Цыпин. Актуальность

Протоиерей Владислав ЦЫПИН
Актуальность Миланского эдикта в современной
России
Протоиерей Владислав Цыпин — церковный историк, канонист. Родился в 1947
году. Окончил МГУ и МДА. Доктор церковной истории. Профессор Московской
Духовной академии. Автор многих книг и статей.
ХХ
век
не
без
оснований
характеризуется
обычно
как
завершение
Константиновского периода в истории христианской Европы, христианского мира, периода
союза Церкви и государства, осуществлявшегося в разных юридических формах: от
византийской симфонии до выросшей из протестантской реформации государственной
церковности. Недавнее принятие конституции Европейского союза и предшествовавшая ему
полемика вокруг вопроса об упоминании в ней христианских корней европейской
цивилизации выразительно характеризует современный этап в развитии этого процесса.
Хотя разрыв союза Церкви и государства, на котором держалась европейская
государственность в течение более чем полутора тысяч лет, восходит к Великой
французской и американской революциям, а с другой стороны, рудименты этого союза
сохранились в некоторых европейских и выросших из европейской цивилизации
государствах, расположенных в других частях света, и поныне, но решительные шаги в его
осуществлении сделаны были все-таки именно в XX столетии, и наиболее последовательно в
России, где радикальное отделение Церкви от государства сопровождалось масштабными
гонениями на нее.
Однако на исходе ушедшего ХХ века Россия пережила еще одну революцию или
контрреволюцию,
пережила
перемены,
неизбежность
которых
предвидел
глубокомысленный католический мыслитель Ла Пира, пристально и с надеждой
наблюдавший за всем, что происходило в нашей стране, хотя, вероятно, эти перемены
представлялись ему, со свойственным ему идеализмом, иными и лучшими, чем те, что в
действительности произошли.
В новом Российском государстве взаимоотношения Церкви и государства стали
складываться на новой основе, с точки зрения формально-юридической — по подобию тех
государств, где полное отделение Церкви от государства предполагает и совершенное
равноправие религиозных общин и их внутреннюю автономию, и нейтралитет государства
по отношению к религиям. Такая модель, как известно, наиболее последовательно проведена
в законодательной системе Соединенных Штатов, но ее органичность для Америки
обусловлена действительным религиозным плюрализмом этой страны. В России реальная
религиозная ситуация иная, подобная большинству европейских государств, в которых
существуют национальные Церкви при более или менее значительном религиозном
меньшинстве инославных или иноверных общин.
В преамбуле российского закона от 26 сентября 1997 г. «О свободе совести и о
религиозных объединениях» содержится положение, которым признается особая роль
Православной Церкви, а также некоторых других вероисповеданий в истории страны.
Преамбула гласит: «Федеральное Собрание Российской Федерации, подтверждая право
каждого на свободу совести и свободу вероисповедания, а также на равенство перед законом
независимо от отношения к религии и убеждений, основываясь на том, что Российская
Федерация является светским государством, признавая особую роль православия в истории
России, в становлении и развитии ее духовности и культуры, уважая христианство, ислам,
буддизм, иудаизм и другие религии, составляющие неотъемлемую часть исторического
наследия народов России, считая важным содействовать достижению взаимного понимания,
терпимости и уважения в вопросах свободы совести и свободы вероисповедания, принимает
настоящий Федеральный закон» (цит. по: Русская Православная Церковь и право. М., 1999.
С. 110–111).
И поскольку особое значение Православной Церкви для России подчеркнуто в
преамбуле к ныне действующему закону «О свободе совести и о религиозных
объединениях»,
возникает
юридическая
необходимость
так
усовершенствовать
законодательную систему, чтобы соответствующее положение не оставалось только
декларацией, чтобы оно отражалось как в конкретных правовых нормах, так и в реальной
политике государства.
В связи с этим в современной России, когда в Западной Европе вполне отчетливо
обозначился конец Константиновой эпохи, парадоксальным образом приобретает
актуальность религиозное законодательство святого Императора Константина.
Миланскому эдикту 313 года, как известно, предшествовали два других акта,
которыми легализованы были христианские общины: эдикт от 30 апреля 311 г., изданный
гонителем христиан императором Галерием совместно со святым Константином и
Ликинием, и Миланский эдикт 312 года, изданный, как и эдикт 313 года, императорами
Константином и Ликинием. До нас он не дошел и о факте его издания известно только по
императорскому рескрипту на имя презида Никомидии, а о его содержании приходится
судить уже по эдикту 313 года.
Эдикт Галерия чрезвычайно интересен в контексте нашей темы, потому что он
содержит положения, параллельные тем, которые определяли правовую политику
Советского государства по отношению к Церкви. При этом, конечно, необходимо учитывать
разнонаправленность этих двух правовых реформ, одна из которых осуществлена была
Галерием, легализовавшим христианскую Церковь после пребывания ее вне закона, а другая,
вытекавшая из декрета Ленина об отделении Церкви от государства, изданного в 1918 г.,
направлена была на упразднение прежнего статуса Православной Церкви, находившейся
ранее в союзе с государством и под его опекой, но при этом не предусматривала
совершенного запрета на религиозную деятельность в стране.
С учетом этой разнонаправленности обратим внимание на содержательные
параллели. В эдикте Галерия провозглашено: «Правительство, стремясь все устроить и
упорядочить по древним законам, не могло не обратить своего внимания и на христиан...
Поэтому императоры и решаются объявить христианам свою высочайшую милость. Пусть
снова будут христиане (ut denuo sint christiani), пусть они составляют свои собрания, только
бы не делали ничего противозаконного. За эту нашу милость они должны молить своего
Бога о благоденствии нашего государства и о своем собственном» (цит. по: Болотов В.В.
Лекции по истории древней Церкви. М., 1992. Т. 2. С. 161).
Древние законодательные акты, в том числе и эдикт Галерия, в отличие от
современного юридического стиля, которого отчасти придерживался и советский
законодатель, в себе самих содержат развернутые мотивировки, чего мы не находим ни в
Декрете 1918 г., ни в последующих актах Советского государства относительно религиозных
общин. Поэтому параллели к эдикту Галерия нам приходится искать не только в самом
декрете, но и в публицистических комментариях к нему, в самой советской идеологии и
интерпретации ею религиозной тематики.
Как писал русский историк Церкви В.В. Болотов об акте Галерия, «язык этого эдикта
может быть признан образцовым в отношении двусмысленности… Галерий, виновник
воздвигнутого на христиан гонения, старается затушевать тот неприятный для правительства
факт, что оно теперь делает перемену фронта по отношению к христианству» (Там же. С.
161). Перемена политики по отношению к христианам, имевшая место в 1917–1918гг.,
имела, как уже сказано, противоположное направление, и это не была перемена политики
того же самого правительства, а новая политика нового государства, выросшего из
революции, но двусмысленность советского религиозного законодательства составляла его
характерную черту на протяжении всей советской эпохи. И суть этой двусмысленности заключалась в том, что, с одной стороны, провозглашалась свобода вероисповедания и
независимость прав граждан от их отношения к религии, а с другой — эта свобода
подвергалась жестким ограничениям, и атеизм, как учение правящей партии с ее
юридически обозначенным статусом в государстве, а фактически контролировавшей
политику государства, имел всяческие приоритеты в сравнении с любой религией,
изживание которых провозглашалось как одна из высших целей правящей партии.
В эдикте Галерия есть еще одно утверждение, которое задним числом оправдывало
гонения на христиан лживым обвинением их в изменении своей первоначальной религии:
христиане «оставили секту своих предков и дошли до такого безумия, что стали следовать не
тем древним учреждениям, которые установлены их первыми родоначальниками» (с. 161).
Так вот, в атеистической пропаганде 1920-х годов, когда ею еще не отвергалась
историчность Христа, широко употреблялся тезис о том, что учение Христа первоначально
носило революционный характер, а Церковь потом его исказила, поставив себя на службу
господствующим классам.
Эти идеи, конечно, известны были и ранее, до русской
революции, повторяются они и ныне, причем не только атеистами, но и в некоторых
религиозных кругах, например, приверженцами «теологии освобождения» в Латинской
Америке. Галерий, естественно, не в этом видел мнимое искажение христианами оснований
своих «древних учреждений», в его эдикте это просто голословная клевета, призванная
оправдать прежние гонения, но параллель налицо — обвинение в отходе от истоков.
И вот, после Галерия, святой Константин и его временный союзник Ликиний в 313 г.
издают новый эдикт относительно христиан, содержание которого поставлено мною в
параллель с современным российским законодательством о религиях. В этом эдикте нет уже
никаких обвинений в адрес христиан. Суть этого акта заключается в даровании христианам
полной религиозной свободы, которой ранее пользовались в Империи язычники и иудеи,
при этом Миланский эдикт никоим образом не умаляет их свободы: «Итак, руководствуясь
здравым и правым смыслом, мы объявляем следующее наше решение: никому не
запрещается свободно избирать и соблюдать христианскую веру и каждому даруется
свобода обратить свою мысль к той вере, которая, по его мнению, ему подходит, дабы
Божество ниспосылало нам во всех случаях скорую помощь и всякое благо» (цит. по:
Евсевий Памфил. Церковная история. М., 2001. С. 451). И далее: «Пусть каждый свободно,
по своему желанию избирает себе веру» (Там же. С. 452).
Если сравнивать Миланский эдикт с современным религиозным законодательством
Российской Федерации, то, с одной стороны, налицо параллель в гарантии свободы для
разных религий, но с другой — российское законодательство предусматривает
существование лиц без религиозных убеждений, и им также предоставляется свобода
совести, а Миланский эдикт об атеистах умалчивает, но весь контекст законодательства
эпохи до Константина и после Константина не предусматривал права на публичное
заявление своего атеизма — во времена гонений христиан как раз обвиняли в атеизме,
безбожии, при том, что атеистические убеждения как только личные убеждения не
преследовались и были тогда распространены фактически, в отличие от позднейшей
средневековой эпохи. С этим связана и апелляция к Божеству в эдикте святого Константина,
каковую не обнаружить в современных российских законодательных актах.
Свобода вероисповедания, по Миланскому эдикту, имеет содержание, в большей
мере соответствующее современному российскому законодательству и законодательству
большинства современных государств, чем законодательству Российской Империи и ряда
других государств прошлых столетий в том отношении, что свобода веры подразумевает в
эдикте и свободу перемены исповедания, в то время как свободе вероисповеданий, скажем, в
Российской Империи, была ограничена тем, что перемена вероисповедания для одних (для
православных) положительно была запрещена, в иных случаях она существенно
ограничивалась и строго регламентировалась: например, католик в России мог свободно
стать православным, но был затруднен в переходе в одну из признанных протестантских
церквей и не мог легально стать мусульманином, евреем, адвентистом или старообрядцем.
Существенную часть эдикта 313 г. составляет регулирование имущественных прав
христиан, именно христиан, поскольку только они подвергались ранее гонениям и
конфискации своих храмов: «Если места, в которых они раньше собирались… куплены у
нашей казны или у кого-либо, то пусть их вернут христианам безвозмездно, без возврата
заплаченной за них суммы, немедленно и беспрекословно. Равным образом получившие
такие места в дар должны немедленно вернуть их христианам. И если купившие эти места
или получившие их в дар хотят просить за них от нашей доброты вознаграждения, то пусть
обратятся в суд к нашему правителю, и наша милость не оставит их просьбы без внимания…
И так как христианам принадлежали не только те места, где они обычно собирались, но и
другие, составлявшие собственность не только частных лиц, а целого общества, то, согласно
закону, только что нами изложенному, ты распорядишься без всякого промедления вернуть
их христианам, то есть всему их обществу» (Там же. С. 452).
Таким образом, христианам возвращались отнятые у них храмы и иное их
имущество, как находившееся в частной собственности, так и во владении общин,
возвращалось немедленно, а те лица, которые добросовестно приобрели впоследствии это
имущество, могли просить о возмещении убытка по суду из императорской казны.
Современное российское законодательство предоставляет Православной Церкви и
ее каноническим подразделениям, равно как и другим религиозным общинам, права
юридического лица, включая и право собственности. В ст. 21 закона 1997 г. «О свободе
совести и о религиозных объединениях» содержатся следующие положения: «1. В
собственности религиозных организаций могут находиться здания, земельные участки,
объекты производственного, социального, культурно-просветительского и иного назначения,
предметы религиозного назначения, денежные средства и иное имущество, необходимое для
обеспечения их деятельности, в том числе отнесенное к памятникам истории и культуры. 2.
Религиозные организации обладают правом собственности на имущество, приобретенное
или созданное ими за счет собственных средств, пожертвованное гражданами,
организациями в собственность государством либо приобретенное иными способами, не
противоречащими
законодательству Российской
Федерации» (цит.
по:
Русская
Православная Церковь и право. С. 123).
Передача в собственность религиозным организациям имущества религиозного
назначения, включая и «культовые здания» вместе с относящимися к ним земельными
участками, осуществляется безвозмездно. В законе, однако, нет положения, которое бы
предусматривало реституцию — возвращение религиозным объединениям, в том числе
Русской Православной Церкви, имущества, которое было национализировано в 1918 г.
Между тем, согласно Заключению 193 (1996 г.) Совета Европы, сделанному при вступлении
России в этот Совет, Российская Федерация обязана «в кратчайшие сроки возвратить
собственность религиозных организаций» (см.: Русская Православная Церковь и право. С.
186).
В ст. 22 закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» содержится
положение, согласно которому «религиозные организации вправе использовать для своих
нужд земельные участки, здания и имущество, предоставляемое им государственными,
муниципальными, общественными и иными организациями и гражданами, в соответствии с
законодательством Российской Федерации» (Русская Православная Церковь и право. С. 123–
124). При этом передача в пользование религиозным организациям культовых зданий с
земельными участками, на которых они стоят, и иного имущества религиозного назначения
осуществляется безвозмездно.
Право собственности Русской Православной Церкви и ее каноническими
подразделениями гарантируется также и Гражданским кодексом Российской Федерации,
который относит религиозные организации, наравне с общественными, к некоммерческим
организациям, но при этом предоставляет им право заниматься предпринимательской
деятельностью в соответствии с их целями (Гражданский кодекс Российской Федерации. М.,
1996. С. 486).
Таким образом, в современной России Православной Церкви, как и другим
религиозным общинам, возвращают отнятые храмы, но не в собственность, а в
безвозмездное пользование, причем далеко не немедленно, и при этом почти исключительно
храмы и прилегающие к храму земельные участки, но не иное имущество.
Во всяком случае, хотя есть основания для того, чтобы радикальные перемены в
отношениях между Церковью и государством, которые у нас произошли в начале 1990-х гг.,
уподобить перевороту, осуществленному в этой области святым Константином, его эдикт
был более справедлив по отношению к христианам, которые до его издания подвергались
гонениям. При этом эдикт ни малейшим образом не ущемлял прав язычников или иудеев.
Христианская Церковь приобрела существенно иной, приоритетный статус в империи
только при святом Феодосии Великом, когда юридический разрыв империи с язычеством
был проведен последовательно и радикально. А святой Константин продолжал еще носить
по традиции древний языческий титул «pontifex maximus», принадлежавший тогда
императорам, и только после передачи его святым Императором Феодосием епископу Рима
этот титул был переосмыслен уже в христианском контексте, как некое подобие сану
ветхозаветных первосвященников.
Святой Константин не сделал христианство господствующей религией, но
поскольку сам он стал христианином, это не могло не сказаться в дальнейшем на его
религиозной политике, во всякого рода привилегиях частного характера, которые
предоставлялись им Христианской Церкви. В современной России действует принцип
отделения религии от государства, который носит нейтральный по отношению ко всем
конфессиям характер государства. Хотя, надо сказать, абсолютный нейтралитет едва ли
вообще достижим. Всякому государству приходится считаться с реальным религиозным
составом своего населения, хотя бы в том, чтобы устанавливать выходной,
неприсутственный день, в пятницу, субботу или воскресенье.