Русскоязычное еврейство
advertisement
1 «Новый век. Международный русско-еврейский журнал», №2 (8) [2004], стр. 68–79. Что мы знаем о «русском» еврействе? Полемические заметки исследователя на полях новых книг Алек Д. Эпштейн* Так как я довольно много печатаюсь в последние годы в израильских, российских и американских журналах, газетах и альманахах, и большинство моих текстов выдержаны в некоем более или менее едином стиле, я чувствую своим долгом честно признаться: публикуемая здесь статья – принципиально иного свойства. Мне кажется, что это – едва ли не самый полемический, «неакадемический» текст, который у меня когда-либо выходил. Я писал ее, во многом вдохновленный крайне содержательными замечаниями московского психолога и историка д-ра Семена Августевича, не в силах понять: как могло случиться, что такие огромные пласты тем и вопросов о нас, «русских» евреях на трех континентах, о нашем настоящем и будущем, остались фактически проигнорированными историками, социологами и культурологами? Почему многие уникальные особенности российско-еврейского и российско-израильского перекрестка судеб так и не были осмыслены? Крайне важной является, на мой взгляд, сама постановка вопросов, которые я считаю главными: что делает нас, «русских» (в широком смысле этого слова) евреев отдельной, особой, обособленной, своеобразной, и я даже думаю – уникальной группой? Каково наше будущее – как общности – в ХХI веке, в * Д-р Алек Эпштейн – преподаватель кафедры социологии и политологии Открытого университета Израиля. Автор книги «Войны и дипломатия. Арабо-израильский конфликт в ХХ веке», редактор и один из авторов сборников статей «Миграционные процессы и их влияние на израильское общество», «Общество и политика современного Израиля», «Израильское общество в зеркале культуры и искусства» и «Идеология еврейской национальной жизни в современном мире». Ведет цикл радиопередач «Из истории еврейского национального движения и Государства Израиль». 1 2 условиях, когда совершенно неочевидно, где – в России, в Израиле или в США – находится метрополия, «духовный центр» русскоязычного еврейства? Недавно мне на глаза попалось показавшееся мне очень близким утверждение о том, что «горечь нашего положения как раз и заключается в том, что мы подвешены в безвоздушном пространстве. Нам некуда возвращаться, поскольку мы переросли свое прошлое. И нам не хочется идти вперед, потому что нам чуждо наше будущее». Мысль эта, сформулированная более двадцати лет назад П. Вайлем и А. Генисом в их книге «Потерянный рай. Эмиграция: попытка автопортрета», – для скольких из нас, уехавших и оставшихся, мысль эта актуальна сегодня? П. Вайль и А. Генис резюмировали свои размышления словами: «Мы не приобрели вместе с [новым] паспортом [новую] ментальность. … Мы перепутали времена глаголов – народ с определенным прошлым, неопределенным настоящим и туманным будущим. И в этом статусе нам предстоит найти цель. Смысл, оправдывающий нашу новую шаткую реальность». Двадцать с лишним лет спустя – нашли ли мы эту цель и этот смысл? Читая в последние годы многочисленные книги и статьи, так или иначе посвященные русскоязычному еврейству, изданные на трех языках (многие из этих трудов упоминаются в тексте статьи, однако из-за их обилия включить удалось лишь небольшую часть из них), я практически нигде не находил – и не нахожу – ответа на подобные вопросы. Более того, иногда даже сама их постановка характеризуется (или, скорее, клеймится?) как «миф секторального снобизма». К таким «мифам» относятся, оказывается, – ни больше, не меньше, – «разговоры о целостности еврейства и о самобытности и особой исторической миссии русских евреев». Ни как человек, сам принадлежащий к числу трех миллионов русских евреев, ни как профессиональный социолог, я никак я не могу согласиться с тем, что ощущение «целостности еврейства», «самобытности и особой исторической миссии русских евреев» – не более чем «мифы секторального снобизма». Мне кажется крайне важным понять, что же все таки делает нас общностью? И насколько сохраняются (или нивелируются) эти компоненты в эмиграции? И где для нас – эмиграция? Например, в Израиле мы – в эмиграции, или, наоборот, в России – в галуте (изгнании)? Я более чем уверен, что эти вопросы волнуют очень и очень многих. Но ни одного сколько-нибудь удовлетворительного исследования данной проблемы, проведенного одновременно, с использованием единой методологии, во всех тех странах и континентах, где проживает сегодня 2 3 русскоязычное еврейство, так никогда и не было выполнено. И мы не знаем: русские евреи в России, в Украине, в Израиле, в США, в Германии – это один народ, одна общность, или различия между ними и их родившимися в разных странах детьми уже сильнее, чем черты сходства? Я написал: «как человек, сам принадлежащий к числу трех миллионов русских евреев». Но ужас заключается, в том числе, и в том, что никто не знает даже и ответа на вопрос: сколько нас? Я многократно читал и слышал отговорки о смешанных браках в России, в Украине и в США и о процессе аккультурации, который проходит в США, в Израиле и в Германии русскоязычная еврейская молодежь, из-за чего ответ на этот вопрос дать крайне затруднительно, если, вообще, возможно. Я, однако, думаю, что проведя масштабные опросы и исследования, базирующиеся на субъективном, а не объективных, критерии, мы вполне могли бы с достаточно большой степенью точности узнать сколько нас, русских евреев, на этом свете. Пока мы не знаем и этого, причем хуже всего подобная статистика развита там, где, казалось бы, общественные науки давно являются маяком, на который равняется весь остальной мир – в США. Сколько русских евреев живет сегодня в США, не знает практически никто. Подчеркиваю: не тех, кто когда бы то ни было приехал в США из СССР/СНГ по «еврейской квоте», а именно тех, кто сегодня относит себя к русским евреям. Пусть и прибыв в США не из СССР/СНГ, а, например, из Израиля (таких – многие десятки, если не сотни тысяч). Пусть уже родившись в США в семьях русских евреев (или в семьях, где хотя бы один из родителей – русский еврей). Сколько таковых? Никто не знает, даже приблизительно. Прочтя очень многое из того, что о нас – современных русских евреях – написано на трех языках, я так и не нашел сколько-нибудь полного ответа на эти вопросы, и это меня очень и очень огорчает, ибо я думаю, что вопросы эти – крайне важные для нас и что они могут быть разрешены (в тексте статьи я пытаюсь методологически предложить, как именно). Я не хочу заменять попытку серьезно понять этот комплекс проблем своими личными (и только личными) впечатлениями – мой личный опыт не больше и не лучше, чем опыт любого из трех (?) миллионов русскоязычных евреев. Однако потратив немало времени на чтение соответствующей профессиональной литературы, я знаю, чего мы все не знаем, именно потому, что едва ли не все, где это можно было узнать, прочитал – и почти что без толку. Моя статья, как мне кажется, – приглашение к дискуссии, 3 4 обращенное к коллегам, общественным организациям и интеллигентным читателям: издано много разных работ, а самый главный вопрос: кто мы как трансконтинентальная общность, и что нас – как общность – ждет, ответов на эти вопросы как не было, так и нет. Неужели нам неинтересно их найти? Русские евреи в эпицентре исследовательского бума Достаточно неожиданно, «еврейская тема» в последние годы стала буквально магнитом притягивать российских историков и обществоведов. История евреев в России, как в дооктябрьский период, так и в советское и постсоветское время, увлекла серьезнейших исследователей настоящего времени. Монументальный трехтомник Феликса Канделя «Книга времен и событий», посвященный истории евреев России и Советского Союза до начала второй мировой войны, масштабные труды Геннадия Костырченко «Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм» и Мирона Черненко «Красная звезда, желтая звезда. Кинематографическая история еврейства в России», меньшие по объему, но не менее интересные книги Жореса Медведева «Сталин и еврейская проблема», Семена Резника «Растление ненавистью. Кровавый навет в России», Иехиама Вайца «Катастрофа евреев на территории Советского Союза», Ильи Альтмана «Холокост и еврейское сопротивление на оккупированной территории СССР» и Вячеслава Лихачева «Политический антисемитизм в современной России», сборник статей «Российский сионизм. История и культура», вышедшие параллельно – в двух разных издательствах – сборники материалов и документов «Евреи в Москве», и, конечно же, двухтомная эпопея Александра Солженицына «Двести лет вместе» и многочисленные реакции на нее, в том числе целая книга упоминавшегося выше Семена Резника «Вместе или врозь?» – все эти работы были опубликованы на протяжении всего лишь трех последних лет! В чем причина этого феномена? Представляется, что дело здесь не только в том, что в последние годы перед исследователями открылись недоступные прежде архивы, или в том, что те или иные организации основали новые серии и библиотеки, посвященные истории российского еврейства. Доступные ныне архивы открыты перед исследователями уже лет пятнадцать, а что касается роли тех или иных организаций, достаточно сказать, что двенадцать перечисленных выше книг были выпущены – я тщательно проверил это – одиннадцатью 4 5 различными издательствами! Среди них и еврейские («Гешарим/Мосты культуры», «Дом еврейской книги», «Даат/Знание», Открытый университет Израиля, Фонд «Холокост»), и обычные преимущественно научную российские издательства, («Международные как отношения», печатающие «Academia») и гуманитарную литературу («Права человека», «Русский путь»), так и работающие большей частью для массового читателя («Захаров»). Совершенно очевидно, что что-то произошло, некие существовавшие ранее шлюзы были сметены, и тема, которая долгие годы была в России запретной, затем считалась «нежелательной», а после была сочтена «периферийной», попала в эпицентр интереса – и ученых, и читающей интеллигенции. Нельзя, однако, не обратить внимание на одно достаточно грустное обстоятельство: все названные выше книги были опубликованы исключительно на русском языке. Не то, чтобы русский язык чем то хуже любого другого – он не хуже и не лучше всех остальных языков с богатой литературно-исторической традицией. Однако книга, написанная русскими (евреями или неевреями) о русских же евреях на русском языке и не переведенная на другие языки, во-первых, обречена оставаться в рамках сравнительно небольшой потенциальной читательской аудитории, а во-вторых, ни коим образом не способствует процессу диалога русскоязычных евреев (где бы они ни жили) с титульным большинством населения, например, Израиля, США, Германии или даже постсоветских государств, например, Украины, Грузии и Узбекистана, где традиционно существуют немаленькие еврейские общины. В словосочетании «русские евреи» слово «русские» уже не отражает в полной мере место нашего проживания или наш гражданский статус. Будучи ярким примером трансконтинентальной диаспоры, живущей во многих странах на нескольких континентах, нам, русскоязычным евреям, крайне важно наладить диалог с интеллигенцией, а по возможности – и широкими слоями тех обществ, в которых мы живем. Строительство подобных межкультурных мостов кажется мне миссией первостепенной важности, как для нас, русскоязычных евреев, так и для тех обществ, куда многих из нас привели зигзаги эмигрантской судьбы. У русских евреев нет своей метрополии, они везде – что в России и на Украине, что в Израиле, в США и уж, конечно, в Германии – более или менее инородное население, отношение к которому представителей титульной нации может быть 5 6 более или менее терпимым, всегда оставаясь отношением «хозяев» к «родственникам», «соседям» и «компаньонам». Преодоление подобного «стеклянного занавеса» отчужденности кажется мне важнейшей задачей интеллектуалов, тем главным вкладом, который они могут внести в налаживание конструктивного диалога между той общиной и тем обществом, к которым они принадлежат. К сожалению, в последние годы никто из русскоязычных историков, социологов и политологов панорамной книги по истории русского еврейства на каких-либо языках, кроме русского, так и не написал. Из перечисленных мною выше книг на английский, немецкий или на иврит не переведена ни одна. Еврейство России: новый взгляд из Иерусалима Прожив в Израиле уже немало лет, я все никак не мог смириться с тем, что в этой стране – которая стала сегодня крупнейшим в мире центром средоточения русскоязычного еврейства – на основном государственном языке (иврите) до самых недавних пор не было издано ни одной масштабной работы, в которой бы сегодняшняя общественная жизнь русскоязычного еврейства описывалась бы в историко-социологической перспективе. Опубликованные в Израиле работы признанных местных специалистов по истории русского еврейства, таких, как покойный Шмуэль Эттингер, Ицхак Маор, Биньямин Пинкус, Мордехай Альтшулер, либо были написаны уже давно, когда советские архивы еще не были доступны израильским исследователям, либо касаются отдельных, сравнительно узких тем. В свете всего этого появление новой книги д-ра Баруха Гура-Гуревича «В поисках себя между ассимиляцией и эмиграцией: отношения между царской, советской и российской властью и евреями» (Иерусалим, 2003) не должно и не может пройти незамеченным. Перед нами – первая изданная в Израиле на языке иврит масштабная историко-социологическая работа о судьбе русского еврейства в ХХ веке, написанная с привлечением множества документов и архивных свидетельств, ставших доступными в последние годы. Хронологически книга охватывает период в сто двадцать лет: от погромов и начала вынужденной эмиграции 1880-х годов до настоящего времени, времени правления президента В.В. Путина. Богатый личный опыт автора, проведшего шесть лет в СССР и постсоветской России, где он в 1989–1995 годах руководил деятельностью Еврейского 6 7 агентства, позволил ему не только ознакомиться с документами и опубликованными исследованиями, но и лично познакомиться с тысячами российских евреев, их судьбами, проблемами и достижениями. Хотя Барух ГурГуревич опубликовал две книги о периоде своей работы в CCCР/России («После Горбачева», 1995; «Открытые ворота», 1996), я думаю, что не ошибусь, если скажу, что именно в этой фундаментальной монографии опыт и знания, накопленные автором в Москве, выражены наиболее полным образом. Это, что называется, книга, которая не могла быть первой, для того, чтобы написать ее, необходимы были кирпичики-ступени, коими невольно стали предыдущие монографии Баруха Гур-Гуревича. В кратком отклике невозможно суммировать положения четырехсотстраничной монографии, поэтому я остановлюсь на тех положениях, которые показались лично мне наиболее провоцирующими дискуссию. Прежде всего, меня «зацепило» утверждение о том, что в послесталинский период еврейская тема практически не интересовала советское руководство, а если и интересовала – то исключительно в контексте отношений СССР с США. Барух Гур-Гуревич утверждает, что вся деятельность, которую гласно и закулисно вели представители Израиля, имела крайне маленькое влияние на политику руководства СССР по еврейскому вопросу (главы в книге, к сожалению, не нумерованы, поэтому я отсылаю заинтересованных читателей к стр. 212–254). Прочитать подобное утверждение в книге, написанной человеком, долгие годы занимавшим различные руководящие позиции в представительствах Израиля в Вашингтоне и Лондоне, а затем создававшим инфраструктуру Еврейского агентства в Москве, согласитесь, весьма неожиданно. Представляется, что место еврейской проблемы в советско-американских отношениях еще не осознано в достаточной мере. Удивило меня и утверждение автора книги о том, что интенсивные дискуссии о поиске самоидентификации постсоветского еврейства в последние годы во многом являются отражением тех коллизий, под влиянием которых формировалось самосознание русского еврейства в конце XIX века (см. стр. 365– 380 и стр. 28–40). Барух Гур-Гуревич утверждает, что нынешние российские власти, в отличие, кстати, от предшествующей традиции советского периода, считают евреев не нацией, а религиозной общиной. Поэтому-то президент В.В. Путин, принимая представителей, как он считает, еврейской общественности, общается с раввинами; прямо говоря, академик В.Л. Гинзбург или Л.Б. Невзлин им 7 8 таковыми представителями не воспринимаются! Самого президента В.В. Путина, к сожалению, не попросишь подтвердить или опровергнуть гипотезу Барух ГураГуревича, но я бы не стал ее игнорировать. Говоря об антиеврейских тенденциях в развитии общественно- политической, научной и культурной жизни СССР в 1950-х – 1960-х годах, Барух Гур-Гуревич далек от того, чтобы отнести их исключительно на счет государственного антисемитизма. По его мнению, необходимо принимать во внимание еще, как минимум, три фактора: во-первых, борьбу внутри советского руководства в последние годы жизни И.В. Сталина и борьбу самого вождя против своих недавних преданных соратников, значительная часть которых либо были евреями, либо были женаты на еврейках, либо имели широкие контакты с интеллигенцией еврейского происхождения; во-вторых, неожиданную для И.В. Сталина, не признававшего какой-либо «двойной лояльности», демонстрацию солидарности московских евреев с прибывшими в СССР дипломатическими представителями Израиля (об этом же пишут в своих книгах и Г.В. Костырченко, и Ж.А. Медведев); в-третьих, политику «компенсирующей дискриминации», инициированный советским руководством с целью продвижения местных кадров из представителей национальных меньшинств. Антиеврейская политика совсем не обязательно выражала линию на продвижение русского империализма, она могла быть результатом заботы, более или менее искренней, о росте местной интеллигенции в союзных и автономных республиках СССР, – утверждает Б. ГурГуревич. Более того: Б. Гур-Гуревич полагает, что и многолетняя советская политика отрицания Холокоста не была движима преимущественно антиеврейскими мотивами. По его мнению, Холокост в тех масштабах, в которых он произошел, был невозможен без достаточно активного участия в нацистских злодеяниях местного населения. В этой связи участие представителей многочисленных советских народов в массовых убийствах невинных евреев было свидетельством краха многолетней советской политики интернационального воспитания – и именно этот крах создания «советского человека, чуждого националистическим предрассудкам» вожди СССР признавать и не хотели, – утверждает Б. Гур-Гуревич. Отсюда, по его мнению, и вытекал полный запрет на увековечение памяти жертв Холокоста в СССР. 8 9 Разумеется, не вся книга Б. Гур-Гуревича состоит из парадоксальных утверждений и нетрадиционных интерпретаций; с другой стороны, некоторые, самые, на мой взгляд, спорные из них я оставил за рамками настоящего краткого обзора. Важно, что такая книга появилась. Крайне обидно, что вместо того, чтобы стать одной из больших работ, позволяющих израильской интеллигенции лучше узнала своих русскоязычных сограждан и их историю – историю русского еврейства, книга эта остается одиноким мерцающим маяком в мире научнопопулярной литературы на иврите. «Русская» община Израиля как предмет социального исследования Очевидная нехватка литературы по истории русскоязычного еврейства с лихвой компенсируется обилием изданных в разных странах работ израильских авторов о местной русскоязычной общине, причем с языковой точки зрения ситуация является почти зеркальным отражением того, что происходит в области истории и историографии: большая часть исследователей, даже и владеющих русским языком, опубликовали свои книги и статьи по-английски и на иврите, как раз по-русски вышло крайне мало серьезных аналитических работ. Во многом это вызвано тем, что историкам нужны (сравнительно малодоступные, по крайней мере, для израильтян) архивы, тогда как для описания и анализа процессов, происходящих в русскоязычной общине Израиля, не нужно ни ехать за три девять земель, ни даже учить русский: большая часть авторов работ о «русском Израиле» удовлетворились помощью русскоязычных ассистентов. О «русском» Израиле написано очень и очень немало. Еще в 1992 году Элиэзер Бен-Рафаэль и Элит Ольштейн начали исследование самоидентификации репатриантов из бывшего СССР, их мотивации к изучению иврита и сохранению русского языка. В этом направлении продолжают свою работу Элит Ольштейн и Белла Котик-Фридгут в Еврейском университете в Иерусалиме и Элиэзер Бен-Рафаэль, Йоханан Перес и Сабина Лиссица – в ТельАвивском университете. Тамар Горовиц, Владимир Ханин и Эдит РоговинФренкель опубликовали ряд работ о формировании политических пристрастий в израильской русскоязычной общине. Моше Лиссак, Эльазар Лешем и Наталия Зильберг еще в 1994 году начали исследование моделей культурной интеграции русскоязычного еврейства в Израиле. Тамар Раппопорт, Эдна Ломски-Федер и 9 10 Юлия Лернер уже несколько лет проводят исследование о студентах-репатриантах в израильских вузах. Мы с коллегами провели исследования о сети созданных учителями из российских спецшкол сети образовательных учреждений «Мофет» и о проблемах интеграции ученых-репатриантов в израильских научных учреждениях. Эльазар Лешем вместе с Маджедом Эль-Хаджем закончили большой исследовательский проект, в рамках которого они попытались суммировать десятилетний опыт интеграции выходцев из России в поляризованном израильском обществе. Это комплексное исследование включало в себя рассмотрение таких аспектов, как отношение репатриантов к актуальным проблемам израильского общества, их планам касательно жизни в Израиле, возвращения в СНГ или эмиграции в третьи страны, их заинтересованности – или незаинтересованности – в самосохранении русскоязычного еврейства в качестве обособленной израильской общины в следующем поколении и так далее. Интересные работы о «русском» Израиле были опубликованы также Барухом Киммерлингом, Ларисой Ременник, Марией Еленевской, Ларисой Фиалковой, Мариной Нижник, Дмитрием Шумским, Даном Каспи и Нелли Элиас, американскими учеными – политологом Цви Гительманом и экономистом Барри Чизвиком, голландским антропологом Диной Сегал (автором первой монографии о большой алие 1990-х годов – «The Great Immigration. Russian Jews in Israel»), английским социолингвистом Луисом Глинертом и другими исследователями. К настоящему времени выпущен целый ряд академических сборников о путях и проблемах интеграции миллионной русскоязычной общины в Израиле. Упомяну только о самых важных из них: «Портрет алии» под ред. Э. Лешема и М. Сикрона (Иерусалим, 1998), «Дети перестройки в Израиле» под ред. Т. Горовиц (New York, 1999), «Из России в Израиль» под ред. М. Лиссака и Э. Лешема (ТельАвив, 2001) и другие. Нельзя не упомянуть и о том, что вышли четыре тома редактируемого Давидом Приталем и Милой Дымерской-Цигельман альманаха «Евреи из СССР на перепутье» (Иерусалим, 1993–2000) и масштабный сборник «Евреи бывшего СССР в Израиле и в диаспоре» (Иерусалим, 2002). Исследователи анализировали различные модели интеграции и аккультурации, взятые на вооружение самими «новыми израильтянами» и используемые абсорбирующим их обществом, а также опросили различные группы местного населения, евреев и арабов, ашкеназов и сефардов, светских и религиозных, на предмет их отношения к «русской алие»; выявили разброс мнений 10 11 русскоязычных израильтян о проблемах арабо-израильского конфликта и о сложившемся статус-кво в отношениях между религией и государством; объяснили причины создания иммигрантами/репатриантами обособленной сети школ и дошкольных учреждений и своих партий и общественно-политических организаций; были рассмотрены и многие другие темы. Нереализованные инициативы, неразрешенные вопросы… Несмотря на все положительные ассоциации, возникающие при мыслях о том, сколько уже сделано в этой сфере, нельзя игнорировать и проблемы, не позволяющие считать задачу исследователей полностью выполненной. Я полагаю, что множественность все еще не решенных проблем может быть сведена к трем основным вопросам. Во-первых, сегодня в Израиле не существует ни одной мобильной и в то же время – профессиональной структуры, которая занималась бы социальными исследованиями в области массовой миграции на постоянной основе. Что такое мобильная структура? Это сплоченная научная группа, выработавшая методологию и навыки совместной работы, и имеющая возможность переключаться с одного исследовательского проекта на другой – разумеется, в рамках смежных академических дисциплин. Все упомянутые мною выше научные коллективы создавались для реализации конкретных одноразовых проектов на базе выделявшегося для этой цели финансирования (т.н. «грантов»). В результате та самая ниша, которая не заполнена профессиональными структурами, заполняется теми, чья научная состоятельность вызывает обоснованные сомнения. Всевозможные организации, как, например, Институт массовой миграции, Институт демократии и общинного лидерства, Ассоциация «Социология алии и абсорбции», Национальный институт исследования алии и другие не ведут никакого диалога с израильским научным сообществам, не печатаются в признанных научных журналах и альманахах на иврите или на английском языке, не участвуют в ежегодных конференциях израильских социологов, политологов и антропологов. Важно, чтобы научная деятельность не становилась фиговым листком политической пропаганды или ничем не подкрепленных личных амбиций; чтобы она служила сближению израильских ученых с их коллегами, приехавшими в страну из бывшего СССР; чтобы результаты исследований 11 12 приводили к лучшему пониманию процессов, происходящих в русскоязычной общине Израиля и, как следствие, способствовали ее более успешной социальной, политической и культурной интеграции. Пока, к сожалению, созидательная, конструктивная роль исследований алии остается весьма и весьма незначительной: наука и жизнь остаются сферами взаимно непересекающимися. В этой связи мне кажется крайне важным развитие сети совместных научных проектов между исследователями из Израиля и России. Существует научная необходимость в институционализации существующих спонтанных контактов между учеными-обществоведами. Для меня несомненным является тот факт, что не только социально-политическая и социально-экономическая, но даже и образовательная проблематика в России и в Израиле имеют немалое число точек соприкосновения. многонациональными и Во-первых, и Россия, многоконфессиональными и Израиль являются государствами, перед которыми стояли и стоят нелегкие задачи в сфере интеграции в едином социально-политическом пространстве людей, исповедующих разные религии, воспитанных в разных культурных традициях, принадлежащих к разным нациям. Во-вторых, и для России, и для Израиля идеологические аспекты играли в ХХ в. куда большую роль, чем для большинства демократических стран, а потому обе страны прошли (впрочем, с разной степенью успешности) фазу деидеологизации и последующей прагматизации общественного сознания. В-третьих, обе страны прошли через нелегкие экономические и финансовые кризисы, а потому накопленный опыт выхода из этих кризисов не может не представлять взаимного интереса. В-четвертых, оба государства проходят процесс приватизации, при котором кардинально меняется статус государственной собственности и государства как такового – и в этой области исследования российских и израильских ученых могут иметь и теоретическое, и практическое значение. Впятых, обе страны сталкиваются сейчас с общей проблемой исламского терроризма. В-шестых, в отличие от большинства стран мира, и в Израиле, и в России до сих пор не отменена обязательная военная служба, и мне представляется, что израильский опыт создания «гражданской армии» мог бы иметь огромное значение для налаживания отношений между силовыми и политическими структурами в России. В-седьмых, российская система образования всерьез обсуждает как переход на двенадцатилетнее школьное образование, так и введение единого государственного вступительного экзамена в вузы – и то, и 12 13 другое давно уже существует в Израиле, благодаря чему накоплен большой материал как о достоинствах, так и о недостатках предлагаемых нововведений. Иными словами, существует широкий круг тем для совместных исследований в сфере общественных наук, могущих иметь не только научное, но и прикладное значение, что позволяет говорить о насущной необходимости создания структуры, которая смогла бы взять на себя координацию и обеспечение работ такого рода. Уже немало лет в Еврейском университете в Иерусалиме действует Центр по академическим и образовательным связям со странами СНГ и Балтии. Его деятельностью руководит общественная комиссия, в которой состоят представители государственных учреждений и академических кругов; возглавляет комиссию ректор Еврейского университета. Подобная структура есть и в Открытом университете Израиля. Представляется, что именно под эгидой подобных центров, которые могут быть созданы в рамках израильских университетов и признанных научных организаций, следует сосредоточить исследования, проводимые в русскоязычной общине Израиля. Вполне возможно, что имеет смысл создать межуниверситетский центр социально-политических исследований в области миграции и интеграции. Оптимальным было бы сотрудничество в рамках такого центра на паритетных началах, без патернализма и взаимного недоверия, ученых-выходцев из стран СНГ и их коллег - уроженцев страны. Пока задача эта не решена. Во-вторых, трудно признать нормальным тот факт, что опубликованные в последние годы важные работы об израильской «русской» общине, написанные преподавателями университетов, и в научными подавляющем сотрудниками большинстве различных своем, так израильских и остаются непереведенными на русский язык. Даже и те из исследователей, для кого русский – родной язык, вынуждены считаться со сложившейся в израильских университетах крайне несправедливой ситуацией, при которой научные работы, изданные на русском языке, повсеместно не засчитываются их авторам при рассмотрении вопроса о статусе самих исследователей на соответствующих факультетах и кафедрах. Иногда «русские израильтяне» – социологи, политологи, демографы, культурологи, психологи и др. – в погоне за признанием со стороны своих местных коллег сами стараются всячески нивелировать свое этническое происхождение, «открещиваясь» от каких-либо связей с русскоязычной общиной и ее читателями. Не будем забывать и о том, что в «русском Израиле» существует 13 14 крайне ограниченное количество изданий, готовых публиковать сравнительно объемные работы по общественным наукам, а выпуск книг почти полностью зависит от способности самих авторов найти источники финансирования инициируемых ими издательских проектов. Каковы бы ни были причины этого явления, факт остается фактом: кроме изданного еще в конце 2000 года сборника «Миграционные процессы и их влияние на израильское общества», большая часть которого посвящена именно «русскому Израилю», на русском языке появилось лишь две книги о «большой алие», ее достижениях и проблемах. Это опубликованная в 2003 году московским издательством «Маркет ДС» книга социального психолога Элиэзера Фельдмана «“Русский” Израиль: между двух полюсов» и напечатанная в 2004 году московским Институтом изучения Израиля и Ближнего Востока книга политолога Владимира Ханина «“Русские” и власть в современном Израиле». В-третьих, несмотря на все проведенные исследования, практически без ответа остается едва ли не самый интересный для самой русскоязычной общины вопрос – я имею в виду вопрос о том, что же составляет уникальный социальнокультурный мир русскоязычных евреев вообще, и живущих в Израиле, в частности. При всей важности исследовавшихся и рассматривавшихся тем, не хватает, пожалуй, главного. На сегодняшний день в трех основных центрах русскоязычного еврейства (в Израиле, в СНГ и в США) проживают примерно миллион «членов общины» в каждом. Глубинное исследование, в котором бы сравнивались эти три группы и делалась бы попытка дойти «до самой сути», чтобы очертить и описать то культурно-психологическое «ядро идентичности», которое отличает нас от людей иного национального и этнического происхождения, пока так и не было проведено. Русскоязычное еврейство как обособленная социально-культурная общность Пока такого исследования проведено не было, единственное, что остается социологу, которому этот вопрос все не дает покоя, – это попытаться ответить на него, двигаясь «в потемках» и на ощупь, от частного – к целому. Сопоставив результаты исследований русскоязычного еврейства, проведенных в Израиле, с данными, собранными социологами в России (В. Шапиро, В. Червяковым, Ц. 14 15 Гительманом, Р. Рывкиной, В. Собкиным, А. Львовым и другими), на Украине (Е. Головахой, И. Зисельсом и другими), в США (С. Ротшильд, А.-Л. Орлек, С. Голдом и другими), в Канаде (Р. Бримом, Т. Басок и другими) и Германии (Н. Хрусталевой, Н. Федоровым, П. Поляном и другими), можно было бы получить насколько возможно полное представление об идентичности и духовном мире русскоязычного еврейства как обособленной социально-культурной общности. Понятно, что разные исследователи использовали не всегда и не во всем совместимые методологии, вопросы, которые были в центре их внимания, часто не совпадали, но в отсутствии какого-либо, хотя бы одного, всемирного сравнительного исследования нашей транснациональной диаспоры, такой выход из положения представляется едва ли не единственным из возможных. Проведение такой масштабной работы требует значительных усилий, но я считаю, что ее необходимо выполнить. Так и только так, сравнивая русскоязычное еврейство всех стран и континентов, мы сможем адекватно ответить на извечные вопросы: Кто мы? Откуда? Куда мы идем? Вопросы эти далеко не тривиальные, и ответы на них – совершенно не очевидны. Проиллюстрируем это на примере израильской русскоязычной общины – крупнейшей еврейской общины «русского мира». Как верно отмечает Владимир Ханин в своей книге (стр. 141), «особую роль в формировании русскоязычной общины Израиля играют различного рода общинные символы, признание либо непризнание которых служат важным фактором самоидентификации «русских» израильтян». Каковы же эти символы? В. Ханин, как и Э. Фельдман, утверждает, что «немалая часть этих символов носит откровенно мифологический характер». К их числу обоими авторами причисляются «мифы «о целостности еврейства», «о самобытности и особой исторической миссии русских евреев», «о превосходстве русской (или русскоеврейской) культуры над израильской» и другие подобные «мифы секторального снобизма». Несмотря на то глубокое уважение, которое я питаю по отношению к обоим исследователям, с которыми знаком не первый год, легкость, с которой выстраданная несколькими поколениями русских евреев вера в целостность еврейства, в самобытность и особую историческую миссию русских евреев, объявляется всего лишь «мифом секторального снобизма», кажется мне удивительной, и я никак не могу с этим согласиться. 15 16 Очевидно, что даже нивелируя значимость доэмиграционных установок и убеждений самих живущих в Израиле русскоязычных евреев (а я полагаю, что именно вера в целостность еврейства привела многих из них в Израиль, а не, скажем, в США и Германию), необходимо сформулировать те, выражаясь словами В. Ханина, «реальные позитивные символы», вокруг которых русские евреи в целом, и «русские» израильтяне, в частности, строят свое самосознание. К таким символам В. Ханин относит: во-первых, очень значительную роль русскоязычных репатриантов в развитии израильского хай-тека и в той «технологической революции», которая произошла в Израиле в конце 1990-х годов; и во-вторых, культурологические проекты общины, прежде всего – созданный русскоязычными актерами во главе с режиссером Евгением Арье театр «Гешер», уже спустя несколько лет ставший лучшим театром страны, и созданные коллективом учителей во главе с Яковом Мозгановым физико-математические школы «Мофет», по качеству преподавания и уровню знаний учеников быстро обошедшие стандартные местные учреждения среднего образования. «Наконец, в атмосфере культурного плюрализма, установившегося в Израиле в 1990-х годах, своеобразное признание получили и праздники, первоначально отмечаемые в основном в среде выходцев из СССР/СНГ, – добавляет В. Ханин. – Речь, в первую очередь, идет о двух популярных в СССР праздниках – Дне Победы (9 мая) и гражданском Новом годе (ночь с 31 декабря на 1 января). Первый благодаря настойчивости и активности «русских» ветеранов Второй мировой войны и политиков стал из локального общественного события официальным государственным праздником. Празднование гражданского Нового года – единственного в СССР неидеологизированного праздника – в последние годы стало явлением массовой культуры не только «русских», но и местных израильтян» (стр. 143). В. Ханин суммирует свой анализ: «В этих, как и в других случаях, речь отнюдь не идет о создании «русского этнокультурного гетто» на периферии израильского общества. Существующая тенденция имеет противоположную направленность: легитимация «русских» общинных символов и институтов через придание им общенационального статуса» (стр. 144). Я склонен согласиться с тем, что только через придание «русским» общинным организациям и символам признанного «общеизраильского» статуса есть шанс сохранить эти организации и символы в долгосрочной перспективе. 16 17 Мне, однако, кажется, что процесс этот, неотъемлемой частью которого является готовность израильского общества воспринять организации и символы его русскоязычной общины, идет достаточно медленно, и займет еще не один десяток лет. Более того, я совсем не уверен, что в будущем, например, театр «Гешер» не станет полностью израильской структурой, «русские» истоки которого будут оказывать на него столь же небольшое влияние, как, например наследие Е.Б. Вахтангова – на театр «Габима», когда-то основанный при непосредственном участии этого великого русского режиссера. Вопросом о том, почему столь медленно идет процесс интеграции русскоязычных граждан в израильское общество, задается в своей книге и Э. Фельдман, и мне кажется, что он дает на него весьма точный ответ. Конечно, повсеместное сохранение русского языка не только на семейном, но и на общинном и даже – насколько получается – государственном уровне, хотим мы того или нет, становится определенным «забором» между выходцами из СССР/СНГ и остальными группами израильского общества. Однако «забор» этот, в подавляющем большинстве случаев, не исчезает и тогда, когда язык иврит освоен почти в совершенстве. Среди миллиона русскоязычных израильтян есть немало людей, не испытывающих каких-либо трудностей в коммуникации на иврите (по данным приводимого в книге Э. Фельдмана опроса, выполненного в июле 2002 г., чувство дискомфорта в связи с проблемой языка в то время испытывали менее 30% опрошенных), но и они, в большинстве своем, по прежнему отвергаются местным истеблишментом, а подавляющее большинство их друзей, приятелей и знакомых – такие же, как и они сами, выходцы из СССР/СНГ. Корень проблемы состоит в том, и об этом писала еще в середине 1990-х годов в своем сборнике «Цивилизационный дискомфорт» Марина Солодкина, что ни один из секторов израильского общества (ни левые, ни правые; ни религиозные, ни светские; ни ашкеназы-старожилы, ни сефарды) не увидел в начавшейся в 1989 году волне иммиграции из СССР/СНГ «своих». Уже с первых дней своего пребывания в стране новые репатрианты попали «в водоворот инерционных потоков противостояния, давно существовавших внутри израильского общества». Как верно акцентирует внимание Э. Фельдман, «русские» – уже далеко не самый бедный сектор израильского общества (по его подсчетам, совокупный ежегодный доход русскоязычной общины в Израиле приближается к 22 миллиардам шеккелей), по социально-экономическим показателям русскоязычная 17 18 община в целом почти не отстает от усредненных показателей общества в целом. Да, в большинстве своем выходцы из СССР/СНГ не живут в самых центральных городах Израиля (по данным Министерства внутренних дел на июль 2003 года, в Иерусалиме репатрианты, прибывшие после 1989 года, составляют 7.8% населения, в Тель-Авиве – 12.4%), но именно благодаря русскоязычным евреям и членам их семей, составляющим почти 35% населения Ашдода, этот город стал пятым по численности в стране, в нем появились новые благоустроенные районы, своя камерная опера и балет. Иными словами, проблемы интеграции русскоязычных евреев в израильском обществе не вызваны, в большинстве случаев, ни языковыми, ни материально-имущественными сложностями. Проблема состоит, прежде всего, в нежелании слишком многих групп и слоев израильского общества принять новых сограждан как «равных», не требуя при этом от них полностью отказаться от присущего им мировоззрения и социального поведения. Эту, с блеском описанную еще П. Вайлем и А. Генисом в их эссе «Последние тайна. Евреи» борьбу за то, чтобы быть «равными», и в то же время – «немножко другими», которую российские евреи долгие годы вели и при царизме, и при советской власти, вопреки ожиданиям многих, оказалось нужным вести и в Израиле. Где бы и сколько бы долго не жили русские евреи, они нигде не смогли разрешить эту дилемму – может быть, это как раз и свидетельствует в пользу того, что «самобытность и особая миссия русских евреев» – совсем не «миф секторального снобизма», а та реальность, данная нам в ощущениях, которую бессмысленно игнорировать? В том, чтобы разгадать геном, расшифровать матрицу этой самобытности, я и вижу едва ли не основную задачу историков, социологов и культурологов, искренне интересующихся живущим на трех континентах русским еврейством. Dr. Alek D. Epstein, Department of Sociology, Political Science and Communication & Chais Program in Jewish and Israel Studies in Russian, Open University of Israel; Chais Center, Institute of the Jewish Studies, Hebrew University of Jerusalem Curriculum vitae: http://www.openu.ac.il/Personal_sites/alek-epsteinE.html Some of my papers on the Social Science Research Network: http://ssrn.com/author=437979 OUI Program in Jewish and Israel Studies in Russian Web-site: http://www-r.openu.ac.il Personal Web-page (in Russian): http://echo.oranim.ac.il/main.php?p=personal_id&id_personal=5 18