[ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ И ФИЛОСОФИЯ]

[ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ И ФИЛОСОФИЯ]
При открытии секции философии естествознания в студенческом историкофилологическом обществе мне хочется высказать некоторые мысли, которые
невольно зарождаются в связи с началом нашей деятельности. В широком и
гласном обмене мыслей, в обсуждении всех вопросов, которые составляют
предмет интереса нашей секции, я вижу одно из основных условий правильного
развития студенческого общества. И чем более будут принимать участие в этом
обмене молодые и старые члены его, тем прочнее, глубже и правильнее будет
развиваться всем нам дорогая академическая жизнь, столь неразрывно
связанная со свободной и полной умственной работой...
При самом начале нам не раз приходилось слышать выражение удивления,
что секция натуралистов и математиков находит себе место в истор[ико]фил[ологическом] обществе. И действительно, для сложившихся – особенно за
последние годы – условий русской академической жизни такое удивление
вполне понятно и правильно. Рамки академического преподавания отделяют
стеной – почти непреодолимой – лиц, изучающих науки естественные и
математические от тех, которые близки к историческим, философским и
филологическим научным дисциплинам. Мало того, условия русской жизни
дали целым поколениям образование, ставящее во все периоды их умственной
жизни естествознание вне области их мышления. Мы все в известной степени
сжились с этим явлением. Многим из нас оно кажется, даже нормальным,
зависящим не от временных изменчивых обстоятельств, а как будто
коренящихся в характере и основах этих столь различных областей знания и
мышления.
А между тем историко-филол[огический] и физико-математ[ический]
фак[ультеты] являются лишь двумя отделениями одного искони бывшего в
университетах артистического, или философского, факультета, в том
прообразе, из которого изошли наши русские университеты. В университетах
Германии такое старинное деление сохранилось до сих пор почти везде без
нарушений. Мы видим его и в других университетах Запада и Нового Света.
Там нет резкой границы между этими областями наук, и иначе складываются
научные интересы, подготовка и знания лиц, посвящающих свою жизнь более
специальному изучению истории или естествознания. Я не буду
останавливаться на причинах деления философского факультета в русских
университетах, оно имеет свою историю и в конце концов вошло в жизнь и
сознание русского общества. С течением времени самостоятельной жизнью
русских университетов создались свои традиции и возврат у нас к
философскому факультету едва ли может иметь место.
Но те или иные рамки деления наук по факультетам являются все же
формальными и внешними. На широкой арене международной научной жизни
русские натуралисты становятся лицом к лицу с натуралистами Запада и
Нового Света, получившими другую подготовку и другое образование. В
научной литературе сказываются интересы, выросшие на иной почве, чем те
более «чистые культуры», какие созданы у нас жизнью для натуралистов,
историков или филологов.
Всюду на каждом шагу проникают и становятся перед образованными
русскими историками и филологами, натуралистами и математиками вопросы,
теории и соображения, тесно связанные с областями наук, отдаленными для
него по организации его академического преподавания. Ибо все-таки даже в
среде научных специалистов, на их работах, на их трудах и на их интересах
отражаются те или иные знания, которые были взяты ими из времен
академического учения. Для огромного же большинства ученых специалистов
Запада эта предварительная подготовка не знает такого раннего деления
научного преподавания... нарушение которого режет диссонансом. Но, помимо
этого соображения, в самом [неразборчиво] делении есть некоторые условия,
которые указывают на его искусственность и которые заставляют фактически
постоянно переходить за пределы тех или иных предначертанных рамок и
ограничений.
Дело в том, что, если возможно такое деление для наук исторических и
филологических, с одной стороны, естественных и математических, с другой, –
оно совершенно немыслимо и невозможно для философии и для тех научных
дисциплин, которые к ней примыкают – для логики, психологии, истории
философии. По существу философия и эти примыкающие к ней области знания
теперь [столь же] мало или чаще мало связаны с историко-филол[огическими]
науками, как мало или много они связаны с областью естествознания или
математики. Они попали целиком на историко-филологический факультет
теми, полными случая столкновениями интересов и событий, которыми создана
история наших университетов. Я не имею возможности и желания
рассматривать сложившиеся условия с точки зрения философа и оценивать
созданное положение в смысле удобства или неудобства широкой
самостоятельной работы в этих областях мысли и знания. Я хочу только
остановиться на том положении, которое создается таким делением для
натуралистов и математиков, на тех последствиях, которые ими вызываются в
кругу более близких мне областей знания.
Дело в том, что хотим мы этого или не хотим, помимо нас, неизбежно нас
широкой волной на каждом шагу охватывают вопросы, задачи и интересы,
тесно связанные с философией и близкими к ней науками. Они охватывают нас
с двух сторон и проникают в нашу умственную жизнь двумя путями: вопервых, они вытекают неизбежно и неиссякаемо из размышления и оценки того
научного материала, из которого строится естествознание и математика. Они
входят как всепроникающая среда во все наше научное мировоззрение,
врываются в наш научный язык, в каждое наше наблюдение и точно
установленный факт, и еще более, в каждое его толкование и объяснение.
С другой стороны, мы с ним постоянно имеем дело, когда пытаемся
сознательно отнестись к окружающей нас жизни, когда пытаемся разобраться в
ней, дать разумное объяснение своей деятельности и своих задач, когда в нашей
совести и в нашем уме рисуется идеал натуралиста, производится оценка своих
желаний, практических стремлений и надежд! Кто и когда был далек от этого –
совершенно неизбежного и тесно связанного с нами, как дыхание, или как те
процессы, которые бессознательно идут в нашем организме – стремления? И во
всяких условиях действительности идеал натуралиста также вел и ведет его к
деятельности, как он стоит перед всяким другим человеком, сознательно и
вдумчиво относящимся к жизни. Конечно, далеко не во все эпохи жизни всегда
и неуклонно человек проникнут сознательным стремлением к жизнепониманию
или созиданию ее идеала – как далеко не всегда он научно работает или научно
мыслит. Но в течение жизни всякого натуралиста эти вопросы всегда ставились
заново, как всегда бывали периоды его научной работы и научного
проникновения в окружающее.
В течение вековой истории естествознания и физико-математических наук
натуралист постоянно в этих двух направлениях сталкивался и сталкивается с
философией.
По мере того, как он глубже и больше изучает природу, он всюду старается
подойти ко всем вопросам с одинаковой меркой, с одинаковыми требованиями.
Он старается ко всему отнестись научно. Он ко всему прилагает оценку
точности знания, определение возможной ошибки в утверждении. Где он может
– он выражает это в символе, математически, выражает в числе, где не может,
дает не менее точное выражение в ясном определении употребляемых им
понятий и их взаимных отношений. От частностей и отдельных фактов он
переходит к обобщениям, законностям – законам природы, их основаниям.
Может ли он где-нибудь остановиться в своих изысканиях, должен ли он
прийти к неразлагаемым и не подчиненным его мысли основоположениям?
Этот вопрос решался различно – он ставился и решался как натуралистами, так
и философами. По методу работы он отчасти выходит из пределов точного
знания и целиком входит в область филос[офии]. Одни философские учения
при этом вводили в его разрешение непознаваемое вообще для человека – или
непознаваемое в частности для естествознания. Они ставили пределы научному
познанию или вообще познанию. Но попытки конкретного выяснения
непознаваемого бывали неудачны: так, за несколько времени до открытия
астероидов метафизик Гегель доказывал невозможность открытия еще новых
планет, и за несколько лет до открытия химического состава небесных светил
позитивист Конт доказывал невозможность когда бы то ни было узнать их
химический состав.
Если мы всмотримся, какой предел ставился непознаваемому, конкретно
взглянем на Ignorabimus натуралиста и философа, в разные исторические
времена, мы увидим любопытную и своеобразную смену мнений. Ход времен и
работа мысли постоянно изменяли и разрушали искусственно ставящиеся
границы. Как бы то ни было, это одна из точек зрения на область, подлежащую
нашему изучению. Очевидно, натуралист должен отнестись к ней критически,
он не может принять ее на веру. Но эта точка зрения – существование границы
непознаваемого – не вытекает из данных опыта и наблюдения, она есть
результат философской работы мысли. Для ее выяснения и оценки необходимо
философское изучение вопроса. В последнее время два течения философии
выставляют границы нашему знанию – разные течения философского
позитивизма и критицизма, к которым примыкают отдельные натуралисты.
Даже склоняясь к ним, необходимо для правильного суждения знать их
положение в ряду других систем, необходимо ознакомление с общими
результатами философского мышления.
Если же мы не признаем заранее непознаваемого, а пойдем до конца в
анализе нашего изучения, – то мы неизбежно придем к основным философским
вопросам – мы столкнемся с вопросами логики и психологии, с одной стороны,
а, с другой, с теорией познания, с философской критикой и метафизическими
системами. Это тот путь, по которому главным образом шли естествоиспытатели и математики, когда они касались основ своего знания – путь,
который указывает вся история естествознания. Благодаря такому стремлению
область знания постоянно расширяется вглубь, возникают все новые и новые
проблемы, тесно связанные с философскими системами. Оставляя в стороне
биологические науки, в последние годы в области физических дисциплин все
сильнее и глубже начинает сказываться влияние таких новых основных
вопросов: учение энергетики, законы термодинамики, символические формы
физических законов, учение о фазах, силовых линиях, винтовых структурах
материи, наконец, характер атомистических представлений и математических
истин – все это представляет обильную и разнообразную почву для глубокого и
полного соприкосновения с философскими учениями, требует их изучения. Мы
переживаем теперь период брожения мысли, который не раз переживался в
истории науки и философии и обоюдными усилиями приводили всегда к
великим синтезам человеческой мысли. К ним надо стремиться, их надо искать.
Но для правильного понимания и выяснения этих вопросов, на которых, так
или иначе, строится современное естествознание, необходимо ознакомление с
другой областью человеческого мышления, с которой они соприкасаются не
менее тесно – с философией.
Поэтому понятно, почему нам теперь необходимо ближе всмотреться в тот
процесс мысли, который привел к великим системам философии, имеет
вековую историю в человечестве и является одним из величайших созданий
человеческой личности... Конечно, можно идти и изучать эту область знания
лишь путем ознакомления только с отдельными, почему бы то ни было
выбранными философскими системами, но такое ознакомление лишь случайно
может приводить к правильному выводу, а чаще приводит к вредному
догматизму и схематизации, по существу вводит в научное мышление чуждый
ему элемент самопроизвольного самоограничения.
В истории научного и философского миросозерцания мы, т[аким] о[бразом],
постоянно видим взаимный обмен работы мысли, взаимное влияние этих двух
сторон человеческого сознания. И, в частности – наука и естествознание вне
философии и вне влияния метафизических систем и всякого к ним отношения –
существовали и существуют только в человеческой фантазии. Как
исторический факт человеческого сознания они всегда – в своих основах –
находятся в тесном общении с философией.
Но помимо такого взаимного влияния, невольно встает перед нами и другая
сторона жизни, которая невольно приводит натуралиста к соприкосновению с
философскими доктринами. Уже в самом зарождении нашего современного
научного мировоззрения, в XV веке, была выставлена самыми первыми
натуралистами другая цель научного искания, помимо выяснения истины –
цель приобретения власти над Природой, для направления этой власти, этого
знания на пользу человечества. Неуклонно и непрерывно эта цель прошла и
проходит через всю историю точного знания. Ею и мы живем; она и для нас
составляет необходимый и неизбежный элемент научного мировоззрения. Но
она, кроме того, представляет крупный исторический факт в истории
человечества. В основе ее лежит высокое гуманитарное чувство, уважение к
человеческой личности. Мы часто говорим о значении успехов техники, об
увеличении утилизации сил природы, об улучшении жизни человечества, но
мы, кажется мне, недостаточно сознаем, что в основе этих успехов лежит
сознательная деятельность, лежат идеалы и понимание тех лиц, работой мысли
которых достигаются эти результаты. С самого начала своего развития научное
мировоззрение всюду и на каждом шагу проводило эти гуманитарные взгляды,
уважение к человеческой личности, чувство взаимной солидарности и тесной
связи всех людей. В этом оно шло в тесной связи с философией и некоторыми
религиозными учениями. Постепенно, все шире и глубже сказывается влияние
такой деятельности, все утончаются общественная этика и общественная
совесть и все обостряется борьба за достижение лучших условий жизни для
всего человечества. Под этим изменившимся чувством образованных людей
нашего научного мировоззрения отошли, например, в область далекого
прошлого страшные пытки и мучения, которые столько веков царили в
христианских государствах Европы и Америки, не вызывая, в общем, никакого
против себя негодования среди высокочестных, полных любви людей.
Среди такого крупного влияния современного научного мировоззрения
особое значение представляют эти вопросы для натуралиста и математика. Они
постоянно стоят перед ним, объясняя и оправдывая все направление и весь
характер его деятельности. Успехи техники достигаются его трудами и его
мыслью, они строятся на его изысканиях; общественные меры на общее благо
проводятся также исходя из его деятельности и его научной работы. И перед
нами невольно ставятся вопросы будущего – вопросы о том, что дадут впереди
те совсем новые явления, которые начинают открываться перед ним, над
расчищением которых он работает. К чему они приведут, какие будут иметь
последствия? Как улучшат жизнь и какие силы дадут в руки человечеству? И
такие вопросы – не праздные вопросы; они придают бодрость духа и повышают
личное самосознание в тяжелые эпохи общественной жизни и в долгие трудные
годы неудач и разочарований. Они же могут служить и направлением
деятельности. Когда в настоящее время решаются задачи о передаче энергии,
исследуются своеобразные явления радиальной энергии – мы можем и должны
конкретно представить себе последствия решения этой задачи, смысл нашей
деятельности.
И такие вопросы всегда ставились в истории естествознания. Мы все знаем и
все чувствуем то влияние, какое оказало на всю жизнь открытие паровой
машины. Во второй половине XVII в. началось стремление решить этот вопрос,
и в конце XVIII в. задача была решена. Но, читая теперь записки одного из
первых людей, подошедших к ее разрешению, записки Папина в XVII столетии,
за 100 лет до осуществления задачи, мы видим, что в уме его были ясны те
последствия, какие можно извлечь из нее, та сила, какая дается в руки
человечества при достижении поставленной им задачи. И мысль об этих
последствиях служила руководящим стимулом в долгие тяжелые годы его
жизни. И он был прав в своем стремлении. Он не достиг своей цели – но через
много лет ее довели до конца другие члены той же научной армии.
В настоящее время – в области точного знания мы стоим на границе, у
подножия, вероятно, не менее крупных открытий. Научная деятельность только
что началась, мы едва подошли – и то издалека – к пониманию сил природы, и
невольно мысль человека направляется в будущее. Что дает это будущее?
Каковы могут быть результаты нашей деятельности? Куда должны быть
направлены усилия нашей воли и нашей мысли для достижения более широких
и крупных результатов в связи со все той же гуманитарной задачей научного
знания, с работой на пользу человечества, с подъемом человеческой личности?
Какие средства дадутся на борьбу со злом? Не могут ли быть использованы
силы, открытые наукой, на злое и вредное?
Здесь перед нами в разных формах, не совсем, м[ожет] б[ыть], обычных, –
встают вопросы добра и зла, блага и вреда – вопросы этические и общественноэтические. Это вечные вопросы философии. По существу, сознательно они не
могут решаться одной наукой, тем менее естествознанием. И невольно
натуралист сталкивается с этими философскими вопросами – своею деятельностью, как сталкивается он своей мыслью с другой областью философского
сознания.
Разрешение этих вопросов, получение ответа на них не м[ожет] б[ыть] взято
готовым. Оно требует работы мысли, сознательной выработки, и эта
сознательная выработка дается философскими системами, изучением
философии – материал в значительной степени м[ожет] б[ыть] почерпнут
только из ее учений. Он должен быть переработан, а не взят готовым.
Т[аким] о[бразом], с двух сторон неизбежно мыслящий и сознательно
работающий натуралист подходит к вечным вопросам философии, и перед ним
в настоящее время неизбежно ознакомление с ее учениями. И, конечно, такое
ознакомление возможно и мыслимо лишь при систематической работе, а не с
помощью выбора того или иного отдельного учения, той или иной
философской доктрины.
Конечно, не всегда для натуралиста стоят философские вопросы и не все
время над ними может и должна работать его мысль – но они должны входить в
его образование, он должен иметь известное их понимание и в своей жизни,
рано ли, поздно ли, всегда должен подойти к отдельным вопросам этой
области. Для этого он должен иметь известное систематическое и не
одностороннее представление и о философии и о соприкосновенных с ней
научных дисциплинах – логике, метафизике и истории философии.
Эти мысли невольно приходят мне в голову при начале деятельности
нашего кружка. И открывая сегодня первое его заседание, позвольте мне
высказать, кажется мне, общее наше стремление, чтобы в совместной работе и
ознакомлении с философскими вопросами естествознания путеводной нитью
служило обычное научное отношение к предмету, уважение ко всяким
мнениям, на нем основанным и, по возможности, самое широкое ознакомление
с разнообразными и противоречащими философскими доктринами, к какому бы
течению они ни относились.
1902
Оригінал (автограф) – Архів РАН, ф. 518, оп. 1, спр. 160а, арк. 1 – 15. Промова В.І.
Вернадського на першому засіданні кружка філософії природознавства при Історикофілологічному студентському товаристві в Московському університеті 30.11.1902.
Публікується на основі видання: В.И.Вернадский. Философские мысли натуралиста. М. 1988.
С. 388 – 394.