Встреча в аэропорту

Встреча в аэропорту
(отрывок 1)
Около трех лет назад… я оказался в каком-то баре в международном аэропорту ЛосАнжелеса… в ожидании машины, которая отвезет меня в город. Краем глаза я безучастно
наблюдал за оживленной деятельностью небольшой, но упорной группы пионеров Харе
Кришна. Те, применяя “жесткий прессинг по всему полю”, рассыпались по главному залу
аэропорта. Эти погруженные в свои мантры адепты свами Чье-Имя-Я-Никогда-Не-СмогуПроизнести - одетые, как и положено, в униформу своей секты - сновали туда-сюда по
проходу, как шарики в пинг-понге, лихорадочно предлагая для продажи древние
индийские священные книги тем немногим проезжающим, которые не игнорировали и не
отталкивали их и не плевались при их приближении..
…спустя несколько секунд я услышал настигающие меня мягкие шаги обутых в мокасины
ног. Голос молодой женщины вежливо предложил:
“Excuse me, sirrr, but… ehh… maybe you vould like to take a loook at zis boook?” 1
Я застыл на месте. Я узнал этот акцент. Я узнал бы его где угодно. Сердце мое
остановилось. Я поставил свой чемодан и обернулся. Она была прекрасна в своем алом
сари, увешанная позвякивающими браслетами и ожерельями. Вероятно, прежде у нее
были каштановые волосы, если судить по щетине, пробивающейся на макушке. Глаза ее
были зеленые, кошачьи, их выгодно подчеркивал мазок горчицы, искусно посаженный
прямо между ними. В одной руке она держала небольшой барабанчик, а другую
протянула ко мне, с милой улыбкой предлагая авангардистскую версию Упанишад. …я
поспешил опередить ее: “Ме-эйфо ат?”2.
“Ме-Рамат а-Шарон”3, ответила она. Как мило и естественно прозвучало ее раскатистое
картавое “ррр” жительницы окрестностей Тель-Авива! Она, видимо, пришла в восторг от
редкой возможности изложить свой символ веры на родном языке, и ее не остановило
клеймо страдания, которое, без сомнения, отпечаталось на моем лице. … созерцать…
воплощать… наполнять… достичь глубин… сдернуть покровы… разрушить стены…
раствориться… смешаться… соединиться… стать единым…
Я и не думал слушать все это (все эти слова я знаю уже наизусть: я много времени
провожу в аэропортах, а кроме того, раньше на досуге вытаскивал людей из таких сект).
“Эйх корим лах?” - прервал я ее, все еще пытаясь переварить создавшуюся ситуацию
(“Как тебя зовут?”).
“Шира” - ответила она, но к моим анкетным данным любопытства не проявила. Тем
временем, двое ее товарищей по оружию из агитбригады, атаковавшей аэропорт, также
бритоголовые и одетые по уставу своего ордена, направились к нам, совершенно
ошалевшие от редчайшего явления - кто-то в самом деле остановился поговорить! Их
носы вытянулись при запахе “свежатинки”. И что же оказалось - чудо из чудес: вся эта
тусовка - из Рамат а-Шарон. Приятно познакомиться: Офер (“Ахалан!”4) и Дорон (“Ма
иньяним!”5).
Как выяснилось, Шира была лейтенантом, я отдал ей честь, и она захихикала. Дорон был
фельдшером, совсем как я, и мы договариваемся встретиться и угостить друг друга
холодным лимонадом внутривенно и рассказываем старую шутку о том, что первое, на
что мы смотрим у женщины - это вены. Я вспоминаю тот киоск на улице Герцля в Рамат
а-Шарон, где делают самые большие и вкусные фалафели в стране, а они все качают
головами и облизываются от воспоминаний - почти как собаки Павлова - конечно, они
знают, какое именно место я имел в виду! (Я, правда, никогда не был в Рамат а-Шарон, но
разве есть город в Израиле, где нет улицы Герцля, и каждый житель каждого городка от
Метулы до Эйлата уверен, что самые большие и вкусные фалафели делают в том самом
киоске, который находится недалеко от его дома).
Так вот мы стояли и беседовали о том о сем, я и трое израильтян-кришнаитов, болтали на
прекрасном, недавно воскресшем языке еврейских пророков и царей, и вдруг меня
прорвало: “Что же вы здесь делаете, черт возьми?!” В своей ярости я слегка сбиваюсь с
того шутливого приятного тона, в котором велась беседа до сих пор. “Вы же евреи! Вы же
израильтяне, черт побери! Что вы делаете здесь, в этом месте, перед самой субботой, в
этих одеждах, зачем вы распеваете эти слова, продаете эти книги?!” Сам удивляясь
собственной крутости, я закинул руку за спину, выхватил из рюкзака свое Пятикнижие так, без сомнения, Робин Гуд выхватывал стрелу из колчана - и потряс Книгой Книг перед
их глазами (бабах!!). “Эта книга не ваша” - кричал я им, показывая на адаптированную
роскошную Бхагавад Гиту, которую Офер прижимал к груди и укачивал, как молодая
мать укачивает младенца. “Вот” - и я шлепнул по переплету своей потрепанной Библии
так, что эхо разнеслось по всему залу - “вот ваша Книга!”
Они посмотрели на меня с грустью, с искренним сочувствием в глазах, как смотрят на
человека, у которого врачи нашли неизлечимую болезнь. “Нет. Нет. Ты совершенно не
понимаешь” - прозвенел голосок Ширы, и это было сказано тоном, который можно было
счесть успокаивающим, если бы в нем не звучали покровительственные нотки. “Это же не
соревнование. Мы не отдаем предпочтения какой-либо культуре, или классу, или
этнической группе! Это только создало бы иерархию среди людей. Это значило бы
воздвигнуть иллюзорные преграды между людьми, … И ты, и я, и все эти люди в
аэропорту, и любое существо, живущее в самом глухом уголке земного шара - все это
части великого и прекрасного Единства, все мы - братья и сестры, мы все связаны одной
цепью из неразрывных звеньев - только не осознаем этого. “Харе Кришна” для того и
существует, чтобы распространять это знание”.
Ну вот, приехали! Вот что получается, если смешать ультралевую молодую израильтянку
из хорошей семьи с изрядной порцией древней санскритской мистики и добавить пару
книжек о тайнах восточных цивилизаций. Я попытался представить себе Ширу,
говорящую о патриотизме и воинском долге перед строем новобранцев вверенного ей
взвода. Надо думать, это было неслабое зрелище.
“Посмотри вокруг, хабиби6”, вступил в беседу Дорон, как будто это у них уже было
отрепетировано. “Мир сжимается с головокружительной быстротой, становится меньше с
каждым прожитым днем. Расстояния между разными культурами сокращаются повсюду,
куда ни посмотри, стираются границы между обществами и народами, как будто тысячи
Берлинских стен обрушиваются каждый день. Это - прогресс, мир развивается, движется в
будущее, к единству, к терпимости и взаимопониманию, он отдаляется от мелочных и
давно устаревших разногласий, которые веками восстанавливали нас друг против друга.
Как сказано Пресвятым Господом (и тут, взволнованный до глубины души тем, что
разговор с кем бы то ни было дошел до такой стадии, что можно процитировать Писание,
он раскрыл на заложенной странице богато разукрашенную Ригведу…: “Да будут все
сердца единым сердцем, и все разумы станут единым разумом, чтобы духом единства
вы смогли бы излечить болезни разобщенного человечества”.
“Раскрой свои глаза!”, … ты со своей изоляцией и эгоизмом - в плену у прошлого, ты
порабощен устаревшими теориями, с которыми ты упрямо отказываешься расстаться. Но
Всевышний Господь Шри Кришна может помочь тебе распрощаться с ними,
освободиться, стать по-настоящему свободным. Если ты только сконцентрируешься и
будешь повторять за мной…”
(То, что они сами не прочли книги, которые они с таким энтузиазмом предлагают, и что
их вариант “Вишнуистской философии” сильно отличается от оригинального, было ясно,
как день. Ну и что же? Они описывали свою картину мира, а именно это и было мне понастоящему интересно).
“Да, друг мой, ты цепляешься за доктрину, время которой давно прошло - опасную
доктрину”. Это уже Офер, огромный парень, этакий дядя Степа, при виде которого нельзя
было не пожалеть об его утрате для баскетбольной команды “Маккаби Тель-Авив”. “Ты
же просто-напросто фашист”, провозгласил он, четко выговаривая и даже растягивая
каждый слог, как будто объявляя мне смертный приговор. Вот и все. Никаких больше
мистических высот - все эти йога и карма, и Кришна, и свами Как-Его-Там-Звали
разбежались кто куда, исчезли без следа. Кришнаит сбросил свою овечью шкуру и передо
мной стоял стопроцентный израильский левак во всей своей красе.
(“Ага!” - слышу я ваши возгласы, “да ведь этот автор - ультраправый!” Наверно, стоит
уже сейчас поведать, что на последних выборах я голосовал за Барака и “зеленых”; что я
активный член движения “Четырех матерей”, много лет выступаю за односторонний
выход Израиля из Ливана; и что с пятнадцатилетнего возраста я при каждом удобном
случае публично защищаю создание Палестинского государства на территориях.
“Ага!” - тогда восклицаете вы, “Значит, автор - ультралевый!” Ну, хватит, господа и дамы.
Пожалуйста. Я не могу представить себе ничего более незатейливого и
неинтеллигентного, чем записаться в какой-угодно лагерь, идти путем определенной
идеологии, где шаг вправо-шаг влево считается побегом. Не думайте в категориях “праволево”, господа, думайте свободно.
“Почему люди должны применять к себе эти твои архаичные, расистские мерки?!”,
продолжил он сотрясать воздух своим громовым голосом. “И как ты осмеливаешься
судить других по своим реакционным и искусственным критериям? Мы должны судить и
оценивать людей по их индивидуальному характеру, а не по их национальной или
религиозной принадлежности! Ты полон предрассудков! Чем одна кровь хуже другой?
Что, из-за того, что я родился евреем, а вон тот человек у телефонной будки - нет, ты
будешь относиться ко мне иначе, чем к нему? А может быть он - праведник! Может быть
он - самый честный и благородный человек во всем Лос-Анжелесе! Может быть он сейчас
звонит в благотворительную организацию, чтобы пожертвовать миллион долларов!” (Я
бросил взгляд на того человека. Он-то, без сомнения, был евреем, и судя по его кислому
лицу и нервным движениям рук, говорил он со своим биржевым маклером). “И из-за того,
что мне выпала “удача” родиться от еврейской матери, а ему нет, из-за того, что от меня
отрезали кусок через неделю после появления на свет, а ему нет, из-за всего этого ты
предпочтешь меня ему?! Ты будешь любить меня больше, чем его?! Но это
отвратительно! Это просто болезнь!”
Я был рад, что он закончил свою тираду. Теперь мне не нужно будет до хруста
выворачивать шею, поднимая очи к небу. Вероятно, он спорил со своими собственными
наклонностями и страстями, а вовсе не со мной - тем более, что мне еще не удалось
сказать почти ничего.
Шира положила руку мне на плечо и вкрадчивым мягким голосом прошептала на ухо:
“Ты все еще не понимаешь? Все, что его Божественная Милость свами Пра-та-та-та хочет
сказать - это что мы должны стараться изо всех духовных сил любить всех людей
одинаково. И это сущность того, чему учат эти книги, которые мы распространяем, и, в
конце-то концов, не это ли главный смысл той книги, книги, которую ты держишь в
руках?” (она указала на Библию).
Я застыл в полном отчаянии. Что я мог на это ответить - в те секунды, которые у нас
оставались - чтобы хотя бы поцарапать эту мощную и хорошо укрепленную стену. Я
испустил длинный усталый вздох. “Когда вы последний раз читали эту книгу?” было
самым лучшим из того, что мне пришло в голову в тот момент, когда я стоял, затравленно
озираясь в поисках поддержки, которой неоткуда было взяться.
“Нет, смысл этой книги не в том ”.
Пришла моя машина. Тут между нами произошла классическая сцена прощания, в ходе
которой, помимо других неожиданностей, Дорон пожал мне руку и шепнул на ухо:
“Шабат шалом, ахи!8”; и святая троица с тель-авивских пляжей удалилась в поисках более
легкой добычи. Я не знаю, что стало с моими тремя брахманами с полу-промытыми, но
еще неплохо работающими мозгами - удалось ли им подняться на ступень совершенной
святости, или же они отпали от веры, свернули с пути истинного и теперь применяют свой
незаурядный коммерческий талант, продавая дешевые магнитофоны на Олимпийском
Бульваре. Как бы там ни было, я надеюсь однажды снова их повстречать. А теперь, на
оставшихся страницах, я изложу то, что не успел сказать им тогда.
Простите, сударь, но… э… быть может вы хотели бы взглянуть на эту книгу (искаж.
англ.)
2
Откуда ты? (ивр.)
3
Из Рамат а-Шарон (ивр.)
4
Привет! (ивр. сленг)
5
Как дела? (ивр.)
6
Дружище (ивр.)Секундочку! (ивр.)
7
Секундочку! (ивр.)
8
Доброй субботы, браток! (ивр.)
1