начале ХХ вв
advertisement
А.П. Шевырев Политические выступления в Петербурге и Москве во второй половине XIX – начале ХХ вв. Городское пространство любой столицы служит удобной сценой демонстрации присутствия власти и иных политических сил. До середины XIX века власть в России обладала монополией на исключительное использование этого пространства в обеих столицах. Она прилагала немало усилий, чтобы достойным образом декорировать эту сцену под тот образ, в котором она хотела себя представить. Разумеется, первостепенное внимание уделялось Петербургу, где церемонии в открытом пространстве города были чуть ли не повседневным событием. Однако и Москва играла важную роль в репрезентации монаршей власти, поскольку была местом коронации – самой важной церемонии каждого царствования. Во второй половине XIX века свою политическую силу начинают демонстрировать в городском пространстве и общественные круги. Выступления оппозиции становятся одним из каналов воздействия на власть и вовлечения общества в политическую борьбу. Еще позже, начиная с 1905 г., в городское пространство входит новая политическая сила – лояльная власти часть общества, получившая право на легальные выступления. Ее задача – это, как правило, противодействие оппозиции или поддержка власти в ее политических решениях. Городское пространство становится ареной политической борьбы, его пытаются завоевать различные политические силы. Борьба за городское пространство в Петербурге и Москве во многом определялась особенностями топографии русских столиц. Петербург отличался топографической многоцентричностью. Пространство власти и центры общественной активности здесь хотя и были близки, но не совпадали. Пространство власти выстраивалось главным образом вдоль Невы, в то время как общественные центры находились на Невском или проецировались на него. В Москве центры и административной, и общественной жизни 2 проецировались на отчетливо выраженную ось в образе Тверской улицы. Другой особенностью петербургской планировки была разобщенность районов вследствие обилия водных преград. Радиально-кольцевая планировка Москвы обеспечивала легкую доступность центра из всех районов города. Связи районов между собой не препятствовали и водные преграды. В начале ХХ века Замоскворечье связывали с левым берегом семь мостов через реку Москву, не считая мостов Московской Окружной железной дороги, а другие реки были либо заключены в трубы, как Неглинная, либо имели множество мостов, как Яуза, либо протекали на окраинах города. Различались Петербург и Москва тем, что рабочие кварталы в северной столице располагались главным образом на окраинах города, а в Москве немало промышленных предприятий было в непосредственной близости от центра. От Прохоровской Трехгорной мануфактуры на Пресне до Кремля было около 4 километров, от завода Бромлея в Замоскворечье и от завода Гужона в Лефортовской части – около 5. Петербургские же крупнейшие предприятия находились на большем отдалении от Зимнего дворца: от Путиловского завода до монаршей резиденции было больше 9 километров, а от Обуховского и вовсе 13. Большой город предоставлял возможность оппозиционным силам не только демонстрировать свое присутствие, но напротив, скрывать его. В этом отношении Москва обладала особыми преимуществами: ее фактическая территория далеко выходила за свои административные границы, и густые рощи на ее окраинах служили удобными местами для проведения тайных митингов и конспиративных встреч. Церемониальная жизнь Петербурга протекала в основном в специально подготовленном для этого пространстве: на площадях вдоль Невы. До разбивки Александровского сада перед Адмиралтейством для проведения парадов и других церемоний отводилось грандиозное по своим размерам пространство от Дворцовой до Сенатской площади. Немаловажную роль в 3 церемониях играла и сама река. Одной из самых торжественных ежегодных церемоний было водосвятие на Крещение, проходившее на Неве напротив Зимнего дворца. Нева была основной сценой празднования 200-летия Петербурга. Украшением события был парад яхт и речных судов. Церемония началась у домика Петра, где его ботик был водружен на баржу, и под аккомпанемент салюта, процессия двинулась вниз по реке. Тем временем состоялось открытие Троицкого моста через Неву, и затем торжества продолжились военным парадом у памятника Петру. Заключительной церемонией было возложение юбилейной медали на могилу Петра в Петропавловском соборе. Возложение венков на могилы и церковные службы в этом соборе время от времени были частью официальных церемоний. Так, все французские президенты во время своих визитов в Петербург платили дань уважения Александру III, основателю русскофранцузского союза, возложением венком или мечей на его могилу1. Церемониальное пространство исключительно удачно отвечало своему назначению: оно было открытым, хорошо обозреваемым с любого расстояния, в будничные дни оно было малолюдно или вовсе безлюдно, но при этом быстро и организованно наполнялось толпами народа в случае торжеств и, конечно, эта сцена имела величественные декорации. Архитектурным обрамлением его являлись атрибуты государственного и национального величия: Зимний дворец, Главный штаб, Адмиралтейство, Военное министерство, Сенат и Синод, Исаакиевский собор – на центральных площадях, а также Петропавловская крепость, Биржа, Академия наук, Петербургский университет – на Неве. Многие официальные церемонии проходили по Невскому проспекту. Это было вызвано не столько желанием вовлечения народа в сценарии монархии, сколько топографическими особенностями столицы. Петербургские жители мало годились на роль представителей народа как объекта для прямого общения монарха. Такими представителями могли быть только крестьяне. К тому же, как справедливо пишет Р. Уортман, «трудности 4 с организацией таких церемоний и защитой безопасности членов императорской фамилии нередко вели к чрезвычайным, бросавшимся в глаза полицейским мерам, подрывавшим претензии на популярность»2. Значение многолюдности на главной улице столицы ограничивалось тем «декоративным человеческим “задником”», который был характерен для церемоний более раннего времени3. Не отличался проспект и необходимой для пышных церемоний помпезностью. За исключением Казанского собора, Аничкова дворца, Публичной библиотеки, да стоявших в глубине Александринского театра и Михайловского дворца, Невский проспект был застроен жилыми, торговыми, деловыми зданиями. К началу ХХ века он был скорее буржуазным, нежели императорским пространством. Локализация некоторых церемоний на Невском была обусловлена почти исключительно тем, что он являлся основной транзитной осью, связывающей вокзалы с резиденцией монарха и другими локусами официальной репрезентации. Главный вокзал – Николаевский – был выстроен на главной магистрали города, и здесь стали происходить торжественные встречи почетных гостей и печальные проводы высочайших и высоких особ. Тех зарубежных гостей, которые прибывали с европейского континента не морем, а железной дорогой, встречали не на Варшавском, а также на Николаевском вокзале, куда поезда направлялись по передаточной ветке. Именно там, например, происходила встреча в 1897 г. Николаем II императора Австро-Венгрии Франца Иосифа. Церемониальное значение Невского проспекта определялось также нахождением на нем Казанского собора. Хотя после завершения строительства Исаакиевского собора кафедра переместилась из Казанского в новый собор, прежний кафедральный собор оставался местом важных официальных служб. Так, 21 февраля 1913 г. Казанский собор стал центром торжеств в честь 300-летия Дома Романовых, и церемониальные шествия по Невскому с разных сторон стали самыми значимыми и видимыми действиями в этот день. В это день было проведено 25 крестных ходов в 7 5 церквей, но три главные процессии двигались к Казанскому собору по Невскому. В собор прибыл Николай II со своей семьей, где они приняли участие в службе. В этот день Невский был целиком отдан под официальные церемонии, в то время как народные гуляния проходили на окраинах города. Власть наполняла свое пространство видимыми знаками своего присутствия. Ими были и здания казенной архитектуры, и государственные эмблемы, и городские монументы. Главные памятники города маркировали именно это пространство: Петр I, Николай I, Александровская колонна, Суворов на невских площадях, Кутузов, Барклай де Толли, Екатерина II, Александр III на Невском проспекте. В дни торжеств возводились и временные монументы в важных пунктах церемоний. Так, во время визита французского президента Э. Лубе в Петербург в 1902 г. были сооружены триумфальные арки на Измайловском проспекте, на Знаменской площади и на Николаевской набережной Васильевского острова, а на углу Невского проспекта и Михайловской улицы была воздвигнута гипсовая статуя «Союз». Официальная политическая жизнь Москвы проходила главным образом в Кремле, на Красной площади и на официальной оси города – на Тверской улице. Тверская служила завершением долгого пути из северной столицы, и по ней монархи двигались к сердцу Первопрестольной – Кремлю. На этой оси – Петербургском шоссе – располагался Петровский путевой дворец, служивший официальной резиденцией монархов перед церемониальным въездом в Москву. Напротив него находилось Ходынское поле – место проведения больших парадов и народных праздников, украшением пути следования к центру города служили Триумфальные ворота у Тверской заставы. Во второй половине XIX века императоры, прибывавшие в Москву по железной дороге, продолжали свой путь к центру города от вокзала Николаевской железной дороги по Мясницкой улице, а в особо торжественных случаях, к каковым относились коронации, выходили из поезда на станции Химки и уже в конных экипажах добирались до Петровского дворца. Однако к коронации Николая II была построена Царская 6 ветка от Николаевской железной дороги к Брестскому вокзалу, благодаря чему монархи вновь стали прибывать в Москву из Петербурга по главной коммуникационной оси. Самые главные торжества в Москве совершались в Кремле, на Царской площади, на которую выходили кремлевские соборы, а также Чудов и Вознесенский монастыри. Благодаря замкнутости кремлевского пространства доступ на эти церемонии был ограничен. Гораздо более открытыми были пространства Красной площади и Тверской улицы. Во время коронаций именно здесь собирались толпы народа, чтобы стать участником одного из самых красочных зрелищ – торжественного въезда императора в Первопрестольную столицу. Выезды же монархов за пределы Кремля были довольно редкими, а те церемонии, которые там происходили, – закрытыми. Так, за четыре дня пребывания императорской семьи в Москве во время торжеств по случаю 300-летия Дома Романовых, выезды из Кремля были только в Знаменский монастырь и палаты бояр Романовых, в Новоспасский монастырь, в Марфо-Мариинскую обитель, в купеческую управу и на бал в Благородном собрании. А за 12 дней, проведенных в Москве после коронации (до коронации императорская чета проживала в Петровском, а затем в Александрийском дворце в Нескучном саду), император выезжал из Кремля только на парадный спектакль в Большом театре 17 мая, на балы в Благородном собрании и у послов разных держав и дважды на Ходынское поле – на народный праздник 18 мая и на высочайший смотр войскам 26 мая4. При этом за исключением последних двух мероприятий, совершенных за пределами городской территории, все остальные церемонии были закрытыми. Благодаря регулярным визитам Александра III и Николая II в Москву Первопрестольная столица стала местом проведения множества официальных церемоний. В конце XIX – начале ХХ вв. официальное пространство Москвы было отмечено многими мемориальными знаками. В 1883 г. недалеко от Кремля был освящен Храм Христа Спасителя – мемориал 7 в память Отечественной войны 1812 года. В 1898 г. в Кремле был открыт памятник Александру II, а в 1912 г. память об Александре III была воплощена в монументе, воздвигнутом около Храма Христа Спасителя. На Тверской, напротив генерал-губернаторского дворца был возведен в 1912 г. памятник генерал Скобелеву. Благодаря этим памятникам репрезентация императорской власти в Москве стала более видимой, и наиболее важные места в городском пространстве получили мемориальное значение. Повседневная официальная жизнь Москвы протекала преимущественно вдоль Тверской улицы. На ней стоял дом генералгубернатора, поблизости, на Тверском бульваре, располагалась резиденция градоначальника, у ее начала находились присутственные места и Городская дума. В то же время Тверская улица была довольно оживленной прогулочной и проезжей улицей. Она не имела значения «всеобщей коммуникации» подобно Невскому проспекту в Петербурге, поскольку роль официальной оси сдерживала размах торговли и предложений услуг. В 1917 году на Тверской не было модных магазинов, находилось всего четыре ресторана, однако было шесть парфюмерных магазинов, десять предприятий, торгующих гастрономическими товарами, шесть кофеен, при этом подавляющая их часть располагалась на отрезке от начала улицы до Бульваров. Тверская, особенно ее начальная часть, была улицей для богатой публики. Она служила как бы водоразделом между тихими районами старых дворянских усадеб и новых буржуазных особняков к западу и оживленными районами дорогих магазинов и дорогих развлечений к востоку. Она не была улицей крупных покупок и роскошных ужинов, а предлагала изысканной публике интимные покупки в парфюмерных магазинах и деловые беседы в кофейнях. Тверская была более дневной, нежели вечерней улицей. Официальные церемонии в столицах становились более частыми и многолюдными в последние десятилетия XIX и начале ХХ вв. Коронации, визиты монархов и президентов, открытия памятников, закладка зданий, спуск кораблей на воду, юбилеи и годовщины вовлекали сотни и тысячи 8 людей в качестве зрителей, а иногда и участников событий. Все эти церемонии хорошо организовывались и планировались. Но проходили они преимущественно на официальных территориях, которые зачастую были удалены от многолюдных улиц и площадей. Более того, после революции 1905-1907 гг. по соображениям безопасности толпы народа отдалялись от главных лиц церемонии, и эффект прямых контактов власти и народа был минимальный. Власть по-прежнему репрезентировала себя довольно часто в закрытом пространстве. С начала 1860-х гг. в городском пространстве обеих столиц появляется новый политический актор. Первыми регулярными оппонентами власти стали студенты университетов. Обычно они проводили свои митинги внутри или около учебных заведений, но иногда выходили на улицы и площади города. Первая студенческая демонстрация в Петербурге состоялась 25 сентября 1861 г. Поводом к ней стало закрытие университета и введение матрикул. Собравшись около здания университета, студенты стали требовать попечителя для объяснения невозможности проникнуть в жандармов, решили причин закрытия, но, убедившись в здание, охраняемое нарядом полиции и отправиться к попечителю домой. Попечитель Филиппсон проживал на Колокольной улице, поэтому «огромная масса студентов длинной колонной, растянувшейся на целую версту, отправилась через Дворцовый мост, по Невскому и Владимирскому проспектам, к квартире Филиппсона»5. Демонстрация универсантов оказалась внушительной – до двух тысяч человек – «от присоединения к ним студентов Медико-Хирургической Академии в весьма большом числе, а также вольнослушающих и даже посторонних лиц, между которыми были замечены молодые офицеры Военных Академий», но, по признанию III Отделения, шествовала по городу «без всякого шума»6. Несмотря на то что к дому попечителя были вызваны войска, силу они не применяли, и, «не чувствуя себя довольно сильными», «не препятствовали пробираться сквозь цепь и оставлять место сборища»7. студентам 9 Спустя неделю вышли на улицу и студенты Московского университета. 4 октября толпа студентов численностью до 300 человек проследовала от университета до Пятницкого кладбища, где была отслужена панихида по Т.Н. Грановскому, были произнесены речи, «некоторые весьма неумеренные, и студенты, несмотря на убеждения полиции, такою же сплошною массою возвратились в Университет»8. А 12 октября, когда студенты пришли к генерал-губернаторскому дому с требованием освобождения арестованных накануне их товарищей, произошло так называемое «Дрезденское побоище», когда на помощь жандармам и полицейским, пытавшимся арестовать манифестантов под стенами гостиницы «Дрезден», пришли добровольные помощники с Охотного ряда. По версии избитых студентов этим «лавочникам, мясникам да мужикам» «кто-то шепнул, что эти господа пришли просить отмены воли»9, а по официальным данным «в арестовании <…> приняли участие совершенно неожиданно и некоторые из бывших на площади простолюдинов»10. Демонстрации 1861 года стала первыми, но на долгие годы единичными выступлениями на столичных улицах. В 1876 г. состоялась знаменитая демонстрация с красным флагом у Казанского собора. Около 200 человек смогли в течение короткого времени помитинговать перед собором под красным флагом, вспоминая сосланных на каторгу революционеров и выкрикивая лозунги «Да здравствует свобода» и «Смерть царю». Для властей это выступление было полной неожиданностью, но все же вскоре «подоспел околоточный надзиратель с городовыми, <…> после чего публика, весьма несочувственно встретившая эту демонстрацию, бросилась на них <демонстрантов – А.Ш.>, избила, смяла и заарестовала»11. С этих пор Казанская площадь стала традиционным местом оппозиционных манифестаций. Привлекательность этого места объяснялась, во-первых, тем, что Невский проспект был многолюдной частью города, к тому же заполненной разными сословиями, но преимущественно образованной публикой. А на том отрезке проспекта, который ограничивался Мойкой и 10 Фонтанкой, находился центр публичной жизни столицы, и, выражаясь языком современного пиара, здесь была целевая аудитория оппозиционеров. Другое преимущество этого места заключалось в том, что просторный храм годился для скрытного сбора большого числа людей. В условиях высокой полицейской бдительности собраться в одном месте сразу большому числу людей было довольно сложно. Храм же можно было использовать в качестве такого места встречи совершенно беспрепятственно: в нем можно было собраться во время службы, а потом одномоментно оказаться большой толпой в месте проведения манифестации. Выйдя из собора на площадь, не составляло уже большого труда развернуть приготовленные знамена, плакаты и в течение нескольких минут выкрикивать актуальные лозунги. Благодаря этим особенностям, площадь перед Казанским собором стала на долгие годы объектом борьбы между властью и революционерами. «Власти специально устроили на площади сквер, были посажены кусты, разбиты газоны, – отмечал в своей работе о символах власти Б.И. Колоницкий. – Однако подобные действия лишь подтверждали особый, “протестный” характер этого места в глазах горожан»12. Казанская площадь и прилегающая к ней часть Невского проспекта были конечной целью движения как манифестаций, так и одиночных протестантов, желающих найти своих соратников. В февральские дни 1917 г., по наблюдениям Б.И. Колоницкого, «все стремились достигнуть известного всем пункта»13, каковым была Казанская площадь. В день 9 января 1905 г., после расстрела демонстраций, шествующих с окраин, Невский стал местом сбора тех, кого винтовочный огонь и казачьи шашки лишь раззадорили14. В октябрьские дни 1905 г. толпы под разноцветными знаменами бродили по всему городу, но 18 октября, в первый день свободы, митинг начался в 11 утра у Казанского собора, и в последующие три дня, пока власти не пришли в себя, Невский был ареной бесконечных митингов и манифестаций15. В Москве после Дрезденского побоища центрами политических беспорядков на несколько десятилетий становятся высшие учебные 11 заведения и, прежде всего, Московский университет и Петровская сельскохозяйственная академия. Большей частью беспорядки не выходили за пределы самих зданий, поскольку сходки в стенах заведений гарантировали их участников от вмешательства городской полиции и жандармов, однако иногда студенты выходили и на улицы. Удаленность Петровской академии от города лишала уличные демонстрации тамошних студентов всякого эффекта, поэтому нередко петровцы, отличавшиеся большей оппозиционностью, чем универсанты, поднимали или провоцировали на выступления своих коллег из университета. Университет же, занимавший предельно центральное местоположение, становится центром притяжения всех оппозиционных сил и стартовым пунктом для уличных демонстраций. Студенческие демонстрации чаще всего своей конечной целью имели дом генерал-губернатора, где можно было выразить свой протест первому в Москве лицу. Самым коротким путем от университета к этой цели был маршрут по Моховой на Тверскую, однако выбирался всегда более длинный – по Никитской и Тверскому бульвару. Причина этого заключалась, повидимому, в том, что передвижение по бульвару давало возможность демонстрировать свой протест на глазах широкой публики, публики образованной, среди которой можно было найти сочувствие выставляемым требованиям и проводимым акциям. Особенно важным было то, что путь к генерал-губернаторскому дому лежал в таком случае через Страстную площадь – одну из самых оживленных площадей Москвы. И еще один объект встречался на этом пути – дом градоначальника, перед которым также можно было выразить себя. Маршрут же короткий мало того, что вел главным образом по чопорной Тверской улице, он еще был опасен контактом с Охотным рядом, где находились давние и ставшие традиционными оппоненты бунтующих студентов. После первой пробы сил в 1861 году располагавшиеся по соседству с университетом торговцы и приказчики многократно выступали в качестве добровольных защитников правопорядка. Так, например, когда в 12 1878 г. студенты попытались освободить перевозимых через Москву своих коллег, исключенных из Университета Св. Владимира в Киеве, охотнорядцы, видя слабость полиции, пришли к ней на помощь и разогнали студентов16. Иногда помощь добровольных борцов с правонарушителями становилась слишком рьяной, и полиции приходилось применять силу уже по отношению к своим помощникам, как это было в 1887 г. в ходе волнений, последовавших после брызгаловской истории17. Таким образом, во второй половине XIX века, когда участниками уличных демонстраций были почти исключительно представители учащейся молодежи обоих полов, обозначились основные места сосредоточения оппозиционных сил и маршруты их движения. Выдвижение на улицы города происходило главным образом от университета, конечной целью всякого движения была резиденция генерал-губернатора, а промежуточными пунктами, на которых демонстрация обретала бы наибольшее число зрителей, были Тверской бульвар и Страстная площадь. Еще одним из протестных объектов была университетская типография, располагавшаяся на Страстном бульваре напротив Нарышкинского сквера. Здесь была редакция «Московских ведомостей», здесь же проживал и издатель газеты М.Н. Катков. Наряду с кошачьими концертами и битьем окон Нарышкинский сквер был свидетелем и более цивилизованных форм протеста. Собраться здесь студентам не представляло большого труда, поскольку напротив Катковского дома находилась Екатерининская больница, где занимались студенты-медики. В 1887 г. здесь состоялось одно из самых громких студенческих выступлений, завершившееся довольно жестким подавлением – ходили даже слухи, правда, не подтвержденные, о гибели нескольких студентов18. В те же годы обозначился еще один маршрут политического движения – перемещение арестованных студентов в тюрьму. Поначалу студентов либо содержали при полицейских частях, либо направляли в Бутырскую пересыльную тюрьму. Маршрут этой «демонстрации» проходил по Большой 13 и Малой Никитским, Кудринской, Оружейной и Новослободской улицам19. Однако в 1890-е гг. появилась еще одна тюрьма временного содержания, расположенная чрезвычайно удобно для задержания беспокойных студентов. Этой тюрьмой стал находившийся прямо напротив Университета Манеж. Сюда бунтовщиков загоняли сотнями, а затем уже их сортировали и кого отпускали, а кого препровождали в Бутырки. Петербургский университет на роль стартовой площадки для уличных демонстраций практически не годился в силу удаленности от центральной части города и необходимости форсирования водной преграды на пути к ней. Переход через Неву сопровождался трудностями даже 8 февраля, когда в день университетской годовщины, подобно тому, как это было в Москве в Татьянин день, студенты знали, что им «“позволено” больше обыкновенного и что серьезной репрессии в этот день не вызовут такие сравнительно невинные демонстрации, как возвращение с акта с пением революционных песен вперемешку с “Gaudeamus” и другими студенческими песнями»20. В Петербурге нравы были более строгие, да к тому же путь на Невский от университета пролегал мимо Зимнего дворца. Именно события, связанные с попытками студентов перейти левый берег Невы 8 февраля 1899 г., и привели к всероссийской студенческой забастовке и затем к быстрой политизации всего студенческого движения. Отношение к студенческому разгулу в университетский праздник было двойственным. Разовые ежегодные гулянья студентов, по-видимому, не так уж сильно раздражали столичные власти: в условиях все более настойчивой борьбы студентов за академические свободы, сопровождаемой скандалами, сходками и даже уличными демонстрациям такие непослушания выглядели скорее невинными шалостями, нежели серьезной угрозой государственному и общественному порядку. В конце концов, в просвещенной Европе, и в особенности в дисциплинированной Германии, университетская система которой была образцом для России, студенты в свои праздничные дни позволяли себе то, что иначе как более поздним словом «хулиганство» 14 назвать было нельзя. В известной степени непослушания могли служить каналом для выплеска излишней энергии и средством отвлечения от более опасных протестных размышлений. Но в северной столице планка дозволенного была все-таки выше, чем в Москве. Поэтому городские и университетские власти серьезным образом озаботились необходимостью охранения благочиния после того, как в 1895 г. университетский праздник был отмечен «боем под Палкиным». В этот вечер группа подвыпивших студентов штурмовала известный ресторан Палкина на углу Невского и Владимирского проспектов, чтобы продолжить там свое бурное празднество. Тогда студенты получили отпор со стороны дворников и подоспевшей затем полиции, и их изрядно поколотили. Двойственным было и отношение студентов к образу поведения в университетский праздник. К буйствам была более склонна политически индифферентная часть студенчества, преимущественно «золотая молодежь». «В ее среде издавна укрепилось убеждение, что 8 февраля, в день университетской годовщины, студентам “все позволено”, – вспоминал М. Могилянский, активный участник студенческого движения 1890-х годов. – Это “все” сводилось, конечно, к развязному поведению в цирке, “Альказарах”21 и тому подобных учреждениях, к пьяным дебошам и т.п.»22. Политизированное студенчество посвящало этот день дебатам в кухмистерских о способах и методах борьбы за академические и политические свободы. Вероятно, не чурались и «политики» выйти на улицу и спеть что-нибудь запрещенное. Тот же М. Могилянский сообщил, что в день боя под Палкиным «избиению подверглось несколько студентов, возвращавшихся во время “боя” с традиционного “чаепития”, происходившей в кухмистерской на Боровой ул.»23. Характерный разговор «по поводу безобразий, учиненных петербургскими студентами» в 1895 г., произошел между профессором Московского университета Н.П. Боголеповым, бывшим его ректором и будущим министром народного просвещения, и главным архитектором того 15 же университета К.М. Быковским. Диалог в представлении Боголепова выглядел следующим образом: «Быковский говорит: “Да, это похоже на начало 50-ых годов”. – “Вы хотели сказать 60-ых?” – спрашиваю я. – “Нет, именно пятидесятых, т.е. конца царствования Николая: тогда ведь только и занимались студенты попойками и дебошами, а в 60-х годах направление было идейное”, – сказал он с достоинством»24. Собеседники по-разному оценили истоки девиантного поведения студентов в университетскую годовщину: для одного дебоши были следствием морального опустошения в эпоху реакции, для другого – результатом развязности политизированной молодежи, воспитанной либеральствующими отцами25. В 1897 и 1898 гг. в свой праздничный день студентам приходилось прорывать полицейские кордоны у Дворцового моста, чтобы пройти на Невский и там ублажать слух публики пьяными песнями. А в 1899 г. полиция вместе с университетским начальством решили принять превентивные меры. За несколько дней до праздника на стенах университета было вывешено объявление ректора В.И. Сергеевича, предупреждающее об ответственности, которая установлена законом за подобные шалости. Предупреждение ректора вызвало бурю возмущения среди студенчества. Дело, очевидно, заключалось не только и не столько в бестактности ректора, чьи ссылки на Уложение о наказаниях представлялись студентам «покушением учебного начальства на традиционные права студентов быть вне закона в день студенческого праздника»26. В.И. Сергеевич не пользовался популярностью в студенческой среде главным образом по причине защиты в своих сочинениях института смертной казни, и объявление было удобным поводом устроить ему обструкцию во время акта. И действительно, 8 февраля актовая речь ректора была сорвана, и студенты стали покидать университет, направляясь в места своих празднований. По утверждению самих студентов, они «еще на сходке во время акта постановили: не петь на улицах в этот день, идти из Университета отдельными небольшими группами, без всякого нарушения порядка, не 16 посещать в этот день ресторанов»27. Выходившие из университета студенты направлялись к Дворцовому мосту по традиционному праздничному маршруту, который вел их на Невский. У моста их уже ожидал полицейский кордон, который пропустил часть студентов на левый берег Невы. Однако затем «чтобы помешать демонстративному шествию к Дворцовой площади и по Невскому, – объяснял действия полиции И.Л. Горемыкин, – <…> вся команда чинов полиции <…> была выстроена поперек набережной и дальнейший доступ к Дворцовому мосту студентам прегражден»28. Полиция основательно подготовилась к обеспечению порядка в этот студенческий праздник. Отряды полиции были размещены на Петровской площади, у Александровского моста, на углу Невского и Большой Морской, но больше всего полицейских сосредоточилось непосредственно около университета: свыше пятисот городовых, а также три отделения коннополицейской стражи и эскадрон жандармского дивизиона29. Всадники имели при себе нагайки, хотя обычно полицейские брали их только на ночные разъезды и на конные учения. Чтобы воспрепятствовать студентам форсировать Неву по льду, полицией были предупредительно проделаны во льду проруби шириной в два с половиной аршина30, а из вырубленных глыб льда было сложено дополнительное препятствие в виде вала. Судя по дислокации частей и инженерной подготовке театра полицейских действий, задача полиции заключалась в том, чтобы вовсе не пускать студентов в центр города или, по крайней мере, пускать не всех. Однако для студентов перекрытие доступа в какую-либо часть столицы было в новинку, и они устремились к Николаевскому мосту. При этом встречные потоки перемешивались, и из них формировалась все более увеличивающаяся в размере толпа. То что происходило дальше, имеет, разумеется, различающиеся между собой интерпретации. По утверждению И.Л. Горемыкина, студенты, не доходя моста, остановились у здания Академии художеств, «отобрали от рабочих конно-железной дороги кирки, 17 метлы, лопаты и даже фонари и, видимо, намеревались оказать сопротивление полиции на случай требования разойтись»31. А когда наряды конной полиции показались, то последовало неспровоцированное бросание в них отобранных предметов вкупе с кусками льда, и два полицейских получили ранения в лицо. В интерпретации студентов их действия были более миролюбивыми: когда к ним подъехал командир эскадрона в сопровождении еще одного всадника и начал кричать на них, «часть студентов начала ему аплодировать; кто-то из студентов крикнул, кто-то бросил в лошадей снегом: они испугались и понесли всадников обратно. <…>. Не успели студенты пройти и сотни шагов, как вдруг увидели, что их нагоняет весь эскадрон. Желая остановить несшихся на них лошадей, студенты, находившиеся ближе всего к полицейским, встретили эскадрон так же, как и первых всадников и стали бросать в эскадрон снегом, метлами, взятыми с разъезда конно-железной дороги»32. После этого эскадрон ударил в нагайки, и началось избиение студентов. Изведать ощущения от их ударов довелось не только универсантам, но и нескольким женщинам, старикусторожу и даже морскому офицеру, оказавшимся в зоне боевых действий. Увечий не было, но была боль, возмущение и несколько порванных пальто (да и те пострадали, по уверениям полиции, при попытке их обладателей перелезть через решетку Румянцевского сквера). Итак, стремление преодолеть топографические препятствия на пути к району традиционных гуляний привело столкновению, имевшему самые серьезные последствия. Однако жесткость принятых в 1899 году мер против студенческого разгула объясняется не только стремлением водворить благочиние на столичных улицах в течение всех, без исключения, 365 дней в году. В ежегодных студенческих непослушаниях власти усматривали растущую серьезность и организованность. Шествия по Невскому с пением «Марсельезы» выглядели бы невинной шалостью, если бы такие шествия не случались в другие дни и по другим поводам. Демонстрации протеста и политических требований происходили в Петербурге весьма нечасто, но все 18 эти редкие события на центральных улицах столицы были исключительно студенческими манифестациями. Поводы к таким выступлениям и их формы были довольно разнообразны. Одним из способов выразить оппозиционное отношение к власти стали похороны известных общественных деятелей. Первой такой церемонией, которая имела явный характер демонстрации с открытым политическим текстом, выраженным в надписях на лентах и в речах над гробом, стали похороны Н.А. Некрасова в 1877 г. Демонстративный характер носили не только похороны, но и поминовения знаменитых людей. В 1886 г. студенты решили отметить 25летие со дня смерти Н.А. Добролюбова на Волковом кладбище. Участники этой акции собирались у кладбища разными путями: некоторые приезжали на конке, а другие сформировали манифестацию численностью свыше тысячи человек и прошествовали по Невскому и Лиговке с пением вечной памяти33. Еще одним видом протестных манифестаций были панихиды по погибшим политическим заключенным. Правда, она, как правило, не удавались, поскольку священникам по внешнему виду и настроению тех, кто заказывал панихиды, несложно было догадаться, что дело не совсем чисто. Так, 4 марта 1897 г. около тысячи человек из числа учащейся молодежи собрались к концу литургии в Казанском соборе и обратились к его настоятелю с просьбой отслужить панихиду «по новопреставленной рабе Божией Марии». Этой Марией была курсистка М.Ф. Ветрова, которая 10 февраля в знак протеста против обращения с ней в Петропавловской тюрьме совершила самосожжение. Очередной священник, которого настоятель выслал для объяснений с манифестантами, служить панихиду категорически отказался. Тогда «демонстранты, подняв доставленные ранее четыре венка с тенденциозными надписями, двинулись из собора с пением молитвы «Святый Боже» и намеревались направиться на Невский проспект, но заблаговременно прибывшим туда полицейским нарядом демонстранты были 19 оттеснены на Казанскую улицу, а оттуда по Демидову переулку во двор находившейся в то время в названном переулке Пересыльной тюрьмы»34. Полиция, по признанию студенческой стороны, «действовала корректно, без вошедшего потом в подобных случаях применения нагаек». Благодаря ей движение колонны «арестантов» по Казанской улице с пением «вечной памяти» и «святый Боже» приобрело вид хорошо организованной манифестации, и «все балконы и окна по пути были переполнены изумленными обывателями, с любопытством глядевшими на невиданное зрелище мирной демонстрации, эскортируемой конной полицией»35. Выступления студентов могли иметь и характер движения солидарности. Примером таких действий являются события, происходившие в марте 1890 г. и являвшиеся звеньями в цепи акций солидарности. Первым звеном стал арест нескольких студентов Петровской академии в Москве. Через несколько дней по просьбе петровцев собрались на сходку для выражения протеста студенты Московского университета. Последовали новые аресты, на это раз это уже были 386 студентов университета, через два дня последовала новая сходка и еще около 70 арестованных36. Тогда московские студенты обратились за поддержкой в Петербург и Дерпт, и через десять дней, 19 марта, в стенах Петербургского университета состоялась сходка, участники которой также были арестованы. Однако те, кто по каким-то причинам не приняли участие в сходке, приветствовали своих товарищей платками и фуражками, когда их выводили из здания университета, а затем отправились толпой численностью около 200 человек на Невский, однако на Адмиралтейском проспекте «они были оцеплены полицейскими чинами и доставлены в здание градоначальства». В тот же день 150 студентов Лесного института собрались на сходку в прилегающем к институту парке, а затем «толпою вышли на Муринский пр., направляясь чрез Выборгское шоссе в город»37. С течением времени регулярный характер приобретали демонстрации у Казанского собора. В воспоминаниях О.Э. Мандельштама о петербургском 20 детстве эти студенческие «бунты» предстают в виде привычных спектаклей, дата и время которых были хорошо известны петербургской публике благодаря тому, что «в каждом семействе был свой студент-осведомитель. Выходило так, что смотреть на эти бунты, правда, на почтительном расстоянии, сходилась масса публики: дети с няньками, маменьки и тетеньки, не смогшие удержать дома своих бунтарей, старые чиновники и всякие праздношатающиеся». Полиции, разумеется, расписание «бунтов» тоже было хорошо известно, поэтому она заранее пряталась в близлежащих дворах. Развязка наступала, когда прибывали казаки: «Зрители шарахались, толпу мяли лошадьми», «собственно “бунт” брали в оцепление и уводили в Михайловский манеж, а Невский пустел, будто его метлой вымели»38. Превращение университетов и других учебных заведений в оплоты неповиновения и отправные пункты оппозиционных манифестаций указывали властям на опасность нахождения таких заведений в центральных частях города. Поэтому новые институты строились уже подальше от центра. Так, Московское инженерное училище, основанное в 1896 г., расположилось на Бахметевской улице почти у Сущевского камер-коллежского вала. А Политехнический институт в Петербурге в 1899 г. поместили на северной окраине Выборгской стороны, даже за Лесным институтом. С 1890-х годов к студенческим манифестациям стали иногда присоединяться и рабочие. Участились и самостоятельные рабочие выступления, которые, однако, происходили главным образом в удаленных от центра промышленных районах. В соединении двух потоков движения против самодержавия были заинтересованы обе стороны. Поэтому в ходе некоторых выступлений они целенаправленно искали друг друга, и навстречу центростремительным движениям рабочих направлялись центробежные потоки студентов. Так, в октябре 1904 г. студенты университета направились к Дому генерал-губернатора с демонстрацией протеста, но «так как власти располагали здесь большими полицейскими резервами, решили пробиваться через Грузины в рабочие районы в расчете на то, что <...> удастся 21 соединиться с рабочими»39. Поэтому с бульвара демонстранты свернули на Малую Бронную и уже за Садовым кольцом были остановлены и рассеяны полицией. Незаконные выступления рабочих в конце 1890-х – начале 1900-х гг. хотя и становились все более многочисленными и многолюдными редко выходили за ворота предприятий. Борьба за экономические цели не требовала проведения демонстраций в городе. Но и маевки в 1890-е гг. проводились скрытно. Отдельные демонстрации происходили в рабочих районах, но за редким исключением не вызывали большой озабоченности властей. 1905 год ознаменовался апогеем уличных выступлений в столицах. Несмотря на значительно возросшую активность рабочих, вожаками уличной борьбы по-прежнему выступала студенческая молодежь. До сентября рабочие вовсе ограничивались преимущественно забастовками. Центрами политических выступлений были университеты и институты, где происходили непрекращающиеся сходки, в которых принимали участие не только студенты и курсистки, но и рабочие. Массовые уличные выступления начались в Москве и в Петербурге в конце сентября. В них участвовали главным образом учащаяся молодежь, а также рабочие предприятий, находившихся в центральной части городов. В Петербурге целью движения манифестантов был Невский проспект, в Москве протестующие устремлялись на Тверскую улицу, на Страстную площадь, на Тверской, Никитский, Пречистенский бульвары. Однако непрерывно нарастало число выступлений и на рабочих окраинах. Все большее распространение получала такая форма борьбы, как выход забастовщиков за ворота предприятия и движение к другим заводам и фабрикам с целью вовлечения их рабочих в забастовку. Нарастала и агрессивность демонстрантов, некоторые манифестации приобретали черты погромных акций: битье стекол в окнах одиозных учреждений и предприятий стало весьма распространенным явлением. 22 18 октября стал днем, когда обе столицы оказались полностью во власти уличных толп. В Петербурге центром притяжения ликующего народа стала Казанская площадь, где с 11 утра у собора ораторы занимались толкованием смысла изданного накануне Манифеста. Другим центром сбора стал университет, откуда пополудни студенты и василеостровские рабочие перешли к Казанскому собору. В течение всего дня Невский был запружен народом. Да и в последующие три дня по вечерам на проспекте собирались толпы, не расходившиеся до полуночи40. Манифест 17 октября дал свободу не только противникам режима, но и его ревностным защитникам. Однако первые дни сила была явно не на их стороне. 18 октября столкновения между манифестациями под красными и белыми флагами происходили на Невском – у Полицейского моста и на углу с Садовой, но всякий раз им приходилось ретироваться перед воодушевленными победой революционными толпами. В Москве излияние чувств по случаю издания Манифеста 17 октября было еще более бурным. Местом проведения общегородского митинга стала Театральная площадь, откуда людские потоки расходились к тюрьмам – пересыльной в Бутырках и губернской на Малых Каменщиках – или к местам традиционного скопления протестной публики – на Тверскую и бульвары. Местами проведения митингов были также университет, Техническое и Инженерное училища. Противостояние красных и национальных флагов в Москве также происходило преимущественно на главной улице города, но здесь, в отличие от северной столицы, борьба шла с переменным успехом. Пристав 2-го участка Тверской части докладывал о событиях подведомственной ему территории с беспристрастием арбитра: «В 3 ½ ч. пополудни около Иверской часовни сошлись две партии: одна с национальным флагом, другая с красными. Ожидалось столкновение, кто-то хотел вырвать национальный флаг, но получил удар по лицу. Преобладающей была партия с красными флагами. Скоро партия с национальным флагом отошла к Охотному ряду, а 23 толпа с красными флагами направилась к Александровскому саду». К вечеру пристав фиксировал уже торжество бело-сине-красного флага: «В 10 ч. толпа манифестантов с национальным флагом шла мимо дома Генерал- Губернатора, а в это время у Филиппова кого-то качали с красным флагом. Толпы столкнулись, и на этот раз партия с национальным флагом одержала верх, прогнав толпу с красным флагом и вырвав его». Однако революционная партия не сдавалась. На помощь товарищам поспешила «боевая дружина, состоящая из студентов, одетых в штатское пальто» и, подойдя к Глинищевскому переулку, «сделала 2 залпа по толпе с национальным флагом»41. Полиция и войска почти безучастно наблюдали за этим противоборством, не вмешиваясь до поры до времени в конфликт агрессивно настроенных сторон. Однако наступление развязки в Москве было ускорено смертью Н.Э. Баумана. Он был убит 18 октября на Немецкой улице в тот момент, когда, держа в руках красный флаг, подъехал на пролетке к толпе студентов и рабочих. Согласно рапорту пристава, хожалый одной из ткацких фабрик Н.Ф. Михайлин «подошел к стоящему в пролетке с флагом мужчине и потребовал, чтобы флаг этот он снял, но стоявший с флагом выхватил реворвер, произвел выстрел в Михайлина, но промахнулся, тогда Михайлин, замахнувшись имевшимся у него концом железной газовой трубы, перешиб древко и вышиб флаг из рук стоявшего, тогда неизвестный, соскочивши с пролетки извозчика, произвел вторично выстрел в Михайлина, но в этот же момент Михайлин успел нанести ему удар по голове, расшиб ему голову, и неизвестный, потеряв сознание, через получас скончался»42. Похороны Баумана должны были, по замыслу их организаторов, мобилизовать все оппозиционно настроенные силы и полностью завладеть пространством города. Выбор места похорон, очевидно, был сделан неслучайно. От здания Технического училища, в котором был помещен гроб с телом Баумана, до Введенского иноверческого кладбища, где вполне уместно было бы похоронить немца по происхождению, было меньше двух 24 километров. Но эта краткость расстояния и не устраивала, по-видимому, организаторов похорон. Накануне предполагалось, по сведениям полиции, что они состоятся на Новодевичьем кладбище, однако окончательным выбором было кладбище Ваганьковское. Чтобы добраться до него, нужно было пройти через весь город, через самую центральную его часть. И действительно, маршрут похоронной процессии пролегал по Покровке, Земляному валу, Мясницкой, Моховой, Большой Никитской и Большой Пресне. Шествие по улицам города продолжалось 9 часов, и в нем приняли участие, по данным полиции, тридцать тысяч людей43. Весь город, казалось, был покрыт красными флагами, и создавалось впечатление, что он полностью находится в руках противоправительственных сил. Полиция не только не препятствовала такой открытой демонстрации протеста, но обеспечивала порядок во время ее проведения и «попытки учинить драки с антиправительственными демонстрантами в разных частях города предупреждались и прекращались полицейскими нарядами»44. Однако при возвращении с похорон большой группы демонстрантов с красными флагами около 11 часов вечера произошло ее столкновение с толпой манифестантов, которая уже в течение трех часов поджидала своих оппонентов у манежа. По версии полицейского пристава, «толпа стояла мирно, корректно и лишь продолжала кричать “ура”», а подошедшая партия «выслала вооруженных лиц, которые подошли к толпе с национальным флагом и открыли по ней частый огонь». «Мирная» толпа поспешила укрыться в Манеже, что вынудило квартировавших там казаков «вооружиться кто чем мог, стать в воротах и на продолжавшиеся выстрелы ответить выстрелами же, продолжавшимися во всяком случае не более минуты». Этой минуты хватило на то, чтобы «со стороны партии с красным флагом оказалось человек 6 убитых и около 70 раненых»45. Этот финал похорон оказался поворотным моментом в противостоянии революционных и патриотических сил. Войска и полиция определились со своей позицией в этом противоборстве, и в течение нескольких дней город 25 фактически был уже во власти «толпы с национальным флагом». Сторонники самодержавия проводили манифестации в разных частях Москвы, но главными эпизодами стали митинги у дома генерал-губернатора и на Красной площади, после которых манифестанты расходились небольшими группами по разным направлениям бить студентов46. Очень скоро власти оказались уже вынужденными принимать меры по наведению порядка, поскольку «толпы манифестантов не дают покоя ГенералГубернатору и от 7 ч. вечера около его подъезда постоянные крики ура», а «вечерние манифестации превращаются в хулиганство, и большинство толп состоит из мальчишек и пьяных»47. Несмотря на то, что патриотические силы получили возможность самоорганизоваться для уличных действий лишь после Манифеста 17 октября, в последующие дни и годы они накопили достаточный опыт мобилизации сил как для отпора своим политическим противникам, так и для выражения народной поддержки верховной власти. Для патриотических движений не было проблемы определения места сбора. Одним из наиболее подходящих мест для концентрации сил стали памятники и другие маркерами власти в открытом городском пространстве. В Петербурге такими местами были Дворцовая площадь и памятник Александру III на Знаменской площади. Последний был притягательным не только в силу характера самого императора, но и тем, что находился в одном из самых удобных коммуникационных центров столицы. Однако другие памятники также играли важную роль в патриотических манифестациях. В последние мирные дни перед Первой мировой войны Петербург представлял собой бушующее море нескончаемых демонстраций. Конечной целью их были посольства либо Сербии, страны-жертвы, либо стран-союзников (Франции и Великобритании), либо Австро-Венгрии, страны агрессора (к последнему полиция манифестантов не допускала)48. В ходе этого броуновского движения памятники Кутузову у Казанского собора и миноносцу «Стерегущему» на Петербургской стороне также притягивали к себе 26 митингующих49. Но исходной точкой самых массовых манифестаций в эти дни стал угол Невского и Садовой. Привлекательность этого пункта определялась не столько его оживленностью, сколько расположением здесь редакции газеты «Вечернее время». Думается, выбирая в 1911 г. место для новой газеты, А.С. Суворин нашел его неслучайно. Информация в эпоху телеграфа и телефона выдвигала газету, в особенности такую, как «Вечернее время», в гущу не только событий, но и публики. Размытость политического пространства Москвы хорошо прослеживается и в событиях при начале Первой мировой войны. Митинги собирались и на Страстной, и на Арбатской площадях, и у памятника Скобелеву перед генерал-губернаторским дворцом, а демонстрации не были столь целенаправленными, как в Петербурге, хотя некоторые шествия направлялись и к сербскому, и к французскому, и к австрийскому консульствам. Но большая часть манифестантов дефилировала по городу, отмечаясь у сакральных пунктов: у памятников Александру II и Александру III, Минину и Пожарскому, Скобелеву, Пушкину, у Храма Христа Спасителя и у Иверской часовни. Характерно, что некоторые манифестации, начинаясь на Страстной площади, там же и заканчивались, совершив довольно приличный по протяженности круг, но при этом движение всегда совершалось в одном направлении – против солнца, как во время крестного хода50. Особенности манифестаций в условиях радиально-кольцевой планировки Москвы нашли свое самобытное выражение при немецких погромах в мае 1915 г. Начавшись как бы стихийно, на следующий день они обрели вполне рациональный план. Собравшись с утра у Боровицких ворот Кремля, толпа перешла на Красную площадь, где был проведен непродолжительный митинг у памятника Минину и Пожарскому, после чего погромщики принялись за близлежащие Верхние торговые ряды, а затем разбились на несколько отрядов и направились громить противника по 27 радиусам, расходившимся из сердца Первопрестольной: по Мясницкой, Тверской, Петровке и др.51 Тем же, кто жил на окраинах, незачем было идти в центр города: они громили немецкие предприятия по соседству52. Итак, во второй половине XIX – начале ХХ в. в городском пространстве Петербурга и Москвы происходила его политическая маркировка. Различные силы стремились захватить, закрепить и сохранить необходимые им пространства. Маркировка эта делалась различными способами. Официальная власть не допускала никакого посягательства на свое традиционное пространство и маркировала его храмами, памятниками, памятными досками, а также специальными украшениями в дни торжеств. Для оппозиции маркерами ее пространства, которое она должна была завоевывать всякий раз, были учебные заведения и привычные места манифестаций, главным условием выбора которых была многолюдность. Силам, лояльным к власти, не было необходимости закреплять за собой постоянные места дислокации, всякий раз они приспосабливались к обстоятельствам, будь то борьба с оппозицией или изъявление поддержки власти. Маркеры власти – храмы и памятники, вполне годились для их манифестацией с той лишь разницей, что многолюдство так же, как и для оппозиции, было необходимым условием их маршрутов. Выход больших толп в городское пространство с политическими целями имел далеко идущие последствия. Власть не могла смириться с утратой монополии на проведение многолюдных мероприятий на городских улицах. Однако ее противоборство силам оппозиции оказывалось не вполне эффективным: с годами выступления революционно настроенной молодежи, а затем и рабочих становились все более частыми и многолюдными. Привычность запрещенных уличных демонстраций обнаруживала неспособность власти решать свои задачи и тем самым дискредитировала ее. Большим подспорьем власти в борьбе за сохранение за собой городского пространства должны были стать патриотические силы. Они действительно стали эффективно противодействовать краснознаменным 28 толпам в уличной борьбе. Приносили они пользу и в мобилизации общественного мнения и народных усилий на решение внешнеполитических государственных задач. Правда, власть иногда вынуждена была вмешиваться в их действия и сдерживать по соображениям безопасности чересчур рьяные методы поддержки. Но слабость добровольных защитников власти заключалась как раз в том, что они были эффективны лишь до тех пор, пока чувствовали ее поддержку и силу. Бездействие власти обрекало на бездействие и ее уличную опору. События Февраля 1917 г. показали, что если перевороты возможны в дворцах, то революции делаются на улицах. Утрата контроля над городским пространством столицы всего на несколько дней привела к полному параличу власти. Город проявил себя решающим политическим фактором. Санкт-Петербургские ведомости. 1903. 17 мая. Уортман Р.С. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии. В 2 т. Т. 2: От Александра II до отречения Николая II. М.: ОГИ, 2004. С. 32. 3 Там же. С. 21. 4 Дни священного коронования. Б.м., б.г. С. 193-254. 5 Гессен С.Я. Студенческое движение в начале 60-х годов. М., 1932. С. 64. 6 Донесение гр. П.А. Шувалова кн. В.А. Долгорукову 26 сентября 1861 г. // ГАРФ. Ф. 109. Оп. 36. 1861 г. Д. 277. Л. 35об. 7 Там же. Л. 37. 8 Титов А.А. Студенческие беспорядки в Московском университете в 1861 г. М., 1905. С. 15 9 Цит. по: Гессен С.Я. Студенческое движение в начале 60-х годов. С. 105. 10 ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 51. Д. 134. Л. 5. 11 ГАРФ. Ф. 109. Оп. 161 (1876 г.). Д. 253. Л. 6. 12 Колоницкий Б.И. Символы власти и борьба за власть: К изучению политической культуры российской революции 1917 года. СПб., 2001. С. 19. 13 Там же. 14 Серебровский А.П. В январские дни 1905 г. // Пролетарская революция. 1922. № 5. С. 199. 15 Новое время. 1905. 22 октября. 16 Орлов В.И. Студенческое движение Московского университета в XIX столетии. М., 1934. С. 178. 17 Копия письма неизвестного лица на имя П.А. Останкова в Казань от 28 ноября 1887 г. // ГАРФ. Ф. 102.Оп. 83. Д. 654. Л. 142об. 18 Рапорт обер-полицеймейстера Москвы в Департамент полиции от 30 ноября 1887 г. // ГАРФ. Ф. 102.Оп. 83. Д. 654. Л. 128-128об; Копия воззвания, полученного начальником Петербургского охранного отделения в ночь на 6 декабря агентурным путем // ГАРФ. Ф. 102.Оп. 83. Д. 654. Л. 158об–159; Рапорт оберполицеймейстера Москвы в Департамент полиции от 31 декабря 1887 г. // ГАРФ. Ф. 102. Оп. 83. Д. 654. Л. 208-209. 19 Цветков И. Из университета в острог // Московский университет в воспоминаниях современников. М, 1956. С. 311–312. 20 Могилянский М. В девяностые годы. Былое. 1924. № 24. С. 119-120, примечание. 21 «Альказар» – петербургский театр-варьете в конце XIX века. 22 Былое. 1924. № 24. С. 96. 23 Там же. 24 Боголепов Н.П. Страница из жизни Московского университета. Из записок профессора Н.П. Боголепова. М., 1911. С. 88. 25 Боголепов резюмирует этот разговор следующими словами: «Ну не пошло ли это?! Как у таких отцов не 1 2 29 быть дочерей гимназисток, которые участвуют в политических демонстрациях, не умея в то же время отличить средней истории от новой» (Там же). 26 Всеподданнейший доклад И.Л. Горемыкина 12 февраля 1899 г. // ГАРФ. Ф. 102. Оп. 249. Д. 15. Л. 1. 27 Бюллетень № 1 // Там же. Л. 12. 28 Там же. Л. 1об. 29 Доклад П.С. Ванновского о студенческих беспорядках 1899 года. СПб., 1906. С. 11. 30 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 249. Д. 15. Л. 12. 31 Там же. Л. 2. 32 Там же. Л. 12-12об. 33 Ольховский Е.Р. Добролюбовская демонстрация 1886 г. и ее оценка современниками в исторической литературе // Российские университеты в XIX – начале ХХ века. Сборник статей. Воронеж: Издательство ВГУ, 1983. С. 113-114. 34 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 253. Д. 38. Л. 5об. 35 Могилянский М. Указ. соч. С. 99. 36 Всеподданнейший доклад статс-секретаря Дурново 10 марта 1890 г. // ГАРФ. Ф. 102. Оп. 83. Д. 654. Л. 53д – 54а. 37 Рапорт Санкт-Петербургского градоначальника товарищу министра внутренних дел 19 марта 1890 г. // ГАРФ. Ф. 102. Оп. 88. 1890. Л. 26. 38 Мандельштам О.Э. Собрание сочинений в четырех томах. Том 2. М., 1991. С. 53. 39 Караваев П.Н. В дооктябрьские годы. В Московском университете // Московский университет в воспоминаниях современников. С. 406. 40 Новое время. 1905. 22 октября. 41 ГАРФ. Ф. 63. 1905. Оп. 25. Д. 773. Т. 8. Л. 32. 42 Рапорт пристава 2 участка Басманной части от 18.10.1905 // ГАРФ. Ф. 63. 1905 г. Д. 785. Л. 149об. 43 Революция 1905 – 1907 гг. в России. Документы и материалы. Всероссийская политическая стачка в октябре 1905 года. Часть первая. М.-Л., 1955. С. 469. 44 Телеграмма Г.П. Медема товарищу министра внутренних дел от 22 октября 1905 г. // ГАРФ. Ф. 63. 1905 г. Д. 785. Л. 105. 45 Рапорт пристава 1 участка Тверской части градоначальнику от 21 октября 1905 г. // Там же. Л. 101–102. 46 Новое время. 1905. 23 октября. 47 Рапорт пристава 2 участка Тверской части от 23 октября 1905 г. // Там же. Л. 137 об. 48 Новое время. 1914. № 13770-13773. 49 Там же. № 13774. 50 Московские ведомости. 1914. № 164-168. 51 Рябиченко С.А. Погромы 1915 года. Три дня из жизни неизвестной Москвы. М., 2002. С. 13-37. 52 Кирьянов Ю.И. «Майские беспорядки» 1915 г. в Москве // Вопросы истории. 1994. № 12. С. 140-141.
