www.koob.ru И.Смирнов, Е.Безносюк, А.Журавлёв ПСИХОТЕХНОЛОГИИ Компьютерный психосемантический анализ и психокоррекция на неосознаваемом уровне. - М.: Издательская группа "Прогресс" - "Культура", 1995, 416 с. Введение Изучение механизмов нарушений высшей нервной деятельности и поиск эффективных способов диагностики и коррекции этих нарушений являются одними из центральных проблем медицинской науки, что обусловлено как первоочередной важностью этих проблем для прикладной медицины, так и их фундаментальным значением для процессов познания основных закономерностей формирования психической деятельности. Положение, сложившееся к настоящему времени в области экспериментальной психологии в значительной мере обусловлено неудовлетворенностью психиатрии тем набором концептуальных и практических средств из этой области, которыми она располагает. Это активно побуждает исследователей к поиску новых подходов и разработке таких концептуальных моделей психической деятельности и ее нарушений, которые позволили бы создать новые, более эффективные способы диагностики и лечения. Фундаментальные исследования в области патологической физиологии высшей нервной деятельности (Г.Н. Крыжановский, Э.А. Костандов, П.В. Симонов), также настоятельно требуют широкого практического приложения в клинической психиатрии. Не менее значительным в настоящее время представляется комплекс вопросов, связанных с неуклонно расширяющимися представлениями о роли неосознаваемых процессов в психической деятельности человека. До последнего времени изучать эти процессы можно было лишь умозрительно из-за отсутствия удовлетворительных аппаратных средств их исследования. С появлением компьютерных технологий стала реальной возможность быстрого анализа больших информационных массивов, что позволило создать адаптивные алгоритмы управляемых экспериментов, на основе которых были разработаны принципиально новые средства исследований психических процессов и их нарушений (Н.Shevrin). С помощью этих средств в настоящее время экспериментально подтверждаются концепции о роли неосознаваемых психических процессов, ранее высказываемые многими авторами на основе теоретических построений, базирующихся в основном на психоаналитических наблюдениях. (В 1953 году вышла работа Жака Лакана о "Функции и поле слова и языка".) Наконец, фундаментальной основой, определяющей актуальность данного исследования, являются современные представления о роли семантических факторов в процессах жизнедеятельности. Поскольку семантические стимулы опосредуются преимущественно психикой, ясно, что по мере эволюции психики роль семантически модулированных сигналов возрастает. Вторая сигнальная система является системой семантических символов преимущественно вербального типа. Понятие _семантический_ в общем виде распространяется на любой стимул, который может быть дифференцирован психикой и способен вызывать, кроме ориентировочной реакции, какую-либо иную реакцию. Последнее возможно в том случае, если в психических сферах имеется аппарат семантических элементов, среди которых присутствуют элементы, схожие по каким-либо признакам с анализируемым стимулом. Эти схожие элементы и определяют семантику, т.е. _смысл_ стимула. По мере взросления особи и накопления индивидуального опыта количество стимулов, которые можно рассматривать как _несемантические_ и которые способны вызывать только ориентировочную реакцию, резко уменьшается. Указанные предпосылки побудили нас к написанию этой книги, в которой мы пытаемся познакомить читателя с некоторыми фактами, гипотезами и представлениями. История некоторых психофизиологических и нейропсихологических исследований На протяжении всей истории человек мог познать другого человека только путем наблюдения его поведения, в частности, речевого. В конце прошлого и начале нынешнего веков появились методы ассоциативного эксперимента, которые позволили использовать элементы субъективного анализа речевого ответа путем исследования его семантической сущности и времени, потребного на реализацию высказывания, следующего в ответ на семантическую посылку. В середине двадцатого века появились методы, которые позволили связать когнитивные процессы с физиологическими. При этом использовали предъявление субъекту совокупности семантичесих стимулов и анализ совокупности возникающих при этом физиологических реакций. www.koob.ru П.Ж. Кабанис считал, что _головной мозг в некотором смысле переваривает впечатления, что он органически выделяет мысль. _Оставив в стороне сакраментальный спор о материальной или идеальной сущности мыслительных процессов, можно уверенно постулировать наличие вполне материальных коррелятов этих процессов. Так при любом семантическом воздействии можно наблюдать определенные изменения многих физиологических параметров: кожно-гальванической реакции, электроэнцефалограммы, миограммы и проч. Эти изменения неспецифичны и подвержены действию многих сочетающихся факторов: новизны семантического стимула, его эмоциональной значимости, значимости контекста. в частности, окружающей обстановки и др. Исходя из этого, можно найти определенный смысл в известном изречении Кабаниса: _Чтобы составить себе понятие об отправлениях, результатом которых является мысль, следует рассматривать головной мозг как отдельный орган, предназначенный исключительно для ее производства, подобно тому, как желудок и кишки совершают пищеварение, печень вырабатывает желчь_. Однако, если существуют функциональные пробы печени, осуществляемые путем введения в организм незначительных количеств какого-либо вещества, например, тимола, с последующим исследованием того, насколько быстро и качественно это вещество в прямом или трансформированном виде выводится печенью из организма, то невольно напрашивается прямая аналогия - функциональная проба мозга. В этом случае специфическим для мозга субстратом может служить семантический стимул, например, слово, а наблюдаемой реакцией - изменение состояния или поведения. В обоих случаях орган изучается по принципу _черного ящика_, где на входе - тестирующий стимул, на выходе - доступный регистрации результат _переработки_ стимула. Как для печени одной из основных функций является детоксическая, так для мозга одной из основных функций является психическая. Психическая функция мозга включает анализ, переработку и хранение информации, моделирование картины мира и управление состоянием и поведением. Любой из этих чрезвычайно сложных процессов имеет конечную скорость, которая у многих живых существ, возможно, значительно выше, чем у человека. Однако у высокоразвитых существ потеря скорости компенсируется качеством - развитием значительно большего количества включаемых при каждом из перечисленных процессов элементов психики. Отсюда возникает более высокая форма адаптивного поведения - отказ от принципа _стимул - реакция_, доминирующего у низших организмов, и развитие адаптации по типу _стимул - множество возможных реакций_. Стимулом для мозга является любое изменение информационной среды. Не только сенсорные сигналы, но и любое изменение импульсации от проприо-, баро-, хеморецепторов, а также прямое физическое или химическое воздействие на клетки мозга приводят к изменению состояния и в конечном счете - поведения. При целенаправленном поведении возможность разнообразно реагировать на один и тот же стимул подразумевает не случайный выбор любой из возможных реакций, а выбор лишь таких форы реагирования, которые, исходя из предшествующего опыта, способствуют достижению полезного результата - в широком смысле сохранению гомеостаза. При дезорганизации психической функции поведение хаотично и в ответ на стимул возникает либо непредсказуемая реакция, либо множество неадекватных стимулу реакций. Соответствие реакций воздействующему стимулу есть результат предшествующего анализа того, какие изменения состояния, поведения и информационной среды, развивающиеся после прежнего воздействия стимула, содержат полезный результат: избегание боли, получение удовольствия, удовлетворение потребности. Если стимулы психической деятельности отсутствуют или количество их сильно ограничено, интенсивность деятельности снижается и в качестве стимулов продолжают выступать только неотъемлемые от деятельности мозга витальные потребности. Это хорошо изучено в случаях с сенсорной депривацией как в эксперименте на добровольцах, так и при наблюдении больных с полной сенсорной блокадой. У человека сенсорная депривация вызывает дезорганизацию психической деятельности, что проявляется в галлюцинациях, а при длительной депривации - в формировании устойчиво нарушенной картины мира и возникновении психических заболеваний. Формы дезорганизации психической деятельности при сенсорной депривации многообразны. Так, известны случаи, когда больные, способные ощущать только прикосновения к определенным участкам тела и лишенные всех других видов сенсорной чувствительности, все время наблюдения находились в состоянии сна. Длительная, хотя и относительная сенсорная депривация в условиях тюремного содержания приводит к развитию психических нарушений, действие которых распространяется и на все последующее поведение (Кузнецов О.К. Лебедев В.И.) Большое количество исследований в этой области проведено и на животных. Все это подтверждает достаточно тривиальное положение о том, что для психики питательным субстратом является информация. Любая информационная посылка, т.е. любое изменение внутренней или внешней среды, влечет за собой изменение психической деятельности и необходимое для сохранения гомеостаза изменение поведения. Можно полагать, что, если стимул совершенно нов для воспринимающего его объекта, то есть встречается впервые и ни с чем из предшествующего опыта не ассоциируется, то реакция на него будет www.koob.ru ориентировочной: повышение уровня бодрствования, готовность к действию и активный анализ последействия стимула. Если этот стимул сопровождается значимыми для жизнедеятельности изменениями состояния, ему присваивается смысл. Смысл стимула - это его связь, ассоциация с конкретным изменением состояния. Если первое предъявление стимула не сопровождается никакими изменениями состояния, он ассоциируется с контекстом стимула т.е. стимул означает что ему соответствуют другие, незначимые в данном сочетании для жизнедеятельности стимулы. Так или иначе, можно утверждать, что любые впервые воспринятые стимулы, немедленно приобретают тот или иной смысл. Это означает, что в памяти биобъекта они хранятся не в форме самого по себе семантического элемента, а лишь в совокупности этого элемента и его связей с другими, совпавшими по времени предъявления элементами. Известно, что повторные предъявления индифферентного для жизнедеятельности стимула приводят к угасанию ориентировочной реакции на него: стимул становится контекстовым и при его повторных воздействиях не происходит изменения состояния и поведения. Наоборот, сочетание впервые предъявляемого или уже известного стимула с ноцицептивным воздействием приводит к приданию _ноцицептивного_ смысла этому стимулу и теперь уже сам стимул становится сигналом для соответствующего поведения. Невозможно определить, когда самый первый стимул закладывается в память и появляется связь с любым последующим во времени восприятия стимулом. Известно лишь, что после появления на свет птиц и высших млекопитающих у них можно выделить сенситивный период, когда любая впервые предъявленная информация сразу запечатлевается в памяти - импримитируется. Можно полагать, что импринтированная в сенситивном периоде информация является базой для построения внутренней картины мира. Иными словами, семантизация т.е. придание смысла всем последующим информационным стимулам, первоначально происходит как результат случайного сочетания любого последующего стимула с первичным импринтированным. И немедленно с увеличением числа появляющихся в памяти семантических элементов лавинообразно увеличивается число возможных связей между ними, как результат импринтинга развивается ориентировочная реакция, позволяющая либо отнести стимул в разряд контекстовых, либо придать ему тот или иной ноцицептивный смысл. О возможном исключительно важном значении впервые импринтированной информации для всего последующего формирования психики свидетельствуют не только классические эксперименты на животных, но и известные сведения о детях, воспитанных дикими животными и утратившими возможность включения в человеческое общество. Из этого следует, что _духовное_ персистентно, т.е. высшие психические функции формируются как результат ранней социализации (или зоосоциализации) путем наблюдения поведения других особей, не обязательно своего вида. Утенок, вылупившийся из яйца, мгновенно развивает устойчивую реакцию следования за искусственным движущимся объектом и впоследствии уже не приобретает естественного для этого вида поведения - следования за уткой. Фотографии, на которых маленькая обезьянка прижимается к теплому искусственому каркасу, пренебрегая своей _естественной_ матерью, о6ошли весь мир. Таким образом, семантические элементы уже в своей взаимосвязи как-бы _персистируют_ при ранней детской социализации от других (взрослых) особей к новорожденным и закладываются в память вместе с наблюдаемыми при обучении связями с другими семантическими элементами. При нарушении естественных условий такой передачи (замена или отсутствие естественного для данного вида объекта импринтинга) формируется неадекватная для данного вида матрица психики со всеми вытекающими последствиями. Далее мы коснемся вопроса о возможном участии дефектов ранней детской социализации в генезе психосемантических растройств у человека. Импринтинг как форма научения отличается от других видов научения только тем, что отсутствует достаточный для формирования ассоциативных связей предшествующий опыт, - семантическая память чиста (_tabula rasa_). Любая воспринятая после иимпринтинга информация уже так или иначе может быть соотнесена с имеющимися в памяти семантическими элементами и при первом же предъявлении приобретает смысл, т. е. ассоциируется с другими семантическими элементами. Из этого следует, что любая воспринятая информация является семантической, поскольку у взрослой особи предшествующий опыт неизбежно приводит к установлению связей между психосемантическим эквивалентом этой информации и какими-либо элементами опыта. Следовательно, можно рассматривать память биообъекта как совокупность семантических элементов и связей между ними. Ясно, что, располагая соответствующими средствами исследования, можно установить наличие в памяти определенных семантических элементов и изучить характер связей этих элементов с другими. Наиболее универсальным средством психосемантического исследования является наблюдение поведения биообъекта в его естественной или искусственно созданной среде. Применительно к человеку это означает общение с ним на том или ином уровне, одним из которых является вербальный. Традиционные для исследования психики методы наблюдения, в том числе активные методы, связанные с предъявлением различных тестовых задач, анализом динамики научения, расспросом, являются недостаточно эффективными прежде всего потому, что на пути между исследователем и памятью субъекта стоит сознание, которое опосредует всю поступающую и исходящую информацию и при этом вносит в нее www.koob.ru свои коррективы. Высшие животные, если и обладают элементами сознания, то явно недостаточными человеку для экспериментального изучения их семантической памяти посредством общения. Поэтому при исследовании психической деятельности приходится использовать методы, которые либо изменяют состояние или поведение, либо предполагают искусственное изменение среды деятельности или обитания. В случаях экспериментирования на животных это предполагает опять-таки дальнейшее наблюдение поведения, а в исследованиях психики человека - наблюдение результатов воздействия, опосредованного сознанием. Для целей психиатрии, психологии, психобиологии, зоопсихологии, социологии и для решения множества прикладных задач необходимы методы, которые позволили бы, не влияя на поведение субъекта или объекта исследования, изучать его психические функции без участия сознания человека, а на животных не ограничиваясь наблюдением за их вынужденным поведением. К числу таких методов относятся все методы, основанные на принципе функциональной пробы. В этом случае всегда предъявляют эталонный тестирующий стимул и оценивают результат его действия по изменению специфической функции. Применительно к психической деятельности человека в полном смысле функциональными пробами являются метод ассоциативного эксперимента, сопряженная моторная методика А.Р. Лурия, метод О.С. Виноградовой и другие, ставшие классическими. Эти методы позволяют достаточно хорошо изучать семантическую память, но сознание субъекта все же может оказывать влияние на результат и искажать его. Наибольшие перспективы как направление исследований психического имеет направление, использующее методы неосознаваемого предъявления тестирующей информации. Широко известны в этой области работы Э.А. Костандова, N.Dixon, H. Shevrin и других. На основе этих работ строятся концепуальные модели, конкурирующие с традиционными психоаналитическими постулатами по эффективности своих практических применений. Перспективным является также направление, использующее измененные состояния сознания для исследования семантической памяти (S.Grof, Д.Л. Спивак и др.). К настоящему времени в науках о психическом созрели все условия для появления таких методов исследования, которые позволили бы исследователю получать истинную, объективно характеризуемую информацию, не искаженную сознанием субъекта и не ограниченную искусственными условиями эксперимента. Такие методы дадут возможность исследования неосознаваемых психических процессов инструментальными средствами. Следовательно, возникнет новый взгляд на природу и механизмы психических процессов, в том числе патологических. Это даст возможность создания новых средств модификации памяти и поведения, столь необходимых как фундаментальной науке, так и ее практическим приложениям. Одним из наиболее перспективных построений на этом пути является теория конструктов Келли, на основе которой возник метод психосемантического исследования - репертуарные решетки. К числу других употребляемых в настоящее время психосемантических методов относятся методы основанные на принципе семантического дифференциала Осгуда, метод незавершенных действий и др. Психосемантический подход, заключающийся в анализе психической деятельности с точки зрения конструкции смыслов в ней, предоставляет исследователю возможность рассматривать расстройства связей и, следовательно, значений отдельных семантических элементов психики и как следствие, и как возможную причину психических нарушений. В 1988 году вышла фундаментальная работа Петренко В.Ф. "Психосемантика сознания" в которой, все же мы не нашли ответа на наши вопросы: 1. Можно ли создать такие инструментальные психосемантические методы, которые могли бы полностью удовлетворять принципу функциональной пробы, и что они могут дать для исследования механизмов психической деятельности и их нарушений? 2. Если принять за основу исследований психосемантический подход, то можно ли рассматривать психосемантические расстройства как типовой психологический процесс? 3. Если психосемантические расстройства являются для психических нарушений типовым патологичеким процессом, то можно ли, воздействуя семантическими факторами на психосемантические расстройства, получить терапевтический (корректирующий) эффект? www.koob.ru * * * Проблема познания чужого _Я_ является одной из основных проблем человечества. На протяжении веков из способности к наблюдению и подражанию складывалась и развивалась способность к интерактивному диалогу - общению с помощью символов. В наиболее развитой (речевой) форме эта способность присуща человеку, но ее не лишены и животные. В обзоре Е.Н.Панова приведены данные из 220 работ за последние 50 лет, обобщающие многочисленные сведения в области зоосоциальной психологии и социобиологии. А в обзоре А.А.Никольского преимущественное внимание уделено работам, описывающим мотивационно-типологические градиенты звуковых реакций животных, являющиеся прототипом вербальных реакций человека. В живой природе не существует проблем, соответствующих задаче _чтения мыслей_. Подавляющее большинство наличествующих в социуме проблем (в т.ч.проблем интерперсональных отношений) исчерпывается путем использования вербальных и паравербальных (символика, проксемика, такесика, кинезика, мимика и др.) средств. Лишь при специальной деятельности человека, например в клинической, экспериментальной и профессиональной психодиагностике, этих средств становится недостаточно. _В сущности, интересует нас в жизни только одно - наше психическое содержание_, - писал И.П.Павлов. Однако для изучения этого _психического содержания_ применяются недостаточно эффективные способы. По этой причине, несмотря на обилие экспериментально-психологических методов, роль их в прикладных задачах невелика. Так, в клинической психиатрии для обследования больного применяют расспрос, изучение анамнеза, наблюдение, изучение творчества больного. Роль экспериментальнопсихологических методов оценивают противоречиво. Справочник по психиатрии под ред. А.В. Снежневского для обнаружения симптомов утомляемости, ослабления внимания, снижения темпов психической деятельности рекомендует корректурную пробу, метод Шульте ( отыскивания чисел) , счет по Крепелину, последовательное вычитание чисел. Для выявления расстройств памяти используют заучивание слов, пересказывание сюжетов, опосредованное запоминание попарно предъявляемых и связанных по смыслу слов. Для выявления своеобразия мышления используют приемы раскрытия иносказательного смысла пословиц, сравнение предметов по признакам сходства и различия, метод пиктограмм. _Все перечисленные и многие иные методы направлены на выявление интеллектуальных, речевых, перцептивных, мнестических расстройств, а возможности экспериментально-психологического обнаружения вменений личности (эмоционально-волевых, характерологических и других свойств) более ограничены_ Такую же ситуацию мы видим и в других прикладных о6ластях. В инженерной психологии применяют психологические (беседа, анкетирование, тесты) и физиологические методы, направленные на анализ состояния человека-оператора и установление его соответствия выполняемой деятельности. При этом считают (Основы инженерной психологии, под ред. Б.Ф. Ломова), что психологические показатели (память, внимание, змоционально-волевая сфера и пр.) более тесно коррелируют с результатами деятельности, чем физиологические показатели. Надежность человека-оператора зависит не только от уровня его тренированности, но и от природных свойств его нервной системы, а именно они, по В.Д. Небылицыну берут верх в аварийных ситуациях, опасных для жизни. Однако среди этих природных свойств методами инженерной психологии можно оценить только некоторые характеристики а не, например, способность сохранять операторскую мотива- цию, в зависимости от выраженности которой будет или не будет выполнена работа в экстремальной ситуации. Именно мотивацию Н.Н. Данилова считает основным фактором регуляции функционального состояния человека-оператора и залогом успешности его деятельности. Удовлетворительных измерительных методов для исследования мотивации нет. Данные, получаемые при исследовании личностных особенностей с помощью проективных и других методов, весьма опосредованно аппроксимируют конкретные и очень неожиданно проявляющиеся в экстремальных ситуациях свойства личности. Для исследования личности и, прежде всего, личности психически больного человека, Б.В.Зейгарник единственно верным считает анализ деятельности через анализ мотивов. Психологический анализ мотивационных нарушений, по ее мнению, является единственным средством определения ведущего мотива, который непосредственно стимулирует все поведение больного человека. Технически это сводится www.koob.ru преимущественно к анализу истории болезни, при котором Б.В. Зейгарник удавалось получать блестящие патопсихологические интерпретации. Анализ историй болезни, как она пишет, оказался пригодным для решения двух вопросов: вопроса о формировании патологически измененной потребности и вопроса о нарушении иерархии мотивов. Интересны размышления автора по поводу алкоголизации: _Понятно, что принятие алкоголя не входит в число естественных потребностей человека и само по себе не имеет побудительной силы. Поэтому вначале его употребление вызывается другими мотивами (отметить день рождения, свадьбу). На первых стадиях употребление алкоголя вызывает повышенное настроение, активность, состояние опьянения привлекает многих и как средство облегчения контактов. Со временем может появиться стремление вновь и вновь испытать это приятное состояние: оно может начать опредмечиваться в алкоголе, и человека начинают привлекать уже не сами по себе события (торжество, встреча друзей и т.п.), а возможность употребления алкоголя, он начинает побуждать самостоятельную деятельность, и тогда уже сами события становятся поводом. Происходит тот процесс, который А.Н.Леонтьев назвал _сдвиг мотива на цель_, формируется новый мотив, который побуждает к новой деятельности, а следовательно, и новая потребность (в алкоголе). Сдвиг мотива на цель ведет за собой осознание этого мотива, так как по отношению к деятельности мотив играет смыслообразующую роль. Принятие алкоголя приобретает определенный личностный смысл. Таким образом, механизм зарождения патологической потребности - общий с механизмом ее образования в норме._ Далее автор подробно анализирует характер постепенного изменения иерархии мотивов у алкоголиков. На сегодняшний день за тщательным анализом клинических наблюдений и их интерпретацией нет достаточно удовлетворительного концептуального аппарата, что легко объяснить отсутствием прямых методов измерения свойств психики, препятствующим более полному истолкованию клинических наблюдений. На наш взгляд, истолкование клинических наблюдений с точки зрения патопсихолога имеет значение более для исследовательских, нежели практических целей. Это определяется тем, что необходим очень компетентный специалист и большие затраты времени на одного больного. Кроме того, каждый специалист истолковывает наблюдаемое в рамках определенных воззрений, ни одно из которых не имеет иного материального базиса, кроме вербального аппарата. Здесь крайне важно остановиться на следующем. Многие исследователи, как и Б.В.Зейгарник, протестуют против чрезмерной биологизации психического, подразумевая под этим чуть ли не попытки сопоставить определенные психические нарушения с конкретными анатомическими изменениями в мозге. При этом все они настаивают на приверженности материализму. Однако анализ литературы приводит к недвусмысленному выводу об отсутствии достаточной материальной базы для многих теоретических построений. Встречающиеся попытки как-либо измерить отдельные свойства личности и придать тем самым физический смысл отдельным, пока эфемерным, представлениям, большим числом исследователей встречаются в штыки. У исследователей срабатывает своеобразная психологическая зашита (по Лавуазье), препятствующая восприятию нового и способствующая обсуждению старого. Причина этого проста. Вышеприведенная цитата (Б.В.Зейгарник) специально использована как пример умозрительного конструирования некоей удовлетворяющей данного исследователя (и не только его) логической схемы. Однако это не отражает истинного знания и является лишь иерархически выстроенными допущениями. В конечном счете они могут оказаться верны - с этим никто не спорит. Однако до сегодняшнего этапа развития науки практически не было инструмента для исследования формирования патологических потребностей. Поэтому многие авторы были заняты конструированием гипотез и новых интерпретаций старых наблюдений (В.Ю. Завьялов, Г.И.Исаев, Е.В.Безносюк, И.С.Павлов, А.И. Евстигнеев, 1977, 1979, 1988, 1990.) Если был бы доподлинно ясен механизм формирования патологической потребности в алкоголизации, механизм изменения иерархии основных мотивов, то эти категории наполнились бы физическим смыслом и из гипотетических приобрели бы статус операциональных. Иными словами, оперируя этими категориями, можно было бы не только точно диагностировать изменении личности у этих и других больных, но и лечить их этиопатогенетически. Для этого нужен инструмент исследования психики. В экспериментальной психологии существует и разрабатывается огромное количество методов и еще больше ведется дискуссий о них. Одним из наиболее перспективных направлений является психосемантическое, основанное на процедуре субъективного шкалирования (Похилько В.И., Федотова Е.О.) которое позволяет в числовых значениях оценивать субъективное мнение человека о разных объектах в процессе их ранжирования, сравнения и т.п. Подробно останавливаться на технике репертуарных решеток мы не будем, поскольку она хорошо описана в соответствующих работах (Шмелев А.Г., Похилько В.И.), (Франселла Ф., Баннистер Д.). Именно психосемантические методы наименее опосредованно исследуют психическую деятельность, все формы которой, по А. Р. Лурия , являются социальными по происхождению. Одним из наиболее распространенных психосеманти ческих методов является также ассоциативный экспе римент, когда испытуемый в ответ на каждое предъявленное ему слово должен ответить первым пришедшим ему в голову словом. Как известно, если предъявляют нейтральные для испытуемого слова, он www.koob.ru довольно быстро и легко отвечает словом, которое детерминировано причинно-следственными, и связями ассоциативного процесса. Если же предъявляют слово, так или иначе связанное с каким-либо аффективным воспоминанием или переживанием, ответ испытуемого резко тормозится или явно нарушается. _Все это объясняется тем, что словесный раздражитель может провоцировать связанные с ним аффективные состояния, и эти аффективные моменты извращают дальнейший ход ассоциаций_ (А.Р.Лурия, 1928). Через 50 лет А.Р.Лурия уточнит, что _ассоциативные процессы никогда не являются случайными_, подразумевая под этим не извращение дальнейшего хода ассоциаций, а лишь включение данного слова в особо значимое семантическое поле, инициация которого сопровождается резкими изменениями состояния всего организма. В силу большой распространенности вариантов ассоциативного эксперимента и известности результатов его применения, мы на его описании останавливаться не будем. Остановимся лишь на очень важной для дальнейшего изложении сопряженной моторной методике А.Р. Лурии, описанной им в 1928 году. В этой методике одновременно с речевым ответом испытуемого в а aсоциативном эксперименте регистрируют характер нажатия на пневматическую грушу, которое по заданию необходимо осуществлять при каждом слове. На кимограммах видно, что если речевой ответ и не был изменен, то все связанные с предшествовавшим аффектом (исследование проведено на убийцах) слова вызывали значительные нарушения моторной реакции. Так одним из первых А. Р. Лурия ввел объективный инструментальный элемент в субъективную психосемантическую методику. Подчеркнем, что регистрировали принципиально разные показатели: речевую реакцию испытуемого, которую он полностью осознавал, хотя, может быть, и не мог полностью ее контролировать, и почти неосознаваемую им моторную реакцию! Здесь мы касаемся проблемы бессознательного, которая вызывает в последние годы активный интерес исследователей. В этой проблеме ключевым понятием, позволяющим перебросить мост от клинических наблюдений бессознательных процессов до их экспериментально-психологического исследования, является понятие _смысл_ (Тихомиров О.К.). Дискретами смысла у человека, наиболее доступными исследованию, являются прежде всего слова. К классификации неосознаваемой психической деятельности К.К. Платонова, включающей непроизвольные импульсивные действия, субсенсорные реакции, иллюзии и автоматизмы, можно добавить неосознаваемый мотив и неосознаваемую психологическую установку. Их исследовать удобнее всего, оперируя _смыслами_, т.е. используя психосемантический подход. В этом случае предполагается неосознаваемое воздействие и регистрация возникающих в ответ на него неосознаваемых (чаще всего вегетативных) или осознаваемых реакций. Можно согласиться с мнением Ю. М Забродина и Е.3. Фришман о том, что практически все стимулы субсенсорного диапазона потенциально могут быть переведены в число осознаваемых, вызывающих произвольную (контролируемую субъектом) ответную реакцию. Из этого явствует, что четкой границы между осознаваемыми и несознаваемыми стимулами не существует и что она колеблется в зависимости от установки, ситуации, состояния и множества других факторов. Упомянем мнение Г.В.Гершуни о том, что условные реакции на субсенсорные раздражители вырабатываются только в вегетативной сфере, но не в сфере двигательных реакций. Ю. Л. Арзуманов показал, что неосознаваемые зрительные раздражители могут участвовать в выработке временной связи у человека (при регистрации усредненных вызванных потенциалов с затылка их поздние компоненты имеют меньший латентный период и большую амплитуду в ответ на предъявление эмоциогенных стимулов в сравнении с нейтральными). Это неявное противоречие можно объяснить методическими различиями. В строгой экспериментальной ситуации наблюдали отсутствие различий в скорости распознавания тахистоскопически предъявляемых эмоциональных и нейтральных слов, однако моделированное при этом в гипнозе состояние гнева приводило к достоверным отличиям в скорости распознавания (R.Gerrig, G.Bower). Эти данные подтверждают представление о том, что порог осознания существенно зависит от состояния и других факторов. Следовательно, вышеупомянутое мнение Г.В.Гершуни можно отнести только к конкретным экспериментальным условиям, использованным автором. Кроме того, в методике того времени отсутствовали достаточно надежные методы выделения реакции из шума и ее наличие определяли визуально. В работе Г.В.Гершуни установлен латентный период кожно-гальванической реакции на надпороговый звуковой стимул в 1,7 секунды, а на подпороговый - в 3,1 секунды. Однако затем было показано, что связанные с событием кожно-гальванические реакции имеют латентные периоды в 1,0 -2,4 секунды и любые другие величины являются следствием спонтанных, не связанных со стимулом реакций (D.Levinson, R. Edelberg). Таким образом, мы видим, что проблема осознаваемых и неосознаваемых стимулов и реакций на них не имеет общего решения и может быть описана только для конкретных ситуаций исследования. Эта проблема является одной из ключевых для решения поставленных в данной работе задач. Согласно предположению Э.А.Костандова, при действии сильных и длительных отрицательных эмоций происходят пластические изменения в структурах мозга, ответственных за эмоциональное поведение. При этом снижаются пороги активации структур лимбической системы, участвующих в организации именно данной отрицательной эмоции. По нашему мнению, это является нейропсихологическим субстратом _следа аффекта_ А.Р. Лурия. При этом очень слабые физически, но www.koob.ru очень значимые эмоционально стимулы могут возбуждать структуры лимбической системы, включая тем самым средства эмоционального отреагирования, возникающие при этом реакции можно тем или иным путем измерить. Прочность связи неосознаваемого стимула и соответствующего ему _следа аффекта_ подтверждает то, что такой стимул может быть использован как подкрепляющий для выработки временной связи на нейтральный стимул, и эта временная связь не угасает даже за 150 предъявлений условного стимула без подкрепления. Иными словами, во-первых, неосознаваемый эмоционально значимый стимул является ноцицептивным и не утрачивает своего значения в течение всего времени существования _следа аффекта_, и во-вторых, его можно использовать для установления наличия соответствующего аффекта в прошлом. Как известно детектор лжи (лайдетектор), основанный на регистрации физиологических параметров при предъявлении слов выше порога осознания, может быть _обманут_ при наличии соответствующего навыка управления эмоциями (Waid). Изменить и контролировать реакцию на неосознаваемое воздействие невозможно. В монографии Э.А. Костандова в качестве наиболее употребляемых индикаторов воздействия неосознаваемых стимулов упомянуты кожно-гальванический рефлекс, дыхательная реакция, реакция блокады альфа-ритма в энцефалограмме, плетизмографическая реакция. Многие авторы отмечают, что при наличии всех перечисленных компонентов реакции на неосознаваемый стимул невозможно зарегистрировать ее двигательный компонент. Тем не менее, известны работы. где вырабатывали условную двигательную реакцию на неосознаваемый стимул (A.Silverman, L.Baker) Критикуя авторов, отрицающих существование неосознаваемого восприятия, Э.А.Костандов пишет: _Неосознаваемое восприятие предполагает наличие специального оценивающего устройства, _цензора_, решающего, что допускать, а что не допускать до сознания из поступающей извне информации. Таким образом, идея о неосознанных формах психической деятельности рассматривается как сугубо иррациональная, идеалистическая, откровенно связанная с учениями фрейдистского толка и парапсихологией, а потому неприемлемая для научного мышления_. Мы имеем несколько иную точку зрения, так как вполне допустимый и даже обязательный с кибернетической точки зрения редактор информации (_цензор_) хорошо описан во множестве работ, включая цитированную, и проявляется, в частности, в явлении перцептивной защиты. Вероятно, противоречивые мнения о реальности неосознаваемого восприятия были порождены тем, что большинство исследований проводили на здоровых людях, у которых, по мнению Г.В. Гершуни, крайне редко возникают реакции на неосознаваемый стимул (если при этом не вырабатывают временную связь). Э.А. Костандов считает, что _словесные раздражители, сигнализирующие о конфликтной ситуации, по-видимому, в определенных случаях ... могут вызывать возбуждение временных связей, образованных с участием лимбической системы, без активации связей в неокортексе. Это приводит к тому, что активируются гипоталамические и стволовые механизмы оборонительной и ориентировочной реакций без осознания раздражителя, иначе говоря, неосознаваемые стимулы способны вызывать реакции только и в том случае, если эти стимулы сопряжены с имевшей место в прошлом или могущей иметь место в прогнозируемом будущем эмоциогенной ситуацией (за исключением тех случаев, когда неосознаваемые стимулы используют и качестве подкрепляющего фактора при выработке временных связей)_. Почему при обзоре психосемантических исследований особое внимание привлекают работы, посвященные неосознаваемой психической деятельности? Во-первых, существуют известные профессиональные (этические и деонтологические) ограничения на степень осведомленности о сущности применяемого метода психодиагностики непрофессионалов и тем более пациентов, психическому здоровью которых эта осведомленность может нанести вполне конкретный ущерб (Общая психодиагностика, под род.Бодалева А.А., Столина В.В.). Во-вторых, при осознаваемых тестирующих стимулах у испытуемого существует реальная возможность произвольно модифицировать ответные реакции и тем самым предопределить искаженную диагностическую интерпретацию результатов. В-третьих, что самое важное, при осознаваемом предъявлении семантических стимулов, часть из которых заведомо будет очень значима и змоциогенна для пациента, неизбежно включится тот самый _цензор_ - все виды психологической зашиты. Результаты, которые будут получены при этом, будут отражать особенности именно этой зашиты, а вовсе не распределение семантических структур в памяти субъекта. Здесь напрашивается прямая аналогия с ситуацией, наблюдающейся при обследовании больного с явлениями _острого живота_: пальпация живота из-за защитного дефанса брюшной стенки дает информацию только о состоянии этой стенки, но не о состоянии внутренних органов. Результаты, получаемые при психодиагностике на фоне психологической защиты, дают мало информации для выяснения механизмов патологического процесса, хотя и имеют самостоятельную научную ценность при изучении механизмов психологической защиты. Не существует психодиагностических приемов, достаточно защищенных от сознательной фальсификации результатов испытуемым или полного отказа от обследования (за исключением процедур, проводимых в специально измененных состояниях сознания). www.koob.ru Ясно, что тривиальные опросники, как, например, ММРI, могут быть легко _забаллотированы_ как полным отказом от ответов, так и их сознательной или бессознательной фальсификацией, что и отражается в соответствующих шкалах. Этого недостатка не лишены и наиболее современные психосемантические методы, основанные на решетках Келли. Методы, включающие, наряду с субъективным отчетом, также и объективные критерии (время реакции, физиологические параметры и пр.), тоже могут дать ложные результаты по тем же причинам, особенно при работе с подготовленным испытуемым. Так, при определении мысленно загаданного символа с помощью детектора лжи (Smith) из предъявленных четырех символов удается его идентифицировать только в 7З% случаев (Davis), из пяти предъявленных - в 64% (Gustafson, Orne), из шести - в 50% (Кugelnass, Lieblich). В специальном исследовании, посвященном перспективам и достижениям в технике детекции лжи (Barland, Raskin), получили коэффициент корреляции 0,85 между пятью экспертными решениями о виновности “воров” и их физиологическими реакциями. Приведенные данные получены в экспериментах с нетренированными субъектами. У тренированных существуют большие возможности сознательного управления физиологическими функциями (Авсаркисян А.Я. и др.), что еще больше может повлиять на результаты.Таким образом, есть веские основания считать, что для выяснения механизмов патологических процессов в психике применение неосознаваемых стимулов в семантических методах оправдано. Как же наиболее эффективно использовать неосознаваемые стимулы для психосемантических исследований? Ясно, что механическая замена осознаваемых посылок на неосознаваемые невозможна хотя бы потому, что реакции на неосознаваемые стимулы существенно менее детерминированы и поэтому для их выделения из физиологического шума требуются дополнительные ухищрения: статистическое усреднение, фильтрации и мн. др. Кроме того, использовать общепринятые психосемантические методы (Шмелев А.Г.) в процедуре неосознаваемого предъявления стимулов вообще невозможно, так как любой такой метод подразумевает активный выбор, формулировку, поиск ответа и другую сознательную деятельность субъекта. Поэтому, несмотря на соблазн использовать появляющиеся в последнее время семантические словари, тезаурусы личностных черт (Шмелев А.Г. и др.), невербальные (геометрические) семантические универсалии (Артемьева Е.Ю.) и многое другое, необходимо разработать совершенно новые технологии психодиагностики. Среди известных существуют методы, использующие принцип семантического обусловливания. Среди их описаний можно выделить основополагающие работы Razran, О.С.Виноградовой и других авторов, анализ исследований которых можно найти в обзоре А. Р. Лурия и О.С.Виноградовой. Простейшим видом семантического обусловливания является условная реакция на словесный раздражитель (Шварц Л.А.). Для понимания сущности методов семантического обусловливания следует учитывать, что они в большинстве случаев включают генерализованные реакции на слово (Razran). Такие реакции, являющиеся условными реакциями непроизвольного типа, т.е. соответствующие классическим условным рефлексам, в виде, например, развития кожно-гальванической реакции в ответ на слово, ранее сочетавшееся с безусловным подкреплением, возникают не только в ответ на это слово, но и на другие слова. Иными словами, выработавшаяся условная реакция возникает как на сам условный сигнал (слово, постоянно или только в процессе выработки сочетавшееся с безусловным раздражителем), так и на все слова, в какой-либо мере на него похожие. Схожесть обеспечивается, во-первых, фонетическим или орфографическим (в зависимости от способа предъявления) подобием, и, во-вторых, существованием в памяти человека большого количества сопряженных с данным словом ассоциаций. “Эти комплексы ассоциативных значений, непроизвольно всплывающих при восприятии данного слова” (Лурия А.Р.), составляют семантическое поле данного слова. Любое слово, за редчайшими исключениями, приобретает свое денотативное (референтное) значение только в контексте, т.е. в сочетании с другими словами (коннотативными). Так, слово “ключ” имеет, как омоним, по крайней мере три значения: средство открывания чего-либо, родник и дескриптор шифра. Такой омоним становится денотатом только в сочетании с коннотативными словами в соответствующих фразах: “ключ бил из земли”, “ключ в замочной скважине”, “подобрать ключ к коду”. Если одному из омонимов (каковыми является большинство слов в большинстве языков) присвоить значение условного сигнала, например, сочетая его неоднократно с болевым раздражением, то при регистрации любых компонентов оборонительной реакции они будут обнаружены и при пропуске ноцицептивного подкрепления, т.е. только при предъявлении данного слова. Но, поскольку любое слово фигурирует в памяти в некоем семантическом поле, оборонительная реакция в той или иной мере будет развиваться и при предъявлении других слов из данного семантического поля. В семантические поля входят наиболее частые в данное время у данной популяции коннотативные поля. Так, денотату “жигули” в наше время сопутствуют коннотаты “машина”, “пиво”, а не “горы”. Этот пример предполагает исключение - наличие иных коннотатов слова “жигули” у людей, живущих в этом районе Поволжья. Из итого примера видно, как совершенно однозначное ранее слово (“жигули”) как название приобретает новые ситуационные или категориальные значения. www.koob.ru Если несколько раз сочетать предъявление слова “жигули” с злектроболевым подкреплением, то кожно-гальваническая реакция будет наблюдаться и при пропуске подкрепления. Известно, что амплитуда КГР будет снижаться по мере увеличения количества неподкрепляемых слов. В том случае, если реакцию поддерживают на оптимальном для наблюдения уровне (на каждое неподкрепляемое слово “жигули” возникает КГР) , то такие реакции будут наблюдаться и на слова “машина”, “пиво” и другие коннотативные слова, хотя их вообще не сочетали с действием подкрепляющего раздражителя. Предъявляя испытуемому все слова из условного тезауруса, в котором ядром семантического поля является слово “жигули”, можно шкалировать возникающие реакции и обозначать тем самым границы данного семантического поля. Обычно они довольно расплывчаты, т. к. включают непредсказуемый набор ассоциаций. Так, у одного из испытуемых как наиболее значимое (сопровождающееся устойчивыми КГР) слово определится слово “долг”, и лишь при расспросе выясним, что при недавнем приобретении автомобиля “жигули” он крупно задолжал. У другого выявится ассоциативная связь этого слова с именем официантки в пивном зале, где испытуемый является завсегдатаем, и т.п. Такова суть объективных методов исследования многомерных связей слова, начало которым было положено упомянутыми работами Razran, Riess, Л.А.Шварц, О.С. Виноградовой, А. Р. Лурия. “Взаимопритяжения семантически близкого и взаимотталкивания семантически далекого материала” , по мнению Ж.М. Глозман и др., обеспечивают “временно-пространственную организацию информации в памяти в форме временной или пространственной поляризации материала в семантически связанные группы”, не зависящие от исходных условий предъявления слов и их сенсорного опосредования (акустического или визуального). Закономерности организации сложных связей между словами и образования семантических полей показаны в работе О.С. Виноградовой. Ее исследование состояло из двух этапов. Вначале угашали сосудистые компоненты условноориентировочных реакций на слова путем повторного их предъявления вплоть до исчезновения фотоплетизмографической реакции в виде сужения сосудов пальца руки. Для этого здоровым школьникам требовалось до 15 повторов каждого слова и до 18 смен слов, причем всегда были слова, которые постоянно оставались значимыми, т.е. сопровождались сужением сосудов пальца (имя, фамилия, слова из школьного лексикона и круга интересов испытуемого) , а также неизвестные испытуемому или необычно произносимые слова. У детей, страдавших олигофренией разной степени выраженности, угашение носило дискретный характер: сразу после первого предъявления наблюдали генерализованное угашение ориентировочной реакции. На втором этапе вырабатывали условную двигательную реакцию на конкретное слово по инструкции типа: “Когда я скажу слово “кошка”, нажми на кнопку”. После 10-кратного повторения данного слова, ставшего теперь условным раздражителем, вводили дифференцировочные слова, предъявляемые однократно на фоне нейтральных слов. Когда исчезали ориентировочные реакции на дифференцировочные слова (у олигофренов это происходило быстрее) , предъявляли “критические” слова, т. е. собственно тестируемые слова. Они делились на две группы: 1) слова, близкие по смыслу к основному раздражителю для слова “кошка” - “кот”, “котята”, “Мурка”, “собака”, “мышь”, “корова”, “животное” и пр. ; 2) слова, близкие по звучанию к основному раздражителю: для слова “кошка” - “кошелка”, “каштан”, “крошка”, “крышка”, “окошко” и т. д. У всех 12 психически здоровых школьников двигательная и сосудистая реакции возникали только на слово “кошка”. После предъявлении слов, сходных по звучанию со словом “кошка”, сосудистая реакция не возникала. На слова, схожие по смыслу, всегда развивалась сосудистая реакция при отсутствии двигательной. Этот факт, по мнению автора, говорит о преобладании элективных связей между словами у здоровых школьников 11-14 лет (как и у взрослых). У олигофренов наблюдали преимущественно связи по созвучию или оба типа связей. Нечто подобное наблюдали у очень утомленных детей, когда происходила замена связей более высокого порядка на связи по созвучию. О.С.Виноградова показала в данной работе , что состояние условно-интактного здорового испытуемого характеризуется преобладанием смысловых связей между словами над связями по созвучию, при этом соотношения слов в семантических полях динамически флюктуируют в зависимости от функционального состояния испытуемого и контекста среды. В работе О.С. Виноградовой и Н.А.Эйслер использовали одновременную фотоплетизмографию сосудов пальца и области разветвления височной и лобной артерий. Авторы утверждают, что ориентировочная реакция сопровождается сужением сосудов пальца и расширением сосудов лба, а оборонительная - сужением и тех и других сосудов. Применяли безусловное болевое подкрепление импульсами электрического тока частотой 100 Гц при длительности импульса 0,2 мсек и напряжении от 40 до 80 В в течение в-5 сек. Опыты проводили на 7 студентах. Сначала угашали ориентировочную реакцию без подкрепления, затем угашали ориентировочную реакцию, возникающую на факт подкрепления. Через 18-27 сочетаний слова “скрипка” с отставленным по времени ударом тока формировалась условная оборонительная реакция, регистрируемая в виде одновременно наблюдаемого сужения сосудов пальца и лба. Для выработки оборонительной реакции требовалось от 3 до 4,5 часов. www.koob.ru После этого в процедуру опыта среди нейтральных слов, наряду с подкрепляемым словом “скрипка” включались: 1) слова, сходные по звучанию - “скрепка”, “стрижка”, “скрытность” и т. п. ; 2) слова, прямо связанные с условным сигналом - “струна”, “смычок”, “скрипач”; 3) отдаленно связанные по смыслу слова - “музыка”, “оркестр” и др. В первом опыте наблюдали три уровня связей с основным словом-раздражителем: созвучные слова не вызывали оборонительных и ориентировочных реакций (кроме слова “скрепка”, которое в силу большой близости слову “скрипка” иногда вызывало ориентировочную реакцию); вторая группа слов вызывала такую же оборонительную реакцию, как и слово-раздражитель, подкрепляемое ударом тока, третья группа слов вызывала ориентировочную реакцию. В течение следующих опытов угасали оборонительные, а затем и ориентировочные реакции на все слова, кроме слова “скрипка”, которое продолжали сочетать с ударом тока. Однако оказалось возможным, меняя подкрепляемое слово, вновь формировать новые иерархии значений, которые, в свою очередь, подвергались постепенной инволюции. Авторы показали, что сосудистые реакции, служащие критерием наличия связей того или иного характера, являются более дифференцированными, чем словесные реакции испытуемых. Авторы оставляют этот вопрос открытым и ссылаются на работу, в которой это явление объясняют возможностью “бессознательного” замыкания связей. Анализ этих работ и их аналогов приводит в своей монографии А.Р. Лурия, отмечая, что при слишком интенсивной переделке семантических полей путем частой смены подкрепляемого слова происходит полная дезорганизация сосудистых реакций и на плетизмограмме появляются “дыхательные волны”, свидетельствующие о наличии высокого эмоционального напряжения и возможности “срыва”. Т.Н. Ушакова и А.М. Раевский модифицировали эксперимент Виноградовой-Эйслер путем введения инструкции, по которой испытуемый должен был отвечать словом “да” в ответ на предъявление слов, наименее связанных с подкрепляемым словом “скрипка”. В другой серии испытуемому сообщали, что после слова, наименее связанного со словом “скрипка”, последует электрический удар. Анализ результатов показал, что после наименее связанных со словом “скрипка” слов возникали ярко выраженные оборонительные реакции. Это подтверждает возможность существенной модификации семантических полей внешними воздействиями, в т.ч. семантическими стимулами второй сигнальной системы - словами. Особо отметим, что, по мнению А.Р. Лурия, фатальными для существования целостной замкнутой смысловой системы являются не те повреждения мозга, которые приводят к повреждению отдельных компонентов или операций речевой памяти (морфологической, лексической, фонематической, синтаксической и семантической) - задние отделы мозга, - а те, которые сопровождаются “просоночными состояниями” - глубинные структуры мозга и особенно лобные доли - и вызывают дезорганизацию целенаправленной мнестической деятельности. Этот нейропсихологический аргумент, подтверждающий влияние глубоких структур мозга на семантические поля, следует учесть при изучении механизмов влияния измененных состояний сознания и эмоций на иерархию семантических элементов. Тulving понимал семантическую память как тезаурус субъекта, характеризующий его личный опыт о словах и их связях. Он задолго до Ж.М. Глозман и др. отметил, что семантическая память на входе регистрирует только семантику стимула независимо от его физической и сенсорной модальности. “В настоящее время не подлежит сомнению, что человеческая память, прошлый опыт человека организован по семантическому принципу. В этом смысле не случайно выделение такой семантической рубрики как “семантическая память”” (Шмелев А.Г. и др.) Мы уже показали, что изучать семантическую память, судя по данным литературы, можно различными методами. По классификации А.Р. Лурия они делятся на три группы: ассоциативные, методы шкал и объективные. Эта, на первый взгляд, дидактическая градация и по сей день верна, т. к. все современные методы исследования семантической памяти построены на этих трех китах (см., например, монографию В.М.Величковского). В связи с этим нетрудно интерпретировать в более привычных понятиях и следующее рассуждение: “язык способен группировать ранее разрозненные референты и объединять их в едином новом топике, относительно которого можно сделать коммент” (Брунер Дж.С.). “Психологический словарь” (1983) определяет: “Психолингвистическое понятие “семантическое поле” представляет собой совокупность слов вместе с их ассоциациями (“ассоциатами”). Имеется несколько попыток экспериментально определить субъективные семантические поля и связи внутри них с помощью методов ассоциативного эксперимента (Дж. Диз) и условного рефлекса ( А.Р. Лурия, О. С. Виноградова). Исходя из всего вышеизложенного, для создания исследовательской процедуры, необходимой для изучения механизмов патологических процессов в психике, необходимо, чтобы такая процедура включала следующее: 1) анализ семантических полей; 2) анализ неосознаваемых реакций; 3) неосознаваемое предъявление тестируемых стимулов; www.koob.ru 4) возможность искусственного придания конкретным стимулам нового сигнального значения с целью шкалирования психосемантических элементов относительно этих реперных. Таковы, на наш взгляд, исходные посылки для изучения патологических процессов в психике, которые могут позволить получать информацию о ее семантических элементах (Асмолов А. Г.), без учета традиционного разделения на мотивационную, волевую, познавательную сферы. Истоки такого подхода заложил Л. С. Выготский: “... существует динамическая смысловая система, представляющая собой единство аффективных и интеллектуальных процессов,.. во всякой идее содержится аффективное отношение человека к действительности, представленной в этой идее.” (1956). Существенным выигрышем и случае осуществления такого подхода на практике явится то, что результаты исследования будут представлены в виде вербальных эквивалентов изучаемых психосемантических элементов. Высказывание И.П.Павлова, приведенное в начале этой главы, уместно вспомнить именно теперь. Когда, по мнению Neisser, в результате развития компьютерной техники изучение психических процессов и явлений перестало казаться противоречивым. Для полноценного психосемантического анализа, сопряженного с необходимостью оперирования огромным тезаурусом вербальной и иной семантической информации и одновременным анализом в реальном времени больших массивов аналоговой физиологической информации, необходимы компьютеры с предельными для настоящего времени техническими возможностями. Так, по нашим подсчетам, для реализации психосемантического алгоритма, связанного с анализом 80 параметров злектроэнцефалограммы и кластерным анализом семантических элементов, требуется быстродействие порядка 1,8 млрд. операций в секунду и объемы оперативной памяти порядка десятков гигабайт. Необходимы также совершенные средства предъявления стимульной информации. При наличии инструментальных средств исследования психики станет возможным изучение информационных (семантических) нарушений. В этом случае удастся закрыть пробел, существующий в патофизиологии высшей нервной деятельности. Г.Н. Крыжановский пишет: “Специфическим для человека патогенным фактором, действующим через вторую сигнальную систему, является слово. Патогенными могут быть раздражители, действующие через первую сигнальную систему; они могут вызвать условнорефлекторные нарушения чувствительности, движения и пр.”. Автор отделяет первичные патогенные факторы (яды, гипоксию, антигены и др.) от вторичных, которые появляются в самой ЦНС после повреждающего воздействия в ходе патологического процесса. Среди последних автор упоминает длительно действующие психогенные факторы, вызывающие изменения высшей нервной деятельности, невротические состояния и психозы. Автор считает, что все патологические процессы в нервной системе развиваются по двум типам: по типу “полома” и по типу объединения поврежденных и неповрежденных образований в патологическую систему. Г.Н. Крыжановский выделяет следующие типовые патологические процессы в деятельности нервной системы: 1) Дефицит торможения. Растормаживание. При возбуждении нейрона происходит ослабление тормозных механизмов, имеющее физиологический характер. Растормаживание, имеющее патологический характер - это такое растормаживание, при котором структура становится малоуправляемой. Условием последнего является дефицит торможения (первичный, например, при действии столбнячного токсина, и вторичный, когда чрезмерная активность нейтрализует тормозный контроль). Дефицит торможения и, следовательно, растормаживание имеют место практически при всех формах патологии высшей нервной деятельности и участвуют в формировании генераторов патологически усиленного возбуждения.Каждый отдел ЦНС оказывает на другие, связанные с ним отделы, как возбуждающее, так и тормозящее влияние. Одно из следствий этого принципа в условиях патологии заключается в том, что при повреждении отдела ЦНС возникает не только ослабление функции этого отдела и активизируемых им структур, но и растормаживание тех структур, которые испытывают тормозные влияния со стороны поврежденного образования. Другое следствие состоит в том, что при выпадении (принцип двойственной функциональной посылки Крыжановского) тормозных влияний могут появляться и превалировать скрытые (тормозимые) в норме возбуждающие эффекты. Характерным экспериментальным синдромом растормаживания является децебрационная ригидность (после перерезки ствола мозга между передним и задним четверохолмием по Ширрингтону). При шизофрении и маниакальнодепрессивном психозе происходит экспрессия патологических генов (растормаживания измененного генетического аппарата). 2) Денервационный синдром. Комплекс изменений в постсинаптических нейронах, органах и тканях после выпадения функциональных влияний. Нейролептики (бутирофеноны, фенотиазины) вызывают фармакологический денервационный синдром из-за блокады дофаминовых рецепторов. Кроме выпадения функций, при денервационном синдроме происходит и растормаживание денервированной структуры. Повышение их чувствительности (закон Кеннона-Розенблюта) имеет место не только в отношении других биологически активных веществ. Возникающее при фармакологической денервации в условиях применения лечебных средств “компенсаторное” увеличение числа рецепторов может привести к рецидиву синдрома, www.koob.ru если последний связан с усиленным эффектом нейромедиатора. Так бывает при длительном лечении шизофрении нейролептиками в высоких дозах. 3) Деафферентация. Широко известны клинические наблюдения и экспериментальные исследования, показывающие развитие глубокого торможения при сенсорной депривации. 4) Спинальный шок. Глубокое, но обратимое выпадение двигательных и вегетативных рефлексов ниже уровня перерезки. 5) Нарушения нервной трофики. Нейродистрофический процесс. Развивается вследствие выпадения или нарушения нервных влияний как следствие: а) прекращения функциональной стимуляции в связи с нарушением выделения или действия медиатора; б) нарушения секреции или действия комедиаторов; в) нарушения выделения и действия трофогенов. К настоящему времени, как мы видим из данной работы Г.Н. Крыжановского, накоплено достаточное количество экспериментальных фактов и клинических наблюдений для того, чтобы выявить среди них общие закономерности и рассмотреть их как определенные типовые процессы. Среди этих процессов неявно присутствует еще один процесс, в котором основным патогенным механизмом является нарушение семантической структуры психики. Это легко допустить, памятуя об известном действии слова как патогенного фактора. Ведь само слово не содержит никаких биологически активных действующих начал, которые могли бы непосредственно инициировать какой-либо из вышеописанных типовых процессов. Ясно, что в случае повреждающего действия слова любые возникающие при этом патологические проявления первоначально опосредуются семантическими элементами психики, ведь никакого иного акцептора для слова в психике нет! Важно при этом помнить, что словом как патогенным фактором не обязательно должно являться внешнее семантическое воздействие. Например, необязательно наличие какого бы то ни было внешнего раздражителя для того, чтобы ранее развившийся интрапсихический конфликт постоянно травмировал психику и сому пациента. В последнее время стали отдавать предпочтение трактовке патологических механизмов неврозов как информационных нарушений. Однако выделить их в самостоятельный типовой процесс и, что главное, приблизиться, наконец, к пониманию механизмов этих нарушений, препятствовало отсутствие инструментальных методов исследования семантической структуры психики. Только с появлением таких методов и концептуальных подходов можно будет придать физический смысл “слову как патогенному фактору”, “взвесить” слово. В этом случае закроется значительный пробел между огромным количеством нейрохимических, патофизиологических, нейропсихологических, психиатрических и иных сведений о тех болезнях, когда ничем, кроме информационных нарушений, изменения состояния и поведения больного объяснить не удается, и не меньшим по объему набором психологических гипотез и теорий. Познав механизм таких нарушений, можно будет наметить пути для создания средств их коррекции. Анализ литературы, которая, прямо или косвенно, имеет отношение к интересующим нас вопросам, дает достаточную совокупность исходных посылок для того, чтобы начать исследования в этом направлении. “К сожалению, построения живого мира настолько сложны и оригинальны, что смысл их выясняется обыкновенно лишь после того, как физики и техники придут другими путями к другим результатам” (Введенский Н.Е.). Концептуальные модели Для определения субстрата исследований необходимо было избрать какую-либо известную систему представлений об устройстве психики и в работе оперировать понятиями, входящими в эту систему. Поскольку существует множество таких концепций, мы оказались перед трудным выбором. Любая из известных систем представления ограничивала бы свободу экспериментальных действий или интерпретацию результатов. По этим причинам, например, на начальном этапе работ мы, принимая точку зрения Л.С.Выготского, отказались от традиционного разделения психики на мотивационную, волевую, когнитивную и прочие сферы. Существующие логические построения обычно опираются на аппарат умозрительных допущений (например: “Психика - одна из форм жизнедеятельности высокоорганизованного организма, особое его состояние, функцией которого является неосознанная и осознанная саморегуляция жизненных процессов и поведения” (Григорьев Н.К.). Мы объясняем это отсутствием прямых инструментальных методов исследования психики. Блестящими примерами концептуальных моделей могут служить операциональное определение живых систем Fleuschaker, оказавшееся для нас очень полезным при формировании представлений об www.koob.ru информационной структуре биообъектов, а также голографическая теория мозга Pribram, синтезирующая категориальный аппарат нейрофизиологии и теории информации. Наиболее удобным с операциональной точки зрения оказался информационный подход, используемый и другими авторами (Мусхелишвили Н.Л., Сергеев В.М.). Однако прямой перенос категорий теории информации на информационные процессы в живых системах создает серьезные противоречия, анализ которых приводит в своих работах Stuart. Применительно к живым системам кибернетическое понятие памяти включает всю совокупность информации, имеющуюся в системе. Существует сложная иерархия хранилищ памяти: от очень мало изменяющейся генетической памяти с предельно длительными сроками хранения информации до быстро изменяющейся иконической с недолговечным содержимым. “Представляется, что вид памяти определяется не природой фиксации следа, а возможностью доступа к информации для ее считывания. Можно думать. что в так называемой краткосрочной памяти ее краткосрочность обусловлена тем, что след быстро переходит в подпороговое состояние, а это затрудняет ее воспроизведение. Таким образом, речь может идти не об исчезновении следа в кратковременной памяти, а о быстром переходе его в подпороговое состояние. Ряд факторов может быть этому причиной: ретроактивное торможение, возникающее при интерферирующем воздействии последующих сигналов, недостаточно интенсивное подкрепление; существенны концентрация внимания, установка, степень эмоционального сопровождения и другие факторы. При однократном предъявлении сигнала, не сопровождаемого выраженной эмоциональной реакцией, через короткий промежуток времени происходит как бы потеря информации для организма по механизму забывания. В “промежуточной” памяти сохранение следа в пороговом состоянии удлиняется, но это лишь количественное различие при изменении степени воздействии некоторых из перечисленных факторов. Можно эти временные промежутки разбить еще на более короткие, и тогда мы получим мгновенную, ультракороткую, оперативную и многие другие “виды” памяти. Становится понятным, почему у различных исследователей так называемая краткосрочная память сохраняется от 10 секунд до нескольких часов. При многократном поступлении тех же сигналов каждый последующий сигнал может подкреплять предыдущий следовый процесс, делая его длительное время перманентным. Возможно, это способствует сохранению следа в надпороговом состоянии и возможности его считывании через большие промежутки времени, что позволяет оценивать это состояние и долговременную память. Длительное сохранение следа возможно и при однократном обучении при наличии выраженной эмоциональной реакции” (Ильюченок Р.Ю.). В приведенной цитате содержится много важного для дальнейшего размышления. Уточним, что представление о порогах следа памяти, на которых настаивает автор, не является обязательным для последующих логических построений. С позиций минимальной достаточности вполне убедительным представляется существование ячеек памяти, доступ к содержимому которых возможен или невозможен. При этом неважно, в какой конкретно материальной форме эта информация существует в хранилище. “Информации не существует независимо от сигнала, она имманентно воплощена только в сигнале. Однако информация независима от энергетической характеристики сигнала (которой он всегда обладает), она независима от физико-химических свойств своего носителя. Одна и та же информация может быть воплощена и передана равными сигналами. Это означает, что одна и та же модель может в принципе строиться на разных субстратах, лишь бы они удовлетворяли требованиям специфической организации сигнала”(Дубровский Д.И.). С этой точки зрения нам представляются разновероятными а, возможно, и сосуществующими различные формы физического субстрата для хранении информации в памяти: от широко известных нейрохимических и нейроанатомических (Бородкин Ю.С, Шабанов П.Д) до основанных на реверберации возбуждения в нейрональных сетях как доменах памяти (Anninos, взаимодействии импульсной активности аксонов и дендритных токов (Freeman,), или объединении нейронов в гигантскую трехмерную сеть _интерцессорный мозг_ (Черкес В.А.). Среди гипотез последнего толка особо отметим те, которые основаны на представлениях о существовании эфаптического пути взаимодействия нейронов (т.е. опосредованного только волновыми факторами - Wolf, например, гипотезу А.Н.Леонтьева о пакетах волн когерентно работающих нейронов как единице памяти (см также Vishnubhatla, Triffet, Green). Эти гипотезы разработаны значительно слабее, чем нейрохимические и нейроанатомические, в пользу которых накоплено огромное количество фактического материала (сведения о пластических перестройках в нервной системе при обучении в обогащенной среде, что проявляется в увеличении количества дендритных шипиков постсинаптической поверхности и количества синапсов (Grenough); сведения о потребном для обеспечения процессов памяти количестве активных зернистых клеток в мозжечке при пластических перестройках (Дунин-Борковский В.Л. и др.); об участии ионных процессов мозгоспецифических белков (Кругликов Р.И. Davis, Squire); о влиянии разрушений различных зон мозга на память при обучении (Mayes и мн. др.). Отметим, т.к., это важно для последующего изложения, что среди таких работ встречается много сообщений, свидетельствующих о малых способностях взрослого мозга к пластическим перестройкам, например, в работе Markowitsch описан случай сохранения антеградной амнезии у больного в течение 30 www.koob.ru лет после двусторонней гиппокампэктомии). Имеется немало сведений о существенно больших компенсаторных возможностях растущего мозга, полученных как в эксперименте на животных, так и при наблюдении процессов реабилитации больных детей, оперированных по поводу мозговых нарушений. Механизмы формирования энграммы памяти вероятнее всего являются многомерными и не сводятся к каким-либо отдельным биохимическим или физиологическим перестройкам. В таком случае, действительно наиболее удобен информационный повод, позволяющий абстрагироваться от частностей и создать достаточно полную картину распределения зон памяти, позволяющую строить различные концептуальные модели “личностноконституциональной структуры” (Исаев Г.И.Безносюк Е.В.) и “внутренней картины болезни” (Кабанов М.М., Мясищев В.Н. и др.). В информационном смысле нет разницы между процессами формирования памяти у человека и у животных, в том числе низших. Экологические особенности, естественно, накладывают свой отпечаток на специфику обучения и формирования следа памяти (Heinrish), однако в большинстве работ авторы единодушны в вопросе о сходстве этих процессов у позвоночных и беспозвоночных (см. Alkon, Quinn, Sahley). Вероятно, в основе обучения лежат единые для всех живых систем принципы. Известно, что к обучению способны, например, изолированные от нервной системы заднегрудные ганглии саранчи (Stowe, Leader), отдельные клеточные популяции и др. У детей-анацефалов в возрасте от 1 месяца до 4,5 лет можно отметить явления научения по пульсовой реакции ожидания пропущенного сенсорного стимула (Berntson). Живая система термодинамически неустойчив и существует только при постоянном притоке энергии извне, представляя собой самовоспроизводящуюся информационную матрицу. Естественная смерть такой системы может возникать только в результате накопления ошибок при многократных перезаписях информации на новые белковые матрицы. Подсчитано, что для 99% успешности синтеза новых белков необходимо, чтобы ошибки при соединении каждой новой аминокислоты с молекулой транспортной РНК не превышали 1 на 100000 случаев (Buresova). Ясно, что чем более многократно перезаписывается энграмма, тем больше вероятность ошибок. Наиболее устойчивы при этом энграммы генетической памяти. В доступных пользователю зонах памяти количество ошибок при перезаписях больше, что и проявляется в явлении забывания. Вероятнее всего то, что при перезаписи искажаются не столько сами информационные программы (последовательности семантических элементов), сколько содержимое тех ячеек памяти, которые содержат адреса этих программ. Иными словами, забывается не сама информация, а средства доступа к ней. Свидетельством этому является большое количество экспериментальных и клинических фактов об амнезиях, которые исчезают как при специфическом, так и при неспецифическом напоминании (т.е. при действии практически любых факторов) что позволяет считать, что амнезия обусловлена не исчезновением следа, а невозможностью его воспроизведения (Ильюченок Р.Ю.). Таким образом, если подобное имеет место, что кажется вполне реальным, то можно представить память как непрерывный процесс накопления семантической информации. Какие аргументы можно использовать для выдвижения такой гипотезы, и зачем она нужна? Во-первых, существует, как уже было упомянуто, большое количество сведений из области экспериментальных и клинических исследований амнезии, которые свидетельствуют о возможности воспроизведения следа памяти при амнезии, если использовать для этого самые различные факторы. Наиболее общим для этих факторов является то, что все они тем или иным способом и в той или иной форме полностью или частично воспроизводят то состояние, в котором пребывал биообъект во время восприятии информации, которая впоследствии была амнестирована. Среди работ в этой области наиболее убедительными представляются все исследования диссоциированных состояний. Под диссоциированными состояниями понимают любое разобщенное с нормой поведение, когда навык или условный рефлекс проявляются только на фоне действия того фактора, при воздействии которого они выработаны (Воронина Т.А., Гарибова Т.Л.). Например, выработка какой-либо условно-рефлекторной реакции на фоне действия психотропного препарата с последующим вызыванием ретроградной амнезии с помощью электрошока или других средств приведет к тому, что данная реакция ни при каких условиях воспроизводится не будет. Если же ввести тот же препарат, - реакция реализуется. Условно-рефлекторная терапия алкоголизма основана именно на использовании диссоциированных состояний. Процессы обучения в диссоциированном состоянии довольно хорошо изучены. Среди изобилия литературы на эту тему бросается в глаза поразительное разнообразие факторов, которые обеспечивают впоследствии реализацию выработанного поведения: оказывается, вовсе не обязателен именно тот фактор, на фоне которого производили выработку, как и многие другие. _Опорой воспоминания_, по часто употребляемому выражению американских исследователей, может служить что угодно, что в хоть в какой бы то ни было форме присутствовало в процессе выработки. Так, это может быть любая контекстовая информация, сопровождающая экспериментальную ситуацию. Если в работах по исследованию диссоциированных состояний амнезию на выработанный навык устраняют чаще всего путем применения соответствующего химического препарата, то в работах по экспериментальной ретроградной амнезии, выполненных вне парадигмы диссоциированных состояний, - www.koob.ru воздействием любыми факторами с тем, чтобы произошла активация того эмоционального состоянии, которое имело место при обучении (Ильюченок Р.Ю. и др.). Очевидно, что речь идет об одном и том же явлении, которое лишь называют и изучают поразному, в зависимости от концептуальных моделей исследователя. Это явление состоит в том, что амнезии, вероятнее всего, не существует. Судя по всем работам, если целью ставили воспроизвести амнестированный навык, это в большинстве, случаев удавалось при использовании любых компонентов контекста экспериментальной ситуации или при прямом воспроизведении состояния, имевшего место при выработке навыка. Можно полагать, что исследователи, прямо или косвенно изучавшие ретроградную амнезию (в том числе и на навык, выработанный в диссоциированном состоянии), действовали в рамках традиционных представлений и никто не задавался вопросом от обратного: что, если память нельзя уничтожить? Поразительно, но в литературе мы не нашли убедительных доказательств существования амнезии (за исключением случаев анатомических повреждений). Этот внешне парадоксальный факт состоит в том, что всегда можно найти средства, чтобы воспроизвести навык, т. е. амнезия в отношении него всегда относительна и распространяется только на какие-то другие состояния биообъекта, а не на те, в которых этот навык был выработан. Разумеется, клинические случаи ретроградной амнезии менее доступны анализу, поскольку практически невозможно перебрать все те мыслимые состояния и элементы контекста, которые предшествовали амнезии. Клинические исследования по оживлению следа памяти при амнезии с помощью различных средств хорошо известны, но малочисленны. Из всего этого возникает уверенность в отсутствии на нынешнем этапе развития науки каких бы то ни было средств искусственно стереть зону памяти, т.е. вызвать амнезию в полном смысле слова, амнезию абсолютную. Закрыть доступ к этой зоне - это, как мы видим, вполне возможно. Так же возможно и вновь обеспечить доступ в память. Следовательно, память непрерывна непрерывна в том смысле, что никоим образом нельзя искусственно уменьшить ее содержимое, стереть что-либо. Непрерывная память хранит любую информацию, когда-либо в нее поступившую, до момента критического накопления количества ошибок при перезаписях информации (независимо от физического субстрата записи - нейрохимического кода, незатухающей реверберации возбуждения и пр.). Близкие положения высказывал С.Л. Рубинштейн в 1957 году. Это во-первых. Во-вторых, немалый материал накоплен в исследованиях процессов научения во время естественного сна и наркоза. Известно, что в наркозе сохраняются вызванные ответы слуховой коры на акустический сигнал (Волков И.О. и др.). Возможно и обучение в глубоком наркозе. Так, при сочетанном воздействии _белого шума_ и электромышечного раздражения во время глубокого барбитурового наркоза у крыс удалось получить реакцию торможения питьевого рефлекса при действии _белого_ шума после выхода из наркоза (Gold). Хорошо изучены реакции человека во время естественного сна на акустические, в том числе вербальные стимулы (Williams, Zing, Wilson, Bruce, Evans). Известно также научение во время естественного сна (Ромен А.С.). Гипнопедию “...следует рассматривать, как обучение во время гипнотического сна или, точнее, искусственно созданной во время сна гипнотической фазы, во время которой и возможно восприятие предлагаемого материала под влиянием главного раздражителя - речиустанавливается контакт со спящим” (Нелюбова Т.А.). Эффективность гипнопедии зависит от внушаемости и индивидуальной значимости материала. Цитируемый автор рекомендует применять гипнопедию для лечения больных алкоголизмом и во всех случаях, когда показано внушение в гипнозе. Известна также возможность формирования условных рефлексов на временные интервалы в течение естественного сна (Васильева В.М., Славуцкая М.В.), условных двигательных реакций на вербальный стимул (Аронс Е.К. и др.), описаны электроэнцефалографические корреляты вербальных стимулов во время естественного сна у человека (Аронс Е.К., Васильева В.М.). Во сне возможно различение раздражителей разной модальности и сигнальности, обеспечивающее появление высланных ответов, логическое решение и адекватные реакции (Аронс Е.К. и др.). В то же время, из памяти бодрствующего мозга трудно получить информацию, введенную во время сна (Evans), хотя “...при выработке простой условной двигательной реакции и при отсутствии реакции активации и равные стадии естественного сна возможны восприятие, хранение и извлечение информации. Однако переработанная при этом информация не находит выхода в состояние бодрствовании: испытуемый не помнит ни о предъявляемых ему стимулах, ни о выполненных им условных реакциях во время сна” (Аронс Е.К. и др.). В этой же работе показано, что, если и существует барьер между состояниями сна и бодрствования (что, по нашему мнению, можно рассматривать и в рамках парадигмы диссоциированных состояний), то между фазами быстрого и медленноволнового сна такого барьера нет. Отметим, что налицо явное противоречие: достаточно убедительные эксперименты свидетельствуют о невозможности переноса навыка, выработанного во сне, на бодрствующее состояние, а в работах по гипнопедии говорят о прямо противоположном. Это противоречие мы склонны объяснять не www.koob.ru только различием экспериментальных условий, но и влиянием исходных концептуальных представления исследователей на получаемые результаты. Не исключено также, что в обоих случаях необходимо тщательно учесть наличие потенциирующих и кондиционирующих стимулов, тогда как в работах и тех и других групп авторов это, к сожалению, было опущено.Иными словами, речь идет о правильном выборе “опоры воспоминаний” или “контекстуальной опоры” (Smith). В обзорной работе (Gigli) приведены сводные данные о взаимодействии сна, обучения и интеллекта, описаны результаты экспериментов по модификации памяти путем воздействия на фазу быстрого сна, в течение которой, как полагают, либо репрограммируется генетическая память, либо происходит загрузка долговременной памяти. Итак, мы имеем достаточное количество фактов для того, чтобы сделать вывод о непрерывности памяти в том смысле, что она не зависит от условий среды и состояния биообъекта, в которых информация была в память загружена (но от них зависят адресные коды этой информации). Иначе говоря, можно предполагать, что любая воспринятая информация может быть консолидирована в памяти (к вопросу о консолидации энграмм мы вернемся позже). Это, внешне очевидное, предположение нуждается в разъяснении. Что есть “воспринятая информация”? Любая информация является семантической только в том случае, если при ее восприятии она может быть соотнесена с какими-либо уже имеющимися психосемантическими элементами - следами ранее воспринятых сигналов, которые по каким-то признакам схожи с вновь поступающим. Для интактного взрослого мозга по мере накопления индивидуального опыта исчезающе малым становится количество информационных посылок из внешней среды, которые не могли бы быть хоть с чем-нибудь соотнесены. Невозможно представить себе то, чего мы не знаем. Любая воспринимаемая информация немедленно попадает в ассоциативную сеть уже имеющихся психосемантических элементов и тем самым получает цепочку адресных кодов, с помощью которых эту информацию можно актуализировать (например, осознать). Поэтому фактически в память попадает только и только семантическая информация. Как бы ни была мало дифференцирована семантическая посылка ( денотат) , на когнитивном этапе восприятия она встраивается в структуру психосемантических элементов (коннотатов). Например, щелчок, не являющийся условным сигналом, попадает в семантическую структуру, содержащую всю накопленную ранее информацию о щелчках, и том числе совершенно далекую от акустических характеристик (энграммы, соответствующие слышанным когда-то щелчкам затвора оружия, образу знакомого человека, любящего прищелкивать пальцами в разговоре и т.п. ). Щелчок, который детерминирован как условный сигнал при выработке какой-либо реакции, более дифференцирован как семантический стимул: кроме упомянутой семантической структуры, он включается также и в структуру энграмм, содержащую выработанную поведенческую программу. Поэтому любая воспринятая информация с высокой вероятностью является семантической информацией: либо она уже имеет психосемантический эквивалент, либо, в случае новизны стимула, такой эквивалент сразу образуется за счет выделения общих признаков с возможными коннотатами. Так возникает cмысл сигнала. Особым случаем, вероятно, является период около времени появления особи на свет (с момента формирования морфологического субстрата для будущей памяти до момента импринтинга). Этот случай мы рассмотрим позднее. По мере взросления особи все меньше новых зон памяти открывается для размещения поступающей информации: она попадает в уже имеющиеся зоны. Исходя из этого, нетрудно представить память как само организующуюся семантическую структуру, состоящую исключительно из психосемантических эквивалентов всех ранее воспринятых семантических посылок. В кибернетике подобные системы определяют как самоорганизующиеся когнитивные системы (Nicolis). Подчеркнем, что здесь и далее, говоря о семантических образованиях, мы имеем в виду расширенное, кибернетическое толкование термина, а не использование его в узкопсихологическом понимании. Память многомерна, один и тот же ее элемент может одновременно существовать в различных семантических сетях и в зависимости от них иметь совершенно равное значение. Память является многомерным пространством, состоящим из психосемантических элементов, изменчиво связанных между собой. Математическая модель евклидова семантического пространства валидизируется строгими экспериментальными данными (Орехов А.Н. Семенов Д.В.). Фактор времени отсутствует, и дискретом изменчивости является не дискрет времени, а дискрет состояния. В философско-методологическом исследовании (Mashour), посвященном концепции биологического и субъективного времени, мы находим схожие мысли. Дискрет состояния - совокупность моментальных значений семантических элементов во всех зонах памяти, включая представительства витальных функций - является полным адресно-командным кодом для www.koob.ru выполнения программы поведения и одновременно - полной ее записью. Для реализации данной программы с точностью, достаточной для сохранения гомеостаза (целенаправленного поведения), необязательно использование всей совокупности значений, но по мере уменьшения числа знаков, доступных пользователю (например, экспериментатору в области диссоциированных состояний), точность выполнения необходимой программы снижается. Минимальное количество знаков для удовлетворительного выполнения поведенческой программы не может быть предсказано теоретически, но принципиально возможен эксперимент для эмпирического определения минимального кода конкретной программы (_специфическое напоминание_ - соответствующий химический агент для оживления навыка, выработанного в диссоциированном состоянии - ни в коей мере не является таким кодом, но наряду со случайными параметрами содержит элементы кода). Память непрерывна: восприятие и хранение информации осуществляется в любых состояниях, при которых сохранны физиологические функции морфологических субстратов, являющихся носителями памяти. Общепринято считать когнитивные процессы прерогативой высших корковых функций, следовательно, пока эти функции существуют, т.е. пока существует структурирование поступающей и имеющейся информации, существует и память. Отсюда непреложно вытекает конкретный операциональный критерий: восприятие (а по сути дела - семантизация) информации возможно всегда, когда сохранны связанные с этим событием физиологические функции. Поскольку хорошо известны различия вызванных потенциалов головного мозга в зависимости от значимости стимула, ясно, что пока эти различия существуют, функция памяти сохраняется в активной форме. А различия такие существуют вплоть до глубокого наркоза и комы (далее мы проанализируем еще несколько работ на эту тему) . Затем связанные с событием потенциалы перестают зависеть от семантики стимула и отражают только его физические характеристики (память находится в пассивной форме, но еще существует недифференцированная, _малосемантическая память сенсорных регистров и их центральных представительств). При дальнейшем угнетении функций мор фологических носителей и эти виды памяти пассивируются (вплоть до утраты иконической и экоической памяти, исчезновения сенсорных нейрограмм, например, ретинограмма при оптическом стимуле не изменяется, и т.п.). Ясно, что подобные рассуждения являются удобными только на операциональном уровне и необходимы исключительно в рамках концептуальной модели, минимальной по сложности, но достаточной для построения экспериментальных моделей. На начальном этапе использования такой концептуальной модели нет необходимости включать в логический процесс какие бы то ни было другие категории психического (сознание, волю, эмоции и пр.), т.к. предполагается, что они являются производными от взаимодействия семантических элементов. К подобной точке зрения подходит В.Б. Швырков. Отметим, что среди концептуальных исследований отдельных категорий психического встречается немало работ, в которых эти категории рассматривают не как статистический континуум, а как флуктуирующий процесс (например, концепция динамической структуры личности К.К.Платонова). Поскольку категориальный аппарат в изучаемой области разработан слабо, несмотря на наличие большого числа научных работ в этой сфере, и мы вынуждены подчас оперировать недостаточно определенными понятиями, попробуем еще раз сформулировать необходимую для дальнейших построений концептуальную модель психики в виде резюме: 1) Все категории психического являются дериватами многомерных связей памяти, представляющей собой непрерывную самоорганизующуюся семантическую систему с многомерными связями между ее элементами. 2) Семантическая память может быть представлена как статический континуум только если она пассивирована (например, в состоянии глубокого наркоза), в активной форме память представляет собой непрерывно флуктуирующий процесс взаимодействия семантических элементов. 3) Психосемантические элементы представляют собой сугубо информационные образования, каждое из которых в активной памяти не может существовать само по себе, но только в связи с другими элементами. 4) Количественная представленность одного психосемантического элемента в различных измерениях семантической памяти (или количество его связей с другими элементами) может быть измерена экспериментально и соответствует эмпирическому понятию “значимости сигнала”. 5) Не имеет значения, какова физическая природа носителя семантических элементов психики (нейрохимический код или незатухающая реверберации возбуждения). 6) Дискретом изменчивости соотношений семантических элементов принимаем категорию “состояние”, которую можно представить как совокупность конкретных параметров, доступных измерению (в крайне упрощенном виде это описывается как эмоциональное состояние, диссоциированное состояние и т.п.). 7) Процесс восприятия информации, т.е. ее категоризация, семантизация, “разложение по полочкам”, происходит в любом состоянии биообъекта, если в этом состоянии наличествует определяемый www.koob.ru смысловым содержанием стимулов градиент реакций морфологического субстрата-носителя (наибольший интерес представляет кора головного мозга и ее вызванные потенциалы или другие связанные с событием феномены). 8) Всякая однажды воспринятая семантической памятью информация приобретает психосемантический эквивалент, совокупность которых, накапливаемая по мере развития особи, и составляет суть явления отражения, т.е. внутреннюю картину мира. 9) Процесс памяти непрерывен: нельзя разорвать его, кроме как разрушив материальный субстрат памяти. Процесс может быть остановлен (память пассивирована) любыми воздействиями, угнетающими функции носителя (например, с помощью нейрональных ядов, гипнотиков и пр.). 10) Каждое n-мерное измерение памяти является программным обеспечением поведения; совокупность таких распределенных в семантическом пространстве матриц составляет определенную категорию психического и может быть описана в терминал эмпирического языка как личность, сознание, мотив и т.д. Концептуальная модель психических нарушений Обзор всех существующих работ не входит в задачи нашего исследования, поэтому ограничимся только теми сведениями и соображениями, которые имеют отношение к поставленной цели рассмотрению психосемантических расстройств как типового патологического процесса. С.С. Корсаков одним из первых показал, что нередким компонентом психических болезней являются нарушения эмоциональной памяти, которые часто формируются за один раз. С тех пор количество работ в этой области неудержимо возрастало. Мы отмечаем это, чтобы подчеркнуть особую роль мгновенных модификаций семантической памяти, напоминающих явление импринтинга, в патогенезе психических расстройств. Многие авторы на интуитивном уровне подходят к пониманию этой роли, но взгляд на психосемантические расстройства как на закономерное, типовое для психических нарушений явление не сформировался. Единственной причиной этого, на наш взгляд, являлось отсутствие до самого последнего времени адекватных средств исследования психосемантических структур. Поэтому, хотя на уровне здравого смысла самоочевидной является осязательность “программных” нарушений для психических расстройств, истолкованию подвергали прежде всего то, что было доступно наблюдению поведение больного. С появлением экспериментально-психологических методов стали более точно исследовать психические нарушения, стандартизуя экспериментальную ситуацию, в которой наблюдали процессы принятия решений, целе- и смыслообразования, проявления различных форм психологической защиты, формы эмоционального реагирования и мн. др. И в этом случае исследование психики было опосредовано через деятельность субъекта. Любая из современных психиатрических парадигм, касающаяся представлений о механизмах психических нарушений, включает в число наблюдаемых при них изменений поведения те или иные семантические нарушения. Но, поскольку их наличие и особенности определяются опосредованно, преобладает интерес к непосредственно наблюдаемым проявлениям, которые и занимают первые места при концептуализации. Это происходит независимо от вида парадигмы: биохимической, нейроанатомической, патопсихологической, полиэтиологической и пр. Наиболее важными для наших целей являются известные представления о сильнейшем влиянии культурального контекста на формы психических нарушений (Вutcher, Bemis). Изучая влияние социальных факторов на распространенность и течение шизофрении, Н.М. Жариков и Е.Д. Соколова показали, что трудоспособность и сохранность профессиональной квалификации больных находятся в прямой зависимости от уровня их образования. На наш взгляд, суть этой зависимости состоит в том, что при большей наполненности семантической памяти у образованных больных поведенческие проявления нарушенной психосемантической матрицы с более высокой вероятностью купируются сохранными матрицами (хотя бы потому, что этих матриц больше, чем у больных с низким уровнем образования. Социальные факторы могут оказывать патогенетическое и патопластическое действие, которое проявляется в особенностях клиники, течения заболевания, социально-трудовой адаптации больных. Иными словами, речь идет о существенном влиянии семантических стимулов (вербальных и невербальных, получаемых во время социального поведения) и психосемантических элементов (составляющих внутреннюю картину мира больного) на ход патологического процесса. Поскольку это представляется достаточно очевидным, мы не будем для иллюстрации приводить примеры из имеющейся литературы. Остановимся на более важном. Итак, принято считать обязательным участие психосемантических расстройств в любом психическом нарушении. Чтобы не вызывать этим утверждением ненужной дискуссии, еще раз подчеркнем, что при любом употреблении семантических терминов мы используем их расширительно как ту или иную www.koob.ru информационную характеристику знаковых отношений в информационной среде (семантической памяти), а не только в узком толковании конструкции _смысла_. Если щелчок услышан впервые - он автоматически наделяется только одним значением - значением стимула для ориентировочной реакции типа “что такое?”, необходимой для экстренного установления связей щелчка с любыми другими изменениями контекста среды или состояния. Если щелчок слышится не в первый раз, он попадает именно в эту зону памяти, хранящую психосемантический эквивалент щелчка, который уже имеет связи со всеми психосемантическими эквивалентами контекста среды и состояния, имевших место при всех прежних восприятиях щелчка. В этом случае щелчок наделяется значением контекстового стимула - ориентировочная реакция на него очень быстро угасает. Если щелчок сопряжен во времени со значимыми изменениями состояния (например, его используют как условный сигнал при выработке рефлекса), он при последующих восприятиях попадает в другую зону памяти и актуализирует совершенно иную психосемантическую матрицу, которая в данном примере является программой выработанного поведения.Щелчок при этом наделяется значением сигнала и приобретает смысл. Во всех случаях (при восприятии щелчка), можно говорить о семантике щелчка, т.е. о его з н а ч е и и и, и лишь в последнем случае (щелчок как сигнал) появляется комплементарный значению с м ы с л. Поэтому, говоря об участии психосемантических расстройств в патогенезе психических нарушений, мы имеем в виду не только расстройства смыслообразования, но прежде всего расстройства системы значения. И при психопатиях, когда нарушен только процесс категоризации стимула, и при шизофрении, когда поражен ключевой этап восприятия - этап оценки значимости сигналов (Стрелец В.Б.) - мы имеем дело с психосемантическими расстройствами. В.В. Пашковский и другие проводили системный анализ свободных ассоциативных потоков у здоровых и у больных с психическими расстройствами, изучая избирательное извлечение информации из долговременной памяти путем исследования статистического распределения слов при их воспроизведении. Оказалось, что у больных с черепно-мозговой травмой ассоциативный поток не отличается от такового у здоровых, а у больных шизофренией он детерминирован паразитной системой связей - жесткой статистической системой, столь же мощной, как и система нормальной речи у здоровых. Согласно модели языковых нарушений (Ноffman) при шизофрении центральным является повреждение процесса планирования высказывания. Ясно, что при этом вербальный стимул или собственная инициатива больного актуализируют не ту психосемантическую матрицу, которая адекватна социальной среде и условиям данной конкретной деятельности, а патологическую матрицу, которая неадекватна ситуации и либо занимает место нормальной, либо конкурирует с ней. Последнее в терминах эмпирического языка описывают как в той или иной степени сохранную критику. Как уже было показано при построении концептуальной модели психики, сознание не является осязательным для восприятия информации и может не участвовать в процессах ее семантического структурирования. Здесь мы подчеркнем, что наличие сознания также необязательно и для процессов вывода информации из семантической памяти, т.е. для реализации поведения (например, речевого). Известны случаи сноговорения, снохождении, автоматического письма, чтения когда-то слышанных на незнакомом языке текстов и др., когда реализуется высокоструктурированная, сложная и адекватная, но предназначенная для другой ситуации, программа деятельности (совершенно по иному механизму возникает логорея как процесс выдачи содержимого семантической памяти в неструктурированном виде). Здесь, правда, ясности представлений мешает проблема “особых” состояний, или “измененных” состояний сознания. Существование этой проблемы, к которой мы еще вернемся, вынуждает нас сделать оговорку: во всех этих случаях, может быть, нельзя говорить об отсутствии сознания, а правильнее утверждать наличие его особой формы (сужения, уменьшения объема и пр.). Для выработки необходимой нам концептуальной модели важно отметить, что психосемантические расстройства присутствуют при любых видах психических нарушений и тождественны им по сути. Даже в случае биохимических или травматических повреждений, а также при патологии эмоций, когда когнитивные процессы традиционно считаются первично интактными, мы готовы к дискуссии с позиций ведущей роли в патогенеэе этих нарушений именно психосемантических расстройств (независимо от причин, эти расстройства повлекших). С этой точки зрения психосемантические расстройства априори являются типовым патологическим процессом. В этом месте наших рассуждений необходимо однозначно сформулировать понятие “психосемантические расстройства”. Количество психосемантических элементов, которые в совокупности связей между собой составляют семантическую память, различно для разных людей (это и есть сугубо индивидуальный опыт). Это количество различно у двух людей из одной популяции. Оно существенно влияет на течение болезни (см. работу Н.М.Жарикова и Е.Д.Соколовой). Количественные изменения могут быть типичными для случаев повреждения мозгового субстрата вследствие травмы, отравления, накопления ошибок в белковых молекулах при многократных перезаписях информации. В концепции непрерывной памяти на настоящем этапе ее существования нет места каким бы то ни было средствам эту память разрушить (за исключением повреждения субстрата, но в этом случае www.koob.ru психические нарушения являются вторичными и рассматриваются в рамках расстройств поведения, связанных с дисфункцией центральной нервной системы (Parsons, Hart). Убедительные случаи стирания зон памяти при сохранении ее физического носителя, как в эксперименте, так и в клинических наблюдениях отсутствуют. Так называемая ретроградная амнезия, как уже было показано, является следствием не уменьшения числа психосемантических элементов (т.е. стирания памяти), а невозможностью доступа к этим элементам (т.е. воспроизведения). Следовательно, количественными изменениями нельзя исчерпать представление о психосемантических расстройствах. Какими же могут быть их качественные изменении? Сторонники гипотезы пространственно-временной организации нейрональных констелляций как “кода” психической деятельности пишут: “...переход от неустойчивой пространственно-временной организации нейронных популяций при восприятии чистых тонов к устойчивой пространственно-временной организации при восприятии отдельных фонем происходит не резко, а постепенно и связан с усложнением сигнала при постепенном переходе от простого акустического сигнала к сигналу, экологически значимому” (Бехтерева Н.П. и др.). Абстрагируемся от неясного вопроса о форме физического субстрата памяти, поскольку он не значим для нашего исследования, и проанализируем возможный механизм процесса формирования психосемантической матрицы. Цитированные авторы полагают, что “пространственно-временная организация нейронных популяций” хранит энграмму памяти, только если эта организация устойчива, что, по их мнению, определяется “сложностью” сигнала. Эта избыточная логика приводит к неточным выводам. Простейший пример со щелчком убеждает нас, что акустический стимул с одними и теми же физическими характеристиками (т.е. не усложненный ни в коей мере) в одном случае оценивается как контекстовый, в другом - как сигнальный. Чем же определяется значимость стимула? Ведь его психосемантический эквивалент один и тот же (что с кибернетической точки зрения вероятнее, т.к. существование разных психосемантических эквивалентов для одного сенсорного стимула нерационально). Следовательно, значимость стимула определяется только количеством связей (адресно-командным кодом) психосемантического эквивалента этого стимула с другими психосемантическими элементами. В первую очередь это константа для n-мерного измерения матрицы, векторами которого являются связи между элементами, а элементы суть психосемантические эквиваленты всех воспринятых стимулов контекста среды и состояния. Во вторую очередь - это переменная величина, возникающая из константы при включении дополнительных связей от отдельных элементов к совершенно другим, изначально не входящим в данную матрицу. Последние возникают вследствие того, что даже очень устойчивая матрица (хорошо выработанный навык) при ее актуализации реализует поведение всякий раз в новой среде, что приводит к коррекции исходной матрицы за счет сигналов обратной связи. Естественно, что процесс такой коррекции бесконечен и при постоянном изменении среды, в которой реализуется поведенческий акт, исходная психосемантическая матрица данного поведения может значительно исказиться. Такова суть механизма адаптации. Утверждая, что значимость стимула - это количество связей его психосемантического эквивалента с другими элементами, мы получаем возможность выработать измерительный критерий значимости для эксперимента. Если бы мы ограничились традиционным подходом к проблеме значимости как к проблеме качества стимула, то получили бы известные малопродуктивные результаты (если стимул сопряжен с ориентировочной реакцией, значит - новый, с оборонительной, значит - ноцицептивный, если при исследовании семантических полей стимул попал в одну группу с другим стимулом, значит - общая категории и т.п.). Такие результаты не позволяют произвести никаких измерений в психической сфере, т.е. не создают инструмента исследования. Итак, мы сделали очень важное допущение: значимость стимула определяется количеством связей его психосемантического эквивалента с элементами, эквивалентными сенсорным стимулам контекста среды и состояния в момент первого восприятия данного стимула. Ясно, что если в этот момент были актуализированы психосемантические элементы, входящие, например, в матрицу оборонительного поведения, то и данный стимул приобретает с ними большее количество связей, чем с любыми другими элементами, поскольку другие стимулы определяются контекстом и рондомизированы по своей значимости относительно матрицы оборонительного поведения. Иначе говоря, количество актуализированных элементов матрицы оборонительного поведения в данный момент больше, чем элементов из любой другой матрицы, актуализированных случайно за счет контекстовых влияний. Ясно, что психосемантическая матрица может формироваться двумя путями: либо за счет многократного повторения одного и того же поведения, когда все условия контекста рондомизированы по отношению к этому поведению (например, при обучении путем классического обусловливания), либо путем однократного сочетания данного поведения с элементами какой-либо ранее сформированной матрицы, уже имеющими очень большое количество связей с другими элементами других матриц (т.е. очень значимыми). www.koob.ru Относительно патогенеза психических нарушений первый путь интуитивно представляется менее важным, хотя в лечебном процессе любые элементы бихевиоральной терапии вполне уместны. Рассмотрим второй путь, который для краткости обозначим как “быстрая модификация памяти”. Когда и как могут происходить и происходят ли быстрые модификации памяти? В механизме научения многие авторы выделяют обусловливание как особую форму этого механизма, но и в общем случае необходимость временной сопряженности стимула и подкрепляющего фактора не является обязательной. Это имеет значение только в этологическом смысле, поскольку для разных видов животных скорость обучения различна и требуется обычно несколько сочетаний. Кроме подкрепления, наиболее важными для обучения считают значимость, новизну, эмоциогенность стимула. Р.Ю Ильюченок полагает, что первичный анализ информации осуществляется в миндалевидном комплексе, который оперирует на основе прошлого опыта и генетической памяти в зависимости от эмоциогенности сигнала, после чего дифференцированно происходит формирование нейтральных или эмоциогенных энграмм. По его мнению, суммирование возбуждений при повторных предъявлениях однородной информации ведет к возникновению доминанты и длительному сохранению следа в надпороговом состоянии (наше мнение по этому поводу было изложено выше). Важно отметить, что автор в качестве основного фактора,обеспечивающего формирование и сохранность энграмм, называет эмоциогенность информации. Считают даже, что имеет значение не только эмоциональная реакция сама по себе, но и ее модальность (Абуладзе Г.В., Чучулашвили Н.А.). Они провели исследование на крысах в челночной камере с введением сколамина и метацина. Авторы показали, что, влияя холинергическими веществами на эмоциональный компонент условной реакции двустороннего избегания, можно вызывать глубокие изменения механизма закрепления и воспроизведения памяти. Т.Л. Нанейшвили считает эмоциональное возбуждение во время обучения основным неспецифическим механизмом, влияющим на исполнение пространственных отсроченных реакций. Другие авторы также считают эмоцио нальное возбуждение фактором, влияющим на механизм формирования кратковременной памяти в периоды предъявления условных сигналов и выполнения пищедобывательных инструментальных реакций (Бакурадзе А.Н. и др.). Заметим, что во всех случаях обусловливания чрезвычайно важной является вероятность подкрепления, которая даже в строгих экспериментальных условиях не равна единице (Салтыков А.Б. и др.) Психиатрическое лечение рассматривают как научение, результатом которого является коррекция дезадаптивного поведения (Vodegel). Однако, кроме медленного формирования психосемантической матрицы при обучении, естествознание располагает наблюдениями, подтверждающими существование быстрой модификации памяти. Хорошо известным явлением такого рода является импринтинг. Явление запечатления (или запечатлевания) подробно описал K.Lorenz, но еще в 1889 году Л.Морган наблюдал реакцию следования за собой куропаток после вылупливания из яиц. Эта реакция следования (“pragang” по Л. Моргану) птиц за любым первым в жизни воспринятым движущимся объектом и была впоследствии названа импринтингом. “Развитие предпочтения к первому предъявленному после рождения или вылупления объекту является поразительным следствием импринтинга” (Понугаева А.Г). Долгое время после экспериментов Лоренца, которые остаются классическими, исследователи работали с птицами, считая импритинг специфической именно для птиц формой научения из-за более быстрого, чем у млекопитающих, онтогенетического развития (immelmann). В обзорной работе этого автора подчеркнуто, что стабильность научения вследствие импринтинга может быть результатом высокой морфологической пластичности мозга, которая через некоторое время снижается и тогда новая информация вызывает лишь биохимические и субмикроскопические перестройки в нервных тканях. Принято считать, что существует некий сенситивный период, близкий к времени вылупливания из яйца, когда только и возможен импринтинг. Этот период обозначен также как период первичного социализирования. Fabricius содержал цыплят после вылупливания в полной темноте, а затем в разное время производил социализирование путем предъявления им движущегося предмета. Наиболее чувствительным был период до 16 часа, сменявшийся пассивно-оборонительной и избегательной реакциями, пик которых приходился на 32-й часа после вылупливания. Автор отмечает, что прочность импринтинга прямо зависела от эмоциональности воздействии (полагая, что именно большей эмоциональностью можно объяснить большую прочность импринтинга, при использовании объектов, издававших звуки, нежели “молчащих”). Р.С. Рижинашвили и Г. А. Марсалишвили также считают, что импринтинг возможен у цыплят только в сенситивном периоде в возрасте до 36 часов, когда птенцы испускают при появлении движущегося объекта “звуки довольства” низкого тона. Затем возникает реакция избегания, заметная по испусканию “звуков недовольства” дистресс-тонов. Эти исследователи, считая, что в первые три недели гематоэнцефалический барьер не сформирован и внутрибрюшное введение макромолекул и пептидов позволяет им проникнуть и в мозг, воспроизводили импринтинг у цыплят-реципиентов путем введения гомогената мозга импринтированных цыплят-доноров. Движущиеся предметы более эффективны для импринтинга, чем неподвижные, особенно если их сопровождают высокочастотные световые мелькания (James). К.Э. Фабри и Н.В. Потапина считают, что www.koob.ru внешние раздражения, поступающие в мозг на первых этапах постнатального развития оказывают существенное влияние на дальнейшее развитие нервной деятельности. Авторы запечатлевали у 8-12-часовых цыплят синий движущийся шар диаметром 2О см, сравнивая результаты с контрольным предъявлением желтого цилиндра близких размеров. С помощью очень строгой методики и остроумной экспериментальной установки ими было показано, что после угашения реакции следования по мере взросления цыплят вырабатываемые потом двигательные условные рефлексы существенно различались по эффективности научения и зависимости от того, что использовали в качестве сигнального раздражителя: синий шар или желтый цилиндр. В первом случае и скорость и прочность научения были значительно выше, что авторы использовали как аргумент в пользу своей гипотезы об основополагающем для становления высшей нервной деятельности влиянии импринтинга. Scott считает, что волчонка очень легко приручить, отняв его от волчицы до начала “критического” периода, в возрасте до 12 недель - труднее, а затем и невозможно. У собак сенситивный период (критический период первичной социализации) длится с 2,5 до 14 недель, после чего развивается пассивнооборонительная реакция (Freedman). По другим данным, у собак этот период, когда возможен импринтинг, длится от 19,5 дней до 12 недель после рождения, затем реакция на незнакомых животных становится пассивно-оборонительной (Scott, Fuller). Sluckin считает, что у человека сенситивный период для первичной социализации длится с двух до пяти-шести месяцев, когда ребенок тянется к любому незнакомому человеку и улыбается, что затем сменяется страхом перед незнакомыми лицами. Известно, что в возрасте до пяти-шести месяцев ребенок в условиях госпитализации легко привыкает к матери или лицу, ее заменяющему, причем отрыв от этого лица впоследствии приводит к тяжелым и продолжительным нарушениям психики (Schaffer, Callencler). А.Г.Понугаева и И.Я. Якименко показали, что импринтинг хорошо воспроизводится у морских свинок в возрасте 8-15 дней. Эти данные свидетельствуют о возможности импринтинга у млекопитающих. Этологи при перекрестном воспитании (cross-fostering) шимпанзе человеком довольно успешно обучали их американскому знаковому языку глухих (Gardner). Авторы получили у пяти обезьян в опыте с двойным слепым контролем картину улавливания смысла и использования знаков не только для обозначения конкретных предметов, но и для выражения представлений о более общих категориях. По мнению авторов, механизмы такого обучения были аналогичны механизмам импринтинга. Многие авторы подчеркивают влияние змоциогенности стимула при импринтинге на его эффективность. Hess показал, что прочность реакции импринтинга прямо зависит от силы эмоционального возбужения в момент следования: если преграждать утятам путь в момент следования или наносить им удары электрическим током, то сила запечатления увеличивается (только в сенситивном периоде). Сила импринтинга зависела не от числа повторений или продолжительности следования, а от того, какой предмет предъявляли первым утята, специализированные на деревянный макет, будучи в пруду сородичами, не только избегали их, но прижимались к макету. Автор считает, что от неподвижного предмета импринтинг невозможен, но осуществим от любого движущегося даже от футбольного мяча. Этот же автор в другой работе (Hess) показал, что есть много общего между натуральными пищевыми условными рефлексами и импринтингом: корм, запечатленный цыплятами во время сенситивного периода, продолжает ими предпочитаться в последующие 10 дней даже при отсутствии подкрепления. И.С.Бериташвили считает, что “долгосрочная образная память, должно быть, зависит от количества и стойкости активного белка, образуемого при восприятии в постсинаптическик участках возбужденных нервных кругов, а образование этого белка-активатора, в свою очередь, должно зависеть... от степени эмоционального возбуждения, ибо чем сильнее и длительнее будет реверберация возбуждения в нейронных кругах в связи с усиленным эмоциональным возбуждением, тем больше образуется активный белок. Значит, образ воспринятого объекта тем дольше со храняется и воспроизводится, чем сильнее было эмоциональное возбуждение при этом восприятии, чем в большем количестве образуется стойкий постсинаптический белок в постсинаптических участках”. При импринтинге Е.А. Клейн и Н.В.Гвалия обнаружили как сходство с условнорефлекторным обучением и в виде количественного возрастания аналогичных фракций синаптосомного белка переднего мозга цыпленка, так и некоторое различие (при импринтинге интимные соотношения фракций были иными). Авторы считают, что при импринтинге синтез белка осуществляется по особому механизму. При обучении однодневных цыплят пассивному избеганию наблюдали достоверно повышенное на 16 % включение фукозы в гликопротеиды срезов переднего мозга в области его правого основания (McCabe, Rose). Это тоже подтверждает гипотезу о нейропластических перестройках при импринтинге. Однако не исключен при высокой скорости формирования матрицы импринтинга и эфаптический механизм (известно, например, что эффективность электротонической передачи между нейронами при стрессировании может возрастать до 221 % (Bulloch). Гормоны, связанные со стрессом, также существенно влияют на выработку реакции пассивного избегания при однократном сочетании у однодневных цыплят (Gibbs). Bateson показал, что при одностороннем разрушении интермедиальной области медиальновентрального гиперстриатума реакция запечатлевания сородича у цыплят полностью восстанавливается независимо от стороны разрушения, а при двустороннем разрушении это зависит от последовательности www.koob.ru воздействия. Если сначала разрушали справа, то возникала полная амнезия импринтированной информации, если слева - амнезии не наблюдали. Автор делает вывод о том, что левый медиальный вентральный гиперстриатум является местом хранения информации импринтинга, а правый передает ее в невыявленную структуру мозга. Автор считает, что использование двух разных мозговых систем для хранения информации импринтинга целесообразно для хранения образа сородича и обеспечения одновременной возможности модифицировать другие формы поведения. Важную роль пластических перестроек подтверждает и то, что повреждающие воздействия в раннем эмбриогенезе (микроволны и гамма-излучение) существенно влияют на результаты импринтирования у цыплят (Григорьев Ю.Г. и др). Предположение, что импринтинг обеспечивается особым нейропластическим механизмом формирования и, следовательно, может быть обеспечен отдельной нейрональной системой (Johnson) проверяли этологическими методами. Они предъявляли 23-часовым цыплятам либо движущуюся красную коробку, либо чучело тропической птицы, и через 2 или 24 часа тестировали предпочтение тест-ебъектов. Через 2 часа цыплята предпочитали тест-объект, а через 24 часа чучело птицы независимо от того, какой объект импринтировали. Цыплята в контроле (содержание в рассеянном свете без тест-объектов) также предпочитали чучело. Делается вывод, что генетическая и видоспецифическая зоны памяти импринтинга различны и могут конкурировать. Об усилении синтеза белка в нейронах при импринтинге, как считают Solodkin и др., исследовавшие ЭЭГ и ЭМГ в течение 10 часов после импринтинга и псевдоимпринтинга у 4-часовых цыплят, свидетельствует и увеличение представленности парадоксального сна и ко личества его эпизодов после импринтинга и их достоверное снижение после псевдоимпринтинга. Возможно, что сенситивный для импринтинга период определяется не только эндогенными для новорожденной нервной системы факторами, но и неявными внешними причинами. Так, например, крысята в возрасте от 14 до 50 дней активно поедают содержащие феромон материнские фекалии, что до 27дневного возраста (конец периода вскармливания) может быть объяснено компенсацией дефицита деоксихолиновой кислоты. Однако затем этого дефицита уже нет, а потребность в содержащих феромон фекалиях сохраняется (Lee, Moltz). Мы полагаем, что феромоны могут играть роль специфических сенсорных сигналов для импритинга реакции узнавания сородича. Следует отметить, что внутривидовое зоосоциальное взаимодействие может существенно модифицировать формируемую матрицу импритинга (Squarez, Gallup). У взрослых особей импринтинг если и возможен, то крайне редко. Так, при обучении 7-10-дневных цыплят избеганию электрического тока они, хотя и овладевали указанной задачей, но не сохраняли навыка более 15 минут (Misanin). Для 9-дневных цыплят уже требуется значительное время при выработке простейшего навыка реакции на место (Vallortigara, Zanforlin). У взрослых крыс для обучения узнаванию объекта с первой попытки после однократного его запоминания требуется до 190 проб (Aggleton). С одной стороны, запечатленная информация может влиять на сравнительно неуловимые нюансы поведения человека и животных (Spear), являясь как-бы контекстуальным фоном поведения. С другой стороны, импринтироваться может несовместимая с нормальной жизнедеятельностью информация. При внутривидовых конфликтах “животные погибают не от физических воздействий (повреждения кожи, как правило, не опасны для жизни), а от необратимых последствий эмоционального стресса. Остро возникающий постоянный страх может приводить к “внезапной смерти”, вызванной резкой дезинтеграцией функций различных органов и систем (функциональные сосудистые расстройства, ишемия миокарда, остановка дыхания, анорексия и др.)“ (Вальдман А.В., Пошивалов В.П.), “Экспериментальные неврозы у животных могут квалифицироваться и как форма неадаптивного поведения в результате научения или патологической фиксации ритула. В этологическом плане ритуал - это своеобразное явление в поведении, которое представляет собой ряд сцепленных формализованных инстинктивных последовательностей моторных актов (которые запускаются специфическими “ключевыми” раздражителями), приобретших также значение фиксированного средства внутривидовой коммуникации”. Авторами показано, что матрицы долгосрочной памяти не корректируются однократным воздействием психотропных веществ, которые влияют только на реализацию поведенческих программ (например, этанол имеет общее антистрессовое действие, что подтверждается повышением его потребления во время эмоционального напряжения). Иными словами, не существует медикаментозных средств коррекции фиксированных патологических энграмм или “патологических систем” (по выражению Г.Н. Крыжановского) Этологические аспекты затронутой проблемы подробно представлены в работах В.В. Антонова и К. Лоренца. В области исследований психического нарастает кризис. Новый подход - модификация памяти может явиться прочным экспериментальным и теоретическим основанием для разработки конкретных процедур коррекции памяти (и, следовательно, поведения). Однако доминирующий сейчас в этом направлении бихевиоральный подход имеет в своем распоряжении только формальные модели научения, основанные на 1) анализе процессов возбуждения и торможения, 2) контр-обусловливании, 3) эмоциональном угашеннии, 4) когнитивных методах модификации поведения (Levis). www.koob.ru Анализ литературы показывает, что явление быстрой модификации памяти реально существует в живой природе и может быть воспроизведено в эксперименте. Однако в психиатрии нет целенаправленных средств модификации памяти (психокоррекции), которые могли бы быть использованы для лечения (за исключением некоторых стихийно применяемых рудиментарных приемов, на которых мы остановимся позже). Кроме того, в рамках парадигмы импринтинга очень мало экспериментов и наблюдений, которые могли бы быть рассмотрены как модели психических нарушений. Поэтому, прежде чем перейти к выделению общего среди различных явлений, наблюдаемых при быстрой модификации памяти, вкратце остановимся на работах исследователей, руководствовавшихся иными, чем импринтинг, парадигмами. “Предел возможностей регуляции энграммы - однократное обучение, т.е. фиксирование информации при первом ее предъявлении” (Ильюченок Р.Ю.). Такое односеансовое обучение используют в эксперименте на животных для изучения механизма фиксации следа памяти и различных форм амнезии. “При образовании условной реакции избегания при односеансовой выработке, т.е. в случае фиксирования информации, биологическая значимость которой определяется сразу, при первом предъявлении ситуации, в условиях, где определенную роль играют эмоциональные реакции, важно такое усиление биологической значимости информации, которое обеспечивает ей доминирование. Это обусловливает при однократном предъявлении ситуации прочную фиксацию следа и его связь с созданной программой воспроизведения. Не исключено, что для фиксации временной связи имеет значение не сама эмоциональная реакция, возникающая в ситуации односеансовой выработки, а какие-то параллельно протекающие или вызываемые этой реакцией процессы” (Ильюченок Р.Ю.). Автор подчеркивает, что для восстановления стойкого воспроизведения нужно не только воспроизвести условную реакцию хоть один раз, но и создать тот же эмоциональный фон. Ильюченок Р.Ю. и др. полагают, что важнейшим элементом односеансового обучения является миндалевидный комплекс. Его удаление приводит к невозможности односеансового обучения при сохранении способности к многосеансовому. “У амигдалэктомированных животных на непосредственное действие аверсивных раздражителей реакции не нарушаются. В то же время изменения частоты сердечных сокращений, вызванные аверсивным раздражением, у амигдалэктомированных животных сохраняется более короткое время, чем у контрольных. Вероятно, укорочение и ослабление следовой реакции на аверсивное раздражение нужно учитывать при анализе причин нарушения выработки условной реакции страха у амигдалэтомированных животных” (Ильюченок Р.Ю.). Автор, анализируя литературные данные, раньше нас пришел к выводу о том, что все неспецифические напоминающие воздействия при амнезиях активизируют то эмоциональное состояние, которое имело место при обучении. Естественно, что для разных напоминающих факторов это происходит по-разному. Так, по его мнению, использование аверсивного раздражителя для напоминания после амнезии обусловливает воспроизведение следа памяти не за счет стресса, а за счет воспроизведения эмоционального состояния. Если вызвать амнезию на односеансовую реакцию с пищевым подкреплением, а для напоминания использовать факторы, вызывающие отрицательную эмоциональную реакцию, восстановления навыка не происходит. В разрабатываемой автором концепции “основное значение придается информационной роли механизмов, обеспечивающих процесс адаптации, роли памяти в создании программы для реализации возможностей организма при взаимодействии его с внешней средой. Представляется, что развитие информационной теории адаптации приблизит нас к пониманию значимости афферентных перестроек, хранению и извлечению информации и объединит в единое целое программное обеспечение регуляторных и рабочих систем организма. Пока остается открытым вопрос о конкретных морфофункциональных системах мозга, определяющих участие регуляторных систем и памяти в процессе адаптации” (там же). Нетрудно предположить, что односеансовое обучение и явление импринтинга - одно и то же явление, рассматриваемое в рамках разных воззрений. Схоже с ними и диссоциированное обучение, когда навык или условный рефлекс проявляется только на фоне действия того препарата, при введении которого они выработаны. В последнем случае имеется одно отличие. Т.А. Воронина и Т.Л. Гарибова, вырабатывая у крыс условный питьевой рефлекс в Т-образном лабиринте, вводили затем внутрибрюшинно за 30 минут до сеанса феназепам в дозе 0,5 или 2,0 мг/кг и опять вырабатывали тот же рефлекс. После трехдневного введения препарата на фоне его действия и после него поведение крыс не отличалось от контрольных. После двухнедельного обучения на фоне феназепама наблюдали значительное нарушение рефлекса у крыс без введения препарата, причем его введение лишь частично устраняло это нарушение, что свидетельствовало о переходном периоде в процессе формирования диссоциированного состояния. Через 23 недели обучения при ежедневном введении препарата условный рефлекс у животных отсутствовал, если перед тестированием не вводили препарат. Иными словами, возникала полная амнезия навыка, которая устранялась феназепамом. При контрольном тестировании через 40 дней крысы по-прежнему восстанавливали утраченный навык, если им предварительно вводили феназепам. Здесь мы видим некоторое отличие, выражающееся в существенно больших сроках научении в диссоциированном состоянии. Однако авторы использовали положительное подкрепление, что не сопровождается значительным стрессированием организма, и, может быть, особенности методики дали www.koob.ru такие результаты. После однократного применения психотропных средств и введения какой-либо информации в это время иногда возникает состояние так называемой “разрывной памяти”. Суть его в том, что лингвистическая информация, предъявленная человеку в измененном (диссоциированном) состоянии, практически не воспроизводится или воспроизводится с трудом в интактном состоянии. Если вновь погрузить человека в измененное состояние сознания, то предъявленный ранее материал будет без искажений воспроизводиться (Спивак Д.Л.). “Таким образом, связанная с языком память отчетливо делится как-бы на ряд зон, весьма слабо связанных между собой и действующих попеременно, в зависимости от состояний сознания” (там же). Схожие данные имеются и в других работах (Jensen, Leight, Weingarteher и мн.др.). В клинике алкоголизма известно явление амнезии в трезвом состоянии, распространяющейся на события, имевшие место после приема больших доз алкоголя, и устранение такой амнезии после повторного приема алкоголя. Это тоже диссоциированное состояние. Таким образом, существуют работы, не связанные с парадигмой импринтинга, но тоже свидетельствующие о реальности быстрых модификаций памяти. Дополнительным свидетельством является еще несколько направлений (АСФС и др.), но мы проанализируем эти свидетельства в главе о быстрой модификации памяти. Еще одним свидетельством могут служить широко известные явления, вызываемые внушением в гипнозе, когда внутренняя картина мира модифицируется таким образом, что возникают отрицательные галлюцинации, отсроченные импульсивные действия и пр. Однако строгость постановки экспериментов при изучении этих явлений оставляет желать лучшего, а избыточная сложность экспериментальной ситуации позволяет трактовать результаты совершенно полярным образом, поэтому мы эти свидетельства не рассматриваем. Следовательно, если существуют быстрые модификации памяти, выражающиеся в экстренном формировании устойчивой психосемантической матрицы конкретного поведения и не требующие при этом подкрепления, повторения и других необходимых признаков традиционного обучения, со всей очевидностью возникает вопрос о быстрых модификациях памяти в патогенезе психических нарушений. Как ни странно, даже в имеющейся литературе присутствуют многочисленные факты быстрой модификации памяти, которые уже являются прямыми моделями психических нарушений - только никто не произнес вслух этих слов. Авторы работали в рамках других парадигм и не имели потребности рассматривать наблюдаемые ими явления как эквивалент психических нарушений. Классический импринтинг, т.е. первое ее запечатление информации при первом ее предъявлении, вероятно, выполняет роль инициатора семантической памяти, формируя ядро психики, а у человека впоследствии и ядро личности. вероятно. Именно первая импринированная информация является эталоном и образом для формирования психосемантических матриц всей последующей жизни. Именно к психосемантическим элементам этой первой матрицы возникает максимальное количество связей от всех остальных элементов, что и создает возможность аутоидентификации (выделение признаков “Я” в потоке семантической информации). Эти связи могут быть прямыми, но гораздо больше опосредованных связей. Поскольку количество связей (или измерений семантического пространства) для первой импринтированной матрицы максимально, она является самой значимой матрицей и в той или иной мере модулирует любое последующее поведение биообъекта. Человеком содержание этой матрицы не осознается без специальных условий, но за отсутствием места мы не будем вдаваться в этот вопрос, отметим лишь, что все психопатологические последствия нарушений ранней детской социализации широко муссируются в литературе (подробный анализ этого вопроса можно найти, например, в монографии Й. Лангмейера и З. Матейчека). Cледовательно, очевидным является участие психосемантических расстройств периода первичной социализации в патогенезе психических нарушений. Существует много известных работ, показывающих связь дефектов ранней детской социализации с последующими психическими аномалиями и девиациями. Остается ответить на один вопрос: участвуют ли быстрые модификации памяти в формировании устойчивых психосемантических расстройств у взрослых особей? Иначе говоря, возможен ли импринтинг вне сенситивного периода ранней социализации? Уже приведенные выше аргументы некоторых авторов в пользу положительного ответа на данный вопрос нас не удовлетворяют по разным причинам. Далее будут показаны предпринятые попытки собственных экспериментальных изысканий в этой области. Пока ограничимся минимально необходимым для дальнейших логических построений концептуальным постулатом: наиболее общим (типовым) патологическим процессом для всех психических нарушений являются психосемантические расстройства. Мы до конца не проанализировали два вопроса при подготовке этого утверждения: 1) когда и как возникают психосемантические раccтройcтва (за исключением примеров классического импринтинга, если объект импринтинга неадекватен); 2)какие аргументы могут быть использованы для постулирования первичности психосемантических расстройств в развернутых случаях психической патологии. www.koob.ru Первый вопрос мы проанализируем в главе о быстрой модификации памяти. Там же вернемся и ко второму вопросу. Но здесь, в рамках концептуальной работы, отметим самое важное, касающееся второго вопроса. Современная психологическая терминология, будь то процесс восприятия, состояние внимания или свойство нейротицизма, отражает лишь характеристики внешнего поведении. Термин “эмоция”, например, пришедший в интроспективную психологию как сообщение различных “чувств” первобытной и современной “бытовой” психологии, таких, которые характеризуются специфическими сигнальными признаками, такими, как улыбка или виляние хвоста, угрожающие позы или рычание и т. п. Все современные “чисто психологические” методы изучения психики и сознания (экспериментальные, тестовые, опросники и т.п.) также принципиально могут характеризовать лишь внешнее (реальное или воображаемое) поведение человека в различных ситуациях. Что в действительности происходит в “субъективном мире”, т.е. в голове испытуемого, остается полностью скрыто как от самого испытуемого, иначе объективная психология была бы просто не нужна, так и от психолога, иначе существовало бы не множество психологий, а одна объективная экспериментальная психология. Не зная истинных причин тех или иных (даже собственных) поступков и состояний, люди видят их в субстанциированных обобщенных характеристиках внешнего поведения: “чувства толкают...”, “разум повелевает...” и т. п. Усвоение индивидом общесоциальных функциональных систем осуществляется главным образом через язык - исторически сложившуюся структуру социальных функциональных систем, фиксирующую совокупное общее дробление мира соответствующим обществом - носителем языка. Поэтому вербальный отчет о состоянии сознания может быть дан только в терминах социальных функциональных систем, усвоенных индивидом, что замыкает порочный логически круг и делает оправданным известное тютчевское “мысль изреченная есть ложь”. Мы, целиком разделяя это мнение, еще раз хотим подчеркнуть, что любые попытки концептуирования в области психических явлений, опирающиеся лишь на традиционные и выводимые только из субъективного опыта “реалии” - эмоции, мотивы, разум, сознание и т.п., неизбежно приведут к возникновению таких очередных представлений о психике и ее нарушениях, которые столь же “реальны”, сколь “реальна” теория флогистона. Поэтому мы считаем, что на уровне концептуального моделирования изучаемых явлений минимально достаточным является представление о психических нарушениях как только о психосемантических расстройствах, т.е о расстройствах процесса семантической памяти (реконструируемого программного обеспечения), что и становится доступно нашему наблюдению в виде нарушений поведения, восприятия, эмоций, смыслообразования и мн. др. С появлением прямых инструментальных методов исследования семантической памяти впервые станет возможным изучение семантической памяти и измерение ее параметров не опосредованно через поведение субъекта и наш субъективный опыт, а непосредственно, путем измерения количественных мер связей (значимости) между психосемантическими элементами. Первые попытки такого рода изложены в главе об объективном исследовании семантической памяти. Исследование возможностей создания средств психосемантического анализа Как известно из вышеприведенных данных, подавляющее большинство средств изучения психики не является средствами измерения, т.е. не только не выдерживает метрологических требований, но и не создает возможностей для того, чтобы эти требования как-то осмысленно применить. Это обусловлено тем, что вся информация, вводимая в память субъекта или выводимая из нее тем или иным способом, опосредуется его сознанием. Сравнительно редким исключением среди огромной массы “осознаваемых” методов являются те из них, которые хоть как-то снижают модулирующие влияния сознания субъекта, используя маскировку, подпороговое предъявление стимульной информации, искусственное изменение состояния сознания и пр. Существующие средства психосемантического анализа также опосредуются сознанием субъекта и в сильной мере подвержены влияниям его случайных прихотей. Проблема валидизации психологических методов постоянно муссируется в литературе, что в отношении отдельных методов постепенно приводит к возможности добиться удовлетворительных дисперсий, особенно при номотетическом подходе. Последний подразумевает ту или иную форму обобщения результатов применения какого-либо метода на большой группе лиц с целью получения нормативных величин. Что же касается идеографического подхода, когда в лонгитюдных исследованиях используют многократное применение одного метода к одному субъекту, влияние случайных факторов резко возрастает. www.koob.ru Упомянутым редким исключением являются методы изучения семантической памяти, основанные на процедуре неосознаваемого ввода стимульной информации. Однако ни один из известных нам методов не является завершенным технологическим процессом, что, повидимому, и ограничивает рамки их применения научно- исследовательскими задачами. Что касается изучения семантической памяти на животных, то в этом случае преобладают сугубо этологические методы, при которых изучаемые явления опосредуются естественным или вынужденным поведением биообъекта. Поэтому, чтобы решить поставленные задачи, мы вынуждены были на основании минимально достаточных концептуальных моделей разработать прямые измерительные методы анализа. Для этого потребовалось решить ряд принципиальных вопросов. Принято считать, что, поскольку вторая сигнальная система у животных отсутствует, они более ограничены в средствах коммуникации, чем человек. Мы уже ссылались на обзорные работы Е.Н. Панова и А.А. Никольского, из содержания которых явствует, что животные располагают значительным тезаурусом сигналов, в т.ч. акустических, которыми они пользуются для коммуникаций. Вокализации животных в последнее время принято считать прототипом вербального языка человека, а при наличии у высших животных элементов рассудочной деятельности (Крушинский Л.В.), вопрос об отсутствии второй сигнальной системы приобретает схоластический характер. Тем не менее, прямые измерения в семантической памяти животных существенно отличаются от таковых у человека. Это обусловлено, в первую очередь, тем, что большинство физических характеристик сигналов, доступных органам чувств животного, резко отличается не только от характеристик сигналов, доступных органам чувств животного, резко отличается не только от характеристик сигналов, которыми оперирует человек, но и от возможностей традиционной аппаратуры. Так, например, сделать качественную фонограмму нескольких вокализаций крысы технически довольно сложно, поскольку динамический диапазон наиболее употребляемых средств записи ограничен сверху 16-20 кгц, а спектральный состав вокализаций простирается до 40 кгц.Достоверных сведений об использовании микроволн в качестве носителя информации для человека нет, а крысы на них способны реагировать, и т. д. Наконец, физиологические характеристики животных, необходимые для некоторых психосемантических методов, могут сильно отличаться от таковых у человека. Например, кожно-гальванической реакции по Фере у большинства лабораторных животных нет, так как отсутствуют необходимые для этой реакции потовые железы (у отдельных собак и крыс на подушечках лап, судя по отдельным данным (Слынько П.П.) они имеются, но нам в сотнях опытов ни разу не удавалось наблюдать на животных ГР по Фере в классическом виде). Кроме того, практически не изучены физические и семантические характеристики конкретных сигналов, в отличие от вербальных сигналов человека. В ранее цитированной работе Р.С.Рижинашвили и Г.А. Марсалишиили (1982), например, упомянуто, что птенцы испускают при появлении движущегося объекта звуки довольства низкого тона, а по прошествии сенситивного периода - звуки недовольства. Уверенности в том, что с помощью технических средств можно полноценно воспроизвести подобные звуки, без громоздких побочных исследований обрести нельзя. Возможно, именно поэтому при анализе корреляций между исследованиями на животных и на человеке какие бы то ни было сопоставления психических явлений даже не упоминаются (Dubowitz). Неясно также, какой сенсорный канал доминирует при коммуникациях, поскольку существует большое количество сведений о способностях животных различать сложномодулированные сигналы не только в области известных человеку органов чувств, но и в области магнитных и электрических полей (магнетиты), исчезающе малых концентраций ольфакторных факторов (Котенкова Е.В.) Вероятно, поэтому Dixon ограничивает возможные психиатрические модели на животных только этологическими методами, основанными на оценке уровня внутригрупповой изоляции животных по аналогии со снижением коммуникативности у психически больных. Наименее бесспорным с точки зрения моделирования на животных является вопрос о наличии у них эмоций (по мнению Wolf, по крайней мере, у высших позвоночных). Нами для того, чтобы исключить необходимость дополнительных исследований, были разработаны методы и экспериментальные модели, в которых семантические взаимодействия можно было наблюдать без необходимости использования аппаратных средств анализа и имитации сигналов, присущих животным. В этих методах в качестве генераторов и детекторов сигнала использовались сами биообъекты. Поскольку для дальнейших исследований существенными были вопросы о том, когда, как, при каких условиях формируется патологическая психосемантическая матрица, соответствующая программе неадекватного поведении, мы вынуждены были решить чрезвычайно важный вопрос. Этот вопрос состоял в том, что в силу существующих взглядов на элитарное значение второй сигнальной системы логичным было бы предвидеть отсутствие у животных столь мощно управляющего поведением и состоянием фактора, каким является семантический стимул у человека. Из этого следовало бы, что семантическая память животных устроена по совершенно иным, чем у человека, принципам, и наши исходные концептуальные модели неверны как универсалии. www.koob.ru Но с точки зрения здравого смысла трудно было бы допустить существование принципиально разных семантических конструкций в представителях одного и того же живого мира. Однако интуитивная уверенность в том, что семантическая память у всех видов устроена принципиально одинаково, должна была быть подкреплена или разрушена экспериментом. Очевидным казалось предположение о том, что в качестве одного из наиболее значимых сигналов при коммуникациях животных должны выступать ноцицептивные сигналы. _Взаимоотношении между особями в стаде или других сообществах бывают настолько тесными, что гибель одного животного (независимо от причин гибели) может вызвать смерть другой особи. Это явление, в частности, наблюдалось среди диких гусей и получило название _смерти сочувствия_ (Хананашвили М.М.). Поскольку известно, что в процессе гибели животного чаще всего наблюдается резкий выброс по всем доступным измерению параметрам: напряженности магнитных, электрических, акустических и других боиогенных полей (Докучаев В.И., Смирнов И.В.) мы допустили три гипотезы: 1) эти информационно-энергетические посылки не являются для воспринимающего биообъекта семантическими сигналами (т.е., если он их и воспринимает, то они ничего не значат и оцениваются как контекстовый стимул, вызывающий только ориентировочную реакцию); 2) эти посылки могут быть модулированы какой-либо актуализированной в процессе гибели случайной психосемантической матрицей и вследствие этого приобретают то или иное сигнальное значение, что можно установить по изменению поведения и/или состоянии воспринимающего биообъекта; 3) эти посылки всегда модулированы определенной матрицей или определенной совокупностью матриц, что делает продуцируемый семантический сигнал не случайным, а строго детерминированным. Последняя гипотеза представляла наибольший интерес в связи с возможностями ее приложения к анализу сущности и значимости видоспецифичной психосемантической матрицы, формируемой во время импринтинга в естественных условиях, поскольку эту матрицу можно рассматривать как аналог информации о _ядре_ личности человека. С практической точки зрения именно последняя гипотеза могла бы быть использована также и для объяснения многих неясных явлений, наблюдаемых при дистантных взаимодействиях биообъектов (_смерть сочувствия_, внутрисемейная индукция психических заболеваний и др.), что, в свою очередь, могло бы открыть новую страницу в этиологии психических нарушений. Для проверки рабочих гипотез были разработаны экспериментальные модели, методы, аппаратные комплексы и средства обработки результатов, из числа которых мы опишем только самые необходимые. Экспериментальная модель дистантного взаимодействия биообъектов Ни один из известных видов живых существ, за исключением электрических рыб, не располагает биогенными энергетическими источниками, позволяющими на расстоянии и без механических воздействий влиять на состояние и поведение других особей. Тем не менее, такие влияния существуют и реализуются за счет семантической модуляции самых различных физических факторов биологического происхождения. Энергия таких факторов сама по себе недостаточна для биотропного воздействия. Семантически модулированные слабые в энергетическом отношении факторы, будучи опосредованы семантической памятью, способны в результате приводить к значительным изменениям жизнедеятельности. Это хорошо известно в отношении человека с его второй сигнальной системой. Если допустить, что семантическая память всех живых существ устроена одинаково и различается только сложностью иерархии элементов, то необходимо будет признать, что и у животных должны существовать сигналы, которые сами по себе достаточно значимы, чтобы вызывать существенные изменения жизнедеятельности вне времени действия безусловных ноцицептивных факторов. Использование последних для обусловливания, как известно, позволяет любому стимулу присвоить определенное значение и тем самым искусственно сформировать аналог второй сигнальной системы, характеризующейся меньшей, чем у человека, сложностью иерархии элементов, но обмениваются ли животные сигналами, которые так же удалены от самого ноцицептивного или иного фактора, как слово у человека от своего значения? К числу таких сигналов можно отнести: 1) сравнительно хорошо изученные этологами сигналы зоосоциальных коммуникаций в естественных условиях; 2) сигналы, искусственно формируемые при обусловливании или в других условиях вынужденного поведения; 3) сигналы, наблюдаемые в единичных работах по зоосоциальным коммуникациям в эксперименте (например, В.П. Симонов в остроумном эксперименте показал реакцию животного альтруизма и ответ на сигналы страдающей особи своего вида) ; 4) редко наблюдаемые и недостаточно изученные сигналы, возможно сопровождающие импринтинг, _смерть сочувствия_ и некоторые другие явления в естественных условиях поведения. www.koob.ru Необходимость эксперимента в данном случае обусловлена единственной возможностью подтвердить или опровергнуть предположение о едином характере психосемантических процессов у человека и животных, поскольку прямое измерение параметров семантической памяти животного в настоящее время почти невозможно (из-за ограниченного набора семантических стимулов, имеющихся в распоряжении экспериментатора). Исследование проводили с использованием нескольких вариантов основной экспериментальной модели. В общем виде эта модель представляла собой две группы биообъектов (от 1 до 20 особей в каждой группе); состояние первой группы в случайный момент времени изменяли, а состояние второй группы регистрировали и по изменениям наблюдаемых параметров устанавливали наличие или отсутствие реакции на сигналы особей первой группы. Эксперименты проводили на 47 беспородных собаках, 322 кроликах породы _шиншилла_ и _новозеландская_, 2023 беспородных и линии Vistar крысах, 20 морских свинках. Пол и возраст животных в большинстве опытов не учитывали. Исходное состояние, время суток и года, условия эксперимента и участие различных экспериментаторов рандомизировали. Использовали серийную отечественную и зарубежную аппаратуру: полиграфы (_San'Ei_ - Япония, _ОТЕ Biomedica_ - Италия, и др.), аналоговые магнитофоны (SDR-41 - Япония, _Теас--80- - _Їr-Ёп, _Schlumberger- - _а -жЁп Ё ¤а.), -Гcаr ўГаГ¤|Гал (__'_ Biomedica- - _в _Ёп), аГr_а дл (__'_ Biomedica- - _в _Ёп), аГбЇЁа вrал (__-6_ Ё ¤аг_ЁГ ЇаrЁ§ўr¤бвў '''_), Єr-ЇмовГал (__бЄа -1256-, ___ГЄваr-ЁЄ _3-28, ____-2-, ____-3- - '''_; _Plurimat-S- - _а -жЁп, _Sharp-150- - _Їr-Ёп ¤_п rЎа ЎrвЄЁ ¤ --ле ЁбЇr_м§rў _Ё Ё ¤аг_ЁГ вЁЇл Єr-ЇмовГаrў), н_ГЄваr-Гвал (_TR-84 - _Їr-Ёп, ___-16- Ё __7-30) Ё ¤аг_ЁГ, ў вr- зЁб_Г бЇГжЁ _м-r а §а Ўrв -лГ ЇаЁЎrал, в Є|Г --.¤а. Фрагмент работ выполнялся в рамках Программы: _Исследование семантически модулированных сигналов биологического происхождения_, где большое внимание уделяли физическим свойствам семантических сигналов, подразумевая возможность семантической модуляции не только традиционных носителей (акустического, оптического, химического), но и электрического, магнитного и электромагнитного полей В данной работе мы этот аспект затрагиваем лишь косвенн. (Журавлев А.Н., Смирнов И.В.). В первом варианте животных фиксировали на растяжках или иным путем в экранированных камерах. Внутривенно, внутримышечно или или внутрибрюшинно вводили миорелаксанты длительного действия (тубокурарин) в дозах, достаточных для исчезновения спонтанного дыхания и другой мышечной активности, начинали регистрацию физиологических параметров и переводили на искусственную вентиляцию легких (ИВЛ) в режиме нормовентиляции. В случайный момент времени у биообъектов первой группы отключали респиратор, осуществляющий ИВЛ, или заменяли воздух в системе ИВЛ на инертным газ (гелий, азот). На регистрируемых кривых с помощью общепринятых методов сравнивали эпохи анализа до момента изменения режима ИВЛ и после него. Если выявляли какие бы то ни было статистически достоверные (при альфа < 0,05) различия в сравниваемых эпохах у биообъектов второй группы, - расценивали это как искомую реакцию при восприятии сигналов от животных первой группы животными второй группы и учитывали этот результат для последующей вторичной статистической обработки. Второй вариант экспериментальной модели основывали на общепринятых представлениях о влиянии эмоциональных факторов на поведение и восприятие семантических стимулов. Для моделирования эмоций применяли электрическое раздражение зон мозга. Этот вариант проводили только на кроликах в возрасте 10-14 месяцев, полагая, что у более старых животных могут быть существенные особенности реагирования при злектростимуляции гипоталамуса (Рушкевич Е.Ю.). Под местной анестезией вводили электроды в отрицательные эмоциогенные зоны гипоталамуса и воздействовали электрическими импульсами по стандартной методике для моделирования эмоционального реагирования отрицательной модальности. У другого кролика регистрировали физиологические параметры. Миорелаксацию и ИВЛ в большей части опытов не проводили. В третьем варианте (проведен только на крысах) животных предварительно обучали инструментальной реакции нажатия на педаль или побежки в челночной камере в строго идентичных условиях управляемого эксперимента. По достижении выработки стабильного во времени навыка (при альфа < 0.01) животных второй группы подвергали миорелаксации, переводили на ИВЛ и регистрировали физиологические параметры, а животным первой группы предъявляли условный сигнал в сочетании с подкреплением электрическим током. Для устранения возможного последействия в результате актуализации иных, чем необходимая, психосемантических матриц, через 1024 мсек непрерывного действия условного сигнала все возможные физические субстраты памяти животного уничтожали путем воздействия СВЧ-полем (для тотальной денатурации мозга использовали заведомо завышенное время аппликации поля, равное 1.4 секунды). При использовании всех трех вариантов экспериментальной модели были получены крайне разнородные результаты. Выделим из них главное. www.koob.ru Среди всего массива экспериментов, проводимых по первому варианту, наблюдали два рода реакций (реакции, не достигавшие заданного критерия значимости при альфа < 0.05, не учитывали). Либо это были какие-либо изменения одного или нескольких регистрируемых параметров, отражавшиеся, например, в изменении спектрального состава ЭЭГ или аритмии на ЭКГ, либо появление на этих кривых медленных ритмов, модулирующих основную активность. Такие эффекты наблюдали спорадически, вне связи с учитываемыми параметрами, условиями эксперимента, взаимным расположением животных и т.д. При номотетической оценке результатов выяснилось, что они имели место только в 2,9% случаев от общего числа экспериментов по первому варианту. Следовательно, либо явление имело случайный характер, либо в эксперименте присутствовал какой-то неучитываемый нами фактор. В экспериментах, проводимых по второму варианту экспериментальной модели, когда применяли эмоциогенное раздражение зон гипоталамуса, в части серий использовали животных из одного помета, содержавшихся в идентичных условиях. При этом было замечено, что количество достоверных реакций в опытах, где в качестве источника семантически модулированного сигнала и его восприемника использовали близкородственных особей, отличалось от таковых при случайном выборе животных. В третьем варианте экспериментальной модели наблюдали схожую картину, но реакции отмечали не у близкородственных особей (этот фактор не учитывали при отборе животных), а у тех особей, которые попарно обучались инструментальному навыку в челночных камерах. Для выявления реакций использовали алгоритм статистического анализа, разработанный А.Б. Салтыковым. Конечный результат использования алгоритма в виде биномиального критерия хи-квадрат был свободен от распределения и независим от исходных параметров, что позволяло выявлять любые, сколь угодно зашумленные реакции в любых аналоговых сигналах. При этом превышение величины биноминального критерия над заданным уровнем значимости (для альфа <О.01) расценивали как наличие искомой реакции независимо от ее визуального проявления. Разработка специального статистического алгоритма потребовалась потому, что использование общепринятых способов выделения сигнала из шума в условиях, когда неизвестны ни характеристики шума, ни особенности сигнала (все регистрируемые физиологические процессы являются сложными случайными нестационарными нелинейными колебательными процессами), было неэффективно. Разработанный алгоритм был проверен на имитационных моделях различного рода, использующих иерархически работающие программные генераторы псевдослучайных чисел, обеспечивающие разные комбинации шума с многообразными случайно распределенными сигналами. Проверку валидности алгоритма проводили также на детерминированных биологических моделях. Наибольший интерес у нас вызвали результаты использования третьей экспериментальной модели. На рис. 1 в качестве примера приведены кривые научения 5 пар крыс в одной из серий опытов, каждая из которых составляла от 30 до 80 экспериментов в однородных условиях. Цифре 1 соответствуют кривые научения перципиента (восприемника семантического сигнала), цифре 2 - индуктора. Слева у каждого графика указан номер пары, по вертикали отложены значения биномиального критерия хи-квадрат, по горизонтали - порядковые номера опытов. Видно, что в половине экспериментов животные-индукторы, у которых вырабатывали условную реакцию избегания в ответ на световой сигнал, достаточно быстро научались. Животные-перципиенты, не получавшие такого сигнала, научались только реакции избавления, т.е. перебегали на безопасную половину челночной камеры только вследствие воздействия электрическим током. Случайные реакции избегания статистически недостоверны. Следовательно, нам не удалось наблюдать изменений поведения биообъекта при гипотетических воздействиях гипотетическими семантическими сигналами неясной природы. Однако, проверяя не менее фантастическую гипотезу путем очень быстрого уничтожения субстрата психики индуктора - мозга, - мы неожиданно получили результаты, пример которых (животные из той же серии, что и на рис.1) приведен в таблице 1. В табл.1. цифрой 1 обозначены животные-индукторы, цифрой 2 - перципиенты, буквой К контрольные животные, не обучавшиеся в челночной камере. Расстояние между помещенными в заземленные экранированные камеры животными составляло 15 метров. Животные находились в состоянии миорелакциии, вызванной инъекцией тубокурарина, и получали ИВЛ. У животных группы 2 непрерывно регистрировали ЭЭГ и ЭКГ и вводили их в память информационно-вычислительного комплекса _Плюримат-С_. В случайный интервал времени животным-индукторам предъявляли световую вспышку и сигнальное воздействие электрическим током. Через 0,5-1,0 сек включали СВЧ-поле для тотальной денатурации тканей. ЭЭГ и ЭКГ животных-перципиентов обрабатывали по вышеупомянутому статистическому алгоритму, представляющему собой несложную иерархию общепринятых методов. При этом введенный в компьютер через аналого-цифровой преобразователь исходный сигнал (ЭЭГ, ЭКГ)дискретизировали и разбивали на произвольное число эпох анализа до и после сигнальных или ноцицептивных воздействий на индуктора, после чего из полученных вариационных рядов вычисляли www.koob.ru параметры Т-статистики ( среднюю арифметическую, дисперсию и пр.). Затем последовательно сравнивали параметры каждой эпохи с остальными и получали совокупность критериев Стьюдента и Фишера (рис.2). Существует три варианта получения статистических Т- и F-критериев: А - когда они исчисляются путем перебора параметров произвольного числа эпох до воздействия (_stimulus_ на рис.3) и после воздействия; Б - когда они исчисляются при сравнении всех эпох до воздействия между собой и каждой из этих эпох с каждой эпохой после воздействия ( рис. 4); В - когда сравнивают все эпохи до воздействия между собой, все эпохи после воздействия между собой, и все эпохи до воздействия со всеми эпохами после воздействия (рис.5). Последним этапом алгоритма является вычисление непа раметрического и свободного от распределения критерия, например, биноминального критерия хи-квадрат (рис.6) Результаты, превышающие критические для альфа <О.01 значения, свидетельствуют о статистическом различии совокупности эпох до воздействия от совокупности эпох поcле воздействия. Характер и специфика различий при этом не учитывается. Описанная последовательность использования статистических методов была разработана и подробно исследована А.Б. Салтыковым применительно к самым разным типам исходного сигнала. Результаты испытаний показали высокую эффективность алгоритма при выделении любого сигнала из шума (при том условии, что исследователь не интересуется параметрами сигнала). Мы применяем этот алгоритм в различных процедурах, в том числе диагностических. Как видно из табл.1, чувствительность разных вариантов алгоритма неодинакова. Поэтому мы в своей работе использовали все три варианта. Какие же интерпретации можно получить по результатам этих экспериментов? Принято считать, что, поскольку вторая сигнальная система у животных отсутствует, они более ограничены в средствах коммуникации, чем человек. Из обзорных работ Е.Н. Панова и А.А. Никольского явствует, что животные располагают значительным тезаурусом сигналов, в т.ч. акустических, которыми они пользуются для коммуникаций. Вокализации животных в последнее время принято считать прототипом вербального языка человека. Однако психосемантические исследования на животных существенно затруднены из-за ограниченной доступности их семантических сигналов экспериментатору. Тем не менее, поскольку для решения поставленных задач требовалось установить диапазоны значимостей семантического стимула, условия его восприятия и консолидации, а также отдельные компоненты процесса импринтинга, мы предприняли традиционный прием: искусственно тем или иным путем придавали значимость либо простому физическому стимулу (вспышка света), либо всему комплексу физических сигналов биологического происхождения. Это в большинстве случаев достигалось оперантным (инструментальным) обучением в специально созданном компьютерном комплексе, который с применением адаптивного алгоритма, подстраивающего условия обучения под особенности научения каждого конкретного животного, в автоматическом режиме обеспечивал выработку инструментальной реакции побежки в челночной камере или моторно-вегетативную реакцию без побежки. Применяли как детерминированные условия обучения, так и специально изменяющиеся вероятностные условия обучения. Последние были предварительно моделированы методом _Монте-Карло_ в 500 имитационных экспериментах на компьютере. При выработке указанных реакций всегда использовали одновременно пару или группу животных для того, чтобы исследовать возможные различия реагирования на аппаратный физический стимул и на физический стимул биологического происхождения. При этом одно животное в качестве условного сигнала получало аппаратный стимул, в ответ на который возникала готовность к действию и само действие (целенаправленное поведение или _поведенческое отчаяние_), а другое животное в синхронный интервал времени могло руководствоваться только сигналами, испускаемыми при этом первой особью (преимущественно вокализациями и побочными акустическими компонентами реагирования). Такие условия эксперимента были выбраны, во-первых, для того, чтобы провести аналогию с неосознаваемыми воздействиями у человека и, во-вторых, для сохранения всего комплекса стимулов именно биологического происхождения, чтобы можно было оценить влияние дистантных факторов биологического происхождения напроцесс формирования психосемантической матрицы, в том числе и патологической. При обработке данных старались придерживаться идеографического, а не традиционного номотетического подхода и поэтому стремились ограничить при обсуждении результатов использование данных, усредненных по группе биообъектов. Из графиков инструментальной деятельности пар крыс-самцов (рис.1) видно, что эффективность выполнения побежки в челночной камере существенно зависит не только от характера условного сигнала (вспышка света для первой особи или ее преимущественно акустические сигналы для второй особи) , но и от индивидуальных особенностей животного. Ясно, что при усреднении подобных результатов по данной группе были бы получены кривые совершенно иного вида, ни в коей мере не отражающие индивидуальных особенностей реагирования. В целом на массиве данных, полученных более чем в полутора тысячах управляемых экспериментов, наблюдали тривиальные результаты инструментального обучения в www.koob.ru вероятностной среде 56,3% особей, получающих условный сенсорный стимул аппаратного происхождения. У животных второй группы, которые обучались на стохастичный условный сигнал особей первой группы, достоверные для альфа менее О,О1 результаты инструментальной деятельности наблюдались только как редкие случаи. Тем не менее, у отдельных особей присутствовали моторные компоненты реагирования (достоверные для альфа менее 0,01 результаты отмечены на рис.1 черными метками для особей 1 группы и светлыми метками для особей 2 группы), количество которых наводило на мысль о неслучайности этого явления. Именно поэтому в острых опытах на крысах специально проводили статистический анализ ЭЭГ и ЭКГ животных 2 группы, ранее обучавшихся в челночных камерах. При этом животным первой группы предъявляли известный им сенсорный сигнал и через 1024 мсек на фоне его предъявления - ноцицептивное неизбегаемое подкрепление электрическим током в тех же режимах, в каких оно производилось при обучении. В качестве контроля использовали необученных животных. В табл.1 представлены результаты обработки спектрального аналиэа ЭЭГ и интервалограмм ЭКГ с помощью представленных на рис. 2-6 вариантов (А, Б и В) статистических процедур. Из табл.1 видно, что единственным случаем, когда отсутствовали достоверные реакции, был случай сочетания контрольных животных, среди которых ни одна особь не подвергалась предварительному обучению. Следует отметить, что в результатах каждого отдельного опыта на этой группе встречались статистически значимые данные, но при обработке по группе они нивелировались (аналогично тому, как это происходило при использовании усреднения результатов по группам в хроническом опыте с обучением). Максимальное количество достоверных реакций оказалось среди животных первой группы, когда в эксперименте участвовали обученные попарно особи (табл.1) . Особо важным представляется тот факт, что только в этом случае на группе животных однозначно наблюдались изменения ЭКГ, обусловившие статистически значимые величины при обработке массива независимо от того, какие конкретные изменения имели место у отдельной особи. На имеющемся уровне представлений можно интерпретировать наличие реакции на ЭКГ как проявление мощного вегетативного компонента - аналога эмоционального реагирования при восприятии семантического сигнала максимальной значимости. При интерпретации обнаруженных явлений приняли рабочую гипотезу о том, что восприятие семантической информации обусловлено наличием тождественных или совпадающих по элементам психосемантических матриц, формируемых при научении. Иначе говоря, только наличие в семантической памяти того и другого биообъекта тождественной информации позволяет им в полной мере обмениваться сигналами. По мере удаления структуры этих матриц друг от друга эффективность взаимодействия снижается до полного исчезновения при эксперименте на необученных особях (графа _К-К_ в табл.1). В случаях попарного использования особей, из которых хотя бы у одной имеется сформированная на условный сигнал психосемантическая матрица, сигналы, возникающие при актуализации такой матрицы (или при экстренном ее формировании у необученного биообъекта во время сочетания условного сигнала с ноцицептивным подкреплением), воспринимаются другой особью также независимо от наличия у нее идентичной матрицы. При этом значимость сигналов такова, что она не приводит к существенным изменениям состояния (по характеристикам ЭКГ), но и не является контекстовой (по характеристикам ЭЭГ). Последнее мы наблюдаем в случаях использования пар, среди которых одна особь является необученной (_К-1_ и _К-2_). Таким образом, в вышеописанных экспериментах мы наблюдали семантические взаимоотношения животных, при которых уровень значимости сигналов был достаточен для существенного изменения состояния воспринимающей особи. Предположительный механизм таких явлений, по нашему мнению, заключается в своеобразном семантическом резонансе, когда воздействующий сигнал, независимо от своей физической природы, актуализирует либо эквивалентные ему элементы тождественной психосемантической матрицы, либо в силу своей уникальной значимости приводит к актуализации основных матриц жизнеобеспечения. Образно выражаясь, для того, чтобы как-то модифицировать состояние и/или поведение биообъекта, сигнал должен попасть в строго соответствующую ему зону памяти. Только в этом случае он не будет расценен как контекстовый и в соответствии с величиной своей значимости в той или иной мере актуализирует соответствующую ему психосемантическую матрицу, что и проявится в изменении состояния или поведения биообъекта. Во всех остальных случачаях сигнал является контекстовым, независимо от физической природы его носителя и его мощности. В дальнейшем именно эти соображения были использованы для построения процедуры семантического драйвера, необходимой для психокоррекции у человека. Для психики человека в рамках психологических парадигм такое явление описывают как взаимодействие сигнала-денотата с соответствующими ему коннотатами. То, что при этом имеют в виду преимущественно вербальные сигналы, несущественно. Механизм взаимодействия принципиально www.koob.ru одинаков и независим ни от физического носителя семантического сигнала, ни от конкретной формы сигнала (вербальной у человека или вокализационной у животного). С этой точки зрения проблема второй сигнальной системы является достаточно условной и характеризует только количественную разницу в иерархии символов, которыми могут располагать разные виды биообъектов. Вопрос о роли импринтированной в раннем сенситивном периоде информации в обеспечении зоосоциальных коммуникаций и регуляции поведения отдельной особи хорошо описан в литературе. В выше приведенных экспериментах эта информация, которая в соответствии с используемыми нами концептуальными моделями имеет максимальную эначимость, вероятнее всего, играла определенную роль, что и проявилось статистически в виде случайных результатов реагирования отдельных особей в отдельных экспериментах. Однако выделить эту роль без привлечения дополнительных методических приемов не представилось возможным. Этот вопрос крайне существенен, так как именно импринтированная в раннем возрасте информация служит ядром для обеспечения процессов памяти в течении всей последующей жизни. Здесь уместно вспомнить широко известные случаи дефектов ранней детской социализации, приводившие к необратимым искажениям психики (от Амалу и Камалу, воспитывавшихся дикими зверями, до психопатий и других нарушений вследствие отрыва от родителей и пр.). Для изучения механизмов психических расстройств практически важными являются два вопроса: 1) когда, при каких условиях и как формируется патологическая психосемантическая матрица, соответствующая программе неадекватного поведения, и 2) возможна ли такая патологическая модификация памяти, которая не обусловлена научением? Косвенный ответ на первый вопросы мы уже имеем. Поскольку в условно-интактном состоянии (у контрольных необученных животных и у разнородных особей) восприятие искусственно инициированного семантического сигнала биологического происхождения является случайным событием и статистически существует только у отдельных особей при идеографическом расчете (относительно их собственных реперных значений), то достоверное его наличие у обученных животных и близкородственных особей можно пока удовлетворительно объяснить только научением. С точки зрения здравого смысла сигналы, не являющиеся стимулами адаптивного поведения, и должны восприниматься как контекстовые, не сопровождаясь при этом существенными изменениями состояния (иначе жизнь была бы невозможна). Те случаи, когда мы наблюдаем _неадаптивное_ поведение (_смерть сочувствия_ по М.М. Хананашвили) или не обусловленные ноцицептивным фактором изменения состоянии (реакции на ЭКГ в наших опытах), можно думать о наличии тождественных психосемантических матриц, аналогичных патологическим при нарушениях поведения. Кроме такого предположения существует вероятность актуализации какой-либо матрицы жизнеобеспечения при поступлении в память сигнала исключительной значимости. По аналогии приведем пример с хорошо известными аудиогенными судорогами у мышей и крыс (но там действуют энергетические, а не семантические стимулы, т.е. не сигналы). Судороги и даже гибель, возникающие при сильном звуковом воздействии у отдельных особей (особенно при наличии генетической предрасположенности у определенных линий животных) ни в коей мере не являются адаптивным поведением. В нашем случае уже семантический сигнал с существенно более слабыми энергетическими характеристиками вызывает в сущности то же самое - актулизацию матрицы, не эквивалентной какому-либо адаптивному поведению. Как мы убедились, одним из двух достаточно удовлетворительных объяснений такого реагирования в наших моделях может служить наличие тождественного индивидуального опыта. Это может быть обусловлено близкородственными отношениями при совместном содержании или совместным обучением животных. Второй механизм, включающий участие импринтинга, пока недостаточно ясен. Итак, мы установили, что при обучении может формироваться психосемантическая матрица, для которой пусковым стимулом является семантический сигнал биологического происхождения. При этом: 1) если у двух особей имеются тождественные матрицы (близкородственные кролики в одном из вариантов экспериментальной модели, описанной нами ранее, и пары обученных в челночных камерах крыс), то семантический сигнал воспринимается как максимально значимый ( т. е. они как-бы _говорят_ на одном языке , полностью _понятном_ обеим) ; 2) если у особи, являющейся источником семантического сигнала, имеется специально сформированная пеихосемантическая матрица, соответствующая поведению этой особи в ноцицептивной среде (обучение избеганию), то использование пусковых для этой матрицы стимулов - условного сигнала и безусловного подкрепления - приводит к актуализации этой матрицы с возникновением семантического сигнала максимальной значимости. Такой сигнал может быть воспринят даже необученной особью, но интерпретируется ею как контекстовый и не вызывает существенных изменений ее состояния (пары крыс, из которых обучена только особь первой группы). Это можно образно представить, как очень страшный крик, но непонятно о чем; 3) если у обученной особи из второй группы имеется специально сформированная матрица поведения в ноцицептивной ситуации (обучение маловероятному избеганию), то эта матрица постоянно www.koob.ru является одной из доминируюших в поведении (эквивалент невротической тревоги), что обеспечивает постоянную готовность к селекции слабых семантических сигналов из окружающей среды. Вероятность восприятия недифференцированного сигнала первой (необученной) особи при этом возрастает, что и приводит к его детекции как контекстового; 4) если обе особи не обучены, то семантическое взаимодействие между ними носит случайный характер и наблюдается у отдельных особей, что можно объяснить наличием каких-то неподдающихся измерению индивидуальных особенностей. В массиве наблюдений эти взаимодействия статистически нивелируются. К тому же известно, что высокая адаптивность поведения (_экологическая пластичность_) может быть генетически детерминирована (например, серые пасюки Ляпуновой). Помещение таких крыс в зкспериментальную ситуацию с возможностью избегания закрытого пространства при криках другой особи показало, что эти крысы в выборе стратегии поведения руководствуются преимущественно семантическими сигналами (Штемберг А.С). Такое поведение непосредственно не связано с двигательной активностью или оборонительным поведением (Симонов П.В. и др) и очень напоминает высшие семантические акты человека, что, видимо, и позволило П.В. Симонову обозначить эту форму поведении как _животный альтруизм_. В пользу гипотезы о контекстовом восприятии в этих опытах свидетельствует то, что при использовании обученных животных реакции статистически достоверны, в отличие от необученных особей. Это значит, что в определенных условиях ранее контекстовый семантический сигнал может приобретать высокую значимость и актуализировать какую-либо психосемантическую матрицу, что существенно изменяет состояние биообъекта. Отсюда можно сделать вывод о том, что и у человека в определенных жизненных ситуациях семантические сигналы, обычно контекстовые, становятся значимыми в силу недостаточно изученных причин. Одной из таких причин, как мы видели в экспериментах на животных, может служить контекстовое научение, когда физический носитель семантической информации имеет слишком малую мощность ил и сигнал по иным причинам недоступен пользователю. Под последним мы имеем в виду, как уже было упомянуто, и все случаи подпорогового восприятия у человека. В вышеописанной экспериментальной модели мы проверяли на животных одну не самых невероятных гипотез, касающихся генеза психосемантических расстройств. К сожалению, в нашей постановке исследований, включая приведенный выше пример дистантных взаимодействий биообъектов, достаточно полно изучить все возможные варианты генеза психосемантических расстройств не удалось. Влитературе имеется немало свидетельств в пользу существования дистантных взаимодействий, полученных в экспериментах как на животных, так и на людях (В.П. Леутин). Что касается тривиальных гипотез, например, патогенного действия слова как сигнального раздражителя, то мы уже писали об этом выше. Как известно, в большинстве психодиагностических и психотерапевтических методов используют именно семантические факторы. Однако существующие методы основаны в основном на эмпирических представлениях. Исследования сенситивных ситуаций на людях, когда возможен импринтинг и формируются те или иные психосемантические, в том числе патологические матрицы, практически невозможны. Поэтому мы вынуждены были прибегнуть к экспериментальному моделированию таких матриц для того, чтобы иметь какие бы то ни было реперные точки для последующих измерений. Но, прежде чем разрабатывать экспериментальные модели, необходимо было создать приемлемые средства исследования семантической памяти. Методы психодиагностики за последние десятилетия получили значительное развитие, обусловленное потребностями медицины, психологии трудовой деятельности, спорта, а также множества прикладных задач узкоспециального назначения. Многие методы психодиагностики в настоящее время реализованы на компьютерной технике, что позволяет автоматизировать и ускорить процедуру обследования, обработку и интерпретацию данных. При этом в значительной мере ослабляется влияние специалиста, проводящего процедуру, на ее результат. Наиболее распространенные методы психодиагностики направлены на изучение личностных характеристик, мотивов деятельности и отношений, особенностей социального поведения, отдельных профессиональных способностей, характеристик внимания, памяти и пр. В значительно меньшей степени разработаны подходы к изучению индивидуальных особенностей субъективного опыта человека. Знание этих особенностей позволяет вскрыть ядро личности и выделить факторы, которые оказали влияние на ее формирование и определили ее актуальный статус. В этом отношении достаточно развиты лишь методы психоанализа, которые наиболее широко используются в клинической практике, где имеется возможность тонкой диагностики пограничных состояний. К методам психоанализа приближаются по эффективности разрабатываемые в последнее время психосемантические методы, например, репертуарные решетки Келли (Франселла Ф., Ваннистер Д.) Однако все эти методы не позволяют осуществлять изучение глубокого и истинного содержания психической деятельности, которое в значительной степени определено содержанием неосознаваемых сфер психики обследуемого человека. Это связано с тем, что тестирующая информация, будучи доступна сознанию, неизбежно находится под его влиянием, то есть как бы редактируется сознанием, реакции www.koob.ru обследуемого на тестирующие посылки (вопросы, сигналы, команды и пр.) соответственно вольно или невольно изменяются. Таким образом, получаемые результаты отражают не истинную картину бессознательного, а лишь попытку индивида казаться в глазах экспериментатора лучше, хуже, или соответствовать своему собственному образу _Я_, оцениваемому на осознаваемом уровне. Поскольку основные мотивы поведения, интра- и интерпсихические конфликты, особо значимые эмоциогенные переживания находят отражение в семантической памяти и именно на уровне подсознани, необходимо найти средства и методы исследования этого уровня. В частности, разработаны и проводятся психоаналитические процедуры, например, в форме наркокатарзиса, в которых пациент под воздействием психофармакологических средств, вызывающих диссолюцию сознания, становится способен в ответ на вербальную провокацию со стороны специалиста раскрыть свои глубинные патологические комплексы. Подобием наркокатарзиса является используемая в отечественной психиатрии процедура амиталкофеинового растормаживания, применяемая с лечебно-диагностическими целями. Однако эти методы исследования подсознания трудоемки, чреваты медикаментозными осложнениями, а результаты их применения сильно зависят от искусства специалиста и ряда других факторов, что делает неприемлемым широкое использование методов. В силу всех изложенных причин различные исследовательские группы активно занимались поиском более эффективных и приемлемых средств анализа бессознательного. При этом среди предлагаемых средств по определенным признакам выделяется группа методов, которые можно назвать методами психозондирования. Каковы эти признаки? В отличие от других, данные методы подразумевают ввод тестирующей информации непосредственно в исследуемую семантическую зону памяти без каких-либо искажений, исключив критику или иное модулирующее воздействие со стороны сознания. Подразумевается также и возможность _достать зонд_ из изучаемой зоны без помех со стороны сознания, иными словами, получить ответную реакцию, которая бы не могла быть как бы то ни было модулирована сознанием. Эти два условия - ввести тестирующую информацию, минуя сознание, и точно так же вывести ответную реакцию - в той или иной мере пытаются учесть при разработке различных методов психозондирования неосознаваемых сфер психики. Оценивая степень выполнения эти условий, известные методы психозондирования можно разделить на три группы, оптимальной из которых с точки зрения целевого назначения методов является последняя группа: 1) тестирующая информация предъявляется на осознаваемом уровне, а реакции, возникающие в ответ на ее воздействие, не осознаются субъектом и, следовательно, не могут быть им искусственно модулированы (сопряженная моторная методика А. Р. Лурия), 2) тестирующая информация предъявляется на неосознаваемом уровне, а в качестве ответных реакций учитывают осознаваемую деятельность субъекта, которая модулируется этими неосознаваемыми посылками (например, учитывают время реакции нажатия на кнопку в ответ на недифференцированный сенсорный сигнал, которому предшествует неосознаваемая семантическая посылка (Воронин Л.Г., Коновалов В.Ф), 3) тестирующая информация предъявляется на неосознаваемом уровне и регистрируются неосознаваемые ответные реакции, например, в виде вызванных потенциалов головного мозга (Костандов Э.А. ). Отметим, что для широкого практического использования методов психозондирования необходима завершенность технологического процесса в процедурах обследования (должны быть стандартизованы условия предъявления стимулов, определены эффективные средства статистического описания реакций, должна иметься обратная связь по результирующим параметрам реакций с семантическими характеристиками тестируюших стимулов и т.д.). С этой целью нами была разработана технология проведения процедур психодиагностики для третьей из перечисленных групп методов психозондирования (Смирнов И.В. и др.). При этом использовались такие технические усовершенствования, которые исключали какую-либо _привязку_ или ориентацию обследуемого на конкретную диагностическую процедуру для того, чтобы избежать активации механизмов психологической защиты. Принципы алгоритмического построения разработанного метода в общем виде представляют собой совокупность следующих процедур: - визуальные семантические стимулы (слова, образы), предъявляют испытуемому на уровне, обеспечивающем их восприятие, но исключающем их осознавание, при этом набор этих стимулов подготавливают заранее, исходя из поставленных диагностических задач; - у обследуемого непрерывно регистрируют избранные физиологические или поведенческие реакции, например, электроэнцефалограмму, выделяя из нее вызванные потенциалы, возникающие в ответ на предъявление стимулов; www.koob.ru - из множества накопленных связанных с событием реакций выделяют те из них, которые по каким-либо характеристикам в соответствии с определенным алгоритмом распознавания достоверно отличаются от остальных; - по корреляционным соотношениям выделенной совокупности реакций с предъявленной совокупностью семантических стимулов принимают статистически обоснованное решение по предмету диагностики. В последнее время осуществляются попытки создания аналогичных методов психозондирования неосознаваемых сфер психики. В частности, исследователями из США в 1987 году была запатентована _Система для определения вербальных психобиологических коррелятов_ (H.Shevrin). Метод, положенный в ее основу, использует концептуальный аппарат психоанализа, байесовский подход к анализу реакций и требует предварительного проведения психоаналитического обследования. Наши технологии обладают значительно более широкими возможностями за счет использования оригинального алгоритма организации и предъявления семантической информации, эффективных методов фильтрации физиологических сигналов и многомерного статистического анализа их параметров. Кроме того, мы предусмотрели возможность диагностики без регистрации электроэнцефалограммы на основе оценок моторных реакций обследуемого в ответ на стимулы. Дополнительно подчеркнем, что процедура полного обследования (с электроэнцефалографией) не требует помещения субъекта в экранированную от электромагнитных полей камеру, а для обеспечения полной электробезопасности его может включать телеметрическую (беспроводную) передачу регистрируемых сигналов. В результате такого обследования могут быть установлены: - наличие патологических мотивов (например, суицидального, алкоголизации, гомосексуального и пр.) и их иерархия среди основных исследуемых мотивов поведения. Возможно определение иерархии таких мотивов и у здорового человека, что представляет интерес при решении задач профотбора, профпрогноза и оценки надежности работы человека-оператора; - наличие и семантическое содержание интра- и интерпсихических конфликтов у больных неврозами или людей, переживающих стрессовую ситуацию. У больных неврозами эта информация может быть прямо использована для целей психокоррекции. Получаемые данные могут быть также использованы для оценки социометрических характеристик коллектива, когда необходимо знание истинных (не осознаваемых) отношений между людьми, выполняющими ответственную работу и при этом зависящими друг от друга; - сведения о _ядре_ личности, которые в определенной мере сопрягаются с образом _Я_ у данного субъекта обследования и соответствуют глубоко импринтированной в его памяти информации. Это позволяет определить тип аутоидентификации личности и прогнозировать поведение субъекта в различных экстремальных ситуациях; - актуальное содержание памяти, в котором, в частности, отражаются текущие потребности субъекта. Кроме описания психосемантического статуса на момент обследования, представляет интерес и динамика результатов в ходе проведения нескольких процедур в процессе лечения больного или контроля функционального состояния здорового человека, что может использоваться как основной критерий влияния на организм лечебных или патогенных воздействий. Разработанные нами и создаваемые в других исследовательских коллективах варианты процедур психозондирования могут различаться по методической и технической реализациям, но суть их основана на одних и тех же общих принципах: 1. Психозондирование должно полностью исключать возможность целенаправленного влияния сознания субъекта на процедуру обследования и ее результаты; 2. Субъект до полного завершения процедуры обследования не должен знать сути ее диагностической направленности (перечня семантических сфер,которые подлежат зондированию); 3. Предъявление тестирующих стимулов должно осуществляться способами, исключающими осознанное восприятие их семантического содержания; 4. Алгоритм процедур психозондирования должен использовать синонимический тезаурус, т.е. каждая семантическая сфера должна тестироваться не одним стимулом, а совокупностью его синонимов и близких по смыслу слов, которые априорно семантически связаны между собой; 5. Алгоритм психозондирования должен заведомо включать в себя или вырабатывать в ходе процедуры реперные точки. К их числу для большинства обследуемых могут относиться с высокой вероятностью: а) особенности реагирования на стимулы, связанные с образом _Я_; б) особенности реагирования на социально (морально, этически) неприемлемую информацию - брань, непристойные образы и пр; 6. Предъявление семантических стимулов из заданной совокупности должно быть полностью рандомизировано путем случайного перебора стимулов, предназначенных для зондирования различающихся семантических сфер; www.koob.ru 7. Процедура психозондирования должна иметь вероятностный характер, использовать многомерный анализстатистических данных и содержать правила принятия решения по заданным критериям в отношении конкретных диагностических задач. Это - основные принципы, которые могут быть положены в основу методического обеспечения нового, формирующегося в настоящее время в России и за рубежом научного направления - компьютерного психосемантического анализа. Психосемантические алгоритмы для исследования неосознаваемой информации Исходя из содержания предыдущего раздела, мы руководствовались при разработке алгоритмов следующими практическими требованиями: 1) тестируемые стимулы должны предъявляться на неосознаваемом уровне (за исключением случаев, когда регистрируют неосознаваемые ответные реакции в процедурах неявного тестирования); 2) тестируемые стимулы должны быть заранее организованы в кластеры или это должно быть программно обеспечено в адаптивной процедуре; 3) должна быть обеспечена возможность регистрации как физиологических, так и поведенческих неосознаваемых реакций, в том числе реакций на осознаваемые стимулы или неосознаваемых модуляций осознаваемых реакций; 4) должна существовать возможность безусловного подкрепления того или иного осознаваемого или неосознаваемого стимула для придания ему реперного значении с тем, чтобы стало возможным относительно реакций на реперный стимул шкалировать величины реакций на любые другие стимулы; 5) поскольку осведомленность испытуемого о сущности алгоритма может воспрепятствовать получению независимых результатов - для множества людей (особенно больных психическими заболеваниями) знание факта неосознаваемых манипуляций с их психикой может причинить существенный вред - необходимо легендировать явные диагностические процедуры и камуфлировать неявные процедуры, строго соблюдая профессиональную тайну, 6) процедура должна быть статистической и включать учет текущего состояния субъекта, так как даже если предельно детерминировать внешние условия (одинаково предъявлять однородные незначимые стимулы) процесс реагирования на них будет вероятностным, поскольку психосемантические матрицы флуктуируют во времени. Что есть _незначимые_ стимулы для человека? Этот вопрос принципиально важен для любых тестирующих алгоритмов. Если предъявлять человеку некий сенсорный стимул, не являющийся ноцицептивным (т.е. не сигнализирующий об опасности в виде боли, угрозы или повреждения) , например, акустический щелчок или какое-нибудь слово, то в ответ на первые предъявления возникнет ориентировочный рефлекс, который можно будет идентифицировать по его физиологическим или поведенческим компонентам. При повторных предъявлениях этого же стимула реакция угасает и возникает вновь, как только изменятся характеристики предъявления стимула или его модальность, а также при произвольной концентрации внимания на предъявляемом стимуле. Это происходит и в том случае, если в качестве стимулов используют слова. При этом, если предъявлять одно и то же слово, то ориентировочная реакция угасает быстрее, а если слова отличаются друг от друга - медленнее. Тем не менее, адаптация развивается, судя по опубликованным работам, и в случае монотонного предъявления разных слов. Однако слова, сами по себе являющиеся знаками для второй сигнальной системы, всегда что-либо значат и по определению должны хоть как-то отличаться по вызываемым ими реакциям от бессмысленных букво- или звукосочетаний. В связи с этим в литературе возникло представление о _нейтральных_, _фоновых_, _пассивных_, _реперных_, _неактивных_, _незначимых_ словах. Налицо логическое противоречие: с одной стороны, по определению каждое новое слово должно вызывать ориентировочную реакцию, с другой - многочисленные наблюдения и эксперименты показывают, что предъявление длинного ряда слов сопровождается ее угашением. Как это объяснить? Оказывается, когнитивные системы психики способны очень сильно отстраиваться от тщательного анализа новых событий, если эти события несколько раз повторяются с неизменными физическими характеристиками. Так, мы перестаем слышать музыку во время печатании на машинке и т.п. Но если она прекращается, это расценивается как что-то новое, включается ориентировочная реакция и разворачивается полный анализ события. Этому простому проявлению апперцепции посвящена масса литературы. www.koob.ru Мы отметим лишь, что, поскольку слово является _сигналом сигналов_ и анализируется специфическими для него когнитивными системами прежде всего семантически, то, при приблизительно равнозначной семантике большинства слов, ориентировочная реакция при их длительном предъявлении угасает. Как только среди этой совокупности _нейтральных_ слов появляется, например, собственное имя субъекта, он незамедлительно вздрагивает или иным путем проявляет повышение уровня алертности (изменениями плетизмограммы, дыхания и пр.). Реакция на собственное имя тоже в конце концов угасает. Тем не менее, если на фоне нейтральных слов изредка предъявлять собственное имя или фамилию субъекта, мы всегда будем наблюдать ориентировочную реакцию. Следовательно, мы определили одно _значимое_ слово - собственное имя. Такие же слабоугасаемые ориентировочные реакции дают: кличка, фамилия, уменьшительное имя, иногда слово _мама_ и многие другие слова, входящие в семантику ядерных структур личности. Психосемантические эквиваленты этих слов импринтированы сугубо индивидуально и их иногда бывает трудно определить. Важно то, что действительно оказывается возможным на фоне совокупности нейтральных (вернее сказать: равно- и малозначимых слов) выявить группу _активных_, _значаших_, _эмоциогенных_ слов. Итак, мы принимаем постулат о безусловной значимости любого слова, но обязаны установить, что реакции на большинство слов при их повторных предъявлениях становятся неотличимы от реакций на бессмысленные букво- и звукосочетания. Это в целом относится и к словам, принадлежщим _ядерным_ образованиям, с той лишь разницей, что угасание при этом происходит медленно, а в некоторых случаях не происходит вовсе. Когда же встречаются другие столь же значимые слова, которые по сопровождающим их восприятие реакциям резко отличаются от совокупности других слов семантического тезауруса? Прежде всего в тех случаях, когда мы имеем дело со следами аффекта. Из работ А.Р. Лурии, сделанных им в 20-е годы и основанных на исследованиях школ Крепелина и Юнга, мы находим, что _экспериментальная диагностика скрываемых личностью содержаний сознания перестает казаться невозможной, а методы такой диагностики не сегодня-завтра могут войти в повседневную практику. ...Каждое сильное аффективное состояние сопровождается глубокими нарушениями функций в организме человека (...). Аффект нарушает всю энергетику организма. А так как корни всякого аффективного состояния сосредоточены, конечно, в деятельности его нервной системы, дающей ответы и на внешние и на внутренние раздражители, то ясно, что максимальные отклонения при аффекте наблюдаются именно в высших нервнопсихических процессах: мышлении, скорости и правильности ответов организма, распределении и устойчивости его внимания, закреплении и сохранении его навыков и т.д._. В наше время под _ответами организма_ мы можем иметь в виду весь огромный спектр физиологических и поведенческих реакций, для регистрации которых существует развитая технология средств. Но в 2О-е годы А.Р. Лурия вынужден был ограничиться сочетанием возможностей, которые давал при диагностике следов аффекта ассоциативный эксперимент, с возможностями регистрации непроизвольных мышечных реакций. Суть его знаменитой _сопряженной_ методики состояла в следующем. Сопряженный ассоциативно-моторный метод состоит в предъявлении испытуемому ряда слов, в ответ на которые он должен максимально быстро ответить первым пришедшим в голову словом и нажать на кнопку. _...прежде всего мы получаем полную возможность объективно отличить нормальную, индифферентную реакцию (хотя бы и несколько замедленную), от реакции аффективной, конфликтной, обнаруживающей следы некоторого возбуждения. Дело в том, что моторная реакция, сопряженная с нормальным ассоциативным процессом, протекает обычно совершенно правильно и представляет собой простой правильный нажим; моторика же аффективного процесса всегда дает нам признаки резкого возбуждения: кривая нажима становится конфликтной, изломанной, покрытой резкими дрожательными движениями. Наличие этих симптомов уже является достаточным признаком аффективности реакции_. А.Р. Лурия применил сопряженную ассоциативно-моторную методику для диагностики следов аффекта у преступников и показал, что _изучение моторной сферы дает нам здесь возможность непосредс твенно судить о степени аффективности самого ассоциативного процесса, а, следовательно, и о том, насколько резкие аффективные следы возбуждаются в психике испытуемого данным словомраздражителем_. Из приводимых автором примеров видно, что моторные реакции не зависят от реакций ассоциативных. При этом наблюдаются реакции, совершенно отличающиеся от прочих, на слова, которые так или иначе связаны с когда-то имевшим место аффектом. Таким образом, мы определили вторую группу слов, совокупность ответных реакций на которые будет отличаться от таковых на большинство слов тезауруса: это слова, которые ассоциативно связаны с когда-то имевшим место аффектом или сильной эмоциональной реакцией. Например (по А.Р.Лурия), при обследовании субъекта в ответ на слово _полотенце_ последовала реакция - _холстинное_, не отличающаяся по латентному периоду от реакций на все прочие слова. Но моторная реакции при этом была изломанной с наличием множества своеобразных дрожаний. Субъект за 5 суток до обследования вытирал полотенцем окровавленные после убийства руки. Можно предположить, что при знании испытуемым сущности процедуры или при некоторой специальной тренированности можно контролировать моторные реакции. Но это несущественно для наших www.koob.ru задач, тем более, что в распоряжении исследователей имеются куда более совершенные средства регистрации не только неосознаваемых, но одновременно и непроизвольных (т.е. не подлежащих волевому контролю) реакций, каковые и используются в детекторах лжи. Выделим в этих исследованиях более важное. Принципиально любой детектор лжи предназначен для определения сознательно скрываемой информации, входящей в компетенцию сознания субъекта. Другими словами, детектор лжи не есть полноценный инструмент для психосемантического анализа, поскольку определяет только малую толику психосемантических элементов, доступную пользователю осознанию). Поэтому с помощью детектора лжи было бы чрезвычайно трудно определить наличие неосознаваемого интрапсихического конфликта и установить его фабулу. Случай с _полотенцем_ показывает совершенно иные возможности диагностировать аффект в неосознаваемой психической сфере: именно с окровавленным куском полотенца убийца и был задержан и, следовательно, ему не было необходимости скрывать этот факт и пытаться как-то модифицировать реакцию на слово _полотенце_. Это значит, что психосемантический эквивалент слова _полотенце_ имеет в матрице, соответствующей контексту ситуации убийства, значительно больше ассоциативных связей, чем в матрице, содержащей, например, информацию о домашнем белье. Это значит, что, предъявив испытуемому все слова из его лексикона, можно было бы выделить совокупность слов, совершенно однозначно связанных с преступлением. Нетрудно представить, что, наряду со словами _убийство_, _кровь_, _смерть_, _труп_, _топор_ и прочими, мы выделили бы слова из контекста ситуации, которые сами по себе, не будучи в контексте, не несут никакой аффективной нагрузки: _полотенце_, _вытирать_, _капли_, _пол_, _комод_, _слоники_ и др. В то время не было технической возможности осуществить это: мы рассчитали, изучив приводимые А.Р. Лурия кимограммы, что даже для сакраментального лексикона из 17 слов потребовалось бы более трех часов времени. Важно, что из работ А.Р.Лурия неявно вытекает возможность выявлять особенные слова, которые не только не скрываемы сознательно и намеренно субъектом, но ни разу даже мысленно им не произнесены. Например, к числу таких слов в разбираемом примере с _полотенцем_ предположительно можно отнести, среди прочих, и слово _грех_, так как, невзирая на то, считает или не считает преступник убийство греховным, очень высока вероятность попадания этого слова в ту же психосемантическую матрицу, где сгруппированы все эквиваленты контекста вокруг ключевого элемента _убийство_. Следовательно, можно предположить, что при предъявлении большого списка слов преступнику можно будет выделить совокупность, которая будет отражать след совершенного убийства, находящийся не в доступной сознанию памяти, а в неосознаваемой психической сфере. Среди таких слов неизбежно встретятся и такие, которые ни сам преступник, ни исследователь, не смогут легко интерпретировать на осознаваемом уровне в рамках фабулы преступления. Так, например, выделится слово _крыша_, потому что в окно во время убийства была видна крыша соседнего дома, слово _Василий_- потому, что в детстве священник отец Василий учил: _Не убий_, и т. п. Тем не менее, большинство слов статистически сгруппируется вокруг слова _убийство_ и позволит воспроизвести его контекст и восстановить недостающие элементы фабулы преступления. Все эти слова будут значимы только в совокупности и лишь некоторые из них - по отдельности. При этом мерой значимости каждого слова будет количество связей с другими словами из этой и других матриц, что можно будет оценить, например, измерив когнитивное время, которое будет затрачено от момента предъявления данного слова до окончания реагировании. Таким образом мы определили третью группу значимых слов. Эти слова, сами по себе не являющиеся _эмоциогенными_, но связанные с пережитым аффектом, вовлекаются в психосемантическую матрицу, формируемую вокруг эквивалентов ключевых слов из второй группы. Поскольку в число таких слов могут попадать очень далекие и неожиданные слова, интерпретация их в контексте решаемой задачи может оказаться непростой. Но сам факт выявления таких слов свидетельствует о возможности диагностировать неосознаваемую психическую сферу, что очень сложно сделать при использовании детектора лжи. Если последний диагностирует скрываемую информацию, то сопряженная методика диагностирует информацию скрытую. Разница в том, что последняя, и отличие от первой, представляет собой, наряду с сознательно скрываемой, еще и никогда не осознаваемую информацию. К ней в большинстве случаев относятся вербальные эквиваленты неосознаваемых мотивов, в т.ч. патологических, причин интра- и интерпсихических конфликтов и др. Поэтому мы склонны рассматривать нашу методику как принципиально иное, чем детектор лжи, техническое решение. Поскольку при этом выявляется, кроме скрываемой, истинная информация, недоступная пользователю (неосознаваемая), можно назвать метод в этой модификации _детектором истины_. Поэтому, например, _детектор истины_ в отличие от детектора лжи можно успешно использовать для психоанализа. www.koob.ru Наконец, четвертой группой слов, реакции на совокупность которых будут статистически отличаться от реакций на совокупность всех прочих слов, являются слова-_табу_. К ним относится прежде всего нецензурная брань и комплекс табуированных слов, специфический для данной популяции и социума. В экспериментальной ситуации, вне контекста их привычного использования, такие слова даже для людей, постоянно их употребляюших, составляют предмет экстремального реагирования и обычно сопровождаются явлениями перцептивной защиты. Итак, предположительно значимыми словами для субъекта по отличиям возникающих при их восприятии реакций могут быть: 1) слова, сопряженные с _ядерными_ образованиями личности и прежде всего с объектами ранней детской социализации - все варианты собственного имени и фамилии, имена близких, вербальные эквиваленты образа матери и собственного _Я_ и др.; 2) слова, эквивалентные ключевым психосемантическим элементам для имевшего место и прошлом существенного дискрета состояния субъекта - аффекта или иного эмоционального события; 3) слова, значимые только в совокупности с ключевыми для данной матрицы (например, слово _врач_ для ипохондрика само по себе будет непостоянно и мало значимо, но в совокупности со словами, характериэуюшими его внутреннюю картину болезни - составит постоянно и устойчиво доминирующую психосемантичесхую матрицу); 4) слова-_табу_, среди которых наиболее устойчиво присутствует нецензурная брань. При внимательном анализе имеюшихся данных нетрудно заметить, что существует воэможость априори предположить, что реакции на слова из различных групп могут быть совершенно неоднозначными. Так, например, у практически здорового человека в условно- интактном состоянии, не обремененного комплексами и не _хранящего в шкафу труп_, высоковероятно быстрое обнаружение слов из первой и четвертой групп и менее вероятно легкое установление слов третьей и особенно второй групп. У больного же алкоголизмом очень вероятно выделение слов третьей группы, группирующихся в семантический кластер _Алкоголь_: _магазин_, _пивная_, _закусь_, _подворотня_ и др. При этом предположительно и характер этих реакций будет различаться. Так, в ситуации явного тестирования у больного алкоголизмом, который скрывает свой _порок_, все слова третьей группы из кластера _Алкоголь_ вызовут защитную реакцию, что можно будет наблюдать по КГР, расширению сосудов головы и сужению сосудов пальца, удлинению времени реакций и пр. Напротив, у такого же больного, не скрывающего своего_страдания, будет наблюдаться выраженная ориентировочная, но не оборонительная, реакция: среди тех же параметров сосуды головы сузятся. Следует заметить, что традиционное деление реакций, возникающих при предъявлении семантических стимулов, на ориентировочные и оборонительные, нам представляется недостаточным. На основании имеющихся экспериментальных данных возникает предположение о куда более сложной иерархии реакций организма на семантику стимула. Из всего изложенного видно, что проблемы, возникающие при создании новых психосемантичесних алгоритмов, значительно более сложны, чем те, которые приходится решать в области традиционной психосемантики. Новые алгоритмы могут быть созданы только на стыке множества внешне разнородных приемов и лишь при использовании сложных адаптивных процедур, реализовать которые можно только с применением компьютерных технологий. Семантические поля и экспериментальная модель акцентного локуса латентной информации Традиционное для отечетственной литературы название метода О.С. Виноградовой (иногда встречается: метод Виноградовой-Лурия) соответствует методу, включающему регистрацию плетизмограммы со лба и пальца одновременно и учет различий в реакциях этих двух отведений при предъявлении ряда слов, одно из которых сочетается с ноцицептивным или иным заведомо значимым подкреплением. Метод основан на явлении, обнаруженном О.С. Виноградовой и Е.Н. Соколовым, которое заключается в неоднородности сосудистых компонентов ориентировочньх реакций на лбу и на пальце руки: при действии новых стимулов сосуды лба расширяются, пальца - сужаются, тогда как при болевых воздействиях и тут и там сосуды сужаются. Авторы ссылаются на результаты измерений кровотока на обнаженной поверхности мозга, полагая, что сосуды поверхности головы и сосуды поверхности головного мозга реагируют одинаково. Действительно, известен феномен централизации кровообращения при действии экстремальных факторов. Но явление, описанное указанными авторами, объяснить централизацией кровообращения нельзя, т.к. подкожные сосуды лба не являются сосудами _центральных_ органов, они, как и сосуды пальца - периферические. Следовательно, механизм явления в другом и нуждается в изучении. Изначально Razran, Riss и затем Л.А. Шварц обходились без дифференциации получаемых при предъявлении слова реакций на оборонительные и ориентировочные. Так, Л.А. Шварц одновременно с www.koob.ru предъявлением слова испытуемому прикладывала к его голове холодную пластинку. Регистрировали плетизмограмму другой руки и вырабатывали устойчивую реакцию, например, на слово _дом_. Вначале при этом наблюдали плетизмографические реакции и на слово _дым_, которые быстро исчезали. При отмене подкрепления рефлекс исчезал через два-три предъявления слова _дом_ и восстанавлинался так же быстро при подкреплении. Рефлекторную реакцию сосудов наблюдали также при замене слова _дом_ на его аналоги в других языках при условии знания оных испытуемым. При искусственном изменении состояния субъекта, вызванном приемом хлоралгидрата, наблюдали растормаживание реакций на _дым_ и исчезновение их на синонимы и иноязычные аналоги слова _дом_. Л.А.Шварц в данной работе ссылается (без указания библиографических данных) на аналогичные результаты, полученные В.И. Зыковой. Мы видим в результате принципиально те же закономерности, которые впоследствии описала О.С. Виноградова. Отсюда следует: - независимо описанные многими авторами вербальные условные реакции в качестве сигнала (стимула) имеют не только само слово (омоним), но и его синонимы или иноязычные аналоги; - этим условным реакциям свойственно явление генерализации: они развиваются не только при действии того слова, на которое выработаны, но и при действии других слов, которые по смыслу близки к основному (ключевому, сигнальному, ядерному) или как-то с ним ассоциируются; - при изменении уровня бодрствования здорового человека или при наличии психических нарушений вместо семантической генерализации наблюдается физическая генерализация: возникают условные реакции на слова, близкие по написанию или звучанию в зависимости от способа предъявления), но не по смыслу. В этом случае не происходит семантической дифференциации стимулов при сохранности физической. При дальнейшей диссолюции сознания, как известно, исчезает и физическая дифференциация, а затем любые реакции на сенсорные стимулы угасают. Отметим, что работы указанных авторов, по сути, были первыми экспериментальными попытками искусственно модулировать семантическую память путем присвоения фиксированной значимости какомулибо слову. При этом само подкрепляемое слово и все слова, также вызывающие физиологические реакции, можно отнести ко второй группе предположительно значимых слов по нашей классификации. Их в этом случае можно рассматривать как ключевые слова искусственно сформированной психосемантической матрицы, т.е. как компоненты экспериментальной модели акцентного локуса латентной информации. Акцентный локус латентной информации (АЛЛИ) - операциональный термин для обозначения тех совокупностей психосемантических элементов, которые объединяются в единую матрицу и по совокупности реакций на свои вербальные эквиваленты статистически отличаются от всех прочих совокупностей. Например, если человеку, поссорившемуся со своим начальником, предъявить множество слов по многу раз, регистрировать и усреднять при этом физиологические ответы, то отдельные слова (_начальник_, _конфликт_, _работа_) могут давать статистически отличающиеся от всех прочих реакции, но это будет достаточно случайным событием хотя бы потому, что экспериментатор никогда не знает наверняка, какие доступные его опыту вербальные эквиваленты соответствуют внутреннему образу данной ситуации для данного субъекта. С другой стороны, если применить адаптивный алгоритм, который будет перебирать слова и предъявлять их в таких сочетаниях, чтобы на выходе получить статистический критерий максимальной значимости, то будет получен АЛЛИ. В его состав войдут вербальные эквиваленты из самых неожиданных сфер, сами по себе незначимые, но в совокупности полностью характеризующие психосемантическую матрицу интерперсонального конфликта. Иными словами, АЛЛИ имманентно включает в себя представление о _семантическом поле_, но является более емким понятием и потому более удобным с операциональной точки зрения. но, в отличие от семантического поля, бывает трудно интерпретировать роль отдельных эквивалентов АЛЛИ, поскольку здесь уже невозможно использовать индивидуальный опыт экспериментатора - он не соответствует неизвестной ему матрице испытуемого. Наиболее удобным в настоящее время является психоаналитический подход. Кроме того, подход, используюший представления о семантических полях, заведомо ограничен рамками тезауруса экспериментатора, который может ни в коей мере не соответствовать таковым, имеющимся у субъекта. В силу ограничений памяти и быстродействия компьютеров приходится ограничивать количество предъявляемых слов тем пределом, который без ущерба для здоровья достижим с конкретным субъектом. Для экспериментального исследования семантической памяти, моделирования АЛЛИ и поиска информационно-диагностических критериев для различных больных был разработан аппаратно-програмный комплекс (рис.7) на базе вычислительного комплекса _Искра-125б_. Комплекс включал www.koob.ru 1) средства управления экспериментом (как программные, так и аппаратные - интерфейсы вводавывода аналоговой информации, интерфейсы вывода цифровой информации для формирования командных сигналов на внешние устройства, периферийные устройства сопряжении и развязки и пр.); 2) средства предъявления семантической информации (визуальные - дисплей телевизионного типа с частотой развертки по вертикали 100 ГЦ, акустические - аналоговый магнитофон и комплекс акустических усилителей с аналого-цифровым преобразованием речевого сигнала на 64 Кбайт); 3) средства подкрепления для выработки условных реакций (электростимулятор, фотофоностимулятор с акустическим усилителем мощности; 4) средства регистрации физиологических и\или поведенческих реакций (полиграфический комплекс с возможностью регистрации ЭКГ, ЭЭГ с усреднением вызванных потенциалов, электромио- и плетизмограммы, тремора, дыхания, кожно-гальванических реакций, а также программно-аппаратное таймерное устройство для регистрации времени реакции). Многочисленные технические трудности, такие, например, как проблема устранения наводок при регистрации ЭЭГ с человека, работающего в непосредственной близости к излучающему дисплею, и многие другие мы не описываем как не имеющие принципиального значения для данной книги. Комплекс позволяет реализовывать несколько психосемантических алгоритмов диагностического назначения, некоторые из которых будут описаны позднее. Здесь мы остановимся на экспериментальном моделировании АЛЛИ с помощью данного комплекса. Принцип моделирования был целиком взят из метода О.О. Виноградовой, а для упрощения аналогий использовали среди прочих те же самые слова, которые применялись в ее работе. При разработке и отладке алгоритма попутно были решены задачи, позволившие существенно модифицировать исходный метод-прототип, а затем и вовсе отказаться от него как малочувствительного, медленного и ненадежного в части выделения сигнала. Последнее, как мы уже упоминали ранее, мы осуществили не путем визуальной экспертной оценки результатов, а с помощью несложной иерархии статистических процедур выделения сигнала из _шума_ с последующей непараметрической обработкой. Что касается ускорения работы алгоритма, то этого удалось достичь использованием более быстрых параметров (вызванных потенциалов и времени реакций) вместо плетизмограммы, КГР и пр. А чувствительность метода подняли путем многократного предъявлении каждого стимула в рандомизироианных условиях и статистической оценкой каждой реакции на него. Существенным отличием, кроме всего этого, является также и то, что в применяемом нами алгоритме использовали неосознаваемое предъявление стимульной информации (осознаваемый режим был применен только на стадии сопоставления получаемых при этом результатов с результатами тестирования тех же самых слов в репертуарных решетках (Похилько, Келли). В случае неосознаваемого предъявления в визуальном режиме применяли традиционную обратную маскировку или ее комбинацию с прямой маскировкой аналогично методу _25 кадра_ Р. Фишера. В случае акустического предъявления эффекта неосознаваемости пытались добиться традиционными приемами (дихотическим предъявлением, компрессией речевого сигнала, отвлечением внимания), но в силу неконтролируемости этих методов от них отказались и разработали специальные алгоритмы и средства, которые описаны в другой главе. Кроме воспроизведения методики Виноградовой в ее первозданном виде (за исключением кимографической регистрации плетизмограммы, которую заменили на электроплетизмограмму), комплекс реализовывал различные псикосемантичесхие алгоритмы, включая обучение условным реакциям. Последнее осуществлялось в адаптивном режиме до тех пор, пока заданный критерий значимости не достигал величины, достаточной дли альфа < 0.01 сек. Методика Виноградовой в классическом виде содержит ограничение на количество стимулов, которое определяется прежде всего большими временами развития плетизмографических и других реакций, которые имеют периоды от 1.5 до 7.6 сек, а при действии некоторых психотропных препаратов - до 19 секунд. Поэтому впоследствии мы ее модифицировали. Результаты экспериментов с осознаваемым и неосознаваемым предъявлением, независимо от вида регистрируемых реакций, модальности подкрепления и модальности предъявления стимулов, убедительно показали реальность выработки условной реакции на вербальный стимул при всех без исключения сочетаниях условий предъявления. Иными словами, мы получили статистически достоверные реакции как на осознаваемый, так и на неосознаваемый раздражитель, как в вегетативной сфере, так и в двигательной. Поскольку возможность выработки двигательной реакции на неосознаваемьш раздражитель в литературе подвергается сомнению, мы вынуждены более подробно разобрать этот вопрос. Lazarus и McCleary показали, что при выработке условной оборонительной реакции на визуально предъявляемые слоги, подкрепляемые ударом электротока, порог их распознавания повышался по сравнению с нейтральными неподкрепляемыми слогами, но при их предъявлении без подкрепления возникала кожно-гальваническая реакция. Это наблюдали и в том случае, если восприятие происходило на уровне ниже порога сознания. Ранее McGinnes назвал это явление перцептивной защитой, установив, что предъявление эмоционально значимых слов (нецензурной брани) даже на уровне ниже порога осознания приводит к повышению порога различения этих слов и развитию кожно-гальванических реакций. Затем МсGinnes и Sherman модифицировали методику и стали определять пороги распознавания не самих www.koob.ru неосознаваемых стимулов, а индифферентных, которыми маскировали предварительно предъявляемые тестируемые слова. В том случае, если маскировали индифферентное слово, порог распознавания понижался, если нецензурное - повышался. По механизму психологической защиты развивается и субъективное предпочтение при выборе из памяти позитивных или негативных слов (Батова Н.Я.). Следует отметить, что мы целиком использовали эту идею, предъявляя тестируемые слова перед маскирующими. Время реакции, которое мы регистрировали, фактически определялось модулирующим влиянием семантики тестируемого стимула на восприятие бессмысленного маскирующего слова. Это и позволило получить описанные ниже результаты, которых мы не нашли в литературе. Г.Б. Милованова показала, что эмоционально значимые образы, предъявленные среди нейтральных, достоверно изменяют частоту сердечных сокращений и кожно-гальванический рефлекс. Firth и Worral получили высокозначимые КГР при предъявлении сексуальных стимулов среди нейтральных. Следует отметить, что большинство исследователей обычно не учитывают в подобных работах привходящих факторов, в частности, _фазы_ активации и релаксации (Махач К, Мантликова Г.), ведущей роли левого полушария у правшей в регуляции условных КГР на вербальный стимул (Hugdard, Brobek), или полном отсутствии такой роли контралатеральных влияний (Hammond, Gordan) различий КГР при запоминании семантичесхого материала в зависимости от доминантности полушарий (Коновалов В.Ф., Сериков И.С.), влияний на КГР уровня тревоги и психотропных препаратов (Райт М.Л. и др), особенностей КГР у шизофреников и паранояльных психопатов (Bartfai), ритмических колебаний КГР у алкоголиков (Бушов Ю.В, 1983), способности некоторых людей произвольно регулировать КГР (Авсаркисян А.Н. и др., 1985), и др. Может быть, именно поэтому сведения, имеющиеся и литературе, очень противоречивы. Smith в обзорной работе также отмечает чрезвычайную противоречивость литературных данных об использовании КГР в качестве индикатора уровня активации и зависимости от интенсивности (в контексте обзора модальности) стимула. Л.Г. Воронин и др. показали, что условно- бесусловнорефлекторные реакции могут быть как осознанными, так и неосознаными. Это доказывается авторами на материале анализа многих физиологических реакций, в том числе кожно-гальванических. Однако в работе Frith и Cawthron мы видим отрицание возможности развития КГР в ответ на неприличные слова, предъявляемые ниже порога осознания. Не исключено, что разногласия в литературе обусловлены методическими и методологическими трудностями и различиями. В связи с этим приведем мнение Л.Г. Воронина и В.Ф. Коновалова о неосознаваемых и осознаваемых реакциях, протекающих без видимых электроэнцефалографических изменений. Эти авторы отмечают, что у одних людей _следы эмоционального возбуждения_ проявляются в ЭЭГ, у других - в КГР, причем _следы ранее выработанных осознанных реакций могут храниться в памяти на неосознаваемом уровне и что эти реакции могут проявляться не доходя до сознания и быть более отчетливыми, чем аналогичные осознанные реакции_ В цитируемой работе показано, что с помощью регистрации КГР можно легко идентифицировать собственное имя, не оно интерферирует с именами близких. Отметим также, что авторы считают возможным определить след эмоционального возбуждения по КГР у алкоголиков в 81-86% случаев, у больных церебральным атеросклерозом - в 50% случаев и у здоровых - в 81-83%. Позднее, Л.Г. Воронин и др. напишут: _...ориентировочные рефлексы на осознаваемые и неосознаваемые сигналы возникают и развиваются в значительной степени независимо и являются различными реакциями. При этом реакция на неосознаваемый раздражитель формируется в несколько раз медленнее, чем на осознаваемый._ А.Б. Веденяпин и В.С. Ротенберг считают, что КГР отражает не настройку на выполнение задаваемого инструкцией поведенческого акта, а процесс принятия решении при анализе семантической информации. Но, с другой стороны, исследование Janes на 1О здоровых испытуемых показало, что КГР не является однозначным (unitari) феноменом для семантических стимулов и что они оказывают влияние как на амплитуду КГР, так и скорость восстановления исходного уровня электрокожного сопротивления (т.е., в принятых в нашей стране терминах - на фазическую и тоническую компоненты КГР). Искусственно приданное вербальным путем _значение_ малодифференцированным стимулам (щелчкам, тонам, вспышкам) существенно влияло на характер получаемых при этом КГР (Bernstein). Аналогичные результаты получили Maltzman, Langdon. В этих работах семантическими стимулами модулировали только фазическую компоненту КГР, но кроме нее есть еще и тоническая компонента, которая тоже не является константой и существенно зависит от функционального состояния человека (Кузнецов С.А., Ивницкий А.M. и др.). Очень близким к используемому нами варианту метода с отменой или предупреждением подкрепления является исследование Маltzman, в котором показано достоверное повышение амплитуды КГР на обусловленный предварительной инструкцией вербальный стимул. Известно также, что влияние новизны стимула на КГР как компонент ориентировочной реакции существенно зависит от значимости стимула (Маktzman, Langdon). Это означает, что в случае семантических стимулов возникает новое качество - влияние не столько новизны стимула, сколько его значимости. Об этом же пишет П.В. Симонов. Но, хотя www.koob.ru семантика слова и доминирует как детерминанта, возникающая при его восприятии реакций, не исключено, что и менее дифференцированные реакции при восприятии по созвучию или написанию являются более сложными, чем простая реакция на физический стимул. Так, Patterson на примере больного с афазией после инсульта показала, что слуховое опознание слова не обязательно опосредуется семантическими сопоставлениями. Все физиологические реакции, сопутствующие когнитивным процессам, подвержены сильным влияниям интериндивидуальных различий. Так, при использовании теста Роршаха как эмоциогенного фактора у больных бронхиальной астмой и у здоровых частота сердечных сокращений и КГР изменялись неодинаково (Duboi). У здоровых КГР угашались быстрее при корреляции с более успешным выполнением теста, что свидетельствует о снижении для них змоциогенности задания. На примере КГР мы проиллюстрировали большое количество противоречий и литературе при наличии огромного массива разнородных фактов. То же касается попыток использования всех других физиологических и поведенческих реакций для оценки значимости стимула: аудиомоторных (Ljubin, Greguric), сердечно-сосудистых (Станкус А.И., Соколов Е.И.), электромиографических (Brown, Schwartz, Fridlung), графологических (Капустин Э.А.), использующих анализ спектра речи (Ерашенко Е.А., Магалиф А.Ю.). Несомненно, что разнообразие и противоречивость описываемых в литературе сведении по изучаемым нами областям определяется не только сложностью субстрата познания в этой сфере, но и отсутствием унификации, метрологии и методологии исследований (Костандов Э.А. , Шостакович Г.C.) Отдельные исследователи пытаются решить эти проблемы путем совершенствования методов регистрации параметров (например, Разумникова О.М. и Ильюченок Р.Ю. используют усреднение реакций), создания специальных устройств для оперирования семантическими стимулами (Рапацевич Е.С.), путем оптимизации длины слов при визуальном предъявлении (Samuel), учета возвратного или последовательного характера саккад (Yamamoto) и пр. Анализ литературы убеждает, что до последнего времени отсутствовала технологически отлаженная совокупность методов регистрации стимуляционных семантически детерминированных реак ций. Однако некоторые из существующих методов могут быть с известными ограничениями использованы как средства научного исследования, но не как методы психодиагностики. Для устранения указанных недостатков мы применили способ предъявления семантических стимулов, строго детерминированный компьютером, и способ статистического выделения реакций и оценки их неслучайности в связи с событием (предъявлением стимула). Элементы циклограммы предъявления стимулов представлены на рис. 8 и 9. Испытания показали, что при таком способе предъявления и выделения результатов последующая статистическая обработка позволяет получить неоднородное распределение параметров, иерархия которых эквивалентна существующим в психике субъекта АЛЛИ. Так, например, с помощью такого подхода в экспертном исследовании валидности одного из вариантов метода на 20 здоровых мужчинах у 18 из них были установлены собственные фамилии, до того момента экспериментатору неизвестные. Для целей изучения механизма психических расстройств особый интерес представляла возможность попытаться экспериментально сформировать АЛЛИ. Кроме того, во-первых, это могло послужить валидизации метода, во-вторых, способствовать выделению реперных критериев отдельных параметров для последующего их применения на больных. Поскольку стихийными экспериментальными моделями АЛЛИ являются все модели неврозов, основанные чаще всего на научении с подкреплением, можно рассматривать больных неврозами как естественную модель и изучать их психосемантический статус. Однако экспериментальная модель подразумевает строго контролируемые условия ее создании и исследования. При этом методы исследования модели должны быть адекватны методам ее создания: малорезультативным было бы моделирование вегетативного невроза и последующее исследование этой модели по моторным реакциям. Нам удалось для моделирования АЛЛИ использовать те же программноаппаратные средства, что и для его исследования. В общем виде принцип моделирования АЛЛИ таков: 1) субъекту предъявляли рандомизированную последовательность из 20-640 слов в случайном режиме так, чтобы каждое слово было использовано не менее 30О раз. При визуальном предъявлении его длительность составляла 500 мксек и была равна длительности предъявления осмысленного или бессмысленного маскерного слова, которое через 500 мксек появлялось на том же месте дисплея, где и первое (неосознаваемое) слово ( рис. 8). В варианте метода для снижения риска наложения послеобразов на сетчатке глаза дополнительно после каждого стимула применяли локальную засветку экрана. Характеристики такого режима работы дисплея оценивали по результатам скоростной киносъемки. Интервалы между предъявлениями изменялись в псевдослучайном режиме от 550 мсек до 1900 мcек. По инструкции, предъявляемой компьютером при начале процедуры или при неверной операторской деятельности, в ответ на каждое бессмысленное слово испытуемый должен был максимально быстро нажать на кнопку. По устанавливаемой экспериментатором величине априорной вероятности среди бессмысленных буквосочетаний (маскеров) в псевдослучайном порядке предъявляли осмысленные слова, и тогда испытуемый не должен был нажимать кнопку (при ошибках был предусмотрен режим наказания); www.koob.ru 2) среди предъявляемых осмысленных слов, на которые в соответствии с инструкцией нельзя было реагировать нажатием кнопки, в псевдослучайном порядке с устанавливаемой экспериментатором априорной вероятностью появлялось слово _кошка_ (рис.9) , в ответ на которое кнопку нужно было нажать обязательно. В противном случае через 100 мсек. следовало подкрепление - интенсивный акустический удар измеренной мощностью 90-110 Дб и длительностью 200 мсек., предъявляемый через изодинамические магнитные головки мощностью 40 Вт. Этот вариант подкрепления был избран как электробезопасный, не препятствующий визуальному восприятию, не вызывающий необратимых повреждений слухового аппарата и, в то же время по мнению добровольцев, участвующих в эксперименте, - крайне тяжело переносимый. Последнее обстоятельство побуждало всех участников опыта постоянно находиться в состоянии высочайшей операторской активности, стремясь не пропустить ни одного слова _кошка_. _Замотивированность_ испытателей была в этом случае несравненно выше, чем при использовании только операциональной мотивации, задаваемой инструкцией, когда в зависимости от количества ошибок компьютер снижал суммарную расценку денежной выплаты за эксперимент, но не производил подкрепляющих воздействий; 3) в течение всей процедуры, которая длилась от 20 до 180минут и могла быть прервана в любой момент по желанию испытателя, регистрировали время реакции - нажатия на кнопку - при предъявлении каждого бессмысленного слова, все виды ошибок операторской деятельности, физиологические реакции. Среди последних в результате предварительных исследований оставили только вызванные потенциалы головного мозга как наиболее быструю и мало подверженную адаптации реакцию. В ином случае, например, при использовании плетизмограммы по О.С.Виноградовой, для проведения аналогичной процедуры требовалось на порядок большее время. Однако в эксперименте по моделированию АЛЛИ информативная значимость усредненных вызванных потенциалов была мала из-за того, что ограниченные память и быстродействие КВ _Искра-1256_ не позволяли учитывать ВП на каждый кластер отдельно, и поэтому приходилось выбирать 2-3 кластера, для которых усредняли ВП. В случае диагностического использования комплекса этот недостаток был частично преодолен путем ограничения количества тестируемых кластеров, а на комплексах с более совершенными компьютерами устранен полностью. Усредненные интервалы времени реакций в нашей постановке у отдельных испытуемых достигали 119,5 мсек, что можно удовлетворительно объяснить только проявлением антиципации на фоне операторской мотивации высочайшей напряженности. Поскольку за 500 мксек. до каждого осознаваемого бессмысленного слова в течение 500 мксек предъявляли неосознаваемое тестируемое слово, а бессмысленные слова программно составлялись on-line из случайной выборки 8 гласных букв, реакция на них фактически являлась реакцией на неосознаваемое слово, которое и данном случае сильно модулировало когнитивные процессы при восприятии бессмысленного слова. Таково было наше априорное мнение и оно полностью подтвердилось результатами эксперимента; 4) совокупность предъявляемых неосознаваемых слов включала полный перечень слов, использованных О.С. Виноградовой (1- подкрепляемое слово _кошка_, 2 - слова, близкие ему по смыслу и имеющие разный уровень семантической категоризации, 3 - слова, близкие по написанию, 4 - отдаленные по смыслу и написанию слова, 5 - нейтральные слова), а также табуированные слова и слова из области ядерных структур личности. Статистически эти группы слов были организованы в кластеры, относительно которых усредняли все регистрируемые параметры. В отдельных опытах для контроля консистентности метода эту совокупность слов неявно для испытателя заменяли на другую, не имевшую ни малейшего отношения к слову _кошка_ и другим словам из первой совокупности, но при этом подкрепляли попрежнему осознаваемое слово _кошка_; 5) по окончании процедуры статистически обработанные данные выводились в банк данных на магнитный носитель и распечатывались в виде протокола, образец которого представлен на рис.10; 6) по окончании серии опытов проводили многомерный статистический анализ по результатам каждого отдельного испытателя и по всему массиву. В результате проведения 207 экспериментов на З2 практически здоровых добровольцах мужского пола в возрасте 16-42 лет, 12 из которых были военнослужащими, для окончательного анализа было отобрано 119 протоколов. Испытателям в этих опытах на неосознаваемом уровне предъявляли список слов N 1, изредка заменяя его в отдельных опытах на список N 2: 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. Список N 1 имя собственное нецензурная брань кошка каштан киска окошко ножка животное Список N 2 имя собственное нецензурная брань страх работа мать алкоголь успех секс www.koob.ru 9. ложка 10. стол 11. бсзакм 12. кошелка 1З. котята 14. собака 15. стена 16. корка 17. мышка 18. кот 19. мурка 20. лукошко смерть женщина отец деньги мужчина дети учеба наркотик семья болезнь служба угроза В табл. 2 представлены результаты окончательной обработки данных, полученных при предъявлении списка N 1 (_КОШКА_), а в табл. 3 - списка N 2. Достоверные (для альфа менее 0.05) значения Т-критериев выделены. Каждое значение Т-критерия по соответствующему статистическому параметру каждого слова представляет собой результат сравнения по вертикали с таким же статистическим параметром всех остальных 19 слов списка. Как видно из таблицы 2, неосознаваемое слово _кошка_, рассматриваемое нами как ключевой элемент искусственно сформированной матрицы АЛЛИ, характеризуется по контингенту испытателей уникальной совокупностью четырех устойчиво достоверных признаков: 1) большим временем реакции по сравнению с другими несознаваемыми осмысленными словами (за исключением слова _животное_), 2) большей дисперсией времени реакции по сравнению с другими неосознаваемыми осмысленными словами за исключением нецензурного слова и собственного имени; 3) большим временем реакции на следующее за _кошкой_ неосознаваемое бессмысленное слово по сравнению с другими неосознаваемыми бессмысленными словами, кроме следующего за нецензурным; 4) малой величиной F-критерия (соотношение дисперсий времен реакций после неосознаваемого осмысленного слова и следующего за ним неосознаваемого бессмысленного). Совокупность этих четырех параметров не встречается ни в каком другом случае. Необходимо подчеркнуть, что приводимые в таблицах 2 и 3 результаты являются относительными и правомочны только для слов данного списка: данные этих таблиц нельзя сравнивать между собой. Однако попытка сравнения параметров первых реперных слов (имени и брани) показывает, что реакции на них между списками различаются. Это означает, что психосемантические элементы в нашей экспериментальной модели не существуют сами по себе, а существенно модулируются другими элементами и оцениваются только в связи с их внутренней контекстовой совокупностью. Иными словами, даже ожидаемые реперные точки (реакция на имя как ключевой компонент аутоидентификационной ядерной сферы значимости и реакция на нецензурную брань как компонент матриц избегательного и защитного поведения) подвержены существенным флуктуациям в зависимости от того, в каком контексте эти реперные точки рассматриваются. Это полностью согласуется с основными положениями наших концептуальных моделей, которые рассматривают психосемантические матрицы как многомерные изменчивые информационные структуры, где один и тот же элемент может в зависимости от числа вхождений в Nn-мерных матриц иметь Nn значений. Слово _животное_ также характеризуется особенной совокупностью признаков: максимальным временем реакции в списке и максимальным парным Т-критерием. Это можно интерпретировать как реакцию на категориальный стимул, который сам по себе не вызывает явлений психической защиты и поэтому не приводит к возрастанию времени реакций на последующие (парные) неосознаваемые бессмысленные стимулы. Напротив, максимально значимые превышения реакций на неосознаваемые бессмысленные слова, следующие после слов _кошка_ и нецензурной брани, мы склонны в соответствии с традиционными представлениями (McGinnes, Sherman, Костандов Э.А.) рассматривать как проявление механизмов психической защиты. С этой точки зрения особо интересным представляется то, что в обоих списках заметны значительно большие количества достоверно отличающихся параметров реакций на осмысленные слова, чем на бессмысленные. Справедливо предположить, что закономерной реакцией на предъявление бессмысленных неосознаваемых слов может быть только реакция перцептивной или иной формы психической защиты, когда статистически значимо реакции на эти слова модулируются предшествующими аверсивными или эскапируемыми стимулами. Это мы и видим: слово _кошка_ и нецензурное слово в первом списке и _страх_ с нецензурным словом во втором списке. Здравый смысл подсказывает, что ожидать сколько-нибудь значимых статистически реакций на сами по себе отдельно взятые бессмысленные слова не приходится. Следует помнить, что эти слова во www.koob.ru избежание случайных ассоциаций программно составлялись для каждого нового предъявления по квазислучайному закону из рандомизированной последовательности букв. Случайные ассоциации, как мы обнаружили в предварительных опытах с регистрацией КГР, могут встречаться: например, слова _мрин_, _рзар_, _цоск_ среди других детерминированных буквосочетаний такой же длины при визуальном неосознаваемом предъявлении оказались статистически значимыми для 5 из 9 испытуемых. В этом случае уже можно заподозрить неслучайность события, но интерпретировать на уровне имеющегося категориального аппарата этимологию таких ассоциаций невозможно без специальных исследований, которых мы не проводили. Необычайно интересны и ценны эксперименты В.В.Налимова, выявившие архетипические зрительные образы, - возможно, имеются некие архетипические языковые корни? В русле гипотез такого направления также интересны представления о языке, изложенные известным русским поэтом Велимиром Хлебниковым (_Наша основа_), а также украинской писательницей Докией Гуменной в ее произведениях (_Родинний альбом_, Нью-Йорк, 1971, стр. 24-151; _Благослови мати!_, Нью-Йорк, 1966, стр. 80-85; Dokia Humenna. The past is flowig into the future. N.Y. 1978. Published by the Ukrainian Academy of Arts and Sciences in the U.S.) о связи архаичной символики, семантики с фонетикой в корнях слов различных европейских языков. Наименьшие средние показатели времени реакций и средние дисперсии оказались на нейтральные для данного контекста слова _стол_ и _стена_, бессмысленное слово _бсзакм_. Последнее было включено для контроля консистентности результатов. Слово _лукошко_ также оказалось для данного режима предъявления нейтральным, тогда как слово _окошко_ попало в семантический кластер слова _кошка_ (см.рис. 11) по времени реакции. Можно предположить, что при таком предъявлении дескрипторами слова являются первые 4-5 букв (звуков). На рис. 11 представлены результаты факторного анализа статистических параметров нормированных значений средних показателей времени реакции на осмысленные неосознаваемые слова по всем опытам с первым списком слов. Достоверные значения факторных показателей выделены. При факторном анализе методом экстремальных компонент все наблюдения сгруппировались в 5 факторов, среди которых можно отметить отдельный 3 фактор по слову _кошка_. Интерпретация других факторов на наш взгляд носила бы на настоящем этапе слишком произвольный характер из-за отсутствия достаточной информации о механизмах формирования неосознаваемых ассоциаций. По величинам показателей средних дисперсий времени реакций на осмысленные слова получены группировки, представленные на рис. 12. Наиболее общими выводами из эксперимента по моделированиюАЛЛИ могут быть следующие: 1) предложенная модель АЛЛИ адекватна решаемым задачам,поскольку достигнута практическая цель - получены реперные точки для последующих исследований; 2) данная экспериментальная модель позволяет изучать механизмы экстренного формирования АЛЛИ и иерархию доминирующих психосемантических матриц аналогично тому, как это описано в литературе (Виноградова О.С., Ушакова Т.Н., Раевский А.М.); 3) иерархии статистических результатов на группе добровольцев в целом соответствует результатам, ранее полученным упомянутыми авторами при осознаваемом предъявлении, но из-за применения прецизионных условий эксперимента и статистического анализа имеет значительно большую дифференциацию и предоставляет больший простор для дальнейших исследований и интерпретаций; 4) полученные реперные точки позволяют заменить общие представления об ориентировочных и оборонительных реакциях на семантический стимул на более детализированный аппарат категорий: а) алертизирующие стимулы (требующие при психосемантическом анализе большего когнитивного времени и вызывающие увеличение показателей времени реакций), эквивалентные стимулам ориентировочного поведения, повышающим уровень бодрствования и, в случае осознаваемого предъявления, активирующие внимание; б) стимулы, сильно подверженные влиянию контекста (сопровождающиеся большими средними дисперсиями показателей времени реакций); в) аверсивные или эскапируемые (ноцицептивные) стимулы сопровождающиеся статистически достоверными особенностями реагирования на неосознаваемые бессмысленные слова, следующие по порядку пар предъявления за данными стимулами, в сочетании с какими-либо статистическими особенностями реагирования на сами данные осмысленные стимулы); г) нейтральные или предпочитаемые в данном контексте стимулы (сопровождающиеся статистически наименьшими показателями времени реакций). Как известно, каждое слово выполняет две функции: обозначает определенный предмет или событие и является сообщающим фактором, относящим эти предмет или событие к определенной категории. Эта категория включает в себя большое количество ассоциативных связей внутри сложной семантической сети, которая актуализируется каждым конкретным воспринятым словом. Поэтому, предъявляя человеку какоелибо слово, можно ожидать от него не случайного реагировании, а закономерного, так или иначе связанного со значением предъявленного слова. На этом и основаны ассоциативные методы изучения семантических полей, описанные в литературе, равно как и разработанные нами методы психосемантического анализа, один из которых был использован при экспериментальном моделировании АЛЛИ. www.koob.ru В заключение данного раздела отметим, что в нашу задачу не входило исследование динамики искусственного АЛЛИ во времени и возможных его поведенческих проявлениях вне условий эксперимента (изменилось ли отношение к кошкам и пр.). Общими выводами для данной главы могут быть следующие: 1) реально создание средств психосемантического анализа на уровне завершенных технологических процессов, исключающих волевой контроль и участие сознания субъекта; 2) это реально и для исследований психики животных, но на имеющемся техническом уровне приходится ограничиваться косвенными моделями, использующими биогенные семантические сигналы, специально ослабляемые для возможности аналогизирования с неосознаваемым восприятием у человека; 3) такие средства впервые позволят исследовать истинные механизмы психосемантических расстройств, не опосредованные редактирующими и контролирующими функциями зон памяти, доступных пользователю (у человека - сознанию); 4) в эксперименте показано, что семантические сигналы,предъявляемые на уровне, недоступном пользователю, способны приводить к существенным изменениям состояния и поведения человека, из чего можно сделать предположение об их возможном участии в этиологии психических нарушений; 5) экспериментально выработаны первые статистические реперные критерии, пригодные для прямого измерительного исследования неосознаваемых сфер психики; 6) разработана первая экспериментальная модель акцентного локуса латентной информации, не основанная только на научении, а прямо использующая экстренную перестройку психосемантических матриц с присвоением им доминирующей значимости; 7) экспериментальная модель АЛЛИ может являться лабораторным эквивалентом реально существующих психосемантических расстройств, лежащих в основе психических нарушений или им сопутствующих. Исследования семантической памяти в норме и при некоторых психических нарушениях Как уже было упомянуто в предыдущей главе, ради сокращения времени обследования, при котором необходимо было предъявлять очень большое количество семантических стимулов, мы решили отказаться от традиционно используемых физиологических параметров - кожно-гальванической реакции и плетизмограммы, - и использовать для тех же целей психосемантического анализа более _быстрые_ параметры. Анализ литературы показал, что среди наиболее быстро развивающихся и быстро протекающих физиологических реакций максимально подходящими для наших задач являются вызванные потенциалы (ВП) головного мозга. Кроме того, по характеристическим временам привлекла внимание такая поведенческая реакция, как сложная зрительно-моторная реакция. Поскольку неизвестно было, позволит ли дисперсия данных параметров использовать их в качестве измерительного критерия для оценки реакции на семантический стимул, мы провели обширные предварительные исследования, в которых сопоставляли указанные параметры с традиционными и различным образом комбинировали при этом методы предъявления тестирующей информации и способы статистического выделения сигнала из _шума_. В результате сложилось несколько алгоритмических решений, в основу которых были положены три общих признака: элементы психосемантического анализа, неосознаваемый ввод информации и учет неосознаваемых ответных реакций. Под психосемантическим анализом мы подразумеваем активные методы исследования психики в противовес пассивным - анализу самоотчета, опросникам, контент-анализу речи и мн. др.Активными мы их называем потому, что они всегда включают специально организованное тестирующее воздействие в виде предъявления семантического стимула, который может быть осознаваемым или неосознаваемым. Реакция на стимул, которая и подлежит анализу, также может быть осознаваемой или неосознаваемой. К числу последних относятся физиологические реакции (за исключением специально выработанных осознаваемых физиологических навыков). Осознаваемыми обычно являются поведенческие реакции. Однако это не всегда так. Можно, например, измерять время реакции (ВР) нажатия на кнопку при предъявлении стимула, который маскирует ранее предъявленный неосознаваемый стимул. В этом случае можно ожидать некоторой модуляции времени реакции, величина которой будет определяться индивидуальной значимостью неосознаваемого стимула. При этом из вполне осознаваемой реакции будет выделяться ее неосознаваемый компонент. Именно эта гипотеза и легла в основу методов компьютерного психосемантического анализа (КОПС), которые в различных вариантах применяются нами как для исследовательских целей, так и для клинической и прикладной психодиагностики. Экспериментальная модель акцентного локуса латентной информации (АЛЛИ) дала нам, кроме уверенности в правомочности использования времени сложной зрительно-моторной реакции в качестве измерительно-информационного критерия, еще и конкретные реперные признаки, позволяющие разносить www.koob.ru ответные реакции в семантическом пространстве таким образом, чтобы получить иерархию сфер значимости, определить возможные АЛЛИ и интерпретировать это в категориях мотивов, интра- и интерпсихических конфликтов. Известно, что первые исследования _психического_ компонента при различении электрокожных сигналов справа и слева проведены еще в прошлом веке. Обзор этих работ проводит в своей монографии Е.И. Бойко, подробно описывая результаты ассоциативного эксперимента Юнга, при анализе которых было обнаружено, что время реакции обычно удлиняется при предъявлении эмоционально значимых слов. Кроме того, если нейтральные слова следовали непосредственно за эмоциональными, то время реакции на них также удлинялось (в эксперименте по моделированию АЛЛИ мы получили схожие результаты). Юнг назвал это явление персеверацией, что было использовано им для развития представлений о _комплексе_ как о сложной совокупности аффективно связанных ассоциаций, погруженных в неосознаваемую психическую сферу. В. Вундт считал, что _чувство есть реакция центральных функций сознания, т.е. апперцепции, на отдельные переживания в сфере сознания_. В наше время уже говорят и о неосознаваемых эмоциях. Эволюция взглядов определяется эволюцией технологий. Как только появились средства ввести в семантическую память информацию, минуя сознание, и как только это выявило огромное поприще для исследований, вновь ожила потребность в создании аппарата понятий. Например, имеем ли мы дело с эмоциями, когда вводим информацию на неосознаваемом уровне? Л.Г.Воронин и В.Ф.Коновалов считают, что неосознаваемыми воздействиями можно существенно изменить эмоциональное состояние субъекта. Но ведь, как мы уже рассмотрели при первоначальном анализе литературы, семантическую информацию можно вводить не только минуя сознание, но и отключив его! При этом семантические посылки будут вызывать закономерные ответные реакции. То есть, семантическая память функционирует и независимо от сознания. А раз нет сознания, то уместно ли говорить об эмоциях? Вслед за чрезвычайно оригинальной и продуктивной _информационной_ теорией П.В.Симонова в соответствии с нашими концептуальными моделями, можно описать эмоцию как доступный пользователю (сознанию) дискрет состояния, эквивалентный ключевым элементам конкретной психосемантической матрицы. При этом, будучи компонентом адресно-командного кода, такой дискрет может быть обнаружен и использован для идентификации других элементов кода совершенно независимо от сознания: минуя его или при отключенном сознании. Сознание выполняет роль коммуникатора, позволяющего пользователю выбрать то или иное решение из множества, руководствуясь при этом не внутренними приоритетами отдельных матриц, а сообщениями от других коммуникаторов, т. е. социальными интеракциями. В этом случае эмоции являются сигналами приоритетов отдельных поведенческих программ. Вне сознания,понятие _эмоция_ эфемерно. С операциональной точки зрения удобнее пользоваться представлением о дискрете состояния как о совокупности мгновенных значений основных жизненных функций, в сочетании с которыми семантической памятью была воспринята информация. Отсюда вполне ясно, почему, восстановив некоторое состояние, мы при этом оживляем и воспринятую ранее в этом состоянии информацию (диссоциированное обучение, односеансовое обучение, обучение на фоне эмоциональных состояний). Причем, судя по данным литературы, чем ближе воспроизводимое состояние к тому, на фоне которого вырабатывали навык, тем эффективнее он воспроизводится. Предъявив семантические элементы, эквивалентные сформированной на данном дискрете состояния психосемантической матрице, мы можем актуализировать и состояние. В этом случае при наличии сознания возникает эмоция. Точность воспроизведения всей данной матрицы будет определяться в обоих случаях количеством используемых элементов ее кода. Подобными упрощенными рассуждениями мы рискуем навлечь на себя обвинение в лапидарности, поэтому еще раз напомним, что упрощения необходимы для ограничения уровня концептуализации минимально достаточным для построения эффективных экспериментальных моделей и создания инструментальных средств исследования. Средние значения простой сенсомоторной реакции, например, в виде нажатия на кнопку при предъявлении недифференцированного зрительного стимула, колеблются в очень широких пределах: от 100 до 1500 мсек. На величину простой реакции оказывают влияние многие факторы. Так, например, показано, что в зависимости от наличия альфа-ритма в ЭЭГ среднее время реакции возрастает до 275. 22 мсек в сравнении с 203. 67 мсек у тех же испытуемых при отсутствии альфа-ритма (Adler, Sifft). С альфа-ритмом ЭЭГ связывают время реакции и Ю.Г. Шпатенко и В.В. Даниловцев: чем выше индивидуальная частота альфа-ритма, тем короче латентные периоды простых сенсомоторных реакций и реакций выбора из двух альтернатив. В.П.Латенков и Г.Д.Губин показали, что время реакции, подчиняющееся динамическим флуктуациям, связанным с циркадным ритмом, под действием алкоголя приобретает совершенно новый ритм - гиперкимический (возрастают амплитуды трех- и четырехчасовых колебаний). Существуют и иные механизмы формирования времени реакции. Так, при постукивании по электрической кастаньете в ритме метронома при интервалах 0.3 - 0.5 сек. ритм реакций определялся не www.koob.ru альфа-активностью мозга, а статистическим _белым шумом_, а у лиц, тренированных в области искусственно изменяемых состояний сознания - _шумом_ 1/F (Mushra и др.) На время реакции влияет также место предъявления стимула в ожидаемом поле (и, видимо, характер сканирования букв на устройстве предъявления) , а также предварительная установка глаза на цель (Fisher, Rogal). Rockstroh и др. у 20 человек, обученных с помощью обратной связи изменять величину и знак медленного потенциала головного мозга, определяли время реакции выключения акустического белого шума, предъявляемого на фоне либо негативной, либо позитивной фазы медленного потенциала. Оказалось, что на фоне отрицательной фазы время реакции в среднем меньше на 1З мсек, что, по мнению авторов, отражает преднастройку к действию. Поскольку процесс различении сигналов имеет непостоянную скорость и протекает в течение 1000 мсек, т.e. интервала, равного периоду альфа-веретена ЭЭГ, существенное влияние на конечную скорость этого процесса оказывает количество символов в стимуле (Бовин В.Г.). В обзорной работе Elsass приводит данные измерений времен реакций в различных ситуациях и делает вывод о преимущественной информативной ценности этих измерений для определения дисфункции мозга. Огромное влияние на время реакции оказывает операторская мотивация - заинтересованность испытуемого как можно быстрее нажать на кнопку при появлении стимула и т.п. Э.А.Костандов и Ю.Л.Арзуманов показали, что в условиях повышенной мотивации, когда испытуемый стремился как можно быстрее нажать на кнопку , чтобы избежать электрокожного удара и получить награду, время реакции значительно сокращалось. При этом в области вертекса наблюдали сдвиг медленного постоянного потенциала. Srebro предъявлял на фоне _шума_ в течение 34 мсек. лица или геометрические образы и цифры в течение 1.7 мсек. и регистрировал вызванные потенциалы и время реакции. Пространственно-временные характеристики ВП различались в зависимости от предъявления лиц или геометрических фигур. Наибольшая амплитуда ВП, независимо от полярности, отмечалась в височных отведениях. Экстремум кривой ВП (206 мсек) при предъявлении лиц был на 196 мсек. ранее времени реакции. Э.А.Костандов и Т.Н.Важнова не обнаружили корреляции между латентным периодом компонента Р300 и временем реакции на зрительный стимул. Амплитуда данного компонента в вертексных отведениях была выше, чем в затылочных. А.Р. Шарипов обнаружил, что возрастание времени реакции в задачах, сопряженных с необходимостью различения императивного стимула, сочетается с усилением ранней негативности в теменно-центральных отделах и со снижением амплитуды N 100. Кок с соавт. показали , что время реакции и параметры вызванной активности меняются в зависимости от того, в каком полуполе зрения предъявляли стимул, что авторы объясняют асимметрией сенсорных входов в разные полушария мозга. Пространственно-временная организация негативных компонентов ВП на зрительный стимул в сочетании со временем реакции исследована В.П.Рожковым, который связал уменьшение времени реакции с предварительным развитием ВП в центральной и затылочной областях. Близкие данные приводят А.А.Пирогов и И.Месарош, показавшие, что по мере становления навыка нажатия кистью руки альфаактивность в световых зрительных потенциалах после поздних компонент в окципитальных отведениях синхронизируется. Анализ литературы по исследованиям времени реакции создает впечатление, что этот параметр в силу его относительной _быстроты_ целесообразно использовать в психосемантических методах. Среди других связанных с событием реакций наиболее быстро развиваются во времени вызванные потенциалы головного мозга, обзоры исследований которых можно найти в работах Л.Р.Зенкова и М.А.Ронкина,А.М.Иваницкого, В.Л.Татко.Компонент ВП Р300 рассматривают как составляющую ориентировочного рефлекса, идентичную кожно-гальванической реакции (Schandry и др.) и коррелированную с релевантными задаче стимулами (Костандов Э.А.). Остановимся более подробно на тех работах, которые имеют непосредственное отношение к решаемым нами проблемам. Stradburg и др. у 15 испытуемых регистрировали связанные с событием потенциалы, возникавшие в ответ на предъявление в течение 50 мсек набора из 12 букв. Задание сводилось к необходимости нажатия на кнопку или определении наличия в предъявляемой совокупности букв Т и F. Поскольку компонент М2 всегда обнаруживался при выполнении задании, а компонент Р3 - только при правильном его выполнении, авторы сделали вывод о связи М2 с процессом категоризации стимула, а Р3 - с оценкой принятого решения. Однако при анализе таких работ следует иметь в виду, что на скорость физиологических реакций в таких случаях могут влиять недостаточно учитываемые многими исследователями факторы. Применительно к данным Stradburg можно предположить, что имело место влияние знакомости слова по его лексическим характеристикам (Flowers J.Н., Lohr D.J.), чего авторы не учли. Burgess также показал, что априорное знание (вероятностная категоризация при антиципации) существенно улучшает качество www.koob.ru обнаружения сигнала на уровне _шума_. Автор уподобляет этот процесс стратегии Байеса. Повторное предъявление слов списка или опознание слова, близкого по смыслу к ранее предъявленному, приводит к укорочению времени реакции и увеличению амплитуды N400 (Rugg). На процессы, в большинстве случаев описываемые как нечто однозначное, например, ВП в ответ на вспышку, на самом деле влияет очень большое количество факторов: не только значимость стимула и предшествующее знание о нем, но и текущее функциональное состояние. Как зрительные, так и слуховые ВП зависят от уровня внимания (Collet, Duclaux) и когнитивной сложности решаемой задачи (Frederico). Последнее открывает широкие перспективы для исследований интимных различий семантических стимулов в связи с одаренностью, способностями, когнитивным стилем (Frederico, Braun, Baribeau). Вызванные потенциалы используют для определения индивидуальных различий в процессе усвоения новых идей (Federico), для оценки степени нарушении сознания (Zettler, Кnebel), при изучении нарушений когнитивных функций у больных шизофренией (Кoukkou, Buttmann) и мн.др. Н.А. Аладжалова и С.В.Квасовец показали, что в потенциалах головного мозга присутствует сверхмедленный ритм, который совпадает с колебаниями эмоционального состояния. А эмоциональные сдвиги, как и колебания внимания, при решении вербальных и пространственных задач существенно изменяют электрографические характеристики мозга (Балабанова В.А., Кудинова М.П., Мыслободский М.С., Лутин В.П., Николаева Е.Е., Мачинская Р.И.). Но ведь медленные колебания потенциала могут модулировать более быстрые и, кроме того, они сами развиваются при предъявлении значимого стимула (Костандов Э.А., Арзуманов Ю.Л. ) А.М.Иваницкий с соавторами пишут, что для _адекватного восприятия слабо различающихся по интенсивности вспышек света необходима стабильность условий, в которых происходит восприятие. Одним из этих условий является, видимо, постоянство направления в сдвиге потенциала коры_. На связь медленных колебаний с процессами активации внимания указывают многие авторы (Илюхина В.А., Кожушко Н.Ю., Швинд И. и др., Коган Е.А). Перемещения людей в новые климатогеографические условия, приводящие к развитию медленных колебаний биоритмов, неодинаково влияют на фиксацию и воспроизведение эмоциогенных и нейтральных слов (Ильюченок Р.Ю. и др.). Известно, что медленные колебания межполушарной активности отражают множество быстрых реакций и состояний при когнитивных процессах (Орбачевская Г.Н., Сербиненко М.В.). Медленные процессы (условная негативная волна)способны существенно искажать форму Р300 (Ruckin E.A.). Роль медленных процессов в субъективной переработке сенсорной информации для многих исследователей неоспорима (Филимонова Т.Д.), а Heider и др. вообще пытаются объединить в единое целое вызванные потенциалы с латентностью до 300 мсек,условные негативные отклонения и волну ожидания. Elton также обнаружил корреляцию между условным негативным отношением и параметрами ВП в ответ на обусловленное инструкцией нажатие на кнопку при появлении акустического стимула у здоровых и у больных психозами. При наличии альфа-ритма порог восприятия зрительного стимула и латентный период реакции были больше, чем при десинхронизированной ЭЭГ (Radil и др.). Регистрируя при этом плетизмограмму полового члена, авторы установили, что развитие сексуального возбуждения при предъявлении порнографических образов коррелировано с амплитудой Р300. Предположение о том, что на форму Р300 будет влиять то, в какую фазу альфа-волны ЭЭГ был воспринят семантический стимул, не подтвердилось (Reuter, Linke, 1987), зато существенно влияли вероятностные характеристики стимула (Bjscj и др.). Но при слиянии ВП за счет наложения друг на друга при быстром предъявлении стимулов возникает реакции усвоения или ответ устойчивого состояния (Cammann, Girov), который, по нашему мнению, может быть использован как коррелят психосемантических процессов. Процесс обучения при предъявлении зрительного стимула, подкрепляемого словами _хорошо_ или _плохо_ в зависимости от оценки определяемой величины микроинтервала времени, сопровождается изменениями амплитуды Р300 (Костандов Э.А. и др.). Ранее Э.А.Костандов показал, что если подкрепляющий раздражитель эмоционально значим и осознается, то отмена подкрепления приводит к существенному возрастанию вызванного ответа. Швегждас А. и др. показали, что при антиципации в виде принятия решения о характере предполагаемого стимула (что могло иметь место в ситуациях, описываемых в двух последних работах) могут быть модулированы и более ранние компоненты ВП: в затылочных отведениях амплитуда Р118 - N 162 и N164 - Р226 возрастала в случае несовпадения ожидаемого и предъявляемого стимула. Э.А. Костандов и др. обнаружили, что амплитуда РЗОО возрастает при правильной идентификации микроинтервала времени между стимулами. В работе Б.И. Кочубей на близнецах показано, что генотип существенно влияет в ситуации вызванной ориентировочной реакции на амплитуды КГР, N1000 и P180. При этом около половины вариативности амплитуд обеспечивается влиянием условий обитания. Dincheva и др. обнаружили у интровертов, в отличие от экстравертов, снижение амплитуды условной негативной волны в переднемозговых отделах при отвлечении внимания от операторской деятельности. Г.А. Элькиной и Я.А. Васильевым получена прямая зависимость между увеличением времени правильных ответов при запоминании стимулов в кратковременной памяти и синхронностью потенциалов www.koob.ru височных областей. Заметим попутно, что большинство методов определения синхронности, например, способ С.В. Квасовца и О.О. Суханова заключающийся в определении синхронности фаз волн ЭЭГ, не всегда удовлетворительно решают задачу выделения сигнала из _шума_ при условии предъявления семантического стимула. Кроме того, в этих случаях вступают в игру _коварные_ правила статистики: _для устранения чисто случайных помех применяется хорошо разработанный, классический аппарат математической статистики. На его основе определяются такие вероятностные характеристики, как средние величины, дисперсии, вероятности и т. д. В присутствии же помех, которые создаются сознательно, найти указанные характеристики классическими статистическими методами не удается. Это объясняется тем, что классические статистические методы эффективно применяются в условиях неопределенности, которую можно устранить при достаточно больших и представительных выборках. Между тем... к случайным помехам добавляются помехи, которые тем или иным образом _портят_ саму выборку и увеличивают неопределенность настолько, что нарушаются условия применения известных статистических методов_ (Симонов П.В., Анисимов С.А.). Hashcke предлагает основываться на теории функциональных систем и применять статистические методы для выделения реакции. Попытки математического моделирования существующей в реальных экспериментах вариабельности ответных реакций ограничиваются необходимостью выбора только нескольких _рисков_ из множества (Bloxom, 1985), тогда как реальная ситуация дает такое множество помех, что их и перечислить невозможно.Это и приводит к разногласиям в литературе. Э.А.Костандов и Ю.Л. Арзуманов прямо пишут, что вызванные потенциалы у каждого испытуемого в разные дни исследования были разными и лишь в одном случае устойчивыми. Авторы при этом предъявляли в течение 200 мсек стимулы равной длины с интервалом 5 сек и усредняли по 50 реализаций на вертексе и затылке. Эмоционально значимые стимулы в затылочных отведениях давали большую, чем нейтральные, амплитуду Р300 с меньшим латентным периодом. У двух из десяти испытуемых эта амплитуда была, наоборот, меньшей, но в вертексе отличий не было. Эти же авторы приводят аналогичные результаты и в другой работе. _Существование нескольких типов колебания Р300..., которые различаются по амплитуде, топографии, ЛП, специфической связи с экспериментальными переменными, может отражать различные варианты перестройки межсистемных отношений...Такое объяснение функционального значения Р300 не только устраняет противоречивость многочисленных психологических _коррелятов_ этого колебания, но и позволяет понять невозможность чисто нейрофизиологического (в терминах возбуждения или торможения локальных генераторов) объяснения феномена Р300" (Александров И.О., Максимова Н.Е.). Отсюда понятны непрестанные попытки многих исследователей как-то стандартизовать и унифицировать электроэнцефалографические измерения (Домбакян Х., Lesser). На различия в реакциях, получаемых с затылочной и лобной коры, указывают А.М .Иваницкий и И.А. Корсаков. Даже мысленные представления об увеличении яркости светового стимула приводят к возрастанию амплитуды компонентов ВП (Пучинская Л.М.). Однако отдельные авторы могут по совокупности электрических процессов определять семантические характеристики стимула (Весhtereva N.P. и др.). Но, поскольку электрографические реакции мозга всегда индивидуальны (Бодунов М.В.), другие авторы считают невозможным оценивать психологический статус индивида по его физиологическим характеристикам (Сох). Другие, напротив, предлагают по спектру мощности ЭЭГ дифференцировать преступников (Наrpur, Farwell и Donchin выявляли виновных среди подозреваемых по амплитуде Р300). Ztller считает, что для задач, требующих высокой вовлеченности когнитивных процессов, характерно наличие доминирования частоты 10 Гц в альфа-ритме правой затылочной области. Иные результаты в подобном исследовании получил В.В. Лазарев. Увеличение перцептивной нагрузки в экспериментальной модели, имитирующей действия оператора воздушного флота, путем увеличения числа распознаваемых на дисплее объектов от 4 до 8, приводило к увеличению времени реакции выбора и снижению амплитуды Р300 (Israel). С интервалом 8 сек. и экспозицией 300 мсек. 21 студенту Radilova и др. демонстрировали эротические и индифферентные слайды. Волна Р300 в ответ на эротические слайды всегда имела большую амплитуду, чем в ответ на световые вспышки даже на фоне сексуального возбуждения, устанавливаемого по плетизмограмме пениса. Влияние отрицательных эмоциональных переживаний проявляется и описано разными авторами, например, М.Н. Ливановым и Н.Е. Свидерской при топоскопии синхронных биопотенциалов мозга. Р.О. Шостакович и Т.Н. Рещикова считают, что отрицательные эмоции вызывают задержку в центральном звене когнитивных процессов, где происходит процесс принятия решения. Очень подробно в экспериментальных моделях с применением транквилизаторов изучали влияние эмоционально значимых слов на ВП А.В. Вальдман с соавторами. Ими было показано, что транквилизаторы не нарушают восприятие эмоционально значимых слов, но изменяют характер реагирования. Нашим задачам близка также полярная кофеин-диазепамовая модель _Я_, которую Heinze и др. предложили для исследования влияния условного негативного отклонения на текущие электрографические процессы. Amabile и др., подробно изучили www.koob.ru динамику условной негативной волны как коррелята прицельного внимания к стимулу на фоне действия фенамина и диазепама, а Simson и др. изучали условную негативную волну как коррелят ожидания стимула. Установлена высокая положительная корреляция между фазами условной негативной волны и спектром мощности ЭЭГ (Mantanus и др.). В обзорной работе Timsit, посвященной анализу всех медленных (с латентным периодом более 200 мсек) связанных с событием потенциалов, автором сделан вывод о том, что все эндогенные потенциалы крайне неоднородны у каждого индивида, различны у разных индивидов и подвержены сильным влияниям психической патологии и возраста. У детей вообще характеристики ВП при решении задач различения образов отличаются от таковых у взрослых (Kok, Roolijakkers). Даже у человекообразных приматов характеристики вертекс-потенциалов (N125-Р225) связывают с когнитивными процессами (Boysen, Bernston). В опытах на обезьянах была установлена идентичность Р300 таковой у человека и обратная зависимость его амплитуды от вероятности появления сигнального раздражителя на фоне нейтральных стимулов (Arthur, Starr). Связанный с событием потенциал, возникающий после сочетания акустического и электроболевого воздействия у крыс, идентичен таковому и без подкрепления электрическим током (Hurlbut и др.), что показывает принципиальную возможность и на крысах модифицировать семантические поля аналогично методу Виноградовой-Эйслер или подобно тому, как это делали мы при экспериментальном моделировании АЛЛИ. Путем придания сигнального значения вспышке света на крысах были обнаружены сниженные значения амплитуд ВП до 200 мсек. латентности, что, по мнению авторов, свидетельствует о существовании специфической семантической фильтрации уже на уровне сенсорных реле (Wilke, Dubowsky). В связи с этим упомянем работу И.Н.Крылова с соавторами, в которой также высказывается предположение о существовании простейшей формы эмоционального реагирования уже на уровне старта-реакции, оцениваемой по величине мигательного рефлекса и Ррефлексу. У подростков 14-15 лет амплитуда N360 оказалась наиболее зависящим от семантики стимула показателем (Богина Е.В.). Из обзора Кutas, Нillvard, работы Boddy также видна возможность использования ВП в качестве индикаторов селекции и классификации стимулов. При внимательном анализе литературы видно, что даже те работы, которые включают нормативные данные по характеристикам ВП на недифференцированный световой стимул (Lowitzsch), фактически вынуждают исследователя самому вырабатывать эти нормативы. Например, Regan и Spekreijse в обзоре возможностей использования ЕД для исследования зрения подчеркивают значительную вариабельность параметров, ограничивающую область их применения. Molfese считает, что в характеристиках ВП не отражаются коннотативные свойства слов, несмотря на приводимые литературные ссылки с противоположными мнениями. Тем не менее, отдельные авторы уверенно постулируют соответствие определеной N100 в сочетании с Р300 определенным типам когнитивных реакций (Pitchard и др.), а другие по тонкому компонентному составу Р300 характеризуют внутримозговую оценку предстоящего задания по различению стимула (Ruckin и др.). Erwin установил, что восприятие двусмысленностей с различением их на уровне лексики отражается в компонентах с латентными временами 45 и 488 мсек, а на уровне глубокой семантики - З5О мсек. Большую амплитуду и меньший латентный период Р300 при определении среди списка слов тех, которые ранее уже были предъявлены, обнаружили Johnson и др., и для случая малодифференцированных стимулов - Renault, Lesevre. Ullsperger и др. считают амплитуду Р300 показателем сложности решаемых задач. Наряду с вопросами исследования познавательных и речевых ВП, в обзоре Lehmann, Skandies большое внимание уделено влиянию на характеристики ВП физических факторов - не параметров стимулов, а условий наложения электродов; рассмотрены также условия и ограничения применения многомерной статистики. Brandies, Lehmann идентифицируют связанные с событием и вызванные потенциалы и определяют их экстремумы как фазы, совпадающие с пиками той или иной когнитивной активности. Авторы показали, что не только и не столько Р300 является характеристикой семантической значимости стимула, сколько пространственное распределение ВП. Neville показал роль N400 как идентификатора семантически нелепых слов в ряду других слов, подчеркнув, что идентифицируется именно бессмысленное для данного контекста слово, а не его графическое или грамматическое искажение. Besson также проверял гипотезу об N400 как показателя рассогласования в ряду стимулов. При этом предъявляли осмысленную фразу с периодическим включением в нее осмысленного, но нелепого для всей фразы слова. Кроме того, предъявляли ряд закономерно изменяющихся геометрических фигур, а также музыкальные гаммы. В двух последних вариантах использовали _нелепые_ стимулы аналогично тому, как это делали в первом варианте. Изменения амплитуды N400 были обнаружены только в первом варианте, когда как во всех остальных возрастала амплитуда Р300. Почти такие же результаты получили Shappell и др. Они установили, что N400 изменяется только при семантическом, а не физическом рассогласовании в ряду стимулов. Однако в этом явлении не www.koob.ru исключено участие ожидания стимула (Besson). Но в другой работе мы видим противоположную точку зрения: Bertin связывает наибольшую амплитуду N400 при предъявлении бессмысленных слов в ряду именно с отсутствием предварительной семантической информированности. Он же обнаружил при этом возрастание времени реакции. Отметим, что Kramer и др. показали,что в лобных долях негативность сохраняется в течение 1400 мсек. после стимула, инициирующего потребность в анализе рассогласования стимула с другими. Многие авторы при семантической категоризации вербальных стимулов определяют и более поздние позитивные компоненты ВП с латентными периодами 500-700 мсек: Polish, Bentin и др. В обзорной работе Наlgren и Smith на основании анализа 77 источников делают вывод о том, что N400 отражает процесс консолидации энграммы, связанный с активизацией семантических цепей. В экспериментах Neumann испытуемые должны были различать осмысленные трехбуквенные аббревиатуры от бессмысленных путем нажатия на ту или иную кнопку. При этом наблюдали большую амплитуду и меньший латентный период Р300 при идентификации семантических аббревиатур. Neumann обнаружили линейную связь между амплитудой Р 300 и степенью вовлеченности когнитивных процессов в анализ информации. Как мы уже упоминали ранее, вызванные потенциалы обнаруживаются во сне и, как казуистика, даже у больных в состоянии клинической смерти с наличием _изоэлектрической ЭЭГ_ (Pfurtscheller и др). Акустические ВП, особенно их компонента N20, сохраняются вплоть до смертельного исхода (Weerd, Groeneveld), а неспецифическую электрическую активность головного мозга регистрировали на протяжении 168 часов после клинической смерти (Grigg и др.). Различны ли ВП в этих состояниях в зависимости от различий семантики стимула? Имеющиеся данные расплывчаты. Для детального изучении механизмов семантической модуляции негативных и позитивных волн ВП существенно то, что скополамин избирательно устраняет компонент Р1 слуховых ВП, не затрагивая N1 и Р2 (Hammond и др.). При реализации поведения (условного рефлекса) возникает сложная интерференция зрительных и сенсомоторных вызванных потенциалов (Шульгина Г.И.). О последних полная информация имеется в монографии Т.Ф.Базылевич. Centa и Jones решали и своей работе вопрос о том, являются ли когнитивные процессы и их влияние на психофизические реакции детерминистским или же вероятностным обучением и пришли к выводу о правомерности первого предположения,что у нас вызывает серьезные сомнения. Возможность влияния на процессы селективного внимания у человека путем введения налоксона также была использована для изучения компонентного состава ВП (Аrnsten и др. 1983). Как мы видим, наибольшее число работ свидетельствует в пользу наибольшей информативности Р300 и N400 в вертексе и затылочных отведениях. Это справедливо для случая семантических и физических (недифференцированных) стимулов, предъявляемых выше порога осознания и заведомо выше порога восприятия. Что же происходит, когда стимулы предъявляют в условиях, которые исключают осознание их смысла? Возникают ли при этом какие-либо связанные с событием потенциалы и происходит ли какаянибудь модуляция перманентных электрических процессов? Laming считает, что область сенсорного анализа включает неосознаваемую стадию перцептивного процесса, вследствие которой из сенсорного шума рецепторов выделяются границы признаков стимула. Н.В. Финкель в обзоре литературы (1986) приходит к мнению о связи параметров ВП на стадии неосознаваемого сенсорного анализа с процессами сличения данного стимула с уже имеющимися от предыдущей стимуляции энграммами. В работе Schwartz, Rem в строгих экспериментальных условиях проверяли данные других авторов о кодировании вызванными потенциалами неосознаваемого восприятия стимулов и отвергли эту гипотезу. Среди подвергнутых критике оказалась и работа H.Shevrin, Fritzler, которая в 1986 году явилась основополагающей для дальнейших изысканий в области вызванных потенциалов на неосознаваемый стимул. Авторы писали: _эффекты подпорогового восприятия кодируются усредненными вызванными потенциалами... Это обуславливалось очень короткими вариациями предъявлений стимулов с помощью тахистоскопа. В этих случаях позитивный компонент вызванных потенциалов с латентностью 160-250 мсек .позволял различать два _подпороговых стимула_ (там же, с.295). Через 1О лет Shevrin (в 1978) по прежнему настаивал на том, что усредненные вызванные потенциалы и подпороговая активация концептуальных и семантических (сlang) ассоциаций отражают динамику неосознаваемых когнитивных процессов. Schwartz и Shagass и ранее высказывали сомнения в правомерности использования физиологических характеристик для изучения подпорогового восприятия. Это не помешало Г. Шеврину создать в 1985 году психосемантический алгоритм, близкий по принципиальным характеристикам к разрабатываемым нами. Далее он будет подробно описан. Сheesman, Merikle проверили гипотезу о том, что зрительные стимулы, предъявляемые на уровне ниже порога осознания, подвергаются семантическому анализу. В качестве границы между осознаваемым www.koob.ru и неосознаваемым предъявлениями использовали, как и многие другие исследователи, субъективный отчет испытуемого. Эксперименты по типу теста Штрупа (красный цвет обозначается зелеными буквами как _красный_ (Vorberg) показали, что в обоих случаях стимулы воспринимаются, но семантический анализ с использованием вероятностной стратегии применяется только к надпороговым стимулам. Теоретический анализ концепций из области взаимоотношений осознаваемого и неосознаваемого приводит О.С. Адрианов. На таком же уровне находится попытка Robertson описания того, что в отечественной литературе именуют семантическими полями, предпринятая с целью создания статистической меры для оценки ассоциативных связей между словами из одного списка. Ноlender в большом (297 источников) обзоре спрашивает: возможна ли активация семантической памяти неосознаваемым стимулом без последующей сознательной идентификации значимого стимула? На основании анализа зрительной маскировки, парафовеального прослушивания, дихотического предъявления и др. основных направлений в исследовании неосознаваемого восприятия он утверждает нет, невозможна! Однако известно, что с помощью неосознаваемых эмоциогенных стимулов и суггестий можно не только и не столько модулировать эмоциональное состояние человека, но даже и обучать его (Воронин Л.Г., Коновалов В.Ф.; Петрусинский В.В.). Убедительное доказательство этого мы можем найти в работе Roth е.а.(1988), в которой предъявляли на подпороговом уровне (в течение 6,4 мсек) существительные немецкого языка с интервалом в 2 сек по 5-12 раз. Опознание стимулов на уровне субъективного отчета не было возможно, но через незначительное время происходило _самопроизвольное вспоминание_. При величинах интервала между словами, не превышающих 2 секунд, наблюдали линейную зависимость между величиной межсловного интервала и количеством идентифицированных слов. В лобных долях Р200 и N400 уменьшались при идентификации слов, что авторы объясняют оживлением предыдущего опыта о стимуле. Предполагают наличие в таких условиях прямого доступа в долговременную память, что отражается в характеристиках вызванных потенциалов. При зрительной маскировке наиболее эффективным, по косвенным данным (Dixon), является межстимульный интервал порядка 100-200 мсек. Обзор данных по поводу техники неосознаваемого ввода и его физиологических коррелятов можно найти в известной монографии этого же автора. Л.Г. Воронин и др. полагают, что процессы неосознаваемой и осознаваемой психической деятельности обеспечивают независимое формирование реакций на стимулы даже одинаковой природы. Э.А. Костандову и Ю.Л. Арзуманову удалось показать, что Р300 в ответ на неосознаваемое эмоциональное слово диффузно возрастает в обоих полушариях и симметричен. Впоследствии отмечается односторонняя активация правого полушария. Авторы считают, что правое полушарие играет преимущественную роль в корковой организации безотчетных эмоций. Интеграция эмоциональных реакций проходит в лимбической системе (Костандов Э.А. и др.). Еще в 1970 г. Э.А.Костандов писал: _Словесные раздражители, сигнализирующие о конфликтной ситуации, по-видимому, в определенных случаях (например, в наших опытах с очень короткой экспозицией) могут вызывать возбуждение временных связей, образованных с участием лимбической системы, без активации связей в неокортексе. Это приводит к тому, что активируются гипоталамические и стволовые механизмы оборонительной и ориентировочной реакций без осознания раздражителя, вызвавшего эти реакции_. Уже в 1972 г. эта гипотеза была подтверждена (Костандов Э.А., Арзуманов Ю.Л. Затем Э.А. Костандов в 1984 г. показал в эксперименте , что влияние неосознаваемых эмоционально значимых стимулов может приводить к развитию неосознаваемых эмоциональных сдвигов и сопровождается изменениями вызванных потенциалов. Впоследствии автор объяснил именно этим развитие неприятных беспричинных эмоций. Обзор работ в области взаимоотношении сознательного и бессознательного можно найти в работе В.С.Ротенберга (1978). Обзор 185 источников литературы в области тахистоскопического предъявления зрительных стимулов (Kitterle, 1986) показал, что, чем далее от фовеа располагается стимул, тем менее вероятно его обнаружение. Кроме латерального тахистоскопического (Sergent), для неосознаваемого зрительного воздействия используют явления маскировки как зрительной (Неуег, Вriand), так и акустической (Widin и др.). Мы не будем подробно останавливаться на способах ввода неосознаваемой информации, так как они хорошо описаны в соответствующей литературе. Отметим лишь, что мало кто из исследователей в этой области учитывает взаимовлияния более чем пары стимулов (Брудный А.), что в принципе необходимо при постановке психосемантических методов как приема, позволяющего установить особенности категоризации и иерархии семантических сфер (см. Петренко В.Ф., 1988; Шмелев А.Г.; Shaffin, Herrmann; Giblin). Иными словами, хорошо развитая в настоящее время область вывода неосознаваемой информации совершенно никак не сопрягается с проблемами психосемантического анализа. www.koob.ru Семантическую память моделируют математическими (Yokoi, Saito; Masui, Lumsden,) и экспериментальными (Eysenk, Eysenk; Falizki, Monieta; Muthig, Ulrich) моделями, имеющими то или иное прикладное значение. Однако, как было показано в предыдущих главах, средства психосемантического анализа только еще начинают развиваться и в основном - в области методов многомерного шкалирования, таких как решетки Келли. Среди попыток исследовать семантическую память объективными физиологическими или поведенческими методами, о которых уже было много написано в предыдущих главах, следует упомянуть нейрофизиологические методы. В.Н. Малышев показал реальность существования вербальных специфических паттернов мультиклеточной активности, коды которых, по его мнению, и составляют семантические поля. Впоследствии Н.П. Бехтерева и др. существенно развили это направление. Общетеоретический анализ функциональных состояний мозга как эквивалентов языковым значениям приводит также С.А. Герзон. Оперируя понятием _семантическая память_, одни авторы (Потемкина И.П.) используют его только как средство анализа языковых значений, другие пытаются понять механизм функционировании семантической памяти. Так, Л.Т. Потапова и Л.Р. Зенков считают, что в сфере мышления действуют символическая и иконическая знаковые системы. Первая оперирует знаками-образами, обладающими признаками обозначаемых предметов, иногда сам предмет является собственным знаком. Вторая оперирует знаками-символами, связь между знаками и предметами носит конвенциональный, договорный характер. Это - знаки и символы естественного и специального языков. Для иконической системы характерно оперирование целостными комплексами пространственных образов, симультанность синтеза, континуальность и аналоговость, свобода в комбинации знаков, многозначность и независимость от логики вербального языка. Для символьной семантической системы характерно оперирование дискретными смысловыми единицами на основе сериального, последовательного типа синтеза. Ясно, что, получив инструмент для исследования семантической памяти, можно существенно продвинуться и в области диагностики, и в области психокоррекции. По меткому выражению Р.А. Зачепицкого, психоанализ испытывает старческий кризис, а объективные методы еще в пеленках. Тем не менее, попытки сочетать достоинства того и другого предпринимались. Так в 1986 г. был разработан способ диагностики алкоголизма, в котором отслеживали электроэнцефалограмму больного на фоне предъявления совокупностей слов, характеризующих различные семантические сферы значимости. Оказалось, что на словах алкогольного семантического поля мощность спектра при Берг-Фурье анализе достоверно выше, в том числе и вне похмелья (Бобров А.Е.). Уже упомянутые ранее H.Shevrin и др. разработали способ определения нейробиологических коррелятов вербальных стимулов путем предъявления словесных стимулов 4 категорий: приятных, неприятных, имеющих отношение к предварительно диагностированному осознаваемому патологическому процессу, имеющих отношение к предполагаемому неосознаваемому патологическому процессу. Слова при этом могут предъявляться пациенту с различной экспозицией, в том числе исключающей сознательное восприятие (1 мсек). Вызванные этим потенциалы со скальпа усредняют, а последующую обработку проводят с использованием принципа Байеса. Принципиальная схема комплекса для обеспечения метода изображена на рис.13. Ясно, что эти исследователи очень удачно проявили инициативу, сочетая преимущества осознаваемого и неосознаваемого ввода информации с возможностями семантического анализа. Мы сделали то же самое. Для этого на дисплее компьютера, с помощью светодиодной матрицы или иным путем, а также через акустический канал известными методами, предъявляли с интервалами 4001600 мсек. тестируемые вербальные стимулы. Они были специальным образом организованы и связаны определенными семантическими полями. В ответ на каждый стимул, в том числе и на реперные (нейтральные), которые предъявляли либо в квазислучайном, либо в закономерном порядке, регистрировали электроэнцефалографические связанные с событием потенциалы, а также время реакции нажатия на кнопку. Принципиально алгоритм близок тому, который был использован при экспериментальном моделировании акцентного локуса латентной информации. Метод защищен авторским свидетельством СССР (Смирнов И.В., Н.М. Жариков и др., 1987). Интересны также экспериментальные работы Урываева Ю.В. в близкой области физиологии www.koob.ru _Детектор истины_. (Аппаратно-программный комплекс для компьютерной неосознаваемой психосемантической диагностики) Алгоритмы компьютерной психосемантической диагностики - КОПС - были реализованы на аппаратно- компьютерных комплексах на базе ДВК-2м, РС/АТ и РS/2. Поскольку характер предъявления был таков, что последний из попарно предъявляемых стимулов осознавался и являлся поведенческим маркером для испытуемого - стимулом реакции нажатия на кнопку, а пары стимулов все время изменялись, - удалось добиться устойчиво воспроизводимых для конкретных условий результатов. Уже при простом алгебраическом усреднении (когерентном детектировании) вызванных потенциалов стало ясно, что их форма существенно изменяется в зависимости от семантики неосознаваемых стимулов (рис.15 и 16) . Мы объяснили это очень удачным сочетанием вероятностных характеристик процедуры, когда за счет высокой рандомизации условий предъявления удалось свести до минимума влияние случайных факторов. В целом получаемые при усреднении ВП результаты соответствовали данным, имеющимся в литературе. Обобщенные реакции на предъявление значимых (осмысленных) стимулов имели достоверно (при альфа менее О,05) большие амплитуду и латентность, чем реакции на бессмысленные (нейтральные) стимулы. Все же было неясно, возможно ли по электроэнцефалографическим реакциям или временам сенсомоторных реакций выбора шкалировать семантические сферы и измерять характеристики семантической памяти. Для выяснения этого вопроса было предпринято несколько исследований. При номотетических интерпретациях результатов, полученных на консистентных группах больных хроническим алкоголизмом, выяснилось, что универсальных диагностических критериев, патогномоничных для этой нозологии, в параметрах методов КОПС не существует. У каждого больного наблюдали те или иные АЛЛИ, но чего бы то ни было общего, в частности, связанного с патологической алкоголизацией, не обнаружили. С другой стороны, лонгитюдные исследования конкретной личности давали достаточно устойчивые и воспроизводимые результаты в течение всего времени наблюдения (при отсутствии лечения). Для примера приведем одно из таких исследований. Лонгитюдное психосемантическое исследование личности больного Больной М., 22 лет, русский, не женат, проживает в Москве, студент, поступил в Клинику психиатрии им.С.О.Корсакова в 1986 г. Диагноз: хронический алкоголизм 2 ст. у психопатической личности (303.2). Из анамнеза (со слов больного и его родителей): наследственность психическими болезнями не отягощена. Оба деда больного злоупотребляли алкоголем. Родители имеют высшее образование. Отец по характеру замкнут, астеничен, по многим профессиональным и бытовым вопросам имеет свое строго индивидуальное мнение, чем производит впечатление _чудака_. Больной - единственный ребенок в семье. Роды и раннее детство прошли без особенностей. С детского возраста был очень тучен, что вызывало постоянные насмешки сверстников, и что он очень сильно переживал. Сторонился сверстников, пытался выделиться необычностью суждений и поступков. Поступив в школу, продемонстрировал хорошие способности в учебе. Ровно и успешно успевал по всем предметам. В старших классах старательно готовился к поступлению в институт. В школе почувствовал себя значительно более уверенно, научился игнорировать свои недостатки, высоко оценивал свои способности, стал даже самоуверен. В старших классах школы начал курить, алкоголь не употреблял. С поступлением в институт первое время был недоволен отсутствием общения, однако вскоре появился тесный круг товарищей, с которыми проводил большую часть времени. Стал понемногу выпивать. После успешного завершения первого семестра проводил каникулы в доме отдыха, где встретил женщину несколько старше себя, в которую был _страстно и безответно_ влюблен. Всюду следовал за ней, пытался вызвать ее расположение, писал стихи, много и часто выпивал. Продолжал поддерживать с ней отношения и с началом семестра, который неплохо закончил, и во время летних каникул. Это вызвало недовольство родителей, отношения с ними, до этого времени равнодушно-благополучные, стали напряженными. Особенно родителей беспокоили частые выпивки и отсутствие по ночам дома. Пьянство, прогулы занятий продолжились в течение года. Значительно снизилась продуктивность в учебе, хотя сессию сдавал на _хорошо_. В это время отмечает появление амнестических форм опьянения и потерю количественного контроля. Эпизодически, по совету товарищей, опохмелялся по утрам. С началом третьего курса полностью порвал отношения со своей возлюбленной. Старался аккуратнее посещать занятия, более тщательно к ним готовиться, но фактически стал учиться значительно хуже. www.koob.ru Систематически алкоголизировался, появились запои по 2-3 дня, резко прибавил в весе. Появился абстинентный синдром в виде потливости, тремора, тахикардии, вялости и плохого сна. Летом 1984 года и с началом 4 курса систематически продолжал выпивать, одновременно почувствовал _неспособность сдерживать себя в выпивках_, обсуждал с родителями необходимость лечения. Весной 1985 года амбулаторно принимал антабус, постоянно чувствовал сонливость, но алкоголь не употреблял, сдал сессию без _троек_. Сразу после окончания семестра возник запой, в связи с чем больной был срочно госпитализирован в клинику им. Корсакова. Проводилось лечение дезинтоксикационными препаратами, феназепамом, ноотропилом, пироксаном. В конце июня больной с пневмонией был переведен в терапевтическую клинику, специфического лечения по поводу алкоголизма не проводили. Вскоре после выписки из стационара возобновился запой. С началом учебы на 5 курсе резко обострились отношения с деканатом. Почти 4 месяца систематически выпивал, пропускал занятия, к врачам не обращался. В декабре 1985 года, после того, как был задержан в общежитии в нетрезвом виде и был поставлен вопрос об исключении из института, находился на лечении в Клинике им. Корсакова. После выписки был предоставлен академический отпуск.Алкоголизации не прекратил, и в феврале 1986 года после амбулаторного курса дезинтоксикации был имплантирован _Эспераль_. Больной воздерживался от приема алкоголя до июня 1986 года, поступил на работу, занимался физкультурой, резко сбросил вес, много читал, изучал английский язык. В июне возобновился запой. Резко ухудшились отношения в семье: родители отчитывали всякий раз, когда появлялся дома пьяным, несколько раз даже не открывали дверь и, наконец, вызвали участкового милиционера, чтобы госпитализировать больного в ПБ. В больнице наряду с дезинтоксикацией получал массивные дозы нейролептиков, постоянно ощущал вялость, был крайне недоволен лечением. После выписки воздерживался от выпивки в течение 3 недель, затем стал понемногу выпивать. Сентябрь прошел более или менее благополучно, с октября стал систематически выпивать. Перед ноябрьскими праздниками был задержан милицией в нетрезвом виде. Соматически всегда был здоров. За исключением очаговой пневмонии в раннем детстве и описанной выше пневмонии ничем не болел. Перенес несколько легких черепно-мозговых травм с 1984 по 1986 г., в стационаре не лечился. При поступлении: соматическое состояние - без особенностей. Неврологически - признаков очагового поражения ЦНС нет. Психическое состояние - больной полностью ориентирован. Расстройства психотического уровня отсутствуют. В беседе многоречив, беспокоен. Выраженные вегетативные расстройства: тремор, одышка. Жалуется на _тягостное_ состояние, непреодолимое желание выпить, требует, чтобы ему позволили опохмелиться, _не то умру_. Отмечает, что такого тяжелого похмелья не испытывал никогда. Откровенно признается, что последние несколько дней пил ежедневно _все подряд_. У больного изъят дезодорант, который он пытался использовать, чтобы им опохмелиться. Расторможен, суетлив, ведет себя без должной дистанции. После назначения дезинтоксикационной и седативной терапии быстро успокоился, уснул. В дальнейшем не может целиком вспомнить обстоятельства дня поступления в Кклинику. В отделении ведет себя адекватно, тих, малозаметен. Постоянно жалуется на тревогу, говорит, что не может найти себе места. Винит себя в несдержанности, пьянстве. Настроение снижено. Выражает сомнения в эффективности противоалкогольного лечения, в возможности полного излечения. По результатам психологического обследования: больному свойственны недостаточная интериоризация общественной нормы, несдержанность, невозможность полностью управлять своими поступками. Настоящее состояние характеризуется снижением настроения, тревожностью, ипохондрическими мыслями. Больному назначено лечение: сульфат магния с глюкозой в/в, витамины В6 и С в/м, аминазин 100 мг в/м, оксибутал 0.25 3 раза в день, сибазон 0.5 на ночь. Явления абстиненции были купированы. Предложено специфическое лечение путем проведения интенсивной психокоррекции, с чем больной после общего ознакомления с сутью лечебного метода согласился. При подготовке к процедуре интенсивной психокоррекции были проведены дополнительные углубленные обследования. Психиатрическое обследование (проводил ст.н.с. М.П. Мирошников): в начале беседы больной несколько напряжен, поза ригидная, выражение лица отражает неудовольствие. В процессе беседы поза становится менее скованной, мимика - более подвижной. Голос модулирован, интонации соответствуют содержанию переживаний. Речевая продукция свидетельствует об отсутствии формальных нарушений мышления и о хорошо развитом интеллекте. На вопросы отвечает сначала односложно, затем - более охотно, а когда беседа касается значимых для больного тем, он оживляется и становится многословным, но строит ответы преимущественно в плане собственных переживаний, частично игнорируя суть вопросов, из-за чего их иногда приходится повторять по нескольку раз. Определяемых клинически нарушений памяти нет. На протяжении почти двухчасовой беседы признаков утомления не обнаружено. Результаты опроса по схеме диагностики невротической симптоматики свидетельствуют об отсутствии таковой. Какой-либо продуктивной психотической симптоматики также не выявляется.Больной сообщает,что потерял способность к сопереживанию, _эмоции истощились_, ничто не трогает, кроме собственных проблем, перестали интересовать дела знакомых, из-за чего резко сузился их круг. Любые начинания и социальные www.koob.ru контакты, в первое время, казалось бы, могущие вызвать интерес, быстро теряют свою привлекательность, отношение к ним становится скептическим и даже резко отрицательным. Хотя в качестве причины стационирования называет алкоголизм и связанную с ним неблагоприятную атмосферу вокруг больного в институте, основное место в высказываниях занимает тема напряженных отношений с родителями. Описания последних крайне эмоционально насыщены, сопровождаются вегетативыми и пантомимическими реакциями. Содержание высказываний сумбурно, формальные заявления о том, что родители _хорошие люди_, перемежаются обвинениями в бездушии, отвержении его как сына. Особенно отрицательно относится к матери, утверждая, что постоянно находится под жестким контролем с ее стороны, как в существенном, так и в мелочах, что она лишает его всякой инициативы, обращаясь с ним до настоящего времени как с несовершеннолетним. Приводит множество примеров ее неуравновешенности, непостоянства в обращении с ним. Меньше значения придает отношениям с отцом, однако в высказываниях сквозит отсутствие уважения к нему. Не верит в возможность выйти из сложившейся ситуации самостоятельно, возлагает надежду только на внешнюю помощь. Судя по актуальному психическому статусу и анамнестическим сведениям, речь идет о выраженном дефекте процесса ранней социализации и виде отсутствия семейной модели для положительной идентификации, не сформировавшейся структуре ценностей за счет подмены собственной мотивации насильственным навязыванием стереотипов поведения и, как результат, глубокой неполноценности социальных навыков. До достижении возраста, в котором от больного потребовалось самостоятельное принятие решений, адекватных микросоциальной ситуации, он был адаптирован удовлетворительно (успешная контролируемая извне учебная деятельность и связанный с ней упорядоченный образ жизни). Это позволяет исключить генетико-биологические факторы в формировании девиантного поведения. Социальная некомпетентность, проявившаяся с момента поступления в ВУЗ, носила характер неадекватной оценки и формирования межличностных отношений, и частности, с противоположным полом, и привела к нигилистическим установкам и отсутствию положительной мотивации поведения. Это усугубилось протестом против влиянии родителей, которое больной считает тираническим. Не исключена генерализация подобных взглядов на общество в целом. На данном фоне пристрастие больного к алкоголю можно рассматривать как реакцию бегства от реальности. В нозологическом плане характеристика больного ближе всего к концепции _пограничной личности_ (_border-line personality_). Предоставленный самому себе, больной, по-видимому, будет претерпевать дальнейшую десоциализацию. В подобных случаях последнюю удается иногда предотвратить и компенсировать систематической психо- и социотерапией, этапами которой могут быть: 1) создание эмоциональной связи с психотерапевтом, используя которую, следует 2) пытаться консолидировать силу _Я_ больного посредством положительного подкрепления самостоятельно осуществляемых больным социально приемлемых актов, при этом особенно важно избегать случайного подкрепления установок больного на помощь извне; 3) своевременное предупреждение кумуляции эмоционального напряжения недирективным методом в случае возникающих микросоциальных конфликтов и 4) тренировка социальных навыков в рамках групповой терапии. ЭЭГ-обследование: ритмы коры больших полушарий диффузно деформированы и дезорганизованы d умеренной степени, несколько заострены, альфа-ритм не слагается в веретена. Преобладает альфа-ритм частотой 9 гц. После гипервентиляции появляются нечетко выраженные короткие билатеральные синхронные вспышки тета-волн. Грубых очагов патологической активности и межполушарной асимметрии не выявлено ни в покое, ни при использовании афферентной стимуляции. Компьютерное ЭКГ-обследование и заключение анестезиолога-реаниматолога: в пределах нормы. Все другие соматические сферы также в пределах нормы. На основании общетерапевтического обследования в клинике допустимо проведение процедуры интенсивной психокоррекции с использованием кетамина как основного средства диссолюции сознания. Нейропсихологическое обследование: без очаговых знаков. Учитывая диффузную симптоматику энцефалопатии и наличие в прошлом черепно-мозговых травы, использование электрошока в качестве консолидатора энграммы при психокоррекции не рекомендовано. Психологическое обследование (проводила м.н.с. Н.В. Гавврилова): результаты компьютерного опросника СМИЛ ОЦЕНКА ДОСТОВЕРНОСТИ : эмоциональная напряженность, тенденция к преувеличению тяжести состояния. ПОЗИЦИЯ: cмешанная с некоторым преобладанием активной. МОТИВАЦИОННАЯ НАПРАВЛЕННОСТЬ : высокая поисковая активность. Высокая мотивации достижения, субъективно-иррациональная мотивация. В социально значимых ситуациях противоречиво проявляется высокая мотивация избегания неуспеха. Столкновение мотивации достижения с выраженной тенденцией к конгруэнтности в значимых контактах. ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ФОН: высокая эмоциональная вовлеченность, агрессивность, соревновательность, субъективизм, пристрастность, избирательность. В социально значимых ситуациях: тревожность, боязливость, эмоциональная лабильность. www.koob.ru ТИП РЕАГИРОВАНИЯ: протестный, импульсивный. Непосредственность эмоциональных экстрапунитивный, иррациональный. В социально значимых ситуациях в качестве компенсаторного проявляется склонность к фиксированным страхам, застреванию на негативных переживаниях с повышенным чувством вины, склонность к рефлексии. Тенденция к драматизации, театрализованности жестов, мимики, интонаций. СТИЛЬ МЕЖЛИЧНОСТНОГО ПОВЕДЕНИЯ : высказывания и поступки могут опережать их продуманность. Стремление к лидерству, низкая степень совместимости с окружением, избирательность в контактах. В социально значимых ситуациях: конформность, cтремление к сотрудничеству, ответственность, демонстративность. Эгоцентричность, маскируемая декларируемым альтруизмом, легкость вживания в разные социальные роли. Стремление переложить трудности на плечи окружающих. РЕАКЦИЯ НА СТРЕСС: внешнеобвиняющий, настойчивость, упрямство, опора на интуицию и субъективное мнение. В социально значимых ситуациях: низкий порог восприимчивости, блокировка и растерянность. Низкий порог стрессонеустойчивости. ЗАЩИТНЫЙ МЕХАНИЗМ: вытеснение психологических проблем. Рационализация, интеллектуальный тип защиты. В социально-значимых ситуациях: интеллектуальная переработка, ограничительное поведение. Биологический тип защиты, конверсионные реакции. СТИЛЬ МЫШЛЕНИЯ: интуитивный, синтетический, склонность к систематизации опыта Потребность в четкости информации, упорядочивании ее. Изобретательность. Конкретность, трезвость суждений. Аналитический, оригинальный, с опорой на латентные признаки. Инертный. Художественный. ВЕДУЩИЕ ПОТРЕБНОСТИ : тенденция к самореализации и независимости. Проблема приоритета, престижа. В сохранении своей индивидуальности. В социально значимых ситуациях: в избегании конфликта, покое, понимании, следовании своим идеалам, в признании. КОРРЕКЦИОННЫЙ ПОДХОД: канализация спонтанной активности и социально приемлемое русло. Необходима достаточно сложная процедура трансформации мнения значимых окружающих в субъективное мнение индивида. Коррекция затруднена. Необходимо вживание в субъективный мир индивида и поддержание одной из его версий относительно ситуации. В социально значимых ситуациях: поощрение, повышение самооценки. Избирательная внушаемость с ориентировкой на мнение референтной группы. ХАРАКТЕРОЛОГИЧЕСКИЕ СВОЙСТВА : высокий уровень притязаний, решительность, независимость, честолюбие, склонность к доминированию, настойчивость, пренебрежение к общепринятым нормативам, нетерпимость, склонность к риску, мужественность. Педантичность, обидчивость, чувство соперничества, стремление к приоритету. Аффективная захваченность доминирующей идеей. Настойчивость.Индивидуалистичность, независимость, самобытность. В социально значимых ситуациях: неуверенность, зависимость, эмпатичность, совестливость, заниженная самооценка, тревожно-мнительные черты. Тщеславие. ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ АДАПТАЦИЯ: двигательная активность (спорт, физический труд, техника, вождение). Точные науки, организация и управление, естественные науки с системным подходом, техника, изобретательство, ремесла, поделка, прикладное искусство. Творческая деятельность. Канцелярии, сфера обслуживания человека - медицина, психология, в естествоведении - биология, физиология, ветеринария, гуманитарные науки. Сценическое искусство, педагогика, миссионерская деятельность. ОПТИМАЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ АДАПТАЦИИ: возможность самореализации, недирективный стиль управления. Четкость и порядок, гибкость управленческой позиции руководства, возможность лидирования, отсутствие конфронтации. Бережное отношение к индивидуальности, терпимость к трудным чертам характера, отсутствие жестких формальных рамок. В социально значимых ситуациях: щадящий режим, без вовлечения в широкий круг контактов и ситуаций стресса. Широкий круг общения. ТИП ДЕЗАДАПТАЦИИ: Возбудимый. Эксплозивный. Шизоидный. Трудности социальной адаптации. В социально значимых ситуациях: психастенический. комплекс собственного несовершенства. А также возможно: истерический. Другие психологические методы (тесты Люшера, Кэттелла, Спилбергера, САН, Кувэ и пр.) - полезной для диагностических интерпретаций информации не добавляют. На основании заключения консилиума, проведенного директором Клиники чл.корр. АМН СССР, проф. Н.М. Жариковым, больной был включен в процесс подготовки к процедуре интенсивной психокоррекции. При этом, наряду с периодическими обследованиями всех участвующими специалистами, проводили процедуры психосемантической диагностики _КОПС_, в процессе которых и были получены основные диагностические результаты и информация, необходимая для создания семантического драйвера во время психокоррекции. В общей сложности больной прошел 205 диагностических процедур КОПС в период с 26.11.86 г.по О5.О2.87г., включающих анализ самых различных семантических кластеров. Каждый кластер состоял из 20 слов, относящихся к той или иной семантической сфере. На рис. 17 представлен психосемантический профиль больного. www.koob.ru Представленные кривые отражают средние значения времени реакций в ответ на предъявление различных осмысленных значимых (SEM) и бессмысленных нейтральных (UNSEM) слов, организованных в кластеры, ключевые слова которых отложены на горизонтальной оси. Кластеры были сформированы путем выбора слов из первых с данным больным процедур, в которых эти слова имели те или иные статистические отличия от других слов первоначально предъявляемых списков. После этого процедуры проводили уже не с первоначально составленными на основании экспертного отбора списками, а с указанными на рис. 17 кластерами. В кластеры _MAX_ и _MIN_ вошли слова, имеющие соответственно максимальные и минимальные значения времени реакций из всех других кластеров. Внутри каждой процедуры слова одного (если предъявляли один кластер) или всех кластеров были полностью рандомизированы. Нейтральные (бессмысленные) слова предъявляли в равном количестве со значимыми словами попеременно. Видно, что реакции на слова, входящие в семантический кластер _АЛКОГОЛЬ_ (_алкоголь_, _вино_, _водка_, _пиво_, _Магазин_ и мн. др.), имеют достоверно (альфа менее 0,001) большие значения, чем на слова других кластеров (кроме MIN). Второе, что можно обнаружить из рис. 17 - наличие достоверной (альфа менее 0,001) диссоциации времени реакций на слова семантического кластера _НИРВАНА (_нирвана_, _отключка_, _забытье_, _забвение_, _покой_, _кайф_, и мн. др.) и на нейтральные слова. То же касается кластера _MAX_. В реакциях больного проявилась иерархия кластеров, отражающая уровни значимости психосемантических матриц, доминирующих в поведении данной личности. Имеет место полное совпадение полученных результатов с концепцией личности данного больного, сложившейся у обследовавших его специалистов. Крайнюю настороженность вызывает то обстоятельство, что среди наиболее _предпочитаемой_ информации располагается кластер _СМЕРТЬ_. Однако ни прямые, ни косвенные вопросы не выявили тенденции к суициду либо какого бы то ни было особого отношения к смерти и ее атрибутам на уровне сознания больного. Тем не менее, пользуясь предшествующим опытом и представлениями о патогенезе алкоголизма у данной личности, мы предпочитаем допустить элемент гипердиагностики и постулировать наличие скрытого суицидального мотива или аутоагрессии, что косвенно подтверждается анамнестическими сведениями об употреблении этим пациентом ядохимикатов для изменения состояния сознания. Анализ распределении сфер значимости в двухмерном семантическом пространстве, проводимый с использованием ранее полученных (в т.ч. при экспериментальном моделировании АЛЛИ реперных критериев, показывает, что все кластеры, кроме _НИРВАНА_ и _МАХ_, инициируют механизмы психической защиты. Это проявляется, как уже ранее было показано в собственных экспериментах и на основании литературных данных, и модуляции времени реакции на следующие после осмысленных бессмысленные (нейтральные, реперные) слова. В кластерах _НИРВАНА_ и _МАХ_ такой модуляции нет или она менее выражена, что и приводит к возникновению на графике статистического различия кривых в данной точке (альфа менее 0.01). Информация, требующая наибольшего _когнитивного времени_ при ее семантическом анализе в условиях неосознаваемого воздействия, располагается в кластерах _АЛКОГОЛЬ_, _МЕДИЦИНА_, _СЕМЬЯ_, _MIN_, что выражается в статистически наибольших средних по времени реакциях. _Когнитивное время_ складывается из многих факторов. С.С. Галагудзе (1980) указывает, что время вербальной реакции при стрессе возрастает. Вспомним классический сопряженный моторный эксперимент А.Р. Лурии, когда, кроме задержки вербального ответа, наблюдали и увеличение времени реакций с изменением формы моторного реагировании при предъявлении эмоционально значимых слов. В явлениях, развертывающихся внутри процесса сознательного реагирования, например, при нажатии на кнопку в ответ на стимул, имеет место сложная иерархии взаимоотношений между сознательным намерением нажать на кнопку и _бессознательной церебральной инициативой_ (Libet, 1985). При этом каждому произвольному двигательному акту предшествует потенциал готовности, возникающий на бессознательном уровне. Затем окончательное решение действовать принимается на уровне сознания и может быть отменено в течение 100-120 мсек. Мы полагаем, что возрастание времени в данном случае происходит за счет увеличения времени принятии решения, которое у здорового человека составляет около 100 мсек. (Костандов Э.А. и др., 1974). Таким образом, можно утверждать, что кластеры с наибольшими по среднему времени реакциями являются наиболее значимыми в иерархии исследованных матриц и сопровождаются аверсивными реакциями типа _еsсаре_. Последнее недвусмысленно проявляется в явлении защиты и иначе объяснено быть не может. Если бы в данном случае речь шла о сознательном реагировании на осознаваемые стимулы, то легко можно было бы заявить, что эти кластеры являются наиболее эмоционально значимыми и что знак возникающих при этом эмоций - резко отрицательный. С помощью неосознаваемых эмоциогенных стимулов и суггестий можно не только и не столько модулировать эмоциональное состояние человека, но даже и научать его (Воронин Л.Г., Коновалов В.Ф.; Петрусинский В.В.). Однако с позиций используемых нами концептуальных моделей кажется методологически непродуктивным оперировать категориями эмоций в случае неосознаваемых процессов. Представляется www.koob.ru более уместным говорить о сферах, или уровнях значимости, имея в виду степень вовлеченности конкретной психосемантической матрицы и, соответственно, семантического кластера, в организацию поведения, в котором эта матрица может принимать участие. Это важнейшее положение может быть иллюстрировано следующим образом. Во-первых, при проведении процедур у данного больного результаты сильно варьировали в зависимости от его текущего состояния, и частности, кластер _НИРВАНА_ не всегда давал диссоциацию времени реакции. Тем не менее, при усреднении всех процедур мы ее все же получили. То же касается кластера _АЛКОГОЛЬ_: не в каждой процедуре его значения были максимальны в сравнении с таковыми на другие кластеры. Однако в целом статус больного характеризуется достоверным преобладанием больших значений времени реакций на кластер _АЛКОГОЛЬ_ по сравнению с прочими. Поскольку структура личности данного пациента психотически не искажена, естественно, что текущая совокупность доминирующих в поведении психосемантических матриц большей частью адекватно определяется конкретными условиями среды (за исключением особенностей социальной дезадаптации). Поэтому можно предположить, что значимость тех или иных матриц будет разной в зависимости от их контекста, т. е. совокупности прочих актуальных в данный момент матриц. Во-вторых, значимость конкретной матрицы в зависимости от совокупности прочих матриц может быть исследована в специально организованной диагностической процедуре. Простейшим случаем такой процедуры может быть предъявление списков слов, в которых они организованы в новой совокупности. Так, при выборе слов из кластеров, указанных на рис.17, по признаку наибольшего и наименьшего среднего времени реакций былин образованы два экспериментальных кластера _МАХ_ и _МIN_, при предъявлении которых ожидали получить соответственно наибольшие и наименьшие по времени реакции. Однако получили прямо противоположное: кластер _МАХ_, составленный из слов с максимальными по времени реакциями, дал в совокупности наименьшее среднее время, и наоборот. Это можно объяснить только одним: совокупность таким образом организованных слов актуализирует некую психосемантическую матрицу, которая, быть может, никогда не существует в реальном поведении данной личности и является лишь искусственно инициированным семантическим измерением, которое не может быть реализовано в целенаправленном поведении из-за исчезающе малой вероятности сочетания именно этих психосемантических элементов или, соответственно, семантических стимулов среды поведения. Поэтому с точки зрении здравого смысла объяснить, почему именно такие сочетания слов имеют в своей совокупности высокие значимости, невозможно. В какой-то мере это явление можно рассматривать как аналог патологических психосемантических матриц у психотических больных, когда именно маловероятные матрицы становятся устойчиво доминирующими в поведении. Для проверки влияния контекста данному больному предъявляли список слов в последовательности, указанной на табл. 4. Из табл.4 видно, что при организации такого списка слов в один кластер не возникает достоверных по Т-критерию отличий в реагировании на каждое осмысленное неосознаваемое слово от реагирования на каждое последующее бессмысленное неосознаваемое слово. Усредненное время реакции по всем словам (графа _по кластеру_) также не дает достоверных различий (Т=0,74 при N1 + N2 - 2 = 7200). Однако при иной организации слов - путем предъявления их в омонимическом режиме, когда кластер состоял из 20 одинаковых с наименованием кластера слов, мы получаем достоверные при альфа < 0,01 различия дисперсий между словами _секс_ и следующими за ними бессмысленными словами (табл.5). Из табл.5 видно, что средние значения по пяти предъявленным словам различаются у второго слова: от третьего и четвертого. Если эти же слова входили в иную совокупность (табл.6), то такого различия не наблюдали, но возникали новые информационные критерии. В табл. 6 в списке слов выделены те, которые имели достоверные отличия среднего времени реакций от тако вых на следовавшие за ними бессмысленные неосознаваемые слова (звездочками отмечены слова, реакции на которые имели статистически достоверные отличия от реакций на другие слова из списка). Подчеркнем, что отличий, приведенных в табл.6, при такой организации предъявлении не возникало. Аналогичную картину мы наблюдали при других сочетаниях слов у этого и других пациентов. Таким образом, мы имеем дело не только с влиянием контекста, т.е., применительно к условиям процедуры, с организацией предъявления и спецификой кластеров и слов, но и с более сильным фактором явлением семантической модуляции, при которой реакция на некоторое количество слов может быть резко www.koob.ru изменена как следствие влияния особо значимого предшествующего слова или слов. Частным случаем семантической модуляции является перцептивная защита. Следовательно, при исследовании семантической памяти мы имеем дело с непрерывным процессом формирования новых и новых психосемантических матриц, содержание, иерархии и значимость которых прямо определяются стимульной информацией. Иными словами, воспринимаемые семантические посылки формируют готовность к возможному адекватному этим посылкам поведению. В нормальных условиях решение о реализации данного поведения при наличии бессознательного потенциала готовности к нему (Libet) может быть принято в большинстве случаев только при воздействии осознаваемого потенцирующего стимула. В случаях, когда последовательность предъявления рандомизирована, количество предъявлений достаточно велико и выборка реакции репрезентативна, явление семантической модуляции не препятствует получению статистически устойчивой информации из семантической памяти. В тех же случаях, когда необходимо бывает изучить именно взаимовлияния семантических кластеров, например, для прогнозирования поведения данного субъекта в определенной ситуации, можно применить специальную организацию кластеров, при которой явление семантической модуляции усиливается. Мы располагаем таким алгоритмом, названным модуляционным, но описание его возможностей не входит в рамки вопросов, которые мы хотели затронуть в этой книге. Заметим, что соотношение сфер значимости, определяемых на уровне сознания пациента и на неосознаваемом уровне, не совпадает по нескольким точкам. Если в беседе с врачом отношение к вопросам, соответствующим тезаурусу кластера _АЛКОГОЛЬ_, аверсивно-эскапическое с демонстрацией отвращении к пьянству и желания излечиться от алкоголизма на фоне формально высокой значимости этого круга вопросов, что в принципе совпадает с результатами неосознаваемого тестирования соответствующей психосемантической матрицы, то высокозначимый на уровне сознания кластер _ТАНЯ_, включающий совокупность вербальных коррелятов образа любимой женщины, статистически не отличается на неосознаваемом уровне от бессмысленных слов и не выделяется среди других кластеров. Обратное наблюдается с рядом других кластеров: _ТРЕВОГА_ - высокозначимый на неосознаваемом уровне кластер, что никак не подтверждается результатами собеседований с больным и его родителями. Напротив, пациент демонстрирует благодушную уверенность в своем будущем и отрицает наличие тревожности или депрессивных мыслей. Тест Спилбергера тоже дает невысокие значения ситуационной и личностной тревожности. Категорическое отрицание суицидальных мыслей и отсутствие каких бы то ни было признаков суицидальных тенденций при обследованиях тривиальными методами вынуждает с осторожностью относиться к диагностической интерпретации наличия АЛЛИ по кластеру _СМЕРТЬ_, существующего в результатах многих синонимических процедур КОПС на протяжении трех месяцев пребывания больного М. в Клинике (рис. 17). Как же валидизировать и верифицировать информационные критерии, получаемые в различных вариантах процедуры КОПС? Ведь существует три группы таких вариантов процедуры: 1 - рoндомизационная, когда слова в кластерах подобраны по принципу семантической близости к ключевому слову (обычно названию кластера), а при предъявлении все слова чередуются в квазислучайном порядке; 2 - модуляционная, когда слова подобраны так же, как и в первом варианте, но сначала целиком предъявлялись слова одного кластера, затем другого и т. д. ; 3 - инициационная, когда, независимо от варианта организации списка слов и порядка предъявлении кластеров, для актуализации определенной психосемантической матрицы применяют обусловливание (например, акустическое подкрепление слова _кошка_ в вышеописанной модели АЛЛИ) или другой тип инициации, например, неосознаваемое акустическое предъявление фраз типа _ты - алкоголик, ты хочешь выпить_ и т. п. Кроме того, что все эти варианты дают разные информационные критерии, что обусловлено влиянием контекста и модуляции, даже в рамках одного варианта мы видим несколько возможных патогномоничных признаков. Так, например, на рис. 17 статистически достоверно наибольшие по времени реакции по сравнению с таковыми на другие кластеры имеет кластер _АЛКОГОЛЬ_ (за исключением кластера _МIN_). Но здесь же мы видим диссоциацию времени реакций (Т= 3б293 при N=360) между словами кластера _ГЕДОНИЗМ_ и бессмысленными неосознаваемыми словами, предъявляемыми вслед за каждым словом указанного кластера. Выше мы уже приводили наши представления о диагностической интерпретации этих информационных критериев. Что же касается их диагностической репрезентативности, то существует по крайней мере четыре возможности ее оценки: 1 - анализ логических соответствий информации, получаемой при процедуре КОПС и при использовании тривиальных методов - анамнеза, расспроса близких, изучения домашней обстановки и образа жизни субъекта, применения общепринятых опросников и тестов и т.п.; www.koob.ru 2 - экспериментальные исследования - изучение искусственных моделей АЛЛИ, определение собственной фамилии су6ъекта, анализ его реакций на неосознаваемую табуированную информацию; 3 - сопоставление информации, получаемой в процедурах КОПС, с информацией, получаемой в диагностических или лечебных процедурах, сопровождающихся диссолюцией сознания (наркопсихотерапия, амитал-кофеиновое растормаживание, инициальные стадии наркоза и пр.); 4 - анализ терапевтической эффективности лечебных мероприятий, в которых в качестве основного действующего фактора использовали полученную при процедурах КОПС информацию (например, при проведении интенсивной психокоррекции). Первые две возможности мы уже кратко и в общем виде описали. Третья возможность нами использована в достаточной мере при проведении амитал-кофеиновых, а позже - кетаминовых процедур растормаживания на больных с различными психосемантическими расстройствами. Обычно мы в реанимационных условиях с помощью автоматического перфузора внутривенно вводили микродозы кетамина до достижения той стадии диссолюции сознания, когда еще сохранялся вербальный контакт или рудименты операторской деятельности. Очень сложно было поддерживать диссолюцию сознания на таком уровне, чтобы по окончании процедуры возникала ретроградная амнезия. Для этого пришлось разработать специальную методику. Необходимость этого обусловлена тем, что при интервьюировании пациента возможно затрагивание таких сфер его индивидульного опыта, которые являются чрезвычвино значимыми и осознание того, что кто-то другой осведомлен об этом может усугубить тяжесть состояния субъекта. В результате интервьюирования пациентов, находящихся в измененном состоянии сознания, мы в подавляющем большинстве случаев получали сведения, принципиально совпадающие с результатами КОПС. Так, для больной Р. , 24 лет, находящейся в Клинике им. Корсакова с явлениями кахексии и доминирующим симптомом - рвотной реакцией после каждого приема пищи - на основании анализа результатов многих процедур КОПС была построена диагностическая версия, включавшая в себя интерпретацию омонимических кластеров _ЛАГЕРЬ_, _УЖИН_, _МУЖЧИНА_, _СЕКС_, _ПОЗОР_, _ГЕННАДИЙ_ и ряд других. При проведении автоматизированного (вопросы и нереальные провокации со стороны психотерапевта предъявляют с аудиокассеты, винчестера и т.п.) интервью в трех лечебнодиагностических процедурах с использованием кетамина эта больная реагировала бурной вегетативной симптоматикой. Ее вербальные ответы были лаконичны, развернутых смысловых конструкций не было, но смысл ответов целиком соответствовал исключительно исследуемой диагностической гипотезе. В результате возникло предположение о том, что в возрасте чуть менее 16 лет наша пациентка, будучи дежурной по кухне в пионерском лагере, подверглась сексуальной агрессии со стороны мужчины по имени Геннадий, после чего во время ужина возникла однократная рвотная реакция. Через два месяца после этого на фоне общей астении рвота после еды стала возникать все чаще. Осторожные попытки коснуться болезненной и, возможно, вытесненной из сознании темы - фабулы ключевого момента патогенеза, предпринятые разными специалистами высокого уровня, когда больная находилась в интактном состоянии и ясном сознании, были безуспешны. После проведения однократной процедуры интенсивной психокоррекции с использованием индивидуально значимой информации, полученной в процедурах КОПС и верифицированной в измененном состоянии сознания, рвотные позывы постепенно ослабевали и через несколько дней прекратились. После контрольных обследований больная выписана. В течение нескольких лет, неоднократно по собственному почину приезжала в клинику. Никаких отклонений ни в психической, ни в соматической сфере не обнаружено. Полностью нормализовались состояние и поведение, в том числе в сексуальной сфере.Благополучно родила ребенка (ранее на фоне имеющегося заболевания были выкидыши). Это - четвертая возможность оценки диагностической, а также терапевтической значимости информационных критериев, получаемых при анализе результатов КОПС. Эти оценки, полученные в экспериментах на здоровых добровольцах и при лечебно-диагностической работе с больными разного профиля и в разных ситуациях, нас удовлетворили. Поэтому, начиная с 1986 года, мы начали использовать результаты КОПС во врачебной практике.Однако по-прежнему неясным оставался вопрос о возможности использования вызванных потенциалов головного мозга и других коррелятов его деятельности для психосемантической диагностики. Мы уже знали, что они могут нести большую информационную нагрузку, но приемлемых для практики критериев не было. Поэтому были разработаны и исследованы специальные алгоритмы _Психозонд_, вариант КОПС без регистрации времени реакции (С.В.Квасовец) и др. Для специалистов кратко опишем вариант КОПС с регистрацией ЭЭГ, реализованный в аппаратно-программном комппексе на базе РС/АТ-286(386). Вариант КОПС с регистрацией ЭЭГ "Детектор истины" Пакет программ для обеспечения работы неосознаваемой психодиагностики в общем виде включает: - блок подготовки семантических баз данных; аппаратно-компьютерного комплекса для www.koob.ru - блок предъявления стимульной (вербальной) информации; - блок первичного анализа электрической активности головного мозга оn-line; - блок вторичного анализа накопленных на винчестере реакций оff-line; - блок графического отображения результатов на дисплее; - блок средств защиты от несанкционированного доступа. Разработанный пакет программ предназначен для обеспечения аппаратно-компьютерного комплекса, использующего модифицированную интерфейсную плату аналого-цифрового преобразователя L250, комплект электродов и коммуникаций, а также компьютер IBМ РC/АТ-286(З86) и электроэнцефалограф (рис.18). Общая характеристика принципов организации программного комплекса. Алгоритмическая структура программного пакета, направленного на решение задач неосознаваемой компьютерной психосемантической диагностики, организована следующим образом. Пакет является интегрированной системой относительно независимых программных модулей, каждый из которых базируется на совокупносги высокоэффективных алгоритиов, оптимальным образом решающих поставленные задачи. Использованные в пакете программ алгоритмы или представляют собой реализацию лучших современных методов, или являются оригинальными разработками. Разработанный пакет программ состоит из следующих блоков. 1. Программы реализации иерархизованной базы данных для подготовки семантической (вербальной) информации. 2. Аппаратно-зависимые программные модули, обеспечивающие процедуры предъявления стимульной семантической информации в соответствии с разработанными алгоритмами, а также регистрацию и предварительную обработку электрофизиологических показателей. 3. Модули обработки связанных с событиями (т.е. с предъявляемыми семантическими стимулами) изменений электроэнцефалограммы. 4. Блок модулей снижения размерности пространства признаков. 5. Блок N-мерного непараметрического анализа полученных в блоке 4 показателей. 6. Блок визуализации результатов обследования, позволяющий в интерактивном режиме анализировать психосемантические структуры психики (соmputer psychomapping). 7. Блок формирования решающих правил, направленный на получение информационных критериев, пригодных для автоматизированного решения конкретной задачи, определенной при подготовке процедуры КОПС. 8. Блок средств защиты от несанкционированного доступа. Иерархическая семантическая база данных. Это комплекс программ, реализующих следующие функции: а)создание максимально полной структурированной базы семантических стимулов, соответствующих самым разнообразным сферам значимости, представленным в лексическом тезаурусе современной русскоязычной популяции; б) формирование на основе этой глобальной базы рабочей базы для каждой процедуры обследования таким образом, чтобы в этой рабочей базе максимально использовалась индивидуально значимая для конкретного субъекта информация и информация, представляющая наибольший интерес для врача; в) с помощью этого блока создается выходной файл, пригодный для использования программами следующего блока. Программы содержат разнообразные сервисные возможности, облегчающие оператору работу в информационной среде базы данных. Поскольку часто рабочие базы содержат высокозначимую для испытуемых информацию интимного характера, предусмотрена возможность защиты как всей базы, так и отдельных ее семантических областей от несанкционированного доступа с помощью системы паролей. Выходной файл также кодируется для того, чтобы его невозможно было прочитать с помощью какого бы то ни было редактора. Программы процедур автоматически декодируют этот файл, но постороннему лицу содержащаяся в нем информация недоступна. В составе блока имеется сервисная программа чтения выходного файла, полезная для контроля содержания файла и его идентификации. Программы данного блока написаны на алгоритмическом языке Сlipper 5.О. Система окон в сочетании с разветвленными средствами запросов и меню позволяют осуществлять самые различные манипуляции как с отдельными семантическими стимулами, так и с целыми группами стимулов. Функциональная схема данного программного блока приведена на рис.19. Программы процедур психодиагностики. Программы этого блока функционально делятся на две относительно независимые части: предъявление семантической и регистрация электрофизиологической информации. Предъявление семантических стимулов осуществляется в соответствии с разработанными на предыдущих этапах работы требованиями. Организация психосемантической стимуляции позволяет учесть и исключить целый ряд нежелательных явлений, могущих повлиять на результаты обследования влияние привыкания, утомления, отвлечения внимания субъекта или сознательного уклонения от процедуры. www.koob.ru Собственно процедура КОПС происходит скрыто от субъекта в ходе выполнения им простой операторской деятельности, легендирующей обследование. Регистрация вызванной биоэлектрической активности мозга осуществляется непрерывно в течение всей процедуры. Эта информация сохраняется на винчестере для дальнейшей обработки. Непосредственно в ходе процедуры осуществляется предварительная обработка электроэнцефалограммы с целью определения артефактных реакций (движений, миганий и т.д.), после обнаружения которых процедура предъявления модифицируется таким образом, чтобы избежать потери информации, связанной по времени с артефактами регистрации. Процедура защищена от возможных попыток фальсификации или непроизвольной потери инструкции: если субъект начинает недобросовестно выполнять требования инструкции в отношении операторской деятельности, процедура автоматически возвращается к моменту последнего адекватного реагирования (режим _undo_). Таким образом процедура зацикливается и должна быть остановлена. В случае продолжительных артефактов, связанных с движениями, автоматическивыдается на дисплей текст сообщения с инструкцией сидеть спокойно и не двигаться. В начале процедуры определенное время отводится на выполнение операторской деятельности без предъявления тестируемой информации и без записи ЭЭГ для привыкания обследуемого к обстановке и выхода на стабильный режим работы. Аппаратно - зависимыми частями программного обеспечения являются модули сопряжения с регистрирующей аппаратурой (аналого-цифровой преобразователь) и вывода стимульной информации на дисплей. Ввод злектрофизиологической информации осуществляется в режиме прямого доступа в память, что позволяет одновременно вводить ЭЭГ и предъявлять семантические стимулы. В данном варианте комплекса реализован ввод ЭЭГ по четырем каналам. Параметрами процедуры, задаваемыми предварительно в установочном файле, являются времена стимуляции (тестирующего или маскерного стимулов, пауз, засветки - см.рис.8.), частота дискретизации АЦП, количество отсчетов и некоторые другие технические характеристики процедуры. Программы тестирования осуществляют полностью рандомизированное предъявление стимулов, что позволяет избежать влияния таких факторов, как привыкание, утомление и т.д. Обработка вызванной биоэлектрической активности. Эти программы предназначены для выделения связанных со стимулами изменений электроэнцефалограммы как во временной, так и в частотной области. Задача выделения во временной области известна как анализ вызванных потенциалов (ВП). В литературе имеются многочисленные данные о целом ряде ограничений, которые позволяют говорить о невозможности использования в наших алгоритмах традиционных методов когерентного накопления. Однако мы в результате накопления собственных экспериментальных данных в настоящее время отвергаем эту точку зрения. Тем не менее, более прогрессивным и наилучшим образом соответствующим существу стоящих перед нами задач является анализ одиночных вызванных потенциалов. В результате теоретической и экспериментальной работы мы остановились на методе выделения одиночных ВП, основанном на использовании двумерного преобразования Фурье. Применение этого метода позволяет производить фильтрацию сигнала не только по эпохе анализа с традиционной целью устранить высокочастотные составляющие в отдельной реализации, но и по группе реализаций, что позволяет устранить составляющие, случайным образом меняющиеся от эпохи к эпохе. Такими составляющими являются отсчеты фоновой ЭЭГ, не синхронизированные с моментом предъявления стимула. Метод позволяет существенно увеличить отношение сигнал-_шум_ без потери основных характеристик одиночных реализаций вызванного потенциала. Разработаны и реализованы высокоэффективные программы для двумерной фильтрации, использующие алгоритм Винограда, оптимизированные по времени с помощью ассемблерных вставок и т.д., что позволило выполнять эту весьма трудоемкую часть обработки за приемлемое время. Выделенные одиночные ВП, возникающие в ответ на каждый стимул, обрабатываются с помощью программ, автоматически определяющих характерные значения этих кривых в виде физиологически существенных экстремумов и латентных периодов этих экстремумов. Обнаруженные в ходе анализа артефакты устраняются с помощью программ статистического оценивания. Анализ связанных с событиями изменений в частотной области реализован с использованием методов многомерного спектрального оценивания. Разработаны два варианта программ. Один, существенно более точный, однако требующий значительно большего времени, основан на применении многомерных авторегрессивных моделей. Другой использует многомерный спектральный анализ на базе быстрого преобразования Фурье. Как тот, так и другой алгоритмы позволяют определять экстремумы спектральной мощности внутри физиологических диапазонов, оценивать характеристики взаимосвязи различных отведений по показателям функций частной к множественной когерентности, фазовых сдвигов и т.д. Снижение размерности пространства признаков. В результате работы предыдущего блока возникает более двухсот числовых показателей, характеризующих каждую одиночную реакцию ЭЭГ на каждый предъявленный семантический стимул. Для успешной работы последующих блоков необходимо снижение www.koob.ru размерности пространства показателей по крайней мере на порядок. Эта задача решается с помощью алгоритмов экстремальной группировки, в принципе сходных с методами факторного анализа, однако дающих существенный выигрыш во времени по сравнению с ними. Особенностью методов экстремальной группировки является то, что, в отличие от факторного анализа, где количество факторов определяется суммарной дисперсией, описываемой этими факторами, в них требуется явное задание количества групп признаков. Эта особенность обычно учитывается путем повторения обработки с разным количеством групп и дальнейшего сравнения полученных результатов. В наших исследованиях путем многократной экспериментальной проверки было установлено оптимальное количество групп, равное четырем. Перед началом факторизации исходные данные нормировались. Использовалось два способа нормировки. При одном из них осуществлялось нормирование показателей внутри одного отведения, т.е. подчеркивались соотношения показателей ЭЭГ в данной области мозга. При другом - нормировались однотипные показатели в разных отведениях, т.е. на первый план выступали структурные соотношения различных областей. Нормировке двумя способами подвергались численные показатели ВП и значения спектров мощности, множественной когерентности и частоты, соответствующие экстремумам спектров. Частные когерентности и значения фазового сдвига нормировались отдельно. По окончании факторизации для каждой отдельной реализации, соответствующей одному предъявлению стимула, вычислялись новые координаты в признаковом пространстве размерности четыре. Многомерный непараметрический анализ. В этом блоке впервые от анализа одиночных реакций на отдельные стимулы мы переходим к анализу с учетом структуры семантических баз данных. Особенности решаемых при этом задач таковы, что при достаточно малом количестве реализаций, относящихся к каждой отдельной сфере значимости, размеренность пространства признаков достаточно велика. В этих условиях некорректным было бы использование параметрических статистических моделей. С.В.Квасовцом реализован крупный программный комплекс, решающий задачи непараметрического распознавания образов и использующий методологию структурной минимизации риска. Программы комплекса позволяют оптимальным образом разбивать диапазоны изменения признаков на градации, строить оптимальные разделяющие гиперповерхности в пространстве реакций, адаптивно подстраивать режимы обработки в соответствии с характером полученных результатов. Этот блок состоит из нескольких больших программ. Программа разбивки на градации предназначена для преобразования непрерывных признаков в дискретную форму. Она разбивает область значений непрерывного признака на диапазоны, выбирая для них оптимальные границы и их количество. Критерием оптимальности служит количество информации, содержащейся в дискретной форме признака, о принадлежности классифицируемого объекта к тому или иному классу. Программа построения разделяющих поверхностей. Реализует модифицированный метод сопряженных градиентов. Состоит из ряда подпрограмм, выполняющих функции построения пространств признаков и объектов, построения разделяющей гиперплоскости, оценки качества разделения по обучающей выборке методами скользящего контроля, исключения векторов, препятствующих разделению. С помощью этой программы строится разделяющая гиперплоскость или устанавливается, что безошибочное разделение заданных множеств векторов с помощью гиперплоскости невозможно. Строится гиперплоскость, минимизирующая число неправильно классифицируемых векторов. В принципе эта задача может быть решена точно, но это требует большого выбора вариантов. Поэтому для построения гиперплоскости, близкой к оптимальной, используется прием _последовательной минимизации_. Если безошибочное разделение гиперплоскостью невозможно, из обучающей последовательности исключается один элемент, наиболее препятствующий разделению.Затем, если разделение все еще невозможно, из оставшегося множества исключается еще один элемент и т.д. Программа классификации предназначена для оценки положения всех стимулов базы данных относительно построенных гиперплоскостей и ранжированного расстояния каждого стимула до гиперплоскостей. В результате работы этого и предыдущих блоков мы получаем совокупность семантических объектов, содержательно эквивалентных исходной базе данных, структурированную, однако, в соответствии с неосознаваемой структурой психики, т.е. как бы _пропускаем_ исходное множество семантических стимулов через смысловой фильтр - подсознание испытуемого. Визуализация. Данный блок предназначен для качественного анализа в интерактивном режиме семантических структур, эквивалентных изучаемым психосемантическим матрицам полученным в результате предшествующей обработки. Графическая система позволяет врачу задавать различные системы координат в семантическом пространстве, анализировать данные, представленные в виде цветных трехмерных изображений с возможностью их вращения (рис.20), двухмерные (рис.21) и одномерные (рис.22) проекции на выбранные оси, а также учитывать статистическую достоверность полученных результатов (табл.7). Достаточно широкие возможности манипулирования графическими средствами создают удобную среду для оператора. www.koob.ru Построение решающих правил. Блок предназначен для выработки на обучающей группе испытуемых решающих правил, позволяющих в автоматизированном режиме делать заключение по каждой новой процедуре о наличии или отсутствии акцентного локуса латентной информации, соответствующего поставленной при формировании обучающей выборки задаче. Блок представляет собой комплекс программ, основанных на построении оптимальной совокупности подпространств пространства признаков, и использует байесовы методы оценивания. Естественно, чем больше объем обучающей выборки, тем выше вероятность правильной диагностики. Комплекс позволяет осуществлять скользящий контроль качества построенных решающих правил. Диагностические алгоритмы основаны на сочетании физиологических коррелятов психической деятельности с принципами психосемантики. Они позволяют диагностировать как осознаваемые, так и неосознаваемые патологические процессы в организме. В ходе обследования полностью исключено сознательное влияние пациента на получаемые результаты. При этом удается определить: - наличие патологических мотивов (суицид, половые извращения, алкоголизация, наркомания, криминальные девиации и др.) и их иерархию среди основных мотивов поведения; - наличие и содержание интер- и интрапсихических конфликтов (невротических комплексов), в частности, истинные взаимоотношения в коллективе; - пространственное распределение в семантической памяти отдельных сфер значимости; - сведения о ядре личности, характере аутоидентификации (собственные имя и фамилия, имена близких, национальная принадлежность, родной язык и пр.). Визуальная реконструкция подсознания (computer psychomapping) позволяет специалисту уточнить диагноз и определить стратегию лечения. Например, при обследовании больного язвенной болезнью желудка может быть обнаружен психосоматический компонент. Это открывает совершенно новые пути лечения, отличные от хирургического и терапевтического. Неосознаваемую психосемантическую диагностику можно использовать: - при диагностике и лечении психических, психосоматических, пограничных заболеваний; - для установления причин стрессов у здоровых людей; - при подборе психологически совместимых групп для работы в экстремальных условиях; - для профотбора и профпрогноза; - для определения потребностей и желаний у полностью парализованных и лишенных речи пациентов и мн.др. Результаты КОПС, кроме диагностического назначения, сами по себе могут быть использованы психоаналитиком как средство лечения. Эти результаты часто содержат очень значимую интимную информацию о пациенте. Компьютер полностью обеспечивает ее конфиденциальность. Но для исключения несанкционированного доступа к блокам программ и результатам обследования конкретного лица необходимыми являются специальные средства защиты. С помощью описанного комплекса программ в эксперименте провели исследование валидности алгоритмов и предварительную оценку надежности распознавания отдельных семантических кластеров. Для этого в качестве основной экспериментальной модели была избрана стандартная модельная задача установления собственной фамилии испытуемого. При этом было возможно оптимизировать алгоритмическую структуру созданных программно- технических средств. Это относится к определению параметров фильтрации вызванных потенциалов, к нахождению оптимальных параметров программ многомерной обработки данных, к созданию адекватных семантических координат и многому другому. С другой стороны проведенное исследование соответствовало одной из интересных с практической точки зрения задач - определению компонентов ядерной информации, и нахождению решающих правил для этой задачи, а главное, анализ методов создания таких правил для данного класса задач представляет большой интерес. Каждому субъекту в режиме обратной маскировки на неосознаваемом уровне в качестве стимулов среди незначимых слов предъявляли 35 фамилий. Каждая фамилия повторялась 15 раз, была стохастически распределена в рабочей базе данных и, соответственно, в процедуре предъявления. В рабочей базе данных каждая фамилия была организована в отдельный кластер. Кроме того, в рабочую базу данных входили еще 5 реперных кластеров, содержащих некоторые достаточно формальные лексические категории (типа _моечужое_, _эскапе-приятие_ и пр.) и кластеры, состоящие из стимулов, связанных с психологической защитой. Одна из предъявлявшихся фамилий была собственной фамилией субъекта, подвергавшегося процедуре КОПС. Поскольку группа добровольцев рассматривалась как обучающая, в каждом эксперименте фамилия субъекта была заранее известна. После проключения всех вышеописанных алгоритмов обработка продолжалась с помощью программ формирования решающих правил: осуществлялся поиск критериев, позволяющих для каждого субъекта на основании групповых данных определить, какая фамилия из предъявленных является его собственной. Существует достаточно корректный метод, позволяющий по обучающей выборке оценить эффективность построенных решающих правил. Это метод скользящего контроля, когда из обучающей www.koob.ru выборки исключается один человек, и значения критериев распознавания вычисляются без учета его процедуры. Затем для исключенного субъекта проводится процедура распознавания. Это повторяется для каждого из обучающей группы. В результате оказывается возможным, даже не собирая экзаменационную группу, оценить качество критериев распознавания. В эксперименте приняло участие 22 психически здоровых мужчины в возрасте от 22 до 50 лет. Длительность процедуры составляла от 20 до 40 минут, за это время субъекту предъявлялось более 2000 стимулов. Результаты обрабатывали по максимально полному алгоритму, включающему расчеты по всем возможным вариантам. При анализе результатов оказалось, что реагирование на неосознаваемое предъявление собственной фамилии у субъектов с разной психической организацией различно, что и ранее наблюдалось нами при использовании модельной задачи с установлением собственной фамилии. Это привело к тому, что эффективность решения модельной задачи сильно варьировала от субъекта к субъекту и при усреднении данных вероятность составила 0,35. Иными словами, в гипотетической группе из ста человек собственные их фамилии с помощью разработанного алгоритма распознавания будут определены у 35 человек. По критериям непараметрической статистики это достоверно (альфа < 0,01) превышает случайное совпадение. Для повышения точности распознавания семантических кластеров были произведены модификации алгоритмической структуры комплекса преимущественно в области отслеживания электроэнцефалографических артефактов и решающих правил распознавания. После этого провели еще одну одну серию экспериментов. При этом субъекту предъявляли 20 групп стимулов по 10 фамилий в каждой. Кроме того, предъявляли 2 группы, одна из которых содержала бессмысленные стимулы. а вторая - личные местоимения. Эти 22 группы предъявляли ТРИЖДЫ - в начале, и середине и в конце процедуры, с тем, чтобы уменьшить влияние флуктуаций функционального состояния. В ходе процедуры предъявляли еще две группы стимулов, одна из которых представляла собой кратковременную засветку левой части экрана, а другая - засветку правой части (опорные группы). Длительность процедуры варьировалась в зависимости от качества работы (движения, мигательные артефакты, ошибки операторской деятельности) и составляла 35 - 50 мин. Полученные после процедуры данные обрабатывали с помощью пакета вторичной обработки во временной и в частотной области. Во временной области обработка осуществляется путем выделения компонентов вызванных потенциалов (ВП) методом согласованной фильтрации, построенным аналогично фильтру Буди. Оцениваются амплитуды и латентные периоды трех компонентов (приблизительно соответствующих компонентам Р100. N200 и РЗОО). Во временной области рассчитываются также коэффициенты корреляции между каждой парой каналов в диапазонах, соответствующих компонентам ВП. В частотной области для каждой реализации определяются доминирующие частоты в трех физиологических диапазонах (тета-, альфа- и бета-ритмы). Оцениваются значения частот и спектральная мощность в среднем по диапазону. Вычисляются функции множественной когерентности для каждого отведения в каждом из диапазонов. Для каждой пары отведений (шесть пар) в каждом диапазоне вычисляются функции частной когерентности и фазового сдвига. Общее количество показателей для каждой реализации, таким образом, составляет 114. Список параметров по каждому субъекту имеет следующий вид: 0 - АМР comp. 1 ch.1 1 - АМР comp. 1 ch.2 2 - АМР comp. 1 ch.3 3 - АМР comp. 1 ch.4 4 - АМР comp. 2 ch.1 5 - АМР comp. 2 ch.2 6 - АМР comp. 2 ch.3 7 - АМР comp. 2 ch.4 8 - АМР comp. 3 ch.1 9 - АМР comp. 3 ch.2 10 - АМР comp. 3 ch.3 11 - АМР comp. 3 ch.4 12 - LP 13 - LP 14 - LP 15 - LP comp. 1 ch.1 comp. 1 ch.2 comp. 1 ch.3 comp. 1 ch.4 Амплитуды компонентов вызванных потенциалов по каналам Латентные периоды компонентов вызванных потенциалов по каналам www.koob.ru 16 - LP 17 - LP 18 - LP 19 - LP 20 - LP 21 - LP 22 - LP 23 - LP comp. 2 ch.1 comp. 2 ch.2 comp. 2 ch.3 comp. 2 ch.4 comp. 3 ch.1 comp. 3 ch.2 comp. 3 ch.3 comp. 3 ch.4 24 - PWR theta ch.1 25 - PWR theta ch.2 26 - PWR theta ch.3 27 - PWR theta ch.4 28 - PWR alpha ch.1 29 - PWR alpha ch.2 30 - PWR alpha ch.3 31 - PWR alpha ch.4 32 - PWR betha ch.1 33 - PWR betha ch.2 34 - PWR betha ch.3 35 - PWR betha ch.4 36 - FRQ theta ch.1 37 - FRQ theta ch.2 38 - FRQ theta ch.3 39 - FRQ theta ch.4 40 - FRQ alpha ch.1 41 - FRQ alpha ch.2 42 - FRQ alpha ch.3 43 - FRQ alpha ch.4 44 - FRQ betha ch.1 45 - FRQ betha ch.2 46 - FRQ betha ch.3 47 - FRQ betha ch.4 48 - MCH theta ch.1 49 - MCH theta ch.2 50 - MCH theta ch.3 51 - MCH theta ch.4 52 - MCH alpha ch.1 53 - MCH alpha ch.2 54 - MCH alpha ch.3 55 - MCH alpha ch.4 56 - MCH betha ch.1 57 - MCH betha ch.2 58 - MCH betha ch.3 59 - MCH betha ch.4 60 - PCH theta chs 1-2 61 -PCH theta chs 1-3 62 -PCH theta chs 1-4 63 -PCH theta chs 2-3 64 - PCH theta chs 2-4 65 - PCH theta chs 3-4 66 - PCH alpha chs 1-2 67 - PCH alpha chs 1-3 68 - PCH alpha chs 1-4 69 - PCH alpha chs 2-3 70 - PCH alpha chs 2-4 71 - PCH alpha chs 3-4 72 - PCH betha chs 1-2 Мощность спектра в диапазонах по каналам Доминирующая частота в диапазонах по каналам Множественная когерентность доминирующей частоты в диапазонах по каналам Частотная когерентность в диапазонах по парам каналов www.koob.ru 73 - PCH betha chs 1-3 74 - PCH betha chs 1-4 75 - PCH betha chs 2-3 76 - PCH betha chs 2-4 77 - PCH betha chs 3-4 78 - FAZ theta chs 1-2 79 - FAZ theta chs 1-3 80 - FAZ theta chs 1-4 81 - FAZ theta chs 2-3 82 - FAZ theta chs 3-4 83 - FAZ theta chs 2-4 84 - FAZ alpha chs 1-2 85 - FAZ alpha chs 1-3 86 - FAZ alpha chs 1-4 87 - FAZ alpha chs 2-3 88 - FAZ alpha chs 3-4 89 - FAZ alpha chs 2-4 90 - FAZ betha chs 1-2 91 - FAZ betha chs 1-3 92 - FAZ betha chs 1-4 93 - FAZ betha chs 2-3 94 - FAZ betha chs 3-4 95 - FAZ betha chs 2-4 Фазовый сдвиг в диапазонах по каналам 96 - COR comp. 1 chs 1-2 97 - COR comp. 1 chs 1-3 98 - COR comp. 1 chs 1-4 99 - COR comp. 1 chs 2-3 100 - COR comp. 1 chs 2-4 101 - COR comp. 1 chs 3-4 102 - COR comp. 2 chs 1-2 103 - COR comp. 2 chs 1-3 104 - COR comp. 2 chs 1-4 105 - COR comp. 2 chs 2-3 106 - COR comp. 2 chs 2-4 107 - COR comp. 2 chs 3-4 108 - COR comp. 3 chs 1-2 109 - COR comp. 3 chs 1-3 110 - COR comp. 3 chs 1-4 111 - COR comp. 3 chs 2-3 112 - COR comp. 3 chs 2-4 113 - COR comp. 3 chs 3-4 Коэффициент корреляции компонентов вызванных потенциалов по парам каналов Далее первичные количественные показатели обрабатываются с помощью варианта факторного анализа - методом экстремальной группировки, что, с одной стороны, позволяет уменьшить количество анализируемых признаков до 20, а с другой - дает информацию о структуре взаимосвязей первичных признаков. Факторный анализ проводится как для каждого субъекта отдельно, так и для выборок, объединенных по группе. Результаты группового факторного анализа имеют следующий вид: Нагрузка. Наименование показателя 0.749 0.799 0.838 0.842 0.771 0.703 0.840 0.827 Фактор 1 0 - AMP comp.1 ch1 2 - AMP comp.1 ch3 4 - AMP comp.2 ch1 6 - AMP comp.3 ch3 8 - AMP comp.3 ch1 10 - AMP comp.3 ch3 24 - PWR theta ch.1 26 - PWR theta ch.3 www.koob.ru 0.710 0.603 0.605 0.613 28 - PWR theta ch.1 29 - PWR alpha ch.2 30 - PWR alpha ch.3 31 - PWR alpha ch.4 Фактор 2 0.642 91 - FAZ betha chs.1-3 0.790 93 - FAZ betha chs.2-3 -0.661 95 - FAZ betha chs.3-3 Фактор 3 0.704 52 - MCH alpha ch.1 0.694 53 - MCH alpha ch.2 0.721 54 - MCH alpha ch.3 0.700 55 - MCH alpha ch.4 0,649 66 - PCH alpha chs.1-2 0.743 67 - PCH alpha chs.1-3 0.788 68 - PCH alpha chs.1-4 0.793 69 - PCH alpha chs.2-3 0.714 70 - PCH alpha chs.2-4 0.760 71 - PCH alpha chs.3-4 Фактор 4 -0.603 84 - FAZ alpha chs.1-2 0.498 85 - FAZ alpha chs.1-3 -0.637 86 - FAZ alpha chs.1-4 0.681 87 - FAZ alpha chs.2-3 -0.446 88 - FAZ alpha chs.2-4 -0.630 89 - FAZ alpha chs.3-4 Фактор 5 0.669 48 - MCH theta ch.1 0.683 49 - MCH theta ch.2 0.657 50 - MCH theta ch.3 0.634 51 - MCH theta ch.4 0.620 60 - PCH theta ch.1-2 0.707 61 - PCH theta ch.1-3 0.795 62 - PCH theta ch.1-4 0.788 63 - PCH theta ch.2-3 0.685 64 - PCH theta ch.2-4 Фактор 6 0.778 20 - LP comp.3 ch.1 0.790 21 - LP comp.3 ch.2 0.545 22 - LP comp.3 ch.3 0.683 23 - LP comp.3 ch.4 Фактор 7 0.792 56 - MCH betha ch.1 0.804 57 - MCH betha ch.1 0.703 58 - MCH betha ch.1 0.734 59 - MCH betha ch.1 0.602 72 - PCH betha chs.1-2 0.590 73 - PCH betha chs.1-3 0.530 74 - PCH betha chs.1-4 0.537 75 - PCH betha chs.2-3 0.612 76 - PCH betha chs.2-4 0.504 77 - PCH betha chs.3-4 Фактор 8 0.654 102 - COR comp.2 chs.1-2 0.760 103 - COR comp.2 chs.1-3 www.koob.ru 0.814 0.812 0.720 0.839 194 - COR comp.2 chs.1-4 107 - COR comp.2 chs.2-3 106 - COR comp.2 chs.2-4 107 - COR comp.2 chs.3-4 Фактор 9 0.890 98 - COR comp.2 chs.1-4 0.771 100 - COR comp.2 chs.2-4 0.662 101 - COR comp.2 chs.3-4 Фактор 10 0.643 108 - COR comp.2 chs.1-2 0.726 109 - COR comp.2 chs.1-3 0.777 110 - COR comp.2 chs.1-4 0.816 111 - COR comp.2 chs.2-3 0.612 112 - COR comp.2 chs.3-3 0.779 113 - COR comp.2 chs.2-4 Фактор 11 0.583 96 - COR comp.2 chs.1-2 0.790 97 - COR comp.2 chs.1-2 0.893 99 - COR comp.2 chs.1-2 Фактор 12 0.831 1 - AMP comp.1 ch.2 0.808 3 - AMP comp.1 ch.4 0.884 5 - AMP comp.2 ch.2 0.856 7 - AMP comp.2 ch.4 0.776 9 - AMP comp.3 ch.2 0.816 11 - AMP comp.3 ch.4 0.876 25 - PWR theta ch.2 0.907 27 - PWR theta ch.4 Фактор 13 0.808 36 - FRQ theta ch.1 0.813 37 - FRQ theta ch.2 0.570 38 - FRQ theta ch.3 0.568 39 - FRQ theta ch.4 Фактор 14 0.544 78 - FAZ theta chs.1-2 -0.460 79 - FAZ theta chs.1-3 0.687 80 - FAZ theta chs.1-4 -0.724 81 - FAZ theta chs.2-3 0.455 82 - FAZ theta chs.2-4 0.878 83 - FAZ theta chs.3-4 Фактор 15 0.838 12 - LP comp.1 ch1 0.845 13 - LP comp.1 ch2 0.575 14 - LP comp.1 ch3 0.564 15 - LP comp.1 ch4 Фактор 16 0.708 32 - PWR betha ch.1 0.754 33 - PWR betha ch.2 0.557 34 - PWR betha ch.3 0.564 15 - PWR betha ch.4 Фактор 17 0.714 44 - FRQ betha ch.1 0.707 45 - FRQ betha ch.1 www.koob.ru 0.504 0.486 46 - FRQ betha ch.1 47 - FRQ betha ch.1 Фактор 18 0.828 16 - LP comp.2 ch.2 0.832 17 - LP comp.2 ch.2 0.615 18 - LP comp.2 ch.2 0.537 19 - LP comp.2 ch.2 Фактор 19 0470 90 - FAZ betha chs.1-2 0.858 92 - FAZ betha chs.1-4 0.639 94 - FAZ betha chs.2-4 Фактор 20 0.742 40 - FRQ alpha ch.1 0.759 41 - FRQ alpha ch.2 0.499 42 - FRQ alpha ch.3 0.476 43 - FRQ alpha ch.4 Полученные числовые значения далее подвергаются одномерной и многомерной статистической обработке. Для одномерной обработки используются параметрические и непараметрические критерии, для многомерной - вариант дискриминантного анализа. Оценивалась величина отличия каждой из 22 рабочих групп от всех остальных, а также степень близости каждой рабочей группы к той или иной опорной группе. При рассмотрении факторной структуры показателей видно, что амплитудные показатели всех компонентов ВП, а также показатели мощности тета-ритма обнаруживают четкую полушарную специфичность: фактор 1 объединил показатели левого полушария (отведения 1 и 3, - левый лоб и левый висок), а фактор 12 - аналогичные показатели правого полушария (отведения 3 и 4 -правый лоб и правый висок). Латентные периоды каждого компонента ВП образовали свои факторы (факторы б, 15 и 18), точно так же в отдельные факторы объединились показатели частоты по каждому диапазону (факторы 13, 17 и 20). Показатели множественной и частной когерентности объединились по диапазонам (факторы 3, 5 и 7). Отдельные факторы образовали показатели фазового сдвига между отведениями в альфа- и тетадиапазонах (факторы 4 и 14), а также показатели корреляции между отведениями по среднему и позднему компонентам (факторы 8 и 10). Показатели фазового сдвига в бета-диапазоне, а также показатели корреляций а первом компоненте ВП разделились по принципу лобно-левополушарных и височно- правополушарных группировок (факторы 2, 9. 11 и 19). Таким образом, результаты факторного анализа показывают, что используемые показатели имеют закономерную структуру, соответствующую современным представлениям о физиологических механизмах активации. Анализ результатов этой серии экспериментов показал, что у части волонтеров с хорошо выраженными высоко-амплитудными вызванными потенциалами информативным является анализ во временной области, а у субъектов с низко амплитудными, неустойчивыми ВП более валидными для решения задачи являются показатели обработки в частотной области. Соответственно перед окончательной обработкой осуществлялась селекция способа обработки по критерию выраженности ВП. По описанной схеме было обследовано 17 испытуемых (13 мужчин и 4 женщины). Один испытуемый был обследован дважды. Результаты имеют следующий вид: N a б в СР 19 2 6 2 21 11 6 2 33 3 7 3 4 11 6 3 4 53 2 2 1 63 2 3 1 www.koob.ru 73 86 94 10 11 126 134 141 152 163 17 2 1 8 5 8 3 1 2 20 10 8 6 3 4 5 18 3 5 5 13 7 4 3 2 2 3 9 3 3 2 22 14 20 8 14 13 Здесь приведены ранги собственной фамилии субъекта относительно остальных рабочих групп по трем вариантам обработки: а) - одномерного отличия каждой группы от всех остальных, б) степени близости к той или иной опорной группе и в) - многомерного отличия каждой группы от всех остальных. Кроме того, приведен суммарный ранг собственной фамилии по всем вариантам обработки. При рассмотрении этих результатов видно, что в большинстве случаев получаемый суммарный ранг достаточно хорошо соответствует целям, поставленным в модельной задаче.Исключение составляют процедуры 10 и 11, а также процедура 17. Процедуры 10 и 11 - это две процедуры одного и того же субъекта, характерной особенностью которого является некоторый (относительно других волонтеров) преморбид. По-видимому, для получения адекватных результатов необходимы достаточно высокие навыки чтения. Отметим, что результаты второй процедуры у этого же субъекта несколько лучше, что может говорить о значении снятия напряженности по мере привыкания к экспериментальной ситуации. Процедура 17 отличалась крайне плохим качеством записи ЭЭГ, которую нам не удалось улучшить никакими способами,и осложнялась целым рядом мышечных и глазодвигательных артефактов. Возможно, именно этим можно объяснить неудовлетворительные результаты, полученные в этой процедуре. При проведении процедур КОПС на больших контингентах здоровых и больных разного профиля с применением описанного алгоритма, алгоритма с акустическим предъявлением стимульной информации или алгоритмов, включающих регистрацию времени реакции, было обнаружено интересное явление. Разброс статистических параметров регистрируемых показателей у больных, независимо от нозологии, всегда был больше, чем у здоровых. Как мы уже объясняли ранее, пока невозможным оказывается какое бы то ни было обобщение, усреднение этих показателей даже на консистентных группах больных. Однако подавляющее большинство результатов, полученных на больных, характеризуется гораздо большей дисперсией, чем у здоровых. В последнем случае (при условии, что у обследуемого индивида во время процедуры не было какой-либо актуальной доминанты, связанной, например, с физическими отправлениями) тестируемые кластеры как бы _схлопнуты_, кучно сгруппированы по своим параметрам. В качестве примера на рис.23 приведены такие результаты. Тем не менее, мы так и не смогли найти способ убедительно статистически обосновать номотетические исследования при психозондировании. Даже в том случае,когда пытались сравнивать результаты КОПС с одной и той же семантической базой между группой больных и группой здоровых, получали только лишь различие их дисперсий в некоторых случаях.Необходимо отметить, что мы не исключаем возможности использования в будущем и номотетического (нормографического) подхода. Но, вероятнее всего, это произойдет в отношении инициационного и модуляционного типов процедур, а также в отношении процедур, в которых функциональное состояние обследуемых стабилизировали или модулировали с помощью медикаментозных средств (в этой книге не описываем). Что же касается идеографического подхода, то, как было показано ранее, для индивидуально ориентированных процедур типа КОПС он является безусловно верным. Мы не злоупотребляем примерами индивидуальной неосознаваемой психосемантической диагностики. Если же возможно лонгитюдное исследование (т.е. проведение для конкретной личности нескольких процедур с время от времени модифицируемыми семантическими базами в разных состояниях сознания), то в нашей практике не было случая, когда бы лонгитюдные исследования оказывались диагностически бесполезными. Все вышеописанные исследования выполнялись авторами и основными разработчиками технологических процессов, компьютерно-аппаратных комплексов и программного обеспечения (А.Б.Салтыков. С.В.Квасовец, И.В.Белиловец и др.) в рамках различных служебных заданий. При осуществлении каких-либо научно- исследовательских работ в этой области почти всякий раз заказчики требовали предварительной экспертизы, что очевидно объясняется нетривиальностью наших концептуальных моделей и методов. Экспертные оценки делались либо на основании проведения процедур обзорной КОПС (например, с семантической базой, представляющей набор кластеров - около 1400 слов, изображенный на рис.23), либо на основании определения собственной фамилии незнакомого нам субъекта, либо определения породы неизвестной нам собаки у ее хозяина и т.п. www.koob.ru В целом, несмотря на некоторые имеющиеся изъяны и недоработки, результаты таких экспертиз, больших массивов по сериям различных экспериментов, большого количества результатов по больным разного профиля - мы сочли возможным вынести наши логические построения на суд общественного мнения, изложив их в этой книге и выражаем готовность к экспертному и любому практическому взаимодействию с заинтересованными специалистами. Все виды экспериментальной проверки показали, что в целом принципы алгоритмической организации КОПС и их программное обеспечение соответствуют поставленной цели. Наиболее общими выводами могут быть следующие: 1. На основании анализа имеющихся данных разработаны аппаратные средства и методы неосознаваемой психосемантической диагностики. 2. Разработаны новые алгоритмы, а также оптимизированы уже имеющиеся, что и позволило разработать основные используемые с практическими целями пакеты программ. 3. Экспериментальная оценка адекватности разработанных средств показала, что модельные задачи, использованные нами (моделирование акцентного локуса латентной информации, установление собственной фамилии субъекта, его обследование в целенаправленно изменяемых состояниях сознания и др.), могут быть решены. Следовательно, принципиально возможно при использовании других модельных задач разработать базу решающих правил для анализа любых других семантических сфер психики человека на неосознаваемом уровне. 4. Номотетический подход к интерпретации результатов КОПС, полученных на разнообразных консистентных группах здоровых и больных лиц, в настоящее время неприемлем. Результаты КОПС у больных с психо- семантическими расстройствами могут интерпретироваться только идеографически в рамках диагностических версий, касающихся конкретной личности. 5. Индивидуально значимая неосознаваемая информация, особенно сфокусированная в виде АЛЛИ, может быть убедительно верифицирована с помощью тривиальных методов, например, путем интервьюирования субъекта на фоне диссолюции его сознания, вызванной инфузией микродоз кеталара. 6. Эта информация может быть использована не только с целью этиопатогенетических диагностических интерпретаций, но и с целью создания семантического драйвера - основного действующего фактора в лечебных процедурах. Исследование новых возможностей модификации состояния и поведения _За последнее время в патопсихологии на первый план выступает направленность на психокоррекцию. Делается попытка обоснования психологических рекомендаций для проведения психокоррекции (например, при лечении неврозов, алкоголизма). Однако, для того, чтобы психокоррекционная направленность была эффективной, она должна базироваться на углубленном анализе и квалификации психического состояния больного человека_. (Б.В .Зейгарник, 1986, стр.7). Как провести _углубленный анализ_ и добыть индивидуально значимую этиопатогенетическую информацию, используя тривиальные и разрабатываемые нами методы, мы показали в двух предшествующих главах. Теперь рассмотрим возможности психокоррекционного использования этой информации и принципы организации методов психокоррекции. По сути дела любые средства, методы и приемы психокоррекции опираются на два ключевых фактора: - введение тем или иным путем (внушением, разъяснением, переживанием в психокатарзисе, обучением в диссоциированном состоянии, импринтингом, созданием искусственных функциональных связей в мозге и др.) коррегирующей информации в неосознаваемые зоны памяти. При этом для достижения положительного эффекта необязательно, чтобы эта информация осознавалась пациентом; - обеспечение прямого доступа в память путем либо изменения состояния сознания, либо даже его отключения. Введение коррегирующей информации в неосознаваемые зоны памяти возможно и при ясном сознании, но ввиду существенного _редактирования_ сознанием поступающей информации, что проявляется, в частности, в виде критики разъяснений врача, подмечания недостатков и проявления скепсиса в отношении применяемого метода, для достижения цели требуются значительное время и большие усилия. Поэтому наибольшее распространение получили методы психокоррекции, использующие направленное изменение или временное разрушение (диссолюцию) сознания. Многие виды психотерапии: трансовые состояния (по Эриксону), медитация, аутотренинг, гипноз и др., тоже по сути используют изменение состояния сознания для ввода корригирующей информации в память. (Безносюк Е.В., Смирнов И.В.). Изменение состояния сознания и модификация памяти www.koob.ru Сознание как функция психики осуществляет сканирование семантической информации, хранящейся в памяти и поступающей в нее через сенсорные входы. В данном контексте под памятью следует понимать не только осознаваемую человеком информацию о каких-либо событиях, но прежде всего ту семантическую информацию, которая в структурированном виде, в форме ассоциативных сетей, включающих семантические элементы психики (А.Г.Асмолов), хранится в сферах бессознательного. Большая часть информации, накапливаемой в этих хранилищах в течение жизни, недоступна сознанию и лишь иногда случайно осознается в искаженном виде во время сновидений. Именно в неосознаваемых сферах психики _располагаются_ мотивы, в т.ч. патологические, интер- и интра- психические конфликты, различные патологические комплексы. Все это представляет собой поприще для психоанализа и других хорошо известных научных направлений. Количество работ в области исследований неосознаваемой психической деятельности в нашей стране неудержимо растет (Бессознательное, 1984, тт. 1-4). Память человека непрерывна - информация из внешнего мира и изнутри организма поступает в хранилища памяти постоянно даже во сне и наркозе. Процесс накопления информации прекращается, повидимому, только тогда, когда исчезают связанные с событием вызванные реакции головного мозга (чаще всего для констатации восприятия регистрируют вызванные потенциалы, возникающие в ответ на предъявление стимула). Эти реакции исчезают при сильном угнетении деятельности мозга, например, в глубоком наркозе или в состоянии комы. В этих состояниях восприятие и когнитивные процессы блокированы и в память невозможно ввести какую-либо информацию - психотерапия и психокоррекция неосуществимы. Во всех других случаях, когда имеются вызванные реакции в ответ на стимул (например, вспышка света перед глазами вызывает закономерный вызванный потенциал в электроэнцефалограмме), восприятие информации происходит независимо то того, в каком состоянии сознания пребывает человек или животное. Это доказано многочисленными фактами, наиболее убедительные из которых относятся к области выработки условных рефлексов во сне и наркозе. Отсюда следует, что во всех состояниях психики, в которых сохранено восприятие, можно для целей психо- коррекции ввести в память какую-либо информацию. Но ведь восприятие возможно и при отсутствии полного сознания или его глубоких изменениях. Следовательно, и в таких состояниях можно осуществить психокоррекционное воздействие. Зачем это нужно? Использование измененных состояний сознания (ИСС) для психокоррекции необходимо прежде всего потому, что в состоянии полного сознания пациент сохраняет полный контроль и критику над поступающей информацией и способен изменять свое отношение к психотерапевтическому воздействию в зависимости от имеющихся социальных и личностных установок. Это в значительной мере ослабляет эффективность самого мощного психокоррекционного механизма - внушения. Именно поэтому с давних времен наряду с методами разъяснения, убеждения и внушения в бодрствующем состоянии врачи и знахари применяли кустарные или научно обоснованные средства психокоррекции в ИСС. Что же такое ИСС (ASC - Altered States of Conscious)? Принято считать, что при отсутствии активной деятельности и выраженных эмоций в бодрствующем состоянии человек пребывает в полном (ясном) сознании. При этом сознание индивидуума с присущими ему генетически и социально скоростью и объемом сканирует поступающую семантическую (смысловую) информацию - индивидуум ее осознает. Объем и скорость осознания семантической информации у всех разные и не являются постоянными величинами даже у одного и того же субъекта. Например, каждый из нас испытывал состояние шперрунга остановки мыслей, - сидя на скучной лекции и тупо вперясь глазами в пространство. О человеке, находящемся в этом состоянии, друзья шутят: _впал в прострацию, витает в облаках_ и т.п. Во время шперрунга сознание с у ж е н о. Напротив, в иные минуты многие из нас испытывают ощущение взлета и творческого подъема, когда становятся способны _объять необъятное_ и с необычайной скоростью оперируют разнородными блоками информации, устанавливая между ними неявные связи. Это бывает при "озарении". Такое р а с ш и р е н и е сознания иногда наблюдается у больных, находящихся в гипоманиакальном состоянии. Его называют люцидным состоянием и описывают как состояние особой ясности и просветленности. Диапазон расширения сознания мало изучен в сравнении с многочисленными его изменениями в сторону сужения: от полного сознания до полного отсутствия сознания. Ниже мы остановимся на феноменологии отдельных форм ИСС более подробно. ИСС - собирательное понятие объединяющее все состояния сознания отличающиеся от условноинтактного. В психотерапии наиболее часто используют те формы ИСС, которые возникают в гипнозе, медитации, аутогенном погружении, при воздействиях психотропными веществами. Этот диапазон очень широк и не включает в себя разве что коматозных состояний, когда объем сознания равен нулю (об _отсутствии_ сознания говорят значительно раньше, например, при обмороке). С точки зрения www.koob.ru возможностей ввода информации с целью психокоррекции понятие _ИСС_ несовершенно. Гораздо удобнее оперировать терминами и концептами, исходя из возможностей ввода в память семантической информации. Ввод семантической (психотерапевтической, суггестивной, корректирующей, дидактической) информации в память субъекта возможен независимо от наличия и степени распада (диссолюции) сознания. Как уже упоминалось, критерием существования восприятия является наличие вызванных реакций. Отсюда следует, что критерием возможности ввода семантической информации является различие (градиент) вызванных реакций, возникающих в ответ на предъявление различающихся семантических стимулов. Например, слуховые вызванные потенциалы на щелчки во время второй стадии наркоза различаются в зависимости от громкости и частотных характеристик щелчков. Однако в это же время вызванные реакции на обращение по имени и совершенно индифферентное слово становятся неразличимы. Иначе говоря, когнитивные (познавательные) процессы имеют определенные передел, предопределяющий возможности использования ИСС для психотерапии. Этот предел находится там, где исчезают различия вызванных реакций на различающиеся семантические стимулы и эти реакции детерминируются только физическими характеристиками стимулов. При дальнейшей диссолюции психики и эти различия исчезают (восприятие блокируется и информация не консолидируется в памяти). Все это имеет место при психолитических воздействиях, когда происходит постепенная диссолюция сознания с последующей блокадой семантической памяти. При психоделических воздействиях, когда наблюдается расширение сознания или, по крайней мере, появляется возможность установления таких семантических связей, которые нереальны в условно-интактном состоянии, что проявляется в виде галлюцинаций, - ввод семантической информации с психотерапевтическими целями возможен всегда. Однако и здесь имеется предел для этих возможностей. Он заключается в том, что эта информация далеко не всегда попадает по назначению и, невзирая на такое же, как при психолитических воздействиях, снижение или устранение критики у субъекта, совершенно невозможно заранее предугадать, с какими уже имеющимися в семантической памяти информационными блоками вводимая информация будет объединена. У продуктивных больных с бредообразованием попытки психотерапии, особенно включающие суггестию, очень часто приводят к модификации бреда и встраивании суггестий и даже образа некомпетентного психотерапевта в фабулу бреда. У здорового человека во время психоделических воздействий происходит то же самое с той лишь разницей, что при возвращении в условноинтактное состояние восстанавливается контроль и критика. В реальных условиях психоделические и психолитические компоненты обычно присутствуют во время одного сеанса искусственного ИСС. Психотерапевту легче осуществлять семантическое воздействие при психолитических состояниях потому, что они легче контролируются и при них можно абстрагироваться от субъективных переживаний пациента. При психоделических состояниях приходится встраивать суггестию в фабулу текущих переживаний больного, что требует от врача высокого искусства и большого напряжения. Напротив, в случае психотерапевтического использования различных психотехнических приемов самим пациентом (при аутогипнозе, медитации, аутотреннинге и др.), ему значительно легче и приятнее заниматься психотехниками с преобладанием психоделических компонентов. Большинство людей вообще отдает предпочтение психоделическим эффектам (не только наркоманы и алкоголики, но и дети во время произвольной гипервентиляции или вращения на месте до отказа вестибулярного аппарата), тогда как психолитические эффекты (например, ощущение распада личности при медленной индукции в наркоз) их пугают. Феноменология ИСС, используемых для целей психотерапии, определяется не только тактикой врача и средствами, находящимися в его распоряжении, но и личностью больного. Одни и те же мероприятия могут совершенно по-разному сказываться на феноменологии ИСС у одного и того же пациента в зависимости от его предшествующего состояния и, следовательно, повлиять на эффективность психотерапевтического воздействия. Мы не будем останавливаться на описании и анализе тех психотерапевтических приемов, которые применяются при ИСС в гипнозе и аутотренинге (Безносюк Е.В., Исаев Г.И., 1990). Последнее время интерес практикующих психотерапевтов и исследователей, работающих в этой области, привлекают новые методы, родившиеся на стыке самых древних религиозных и философских концепций с современными знаниями и техническими средствами. К их числу относится наркогипнотерапия. Наркогипнотерапия Это суггестивная психотерапевтическая методика, имеющая много разновидностей и включающая воздействие внушением на фоне ИСС, вызванного введением гипнотиков, например, барбитуратов, или анестетиков общего действия, например, закиси азота. Имеет преимущества перед внушением в гипнозе изза возможности применения у малогипнабельных пациентов, но включает риск медикаментозных осложнений. www.koob.ru Наркогипноз (в более общем виде - накорпсихотерапия) имеет много общего с медикаментозными методами психоанализа - психокатарзисом, наркоанализом, наркосинтезом и другими его разновидностями. Однако истоки наркогипноза лежат в древней истории, когда с различными целями применялись приемы внушения на фоне действия психотропных веществ: производных конопли, пейотля (мескаля), опиумного мака, грибов, содержащих псилоцибин. Сущностью наркогипноза является введение в гипнотическое состояние на фоне действия психотропных веществ, облегчающих гипнотизацию, с последующими терапевтическими суггестиями или без оных. Наркопсихотерапия как более емкий метод подразумевает возможность внушения, убеждения и разъяснения и без гипноза, а только за счет использования сниженной критики у пациента при диссолюции сознания, вызванной медикаментозными средствами. Для более подробного ознакомления с этим методом см., например: М.А.Телешевская, 1969. Наркогипноз не следует путать с гипнонаркозом, когда внушением в гипнозе достигают анальгезии для производства оперативных вмешательств (обычно в сочетании с анальгетиками и анестетиками). С этим методом можно ознакомиться в книге A>A>Friedlander. _Die Hypnose und die Hypno-narcose_ (Stuttgart: Verlag v.F.Enke, Bd.121). Принципиально отличается от наркогипноза ЛСД-терапия. Это разновидность медикаментозных психоделических методов, включающая введение в организм мощного галлюциногенного препарата - диэтиламида лизергиновой кислоты (ЛСД-25). Об этом веществе и его действии существует большое количество публикаций в связи с его немедицинским употреблением наркоманами. Подробное рассмотрение всех эффектов ЛСД проводит в своей монографии S.Groff. Другой вариант психоделической терапии - знаменитое в последние годы _Учение дона Хуана_, опубликованное Карлосом Кастанедой как результат самонаблюдений в период обучения у индейского мага. Несмотря на споры по поводу реальности существования этого мага и врачевателя, известны и другие сведения относительно употребления психоделических препаратов, получаемых, например, из пейотля или ядовитых грибов. Речь идет не о неконтролируемом потреблении галлюциногенов с целью получения удовольствия или развлечения (а впоследствии для снятия явлений абстиненции), а о своеобразных народных методах психокоррекции с использованием ИСС. Судя по имеющимся скудным описаниям, эти методы направлены в основном на самосовершенствование и аутокоррекцию и требуют опытного наставника при обучении. Известным примером из этой области является также культ _вуду_ - африканских колдунов, использующих искусственно вызываемые у себя (!) ИСС для психотерапевтических целей. Принципиальной особенностью психоделических методов, подобных ЛСД-сеансам, является использование ИСС для аутокоррекции, не включающей ауто- или гетеросуггестии. Это роднит психоделические медикаментозные методы с таким направлением, как медитация. Медитация Медитация (от лат. meditatio - сосредоточение) как самостоятельный медицинский психокоррекционный метод формально начала применяться сравнительно недавно. Однако при ближайшем рассмотрении становится ясно, что в рамках вариантов медитативных психотехник разными авторами описываются состояния, совершенно схожие с ИСС, возникающими при использовании других психотехнических приемов. Так, наиболее распространенные способы медитации напоминают приемы аутогипноза, а вариант, описанный американским исследователем Шри Раджнешем под названием _тратак_ и использующий концентрацию взора на глазах партнера-визави, - чрезвычайно схож с приемами фасцинации (один из распространенных способов гипнотизации). Многие виды медитативных психотехник по своей сущности разделяются на два типа: инсайтмедитация и концентрационная медитация. Инсайт-медитация (от англ.insight - интуиция, озарение) основана на полном рассредоточении внимания к окружающим объектам и погружении в свободно флуктуирующий мир спонтанно возникающих внутренних образов. Состояние, возникающее при этом, характеризуется релаксацией и имеет много общего с гипноидными фазовыми состояниями. Субъективно это напоминает состояние дремоты и отдыха и отличается лишь тем, что в состоянии медитации человек может произвольно управлять содержанием своих грез. Объективные, в т.ч. физиологические проявления такого медитативного состояния неспецифичны. Будучи родственна приемам _управляемых сновидений_ и эйдетическому фантазированию, такая медитация способна дать отдых уставшему человеку и может быть использована как вспомогательный прием в лечении. Обучение инсайт-медитации принципиально не отличается от обучения разнообразным приемам психорелаксации и доступно большинству здоровых и больных людей. Противопоказанием являются случаи патологического фантазирования у детей и бреда. www.koob.ru Инсайт-медитация сама по себе в психотерапии применяется редко из-за отсутствия формального регламента приемов, позволяющих научить пациента экстренно впадать в медитативное состояние. Это обусловлено тем, что, в отличие от различных психорелаксационных приемов, традиционных для европейской медицины, медитация пришла к нам прежде всего как совокупность эзотерических сведений из области восточных философских и религиозных концепций. Для того, чтобы проникнуться чуждой для своей картины мира философией, европейцу требовалось большое время. Современный врач-психотерапевт в большинстве случаев не имеет в своем распоряжении достаточного набора технических средств и даже лексикона, необходимых для того, чтобы в доступные временные диапазоны обучить одного или нескольких пациентов медитативным психотехникам. Специалисты поэтому предпочитают пользоваться более формализованными приемами, например, аутотренингом, _программированием_ в гипнозе. Если опытный медитатор сконцентрирует свое внимание на каком-либо конкретном образе, спонтанно возникшем в сознании или вызванном произвольно, то отличие от медитации концентрации будет только в одном: при инсайт- медитации внимание концентрируют на внутреннем объекте, при концентрационной - на внешнем. В качестве объекта концентрации может быть выбрано что угодно: от облака на небе до конкретной суггестивной формулы (_мои руки теплеют_ и т.п.). Медитация, основанная на концентрации внимания на внешнем объекте и полном сосредоточении на нем, очень близка к приемам аутогипноза. Исходя из исторических корней, иногда говорят о дзен- или йога-медитации. Различие между ними такое: при йога-медитации сосредотачиваются на каком-либо внешнем или внутреннем объекте и затем последовательно применяют определенные приемы концентрации, а при дзен-медитации начинают с монотонного длительного повторения традиционных формул - _мантр_. Йога-медитация ближе по техническим приемам к аутогипнозу, дзен-медитация - к аутогенному погружению. Распространившаяся в последнее время трансцендентальная медитация в западных странах широко используется как для лечения больных алкоголизмом, неврозами и психозами, так и для оптимизации деятельности и поведения в группах. Она позволяет исключить или значительно снизить вероятность интери интрапсихических конфликтов, способствует зарождению эмпатии (сочувствования, сопереживания) между людьми. Медитация - способ выхода за обыденные границы семантических полей в многомерные психосемантические пространства т.е. способ расширения сознания и доступа к архетипам Однако в нашей стране практика медитации пока развивается слабо, хотя делаются попытки предложить медитативные психотехники для космонавтов (И.В.Смирнов, Н.В.Гаврилова), спортсменов Н.В.Цзен, Ю.В.Пахомов, А.В.Алексеев), студентов (Ю.М.Орлов, Н.Д.Творогова, Е.В.Безносюк).* (* По результатам нашего шестилетнего лонгитюдного исследования студентов выявилось, что более половины так называемых практически здоровых студентов имели пограничные психические, психосоматические и предболезненные (субклинические) расстройства (Е.В.Безносюк, Д.А. Ордобаева, О.П.Сараджева, А.Н.Михайлов, 1987, 1993). Обучение в диссоциированном состоянии Предполагает выработку навыка или ввод суггестивной информации на фоне действия определенного препарата или в определенном состоянии организма. Впоследствии этот навык может быть инициирован к реализации или может быть реализована суггестия тогда и только тогда, когда действует препарат или возникает состояние, на фоне которых осуществляли выработку навыка или вводили суггестию. Этот метод близок к условнорефлекторным методам лечения, например, больных алкоголизмом, когда дают спиртное и одновременно тем или иным путем вызывают рвоту или другую неприятную реакцию. Как диссоциированное состояние можно рассматривать гипноз, медитацию, наркогипноз, физиологический сон, любые эмоциональные состояния и пр. Применительно к живым системам кибернетическое понятие памяти включает всю совокупность информации, имеющейся в системе. Существует сложная иерархия хранилищ памяти: от очень мало изменяющейся генетической памяти с предельно длительными сроками хранения информации до быстро меняющейся иконической с недолговечным содержимым (стековая память). _Представляется, что вид памяти определяется не природой фиксации следа, а возможностью доступа к информации для ее считывания. Можно думать, что в так называемой краткосрочной памяти ее краткосрочность обусловлена тем, что след быстро переходит в подпороговое состояние, а это затрудняет его воспроизведение. Таким образом, речь может идти не об исчезновении следа кратковременной памяти, а о быстром переходе его в подпороговое состояние. Причиной этому может быть ряд факторов: ретроактивное торможение, возникающее при интерферирующем воздействии последующих сигналов, недостаточно интенсивное подкрепление; существенны концентрация внимания, установка, степень эмоциального сопровождения и другие факторы. При однократном предъявлении сигнала, не сопровождаемого выраженной эмоциональной www.koob.ru реакцией, через короткий промежуток времени происходит как бы потеря информации для организма по механизму забывания. В _Промежуточной_ памяти сохранение следа в пороговом состоянии удлиняется, но это лишь количественное различие при изменении степени воздействия некоторых из перечисленных факторов. Можно эти временные промежутки разбить еще на более короткие, и тогда мы получим мгновенную, ультракороткую, оперативную и многие другие _виды_ памяти. Становится понятным, почему у различных исследователей так называемая краткосрочная память сохраняется с 10 с. до нескольких часов. При многократном поступлении тех же сигналов каждый последующий сигнал может подкреплять предыдущий следовый процесс, делая его длительное время перманентным. Возможно, это способствует сохранению следа в надпороговом состоянии и обеспечивает возможность его считывания через большие промежутки времени, что позволяет оценивать это состояние как долговременную память. Длительное сохранение следа возможно и при однократном обучении при наличии выраженной эмоциональной реакции_. (Ильюченок Р.Ю.). В приведенной цитате содержится много важного для дальнейшего размышления. Однако сейчас отметим лишь, что гипотеза о порогах энграмм, высказанная этим автором, в кибернетическом смысле недостаточна, правильнее говорить о возможности доступа к определенным ячейкам памяти. Прямой доступ в память через сознание возможен лишь в очень ограниченном объеме, хотя многочисленные факты свидетельствуют о возможности организации такого доступа даже в самые удаленные хранилища, например, при значительных изменениях состояния сознания. Что же касается физического субстрата для хранения информации, то, как мы считаем, равновероятны и взаимосвязаны нейрохимические механизмы хранения энграмм, давно муссируемые в многочисленных экспериментальных работах и обзорах (Бородкин Ю.С., Шабанов П.Д.) и современные дериваты представлений о реверберации возбуждения. Среди последних встречаются как теоретические изыскания (математические модели), рассматривающие нейронные сети как домены памяти (Anninoc e.a.), так и представления о пакетах волн когерентно работающих нейронов как единице памяти (Лебедев А.Н., 1985). Последняя версия разработана значительно слабее первой, которая включает сведения о пластических перестройках в нервной системе при обучении в обогащенной среде, что проявляется в увеличении количества синапсов (Greenough, 1984). Существуют возможности быстрого (в сравнении с тривиальным обучением) процесса формирования зон памяти, энграммы которых доступны для воспроизведения только при использовании специфического кода-адреса (сенсорного стимула, химического препарата, эмоционального состояния), например, импринтинг, в общем виде описанный выше. Артифициальные стабильные функциональные связи АСФС образуются при сочетании воздействия коррегирующей информации с воздействием какоголибо сенсорного сигнала (ритмических световых вспышек, щелчков и др.). В качестве информации, закладываемой при этом в искусственно формируемую матрицу долговременной памяти, могут служить определенные программы поведения или состояния. Искусственная матрица формируется только на фоне действия неспецифического коннектора - этимизола, который обеспечивает установление связей между разобщенными в условно-интактном состоянии зонами памяти. Это приводит к тому, что, предъявляя впоследствии тот же самый сенсорный сигнал со строго идентичными характеристиками, можно инициировать матрицу долговременной памяти и воспроизвести введенную поведенческую программу или программу реализации заданного функционального состояния. На основе метода, похожего на этот, был создан фантастический фильм _Вариант зомби_. Сформированная искусственно матрица очень устойчива во времени. Указанные авторы в последних работах описали возможности использования АСФС не только для лечения, но и для психокоррекции поведения и состояния здорового человека с целью оптимизации его деятельности. В 1976 году В.М. Смирнов показал, что при внутримозговой лечебной электростимуляции у больных паркинсонизмом на контралатеральной стороне распадается тремор. При введении этимизола (20 мг в/м), кофеина или этиразола при этом получили двусторонний распад тремора. Кроме того, при сочетании электростимуляции с вербальными командами _не дрожать!_ и т.п. получали выраженные условные рефлексы, для проявления которых достаточно было впоследствии одной вербальной команды без электростимуляции. Автор приводит перечень _артифициальных_, т.е. искусственных ощущений, возникающих при электростимуляции мозга, которые могут быть сильнейшими подкрепляющими стимулами для выработки условных рефлексов влечения или избегания. Для формирования артифициальных стабильных функциональных связей (АСФС) автор считает оправданным использование в качестве коннектора между стимулируемыми зонами мозга электрического тока АСФС, формируемые без вживленных электродов, с использованием естественных сенсорных входов, у больных с паркинсоническим тремором и ригидностью оказались значительно более эффективными. Под АСФС в общем виде понимают искусственное установление связей между участками мозга (зонами памяти?), которые в естественных условиях до того связаны не были. После формирования АСФС воздействие на индифферентную ранее по www.koob.ru отношению к заданному параметру модифицируемого поведения или состояния зону приводит к тому же результату, что и воздействие на зону, непосредственно связанную с воспроизведением соответствующей энграммы. Иными словами, можно путем синхронной стимуляции двух зон, одна из которых имеет сенсорный вход, затем через этот сенсорный вход подключать и артифициально связанную с ней зону, не имеющую такого входа. При наблюдениях больных после стереотоксических операций на головном мозге было замечено, что основным условием формирования различных навязчивых артифициальных состояний является осуществление поведенческого акта в момент экстренного изменения функционального состояния мозга, вызванного электростимуляцией (Бехтерева Н.П., Смирнов В.М.). _При этом происходит патологическая перестройка мозговой организации функциональной системы, реализующей поведенческий акт, с прочной фиксацией появившихся в системе изменений в долгосрочной памяти по механизму импринтинга. С этого момента патологически измененная функциональная система, закрепленная импринтингом в деятельности мозга как некая автономная функциональная единица, не поддается ни расщеплению, ни эффективному контролю со стороны управляющих церебральных систем и вместе с тем способна навызяывать мозгу те режимы работы, которые могут быть оптимальными для актуализации ее активности, проявляющейся навязчивым состоянием. Сущность импринтинга, таким образом, заключается в срочном формировании матрицы долгосрочной памяти особой прочности, предпосылка к чему создается возникающим особым состоянием мозга_ (там же, с.13). Авторы замечают, что _...перестройка может быть осуществлена на основе условнорефлекторного принципа. В этом случае в качестве подкрепления выступают изменения эмоционально- мотивационного состояния, вызываемые непосредственным воздействием на определенные зоны головного мозга, а в качестве условных раздражителей - любая ситуация внешнего мира или внутренней среды человека_ (там же, с.15). АСФС расценивают как нечто среднее между условными и безусловными рефлексами и относят к классу импринтинга (Смирнов В.М. и др.). В этой же работе авторы отмечают, что седуксен и этиразол, как и этимизол, снижают мышечный тонус, но не являются эффективными для формирования АСФС. В дозе 20 мг в/м этимизол дестабилизирует мышечный тонус у здоровых и больных паркинсонизмом и по _двойному тесту_ кратковременной памяти улучшает их психическое состояние. У животных (лабораторные кролики) сформировать АСФС, модицифирующую сердечно-сосудистую и дыхательную реакции, не удалось. Н.П.Бехтерева также относит феномены, возникающие при электростимуляции мозга, к явлению импринтинга и делает вывод о том, что запечатлевание возможно не только на ранних этапах онтогенеза. В.М.Смирнов и Ю.С.Бородкин (1979), впервые получившие АСФС в 1974 году, подчеркивают, что важнейшим признаком АСФС является селективность канала связи, т.е. наличие в матрице долговременной памяти признаков только того сигнала, на фоне предъявления которого эта матрица (АСФС) сформирована. Авторы указывают, что в принципе необязательно для выработки АСФС воздействовать на мозговые структуры электрическим током (АСФС-1). Можно ввести этимизол, вызывающий дестабилизацию мышечного тонуса в дозе 30 мг в/м, и на пике его действия предъявить серию световых вспышек определенной частоты в течение 3-10 секунд. Последующие в течение сколь угодно долгого времени (Бородкин Ю.С., Шабанов П.Д., 1986) контрольные проверки прочности АСФС-II показывают, что они сохраняются сколь угодно долго и активируются исключительно при той же частоте предъявления импульсов, при которой были выработаны. Авторы показали, что АСФС-II можно выработать и через посредство слухового анализатора. Подчеркивается, что этимизол является уникальным, как неспецифический коннектор, веществом, т.к. даже его аналоги, вызывающие сходные поведенческие эффекты (кофеин, этиразол, седуксен), не активны в отношении АСФС. С позиций поиска средств управления механизмами памяти авторы показали, что можно стирать энграммы АСФС, особенно АСФС-1, путем синхронной мультиэлектродной стимуляции _дочерних_ точек АСФС и хвостатого ядра. Стирание происходит мгновенно и на неограниченно длительное время, не затрагивая при этом других матриц АСФС, запрограммированных на другие частоты. При необходимости можно вновь восстановить выключенный участок, т.е. имеет место типичный случай диссоциированного состояния, как считают авторы. _Энграмму АСФС мы рассматриваем как элементарное стабильное информационное мнестическое поле, _вход_ в которое пролегает через отделы анализаторов, обеспечивающие выделение частотных характеристик подаваемых сигналов, а _выходом_ является система супраспинальной регуляции мышечного тонуса, включающая многочисленные кортикальные и субкортикальные звенья. Следовательно, каждое звено АСФС-1 или система АСФС-II жестко программирует лишь частотную характеристику импульсного сигнала, хотя ответная реакция при их стимуляции носит комплексный характер. Такая комплексность обеспечивается механизмом интрацентральных отношений, которые формируют систему из нейронов различных структур головного мозга, разряжающихся в полосе определенных частот. Поэтому информационное поле АСФС после его формирования все время находится в активном состоянии, так как, вероятно, оно периодически стимулируется спонтанными импульсами их фонового _шума соответствующих частот_. Л.В.Бережкова и В.М.Смирнов считают, что АСФС, как феномен долгосрочной памяти, характеризуется специфичным для нее паттерном сверхмедленных колебаний потенциала, который проявляется при активации АСФС и сопровождается эффектами уменьшения проявлений основного www.koob.ru заболевания и повышением психической активности. Феноменология сверхмедленных колебаний потенциала подробно описана В.А.Илюхиной с соавт. применительно к электрическим воздействиям на головной мозг, однако в этой работе недостаточно подробно освещен вопрос об особенностях формирования АСФС у животных, на которых проводили исследования (лабораторные кролики). Показано, что импеданс между _закороченными_ (при активации АСФС) участками мозга срочно и значительно уменьшается (Bechtereva< Medvedev). Активация матриц АСФС, сформированных не на селективную частоту, а на несколько частот, дает большую выраженность и продолжительность оптимизирующих эффектов (Смирнов В.М. и др.). _При наличии медицинских показаний АСФС формируют с лечебными и диагностическими целями, а у здоровых лиц - для оптимизации психической деятельности при утомлении, астенизации и др._ (Смирнов В.М., Резникова Т.Н.). В этой работе указано, что АСФС-II можно формировать двумя путями: простые матрицы, когда на фоне однократного введения этимизола предъявляют сенсорную стимуляцию и последующие сеансы активации АСФС-II проводят только с помощью сенсорной стимуляции разной модальности, но равной частоты; и сложные матрицы, когда в структуру АСФС-II включают фармакологические препараты, например, для невротиков используют транквилизаторы, а для больных с фантомно-болевыми синдромами - анальгетики. Среди всех эффектов АСФС-II авторы выделяют главные: активация (повышение уровня психической активности, улучшение интеллектуальной и двигательной деятельности, повышение умственной продуктивности и работоспособности, улучшение процессов памяти и внимания), эмоциональные эффекты (тимолептический, седативный, транквилизирующий, анксиолитический), эффекты мышечного и психического расслабления, вегетативные и сосудистые реакции, снотворные эффекты и др. У здоровых напряженно работающих лиц через 4-7 сеансов активации АСФС-II объем непосредственной памяти возрос на 42%, оперативной - на 77%, индекс кратковременной памяти - на 92% (_двойной тест_), устойчивость внимания повысилась на 50%, пропускная способность зрительного анализатора возросла до 42% (корректурный тест), оптимизировалось эмоциональное состояние, улучшилась способность к обучению, повысилась психическая активность. При последующих сеансах достигнутый эффект стабилизировался. При лечении больных в редких случаях передозировка активаций АСФС-II вызывала релаксацию, выраженное психическое расслабление (_опустошенность_ по описаниям больных), появление возбуждения, тревоги и пр. Для устранения этого явления применяли сочетанное воздействие на другие АСФС, изменяли модальность сенсорного стимула. У больных неврозами постепенно и быстро (за 6-8 сеансов) развивался полный клинический эффект в виде исчезновения фобий и приступов страха, снятия тревоги, уменьшения фиксации на болезненных проявлениях, стабилизации спокойного состояния. _Наши концептуальные представления позволяют считать, что в основе матрицы АСФС независимо от способа формирования лежит единое стабильное мнестическое мозговое информационное распределенное поле, которое в определенных условиях может иметь локальный элемент, приуроченный к той или иной подкорковой структуре_ (там же, с.23). В другой работе также упоминают, правда, без контрольных деталей, о возможности использования АСФС-1 у больных с диагностическими и лечебными целями, а у здоровых с целью оптимизации психического состояния (Смирнов В.М., Махотина Б.Б., 1984). Н.П.Бехтерева (1986) считает, что, несмотря на малое количество данных об использовании АСФС для модификации психического состояния, их можно применять для лечения больных неврозами, особенно фобическими. После однократной активации АСФС-1 лечебный эффект превышает два года (Бородкин Ю.С., Зайцев Ю.В., 1985). Нечто подобное известно из психиатрической практики, когда похожий эффект наблюдают при лечении нейролептиками (антагонистами дофамина) больных шизофренией после предварительного введения агонистов дофамина (апоморфина или амфетамина) (Александровский Ю.А., 1976). Метод АСФС по своей сути очень близок наблюдаемому в естественных условиях явлению импринтинга - запечатления информации после однократного ее предъявления. Импритинг описан как явление, возникающее только в особый, сенситивный период жизни в первые дни и недели жизни птиц. Однако впоследствии выяснилось, что импринтинг возможен и у взрослых особей, в том числе и у человека. В этом случае обязательно наличие выраженного эмоционального состояния с тем или иным знаком. В этом направлении в Грузии уже сформировалась целая научная школа. Однако анализ сути явления импринтинга показывает, что оно очень близко к обучению в диссоциированных состояниях. Известные клинические методы - психокатарзис, наркосинтез и др. также, по-видимому, используют те же механизмы и закономерности формирования энграммы памяти. Среди других направлений в области исследования диссоциированных состояний, в которых возможна более быстрая, чем при традиционном обучении, модификация памяти, упомянем обучение на фоне различных эмоциональных состояний, во время естественного сна, в наркозе. Кроме того, интерес представляют результат логического анализа всей совокупности литературы, посвященной исследованию феноменов ретроградной амнезии, особенно возникающей после действия транскраниального электрошока. Вероятным представляется участие в генезе этих _амнезий_ импринтинга. Иными словами, не исключено запечатление информации, воспринимаемой биообъектом непосредственно до электроконвульсивного воздействия. Эта информация консолидируется в недоступных пользователю зонах семантической памяти и www.koob.ru может быть инициирована контекстовыми воздействиями, что напоминает воздействие ключевым сенсорным стимулом при АСФС. Общий обзор факторов, уменьшающих экспериментально вызванную амнезию, можно найти в работе Martinez J.L. e.a. (1981). В случае самопроизвольных исчезновений амнезий, возникших вследствие контузии и др., также возможно предположить случайное воздействие ретроактивирующего контекстового стимула, присутствовавшего когда-то в момент травмы. Последнее экспериментально не изучено и представляет поэтому особенно большие сложности для интерпретации, так как невозможно априори установить, что же именно импринтируется в момент чрезвычайно редкого сильнейшего стресса - вся наличная (преимущественно осознаваемая) память или только система адресации для перезагрузки осознаваемой памяти из неосознаваемой. Многочисленные случаи возврата страхов у невротиков под влиянием стресса рассматриваются как частный случай восстановления угашенных условных реакций в аналогичных условиях (Кругликов Р.И., Полянская Л.Г., 1979). Авторы считают, что стресс активизирует таксонные, инфантильные структуры памяти, в результате чего поведением начинают управлять несоответствующие наличной ситуации энграммы. В этой эвристической работе высказано предположение о возможности создания принципиально нового вида психотерапии, основанного на модификации памяти с целью эффективной борьбы с фобическими реакциями. П.В. Бундзен и его соавторы пишут (1986), что _...для системы вербальной памяти характерными являются процессы информационного автоподкрепления ассоциативно-связанных элементов матрицы памяти. Именно эта особенность функциональной организации вербальной памяти позволяет использовать семантически связанные вербальные сигналы для направленной модуляции состояния энграммы памяти или _систем межсловесных временных связей_ (с.832). Поэтому среди методов модификации _психонервной_ памяти в норме и при патологии (биоуправляемые воздействия, АСФС, малотравматические биофизические воздействия - микрополяризация головного мозга, психологические методы - гипно- и ритмопедия и мн.др.) авторы выделяют в своем обзоре метод интенсивного формирования навыков на компьютере, подразумевая под этим воздействие субсенсорными кондиционирующими и осознаваемыми потенцирующими сигналами. Подобное используется для интенсификации процесса обучения (Петрусинский В.В., 1992). Неосознаваемые семантические воздействия могут быть использованы для быстрой модификации памяти, т.е. предъявляемая при этом информация, по мнению многих авторов и по нашим собственным (изложенным далее) данным, существенно меньше подвергается редактированию имеющимися в памяти взрослого индивидуума многочисленным социальным парадигмам, личностным запретам и т.п. Однако работы в этой области носят преимущественно сугубо научно-исследовательский характер, и практическая медицина в своем распоряжении таких методов не имеет (И.В.Смирнов, Е.В.Безносюк, 1993). Модификация памяти возможна также при сенсорной изоляции, что проявляется в нарушениях реконструирования картины мира при предъявлении случайных сигналов или вследствие действия сенсорного шума и выражается в различных иллюзиях восприятия вплоть до галлюцинаций и бредообразования при длительной изоляции у человека (Кузнецов О.Н., Лебедев В.И., 1972). При этом во время абстрактной когнитивной деятельности возникают инсайты - озарения, - которые отражают деятельность высших психических функций как образнодиалогической информационной системы. Часто они сопровождаются эйдетическими образами, особенно у небольшой группы всегда имеющихся в популяции лиц, генетически склонных к эйдетизму. Острые психотические состояния и аффекты, как хорошо известно, также создают условия для быстрой и часто необратимой модификации памяти. Они могут быть как эндогенными, так и ситуационными. Последнее обнаружено, например, при обследовании лиц, подвергнутых физическим пыткам. Сила переживаний при этом, а также, как это хорошо известно, и при внушенных эмоциях и ощущениях, достигает высокой значимости вплоть до образования физиологических и соматических расстройств. Среди прочего, имеютс сведения о внушенном в гипнозе оживлении энграмм имевшихся когдато заболеваний с развитием всех их признаков. Иными словами, модификация памяти возможна не только в ее доступных осознанию зонах, но и в тех, которые содержат поведенческие программы вегетативного обеспечения. В этом отношении целесообразно рассмотреть психосоматические заболевания как следствие консолидации неадекватной энграммы вегетативного обеспечения (А.М.Веин), (А.И.Кучинов, Е.В.Безносюк). Исходя из всего этого, можно утверждать, что существуют ситуации, когда любая наличная информация, в т.ч. выполняемая в данный момент программа поведения или жизнеобеспечения, может быть импринтирована в различные зоны памяти, включая те, где она уже не будет подлежать коррекции в обычных условиях существования биообъекта (что особенно важно для понимания патогенеза психосоматических заболеваний). В целом все эти ситуации можно рассматривать как варианты диссоциированного состояния (в широком смысле),которое среди своих триггерных стимулов (ключей), инициирующих соответствующую энграмму, может иметь не только специфическое изменение состояния индивидуума, но и сенсорный сигнал, в том числе контекстовый, и даже какую-либо поведенческую или вегетативную реакцию. www.koob.ru В прагматическом смысле это означает, что существует возможность разработки методов модификации памяти как на уровне осознаваемых воспоминаний, так и на уровне неосознаваемых мотиваций и программ жизнеобеспечения (например, в области иммунной памяти). Если использовать известное предположение о наличии _редактора_, который контролирует обмен инфомрацией между монитором (прежде всего осознаваемыми зонами памяти) и глубже расположенными зонами долговременного хранения, из которых перезагружается кратковременная память, то видно, что во всех рассмотренных случаях быстрой модификации памяти имеет место либо обход коллатеральными путями _редактора_ (например, при неосознаваемых воздействиях), либо проход сквозь него (при диссолюции сознания). Случаи импринтирования условно-интактного состояния (информации, воспринятой непосредственно перед действием электрошока, контузии головного мозга и др.) также можно рассматривать как экстренную загрузку памяти наличной информацией в момент распада _редактора_ при утрате сознания. Мы сочли целесообразным исследовать возможность создания быстрого способа модификации памяти, пригодного для клинической практики, в виде процедуры, включающей: 1. Элементы импринтинга в форме предъявления информации наивысшего уровня новизны. Иными словами, в форме семантического воздействия такого вида, который доселе не встречался индивидууму. 2. Элементы импринтинга в форме наивысшего семантического градиента предъявляемой информации относительно фонового уровня. Иными словами, семантическое воздействие должно быть крайне неожиданным для субъекта. 3. Элементы импринтинга, суггестии, односеансового обучения, неосознаваемого обучения и аффективной реакции в форме предъявления предельно индивидуально значимой информации. Иными словами, семантическое воздействие должно быть связано с личностными особенностями субъекта и сопряжено с его конкретными аффективными образованиями (доминирующими мотивами и пр.). 4. Высокий уровень стресса. Предпочтительно, чтобы стрессирующим фактором было само семантическое воздействие. Возможно также применение семантизированного ноцицептивного стимула. 5. Исключение редактирования информации, предъявляемой субъекту, путем: а) изменения состояния сознания с помощью медикаментозных диссолюторов сознания, например, кетамина; б) предъявления информации на неосознаваемом уровне, например, с помощью маскировки, диспарантного или дихотического ввода. 6. предъявление ключевой сенсорной информации для обеспечения возможности последующей актуализации импринтируемой энграммы. Необходимо предъявлять с фиксированной частотой (элемент АСФС-II) в течение всей процедуры, включая время существования гипнагогических и гинопомпических состояний, с тем, чтобы ключевой сигнал был зафиксирован и в осознаваемых зонах памяти. 7. Действие неспецифического коннектора (элемент АСФС) для ускорения консолидации энграммы. Предпочтительно использовать хорошо изученный в этом отношении препарат - этимизол. 8. Естественный сон или его ближайший аналог, индуцируемый гипнотиком - например, этомидатом (раденаркон) с продолжением семантической загрузки в течение сна. 9. Относительную сенсорную депривацию для выполнения большинства предыдущих условий. Таковы основные факторы, которые были выделены и обобщены при логическом анализе существующих парадигм. Часть этих факторов в той или иной форме присутствует во всех парадигмах. Разработка и апробация разнообразных новых методов психодиагностики и новых методов психокоррекции, основанные на вышеописанных данных, проводятся в секторе психокоррекции Московской медицинской академии им.И.М.Сеченова (И.В.Смирнов), на курсе психотерапии и клинической психологии ММА им.И.М.Сеченова (Е.В.Безносюк) (при факультете усовершенствования врачей), на базе Клиники психиатрии им.С.С.Корсакова. В заключение отметим, что использование ИСС для обеспечения прямого доступа в память является вынужденной мерой, обусловленной отсутствием ясной и однозначной концептуальной модели информационной структуры биообъекта. Уже сейчас реальными представляются новые методы психокоррекции, основанные не только и не столько на диссолюции сознания, сколько на использовании принципиально новых средств ввода корригирующей инфомрации. К их числу относятся методы неосознаваемого ввода-вывода семантической информации (Э.А.Костандов, 1970-1989; A.Dixon, 1979), на основе которых возникают новые методы психокоррекции. Если обобщить всю вышеизложенную информацию, становится ясно, что, невзирая на внешнее различие приемов и методов ввода информации в неосознаваемые сферы памяти, результатом использования всех имеющихся и разрабатываемых методов является модификация памяти и, следовательно, состояния и поведения. Только тем или иным путем модифицируя, изменяя матрицы долговременной памяти, мы достигаем коррекции состояния и (или) поведения. Из дидактических соображений при разработке технологий психокоррекции мы разделили их на две группы: 1 - интенсивная психокоррекция с использованием ИСС; 2 - неосознаваемая психокоррекция в условно-интактном состоянии. www.koob.ru Интенсивная психокоррекция с использованием ИСС Основываясь на описанных выше концептуальных моделях, мы разработали несколько вариантов методов психокоррекции, некоторые из которых приведены здесь в конспективном виде. На самом деле может существовать множество способов психокоррекции, реализуемых как стихийно, так и вполне целенаправленно врачами и даже психологами. Последние используют при этом специальную лазейку: они утверждают, что проводят _немедицинскую психотерапию_. Тривиальные методы применяются от чрезвычайно невинных вариантов до процедур, близких психокатарзису и весьма сильнодействующих. Известен метод аксиопсихотерапии кризисных состояний, заключающийся в направленном изменении системы индивидуальных ценностей и значений путем ввода на очень мощном аффективном фоне корректирующей информации, заранее сопряженной по смыслу с патологическим проявлением у данного больного. Возможность введения определенных лечебных установок через бессознательные сферы психики (т.е. без участия самого больного) могла бы облегчить и ускорить процесс выздоровления. Неосознаваемым вводом семантической информации в условно интактном состоянии пользуются для ускорения процесса обучения (Петрусинский В.В., 1982). Поскольку путем логического анализа нельзя было хотя бы приблизительно оценить адекватность сочетания предлагаемых к использованию факторов, а также и верность наших концептуальных построений, мы вынуждены были прибегнуть к экспериментальному моделированию на лабораторных животных. Проведенные А.Н. Журавлевым и И.В. Смирновым исследования показали возможность получения у взрослых животных феноменов, подобных импринтингу по условиям возникновения и своим проявлениям, а также позволили определить основные семантические и физические элементы воздействий, моделирующих таковые у человека, и их последовательность. Исследования состояли из двух этапво. Первый - многофакторный эксперимент на массиве 250 беспородных крыс-самцов, возрастом около 6 месяцев, среднего веса около 350 гр. На этом этапе определяли эффективность различных сочетаний фармакологических, физических и семантических воздействий, их доз и величин. Второй этап также проводили по полному факторному плану с учетом влияния различных сочетаний действующих факторов, оказавшихся значимыми при анализе результатов, полученных на первом этапе. Кроме того, на основании результатов анализа была построена лабораторная модель импринтинга и разработана оптимальная временная последовательность (циклограмма) применения воздействующих факторов. На первом этапе были сформированы группы из 10 животных. Каждая группа подвергалась одинаковому сочетанию действующих факторов. Имелись также контрольные группы, где тот или иной фактор заменяли на плацебо, и группы из условно-интактных ижвотных, поведенческие реакции которых сравнивали с реакциями животных из основных групп. Все группы во время проведения эксперимента и тестирований содержались в отдельных боксах. Из химических факторов наибольшие сомнения вызывал этимизол. Это было обусловлено противоречиями описаний в литературе его эффектов как неспецифического коннектора энграмм памяти. В качестве информационного объекта импринтинга избрали стандартную для экспериментальных условий поведенеческую реакцию - апоморфиновую стереотипию у крыс. Кетамин (кеталар, калипсол) использовали для управляемого изменения состояния психики и поведенческих реакций лабораторных животных во время воздействий. Как физические факторы консолидации энграммы использовали миниэлектрошок - воздействие слабым электрическим током высокого напряжения, и транскраниальный электрошок, который вызывал характерные изменения деятельности ЦНС: конвульсии, ретроградную амнезию. Применение этимизола в дозах свыше 80 мг/кг вызывало у животных коматозное состояние и смерть в 25% случаев. При введении кетамина или апоморфина в дозах от 2 до 10 мг/кг на фоне действия сублетальных доз этимизола (50-80 мг/кг) наблюдали значительное уменьшение вегетативных нарушений у животных, вызванных одним этимизолом в таких же дозах. Сочетание этимизола и кетамина в дозах 50 мг/кг и 25 мг/кг соответственно, не вызывало никаких осложнений. Применение сочетаний апоморфина в дозах от 2 до 5 мг/кг, этимизола в дозах от 10 до 50 мг/кг и стрессирующих воздействий (миниэлектрошок) на фоне апоморфиновой стереотипии вызвало у некоторых животных необратимые изменения в поведении. У таких животных в период их последующего лабораторного содержания (до 3 месяцев) отмечали высокую по отношению к другим животным агрессивность и наблюдали характерную реакцию _ужаса_ при любых попытках сенсорных воздействия средней интенсивности. У одного животного из этой группы проявления апоморфиновой стереотипии устойчиво закрепились и наблюдались вне действия этого препарата или других факторов на протяжении всего периода www.koob.ru содержания (около 6 месяцев). Были также исследованы различные варианты сочетания физических факторов на фоне применения этимизола, кетамина ибез них. Кроме того, на фоне действия медикаментов и физических факторов у животных искусственно вызывали поведенческую реакцию (например, внутригрупповую агрессию в ответ на ноцицептивное воздействие), одновременно с этим предъявляя в _контексте_ экспериментальной ситуации другой стимул (например, вспышки света определенной частоты). В таком эксперименте оценивали возможность запечатлевания связи вызываемой реакции и контекстового (предполагали - триггерного) стимула для последующего воспроизведения агрессивной реакции при предъявлении только ключевого раздражителя. В качестве триггерного (ключевого) стимула использовали вспышки света частотой 20 Гц. Здесь предполагалось оценить также консолидирующее действие транскраниального электрошока в зависимости от его интенсивности и продолжительности и по возможности определить оптимум состояний (периодов) при выходе животного из шока, пригодных для эффективного запечатлевания внешней информации. Применение миниэлектрошока для консолидации энграммы оказалось неэффективным. При последующем тестировании реакций на ключевой раздражитель у животных, подвергнутых миниэлектрошоку во время инициации поведенческой реакции в эксперименте, обнаруживали слабую моторную реакцию, которая иногда достоверно отличалась от реакции на тот же раздражитель у интактных (контрольных) животных. В случае применения транскраниального электрошока при тестировании животных на предъявление ключевого стимула отчетливо наблюдали отдельные поведенческие реакции, которых не было в контрольной группе, однако эти реакции не являлись проявлениями агрессии и не были схожи с предполагаемо импринтированной реакцией. Введение этимизола в дозах от 5 до 15 мг/кг за 5 часов и кетамина в дозах от 2 до 5 мг/кг за 6 минут, а также транскраниального электрошока в момент реализации реакции агрессии на фоне предъявления ключевого раздражителя, также не давало возможности получить при тестировании отчетливую агрессивную реакцию на ключевой раздражитель. Однако в этом случае при тестировании на ключевой раздражитель у некоторых животных наблюдали периоды выраженного беспокойства, чего никогда не было у интактных животных. Как оказалось, для надежного запечатлевания информации необходимо соблюсти, по крайней мере, следующие условия: 1. Триггерному (ключевому) стимулу должна быть присвоена определенная семантическая значимость. 2. Информация, предъявляемая животному в момент запечатлевания, должна иметь высокий _семантический градиент_ (частично достигается применением электрошока). 3. Состояние животного в момент запечатлевания должно быть близко к максимальному отреагированию - _семантическому резонансу_, и иметь определенную семантическую модальность (отрицательную) - _семантический драйвер_. 4. Ключевому стимулу к моменту его предъявления при запечатлевании должна быть присвоена точно та же самнтическая модальность. 5. В момент запечатлевания должна быть полностью реализована именно та реакция (поведенческая программа), которая подлежит запечатлеванию. На основе этого был построен второй этап эксперимента. Для исследования семантической организации процедуры запечатлевания животным из экспериментальной группы за 2 часа до начала процедуры вводили внутрибрюшинно этимизол в дозе 2 мг/кг. В качестве ключевого раздражителя использовали комплекс стимулов - сочетание звукового тона 500 Гц с частотой пульсаций в 25 Гц и световых вспышек, синхронных с пульсациями (25 Гц). Такой раздражитель вызывает у интактных крыс ориентировочную реакцию при несущей частоте (т.е. частоте звукового тона) от 50 до 5000 Гц. Стимулам присваивалась отрицательная семантическая модальность (формирование семантического драйвера) за счет сочетания их предъявлений с прогрессирующим ухудшением физического состояния животных, вызванным введением этимизола. При этом изменяли интенсивность предъявления стимулов, несущие частоты (в интервалах от 50 до 500 Гц), а также периодичность предъявления. Подобные комбинации продолжали предъявлять в течение 20- часов с момента введения этимизола. Через 2 часа после введения этимизола животным в течение 40 мин. Предъявляли звуковой тон с основной гармоникой 50 Гц, который содержал также и основные частотные характеристики ключевого стимула. Интенсивность данного раздражителя варьировали, что вызывало различные поведенческие реакции от ориентировочно- исследовательской до агрессивно-оборонительной. интенсивность раздражителя нарастала к последней минуте. На 20 минуте животным вводили калипсол (кетамин) внутрибрюшинно в дозе 10 мг/кг. С 40 по 45 минуту через клипсы, прикрепленные к ушам животных, по давали пачки импульсов электроического тока с частотой 50 Гц, количеством от 20 до 100 в пачке, www.koob.ru длительностью пачки 0.2-0.3 секунды, при интервалах между пачками 0.5-1.0 сек. Импульсы использовали для вызыания состояния _семантического резонанса_, а также для вызывания у животных поведенческой реакции, подлежащей запечатлеванию - межсамцовой агрессии. Через 30-60 сек. непрерывного предъявления электрических импульсов у животных возникала взаимная агрессия, при этом состояние животных характеризовалось признаками чрезвычайного стресса. Импульсы тока сочетались с синхронным предъявлением ключевого стимула (звуковые тоны 500 Гц.). Через те же электроды-клипсы в момент максимального проявления взаимной агрессии вызывали электроконвульсивный шок у обеих особей за счет увеличения напряжения до 200 В в течение 10 сек. Во время шока продолжали предъявлять звуковые тоны, соответствующие ключевому стимулу, одновременно с этим подавали электрические импульсы низкого напряжения. После выхода животных из состояния шока, о чем свидетельствовало появление двигательных реакций в ответ на слабые электрические стимулы, предъявляли от 3 до 20 пачек импульсов в течение 20-60 сек., сочетавшихся с ключевым стимулом. В это время у некоторых животных наблюдали судороги. После прекращения судорог и до момента полного восстановления двигательной активности анблюдали периоды, когда предъявление ключевого стимула вызывало у животных ответную реакцию в виде ритмических сокращений отдельных групп мышц, вокализаций и пр. У одной пары в этот период была зафиксирована взаимная агрессия. Контрольные животные были разделены на 4 группы: 1) животные, не подвергавшиеся электрошоку; 2) животные, у которых не инициировали запечатлеваемую поведенческую реакцию (межсамцовая агрессия); 3) интактные животные; 4) животные, у которых на фоне действия медикаментов вызывали поведенческую реакцию, но не применяли остальных воздействий. Были дополнительно проведены серии экспериментов для определения роли используемых факторов. Животные подвергались тестированию на ключевой стимул через 3, 8, 12, 24 часа после проведения процедуры, а также и в последующие дни по следующей схеме: предъявление стимула из звукового диапазона 50-60 Гц, перерыв 10 мин., предъявление стимула в частотой 500 Гц, перерыв 10 мин., предъявление стимула из диапазона 100-1000 Гц. Стимулы подавались пачками по 40 мсек непрерывно в течение 3 мин. За один сеанс тестирования проходили проверку все группы животных, участвовавших в эксперименте. В результате тестирований выявлено следующее: 1. При наблюдении за интактными животными не обнаруживали никаких реакций на предъявлявшиеся стимулы, за исключением ориентировочно-исследовательской в течение всего периода тестирований. 2. Животные, прошедшие процедуру с варьируемыми факторами (группы 1, 2, 4) проявляли запечатленную реакцию на ключевой стимул различно, что зависело от мощности использованных параметров варьируемых факторов в процедуре. Результаты, полученные за весь период тестирования, обрабатывали до получения процентного соотношения числа положительных реакций к общему числу тестирований. 3. Животные основной группы, к которым применяли все описанные выше факторы в установленной последовательности, при каждом тестировании по приведенной схеме давали положительные результаты. Для примера приводим выдержки из протокола тестирования основной группы в день проведения процедуры через 3 часа после ее завершения: _...При включении ключевого стимула частотой 500 Гц агрессия не возникает, однако наблюдаются изменения в поведении животных: подавлена поиско-ориентировочная деятельность, двигательная активность, животные скучиваются в углу камеры. На предъявление звукового тона другой частоты возникает подобная реакция. Интактные животные в контрольной группе в ответ на предъявление стимула проявляют ориентировочную активность. Результат тестирования отрицательный_. Спустя 8 часов после завершения процедуры при тестировании наблюдали следующие реакции: _...При включении контрольной частоты 50 Гц регистрируется ориентировочная активность, которая через 1,5 мин. угасает. После этого поведение животных не отличается от поведения интактных животных в контрольной группе. Спустя 10 мин. подается ключевая частота - 500 Гц. Животные насторожены, резко и быстро перемещаются по камере, делая характерные, частые и внезапные остановки при приближении партнеров. Через 30 сек. возникают попарные агрессивно-оборонительные реакции. Характерное поведение: животные застывают друг перед другом в оборонительной стойке, пытаясь достать партнера передними лапами и зубами, издают характерное попискивание. После выключения ключевого стимула животные в течение 30 сек. занимают обычное положение, агрессивно-оборонительное поведение прекращается. При повторном включении ключевого стимула агрессивно-оборонительное поведение возникает практически сразу (последовательная подача без 10-минутного отдыха частоты тона 1000 Гц вызывает агрессию, но реагирование менее активное, чем на ключевую частоту). После 10-минутного отдыха предъявление частоты 1000 Гц не вызывает у животных агрессивных реакций. Результат тестирования положительный_. Результаты тестирований через 12 и 24 часа после процедеры аналогичны. Частоты существенно ниже 50 Гц не вызывали реакций агрессии ни в одном из случаев. www.koob.ru Очевидно, что активное воспроизведение запечатленной (_имплантированной_) поведенческой реакции наступает спустя некоторое время (около 8 часов), а период, предшествующий этому, является латентным периодом реакции. В последующие дни тестирование проводили 4 раза в сутки по схеме, описанной выше. Оно показало хорошую воспроизводимость агрессивно-оборонительной реакции на предъявление ключевого стимула у животных основной экспериментальной группы. Вместе с тем выявили суточную цикличность в воспроизведении реакции. Так, во все дни тестирования, ночью с 2 до 4 часов, наблюдали ослабление реакций и их воспроизводимости, необходимость увеличения времени предъявления стимула для инициации реакции до 1-2 мин., увеличение необходимого для инициации числа посылок стимула, вялость в поведении. На третьи сутки после процедуры реакции также воспроизводились стабильно. К концу третьих суток, наряду с агрессией, вызываемой предъявлением ключевого стимула, у животных развивалось спонтанное агрессивное поведение, которое наблюдали в промежутках между тестированиями во много раз чаще, чем у интактных животных. Однако воспроизводимость реакции при тестированиях сохранялась. В последующие сутки наблюдали усиление спонтанных проявлений реакции. Так, на четвертые сутки среднее количество спонтанных реакций у каждой пары достигало 4-5 в час, на пятые 5-6 в час. В течение последующих наблюдений регистрировали примерно такую же частоту спонтанной активности. В основной группе животных с 3-их по 5-е сутки отмечено стирание четкое границы между реакциями на ключевой стимул и спонтанными реакциями, отмечали нарастание подавленности животных после воспроизведения реакции на ключевой стимул: после однократной инициации животные могли по 2-6 мин. не изменять характерной для агрессивно-оборонительного поведения позы. На шестые сутки апостериорная вероятность воспроизведения реакции на ключевой стимул падала на 25%. В дальнейшем она сохранялась на уровне от 15 до 25% в различное время суток, с тенденцией к снижению в ночное время. Для дальнейшего наблюдения за изменениями поведения животные основной группы содержались в лабораторных условиях в течение 30 суток после процедуры. В этот период отмечали плавный рост количества спонтанных агрессивных реакций. При спонтанных агрессиях у животных не наблюдали состояний подавленности, характерных для реакций, вызванных действием ключевого стимула. Выявлено, что стрессирование животных с помощью какого-либо неспецифического раздражителя улучшает воспроизведение агрессивно-оборонительной реакции в ответ на предъявление ключевого стимула до 100%. При этом животных подвергали стрессирующему воздействию за 10-15 мин. перед тестированием. Также отмечено, что животные легче вступали в конфликт в ответ на предъявление ключевого стимула, если они не испытывали жажды или голода. Частота спонтанной агрессии не имела корреляции с условиями содержания животных. Можно сделать вывод, что для группы животных, прошедших полнофакторую процедуру, была получена возможность искусственно управлеть поведением в течение 6 суток с момента _имплантации_ поведенческой реакции (программы) за счет инициации запрограммированной девиантной реакции путем подачи ключевого акустического стимула, семантически связанного с этой реакцией, что проявлялось независимо от текущей мотивации отдельных особей и зоосоциальных отношений в популяции. Было получено стойкое изменение стереотипа поведения у особей данной популяции, приведшее к доминированию агрессивного типа поведения каждой особи, возникновению постоянно сохраняющегося большого числа спонтанных агрессий, не связанных с какими-либо внешними раздражителями или депривацией витальных потребностей, а вызванных запечталеванием _парадоксальной _ поведенческой программы. Угасание вызванных реакций на ключевой стимул и возрастание количества спонтанных реакций свидетельствуют о запечатлевании поведенческой программы и проникновении ее в семантические структуры памяти, ответственные за реализацию поведения, характерного дла данного вида животных. Угасание вызванной реакции в период с 5 на 6 сутки возможно вызвано недостаточностью семантического содержания примененного ключевого стимула, что делало его неспецифичным для данного вида животных. На основании этих фактов мы решили, что принципиально возможно получить в экспериментальных условиях на взрослых особях эффект быстрого встраивания внешней информации в структуру опыта отдельной особи, не прибегая при этом к методам обучения. Эффект проявляется при однократном действии встраиваемой информации за счет специально подобранной совокупности и последовательности воздействий (семантический драйвер). Животные из контрольных групп, находившиеся во время процедуры в аналогичной для возможной реализации обучения ситуации, при тестировании не дали положительных результатов. Однако методологически сам эффект, как и односеансовое обучение и импринтинг (запечатлевание) следует отнести к общему классу явлений, связанных с особенностями функционирования памяти биообъектов в среде семантически организованных физических воздействий. Необходимо выделить ведущие факторы, способствующие проявлению эффекта встраивания программы, заключающиеся в обеспечении в этот момент такого состояния биобъекта, при котором имеется максимальное эмоциональное отреагирование в ответ на какой-либо внешний или связанный семантически с www.koob.ru элементами программы стимул, что гобеспечивает приоритет информации, поступающей в данный момент. _Имплантируемые_ стимулы подаются на пике эмоциональной реакции, ключевые стимулы подаются в контексте, параллельно _Иимплантируемым_, но независимо от них. Шоковое воздействие в момент ввода информации, например, в виде транскраниального электрошока, следующего сразу после завершения биообъектом действий, составляющих _имплантируемую_ поведенческую программу, осуществляемое на фоне эмоционального резонанса, создает условия для получения информационного градиента более высокого значения как в момент шока, так и на фазе выхода из шокового состояния в отношении информации, составляющей компоненты поведенческой программы, имплантируемой биообъекту. Наличие _сенситивного периода_, который проявляется в течение 30-80 сек. после электрошока (маркером для его выявления может служить прекращение спонтанной судорожной активности и восстановление двигательных функций). _Сенситивный период_ является самой важной особенностью этого вида шокового воздействия. Этот период характерен тем, что при возникновении эмоционального резонанса и предъявлении ключевого стимуля наблюдается воспроизведение поведенческой программы или компонентов состояния, сопутствовавшего ее загрузке. Необходимо создание _семантического драйвера_, т.е. искусственное споряжение значения информации, составляющей поведенческую программу, с наиболее значимыми для биообъекта мотивациями. Если для воспроизведения поведенческой программы предполагается наличие ключевого стимула, то последний должен быть введен в структуру семантического драйвера. Необходимым является существование диссоциации психической деятельности биообъекта в момент эмоционального резонанса и загрузки поведенческой программы, обеспечивающее разрушение стереотипов поведения и контроля их реализации. Диссоциированное состояние может вызываться анестетиками общего действия типа кетамина. Применение фармакологического препарата - _неспецифического коннектора_ этимизола, также может способствовать встраиванию информации при однократном ее предъявлении. Но, на наш взгляд, в силу существования противоречий в литературе и отсутствия в наших экспериментах предполагаемых эффектов неспецифической коннекции (хотя, может быть, наши опыты были недостаточно прецизионными для этого), эффективность этимизола как фактора коннекции должна быть исследована более тщательно. Это - основные, полученные в результате экспериментального моделирования на животных, соображения, которые были использованы при разработке методов интенсивной психокоррекции, приемлемых для клинической практики. Методы интенсивной психокоррекции Исходя из результатов экспериментов, адекватной мы сочли следующую циклограмму процедуры интенсивной психокоррекции (рис.24): На основании использования литературных данных, собственных концептуальных представлений и результатов КОПС мы организовали стадию семантического драйвера так, что на фоне условно-интактного состояния пациента начинали воздействие семантической информацией минимальной значимости, постепенно увеличивая эту значимость и достигая ее максимума уже на пике диссолюции сознания. При этом инициировались эквивалентные этой информации психосемантические матрицы, что во всех случаях сопровождалось резко выраженными эмоциональными реакциями с сильными вегетативным и речедвигательным возбуждением. Все процедуры такого рода удалось проводить так, что наиболее индивидуально значимые воздействия попадали в зону ретроградной амнезии (в ином случае, как мы полагали, осознавание этой информации могло бы причинить вред больному). Используемая при этом информация не обязательно должна быть организована в связный сценарий и может быть предъявлена дискретно через акустические и визуальные каналы. Дополнительно в качестве контекстового воздействия отрицательной модальности применяли ольфакторные (запахи путресцинов, кадаверинов, птомаинов), текстильные (ощущение холода в неудобной позе при фиксации положения тела) и другие раздражители. Во время той фазы семантического драйвера, которая приходится на условноинтактное состояние, информацию вводят как на осознаваемом уровне (кондиционирующее воздействие), так и на неосознаваемом (потенциирующее воздействие). Все информационные блоки готовят заранее (это требует очень больших трудозатрат и времени) и предъявляют в автоматическом режиме, но руководитель процедуры в любой момент может в режиме _demand_ перейти на прямой аудиовизуальный контакт с пациентом в режиме наркопсихотерапии, для чего предусмотрено специальное устройство (Квасовец С.В.). Семантический ключ (триггер) организовывали всегда индивидуально, используя либо специально семантизированный простой физический стимул (аналогично световым мельканиям при АСФС-II), либо привычный для пациента семантический комплекс, например, запах и другие атрибуты алкоголя. Этот ключ организовывали так, чтобы информационные посылки в начале его предъявления могли быть ассоциированы с пиком отрицательного воздействия в семантическом драйвере, а в конце логически сопрягались бы с началом положительной фазы. www.koob.ru Что касается использования этимизола, то, учитывая отсутствие в наших экспериментах скольконибудь заметного его действия как _неспецифичского коннектора_, мы ограничились его прмименением только в нескольких процедурах как мощного дыхательного аналептика. Семантический шок, включающий воздействие электроконвульсивными импульсами на фоне полной диссолюции сознания, тотальной миорелаксации (тубокурарин) и искусственной вентиляции легких, применяли в единичных случаях и только при наличии психиатрических показаний. В большинстве процедур эту стадию организовывали индивидуально, используя в качестве консолидатора энграммы другие факторы. Что касается позитивной стадии, то ее начинали на фоне действия ключа и при этом заменяли в автоперфузоре кетамин на этомидат (раденаркон). Информация, предъявляемая в этой стадии, также была организована индивидуально и спорягалась по смыслу с конкурентными по отношению к патологическим психосемантическими матрицами. Все процедуры такого рода осуществляли в условиях реанимационного обеспечения при участии большого количества специалистов. Первая процедура была проведена на добровольце (один из основных разработчиков метода), имеющем незначительную нервную патологию. Поскольку авторская апробация была необходима, но совокупность действующих факторов применялась впервые в мире, мы тщательно составляли план индивидуально-ориентированной процедуры, который утверждал начальник Главного научно-технического управления МЗ СССР, руководитель лаборатории нелекарственной терапии 1 ММИ им.И.М.Сеченова проф.В.И.Ильин. Больные и их родственники были ознакомлены с сутью метода и давали письменное согласие с планом психокоррекционных мероприятий. Для проведения такого рода процедур необходим несложный аппаратно-компьютерный комплекс, схема которого в общем виде представлена на рис.25. Рисунок 25. Комплекс для интенсивной психокоррекции В одном из вариантов процедеры удалось сильно редуцировать набор действующих факторов. Этот вариант мы применяли амбулаторно в основном для лечения больных хроническим алкоголизмом. Поскольку каждую процедуру готовили индивидуально для каждого пациента, особенно в части конструирования основного действующего фактора - семантической сложно связанной информации разной модальности и значимости, приведем несколько примеров психокоррекции больных, чтобы охарактеризовать различные варианты процедуры - от полнофакторного до включающего лишь единичные компоненты действующих факторов. Больной М., русский, холост, 22 года. Образование незаконченное высшее. Был обследован в период стационарного лечения в Клинике им. С.С. Корсакова, диагноз хронический алкоголизм II стадии у психопатической личности. Описание статуса см. выше в главе, посвященной психосемантическим нарушениям. Результаты обследования по методу КОПС показали наличие двух АЛЛИ - первый связан с алкогольной зависимостью, второй - с гедонистическими тенденциями. В ходе подготовки процедуры ИПК для определения индивидуальных доз препаратов и оптимальных градиентов интенсивности и модальности действующих семантических факторов, а также для дополнительной психодиагностики была проведена процедура кетаминового растормаживания. При этом особое внимание обращали на состояние сердечно-сосудистой системы больного при помощи кардиокомпьюетра в процессе процедуры растормаживания. Проводили также суточный холтеровский мониторинг ЭКГ. При подготовке основной процедуры для организации индивидуально-значимой зрительной информации были использованы фотографии из семейного альбома больного, его собственные рисунки, фотографии квартиры и близких больного; точно также для организации значимой акустической информации были использованы магнитофонные записи фрагментов любимых музыкальных произведений больного, фрагменты записи бесед с больным и его близкими, и сложные лингвистические построения, созданные нашими специалистами. В соответствии с планом процедуры первый ее этап включал имплантацию аверсии к алкоголю и имплантацию реконструированной шкалы ценностей, второй - имплантацию положительного объекта аутоидентификации с созданием сверхзадачи в форме мотивации достижения цели - быть адекватным своей професиональной деятельности. Визуальная и акустическая информация логически соответствовала этапам процедуры (например, осознаваемое предъявление изображения бутылки с водкой и неосознаваемое - могилы с крестом) в режиме наложения проекции двух слайдов, одновременно с согласованным по содержанию акустическим воздействием. Ольфакторное воздействие - на первом этапе при имплантации аверсии к алкоголю через носогубную маску подавали аэрозоль кадаверина (трупный запах) ихлорофоса (который больной употреблял ранее при токсикоманических эксцессах), а также испарения спирта попеременно. Затем при имплантации www.koob.ru положительного профессионально-ориентированного объекта аутоидентификации - предъявляли аэрозоль для освежения воздуха, запах которого больной постоянно ощущал ранее в помещениях, где с ним проводили диагностические исследования и где формировались положительные установки на необходимость начала новой жизни и успешность лечения. Проприоцептивное воздействие - во время первого этапа на фоне аверсивных стимулов миниэлектрошок через электроды в области правого предплечья. Во время положительной стадии включен электроплед, на котором лежал больной в прохладном помещении в течение всей процедуры. В нарушение плана по медицинским показаниям этимизол был отменен. Процедура проводилась с использованием только одного препарата - кеталара, скорость введения микродоз которого меняли от 2,0 до 10,0 мг/мин с помощью автоматического перфузора через внутривенный катетер. Через 40 мин. после процедуры попытка представления больным ситуации, связанной с принятием спиртного, кончилась обмороком. Через неделю после процедуры больной пережил эмоционально насыщенное сновидение, в котором с трудом избегал приема спиртного напитка. Утром после сновидения больной обратился с жалобами на боль в сердце, одднако объективных подтверждений нарушения сердечной деятельности не выявили. Этот факт также можно интерпретировать как свидетельство эффективности имплантации аверсии к алкголю. В течение нескольких суток больной демонстрирует выраженные изменения состояния в сторону его улучшения: уверен в себе, отмечаются положительные сдвиги по результатам психологических тестов, по методу КОПС было обнаружено нивелирование АЛЛИ в психосемантическом профиле, что свидетельствует об отсутствии доминирующих аффективных образований, связанных с патологической мотивацией. По результатам ММР1 выработано по 7, т.е. по шкалам депрессии и психастении. Обращает внимание резкое изменение профиля оценочных шкал: уменьшение по шкале F и увеличение по шкале K, свидетельствующие о том, что больной в значительно меньшей степени нуждается в психологической помощи, что субъективная оценка собственных проблем и конфликтов стала менее драматичной. Все это указывает на то, что в результате процедуры произошло значительное уменьшение тревожно-депрессивных тенденций, повышение самооценки и ослабление чувства неполноценности. Результаты тестирования опросником 16PF выявили, что значения по всем основным шкалам находятся в пределах средних, отмечается увеличение по фактору Q1 (радикализм), а также некоторое увеличение по фактору М (воображение), выраженное по сравнению с первым обследованием, в котором этот фактор был значительно снижен. Относительные изменения профиля выражают оптимистическое отношение больного к своему будущему, увлеченность, наличие планов на будущее, т.е. раскрытие перед ним социальной перспективы. При психиатрическом обследовании заметен выраженный контраст манеры и содержания высказываний больного по сравнению с периодом до лечения. Из клинического заключения следует, что после процедуры ИПК больной активен: занят чтением, изучением английского языка, работает физически. Объективные показатели состояния больного позволяют рекомендовать продолжение обучения в институте, дают основания для предположения о стойкой и длительной ремиссии. Больной В., русский, холост, 32 года. Образование среднее. Был обследован амбулаторно в 1 ММИ им. И.М. Сеченова, диагноз: логоневроз. Неоднократно, но безуспешно лечился по поводу логоневроза. Перед процедурой больной тщательно обследован. По результатам психологического обследования проявляет достаточную активность, имеет высокую самооценку, выраженную тенденцию к соперничеству и доминированию. Поведению свойственна последовательность и целенаправленность, снижен контроль за побуждениями. Многократное обследование с помощью метода КОПС позволило выявить аффективное образование в неосознаваемой сфере, свидетельствующее о наличии выраженной психотравмы в детском возрасте. Удалось вербально характеризовать АЛЛИ и определить семантическое поле аффекта. В соответствии с планом процедуры первый ее этап был нацелен на имплантацию уверенности в способности самостоятельно справиться с речевым дефектом. Визуальная и акустическая информация были организованы согласно индивидуальным особенностям больного и психокоррекционной задаче. На первом этапе процедуры для создания семантического драйвера и имплантации аверсии к заиканию применяли миниэлектрошок через электроды, наложенные на область гортани, а также звуковой стрессор силой 120 Дб. Во время процедуры проводили полный контроль функционального состояния. Анализ динамики зрительных ВП на световую вспышку показал, что в условно-интактном состоянии вызванный ответ состоит из первичной негативной волны с латентным периодом 66 мсек (N1) и ряда негативных волн с латентным периодом 190 мсек (N2) и 360 мсек (N3). На фоне предъявления семантической субъективно значимой информации отрицательной модальности в структуре ВП сохраняются как ранние, так и поздние компоненты, однако поздние негативные волны значительно увеличены по амплитуде, а также появляется поздняя позитивная волна Р430. Отмеченные изменения поздних компонентов ВП усиливаются по мере нарастания субъективной значимости предъявляемой информации. При развитии ИСС ВП характеризуются www.koob.ru незначительным уменьшением латентного периода первичной негативной волны (N1=55 мсек), одновременно происходит значительное изменение поздних компонентов ВП (сокращение ЛП N3 с 360 до 310 мсек), что следует рассматривать как феномен _облегчения_ проведения возбуждения в ЦНС. На 7-8 минуте ИСС еще более сокращается латентность первичной негативной волны (N1 = 30 мсек), кроме того, возникает положительный компонент Р430, аналогичный тому, какой набюдался в условно-интактном состоянии при предъявлении высокозначимой эмоциональной информации. Эти результаты позволяют предположить, что наличие поздних компонентов ВП (Р430) дает возможность оценить уровень активации неспефических структур ЦНС, вызванной семантически значимой информацией. При развитии сна (после введения 15 мг этамидата) происходит резкое изменение структуры ВП, и в конечном счете - распад ВП. В дальнейшем, при пробуждении и восстановлении операторской деятельности, происходит реорганизация структуры ВП и приближение по форме к вызванному ответу в условно-интактном состоянии. Результаты кардиокомпьюетрного обследования в ходе процедуры, а также суточная запись ЭКГ характеризовались преходящими функциональными изменениями. После процедуры профиль личности по данным ММР1 не изменился, но имелись изменения по некоторым шкалам. Изменился характер речи: появление быстрой речи и отсутствие заикания при эмоциональных вербальных контактах. Заикание возможно в случаях спокойной и замедленной речи, хотя у больного появилось субъективное ощущение контролируемости своей речи, тем не менее дефект полностью не устранен, что можно объяснить недостаточно эффективным семантическим воздействием. Изменения ЭЭГ принципильно схожи с таковыми у предыдущего больного, что с точки зрения анализа механизмов, обеспечивающих эффективность действия проведенной процедуры, представляет особый интерес. Так, по результатам клинического ЭЭГобследования после процедуры снизился тонус сосудов коры головного мозга, увеличился альфа-индекс и снизилась частота альфа-ритма. Одновременно произошло усиления тета-ритма. У некоторых больных этот ритм не угашается при стимуляции ритмическим светом, а у больного В. при световой ритмической стимуляции и гипервентиляции тета-ритм усиливается. Отмеченные сдвиги свидетельствуют об определенной перестройке функциональных взаимоотношений коры и подкорковых образвоаний: на фоне некоторого снижения активации коры резко усиливается активность гипоталамо-гипофизарных структур. Известно, что гипоталамус и структуры гиппокампового круга связаны с мотивацией, эмоциями, памятью. Поэтому полученные результаты можно расценивать как свидетельство происходящего переструктурирования хранящихся поведенческих программ и перестройки эмоционально- смысловых факторов, регулирующих поведение. Больная Н., русская, 32 года, не замужем, образование среднее специальное, диагноз: Астеноипохондрический синдром. Психопатическое развитие личности истерического круга (история болезни в Клинике им.С.С.Корсакова). В результате психиатрического обследования отмечено, что больная полностью ориентирована в месте, времени и собственной личности. Речь правильная, соответствует уровню воспитания и образования, в разговоре подробна и недоверчива, постоянно говорит о значимых для нее событиях жизни и о своем соматическом состоянии. Продуктивной психопатологической симптоматики психотического уровня выявить не удается. Настроение, по словам больной, снижено. Формально критична к своему состоянию и высказыает установку на лечение. Была проведена процедура амитал-кофеинового растормаживания, в течение которой регистрировали ЭЭГ и другие физиологические параметры. В условно-интктном состоянии анализ ЭЭГ показал, что основные ритмы коры больших полушарий угнетены в умеренной степени, выявлена легкая межполушарная асимметрия со снижением аплитуды потенциалов слева. После первого в/в введения тета- и дельтаволн. После повторного в/в введения развился типичный для барбитуратов фон активности и двигательные артефакты, до окончания процедуры характер ЭЭГ-активности не изменился, несмотря на полное восстановление психического статуса. Больная Т., русская, 45 лет, вдова, образование среднее, диагноз: хронический алкоголизм II ст. Выраженный абстинентный синдром (история болезни в Клинике им. С.С.Корсакова). При психиатрическом обследовании отмечается, что больная в отделении придерживается формально правильного поведения, бесконфликтна, пассивна в общении с окружающими. Предъявляет жалобы на плохой сон, неприятное чувство беспокойства, сниженное настроение, раздражительность, непреодолимое влечение к алкоголю, в своих _грехах_ винит себя саму, считает, что _больше этого не повторится, надо только помочь_. Лицо одутловатое, маскообразное, с выражением грусти и скорби. Во время беседы непоседлива, тревожна. При разговоре о ее недуге начинает плакать. Расстройств психики психотического уровня не выявлено. В ходе обследования больной была назначена диагностическая процедура растормаживания. Процедуру проводили при введении строго контролируемых микродоз калипсола. Во время процедуры проводили запись ЭЭГ и других параметров. В условно- интактном состоянии биопотенциалы ЭЭГ диффузно угнетены, наблюдается некоторая ирритация, после введения калипсола отмечено усиление тета-активности во всех отведениях. При восстановлении сознания биоэлектрическая активность вернулась к виду, имевшему место в условно-интактном состоянии. www.koob.ru При рассмотрении результатов анализа ЭЭГ по многим процедурам видно, что инициация ИСС с помощью медленного введения микродоз калипсола является более целесообразной, нежели с помощью амитала и кофеина, в силу быстрого возвращения состояния ЦНС к исходному уровню. Следует отметить, что возникающая при введении калипсола активация гипоталамо-гиппокампальных структур, свидетельством которой служит усиление тета-ритма в ЭЭГ, сохраняется после окончания процедуры только при условии наличия консолидирующего фактора. Больной В., 35 лет, образование неполное среднее, холост, диагноз: хронический алкоголизм II ст. Абстинентный синдром. По поводу алкоголизма лечится повторно. Основные признаки второй стадии алкоголизма сложились примерно 7 лет назад. Соматически всегда был здоров. В 16 лет перенес легкую черепномозговую травму. До 25 лет страдал анурезом. Психотические эпизоды в анамнезе отрицает. Лечился от алкоголизма в стационаре АЗЛК и в последующем - амбулаторно. Длительных ремиссий не было, возобновлял пьянство сразу после прекращения лечения. При поступлении предъявлял жалобы на плохой сон по ночам, снижение апетита, подавленность. Длительное время предметом беспокойства больного служили нарушения в сексуальной сфере: снижение адекватных эрекций, преждевременная эякуляция и оргазм при попытке полового сношения. Последние 3 года половой жизнью не живет. При психологическом обследовании отмечается недостоверный профиль личности по данным ММР1 за счет преувеличения больным тяжести своего состояния. Наибольшие показатели по клиническим шкалам - 7 и 8. Выраженные пики по 2 и 4 шкалам, подъем по 0 шкале свидетельствуют о дисгармоничности личности больного, сочетании в его характере прямо противопложных тенденций: экстравертированности, импульсивности в поведении, что характерно для личности больных алкоголизмом, и депрессивнотревожных черт, что связано с наличием у больного дефекта в сексуальной сфере, который является причиной замкнутости больного в некоторых вопросах. Профиль 16PF показывает недостаточный контроль своего поведения и настроения, настороженность и фрустируемость (снижение по шкале С и подъем по шкалам L и Q4). Больному проводили обследование методом КОПС и подтвердили высокую индивидуальную значимость алкогольной и сексуально-семейной тематики, что проявилось в соответствующих АЛЛИ. Основную лечебную процедуру проводили по разработанному плану, включающему применение физического консолидатора на стадии семантического ключа - транскраниального электрошока с последующим развитием редуцированного (из-за инфузии миорелаксанта) судорожного приступа. На стадии имплантации положительной информации использовали индивидуально-значимую информацию из сексуальной сферы, также выявленную с помощью КОПС. Как и в случае с больным М., проводили комплексное физиологическое наблюдение за состоянием больного в ходе ИПК. Динамика показателей ЭЭГ после проведения транскраниального электрошока характеризовалась постепенным восстановлением функций мозга. Проведенное через некоторое время после процедуры повторное обследование с помощью опросников ММР1 и PF16 продемонстрировало отсутствие значительных изменений в профиле личности больного. Можно отметить лишь увеличение по шкале 3 и снижение по шкале 8 ММР1, а также возрастание показателей по шкале F и снижение р по шкале К. Эти изменения говорят о большой зависимости больного от мнения окружающих, о стремлении к опеке. В психическом состоянии больного произошли следующие изменения: он стал значительно более спокойным, уравновешенным, восстановился достаточный по длительности и глубине сон. Стал значительно активнее в отделении, много времени проводил в беседах с больными и персоналом. Излагал всем свои планы относительно будущей жизни без пьянства. Вместе с тем, при разговоре с лечащим врачом больной становился тревожным, высказывал сомнения в успешности проведенного лечения, особенно в сфере восстановления потенции. Требовал постоянного подтверждения успешности проведенного лечения, назначения дополнительных процедур и лекарств. В отношении алкоголизации категорически высказывался за дальнейшее постоянное воздержание. Не допускал мысли о возобновлении пьянства, настроен на создание семьи, продолжение работы на прежнем месте. С момента выписки в течение 5 лет полностью воздерживается от употребления спиртных напитков. В приведенном фрагменте мы показали возмоность создания множества вариантов индивидуально ориентированных процедур интенсивной психокоррекции, дающих высокий терапевтический эффект. Невзирая на все трудности и дороговизну такого подхода, в этом направлении работают различные исследовательские группы как в нашей стране, так и за рубежом. Отметим для примера работу А.Я.Гриненко и др. (1988) по комплексному исследованию механизмов коррекции устойчивого патологического состояния зависимости от алкоголя, в которой использовали принципы и метод лечения, очень близкие описанным нами в 1987 г. Все эти методы основаны на возможности ввода-вывода семантической информации _сквозь_ сознание при его диссолюции во время медикаментозных и других ИСС. Однако в соответствии с нашими концептуальными моделями должны существовать способы реализовать такой ввод-вывод и при полном сознании - минуя его. www.koob.ru Способы неосознаваемой модификации состояния и поведения человека в условно-интактном состоянии Исследования в этом направлении мы начали в 1983 г. достаточно тривиально: разрабатывали и изучали компьютерные модификации тахистоскопического визуального предъявления семантических стимулов с использованием обратной и комбинированной маскировки так, как это описано выше применительно к алгоритмам КОПС. При этом на дисплее отечественных информационно-вычислительных комплексов _Искра-1256_ в различных неосознаваемых режимах предъявляли суггестивные формулы. В целом это напоминало эксперименты Р.Фишера с _25 кадром_. Уже первые экспериментальные результаты обнадеживали, но впоследствии мы отказались от этого направления в поисках методов неосознаваемой психокорекции и разрабатывали его только применительно к нуждам КОПС. Ясно было, что по многим причинам необходимы были средства ввода неосознаваемой акустической, а не визуальной информации. Для этого нами была проведена исследовательская работа _Психомузыка_, в рамках которой предпринимались попытки закамуфлировать речевое сообщение, например, суггестивную фабулу, с помощью музыки, клиппирования и компрессирования речи и других приемов для того, чтобы это сообщение воспринималось, но не осознавалось. Дихотическое предъявление и другие достаточно тривиальные средства мы не исследовали, так как их известные недостатки нас не устраивали. Затем был разработан алгоритм _Психозонд_, программно реализуемый на диалоговом вычислительном комплексе ДВК-2м и позволяющий вводить неосознаваемую акустическую информацию (здесь не приводится). Тем временем наш сотрудник С.А.Квасовец разработал технологию кодирования и декодирования речевого сообщения во временной, а впоследствии - и в частотной области. Первые алгоритмы были реализованы в виде схемотехнических решений, а впоследствии - в виде пакетов программ и специализированных интерфейсов ввода-вывода и обработки акустического сигнала. В результате мы получили средство кодирования речевого сигнала, которое при помощи ряда математических операций превращало исходный речевой сигнал в подобие квазибелого шума, при прослушивании которого никогда не удавалось распознать не только смысл речевого сообщения, но и установить сам факт его наличия. Тем не менее, это было возможно при декодировании _шума_, и, кроме того, при экспериментальных проверках оказалось, что головной мозг каким-то образом также способен декодировать эту информацию. При этом она, будучи воспринятой, никогда не осознавалась субъектом. Наблюдали лишь несколько исключений из этого правила: несколько наших пациентов заявляли, что они видели и слышали во сне кого-то из нас (того, чье кодированное речевое сообщение содержалось на аудиокассете), произносившего то-то и то-то (по смыслу это совпадало с содержанием неосознаваемой фабулы). В США интенсивно разрабатываются очень похожие средства кодирования речи (_Discover_, 1990, Nov., р.69), которые практически применяются для психокоррекции. Технические особенности процессов кодирования в существующих методах различаются, но общим остается одно - возможность абсолютного исключения сознания субъекта в когнитивных процессах, инициируемых при восприятии кодированного сообщения. После серии лабораторных компьютеризованных экспериментов мы провели ряд экспертиз и исследований следующего рода. Исследование алгоритмов неосознаваемой акустической психокоррекции здорового и больного человека Основной целью этого исследования было изучение возможности управления функциональным состоянием и поведением группы здоровых людей путем воздействия неосознаваемой суггестивной информацией. Для достижения цели необходимо было решить следующие задачи: 1. Исследование возможности экстренно модулировать поведение группы людей. Эта задача подразумевает немедленное, реализуемое в пределах нескольких секунд, суггестивное влияние на какой-либо поведенческий акт, осуществляемый независимо от контекста среды - выбрать чтолибо из множества: (купить или не купить, - купить много или мало и т.п.). 2. Неосознаваемое создание суггестивной парадигмы с неосознаваемой ее актуализацией. Эта задача включала возможность более длительного, в пределах десятков минут, управления поведением. Предполагалось, что, если таким путем возможно создавать суггестивную парадигму, она в течение длительного времени будет модулировать поведение группы людей в ситуациях многократного свободного выбора на фоне действия экстренной неосознаваемой посылки. Например, при задании произвольно произносить числа ожидалось статистически значимое предпочтение тех чисел, которые внушались при создании парадигмы, или, в нашей постановке эксперимента, - статистически большие совпадения _свободного_ выбора экстренно внушаемого числа с числом парадигмы. www.koob.ru Практическое значение такой задачи означает возможность существенно влиять на поведение группы людей в экстремальной ситуации. 3. Исследование влияния неосознаваемых суггестий на субъективное состояние членов экспериментальной группы. Эта задача имеет большое значение для фундаментальных изысканий в области неосознаваемого внушения, что обусловлено неясностью многих вопросов: сочетается ли вынужденное (внушенное) поведение с изменением состояния, не возникает ли при этом интрапсихический конфликт и мн.др. Такая задача может быть иллюстрирована известной поговоркой: сколько ни говори _халва, халва_, - во рту слаще не станет. Именно такая задача включает изучение возможности влиять на субъективное состояние человека неосознаваемыми факторами. 4. Исследования связи эффективности неосознаваемых суггестий и особенностей их реализации с личностными чертами. Предполагалось, что на характер выполнения внушаемого поведения будут оказывать влияние особенности личности - циклотимия, эпитимия, шизотимия и др. (Г.И.Исаев, Е.В.Безносюк, 1990), изучалась возможность учета при практическом использовании акустической психокоррекции этнических, профессиональных, ситуационных или иных особенностей лиц, составляющих группу. Указанные четыре задачи в групповом эксперименте были поставлены впервые. Учитывая полную неизученность сферы неосознаваемой модуляции памяти и поведения, мы рассматриваем эти задачи как первоочередные в большом ряду вопросов, стоящих перед экспериментатором, изучающим бессознательное. Исходя из возможного влияния на результаты эксперимента контекстовых факторов (инструкции для испытуемых, общей обстановки проведения исследования, степени осведомленности и личного отношения экспериментатора и мн.др.), мы предпочли разместить эксперимент в неизвестных нам условиях смежных научно-исследовательских организаций. Общий план эксперимента был известен исследователям этих организаций. Однако они не имели конкретных данных, содержащихся в фонограммах, изготовленных в секторе психокоррекции ММА им.Сеченова. Эти данные были предоставлены им после окончания эксперимента на стадии обработки результатов. В этот же момент сотрудники нашего сектора получали первичные результаты эксперимента. При этом с кассет, содержащих суггестивную фонограмму и остающихся в распоряжении смежных организаций, были сделаны копии для контроля. Исполнители до момента выдачи результатов не знали о существовании второй задачи, поставленной и решенной в эксперименте. Для испытуемых эксперимент был полностью легендирован псевдорациональными объяснениями. Для решения поставленных задач использовали следующие методические приемы: 1. Исследование возможности экстренно модулировать поведение группы людей. Процедура основывалась на создании ситуации вынужденного выбора в условиях полного отсутствия осознаваемых предпосылок, определяющих этот выбор. Эксперимент легендировался как задание, направленное на изучение точности восприятия. Испытуемому на неосознаваемом уровне предъявляется команда выбрать одну из цифр в интервале от 0 до 9. Время экспозиции неосознаваемого внушения выбора определенной цифры - 15 сек. Затем, в течение 5 сек. предъявляется акустическая посылка, представляющая собой смесь шума, звукового тона и очень тихого бессмысленного речеподобного сигнала. Согласно инструкции, эта посылка содержит зашумленную цифру. Испытуемый должен распознать якобы предъявляемую цифру и зафиксировать свой ответ. Далее указанная последовательность повторяется. Предполагалось, что ответ испытуемого в описанной экспериментальной ситуации должен модулироваться неосознаваемым внушением. Всего на протяжении одной процедуры испынуемому на неосознаваемом уровне предъявлялось 100 цифр, каждая по 10 раз, причем цифры чередовались в случайном порядке, определенном по таблице случайных чисел. 2. Неосознаваемое создание суггестивной парадигмы (поведенческой установки) с неосознаваемой ее актуализацией. Перед описанной выше процедурой испытуемому несколько раз на осознаваемом уровне предъявлялась одна цифра - _4_; это предъявление легендировалось как тренировочная демонстрация для ознакомления испытуемых с акустическими характеристиками экспериментальной процедуры. Предполагалось, что в случае возникновения у испытуемых неосознаваемой установки на цифру _4_ эта установка проявится в условиях вынужденного выбора. 3. Влияние неосознаваемой суггестии на состояние испытуемых. До и после каждой процедуры испытуемые заполняли бланк опросника, направленного на изучения ситуативной тревожности (тест Спилбергера). В начале и в конце процедуры испытуемые в виде шумовой паузы заслушивали неосознаваемые внушения, направленные на модуляцию состояния в сторону увеличения или уменьшения напряженности и тревоги. Идентичные экспериментальные задания были записаны на разных сторонах аудиокассеты, с тем отличием, что на одной стороне суггестия была направлена на увеличение, а с другой - на уменьшение тревоги. Идентичные экспериментальные задания были записаны на www.koob.ru разных сторонах аудиокассеты, с тем отличием, что на одной стороне суггестия была направлена на увеличение, а с другой - на уменьшение тревоги. при неоднократном проведении процедур на одном и том же контингенте стороны кассеты должны были чередоваться. 4. Связь эффективности и особенностей неосознаваемых воздействий с личностными характеристиками. Полученные в исследовании результаты предполагалось сопоставить с данными обследования испытуемых с помощью многопрофильного личностного опросника (СМИ). Поскольку интересующим нас в исследовании явлением было наличие фактов совпадения или несовпадения называемых испытуемым цифр с цифрами, задваемыми в неосознаваемых суггестиях, то для обработки естественно было воспользоваться биномиальным критерием хи-квадрат. При полностью случайном выборе испытуемым одной цифры из десяти априорная вероятность совпадения называемой и внушаемой цифр равна 0,1. Соответственно при случайном выборе в 100 случаях количество совпадений должно незначимо отличаться от 10 (нулевая гипотеза). Однако психологическая структура эксперимента сложнее. Очевидным является тот факт, что, помимо вводимых нами суггестий, на выбор испытуемыми цифры влияет предпочитаемость ими того или иного ответа, осознанные установки, сформировавшиеся в ходе эксперимента (чаще всего - давать ответ _0_, если возникли затруднения с выбором) - все это приводит к существенной асимметрии распределения выбираемых цифр. В этом случае логично использовать многозначный биноминальный критерий, учитывающий как количество совпадений по каждой цифре, так и частоту ее появления в ответах испытуемого. В случае анализа результатов с точки зрения второй задачи осуществлялся расчет двузначного биномиального критерия для каждой цифры в отдельности, также с учетом частоты ее присутствия в ответах испытуемого. Данные, демонстрирующие суммарное, по всем процедурам количество в ответах испытуемых каждой цифры, а также суммарное количество совпадений по каждой цифре, представлены в таблице 9. В пятой колонке этой таблицы приведены значения для каждой цифры величины критерия хи-квадрат, рассчитанные по модели двузначного биноминального критерия. Выделены достоверные значения. Поскольку число степеней свободы при двузначном критерии равно 1, то граничным значением, позволяющим отвергнуть нулевую гипотезу о случайном совпадении, является 3.841 для вероятности ошибки 0.05 и 6.635 для вероятности ошибки 0.01. На основании этой же таблицы можно определить вероятность случайного выбора испытуемыми ответов (нулевая гипотеза) в совокупности по всем цифрам. В этом случае используется многозначный биномиальныйкритерий, число степеней свободы для 10 вариантов ответа равно 9. Граничное значение критерия хи-квадрат, позволяющее отвергнуть нулевую гипотезу - 16.919 для вероятности ошибки 0.05 и 21.666 для вероятности ошибки 0.01. Рассчитанное значение критерия равно 442.60. Рассматривая полученные результаты с точки зрения поставленных в исследовании задач, можно утверждать, что выбор испытуемыми цифр в эксперименте является неслучайным и достоверно, с очень высоким уровнем значимости, зависит от неосознаваемых суггестий. Таким образом, сформулированное нами в задаче 1 предположение о возможности экстренной неосознаваемой модуляции поведения с помощью разработанных нами методов бесспорно подтверждается результатами проведенного исследования. Гипотеза, выдвинутая в задаче 2, о возможности неосознаваемого создания поведенческой установки, которая проявляется при неосознаваемом же предъявлении связанной с ней информации, также подтверждена: статистически наибольшее количество совпадений наблюдается для цифры _4_, установка на которую неосознаваемо формировалась у испытуемых в предоварительных стадиях процедуры обследования. Уровень достоверности этого результата также весьма высок. При групповой обработке получены и другие результаты, также достоверные, хотя и в значительно меньшей степени. Так, значимо зависит от суггестий выбор цифр _1_ и _5_, а при выборе цифр _2_ и _8_ имеется тенденция к _избеганию_, т.е. для этих цифр наблюдается несколько меньшее количество совпадений, чем можно было бы ожидать при случайном выборе. Эти результаты, видимо, могут послужить основанием для лучшего понимания интересующих нас психофизиологических механизмов и в дальнейших исследованиях помочь в разработке более эффективных алгоритмов. Например, возможно предположение о том, что при неосознаваемом восприятии информации, обработанной по нашим алгоритмам, наиболее дифференцирующую роль в условиях навязанного выбора имеют гласные звуки, и это предположение может привести к целому ряду интересных алгоритмов. Представленные выше данные отражают результаты групповой обработки. Анализируя распечатки обработки для каждого отдельного испытуемого и для каждой процедуры, видно, что, поскольку количество в ответах отдельных цифр меньше 50, здесь непригодно использование распределения хи-квадрат, и для оценки достоверности по отдельным цифрам следует пользоваться таблицами двузначного биномиального критерия (Рунион, 1982). www.koob.ru Имеется один вариант обработки, который не был описан ранее. Мы предположили, что несознаваемая суггестия может оказывать воздействие на выбор не только непосредственно следующей за ней цифры, но иметь пролонгированный характер влияния, например, модулировать выбор через один цикл предъявления, т.е. через 20 секунд. Исходя из этого, применялся вариант обработки со сдвигом, когда эталонная последовательность сравнивалась с ответами испытуемых, непосредственно следующими за данной суггестией (шаг 0) и с ответами, даваемыми через 10 и 40 секунд (шаг 1 и 2). В целом такой вариант обработки существенно новой информации не дал, хотя у некоторых испытуемых имеются достоверные результаты, полученные при сдвиге. Это дает основание для постановки вопроса об индивидуальных особенностях, связанных со временем _прохождения_ информации через подсознание и оказания ею модулирующего влияния на поведение. Результаты обработки отдельных испытуемых достаточно разнородны. Есть люди, вообще не давшие достоверных результатов, хотя таковых немного, а есть испытуемые, совпадение ответов с суггестиями у которых достигало 35%. Исходя из этого, весьма актуальной задачей в плане дальнейшей работы является сопоставление полученных результатов с личностными характеристиками испытуемых. Нам были предоставлены организацией, проводившей экспериментальные процедуры, результаты тестирования лишь 13 испытуемых с помощью варианта многопрофильного личностного опросника ММР1. Переданные нам результаты тестирования (в сырых баллах) приведены в таблице 9. Рассмотрение этих данных сразу вызывает ряд вопросов. Так, по оценочным шкалам(L,F,K) очевидно негативное отношение испытуемых к обследованию (велико отрицательное значение индекса F-K), а ряд протоколов вообще следует признать недостоверными. Значения некоторых основных шкал свидетельствуют о том же. Например, шкала 8, с учетом добавления шкалы коррекции, у исп.8 выходит за рамки 120 Т, а у ряда других испытуемых превышает 100 Т. Это говорит либо о наличии в контингенте испытуемых большого числа гиперклинических случаев шизофрении, что маловероятно, либо, скорее всего, о неквалифицированном проведении обследования. Во всяком случае, от проведения обработки (задача 4) с использованием данного материала мы отказались. Анализ результатов по задаче 3 показал отсутствие влияния неосознаваемой суггестии на состояние испытуемых (по данным опросника Спилбергера). Этот результат можно рассматривать двояко. Во-первых, можно предположить, что оценка неосознаваемых модуляций состояний с помощью опросников такого рода методически некорректна, так как имеется целый ряд осознаваемых факторов, влияющих на ответы испытуемых, особенно в ситуации неоднократного повторного тестирования с помощью одного опросника. Во-вторых, учитывая результаты личностного тестирования, можно поставить под сомнение и результаты тестирования состояния. В целом следует отметить, что для постановки задачи 3 необходимо в качестве реперных критериев использовать не только и не столько субъективные опросники, сколько объективные физиологические методы. Данное исслеование, по нашему представлению, преследовало две цели. Во-первых, демонстрацию принципиальной возможности использования предлагаемых нами методов для неосознаваемой модификации памяти и поведения. На основании представленных здесь результатов экспериментов на группах здоровых волонтеров (от 16 до 20 человек в группе) можно утверждать, что эта цель достигнута. Показана возможность как экстренной коррекции поведения (в рамках использованной экспериментальной модели), так и неосознаваемого формирования установки, которая может быть инициирована неосознаваемым предъявлением реперной информации. Более того, мы полагаем, что уже на этой стадии возможно и практическое применение предложенных методов, при условии многократного повторения суггестий и с учетом вероятностной природы информационного воздействия. Во-вторых, полученные результаты дают основание для реализации исследовательской программы, направленной на модификацию и улучшение алгоритмов обработки акустической информации, на постановку иных экспериментальных моделей, в большей степени приближенных к практическим задачам, наконец, на создание средств, сочетающих возможности неосознаваемой диагностики и коррекции. Тем не менее, провести исследование возможностей использования неосознаваемой акустической психокоррекции в клинической практике было необходимо. Но неясным было, каковы наиболее эффективные формы организации психокоррекционных фабул: в режиме ауто- или гетеросуггестии, императивные или нет, индивидуализированные или унифицированные и мн.др. При проведении двойного _слепого_ опыта для исследования эффективности набора фабул на аудиокассетах, которые были организованы с учетом всех мыслимых вариантов, но не включали индивидуально значимой информации (т.е. были унифицированными), было установлено следующее: - лонгитюдные исследования на группе здоровых студентов с использованием фабул, суть которых не была известна экспериментатору до момента предоставления им обработанных результатов, показали, что характеристики интеллектуальной деятельности (тест Равена, устный счет, числовые ряды) и функционального состояния (тест Спилбергера) достоверно ухудшались у каждого волонтера исключительно при действии только одной фабулы из использованных 32. Эта унифицированная фабула содержала табуируемую информацию в режиме аутосуггестии; www.koob.ru - психологические характеристики всех волонтеров, основанные на результатах обследования личностными методиками (СМИЛ, Мультитест А.Г.Ситникова) и последующей психологической экспертизе полученных результатов показали, что волонтеры с гипертимными и возбудимыми чертами характера испытывали значительные изменения функционального состояния. Эти изменения, видимо, и привели к ухудшению интеллектуальной деятельности. Удалось установить зависимость, описывающую изменения реактивной тревоги испытуемых этого типа, которая была получена путем обработки ответов на опросник Спилбергера и самооценки функционального состояния. Графо-аналитический метод обработки этих результатов также позволил сделать вывод о том, что при такой диагностике изменений функционального состояния неосознаваемое суггестивное воздействие субъективно отражается испытуемым и фиксируется в осознанных изменениях состояния. В то же время испытуемые с тревожными, шизоидными и депрессивными чертами характера, вначале активно включившиеся в эксперимент, видя в нем возможность глубже разобраться в своих личных проблемах, непосредственно после опытов с предъявлением фабулы, содержащей табуируемую информацию врежиме аутосуггестии, под разными предлогами уклонялись от последующих испытаний и не закончили экспериментальной серии. Следовательно, среди множества по-разному организованных унифицированных фабул, не включающих индивидуально значимую информацию, наибольшей эффективностью обладают фабулы отрицательной модальности в режиме аутосуггестии. Действительно, при многократных экспертных экспериментах было замечено, что т акие фабулы вызывают заметные изменения состояния и поведения уже через 15-20 минут воздействия. Варианты фабул, включающих позитивное модулирование состояния и поведения, требовали для получения сколько-нибудь заметных изменений в 3-5 раз большего времени воздействия и, кроме того, для некоторых субъектов были малоэффективными. Важно отметить то, что любой вариант индивидуализации как негативных, так и позитивных фабул, от включения развернутого индивидуально значимого сценария до использования хотя бы имени субъекта, приводил к резкому возрастанию эффективности и негативных, и позитивных фабул. Использование индивидуально ориентированных фабул в режиме аутосуггестии позволило не только создавать высокоэффективные фабулы, близкие по целевому назначению к распространяемым в США программам _подпорогового мультипрограммирования_, но и достигать значительно большей, по сравнению с этими программами, психокоррекционной эффективности (по оценкам американских экспертов). Мы накопили достаточный опыт построения суггестивных фабул для психокоррекции функционального состояния здоровых (например, группа женщин из спортивного клуба _Метелица_ во время трансантарктического лыжного перехода) и больных с различными психическими, психосоматическими и пограничными расстройствами, некоторый опыт психокоррекции детей-инвалидов с детским церебральным параличом и задержками умственного развития. Имеются единичные и исключительно эффективные случаи купирования инкурабельного болевого синдрома у нескольких умирающих больных; а также множество случаев высокоэффективного использования индивидуально ориентированных фабул при самых различных заболеваниях. Приведем несколько примеров из экспертного исследования возможностей использования акустической неосознаваемой психокоррекции для лечения больных кожными болезнями. Это исследование проведено без нашего участия (проф. Н.К.Хитров, доц. Н.Н.Шинаев и др.), но с разработанной нами минимально индивидуализируемой фабулой. Полагают, что патогенез дерматозов в самом общем виде включает фиксацию в нейронных аппратах памяти механизмов формирования дистрофического процесса в онтогенетически родственных по происхождению тканях - нервной и кожной. Эти фиксированные механизмы патогенеза реализуют свое влияние при действии многообразных провоцирующих факторов, лишь выявляя существование данного механизма. Впоследствии через соответствующие нейрохимические системы (гистаминовые, катехоламиновые, антиопиоидные и др.) фиксированная в памяти модель патологического процесса реализуется кожными проявлениями. Двое больных мужчин и две женщины, стационированные в Клинику кожных болезней ММА им.И.М. Сеченова, были подвергнуты всему комплексу необходимых диагностических обследований. Воздействие суггестивной фабулы в течение 45 минут ежедневно по 15 сеансов привело к относительно однотипным изменениям состояния всех больных. При этом до 3-го сеанса существенных изменений в состоянии больных не наблюдали, с 3-го до 6-го сеансов закономерно и отчетливо улучшалось психическое состояние (исчезала мнительность, фиксированность мыслей на заболевании, возрастала коммуникабельность) и улучшался ночной сон, который в дальнейшем полностью нормализовывался. С 6-го по 12-й - 15-й сеансы у всех больных наблюдали явный позитивный эффект в отношении кожных поражений: исчезали шелушение и расчесы, нивелировалась гиперемия и отчетность кожи, позднее исчезали www.koob.ru высыпания и зуд. Никаких негативных явлений , в том числе усугубления имеющихся сопутствующих заболеваний, не наблюдали. Больная К., 32 лет, диагноз: хроническая гангренозная пиодермия; сопутствующие заболевания: двусторонний сальпингоофорит, эндометриоз, нейроцеребральная дистония с гипертоническими кризами. Больная около года. Лечилась химиотерапией по общепринятой схеме. После отмены корикостероидов кожный процесс резко обострился. Десенсибилизирующая, общая дезинфицирующая и витаминотерапия существенных сдвигов не дали. Начиная с 3-го сеанса психокоррекции больная засыпала после 15 минут прослушивания фабулы. Значительное улучшение проявлений кожного процесса регистрировали с 6-го сеанса. К 15-му сеансу процесс был ликвидирован. Больной З., 37 лет, диагноз: атопический дерматит, сопутствующие заболевания: хронический колит, тревожно-депрессивный синдром. Диагноз установлен около года назад, но болен с раннего детства. Поступил в клинику в связи с резким распространением патологического процесса после кишечных промываний серными водами, проявляющимися эритродермией, сухостью, шелушением, расчесами и зудом. Традиционная химиотерапия существенного эффекта не дала. После 3 сеанса психокоррекции заметно улучшился сон и кожный статус. К 12-му сеансу полностью исчезли зуд и дистрофические изменения кожи. Больная С., 37 лет, диагноз: очаговый нейродермит, сопутствующие заболевания: хронический персистирующий гепатит. Нейродермит диагностирован три года назад. Традиционные методы лечения оказались неэффективными. В условиях стационара достаточно эффективной оказалась рефлексотерапия, но высыпания сохранились и сохранился зуд. Больная получила 14 сеансов психокоррекции. Со 2-го сеанса нормализовался сон, начиная с 7-го уменьшилась выраженность зуда, к 12-му сеансу кожные высыпания и зуд исчезли. Больная О., 58 лет, диагноз: хроническая экзема в стадии обострения. После постановки диагноза 10 лет назад неоднократно лечилась без кардинального эффекта. Комплексная терапия в стационаре позволила нивелировать процесс лишь на 50:. После 3-го сеанса психокоррекции нормализовался сон, после 6-го сеанса тяжесть зуда снизилась на 80%, после 10-и сеансов зуд все еще сохранялся, н о высыпания полностью исчезли, после 12-го сеанса зуд полностью исчез. Из приведенных примеров следует, что психокоррекция, проводимая в сочетании с традиционными методами или без оных, оказывает выраженный терапевтический эффект у больных зудящими дерматозами и даже пиодермией, независимо от возраста, пола, длительности заболевания и пр. Сущностью всех методов психокоррекции, включая психотерапевтические методы, является искусственное изменение значимостей семантических элементов психики, например, у больного хроническим алкоголизмом отмена приоритета доминирующего патологического мотива алкоголизации и назначение приоритета мотивации достижения социально приемлемой цели. В общем виде задачей психокоррекции является искусственное изменение внутренней картины мира, необходимое для повышения адаптивности субъекта, купирования девиантного (отклоняющегося) или делинквентного (преступного) поведения и инициирования поведения и состояния, адекватных среде и ситуации. Существующие методы психотерапии, основанные на различных формах научения, разъяснения, убеждения, внушения, подражания и пр., являются стихийно выработанными в процессе эволюции человека средствами психокоррекции. За исключением случаев, когда психотерапевты применяют измененные состояния сознания: гипноз, психофармакологическое воздействие, ритмовоздействие светом, цветом, звуком, инфразвуком, электромагнитными полями (в том числе и в режиме БОС - биологической обратной связи, например - по параметру ЭЭГ, ЧСС, дыхания (И.Г.Чугаев, Е.В. Безносюк, В.И. Пронин, А.Б. Веденяпин, 1987, 1990, 1993), другие психотехнические модели, в процессе коррекции обязательно участвует сознание субъекта, которое в значительной мере редактирует вводимую информацию. Это бусловливает недостаточную эффективность методов, не основанных на использовании ИСС. Те методы, которые используют ИСС, не всегда и не везде могут быть применены из-за этических и технических сложностей. Кроме того, наиболее распространенные методы из этой группы, основанные на внушении и самовнушении, особенно использующие элементы гипноза, медитации или иных ИСС, www.koob.ru существенно зависят в своей эффективности от существующей социальной установки. Это убедительно иллюстрируется известными из истории вспышками повышения эффективности таких методов, включая их кустарные дериваты, во время нестабильных социальных ситуаций. Сказывается также общий интеллектуальный и нравственный потенциал общества. Так, например, в 20-30 гг. русский гипнотизер Н.А.Орнальдо (Смирнов) утраивал известные _гипнотические эпидемии_, вызывать которые в наше время вряд ли удастся стол же эффективно. Тем не менее, в существующей в России популяции тенденции к использованию различных психотехнических приемов в последнее время резко усилились. Интерес к ним носит как прямой ауто- и гетеросуггестивный характер (например, телесеансы Кашпировского используют варианты широко известных суггестивных техник), так и замаскированный различными магическими представлениями (например, телесеансы Чумака по совокупности приемов являются вариантами шаманизма. Независимо от того, основаны такие воздействия на каких бы то ни было научных представлениях или они имеют базой примитивную магию или мифологию, эффективность их паритетна. Это обусловлено единым механизмом действия, основным и главным компонентом которого является суггестивная парадигма. Суггестивная парадигма - это та семантическая система внутренней картины мира, которая определяет число и сущность физических реалий. Если для одних людей существование иных миров и переселения душ реально, то для других - нет. Если в интактном состоянии человек считает реальной возможность летать по воздуху только с помощью технических средств, то в состоянии гипноза он летает уже без посредства оных. Можно достичь изменения суггестивной парадигмы и без посредства гипноза или иных ИСС. Так, например, в наше время многие люди считают реальными многочисленные эфемерные (субъективных) и трансцедентные явления от биополей и экстрасенсов до астральных взаимодействий и посмертного существования. Такая парадигма создается уже не экстренным внушением, а постепенной модификацией внутренней картины мира. Крайним проявлением такого процесса являются военный или революционный _психоз_. Любой первично социализированный человек имеет открытую суггестивную парадигму, что подразумевает возможность как постепенного изменения его внутренней картины мира, так и экстренного. Если первое происходит постоянно под действием внешней среды и является следствием взаимных флуктуаций вероятностной среды и адаптивного к ней поведения (эмпирический опыт), то второе мы наблюдаем лишь в случаях искусственного воздействия на здоровых людей и спонтанного импринтинга в некоторых психических нарушениях. Редкие известные случаи, когда здоровые лица имеют закрытую суггестивную парадигму исчерпываются наблюдениями типа _Амалу и Камалу_, где не было первичной детской социализации или она была нарушена и импринтинг ядра личности сформировался на образ не человека, а животного. Для большинства здоровых лиц практически возможно как угодно видоизменять суггестивную парадигму. Примером тому могут служить сравнительно быстрые психические модификации целых народов под влиянием _вирулентных_ лидеров типа Гитлера или Сталина, приводящие к массовым идеологическим и политическим _психозам_. Отсюда нетрудно сделать вывод о весьма широких возможностях суггестии (внушения) как средства психокоррекции. Такоя вывод давно и неоднократно подтвержден. Однако отсутствие до последнего времени эффективных инструментальных средств психокоррекции ограничивало эффективность суггестий личными особенностями, навыками и опытом того, кто их производил. Мы наблюдали двух женщин, у одной из которых в результате телесеансов Кашпировского в семидесятилетнем возрасте начали расти зубы, а у другой после сеансов Чумака исчезло неизлечимое витилиго. Подобных примеров в литературе довольно много - от религиозных стигматов до внушенных ожогов Протопопова. Из них лишь следует, что поскольку высшей управляющей системой в живом организме является психика, то, искусственно изменяя суггестивную парадигму, можно управлять не только комплексом верований, убеждений и представлений, но и соматическими процессами. Методика изменения суггестивной парадигмы при этом может быть какой угодно: от вариантов шаманизма на эстраде до сеансов психоаналитика во врачебном кабинете. Мы, тем не менее, не исключаем вероятность существовани неизвестных современной науке реалий, которые так или иначе могут вмешиваться в процессы формирования и существования психики. Так, например, довольно реальной представляется возможность квазирезонансного дистантного взаимодействия тождественных психосемантических матриц разных биологических особей. Но и в этом случае речь идет все о том же главном механизме: взаимодействии и перегруппировке психосемантических элементов, приводящих к изменению суггестивной парадигмы и к модификации внутренней картины мира. На уровне сознания субъекта это обычно отражается как вера, убежденность, устойчивое представление, мнение и пр. На самом деле суггестивная парадигма существует вне и помимо сознания и количественно определяет сознанию число его реалий. www.koob.ru Таким образом, суггестивная парадигма является одной из основных формообразующих структур личности. Сутью суггестивной парадигмы является ядро личности - образ _Я_ - во всей многомерности его отношений с окружающими реалиями. Эти отношения можно изменять искусственно. Поскольку существующие средства психокоррекции, включая психотерапию, недостаточно эффективны, мы обратили особое внимание на перспективное сочетание элементов из нескольких направлений: а) внушение в гипнозе идругиех ИСС; б) обучение в диссоциированном состоянии; в) артифициальные стабильные связи мозга; г) односеансовое обучение; д) электрошоковая и др.амнезия; е) неосознаваемое предъявление информации; ж) психо- и наркокатарзис и синтез; з) психоанализ; и) импринтинг. В результате на основании логического анализа была алгоритмически разработана принципиальная основа для создания семантического драйвера - загрузчика корректирующей семантической посылки непосредственно в необходимую зону памяти. Это позволило создать три группы психосемантических методов, которые, будучи внешне схожи с некоторыми из известных, уже не являются _стихийными_, а основаны на строгой внутренней логике. Методы могут быть реализованы на компьютерной технике и позволяют осуществлять следующее: - одноактную модификацию психики путем неосознаваемого ввода корректирующей программы на фоне действия соответствующих лекарственных препаратов и других медицинских факторов (это может применяться при лечении ряда больных психическими, психосоматическими и пограничными заболеваниями, в т.ч. алкоголизмом); - аудио-визуальную психокоррекцию путем неосознаваемого внушения во время любой (игровой или профессиональной) деятельности человека на компоютере (основана на принципе _25 кадра_ Р.Фишера) и используется при лечении больных, для оптимизации функционального состояния здорового человека, интенсивного обучения; - акустическую психокоррекцию путем неосознаваемого внушения при прослушивании любой акустической информации (речи, музыки или шума радиотрансляции, фонограммы или телефона). Эта группа методов применяется при лечении больных и коррекции состояния здоровых людей (например, специально модулированными фонограммами пользовались для снижения вероятности интерперсональных конфликтов участницы трансарктической экспедиции спортклуба _Метелица_), например, студентов. В США аналогичные методы неосознаваемого внушения используются с коммерческими целями по различным назначениям (_Discover_, Jctv. 1990, p.79). Ясно, что помимо медицинского назначения указанные методы могут быть использованы при решении задач социального характера. Так, средства акустической психокоррекции могут оказаться полезными при их использовании во время стихийных бедствий или при ликвидации их последствий, для снижения социальной напряженности и, соответственно, - вероятности массовых беспорядков. В США для близких по сути целей применяются методы воздействия на посетителей крупных супермаркетов для уменьшения числа краж. Кроме того, неосознаваемое внушение, как известно, является мощным модулирующим фактором, который может быть прямо использован с целью обучения человека произвольно изменять собственное функциональное состояние (аналогично программированию в гипнозе и т.п.). Оценка разработанных методов с этической и правовой точек зрения показывает, что недостаточная информированность основной массы населения России о сути и позитивных последствиях лечебных или корригирующих манипуляций с глубинными сферами психики может препятствовать широкому открытому применению имеющихся методов. В развитых странах, напротив, работа психоаналитика является престижной, высокооплачиваемой и пользуется максимальным спросом. Можно полагать, что в ближайшие годы и в нашей стране произойдет сдвиг общественного мнения в сторону приятия и даже активной потребности в более эффективных и гуманных методах не только психокоррекции, но и коррекции социальной. Ясно, например, что использование внушения для снижения вероятности общественных беспорядков является более гуманным средством, чем применение каких бы то ни было специальных средств и тем более силовых приемов. Поэтому, на наш взгляд, целесообразно как можно более широкое медицинское использование имеющихся методов. В части признания их необходимыми также и для социального регулирования целесообразно было бы законодательно регламентировать рамки их применения (аналогично использованию средств специального назначения), и осуществлять постоянный международный контроль (ЮНЕСКО). Методы психокоррекции могут быть классифицированы следующим образом: Акустическая психокоррекция - основана на принципиально новых алгоритмах предварительной обработки инфомраци, воспринимаемой человеком (музыки, шума, речевых сообщений). В этой www.koob.ru информации неявно присутствуют корректирующие программы. Методы акустической психокоррекции могут быть использованы, во-первых, при работе с персональным компьютером, оснащенным несложным периферийным устройством для вывода акустической информации, хранящейся на винчестере или дискетах в виде требуемого набора программ психокоррекции. Корректирующее воздействие при этом может быть осуществлено без прерывания основной работы на компьютере, например, с целью снятия утомления. Принципиальная схема компьютерно-аппаратного комплекса изображена на рис.26. Во-вторых, акустическая психокоррекция может быть осуществлена путем прослушивания фонограмм, записанных на любом носителе, которые содержат музыкальную или иную информацию, модулированную в соответствии с требуемыми задачами психокоррекции. Кроме того, возможно встраивание модулированной фонограммы в любую акустическую программу: радиопередачу, телефонный разговор, трансляцию музыки. Область применения методов акустической психокоррекции очень широка: - коррекция состояния и поведения человека-оператора; - коррекция состояния у больных психическими, психосоматическими и пограничными расстройствами; - коррекция состояния здорового человека с целью психопрофилактики (снятие стресса, релаксация или активация); - коррекция поведения как отдельных людей, так и группы, например, с целью повышения работоспособности или снижения вероятности краж в магазине, а также для купирования массовых беспорядков и панических реакций; - ускоренное и не препятствующее другой деятельности обучение человека конкретным навыкам. Экстренная психокоррекция - ряд методов, позволяющих с помощью описанных выше диагностических средств и комплекса воздействующих факторов формировать в мозге человека связь между простым физическим стимулом (например, вспышками света определенной частоты) и тем или иным необходимым функциональным состоянием и (или) поведением. После формирования этой связи предъявление импринтированного в память стимула будет автоматически вызывать необходимое состояние. Методы экстренной психокоррекции основаны на явлении импринтинга и феномене артифициальных связей в головном мозге. Область применения методов экстренной психокоррекции широка: от коррекции функционального состояния человека-оператора и оптимизации состояния спортсмена во время соревнований до лечения больных разного профиля. Психообратная связь (psychofeedback, mental feedback) - комплекс методов, включающий сочетание диагностических и воздействующих средств. Представляет собой новый класс систем, основанных на создании обратной связи по психологическим (в отличие от биообратной связи) характеристикам. Эти методы позволяют автоматически изменять характер воздействующей или тестирующей информации в зависимости от психологических изменений, возникающих при предъявлении этой информации. Техническая реализация этих систем требует использования компьютеров с очень высокой производительностью, тогда как другие описанные выше методы могут быть реализованы на базе персональных компьютеров. Возникающая при использовании психообратной связи замкнутая система _человек-машина_ создает принципиально новые возможности для решения задач медицины, психологии и социальной практики. Семантический резонатор - компьютерная система psychofeedback - предназначена для увеличения числа степеней свободы пользователя. С научной и с практической точек зрения семантический резонатор предполагает дать возможность человеку через посредство своего сознания, т.е. волевым произвольным путем резко увеличить способности самоуправления и получить доступ к зонам памяти, недоступным обычно: блокаде болевой чувствительности, морфогенезу в ранах, восстановлению соматических поражений, мгновенному счету и экстренной глобальной памяти и мн.др. В целом можно уверенно полагать, что использование методов психокоррекции, особенно в режиме акустического неосознаваемого внушения, может открыть новые перспективы в медицинской, педагогической и социальной практике. Последнее представляется крайне важным с точки зрения использования в экстремальных социальных ситуациях: например, для ликвидации массовой паники после природных катастроф и стихийных бедствий. Исходя из всего изложенного, нетрудно увидеть большие перспективы исследований в области разработок инструментальных средств анализа и коррекции семантической памяти. В настоящее время в России эти разработки сдерживаются отсутствием необходимой материально-технической базы, что грозит утратой приоритета в этой области науки. Однако уже на нынешнем уровне развития отечественного направления исследований возможны практические приложения методов, разработанных как для психодиагностики, так и для психокоррекции. Для проведения работ в этом направлении необходимо привлечение большого числа разнородных специалистов. В какой-то мере это удалось осуществить при обеспечении данной работы путем привлечения различных творческих коллективов и отдельных исследователей, выполнявших фрагменты работы. www.koob.ru По разным причинам мы были вынуждены ограничить наше изложение кратким представлением концепций и отдельных экспериментальных фактов и клинических наблюдений, опустив множество технически важных деталей, особенно при описании технологии процедур психокоррекции. В заключение, совершенно необходимо назвать хотя бы некоторых представителей большого врачебного коллектива Клиники им. С.С. Корсакова, ММА им. И.М.Сеченова, не упомянутых ранее, без участия которых невозможна была бы клиническая апробация этих методов: Балабанова В.В., Бояринцева С.Д., Дмитриева А.А., Иваницкая Т.Ю., Ланеев А.И., Новицкая А.К., Орловская Е.С., Теряева Н.Г., Тювина Н.А., под руководством чл.-корреспондента РАМН профессора Н.М.Жарикова. Особо следует отметить большую роль, которую сыграл в возможности проведения всего комплекса этих исследований профессор В.И.Ильин, бывший руководителем лаборатории нелекарственной терапии и одновременно Начальником Главного управления по науке и технике МЗ СССР, что давало ему возможность в прошедшее сложное время, с неоднозначным отношением к проблемам этого круга, получать разрешения на проведение и апробацию этих исследований, многие годы преодолевать разного рода формальные препятствия и ограничения, благодаря глубокому пониманию проблемы и постоянному упорству в отстаивании ее научной и практической значимости. Список литературы 1. Абулазде Г.В., Имнадзе Е.Д. Влияние предварительного болевого стресса на выработку условной реакции _пассивного_ избегания у мышей // Журнал высшей нервной деятельности, 1984, т.34, N 6, С.1176-1177. 2. Абуладзе Г.В. Чучулашвили Н.А. Роль эмоций в холинергических механизмах формирования и вопсроизвдеения условного рефлекса двустороннего избегания // Журнал высшей нервной деятельности, 1985, т.35, N 2, С.272-279. 3. Авсаркисян А.Н., Брогест А.Н., Маркман В.Г. и др. Центральное торможение кожно-гальванической реакции у человека //Центральные и периферические механизмы вегетативной нервной системы. Материалы 5 Всес.конф. по физиологии вегетативной нервной системы. Ереван, июль 1982. Ереван, 1985. С.8-11. 4. Адрианов О.С. Многоуровневая организация осознаваемых и неосознаваемых форм высшей нервной деятельности // Вестник АМН СССР, 1986, N 4. С.43-49. 5. Аладжалов Н.А., Квасовец С.В.. Спонтанные сдвиги эмоционального состояния при монотонии и декасекундный ритм в потенциях головного мозга //Психол. журнал, 1985, т.6, N 2, С.105-113. 6. Александров И.О., Максимова Н.Е. Функциональное значение колебания Р 300 // Психол. журнал, 1985, т.6, N 3, С.86-95. 7. Александровская М.М., Кругликов Р.И. Влияние электрошока на функцию памяти и глионейрональные отношения в головном мозге крыс //Доклады АН СССР, 1971, т.197, N 5, С.1216-1217. 8. Александровский Ю.А. Состояния психической дезадаптации и их компенсация. М., Наука, 1976. 9. Антонов В.В. Запечатление и условный рефлекс // Журнал высшей нервной деятельности. 1971, т.21, N4, С.674-680. 10. Арзуманов Ю.Л. Выработка временных связей у человека с помощью неосознаваемых зрительных раздражителей у человека // Журнал высшей нервной деятельности. 1974, т.24. 11. Аронс Е.К., Васильева В.М., Туинова А.А. Исследование электроэнцефалографических и двигательных показателей восприятия и возможности переноса информации из второй стадии в фазу быстрого сна у человека //Журнал высшей нервной деятельности. 1985, т.35, N2, С.228-231. 12. Аронс Е.К., Васильева В.М. Электроэнефалографические корреляторы различения словесных раздражителей во время естественного нового сна человека // Журнал высшей нервной деятельности. 1981, т.31, N 4, С.839-842. 13. Артемьева Г.Ю. Психология субъективной семантики. М., МГУ, 1980. 14. Асмолов А.Г. Личность как предмет психологического исследования. М., МГУ, 1984. 15. Бадиков В.И., Смирнов В.М., Судаков К.В. Экспериментальное воспроизведение дублирующего пейсмекерного центра пищевой мотивации //Бюллетень экспериментальной биологии и медицины. 1978, N 11, С.515-517. 16. Базылевич Т.Ф. Моторные вызванные потенциалы в дифференциальной психодиагностике. М., Наука, 1983, С.141. 17. Бакурадзе А.Н., Нанейшвили Т.Л., Бурджанадзе М.А., Носелидзе А.Г., Арагвели Р.И., Мачавариани Г.И., Дашниани М.Г. Значение эмоционального возбуждения в механизмах пространственной краткосрочной памяти у низших обезьян // Физиологический журнал СССР, 1985, т.71, N 12, С.1473-1479. 18. Балабанова В.А. Оценка функционального состояния мозга человека при различных уровнях эмоционального напряжения // Методика и техника исследования операторской деятельности. М., 1985, С.40-46. www.koob.ru 19. Балонов Л.Я., Деглин В.Г., Кауфман Д.А. О синдроме хронологического регресса, возникающем при преходящем угнетении функций правых лобных отделов мозга (по данным исследований унилатеральных судорожных припадков) // Функциональная асимметрия и адаптация человека. М., МНИИП, 1976 С.138-140. 20. Батова Н.Я. Запоминание и воспроизведение позитивного и негативного материала как метод изучения эмоциональной сферы (нейропсихологический анализ) //Нейропсихологический анализ межполушарий асимметрии мозга. М., Наука, 1986, С.139-149. 21. Безносюк Е.В., Смирнов И.В. Психокорреция, психопрофилактика, психотерапия // Медицинская психология и психогигиена. М.1, ММИ, 1990, С.53. 22. Безносюк Е.В., Павлов И.С. Отношение больных алкоголизмом к лечению и психотерапия на различных этапах реадапатции // Пограничные состояния в психиатрии. М., 1977. 23. Безносюк Е.В., Евстигнеев А.И., Павлов И.С. О некоторых факторах, влияющих на течение ремиссии у больных алкоголизмом при различных методах лечения // Актуальные вопросы клинической и социальной реабилитации больных алкоголизмом. М., 1979. 24. Безносюк Е.А., Стехлик М., Ордабаева Д.А., Нурмагамбетова С.А. Опыт комплексного исследования факторов, влияющих на психическое здоровье студентов //Научные исследования и проблемы преподавания психиатрии. М., Наука, 1987. 25. Безносюк Е.В., Михайлов А.Н., Сараджаева О.П. Особенности личности и когнитивных процессов у студентов с пограничными расстройствами субклинического уровня и задачи психокоррекции. Сб.научных трудов. Методы нелекарственной терапии, диагностики и коррекции здоровья. М., ММА им.Сеченова, 1993. 26. Безносюк Е.В., Безносюк Е.Д., Веденяпин А.Б. Саморегуляция функционального состояния ЦНС методом БОС с использованием полимодальной ритмостимуляции. Сб.научных трудов. Методы нелекарственной терапии, диагностики и коррекции здоровья. М., ММА им.Сеченова, 1993. 27. Беленков Н.Ю., Шалковская Л.Н., Гонсалес Б.Л. О различиях поведенческих актов, вызываемых естественным путем и электрической стимуляцией мозга //Журнал высшей нервной деятельности. 1982, т.32, N 1, С.51-57. 28. Бережкова Л.В., Смирнов В.М. Динамика сверхмедленной ритмической активности мозга при формировании и активации артифициальных стабильных функциональных связей //Физиология человека. 1981, т.7, N 5, С.897-908. 29. Березин Ф.Б. Психическая и психофизиологическая адаптация человека. Л., Медицина, 1988, С.269. 30. Бериташвили И.С. Память позвоночных животных, ее характеристика и происхождение. Тбилиси, Мецниераба, 1968, С.54. 31. Бехтерев Н.П. Биоэлектрическое выражение активации долгосрочной памяти и возможные механизмы этого процесса //Физиология человека. 1977, т.3, N 5, С.763-773. 32. Бехтерева Н.П., Бундзен П.В., Гоголицын Ю.Л. Мозговые коды психической деятельности. Л., Наука, 1977, С.165. 33. Бехтерева Н.П., Гоголицын Ю.Л., Кропотов Ю.Д., Медведев С.В. Нейрофизиологические механизмы мышления. Отражение мыслительной деятельности в импульсной активности нейронов. Л., Наука, 1985. С.272. 34. Бехтерева Н.П., Смирнов В.М. Мозговая организация эмоций человека //Вестник АМН СССР, 1975, N 8, С.8-19. 35. Бобров А.Е. Психофизиологические и медицинские аспекты проблемы изменения личности при алкоголизме // Психол. журнал, 1986, т.7, N 2, С.89-95. 36. Бовин Б.Г. Нейрофизиологическая модель многоальтернативного выбора //Психофизиологические закономерности восприятия и памяти. М., Наука, 1985, С.55-87. 37. Богина Е.В. Влияние эмоциональной значимости стимула на параметры вызванных потенциалов у подростка с разными эмоциональными характеристиками //Новые исследования по возрастной физиологии. М., 1986, в.1/26, С.3-5. 38. Бодунов М.В. Типы динамики пространственной синхронизации ЭЭГ и умственное напряжение //Мозг и психическая деятельность. 2 Сов-фин.симпозиум. Москва, 14-16 апреля 1981, М., 1984, С.137-141. 39. Бойко Е.И. Время реакции человека. М., Медицина, 1964, С.438. 40. Бородкин Ю.С. Зайцев Ю.В. Роль памяти в формировании устойчивого патологического состояния мозга. Возможности фармакологической коррекции //Вестник АМН СССР, 1985, N 9, С.4-9. 41. Бородкин Ю.С., Шабанов П.Д. Нейрохимические механизмы извлечения следов памяти. Л., Наука, 1986, С.150. 42. Брудный А. Бессознательные компоненты процесса понимания //Бессознательное, т.111, Тбилиси: Мецниереба, 1978, С.98-102. 43. Брунер Дж.С. Онтогенез речевых актов //Психолингвистика, М., Прогресс, 1984, С.21-50. 44. Бундзен П.В., Горгет П.М., Малинин А.В. Теоретические основания и пути реализации психофизиологического подхода к оптимизации вербальной памяти //Физиология человека, 1986, т.12, N 5, С.831-843. www.koob.ru 45. Бушов Ю.В. Ритмический кожно-гальванический рефлекс у человека //Проблемы нейрокибернетики. Тезисы докладов 8 Всес.конф. по нейрокибернетике. Ростов-на-Дону, 1983, С.142. 46. Вальдман А.В., Костандов Э.А., Мартынихин А.В. Оценка транквилизирующего действия феназепама и мебикара методом усредненных вызванных потенциалов коры головного мозга человека при восприятии эмоционально значимых слов //Бюллетень экспериментальной биологии и медицины. 1983, т.6, N 1, С.47-49. 47. Вальдман А.В., Пошивалов В.П. Фармакологическая регуляция внутривидового поведения. Л., Медицина, 1984, С.208. 48. Васильева В.М., Славуцкая М.В. Условный рефлекс на время в различные стадии естественного ночного сна у человека //Журнал высшей нервной деятельности. 1974, т.24, N 1, С.49-52. 49. Введенский Н.Е., Физиологическое явление с биологической точки зрения //Сеченов И.М., Павлов И.П., Введенский Н.Е. Физиология нервной системы, т,1, М., Медгиз, 1952, С.574. 50. Величковский Б.М. Современная когнитивная психология. М., МГУ, 1982, С.336. 51. Виноградова О.С. О некоторых особенностях ориентировочной реакции на раздражители второй сигнальной системы у нормальных и умственно отсталых школьников //Вопр.психол., 1956, N 6, С.101-110. 52. Виноградова О.С., Соколов Е.Н. Соотношение реакций сосудов руки и головы в некоторых безусловных рефлексах у человека //Физиологический журнал СССР, 1957, т.43, N 1, С.54-59. 53. Виноградова О.С., Эйслер Н.А. Выявление систем словесной связи при регистрации сосудистых реакций //Вопр.психол., 1959, N 2, С.101-110. 54. Волков И.О., Дембновецкий О.Ф., Галазюк А.В. Характеристика реакций нейронов слуховой коры кошки на тональную стимуляцию во время нембуталова наркоза и после выхода из него //Нейрофизиология, 1985, т.17, N 6, С.728-737. 55. Воронина Т.А., Гарибова Т.Л. Возникновение диссоциированного состояния - обратимой амнезии под влиянием феназепама //Бюллетень экспериментальной биоологии и медицины. 1983, N 1, С.49-52. 56. Воронин Л.Г., Громыко Н.М., Коновалов В.Ф. Формирование и хранение неосознанных и осознанных следовых процессов у детей //Журнал высшей нервной деятельности. 1971, т.21, N 3. С.667-673. 57. Воронин Л.Г., Коновалов В.Ф. Электрографические следовые процессы и память. М., Наука, 1976, С.165. 58. Воронин Л.Г. Некоторые данные о взаимоотношении осознанных и неосознанных реакций //Журнал высшей нервной деятельности. 1972, Т.22, N 4, С.669-678. 59. Воронин Л.Г., Новиков П.П., Волков Е.В. и др. Формирование и развитие временных связей с учетом неосознаваемых и осознаваемых звуковых раздражителей //Журнал высшей нервной деятельности. 1984, т.34, N 5, С.855-860. 60. Выготский Л.С. Избранные психологические произведения. М., 1956, С.512. 61. Галагудзе С.С. Влияние эмоционально-интеллектуального напряжения на динамику словесных ассоциаций //Диагностика психических состояний в норме и патологии. Л., Медицина, 1980, С.78-86. 62. Герзон С.А. О спектре состояний мозга как динамической системы. М., ИТЭФ, Препринт., 1987, N 18. С.6. 63. Гершуни Г.В. Изучение субсенсорных реакций при деятельности органов чувств //Физиол.ж. СССР, 1947, т.33, N 4, С.393-412. 64. Гершуни Г.В. Реакции на неосознаваемые раздражители при нарушениях деятельности органов чувств // Бессознательное, т.3, Тбилиси: Мецниереба, 1978, С.537-553. 65. Глозман Ж.М., Пантелеев А.Ф., Цветкова Л.С., Шипкова К.М. Экспериметальное исследование семантической памяти человека // Вестник МГУ. Психол., 1984, N 2. С.46-53. 66. Григорьев Н.К. К вопросу о понятии _психика_ (ред. Психол.журн. Деп.ВИНИТИ 30.12786 N 9017-В, 1986, С.11. 67. Григорьев Ю.Г., Бесхлебнова Л.И., Митяева И.Е., Салимов Р.М. Комбинированное действие микроволн и гамма-излучения на импринтинг у цыплят, облученных в раннем эмбриогенезе // Радиобиология, 1984, т.24, в.2, С.204-407. 68. Гримак Л.П., Хачатурьянц Л.С. метод моделирования эмоциональных состояний с постгипнотической реализацией // Новые методы и аппаратура для научных исследований в области высшей нервной деятельности и нейрофизиологии. М., Наука, 1973, С.87-97. 69. Гриненко А.Я., Крупицкий Е.М., Палей А.И. и др. Комплексное биохимическое исследование механизмов коррекции устойчивого патологического состояния зависимости от алкоголя // Физиолгия человека, 1988, т.14, N 8, С.905-915. 70. Громова Е.А., Семенова Т.П., Зыков М.Б., Чубаков А.Р., Никонов А.А., Воробьев В.В., Мелехов А.М., Плакхинас Л.А., Катков Ю.А., Нестеров И.В. Эмоциональная память и ее нейрохимические основы // Физиологические и биохимические исследования памяти. Пущино: ПЦБИ, 1977, С.45-67. 71. Данилова Н.Н. Функциональные состояния: механизмы и диагностика. М., МГУ, 1985, С.287. 72. Докучаев В.И., Смирнов И.В. О метрологии измерений квазистационарных полей биологического происхождения // Проблемы метрологического обеспечения измерений параметров случайных полей и сигналов. М., ВИИОФИ, 1982, С.5-7. www.koob.ru 73. Домбакян Х. Нормативни данни за зрителни предизвикани потенциали на флаш с оглед приложението им в офталмологичната диагностики //Офталмология, 1986, т.34, N 1, С.7-18. 74. Дубровский Д.И. Психические явления и мозг. М., Наука, 1971, С.386. 75. Жариков Н.М., Соколов Е.Д. Влияние социальных факторов на распространенность и течение шизофрении //Журнал невропатологии и психиатрии, 1989, т.89, N 5, С.63-66. 76. Журавлев А.Н., Смирнов И.В. Измерение суммарного электрического заряда тела как показателя функционального состояния организма // 7 Всеоюзная конференция _Измерения в медицине и их метрологическое обеспечение_. Тезисы докладов. М., 1986, С.19. 77. Забродин Ю.М., Фришман Е.З. Индивидуальные особенности работы человека в субсенсорном диапазоне: психофизическое исследование // Бессознательное. Тбилиси: Мецниереба., 1978, т.3, С.554-563. 78. Зачепицкий Р.А. Критика современного психоанализа в США и во Франции (обзор литературы) // Журнал неврапатологии и психиатрии. 1986, N 12, С.1868-1870. 79. Зейгарник Б.В. Патопсихология. М., МГУ, 1986. С.288. 80. Зенков Л.Р., Ронкин М.А. Функциональная диагностика нервных болезней. М., Медицина, 1982, С.432. 81. Ерашенко Н.А., Магалиф А.Ю. Влияние эффективных нарушений на изменения темпоральных характеристик речи // Методика и техника психофизиологического эксперимента. М., 1987, С.51-75. 82. Иваницкий А.М., Корсаков И.А. Временные характеристики зрительного восприятия // Физиология человека, 1987, N 1, С.23-27. 83. Иваницкий А.М., Корсаков И.А., Матвеева Л.В. Динамика медленной электрической активности коры больших полушарий человека и ошибки восприятия // Журнал высшей нервной деятельности. 1980, т.30, N 3, С.602-605. 84. Иваницкий А.М. Мозговые механизмы оценки сигнала. М., Медицина, 1976, С.263. 85. Иваницкий А.М., Стрелец В.Б., Корсаков И.А. Информационные процессы мозга и психическая деятельность. М., Наука, 1984, С.200. 86. Ильюченок Р.Ю. Анализ воспроизведения условной реакции //Журнал высшей нервной деятельности. 1974, т.24, N 6, С.1211-1221. 87. Ильюченок Р.Ю., Винницкий И.М., Лоскутова Л.В. и др. Нейрохимические механизмы мозга и память. Новосибирск, Наука, 1977, С.30. 88. Ильюченок Р.Ю., Леутин В.П., Вольф Н.В. и др. Диссоциация воспроизведения условных вегетативных и двигательных реакций при ретроградной электросудорожной амнезии // Журнал высшей нервной деятельности., 1975, т.25, N 5, С.981-986. 89. Ильюченок Р.Ю. Память и адаптация. Новосибирск, Наука, 1979, С.192. 90. Ильюченок Р.Ю. Исследование значимости информации в механизмах регуляции памяти // Методологические проблемы медицины и биологии. Новосибирск, 1985, С.71-80. 91. Илюхина В.А., Бородкин Ю.С., Лапина И.А. Сверхмедленная управляющая система мозга и память. Л., Наука, 1983, С.127. 92. Илюхина В.А., Кожушко Н.Ю. Локальные типовые изменения дзета-волн в головном мозге человека при изучении процессов активации внимания //Физиология человека. 1984, т.10, N 5, С.829-840. 93. Исаев Г.И., Безносюк Е.В. Личностно-конституциональный анализ больного человека // Медицинская психология и психогигиена. М., 1ММИ, 1990, С.18-53. 94. Кабанис П.Ж.Ж. Отношение между физическо и нравственною природой человека, т.1, СПб, 1865, С.167. 95. Кабанов М.М., Личко А.Е., Смирнов В.М. Методы психологической диагностики и коррекции в клинике. Л., Медицина, 1983, С.311. 96. Канторович Н.В. Опыт сочетательно-рефлекторной терапии алкоголизма // Новое в рефлексологии и физиологии нервной системы, сб.3, Л., 1929, С.35-37. 97. Канторович Н.В. Методика условно-рефлекторной электротерапии // Вопросы клиники и лечения психозов, в.3, Фрунзе, 1967, С.8-13. 98. Капустин А.Ю. Методика регистрации нажима при письме //Вопросы психолгии, 1982, N 2. С.126-129. 99. Квасовец С.В., Суханов О.О. Установка для регистрации пространственной синхронизации фаз волн ЭЭГ //Вопросы психологии, 1982, N 4, С.138-139. 100. Клейн Е.А., Гвалия Н.В. Изменение распределения синаптосомных белков головного мозга цыпленка в процессе импринтинга // Нейрохимия, 1985, т.4, N 1, С.16-22. 101. Коган Е.А. Особенности нейродинамики некоторых структур головного мозга человека при решении задач зрительного опознания (по данным сверхмедленных колебаний потенциалов). Ростов-на-Дону, РГУ, С.168. 102. Коновалов В.Ф., Сериков И.С. Кожно-гальваническая реакция как электрографический коррелят процессов запоминания и узнавания разных видов вербальной информации мальчиками и девочками //Физиология человека, 1985, т.11, N 3, С.421-429. 103. Корнетов А.Н., Самохвалов В.П., Овсянкин М.И. Синдромы шизофрении и эффективность унилатеральной электросудорожной терапии // Журнал невропатологии и психиатрии. 1985. т.35, N 2, С.249254. www.koob.ru 104. Костандов Э.А., Арзуманов Ю.Л. Вызванные потенциалы коры человека на эмиционально значимые стимулы //ДАН СССР, 1971, т.199, N 2, С.497-500. 105. Костандов Э.А., Арзуманов Ю.Л. Зависимость условного медленного отрицательного потенциала коры головного мозга человека от мотивации и эмоции // Журнал высшей нервной деятельности, 1972, т.22, N 6, С.679-687. 106. Костандов Э.А., Арзуманов Ю.Л. Полушарная асимметрия волны РЗОО на неосознаваемые эмоциональные слова //Журнал высшей нервной деятельности. 1980, т.30, N3, С.467-475. 107. Костандов Э.А., Арзуманов Ю.Л. Усредненные вызванные потенциалы коры на эмициональные зрительные раздражители у человека //Журнал высшей нервной деятельности, 1971, т.21, N 4, С.811-819. 108. Костандов Э.А., Арзуманов Ю.Л., Тальце М.Ф. Влияние диазепама на образование и воспроизведение условных корковых реакций у человека //Журнал высшей нервной деятельности. 1985, т.35, N 1, С.52-59. 109. Костандов Т.А., Важнова Т.Н., Генкина О.А. и др. Влияние словесного подкрепления на вызванную корковую активность //Журнал высшей нервной деятельности. 1984, т.34, N 5, С.833-840. 110. Костандов Э.А., Важнова Т.Н. Отражение процесса принятия решения в корковой вызванной электрической активности человека //Журнал высшей нервной деятельности. 1976, т.26, N 6, С.1123-1130. 111. Костандов Э.А., Генкина О.А., Захарова Н.Н. Динамика корковой вызванной активности в процессе обучения человека различению микроинтервалов времени с помощью обратной связи //Журнал высшей нервной деятельности. 1985, т.35, N 5, С.833-841. 112. Костандов Э.А. Об изучении субсенсорных реакций //Вестник АМН СССР, 1970, N 1, С.53-59. 113. Костандов Э.А. Обратные временные связи и их роль в корковых реакциях человека //Журнал высшей нервной деятельности, 1983, т.33, N 2, С.230-240. 114. Костандов Э.А. О нервных механизмах _безотчетных_ отрицательных эмоций //Исслед. механизмов нервной деятельности., М., 1984, С.244-252. 115. Костандов Э.А. Сознание и бессознательное как проблема физиологии высшей нервной деятельности человека //Журнал высшей нервной деятельности. 1984, т.34, N 3, С.401-411. 116. Костандов Э.А., Рещикова И.Н., Шостакович Г.С. Время принятия решения у человека //Журнал высшей нервной деятельности. 1974. т.24, N 6, С.1115-1121. 117. Костандов Э.А., Шостакович Г.С. Измерение времени опознания словесных стимулов методом обратной маскировки // Журнал высшей нервной деятельности. 1970, т.20, N 5, С.1010-1015. 118. Костандов Э.А. Восприятие и эмоции. М., Медицина., 1977, С.247. 119. Костандов Э.А. Функциональная асимметрия полушарий мозга и неосознаваемое восприятие. М., Наука, 1983, С.168. 120. Котенков Е.В. Методологические подходы к изучению химической коммуникации млекопитающих. Обонятельные сигналы как механизмы экологической изоляции между видами // Итоги науки и техники. ВИНИТИ. Сер. Зоология позвоночных. 1988, т.15, С.92-151. 121. Кочубей Б.И. В защиту эмпиризма //Вопросы психологии. 1989, N 2, С.68-72. 122. Кочубей Б.И. Влияние генотипа и среды на индивидуальные особенности ориентировочной реакции человека // Журнал высшей нервной деятельности. 1985, т.35, N 3, С. 428 - 434. 123. Кругликов Р.И. Основные направления исследований нейрохимических механизмов обучения и памяти // Журнал высшей нервной деятельности. 1986, т.36, N 2, С.226 - 231. 124. Кругликов Р.И., Полянская Л.Г. К генезу амнезий, вызываемых электросудорожным шоком // Бюллетень экспериментальной биологии и медицины. 1979, N 4, С. 295 - 297. 125. Кругликов Р.И. Принципы детерминизма и деятельность мозга. М.: Наука, 1988, С. 224. 126. Крушинский Л.В. Биологические основы рассудочной деятельности. М.: МГУ, 1986, С. 270. 127. Крушинский Л.В., Коржов В.А., Молодкина Л.Н. Влияние электрошока на патологические состояния, вызываемые звуковым раздражителем у крыс // Журнал высшей нервной деятельности. 1958, т.8, N 1, С. 95 102. Крыжановский Г.Н. Детерминантные структуры в патологии нервной системы (генераторные механизмы нейропатологических синдромов). М.: Медицина, 1980, С.40. 129. Крыжановский Г.Н. К методологии исследований в области общей патологии нервной системы // Вестник АМН СССР. 1986, N 4, С. 33 - 43. 130. Крыжановский Г.Н. Общая патофизиология нервной системы // Патологическая физиология и экспериментальная терапия. 1988, N 3, С. 70 - 80. 131. Крыжановский Г.Н. Общая патофизиология нервной системы // Патологическая физиология и экспериментальная терапия. 1989, N 2, С. 63 - 71. 132. Крылов И.Н., Волынкина Г.Ю., Суворов Н.Ф. Простейшая форма эмоционально-моторного реагирования человека // Журнал высшей нервной деятельности. 1987, т. 37, N 1, С. 31 - 37. 133. Кудинова М.П. Мыслободский М.С. О зависимости параметров вызванного потенциала мозга человека от состояния внимания // Журнал высшей нервной деятельности. 1968, т. 18, N 6, С. 1027 - 1934. 134. Кузнецов О.Н., Лебедев В.И. Психология и психопатология одиночества. М.: Медицина, 1972, С. 172. www.koob.ru 135. Кузнецов С.А. Диагностика функциональных возможностей оператора по данным кожногальванической реакции // Проблемы нейрокибернетики. Тезисы докладов 8 Всес. конференции по нейрокибернетике. Ростов-на-Дону. 1983, С. 158-159. 136. Кучинов А.И., Безносюк Е.В., Тювина Н.А., Морозова В.В. // Психосоматические соотношения. М.1. ММИ, 1990. 137. Лазарев В.В. Фаторная структура основных параметров ЭЭГ при интеллектуальной деятельности. Сообщение 2. Топография эмоциональных состояний // Физиология человека. 1989, т. 13, N 1, С. 12-15. 138. Лангмейер Й., Матейчек З. Психическая депривация в детском возрасте. Прага: Авиценум. 1984, С. 334. 139. Латенков В.П., Губин Г.Д. Биоритмы и алкоголь. Новосибирск: Наука. 1987, С. 173. 140. Лебедев А.Н. Кодирование информации в памяти когерентными волнами нейроной активности // Психофизиологические закономерности восприятия и памяти. М., 1985, С. 6-33. 141. Леутин В.П., Николаева Е.Н. Эмоциогенная интерференция при переработке информации центральной нервной системой в потоке сигналов // Проблемы нейрокибернетики. Тез.докл. 8 Всес. конф. по нейрокибернетике. Ростов-на-Дону, 1983, С 31. 142. Ливанов М.Н., Свидерская Н.Е. Топоскопические исследованияч синхронных биоэлектрических процессоры коры человека // Проблемы нейрофизиологии и нейрокибернетике. Ростов-на-Дону, 1985, С. 720. 143. Лоренц К. Кольцо царя Соломона. М., 1970, С. 45. 144. Лунин-Барковский В.Л., Ларионова Н.П., Смирнитская И.А., Чайлахян Л.Д. О хранении информации в коре мозжечка // Современные представления о функциях мозжечка. Труды 5 симпозиума по проблеме структурной и функциональной организации мозжечка, посв. 100-летию со дня рождения Л.А.Орбели. Ереван, 2-5 июля 1982, Ереван, 1984, С. 390-396. 145. Лурия А.Р., Виноградова О.С. Объективное исследование динамики семантических систем // Семантическая структура слова. М.: Наука, 1971, С. 27-63. 146. Лурия А.Р. Диагностика следов эффекта // Психология эмоций. Тексты. М.: МГУ, 1984, С. 228-234. 147. Лурия А.Р. Нейропсихологический анализ сложных форм речевой памяти // Физиология человека, 1977, т. 3, N 5, С. 845-852. 148. Лурия А.Р Естественнонаучные основы психологии. М.: Педагогика, 1078, С. 7-23. 149. Лурия А.Р. Психология в определении следов преступления // Научное слово, 1928, N 3, С. 79-92. 150. Лурия А.Р. Язык и сознание. М.: ГУ, 1979, С. 319. 151. Макаренко Н.В., Адаменко Н.П., Трошихин В.А. Состояние высшей нервной деятельности собак, оживленные после длительных сроков смерти от электротравмы // Журнал высшей нервной деятельности, 1971, т. 21, N 1, С. 61-68. 152. Малышев В.Н. Дифференциация кодовых элементов вербальных сигналов, составляющих семантические поля // Физиология человека, 1977, т. 3, С. 37-43. 153. Мастеров А.В. Особенности выбора крысами этапных результатов действия // Журнал высшей нервной деятельности, 1975, т. 25, N 5, С. 1091-1093. 154. Мачинская Р.И. Электрофизиологическое исследование специфики решения вербальных и пространственных задач //Тр. ВНИИ тех. эстет.эргон. М., 1985, т. 29, С. 62. 155. Махач М., Мантликова Г. К вопросу о стандартизации некоторых внутренних источников флуктуации реакций // Вопросы психологии, 1973, N 4, С. 155-158. 156. Милованова Г.Б. Интегральная оценка эмоционального состояния человека по его вегетативным функциям // Методика и техника исследований операторской деятельности. М.: Наука, 1985, С. 7-11. 157. Морган Л. Привычка и инстинкт. СПб: изд-во Павленкова, 1899, С. 30-31. 158. Мусхелишвили Н.Л., Сергеев В.М. Концептуальная модель функциональной организации мозга (квантово-биологический подход // Доклады АН СССР, 1982, т. 263, N 1, С. 205-207. 159. Нанейшвили Т.Л. Нейрофизиологические основы пространственной краткосрочной памяти. Тбилиси: Мецниереба, 1985, С. 141. 160. Небылицын В.Д. Психофизиологические исследования индивидуальных различий. М., 1976, С. 248. 161. Нелюбова Т.А. К вопросу о гипнопедии // Вопросы клиники и лечения психозов. Фрунзе, 1967, С. 162170. 162. Николаенко Н.Н. Межполушарная асимметрия ЭЭГ человека после односторонних элктросудорожных припадков // Журнал высшей нервной деятельности. 1974, т. 24, N 4, С. 833-835. 163. Никольский А.А. Изменчивость звуковых реакций млекопитающих // Итоги науки и техники. ВИНИТИ. Зоология позвоночных, 1983, т. 12, С. 151-215. 164. Налимов В.В. В поисках иных смыслов. М.: Прогресс, 1994. 165. Орехов А.Н., Семенов Д.В. Исследование зависимости между семантическими и процессуальными характеристиками представлений в математизированной синтетической теории психических процессов // Доклады АН УССР. А., 1988, N 9, С. 78-82. 166. Орлов Ю.М., Творогова Н.Д., Безносюк Е.В. Самовоспитание и самосовершенствование. М. 1 ММИ, 1988, С. 40. www.koob.ru 167. Павлов И.П. Полное собрание сочинений. М.-Л., 1951, т. 3, кн. 1, С. 63. 168. Пашковский В.Э., Орлов Ю.К., Ковальчук Ю.И. Системный анализ ассоциативных потоков у здоровых и больных с психическими расстройствами // Журнал высшей нервной деятельности. 1985, т. 35, N 2, С. 238244. 169. Петренко В.Ф. Психосемантика сознания. М.: МГУ, 1988, С. 208. 170. Петренко В.Ф. Семантический анализ профессиональных стереотипов // Вопросы психологии. 1986, N 3, С. 133-143. 171. Петрусинский В.В. О возможности интенсификации процесса обучения за счет использования субсенсорной информационно-суггестивной стимуляции // Взаимосвязь осознаваемых и неосознаваемых компонентов психики в педагогическом процессе. Пермь, 1982, С. 114. 172. Пирогов А.А., Месарош И. Влияние различий в инструкции на динамику амплитуды вызванных потенциалов // Физиология человека. 1979, т. 5, N 1, С. 35-43. 173. Платонов К.К. Осознанное и неосознанное в свете теории отражения // Бессознательное. Тбилиси: Мецниерба, 1978, т. 3, С. 121-130. 174. Платонов К.К. Структура и развитие личности. М.: Наука, 1986, С. 255. 175. Плюснина И.З. Критический период запечатлевания у новорожденных морских свинок // Доклады АН СССР, 1972, т. 207, N 3, С. 753-756, 176. Плюснина И.З., Слоним А.Д. Роль врожденного различения, импринтинга и натуральных условных рефлексов в формировании поведения // Журнал высшей нервной деятельности. 1971, т. 23, в.4, С. 732-737. 177. Поликарпов В.С. Наука и мистицизм в ХХ веке. М.: Мысль, 1990, С. 220. 178. Понугаев А.Г. Импринтинг (запечатлевание). Л.: Наука, 1973, С. 102. 179. Понугаев А.Г., Якименко И.Я. Исследование реакции _запечатлевания_ у морских свинок // Сборник материалов 4 научной конференции физиологов, биохимиков и фармакологов Западно-Сибирского объединения. Красноярск, 1969, т. 1, Физиология, С. 363-365. 180. Попова Л.Т., Зенков Л.Р. О синдроме нарушений долговременной семантической памяти при поражении задних отделов левого полушария // Нейропсихологический анализ межполушарной асимметрии мозга. М.: Наука, 1986, С. 97-103. 181. Потемкина И.П. Семантическая память и языковые значения // Проблемы бионики, 1984, т. 32, С. 125130. 182. Похилько В.И., Федотова Е.О. Техника репертуарных решеток в экспериментальной психологии личности //Вопр. психол., 1984, N 3, С. 151-157. 183. Пошивалов В.П. Влияние эффектов электрошока на внутривидовое поведение мышей, содержащихся в изоляции // Журнал высшей нервной деятельности. 1981, т. 31, N 4. 184. Пронин В.И., Чугаев И.Г, Безносюк Е.В. Коррекция функционального состояния нервной и сердечнососудистой систем приборами ритмовоздействия на основе биологической обратной связи // 2 Всесоюзная конф. Проблемы создания технических средств диагностики. Львов, 1987. 185. Психологический словарь, 2 изд. М.: Изд. полит. литературы, 1990, С. 494. 186. Пучинская Л.М. Вызванные потенциалы при мысленном представлении итенсивности световых стимулов // Журнал высшей нервной деятельности. 1974, т. 24, N 1, С. 18-24. 187. Разумникова О.М., Ильюченок Р.Ю. Электрофизиологический анализ антиамнезического эффекта активации дофаминергической и норадренергической систем // Журнал высшей нервной деятельности. 1984, т. 34, N 2, С. 323-330. 188. Райт М.Л., Крылов Е.Н., Лешинская И.П. и др. КГР и состояние тревоги (по данным психофармакологических воздействий) // Центральные и периферические механизмы вегетативной нервной системы. Мат. 5 Всес. конференции по физиологии вегетативной нервной системы. Ереван, 1985, С. 153-156. 189. Рапацевич Е.С. Методика формирования понятий // Вопросы психологии. 1973, N 1, С. 137-145. 190. Рижинашвили Р.С., Марсалишвили Г.А. Воспроизведение импринтинга у цыплят-реципиентов под действием гомогенатов мозга импринтированных цыплят-доноров // Журнал высшей нервной системы. 1982, т. 32, N 5, С. 989-990. 191. Рожков В.П. Пространственная организация компонентов зрительных вызванных потенциалов и эффективность сенсомоторной реакции // Физиология человека. 1968, т. 12, N . 192. Ромен А.С. Восприятие и запоминание речи в период естественного сна при помощи самовнушения // Вопросы психиатрии, в 1, Алма-Ата, 1968, С. 310-311. 193. Ротенберг В.С. Разные формы отношений между сознательным и бессознательным // Вопросы философии, 1978, N 2, С. 70-78. 194. Рушкевич Ю.Е. Эмоциональные проявления при электрическом раздражении ядер гипоталамуса у взрослых и старых крыс // Журнал высшей нервной деятельности, 1989, т. 39, N 2, С. 273-277. 195. Салтыков А.В., Смирнов И.В., Старшов В.П., Салтыкова М.М. Оценка процесса выработки инструментального рефлекса у животных // Журнал высшей нервной деятельности, 1986, т. 36, N 5, С. 987989. www.koob.ru 196. Салтыков А.Б., Смирнов И.В., Старшов В.П. Характеристика процесса поведения в случайных средах // Эмоции и поведение. Системный подход, М., 1984, С. 260. 197. Салтыков А.Б., Ильин В.И., Дронов А.А. Когнитивная деятельность и неосознаваемая ритмическая стимуляция. Психол. журн., 1993, т. 14, N 5, С. 42-47. 198. Салтыков А.Б., Толокнов А.В., Хитров Н.К. Связь вероятности случайного выполнения условной реакции и возникновения невротического состояния // Нарушение механизмов регуляции и их коррекция. Тез. докл. 4 Всес. съезда патофизиологов, т. 1, М., 1989, С. 55. 199. Симонов П. В. Анисимов С.А. Игровой подход при обработке физиологических данных на примере исследования эмоциональной реакции человека // Журнал высшей нервной деятельности, 1978, т. 28. N 4, С. 675-681. 200. Симонов П.В. Индивидуальные особенности вегетативных реакций на социально значимые стимулы // Центральные и периферические механизмы вегетативной нервной системы. Материалы 5 Всес. конф. по физиологии вегетативной нервной системы, Ереван, июль 1982. Ереван, 1985, С. 175-177. 201. Симонов П.В., Пигарева М.Л., Бразовская Ф.А. Реакции избегания при болевом раздражении другой особи у гиппокампэктомированных крыс // Журнал высшей нервной деятельности, 1971, т. 21, в. 4, С. 681685. 202.Слынько П.П. Потоотделение и проницаемость кожи. Киев: Наукова Думка., 1973, С. 288. 203. Смирнов В.М., Бородкин Ю.С. Артифициальные стабильные функциональные связи. Л: Медицина, 1979, С. 192. 204. Смирнов В.М., Бородкин Ю.С., Богданов Н.Н. Исследование элементарных информационных амнестических полей мозга человека // Физиология человека, 1977, т. 3, N 5, С. 874-880. 205. Смирнов В.М., Махотина Б.Б. О новой форме каудатного торможения при электростимуляции глубоких структур головного мозга человека // Физиологический журнал СССР, 1984, т. 70, N 7, С. 938-943. 206 Смирнов В.М., Медведев С.В., Махотина Б.Б. Новая форма артифициальной стабильной функциональной связи в мозге человека // Физиология человека, 1984, т. 10, N 5, С. 771-777. 207. Смирнов В.М., Резникова Т.Н. Артифициальные стабильные функциональные связи в механизмах интрацентральной регуляции мозга человека // Ассоциативные системы мозга, Л.: Наука, 1985, С. 274-278. 208. Смирнов В.М., Резникова Т.Н. Артифициальные стабильные функциональные связи как метод исследования и лечения в условиях патологического состояния // Вестник АМН СССР, 1985, N 9, С. 18-23. 209. Смирнов В.М., Резникова Т.М., Губачев Ю.М., Дорничев В.М. Мозговые механизмы психофизиологических состояний. Л.: Наука, 1989, С7 148. 210. Смирнов В.М., Резникова Т.Н., Дорничев В.М., Губачев Ю.М. Артифициальные стабильные функциональные связи и нейрорегуляторная коррекция психовегетативных расстройств // Физиология человека, 1087, т. 13, N 5, С. 715-722. 211. Смирнов И.В., Квасовец С.В., Федоренко В.Н. Принципы психозондирования // Информационные сообщения. Сборник рефератов ВИМИ. Публикация N 11.90.9.39, М., 1990, С. 101-109. 212. Смирнов И.В., Безносюк Е.В. Диагностика и коррекция психосемантическими методами. Сб. науч. трудов _Методы нелекарственной терапии диагностики и коррекции здоровья. ММА им. Сеченова, М., 1993. 213. Смирнов И.В., Безносюк Е.В. Компьютерный психоанализ и психотерапия. Ж. _Медицинская помощь_, N 4, 1994. 214. Смирнов И.В., Безносюк Е.В. Методы неосознаваемой психотерапии, психокоррекции и психосемантического анализа с субсенсорным введением информации. Ж. _Психотерапевт России_, N 3, 1994. 215. Смирнов И.В., Безносюк Е.В. Компьютерные психотехнологии семантического анализа бессознательного. Российский психоаналитический вестник, N 3, 1994. 216. Спивак Д.Л. Лингвистика измененных состояний сознания. Л.: Наука, 1986. 217. Станкус А.И., Соколов Е.И. Вариабельность сердечного ритма при информационных нагрузках // Физиология человека, 1984, т. 10, N 5, С. 853-858. 218. Стрелец В.Б. Нарушения физиологических механизмов восприятия, эмоций и мышления при некоторых видах психической патологии // Физиология человека, 1989, т. 15, N 3, С. 135-244. 219. Татко В.Л. Хронометрия процессов переработки информации человеком // Итоги науки и техники. ВИНИТИ. Сер. Физиология человека и животных, 1989, т. 35, С. 3-144. 220. Тихомиров О.К. Теоретические проблемы исследования бессознательного // Вопросы психологии, 1981, N 2, С. 31-39. 221. Ушакова Т.Н., Раевский А.М. О возможности экстренного установления межсловесных временных связей у человека // Журнал высшей нервной деятельности, 1971, т. 21, N 5, С. 1082-1083. 222. Фабри К.З., Потапина Н.В. Изучение отдаленного последействия запечатления у цыплят // Журнал эволюционной биохимии м физиологии, 1969, т. 5, N 1, С. 83-89. 223. Федоров В.К. О соотношении короткой и длительной памяти в процессе обучения крыс // Журнал высшей нервной деятельности, 1971, т. 21, N 1, С. 42-46. www.koob.ru 224. Филимонова Т.Л. Электрофизиологическое отражение субъективной переработки стимульной информации // Вопросы соотношения биологического и социального в психиатрии. М., 1984, С. 156-163. 225. Финкель Н.В. Вызванные потенциалы головного мозга и механизмпроцесса различения (обнаружения). М.: МГУ, 1986, С. 22. 226. Фокин В.Ф., Федан В.А. Моторная асимметрия у кошек в норме и при действии унилатерального электрошока // Функциональная асимметрия и адаптация человека. М.: МНИИП, 1976, С. 288-291. 227. Франселла Ф., Баннистер Д. Новый метод исследования личности. М.: Прогресс, 1987, С. 234. 228. Хананашвили М.М. Экспериментальная патология высшей нервной деятельности. М.: Медицина, 1978, С. 368. 229. Хорн Г. Память, импринтинг и мозг, М.: Мир, 1988, С. 343. 230. Чайченко Г.М. Длительность краткосрочной памяти у крыс // Проблемы общей и молекулярной биологии, 1983, N 2, С. 49-52. 231. Черкес В.А. Мозговые структуры или нейронные сети? Киев: Наукова Думка, 1988, С. 90. 232. Чугаев И.Г., Безносюк Е.В., Веденяпин А.Б., Лисицина К.А. Способ самоуправления уровнем бодрствования путем одновременного применения БОС и ритмовоздействия по параметру ЧСС // Материалы 3 Всесоюзной научно-технической конференции. Проблемы создания технических средств для диагностики и лечения заболевания ССС. Львов, 1990, С. 83. 233. Шарипов А.Р. Исследование взаимосвязи параметров вызванной активности (УНВ и ВП) со временем реакции // Развитие фунд. и прикл. исслед. Секция биол. Л., 1984, С. 80-87. 234. Шварц Л.А. Слово как условный сигнал // Бюлл. эксп. биол. и мед., 1949, т. 27, N 6, С. 212-241. 235. Шварц Л.А. Условные рефлексы на словесные раздражители // Вопр. психол., 1960, N 1, С. 86-96. 236. Швегждас А., Ванагас В., Кирюялис Д. Отражение преднастройки в зрительном вызванном потенциале на ожидаемую форму светового стимула // Физиология человека, 1980, т. 6, N 1, С. 35-38. 237. Швинд И., Умсперкр П., Гашке В. Медленные потенциалы при решении арифметических задач и обратной информации о них // Физиология человека, 1985, т. 11, N 3, С. 430-435. 238. Швырков И.Б. Изучение активности нейронов как метод психофизиологического исследования поведения // Нейроны в поведении: системные аспекты. Материалы симпозиума 26-27 января 1983. М., 1986, С. 6-25. 239. Швырков В.Б. Системно-эволюционный подход к изучению мозга, психики и сознания // Психологический журнал, 1988, т. 9, N 1, С. 132-148. 240. Шмелев А.Г. Введение в экспериментальную психосемантику: теоретико-методологические основания и психодиагностические возможности, М.: МГУ, 1983, С. 158. 241. Шмелев А.Г., Габидулина С.Э., Похилько В.И. Репертуарная модификация личностного опросника. Деп. ВИНИТИ 01.10.84, N 6480-84, 1984, С. 10. 242. Шмелев А.Г., Похилько В.И. Матричные тесты (психосемантические методы) // Практикум по психодиагностике: дифференциальная психометрия. М.: МГУ, 1984, С. 136-151. 243. Шмелев А.Г., Похилько В.И., Козловская-Тельнова А.Ю. Практикум по экспериментальной психосемантике (тезаурус личностных черт). М.: МГУ, 1988, С. 207. 244. Шмелев А.Г. Сопоставление двух моделей семантической памяти // Вестник ГУ. Сер. 14. Психол., 1978, в. 2, С. 37-46. 245. Шостакович Г.С.,Рещикова Т.Н. Влияние отрицательных эмоций на разные звенья зрительномоторной интеграции у человека //Журнал высшей нервной деятельности. - 1985. - т. 35. - № 34. - С. 173180. 246. Шпатенко Ю.Г., Даниловцев В.В. Связь показателей деятельности с электрофизиологическими показателями обработки информации //Психофизиологические закономерности восприятия и памяти. - М.: Наука. - 1985. - С. 81-106. 247. Штемберг А.С. Роль предпочтения звуковых и зрительных раздражителей в формировании поведенческих реакций серых крыс //Журнал высшей нервной деятельности. - 1986. - т.36. - N 2. С.351-358. 248. Шульгина Г.И. Вызванные потенциалы и импульсация нейронов коры в момент реализации условного рефлекса //Журнал высшей нервной деятельности. - 1976. - т. 26. - N 6. - С. 1156-1164. 249. Adler J.D., Sifft J. Alpha EEG and simple reaction time //Percept.and Mot.Skills. - 1987.1 v.52. N 1. - P. 306. 250. Aggleton J.P. One trial object recognition by rats //Quart. J.Exp.Psychol. -1985. - B37. - N 4. P. 279-294. 251. Alkon D.L. A biophysical basis for molluscan associative learning //Represent.involved neural func.Proc.symp. N.-Y.-L. -1982. - P. 147-170. 252. Alkon D.L. Learning in a marin snail //Sci.Amer. - 1983. - v. 249. -N 1. - P. 64-74. 253. Amabile G., Fattapposta F., Pierelli F., e.a. Endogenous evoked potentials and vigilance lavals variations Funct. Neurol. 1987. - v. 2. -N 4. - P. 523-527. www.koob.ru 254. Anninos Ph., Kokkinidis M., Skouras A. Noisy neural nets exhibiting memory domains //J.Theor.Biol. - 1984. - v. 109. - N 4. - P. 581-594. 255. Arnsten A.F.T., Segal D.S., Neville H.J., e.a. Naloxone augments electrophysiological signs of selective attention in man //Nature. 1983. - v. 304. - N 5928. - P. 725-727. 256. Arthur D.K., Starr A. Task-relevant late positive component of the auditory event-related potential in monkeys resembles P300 in humans //Science. - 1984. 1313. - P.186-188. 257. Barland G.N., Raskin D.C. An avaliation of field techniques in detection of deception //Psychophysiology 1975. - v. 12. - N 3. - 321-330. 258. Bartfai A., Levander S., Edman G. e.a. Skin conductance responses in unledicated recently admitted schizophrenic patients //Psychophysiology. - 1983. - v. 20. - N 2. - P. 180-187. 259. Bateson P.P.G. The neural basis of imprinting //Biol.Learning, ed. Berlin E.A. - 1984. - P. 325339. 260. Bechtereva N.P., Bundsen P.V., Gogolitsyn Y.L. e.a. Physiological correlates of states and activities in the central nervous system //Brain and behav. Proc.28 Int.Congr.Physiol.Sci. - Budapest: Oxford. - 1981. - P. 398404. 261. Bechtereva N.P., Medvedev S.V. Coling of the central nervous system //Proc. of Physiol. Sci. - Budapest 1980. - P.10-11. 262. Bentin S., McCarthy G., Wood C. Event-related potentials, lexical decision and semantic primary // Electroenc. and Clin. Neurophysiol. - 1985. -v. 60.- N 4. - P. 343-366. 263. Berntson S.J. Exp. Neurology. - 1983. - v. 81. - N 1. - P. 77-78 (цит. по: Природа. - 1984. - N 11. - С. 114). 264. Berstein A.S., Taylor K.W., Weinstein E. The phasic electrodermal responce as a differentiated complex reflecting stimulus significance // Psychophysiology. - 1975. - v. 12. - N 2. - P. 158-169. 265. Bertin S. Visual perception and semantic processing: an electrophysioilogy perspective // Isr.J.Med.Sci. - 1987. - v. 23 - N 1-2. - P. 138-144. 266. Besson M. An event-related potential analysis of incongrutty in music and other non-linguistic context // Psychophysol. - 1987. - v. 24. - N 1. - P. 14-25. 267. Besson M. Effect of semantic expectancy upon information retrieval // Psychophysiol. - 1986. - v. 23. - N 4. - P. 425-426. 268. Bloxom B. Considerations in psychometric modeling of response time // Psychometrika. - 1985. - v. 50. - N 4. P. 383-397. 269. Body J. Event-related potentials in chronometric analysis of primed word recognition with different stimulus oneseff asynchronies // Psychophysiol. - 1986. - v. 23. - N 2. - P. 232-245. 270. Bosco C.M., Gratton G., Kramer A.F., e.a. Information extraction and components of event-related brain potential // Psychophysiol. - 1986 - v. 23. - N 4. - P. 426. 271. Boysen S.T., Bernston G.G. Visual evoked potentials in the great areas // Electroencephal. and Clin. Neurophysiol. - 1985. - v. 62. - N 2. - P. 150-153. 272. Brandeis D., Lehmann D. Event-related potentials of the brain and cognitive processes: approaches and applications // Neurophysiol. - 19?6. - v. 54. - N 1 - P. 150-168. 273. Bruce D.J., Evans C.R. Effects of presenting novel verbal material during slow-wave sleep // Nature. - 1970. v. 225. - N 5335. - P. 873. 274. Buresova O., Panakhova E., Bures J. Post-trail flicker stimulation interferes with spatial memory in the Morris water maze // Neurosci.Lett. - 1985. - v. 56. - N 3. - P. 359-363. 275. Burgess A. Visual signal detection.III Jn Bayesian use of prior knowlege and cross correlation // J.Opt.Soc.Amer. - 1985. - A 2. - N 9. -P. 1498-1507. 276. Braun C., Baribeau J. Vers une Psychophysiologie cogntive: possibilities et limites de la methode des potentiels evoques // J.Psychol.Norm. et Pathol. - 1983. - v. 80. - N 4. P. 451-478. 277. Brown S.-L., Schwardz G.E. Relationships between facial electromyography and subjective experience during affective imagery// Biol.Psychol. - 1980. - v. 11. - N 1. - P. 49-62. 278. Bulloch A.G.M. Stress enchanced electrical Synapse formation between regenerating neurons // Brain Res. 1985. - v. 343. - N 2. - P. 370-373. 279. Cammann R., Gierov W. Probleme bei der clinischen Nutzung der steady state response // EEG-EMG. - 1985. v. 16. - Bd.1. - S. 6-9. 280. Campbell B.A., Ampuero M.X. dissociation of autonomic and behavioral components of conditioned fear during development in the rat // Behav.Neurosci. - 1985.- v. 99, N 6, P. 1089-1102. 281. Centa D.M.,Jones G.R. Effects of cognition on the psychophysical function // Percept. and Mot. Skills. - 1985. v. 61. - N 2. - P. 407-411. 282. Cheesman N., Merikle P.M. Distinguishing concious from unconcious perceptual processes // Can. J. Psychpl. 1986. - v. 40. - N 4. -P. 343-367. 283. Collet L., Duclaux R. Auditory brainstem evoked responces and attention // Acta oto-laryngol. - 1986. - v. 101. -N 5-6. - P. 439-441. 284. Cox T. The nature and measurement of stress // ergonomics. - 1985. - v. 28. - N 8. - P. 1155 - 1163. www.koob.ru 285. Davis R.S. Physiological responces as a means of evaluating information. // The manipulation of human behavior, ed. Biderman A.D., Zimer H. - N.Y.: Wiley & Sons. - 1961. - P. 142. 286. Davis H.P. , Squire L.R. Protein synthesis and memory: a review // Psychol. Bull. - 1984. - v. 96. - N 3. - P. 518-559. 287. Dincheva E., Piperova-Dalbokova D.< Kolev p> Contingent negative variation (CNV) and the distruction effect in extraverts and introverts // Person. and Individ. Differ. - 1984. - v. 5. -N 6. -P. 757-761. 288. Dixon A.K., Fisch H.U., Huber C., Halser A. Ethological studies in animals and man, their use in psychiatry // Pharmacopsychiatry. -1989. -v. 22. -S.N. 1. - P. 44-50. 289. D[xon P. Attention and interference in the perception of brief visual displays /! J.Exp.Psychol.1 Hum.Pe•cept. and Perform. - 1986. - v. 12. - N 2. - P. 133-148. 290. Dixon N.F. Subliminal perception: two nature of a contraversy. - L.: McGraw-Hill. - 1971. - 118 P. 291. Dubois N. Utilite des indices neurovegetatifs dans l'etude des regulations emottionelles // Bull.Psychol. - 1981. - v. 34. - N 352. - P. 915-930. 292. Dubowitz V. Correlation between animal and human studies. Introduction. //Multidisciplinary Approach to Brain Development. - Amsterdam: Elsevir. - 1980. - P. 505-507. 293. Elsass P. Continous reaction times in cerebral dysfunction // Acta Neurol Scand. - 1986. - v. 86. - N 3. - P. 225246. 294. Elton M.A. A longitudinal investigation of event-related potentials in depressiob // Biol.Psychiat. - 1984. - v. 19. - N 2. - P. 1635-1649. 295. Erwin R.J. Event-related potential induces of ambigous sentence processing // Brain and Lang. - 1986. - v. 27. N 2. -P. 224-238. 296. Evans F.J., Gustafson L.A., O'Connel D.N. Verbally induced behavioral responces during sleep // J.Neur. and induced Mental Deseases. - 1970. - v. 150. - N 3. - P. 171-180. 297. Eysenk M.W., Eysenk M.C. Memory scanning. introversion-extraversion, and levels of processing // J.Res.Pers. - 1979. -v. 13. - N 3. - P. 306-315. 298. Fabricius von E. Some experiments on imprinting phenomena in ducks // Proc.10th Int. Ornithol.Congr. Uppsala. - 1951. - P. 375-379. 299. Falicki Z., Monieta A. Higher feelings in schizophrenic patients studied by means of the semantic differencial technique // Psychopathol. - 1984. -b. 17. - N 1. - P. 3-8 300. Farwell L.A., Donchin E. The _brain detector_: P300 in the detection of deception // Psychophysiol. - 1986. v.23. - N 4. -P. 434. 301. Federico P.-A. Cognitive complexity and cerebral sensory interaction // Person. and Individ. Differ. - 1985f. - v. 6. -N 2. - P. 253-261. 302. Federico P.-A. Individual differences in concept learning and brain event-related potentials // Person. and Individ> Differ. - 1985б- v. 6,- N 2. - P.243-252. 303. Federico P.-A.Event-related-potentials (EVP) correlates of cognitive styles, abilities and attitudes // Person.andIndivid. Differ. - 1984. - v. 5. - N 5. -P. 575-585. 304. Firth D., Worral N. Electrodermal response to sexual materials // Percept.and Mot.Skills. - 1975. - v. 41. - N 1. -P. 60-62. 305. Fisher B., Rogal L. Eye-yfnd-coordination in man: a reaction time study //Biol.Cybern. - 1985. - v. 55. - N 4. P. 253-261. 306. Fleischaker G.R. Autoposis: the status of its system logic // Biosistems. - 1988. - v. 22. - N 1. - P. 37-49. 307. Flowers J.H., Lohr D.J. How does familarity affect visualsearch for letter strings? // Percept. and Psychophysiol. - 1985. -v. 37. -N 6. -P. 557-567. 308. Freedman D.G., King J.A., Elliot O. Critical periodin the social development of dogs // Science. - 1961. - N 133. -P. 1016-1017. 309. Freeman W.J. Why neural networks don't yet fly: inquiry into the neurodinamics of biological intelligence // IEEE Int.Conf.Neural Networks, San Diego, Calif. - N.-Y. - 1988. v. 2. - P. 1-7. 310. Fridlung A.J., Scwardz G.E., Fowler S.C. Pattern recognition of self-reported emotional state from multiplesite facial EMG activity during affective imagery // Psychophysiblogy. - 1984. - v. 21. - N 6. - P. 622-637. 311. Frith C.D., Cawthron P. Skin conductance responces in absency of awareness // Biol.Psychol. - 1980. - v. 11. N 3-4. - P.276. 312. Halgren E., Smith M..E. Cognitive evoked potentials as modulatory processes in human memory formation and retreival // Hum.Neurobiol. - 1987. - v. 6. - N 2. - P. 129-139. 313. Hammond G.R. , Jordan P.M. Bilateral electrodermal activity during performance of cognitive tasks of varying difficulty levels // Physiol.Psychol. - 1983. - v. 11. - N 4. - P. 256-260. 314. Hammond E.J., Meador K., Wilder B.J. Role of the cholinergic system in the generation of human cognitive evoked potentials // Electroencephal.andClin.Neurophysiol. - 1985. - v. 61. - N 2. - P. 32-33. 315. Harpur T.J., Williamson S.E., Farth A. A quantative assessment of resting EEG in psychopathic and nonpsychopathic criminals // Psychophysiology. - 1986. - v. 23. - N 4. - P. 439. www.koob.ru 316. Haschke W. EP und ERP: neurophysiologische grundlagen, analyse und schusse // Wiss. Z. Friedrich-SchillerUniv. - Jena: Naturwiss.R. - 1985. - v. 34. -N 1., Bd. 104-108. 317. Heider M., Gangberger J., Groll-Knapp E. e.a. Event-related slow (DC) potentials in cortical and subcorical structures of the human brain // Wiss.Z.KarlMarx-Univ. -Leipzig,: Math-Naturwiss.R. - 1980. -N 3. - Bd. 211-220. 318. Heinrisch B., Learning in invertebrates // Biol.Learning, ed. Berlin e.a. - 1984. - P. 135-147. 319. Heinze H.J., Munte T.F., Kunbel H. e.a. Methodische aspekte bei der analyse von farmakaeffecten (diazepam und Koffein) auf die contingent negative reaction // EEG-EMG. - 1985. -v. 16. - N 2. -P. 69-74. 320. Hess E.H. Imprinting // Science. - 1959. - N 130. - P. 133-141. 321. Hess E.H. Imprinting in birds // Science. - 1964. - N 146. - P. 1128-1139. 322. Heyer K., Briand K. Priming single digit numbers: automatic spreading activaition dissipates as a function of semantic distance // Amer.J.Psychol. - 1986. v. 99. - N 3. -P. 315-340. 323. Hoffman R.E. Verbal hallutinations and language processes in schizophrenia // Behav. and BrainSci. - 1986. v. 9. - N 3. -P. 503-548. 324. Holender D. Semantic activation without conscious identification in dichotic listening, parafoveal vision and visual masking // Behav and Brain Sci. - 1986. -v. 9. - N 1. - P. 1-66. 325. Hurlbut B.J., Lubar J.F., Statterfield S.M. Auditory elicitation of the P300 event-related evoked potential in the rat //Physiol. and Behav. - 1987. - v. 39. - N 4. - P. 483-487. 326. Immelmann K. The natural history of bird learning // Biol.Learning, ed Berlin e.a. - 1984. - P. 271-288. 327. Israel J.B., Wickens C.D. e.a. The event-related brain potential as an index of display-monitoring workload // Hum.Fact. - 1980. - v. 22. - N 2. - P. 211-224. 328. James H. Flicker: an unconditioned stimulus for imprinting // Canad.J.Psychol. - 1959. - N 13. - P. 59-67. 329. Janes C.L. Electrodermal recovery and stimulus significance // Psychophysiology. - 1982. - v. 19. - N 2. - P. 129-135. 330. Jensen H. Amnestic effects of diazepam: _drug dependence_ explained by state-dependent learning // Scan.J.Psychol. - 1982. - N 2. - P. 107-111. 331. Johnson M.N., Bolhuis J.J., Horn G. Interaction between acquired preferences and developing preispositions during imprinting // Anim.Behav. - 1985. - v. 33. - N 3. - P. 1000-1006. 332. Johnson R. . Pfefferbaum A., Koppel B.S. P300 and long-term memory: latency periodics recognition performance // Psychophysiol. 1985. - v. 22. - N 5. - P. 497-507. 333. Gardner B.T., Gardner R.A. Signs of intelligence in cross-fostered chimpanzees // Fil.Trans.Roy.Soc.London. 1985. - B. 308. - N 1135. - P. 159-176. 334. Gerring R.J., Bower G.H. Emotional influences on word recognition // Bull.Psychonom. - 1982. - v. 19. - N 4. P. 197-200. 335. Gibbs M.E., De Vaus J., Ng K.T. Effect of stress-related hormones on short-term memory // Bahsv.BrainRes. 1986. - v. 19. - N 1. - P. 1-6. 336. Giblin P.T. Methodologiesof affective classification // J.Genet.Psychol. - 1985. - v. 146. - N 2. - P.217-226. 337. Gigli G.L., Colognols R.M., Musumesi S.A. Sonno, appendimento e fumhioni intelletive: revisione della letteratura ed ipotesi interpretative // Arch.Psychol.Neurol. e Psychiat. 1985. - v. 46. - N 2. - P.285-304. 338. Gold P.E., Weinberger N.M., Sternberg D.B. Epinephrine-induced learning under anaesthesia: retention performance at several training-testing intervals //Behav.Neurosci. - 1985. - v. 99. - N 5. - P. 1019-1022. 339. Greenough W.T. Structural correlates of information storage in the mammalian brain: a review and hypothesis // Trends Neurosci.- 1984. - v. 7. - P. 229-233. 340. Grigg M.M. , Kelly M.A., Celesia G.G. Electroencephalographic activity after brain death // Srch.Neurol. 1987. - v. 44. - N 9. - P. 948-954. 341. Gustafson L.A. , Orne M.T. Effects of heightened motivation on the detection of recepcio // J.Appl.Psychol. 1963. - v. 47. - N 6. - P 408. 342. Kitterle F.L. Psychophysics of lateral tachistoscopic presentation // Brain and Cogn. - 1986. -v. 5., N 2. - P. 131-162. 343. Knudsen E.I., Knudsen P.F. The sensitive period for auditory localization in barn owls is limited by age, not by experience // J.Neurosci. - 1986. - v. 6. - N 7.- P. 1918-1924. 344. Kok A., Roolijakkers J.A.J. Comparison of event-related potentials of young children and adults of a visual recognition and word reading task // Psychophysiol. - 1985. - v. 22. - N 1. - P. 11-23. 345. Kok A., Vijver R., Bouma A. Effects of visual field and matchinginstruction on event-related potentals and reaction time // Brain and Cogn. - 1985. - v.4. - N 4. - P. 377-387. 346. Koukkou M., Buttmann H. Electroenzephalographische studien der informationvereibeitung bei akuten und ehemaligen schizophrenen patientes, nevrotikern und psychisch gesunden // Forsch.Bol.Psychiat. 2 Kongr.Disch.Ges.Biol.Psychiat., Duesseldorf, 1982. - Berlin. - 1984. - S. 35-40. 347. Kramer A., Sneider W., Fisk A., e.a. The effects of practice and task structure on components of the eventrelated brain potentials // Psychophysiol. - 1986. - v. 23. - N 1. - P. 33-47. 348. Rugelmass S., Lieblich I. Effects of realistic stress and procedural interference in experimental lie detection //J.Appl.Psychol. - 1966. - v. 50. - N 3. - P. 211. www.koob.ru 349. Kutas M., Hillvard S.A. Event-related potentials in cognitive science //Handb.Neurosci. - N.Y.-L. - 1984. - P. 387-409. 350. Laming D. Some principles of sensory analysis // Psychol.Rev. - 1985. - v. 92. - N4. - P. 462-480. 351. Lazarus R.S. , McCleary R.A. Autonomic discrimination without awareness: a study of subception //Psychol.Rev. - 1951. - N 58. - P. 113-122. 352. Lee T.M. , Moltz H. at what age do rat young stop responding to oaternal,pheromoge? // Physiol.and Behav.1985 v.35, N3. p. 355-359 353. Lehmann D., Skandies W., Spacial analysis of evoked potentials in man // Rev.Proc.Neurobiol. - 1984. - v. 23. N 3. - P. 227-250. 354. Leight K. Emotional mood sates, stratiques and state dependent in memory // J.Verbal Learn.Behav. - 1981. - N 3. - P. 251-266. 355. Lesser R.P. The 1985 revision of quidelines in electroencephalography // Amer.J.EEG Technol. - 1987.- v. 27. N 2. - P. 103-109. 356. Levinson D.F., Edelber R. Scoring criteria for responce latency and habituation in electrophysiologic research: a critique // Psychophysiology. - 1985. - v. 22. - N 4. - P. 417-426. 357. Levis D.J. Experimental and theoretical foundations of behaviour modification // Int.Hand.Behav.Modif. and Therapy. - N.Y. - L. - 1985. - P. 33-56. 358. Libet B. Unconscious cerebral initiative and the role of conscious will in voluntary action // Behav. and Brain Sci. - 1985. - v. 8. - N 4. - P. 527-566. 359. Ljubin C., Greguric M. Neka Svojstva audiomotornogo refleksa i mogucnosti klinicke primjere // An.Clin.Doln. dr. M.Stojanovic. - 1985. - v. 24. - N 2. - P. 129-138. 360. Lorenz K. Der Kumpan in der umwelt des vogels // J.Ornithol. - 1935. - N 83. - S. 137-213, 289-413. 361. Lowitzsch K. Visuell evozierte potentiale (VEP) - praktische durhuhrung und normwerte /// EEG-Labor. 1986. v. 8. - N 4. - P. 141-151. 362. McCabe N.R., Rose S.P.R. Passive avoidance training increases fucose incorporation into glicoproteins in chick forebrain slices in vitro // Neurochem.Res. - 1985. - v. 10. - N 8. - P. 1083-1095. 363. McGinnes E. Emotionality and perceptual defense // Psychol.Rev. - 1949. - N 56. - P. 244-257. 364. McGinnes E., Sherman H. Generalization of perceptual defense // J.Abnorm.Psychol. - 1952. - N 47. - P. 81-85. 365. Maltzman I., Langdon B. Novelty and significance as determiners of the GSR index of the orienting reflex // Physiol.Psychol. - 1982. - v. 10. - N 2. - P. 229-234. 366. Maltzman I. Vincent C., Wolff C. Verbal condidtioning, task instruction and inhibition of the GSR measure of the orienting reflex // Physiol.Psychol. - 1982. -v. 10. - N 2. - P. 221-228. 367. Mantanus H., Timsit-Wertheim R., Fausneux B. Ya-t-Il une correelation entre les phases de la VCN et le spectre de salivary technique // Science. - 1939. - N 90. - P. 89-90. 368. Nolfese D.L. Electrophisiological correlates of semantic features // J.Psycholing.Res. - 1985. - v. 14. - N 3. - P. 289-299. 369. Osgood C.E., Suci G.J., Tannenbaum P.H. The measurement of meaning. - Urbana: Illinois Press. - 1957. - 342 P. 370. Patterson K. Lexical but nonsemantic spelling ? // Cognit. Neuropsychol. - 1986. - v. 3. - N 3. - P. 341-367. 371. Pfurtscheller G., Schwarz G., List W. Brain death and dielectrical brain activity // Intens.care Med. - 1985. - v. 11. - N 3. - P. 149-153. 372. Pitchard W.S., Brandt M.E., O'Dell T. e.a. Individual differences in visual event-related potentials: P300 cognitive augumentive/reducing parallels N100 sensory augumenting/reducing // Int.J.Psychophysiol. - 1985. - v. 3 . - N 1. - P. 49-56 373. Polish J. Semantic categorization and event-related potentials // Brain and Lang. - 1985b. - v. 27. - N 2. - P. 304-321. 374. Polish J. N400s from sentences, semantic categories, number and letter string ? Bull.Psychonom.Soc. - 1985a. v. 23. - N 4. - P. 361-364. 375. Polt J.M., Hess E.H. Following and imprinting: light and social experience // Science. - 1964.- v. 143. - P. 1185-1187. 376. Pribram K.H. Holonomic brain theory // New trends Exp. and Clin. Psychiat. - 1989. - v. 5. - N 1. - P. 53-78. 377. Quinn W.G. Work in invertebrates on the mechanisms underling learning // Biol.Learning, ed. Berlin e.a. 1984. - P. 197-246 378. Radilova J., Figar S., Radil T. Emotional states influence the visual evoked potentials // Activ.Nerv.Super. 1984. - v. 26. - N 2. - P. 159-160. 379. Radil T., Bohdanecky Z., Radilova J. e.a. Physiological state influences perceptive and cognitive processes // Physiol.Bohemia. - 1985. - v. 24. - Suppl. - P. 126-127. 380. Razran G. A quantative study of meaning by conditioned salvary technique // Science. - 1939. - N 90. - P. 8990. www.koob.ru 381. Razran G. Semantic and phonetographic generalization of salivary conditioning to verbal conditioning to verbal stimuli // J. Exp.Psychol. - 1949. - v. 39. - P. 342. 382. Regan D., Spekreijse H. Evoked potentials in vision research 1961-1986 // Vision Res. - 1986. - v. 26. - N 9. P. 1461-1480. 383. Renault B., Lesevre N. Relations entre les composantes endogenes des potentiels evoques (N200 - P300) et le traitement de l'information dans une tache de temps de reaction de choix chez l'homme // Psychol.Frans. - 1980. - v. 25. - N 1. - P.74. 384. Reuter B.M., Linke D.B. Stehen kognitive prozesse in bezieung zur EEG-a-phase eine experimentelle studie zu P300 //EEG-EMG. - 1987. - Bd. 18. - N 2. - S. 58-60. 385. Robertson C. A measure of categorical clustering based upon a model of recall ordering // Brit J. Mat. and Stat. Psychol.- 1985. - v. 38. - N 2. - P. 141-151. 386. Rockstroh B., Elbert T., Lutzenberger W. e.a. The effects of slow cortical potentials on response speed // Psychophysiology. - 1982. - v. 19. - N 2. - P. 211-217. 387. Roth N., Rosher G., Heine A. Memory recall after _subliminal_ stimuli: psychophysiological analysis // Activ.Nerv.Sup. - 1988. - v. 30. - N 2. - P. 130-132. 388. Ruckin D.S., Sutton S., Kletzman M.L. Slow wave and P300 in signal detection // Electroenceph.and Clin.Neuurophysiol. - 1980. - v. 50. - N 1-2. - P. 35-47. 389. Ruckin D.S. , Sutton S. Mahaffey D. Functional difference between members of the P300 complex: P4E and P3B // Psechophysiol. - 1987. - v. 24. - N 1. - P. 87-103. 390. Rugg N.D. The effects of semantic priming and word repetition of event-related potentials // Psychophysiology. - 1985. - v. 22. - N 6. - P. 642-647. 391. Sahley C.L. Behavioral theory and invertebrated learning // Biol.Learning, ed. Berlin e.a. - 1984. - P. 181-196. 392. Samuel A.G., van Santen G.P.H., Johnson J.C. Length effects in word perception // J.Exp.Psychol.: Hum.Percept. and Perform. - 1983. - v. 9. - N 2. - P. 318-320. 393. Scaffer H.R., Callencler W.M. Psychologic effects of hospitalization in infancy // Pediatrics. - 1959. - N 24. - P. 528-539. 394. Schandry R., Sparrer B., Elton M. Correlation beyween P300 and GSR in a habituation experiment // Psychophysiol. - 1982. - v. 19. - N 5. - P. 583-585. 395. Schwartz M., Rem M.A. Does the averaged evoked response encode subliminal perception ? Discussion on the papers by H.Shervin e.a. // Psychophysiol. - 1975. - v. 12. - N 4. - P. 390-394. 396. Schwartz M., Shagass C. Physiological limits for _subliminal_ perception // Science. -1961. - N 133. - P. 10171018. 397. Scott J.P. Critical periods in behavioral development // Science. -1962. - v. 138. - N 3544. - P. 949-959. 398. Scott J.P. Animal behaviour. - Chicago. - 1958. - P. 183-190. 399. Scott J.P., Fuller G.L. Genetics and the social behaviour of the dog. - Chicago - L. - 1965. - 101 P. 400. Shaffin R., Herrmann D.J. The similarity diversity of semantic relation // Mem.and.Cogn. - 1984. - v. 12. - N 2. - 134-141. 401. Shapell S.A., Pritchard W.S., Brandt M.E. The specifity of N400 to semantic nismatches // Psychophysiol. 1986. - v. 23. - N 4. - P. 460. 402. Shevrin H., Fritzler D.G. Visual evoked potential response correlates of unconscious mental processes // science. - 1968. - N 161. - P. 295-298. 403. Shevrin H. Neurophysiological correlations of psychodinamic unconscous processes //Бессознательное, т.1. Тбилиси, Мецниереба,- 1978, С. 676-691. 404. Shevrin H., Williams W.J, Marshall R.E. System for assessing verbal psychobiological correlates - US Patent N 4699153. - 1987. 405. Sergent I. Prolegomena to the use of the tachistoscope in neurophysiological research // Brain and Cogn. 1986. - v. 5. - N 2. - P. 127-130. 406. Silverman A., Baker L.E. An attempt to condition to various responces to subliminal electrostimulation J. Exp. Psychol. 1935.N18, p.246-254 407. Simson R., Ritter W., Vaughan H.G. Effects of expectation on negative potentials during visual processing // Electroenceph. and Clin.Neurophisiol. - 1985. - v. 62. - N 1. - P. 25-31. 408. Sluckin W. Imprinting and early learning. - L.: Spottiswood. - 1966. - 125 P. 409. Smith B.M. The Polygraph// Sci.Amer.- 1967. - v. 216. - N 1. - P. 25. 410. Smith S.M. Background music and context-dependent memory // Am.J.Psychol. - 1985.- v. 98. - N 4. - P. 591603. 411. Solodkin M. , Cardona A. , Corsi-Cabrera M. Paradoxical sleep augumentation after imprinting in the domestic chick // Physiol.and Behav. - 1985. - v. 35. - N 3. - P. 343-348. 412. Spear N.E. Behaviours that indicate memory: levels of expression // Can.J.Psychol. - 1984. - v. 38. - N 2. - P. 348-357. 413. Squarez S.D., Gallup G.G. Open-field behaviour in chickens: a replication revivted // Behav. Process. - 1985. v.10. - N 4. - P. 333-340. www.koob.ru 414. Srebro R. Localization of cortical activity associated with visual recognition in humans // J.Physiol. (UK). 1985. - N 360. - P. 247-259. 415. Staddon J.E.R. Animal psychology: the tyranny of anthropocentrism // Perspect.Ethol., v. 8. - N.Y.-L. - 1989. P. 123-135. 416. Stowe S., Leader J.P. Learning in the isolated metathronic ganglion of the lochust (Loocusta migratoria L.) (Orthoptera) // Comp.Biochem.and Physiol. - 1975. - A52. - N 3. - P. 551-555. 417. Taylor E. Subliminal communication eperors clothes or panacea?// Las Vegas. Nevada 1990 418. Wolf G. Zur Psychobiologie der Emotionen // Z.Psychol. - 1985. - Bd. 193. - N 4. - S. 385-396. 419. Zeller G., Multivariate beziehungsanalysen zu psychologischen parametrn und veranderungen der hirnelectrischen washaktivitat im rahmen visuell er suchprozesse // Z.Psychol. - 1986. - Bd. 194. - N 71. - P. 39-61. 420. Zettler V.H., Knebel B. Die bedetung elektroenzephalographie fur diagnostik die akuten bewusseinstorungen // Anaesthesiol. und Reanim. 1985. - Bd. 10. - N 1. - S. 9-22. 421. Zing W.K., Wilson W.P. Attention discrimination and arousal during sleep // EEG and Clin. Neurophysiol. 1966. - v. 20. - N 4. - P. 623-643. 422. Vallortigara G., Zanforlin M. Position arning in chicks // Behav.Process. - 1986. - v. 12. - N 1. - P. 23-32. 423. Vishnubhatla S. Information in the brain is due to tachyon waves // IEEE Proc.Int.Conf.Cybern.and Soc., Tuscon., Ariz.-N.Y. - 1985. - P.969-973. 424. Vodegel N. Abnormal behavioural in humans: a theoretical problem in practice // Neth.J.Zool. - 1985. - v.35. N 1-2. - P. 238-278. 425. Vorberg D. Unevartete folgen von zufalliger variabilitat: wettlauf-modelle fur den Stroop-versuch // Z.Exp.und Angew.Psychol. - 1985. - Bd. 32. - N 3. - S. 494-521. 426. Yokoi H., Saito M. A mathematical model of human memory // Proc. 37th Annu. Conf. Eng. Med. and Biol. Los Angeles, Calif., 1984, v. 26. - Bethesda: Md. - 1984. - P. 191.