на примере правозащитных НПО

И. Н. КУКЛИНА
Эволюция гражданской самоорганизации в России
(на примере правозащитных НПО)
Развитие гражданской самоорганизации в России явственно
распадается на два этапа: до и после 2000 г. Первый этап можно
рассматривать
как
период
бурной
институционализации
общественных
организаций
и
относительной
мягкости
государственного регулирования их деятельности. Второй период
отмечен ужесточением системы государственного контроля,
расширяющей возможности управления развитием третьего сектора
российского социума с помощью административного, финансовоэкономического и законодательного инструментария.
Правозащитные организации — это лишь незначительная
доля общей массы некоммерческих организаций (НКО). Однако
именно их деятельность в наибольшей мере затрагивает
политические интересы государства как источника нарушений прав
человека. Поэтому развитие правозащитной деятельности весьма
ярко
иллюстрирует
общую
динамику и
принципиальную
направленность гражданской активности.
Характер отношений российской власти и правозащитных
неправительственных организаций вполне укладывается в русло
глобальных тенденций, связанных с возрастанием роли
негосударственных
субъектов
политического
развития
и,
соответственно, стремлением власти удержать под контролем этот
процесс. Россия в этой сфере идет по привычному пути
догоняющего развития, иными словами, со своей, российской,
спецификой. Она определяется особенностями становления
российской государственности в условиях краха биполярного мира и
глобальной значимостью проблемы защиты прав человека как
важнейшей составляющей обеспечения внутренней и внешней
безопасности в современных условиях.
***
Первый этап гражданской самоорганизации в России носил, по
понятным причинам, весьма бурный и хаотический характер.
Взаимовлияние и переплетение интересов государства и
правозащитного сообщества в условиях обоюдной необходимости
поисков перспектив дальнейшего развития страны, обусловили
противоречивость отношений между слабой властью и ростками
гражданского общества. Они колебались в диапазоне от
фаворитизма и допущения к непосредственному участию в
политической деятельности в борьбе с «общими врагами» до
попыток маргинализации правозащитных НПО в целях отсева
«несогласных». В целом, учитывая все зигзаги «переходного
2
периода», можно утверждать, что молодые правозащитные НПО,
приобрели многоплановый опыт использования возможностей
гражданской
самоорганизации
в
сложных
условиях
«суверенизации» России. Их деятельность способствовала
возбуждению гражданской активности, размыванию этатистской
ориентации населения. Однако правозащитное сообщество не
стало равноправным партнером в строительстве правового
государства, гарантом необратимости процесса формирования
гражданского общества.
Второй этап эволюции гражданской самоорганизации в России
начался с созыва первого Гражданского форума российских
общественных объединений. Заявление Оргкомитета Форума
(октябрь 2001 г.) констатировало, что «Гражданское общество в
России существует и развивается». Даже если это утверждение
принять за аксиому, нельзя не напомнить, что оценки ряда
участников Форума, касающиеся значимости этого мероприятия и
прогнозирования дальнейших перспектив развития правозащитной
сферы, оказались излишне оптимистическими.
Государственная
«инвентаризация»
общественных
объединений на Форуме послужила основой разработки новой
политики в отношении НКО. Ее главным направлением стала так
называемая
«деполитизация»
общественной
активности,
рассматриваемая как необходимое условие предотвращения
«оранжевых революций». Прежде всего были предприняты
целенаправленные усилия по очернению имиджа правозащитных
путем искажения характера их связей с зарубежными партнерами
на Западе (в этой связи можно вспомнить шпионский «роман с
камнем»), завершившиеся введением государственного клейма
«иностранных агентов» для НКО, имеющих доступ к иностранным
грантам.
Установление
законодательных
преград
для
избирательного перекрытия поступления средств из-за рубежа и
применения административных санкций,
а
также
общая
диверсификация контроля государства в этой сфере поставило под
угрозу выживание правозащитных организаций, практически лишая
их других источников финансирования. В России, как известно,
изначально отсутствовала система совместного участия бизнеса,
населения и государства в развитии третьего сектора и перспективы
дальнейшего развития в этой области весьма туманны.
Параллельно было активизировано образование квазиобщественных НКО по инициативе и с помощью (организационной и
финансовой) государства («Идущие вместе», «нашисты» и т. д.). Как
правило, этот процесс развивался на стыке политической и
общественной деятельности. Он был направлен, во-первых, на
3
создание
конкурентоспособного,
формально
общественного,
противовеса
правозащитному
сообществу
и,
во-вторых,
образование массовых организаций, превращающих маргиналов в
низовую опору власти. Можно отметить, что эта практика в
известной мере связана с наследием советских времен.
Одновременно
государство
приступило
к
созданию
инфраструктурной основы, предназначенной для формализации
отношений между государством и организованной (читай —
зарегистрированной) частью гражданского общества. Большинство
правозащитных
НПО
в
целом
с
надеждой
встретило
государственные инициативы, поскольку считало, что любые
возможности прямого диалога с властью лучше ее глухоты в
восприятии общественного мнения. Весьма быстрыми темпами был
создан достаточно пышный букет «промежуточных» переговорных
площадок, предназначенных для развития сотрудничества
государственных
структур
и
представителей
гражданского
общества, в том числе правозащитников. К ним относятся
функционирующие в настоящее время Общественная палата, Совет
при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам
человека, общественные советы при ряде федеральных
министерств и ведомств, различные советы при региональных
администрациях и др. К настоящему времени правозащитные НПО
оказались прочно включенными в систему организованного
общения с государством. Не рискуя оценивать общую
эффективность этого процесса, отметим, что для правозащитников
эти структуры, по крайней мере, стали трибунами выражения их
позиции по отношению к наиболее острым проблемам и «казусам»
нарушений прав человека. В то же время подобная организация
сотрудничества между НПО и властными структурами облегчила
государству проведение избирательной политики в отношении как
правозащитных НПО, так и их требований.
Наконец, государство решилось на компенсацию ужесточения
политики в отношении НКО за счет избирательного финансирования
их деятельности из бюджетных средств — ввиду очевидности
ситуации, в которой население не могло, а бизнес не готов был
взять на себя эту ношу. Акцент при этом делается на
первоочередную
поддержку
«социально-ориентированных»
организаций и различного рода структур, занимающихся
патриотическим
(прежде
всего
военно-патриотическим)
воспитанием.
***
Какова роль и весомость правозащитной деятельности в
общественном развитии? Каковы реальные плоды их деятельности?
4
На эти вопросы ответить нелегко: практика правозащитного
движения в России за два последних десятилетия далеко не
исследована и, как представляется, даже не вполне осмыслена.
Сами же правозащитные НПО, естественно, не относят изучение
собственной деятельности к профильным направлениям своей
работы. В то же время становление и развитие каждой организации,
в зависимости от ее специализации, представляет собой
уникальную и сложную «внутреннюю» историю.
Попробуем хотя бы вкратце оценить возможности и
результативность деятельности правозащитной организации в
условиях «окружающей среды», складывавшейся на протяжении
двух десятилетий, на примере конкретной организации, а именно —
Союза комитетов солдатских матерей России (СКСМР). Выбор этой
НПО определяется достаточно общим характером ее уставных
задач (защита прав военнослужащих по призыву, призывников и их
родителей), напрямую затрагивающих интересы большей части
населения страны, примером спонтанной гражданской организации
на уровне «корней травы», без материальной и финансовой
поддержки и внешней идеологической или политической подпитки.
Помимо этого, стоит упомянуть, что за более чем два десятилетия
своего существования (с 1989 г.) солдатские матери практически
использовали
все
формы
и
методы
ненасильственного
продвижения к поставленным целям в правозащитной сфере.
Движение солдатских матерей до сего времени остается ярким
примером эффективности гражданской самоорганизации в России.
Оно успешно добивалось признания справедливости своих
требований, которые ощутимо меняли положение военнослужащих
в системе внутриармейских отношений. Начало деятельности
солдатских матерей (1989 г.) отмечено указом Президента СССР о
реализации их предложений и возвращением на студенческую
скамью около 200 тысяч юношей, а также всесоюзным форумом
«Какая армия нам нужна?», определившим общую стратегию
движения. К середине 90-х в стране насчитывалось более 300
комитетов солдатских матерей (КСМ).
Кратко обобщая итоги деятельности КСМ, необходимо
подчеркнуть: солдатские матери «открыли» армию для общества.
Во-первых, они включили в повестку дня общественного и
государственного развития принципиально новую для вооруженных
сил и общества проблему защиты прав человека в военной форме.
Очень быстро она трансформировалась из вопроса, касающегося
военнослужащих по призыву, призывников и их родителей, в общую
проблему защиты прав всех военнослужащих. Благодаря усилиям
солдатских матерей сейчас ушли в прошлое такие зверские
5
нарушения прав человека в ВС РФ, как трагедия голода и гибели от
дистрофии на Русском острове, невиданный разгул так называемой
«дедовщины», катастрофические масштабы
«безвозвратных
потерь» тысяч военнослужащих по призыву в мирное время и
многое другое.
Во-вторых, они сделали стратегическим стержнем своей
деятельности требования «перестройки» вооруженных сил на
профессиональной основе. Российская армия, по убеждению КСМ,
должна была опираться на обоюдную ответственность государства
и военнослужащего в обеспечении безопасности страны и защиты
прав человека. Увы, несмотря на определенные сдвиги в этом
направлении, окончательное завершение военной реформы, не
единожды объявляемое военным руководством, пока не достигнуто;
система принудительного призыва на военную службу продолжает
существовать.
Однако
давно
обещанная
государством
«перестройка» вооруженных сил в этом направлении продолжается
и ряд силовых структур уже функционирует на контрактной основе
(пограничные и внутренние войска).
В-третьих, задолго до теоретического осмысления значения
сетевых образований в современном мире КСМ сумели создать
эффективную
сетевую
структуру.
При
сохранении
самостоятельности отдельных организаций (в том числе
юридической) она оказалась способной в любой момент на
добровольной основе формировать дееспособные команды
волонтеров для решения конкретных задач и продвижения к
достижению целей стратегического уровня. Особенно ярко они
проявили себя в период чеченской войны. Распространение
информации и принятие решений осуществлялись в среде
организаций солдатских матерей с невероятной скоростью — от
Калининграда до Южно-Сахалинска, причем без интернета,
технической поддержки и мобильных телефонов.
В-четвертых, солдатские матери сумели самостоятельно
освоить военное право как необходимый инструмент решения
нового для России направления правоприменительной практики —
защиты прав человека. Особая значимость этого обстоятельства
заключается в том, что как военные, так и гражданские юристы
(образование последних вообще не предусматривало изучение
этого раздела юриспруденции) не рассматривали эту задачу как
важнейший и органический элемент правоохранительной практики в
военной сфере. В частности, именно благодаря усилиям КСМ в
документах Комиссии ООН по правам человека впервые появилось
понятие «права военнослужащих по призыву». Без преувеличения
6
можно сказать, что многие солдатские матери стали уникальными
знатоками военного права.
В-пятых, солдатские матери опробовали все возможные
способы общения с властью и в конечном итоге выстроили
развитую и успешно действующую модель сотрудничества с
государственными и в том числе военными органами. Потребности
в
создании
подобной
системы
общественного
контроля
обусловлена спецификой правовой защиты в военной сфере. Она
состоит том, что ни один вопрос, касающийся нарушения прав
конкретного военнослужащего, не может быть разрешен на
легитимной
основе
без
непосредственных
решений
соответствующих госорганов.
Наконец, что самое главное, КСМ спасли жизнь и здоровье
сотням тысяч военнослужащих по призыву и призывников. Они
защищали их от несправедливого наказания по уголовным делам,
добивались восстановления справедливости в получении статуса
участников боевых действий, повышения пенсий солдатаминвалидам войн и вооруженных конфликтов, выплаты пособий
солдатским семьям и др. Влияние солдатских матерей помогло
предотвратить наказание военнопленных в чеченской войне «по
законам военного времени» (расстрел) и не дало «закрыть»
окончательно проблемы идентификации и захоронения погибших, а
также розыска пропавших без вести военнослужащих.
Солдатские матери явились также пионерами в постановке
вопроса о необходимости открытия государственного бюджета в
части, касающейся защиты прав человека, однако, не смогли
поставить ее в центр общественного внимания. Пожалуй, здесь они
столкнулись с наиболее трудной задачей. О назревшей потребности
открытия бюджета, особенно в условиях запредельной коррупции и
объявленной борьбы с нею, молчат все.
Уроки и опыт работы СКСМР свидетельствуют, что в
российских условиях реальное продвижение к поставленным целям
для правозащитных НПО, особенно «вышедшим из низов»,
возможно лишь при острой общественной востребованности их
деятельности и самоотверженного труда их членов (волонтеров).
Только сила общественной поддержки позволила КСМ выжить в
условиях, когда военное руководство провозглашало их «врагом №
1». Приходится, однако, признать, что чем значительнее успехи, тем
ниже степень востребованности, слабее приток свежих сил, сильнее
успокоительное «привыкание» общества к существованию того или
иного объединения. Так, солдатские матери нередко сталкиваются с
характерным феноменом, когда приходящие к ним с жалобами
7
родители искренне считают, что КСМ «обязаны» заниматься
решением их проблем, освобождая от участия в этом процессе.
***
На наш взгляд, можно утверждать, что к настоящему времени
второй этап эволюции гражданской самооорганизации в России
завершается. Правозащитные НПО первого поколения на этом
этапе были вынуждены тратить значительные усилия не на
расширение сферы деятельности и повышение тонуса гражданской
активности населения, а на самооборону. По существу они
оказались в положении некоей «неофициальной оппозиции», голос
которой звучит все слабее на фоне разворачивающейся борьбы с
экстремизмом и «антипатриотизмом» в самом произвольном
толковании этих понятий.
Решая
задачу
деполитизации
правозащитного движения, государство в целом добилось
укрепления доминирующей роли в системе отношений между
правозащитниками и властью, торможения развития НПО.
Что касается попыток изменить характер правозащитной
деятельности и направить ее в русло исключительно социальной
ориентации, то здесь дело обстоит сложнее. В стране нарастает
взаимное отчуждение элитарных страт и общества, продолжается
правовой произвол, обусловленный практической ликвидацией
разделения властей, критически низка эффективность объявленной
борьбы с коррупцией, растут новые вызовы безопасности
общественного развития (наркоугроза, ксенофобия, миграция и др.).
На этом фоне властные попытки замкнуть деятельность
правозащитных НПО в «суверенно-автаркическом» общественном
пространстве оказания помощи пострадавшим от провалов
социальной политики государства, изолировать их от участия в
решении глобальных проблем защиты прав человека могут
оказаться контрпродуктивными. Сегодняшние успехи государства в
стремлении убедить общество в том, что любые проявления
протестной гражданской активности представляют собой угрозу
стабильности и безопасности страны могут принести неожиданные
плоды.
В настоящее время, как представляется, процесс гражданской
самоорганизации определенно демонстрирует новые тенденции.
Оборотной стороной упорядочения отношений государства с НКО
стало заметное возрастание роли неформальной гражданской
самоорганизация, носящей чаще всего протестный, часто
маргинальный
характер.
Всплески
протестной
активности,
развивающиеся на фоне смены поколений, отражают болевые1
точки в отношениях не только государства и общества, но и внутри
самого общества.
8
Неформальная гражданская самоорганизация в значительной
мере обусловлена потребностями оперативной демонстрации тех
или
иных
групповых
интересов
в
условиях
жесткости
запретительных
барьеров,
установленных
государством.
Внутреннее развитие неформальных образований мало изучено и
трудно поддается объективному научному препарированию. Как
представляется, эта проблема нуждается в анализе и пересмотре
многих стереотипов, сложившихся как на государственном, так и на
общественном уровне в оценке сложившейся ситуации.
Теряют свое значение такие символы самоидентификации
общественных объединений, как государственная регистрация,
институт членства и, в принципе, даже партийная принадлежность.
Развиваются семимильными шагами новые практики объединения
по чрезвычайно диверсифицированным интересам на основе
использования
современных
коммуникационных
технологий.
Одновременно размывается, теряя эффективность, система
бюрократического контроля общественной активности, рождая
потребности модернизации государственной политики на этом
направлении.
Меняется содержательное наполнение ряда проблем
общественного развития. Так, в условиях практически незаметного
тления женского движения в России проблема гендерного
равенства «сдвинулась» в сторону борьбы с сексуальными
меньшинствами и, соответственно, роста их активности в
самозащите. Рождаются новые виды и формы проявления
протестных настроений, в том числе уродливые и заведомо
бесперспективные (что характерно, как «за», так и «против»).
Что касается государства, то оно, в стремлении к
поддержанию стабильности внутриполитической ситуации (т. е.,
иными словами, сохранения статус-кво в отношениях между
властью и обществом), на неформальном поле гражданской
самоорганизации отвечает на протестную активность любого вида в
основном
силовыми
методами.
Последующее
уголовное
преследование искусственно «деполитизирует» гражданские акции,
превращая их участников в обычных преступников. И это, в
принципе, вполне объяснимо. Применение силы вкупе с
последующим
использованием
послушного
правосудия
—
традиционный, самый привычный и доступный для власти способ
реагирования на спонтанную или организованную вспышку
гражданского протеста.
Однако силовые методы могут достигать своих целей лишь до
определенного предела. Принятие решения о применении силы
ставит государство перед весьма трудным выбором. За ним рано
9
или поздно может последовать кризисный скачок в развитии
нестабильности, т.
е.
трансформация внутриполитической
обстановки в откровенное противостояние между существующим
режимом и большинством населения. В этих условиях
использование силы может лишь стимулировать радикализацию и
криминализацию общественной самоорганизации. Оговоримся, что
в определенной ситуации отказ от применения силы может
привести к аналогичному результату.
При этом следует иметь в виду, что, несмотря на старания
власти отгородить и «обезопасить» процессы гражданской
самоорганизации от внешнего влияния, Россия не может
дистанцироваться
от
глобальных
тенденций
развития
негосударственных проявлений гражданской активности какую бы
форму они не принимали. Развитие гражданского общества, как и
самоидентификация России на автаркической основе в принципе
невозможны; она уже плотно вросла в глобальный мир. А в этом
мире внутренние конфликты становятся главным источником угроз
национальной и международной и безопасности.
Сегодня развитие гражданской самоорганизации в России
происходит в условиях нестабильного переплетения групповых
интересов в самых разных сферах общественной активности:
идеологической, политической, межэтнической, экономической и др.
Можно ли считать, что государственная власть в ее нынешнем виде
способна перевести стратегическую ориентацию на стабильность в
русло гармонизации развития гражданского общества? Ответ на
этот вопрос будет определять перспективы и характер гражданской
самоорганизации в стране, ее разрушительная или созидательная
потенция.
И. Н. КУКЛИНА
Доктор политических наук
Ведущий научный сотрудник Центра модернизации и развития
ИМЭМО РАН
Член Координационного совета
Союза комитетов солдатских матерей России