создает характерный образ комсомольца Володи. Этот персонаж сообщал в письме: «...Я человек индустриальный... Я, понимаешь ли, уже новое поколение...» И разъяснял дальше: «Я человек-машина. Не узнаешь ты меня. Я превратился в машину. Если ещё не превратился, то хочу превратиться. Машины здесь — зверье! Породистые! Замечательно равнодушные, гордые машины... Я хочу быть машиной...» Слова «машина» и «романтика» в устах молодежи в те годы стали неразлучными. Вокруг этих слов кипели дискуссии. Один из её участников на страницах «Комсомольской правды» в запале утверждал, что «... один техник куда более необходим, чем десяток плохих поэтов». Тут же рядом известный писатель, приверженец «литературы факта» Сергей Третьяков (1892-1939) поддерживал подобный тезис. И, полемически заостряя его, добавлял: «Мы согласны даже выкинуть слово „плохих" (поэтов. — Ю. V.)...» Имя Гастева, слова «НОТ», «цит» были тогда на гребне всеобщего интереса. В ту же пору была создана лига «Время», с её проповедью борьбы за точность и экономию рабочего времени. Раздававшиеся на всех пере- \090\ крестках и плошадях призывы, по сути, сводились к одному: пробудить в трудящемся человеке стремление улучшить приемы своего труда, сделать их более совершенными и легкими, провести свое тело и психику через «тренаж», добиваясь бесперебойности движений и реакций, уподобляясь машине. Ненависть к старой российской обломовщине, которую так бичевал Ленин, любовь к машине и организованности становились сильными чувствами в борьбе с пережитками старого, со словами «авось да небось». И тот же критиковавший Гастсва Анатолий Васильевич Луначарский, захваченный общими настроениями, одну из своих статей называет «Новый русский человек». А между тем времена менялись. Машины, техника так быстро прогрессировали, трансформировались столь стремительно, становились столь могучими, что человек уже виделся не соратником, не соработником, не РЯДОМ с машиной, а высоко над НЕЙ. Человек теперь казался (во всяком случае, хотел так выглядеть) Хозяином, Повелителем машинного зверинца, его Погонщиком, этаким ЧИНГИСХАНОМ МАШИННОГО ВОЙСКА. А о претензиях пролетариата, класса-гегемона, изрядно потесненного представляющими тоталитарный, заградительный режим ловкими чиновниками-администраторами, тогда (если не принимать близко к сердцу липовые, демагогические лозунги о пролетарской диктатуре) было уже фактически забыто. Однако мысль о коренной технической переделке планеты, о се перелицовке уже в чисто утилитарных целях осталась и звала к новым «подвигам». И очень скоро лик земли стал иным. 3.10. Сократ в Машине Времени Можно спросить, почему, например, художники в такой ничтожной мере интересуются фактом индустриальной цивилизации?.. Индустрия в такой степени преобразовала нашу эпоху, что это явление несравнимо ни с каким другим из прошлых эпох. Большая часть сегодняшнего человечества живет в индустриальной среде, существует рядом с индустрией и благодаря индустрии. Наша жизнь вообще немыслима без индустрии. Что может быть более характерным для нашего времени, чем и иду ария? Но почему же тогда этот факт или совсем не отражается, или отражается очень мало в художественных выставках? Что думают художники о явлениях индустрии? Вилли Ротцлер, статья «Искусство и проблемы времени», 1956 год В 1955 году английская фирма «Шелл петролеум компании забила тревогу. её руководителей обеспокоило то обстоятельство, что нефтяная индустрия-де до сих пор не нашла своего достойного отражения в изобразительном искусстве. Действовать! Нефтяные боссы устраивают солидный заказ большой группе молодых художников — написать серию полотен, в которых авторы должны были постараться раскрыть сущность нефтепромышленности XX века как некоей «витальной», жизненно необходимой области индустрии. \091\ Задание нефтяных толстосумов исполнили. Было создано — молодым живописцам предоставили полнейшую свободу в выборе средств выразительности, объектов изображения, стилистики — несколько сотен картин, от более или менее реалистических до откровенно абстракционистских, изображающих часто с большой силой выразительности картины индустриального пейзажа. Собрали представительное жюри. Оно отобрало 90 полотен, из них была составлена сугубо техницистская по своему идейному пафосу экспозиция, долго демонстрировавшаяся затем в столицах Европы и Америки... Знамение времени! Свидетельство уже свершившегося кардинального переоборудования планеты. О нем говорят и многие другие факты. Кто-то писал, что в конце прошлого века, подплывая летом к Американскому континенту, путешественники сначала чувствовали запахи цветов, земляники и можжевельника, а потом уже видели землю. В XXI же веке, утверждают злые языки, характерными запахами Америки стали запахи бензина и продуктов его сгорания... Если бы, допустим, Сократ (жил в 469—399 годах до новой эры), вооруженный уэллсовской Машиной Времени, вздумал странствовать по эпохам и попал бы в Англию или Францию начала XVIII века, он не заметил бы столь уж разительных изменений. Кое-чему Сократ, возможно, и подивился бы, что-то бы отверг, чему-то бы порадовался. Однако в целом он не нашел бы такой уж вопиющей разницы. Он путешествовал бы верхом на лошади или в экипаже, запряженном лошадьми, почти так же, как это было и у него на родине, в Греции. Но если бы Сократ вдруг, взявшись на рычаги управления Машиной Времени, «завернул» в НАШЕ ВРЕМЯ, в XXI век, то здесь его изумлению уже не было бы предела. Философ увидел бы, что люди передвигаются теперь быстрее, чем на самой быстрой лошади, быстрее даже, чем стрела, пущенная из лука. На поездах, на пароходах, автомобилях, самолетах, космических кораблях люди мчатся с ужасающей скоростью не только по земле, но и над и под нею. Затем Сократа заинтересовали бы телеграф, телефон, радио, телевидение, компьютеры, неимоверное число книг, журналов, газет, выпускаемых современными печатными машинами, удивился бы он и множеству других вещей. Поразило бы Сократа и то, что даже сам облик стран, тех же Англии и Франции, резко изменился. Вместо лесов, кустарников, трав, зеленого и приятного сельского пейзажа во многих местах выросли, словно грибы после неведомых ливней, фабричные трубы, дымящие и загрязняющие окрестности. Они не были красивыми, эти фабрики, заводы, всевозможные добывающие и перерабатывающие предприятия, окруженные горами угля и кучами сырья и отходов. Не превратились в образчики красоты и известные ещё эллинам города, особенно новые, промышленные, выросшие вокруг и рядом с промышленными объектами. \092\ И неизвестно, что почувствовал бы Сократ, встретя (Машина Времени!) поэта Валерия Брюсова, слыша, как тот скандирует свое известное стихотворение («Хвала человеку»): Молодой моряк вселенной. Мира древний дровосек, Неуклонный, неизменный, Будь прославлен, Человек! По глухим тропам столетий Ты проходишь с топором. Целишь луком, ставишь сети, Торжествуешь над врагом! Камни, ветер, воду, пламя Ты смирил своей уздой. Взвил ликующее знамя Прямо в купол голубой... Сквозь пустыни и над бездной Ты провел свои пути. Чтоб нервущейся, железной Нитью землю оплести... Так что бы почувствовал Сократ, слыша такие безудержно восторженные, обильно мажорные строки? Гордость за человека? А может, горькое сочувствие, жалость к нему? 3.11. Символ XX века Техника в своем упрощенном виде выступает как пейзаж. Традиционные ручейки, бугорки, березки с ампирной желто-белой усадьбой, воспетые столь искусно писателями благословенного прошлого, сменились клепаным двутавром мостов и заводов, бетонными вулканами градирен и ГРЭС, городами-галактиками в ртутном свечении, с невиданной пластикой небоскребов, аэродромов, зрелищем грохочущих стадионов, фестивалей и промышленных свалок. Александр Проханов Изначальной средой обитания человека была природа-кормилица. Она позволила человеку выжить, и хоть его существование никогда не было легким, и перебивался он, так сказать, с хлеба на квас, пути дальнего прогресса человеческого рода были обеспечены. Когда возникли люди на земле, Она была как полная кладовка, И стоило лишь руку протянуть. Чтоб все, что надо, взять в готовом виде. Все человек бездумно тратил. Был он Как в сыре червь... Такими словами ИмрсМадач (1823-1864), венгерский поэт-романтик в поэме «Трагедия человека» рисовал бытие (насчет сыра можно и усомниться) \093 первобытного человека. А героя поэмы, библейского Адама, поэт заставил странствовать, переходя из эпохи в эпоху. Добрался Адам и до будущего, и оно произвело на него тягостное впечатление. Это было, писал Мадач, время «полной победы науки». Живая природа была почти полностью уничтожена. Оставлено лишь то, «что полезно и что ещё наука до сих пор не заменила». Розы, к примеру, отнимали «у хлебных злаков... все самые хорошие места» — посему эти цветы были изведены. Запрещена и поэзия. Гомера могли читать только ученые, да и то лишь в пожилом возрасте. А детям няньки вместо сказок рассказывали про уравнения и теоремы... Любопытно было бы узнать, на какие мысли навело бы Имре Мадача наше время? Эпоха, когда рядом с естественной природной средой возникла, всё более утверждаясь, укореняясь, подпитываемая усилиями человека, другая, искусственная среда обитания. Она, эта техническая «биосфера» возникла не в один день. И даже не в год. Процесс был страшно медленным. Человек поселился в домах-избушках. Перестал черпать воду из ручьев и речушек, таская её в ведрах, вырыл колодцы с журавлями и воротами, после исхитрился и провел воду в свои хоромы — воду уже профильтрованную, хлорированную и фторированную. Человек приручил разное зверье, сделал себе помощником лошадь, потом заменил её автомобилем. Человек открывал всё новые производства, которые, скажем по секрету, чаще служили не ему, а друг другу. И всё же он с трудом сознавал, что рядом с естественной средой обитания встает на всё более равных правах среда искусственная. Мы и сейчас всё ещё полагаем (надеемся?), что города, фабрики, производства — лишь довесок, приправа, средства для того, чтобы приспособиться к природе среде, что, как и прежде, мы живем в живой природе. Но нет! Воздвигнутый человеком мир конструкций, то, что носит разные имена: «синтетический мир», «новая экология», «вторая среда обитания», «вторая природа» — этот мир давно уже обрел полную реальность, и также, как естественная природа, «первая природа», требует, чтобы человек приспосабливался ещё и к ней. И мы ныне живем уже между и рядом с двумя природами, первой и второй. Это факт — радостный и печальный — нашей эпохи, наши будни, наша обыденность, знак, мета. Герберт Уэллс когда-то предлагал сделать эмблемой XIX века, его олицетворением, бегущий по рельсам локомотив. Но что могло служить той же цели в веке XX? Столетии, которое попеременно называли то веком электричества, то веком атома, кибернетики, компьютеров?.. \094 Что сделать всеобъемлющим символом, эмблемой? Видимо, символом XX века надо считать окрепшую, расправившую плечи, твердо стоящую на ногах, распрямившуюся во весь свой гигантский рост, начавшую затмевать свою естественную прародительницу ВТОРУЮ ПРИРОДУ. Эта ГРОМАДИНА и внушила человеку ложную мысль о вседозволенности, дала повод предъявить претензии на собственное исполинство. 3.12. «У Москвы есть план» Молодая страна с непроходимым пластом тайги, с четырехсоттысячеверстными реками, с бескрайними равнинами, по которым на бешеных ходулях мчатся бураны, страна, чуть вышедшая из стадии кочевья, ееропоазиатская громада - Россия, где по уши завяз и чуть не утонул в болоте Петр I, — эта страна издавна звала к гигантскому революционному жесту. Алексей Гостев «Восстание культуры* Человек-Гаргантюа ныне ходит по Земле. Он обхватил планету руками, дотянулся до гималайских вершин, коснулся дна океанских пучин, проник в огненные глубины земных недр. Завидные деяния: успокоиться бы, отдохнуть. Но нет — ЧЕЛОВЕК теперь рвется в космос. Он уже оставил следы своих подошв на пыльной поверхности Луны, снарядил экспедиции автоматов к Марсу и Венере и вскоре, должно быть, займется инвентаризацией звезд, хозяйским оком вглядываясь в неоглядные дали Млечного пути... В предвоенные годы певцом будущего (тогда всё ещё было впереди!) гигантизма, трубачом растущего исполинства человека стал в нашей стране, фактически подхватив, как мы убедимся дальше, эстафетную гастевскуга палочку, писатель М. Ильин. М. Ильин (1895-1953) — псевдоним писателя, настоящие его имя и фамилия Илья Яковлевич Маршак, он младший брат известного советского поэта Самуила Яковлевича Маршака, 1887-1964; трудилась в литературном цеху и их сестра, Елена: она взяла псевдоним «Ильина», стала автором известной детской книги «Четвертая высота». М. Ильин родился на Украине в городе Бахмут (ныне Артемовск). Его отец был даровитым химиком-самоучкой, изобретателем и работал техником на мыловаренных заводах. Свое детство (в семье было шесть детей) Илюша провел на заводском дворе, и самым большим удовольствием для него было находиться рядом с отцом у мыловаренного котла. Позже он вспоминал: «Отец, в синем халате, стоял у котла, как капитан на своем мостике. Желтая, совсем живая масса жидкого мыла сходилась и расходилась огромными квадратами и треугольниками... Малейшая неосторожность — и четыре тысячи пудов горячей мыльной каши уйдут из котла, заливая площадки лестницы и обжигая людей. Но капитан не дремлет: поворот вентиля выключает пар, \095\ и взбесившийся зверь покорно ложится. Как старый моряк по едва заметным признакам угадывает погоду, видит не видимые никому мели и рифы, так и отец мой узнавал, готово ли мыло, по еле уловимым намекам...» Насмотревшись диковин, семилетний «химик», зная, что химия вершит чудесные превращения, пытался на кухонной плите, по соседству с кастрюлями, устроить мыловаренный «завод». В первой попытке мыло сварилось, но «ушло» — желтая лава, ринулась на горячую плиту. Далее были эксперименты с «заводом* по изготовлению сапожного крема, и раз мальчик даже попытался из мыла, сахара и ореховой скорлупы создать искусственный... мрамор. С десяти лет Илья начал писать стихи — о звездах, вулканах, тропических лесах и ягуарах, одно время издавал рукописный журнал, единственным подписчиком которого был сам издатель. Семья переезжает в Петербург. В 1914 году Илья оканчивает с золотой медалью гимназию и становится студентом физико-математического факультета Петербургского университета. Однако из-за революционных событий, временного переезда семьи в Краснодар, он завершил высшее образование лишь в 1925 году, получил диплом инженера-химика, работал на Невском стеариновом заводе (как его отец, становится химиком-жировиком). Но ещё до окончания учебы, Илья начал писать: сотрудничал в издававшемся «Ленинградской правдой» детском журнале с экзотическим названием «Новый Робинзон», где получили литературное крещение зоолог и охотник Виталий Бианки, штурман дальнего плавания Борис Житков и другие широко известные в 30-40-е годы детские советские писатели. В журнале Илья, естественно, вел «химическую страничку»: рассказывал о химических фокусах (превращении чернил в воду, белого цветка — в розовый), о взрывчатых веществах и прочих диковинах. Под первой же статьей молодой автор подписался «М. Ильин», эта случайная подпись и становится его постоянным литературным псевдонимом. Лиха беда начало! Проснувшийся в Ильине писатель-популяризатор вскоре создает для детей книжки: «Солнце на столе», 1927 год, где рассказана история свечи и лампы; «Сто тысяч почему», 1929 — маленькая энциклопедия вешей; «Как автомобиль учился ходить», 1930, и другие произведения. Открывшаяся болезнь, легочный туберкулез, заставила Маршака-химика расстаться с химией и превратиться в Маршака-писателя, профессионального литератора. Главной его темой вскоре становится борьба человечества за овладение тайнами природы, за покорение её сил. М. Ильин, как популяризатор, создавал новый жанр, теперь это назвали бы научно-художественной литературой. Он резко выступал против искусственной беллетризации, против «оживляжа», скучно изложенных научных сведений. Вот какую пародию на подобный стиль сочинил он однажды: «В учебнике сказано, например, так: ,3<>да состоит из водорода и кислорода". В „занимательной" книжке это звучит по-другому, скажем так: Действующие лица: профессор, его племянник и собака. Племянник. Дядя: „А из чего состоит вода?" Собака: \096\ „Гав! Гав! Гав!" Дядя: „Да замолчи, проклятая собачонка! Вода, дорогой племянник, состоит из водорода и кислорода". Племянник (задумчиво): „Ах, вот как!" Собака: „Гав! Гав! Гав!" И так до бесконечности». Ильину-писателю крупно повезло: в 1930 году патриарх советской литературы Горький случайно (?!) прочел «Рассказ о великом плане». Горький, как он сообщал в письме, «читал и смеялся от радости», по его поручению книга Ильина была отослана в Нью-Йорк профессору Каунтсу, который тут же перевел её на английский. И началась цепная реакция: переводы появились в Англии, Франции, Германии, Чехословакии — более чем в 20 странах. Разумеется, дело тут было не только в достоинствах книги М. Ильина, а в громадном интересе за рубежом к первой советской пятилетке (по книге «Рассказ о великом плане» Ромэн Роллаи, говорят, изучал русский язык). В английском издании книга так и называлась: «У Москвы есть план». 3.13. Человек-великан А что такое пятилетка? Почему именно пятилетка? Разве в городе для того, чтобы построить завод или машину, нужно именно пять лет? Всегда пять лет? Непонятно и даже страшно, как марсианское летоисчисление. Фазиль Искандер Болезнь заставила М. Ильина покинуть Ленинград и поселиться в городе-парке, который прежде назывался Детским Селом (пригород Ленинграда), а теперь носит имя Пушкина. Обложившись горами книг, в уединении, опираясь на помощь жены, Елены Александровны Сегал (позднее она также стала членом Союза писателей, соавтором последних книг Ильина), писатель, впервые после исторических тем, взялся за самую, что ни на есть, современность: за работу о первой пятилетке. Самуил Яковлевич Маршак вспоминал позднее: «По первоначальному замыслу это был всего только небольшой очерк о только что опубликованных цифрах пятилетнего плана. Предназначался он для детей и носил название „Цифры-картинки". Есть, мол, на свете книжки с цифрами и есть книжки с картинками. А вот на днях появилась книжица в 1680 страниц, или, вернее, картина того, что будет у нас построено за пять лет. Одна цифра — это паровозы, другая — пароходы, третья — трактора, автомобили и т. д. И за всеми этими цифрами можно уже ясно разглядеть множество будущих заводов, фабрик, совхозов, электростанций — целые союзы электростанций, — новые железные и шоссейные дороги, новые каналы, озера, новостройки». Очерк был замечен, и М. Ильин взялся за более трудную задачу: решил создать книгу, которая бы раскрывала самую сущность планового хозяйства, противопоставляя ему анархию, бесхозяйственность и расточительность \097\ мира частной собственности и наживы (США, капиталистические страны Европы). Книга о разведчиках первой пятилетки (1929-1932), об экскаваторах, роющих первые каналы в пустынях, о первых гидроэлектростанциях в сибирской тайге, о стране, в которой нет безработицы (мировую капиталистическую систему в то время сотрясал жестокий экономический кризис), о стране, строяшей социализм, — эта книга имела шумный успех. В ней говорилось о механических помощниках человека — машинах. О машинах-землекопах, у которых всего одна рука, но зато она длиной в 20 метров. О машинах, которые буравят землю, грузят уголь, высасывают ил и песок со дна рек, вытягиваются высоко вверх, чтобы поднимать грузы, сплющиваются в лепешку, чтобы вползать в земные норы. И всё же главным героем этой и других книг М. Ильина стали вовсе не машины, а Человек-Великан. ЕСТЬ НА ЗЕМЛЕ ВЕЛИКАН. У НЕГО ТАКИЕ РУКИ, ЧТО ОН БЕЗ ТРУДА ПОДНИМАЕТ ПАРОВОЗ. У НЕГО ТАКИЕ НОГИ, ЧТО ОН МОЖЕТ В ДЕНЬ ПРОБЕЖАТЬ ТЫСЯЧИ КИЛОМЕТРОВ. У НЕГО ТАКИЕ КРЫЛЬЯ, ЧТО ОН МОЖЕТ ЛЕТАТЬ НАД ОБЛАКАМИ ВЫШЕ ВСЕХ ПТИЦ... Так М. Ильин и Елена Сегал писали о человеке в книге «Как человек стал великаном», где говорилось о тысячелетнем пути развития человечества. Задумана была трилогия, но М. Ильин успел создать лишь две книги. Жаль! В третьем томе авторы хотели показать наши дни. М. Ильина вдохновляли не только беседы с учеными, инженерами. Когда создавалась книга «Человек и стихия», писатель, чтобы увидеть всё своими глазами, много времени провел в Центральном институте прогнозов. Два года изучал он метеорологию и гидрологию! Без своего рода «производственной практики» в научно-исследовательском институте и на станкостроительном заводе ему, он считал, трудно было бы написать книгу «Завод-самоход»... Им руководили ещё и прямые подсказки жившего тогда в Италии, в Соррснто, но просматривавшего все новинки советской литературы Максима Горького, писавшего: «мы всё более смело подчиняя её (природы. — Ю. Ч.) стихийные силы силам нашего разума и воли, становимся владыками ее, создаем свою, „вторую природу"». Переписка с Горьким, встречи с ним — замыслы писателя становятся ещё дерзновеннее. В послевоенные годы (1951) М. Ильин, «этот, как о нем писали, пропагандист марксизма средствами научно-художественного очерка», публикует книгу «Преобразование планеты». Собственно говоря, это три собранные вместе книги: «Человек и стихия», «Покорение природы» и «Преобразование планеты». \098\ 3.14. Технический джихад, или священная война с природой Мы сдвинем, мы сдвинем нашу родину-землю. Эй вы, тихие потребители жизни! Разве вы не видите, как неудобно посажена земля. как неловко ходит она по орбите? Мы сделаем её безбоязненно-гордой, дадим уверенность, пропитаем новой волей... Мы сделаем великую пробу созданной силы. Земля застонет. Она... зарыдает. Пусть! Риск мы берем на себя. Всем своим миллионом мы верим в удачу. Мы заранее ликуем и трубим. И работу начнем уже с маршем победы. Алексей Гостев «Крон» Слово джихад, буквально с арабского — усердие, рвение, означает священную войну, войну за веру. Согласно одному из предписаний ислама (смотри Коран: например, сура 9 стих 29), все боеспособные мусульмане должны вести «священную войну» против «неверных». Весь мир делится на «область ислама», или «область веры», и «область войны» — на все те страны, которые населены «внешними врагами», сиречь «неверными». Таким же неистовым, непреклонным становится не только мусульманин, но и христианин, любой верующий и неверующий, просто человек-планетянин, коль скоро речь заходит о покорении природы. Стихийно, часто не отдавая себе ясного отчета в своих действиях, люди давно уже (задолго до того как человек создал способную всё сокрушить Вторую Природу, до того как он превратился в Великана) объявили породившей их природе джихад. Настоящий газават, «священную войну», сражение на истребление. Наша беда в том, что мы привыкли со времен первобытного младенчества, когда перволюди с каменным топором прокладывали свой путь в лесных чащобах, думать и говорить о природе как о чем-то противостоящем человеку, противоположном, чуждым ему, даже враждебном. Как о чем-то таком, с чем нужно постоянно «бороться», что необходимо «побеждать», над чем нужно устанавливать «господство». Вместо того, чтобы постараться понять природу и свое место рядом с ней, мы вес ещё покоряем ее, то есть, ломаем, пытаясь навязать ей свои законы- и понимание. И эта разрушительная деятельность человека по натравливанию техники на природу, все эти лозунги покорения, перестройки, коренного преобразования окружающего нас мира до самого последнего времени были окружены романтической аурой, получали всеобщее одобрение, благословение. Вспомним Алексея Гастева, его поэзию: «Чтобы все деревья на земле встали дыбом и из холмов выросли горы. \099\ И не давать опомниться. Бери её безвольную. Меси ее, как тесто». Месить землю, как тесто! Насиловать ее, мять, давить! Откуда эти призывы? В уже упоминавшейся в прошлой главе статье доктора философских наук Геннадия Семеновича Батыгина был дан на это ответ. Вот что он пишет по этому поводу: «Утопическое сознание пронизано ощущением кризиса и противостояния всему „естественному", не желающему подчиниться „идее". Мир воспринимается в утопической перспективе: как мертвая материя, как „материал для", являющий собой чистую возможность творения. Импульс переустройства мира — глубоко иррациональный — развертывается, тем не менее, в инженерно-технологический проект, вмешивающийся в хаос вселенной „рабочим ударом" и превращающий её в ритмично работающую машину, послушную пролетариату. Инженерный расчет, соединенный с поэтизацией железа, образует новый вид утопического мифомышлсния, настолько тотального и отчаянного, что его почти осознанной целью становится гибель мироздания». 3.15. По методе Угрюм-Бурчеева?! Он даст знак тучам - и тучи поспешат прийти к нему по его зову. Он даст знак морю - и бури утихнут от одного взмаха его руки. Он повернется к пустыне -и пустыня покроется ковром из цветов и плодов. Человек-великан человек коммунистической эры - будет управлять стихиями как полновластный хозяин природы. М. Ильин Борясь с природой, утрамбовывая её стальными катками, человек, конечно же, хотел добиться собственных выгод, старался полнее поживиться земными дарами. Тут начались бухгалтерские подсчеты. На земле вспахано что-то около 10 процентов суши, это значит, 15 миллионов квадратных километров лесов и кустарников сведено, заменено пашнями и садами. А остальные 90 процентов? Отчего не помечтать об орошении пустынь: Сахары, Гоби, Каракумов? Почему не попытаться превратить джунгли в сады, не попробовать отеплить полярные области, освобождая пахотные земли из-подо льда? Еще четверть века назад имелось немало безумцев, призывавших заняться насильственным поворотом на юг русел великих северных рек нашей страны. Всерьез обсуждались и проекты, которые должны были позволить человеку управлять климатом. Собирались усмирять приливы, ураганы, землетрясения, управлять ветрами, выравнивать на земле зной и холод, растапливать льды северных морей, изменять направления теплых и холодных океанских течений... Были ли у этих предложений противники? Да. Писатель-географ Игорь Михайлович Забелин предупреждал тогда: ликвидация ледников \100\ Антарктиды (обсуждалось и это) приведет к затоплению низменностей, земель с наиболее плодородными почвами. При этом на северное полушарие обрушатся небывало сильные ливни. И произойдет общее охлаждение климата, что может даже привести к новому оледенению большей части нашей планеты. Действовали ли эти резоны? Лишь в малой степени. Да, соглашались сторонники ломки природы, браться за эксперименты по преобразованию природы по методе глуповского градоначальника Угрюм-Бурчеева (персонаж, созданный пером русского сатирика Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина) действительно нельзя. Но ведь мы, добавлялось с хитрой усмешкой, проявим осмотрительность и бездну осторожности. Они-то и помогут нам технически перелицевать планету, перешить её на новый лад, на новый фасон. Нет, да что там толковать! В принципе, глобальные проекты вполне выполнимы. Надо лишь поставить под активный и научно обоснованный контроль человека (а возможно ли такое?) всю длинную цепочку взаимосвязанных причин и следствий. Мысли о хирургических вторжениях в живую плоть, живое тело природы, о руководстве ею, о взнуздывании стихий стали главными и в последних произведениях создавшего образ Человека-Великана («у него такие руки...» «у него такие ноги...») М. Ильина. В них, скажем, в главке «Мечты и проекты», писатель сожалел о том, что «в наших университетах ещё не читают курса единой науки о преобразовании природы», и попытался, в частности, обосновать и не оправданность существования Аральского моря. М. Ильин полагал, что голубой Арал экзотичен, но необязателен, он негодовал, сокрушался по поводу известных географических фактов. Того, что две могучие среднеазиатские реки — Амударья и Сырдарья, вроде бы, бесполезно растрачивают свои воды в этом «генераторе облаков». Вместо того чтобы пускать на бессмысленное, считал писатель, испарение ежегодные 50 миллионов кубометров притекаюшей в Арал воды, надо всю эту воду направить на орошение, чтобы превратить бесплодные пустыни в цветущий сказочный край. 3.16. Похороны Арала Тяжела, нелегка эта башня земле. Лапы давят, прессуют земные пласты. И порою как будто вздыхает сжатая башней земля; стоны тянутся с низов подземелья, сырых необъятных подземных рабочих могил. А железное эхо подземных рыданий колеблет устои и всё об умерших, всё о погибших за башню работниках низкой октавой поёт. Алексей Гостев В ряду катастроф, связанных с деятельностью человека, трагедия Арала очень показательна: здесь не было взрыва, тут не сталкивались поезда, не гибли люди в исковерканном фюзеляже аэрофлотовского лайнера. Здесь \101\ смерть приходит медленно и молча. Вот уже скоро третье десятилетие собирает она тут свой страшный урожай. Особенность трагизма аральской катастрофы в том, что не стихия, не мор, не чума и холера, не саранча, а целый мозговой трест серьезных государственных мужей из «благих» побуждений учинил этот кошмар и разбой. Однако грубой ошибкой было бы полагать, что аральская беда — лишь результат недосмотра ученых, следствие головотяпства чиновников от Госплана, нет, здесь повинно и многое другое. И тянущиеся из первых лет Революции призывы к переделке природы, и особенности истории нашей многострадальной Державы, и — этот фактор действует во всем мире! — всё возрастающая мощь Второй природы. А эта дивная ТВАРЬ, требует пищи, жертв и днем и ночью. Ляскают голодные пасти многометровых металлических ковшов, скрежещут от нетерпения, ерзают по земле гусеницы экскаваторов и прочей ползающей техники. Она не может ждать! Ей подавай и подавай! Выросшая в ИСПОЛИНА Вторая природа уже сама начинает подталкивать человека на природопротивные акции. Похоже, что на одной планете двум природам — естественной и искусственной — не ужиться! Но вернемся к Аралу, к тому, как его травили и извели. Начиналось всё бравурно, с победных трубных сигналов, с радостного известия, что наконец-то, 1961 год, приступили к долгожданному — к работам по ирригации и мелиорации в бассейне Амударьи. Осуществить мечту М. Ильина взялся Минводхоз. Он-то и подрядился выполнить эти замечательные планы по преобразованию природы. Вся многомиллиардная мощь Минводхоза была брошена на «освоение...» этих миллиардов. И здесь на горестной азиатской земле, хранившей следы не одного завоевателя и покорителя, некий человек со стертыми, невыразительными чертами чиновничьего лица обещал «хлопковую независимость» пашей великой стране (бывшему СССР) в обмен на никому ненужное море в пустыне. Да, моря было не жалко. В ведомстве этого великого ирригатора, говорят, родилась и понеслась из уст в уста знаменательная воистину историческая фраза: «Пусть море красиво умирает!» Бывает ли смерть красивой? — вопрос. Однако если думать просто о смерти, то, кажется, пророчество вотвот сбудется. Сырдарья и Амударья, две реки — каждая из них тянутся с востока на запад и пробегают более двух с половиной тысяч километров — тысячелетиями бегущие к золотистым берегам Арала, теперь, не доходя до него, теряются в раскаленных песках Кызылкумов и других пунктах этих безрадостных краев. Что стало со вторым по величине после Каспия (четвертым на планете), отечественным моремозером, известно. Зона многострадального Аральского моря, сократившего зеркала своих вод примерно наполовину (уровень вод упал на 13 метров, при прежней максимальной глубине Арала в 70 метров), стала центром грандиозного экологического бедствия. \102\ Похороны Арала? Их, видно, не придется долго ждать. Если не принять самых решительных мер, то через десяток лет, считают эксперты, море распадется на группу горько-соленых озер с общей площадью в 6-7 раз меньшей, чем у первоначального моря. А пока? Берега Арала превратились в кладбища кораблей, сейнеров, лодок и барж (Арал был вторым после Азовского моря нашим отечественным, когда ещё был жив СССР, поставщиком рыбы: тут добывали усача, леща, сазанов, судаков, ловили жерех, шемая...). Земли вокруг, служившие когда-то пастбищами для многочисленных стад, ныне покрыты солончаками, превратившимися в нечто похожее на просоленную шкуру. На обнажившемся дне Арала возникла рукотворная — какой успех! — пустыня «Аралкум», по ней гуляют, чиня разбой, пылевые бури, На снимках из космоса видно, что пылевые шлейфы с Арала порой достигают 400 километров в длину и 40 километров в ширину. В атмосферу планеты в этом районе ежегодно поднимается до 75 миллионов тонн пылесоляной смеси. Приаральская соль способна испортить наши отношения и с зарубежными соседями: в Ганге и Брахмапутре (Индия) найдена соль Арала. Её находят даже во льдах Северного Ледовитого океана!.. 3.17. «Для атеистов проснутся боги Эллады» Может быть. Homo sapiens - человек разумный — вырождается и на смену ему приходит новый вид Homo violentus - человек нападающий, неукротимый? Скрытая внутри него болезнь и инстинкт смерти принимают превращенную форму утопии, видимости жизни, наркотической эйфории. Рано или поздно из подвала выползают патологическая ненависть, агрессия, мания преследования и самоуничтожения. Они требуют крови и жертв и получают её. Геннадий Семенович Батыгин Только в наши дни удалось по-настоящему прочесть поэзию Алексея Гастева. И вообще всю «Поэзию железной расы» (так удачно назвал её Владимир Максимович Фриче), к певцам которой принадлежал, понятно, не один Гастев. Мурашки страха разбегаются по коже человечества, ему стало тошно, холодно не тогда, в 20-е годы, когда выступали пролеткультовцы, а сейчас, при виде того, как природа, словно гигантское дерево, закачалось и начало быстро валиться набок, ломая могучие ветви, теряя не успевшие пожелтеть листья, опрокидывая окрест всё и вся! И наблюдая это бедствие (вы только посмотрите, что творится с климатом во всем мире, практически на всех континентах!), легко теперь понять и истолковать созданные Гастевым образы. Не о Второй ли природе писал поэт в поэме «Кран», не се ли славил? Стоит ещё раз вслушаться \103\ в то, как тонко уловил и передал смысл этого произведения литературовед Фриче, цитируем: «Веками она (железная раса. — Ю. Ч.) из камня и стали воздвигала кран, который рос под се руками, „все смелел и металлически шумно дерзил своей растущей силой". Он поднимал из океана затонувшие суда, переносил виадуки с одного берега реки на другой. А он всё рос, и порою „из-за плетенных балок и брусьев у него смотрели глаза, полные дальнего смысла". Он становился всё дерзостнее и брался за всё более гигантские задачи — переносил с материка на материк целые города и государства. В этой непосильной порою, но всё вновь преодолеваемой работе он весь спаялся, „нашел в себе новую каменную, металлическую кровь, стал единым чудовищем— стазами, с сердцем, с душою и помыслами..."» Геннадий Семенович Батыгин, который первым открыл социологический смысл поэзии пролеткультовцев, который сделал здесь не одно открытие, показав, в частности, что идея переустройства мира ПОПРОЛЕТАРСКИ — металлом, принадлежала, собственно, не отдельному поэту или даже их плеяде, а эпохе. Что поэзией тут говорит незримое «нечто». Батыгин особо выделяет те строки «Крана», где говорится о строительстве новой Вавилонской башни. Алексей Гастев: «... мы исполним грезу первых мучеников мысли, загнанных пророков человеческой силы, великих певцов железа. Вавилонским строителям через сто веков мы кричим: снова дышат огнем и дымом ваши порывы, железный жертвенник поднят на небо, гордый идол работы снова бушует. Мы сдвинем, мы сдвинем нашу родину-землю...» Обращает внимание Батыгин и на неизбежный финал этого «вавилонскобашенного» строения, безумного порыва, который может — по библейской традиции! — закончиться только неизбежным крахом. Героическим поражением, о котором в своей поэме говорил и сам Гастев: «Так не пугайтесь же, непричастные к работе, чуждые стройкам (а разве можно уцелеть среди вселенского „строительного" бедлама? — Ю. Ч.), не пугайтесь наступающих жутких мгновений. Среди белого дня пройдут страшные ночные тени, рушатся храмы и музеи, раздвинуты горы, пронесутся непережитые ураганы, океаны пойдут на материки, солнце может показаться на севере, мимо земли промчатся новые светила. Может быть, для атеистов проснутся боги Эллады, великаны мысли залепечут детские молитвы, тысячи лучших поэтов бросятся в море...» Глава 4. Властелин Земли - раб машин? Самая главная опасность состоит в том, что техника угрожает самому человеку. Сердце человека содрогается от холода металла. Человек создал организованное общество и широко использует технику для окончательного господства над природой. Но по чудовищному сцеплению обстоятельств человек становится снова рабом (прежде он был рабом природы! - Ю. Ч.), рабом того, что сам сделал, рабом общества машин, в котором сам незаметно вырождается... Меня тревожат страшные видения: наступит время, когда машины станут настолько совершенными, что они будут действовать без какой-либо помощи человека, машины овладеют всей вселенной, автомобили и самолеты победят скорость, радио населит воздух музыкой умерших голосов; последние люди, став бесполезными, неспособными дышать и жить в этой технической среде, исчезнут, оставив после себя новую вселенную, созданную их разумои и их руками... Николой Александрович Бердяев Рядом с Природой № 1 Человек возвел искусственную ПРИРОДУ № 2, мир конструкций, которые в миллионы раз увеличивают возможности человека. Только вот беда: этот новый «синтетический мир» не всегда оказывается в гармонии и с естественной природой, и с психическими и духовными потребностями самого человека-творца. Машина начинает экзаменовать способности своего создателя, который превращается в БЕЗУМНОГО МАНИПУЛЯТОРА КНОПКАМИ, и он уже с трудом справляется с темпом перемен. Власгелин Земли быстро превращается в раба машин. И многим из нас уже хочется крикнуть: «Остановите мир — я хочу сойти!» Когда-то широко читаемый -- романы «Пелэм», «Последние дни Помпеи», «Кенели Чиллингли» и другие, — всеевропейски известный (затем почти забытый, в последнем издании Большой Советской энциклопедии о нем не сказано ни слова) английский писатель и политический деятель, был членом английского парламента, министром колоний, получил титул пэра, Эдвард Бульвер-Литтон (1803-1873) на закате дней своих, в 1872 году, подарил читающей публике фантастический роман «Грядущая раса» («The coming race»). В этой «анонимно» выпушенной книжке (на обложке стояло имя Лоренс Олифант; обманутая критика, не подозревая подвоха, поспешила громко поприветствовать восход нового литературного светила) старый \105\ писатель рассказывал, как один молодой американец проник, через глубокую штольню, в подземную страну, жители которой владеют особым могучим видом энергии — «врилем». Врилии, так называл себя этот богом избранный народ, свою силу, сравнимую с атомной, могли пускать в дело всяко: врачевать друг друга, запускать в ход машины, прокладывать дороги сквозь скалы. Врилии могли даже летать, о самолетах при жизни Бупьвера-Литтона, понятно, никто не слыхал, и носили на своих плечах крылья, наподобие ангельских. В той высокоцивилизованной стране имелась техника, делающая труд легкой забавой. Большинство работ выполнялось машинами. Войны (источники вриля, а с его помощью можно уничтожить всё живое на огромных пространствах, находились в личном пользовании каждого) были давно ликвидированы, не было нужды в правительстве, социальное неравенство исчезло, здесь было создано невиданное преизобилие материальных благ. Словом, врилиям было доступно всё, и потому-то, возможно, жизнь их была довольно тусклой и скучной. Литература и искусство никого не интересовали. И жители этого удивительного мира оказывались все сплошь людьми усредненными и «сглаженными», без какой-либо заметной индивидуальности. Так в своем последнем романе Бульвер-Литтон позволил себе высказаться на вечно модную тему — возможность достижения всеобщего СЧАСТЬЯ на Земле. Властелином Земли, её господином, владыкой, богдыханом изобразил он ГРЯДУЩУЮ РАСУ. И тут же показал, насколько выхолощенной, бездуховной, безрадостной станет существование этих бу-детлян. Впрочем, уж в этом-то пункте писатель был далеко не оригинален. 13 конце XIX и начале XX веков множество других авторов мыслило подобным же образом. 4.1. «Машина останавливается» Это будет, пожалуй, скучнейшая эпоха, когда промышленность поглотит всё и вся. Человек до тех пор будет изобретать машины, пока машина не пожрёт человека. Жюль Верн «Пять недель на воздушном шоре», 1862 год Другой англичанин, тоже писатель (по профессии англиканский священник), христианский социалист, современник Бульвер-Литтона, Чарлз Кингсли (1819-1875) в «Водяных малютках», 1863 год, в ту же эпоху рисовал сатирическую картину общества, вырождающегося от безделья в чекой благословенной Стране всего готового. Ее население основное время-досуг проводит, ловит, так сказать, кайф, если выражаться языком современности, у подножья Беспечных гор. \106\ «Они, — писал Кингсли, — располагались под даровщиттными деревьями так, что даровщина сама падала им в рот, или же устраивались под лозами и выжимали виноградный сок прямо себе в глотку, а если кругом начинали бегать жареные поросята, визжа: „Возьми, съешь меня!" — как было в обычае той страны, то они ждали, пока эти поросята пробегут мимо рта, и тогда они откусывали себе кусочек...» Последствия такой райской, блаженной жизни? Они не заставляли себя долго ждать. О них, в частности, поведал миру третий, после Буль-вер- Литтона и Кингсли, англичанин (Англия, заметим, с её бесчисленными колониальными владениями, с её развитой промышленностью и техникой в прошлом веке всё ещё была лидером, недаром ведь Николай Семенович Лесков своего Левшу заставил соревноваться не с французами и немцами, а с английскими мастерами, со всеми их «цейхгаузами, оружейными и мыльно пильными заводами») и писатель — Эдвард Форстер (1879-1970). В 1909 году Форстер пишет рассказ, который, позднее, стал образчиком для многих фантастических антиутопий таких известных мастеров пера, как Олдос Хаксли, Рей Бредбери, Курт Воннегут. Герои рассказа Форстера живут глубоко под землей под властью МАШИНЫ. Эти жители глубин обитают в маленьких восьмиугольных напоминающих пчелиные соты комнатушках. Но большего нм и не надо: ведь здесь та же, что и у Кингсли, Страна Дармовщины. В любой момент, по желанию постояльца, ему остается лишь нажать на кнопку (кнопками и выключателями были утыканы все стены), в комнатке возникнет нужная мебель, мраморная ванна, наполненная горячей водой, накроется стол, загроможденный обильной едой, включится музыка, появится изображение человека, с которым ты говоришь по телефону. Не жизнь, а малина! Грезы лентяя и тунеядца! Машина обеспечивает любую прихоть, и — люди-иждивенцы тут, естественно, быстро вырождаются не только физически, но я духовно. Они унифицируются, становятся похожими друг на друга, как две капли воды, как машинные болты или гайки. ещё сохраняемое — в рассказе Форстера — различие меж людьми вовсе не радует их, а, напротив, тревожит. И они надеются, что, в конце концов, появится «поколение, — пишет Форстер, — которое сумеет окончательно отрешиться от фактов, от собственных впечатлений, поколение, не имеющее своего лица, поколение, божественно свободное от бремени индивидуальных примет». Одинаковость условий жизни, бездумность существования приводят, увы, не к объединению людей, а к полному распаду человеческого общества. Теперь каждый его член живет автономно, сам по себе, вовсе не интересуясь соседями: ведь они точно такие же! Единственное, что как-то ещё связывает людей — это Машина, могущественная, внешняя по отношению к ним сила, определяющая усло- \107\ вия их существования. Для вконец разленившихся людей Машина уже представляется (а ведь люди её создали!) чем-то мистическим, всесильным, как божество. Ослабевший человеческий разум уже не в состоянии охватить Машину в целом. И вот на смену мятущейся пытливой науке приходит безвольная слепая вера. Теперь люди обращаются к отдельным частям Машины с мольбами, просьбами о заступничестве перед недоступным для бессильного мозга иррациональным трансцендентальным ЦЕЛЫМ. Это конец, агония. Поддавшиеся искушению легкой жизни, которую подарила им Машина, люди, когда их благодетельница и покровительница перестает функционировать, гибнут. И это — закономерный финиш рассказа Форстера. А потому рассказ так и называется: «Машина останавливается». 4.2. Безумный манипулятор кнопками Может ли случтъся, что техника, оторвавшись от смысла человеческой жизни, превратится в средство неистового безумия нелюдей или что весь земной шар вместе со всеми людьми станет единой гигантской фабрикой, муравейником, который уже всё поглотил и теперь, производя и уничтожая, остается в этом вечном круговороте пустым циклом сменяющих друг друга лишенных всякого содержания событий? Карл Ясперс "Современная техника» До даруемого Машиной сверхизобилия, во всяком случае, в нашей стране, в России, пожалуй, ещё далеко, но то, что машинизация уже сегодня способна нивелировать, обезличивать, оболванивать людей, — это факт несомненный. Возьмем, к примеру, хотя бы конвейер. Поточное производство. Когда процесс труда (это очень выгодно) предельно упрощен, когда одни и те же операции неотступно изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц повторяются. Малоподвижная «функциональная» рабочая поза, внешне легкий, но на деле такой изнурительный труд. Привязанный к ленте конвейера человек уж точно превращается из Человека-Великана в человека-пигмея. В винтик производства, легко заменяемый, индивидуально неинтересный. В той же малопривлекательной роли оказывается, по сути, и «командир» современного производства — «человек у пульта». Обратимся, скажем, к работе диспетчера современного огромного аэропорта. Разве не напоминает он подопытного кролика в экспериментах, который над человеком производит Машина? Он полностью зажат в «клетке» обязанностей и долга. Знает, что минутное отвлечение, ослабление внимания — это, возможно, сотни погибших авиапассажиров, катастрофа, которую ему ни за что не простят. \108\ В подобной работе и во множестве других Машина навязывает нам свой ритм, темп, правила, свое понимание происходящих событий, свой модус вивенди (способ существования). И берет от человека лишь малое, крохи, то, что нужно ей, игнорируя бескрайнее остальное, чем люди так гордятся. И только марсианину человек, прильнувший к экрану дисплея, всматривающийся в это «лицо» компьютера, сотрудничающий с ним, только марсианину человек земной может показаться существом свободным и независимым. На деле же и тут Машина торжествует, правит бал. Объемы научной, бытовой, социальной и какой угодно другой информации, которую сотрудничающий с машиной человек должен перерабатывать, растут с чудовищной быстротой. И мозг наш, способен он или нет, вынужден (хочешь — не хочешь!) эту информацию воспринимать, анализировать, запоминать. Никто не предложит нетренированному человеку попробовать толкнуть штангу весом в полтора центнера или взять двухметровую высоту. Абсурд! Но в области усвоения информации мы, тем не менее, к каждому предъявляем одинаковые требования, равняя «тугодума» с человеком острой и быстрой мысли. А между тем планка высоты в области усвоения необходимой информации поднимается всё выше и выше. И давление триады — большая нагрузка, ответственность и малое количество времени — начинает воздействовать на всё больший круг профессий. Под тяжелой пятой информационного стресса постоянно находятся многие руководители, работники интеллектуальной сферы, операторы различных технологических процессов. Да, довольно спорен вопрос, насколько облегчают компьютеры жизнь человеческую. Сидящий лицом к лицу с компьютером человек, особенно если он из породы «белых воротничков», администратор, секретарь, мелкий бумажный надсмотрщик, всё чаще вынужден выполнять серию повторяющихся операций, темп которых задается машиной. Этот утомительный труд усугубляется тем обстоятельством, что обремененный документами, захлебывающийся в их потоках служащий подчас окружен самой безжалостной в истории корпоративного надзора слежкой. Благодаря кибернетическому догляду администрация конторы, фирмы может легко определить — с точностью до миллисекунд! — время, отработанное служащим, а затем вычленить из него временные интервалы, затраченные на пустые (для работодателя) телефонные разговоры. И сразу же получить абсолютно точную оценку производительности труда данного клерка в сравнении с производительностью его ближайших коллег. Оценить и сделать административные выводы! Неудивительно, что в США, где строится насквозь компьтери-зован-ное общество, количество исков о возмещении ущерба в связи с профес- \109\ сиональными заболеваниями, обусловленными стрессами на работе, к примеру, за период с 1980 по 1987 годы удвоилось. Согласно обследованиям у 45 процентов служащих, работающих в паре с компьютерами, имеются те или иные формы психических расстройств. Так Машина всё больше превращает человека разумного в форменного РАБА, прикованного к электронным галерам, в персонаж, которого можно назвать БЕЗУМНЫМ МАНИПУЛЯТОРОМ КНОПКАМИ. 4.3. Экзаменуя способности свое го творца В созданном им самим МИРЕ КОНСТРУКЦИЙ человек, как биологический вид, с его нерасторопным мозгом, с медленными на подъем рефлексами, начинает казаться безнадежно устаревшим, плетущимся в хвосте у блестящего несущегося во весь опор Поезда Техники. Как остаться хозяином положения? Как управиться с взбунтовавшимися Вещами и Машинами? Юрий Чирков Тогда придет электронный джентльмен...» Соседство с Машиной опасно для человека ещё и потому, что, сравниваемый с механическими конкурентами, он производит не лучшее впечатление, проигрывая во многих отношениях. Кибернетики подсчитали: человек — это сложный механизм, состоящий из 200 простейших машин и 10 27 хитро соединенных атомов. Однако, на удивление, этот венец творения, перл эволюции, если подходить к нему с машинными мерками, может развить во время движения мощность, равную всего лишь 0,1 лошадиной силы. И, если гнуть машинную линию, собрать всю физическую работу, которую человек способен выполнить за 8 дневных часов да сопоставить её с электроэнергией, то стоимость дневных человеческих усилий будет равняться... всего 4копейкам (подсчеты проводились ещё в советское время)! Машина и человек — стоит ли их сравнивать? Не только стоит, но и приходится, если эта пара взаимодействует бок о бок, вступая порой в неизбежное соревнование, соперничество. И совсем не парадокс, что в технизированном мире сверхпрочных машин, безмозглых железок, способных выдержать любые нагрузки, приходится размышлять над тем, а как прочен сам человек? И уже отчетливо обозначаются контуры новой науки — биосопромата. Она будет изучать сопротивление биологических материалов примерно так, как это делают сопроматчики. Тут уже есть свои рекорды. В 1960 году гоночная машина «Синяя птица» английского спортсмена Кэмбелла, мчавшаяся со скоростью 350 миль в час, трижды перевернулась в воздухе и разбилась вдребезги. Гонщик встал, отряхнулся и пешком направился к санитарной машине. \110\ Развитие техники, особенно авиационной и ракетной, работа человека в ней ставят массу вопросов. Один из важных — насколько человек способен приноровиться к перегрузкам, невесомости, вибрациям. Инженерымедики (так, что ли, их называть?) хотят знать точно, какова прочность кровеносных сосудов, выносливость человеческого сердца, крепость костей? Уже установлено: «живая» кость, приблизительно раз в пять прочнее железобетона, как на сжатие, так и на растяжение. Сопротивляемость кости к разрыву выше, чем у дуба, и приближается к прочности чугуна... А сам человек? Как велики его резервы — физические и умственные? Что он может осилить, сдюжить, вынести в экстремальных, критических условиях, в которые его всё чаше ставит мир машин? И эти вопросы уже поставлены на повестку дня. Отталкиваясь вначале от наблюдений над спортсменами, сделало первые шаги ещё одно научное направление —• антропомаксимология, наука о свсрхвозможностях человека. её рекомендации будут полезны для тех, кто вынужден работать бок о бок с машина* ми, соперничать с ними. Впрочем, о соперничестве говорить становится всё труднее. Возьмем, скажем, сверхзвуковую авиацию. Восприятие летчика просто отстает от скорости самолета: пилоту кажется, что предметы, которые он видит, — рядом с ним, на деле — они уже в сотнях метров позади. Так созданная человеком Машина начинает экзаменовать способности своего творца. Да, наша эпоха требует мужества, выносливости и других сверхкачеств уже не только от героев, но и от рядовых граждан-тружеников. Пронизанный силовыми линиями всевозможных полей (одно из них — информационное: кое-кто считает, что это ещё одна разновидность загрязнения окружающей среды, кроме того, людям угрожает опасность стать «информационно зависимыми», превратиться в жертву «информационной тирании»), человек оказывается всё более стесненным в своей жизнедеятельности. И, в этой связи, пророческими, бьющими точно в цель представляются сейчас строки стихотворения «Протестую!» (1924 год, иэпмановские будни, третий номер журнала «Красная нива»), прежнего бунтаряфутуриста, позже певца, адвоката пролетариев Владимира Маяковского, который писал: Не завидую ни Пушкину, ни Шекспиру Биллю. Завидую только блиндированному автомобилю. \111\ 4.4. Как собачонку на поводке Я ненавижу человечье устройство, ненавижу организацию, вид и рост его. На что похожи руки наши? Разве так машина уважаемая машет? Представьте, если б шатунов шатия чуть что лезла в рукопожатия... Владимир Маяковский Мир техники и мир человека — в наши дни они вступили друг с другом в явное столкновение, в конфронтацию. Смысл её в том, что СУЩЕСТВУЕТ РЕЗКАЯ ДИСГАРМОНИЯ МЕЖДУ СТРЕМИТЕЛЬНО, БЕЗОСТАНОВОЧНО РАЗВИВАЮЩИМСЯ МИРОМ МАШИН И, НАПРОТИВ, ТЯГОТЕЮЩИМ К СТАБИЛЬНОСТИ МИРОМ ЛЮДОЙ. Мир живой природы — от инфузории до человека — ужасно консервативен, косен. Эти свойства заложены в наших генах. Обусловленные мутациями изменения, конечно же, имеют место, однако скорости перемен тут ничтожны: в тысячелетия по чайной ложечке! Мозг первобытного человека, считают ученые, не столь уж отличается от мозга наших современников. Должно быть, некоторые отличия есть, но, скажем, скорость восприятия человеком речи вряд ли резко возросла. Оптимальное количество слов, которые мы можем «проглатывать» за секунду — 2,5 слова. Наша словесная пропускная способность вряд ли увеличилась со времен шумеров и древних ассирийцев. Но посмотрите, как неузнаваемо — даже за последнее десятилетие! — изменился мир Машин. Возможности, предлагаемые человеку наукой и техникой, безграничны, а сам он? Теперь мы всё полнее осознаем, что знания, энергия, которые способен затрачивать при работе человек, не беспредельны. В сравнении с техникой лимиты здесь скромны и вряд ли могут быть быстро увеличены. «Человеческий фактор» всё громче заявляет о себе. всё чаше напряженные, «скоростные» условия современного труда ставят человека на грань его психических и физиологических способностей. Получается как бы девальвация человека. В мире быстро совершенствующихся машин он, ЦАРЬ природы, её ВЛАСТЕЛИН, представляется суще- \112\ ством допотопным. Не только скорость его рефлексов, его психофизика, но и его поведение, суждения, мораль уже кажутся ретроградными, устарелыми, как, скажем, давно устарела приспособленная для спанья в пути старинная дорожная карета дормез. Да, на фоне лавинообразного ТЕХНИЧЕСКОГО ПРОГРЕССА человек выглядит неубедительным и старомодным. Наши эмоции, реакции на мир, наша мудрость (стал ли человек мудрее со времен Сократа?), наша способность приспособить культуру, всю сумму взглядов о самом себе и о Вселенной к требованиям дня — всё теперь поставлено под сомнение. Потому-то и негодовал прозорливый Владимир Маяковский, потому-то и звал к переменам, указывал цель: Довольно! — зевать нечего: переиначьте конструкцию рода человечьего! Тот человек, в котором цистерной энергия — не стопкой, который сердце заменил мотором, который заменит легкие — топкой... Много воды утекло с тех дней, когда Маяковский слагал эти строчки. С тех пор пропасть между Человеком и Машиной разверзлась ещё больше. Контрасты стали столь разительными, что ныне наиболее решительно настроенные пессимисты полагают даже, что в перспективе интеллектуальные роботы будут водить за собой человека, как мы сейчас тащим на поводке наших собачонок! 4.4. Отрезанный ломоть Что делать с Машиной? Как найти на нее управу, прижучитъ ее, приструнить? В сатирической форме решение сей важнейшей проблемы дал писатель-англичанин (четвертый в этой главе) Сэмюэл Батлер. Батлер (1835-1902) родился в местечке Лангаре, графство Ноттингемшир, в семье, где профессия священника была наследственной (по словам писателя, ему приходилось преклонять колени для молитв раньше, чем он научился ходить). Отец Сэмюэля, Томас Батлер, настоятель одного \113\ из приходов Ноттингэмшира, был человек крутого, мрачного нрава, педант и тиран по натуре, державший в страхе своих домашних. Сэмюэлю, слабому, нервному и очень чувствительному мальчику, старшему из четырех детей, не было и полных трех лет, когда его отец сам начал учить его читать — сперва по-английски, а потом по-латыни. Основным способом учебного воздействия стали розги (разумеется, молитвы и катехизис вколачивались столь же усердно, как и латинские исключения). Окончив школу, товарищи считали его неженкой и трусом, ибо на футбольном поле и в кулачных боях он не блистал, школьные учителя видели в нем только неисправимого лодыря и тупицу, Сэмюэл перешел в Кембриджский университет. О нем Батлер сохранил весьма приятные воспоминания: больше всего ему нравились гребные гонки, хорошая кухня и свобода от придирчивого отцовского надзора. Учился в знаменитом колледже святого Иоанна, где готовили духовных пастырей. Молодой человек, выросший в спертой атмосфере пасторской усадьбы, не протестовал, хотя и не любил богослужебных обрядов — ему нравилась только органная музыка. Однако разлад с отцом и церковью случился позднее, когда Сэмюэл познакомился с трудами Дарвина и другими новейшими достижениями наук.' Батлер перестал верить в догматы христианства, почти порвал с семьей и вынужден был покинуть Англию. Оказавшись в Новой Зеландии, он приобрел пастушеское ранчо и занялся овцеводством. Довольно неожиданно барин-белоручка, книжник, обнаружил крепкую практическую хватку и быстро разбогател. Скопив достаточный капитал, он возвращается в Англию и поселяется в известных лондонских меблированных комнатах Клиффордс-Инн, сдававшихся на длительные сроки солидным одиноким жильцам. Батлер никогда не был женат, не принадлежал ни к одной политической партии, ни к одной литературной группировке, не был даже —- уж совсем не по-британски! — записан ни в одном лондонском клубе. До конца своих дней он оставался совершенным одиночкой, ОТРЕЗАННЫМ ЛОМТЕМ во всех отношениях. В личной жизни Батлер был весьма своеобразен: его быт был строго размерен по часам, он был на редкость пунктуален, каждый вечер он подсчитывал до полупенса, сколько истратил за день, был всегда одинок и замкнут. Ненавидел авторитеты, известен как автор парадоксальных афоризмов, в которых всячески стремился шокировать своих современников, высмеивать их, старался «вывернуть наизнанку» все общепринятые представления и понятия. Отдельные строки «Записных книжек» Батлера, этого закоренелого еретика, как бы непосредственно предвосхищают хлесткие афоризмы Бернарда Шоу. Батлер был человеком необычайно разносторонних интересов: усердно занимался живописью, не раз выставлял свои полотна на выставках (две его картины имеются в Лондонской Национальной галерее), был страстно предан музыке, фанатически чтил гений Генделя. В активе Батлера-композитора числятся кантата «Нарцисс» и светская оратория «Улисс». Увлекся Гомером: выучил наизусть «Иллиаду» и «Одиссею», подвиг памяти воистину удивительный, перевел эти творения прозой \114\ на современную английскую разговорную речь. Убежденный, что автором «Одиссеи» была женщина (?!), скорее всего царевна Навсикая, выведенная в поэме, Батлер предпринимает путешествие в Сицилию, ищет предполагаемую столицу царя Алкиноя, где рассчитывал собрать топографические данные в подтверждение своей необычной гипотезы. Батлер выпускал работы по истории эволюционной теории, путевые очерки о Северной Италии, которую очень любил, был необычайно разносторонен (о людях такого типа англичане говорят, что у них на огне стоит сразу слишком много утюгов), но при всем том он, прежде всего, был английским писателем, оказавшим своими произведениями большое влияние на таких признанных мастеров английской прозы как Бернард Шоу, Джон Голсуорси, Ричард Олдингтон. Батлера-писателя почти не знают за рубежами Англии, на русский язык у нас переведен только один его роман «Жизненный путь», 1938 год, да и у себя на родине он так и не дожил до подлинного признания. 4.6. В традициях сатиры Свифта В творчестве Батлера-писателя нас должна очень заинтересовать его первая книга «Эревон», 1872 год, и особенно тот её раздел, который озаглавлен как «Книга машин». Название «Эревон» (по-английски — Erewhon-) представляет собой перевернутое слово Nowhere, означающее «Нигде». И поэтому по-русски роман Батлера можно ещё назвать как «Едгин». В книге вообще масса забавных описаний и ситуаций, построенных по принципу «наоборот». Иные из них имеют характер безобидных шуток и подковырок, другие же несут глубоко сатирический и, как мы увидим дальше, антимашинный смысл. Герой книги, от лица которого ведется повествование, молодой англичанин Хиггс живет в стране, очень напоминающей Новую Зеландию. Однажды он отправляется странствовать в горы. Несмотря на уговоры и предостережения местных жителей, он пересекает горный хребет и попадает в необычную, окруженную высокими горами, трудно доступную для пришельцев державу Едгин, где всё иначе, чем в цивилизованных европейских государствах. Тут жители носят странно звучащие имена: Нознибор (Робинзон!), Тиме (Смит), Ирэм (Мэри)... Здесь величайшим преступлением считаются болезни и несчастья. Они караются законом. Хиггс узнает о суде над человеком: вся его вина состояла в том, что его бросила жена (несчастье). Он наблюдает судебный процесс, когда молодого человека приговаривают к каторжным работам за то, что он болен туберкулезом. Насморк карался всего лишь кратковременным тюремным заключением. Но вот воровство, разные преступления почитаются в Едгине болезнями, подлежащими лечению. Для этой цели определена и специальная профессия «выпрямителей»: эти люди специально предаются различным порокам, чтобы впоследствии уметь исцелять всех тех, кто этими пороками страдает. \115\ В стране Едгин церкви исполняют функции банков, а банки — функции церквей. Молодежь тут обучается в «колледжах глупости», где преподают «науки неразумия». А главная задача профессоров — препятствовать развитию науки и распространению знаний! Рождение ребенка считалось тут величайшим несчастьем. Едгинцы верили в существование потустороннего царства не родившихся душ, откуда люди и выходят на этот свет (от этого шага нового члена человечества усиленно отговаривали). При рождении ребенок дает в Едгине своеобразную «подписку» своим родителям (собственную подпись он ставит, когда ему исполняется 14 лет). В этом важном документе сообщается, что такой-то (имярек) был в царстве не родившихся душ, где он был полностью снабжен всем необходимым. По своему дурному характеру он решил выйти оттуда и стал мучить двух невинных людей (родителей), за что и просит у них прощения... В книге Батлера повествовалось, что Хштса вначале встретили очень радушно, приветливо, однако вскоре по совершенно непонятным для него причинам — ведь он был абсолютно здоров! — его заключили в тюрьму. Влюбленная в Хиггса дочь тюремщика, Ирэм, учит его местному языку и объясняет причину гонений. Как выясняется, он повинен в тягчайшем преступлении — у него были часы, а любого рода механизмы давно запрещены в Едгине самым строжайшим образом. Обычай этот древний. Один из профессоров объясняет Хиггсу, что когда-то в Едгине происходило постепенное развитие машин от простейших видов к наиболее сложным. И как в результате этого процесса появились, наконец, машины, грозившие подчинить себе человека. Суровый закон о запрете машин был принят несколько столетий тому назад после ужасно кровопролитной гражданской войны между сторонниками и противниками машин. Победили антимеханизаторы. Они-то и создали написанную перед войной «Книгу машин», где изложен страшный прогноз о будущем порабощении людей машинами, что-то вроде Священного писания едгинцев, которые теперь живут в убеждении, что, запретив машины, они спасли человеческий род от гибели. Книга Батлера имела в Англии успех — случай единственный на протяжении всей литературной карьеры писателя. Читателям пришлась по вкусу возрожденная Батлером свифтовская форма сатирического романа, традиции странствий Гулливера. В своей сатирической утопии Батлер, однако, за милыми шуточками ставил, будущее подтвердило это, трудную для решения ПРОБЛЕМУ МАШИН. И писал бы он об этом гораздо более серьезно, злее, ироничнее, если бы жил в наши дни, если бы мог предвидеть грозовые тучи, которые теперь заслонили небосвод цивилизации, черные небесные сгустки, полыхающие отблесками адских молний, исходящие кислотными и радиоактивными дождями — всё то, что существенной частью входит ныне в понятие НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ (НТР, если сокращенно). \116\ 4.7. Предчувствие перемен Пробираясь по бесконечному лабиринту усыпанных черным шлаком железнодорожных путей, на которых стояло бесчисленное множество паровозов и вагонов, Юджин думал о том, какой благодарный материал для художника эти гигантские черные паровозы, выбрасывающие клубы дыма и пара в серый, насыщенный влагой воздух, это скопление двухцветных вагонов, мокрых от дождя и потому особенно красивых. Теодор Драйзер роман «Гений», 1915 год Эпоха НТР — когда она началась? Ответить непросто. Точных временных зарубок нет. Одни авторитеты полагают, что всё началось ещё во времена Дон-Кихота и трех мушкетеров, другие же связывают начальный толчок с концом прошлого века, со странным наблюдением французского физика Антуана Анри Беккерсля (1852-1908) — фотопластинкой, засвеченной куском урановой руды. На наш взгляд, первыми распознали признаки новой поры люди искусства — поэты, писатели, музыканты, художники. К примеру, в 1889 году, столетие назад, когда в Париже была устроена Всемирная выставка, и в самом центре французской столицы строили её символ — башню Эйфеля, директор выставки получил такое негодующее письмо: «Господин и дорогой соотечественник! Мы — писатели, живописцы, скульпторы, архитекторы, страстные любители красоты, свойственной до сих пор Парижу, протестуем изо всех сил, со всем негодованием, во имя отвергнутого французского вкуса, во имя поставленных под угрозу французского искусства и истории, против возведения в самом сердце нашей столицы бесполезной и чудовищной башни Эйфеля, которую народный сарказм, обладающий здравым смыслом и чувством справедливости, уже окрестил Вавилонской башней...» Под этим письмом стояли подписи десятков деятелей культуры, среди них были и такие выдающиеся люди как композитор Шарль Гуно, архитектор Шарль Гарнье, драматург Викторьен Сарду, писатели Ги де Мопассан и Александр Дюма (Дюма-сын), поэты Франсуа Коппе, Сюлли Прю-дом, Леконт де Лилль, художник Эрнест Мейсонье, скульптор Эжен Гийом и другие. А ведь целью сооружения башни Эйфеля (300-метровой ажурной металлической колонны) было доказать, что машинная техника в состоянии создать здание столь же прекрасное, как античный храм, что стальные фермы могут рваться ввысь, в небеса не хуже, чем самая стройная система готических арок. Протест художественной элиты Франции был тшетен. Башню Эйфеля быстро возвели. Воевать с нею и другими индустриальными новациями было столь же бесполезно, как и пытаться ставить заслон быстро расползающейся по планете гидре НТР. Наука и техника, взявшись за руки, навалившись на земной шар, стали быстро менять его облик. \117\ Официально (большинством голосов: мнение социологов, историков науки и техники) считается, что эра НТР началась где-то после окончания второй мировой воины, в 50-х годах нашего века. Когда три «взрыва», потрясшие XX век, — атомный, информационый и демографический (после были ещё энергетический и экологический кризисы) — породили у людей новое мироощущение, заставили человека отчетливо осознать, как все-таки мал масштаб его родной планеты. И, право, достойно удивления, что задолго до всех этих потрясений веяния перемен, флюиды новой насыщенной технологическими грозами атмосферы уловили те, кто, казалось бы, были очень далеки от науки и техники. Кто создавал симфонии, романы, поэмы, кто на лоне сельских красот искал мотивы для новых полотен. Скорее всего, первым, кто ввел в живопись изображение парохода и поезда, был английский живописец Джозеф Тернер (1775-1851). Он ещё на рубеже 1840-х годов сделал это в картинах «Гибель „Смелого"», «Погребение Давида Уилки», «Дождь, пар и скорость». Пароходы, паровозы — они стали зримыми предвестниками НТР, её посланцами, гонцами. Их не могли не заметить и великие открыватели новейшего искусства — французские импрессионисты. Они проявили здесь поразительное чутье и зоркость. Уже в 1864 году основатель импрессионизма Эдуард Мане (1832-1883) написал картину «Бой „Кирссрджа" и „Алабамы"», в которой главное место занимал паровой военный корабль, окутанный густыми облаками дыма. В 1875 году другой подвижник импрессионизма Клод Моне (1840-1926) увлекся новой темой, проводя недели на парижском вокзале Ссн-Лазар. Множество людей, клубы дыма и пара под стеклянным навесом, лоснящиеся тела локомотивов — всё это привлекало художника. Моне чувствовал себя первооткрывателем совершенно нового мира. Подобное увлечение не было случайностью. Рассказывают, что за год до смерти Эдуард Мане, уже будучи смертельно больным, однажды взобрался на паровоз, в будку машиниста и кочегара: «Эти два человека, — говорил после Мане, — представляли замечательное зрелище. Эти люди — вот настоящие герои! Когда я выздоровею, я напишу картину на этот сюжет!..» 4.8. Некролог состоял всего из 21 слова Предчувствие перемен, странно тревожащих, порой трудно уловимых. Конечно, гораздо точнее, чем это могли сделать художники, их способно было запечатлеть писательское перо. За этот неблагодарный (а кому нужны вести печальные?) труд, повинуясь зовам своей тяжелой писательской судьбы, взялся и австрийский прозаик, классик немецкоязычной литературы XX века Роберт Музиль. \118\ Музиль (1880-1942), ровесник поэта Александра Блока, создатель трудночитаемых книг (удивительно, однако, что эти произведения, никак не бестселлеры, переведены почти на три десятка языков, существует даже «Международное общество Музиля», с президентом и целым штатом сотрудников; о Музиле уже написаны добрые сотни монографий, диссертаций, статей). Родился в австрийском городе Клагенфурте. Его отец был инженером-маши но строителем, профессором высшей технической школы в Брно (тогда — Брюнне), на склоне лет был возведен в дворянское достоинство, получивший чин гофрата. Повинуясь воле родителя, Роберт поступает в кадетский корпус, затем в военно-инженерную академию, но в 1897 году бросает её и продолжает учебу в Брюннской высшей технической школе, той самой, где преподавал его отец. По окончании работал ассистентом высшей технической школы в Штутгарте. В 1903—1908 годах Музиль продолжил свою затянувшуюся учебу: слушал курс философии и психологии в Берлинском университете, там же защитил диссертацию «К оценке учения Маха», но остаться в университете не захотел, рассорившись со своими учителями. Познавший так много наук (машиностроение и другие инженерные знания, Роберт даже изобрел жироскоп, известный в технике под названием «жироскоп Музиля», парадоксальным образом соседствовали здесь с философскими и психологическими построениями Эрнста Маха и Зигмунда Фрейда), долгие годы бывший австро-венгерским кадровым офицером (в Первую Мировую он был на фронте, дослужился до капитана и начальника штаба батальона, в конце войны редактировал солдатскую газету), Музиль не сразу превратился в профессионального писателя. В 1920-22 годах он ещё служил консультантом в австрийском военном министерстве, но затем переезжает в Берлин, где уже целиком отдается ведшейся до той поры урывками литературной деятельности. К тому времени им был написан автобиографический роман «Тревоги воспитанника Терлеса», 1906, он был также известен как драматург и театральный критик, автор сборника новелл «Сочетания». Музиль принадлежал к категории художников, которые оставили в истории литературы след в качестве авторов одного, самого своего выдающегося произведения. В собрании его сочинений, 1978 год, состоящем из девяти томов, его Главная Книга — роман «Человек без свойств» («Der Mann ohne EJgcnschaften»), который так и остался незавершенным, занимает пять томов. Известно, что замысел этого колоссального романа Музиль в свое время хотел передать одному из своих друзей-литераторов. Тот не воспользовался этим предложением, и поэтому Инженер вынужден был совершить этот «рывок» в литературу. С 1923 года Музиль уже навсегда оставляет инженерную службу, сокращает до минимума побочные литературные заработки, чтобы львиную долю времени отдавать своему роману. Его детище росло и росло, и он всё реже позволял себе отвлекаться, чтобы зарабатывать на пропитание. «А ведь он, — писал о Музиле литературовед Дмитрий Затонский, — был немного снобом, которому костюм от лучшего \119\ портного или обед в дорогом ресторане всегда казались вещами само собой разумеющимися.» Работа над романом, начатая в Берлине (1926-1933), — она продолжалась в Вене (1933-1938) и в Швейцарии, куда писатель уехал после захвата Австрии фашистской Германией, — затягивалась. Долгие года Музиль существовал у самой черты нищеты. Он даже собирался опубликовать в газетах признание, озаглавленное им «Больше не могу». В этом горьком документе есть и такие строки: «Думаю, мало найдется людей, пребывающих в состоянии такой же, как и я неустроенности, если, конечно, не считать самоубийц, участи которых мне вряд ли удастся избежать». Этот вопль отчаяния не стал, однако, добычей прессы: возникло нечто вроде общества добровольных пожертвователей. Одним из его инициаторов был писатель Томас Манн («Среди живущих немецких писателей ист никого, в чьей посмертной славе я был бы так же уверен», — писал он Музилю), организатором — профессор Курт Глазср, директор Государственной библиотеки искусств в Берлине. Материальное положение Музиля тогда чуть улучшилось, но его гордость художника, знающего свою истинную цену, была глубоко уязвлена. Музиля мучили два взаимоисключающие чувства: презрение к славе, признанию и жгучая зависть к более удачливым собратьям по литературе. Его, исследователя, знатока сонма наук, всю жизнь волновал секрет писательского успеха. Для него это была ещё и чисто теоретическая проблема, одно время он даже пытался писать книгу на эту тему. Скончался Музиль в Швейцарии, его сломила нищета эмиграции, голод. Из последних записей в дневнике: «Моя жизнь висит на волоске, который каждый день может оборваться...» Появившийся в немецкой газете «Франкфуртерцайтунг» некролог состоял всего из 21 слова, швейцарские газеты были столь же щедры. 4.9. «И с ревом бросится к нам навстречу» Уже люди не лежат под деревом, разглядывая небо а просвет между большим и вторым пальцем ноги, а творят; и нельзя быть голодным и рассеянным, если хочешь чего-то добиться, а надо съесть бифштекс и пошевеливаться. Дело обстоит в точности так, словно старое бездеятельное человечество уснуло на муравейнике, а новое проснулось уже с зудом в руках и с тех пор вынуждено двигаться изо всех сил без возможности стряхнуть с себя это противное чувство животного прилежания. Роберт Музиль «Человек без свойств" К одной из основных тем своего Главного Романа — о человеке в новом технизированном мире — Музиль подбирался постепенно, исподволь. Эти подступы можно проследить и в написанном ещё до первой мировой войны эссе «Математический человек», и в раннем рассказе «Человек без характера». Музиль констатировал: «Жизнь, которая нас окружает, лишена понятия системы. Факты прошлого, факты отдельных наук, жизненные факты захлестывают нас самым \120\ беспорядочным образом. Это какой-то вавилонский сумасшедший дом; из тысячи окон к путнику одновременно обращаются тысячи разных голосов, мыслей, мелодий, и естественно, что человек делается игралищем анархических устремлений и мораль расходится с разумом...» И ещё — об утрате внутреннего стержня, чувства целостности, единства: «Внутренняя пустота, невероятное смешение чуткости к частным и равнодушия к общим вопросам, потрясающее одиночество человека в пустыне частностей, его тревога, злоба, беспримерный сердечный холод, жадность к деньгам, равнодушие и жестокость, отличающие наше время...» Одиночество в ставшем чужбиной мире — тоже частый мотив в романе Муз идя: «Для современного человека, который играючи пересекает океаны и континенты, нет ничего более невозможного, чем найти дорогу к людям, живущим за углом...» Вина за эти нелепицы и хаос жизни лежит, писатель уверен, не только на человеке, но и на машине: «Зачем нужен ещё Аполлон Бельведере кий, — восклицает герой романа Музиля, — если у тебя перед глазами новые формы турбогенератора или игра суставов распределительного устройства паровой машины». Искушенный в военно-инженерных дисциплинах, усердно занимавшийся математикой, физикой, экспериментально!* психологией, Музиль иронизирует: «... если у тебя есть счетная линейка, а кто-то приходит с громкими словами или с великими чувствами, ты говоришь: минуточку, вычислим сначала пределы погрешности и вероятную стоимость всего этого!» Да, считает Музиль, главный корень зла в несоответствии между техническим прогрессом и уровнем сознания людей: «В подвале этого сумасшедшего дома стучится гефестовская воля к созиданию, осуществляются такие древние мечты человечества, как полет, семимильные сапоги, способность видеть сквозь твердые тела и огромное множество других фантазий, которые веками относились к области сновидений; наше время творит эти чудеса, но оно больше не ощущает чудесного. Это эпоха свершений, а свершение — это всегда разочарование; ей не хватает чего-то, чего она ещё не может создать, а это-то и гложет ей душу...» Музиль убежден, что противоречия наших дней будут разрешены, должно быть, нескоро: «Мы живем в переходное время. Может быть, оно продлится до конца существования нашей планеты, если мы не научимся лучше справляться с насущнейшими своими задачами... Впрочем, я убежден: мы скачем галопом! Мы ещё очень далеки от наших целей, они не приближаются, мы вообще их не видим, мы ещё не раз собьемся с дороги, и нам придется не раз менять лошадей; но в один прекрасный день —- послезавтра или через две тысячи лет — горизонт придет в движение и с ревом бросится нам навстречу». \121\ 4.10. «Башни, где находишь жену, семью, граммофон и душу...» В том возрасте, когда ещё придают важность портняжным и цирюльным делам и любят глядеться в зеркало, часто представляют себе также какоето место, где хочется провести жизнь, или, по меньшей мере, место, пребывание в котором импонирует, даже если чувствуешь, что тебя лично туда не очень-то тянет. Такой социальной, навязчивой идеей давно уже стало подобие сверхамериканского города, где асе спешат или стоят на месте с секундомером в руке. Воздух и земля образуют муравьиную постройку, пронизанную этажами транспортных магистралей. Надземные поезда, наземные поезда, подземные поезда, люди, пересыпаемые, как почта, по трубам, цепи автомобилей мчатся горизонтально, скоростные лифты вертикально перекачивают человеческую массу с одного уровня движения на другой... Роберт Музиль "Человек без свойств» Место, где как бы волшебным образом превратившийся из ИСПОЛИНА в мураша, в жалкую букашку человек наиболее способен ошутить эту свою неполноценность, где присутствие давящей его Второй Природы наиболее заметно, — это, несомненно, БОЛЬШОЙ ГОРОД. Растущие здесь кое-где хилые деревца, чахлая трава не в состоянии смягчить бесчинства этого технического нувориша. Города — средоточие нашей цивилизации. её барометр, пульс. Достижения и просчеты тут особенно рельефны, обнажены. Для огромного и всё большего числа людей город, с его каменными громадами, заслоняющими небо, — это и есть их планета, страна со своеобразным «климатом». Город — это «остров тепла». Средняя температура тут из-за огромного энергопотребления, обилия всевозможных установок, машин, приборов, аппаратов, выбрасывающих в виде отходов в атмосферу не только газообразные продукты, но и тепло, наконец, из-за жизнедеятельности большого количества людей может быть градусов на десять выше, чем вне городской черты. В городе иной воздух, не так светит солнце, чаще и обильнее выпадают дожди. В городах-миллионер ах, по данным австрийских экспертов, продолжительность светового дня в среднем на час короче, чем за их пределами; интенсивность ультрафиолетового облучения почти наполовину меньше; сила ветра тут на 20-30 процентов слабее, чем в деревне; туманы наблюдаются вдвое чаще. В воздухе, которым дышат жители города с населением в миллион человек, в 10 раз больше пыли, в 5 раз больше двуокиси серы, в 10 раз больше углекислоты, в 25 раз больше окиси углерода. А ритмы города? «Приливы» и «отливы»? Часы пик с толчеей в метро и автобусах. Как громадный зверь, город спит ночью (потребляя мало энергии), но утром, проснувшись, ещё позевывая, протирая глаза, быстро приходит в себя и выказывает всю свою силу (требуя всю доступную ему энергию). \122\ Когда-то города были лишь мишенью для острот. Жан Кокто (1889-1963), французский писатель: «Разница между большим городом и городом маленьким заключается в том, что в большом можно больше увидеть, а в маленьком — больше услышать». Теперь же слышатся нотки горечи. Арнольд Тойнби (1889-1975), английский историк и социолог: «Город, размеры которого превышают возможности пешехода, является настоящей ловушкой для человека». Тема города как символа новой эпохи еше в конце прошлого века (урбанизация тогда лишь пробовала свои силы) возникала в произведениях поэтов (к примеру, бельгийский поэт Эмиль Верхарн в 1895 году выпустил сборник «Города-спруты») и прозаиков. Городской «пейзаж» удачно изображен и в романе Музиля. Писатель иронизирует, создает сатиру (или точный портрет?) грядущей жизни землян: «...едят на ходу, развлечения собраны в других частях города, и опять же в каких-то других стоят башни, где находишь жену, семью, граммофон и душу. Напряженность и расслабленность, деятельность и любовь точно разграничены во времени и распределены после основательной лабораторной проверки...» Города. Они навязывают человеку свои строгие предписания, свой «символ веры», свою волю, законы, порядки, урезают, ограничивают его права и возможности. 4.11. Эйкуменополис Град-осьминог, Грозен и строг. Встал над равниной и пашней. Эмиль Верхарн В одной из своих популярных статей доктор географических наук Вадим Вячеславович Покшишевский, чтобы рельефнее, ярче представить (словно бы «со стороны») всё своеобразие современного крупного города, как биологической среды обитания людей, вообразил себя как бы автором фантастического романа на «космическую тему». Он сочинил донесение инопланетян о наших земных городах, обнаруженных на «третьей планете, обращающейся вокруг звезды МХ-328/75». Инопланетные исследователи подробно описывают невысокие бугорчатые наросты над поверхностью планеты, имеющие ячеистое строение и представляющие собой скопления железа, меди, алюминия, кальция и других веществ. Излагают особенности проб воздуха (в сравнении со средним составом атмосферы на планете). Сообщают о высокой интенсивности циркуляции электрических токов внутри этих наростов, про довольно мощное излучение электромагнитных волн, скудость флоры и фауны. \123\ Город — это не только громады зданий, но и сложное переплетение проводов, труб всех диаметров, рельсов, асфальтовых лент. Город, пишет Покшишевский, — это особая «машина в действии». По его видимым и невидимым артериям мчатся электроны и молекулы газа, движутся струи чистых и сточных вод, бегут автомобили, спешат пешеходы. И всё это запускает и держит в безостановочном движении не только энергия всех видов, но и сам человек. Покинутый людьми город быстро стал бы свалкой строительного мусора и ржавого железа. Деятельность горожан, их перемещения, контакты с «соседями» — всё это напоминает знакомое по курсам физики броуновское движение мельчайших частиц. Толпы людей, собранные в цехах, школах, учебных аудиториях, растекаются по городским пространствам. И только методами статистической физики можно подсчитывать, сколько горожан-«молекул» отправится в музеи, магазины, сколько их задержится в своих квартирах и какое число влюбленных пар будет бродить по вечерним улицам и бульварам... В городе очень заметна одна из основных черт Второй природы — её НЕУПРАВЛЯЕМОСТЬ, Стихийный характер се развития. Городская среда дает хороший пример того, что мир вещей и машин живет своими законами, жизнью, всё больше ускользающей из-под контроля человека. Главным образом, видимо, потому, что, как выразился один тонкий мыслитель, «хотя человек и может делать, что хочет, он не может решить, чего ему хотеть». Рост городов неудержим. В нормальном городе (тут, впрочем, следует отметить, что понятие «город» до сих пор не получило надежного и достаточно полного научного определения) жители не должны тратить на поездку до работы, в один конец, ^больше 20-30 минут. Такова длина «коммуникационного шага» в НьюЙорке, Париже и в других крупных городах. Но вот в Москве, считают, она первой нарушила этот неписанный закон, эти временные транзитные лимиты давно превзойдены. И потому наша столица давно уже, среди специалистов, собственно, не считается за город, в научном смысле этого слова. А между тем кривая урбаакселерации всё круче поднимается вверх. По данным ООН, в конце XX века в городах жило вдвое больше людей, чем их было в 80-х годах прошлого столетия. В развитых странах на долю городов приходится три четверти всего населения, в развивающихся — около половины. Причем города достигли грандиозных, умопомрачительных размеров. В 2000 году список их, таков был прогноз в конце 80-х годов, должен был возглавить Мехико с населением 31 (!!!) миллион человек. Далее должны были следовать Сан-Паулу (25,8 миллиона), Токио (24,2 миллиона), Нью-Йорк (22,8 миллиона), Шанхай (22,7 миллиона)... Экспансия городов, завоевание ими всё новых и новых земель поражает воображение. Русский писатель Владимир Федорович Одоевский (1803-1869) в романе-утопии «4338-й год» предрекал время, когда Москва с Петербургом сольются в один громадный город. Кажется, до этого не так \124\ уж и недалеко. Во всяком случае, «мегаполисов» на планете предостаточно. Это, скажем, высокоурбанизированная полоса вдоль Атлантического побережья США от Бостона до Вашингтона, протянувшаяся на тысячу километров, где живет 40 миллионов горожан. Это индустриальная область Рура в Западной Германии. И Токио, охвативший Иокогаму, Кавасаки и ещё добрую сотню городов. И Донбасс, вобравший вместе с шахтами, заводами десятки прежде отдельных крупных городов Украины. Расплываясь, подобно чернильной кляксе, города захватывают всё новые территории, тесня леса и пашни, неудержимо стягивая человечество под свои крыши. И уже начались разговоры про ЭЙКУМЕНОПОЛИС — Всемирный город, глобальную агломерацию поселений городского типа. Так стихия городов добавляет сочные мазки в общую панораму перемен, охвативших весь земной шар, перемен, стремительность которых не может не поражать воображения. 4.12. Остановите мир - я хочу сойти! Многие тысячелетия эталоном быстроты для человека был бешено мчащийся конь. Поэтому изобретение колесницы не могло не тешить (скорости-то до 40 километров в час!) самолюбие наших предков. И ещё очень долго не удавалось преодолеть этот природный скоростной барьер: вплоть до появления паровоза. Однако сейчас, когда космонавты облетают Землю со скоростью 30 тысяч километров в час, огромностью скоростей уже никого не удивишь. Достойно удивления другое: не физическая быстрота перемещения вещей и людей, а темп происходящих на планете перемен, темп, уже явно несоизмеримый с природой человека, с привычными для него мерками. «Педаль акселератора столь сильно прижата в последние годы, — высказался один из видных социологов Запада У. Бенине, — что ни одно преувеличение, ни одно какое бы то ни было вздорное утверждение не может реалистично описать весь ритм и размах изменений... По существу, лишь гипербола оказывается истиной». Академик Никита Николаевич Моисеев: «„В доброе старое время" отцы и дети жили, как правило, в очень похожих условиях: они почти не менялись в течение жизни целого поколения. Теперь же всё стало подругому...» Вначале быстрая смена научно-технических «ландшафтов» радовала человека, вселяла в него законную гордость за дела свои. С восхищением взирал он на происходившие вокруг бурные перемены, считая их свидетельством своего величия, символом своего могущества. В массы был брошен лозунг: «наш бог — бег!» Энтузиазм был повсеместный. Однако затем человека, едва успевавшего поворачивать голову, чтобы рассмотреть пестрый калейдоскоп новинок, начали посещать сомнения. И вот уже изумление, оторопь и прямо-таки ужас овладели им. \125\ Статистика утверждает, что в последние годы на планете исчезает от 1 до 10 видов животных (позвоночных и беспозвоночных) ЕЖЕДНЕВНО и по одному (а возможно и больше) виду растений — ЕЖЕНЕДЕЛЬНО. И есть подозрение, что на стыке тысячелетий дни и недели уже превратились в ЧАСЫ! На вечере в Политехническом музее (он был посвящен борьбе со стрессом), отвечая на записку из зала, академик АМН Константин Викторович Судаков признался: «Порой хочется воскликнуть: „Давайте остановим НТР и вернемся к спокойной размеренной жизни!.."» Заморозить прогресс? Старая мысль! Отказаться от наращивания скоростей, возвратиться «к природе» предлагалось не раз, хоть это и чистой воды утопия. Ведь именно темп, вес более высокая производительность помогает человеку преодолевать многие преграды и трудности. Только благодаря темпу люди освобождаются от многих забот, от тяжести труда, и для них открывается необъятный мир духовных ценностей. Все так. Но это лишь одна — светлая — сторона медали. И не случайно один из самых популярных социологов Запада американский публицист, один из авторов концепции «постиндустриального общества», консультант Института по изучению будущего, Олвин Тоффлер в мгновенно ставшей бестселлером книге, вышла 1970 году, «Столкновение с будущим» прямо толковал о явлении, которое он именует то «психическим шоком», то «футуршоком». «В те короткие три десятилетия, что отделяют нас от двадцать первого века, — писал Тоффлер, — миллионы обычных психически вполне нормальных людей придут в резкое столкновение с будущим. Многие и многие жители самых богатых и технически развитых стран мира обнаружат, что характерный для нашей эпохи нескончаемый поток перемен предъявляет к ним всё более высокие требования, что им мучительно трудно угнаться за своим временем. Будущее наступит для них слишком рано...» Человеческий организм, считают медики, всей историей своего развития приспособлен лишь к миру малых скоростей. А скорости, достигнутые наукой и техникой, значительно превосходят быстроту протекания нервно-психических процессов у человека средних способностей (да и у гениев тоже!), и мы недаром обращаемся за помощью к ЭВМ. Не случайно некоторые зарубежные психологи и социологи опасаются, что наша психика не сможет безнаказанно выдерживать стремительный темп жизни, свойственный современной технической цивилизации. Не известно, сможет ли когда-нибудь человек каждое утро начинать совершенно новую жизнь, так сказать, начинать всё снова с нуля, дойдет ли дело до таких крайностей? Пока же колоссальное ускорение темпа жизни не на шутку тревожит человека. Не потому ли одно время таким большим успехом у театралов Нью-Йорка пользовалась музыкальная (пока её ещё называют комедией) постановка: «Остановите мир — я хочу сойти!» \126\ 4.13. Всепланетный марафон Скакал я по дороге, Хлыстом сшибал столбы, - Эй, ты коня загонишь! - Кричали из толпы. - Ну, загоню, так загоню. Конец придет коню, Зато, пока он подо мной, Я ветер обгоню! Песня американских негров Да, серьезность положения сознают не только писатели и драматурги, но и психологи, физиологи, врачи (скоро, видно, заговорят и о «стрессе от быстроты перемен»), политики, социологи, философы и представители многих других человековедческих дисциплин. Вот одно из таких авторитетных высказываний (Генрих Николаевич Волков, из книги «Эра роботов или эра человека?»): «Ход человеческой истории можно сравнить с железнодорожным составом, который большую часть своего многокилометрового пути тащился подобно черепахе. На последних километрах он обрел скорость пешехода, затем бегового скакуна, последние метры состав пролетал уже со скоростью гоночного автомобиля, переходящей ныне в сверхзвуковую, а в недалекой перспективе в космическую. Чем грозит для человечества это бешеное ускорение ритма истории? Что ожидает стремительно летящий состав на его пути? Достаточно ли надежны убегающие быстро рельсы? Оборвутся ли они над пропастью тотальной атомной бойни или поведут к вершинам совершенства человеческой цивилизации?..» Что же подстегивает, гонит человечество? Заставляет людей против своей воли участвовать в этих диких скачках? Поднимает с постели ни свет, ни заря и бросает в водоворот событий? Ответ? Быстрота технических изменений, стремительное развитие Второй природы, её скорый рост, частая смена се облика. Юрий Олсша в автобиографических заметках утверждал, что техника возникла у него на глазах. Он описывает чудо своего детства — молниеносный трамвай. Вся Одесса сбежалась тогда на Греческую улицу посмотреть на него. Все были абсолютно уверены, что движение трамвайных вагонов, желто-красных, со стеклянным тамбуром впереди, идет с неимоверной быстротой, что тут даже не приходится думать о том, что можно успеть перебежать улицу. Теперь смешно читать эти строки. Техника, её стремительный взлет переворачивают нашу жизнь. В самом деле, человеку понадобились десятки тысяч лет, прежде чем он смог \127\ усовершенствовать такое.простое орудие, как каменный топор. Тысячи лет — прежде чем он сумел найти лучшие, чем лошадь и повозка, средства транспорта. Сотни лет -— прежде чем огнестрельное оружие стало достаточно надежным, чтобы заменить лук. Но затем развитие техники пошло уже совсем абсурдными темпами. Всего 70 примерно лет отделяют первый полет человека на расстояние 60 метров (полет американских изобретателей братьев Райт) от полета на Луну, то есть на расстояние 400 000 километров. Длительности второй мировой войны — 6 лет — оказалось достаточно, чтобы человек перешел от самолетов, движимых винтом, к реактивным лайнерам и затем к ракетам. И ныне самолеты уже с чертежной доски запускаются непосредственно в производство, ибо строительство моделей-прототипов, позволяющих убедиться в совершенстве конструкции авиановинок, признано нецелесообразным. Изумленный быстрой сменой технических ландшафтов человек всё чаще начинает оглядываться назад, в глубины истории. Делает всё новые попытки ярко и впечатляюще изобразить картину возрастания темпа поступательного хода истории. Вот, к примеру, как швейцарский инженер и философ Г. Эйхельберг в своей книге «Человек и техника» рисует панораму ВСЕПЛАНЕТНОГО МАРАФОНА, участие в котором принимает всё человечество: «Полагают, что возраст человечества равен примерно 600 000 лет. Представим себе движение человечества в виде марафонского бега на 60 километров, который где-то начинаясь (вопрос о старте коварен и спорен! — Ю. Ч.), идет по направлению к центру одного из наших городов как к финишу. Большая часть 60километрового расстояния пролегает по весьма трудному пути... только в самом конце, на 58-59 километре бега, мы находим, наряду с первым орудием, пещерные рисунки как первые признаки культуры, и только на последнем километре пути появляется всё больше признаков земледелия. За двести метров до финиша дорога, покрытая каменными плитами, ведет мимо римских укреплений. За сто метров наших бегунов обступают средневековые городские строения... Осталось только десять метров. Они начинаются при свете факелов и скудном освещении масляных ламп. Но при броске на последних пяти метрах происходит ошеломляющее чудо: свет заливает ночную дорогу, повозки без тяглового скота мчатся мимо, машины шумят в воздухе, и пораженный бегун ослеплен светом фото- ителекоррсспондентов...» Ослеплен, оглушен, ошарашен, напуган олимпиец-бегун. Усталое, выбившееся из сил человечество, еле держащееся на ногах, — способно ли оно тут же, не переводя духа, и дальше продолжить свой яростный, всё ускоряющийся бег?! \128\ 4.14. Корова напрокат Жизнь очень напряженна. Человеческий мозг, как кувшин с водой, может наполняться только до пределов: иначе польется через край; и огромное счастье не иметь на столе блокнота, где записано: «рукописи в .Круг", позвонить курьеру», «в пять А. Б., приготовить книги», «в два звонить Дикому», «предупредить Всеволода»... Борис Пильняк «Расплеснутое время» У китайцев в древности бытовала поговорка: «Проклятье тебе жить в век перемен». Так судит Восток. А Запад? Он придерживается всё ещё мнения противоположного, считая перемены не проклятием, а благословением, решающим фактором прогресса. Западные цивилизации выбрали именно этот путь. И... вынуждены пожинать плоды своей мудрости. «Вот уже на протяжении 300 лет в нашем обществе бушует ураганный ветер перемен, — пишет Олвин Тоффлер. — Этот ураган не только не стихает, но, похоже, лишь теперь набирает силу. По высокоразвитым индустриальным странам с небывалой дотоле скоростью прокатываются мощные валы перемен, вызывая к жизни диковинную социальную флору, начиная с экзотических церквей и „вольных университетов" и кончая научными городками в Арктике и клубами по обмену жен в Калифорнии». Эскалация ускорения, молниеносный ритм жизни, кое-кого он всё ещё притягивает, как магнит, но многие, насытившись скоростью, оглох-нув от свиста в ушах, уже готовы идти на попятную, пытаются «слезть с этой чертовой карусели», ускользнуть от перемен и новаций. Но радио, телевидение, газеты, журналы, книги гонятся за нами по пятам, пролезающая сквозь все щели информация не дает нам ни минуты покоя. Есть сведения, что подхваченные общей суматохой даже музыканты исполняют сегодня Моцарта, Гайдна, Баха и других композиторов-классиков в гораздо более быстром темпе, чем это делалось в блаженные старые времена, когда скрипачи и альтисты были одеты в бархатные камзолы и башмаки с пряжками. Показательна тут и чехарда перемен в искусстве. Импрессионисты господствовали в искусстве примерно 35 лет (1875-1910). Ни футуризм, ни фовизм, ни кубизм, ни сюрреализм уже не смогли столько продержаться. Только абстрактный экспрессионизм, считает Тоффлер, выстоял 20 лет (с 1940 по I960). А затем пошли «бабочки-однодневки»: «поп» существовал 5 лет, «оп» привлек внимание публики на 2-3 года. Его сменило «кинетическое искусство», самым смыслом существования которого как раз и является недолговечность. Но бог с ним, с искусством! Есть вещи поважнее. Им-то, в основном, и посвящена книга Тоффлера. Он пишет: «Перемены порождают каких-то странных индивидуумов: детей, состарившихся к двенадцати годам; взрослых, остающихся двенадцатилет- \129\ ними детьми в пятьдесят; богачей, ведущих жизнь бедняков; программистов компьютеров, накачивающихся LSD; анархистов, у которых под грязным парусиновым одеянием скрывается душа отчаянных конформистов; и конформистов, у которых под застегнутыми на все пуговицы рубашками бьется сердце отчаянных анархистов..» Тоффлера тревожит и неуклонно растущая эфемерность нашей цивилизации. Укореняющееся всюду ощущение мимолетности и непостоянства всего — чувство сегодня более глубокое и острое, чем когда бы то ни было раньше. «В прошлом идеалом была прочность, — пишет Тоффлер, — долговечность. Что бы ни создавал человек, пару ботинок или собор, он направлял всю свою творческую энергию на то, чтобы дело его рук служило максимально долгий срок». А вот теперь — иначе. Тоффлер рисует в своей книге общество «выбрасывателей», людей — особенно в США, — ориентирующихся на жизнь НАПРОКАТ. «Нет такой вещи, которой нельзя было бы взять напрокат, — сообщает публицист. — Можно арендовать лестницы и газонокосилки, норковые шубки и оригиналы картин известных художников. В Лос-Анжелесе прокатные фирмы сдают внаем желающим временно украсить свой участок живые кусты и деревья. Американцы берут напрокат платье, костыли, драгоценности, телевизоры, туристское снаряжение, установки для кондиционирования воздуха, кресла для инвалидов, постельное белье, лыжи, магнитофоны и столовое серебро. Один мужской клуб взял напрокат — для демонстрации — человеческий скелет, а на страницах „Уолл-стрит джор-нел" можно встретить рекламное объявление: ,3озьмитс напрокат корову"». 4.15. «Я всегда был ничьим человеком» Книгу Тоффлера «Столкновение с будущим» стоит прочесть очень внимательно. Особенно интересны разделы «Пределы приспособляемости», «Стратегия, позволяющая выжить», «Укрощение техники». Это всё вопросы не только практического, но и философского плана. Тут следовало бы подключить к работе философов-профессионалов высокого ранта. Одним из таких людей, долгие десятилетия развивавшим философию техники, философию машин был наш соотечественник Николай Александрович Бердяев. Бердяев (1874—1948) родился в Киеве, в знатной дворянекойсемье. Его отец был кавалергардским офицером, предводителем дворянства и почетным мировым судьей, последние 25 лет жизни он служил председателем правления Земельного банка. Мать, урожденная княжна Кудашева, имела значительные связи в придворных кругах. Семья Бердяева принад- \130\ лежала к «старой военно-монашеской России» юго-западного края. По линии отца тут вес шли генералы и георгиевские кавалеры — о них можно многое прочесть в шестом томе энциклопедии Брокгауза. Дед Н. А. Бердяева, М. Н. Бердяев — атаман войска Донского, защитник казачьих вольностей, герой Отечественной войны 1812 года; прадед, генерал-аншеф Н. М. Бердяев — новороссийский военный губернатор, его переписка с Павлом I публиковалась в «Русской старине». А по материнской линии числились именитые монахини, члены княжеских и графских родов: Ку-дашевых, де Шуазель, Потоцких, Баратовьтх, Красине ких, Браницких, Лопухиных-Демидовых, Мусиных-Пушкиных... Молодой Бердяев был, согласно традиции, отдан в Киевский кадетский корпус, из шестого класса которого он, однако, вышел и начал готовиться к поступлению на естественный факультет Киевского университета. Этот выбор, видимо, был определен атмосферой в семье, где доминировал французский язык, а воспитательницей служила бывшая крепостная, тем, что здесь культ военной героики сочетался с духом старинной православной истовости, а также с идущими от матери западнически-католическими, а от отца — ещё и либеральными веяниями. Но главным все-таки, вероятно, было то, что этот выходец из аристократической семьи военных не любил военного сословия и уже в пятнадцать лет внутренне порвал с высшим светом. Унаследованную им воинственность предков он целиком перенес на поле борьбы идей, аристократизм же сохранил в области вкусов. В 1894 году Бердяев поступил в университет, где сближается со студенческой группой, близкой к марксизму, а позже примыкает к социал-демократической партии. В 1898 году за участие в революционных демонстрациях и за социалистическую пропаганду Бердяев был исключен из университета и сослан на три года в Вологодскую губернию. Здесь он проделал банальный для российских интеллектуалов той поры путь — «от марксизма к идеализму», а от него и к «новому религиозному сознанию». С 1908 года по 1922 год Бердяев жил в Москве. Войну 1914 года и русскую революцию философ пережил не только как величайшее историческое потрясение, но и как решающие события собственной судьбы. Он считал, что революция обнажила корни русской жизни и помогла узнать правду о России. В поздней работе, 1949 года, «Самопознание» он писал: «Я сознал совершенную неизбежность прохождения России через опыт большевизма. Это момент внутренней судьбы русского народа, экзистенциальная её диалектика. Возврата нет тому, что было до большевистской революции, все реставрационные попытки бессильны и вредны, хотя бы то была реставрация принципов февральской революции. Возможно только движение вперед». В 1919 году Бердяев был избран профессором Московского университета, осенью того же года он создает сообщество под названием Вольная Академия Духовной культуры, где читал лекции по философии истории, философии религии, о Достоевском. На октябрьские события Бердяев откликается самым глубоким своим социальным сочинением (1918 год, опубликовано издательством \131\ «Обелиск» в Берлине в 1923 году) — «Философией неравенства (Письма к недругам по социальной философии)», где утверждал духовную губительность «пролетарско-революционного миросозерцания» и достоинства традиционного иерархического устроения общества. Бердяев считал, что стремление к равенству — это распространение закона энтропии в социальном мире, полагал, что социализм — это плоское, атомистическое: все атомы абсолютно одинаковы! — понимание общества. «Во имя свободы творчества, во имя цвета жизни, во имя высших качеств должно быть оправдано неравенство», — писал он. Выраженная в этой книге критика равенства как «метафизически пустой идеи» в эпоху се триумфального шествия — лучшее доказательство того, что философ всегда оставался «верен своей любви к свободе». Бердяев всегда вел борьбу на два фронта: и против коммунизма, и против капитализма (буржуазности), что давало повод то считать его ярым антикоммунистом, то «красным». ещё в молодые годы он пытался внести в марксизм «критическую струю». По его мнению, «рядом с социальной демократизацией общества должна идти его духовная аристократизация». Далее он утверждал, что в эпоху пролетарских революций общество вступает в новую «сакральную» эпоху, которую он именовал новым СРЕДНЕВЕКОВЬЕМ. Полагал, что возврата к капитализму быть не может, ибо тут обозначится порочный круг: новая пролетарская революция и так далее до бесконечности. Бердяев считал, что в СССР власть покоится на «демоническом гипнозе», что здесь господствует «сатанократия». И в то же время всегда оставался верным своей открыто провозглашенной патриотической позиции. Настойчиво убеждал всех в «послевоенном (имеется в виду война 1941-45 годов. — Ю. Ч.) преображении России», хотя и переживал мучительно нарастание сталинско-жда-новского террора (особо тяжелое впечатление произвела на него расправа над Анной Ахматовой и Михаилом Зощенко). Бердяев всегда был верен себе. Гордые слова (из автобиографии): «Я всегда был ничьим человеком» точно характеризуют его как борца и как человека. 4.16. Русский Гегель XX века В 1922 году из-за расхождений с господствующей идеологией Бердяев, вместе с большой группой писателей и ученых, за «антисоветскую» деятельность был выслан из России. Потом он несправедливо числился в белоэмигрантах, хотя добровольно покидать родину не собирался: жить за границей его вынудили силой; все высылаемые вынуждены были подписать документ, согласно которому они подлежали расстрелу в случае возвращения в РСФСР. Были оговорены и материальные условия высылки, мелочные и оскорбительные. Разрешалось взять с собой одно зимнее и одно летнее пальто, один костюм и по две штуки всякого белья, две дневные рубашки денные, две ночные, две пары кальсон, две пары чулок... Группа, вместе с членами семей, из 75 человек, в которую входил Бердяев, \132\ ехала поездом до Петрограда (из Москвы), а оттуда на стареньком немецком пароходике морем в Штеттин, затем философ попал в Берлин, но пробыл там недолго: с 1924 года он переехал в Париж, где прожил до самой смерти. Философские труды Бердяева многообразны и многочисленны. Он автор оригинальных коцепций: о богоподобных возможностях человека-творца, о «ничто» как подоснове мира, не входящей в божественную компетенцию. В теории познания он утверждал, что человеку даны не только три измерения материального мира, но и некий «четвертый план» бытия: в него входят такие «вечные сущности» как аристократия, консерватизм, частная собственность... Как христианский экзистенциалист Бердяев негодовал на расхождение теоретической мысли с интересами отдельного индивидуума: «Сложный, утонченный человек нашей культуры... требует, — писал Бердяев, — чтобы универсальный исторический процесс поставил в центре его интимную индивидуальную трагедию, и проклинает добро, прогресс, знание... если они не хотят посчитаться с его загубленной жизнью, погибшими надеждами, трагическими ужасами его судьбы». Впрочем, не здесь подробно говорить о философских воззрениях и заслугах Бердяева, отметим ещё только то, что он много занимался философией истории — работы: «Смысл истории», 1923 год; «Новое средневековье», 1924; «Судьба человека в современном мире», 1934; «Русская идея», 1946, — где стал одним из первых критиков современной цивилизации как ЦИВИЛИЗАЦИИ ТЕХНИЧЕСКОЙ, которая, явилась, согласно Бердяеву, результатом «торжества буржуазного духа». Дом русского философа в Кламаре, под Парижем, долгие десятилетия был одним из интеллектуальных центров Франции. Бердяев был популярен как «свидетель эпохи», как человек, страстно отзывающийся на её духовные события. В его работах подкупала необычайная широта горизонта, тенденция к мифопоэтическому, натурфилософскому, «алхимическому» способу подачи материала, яркий литературный стиль философствования. Бердяев оказался самым читаемым и переводимым из высланных за границу русских мыслителей. Он активно выступал на международных конгрессах и коллоквиумах, где блистал и непосредственно, как пылкий и обаятельный оратор (несмотря на изредка поражающий его нервный тик лица) и голубых кровей красавец. Этот человек в 1947 году был удостоен звания доктора теологии Honoris causa Кембриджского университета, тогда же был выдвинут кандидатом на Нобелевскую премию (к сожалению, посмертно Нобелевскую премию не присуждают). Книги Бердяева (к несчастью, в России он и теперь всё ещё недостаточно известен) публикуются «от Дармштадта до Сантьяго и от Нью-Йорка до Токио», как сообщает в одном из своих бюллетеней парижское общество Николая Бердяева, и интерес к нему со временем только растет. Его называли «русским Гегелем XX века», «одним из величайших философов и пророков нашего времени», «одним из универсальных людей нашей эпохи», «величайшим мыслителем, чей труд явился связующим звеном между Востоком и Западом, между христианами разных исповеданий, между \133\ христианами и не христианами, между нациями, между прошлым и будущим, между философией и теологией и между видимым и невидимым». Проблема «Человек и машина» (в ряду книг и статей — «Человек и Бог», «Человек и космос», «Человек и общество», «Человек и власть» и так далее) всю жизнь тревожила, волновала Бердяева. Первую попытку определить свое отношение к технике он сделал еше в 1915 году, в статье «Дух и машина» (опубликована в газете «Биржевые новости»), В начале 20-х годов философ вновь возвращается к этой теме. Тогда многие говорили о технике: и идеологи технократических утопий, и их оппоненты (вспомним, хотя бы, роман, печатался за рубежом в 1925-29 годах, считался, несправедливо, тогда пасквилем на социалистическое общество, Евгения Замятина «Мы»), и футуристы, и пролеткультовцы, и художники революционного авангарда... И даже в самом конце жизни Бердяев всё ещё писал про машину. И удивительно, что 74-летний человек, как и в молодые годы, не терял веры в победу человеческого духа над механическими монстрами. 4.17. Новый героизм Не будет преувеличением оказать, что вопрос о технике стал вопросом о судьбе человека и судьбе культуры. В век маловерия, в век ослабления не только старой религиозной веры, но и гуманистической веры XIX века единственной сильной верой современного цивилизованного человека остается вера а технику, в её мощь и её бесконечное развитие. Техника есть последняя любовь человека, и он готов изменить свой образ под влиянием предмета саоей любви. И асе, что происходит с миром, питает эту новую веру человека. Человек жаждал чуда для веры, и ему казалось, что чудеса прекратились. И воттехника производит настоящие чудеса. Николай Александрович Бердяев "Человек и машина» Основной парадокс проблемы «Человек и машина», полагал Бердяев, в том, что без техники невозможна культура, с машинами связано самое возникновение культуры, и, одновременно, окончательная победа техники в культуре, вступление в технтескую эпоху влечет культуру к гибели. «Труд человека заменяется машиной, это есть положительное завоевание, которое должно было бы уничтожить рабство и нищету человека. Но машина совсем не повинуется тому, что требует от нее человек, она диктует свои законы. Человек сказал машине; ты мне нужна для облегчения моей жизни, для увеличения моей силы, машина же ответила человеку: а ты мне не нужен, я без тебя всё буду делать, ты же можешь пропадать». Опасность машины, по Бердяеву, в том, что она «не только по видимости покоряет человеку природные стихии, но она покоряет и самого человека; она не только в чем-то освобождает, но и по-новому порабощает его». \134\ С горечью отмечает философ появление на Земле рукотворной Второй природы. «В технический период цивилизации человек перестает жить среди животных и растений, он ввергается в новую холоднометаллическую среду, в которой нет уже животной теплоты, нет горячей крови». Бердяев подробно анализирует, как машина стремится переиначить, перекроить человека. Он отмечает, что машина, прежде всего, губит душу человека. «Власть техники несет с собой ослабление душевности в человеческой жизни, душевного тепла, уюта, лирики, печали, всегда связанной с душой...» «Душа, связанная с органической жизнью, оказалась очень хрупкой, она сжимается от жестоких ударов, которые ей наносит машина, она истекает кровью, и иногда кажется, что она умирает». Машина корежит и эмоциональную сферу человека, то, что в старину именовали «сердцем». «Сердце с трудом выносит прикосновение холодного металла, оно не может жить в металлической среде. Для нашей эпохи характерны процессы разрушения сердца как ядра души». Умерщвляет машина и человеческую плоть. «Система Тейлора, — поясняет Бердяев, — есть крайняя форма рационализации труда, но она превращает человека в усовершенствованную машину. Машина хочет, чтобы человек принял её образ и подобие. Но человек есть образ и подобие Бога и не может стать образом и подобием машины, не перестав существовать». Не ускользнула от внимания Бердяева и проблема невыносимости скорости перемен в жизни землян, то, о чем так хорошо говорил Олвин Тоффлер. Бердяев пишет: «Человеческая душа не может выдержать той скорости, которой от нес требует современная цивилизация. Это требование имеет тенденцию превратить человека в машину. Процесс этот очень болезненный». Философская же сторона этого вопроса, по мнению Бердяева, в том, что овладевшая временем техника разрушает ВЕЧНОСТЬ. «В этой бешеной скорости современной цивилизации, в этом бегстве времени ни одно мгновение не остается самоцелью и ни на одном мгновении нельзя остановиться, как на выходящем из времени.» У человека нет теперь времени для СОЗЕРЦАНИЯ: от него требуют только скорейшего перехода к следующему моменту — времени на вечность не остается! И только один ДУХ человека («человеческая жизнь не может быть окончательно и без остатка рационализирована, всегда остается иррациональный элемент, всегда остается тайна»), заключает Бердяев, противится диктату, тирании машины, только на его сопротивление возлагает философ надежды в борьбе с машиной. «Вопрос техники неизбежно делается духовным вопросом, в конце концов, религиозным вопросом. От этого зависит судьба человечества. Чудеса техники, всегда двойственной по своей природе, требуют небывалого \135\ напряжения духовности, -неизмеримо большего, чем прежние культурные эпохи... И мы стоим перед требованием нового героизма, и внутреннего, и внешнего. Героизм человека, связанный в прошлом с войной, кончается... силы духа требует техника, прежде всего для того, чтобы человек не был ею порабощен и уничтожен. В известном смысле можно сказать, что речь идет о жизни и смерти...» *** Иногда представляется такая страшная утопия. Настанет время, когда будут совершенные машины, которыми человек мог бы управлять миром, но человека больше не будет. Машины сами будут действовать в совершенстве и достигать максимальных результатов. Последние люди сами превратятся в машины, но затем и они исчезнут за ненадобностью и невозможностью для них органического дыхания и кровообращения. Фабрики будут про изводить товары с большой быстротой и совершенством. Автомобили и аэропланы будут летать. Через Т. S. F. по всему миру будут звучать музыка и пение, будут воспроизводиться речи прежних людей. Природа будет покорена технике. Новая действительность, созданная техникой, останется в космической жизни. Но человека не будет, не будет органической жизни. Этот страшный кошмар иногда снится... Николай Александрович Бердяев Человек создает на Земле новый космос, Вторую природу. И возникает резонный вопрос, — о нем неоднократно упоминал Бердяев, — сможет ли человек, существо БИОЛОГИЧЕСКОЕ, выжить в этой новой реальности бытия? «Сначала человек зависел от природы, — пишет Бердяев, — и зависимость эта была растительно-животной. Но вот начинается новая зависимость человека от природы, от новой природы, технически-машинная зависимость. В этом вся мучительность проблемы. Организм человека, психо-физичсский организм его сложился в другом мире и приспособлен был к старой природе. Это было приспособление растите ль ноживотное. Но человек совсем ещё не приспособился к той новой действительности, которая раскрывается через технику и машину, он не знает, в состоянии ли будет дышать в новой электрической и радиоактивной (разве не о губительности Атома для всего живого идет тут речь? — Ю. Ч.) атмосфере, в новой холодной, металлической действительности, лишенной животной теплоты. Мы совсем ещё не знаем, насколько разрушительна для человека та атмосфера, которая создается его собственными техническими открытиями и изобретениями. Некоторые врачи говорят, что эта атмосфера опасна и губительна...» Общие выводы, к которым можно придти, вчитываясь в работы Бердяева, посвященные Машине, таковы: отнюдь не рабом машины (дух человеческий яростно сопротивляется машинизации, машинному рабству) станет Человек, но её соперником, занимающим тот же, что и она, пространст- \156\ венный и жизненный ареал. И, видимо, уже ближайшее будущее покажет, уживутся ли человек и машина на одной планете. Найдут ли, так сказать, общий язык, общие интересы, смогут ли сговориться или, на худой конец, сторговаться. И выдержат ли плоть, мозг человека шквал перемен и мертвящее соседство металлов, пластмасс, химикалий, пестицидов, тяжелых ионов и всех других ядовитых шрыгасмых Второй природой отходов. Обо всем этом пойдет разговор в следующей главе. \137\ Глава 5. На грани самоубийства Много лет мне снится один и тот же сон. Огненный вал встает у горизонта и катится к городу. И не задержать его, и не остановить... Он обрушивается на дома и улицы. и в этом огненном смерче погибает всё. А потом вал уходит, остается потрескавшаяся выжженная земля, и лишь один человек - моя дочь Мария бредет куда-то вдаль. Я просыпаюсь и уже до утра не могу сомкнуть глаз. Курю одну сигарету за другой и пью крепкий кофе, пытаясь избавиться от этого ядерного наваждения. Владимир Губарев «Зарево над Припятью» Задаваясь вопросами типа исчерпаемо ли небо, человек начинает подумывать о том, чтобы стать учеником в ШКШЕ ВЫЖИВАНИЯ. А что ему остается делать, если всюду он натыкается на мутамины (от неприятного слова «мутации»), если ставка на Спасительный Атом, по сути, оказалась Сделкой с Сатаной. О печальной судьбе академика Валерия Алексеевича Легасова (не щадящая никого Природа № 2, приняв обличье Большого Атома, сперва неимоверно его возвеличила, а после букиально раздавила!). О конце ЯДЕРНОЙ МЕЧТЫ. Про плутониевые острова, чернобыльскую морковку и страшное прочее, что человек подчас делает в угоду заинтересованным ведомствам. «В конце 1987 года, — весело сообщал в разделе „Мозаика" журнал „Знание — сила", — в Париже открылось новое училище, в которое, видимо, с удовольствием поступил бы и сам Робинзон Круто. Училище называется „Природа и способность человека оставаться наедине с ней..."» Запомним это начинающее забываться слово ПРИРОДА! «Обучение, — беззаботно продолжал безымянный автор, — состоит из трех предметов: умение добывать пропитание, не имея никакого резерва, самостоятельно построить шалаш и передвигаться при любых природных условиях — в лесу и пустыне, в горах и на море». Краткая, лилипутских размеров заметка, с заголовком: «Для поклонников Робинзона Крузо», заканчивалась на совсем уж шаловливой нотке: «„Училище приключений", как называют его парижане, очень популярно и пополняется людьми самих разных возрастов и профессий, видимо, иногда хочется отдохнуть даже от комфорта». Благодарная затея:_в океане чистой, незамутненной природы поискать и найти свой крохотный островок опасности, где можно, устав от комфорта, \158\ устроить (с подругой? с друзьями?) небольшой пикничок. Примерно так читался текст этой заметки, таков был её тон. Но соответствует ли он реальностям наших экологически хмурых дней? Аэродромы, пирсы и перроны, Леса без птиц И земли без воды. Все меньше — окружающей природы. Все больше — окружающей среды... Поэт Роберт Рождественский написал эти строки, пожалуй, уже десятка три назад. А с тех пор среда окружающая становилась всё более агрессивной. Так что ныне притчу о Робинзоне следовало бы прочесть уже много иначе. Скажем так. Робинзон попадает на обитаемый остров-планету. К тому же ещё и наделенную изрядно подпорченной природой. И заселенную отнюдь не добрыми дикарями, а воинственно настроенными — жить-то хочется всем! — чересчур многочисленными, в большинстве образованными обитателями. всё наоборот. И вот только задача у Робинзона остается старая как мир — выжить! УСТОЯТЬ! СПАСТИСЬ! 5.1. Запах ландышей и фиалок _ То был город из красного кирпича, вернее, он был бы из красного кирпича, если бы не копоть и дым; но копоть и дым превратили его в город ненатурального красно-черного цвета - словно размалеванное лицо дикаря. Город машин и высоких фабричных труб, откуда, бесконечно виясь змеиными кольцами, неустанно поднимается дым. Был там и черный качал, и река, лиловая от вонючей краски, и прочные многооконные здания, где с утра до вечера всё грохотало и тряслось и где поршень паровой машины без передышки двигался вверх и вниз, словно хобот слона, впавшего в тихое помешательство. Чарлз Диккенс «Тяжелые времена» Наши экологические трудности — Диккенс (1812-1870) не даст слукавить — начались не вчера. Скажем, Москва-Река была «смрадна» уже, как свидетельствуют исторические документы, во времена Ивана Грозного (1530-1584). Уже тогда в ней перестали водиться стерлядь и другие породы рыб, особо чуткие к загрязнениям. Что губило реку? Различные расположенные на берегах Москва-реки мастерские: льноткацкие, столярные, кожевенные, примитивные кузни и литейные. Среди них первенство по «грязепроизводетву» принадлежало мастерским, изготавливающим шерсть и волокна. В воды реки (грязевой вклад тут вносили ещё жилые дома и конюшни) попадали тряпки, кожа, стружки, кости, корки, растительные краски, нитки — все материалы органические, быстро окисляющиеся (сгнивающие) \139\ и съедаемые микроорганизмами. Вся эта «промышленность», понятно, ни в какое сравнение не может идти с нынешней, однако даже она наносила природе ощутимый вред. И всё же в прежние века подобные экологические примеры были исключением из общих правил. Величественная, казавшаяся прежде БЕСКРАЙНЕЙ и НЕИСЧЕРПАЕМОЙ, природа всё ещё доминировала и казалась несгибаемой, А ныне? Исключение становится правилом. Дымящиеся трубы тепловых электростанций, металлургических, цементных и химических заводов превратились в обыденность, это теперь привычные детали пейзажа XX века. Немецкий писатель Фридрих Юнгср считал, что в индустриальном пейзаже заключено нечто вулканическое: лава, пепел, фумаролы, дым, газ, озаренные пламенем ночные облака и далеко распространяющееся опустошение. Экологическая грязь становится НОРМОЙ. Врачи уже используют термины «радиофобия», «экофобия» — названия для психопатологических синдромов, связанных с зкотрудностями жизни людей. В Италии, сообщает пресса, идет борьба за «экологические похороны», а попросту говоря, борьба за всеобщую (и для богачей, владельцев пышных фамильных склепов) кремацию — так хотят сэкономить место для ещё живущих! Экологическая грязь буквально преследует людей. В одной из своих популярных статей академик Никита Николаевич Моисеев писал о том, что сейчас и безо всякой печати, то и дело сообщающей об экологических катастрофах — загрязнении атмосферы, озоновой дыре в ней, о гибели Арала, лунных ландшафтах Кольского полуострова и Колымского края, о трагедии юрмальских пляжей в Латвии, — просто на глаз, что называется, становятся видны происходящие вокруг экологические перемены. И тут вовсе не надо быть ученым-экологом или располагать какой-то специальной информацией. «А ведь совсем недавно многое было по-другому, — вспоминает Моисеев. — До войны я купался в чистойпречистой холодной речке Сходня и гонялся за стайками рыбной мелюзги. А сейчас, когда судьба заносит на берега благословенной когда-то речки, я и представить себе не могу, что эта сточная, вонючая канава когда-то была предметом моей мальчишеской радости». Каковы же первопричины этого экологического губительства и душегубства? Кто автор таких экологических диверсий? Ломать голову над ответом не приходится. Виновата Вторая природа, неимоверно разросшееся чудище, которое часто именуют ещё словом Техносфера. Она, к величайшему сожалению, в отличие от Первой природы, умеющей изготавливать «лекарства» против собственных вредных выбросов (так растения, например, мертвый углекислый газ тут же превращают в живительный, всем необходимый кислород), способна выделять лишь ЯДОВИТЫЕ отходы. \140\ Печально, но только на страницах оптимистически скроенных фантастических романов можно было бы сегодня прочесть про заводы, из труб которых шел бы не сернистый газ, а чистейший озон, или, на худой конец, инертный азот, которого так много в атмосфере. Только в технических утопиях можно допустить, что когда-нибудь технология будущего начнет разносить по окрестностям не ядовитые испарения, а ароматы цветущей сирени и акации, запах ландышей и фиалок. 5.2. Исчерпаемо ли небо? Одно из двух: или люди сделаюттак, что в воздухе станет меньше дыма, или дым сделает так, что на Земле станет меньше людей. Луис Баттан «Загрязненное небо» Другая важная примета наших дней — наднациональный всспланет-нопроникающий характер экологических загрязнений. Тут никто не может считать себя обиженным или обделенным. Впрочем, вряд ли кто стал бы сетовать на отсутствие того, что может столь пагубно сказываться на человеческом здоровье. Американские исследователи доказали, что у учащихся школ, расположенных на шумных улицах, успеваемость, в среднем, ниже, чем у детей в школах, расположенных в тихих районах. А английские психологи отмечают, что движение на автомагистралях, создающих шум порядка 46 дсци-белл (дБ) — это сопоставимо с шумом работающего холодильника — заметно ухудшает сон. Ученые из медицинского колледжа в Южной Каролине (США) в экспериментах на животных убедительно показали: шум силой в 65 дБ — такой шум может создать рядовой кондиционер — через сутки повреждает мозговой ствол. Держа в голове этот факт, не можешь не задуматься над следующими научно установленными данными. Оказывается, один только пылесос шумит на 75 дБ, мотоцикл — на 104; концерт рок-музыки оценивается с точки зрения шума в 123 дБ. А тут уж совсем недалеко и до шума артиллерийского обстрела -— 130 дБ! Экологической грязью, наука всё больше утверждается в этом мнении, может стать и каждодневное «облучение» радиоволнами. Интенсивность радиооблучений растет год от года вместе с увеличением числа радаров, электромагнитов, радиостанций и линий высоковольтных электропередач. Уже сейчас из дальних глубин космоса можно было бы принять нашу Землю за радиоизлучающую звезду. И уже заговорили о радиозагрязнении планеты. Возникла и особая научная дисциплина — радиогигиена. Термин «электромагнитное загрязнение» принят Всемирной организацией здравоохранения. Плавание в океане радиоволн, видимо, ие проходит для человека бесследно. В частности, недавно появилась гипотеза, которая связывает акееле- \141\ рацию — увеличение среднего роста землян, ускорение полового созревания у молодых людей — с ростом земного радиофона. Становится всё более аксиоматически ясным: дальнейшее использование атмосферы как свалки не только для всевозможных шумов и электромагнитных волн, но и для различных отходов промышленности угрожает всё большему числу людей. Во всем мире ТЭЦы и ГРЭСы выбрасывают в воздух ежегодно сотни миллионов тонн золы и около сотни миллионов тонн сернистого ангидрида. И цифры эти быстро растут, ибо по мере истощения запасов угля тепловая энергетика будет вынуждена использовать угли низких сортов, с меньшей теплотворной способностью, с большей зольностью и с большим содержанием серы. Еще одно немаловажное соображение. Традиционная энергетика и промышленность Земли поглощают громадные порции кислорода. Так что уже возникает законный вопрос: ИСЧЕРПАЕМО ли небо? В самом деле, несложные арифметические подсчеты показывают, что индустрия США, к примеру, потребляет кислорода на 40 процентов больше, чем его вырабатывает поверхность этой страны. И, очевидно, США потребляют кислород, вырабатываемый растениями, которые покрывают территории граничащих с США стран — Мексики, Канады — и растений, обитающих в водах ближайших морей... 5.3. Хобби превращается в профессию Пусть же тот, кого позовут дальние дороги, прежде чем ступить за порог родного дома, не поленится овладеть премудростями автономного существования. Пусть они станут надежной его защитой при встрече с Неожиданным. И тогда воля, настойчивость, мужество в сочетании с этими знаниями, помогут ему выйти с честью из единоборства с природой. Виталий Волович «Человек в экстремальных условиях природной среды» А теперь поговорим о ПРОГУЛКАХ человека в экстремальных условиях. Речь пойдет тут о жаре, морозе, жажде, ураганах и пурге, о штормах, голоде, встрече с дикими зверями... Несчастные случаи? Не обязательно. Включите телевизор, раскройте газету — выясняется: пока вы наслаждаетесь покоем и комфортом, кто-то — часто добровольно — в это же время плывет в одиночку по водяным горбам Тихого океана, норовя (уже в который раз!) соединить Старый и Новый Свет. Или на собачьей упряжке, а то и просто на лыжах, группой или в одиночку, упрямо движется по ледяным просторам к Северному Полюсу. В таком антикомфорте человек может оказаться, конечно, и не по доброй воле. Ведь в наш технический век безопасность, как часто выясня- \142\ стся, понятие довольно относительное. Несмотря на сверхизобилие средств, даруемых современному человеку технической революцией, каждый из нас — изнеженный, бытовые удобства отучили нас действовать в сложной, критической обстановке — может войти в соприкосновение с «агрессивной средой». И ни совершенство конструкции самолетов и вертолетов, кораблей и катеров, ни надежность других средств транспортировки людей — ничто не гарантирует нас от внезапных бед: кораблекрушения в океане, вынужденной авиапосадки где-то в далеком предгорье... Словом, от того, что человек окажется в таких условиях, когда только собственный ум, ловкость, воля, физические силы и выносливость смогут его спасти. В связи с этим в последние десятилетия начала складываться новая область медицины, занимающаяся вопросами выживания человека в экстремальных условиях. Научная дисциплина, где экстремальная ситуация сначала экспериментально провоцируется, а затем дотошно изучается и анализируется. Скажем, как должен поступить человек, оказавшийся вдруг волей случая один на один с пустыней? Остаться на месте и ждать помощи? Или идти ей навстречу? Экономить скудный запас воды, укрывшись в тени импровизированного тента? Или направиться на поиск источника воды? Сбросить одежду или остаться в ней, превозмогая жару и духоту?.. Кто ответит? Специальные эксперименты — ими, в частности, многие годы занимается кандидат медицинских наук Виталий Георгиевич Во-лович, написавший интересные и полезные книги «Человек в экстремальных условиях природной среды», 1983, и «На грани риска», 1986. Но кто будет «подопытным кроликом»? Вот тут-то и нужны смельчаки, рискнувшие сразиться со стрсссогенными стихиями, люди, не убоявшиеся песчаных бурь, зарослей джунглей, горных высот, океанских пучин, добровольно отправляющиеся под обстрел палящих лучей солнца или леденящего дыхания арктического холода. И вот уже добровольцев-одиночек со скромными запасами воды и пищи подвергают испытаниям в лесотундре, арктических льдах, в раскаленных песках пустыни, в открытом морс. Всюду и везде задача одна и та же: выжить! Выдержать как можно дольше! Не пропасть! Так хобби превращается в профессию. Так любопытство оборачивается научным исследованием. Так закалка воли может закончиться подлинной. .. трагедией. Человек разбредается по земному шару, стремится достичь его самых отдаленных окраин. Ежегодно тысячи научных экспедиций, поисковых отрядов, промысловых партий, туристских групп отправляются в далекие края. В арктические широты, в таежные дали, в безводные пустыни, в непролазные джунгли, в просторы морей и океанов. Застраховать их от всех неприятных случайностей невозможно. \143\ 5.4. Школа выживания Я даже не замечаю того момента, когда начинаю фантазировать о новом путешествии. Это может быть запах корицы, экзотическая музыка, какая-то картина, образ, проникший в душу и обосновавшийся в уголке памяти, а потом захватывающий постепенно меня всего, так что я чувствую, что просто не могу не отправиться в путь. Если я начинаю говорить об этом, друзья мне отвечают, что я фантазер, несерьезный человек. Жена смотрит на меня, молчит, потом качает головой: она уже испробовала всё и знает, что это бесполезно. Но, когда я возвращаюсь, она надеется, что это был последний раз, что я насытился навсегда. «Ты доволен?» - спрашивает она меня, затаив дыхание. «Да, - отвечаю я, - но, знаешь, мне рассказали, что есть одна гора... Или река... Или дерево...» Яцек Палкевич «Ищу приключений" Когда-то газета «Московские новости» познакомила советских читателей с профессиональным искателем приключений Яцеком Палкевичем. Палкевич (родился в 1943 году), журналист-путешественник, главный редактор журнала «Аввентура» («Приключение»), пишет также для крупнейших итальянских газет «Коррьере делла сера» и «Гадзетта делло спорт». Яхтсмен, совершивший ряд одиночных плаваний, пилотпланерист, капитан дальнего плавания, черный пояс каратэ. За последние 20 лет Яцек объездил весь мир, но никогда не останавливался в комфортабельных отелях. Привычные для него средства передвижения — верблюд, старый грузовичок, вагон второго класса, рыбацкая лодка. Палкевич: «Почти всегда люди меня спрашивают: „Зачем?" Зачем я всё это делаю, хотят они понять. Я сам часто об этом думал. Я же вижу, как живут другие, у кого нормальный рабочий день и жизнь идет ровно, размеренно, без толчков. Но я никогда им не завидовал, наоборот. Приобретая опыт и пережив ситуации, в которых мало кому удалось побывать, я часто удивляюсь тому, как велика разница между истинной и мнимой ценностью вещей и ситуаций, как по-разному их оценивают разные люди. Поняв важность подлинных ценностей, уже не можешь разделять интересы и стремления тех, кто выворачивается наизнанку, чтобы получить излишек. Чтобы жить, нужно так немного, что у меня в свою очередь возникает желание спросить у других: „Зачем?"». Палкевич, пожалуй, «последний из могикан», из тех журналистов, профессия которых — приключения, а методы работы уходят в прошлое. Его не интересуют политика, экономика, привлекают простые и живые темы — человек, его образ жизни, среда его окружающая. И тут он больше, чем простой репортер, потому что он не ограничивается регистрацией фактов, он сам живет ими в первом лице, чтобы потом рассказать их нам, вложив в рассказ и свой энтузиазм, и свою жажду приключений. Палкевич: «... я переживу это путешествие, как и каждое из моих приключений, трижды: первый раз — когда я „придумываю" его, второй раз — когда \144\ оно становится реальностью, и третий раз — когда, вернувшись, я просматривай снимки, удобно сидя в кресле, и пройденный путь кажется невероятным даже мне самому». Последняя мечта Палкевича, сю он тогда поделился с читателями «Московских новостей», — совершить путешествие по Сибири. Палксвич возглавил несколько экспедиций ка Амазонку и в Сахару, хорошо знает Юго-Восточную Азию. Специалист-профессионал по выживанию в экстремальных условиях, он в 1983 году основал в Европе «Школу выживания». «Размышляя о ценностях, которые исчезают и которые я вновь открыл для себя с немалым трудом, я решил основать школу выживания в условиях экстремальных трудностей, чтобы учить там этим ценностям. Ученики этой школы, люди самого разного возраста и социального положения, в течение недели живут в тесном контакте с природой: учатся ориентироваться в лесу, добывать себе воду, давать сигналы о помощи, а главное — использовать внутренние резервы, силу воли, не сдаваться ни при каких обстоятельствах, сохранять уверенность в себе, столь необходимую в каждодневной жизни. И когда не видно никаких возможных решений — нужно продолжать бороться, искать выход». Интересная особенность работы «Школы выживания» — подготовка человека к жизни в «райских» кушах Второй природы. Вот что сам Палке-вич говорит об этом: «Поскольку городские джунгли могут быть еше опаснее, чем джунгли Амазонки, важное значение имеют новые знания, которые учат, как себя вести в случае ядерных или химических катастроф, заражения окружающей среды, землетрясения (есть подозрение, что некоторые землетрясения имеют техногенный характер. — Ю. Ч.), наводнений, нападений. И ещё — как защищаться от чрезмерного шума, от смога, как вести себя во время пожара, не поддаваясь панике, не теряя разума и самоконтроля...» 5.5. Мутамина Скажи мне, что у тебя в костях, - и я скажу, в какой десятилетии ты живешь. Срок обучения — неделя — в школе Палкевича кажется непомерно кратким. Число напастей, подступающих к человеку, так быстро растет, что здесь, наверняка, и годами учебы не отделаешься! Отметим и другое: теперь в поисках экстремальных ситуаций вовсе не обязательно отправляться в отдаленные страны: на Амазонку, в Сибирь. Опасность подстерегает буквально за углом, она сама ищет тебя, гонится за тобой, проникает в том или ином обличье и в твой дом-крепость. Ну, скажем, вместе с... водопроводной водой. Это прискорбное обстоятельство стало известно автору этой книги, когда он в 1987 году побывал в Виль- \145\ нюсе, в Институте химии и химической технологии (ИХХТ) Академии Наук Литовской ССР, где' беседовал с кандидатом химических наук, заместителем директора ИХХТ Пранасом Добровольские ом о секретах гальванотехники. Напомним читателю, что начало индустрии блеска положило открытие, 1838 год, российского академика Бориса Семеновича Явоби (1801-1874), который, случайно заметив однажды, что слой осевшей на электроде меди легко отделяется, при этом на нем оказывается запечатленными каждая шероховатость, каждая мельчайшая царапина электрода, стал изобретателем гальванических методов осаждения на поверхности изделий тончайших металлических пленок. Блестящие железки на автомашинах, детали радиоприемников, телевизоров, велосипедов — всё это результат хромирования, меднения, никелирования, кадмирования, процессов, которые совершаются под действием электрического тока, если изделия погрузить в электролит, содержащий ионы соответствующих металлов. ИХХТ в бывшем Советском Союзе являлся головным по этой научной теме, поэтому компетентный рассказ Добровольские а об опасностях гальванотехники впечатлял еше сильнее. Пранас говорил тогда: «Все уже довольно наслышаны о вреде отходов химической и атомной промышленности, сельского хозяйства, однако скромная и незаметная гальваника всем им, оказывается, может дать, как говорится, сто очков вперед...» В 1975 году, согласно шкале стресс-факторов (индекс Корте), роль отдельных опасных загрязнителей биосферы выглядела так. Лидировали пестициды (130 баллов), оставляя далеко позади себя такие неприятные явления, как шум (15), радиоактивные отходы (20), химические удобрения (63), разливы нефти (72), кислотные дожди (72). А 10 лет спустя ситуация кардинально изменилась. На первое место вышли ионы тяжелых металлов (135 баллов), эта, как считают биологи и врачи, мутамина замедленного действия для грядущих (мутагенные воздействия) поколений людей. Ионы тяжелых металлов (хром, никель, медь, кадмий, цинк, свинец и другие участники гальванических процессов), проникая вместе с водой и продуктами питания в живые организмы, способны накапливаться в них. вызывая у людей патогенез сердца и кровеносных сосудов, печени, почек и других важнейших органов. Ионы хрома проявляют сильную канцерогенную активность, цинк воздействует на центральную нервную систему, свинец вызывает хромосомные изменения. В нашей стране несколько тысяч предприятий, имеющих гальванические производства и применяющих другие виды химической и электрохимической обработки черных и цветных металлов: травление, пассивирование, анодирование, электрополировку и т. д. Из них примерно половина гальванических цехов не производит очистку сточных вод. И даже пред- \146\ приятия, где производится отделение гальванических шламов, большей частью просто сбрасывают их в городскую канализацию. В связи с высокой токсичностью и ценностью эти металлы должны были бы извлекаться из сточных вод, а осадки перерабатываться или захораниваться на специальном полигоне. Однако экономически приемлемых технологий переработки таких шламов пока не существует, нет и особых полигонов, поэтому чаще всего шламы не отделяются для последующей переработки или захоронения, а просто сбрасываются в канализацию вместе со сточными водами. В тех же случаях, когда гальванический шлам всё же выделяют, его, как правило, вывозят на городские свалки, не предназначенные для токсичных вешеств, или в места неорганизованного захоронения (овраги, карьеры и т. п.). Да, малоприятную информацию привез я тогда из Вильнюса в Москву. Запомнилась мне эта поездка еше и тем, что несколько дней не мог я заставить себя пить водопроводную воду. Подумывал было, перейти на бутылочную, привозную минералку — с гор Армении? Грузии? Крепился-крепился, а потом, как это всегда и случается (особенно в России), махнул на всё рукой!.. 5.6. Эх, яблочко! Куды ты котишься? Дорогая чистая еда и жесткий контроль её качества. Контроль покупателя, а не инспекций и ведомств. Кто покупает,тот и контролирует. Анализаторы в каждом магазине- как контрольные весы. Ато, сколько купили,- можем проверить, а что купили - не знаем. И еженедельные телепередачи «Накормим министра», где на наших глазах ответственные за сельское хозяйство лица, начиная с членов Политбюро, будут жевать нитратную капусту, запивая парным радиоактивным молоком. Александр Минкин «Дырка от бублика» О питьевой воде можно было бы завести особый большой разговор, да некогда. Помянем лишь прозвучавшее лет 25 назад предостережение, что в будущем бутылка чистой воды будет стоить дороже бутылки вина. Сейчас, похоже, дело к этому идет. Во всяком случае, в Ашхабаде в конце 80-х годов строился первый в стране завод по производству... чистой воды. «Не по дням, а по часам увеличивается содержание нитратов и нитритов, — говорил корреспонденту газеты директор Института химии Академии Наук Туркменской ССР X. Евжанов. — Обнаружены в воде пестициды и даже фенолы. За последние годы нормы нитратов подняты в пять раз, но и они превышены вдвое...» Идея строить завод по розливу питьевой воды возникла после посещения республики министром здравоохранения СССР академиком Евгением Ивановичем Чазовым. Строить завод собирались — как это нам знакомо! —-конечно же, французские и итальянские спецы. Воду — родниковая, самая \147\ чистая в регионе, скважину пробурили в селении Верхний Багир, под Ашхабадом — всё же собирались дополнительно очищать ионами серебра... Поговорив о чистой ВОДЕ, естественно перейти и к беседе о чистой ПИЩЕ. Разговор этот, читатель знает, своевременен. Хотя бы в том плане, как об этом писал Александр Сергеевич Пушкин в «Сказке о мертвой царевне и семи богатырях». Помните? В руки яблачко взяла. Калым губкам поднесла, Потихоньку прокусила И кусочек проглотила... Закатилися глаза, И она под образа Головой на лавку пала И тиха, недвижна стала... Пес на яблочко стремглав С лаем кинулся, озлился, Проглотил его, свалился /? Издох Напоено Было ядом, знать, оно. Догадываясь (точных знаний, разумеется, нет) какую пищу мы едим, можно смело утверждать, что и в этом вопросе ситуация как бы вывернута наизнанку. И царевне из сказки Пушкина теперь не надо было бы специально быть отравленной, её просто следовало бы кормить обычной пищей. Этого было бы вполне достаточно. Доказательства подобных утверждений приводил в одной из своих статей («Твое здоровье», выпуск № 2, 1990 год) публицист Александр Минкин. Вот что он писал среди прочего: «У меня в руках документ — акт экспертизы, утверждающий, что несколько человек в городе Орске отравились лимонами, „начиненными" ДДТ. А поступили эти лимончики из прославленного колхозакомбината 1ТЛимонарий", что под Ташкентом. Этим комбинатом гордятся, местное начальство демонстрирует его иностранцам. Выглядит действительно прекрасно. Жаль, что лимоны получаются ядовитые. В погоне за славой в „Лимонарии" не считаются с затратами на химию. Искусственные удобрения, пестициды... В США норма — 1 кг пестицидов на гектар. В Узбекистане была — 54. Да и эту норму перевыполняли, чтобы план по урожаю перевыполнить. По урожаю? С каких пор тонны яда называются урожаем? А с тех пор, когда забыли, что надо выращивать пищу. Выращивают килограммы...» Минкин рассказывал: если раньше врачи советовали покупать овощи и фрукты только на рынке, то теперь рекомендуют магазинные товары: они хоть как-то проверяются. А ещё не велено варить овощи в алюминиевых кастрюлях: в них ядовитость продуктов резко возрастает. ещё категорически запрещено покупать что-нибудь у теток, торгующих на улицах \148\ пучками зелени: скорее всего, зелень эта выросла на обочине шоссе, и в ней достаточно свинца и прочей выхлопной дряни. Публицист советовал не обольщаться красивым внешним видом наливного яблочка — скорее всего оно до предела налито черт знает чем. Приводил факты, когда Минздрав одним росчерком пера превращал вчерашнюю отраву в полезную еду. «Жаль только, — иронизировал Минкин, — что наши желудки, кишки, печенки не столь дисциплинированы, чтоб по приказу министерства научиться усваивать отравляющие вещества...» Читая про подобное, пробуя его на вкус, почесываясь от выступающих на коже нитратов, раздумывая (кстати, что бы здесь предприняли Виталий Волович и Яцек Палкевич, что бы присоветовали?), где бы добыть хотя бы отчасти чистую пишу, придя в уныние от бесполезности усилий, невольно припомнишь и грустно затянешь народную частушку: «Эх, яблочко! Куды ты котишься?..» 5.7. Спасительный Атом Все более и более возрастающая ценность, не говоря о дровах, но даже угля, озабочивает многие ученые и неученые головы. Чем, в самом деле, будут топить наши потомки? Не должны ли они будут погибнуть с холоду или переселиться под тропики Африки и Южной Америки и вместо дров и каменного угля довольствоваться солнечной теплотой... Петербургский журнал «Природа и охота», 1879 год Оставим временно (до худшей поры) пищевую тему и отметим, что ПРОГУЛКИ в АГРЕССИВНУЮ СРЕДУ (часто не сходя с места! не выходя из городской квартиры!) заметно участились после чернобыльских событий. Эту громадную тему нам не обойти, не объехать — займемся ею. Да, пример Чернобыля крайне важен для этой книги. Ведь тут отчетливо можно проследить, как взращенная человеческими руками Вторая природа мстит за заботы, стремится в благодарность извести род человеческий. Начнем рассказ о Чернобыле несколько издалека. ещё в прошлом веке заговорили об «энергетическом голоде», о том, что запасов нефти и угля, вообще горючей органики, хватит землянам ненадолго. Судачили о надвигающемся энергетическом кризисе, о том, что в XXI веке придется, видно, возвратиться к почти первобытному состоянию — к волам, лошадям, к водяным и ветряным мельницам. Человечество, полагали, стоит перед катастрофой, но тут — вовремя! — на энергетической сцене появился СПАСИТЕЛЬНЫЙ АТОМ. Его дали миру физики. Покойный академик Петр Леонидович Капица (1894-1984) в многочисленных докладах и статьях настойчиво объяснял, почему Атом в энергетике оказывается вне всякой конкуренции. Потому что один грамм \149\ урана — частица размером с булавочную головку — по запасам энергии эквивалентна ПОЛУТОРА ТОННАМ самого лучшего донецкого антрацита. Все остальные источники — тепло недр, солнечные лучи, ветры, горючие газы, нефть — в сравнении с Атомом маломощны (мала удельная интенсивность потока энергии) и просто не могут удовлетворить быстро растущие энергетические аппетиты землян. Физики не только агитировали за Атом, но и быстро превратили его в Атом МИРНЫЙ. Первая в мире АЭС мощностью в 5 мегаватт была пущена в СССР, в Калужской области (город Обнинск) ещё в 1954 году. Тогда впервые вспыхнули лампочки, зажженные энергией атома, и академик Анатолий Петрович Александров (потом он стал президентом АН СССР, директором Института атомной энергии имени И. В. Курчатова, головной по Атому организации, инициатором и толкачом всех атомных затей), говорят, произнес знаменитые слова поздравления. Когда из контрольной трубки появился пар, он, обращаясь к И. В. Курчатову (1903-1960), шутейно произнес: «С легким паром, Игорь Васильевич!» А на смену Атому ДЕЛЯЩЕМУСЯ физики обещали быстро ввести в энергетический строй ещё и Атом СЛИВАЮЩИЙСЯ, сиречь ТЕРМОЯД. Он казался ещё более перспективным и заманчивым: один грамм дейтерия (изотоп водорода, основное горючее в термоядерных установках), это можно — простенькие формулы Эйнштейна — легко показать, эквивалентен сжиганию уже примерно 10 тонн угля! А, кроме того, что уж совсем соблазнительно, при «сжигании» дейтерия не образуется радиоактивных шлаков, и запасы (количество урана на планете всё ж ограничено) дейтерия практически неисчерпаемы; его можно непосредственно добывать из вод океана, где он составляет t/6000 запасов обычного водорода. Великолепную энергетическую картину нарисовали тогда физики. Моря энергии, её весеннее половодье. Немощные, обанкротишиеся, осрамившиеся УГОЛЬ, НЕФТЬ, ГАЗ, ТОРФ должны были кануть в вечность; уйти, отслужив свой срок, уступив место атомному владыке. Где-то, неявно, с торжеством Атома в сознании, во всяком случае, в сознании советских граждан, связывалось и окончательное торжество на Земле Коммунизма — общества всеобщего ИЗОБИЛИЯ и ДОВОЛЬСТВА. 5.8. Телега с восьмицилиндровым двигателем Термоядерная энергия - это одноколесный велосипед: все знают, что теоретически на нем можно ездить, но на практике все падают. Академик Лев Андреевич Арцимович Вот уже почти четыре десятка лет сражаются с термоядом физики всей планеты. Трудности потребовали международного сотрудничества ученых. В 1956 году Игорь Васильевич Курчатов взял на себя инициативу рассекретить эти исследования (до этого они велись под цифрами и кодовыми \150\ названиями, в глубокой тайне). Академик тогда выступил с открытой лекцией на эту тему в Харуэлле (Англия). Эту инициативу продолжил в 1978 году академик Евгений Павлович Велихов. Он предложил ученым других стран взяться за международный проект опытного термоядерного реактора — токамака ИНТОР. Успехи есть и немалые, и всё ж до финишной ленточки еше крайне далеко. Самоуверенности физиков, создавших в рекордные сроки сначала атомную, затем водородную бомбы, был нанесен, так сказать, «термоядерный» сильнейший удар. Казалось, от водородной бомбы до управляемого термоядерного синтеза, где при слиянии самых легких элементов (дейтерия или трития •— ещё один изотоп водорода) начнет, как это и происходит на солнце, выделяться обильная река энергии, казалось, эти два родственных процесса разделяет лишь короткий шаг. Увы! В 1970 году отмечалось 75-летие академика Игоря Евгеньевича Тамма (1895-1971), одного из отцов советского термояда. Было веселое действо, карикатуры на Метра, традиционный капустник. Пелись и такие знаменательные, не утерявшие актуальности и в наши дни, частушки: Говорят, говорят, скоро будет термояд. Будет мирный, будет смирный, управляемый. Нам об этом термояде говорили в детстве дяди. Говорят, говорят, скоро будет термояд! , А теперь мы сами дяди, сами то усе говорим И мечтой о термояде всё горим, горим, горим! Да, успехи физиков неоспоримы, однако вопрос КОГДА? по-прежнему порождает споры и дискуссии. Ну а что Атом делящийся? Во многом и он также не оправдал многих надежд. Во-первых, и это принципиально, на АЭС первого поколения в тепловых реакторах используется менее 2 процентов (!) энергии, содержащейся в уране («горит» только уран-235, другие изотопы урана представляют собой балласт, идущий в «отвалы»), запасы которого так же, как и любого другого минерального топлива, ограничены. Во-вторых, от атома ждали чудес, океана дешевой энергии. И вот реальность: себестоимость электроэнергии на традиционных ТЭС оказалась ниже, чем на АЭС. Возьмем, скажем, данные Минэнерго СССР за 1979 год: себестоимость электроэнергии на традиционных ТЭС — 0,752 копейки за киловатт-час, а на АЭС дороже — 0,786 копейки. И по КПД (коэффициенту полезного действия, главному показателю при получении элетроэнергии) атомные станции уступают тепловым. Почему это так? Очень просто. АЭС — это по существу те же ТЭС. Только паровой котел тут заменен атомным реактором. И получился странный гибрид: что-то вроде телеги (сравнение принадлежит покойному физику профессору Александру Исааковичу Китайгородскому), которую тянет восьмицилиндровый двигатель! А всё оттого, \151\ что мы ещё не умеем НЕПОСРЕДСТВЕННО преобразовывать энергию ядерного деления в электричество, минуя малоэффективные, чреватые многими энергетическими потерями тепловые стадии. (При развале атомов урана выделяется тепло, оно-то, как и тепло сгоревших дров, мазута, угля, и может быть преобразовано в электроэнергию.) И всё же до недавнего времени, до Чернобыля, атомная энергетика уверенно шла в лидерах. Ибо АЭС почитались самыми гигиеничными, самыми «чистыми» энергетическими станциями. В отличие от всех тепловых, загрязняющих воздушный бассейн золой, копотью и дымом. И даже радиационный фон, что уж совсем удивительно, был на АЭС ниже, чем, скажем, вокруг обычных промышленных предприятий. Получалось так, что развернутое, массированное строительство АЭС должно было стать мощным фактором защиты атмосферы от вредных промышленных отходов. И должно было также способствовать — ядерная энергетика не нуждается в кислороде воздуха! термин «горение» тут чисто условный — сохранению неизменного геохимического режима нашей планеты. 5.9. Сделка с Сатаной Ничего не получишь даром, ничто хорошее не может не иметь определенных негативных последствий. И вряд л и разумно стоять на такой позиции: обеспечивай нас, народное хозяйство, всем, чем нужно, делай, что хочешь, но, упаси бог, не затрагивай природу. Это нелепо... Академик Евгений Константинович Федоров В апреле (коварный месяц, тороватый на катастрофы!) 1975 года на территории АЭС в Страсбурге (Франция) были взорваны две бомбы. Расследование показало: то была диверсия — враги развития ядерной энергетики пытались вызвать аварийный выброс радиоактивных веществ, накопившихся в реакторе, и намеренно загрязнить окружающие районы. Эта акция била приурочена по времени к открывающейся в Париже первой Европейской конференции по ядерной энергетике. Вблизи зала заседаний этого форума (а иногда и в самом зале) действовал хорошо отлаженный и отрспстирова.нный ансамбль «демонстрантов». Они страстно выкрикивали: «Долой ядерную энергетику!», «Стоп радиоактивным отходам!», но не забывали единодушно, как по расписанию, уходить на обеденный перерыв. Несомненно: кампания была инспирирована. И организовали её конкуренты быстро развивающейся тогда ядерной энергетики. Те, кому она мешала получать прежние, очень высокие прибыли... Протестовали, разумеется, не одни только конкуренты. Многие люди каким-то шестым чувством понимают, что в Атоме дремлет темная зловещая СИЛА. В 1945 году она проявила себя в Хиросиме и Нагасаке, спо- \152\ лохи этих адских бездн сверкали и при многочисленных ядерных испытаниях, проводившихся в эпоху «холодной войны» и гонки ядерных вооружений. Атом мирный? Но ведь это то же самое, что ручной тигр, рассуждали многие, или домашний волк, которого, как известно, сколько не корми... А раз так, то беда может разразиться в самый непредвиденный момент. «Глупые» вопросы тревожили сознание. Вспоминалась старая, имеющая философскую подкладку максима о том, что нельзя всегда только ВЫИГРЫВАТЬ, вечно только ПОЛУЧАТЬ, ведь жизнь так устроена, что потери НЕИЗБЕЖНЫ, когда-то обязательно придется ПЛАТИТЬ по счету. Приходило на ум и такое: «Как это люди, которым свойственно ошибаться, могут спроектировать надежную атомную установку, построить, эксплуатировать и ремонтировать ее?» Думалось: «Живые люди ведь могут ошибаться, они приходят на работу нетрезвые, под действием наркотиков, с сильной головной болью. И это все реальные факты, которыми полна история строительства и эксплуатации АЭС в самих разных странах...» Настораживала общественность и статистика аварий на АЭС. В мире ежегодно происходит в среднем 45 пожаров на атомных станциях. И только в США за последние два десятилетия случилось несколько сотен аварий, пять из них — крупные. Так расплавление активной зоны реактора на электростанции Три Майл Айленд, не затронув жизни и здоровья персонала, принесло убыток в один миллиард долларов." Что отвечали на все эти резоны атомщики? Они держались высокомерно, трунили над «невежеством» сомневающегося обывателя-Фомы, намекали на некомпетентность критикующих. И сговор с Дьяволом состоялся. Атомная энергетика крепла и росла. И сейчас количество атомных блоков во всем мире увеличилось до полутысячи. И ещё около сотни АЭС строится. В год вводится примерно 20 станций. Сговор с Дьяволом? Чутье и тут не подвело литераторов. В 1904 году, на самой атомной заре, когда ещё и зародышей АЭС не существовало, американский сатирик Марк Твен верно ухватил суть вопроса. Он написал тогда рассказ «Сделка с Сатаной». В нем Сатана, существо, излучающее странное серебристое сияние, признается герою, что сделан из... чистого радия. Герой рассказа продает Сатане душу, и Сатана расплачивается своим драгоценным радиевым телом («по три миллиона за фунт»). Вот что при этом приговаривает Сатана: «Моими девятьюстами фунтами можно обогреть весь мир, залить его светом, дать энергию кораблям, всем станкам, всем железным дорогам — и не израсходовать при этом и пяти фунтов радия!..» Так соглашение Человека с Темными силами было скреплено ещё и литературным «свидетельством». \153\ 5.10. Конец ядерной мечты Понятие «мирный атом» после аварии на Чернобыльской АЭС исчезло окончательно. Валентин Распутин «26 апреля 1986 года в 1 час 23 минуты на Чернобыльской АЭС, которая находится в ста тридцати километрах севернее Киева на реке Припять, во время плановой остановки четвертого блока при уровне мощности 200 МВт (тепловых) произошла авария с частичным разрушением активной зоны реактора и выходом осколков деления за пределы станции. Возник пожар...» Что затаилось, что было скрыто, спрятано за подобными краткими и сухими информационными сообщениями, мы, даже спустя 14 лет после случившегося несчастья, ещё только-только начинаем узнавать. Хотя сразу же после аварии, по горячим радиоактивным следам, вынужденно или по доброй воле, в Чернобыль бросились толпы бесстрашных журналистов. Среди тех, кто не раз совершал чернобыльские экскурсии, был и Владимир Степанович Губарев. Губарев родился в 1938 году в Москве, окончил Московский инженерно-строительный институт имени В. В. Куйбышева, журналист (был редактором газеты «Правда», по отделу науки), прозаик (член Союза Писателей СССР с 1979), драматург (о Чернобыле, через два месяца после аварии, он написал пьесу «Саркофаг», она шла на сценах почти двадцати стран мира), сценарист. За полгода до Чернобыля интуиция газетчика, нюх журналиста подсказали Губареву идею сделать фильм-предупреждение, который, как планировалось, должен был называться «Пожар на атомной». Мыслился такой сюжет: на одну из северных станций, которая выработала свои ресурсы, приезжает специалист по безопасности АЭС «академик Трубецкой» (так назвал Губарев своего героя). Приезжает он, конечно, инкогнито. (О предполагавшемся фильме Губарев рассказал в книге «Зарево над Припятью», книге репортажей о событиях в Чернобыле.) С Трубецким приезжает группа сотрудников, и они моделируют аварию на атомной станции. Цель работы: проверка готовности персонала к такой случайности, желание выработать определенные рекомендации для будущих АЭС, которых строилось тогда в стране немало. И вот в этой критической ситуации, созданной искусственно, намеренно, люди полностью проявляют себя — они ведь не подозревают, что идет эксперимент... Сценарий этого фильма, рассказывал Губарев, надо было сдать на киностудию имени Горького к 15 мая 1986 года, но случилось непредвиденное. Губарев: «В субботу 26 апреля я захватил часть написанного сценария на работу. Все-таки в выходные, когда молчат редакционные телефоны и нет посетителей, можно спокойно- выкроить несколько часов и пописать. Вставил \154\ чистый лист в машинку... Телефонный звонок. Знакомый голос физика, с которым мы не раз бывали и на ядерных взрывах и на атомных установках. „Тяжелая авария на Чернобыльской станции, — коротко сказал он. — Думаю, что 'Правда' не может остаться в стороне. Я вылетаю через два часа. Спецрейсом. Приезжай на аэродром, к депутатскому залу. Жду..."» Так и получилось, что первым журналистом в Чернобыле после аварии оказался именно Владимир Губарев. Его репортажи публиковала «Правда», они тут же, «с колес», перепечатывались газетами многих стран мира. Губарев: «Я много видел за четверть века работы в газете, бывал в атомных и космических центрах, наблюдал за стартами ракет и мирными ядерными взрывами, встречался с крупнейшими учеными XX века... Но то, что я увидел в Чернобыле за те первые две недели после аварии, не могло не поразить меня. Я наконец-то понял, что мы живем в принципиально новую эпоху цивилизации — ядерную... А значит, думать и действовать нужно иначе, чем раньше...» Разумеется, о пожаре на Чернобыльской АЭС писал не один только Губарев. 16 ведущих телекомпании США, Японии, Италии, Австрии и других стран работали в 30-километровой зоне, снятые ими фильмы уже прошли по западным телеканалам. (Первая из них — по времени создания и выхода на экран — получасовая лента итальянского телевидения, режиссера Дж. Монкальво.) Не дремали и литераторы. Первая книга о чернобыльских событиях вышла вовсе не в СССР, а — август 1986 (!!) — в Англии. Она имела громкое название — «Самая серьезная авария в мире. Чернобыль: конец ядерной мечты». Издательство «Панбукс», выпустившее книгу большим тиражом, получило солидную прибыль. В США в 1987 году вышел роман «Чернобыль», созданный известным — автор более 30 романов, лауреат международных премий — американским писателем-фантастом Фредериком Полом. В конце 1986 года он, седой, элегантный, приезжал в Киев: для уточнения деталей своего отнюдь не фантастического — реальность тогда затмила фантастику! — произведения. Фредерик Пол: «Когда меня, писателя-фантаста, расспрашивают о будущем, я отвечаю: „А может, будущего и вовсе не будет? Если вспыхнет война или взорвутся атомные станции и всё это погубит природу? Может произойти нечто похожее на татаро-монгольское нашествие, и человечество остановится в своем развитии... Авария в Чернобыле — последнее предупреждение человечеству..."» В нашей стране о Чернобыле писали Владимир Губарев, Владимир Яворивский, Юлий Медведев, Юрий Щербак и другие писатели. Вышли и обобщающие материалы: «Чернобыль. Дни испытаний», 1988; «Чернобыль: события и уроки», 1989, и другие издания. \155\ 5.11. Как гибель Помпеи Чернобыль... Зловещее название - Черная быль, которое ещё долго, из поколения в поколение будут вспоминать наши потомки, ибо могут оказаться среди них те, кто отмечен печатью случившейся трагедии. Юрий Лукич Соколов «Чернобыль. Рассуждение физика - нереакторщика По прихотливому стечению обстоятельств в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года, в то историческое, как теперь выясняется, даже эпохальное утро автор этой книги, ничего не ведая о КАТАСТРОФЕ ВЕКА, как раз с опасной северной стороны, оставив справа Чернобыль, приближался с московским поездом к Киеву. Киевский клуб книголюбов «Эврика» пригласил тогда группу авторов и редакторов издательства «Молодая гвардия», делающих всесоюзно известную серию книг о науке — «Эврику». Так и оказались мы в весеннем зеленеющем Киеве, гуляли, наблюдали, как проходила на Крещатике международная велогонка, смотрели картины Врубеля, Васнецова в киевских соборах, посещали музеи, встречались с читателями. Я, по материалам своей книги «Занимательно об энергетике», вышла в 1981 году, где Атом подвергался основательной критике с позиций экологии, рассказывал книголюбам о ядерных террористах и прочих возможных ужасных последствиях атомной энергетики. Интересно, как вспоминались мои слова и прогнозы через неделю, когда Киев заполонили панические слухи? Но тогда мы ровно ничегошеньки не знали о том, что совсем рядом идет отчаянная схватка со смертельной опасностью. И, надо сказать, всем нам, москвичам, случайно оказавшимся в Киеве, тогда ещё крупно повезло: ветер в те дни упорно дул в северо-западном направлении. А если бы он предпочел ЮГ, как и случилось позднее? Если бы понес радиоактивные «пары» на киевские кварталы? Только по возвращении — в первые дни мая — узнали мы о Чернобыльской трагедии. Один из авторов, ездивших со мною в Киев, врач по профессии, тут же помчался проверить свою кровь, нашел какие-то изменения в лейкоцитарном, кажется, составе и упорно агитировал других участников поездки, меня в том числе, также провериться. Кажется, никто из нас на это не пошел... И ещё одно странное воспоминание, характера пол у мистического, понимаемое с трудом. Тогда в поезде, в ранние утренние часы, 26 апреля, лежа в купе на верхней полке, я был внезапно разбужен. Никто, ни проводник, ни попутчики, они спали, меня не расталкивал, проснулся я, потому что ярчайшая, салютной силы вспышка «света» ударила меня по закрытым, сонным глазам. Свет в купе не горел... Что это было? Мощнейшие потоки нейтрино, или каких-то других элементарных частиц ударили тогда по моей сетчатке? Или тут виновато что-то совсем другое, еше плохо знаемое медициной и бионауками? Судить не берусь... \156\ Огромные массы людей задела, зацепила своим ядовитым крылом черная чернобыльская птица. Вдумаемся в эти пугающие цифры. 120 тысяч переселенных. А впереди были новые отселения — каждое обходилось государству в 100 тысяч рублей на переселенную семью — с зараженных радиацией — тысячи населенных пунктов! — областей Украины и Белоруссии. Более 600 тысяч «ликвидаторов», тех, кто участвовал в дезактивации опасных территорий. Три миллиона (!!!) проживающих нынче на загрязненных радиацией — радиация свыше одного кюри на квадратный километр — территориях (из них 700 тысяч детей). всё это, как ни парадоксально звучит, наша ОБЫДЕННОСТЬ. Такая же, как вымерший город Припять, город, в котором прежде жило около 50 тысяч преимущественно молодых — средний возраст 26 лет — людей и где теперь НИКТО не живет. (Снимки его, города, пустующих улиц с рядами высотных домов обошли всю мировую прессу.) Лондонская «Тайме»: «Ни одно событие после второй мировой войны не задело за живое стольких людей в Европе, как взрыв 4-го реактора Чернобыльской АЭС». Писатель Юрий Щербак: «Полное осмысление того, что произошло (вспомним Великую Отечественную войну) — дело будущего, возможно — далекого будущего. Ни один писатель или журналист, вне зависимости от степени его информированности, не способен сегодня постичь всего. Придет время, когда чернобыльская эпопея (меня всё время не оставляет мысль, что мы имели дело с эпопеей, которая своими грандиозными масштабами касается коренных вопросов народного бытия — жизни и смерти, войны и мира, прошлого и будущего) предстанет перед человечеством во всей своей трагической полноте, в благодарных жизнеописаниях подлинных героев и в презрительных характеристиках преступников, по чьей вине произошла авария с такими тяжелыми последствиями (их всех необходимо назвать поименно!) — в скупых и точных цифрах и фактах, во всей сложности жизненных обстоятельств и служебных тайн, человеческих надежд, иллюзий, в неоднозначности моральных позиций, занимаемых участниками событий. Думаю, что для создания такой эпопеи необходимы новые подходы, новые литературные формы, отличные, скажем, от „Войны и мира" или „Тихого Дона", какими они будут? Не знаю. Никто не знает». Эти и им подобные слова написаны были лишь через год-два после Чернобыля. А в те апрельские дни 1986 года даже такие выдающиеся люди, как академик Валерий Алексеевич Легасов, ещё не смогли дать должной оценки происходящему. Позже, май 1988 года, академик чистосердечно признавался: «Я должен сказать, что мне тогда и в голову не приходило, что мы двигаемся навстречу событию планетарного масштаба, событию, которое, видимо, войдет навечно в историю человечества, как извержение знаменитых вулканов, гибель Помпеи или что-нибудь близкое к этому». \157\ 5.12. Пришел сигнал - «один, два, три, четыре» ...Я думаю, что существует в жизни особый возраст. Я назвал бы его возрастом зрелости. Он мало связан с возрастом биологическим. Есть люда, вступающие а него очень рано. Но многие, к сожалению, не достигают его никогда. Возраст зрелости наступает тогда, когда к человеку приходит ясное сознание личной ответственности за судьбу не только его собственную и не только за судьбу его близких, но и за судьбу всей страны, всего народа... Но есть и другой сорт людей, к сожалению. Не обремененные чувством долга, а часто и грузом знаний, они легко шагают по жизненной лестнице со ступеньки на ступеньку, достигая этажей высоких, поднимая на уровень общегосударственных интересов интересы личные. Что же тогда удивляемся мы нелепости многих принимаемых решений, как в науке, так и на государственном уровне? Хорошо бы ввести специальный экзамен на зрелость. Но как и кто разработает его программу?.. Валерий Алексеевич Легасов Чернобыль был слеп и кровожаден, он не разбирал ни кто член Политбюро, ни кто рядовой гражданин, не отделял солдат от генералов, малограмотных от академиков. Не пощадил он, а точнее, можно утверждать, что в конечном итоге и УБИЛ академика Валерия Алексеевича Легасова. Легасов (1936-1988) родился в Туле в семье служащего, там окончил школу, но серьезно учиться поехал в Москву. Из воспоминаний Легасова (он успел рассказать, каким «боком» затесался в чернобыльскую историю): «Я окончил инженерно-химический факультет Московского химикотехнологического института имени Д. И. Менделеева. Этот факультет готовил специалистов, главным образом исследователей, которые должны были работать в области технологии атомной промышленности. То есть уметь разделять изотопы, работать с радиоактивными веществами, уметь из руды добывать уран, доводить его до нужных кондиций, делать из него ядерное топливо, уметь перерабатывать ядерное топливо, уже побывавшее в реакторе и уже содержащее мощную компоненту радиоактивную, с тем, чтобы полезные продукты выделить, а опасные, вредные компоненты также выделить, суметь их как-то компактировать, захоронить, чтобы oim не могли человеку вреда нанести. А какую-то часть радиоактивных источников использовать с пользой для народного хозяйства, для медицины, может быть. Вот эта группа специальных вопросов, которым я был обучен. Затем я дипломировался в Курчатовском институте в области переработки ядерного горючего. Академик И. К. Кикоин пытался оставить меня в аспирантуре — ему понравилась моя дипломная работа. Но мы с товарищами договорились какое-то время поработать на одном из заводов атомной промышленности, чтобы иметь некие практические навыки в той области, которая потом станет предметом наших исследований. Я был, как бы, агита- \158\ тором за эту идею, а потому принять предложение об аспирантуре не мог, и я уехал в Сибирь (1961 год. — Ю. Ч.). Здесь пришлось участвовать в пуске одного из радиохимических заводов. Это был очень живой, интересный период времени — вхождение в практику. Около двух лет я работал на этом заводе, а потом все-таки меня „вытащили" в аспирантуру в том же Курчатовском институте... Я разработал ряд технологических процессов... Защитил кандидатскую и докторскую диссертации. Я был избран в АН СССР...» В Институте атомной энергии Легасов быстро прошел путь от аспиранта (был и — из песни слова не выкинешь! — секретарем парткома) до первого заместителя директора Института, в 1981 году (ему всего 45 лет. — Ю. Ч.) он стал академиком, в 1985 (подталкивал его АТОМ!) становится членом Президиума АН СССР. Чернобыль оборвал этот стремительный научный взлет. Утро 26 апреля 1986 года академик хорошо запомнил. Из воспоминаний Легасова: «Была суббота, прекрасный день. Я раздумывал, не поехать ли мне в университет на свою кафедру (суббота — обычный мой день для кафедры) или на партийно-хозяйственный актив, намеченный на 10 утра, а может быть, на всё наплевать и с Маргаритой Михайловной, моей женой и другом, отдохнуть куда-нибудь? Естественно, по складу своего характера, по многолетней воспитанной привычке я поехал на партийно-хозяйственный актив. Перед его началом я услыхал, что на Чернобыльской атомной электростанции произошла авария. Сообщил мне об этом начальник главка ведомства, в подчинении которого находится наш институт. Сообщил достаточно спокойно, хотя и с досадой. Начался доклад. Доклад был, честно говоря, надоевшим, стандартным. Мы уже привыкли к тому, что у нас в ведомстве всё замечательно и прекрасно, все показатели хороши, все плановые задания мы выполняем. Доклад носил характер победных реляций. Воспевая гимн атомной энергетике, большим успехам, которые достигнуты, докладчик скороговоркой сказал, что сейчас, правда, в Чернобыле произошла какая-то авария (Чернобыльская станции принадлежала Министерству энергетики и электрификации), „вот они там что-то натворили, какая-то есть авария, но она не остановит путь развития атомной энергетики..." Около 12 часов был объявлен перерыв. Я поднялся на второй этаж в комнату ученого секретаря. Там я узнал, что создана правительственная комиссия и я включен в её состав. Комиссия должна собраться в аэропорту Внуково к 4 часам дня. Немедленно я поехал к себе в институт. Пытался найти там кого-нибудь из реакторщиков. С большим трудом удалось разыскать начальника отдела, который разрабатывал и вел станции с реактором РБМК, — именно такой был установлен на Чернобыльской атомной станции — Александра Константиновича Калугина. Он уже знал об аварии, ибо со станции ночью пришел сигнал — „один, два, три, четыре". Это означало: на станции возникла ситуация с ядерной, радиационной, пожарной и взрывной опасностью, т. е. присутствовали вес виды опасности...» \159\ 5.13. Мальчик с химической окраины Орда в свое время была, пожалуй, самым эффективным государственным строем. Хан сказал,- сабли наголо и вперед! И полмира покорили... Однако сейчас этот способ действия не может привести к успеху. Новое состояние общества, новое положение в мире требуют совершенно новых решений, новых форм организации и науки, и общества. Но как довести это до понимания феодалов! Валерий Алексеевич Легасов С первых дней аварии Легасов — в Чернобыле, он руководил заседаниями штаба ученых. Губарев («Зарево над Припятью»): «Заглянув в одну из комнат райкома партии, где расположилась правительственная комиссия, увидел несколько человек, склонившихся над схемой четвертого блока. На двери на клочке бумаги было написано: „Академия наук СССР". Один из ученых был хорошо знаком — академик Валерий Алексеевич Легасов. Но поговорить с ним не удалось: по тем отрывистым фразам, взволнованности, наконец, по усталым, ввалившимся от бессонницы глазам сразу же стало понятно — сейчас ни Легасову, ни его коллегам не до бесед с журналистами. Даже поздороваться, пожать руку было некогда...» Когда в Чернобыле произносили фамилию «Легасов», то, по сути, тут говорили об Академии наук СССР: Легасов представлял не себя, а тысячи атомщиков страны. «И распоряжения, приказы, советы и рекомендации, которых так ждала правительственная комиссия, — писал Губарев, — от Легасова, были не только его собственными, но и всех ученых и специалистов той области, которую мы называем коротко — ядерная физика.» В деле укрощения «ядерного пламени» Чернобыля академик вносил и весомый личный вклад: он предложил состав смеси, которой был засыпан горящий реактор, считается, благодаря этому последствия аварии оказались меньше, чем могли бы быть. В общей сложности Легасов проработал в Чернобыле четыре месяца — вместо допустимых 2-3 недель. Губарев вспоминает: «Сколько раз летал он к реактору"? Никто не подсчитывал, да и сам Валерий Алексеевич позже припомнить не мог. А когда я начал настаивать, он сказал: .Зеликолепные ребята — вертолетчики! Прекрасно понимают, сколь опасна их работа, но всегда — подчеркиваю, всегда! — старались так вести машину, чтобы можно было рассмотреть, что творится на четвертом блоке... И в первую очередь не о себе заботились, а о тех, кто на борту. Ну, а когда появилась необходимость сбрасывать грузы точно в реактор, бесстрашно шли к нему, зная и о радиации, и о той опасности, что грозит их здоровью"». Легасов получил большую дозу радиации, врачи, в конце концов, вынудили его вернуться в Москву. Схваченные им дозы непосредственной опасности для жизни не представляли, и всё же, пишет Губарев, «необычайно трудно жить, когда на твоему счету десятки бэр... Эти „бэры" и „рентгены" вовсе не способствуют нормальному психичес- \160\ кому состоянию, а потому и к людям с „бэрами" надо быть вдвое, втрое, в десятки раз внимательнее, добрее, заботливее». Из Чернобыля Легасов сразу же полетел в Вену, где тогда состоялось международное совещание с участием нескольких сот экспертов МАГАТЭ и других международных организаций. Пятичасовой доклад Легасова, как отметило совещание, по своей откровенности «превзошел все ожидания». Позднее Легасов четко сформулировал свои идеи о принципах безопасности ядерной энергетики. Он мечтал о создании нового Института, убеждал, доказывал, требовал совершенно новых подходов к развитию современной техники. Ответом было... молчание. Либо же предложения академика неверно истолковывались, извращались. Легасов: «Мои оппоненты называют меня мальчиком с далекой химической окраины, который пришел учить аксакалов, построивших здание химической науки, как в нем жить и как это здание перестраивать. В этом есть доля истины. Я действительно с окраины, я ведь фшикс-химик. Но сейчас именно на окраинах, в пограничных областях возникают все наиболее важные точки роста. С окружающих долину холмов можно многое увидеть такое, что со дна долины не увидишь...» 5.14. Одновременно Дон-Кихот и Жанна Д'Арк А не кажется ли вам, что многие дискуссии в нашей науке в прежние года, да и сейчас еще, напоминают споры в племени людоедов? Оставшиеся в меньшинстве рискуют быть просто съеденными. Тут уже не научные истины проверяются и отстаиваются, а идет борьба за выживание! В такой борьбе все средства хороши. Истории с биологией, теоретической химией и кибернетикой — только верхний слой, самые одиозные случаи. Страшнее общий стиль, с тех времен укоренившийся и до сих пор сохраняющийся в каждой маленькой научной ячейке. Не умеем вслушаться в доводы оппонента, встать на время на его позицию. Сила аргументов пасует перед силой положения. Валерий Алексеевич Легасов Легасова не только не понимали, но и обвиняли во всех смертных грехах, порой сваливая на него одного чуть ли не все чернобыльские беды. Губарев приводит такое поступившее в «Правду» письмо: «Легасов — яркий представитель той научной мафии, чье политиканство вместо руководства привело к Чернобыльской аварии...» Эти строки написаны вовсе не анонимщиком, а сотрудником Института атомной энергии, где Легасов был заместителем директора... И... в 1988 году Легасов покончил с собой. Следователь Борис Погорелое: «Меня поразил узел на веревке, развязать его было невозможно». Причины самоубийства? Вот сухие заключительные строки «Дела» (пухлого тома, где собраны материалы следствия, протоколы, служебные записки, фотографии...): «Версия о доведении Легасова \161\ до самоубийства не нашла своего подтверждения, так как он не находился в материальной или иной зависимости от кого-либо, не было с ним также жестокого обращения или систематического унижения его личного достоинства, которые могли бы привести его к решению о самоубийстве, а потому лиц, виновных в самоубийстве, не имеется...» Мнение следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР старшего советника юстиции Бориса Погорелова коротко: «Депрессия...» Ой ли? Губарев, близко знавший Легасова, собрал факты последних двух лет, после Чернобыля, жизни академика и склоняется к тому, что Легасова убило непонимание. Губарев, к примеру, вспоминает один из последних разговоров с Легасовым: «Вы не чувствуете себя в вакууме? — спросил меня Легасов. — Нет, — удивился я. — Счастливый человек. Неужели вы так спокойно относитесь к происходящему'? Там, в Лондоне, в Вене, во многих странах ставят вашу пьесу („Саркофаг". — Ю. Ч.), а в Москве, Ленинграде, Киеве она не идет? На кажется ли это странным... — Это дело театров. Драматургия — не основная моя профессия. — А у меня наука — основная... — и тут же Легасов перевел разговор на другую тему». Упоминание о «вакууме» явно было не случайным, ученый тогда словно бы оказался в научной «пустыне», одинокий и покинутый... Депрессия? Возможно, но не одна она привела к роковому исходу. За ликвидацию чернобыльской аварии Легасов был представлен к званию Героя Социалистического Труда, но... награды не получил... Это и многие другие ранящие события — слухи, пересуды, разговоры о конфликтах с дирекцией, с руководством Академии наук — не могли не задевать. Губарев: «Внешне он был невозмутим, не реагировал на происходящее, но стихи (а он их писал жене) показывают, как остро он переживал эту вакханалию слухов». Да что там слухи! Общее состояние советской науки также удручало академика (Легасов: «Бессмысленно, абсурдно решать научные проблемы голосованием. Вспомните Джордано Бруно, Коперника, Галилея. Кто бы поднял руку за них? По мнению дикаря, Земля была и всегда будет плоской. Отсюда следует очень важный вывод: участники спора не должны превышать уровень своей компетентности...»). Легасов пекся о ликвидации застоя. «Но, — пишет Губарев, — 26 апреля (в годовщину Чернобыля. — Ю. Ч.) состоялось совещание в Академии наук, на котором план работ, им предложенный, был, по сути, выхолощен... „Не допустим, чтобы нами руководил мальчишка..." — Это, — продолжает Губарев, — не выдуманная угроза, она принадлежит одному именитому химику. Действительно, в свои 52 года Легасов был для наших «химических классиков» слишком молод. Правда, они не ведали, что ему осталось жить меньше суток... Вечером 26 апреля он узнал о решении, принятом на этом совещании...» Видно, это была последняя капля горечи. «Легасов одновременно Дон-Кихот и Жанна Д'Арк. Неудобный и нелегкий для окружающих человек, но без него ощущаешь пустоту и потерю чего-то близкого к смыслу жизни», — так сказал о Легасове академик Юрий Дмитриевич Третьяков. Губарев: «Легасов перерос рамки, \162\ в которые замыкался раньше. Будто поднялся на вершину, откуда мог смотреть вдаль, а не под ноги...» «Уход Валерия Алексеевича из жизни трудно объяснить и понять — в расцвете сил он покончил с собой. Эта трагедия должна стать уроком для всех нас и укором тем, для кого спокойствие и благополучие превыше всего». Так кто же, или что же погубило Легасова? Кто виноват? Эту загадку, в житейском смысле, на детективном уровне, скорее всего, человечеству уже не разгадать. Но всё же можно, без больших натяжек, без перегиба и нажима, настаивать на том, во всяком случае (таково мнение автора этой книги), что Легасов стал жертвой технического прогресса, он погиб, потому что стоял, как и многие другие из людей, на пути у слепой и беспощадной силы — ВТОРОЙ ПРИРОДЫ, — и она, как мошку, как жалкого червяка, смяла, раздавила его! 5.15. Оседлав пороховую бочку ... научно-технический прогресс, рост мощности цивилизации сулят не только блага. Силою, которую он дает людям, ещё надо уметь пользоваться. Человек оказывается теперь в положении Гулливера, который вошел в хрустальную лавку лилипутов. Одно неосторожное движение - и всё её хрустальное великолепие превратится в битого стекла. Академик Никита Николаевич Моисеев Легасов успел оставить своеобразное научно-техническое ЗАВЕЩАНИЕ (статьи в «Правде», журнале «Коммунист»), где он, в частности, хорошо показал, какой взрывоопасный потенциал таится в недрах Техники. И дело тут не только в угрозе глобальной военной катастрофы. Легасов пишет, что, скажем, в сфере энергетики, ежегодно в мире добывается, транспортируется, хранится и используется около 10 миллиардов тонн условного топлива. По энергетическому эквиваленту эта горючая масса, способная ещё и взрываться, стала соизмеримой с арсеналами ядерного оружия, накопленного в мире. При этом сдвиг структуры топливного хозяйства в сторону всё более широкого употребления газожидкостных энергоносителей заметно повысил риск взрывоопасных явлений крупного масштаба. Легасов так развивает эту мысль: «Оценка и опыт показывают, что сконденсированное газовое топливо массой 20 тонн может создать очаг пожара на площади в тысячи квадратных метров, а 20 тысяч тонн такого топлива, многократно увеличивая площадь горения, способны выбрасывать языки пламени на километровые расстояния. Напомним, что тепловая электростанция мощностью один миллион киловатт (ТЭС средних размеров. — Ю. Ч.) использует 20 тонн газа примерно за 5 минут, а 20 тысяч тонн его — запас на четверо суток. \163\ При быстром горении газовых выбросов в зоне горящего облака температура достигает высоких значений. Представление о характере возникающих при этом поражений дает катастрофа с автоприцепом, наполненным пропиленом, случившаяся близ Барселоны 11 июля 1978 года. Образовавшееся огненное облако пронеслось над расположенным поблизости пляжем, уничтожив более 150 отдыхающих». Равно и химические компоненты, предупреждал Легасов, также имеют хождение по Земле в угрожающих масштабах. Только в Западной Европе в различных производствах накоплено, скажем, мышьяка столько, что хватило бы на полмиллиарда смертельных доз, бария — на 5 миллиардов. Фосген, аммиак, синильная кислота циркулируют по планете в таких количествах, измеряемых от сотен миллиардов до триллионов летальных доз, что на один-два порядка выше накопленных радиоактивных веществ в тех же единицах измерения. Химические катастрофы? Легасов указывает конкретные случаи. (Заметим, в скобках, что бытующий у нас в стране взгляд, будто бы у нас всё плохо, а у них, на Западе, всё хорошо, как видим, из приводимых Легасовым примеров химических катаклизмов, критики не выдерживает.) «В ночь на 1 ноября 1986 года, — сообщает Легасов в статье, — в Мут-тснцс, в 5 километрах от центра Базеля, на берегу Рейна, в складе № 956 загорелось 800 тонн различных химических препаратов. Одни из них были ядовиты в исходном состоянии, другие вступили в процессе многочасового горения в реакции, приведшие к образованию отравляющих веществ. Многие из хранившихся и возникших во время аварии соединений попали в Рейн, поразив его на участке более 300 километров. Было свезено на свалку более 150 тысяч мертвых угрей, сообщалось о гибели щуки, хариуса, судака, форели, цапель, уток, лебедей, бакланов, планктона, водорослей, рачков, червей, личинок насекомых. Нарушена нормальная жизнедеятельность 20 миллионов человек. По оценкам, пока требующим тщательного анализа и уточнения, на возврат к прежнему состоянию этой реки ч её обитателей может понадобиться не менее десяти лет». Число подобных примеров можно было бы легко увеличить. Но мы лучше послушаем, что Легасов писал про вероятность технических катастроф. (Каждый из нас задавал и задает себе вопрос, а не может ли Чернобыль повториться?) Во-первых, академик предупреждал, что НУЛЕВОЙ РИСК ВОЗМОЖЕН ЛИШЬ В СИСТЕМАХ, ЛИШЕННЫХ ЗАПАСА ЭНЕРГИИ, ХИМИЧЕСКИ ИЛИ БИОЛОГИЧЕСКИ АКТИВНЫХ КОМПОНЕНТОВ. То есть, другими словами, абсолютно безопасный реактор — это чушь, почти всякий технический объект подобен неразорвавшейся «гранате». (Известны случаи самовозгорания торфа, зерна или муки на складах!) \164\ Во-вторых, отмечал Легасов, хотя вероятность негативных событий (будь то авиационная, железнодорожная или морская катастрофа, разрушение плотины и т. д.) уменьшается, масштабы последствий — экологических, социальных, моральных, политических — заметно возрастают. В 40-х годах в десятках авиакатастроф погибали лишь десятки людей, теперь же одна авиаавария сразу уносит жизни сотен пассажиров. Или такой пример. В результате гибели аэрокосмического корабля «Чслленджер» были утрачены не только жизни семи космонавтов и выбыл из строя дорогостоящий корабль многоразового действия, но и была задержана колоссальная запланированная программа работ. Еще Легасов отмечал, что опасность, идущая от техносферы, уже стала соизмерима с отрицательными для человека разгулами природных стихий: смерчей, ураганов, землетрясений... Так Вторая природа «догоняет» природу Первую. В-третьих, Легасов старался сделать понятной истинную цену словам типа: «вероятность аварии объекта порядка 1СГ4». Ничтожная величина? Да, проектировщики и конструкторы старались тут изо всех сил. И цифра 10 4 означает, что из-за неблагоприятного стечения обстоятельств с учетом реальной надежности механизмов, приборов, материалов и человека возможно одно разрушение объекта за десять тысяч объекто-лет. Безусловная гарантия, но лишь в том случае,"если объект уникален, выполнен в единственном экземпляре. А если их десять тысяч? То, увы, статистически ежегодно один из них может стать источником аварии, причиной гибели множества людей. Выход? Казалось бы, надо всячески уменьшать цифру 10 : до 10 ? 10 s? Добиться этого можно, вводя вторые, третьи, четвертые дублирующие, резервные системы защиты. Однако они так усложнят, а главное, так удорожат машину, агрегат, процесс, что подобные меры защиты уже станут ЭКОНОМИЧЕСКИ НЕВЫГОДНЫМИ. Так вот и возникают мини-Чернобыли: промышленные, химические. И с АЭС та же история. Мы помним, что обещали атомщики. Они говорили: вероятность аварии на атомной станции ничтожна — сравнима с вероятностью падения на Землю крупного метеорита (как упавший на голову кирпич?). Тут, считалось, риск в 100 000 раз меньше, чем риск получить увечье в автомобильной, скажем, катастрофе. К сожалению, жизнь опровергала подобные декларации, и не раз (ныне выясняется, что аварии с человеческими жертвами были уже на АЭС в Белоярскс, Ленинграде, в Армении, Запорожье, Калинине, Балаково), что стремление к массовости, дешевизне систем и устройств превратили гарантии безопасности в вещь сомнительную. И Человек оказался заложником техники. Существом, которое мчится в будущее, буквально ОСЕДЛАЙ ПОРОХОВУЮ БОЧКУ! \165\ 5.16. Чернобыльская морковка И вдруг я понял, что такое счастье. Это трава, в которую можно лечь, не боясь радиации. Это теплая река, в которой можно искупаться. Это коровы, молоко от которых можно свободно пить... Я ощутил себя космонавтом, возвратившимся на Землю из далекого и опасного путешествия в антимиры. В эту минуту меня позвала одна моя знакомая и дала какое-то растение, вырванное с корнем. Ничего примечательного: грубые, темно-зеленые листья и толстый ствол, словно бы подкрашенный фиолетовыми чернилами. Это растение называется «Чернобылья. Горек был его привкус. Юрий Щербак «Последнее предупреждение» В 1984 году муниципалитет Нью-Йорка был вынужден организовать (техника, химия, биотехнология довели до этого шага) экологическую полицию. «Наше рабочее время — круглые сутки, — говорит Энтони Россано, — один из трех офицеров этого спецотряда полиции, состоящего из 22 человек. — Последние три месяца мы бывали дома урывками. Обычно у нас двадцать пять вызовов в сутки, а прошлым летом доходило до сотни...» Отряд Россано — первый в США отряд полиции, занимающийся расследованием экологических преступления. Дел у него (в Нью-Йорке миллионы жителей) предостаточно. «В Гарлеме дети нашли мешок использованных одноразовых шприцев и стали играть с ними. На пустыре, — сообщает в статье „По следам экологических преступлений" американский журнал „Дискавер", — обнаружено 90 металлических бочек с химическими отходами неизвестного происхождения. Ломают старый дом, причем в воздух поднимаются тучи асбестовой пыли, вызывающей рак легких. Небольшая фирма по размножению чертежей на синьках слила отработанный нашатырный спирт в городскую канализацию...» Полицейские, обследующие стихийные или организованные свалки, должны быть непременно одеты в защитные противохимические костюмы и респираторы. Но чаще (пока?) на практике, бывает достаточно плотных резиновых перчаток. В обязательное снаряжение входит также пистолет и... наручники. Сотрудники экологической полиции, кроме обычного курса полицейских наук, должны изучить экологию и химию, должны уметь сделать на месте преступления химический анализ. Все они регулярно получают впрыскивание гаммаглобулина (средство против многих инфекций), прививаются от гепатита, ежегодно у них берут кровь на анализ для выявления пестицидов, свинца и других ядов. У экологической полиции масса добровольных помощников, честных граждан, обеспокоенных растущим загрязнением окружающей среды, они сообщают по телефону* о появлении на обочине дороги мазутной лужи, \166\ бочонков с неприятно пахнущими химическими отходами, о густом дыме, валящем из фабричной трубы. С их помощью, а также самостоятельно были выявлены сотни экологических преступлений. Многие нарушители угодили в тюрьму, было выплачено более миллиона долларов штрафов... Отчет о деятельности экополиции Нью-Йорка выглядит детской забавой в сравнении с тем, что творится на российских, украинских, белорусских и иных нивах и весях. И непонятно, смогла бы ОКОЛО1ИЧЕСКАЯ милиция (она вскоре, конечно же, появится и у нас — это просто вопрос времени) тут что-либо сделать. Трудности? Чтобы их увидеть, поговорим опять — мы это обещали читателю — о пище нашей, о том, что же мы едим. Александр Минкин (его статью выше мы начали обсуждать) приводит данные, которые совершенно ужасны, вот что он пишет: «Совершенно точно известно, что зараженным радиацией, „грязным" районам Украины и Белоруссии (следы Чернобыля. — Ю. Ч.) все три года (1987-й, 1988-й, 1989-й) увеличивали план по мясу, молоку и т. д. Об этом публично заявил даже первый секретарь Пародического райкома В. Будько. Не будем ужасаться. Не будем кричать о преступной безответственности и лживости ответственных инстанций, — пишет Минкин. — Мы не на митинге. Мы просто и спокойно должны понять, что за эти годы нами произведены, проданы и съедены сотни тысяч тонн весьма вредных для организма продуктов. Так сказать, ПОВ — пищевых отравляющих веществ». Минкин продолжает (кстати, его статью в свое время, в перестроечную пору, отказался публиковать даже революционно бесстрашный «Огонек»): «В грязных радиоактивных районах живут люди. Дышат грязным воздухом. Чтобы они не слишком быстро умерли, их надо кормить чистыми продуктами. Продукты эти везут из чистых районов. Люди в грязных районах продолжают работать, выращивать пищу. Эту грязную пищу отправляют в чистые районы. На грязных землях тратятся семена, деньги, горючее, техника и всё такое прочее, чтобы вырастить яд для чистых. Бред! Увы, это бредовая реальность. Единственное логическое объяснение, которое пришло мне в голову, это такое: власти стараются подравнять продолжительность жизни в грязных и чистых местах. Ну и статистику раковых заболеваний заодно подравнять тоже. Нет? А зачем тогда это делается? Ведь больных надо будет лечить. Онкологические больные обходятся дорого (до 100 тысяч долларов обходится за границей лечение больного лейкемией ребенка. — Ю. Ч.) Потребуется западная техника, новые больницы, сотни врачей. всё это надо будет покупать за валюту, строить, учить... Не дешевле ли купить чистой еды?..» А, возвращаясь к советам диетологов, успокаивающих людей тем, что уран входит в состав живых тканей (каждый день с пищей мы потребляем 0,000002 грамма урана, всё население нашей страны «владеет» примерно \167\ 4-мя килограммами такого органического урана), усиленно рекомендующих, по старинке, по инерции, диеты и соки, Минкин спрашивает: «ЧЕРНОБЫЛЬСКАЯ МОРКОВКА — это морковка или нет? По форме (виду, цвету...) — да. А по полезности? Чернобыльский морковный сок вылечит вашу болезнь или добавит парочку новых? А чернобыльское молоко? Чернобыльское мясо?..» 5.17. Смерть на временном хранении Безопасность - это если знаешь, как увернуться от опасности. Эрнест Хемингуэй «По ком звонит колокол» Есть веши, о которых догадливые специалисты-атомщики благоразумно предпочитают помалкивать. Бум со строительством АЭС в 60-е годы поставил проблемы безопасной работы реакторов и «человеческий фактор». В Чернобыле ошибки операторов, как известно, сыграли свою роковую роль. О халатности атомной обслуги свидетельствует такое приведенное В. А. Легасовым высказывание директора станции: «А что вы беспокоитесь? — Да, атомный реактор — это самовар, это гораздо проще, чем тепловая станция, у нас опытный персонал, и никогда ничего не случится». Специалисты помалкивают, а плохо информированная общественность остается в неведении. Складывается впечатление, что даже самые яростные противники атомной энергетики не вполне представляют себе предмет отрицания. Сыр-бор обычно разгорается вокруг АЭС, уже построенных или планируемых к строительству. Но, между тем, корпуса с реакторами — всего лишь верхушка ядерного айсберга. А основная часть его — весь так называемый ядерный топливный никл (сокращенно ЯТЦ). ЯТЦ включает в себя добычу урановой руды и извлечение из нее урана; многопередельные процессы переработки уранового сырья в готовое ядерное топливо (обогащение урана); использование его при выгорании в ядерных реакторах; транспортирование и химическую регенерацию отработавшего топлива; очистку его от радиоактивных отходов (РАО) и примесей; их безопасное вечное захоронение; а также возможный возврат (рецикл) регенерированного урана и накопленного в отработавшем топливе плутония в топливосодержащую систему ядерной энергетики. Сразу надо отметить: весь этот сложнейший цикл безумно дорог (разговоры о дешевизне атомной энергии вздор), исключительно энергоемок и неэкологичен. Нет ни одного другого энергоносителя, использование которого оставляло хотя бы приблизительно столько отходов, сколько ядерная энергетика, и нет таких отходов, которые по степени своей опасности хотя бы отдаленно напоминали продукты ядерного деления. \168\ Гималаи смертоносного праха растут на каждом этапе ядерного топливного цикла, начинающегося ещё на стадии добычи сырья, то есть на урановых рудниках, усугубляя на каждом новом витке ЯТЦ опасную экологическую ситуацию. Назовем конкретные факты. Только в США к 1982 году накопилось около 175 миллионов тонн отходов от добычи урана, из которых выделяется продукт распада урана — радон 222. Эти горы, испускающие вдобавок слабое альфа-излучение, долгое время считались безопасными (впрочем, как и многое другое в ядерном хозяйстве). «Безвредный», как полагали, песок использовался в американском штате Колорадо при строительных работах. И только когда стало известно, что излучение радона способно вызвать рак легких, пришлось американцам сносить тысячи жилых домов, школ и супермаркетов. Обнародованием этого и ему подобных свидетельств у нас в стране занимаются, к несчастью, не статистические и информационные ведомства, а отдельные энтузиасты-добровольцы. Что очень характерно, ибо в наше сложное время мы уже привыкли к тому, что писатели вдруг превращаются в экономистов и социологов, директора заводов становятся публицистами, журналисты —- историками. Вот и Борис Александрович Куркин, выпускник МГИМО, специалист по международному праву, кандидат юридических наук, доцент Академии МВД СССР, неожиданно решил вторгнуться в святая святых, в область, куда и профессионалы допускаются только по особым спискам и разрешениям — в тайны атомной энергетики. Но Куркин не просто из любопытства захотел выведать все тонкости, связанные с «мирным» (?!) атомом, он желал развеять многие стереотипы мышления, развенчать многие дутые мифы. И этот одиночка (совсем как в детективных фильмах) сразу же оказался оппонентом без малого 20 министерств и ведомств и около сотни организаций, причастных к развитию атомной энергетики в нашей стране. Особенно интересовала Куркина проблема радиоактивных отходов (РАО). В статье «Смерть на временном хранении?» он пишет: «В процессе ядерной реакции почти 99 процентов топлива идет в отходы, представляющие собой радиоактивные продукты расщепления (плутоний, цезий, стронций и т. д.), которые нельзя уничтожить, а можно лишь вечно хранить на спецскладах. Иными словами, радиоактивную смерть можно лишь производить, но нельзя уничтожать. Важно подчеркнуть, — продолжает Куркин, — что любой предмет, пришедший в соприкосновение с энергоносителями (твэлами, ТВС и т. д.), а также продуктами их распада подвергается радиоактивному заражению: здания, аппаратура, емкости и транспортные средства через некоторое время сами становятся источниками радиации, требующими в свою очередь тщательного захоронения...» \169\ 5.18. Плутониевые острова Машина мчалась в красных отблесках мигалки. Прошли двадцатый километр, всё нормально», - докладывал по рации водитель Виктор Сидорцое, поглядывая на стрелки приборов. Далекий диспетчер отмечал по его сообщениям прохождение контрольных пунктов, «вел» машину по трассе. Впереди маячила желтая «Волга» автоинспекции, прокладывая ему путь, Сидорцов крепко сжимал баранку. В первых рейсах напряжение было так велико, что. даже прибыв на место, он не мог сразу оторвать руки от руля. Ведь за его спиной, отделенные от кабины свинцовой преградой, стояли контейнеры с опасным грузом — радиоактивными отходами... В. Иткин.Л. Черненко «Радон» без секретов. Репортаж с необычного предприятия» Как, собственно, обстоят дела с захоронением радиоактивных материалов, никто толком до сих пор не знает. Жидкие РАО в нашей стране ещё совсем недавно закачивали в подземные водоносные горизонты, уничтожив предварительно бездну артезианских колодцев. Слава богу, от этой порочной практики, вроде бы, отказались. Что творится сейчас, сказать трудно. Хотя в последние годы разбуженные гласностью и Чернобылем коекакие сведения стали просачиваться в печать. Даже в последние годы советской власти появились публикации в «Правде», в журнале «Спутник» (1986 год). В этом журнале, в статье «„Радон" без секретов», рассказывалось о работе особого, сделанного с расчетом на века предприятия «Радон», расположенного неподалеку от Москвы. Оно не выпускает какой-либо продукции, а принимает её — радиоактивную, смертельную — и хоронит — подальше и ненадежнее — в земле, за глыбам и бетона, за свинцовой броней... Корреспонденты рассказывали, что не одна только атомная энергетика потребляет и «вырабатывает» радиоактивные вещества. Что «мирная» радиоактивность, словно расползающаяся при эпидемии инфекция, завоевывает всё новые территории, области применения. С её помощью выводят новые сорта сельхозкультур, получают материалы с заданными свойствами, ищут дефекты в заводских изделиях, ставят диагнозы и лечат. И всюду — в клиниках, институтах, на предприятиях — образуются радиоактивные отходы. Их объемы не так уж и велики, но от этого они не становятся менее опасными. И приходится их, почти что тайно, везти (корреспонденты писали о мужественных водителях, перевозящих смертоносный груз — а если авария дорожная? где-нибудь в густонаселенном центральном районе столицы?) в «изоляторе» типа «Радон», где люди в белых халатах, с похожими на авторучки дозиметрами в кармашках (у каждого работника «Радона» свой личный код, набрав его, можно мгновенно узнать, какую дозу облучения ты набрал за время работы), будут, используя могучую технику, «отжимать», обесгаживать (отходы должны стать твердыми, занимающими минимальный объем), покрывать их защитными оболочками, прятать в подземных хранилищах... \170\ «Радон», видимо, спроектирован для захоронений мелкомасштабных. А что делать с радиоактивными холмами (горами'.'), которые накопили и продолжают накапливать АЭС? Где их хранить-прятать? Трудность тут главная в том, что радиоактивность «выветривается» очень не скоро. К примеру, недавно ученые обнаружили в каркасе реакторов-ветеранов (срок их службы 25-30 лет) радиоактивные никель-59 и ниобий-94. Период распада этих «активированных» нейтронным обстрелом веществ составляет поистине геологические сроки — соответственно 80 000 и 20 000 лет! В отличие от угля или нефти ядерное топливо «горит» гораздо медленнее. Это горючее превращается в шлаки лишь по истечении трех лет. Вот эти-то шлаки и надо извлечь из реактора и отправить на хранение в особые «могильники». Обычные отходы мы бросаем в мусоропровод. С ядерными отходами всё гораздо сложнее. Их надо захоронить (слово-то какое!) надежно, так, чтобы по прошествии и многих, мы видели, ТЫСЯЧ лет (у тория-232 период полураспада составляет 14 МИЛЛИАРДОВ лет! сроки, сопоставимые с жизнью нашей Вселенной) они оставались безопасными для землян. Что делать? Одни эксперты считают, будто бы самое лучшее было бы отправить радиоактивные шлаки на ракете в космическое пространство. Этакий бездонный «мусоропровод»! Другие авторитеты предлагают на эту роль земные недра. Советуют прятать ядерные шлаки глубоко под землей. Академик Петр Леонидович Капица, обсуждая этот вопрос, предлагал располагать атомные станции на небольших незаселенных островах в океане, подальше от жилых мест. Его поддерживал тоже физик и тоже лауреат Нобелевской премии американец Глен Сиборг: он ратовал за создание специально выделенных «плутониевых островов». Так что же выбрать? Хранить радиоактивные отходы на дне океанов, во льдах Антарктиды, в кратерах давно потухших вулканов?.. Предложений было немало, однако ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ всё ещё не выработано. 5.19. В угоду заинтересованным ведомствам Представьте себе переполненный автобус, водитель которого оказывается пьян до невменяемости. Пассажиры начинают кричать и требовать, чтобы он остановился. Но в это время «откуда-то» поступает команда, чтобы он гнал с максимальной скоростью. И разъяснение: «Так вы быстрее доедете и отмучаетесь». Пока биологическая наука ещё только разбирается, чем атомные программы грозят человечеству, соответствующие ведомства вырывают из бюджета огромные дотации, форсируют строительство, нарушают нормы безопасности, в общем, гонят... Борис Куркин, из беседы с корреспондентом журнала «Юность», 1989 год. Проблема хранения РАО становится и международной, и политической. Вспомним хотя бы, об этом писала пресса, нашумевшую аферу между западногерманскими и бельгийскими фирмами, «спихивавшими» друг \171\ другу высокорадиоактивные отходы, выдавая их за слаборадиоактивны с. Кончилось это дело тем, что руководители фирмы «Транснуклеар» тайно подмешали к отходам со слабой радиоактивностью, направляемым в Бельгию, «всего-то» 100 граммов зараженного плутонием материала. Такого вещества, при соответствующей дозировке, хватило бы, чтобы отправить^ в мир иной несколько миллионов человек. Так гуляет плутоний по европам... Кстати, о граммах, килограммах и ТОННАХ. Мощность А-бомбы, сброшенной на Хиросиму, составляла 20 Кт, следовательно, в результате её взрыва образовалось 740 граммов страшных радиоактивных отходов. Вы спросите, а каков же был радиоактивный выброс в дни чернобыльской трагедии? Борис Куркин отвечает на этот вопрос. Его оценки опираются на данные, опубликованные журналом «Атомная энергия» (ноябрь 1986 год). Итог расчетов таков: суммарный выброс ядерных шлаков в Чернобыле составил приблизительно 63 килограмма! При этом указанные данные рассчитаны на 6 мая 1986 года, хотя реактор продолжал «гореть», правда, с меньшей силой, до 10 мая. Сравним: 740 граммов и 63 килограмма!! Это сколько же А-бомб оказалось рассыпанными по тысяче километровым территориям нашей многострадальной страны (тогда СССР)? А если бы в тот злополучный день в четвертом реакторе взорвались и были бы выброшены в атмосферу ВСЕ накопившиеся в нем радиоактивные осколки деления, а их там было примерно ОДНА ТОННА!!!? Так куда же девать РАО? Вопрос этот так и остается без ответа. Развитые страны Запада пытались навязать отходы своих АЭС странам третьего мира. Почти везде отказ. Китай, было, предложил себя в качестве атомной помойки, но вовремя отказался. Борис Куркин, в беседе с корреспондентом «Юности», высказывает довольно обоснованное предположение, что отходы АЭС стран СЭВ, Финляндии, ФРГ до недавнего времени (может, и сейчас их везут в Россию?) свозились для захоронения на территории СССР... Проблема РАО имеет не только техническое, технологическое, биологическое, генетическое, политическое и иные аспекты, это ещё и этическая проблема. «Нравственно ли снимать пенки с ядерной энергетики, — спрашивает С. Петухов (статья „Риск", журнал „Химия и жизнь"), нынешнему поколению, оставляя свои радиоактивные экскременты потомкам? Это уже выходит за рамки компетенции специалистов, это -— дело нашей общечеловеческой совести». И дальше (С. Пастухов): «Так как же поступать с „мирным атомом"? Может быть, честно признаться сами себе, что пока ещё не созрели для его безопасной эксплуатации, и отложить эти дела до времени, когда созреем?» \172\ Примерно к тому же мнению склоняется и Борис Куркин. Вот его слова: «Подведем итоги. Нетрудно заметить, развитие ядерной энергетики — это крайне дорогостоящее минирование собственной земли ядерными зарядами замедленного действия, которые когда-и и когда, а непременно сработают. И неужели в угоду заинтересованным ведомствам мы должны балансировать на грани самоубийства?» \173\ Глава 6. По АНТИдарвиновским законам Дарвина нередко называют Ньютоном естествознания. Зто неверно. Дарвин был только Коперником; подобно последнему, он лишь опроверг гипноз очевидности и доказал, что органические формы не постоянны, а, наоборот, изменчивы. Почему это происходит,Дарвин не мог установить, как и Коперник не знал, в силу каких законов планеты вращаются вокруг Солнца. Юрий Александрович Филипченхо (1882-1930) Дарвин, увы, не решил проблему ЭВОЛЮЦИИ, только поставил этот вопрос перед ученым миром. ещё более запутанны законы эволюции ТЕХНИКИ. В Москве живет профессор Борис Иванович К)ярин, который стал «Дарви-ном в мире машин», он уверен: дарвиновские подходы к изучению Первой природы частично годны и при описании Второй природы: здесь также действует «естественный отбор», борьба за существование между видами машин и механизмов. Полная аналогия с дарвинизмом? Нет, в технике действуют ещё и особые, скажем так, АПТИдарвиновские законы — «законы беззакония», то, что у философов получило наименование «демонизма техники». Его суть? Главное то, что Вторая природа, неимоверно разросшись, став вровень с природою естественной, уже гнет свою линию, навязывает людям свою волю. И можно считать, что ТРЕТЬЯ МИРОВАЯ, война Техники с Человеком уже началась. Историю дарвинизма можно, по желанию, смело отсчитывать от того волнующего момента, когда пасмурным, всё еще, к досаде, ветренным декабрьским утром 1831 года, лихо распустив, с благословения Британского адмиралтейства, паруса, отправился в далекое путешествие молодцеватый десятипушечный, водоизмещением 235 тонн, двухмачтовый военный бриг «Бигль». (Это слово по-английски означает «гончая», на носу корабля возвышалось небольшое резное декоративное изображение собаки этой породы.) Именно на этом судне для свершения экстраординарных научных подвигов Провидение и посылало своего человека. Природа, не заинтересованная, верно, в том, чтобы открывать свои глубокие тайны первому встречному, всячески препятствовала отплытию. Натиски буйного шторма дважды возвращали корабль в гавань. Третья попытка. И... «Бигль» напоролся на подводный камень: пришлось латать \174\ пробоину. А тут ещё вскоре, совсем некстати, подоспело Рождество, матросы загуляли — поднять паруса было просто некому, даже часовым у трапа пришлось тогда ставить мичмана. И лишь с питой попытки, 27 декабря, историческое ОТПЛЫТИЕ ВСЁ же состоялось. В известной мере, это было как выстрел легендарной «Авроры» — сигнал ко всеобщей научной АТЛКЕ, приказ для естествоиспытателей всех стран и рангов сплотиться под новым знаменем дарвинизма и начать планомерный штурм невзятых ТВЕРЛЫНЬ. И Бонапартом, хоть числился он на борту парусника скромно всего лишь «натуралистом», выступал тут, ещё даже не подозревавший о своем высоком предназначении, о высшей миссии, о поджидающей его мировой славе, мягкий, нерешительный 22-летний английский джентльмен Чарлз Роберт ДАРВИН. 6.1. Великое Приключение Когда мы перестанем смотреть на органическое существо, как дикарь смотрит на корабль, т. е. как на нечто превышающее его понимание; когда в каждом произведении природы мы будем видеть нечто, имеющее длинную историю; когда в каждом сложном строении или инстинкте мы будем видеть итог многочисленных приспособлений, каждое из которых полезно его обладателю, подобно тому, как всякое великое механическое изобретение есть итогтруда, разума и даже ошибок многочисленных тружеников; когда мы выработаем такое воззрение на органические существа, как неизмеримо - говорю на основании личного опыта - возрастет интерес, который представит нам изучение естественной истории. Чарлз Дарвин Дарвин (1809-1882) родился в старинном городке Шрусбери в семье состоятельного, пользовавшегося широкой известностью врача Роберта Дарвина. Он был, в свою очередь, сыном знаменитого натуралиста XVT1I века Эразма Дарвина, 1731-1802. Этот человек, необъятных размеров, весил 340 фунтов — 136 килограммов! — настоящий Гаргантюа, был известен на всю Англию своими сборниками стихов, трактатами по естественной философии, медицине, законам органической жизни и... своим животом: чтобы обладатель его мог садиться за обеденный стол, в последнем потребовалось сделать специальное полукруглое углубление. Чарлз принадлежал к славному клану: его дед по матери, сын гончара, Джосайя Веджвуд (1730-1795), художник-керамист и предприниматель, был создателем английского фарфора, двоюродный брат Чарлза, Фрэнсис Гальтон (1822-1911), стал изобретателем дактилоскопии, основателем евгеники, науки, пекущейся об улучшении человеческой породы, и биометрии (Гальтон, в частности, подсчитывал, во сколько раз ребенок богатых родителей «ценнее» ребенка пролетария). Из рода Дарвинов и Веджвудов вышло и немало других известных британцев. (И даже дети Чарлза, их было десять, также прославили английскую науку; Джордж стал известным астрономом и математиком, \175\ Фрэнсис — ботаником, Леонард — биологом, Горас — инженером, изобретателем точных приборов; учеными подвигами прославили себя и внуки Чарлза Дарвина...) Учился Чарлз в «грамэтической школе», где главное внимание уделялось изучению древних языков, не очень прилежно (Дарвин: «школа... была в моей жизни пустым местом»). Зато он очень активно собирал насекомых, минералы, наблюдал птиц («ты ни о чем не думаешь, кроме охоты, собак и ловли крыс, ты опозоришь себя и всю нашу семью!» — ворчал отец). С увлечением занимался и химией, вместе со старшим братом, за что и получил от своего педагога презрительную кличку «Газ». Вначале отец считал, что Чарлзу лучше всего стать врачом. Он посылает его, 1825 год, в столицу Шотландии Эдинбург учиться на медицинском факультете университета. Однако «будущего медика» больше интересовали животные: в часы отлива он собирал различных морских тварей среди скал залива Форт, на берегу которого расположен Эдинбург, а затем изучал их строение (уже тогда он сделал два небольших открытия, касавшихся личиночных форм пиявок и мшанок). Чарлза не увлекла медицина (есть версия, что Дарвина ужаснула, потрясла операция без наркоза, которую ему вместе с другими студентами довелось наблюдать), и он решает, по совету отца, стать богословом: поступает на теологический факультет (колледж Христа) в Кембридже. И вновь любовь к изучению живой природы отвлекает его: он становится энтомологом, отличным знатоком британских жуков. Уже став знаменитым, Дарвин не раз с добродушным смехом вспоминал, как однажды нашел под корой дерева какого-то редкого жука. Взяв его, он тут же увидел второго, ещё более редкого. Схватил его другой рукой. Но... в этот миг выполз третий — жук уж совсем редкостный, такого Чарлз раньше не встречал. Что делать? Он сунул жука из правой руки в рот, однако тот вдруг выпустил ему на язык струю едкой жидкости. Юноша с досадой выплюнул его, но момент был упущен -— редкостный жук успел убежать... Весной 1831 года Чарлз сдает выпускные экзамены, удостаивается степени бакалавра, ему надлежало в будущем получить церковный сан... И опять Чарлз свернул с уготованной ему дороги: в то время снаряжалось парусное судно для картографической съемки побережья Южной Америки, искали человека, который смог бы заняться сбором геологических, зоологических и ботанических коллекций, и знавший Дарвина по Кембриджу его наставник в науках профессор Генсло рекомендовал именно его. Так он и оказался отплывающим на борту «Бигля», став участником Великого Приключения. Это был дар судьбы, хотя и здесь возникло вначале немало препятствий: возражал, противился отец — его с трудом уговорили родственники, против Чарлза был настроен и капитан «Бигля» Роберт Фицрой. Фицрой увлекался модной тогда френологией, учением о связи между духовным обликом человека и строением и очертаниями его черепа и лица, и форма носа у Дарвина — слишком длинный — ему решительно не понравилась. По учению великого физиогномиста \176\ Иоганна Лафатера (1741-1801) человек с таким носом не мог обладать ни энергией, ни решимостью, необходимой для столь ответственного и долгого плаванья — вначале хотели плыть два года, но путешествие затянулось на добрые пять лег. И всё же Указующий Перст расчистил для Дарвина дорогу: всё обошлось, «Бигль» отправился в странствия вместе с Чарлзом. «Это было моим вторым рождением, — писал позднее Дарвин. — Всем, что я сделал в науке, я обязан путешествию на „Бигле"». Да, уезжал из Англии скромный юнец (хотя и шести футов ростом), дилетант — собиратель горных пород, растений и животных, а вернулся, 1836 год, выдающийся, собравший несусветно гигантскую коллекцию наблюдений по зоологии, ботанике, геологии, палеонтологии, антропологии и этнографии ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ПРИРОДЫ. 6.2. Внезапно появился конкурент Жаль, что он не приложил своей теории, по которой мастодонт и прочие крупные животные вымерли по той причине, что дверь в ковчеге Ноя была сделана слишком узкой, и они не смогли туда пролезть... Чарлз Дарвин об анонимной заметке, отстаивающей библейские сказанияо сотворении мира «Зовут меня Чарлз Дарвин. Родился я в 1809 году, учился, проделал кругосветное плавание — и снова учился». Эта, самая краткая, автобиография точно отражает основные вехи жизни величайшего естествоиспытателя XIX века. Более 20 лет после возвращения в Англию из плавания на корабле «Бигль» размышлял Дарвин над тем, как можно объяснить невероятное разнообразие видов и разновидностей всего живого на земле (одних только жуков ученые насчитывают до 100 000 видов!). Как отнестись к тем скелетам ископаемых, обнаруженных им на мысе Пунта-Альта — скелетов мегатерия, мастодонта, теходонта, других жвачных животных? Многие из них начисто исчезли, другие изменились до неузнаваемости — Почему? Когда? Каким образом?.. Итогом всех этих размышлений стал его великий труд «ПРОИСХОЖДЕНИЕ видов ПУТЕМ ЕСТЕСТВЕННОГО ОТБОРА, ИЛИ СОХРАНЕНИЕ БЛАГОПРИЯТСТВУЮЩИХ ПОРОД В БОРЬБЕ ЗА ЖИЗНЬ». На титульном листе книги, теперь её кратко именуют «Происхождение видов», более мелким шрифтом, пониже названия, Чарлз Дарвин был именован магистром наук, членом Королевского, геологического, лин-неевского и других обществ, автором «Дневника изысканий, произведенных во время кругосветного плавания корабля её Величества „Бигль"». Книга вышла в 1859 году, когда Дарвину было 50 лет. Все 1250 экземпляров первого издания этой книги (при жизни Дарвин переиздавал се 6 раз) разошлись в Лондоне за один день. ещё бы! Ведь Дарвин фактически отрицал бога, он ставил под сомнение все 39 догматов англиканской церкви. \177\ Этот несостоявшийся священник своей работой утверждал, что природа может обойтись без ТВОРЦА, который якобы — верующие всех религий верили в это — создал не только небо и землю, но и всех земных тварей. Библия, стих 24: «И сказал бог: да произведет земля душу живую по роду ее; скотов и гадов и зверей земных по роду их; и стало так». Изучение рукописей и записных книжек Дарвина показало, как постепенно зрело его учение. Основы теории были сформулированы ещё в 1829 году, но лишь 3 года спустя он набросал так и оставшийся в рукописи очерк на 35 страницах. Дарвин видел враждебность большинства ученых. Позднее в Германии, стране философов и дедукции, противники Дарвина выпустили подленькую медаль: великий ученый был изображен на ней... с ослиными ушами. Как ядовито отметил Климент Аркадьевич Тимирязев (1843-1920), посетивший Дарвина в Дауне, ставший потом блестящим пропагандистом дарвинизма в России, был и автором очерка «Чарлз Дарвин и Карл Маркс», медаль была «из экономии свинцовой». Ученый страшился реакции со стороны духовенства. Хотя ему и не требовалось совсем уж изгонять из своей теории божественное начало, ведь можно было рассуждать и так: Господь создал законы, и они сами управляют ходом естественных процессов. Поэтому-то повсюду Дарвин и старался всячески укрепить свои доводы, сделать свою теорию действительно неопровержимой, старательно копил монбланы фактов и доказательств (тут у него есть нечто общее с работой Карла Маркса над «Капиталом»). Собирая факты, Дарвин заставлял работать на себя всех, в том числе даже мальчишек, которые ловили ему ящериц и змей, приносили щенят и кроликов. Он изучал домашних животных, перечитывал сотни книг, делал великое множество выписок. О терпении Дарвина можно судить хотя бы по тому, что один из его опытов с земляными червями тянулся с перерывами около 30 лет! Дарвин не спешил и, верно, был бы рад, если бы его детище увидело свет только после его смерти. Но... внезапно у него появился конкурент, чуть было его не опередивший. 6.3. Жениться или нет? В 1858 году молодой исследователь Альфред Уоллес (1823-1913) присылает Дарвину рукопись своей статьи «О стремлении разновидностей бесконечно удаляться от первоначального типа», где излагает идеи, совпадающие со взглядами Дарвина, над которыми он так долго и неустанно трудился. Было от чего придти в беспокойство! Дарвин заторопился, хотя и тут проявил себя как истый британский джентльмен: он соглашается представить статью Уоллеса вместе с кратким изложением своей теории в лондонское Линнеевское общество, в Протоколах которого от 1 июля 1859 года они и были вместе опубликованы. В одном же из писем той поры он писал: «Я скорей сожгу свою книгу, чем допущу, чтобы он (Уоллес. — Ю. Ч.)... \178\ подумал, будто я руководствуюсь недостойными побуждениями». Мы видим, что Дарвин был очень требователен к себе и крайне терпим к чужим мнениям, и, судя по всему, вовсе не был фанатиком своих взглядов. Этот фальшивый образ «борца» ему был придан у нас в стране во времена лы-секковщины. Так, скажем, в речи на приеме в Кремле работников высшей школы (17 мая 1938 года) Сталин назвал имя Дарвина среди корифеев науки, «которые умели ломать старое и создавать новое, несмотря ни на какие препятствия, вопреки всему...» А между тем личная жизнь Дарвина шла своим чередом, отдельно от научных страстей. В 1839 году он женится на своей двоюродной сестре (это стало уже семейной традицией, что Дарвины брали себе жен или мужей только из семьи Веджвудов) Эмме Веджвуд (1808-1896). Основательный не только а вопросах науки, Чарлз и к супружеству подошел с теми же мерками. Сохранился лист, на котором он своей рукой вывел две графы: слева было написано «Жениться», справа — «Не жениться». Подобно Панургу или гоголевскому Подколесину, Дарвин произвел скрупулезный анализ матримониальной проблемы. Своим мелким неразборчивым почерком он писал: «Дети (если бог даст) — и постоянный спутник (друг в старости)... но ужасная потеря времени...» Эти метания, противопоставления всех «за» и «против»... всё же получалось, что достоинства женитьбы перевешивали. «Только представить себе: милая, нежная жена на диване, — писал на том же листе Дарвин, — огонь в камине, и книги, и, может быть, музыка... Жениться, жениться, жениться. Q. Е. D.» (сокращение латинских слов Quod era demonstrandum — что и требовалось доказать). Но и после этой решительной сентенции Дарвин всё ещё продолжает убеждать себя, на обороте листа можно было прочесть следующее: «Итак, доказано, что необходимо жениться. Когда же — тотчас или позже?.. Затем, как я смогу управиться со всеми моими делами, если буду вынужден ежедневно гулять с женой?..» И так далее, асе в том же духе... Через три года после женитьбы, 1842 год, Дарвин с женой и детьми поселился в деревушке Даун (здесь он приобрел небольшой дом с садом), в 16 милях от Лондона, где и провел всю оставшуюся жизнь. Жить вдали от городской суеты в сельской местности его заставило здоровье. Считается, что во время путешествия на «Бите» он перенес лихорадку, от последствий которой так и не смог оправиться. В Дауне, превозмогая слабость, Дарвин неустанно, как пчела, собирающая нектар, по крупицам копит научные доводы и расширяет свой Главный Труд. Сначала с 35 страничек до 230, в этот момент, 1944 год, ему было настолько плохо, что он распорядился опубликовать написанное только после своей кончины. А потом, когда здоровье улучшилось, довел свое сочинение до 2000 страниц, 1858 год, но и тогда он полагал, что работа готова лишь на две трети, и только вмешательство Уоллеса ускорило публикацию. По существу, Дарвин так и не окончил своего Главного Дела (а можно ли было его закончить?). \179\ 6.4. Рядом с Ньютоном и Гершелем Каждый раз, когда мне приходилось убеждаться, что я сделал промах, или что мой труд не полон, всегда, когда меня презрительно критиковали или не в меру расхваливали,так что я чувствовал себя уязвленным, луч шее успокоение, как я это испытал сотни раз, находил я в том, что говорил самому себе: аЯ трудился, как только мог упорно и исправно, а большего от человека нельзя и требовать». Чарлз Дарвин По складу своего тяготевшего к индукции английского ума Дарвин (говорили, что он «не выносит чистых умозрений, как природа не выносит пустоты») держался вдалеке от всяческой философии, особенно официальной. Рассказывая о своей встрече с философом Макинтошем в 1827 году, он признается: «Я слушал с большим вниманием, но я был невежественен, как поросенок, в тех вопросах истории, политики и нравственной философии, которые он развивал». И всё же «невеже» Дарвину совсем уйти от злобы дня никак не удавалось. Любопытная страница биографии даунского затворника — его отношения с Карлом Марксом (1818-1883). Важнейшая работа Маркса «К критике политической экономии» и «Происхождение видов» вышли в один и тот же год. Маркс, внимательно следящий за новинками в письме к Фридриху Энгельсу (19декабря 1860 года) пишет: «Хотя изложение грубо, по-английски, но эта книга дает естественноисто-рическую основу наших взглядов». И в рисьме к Лассалю о книге Дарвина: «... она годится мне как естественнонаучная основа исторической борьбы классов...» В 1873 году Маркс присылает Дарвину французское издание первого тома «Капитала» с надписью: «Г-ну Чарлзу Дарвину от искреннего почитателя. Карл Маркс». В ответном письме Дарвин писал: «Сколько ни были бы различны наши научные интересы, я полагаю, что мы оба искренне желаем расширения познания, и что оно, в конце концов, несомненно, послужит к возрастанию счастья человечества». В 1880 году Маркс просил Дарвина просмотреть корректуру 12 и 13 глав английского издания «Капитала», он собирался посвятить эти главы Дарвину. Однако постоянно прихварывающий старец, удалившийся в идиллическую тишь Дауна, тщательно оберегавший свое спокойствие, целиком отдавшийся уединенной кабинетной работе, отказывается от этой чести. «Мне грустно ответить отказом на Вашу просьбу, — писал Дарвин, — но я стар и очень слаб, и просмотр корректур (как я убедился последние днк на опыте) сильно меня утомляет...» Отметим еше одну характерную деталь. В 1928 году в Советской России профессор Николай Сергеевич Понятовский писал в предисловии к книге о Дарвине: «... учение Дарвина есть подножие-пьедестал для учения Карла Маркса и В. И. Ленина. И нужно, чтобы подножие было прочно, как гранит. И если нашей молодежи, нашему рабочему и крестьянину надо „грызть гранит науки", то в первую очередь желательно взяться за учение Дарвина...» Когда великий натуралист скончался \180\ в Дауне, и родные собрались похоронить его в склепе, который он ещё при жизни выстроил для себя, произошло непредвиденное: Палата общин — к тому времени слава Дарвина уже стала поистине всемирной, вот что еше значит жить долго! — приняла решение удостоить его прах чести быть погребенным в Вестминстерском аббатстве, этом «храме английской славы» — рядом с гробницами Ньютона и Гершеля. Так «творец антибиблии», считавшийся при жизни еретиком и вероотступником, неожиданно был похоронен (в четырех лондонских соборах священники в тот день говорили пастве о великой потере английской нации и всего человечества) со всеми подобающими христианину почестями. После смерти Дарвина, согласно его завещанию, из больших средств — он оставил после себя 146 000 фунтов стерлингов, не считая своего имения в Дауне и фермы, приобретенных главным образом от издания многочисленных, издаются они и ныне, дарвиновских сочинений — довольно крупная сумма была потрачена на издание полного списка цветковых растений всей земли. Это издание, осуществленное под общим названием «Index Kewnensis» было настолько обширно — о, величественная ПРИРОДА! -— что одна только рукопись его весила свыше тонны. 6.5. Грозит голубке смертью злою Любопытно созерцать густо заросший берег, покрытый многочисленными разнообразными растениями, птиц, поющих в кустах, насекомых", порхающих вокруг, червей, ползающих в сырой земле, и думать, что все эти прекрасно построенные формы, столь отличающиеся одна от другой и так сложно одна от другой зависящие, были созданы благодаря законам, ещё и теперь действующим вокруг нас. Эти законы в самом широком смысле Рост и Воспроизведение. Изменчивость, зависящая от прямого или косвенного действия жизненных условий и от упражнения и неупражнения. Прогрессия размножения, столь высокая, что она ведет к Борьбе за жизнь и её последствию - Естественному отбору, влекущему за собой Расхождение признаков и Вымирание менее совершенных форм. Таким образом, из аойны природы, из голода и смерти непосредственно вытекает самый высокий результат, который ум в состоянии себе представить, образование высших животных. Чарлз Дарвин «Путешествуя на корабле её Величества „Билл." в качестве натуралиста, я был поражен некоторыми фактами, касавшимися распределения органических существ в Южной Америке, и геологическими отношениями между прежними и современными обитателями этого континента. Факты эти, как будет видно из последних глав этой книги, кажется, освещают до некоторой степени происхождение видов — эту тайну из тайн...» — так начинает Дарвин книгу «Происхождение видов». Дарвинизм (это слово ввел в науку соперник Дарвина Альфред Уоллес) или по-другому теория биологической эволюции (от латинского evolutio — развертывание, развитие) покоится, в сущности, на довольно простых основаниях, попробуем в них разобраться. \181\ Уезжая в Великое Плаванье, Дарвин захватил с собой и недавно вышедший первый том «Основ геологии» крупного английского геолога Чарлза Лайеля (1797-1875), который, в противовес господствовавшей в то время теории катастроф, одним из первых пытался установить медленное, эволюционное развитие земной коры, происходящее под действием всё тех же вечных, так считал Лайель, факторов (атмосферные осадки, текучие воды, морские приливы и отливы, извержения вулканов, землетрясения и т. д.), какие незаметно для человеческого глаза неуклонно видоизменяют (малое творит БОЛЬШОЕ) лик земли. Эта книга произвела на Дарвина большое впечатление. В университетские годы он нисколько не сомневался в правильности основной церковной догмы (Библия, стих I: «Вначале сотворил бог небо и землю» и так далее) или её вариантов (в какой-то момент Бог разочаровался в созданных им существах и ниспослал на их головы катастрофы, чтобы уничтожить всё живое и начать всё сначала). Однако теперь, воочию наблюдая во время многочисленных высадок на южно-американский континент природу этих далеких от Англии краев, его начали брать сомнения. Он постепенно убеждался, что «ваять» природу, видимо, могут не только сверхъестественные божественные силы, но и действующие в продолжение гигантских промежутков времени (миллионы лет казались при Дарвине сроками фантастически большими, теперь счет идет уже на миллиарды) силы ничтожные. Трудно сказать, как возникла у Дарвина решающая идея о трансмуга-ции видов. Роль «искры» тут могли сыграть, всплыв из глубин памяти ученого, знакомые с детства стихи деда, Эразма Дарвина? Такие, скажем, строки из его поэмы (об эволюции!) «Храм природы» (1803 год): И меж растений царствует война. Деревья, травы — вверх растут задорна, За свет и воздух борются упорно, А корни их, в земле неся свой труд, За почву и за влажность спор ведут. По вязу хитрый плющ ползет извивом. Душа его в своем обличье льстивом... Или, может, приходил на ум Дарвина-внука такой пассаж? Свирепый волк с кормящею волчат Волчицею — гроза невинных стад; Орел, стремясь из-под небес стрелою. Грозит голубке слабой смертью злою; Голубка лс, как овца, опять должна, Кормясь, губить ростки и семена... Как бы там ни было, но ключевыми в теории Дарвина стали слова ЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР. Это был главный пункт. И до Дарвина многие иссле- \182\ дователи занимались проблемами эволюции, не Дарвин, собственно, создал это учение, его начало уходит в глубь веков, к древним греческим философам (отсчет имен идет от Аристотеля), но только Дарвин смог указать механизм эволюционного процесса, его первопричину. В чем тут дело? Как выглядит логическая схема дарвинизма? Послушаем, как излагает её ярый критик дарвинизма (оппоненты обычно очень четко формулируют суть вопроса) выпускник Физтеха, доцент математики, кандидат философских наук, действительный член Американского научного общества (звон как!) Виктор Николаевич Тростников: «В живой природе имеется изменчивость — признаки детей несколько отличаются от признаков родителей, и особи, которые вследствие этого оказываются наиболее конкурентоспособными, побеждают в жизненной борьбе своих собратьев и передают полезные признаки потомству. Так приспособленность постепенно накапливается и за миллионы лет достигает наивысшей степени. По словам самого Дарвина, эту мысль подсказало ему наблюдение за деятельностью селекционеров, выводящих породы домашнего скота». 6.6. До уровня бытовых разговоров Лодейников прислушался. Над садом Шел смутный, шорох тысячи смертей. Природа, обернувшаяся адом. Свои дела вершила без затей. Жук ел траву, жука клевала птица. Хорек пил мозг из птичьей головы, И страхом перекошенные лица Ночных существ смотрели из травы. Природы вековечная давильня Соединяла смерть и бытие В один клубок, но мысль была бессильна Соединить два таинства ее. Николай Заболоцкий «Лодейников» «В октябре 1838 года, то есть спустя пятнадцать месяцев после того, как я приступил к своему систематическому исследованию, я случайно, ради развлечения прочитал книгу Мальтуса „О народонаселении..."» Так вновь великий и открытый всем впечатлениям мира ум Дарвина был оплодотворен чужой идеей. В 1798 году (книга «Опыт о законе народонаселения») английский священник Томас Мальтус (1766-1834) выдвинул теорию, согласно которой население Земли растет в геометрической прогрессии 1:2:4:8:16:32 и так далее, удваиваясь каждый раз, а производство продуктов питания — в арифметической 1:2:3:4:5:6... Следовательно, утверждал Мальтус, прогрссси- \183\ рующее обнищание, одичание человечества неизбежно, а посему голод, болезни, войны, сокращение численности людей — не что иное, как благо, ниспосланное господом. Дарвину запомнилась мысль Мальтуса, показалась обещающей, льющей свет на его раздумья. В самом деле, рассуждал Дарвин, при благоприятных условиях (случай гипотетический: отсутствие врагов, неограниченность пищевых ресурсов) численность любого вида, допустим, животных могла бы достичь фантастических величин. Ученый занялся подсчетами. Слон плодится медленнее всех известных животных, однако и он за 750 лет (потомство одной пары) оставил бы после себя около 19 миллионов особей! Пара воробьев только за 10 лет дала бы потомство в 257 716 983 636 птиц!! И очень быстро наступило бы перенаселение. А взять растения. Каждый одуванчик приносит в год около сотни семян. Через 10 лет свободного распространения одуванчик занял бы пространство, почти в 15 раз превышающее поверхность всей земной суши! А лебеда? Этот сорняк приносит в год ещё больше семян — до ста тысяч каждое растение!!.. Планета, покрытая одними лишь одуванчиками? Или лебедой?? Ничего подобного мы не наблюдаем, почему? Причина проста: далеко не всё потомство доживает до половозрелости, до момента, позволяющего передать дальше жизненную эстафету. Треска выметывает до 10 миллионов икринок, но в каждом поколении в среднем выживает и достигает зрелости не больше... двух рыб. БОРЬБА ЗА СУЩЕСТВОВАНИЕ — столь понятные каждому слова, они-то и обеспечили огромную популярность учению Дарвина, сделали его мнимо доступным. А как же иначе? Выживает только сильнейший! Он-то и ему подобные и творят новые более совершенные виды. Да тут ведь, казалось бы, глаголет сама очевидность, которую так мастерски умеют передавать поэты. Николай Заболоцкий (поэма «Лодейников»), к примеру: И то был бой травы, растений молчаливый бой. Одни, вытягиваясь жирною трубой И распустив листы, других собою мяли, И напряженные их сочлененья выделяли Густую слизь. Другие лезли в щель Между чужих листов. А третьи, как в постель. Ложились на соседа и тянули Его назад, чтоб выбился из сил... Долгие десятилетия у нас в стране идеи Мальтуса считались ложными и вредными, а дарвинизм поднимался на щит как святыня. Однако сейчас времена меняются: Мальтусу начинают воздавать должное, и всё громче раздаются голоса противников дарвинизма. Вот что, к примеру, пишет о нем Виктор Николаевич Тростников (родился в 1928 году, дракон \184\ по гороскопу, живет в Москве, автор многих книг и статей, к сожалению, более известных пока зарубежному читателю, чем отечественному): «Собственно, уже в момент своего появления в 1859 году дарвиновская теория была подвергнута суровой критике самыми выдающимися специалистами того времени — Агассисом, Вирховым, Дришем и др. Но ученые меньшего калибра ею соблазнились, ибо она претендовала на простое объяснение сложнейшего феномена появления жизни на земле. Широкая же читательская публика была от нее в полном восторге. Так наметилась закономерность, которая неуклонно выполнялась и дальше: чем меньше человек разбирается в биологии, тем тверже он верит в дарвинизм. Самыми же убежденными его сторонниками являются те, кто вообще в ней не разбирается. Этим людям достаточно взглянуть на рисунок пород голубей или на изображение костей динозавра и им уже всё ясно: человек произошел от обезьяны. Не правда ли, подозрительна та теория, которая боится знаний, относящихся к предмету, ею обобщаемому? Но если в прошлом веке знание материала позволяло обнаружить в теории естественного отбора отдельные несообразности, то сегодня её абсурдность достигла уровня, не допустимого не только для науки, но и для бытовых разговоров». 6.7. Загадка четвероногого друга Если по черно-белому телевизору стукнуть кулаком, он может начать работать лучше, но, сколько по нему ни бей, улучшение не достигнет такой степени, чтобы он превратился а цветной. Так же и с отбором случайных мутаций. Признаки, на которые воздействует отбор, есть отдельные параметры, не более того. Собаковод топит щенков с короткими ушами и оставляет длинноухих и, в конце концов, получает спаниеля. Но спаниель при всем внешнем своеобразии остается типичной СОБАКОЙ - с собачьими повадками, собачьим обменом веществ, с собачьими болезнями. И можно ли поверить, что если достаточно долго топить одних щенков и сохранэтъ жизнь другим, то когда-нибудь мы получим кошку? А то и ящерицу? А ведь эти допущения есть то самое, на чём зиждется весь дарвинизм. Виктор Николаевич Тростников В статье «Научна ли „научная картина мира"?» (журнал «Новый мир», № 12 1989 год) Тростников учиняет настоящий разгром эволюционизму дарвиновского толка (он понимает его, как «предположение», что сложные формы бытия естественным образом, то есть под действием незыблемых законов природы, не ставящих перед собой никаких целей и работающих как автоматы, образовались из исходных простых форм). Тростников не сомневается, что на фоне сегодняшних данных биологической науки дарвинизм выглядит просто-таки неприлично. Какие же резоны приводит Тростников? Довольно, на наш взгляд, убедительные. Он отмечает такой существенный момент, обычно игнорируемый сторонниками Дарвина. Цитируем: \185\ «... всякое животное имеет не только индивидуальные, но и видовые признаки, а они состоят не в параметрах, а в совокупности жестко связанных между собой КОНСТРУКТИВНЫХ ПРИНЦИПОВ, образующих ИДЕЮ ВИДА. У разных видов эти идеи отличаются не в меньшей степени, чем идея черно-белого телевизора отличается от идеи телевизора цветного». В этом суть! Мыслить живое как сумму параметров, полагает Тростников, безграмотно, ибо это ещё и система, состоящая из многих уровней. Изменчивость на уровнях низших может привести к образованию разных пород (дарвинизм) одного и того же вида, но на уровнях более высоких изменчивость просто недопустима, потому что при этом разладятся тончайше подогнанные друг к другу функциональные и структурные механизмы. Виктор Николаевич Тростников: «В некоторых лабораториях селекция бактерий ведется непрерывно с конца прошлого века, причем для усиления изменчивости применяется излучение, однако за этот период, который по числу сменившихся поколений (жизнь бактерии длится всего несколько часов. — Ю. Ч.) равносилен десяткам миллионов лет для высших форм, ТАК и НЕ возникло нового В ИДА! А у высших форм за эквивалентный промежуток времени появились новые ОТРЯДЫ! Похоже, живая природа устроена по принципу „атома Бора" — в ней имеются „разрешенные" наборы генов, промежуточные между ними „запрещены", а то, что мы воспринимаем как эволюцию, есть внезапное заполнение новых „разрешенных" уровней в результате какого-то таинственного творческого импульса. Картина костных останков, извлекаемых палеонтологами, соответствует именно этому предположению. Дискретность живых форм выражена необычайно резко. Никаких кентавров, грифонов и алконостов, которыми наши предки пытались её смягчить, в земных слоях не обнаружено». Виктор Николаевич Тростников приводит в статье и такой показательный пример в пользу своих доводов. Пишет: «А недавно по концепции непрерывной эволюции был нанесен удар ещё с одной стороны. Наш кинолог А. Т. Войлочников догадался сделать то, что прежде никто не делал: получив помет волка и собаки, он начал скрещивать гибриды между собой. И что же? В последующих поколениях стали рождаться либо чистые собаки, либо чистые волки! Насильственно перемешенные гены, как только их предоставили самим себе, тут же разошлись по „разрешенным" наборам. Этот блестящий эксперимент, который по важности можно сопоставить с опытом Майкельсона, единодушно замалчивается нашими популяризаторами науки, а ведь его одного уже достаточно, чтобы признать дарвинизм несостоятельным. Кстати, из него следует, что собака не произошла от волка, и к загадке происхождения человека добавилась теперь загадка ггроисхождения его четвероногого друга...» \186\ 6.8. О чем трещат цикады - И тогда я задумался: что такое жизнь на Земле? И сам себе ответил: непрерывная цепь генетический изменений. Вот среди амеб появился счастливый мутант, он быстрее других плавал в первобытном океане или глотка у него была шире... От него пошло прожорливое шустрое потомство. Встретился внук этой амебы с жутко хищной амебихой, - вот и ещё шаг а эволюции. И так далее, вплоть до человека. Улавливается связь времен? - Улавливается, - ответил Ложкин и добавил. - В беседе со мной нет нужды прибегать к упрощениям. Кир Булычев «Ретрогенетика» Особенно сильный удар по дарвинизму, по мнению Виктора Николаевича Тростникова, нанесла современная генетика, которая началась в 1953 году открытием Уотсоном и Криком структуры главной молекулы наследственности — ДНК (сокращение от слова дезоксирибонуклеиновая кислота). Генетика, несомненно, открыла в дарвинизме новую главу. В 1982 году выходит книга живущего в Киеве доктора биологических наук Виталия Арнольдовича Кордюма «Эволюция и биосфера», она наделала много шума. Кордюм прежде всего напоминает, что атаки на дарвинизм начались не вчера. Вот что он пишет по этому поводу: «Истории эволюции известен не только селектогенез (т. е. собственно дарвинизм. — Ю. Ч.). Существовали предшествующие и альтернативные концепции: катастрофизм и неокатастрофизм, ламаркизм и неоламаркизм, номогенез и неономогенез, преадалтионизм, рекурсивная эволюция, теория „перспективных уродов", преформизм и эпигенез, финализм и различные иные построения автогенеза, эктогенеза, инструктивизма и т. д. и т. п. И создавали их отнюдь не безграмотные тупицы, не воинствующие реакционеры-антидарвинисты. Просто-напросто всё время существовали „неудобные факты", которые невозможно было согласовать ни с одним учением». Кордюм уверен: дарвинизм не объясняет эволюции живого на земле ВО ВСЕМ НГО ОБЪЕМЕ, а лишь клкуюТО ГРУППУ данных. Так, к примеру, трудно истолковать тот факт, что наряду с быстроменяющимися видами многие живые организмы на земле прошли по ухабам миллионолетий, почти или вовсе не изменившись: скажем, уцелели жившие одновременно и рядом с диназаврами крокодилы. Нелегко объяснить и то, почему многие 1 микробы, подвергнутые воздействию губительных для них антибиотиков, не вымирают, как им следовало бы себя вести по законам дарвинизма... Кроме естественного отбора, он, полагает Кордюм, видимо, является, в основном, движущей силой эволюции приспособительной, есть и другие \187\ силы, обеспечивающие развитие живого по пути усложнения. Что это за силы? ГОРИЗОНТАЛЬНЫЙ ПЕРЕНОС наследственного материала: не только от родителей к потомству, но и между любыми живыми существами. Этот-то процесс и творит НОВЫЕ ОРГАНИЗМЫ. Кто же осуществляет всеобщий обмен генами? Конечно же, простейшие водоросли, бактерии и другие микроорганизмы. По этому поводу в своей монографии Кордюм приводит такой удивительный пример. Вели эксперименты с цикадами, насекомыми, певучий треск которых знаком всякому, кто хоть раз побывал в теплых краях. Чтобы опыт был «чистым», решили избавить цикад ото всех населявших их бактерий. И что же? Нормальное развитие вообще прекратилось. Из яиц цикад появлялись химеры — организмы, имеющие только грудь и голову, но лишенные брюшка!!! Так вот, оказывается, о чем, в частности, трещат цикады! Они оповещают мир, что неотъемлемой частью генетической программы их развития является их геносоюз с бактериями. По мнению Кордюма, природа Земли стоит сейчас у порога очередного бурного этапа развития Живой Материи. Воздействие человека (через техносферу) на окружающий мир всё больше ведет к глобальному изменению природной среды. Чтобы выжить, всё живое обязано приспособиться к новым условиям. И потому обмен генетической информацией в биосфере резко возрастает. (Кордюм указывает и центр очередного витка эволюции — влажные тропики, где видовое разнообразие жизни наиболее велико.) К схожим, что и Кордюм, выводам фактически приходит в своей статье и Тростников: «...стопроцентно жизнеспособным, — пишет он, — является только ГЕОБИОЦЕНОЗ (так называют совокупность всех населяющих Землю живых тварей. — Ю, Ч.), обладающий необходимой полнотой, а всякая меньшая экосистема, если её изолировать, была бы обречена на вымирание. Первым к этой идее пришел, кажется, Вернадский, сформулировавший гипотетический закон постоянства биомассы». Тростников, правда, не останавливается на этом заключении, делает IT следующий логический шаг, продолжает: «И вот свежий научный результат: анализ изотопного состава древней серы подтвердил, что общая масса всех живых существ Земли миллиарды лет тому назад была точно такой же, как и сегодня. Это значит, что живая природа возникла сразу во всем своем объеме и многообразии, ибо иначе она не могла бы выжить...» Так-то вот! Свершив ученый круг, мысль об эволюции, направленная, казалось бы, против Творца, устами Тростникова (собственно, это и есть хребетный смысл его статьи) пришла к... ПЕРВОТВОРЕНИЮ! Получилось совсем пс-гашековски: мы выгоняли Господа в дверь, а он опять вернулся — пролез через окно!! Выброшенный через окно, протиснулся в печную трубу!!! \188\ 6.9. Не сложнее муравья Природа уже не есть просто каше живописное окружение. По сути дела, среда, мало-помалу создающаяся вокруг нас, есть, прежде всего, вселенная Машины. Техника сама становится средой в самом полном смысле этого слова. Техника окружает нас как сплошной кокон без просветов, делающий природу (по нашей первой непосредственной оценке) совершенно бесполезной, покорной, вторичной, малозначительной. Что имеет значение - так это Техника. Природа оказалась демонтирована, дезинтегрирована науками и техникой: техника составила целостную среду обитания, внутри которой человек живет, чувствует, мыслит, приобретает опыт. Все глубокие впечатления, получаемые им, приходят к нему от техники. Решающим фактором является заполнение нашей мысли, как и нашей чувственности, механическими процессами. Именно техника есть теперь «данность» без всяких определений: тут нет надобности ни в смысле, ни в ценности, она навязывает себя просто тем, что существует. Жак Эллюль «Другая революция» Увы, признаемся, так толком и не разобравшись в законах природы живой, обратимся теперь — тема книги обязывает — к размышлениям о закономерностях природы искусственной, природы № 2, так сказать. Тем более что, вроде бы, тут человеку-исследователю добиться результатов будет гораздо проще. Почему? Да потому хотя бы, что история техники нам в главных деталях известна. Все этапы технической эволюции можно при желании проследить. Увидеть, как простейшие «виды» вещей и машин — плуг, прялка, печь — постепенно превратились в более сложные образования, сменились сверхзвуковыми лайнерами, турбинами, реакторами АЭС. (Тут можно ставить и гипотетические, глубокомысленные, мнимой учености — их легко превратить в шутку, в розыгрыш — вопросы типа: а способен ли САМОСВАЛ превратиться, скажем, в АЭРОБУС???) Философствовать о технике — захватывающее занятие, историки отчасти занимаются и этим. Кто возится с паровыми машинами, тот выбрал для себя авиацию, но, удивительно, что обычно мало кто берется, ПОДОБНО ДАРВИНУ, изучать всю Техносферу в целом, стараясь найти главные законы её развития. Отчего-то так получается (необъятен объект исследований? — но ведь живая природа тоже не клубок ниток! — руки не дошли до этого? — потому что техника неимоверно разрослась лишь недавно: в последние два столетия?), что, сталкиваясь с искусственными конструкциями буквально на каждом шагу, подчиняясь многим требованиям и ограничениям, навязанным нам Второй природой (пример? температура среды, где мы проводим большую часть своей жизни, искусственно поддерживается где-то в районе 20 градусов по Цельсию), окруженные ею и с фронта, и с флангов, и с тыла, мы, уподобляясь своеобразным слепцам, словно бы и не замечаем этой технической реальности, наших технических будней, вес же мало задумываемся о ней. \189\ В школах, университетах учителя и профессора чересчур много толкуют нам о естественном, природном — о травках, пташках, но почти не затрагивают предметы и дисциплины, которые помогли бы нам разобраться в законах, управляющих Второй природой. И даже сегодня наука о ЕСТЕСТВЕННОМ почти полностью вытеснила из учебных программ, готовящих инженеров, врачей, юристов, будущих администраторов науку об ИСКУССТВЕННОМ. И статей, брошюр, книг об искусственном что-то не видно. Приятным исключением стала тут книга американского специалиста по теории организации, теории управления Герберта Саймона «Наука об искусственном». Где автор излагает свой курс лекций, прочитанный в свое время в Масса-чусстском технологическом институте, курс, посвященный сравнению методологии изучения естественных и искусственных миров. По мнению Саймона, главная цель любой естественной науки в том, чтобы свести удивительное к обычному. Чтобы умело показать, как любая СЛОЖНОСТЬ, если смотреть на нее под верным углом зрения, оказывается на поверку всего лишь замаскированной, закамуфлированной множеством привходящих, второстепенных обстоятельств ПРОСТОТОЙ. Что в кажущемся хаосе природных явлений скрыты довольно простые закономерности, которые удается обнаружить и познать. Задача наук о естественном — делать сложное простым?.. Похоже, при изучении систем искусственных перед человеком — ученым? его учениками? — стоит прямо противоположное: здесь требуется увидеть в простом, ОБЫДЕННОМ — телевизор, компьютер, любой прибор, устройство, вещь — увидеть СЛОЖНОЕ! ...Саймон сомневается, будто бы самым сложным для изучения объектом мироздания, как это обычно принято считать, является человек. Ученый убежден: человек по своей конструкции — существо довольно ПРОСТОЕ, и кажущаяся сложность его поведения обусловлена, в основном, сложностью внешней среды (второй природы), в которой он живет. В известной мере, писал в книге Саймон, человек не сложнее муравья. Взгляните на траекторию пути этого маленького труженика. Вот, допустим, вы наблюдаете, как эта кроха совершает утомительный маршрут по песчаному берегу. Сколько преград! Наносы песка, россыпь гальки, ракушки, маленькие лужицы-озера... Извилиста, замысловата оказывается муравьиная тропа, но всё это — не результат выполнения муравьем каких-то «задач», которые, якобы, муравей перед собой «ставит», а просто следствие особенностей рельефа той территории, где насекомое находится. Из подобных рассуждений Саймон делает вывод: чтобы познать человечество, необходимо не заниматься самокопанием (пресловутое сократовское «познай самого себя»), а изучить «НАУКУ КОНСТРУИРОВАНИЯ», узнать законы Второй природы, которые-то в основном и формируют, лепят то, что и носит пока ещё гордое имя — ЧЕЛОВЕК. \190\ 6.10. Помог несчастный случай Но, вспомнив Дарвина (хоть и не решившего многих спорных вопросов, но поставившего — в этом-то и состоят истинное его величие — ряд проблем, завещавшего их решение нам и нашим потомкам) и его учение, вновь спросим себя, по каким же законам развивается Вторая природа? Действует ли тут нечто подобное естественному отбору? Как, собственно, тех коэволюция творит всё более сложные формы? Первым попытался приложить дарвинизм к миру техники английский писатель и большой оригинал Самюэль Батлср (1835-1902). В свое время он поначалу был одним из активнейших пропагандистов дарвинизма. Впрочем, не в природе Батлера было с чем-то безоговорочно соглашаться. И уже в статье «Дарвин среди машин», 1863 год, писатель не только захотел повенчать машинный мир с идеей биоэволюции, но и принялся критиковать Дарвина, Склонный к парадоксам, Батлер в романе «Путь всякой плоти» развивает собственную теорию наследетве ниости, утверждая, что она — вид бессознательной памяти. Исходя из подобных посылок, писатель приходит к удивительным выводам, к примеру, он уверял, что юноша знает о жизни гораздо больше, чем старик. Не столь, настаивал Батлер, важны знания, приобретаемые в краткой человеческой жизни (память особи?), сколько важно то, что человек невольно наследует от предшествующих поколений (память вида?). Уже в наши дни в известной мере начинание Батлера («скрещивание» дарвинизма с техникой) продолжил живущий в России, в Москве, профессор Борис Иванович Куприн. Кудрин родился в 1934 году в городе Гурьсвске, а через пару лет оказался на Турксибе, где тогда работал его отец. Далее случилась обычная в ту пору история: в 1937 году отца незаконно репрессировали. Во время войны вместе с матерью, работала врачом-фтизиатром, бабушкой и младшим братом жил в Алма-Ате... Учился (жилось трудно — сын врага народа!) в городе Новокузнецке, тогда назывался Сталинск, в Сибирском металлургическом институте имени Серго Орджоникидзе, на горном факультете. В ту пору у студентов-горняков была самая большая в стране стипендия — 525 рубликов, в летние месяцы подрабатывал ещё электрослесарем на шахте, эта сезонная работа очень прилично оплачивалась: получал 23 тысячи в месяц. После окончания учебы в институте, 1958 год, два года работал преподавателем техникума, потом трудился в Кузнецком филиале Восточного углсхимического института (ВУХИНа). В это время начали строить Запсиб, крупнейший металлургический комбинат страны, и вот уже, с 1963 года, Борис Иванович трудится в Сибирском отделении ГИПРОМЕЗа (Государственного института по проектированию металлургических заводов, если распшфровать), занят проектированием строящегося \191\ Запсиба... Если излагать биографию Кудрина «пунктирно», то у него, в общем-то, всё шло, как у людей: в 1971 году был зачислен в аспирантуру, в 1973 защитил кандидатскую (предлагали доделать на докторскую). В конце 1975 как хорошего специалиста по ремонту электрооборудования пригласили в Москву, где он, работа ему понравилась, и остался. Многое связанное с техникой перепробовал Кудрин — крепла техническая память, интуиция, пытливая мысль прирожденного исследователя ставила вопросы и пыталась найти на них ответы. В кажущемся хаосе вещей, машин, агрегатов, различных устройств, аппаратов, приборов, сооружений — Кудрин давно уже подозревал это — должен был быть свой порядок. Изделия человеческих рук появляются и исчезают из обихода не просто так, а следуя каким-то вполне определенным закономерностям. КАКИМ? Этот вопрос преследовал доктора технических наук, профессора Бориса Ивановича Кудрина долгие годы. Давно занялся ученый поиском параллелей, которые прощупываются, если начать сравнивать мир промышленных изделий с иными «сообществами» — с миром животных, растений, сообществом слов. А начать эту увлекательную работу помог несчастный случай. 6.11. Вездесущая гипербола Да, как это часто бывает, главную мысль родила случайность. К сожалению, имевшая и печальные исходы. Живший тогда ещё в Новокузнецке, Кудрин собирался с друзьями в очередной байдарочный поход. Думали на плотах по равнинным речкам дойти до Оби, плыть намеревались целый месяц. Однако до плотов Кудрин так и не добрался: попал в тяжелую автомобильную аварию — переломы ребер, ног, рук. Хирурги собирались даже отнять правую почку, она долго не работала. 9 месяцев лежал без движения, стал инвалидом 2 группы, чтоб спасти почку, травили его антибиотиками, в какие-то моменты Борис Иванович думал, что ему уже не выкарабкаться... Жить хочется, как помочь организму? Стал читать всякие лечебники, особенно про лекарственные травы (позже каждое лето уезжал в Саяны на Алтай собирать травы, почку вылечил сам, и ныне продолжает собирать старые травники, разные прописи, связанные с лечением растениями). В те мучительные месяцы врачи запретили многое: двигаться, разговаривать, читать, однако больной уговорил медсестру, и она однажды принесла из больничной библиотеки «Происхождение видов» Чарлза Дарвина. Кудрин, скуки ради, принялся за труд великого естествоиспытателя и чем дальше читал, тем больше увлекался... В ту же пору столь же случайно на прикроватную тумбочку лег и справочник по лекарственным растениям. Склонный по натуре к игре с цифрами, находясь под впечатлением дарвиновских идей, Борис Иванович начал, а время позволяло, систематизировать по разным признакам все перечисленные в справочнике растения. Один из построенных графиков получился до удивления знакомым. \192\ Никак не выходила эта кривая из головы. Только выписавшись из больницы, придя на работу, Кудрин сообразил, наконец, что график лекарственных растений точно совпадал с распределением электродвигателей по видам на Запсибе! Случайность? В это трудно было поверить... Кудрин рассказывал мне. Когда мысли о биолого-технических аналогиях более или менее оформились в голове, захотел он поделиться ими — Борис Иванович очень активно пропагандирует свои новые взгляды, часто, не боясь никакой даже самой жестокой критики, выступает в самых различных — чуть ли от ЖЭКа до Госплана — аудиториях. Так вот собрал раз, был он тогда уже, 1972 год, начальником электротехнического отдела, своих и чужих подчиненных, человек 40 собралось, и сделал для них небольшой популярный доклад. Слушали внимательно, доброжелательно, но вопросов никаких. МОЛЧАНИЕ. Настойчивый Кудрин собирает тогда профессорско-преподавательский состав, дело было ещё в Новокузнецке, местного Педагогического института, потом и Сибирского металлургического, который когда-то сам кончал. И опять явное непонимание. СТЕНА. Видимо, непробиваемая. А как раз в то время вышла у нас книга поляка Станислава Лема «Сумма технологии». И решил обескураженный непониманием Кудрин написать письмо писателю, фантасту и большому техноведу. И только тут его идеи об ЭВОЛЮЦИИ МАШИН были наконец-то услышаны — с иностранцами порой легче договориться, чем с соотечественниками. Лем, прекрасно владеющий русским языком, прислал из Кракова ободряющий и одобряющий ответ... Если взять любой достаточно большой и целостный текст — рассказ, газетная статья и т. д. — и начать строить график частоты повторяемости слов: число ело в-«одиночек», встретившихся в выбранном тексте только один раз, число слов, мелькнувших дважды, и так далее, — то получим особую кривую — спадающую ГИПЕРБОЛИЧЕСКУЮ ЗАВИСИМОСТЬ. Редких слов (они свидетели богатства языка Пушкина, Льва Толстого и других выдающихся мастеров литературы) много, повторяются же неоднократно обыденные, банальные слова (их не так уж много). И чем слово проще, тем чаше оно встречается. Интересно тут вот ещё что. Гиперболическому закону распределения объектов самой разной природы подчиняются не только слова, но и виды животных, растений, машин. Да, занимаясь статистическими подсчетами, Кудрин быстро обнаружил: турбогенераторы, электрические агрегаты, теплофикационные кабели и котлы, автотранспорт, металлургические агрегаты — практически любые представители царства Техники повинуются вездесущей гиперболе. Она —- норма, закон правильного положения вещей. В настоящее время среди биологов становится общепринятой та точка зрения, что чем выше РАЗНООБРАЗИЕ видов в природе, тем выше стабильность, жизнестойкость сообществ растений или животных. Снижение \193\ же разнообразия (о нем печально напоминают нам данные Красной книги) дает результаты отрицательные. Поэтому-то и для поэта, и для натуралиста так важен крутой спад гиперболы, свидетельствующий о нетривиальности стихов и здоровой игре животной или растительной жизни. И к технике применимы те же общие соображения. И потому столь нелепа была прошумевшая ещё не так давно у нас в стране мода-волна строительства самых-самых (вот им капиталистам!) гигантских домен, колоссальных химических реакторов, словом, агрегатов огромной единичной мощности (домны-гиганты по 2700, 5000 кубов). Ибо курс, ставка только на них, убежден Кудрин и пытается убедить других, — линия в технике ТУПИКОВАЯ. И самое большое вовсе не значит, как прежде многие считали, самое эффективное... Один из важных выводов, к которому пришел профессор Борис Иванович Кудрин, он формулирует так: «Между уникальными объектами и всей остальной массой техники существует определенная пропорция, которая и создает устойчивость и наивысшую эффективность всей системы. Эта закономерность, грубо говоря, утверждает, что на одну электростанцию мощностью 10 тысяч мегаватт (МВт) должно быть 10 станций по тысяче МВт, 100 по 100 МВт и 10 миллионов станций-малышей мошностью по 1 киловатту каждая». 6.12. Мышата и машины-«мутанты» Я завел себе американскую печку, потому что она требует к себе столько внимания и постоянного личного контакта, будто держишь дома индийского слона или австралийского кенгуру. Корея Чапек «Об изобретениях» В биологии есть понятие биоценоза — сообщества живых организмов. По аналогии можно говорить и о ТЕХНОЦЕНОЗЕ — взглянуть на промышленное предприятие или даже отрасль как на систему сосуществующих разнообразных изделий техники. Кудрин занялся изучение техноце-нозов и всё более убеждался, что развитие технических систем, техники в целом (Кудрин, перепробовав слова — техникознание, техниковедение, техникология, — пользуется здесь термином «технетика», который, по его мнению, включает технику, технологию, материалы, готовые изделия, т. с. сырье, продукцию и отходы) идет по определенным законам, во многом напоминающим законы Дарвина. Тут можно видеть и борьбу видов, и тупиковые ветви технической эволюции, и экологические ниши и многие другие схожести. Новые виды (Кудрин сетует в одной из своих статей, что понятие «вид» не определено, что технетика, как эквивалент биологии, ещё не преодолела времен Линнея и Ламарка) редко осваивают совершенно новую «экологи- \194\ ческую нишу»: так было с первыми самолетами, соперников в небе вначале у них не было, с граммофоном. Но это — исключения. Чаше новый вид техники пытается вытеснить предшествующие образцы из уже занятой области. К примеру, электропроигрыватель когда-то вступил в борьбу с патефоном, мотороллер — с мотоциклом и автомобилем. «Адам Козлсвич, — пишет Кудрин, — под лозунгом „Эх, прокачу!" вторгся в экологическую нишу уже занятую, и хотя Ильф и Петров показали крах героя, в целом несомненна победа такси над извозчиками». Имеются в технике (нам проше пользоваться, а читателю понимать это слово, хотя, по сути, тут уже речь идет о тсхнетике) и вымирающие виды. Потерпели поражение дирижабль, «Ту-144». На наших глазах уходит мотороллер, слабо приспособленным оказался он к нашим условиям, его вытеснили мотоциклы и мопеды. Побежденный вид исчезает, но порой за счет специализации ниша, когда-то единая, делится. Многоламповые приемники — «Мир», «Балтика» — были вытеснены телевизором, однако специализация сохранила их подобие — приемники карманные, промышленную связь. «В борьбе за существование, — пишет Кудрин, — могут быть любопытные случаи: побежденный мотороллер, кажется, всё же нашел для себя жизненную лазейку. Его, видимо, будут использовать в больших городах при транспортировке малых грузов на небольшие расстояния». Еще параллели с Дарвиным. В мире живого более простые особи оставляют после себя больше семян, потомства, более сложные организмы (млекопитающие) менее плодовиты. И в технике сходное: болтов одинаковых — миллионы, ЭВМ, если их сравнивать с болтами, — единицы. В технике, как и в биологии, простейшие изделия, те же болты, сразу же становятся «взрослыми» — готовы к функционированию после изготовления. Иное для сложных изделий — машин. Им ещё надо «взрослеть», они требую «воспитания» — доводки. Каждое такое изделие имеет обычно свою индивидуальность (болты же все на одно «лицо»). И чем машина сложнее, тем более отличается она от предусмотренного первоначальным «документом» (генотипом?). всё это хорошо известно наладчикам. Поэтому сложному изделию техники часто присваивают особый заводской номер-«имя». Как и в биологической жизни, в технике приобретенные организмом-изделием признаки — в процессе эксплуатации установки на предприятии в нее вносятся разные усовершенствования, доделки — не наследуются. Ну, как здесь не вспомнить знаменитый опыт, его поставил немецкий ученый Август Вейсман (1834—1914), пожелавший опровергнуть взгляды француза Жана Батиста Ламарка (1744—1829), полагавшего, что виды приобретают новые признаки под влиянием внешней среды и передают их по наследству. В 22 поколениях отрубали хвосты у мышей, и всё же новые мышата рождались хвостатыми! \195\ И с машинами та же .история. Какими бы существенными ни были вносимые в изделия изменения, они не воспроизведутся «в потомстве», если эти новации не будут зафиксированы на «генном уровне», в документах-бумагах — рабочих чертежах. Для получения машин-«мутантев» произошедшие в них перемены обязательно следует вносить в действующую техническую документацию. 6.13. Ухабы техногонки У природы столько дел в этом Мире, ей приходится создавать такую массу разнообразнейших творений, что, возможно, по временам она и сама не в силах разобраться во всей этой путанице. Уилки Коллинз Одно из следствий научно-технической революции — быстрый рост разнообразия выпускаемых изделий и быстрая замена их ещё более новыми образцами. Этот шквальный феномен Кудрин назвал «ВАРИОФИКАЦИЕЙ». Ежегодно в стране (в советские времена, во всяком случае) обновлялось до 20(!) процентов всех выпускаемых видов изделий. А ведь всего имеется 10-12 миллионов наименований изделий. Заводы выпускают часы около двух тысяч разных моделей, в том числе порядка тысячи разновидностей ручных часов. Промышленность изготавливает десятки тысяч одних только типоразмеров подшипников: от I миллиметра до 3 метров. Это явление характерно для всех технически развитых стран. Достижения наук подстегивают вариофикацию, делают се ещё более масштабной. Разнообразие вещей и машин растет не по дням, а по часам, и это, казалось бы, должно только радовать. К сожалению, у вариофикации есть и немалые минусы. Главное — катастрофически увеличиваются издержки из-за более частой переналадки производства и неимоверных затрат труда на ремонт и запасные части, которых требуется тем больше, чем быстрее растет вариофикация. «Кому не приходилось сталкиваться с тем, — пишет в одной из своих книг Борис Иванович Кудрин, — что купленные в разное время выключатели и розетки не заменяются, раковина для умывания не ставится на старые кронштейны, из двух утюгов (электробритв и т. д.) нельзя собрать один, приводной ремень вентилятора с автомашины „Москвич" одной модели не подходит для другой, соединительные шнуры зарубежных магнитофонов разных фирм не обеспечивают запись. Все проектировщики знают, что при вынужденной замене оборудования на равноценное (по техническим характеристикам) неизбежны неувязки из-за различия в габаритах, требованиях к энергетике...» всё это, итожит ученый, дает очень неприятный эффект — АССОРТИЦУ: непрерывно генерируемые новинки поступают на \196\ предприятие, где уже есть старые образцы, и это порождает техническую мешанину, в которой трудно разобраться. С ассортицей, рассказывал мне Кудрин, имел дело ещё Иван Грозный, когда собирался штурмом брать Казань. Подвезли к крепости русские умельцы отлитые ими пушки и ядра-снаряды к ним. И тут внезапно обнаружилось — лили-то ядра в разных краях в тогда уже большой России, приемы технологические, обычаи технические, понимание дела, исходные материалы были несхожими, — что калибры ядер плохо стыкуются с жерлами многих пушек... Грозный просто «решил» тогда приблему ас-сортицы: повелел рубить головы мастерам и дал приказ временно отойти от Казани... Почему темпы тех коэволюции выше, чем у биоэволюции? Да потому, что основные силы проектировщиков, конструкторов сейчас ориентированы на создание новинок. А что с ними будет, как они состыкуются со старыми изделиями и вообще со всем сообществом машин, приборов, вещей, — это уже мало кого волнует. В живой природе генетические программы хранятся в организмах. В технике же «двойная спираль ДНК» вынесена из изделия. И работа над новыми типами изделий идет прямо с документом-чертежом — это и сеть «наследственная информация». В такой немыслимой для мира живого ситуации естественный отбор (если выражаться точнее, то, по Кудрину, следует говорить об ИНФОРМАЦИОННОМ ОТБОРЕ) в техносистеме можно миновать. Техноэволюция бешено ускоряется в случае правильных решений проектировщиков, однако при ошибках, а они, понятно, нередки, появляются нежизнеспособные уродцы, техноинвалиды, засоряющие техническую «флору» и «фауну». Неумение управлять «генными чертежами», ошибки в формировании техноценозов часто перечеркивают работу больших творческих коллективов. На ухабах техногонки теряются сотни тысяч, миллионы рублей. Из-за промахов проектировщиков, к примеру, на Нижнетагильском металлургическом комбинате шесть лет поэтапно достраивали доменную печь. По тем же причинам готовые «в металле» прокатные станы не вводятся в строй по десяти и более лет. Они плохо стыкуются, с трудом вписываются в уже готовый техноценоз. И чем дольше пролеживает стан на складе, тем труднее его потом пустить: составляющие его изделия уже сняты с производства, документация (особенно в части норм) устарела и требует корректировки. Можно ли устранить эти перекосы? Да, уверен Кудрин, техноэволю-цисй можно управлять, но для этого необходимо заняться изучением законов функционирования техноценозов, больших систем готовых изделий, а не гнаться лишь за новизной. Нужно создавать новую науку, системный подход к тсхноявлениям. \197\ 6.14. Кто заказывает музыку Историки говорят, что когда-то семь было предельно большим числом; когда-то 40; сорок сороков - больше не бывает; потом - тьма; сейчас тьма тем - 105 электродвигателей на Магнитогорском металлургическом комбинате. Борис Иванович Кудрин «Отбор: энергетический, информационный, документальный. Общность и специфика» Благая идея — напрямую сравнить природу естественную и искусственную, мир камней, растений и животных с миром машин. Как сравнить? Ну, хотя бы так, как это сделал однажды Борис Иванович Кудрин: по степени СЛОЖНОСТИ. В статье «Техноэволюция и её закономерности» он писал: «Глубоко укоренилось мнение, что астрономия, физика, химия, биология, другие науки естествознания — это первосортные, так сказать, науки, науки со знаком качества, а технические — то второстепенные, какието там прикладные. Заимствуя понимание последнего термина у Митрофанушки, правомерно утверждать, что любая наука „приложена" к своей части объективно существующего мира и исследует закономерности этой части...» Кудрин продолжает: «Взгляд, что технические системы „проще" биологических, широко распространен. Но обратимся к цифрам. На мощном блоке электростанций в систему управления входят 10 6 электронных элементов, в Эйфеле-вой башне — 2,5 • 106 заклепок. На крупном металлургическом заводе различных электротехнических изделий, узлов, блоков и деталей изделий — 1010 (общее количество всех изделий и деталей оценивается в 1011). Мы не в состоянии практически перебрать это число элементов, а можем лишь установить систему обозначений». Вот тебе и простота техники! Простота, в которой подсчеты приходится производить, опираясь на математическую теорию бесконечных (бессчетных) множеств, имея Дело с континуумом Кантора! Простота, рождающая парадоксы, когда часть становится равной целому, когда исчезает понятие математического ожидания и т. д. Занявшись классификацией систем, Кудрин располагает их по сложности в таком порядке: физические (неорганический мир), биологические (мир живого), технические, информационные и социальные. Оставив за скобками две последние системы, отметим, что фундаментальные законы физики и биологии — новые законы, установленные учеными, — несомненно, способствуют ускорению технического прогресса. Однако настолько ли уж пряма тут зависимость, как это обычно принято думать? Вот мнение Кудрина: «История убедительно свидетельствует, что большинство изделий создавалось не на основе предварительных теоретических расчетов, основанных на новых законах и предпосылках, а на основе инженерного твор- \198\ честна, экспериментирования при решении конкретных задач, путем проб и ошибок. Единичны открытия на „кончике пера", массовы — инженерные решениям. Кудрин приводит доказательства. В Париже, к примеру, с 1808 по 1950 год было запатентовано 120 конструкций зонтиков. Едва ли кто начнет утверждать, что очередная конструкция требовала открытия новых законов природы. Так что открытых уже законов естествознания достаточно для развития технетики на долгие-долгие годы. Слегка иронизируя, Кудрин отмечает истинную связь между науками естественными и «искусственными», между запросами естествознания и технетики: «Конечно, углубление познания неизбежно. Можно преклоняться перед обработкой 13 000 измерений, которые позволили создать высокоточную единую теорию движения внутренних планет солнечной системы, и высоко оценить работу, обеспечивающую среднеквадратичсские отклонения, например, Марса до 1 километра. Но несмотря на несравненно большие затраты и несоизмеримую технику, эта работа не сравнима по значению с революцией Кеплера и Ньютона, теорией планет и таблицами Леверье. Иное дело применительно к тсхнетике. Объемы выпускаемых изделий непрерывно растут, качество их меняется. Проблемы эксплуатации действующей техники увеличиваются. Технология всё разветвляется и усложняется. Требования к материалам со стороны готовых изделий и технологии строже, а к исходным — хуже. Ограничения на отходы — всё жестче. А всё 'вместе это означает, что количество задач, которые необходимо решать, не уменьшается, а растет». Мир так изменился, Кудрин кладет ещё один «мазок» на картину «ТЕХНЕТИКА», что старый вопрос о том, кто же заказывает музыку — науки об искусственном или естественном, — оказался как бы перевернутым с ног на голову. «Тсхнстика стала заказчиком физики, химии, биологии. Следовательно, естественные науки стали прикладными к требованиям технической реальности. Происходит, осознаваемое немногими, изменение соотношения: кто для кого». 6.15. Наука электрика Кудрин принимал участие в строительстве двух сотен металлургических и других крупных объектов, ладил там электрическую часть. На Запсибе, Кузнецком комбинате, Новосибирском заводе. Все металлургические заводы — Гурьевский, Петровозабайкальский, Амурсталь, заводы Оскольский, Карагандинский, Липецкий — все эти стройки шли с его участием. В ходе этой большой работы в сознании ученого постепенно сформировывались контуры совершенно новой науки, объектами которой стали электротехноценозы. Так возникла ЭЛЕКТРИКА. \199\ До недавнего времени электроэнергетика делилась на две отчетливые области. Первая — ЭЛЕКТРОТЕХНИКА, изготовление электротехнических изделий: электродвигатели, электропечи, электролампочки, кабели и всё прочее, что подводит и передает электричество. Эта наука начинается от имен Ампера и Фарадея, от эпохи создания первых электрических машин. Вторая часть — уже, собственно, ЭЛЕКТРОЭНЕРГЕТИКА: получение электроэнергии, передача и распределение ее. Сегодня любой школьник старших классов обязан представлять себе, как энергию атома, сгоревшего угля, падающей воды можно превратить в электричество. Эта большая область возникла позже, чем электротехника. В нашей стране электроэнергетика, возникла вместе с планом ГОЭРЛО в 20-х годах, когда появилась необходимость в строительстве крупных электростанций. Электротехника, электроэнергетика — ныне устоявшиеся, привычные всем области, а вот электрохозяйства? В пределах квартиры, цеха, завода, города, всей страны — все эти царства потребителей электроэнергии, куда их отнести? Кто должен ими заниматься? Какими законами электрохозяйства управляются? Или здесь царствует анархия, и все потребители электроэнергии ведут себя спонтанно? Кудрин: «С 30—40-х годов теперь уже прошлого века в промышленности, а с 50-60-х годов в быту стали образовываться так называемые электрические хозяйства. Что это за штука такая? Вот квартира, например. Во время войны в СССР населению разрешалось держать одну лампочку в каждой комнате, ни радио, ни утюгов электрических, ни плиток — ничего этого не разрешалось. Не хватало электроэнергии, а приемники запрещали, чтоб врагов народа не слушали! Да и не было ещё тогда ни стиральных машин, ни утюгов электрических. А что сейчас? Ныне электрическое хозяйство каждой квартиры, даже рядовой, я уж не говорю про новых русских, это десятки лампочек, это обязательно стиральная машина, телевизоры, магнитофоны, утюги, жаровни, кофемолки. Десятки, до сотни наименований. И что тут любопытно: это электрическое хозяйство начало проявлять некоторые новые свойства, то, что прежде даже и сформулировано не было. В электротехнике ясно, что такое лампочка, как в ней ток идет, сколько электроэнергии она потребляет, а вот обратитесь к собственной квартире, решитесь, к примеру, подсчитать просто количество лампочек в ней. Вы бойко подсчитаете те лампы, которые вкручены в светильники, но это же не все. Тут надо ввести понятие „лампочка"! Подсветки разные — в телевизоре, в компьютере, почему вы это лампочками не считаете? Карманный фонарик забыли. А лампочки, которые вы собираетесь на елку повесить? Выходит, даже в собственной квартире вам трудно пересчитать лампочки. Вот ночник, который вы уже давно не включали, или какие-то особые подсветки, которые вы включаете только по большим праздникам. Электрокамин...» \200\ Непросто разобраться с электрохозяйством квартиры, поэтому легко представить, сколько трудностей возникает, если заняться всеми электроприборами, электроустановками в цеху или же на всем заводе. Но не праздное ли это занятие — пересчитывать лампочки в квартире или иеху, каков тут смысл? Смысл громадный, если начать думать об экономии электроэнергии. 6.16. Домашний аудит «Какие потери страна несет от неумения правильно обращаться с электрохозяйством?» — спрашиваю у Кудрина. «Потрясающие, — отвечает он. — Мы на единицу продукции по сравнению с США тратим в 3,3 раза больше киловатт-часов электроэнергии. По сравнению с Японией — в 6 раз. Если взять тонну нефти, то на Западе из нее извлекают раз в 10 больше энергии, чем это делаем мы». Почему трудно решить проблему электросбережения? Прежде считалось, что можно взять каждый отдельный двигатель или, допустим, лампочку, записать её загрузку, степень использования и после всё суммарно посчитать. В месяц, в квартал, в год. Эта теория получила всеобщее распространение. Но вот приходит Кудрин и предлагает свой комплексный метод расчета нагрузок. Естественно, возникло отторжение, возмущение среди ведущих специалистов Тяжпрома. Кудрин получил выговоры, анафему и кучу всяких неприятностей. В чем было различие между старым и новым подходами к электросбережению? Теория Кудрина честно признавала, что впрямую подсчитать в электрохозяйствах строго необходимое потребление электроэнергии нельзя. Обратимся к той же квартире. Что значит подсчитать нагрузки за сутки или за год? Значит, против каждого приемника электроэнергии надо написать, сколько он часов работал. Применительно к электропечи: на какой комфорке и в каком положении вы её включали, и сколько часов в сутки печь работала. Сделать всё это невозможно даже для квартиры, а для цеха, завода, где стоят десятки тысяч двигателей? А раз нельзя, зачем же это делать? «А нас заставляли именно это делать по старым теориям, — расска-' зывает Кудрин. — Сейчас опять ввели лимитирование, перешли от поштучного расчета к расчетам по укрупненным показателям. Вот больница, школа, детсад, у них есть койкомсста, количество школьников, квадратные метры площади и другие показатели. Говорят: давайте введем нормы на квадратный метр или на какой-то иной показатель. А моя теория говорит две вещи: во-первых, подсчитать нельзя, во-вторых, „среднего" тут нет вообще! Принципиально. Это вот такое свойство данной системы — электрохозяйства, электротехно ценоза. Что значит, нет среднего? Это значат, если вы возьмете ряд больниц, Москвы или всей страны, и начнете смотреть, \201\ сколько каждая потребляет, то все не будет вертеться около некоторого среднего показателя, а различия могут быть огромными — в 10, 100, даже в 1000 раз. То есть, само понятие среднего в данной системе не работает. И понятно почему. Школы разные. Одна школа компьютеризированная, другая — нет. Одна, может, там с гуманитарным или биологическим уклоном, ей особо электричества и не надо, другая с физическим: ей только подавай, на опыты, скажем. Получается, ввести понятие „средней" школы по электропотреблению нельзя. А мы это „среднее" все годы советской власти упрямо вводили». Как же быть? Как вести правильный учет электроэнергии? Кудрин предлагает переходить к прямым замерам электрической энергии по каким-то технологическим или временным, выделяемым кусочкам — сутки, смена или, там, плавка, где можно выделить технологическую единицу. И когда это сделано и начинаешь анализировать полученные цифры, то видишь две ясно выраженные составляющие. Первая составляющая, когда детсад или завод нормально живет. Обычный день: вовремя пришли, вовремя ушли, с перерывом на обед. Рутинная компонента. Вот это всё статистически легко вылавливается. Тут действует гауссовский закон, и всё можно подсчитать. Нормальный рабочий день на предприятии. А вот вторая компонента —- это отклонения от рутины. Например, у вас день рождения, пришла куча гостей. всё зажигается, помимо всех норм, горит, жарит, варит, веселит. Или поломали электрод при плавке, не попали в марку стали — брак. Разве можно все эти случаи учесть, предвидеть? Тут-то электроценоз и проявляет себя, выказывает свои ценологическис, как принято говорить, свойства. «Я хозяин квартиры. Что мне нужно делать, чтобы дгеныпе платить за электричество? Меньше лампочек надо иметь?» — спрашиваю у Кудрина. «Уходя, гасите свет» — это, конечно, хорошо, — смеется Борис Иванович. Но недостаточно. Вы должны взять за основу мою теорию. Пожалуйста, позаписывайте расход электроэнергии по суткам и ставьте рядом пометки: «день нормальный», «уехал на дачу», «пригласил гостей», «Новый год», «праздник» — все отклонения записывать. Через сотню дней, допустим, найдите две составляющие: нормальную и ценологическую. После этого, имея на руках норму, вы должны произвести аудит вашей квартиры. Для чего свет горит там-то и там-то? У меня настольная лампа, тогда зачем я люстру включаю? Давайте все будем читать в одной комнате, смотреть телевизор при выключенном свете... После этого и начинается борьба за экономию. Вы говорите: «с сегодняшнего дня у меня никаких праздников не будет, я буду ходить в ресторан или ещё куда-нибудь, уезжать на природу». Можно идти по двум путям: исключая ненормальные расходы и тщательно изучая нормальный день — из каких составляющих он складывается. Там есть предел: какие-то совершенно необходимые вещи, которые исключить уже никак нельзя. \202\ 6.17. Оппоненты Наука электрика понемногу входит в жизнь страны. В МЭИ, где профессорствует Кудрин, уже 4 года читаются два курса: «Закономерности построения электрического хозяйства» и «Менеджмент в электрическом хозяйстве». Кроме этого, в ряде городов России и СНГ живут и работают ученики Кудрина, два десятка одних кандидатов наук, защищены несколько докторских. Так что можно сказать, что наука электрика пошла в массы. Получает постепенно признание и технетика (так Кудрин, напоминаю, называет свою науку о Технике). Идея технетики и электрики возникла ещё в 1971 году, когда начались «стройки века», «стройки коммунизма». Когда развертывалось строительство Запсиба, завод был громадина, «тут мы и встретились с этими цено-логическими трудностями», вспоминает Кудрин. «С того времени, каждый год, мы проводили электрические конференции. С 1985 года стали такие конференции проводить в рамках САПР-ЧЕРМЕТ, где эта теория не раз докладывалась. А с 1996 года мы начали проводить специальные техникоце-нологические конференции, 5-я из них в январе 2000 года была проведена в городе Калининграде (бывшем Кенигсберге)». «Вы придумали название ЭЛЕКТРИКА — насколько оно оригинально?» — спрашиваю у Кудрина. «Слово „электрика" употребляют все, начиная от академика и кончая рядовым жителем, — отвечает Борис Иванович. — И когда я говорю, что наряду с электротехникой и электроэнергетикой есть ещё и электрика, все это понимают, о чем тут речь, но вот академические круги, высокая наука отчего-то встречают это название в пггыки. Утверждают, что это-де профанация науки». На самом-то деле я говорю: «есть объект — электрический ценоз, есть у него особые вот такие-то свойства и есть свой оригинальный математический аппарат», «есть практические выводы, которые никакими другими классическими теоретическими основами электротехники, законами Ома и Кирхгофа не обосновать, они „разрешимы" только моим математическим аппаратом. Почему вы не хотите этот термин?» Они говорят: «а где ты его услышал?» Я: «услышал его первый раз на оперативках, когда приезжал из ЦК очередной представитель и говорил: „так, сейчас посмотрим сантехнику и перейдем к электрике". При этом абсолютно всем было понятно, что он имел в виду. Все, что касается электричества. Прокладка кабеля, лампочки, двигатели, ну, в общем, все, где есть электричество, есть электрика на данном предприятии. Его не интересовала ТЭЦ, которая рядом строилась, его не интересовало что-то другое, его интересовала ЭЛЕКТРИКА! И эта вещь, понятная всем, должна получить права гражданства». «Что делал этот человек из ЦК с электрикой? — продолжает Кудрин. Он, допустим, говорил: „а почему у вас трансформатор не тянет?" И таких \203\ вопросов на оперативке, касающихся электричества, были десятки и десятки. И это были важные вопросы. Из двухсот объектов, в пуске которых я принимал участие, вопросы электрики, наряду с вопросами чисто строительными и технологическими, по важности стояли на третьем месте. Ведь без электричества ни одна машина или устройство не заработает». «Так что ж все-таки не понимают академики и прочие спецы? Против чего они воюют? Им просто лень разобраться в ваших работах и теориях?» — упорствую я с вопросами. Кудрин: «Кроме лени, тут у них ещё и самолюбие выскакивает. Ведь есть же Академия электротехники, которая изучает, там, печи, кабели, приводы и всё прочее. По отдельности! Но я же не смотрю каждую штуку, я говорю: „вместе они ведут себя вот так". Давайте изучать ВМЕСТЕ». «Получается как бы ведомственное неприятие? Вы ж всё это не раз докладывали. Что нужно, чтоб дошло до ума? Чтобы сберечь электроэнергию, чтоб разумно всё это подсчитать?» Кудрин: «Нужно, чтоб то, что я придумал, начали изучать в институтах, как в свое время начали изучать „Теоретические основы электротехники", которые у нас в стране основоположник российской электротехники академик Карл Адольфович Круг написал в начале века. А теперь вот надо ещё начать изучать „Теоретические основы электрики", или просто „Электрику", как таковую. её закономерности, закономерности рождения электрического хозяйства, закономерности его развития, закономерности структурных преобразований электрохозяйства во времени, закономерности электрического хозяйства как техноценоза. Вот тогда дело действительно пойдет»... 6.18. Вместо Бога - Дьявол Ведь если не существует Бога на небе, то люди должны играть роль провидения на земле и устроить мир по своим собственным мыслям. Тогда и видно будет, к чему приведет всё это: французская революция окажется детской игрой... Лютер «Апология христианство» Кудрин попробовал с книжками Дарвина в руках прогуляться по полям и рощам Технетнка. Возникли любопытные аналогии с живой природой. Но, понятно, ими закономерности функционирования техносферы (чувствуется, что основополагающие законы Юма» и «Ньютона» тут ещё все-таки не открыты) далеко не исчерпываются. И АНТИДАРВИНИЗМ должен проявлять себя в Природе № 2 (это уже мнение не Кудрина, тем более не Дарвина, а автора згой книги — да простят ему это читатели) ещё более ярко, чем в природе естественной. Основания для подобных утверждений? Их можно найти во множестве. Скажем, вопрос о Боге. Творил ли он мир или это делала естественная \204\ природа, и она, Природа № 1, являет собой самосогласованный оркестр без дирижера? Все это материи тонкие, всё это надо ещё проверять, доказывать, уточнять. Но то, что за техносферой. Природой № 2, всюду стоит её создатель ЧЕЛОВЕК, — очевидно любому. Именно человек — Бог технического мира, его ТВОРЕЦ, ДЕМИУРГ, повторим это еше раз. Все этапы, эпизоды, анекдоты технотворения зафиксированы историей техники, все стадии технической эволюции можно при желании дотошно проследить, досконально проанализировать, увидеть, как простейшие «виды» вещей и машин постепенно превратились в более сложные образования. Техническая летопись поведает о многом, вот только трудно будет установить одно — тот таинственный момент, когда над лысинкой Человека-Создателя вдруг отчетливо стали видны рога! Когда явственно запахло серой, и недвусмысленные языки адского пламени начали щекотать пятки обывателю-потребителю. Когда из белых божественных одежд внезапно просунулся коварный мефистофельский хвост. Вместо Бога — Дьявол? всё это требует пояснений? Извольте. Вначале человек творил мир техники себе в поддержку, в помощь, и ждал, что детища его рук — из бронзы, меди, железа — будут само совершенство. В отличие от смутных, чуждых гармонии и порядку, глубоко враждебных человеку природных стихий. Эти ожидания, веру хорошо передает известное стихотворение Николая Заболоцкого «Я не ищу гармонии в природе». Характерна его концовка: И в этот час печальная природа Лежит вокруг, вздыхая тяжела, И немила ей дикая свобода, Где от добра неотделимо зло. И снится ей блестящий вал турбины, И мерный звук разумного труда, И пенье труб, и зарево плотины, И политые током провода. Так, засыпая на своей кровати, Безумная, но любящая мать Таит в себе высокий мир дитяти. Чтоб вместе с сыном солнце увидать. Стихи написаны в 1947 году, тогда так мыслили многие. Ныне мнение резко изменилось. Отношение современного человека к технике очень точно отражено в повести югославского писателя Антуна Шоляна «Гавань», у него техника — это кровожадный вампир, рушащий и убивающий всё на своем пути: «.. .стройка движется сама по себе... Демоническое существо, аморфная неорганическая амеба, имеющая свое собственное сознание, немилосердный механический мозг, который исполняет некое только ему одному \205\ известное задание и (слюняво, ядовито, жадно) захватывает, пережевывает и переваривает все, к чему прикоснется своим жалящим, просачивающимся внутрь жертвы телом». Да нет, это уж точно: место опекающего природу Бога, вальяжно разлегшись, как у себя дома, рядом с Храмом Техники, теперь занимает сам ДЬЯВОЛ, то бишь Человек! Не потому ли среди интересующихся Второй природой философов слова «демонизм техники», стали теперь воистину расхожими? К примеру, Иохим Бодамер, врач, социолог и теолог из Германии, в своей некогда нашумевшей книжке прямо предупреждал людей о грозящей им опасности. Кто угрожает? Современная техника, современная индустрия. Бодамер считал их некоей таинственной, загадочной силой, перед лицом которой человек ощущает глубокую беспомощность. К тревожным выводам пришел тогда ученый. Он писал: «Судя по всему, мы имеем дело с неизбежным процессом: беспрерывно убыстряющийся технический и промышленный прогресс должен быть оплачен постоянно усиливающимся человеческим регрессом, оскудением гуманного начала. В этом и состоит не решенный по сей день главный „конфликт цивилизации XX века"». характер законов (законы демонологии? уж не дойдет ли тут дело до чтения астральных карт? до обращения к Черной и Белой магии?), согласно которым действует и морочит человека техника (а фактически скрыто — вот уж точно дьявольщина! — он себя морочит сам), обусловлен рядом причин. Начнем перечислять их. Прежде всего, тут сказываются просчеты и близорукость ТЕХНОКРАТОВ. Ведь им обычно свойственно помышлять только о непосредственных выгодах, сиюминутных, ближайших последствиях. Скажем, если какой-то район нуждается в электроэнергии, они ничтоже сумняшеся тут же строят электростанцию (возможно, атомную). Тот факт, что её существование через десяток лет может вызвать, допустим, безработицу в этих местах, а лет через тридцать приведет к разрушительным экологическим последствиям, просто выпадает из их поля зрения в силу своей отдаленности во времени. «Технократ сплошь и рядом составляет планы, — писал в книге „Столкновение с будущим" американский социолог и публицист Олвин Тоффлер, — не предусматривающие достаточной и немедленной обратной связи, так что он редко бывает в'курсе того, насколько успешно его планирование. Когда же он предусматривает обратную связь, информация, которую он обычно запрашивает и получает, носит сугубо экономический характер и содержит мало сведений социального, психологического или культурного порядка. Но что ещё хуже, при составлении таких планов технократ недостаточно принимает в расчет быстро меняющиеся потребности и чаяния людей, от участия которых зависит выполнение этих планов...» ДЕМОНИЧЕСКИЙ, САТАНИНСКИЙ \206\ 6.19. И я, и мои «атомные» товарищи У меня два сына. Оба пошли по моим стопам. Старший - мастер на Ленинградской АЭС, младший защищает сейчас диплом в Политехническом институте по специальности «Эксплуатация атомных электростанций». Как и я, они верят в то, что Чернобыль никогда не повторится, что атомная энергетика может и должна быть безопасной, что альтернативы ей сегодня человечество не имеет. И не стоит считать нас защитниками атомных станций только потому, что мы трудимся в этой отрасли. Николой Луконин, министр атомной энергетики СССР Другая грань демонизма техники — её клановый, ВЕДОМСТВЕННЫЙ характер. Особо ярко он проявил себя после Чернобыля, когда оживилась критика атомной энергетики и её отцы, прежде непогрешимые, стали защищаться. До Чернобыля как было? Даже такие умудренные люди, как академик Валерий Алексеевич Легасов, верили: атомные дела вершат такие «киты», такие гиганты, опытные люди, что они-то уж, несомненно, не допустят даже самых малых неприятностей. Легасов, правда, имел тут некоторые сомнения. Но авторитет АТОМА был тогда ещё настолько велик, что и академиков осаживали, ставили на место, если они пускались в критику. Из воспоминаний Легасова: «По свойству своего характера я начал более внимательно изучать этот вопрос и кое-где занимать более активные позиции, говорить, что нужно следующее поколение атомных реакторов более безопасных, реактор ВТГР или жндкосолевой реактор. Это вызывало исключительную бурю негодования, говорили, что это совсем разные вещи, что я неграмотный человек (это академик-то! — Ю. Ч,), лезу не в свое дело и что совсем нельзя сравнивать один тип реактора с другим. Такая была сложная обстановка...» Так было до. Обнако после Чернобыля доводы защитников Атома, их тактика стали иными. Вот типичные слова, произнесенные министром Николаем Лукониным в беседе (1988 год) с журналистом-интервьюером: «Мы, специалисты в этой области, отнюдь не глухи к нашим оппонентам. И у нас есть дети и внуки. Мы не враги ни им, ни всему человечеству». Не враги? Ой ли! Тогда зачем все эти оправдывания и оговорки. Такая, скажем. Член-корреспондент Академии Наук СССР, заместитель директора Института атомной энергии имени Курчатова Лев Петрович Феоктистов: «Но я принимаю упрек в пристрастности. И я, и мои „атомные" товарищи действительно пристрастны, потому что любим свое дело и верим в то, что атомная энергия, как в миллион раз более концентрированная в сравнении с химической, найдет свое место в жизни человека. И даже в тех областях, о которых сегодня мы даже не догадываемся». \207\ Да, похоже, «атомные» товарищи на всё готовы пойти. Хотя атомные спецы и обещают снизить вероятность повтора Чернобыля до одного случая в сто тысяч и даже миллион лет, вряд ли любой из нас согласится, чтобы рядом с твоим домом соорудили АЭС, и около твоей дачи принялись бы складировать отходы ядерной энергетики. Вовсе не надо быть психологом, чтобы предугадать тут ответ большинства. А вот Генеральный директор МАГАТЭ господин Ханс Блике в беседе с корреспондентом «Правды» (1988) заявил, что он имеет дачу рядом с местом захоронения ядерных отходов. И что менять дачу он совсем не собирается. Вот так! Всеми правдами и неправдами атомные генералы протаскивают Атом во всё более отдаленные уголки Земли, прикрывая этот смертоносный агент своим авторитетом, напором, мнимой компетентностью, используя любые доступные средства. Похоже, они готовы пойти на все, только чтобы не допустить ослабления атомно-энергетического напора на планету. В Англии, например, чтобы вернуть к атомной энергетике доверие общественности, на АЭС в Олбери (построена в 1967 году) в зале технического обслуживания проводятся чемпионаты по популярной в стране игре «Монополия». А в 1987 году зал был предоставлен для конференции врачей, на которой присутствовало 200 человек. И мы помним, как из Чернобыля, чтобы успокоить возбужденную общественность (совсем как в известной песне: «Любимый город может спать спокойно...»), по телевидению транслировался грандиозный эстрадный гала-концерт... Ведомственная демония (какими всё же законами её можно охарактеризовать? это уж не АНТИдарвинизм, а вообще черт знает что!) — она уже наделала немало бед и сулит новые. Ибо информированность населения, как и прежде, поставлена из рук вон плохо. Редким фактикам удается протиснуться сквозь мелкое сито служебных инструкции и грифов «для служебного пользования», а о тех, кто, как и прежде, гнет атомную линию, кто как ни в чем ни бывало продолжает ВНЕДРЯТЬ Атом, хорошо сказал один из самых ярых критиков безоглядной атомщины Борис Александрович Куркин: «Стоящие за всем этим силы сплочены. Со своим жестким кастовым интересом в развитии ядерноэнергетических мощностей любой ценой. В экспансии залог их безбедной жизни в настоящем и будущем, смысл их социально-политического бытия. Заинтересованы ли они в развитии альтернативных экологических программ, в выявлении последствий Чернобыля и ознакомлении с ннми широкой публики? То есть с негативными сторонами ядерной энергетики? Вопросы, конечно, риторические... Их не остановит и возможность собственного физического уничтожения вследствие развития и реализации их же научнотехнических программ». \208\ Куркин, испробовавший, пожалуй, все доводы, привлекает, как последний аргумент, ещё и черный юмор. Не сдержавшись, в сердцах, он восклицает: «А МОЖЕТ БЫТЬ, ЖИЗНЬ И ВПРЯМЬ НЕ ЕСТЬ ПРЕДМЕТ ПЕРВОЙ НЕОБХОДИМОСТИ?» 6.20. По законам беззакония Николай Иванович Рыжков в своем выступлении на заседании 14 июля (1986 года. - Ю. V.) сказал, что ему кажется, что авария на ЧАЭСбыла не случайной. что атомная энергетика с некоторой неизбежностью шла к такому тяжелому событию. Валерий Алексеевич Легасов «Мой долг рассказать об этом» Демония Природы № 2 имеет своим основанием и то, что пока всё ещё плохо осознается людьми. Мы-то полагаем, что Вторая природа контролируется нами, что она послушна нашей воле. А на деле? В реальности искусственный мир уже давно во многом развивается вполне самостоятельно, повинуясь собственным «желаниям», нагло игнорируя человеческие директивы. Убедительный пример тому — стремительное, неуправляемое развитие городов. Изучением самооразвития технических систем всякого рода занимается экономическая и социальная география. Географы, к примеру, проследили, как ведут себя во времени транспортные сети. Оказывается, здесь проявляют себя вполне определенные закономерности, которые удобнее всего формулировать математически на языке теории графов. Выяснилось: влиять на развитие транспортной сети столь же трудно, как и пытаться замедлить или ускорить рост дерева. Стало понятно, что законы трансформации сетей не зависят от их характера — железная ли это дорога или городской общественный транспорт. Так же не важны размеры охватываемой территории — город, область, вся страна. Вмешательство людей, конечно, может ускорить или притормозить темп развития сети, способно привести к утрате отдельных её частей, но общая направленность развития сети не повинуется человеческой воле, она стремится образовать всё большее число циклов и топологических ярусов. Отчетливое понимание того, что Вторая природа уже стала АВТОНОМНЫМ образованием, было бы чрезвычайно важно, помогпо бы разоблачению многих мифов. Часто можно слышать рассуждения о зловредности администрации, о кознях чиновников, об их корпоративных интересах, о том, что если бы не злая вопя отдельных людей или групп или если бы люди были более честны, расторопны, распорядительны (человеческий фактор), то, глядишь, всё вокруг было бы иначе и много лучше. Это верно, но лишь отчасти. Конечно, бюрократы и ведомства существуют, есть и глупость, и просто человеческая леность, но разве дело только в этом? Разве одни чиновники или толкачи, лоббисты от техники \209\ виноваты? А почему не 'предъявить прямой иск ещё и к самой Второй природе? Ведь она вопреки всем директивам, циркулярам и распоряжениям имеет свои собственные интересы, цели и потому упорно гнет СВОЮ линию, часто идущую вразрез с чаяниями человека, навязывает ему свою стальную волю, свои АМБИЦИИ. Объективные законы (ЗАКОНЫ БЕЗЗАКОНИЯ!) Второй природы порой ужасны. Техника безлика, негибка, безжалостна. Она даже не всегда делает вид, что служит человеку. Порой она просто грубо его вытесняет, губит, у техники нет морали: она спокойно — вспомним Чернобыль! — может нести людям перемены, чреватые миллионами человеческих трагедий. Как, допустим, крупное землетрясение постепенно вызревает в недрах Природы № 1, а потом вдруг обрушивается на людей, так и экологические катастрофы порой медленно зреют, шаг за шагом подготавливая ТЕХНОИЗВЕРЖЕНИЕ. Нас не удивляют пронесшиеся по земле ураганы или смерчи, но отчего-то катастрофу авиационную или, скажем, железнодорожную мы воспринимаем как какой-то нонсенс, как досадное недоразумение. Недогляд, недоработку, промах каких-то «стрелочников». И, видимо, лишь появление новой науки, назовем её условно ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ КАТАСТРОФИ-кой, которая станет предсказывать катастрофы, как сейчас синоптики предсказывают погоду, видимо, сделает Беззакония техники событиями привычными и понятными. Пока же только отдельные лица — Н. И. Рыжков, В. А. Легасов, Б. И. Кудрин и другие — прозрев, в состоянии ухватить истинную логику событий, наслаивающихся вокруг Технетики. Ну, разве не ясно, к примеру, что возникновение в СССР мощного производственного объединения «Комбинат», задачей которого являлось разминирование мины замедленного действия — дезактивации огромных площадей радиоактивных зон, строений, складов, некоторых помещений ЧАЭС, разве сам этот факт сбора радиоактивной грязи с громадных площадей Украины, Белоруссии и России не говорил о том, что Технетика тут уже вышла из-под контроля человека? А упорно продолжающееся строительство новых атомных станций? И это знак всё того же — что ядерноэнергетическое хозяйство России (один из крупных ударных отрядов Второй природы) не повинуется больше человечьей воле, воле государства и общества. 6.21. До войны и после Прежде всего, я хотел бы обратить внимание советских людей на то обстоятельство, что в нашем высокоиндустриализированном обществе мы достигли той точки, когда стало заметно, что речь идет о фашизме. В маленькой Швейцарии на улицах столько автомобилей, что это создает немыслимые экологические и психологические проблемы. Это похоже на военные акции прошлого. Немецкое завоевание Франции было проведено 46 тысячами танков и автомобилей. Сегодня из Германии на юг \210\ и в Италию, на Ближний Восток и пр. — отправляется 20 миллионов немецких автомобилей. всё это несет страшный вред. В общем, война - это мир, а мир - это война. Скульптор Жан Тзнгли, из интервью в день открытия его выставки в Москве Вовсе не надо быть пророком, утверждая, что с развитием техносферы число АПТИдарвиновских (слово это, повторимся, не надо воспринимать как упрек Дарвину или Кудрину, ответственность за него несет один только автор данной книги) законов будет лишь нарастать. И для объяснения того, что творится с Технетикой, со Второй природой (мы условно ставим между ними знак равенства, однако, строго говоря, мост или дом — это не Технетика, но явно относится ко Второй природе) придется привлечь массу новейших дисциплин — скажем, человековедение, информатику и даже — ну кто бы мог подумать — ВОЕННЫЕ науки! О войне в, казалось бы, мирное время заговорили многие. Жан Тэнгли так размышлял об этом: «Наш мир — это война, война в мире потребительского общества, —• четыреста миллионов машин с миллиардами шин носятся по дорогам, загрязняя воздух. А нам говорят о мире. Предприятия, которым не удается ежегодно увеличивать свой оборот хотя бы на десять процентов, считаются нерентабельными. А руководители „Фольксвагена", ,JIopuie" или „Фиата" едины в том, что производить надо ещё больше. Мы не можем остановиться даже на секунду...» О том же, по сути, в книге «Чернобыль. Дни испытаний» говорил украинский писатель Юрий Щербак: «Прошло не так уж много времени с момента аварии на Чернобыльской атомной станции. Но каким далеким, идиллически безмятежным представляется нам теперь тот ДОЧЕРНОБЫЛЬСКИЙ мир — спокойный, неторопливый, годами, кажется, пребывающий в полусонном, снисходительном, вседозволяющсм благодушии. Мир без катастроф, жизнь без стрессовых ситуаций, которые выпали на долю миллионов людей». Щербак признается, что лично он Чернобыль воспринял как самую большую после Великой Отечественно войны трагедию в жизни украинского народа. «Один из героев моей повести Анелия Перновская, секретарь При-пятского горкома ЛКСМУ, — пишет Щербак, — сказала: „Это очень напоминало войну. И у нас, и у всех работников горкома, так и осталось это разграничение: до войны и ПОСЛЕ войны. Мы так и говорили: Это было до войны"». Что же это за войны, которые, видимо, вынудят перечесть Суворова, Клаузевица и других гениальных военных стратегов и тактиков прошлого? В чем тут смысл и суть? В столкновении двух миров — естественного и технического, Природы № 1 с Природой № 2. \211\ Для работы АЭС с 4—6 энергоблоками необходим пруд-охладитель с площадью в десятки квадратных километров, его мастерят из местных озер и речушек, затопляя овраги, создавая искусственные пруды. Для земледелия отныне это уже земли пропащие. И вода в охладителях очень горяча: градусов на 10-12 выше (соответственно, высоко и испарение), чем в естественных водоемах. Атомщики советуют, убеждают, что выгодно, разводить в этих рукотворных озерах рыбу, культивировать водные виды спорта, словом, уверены, что всё будет о'кей! вреда для биосферы тут мало. А вот что пишут в редакции газет и журналов люди, живущие в окрестностях АЭС. «Почему нам навязывают эти страшные стройки? Во многих городах не хватает воды. Уже переведены на почасовое режимное водоснабжение даже больницы. Наши реки мелеют и пересыхают. Можем ли мы допускать ежегодное испарение воды в таких невероятных объемах?» Разве это не военные действия? Не борьба? Не вторжение захватчиков? Цивилизация из-за ложно понятой, по словам Александра Солженицына, идеи прогресса на стыке второго и третьего тысячелетий вступает в смертельный кризис. А ведь ещё даже лет 20 назад слово «экология» мало что говорило большинству людей. И тем, кто бил тревогу, предупреждал о грядущих катастрофах, таким Кассандрам советовали не паниковать раньше времени... И вдруг пророчества стали сбываться! С учащающейся быстротой последовали удар за ударом: Севезо и Бхопал, вырубка тропических лесов, озоновые дыры, Аральское море, закрытие пляжей на Черном, Балтийском, Адриатическом морях, феноловые выбросы в Уфе... 6.22. Третья мировая уже началась В бешенстве и неистовстве человечество билось с природой. Зубы сознания и железа вгрызались в материю и пережевывали ее. Безумие работы охватило человечество. Температура труда была доведена до предела - дальше уже шло разрушение тела, разрыв мускулов и сумасшествие. Андрей Платонов О серьезности положения говорит, в частности, и создание МЕДИЦИНЫ БЫСТРОГО РЕАГИРОВАНИЯ. В 1990 году Совет Министров СССР принимает решение об организации службы экстренной медицинской помощи в чрезвычайных ситуациях. Что это за ситуации? Крупные аварии, катастрофы, стихийные бедствия, массовые заболевания. В центре новой медицины (головным тут был назначен Институт имени Вишневского в Москве) в память компьютера заложили информацию обо всех зонах риска в стране — сейсмологически и экологически опасных районах, атомных станциях, складах со взрывчатыми и токсичными веществами. \212\ «Диспетчерская Всесоюзной станции санитарной авиации, — рассказывали тогда корреспонденту „Известий", — будет подключена посредством космической связи к региональным станциям. Для нашей службы выделяются вертолеты и самолеты для перевозки оборудования и медикаментов, доставки медработников в район ЧП, транспортировки раненых. Специально оборудованные вертолеты будут закреплены за каждым региональным центром. Салон такого вертолета оснащен импортной техникой, позволяющей проводить сложные хирургические операции. Кроме того, в нем есть и необходимое реанимационное оборудование». Необычное дело требовало и необычных средств. «Наша служба, — рассказывали её организаторы, — получит и 280 пневмокаркасных модулей. Этот термин обозначает очень нужное для нас изобретение -— раскладной госпиталь. „Построить" его можно буквально за два-три часа. Материал, из которого сделана эта огромная палатка, позволяет поддерживать температуру воздуха плюс 20 градусов даже на Крайнем Севере. Разрабатывались эти модули на случай необходимости спасения космонавтов. В экстремальной ситуации они уже были опробованы в Уфе и других местах...» ВОЙНА ОБЪЯВЛЕНА! Сводки фронтовых действий регулярно передаются средствами массовой информации. Идет и вербовка добровольцев. Появились отряды «зеленых», они стремятся обуздать, поставить под контроль копоть и грязь, вылетающие из труб, радиоактивные вещества и прочую нечисть, формы проявления которой становятся всё изощреннее. Так, был случай, когда над землями фермеров штатов Мэриленд и Калифорния учеными был зарегистрирован токсичный туман, содержащий многие химические вещества — пестициды, продукты сжигания пластмасс — высокой концентрации. Есть предположение, что такие химические туманы изводят леса почище, чем печально известные кислотные дожди. Экологические беды. Как с ними бороться? С того ли конца человек берется тут за дело? Не ставит ли он телегу впереди лошади? Ведь экологическая грязь — лишь следствие развития и торжества на Земле Второй природы. И потому не следовало ли бы здесь поискать глубинные корни, главные причины: взяться за системное изучение имперских амбиций техники, приглядеться к обшему ходу её развития, понять общую тенденцию, а затем уже постараться пустить ход событий в правильное, приемлемое русло? А то ведь как обычно получается? Всякий раз внимание приковывается к конкретному случаю, к определенному, частному виду человеческой деятельности или источнику неприятностей. В результате пожарных, на скорую руку мер в какой-то одной узкой сфере положение несколько ,| улучшается, но тут же происходит новое событие в другой сфере или в другом месте. Такая партизанского пошиба борьба, на наш взгляд, малоэффективна. Ведь это всё равно, что руками стараться зажимать выхлопные трубы J \213\ У отдельных автомобилей. Только запрещение авто в целом или, скажем, переход к электромобилям могли бы здесь помочь, а так, по сути, получается лишь симуляция активной борьбы, вводяшая мир в заблуждение своими кажущимися успехами. И пока «зеленые» больше будоражат общественность, чем помогают ей. Но сражения разворачиваются всё шире, и к военным акциям подключаются всё новые силы. В 1987 году, к примеру, была устроена конференция в Дортмунде (Германия), где встретились представители советских и немецких ученых и писателей — защитников природы. На этой конференции прозвучало предупреждение Валентина Распутина о том, что ТРЕТЬЯ МИРОВАЯ ВОЙНА, война за выживание, уже началась, что эта необъявленная война ПРОМЫШЛЕННОСТИ против ПРИРОДЫ уже превратилась и в войну против ЧЕЛОВЕКА. Вот так, творя Вторую природу, необъятный мир вещей, машин, механизмов, конструкций, городов, человек через посредничество техники САМ СЕБЕ объявил смертельную войну, войну НА ИСТРЕБЛЕНИЕ. Так возникает экстренная необходимость — обстоятельства торопят! — познания особых демонических законов техники и всего того, что она несет в мир человека вслед за собой. \214\ Глава 7. Футуродром Всем нам предоставлена свобода выбирать либо жизнь внизу, в долинах, где нездоровые туманы, но жизнь в известной мере в безопасности, л ибо подняться в горы, где нам сопутствует риск и опасности, чтобы дышать чистым воздухом вершин, радоваться шири, открывающейся нашим взорам, и приветствовать восходящее солнце. Джавахарлал Неру «Взгляд но всемирную историю» Человек явно заблудился и пропадает в МАШИННЫХ дебрях-джунглях. Как выбраться из них? Одни считают, что необходим «технологический переворот»: из эпохи технической надо переходить в эпоху технологическую, когда следует думать не что делать, а КАК делать. Когда машину надо создавать только таким способом, который ОДНОВРЕМЕННО оправдан и экономически, и экологически, и социально. Другие пророки видят, как на место железного века идет век каменный, даже век глины (» ней много алюминия!). Третьи провидцы полагают, что технологии будущего должны быть не СЕРЫМИ, а зклнными («заводы — серые, сады — зеленые...»). Отчего сразу не запретить повсюду серое? Потому что зеленую технологию надо ещё изобрести и надо, чтоб она была не только красивой, но ещё и дешевой! А еще, несомненно, в будущем МЕРТВОЕ сблизится с живым... «Вот он летит, ангел двадцатого века, затянутый в высотный костюм, окруженный мигающими приборными досками, бесчисленными сервизами стеклянных приборов, голубоватой прицельной оптикой скорострельных пушек и бомбометов. Его слух сквозь шелесты и скрипы эфира, бульканье радиомаяков и команд, вспышки магнитных бурь и преграды электронных помех, — его слух обостренно ловит вмененные ему позывные. Его зрение, оснащенное окулярами, удлиненное лучами радаров, его всевидящее небесное око скользит по светилам и звездам, по хребтам, океанам, стремясь различить единственную, ускользающе малую точку — боевую цель. Его мускулы — плечи, стянутые ремнем катапульты, ступни его ног, прижатые тесно к педалям, фаланги пальцев, сжимающие роговидный штурвал, — одним несильным движением ставят в вираж огромную сияющую махину, раздирающую крыльями воздух, и в вихрях поднятой бури крутится как соринка, теряет управление атакующий истребитель. Его воля, ум, родовая память, его совесть, воспоминания детства, любовь к жене, к голубым, сквозь воздушную дымку, теченьям лесов, хлебных \215\ нив, деревень, все его боли и радости сведены сейчас в поднебесном, ревущем полете в фокус единой задачи: прорваться к цели и открыть над ней бомбовые отсеки машины. И тем самым, быть может, нарушить ход мировой истории или, напротив, вовлечь его в прежнее русло. Таков он, летчик дальней авиации, возникающий перед взором художника, желающего его понять: что есть нравственность? Что есть душа? В чем её боль и счастье?..» Этим динамичным, темпераментным, яростным абзацем статьи «Не ошибиться в диагнозе» писателя Александра ПРОХАНОВА в 1980 году (мартовская книжка) журнал «Литературная учеба» открывал дискуссию на тему «Человек и „техносфера"». Собственно, формально, вроде бы, тогда шла обычная литературная полемика (длящаяся в нашей стране уже не одно десятилетие) между пи-сателями-мтехнарями» («технократами») и писателями-«деревенщиками». Но, по сути, это был принципиальный спор между наступающей агрессивной, напористой ТЕХНИКОЙ и отступающей, обороняющейся ПРИРОДОЙ. По существу, в этих литературных дебатах обсуждались, по крайней мере, три тесно связанные меж собой проблемы-вопроса: что ДЕЛАТЬ С ТЕХНИКОЙ? её БУДУЩЕЕ? БУДУЩЕЕ ЧЕЛОВЕКА? 7.1. В век «термояда» и городов на дне океана И ещё один ангел. Целитель. Современный хирург-кардиолог. Пациент лежит, словно мраморный, под сверканьем ртутных ламп. Операционная - корабельная рубка, белоснежная, в никеле, с рулями, штурвалами, в разноцветных жгутах проводов. Скальпель - древнейший прибор — сочетается с огромными, великой сложности аппаратами - фабриками кислорода и крови, с рентгеном и телевизором, лабораториями акустики и гидравлики. Все процедуры, с первого быстролетного удара лезвия, брызнувшего алой росой, весь ход операции - последовательное «развинчивание», аразбирание» человека на его составные части. «Отключают» нервы, как электророзетку, погружая душу в беспамятство. «Отключают» дыхание, поручая его кислородной машине с мерными вздохами ребристых мехов. «Отключают» кровообращение, направляя кровь в хромированный шкаф с кипеньем красного сока в хрустальных отсеках... Александр Проханов «Не ошибиться е диагнозе» В тот раз в литературном разговоре приняли участие: прозаик Анатолий Курчаткин (статья «Отчего болит голова?»), критик Игорь Дедков («Тотальные аргументы» Александра Проханова, или жизнь «поновому»), директор Тобольского нефтехимического комбината В. А. Дзираев («Любите технику, поэты!..»), архитектор Б. Тхор («Я за Останкинскую телебашню и за Пашков дом») и другие. Однако истинным заводилой, человеком, приславшим в редакцию журнала затравку для споров, своеобразный литературный «манифест», им-то и открывалась дискуссия, его-то и обсуждали все остальные участники, был Александр Андреевич Проханов. \216\ Проханов родился в 1938 году в Тбилиси: его мать-москвичка рожать приехала в теплый Тифлис, дело было в феврале, где прожила 1,5 месяца и потом благополучно вернулась в Москву. Тяга к югу у его родителей не была случайностью: все предки Проханова происходили из молокан (религиозная русская секта, сложилась в Тамбовской губернии в конце XVIII века; отрицали официальную церковь, церковную иерархию, пост, иконы; преследовались царским правительством), из их кавказского гнездовья — русских поселенцев, нашедших приют в Азербайджане (постепенно они спустились с гор и разбогатели на русско-турецкой войне). Саша, москвич по сути, а не по месту рождения, рос в московском дворе — в районе Марьиной Рощи, рос в семье потомственных гуманитариев. Один дед был религиозным философом, другой — экономистом, отец — историк — погиб под Сталинградом в 1943 году, мать — архитектор. Да, всё предвещало, что страна получит ещё одного гуманитария, однако, когда Александр заканчивал школу, возник технический бум — бум ракетный и космический, это создавало определенную атмосферу среди молодежи. И из побуждений «гуманитарного романтизма» (так выразился Проханов, рассказывая мне о своей юности) в 1955 году Александр поступает в МАИ и становится по диплому «радиоинженером». По окончании работал в НИИ-«ящикс», создавал противотанковые ракеты (одна была изобретена им самим). Но времена быстро менялись: наряду с космическо-футурологическим бумом назревал в обществе — а Александр всегда был чуток к окружающему — и историко-этнический, фольклорный интерес, желание (наступало время хрущевской «оттепели») вглядеться в глубины русской истории — поездки на Север за песнями, старинными иконами. .. Проработав всего полтора года в НИИ, Проханов решил перечеркнуть прошлое, бросил всё и уехал в деревню. Сказались народнические инстинкты, и вот он уже работает лесным объезчиком под Истрой, около Новоиерусалимского монастыря, потом был на Ладоге, в Карелии, в Хибинах вел караваны туристов, работал в Туве с урановой геологической партией (радиометрист, ходил со счетчиком, искал красный песчаник с радиоактивностью). Начал писать. Первая крохотная вещица, рассказик, пошла в «Тувинской правде», года два затем работал в журнале «Жизнь слепых» — мотался по командировкам в Соловках и других медвежьих углах России. В 1966 году в газете «Литературная Россия» появился его рассказ «Тимофей», о слепом, он произвел фурор, затем прошел рассказ «Свадьба», который заметил писатель Юрий Трифонов, он помог издать первую книгу, сам отнес её в издательство «Советская Россия». Проханова пригласили в «Литературную газету», будучи её корреспондентом, он создает яркие бытовые зарисовки: «Сорочинская ярмарка», пишет о народных игрушках, про сельскую корчму во Пскове — становится спецкором «ЛГ» (1968 год), с головой окунается в современность: ездит по заводам, стройкам, на целину, в приграничные области (был свидетелем событий на острове Даманском). Накопленный в поездках огромный материал, лишь частично использованный в журналистских корреспонденциях, требует выхода, Проханов начинает писать повести \217\ и романы. Среди выпущенных им примерно 25 книг (он член Союза писателей с 1972 года) 4 военно-геополитических романа, писатель был в Афганистане, Кампучии, Намибии, Никарагуа, а также произведения — «Иду в путь мой», первая его книжка, «Желтеет трава», «Кочующая роза» и другие, где Проханов осмысливает прошлое страны, обращается к внутреннему миру человека. Но для нас, в этой книге особый интерес представит его ИНДУСТРИАЛЬНАЯ трилогия. «Время полдень», 1977 год, главным героем этого «промышленного романа» стал ученый-футуролог, экономист Ковригин, составляющий карту великих технических преобразований восточных районов страны, но здесь широко показаны и те, кто варит сталь, катает железный лист, убирает хлеб, летает на вертолетах... «Место действия», 1980год — о строительстве в Сибири в Тобольске, этот город-крепость, город-кремль на Иртыше назван в романе Николо-Ядринском, громадного нефтеперерабатывающего комбината. И «Вечный город», 1981 год, тут героем книги становится сама Москва, город с его заводами, лабораториями, аэропортами и площадями. Критики-литературоведы называют Проханова, — в его поэтике силен элемент журнализма, синхрона, репортажа, — «романтическим этнографом», в романах-блицах которого будущий историк сможет почерпнуть детальнейшие описания огромного количества трудовых процессов, этнографию индустриального общества. всё это так, всё верно, но гораздо важнее, что, как никто другой из писателей (есть у нас замечательные писатели-экологи: Сергей Залыгин, Валентин Распутин — однако они не так широко, не так глобально раскидывают свои литературные сети), Проханов в своих творениях умеет ставить, космически широко, государственно, самые животрепещущие проблемы нашей ТЕХНИЧЕСКОЙ цивилизации, коренные вопросы треугольника Человек— Природа—Техника. Уникальное сочетание разнородных влияний: впитанный, что называется, с материнским молоком пласт гуманитарной культуры, техническое образование, активное соприкосновение с пракультурой: последние язычники, колдуны, народный быт — с таким багажом Проханов жадно кинулся осваивать индустриализм, экономику, военное дело, политику, вопросы глобализма... всё это и позволяет ему успешно воссоздавать в своих многомерных романах, весь запуганный, многоцветный клубок проблемпарадоксов нашей современной жизни. Особенно, на наш взгляд, интересен один из его последних романов «Шестьсот лет после битвы», 1990, где идет рассказ о строительстве атомной станции и связанных с нею грозных событиях. В 1989 году Проханов был назначен главным редактором журнала «Советская литература», в 1990 году стал главным редактором еженедельной газеты «День», имевшей подзаголовок «Газета духовной оппозиции». В 1991 году, во время выборов президента РСФСР Проханов был доверенным лицом кандидата генерала Альберта Макашова. Во время августовского путча Проханов поддерживает ГКЧП. В сентябре 1993 года выступил в своей газете против действий Ельцина, называя их государственным переворотом, и поддержал Верховный Совет. После танкового расстрела парламента' газета «День» была запрещена. Редакция газеты \218\ подверглась разгрому ОМОНом, её сотрудники были набиты, имущество и архивы уничтожены. В ноябре 1993 года Проханов регистрирует новую газету «Завтра» и становится её главным редактором. На президентских выборах 1996 года Проханов поддерживает кандидатуру кандидата от КПРФ Геннадия Зюганова, в 1997 году становится соучредителем Агентства патриотической информации. Дважды — в 1997 и 1999 годах'подвергался нападениям неизвестных. Увлекается рисованием в стиле примитивизма. Коллекционирует мотыльков. Женат, имеет двух сыновей и дочь. Проханов один из постоянных участников телевизионных ток-шоу Владимира Соловьева «К барьеру!» (2003-2009 гг.) и «Поединок» (с 2010 г.). ...А тогда, в далеком 1980 году, в своем «Манифесте», ещё сравнительно молодой писатель, Проханов, рисуя «ангела двадцатого века», стремился показать, доказать, что современный человек «пропущен сквозь новейшую, неведомую прежним эпохам реальность — технику. Не сквозь отдельные машины и приспособления, а сквозь всеобщую „тотальную" технику, техносферу...» Проханов в связи с этим так уточнял свою мысль о миссии писателя: «Речь идет не о воспевании техники. Не хвалебную оду техническому прогрессу призван пропеть художник. Он призван вовлечь в систему своих представлений и болей, упований и отвержений эту новую, по сути своей фантастическую реальность, в недрах и на фоне которой действует нынешний человек. Перестанем, наконец, повторять, что в век сохи и пятиглавия и в век „термояда" и городов на дне океана человек всё тот же, то есть смертен. Соглашаясь с последним, постараемся понять, как по-новому, перед тем, как исчезнуть, живет человек в этом ослепительном, грозном, достаточно жестоком технизированном мире? Что приоткрылось в нем нового?..» 7.2. Стояли на плечах Толстого, Пушкина Наш атомный, бешеный, железный век, быть может, сменится веком, вовсе не продолжающим линию индустриализации, урбанизации, технизации и т. п., а веком гуманитарным, веком самоуглубления и самопостижения, и, кто знает, не вынуждено ли это будет: и рудные, и энергетические запасы земли, на потреблении которых основана нынешняя наша цивилизация, вовсе не безграничны. И будем же молиться вызванной из небытия силой нашего разума, сотворенной нашими руками, нашему детищу, нашему монстру, нашему временному божеству машине, чтобы мы пришли в новый аек с новым знанием миропорядка, осененные новым Смыслом его, с новой Гармонией а бегущей по нашим жилам крови, и тогда человеку ничего не страшно, всё он снесет и вынесет, всё поднимет и всё удержит. Анатолий Курчаткин Еще более точно и четко задачу, стоящую в наши дни перед художником, Проханов формулировал так: «Одухотворение, обожествление, или, проще, очеловечение техники, — \219\ но действующей, не очеловеченной техники в том, что она своим сверкающим из легированных сталей серпом отрезает нас от глубоких черноземных пластов прежней культуры и памяти. И мы не можем не чувствовать это как драму, реагируя на нее каждый по-своему: кто плачем, кто бегством, кто гневом. Но единственный путь, как бы труден он ни был, единственный путь одолеть этическое напряжение расколотой надвое души — попытаться скрепить две разъятые её половины, обнаружить в обеих единство истины, добра, красоты. У художника нет в руках ни сварочного агрегата, ни крупнокалиберного пулемета, а только перо, бумага и верящая, любящая, сомневающаяся душа, открытая миру во всей его полноте...» Особо бурную реакцию, противословие, эмоциональное неприятие, взрыв возражений у остальных дискутирующих в «Манифесте» Проханова вызвал такой абзац его статьи: «Для художника-„технократа" нет проблемы интерпретации классического храма в духе современной машинной эстетики. Для него проблема в том, чтобы одухотворить машину, снять противоречие между ней и молящимся человеком (молящимся на природу, ребенка, невесту или звезду поднебесную). ОБУЗДАТЬ НЕОБЪЕЗЖЕННУЮ МАШИНУ ОБРАЗОМ. Найти ей художе-ственное отражение и тем самым СМИРИТЬ ЕЕ, сделать БЕЗОПАСНОЙ, РУЧНОЙ (слова выделены мной. — Ю. Ч.). Ввести в обойму культуры и через культуру сделать доступной популярному сознанию. То есть, говоря языком старомодным, понять машину, как храм, гигантский храм творимого инженерами мира, готового вот-вот превратиться в угрюмую Вавилонскую башню, отчужденную от всего человеческого, в инструмент слепоты и гордыни». Совершенно загадочной с первого взгляда, туманной, таинственной, непонятной кажется эта прохановская мысль. Как это? Утихомирить Технику словом? Подмять её образом? Подчинить красотой? Пожалуй, лишь Анатолий Курчаткин (смотри эпиграф) углядел в словах Проханова их потаенный, истинный смысл. Тот, который вкратце можно было бы передать такими словами — возвращение в технических делах к гуманитарным началам. Эту настойчивую тенденцию, этот вектор новой технической политики, не сговариваясь с Прохановым, но явно в унисон с его высказываниями, прекрасно выразил академик Валерий Алексеевич Легасов, размышляя о причинах и последствиях Чернобыля. В беседе с писателем Юрием Щербаком он говорил: «Задумываясь над уроками Чернобыльской аварии, я прихожу к парадоксальному выводу: не знаю, согласятся со мной коллеги или будут камни в меня бросать, но я пришел к выводу, что всё это произошло потому, что мы чрезмерно увлеклись техникой. Прагматически. Голой техникой. Но техника, которой мы гордимся, — первая атомная станция Игоря Васильевича Курчатова, самолеты Туполева, техника, что финишировала полетом Гагарина, — она была создана людьми, которые стояли на плечах Толстого, Пушкина, Достоевского. Люди, создавшие ту технику, были воспитаны на очень гуманных идеях. На прекрасной литературе. На высо- \220\ ком искусстве. На прекрасном и правильном нравственном чувстве. На яркой политической идее — идее построения нового общества, на той идее, что это общество является самым передовым...» Что же мешает нам продолжить ту же линию и теперь? Что тормозит, торпедирует ее? Легасов (Проханов сделал бы, верно, то же самое) отвечал на это так: «.. .А вот в последующих поколениях, пришедших им на смену, много инженеров стоит на плечах „технарей", видит лишь техническую (добавим: или ЭКОНОМИЧЕСКУЮ. — Ю. Ч.) сторону вопроса. Мне кажется, что общим ключом ко всему происходящему является то, что долгое время игнорировалась роль нравственного начала — роль истории нашей культуры, — а ведь всё это одна цепочка...» 7.3. Как клятву Гиппократа Все, что связано с культурой, а значит, с человеческим трудом, требует такого же труда в постижении - нужно потрудиться, чтобы быть человеком. Почему кто-то считает, что Леонардо да Винчи - это лестница, по которой можно взобраться на чердак? Кинорежиссер Александр Сокуров «XXI век — век гуманитарной культуры. Я в этом глубоко убежден. Доминанта культуры обязательна. Технике должна быть определена четко служебная роль. Не иначе. Если этого не произойдет, если техника не займет „помогающее" человеку место, но не более того, она начнет работать не на человека, а на саму себя. Человечество же превратится в хорошо считающих или умело пользующихся компьютерами гуманоидов. Природа миллионы лет сама управлялась со своими трудностями. Рождала жизнь в любых условиях. Природа — это чудо из чудес. А техника по сути — паразитирующее на природе явление...» Это уже слова академика Дмитрия Сергеевича Лихачева, ученого, писателя, крупнейшего специалиста по древнерусской и современной литературе, академика ещё примерно полдюжины академий, в том числе Сербской, Австрийской и Британской, одного из главных хранителей национальной русской культуры и памяти, ходатая за сбережение природы. Человека самых разносторонних знаний и интересов. Гражданина и Подвижника. «У сегодняшней науки, — считал Лихачев, вкладывая в широкое понятие „наука" и всю технику, — большая фактическая власть над природой и судьбами миллионов людей. Тем большая ответственность ученых за каждый свой шаг. Времена резкого „новаторства" миновали. Ученый постоянно должен чувствовать ответственность за каждое свое действие. Нужна психологическая перестройка с учетом могущественности сегодняшней науки. Сила должна быть ответственной. Безответственная сила рискует стать разрушительной. Вот почему убежден: необходим четко сформулированный моральный кодекс ученого. В какой-то мере это будет явлением новым. Хотя \221\ аналог есть — клятва Гиппократа. В прошлом веке ученые обходились обычными моральными принципами, но сейчас их необходимо углубить.,.» Как клятву Гиппократа?.. Два с половиной тысячелетия прошло с того времени, когда эллинские врачи, члены косского (Кос — остров у берегов Малой Азии, здесь в городе Меропис и родился Гиппократ) братства Асклепиадов, впервые произнесли слова этой профессинальной клятвы — первого дошедшего до нас кодекса медицинской морали. Клянусь Аполлоном-целителем, Асклепием и Гигиеей... В какой бы дом я ни вошёл, я войду для пользы страждущего. Я буду далек от всего неправедного, я не вручу никому ядовитого средства, и что бы я ни увидел в жизни людей из того, что не следует разглашать, я умолчу о сем, считая подобные вещи тайной. Гиппократ (460-377 до новой эры) врачевал людей, те же, кто намерены лечить «сдвинутую», «искривленную», «вывихнутую» техносферой планету, — им полезно было бы, и очень, ознакомиться с практикой древнего целителя. Чем руководствовался «отец медицины»? Прежде всего, он старался лечить не болезнь, глуша се таблетками и другими аварийными средствами, а больного. Принимая во внимание индивидуальные особенности организма и вес факторы окружающей среды: климат, состояние погоды, почвы, воды; рельеф местности; образ жизни людей, их привычки; законы страны, даже формы государственного устройства и т. д. — всё это с точки зрения их влияния на человека. Такой «целостный», системный подход надо было бы использовать и «зеленым», которые, к сожалению, и сейчас часто за отдельными деревьями не видят леса. Они порой увлечены частностями. Мелочами. Держат курс, борются не за ВСЕОБЩЕЕ оздоровление, а уповают на полумеры — «антибиотики», «нитроглицерин» и разные «таблетки». Кстати, ещё при жизни СССР у нас была создана партия зеленых, в июне 1990 года на съезде в Куйбышеве был принят устав и программа этой партии. В том же месяце зеленые совместно с эколого-политическим клубом «Альтернатива» начали блокирование Балаковской АЭС. В этой блокаде приняли участие и анархисты страны, выступающие за охрану природы, и рок-группы «Нестор Махно» и «Гуляй-поле». 7.4. Робот-сапиенс У одной маленькой девочки на носу выросли две голубые ленты. Случай особенно редкий, ибо на одной ленте было написано «Марс», а на другой «Юпитер». Даниил Хармс «Новая анатомия» Внедрять гуманитарные принципы во Вторую природу следует незамедлительно. Промедление тут воистину, по-суворовски, смерти подобно. Потому что Природа № 2, уж она-то времени даром не теряет. Это уж так. \222\ Одна из её стратегических задач, выполняется она со страшной быстротой, в том, чтобы извести, вытеснить природу естественную, с головой погрузить человека в фантастический, ИСКУССТВЕННЫЙ, СИНТЕТИЧЕСКИЙ мир. Не так давно французский писатель Морис Мурье опубликовал фан-тастико-прогностический роман «Парки памяти». К 2400 году, пророчит он, на Земле останутся лишь мертвые памятники живой природы — бутафорские пластиковые оазисы — среди господствующих на планете безжизненных пустынь. Ни деревьев, никаких других следов естественной природы к тому времени не останется. Но не ошибся ли Мурье в сроках, не отодвинул ли их слишком далеко? Ведь уже сейчас на некоторых американских автострадах фальшиво зеленеют пластиковые кусты. Их иногда даже поливают, но не для роста, а только чтобы смыть с безжизненных веток и листьев дорожную пыль. Вторая природа берется заменить не только живую «материю» планеты, но и её каменный антураж — твердь, сотканную из камней, глины, песка. Градостроители, которым не хватает площадок для строительства на суше, собираются расширить свои владения за счет морей и океанов. Эту идею впервые, в 60-х годах, высказал знаменитый японский архитектор Кэндзо Тангэ. Первый реальный опыт создания морских поселений был представлен Японией ещё в 1975 году, на Всемирной выставке в Осаке. Тогда на четырех мощных понтонах была установлена стальная конструкция площадью в один гектар и высотой 100 метров. Концерн «Мицубиси» провел электричество, оборудовал станции для опреснения морской воды. В Ак-валолисе — так назвали плавучий город — устроили посадочную площадку для вертолетов, отели, рестораны, кинотеатры. В подводной части разместились станции наблюдения за морской фауной и флорой... Интерес к проектам плавающих островов проявлялся и в СССР. В Грузии Научно-производственное объединение «Морская берегозащита» собиралось строить в восточной части Черного моря плавучие пансионаты. Один из них — проект архитектора Coco Заалишвили -— рассчитан был на 1200 человек и должен был занимать площадь в 3,75 гектара... Заветной мечтой Маринетти было «создание механического человека с заменяемыми частями», то есть робота. Футуристы (манифест «Искусство механизмов», 1923 год) гордо восклицали: «Мы воспринимаем как механизмы. Чувствуем себя построенными из стали. Мы тоже машины...» И, видимо, их очень обрадовало бы сообщение прессы о том, что в Дании пытаются (коварный «замысел» второй природы?) заменить живого человека его механическим эквивалентом. В стране принца Гамлета объявились шоссейные пугалы: движением автомашин на датских дорогах, сообщали газеты, управляет... манекен. Одетые в полицейскую форму такие манекены были установлены на некоторых участках шоссе в районе Копенгагена. Этот эксперимент принес, по словам представителя датской полиции, «замечательные результаты». Число превышений скорости водителями снизилось на 33 процента. \223\ Новинки того же свойства были продемонстрированы в 1986 году и на выставке — она проводилась близ старинного французского городка Авиньона — «роботизированных скульптур». Там можно было увидеть, к примеру, «разумные интерьеры». Представьте, в комнату вошел человек. Получив информацию об этом, ЭВМ тут же дает команду одной из установленных в комнате скульптур следить за передвижениями «гостя», ориентироваться на него — к величайшему изумлению вошедшего! Мастера из многих стран показали на выставке самые разные модели роботов-андроидов. Спрос на них, оказывается, велик. Музеям требуются «живые» копии знаменитых людей; на выставках, просто ярмарках нужны захватывающие аттракционы. Прогресс в этой области велик. Робототехника быстро прошла путь от промышленных роботизированных автоматов «первого поколения» до «робота-сап не не». Полагают, что в будущем программируемый робот будет смущаться, краснеть, кивать головой в знак согласия, даже округлять глаза от удивления. Один из организаторов производства роботов-андроидов с человеческим обличьем француз Б. Цайнер считает: через четверть века домашние роботы станут полноправными членами семьи, готовыми разбудить вас поутру, приготовить нехитрый завтрак, присмотреть за домом в ваше отсутствие... 7.5. Все искали знакомства с ним Не придут ли на смену нынешним «зеленым» какие-нибудь «ультрафиолетовые», а то и «железобетонные», которые, видя вокруг овеществленную фантастику, задыхаясь в ней, погибая, начнут радеть уже не за возвращение Природы № 1, а хотя бы Природы № 2?.. Возврат к ПРОШЛОМУ. Повод к размышлениям об этом давным-давно подал философ-просветитель, писатель и музыкант Жан Жак Руссо. Руссо (1712-1778), француз по происхождению, родился в протестантской Женеве в семье часовщика и учителя танцев Исаака Руссо, человека чувствительного и беспокойного, проводившего свое время за чтением романов и охотой. Любимым занятием отца и сына —- с 7 лет Жан Жак уже зачитывался Плутархом и Овидием, воображая себя то Брутом, то Сцеволой, — было чтение. Сев после ужина, они читали друг другу до глубокой ночи, а иногда и до утра. Пенье птиц возвращало их к действительной жизни, тогда отец, бывало, говорил сыну: «Пойдем спать, я более ребенок, чем ты». Мать Жан Жака Сюзанна Бернар умерла через девять дней после рождения сына. Руссо: «Я стоил матушке жизни, и рождение было первым из моих несчастий». Уже в отрочестве Руссо обнаруживает склонность к смелым и неожиданным решениям. Однажды, 1728 год, в поздний вечерний час, возвращаясь с воскресной прогулки, Жан Жак увидел городские ворота наглухо запертыми. Почти без раздумий решает он навсегда покинуть Женеву — к тому вре- \224\ мени его раздражительный отец, затеяв ссору с французским капитаном Го-тье, ранил его шпагой и вынужден был бежать, оставив сына, фактического сироту, на попечении родственников жены, — покинуть ненавистную ему мастерскую грубого гравера Дюкомена, где он числился учеником, и отправиться в странствования по миру. Начинаются годы его скитаний. Он попеременно служил лакеем, писцом у нотариуса, гувернером, секретарем аристократа, учителем музыки и т. д. и мог с полным правом позднее называть себя сыном народа. И начальный этап его биографии очень схож с хождениями Максима Горького по России, Джека Лондона по США или Андерсена Нсксе по Дании. В 1741 году Руссо объявляется в Париже. Он охвачен новой страстью: представляет в Академию новую систему обозначения музыкальных нот — цифрами. Проект, казавшийся ему по молодости лет совершенно неотразимым, конечно же, был отвергнут. Музыкальная реформа не состоялась. Большую часть жизни Руссо провел на положении реформатора-дилетанта — исключение тут составила только музыка. Жан Жак получил музыкальное образование, выступал как педагог и автор ряда произведений: например, оперы «Деревенский колдун», 1752 год. Она имела большой успех; её ставили в Фонтенебло в присутствии Людовика XV, мадам Помпадур и придворных. Руссо была назначена аудиенция у короля, но он уклонился от этой чести. Увлечения его были разнообразны: то он увлечен шахматами, сражается с Филидором и другими прославленными шахматистами той поры, стремясь постигнуть тайны шахматной теории, то решает стать художником-живописцем, то ботаником, собирающим гербарии. На старости лет в знаменитой «Исповеди» Руссо чистосердечно признавался: «Так бывает со всеми моими увлечениями, они растут, превращаются в страсть, наконец, кроме них я ничего не вижу в мире. Время не излечило меня от моего недостатка и не уменьшило его; даже теперь, когда я, старый болтун, пишу эти строки, я увлекаюсь ненужной мне наукой (ботаникой. — Ю. Ч.), в которой ничего не понимаю. И я собираюсь заниматься ею в те лета, в которые люди, с молодости изучавшие се, бывают принуждены бросить свои исследования». Отдал Руссо дань и истории, во второй книге «Общественного договора», глава 8, он, между прочим, дал оценку деятельности Петра I, писал: «Русские никогда не станут истинно цивилизованными, так как они подверглись цивилизации чересчур рано. Петр обладал талантами подражательными, у него не было подлинного гения, того, что творит и создает всё из ничего. Кое-что из сделанного им было хорошо, большая часть была не к месту. Он понимал, что его народ был диким, но совершенно не понял, что он еше не созрел для уставов гражданского общества. Он хотел сразу просветить и благоустроить свой народ, в то время как его надо было ещё приучить к трудностям этого. Он хотел сначала создать немцев, англичан, когда надо было начать с того, чтобы создавать русских. Он помешал своим подданным стать когда-нибудь тем, чем они могли бы стать, убедив их, что они были тем, чем они не являются». Не будем комментировать слова Руссо, отметим только, что они достаточно красноречиво говорят о его дилетант- \225\ ской гениальности. Гений его ярче всего проявил себя в литературе (не оттого ли, что настоящий писатель, по определению, всегда дилетант?). В XIII веке Руссо был самым знаменитым писателем Франции, Европы, мира. Все, что сходило с его пера, немедленно издавалось и переиздавалось, переводилось на все основные языки; его читали в Париже и Петербурге, Лондоне и Флоренции, Мадриде и Гааге, Вене и Бостоне. Все искали знакомства с прославленным писателем: государственные деятели, ученые мужи, дамы высшего света. То была слава всемирного признания, и уже ничто не могло её поколебать или убавить. 7.6. Домыслы о самоубийстве Люди созданы не для того, чтобы быть скученными в муравейниках, а чтобы быть рассеянными по земле, которую они должны обрабатывать. Чем больше они толпятся, тем больше они извращаются. Недуги телесные, как и пороки души, являются неизбежным результатом этого слишком многочисленного скопления народа. Человек из всех животных наименее способен вести стадную жизнь. Люди, скученные как бараны, вымерли бы в скором времени. Дыхание человека смертельна для подобных ему: это не менее верно как в прям ом, та к и в переносном смысле. Жан Жак Руссо «Эмиль» Начало славе Руссо положил случай. В 1749 году во время одной из лесных прогулок (он шел навестить своего друга Дени Дидро, который в то время томился в заточении в Венсенском замке, около Парижа) Жан Жак прочел в газете «Вестник Франции» («Мегшге de France») объявление о том, что ученое общество, оно именовало себя гордо — академией, в Дижоне объявило конкурс сочинений на тему «Способствовало ли развитие наук и искусств очищению нравов или их падению?» Альтернативная формулировка темы поразила Руссо. В уме его молнией сверкнул ответ на поставленный вопрос. Писатель рассказывал потом, что в тот момент в душе его забушевала буря; сердце его стучало, слезы лились из глаз; он этого не замечал. Из глубочайших тайников его души поднялся мощный поток мыслей: словно огромные птицы, вылетающие, тяжело хлопая крыльями, из лесного мрака... Руссо утверждал, что он лежал под дубом без сознания, а когда очнулся, перед ним открылся «новый мир». Тут же, под дубом, он, в состоянии крайнего возбуждения, лихорадочно набросал краткие тезисы будущей работы. Она получила название диссертации «Рассуждение о науках и искусствах», 1750 год. Мысли Руссо ошеломили современников, дижонская академия присуждает его труду «Премию морали» и вручает ему в придачу золотую медаль. Диссертация Руссо, после напечатания, получила большое распространение и сразу сделала имя автора знаменитым. Собственно, те же идеи Руссо развивал и в более поздних своих произведениях: в педагогическом, романе «Эмиль, или О воспитании» и в трактате «Об общественном договоре, или Принципы политического права» (они появились на свет в 1762 году). \226\ Однако туг уж реакция современников сменила полюс: парижский парламент приговаривает «Эмиля» за имевшиеся в нем «еретические» мысли к сожжению, а автора — к аресту. Предупрежденный друзьями, Руссо ночью бежит в родную Швейцарию, но и там его детища также были сожжены, и было принято постановление об изгнании его из Бернского кантона. Несколько лет, гонимый — как преследуемый охотниками заяц — правительствами, попами и населением тех мест, где он скитался, Руссо вынужден был менять страну за страной, во Франции скрывался под чужим именем — гражданина Рену, два года пользовался покровительством прусского короля Фридриха II, добрался он даже до Англии. И лишь к концу жизни удалось ему добиться некоторого успокоения. В старости жил он в Эрменонвиле, окрестности Парижа, немецкая писательница Генриетта Роланд-Гольст так описывает его жизнь в последние годы: «Жизнь его была распределена точно и равномерно. Утренними часами он пользовался для переписки нот и сушки, сортировки и наклеивания растений. Он делал это очень аккуратно и с величайшей тщательностью; приготовленные таким образом листы он вставлял в рамки и дарил тем или другим из своих знакомых. Стал он снова заниматься и музыкой и сочинил в эти годы множество небольших песенок на данные тексты; он назвал этот сборник,.Песни утешения в горестях моей жизни". После обеда он отправлялся в какое-нибудь кафе, где читал газеты и играл в шахматы, или делал большие прогулки в окрестностях Парижа; он до конца оставался страстным любителем прогулок пешком». 2 июля 1778 года, вернувшись домой после продолжительной прогулки, Руссо почувствовал острую боль в сердце и прилег отдохнуть, но вскоре тяжело застонал и упал на пол... Скоропостижная смерть и кровоточащие — падение — раны на лбу дали потом пищу для домыслов: быстро распространился слух, что Жан Жак Руссо покончил жизнь самоубийством... Позднее, через 16 лет, прах Руссо был торжественно перенесен в Пантеон и положен в саркофаге рядом с прахом его литературного антипода и хулителя — Вольтера. Существует довольно распространенное мнение, что будто бы в 1814 году французские клерикалы ночью, тайком, вывезли трупы Руссо и Вольтера и закопали их в яму в одном из бедных кварталов Парижа. 7.7. «Здесь я варвар, потому что меня не понимают» Именно машинно-технический быт, покоряя нас всё больше и больше, побуждает нас бежать от него. Чем больше человечество будет идти к небоскребам, тем страстнее в нем будет мечта о пещерах. Значит, мы и вправду шагаем куда-то вперед, если вот нас зовут назад! В железо-бетонный век так естественны грёзы о веке каменном. Корней Чуковский вфутуристы» Есть люди странной, загадочной судьбы. Ни современники, ни потомки не знают, что с ними делать, в какие рамки уложить, в какую категорию за- \227\ числить. Не укладываются, выпадают! Таким был и Руссо. Даже теперь — нам кажется, мы-то уж всё на свете познали — спустя два столетия после его кончины, трудно утверждать наверняка, что мысли Руссо оценены в достаточной степени. Задолго до Чернобыля, до вящего торжества душащей, топчащей живую природу Техники Руссо смог разглядеть главные противоречия нашей склонной к технизации цивилизации. Предупреждал о них. Беспокоился. И совсем не любовью к парадоксам, типа уайльдовских — Руссо был человеком очень серьезным — продиктованы такие, к примеру, слова философа: «ВСЕ ПРЕКРАСНО, КОГДА ВЫХОДИТ ИЗ РУК ТВОРЦА, ВСЁ ПОРТИТСЯ В РУКАХ ЧЕЛОВЕКА». Всю историю человечества Руссо делил на две фазы: естественное состояние (тут библией для философа было творение Дефо — «Робинзон Крузо») и, собственно, цивилизация. Вещный мир, технику, вообще материальную культуру философ признавал только при условии, если они помогают человеку выжить, приспособиться к естественной среде обитания, осознать себя человеком. Однако с того момента, когда мир вещей и машин уже требует, чтобы человек к нему приноравливался, с этой черты (эпоха цивилизации) Руссо техническую культуру отвергал. Начатки культуры, поднимающие людей над миром животных, он всячески приветствовал, но считал, нто дальнейший ход развития цивилизации человека погубит. Руссо спрашивал: лучше ли стал человек, сменив звериные шкуры и пещеры на одежду и здания, дикость — на культуру? И отвечал: ничуть не лучше, и ему не лучше стало. Разве не среди людей образованных только и слышишь, писал Руссо, жалобы на свою судьбу? Разве не среди этих людей бывают самоубийства? Значит, счастлив был дикий человек, а цивилизованный несчастлив. Ибо «дикарь живет в себе самом», а человек общественный — «вне самого себя», «во мнениях других», и только из их мнений «он получает ощущение собственного существования». Эру дикости Руссо определял как «младенчество рода человеческого», эру цивилизации — как «старость», а у нее нужда в «костылях», чем и являются науки и законы. И техника, можно было бы добавить! А о прогрессе техническом (называл его Руссо обобщенными словами «науки и искусства») философ высказывался уж совсем по-бердя-евски: «Когда, с одной стороны, смотришь на безмерные труды людей, на такое множество наук, ими разработанных, искусств, ими изобретенных, на такое множество сил, ими приложенных, засыпанных пропастей, срытых гор, снесенных скал, рек, превращенных в судоходные, распаханных земель, вырытых озер, осушенных болот, огромных зданий, воздвигнутых на суше; на море, покрытое кораблями и матросами; и когда, с другой стороны, исследуешь, немного поразмыслив, какие подлинные блага принес- \228\ ло всё это для счастья рода человеческого, то можно лишь поразиться удивительному несоответствию между первыми и вторыми итогами и пожалеть об ослеплении человека, которое, дабы насытить его гордыню и не знаю уже какое тщеславное восхищение самим собою, заставляет его с жаром гоняться за тем, что может его сделать несчастным и что благодетельная природа позаботилась от него отвратить». И ещё слова Руссо о благах прогресса: Он (прогресс) «обвивает гирляндами цветов оковывающие людей железные цепи, заглушает в них естественное чувство свободы, для которой они, казалось бы, рождены, заставляет их любить свое рабство». Скептически относясь к достижениям техники, Руссо первым возвестил ту простую истину, что историческое развитие, вопреки надеждам людей, вовсе не представляет собой гладкую дорогу восходящего разума. Что на этом пути могут быть и колдобины, и ухабы, и волчьи ямы. И всё же, пожалуй, больше всего раздражало противников Руссо (да и сейчас это многих может вывести из себя) его нелестное мнение о человеческом разуме. Эразм Роттердамский, нидерландский ученый-богослов (1469-1536), написал философскую сатиру «Похвалу Глупости», про Госпожу Глупость, поющую хвалу самой себе. Руссо мог бы создать «Похвалу Невежеству». С той только разницей, что ирония гуманиста XVI века высмеивала мракобесие и глупость, ради торжества всего разумного, тогда как гуманист XVIII столетия, без малейшей иронии, объявлял источником всех бедствий именно РАЗУМ. Руссо писал: «Всемогущий боже! Ты, в чьих руках наши души, избавь нас от наук и пагубных искусств наших отцов и возврати нам неведение, невинность и бедность — единственные блага, которые могут сделать нас счастливыми и которые в твоих глазах всего драгоценнее...» Руссо допускал, что мысли его долго не будут поняты, что их дурно истолкуют. Потому эпиграфом к одной из своих работ он не случайно ставит строку из «скорбных элегий» Овидия, римского поэта (43-18 годы до н. э.), окончившего свои дни в изгнании среди диких племен сарматов на берегах Дуная: «ЗДЕСЬ Я ВАРВАР, ПОТОМУ ЧТО МЕНЯ НЕ ПОНИМАЮТ». И последнее, что стоит отметить. Критики Руссо вменяли ему в вину, будто бы он предлагал цивилизованным людям вернуться назад — к пещерным истокам, к дикой жизни первочеловека. Но это не так. Философ — если внимательно вчитаться в его труды, то можно в этом убедиться — был уверен: ВОЗВРАТ К ПРОШЛОМУ НЕВОЗМОЖЕН! И он просто желал показать человечеству, в какую западню, в какие силки оно попало, доверившись посулам науки и техники. \229\ 7.8. Смерть технократам!!! Вставайте, стригальщики-молодцы! Нет преград вашей воле и силе! На фабрике Форстера в графстве Йорк Уже все машины разбили! Ветер гудит, Искра летит, Город а тревоге не спит. Старая луддитская песня Во второй половине XVIII века и начале ХГХ по Ангаии прокатилась волна народных (рабочих) бунтов против МАШИНЫ. Она позволила предпринимателям нанимать на работу вместо мужчин — женщин и детей, платить низкую заработную плату... Участники этого движения, первыми выступили чулочно-вязальщики Ноттингема, называли себя луддитами. По имсии полулегендарного (схожего с фольклорным образом защитника бедняков — Робином Гудом) короля или генерала Неда Лудда, который, в знак протеста против произвола хозяина якобы разрушил молотом первый вязальный станок. Один из маршей луддитов звучит так: Пусть трепещет виновный, честному .-же человеку Нечег^ опасаться за свою жизнь и имущество. Гнев Лудда вызывают только широкие станки И те, кто снижает прежние расценки. Эти злосчастные машины осуждены на смерть Единодушно всеми рабочими. ИЛудд, презирая все преграды. Будет великим исполнителем приговора. Для борьбы с луддитами тогдашнее правительство Великобритании двинуло войска. Был принят закон, каравший смертной казнью за разрушение машин. Против этого билля на стороне трикотажников, описав их бедствия и страдания, горячо выступил со своей первой речью в Палате лордов Джордж Байрон (в феврале 1812 года). Стихи, осуждающие казнь луддитов, написал и другой великий английский поэт Перси Шелли (1792-1822)... С окончанием наполеоновских войн движение луддитов постепенно пошло на убыль, сменившись более высокими формами классовой борьбы пролетариата. Однако антимашинные, луддитского толка, настроения, тем не менее, живы и в наши дни. Их умело используют в антиутопиях писатели-фантасты. Содержание романа американца Курта Воннегута «Утопия 14» тому свидетельство. Отец главного героя этого произведения, человек со значимой фамилией Протеус, развивал технику, потому что хотел облегчить жизнь людей. В конце концов, техника сделала для человека все, что и могла и... лишила его существование какого-либо смысла. \230\ И молодой Протеус, сын знаменитого инженера, решает начать борьбу против техники. Эта революция, как то, обычно, бывает во всех почти человечьих деяниях, заходит гораздо дальше тех целей, которые были поставлены в начале. Финал романа глубоко симптоматичен. Мир техники разрушен до основания, одни технические «дребезги» остались. И... в обломках машин уже копошатся люди, счастливые тем, что им есть теперь к чему приложить свой ум и руки. Они воссоздадут технику, чтобы она облегчила жизнь человеку. .. (Вес пошло по новому КРУГУ!) В кругу едином мы стоим, И все клянемся в том, Что высадим окна, сломаем станки И фабрику подожжем!.. Луддиты. Не станут ли участники рок-группы «Нестор Махно» петь нечто подобное уже по поводу не фабрик, не ткацких станков, а махин-АЭС? И не начнут ли они призывать к расправе над ученымиатомщиками? Автор не берется давать здесь категорический отрицательный ответ. Прокомментировать эти смутные ощущения и настроения взялся в своей книге «Столкновение с будущим» Олвин Тоффлер, он пишет: «По мере того как становятся всё более очевидными прискорбные результаты безответственного применения техники, ширится реакция протеста. Причем то, что мы видим сегодня, — это только первые раскаты международной грозы, которая обрушится на парламенты и конгрессы в грядущие десятилетия (напомним: Тоффлер писал это в конце 60-х годов! — Ю. Ч.). Подобный протест против разрушительного действия безответственно применяемой техники может принять патологическую форму своего рода фашизма, проникнутого ненавистью к будущему, где ученые окажутся в концентрационных лагерях. Больным обществам требуются козлы отпущения. Чем сильнее будет давить на человека психологическое бремя перемен, и чем больше людей ощутят шок от столкновения с будущим, тем больше будет вероятность подобного кошмарного исхода. Весьма знаменательно, что бастующие парижские студенты чертили на стенах лозунг: „Смерть технократам!!!"» 7.9. Наша мораль была моралью солдат Нам кажется, будто машина губит человека, - но, быть может, просто слишком стремительно меняется наша жизнь, и мы ещё не можем посмотреть на эти перемены со стороны. По сравнению с историей человечества, а ей двести тысяч лет, сто лет истории машины — это так мало! Мы едва начинаем осваиваться среди шахт и электростанций. Мы едва начинаем обживать этот новый дом, мы его даже ещё не достроили. Антуан де Сент-Экзюпери «Планета людей» Машину можно не только разрушить. Можно ещё попытаться сделать се более совершенной (немецкий поэт и драматург Фридрих Шиллер \231\ (1759-1805) утверждал, что вредность техники проистекает только из-за того, что она недостаточно развита). А то и идеальной! Удобной и абсолютно безопасной. Американский математик отец кибернетики, Норберт Винер (1894-1964) призывал поднять машину до уровня человека. Мечту о супермашине лелеял и французский писатель Антуан де Сент-Экзюпери (19001944). Этого человека весь мир знает в основном как писателя (кто не читал его изящного «Маленького принца»?), помнит, как бесстрашного авиатора. Воздушное крещение Токио, так звали его в семье, получил в 12 лет: летчик Ведрин, знаменитость той поры, поднимает его в воздух над городом Амбе-рье. Погиб СентЭкзюпери, вернее, пропал без вести, совершая, 1944 год, война с фашизмом, разведывательные полеты (аэрофотосъемка военных объектов). В тот последний вылет запаса горючего у него было всего на 6 часов. Они истекли, а самолет так и не вернулся, вероятно, он упал в Средиземное море... Из биографии писателя известно, что и техника, как и самолет, с детства была его страстью. Работа механизмов, слаженность машин зачаровывали его, как стихи, как музыка. Он вечно что-то изобретает, из жестяных банок мастерит телефон. Мечтает стать хозяином настоящих, «взрослых» машин. И позже он отдает технике много сил. Начальник аэродрома в Кап-Джуби в Северной Африке, на самой границе пустыни, он в свободное время изобретает навигационные приборы, всё чаще задумывается над возможностью использовать в авиации реактивные двигатели. Вот изобретения, на которые Сент-Экзюпери получил авторские патенты: «Приспособление для посадки самолетов», «Отражатель катодных лучей», «Новый метод электронно-волновой пеленгации». Но мало кто знает, что Сент-Экзюпери был ещё и оригинальным философом техники, что он исповедовал, если так можно выразиться, романтическую версию руссоизма. «Самолет -— не цель, только средство, — писал Сент-Экзюпери. — Жизнью рискуешь не ради самолета. Ведь не ради плуга пашет крестьянин. По самолет помогает вырваться из города, от счетоводов и письмоводителей, и вновь обрести ту истину, которой живет крестьянин...» В этих руссоистских строках проглядывает своеобразная концепция: желание вернуться к природе, вырваться из тесного города, наладить разорванные связи с первоэлементами бытия, со «стихиями», погрузиться в самые истоки жизни. Большой знаток творчества писателя литературовед Морис Ваксмахер такими словами характеризует особенности руссоизма Сент-Экзюпери: «... руссоизм сочетается у Сент-Экзюпери не эклектично, а естественно и свободно, с уважением к науке. Он бежит из большого города не потому, что боится грохота моторов; мещанский уклад городской жизни — вот \232\ что ему претит. А машина — машина удлиняет человеческую руку, мотор стократ увеличивает силу человеческих мышц, тонкий оптический прибор делает человека ещё более чутким к мельчайшим движениям материи: и вот ты уже творец и повелитель времени и пространства. Только не дай машине заслонить от тебя простоту природы, не теряй себя как Человека...» Сент-Экзюпери не сомневался: эволюция машин создаст совершенство. Что надо не ломать, не уничтожать машины, а творить машинное ЧУДО. «Все мы — молодые дикари, мы не устали дивиться новым игрушкам. Ведь в чем смысл наших авиационных рекордов? Вот он, победитель, он летит всех выше, всех быстрее. Мы уже не помним, чего ради посылали его в полет. На время гонка сама по себе становится важнее цели. Так бывает всегда. Солдат, который покоряет земли для империи, видит смысл жизни в завоеваниях. И он презирает колониста. Но ведь затем он и воевал, чтоб на захваченных землях поселился колонист! Упиваясь своими успехами, мы служили прогрессу — прокладывали железные дороги, строили заводы, бурили нефтяные скважины. И както забыли, что всё это для того и создавалось, чтобы служить людям. Пока мы завоевывали, наша мораль была моралью солдат. Но теперь настал черед поселенцев. Надо вдохнуть жизнь в новый дом, у которого ещё нет своего лица. Для одних истина заключается в том, чтобы строить, для других она в том, чтобы обживать». 7.10. Не ЧТО, а КАК Кажется, будто работа инженеров, чертежников, конструкторов к тому и сводится, чтобы шлифовать и сглаживать, чтобы облегчить и упростить механизм крепления, уравновесить крыло, сделать его незаметным - уже не крыло, прикрепленное к фюзеляжу, но некое совершенство форм, естественно развившееся из почки, таинственно слитное и гармоническое единство, которое сродни прекрасному стихотворению... ... сегодня мы уже не помним, что там в моторе вращается. Оно обязано вращаться, как сердце обязано биться, а мы ведь не прислушиваемся к биению своего сердца. Орудие уже не поглощает нашего внимания без остатка. За орудием и через него мы вновь обретаем всё ту же вечную природу, которую издавна знают садовники, мореходы и поэты. Антуон де Сент-Экзюпери Уже в наши дни поэтическую мечту Сент-Экзюпери об идеальной машине «перевел» на язык научнотехнической «прозы» академик Валерий Алексеевич Легасов. Он был уверен, что в первом веке третьего тысячелетия на планете нашей непременно должен произойти «технологический переворот». Что уходит в прошлое эпоха «техническая», а грядет эпоха «технологическая». \253\ Как понимать эти слова? Прежде прогресс техники виделся в том, что для каждого изделия старались добиться максимальных рабочих характеристик. Грубо говоря, действовал старый землекопский подход: «бери больше — кидай дальше». Конец XIX и XX век особенно были насыщены прямо-таки манией борьбы за рекорды: ДАЛЬШЕ, ВЫШЕ, БЫСТРЕЕ, ПРОЧНЕЕ! «Если делали транспортное средство —- старались получить максимальную скорость, — рассказывал как-то корреспондентам газеты Легасов, — наивысшую грузоподъемность, если энергетическую установку — стремились к большей, желательно рекордной мощности. Надо было напитать мир новыми машинами, приборами, устройствами — именно в этом заключалась задача. А способ производства этих вещей принципиального значения не имел, проблема — в широком смысле слова — платы за обладание ими, в общем, не стояла». В итоге, говорил Легасов, мы научились получать колоссальный эффект, но в дело, в реальную, нужную нам работу уходило лишь два, четыре, самое большее — 10 процентов. Гигантские силы, деньги, сырье шли «в стружку», создавая к тому же серьезные экологические проблемы. Что же делать? Нужна смена целей, нужны иные лозунги, новая техническая стратегия. В сознании землян должен укорениться нестандартный тезис: сейчас способ производства становится не менее важным, чем сам продукт производства. «Если смыслом технической, индустриальной эры было достижение наилучших ТЕХНИЧЕСКИХ свойств любого изделия, установки, средства связи или транспорта, то смысл наступающего периода — достижение наилучших ТЕХНОЛОГИЧЕСКИХ качеств. Товар, — учил Легасов, — обязан производиться таким и только ТАКИМ СПОСОБОМ, который оправдан и экономически, и экологически, и социально. Легасов так уточнял свою мысль: „Убежден: отныне и в течение ближайших веков главные усилия науки будут направлены не на то, чтобы появилось что-то более 'результативное', чем нынешний автомобиль, телевизор, телефон, а на то, чтобы на смену привычным формам техники пришло что-то более технологичное. Под технологичностью имею в виду и доступность сырья, и разумность использования энергии, и целесообразность затрат времени и сил, и удобство для будущего потребителя, и учет всех побочных эффектов от внедрения новинки, например, степень безопасности. Центральным мотивом деятельности ученых и конструкторов станет желание создать процесс, придумать принципиально новую технологию — такую, при которой параметры самого изделия сохранятся на прежнем уровне — или даже в чем-то ухудшатся! — но изготовлено это изделие будет наиболее удобным способом. Я бы выразил разницу между прошлым и будущим подходами так: раньше думали, что сделать, а теперь надо думать, КАК сделать"». \234\ 7.11. Даже тина болот И рисуется нам не очень отдаленное будущее, когда в основу промышленности будет положена глина... Академик Александр Евгеньевич Ферсман, из доклада, Петроград, 1922 год В начале кайнозойской эры (70 миллионов лет тому назад, в этой эре живем и мы, люди, живем уже миллион лет) произошло «великое вымирание» динозавров: они исчезли. Причина? Динозавров, гигантов с длиной тела до 25 метров и более, видимо, убил холод, им не удалось приспособиться к новым более суровым климатическим условиям... Вовсе не надо быть пророком, чтобы предсказать, что скоро начнется массовое вымирание и ДИНОЗАВРОВ ТЕХНИКИ: домен-гигантов, экскаваторов ростом в десятки метров и других громоздких, но, в общем-то, малоэффективных устройств. Под напором протестов населения должны уйти в прошлое и гиганты-АЭС. А собственно, вымирание неуклюжих технических видов уже началось. Ученые ещё спорят, кто извел мамонтов, но почему, скажем, исчез паровоз, тут нет разногласий. Ведь известно, что паровоз ел за десятерых, а работал вполсилы. Из каждого килограмма угля, что поедал бедолага-паровоз, «на пользу» ему шло всего-навсего 70-80 граммов. Другими словами, лишь 7-8 процентов энергии топлива шли в дело, остальное вместе с дымом вылетало в трубу. И человек отказался от паровоза, заменил его тепловозом (КПД — 28 процентов), пытается использовать вовсю и электровозы. Эволюция тсхновидов — каких зверюг породит она? Об этом можно только гадать. Хотя, скорее всего, технозверье будущего вряд ли будет одето в железные и стальные шкуры. Убытки от коррозии, от порчи железо-стальных материалов стали настолько велики, что окончания ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА ждать очень долго, видимо, не придется. Впрочем, и эта мысль — не новинка. В 1924 году в Ленинграде вышла тонкая, всего 50 страниц, книжка «Химические проблемы промышленности». В ней были такие строки: «Будущее за другими металлами, а железу будет отведено почетное место старого, заслуженного, но отслужившего свое время материала». Написал эти пророческие строки академик Александр Евгеньевич ФЕРСМАН. Ферсман (1883-1945), советский геохимик и минералог, академик (стал им в 35 лет, был самым молодым академиком за все 200 лет существования Российской Академии), родился в семье генерала, занимавшегося воснно-педагоги ческой деятельностью. Любовью к камню заразил мальчика («Камень владел мною, моими мыслями, желаниями, даже снами», — \235\ писал Ферсман, которого называли поэтом, певцом камня) родной дядя: в его имении в Крыму семья Ферсманов обычно проводила лето, здесь шестилетний Саша стал собирать свою первую минералогическую коллекцию. В Московском университете Ферсман стал учеником выдающегося русского ученого и мыслителя Владимира Ивановича Вернадского (1863-1945), основоположника учения о биосфере. Вместе с учителем Ферсман создает новую науку, родившуюся на «стыке» геологии и минералогии, — геохимию. Ферсман опубликовал около 1500 (!) заметок, статей, мелких и крупных монографий, был и замечательным популяризатором науки, им написаны «Занимательная минералогия», «Путешествие за камнем», «Рассказы о самоцветах», «Занимательная геохимия» и другие книги. Максим Горький очень высоко ценил талант Ферсмана-беллетриста и даже советовал ему «бросить камни» и стать писателем. Александра Евгеньевича в шутку называли «пожирателем пространств»: не было года, когда бы он не проехал, не прошел несколько тысяч километров. Воспоминания сотрудников и фотографии донесли до нас образ Ферсмана тех дней: обросший бородой, он обычно был одет в старую отцовскую кожаную куртку с красной генеральской подкладкой, на шее висел бинокль, лупа, свисток, фотоаппарат, на поясе — помятый жестяной чайник, в руках палка и геологический молоток, за спиной рюкзак. Вот он движется по дороге — большой, грузный и необыкновенно подвижный. Друзья звали Ферсмана «шаровой молнией», он заражал всех своей неуемной энергией, весельем. Подтрунивая над собой, он утверждал, что создан природой в форме шарообразного тела, — при этом весело проводил рукой по ежику своей круглой головы, — поэтому-то вынужден постоянно куда-нибудь катиться. Ферсман участвовал в исследовании Тянь-Шаня, Кызылкумов и Каракумов, Урала (на Южном Урале в Ильменских горах им был создан первый в мире минералогический заповедник), Забайкалья и многих других регионов нашей необъятной страны. Особое прикладное значение имели исследования Ферсманом и его сотрудниками тундр на Кольском полуострове: было открыто около 90 месторождений редких минералов и среди них «камень плодородия», минералогическая диковинка, зеленый камень — апатит. Как превратить эту «окаменелую сказку природы» в фосфорные удобрения? Тут Ферсману пришлось изрядно потрудиться, при активном участии ученого в Хибинах выросли первые промышленные города (очень помогал Сергей Миронович Киров) — сначала «город ветров» Хибиногорск (теперь — Кировск), 'затем Мончегорск... Деятельность ученого оставила яркий след в памяти благодарных потомков, имя Ферсмана увековечено во многих географических и геологических названиях: гора на Таймыре, ушелье в Хибинах, остров на Земле Франца-Иосифа, ледник на Тянь-Шане. И даже два минерала были названы в честь Ферсмана: «ферсмит» и «ферсманит...» Ферсман много сделал для того, чтобы действительно положить гениальную таблицу Дмитрия Ивановича Менделеева к ногам трудящегося че- \236\ ловечества. Ученый полагал, что в природе нет вредных или полезных частей, что человек должен научиться, казалось бы, бесполезное превращать в нужное ему. Он верил: в будущем всё будет служить людям: и глина, и песок, и солома, и бедные бурые угли, и даже тина болот! 7.12. В кремниевых панцирях К сожалению, до сих пор не написана история завоевания природы, она бы показала, какими сложными путями шла эта социальная и экономическая проблема, и как не без крупных ошибок и даже обратных течений развивалось использование природных богатств. Александр Евгеньевич Ферсман В технологии землян много «времянок». Оно и понятно: действовать надо было быстро, времени на размышления у человека всегда было в обрез, потому и деятельность его часто строилась по образцам, чреватым многими упущениями. И может быть, с какой-то космической, что ли, точки зрения люди впали в заблуждение, приветствуя наступление на Земле железного века. В суровой борьбе за существование, в междоусобицах, распрях хозяйственная их стратегия не могла не быть хищнической, варварской, расточительной. Две главные задачи всегда превалировали, доминировали в умах — как завладеть источниками энергии, с одной стороны, и богатствами вещества — с другой. Но человек — будем надеяться! — существо разумное, он учится на ошибках, извлекает уроки из своих достижений и неудач. Он опирается на достижения наук, особенно таких всеобъемлющих, как, например, геохимия. В книге «Химические проблемы промышленности» Ферсман сумел дать глубокий анализ взаимоотношений между природой и человеком, сделал прогноз будущего техники и промышленности. В частности, он писал о том, что во время первой мировой войны блокированная союзными державами Германия находилась как раз в том положении, в каком окажется человечество через немногие — всё случилось, увы, гораздо раньше! — сотни лет. Ограниченные цифры запасов угля и железа, полагал Ф'ерсман (он не мог тогда знать, какие мощные факторы — экологические, климатические, генетические и иные — начнут действовать спустя всего полстолетия), говорят о необходимости перехода к использованию других источников энергии и элементов. На смену или, вернее говоря, в помощь углю, предрекал ученый, придут «газовые струи, воздушная стихия и, наконец, солнце с его колоссальным запасом энергии, посылаемой на землю. На смену железу придут те металлы, которых много». Последнюю мысль Ферсман подкреплял такими словами: «Человечество в растущей своей деятельности нуждается во всё больших количествах тех химических элементов, на которых оно строит свою \237\ промышленность. Природа с её неумолимыми законами ставит предел желаниям человечества. Распылив на пространстве земной оболочки свои металлы и металлоиды, она властно направляет пути промышленности и культуры в те рамки, которые определяются законами природы. Она подсказывает, что промышленность и культура должны строиться на элементах, наиболее распространенных в земной коре. Кремний и алюминий выдвигаются. .. как тс виды вещества, на которых должно строиться будущее». Азотий (азотистый газ, азотовый гас), бора (борий, бораций), ванадии (ванадь) — эти названии для азота, бора, ванадия (дальше можно было бы продолжать перечислять все буквы алфавита) когда-то бытовали в русской химической литературе. Затем они, как и многие тысячи других научных терминов и понятий, были забыты и канули в Лету. Не отправятся ли когда-нибудь на кладбища терминов и слова «сталь», «чугун», а вместе с ними, скажем, и стальной танк, чугунные рельсы и т. п., если железо превратится в экзотический, редко используемый (невыгодно) для промышленных нужд материал? И не придет ли на место ЖЕЛЕЗНОГО века век... КАМЕННЫЙ или век глины? Пока такие заключения кажутся фантазией. Но прогресс (двусмысленное, к несчастью, слово!!) не стоит на месте, и многие приметы окружающей действительности убеждают нас в правоте прогнозов Ферсмана, который писал: «Мы, дети железа, уже входим в новый век алюминия и кремния; наше будущее не в железных ящиках, а в кремниевых панцирях, не в тяжелых атомах, а в легких металлах природы; будущий мир, а с ним вся наука и техника, строится на устойчивых элементах мироздания, а век железа и бронзы останется скоро лишь как пережиток отдаленной старины». 7.13. Серое против зеленого Что бы мы ни делали, на Земле или за её пределами, у нас всегда есть возможность выбора между двумя стилями — серым и зеленым (так я их называю). Четкого различия между ними нет, и его лучше пояснить на примерах, чем с помощью определений. Заводы - серые, а сады - зеленые, физика - серая, а биология - зеленая. Плутоний -серый, а конский помет- зеленый. Самовоспроизводящиеся автоматы -серые, а деревья и дети — зеленые. Сотворенное человеком — серое, природой — зеленое. Военные учебники - серые, поэтические сборники - зеленые... ФрименДайсон «В нашем столетии, — пишет доктор физико-математических наук Игорь Юрьевич Кобзарсв, — формируется новый тип мышления, который не назовешь научным в обычном смысле этого слова. Это не исследование законов природы, доступной нашему восприятию и наблюдению. Это, по сути дела, проектирование будущего. Современные технологии слишком сложны, чтобы их можно было создавать вслепую. Их нужно оценить и продумать гораздо раньше, чем в них возникнет необходимость. Вряд ли \238\ можно представить себе осуществление выхода людей и приборов в ближний космос и Солнечную систему без работ К. Э. Циолковского, где были указаны пути освоения космического пространства и дано количественное рассмотрение возможности ракет на химическом топливе. Столь же невозможно представить себе и развитие электронно-вычислительной техники без пионерских работ Джона фон Неймана и Алана Тьюринга, где были рассмотрены возможности вычислительных машин, которые начинают реализовываться только сейчас. Таким же исследованием будущего, или, лучше сказать, попыткой составить „техническое задание" для него, является и многое из того, что делал Дайсон в последние двадцать лет...» Фримен ДАЙСОН — американский физик-теоретик, член Лондонского королевского общества (1952), Национальной академии наук США (1964), один из создателей квантовой электродинамики. Он родился в Англии в 1923 году, учился в Кембриджском университете, в 1951 году перебрался в США (туда уезжают не только из России), стал сотрудником Принстонско-го института перспективных исследований, когда там ещё работал Альберт Эйнштейн. Позже он плодотворно сотрудничал с Ричардом Фсйнманом. Дайсон не был удостоен Нобелевской премии по физике только потому, что Альфред Нобель заложил в нее правило отмечать не больше трех ученых по одной научной дисциплине. А квантовую электродинамику создавали четверо. Один из них — Фримен Дайсон. Дайсон изучил русский язык, когда узнал, что лучший специалист по интересовавшей его математической дисциплине — академик Виноградов. Знание русского языка позволило Дайсону прочитать в подлиннике работы Циолковского и Федорова. Дайсон составил себе в науке имя, занимаясь теоретической физикой, однако с 1957 года интересы ученого сместились. Широкой публике ученый стал известен, когда выдвинул гипотетический астроинженерныи проект, получивший название «сферы Дайсона». Расселяясь в космосе всё дальше суперцивилизации должны непременно построить огромную систему искусственных спутников Солнца (материалом для их изготовления послужили бы астероиды), двигающихся вокруг светила примерно на уровне планеты Юпитера. Имея форму пластин, эти спутники в сумме, подобно своеобразной «чешуе», создадут относительно тонкую сферическую оболочку большого радиуса (порядка радиуса планетных орбит) («сферу Дайсона»), охватывающую Солнце со всех сторон. Тогда люди, или иные разумные создания, имея возможность перехватывать почти всю энергию своего светила, будут жить на внутренней поверхности этой сферы. По признанию самого Фримена Дайсона, идею сферы он впервые обнаружил в фантастическом романс Олафа Стэплдона «Создатель звезд». Дайсон автор многих прелюбопытных книг. В них он утверждает, что глобальное потепление — это не несчастье человечества, а его благо; что биологическая эволюция может пойти по тому же пути, что и компьютеры, то есть уменьшая массу и размер организмов, чтобы в конце концов позволить квадрил- \239\ лионам разумных существ жить в Солнечной системе; что обмен генами дает возможность вести совершенно новые линии биологической эволюции; что модифицированные продукты навсегда покончат с голодом и бедностью и поменяют соотношение населения в городах и сельских районах. Дайсону принадлежит знаменитая фраза: «Бог — это разум, переросший границы нашего понимания». Дайсон и его книги удостоены многих международных премий, среди них и Темплтоновская премия за успехи в исследовании или открытия в духовной жизни. В разные годы ею были награждены Мать Тереза, Александр Солженицын, лауреат Нобелевской премии по физике Чарлз Хард Таунс, физик и философ Карл Фридрих фон Вайцзеккер, выдающийся индийский философ, президент Индии Сарвепалли Радхакришнан, физик-теоретик, автор и соавтор 27 книг по космологии и астробиологии Пол Дэвис и многие другие. Для нас интересна идея Дайсона о «сером» и «зеленом». Возьмем, к примеру, энергетику, как решать её проблемы? Дайсон видит тут два пути: СЕРЫЙ И ЗЕЛЕНЫЙ. «Идея заключается в том, — пишет Дайсон, чтобы выкопать большие пруды, оградить их дамбами и накрыть прозрачными пластиковыми матрацами, наполненными воздухом. Тогда бы солнце нагревало воду, а матрац изолировал бы се от охлаждающих ветров и предотвращал испарение. Вода оставалась бы горячей круглый год, и эту энергию можно было бы использовать для обогрева домов, перерабатывать в электроэнергию или в энергию химического горючего, используя при этом простые и доступные тепловые машины...» Для реализации этой СКРОЙ программы, по мнению ученого, потребовалось бы вырыть и покрыть пленками водоемы на площади, занимающей один процент всей суши. Это примерно та площадь, которую сейчас в США занимают автомобильные дороги. ЗЕЛЕНЫЙ вариант энергетики? Дайсон видит его таким: «Представим себе систему для переработки солнечной энергии на основе зеленой технологии, созданной после того, как мы научимся читать и писать на языке молекул ДНК и программировать рост и метаболизм дерева. Взору открывается долина, приютившая рощу красных деревьев, такую же тихую и тенистую, как Мюирские леса у подножия Маунт Памальпэ в Калифорнии. Растут эти деревья медленнее, чем обычные. Вместо того чтобы вырабатывать в первую очередь целлюлозу, они синтезируют чистый спирт, октан или какое-либо другое вещество, необходимое нам. В стволе расположены две системы сосудов, одна из которых служит для поступления соков, а вторая — для отвода к корням вырабатываемого продукта. Под землей корни образуют сеть живых трубопроводов для сборки горючего, произведенного в долине. Эта сеть в различных точках подключена к искусственным трубопроводам, по которым горючее поступает туда, где оно используется. Как только мы освоим технологию программирования де- \240\ ревьев, мы сможем выращивать такие рощи везде, где есть благоприятная почва...» Серое и зеленое. Почему не сказать просто: серое — это плохо, зеленое — хорошо? — спрашивает Дайсон. Отчего не встать сразу на путь, который, казалось бы, быстро приведет нас к спасению, если мы запретим всё серое и добьемся расцвета зеленого? А потому, отвечал ученый, что зеленую технологию надо ещё изобрести, создать и, главное, она должна быть при этом не только КРАСИВОЙ, но ещё и ДЕШЕВОЙ!.. 7.14. Сравнение хромает на обе ноги Сталь вырастала, кустилась. Новый лес, сваренный из двутавров, качался, скрипел, сыпал огненные семена. И казалось, в железных кронах скачут железные птицы, у железных стволов ходят железные звери, лязгают, искрятся, дымят. Александр Проханов, роман «Место действия» Дэви (1778-1829), великий английский химик и физик, будучи неугомонным экспериментатором, во время путешествия по Европе с Фарадеем (он был тогда секретарем-слугой у Дэви) вознамерился (в багаже знаменитого ученого имелась первая в мире походная лаборатория — вместительный кофр, где хранилось множество приборов) поставить дерзкий опыт. В Генуе он приобрел у рыбаков электрических скатов и старался с их помощью разложить воду на водород и кислород (процесс электролиза). Идея эксперимента была вполне логична. Имеющиеся тогда в распоряжении Дэви источники электроэнергии его не удовлетворяли, ученому, настойчиво изучающему воздействие тока на разные вещества, хотелось иметь под рукой более мощные средства. А электрические скаты казались живыми генераторами достаточно сильных электрических импульсов. Увы, этот опыт не удался, в тот раз мертвое и живое не захотели протянуть руки друг другу. Верткие электрические «плюсы» и «минусы» ската никак не желали «впрягаться» в экспериментальную упряжь, отказывались собираться в батарею внушительной силы, не имели ни малейшей охоты подключаться к контактам электролитической ваниы. Затея Дэви провалилась. ЖИВОЕ и МЕРТВОЕ. Противостояние этих начал, незримые и явные связи между ними. Возникающие здесь тысячи вопросов тревожат воображение не только поэтов и философов. Живым активно интересуется техника. Чем детальнее сравнивают инженеры живые создания с изделиями рук человеческих, тем больше ощущают, что технология нашей цивилизации всё ещё очень далека от совершенства. Возьмем хотя бы растения, они сотканы из очень хрупкой и нестабильной, но зато простой и легкодоступной (углекислота воздуха) органики. Уязвимое к перегреву, к сильному электрическому току, к действию кислот и щелочей, растение всё же проявляет поразительную жизнестойкость и чудеса производительности. \241\ Химические и энергетические производства действуют обычно при высоких параметрах: давлениях в сотни атмосфер и больших температурах (в термоядерных реакторах — сотни миллионов градусов!), им нужны особые агрессивные среды. всё это, естественно, сопровождается необходимостью строить технические сооружения грандиозных размеров (отсюда и гигантомания), крайне мсталло- и матсриалоемких. Эти причины делают технологию человека малоэффективной. Энергетики мирятся с тем, что две трети добываемой с таким трудом энергии (заключенной в угле, нефти, горючем газе, да и в атоме) теряется впустую, бесполезно греет атмосферу. Химики вынуждены допускать существование многих побочных продуктов, которые к тому же загрязняют биосферу. Совсем иначе ведут себя «живые машины» (если уместно такое словосочетание). Тут химические реакции идут со стопроцентным выходом, без побочных продуктов. Но ещё больше, пожалуй, впечатляет тот факт, что всё живое способно к самовоспроизведению. Только попробуйте представить себе завод или конвейер, который бы изготавливал и станки, и всё необходимое оборудование, и обходился бы без рабочих и без обслуживающего персонала! Всякое сравнение хромает — гласит пословица. Верно. Но если сравнивать живое с мертвым, то тут выясняется, что сравнение может хромать сразу на обе ноги! 7.15. Мертвое сблизится с живым Одну за другой раскрывают оболочки, в которые укутан человек: кожу, ткань, грудную клетку, плевру, добираясь до святая святых —до сердца. И его «отключают», осушают, приподымая над телом, рассекая, раскрывая, как кошелек, заглядывая, что там, на дне. Точными уколами иглы зашивают прохудившееся дно, налагают заплатку. Человек предстает как несложная, из узлов и блоков, машина, которую разобрали механики, подключили к другим машинам, искусственным, промывают, очищают от копоти, подливают маслица в картер, заменяют сносившийся винти подшипника затем последовательно согласно инструкции по ремонту и техобслуживанию собирают снова, упаковывают в прежние оболочки, пускают обратно в мир — на улицу, в семью, на работу. И где в этом разобранном, «четвертованном» человеке гнездится его личность? Его «я», область нерасчленимого тождества себя с собой, которая и образует личность? Александр Проханов «Не ошибиться в диагнозе» У писателя Андрея Платонова (1899-1951), он был по образованию техник, инженер, есть фантастическая повесть «Эфирный тракт» (окончена в 1930 году). её герой, ученый Фаддей Кириллович, считал электроны живыми созданиями, чем-то вроде микробов. Питаются электроны, полагал Фаддей Кириллович, эфиром. И сели открыть ему дорогу — создать эфир- \242\ ный тракт, то электроны начнут бешено размножаться. И техники тогда смогут разводить железо, золото, уголь, как скотоводы разводят свиней. Электроны и животные, рассуждал герой повести, одно и то же, поэтому изучение этих элементарных частиц давно надо изъять из физики и передать в руки биологов... Превзойти природу? Кажется, у человека тут нет никаких шансов. Но так ли это? На первый взгляд получается: пока ученые, дескать, не воспроизведут всю эту невообразимую сложность и тонкость биологических конструкций, ничего путного из подражания природе не выйдет. Однако всё не так безнадежно. Многочисленные попытки промоделировать живое многому научили. При детальном изучении молекулярных блоков, из которых построена живая клетка, был установлен поразительный факт — БЕДНОСТЬ ВООБРАЖЕНИЯ ПРИРОДЫ! Ведь, как выяснилось, она одни и те же когда-то найденные ею за миллиарды лет химической эволюции комбинации атомов использует в самых различных процессах. И создается впечатление: природа применяла для самых разнообразных целей те материалы, которые «имелись под рукой». Она, так сказать, не КОНСТРУИРОВАЛА, а, как правило, брала уже ГОТОВОЕ. Но это и понятно! Природа ограничена в средствах, когда творит живые организмы. Так, к примеру, она вынуждена работать при атмосферном давлении и в очень узком интервале температур (свыше 50 градусов по Цельсию свертываются белки, ниже нуля градусов замерзает вода). Далее, природа должна до предела экономить имеющиеся у нее материалы. Не то у химиков! Они могут готовить свои соединения при весьма высоких температурах и давлениях или, напротив, при сильнейшем охлаждении и разрежении. Под рукой у химика и дефицитные» (для природы!) материалы. Природа применяет лишь один растворитель — воду, химик же может взять и ацетон, и бензол, и этанол, и толуол, и ещё множество других веществ. Природа в отличие от химика ни на одной стадии своего производственного процесса не в состоянии использовать сильно кислые или щелочные среды, так как для живых тканей они губительны. Наконец, очень ограничен у нее и выбор «реактивов»: аминокислоты, фосфорная и некоторые карбоновые кислоты, азотистые основания, сахара, липиды — вот почти и вес. А у современного химика в запасе более миллиона реактивов! Вот и получается, что, опираясь на добытые природой в процессе длительных и мучительных экспериментов основополагающие принципы и используя весь богатый арсенал современной науки и техники, человек, в конце концов, по мере модификации и усложнения технических систем добьется того, что МЕРТВОЕ СБЛИЗИТСЯ с живым. Технология будущего станет подобна природе, обязана будет жить как природа, и в согласии с ней. \243\ И, скорее всего, взамен тяжеловесной и неэффективной Природы № 2, вытеснив ее, заполнив своими чудесными формами, облагородив лик планеты, со временем возникнет череда всё более совершенных творений человека: ПРИРОДА № 3, ПРИРОДА №4, ПРИРОДА № 5... 7.16. Завет Фредерика Жолио-Кюри Природа - некий храм, где от живых колонн Обрывки смутных фраз исходят временами. Как в чаще символов, мы бродим а этом храме, И взглядом родственным глядит на смертных он. Шарль Бодлер У нобелевских лауреатов, всемирно известных физиков Ирен и Фредерика Жолио-Кюри, была дочь Элен и (младший) сын Пьер. Элен, окончив, как и отец, с отличием Школу физики и прикладной химии в Париже, тоже посвятила себя ядерной физике: пошла по стопам родителей. Но Пьер... Он занялся биологией! Его увлекли загадки фотосинтеза, тайны Зеленого Листа. Каприз? Бунт? Дух противоречия? Вовсе нет! Оказывается, любимой научной идеей его отца, Фредерика Жолио-Кюри — ученого-атомщика, одного из «отцов» атомной энергетики, — была мысль о непосредственном использовании энергии падающего на Землю света. Фредерик Жолио-Кюри (1900-1958), французский физик и общественный деятель, родился в рабочем квартале Парижа в семье участника Парижской коммуны Анри Жолио, вернувшегося во Францию после амнистии. Учась в лицее, Фред (так ласково называли его в семье, — он был младшим из 6 детей) снискал себе славу талантливого футболиста и страстного рыболова, однако все его помыслы с ранней юности были устремлены к науке (особенно увлекался механикой и химией). В 1925 году он, по совету своего учителя Поля Ланжевена, становится препаратором в лаборатории Мари Кюри в Институте радия (расположена в Париже на улице Пьера Кюри). Здесь он познакомился с Ирен Кюри, дочерью известных ученых, нобелевских лауреатов, и, став её мужем, изменил фамилию (сыновей у Пьера и Мари Кюри не было, и не хотелось, чтобы славная «династия» ученых Кюри прекратилась!). Вместе с Ирен Фредерик начал исследования в области физики атомного ядра. В 1934 году ими было сделано крупное открытие: «обстреливая» атомы алюминия альфа-частицами, ученые установили, что при ядерных превращениях образуется фосфор, но фосфор особый — радиоактивный. Так было получено первое искусственное радиоактивное вещество. В 1935 году супруги Жолио-Кюри за открытие искусственной радиоактивности (сейчас многие тысячи искусственных изотопов служат и медицине, и биологии, и промышленности) были удо- \244\ стоены Нобелевской премии по химии. Перед второй мировой войной Фредерик Жолио-Кюри, вместе с другими французскими учеными, показал принципиальную возможность цепной реакции с освобождением атомной энергии, но эти работы прервала война. Во время оккупации Франции немцами стал членом коммунистической партии (1942); он — участник движения Сопротивления. Скрыл от гитлеровцев (и затем тайно переправил в Англию) крупный для того времени (165 литров) запас «тяжелой» воды, её можно было использовать для создания атомной бомбы. В своей лаборатории изготовлял взрывчатые вещества для французских партизан. После войны приступил к строительству первой французской атомной энергетической установки. Этот реактор, названный «ЗОЭ», был пушен в 1948 году. Фредерик Жолио-Кюри — один го основателей и лидеров Всемирного движения сторонников мира. Возглавлял Всемирный Совет Мира (выступал с пламенными речами в Риме, Бомбее, Стокгольме, Варшаве, Берлине, Вене...). Член Академии наук СССР (1949), несколько раз (и до войны, и после нее) приезжал в нашу страну. В 1951 году в Москве ему была вручена международная Ленинская премия «За укрепление мира между народами». Как-то в один из приездов в Советский Союз, беседуя с нашими учеными, Фредерик Жолио-Кюри здесь же, у доски, сделал простейшие подсчеты. Вышло: если бы на малой части пустыни Сахара (скажем, территория Египта) при помощи соответствующего оборудования можно было бы использовать хотя бы 10 процентов солнечной радиации, то этой энергии с лихвой хватило бы для нужд всей планеты! Но егде поразительнее слова, оставленные Фредериком Жолио-Кюри как завещание будущим поколениям ученых. Вот что он писал в одной из своих статей: «Хотя я верю в будущее атомной энергии и убежден в важности этого изобретения, однако я считаю, что настоящий переворот в энергетике наступит только тогда, когда мы сможем осуществить массовый синтез молекул, аналогичных хлорофиллу или даже более высокого качества...» Странные все-таки слова для физика-ядерщика! Человека, который одним из первых создал атомный реактор — сердце атомной электростанции. Ведь все знают, энергетика — это многочисленные ТЭЦ, ТЭС, ГРЭС, ГЭС, АЭС. Это громадные машины из стали и бетона, это горы угля, реки нефти, это мирный атом, который всё властнее вторгается в нашу жизнь. Энергетические исполины и хрупкое, нежное вещество — хлорофилл, пигмент, которым начинена листва деревьев, кустарников, пучки трав. Какое может быть сравнение?.. Однако оставим эмоции в стороне и постараемся рассуждать строго логично. Необычность мыслей французского ученого лучше всего, пожалуй, выявит такой вопрос: А разве обычной энергетики недостаточно? Так ли необходим ещё и «массовый синтез молекул, аналогичных хлорофиллу»? \245\ Но допустим, ответ на первый вопрос положителен. Тогда, естественным образом, следует вопрос второй. Как, спрашивается, подражая природе, построить устройства, которые бы снабжали нас не -углеводами, жирами, белками, дровами и прочим, что прекрасно умеют делать растения, а энергией в явном виде? Так, как ею снабжают нас, скажем, электрический ток или нефть?.. Да, очень хотелось бы выяснить, что же означают слова Фредерика Жолио-Кюри? Что это — причуда гения? Прихоть беспокойного, вечно мятущегося ума? Или трезвый взгляд в будущее? 7.17. Обед 2000 года Придет тот день, когда каждый будет брать на обед таблетку азота, чутьчуть жиров, немного крахмала или сахара, бутылочку ароматического флейворинга и, смешав всё это, получать кушанье по собственному вкусу. Производство всех необходимых ингредиентов на фабриках будет дешевым и неограниченным. Тем самым получение пищевых продуктов не будет зависеть от хороших или плохих сезонов, от дождей и засухи, от зноя, иссушающего растения, или мороза, губящего надежды тех, кто выращивает фрукты. И когда придет этот день, химия вызовет революционное изменение мира, результаты которого никто не может предсказать. Марселен Бертло На исходе XIX века, а точнее, 5 апреля 1894 года на банкете синдиката фабрикантов химических продуктов с речью (она была вскоре опубликована под названием «В 2000 году») выступил выдающийся химикорганик Пьер Эжен Марселен Бертло (1827-1907). «В 2000 году, — заявил он, — не будет более ни сельского хозяйства, ни крестьян, ибо химия сделает излишним современное земледелие». Бертло был не только замечательным ученым: он синтезировал громадное число органических соединений — аналоги природных жиров, простейших углеводородов и так далее, чем нанес окончательное поражение представлению о витализме, «жизненной силе», казалось бы, окончательно доказав, что химия способна обойтись без этих лжепонятий. Великий француз был не только глубоким историком науки: в 1885 году выпустил в свет труд «Происхождение алхимии», опубликовал также собрания древнегреческих, западноевропейских, сирийских и арабских алхимических рукописей, с переводами, комментариями и критикой. Этот химик являлся не только крупным общественным деятелем: министр просвещения, министр иностранных дел Франции. Во время осады Парижа немцами, 1871 год, возглавлял ученый комитет защиты столицы, провел большую работу по изысканию взрывчатых веществ, отливке дальнобойных орудий, подготовке других оборонительных средств. А ещё Марселен Бертло был большим мыслителем, естественно, видящим мир, прежде всего, глазами химика. \246\ Вера в могущество химии дает о себе знать и в знаменитой речи Бертло: 2000 год он представлял себе «чисто химическим годом». Химия окрасила и мечты ученого о светлом будущем человечества. Вот его подлинные слова: «Мы будем очень близки к осуществлению мечты социализма... под тем условием, конечно, что удастся изобрести и какую-нибудь духовную химию, способную изменить нравственную природу человека так же глубоко, как наша химия изменила природу материальную!..» Бертло не сомневался: к кануну третьего тысячелетия люди будут обладать изобилием энергии. Его даст полное использование теплоты солнца («быть может, песчаные пустыни станут излюбленным местом обитания будущего цивилизованного человечества», — говорил ученый) и внутреннего жара нашей планеты. Ученый верил, что это энергетическое половодье позволит решить задачу производства пищи чисто химическим путем. «В принципе, — говорил Бертло, — проблема уже решена: синтез жиров и масел осуществлен сорок лет тому назад; синтез Сахаров и углеводов осуществляется на наших глазах, а синтез азотистых тел (белков. — Ю. Ч.) не замедлит последовать. Таким образом, вопрос о снабжении питательными веществами, — не забудем этого, — вопрос химический. В тот день, когда будет открыт источник экономической (дешевой. — Ю. Ч.) энергии, не замедлит и производство пищевых веществ целиком из углерода, заимствованного из угольной кислоты, из водорода, взятого из воды, и кислорода и азота— прямо из атмосферы...» В 2000 году, считал Бертло, — все пищевые продукты будут производиться в необходимых количествах на заводах. «Но не думайте, — говорил ученый, что в этом мире, где будет царить химическая сила, искусство, красота, все прелести человеческой жизни окажутся обреченными на гибель. Если поверхность земли не будет более служить на пользу человеку и, — прибавим шепотком, — не будет более обезображена геометрически правильной обработкой земледельца, она покроется роскошной зеленью растительности, лесами, цветами; вся земля превратится в обширный сад, орошаемый подземными водами, где человечество заживет среди изобилия и радостей сказочного золотого века». Увы! Прогноз Марсслсна Бертло не сбылся — мы-то это знаем. В чем тут дело? Гений ошибся в сроках? Назвал не ту дату? Следовало бы, возможно, говорить не о 2000-м, а о 2100-м годе? Нет, дело в ином. Беда, на наш взгляд, заключалась в излишней самонадеянности великана от химии. Упоенный успехами органической химии (победные реляции раздавались в те уже далекие годы слишком часто, особенно в Германии, её химики в основном задавали тогда тон), Бертло искренне верил в произносимые им слова. \247\ Великий химик полагал, что одного умения проводить органические химические реакции, пусть и наисложнейшие — этого будет вполне достаточно, чтобы отменить сельское хозяйство, земледелие, животноводство и всё то, что искони кормило и кормит человека до сих пор. Из далекой дали XIX века Бертло не смог, понятно, разглядеть всей гигантской и принципиальной трудности той проблемы, которую он поставил не только перед химиками, но и перед всей наукой и, можно сказать, перед всем человечеством. 7.18. ещё одна тайна живой природы А откуда планеты, звезды и Луна? Уж не химия ли это? Михаил Зощенко, повесть «Возвращенная молодость» Современная органическая химия гордо заявляет о своей способности синтезировать как известные, так и неведомые Природе соединения — молекулы огромной сложности. Эта наука уже обладает набором разнообразнейших методик, позволяющих выполнять почти любые химические метаморфозы. Эти заявления — не хвастовство. всё надежно подкреплено множеством достижений органического синтеза последних десятилетий. И, тем не менее, впечатление от таких «мажорных аккордов» немедленно тускнеет при сравнении с тем, что способна предъявить миру Великая Рукодельница Живая Природа. Не оттого ли мы столь упорно стоим за «естественность» и отвергаем «искусственное». Негодуем, кривимся и морщимся от любых подделок, пусть даже самых наисовершенных? Рассмотрим (с этого, видимо, проще всего начинать) мельчайший атом жизни — живую клетку. Тысячи соединений синтезируются тут катализаторами-ферментами при скромных (физиологических) условиях — в воде, в узком интервале значений рН, без применения высоких температур и давлений и без помощи суперактивных реагентов типа сверхкислот, сверхсильных оснований, щелочных металлов, галогенов, литийорганических соединений. И так далее. И так далее. Все синтезы органических соединений в живой природе идут за считанные минуты с количественными выходами и строго регио- и стереоспеци-фично! Это значит, что проблемы стратегии и тактики органического синтеза, о которых химики-органики ещё только начинают мечтать, уже давно решены на «химических комбинатах», оперирующих в любой живой системе. Высочайшее совершенство биосинтеза восхищает нас, но и унижает, когда начинаешь сравнивать по сути скромные возможности органического синтеза с достижениями Природы. \248\ И туг на ум нам вновь невольно приходят старые мысли. Стучатся в дверь соображения, которые наукой, казалось бы, давным-давно были отвергнуты. Все эти рассуждения о таинственной «жизненной силе», о «витализме», о «вещи в себе». Как творится, мы вытолкали Дьявола (или Бога?) в окно, а он пролез в трубу! И скалится, и показывает нам длинный красный язык. Конечно, вооруженный наукой здравый разум современного исследователя горячо отвергает всякую мистику, «божий промысел», какие-то там потусторонние силы. Но он же не может не признать, что многое в живом по-прежнему ускользает от взора исследователей. Остается непознанным и туманным. Возьмем ЗЕЛЕНЫЙ ЛИСТ, ещё одно природное чудо. Ежегодно Природа штампует листву деревьев в неимоверных количествах. Легко, не задумываясь и походя. Но может ли химик-органик в лабораторных условиях с лучшими реактивами, с наисовершеннейшими приборами и оборудованием воспроизвести это чудо — синтезировать хотя бы один зеленый листок? Нет, не может. Отчего так? Потому что природа владеет ещё одной особой тайной. Она не только умеет творить сложнейшие биомолекулы, но может прихотливо и умно соединять их, образуя замысловатые ансамблисооружения. Их она затем ловко использует для разных своих надобностей. Вернемся вновь к клетке. В ней синтезируются не только биомолекулы, скажем, валиномицин, переносящий ионы калия через наружные биологические клеточные мембраны. В клетке цитологии разглядели ещё великое множество изящных микроструктур, в образовании которых задействованы уже десятки, сотни, а то и тысячи биомолекул. Эти крохотные образования биологи назвали органеллами (уменьшительное от греческого слова organon — орудие, инструмент, орган). Зачем они? В клетке они выполняют различные функции: двигательные и сократительные, рецепторные, нападения и защиты, пищеварительные, секреторные и экскреторные... Бесперебойную работу клетки обеспечивают десятки хитрых биообразований. Здесь и её геном, и ядро, и ядрышко, митохондрии, аппарат Гольджи, лизосомы, пероксисомы, центриоли, вакуоли, рибосомы, эндопяазматический ретикулум. И это мы представили ещё далеко не все, что известно о структуре клетки современной биологии. Но самое-то главное заключается в том, что в образовании каждой из органелл задействованы уже не одна биомолекупа, а десятки, сотни, а то и тысячи биомолекул. Таким образом, органсллы являются сверхмолекулярными структурами. Как же живой природе удалось (химик-органик на такое неспособен!) освоить ещё и ремесло БИОАРХИТЕКТУРЫ? Как смогла природа научиться творить нужные ей НАДМОЛЕКУЛЯРНЫЕ образования? Это ещё одна большая тайна, которую ученым мудрецам предстоит в будущем разгадать. \249\ 7.19. Супрахимия Таким образом, супермолекулы представляют собой следующий уровень сложности организации материи, после элементарных частиц, ядер, атомов и молекул. Проводя параллели с языком, можно сказать, что атомы, молекулы и супермолекулы - эта «буквы», «слова» и «предложения» языка химии! Жан-Мари Лен Обычно атомы в молекулах связаны друг с другом достаточно сильными ковалентными связями. Это значит, что у атомов есть пары общих электронов: они-то и связывают атомы. На этом собственно и стоит химия. Однако физикам известны и другие типы связей атомов. Их много. Это и водородные связи, и электростатические взаимодействия, и ван-дер-ваальсовы силы, доиорно-акцепторные взаимодействия, и координационные взаимодействия с ионами металлов, и особые гидрофобные взаимодействия, и даже структуры «без связи»... Групповое отличие всех этих сил — они много слабее, чем ковалент-ные связи. Но поскольку, как правило, не ковалентных связей много и они ухитряются обычно действовать «сообща», то осуществляемое с их помощью взаимодействие атомов может оказаться уже достаточно прочным. Слабые связи имеют ещё одно достоинство. Они лабильны, легко перестраиваются, в то время как ковалентные связи дают «однозначный» результат. И в химии возникла очень плодотворная концепция «хозяин>ь«гость», в которой тон задают слабые силы. Они-то неназойливо и связывают «хозяина» и «гостя» вместе. Во что? В единую «молекулу»? Такое название кажется неудачным. В «кластер»? Опять плохо! В «супермолекулу»? Но здесь сразу возникают мысли о молекулах-великанах, о полимерах... Нет, в химии возникло качественно новое образование. И называть его надо особо. Пусть это будет СУПРАМОЛЕКУЛА. А новая ветвь химии, в которой на равных будут работать и ковалентные и нековалентные силы естественно назвать СУПРАМОЛЕКУЛЯРНОЙ ХИМИЕЙ или просто супрахимией. Термин супрамолекулярная химия в одной из своих статей в 1978 году ввел француз Жан-Мари Лен. Жан-Мари Лен (Jean-Marie Lehn), французский химик родился в 1939 году в маленьком средневековом городке Росхайме в Эльзасе. Его отец, Пьер Лен, булочник, страстно любил музыку, играл на фортепьяно и органе. Позднее он оставил булочную, став городским органистом. Мать Лена вела домашнее хозяйство и работала в лавке. В возрасте 11 лет (1950 год) мальчика отдали учиться в колледж Фрепель в Обернэ, расположенный в маленьком городке в 5 километрах от Росхайма. Здесь он получил классическое образование: изучал латынь, греческий, немецкий и английский языки, французскую литературу. В последние годы обучения особенно увлекся философией, она стала его любимым предметом. Сохранился у него интерес и \250\ к естественным наукам, особенно к химии. В эти "же годы он начал играть на фортепьяно и на органе. И вскоре музыка стала его главным увлечением, наряду с наукой. В 1957 году Лен стал бакалавром философии и почти одновременно бакалавром экспериментальных естественных наук. Юноша собирался изучать философию в Страсбургском университете, но колебался с выбором и начал с того, что поступил на первый курс по специальности «физические, химические и естественные науки». Вскоре на него произвели большое впечатление красота и стройность органической химии — науки, способной превращать по воле исследователя сложные вещества одно в другое, следуя строго определенным правилам. Лен купил реактивы и химическую посуду и начал экспериментировать в лаборатории, которую создал в доме своих родителей. Семя было посеяно, и когда он начал посещать увлекательные лекции молодого, только что назначенного профессора Гая Уриссона, ему стало совершенно ясно, что он хочет стать химикоморгаником. Окончив Страсбургский университет (1960), Лен начал работать в Национальном центре научных исследований во Франции в лаборатории Уриссона в качестве младшего научного сотрудника. После получения степени доктора наук (PhD, 1963) год стажировался в Гарвардском университете в лаборатории Вудворда (1963-64), где принимал участие в грандиозном проекте по синтезу витамина 8 12. Одновременно он прошел курс квантовой механики и проводил расчеты под руководством Роалда Хофмана. В 1966 году Лен стал старшим преподавателем (assistant professor) химического факультета Страсбургского университета и создал собственную лабораторию. Лен сделал быструю научную карьеру. В 1970 году он стал полным профессором (full professor), а в 1979 был избран на почетную должность заведующего кафедрой химии молекулярных взаимодействий в Колледж-де-Франс в Париже. С тех пор его время стало делиться между работой в лабораториях Страсбурга и Парижа. Результаты 40-летних исследований, в которых приняли участие сотни сотрудников из нескольких десятков стран мира, опубликованы примерно в тысяче статей и обзоров. Лен в разное время был приглашенным профессором в Гарвардском университете, в Высшей технической школе Цюриха, в университетах Кембриджа, Барселоны, Франкфурта. В 1985 году Лен становится членом Парижской Академии Наук, а в 1987 он был удостоен Нобелевской премии. Лен также член Национальной академии наук США и Американской академии искусств и наук. 7.20. Самосборка молекул Именно в способности живого создавать порядок из хаотического теплового движения молекул состоит наиболее глубокое, коренное отличие живого от неживого. Академик Владимир Александрович Энгельгардт В 1978 году Лен писал: «Подобно тому, как существует область молекулярной химии, основанной на ковалентных связях, существует и область \251\ супрамолекулярной химии — химии молекулярных ансамблей и межмолекулярных связей». Это новое поле деятельности ученых лежит за пределами классической химии, исследуюшей структуру, свойства и превращения отдельных молекул. Если классическая химия имеет дело, главным образом, с реакциями, в которых происходят разрыв и образование валентных связей, то объектом изучения супрамолекулярной химии служат почти исключительно невалентные взаимодействия. Как известно, энергия невалентньтх взаимодействий на 1-2 порядка ниже энергии валентных связей, однако, если их много, они, повторимся ещё раз, приводят к образованию прочных и вместе с тем гибко изменяющих свою структуру ассоциатов. Именно сочетание прочности и способности к быстрым и обратимым изменениям — характерное свойство всех биологических молекулярных структур: нуклеиновых кислот, белков, ферментов, переносчиков частиц. Здесь стоит подчеркнуть и то, что супрамолекулярная химия вовсе не отвергает ковалентные связи, но дополняет их слабыми силами всевозможного рода. И ещё новая наука стоит на том, что это есть «химия за пределами молекулы, описывающая сложные образования, которые есть результат ассоциации двух (или более) химических частиц, связанных вместе межмолекулярными силами». Суть этих слов проста. Мы привыкли к тому, что молекулы сложены из атомов, но что будет, если мы займемся сложением молекул? Для нас это новинка, а живая природа занимается подобными делами испокон веку. Классические примеры? Образование двойной спирали дезоксирибо-нуклеиновой кислоты (ДНК), распознавание рецепторами ферментов, реакции антиген-антитело. Химики прежде смотрели на всё это, как на чудо, а теперь готовятся делать нечто подобное. Новая наука, строго говоря, не совсем химия, поскольку находится на стыке химии, физики и биологии. её междисциплинарная природа требует сотрудничества между людьми самых разных профессий: специалистов по компьютерному моделированию, кристаллографов, химиков-не-органиков, химиков, изучающих твердое тело, органиками-синтетиками, биохимиками. Только в таком союзе появляется возможность объяснить и смоделировать тончайшие процессы, происходящие в живой и неживой природе. Супрамолекулярная химия бурно развивается. За последние 30 лет изданы полсотни монографий, 11-томная энциклопедия «Comprehensive Supramolecular Chemistry». Появилась серия книг «Advances in Supramolecular Chemistry» и «Perspective of Supramolecular Chemistry», издастся журнал «Supramolecular Chemistry». Каждый год проводятся международные конгрессы по супрамолекулярной химии. В 1995 году сразу на трех языках (русский перевод появился в 1998 году) была издана книга Ж.-М. Лена «Супрамолекулярная химия». А в 2007 году \252\ вышла на русском языке (инициатива Института физической химии и электрохимии им. А. Н. Фрумкина) двухтомная монография Джонатана Стада и Джерри Этвуца «Супрамолекулярная химия». Бурный размах новых исследований породил среди специалистов шутку о том, что «в наши дни всё вокруг кажется супрамолекулярным». Эти слова сродни ехидному выражению, имеющему хождение среди неоргаников, которые свою область определяют как «химию всех элементов за исключением какого-то там углерода». В 2005 году Жан-Мари Лен приезжал в Москву. Его визит обозначил начало самого крупного франкороссийского проекта в области науки. В президиуме Российской академии наук в присутствии профессора Ж.-М. Лена, вице-президента РАН Николая Альфредовича Платэ и руководителей других научных центров была подписана конвенция о создании франко-российского европейского научного объединения «Супрамолеку-лярные системы в химии и биологии» (SupraChem). Кроме того, во время своего визита Ж.-М. Лен прочитал лекцию на химическом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова. В данном затем интервью он говорил: «Я уже в третий раз читаю лекцию на химическом факультете МГУ и замечаю, как меньше становится безразличия, как оживают лица, появляются улыбки...» Супрамолекулярная химия бурно развивается. Залог её успехов? Установлено, что молекулы могут РАЗЛИЧАТЬ друг друга. Обмен информацией между молекулами, их язык общения, поводы для знакомства и неприязни — всё это кажется вольным пересказом сюжета какого-нибудь научно фантастического рассказа. Но нет, сегодня стараниями ученых мир молекул ожил, и они начинают вести себя как полноправные живые создания. Другое чудо — возможность САМОСБОРКИ молекул. В технике такого нет. Вы разобрали мотор на детали, а затем эту груду свалили в один ящик и начали его сильно трясти в надежде, что рано или поздно детали найдут себе подходящих «партнеров», и так постепенно сложится-вырастет прежний мотор. Понятно: сколько ни тряси ящик, чуда не произойдет — так мотора не соберешь. Необходим сборщик, который знает, какие детали с-какими надо сводить воедино, как их прилаживать друг к другу, как постепенно укрупнять формирующиеся блоки, какую общую структуру готовить. А вот в мире молекул уже имеется не один пример того, как растущая на глазах Супрамолекулярная конструкция сама принимается выбирать из реакционной среды (из начального хаоса «деталей мотора») в строго нужном порядке и очередности только молекулы и их кластеры с подходящей структурой, не обращая никакого внимания на всё остальное. Это и есть самосборка молекул в действии. \253\ 7.21. Наномашины ...Вступать в борьбу с природой и силой своего ума, своей логики вымогать, выпытывать у нее ответы на свои вопросы для того, что завладеть ею и, подчинив её себе, быть в состоянии по своему произволу вызывать или прекращать, видоизменять или направлять жизненные явления. Климент Аркадьевич Тимирязев В 2000 году Рабочая группа по науке, инженерному делу и технологии Национального совета по науке и технологии США опубликовала документ под названием: «Национальная нанотехнологичсская инициатива — путь к следующей промышленной революции». Представляя этот доклад Конгрессу, президент Билл Клинтон сказал: «Предлагаемый бюджет стоимостью 500 млн долларов поддерживает большую часть новой Национальной технологической инициативы. Мы станем манипулировать веществом на атомном и молекулярном уровне. Представьте себе: материал в десять раз прочнее стали, а весит во много раз меньше, вся информация библиотеки Конгресса США в объеме кубика сахара, диагностика раковых опухолей на стадии, когда они состоят лишь из нескольких клеток. Некоторые из этих исследований потребуют двадцати и более лет, но федеральное правительство считает, что они очень важны». Химия, и органическая химия в том числе, собирая атомы и скрепляя их ковалентными связями, творит молекулы. И это дает человеку возможность получать новые вещества и материалы. Красители и краски, металлы и пластмассы, стекло и керамику, фармацевтические препараты, синтетические ткани. Это всё материалы для различного рода изделий. Обычно используется какое-то главное свойство химического соединения: цвет, твердость и механическая прочность, адгезия и эластичность, электро- и теплопроводность, химическая стойкость. Так возникают различные инженерные дисциплины. Дело доходит и до производства машин и механизмов. При этом в основном используются объемные макроскопические свойства химических веществ. Главное в машине или механизме, в отличие от химического соединения, — что она делает, а не то, из чего она состоит. И вот тут-то супра-молекуляриая химия предлагает человеку использовать новшество — при создании машин учесть ещё и микроскопические свойства химических веществ. Предлагает строить наномашины. Для обозначения очень мелких размеров стало модным добавлять к слову префикс «нано-». Наночастица — это та, размер которой соизмерим с размерами атомов и молекул. Нанометр (кратко нм) — это одна миллиардная (10") доля метра. Наномашины (или «микромашины», если угодно) — создания великолепные. Они занимают мало места, меньше подвержены влиянию внешних воздействий и, что очень важно, являются более быстродействующими по сравнению со своими громоздкими «предками» — «макромашинами». \254\ А уж совсем замечательное свойство наномашин — им доступна самосборка! Они могут создаваться с помощью различных методов собирании супрамолекул или наноразмерных молекулярных ансамблей. На что способны супрамолекулярные устройства? О, на многое! Они могут быть фотонными, электронными или ионными, в зависимости от того, какие активные компоненты в них входят. Если они участвуют в поглощении или испускании фотонов (квантов света) — устройство фотоактивно (молекулярная фотоника), если являются донорами или акцепторами электронов — электроактивно (молекулярные провода и переключатели), а если участвуют в обмене ионов — ио неактивно (каналы для ионного транспорта). В таких наномашинах будут, видимо, отчетливо различимы два их основных компонента: активный, осуществляющий требуемую операцию (принимает, отдает или передает фотоны, электроны, ионы), и структурный, который нужен для создания должной супрамолекулярной архитектуры (необходимое расположение активных компонентов, встраивание их в более громоздкие устройства). Наномашины могут совершить революцию в производстве компьютеров. Резко возрастет скорость вычислений, а также расширится область применения новых устройств из-за малости их размеров. Пока в электронике продолжается «конструирование вниз»: идет процесс всемерного уменьшения размеров компонентов электронных устройств. Обычно они имеют вид так называемых «интегральных схем» (ИС). Это микроминиатюрное электронное устройство, элементы которого неразрывно связаны конструктивно, технологически и электрически. В 1965 году Гордон Мур, один из руководителей крупной корпорации, производящей электронное оборудование, сформулировал так называемый закон Мура: «Число элементов на чипе (на ИС — Ю. Ч.) удваивается каждые два года». Все последующие годы (вплоть до наших дней) эта закономерность выдерживалась. Развитие микроэлектронных технологий неизменно приводило к уменьшению размеров элементов и увеличивал о'их число на ИС. За счет этого возрастала вычислительная мощность компьютеров. Однако путь миниатюризации имеет свои пределы: технологи сталкиваются с проблемами туннелирования электронов, с трудностями отвода тепла и другими препонами более тонкого свойства. Поэтому современная литографическая гравировальная техника изготовления ИС позволяет производить компоненты кремниевых плат лишь размером примерно до 100 нанометров (10~5 сантиметра). И вот здесь технологический подход «конструирование вниз» встречается с идущим ему навстречу подходом «синтез вверх», с синтезом функциональных супрамолекуп или молекулярных ассоцпатов. Они будут способны выполнять те же операции, для которых и предназначены традиционные ИС. \255\ Специалисты полагают, что точка пересечения между миром электронной технологии и миром химического синтеза лежит в области размеров от 10 до 1000 нанометров (от КГ 6 до 10"4 сантиметра). Области, в которой функционально ориентированные супрамолекулы с четко определенной структурой и связями могут стать основой для ИС совершенно нового типа. И это всё вовсе не мечты, ибо у нас, так сказать, перед глазами имеется прецедент — в мире молекулярной биологии функционируют молекулярные устройства размерами от 1 до 1000 нанометров, и они испокон веков успешно регулируют всю химию жизни. И коль скоро мы заговорили о компьютерах, то введение-внедрение должных супрамолекул может вообще кардинально изменить их сущностный облик. Объяснимся. Дело в том, что камешки на песке, счеты, арифмометры, ЭВМ — все они построены на одном и том же простом принципе. На дискретном представлении информации и последовательном выполнении элементарных операций, на которые разбивается решение сложных задач. А вот в живой природе задают тон иные механизмы обработки информации. Тут наблюдается параллелизм и сложные информационно-логические операции, которые могут в совокупности рассматриваться как элементарные. Пример? Скажем так. То, что видит человек, не только проецируется на сетчатку его глаза, но — одновременно (а не последовательно, операция за операцией) передается по зрительному нерву в кору головного мозга, где над этой информацией-сигналом производятся сложнейшие действия. Вот эту особенность живой материи необходимо было бы «привить» не только компьютерам нового типа, но и рядовым наномашинам, ориентированным на широчайший спектр деятельности в самых разных сферах. 7.22. С природой наперегонки ...мы можем чувствовать Себя подобно путнику, идущему по гористой местности: вершины представляют собой ясно видимые и реальные цели, но мы не знаем пока, каким образом их можно достичь. На пути нам могут встретиться оползни, камнепады, глубокие расщелины, бурные горные потоки, нам придется не раз возвращаться вспять и вновь устремляться к цели, изменив маршрут, но мы должны быть уверены, что, в конце концов, цель будет достигнута. Нам потребуется мужество, чтобы достойно встретить асе трудности, настойчивость, чтобы заполнить пропасть нашего невежества, и честолюбие, чтобы стремиться к высокой цели, не забывая о том, что «тому, кто сидит на дне колодца, созерцая небо, оно кажется маленьким». Для химии небо остается широко открытым, ибо это не только наука, но и искусство. Искусство, конечно же, благодаря красоте своих объектов, но и по самой своей сути, благодаря своей способности бесконечно изобретать и творить свои объекты, самое себя, свое собственное будущее. Жан-Мари Лен С конца XVIII века — то есть, со времен Лавуазье, Берцелиуса, Вёле-ра — и до середины XIX века химия оставалась преимущественно наукой \256\ об элементах. Главным предметом исследований тогда был анализ состава веществ. В это время в химии сложились и утвердились основные её понятия — атома, молекулы, атомного и молекулярного веса, простого, сложного и чистого вещества. С 60-х годов XIX века начался новый этап. В химии на первый план — тут архивелика заслуга Бутлерова — выдвинулись такие понятия, как строение и структура. Окончательно сформировалась органическая химия, основным стимулом и заботой для нее стал синтез веществ. Число новых веществ выросло неимоверно, но лишь малая их доля нашла практическое применение. К концу прошлого века после этапов «состав» и «строение» в химии возникли новые слова-«пароли». Заговорили о «методе», об «организации» и даже об «информации». Теперь синтетиков интересуют сложные молекулярные ансамбли и принципы их построения и функционирования. Синтез перестал быть статистическим, теперь стали стремиться созидать строго определенные молекулярные конструкции, способные выполнять те или иные специфические действия. Настала пора супрамолекулярной химии. её девизом становятся молекулярное распознавание и самосборка сложнейших молекул в смесях множества реагентов. Когда несколько реакций могут одновременно протекать в одной и той же колбе. Таким образом, химия приблизилась к тому, что ежесекундно и уже миллиарды лет творится в живой природе. Переход в химии от атомов, молекул к супрамолекулам и супрамоле-купярным ансамблям являет собой наглядный пример движения вверх по лестнице сложности. Другим важнейшим новым моментом развития химии стал переход от «открытий» к «изобретениям». В книге «Супрамолекулярная химия» Жак-Мари Лен пишет об этом так: «Суть химии не только в открытиях, но и в изобретениях, в творческом созидании, прежде всего. Книгу химии надо не только читать, но и писать! Партитуру химии надо не просто исполнить, её надо сочинить!» Эти слова творца супрамолекулярной химии имеют простой смысл. Мы открываем изобретенное природой и изобретаем то, чего прежде не существовало. Природе удалось многое, но количество её удач-находок, если поразмыслить, конечно. И уже по одному этому рано или поздно все тайны природы станут известны науке. Что будет после? Наступит эпоха изобретательства. Закон природы не изобретешь, если ты не Господь Бог, но новую супрамолекулу изобрести можно. К изобретательству химию толкает простое сопоставление объектов биологии и химии. Биологические объекты могут быть очень сложными, но вещества, из которых они строятся, принадлежат к ограниченному числу основных классов. \257\ Здесь уместно вспомнить про хлорофилл. Растения используют хлорофилл, эту удачную находку на тысячи ладов, тасуя, ее, как колоду карт, и так и эдак, и не пытаясь изобрести что-то новое. Не то в химии. Она пока уступает биологии в сложности своих объектов, но зато с лихвой превосходит её по разнообразию, по бесконечному числу комбинаций, которыми можно соединять основные строительные фрагменты химии во всё новые и новые химические структуры. Построив в своей книге красноречивую диаграмму; СЛОЖНОСТЬ (биология) — РАЗНООБРАЗИЕ (химия), Жан-Мари Лен произносит пророческие слова. Он пишет: «Молекулярный мир биологии — лишь один из возможных миров химической Вселенной, миров, которые ждут своего часа, когда будут созданы руками химика». Лен дальше так развивает свою, возможно, главную мысль: «... вызов, брошенный химии, состоит в создании абиотических систем, не существующих в природе, являющихся плодами воображения химика, обладающих желательными структурными особенностями и свойствами, отличными от тех, которыми обладают биологические системы, но (по меньшей мере) сопоставимых с ними по своей эффективности и селективности. Не связанная с ограничениями, накладываемыми требованиями, предъявляемыми к биологическим системам, абиотическая химия свободна в создании новых соединений и процессов. Область химии значительно шире, чем область биологии, охватывающей лишь системы, реально существующие в природе». В своей революционной для химии, местами похожей на плод писателя-фантаста книге Жан-Мари Лен в последней главе («Перспективы») высказывает предположение, что возможно существование не одного, а нескольких различных проявлений процессов, определяемых как жизнь. Он дерзко приглашает химиков (и представителей других наук) исследовать «границы других жизней», приглашает их заняться химической эволюцией живых миров. 7.23. Становится игрушкой ветра и бурь Никто, даже самые блестящие умы среди ученых нашего времени, понастоящему не знают, куда ведет нас наука. Мы мчимся в поезде, который всё набирает скорость и летит вперед по железнодорожной колее с множеством ответвлений, ведущих неизвестно куда. Ни одного ученого мет в кабине машиниста, а за каждой стрелкой таится опасность катастрофы. Большая же часть общества находится в последнем вагоне и глядит назад. Ральф Лэпп Природоподобную, можно сказать, «зеленую» технику, будем надеяться, принесет нам будущее — но какое? Близкое или далекое? Оговорка эта не случайна. Советский футуролог Эдвард Артурович Араб-Оглы раз- \258\ личает несколько градаций будущего: будущее ближайшее (30 лет), будущее обозримое (75 лет), отдаленное будущее и даже будущее фантастическое! Ученый убежден: такое различение очень важно. Ибо только о непосредственном будущем можно высказывать ДОСТОВЕРНЫЕ суждения, в отношении же будущего обозримого — только ВЕРОЯТНЫЕ прогнозы, после же этих крайних сроков допустимы лишь ГИПОТЕТИЧЕСКИЕ предположения. Поэтому, глядя в бинокль будущего, так существенно не перепутать гипотезы-домыслы с реальными, почти плановыми предвидениями. Будущее техники —- оно пока что спрятано за горами времени. А вот настоящее, окруженное кольцом этих гор, оно, к сожалению, не радует. Налицо КРИЗИС цивилизации. О нем говорят сейчас многие. Академик Никита Николаевич Моисеев (из статьи «Как приблизиться к биосфере»): «Корабль цивилизации подошел к рифовому барьеру. Мы уже видим буруны, и если не найдем прохода в барьере, наш корабль погибнет. Где же искать проход, который выведет нас на спокойную воду и позволит продолжать плавание?» Да, случилось то, о чем загодя предупреждали поэты. Француз Рене Шар: «Наступит время, когда народы, рассеянные по клеточкам Земли, будут связаны столь же тесной взаимозависимостью, как органы тела, сплоченные в своем едином хозяйстве. Сумеет ли мозг, до отказа набитый машинами, по-прежнему обеспечивать существование хрупкого ручейка мечты и фантазии? Человек движется, точно лунатик, к смертоносным копям, завороженный напевом изобретателей...» Тягостные предчувствия надвигающихся невзгод уже в середине нашего века тревожили многих выдающихся людей. В ноябре 1953 года в Мюнхенской высшей политехнической школе в рамках устроенных Баварской академией изящных искусств чтений на тему «Искусство в техническую эпоху» с докладом выступил один из основателей современной физики (вместе с М. Борном и П. Иорданом он разработал так называемый матричный вариант квантовой механики) лауреат Нобелевской премии Вернер Гейзенбсрг (1901-1976). Говорил он не только об искусстве, но и о науке, и о технике. Гейзенберг отмечал, что в прежние эпохи населенная всевозможными живыми существами природа была царством, живущим по своим законам, и человек должен был пытаться каким-то образом суметь включить себя в эту жизнь. Человеку угрожали дикие животные, болезни, холод. Тогда всякая Вещь, Орудие, Машина — любое достижение техники означало в этом противоборстве с естественной природой укрепление позиций человека, иными словами — ПРОГРЕСС. \259\ Но всё в корне изменилось с приходом Большой Техники (количество переходит в качество?). И теперь мы живем в мире, столь глубоко преобразованном человеком, что повсюду и ежечасно — пользуемся ли бытовыми приборами, приобретаем ли приготовленную машинами пищу или проходим преображенной человеком местностью — мы сталкиваемся со структурами, вызванными к жизни человеком и в каком-то смысле встречаемся ТОЛЬКО С САМИМИ СОБОЙ. В наше время, продолжал Гейзенберг, когда плотность населения Земли постоянно растет, ограничение жизненных возможностей, а стало быть, и угроза идет уже не от естественной природы, а в первую очередь от других людей, которые также заявляют свои права на пользование земными благами. Но отсюда и следует, что впервые в истории человек остался на Земле один на один с самим собой, что он не встречает отныне никакого другого (инопланетяне, вроде бы, пока к нам не прилетали) партнера или противника. Это, во-первых. А во-вторых, в этих столкновениях людей между собой за жизненные блага дальнейшее распространение техники само по себе уже нельзя считать прогрессом. «Неограниченно, как кажется, расширяя свою материальную власть, — говорил в своем докладе Гейзенберг, — человечество попало в положение капитана, корабль которого столь крепко закован в сталь и железо, что магнитная стрелка корабельного компаса показывает уже не на север, а на остальную массу самого корабля. На таком корабле уже никуда не доехать, он может двигаться только по кругу и становится игрушкой ветра и бурь...» Впрочем, добавляет ученый, опасность существует лишь до тех пор, пока капитан не знает, что компас уже не реагирует на магнитное поле землян. Как только это станет ясным, можно считать, что угроза наполовину устранена. Капитан, который не желает кружить на месте и хочет достигнуть известной или неведомой цели, найдет способ определить путь корабля. Он может использовать новый современный вид компаса, который не реагирует на массу корабля (еще более тонкая, надежная техника? новый виток технической спирали?), или же, как в древности, ориентироваться по звездам (уравновесить цели и средства? укрепить дух? стать на путь самоограничений?)... Вот так, с приходом Второй Природы, Человек оказался на перепутье, на развилке дорог, а планета наша превратилась в своеобразный ФУТУРОДРОМ, место, откуда стартуют в неведомое, полное опасностей и соблазнов Будущее. Одна из ясно различимых опасностей — народонаселение нашей планеты. Проблема в том, что нас на Земле СЛИШКОМ много. Представим себе, читатель, что на Землю к нам пожаловали инопланетяне, и стали изучать земную жизнь. Многое бы их тут поразило. Сколько зверья разного! Но одно живое существо, именуемое человеком, особо \260\ удивило бы пришельцев своим неимоверным количеством и катастрофически быстрым приростом. Сейчас в России, к примеру, живет около ста тысяч медведей, столько же крупных обезьян — в тропиках. И их численность определяется той средой, которая их окружает. Не то -— человек. Он заселил всё более-менее удобные для обитания части Земли, и его численность уже не сотни тысяч, а миллиарды! Нас, людей, в сто тысяч раз больше, чем сравнимых с нами по массе животных. Отчего это произошло? С каким темпом идет рост человечества? Какие тут движущие силы действуют? Куда заведет нас это стремительное развитие? всё это непростые вопросы. Инопланетянам, математикам и физикам, было бы здесь над чем поломать голову. 7.24. Демографический императив В 70-е годы стала весьма популярной математическая шутка, гласившая, что если китайцы, взявшись по двое за руки, начнут выбегать через поставленные на границе Китая ворота, то они никогда не покинут собственной страны, ибо темпы прироста населения превышают скорость такого пробега. Академик в. С. Мясников, статья «Российский анти-Мальтус» В 1826 году высокого звания — иностранный почетный член Петербургской академии наук — был удостоен английский экономист и одновременно священник Томас Мальтус. Этот человек прославился в научном мире как автор теории взаимозависимости благосостояния человечества и его численности. Мальтус практически первым с помощью нечто похожего на математическое моделирование захотел найти основные силы, управляющие ростом населения Земли. В первоначальной формулировке Мальтус полагал, что численность людей увеличивается в геометрической прогрессии (1, 2, 4, 8, 16 и т. д.), а производство продуктов питания — в арифметической прогрессии (1, 2, 3, 4, 5 и т. д.). Вот этот разрыв цифр по Мальтусу и является причиной многих земных бед — бедности, голода, эпидемий, войн. Он же лимитирует и рост численности человечества. Идеи Мальтуса оказались очень живучи. Отразились они и в докладах Римского Клуба, который в 60-х годах прошлого века занялся глобальной проблематикой. Тогда были сделаны попытки компьютерного моделирования, учитывающего множество факторов, определяющих развитие человечества. Одним из членов Римского Клуба был наш соотечественник профессор Сергей Петрович Капица, человек, хорошо известный россиянам как телеведущий популярной программы «Очевидное — невероятное». В последние годы Капица активно занялся новой для себя проблемой — построением математической модели роста населения земного шара. О мо- \261\ тивах своих раздумий и интересов в одном из своих многочисленных интервью он рассказывает так: «Я сейчас занимаюсь тем, что будет дальше, размышляю над этим. Лет 20 назад мне казалось, что главная проблема на нашей планете — это проблема мира, потому что мы были вооружены до зубов, и неизвестно, куда эта военная сила могла нас привести. Сейчас, мне кажется, нам надо обратиться к самому существу нашего бытия — к росту населения, к росту культуры, к целям нашей жизни. Заново посмотреть вокруг себя и на самих себя и понять, куда ехать и что делать. Мир, и не только наша страна, переживает глубокий перелом в своем развитии, вот этого мы не понимаем. Не понимают ни политики, ни большинство людей». Капица (свои взгляды он неустанно пропагандирует в книгах и многочисленных статьях) пришел к твердому убеждению, что именно рост населения Земли следует считать основной глобальной проблемой человечества. Это — фактор первостепенно важности. А всё остальное — изменения окружающей среды, возможное исчерпание ресурсов, энергетические трудности — уже вторично. Капицу можно справедливо назвать анти-Мальтусом. Вовсе не ресурсы, считает ученый, определяют скорость роста населения Земли и его предел. Система жизнеобеспечения человечества всегда гарантировала возможность его существования. И тут Капица формулирует принцип демографического императива. Согласно ему рост числа людей на планете и особенности такого роста определяются (удивительно!) самим количеством живущих на планете людей. Точнее, тем коллективным взаимодействием, в которое вовлечено всё человечество. Люди, полагает профессор Капица, на всем пути своего безудержного роста в целом располагали всем необходимым (энергией, материалами, пищей), без чего невозможно было бы достигнуть нынешнего — миллиарды землян! — уровня развития. Однако растущий потенциал производительных сил обеспечивает рост, но принципиально не ограничивает его, как это предполагалось в мальтузианских моделях. 7.25. Ужасная экспонента В сложных вопросах здравому смыслу следует руководствоваться результатами вычислений; формулы не раскрывают оттенков, но с ними легче работать. Эмиль Борель Для тех, кто обожает расчеты, математику, демография предоставляет большое поле деятельности. Ведь она преимущественно имеет дело с количественными измерениями состояния общества. Это не только число людей, но также их распределение по возрасту и полу, по городам и селам, по профессиям и доходам, по миграционным потокам. И так далее и так далее. И все эти статистические данные дают \262\ надежную основу, как для прямого математического моделирования, так и для качественного анализа, сделанного специалистами разных наук — историками, экономистами, социологами, психологами. Беспрецедентный рост населения мира, упорно наблюдавшийся в последние десятилетия, -— одна из острейших проблем, с которыми когда-либо сталкивалось человечество. Естественно, что к ней приковано внимание демографов, социологов, политологов различных стран. В середине прошлого века все дружно заговорили о том, что население Земли, потребности в энергии, пище, материалах, всего, что необходимо для нормальной или хотя бы сносной жизни людей, должно будет расти по экспоненте. Расти ужасно быстро, потому-дс земляне могут в будущем столкнуться с трудностями и бедами. Как возникает эта злополучная экспонента, покажем на примере роста числа людей на планете. Пусть N — число ныне живущих людей, а Т — настоящее время (год). Тогда естественно предположить, что прирост населения, математически обозначим его как dN/dT, казалось бы, обязан быть пропорционален N. То есть, должны иметь место соотношения dN/dT - N -» N - ехр (Т/т) (1) Поясним условие (1). Правее стрелки представлено решение стоящего слева от стрелки дифференциального уравнения. Это и есть экспонента (она кратко обозначена как ехр). И получается, что число людей земного шара N по прошествии времени т (в момент Т + т, т — характерное время активной жизни человека, Капица полагает, что т = 45 годам) должно возрасти примерно в три, а точнее, в 2,72 раза. Это очень быстрый рост. Как его наглядно представить? Тут полезно будет вспомнить одну восточную легенду. Один хан решил отблагодарить мудреца и предложил ему самому назначить награду. Тот попросил зерна: одно зернышко — на первый квадрат шахматной доски, два — на второй, четыре — на третий, и так далее, удваивая каждый раз предыдущую цифру. Царя поразила скромность просьбы, но... придворные математики занялись расчетами и установили: выполнить просьбу мудреца хан не в силах. Суммарный вес зерен, если бы заполнить все 64 клетки доски, составил бы около сотни миллиардов тонн — более чем десятикратный годовой мировой сбор зерна! Горькая мораль древней притчи близка и созвучна тому, о чем мы ведем речь. Многие из проблем человечества, оказывается, имеют точно такую же природу. Математик скажет: число зерен росло в геометрической прогрессии, или, фактически, то же самое, по экспоненциальному закону. Так же, добавит он, растет из года в год добыча руд, и число научных публикаций, и количество автомобилей, и многое иное, что связано с жизнью человека. Вернемся к оценкам населения планеты. В 80-х годах прошлого века оно за год возрастало на 2 процента: много это или мало? Вроде бы не- \263\ много. Однако, по прогнозам ООН, к 2000 году ожидалось, что население Земли увеличится в 1,5 раза и достигнет колоссальной цифры — приблизительно 7 миллиардов человек! Но ещё стремительней в тс годы росла выработка энергии — 5 процентов ежегодно! Это был наиболее высокий показатель роста в мировом хозяйстве. Комментируя эти обстоятельства, отец С. П. Капицы академик, наш Нобелевский лауреат Петр Леонидович Капица в одной из своих статей об энергетике тогда воскликнул: «Мы сейчас внезапно почувствовали себя больными, и, чтобы не погибнуть, пора подумать, как нам лечиться...» 7.26. Рост по гиперболе В случае человечества, речь вовсе не идет о взаимодействии «всех мальчиков со всеми девочками», а о существенной роли информационного обмена между всеми людьми. Именно обмен информацией, имеющей характер цепной реакции, когда умножается число её носителей, играет определяющую роль в развитии человечества. Информация же передается как вертикально, от одного поколения к другому путем социального наследования, та к и горизонтально - во всем пространстве ойкумены. Причем мы с самого начала были информационным обществом, ещё в те времена, когда миллион лет тому назад начала развиваться речь и язык стал инструментом мышления и обмена. Так что информационное общество возникло не только после изобретения книгопечатания или Интернета, а задолго до этого. Недаром Руссо назвал человека «говорящим животным». С. П. Капица Как ни внушителен, как ни грозен экспоненциальный рост, есть, выясняется, в математике зависимости ещё более впечатляющие. К примеру, рост по гиперболе. Внимательное изучение того, как множились люди на нашей планете с древнейших времен, демонстрирует удивительные факты. Со времени появления Homo habilis — человека умелого, полтора миллиона лет назад, когда людей на Земле было всего порядка сотни тысяч человек (столько же, сколько и крупных животных), уже тогда рост человечества заметно превышал экспоненциальный. Как же математически описывалось это развитие? Увеличение количества людей, их прирост, было пропорционально уже не первой степени численности населения N, а второй степени — квадрату численности населения N . Рост шел так, как показывает нам формула (2). Полезно сравнить её с предыдущей формулой (1). dN/dT ~ N2 (2) Здесь возникает важный вопрос: как трактовать зависимость (2), какова природа того, что имеет место именно квадратичный рост? А дело тут в том, что экспоненциальный рост (1) предполагает только индивиду- \264\ альную способность человека к размножению. Поэтому-то в невзаимодействующей популяции людей и должен был бы наличествовать всего лишь экспоненциальный рост. В чем же смысл условия (2)? Он коренится в том, что реально на Земле действует коллективный механизм умножения людской численности. Новизна исследований профессора С. П. Капицы в том, что он попытался последовательно использовать для описания развития человечества, для количественного изучения его роста и эволюции понятия физики и методы математики. Физические толкования условия (2) многообразны. Процессы, зависящие от квадрата числа частиц, к примеру, возникают при химических реакциях второго порядка в физической химии. Другой яркий впечатляющий образец тут — взрыв атомной бомбы. Он также является результатом разветвленной цепной квадратичного характера реакции атомных ядер. Аналогия между развитием ядерного взрыва и взрывным же ростом человечества вовсе не кажется большой натяжкой. Об этом мы вскоре будем говорить, пока же отметим и подчеркнем, вслед за Капицей, ещё раз информационную подоплеку сверхбыстрого увеличения число людей на планете. Качественное отличие человека от животных, управляемых врожденными инстинктами, состоит в общем взаимодействии, охватывающем всё человечество. Это взаимодействие включает в себя все факторы — питание и жилище, энергетику и ресурсы, транспорт и связь, образование и здравоохранение, культуру и науки. И рождаемость, хотя она и является, несомненно, важным обстоятельством, тут не является решающим фактором. Таким образом, рост и развитие человека имеет коренное отличие. Благодаря разуму и сознанию, своей культуре и развитой системе передачи информации, как по вертикали — из поколения в поколение, по цепочке дед—отец—внук, так и по горизонтали — в пространстве, через моря и континенты, человечество в среднем устойчиво росло в прошлом вовсе не по экспоненциальному, а по более безудержному гиперболическому закону. Об этой гиперболе у нас сейчас и пойдет более обстоятельный разговор. 7.27. Режим с обострением Вертикальная линия на графике равносильна переходу в бесконечность. В применении к истории понятие «бесконечность» лишено смысла: не могут дальнейшие фазы исторического развития, всё убыстряясь, сменяться за годы, месяцы, недели, дни, часы и секунды. Если не предвидеть катастрофы - хочется верить, что премудрый Homo Sapiens сумеет её предотвратить, - тогда, очевидно, следует ожидать вмешательства каких-то новых, ещё не учитываемых движущих сил, которые изменят эти графики. Хорошо, если они переведут их на платформу, плохо, если изменение выразится в стремительном падении линии на графиках от какой-то достигнутой вершины, будем надеяться, что уже вскоре человечество ждут не прогрессирующие или слабо прогрессирующие фазы, \265\ Прогнозирование до сих пор не входило в обязанности историка. Но всё же трудно не задуматься, что же произойдет в девятой фазе исторического процесса, которая должна последовать за посткапитал из мом. Можно, конечно, надеяться на Бога и на десятки миллиардов бессмертных душ, живших в прошлом на Земле. Но следует иметь в виду, что сама вера а Бога предполагает веру в Апокалипсис. И. М.Дьяконов яПути истории. От древнейшего человека до наших дней» Данные для населения мира за миллион лет с удивительной точностью описываются гиперболой. Эту закономерность до Капицы анализировали многие исследователи. Маккендрик, американский инженер Форстер, немецкий физик Хорнер. Заметим, этот последний предлагал справиться со взрывным уходом численности населения на бесконечность путем расселения человека на другие планеты Солнечной системы. И советский астрофизик И. С. Шкловский в книге «Вселенная, жизнь, разум» также предлагал гиперболическую модель. Итак, гипербола, она в книгах Капицы имеет следующий вид: = 200*109/(2025-T) (3) В ней в числителе значится число 200 миллиардов, оно имеет размерность количества людей, умноженного на годы, а время Т выражено в годах от Р. X. (Рождества Христова). Мы видим, что при стремлении даты к 2025 году население мира в соответствии с формулой (3) должно уйти в бесконечность! Как относиться к такому выводу? Кто-то увидел в таком описании демографического взрыва предвестник конца света. Кто-то воспринял это, как полную чушь, свидетельствующую об ошибочности предлагаемой модели роста человечества. В самом же деле, не может же прирост населения стать в мире больше самого населения. Так где же истина? Она в том, что рост, пропорциональный квадрату числа людей (формула (2)), порождает гиперболу (формула (3)), в будущем (при стремлении Т к 2025 году), несомненно, должен быть ограничен. Область применимости формулы (3) должна иметь границы — не только сверху, но и снизу. О том, что реально будет в 2025 году и позже, мы ещё будем говорить. Сейчас же отметим, что закономерности типа формулы (3) хорошо знакомы современным математикам. Они называют это режимам с обострением. Подобные процессы изучены и нашли обширные приложения в теории взрывных процессов, ударных волн, в физике фазовых превращений, в химической кинетике и синергетике. Много сил изучению режимов с обострением отдал выдающийся ученый, основатель синергстического движения в России член-корреспондент РАН Сергей Павлович Курдюмов (1928-2004). Этот раздел прикладной математики был его любимым детищем. \266\ Вначале научной карьеры Курдюмова многим модели, допускающие режимы с обострением, казались неполноценными. Говорили: «режимы с обострением — это бесконечный рост за конечное время, а такого в природе не бывает». Поэтому на режимы с обострением смотрели лишь как на забавный курьез. Однако со временем Курдюмов, его сотрудники и соратники в Институте прикладной математики имени М. В. Келдыша РАН добились в этой области многих успехов. А сам Сергей Павлович призывал осмыслить и использовать эти необычные закономерности в интересах человечества. Ученик Курдюмова Г. Г. Малинецкий вспоминает, как эмоционально, страстно излагал Сергей Павлович студентам на лекциях любимую им тему: «Режим с обострением парадоксален сам по себе, — говорил Курдюмов, — вдумайтесь — очень долго как будто ничего не происходит. Та величина, за которой мы следим, почти не меняется и вдруг — в поразительно короткий промежуток времени происходит всё самое главное. Режим с обострением бросает вызов расхожей житейской мудрости о том, что завтра всё будет примерно так же, как сегодня. Завтра всё может быть по-другому! Или завтра вообще не может быть. При этом, имея дело с режимом обострения, мы не можем планировать свои действия «от достигнутого», увеличивая на какой-то процент нынешние показатели. Это само по себе вызов — для тех, кто планирует и прогнозирует. И неплохо бы знать, имеет ли место этот самый режим в тех системах, с которыми мы имеем дело». 7.28. Демографический переход Образно, история человечества отображает судьбу человека, который после бурной молодости, когда он учился, воевал, обогащался, пережил время приключений и поисков, наконец, женится, обретает семью и покой. Здесь, как в живой природе, развитие особи повторяет развитие вида эта тема в мировой литературе находит отражение со времен Гомера и сказок «Тысячи и одной ночи». Св. Августина, Стендали и Толстого. Быть может, теперь и человечеству после драматических времён роста и перемен предстоит одуматься и успокоиться. Только будущее покажет, быть тому или нет, и ждать его не придется долго. С. Л. Капица «Очерки теории роста человечество» Полагают, что гиперболический рост человечества начал замедляться (вначале тихо) уже в 1965 году. К 2005 году согласно формуле (3) ожидалось население мира в количестве 10 миллиардов, реально же насчитали лишь 6,5 миллиардов. При этом был зафиксирован и год максимального прироста населения планеты. В 1995 году скорость прибавки населения достигла 84 миллиона в год, 220-240 тысяч человек в сутки, или 10 тысяч человек в час. Затем скорость прироста начала снижаться. \267\ Началось то, о чем Капица рассказывает (одно из интервью) так: «Анализ развития человечества привел к выводу, что мы переживаем демографический переход. Такого не было в жизни человечества. Меньше, чем за 100 лет, начиная приблизительно с середины прошлого века, до середины текущего года жизнь человечества изменится. От безудержного роста, который всех пугал, что не хватит ресурсов, не хватит места, не хватит еды, не хватит земли, воды и прочего, мы пришли к тому, что в реальности население практически даже не удвоится по сравнению с тем, что есть сейчас. Нас будет 10-11 миллиардов. Сейчас нас шесть с половиной, даже больше. Вот такого поворота резкого, прямо вот так, как отрубили, его никогда не было. Это самое, может быть, великое событие в истории человечества помимо возникновения самого человека». Итак, человечеству суждсн демографический переход. Он уже пройден развитыми странами (пресловутый «золотой миллиард», где с приростом населения наблюдаются большие проблемы) и теперь подобный процесс происходит в странах развивающихся. И уже не режим с обострением, а совсем другие закономерности вступят затем в силу. Начнется фаза стабилизации населения Земли. Капица об этом рассуждал так: «До сих пор человечество росло, устремляясь в бесконечность. Говорили о демографическом взрыве, что негде будет встать и сесть на нашей земле, что не хватит ни энергии, ни пищи, — ничего. Так продолжалось до последних десятилетий. 20-30 лет назад начался решительный перелом в развитии человечества. Сейчас президент обеспокоен тем, что нет детей. Это не только в нашей стране, во всех развитых странах нет детей. Человечество вместо того, чтобы расти вверх, как оно росло на протяжении миллиона лет, переломилось. Проблемы в нашей стране и в мире связаны с этим резким изменением жизни. Потому что до этого у всех людей была очень простая мысль: нужно всего больше — больше детей, больше пищи, больше оружия. Сейчас по главному параметру — параметру населения —- мир осекся. Причем до конца мы не понимаем, почему это произошло. Первая страна, где был замечен этот переход — Франция, особенно после войны. Сейчас весь мир стоит перед проблемой, почему происходит этот перелом, с чем он связан, как на него повлиять, как реагировать. С моей точки зрения, то, что мы живем в такую переломную эпоху, в частности, распад Советского Союза, есть следствие того, что старые правила нашей жизни — расширяться, распространять свою веру, свои знания по миру, укреплять знамя социализма, монархизма или того, во что вы верите, и тем умножать численно свою мощь и силу, — это развитие сейчас оборвалось по самому главному параметру. Это влияет на всё остальное — на наше мировоззрение, понимание, отношение к делу. Сейчас люди должны разобраться в этом, потому что прежде чем действовать, надо понять». Что же ждет нас в будущем? Какие рисуются картины жизни человечества? \268\ Капица верит, что грядет смена целей и ценностей в развитии жизни на Земле. В будущем не количество людей, а качество человека и качество населения, человеческий капитал станут смыслом и целью существования. Возникнут совершенно новые требования к образованию, когда не знания, а их понимание станет основной задачей воспитания ума и сознания. Тут Сергей Петрович цитирует Вацлава Гавела («чем больше я знаю, тем меньше я понимаю») и советского психолога А. Н. Леонтьева («избыток информации ведет к оскудению души»). Каким будет мир в 2050 году или, допустим, в 2100, сказать, конечно, затруднительно. Но хотелось бы, в частности, верить в прогноз, сделанный выдающимся английским экономистом Джоном Кейнсом (18831946) в 1933 году. В статье «Экономические возможности для наших внуков» (Economic possibilities for our grandchildren) он писал так: «Мы сможем отбросить многие псевдо-моральные принципы, которые преследуют нас в течение двухсот лет, когда мы возвели некоторые наиболее отвратительные свойства человеческой природы в ранг наивысших добродетелей. Жажда денег как средство накопления, в отличие от способа достижения радостей и целей жизни, будет рассматриваться тем, чем оно в действительности является — болезненной страстью. Одной из тех полууголовных и полупаталогических склонностей, которые с содроганием следует передать специалисту по душевным болезням. Однако не спешите! Время ещё не пришло. ещё сто лет мы должны убеждать себя и других, что, то что гадко — добро, и что добро — то гадко, а подлое полезно. Так, пока скупость и ростовщичество, и осторожность должны ещё быть нашими божествами». 7.29. Парадоксы исторического времени Мы живем в эволюционирующем мире. Более того, мы живем в быстро эволюционирующем мире. Если во времена Тацита и Плиния Младшего (1-11 вв. н. э.) было нормой ругмя ругать «любителей новизны» и если до недавнего времени можно было довольствоваться разговорами о конфликте отцов и детей, то в наши дни социальная эволюция становится фактом повседневной действительности, который каждому из нас приходится принимать во внимание во всё возрастающей степени на протяжении жизни. На человека в течение жизни падают всё большие эволюционные нагрузки, наше мышление вынужденно становиться всё более быстрым и лабильным, на протяжении жизни индивиду приходится приспосабливаться к всё новым реалиям с переменой профессии и привычек. Эволюция становится мерой вещей. С Д. Хаитун «Социум против человека: Законы социальной эвалюциив Кейнс рисует благостную картину грядущего будущего. Однако на деле демографический переход может пойти совсем по другим, злобным сценариям. И причиной этому может стать простая нехватка времени. \269\ Поговорим об относительности времени в истории. Есть время обычное — физическое, ньютоновское время, независимое, однородное и линейное, отмечаемое треньканьем будильника и боем курантов, Время1, и ещё есть особое — историческое время, Время-2. Физическое время всегда одно и то же, историческое — время неравномерное и всё сжимающееся. Период Древнего мира длился 2500 лет, Средневековье — 1000 лет, Новое время — 300 лет, Новейшая история — чуть больше 100 лет. Сжатие исторического времени крайне обостряет темпы развития человечества в относительно краткий период демографического перехода. Сейчас мы находимся в середине этого исключительного в своем роде периода истории, когда идет распад установившегося за миллион лет самоподобного механизма роста людской массы на планете. Наступивший демографический кризис поражает своей стремительностью. Он продолжается всего 90 лет и должен закончиться где-то в 2050 году. Этот процесс подобен сильному разрыву в ударной волне при сверхзвуковом течении газа или фазовому переходу в конденсированной среде, наступающему при критической температуре. А сама длительность демографического перехода определяется малостью времени т, (формула (1)), ограничена продолжительностью эффективной жизни человека, 45 годами. Цитируем Капицу: «Фигурально выражаясь, поезд истории теперь достиг предельной скорости, скорости, при которой вагоны сходят с рельс гиперболического роста, а состав поезда разрывается». Причина демографического кризиса — не исчезновение каких-то внешних ресурсов, дело тут не в кризисе западной системы ценностей, так как этим процессом охвачены и такие страны Востока, как Япония и Южная Корея. Смысл кризиса кроется в пока ещё непонятных внутренних системных процессах. В чем их суть? Создается впечатление, что человечество оказалось уже не в состоянии перерабатывать огромную лавину падающей на него информации. Капица в книге «Мои воспоминания» пишет об этом так: «С моей точки зрения, человечество переживает кризис несоответствия наших физических возможностей, развития промышленности и разумом, который всем этим управляет. Разум — коллективный и индивидуальный — уже не соответствует развитию производительных сил, и это привело к глубокому кризису. Производительные силы переросли производственные отношения. В то же время именно производственные отношения управляют человечеством». Ситуация действительно тревожная. У человека просто нет времени на адаптацию к столь быстро меняющимся условиям. Смена исторических декораций идет молниеносно. И ни отдельные люди, ни сообщества, ни человечество в целом уже не поспевают следовать за темпом развития. \270\ Неуклонное сжатие исторического времени '(демографический переход должен совершиться за одно или два поколения) внушает гораздо большую тревогу, чем более медленно текущие энергетические, климатические и экологические проблемы. Идет нарушение длительных, выработанных за тысячелетия ценностей и этических представлений, разрушается связь времен. В этом причина распада семьи и общества, растущей неустроенности жизни и характерного для нашего времени стресса. Демографическая революция сопровождается распадом сознания, эрозией власти и снижением ответственности в управлении обществом, ростом организованной преступности и коррупции. Ныне человек «и жить торопится, и чувствовать спешит», как никогда прежде. Но это мало помогает. В чем спасение? Было бы наивно полагать, что некая «невидимая рука» самоорганизации выведет нас к неведомой нам пока цели. Надежда на то, что параллельно ускоряются процессы глобализации, которые помогут человечеству обрести неведомое ему прежде единство? Надежда на информационные подпорки, какие дают нам персональные компьютеры, Интернет, мобильные средства связи? Кто знает, что может нас спасти от возможных грозящих нам бед! 7.30. Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые! Новая картина мира, приходящая, на мой взгляд, в XXI в. на смену старой, не является ни всеобъемлющей, ни окончательной, и не только потому, что вынужденно несет на Себе отпечаток ограниченных вкусов и пристрастий автора этих строк. Из-за быстрого и всё ускоряющегося хода социальной эволюции и вследствие её фрактально-сти изменяется природа самой научной картины мира, она становится в восприятии человека всё более лабильной и многовариантной. Не в столь отдаленном будущем новая картина мира, как она изложена в предощущих пунктах, будет сменена ещё более новой картиной мира, надо полагать, более жесткой по отношению к человечеству, в которой более существенными могут оказаться энергетические и космические аспекты. Эта «новая в квадрате» картина мира в свою очередь достаточно скоро будет вытеснена следующей, «новой в кубев,ит.д. В более широком же плане следует говорить о мутовках картин мира и эволюционном каскаде их точек ветвления. С. Д. Хайтун «Социум против человека: Законы социальной эволюции» Капица пишет: «Неравновесность и неустроенность, когда нет времени на процессы релаксации, процессы установления относительного общественного и исторического равновесия, адаптации личности в условиях бытия, когда нет времени для сколько-нибудь длительной эволюции и выработки критериев в искусстве и явлениях культуры, стали характерной чертой нашего времени». Время ускользает от человека. Оно становится самым дефицитным ресурсом человечества в годы глобальной перестройки. Эта мысль должна \271\ быть в фокусе ответственности мировых и национальных политических кругов, полагает Капица. Да, в неспокойное время мы живем. И сейчас человечество обязано «заглядывать за момент обострения», создавать и осваивать новые алгоритмы развития цивилизации. Необходимы жизнеобеспечивающие технологии, которые бы могли поддерживать развитие человечества уже не десятилетия, а века. Это — вызов науке, равного которому в истории ещё не было. Сергей Павлович Курдюмов считал эту задачу центральной. Он говорил: «У нас нет времени и ресурсов, чтобы искать путь в будущее методом проб и ошибок. Этот путь должна помочь увидеть наука!» Полагал, что именно синергетика, новая наука, занятая познанием принципов самоорганизации различных систем, должна стать основой для стратегического прогноза и проектирования будущего. Каким оно будет? Через три-четыре десятилетия планета наша станет планетой глубоких стариков, где детей в должном количестве (чтоб не вымереть!) будут «зачинать» и выращивать в пробирках? Что? Запрещенное ныне всюду клонирование человека станет нормой? И на Земле утвердится новое сообщество людей — сообщество клонов?.. А между тем мир вокруг нас быстро становится совершенно иным. Мы наблюдаем проявления антиглобализма, страдаем от международного терроризма, неохотно привыкаем к новому для нас феномену политкор-ректности. Фиксируется и распространение по планете уже глубоко укоренившейся на Западе кейнсианской экономики. Она принесла принципиальное разрешение «непримиримого», как казалось прежде, противоречия между работодателем и работником. Противоречия, которое раздирало человечество на протяжении тысячелетий социальными конфликтами. Выяснилось, что платить своим работникам меньше выгодно лишь отдельному работодателю (мир микроэкономики). Для всей же их массы это убыточно, ибо работники, если они бедны, создают низкий потребительский спрос, что, не позволяя экономике развиваться, снижает и прибыли работодателей (мир макроэкономики). Мы начинаем понимать, что живем в основном в негауссовом мире. Гауссовские стереотипы, ориентир на среднее значение (скажем, средний рост или вес человека) ещё довлеет над нами. И мы с удивлением узнаем, что реально у большинства окружающих нас систем понятие среднего отсутствует. Поэтому-то 10 % ученых пишут около 90 % всех публикаций, а основная часть денежных доходов падает на небольшую часть населения. И потому вовсе не 50 % населения, а 90 % может иметь низкий доход. Однако главный сюрприз для нас в другом. Мы вдруг обнаружили, что живем во фрактальном мире, эволюция которого также фрактальна. Об этом в своих книгах («Социум против человека», 2006 год, «От эргодической гипотезы к фрактальной картине мира», 2007 год) замечательно пишет ве- \272\ дущий научный сотрудник Института истории естествознания и техники РАН Сергей Давидович Хайтун. Фрактальность — понятие сложное. Но для нас сейчас важно то, что мир наш устроен полшариантно, он способен развиваться одновременно сразу по нескольким сценариям. Переход из Прошлого в Будущее оказывается уже не перемешением некоей «гусеницы», прямолинейным и определенным, а набором спонтанно возникающих, конкурирующих между собой «щупалец». И совершенно непонятно, какая из них окажется победительницей в эволюционном состязании. Фрактальность эволюции* считает Хайтун, делает наше будущее в принципе непредсказуемым, зыбким. Находясь на одной из многих возможных ветвей эволюции, мы — тот или иной индивид, данный социум или земная биосфера — можем не преуспеть, а то и вовсе погибнуть. Однако это не означает, что мы жили зря. Так России (мнение Хайтуна) выпало разрабатывать тупиковую коммунистическую ветвь, в чем и видится её — России — историческая миссия. Если бы Россия не взяла на себя эту черную работу, человечество не вырулило бы на магистральную кейнси-анскую ветвь. Фрактальность мира и эволюции предъявляет к людям особые требования. Пора перестать считать, что в любом вопросе и любой проблеме существует только одно истинное решение. И не надо до последнего отстаивать эту истину в борьбе с теми, кто вознамерился думать иначе. А стоит параллельно реализовывать несколько решений. Надо ещё понимать, что вся наука соткана из ошибок, и потому борьба с ошибками, когда она выходит за рамки чисто научной полемики (запрет на публикации «ошибочных» статей), наносит науке гигантский урон. Ошибки также бывают гениальными! Колумб открыл Америку, полагая, что достиг Индии. Все только что сказанное особенно важно учитывать потому, что человечество встало на путь знакомства с неведомыми нам прежде поразительными закономерностями и обстоятельствами. И перед нашим взором начинает разворачиваться череда всё более удивительных новых картин мира. С. Д. Хайтун предупреждает: «Все более заметное ускорение социальной эволюции изменяет всю систему взаимоотношений индивида и социума с миром. Становятся всё более ответственными новационные шаги «прогрессоров» и контрмеры консерваторов, в борьбе которых устанавливается оптимальный на текущий момент времени темп изменений. Человечеству приходится принимать всё более масштабные, всё более быстрые и всё более ответственные решения, связанные с близящимся исчерпанием традиционных энергоресурсов планеты, грозящим гибелью тепловым загрязнением среды и т. д. и т. п. И это только начало, дальнейший ход эволюционных событий потребует от человечества ещё больше ещё более радикальных решений. В сценариях обо- \275\ зримого будущего человечества записаны переход к новой (тепловой) энергетике с управляемым климатом, выход части человечества в Космос и т. д.» Нам, жителям начала XXI века, выпала честь существовать в пору грандиозных перемен, происходящих на нашей планете. СТАРОЕ рушится, отваливается громадными кусками, новоь, грозно наступающее на нас, плохо видится и пугает своей неопределенностью. Момент торжественный и страшный. И тут в полной мере хочется осознать, прочувствовать глубоко философскнй смысл строк русского поэта Федора Ивановича Тютчева (1803-1873). А он, словно бы прозревая далекое будущее человечества, в 1830 году писал: Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые! Его признана всеблагие Как собеседника на пир. Он их высоких зрелищ зритель, Он в их совет допущен был — И заживо, как небожитель, Из чаши их бессмертье пил! 7.31. И РАЙ и АД одновременно Зло есть не что иное, как созданное Богам добро, которым люди пользуются не так, как следует. Если кто-нибудь наденет на голову сапог, а на ногу шапку, и ему будет неловко, то отсюда не следует, что сапоги и шапка не нужны людям. Григорий Сковорода Кризис цивилизации — в чем все-таки его причина? В каком пункте человечество допустило роковой просчет'? Не надело ли оно, в самом деле, как метко замечает украинский философ, Григорий Саввич Сковорода (1722-1794), на голову САПОГ, а на ногу ШАПКУ? Снова и снова размышляя на эту тему, вдруг ловишь себя на шальной, еретической мысли: а не стал ли этот так называемый «кризис» НОРМОЙ нашей жизни? Вспомним прошлую главу: мир — это война, война — это мир. Эти и им подобные, возможно, мнимые парадоксы — не проявление ли всё того же КАЧЕСТВЕННО нового состояния нашей цивилизации? Здесь будет уместно вновь упомянуть имя Руссо. Его ведь упрекали в противоречивости, в двойственности (в двуличии??). Критики, современники и потомки, укоряли его за то, что он вроде бы, с одной стороны, славил социально-политический прогресс, а с другой — «манил», «тянул» человечество назад ко временам дикой животной жизни. Современники Руссо — Вольтер, Монтескье, Дидро, Д'Аламбер, Гельвеции, Гольбах и другие корифеи эпохи Просвещения, — в противоположность ему, безоговорочно верили в облагораживающее влияние просвещения и цивилизации, науки и искусства. Блестящая плеяда французских \274\ просветителей провозглашала торжество РАЗУМА, полагала, что прогресс непременно и всегда расчищает путь ко всеобщему счастью и свободе. А Руссо — этот мещан ин-«реакционер», как его честил кое-кто? Не гонялся ли он в это время за химерами? Не звал ли в царство «реакционной социальной утопии»? Так полагали. Но, перебирая факты сегодняшнего дня, задумываешься: а не опередила ли мысль Руссо последующие события? Не разглядел ли он грядущий смутный и зловещий фазис развития цивилизации? Не почуял ли реальность, которая в его дни только ещё робко, намечалась, про юте вы валась? Еще вчера почиталось за само собой разумеющееся: в чьих руках — злых или добрых — техника, наука — от этого-то, полагали, всё и зависит. В этом-то всё дело. Но полноте, господа! Можно ли держать в своих руках природу — диктовать дождям, вулканам, временам года? А разве не подобное же заблуждение пытаться полновластно властвовать и над Природой № 2? По силам ли это человеку? Хотя бы и был он семи пядей во лбу (то же можно сказать и про возможности так называемого КОЛЛЕКТИВНОГО разума). Тут и всемогущий Господь вряд ли бы управился, не то, что слабый человек. Вот и задумаемся: а не торжествуют ли ныне мысли Руссо, не пришло ли их время? Эти слова вовсе не авторский домысел. Сошлемся на авторитеты. Известный на Западе французский культуролог и философ техники Жак Эллюль так формулирует противоречия, которые неизбежно несут с собой научные и технические «достижения» (заранее возьмем это слово в кавычки): 1. За технический прогресс неизменно приходится РАСПЛАЧИВАТЬСЯ, давая что-то с одной стороны, он непременно лишает нас чего-то -— с другой. 2. Технический прогресс всегда создает больше проблем, чем решает. В этом, должно быть, одна из причин самоускорения технических новаций: приходится изыскивать всё больше средств, чтобы латать всё новые и новые «дырки». 3. НЕГАТИВНЫЕ последствия технических нововведений неотделимы от ПОЗИТИВНЫХ. (И Рай, и Ад здесь представлены одновременно!) А оттого наивно было бы утверждать, что технология НЕЙТРАЛЬНА, что она, дескать, может применяться как во благо, так и во зло. Нет, польза и вред тут шествуют, крепко взявшись за руки. И технические успехи, как выразился один историк культуры, едва ли могут быть чемлибо, кроме отчаянных попыток сделать ад более удобным местом жительства. Это следует помнить всем, кто ещё верит, что одно только распространение научно-технической цивилизации по всей Земле, вплоть до самых отдаленных её уголков, может в дальнем итоге привести к наступлению «ЗОЛОТОГО ВЕКА». Дудки! Так легко от Дьявола не отделаешься, не отбрыкаешься! \275\ 4. Все технические новации имеют НЕПРЕДСКАЗУЕМЫЕ последствия. В справедливости этих технических аксиом жители планеты уже убеждались не раз. Их раздражает путаница с компьютеризованными кредитными карточками, с ошибочными банковскими извещениями, телефонными звонками не по адресу, задержками транспорта, испорченными продуктами, имеющими знак «гарантированного качества». Землян пугает неуклонное нагромождение и более серьезных проблем — уменьшение энергетических ресурсов, глобальное загрязнение окружающей среды. Они видят, что техника выступает скорее в качестве причины проблем, их «кристаллической затравки», а вовсе не как средство их решения. И тогда уже не покажутся столь разительными публичные размышления некоторых американцев, побывавших в Советском Союзе и рассказывавших потом, что они встретили там более счастливых, мягких и сердечных людей, чем те, кого они увидели по возвращении на родину, в США. По их мнению, это говорит об огромном давлении, оказываемом на жизнь людей в западном мире. Особенно в США, в сравнении с относительной простотой существования большинства советских граждан. Живут в бедности, зато при «социализме»?! 7.32. Мировой Госплан Один идет по темному лабиринту ощупью- может быть, на что-нибудь полезное наткнется, а может быть, лоб разобьет. Другой возьмет хоть маленький фонарик и светит себе в темноте. И по мере того как он идет, его фонарь разгорается всё ярче, наконец, превращается в электрическое солнце, которое ему всё кругом освещает, всё разъясняет. Так я вас спрашиваю, где ваш фонарь? Дмитрий Иванович Менделеев Цивилизация наша имеет дело со всё возрастающим многообразием технических новшеств. Поэтому всё более остро возникает перед нами проблема ВЫБОРА. Кто-то должен отбирать ЛУЧШЕЕ из машин, процессов, технологических комплексов. Пускать это дело на самотек нельзя, иначе техника будет творить с человеком все, что захочет. Но кто тут должен принимать решения? «Проблемы техники нельзя больше решать исключительно в рамках техники, — считает Олвин Тоффлер. — Это политические проблемы. Больше того, они затрагивают нас глубже, чем большинство поверхностных политических вопросов, занимающих наше внимание сегодня. Вот почему мы не можем дальше принимать технологические решения по-старому. Нельзя допустить, чтобы они диктовались только лишь текущими экономическими соображениями. Недопустимо, чтобы их принимали в политическом вакууме. Мы больше не можем от случая к случаю возлагать ответственность за подобные решения на бизнесменов, ученых, инженеров или администраторов, которые не отдают себе отчета в том, сколь \276\ глубоки могут быть отдаленные и побочные последствия их собственных действий». Тоффлер считает: необходимо создать механизм для «проверки благонадежности» машин. Нужно опробовать технические новшества на небольших территориях, в ограниченных масштабах, чтобы изучить все побочные действия устройств задолго до того, как им будет открыта зеленая улица. Тоффлер ратует за создание особых «полигонов», где технику и технологию можно строго экзаменовать. Он пишет: «Подобно тому, как мы, возможно, захотим создать в нашей среде некие модели будущего, мы могли бы также сформировать — и даже субсидировать — специальные общины для испытаний новинок, где проходили бы экспериментальную проверку и исследовались новые препараты, источники энергии, виды транспорта, косметические средства, бытовые приборы и прочие новшества». Кто должен направлять всю эту работу? Ответ на этот вопрос попытался дать академик Никита Николаевич Моисеев. Математик по специальности, он, прежде всего, отмечает, что подобного рода задачи рассматривает математическая дисциплина — ТЕОРИЯ ИГР. Тут изучается и ситуация, которая называется «путешественники в одной лодке». У этих спутников, компаньонов «поневоле», разные интересы, но их объединяет одна цель — доплыть до БЕРЕГА. Такая задача, отмечает Моисеев, была изучена советским математиком Юрием Гермейером. Выяснилось: когда к личным, эгоистическим интересам партнеров (пассажиров лодки) добавляется общий интерес, возможно КОМПРОМИССНОЕ решение. «Не правда ли, — пишет Моисеев, — экологическая ситуация на нашей планете очень напоминает ситуацию «путешественников»?» Мы, жители планеты Земля, все сидим «в одной лодке», все связаны одной судьбой. Но кто среди нас должен быть «капитаном» корабля? Кому следует доверить выбор маршрутов? Уточнение конечной цели плавания? На эту роль Моисеев прочит ООН. Уверен, что именно Организация Объединенных Наций, которая уже имеет большой опыт мирного урегулирования мировых конфликтов, в будущем возьмет на себя и другие функции «мирового правительства». «Народам, — говорит Моисеев, — придется пересмотреть традиционное представление о суверенитете. Это будет долгий и трудный путь. Но он неизбежен. Земля едина, и ноосфера не может утвердиться лишь на какой-то одной её части». По мнению Моисеева, в лице ООН появится своеобразный «мировой Госплан», который в свою очередь сформирует компетентный Совет мудрецов — экспертов и специалистов из разных стран. Людей с безупречной научной репутацией. Возможно ли такое? Моисеев тут ссылается на личный опыт. Рассказывает, что зимой 1987 года он участвовал в работе неправительственной организации — Международного Института Жизни (его штабквартира \277\ находится в Париже). Моисеев вспоминает, что тогда была собрана большая группа экспертов, по итогам работы было составлено письмо, адресованное одновременно Михаилу Горбачеву и Рональду Рейгану. Письмо должно было привлечь внимание глав государств к самым острым и опасным для жизни проявлениям научно-технического прогресса. Это поразительно, но борьба с общим «другом»-«врагом» — ТЕХНЕ-ТИКОЙ — способна объединить — и уже делает это — разные социальные и политические системы, да и весь мир. Москва и Вашингтон тут будут уравнены, поставлены на одну доску. 7.33. Утопии двуликий Янус На карту земли, на «второй не обозначена Утопия, не стоит глядеть,так как карта эта игнорирует страну, к которой неустанно стремится человечество. Прогресс - это реализация утопии. Оскар Уайльд Мировой Госплан, Совет мудрецов, другие организации, вырабатывающие рекомендации по технической политике, все они должны будут, никуда от этого не денешься, руководствоваться определенными ПРИНЦИПАМИ. Опираться на какие-то краеугольные камни высокой философии и надежного здравого смысла. Исповедовать определенную сумму взглядов. Как се определить? Если уж глядеть в корень, то доминантой жизни современного общества стали понятия СЮБОДА и РАВЕНСТВО. Священные слова! Уже которое столетие они будят народы, зовут к свершениям. Свобода? Интуитивно ясно, что это за птица такая. Известно и то, что проблем — теоретических и практических — людям этот термин доставил уже немало. Но ещё больше хлопот со словом равенство. Как его трактовать? Ведь есть равенство БЕДНЯКОВ и равенство БОГАТЫХ! Чему отдать предпочтение, если думать о будущем человечества? Второму? Не будем торопиться, ответ этот далеко не очевиден. Руссо, вновь к нему вернемся, полагал, что не «все должны обладать властью и богатством в совершенно одинаковой мере». «Равенство, — писал он, — это строгая умеренность решительно во всем, устранение всяких излишеств...» Таким образом, Руссо явно звал к равенству в бедности. И в этом пункте современники, да и потомки, никак не могли его понять. И дивились его предостережениям, что погоня за чрезмерным богатством, роскошью, свсрхудобствами жизни делает род человеческий всё более несчастным. «Глупости всё это!» — восклицали оппоненты Руссо. Силы науки и техники столь грандиозны, что они способны печь для общества всё более пышные пироги с капустой. Все должны век от века только богатеть! И вот от подобных слов люди перешли к делам. Каждая семья должна иметь по несколько автомобилей и компьютеров — так решили в США. \278\ И даже у нас, в России, хотя часто и довольно лицемерно, твердили про обильное (обычно в будущем) жилье — каждой семье отдельную квартиру, про телевизоры, холодильники и массовые жизненные прочие удобства. И предполагалось, что стоит лишь наметить цель, указать сроки, а уж техника, словно сказочная скатерть-самобранка, всё автоматически обеспечит. Словом, у человечества разыгрался аппетит. Видя, какие удивительные возможности таит промышленная революция, понимая, что она сулит, дух человеческий взыграл: возникло естественное желание обладать всем тем, что создали воображение и мастерство творцов техники. И политика во всем мире была единой: любые правительства обещали — сроки, понятно, указывались разные —- обеспечить ВСЕХ ВСЕМ. Первым, кто выдвинул эту идею «максимации счастья», идею «наибольшего счастья для наибольшего числа людей», кстати, её придерживаются и современные просвещенные технократы и аналитики-системщики, — эту идею выдвинул англичанин Иеремия Бснтам, жил в 1748-1832 годах, он был мыслителем, давшим теоретическое обоснование утилитарному учению о нравственности. Все всем! И в НАИБОЛЬШЕМ КОЛИЧЕСТВЕ! — в этих заманчивых лозунгах усомнились только тогда, когда небо и солнце заволокло дымом промышленных отходов, когда климат «покатился» в неизвестном направлении, когда наилучшее энергетическое горючее — атом — превратился в божье-радиационную кару для людей, ждущих манны небесной. Сегодня сомнения одолевают многих. Гейзенберг отмечает, что все заявляют претензии на получение земных богатств, а их-то ограниченное количество! Легасов предостерегал от проведения в жизнь неумной стратегии ВСЕОБЩЕГО ОБЛАДАТЕЛЬСТВА. Академик Лихачев предупреждал: человек не должен бесконечно испытывать терпенье своей матери-природы, совсем неделикатно требовать у нее ВСЕГО. И немедленно! Моисеев в статье «Два подхода к экологии» ставит и обсуждает, почти как математическую проблему, такую дилемму: как добиться ограничения потребительства без ограничения развития отдельного человека и общества в целом? Вот мы и подошли к ещё одному парадоксу. Рост уровня жизни, оказывается, тоже может стать с некоторого момента опасным — ну как тут в сотый раз не вспомнить Руссо? Беда здесь в том, что человек, достигнув определенного рубежа, начинает терять ровно столько, сколько он и приобретает! И дальнейший прогресс — если настаивать на старых принципах, не меняя их, — становится невозможным. Требуется мораль? Попробуем её кратко изложить. Эстет, великий насмешник («долг — это то, чего мы требуем от других и не делаем сами»), Принц Парадокс, как его называли, Оскар Уайльд (1854-1900) как-то обронил крылатую фразу: ПРОГРЕСС — ЭТО РЕАЛИЗАЦИЯ УТОПИИ. Эту сентенцию надо, видимо, понимать так. Утопия, этот ДВУЛИКИЙ ЯНУС, глядящий вперед и назад, в будущее и прошлое, этот бог входов и выходов ве- \279\ дет человечество до известного момента вперед и ввер\, а затем та же утопия непременно становится тормозом, уводит вниз, к спуску. Естественная вещь — необходима СМЕНА утопий. Требуются новые Высокие Идеи. И не потому ли цивилизация наша переживает кризис, что наступил дефицит хороших утопий? Что здоровые утопии нужны человечеству, как воздух, как вода. Что, возможно, надо было бы периодически объявлять КОНКУРС утопий. (Правда, неясно, кто тут может стать членами ЖЮРИ? И особо трудно для такого жюри будет приискать ПРЕДСЕДАТЕЛЯ!) Что полезно было бы вести подготовку особых дипломированных специалистов по утопиям (не отбирать ли их вначале из авторов наиболее удачных фантастических антиутопий?). Так вот, незаметно, мы залезли, как боров в чужой огород, вышли за рамки этой книги, книги о Технике и её достижениях и бедах. И на миг оказались в лучезарном и опаляющем мире СОЦИАЛЬНЫХ УТОПИЙ, обстоятельный разговор о которых потребовал бы ещё одного, развернутого раз-дум ья -и ееледования. Посему, читатель, прощай! Заключение Все большую власть приобретает чувство, будто ты проскочил мимо цели или попал не на ту линию. И в один прекрасный день возникает неистовая потребность: сойти, спрыгнуть! Ностальгическое желание быть задержанным, не развиваться, застрять, вернуться к точке, лежащей перед НЕ TFM ответвлением! Роберт Музиль Простившийся с читателем автор, спохватившись, желает высказать ещё несколько общих соображений. Он хотел бы, прежде всего, ещё раз отметить, что по какой-то ужасно нелепой логике ЧЕЛОВЕЧЕСТВО — всё в целом — на своей родимой планете ныне вдруг оказалось как бы в положении Робинзона Крузо! Смешная получилась ситуация. «Остров» вроде бы обитаем, «орудий» для «охоты» и «ремесел» предостаточно, а чувствует себя Человечество-Робинзон прескверно, ощущает себя потерянным и даже пропадающим. А хорошо было бы найти писателя, который, следуя примеру Жюля Верна, взялся бы за увлекательный труд: попробовал бы переписать «Робинзона» заново, на современный лад, в духе нашего времени. Скажем, так. Гонимый планетными неурядицами, космический корабль с землянами, изгнанными с Земли чересчур расплодившимися, вытеснившими человека племенами Вещей и Машин, с землянами, неспособными ужиться со Второй природой, — мчится в галактических просторах, ища пристанища, ЗЕМЛИ ОБЕТОВАННОЙ. Экипаж корабля высаживается на громадном пустынном астероиде, который в каталогах земных астрономов значится сухо как астероид NB 207158. Но вот досада: на этом звездном страннике нет не только живых существ, там отсутствует и атмосфера, и вода, и углеродистые соединения — всё то, что на земле звалось ЕСТЕСТВЕННОЙ природой, Природой № I. Однако среди астронавтов отыскались физики и химики, биологи, знатоки других наук. Закипела дружная работа. Колонисты создают улучшенную копию родной планеты, с живительным, насыщенным кислородом воздухом, с зеленеющими в слабых лучах далекого Солнца кремниевыми растениями, с выведенными генноинжснсрными методами, приспособленными к жизни на астероиде животными и птицами... Среди поселенцев отыскался и инженер, столь же активный, как и Сайрес Смит. Исподтишка, тайно начинает он конструировать различные полезные механизмы, приборы, предметы досуга, игрушки. Вещь за вещью, машина за машиной... Скоро астероид становится местом, плохо приспособленным для нормальной полноценной жизни. Появляются свои Руссо, \281\ свои воинствующие экологи. Начинается борьба сторонников и противников технического прогресса. Чем можно было бы закончить подобный фантастический роман? Это-то бы и хотелось знать, и тут в соавторы можно приглашать любого землянина, ибо судьба заселивших астероид космических робинзонов столь схожа с судьбой человечества... Второе, чем автор хотел бы поделиться с читателем, — подозрением, что в истории нашей цивилизации была допущена ОШИБКА (кем? когда? по доброй или злой воле?), роковой ПРОМАХ. Отдельные философы техники указывают на такую возможность. Полагают, что когда-то человечество избрало ложный путь, вступило не на ту, не на верную тропку. Эти исследователи называют нашу цивилизацию «фаустовской» (с намеком на дьявола, с которым Фауст у Гете заключил опасный союз) и глубоко убеждены: в какой-то момент человек избрал неправильный способ своего общения с природой. Уверены: ЗАПАДНЫЙ дух совершил явную ошибку в выборе культурно-цивилизационной альтернативы. И теперь мучается, страдает, мается, ЗАБЛуцивпгись в МАШИННЫХ ДЕБРЯХ. Вот что по этому поводу во вступительной статье к книге «Новая технократическая волна на Западе» писал доктор филологических наук Павел Семенович Гуревич: «Уже древний человек взял в руки приспособление, с помощью которого рассчитывал ^усилить собственное могущество. Но в этом расчете не на себя, а на рычаг, на колесо, на некое устройство он и потерял себя. В мнимом овладении окружающей средой крылась коварная уловка. Люди перестали доверять своей природе, отказались от развития и совершенствования духа. Вооружившись камнем, молотком, плугом, они обратили свой взор на внешний, а не на внутренний мир. Постоянно совершенствующаяся техника породила иллюзию возможного порабощения природы. Жаждущий познаний и власти западный человек, в конечном счете, создал техническую цивилизацию, которая грозит человечеству полной катастрофой, истощением духовных ресурсов, исчезновением самой жизни». Но этот путь цивилизации, продолжает ученый, не был единственным: «У истоков человечества перед ним маячили самые различные исторические перспективы. Можно было бы, скажем, мобилизовать все внутренние ресурсы на постижение самого человеческого духа. По этому пути и пошли древние восточные народы, о чем свидетельствуют созданные ими религии. Они предписывают индивидууму полное слияние с абсолютом, с бытием. Покорность миру, стремление раствориться в нем, услышать в сферах духа звучание всей Вселенной — таковы установления древних религий. Если бы человечество пошло по этому пути, рассуждают многие философы, оно развило бы антропологические и духовные ресурсы, приблизилось бы к космосу, универсуму, Вселенной». Это был, размышляет Гуревич, на исторической развилке один путь, «восточный», так сказать. Но имелось ещё и «западное» направление. \282\ «Однако европейский человек, — продолжает Гуревич, — пошел по иному пути. Им завладела жажда познания и порабощения мира (дух Фрэнсиса Бэкона! — Ю. Ч.). Он слепо доверился познающему уму, расчленяющему бытие, но отверг другие более благодатные сферы сознания. В результате иные зоны психики атрофировались. Тревожный разум повлек людей к ложным целям. Люди утратили способности к тренировке духа и тела и возымели пагубное желание подчинить себе мир с помощью техники». Досадная ошибка? её ещё можно исправить? Есть время одуматься, выбрать правильную траекторию? Перевести стрелку, направить поезд цивилизации на какой-то третий путь? Что ж, что бы человечество ни предприняло, поводырем в его действиях всё же может быть, что бы там ни говорили — Оскар Уайльд: «Нет ничего вреднее мышления, и люди погибают от него, как от всякой другой болезни» — только РАЗУМ, хоть действительно и не очень-то крепок он у человека, не очень надежен. всё так, и, тем не менее, только усилия отдельных гениев и коллективный совет лучших интеллектуалов, видимо, способны изменить на планете ситуацию к лучшему. Будем же надеяться, что здесь нам будет сопутствовать удача! А напутствием в размышлениях о достойном, приемлемом будущем могли бы стать слова старого олимпийца-мудреца Гете. Вот они: «Думать и действовать, действовать и думать — вот итог всей мудрости, издавна признанной, издавна использованной, но не каждым усмотренной. То и другое, как и выдох, и вдох, должно вечно чередоваться; как вопрос и ответ, одно не должно быть без другого. Кто делает для себя законом то, что тайно каждому на ухо шепчет гений человеческого разума — действие проверять мышлением, мышление действием, -— тот не может заблуждаться, а если и заблудится, то скоро вернется на верную дорогу». Литература Алексеев Ю. Г. Люди и автомобили. М.: Патриот, 1990. Араб-Оглы Э. А. Обозримое будущее: Социальные последствия НТР: год 2000. М.: Мысль, 1986. Арал сегодня и saeipa. Алма-Ата: Кайнар, 1990. Атомная отрасль России: События, взгляд и будущее. М,: ИздАТ, 1998. БшптанЛ. Д. Загрязненное небо. М.: Мир, 1967. Боголюбов А. Н. Творения рук человеческих: Естественная история машин. М.: Знание, 1988. БодрийярЖ. Система вещей. М.: Рудомино, 1995. Бродский В. Вещи в быту. Л.: Изд-во «Красная газета», 1929; Как машина стала красивой. Л.: Художник РСФСР, 1965. БурокикК. А. Родословная вещей. М.: Знание, 1991; Красная книга вещей. М.: Экономика, 1996. Бэкон Ф. Новый органон. М.: Соцэкгиз. Тип. «Рабочий», 1938; Новая Атлантида. М.: Изд-во АН СССР, 1954. Васютинский В. А. Разрушители машин в Англии (Очерки истории луддитского движения). М.—Л. «Московский рабочий», 1929. Велев П. «Города будущего». М.: Стройиздат, 1985. Верн Ж. Таинственный остров. М.: РОСМЭН, 1998. Волков Г. Н. Эра роботов или эра человека? (Социол. проблемы развития техники). М.: Политиздат, 1965. Волович В. Г. Человек в экстремальных условиях природной среды. М.: Мысль, 1980; На грани риска. М.: Мысль, 1986; Академия выживания: Человек в условиях автономного существования. М.: ТОЛК, 1996. Воннегут К. Утопия 14. М.: МП «Все для паси, 1992. ВуекЯ. Мифы и утопии архитектуры XX века. М.: Стройиздат, !990. Гасаное Р. Баловень века: Автомобиль и бизнес. М.: Молодая гвардия, 1990. Гастев А. К. Поэзия рабочего удара. М.: Художественная литература, 1971; Как надо рабогать. 3-е изд. М.: Книжный дом «Либроком»/11Н58, 2011. Гранин Д. А. Ленишралский кагалог. Л.: Детская литература, 1986. Грогшус. Границы архитектуры. М.: Искусство, 1971. Груза И. Теория города. М.: Стройиздат, 1972 Губарев В. С. Зарево над Припятью: Записки журналиста. М.: Мололая гвардия, 1987; Саркофаг. М.: Искуссгво, 1987; Ядерный век. Чернобыль. М.: Некое, 19%. Гуревич П. С., Шакуев К. Б. Философская антропология. Нальчик: Эльбрус, 1996. ГутновА., ГлазычевВ. Мир архитектуры. М.: Молодая гвардия, 1990. \284\ Дайсон Ф. Оружие и надежды. М.: Прогресс, 1990. Данциг Д., Саати Т. Компактный город. Проект организации городской среды. М.; Стройиздат, 1977. Дарвин Ч. Путешествие натуралиста вокруг Света на корабле «Бигль». М.: Мысль, 1983. Дефо Д. Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо. Калининград, 1994. Долматовский Ю. А. Авто за 100 лет. М.: Знание, 1986. Дятчин И. И. История развития техники. Барнаул, 1999. Зубков Б. В. От колеса ло робота. М.: Малыш, 1988. Ильин М. Сто тысяч почему. Л.: Детская литература, 1989. Ильин М., Сегая Е. Как человек стал великаном. М. Фирма «РИПОЛ», 1994. История и эволюция древних вещей. М.: Изд-во МГУ, 1994. История техники. М.: Соцэкгиз, 1962. Кагарлицкий Ю. И. Что такое фантастика. М.: Художественная литература, 1974. КордюмВ. А. Эволюция и биосфера. Киев: Наукова думка, 1982. Кудрин Б. И. Введение в технетику. Томск, 1993; Символизм и основы технетики {становление нсклассического мышления). Томск: Изд-во Томского ун-та, 1993; Античность. Символизм. Технетика, М.: Электрика, 1995; Зачем технарию Платон: ностклассическое видение философии техники. М.: Электрика, 1996; Технетика: новая парадигма философии техники (третья ночная картина мира). Томск: Изд-во Томского ун-та, 1998; Электрика, как развитие электротехники и электроэнергетики. Томск, Изд-во Томского ун-та, 1998. Куркин Б. А. Бремя «мирного» атома. М.: Молодая гвардия, 1989. Легасов В. А. Из сегодня — в завтра: Мысли вслух. Чернобыль и безопасность. М.: Аврора, 1996. ЛеКорбюзьеШ. Э. Архитектура XX века. М.: Прогресс, 1977. Леонардо да Винчи. Избранные произведения, в 2-х т. М.: Ладомир, 1995; Суждения о науке и искусстве. СПб.: Азбука, 1998. Литинецкий И. Б.,Левин В. И. Многоэтажная земля. М.: Знание, 1975. МалининГ. А. Изобретатель «Русского света». Саратов: Приволжское книжное издательство, 1984, Мальтус Т. Р Опыт о законе народонаселения. Петрозаводск: Петтюком, 1993. Манифесты итальянского футуризма. М., 1914. МидлтонХ. Томас Эдисон. М., 1998. МоисеевН.Н. Расставание с простотой. М.: Аграф, 1998; Экологический социализм. М. Реалисты, 1998; Быть или не быть... человечеству? М., 1999. Музиль Р. Человек без свойств. М.: Ладомир, 1994. Озерова Г. Н., Покшишевский В. В, География мирового процесса урбанизации. М,; Просвещение, 1981, От махин до роботов. Кн. 1 и 2: Очерки о знаменитых изобретателях. М.: Современник, 1990. \285\ Палкевич Я. Е. Выживание в городе; Выживание на море. М.: Карвет, 1992. Платонов А. П. Жена машиниста: Повести и рассказы. Свердловск: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1979. ПовилейкоР. Эстетика для инженера. Кемерово: Кн. Изд-во, 1976. Проханов А. А. Время полдень. М.: Профиздат, 1977; Место действия. М.: Московский рабочий, 1983; Вечный город. М.: Советский писатель, 1987; Шестьсот лет после битвы. М.: Советский писатель, 1990; Ангел пролетел. М.: Современный писатель, 1994. Пунин Н. Н. О Татлине, М.: Литературно-художественное агентство «RA», 1994. Русецкий А. Ю. В мире роботов. М.: Просвещение, 1990. РуссоЖ. Ж. Избранное, М.: Терра, 1996. Саймон Г. Наука об искусственном. 3-е изд. М.: URSS, 2009. Сент-Экзюпери А. де. Планета людей. Маленький принц. М.: Терра, 1996. Суворов В. В. Искусственный интеллект: проблемы и реальность. М.; Изд-во Моск. ун-та, 1998. Тетиор А. Н. Техногенная эволюция. М.: РЭФИА, 1999; Эрзац жизни в искусственном мире. М.: РЭФИА, 1999. Техника в её историческом развитии. М.: Наука, 1979. Тоффлер О. Футурошок. СПб.: Лань, 1997. Тростников В. Н. Мысли перед рассветом. Париж, 1980. Тэнгли Ж. Выставка 1990 года в Москве (каталог). Париж, 1990. Форд Г. Моя жизнь. Мои достижения. М.: Терра, 1992. Чернобыль. Десять лет спустя: Неизбежность или случайность? М.: Энергоатом-издат, 1995. Чернобыльская катастрофа: Киев: Наукова думка, 1995. Чирков Ю. Г. Тогда придет электронный джентльмен... М.: Детская литература 1990. ЩербакЮ. Н. Причины и последствия. М.: Советский писатель, 1988; Чернобыль. М.: Советский писатель, 1991. Энциклопедический словарь юного техника. М.: Педагогика, 1987. Яблоков А. В. Атомная мифология: Заметки эколога об атомной индустрии. М.: Наука, 1997.