Сокращенный вариант статьи

Зеев Маген
Представьте Себе (Imagine)
Перевод с иврита: Яаков Синичкин
1
И вот как это было:
Около трех лет назад… я оказался в каком-то баре в международном аэропорту ЛосАнжелеса… в ожидании машины, которая отвезет меня в город. Краем глаза я безучастно
наблюдал за оживленной деятельностью небольшой, но упорной группы пионеров Харе
Кришна. Те, применяя “жесткий прессинг по всему полю”, рассыпались по главному залу
аэропорта. Эти погруженные в свои мантры адепты свами Чье-Имя-Я-Никогда-Не-СмогуПроизнести - одетые, как и положено, в униформу своей секты - сновали туда-сюда по
проходу, как шарики в пинг-понге, лихорадочно предлагая для продажи древние
индийские священные книги тем немногим проезжающим, которые не игнорировали и не
отталкивали их и не плевались при их приближении..
…спустя несколько секунд я услышал настигающие меня мягкие шаги обутых в мокасины
ног. Голос молодой женщины вежливо предложил:
“Excuse me, sirrr, but… ehh… maybe you vould like to take a loook at zis boook?” 1
Я застыл на месте. Я узнал этот акцент. Я узнал бы его где угодно. Сердце мое
остановилось. Я поставил свой чемодан и обернулся. Она была прекрасна в своем алом
сари, увешанная позвякивающими браслетами и ожерельями. Вероятно, прежде у нее
были каштановые волосы, если судить по щетине, пробивающейся на макушке. Глаза ее
были зеленые, кошачьи, их выгодно подчеркивал мазок горчицы, искусно посаженный
прямо между ними. В одной руке она держала небольшой барабанчик, а другую
протянула ко мне, с милой улыбкой предлагая авангардистскую версию Упанишад. …я
поспешил опередить ее: “Ме-эйфо ат?”2.
“Ме-Рамат а-Шарон”3, ответила она. Как мило и естественно прозвучало ее раскатистое
картавое “ррр” жительницы окрестностей Тель-Авива! Она, видимо, пришла в восторг от
редкой возможности изложить свой символ веры на родном языке, и ее не остановило
клеймо страдания, которое, без сомнения, отпечаталось на моем лице. … созерцать…
воплощать… наполнять… достичь глубин… сдернуть покровы… разрушить стены…
раствориться… смешаться… соединиться… стать единым…
1
Я и не думал слушать все это (все эти слова я знаю уже наизусть: я много времени
провожу в аэропортах, а кроме того, раньше на досуге вытаскивал людей из таких сект).
“Эйх корим лах?” - прервал я ее, все еще пытаясь переварить создавшуюся ситуацию
(“Как тебя зовут?”).
“Шира” - ответила она, но к моим анкетным данным любопытства не проявила. Тем
временем, двое ее товарищей по оружию из агитбригады, атаковавшей аэропорт, также
бритоголовые и одетые по уставу своего ордена, направились к нам, совершенно
ошалевшие от редчайшего явления - кто-то в самом деле остановился поговорить! Их
носы вытянулись при запахе “свежатинки”. И что же оказалось - чудо из чудес: вся эта
тусовка - из Рамат а-Шарон. Приятно познакомиться: Офер (“Ахалан!”4) и Дорон (“Ма
иньяним!”5).
Как выяснилось, Шира была лейтенантом, я отдал ей честь, и она захихикала. Дорон был
фельдшером, совсем как я, и мы договариваемся встретиться и угостить друг друга
холодным лимонадом внутривенно и рассказываем старую шутку о том, что первое, на
что мы смотрим у женщины - это вены. Я вспоминаю тот киоск на улице Герцля в Рамат
а-Шарон, где делают самые большие и вкусные фалафели в стране, а они все качают
головами и облизываются от воспоминаний - почти как собаки Павлова - конечно, они
знают, какое именно место я имел в виду! (Я, правда, никогда не был в Рамат а-Шарон, но
разве есть город в Израиле, где нет улицы Герцля, и каждый житель каждого городка от
Метулы до Эйлата уверен, что самые большие и вкусные фалафели делают в том самом
киоске, который находится недалеко от его дома).
Так вот мы стояли и беседовали о том о сем, я и трое израильтян-кришнаитов, болтали на
прекрасном, недавно воскресшем языке еврейских пророков и царей, и вдруг меня
прорвало: “Что же вы здесь делаете, черт возьми?!” В своей ярости я слегка сбиваюсь с
того шутливого приятного тона, в котором велась беседа до сих пор. “Вы же евреи! Вы же
израильтяне, черт побери! Что вы делаете здесь, в этом месте, перед самой субботой, в
этих одеждах, зачем вы распеваете эти слова, продаете эти книги?!” Сам удивляясь
собственной крутости, я закинул руку за спину, выхватил из рюкзака свое Пятикнижие так, без сомнения, Робин Гуд выхватывал стрелу из колчана - и потряс Книгой Книг перед
их глазами (бабах!!). “Эта книга не ваша” - кричал я им, показывая на адаптированную
роскошную Бхагавад Гиту, которую Офер прижимал к груди и укачивал, как молодая
мать укачивает младенца. “Вот” - и я шлепнул по переплету своей потрепанной Библии
так, что эхо разнеслось по всему залу - “вот ваша Книга!”
Они посмотрели на меня с грустью, с искренним сочувствием в глазах, как смотрят на
человека, у которого врачи нашли неизлечимую болезнь. “Нет. Нет. Ты совершенно не
понимаешь” - прозвенел голосок Ширы, и это было сказано тоном, который можно было
счесть успокаивающим, если бы в нем не звучали покровительственные нотки. “Это же не
соревнование. Мы не отдаем предпочтения какой-либо культуре, или классу, или
этнической группе! Это только создало бы иерархию среди людей. Это значило бы
воздвигнуть иллюзорные преграды между людьми, … И ты, и я, и все эти люди в
аэропорту, и любое существо, живущее в самом глухом уголке земного шара - все это
части великого и прекрасного Единства, все мы - братья и сестры, мы все связаны одной
цепью из неразрывных звеньев - только не осознаем этого. “Харе Кришна” для того и
существует, чтобы распространять это знание”.
Ну вот, приехали! Вот что получается, если смешать ультралевую молодую израильтянку
из хорошей семьи с изрядной порцией древней санскритской мистики и добавить пару
книжек о тайнах восточных цивилизаций. Я попытался представить себе Ширу,
2
говорящую о патриотизме и воинском долге перед строем новобранцев вверенного ей
взвода. Надо думать, это было неслабое зрелище.
“Посмотри вокруг, хабиби6”, вступил в беседу Дорон, как будто это у них уже было
отрепетировано. “Мир сжимается с головокружительной быстротой, становится меньше с
каждым прожитым днем. Расстояния между разными культурами сокращаются повсюду,
куда ни посмотри, стираются границы между обществами и народами, как будто тысячи
Берлинских стен обрушиваются каждый день. Это - прогресс, мир развивается, движется в
будущее, к единству, к терпимости и взаимопониманию, он отдаляется от мелочных и
давно устаревших разногласий, которые веками восстанавливали нас друг против друга.
Как сказано Пресвятым Господом (и тут, взволнованный до глубины души тем, что
разговор с кем бы то ни было дошел до такой стадии, что можно процитировать Писание,
он раскрыл на заложенной странице богато разукрашенную Ригведу…: “Да будут все
сердца единым сердцем, и все разумы станут единым разумом, чтобы духом единства
вы смогли бы излечить болезни разобщенного человечества”.
“Раскрой свои глаза!”, … ты со своей изоляцией и эгоизмом - в плену у прошлого, ты
порабощен устаревшими теориями, с которыми ты упрямо отказываешься расстаться. Но
Всевышний Господь Шри Кришна может помочь тебе распрощаться с ними,
освободиться, стать по-настоящему свободным. Если ты только сконцентрируешься и
будешь повторять за мной…”
(То, что они сами не прочли книги, которые они с таким энтузиазмом предлагают, и что
их вариант “Вишнуистской философии” сильно отличается от оригинального, было ясно,
как день. Ну и что же? Они описывали свою картину мира, а именно это и было мне понастоящему интересно).
“Да, друг мой, ты цепляешься за доктрину, время которой давно прошло - опасную
доктрину”. Это уже Офер, огромный парень, этакий дядя Степа, при виде которого нельзя
было не пожалеть об его утрате для баскетбольной команды “Маккаби Тель-Авив”. “Ты
же просто-напросто фашист”, провозгласил он, четко выговаривая и даже растягивая
каждый слог, как будто объявляя мне смертный приговор. Вот и все. Никаких больше
мистических высот - все эти йога и карма, и Кришна, и свами Как-Его-Там-Звали
разбежались кто куда, исчезли без следа. Кришнаит сбросил свою овечью шкуру и передо
мной стоял стопроцентный израильский левак во всей своей красе.
(“Ага!” - слышу я ваши возгласы, “да ведь этот автор - ультраправый!” Наверно, стоит
уже сейчас поведать, что на последних выборах я голосовал за Барака и “зеленых”; что я
активный член движения “Четырех матерей”, много лет выступаю за односторонний
выход Израиля из Ливана; и что с пятнадцатилетнего возраста я при каждом удобном
случае публично защищаю создание Палестинского государства на территориях.
“Ага!” - тогда восклицаете вы, “Значит, автор - ультралевый!” Ну, хватит, господа и дамы.
Пожалуйста. Я не могу представить себе ничего более незатейливого и
неинтеллигентного, чем записаться в какой-угодно лагерь, идти путем определенной
идеологии, где шаг вправо-шаг влево считается побегом. Не думайте в категориях “праволево”, господа, думайте свободно.
“Почему люди должны применять к себе эти твои архаичные, расистские мерки?!”,
продолжил он сотрясать воздух своим громовым голосом. “И как ты осмеливаешься
судить других по своим реакционным и искусственным критериям? Мы должны судить и
оценивать людей по их индивидуальному характеру, а не по их национальной или
религиозной принадлежности! Ты полон предрассудков! Чем одна кровь хуже другой?
3
Что, из-за того, что я родился евреем, а вон тот человек у телефонной будки - нет, ты
будешь относиться ко мне иначе, чем к нему? А может быть он - праведник! Может быть
он - самый честный и благородный человек во всем Лос-Анжелесе! Может быть он сейчас
звонит в благотворительную организацию, чтобы пожертвовать миллион долларов!” (Я
бросил взгляд на того человека. Он-то, без сомнения, был евреем, и судя по его кислому
лицу и нервным движениям рук, говорил он со своим биржевым маклером). “И из-за того,
что мне выпала “удача” родиться от еврейской матери, а ему нет, из-за того, что от меня
отрезали кусок через неделю после появления на свет, а ему нет, из-за всего этого ты
предпочтешь меня ему?! Ты будешь любить меня больше, чем его?! Но это
отвратительно! Это просто болезнь!”
Я был рад, что он закончил свою тираду. Теперь мне не нужно будет до хруста
выворачивать шею, поднимая очи к небу. Вероятно, он спорил со своими собственными
наклонностями и страстями, а вовсе не со мной - тем более, что мне еще не удалось
сказать почти ничего.
Шира положила руку мне на плечо и вкрадчивым мягким голосом прошептала на ухо:
“Ты все еще не понимаешь? Все, что его Божественная Милость свами Пра-та-та-та хочет
сказать - это что мы должны стараться изо всех духовных сил любить всех людей
одинаково. И это сущность того, чему учат эти книги, которые мы распространяем, и, в
конце-то концов, не это ли главный смысл той книги, книги, которую ты держишь в
руках?” (она указала на Библию).
Я застыл в полном отчаянии. Что я мог на это ответить - в те секунды, которые у нас
оставались - чтобы хотя бы поцарапать эту мощную и хорошо укрепленную стену. Я
испустил длинный усталый вздох. “Когда вы последний раз читали эту книгу?” было
самым лучшим из того, что мне пришло в голову в тот момент, когда я стоял, затравленно
озираясь в поисках поддержки, которой неоткуда было взяться.
“Нет, смысл этой книги не в том ”.
Пришла моя машина. Тут между нами произошла классическая сцена прощания, в ходе
которой, помимо других неожиданностей, Дорон пожал мне руку и шепнул на ухо:
“Шабат шалом, ахи!8”; и святая троица с тель-авивских пляжей удалилась в поисках более
легкой добычи. Я не знаю, что стало с моими тремя брахманами с полу-промытыми, но
еще неплохо работающими мозгами - удалось ли им подняться на ступень совершенной
святости, или же они отпали от веры, свернули с пути истинного и теперь применяют свой
незаурядный коммерческий талант, продавая дешевые магнитофоны на Олимпийском
Бульваре. Как бы там ни было, я надеюсь однажды снова их повстречать. А теперь, на
оставшихся страницах, я изложу то, что не успел сказать им тогда.
Простите, сударь, но… э… быть может вы хотели бы взглянуть на эту книгу (искаж.
англ.)
2
Откуда ты? (ивр.)
3
Из Рамат а-Шарон (ивр.)
4
Привет! (ивр. сленг)
5
Как дела? (ивр.)
6
Дружище (ивр.)Секундочку! (ивр.)
7
Секундочку! (ивр.)
8
Доброй субботы, браток! (ивр.)
1
4
2
Не нужно быть адептом той или иной восточной философии или религии, чтобы придти к
выводу, что ощущать себя евреем и по этой причине быть готовым на те или иные
конкретные действия, в наше время выглядит странно, старомодно и, может быть, даже
смешно и противоестественно. Кто угодно может думать что угодно о моих оппонентах из
Лос-Анжелесского аэропорта, но их аргументами нельзя пренебречь никоим образом.
Лишенные одеяния псевдо-индийской мистики и риторики утопического социализма,
взгляды Ширы, Офера и Дорона отражают во всей своей глубине важнейшую проблему.
Эту проблему можно сформулировать следующим образом:
“Должен ли я в первую очередь видеть себя евреем, открыто провозглашать и
исповедовать свою верность еврейскому народу и поступать соответственно? Или же я
должен прежде всего быть космополитом-индивидуалистом (или, скажем, гражданином
Израиля, России, США и т. п.), непричастным ни к какой нации, который не ощущает и не
стремится ощущать какую-либо особую симпатию к людям только за то, что они
принадлежат к той же нации, что и я? Или же я должен найти свое место где-то между
этими двумя полюсами? И если так, то где именно? И какие элементы этих на первый
взгляд противоположных мировоззрений можно примирить между собой?
Зачем, черт возьми, быть евреем в современном
(постмодернистском) мире?
(Тут же следует оговориться: я не полный идиот. Я прекрасно понимаю, что для многих
израильтян сегодня эта дилемма способна отогнать сон от глаз не более, чем падение
пушинки с головы курицы в Мозамбике, а пламя, которое этот вопрос зажигает в их душе,
можно уподобить разве что пламени от отсыревшей спички. Душевное, интеллектуальное
и эмоциональное беспокойство, которое сопутствует этой непрестанной внутренней
борьбе, абсолютно чуждо этим людям, которых можно разделить на две основных
“школы”:
Первые не задумываются над этим вопросом и не обсуждают его с другими людьми по
простой причине: это цельные, успокоившиеся люди, которые давно пришли к решению
всех философских и идеологических вопросов. В большинстве таких случаев эта дилемма
разрешена и ее решение получено ими в детстве от родителей, которые по той или иной
причине не сочли нужным показать своим чадам различные возможности, не научили их
делать выбор между ними. Или же они выросли в замкнутом и огороженном пространстве
религиозного закона, вскормленные на принципе “все сомнения - от лукавого”, и у них не
было никакой реальной возможности даже рассмотреть какие-либо интересные или
привлекательные аспекты другой жизни, не управляемой законами Торы; или же они
росли в атмосфере абсолютного невежества в отношении всего, что относится к еврейству
и иудаизму, или отвращения ко всему, что они считают единственно возможными
проявлениями иудейской религии: религиозное принуждение, “черные”, средневековая
ментальность, мицва-танки, уклонение от воинской повинности - и еврейского
национального сознания: “оккупация территорий”, трансфер, противодействие мирному
процессу, Барух Гольдштейн, Игаль Амир.
Другое направление людей, которые не мучаются этой дилеммой, состоит из людей,
которые не думают об этой проблеме по той простой причине, что (как бы поделикатнее
выразиться?) они вообще не думают. Такого рода люди не любят углубляться в более
5
сложные и абстрактные темы, чем покупка дома из трех или из четырех этажей, марки
машин, продажность русских партий, “какой подонок такой-то” и цены на бирже.
Прежде чем мы приступим к решению этой архисложной проблемы (быть евреем или
“гражданином мира”) - от которого, более чем от чего-либо другого, будет зависеть
судьба Государства Израиль, как в близкой, так и в далекой перспективе - следует
отметить, что вопросы, поднятые моими приятелями-кришнаитами, не только не праздные
и не пустые - они также и ни в коем случае не новые. Когда-то, когда университеты были
тем, чем они должны быть, задолго до того, как мы появились на свет, студенты и
профессора занимались почти исключительно тем, что проводя бессонные ночи в
аудиториях, общежитиях, парках, трактирах, в лесу, в пещере, на берегу моря, в
заброшенных домах - и даже в публичных домах - они с неослабевающим пылом спорили
и рассуждали о вопросах, связанных с противостоянием универсального, всеобщего, с
одной стороны, и частного или национального - с другой…
Не нужно думать, что сегодня эта дискуссия потеряла свою актуальность. Всю свою
жизнь (и до сего дня) я слышал аргументы Ширы, Офера и Дорона - против
принадлежности к социальным, культурным и национальным группам, не дающим
человечеству стать поистине единым - от сотен, если не тысяч евреев и израильтян (и сам
неоднократно их повторял). Более того, я уверен, что многие читатели этих строк не
затруднятся объяснить, почему для них сама идея того, что еврейство может стать чем-то
важным в их повседневной жизни - я уж не говорю о превращении его в основную
характеристику их мировоззрения и самоощущения - абсолютно не привлекательна,
находится в самом конце списка их жизненных приоритетов, противоречит их принципам
и убеждениям и, наконец, просто дурацкая. Лично я, по крайней мере, сделал бы это с
легкостью.
Еще в детстве, когда меня раз в году, на Йом-Кипур, невзирая на мои протесты и вопли,
притаскивали в синагогу, где я доходил до такой степени скуки, что воображал, как я
ласточкой прыгаю с балкона и в мое тело впивается семисвечник, стоящий на кафедре еще тогда я никак не мог понять, что это они все тут делают, какой во всем этом смысл.
Этого ощущения бессмыслицы не стерло даже сильнейшее духовное переживание во
время моей бар-мицвы9, когда я шесть долгих месяцев учил наизусть длиннейший текст
вместе с традиционным напевом (не понимая смысла слов), а потом оказалось, что я
выучил не тот отрывок.
Я унесся от этого мрачного кошмара… прямо в свободную и сверкающую яркими
красками Америку моих юношеских снов. Я пил, курил, я “нашел себя” и потерял
невинность. Сердце мое прилепилось к одной девушке, и звали ее Сьюзен; она была
великолепна и она была христианкой. Я не видел никаких причин, чтобы мы не прожили
всю жизнь вместе и были счастливы и умерли в один день (у нее, правда, потом появилась
причина - вратарь местной футбольной команды).
Я всегда был, и остаюсь по сей день, стопроцентным порождением Западной философии,
и всегда искренне стремился участвовать в интеллектуальном диалоге и духовной жизни
современности, не признавая никаких пределов и никаких ограничений. Я всегда думал,
что евреи ничем не лучше других народов (а теперь, когда я уже восемь лет живу среди
пяти миллионов евреев, я абсолютно убежден в этом). Я все еще не покупаюсь на
большую часть трюков, которые предлагает религия - и вряд ли когда-нибудь буду
способен на это. Такова уж моя природа, что все эти законы и правила, приказы и
запреты, короче, любая Система, целью которой является указывать, как мне жить,
побуждает меня только уйти в горы и поднять мятеж.
6
Все эти привычки и убеждения, казалось бы, должны не позволять автору этих
строк вести полноценную и наполненную смыслом “еврейскую жизнь” - и я уверен,
что я не единственный, кто испытывает подобные чувства.
…Я не собираюсь утверждать, что мы должны оставаться евреями из-за того, что
проповедь всеобщего спасения по Дорону - это лишь прекрасные, но пустые индуистские
мечты, тогда как на самом деле, пока стоит мир, антисемитизм будет заставлять нас
сплотиться и отгородиться от всего света, как и подобает гонимому племени. Может быть,
это и верно - так, по крайней мере, слишком часто обстояли дела в прошлом - но для меня
лично это никогда не могло по-настоящему “завести” меня, не было достаточным в
качестве смысла национального существования. Я никогда не был и никогда не буду
евреем из страха, евреем от безысходности.
Обряд достижения религиозного совершеннолетия. Мальчик, которому исполняется 13
лет считается способным исполнять все заповеди и в доказательство этого должен
прочитать в синагоге отрывок из Библии в соответствии с традиционными правилами.
9
3
Я еще учился в школе, когда Джон Леннон был убит, и это было для меня страшным
ударом. Я вырос на старых альбомах “Битлов” моей мамы, и в отрочестве для меня
Леннон был всего лишь на одну ступеньку ниже Бога. Когда проклятый маньяк выпустил
всю обойму в грудь этого замечательного музыканта, 8 декабря 1980 года, я целый месяц
ходил в школу в черном. Я проделал весь путь до Нью-Йорка, где он был убит, и
размахивал свечкой в память о нем, пока у меня не заболело плечо, и пел со всеми вместе
“Все, что мы хотим сказать - дайте миру шанс”, пока это действительно не стало всем, что
я хотел сказать. В то же время, я был временно исключен из школы за хулиганство (это не
я, а Аарон Мительман запер француженку в шкафу - но кому сейчас докажешь), и таким
образом, у меня была возможность провести в память о Джоне неделю под девизом “Лежи
в постели и отращивай волосы”. Я даже заплатил сумасшедшую сумму из своих
карманных денег за два альбома Йоко Оно, где она поочередно то вопит, то подражает
голосу кита в течение где-то восьмидесяти пяти минут подряд. Если я не был настоящим
фанатом, то кто же был?
Все это я рассказываю, чтобы показать, каким откровенным, убежденным и верным
почитателем Джона Леннона был я тогда - ибо сейчас я хочу снова убить его.
Без сомнения, Джон в наилучшем виде проявил себя, как член своей команды, но
вершиной его творчества, песней, которая во веки веков будет вызывать в памяти его имя,
стала, конечно, “Представь себе” (Imagine). Меня не волнует, что скажут эти дебилы издатели журнала Rolling Stone, но это великая песня, которая каждый раз, с первых
своих нот вызывает у меня мурашки по коже и полную прострацию. Этот человек был
подлинным гением, и песня Imagine - самое гениальное его произведение. Даже от одних
только слов подгибаются ноги (смотрите!):
Представь себе, что нету Рая-
Imagine there's no heaven
7
Это просто, если постараться.
Нету Ада под ногами,
А над головой - только голубое небо.
Представь себе, что все люди
Живут лишь сегодняшним днем…
It's easy if you try
No hell below us
Above us only sky
Imagine all the people
Living for today...
Представь себе, что нет разных странЭто вовсе не сложно
Нет ничего, за что можно убить или умереть,
И нет никакой религии;
Представь себе, что все люди
Живут всю жизнь в мире…
Imagine there's no countries
It isn't hard to do
Nothing to kill or die for
And no religion too
Imagine all the people
Living life in peace...
Ты можешь сказать, что я мечтатель,
Но я не один такойЯ надеюсь, что однажды и ты будешь с нами,
И весь мир будет жить, как один человек…
You may say that I'm a dreamer
But I'm not the only one
I hope someday you'll join us
And the world will live as one...
(И попробуйте только сказать, что вы не насвистывали мелодию, пока читали. Если нет,
то с вами определенно что-то не так).
Какие слова! Такие прекрасные, такие добрые - такие верные. Мы соглашаемся с ними
всем существом, каждой косточкой, принимаем их с той же естественностью, как дышим даже не задумываясь. Они затрагивают самые глубокие струны в нашей душе, вызывают
внутри нас туманное, но искреннее стремление к чему-то лучшему, к совершенству. Все,
чему нас учили - самое наше существо - отзывается глубоким чувством на эти простые,
но убедительные слова Джона (правда, хотите - верьте, хотите - нет, они были
вдохновлены изначально стишком Йоко).
Вы наверняка думаете: ага, так мы и знали! Сейчас он начнет объяснять, что все,
сказанное в этой песне - это просто экстатическое видение, приятная утопия, наивная и
прекрасная фантазия, о которой хорошо говорить и петь, но которая не может быть
воплощена в реальной жизни, и поэтому лишена какой-либо ценности для практического
планирования личного или коллективного будущего.
Ну что вы, в самом деле! Вы меня просто обижаете. Я совершенно не имел этого в виду. В
наш “практический” и “циничный” век я не боюсь признаться в своем идеализме и в
фантазиях. Я оспариваю мечту Леннона не из-за ее нереалистичности (вспомните,
Теодору Герцлю тоже говорили об этом). Напротив, многие ее аспекты - в том виде, в
каком они предстают в Imagine - каждый день можно наблюдать во плоти…
Проблема здесь не в недостижимости идеала, не в том, что здесь ставится возвышенная,
но нереальная цель. Вовсе нет. Поймите: для меня видение пророка Джона вообще не
является идеалом. Ровно наоборот. Я не только не хочу, чтобы он стал реальностью как
можно скорее - я не хочу, чтобы он вообще когда-либо претворился в жизнь. Мечта
Джона Леннона представляет собой, на самом деле, капитуляцию перед
8
разрушительными и темными сторонами человеческой души… Воплощение
ленноновской мечты повлечет за собой смерть всех надежд, стремлений, радостей и
самого смысла жизни для вас самих и для всех ваших знакомых. Если мы, столько
времени воспринимавшие слова Леннона, как само собой разумеющийся идеал, увидели
бы его воплощенным в реальной жизни, мы убедились бы, что его последствия ужаснее и
отвратительнее всего, что мы когда либо могли…
…представить себе.
4
Для чего вы встаете с постели каждое утро?
Нет, правда. Попробуйте на минуту сосредоточиться и всерьез подумать над этим
важнейшим вопросом, который люди часто забывают себе задать. Какой импульс
пробуждает вас утром и движет вами в течение дня? Что толкает вас вперед? Что вы
ищете в этой жизни? Между нами - что вы искали всю свою жизнь?
Какова конечная цель подавляющего большинства ваших действий и поступков? Что это
за единственная вещь, которая нужна вам больше всего,единственная вещь, без которой
вы не смогли бы существовать, а возможно, и не захотели бы существовать? Ну - что
это!? Для чего вы живете? Для чего вы ходите на работу? За что вы были бы готовы даже
умереть?
Другими словами: Чего вы на самом деле хотите в этой жизни? (минута молчания все наспех заглядывают в собственную душу)
Ну ладно, я намекну вам. Я не говорю об основных потребностях существования - пища,
жилище, одежда - потому что все это у вас уже есть. Откуда мне знать? Да ведь иначе вы
не сидели бы сейчас и не читали эти строки. Вместо этого вы были бы, например, на
рынке и таскали с лотков хлеб, как какой-нибудь Жан Вальжан из “Отверженных” Гюго.
Может быть, вы думаете, что я говорю о здоровье? …Однако мы не живем ради здоровья.
Здоровье - это лишь одно из средств, которые позволяют нам следовать истинным
устремлениям нашей души.
“Успех” - скажете вы. Хорошо, ну, а что это такое? Как вы определяете “успех”? Из
каких элементов он состоит, и какой из них самый важный и необходимый?
“Самореализация”. Ну, в самом деле, довольно бессмысленных лозунгов. Те же самые
вопросы можно задать и здесь. Я говорю о чем-то настоящем, реальном, чего вы
жаждете и ради чего готовы были бы сделать почти все, что угодно. Я вам говорю о самом
важном в вашей жизни, а вы все ходите вокруг да около.
“Ну, хорошо, тогда - счастье!” Вот теперь вы действительно испытываете мое терпение.
Вы прямо напрашиваетесь на все те же вопросы: что, что, что же это такое, что больше
всего на свете принесет вам счастье? Ответ так прост, так очевиден, так ясен - он просто
вертится у вас на языке! Ладно, вот вам последняя подсказка, из Битлов: Все, что вам
нужно - это…
9
ЛЮБОВЬ
Правильно, уважаемые читатели! Ну, вы просто знали ответ. А если вам кажется, что это
стереотип, то речь идет о самом устойчивом и мощном стереотипе во всей истории
человечества, о стереотипе, который наполняет наши мысли, подсказывает нам наши
чувства, руководит нашими поступками, управляет всей нашей жизнью. Любовь к
родителям и любовь к детям, любовь к мужу и любовь к жене, любовь к братьям и к
сестрам, любовь к другу и любовь к подруге, любовь к семье, любовь к Родине. Вот чего
мы жаждем, и вот в чем мы нуждаемся больше всего…
Понятно, что есть и другие цели и другие переживания, которые мы стремимся достичь в
жизни - увлечение учебой и магия научного исследования, возвышающее душу ощущение
художественного творчества или научного открытия, азарт битвы или игры, различные
чувственные и материальные удовольствия - но попробуйте только сказать, что вы не
откажетесь от любого из них ради любви; скажите только, что вы не отречетесь и от всех
них вместе взятых ради любви - и я снова скажу вам: что-то с вами не в порядке.
Значит, мы пришли к согласию: ни один человек с достаточно развитым интеллектом не
станет отрицать, что любовь является, по крайней мере, одним из основных импульсов,
управляющих поступками человека. Тогда несколько слов о любви, хорошо?
5
Спросили Иисуса и раби Акиву 10 - при различных обстоятельствах - какое для них самое
любимое место в Писании. Странно, но оба они выбрали один и тот же стих: “И возлюби
ближнего своего, как самого себя” (Левит 19; 18). Вот так.
Есть такой довольно известный рассказ в Талмуде, в котором описывается следующая
ситуация: вы с приятелем идете погулять в пустыне… вдруг он восклицает: “Черт побери!
Я же забыл свою фляжку с водой!”
Вы наскоро оцениваете ситуацию и рассматриваете все возможности. Ясно одно: в твоей
фляжке осталось ровно такое количество воды, которое позволит одному из вас вернуться
в населенные места живым (к сожалению, в пустыне ваш сотовый телефон не работает).
Вы можете разделить между собой эту воду - и тогда вы погибнете оба. Ты можешь
отдать весь свой запас приятелю в порыве беспримерной самоотверженности и умереть
страшной медленной смертью под палящим белым солнцем пустыни, от которого мозги
поджариваются, а язык распухает. С другой стороны, ты можешь смыться, забрав всю
воду с собой, и оставить товарища наедине с его жестокой участью. Как ты поступишь?
Как ты поступишь?
В Талмуде упоминаются два мнения - два “юридических” разрешения этой страшной
дилеммы. Одно из них принадлежит тому самому раби Акиве. Другое же приписывается
некому странному персонажу, имя которого не встречается ни в одном другом месте во
всей талмудической литературе: Бен Патура. Мы не будем здесь входить в тонкости
арамейской этимологии…, но есть вероятность, что вторым авторитетом, высказывающим
свое юридическое мнение по данному вопросу, является никто иной, как сам
христианский Спаситель. Мы никогда не узнаем этого точно, но для нас здесь это и не
важно… Давайте предположим, что этот Бен Патура и в самом деле Иисус, а если это и не
10
так, то он, без сомнения, читал кое-какие из проповедей сына Девы из Вифлеема, как мы
убедимся ниже.
Тогда давайте возвратимся в пустыню. От нестерпимых лучей солнца кровь свертывается
у тебя в жилах, твое горло так раскалено, что впору в нем мацу печь, но ты должен
принять роковое решение. Быстрее! Бен Патура-Иисус советует следующее: поделить
воду - и умереть вместе - “чтобы ни один из вас не видел смерти другого”. Раби Акива
решает по-другому: ты должен взять фляжку.
Это уже становится интересным, особенно, если учесть, что оба мудреца (Иисус и раби
Акива) назвали стих “И возлюби ближнего своего, как самого себя” своим самым
любимым местом во всей Торе. Кто-нибудь может объяснить мне, что здесь происходит?
Я могу понять точку зрения Иисуса - она в точности соответствует библейскому принципу
любви к ближнему именно так же, как ты любишь себя. Решение Иисуса, таким
образом, весьма логично и последовательно.
Но в чем дело с раби Акивой? Он что, впал в маразм? Неужели он забыл, что в свое время
он поднял на знамя тот же стих, назвав его “великим принципом Торы”? Как он дошел до
такого решения - оставь себе свою фляжку, не давай своему товарищу из нее даже капли,
уходи и оставь его умирать в пустыне, как собаку - которое на первый взгляд кажется
вопиющим противоречием требованию священного принципа взаимной равной любви
друг к другу?
Дамы и господа, перед вами типичный случай противоположного, даже полярного,
толкования Писания (в еврейской традиции это дело обычное). Иисус понимает
Божественную заповедь “Возлюби ближнего своего, как самого себя” буквально. Мы
можем узнать это даже безо всяких сомнительных рассуждений о соответствии между Бен
Патурой и Иисусом Христом: просто из того, что все Евангелия переполнены
недвусмысленными высказываниями и историями, указывающими на то, что идеал для
Иисуса - а впоследствии и для всего христианства - это, по крайней мере, стараться
любить всех людей одинаково.
Однажды Иисус по своему обыкновению проповедовал перед толпами народа, как вдруг
(как всегда не вовремя) появляется его еврейская мама:
И некто сказал ему: вот, матерь твоя и братья твои стоят вне, желая говорить с
тобою. Он же сказал в ответ говорившему: кто матерь моя, и кто братья мои? И
указав рукою своею на учеников своих, сказал: вот матерь моя и братья мои.
(Мф. 12: 46-49)
И еще одно место - Иисус хочет, чтоб не осталось никаких недоговорок:
Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч;
Ибо я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со
свекровью ее.
(Мф. 10: 34-35)
И, наконец, заключительный аккорд, последний удар:
11
Если кто приходит ко мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и
братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником.
(Лк. 14:26)
Не думайте, что здесь я пытаюсь выдернуть слова из контекста. Христианство вообще в
первую очередь сосредотачивает свое внимание на вере, и поэтому не признает ни
национальной общности (“Нет уже ни иудея, ни язычника… ибо все вы одно во Христе
Иисусе” Послание ап. Павла к Галатам 3; 28), ни принадлежности к какому-либо племени,
ни даже значения семейных уз. Христианство, более чем кто или что бы то ни было на
земле, исповедует “принцип равных возможностей”. Оно абсолютно беспристрастно
рассматривает всех людей во вселенной, как одинаково достойных (а точнее, одинаково
недостойных, но способных удостоиться посредством искупительной жертвы Иисуса и
веры в него) полного и окончательного спасения. Христианство - это совершенно
универсальная - и в то же время совершенно индивидуальная - религия, и Иисус был, без
сомнения, величайшим (хотя и ни в коем случае не единственным) пророком
универсальной, всеобщей любви.
***
Отлично, с этим покончено. Теперь, давай поженимся. Ну да, прямо сейчас, я и ты. Ты цветок сердца моего, услада моих очей, царица души моей; я - твой герой, единственный и
неповторимый. Я ухаживал за тобой долгие месяцы, и каждый день огонек нашей любви
разгорался все ярче, и сейчас это пламя обжигает меня всего изнутри, как раскаленный
уголь того шестикрылого серафима. Я больше уже не могу терпеть: настало время
предложить тебе руку и сердце. Я опускаюсь на одно колено. В глазах моих - томление,
способное растопить самое ледяное сердце. Я засовываю руку в карман своего костюма от
Джорджио Армани (или что сейчас носят?) и достаю бриллиант размером с голову
ребенка. Я беру твои руки в свои, и нежно поглаживая их, шепчу тебе на ухо: “Дорогая, я
люблю тебя. Я так сильно-сильно люблю тебя. Я люблю тебя, как… как… как и вон ту
женщину, которая сейчас прошла мимо - ты ее заметила? Да, и как эту, которая сейчас
проехала на велосипеде - вон, она остановилась рядом с киоском. Я люблю тебя точно
так же, как и всех своих предыдущих подружек, и я люблю тебя так же, как всех девушек,
которые так и не стали моими подружками. Я люблю тебя так же, как люблю каждого
человека на земном шаре, и как я люблю всех животных, все растения, и планктон, и Боже мой! Что это за страшная, невыносимая боль в моем паху?! Эй - ты куда, моя
дорога-а-а-а-я???!!!”
Никому особо не нужна всеобщая любовь. Она не в силах поднять тебя с постели утром,
она не может причинить тебе бесконечной радости, она не заставит тебя бродить по полям
и лесам, собирая букет незабудок и ландышей, она не наполнит тебя желанием петь, как
птицы, она не даст тебе ни силы, ни мужества, ни близости, ни преданности, ни
вдохновения и вообще - ничего. Короче говоря, всеобщая любовь - это вообще не любовь.
Ибо любовь означает предпочтение. Та любовь, которая имеет для нас хоть какойнибудь смысл, та любовь, к которой мы стремимся и в которой нуждаемся, та любовь,
которая чего-то для кого-то стоит - которая стоит все для всех - это любовь, которая, по
самому своему определению, выбирает и предпочитает. Покажите мне человека,
который скажет, что любит твоих детей так же, как и своих, и я скажу, что, во всяком
случае, ему не стоит быть воспитателем твоих детей. Запомните это хорошенько:
тот, кто утверждает или проповедует, что следует всех любить в одинаковой мере совершенно не понимает, что такое любовь! Избегайте такого человека, спасайтесь от
12
него! Каждый, кто пытается убедить вас любить всех одинаково, на самом деле стремится
стереть всякую настоящую любовь с лица земли.
Раби Акива - и большая часть еврейской традиции вместе с ним - видит любовь иначе. То,
что он считает любовью (будь то романтическая или платоническая любовь, или еще
какая-нибудь), которой он не стыдится и готов поощрять ее без ограничений, это любовь,
которая по природе своей избирательна, совершенно тенденциозная и пристрастная
любовь, неисправимо неравноправная, любовь, которая разделяет и различает, и
разобщает, и предпочитает; которая дискриминирует, и выделяет, и делает человека
особенным. Раби Акива, один из светочей еврейской мысли, признавал только ту любовь,
которая родственна слову кадош (корень - кдш), основное значение которого таково:
“провозгласить особым” или “выделить, как особенное, или предназначенное для особой
цели”.
Когда мужчина и женщина женятся по еврейскому закону, этот институт или ритуал
называют кидушин, так как посредством этого ритуала они выделяют друг друга среди
всех остальных существ, обещают любить друг друга больше, чем любого другого
человека (сравните с христианской паулинской доктриной в отношении брака, которую
можно сформулировать так: “Постарайтесь, по мере сил, избегать сего”). Когда евреи
благословляют вино в начале субботы, это называется кидуш, так как таким образом мы
отделяем субботу от остальных дней недели, говоря: “Этот день почитаем более всех
дней”. Когда же во время молитвы в синагоге мы приподнимаемся на цыпочки и
восклицаем: “Кадош, кадош, кадош”, то это значит: нет подобного Тебе, Боже наш,
Господи; мы избираем Тебя, мы признаем Твою особенность, мы любим Тебя больше
всего. Ты - наш самый-самый-самый!
И это не какой-то еврейский секрет. Это секрет всего человечества. Все мы так поступаем,
каждый из нас, по крайней мере, в глубине души. Все мы любим, предпочитая, и
именно такую любовь мы ценим, именно такую и только такую любовь мы требуем в
ответ от тех, кого мы любим.
Все это связано еще с одним моментом, который также известен каждому разумному
человеку, но по разным причинам часто замалчивается: вследствие того, что любовь
играет столь важную роль в жизни каждого, и из-за того, что любовь, о которой идет речь,
по природе своей выделяет и предпочитает одних людей другим, люди, всегда и
повсюду, предпочитают и будут предпочитать проводить время с одними людьми,
более, чем с другими. Всегда и повсюду они будут создавать особые группы, большие и
маленькие, с которыми они ощущают особую связь, особое чувство причастности. Всегда
и повсюду люди будут относиться к этим группам по системе концентрических кругов они любят людей из внутренних, более близких к ним кругов больше, чем людей из
внешних, более далеких..
Может быть все это верно лишь потому, что человеческие существа эгоистичны и
мелочны, ограниченны и лишены настоящей веры, не способны оценить мессианский
идеал и сверкающую красоту всеобщего единства? Нет. Все это верно потому, что люди
движимы (слава Богу!), от пеленок до гроба, любовью предпочитающей, и выделенные
группы, которые были описаны выше, есть не что иное, как неизбежный результат и самое
возвышенное и прекрасное выражение такой любви. Такая любовь необходима для
счастья человека, как воздух, ибо если бы не было этой любви, любви избирательной и
исключительной, у человека не осталось бы никакой причины жить. Никакой. В этом, по
моему, смысл известного талмудического высказывания “Хеврута - о митута” (Компания или смерть). Или рядом с тобой есть особая группа людей, которых ты особенно любишь
(“хевре” - как мы говорим на иврите) - или ты уже мертвец.
13
Знаете ли вы, кому почти удалось воплотить мечту Джона Леннона, мечту об
исчезновении религий, наций и государств, и о создании “единого мира” на нашей
грешной земле? Знаете ли вы, кто стремился ко всеобщей любви, отмене запретов,
разрушению стен, исчезновению разных общин и отдельных групп - и почти преуспел в
воплощении этой прекрасной сказки (правда, лишь в одной отдельно взятой стране)? Вам
говорят что-нибудь такие имена: Сталин, Мао, Пол Пот? Что вы думаете об этих
ребятах? Ведь единственный способ заставить людей любить не избирательной и
предпочитающей, а всеобщей любовью, единственный способ заставить их не
собираться по группам - как это делают любящие люди даже помимо своей воли - не
собираться в союзы, религиозные и культурные группы, государства и народы - это
сделать так, чтобы они одевались, питались, совокуплялись, разговаривали, пели,
работали и думали одинаково. Да, еще убивать каждого, кто осмелится свернуть с этого
единственно верного пути. Вот каково твое “единое человечество”, Джон, вот твой
идеальный мир без раскола и преград между людьми, вот ваша прекрасная и всеобщая
утопия, Шира, Офер и Дорон, где “все сердца станут единым сердцем, и все разумы
станут единым разумом, чтобы духом единства вы смогли бы излечить болезни
разобщенного человечества”.
6
Мой дед со стороны отца, иранский еврей из городка Кашан, в двухстах километрах к югу
от Тегерана, рассказал мне такую историю. Однажды, еще во времена деда его деда,
еврейский торговец из Кашана заломил чересчур большую цену с местного
мусульманского мудреца. Этот милый мулла до того разгневался, что превратился в
страшного святошу. Он поклялся на Коране страшной клятвой отплатить своим
обидчикам с лихвой. Обезумевший дервиш собрал аятолл со всего города, и они вместе
пошли к каам-макаму, местному правителю. Им удалось каким-то образом убедить его
издать указ о насильственном обращении в ислам всех евреев - мужчин и женщин,
стариков и детей - под страхом смерти. Был назначен срок, за который все евреи должны
были стать мусульманами.
Ужасный день приближался, а еврейская община не знала, что делать и пребывала в
смятении и отчаянии. Как поступить? Когда до назначенной даты оставалось две недели,
старейшины общины забыли старые распри и обиды и собрались в доме раввина
Кашанской общины, в надежде найти решение. Они молились и плакали, просили у Бога
защиты и умоляли Его о спасении - но ни у кого из них не появилось хорошей идеи,
разумного совета. Все были согласны, что нужно отправить делегацию к правителю, но
никто не знал, что же сказать ему. Собравшиеся уже собирались разойтись, как вдруг
жена раввина, которая весь вечер только разносила почтенным старейшинам чай,
решилась прервать подобающее женщине молчание и обратилась к тем, кому только что
прислуживала. “Оставьте заботу об этом деле мне и моим сестрам”, - сказала она
уверенным тоном: “Только зайдите ко мне, когда настанет время идти к правителю”.
Иранские семьи, как правило, очень велики, и спустя недолгое время можно было
услышать мерный звук ручного ткацкого станка не только из дома раввина, но и из
соседних домов. Семь сестер работали не покладая рук, днем и ночью, без отдыха и срока.
Когда старейшины пришли к ней через неделю по пути к правителю, жена раввина
положила к их ногам два огромных свернутых персидских ковра, сотканных из лучшего
кашанского шелка. “Так вот”, - объяснила она: “когда вы будете стоять перед лицом
правителя, сделайте так…”
14
И вот, еще через несколько дней, собрание почтенных старцев, с морщинистыми
обеспокоенными лицами и мозолями от долгой езды на верблюдах и ослах, дрожа, как
осиновый лист, предстало пред светлым ликом правителя. “Вы напрасно потратили свое
время, приехав сюда”, - сразу же набросился на них вельможа: “Ничто не может изменить
моего решения. Все вы станете добрыми мусульманами еще до общей молитвы в
ближайшую пятницу. Но раз уж вы проделали весь путь сюда, чтобы узреть меня, я явлю
вам свое милосердие и выслушаю вас. Что же вы хотите сказать мне?”
Еврейские старейшины приблизились к трону правителя и пали пред ним ниц. “Ваше
пресветлое превосходительство, надежда наша и оплот, прежде чем мы повергнем нашу
мольбу во прах пред твоим престолом, позволь нам, смиренным рабам твоим, сложить к
твоим ногам наш скромный подарок в знак признательности за те долгие годы, что мы
провели под твоим мудрым управлением и пребывали в тени твоего величия”.
Вельможа очень любил подарки - в особенности если они исходят от делегации богатых и
напуганных еврейских купцов. “Хватит пресмыкаться в своей бесполезной лести!
Довольно ваших пустых разговоров”, - сказал он: “Показывайте, что вы привезли мне!”
Тут же внесли ковры и расстелили на каменном полу перед правителем. “От имени
еврейской общины Кашана мы испрашиваем позволения его сиятельства простереть перед
ним эти ковры и нижайше просим его выбрать один из них”.
Оба ковра были большие, плотно сотканные из наилучшего шелка. Первый был заткан
разноцветными лепестками, золотым, серебряным, голубым и бирюзовым орнаментом,
бутонами и цветами, переплетенными между собой в искусном узоре, сходящемся к
центру ковра. Яркие образы самых причудливых форм и оттенков со всех сторон
стремились к центральной части, как бы оттеняя и подчеркивая главную часть
композиции. В середине было выткано синее море, частью спокойное, а частью бурное, с
разбросанными тут и там островами, и каждый остров был как целый мир, и не было
среди них двух похожих; они покоились посреди синевы океана, и дух захватывало при
виде этой картины.
Другой же ковер был… красным.
Красным, и не более того. Весь ковер был ровного глубокого красного цвета, без единого
украшения. “Что это?!” - вскричал правитель, “Да как вы осмелились?! Мне следовало
бы немедленно отрубить вам головы за такую наглость! Я что, похож на идиота? Что это
за выбор? Какой человек хотя бы с каплей здравого смысла не выберет первый ковер - и
какой нормальный человек может предпочесть второй?”
Старейший из еврейских мудрецов отделился от делегации и приблизился к владыке,
смотря ему прямо в глаза. “Эти шелковые ковры, ваше сиятельство - это земли,
процветающие под вашим мудрым и милостивым управлением - область Кашана. Сегодня
эта область украшена самыми разными народами, культурами и религиями - тут и
мусульмане, и христиане, и зороастрийцы, и манихейцы, и азербайджанцы, и мандейцы, и
туркмены, и евреи - и этим она подобна первому ковру. Разве его сиятельство согласится
поменять первый ковер на второй?”
(“Этой притчи”, - с улыбкой на тонких губах рассказывал мне дед - “подкрепленной
суммой в сто семьдесят пять тысяч золотых туманов, тайно перечисленной в казну
правителя, было достаточно, чтобы отвратить от евреев страшную напасть”).
А теперь я хочу спросить вас: какой ковер предпочтете вы? Какой мир вы предпочтете?
Мир Imagine, где почти ничто не отличает нас друг от друга, где “нет ни государств, ни
15
религий”, и где, таким образом, у всех одинаковые вкусы, одинаковая любовь,
одинаковые взгляды? Тысячелетнее Царство Ширы, Офера и Дорона, в котором все люди
перемешаны и слиты в единый огромный серенький милк-шейк?...
7
“Ну, хорошо”, - говорите вы, начиная раздражаться: “Я понимаю, что ты хочешь сказать.
Но это ведь совсем не ново, правда? Ты проповедуешь “множественность культур”. Это
понятие сейчас в большой моде, дня не проходит, чтобы я с ним не столкнулся. По правде
сказать, я и сам в него верю - более или менее”. Очень хорошо. Я тоже в него верю - всем
сердцем. И вероятно, вы согласитесь со мной, что единственным путем для развития и
процветания истинной множественности культур со всем ее разнообразием и богатством,
является сохранение и развитие многих отдельных различных культур. Но есть один
момент, который большинство защитников множественности культур (евреи, как
правило) упускают из вида: одна из этого множества разнообразных самостоятельных
культур - и не последняя по значению - это их собственная культура…
В Израиле - как и большинстве других стран мира (хотя и тут мы, по еврейскому
обыкновению, стремимся быть святее Римского папы) - остро чувствуется
принадлежность к всемирной западной деревне. Это уже совершенно непонятно: мы
съехались сюда со всех концов света, построили потом и кровью, слезами и вдохновением
государство, причем с одной основной целью, о которой А. Д. Гордон 11 пишет так:
“И когда ты оставишь совершенно ту жизнь, которую создали другие, как ты оставил
их страну, и создашь себе здесь новую жизнь, твою жизнь - тогда уголек разгорится
вновь, и превратится в Божественный огонь, и ты воскреснешь, и твой народ и твоя
земля воскреснут”…
***
Вы не видите никакого извращения в том, что в прошлую Хануку многие израильские
родители купили в подарок детям видеофильмы, игрушки и игры про Геркулеса - именно
про греческого Геракла? Что, нельзя было проявить немного фантазии и приложить
немного усилий и создать фильмы, игры и игрушки про Иуду Маккавея? Или про
Самсона? Или хотя бы мягкую игрушку - Голема? Это было так уж трудно сделать?
Не кажется ли вам, что есть что-то странное, искусственное, постыдное, унизительное, и
даже отвратительное в этом слепом подражании, в этом выпрашивании крошек (причем
большинство из них лишены вкуса и давно зачерствели) с чужих столов, и в том, что
израильское общество с удовольствием поглощает их, как объедки от царского обеда?
***
Это ощущение мира, как огромной деревни, угнетает меня. Ты покупаешь за большие
деньги билет на самолет, взлетаешь в Нью-Йорке, сидишь в неудобном кресле и скучаешь
без малого двенадцать часов, самолет приземляется (почти неважно где), ты сходишь по
трапу - и тебя ждет удивительное чудо: ты как будто никуда и не улетал. Те же самые
магазины с теми же самыми рекламами на том же самом английском языке, бедра
обтянуты теми же самыми джинсами “Кельвин Клейн”, та же самая “музыка” в стиле рэп
(транс, даб, хаус…) несется из приемника в такси - несмотря на то, что ни он сам, ни его
пассажиры не понимают ни слова из того, что там поется (по-моему, для них это большая
удача).
16
***
Недавно вблизи границы с Иорданией была проведена одна из тех встреч, о которых вы
время от времени читаете в газетах, между израильскими скаутами и “иорданской
молодежью” (причем соотношение, как и в других подобных встречах было примерно сто
к одному в пользу израильтян - и я не преувеличиваю). После возвращения со встречи,
израильских ребят, разумеется, проинтервьюировали. “Я думал, что они будут чужими и
странными”, говорили скауты один за другим, как заевшая (и уже надоевшая) пластинка,
“Но они точно такие же, как мы! Они любят группу U-2, и мы тоже, и образец для
подражания у нас один - Майкл Джордан. Где же различия, где же противоречия?”
***
А в самом деле, где? Разве не было бы стократ более интересным и увлекательным
приключением, если бы израильские ребята вернулись с этой “встречи на высшем уровне”
пораженные пронзительными звуками “шагина”, экзотическими одеждами своих
сверстников, рассказами об арабских обычаях и мусульманских традициях? Не было бы
это гораздо более весомым вкладом в понимание и расширение горизонтов, если бы эти
немногие иорданские парни вернулись бы домой, нагруженные кассетами - да мало ли
кого - хотя бы Шломо Арци и Хавы Альбертштейн, под впечатлением от израильских
танцев, песен и игр (“Да что ты, в самом деле”, - воскликнете вы: “Нынешнее поколение
израильтян не знает ни одного “израильского” или “еврейского” танца!” Правильно. Так и
я же об этом толкую. “Ну, да, но… тут уж ничего не поделаешь”, - отвечаете вы с
подкупающей оригинальностью: “Жизнь такова, какова она есть”). Но этого не случилось
на той пограничной встрече, как и почти ни на одной другой. Вместо такого взаимного
обогащения, большая часть израильского общества решила присоединиться к всемирной
гонке за всеобщее однообразие, вплоть до полного самоуничтожения. Новое поколение
выбирает право жить по шаблону, быть слабой копией, быть таким же, как все. Новое
поколение требует соответствия самым низким мировым стандартам. Новое поколение
стремится стать никем.
***
…“я, мне, мое” (I, me, mine - еще одна песня Битлз), полностью отказываясь от верности
или симпатии к какой-либо группе - и таким образом мир получит самый богатый спектр
разнообразия и индивидуализма из всех возможных! Только представьте себе - шесть
миллиардов различных, особенных цветов!
Этот аргумент в самом деле отражает вывод, к которому пришло - сознательно или
бессознательно - большинство “разобщенного западного общества” (и ведь не зря говорят
о “разрушении семьи” на Западе). Но я утверждаю и на том стою: этот подход абсолютно
ничем не отличается от безумия “единой вселенной”, которое мы пытались одолеть и
опровергнуть на предыдущих страницах. Если ты любишь всех, то ты никого не
любишь - и если ты не любишь никого, ты никого не любишь. Это просто
заколдованный круг и ты прошел его весь и снова вернулся к началу. Ты снова говоришь
об искоренении избирательной любви - или по крайней мере об ограничении ее тобой
самим, твоими родными и близкими (и это вся любовь, которая у тебя есть?). Ты
говоришь об уничтожении понятия особой общины - “хевре” - без которой не стоит жить.
Давайте вспомним персидский ковер из рассказа моего деда. Предположим, что
кашанские старейшины расстелили бы перед правителем не два ковра, а три: один
разноцветный и вытканный, как было описано; второй - однотонный, красный; а третий сделанный из сотен тысяч малюсеньких узелков, раскрашенных каждый в свой особенный
17
цвет. Знаете, как выглядел бы такой ковер? Как половая тряпка. Ибо ни абсолютный
универсализм, ни абсолютный индивидуализм не способны сделать мир прекрасным.
Лишь мировая система, основанная на твердых принципах и представлениях,
расположенных между этими двумя полюсами, может называться поистине прекрасной.
Да будь же индивидуалистом, ради Бога! Никогда не отрекайся от своей самостоятельной
личности, даже когда этого от тебя требуют: в армии, в школе, на работе, в институте, в
партии. Не вздумай соблазниться этим и уступить - отказывайся! Протестуй!! Бунтуй!!! И
послушай меня: именно из-за того, что мы - бескомпромиссные, упертые
индивидуалисты, мы не боимся быть поглощенными или растворенными в толпе, и
поэтому можем с легким сердцем позволить себе принять деятельное и творческое
участие в этом удивительном и почти невозможном явлении, подобного которому не было
и нет во всем мире. Это - еврейский народ.
Раби Акива бен Йосеф - один из величайших мудрецов Талмуда (Мишны), погиб во II в.
н. э. От рук римлян за поддержку восстания Бар-Кохбы, один из столпов традиционного
еврейского законодательства.
10
Аарон Давид Гордон (1856-1922) - "гуру" еврейского рабочего движения в Палестине,
писатель и рабочий, родился в Троянове, в России.
12
Ахад а-Ам (Ашер Гинзбург; его ивритский псевдоним означает "человек из народа";
1856-1927) - видный сионистский писатель, публицист и философ из Киева.
11
8
Но все же некоторые вопросы продолжают мучить вас. Например: не окажется ли, что
мир, который я себе представляю, обречен на постоянные раздоры? Не является ли моя
мечта рецептом непрерывной разрушительной войны между народами, каждый из
которых любит “нечто свое” страстной и роковой любовью и ненавидит с той же страстью
все остальное? Хочу успокоить вас, дамы и господа, все совершенно не так.
Взгляните: даже если бы адепты “единой вселенной” были способны принести нам мир на
земле - а у них на это нет решительно никакого шанса - этот мир бы сопровождался
тоталитарным кошмаром и “социальной инженерией”, от которой у Джорджа Орвелла и
Олдоса Хаксли волосы встали бы дыбом. Ибо это единственный путь претворить в
реальную жизнь бессмертные слова Джона: “Представь себе, что все люди живут всю
жизнь в мире…” (прекратите насвистывать!). Если у вас уже не осталось собственной
воли, если ваши чувства притупились, если у вас больше нет никаких предпочтений и
способность к особым и избирательным отношениям также у вас отнята - вне всякого
сомнения, вы лишитесь и способности к борьбе. Лао Цзе прекрасно сформулировал это:
“Если нет желаний и нет воли - повсюду мир”.
Несмотря на часто (может быть, слишком часто) цитируемые предсмертные слова Йосефа
Трумпельдора - “Хорошо умереть за Родину!” - вы, вероятно, согласитесь со мной, что нет
ничего хорошего в том, чтобы умереть за свою Родину, свой народ, свои религиозные
убеждения, или за что бы то ни было. Это ужасная участь, и я ее никому не пожелаю. Но я
пожелаю каждому, кто все еще не отбросил с отвращением этот текст, чтобы у вас было
что-то, настолько вам дорогое, что вы были бы готовы умереть за это, если, Боже
18
сохрани, в том будет необходимость. Джон поет: “Нет ничего, за что можно убить или
умереть”. А я говорю вам: если так, то нет и ничего, для чего стоит жить.
Однако, пришла пора поговорить о вопросе, который мы оставили неразрешенным в
одной из предыдущих глав. Речь идет о загадке мотивов раби Акивы, который, казалось
бы, противоречит сам себе, когда превозносит принцип “Возлюби ближнего своего, как
самого себя”, и одновременно по другому поводу выносит решение (в случае с забытой
фляжкой), что если нужно выбирать между своей жизнью и жизнью ближнего - своя
рубашка ближе к телу, следует сохранить свою жизнь. Я попытался показать, что как и
каждый образованный еврей, раби Акива был воспитан на идее избирательной любви, и
поэтому его решение было закономерно. Но мы еще не говорили о противоречии между
таким его решением и библейской заповедью, которую он ставит превыше всего. Настало
время сделать это.
Однажды, года полтора назад я сидел в ресторанчике, читал книгу и жевал йеменскую
лепешку. В семь часов мой покой был потревожен очередным выпуском новостей. После
рутинного сообщения о том, что вертолет некой видной персоны из соседнего государства
проболтался пару часов на границе израильского воздушного пространства и чуть не
рухнул в море из-за того, что Министерство Обороны и Министерство Иностранных Дел
поспорили, кто из них должен дать ему въездную визу - диктор печальным голосом
сообщил, что час назад двести тридцать человек погибли при авиакатастрофе в
Индонезии.
“Ужасно”, думаю я, обмакивая сочный кусок моей лепешки в тарелку с хумусом и
засовывая его в широко открытый рот, “Ну просто кошмар…” - и я тщательно
пережевываю еще кусочек цыпленка в пикантном соусе”, “Мммм… Очень вкусно!”
Тут я оборвал себя. Я в самом деле злился на себя за то, что не мог достаточно и
действительно сочувствовать всем этим двумстам тридцати индонезийским жертвам и их
несчастным родственникам, по крайней мере, хотя бы настолько, чтобы это испортило
мне аппетит хотя бы на пять секунд. Тогда я произвел эксперимент. Я взял только что
услышанное сообщение и изменил в нем пару слов:
Двести тридцать израильских солдат погибли при авиационной
катастрофе в Негеве.
Боже мой, какая боль. Я как будто получил удар под ложечку. У меня перехватило
дыхание. Так вот это ощущение! По крайней мере я о еде больше думать не могу напротив, поднимается тошнота. Теперь у меня есть хотя бы какое-то представление о
том, что чувствуют семьи тех несчастных погибших индонезийцев, когда получают это
страшное известие о том, что все счастье исчезло из их жизни как по мановению руки - и
навсегда. Господи Ты, Боже мой…
Вы можете мне не верить, но тогда я ушел из ресторана, так и не доев свою порцию. Да
понимаю я, понимаю - мой минутный аскетизм совершенно не помог этим индонезийским
семьям. Я не об этом. Позвольте мне привести еще один пример.
Несколько лет назад я ехал в Нью-Йоркской подземке. Когда поезд был примерно под 66
улицей, в вагон вошел безногий. Он шел на руках и держал в зубах ведро. Он не
произносил речей, не пытался разжалобить пассажиров, но я готов поспорить на что
угодно, что еще до конца вагона у него в ведре набралось не меньше пятидесяти долларов.
Люди подают милостыню по разным причинам. Но я могу сказать, что подвигло меня
19
вытащить бумажник, а не мелочь. Это не было “альтруизмом”, по крайней мере в моем
понимании этого туманного термина. Все было гораздо проще, гораздо сильнее. При виде
этого человека я инстинктивно подумал (как, наверное, и многие другие пассажиры того
поезда): “Господи, а если бы я был на его месте? Если бы это был мой отец, мой брат, мой
сын?”
Предпочитающая любовь - это самый сильный род любви из всех существующих,
единственный род любви, который может подвигнуть на конкретные поступки. Только
посредством этой любви - особой любви, которую мы испытываем к самым близким
нам людям - мы можем научиться хотя бы в слабой степени любить других, более
далеких от нас, людей. …Только путем эмоционального сравнения с этими сильными и
глубокими связями, мы можем совершить как бы “гиперпространственный перенос
любви”, перенос чувств, которые мы испытываем к самым близким нам людям прямо на
далеких или чужих людей, которые иначе никоим образом не могут претендовать на такое
теплое отношение с нашей стороны (Как царю Приаму в конце концов удалось смягчить
сердце Ахиллеса и получить тело своего сына Гектора для достойных героя похорон?
“Вспомни своего отца” - умоляет правитель Трои безжалостного сына Пелея - и только
этот аргумент достигает цели).
Если ты не любишь “своих” больше, чем кого угодно, а как-то ухитряешься чувствовать
одинаковую симпатию ко всем - тогда ты никоим образом не можешь узнать, что такое
настоящая любовь (Есть известное высказывание одного даосского мудреца: “Он
отстранен от всего, поэтому он привязан ко всем одинаково”. Поменяйте его части
местами и посмотрите, что получится). Если же ты не имеешь представления, что такое
настоящая любовь, то твои шансы научиться любить индонезийцев, французов,
пакистанцев, палестинцев, твои шансы научиться сочувствовать далеким от тебя, или
чужим тебе людям (находящимся или по ту сторону государственной границы или по ту
сторону баррикад в борьбе культур) - весьма невелики.
И таким образом, мы подходим к толкованию раби Акивы на стих “Возлюби ближнего
своего, как самого себя” (как я его понимаю). С его точки зрения, эти слова не означают
“возлюби ближнего с той же силой, с которой ты любишь себя” - раби Акива не верит в
такую искусственную любовь, как мы видели это в истории с фляжкой воды. Он понимает
этот текст иначе: “Возлюби ближнего своего тем же способом, которым ты любишь
себя”. То есть: используй свои чувства по отношению к самому себе для руководства
своими чувствами по отношению к ближнему. Ты никогда не будешь любить его с той
же силой, как себя - ты и не должен любить его с той же силой, но ты можешь научиться
любить его хоть как-нибудь лишь при помощи той глубочайшей и сильнейшей любви,
которую ты испытываешь к себе и к “своим”. На этот процесс, а не на что-либо другое,
указывает Тора, когда снова и снова (больше двадцати раз в разных версиях) заклинает
нас: “Любите и вы пришельца; ибо сами были пришельцами в земле Египетской”
(Второзаконие 10: 19).
Мир, где царит избирательная любовь, мир отдельных социально-культурных и
политических общностей, вовсе не должен быть миром вечной ненависти и нескончаемой
войны (Как там у Исайи: “не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться
воевать”). Может быть, это, наоборот, единственный способ, доступный человеческому
роду, у которого есть хоть какой-то шанс привести к настоящей всеобщей эмпатии и
терпимости.
20
9
…мы все еще не нашли достойного ответа на ваш вопрос: почему же именно евреи?
Попытаемся снова обратиться к словам доктора Винстона О’Буги (любимое прозвище
Джона Леннона) и призвать их на помощь. Он поет: “Представь себе, что все люди живут
лишь сегодняшним днем…” Жить лишь сегодняшним днем. Джон, дружище, ты сам-то
это себе представил, прежде, чем положить эти слова на столь прекрасную и
убедительную музыку и спеть их всему миру? Конечно, эти строки могут иметь разные
интерпретации, но все они так или иначе связаны с тем, что я сейчас хотел бы обсудить.
Мы уже говорили об уродстве и пустоте, которые приносит с собой нынешняя болезнь
Запада - преувеличенный индивидуализм и полное отсутствие чувства причастности к
чему-либо. Симптомом этой болезни является оторванность от всей системы отношений,
которые обогащают тебя и придают тебе сил. Другими словами - это нищета человека,
“живущего только для себя”.
По крайней мере, ясно одно: быть евреем, чувствовать столь активную причастность к
своему народу, является самым эффективным средством из всех мне известных против
этой “болезни постмодернизма”. Вокруг тебя в любую минуту есть миллионы людей, с
которыми у тебя есть общая тайна, с которыми ты можешь обменяться взглядом
посвященных, заговорщицки подмигнуть им. Это - свои люди для тебя, они чувствуют с
тобой связь, они на твоей стороне (хотя это и не так очевидно в очереди в банк,
например).
Я не знаю, является ли это особое отношение между евреями следствием особой истории
еврейского народа - мы не совсем “нация”, как, например, французы, но и не только
религия, подобно христианству - или же обусловлено тем, что мы - общность не слишком
большая (как русские или американцы), но и не слишком маленькая (как население дома
или квартала), а именно такого размера, который необходим для пробуждения этого
чувства “суперсемьи”, величия вместе с интимностью, широты вместе с близостью. А
может быть, это происходит от того, что мир относился к нам так ласково. Я не знаю,
почему такой сильный ток проходит между евреями во всем мире - я лишь знаю, что он
существует.
Примерно год назад я был в Нью-Йорке… мы с братом перешли на иврит... На соседней
скамейке сидел человек в деловом пиджаке - без сомнения, предающийся пятиминутному
отдыху между стрижкой купонов и игрой на повышение (или как это у них называется?) и не спускал с нас глаз, пока мы говорили. Затем он встал, подошел к нам и остановился в
некотором замешательстве перед нашей скамейкой. Я взглянул на него, он откашлялся,
поколебался - говорить или нет, и выговорил, запинаясь и заикаясь, неуверенным голосом:
“Эм… ээ… шалом!”. Я протянул ему руку, он пожал ее с большой теплотой и улыбнулся
мне. Все еще в замешательстве он отошел, помахал нам рукой и ушел снова разделять и
властвовать.
…Он имел в виду под этим своим “Эм.. ээ… Шалом!” не что иное, как: “Я чувствую
сердцем близость между нами, брат мой, сын моего племени из далекой земли. Мы оба
причастны к чему-то чудесному, что не поддается описанию, к чему-то древнему,
возвышенному и таинственному. Мы были сплавлены воедино адским пламенем истории,
и с тех пор связь между нами неразрывна. Я рад, что ты есть в этом мире, и из твоего
существования я черпаю силу и удовольствие. Прими от меня выражение искренней
21
симпатии”. Да, он имел в виду все это и даже более того. Он стремился “замкнуть цепь”
для того, чтобы дать возможность току, энергии пробежать между нами.
Однако, современная болезнь Запада - жить только для себя - столь эффективным
лекарством от которой является чувство причастности к еврейскому народу, переносится
еще одним возбудителем, которым Леннон (и многие другие) стремится заразить и нас:
жить только ради сегодняшнего дня. Эта вторая эпидемия - мы можем назвать ее
“изоляция от времени” за отсутствием более подходящего термина - истощает нашу душу,
отторгая ее от мощной, развитой и интереснейшей системы факторов, развивающих наш
разум и чувства, которые находятся в хронологической сфере. Итак, ты можешь быть
одинок в пространстве и одинок во времени...
…Джон стремится к миру, где “все люди живут лишь сегодняшним днем…” Его мечта,
которую новое поколение претворяет в жизнь ошеломляющими темпами - это
“освобождение”. Джон хочет освободить тебя, он хочет вырвать тебя из уз этой
вертикальной связи с бывшими прежде и будущими после тебя, скинуть с тебя
тяжелейший груз вины и ответственности, связанный с временным фактором и
трехмерностью истории, облегчить тебе ношу опыта прошлого и ответственности за
будущее, сорвать с тебя путы, привязывающие тебя к знанию, к чувствам, к
бабушкиным сказкам, к мечтам, к силе и славе всех поколений вместе взятых. Джон
уговаривает тебя стать двумерным, поверхностным, стать… плоским.
Но даже на этом он не может успокоиться. Истинное желание покойного битла - это не
двумерность, она представляет собой лишь коридор, ведущий к одномерности. Ибо лишь
вертикальное измерение, только общая история - рассказы, сказки, опыт, знания,
символы и вся коллективная память - может дать нам возможность устанавливать контакт
на глубоком и содержательном уровне с другими людьми в настоящем, в
горизонтальном измерении, и создавать с ними особые отношения, устанавливать связь с
их душой и строить вместе с ними группы, объединения, культуры, народы. Тот, кто
хочет отнять у тебя первое - связь во времени, историю - отнимает у тебя и второе пространственную связь с другими людьми. Если же так, то обе мечты Джона Леннона “Представь себе, что все люди живут лишь сегодняшним днем…” и “Представь себе, что
нет разных стран… и нет никакой религии” - это две стороны одной и той же мечты.
Джон желает тебе оторваться как от вертикального, так и от горизонтального измерения и
жить одномерной жизнью, внутри замкнутого простанства “только здесь и только
сейчас”: я, мне, мое. Немногим глубже слоя пыли, которая успела собраться на ваших
книжных полках за последние пару дней.
…Знаешь ли ты, что мы, евреи, пережили?!! Знаешь ли ты, что мы видели, что создали и
что вынесли?! Как мы пытались и падали, и восставали из пепла, о чем думали, что
чувствовали, о чем мечтали и что построили, и, Господи, что делали с нами - и что делали
мы. Известно ли тебе все это?!...
Так что теперь - весь этот славный поход, со всей его искренностью и глубиной, все это
увлекательное, благородное, романтическое, пламенное, целеустремленное приключение
мы завершим (или похерим) свалкой пластикового мусора в Вавилоне или в ЛосАнжелесе, столице всего дешевого и преходящего, полого и фальшивого?! Всю
бесконечную героическую борьбу еврейского народа на всем протяжении истории, со
всем его страданием и мужеством, со всей силой и духом, со всеми идеями и
стремлениями, и ошибками мы пустим под хвост… Макдональдсу и MTV?! Лишим
наших детей той беспредельной потрясающей живительной глубины, которую наши
родители унаследовали от своих родителей и должны были передать нам?! Есть ли более
отвратительное и гнусное преступление, чем заменить глубокое и трудное на мелкое, но
22
простое, продать жгучую боль и неописуемую, небесную красоту за… пластиковые
деньги. Знаете, как в детской рулетке, раскрашенные под настоящие доллары (которые
бумажные). Ни на что не годный мусор. Тоска…
Если ты свяжешь свою судьбу с судьбой своего народа - ты уже был там. Ты воевал
вместе с ним, спорил вместе с ним, скорбел о его утратах, радовался его радостям, в
каждом поколении и во всех странах.
Вместе с Рахилью ты пас овец, тебя бросали в яму вместе с Иосифом; ты изнемогал от
тяжкой работы под гнетом фараона и вышел к свету и свободе вместе с Моисеем; ты пел в
пустыне вместе с Мириам и обрушивал Иерихонские стены под командой Йеошуа
(Иисуса Навина); ты приносил жертвы по древнему ритуалу в Иерусалимском Храме и
внимал словам пророка Элиягу на горе Кармель; ты обрушил вместе с Самсоном стены на
филистимлян и ты оплакивал свою короткую девичью жизнь с дочерью Иеффая; ты
сражался с воинами Хацора рядом с Деборой и плясал перед ковчегом завета вместе с
Давидом; ты ушел в изгнание с Иеремией, повесил свою арфу на ветку дерева и плакал на
реках Вавилонских; вместе с Даниилом ты не испугался Навуходоносора, и вместе с Эстер
и Мордехаем посрамил персов; ты пытался дотянуться до Бесконечного вместе с
Шимоном бар Йохаем, и с Элеазером бен Арахом углублялся в тонкости Закона в Явне;
ты стоял рядом с Иудой Маккавеем в Модиине, с восставшими в Масаде, с раби Акивой в
пыточной камере, с Бар Кохбой в Бейтаре; ты изучал Тору в Суре и Пумбедите у Абайе и
Равы и философию в Египте у Маймонида; тебя распинали на кресте, который ты
отказывался целовать во время крестовых походов, и ты всходил на костер за свою веру
на аутодафе в Испании; ты выходил из Цфата встречать невесту Субботу вместе с Ари и
ты искал Божественный огонь у Бааль-Шем-Това в Галиции; ты был каббалистом в
Марокко и жертвой озверевшей толпы в Ираке; ты спасался от “Черной сотни” во время
погромов на Украине и ты встал рядом с Анилевичем в Варшавском гетто; ты был
расстрелян со всей семьей в польских лесах и рыл себе могилу в Бабьем Яре; ты возродил
свой язык, который считали мертвым и забытым ты вернулся к самому себе и воскресил
союз, ты восстал, как лев, поражал народы своими мужеством и стойкостью, ты утвердил
знамя своей свободы на горах и холмах своей возрожденной древней Родины.
На протяжении всех этих событий ты был там с ними - а они сейчас стоят рядом с
тобой. Это и имеется в виду в Пасхальной Агаде, когда говорится: “В каждом поколении
человек должен чувствовать, что это он выходит из Египта”. В этом смысл талмудических
слов, что все мы стояли у подножия горы Синай при даровании Торы. И в этом же, помоему, глубокий смысл и изначальное эмоциональное значение идеи (принесенной в мир
нашим народом) воскрешения мертвых в конце времен. Мне кажется, что мы любили друг
друга столь сильно, что не могли смириться с мыслью, что у нас - у всех нас, во всех
поколениях и во всех странах, на всем протяжении истории еврейского народа - не будет
возможности однажды всем встретиться и просто пообщаться. Нет, говорят наши
мудрецы, не нужно волноваться: придет день, когда мы будем вместе…
Я еврей, и я связан с будущим не меньше, чем с прошлым. Я живу не только
“сегодняшним днем”, и даже не только тем, что привело к сегодняшнему дню: я живу
также и для завтрашнего дня, и для всех дней, что придут за ним. Я не знаю, что будет с
миром через тысячу лет, но я хочу, чтобы в нем были евреи. Ибо через их посредство, я
также буду существовать тогда, я смогу прикоснуться к будущему, я буду создавать то,
что придет после меня. Мы с тобой, дорогой читатель, принадлежим к особой,
разветвленной семье, распространенной как во времени, так и в пространстве,
существующей как в будущем, так и в прошлом. Да простят меня мои благородные
предки, но я сравнил бы это с доступом к “Великому Интернету”, который охватывает
весь мир и всю историю, прикасается к Вечному и Бесконечному. Как сказал Лев Толстой:
23
Еврей - это символ вечности. Его не могли уничтожить тысячелетние преследования и
гонения, инквизиция бессильна была стереть его с лица земли своим огнем и мечом, он
первый передал миру Божественные откровения, он был в течение веков оплотом
пророчества, пионером свободы и создателем истинной цивилизации и он передал это
всему миру. Такая нация не может погибнуть. Еврей бессмертен, как сама вечность.
Поэтому ты не должен вести серую жизнь “отшельника во времени” и “изгнанника из
пространства”. У тебя есть редкая и удивительная возможность войти в сеть,
простирающуюся по пространству и времени, бесконечную сеть, пронизанную тайнами
эпох, наполненную любовью бесчисленных поколений людей - любовью, которая от
начала времен была направлена непосредственно… на тебя.
…ты полетишь к самым дальним пределам мира, в его вечности ты будешь жить вечно. И
ты будешь гореть, гореть пламенем силы и страсти народа Израиля, неопалимой купины гореть, не сгорая.
Мидраш - сборники еврейских легенд, притч, историй, поучений и проповедей времен
Талмуда, а также отдельные такие истории в составе самого Талмуда.
14
Владимир (Зеев) Жаботинский (1880-1940) - сионистский лидер из Одессы, писатель и
публицист. Его литературное творчество удостоилось похвалы Толстого, а Горький писал
о нем так: "Сионисты украли у нас человека, который должен был стать самым сильным
писателем в России!"
13
24