Эпоха "серебряного века" и Осип Мандельштам

Эпоха "серебряного века" и Осип Мандельштам
Эпохи одна от другой отличаются во времени, как страны в пространстве, и когда речь
идет о нашем "серебряном веке", мы представляем себе какое-то яркое, динамичное,
сравнительно благополучное время со своим особенным ликом, резко отличающееся от того,
что было до и что наступило после. Эпоха "серебряного века" простирается между временем
Александра III и 1917 годом.
На протяжении "серебряного века" в нашей литературе проявили себя четыре
поколения поэтов: бальмонтовское (родившиеся в 60-е и начале 70-х годов XIX века),
блоковское (родившиеся около 1880-го), гумилевское (родившиеся около 1886 г. ), и,
наконец, поколение, родившееся в девяностые годы: Г. Адамович, М. Цветаева, С. Есенин, В.
Маяковский, О. Мандельштам и другие.
В письме Мандельштама к Тынянову от 21 января 1937 года есть слова: "Вот уже
четверть века, как я, мешая важное с пустяками, наплываю на русскую поэзию, но вскоре
стихи мои сольются с ней, кое-что изменив в ее строении и составе". Все исполнилось, все
сбылось.
Его стихи невозможно отторгнуть от полноты русской поэзии. Конечно, всегда
найдутся люди, которых Мандельштам просто раздражает. Что же, в его мысли, в его поэзии,
во всем его облике и впрямь есть нечто царапающее, задевающее за живое, принуждающее к
выбору между преданностью, которая простит все, и нелюбовью, которая не примет ничего.
Но отнестись к нему безразлично невозможно. "Прописать бесприютную тень бесприютного
поэта в ведомственном доме отечественной литературы, отвести для него нишу в пантеоне и
на этом успокоиться — самая пустая затея. Уж какой там пантеон, когда у него нет простой
могилы, и это очень важная черта его судьбы", — писал С. Аверинцев.
В мир русской литературы Мандельштама ввел его учитель Вл. Гиппиус, один из
поэтов, тесно связанных с ранним русским декадентством. Поэтому ранние произведения
Мандельштама написаны под влиянием поэзии символизма. Для этого этапа творчества было
характерно представление поэта о Вселенной как о "мировой туманной боли", "бедной
земле". Однако уже в стихотворениях той поры чувствовалось мастерство молодого поэта,
умение владеть поэтическим словом, использовать широкие музыкальные возможности
русского стиха, особенно ямба.
Первая русская революция и события, сопутствующие ей, для мандельштамовского
поколения совпали со вступлением в жизнь. В тот период Мандельштама заинтересовала
политика, но тогда, на переломе от отрочества к юности, он оставил политику ради поэзии. В
творчестве Мандельштама характерно преобладание над техникой, над образностью
принципа аскетической сдержанности. У него преобладают рифмы "бедные", часто
глагольные или грамматические, создающие ощущение красоты и прозрачности: Никто тебя
не проведет По зеленеющим долинам, И рокотаньем соловьиным Никто тебя не позовет...
Все это сделано для того, чтобы рифма как таковая не застилала собой чего-то важного,
что стремится донести до читателя поэт. В лексике ценится не столько богатство, сколько
жесткий отбор. У Мандельштама нет ни разгула изысканных архаизмов, как у Вячеслава
Иванова, ни нагнетания вульгаризмов, как у Маяковского, ни обилия неологизмов, как у
Цветаевой, ни наплыва бытовых оборотов и словечек, как у Пастернака. Есть
целомудренные чары — Высокий лад, глубокий мир, Далеко от эфирных лир Мной
установленные лары. У тщательно обмытых ниш В часы внимательных закатов Я слушаю
моих пенатов Всегда восторженную тишь.
Начало первой мировой войны — рубеж времен: Век мой, зверь мой, кто сумеет
Заглянуть в твои зрачки И своею кровью склеит Двух столетий позвонки? Для
Мандельштама — это время окончательного прощания с Россией Александра (Александра
III и Александра Пушкина), Россией европейской, классической. Он прощается со старым
миром по-своему, перебирая старые мотивы, приводя их в порядок: В белом раю лежит
богатырь: Пахарь войны, пожилой мужик. В серых глазах мировая ширъ: Великорусский
державный лик. Только святые умеют так В благоуханном гробу лежать: Выпростав руки,
блаженства в знак, Славу и покой вкушать. Разве Россия не белый рай И не веселые наши
сны? Радуйся, ратник, не умирай: Внуки и правнуки спасены!
Самым значительным из откликов Мандельштама на революцию 1917 года стало
стихотворение "Сумерки свободы". Его очень трудно подвести под стандартные рамки
"принятия" или "непринятия", но в нем отчетливо звучит тема отчаяния и призыв "мужаться"
— ведь происходящее в России "огромно" и оно требует степени мужества, которая была бы
пропорциональна этой огромности.
"Идеал совершенной мужественности подготовлен стилем и практическими
требованиями нашей эпохи. Все стало тяжелее и громаднее, потому и человек должен стать
тверже... ", — писал Мандельштам в 1922 году в брошюре "О природе слова". Начало 20-х
годов явилось для поэта периодом подъема его мысли и творческого вдохновения, но
эмоциональный фон подъема, который звучит в стихотворениях той поры, соединяется с
чувством обреченности и физической болью тягот. Нельзя дышать, и твердь кишит червями,
И ни одна звезда не говорит...
В стихах 20-х и 30-х годов Мандельштам активизирует диалог с собственным
временем, в них особое значение приобретает социальное начало, открытость авторского
голоса. Сверхличной темой становится то, что происходит со страной, с народом. У
Мандельштама нет каких-то особенно филантропических тем; но ведь и Пушкин не был
сентиментальным моралистом, когда подвел итоги своих поэтических заслуг в строке: "И
милость к падшим призывал". Дело не в морали, дело в поэзии. Согласно пушкинской вере,
унаследованной Мандельштамом, поэзия не может дышать воздухом казней.
Заступаясь за приговоренных к смерти, поэт не знал, что вскоре заступничество
понадобится ему самому. Свои собственные злоключения, свою судьбу поэт принял с
внутренним согласием на жертву: А мог бы жизнь просвистать скворцом, Заесть ореховым
пирогом, Да, видно, нельзя никак...