путевка в жизнь

Василий ШАПОШНИКОВ,
народный судья
ПУТЕВКА В ЖИЗНЬ
Под звуки бодрого марша шагают стройные колонны загорелых мальчиков и девочек.
На них — стального цвета блузы с белоснежными воротничками. Идет колония имени
Горького! Стоящие на тротуарах харьковчане восторженно встречают горьковцев.
Во главе колонны, перед расшитым золотом алым знаменем — невысокого роста
худощавый человек в полувоенном костюме и очках. На первый взгляд он кажется суровым
и строгим, но вот он снимает очки, протирает их платком, оборачивается назад, оглядывает
всю колонну и тот, кто стоит поблизости от него, не может не заметить на лице его доброй,
милой улыбки, теплого лучистого взгляда. Человека, который идет впереди знаменной
бригады, знает весь Харьков. Это — Макаренко, заведующий колонией имени Горького.
Стройные шеренги горьковцев останавливаются на центральной площади. Раздается
команда «вольно» — и сотни детей устремляются к человеку в очках. К нему тянутся
десятки рук, а он, еле сдерживая счастливую улыбку, отечески тепло и ласково глядит на
своих питомцев...
В двадцатых и тридцатых годах харьковчане часто видели горьковцев на улицах и
площадях своего города.
Шли годы... Один за другим питомцы Макаренко выходили в люди: поступали на
рабфаки, в институты, шли работать на заводы…
Макаренко часто любил говорить: «Мои горьковцы выросли, разбежались по всему
Советскому свету. Мне сейчас трудно их собрать даже в воображении... Да и «технически»
не соберешь всех. Сколько по горьковской только колонии прошло хлопцев и девчат!»
В Москве, на Украине, Дальнем Востоке, в Сибири, Средней Азии — по всему
Советскому Союзу и поныне живут и работают бывшие колонисты и коммунары.
После смерти матери и отца восьмилетним мальчиком я с младшим братом Иваном
попал в Куряж, в колонию имени А.М. Горького, возглавляемую А.С. Макаренко. Помню
хорошо, как Макаренко перешел затем в коммуну Дзержинского, и все колонисты
затосковали.
Однажды я сказал братишке: «Знаешь, что Ваня, ты оставайся здесь, а я убегу к
Макаренко. Если будет хорошо — беги и ты туда!..» Помню, как Антон Семёнович, окинув
меня взглядом с ног до головы, сказал: «Если все начнут перебегать из колонии в коммуну
— что же тогда получится?»
Меня обступили коммунары, и кто-то из них сказал: «Антон Семёнович, давайте
возьмем этого мальца».
Так, с кличкой «Малец», в 1932 году я и был принят в коммуну имени Дзержинского.
А позже приехал сюда и Иван. В большой дружной семье мы никогда не чувствовали себя
сиротами.
Колония и коммуна воспитали Родине тысячи пламенных советских патриотов. Когда
началась Великая Отечественная война, многие из колонистов и коммунаров пошли на
фронт. Некоторые из бывших питомцев Макаренко отдали свою жизнь за Родину. Погиб на
фронте и мой брат Иван.
Отчизна взрастила нас. Партия и комсомол, труд и учёба сделали нас сознательными
участниками коммунистического строительства.
Очень интересна судьба многих моих сверстников, воспитывавшихся в своё время в
коммуне. Бывший воспитанник Игорь Панов сейчас заместитель директора крупного завода
на Дальнем Востоке. Зиновий Клямер окончил военную академию; Петр Можевитин, Иван
Иванов стали врачами; Александра Сыромятникова, Елена Кисточкина, Иван Ткачук —
актеры...
Когда я думаю о судьбе друзей моего детства, кем были они и кем стали,— сердце
моё преисполняется сыновней благодарностью к скромному и вдумчивому воспитателю —
Антону Семёновичу Макаренко.
В колонию приходили одичавшие от голода, озлобленные долгими скитаниями,
невежественные и грубые хлопцы и девчата... Казалось, годы, долгие, годы должны были
пройти, раньше чем вся эта разношерстная, своенравная, далекая от всякого подобия
организованности братия приобщится к учёбе, труду, правилам гигиены, элементарной,
вежливости...
Но проходил совсем небольшой срок, и каждая партия ребят, прибывшая в колонию,
быстро ассимилировалась в здоровом, крепком, трудовом коллективе, впитывала в себя всё
лучшее, благородное и честное, что культивировал Макаренко,— и ребят этих нельзя уже
было узнать!
В памяти моей возникают отдельные эпизоды из жизни колонии и коммуны; я слышу
слова Антона Семёновича, обращенные к своим воспитанникам, вижу каждый жест его...
Нас у Антона Семёновича были сотни, но каждый ощущал его внимание, заботу,
участие.
В бурных интересных буднях трудового детского коллектива никто из нас не мог
«затеряться». Мы все в одинаковой мере были у Макаренко на виду. То ли отличился ктонибудь из нас в труде, то ли провинился — Антон Семёнович всегда в курсе дела. И каждый
раз на заседании Совета командиров он ставит вопрос, который затем живо, с жаром
обсуждает детвора. И я не знаю случая, когда Антон Семёнович поступил бы с кем-либо из
нас несправедливо. Не слышал я этого и от других. Даже тогда, когда Макаренко требовал
какого-нибудь наказания, провинившийся сознавал: «Это справедливо. Я ведь действительно
виноват».
Макаренко мог наказать и наказывал, но делал это, не унижая человеческого
достоинства, не причиняя ребёнку тяжелых душевных переживаний.
Мне, юристу, это сейчас особенно ясно.
Многие коммунары и по сей день, вероятно, помнят нашумевший случай, который
произошел со мной в 1934 году, под Первое мая. Антон Семёнович разрешил всем нам пойти
погулять в город, но строго-настрого предупредил, «чтобы всё было в порядке». Особенно
он предупредил взрослых ребят, опасаясь, чтобы по случаю праздника кто-нибудь из них не
появился в городе в нетрезвом виде.
Мне же тогда было всего 14 лет. И вот случилось так, что во всей коммуне я
единственный оказался... пьяным в предпраздничный день!
В городском парке трое взрослых ребят угостили меня вином. Вскоре все мы
расстались у выхода из парка. И вот, как и следовало ожидать, даже небольшая доза алкоголя
сильно подействовала на детский организм. В белом праздничном костюме я заснул тут же,
на улице, у трамвайного столба. Подобрала меня коммунарская автомашина, везшая уголь.
Нужно ли говорить, во что превратился мой белый майский костюм! Дежурный по коммуне
Трифонов пришел в ужас от моего вида.
Узнав о случившемся, Макаренко глубоко возмутился. В порыве гнева он даже
бросил фразу: «Мальца надо выгнать!..»
На Совете командиров я упорно молчал, отказываясь назвать тех, кто напоил меня.
Все прекрасно понимали, что я стал жертвой неумной шутки взрослых ребят. Первой взяла
слово воспитанница Пашечкина. Она просила Совет командиров и Антона Семёновича не
выгонять меня из коммуны:
— У Васи нет родителей,— убеждала она.
Её просьбу поддержал секретарь комсомольской организации коммуны Василий
Камардинов:
— Малец, я думаю, больше никогда не сделает такого проступка...
Коммунар Иван Волченко привел в довершение всего ещё более «высокий» аргумент:
— Малец хорошо играет на трубе. Наш оркестр лишится хорошего музыканта...
Я видел, как, слушая ребят, Антон Семёнович прятал в усах свою ироническую
улыбку. Очень уж, видно, я был смешон в тот момент.
Совет командиров решил в коммуне меня оставить, а меру наказания назначить по
выбору Антона Семёновича.
«Как же меня Макаренко накажет?» — думал я два дня и две ночи.
И вот в столовой, когда все коммунары были в сборе, Макаренко объявил свой приказ
по коммуне. Из него видно было, что Макаренко прежде всего считал меня жертвой чьей-то
глупой проделки. Но дабы не повадно было мне или кому-либо другому повторять то же
самое безобразие, Антон Семёнович предупредил: если в течение шести месяцев кто-либо
окажется пьяным, он будет изгнан из коммуны вместе с Шапошниковым!
Приказ был серьезным. Он касался решительно всех и заставлял каждого подумать о
случившемся и впредь быть осмотрительным и осторожным. Действительно, стоило комунибудь проштрафиться, как под угрозой оказывался и я. Приказ, таким образом, налагал
ответственность на весь коллектив.
Макаренко наказал меня и предупредил всех. Но сделал он это, не причинив мне
травмы. Достаточно сказать, что впоследствии, когда коммуна избирала трёх посланцев
приветствовать съезд комсомола Украины, он в числе других коммунаров поддерживал и
мою кандидатуру.
Вместе с Антоном Семёновичем мы поехали в Киев на комсомольский съезд, повезли
в столицу наши подарки — фотоаппараты «ФЭД» и другую продукцию. В Киеве на съезде
Антон Семёнович подарил мне том «Педагогической поэмы» с теплой надписью. Позже,
прощаясь с нами перед своим уходом из коммуны, Макаренко подарил мне серебряный
корнет, которого я, увы, лишился во время войны...
Так Антон Семёнович мог одновременно быть и строгим и добрым.
Теперь, когда мы стали взрослыми, а у многих из нас уже появилась седина на висках,
ещё глубже понимаешь высокие гуманные устремления А.С. Макаренко. Он видел далеко,
очень далеко. В то время, когда мы, чумазые, немытые, оборванные, голодные попадали к
нему в колонию, он, спокойно глядя на нас, думал: «Вот эти станут хорошими рабочими,
учеными, инженерами, агрономами». Мы тогда ничего не сознавали — ни нашего
положения, ни нашей перспективы, ни нашего места в жизни. А Антон Семёнович твёрдо
знал, что в советском обществе нет и не может быть «детей улицы» со всей вытекающей из
этого в какой-либо буржуазной стране трагедией и обреченностью.
Каждого из нас А.С. Макаренко готовил к трудовой жизни, исходя из
индивидуальных качеств воспитанника, его наклонностей и способностей.
Перечитывая сейчас записи А.С. Макаренко в его тетрадях, удивляешься какой-то
особой его способности видеть характер человека, его устремления и наклонности.
В этом Макаренко, пожалуй, никогда не ошибался! Мне это особенно видно,
поскольку речь идет о людях, которых я знал с детства.
Читая строки, в которых Антон Семёнович характеризует хорошо знакомых мне
воспитанников, я поражаюсь, как он еще четверть века назад мог безошибочно распознать в
душе ребенка качества, легшие затем в основу характера взрослого человека.
Приведу примеры. В повести «ФД-1», написанной Макаренко весной 1932 года, есть
слова, характеризующие воспитанника Н. Каплуновского — «будущий инженер,
добросовестный и точный, преданный науке и книжке... культурный и честный человек, к
сожалению, чрезвычайно застенчив...»
Мой друг Н. Каплуновский и поныне живет в Харькове; в годы войны он был
авиационным инженером. Он действительно горячо любит технику и книги и навсегда
остался таким же застенчивым, каким двадцать пять лет назад видел его Макаренко.
Или вот второй мой друг — Михаил Долинный. В той же повести «ФД-1» Антон
Семёнович говорит: «Миша Долинный — самый сильный, самый добрый и самый
покладистый коммунар, тип славянского богатыря в мирное время». В личных записках
А.С. Макаренко находим и такие строки о Долинном: «В коммуне будет хорошим мастером,
добросовестный и исполнительный».
Это написано было тоже четверть века назад. И именно таким мы и знаем нашего
земляка-харьковчанина Михаила Долинного и по сей день. «Сильный, добрый, покладистый», замечательный производственник, добросовестный и исполнительный. Антон
Семёнович ни в чем не ошибся!
Изучение юридических наук в институте, работа народного судьи дали мне
возможность по-новому взглянуть на воспитательные методы А.С. Макаренко. Я, например,
лишь сейчас с особой глубиной осознал значение Совета командиров как своего рода
товарищеского суда. Ведь за любой свой проступок воспитанник держал ответ не лично
перед Макаренко, а перед своими же товарищами, перед всем коллективом.
Совет командиров рассаживался обычно на узком жестком диване вдоль стен
кабинета Антона Семёновича, и не только решал хозяйственные дела, но и обсуждал
различные происшествия.
Трудно переоценить силу психологического воздействия Совета командиров —
настоящего беспристрастного и честного товарищеского суда. Совет командиров обсуждал
обычно многие вопросы жизни колонии или коммуны, но в данном случае как юрист я
говорю только о «правовых» его функциях. Думаю, что изучение этого вопроса и по сей день
может представить известный интерес как для педагогов, так и для юристов.
В бумагах А.С. Макаренко сохранилось фото: Антон Семёнович сидит среди
студентов-юристов, бывших горьковцев. Очевидно, то была одна из первых групп юристов
из числа макаренковцев. В последующие годы их было уже немало. Народный судья
Наталия Чудная и я, по всей видимости, замыкаем этот отряд юристов — оба мы окончили
юридический институт уже после войны.
Мне кажется, что есть нечто знаменательное в том, что из юных «правонарушителей»,
как нас кое-кто называл, А.С. Макаренко сумел воспитать много людей, посвятивших в
дальнейшем всю свою жизнь делу укрепления социалистической законности.
Всей своей работой народного судьи я хочу оправдать надежды, которые возлагал на
меня и на других горьковцев Макаренко. И вот, каждый раз, рассматривая то или иное
судебное дело, я думаю: «А как решил бы его на моем месте Антон Семёнович? Как
поступил бы он в данном случае?»
Строго карая вора или расхитителя, решая дело о хозяйственном или должностном
преступлении, примиряя поссорившихся соседей или вынося приговор хулигану, я всегда
думаю о чудесном педагогическом таланте Макаренко. И каждый раз, когда я занимаю
председательское место за судейским столом, мне кажется, что сквозь толстые стекла очков
за мною зорко наблюдает ободряющий взгляд Антона Семёновича, который будто говорит
мне: «Ну, Василий, как ты выйдешь из этого положения? Как ты решишь этот вопрос?»
Могу смело сказать, что огромную помощь в моей работе приносит знание
творческой педагогической науки Макаренко.
Много нас, бывших горьковцев и коммунаров, и поныне живет и работает в Харькове.
Часто встречаемся мы в Доме учителя, у памятника Шевченко, в Померках, где была
коммуна. Всё в этом городе напоминает нам о детстве, о годах, проведённых вместе с
Макаренко... Вот Сумская, по которой под звуки марша «Дзержинец», написанного
капельмейстером коммуны Виктором Тимофеевичем Левшаковым, гордые и счастливые
маршировали мы на глазах у харьковчан. Вот площадь Тевелева — традиционное место
встреч двух колонн — горьковцев и дзержинцев. Вот оперный театр, в стенах которого под
звуки фанфар мы приветствовали съезды и конференции.
По этим улицам, по этим камням ходил с нами Антон Семёнович.
Может быть, именно поэтому и потянуло многих из нас после войны в Харьков, в наш
любимый город, где многое, очень многое воскрешает в памяти незабываемые картины
детства.
Харьковчане свято чтут память об Антоне Семёновиче, показывают пример
претворения в жизнь его идей, что само по себе является лучшим памятником ему. Взять
хотя бы производственное обучение в средних школах или подготовку кадров
квалифицированных рабочих в системе трудовых резервов. Макаренко, как известно,
придавал огромное значение трудовому воспитанию молодежи.
Многие харьковские педагоги и производственники хорошо помнят кипучую
деятельность Антона Семёновича, создавшего в колонии имени Горького мастерские для
ребят, а в коммуне имени Дзержинского — целый молодежный завод. Недаром подавляющее
большинство питомцев Макаренко получило индустриальные профессии.
Харьковчане любовно, бережно хранят и в новых условиях перестройки системы
народного образования умело возрождают завещанные их знатным земляком методы
трудового воспитания молодежи.
Однажды я вместе с группой бывших колонистов и коммунаров был приглашен в
гости к ребятам 21-й харьковской школы. Расположена она по соседству с турбинным
заводом имени Кирова. Мы увидели, что педагоги этой школы творчески применяют на
практике советы Макаренко. Здесь чувствуется сила молодежного коллектива, тут
прививают школьникам любовь к труду, глубоко и серьезно осуществляют политехническое
обучение.
С помощью турбинного завода в школе была создана рабочая комната, где имеются
токарные станки, слесарные и столярные верстаки, инструменты и приборы. Ученики
старших классов изучают токарное, слесарное, модельное дело. Для передачи детям
необходимых трудовых навыков и политехнических знаний завод выделил инженеров и
механика; ребята часто бывают в цехах завода.
Как всё это живо напомнило нам будни коммуны Дзержинского!
Видя, как увлечены ребята физическим трудом, основанным на знании физики,
химии, математики, геометрии, еще раз убеждаешься в правоте многих мыслей о производственном обучении, высказанных в свое время Антоном Семёновичем. Из школы № 21
пошло работать на турбинный завод много выпускников десятых классов. Многие из них
быстро освоили специальности токаря, слесаря, фрезеровщика, работают уже
самостоятельно, а по вечерам продолжают учиться в техникумах и вузах.
Дирекция школы № 21 приглашает в гости к ребятам рабочих завода, и такие встречи
приносят очевидную пользу.
Мне рассказали такой любопытный случай. Среди учеников 10 класса был один
непутевый парень. Учителя опасались, что его нелегко будет приобщить к труду, но помог
приём, взятый из педагогического арсенала Макаренко. Учителя решили пригласить в школу
квалифицированного рабочего для беседы с ребятами, которая прошла бы не формально, а
тепло и душевно. На заводе охотно подсказали кандидатуру,— это был немолодой уже
человек, токарь Василий Дмитриевич Дрокин, опытный специалист своего дела, лауреат
Сталинской премии.
Появление его в стенах школы произвело на ребят неизгладимое впечатление. Рассказ
Василия Дмитриевича увлек десятиклассников, помог им по-новому взглянуть на завод, на
профессию рабочего. Для многих из них выбор специальности был давно уже решен; в
большинстве своем это были дети рабочих турбинного завода. «Отец на заводе — и я на
завод пойду»,— говорил каждый из них. После того, как Василий Дмитриевич распрощался
с ребятами, к одному из педагогов подошел тот «трудный» паренек и спросил:
— А как вы думаете, смог бы и я стать таким, как Дрокин?
Учитель ответил:
— Если будешь в жизни много и хорошо учиться. Ты ведь слышал сейчас, как упорно
учится Дрокин, как нужны ему в работе знания математики, геометрии, физики...
Как мне стало позже известно, парень этот после получения аттестата зрелости пошел
на турбинный завод и с увлечением трудится.
Я рассказал лишь об одной харьковской школе. А сколько таких же школ и в нашем
городе, и по всей стране, школ, где педагоги не догматически, а творчески, в новых условиях
применяют практические советы Макаренко, его опыт, его идеи...
Случай в 21-й школе напомнил мне встречи колонистов и коммунаров с харьковскими
рабочими. Антон Семёнович придавал большое значение этим встречам. Вот почему к нам в
гости часто приезжали рабочие паровозостроительного, «Серпа и молота»,
электромеханического и других заводов Харькова. Некоторых паровозостроителей,
например, мы хорошо знали в лицо еще в колонии имени Горького. Перед нами было живое
олицетворение революционного рабочего класса, строящего новую жизнь. И многим из нас
хотелось стать такими, как наши гости!
Публикуется по «Удивительный человечище». – Харьковское книжное издательство, 1959.,– 159 с.