«ПРОЗА»

«ПРОЗА»
Николай МАРЧУК
Вода живая и мертвая
Дорога располагает к знакомству, а если ты к тому же еще и журналист, то особенно. Я
возвращался из командировки. Моим соседом по купе оказался пожилой сухощавый
мужчина с ежиком седых волос.
- Иван Матвеевич Боталов, - представился он.
Слово за слово, завязалась беседа. Поезд стучал на стыках рельсов. За окном мелькали
стожки сена, белоствольные березки, рябины с алыми гроздьями ягод. Всякий раз, когда
мне приходится ехать железной дорогой, эти мелькающие пейзажи обостряют чувство
любви к России, восхищения ее необъятными просторами.
- Однако, - нарушил мое созерцание словоохотливый попутчик, - соловья баснями не
кормят. – И начал выкладывать на столик свертки и пакеты, ворча себе под нос, что
дражайшая женушка Елена свет Матвеевна обеспечила его провизией не до Казани, а до
Владивостока.
Достал свою снедь и я. Когда мы раскладывали ее на столе, я обратил внимание на
грубый шрам, тянувшийся по тыльной стороне ладони Ивана Матвеевича от запястья до
указательного пальца.
- А вот об этом продукте сама Елена Прекрасная не ведает, - сказал Иван Матвеевич,
ставя на стол бутылку водки.
Я тоже извлек из чемодана свою «заветную» и набор складных стаканчиков типа
«матрешка».
- У меня свой, - заявил Иван Матвеевич, доставая из кармана блестящую круглую
коробочку, похожую на баночку из-под вазелина. Он легонько сжал ее большим и
указательным пальцами, что-то щелкнуло, и в руке блеснул изящный фужерчик на ножке.
- Занятная штучка! - восхитился я. – Чисто сработано. А где же механизм?
- То-то и оно, – польщенно улыбнулся Иван Матвеевич. – Зри в корень. В нем, то бишь
в ножке, весь механизм и упрятан.
- Ну и ну! И кто же мастер столь тонкого произведения?
- Ваш покорный слуга…
Иван Матвеевич налил водку, поднял свой фужерчик.
- Это у вас откуда? – спросил я, взглядом показывая на шрам.
- Это? – Иван Матвеевич отставил водку и провел пальцами по шраму. – Это память о
войне. Память о друге. Пуля, прочертившая этот след, могла быть последней для меня…
- Расскажите! – оживился я.
- Это можно. Дорога у нас дальняя, времени много. Но сначала давайте выпьем за
знакомство.
Выпили. Закусили.
- Ну так вот, - начал свой рассказ Иван Матвеевич. - Призвали меня в первые дни
войны. Учебный полк под Свердловском, спешная, скомканная, непродолжительная учеба
и – передовая. Многое пришлось пережить. В том числе Сталинград.
«Казанок» под Сталинградом был горячим. Что для фрицев, что для нас. Одинаково
варились в нем, как в аду. И та битва, как ты сам сегодня понимаешь, носила не только
стратегический, но и политический характер. После жестокой зимы лето сорок второго
выдалось жарким. И пеклись мы в приволжских степях словно на сковородке.
Нередко случалось так, что рвущиеся к Волге немцы обходили наши части. Они
забрасывали нас не только бомбами, снарядами, минами, но и листовками. «Русские,
сдавайтесь, - писалось в них. – Для вас это единственная возможность остаться в живых.
Если вам даже удастся вырваться, то вас расстреляют свои же…».
И в этом, к сожалению, была доля правды. Дело в том, что к тому времени вышел
известный приказ народного комиссара обороны за № 227 «Ни шагу назад! Защищать
каждый метр советской земли до последней капли крови…». Уполномоченные ГлавПУРа,
работники особого отдела строго следили за его выполнением.
Но немцы ошиблись. Была у нас возможность остаться в живых. Одна-единственная.
Это разбить хваленую армию Паулюса. Для этого нам надо было вырваться из клещей. А
они все плотней и плотней сжимались вокруг нас. Наша стрелковая рота таяла с каждым
днем. Кончались боеприпасы, еда, но больше всего нас мучила жажда. В балочке, где нас
зажали немцы, не было ни одного ручейка, ни одного родничка. Без воды умирали
раненые.
И вот вызывает меня командир, младший лейтенант Василий Кочетков. Были мы с ним
не только земляки, но и большие друзья. До войны я работал учителем в школе, а он был
председателем сельсовета. Вместе ходили на охоту, на рыбалку.
- Сержант Боталов, - обращается он ко мне. – Сегодня ночью твоему отделению
необходимо раздобыть воды. Нет сил видеть мучения раненых. Да и для станковых
пулеметов нужна вода. Захватите побольше посуды, какая найдется, и… Приказ ясен?
Куда уж яснее.
Сумерками собрались мы в дорогу. Обвешались флягами, канистрами. Все обмотали
тряпьем, чтобы не звякало. Поползли. Повезло нам. Нашли какой-то бочажок, набрали
воды. Вернулись в расположение роты без единого выстрела и без потерь.
На другую ночь за водой послали другое отделение. И уж не знаю, как так получилось
- то ли ребята себя «засветили», то ли немцы по каким-то признакам догадались, что мы
ходим за водичкой, но наши бойцы напоролись на засаду, когда возвращались. Трое из
отделения вернулись, да и те без воды с пробитыми канистрами.
Снова вызывает меня Кочетков.
- Ваня, - обращается он ко мне не по уставу, а как бывало до войны, - придется тебе еще
раз по водичку сходить. Сейчас для нас вода дороже всего. Читал ты в школе своим
ребятишкам сказку про живую и мертвую воду? Так вот, нужна нам живая вода. На этот
раз мы вас прикрывать огнем будем. Отвлечем фашистов. Сделаем вид, что прорываемся с
боем, в другой стороне от вашего маршрута.
Так и сделали. Завязали ночной бой. Немцы огонь открыли страшный. Палят из
пулеметов, минометов. Добрались мы до того самого бочажка, а он весь трупами завален.
И вокруг не вода – сплошная кровь. Не стали мы ту воду набирать. Правда, я одну флягу
нацедил, чтобы командиру показать.
Поползли обратно. Огонь с обеих сторон… Наткнулись на наших ребят, которые до нас
по воду ходили. Все мертвы, канистры, изрешеченные пулями, пусты. Когда добрались до
своих, наших совсем мало осталось. А раненых добавилось. Ранило и Кочеткова.
Склонился я над ним, а он хрипит:
- Воды принесли?
Я начал объяснять, что мы увидели. Кочетков побледнел и стал приподниматься.
- Вася, успокойся. Лежи! Тебе опасно вставать.
- Я тебе не Вася! Я - лейтенант Кочетков и командир роты. Да я тебя расстреляю за
невыполнение приказа! – Он вытащил пистолет и направил его на меня.
Его лицо исказила гримаса страшной боли. Он вдруг стал оседать и клониться назад. Я
бросился к нему, пытаясь подхватить его и перехватить оружие. Но он конвульсивно
нажал на курок, и пуля полоснула мою руку. Пока перевязывали, Кочетков пришел в себя.
- Воды! – прохрипел он.
Я приложил к его губам флягу, и он начал жадно пить.
- Та самая? – спросил он.
Я кивнул головой.
- Соленая, но живая, - тихо сказал Кочетков, оторвавшись от фляжки. Его лицо
покрылось крупными каплями пота.
В тот же день на нас вышли бойцы соседней гвардейской дивизии, и вместе с ними мы
прорвались к своим основным силам. Кочеткова отправили в медсанбат.
- Что было потом, - продолжал рассказывать Иван Матвеевич, - ты знаешь… Об этой
битве столько написано… Давай, Миша, выпьем за тех, кто защищал Сталинград. За тех,
кто там полег.
Выпили.
- И вы больше не встречались с Кочетковым?
- Встретились однажды. И то была наша последняя с ним встреча.
Уже на подступах к Берлину я был ранен, не помню уж, в который раз. Валялся в
госпитале. Когда числился в команде выздоравливающих, мы помогали медперсоналу
переносить поступающих раненых. Тут я и увидел Кочеткова. У него было сквозное
осколочное ранение в живот. После операции я заходил к нему в палату. Состояние его
было тяжелое. Но однажды он узнал меня. Слабо улыбнулся:
- Вот, Ваня, мы и встретились. И, кажется, отвоевались.
Я начал его успокаивать, уверять, что война вот-вот закончится, и мы с ним еще
порыбачим и на Каме, и на Белой.
- Нет, Ваня. Я уже не порыбачу…
Он попросил пить, и я налил из графина стакан воды.
- Вкусная, чистая водичка, - сказал Кочетков, - да только для меня она мертвая. А
помнишь, Ваня, какой водой ты меня поил под Сталинградом? Тухлая, пополам с кровью,
но она была для меня живой водой родной земли. Эта же чужая и мертвая.
До победы он не дожил…
Мой сосед прилег на свою постель и отвернулся.
- Иван Матвеевич, за Кочеткова выпьем?
- Пей, Миша. Мне что-то нехорошо.
Утром, когда я проснулся, Иван Матвеевич уже сидел у столика.
- Проснулся? А я вот собираюсь – скоро Казань. К внуку еду. Учится он в Суворовском
училище. Хочу проведать его. Да, ты вчера хотел за Кочеткова выпить. Давай. У нас тут
осталось.
Мы выпили.
Ветеран щелкнул своим чудо-фужерчиком, и он снова превратился в плоский
блестящий диск. Иван Матвеевич протянул его мне.
- Держи, журналист, на память. А будет случай, напиши о капитане Кочеткове…