гражданское общество - предмет
advertisement
Д.и.н., профессор Проскурякова Н.А Гражданское общество как предмет изучения обществознания. Концептуализация понятия «гражданское общество» в современном общественно-научном знании отличается значительной степенью неопределенности. В ряду факторов, способствовавших складыванию подобной ситуации, не последнее место занимает общее состояние научного социогуманитарного знания, а также внутренняя специфика самого концепта. В качестве эндогенных предпосылок проблематичности понятия выступают «производный» характер и область функционирования концепта. Являясь теоретической конструкцией второго порядка, «гражданское общество» в своей интерпретации напрямую зависит от методологических воззрений конкретного исследователя на проблему сущностного определения такого фундаментального понятия, как «общество». На базе различных трактовок данного концепта вырастают дискуссии об основных элементах «гражданского общества» - индивидах, институтах, общественных отношениях, практиках и сознании, - а также различные подходы к рассмотрению дихотомии «гражданское общество – государство». Плюрализм точек зрения относительно базовых онтологических постулатов влечет за собой значительную дифференциацию исследовательских подходов к интересующей нас проблематике. В качестве другого источника проблематичности понятия «гражданское общество» может быть рассмотрена область функционирования данного концепта, расположенная в зоне интенсивной диффузии научного и общественно-политического дискурса, что порождает двойственную интерпретацию «гражданского общества» как теоретико-аналитической и нормативной категории.1 На наш взгляд, неправомерно утверждать, что периодическая актуализация данного понятия в качестве социально мотивирующей и мобилизующей силы препятствует его научно-теоретическому освоению. Субъективность исследователя, в том числе его политическая ангажированность, присутствует в любом общественно-научном нарративе независимо от объекта исследования. Однако, концепт «гражданское общество» в этой связи требует особо осторожного обращения, поскольку в силу своей нормативной специфики имеет тенденцию к превращению в «орудие» повышения социальнополитического статуса индивида или группы. Создание нормативных категорий социального действия, «концептуальных кодов» (одним из __________________________________________________________________ Работа выполнена в рамках проекта РГНФ № 10-01-00-436а 1 которых и выступает рассматриваемый концепт),2 с помощью которых индивиды интерпретируют окружающую действительность, позволяет социальным элитам достигать, осуществлять и сохранять монополию на символическое производство. Функционирование понятия «гражданское общество» в качестве нормативной категории, структурирующей социальную активность, тесно связано с его ярко выраженным аксиологическим измерением. Аксиологичность, в свою очередь, порождает еще одним комплекс теоретико-методологических проблем. Следуя веберианской традиции, рассматривающей «отнесение к ценности» как основную методологическую процедуру, многие исследователи снимают с себя обязанность строгого определения содержания концепта, что явно снижает степень научности исследовательского дискурса. Перечисленные тенденции, безусловно, не исчерпывают всего спектра факторов, определяющих особенности современной ситуации в области исследования феномена гражданского общества. Однако на их основе можно сделать вывод, что проблематичность концепта является следствием плюрализма как на уровне базовых онтологических и гносеологических постулатов, так и на уровне общественно-политических ориентаций. Несмотря на то, что в современном гуманитарном знании плюрализм мнений считается не только важнейшим критерием научности, но и признаком хорошего тона, намеченные тенденции, на наш взгляд, могут быть негативно охарактеризованы в терминах «деструктивного плюрализма». Выходом из сложившейся ситуации может стать дополнение принципа плюрализма другими основополагающими принципами научного знания, которые зачастую не соблюдаются в работах по рассматриваемой проблематике. Окончательная интеграция концепта «гражданское общество» в собственно научный дискурс возможна лишь на основе глобальной методологической рефлексии онтологических, гносеологических и общественно-политических основ исследовательской деятельности. Выявление фундаментальных постулатов, на которых базируются различные точки зрения, позволит не только в полной мере реализоваться принципу конвенциональности, но «откроет» широкое поле для конструктивного диалога как внутри научного дискурса, так и в области его взаимодействия с другими символическими системами – философией и идеологией. Исследование основных тенденций и итоги изучения гражданского общества в западном обществознании. Литература, посвященная проблеме «гражданского общества», обширна и не укладывается в рамки одного типа дискурса. Ее классификация также, во многом, затруднена семантической неопределенностью понятия. «Гражданское общество» рассматривается и в качестве идеальной нормативной конструкции, и как реальный конкретно-исторический феномен. Причем смешение данных семантических единиц достаточно 2 распространенно в современных исследованиях. В результате, с одной стороны, анализ феномена сводится к рассмотрению эволюции идеи «гражданского общества» в западной философской и общественнополитической мысли; с другой – абсолютизируется историческое развитие Западной Европы и Северной Америки, а сложившиеся там общественнополитические системы возводятся в ранг нормативного идеала. Подобные историографические коллизии легко объяснимы коэволюционностью конкретно-исторического феномена и его идеальной модели. Возникновение идеи «гражданского общества» было детерминировано социокультурными условиями развития западной цивилизации в период перехода от традиционного общества к обществу современного типа. Темпоральная синхронизация развития идеальной модели «гражданского общества» и становления современной западной цивилизации привела к универсализации исторических путей развития Запада. Результатом подобной универсализации стало разграничение собственно «гражданского общества» и его «предпосылочных элементов», заложенных в культуре традиционных обществ, как в области идеального, так и в области материального.3 Таким образом, черты конкретно-исторического феномена интерполировались на более ранние периоды и иные социокультурные условия. Методологической предпосылкой данной логической операции явилась слабая дифференциация понятий «общества» и «гражданское общество». С нашей точки зрения адекватное применение понятия «гражданское общество» к различным конкретно-историческим ситуациям развития того или иного социума требует предварительного анализа эволюции данного понятия в широком социокультурном контексте. Традиционно поиск истоков понятия «гражданское общество» начинается с анализа классической греческой философии, в центре внимания которого оказываются сочинения Платона и Аристотеля. Генетическая связь и общность основных постулатов политических концепций обоих мыслителей не вызывает сомнения. Как в первом, так и во втором случае постулируется тесная взаимозависимость категорий этики и политики. Согласно Платону, «государство возникает,…когда каждый из нас не может удовлетворить сам себя, но во многом еще нуждается», таким образом «испытывая нужду во многом, многие люди собираются воедино, чтобы обитать сообща и оказывать друг другу помощь».4 Стержнем платоновского государства является эйдетическая идея блага, реализуемая посредством закона, который «то убеждением, то силой обеспечивает сплоченность всех граждан, делая так, чтобы они были друг другу взаимно полезны в той мере, в какой они вообще могут быть полезны для всего общества».5 Тотальность, жесткая иерархичность общества, которое у Платона синонимично государству, смягчена в политической теории Аристотеля, построенной на эвдемонистической, «секуляризированной» по сравнению с 3 платоновской, этике. Однако, концепция общественного блага в трудах мыслителя не претерпевает значительных изменений: «даже если для одного человека благом является то же самое, что для государства, более важным и более полным представляется все-таки благо государства, достижение его и сохранение». «Желанно, разумеется, и (благо) одного человека, но прекраснее и божественней благо народа и государства»6 — подчеркивал философ в «Никомаховой этике». Тот факт, что у античных мыслителей понятия «гражданское общество», «политическое сообщество» и «государство» выступают в качестве синонимов, отражает фундаментальные установки сознания, присущие человеку античности. Онтологический идеал целостности, всеобщности и непротиворечивости служит матрицей идеала политического. Человек, как «животное политическое», мыслится только через соотнесение с определенной общностью – полисом. Такой тип идентификации личности, отражающий традиционализм и синкретичность сознания, явно противоречит общефилософским установкам классической концепции «гражданского общества». Период становления средневековой христианской цивилизации в связи с интересующей нас проблематикой упоминается гораздо реже, чем античность. Однако нельзя не учитывать тех новшеств, которые были привнесены христианской традицией: монотеизм и связанные с ним представления о божественной личности и векторности исторического развития оказали огромное влияние на последующее развитие западной цивилизации. Возрождение и Реформация реинтерпретировали фундаментальные положения христианской традиции и заложили основы новой секуляризированной концепции личности, ставшей впоследствии базовой категорией классической теории «гражданского общества». Глобальные трансформационные процессы, происходившие на Западе в период Нового времени и означавшие переход от традиционного общества к обществу современного типа, дали толчок развитию идеи «гражданского общества», которая, в свою очередь, конституировалась в качестве одного из структурных элементов социальной модернизации. Большинство исследователей связывает ее становление с трудами представителей английской эмпирической философии – Т.Гоббса и Дж.Локка. Однако существует точка зрения, согласно которой черты, характерные для позднейшей концепции «гражданского общества», прослеживается уже в философских трактатах Н.Макиавелли.7 Концептуальные основы теории «гражданского общества» на данном этапе, хронологически определяемом рамками XVII-XVIII вв., заключаются в формуле: «естественное состояние – общественный договор – политическое, гражданское состояние». Фактически понятие «гражданского общества» здесь отождествляется с идеей государства, образованного на основе общественного договора. Причинами этого являются 1) отсутствие дифференциации и специализации сфер общественной жизни; 2) 4 непосредственное участие политических, правовых и этических отношений в формировании экономических; 3) слабая диффиренцированность социальных ролей.8 Дальнейшее свое развитие теория «гражданского общества» получила в трудах деятелей французского, шотландского и американского Просвещения. Идеи английских эмпиристов были заимствованы и переработаны такими шотландскими просветителями, как А.Фергюсон, Ф.Хатченсон, А.Смит.9 Отталкиваясь от естественно-правовой идеи морально и экономически автономного индивида, они отстаивали принципы формального равенства возможностей в экономической (принцип свободной конкуренции) и политической сфере (принцип «беспристрастности» государства). Отказавшись вслед за Д.Юмом от идеи «общественного договора», рассматривали «моральное чувство» (Ф.Хатченсон) как основу социального единства. Взглядам шотландских просветителей была во многом созвучна теория «минимального государства», сформулированная американцем Т.Пейном. Вклад французского Просвещения в формирование понятия и теории «гражданского общества» представлен концепциями Ж.Ж.Руссо и Ш.Монтескье, традиционно противопоставляемыми друг другу в аналитической литературе. Если, для взглядов Ш.Монтескье характерна локковская модификация теории «гражданского договора», признающая государственную организацию необходимым условием обеспечения гражданских свобод личности, то концепция «народного суверенитета» Ж.Ж.Руссо, напротив, трактует «гражданское общество» как не противоречивую, самоорганизующуюся систему, оптимальное состояние которой может быть достигнуто только в условиях освобождения от влияния властных структур.10 Теория «общественного договора», сложившаяся в XVII-XVIII вв., очевидно, была ориентирована на обоснование тех трансформаций, которые происходили в социальной структуре европейских обществ – разрушения сословно-корпоративной структуры и изменения в этой связи роли государственной власти. Данная теория не только намечала контуры будущего социального конфликта, на основе которого будет происходить дальнейшая концептуализация понятия «гражданское общество» в его противопоставлении государству, но и предлагала принцип разрешения такового, который состоял в вытекающей из естественного права идее согласия как фундаментальной этической предпосылке общественного бытия.11 Философское обоснование идеи об этических предпосылках социального единства было дано на исходе XVIII столетия И.Кантом. Согласно И.Канту, практический разум как способность человека действовать на основании безусловных принципов – императивов обеспечивает свободу в человеческом сообществе и лежит в основе «автономной» морали. Однако, чтобы «выйти из естественного состояния», человеку необходимо «подчинится внешнему 5 опирающемуся на публичное право принуждение», вступив, таким образом, в «гражданское состояние»,12 предполагающее мораль «гетерономную». Сочетание автономной и гетерономной морали в рамках формальноправовой организации общества, по мнению мыслителя, должно было обеспечивать «основанную на законе свободу каждого», «гражданское равенство» и «гражданскую самостоятельность». Наметившиеся в XVII-XVIII вв. противоречия в XIX столетии окончательно выкристаллизовались в основные дихотомии, – «государство/общество» и «равенство/свобода», – вокруг которых сформировалась классическая европейская теория «гражданского общества». Исследователи констатируют образование в рамках данной теории двух противоположных традиций концептуализации ее базового понятия,13 единых, однако, в представлении о «гражданском обществе» как «буржуазном».14 Либеральная традиция, опирающаяся на труды шотландских просветителей, произведения американской политико-правовой мысли, на работы А.Токвиля и Д.С.Милля, а также на предшествующую общественнополитическую практику англосаксонского «мира», трактовала «гражданское общество» как особую внегосударственную сферу социума, системообразующим принципом которой выступал «образ» свободной, независимой, индивидуалистичной и активной личности, реализующей свои гражданские (в основном, экономические) права и интересы посредством сети негосударственных ассоциаций.15 Классическая либеральная теория в представленных дихотомиях делала акцент на понятиях «свободы» и «общества», строго соблюдая принцип «laissez faire» – невмешательства государства в сферу индивидуальной экономической и социальной активности. Альтернативной англо-американской (либеральной) выступает германская (развившаяся в социально-демократическую) традиция интерпретации концепта «гражданское общество». У ее истоков стоят такие крупные представители континентальной философской мысли, как Г.Ф.Гегель и К.Маркс. Гегель, пытаясь примирить либеральную и этатистскую идеологии, рассматривал феномены «гражданского общества» и «государства» в качестве последовательных ступеней объективации Абсолютного Духа, реализующих общественный интерес в его групповом (гражданское общество) или всеобщем, универсальном (государство) модусе. К.Маркс, в свою очередь, предлагал решать проблему противостояния государства и гражданского общества обратным способом – путем «обобществления» государства и политики, ведущего к слиянию частной и публичной сфер.16 По сути, обе концепции, предложенные немецкими мыслителями, представляют собой теоретические модели этатизации общества. Свое дальнейшее развитие этатистская тенденция получила в социалдемократической традиции, концептуализирующей «гражданское общество» 6 как «сердцевину» политической, публичной сферы социума. 17 В основе признания за государством права на регулирование частной сферы с целью поддержания нормального функционирования гражданских институтов и «обуздания» стихии рыночной экономики лежит ориентированность данной традиции на концепт «равенства». В отличие от «долгого» XIX в «быстром» XX веке наблюдается значительное снижение частоты употребления понятия «гражданское общество» в научном и общественно-политическом дискурсе. Это заставляет исследователей констатировать снижение интереса к данной проблематике ввиду ослабления или элиминирования (в рамках тоталитарных режимов) связанных с ней социальных конфликтов.18 Наблюдается слияние идеи (в данном случае, идеологии) «гражданского общества» с репрезентативными стратегиями западных либерально-демократических государств и становление в этих странах таких социокультурных феноменов, как «государство всеобщего благосостояния» и «массовое общество». Реактуализация концепта «гражданское общество» приходится на 80-90-е гг. XX века. Катализаторами данного процесса послужили, с одной стороны, кризис политических режимов Восточной Европы и СССР, с другой – дискредитация концепции «государства всеобщего благосостояния» и связанный с этим упадок либеральных демократий и левых политических движений. Обе тенденции развивались на фоне общемировых процессов прогрессирующего социального расслоения, распространения в обществах состояния «аномии», в котором заметная часть граждан, зная о существовании обязывающих их норм, относится к ним негативно или равнодушно, процессов мировой глобализации.19 «Бессистемная и разнородная» дискуссия 1980-1990-х гг. о возрождении гражданского общества, по мнению Дж.Коэна и Э.Арато, была тесно связана с предшествующими ей политологическими контроверзами, обсуждаемыми в рамках противостояния 1). приверженцев моделей элитарной демократии (Дж.Шумптер, С.М.Липсет, Р.Даль, Г.Алмонд и С.Верба) и демократии участия (П.Бахрах);20 2). сторонников так называемого «ориентированного на права либерализма» (Дж.Роулз, Р.Дворкин) и «коммунитаризма» (Х.Арендт, Ч.Тейлор, М.Уолцер);21 3). неоконсервативных апологетов свободного рынка (С.Хантингтон, Ф. фон Хайек) и приверженцев государства всеобщего благосостояния (К.Оффе). Очевидно, что демаркационная линия между представленными в данных дискуссиях точками зрения проходит в области приверженности участников либеральным или демократическим взглядам. В одном из вариантов либерального дискурса, нашедшем свое выражение в эмпиристских теориях демократии – элитарной, плюралистической, корпоративистской моделях и модели рационального выбора – феномен «гражданского общества» рассматривается как институциональное воплощение борьбы групп общественных интересов, а государство – как инструмент достижения 7 консенсуса между этими группами (Д.Рисмен, Р.Даль, Э.Гелнер, П.Шмиттер). Э.Гелнер, к примеру, дает следующее определение: «[гражданское общество - это] совокупность неправительственных институтов, достаточно сильных, чтобы служить противовесом государству и, не мешая ему, выполнять роль миротворца и арбитра между основными группами интересов, сдерживать его стремление к доминированию и атомизации остального общества».22 Сходной представляется позиция П.Шмиттера, для которого гражданское общество – «система самоорганизующихся посреднических групп, которые: 1) относительно независимы как от государственной власти, так и от частных структур производства и воспроизводства, то есть от фирм и семей; 2) способны принимать решения относительно коллективного действия в защиту или продвижение своих интересов…; 3) но не пытаются подменить собой государственные агентства или частных производителей…».23 Необходимым условием существования «гражданского общества» авторы считают экономический плюрализм, присущий индустриальному обществу, который, однако, допускает принцип политической централизации, обеспеченный механизмами отчетности и сменяемости.24 Поставленная в XIX столетии проблема гармонизации частного и общественного (выражаемого государством) интереса, приобретшая новое звучание в условиях постиндустриального общества, в западном либеральном обществоведении решается в контексте коммунитаристских теорий (Ч.Тейлор)25 и концепций «социального капитала» (Дж.Коулмен, Р.Патнэм). И те, и другие акцентируют внимание на проблеме атомизации индустриального общества и задаче реконструкции межличностных связей индивидов. Согласно Дж.Коулмену, в постиндустриальном социуме реифицированный капитал постепенно утрачивает свое значение, а ему на смену идет капитал «социальный», представляющий собой «потенциал взаимного доверия и взаимопомощи, целерационально формулируемый в межличностном пространстве».26 «"Социальный капитал", - пишет Р.Патнэм, - содержится в таких элементах общественной организации, как социальные сети, социальные нормы и доверие (networks, norms and trust), создающих условия для координации и кооперации ради взаимной выгоды». 27 Актуализации проблематики «гражданское общество – правовое государство» в рамках либерального направления общественнополитических наук предшествовала значительная критическая (демократическая) традиция концептуализации данных феноменов. Во многом, именно на разрешении вопросов, поставленных представителями этого социально-философского направления, опиралось конструирование либерального дискурса «гражданского общества». Наиболее весомый вклад в создание критических теорий «гражданского общества» был внесен социальной философией Франкфуртской школы (Ю.Хабермас) и французским постструктурализмом (М.Фуко). 8 Эвристической ступенью к постановке и концептуализации проблемы «гражданского общества» для философов Франкфуртской школы стало изучение тоталитарных режимов, и лежащего в их сновании феномена «массового общества» (М.Хоркхаймер, Т.Адорно, Г.Маркузе, Э.Фромм, Х.Арендт). Разрабатываемая Х.Арендт концепция «публичной сферы», противопоставленной и области функционирования частного интереса («частной сфере»), и концептуально синонимичной «массовому обществу» «социальной» сфере, 28 во многом, предопределила дальнейшее развитие критической мысли в отношении данной проблематики. Коммуникативный принцип интерпретации феномена гражданского общества как области «непринудительного дискурса» был заимствован у исследовательницы последующими поколениями Франкфуртской школы, в частности, признанным теоретиком «гражданского общества» Ю.Хабермасом. Социальная жизнь, согласно воззрениям этого философа, основана на принципе «рациональной коммуникации», целью которой является достижение компромисса и ориентации на его основе коллективного социального действия.29 Человеческая потребность в реализации данного принципа конституирует, по мнению Ю.Хабермаса, публичную сферу жизни социума («общественность»), отграниченную от частной сферы (экономики) и сферы государственной власти, и опосредующую их взаимодействие.30 Разделение этих трех сфер происходит на основании абстрактной категории «права», вопервых, легитимирующей государственную власть, во-вторых, обеспечивающей единство граждан «плюралистического общества» в рамках публичной сферы, и, наконец, обеспечивающей защиту частной сферы от публичной и публично-государственной.31 Сформулированной Ю.Хабермасом нормативной (универсалистской) концепции, постулирующей достижение социального консенсуса по «базовым ценностям» в процессе «рациональной коммуникации» в рамках публичной сферы, противостоит генетическое (релятивистское) понимание социальной коммуникации как процесса определения и переопределения иерархий властных отношений, предложенное в работах французского философа М.Фуко.32 Разрабатываемая М.Фуко в русле постструктуралистских теорий концепция «гражданского общества» рассматривает данный феномен в качестве элемента системы технологий власти, возникших в Новое время и выразившихся в дискурсах о человеке и новых дисциплинарных технологиях, которые обеспечивали средство для конструирования нового индивида, сбора информации и контроля над ним. Дисперсный характер власти, присущий модернизирующейся западной цивилизации, по утверждению мыслителя, превращает «гражданское» общество в субъект репрессии по отношению к индивиду, одновременно подчиняя это общество анонимной центральной власти, воплощаемой государством.33 «Публичная сфера» в трудах М.Фуко выступает ареной борьбы различных властных 9 (групповых) интересов за монополизацию отдельных фрагментов системы социального контроля над индивидом. Идеи М.Фуко и Ю.Хабермаса легли в основу наиболее распространенных в современном социо-гуманитарном знании вариантов теории «гражданского общества», среди которых особого внимания заслуживают концепции, сформулированные в работах представителей франкфуртской (Дж.Коэн, А.Арато ) и французской (А.Турен) школ. Являясь продолжателями философской традиции, аккумулированной в трудах Ю.Хабермаса, Дж.Коэн и А.Арато, прежде всего, постулируют дифференциацию гражданского общества от государства и экономики; рассматривают сферу общественной коммуникации и добровольных ассоциаций в качестве ядра институтов гражданского общества, признавая за частной сферой статус пространства автономных индивидуальных суждений; наконец, концептуализируют институционализацию гражданского общества как процесс, предполагающий стабилизацию общественных институтов на основе прав («абстрактное право»), а также содержащий в себе имманентную тенденцию к демократизации, реализуемую посредством «культуры участия» и «публичности».34 Наиболее удачным вариантом развития идей М.Фуко стала теория социального действия А.Турена, выдвинувшего качестве базового социологического принципа способность общества к самоконструированию через конфликты и общественные движения. Так, по мнению французского ученого, социальная структура характеризуется не наличием властных институтов и связанных с ними ценностей, а в качестве области споров и конфликтов, цель которых оптимизация взаимодействия с внешним миром и общественное потребление символических благ, производимых 35 постиндустриальной экономикой. Следовательно, все многообразие общественного бытия может быть сведено к таким базовым элементам, как субъект социального действия, феномен «историчности», понятый как совокупность культурных моделей (ретроспективный аспект) и «ставки» центрального общественного конфликта (проспективный аспект), общественные движения, борющиеся за придание социальной формы определенной культурной ориентации.36 Обзор основных тенденций эволюции концепта «гражданского общества» в западном обществознании позволяет выявить ряд характерных для современной эпистемологической ситуации особенностей. Несмотря на сохранение определенных элементов западно-центристских и транзитологических концепций, в основном, в научном дискурсе утвердилось представление о плюралистичности как фундаментальном онтологическом постулате: западная конкретно-историческая модификация «гражданского общества» больше не рассматривается как эталонная и единственно возможная, признается наличие множества вариантов данного феномена, несущих специфические цивилизационные и культурные особенности в зависимости от региона формирования. На смену универсалистской 10 концепции личности, выстроенной по законам классической рациональности, пришла неклассическая релятивистская концепция субъективности. Социальный актор рассматривается уже не как «атомизированная», «герметичная», самодовлеющая сущность, а в качестве продукта социокультурных детерминаций, реализующихся через процессы социализации. Основополагающая для XIX в. дихотомия «государство – гражданское общество» либо смягчена тезисом о взаимной диффузии составляющих ее элементов (Дж.Коэн и А.Арато), либо элиминирована путем реинтерпретации базовых понятий (А.Турен). Основные теоретико-методологические подходы к изучению гражданского общества в современном отечественном обществознании. «Гражданское общество сегодня является одним из центральных герменевтических ключей… Это понятие оказывается своего рода «знаком времени» или концептуальным кодом эпохи…»37. Приведенное высказывание одного из авторитетных экспертов в области интересующей нас проблематики может считаться своеобразным маркером той степени актуализации концепта, которая была достигнута в нашей стране к концу XX в. Огромную роль в этом процессе сыграли общественно-политические изменения рубежа 1980-90-х гг. и последующие социокультурные сдвиги в российском обществе, ставшие фактором резкого повышения интереса к понятию «гражданское общество» как в отечественном, так и западном обществоведении. Первыми к освоению данного концепта в нашей стране приступили философы и социологи, однако междисциплинарный характер изучаемого объекта предопределил дальнейшее вовлечение в орбиту исследований представителей других научных дисциплин: политологов, экономистов, правоведов, культурологов, наконец, историков. Междисциплинарность стала исходной предпосылкой диалога представителей общественных и гуманитарных наук в рамках проблематики «гражданского общества». Наравне с междисциплинарным подходом значимыми чертами научного осмысления этого понятия стали открытость западно-европейской философской и политологической традиции, а также амбивалентный характер ее рецепции. С одной стороны, 90-е гг. отличает интенсивное освоение западного теоретического и концептуального «инструментария», с другой – доминирование в научной среде (по крайней мере, к концу десятилетия) критического отношения к прямому, неопосредованному отечественными реалиями, заимствованию опыта западных стран, как в области теории, так и в области общественной практики. На сегодняшний день среди исследователей, чей профессиональный интерес, так или иначе, связан с феноменом гражданского общества, достигнут определенный консенсус относительно его «рабочего» определения. Среди конкретных формулировок наиболее распространенными являются: «совокупность социальных связей или 11 отношений», «сфера жизни общества», «социальное» или «социокультурное» пространство, - все они подразумевают под собой концептуализацию «гражданского общества» в качестве определенного типа социальных отношений, практик, реализующихся в институтах, и ценностей. Однако значительная степень абстрактности принятых формулировок оставляет широкое поле для дискуссий, причем позиции исследователей во многом определяются их общественно-политическими воззрениями. Условно можно выделить несколько проблем, вызывающих наиболее пристальное внимание. Одним из первых в ряду дискуссионных стоит вопрос универсальности феномена «гражданского общества» и адекватности применения данного концепта к явлениям, существующим в отличных от западно-европейского социокультурных контекстах. Крайней критической заостренностью в этом отношении отличается точка зрения В.С.Степина, утверждающего, что категориальный аппарат – «гражданское общество», «правовое государство», «права личности» – принадлежит культуре определенного типа, и не применим к традиционному обществу.38 Близкой к высказанному мнению является позиция И.И.Кального, определившего «гражданское общество» как «уникальное творчество новоевропейской цивилизации эпохи модерна».39 На противоположном «полюсе» находится точка зрения, обозначенная в работах В.Хороса и В.В.Витюка, согласно которой «гражданское общество» представляет собой общемировой феномен, так как основные его институты – семья, община, конфессиональные объединения, – присущи любому социуму и функционируют в качестве «извечно существующих предпосылочных элементов».40 Данной позиции во многом созвучно предложенное Л.М.Мамутом определение «гражданского общества» как «ипостаси» любого цивилизованного, то есть социально 41 стратифицированного общества. Универсальность феномена подчеркивается и в монографии В.И.Бакштановского и Ю.В.Согомонова, выделяющих различные социокультурные типы общей модели «гражданского общества»: англо-саксонский, германо-романский, восточноевропейский, дальневосточный или конфуцианский.42 Противостояние этих точек зрения обусловлено методологическими расхождениями в интерпретации всемирно-исторического процесса. Спектр мнений, расположившийся между ними, очевидно, смещен в сторону универсалистской интерпретации феномена. Однако, универсализм отечественных обществоведов менее привержен апологетическим и транзитологическим трактовкам, чем его западный аналог. Исследователями признается существование некоего инварианта феномена «гражданского общества», реализуемого посредством конкретно-исторических модификаций в процессе перехода от традиционного общества к обществу современного типа. Дискуссионной в отечественном обществознании остается проблема соотношения понятий «общество», «гражданское общество», «государство» 12 и «экономика». На сегодняшний день российские исследователи предложили множество вариантов соотнесения данных концептов. Их систематизация может быть произведена на основе экспликации исходной категориальной схемы, служащей отправной точкой рассуждений конкретного автора. Отталкиваясь от предложенного критерия, весь комплекс интерпретаций, сложившийся к настоящему моменту, можно систематизировать в рамках трех научных подходов: социологического, политологического и культурологического. Маркером социологического подхода выступает категориальная схема «гражданское общество – государство – экономика», преимущественное внимание в данном случае уделяется проблеме адекватного разграничения перечисленных феноменов на основе анализа институциональных структур и социальных практик. Для политологического подхода системообразующей категорией анализа гражданского общества является понятие «вовлеченности» в систему распределения социального властного ресурса, категориальная схема в этом случае выглядит как противопоставление «публичной сферы», характеризуемой непринудительным типом дискурса по поводу общественного интереса, и «частной сферы» реализации интересов отдельного индивида. В свою очередь, культурологический вариант, преимущественно оперируя в рамках категориальной схемы «индивид – культура – общество», концентрирует основное внимание на специфических системах ценностей и социальных установок, а также определенном типе идентичности, присущих социальной организации, определяемой в терминах «гражданского общества». Общим для выделяемых подходов является представление о «личности», «индивиде», «человеческой субъективности» как основополагающем, «базисном» элементе функционирования феномена гражданского общества. В зависимости от методологического ракурса анализа исследователями выдвигаются на первый план такие социокультурные «измерения» личности, как социальная активность, социальная ответственность (социологический подход), активистский тип политико-правовой культуры и ориентация на публичную сферу жизни социуму (политологический подход), универсалистская система ценностей и тип индивидуальной идентичности (культурологический подход). Основная масса работ, посвященных проблематике «гражданского общества», может быть отнесена к социологическому подходу, внутри которого возможна повторная дифференциация исследовательских позиций по критерию соотнесения концептов «гражданское общество – государство – экономика». Для ряда исследователей понятия «государство» и «гражданского общество» в их субстанциональном аспекте выступают как синонимичные. Одними из первых, кто выдвинул данный тезис, были М.В.Ильин и Б.И.Коваль, облекшие его в форму яркого афоризма о «двух сторонах одной медали»43. Сходные с ними позиции занимают В.Е.Гулиев44 и Л.С.Мамут. 13 Последний утверждает, что «государство» и «гражданское общество» «различные типы агрегирования одной и той же человеческой коллективности»45, ставя, таким образом, знак равенства не только между этими концептами, но и приравнивая их к метакатегории «общество». В соответствии с выдвинутым тезисом, исследователь определяет и номенклатуру элементов, входящих в структуру феномена. В качестве «секторов гражданского общества» им выделяются коммерческий, политиконормативный, религиозно-церковный, некоммерческий сектор, включающий социокультурные институты, и, с определенными оговорками, сектор местного самоуправления.46 Мысль, высказанную Л.С.Мамутом, развивают в одной из своих работ В.И.Бакштановский и Ю.В.Согомонов. Исследователи ставят знак равенства между понятиями «гражданское общество» и «общество» в целом, замечая при этом, что одним из атрибутов рассматриваемого феномена выступает «правовое государство».47 По их мнению, различие между гражданским обществом и государством заключается лишь в способе интеграции одной и той же социальной общности.48 Однако большинство авторов, занимающихся данной проблематикой, (З.Т.Голенкова, В.В.Витюк, И.И.Кравченко, В.Хорос, А.А.Галкин, К.Г.Холодковский, К.С.Гаджиев, В.А.Четвернин) придерживается иной трактовки соотношения элементов в концептуальной схеме «гражданское общество – государство». Обобщенное определение «гражданского общества» с точки зрения этих исследователей звучит как сфера социальных отношений, не опосредованных государством. Несмотря на общность базового определения среди ученых существуют значительные разногласия по поводу типологии отношений, включаемых в сферу гражданского общества. Ряд исследователей основной акцент в изучении рассматриваемого феномена ставит на экономической сфере жизни социума. Данная тенденция, концептуальным фундаментом которой в большинстве случаев выступает та или иная модификация марксистской теории, представлена в работах В.В.Колесникова, А.Х.Бурганова, В.А.Четвернина. Последний связывает возникновение «гражданского общество» с разделением в индустриальном обществе сфер политической власти и частной собственности.49 Схожим образом моделирует процесс генезиса гражданского общества В.В.Колесников. Институт частной собственности, по мнению исследователя, «создает» и «воспроизводит» экономически независимых лиц, взаимодействие которых в качестве равных социальных субъектов порождает систему отношений, характеризуемых как «гражданское общество» и институционализируемых в качестве «правового государства».50 Противоположной точки зрения придерживаются К.Г.Холодковский и К.С.Гаджиев, исключающие экономику из числа сфер функционирования исследуемого феномена. Например, К.Г.Холодовский, выделяя основные признаки институтов «гражданского общества», на первое место ставит 14 «социальность», интерпретируемую как «ориентацию на социальные интересы и устремления, выражающие отношения между людьми, а не между людьми и вещами».51 Очевидна спорность подобного утверждения ввиду того, что отношения частной собственности также концептуализируются в качестве отношений между людьми, но по поводу вещей. В теоретических построениях К.С.Гаджиева концепт «гражданское общество» содержательно совпадает с социетальной и духовной подсистемами модели «социума», дистанцируясь от экономики и политики, но взаимодействуя с ними как часть единого «общественного организма».52 Сторонниками включения в структуру концепта «гражданское общество» широкого спектра экономических, религиозных, социокультурных ассоциаций выступают З.Т.Голенкова и В.В.Витюк.53 С исследовательской интерпретацией соотношения элементов в концептуальной схеме «гражданское общество – государство – экономика», очевидно, связана выделяемая авторами номенклатура структурных элементов феномена гражданского общества. Дискуссии по этому поводу подробно освещены К.Г.Холодковским в коллективной монографии «Гражданское общество: структуры и сознание» (М.,1998). 54 Наиболее дебатируемым этой связи остается вопрос о включении в содержание концепта политических структур. Значительная часть авторов признает наличие у феномена гражданского общества политического измерения (И.И.Кравченко, В.Хорос, А.А.Галкин, К.С.Гаджиев, В.А.Четвернин, В.В.Витюк) и считает входящими в его состав политические ассоциации, не обладающие властными функциями.55 Сдержанной в этом отношении выглядит позиция З.Т.Голенковой, выделяющей политический плюрализм лишь как необходимое условие существования гражданского общества.56 В общем, основными положениями, характерными для подавляющего большинства исследовательских концепций, бытующих в рамках социологического подхода, являются: 1). признание структурными единицами феномена автономных, добровольных, неиерархичных, горизонтальных ассоциаций, распространенных в той или иной сфере жизни социума (Т.З.Голенкова, Л.С.Мамут, К.Г.Холодковский, В.В.Витюк);57 2). непременное наличие правовых рамок функционирования данных институтов, устанавливаемых государством (З.Т.Голенкова, Л.С.Мамут, В.А.Четвернин, В.В.Витюк);58 3). «гражданская культура» как фундаментальная характеристика сознания социальных акторов 59 (З.Т.Голенкова, К.Г.Холодковский). Различия в интерпретации характера взаимодействия элементов концептуальной схемы «гражданское общество – государство – экономика», в свою очередь, проистекают, с одной стороны, из разнообразия исходного эмпирического материала (исторических реалий Европы начала Нового времени, XIX и XX столетия, ситуации развития неевропейских обществ), с другой – из ситуации плюрализма общественно-политических позиций исследователей, определяющих не только проективное измерение 15 предлагаемых концепций, но и их структуру. Проективность (явно или неявно подразумевающая нормативность) представляет собой неотъемлемую черту теорий гражданского общества, тесно связанную с противопоставлением эгалитаристского идеала «общего интереса», присущего демократической традиции, и методологического индивидуализма (приоритет «интереса» отдельной личности) либерального направления. В этой связи ряд отечественных авторов, следуя классической гегелевской концепции, утверждает необходимость преодоления феномена «гражданского общества», чьей системной характеристикой выступает индивидуализм, через его «снятие» феноменом «государства», выступающим в качестве «новой формы коллективной идентичности».60 Наиболее ярко данная тенденция научной и общественно-политической мысли выражена в сформулированной В.С.Нерсесянцом теории «цивизма» как «нового социально-экономического и государственно-правового строя».61 Исследователи, придерживающиеся либеральной традиции, наоборот считают приоритет частного интереса базовой характеристикой функционирования не только «гражданского», но и «общества» в целом. Показательна в этом отношении точка зрения О.В.Гаман-Голутвиной, концептуализирующей «гражданское общество» как осознание, артикулирование, агрегирование и самоорганизацию отличных от государственных интересов.62 Промежуточной в очерченном спектре является позиция Ю.А.Красина и А.А.Галкина.63 «Гражданское общество» в теоретической модели исследователей представляет собой элемент, опосредующий взаимовлияния индивида и государства, снижающий репрессивность нисходящих административных импульсов и аккумулирующий, интенсифицирующий импульсы, восходящие от индивидов.64 Таким образом, феноменально гражданское общество выражает интересы, не попавшие в сферу публичной политики, и, сигнализируя государству об их существовании, образует вместе с ним коммуникативную сферу взаимодействия частного и общего интересов.65 Согласно позиции А.А.Галкина и Ю.А.Красина гражданское общество является носителем частного (группового) интереса и не может выражать интерес публичный, то есть общий, идентифицируемый исследователями с концептом «государство». Представление о гражданском обществе как коммуникативной сфере или сфере диалога по поводу различных групп интересов маркирует принадлежность точки зрения А.А.Галкин и Ю.А.Красина к политологическому направлению в интерпретации феномена гражданского общества. Данное направление в отечественном обществоведении развивается преимущественно в русле западной либеральной традиции, активно оперирующей методологическим инструментарием элитологических теорий. 16 Испытав определенное влияние франкфуртской концепции коммуникативной сферы, политологическая интерпретация конституируется на базе представления о гражданском обществе как сфере публичной жизни, свободной в той мере, в какой она перестает быть монополией властных элит (В.М.Межуев66, С.П.Перегудов67, А.И.Соловьев). В данном случае критерием принадлежности индивида, группы, института к сфере гражданского общества выступает понятие «вовлеченности» или «заинтересованности» в распределении социальной (прежде всего, политической) власти. Так по определению В.М.Межуева «гражданин» – это «добровольный политик», а «гражданское общество» – пространство взаимодействия людей по поводу их общих задач и целей, область коллективного действия в публичной сфере. В качестве условий осуществления публичности, исследователь, выделяет наличие у индивида свободного времени, обусловленное высоким социально-экономическим уровнем жизни, право на публичную жизнь и персональную заинтересованность в вопросах власти. Очевидно, что подобная интерпретация подразумевает в качестве субстанциональной основы гражданского общества ряд элитарных общественных групп. Созвучно данной точке зрения мнение А.И.Соловьева. Концептуализируя «гражданское общество» как механизм влияния и реализации индивидами и группами своих интересов, исследователь редуцирует содержание феномена до совокупности противостоящих друг другу групп интересов68. Нацеленность «гражданского общества» на реализацию частного интереса в изменяющихся социокультурных условиях предполагает различные типы его взаимоотношений с «государством» в зависимости от решаемых контрагентами конкретных задач. А.И.Соловьев выделяет три типа таких взаимоотношений: 1). отношения по принципу властвования и подвластности, в которых «государство» и «гражданское общество» выступают выразителями различных групп частных интересов; 2). отношения по принципу управляющих и управляемых, когда «государство» выступает регулятором общественных отношений на макро-уровне, взаимодействуя таким образом с социумом; 3). отношения по клиентурному принципу, согласно которому «гражданское общество» выступает в качестве потребителя, а «государство» - производителя услуг.69 Сформулированные А.И.Соловьевым три стратегии взаимодействия «гражданского общества» и «государства» предполагают ту или иную степень диалогичности в системе, образуемой данными феноменами. Принцип диалога реализуем лишь при наличии общих и взаимных интересов как между индивидами, составляющими субстанцинальную основу «гражданского общества», так и в системе «гражданское общество – государство». Диалог – онтологическая предпосылка существования публичной сферы как формы реализации феномена «гражданское общество». Культура диалога в рамках политологического подхода выступает синонимом политической культуры,70 которая определяет стиль 17 коммуникации граждан с правящим классом и властными институтами.71 Понятие «политическая культура» в сферу научного и общественнополитического дискурса было введено на рубеже 1950-1960-х гг. американскими политологами Г.Альмондом и С.Вербой, характеризовавшими его: во-первых, как совокупность политических ориентаций, присущих населению в целом или его группам; во-вторых, как комбинацию познавательных, эмоциональных и оценочных компонентов (знаний и верований относительно политической реальности, чувств в отношении политики, приобщенности к политическим ценностям); втретьих, в качестве результата различных типов социализации индивида (в процессе воспитания, образования, участия в социально-экономической, политической и культурной деятельности); и, наконец, при помощи утверждения о функциональной взаимозависимости между политической культурой и политическими структурами социума.72 На основе эмпирических исследований авторами были выделены три идеальных типа: «политическая культура участия» (активистская, партиципативная), «подданническая политическая культура» и «провинциалистская политическая культура» («приходская», патриархальная). Первый тип предполагает, что граждане выступают активными субъектами политической жизни, поскольку они в состоянии реально влиять на политическую систему через участие в выборах, организацию групп давления и/или политических партий для выражения своих интересов. Для подданнической политической культуры характерно пассивное или подчиненное положение граждан по отношению к существующей политической системе, убеждение в невозможности повлиять на текущую политическую ситуацию. Провинциалистская политическая культура отражает «локальность» и партикуляризм индивидуального сознания, отсутствие идентификации с политическими интересами макросообществ.73 Проблематика политической культуры, как уже отмечалось, затрагивается не только в политологическом, но и в социологическом, и культурологическом варианте концепции гражданского общества. Для исследований, создаваемых в политологическом ключе, характерна прагматистская (включенная в западную либеральную традицию) интерпретация гражданской политической культуры как осознания общности групповых интересов, идентичности с индивидами, обладающими аналогичными социальными признаками, готовности поддерживать определенную общность, участвовать в ее деятельности, отстаивать групповые интересы, рассматривая их как выражение собственных.74 Социологическая и культурологическая перспектива в большей степени несет на себе отпечаток нормативного универсалистского подхода, разработанного в русле франкфуртской демократической традиции. Авторы, придерживающиеся данной точки зрения, склонны интерпретировать соответствующий тип политической культуры как установку на достижение 18 общественного (межгруппового) консенсуса в отношении основных социальных ценностей.75 Достижение межгруппового социального консенсуса, в свою очередь, возможно лишь в условиях конституирования отдельного индивида в качестве «субъекта родовой [универсальной, общечеловеческой] деятельности».76 То есть в данном случае подразумевается «идентификация не только с социально «близкими», но и со всем человечеством (родовая, вселенская ориентация в качестве основы для морального сознания как такового), с множеством групп и ассоциаций (плюралистическая ориентация гражданского общества), в которые Лицо вступало по соглашению и добровольно».77 Рассматриваемый аспект интересующей нас проблематики вплотную сближает социологический и политический подходы с активно развивающимися в последнее время культурологическими концепциями «гражданского общества», концентрирующими основное внимание на рассмотрении феноменов гражданской культуры и гражданской идентичности. Примечательно, что для западных исследований характерно «наложение» концептов «политическая» и «гражданская» идентичность ввиду исторической синхронии процессов формирования политической нациигосударства и становления самоуправления народа.78 В отечественном же социально-политическом дискурсе, напротив, преобладает тенденция противопоставления принципов «гражданства» и «подданичества» (самоидентификации типа «властвующий – подвластный»), маркирующая разрыв государственного и гражданского самосознания в отечественной интеллектуальной традиции.79 Наиболее полно проблематика гражданской идентичности в отечественном обществознании раскрыта М.Б.Хомяковым в его статье «Идентичность, толерантность и идея гражданства». Гражданская и политическая самоидентификации, согласно автору, представляют собой групповой тип идентичности,80 выражающий характер ориентации индивида на публичную (политическую) сферу деятельности. Различие между ними заключается в конкретных объектах индивидуальной самоидентификации: в случае с государственной идентичностью в качестве такого объекта выступает один из полюсов институционализированной иерархической системы властных отношений («правитель – подданный», «управляющий – управляемый»). В случае генезиса гражданской идентичности, напротив, возникает ситуация самоидентификации индивида с эгалитарным «политическим сообществом», предоставляющим каждому из своих членов право и возможность определять собственную судьбу.81 Очевидно, что такой подход максимально сближает понятия «гражданской политической культуры» и «гражданской идентичности», сохраняя за последним «добавочное» нормативное значение, предполагающее необходимым для определения «гражданственности» не 19 только ориентацию на политическое действие как таковое, но и систему ценностных установок, выступающих ориентиром для данного действия. По мнению В.И.Бакштановского и Ю.В.Согомонова, «этика гражданственности», являясь структурным элементом «рациональной морали», сложившейся в Европе на протяжении XVII-XX столетий,82 содержит следующие фундаментальные ценности: свобода и связанная с ней социальная ответственность; индивидуалистическая ориентация деятельности, уравновешенная солидаристской установкой личности; рационализм мировосприятия, мироощущения и поведения; профессионализм, понимаемый не только как операциональная, но и как мировоззренческая (представления о профессиональном «призвании» и «служении») характеристика индивида; успех, подразумевающий психологический тип «достижительного человека», активного социального актора; корпоративность.83 Реализация данных ценностей, как считают исследователи, идет посредством «совершения поступков и понимания поступков Других, использования блага свободы не в ущерб свободы Других, опоры на личную иерархию ценностей, на основе которой производится моральный выбор, личные решения, личная ответственность».84 Принцип методологического индивидуализма, лежащий в основании рассуждений авторов, позволяет классифицировать позицию В.И.Бакштановского и Ю.В.Согомонова как принадлежащую к либеральной традиции интерпретации гражданского общества. В свою очередь, наиболее последовательным вариантом рецепции идей демократической традиции в ее франкфуртской интерпретации являются работы Ю.М.Резника. Исследователь, однозначно придерживаясь культурологического подхода, определяет гражданское общество как идеально-реальное образование, структурными элементами которого выступают совокупность представлений, норм, ценностей и структура действий и отношений. 85 Вслед за Ю.Хабермасом автор выделяет «системный» мир социума, куда включены экономическая и политическая сферы, и «жизненный» мир, состоящий из социетальной общности и институтов социализации. Потенциальная и актуальная конфликтность «системного» и «жизненного» мира, по мнению Ю.М.Резника, провоцирует возникновение феномена гражданского общества как обособленной части социокультурного пространства, в рамках которой возможна гармонизация и взаимодействие двух «миров» с целью реализации «родового предназначения человека», его становления как «Родового Существа».86Феномен гражданского общества, согласно антропологической парадигме, функционирует на трех социальных уровнях: субъективном – уровне индивидуального сознания и поведения, – объективном, представленном образцами и ценностями культуры, и интерсубъективном, реализующемся через институциональную структуру социума.87 20 Завершая анализ отечественной литературы, посвященной проблематике «гражданского общества», необходимо отдельно остановится на позиции тех исследователей, кто отказывает данному феномену в онтологическом статусе, интерпретируя его как «элемент социального самоописания» (А.А.Глисков88), «идеологему» (В.Е.Чирков89), «идеальный тип» (П.И.Ванштейн) или эвристический «инструмент» (А.Н.Медушевский). Так А.Н.Медушевский, отстаивая ценностно-нейтральный подход в понимании «гражданского общества», концептуализирует его в качестве «методологического инструмента исследования конкретных социальных институтов и механизмов».90 Наиболее радикальной в этом отношении представляется точка зрения П.И.Ванштейна, утверждающего, что как выражение реальных процессов концепт «гражданское общество» не определим и аморфен, а в качестве идеального типа излишен ввиду наличия более точного понятия «демократическое общество». 91 Предложенный анализ не претендует на исчерпывающее освещение всех аспектов литературы, вышедшей из-под пера отечественных ученыхобществоведов и посвященной проблематике «гражданского общества». Нами были выделены наиболее значимые и дискуссионные проблемы, теоретическая разработка которых может способствовать успешному освоению данного концепта в рамках исторической науки.92 Анализ зарубежной и отечественной историографии по проблемам формирования гражданского общества в России во второй половине XIXначале XX вв. Значительный рост интереса к концепту «гражданское общество» в отечественных общественных и гуманитарных науках, связанных с актуальными проблемами современного социума, в меньшей степени коснулся российской историографии. В основном, данным понятием оперируют западные исследователи, отечественные же историки сравнительно редко рассматривают области своего профессионального интереса в аспекте проблем становления феномена гражданского общества, оставаясь в стороне от концептуальных обновлений теоретического «арсенала». В западной историографии проблематика генезиса гражданского общества в Российской империи тесно связана с попытками интерпретации отечественной истории с применением элементов классической европейской модели буржуазного общества. Ввиду коренного различия в институциональной истории российского и европейского социумов особую актуальность с этой точки зрения приобретает исследование систем ценностей, связанных с ними норм, способов мышления и поведения, которые могут быть интерпретированы как соответствующие модели гражданского общества. «Носитель» системы гражданских ценностей, норм, способов мышления и поведения определяется учеными различно, однако, доминируют две основные точки зрения: согласно первой, в этой роли 21 выступает так называемый «средний класс», второй – «гражданская общественность», состоящая из «стратегических элит» («образованных слоев» населения).93 Западными исследователями не раз предпринимались попытки операционализировать понятие «средний класс» применительно к истории Российской империи. Среди них особого внимания заслуживает вышедшая в 1991 г. под редакцией Э.В.Клоуз, С.Д.Кассоу и Дж.Л.Уэста коллективная монография «Between Tsar and People: Educated Society and the Quest for Public».94 Во Введении авторы подчеркивают комплиментарность понятий «средний класс» и «гражданское общество». Последнее Э.В.Клоуз, С.Д.Кассоу и Дж.Л.Уэст определяют как социальное пространство, располагающееся между институтами семьи и государства (частной и публичной сферой) и предполагающее наличие правовых рамок, определенных ценностей, типа идентичности и гражданской культуры.95 В качестве структурных элементом гражданского общества, по мнению исследователей, выступают добровольные организации, пресса, профессиональные сообщества, университеты, культурные организации и патронатные связи.96 В рамках перечисленных социальных структур формируется новый тип идентичности, который в совокупности с отказом использовать «старые» социальные категории (такие как сословие, аристократия и т.д.) маркирует не только процесс генезиса гражданского общества, но и возникновение элементов современной социальной стратификации, то есть среднего класса. 97 Противники концептуализации истории России в терминах западноевропейской теории «среднего класса» выдвигают на его место «носителя» ценностей гражданского общества и этоса гражданственности социо-образовательную и социально-политическую категорию «образованного общества» или «гражданской общественности». В ряду характерных черт присущих объекту, подразумеваемому под этими понятиями, выделяются 1) рефлексивное отношение к себе и окружающей действительности; 2) ориентация на сферу политики; 3) критическиоппозиционное отношение к государственной власти, нормативное требование соответствия принципов организации публичной сферы принципам «самоопределяющегося разума»; 4) легитимность.98 Очевидно, что такой способ концептуализации понятия «гражданской общественности» семантически близок социокультурной трактовке феномена интеллигенции как совокупности интеллектуальных модернизационных элит. Рассматривая общественность не только субстанциально – как совокупность стратегических элит, – но и в качестве «самостоятельно развивающейся, публичной, не требующей самоотверженности, но и не эгоистической деятельности в самых различных объединениях», немецкий историк М.Хильдермайер отводит данному понятию ключевое место в интерпретации процессов становления гражданского общества в России.99 Основой социальной интеграции в рамках развивающейся общественной 22 сферы, по мнению исследователя, выступает не материальный интерес, а «ценности, представления и желания», формирующие новый тип идентичности участников социального взаимодействия. В свете предложенной Хильдермайерном интерпретации феномена общественности раскрывается высокий эвристический потенциал таких направлений исторического исследования, как изучение процессов формирования «стратегически» важной образованной элиты и 100 реконцептуализация на этом основании понятия интеллигенции, тенденции секуляризации культуры и становления трудового этоса («парадигмальным» примером здесь являются исследования старообрядчества),101 работа в русле новой локальной истории.102 Размышление о перспективах применения методов новой локальной истории к отечественному «материалу» второй половины XIX – начала XX вв. позволили соотечественнику М.Хильдермайера – Л.Хэфнеру – сформулировать новационный, во многом альтернативный предшествующей историографической традиции, подход к изучению генезиса гражданского общества в Российской империи. Рассматривая гражданское общество как проект, «способный объединить социально гетерогенные слои населения на основе минимальной артикуляции социальных интересов»,103 немецкий историк отстаивает точку зрения, что данные интеграционные тенденции могут быть адекватно проанализированы лишь на уровне локального сообщества. Призывая заменить концепт «гражданское общество» понятием «местное общество», Хэфнер делает акцент на процессуальности феномена самоорганизации и, следовательно, большей эвристической эффективности анализа микропроцессов «социации» и локальных общественных практик по сравнению с исследованием «ставших» социальных групп.104 В программных статьях немецкого историка «местное общество» предстает как «система интерпретации и коммуникации гетерогенных социальных групп, различных дискуссионных пространств и ценностных сообществ».105 При идеальнотипическом развитии эта система «социируется … в единицу социального действия», коллективного социального актора, реализующего «некий контпроект либеральной утопии, направленной против давления монархической системы власти».106 Первой русскоязычной публикацией конкретно-проблемного характера, затрагивающей тему генезиса гражданского общества в Российской империи, была статья Э.Кимбэлла в коллективной монографии «Великие реформы в России. 1856-1874», где автор схематически представил имперский социум в качестве «пяти сценических хоров»: государства, крестьянства, поместного дворянства, групп национальных меньшинств и зарождающегося гражданского общества.107 «Гражданское общество», синонимичное в рассматриваемой работе понятию «общественности», формировалось, по мнению исследователя, вокруг добровольных объединений: социальноэкономических (от акционерных обществ до крестьянских кооперативов), 23 профессиональных, религиозных, обществ национальных меньшинств, социокультурных (научных, просветительских, благотворительных, 108 издательств и журналов). Особый акцент Э.Кимбэлл ставил на процессе формирования на основе легальных организаций российского «подполья», что во многом сближало позицию автора с советской историографией. «История зарождения гражданского общества и история зарождения политической оппозиции в России неразрывно взаимосвязаны», - писал исследователь, - они берут свое начало из политического противостояния между «социальными группами, отдельными лицами» и самодержавным государством. 109 Попыткой отойти от модели конструирования «гражданского общества» как сферы, системной характеристикой которой является оппозиционность политическому режиму, являются работы Дж.Брэдли. Исследователь концептуализирует данный феномен как «пространство, которое существует между индивидом и государством и состоит из частных учреждений, общественных организаций, рынка и сферы свободного выражения идей и отправления вероисповедания».110 Безусловно, всех элементов перечисляемых историком в Российской империи не сложилось, однако, как считает Брэдли, «Великие реформы разрушили монополию государства и бюрократии на общественную жизнь»,111 открыв тем самым пути их развитию. Исследуя общественные организации, автор акцентирует внимание не на их взаимоотношениях с государством, а на внутреннем механизме функционирования, что позволяет исследователю сделать вывод о формировании в рамках данных объединений нового типа личности и межличностных отношений, типологически присущих западноевропейскому феномену «гражданского общества».112 Симптомом и фактором дальнейшего развития частной инициативы и становления «гражданского сознания», по мнению исследователя, стали общероссийские сословные, земские и профессиональные съезды. Они стали свидетельством не только преодоления чувства изолированности и страха перед властью,113 осознания обще-групповых интересов и повышения квалификации отдельных профессиональных групп, но и «каналами свободного обмена идей».114 Таким образом, считает Дж.Брэдли, можно констатировать, что в Российской империи сложилась «публичная сфера», в рамках которой общественность могла оказывать влияние на деятельность правительства посредством рекомендательных и критических 115 высказываний. Непосредственная концептуализация земских инициатив в качестве элементов и преформизмов «гражданского общества» представлена в работах Т.Портера и У.Глисона.116 Анализируя деятельность Общеземской организации (1904-1914) и Всероссийского земского союза (1914-1917), авторы особо подчеркивают возросшую деловую активность земской интеллигенции, усиление ее связи с сельской и городской средой. 24 Проведенный анализ позволяет исследователям сделать вывод, что «в перспективе история Земского союза иллюстрирует зарождение гражданского общества, которое в свою очередь могло послужить проводником политического и экономического роста страны».117 Говоря об исследованиях общественной инициативы в Российской империи второй половины XIX-начала XX вв., нельзя не упомянуть работу Р.Роббинса, освещающую события голода 1891-1892 гг. Исследователь отмечает небывалый подъем легального общественного движения, укрепление позиций земств в этот период и правительственную политику, ориентированную на сотрудничество с общественностью. 118 Действия правительства во время голода 1891-1892 гг., по утверждению Р.Роббинса, инспирировали рост политических надежд российской общественности, а последующий поворот в сторону репрессивной политики лишь усугубили ситуацию отчуждения власти и общества, в условиях которой мифологема голода 1891-1892 гг. стала эффективным оружием борьбы.119 Исследование институтов и практик, типологически соотносимых с феноменом гражданского общества, в западной историографии тесно связано с представлением о легальности как неотъемлемом их атрибуте. Понятие «легальности» напрямую отсылает к такой актуальной проблеме в изучении имперского социума, как специфика российской правовой культуры. Социокультурный статус права и правовая культура, являясь ключевыми категориями любой модификации теорий гражданского общества, отражают степень соответствия исследуемых нормативно-ценностных структур идеальной модели «культуры гражданственности» (или гражданской политической культуры). Рассмотрению правовой культуры различных социальных слоев российской империи посвящены работы Дж.Бэрбанк. Одним из перспективных источников эволюции российского «гражданства», по мнению американской исследовательницы, являлась имперская система «правового плюрализма», суть которой – в интеграции местных (национальных и крестьянских) судов в государственную судебную систему.120 Сохранение сепаратной юстиции для различных категорий подданных представляется Дж.Бэрбанк позитивным фактором, во-первых, ввиду реальной, а не формальной, как в случае с бессословными судебными учреждениями, включенности населения в систему правосудия, во-вторых, как перспектива эволюции имперского законодательства в сторону прецедентного права. Легализация обычного права общеимперским законодательством, согласно представлениям исследовательницы, закрепляла за судами низшей инстанции статус центров интерпретации и применения правовых норм.121 Таким образом, по мнению автора, «члены общин (национальных и крестьянских) имели возможность участвовать в интерпретации законов и формализовать свои социальные отношения при помощи судебных учреждений низшей инстанции»122, что, безусловно, 25 способствовало становлению представлений о главенстве закона и развитию гражданского самосознания. В отечественной историографии степень разработанности методологической перспективы, предлагаемой теориями гражданского общества, применительно к анализу проблем развития Российской империи значительно ниже, чем на Западе. За исключением небольшого числа работ, проблематизируемых авторами на основе концепций генезиса гражданского общества, на сегодняшний день не существует должного количества не только обобщающих, но и конкретно-проблемных исследований, посвященных данной теме. Проблема становления гражданского общества в Российской империи в определенной степени затронута Б.Н.Мироновым в его фундаментальной монографии «Социальная история России периода империи (XVIII-начало XX в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства». Автор рассматривает генезис данного феномена в качестве одного из аспектов политической модернизации и ставит его в тесной связи с процессом становления правового государства. Среди элементов «гражданского общества», сложившихся в России, исследователь выделяет «социальные группы, общественные и сословные организации и институты, которые образовывали обособленную самостоятельную идейнообщественную силу, в той или иной степени оппозиционную власти, но в то же время легитимную, то есть признанную государством и обществом, и которые оказывали влияние на официальную власть главным образом посредством общественного мнения»123. Временем зарождения гражданского общества в России Б.Н.Миронов считает последнюю треть XVIII столетия, то есть период формирования оппозиционной общественности, обозначаемой термином «интеллигенция», и независимого от официальной точки зрения общественного мнения.124 Развитие российской государственности на протяжении всего XIX в. в сторону правового государства, с точки зрения исследователя, способствует процессу формированию «гражданского общества», который можно считать завершенным к началу XX в. В числе факторов генезиса гражданского общества Б.Н.Миронов называет постоянное увеличение роли права в регулировании социальных отношений и снижения доли насилия в обществе,125 формирование в среде образованного общества нового политического менталитета,126 и, наконец, оформление механизмов, обеспечивающих коммуникацию общественных и властных структур и контроль за последними в виде законодательных учреждений и прессы (после 1905 г.).127 Однако тезис о наличии в Российской империи в начале XX в. оформившихся структур «гражданского общества» в перспективе событий 1917 года выглядит весьма дискуссионным, вследствие чего автор вынужден признать неразвитость гражданских институтов империи.128 Подобная противоречивость позиции исследователя, чей труд основан на колоссальном 26 корпусе историографического материала, свидетельствует, на наш взгляд, об отсутствии оформившейся традиции интерпретации российских исторических реалий на базе концепта «гражданское общество». Другой обобщающей работой, чья проблематика может быть квалифицированна как изучение феномена «гражданского общества», является монография В.Я.Гросула «Русское общество XVIII-XIX веков: традиции и новации». В рамках проводимого анализа автор использует концептуальную схему «государство – общество – народ».129 Очевидно, что в данном случае понятие «общество» выступает в качестве синонима концепта «общественность», конкретно-историческое содержание которого и является предметом исследования. С точки зрения историка, общественность, «являясь во многом порождением власти», постепенно превращается «в параллельную структуру», вступающую в конфликт с самодержавным государством «в условиях развития идей естественного права, гражданского и правового общества»130. В структуре изучаемого феномена В.Я.Гросулом выделяются следующие элементы: общественное мнение, проявления общественной деятельности в форме общественных организаций, отношения «власть – общество – народ», общественные типы, комплекс идей. По сути, исследование представляет собой вполне традиционный анализ течений общественной мысли на фоне процесса институционализации общественного мнения в форме периодических изданий и истории общественных организаций. Последние применительно к периоду второй половины XIXв. автор подразделяет на публично-правовые, представленные местным и сословным самоуправлением, и частноправовые, олицетворяемые широким спектром социально-экономических (общества взаимопомощи, предпринимательские организации и союзы, крестьянские артели) и социокультурных ассоциаций (научные, просветительские, благотворительные общества)131. В поле исследовательского интереса попали также и «противоправные организации»132, которые, согласно определению Б.Н.Миронова, не могут быть отнесены к институтам «гражданского общества» ввиду отсутствия легитимного статуса. Одним из первых отечественных историков, кто обратил внимание на феномен дореволюционных общественных организаций в рамках конкретнопроблемного исследования, был А.Д.Степанский. Работая в русле классической марксистской методологии, он определял совокупность легальных общественных организаций и органов местного самоуправления как «единый небюрократический лагерь внутри политической организации российской общественности».133 Функциональным предназначением данных институтов, по мнению А.Д.Степанского, являлось, во-первых, комплиментарное дополнение государственных институтов, во-вторых, роль консультативно-совещательных органов.134 Несмотря на спорный тезис о политическом характере общественных организаций, исключающий данные структуры из сферы «гражданского общества», многие выводы 27 исследователя представляют значительный интерес и активно используются современной историографией. В современной отечественной историографии тема общественных организаций привлекает все более пристальное внимание, в том числе, благодаря актуализации концепта «гражданское общество» под влиянием западных исследований. Среди вышедших за последнее время работ выделяются монографии Е.А.Дегальцевой и А.С.Тумановой, представляющие противоположные точки зрения в отношении перспектив развития гражданского общества в России. Обе исследовательницы, вслед за А.Д.Степанским, видят причину возникновения и развития общственных организаций в постоянно увеличивающемся разрыве между материальными и духовными потребностями населения и возможностями государства к их удовлетворению.135 Е.А.Дегальцева подчеркивает комплиментарный характер общественных организаций (в высшей степени актуализированный в исследуемом ей регионе), их огромную роль в установлении обратной связи в системе «интеллигенция – народ», а также в самореализации социально непривилегированных групп населения, в первую очередь – женщин.136 Установление единообразного законодательного регулирования деятельности общественных организаций, по мнению автора, стало «окончательным закреплением альтернативного звена негосударственной структуры в государственной иерархии», таким образом «отношения граждан с государством впервые стали опосредованы»137. Несмотря на констатацию определенных достижений в области развития структур гражданского общества, исследовательница не считает возможным говорить об окончательной институционализации данного феномена в позднеимперский период, поскольку: 1). репрессивный характер правительственный политики и, как ответ на него, политизация общественных организаций не позволили сложиться партнерским отношениям в системе «государство – общественность»138; 2). в результате репрессивной политики государства не сложилась «сфера свободного выражения идей»;139 3). степень политической и общественной активности населения оставалась низкой.140 Монография А.С.Тумановой отличается более оптимистичным взглядом на уровень развития феномена гражданского обществ в Российской империи. Признаками его становления автор считает распространение концепции «гражданского общества», рост числа добровольных организаций, попытки правительства создать правовую базу функционирования общественных организаций.141 Сам факт образования общественных организаций рассматривается исследовательницей как признание государством права различных общественно-профессиональных групп на юридический статус и узаконенную сферу свободной деятельности.142 Проанализировав правительственную политику по реализации провозглашенного Манифестом 17 октября принципа свободы союзов, 28 А.С.Туманова пришла к выводу, что общественные организации были признаны государством в качестве важного и необходимого элемента общественной жизни. Таким образом, в начале XX в., по мнению исследовательницы, сложились предпосылки для преодоления отчуждения власти и общественности и установления сотрудничества между ними. Препятствия к продуктивному диалогу, считает автор, лежали не в институциональной, а в личностной сфере, поскольку «ценности гражданских свобод не были укоренены в сознании правящей элиты, в особенности, бюрократии «среднего звена», в чью компетенцию входило осуществление взаимодействия с общественными организациями»143. Тесно связана с изучением дореволюционных общественных организаций проблема социальных практик, типологически соотносимых с феноменом гражданского общества. Значимой в этом отношении является монография Г.Н.Ульяновой, посвященная феномену российской филантропии. По мнению автора, благотворительность, как социокультурное явление, выступает, с одной стороны, важным компонентом саморегуляции общественного организма,144 снижающим социальную напряженность путем реабилитации неблагополучных слоев населения, с другой – механизмом самоорганизации и самоидентификации социальных групп. 145 Проведенный исследовательницей анализ позволил утверждать, что «на рубеже XIX-XX вв. в России существовала, находясь в развивающемся состоянии, особая негосударственная сфера социума, где люди могли осуществлять свои гражданские права в неправовом государстве (формально существовавшем до 1905 г.) через самодеятельные организации»146. Достаточно спорным является включение в проблематику «гражданского общества» изучения органов местного самоуправления ввиду тенденции к их партиципации с государственным бюрократическим аппаратом. Однако, принимая во внимание позицию ряда зарубежных и отечественных социологов, рассматривающих местное самоуправление в качестве структурного элемента гражданского общества,147 а также этатистскую специфику российской модернизации, одним из аспектов которой и представляется генезис феномена гражданского общества, следует обратиться к ряду работ, посвященных местному самоуправлению в России во второй половине XIX - начале XX вв. В отечественной историографии широко распространено представление о децентрализации власти путем введения земского и городского самоуправления, рассматриваемого в качестве одного из критериев становления «гражданского общества».148 Несомненно, являясь признаком движения российского самодержавия в сторону правового государства, факт учреждения общественного самоуправления еще не может считаться маркером наличия в социуме структур гражданского общества. Для доказательства взаимозависимости данных тенденций необходим всесторонний анализ механизмов функционирования земских и городских институтов самоуправления. 29 Интересен анализ эффективности и качества деятельности земств, а также взаимоотношений земской и коронной администрации, предложенный А.А.Ярцевым. Позиционируя себя сторонником политологического подхода, автор ставит перед собой двоякую цель развенчать представление о репрессивной правительственной политике в отношении земств и «миф» о земствах как «питомнике российского либерализма»,149 сформулированный в работах Н.М.Пирумовой. Исследуя положение земств в трех западно-европейских губерниях (Новгородской, Псковской и Санкт-Петербургской), автор пришел к следующим выводам: 1) законодательное регулирование вызывалось бурным развитием земской деятельности и носило, главным образом, не ограничительный, а нормативно-регулирующий характер,150 2) как земствам, так и администрации было выгодно сотрудничество, основанное на общей заинтересованности в поднятии благосостояния региона,151 3) земская деятельность сопровождалась нарастающим уровнем гласности.152 Таким образом, земства, согласно утверждениям исследователя, предстают влиятельными, вполне независимыми административнохозяйственными единицами, ограничиваемые центральной властью лишь в области политической активности, выходящей за рамки определенной законодательством компетенции органов местного самоуправления.153 Несмотря на то, что А.А.Ярцев не оперирует концептом «гражданское общество», его выводы вполне могут быть использованы при построении теоретических моделей данного феномена, одним из измерений которого может стать местное земское самоуправление как сфера отстаивания своих интересов определенными группами сельского населения и коммуникации данных групп с властными структурами. Широкий корпус материалов относительно земских постановлений и ходатайств в адрес правительства, которые могли бы стать основой анализа характера общественной инициативы и механизмов ее взаимоотношения с центральной властью, представлен в монографии Л.Е.Лаптевой и А.Ю.Шутова. Однако в данной работе авторы не только отказались от концептуализации рассматриваемого явления в категориях «гражданского общества» и «гражданственности», но и вообще не представили теоретических обобщений собранного эмпирического материала. Среди работ, посвященных городскому самоуправлению, специальных исследований, применяющих категориальный аппарат концепции «гражданского общества», нет. Тем не менее, пристального внимания заслуживают монографии В.А.Нардовой и Л.Ф.Писарьковой.154 Если в работе В.А.Нардовой лишь намечается тенденция интерпретации городского самоуправления как проявления общественной инициативы, то исследование Л.Ф.Писарьковой реализует эту тенденцию в полном объеме ее эвристического потенциала. Отмечая противоречия между правовым регулированием и все возрастающим значением городских дум, В.А.Нардова придерживается 30 традиционного тезиса о конфликтности взаимоотношений местного самоуправления и центральной власти, а также связанным с этим увеличением репрессивности государственной политики. Примечательно, что исследовательница выделяет фактор самоидентификации в развитии деятельности городских дум и фактор публичности их заседаний,155 что может быть расценено как шаг на пути к концептуализации общественной инициативы в рамках городского самоуправления в категориях «гражданственности». Более интересными с данной точки зрения выглядят выводы Л.Ф.Писарьковой, расценивающей городское законодательство 1870-х гг. как «неудачную попытку превратить разделенное на сословия русское общество в гражданское». Неудача правительственной политики, по мнению автора, выразилась в фактической трансформации имущественно куриального принципа формирования думы в сословный, что предопределило в дальнейшем низкую эффективность данного органа.156 Законодательство конца 1890-х гг., напротив, способствовало рационализации функционирования городского самоуправления, что предопределило рост избирательной активности, качественное улучшение состава гласных, возрождение интереса к данной сфере общественной деятельности.157 Однако, как отмечает Л.Ф.Писарькова, высокая престижность и профессионализация городского самоуправления были тесно связаны с его все возрастающей оппозиционностью: «обществом двигало стремление расширить сферу своего влияния и в конечном итоге подменить собой государственную власть».158 Помимо выводов относительно причин развития оппозиционных настроений в «недрах» городского самоуправления, значимыми представляются наблюдения исследовательницы относительно городского хозяйства. Зафиксированный ей переход от концессионного к муниципальному способу ведения хозяйства и последующее превращение городской думы в коллективного предпринимателя капиталистического типа,159 дает материал для теоретизирования по поводу распространения институтов «гражданского общества» в экономической сфере жизни российского социума рубежа XIX-XX вв. Исследования правовой культуры населения Российской империи в отечественной историографии носят достаточно фрагментарный характер. Наиболее разработанной областью данной проблематики является изучение стереотипов правового сознания и поведения дореволюционного крестьянства. Рассмотрению вопроса о сущности правовой культуры сельского населения империи посвящено монографическое исследование Т.В.Шатковской, где автором была предпринята попытка реконструкции правовой культуры крестьянства и динамики ее изменения на протяжении второй половины XIX- начала XX вв. на основе анализа объекта, ранее привлекшего внимание Дж.Бэрбанк, – сепаратной волостной юстиции. 31 Исследовательница подвергает сомнению положение о функциональности традиционной правовой культуры крестьянства в изменившихся социокультурных условиях пореформенной России.160 Т.В.Шатковская фиксирует постепенное изменение правовых установок основной массы населения, происходившее в результате сближения официальной и народной правовых культур благодаря как включению крестьянства в систему бессословной юстиции, так и разрешению применять народные правовые обычаи в низших судебных инстанциях.161 Положительная оценка попыток внедрения в Российской империи единообразной судебной системы дана и в работе А.Д.Поповой. Рассматривая механизмы реализации судебной реформы 1864 г., автор выделяет ряд значимых социокультурных последствий данного мероприятия. Новые судебные учреждения, по мнению исследовательницы, способствовали распространению при помощи гласного судопроизводства правовой грамотности среди населения,162 формировали представление о гражданских обязанностях,163 способствовали развитию бессословного общественного сознания и в значительной степени его гуманизации.164 Все изменения, привнесенные в общественный быт судебной реформой, последовательно трактуются А.Д.Поповой как показатель снижения степени произвола в отношении социально неполноценных категорий населения (женщин, детей, крестьян).165 Проблему ограничения административного произвола рассматривает в своей монографии Е.А.Правилова. Предметом исследования в данной ситуации выступает не правосознание, как в двух предшествующих случаях, а институт административной юстиции, позволяющий «частным лицам в судебном порядке оспорить неправомерные акты публичной администрации и защитить их субъективные права и законные интересы».166 Концентрируя свое внимание на проблемах реализации принципов законности и соблюдения прав личности в дореволюционной России, автор пытается выяснить степень соответствия политико-правовой системы империи концепции правового государство, касаясь, правда, весьма опосредовано генезиса правовой культуры общества. Очевидно, что несмотря на внимание к отдельным аспектам истории Российской империи, концептуализируемым с использованием элементов модели гражданского общества, данная теоретическая перспектива слабо актуализирована в рамках современной отечественной историографии. Первыми попытками заполнить пробел в изучении исторических реалий на основании теоретической модели «гражданское общество – правовое государство» стали две коллективные монографии «Гражданская идентичность и сфера гражданской деятельности в Российской империи. Вторая половина XIX – начало XX века» (2007) и «Основные этапы формирования гражданского общества в странах Западной Европы и России в XIX-XX вв.» (2007). 32 В центре внимания последней из названных работ располагается проблематика формирования основ и полноценных национальных систем «гражданского общества» в европейских государствах во второй половине XIX столетия. Авторы исследования отмечают национальногосударственные особенности протекания данного процесса, его скоростную и стадиальную неоднородность. Если в отношении Великобритании и стран северной Европы рубежа XIX-XX веков, по мнению авторов, уже можно говорить о сложившемся в общих чертах гражданском обществе, то для таких государств как, например, Испания и Ирландия характерно лишь наличие определенных тенденций, свидетельствующих о его генезисе.167 Главным маркером процесса становления и содержательным наполнением понятия «гражданское общество», согласно концепции, предложенной в монографии, является «сеть равноправных некоммерческих негосударственных организаций, отличающихся общественной активностью, связанной с социальным творчеством».168 Данная «сеть» организаций выступает в качестве результата процесса «реорганизации общества как некоего противовеса государству» в Новое время. Сущность общественной «реорганизации», происходившей на рубеже Средневековья и Нового времени, вскрыта в теоретическом очерке В.В.Дамье, определяющего этот процесс как качественное изменение характера горизонтальных связей, переход от традиционной форм самоорганизации (сельских общин, городских цехов, братств) к модернистским.169 На этом основании автор расширяет содержательное наполнение концепта «гражданское общества», включая в него не только организационные формы, но и стихийные взаимосвязи, временные целевые объединения.170 Позиции В.В.Дамье близка точка зрения З.А.Чеканцевой, рассматривающей процесс становления демократии и структур гражданского общества во Франции в виде спонтанной повседневной практики, тенденции к самоорганизации снизу.171 В качестве практики формирующегося гражданского общества в монографии интерпретируется и европейское женское движение.172 Проблемам формирования гражданского общества в России посвящена статья А.В.Шубина «Гражданское общество в СССР». Автор отмечает интегративный характер и размытость границ данного феномена, соотнося его со сферой выражения общественного мнения и общественнополитической мысли.173 Монография «Гражданская идентичность и сфера гражданской деятельности в Российской империи. Вторая половина XIX – начало XX века», подготовленная международным коллективом авторов, на сегодняшний день является одной из наиболее успешных попыток осмысления истории России в данной теоретической перспективе. Во вводной главе на основании интеграции макрообъяснительной теории модернизации и концепций гражданского общества конструируется 33 теоретическая модель исследования истории России позднеимперского периода. Феномен «гражданского общества» интерпретируется авторами в нескольких измерениях: как социальное пространство, локализованное «в зоне между государством, экономикой и частной сферой», как тип социального действия, базирующийся на таких ценностных установках, как «представление о всеобщем благе», «самоорганизация», «солидарность», «терпимость», «добровольное принятие на себя ответственности», и, в конечном счете, как социальная цель и проект с утопическими чертами.174 В свете произошедшего в исторической науке «поворота к культуре» авторы считают целесообразным рассматривать генезис гражданского общества в России во второй половине XIX – начале XX вв. сквозь призму понятия «гражданской идентичности», выступающей «симптомом» и «движущей силой» данного процесса.175 В предложенном направлении развивает свою концепцию добровольных ассоциаций Дж. Брэдли. По его мнению, данные автономные общественные институты, являясь «стержнем» гражданского общества, представляют собой среду самоактуализации складывающейся гражданской идентичности определенных слоев российского образованного общества.176 Значение феномена добровольных общественных ассоциаций в условиях самодержавного режима обусловлено его полифункциональностью, нашедшей свое выражение в высокой эффективности этих объединений в процессе налаживании горизонтальных общественных связей, генезисе гражданского типа общественных отношений и практик, воспитании чувства гражданственности, формированию партнерских отношений между образованным обществом и властными структурами.177 Обладая столь значительным социальным потенциалом, добровольные ассоциации естественным образом претендовали на право выражать «интересы нации», скрыто легитимизируя собственную оппозиционность и, таким образом, повышая «уязвимость» не только государственных, но и собственно гражданских структур общества перед лицом революционной угрозы.178 Следуя концепции Дж.Брэдли, раскрывает суть феномена отечественной благотворительности в свете процесса становления гражданской идентичности различных социальных групп Г.Н.Ульянова. История становления института частной благотворительности, согласно мнению исследовательницы, отражает основные «тенденции самоорганизации и самоидентификации прогрессивных слоев русского общества».179 Компаративистскому анализу европейских и российской систем местного самоуправления как форм, совмещающих элементы чиновнобюрократической и гражданской деятельности, посвящена статья Т.Свиридовой. Актуальная не только для отечественной исторической науки, но и для остальных наук обществоведческого цикла, проблематика соотношения категорий «буржуазного общества», «среднего класса» и «гражданского 34 общества» раскрывается в монографии в рамках статей Ю.Петрова, Дж.Уэста и Р.Линднера, посвященных процессам формирования социальной идентичности представителей российского предпринимательства. Предложенные авторами концепции дают представление об историографических дискуссиях, развернувшихся по данному вопросу в 1980-1990-е гг. Исходным пунктом рассуждений исследователей стал тезис о высокой общественной и политической активности представителей 180 предпринимательства на рубеже XIX-XX вв. Отталкиваясь от данного тезиса, Ю.Петров формулирует в своей статье модель внутренней структуры и стратегии социального действия московского предпринимателей. Особое внимание автор уделяет межреволюционному периоду, когда общественная и социальная активность данной группы достигла своего пика. На том же периоде концентрируется при изложении собственной точки зрения и Дж.Уэст. Согласно мнению последнего, на протяжении 1905-1917 гг. до того времени маргинальные и «молчаливые» предпринимательские слои обнаруживают «жесткое стремление к конструированию своей классовой идентичности».181 Используя теоретические категории «класса» и «дискурса» Дж.Уэст раскрывает феномен самоидентификации и связанной с ней последующей социальной активности российской буржуазии. Формированию предпринимательской идентичности в процессе социальной интеракции в городском обществе, общественных ассоциациях и пространстве частной жизни также посвящена и статья Р.Линдера.182 Спецификой его концепции является рассмотрение данных процессов в контексте проблематики «локального общества», располагающегося в социальном пространстве между государством и семьей и предоставляющего индивиду относительно свободную область самореализации.183 На примере Екатеринослава автор исследует структуру общественной коммуникации, включающую прессу, театр, общественные ассоциации, формы городского досуга, и прослеживает тенденции социальной интеграции и генезиса структур гражданского общества.184 В нетрадиционном для отечественной историографии ракурсе в последней части монографии рассматривается проблематика гражданских практик. В статье К.Руан объектом исследования выступает одежда как элемент конструирования социальной идентичности и инструмент социальной политики.185 Реинтерпретации феномена студенческих движений и студенческого протеста посвящены рассуждения Г.Хаусамана. По мнению исследователя, студенческая среда представляла собой своеобразный «полигон» апробации тех форм межличностного взаимодействия и социальной практики, которые в перспективе могли бы стать фундаментом российского гражданского общества.186 Специфическая форма гражданской активности – организация добровольной пожарной охраны – рассмотрена в работе Н.Рааба. Исследуемая социальная практика, по мнению автора, несмотря на свою консервативную общественно-политическую ориентацию, 35 являлась проявлением активной гражданской позиции представителей локального сообщества.187 Подводя итог историографическому обзору работ, посвященных анализу истории Российской империи в теоретической перспективе проблем становления гражданского общества и правового государства, следует отметить, что, несмотря на первые, вполне успешные попытки интерпретации исторического развития отечественного социума в сторону генезиса данного феномена, эта проблематика еще нуждается как в методологической, так и в конкретно-проблемной разработке. На наш взгляд, изучение истории Российской империи второй половины XIX – начала XX вв. в свете концепции становления «гражданского общества» открывает новые исследовательские перспективы. Применение в качестве методологического инструментария категорий «гражданское общество», «публичная сфера», «гражданская культура» помогает по иному взглянуть на проблемы взаимоотношения общества и государства, политическую культуру и общественное движение в позднеимперский период, а также предоставляет широкие возможности для компаративистского анализа траекторий развития России и западных стран. Голенкова З.Т. Гражданское общество в России. // Социологические исследования. – 1997. № 3. – с..25. 2 Там же. 3 Капустин Б.Г. // Гражданское общество, правовое государство и право: «круглый стол» журналов «Государство и право» и «Вопросы философии» - Государство и право – 2002, №1. – с.25. 4 Платон. Собрание сочинений в 3-х тт. – Т.3. – М.,1971. – с.369. 5 Там же – с.519. 6 Аристотель. Никомахова этика. – М., 1997 // Internet: www.philosophy.ru/library. 7 Голенкова З.Т. Указ. соч. – с.26. 8 Капустин Б.Г. Указ. соч. – с.25. 9 Сморгунова В.Ю. Гражданское общество и формирование гражданских добродетелей: теоретико-правовые проблемы. – СПб.,2004. – с.19. 10 Медушевский А.Н. Демократия и авторитаризм: Российский конституционализм в сравнительной перспективе. – М.,1997. – С.42. 11 Там же – С.43. 12 Кант И. Сочинения: В 8 т. – Т.6. – М.,1994. – с.343. 13 Голенкова Т.З. Указ. соч. – С.27; Она же. «Заблокированное» гражданское общество в России на современном этапе // Проблемы становления гражданского общества в России: Тезисы докладов и материалы научно-практической конференции, Красноярск, 25 - 26 апр. 1996 г. / Отв. ред. В.В.Сартаков – Красноярск, 1996. – С.14. 14 Б.Пиетров-Эннкер, Г.Н.Ульянова. Модернизация, гражданское общество и гражданская идентичность: о концепции книги // Гражданская идентичность и сфера гражданской деятельности в Российской империи. Вторая половина XIX – начало XX века – М., 2007 – С.18. 15 Голенкова Т.З. Гражданское общество… – С.26, 28. 16 Там же – С.27. 17 Там же. 1 36 Холодковский К.Г. Концепция гражданского общества: смысл и содержание понятия // Проблемы гражданского общества. Материалы научного семинара. – Вып.1. – М.,2003 – с.17; Б.Пиетров-Эннкер, Г.Н.Ульянова. Указ. соч. – С.18. 19 Гуторов В.А. Современные концепции гражданского общества // Гражданское общество в России: стратегия и тактика его формирования. Материалы научного симпозиума / Под ред. В.Г.Марахова – СПб.,2001. – С.14. 20 Коэн Дж., Арато А. Гражданское общество и политическая теория. – М.,2003. – С.24. Эта дискуссия началась в середине 50-х гг. и позже возродилась как реакция на движение «новых левых» (1960-1970-е гг.) и представляла собой спор эмпириков (приверженцы концепций элитарной демократии) и сторонников нормативного подхода (концепций демократии участия). - Коэн Дж., Арато А. Указ. соч. – С.49. 21 Данная дискуссия остается исключительно в рамках нормативного подхода, обе стороны стремятся выработать некую убедительную нормативную теорию демократической легитимности или справедливости и правосудия. Разногласие состоит в том, следует ли выводить идею свободы, прежде всего, из индивидуальных прав (правовой либерализм) или же из норм, разделяемых всем сообществом (коммунитаризм). - Коэн Дж., Арато А. Указ. соч. – С.49. 22 Цит. по: Холодковский К.Г. Введение // Гражданское общество в России: структуры и сознание: Сборник статей / Под ред. К.Г. Холодковского – М.,1998. – с. 8. 23 Шмиттер Ф. Размышления о гражданском обществе и консолидации демократии // Полис – 1996. – №5. – с.16. 24 Геллнер Э. Условия свободы – М.,2004. – с.104,111. 25 Сморгунова В.Ю. Указ. соч. - с.72. 26 Левин И.Б. Гражданское общество в России // Гражданское общество в России: структуры и сознание: Сборник статей / Под ред. К.Г. Холодковского – М.,1998. – с.33. 27 Патнэм Р. Процветающая комьюнити, социальный капитал и общественная жизнь // Мировая экономика и международные отношения – 1995. – №4. – с.78. 28 Коэн Дж., Арато А. Указ. соч. – с. 255-256. 29 Фливберг Б. Хабермас и Фуко – теоретики гражданского общества // Социс – 2000. – №2. – С.128. 30 Коэн Дж., Арато А. Указ. соч. – С.297-298. 31 Фливберг Б. Указ. соч. – С.129; Коэн Дж., Арато А. Указ. соч. – С.334. 32 Фливберг Б. Указ. соч. – С.129, 133. 33 Коэн Дж., Арато А. Указ. соч. – с. 381. 34 Там же – С.520, 528. 35 Турен А.Возвращение человека действующего – М.,1998. - с.49-50. 36 Там же - с.60. 37 Голенкова Т.З. Гражданское общество… – с.25. 38 Степин В.С. // Государство и право. – 2002, №1. – с.27. 39 Кальной И.И. Онтологические основания гражданского общества // Гражданское общество: истоки и современность / Ред. И.И.Кальной – СПб.,2000. – Изд.2. – С.19. 40 Хорос В. Гражданское общество: общие подходы // Мировая экономика и международные отношения – 1995, №11. – с.55; Витюк В.В. Состав, структуры и функции гражданского общества как специфической сферы социума // Проблемы становления гражданского общества в России: Тезисы докладов и материалы научно-практической конференции, Красноярск, 25 - 26 апр. 1996 г. / Отв. ред. В. В. Сартаков. – Красноярск, 1996. – с.65. 41 Мамут Л.С. Гражданское общество и государство: проблемы соотношения // Общественные науки и современность – 2002 №5. – с.98. 42 Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Гражданское общество: новая этика. – Тюмень, 2003. – С.111. 18 37 Ильин М.В., Коваль Б.И. Две стороны одной медали: гражданское общество и государство //Полис - 1992, №1-2 - с.194. 44 Гулиев В.Е. // Государство и право – 2002,№1. – с.14. 45 Мамут Л.С. // Государство и право - 2002,№1 - с.32. 46 Мамут Л.С. Гражданское общество и государство… – с.97. 47 Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Указ. соч. – С.105. 48 Там же – С.112. 49 Четвернин В.А. // Государство и право - 2002,№1 - с.18. 50 Колесников В.В. Экономические основания гражданского общества и правового государства // Гражданское общество: истоки и современность / Ред. И.И.Кальной – СПб.,2000. – Изд.2. – С.60-61. 51 Холодковский К.Г. Введение – с. 8. 52 Гаджиев К.С. Введение в политологию – М.,1993 // Internet: www.auditorium.ru/books 53 Голенкова Т.З. Гражданское общество… – с.34; Витюк В.В. Указ. соч. – с.65. 54 Холодковский К.Г. Введение – с. 9-10. 55 Витюк В.В. Указ. соч. – с.65. 56 Голенкова Т.З. Гражданское общество… – с.34. 57 Там же. 57 Мамут Л.С. Гражданское общество и государство… – с.97; он же // Государство и право. – с.31; Холодковский К.Г. Введение. – с.8; Витюк В.В. Указ. соч.– с.67. 58 Голенкова Т.З. Гражданское общество… – с.33; Мамут Л.С. // Общественные науки и современность – 2002 №5. – с.98; он же // Государство и право. – с.32; Четвернин В.А. // Государство и право. –с.18; Витюк В.В. Указ. соч. – с.67. 59 Голенкова Т.З. Гражданское общество… – с.34-35; Холодковский К.Г. Концепция гражданского общества… – с.17. 60 ГусейновА.А.// Государство и право. – 2002,№1. – с.36. 61 Нерсесянц В.С. // Государство и право. – 2002,№1. – с.37. 62 Гаман-Голутвина О.В. Криминализация смыслов, целей и ценностей // Проблемы гражданского общества. Материалы научного семинара. Вып.1. – М.,2003 – с.74. 63 Галкин А.А., Красин Ю.А. Россия: Quo Vadis? – М.,2003. 64 Галкин А.А. Государство и гражданское общество в новых условиях // Плитлогическая наука в современной России: время поиска и контуры эволюции: Ежегодник.2004. – М.,2004. – с.186. 65 Красин Ю.А. Интересы и гражданственность // Проблемы гражданского общества. Материалы научного семинара. Вып.1. – М.,2003 – с.83. 66 Межуев В.М. // Государство и право – 2002,№1. – с.16. 67 Перегудов С.П. Гражданское общество как субъект публичной политики // Полис. – 2005,№2. 68 Соловьев А.И. Три облика государства – три стратегии гражданского общества // Полис – 1996, №6. – с.30. 69 Там же – с.31,34,36. 70 Межуев В.М. Гражданское общество формируется на базе общественного диалога // Проблемы гражданского общества. Материалы научного семинара. Вып.1. – М.,2003 – с.68,71. 71 Соловьев А.И. Роль политической культуры в становлении и развитии гражданского общества // Проблемы гражданского общества. Материалы научного семинара. Вып.1.– с.58. 72 Алмонд Г. А., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии // Политические исследования. - 1992. - № 4 // Internet: http://lib.socio.msu.ru/l/library?e=d000-00---001ucheb--00-0-0-0prompt-10---4------0-0l--1-ru-50---20-help---00031-001-10windowsZz-1251-10&a=d&cl=CL1&d=HASH7ca435d2136f7119c28718.5.2 43 38 Там же Галкин А.А. Государство и гражданское общество… – с.186. 75 Голенкова Т.З. Гражданское общество… – с.35. 76 Резник Ю.М. Социокультурные основания гражданского общества // Гражданское общество: истоки и современность / Под ред. И.И.Кального. – СПб.,2002. – Изд.2. – С.139. 77 Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Указ. соч. – С.174-175. 78 Дробижев Л.М.. Государственная и этническая идентичность: выбор и подвижность // Гражданские, этнические и религиозные идентичности в современной России: Сборник статей / Под ред. В.С.Магун, Л.М.Дробижевой, И.М.Кузнецова – М.,2006. – С.12-13. 79 Там же. 80 Хомяков М.Б. Идентичность толерантность и идея гражданства // Гражданские, этнические и религиозные идентичности в современной России: Сборник статей / Под ред. В.С.Магун, Л.М.Дробижевой, И.М.Кузнецова – М.,2006. – С.40. 81 Там же – С.50, 53. 82 Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Указ. соч. – С.152. 83 Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Гражданское общество: этика публичных арен – Тюмень, 2004. – С.9, 29, 39,50, 68,79, 101. 84 Бакштановский В.И., Согомонов Ю.В. Гражданское общество: новая этика. – С.174-175. 85 Резник Ю.М. Указ. соч.– с.126. 86 Там же – с.131-132. 87 Там же – с.126. 88 Глисков А.А. Гражданское общество как категория общественного сознания // Проблемы становления гражданского общества в России: Тезисы докладов и материалы научно-практической конференции, Красноярск, 25 - 26 апр. 1996 г. / Отв. ред. В. В. Сартаков. – Красноярск, 1996. – с.99. 89 Чирков В.Е. // Государство и право. – 2002, №1. – с.50. 90 Медушевский А.Н. Насколько универсальна модель гражданского общества // Проблемы гражданского общества. Материалы научного семинара. Вып.1.– с.24. 91 Ванштейн П.И. Гражданское и демократическое общество – знак равенства?! // Проблемы гражданского общества. Материалы научного семинара. Вып.1.– с.73-74. 92 Другой вариант обзора представлен в монографии В.Ю.Сморгуновой «Гражданское общество и формирование гражданских добродетелей: теоретико-правовые проблемы» Сморгунова В.Ю. Указ. соч. – с.319-343. 93 Хильдермейер М. Образованный слой и гражданское общество: развитие в России до 1917 г. в сравнительном отношении // Интеллигенция в истории: образованный человек в представлениях и социальной действительности: Сборник статей / Отв. ред. Д. А. Сдвижков. – М., 2001. – С.63. 94 Between Tsar and People: Educated Society and the Quest for Public / Ed. by Edith W. Clowes, Samuel D. Kassow, James L. West. - Princeton University Press, 1991. 95 Op. cit. – P. 6. 96 Ibid. 97 Ibid. 98 Хильдермейер М. Указ. соч. – С.58-59. 99 Хильдермейер М. Общество и общественность на закате царской империи // Страницы истории. Проблемы, события, люди: Сб. ст. в честь Б.В.Ананьича. – СПб., 2003. – С.218. 100 Там же – С. 219. 101 Там же – С.221. 102 Там же – С.220. 103 Хэфнер Л. Civil Society, Bьrgertum и “местное общество”: В поисках аналитических категорий изучения общественной и социальной модернизации в позднеимперской России // Ab imperio. – 2002. – №3. – С.163. 73 74 39 Там же – С. 197; Хэфнер Л. В поисках гражданского общества в самодержавной России. 1861-1914 гг. Результаты международного исследования и методологические подходы // Гражданская идентичность и сфера гражданской деятельности в российской империи... – С. 50-51. 105 Хэфнер Л. Civil Society, Bьrgertum и “местное общество”... – С. 199-200. 106 Там же – С.204. 107 Э.Кимбэлл. Русское гражданское общество и политический кризис в эпоху Великих реформ. 1859-1863. // Великие реформы в России. 1856-1874: Сб. ст. / Под ред. Л.Г.Захаровой. – М.,1992. – с.261 108 Там же – с.263. 109 Там же. 110 Бредли, Дж. Общественные организации и развитие гражданского общества в дореволюционной России. // Общественные науки и современность. - 1994. № 5. - с.77. 111 Там же – с.81. 112 Там же – с.85. 113 J.Bradley. Russia’s Parliament of Public Opinion: Association, Assembly, and the Autocracy, 1906-1914. // Taranovski Th. (ed.) Reform in Modern Russian History: Progress or Cycle? Cambridge,1995. - p.236 114 Op.cit.– p.232. 115 Op.cit – с.212. 116 T. Porter, W. Gleason, “The Democratization of the Zemstvo During the First World War,” Mary Schaeffer Conroy, ed.,Emerging Democracy in Late Imperial Russia (University Press of Colorado, 1998). 117 Цит. по: Ярцев А.А. // Acta Slavica Iaponika – c.162. 118 Robbins R.G. Famine in Russia 1891-1892/ The Imperial Government Responds to a Crisis. – New-York-London, 1975. – p. 177-178. 119 Op.cit – p.182. 120 Джейн Бербэнк. Местные суды, имперское право и гражданство в России // Российская империя в сравнительной перспективе: сб. ст. / сост. М. Баталина. - М., 2004. – с. 324. 121 Там же – с. 336. 122 Там же – с.351. 123 Б. Н. Миронов. Социальная история России периода империи (XVIII-начало XX в.): Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства: в 2-х тт. - СПб., 1999.- Т.2. - с.110. 124 Там же – с.262. 125 Там же – с.182. 126 Там же – с.179. 127 Там же – с.182,263. 128 Там же – с.181. 129 Гросул В.Я. Русское общество XVIII-XIX веков: традиции и новации – М.,2003. – с.5. 130 Там же – с.6. 131 Там же – с.331-332. 132 Там же – с.332. 133 Степанский А.Д. Общественные организации в России на рубеже XIX-XX вв. – М.,1982. - с.89. 134 Там же – с.88 135 Дегальцева Е.А. Общественные неполитические организации Западной Сибири (18611917). – Бийск, 2002. – с.29; Туманова А.С. Самодержавие и общественные организации в России:1905-1917. – Тамбов, 2002. – с.7 136 Дегальцева Е.А. Указ. соч.– с.74,96,114. 137 Там же – с.83. 104 40 Там же – с. 87. Там же – с.249. 140 Там же – с. 251. 141 Туманова А.С. Указ. соч.– с.10. 142 Там же – с.28. 143 Там же – с.321. 144 Ульянова Г.Н. Благотворительность в Российской империи, в XIX-начале XX вв.- М., 2005. – с. 383. 145 Там же – с.10. 146 Там же – с.386. 147 Голенкова Т.З. Гражданское общество… – с.28. 148 Лопушанский. И.Н.Гражданское общество: история идеи и ее осуществления // Гражданское общество: истоки и современность: Сб.ст. / Под ред. И.И.Кального. – СПб.,2002. – 2 изд. – с.68-69. 149 Ярцев А.А. Органы земского самоуправления и местная администрация 1864-1904 гг. (на материалах северо-западных губерний России) // Acta Slavica Iaponika. Journal of Slavic Research Center, Hokkaido University. – Vol.20 (2003) – c. 163. 150 Там же– c.191. 151 Там же– c.189. 152 Там же – с.192. 153 Ярцев А.А. Земство и государственная власть в 1864-1904 гг. (на материалах северозападных губерний) // Земский феномен - политологический подход: сб.ст. / Под ред. К.Мацузато – Екатеринбург , 2001. – с. 97. 154 Нардова В.А. Самодержавие и городские думы в России в конце XIX- начале XX вв. – М.,1994; Писарькова Л.Ф. Московская городская дума: 1863-1917 гг. – М.,1998. 155 Нардова В.А.Указ. соч. – с.156 156 Писарькова Л.Ф. Указ. соч. – с.263 157 Там же – с.265. 158 Там же – с.268. 159 Там же – с.263,265. 160 Шатковская Т.В. Правовая ментальность российских крестьян второй половины XIX века: опыт юридической антропометрии. – Ростов-на-Дону, 2000. – с.147. 161 Там же – С.213. 162 Попова А.Д. "Правда и милость да царствуют в судах": из истории реализации судебной реформы 1864 г. – Рязань, 2005. – с.194. 163 Там же – с. 199. 164 Там же - с.199,207. 165 Там же – с. 211. 166 Правилова Е. А. Законность и права личности: Административная юстиция в России (вторая половина XIX в. - октябрь 1917 г.). – СПб., 2000. – с.1-2. 167 Назимова А.С., Пожарская С.П. Об изучении проблем формирования гражданского общества в странах Западной Европы и России // Основные этапы формирования гражданского общества в странах Западной Европы и России в XIX-XX вв. / Отв. ред. С.П.Пожарская – М.,2007. – С.9-10. 168 Там же – С.15. 169 Дамье В.В. Гражданское общество и традиции социальной самоорганизации // Основные этапы формирования гражданского общества в странах Западной Европы и России в XIX-XX вв. – С.33. 170 Там же – С.35. 171 Чеканцева З.А. Из истории гражданского общества во Франции: простолюдины и право в социальном пространстве Старого порядка (1661-1789) // Основные этапы 138 139 41 формирования гражданского общества в странах Западной Европы и России в XIX-XX вв. – С.18. 172 Шатохина-Мордвинцева Г.А. Женское движение в Нидерландах в конце XIX – начале XX вв. как один из элементов формирования в стране гражданского общества // Основные этапы формирования гражданского общества в странах Западной Европы и России в XIXXX вв. – С.178-188. 173 Шубин А.В. Гражданское общество в СССР // Основные этапы формирования гражданского общества в странах Западной Европы и России в XIX-XX вв. – С.237. 174 Пиетров-Эннкер Б., Ульянова Г. Указ. соч. – С.16. 175 Там же – С.22. 176 Брэдли Дж. Гражданское общество и формы добровольных ассоциаций: опыт России в европейском контексте // Гражданская идентичность… – начало XX века – С.63-64. 177 Там же – С.97. 178 Там же – С.98. 179 Ульянова Г. Благотворительная деятельность в Российской империи как реализация идеи «гражданской сферы» // Гражданская идентичность … – начало XX века – С.100. 180 Пиетров-Эннкер Б., Ульянова Г. Указ. соч. – С.32. 181 Уэст Дж. Предпринимательский дискурс и гражданская идентичность в позднеимперской России: представления о буржуазии // Гражданская идентичность … – С.171-172. 182 Линднер Р. «…Центр культуры и гражданственности…» - коммуникация и гражданская идентичность в Екатеринославе. 1860-1914 гг. // Гражданская идентичность … – С.185. 183 Там же – С.188. 184 Там же – С.214-215. 185 Руан К. Одежда и идентичность в имперской России // Гражданская идентичность … – С.221-222. 186 Хаусманн Г. Гражданское общество как социальное движение: пример студенческого движения в Новороссийском университете г. Одессы. 1905-1914 гг. // Гражданская идентичность … – С.261. 187 Рааб Н. Формирование гражданской идентичности в общественных организациях России (на примере Вольно-пожарных обществ). 1880-1905 гг. // Гражданская идентичность … – С.293-294. 42