СВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО, МУСУЛЬМАНСКОЕ И ТРАДИЦИОННОЕ ПРАВО НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ

СВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО,
МУСУЛЬМАНСКОЕ И
ТРАДИЦИОННОЕ ПРАВО НА
СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ
Москва - 2012
Фонд перспективных исследований «Бастион»
Содержание:
ВВЕДЕНИЕ .................................................................................................. 3
1. Понятия и практики мусульманского и традиционного права ..... 4
2. Экспертные оценки правового плюрализма и необходимость их
корректировки .......................................................................................... 13
3. Постановка проблемы и аналитических задач ............................. 15
4. Опыт институционализации адата и шариата на российском и
советском Кавказе ................................................................................... 16
4.1 Адатно-шариатские суды в системах военно-народного и военного
управления XIX – начала ХХ в. .............................................................. 17
4.2 Интеграция мусульманского права в общероссийское
законодательство и формирование мусульманского духовенства ...... 26
4.3 Шариатская юстиция на Северном Кавказе 1917–1927 гг. ............. 31
4.4 Религиозно-благотворительные фонды по мусульманскому праву в
российском и советском государственном строительстве ................... 38
4.5 Шариатская юрисдикция в системе Духовного управления
мусульман Северного Кавказа ............................................................... 40
4.6 Поздняя советская политика «опоры на полезные адаты» ............ 45
5. СОВРЕМЕННОЕ РОССИЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО ПЕРЕД
ВЫЗОВАМИ РЕ-ТРАДИЦИОНАЛИЗАЦИИ ............................................. 47
5.1 Традиция и ислам в российском законодательстве ........................ 49
5.2 Попытки реанимации традиционного и мусульманского права в
постсоветские десятилетия .................................................................... 52
5.3 Нежизнеспособность консенсуальных институтов традиционного
права на республиканском и региональном уровнях ............................ 61
5.4 Установки, институты и практики шариатского правосудия 2000 2010-х гг. .................................................................................................. 64
5.5 Позитивные и деструктивные тенденции в постсоветском развитии
шариата и адата ...................................................................................... 72
ЗАКЛЮЧЕНИЕ И РЕКОМЕНДАЦИИ ........................................................ 76
1. Возможные сценарии развития отношений между российским
государством, мусульманским и традиционным правом ...................... 76
2. Региональные риски политики опоры на традиции ......................... 79
3. Рекомендации по использованию и регулированию мусульманского
и традиционного права в регионе .......................................................... 81
2
Фонд перспективных исследований «Бастион»
ВВЕДЕНИЕ
В последние десятилетия Северный Кавказ стал одним из самых
проблемных регионов на южных границах Российской Федерации.
Характерную особенность правовой, общественной и в какой-то степени
политической ситуации здесь составляет давнее сосуществование и
противоборство нормативно-регулятивных систем традиционного (в
истории и этнографии права его чаще называют обычным правом или
адатом, араб.) и религиозного (прежде всего мусульманского, араб.
фикх, шариат) права с российским светским правовым полем. По
истории и этнографии права мусульманских народов Северного Кавказа
за последние полтора столетия сложилась огромная литература.1
Вместе с тем, современное состояние и перспективы развития
традиционного и мусульманского права в разных республиках Северного
Кавказа и в целом в регионе для представителей исполнительной и
судебной властей в субъектах Федерации и в Москве остаются пока
крайне смутными и противоречивыми. У части российского общества
шариат вызывает сегодня ужас как призрак дикого средневековья, в то
время как многие мусульмане, особенно молодежь, видят в его
возрождении панацею от всех сложностей и бед постсоветского
российского Северного Кавказа. Отголоском этих споров в апреле 2012
г. стало нашумевшее и безответственное заявление адвоката Дагира
Хасавова о необходимости скорейшего введения норм шариата в
Москве, тиражированное столичной прессой и Рунетом весной этого
года.2
Основную библиографию см. в работах: Бобровников В.О. Мусульмане Северного Кавказа:
обычай, право, насилие. М., 2002. С. 334–354; его же. Адат // Ислам на территории бывшей
Российской империи: энциклопедический словарь / Под ред. С.М. Прозорова. Т. 1. М., 2006. С. 26; его
же. Обычай и закон в письменных памятниках Дагестана V – начала XX в. Т. I. М., 2009. С. 219–231;
Обычай и закон в письменных памятниках Дагестана V – начала XX в. Т. II. М., 2009. С. 252–259.
Бобровников В.О., Ярлыкапов А.А. и др. Ислам и право в России. Вып. 3. Правовой статус ислама на
Северном Кавказе. М., 2004. Проблематика исследований по традиционному праву на Центральном и
Северо-Западном Кавказе отражена в книгах: Бабич И.Л. Эволюция правовой культуры адыгов. М.,
1999; ее же. Механизм формирования правового плюрализма на Северном Кавказе. КабардиноБалкария и Северная Осетия. М., 2001; Мисроков З.Х. Адат и шариат в российской правовой системе.
Исторические судьбы юридического плюрализма на Северном Кавказе XIX–XX вв. М., 2002;
Аннотированную библиографию по обычному праву в регионе см.: Никишенков А.А. Обычное право
народов России. Библиографический указатель 1890–1998 гг. М., 1998.
2
http://lenta.ru/articles/2012/04/26/sharia/
1
3
Фонд перспективных исследований «Бастион»
1. Понятия и практики мусульманского и традиционного
права
Прежде всего, следует определить, что понимается сегодня под
мусульманским и традиционным правом, охарактеризовать их
содержание, правовые формы и современный историко-политический
контекст использования в регионе. В задачи этой работы не входит
разбор всех действующих ныне на Северном Кавказе нормативных
традиций. Мы ограничимся анализом проблем, связанных с
сосуществованием
и
соперничеством
норм
мусульманского,
традиционного или обычного, а также светского российского права, тем
самым коснемся политико-правовой ситуации преимущественно у
мусульман региона.
Исторически большинство из мусульман региона – сунниты. Только
на юге Дагестана (прежде всего в г. Дербент) и в некоторых городах
Северо-Восточного Кавказа имеется религиозное меньшинство шиитовимамитов, составляющих более половины верующих мусульман в
Азербайджане и Грузии. Из четырех существующих ныне суннитских
религиозно-правовых толков (араб. мазхаб) на Северном Кавказе
присутствуют два. Большинство мусульман региона (как и в Российской
Федерации) следуют ханафитскому (или ханифитскому) мазхабу.
Мусульмане Дагестана, Чечни и Ингушетии – шафииты. Между обеими
школами существует ряд различий в нормативной, а также обрядовой
области, но отношения ханафитов с шафиитами в России и за ее
пределами в современную эпоху, как правило, не конфликтны. Больше
осложнений (в том числе и для правопорядка в регионе) вызывают
противоречия между так называемыми традиционалистами, которые
выступают за сохранение местных традиций шафиитского (или
ханафитского) фикха, и религиозными диссидентами-пуристами,
известными под именем ваххабитов, идеалом которых является
первоначальный ислам времен пророка Мухаммеда вне мазхабов.3
Последние появились на Северном Кавказе в постсоветское время и
окончательно оформились как движение во второй половине 1990-х
годов.
Поводом к столкновениям между ними могут служить споры об
обязательности (араб. ваджиб) соблюдения некоторых обрядовых
традиций
северокавказских
мусульман
(например,
вторичной
коллективной полуденной молитвы у шафиитов после пятничной
См.: Ярлыкапов А.А., Бобровников В.О. Ваххабиты Северного Кавказа // Ислам на
территории бывшей Российской империи: энциклопедический словарь / Под ред. С.М.
Прозорова. Т. 1. М., 2006. С. 86, 89–91.
3
4
Фонд перспективных исследований «Бастион»
проповеди и намаза в Дагестане) или нарушения ваххабитами норм
поведения местных мусульман (таких как почитание суфийских шейхов и
святых мест, чтение над покойным талкина (араб.) – наставления его
душе, и проч.), принимаемых первыми за отход от ислама и
идолопоклонничество (араб. ширк). Собственно правовые особенности
и отличия мазхабов в постсоветское время мало актуальны.
Противостояние общин ваххабитов с суннитами-традиционалистами по
поводу толкования культово-ритуальных вопросов шариата затмили
серьезные конфликты и даже вооруженные стычки, имевшие место
между суннитами и шиитами-имамитами вплоть до первой четверти ХХ
в. Свидетельством смягчения противоречий между шиитами и
суннитами служит тот факт, что в последние десятилетия, начиная с
конца ХХ в. суннитам-переселенцам для проведения пятничной
коллективной молитвы был выделен один из нефов исторической
шиитской центральной мечети Дербента.
У мусульман северного Кавказа, как и в других мусульманских
регионах, основное содержание мусульманского права (араб. фикх)
составляют вытекающие из шариата правила поведения верующих и
санкции за невыполнение этих предписаний. Основными источниками
правовых решений считаются Коран и идущее от пророка Мухаммеда
предание (араб. сунна), содержащие, согласно мусульманскому праву,
ответы на любые вопросы, которые правоведы (араб. фукаха) должны
«извлечь» из них. Сфера фикха шире, чем права в европейском
понимании. Он включает в себя различные виды социальных норм –
религиозные, юридические, нравственные, а также бытовые обычаи и
правила этикета. В суннитской традиции предметом права признаются, с
одной стороны, обрядовые правила культа и религиозные предписания
ислама, определяющие отношения мусульман с Аллахом (араб.
ибадат); с другой – правовые нормы, регулирующие отношения между
людьми, мусульманским государством и подданными, другими
конфессиями и государствами (араб. муамалят).
Наиболее развитой отраслью мусульманского права на Кавказе
XIX – первой трети XX в. было право личного статуса – совокупность
норм, регламентирующих брачно-семейные, наследственные и близкие
к ним отношения (правоспособность, режим благотворительных
имуществ-вакфов и т.п.). Серьезные отличия от общепринятых норм
шафиитской и ханафитской школ фикха имела на Северном Кавказе
отрасль уголовного (деликтного) мусульманского права. В частности,
предусматривающие членовредительство (отрубание конечностей
ворам, побивание камнями до смерти прелюбодеев и т.п.) нормы за
преступления против нравственности (араб. худуд) в регионе
практически не применялись, будучи заменены штрафами по
5
Фонд перспективных исследований «Бастион»
традиционному праву (адату), а после включения региона в состав
России исправительными работами по российскому законодательству.
Во второй трети ХХ в. фикх утрачивает роль правового регулятора
в мусульманском обществе вследствие советских антирелигиозных
гонений и ускоренной секуляризации города и деревни. С одной стороны
из-за уничтожения системы развитого исламского образования в
регионе произошла эрозия правовых знаний в области фикха, заметная
ныне, как у традиционалистов, так и у их противников из лагеря
ваххабитов. С 1930-х до начала 1990-х годов в регионе не было
легальных медресе, в которых традиционно обучали мусульманскому
праву. С другой стороны, в области семейного, наследного и
поземельного права фикх уступил место российскому законодательству
и потребность в его использовании во многом отпала. В этом можно
видеть одно из последствий необратимой эрозии знаний в области
мусульманского права в регионе. К тому же, во второй половине ХХ в.
северокавказское общество было сильно секуляризировано и
русифицировано.
Сегодня на Северном Кавказе отдельные брачно-семейные,
уголовные и бытовые нормы шариата практикуются, но уже не являются
юридически обязательными для мусульман. Прибегающие к ним
верующие на деле выбирают наиболее удобный им способ
урегулирования
в
российских
народных
судах
и
иных
правоохранительных учреждениях, шариатском суде или через
авторитетных местных медиаторов. Падение роли фикха было общей
тенденцией на российском и зарубежном мусульманском Востоке с
конца XIX в. Столь же общее явление представляют попытки ввести в
уголовное право нормы шариата (прежде всего худуд), начиная с
последней четверти ХХ в.4 За последние полстолетия в Пакистане,
Судане, на Филиппинах и в других мусульманских странах приняты
шариатские уголовные кодексы и введены шариатские суды. На
российском Северном Кавказе попытки законодательно заменить
российское государственное и уголовное право шариатом отмечены с
начала 1990-х годов. Однако изо всех этих законодательных инициатив
ничего не вышло. Важным фактором, препятствовавшим возврату
шариата в область публичного права, оказался дефицит знаний о фикхе у
практикующих кади, а также отсутствие потребности в шариатском праве
у большинства мусульман региона.
Из правовых традиций, сосуществующих и соперничающих с
шариатом, особую роль для мусульман региона продолжает играть
традиционное (обычное) право или адат (от араб. «обычай»). У
мусульман Кавказа, как и в других регионах исламского мира, под
4
Peters R. The Islamization of Criminal Law: A Comparative Analysis // Die Welt des Islams. 1994.
Vol. 34.
6
Фонд перспективных исследований «Бастион»
традиционным правом или адатом понимается комплекс местных
юридических и бытовых норм, институтов и правил поведения, не
отраженных в шариате или противоречащих ему. Употребляется этот
термин в трех основных значениях: обычное право; суд по обычному
праву; неправовой обычай. Адат традиционно включает в себя как
правовой, так и неправовой обычай. В этом его сходство с
мусульманским правом. Адатные нормы могли дополнять шариат, не
соответствовать и даже противоречить ему, но сложились они под
сильным влиянием фикха в ходе затяжной исламизации региона с VII–
VIII по XVIII–XIX вв., в результате чего в обычном и мусульманском
праве имеется целый ряд отраслей и норм, называющихся одинаково,
но совершенно по-разному понимаемых и регулируемых (например,
признаваемого по шариату и адату кровомщения, араб. кисас).
Следует
отметить
базовые
различия
традиционного
и
мусульманского права друг от друга и от европейской (в основе своей
римской) правовой традиции. Прежде всего, кавказские версии фикха
относятся к универсальной исламской юриспруденции, адат же имеет
сугубо локальную природу. За пределами «своего» общества обычное
право теряет юридическую силу. До присоединения Кавказа к России,
под угрозой высоких штрафов горцам запрещалось обращаться в суд по
адату любого другого общества вне зависимости от того, принадлежали
ли его граждане к мусульманам или нет. Несмотря на существенные
различия в юридической практике мусульман Северо-Восточного и
Северо-Западного Кавказа, можно выделить ряд общих черт адата в
регионе. До русского завоевания его основным источником был
прецедент. Адат опирался на решения третейского судьи, сельского
суда или схода, третейские соглашения (араб. иттифак, маслахат,
кабард. кхезж).
Северокавказский адат имеет и некоторые другие отличительные
особенности, касающиеся вещного и обязательственного права. Он
различает реальные и консенсуальные договоры. Последние включают
в себя гражданско-правовые соглашения (араб. иттифак), для
заключения которых достаточно согласия сторон. Консенсуальный
договор входит в силу с момента подписания его. Такие соглашенияиттифак нередко служили источником прецедентного традиционного
права и основой для составления адатных кодексов до установления
над регионом власти Российской империи. Общий характер договорных
отношений,
согласно
адату,
обусловлен
природой
вещи,
идентификацией договаривающихся сторон и их статусом. Некоторые
вещи (такие, как святилища и предметы культа) не могут быть
предметом договора.
Договорные отношения строятся по принципу представительства и
принадлежности к общественным стратам знати, свободных, зависимых
7
Фонд перспективных исследований «Бастион»
и рабов, а также в зависимости от гендерного деления на полноправных
мужчин и ущемленных в некоторых правах по адату женщин. Не
проводится различий между натуральными, гражданскими, договорными
и внедоговорными обязательствами. В отличие от российского права
адат не знает гражданско-правовой ответственности. Неисполнение
обязательств влечет за собой штрафные санкции, носящие больше
общественный (моральный), чем экономический характер. В
традиционном праве весьма условно проводится различие между
общественной взаимопомощью и юридической солидарностью. Вместе с
тем, четко различаются реальные и личные гарантии исполнения
обязательств. В частности, приданое (калым), передаваемое родом
жениха роду невесты, адат рассматривает как гарантию прочности
супружеского, родового, племенного союза.
По форме суд по традиционному праву прост, в нем нет ни
обвинителей, ни защитников. Кроме дел об оскорблениях женщин иски
разбираются гласно. Процесс носит обвинительный характер.
Отличительной особенностью судопроизводства по традиционному или
обычному
праву
на
Северном
Кавказе
является
фигура
консенсуального (общего) судьи, который, не принимая прямого
участия в судебном процессе, дает решающую оценку обоснованности
вынесенного решения. Окончательным считался приговор, оглашенный
«общим» судьей, с которым соглашалось большинство или не менее
половины судей. Судоговорение проходит на родном языке, но
традиционно адатные постановления записывались на СевероВосточном Кавказе на арабском, реже – тюркских языках. Наиболее
важные из них могли быть выбиты на стенах общественных зданий.
Чтобы придать документу юридическую силу, в его заключительной
части часто приводились имена свидетелей, аяты Корана, реже
участники сделки ставили свои печати и подписи. На Северо-Западном
Кавказе до позднего средневековья приговоры судов по обычному праву
обычно сохранялись изустно. С конца XIX в. языком традиционного
права здесь стал русский.
Обычное право исходит из представления о коллективном
характере преступления. Субъектом права по адату выступает не
отдельный человек, а общественная группа: клан (нахско-даг.яз. тухум,
чеченск. тейп), селение или союз селений, реже – ханство или другое
политическое образование. По обычному праву, любое правонарушение
наносит ущерб всему местному обществу. Поэтому род ответчика
обязан возмещать убытки, причиненные клану ответчика. В некоторых
районах вместе с убийцей-кровником (тюрк. канлы) изгоняли и его
семью. Существовал обычай очищения подозреваемого в преступлении
совместной присягой его наиболее достойных родственников или
односельчан, причем присягавшие обязались в случае обнаружения
8
Фонд перспективных исследований «Бастион»
лжесвидетельства развестись со своей женой. В зависимости от
серьезности дела присягу приносили от двух до нескольких десятков
человек.
Наказание по адату основывается на системе композиций –
возмещении физического или имущественного ущерба штрафами
натурой или деньгами. Здесь преобладает не формальный (как в
российском), а материальный подход к правонарушению как таковому.
Размер штрафа зависел от пола, возраста и общественного положения.
До установления власти Российской империи наивысшими были пени за
ущерб, нанесенный взрослым мужчинам из высших местных сословий –
князей (кабард. пши) и военной знати (кабард. тлекотлеш) в Кабарде,
ханов и беков в Дагестане, свободных общинников (тюрк. узденей) в
горных и предгорных районах региона. Виновные в тяжелых
правонарушениях, задевавших честь местного общества, кроме пени
потерпевшему платили еще и штраф в пользу сельской мечети или
местного правителя. Убийство по адату каралось кровомщением и
выплатой «цены крови» (из араб. дият). Разрешалось убивать и
расхищать имущество у отце- и матереубийц, воров и прелюбодеев,
застигнутых на месте преступления, а также у лиц, изгнанных из
местного общества и объявленных вне закона.
Неразвитость в северокавказском обществе до российского
завоевания полицейского аппарата и частые междоусобицы
предопределили большую роль, которую традиционное право отводит
превентивному насилию. Одним из его видов была кровная месть,
которая признается как правомочная и правоохранительная практика
также и в мусульманском праве, но касается там не столько
общественных и родственных групп (как в адате), сколько индивидов.
Месть считается в принципе контролируемой и не должна, согласно
адату, порождать избыток насилия и тем более превращаться в вечный
конфликт. Традиционное право предполагает замену расправы
штрафом, ограничивает круг мстителей и допускает месть только за
некоторые – наиболее общественно опасные деяния, такие как отце- и
матереубийство и проч. Для прекращения кровомщения адат
предусматривал выселение рода ответчиков, подлежащих кровной
мести, в отдаленные от их кровников местности. Эта норма была
сохранена при борьбе с кровной местью на дореволюционном и
советском Северном Кавказе. До середины XIX в. был широко
распространен и другой вид превентивного насилия по традиционному
праву. Обычай баранта или ишкиль предусматривал захват имущества
односельчан или родственников должника в обеспечение задержанного
долга или урегулирования исков по случаям воровства.
Неправовые обычаи кавказских мусульман касались в основном
правил поведения в семье, обрядов, одежды и блюд народной кухни
9
Фонд перспективных исследований «Бастион»
горцев. Они обнаруживают меньше сходства. Тут, как и в правовой
области, выделяются две территориальных разновидности адата на
Северном Кавказе – северо-восточная и северо-западная. Многие
доисламские бытовые нормы адата –почитание стариков, сегрегация
полов, клановая и аульная эндогамия, обрезание – мирно уживались с
шариатом после перехода горцев в ислам. Обычаи, расходившиеся с
предписаниями шариата, вызывали критику со стороны мусульманских
улемов (ученых) и правоведов. Однако, поскольку процесс исламизации
растянулся на Кавказе более, чем на тысячу лет, изживание
доисламского бытового адата шло крайне медленно. Еще в первой
трети XIX в. в Северо-Западном Дагестане и Чечне имаму Шамилю
приходилось вводить шаровары в женскую нижнюю одежду, запрещать
употребление порицаемых шариатом мясных блюд и алкогольных
напитков (буза), игру на музыкальных инструментах. Подобные
нарушения бытовых правил мусульманского права вплоть до начала ХХ
в. встречались в адатах мусульман Северо-Западного Кавказа.
В первой половине XIX в. российские военные начали записывать
нормы неправового и правового адата со слов его знатоков. В 1825 г. по
приказу Главнокомандующего Кавказским корпусом генерала А.П.
Ермолова капитан Якуб Шарданов изложил нормы адата в Кабарде. В
1843 г. по распоряжению начальника Левого фланга Кавказской линии
генерала Р.К. Фрейтага был подготовлен сборник адатов Чечни и Малой
Кабарды. В 1845 г. старшина Черноморского казачьего войска А.А.
Кучеров записал адаты на территории современной Адыгеи. В 1865 и
1866 гг. подобная работа была произведена в горных округах
Дагестанской области. В ее осуществлении большую роль сыграл
будущий генерал-губернатор Дагестана А.В. Комаров. Со второй
половины XIX в. началось этнографическое изучение традиционного
права у народов Северного Кавказа. Основная масса полевых
материалов была собрана в ХХ в. Причем в советское время упор был
перенесен на неправовой адат. В созданные таким образом сводные
описания обычного права на российском Кавказе вкрались серьезные
ошибки. Главные из них – это ложное утверждение о бесписьменности
кавказского адата, игнорирование его локальных различий, подмена
местных юридических понятий российскими, смешение принципов и
институтов традиционного и мусульманского права в регионе. В
этнографических описаниях плохо отражены правовая и судебнопроцессуальная сферы применения традиционного права.
Исторически развитие правового плюрализма у мусульман региона
происходило путем рецепции общих норм шариата в местные адаты и
обратного влияния процессуальных и правовых норм адата на фикх (в
частности, отказ от норм худуд в Дагестане и Чечне) и государственное
нормативное поле. На сельских сходах принимали постановления о
10
Фонд перспективных исследований «Бастион»
переходе к мусульманскому праву при разборе определенных категорий
судебных дел. Пик этого процесса в Восточном Закавказье и Южном
Дагестане пришелся на X–XII вв. В центральном Дагестане исламизация
обычного права была в основном завершена к XV–XVI вв. На северозападе Дагестана и в Чечено-Ингушетии это произошло гораздо позже, в
течение XVIII в., а в Кабарде, Адыгее и Абхазии только в самом конце
XVIII – первой трети XIX в. Ко времени присоединения Северного
Кавказа к России сферы применения обычного и мусульманского права
были относительно разграничены. Первый обычно использовался при
решении уголовных дел и поземельных тяжб по поводу общинных
владений (араб. харим). В ведение шариата перешло гражданскосемейное и отчасти поземельное право (частносемейная и мечетная
собственность – мульк и вакф). При этом мусульмане-шииты
Восточного Кавказа следовали предписаниям джафаритского мазхаба,
сунниты на Северо-Восточном Кавказе с XII–XV вв. – шафиитского, а
на Северо-Западном Кавказе и среди ногайцев – ханафитского толка
фикха.
Одни и те же суды (махаким, тюре, кхел, хасэ) рассматривали
судебные иски и по традиционному (обычному), и по мусульманскому
праву. В руках местной мусульманской элиты (князей-пши, ханов и
беков, реже – кади) была сосредоточена судебная, законодательная и
исполнительная власть. Более того, при разборе уголовных,
поземельных и семейных дел нормы адата порой смешивались с
предписаниями шариата. Ахмад Йеменский, Мухаммад из Кудутля и
прочие известные северокавказские правоведы XV–XVIII вв. пытались
запретить противоречащие шариату домусульманские обычаи –
ишкиль, трехдневный грабеж имущества кровника, право родственников
убитого выбрать себе кровника, если личность убийцы установить не
удалось (джигка). Однако несмотря на все усилия полностью искоренить
их долго не удавалось. Время от времени сельские кади вынуждены
были разрешать применение ишкиля по отношению к «чужим»
обществам.
Бытование мусульманского и традиционного права документально
засвидетельствовано у всех без исключения народов Северного
Кавказа, традиционно исповедующих ислам с позднего средневековья
до начала XXI в.: в горном и равнинном Дагестане, на территории
современного Ставрополья, Чечни и Ингушетии, Кабардино-Балкарии,
Карачаево-Черкесии, Адыгеи и Краснодарского края. В зависимости от
изменения территорий проживания местных мусульманских народов
менялся и ареал распространения традиционного и мусульманского
права. На формирование правовых традиций региона оказали влияние
массовые переселения XVIII–ХХ вв. и полтора-два столетия социально-
11
Фонд перспективных исследований «Бастион»
экономических,
административных,
судебных
и
культурных
преобразований.
Разобраться в перипетиях современной правовой ситуации в
регионе наряду с историей права помогает опыт, накопленный за
последнее время юридической антропологией или этнографией права.
Для этого стоит обратиться к литературе о правовом плюрализме
(англ. legal pluralism, франц. pluralité juridique), понятии, которое еще на
рубеже 1960–1970-х годов было сформулировано западными
этнографами и историками права, пытавшимися осмыслить свои
наблюдения о том, что в бывших колониях кроме государственного было
и остается множество (plurality) негосударственных систем права.5 С
проведением в 1980–90-е годы все новых и новых полевых
исследований правовой плюрализм был обнаружен в регионах не только
с колониальным прошлым, но и в развитых индустриальных странах
Запада. Это явление засвидетельствовано и описано также в странах и
регионах, принадлежавших в ХХ в. к социалистическому блоку, в
частности на Балканах. Чаще всего цитируется определение, которое в
1988 г. дала Салли Э. Мери, согласно которому под правовым
плюрализмом понимается «ситуация, при которой две или более
правовые системы сосуществуют в одном и том же социальном поле».6
В основе этого определения лежит понятие «полуавтономного
социального поля» (semi-autonomous social field), разработанное
Салли Ф. Мур и принятое большинством сторонников правового
плюрализма. Под последним понимается ячейка общества, которое
«может создавать свои внутренние законы, обычаи и символы, но в то
же время... подчиняется законам, решениям и иным факторам
окружающего его внешнего мира. Полуавтономное социальное поле
обладает способностью к правотворчеству и средствами для
претворения в жизнь созданных им правовых норм; в то же время оно
действует в более широком социальном пространстве, которое может
влиять и проникать в него, либо по желанию лиц, принадлежащих к
социальному полю, либо по своей собственной инициативе».7
Для Северного Кавказа начала XXI в. характерна слабая форма
правового плюрализма (по определению этнографа Дж. Гриффитса8),
при которой в российском светском правовом поле сосуществует и
соперничает несколько местных и привнесенных извне правовых
традиций, связанных с настоящим, а также советским, российским
имперским и даже дороссийским прошлым. При этом доминирующим
5
Le pluralisme juridique / Ed. par J. Gillissen. Brussel, 1971.
Merry S.E. Legal Pluralism // Law and Society Review, 1988: Vol. 22. No. 5. P: 870.
7
Moore S.F. Law and Social Change in the Semi-autonomous Social Field as an Appropriate subject
of Study // Law and Society Review, 1973. No. 7. Р. 720.
8
Griffits J. What is Legal Pluralism? // Journal of Legal Pluralism, 1986. No 24. Р. 1; Griffits J. Recent
Anthropology of Law in the Netherlands and its Historical Background // Anthropology of Law in the
Netherlands. Ed. by K. von Benda-Beckmann and F. Strijbosch. Foris, 1986. Р. 5.
6
12
Фонд перспективных исследований «Бастион»
среди них остается российское законодательство. Наряду с
мусульманской составляющей не меньшее значение имеют нормы,
носителями которых являются русское население региона, выходцы из
разных групп казачества, бывших кочевников (ногайцы, калмыкибуддисты), мигранты и вынужденные переселенцы из зон вооруженных
конфликтов в Закавказье.
2. Экспертные оценки правового плюрализма и
необходимость их корректировки
В экспертных оценках нередко встречается утверждение, что
российское право противостоит на Северном Кавказе традиционному и
мусульманскому или даже вытеснено ими в регионе. Вместе с тем,
некоторые эксперты из числа этнографов, политологов и журналистов
полагают, что для стабилизации ситуации, следует опереться на
традиции адата и шариата, в частности медиаторство для
урегулирования
кровной
мести,
межобщинных
и
этнических
9
конфликтов. Высказывались необоснованные предположения, что
мусульманский
обычай
более
соответствует
низкому,
«предфеодальному» уровню развития и «клановой» специфике
местного общества, чем светское российское законодательство, и
потому шариату следует оказывать всемерную поддержку. 10 В
определенной степени надежды на шариат Северного Кавказа и страхи
перед ним связаны с провалом планов «умиротворения» региона
силовыми методами в период вооруженных конфликтов в Чечне. С
другой стороны, шариат стал с конца 1990-х годов мобилизационным
ресурсом активизировавшейся в регионе исламистской оппозиции в
пропаганде войны за веру, вооруженного джихада против России.
Большинству вышеуказанных оценок и прогнозов не хватает
аргументированности и знания фактуры на местах. К тому же, их авторы
нередко воспроизводят анахроничные оценки традиционного и
мусульманского права, предложенные в разных колониальных империях
XIX – начала ХХ в. Наиболее серьезной и частой ошибкой экспертов,
оценивающих потенциал адата и шариата на современном Северном
Кавказе, является представление об адате и шариате как о неизменных
застывших правовых системах, вынесенных за рамки истории. О них
См., например: Арутюнов С.А. Партия и правительство будут недовольны // Итоги, 2000. №
10;
Расулов
Я.
Зеркало
кавказской
судьбы
//
Черновик.
10.09.2012,
http://www.chernovik.net/print.php?new=3907 и др. Критический разбор этой дискуссии см.: Бобровников
В.О. Мусульмане Северного Кавказа… С. 262–272.
10
Арутюнов С.А. Шариату на Северном Кавказе нужно создать легальную правовую нишу //
Итоги, 1999. № 3 (http://www.chechen.org/shariat/280-shariatu-na-severnom-kavkaze-neobkhodimosozdat.html); Э. Лимонов призывает к установлению шариата на Северном Кавказе //
http://www.islamnews.ru/news-18351.html, 23.04.2009.
9
13
Фонд перспективных исследований «Бастион»
привыкли судить по описаниям эпохи российского завоевания региона
XVIII – второй трети XIX в.11 При этом политико-правовые оценки
традиционного и мусульманского права, сделанные в Российской
империи XIX – начала ХХ в. некритически переписываются и
переносятся в настоящее или выносятся за рамки истории.
Не говоря про историческую и правовую путаницу в этих работах,
смешивание в них норм шариата с адатом, игнорирование нормативных
актов на арабском и других восточных языках, экспертные оценки,
сделанные на столь ущербных дореволюционных (и даже советских, но
давно устаревших) материалах и основанные на не выдерживающих
критики методологических установках, не могут серьезно приниматься
во внимание. Ведь за полтора столетия имперского и советского
владычества сильно изменились не только сами нормы обеих правовых
традиций, но и использовавшее их общество. Судя по источникам и
имеющемуся у авторов почти двадцатилетнему опыту полевой работы в
регионе, правовая ситуация здесь намного сложнее и динамичнее, чем
ее можно представить себе по имеющимся экспертным оценкам.
При экспертной оценке существующей ситуации и выработке
рекомендаций в области практик мусульманского и традиционного права
в масштабах региона неизбежно возникает одна серьезная проблема.
Дело в том, что ни в текущих архивах, ни у государственных органов, ни
у академических исследователей этой проблематики не имеется
репрезентативных данных по данной тематике по всему Северному
Кавказа. Особенно плохо и фрагментарно изучена деятельность
судебных и иных институтов шариата и адата на уровне сельских
мусульманских общин (от араб. джамаатов) и районов. Данные,
собранные учеными в 1990-е годы, нередко сильно устарели в силу
быстро меняющейся обстановки.
Эти обстоятельства заставили нас при составлении настоящей
работы в значительной мере опираться на материалы собственных
полевых и архивных исследований последних двух десятилетий, с 1992
по 2012 г.12 Некоторые из них были опубликованы, другие пока еще
Например, по этнографическим очеркам конца XIX – начала ХХ в., сборникам нормативных
актов Н. Торнау и Ф.И. Леонтовича: Торнау Н. Изложение начал мусульманского законоведения. СПб.
1850 (переиздано: М., 1990); Леонтович Ф.И. Адаты кавказских горцев. Вып. I–II. Одесса, 1882
(переиздано: Нальчик, 2002). Критику этой характерной методологической ошибки см. в нашей
работе: Bobrovnikov V. From Collective Farm to Islamic Museum? Deconstructing the Narrative of
Highlander Traditions in Dagestan // Exploring the Edge of Empire: Socialist Era Anthropology in the
Caucasus and Central Asia / Ed. by F. Mühlfried, S. Sokolovsky. Berlin, 2011. P. 106.
12
Это следующие международные индивидуальные и коллективные проекты: Bobrovnikov V.
Muslim Land Tenure and Social Transformation in a Dagestani Collective Farm (Wenner-Gren Foundation
for Anthropological Research, 1994–1996); Customary law Transformation in Collective Farms of the
Caucasus (руководитель проекта В.О. Бобровников, Open Society Institute, 1996–1998); Education in the
Soviet Union and the Commonwealth of Independent States (Volkswagen Stiftung, 2002–2004);
Methodology of History (Central European University, 2007–2009); Politicization of Islam in the Rural
Communities of the Former USSR: An Interregional Comparative Study, 1950s–2000s (Volkswagen Stiftung,
2009–2012).
11
14
Фонд перспективных исследований «Бастион»
остаются в рукописи. Ряд из них был посвящен непосредственно
трансформации традиционного и мусульманского права в постсоветских
условиях, в то время как другие касались других аспектов
жизнедеятельности мусульманских общин и сообществ региона в
области исламского образования, культов святых и суфизма, режимов
землепользования, властных структур, социальных сетей и сельскогородских миграций13. Тем самым в ряде случаев нам приходилось
восстанавливать общерегиональную картину по часто фрагментарным и
косвенным данным, но имеющим характер первоисточников. Однако в
условиях отсутствия специальных исследований по региону и в
особенности его северо-западной части, как в форме опубликованных
трудов, так и на стадии проектов, этот метод оказался наиболее
оправданным.
3. Постановка проблемы и аналитических задач
Можно ли говорить о сохранении традиционного (обычного) и
мусульманского права как самостоятельных правовых систем на
13
Кроме изданий, перечисленных в примеч. 1, следует упомянуть: Бобровников В.О. Колхозная
метаморфоза адата у дагестанских горцев // Homo juridicus. М., 1997; его же. Суд по адату в
дореволюционном Дагестане (1860–1917) // Этнографическое обозрение, 1999, № 2; его же.
Государство и адат в советском Дагестане // Человек и право. М., 1999; его же. Теория и практика
правового плюрализма для Северного Кавказа XIX–XX вв. // Юридическая антропология: закон и
жизнь. М., 2000; его же. Шариатские суды и правовой плюрализм в советском Дагестане //
Этнографическое обозрение, 2001, № 3; его же. Арабские источники из Дагестана о судах
мусульманских общин // Арабские страны Западной Азии и Северной Африки. Вып. 5. М., 2002; его
же. Обычай как юридическая фикция: «традиционный ислам» в современном дагестанском
законодательстве // Исторические записки. Вып. 8. М., 2005; его же. Адат // Большая Российская
Энциклопедия. Т. 1. М., 2005; его же. Махкама шар‘ийа // Ислам на территории бывшей Российской
империи: энциклопедический словарь / Под ред. С.М. Прозорова. Т. I. М., 2006; его же. Преступность
и власть в этнополитическом контексте российского фронтира // Этнокультурное взаимодействие в
Евразии. Кн. 2. М., 2006; его же. Судьбы вакфа на Восточном Кавказе // Ислам в современном мире.
№. 3–4. Вып. 5–6. Нижний Новгород, 2006; его же. The “Islamic Revival” in Daghestan Twenty Years
Later // Central Asia and the Caucasus. 2007, no. 2; его же. Muslim Custom versus Socialist Law:
Discourse on Shari‘a Courts in Postrevolutionary Daghestan: // Islam and Sufism in Daghestan. Helsinki,
2009; его же. Изобретение исламских традиций в дагестанском колхозе // Дагестан и мусульманский
Восток. М., 2010; его же. Создание мусульманского духовенства в России (кавказско-поволжские
параллели) // Pax islamica. 2011, № 2; его же. Шариат и адат в российском нормативном пространстве
// Государственная служба. 2011, № 5; его же. Что вышло из проектов создания в России инородцев?
// «Понятия о России». К исторической семантике имперского периода. Т. II. М., 2012; Бобровников
В.О., Ярлыкапов А.А и др. Северный Кавказ: народы, культуры, религии. М., 2001; Бобровников В.О.,
Ярлыкапов А.А. Соционормативная культура Северного Кавказа // Что нужно знать о Северном
Кавказе? М., 2006; Ярлыкапов А.А. Проблема ваххабизма на Северном Кавказе / Исследования по
прикладной и неотложной этнологии. № 134. М.,2000; его же. Мусульмане Адыгеи: опыт
этнографического исследования // Религиоведение. №1. 2005; его же. Новое исламское движение на
Северном Кавказе: взгляд этнографа // Расы и народы. Вып. 31. М., 2006; его же. «Народный ислам»
и мусульманская молодежь Центрального и Северо-Западного Кавказа // Этнографическое
обозрение. 2006. №2; его же. Separatism and Islamic Extremism in the Ethnic Republics of the North
Caucasus // Russian Analytical Digest. №22, 2007; его же. Ислам у степных ногайцев. М., 2008.
15
Фонд перспективных исследований «Бастион»
современном Северном Кавказе? В чем состоят их судебные практики и
процессуальные особенности? Или сегодня мы имеем дело с
разрозненными нормами адата и шариата, причем в разных локальных
вариациях на востоке и западе, в горах и на равнине, у различных
народов региона? Как они вписываются в светское российское
государственное поле? Как российское государство и законодательство
понимает традиционное и мусульманское право, взаимодействует с
ними и влияет на их практики в разных республиках и историкокультурных зонах региона? Что можно сказать о «географии»
распространения институтов традиционного и мусульманского права на
Северном Кавказе? Как она меняется? Чем использование в российских
судах правовых и процессуальных норм адата и шариата чревато для
российского
государства
на
федеральном,
региональном
и
республиканском уровнях? Каковы основные тенденции и политические
риски рецепции традиционного и мусульманского права в российское
законодательство? Что говорит об этом опыт государственного
регулирования и использования кавказского адата и шариата в царской
и советской России, а также в постсоветской Российской Федерации
1990-х и 2000-х годов?
Ответы на эти вопросы, которые будут детально разобраны в
настоящей работе, должны помочь выработке общих и ряда конкретных
рекомендаций в области правовой политики на Северном Кавказе.
4. Опыт институционализации адата и шариата на
российском и советском Кавказе
У российского государства на Северном Кавказе имеется почти
двухвековый опыт использования в судебных учреждениях региона норм
мусульманского и обычного или традиционного права. После вхождения
региона в состав Российской империи традиционное и мусульманское
право, практикуемое народами региона, частью общероссийской
государственно-правовой системы, хотя и сохраняют значительную
автономию до конца первой трети ХХ в. Сначала Российская империя, а
затем
Советский
Союз
неоднократно
декларировали
право
мусульманских народов региона судиться и жить по адату и шариату. С
этой целью для них на местном (сельском и районном или окружном)
уровнях создавались специальные суды, работавшие под жестким
контролем российской администрации.
Названия, формы, полномочия и функции судебных институтов по
мусульманскому и традиционному праву не раз серьезно менялись.
Перемены в судебной и административной организации региона в
16
Фонд перспективных исследований «Бастион»
значительной мере зависели от задач общероссийской внутренней
политики, а также перемен в общественном и политическом устройстве
России. Кавказский край послужил неплохим полигоном для
общероссийских судебно-административных реформ, начиная с
последней трети XIX в. Эти преобразования определили ход развития
местного общества и его положение в составе российского государства
более чем на полтора века.
4.1 Адатно-шариатские суды в системах военно-народного и
военного управления XIX – начала ХХ в.
Исторической особенностью Северного Кавказа было то, что после
установления здесь российской власти коренное население региона
было надолго изъято из-под действия большинства общероссийских
законов. В Российской империи за ними закрепилось понятие
«туземцы» или «инородцы». Правовая категория инородцев
охватывала еще не полностью инкорпорированное в российское
государство население пограничных окраин и «глубинки» внутренней
России не только на Северном Кавказе, но и в Предкавказье, ВолгоУральском регионе, Средней Азии, Сибири и на Дальнем Востоке. До
1820-х годов у этих временных восточных поданных России не было
единого правового статуса и названия. В XVII – начале XIX в. их
называли «ясачными (или ясашными) людьми либо народами», с XVIII в.
«инородцами» или «иноверцами», а чаще всего по той земле или
племени, к которому их относили имперские чиновники (кабардинцы,
ногайцы, лезгинцы или лезгины в смысле дагестанских горцев и проч.).14
М.М.
Сперанский
(и
готовивший
черновик
инородческого
законодательства Г.С. Батеньков), предложившие для них обобщающее
понятие «инородцы», похоже, взяли его из единичных указов
петровского и екатерининского времени.
Инородческое управление по Сперанскому означало разные
формы косвенного управления руками местных элит с использованием
местных систем традиционного и религиозного (на Северном Кавказе –
мусульманского) права под контролем российских военных, в число
которых на протяжении XVIII–XIX в. частично инкорпорировались и
инородческие элиты. Система инородческого управления сложилась в
Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ). Собрание I. Т. 1. № Х.161, XVI.43,
XVIII.45; T. II. № 1163; T. III. № 1526, 1542. О покорении неясачных иноземцев и обложении их ясаком.
Ст. 9, 21–23; Т. IV. № 1800, 1822. О нечинении ясачным обид и защищении их от нападений
иноземцев. Ст. 5, 6, 10, 11, 16, 19, 20, 50, 61; Т. V. № 3410; Т. VII. № 4793, 5075, 4983, 5007; Т. VIII. №
5481; Т. IX. № 6581. §. 20, № 6407; Т. XII. № 9210; Т. XV. № 11191; Т. XIX. № 13944; Т. XXVII. № 20771,
§. 8, 9.
14
17
Фонд перспективных исследований «Бастион»
конце александровского и начале николаевского царствования. Но на
практике оно было введено в действие на российском Кавказе в другую
эпоху – вскоре после «Великих реформ» 1860-х годов. Именно к этому
времени было завершено «умиротворение» Кавказского края. Наверное,
по причине того, что завоевания и создание режимов косвенного
управления для «инородцев» так затянулось, при реализации
инородческого проекта на восточных окраинах сменился сам язык
инородческой политики. Попытки организовать и реорганизовать
управление на завоеванных территориях Кавказа и Средней Азии
диктовались совершенно другой логикой, нежели Устав Сперанского.
Эта логика основывалась на понятии единой гражданственности для
всех подданных империи, унификации прав и обязанностей, системы
управления, налогообложения и т.д.
По мысли российской администрации, реформы правовой
организации на окраинах имели целью подготовить переход аборигенов
к полному принятию российского гражданства и распространения на
окраины законодательства империи. В этом отношении больше всего
аналогий можно обнаружить в законопроектах, связанных с
осуществлением в России в царствование Александра II знаменитой
крестьянской
реформы.
Видение
имперскими
законодателями
российских «инородцев» напоминает их восприятие крестьян,
освобожденных от крепостной зависимости в 1861 г. Недаром, структура
и даже названия управления крестьянами и «туземцами» поразительно
сходны. Для обеих категорий населения империи создавались сходные
уровни местной власти: родовая или сельская община и волость. Сам
принцип их построения свидетельствует о едином подходе к
организации местной власти на окраинах Российской империи и в
русской
деревне.
Определенные
параллели
обнаруживают
пореформенные народные суды и судебные учреждения в русской
деревне. И те, и другие учитывали местный правовой обычай. Действие
общероссийского законодательства было здесь ограничено. По
Уложению о наказаниях 1845 г. инородцы были временно изъяты из-под
действия общих уголовных законов (ст. 168) «по состоянию их нравов и
образу жизни». На основании ст. 102 Общего положения о крестьянах,
волостные суды, а также волостные и сельские старосты при
определении наказаний учитывали действие обычаев и в области
уголовной юрисдикции этих судов. Реформы 1860–1880-х годов
предусматривали меры по повышению гражданского правосознания, как
крестьян, так и «инородцев».
Наряду с общими принципами инородческого законодательства
дореволюционные
российские
власти
опирались
на
опыт
преобразований институтов традиционного и мусульманского права,
проведенных в 1837–1847 гг. в имамате Шамиля. На подвластных ему
18
Фонд перспективных исследований «Бастион»
территориях современного Нагорного Дагестана, Чечни, Кабарды и
Адыгеи была создана единая трехступенчатая иерархия судов
(махкама), решавших дела по шариату и адату. Над сельскими кади
были поставлены муфтии наибств – основных административных
единиц имамата. Высшей судебной властью обладал сам имам,
принимавший апелляции на решения местных судов. Изданные
Шамилем религиозно-правовые заключения (араб. фетвы) и
постановления собиравшихся при нем советов местных правоведов и
богословов, известные как Низам Шамиля, последовательно проводили
линию на искоренение противоречащих шариату уголовных и
гражданско-семейных норм адата, установление равенства всех
мусульман перед законом, развитие понятия об индивидуальной
ответственности за совершение преступления. При Шамиле
продолжалось принятие новых правовых норм традиционного права на
основе прецедентов судебных решений и консенсуальных соглашений
представителей сельских общин (иттифак). После разгрома имамата в
1859 г. российские власти провели на Кавказе новые судебно-правовые
реформы.
Начиная со второй половины 1850-х годов (в завершающий период
Кавказской войны 1817–1864 гг.) для «мирных горцев» региона
создавалась новая администрация, получившая название военнонародного управления. Ее сущность неплохо сформулировал
наместник
Кавказский
(1905–1915)
генерал-адъютант
граф
И.И. Воронцов-Дашков:
«Система
военно-народного
управления,
созданная на Кавказе в период борьбы русских войск с местными
горцами, основана на сосредоточении административной власти в руках
отдельных офицеров, под высшим руководством главнокомандующего
Кавказской армией, и на предоставлении населению во внутренних
делах ведаться по своим адатам».15
Новая система власти апеллировала к народу (под которым
понимались в основном горцы), ища опору реформ в народных обычаях
и общине. Создателем военно-народного управления был наместник
Кавказский (1856–1862) князь А.И. Барятинский. Окончательное
воплощение в жизнь его планов (с существенными коррективами)
произошло в правление великого князя Михаила Николаевича (1862–
1881). Опыт борьбы с мусульманским повстанчеством привел
Барятинского к мысли развивать на Северном Кавказе адат в ущерб
шариату, в котором он видел опасность антироссийских исламских
движений (мюридизма). Другой опорой имперского строительства на
Кавказе он собирался сделать сельскую общину (сельское общество),
Воронцов-Дашков И.И. Всеподданнейшая записка по управлению Кавказским краем. СПб.,
1907. С. 4.
15
19
Фонд перспективных исследований «Бастион»
о стабилизирующем влиянии которой много писалось в науке того
времени.16
Проект военно-народного управления был разработан Главным
штабом Кавказской армии. Для координации действий военных властей
в этом направлении в апреле 1858 г. при Главном штабе Кавказской
армии было создано Отделение по управлению горскими народами, не
вошедшими в состав гражданского управления, преобразованное после
окончания войны, в мае 1865 г., в Кавказское горское управление. Оно
состояло из четырех небольших отделений и, как и все кавказское
начальство, располагалось в Тифлисе. Это учреждение стало головным
институтом кавказского военно-народного управления. По своим
функциям оно напоминало специальную канцелярию при наместнике.
Начальник отделения подчинялся непосредственно наместнику, но был
лишен всякого самостоятельного значения и лишь передавал его
приказы на места. В обязанности начальника отделения входил разбор
споров по военно-народному управлению и ревизия его военных
начальников на местах.
Первым законодательным актом, в котором основы военнонародного управления были изложены наряду с общей программой
реформ, стало принятое 1 апреля 1858 г. «Положение о Кавказской
армии», которое включало в себя отдельную часть «По управлению
горскими народами, не вошедшими в состав гражданского управления».
Основные принципы и порядок управления горцами по новой системе
определяла инструкция для окружных начальников Левого крыла
Кавказской линии, утвержденная Барятинским 23 марта 1860 г.
Согласно § 28 «Положения», горцам-мусульманам было даровано
право управляться «по адату и шариату и по особым правилам,
постепенно составляемым, на основании опыта и развивающейся в них
потребности».17 Те же права были гарантированы в «Прокламации к
чеченскому народу», обнародованной Барятинским в 1860 г. По
обычному праву разбирались мелкие уголовные правонарушения и
поземельные споры между общинами. Мусульманскому праву остались
подсудны гражданские иски, включая случаи раздоров между мужем и
женой, родителями и детьми, бракоразводные процессы, опекунские
дела, споры по завещаниям и благотворительной и религиозной
собственности (вакф). Все состояния мусульман Северного Кавказа
должны были быть уравнены в правах. Привилегии, закрепленные за
знатью дореформенным адатом, были отменены. Исчезла социальная
иерархия местной военной элиты, особенно сильно развитая в
дореформенное время в Большой Кабарде (на территории современной
Кабардино-Балкарии) и равнинном Дагестане.
16
17
См. об этом: Бобровников В.О. Мусульмане Северного Кавказа… С. 151.
Акты Кавказской археографической комиссии. Т. XII. Тифлис, 1904. С. 435.
20
Фонд перспективных исследований «Бастион»
Сельская община (джамаат) превращалась в бессословное
сельское общество. В нее допускались лишь свободные общинники
(уздени) и уравненные с ними в правах бывшие рабы и их потомки,
принадлежащие к одному или нескольким селениям и хуторам,
составляющим джамаат. Чтобы войти в сельское общество, беки и
домашние слуги подавали прошение местному окружному начальству.
Были созданы новые органы управления общиной, включавшие в себя
сельский сход, старшину (бегавул) с помощниками и сельский суд в
составе консенсуального (общего) судьи по шариату кади и знатоков
местного адата из числа старшин родов. Реформированный джамаат
стал основным посредником между горцами и военными властями
наместничества. Община отвечала за уплату налогов, поддержание
правопорядка на ее землях, выдачу разбойников и повстанцев, ремонт
дорог и выделение подвод для нужд войск, проходящих по ее
территории.
Одной из целей реформы было ослабление власти мусульманской
элиты и создание единой местной светской администрации,
пользующейся доверием и авторитетом у местных жителей и послушно
исполняющей решения российских властей. После реформы в состав
сельской администрации и суда у горцев был введен сельский
старшина. У горцев осталось право выбирать большинство членов суда.
Мулла и муэдзин, служивший секретарем сельского суда, бегавул, а
также остальные члены суда выбирались каждые три года. Был
установлен высокий образовательный и возрастной ценз для судей: они
должны были быть старше 25 лет, хорошо знать арабское
делопроизводство, адат и шариат. Сельские общества сохранили
прежний полицейский аппарат – сельских судебных исполнителей.
Другим направлением реформы было ослабление шариата и
модернизация адатного права и процесса, имевшая целью подготовить
постепенный переход горцев к единому российскому законодательству.
По форме суд остался прост. Процесс по-прежнему носил
обвинительный характер. Прокуроров и адвокатов не было. Сельский
суд собирался у мечети по пятницам, если заявление не требовало
немедленного разбирательства. За исключением изнасилований, увоза
девиц и оскорбления женщин, дела в судах рассматривались гласно. Из
принятых в адате наказаний в несколько измененном виде юридическую
силу сохранили изгнание кровника (канлы), штраф за пролитие крови
(араб. дият, тюрк. алым) и платежи за любое правонарушение в пользу
пострадавшего и общины. В обязанности консенсуального судьи-кади
вошел не только разбор исков по шариату, но и урегулирование
правонарушений, разбиравшихся по нормам традиционного адатного
права.
21
Фонд перспективных исследований «Бастион»
Вместе с тем российская администрация попыталась уничтожить
ряд архаичных уголовных норм адата, прямо противоречащих
российскому законодательству. Начальникам округов было вменено в
обязанность не допускать применения в народных судах «решений по
шариату и адату, которые противоречат общему духу наших законов».
Кровомщение приравнивалось к убийству, совершенному при
отягчающих обстоятельствах. Был запрещен адат, разрешавший
трехдневный грабеж имущества убийцы. Вместо кровной мести и
захвата имущества односельчан или родственников неисправного
должника (ишкиль или баранта), устанавливались денежные
композиции по адату при посредничестве сельских мулл и российских
офицеров в округах.
Говоря об осуществлении преобразований военно-народного и
военного управления на дореволюционном Северном Кавказе, следует
различать юридическую политику властей Кавказского наместничества
от судебно-следственной практики на местах. Социальная организация
и управление в северокавказском обществе по-прежнему отличались
многообразием. В 1860-е годы Кавказская укрепленная линия была
упразднена и Северный Кавказ был разделен на три области:
Дагестанскую, Терскую и Кубанскую. Города региона находились под
общероссийским гражданским управлением. Примерно половина
Терской и большая часть Кубанской области были закреплены за
казаками. К военно-народному управлению в 1860-е годы были
отнесены Дагестанская область (кроме приморских городов Дербент и
Порт-Петровск, ныне Махачкала), восемь населенных горцамимусульманами округов Терской области и пять горских отделов
Кубанской области. Осуществить проект военно-народного управления в
том виде, как он был описан выше, удалось только в Нагорном
Дагестане и Закаталах (ныне - Азербайджан), где он просуществовал
вплоть до 1917 г.
В Дагестанской области была создана централизованная
трехступенчатая система власти, от сельских старшин до начальников
округов и области. На территории ханств и союзов общин к 1867 г. было
создано 4 военных отдела и 9 округов. Округа делились на наибства (в
1899 г. укрупненные и преобразованные в участки), а те – на сельские
общества. Границы наибств, как правило, совпадали с границами
наибств Шамиля и союзов сельских общин, вошедших в состав имамата.
Исполнительная и судебная власть в общинах осталась в руках
выборных сельских старшин и кади, образовывавших сельский
словесный суд. Их возглавлял и контролировал сначала выборный, а
после подавления антироссийского восстания 1877 г. назначаемый
военными властями округов бегавул. Общины сами содержали
немногочисленную сельскую администрацию. Идея Барятинского
22
Фонд перспективных исследований «Бастион»
заменить шариат адатом на практике оказалась неосуществимой.
Сельские суды продолжали исходить из норм обычного и мусульманского
права, что и было законодательно закреплено в 1868 г.18
В отличие от дореформенной эпохи, решения сельских словесных
судов не были окончательными. Они могли быть обжалованы в
месячный срок в девяти окружных народных судах, созданных при
окружных начальниках и игравших роль апелляционных и кассационных
инстанций для словесных сельских судов. В юрисдикцию окружных
судов входил также разбор тяжких уголовных и гражданских
правонарушений. Апелляционной инстанцией для последних стал
Дагестанский народный суд при генерал-губернаторе Дагестанской
области в г. Темир-Хан-Шура. Случаи убийств, грабежей, хищений
казенного имущества, бунтов, нападений на начальство, скрытого или
явного неповиновения властям разбирались в комиссиях военного суда
при расквартированных в области войсках. Тяжбы горцев с русскими
переселенцами решались уже не по адату и шариату, а по общим
законам империи сначала в Дагестанском областном суде, а с 1875 г. – в
трех мировых отделах в Дербенте, Темир-Хан-Шуре (современный
Буйнакск) и Порт-Петровске.
В Терской и Кубанской областях удалось реализовать лишь
отдельные элементы военно-народного управления. В отличие от
Дагестана его институты здесь никогда не отличались единством и
стройной организацией. В целом на Центральном и Северо-Западном
Кавказе военно-народное управление продержалось недолго и имело
свои существенные особенности. Можно говорить о двух небольших
периодах в истории его существования. В 1860-е гг. были созданы лишь
низовые институты на уровне сельских обществ и округов (отделов).
Однако уже через несколько лет выяснилась непригодность режима,
разработанного в основном по дагестанским образцам, к местным
условиям. Во второй период (1870-е – начало 1880-х гг.) организация
власти и общества обеих областей не раз менялась. В это время
произошел отказ от военно-народного управления, сначала в пользу
общегражданского, а вскоре – военного режима.
Основой пореформенной системы управления горцами здесь
также стала бессословная сельская община. В 1870 г. для Терской
области было разработано аналогичное дагестанскому законопроекту
1868 г. «Положение об аульных обществах».19 Для горцев создавались
сельские (аульные) общества. Ими управляли выбранные на сельских
Проект положения о сельских обществах, их общественном управлении и повинностях
государственных и общественных в Дагестанской области / Хазихи кава‘ид фи байан джама‘ат кура
вилайат ад-Дагистан ва фи табдир умури-хим ва-л-хукук ал-ваджиба ‘ала ахали ал-кура ли-лфадишахиййа ва ли-л-джама‘а (на рус. и араб. яз.). Темир-Хан-Шура, 1898.
19
Положение о сельских (аульных) обществах, их общественном управлении о повинностях
государственных и общественных в Терской и Кубанской областях. Владикавказ, 1896.
18
23
Фонд перспективных исследований «Бастион»
сходах старшины, совмещавшие обязанности сельской администрации и
суда. Главой общины стал сельский старшина, обязанный
предоставлять вышестоящим российским властям рапорты обо всех
правонарушениях в селении, председательствовать на сельском суде,
разбиравшем мелкие гражданские иски между членами общины,
правонарушения о причинении материального ущерба, обеспечивать
поимку скрывшихся от правосудия преступников. Аналогичные органы
управления по российскому и традиционному праву были созданы для
горцев Кубанской области.
Система адатно-шариатного правосудия у горцев Терской и
Кубанской областей была не трех-, а двухуровневой. Такие суды были
созданы здесь намного позднее, чем в Дагестане и не раз меняли
форму. В 1869 г., согласно указу «О сельском суде», в каждом селении
учреждались выборные горские словесные суды. Члены окружных
народных судов (созданных чуть раньше) не выбирались, а назначались
властями округа. Уже в 1870 г. народные суды были упразднены. Вместо
них в 1871 г. в обеих областях было создано несколько горских судов.20
Наряду с отдельными нормами адата и шариата они также
использовали нормы российского права и процесса. В частности, при
них была введена отсутствующая в адате и шариате должность
судебного следователя. Кроме того, с целью проведения судебных
расследований по нормам российского законодательства были
учреждены участковые судебные отделы. Горские суды являлись
переходными
от
традиционного
адатного
и
мусульманского
судопроизводства к российскому.
В 1872 г. Терская и Кубанская области с Черноморским округом
были переданы из военно-народного в гражданское управление и
подчинены общим законам империи. Главной причиной провала проекта
Барятинского на северо-западе и в центре региона оказалось
мухаджирское (переселенческое) движение с российского Кавказа в
Османскую империю. Земли эмигрантов-мухаджиров были заняты
казаками и переселенцами из Южной и Центральной России. К началу
XX в. на Северо-Западном Кавказе горцы составляли меньшинство. Они
жили в укрупненных селениях бок о бок с переселенцами из России.
После упразднения в 1881 г. Кавказского наместничества на
Северном Кавказе началась волна контрреформ, направленных против
институтов, оставшихся от наместничества. В правительстве уже давно
велись споры о чрезмерной дороговизне для империи кавказской
администрации и опасности концентрации власти в наместничестве.
В Кубанской области было создано три суда – Майкопский, Екатеринодарский и
Баталпашинский, – и один словесный суд в Терской области – Нальчикский. Екатеринодарский
горский словесный суд рассматривал дела горцев 33 аулов Кубанской области. Майкопский горский
словесный суд обслуживал 12 аулов Майкопского отдела. К Баталпашинскому горскому словесному
суду относились 34 аула Баталпашинского отдела.
20
24
Фонд перспективных исследований «Бастион»
Были сокращены его штаты, канцелярию наместника заменили Советом
главноначальствующего (1883). Оставаясь командующим войсками
Кавказского военного округа и наказным атаманом казачьих войск,
главноначальствующий уже не был напрямую связан с царем.
Несколько изменились органы областного управления (в частности,
деление Дагестана на военные отделы). Кавказский край, как и другие
окраины империи, вошел в ведение Военного министерства. Военная,
исполнительная и судебная власть в областях и округах была передана
военным. Высшая петербургская бюрократия пыталась упразднить и
систему военно-народного управления. В апреле 1883 г. военный
министр внес в Государственный совет предложение коренным образом
преобразовать этот режим, передав его институты в ведение
Министерства внутренних дел. Однако МВД отказалось ведать военнонародным управлением Кавказского края.
Несмотря на резкую критику горских судов и военных чиновников
со стороны представителей петербургской бюрократии, кончая ревизией
1905 г. Н.М. Рейнке, режим военно-народного управления продолжал
действовать до 1917 г. Не были отменены даже горские суды со
смешанной российско-адатно-шариатной юрисдикцией в Терской и
Кубанской областях. После вывода из военно-народного управления
этих областей еще в 1872 г. штаты Кавказского горского управления в
Тифлисе были сокращены, количество отделений в нем стало на одно
меньше. Вместе с тем режим продолжал довольно успешно действовать
на территории Дагестанской области, Закатальского округа Северного
Азербайджана, Сухумского отдела (современная Абхазия) и Артвинского
округа в Западной Грузии. В этих районах военно-народное управление
оказалось жизнеспособно. Горцы Дагестана и Закатальского округа
сохранили удивительную локальную правовую систему. Их могли судить
только на территории области и округа.
В последние годы существования наместничества территория,
подвластная военно-народному управлению, немного расширилась. В
1880 г. в него вошли Карсская и Батумская области, оказавшиеся в
составе России в результате русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Здесь
эта система получила название военно-адатного управления. Этим
названием власти хотели подчеркнуть примат обычного права у
местного немусульманского населения, в отличие от шариата у горцевмусульман Дагестана и Абхазии. В обеих областях в состав «туземцев»
было включено пришлое христианское население (в основном армяне и
грузины), переселившееся сюда из османской Турции. Подчинив эти
области Кавказскому главному управлению, власти несколько
расширили его, преобразовав в Кавказское военно-народное
управление. Опыт военно-народного управления, полученный на
Северном Кавказе, был использован при покорении отдельных районов
25
Фонд перспективных исследований «Бастион»
не только в Закавказье, но и в Средней Азии. Его идеи оказались вновь
востребованы при организации правосудия и власти в Закаспийской
области на территории современного Туркменистана. Эти земли были
присоединены усилиями Кавказской армии и в 1881–1897 гг.
подчинялись главноначальствующему гражданской частью на Кавказе, а
позднее Туркестанскому генерал-губернатору.
4.2 Интеграция мусульманского права в общероссийское
законодательство и формирование мусульманского духовенства
Наряду с включением в российское правовое поле судебных
институтов и практик традиционного права власти дореволюционного
Кавказского наместничества предприняли попытку поставить под
государственный контроль воспроизводство мусульманской духовной
элиты. Легализация ислама в Российской империи конца XVIII – XIX вв.
позволила
создать
своеобразную
систему
государственного
регулирования религиозной жизни российских мусульман через
региональные Духовные правления (муфтияты). Подобные структуры
не имели в себе ничего исламского, но отвечали политическим
интересам правительства, стремившегося к установлению полного
контроля над всеми конфессиями в империи. Ислам потерял
независимость
от
российских
немусульманских
властей
и
бюрократизировался, повторив судьбу Русской православной церкви
после ликвидации патриаршества и учреждения Святейшего Синода.
Включенная в иерархии региональных муфтиятов часть лояльной
мусульманской духовной элиты послужила ядром для созданного в
империи сословия «мусульманского духовенства» – отличительной
черты ислама в России нового и новейшего времени.
Подготовка преобразований началась еще в правление Николая I
(1825–1855), а реализация затянулась почти на полвека. «Устав
духовных дел иностранных вероисповеданий», определивший правовой
статус иноверцев в империи, был разработан при Николае I, но издан в
первые годы царствования Александра II (1857). 29 ноября 1832 г. по
именному указу императора Сенату было приказано разработать
аналогичное учреждение для Кавказского края. В силу целого ряда
причин образование его затянулось до 1872 г., когда были созданы два
муфтията – Закавказские магометанские духовные правления (ЗМДП)
шиитского и суннитского учений. Идею их создания активно
поддерживал наместник Кавказский вел. кн. Михаил Николаевич (1862–
1881). С одной стороны, он разделял точку зрения чиновников МВД о
необходимости
государственной
централизации
управления
мусульманами. С другой, создание ЗМДП было ему на руку, потому что
26
Фонд перспективных исследований «Бастион»
было еще одним шагом по укреплению власти наместника и ослаблению
его зависимости от Петербурга. Не случайно резиденцией ЗМДП был
выбран центр наместничества – Тифлис.
Целью создания муфтиятов на Кавказе, по словам Михаила
Николаевича,
был,
во-первых,
контроль
над
деятельностью
«враждебных по религиозным убеждениям» империи лиц; затем
противодействие укреплению среди влиятельного духовного «сословия»
корпоративного антироссийского духа, препятствование проникновению
на Кавказ враждебных России представителей мусульманской духовной
элиты из Османской империи и Персии. Для осуществления этих задач
власти пытались ограничить «круг действий» мусульманской элиты, не
ущемляя
при
этом
свободу
совести,
декларированную
в
законодательстве; установить надзор над мусульманскими школами и
поставить под контроль государства разные виды имущества,
составляющие основу финансовой независимости «мусульманского
духовенства», в первую очередь вакфы на Восточном и Центральном
Кавказе. В указе об образовании ЗМДП, как и в других законах того
времени, власти прямо заявляли о намерении создать сословие
«мусульманского
духовенства»,
материально
зависевшее
от
21
российского государства.
Положение 1872 г. создавало в Закавказье упорядоченную
иерархию
подотчетного
властям
империи
«мусульманского
духовенства». Возникла единая властная вертикаль от сельского муллы
до муфтия. Часть мусульманской духовной элиты, получившая
государственную лицензию, была поставлена под двойной контроль –
местного губернского и высшего кавказского начальства империи.
Средством интеграции мусульман в правовое пространство империи
стал шариат. В ЗМДП на всех уровнях был последовательно проведен
принцип коллегиального управления под контролем российских
гражданских чиновников.
На уровне мечетной общины («мусульманского прихода»)
судебная (по шариату) и духовная власть была сосредоточена в руках
их имамов. Наряду с управлением общиной и преподаванием в частных
мусульманских школах они обязаны были вести метрические книги
своей общины и регулярно доставлять местным кади сведения о
количестве мечетей и школ, рождений, смертей и заключенных браков.
Тем самым они превратились в низовых сотрудников государственной
статистической службы. Кади помимо своих прямых функций по
разрешению споров по брачно-семейным и наследным делам между
Отзыв великого князя наместника Кавказского председателя Кавказского комитета на проект
об управлении Закавказского мусульманского духовенства Шиитского и Суннитского от 15-го января
1869 г. № 673 // Центральный государственный архив Республики Дагестан. Ф. 126. Оп. 2. Д. 14. Л. 2–
2об. См. также: Духовные учреждения иноверческих конфессий // Отчет по Государственному совету
за 1872 г. СПб., 1874. С. 149.
21
27
Фонд перспективных исследований «Бастион»
мусульманами округа должны были надзирать за сельскими имамами,
выступая в роли государственных чиновников среднего звена. Они
проводили испытания кандидатам в имамы мечетей и судьи по
мусульманскому праву, составляли программы для примечетных школ,
ежегодные статистические отчеты по губерниям и консультировали
власти в вопросах культа. Духовным правлениям подчинялись
губернские меджлисы (советы из трех членов), а последним – кади,
муллы и муэдзины.
На уровне губернских меджлисов разбирались дела по вопросам
мусульманской обрядности и богослужения, апелляции и жалобы на
решения кади, выносились судебные решения по обвинениям простых
мусульман и духовной элиты в проступках религиозного характера.
Здесь же рассматривали вопросы, касающиеся работы медресе и
мектебов губернии, управления вакфами и другими имуществами
мечетных («приходских») общин. По пятницам при большом стечении
народа на меджлисах проводили открытые экзамены кандидатов на
должность имама и кади. Кроме того, через меджлисы власти
контролировали настроения и положение в мусульманских общинах
края. Время от времени губернатор обращался к ним с запросами,
которые требовали участия мусульманских судей или знатоков шариата.
Государство
привязывало
созданную
им
прослойку
«мусульманского духовенства» с помощью как «кнута», так и «пряника».
Мусульманское духовенство находилось под пристальным надзором
властей. Но его представители вместе с тем получили широкие права и
существенные привилегии. По Положению 1872 г. и ряду последующих
указов, мусульманские духовные лица и их дети были освобождены от
уплаты казенных повинностей. Дети высшего духовенства (эфенди),
прослужившего на службе империи двадцать лет, автоматически
получали права детей личных дворян и личных почетных граждан. В
случае командировок духовные лица получали прогонные деньги от
казны.
Для поступления в звание мусульманского духовенства был
установлен возрастной (22 года) и образовательный (знание основного
круга исламских дисциплин, в особенности права, обрядности и
догматики) ценз. В состав привилегированного «мусульманского
духовенства» Кавказского края не попали только довольно
многочисленные суфии и их последователи. Дело здесь было в
довольно устойчивых страхах властей перед суфизмом, в котором после
Кавказской войны и восстания 1877 г. видели источник антироссийского
повстанчества. Определенную роль в появлении этих страхов сыграло и
участие суфиев в борьбе с колониальными режимами за рубежом, во
французской Северной Африке и в британской Индии.
28
Фонд перспективных исследований «Бастион»
Кроме них, в стране действовали созданные ранее Таврический
муфтият с центром в Симферополе (с 1831 г.) и Оренбургское
магометанское духовное собрание (ОМДС, с 1788 г.) в Уфе.
Первоначально
иерархическую
организацию
мусульманского
духовенства
закавказских
Духовных
правлений
собирались
распространить на весь Кавказский край. Однако на Северном Кавказе в
последней трети XIX и начале XX в. удалось создать только низовой
общинный уровень имперской мусульманской администрации. Михаил
Николаевич,
не
разделявший
страхов
Барятинского
перед
мусульманской элитой, легализовал большую часть мусульманской
духовной элиты, включая муэдзинов, имамов мечетей, судей-кади
(«младших и старших эфенди») и преподавателей школ (мударрис)
кроме членов суфийских братств. Они получили легальный правовой
статус «мусульманского духовенства». Прослойка мусульманского
духовенства была относительно велика. В Дагестанской области она
охватывала до 5% коренного горского населения.
Выборность мусульманской духовной элиты была сохранена.
Однако все кандидаты на пост сельских мулл, мударрисов и кади
обязательно проходили через контроль окружного начальства. Так,
согласно «Правилам по управлению аулами в Терской области» (1862),
областные начальники утверждали сельских мулл, избранных на сходе
общины, поддерживая при этом «людей, наиболее преданных
правительству, известных своим умом, честностью и справедливостью»
и обнаруживших «достаточное знание правил шариата». По образцу
российского Закавказья на Северном Кавказе была введена система
экзаменов для «мусульманского духовенства» среднего и высшего
звена. Комиссии из членов горских словесных судов во главе с кади его
шариатского отдела экзаменовали претендентов на духовные
должности «старших эфенди» (имам, кади). Перед вступлением в
должность они должны были продемонстрировать хорошее знание
базовых и высших исламских дисциплин (включая право и догматику),
утвержденных наместником в 1876 г. В Дагестанской области экзамены
проводились при 9 народных судах в окружных центрах, в Терской и
Кубанской – в горских словесных судах. Младшие эфенди (муэдзины) не
держали экзаменов.
Обязанности мулл, кади и мударрисов на Северном Кавказе
практически не отличались от Закавказья. На основании правил 1908 г.
из числа знатоков мусульманского права избирались кади, по два на
область. Назначение на должность они получали только от начальников
областей. Младшие эфенди ведали вопросами богослужения и
обрядности при соборных и квартальных мечетях. Старшие эфенди
читали пятничные проповеди, регистрировали браки, разрешали в
словесных и горских судах споры по брачным и наследным делам, а
29
Фонд перспективных исследований «Бастион»
также проводили метрикацию мусульманского населения. Кади областей
надзирали за «приходским духовенством», мечетями и школами при
них, проверяли данные статистики метрических книг, а также разбирали
в горских и народных судах апелляции на решения сельских судов по
вопросам мусульманского права и принимали экзамены на духовные
должности.
Права и привилегии легализованной части мусульманской
духовной элиты на Северном Кавказе были меньше, чем в Закавказье.
Сельские имамы и кади, за исключением членов окружных народных
судов Дагестанской области и областных кади, не имели налоговых
льгот. Они не получали прав личного дворянства и почетных граждан,
оставаясь в податном крестьянском сословии как члены сельских
обществ. Источниками существования мусульманского духовенства на
Северо-Западном Кавказе были: отчисления от доходов прихожан
мечети (по 1 руб. с каждого двора в год), плата за выполнение
свадебных и погребальных обрядов, занятия с учениками начальной
примечетной школы. Подчеркнем, что, в отличие от Северо-Восточного
Кавказа, на Северо-Западном не было вакфов и соответственно
отчислений с вакфной собственности.
Чисто формально во второй половине XIX в. Северо-Западный и
Центральный Кавказ продолжал входить в юрисдикцию ОМДС, в то
время как мусульмане Дагестанской области обязаны были обращаться
в Закавказские духовные правления. Однако на деле связи
мусульманской элиты региона с муфтиятами в Тифлисе были крайне
нерегулярными. По справедливому замечанию С.Г. Рыбакова, регион по
существу выпадал из сферы притяжения обоих муфтиятов.22 По крайней
мере, северокавказские архивы не сохранили жалоб и прошений такого
рода. Такое положение, судя по всему, не очень беспокоило
мусульманские общины и местную мусульманскую элиту на Северном
Кавказе. Однако эта проблема надолго стала головной болью окружного
и кавказского начальства. Еще в правление Михаила Николаевича
власти пришли к выводу о необходимости создания для региона
отдельного муфтията. Однако эти предложения неизменно разбивались
в Петербурге о доводы сторонников игнорирования ислама в империи из
числа верхушки МВД, боявшихся, что иерархии муфтиятов служат на
руку лишь врагам Российской империи. Мусульманское духовенство
Северного Кавказа получило свой собственный региональный муфтият с
центром в Дагестане уже при советской власти, в 1944 г.
Рыбаков С.Г. Устройство и нужды управления духовными делами мусульман в России //
Ислам в Российской империи. Законодательные акты, описания, статистика / Сост. Д.Ю. Арапов. М.,
2001. С. 270.
22
30
Фонд перспективных исследований «Бастион»
4.3 Шариатская юстиция на Северном Кавказе 1917–1927 гг.
После революции 1917 г. отношение государства к традиционному
и мусульманскому праву изменилось. В отличие от Российской империи
советская Россия в 1920-е годы боролась с обычным правом, видя в нем
орудие классовой и колониальной эксплуатации горцев-мусульман,
унаследованное от царского режима. Советская власть была
установлена в регионе при поддержке влиятельных представителей
мусульманской духовной элиты, включая суфийских шейхов Дагестана,
Чечни и Ингушетии. На первых порах это обстоятельство
предопределило поддержку государством шариата. При этом реальная
политика государства по отношению к мусульманскому (и
традиционному или обычному) праву в 1920–1980-е годы не раз и
сильно менялась. Эти метаморфозы запечатлены в советском
законодательстве.
Введение шариата было одним из важнейших требований
революции 1917 года в регионе. Проходивший в мае 1917 г. во
Владикавказе I Съезд горских народов Кавказа постановил «ввести во
всех судах по всем делам мусульман правила Корана и шариата».23
Вскоре после этого резолюция о создании шариатских судов была
принята I Съездом народов Терека, состоявшимся в январе 1918 г. в
Моздоке.24 Отчасти согласно постановлениям съездов, отчасти стихийно
в 1918 г. городские шариатские суды открылись во всех крупных
северокавказских городах с мусульманским населением – Владикавказе,
Грозном, Нальчике, Темир-Хан-Шуре. В крупных селениях на равнине, в
горах и в предгорьях начали действовать сельские шариатские суды. В
свою очередь большевики из тактических соображений выступали за
введение шариатской юстиции в крае. Еще в 1917 г. Дагестанский
областной военно-революционный комитет (ВРК) в г. Темир-Хан-Шура,
представлявший Советскую власть в крае, заявил о своей поддержке
шариата. В одном из его первых воззваний (апрель 1918 г.) говорилось:
«Военно-революционный комитет не посягает ни на основы ИсламаШариата, ни на нравы и обычаи Дагестана, ни на честь и достоинство
его и немедленно приступит к организации духовного правления
Шариатского суда во всем Дагестане».25
С началом Гражданской войны уже в январе 1919 г. шариатские
суды были преобразованы в военно-шариатские. При сменявших друг
друга военных режимах их использовали для сведения счетов с
Рукописный фонд Института истории, археологии, этнографии ДНЦ РАН (Махачкала). Ф. 2.
Оп. 1. Д. 57. Л. 39.
24
Съезды народов Терека. Документы и материалы. Т. I. Орджоникидзе, 1977. С. 158.
25
Союз объединенных горцев. Горская республика: сб. документов / Под ред. А.Г.
Какагасанова. Махачкала, 1994. С. 102.
23
31
Фонд перспективных исследований «Бастион»
политическими противниками. С их помощью турецкие оккупационные
войска, отряды полковника Л.Ф.Бичерахова и Добровольческая армия
генерала А.И.Деникина расправлялись с большевиками и сторонниками
Северо-кавказского эмирата, созданного в горах северного Дагестана и
Чечни шейхом братства Накшбандийа-Халидийа Узун-Хаджи. Так, в
июле 1919 г. главный военно-шариатский суд Темир-Хан-Шуры
приговорил к смертной казни Уллубия Буйнакского и других советских
работников Дагестана, арестованных деникинцами. Члены этого суда в
свою очередь были расстреляны в марте 1920 г. по приговору
революционного шариатского суда, учрежденного вернувшимися в город
большевиками.26
После установления советской власти на Северном Кавказе
шариатские суды (араб. махаким шарийя) или шарсуды были узаконены
повсюду, где они существовали. Специфика раннего советского
шариатского законодательства состояла в том, что оно не исходило из
декретов
центральной
власти в
Москве, а
первоначально
разрабатывалось в республиках. Здесь не существовало коллизии, а
было лишь разграничение прав. В 1920-е годы мусульманское право
было интегрировано в правовую систему Советской России на основе
особых законов советских автономий РСФСР, изменявших или
дополнявших общероссийские законодательные акты.
Несмотря
на
свое
название,
шарсуды
продолжали
руководствоваться не только мусульманским правом, но и нормами
адата. Наиболее сложная трехступенчатая организация шариатского
правосудия сложилась тогда в Дагестане. В самом низу ее стояли
«шариатские тройки» из двух народных заседателей и председателя
(дибир, мулла) в отдельных селениях и городах. Они разбирали мелкие
гражданские, наследные, уголовные и поземельные иски. По шариату
урегулировались бракоразводные дела на сумму до 100 руб. и иски о
наследовании и опекунстве, не превышавшие 300 руб. Согласно адату
разбирали мелкие уголовные правонарушения против личности
(семейные ссоры, сельские драки, публичные оскорбления женщин) и
собственности (обман, утайку денег, воровство), а также хозяйственные
преступления (потравы), если сумма ущерба не превышала 100 руб.
Окружные шариатские суды служили апелляционной инстанцией для
сельских шариатских судов, а также решали по шариату гражданские
тяжбы на сумму до 1000 руб. Подсудные им тяжкие правонарушения
против личности (ранения, изнасилования, похищения женщин) и
собственности (крупное воровство, грабеж) разбирались на основании
норм традиционного или обычного права. Кассационной инстанцией для
шарсудов всех уровней служил Шариатский подотдел при Наркомюсте
Центральный государственный архив Республики Дагестан (далее: ЦГА РД, Махачкала). Ф. р4. Оп. 2. Д. 13. Л. 3.
26
32
Фонд перспективных исследований «Бастион»
ДАССР.27
Последний
также
нередко
использовал
нормы
дореволюционного традиционного права.
В автономиях Северо-Западного Кавказа структура шариатского
правосудия была проще. Согласно постановлению «О введении
шариатского судопроизводства», принятому в апреле 1921 г., в Горской
АССР его основным звеном были окружные «шариатские тройки» под
председательством шариатского судьи (эфенди). Они разбирали
гражданские и наследственные споры на сумму до 200 руб., кражи и
другие мелкие уголовные правонарушения, а также составляли «списки
порочных лиц», т.е. преступников-рецидивистов, подлежавших
административной высылке с Кавказа или заключению в лагерь.
Наиболее широкими полномочиями окружные шарсуды были наделены
в Чечне и Ингушетии. Здесь их решения мог обжаловать только
Верховный суд РСФСР. В Кабарде и Адыгее жалобы на решения
окружных шарсудов подавались в республиканский НКЮ. Наконец, в
Кубано-Черноморской республике вместо шариатских судов была
учреждена должность кади в составе народных судов.
По сути дела шарсуды заменили дореволюционные словесные,
народные и горские суды Дагестанской и Терской областей. Функции
дореволюционных сельских словесных судов переходили к сельским
шариатским судам, окружных народных судов – к окружным шариатским
судам. В Дагестане вместо Дагестанского народного суда был создан
сначала Областной шариатский судебный отдел Дагестанского ревкома,
в 1922 г. преобразованный сначала в Шариатский отдел, а вскоре в
Шариатский подотдел Наркомюста (НКЮ) ДАССР. Всего в республике
было образовано к 1923 г. 11 окружных шарсудов. Контроль за работой
сельских и окружных шарсудов был поручен окружным следственным
комиссиям.
Советские шарсуды унаследовали немало черт местного
дореволюционного права и судебного процесса. Во-первых, многие их
члены прежде служили в дореволюционных словесных и народных
судах. Состав суда почти не изменился. В него входили имам соборной
мечети, председатель сельсовета, заменивший дореволюционного
сельского старосту (бегавул), письмоводитель (амиль) и несколько
старшин в зависимости от размеров селения. Председателем суда
обычно был имам мечети. Штат окружного шарсуда включал в себя
председателя, секретаря и четырех судей. Следственные комиссии при
них состояли из трех человек. В состав Шариатского подотдела НКЮ
входили заведующий и секретарь.
Как и при дореволюционном российском управлении, в раннюю
советскую эпоху под запретом оказались некоторые уголовные нормы
Справка о шариатских судах из НКЮ на отношение ВЦИК от 12 сентября 1928 г. // ЦГА РД. Ф.
р-37. Оп. 24. Д. 31. Л. 3.
27
33
Фонд перспективных исследований «Бастион»
шариата (такие, как смертная казнь убийцы, отрубание руки вору,
побивание камнями состоящих в законном браке по шариату
прелюбодеев). Все приговоры шарсудов, касающиеся норм худуд,
влекущих за собой смерть или членовредительство, должны были
утверждаться высшими органами судебной власти в республике. Наряду
с мусульманским правом при решении уголовных и поземельных дел
шарсуды продолжали руководствоваться нормами распространенного у
кавказских горцев обычного права (такими как очистительная присяга,
штрафы, примирение-маслахат, высылка кровника-канлы и проч.).
В 1920-е годы отличительной чертой Северного Кавказа оставался
правовой плюрализм, сосуществование в республиках нескольких
судебно-правовых систем. Кроме шарсудов были созданы народные и
сельские словесные суды (их не следует путать с одноименными
дореволюционными учреждениями, с которыми их объединял лишь
внешний характер судопроизводства, тогда как фактически они судили
по советскому праву), а также земельные комиссии. Первые народные
суды были созданы в июле 1920 г. В их штат входили народный судья,
добавочный судья, секретарь, помощник секретаря и сторож-курьер.
Они могли рассматривать гражданские и уголовные иски против
немусульман, а также обвинения немусульманами мусульман в
совершении уголовных преступлений. В народные суды передавались
гражданские и уголовные тяжбы между мусульманами, в тех случаях,
когда хотя бы одна из сторон отказывалась обращаться в шарсуд, а с
1923 г. все дела по убийствам и кровной мести, изъятые из ведения
шарсудов. Все эти дела должны были разбираться по советскому
законодательству.
Вместе с тем, создание сети шариатских судов на раннем
советском Северном Кавказе начала 1920-х годов знаменует
существенный разрыв
с
судебно-правовыми
практиками
как
мусульманского и традиционного, так и российского (имперского) права.
Изменилась иерархия соотношения разных систем права, которое на
практике оставалось в регионе довольно мозаичным. Согласно
законодательствам Кубано-Черноморской, Горской, Дагестанской
республик и Чеченской АО, при рассмотрении гражданских и уголовных
дел шариатские суды должны были руководствоваться только
шариатом. В Кубано-Черноморской республике судьи, помимо норм
мусульманского
права,
обязаны
были
руководствоваться
и
действующими общероссийскими узаконениями и соображениями
справедливости. В Горской АССР законодательство не ограничивало
кади шариатских судов никакими формальными доказательствами. Судя
по обстоятельствам разбираемого иска он имел право допускать либо
те, либо другие из них. В Дагестанской АССР шариатские суды в
уголовных делах, кроме своего закона, руководствовались как
34
Фонд перспективных исследований «Бастион»
уголовным и уголовно-процессуальным кодексами, так и нормами
традиционного права. Тем самым, новая процедура шариатского
судопроизводства
предусматривала
применение
не
только
мусульманского материального и процессуального права, но также
традиционного уголовного процесса и советского законодательства.
Судебная практика мусульманского права была значительно
секуляризована.
В 1920-е годы шариатская юстиция приобрела коллегиальный
характер: по сути дела суд кади был заменен коллегиальным
шариатским судом на всех уровнях отправления мусульманского
правосудия. Серьезным нововведением стало учреждение шариатской
кассационной инстанции – Совета шариатских судей в Горской
республике и Высшего шариатского суда, а затем Шариатского
подотдела НКЮ в Дагестанской АССР. В Кубано-Черноморской
республике специальный кассационный орган не был создан, но в Совет
народных судей вместо этого вводился шариатский судья. Не менее
важным
новшеством
стало
введение
неизвестного
ранее
мусульманскому процессуальному праву предварительного следствия
по уголовным делам, в частности, института шариатских следователей и
следственных комиссий при окружных шариатских судах.
В феврале 1924 г. СНК РСФСР разработал проект
общероссийского закона о шариатской юстиции.28 Он видоизменил
систему
мусульманских
судебных
органов,
ликвидировав
апелляционную инстанцию и определив прямой порядок выборов судей.
Согласно этому законопроекту, обращение мусульман в шариатский суд
и исполнение ими его решений приобретало добровольный характер.
Вместе с тем в нем признавалась исключительность компетенции
шариатской юстиции в регионе.
В январе 1925 г. Президиум ВЦИК доработал и утвердил проект
этого закона в редакции СНК РСФСР и направил его в ЦИК СССР под
названием «Постановление ЦИК Союза ССР о шариатских и адатских
судах на территории РСФСР». Третий вариант законопроекта был
разработан представителями автономных республик – участниками II
сессии ЦИК СССР, – и известен как «Постановление Президиума ЦИК
Союза ССР «О адатских и шариатских судах» (в редакции
представителей автономных республик). СНК СССР предлагал также
разработать проект общесоюзного законодательного акта о шариатской
юстиции. Однако, учитывая просьбу ВЦИК и СНК РСФСР сохранить
действующую в РСФСР шариатскую судебно-правовую систему,
Президиум ЦИК Союза СССР 21 сентября 1927 г. предоставил право
издания дальнейших постановлений о шариатских судах в РСФСР на
Мисроков З.Х. Адат и шариат в российской правовой системе. Исторические судьбы
юридического плюрализма на Северном Кавказе XIX–XX вв. М., 2002.
28
35
Фонд перспективных исследований «Бастион»
основе проекта ЦИК Союза ССР «О шариатских и адатских судах на
территории РСФСР».29
Согласно официальной советской статистике, на Северо-Западном
Кавказе шарсуды ежегодно разбирали до 30–50 % всех судебных дел; в
Дагестане и Чечне – до 70–80 %.30 Мусульмане предпочитали
обращаться не в советский народный, а в шариатский суд по ряду
причин. Дело в том, что судоговорение тут проходило на понятном им
родном языке. Немалую роль при этом играл авторитет местных
имамов, участвовавших в работе шарсудов. Среди их председателей
были такие популярные на Северном Кавказе мусульманские суфии и
улемы, как накшбандийский шейх Али-Хаджи (Али-Гаджи) Акушинский,
арабисты Абу-Суфьян Акаев и Дамир-Али (Али Каяев), Али Абуков из
Кабарды. Кроме того, шарсуды меньше страдали от бумажной волокиты,
столь характерной для всех советских учреждений.
По верному наблюдению знатока ранней советской шариатской
юстиции З.Х. Мисрокова31, в советской России легализация
мусульманского права и интеграция его в законодательство РСФСР
являлись политическим решением. Государственная власть сочла
шариат пригодным для осуществления своих целей в регулировании
общественных отношений и организации управления, и обеспечивала
реализацию его юридических принципов и норм. Она также придавала
его нормам качества позитивного права – нормативность,
определенность регулирования, а в широком плане – институционность
и, следовательно, публичное признание. Вместе с тем, особенно со
второй трети XX в., советская власть стремилась к устранению
шариатской
нормативно-ценностной
системы
из
правового
пространства. Мусульманское и традиционное право рассматривались в
конце 1920-х – 1950-е годы в единой категории «вредных пережитков
прошлого», изгнанных из публичной сферы.
Наступление
на
шариатские
суды
началось
накануне
осуществления
на
Кавказе
общесоюзных
программ
по
индустриализации и коллективизации. В 1922–1925 гг. шарсуды сняли с
государственного
обеспечения
и
перевели
на
содержание
мусульманских общин, желавших судиться по шариату. Тяжкие
уголовные правонарушения, поземельные тяжбы, дела по опеке над
вдовами и сиротами, а также иски, в которых одна из сторон
отказывалась обращаться в шарсуд, были изъяты из ведения
шариатских судов и переданы в народные суды.32 Наиболее активные
Там же.
Мисроков З.Х. Отмирание шариатской юстиции в автономиях Северного Кавказа. М., 1979. С.
227–228.
31
Мисроков З.Х. Адат и шариат в российской правовой системе. Исторические судьбы
юридического плюрализма на Северном Кавказе XIX–XX вв. М., 2002.
32
ЦГА РД. Ф. р-37. Оп. 24. Д. 31. Л. 12–13.
29
30
36
Фонд перспективных исследований «Бастион»
противники советской власти лишались избирательных прав и
исключались из состава шарсудов. В Северной Осетии, Адыгее и
Кабарде большинство знатоков шариата было отстранено от судебной
практики. Должность председателей шарсудов тут нередко занимали
лояльные к власти выходцы из беднейших слоев, абсолютно
невежественные в вопросах права. Все это значительно затрудняло
работу шариатских судов.
Первые попытки отменить действие шариатского правосудия на
Северном Кавказе относятся к 1922 г. На территории Горской АССР
шарсуды несколько раз то закрывали, то в ответ на жалобы и волнения
мусульман вновь восстанавливали. Окончательно их запретили сначала
в Северной Осетии, где мусульмане составляли меньшинство
населения, в 1924 г. в Горской республике, в январе 1925 г. – в Адыгее и
Кабардино-Балкарии, в январе 1926 г. – в Ингушетии и Чечне, а в
апреле – октябре 1927 г. – в Дагестане.33 В 1928 г. в Уголовный Кодекс
РСФСР была введена Х глава «О преступлениях, составляющих
пережитки родового быта». Ее действие ограничивалось в основном
районами Северного Кавказа, где до этого существовали шариатские
суды. Ст. 203–204 Х главы приравнивали отправление шариатского
правосудия к тяжелым уголовным правонарушениям, за которые
полагалось заключение в лагере сроком на один год.34 Общий реестр
делигитимизированных практик традиционного и мусульманского права
и наказаний за их осуществление были сохранены в Уголовном Кодексе
(УК) РСФСР, принятом в 1961 г. Вместе с тем, «преступления,
составляющие пережитки родового быта» уже не выделялись в
отдельную главу УК.
Преследования бывших членов шарсудов продолжались в 1930-е и
1940-е годы. Гонения на членов шариатских судов и насильственное
объединение крестьян в колхозы вызвали на советском Кавказе волну
долго не прекращавшихся волнений в сельской местности. Наиболее
крупными из них были Баксанское и Верхнекурповское дела 1928–1929
годов в Кабарде, восстания 1930 г. в Большом Карачае, случившиеся
тогда же в Дагестане и Северном Азербайджане Дидойский и Хновский
мятежи, «дело шейха Штульского», бунты горцев Чечено-Ингушетии и
северного Дагестана в 1934–1936 и 1940–1942 гг. Одним из главных
требований восставших было восстановление шариатских судов.
Восстания были жестоко подавлены Красной армией при
поддержке отрядов НКВД. Их руководители были расстреляны,
большинство участников осуждены на разные сроки лагерей. В 1944 г.
Подробнее см.: Бобровников В.О. Махкама шар‘ийа // Ислам на территории бывшей
Российской империи. Энциклопедический словарь. Сост. и отв. ред. С.М. Прозоров. Вып. 2. М., 1999.
С. 63.
34
Систематизированный текст общесоюзных уголовных законов и уголовных кодексов союзных
республик. М., 1948, с. 504.
33
37
Фонд перспективных исследований «Бастион»
целые мусульманские народы – чеченцы, ингуши, карачаевцы и
балкарцы, – были насильно депортированы в Казахстан и Среднюю
Азию. При этом отдельные нормы мусульманского и традиционного
права продолжали практиковаться во второй половине ХХ в., либо
скрытно от властей, как заключение шариатских браков, либо при
негласном одобрении государства. Так, В 1957–1962 гг. при
возвращении на Северный Кавказ депортированных чеченцев и
ингушей, кровников вызывали в воссозданные в эти годы
примирительные комиссии и брали с них подписку о прекращении
вражды.
4.4 Религиозно-благотворительные фонды по мусульманскому
праву в российском и советском государственном строительстве
В первые годы, после прихода к власти, большевики широко
использовали традиционные практики мусульманского права для
осуществления социалистических преобразований в регионе. Эта
особенность ранней советской политики хорошо понятна на примере
вакфов – разных видов движимого и недвижимого имущества,
переданного или завещанного на благотворительные и религиозные
нужды мусульман. Вакфы включали пашни, сады, пастбища, деревья и
леса, родники, нефтяные месторождения, солеварни, мельницы, дома,
скот, оружие, книги. Они не могли переходить по наследству, быть
подарены и, как правило, проданы. Как богоугодное учреждение,
вакфные имущества освобождались от налогов, не могли подлежать
конфискации и аресту. Вопреки укоренившемуся в российской
литературе превратному представлению о вакфах как «мечетной», а то
и «церковной собственности мусульманского духовенства», доходы от
них получали не только и не столько мечети и муллы. За их счет
существовали медресе, гостиницы, бани, больницы. Часть вакфов
предназначалась для сирот и бедняков. Вакф не получил повсеместного
распространения. У мусульман Северо-Западного Кавказа вакфных
имуществ не засвидетельствовано.
На Северном Кавказе вакф был всегда прочно связан с общиной
(джамаатом), которая обычно становилась получателем вакфа (маукуф
алайха). Его учредителями (вакиф) чаще были мужчины, реже –
женщины. Вакф имели довольно запутанные отношения с разными
видами частной и общинной собственности. Лишь небольшая часть
вакфов на равнине и в предгорьях края была учреждена на крупных
частных владениях (мульк) мусульманской знати. Страдавшие от
малоземелья горцы часто передавали в вакф часть мулька, долю
урожая (если речь шла о земельном участке), либо часть находящегося
в совладении частно-семейного имущества. Джамаат запрещал
38
Фонд перспективных исследований «Бастион»
передавать как мульки, так и вакфы за его пределы. Вакфные земли
сдавались в аренду и субаренду на срок от года до трех лет и только
членам той мусульманской общины, которой они были переданы. В
отличие от Крыма и Средней Азии вакфы тут не делились на
шариатские и адатные. В принципе вакф исходил из мусульманского
права, но его использование основывалось также на нормах
традиционного права или адата.
После присоединения Северного Кавказа к Российской империи в
XIX в. все виды вакфов были поставлены под государственный
контроль. Они стали рассматриваться как на общий фонд
мусульманского духовенства, конструировавшегося в Кавказском крае,
начиная с 1872 г. Управление вакфами передавалось администрациям
реформированных в конце 60-х – 70-е годы XIX в. сельских общин.
Каждые три года проходила общая перерегистрация вакфов. В 1913 г. в
одном только Дагестане было зарегистрировано 63985 десятин вакфных
земель, примерно 5% всех земельных угодий.
Советская власть на первых порах легализовала вакфы. Функции
вакфных фондов расширились. Их использовали для организации
первых советских народных школ, а также нужд крестьянской
кооперации. Часть вакфов перешла в ведение кресткомов. Укрепление
советской власти позволило национализировать вакфы в январе 1927 г.
К середине 1930-х годов все вакфное имущество было конфисковано и
передано Товариществам по совместной обработке земли (ТОЗ) и
колхозам. Первые коллективные хозяйства на Северном Кавказе в 1920-е
– 30-е годы создавались на неделимых коллективных пастбищах (харим)
сельских мечетных общин и национализированных вакфах. Частные
крестьянские хозяйства (мульки) были обобществлены здесь намного
позднее, чем в черноземных областях России – во время сплошной
коллективизации, затянувшейся в горных районах Северного Кавказа до
1939–1940 гг. Имущество закрытых мечетей и примечетных школ, а
также средства, собранные в виде обязательного для состоятельных
мусульман налога-закята, также перешли в собственность колхозов и
совхозов.
Вплоть до укрупнения колхозов в 1960–1970-х годах мусульманское
крестьянство региона пользовалось своими колхозными угодьями, исходя
из норм мусульманского и обычного права. В ряде районов среднего и
северного Дагестана и Чечни горцы продолжали тайно собирать и
распределять закят, а также натуральные и денежные поступления от
бывших вакфов. Судя по имеющимся у нас полевым и архивным
материалам, вплоть до 1950–1980-х годов отмечены случаи
нелегальной сдачи в аренду бывших вакфных пахотных полей, садов и
пастбищ.
39
Фонд перспективных исследований «Бастион»
4.5 Шариатская юрисдикция в системе Духовного управления
мусульман Северного Кавказа
С началом Великой Отечественной войны отношение к религии,
мусульманскому и традиционному праву в СССР радикально
изменилось. На общесоюзном уровне в Москве было решено
легализовать отдельные религиозные общины и институты, чтобы
привязать верующих к советскому государству и помочь ему выстоять во
Второй мировой войне. Руководство страны пошло на некоторые шаги
по нормализации государственно-конфессиональных отношений и
улучшения положения религиозных объединений разных конфессий.
Более умеренные формы приняла оскорблявшая чувства верующих
воинствующая
атеистическая
политика.
Вместо
уничтожения
религиозных деятелей и организаций как «врагов народа» был взят курс
на создание централизованной системы государственного контроля за
верующими и их общинами, а также частичной легализации
религиозного права (в том числе и шариата).
Первой официального признания добилась Русская православная
церковь (РПЦ). В 1943 г. в Москве был создан Совет по делам РПЦ, а 19
мая 1944 г. – курировавший ислам и прочие конфессии Совет по делам
религиозных культов (далее: СДРК) при Совнаркоме СССР. Последний
имел своих уполномоченных при Совнаркомах всех союзных и
автономных республик страны. Его главной задачей было налаживание
связей между правительством СССР и религиозными объединениями
неправославных исповеданий, в том числе и мусульманами. Он также
должен был рассматривать все законопроекты по вопросам религиозных
культов, вести общий учет и статистику молитвенных сооружений. В
1920-1930-е годы часть этих функций на общесоюзном уровне
выполняла Постоянная Комиссия по вопросам культов при Президиуме
ВЦИК (затем ЦИК СССР), созданная в 1919 г. При Президиумах ЦИК
всех советских автономий имелись уполномоченные СДРК.
Легализация религиозных институтов шла «сверху». Вначале были
созданы Духовные управления (ДУ или муфтияты), а затем уже сами
ДУ по представлениям мусульманских общин ходатайствовали перед
властями об открытии и регистрации мечетей и джамаатов при них. До
этого времени в СССР существовал только один муфтият –
Центральное духовное управление мусульман России, Сибири и
Казахстана во главе с муфтием Г. Расулевым в Уфе (ЦДУМ, с 1917 г.,
правопреемник первого русского муфтията – Оренбургского духовного
магометанского собрания, 1789–1917 гг.). Взамен уничтоженных в
довоенные годы 4-х региональных муфтиятов создавались новые ДУ. В
40
Фонд перспективных исследований «Бастион»
1943 г. были открыты самостоятельные Духовные управления
мусульман Средней Азии и Казахстана (САДУМ) в Ташкенте, ДУМ
Закавказья в Баку. На съезде мусульман СССР в Уфе в 1948 г.
обсуждался вопрос о создании общесоюзного центрального органа
руководства над муфтиятами, но он так и не был сформирован.
В мае 1944 г. в Буйнакске состоялся съезд делегатов
мусульманских общин всех республик и областей Северного Кавказа, на
котором было создано Духовное управление мусульман Северного
Кавказа (ДУМСК), разработан и утвержден устав его внутреннего
устройства, определявший структуру и компетенцию ДУМСК.35 В его
обязанности входило рассмотрение заявлений мусульманских общин и
принятие решений (под контролем и при консультациях с СДРК) об
открытии мечетей и молельных домов либо отклонении заявок,
регистрация имамов мечетей. Кроме того, ДУМСК выступал как высшая
инстанция шариатской юриспруденции, выпуская для верующих
мусульман региона с конца 1940-х годов религиозно-правовые
заключения (фетвы) по спорным вопросам шариата и их сборники.
Тематически эти постановления касались главным образом обрядовых
аспектов мусульманского права: посещения святых мест, почитания
суфийских наставников, запретов шариата, касающихся потребления
алкоголя и т.п. Официальным языкомя ДУМСК стал русский, но первые
фетвы выпускались также в арабской графике на кумыкском и аварском
языках.
Деятельность ДУМСК охватывала 8 автономных республик и
областей Северного Кавказа с мусульманским населением –
Дагестанскую АССР, Кабардинскую АССР (с 1957 КабардиноБалкарская АССР), Северо-Осетинскую АССР, Адыгейскую АО,
Краснодарский и Ставропольский края, Грозненскую область, а с 1957 г.
восстановленные после реабилитации депортированных народов
Чечено-Ингушскую АССР и Карачаево-Черкесскую АО. В столицах
каждой из этих северокавказских автономий РСФСР муфтият
представляли казии (кади) и ревизионные комиссии, ежегодно
проверявшие финансовые отчетности и в целом деятельность
зарегистрированных мечетных общин и отчитывавшиеся за нее перед
муфтиятом.
Дагестан занимал в нем ключевые позиции. Сам муфтият
располагался на территории республики – сначала в Буйнакске, а после
съезда 1975 г. – в Махачкале. Из 4-х муфтиев трое первых были
дагестанцами: кумык из с. Нижнее Казанище Буйнакского района
Дагестанской АССР Хизри Гебеков (1944–1950), аварцы Мухаммед
Курбанов (1950–1975) и Абдулхафиз Омаров (1975–1978). Только
История ДУМСК еще практически не изучена, его архив пропал при захвате здания муфтията
противниками последнего муфтия Махмуда Геккиева в 1989 г.
35
41
Фонд перспективных исследований «Бастион»
последний, четвертый муфтий, Махмуд Геккиев (1978–1989) был
балкарцем (из Кабардино-Балкарии). Среди должностных лиц муфтията
всегда было много дагестанцев. В Дагестане находилось большинство
мусульманских общин, представленных при создании ДУМСК. Во второй
половине 1940-х годов началось открытие на Северном Кавказе мечетей
и молельных домов, большинство из которых опять же пришлось на
долю Дагестана.
Зарегистрированным мусульманским общинам предоставлялись
отдельные права юридических лиц, которых они были лишены в 1929 г.
Они могли бесплатно пользоваться зданиями мечетей и молельных
домов, оставшихся в общенародной (государственной) или колхозной (в
селениях) собственности. Джамааты, получившие лицензию на
открытие пятничной мечети, получили право собирать добровольные
пожертвования верующих, заключать договоры, нанимать и избирать
«лиц, обслуживающих потребности культа», муаззинов, имамов и кади.36
Правда, религиозные общества лишались права на собственность
открытых храмов, мечетей и молельных домов. Они не имели права
вести образовательную, производственную и иные виды деятельности в
переданных им зданиях. До весны 1945 г. в Дагестане и других
мусульманских республиках Северного Кавказа не было ни одной
действующей мечети. В 1945–1950 гг. в ДУМСК было подано 14 заявок
на открытие мечетей из Дагестана и 5 из Кабарды. 12 дагестанских и
одна кабардинская заявки были удовлетворены и утверждены СДРК.
Первой официально открытой мечетью Северного Кавказа стала
историческая Дербентская (шиитская) джума-мечеть (26 мая 1945).
Недолгий период Хрущевской «оттепели» имел противоречивое
значение для истории мусульманского права на Северном Кавказе. С
одной стороны, благодаря политическим реформам, проведенным
Н.С. Хрущевым после смерти Сталина, произошла либерализация
режима и общества в СССР. Репрессии потеряли всеобъемлющий
характер. С другой стороны, в целом по стране отношение к
религиозным (в том числе правовым) практикам опять ухудшилось.
Первоочередной задачей стало воспитание нового человека, что
подразумевало скорейшее угасание «религиозных предрассудков» и
ограничение религиозных институтов, только уже без прежних массовых
репрессий, а при помощи административного давления «сверху». СДРК
принимал меры по сокращению числа официально открытых мечетей. В
целом в СССР их количество с 1948 до января 1964 г. упало с 457 до
312.
Уличенных в совершении молитв, поста-уразы, праздновании
курбан- и уразы-байрама, паломничествах к святым местам (пир,
Инструкция по применению законодательства о культах (1961 г.), ст. 3, 29, 30–33, на с. 137,
145, 146
36
42
Фонд перспективных исследований «Бастион»
зиярат), мюридов суфийских шейхов исключали из партии, если они в
ней состояли, не допускали к занятию партийных и общественных
постов, должностей, связанных с охраной общественной собственности,
даче свидетельских показаний в суде, даже к участию в художественной
самодеятельности. В ответ на притеснения со стороны властей
появлялись все более скрытые, недоступные государственному
контролю формы исламских институтов и религиозных практик. Но это
совсем не означало появления подпольного, «параллельного»
официальному ислама, о чем на основании советских официозных
материалов немало писали советологи.37 По сути дела ничего
антисоветского в нелегальных исламских практиках не было. Никто не
боролся с Советской властью.
В середине 1960-х годов изменилась структура Совета по делам
религиозных культов. Общий курс на сокращение числа религиозных
общин всех конфессий привел к объединению ведомств, курирующих
разные конфессии. В иерархии культов первое место было отведено
РПЦ. 8 декабря 1965 г. СДРК был слит с Советом по делам Русской
православной церкви в единый Совет по делам религий при Совете
Министров СССР. Его центральный аппарат включал Отделы по делам
православных церквей (1); по делам мусульманской и буддистской
религий (2); по делам католической, протестантской, армянской церквей,
иудейской религии и сект (3); международных связей (4); юридический
(5); бухгалтерию (6) и общий (7).38 СДР должен был следить за
соблюдением Конституции СССР и декрета «Об отделении церкви от
государства и школы от церкви» (1918), разрабатывать проекты
общесоюзного законодательства о религиях и вносить их в Совет
министров, информировать правительство о деятельности религиозных
организаций,
вовлекать
высших
иерархов
легализованного
мусульманского духовенства в борьбу СССР за мир и дружбу народов.
Административное давление на религиозные объединения в 1960–
1980-е годы росло. По данным СДРК, число зарегистрированных
мусульманских организаций в СССР с 1966 по 1986 упало с 1820 до 751.
В
силе
остались
положения
законодательства
о
культах,
устанавливавшие уголовную и административную ответственность за
«взимание сборов и обложений в пользу религиозных организаций и
служителей культа; изготовление с целью массового распространения
или массовое распространение обращений, писем, листовок и иных
документов, призывающих к неисполнению законодательства о
религиозных культах; совершение обманных действий с целью
возбуждения суеверий в массах; организацию и проведение
религиозных собраний, шествий и других церемоний культа,
Bennigsen A., Lemercier-Quelquejay Ch. L’“Islam parallele” en Union Sovietique // Cahiers du
monde russe et soviétique. 1980. Vol. XXI. No. 1. Р. 57–59.
38
Законодательство о религиозных культах. М., 1969. С. 71–72.
37
43
Фонд перспективных исследований «Бастион»
нарушающих общественный порядок; организацию и проведение
занятий по обучению несовершеннолетних религии с нарушением
установленных законодательством правил». Этой задаче служил
порядок регистрации религиозных объединений и служителей культа,
определенный инструкцией СДР от 31 октября 1968 г. «Об учете
религиозных объединений, молитвенных домов и зданий, а также о
порядке
регистрации
исполнительных
органов
религиозных
39
объединений и служителей культа».
Духовное управление мусульман Северного Кавказа продолжало
работать как высшая и апелляционная инстанция в вопросах
мусульманского права и быта по шариату до своего распада в 1989 г.
Одной из важнейших целей ее деятельности было приведение
бытующих норм шариата и адата к требованиям советского
законодательства о культах. С помощью органов советской власти в
республиках и на местах оно вело борьбу с незарегистрированными
святыми местами, которых было особенно много на территории
Дагестана и Чечено-Ингушетии (около 200 зияратов и пиров),
преследовало и незарегистрированных «бродячих мулл», суфийских
шейхов и частных преподавателей нелегальных школ-худжр,
нарушавших нормы закона, обучая шариату несовершеннолетних
подростков и прочее население, собиравших пожертвования с
верующих (закят, садака) и проводивших богослужения, коллективные
молитвы и суфийские зикры и хатмы (коллективные ритуалы
богопоминания). Эти дискуссионные и важные для верующих темы
регулярно обсуждались в периодически выпускавшихся ДУМСК фетвах,
рассылаемых «для служебного пользования» в зарегистрированные
мечети, где их оглашали по пятницам после джума-намаза и проповедихутбы.
В советский послевоенный период верующие мусульмане
Северного Кавказа продолжали придерживаться ханафитского и
шафиитского (в Дагестане и Чечено-Ингушетии) толков (мазхаб)
суннитского ислама. Кроме того в подчинении у муфтията находились
проживавшие на территории Дагестанской АССР шииты-имамиты г.
Дербента и лезгинских селений Мискинджа и Куруш, пограничных с
Азербайджанской ССР. В последнем отношении положение ДУМСК в
чем-то было близко к Духовному управлению мусульман Закавказья
(ДУМЗ) с центром в Баку, которому было подвластно не только шиитское
большинство верующих Азербайджана и Грузии с Арменией, но и
суннитское меньшинство из северных районов Азербайджанской ССР.
Однако, поскольку шииты на Северном Кавказе составляли ничтожное
меньшинство верующих, специального отделения для них при ДУМСК в
отличии от ДУМЗ не было создано. Доминирование в структуре и
39
Там же. С. 119–136.
44
Фонд перспективных исследований «Бастион»
верхушке муфтията этнических дагестанцев предопределило то, что
ДУМСК руководствовался при вынесении своих решений в большей
степени шафиитскими, чем ханафитскими правовыми авторитетами. В
этом состояло его отличие от ЦДУМ в ханафитском Поволжье и
Центральной России.
Деятельность муфтията оказала сильное влияние на институты и
понимание мусульманского права на Северном Кавказе ХХ в. В какой-то
степени он был предшественником современной ваххабитской критики
культа святых и суфизма как «нешариатских нововведений (бида)» в
исламе.40
4.6 Поздняя советская политика «опоры на полезные адаты»
Наряду с легализацией части практик шариата в рамках
деятельности ДУМСК в 1950–1970-е годы начинается признание
советским государством позитивной ценности местных бытовых и
отчасти нормативных традиций. К этому времени Советская власть уже
не видела в них опасной силы. В 1950-е годы северокавказская пресса
заговорила о необходимости отличать «полезные адаты» от «вредных».
Продолжая громить такие «пережитки адата», как неравноправие
женщин, кровную месть и, как это ни парадоксально, шариат и народные
исламские культы святых шейхов, СМИ все более сочувственно
отзывались о горских обычаях почитания старших, мирного
урегулирования конфликтов между односельчанами, бережливого
отношения к общественной собственности. По мысли идеологов
советских реформ, нужно было поставить «полезные адаты» на службу
советской власти.41 Тогда же серьезно обсуждался вопрос о замене
мусульманской семейной обрядности советской. Одной из насущных
задач культурной политики государства было признано «создание
социалистических обычаев, обрядов, традиций и их внедрение».42
На практике это означало уже не легализацию отдельных местных
обычаев, а административное учреждение в колхозной деревне
неофициальных общественных институтов. С этой целью при
сельсоветах стали создавать советы старейшин. Они включали в себя
Подробнее см. об этом: Bobrovnikov V. The contribution of Oriental scholarship to the Soviet antiIslamic discourse: from the Militant Godless to the Knowledge Society // The Heritage of Soviet Oriental
Studies / Ed. by M. Kemper, S. Conermann. London, New York, 2011. P. 78–81.
41
Подробнее об этом см.: Бобровников В.О. Обычай как юридическая фикция. «Традиционный
ислам» в религиозном законодательстве постсоветского Дагестана // Гуманитарная мысль Юга
России. 2006. № 1. С. 214–215.
42
Традиционное и новое в современном быте и культуре дагестанцев переселенцев. М., 1988.
С. 11–12.
40
45
Фонд перспективных исследований «Бастион»
от 3 до 15 мужчин пенсионного возраста. Их задачей было помогать
народным судам и сельсоветам в поддержании общественного порядка
в колхозе или совхозе, урегулировать столкновения между его членами,
по возможности предупреждать случаи кровной мести, следить за
поддержанием в порядке дорог, оросительных каналов, сельских клубов
и не допускать расхищения колхозной собственности. В 1960–1980-е
годы такие советы действовали во многих северокавказских селениях.
Больше всего советов старейшин насчитывалось в колхозах и совхозах
на равнине, у горцев-переселенцев. В Новолакском районе
Дагестанской АССР для координации действий сельских советов
старейшин был сформирован районный совет старейшин.
Для пропаганды «полезных адатов» и искоренения «вредных
традиций... не совместимых с социалистическим образом жизни» в
переселенческих аулах в 1970-е годы были также созданы комиссии по
борьбе с пережитками прошлого в быту и внедрению новых обрядов и
обычаев. В них вошли пожилые мужчины 60–80 лет. Среди них было
немало первых горских комсомольцев и коммунистов раннего советского
времени, «красных» партизан, помогавших установить Советскую власть
в горах. Роль этих комиссий возросла в конце 1970 – начале 1980х годов, когда они помогли КПСС и КГБ справиться со стихийным
исламским
движением,
охватившим
несколько
десятков
переселенческих аулов на северо-востоке Дагестана. Сельские сходы,
проведенные
под
руководством
комиссий,
выразили
верноподданнические чувства по отношению к Советской власти. Они
просили предать уголовной ответственности руководителей исламских
групп, призывавших сельскую молодежь следовать шариату.
В создании этих местных «традиционных» институтов и разработке
проектов по использованию «полезных традиций» на благо советскому
обществу приняли активное участие этнографы и юристы,
занимавшиеся исследованиями современных практик традиционного и
мусульманского права на местах. Еще в 1920-е годы правоведы
участвовали в подготовке упоминавшейся выше Х главы УК РСФСР о
«Преступлениях, составляющих пережитки родового быта», а позднее
разрабатывала совместно с работниками прокуратуры конкретные меры
борьбы с теми же явлениями, получившими в советской юридической
литературе определение «бытовых преступлений». С 1960-х годов
большая
часть
юридических
исследований
современной
соционормативной культуры северокавказских мусульман проводилась
в стенах Всесоюзного института по изучению причин и разработке мер
предупреждения преступности при Прокуратуре. Подобные научнопрактические юридические исследования проводились в разных
республиканских центрах Северного Кавказа.
46
Фонд перспективных исследований «Бастион»
Хотя инициатива в изучении современных обычаев и перешла от
этнографии к правоведению, первая продолжала оказывать немалое
влияние на осмысление этой проблемы законодателями и политиками.
Само понятие «традиции» взято из словаря эволюционистской школы
позитивистской науки XIX в. Оно было развито советскими этнографами
и стало ключевым термином в политике советского государства в
отношении правовых и неправовых обычаев северокавказских
мусульман. Обобщив теоретические изыскания советских ученых в этом
направлении, известный отечественный этнолог А.И. Першиц
определяет традицию как «наиболее устойчивую стереотипную часть
культуры, противопоставленную в этом отношении новшествам –
новациям или инновациям... Они являются наиболее стабильной частью
культуры, обеспечивающей культурную преемственность». Формой
существования традиций выступает обряд, а их содержанием – обычай.
С оценочной точки зрения традиции делятся на положительные,
нейтральные и отрицательные. Большинство отечественных этнологов
старой советской позитивистской школы считают, «что нормативная
роль традиции в ходе исторического процесса постепенно
уменьшается».43 Из этого определения хорошо видно, что понятие
«традиция» по существу выносится за рамки истории.
Переход к политике опоры на «полезные адаты» подготовил почву
для движения за возрождение «адатно-шариатных традиций»,
охватившего регион в постсоветскую эпоху.
5. СОВРЕМЕННОЕ РОССИЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО ПЕРЕД
ВЫЗОВАМИ РЕ-ТРАДИЦИОНАЛИЗАЦИИ
В постсоветской России отношение политики и науки к правовым и
неправовым традициям резко изменилось. Как на федеральном, так и на
региональном уровнях признана позитивная ценность обычая как
такового, его правовой статус резко повысился. Государство взяло на
себя охрану местных традиций и даже признало традиционное
(обычное) право в качестве возможного источника законодательства.
Этой задаче должны служить законы «О сельской общине», «О
сельском самоуправлении» и «О третейских судах», принятые в 1995–
1997 гг. в Адыгее, Дагестане, Кабардино-Балкарии, Северной ОсетииАлании.
Першиц А.И. Традиции // Народы России. Энциклопедия. Под ред. В.А.Тишкова. М., 1994. С.
462. См. также: его же. Проблемы теории традиции глазами этнографа // Советская этнография.
1981, № 3. С. 45–46.
43
47
Фонд перспективных исследований «Бастион»
Этнографы, а за ними некоторые юристы отвергли укоренившийся
в советское время взгляд на традицию как пережиток прошлого,
мешающий развитию общества и права. Наоборот, многие с надеждой
смотрят на местные обычаи как на возможную опору российской
законности
и
государственности
в
нестабильных
условиях
постсоветского общества. Для политиков разных ориентаций правилом
хорошего тона стало афишировать свою приверженность народным
традициям. Характерно в этом отношении заявление первого
президента Дагестана (2006–2010) М.Г. Алиева: «Без религии нет нашей
истории и мы будем помогать нашим традиционным религиозным
течениям... и укрепим в этих целях позиции Духовного управления».44
После падения советского строя, а с ним и официозной науки, в
понимании «традиций» произошли определенные перемены. Оно
освободилось от советской марксистской риторики. Ключевыми
понятиями вместо отвергнутых классовых и формационных принципов
стали «цивилизационные категории»: «горские традиции», «исламское
возрождение»
и
«шариат».
По
существу
так
называемый
цивилизационный подход, столь модный в последнее время у ряда
российских и северокавказских гуманитариев, представляет собой
формационную «пятичленку», наскоро перекроенную на новый лад.
Оценка местных традиций поменялась со знака «минус» на «плюс». Из
«вредного пережитка прошлого» они превратились в источник
«духовного возрождения» и «единения» Северного Кавказа. Уже в
последние советские годы появилась тенденция распространять
понятие «традиция» на все без исключения местные институты и
практики горцев-мусульман.
Перемены коснулись самых различных областей законодательства
– уголовного, гражданского, поземельного. Кроме законов о сельской
общине и третейских судах свидетельством такой трансформации
служит небезызвестная 14 статья федерального закона 1999 г. «О
гарантиях прав коренных малочисленных Российской Федерации»,
признавшая источником права «традиции и обычаи», в случаях, когда
они не противоречат федеральному и местному законодательству, а
также гарантировавшая охрану государством «традиционного образа
жизни» малочисленным титульным народам северных и южных окраин
страны. Значение этих поистине революционных перемен в восприятии
обычаев и традиций становится хорошо понятно при сравнении этого
закона с положениями советского уголовного законодательства. Не
менее прославленная в прошлом X глава о «Преступлениях,
составляющих пережитки родовых обычаев» признавала традиции
источниками не права, а правонарушений, «общественно-опасных
44
Цит. по работе: Шихсаидов А. Ислам в Дагестане // Центральная Азия и Кавказ. 1999, № 4. С.
113.
48
Фонд перспективных исследований «Бастион»
действий». Такое негативное отношение к обычаю и традициям было
сохранено и в УК редакции 1960 г., вплоть до принятия нового, уже
постсоветского, УК РФ 1996 г.
5.1 Традиция и ислам в российском законодательстве
В 1990-е годы ислам как религиозная и правовая традиция
северокавказских мусульман получил у федерального центра довольно
привилегированный статус, которым он никогда не пользовался прежде
со стороны ни советских, ни дореволюционных российских властей. Он
сохраняет его за собой доныне. Конституция РФ признает его исконной
религиозной традицией российского общества и ставит под охрану
государства. Легализовав православие, ислам и другие конфессии,
традиционно исповедовавшиеся народами Российской Федерации,
власти попытались опереться не только на обычно-правовые, но и на
религиозные традиции. Довольно близкие отношения установились
между государством и так называемым традиционным исламом.
Начиная с президентства Б.Н. Ельцина, федеральные власти не
раз заявляли о своей поддержке ислама как одной из традиционных
конфессий россиян, начиная с «Концепции национальной безопасности
Российской Федерации» 1997 г.45 Подчеркивая заботу российского
государства не только о православных, но и о мусульманских гражданах
РФ, президент ежегодно поздравлял их с праздником Курбан-байрама,
точно также как православных – с Пасхой и Рождеством. Эту традицию
продолжили президенты Д.В. Медведев и В.В. Путин.
Новый правовой статус ислама как традиционной религии не сразу
был законодательно закреплен. Сначала государство объявило о
признании свободы исповедания всех без исключения конфессий и
создания в стране любых религиозных организаций. Были
гарантированы декларированные, но не исполнявшиеся прежде
демократические положения декрета «Об отделении церкви от
государства и школы от церкви» (1918 г.). Государство имеет светский
характер. Религия по-прежнему отделена от государства. Эти свободы
гарантировал общесоюзный закон «О свободе совести и религиозных
организациях», принятый Верховным Советом СССР 2 октября 1990 г.46
Вскоре они были подтверждены в законе РСФСР «О свободе
вероисповедания» от 25 октября 1990 г. и его региональных вариантах,
принятых в бывших советских автономиях Северного Кавказа в 1991 г.
Указ Президента РФ от 17 декабря 1997 г. № 1300 // Собрание законодательства Российской
Федерации. 1997, № 52. ст. 5909. С. 10432.
46
Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР, 1990. № 21.
45
49
Фонд перспективных исследований «Бастион»
Концепция «традиционного российского ислама» сложилась на
федеральном, а затем и северокавказском уровне в последней трети
1990-х годов. Она в немалой степени определяет характер нового
федерального
закона
«О
свободе
совести
и
религиозных
объединениях», принятого Государственной Думой РФ 26 сентября 1997
г. В преамбуле федерального закона ислам вместе с православием
отнесен
к
религиям,
«составляющим
неотъемлемую
часть
47
исторического наследия народов России».
Государство обязуется
уважать и поддерживать как Русскую православную церковь (РПЦ), так и
ислам. В законе по сути впервые четко проведено деление конфессий и
религиозных организаций на «традиционные» и «нетрадиционные».
Здесь понятие «традиционный» употребляется в значении «официально
признанный, законный». Ему в законе противостоит негативное понятие
«нетрадиционный», под которым в постсоветском законодательстве
стало принято понимать зарубежные миссионерские организации и
местную религиозную оппозицию светским и духовным властям.
Права «нетрадиционных» религиозных объединений, под
которыми понимаются все организации и движения, появившиеся в
России после распада Советского Союза, согласно федеральному
закону 1997 г., были существенно ограничены. Для них введен
пятнадцатилетний испытательный срок. В России они могут законно
существовать только при условии ежегодной перерегистрации (Ст. 11;
27.3).48 Кроме того, «нетрадиционные» религиозные организации не
имеют права на материальную и иную поддержку со стороны
федеральных и республиканских властей. Их священнослужители не
освобождаются от военной службы. Им запрещено открывать
религиозные школы и давать религиозное образование детям,
проводить религиозные обряды в лечебных и исправительных
учреждениях, издавать и распространять религиозную литературу,
иметь при себе иностранные религиозные представительства и
приглашать из-за рубежа проповедников и других религиозных деятелей
(Ст. 27.3; 3.4; 5. 3 и 4; 13.5; 16.3; 17. 1 и 2; 18.2; 19; 20.2).49 Тем самым
был законодательно закреплен новый курс федерального центра на
установление государственного контроля над всеми без исключения
религиозными организациями, ограничение деятельности зарубежных
миссий.
В понятии «нетрадиционных религий» отразились страхи перед
подрывной деятельностью западных и мусульманских стран,
Кроме православия и ислама в этот список входят также «буддизм, иудаизм и другие религии
[под последними подразумеваются языческие культы народов Севера — авт.]». Ислам занимает в
нем второе место. См.: Федеральный закон «О свободе совести и религиозных объединениях» //
Собрание законодательства Российской Федерации. 1997, № 39. Ст. 4465. С. 7666.
48
Там же. С. 7671–7672, 7677.
49
Собрание законодательства Российской Федерации. 1997, № 39. С. 7677–7678, 7667, 7669,
7673, 7674–7676.
47
50
Фонд перспективных исследований «Бастион»
стремящихся к расчленению России. В этом можно видеть как следствие
общих опасений мирового сообщества перед экстремизмом и
терроризмом, волна которого на рубеже столетий взволновала весь
мир, так и результат двух кровопролитных российско-чеченских войн на
Северном Кавказе. За последние пять–семь лет призрак «исламской
угрозы» и грядущей Кавказской войны постоянно пугает российские
власти. Эти опасения определяют целый ряд заявлений федерального
правительства и парламента, российских премьеров, президентов
Ельцина, Медведева и Путина. «Концепция национальной безопасности
Российской
Федерации»
1997
г.
подразумевает
именно
«нетрадиционный ислам», а точнее так называемое движение
ваххабитов, говоря о необходимости «учитывать [в религиозной
политике центра – авт.] разрушительную роль различных религиозных
сект, наносящих значительный ущерб духовной жизни российского
общества, представляющих собой прямую опасность для жизни и
здоровья граждан России и зачастую используемых для прикрытия
противоправной деятельности».50
Курс на союз с местным «традиционным исламом» и борьбу с
зарубежным «нетрадиционным исламом» получил дальнейшее развитие
в дагестанском законе «О запрете ваххабитской и иной экстремистской
деятельности на территории РД». Он был принят Народным Собранием
республики 16 сентября 1999 г., после разгрома в Северном Дагестане
отрядов чеченских боевиков, выступавших в поддержку дагестанских
ваххабитов, и начала второй российско-чеченской войны. Пользуясь
чрезвычайным положением военного времени, правительство при
поддержке ДУМД разгромило все существовавшие на территории
республики «нетрадиционные» ваххабитские общины и организации.
Принятие этого закона ознаменовало определенный возврат назад, к
советской практике администрирования при решении религиозных
вопросов. Слишком широко и неясно в законе определены «ваххабиты и
иные экстремисты». Есть серьезная опасность, что под это понятие
могут подпасть все политические и идеологические враги ДУМД. Однако
в настоящее время у дагестанских властей нет реальных сил, чтобы
воплотить в жизнь все положения закона и установить строгий контроль
над деятельностью всех религиозных организаций на территории
республики.
Закон 1999 г. конкретизировал положение «нетрадиционных»
религиозных общин, согласно действующему законодательству
республики. Ваххабитам запрещено организовывать независимые от
ДУМД мечетные общины, молельные дома, школы (Ст. 1, 3). Запрещена
деятельность в республике религиозных миссий, распространение и
хранение печатных изданий, аудио- и видеоматериалов, вышедших из
50
Собрание законодательства Российской Федерации. 1997, № 52. Ст. 5909. С. 10432.
51
Фонд перспективных исследований «Бастион»
лагеря ваххабитов (Ст. 1). Отправляясь учиться в религиозные вузы за
рубежом, дагестанская молодежь теперь должна получить направление
ДУМД по согласованию с Управлением по делам религий в РД (Ст. 3).
Все религиозные организации на территории республики должны были
пройти перерегистрацию в трехмесячный срок с момента ввода закона в
силу (Ст. 4). За нарушение положений закона было предусмотрено
административное наказание в виде ареста до 15 суток и штрафов в
размере от 100 до 500 минимальных оплат труда (Ст. 7). Опираясь на
положения этого чрезвычайного закона, правительство республики
смогло в течение осени и начала зимы 1999 г. закрыть в Дагестане
оппозиционные исламские партии и культурные движения, отделения
зарубежных исламских организаций и фондов.
Похоже, что к мысли об опасности «нетрадиционного ислама» для
России и Северного Кавказа федеральное и республиканское
руководство пришло под влиянием официально признанного
мусульманского духовенства выделившихся из Духовного управления
мусульман Северного Кавказа республиканских муфтиятов, которое
заняло непримиримую позицию по отношению к своим политическим и
идейным противникам в мусульманском сообществе региона. Кампанию
против ваххабитов на Кавказе начало Духовное управление мусульман
Дагестана (ДУМД). Покойный муфтий Дагестана С.-М. Абубакаров не раз
заявлял, что «ваххабизм – это псевдорелигиозное политическое течение
с крайне экстремистским уклоном», с которым нужно бороться. ДУМД
образовало сильное лобби в правительстве республики. Еще 26
февраля 1994 г. был принят закон о запрете в республике всех прочих
кроме ДУМД духовных управлений мусульман. В августе 1998 г. по
инициативе ДУМД для совместной борьбы с ваххабизмом в Назрани
был создан Координационный центр мусульман Северного Кавказа,
объединивший
ДУМ
Чечни,
Ингушетии,
Кабардино-Балкарии,
Карачаево-Черкессии и Ставропольского края, Адыгеи, Северной
Осетии–Алании.
5.2 Попытки реанимации традиционного и мусульманского права в
постсоветские десятилетия
Законодательное признание мусульманских религиозных традиций
происходит на фоне религиозного подъема постсоветской эпохи.
Попытки реституции традиционного и мусульманского права начинаются
в разных республиках Северного Кавказа сразу после распада СССР и
создания постсоветской Российской Федерации в 1991 г. Борющиеся за
власть группировки разных политических ориентаций пытались
52
Фонд перспективных исследований «Бастион»
легализовать мусульманское и традиционное (адатное) право,
интегрировав его в российское законодательство, чтобы укрепить как
свою собственную популярность в обществе, так и ослабевший
(особенно в начале 1990-х годов) авторитет государственной власти в
регионе. На уровне ряда субъектов РФ, – прежде всего в Дагестане,
Чечне, Ингушетии, Кабардино-Балкарии, – власти не раз заявляли о
своем желании опереться на шариат и адат.
Эти перемены происходили на фоне отмирания созданных во
второй половине ХХ в. советских институтов, включая колхозы и
совхозы, сельские и республиканские советы, советы старейшин, а
также быстрого дробления централизованных институтов шариатской
юрисдикции. С распадом Советского Союза в 1989–1992 гг. раскололось
Духовное управление мусульман Северного Кавказа (ДУМСК), прежде
выступавшее как общерегиональный центр шариатской юстиции. Оно
разделилось сначала по республиканскому, а затем по этническому
признаку.
В ноябре 1989 г. от ДУМСК откололся первый независимый
муфтият – ДУМ Кабардино-Балкарии с центром в Нальчике. В декабре
1989 г. в Грозном было сформировано ДУМ Чечено-Ингушетии,
распавшееся после раздела в 1991 г. республики на самостоятельные
ДУМ Чечни и Ингушетии (1992). В 1990 г. во Владикавказе начало
действовать ДУМ Северной Осетии. Созданный в январе 1990 г. на I
Съезде мусульман казыят Ставрополья был преобразован в марте 1991
г. в ДУМ Карачаево-Черкеской Республики и Ставропольского края. В
том же 1991 г. возник оппозиционный ему Имамат мусульман Карачая. В
Дагестане в 1990–1992 гг. сложилось свое Духовное управление
мусульман (ДУМД), в 1992–1993 гг. в свою очередь распавшееся по
этническому признаку на «аварский» ДУМД, Духовное возрождение
лакского народа в г. Буйнакск, Кумыкское духовное управление в
г. Махачкала и даргинский Кадият в г. Избербаш. В 1993 на съезде
мусульман Южного Дагестана был избран еще один муфтий – имам
мечети г. Дагестанские Огни М.Латиков. В 1999 г. появилось шестое
«территориально-этническое»
Духовное
управление
мусульман
Ногайского района Республики Дагестан. Однако ни одно ДУ кроме
ДУМД не прошло государственную перерегистрацию 1994 г. Последнее
добилось статуса республиканского муфтията.
Вместе с тем, на волне движения за мусульманское возрождение
после распада СССР в 1991 г. началось стихийное восстановление
шариатского правосудия и открытие шариатских судов. Несколько
десятков, если не сотен, шариатских судов было создано при мечетных
общинах северного Дагестана, Чечни и Ингушетии, единичные
шариатские суды появились – в Адыгее, Карачае, Кабарде,
Краснодарском крае. Свои особенности были у подобных институтов в
53
Фонд перспективных исследований «Бастион»
общинах и группах сторонников суфийских братств Накшбандийя,
Шазилийя и Кадирийя, открыто возобновивших свою деятельность в
Дагестане, Чечне и Ингушетии в это время. Роль шариатских судей
(кади) у них играли суфийские наставники (шейхи). Авторитет последних
был намного выше, но отношения между ними не удалось наладить из
за все возрастающего соперничества между ними. Наиболее нетерпимо
были настроены сторонники самого влиятельного накшбандийского и
шазилийского шейха Дагестана Саида-Афанди Ацаева (1937–2012).
В
большинстве случаев
на
местах
шариатские
суды
сосуществовали с официальными органами постсоветского российского
правосудия. Кроме того, в случае возникновения конфликтных ситуаций
вокруг разделов земельных угодий (прежде всего пастбищ) между
сельскими мечетными общинами бывших колхозов и совхозов,
непреднамеренных и умышленных убийств и ранений, например в
случае аварий на дорогах или похищения невест, влекущих за собой по
нормам традиционного и мусульманского права кровомщение, на местах
периодически создавали примирительные комиссии. Только в
отдельных дагестанских и чеченских общинах, контролировавшихся
ваххабитами, при введении шариатских судов все иные, в первую
очередь государственные, органы судебной власти были распущены.
Последовательно этот принцип был проведен в жизнь лишь в
четырех даргинских селениях Буйнакского района Дагестана –
Карамахи, Чабанмахи, Дуранги и Кадар. В августе 1998 г. они объявили
себя «самостоятельной исламской территорией, управляемой по
законам шариата». Об этом уведомляли надписи, поставленные при
въезде в селения. Представители милиции и сторонники враждебного
ваххабитам ДУМД вынуждены были покинуть селения. В марте 1999 г.
джамаат Карамахи направил в адрес республиканских органов власти в
Махачкалу заявление, в котором обосновывал необходимость
установления
шариатского
правления
на
уровне
сельских
администраций республики: «Так как республика не способна своей
конституцией, многочисленными законами навести элементарный
порядок, следует устанавливать в Дагестане законы Аллаха. Только
установив шариатские законы, можно навести порядок. Свои идеи
карамахинцы будут продолжать распространять и на другие
территории».51
На деле шариатская юстиция здесь ограничилась введением на
территории «Кадарской зоны» «сухого закона» и публичными
наказаниями нарушителей норм нравственности (худуд). Эта
инициатива имела скорее пропагандистский, чем правовой характер.
Опыт «шариатского правления» карамахинцев оказался не долог. Летом
Цит. По кн.: Гаджиев Р.Г. Ваххабизм: особенности его появления на Северном Кавказе.
Махачкала, 2002. С. 216.
51
54
Фонд перспективных исследований «Бастион»
1999 г., воспользовавшись вторжением в Северный Дагестан отрядов
ваххабитов из Чечни, ДУМД сумело склонить на свою сторону
руководство федеральных сил и подавить карамахинских ваххабитов.
De
jure
шариатское
правосудие
было
узаконено
на
республиканском уровне (до 1999 г.) только в Чеченской республике
Ичкерия, где в 1996 г. был принят уголовный кодекс Судана, в целом
придерживающийся норм шариата52, и в Ингушетии с законом о мировых
судьях и легализацией многоженства при президенте Аушеве в 1997 г.
Преамбула конституции ЧРИ провозгласила «Коран и шариат
основными источниками законодательства». И.о. президента ЧРИ
Зелимхан Яндарбиев отменил на территории республики действие
советских и российских законов. Народные суды были упразднены.
Вместо них вводилась новая шариатская иерархия правосудия, включая
сельские, городские и районные шариатские суды, подчинявшиеся
Верховному шариатскому суду в Грозном, облеченному правом
пересмотра их решений. Однако осуществить эти законопроекты и
разработать законодательства о шариатских судах в этих республиках
не получилось.
Ингушские законопроекты о шариатском браке (никах) и мировых
судьях были отменены как противоречащие нормам общероссийского
федерального законодательства. Тем не менее в мае 1999 г. в
Ингушетии начал работать республиканский шариатский суд. Он состоял
из пожизненно выбиравшегося алимами республики (двумя третями
голосов) председателя (кади) и 5 алимов, которых кади в свою очередь
назначал из лиц, имевших достаточный уровень знаний в области фикха
и шариата. Этот орган разбирал по шариату шафиитского толка иски по
разделу
имущества,
семейные
споры.
Постановления
суда
оформлялись письменно и их копии выдавались на руки истцам и
ответчикам. С 1999 по 2001 г. через суд прошло более 1000 дел. Однако
в 2001 г. постановления шариатского суда республики потеряли
юридическую силу, хотя он и продолжал работать позднее как
консультативное учреждение. 53
Шариатский кодекс и суды Чеченской республики никогда не были
признаны в качестве законных со стороны федеральных властей в
Рецепция уголовных норм шариата в законодательстве в постсоветской Чечне 1996–1999 гг.
еще ждет своего исследователя. Это крайне любопытный, но и очень темный вопрос. Никто еще не
пробовал сравнить тексты чеченского и суданского УК. Эта задача осложняется малой доступностью
чеченского кодекса 1996 г. Хотя он и публиковался в грозненских газетах, но их сейчас крайне сложно
достать. Насколько известно, экземпляров Чеченского УК 1996 г. нет ни в одной из центральных
российских библиотек. Некоторый свет на эту проблему может пролить исследование арабского
текста Суданского кодекса 1992–1993 гг., а также материалы, опубликованные М.Т. ал-Каббаши,
председателем Специального суда по общему праву и Аппеляционного суда, главой органов
суданской юстиции при режиме Нимейри, при котором началась шариатская трансформация
уголовного законодательства страны.
53
Албаков Д.Х. О применении шариата в Республике Ингушетии // Ислам и право в России.
Вып. 2. М., 2004. С. 82.
52
55
Фонд перспективных исследований «Бастион»
Москве. С началом в 1999 г. второй российско-чеченской войны
шариатизация институтов власти и судопроизводства в республике была
прервана, хотя многие шариатские суды и продолжают действовать в
ней de facto. Кроме чисто политических и военных причин, помешавших
реституции мусульманского правосудия следует указать и на важный
финансовый и кадровый фактор. Это отсутствие грамотных шариатских
судей после советской секуляризации и более чем 50-летнего
преследования ислама и шариата.
В 1996–1997 гг. в Чечне были спешно созданы начальные курсы
для подготовки кадров шариатских судов, но их выпускники
продемонстрировали крайне низкий уровень не только шариатской, но и
в целом юридической грамотности. В наспех сделанный перевод УК ЧРИ
вкрались досадные ошибки. Не были полностью переведены в понятную
местным мусульманам систему штрафы, порой исчисляющиеся в
суданских фунтах и верблюдах. Нормальной работе созданных в 1996 г.
шариатских судов в Чеченской Республике мешала также слабость
властных структур и сложившаяся в республике опасная криминогенная
обстановка. Для осуществления широкомасштабной реституции
мусульманских (и традиционных, адатных) судов необходимы большие
финансовые затраты, которые при настоящем положении дел в регионе
и
продолжающемся
экономическом
кризисе
представляются
нерентабельными даже для самых горячих сторонников введения
шариата в норму жизни среди северокавказских политиков.
Правительство А.Масхадова оказалось бессильным остановить
дальнейшее углубление конфликта. Накануне второй чеченской войны
работа шариатских судов была парализована двоевластием в Чечне.
Верховный шариатский суд ЧРИ со времени своего создания враждовал
с парламентом, оспаривая у последнего полномочия высшей
законодательной власти в Чечне. Отношения между двумя ветвями
высшей законодательной власти в республике окончательно зашли в
тупик в январе 1999 г., когда парламент объявил Верховный шариатский
суд неконституционным органом, а последний, в свою очередь,
приостановил деятельность парламента.
Чтобы разрешить конфликт, по предложению главы оппозиции Ш.
Басаева 3 февраля 1999 г. президент Масхадов распустил парламент,
объявив о введении в республике «полного шариатского правления» и
создании
Государственного
совета
(Шура)
из
авторитетных
мусульманских алимов и полевых командиров. Однако оппозиция не
признала власть президентской Шуры. В Чечне возникло две Шуры –
масхадовская и басаевская, – и соответственно два Высших шариатских
суда.54 Шариатская юстиция превратилась в орудие силового давления
на политических противников, которых обвиняли в отходе от норм
54
Акаев В.Х. Религиозно-политический конфликт в Чеченской Республике Ичкерия. С. 106–107.
56
Фонд перспективных исследований «Бастион»
шариата и вероотступничестве55, карающемся, согласно общим нормам
мусульманского права, смертной казнью.
Все эти факты говорят о том, что в 1990-е годы шариат стал
серьезным политическим козырем в борьбе за власть на Северном
Кавказе. Он стал рассматриваться как средство узаконить
создававшиеся тогда далекие от идеалов ислама политические режимы
и движения. Так, первый президент Чеченской республики Ичкерия
совершенно нерелигиозный человек и генерал Дж.Дудаев провозгласил
шариат источником права в Чечне. Но реально он ничего не сделал для
введения
в
жизнь
норм
мусульманского
правопорядка
и
предотвращения разгула преступности в республике. О необходимости
учреждения шариатских судов не раз говорили дагестанские, чеченские
и российские политики, замешанные в терактах и массовых убийствах
мирных жителей на Северном Кавказе. По непроверенным сведениям,
после переселения в с. Урус-Мартан главный идеолог северокавказских
ваххабитов, ныне находящийся за пределами Российской Федерации
Багауддин Магомедов или один из его соратников издал фетву,
позволяющую
шариатским
гвардейцам
совершать
похищения
российских милиционеров с целью их обмена на содержащихся в плену
ваххабитов. Текст фетвы был опубликован в 1998 г. в грозненской газете
«Аль-Каф». В сентябре 1999 года знаменитый террорист Шамиль
Басаев (убит в 2006 г.) объявил о создании его «дагестанскими
братьями» в Ботлихском и Цумадинском районах Дагестана,
захваченных отрядами Конгресса народов Чечни и Дагестана (куда
также входил известный террорист и полевой командир Хаттаб),
«исламского суда, чтобы судить предателей и трусов...».56
Вторая российско-чеченская война, начавшаяся в октябре 1999 г.,
с первых дней разыгрывала шариатскую карту. Ей непосредственно
предшествовал вооруженный джихад радикальных мусульман в
дагестанских горах в августе-сентябре того же года. В конце 1999 г.
муфтий Ичкерии Бай-Али Тевсиев издал фетву, призывающую
мусульман Чечни подняться на газават с Россией. И хотя в первые годы
Второй чеченской войны светское руководство непризнанной Чеченской
Республики-Ичкерии еще продолжало существовать, само оно довольно
Вот один характерный документ, вышедший из контролировавшегося сторонниками Басаева
Верховного шариатского суда Чеченской республики Ичкерия в 1999 г. Фотокопия в личном архиве
В.О. Бобровникова в Москве. Сохранена орфография и пунктуация подлинника: «Предупреждение
Актиеву Ахмеда! Мы имеем достоверную информацию о ваших связях с каферами. Вам дается
недельный срок, чтобы прекратить ваши связи и покаяться публично в (мечети) иначе, возмездие
неотвратимо. В[ерховный] судья». Характерно, что данный иск написан от руки на печатном бланке
Верховного шариатского суда Чеченской республики Ичкерия с «шапкой» Предупреждение. Это
позволяет говорить о массовом изготовлении подобных документов в период перед началом второй
российско-чеченской войны. Следует также отметить отсутствие в постановлении каких бы то ни
было ссылок на нормы мусульманского права и цитат из Корана и хадисов, что в целом не характерно
для фетв и постановлений современных шариатских судов в регионе.
56
Ал-Аман (Бейрут, на араб. яз.), 17.09.1999.
55
57
Фонд перспективных исследований «Бастион»
быстро стало окрашивать свою деятельность в мусульманские тона.
Заседание так называемого Государственного Комитета Обороны ЧРИ,
состоявшееся 22 июля 2002 г., закрепило эти изменения. На нем
руководителем военных операций на всех трех «фронтах», восточном,
западном и северном, был назначен Шамиль Басаев, а вицепрезидентом ЧРИ – Абдулхалим Сайдуллаев, глава джамаата города
Аргун и советник по религиозным вопросам президента ЧРИ Аслана
Масхадова. Шамиль Басаев был, начиная с лета 2002 г., фактическим
руководителем военной деятельности ЧРИ, которая с этого времени
приобретает отчетливо выраженный террористический характер. Басаев
не был сам по себе радикальным мусульманином-фанатиком, но по
тактическим соображениям он решил примкнуть к формировавшемуся
после событий 11 сентября 2001 г. радикально-мусульманскому
международному сообществу, ставшему к тому же главным финансовым
источником его боевых операций.
После гибели президента ЧРИ Аслана Масхадова в 2005 г.
президентом ЧРИ был провозглашен Абдулхалим Сайдуллаев. В
короткий период своей деятельности он занимался в основном духовнопросветительской работой и был для сторонников сопротивления скорее
моральным авторитетом, чем активно действующим политиком.
Чеченское население воспринимало его как молодого шейха, разговоры
об «имарате» и провозглашении Сайдуллаева амиром были в то время
популярны в Чечне. В свою очередь в ходе контртеррористической
операции 17 июня 2006 г. Сайдуллаев был убит и руководство ЧРИ
перешло к близкому соратнику Басаева Докке Умарову. Сепаратистское
движение было к лету 2006 г. сильно обескровлено, большинство
полевых командиров было убито, только некоторым удалось выбраться
заграницу. В силу этого в сепаратистском движении произошла смена
поколений. Влившаяся в его ряды молодежь тяготела к радикальному
ваххабизму. Движение сопротивления получило серьезную поддержку
со стороны военизированных общин (джамаатов) радикальных
мусульман, хотя и малочисленных, но спаянных дисциплиной и хорошо
организованных. Такие джамааты стали возникать и в соседних
мусульманских республиках Северного Кавказа, в частности в
Кабардино-Балкарии и среди мусульман Ставрополья.
В октябре 2007 г. Умаров снял с себя обязанности главы ЧРИ и
объявил себя «амиром (главнокомандующим) муджахидов (участников
вооруженного джихада) Кавказа и предводителем Джихада», а также
«единственной законной властью на всех территориях, где есть
муджахеды». Было создано виртуальное шариатское государство
«Имарат Кавказ». Шариат и джихад как обязанность любого
боеспособного верующего мусульманина были провозглашены в нем
основой
права
и
общественной
жизни.
В
территорию
58
Фонд перспективных исследований «Бастион»
самопровозглашенного государства был включен ряд субъектов РФ на
Северном Кавказе — Дагестан, Чечня, Ингушетия, Ставропольский и
Краснодарский края, Северная Осетия-Алания, Кабардино-Балкария и
Карачаево-Черкесия, которые стали отныне именоваться вилайятами,
например Чечня получила название «вилайят Нохчичо». Очевидно, что
наиболее прочная база Имарата находится в Чечне, несмотря на
определенные успехи президента Рамзана Кадырова в последние годы.
Ряд сел в горных районах Чечни по-прежнему находится под контролем
чеченского сепаратистского движения, приобретшего сегодня ярко
выраженный ваххабитский характер.
Вопрос состоит в том, насколько Имарат отражает существующую
реальность, а не является виртуальным проектом, активно
пропагандируемым радикально-мусульманскими сайтами, например
Кавказ-Центром. На дорогах в этих районах моджахеды время от
времени выставляют свои посты на короткие промежутки времени и
ловят представителей администрации Кадырова и его силовых структур,
а официальные главы сельских администраций вынуждены скрываться,
в основном в столице Чечни Грозном. Военная активность Имарата в
последнее время наиболее заметна в соседней Ингушетии, где при
наличии хороших дорог, высокой плотности населения и небольшой
территории моджахеды проводят диверсионные операции и затем легко
растворяются среди местного населения. Ситуация в Дагестане
отличается в том смысле, что там деятельность Имарата, может быть,
не так заметна в военном отношении, но зато идеи ваххабизма,
пожалуй, наиболее быстро распространяются среди населения, прежде
всего молодежи. В остальных республиках Северного Кавказа:
Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и Северной Осетии-Алании,
– активность военных джамаатов Имарата не так заметна, но и там они
существуют. Определенным успехом Имарата стал переход на его
сторону в июне 2008 г. видного проповедника радикального
политического ислама, мусульманина-неофита из Бурятии Саида
Бурятского (убит в 2010 г.). Движение военных джамаатов,
оформившееся в непризнанное государство Имарат Кавказ, как считает
московский политолог М.Ю. Рощин57, логично вписывается в общую
структуру
международного
сетевого
сообщества
радикальных
мусульман и является долговременным фактором дестабилизации в
этой части России.
Наряду с шариатскими судами на Северо-Восточном Кавказе в
постсоветские десятилетия произошла реституция части религиозноблаготворительных вакфных фондов, причем парадоксальным образом
именно в созданных советскими реформами коллективных хозяйствах. В
57
Roshchin M. The Caucasus Emirate and the movement of military jamaats // Keston Newsletter.
2009. No. 10. P. 4–6.
59
Фонд перспективных исследований «Бастион»
1990-е годы имущество колхозов и совхозов на севере и в центре
Дагестана, а также в Чечне и Ингушетии перешло в руки мусульманских
общин. Попавшие в зависимость от них горные колхозы и совхозы
сливаются с институтами джамаата, в котором все большую роль играют
сельский сход, имам и мусульманские ученые-алимы. Под их давлением
ряд сельских администраций передали часть приписанных к ним до
коллективизации вакфных владений вновь открывшимся мечетям. Это
имущество включает в себя отдельные дома, пашни и сады, реже –
небольшие стада скота и хутора. Иногда такая передача оформляется
как долгосрочная аренда. Общественное мнение селения следит за тем,
чтобы новые владельцы мечетных земель вносили в мечетную кассу
положенную часть урожая. Передел вакфов происходит на конкурсной
основе каждые три года.
Не нужно преувеличивать размеры и значение реституции вакфов
в регионе. Они уже не играют прежней роли в жизни мусульманских
общин. Вакфные отчисления потеряли обязательный характер и силу
закона, превратившись в добровольные благочестивые пожертвования.
Не имея поддержки в российском законодательстве, вакф уже не
обладает и силой нормы мусульманского права. Нехватка знатоков
мусульманского права и дефицит образованных мусульманских
правоведов вызывает частые ошибки при учреждении вакфов и
управлении ими на постсоветском Северном Кавказе. Распорядителем
вакфного имущества сегодня выступает сельский сход или
мусульманская верхушка джамаата, как правило не имеющая
необходимого мусульманского юридического образования и лишенная
знания давно уничтоженной правовой традиции. При определении
границ и обязанностей, лежащих на вакфных имуществах, горцы
нередко прибегают к помощи отдельных дореволюционных списков
вакфов и договоров
Есть ли перспективы у вакфа на постсоветском пространстве? И в
чем они заключаются? На современном Северном Кавказе можно найти
ряд доводов как «за», так и «против» восстановления вакфов.
Последние, пожалуй, перевешивают. Во-первых, в регионе нет
экономических ресурсов для учреждения вакфов. Частно-семейная
собственность (мульк), на которой покоится этот институт
мусульманского права, уничтожена в ходе коллективизации и в полном
объеме не восстановлена. Большая часть горных террас, где прежде
находись вакфные угодья, была заброшена в 1960–1980-е годы и
сегодня, согласно мусульманскому праву, относится скорее к категории
неосвоенных «мертвых земель» (мават). Урбанизация на равнине
«съела» не меньше бывших вакфных владений. Кроме того, у этого
института отпали важнейшие функции. Массовая светская грамотность и
русификация региона вызвали серьезные изменения в системе
60
Фонд перспективных исследований «Бастион»
исламского образования. Мусульманские школы и вузы содержатся уже
не из вакфов, а за счет частных пожертвований, доходов от аренды и
частной торговли. Наконец, стоит отметить отсутствие у государства и
мусульманских общин хороших специалистов по мусульманскому праву
и навыков управления мусульманской собственностью. Легализация
вакфов потребует выработки законодательства о них, которое придется
приспособить к имеющимся республиканским и федеральным законам о
религиозных организациях.
К доводам в пользу развития вакфов на постсоветском Северном
Кавказе относится в первую очередь либерализация законодательства о
культах. В частности, по новому закону о свободе совести 1991 г.
мусульманские джамааты Дагестана получили все права юридических
лиц, что дает возможность легализации вакфов в будущем. Во второй
половине 1990-х годов власти смогли восстановить потерянный было
контроль за развитием религиозной ситуации в республике. Согласно
новым федеральному и дагестанскому законам о свободе совести 1997
г., а также дагестанскому закону 1999 г. «О запрете ваххабитской и иной
экстремистской деятельности», в Дагестане закрыты появившиеся в
1990-е годы зарубежные мусульманские фонды и миссионерские
организации. Однако местные мусульманские общины сохранили
полученные в постсоветское время широкие свободы. Общее
ослабление постсоветской государственности и права дает им немало
возможностей к учреждению и использованию вакфов de facto, в обход
действующего законодательства. Какие-то перспективы для реституции
вакфов в будущем могут быть связаны с ростом частного
мусульманского капитала в республике. Будущее вакфных имуществ на
российском Северном Кавказе, вероятно, будет определяться сложным
соотношением описанных выше тенденций. Можно быть уверенным
лишь в том, что реституция вакфов никоим образом не будет возвратом
к прошлому, путь к которому был навсегда закрыт глобальными
преобразованиями и социальными потрясениями ХХ в.
5.3 Нежизнеспособность консенсуальных институтов
традиционного права на республиканском и региональном уровнях
Локальный характер адата как нормативной традиции на Северном
Кавказе никак не позволяет использовать его нормы в масштабах всего
региона. Именно по этой причине предпринимавшиеся в Российской
империи попытки записи и кодификации традиционного права, начиная с
создателя «инородческого» законодательства М.М. Сперанского, всегда
61
Фонд перспективных исследований «Бастион»
завершались неудачей58, что, по-видимому, не останавливает их
современных продолжателей в федеральных структурах, одержимых
идеей создания советов старейшин и алимов (знатоков местной
мусульманской традиции) на уровне Северо-Кавказского федерального
округа.
Первые попытки создания в республиках региона общественных
миротворческих институтов на основе норм традиционного права
относятся еще к первой половине 1990-х гг. Так, в 1995 г. в Дагестане
было создано движение «Маслиат» (от искаж. араб. мусалаха –
«примирение, медиаторство»). До начала 2000-х гг. в Махачкале
выходила одноименная газета. В декабре 1997 г. президент Ингушетии
Р. Аушев подписал «Закон о мировых судьях», в котором попытался
вернуть юридическую силу дореволюционным горским судам по адату и
шариату. Согласно закону, «мировой судья, вступая в должность,
приносит присягу на Коране или Библии». В своей деятельности он
«должен руководствоваться нормами адата и шариата» (ст. 3).59
На
Северо-Восточном
и
отчасти
Центральном
Кавказе
мусульманскому и традиционному праву de facto удалось занять
небольшую нишу в жизни мечетных общин сел и городов. Но все же
основными органами правосудия у мусульман Северного Кавказа
являются российские народные суды. После советской эпохи российское
право с одной стороны, адат и шариат – с другой, существуют как бы в
разных плоскостях. Под влиянием мусульманской общественности из
последней редакции Уголовного Кодекса Российской Федерации,
принятой в 1996 г., были изъяты ст. 212 и 235, приравнивавшие
применение норм шариата к тяжкому преступлению. По этой причине
шариатский брак (никах) стал просто игнорироваться российским
законом. В случаях многоженства никах просто регистрируется местным
муллой.
Однако в целом попытки реанимировать кавказский адат как
самостоятельную систему традиционного права не принесли ожидаемых
результатов. Ни властям, ни общественным организациям не удалось
создать дееспособные суды по адату и смягчить криминальную
обстановку, резко обострившуюся в постсоветские годы. После принятия
в 1998 г. федерального закона «О мировых судьях в Российской
Федерации» противоречивший ему ингушский закон пришлось отменить.
Во второй половине 1990-х и начале 2000-х годов об институтах
традиционного права, казалось бы, надолго забыли. В определенной
степени это было связано с проектами шариатизации Северного
Кавказа, проанализированными выше. И только в самые последние годы
Ср.: Гродеков Н.И. Киргизы и каракиргизы Сыр-Дарьинской области. Юридический быт. М.,
2012. С. 9.
59
Цит. По работе: Албаков Д.Х. О применении шариата в Республике Ингушетии // Ислам и
право в России. Вып. 2. М., 2004. С. 81.
58
62
Фонд перспективных исследований «Бастион»
власть вновь решила опереться на «полезные местные традиции»,
прежде всего советы старейшин, подобные институтам, созданным, как
уже говорилось, в 1950–1970-е годы, но уже не на уровне селений и
районов, а на уровнях Северо-Кавказского федерального округа (СФКО)
и субъектов Федерации.
Еще в конце президентства Медведева полпреду СКФО
А.Г. Хлопонину было поручено сформировать в регионе до октября 2010
г. Совет старейшин округа с целью помочь властям завоевать доверие
населения, а также опереться в борьбе с преступностью и коррупцией
на правоохранительные механизмы традиционного права. Складывание
этого консультативного органа при полпреде продолжалось в 2011 и
2012 гг. В него войдут по одному представителю от каждого субъекта
Федерации в округе. Члены совета старейшин СКФО будут доводить до
населения
своих
республик
согласованную
позицию
членов
Общественного совета округа. В тех субъектах федерации, где их еще
не организовано, планируется создать Советы старейшин. Отдельные
такие органы уже сформированы на уровне ряда столиц, в частности,
Махачкалы в Дагестане.
Кроме того, на встрече А.Г. Хлопонина с председателями
республиканских Духовных управлений мусульман округа, состоявшейся
в декабре 2010 г., был озвучен проект создания Совета алимов
Северного Кавказа. По мнению полпреда, этот консультативный по сути
орган «станет площадкой для дискуссии, выработки общего подхода.
Сегодня в среде мусульманских священнослужителей нет единства,
будем ежеквартально встречаться и обсуждать имеющиеся проблемы».
В какой-то мере он призван заменить фактически распавшийся к
настоящему времени Координационный центр мусульман Северного
Кавказа. Хлопонин призвал представителей легализованной и лояльной
российским властям мусульманской духовной элиты «идти в
молодежную среду и активно работать с молодежью, а не ждать, когда
придет кто-то другой».60 В марте 2012 г. было проведено первое
совещание полпреда с кандидатами в Совет от ДУМ субъектов РФ в
регионе.
Эффективность обоих инициатив вызывает сильные сомнения.
Вряд ли удастся воссоздать действовавшие в советское время на
местном уровне Советы старейшин. Общинный уклад, на котором и
зиждился авторитет старейшин, уходит в прошлое. Общину для
молодежи заменяет большая семья, клан, и старший в клане для него
настоящий авторитет, а не старейшина. Часто религиозный лидер
является также и старейшиной, так что в этом случае никакого
замещения авторитета старейшины нет. Для религиозной молодежи,
конечно, большим авторитетом будут религиозные деятели, возраст
60
http://skfo.gov.ru/obshestvo/religiya/
63
Фонд перспективных исследований «Бастион»
которых неважен. Важны знания и лидерские качества, которыми могут
обладать и ровесники молодых мусульман. Число религиозных молодых
людей растет, но их все же в целом по региону не большинство. В
особенности участники радикальных молодежных исламских движений
перестают уважать стариков, обвиняя их в плохом знании обязательных
для мусульман норм шариата и отпадении от ислама в язычество (араб.
ширк).
Создание Совета алимов Северного Кавказа вряд ли сможет
наладить связи российских властей с верующими мусульманами и
особенно молодежью. По определению, алимы или улемы – это люди,
обладающие знаниями, и прежде всего в области мусульманского
права, которое считается венцом знания в исламской традиции. Таких
лиц среди старшего (да и молодого) поколения северокавказских
мусульман практически нет. Здесь все будет зависеть от тех людей,
которые войдут в этот орган, и какие у него будут полномочия. Конечно,
не хотелось бы, чтобы Совет алимов стал органом на бумаге, от
которого и вреда не будет, но и пользы тоже. Подобные советы уже
давно существуют при региональных муфтиятах, а создание
объединенного Совета алимов при нынешнем слабом уровне
интеграции муфтиятов – дело весьма трудоемкое. Кроме того, следует
учитывать, что мы живем в эпоху Интернета и глобализации, в том
числе и «исламской». Для части молодых мусульман авторитетами
являются не свои муфтии, а те исламские ученые, которые могут
находиться за тысячи километров от них и быть доступными по
Интернету. Так что создаваемым и существующим Советам алимов
сейчас придется выдерживать серьезную конкуренцию с «электронными
муфтиями».
5.4 Установки, институты и практики шариатского правосудия 2000 2010-х гг.
К началу 2010-х годов период радикальных перемен, начавшихся с
распадом советской системы, на Северном Кавказе, похоже,
завершился. В последние годы серьезных перемен в законодательном и
судебном устройстве региона и его отдельных республик не происходит.
Можно говорить о некоторых устойчивых тенденциях и формах в
области развития здесь низовых и центральных институтов
мусульманского права, которые по-прежнему действуют не de jure, но de
facto.
Степень шариатизации общественной жизни и судебной практики в
регионе наиболее высока в Дагестане, Чечне и Ингушетии. В центре и
64
Фонд перспективных исследований «Бастион»
особенно на северо-западе разрыв с религиозной традицией произошел
не только у молодежи, но и у большей части старшего поколения.
Северо-Западный Кавказ в настоящее время преимущественно
светский. На Северо-Западном Кавказе значительная часть старшего
поколения не прошла даже процедуру обрезания. Здесь приток
молодежи в неформальные радикализирующиеся «джамааты»
свидетельствует о прерывании местной мусульманской традиции как
таковой, как в правовой, так и в бытовой и обрядовой сфере. Но даже в
Чечне и Дагестане отношение к мусульманскому праву неоднозначно и
противоречиво. Власти больше декларируют свою приверженность
шариату (и горскому традиционному праву), чем следуют им.
В период между двумя войнами власти Ичкерии по сути дела
дискредитировали шариатское право прямо в центре Грозного на глазах
многотысячной толпы, устраивая публичные расстрелы людей. Попытки
заменить светское российское законодательство нормами шариата
вылились в палочные наказания для употребляющих алкоголь и
привели к расстрелам нескольких человек, обвиняемых в совершении
убийств в центре Грозного. Современные дагестанские и в особенности
чеченские власти относятся к шариату с долей осторожности. Из всего
того, что включают в себя мусульманское и чеченское адатное право,
распространены лишь нормы, разрешающие многоженство (сам
президент Рамзан Кадыров неоднократно заявлял, что ислам разрешает
иметь четырех жен и фактически поощрял полигамию), расправы над
женщинами за внебрачные связи (так называемые убийства чести) и
обычай кровной мести. Впрочем, и последний в Чечне объявлен как бы
пережитком прошлого и в 2011 г. руководство республики объявило о
примирении всех кровников и закрытии этого вопроса в принципе.
С другой стороны, руководство Чечни, на словах ратующее за
шариат, совершает немало поступков, которые ислам считает
совершенно недопустимыми и которые к тому же идут вразрез с
чеченскими адатами. Например, присвоение мечетям имен отца, брата
и матери действующего главы республики. Или развешивание на улицах
городов и селений огромных плакатов с изображениями Ахмата и
Рамзана Кадыровых, не говоря уже о постоянной рекламе и
саморекламе, проводимой главой Чечни. Не случайно, что предложение
московского адвоката родом из Чечни Дагира Хасавова ввести шариат в
Российской Федерации было расценено правительством республики как
античеченская провокация.61
Несмотря на все споры и страхи, которые вызывает в России и на
Северном Кавказе перспектива введения мусульманского права, ныне в
регионе имеется несколько уровней шариатского судопроизводства:
Хамзатов Л. Споры о шариате, которого нет // Русская служба ББС. 17.05.2012,
http://www.bbc.co.uk/blogs/russian/northcaucasus/2012/05/post-69.html
61
65
Фонд перспективных исследований «Бастион»
шариатские суды в сельских и квартальных городских общинах
(джамаатах);
военизированные
шариатские
трибуналы
в
джихадистском подполье; республиканские муфтияты и противостоящие
им вилайяты (области) Имарата Кавказ. Эти уровни в отличие от
советского времени, как правило, не связаны друг с другом и даже
оспаривают друг у друга правомочность отправления шариатского
правосудия. Во многих (но отнюдь не во всех) джамаатах при пятничных
мечетях (джума) и молельных домах действуют шариатские суды,
называемые здесь по-арабски махаким шарийа. Как правило, это уже не
коллегиальные органы раннего советского времени, а суды выбранного
джамаатом шариатского судьи-кади, при котором может действовать
консультативный совет из алимов – знатоков местных мусульманских
обычаев. Имам мечети, как правило, выполняет обязанности кади по
пятницам. Обычно эти неформальные органы судопроизводства
ограничиваются разбором мелких уголовных дел, составлением
брачных контрактов (никах) и разводов по шариату, нотариальным
оформлением религиозных завещаний (васият).62
В некоторых дагестанских и чеченских селениях при мечетях из
молодежи 20–30-летнего возраста были созданы отряды шариатской
гвардии, заменившей собой дружинников позднего советского времени.
В их функции входит поддержание общественного порядка на улицах,
приведение в исполнение приговоров председателя шариатского суда.
Наряду с шариатскими трибуналами у мусульман Северного Кавказа
работают российские народные и общественные третейские суды.
Председатели шариатских судов нередко входят в состав сельских и
районных администраций. Наиболее авторитетные из них участвуют в
разборе по адату или шариату поземельных тяжб между селениями,
случаи которых участились в постсоветские десятилетия.
Характер деятельности воссозданных de facto при мусульманских
общинах шариатских судов и их председателей-кади во многом
определяют деградация правовых знаний в области фикха у мусульман
России в ХХ в., утрата шариатом роли правового регулятора в обществе
и сужение сферы применения мусульманского права областью
религиозного культа, бытовыми обычаями и правилами этикета. Это те
действия, которые входят, согласно общепринятой классификации норм
мусульманского права, в сферу обрядовых правил культа и религиозных
предписаний ислама, определяющие отношения верующих с Богом
(араб. ибадат).
Несмотря на то, что у сторонников введения в регионе шариатского
правосудия из числа молодежи и представителей мусульманской
духовной элиты есть желание ограничить, если не запретить, действие
российского и традиционного (адатного) права, верующие в своей массе
62
См. об этом подробнее в кн.: Бобровников В.О. Мусульмане Северного Кавказа… С. 272–280.
66
Фонд перспективных исследований «Бастион»
не имеют четкого представления о границах и отличиях адата и
шариата. На практике, как в 1990-е, так и в 2000-е годы шариатские суды
под председательством сельского кади обычно руководствуются в своей
деятельности не только нормами фикха, но и нормами местной
обычноправовой традиции. По форме судопроизводство носит
упрощенный характер. Процесс носит обвинительный характер. Нет ни
обвинителей, ни защитников, но большую роль в нем играет
консенсуальный судья, роль которого отводится местному кади.
Постановления шариатских судов записываются в произвольной форме
на русском и северокавказских языках, а также на литературном
арабском с добавлением молитвенных формул (басмалы, такбира и
проч.), придающих в глазах участников судебного процесса
юридическую силу документу, которой он в действительности лишен,
согласно действующему российскому праву.
Весьма деструктивно на развитии шариатской юстиции в 2010-е
годы сказались раскол мусульманского общества региона на
сторонников местных исламских традиций и религиозных диссидентов
(ваххабитов), а также преследования, которым подверглись последние
и их предполагаемые сторонники в первой половине 2000-х годов. Если
в 1990-е годы в целом ряде селений шариатские суды и судьи-кади
разбирали некоторые поземельные и мелкие уголовные иски,
способствуя поддержанию правопорядка на уровне селений и даже
отдельных сельских районов63, то в 2000-х годах те из них, кто принял
сторону ваххабитов, были поставлены вне закона. На членов
шариатских дружин были заведены уголовные дела.
Часть мусульманских ученых-алимов, правоведов и шариатских
судей перешли к вооруженному джихаду. Многие из них, как Артур
(Муса) Мукожев (ум. в 2009 г.) и Анзор Астемиров (ум. в 2010 г.) в
Кабардино-Балкарии, были убиты силовиками. С другой стороны
жертвой террористических актов пали наиболее влиятельные в
Дагестане суфийские лидеры и авторитеты в области шариата шейхи
Серажутдин Хурикский (ум. в 2010 г.) и Саид-афанди Чиркейский (ум. в
2012 г.).
Эффективность постсоветского шариатского правосудия в регионе
всегда была невысока. Шариатские суды эффективно действовали лишь
на уровне сельских общин. Но в большинстве случаев они не смогли
предотвратить раскола джамаатов на противоборствующие фракции
традиционалистов и ваххабитов, и урегулировать конфликты между
ними, доходившие до вооруженных столкновений в селениях и районах.
В 2000-е годы ситуация еще более обострилась. Силовые методы
Макаров Д.В. Опыт введения шариата на микроуровне: пример дагестанского селения
Кироваул // Ислам и право в России. Вып. 2. М., 2004. С. 170–175; Бобровников В.О. Изобретение
исламских традиций в дагестанском колхозе // Дагестан и мусульманский Восток. М., 2010. С. 138–
140.
63
67
Фонд перспективных исследований «Бастион»
загнали ваххабитскую оппозицию в подполье, породив очаги
вооруженного джихада в форме партизанской борьбы («лесные
братья»). Стабилизировать обстановку не смогли ни режим
контртеррористических операций (КТО), ни физическое уничтожение
оппозиционных религиозных лидеров, как это случилось в 2005 г. в
Нальчике, ни высылка ряда из них за пределы Российской Федерации,
как это случилось в Краснодарском крае и Адыгее, откуда в 2004 г. был
депортирован в Турцию Рамадан Цей (1965 г.р.), выходец из черкесской
диаспоры Косово, приехавший на Кавказ из Югославии в 1999 г. и
работавший в джума-мечети Майкопа.
При поддержке властей традиционалисты смогли вытеснить
ваххабитов из публичной сферы, но информационную войну они им
проигрывают. Интерес верующих и прежде всего молодежи к
мусульманскому праву по-прежнему достаточно высок. На посвященных
исламу сайтах Рунета и в блогах помещается множество вопросов по
конкретным проблемам применения норм шариата в частной и
общественной жизни. В ответ на них выпускаются сотни писем,
рекомендаций и собственно религиозно-правовых заключений или
фетв. Причем последние не всегда можно отделить от менее
формальных и более частных шариатских решений как особый жанр
исламской религиозно-правовой литературы. Переписка и споры по
вопросам применения правовых и ритуально-бытовых норм шариата в
постсоветской России служит одним из важных дополнительных
источников современного мусульманского права в регионе.
Религиозно-правовыми заключениями по вопросам применения
шариата занимаются канонические отделы республиканских муфтиятов.
Их рекомендации и фетвы касаются преимущественно ритуала и быта, а
также обычаев, связанных с заключением и расторжением брака. Одним
из последних является распространенное на Северном Кавказе
похищение невест, позволяющее обойти несогласие на брак
родственников невесты и избежать крупных свадебных расходов.
Заключенные после этого браки часто оканчиваются разводом и
выплатой алиментов по российскому законодательству. В случаях
столкновений между родственниками похищенной и похитителями
может возникнуть кровомщение. Органы правопорядка пытались
искоренить этот обычай, но не преуспели в этом. В борьбу включились
ДУМ. В частности, в 2009 г. дагестанский муфтият выпустил фетву,
безусловно осуждающую обычай похищения девушек. Имамам
пятничных мечетей запрещается оформление шариатского брака (махр)
в этих случаях и даже участие в примирении сторон.
Кроме того, как и в других постсоветских мусульманских регионах
на Северном Кавказе остро стоит вопрос рациональности ритуальных
расходов. Муфтияты пытаются запретить проведение дорогостоящих
68
Фонд перспективных исследований «Бастион»
свадеб и поминок. Например, 4 мая 2011 г. муфтий Карачаево-Черкесии
Исмаил Бердиев огласил в Черкесске фетву, в которой объявил
«совершение дорогостоящих, расточительных поминок… большим
грехом перед Всевышним, недопустимым для добропорядочного
мусульманина». Имамам мечетей запрещено проводить по усопшим
джаназа-намаз, если участвующим в похоронах раздают подарки, кульки
с конфетами и деньгами, одежду покойного. Тех, кто вопреки фетве все
же проведет похороны, грозят снять с должности имама.
Аналогичные фетвы выпущены в других республиках региона. Но
искоренить указанные обычаи не удается, тем более что семьи крупных
бизнесменов и верхушка политической элиты практикуют их, формируя
новую традицию проведения обрядов с участием тысяч приглашенных.
Чем влиятельнее и богаче человек, тем больше он должен потратиться
на свадьбу и похороны членов своей семьи. Эффективнее с этим
нововведением борются в своих пятничных проповедях (хутбах),
лекциях и фетвах ваххабиты. Их поддерживает часть молодежи,
оппозиционная официальному духовенству. При этом, по своему
содержанию и аргументации ваххабитские фетвы против похоронной
обрядности и поклонения святым местам копируют циркуляры и фетвы
ДУМСК советского времени.64
Сходясь между собой в вопросах ограничения ритуальных
расходов, искоренения нешариатских бытовых традиций, сторонники
местной исламской традиции и ее противники из числа ваххабитов
существенно расходятся в толковании обязательных для мусульманина
правил совершения коллективной пятничной молитвы (осуждаемый
ваххабитами дагестанский обычай повторного пятничного намаза),
похорон и поминальных обрядов (о наставлении покойному-талкин и
чтении Корана на кладбище), и, главное, почитании святых мест и могил
(зияратов), духовного наставничества суфийских шейхов. Если в 1990-е
годы споры между ними касались в основном обрядности и быта, то в
2010-х годах они затрагивают больше интепретации «малого джихада»,
как вооруженной борьбы, отношений между мусульманами и
иноверцами, взаимных обвинений мусульман в вероотступничестве
(араб. такфир).
Если у мусульман-традиционалистов сохраняется монополия на
толкование норм шариата мусульманской духовной элиты, имеющей
репутацию его знатоков как улемов (алимов, на Северо-Западном
Кавказе эфенди), то ваххабиты и их сторонники отрицают авторитет
официально признанных улемов, упрекая их в коллаборационизме с
властью неверных. В роли толкователя спорных вопросов
мусульманского права для них выступают самопровозглашенные амиры
64
См., например: ЦГА РД. Ф. р-1234. Уполномоченного Совета по делам религий. Оп. 4. Д. 24. Л.
52.
69
Фонд перспективных исследований «Бастион»
и кади Имарата. В общем-то, это общая тенденция в современном
мусульманском мире. Многие из теоретиков исламских движений второй
половины ХХ в. не получили традиционного богословского образования.
В частности, известный идеолог египетского движения «Исламский
Джихад» Мухаммед аль-Фараг был по образованию инженеромэлектриком. Еще в начале 1980-х годов он убеждал арабскую молодежь
в своем трактате «Забытая заповедь» (аль-Фарида аль-гаиба) в том, что
их искренняя вера открывает им высоты исламской мудрости, скрытые
от погрязших в неверии стариков и продажных улемов. Под этой
заповедью,
позволяющей
отличить
истинных
мусульман
от
вероотступников он понимал джихад против вставших на сторону
неверных мусульманских правительств.
Идеологи Имарата считают главной обязанностью (араб. фард
аль-айн) любого мусульманина участие в вооруженном «малом
джихаде». Как и остальная Россия Северный Кавказ составляет для них,
согласно традиционной исламской геополитической модели, «область
войны» с неверными, вероотступниками и мусульманами-лицемерами
(араб. дар аль-харб). В идейном плане лидеры вооруженного
джихадистского подполья близки к исламским радикалам с Ближнего
Востока, но, как правило, не являются их последователями, а пришли к
сходным идеям самостоятельно. На своих сайтах (kavkazcenter.com,
guraba.info и др.) они размещают переводы фетв и выступлений
радикальных арабских улемов, таких как шейх Анвар аль-Ауляки,
разрешающий муджахидам убивать и грабить неверных на «территории
войны» на Западе и в России.65
Падение авторитета местных улемов у молодежи на
постсоветском Северном Кавказе связано еще и с деградацией
традиционного исламского образования после советских гонений на
религию. До конца 2000-х годов традиционалисты из республиканских
муфтиятов слабо реагировали на пропаганду джихада их противниками.
Были случаи захвата сайтов традиционалистов исламистской
оппозицией и размещения на них запрещенных в Российской Федерации
экстремистских материалов, как это случилось в 2010 г. с islam.ru.
Только в последние годы ДУМ Дагестана, Чечни и КабардиноБалкарии пытаются опереться на мнение авторитетных зарубежных
улемов, включая президента Международного союза мусульманских
ученых шейха Юсуфа аль-Карадави из Египта, резко осудившего
насилие и религиозную нетерпимость в регионе. Однако официальные
опыты контрпропаганды пока слишком неуклюжи и официозны, что
вызывает резкую критику их молодежью, что видно по мусульманским
блогам в Рунете. Особенно много нареканий вызвало заявление
См., например: Фетва в отношении захвата имущества неверных в дар уль-харб //
http://www.guraba.info/2011-02-27-17-51-38/7-otveti/1019----------.html.
65
70
Фонд перспективных исследований «Бастион»
министра по национальной политике, делам религий и внешним связям
Дагестана Бекмурзы Бекмурзаева о принятой в 2011 г. фетве,
признающей «настоящими шахидами, которым и уготовлено место в
раю,… тех, кто погиб, защищая Конституцию и законы России, борясь за
территориальную целостность России и Дагестана».66
Интересной инициативой стала международная конференция
богословов из 23 стран «Исламская доктрина против радикализма»,
проведенная в Москве 25–26 мая 2012 г. На ней единогласно была
принята Московской богословская декларация67 по вопросам
объявления джихада, применения норм шариата и понимания
халифата,
подготовленная
шейхом
Абдуллахом
Ибн
Байя.
Конференцию организовал международный центр «аль-Васатыйя» из
Кувейта совместно с его российским филиалом под руководством Али
Полосина и Международным союзом мусульманских ученых.
Существенную поддержку ей оказали администрация президента РФ и
руководство Чеченской республики, где по окончании конференции были
приняты ее участники.
Со ссылками на хадисы и классических правоведов прошлого, в
частности
имама
аш-Шафии
(мнение
которого
важно
для
традиционалистов-шафиитов в Дагестане, Чечне и Ингушетии) авторы
декларации доказывают, что «приказ о военном джихаде может издать
только законный правитель». Одна из резолюций (6) конференции
гласит, что «Издание некомпетентными лицами фетв по теоретическим
и практическим вопросам джихада, хакимийи (вынесение решения),
политической лояльности, виновности и невиновности, имущества –
является попыткой присвоения себе полномочий муджтахидов, что
приводит к появлению ошибочных суждений, ослаблению безопасности
в государствах, к пролитию крови невиновных людей, к незаконному
присвоению имущества». «Не являются джихадом и не имеют к нему
никакого отношения убийства, покушения, взрывы, совершаемые
фанатиками на Кавказе и в других регионах под лозунгами джихада,
борьбы с вероотступниками, под которыми они понимают всех, кто
лояльно относится к немусульманам, так как в результате погибают как
мусульмане, так и другие люди – те, в отношении которых шариат
запрещает кровопролитие и покушение на принадлежащее им
имущество».
Кроме того, декларация выступает против огульных обвинении
мусульман в вероотступничестве и неверии (такфир), осуждает
чрезмерность в исповедании веры и нетерпимость к другим верующим и
представителям иных конфессий. В духе популярных сегодня среди
66
67
http://www.kavkaz-uzel.ru/articles/187901/.
http://www.kavkaz-uzel.ru/articles/207386/.
71
Фонд перспективных исследований «Бастион»
политиков в России идей, декларация выступает за переход от политики
грубой силы к межцивилизационному диалогу на основе ислама.
Из этих высказываний ясно, что все эти выпады относятся к
сторонникам Имарата и вооруженного джихада на Северном Кавказе.
При этом прямо они нигде не называются. Главным адресатом
Московской богословской декларации служат верующая молодежь, как в
регионе, так и в диаспоре в крупных городах страны, в том числе и в
Москве. В преамбуле этого обращения прямо сказано, что положения,
выработанные улемами на конференции «должны стать серьезным
подспорьем для молодежи, способствовать распространению васатыйи,
являющейся основой взглядов уммы на мир, основой, без которой не
могут существовать ни мирская, ни последующая за ней жизнь».
Вопрос только в том, насколько убедительно текст декларации
звучит для молодежи. Документ этот составлен куда более грамотно,
чем предыдущие опыты в этом направлении. Но все же это не фетва,
обязательная к исполнению, как подчеркнул один из участников форума
главный секретарь Международного союза мусульманских ученых Али
аль-Карадаги. Авторы декларации для молодых мусульман с Северного
Кавказа, пожалуй, менее авторитетны, чем почитаемые местные
идеологи джихада и его мученики-шахиды. Кроме того, положения
декларации необходимо в ближайшее время подкрепить конкретными
мерами в области реабилитации молодежи и иного гражданского
населения, вовлеченного в вооруженное противостояние между
российскими силовиками и участниками вооруженного джихада.
Служащие этим задачам комиссии при правительствах республик
Северного Кавказа пока мало эффективны.
5.5 Позитивные и деструктивные тенденции в постсоветском
развитии шариата и адата
Итак, в повседневной жизни постсоветского Кавказа, как и в целом
в Российской Федерации, шариатский суд занимает пока весьма
скромную нишу. Деятельность так называемых шариатских судов, как
правило, сводится к консультативным и нотариальным функциям.
Причем как традиционное, так и мусульманское или шариатское
правосудие не получили государственного признания в Российской
Федерации. По этой причине и вследствие произошедшей в советскую
эпоху секуляризации применение мусульманского права остается даже
среди практикующих верующих ситуативным и зависит от конкретного
случая. В Чечне введение шариата оказалось козырной картой в
противоборстве военно-политических группировок. Шариатские суды и
72
Фонд перспективных исследований «Бастион»
структуры Имарата имеют небольшое отношение к реальной
шариатской практике. В своей деятельности они не раз грубо нарушали
основные нормы мусульманского права. Руководившие ими полевые
командиры участвовали в похищениях людей, торговле оружием и
наркотиками.
Что же касается правовой составляющей шариатского проекта
Имарата, то она была и остается ничтожной. Необходимо различать эти
псевдошариатские учреждения от настоящих адатно-шариатских
судебных и законотворческих институтов. Полевые командиры,
сосредоточив в своих руках всю полноту власти на местах, не
подчинялись
обвинительным
приговорам
шариатских
судов,
вынесенным им самим или бойцам из их отрядов. Они превратили
районные шариатские суды в средство сведения счетов с
политическими противниками, подобное военно-шариатским судам
времен гражданской войны. Часть шариатских судов в Чечне возглавили
полевые командиры из числа ваххабитов. Другие суды перешли в руки
резко враждебных по отношению к ваххабитам сторонников суфийских
братств (тарикатов) накшбандия и кадирия, включая бывшего муфтия
ЧРИ А. Кадырова (1951–2004). Обе стороны не раз обвиняли друг друга
в нарушении шариата. Между отрядами шариатской гвардии,
созданными при «ваххабитских» и «тарикатистских» шариатских судах,
время от времени случались вооруженные столкновения.
Почему же шариатское правосудие малоэффективно? На наш
взгляд, причину этого нужно искать в изменении обстановки в регионе
под влиянием советских преобразований. Как ни относиться к
советскому наследию в истории Северного Кавказа, нельзя не отметить
произошедшей
здесь
при
Советской
власти
секуляризации
общественной организации и правовой культуры. Культурная революция
1920–1960-х годов дала горцам всеобщую грамотность и массовую
светскую культуру. В то же время основы высокой исламской культуры в
горах и на равнине были подорваны. Только в отдельных селениях
Дагестана и Чечни до конца 1980-х годов удалось сохранить
нелегальные кружки по изучению арабского языка, Корана и основ
шариата. С другой стороны, наследием советских преобразований стала
до поры до времени скрытая конфликтность межэтнических, социальных
и поземельных отношений в регионе, выступившая наружу в
постсоветское время.
Что же касается так называемого «возрождения» мусульманских
правовых традиций на постсоветском Северном Кавказе, то результаты
его весьма скромны даже в таких быстро реисламизирующихся
республиках, как Дагестан. Серьезной проблемой постсоветского
Северного Кавказа остается острая нехватка грамотных кади и
разбирающихся в мусульманском праве светских юристов. Судя по
73
Фонд перспективных исследований «Бастион»
нашим полевым материалам, эта проблема довольно остро стоит как
среди «традиционалистов», так и у «ваххабитов». Среди тех и других
изредка встречаются относительно образованные в вопросах шариата
лица, вроде Багауддина Магомедова (1946 г.р.) и покойного Ахмад-кади
Ахтаева (ум. в 1998 г.) у ваххабитов или Мухаммедсеида Абакарова (ум.
в 2004 г.), имама соборной мечети Хасавюрта, из числа их идейных
противников. Силами восстановленных северокавказских медресе и
появившихся в постсоветское время исламских вузов в настоящее
время совершенно невозможно обеспечить кадрами шариатские суды
региона. Крупнейший исламовед региона, дагестанский историк
профессор А.Р. Шихсаидов справедливо называет современные
исламские вузы «лишь тенью» дореволюционных северокавказских
медресе.68 За последнее десятилетие чувствуется некоторое
охлаждение мусульманских народов Северного Кавказа к исламу.
Исламский бум пошел на убыль даже на севере Дагестана и в Чечне, где
влияние ислама всегда ощущалось сильнее. Сократилось число
зарегистрированных мечетей и медресе, перестали действовать многие
шариатские суды.
Современная правовая ситуация на Северо-Западном Кавказе
носит во многом более светский характер, что объясняется успехами
советской модернизации в этой части региона. Тем не менее, шариат и
традиционное право вступили в серьезную конкурентную борьбу и в
этой части российского Кавказа. Адат, особенно нормы в значительной
мере изобретенного при участии этнографов и краеведов
«традиционного» нормативно-этического кодекса «Адыге Хабзэ», стали
знаменем этнического возрождения адыгейцев, черкесов и кабардинцев.
Эти нормы сознательно противопоставляются националистическими
лидерами нормам шариата. Так называемые «хабзисты» (т. е.
сторонники
«возрождения»
традиционного
адыгского
права)
справедливо указывают на то, что шариат на Северо-Западном Кавказе
никогда практически широко не применялся, так и не вытеснив нормы
обычного права. В то же время нормы традиционного права в
реальности не представляют конкурентной силы в отношении светского
государственного права, поскольку они в основном носят декларативный
характер, не применяемый в отличие от Северо-Восточного Кавказа
широко в правовой практике.
Как это ни странно звучит, на Северо-Западном Кавказе реальным
конкурентом светскому праву может стать именно шариат. Об этом
свидетельствует опыт двадцатилетнего возрождения ислама в этой
части региона. Реисламизация в Кабардино-Балкарии, КарачаевоЧеркесии, в определенной степени в Адыгее началась с молодежи,
которая создавала сплоченные и сильные молодежные исламские
68
Шихсаидов А.Р. Ислам в Дагестане // Центральная Азия и Кавказ. 1999. № 4. С. 61.
74
Фонд перспективных исследований «Бастион»
джамааты. Именно эти джамааты и стали островками, в которых
постепенно возрождались традиции мусульманского права. В
молодежных джамаатах были установлены нормы шариата в
традиционно
использовавшихся
сферах:
личного
статуса,
наследственного права, созданы шариатские суды кади. Однако
особенностью Северо-Западного Кавказа было то, что шариат здесь
был не только ограничен пусть активной, но численно ограниченной
группой мусульман, его применение также распространялось
исключительно на молодежь.
Следует отметить, что в отличие от остальных мусульман,
молодежные джамааты обладали более грамотными кадрами,
постепенно вводившими в жизнь шариатские правовые нормы.
Таковыми были Анзор Астемиров и Муса Мукожев в КабардиноБалкарии, Курман Исмайлов в Ставропольском крае. Эти люди по
уровню знаний значительно превосходили лидеров так называемых
«традиционных» мусульман. Однако основная масса мусульман
воспринимала их как чуждых, стремившихся установить нормы,
практически никогда не применявшиеся в регионе. Применение шариата
на Северо-Западном Кавказе так и осталось жестко ограниченным
пределами молодежных джамаатов, не найдя признания среди большей
части населения. Для основной массы мусульман региона
мусульманское право является чем-то экзотическим, уделом
немногочисленных религиозных фанатиков. Можно даже сказать, что в
части правоприменительной практики серьезным ограничителем для
шариата
является
враждебная
позиция
самих
мусульман,
предпочитающих светское право. Часто антишариатская позиция
мусульман Северо-Западного Кавказа касается даже религиозной части
мусульманского права: в частности, многие мусульмане в КБР активно
выступают не только против ношения хиджабов девушками, но и против
таких обязательных исламских практик, как пятикратная молитва.
Недаром
участники
молодежных
джамаатов
называли
себя
«молящиеся», чтобы отличать себя от остальных мусульман.
В конечном итоге маргинальное положение, которое занимали
молодые исламские интеллектуалы, привело их в ряды религиозных
экстремистов. В частности, Анзор Астемиров, один из лидеров
Кабардино-Балкарского джамаата, закончил свою карьеру среди
боевиков самопровозглашенного Имарата Кавказ. Он был назначен
сначала главой Высшего шариатского суда Чеченской республики
Ичкерия, а после провозглашения Имарата Кавказ в 2007 году —
Кадием (судьей) Шариатского суда Имарата Кавказ. Одним из самых
известных его решений является вынесение смертного приговора
эмиссару чеченских сепаратистов Ахмеду Закаеву, оформленное по
всем правилам мусульманского права. Впрочем, при нем же началась
75
Фонд перспективных исследований «Бастион»
практика выколачивания денег из местных бизнесменов под видом
«закята» и «пожертвований» на вооруженный джихад. За эту практику
ухватился также местный криминал, увидев в такого рода
выколачивании средств из бизнесменов возможность несколько
«облагородить» свои противоправные действия. Такого рода практика,
конечно, являет собой яркий пример возможностей криминализации
шариатских практик.
В Краснодарском и Ставропольском краях в результате миграций
появились значительные группы мусульман из республик СевероВосточного Кавказа. Как правило, эти общины переносят правовые
обычаи и предпочтения из своих родных республик. В частности, в силу
отсутствия мечетей в Краснодаре и крупных городах края, мусульмане
оттуда ездят молиться в мечети Адыгеи. Кроме того, многие обряды по
шариату они также вынуждены совершать в Майкопе, где располагается
офис Духовного управления мусульман Краснодарского края и Адыгеи.
Анализ документов по заключению брака по шариату (никях)
свидетельствует, что серьезно и с соблюдением всех условий к этому
обряду подходят именно выходцы из Северо-Восточного Кавказа вайнахи и дагестанцы.
Конечно, пример дагестанцев и чеченцев оказывает некоторое
влияние на адыгейцев в Краснодарском крае, однако его не стоит
преувеличивать. Влияние это никак не сможет привести к росту
популярности шариата среди адыгейцев. Как правило, нахскодагестанская и адыгейская части мусульманской общины держатся
обособленно, в том числе и в плане правовых предпочтений.
В целом же анализ ситуации свидетельствует о том, что на
Северо-Западном Кавказе правовой плюрализм или полиюридизм имеет
гораздо более мягкую форму, а шариат и обычное право так и не
составили серьезной конкуренции светскому праву.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ И РЕКОМЕНДАЦИИ
1. Возможные сценарии развития отношений между российским
государством, мусульманским и традиционным правом
В случае сохранения современных тенденций развития правовой
ситуации на Северном Кавказе будет не просто сохраняться ситуация
полиюридизма, но и происходить дальнейшее дробление российского
76
Фонд перспективных исследований «Бастион»
правового поля с усилением его неравномерности с запада региона на
восток. Условной границей между этими субрегионами будет оставаться
Северная Осетия, которая представляет собой буферный регион между
Ингушетией и Кабардино-Балкарией. Дагестан, Чечня и Ингушетия
составят восточный субрегион Северного Кавказа. Здесь будет
происходить дальнейшее «разрежение» российского правового поля,
которое будет размываться в первую очередь в сфере наследственного
и имущественного права, а также в целом в судебно-процессуальной
области. Будет происходить пусть медленное, но дальнейшее усиление
неформальных шариатских структур, таких как существующие во многих
общинах де-факто шариатские суды кади и шариатские дружины,
осуществляющие выполнение их решений. В указанных трех
республиках в целом будет расти значение шариата, который с
течением времени скорее всего будет серьезно конкурировать не только
со светским российским правом, но и с традиционным правом (адатом).
Растущая конкуренция светского, традиционного и религиозного права
будет с одной стороны создавать ситуацию «правовой чересполосицы»,
как территориальной (с шариатскими анклавами и районами, где
светское право преобладает), так и ситуационной (в одних случаях
будет преобладать светское право, в других религиозное, в третьих
традиционное), а с другой стороны, это будет вести к дальнейшему
размыванию правового сознания мусульман региона. Последнее имеет
стратегическое значение, поскольку будет вести к дальнейшему дрейфу
мусульманского населения Северного Кавказа от ценностей
гражданского правового общества.
В целом традиция (бытовой и правовой адат) как нормативный
регулятор общества будет и дальше терять свое значение. Однако это
будет происходить не в результате дальнейшего развития
модернизационных процессов, а в значительной мере как результат
вытеснения религиозным правом в ходе конкуренции разных правовых
систем. В то же время ряд укоренившихся в регионе обычно-правовых
практик сохранит свое значение. В частности, сохранятся, а может и
будут играть еще большую роль такие формы, как неформальное
медиаторство и примирение по маслахату (согласию сторон) в случаях
непреднамеренного нанесения имущественного и физического вреда;
выселение семей, подлежащих кровной мести; медиаторство с участием
авторитетных духовных лидеров (имамов мечетей), женщин. Во всех
этих случаях обычное право (адат) не составляет прямую конкуренцию
мусульманскому праву и может с ним сосуществовать, тем более, что
большую роль в этих обычно-правовых процедурах играют исламские
служители культа.
Шариатское право будет относительно успешно конкурировать со
светским правом на Северо-Восточном Кавказе в значительной мере из77
Фонд перспективных исследований «Бастион»
за все большего ухода государства из разных сфер жизни
северокавказского общества. В частности, большим вызовом является
сохранение неопределенности с правовым статусом земельных угодий
(пастбищ и пахотных участков) в большинстве республик Северного
Кавказа, захватами в обход российского законодательства земель под
строительство и жилье. В связи с растущей миграцией с гор на равнину
и ростом ценности рекреационных зон в Дагестане, Чечне, Ингушетии и
Кабардино-Балкарии будет расти число земельных конфликтов,
решение которых в условиях отсутствия четких законов, регулирующих
земельные отношения все чаще будет происходить на основе шариата и
традиционного медиаторства, также принимающего исламскую окраску.
В Дагестане растет число случаев, когда земельные конфликты между
коренными жителями равнины и переселенцами решаются на основе
консенсуальных соглашений джамаатов этих двух групп, заключаемой в
мечети и закрепляемой договором, составленным на арабском языке.
Такие соглашения заключаются при активном участии имамов
джамаатов, даже если они достигаются не на основе шариата, а
традиционного медиаторства. Привлекательность шариату и адату
придают системные проблемы, не решаемые российским государством
в регионе: тотальная коррупция и продажность судебной системы,
уменьшение объема и качества государственных услуг (усугубляемое
все
той
же
коррупцией),
неэффективность
правотворческой
деятельности государственной власти (в частности, затягивание
решения проблемы статуса земель), отсутствие четкой национальной и
религиозной политики (в частности, заигрывания с религиозными
лидерами и организациями, сочетаемые с вопиющей исламофобией).
Еще один момент, на который обязательно необходимо обратить
внимание: в связи с ростом привлекательности «традиционных» обычноправовых и шариатских практик будет происходить их использование
криминальными структурами в своих целях и для оправдания своей
противоправной деятельности. В регионе криминальные структуры
накопили огромный опыт использования общей нестабильности и
привлекательных идей и лозунгов в своих целях. Так было во времена
de facto независимости Чеченской республики Ичкерия, так происходит и
в современном Дагестане и Ингушетии. Многие криминальные разборки
и нечестная конкуренция с криминальными «наездами» маскируются
под случаи джихада и борьбы с «неверными» и «лицемерами», согласно
общепринятым нормам шариата. Криминал будет все шире
использовать шариатские структуры и практики: вести криминальные
разборки под видом «вооруженного джихада», заниматься банальным
рэкетом и вымогательством под видом сбора садаки (добровольной
милостыни) и закята (обязательного для верующих благотворительного
религиозного налога), принимающих тем самым принудительную
78
Фонд перспективных исследований «Бастион»
криминальную форму, использовать для достижения нужных решений
«шариатские суды».
Очевидно, что на Северном Кавказе в целом будет расти роль
шариата как идеологического фактора радикальных исламских
группировок. В то же время терроризирование мирного гражданского
населения под видом установления экстремистами шариатского
правления приводит к тому, что многие группы населения
разочаровываются в мусульманском праве и приходят к выводу, что
шариатизация общества неизбежно приведет к ухудшению их
положения. К таким группам в первую очередь относятся светская
интеллигенция (врачи, учителя, преподаватели вузов, работники
культуры и т. д.), представители мелкого и среднего бизнеса и т. д.
Иными словами, апелляция экстремистов к шариату приводит к подрыву
авторитетности
мусульманского
права
среди
многих
слоев
северокавказского общества.
Судя по изложенным в данной работе обстоятельствам, в
республиках Северо-Западного Кавказа шариат так и не станет
серьезным и самостоятельным игроком в правовом поле в отличие от
Северо-Восточного Кавказа. Он будет сильно ограничиваться как со
стороны светского права, так и со стороны традиционного права,
используемого в качестве знамени националистами. В целом частичное
применение норм и практик мусульманского права так и останется
уделом маргинальных групп: немногочисленных молодежных общинджамаатов и джамаатов переселенцев из республик СевероВосточного Кавказа. Даже в этом случае масштабы применения
мусульманского права здесь будут сильно уступать Северо-Восточному
Кавказу. С одной стороны, это создает благоприятную ситуацию для
сохранения светского характера права и общества; с другой стороны,
это сильно маргинализирует исламскую молодежь, которая чувствует
свое отчуждение от большинства общества. Это отчуждение может
способствовать большей замкнутости мусульманской молодежи в своих
джамаатах, ее дальнейшей радикализации.
2. Региональные риски политики опоры на традиции
Тезис о традиционности северокавказского мусульманского
общества пока еще оказывает довольно сильное воздействие на
российскую политику. Под влиянием советской этнографической школы
распространяется превратное представление о «традиционности»
современного северокавказского общества. В утрированной, но зато
обнаженной форме оно присутствует в экспертных оценках о Северном
Кавказе. Вот одно характерное суждение по этому поводу: «Чеченское
79
Фонд перспективных исследований «Бастион»
общество в значительной степени еще догосударственнное,
традиционное. Оно живет по обычному, а не писанному праву...».69
Сотни, если не тысячи подобных диких измышлений с не менее
нелепыми рекомендациями о способах цивилизации мусульман региона
продолжают распространяться в столичной прессе и Интернете до
настоящего времени.
Не следует, конечно, преувеличивать влияния СМИ на российскую
политику и науку. Из ученых, занимающихся этим регионом, мало кто
разделяет это представление. Вместе с тем нельзя умолчать о влиянии,
которое советская этнография оказала на российское правоведение и
законодательство в центре и регионах. Корни его уходят еще в
советскую
эпоху.
Пути
воздействия
могли
быть
самими
разнообразными. Свою роль сыграл и тот факт, что среди референтов
президентов Ельцина и Путина, членов правительства и высших
государственных чиновников 1990-х годов были бывшие этнологи,
например, Г.В. Старовойтова (1946–1998) и А.В. Логинов (род. 1957). Что
же касается результата такого влияния, то можно говорить об усвоении
законодательством позитивистских этнографических клише (пусть даже
освобожденных от марксистской формы), что привело в свою очередь к
созданию юридических фикций. К последним принадлежит разобранное
выше понятие «традиционного ислама».
Как с научной, так и с практической точки зрения понятие
«традиционного» (и «нетрадиционного») ислама на Северном Кавказе
не выдерживает критики. Во-первых, оно просто неграмотно
сформулировано. Нельзя ни сводить многообразие региональных форм
ислама в России и на Кавказе к искусственному «классическому
исламу», ни тем паче заниматься изобретением «национальных
исламов» (по-русски, по-дагестански, по-чеченски и т.д.).
Кроме того, «традиционный ислам» не имеет ничего общего с
реальностью.
Говоря
о
традиционализме
«горцев-мусульман»
Северного Кавказа, создатели этого клише забывают, что они в
большинстве своем давно уже не горцы, а далекие потомки людей,
которые когда-то жили в горах. На равнине и в предгорьях живет две
трети выходцев из Горного Дагестана и Чечни. В Ингушетии, Северной
Осетии,
Кабардино-Балкарии,
Карачаево-Черкессии
и
Адыгее
переселение на равнину произошло еще в XIX в. Более полутора веков
северокавказские мусульмане живут в правовом пространстве светского
российского государства. За это время сменилось несколько поколений.
Изменились правовые и бытовые традиции, формы и социальная роль
Фадин А. «Исламский порядок» против анархии // Общая газета, 18–24.09.1997. См. также:
Ковальская Г. После войны // Итоги. 10.09.1996; Ципко А. Торжества в Чечне стали символом распада
страны // НГ. 13.02.1997; Снегирев Ю. Эль Ваххаб пришел в Дагестан // Известия. 19.02.1998;
Бикалов Е. Джихад до последнего барреля // Stringer. ноябрь 2000. С. 18–19, и другие, более
недавние публикации.
69
80
Фонд перспективных исследований «Бастион»
ислама. Под влиянием социалистических преобразований и гонений
были утрачены многие местные правовые традиции, например, практика
взимания ишкиля и баранты. Другие правовые традиции, такие как
кровная месть, сохранились, но очень сильно изменились. Многие из
правовых и бытовых «традиций», такие как советы старейшин и целый
ряд обрядов (праздник первой борозды) были сконструированы в
советское время.
Наконец, следует отметить возможные правовые осложнения при
смешении
пар
понятий
«традиционный»
и
«законный»,
«нетрадиционный» и «противозаконный», как это имеет место в
федеральном и республиканских законодательствах. Следует иметь в
виду, что формы и функции досоветских «традиций» в северокавказском
обществе изменились. Иных уж нет. Другие приобрели противоправный
характер. Третьи с трудом могут вписаться в республиканскую и
общероссийскую правовую систему. Некоторые местные обычаи,
воспринимаемые российским обывателем как мусульманские, например
многоженство и калым, вообще не имеют прямого отношения к исламу,
да и не очень распространены в регионе. Возникает законный вопрос:
стоит ли государству поддерживать все без исключения местные
«исламские традиции»? Вмешиваясь в политическую и идеологическую
борьбу разных фракций мусульман, например, представителей
традиционалистов из республиканских муфтиятов с мусульманской
молодежью, власть на деле не урегулирует ее, а выносит внутренний
конфликт мусульманских общин на республиканский уровень. В случае
сохранения подобной тенденции в российской правовой политике есть
реальная угроза роста деструктивных и даже фиктивных норм и
институтов, апеллирующих к местной религиозной и обычно-правовой
традиции.
Все эти опасные тенденции, на наш взгляд, стоило бы учитывать
при возможной поддержке реституции части норм обычного и
мусульманского права в целом в регионе и в его отдельных республиках.
3. Рекомендации по использованию и регулированию
мусульманского и традиционного права в регионе
Суммируя вышеизложенное, можно предложить вниманию
федеральных и республиканских властей на Северном Кавказе
следующие практические рекомендации:
1. При выработке общей федеральной политики по отношению к
мусульманскому и традиционному праву нельзя ни игнорировать
наследия правового плюрализма XIX–XX вв., ни бездумно копировать
региональные институты и проекты Российской империи и Советского
81
Фонд перспективных исследований «Бастион»
Союза. Возврат к имперскому и даже советскому прошлому на
Северном Кавказе в частности и в России в целом уже невозможен в
силу неоднократно и резко менявшейся в ХХ в. социально-политической
обстановки. В 1922–1927 гг. инкорпорированные прежде в российское
правовое поле институты адатно-шариатской юстиции по всему региону
были упразднены. Система управления, административная организация
и состав населения в регионе существенно изменились. Вследствие
массовых перемещений населения, миграций и урбанизации
социальное поле мусульманского и традиционного права резко и
необратимо трансформировалось и секуляризировалось.
2. Опасным было бы выведение практик мусульманского и
традиционного права из-под действия общих норм российского
законодательства, как это практиковалось в Кавказском крае в 1860–
1927 гг. В ХХ в. мусульмане Северного Кавказа были интегрированы в
общероссийское государственное и правовое пространство, хотя и
сохранили ряд локальных традиций адата и шариата. Сегодня правовой
партикуляризм исламистского подполья, апеллирующего к нормам
шариата, представляет прямую угрозу российской власти и
правопорядку в регионе. Не говоря о том, что воссоздание правовых
режимов, подобных дореволюционному военно-народному управлению,
противоречит российской конституции и светской по сути правовой
системе на федеральном и республиканском уровнях, изъятие
мусульман региона из-под действия общероссийских законов лишь
сыграет на руку исламистскому подполью. Скорее всего, оно вызовет
недовольство и волнения среди самих мусульман, продолжающих в
подавляющем большинстве обращаться в российские народные суды.
3. При разработке конкретных проектов регулирования
традиционного и мусульманского права в разных субъектах Российской
федерации следует учитывать как общерегиональные особенности, так
и отличия в современных практиках и принципах адата и шариата у
шиитов Восточного Кавказа, суннитов-шафиитов Дагестана, Чечни и
Ингушетии, а также суннитов-ханафитов Центрального и СевероЗападного Кавказа. Существенные различия в области правовых
традиций имеются между горцами-переселенцами и коренным
населением равнины, степного Предкавказья и Нижнего Поволжья.
Опыт дореволюционного имперского и советского государственноправового строительства показывает, что кодификация традиционного
права в рамках всего региона и законодательное установление единых
норм традиционного и даже мусульманского права в целом для
Северного Кавказа, что чреваты обострением латентных пока
конфликтов между представителями разных религиозно-правовых
традиций среди мусульман региона.
82
Фонд перспективных исследований «Бастион»
4. Политика закрытия оппозиционных мечетей, преследования
сторонников шариата и практик традиционного права и в целом
подавления антироссийских правовых тенденций чисто силовыми
методами, на наш взгляд, бесперспективна. Она чревата пополнением
рядов исламистского подполья и увеличением среди мирного
гражданского населения числа лиц, в первую очередь молодежи,
недовольных эксцессами вооруженных конфликтов и негативными
последствиями контртеррористических операций (КТО) 2000-х годов.
Целый ряд нормативных практик шариата, касающихся мусульманской
обрядности и религиозных практик, в частности нотариальная
деятельность по завещаниям (васият) шариатских судов и судей-кади
не представляет угрозы правопорядку и светской российской
государственности в регионе.
5. Опасно игнорировать деятельность восстановленных de facto, но
не легализованных в России институтов мусульманского и
традиционного права, деятельность которых касается права личного
статуса, религиозно-правовой, поземельной, уголовной юрисдикции. При
выработке государственной политики к северокавказским муфтиятам
(ДУМ), шариатским и медиаторским судам, шариатским судьям (кади)
стоит использовать опыт советского послевоенного времени, 1944–1989
гг., когда выпуск религиозно-правовых заключений (фетв) и
отправление
мусульманской
юрисдикции
осуществлялись
легализованной верхушкой Духовного управления мусульман Северного
Кавказа под контролем Совета по делам религиозных культов / Совета
по делам религий (СДРК / СДР). В то же время, негосударственный
правовой статус постсоветских ДУМ не позволяет инкорпорировать их в
систему общегосударственных органов власти в регионе. К тому же
муфтияты не контролируют подавляющего большинства мечетных
мусульманских общин.
6. Наряду с формальными институтами мусульманского и
традиционного права, представленными шариатскими судами и судьями
(кади), а на уровне республик Духовными управлениями мусульман или
муфтиятами, в регионе имеется еще целый ряд неформальных
правовых практик. Главным образом это возникающие в случае
необходимости урегулирования конфликтов на местах примирительные
комиссии и третейские суды с участием мусульманской духовной элиты,
стариков и женщин. Кроме того, периодически проявляют себя
апеллирующие к шариату руководители вилайятов антироссийского
Имарата Кавказ, сложившегося на базе чеченского джихадистского
подполья в 2007 г. При выработке политики по отношению к ним следует
учитывать, что все они в своей деятельности смешивают нормы
мусульманского, обычного, а порой и российского права.
83
Фонд перспективных исследований «Бастион»
7. Адат, шариат и российская нормативность не всегда
совместимы. Между ними есть противоречия в области уголовного
права, права личного статуса (семейное и наследное) и поземельных
отношений, а также судебного процесса. Именно к этим отраслям
относятся кровная месть и поземельные споры, традиции
гостеприимства (куначества), искоренить которые российское и
советское государство безуспешно пыталось на протяжении почти двух
последних столетий. Ряд принципов и практик адата и шариата
противоречат российскому праву. Это религиозные основы шариата;
неразделенность в нем и адате сфер права, веры и морали (понимание
правонарушения как греха); коллективная ответственность за
преступления и система композиций по адату, неравенство перед
законом разных полов и конфессий (ущемление прав женщин и
иноверцев, преследование атеистов). Правовые коллизии с адатом и
шариатом в российском нормативном поле могут возникнуть в случае
рецепции их норм в действующее законодательство субъектов
федерации, как это прежде делалось в Дагестане, Ингушетии и Чечне.
8. Следует четко и последовательно держаться линии на
сохранение светского характера государства и права. Для этого
необходимо пресекать попытки российских чиновников любых рангов, в
том
числе
глав
республик,
использовать
религиозную
и
националистическую риторику в официальных заявлениях. Правовая
система на российском Северном Кавказе должна быть одна:
российское право.
9. С другой стороны следует учитывать, что отдельные
правоохранительные практики традиционного и мусульманского права
давно инкорпорированы в российскую правовую систему de facto. На
местах (в селениях и районах) власти прибегают порой к упрощенному
судопроизводству и неформальному медиаторству для примирения
кровников, разрешения поземельных и межэтнических конфликтов.
Отдельные нормы адата и шариата неплохо вписываются в
региональное и федеральное нормативное поле. Из числа последних
можно отметить традицию учреждения благотворительных вакфных
фондов по мусульманскому праву, которая имеет тенденцию к
реституции по крайней мере в Дагестане. На Северо-Западном Кавказе
вакфные фонды не получили распространения и в дореволюционную
эпоху. Их полному восстановлению мешает урбанизация и
секуляризация
советского
времени,
трансформация
режимов
землепользования, изменение институтов традиционного исламского
образования, которые прежде содержались за счет вакфов, а сейчас
работают главным образом благодаря частным пожертвованиям
(садака).
84
Фонд перспективных исследований «Бастион»
10. Не следует преувеличивать значения связей региона с
исламскими
центрами
Ближнего
Востока
для
регенерации
мусульманского права на Кавказе. «Импорта» антироссийского шариата
в регион нет. Гораздо опаснее для российской государственности нам
представляется политическое манипулирование шариатом в условиях
отсутствия у России отчетливой конфессиональной политики. При всех
негативных последствиях обострения криминогенной обстановки, роста
терроризма и религиозного радикализма, в чем-то положение ныне
более стабильно, чем в 1990-е годы. Фрагментация власти и сужение
сферы действия российского права после распада СССР к настоящему
времени во многом преодолены. Построены новые вертикали власти на
местном, республиканском и региональном уровне. Законодательство
субъектов федерации в 2000-е годы в основном было приведено в
соответствие с общероссийским.
11. Вероятно, стоит учесть позитивный опыт и недостатки
Московской богословской конференции мая 2012 г. для привлечения
ведущих международных специалистов в области мусульманского права
к участию в контрпропаганде, направленной против сторонников
радикальных интерпретаций практик шариата и джихада в регионе.
Имело бы смысл использовать потенциал подобных международных
совещаний для выработки более адекватной государственной политики
по отношению к мусульманскому и традиционному праву в регионе. Но
все же решающее слово и инициатива в этом должна принадлежать
государственным органам власти, которые должны согласовать свои
действия с советами российских и зарубежных специалистов в этой
области.
12. В то же время следует четко понимать, что нерешенные
системные кризисные явления создают благоприятные условия для
усиления конкуренции светскому праву со стороны мусульманского и
традиционного права. Для того, чтобы ограничить сферу применения
адата и шариата, наиболее действенными мерами будут не запреты и
репрессии, а последовательные и эффективные реформы и
законотворчество. Среди первоочередных мер должны быть наведение
порядка в сфере землепользования: установление четких и понятных
правил, в том числе установление правового статуса земель отгонного
животноводства. Кроме того, федеральному центру необходимо навести
порядок в государственном аппарате, буквально вернувшись в регион и
заполнив вакуум, созданный в результате самоустранения. В частности,
необходимо повысить эффективность государственного аппарата,
который наконец должен начать оказывать населению качественные
услуги, в том числе реально, а не на бумаге, запустить государственные
программы поддержки мелкого и среднего бизнеса, работников
бюджетной сферы и т. д. Немаловажное значение в этом направлении
85
Фонд перспективных исследований «Бастион»
имеет борьба с коррупцией, которая разъедает не только
государственный аппарат, но и все общество, убеждая многих якобы в
неэффективности светской системы и толкая их в поиски идеала в
альтернативных правовых системах.
13. После 1991 г. прежде советское научное пространство было
фрагментизировано, связи между республиканскими центрами и Москвой
ослабли, а то и просто исчезли, ученые разных специальностей,
например историки и юристы, обособились в своих исследованиях. Все
это деструктивно сказалось на разработке адекватной государственной
политики в отношении традиционного и мусульманского права. Для
нормализации существующего положения следовало бы учесть
позитивные наработки двух последних столетий. Отметим среди них опыт
координации исследований этнографов и юристов в рамках специальных
юридических институтов позднего советского времени. Интерес
представляет еще невостребованный опыт полевых и архивных
исследований и конференций, проводившихся Всесоюзным НИИ по
изучению причин и разработке мер предупреждения преступности.
Больше внимания следует уделять изучению социально-правовых
практик, не ограничиваясь исследованием нормативности как таковой.
14. Для проведения более осмысленной и взвешенной политики в
правовой сфере необходим эффективный мониторинг правовой ситуации
в субъектах Северо-Кавказского и Южного федерального округов. Это
необходимо также в силу того, что современная ситуация находится в
постоянной динамике. Эта динамика должна отслеживаться постоянно, и
такой мониторинг поможет отслеживать тенденции в развитии правовой
ситуации.
15. Конкретные меры для отслеживания правовой ситуации должны
включать в себя: а). Создание центров изучения традиционного и
мусульманского права при юридических факультетах местных
университетов, которые будут иметь достаточное финансирование для
проведения конкретных исследований: проведение научных экспедиций и
социологических опросов по отношению к шариату и адату, изучение
работы шариатских и обычноправовых институтов и практик (примирений,
браков и разводов, наследования и прочего); б). Создание при
региональных центрах Российской академии наук в Махачкале (для
Северо-Восточного Кавказа) и Нальчике (для Северо-Западного Кавказа)
Центров изучения обычного и мусульманского права, которые будут
координировать исследования с университетскими центрами и обобщать
результаты исследований в виде ежеквартальных (или ежегодных)
докладов с указанием имеющихся тенденций и конкретными
рекомендациями; в). Поддержка региональных социологических центров
в организации исследований общественного мнения по отношению к
шариату, адату и российскому праву; г). Выделение в аппарате
86
Фонд перспективных исследований «Бастион»
Полномочного представителя Президента России в СКФО и ЮФО группы
по мониторингу правовой ситуации в регионе. Эта группа должна
находиться в прямой связи с центрами по изучению традиционного и
мусульманского права в регионах.
87