Страх как элемент развития
advertisement
Международный психоаналитический институт для Восточной Европы им. Хан-Гроен Праккен Европейская Федерация психоаналитической психотерапии Санкт-Петербургское Общество детского психоанализа Страх как элемент развития Доклады: Лидия Тишлер, Лило Плашкес, Леена Клокарс, Луис Родригес де ла Сьерра, Николас Мидглей, Рената Келлетер Санкт-Петербург, 2007 г. 14-16 декабря Санкт-Петербург 2007 Содержание Лидия Тишлер Страх как элемент с концепциями Анны и Дональда Винникота развития, Фрейд, Лило Плашкес Я не плакала, я только роняла жемчужины Леена Клокарс Страхи по поводу сексуальности Луис Родригес де ла Съерра Аналитик, ребенок и родители: Святая троица жш ш кромешный? Николас Миделей Отвага не бояься: пугающие встречи в детской литературе Рената Келлетер Быть или не быть. Важность свободной игры для развития маленького ребенка в соответствии Мелани Кляйн Лидия Тишлер Страх как элемент развития, в соответствии с концепциями Анны Фрейд, Мелани Кляйн и Дональда Винникота Введение Когда я получила приглашение принять участие в этой конференции, мы обсуждали с Ниной, что должно быть темой конференции, страх или тревога. Нина заверила меня, что русское слово страх является синонимом тревоги. В ходе обширной электронной переписки я высказала мысль, что я постараюсь поговорить о тревоге как элементе... Я замечаю с некоторым испугом, что название моего доклада было изменено, и это я виновата, что заметила только сейчас, и что я написала работу о тревоге. В любом случае, я боюсь, что откусила больше, чем способна проглотить, и не смогу отдать должное этой теме. Давайте я начну с некоторых определений. Мой русско-английский словарь говорит мне, что fear = страх, боязнь, а глагол to fear - бояться, тогда как anxiety (тревога) = беспокойство. Немецкий словарь точно также дает мне ряд определений для тревоги, и в первую очередь она определяется как Angst, а страх тоже обозначается, помимо всего прочего, как Angst. , Краткий Оксфордский словарь определяет тревогу как качество или состояние тревожности. Страх определяется как мучительная эмоция, возбуждаемая опасностью, и связан с исландским/а»; что означает «засада», и немецким Gefahr, что означает «опасность». То, что оно выводится из слова «засада», предполагает, что опасность является внешней. Некоторые языки проводят также различие между страхом и тревогой в том смысле, что страх — это эмоция, которая овладевает человеком, тогда как тревога — это состояние, в котором он оказывается. Психоаналитические словари дали мне следующую информацию. Словарь по психоанализу (Лапланш и Понталис 1983) не упоминает страх, но многократно упоминает тревогу под различными заголовками. Райкрофт в своем Критическом Словаре Психоанализа (1968) предполагает, что страх и сопровождающее желание бегства, которое является биологической реакцией на приближающуюся опасность, не получили достаточного внимания в психоанализе по двум причинам. Во-первых, из-за увлечения патологией психоанализ был занят тревогой, и, во-вторых, из-за страсти Фрейда к противопоставлениям, например, его теория двух инстинктов, в которой не оказалось места для третьего первичного инстинкта, такого как страх. Райкрофт настаивает, что можно доказать, что страх следует рассматривать как противоположность и любви, и ненависти. Если тревогу иногда называют иррациональным страхом, то страх называют объективной тревогой. Как и со многими понятиями Фрейда, тревога прошла через ряд изменений, в основном от того, чтобы тревога рассматривалась как трансформация не разряженного сексуального либидо, к тому, что, когда он выработал свою структурную теорию, то тревога стала рассматриваться как функция эго и как сигнал, предупреждающий эго о грозящей опасности. Когда я просмотрела литературу тех трех авторов, о которых я буду говорить, я обнаружила, что в книге Роуз Эйчкомб об Анне Фрейд (2000) нет ссылок на страх, но есть 16 ссылок на тревогу. В «Эго и механизмах защиты» (1936, переиздано 1993) есть ссылки и на страх, и на тревогу, однако Анна Фрейд явно приравнивает страх к объективной тревоге, то есть тревоге, которая активируется страхом перед внешним объектом. В работах Винништга также нет ссылок на страх, но много ссылок на различные формы тревоги. А в работе Кляйн «Зависть и благодарность» (1957) все ссылки на тревогу имеют также отсылку на страх. Таким образом, я понимаю страх как реакцию на внешнюю опасность, которая каким-то образом угрожает безопасности индивидуума, тогда как тревога означает опасность, идущую изнутри. Однако мы немедленно оказываемся в некотором затруднении, поскольку внешнюю опасность можно рассматривать как внешнюю только как в фобиях, если внутренняя опасность проецируется и воспринимается как нечто исходящее извне индивидуума. В любом случае внешняя опасность, хотя и реальна, всегда будет восприниматься через призму внутренней реальности и стадии развития, то есть зрелости эго. Страх помогает нам распознать внешнюю опасность и найти способ встретить ее через борьбу или бегство. Таким образом, страх как сигнал опасности имеет ценность для выживания. Мы можем, пожалуй, спросить, является ли тревога, в отличие от страха, а) необходимой и б) если да, то какой цели она служит. Есть ли это неизбежный аспект человеческого состояния? Предположительно, на последний вопрос ответ будет да, и она коренится в самой человеческой природе. Служит ли она какойлибо полезной цели, возможно, менее очевидно — если уж на то пошло, во многих случаях она является препятствием и помехой. Цель психоанализа как терапии, в конце концов, в том, чтобы помочь индивидууму распознать природу и истоки своей тревоги, чтобы человек мог преодолеть или справиться с ней. Возможно, тогда тревога есть неизбежный, хотя и не обязательный аспект человеческого состояния, того, чтобы быть «цивилизованным». Различие, которое, я столь старательно провела, может быть совершенно очевидным, и поэтому излишним. Однако я полагаю, что в нашей клинической работе очень важно, чтобы мы способны были различить, испуган ребенок или встревожен, хотя это может быть не всегда легко, потому что наша реакция будет определяться таковым пониманием. Это не всегда легко потому, что одни и те же внешние признаки могут вызываться разными причинами. До возникновения психоанализа и признания того, что у детей есть внутренняя жизнь, заслуживающая понимания и уважения, такие вопросы как тема данной конференции не были бы заданы, и от часто необъяснимого поведения или страхов ребенка отмахнулись бы как от шалостей или детских фантазий. Открытие Фрейдом инфантильной сексуальности и ее вездесущести разбило иллюзию «невинности детства». Богатую внутреннюю жизнь ребенка, в которой телесные ощущения находят выражение в фантазиях и разработке воображением, более нельзя было отрицать. Сегодня мы считаем инфантильную сексуальность частью нормального здорового развития. Три маститых детских аналитика, Анна Фрейд, Мелани Кляйн и Винникотт, продолжали разработку теории Фрейда о психической жизни и вырабатывали техники, чтобы лечить детей средствами психоанализа, хотя их клинические наблюдения вели их к весьма далеко расходящимся теоретическим позициям. В качестве выпускницы курса мисс Фрейд я лучше знакома с ее теоретической позицией, и неизбежно мое изложение может оказаться односторонним. Выбрав обсуждение их различных теоретических позиций, я неизбежно должна обсудить их теории развития, и то, как это воздействует на их технику лечения детей. Мелани Кляйн Ее последняя работа «Зависть и благодарность, исследование бессознательных источников» (1957)— это ее итоговая теоретическая позиция. В этой работе она вновь описывает свою теорию развития личности и те аспекты, которые способствуют ему или мешают. Центральным для этого является ее понятие первичной зависти, проявления деструктивного импульса. Это тесно связано с ее формулировкой психической жизни как борьбы между жизненными силами и деструктивностью (то есть, инстинкт жизни и смерти по Фрейду). Она не только приняла фрейдовское спекулятивное понятие инстинкта смерти, который он рассматривал как понятие биологическое, она пошла далее и, в отличие от него, считала его клинически важным и рассматривала развитие не только как борьбу между любовью и ненавистью, но считала его основным мотивирующим фактором в развитии. Мелани Кляйн занимал внутренний мир младенца, то есть внутренние объектные отношения младенцев, и хотя она время от времени упоминает внешние факторы, которые могут влиять на развитие младенца, это не высказывается сколько-нибудь детально, в отличие от внимания, которое она уделяет врожденным, то есть конституционным факторам младенца, которые можно только предполагать (это почти полное отсутствие интереса к воздействию внешней среды, в которой младенец развивается, было, как мы услышим позже, отправной точкой для Винникота). Следующие утверждения дают определенное представление о концепции личностного развития по Мелани Кляйн. Ее интересует «конкретный аспект самых ранних объектных отношений и процесса интернализации, который коренится в оральности» (стр.6). Она говорит о «воздействии зависти на развитие благодарности и счастья». Согласно ее теории, врожденная деструктивность младенца выражается как зависть и как потребность нападения на грудь, потому что грудь воспринимается как удерживающая у себя хорошесть и не отдающая ее младенцу. Внешние условия всегда упоминаются походя и не считаются содетерминирующими факторами в развитии. Более того, согласно Кляйн, «ситуация кормления» не может полностью заменить дородовое единение с матерью и «потребность даже на самых ранних стадиях получать постоянные свидетельства материнской любви глубоко укоренена в тревоге», вызванной борьбой между инстинктами жизни и смерти и следующей из этого угрозой аннигиляции я и объекта деструктивными импульсами. В то же самое время младенец ожидает, что материнская грудь, и позднее мать, избавят его от деструктивных импульсов и тревоги преследования. Грудь насыщена младенческими бессознательными фантазиями и всеми его инстинктуальными желаниями, и представляет собой материнскую заботу. Является ли кормление удовлетворительным или нет, младенец не может избежать зависти, которую оно порождает, потому что в его фантазии мать обладает благом, которое младенец хочет для себя, и поскольку она не отдает молоко и оставляет себе все хорошее. Завистливые атаки порождают тревогу преследования в форме страха воздаяния. Однако у младенца бывает также хороший опыт кормления, и это порождает мысль о хорошей и плохой груди. Кляйн признает, что она использует сложный язык, чтобы выразить то, что младенец чувствует значительно более примитивным образом, и далее говорит: «Мы не можем перевести язык бессознательного в сознательное, не придавая ему слов из нашего сознательного мира. Она использует удачное выражение, говоря о тех ранних переживаниях как появляющихся позднее в качестве «воспоминаний в чувствах», предвосхищая открытия нейробиологами «имплицитной памяти». У Кляйн фундаментально иной, чем у Фрейда, взгляд на инстинкт смерти; для нее он существенен для ее теории формирования эго. Она считает, что «угроза аннигиляции инстинктом смерти есть первобытная тревога». С ее точки зрения, эго формируется, чтобы отводить деструктивность вовне. Для Кляйн путь здорового развития состоит в способности младенца интернализовать достаточно хороший объект, что лишь до некоторой степени зависит от качества обеспечиваемой заботы и переходит из параноидно-шизоидной позиции, которая, по ее мнению, нормально распространяются на первые три или четыре месяца жизни, к депрессивной позиции, когда младенец признает, что хороший и плохой объект — это одно и то же. Соглашаемся мы или нет с ее формулировками, но Мелани Кляйн подчеркнула важность доэдипаль-ных фаз развития как важных факторов в дальнейших нарушениях, и особенно в отношении ребенка к его первичному объекту. Взгляды Кляйн на развитие эго как в первую очередь вызванного успешным механизмом расщепления противостоят как взглядам Анны Фрейд, так и Винникотта. Они рассматривают развитие как нечто, начинающееся с недифференцированной фазы, и в нем то, что дает окружение, критически важно для успешного развития. Для Кляйн развитие психической структуры было, по видимому, завершено в первый год жизни, поскольку она также помещала Эдипов комплекс в первые двенадцать месяцев. В своей первой теории она постулировала, что Эдипов комплекс «активируется травмой отнятия от груди» (Холдер стр. 39) и совпадает с фазой, когда садизм находится на наивысшей точке. Позднее она модифицировала свои взгляды, и поместила Эдипов комплекс во вторую оральную фазу, и теперь ассоциировала его с депрессивной позицией, то есть с конфликтом между любовью и ненавистью. Точно так же формирование супер-эго, по схемам Кляйн, тоже помещается в первый год жизни и, по видимому, не связано с разрешением Эдипова комплекса, как формулирует Фрейд. Хронология, постулированная Кляйн, вызвала большие возражения, особенно в Америке. В этом контексте Холдер цитирует идею Хартма-на о «генетическом заблуждении», то есть искушении приписывать определенные явления ретроспективно ранним фазам развития, потому что их содержание демонстрирует характеристики этих фаз. Крис, хотя он признает вклад Кляйн в наше знание об оральных фантазиях и примитивной агрессии, ставит под вопрос хронологию этих событий, которая, согласно Спитцу, несовместима с доказанными фактами детского развития (Холдер стр. 96). Наконец, Винникот, один из ее больших поклонников, также спорит с ней. В своей рецензии (1959) на «Зависть и благодарность» он подчеркивает, помимо прочего, необходимость различать описание «младенца от примитивных процессов, как их можно наблюдать в анализе детей и взрослых». Далее он говорит, что «зависть» требует «уровня мышления и... эго-организации..., которые не присутствуют в начале жизни». Сходные критические замечания высказывала Анна Фрейд. Винникот «совершенно не согласен» с ее утверждением, что «зависть есть орально-садистическое и анальное садистическое выражение деструктивных импульсов, действующих от начала жизни, и что она имеет конституционную основу». Распространяя понятие бессознательной фантазии на все формы раннего мышления, а не только на бессознательные процессы, Мелани Кляйн и ее последователи, по видимому, не учитывают матурационный процесс когнитивной структуры психики, которая развивается лишь постепенно, и трансформации от первичного к вторичному процессу мышления и, наконец, развития намеренности у младенца. Если Мелани Кляйн считала, что детское психическое развитие более или менее завершено, по крайней мере в основных своих частях, в первый год жизни, и сосредоточено вокруг способности младенца преодолевать/трансформировать тревогу преследования в депрессивную тревогу, и таким образом перейти от параноидно-шизоидной позиции к депрессивной позиции, отношение Анны Фрейд к детскому развитию совершенно иное. Анна Фрейд Хотя ее также интересует внутренний мир ребенка, то есть восприятие ребенком его опыта, она рассматривала развитие как взаимодействие развития влечений и эго под влиянием реальности внешнего мира, причем некоторые тревоги неизбежно являются побочными продуктами развития. В отличие от Мелани Кляйн, Анна Фрейд старалась проводить различия «между различными формами мышления и фантазии, механизмами защиты и другими бессознательными процессами, с одной стороны, и фантазийным содержанием, с другой» (Холдер 2005, стр. 43). В «Эго и механизмах защиты» (1936) она делает следующее утверждение Инстинктуальные опасности, от которых эго защищает себя, всегда одинаковы, но причины того, чтобы оно воспринимало конкретное вторжение инстинкта как опасное, может быть различными (стр.54). В этой основной своей работе она очень подробно описывает не только те механизмы, которые ее отец уже перечислил, но добавляет некоторые новые, такие как идентификация с агрессором и форма альтруизма. Защиты воздвигаются, чтобы защитить индивидуума от тревоги и боли. Как и со всем другим, Анна Фрейд всегда рассматривала обсуждаемый ею предмет с всех возможных точек зрения; так, она классифицировала тревогу согласно ее источникам — на объективную тревогу, тревогу суперэго и инстинктуальную тревогу. При объективной тревоге объект страха является внешним, например, маленькие дети, предположительно, до того, как их суперэго надежно развито, воспринимают свои сексуальные и агрессивные желания как опасные не потому, что они ощущают их таковыми, а потому, что если поддаваться этим желаниям, это вызывает неодобрение взрослых. Таким образом, именно гнев взрослого вызывает страх ребенка, и именно это называется объективной тревогой. В тревоге суперэго родительский авторитет интернализован в форму суперэго, и оно теперь выполняет функцию, которую реальные родители выполняли до этого. Тревога суперэго всегда участвует в невротическом конфликте, и потому была предметом большого количества аналитических исследований. Наконец, она упоминает инстинктуальную тревогу, то есть страх перед силой инстинктов, когда требования инстинкта ощущаются как чрезмерные, и она цитирует Уэлдера (1930) «Эго боится быть полностью затоплено или ошеломлено». Она также рассматривала тревогу с точки зрения развития, и хотя она так и не исполнила свое желание сконструировать линию развитию защит (Эйджкомб 2000, стр. 16), она изложила их в иерархическом порядке, от наиболее примитивных к более сложным, учитывая их соответствие конкретным стадиям развития, например, отрицание в фантазии. Таким образом, она утверждала, что вытеснение может произойти только после того, как эго и ид становятся дифференцированы, тогда как проекция и интроекция зависят от способности ребенка дифференцировать между тем, что для него внешнее, и тем, что есть часть его внутреннего мира. Это соответствует концепции Винникотта о статусе единицы, то есть когда младенец начинает распознавать я и не-я. Она признает, однако, что природа проекции и интроекции значительно менее ясна, и она ссылается на работу Фрейда «Тотем и табу» (1913), где он говорит о происхождении проекции. Она, говорит Фрейд, «служит двойной функции как способ справляться с эмоциональным конфликтом», но «в качестве примитивного механизма проецирования вовне внутренних восприятий и мыслительных процессов, точно так же как чувственные восприятия используются в выстраивании внешнего мира...» (стр.64). Таким образом, проецирование и интроецирование помогают дифференцировать между внутренним и внешним. В ее книге «Норма и патология в детстве: оценки развития» (1965) Анна Фрейд напоминает нам, как продвижение психоаналитического знания вызвало надежды, что его применение к воспитанию детей приведет к более просвещенному отношению к нуждам детей, и исключит невротический конфликт и освободит ребенка от тревоги. Хотя в каких-то областях эти надежды исполнились, например, большая свобода в обсуждении сексуальных вопросов (хотя сегодня мы можем подумывать о том, не слишком ли далеко в другую сторону откачнулся маятник); изменение в приучении к горшку, которое снизило частотность упрямства, а также исчезновение некоторых проблем с кормлением, когда изменились строгие режимы кормления. Точно также некоторые нарушения сна, такие как засыпание, уменьшились с ослаблением борьбы с аутоэротической активностью, например, с мастурбацией. Другие надежды, однако, не сбылись. Несмотря на просвещение их на эту тему дети упорно цеплялось за свои сексуальные теории в соответствии с их стадией психосексуального развития. Большая терпимость к тому чтобы ребенок давал больше воли своим агрессивным и сексуальным влечениям, в интересах предотвращения «нездорового» вытеснения, привело к усилению чувства вины у детей, то есть страха перед собственной совестью, и, наконец, отсутствие границ оставило ребенка неприкрытым перед «глубочайшей из всех тревог, то есть страхом человеческого существа, чувствующего себя незащищенным от давления собственных влечений» (стр.8). Это, как Анна Фрейд напоминает нам, не должно явиться неожиданностью, поскольку само разделение психической структуры на ид, эго и суперэго делает конфликт неизбежным, и потому вызывает тревогу. Линии развития, которые она выстроила, обеспечивают многостороннюю картину ребенка на разных стадиях его развития и точно указывают возможные нарушения, искажения или остановки развития, например, ненадежная мать во время фазы частичного объекта (Мелани Кляйн) или отвечающие потребностям анаклитические отношения могут привести к сбою в индивидуации, а другие возможные последствия—это слишком раннее развитие эго или, на языке Винникотта, младенец должен принять на себя роль заботящегося, тем самым создавая «ложное я». Эта книга является значимым вкладом не только в детский анализ, но и во всю область детского развития. Ее новый метод оценки развития и его нарушений перевернул весь обычный процесс экстраполирования нормального развития из патологии и суждения о каждом нарушении путем сравнения его с наиболее патологической формой. Вместо этого она предложила оценивать патологию как отклонение от нормы. Линии развития и диагностический профиль дают нам схему психоаналитической психологии детского развития во всем его разнообразии и многообразии. Какого бы уровня ни достиг конкретный ребенок в любом из этих отношений, это представляетсобойрезультат взаимодействия между влечениями и развитием эго и суперэго, и их реакцией на воздействие среды, то есть между матурацией, адаптацией и структурализаци-ей. Линии развития — это отнюдь не теоретические абстракции, а исторические реальности, которые, если собрать их вместе, представляют убедительную картину личных достижений отдельного ребенка или, с другой стороны, неудач его личностного развития (Фрейд А. 1965:64). Диагностический профиль предлагает рамки для оценки детских нарушений и является радикальным отходом от «полностью консервативной политики», когда «психопатология детства более или менее насильно втискивалась в диагностические категории, взятые не только из взрослого психоанализа, но и из взрослой психиатрии и криминалистики». Анна Фрейд рассматривает оценку по «типу тревоги и конфликта». Таким образом, природа конфликтов и явных тревог проявляемых ребенком дает диагносту подсказку относительно уровня развития эго и супер-эго по ходу матурации и идентификации с родителем. На самых ранних стадиях конфликт является «внешним», потому что из-за незрелости эго ребенка битва за контроль над его желаниями и импульсами идет со взрослыми, обычно с родителями. Это вполне законно во время формирования эго и суперэго, но становится патологией, если сохраняется в более позднем детстве. Тревоги, которые относятся к этой форме конфликта, принимают разные формы в соответствии с хронологическим порядком; таким образом, страх аннигиляции в результате утраты заботящегося объекта принадлежит к фазе биологического единства с матерью (сепарационная тревога), страх утраты любви объекта (когда установилась константность объекта), страх критики и наказания со стороны объекта во время анально-садистической фазы (подкрепленный собственной агрессией ребенка) и, наконец, страх кастрации в фаллически-эдипальный период. Во второй фазе, после идентификации с внешними силами и ин-троекции родительского авторитета в суперэго, природа конфликта остается той же самой, но поле битвы изменилось. Та сила, которой теперь боится ребенок, это его собственное суперэго в форме чувства вины. Диагностически это важно, поскольку чувство вины показывает, что теперь появилось функционирующее суперэго. Третий тип конфликта отличается от предшествующих тем, что он поистине внутренний; это конфликт между ид и эго, и здесь конфликт происходит между противоположными тенденциями влечений, например, любовью и ненавистью, активным и пассивным, мужским и женским. Они не переживаются как конфликты на ранней стадии созревания эго, но становятся таковыми, когда эго выработало синтетическую функцию. Это также одно из основных различий во мнениях с Мелани Кляйн, которая считала эти конфликты врожденными и очевидными с самого начала. Более того, Анна Фрейд утверждает, что внутренний конфликт неразличим на стадии диагностики, а выявляется только в ходе терапии. Такой способ классифицировать конфликты не только помогает установить природу и тяжесть нарушения, но и является показателем наиболее уместной формы лечения. До сих пор дискуссия была сосредоточена на тех типах тревоги, к которым дети склонны в соотношении с их стадией развития и физического созревания. Для Анны Фрейд, однако, важнее всего в прогнозе является способность ребенка справляться с тревогой. «Не присутствие или отсутствие, или даже количество тревоги позволяет предсказывать психическое здоровье или болезнь: значимым в этом отношении является только способность эго справляться с тревогой». Следствие этого — это, что дети, которые не могут вытерпеть даже маленькое количество тревоги, должны будут создавать защитные меры, которые, хотя и освобождают их от тревоги, могут привести к патологическим результатам. В противоположность этому, активное овладение тревогой улучшает прогноз психического здоровья. Винникотт Когда мы говорим о тревоге, мы обычно уточняем, какая. Таким образом, Анна Фрейд, вслед за своим отцом, как уже описано, отслеживает ее к ее источнику или связывает ее с какими-то конкретными стадиями развития, как сепарационную тревогу или кастрационную тревогу. Все три автора, которых я выбрала для обсуждения, приписывают конкретное значение тревоге, которую они обсуждают, и конкретную роль, которую она играет в развитии. Таким образом, в указателях к Винникотту под заголовком тревога мы находим: тревога как вина, от неадекватного держания, от утраты объекта, немыслимая тревога, и это еще не все. При любом обсуждении теории младенческого развития по Винникотту мы не можем забыть о матери, поскольку, как мы знаем, для Винникотта не существовало младенца, а существовали только младенец с матерью. В своей плодотворной работе «Отношения родитель-младенец» (1960) он напоминает нам, что слово «infans» предполагает отсутствие говорения, то есть младенчество означает довербальную фазу «до словесной презентации и использования слов как символов». Поэтому он высказывает мнение, что в течение этой фазы материнская забота, от которой младенец зависит, основывается скорее на материнской эмпатии. чем на том, что мать могла бы понять словесно. В формулировках эго-развития и интеграции по Винникотту, — и это противоречит идеям Кляйн на ту же тему и отличается также от взглядов Анны Фрейд — силы ид являются внешними относительно младенца, и он далее говорит «В состоянии здоровья ид оказывается призван на службу эго, а эго справляется с ид, так что удовлетворение ид придает дополнительные силы эго». Я бы сказала, что это более благостная картина ид, чем выдвинутая Анной Фрейд в ее работах, особенно, конечно, в «Эго и механизмы защиты». Я уже не помню, когда это было конкретно, но, вероятно, в одну из Сред, мисс Фрейд сравнивала себя с Винникоттом и сказала: «Я на стороне эго, а доктор Винникотт на стороне ид». Однако когда дела идут не очень хорошо с интеграцией ид-эго, то есть когда ид остается относительно или полностью внешним для эго, это приводит к младенческому психозу. Критическим для всего этого является материнская забота — Винникотт говорит о том, что мать «дополняет эго младенца, и тем самым делает его мощным и стабильным», тогда как Анна Фрейд говорит об этой фазе как о биологическом единстве между парой мать-младенец, когда «нарциссизм матери распространяется на ребенка, а ребенок включает мать в свою собственную 'нарциссическую среду'» (Хоффер 1952). Если идеи Анны Фрейд и Винникотта в этом пункте, по видимому, сходятся, то они также имеют и важные расхождения, например, то, что Анна Фрейд говорит о полезности прямых наблюдений, которые много дали нам для наших знаний о ранних отношениях матери и ребенка, например, таких, как ранние формы сепарационной тревоги, становящиеся заметными в государственных учреждениях, представляется, что они различаются по типу тревоги, о котором они говорят на этой самой ранней стадии единства матьмладенец. Винникотт особо подчеркивает, что на этой ранней стадии речь идет «не о кастрационной или сепарационной тревоге ........ на самом деле это тревога по поводу аннигиляции». Однако если подробнее прочесть, то Анна Фрейд также упоминает страх аннигиляции, вызванный утратой заботящегося объекта, который, однако, она относит к сепарационной тревоге в течение периода биологического единства с матерью (стр. 41). Вновь и вновь мы обнаруживаем, что Винникотт подчеркивает, как достижения развития зависят от способности матери отвечать на нужды младенца, и на своем уникальном языке он предполагает, что на этой ранней стадии развития мы должны думать о малыше «как о человеке, который испытывает голод, и инстинктуальные нужды могут быть удо влетворены или фрустрироваться, но как незрелое существо все время на грани немыслимой тревоги, если его нужды не удовлетворить». Дополнением присутствующей матери является зависимый младенец, и здесь Винникотт идет по пути иному, чем взгляды Анны Фрейд и Мелани Кляйн, в том, что он видит развитие младенца, физически созревающего от стадии полной зависимости к независимости, с нарастающим признанием себя как автономного существа, в котором психическое и соматическое сходятся воедино, и начинает вырабатываться психика. Поскольку он пришел из педиатрии, вероятно, неудивительно, что он делает такой акцент на соматическом в развитии, то есть растущее признание младенцем своего тела и телесных ощущений становится важным и, опять же, зависит «от достаточно хорошей материнской заботы», но когда она недостаточно хорошая, и младенец подвергается «немыслимой тревоге», которую он описывает как распадение на кусочки, вечное падение, отсутствие отношений со своим телом и отсутствие ориентации (стр. 58), то это классические элементы инфантильного психоза. Взгляды Винникота на развитие, вероятно, кристаллизованы в следующем: когда он описывает понятие «истинного я» (стр. 46), состоящего из «унаследованного потенциала, который переживает непрерывность существования и приобретает своими собственными способами и со своей собственной скоростью личную психическую реальность и личную схему тела». Любая угроза истинному я на этой стадии представляет собой серьезную тревогу, и поднимает самые ранние защиты, чтобы отвести от себя поползновения среды». С точки зрения Винникотта, «последовательность развития из трех стадий заменяется сосредоточенностью на задаче достижения зрелости» (Джекобе 1995), и, таким образом, путешествие идет от полной зависимости к независимости и ко взаимозависимости, с соответствующими тревогами, встречаемыми по пути. Некоторые из которых уже упоминались. Таким образом, с точки зрения Винникотта и Анны Фрейд на развитие, определенные формы тревоги — это неизбежные побочные продукты самого развития. Таким образом, сепарационная тревога относится к самой ранней стадии биологического единства с матерью, т.е. страх утраты матери; за этим следует страх утраты любви, когда младенец достиг стадии константности объекта, и, наконец, кастрационная тревога, принадлежащая к стадии Эдипова комплекса, тогда как вина возникает после формирования суперэго. Вот еще одно фундаментальное различие между Анной Фрейд и Мелани Кляйн, которая помещает это событие в первый год жизни, как уже говорилось. В своей чрезвычайно поучительной книжке «Анна Фрейд, Мелани Кляйн» Холдер (2005) утверждает, что Кляйн постулирует наступление Эдипова комплекса на первом году жизни, и в результате фрустрации отнятия от груди фрустрированный младенец обращается к своему отцу. Похоже, существует недостаток дифференциации между, с одной стороны, объектными отношениями, а с другой стороны, доэдипальной и эдипальной стадиями развития влечений, а именно, догенитальной и генитальной, хотя, конечно, эти два аспекта взаимосвязаны. Что это значит для техники При наличии расходящихся взглядов на психическое развитие индивидуума в соответствии с концепциями Мелани Кляйн и Анны Фрейд, неудивительно, что их технический подход к лечению детей также различался. Их разные позиции хорошо подытожены в книге Холдер (стр.77) цитатой Ликерман, что «в своих попытках уравнять детский анализ со взрослым анализом Мелани Кляйн не могла себе позволить акцентировать те области опыта ребенка-родителя, которые бы не являлись внутренним материалом свободных ассоциаций, который составляет сердцевину взрослого анализа. Ее техника в конечном итоге страдала от недостатка акцента на внешние измерения, которые обычно значительно более существенны в жизни детей. Как логично указала Анна Фрейд, дети продолжают зависеть от своего окружения, и очень важно учесть это при попытках установить, каковы их аналитические нужды. Если интерпретировать тревоги ребенка было наиболее важно в технике МеланиКляйн, то Анна Фрейд акцентировала важность анализа защит, таким образом она стремилась вовлечь сознательное ребенка в сотрудничество в процессе, тогда как Мелани Кляйн полагалась на сотрудничество его бессознательного». Одно из основных различий было их понимание переноса в детском анализе. Если Мелани Кляйн интерпретировала отношение ребенка как перенос, то Анна Фрейд была значительно более осторожна, и не считала, что дети способны вырабатывать невроз переноса. Она в конечном итоге пересмотрела свою позицию, хотя она всегда настаивала, что терапевт также становится для ребенка новым объектом и, особенно когда она выработала свой взгляд на дефициты развития, создала термин, что терапевт становится «развитийным объектом». Что касается техники, Винникотт был ближе к позиции Мелани Кляйн, чем к позиции Анны Фрейд. Поскольку он не стремился иметь теоретических последователей, он не основал Винникоттовской школы, он учил только своим примером, и его способ работать был передан через супервизировавшихся студентов и в его клинических семинарах и, конечно, в его многочисленных публикациях. Одно из его важных высказываний о технике — это: «Психотерапия происходит в пространстве взаимоналожения двух областей игры, игры пациента и игры аналитика. Психотерапия — это когда два человека играют вместе. Дополняется это тем пространством, в котором игра невозможна, и тогда работа терапевта направлена на то, чтобы вывести пациента из состояния неспособности играть в состояние способности играть.» (Игра и реальность, 1971) Заключение Это очень фрагментарное описание теорий Кляйн, Анны Фрейд и Винникотта едва ли отдало должное богатству их мышления. Тревога, как мы видели, есть неизбежный аспект человеческого состояния, и я надеюсь, что я показала, в какой мере и в каком отношении окружение может свести к минимуму ее негативное воздействие, а также границы влияния окружения. Lydia Tischler 17, Bromwich Avenue London N6 6QH U.K. Библиография Edgecumbe, R. (2000) Anna Freud London: Karnac Freud.A. (1936 reprinted 1993) Ego and Mechanism of Defense London: Hogarth Freud, A. (1966) Normality and Pathology in Childhood: Assessments of Development London: Hogarth Freud, S. (1913) Totem and Taboo London: Hogarth Holder, a (2005) Anna Freud, Melanie Klein and the Psychoanalysis of Children and Adolescents London: Karnac Jacobs, M. (1995) D. W. Winnicott Klein M., (1957) Envy and Gratitude London: Tavistock Publications Laplanche J. and Pontalis J.-B. (1983) the Language of Psychoanalysis London: Hogarth Rycroft, C. (1972) A critical Dicitionary of Psychoanalysis London Penguin Books Winnicott, D.W. (1959, January) Review of Envy andGratitude published in Case Conference Winnicott, D.W. (1965) The Maturational Process and the Facilitating Environment London: Hogarth
