Щербаков В.П.&quot

В.П. Щербаков
Антропотехнологии городской жизни: от homo rusticus к homo urbanis.
В 2010 году произошло знаменательное событие – городское население
Земли превысило сельское. И хотя в ареале европейской культуры это
произошло гораздо раньше, однако именно сегодня доминирование города и
городской культуры стало глобальным математическим фактом, который
позволяет сделать более смелые вводы о безусловном ее превосходстве и даже
тождестве города и современной культуры. Представляется, что причины этого
доминирования не исчерпываются экономическими и технологическими
факторами, и не в меньшей степени определяются антропологическими
изменениями, произошедшими в последние тысячелетия человеческой истории.
Утверждение это основывается на важности города для формирования
современного образа человека и в создании предпосылок для решительного
шага в эволюции человека, оставившего в деревне свое неолитическое, по
словам М. Элиаде1, прошлое. С момента возникновения первых городов
происходит радикальное ускорение эволюционных процессов, в особенности с
точки зрения теории генно-культурной коэволюции. В городах происходит
доработка и совершенствование природной заготовки человека – homo rusticus,
наделенного грубой силой и развитыми инстинктами, и превращение его в
утонченную и чувствительную, порой до болезненности, форму homo urbanis.
Терминологическая путница между культурой и цивилизацией отражает, в том
числе, и постепенно увеличивающееся значение города, претендующего на
культурообразующую функцию. Процесс цивилизации, как его описывает Н.
Элиас2, практически полностью протекает в городе, преобразуя формы
чувственности и увеличивая степень самоорганизации и самодисциплины
человека.
Сопоставление
города
и
деревни
довольно
распространенная
в
культурологических исследованиях тема. Следует, однако, подчеркнуть, что
сама теоретическая проблематизация культуры стала возможной только с
возникновением
города
–
места,
в
котором
начинается
не
только
бессознательное, но и осознанное культивирование человека в искусственной
среде обитания, в равной степени создаваемой человеком и создающей его
самого. Город – это место человека и место для человека, но ориентированное
не столько на удовлетворение его природных потребностей, сколько на создание
совершенно новых человеческих потребностей в понимании, признании и
любви. Однако, несмотря на очевидный приоритет вклада город в становление
культуры и человеческих качеств, в качестве традиционной культуры зачастую
рассматривается древняя культура доурбанистического периода, наделяемая
характеристиками «подлинности» и «гуманности»3. В этом отношении уместно
заметить, что свидетельствами о существовании этой мифической культуры
являются
только
материальные
артефакты.
Они
же
не
отличаются
совершенством или отмечены явными признаками подражания современным
им, и не менее древним городским культурам. И все же это не мешает в
обширном круге современных духовных поисков циркулировать множеству
предрассудков и недоразумений, касающихся древней культуры из деревни.
Современный экологический дискурс, продолжающий и развивающий
руссоистский миф о добром дикаре, рисует идиллические картины возвращения
к природе измученного технологиями и условностями городского жителя.
Тезисы о «слиянии города и деревни» и, например, концепт «глобальной
деревни» также свидетельствуют о недооценке фундаментального культурного
и
антропологического
разрыва
этих
двух
форм
жизни,
предполагая
исчезновение городов в цивилизации «третьей волны». Социологические,
экономические
и
информационные
коннотации
скрывают
значимые
антропологические различия, позволяющие говорить о городе как месте не
только возникновения собственно культуры – динамично развивающейся
формы
существования
человека,
но
и
самого
человека
как
концептуализированной сущности. И как понятийной конструкции в составе
теории человека, и как экзистенциального основания, существующей в виде
самосознания человека как «духовной сущности».
В этом отношении заявленная тема симпозиума «Духовные поиски и
телесные практики современного человека» позволяет сопоставить и сравнить
две стороны человеческого существования, привычно разделяемые, но, как
показывают современные антропологические исследования, очень тесно между
собой связанные. Гегелевская фраза о том, что «дух витает, где хочет» в случае
сопоставления городской и деревенской жизни утрачивает даже поэтическую
ценность, поскольку первенство города в духовных свершениях человечества не
подлежит сомнению. Более того, для современного городского жителя
характерна абсолютизация духовной стороны его жизни, проявляющаяся в
пренебрежительном отношении к физическому труду, телесным удовольствиям
и, в целом,
в отрицании утилитаристского подхода, свойственного
крестьянскому сознанию. В результате, вырвавшиеся из городских «каменных
джунглей» новые русские дачники превращают свои участки в пространство
для эстетических экспериментов, подвергая забвению недавние традиции
продовольственного самообеспечения.
Городские «аристократы духа» демонстрируют в своем поведении
расточительство, свойственное когда-то родовой аристократии. В современной
России подобного рода явления усугубляются советской традицией борьбы с
мещанством и вещизмом, что приводит к формированию удивительного
дискурса городской интеллигенции, в котором причудливо соединяются
элементы
христианского
аскетизма,
дворянских
добродетелей
и
просвещенческих идеалов образования. Такого рода «головная» культура
города, несмотря на очевидные успехи и достижения, таит в себе скрытую
угрозу дезорганизации. Не замечая органических предпосылок своего
возникновения и развития, она рискует оторваться от породивших ее корней
вещного
и
материального
окружения,
обусловливающего
не
столько
ментальное, сколько телесное своеобразие городского человека. Прозвучавшие
вскоре после завершения советского проекта духовного преобразования
человека предостережения о необходимости создания «вещной стратегии
современности»4 не были должным образом услышаны. Возможно, именно
поэтому мы в очередной раз увлекаемся поисками «духовных оснований
бытия», «национальной идеи» и тоскуем по масштабным проектам, не замечая
насколько важны повседневные «мелочи» жизни, окружающие городского
человека
и
дающие
возможность
ощутить
ему
достоинство
своего
существования.
В самом деле, именно в городе формируется универсальный образ
человека как совокупности представлений о сущностных его характеристиках.
Этот образ становится основой самосознания современного человека, его
идеальной конструкцией, в которую постепенно включаются новые элементы
той же природы: представления, идеи, ценности. Они возникают в особой
коммуникативной ситуации городской жизни. В этой ситуации производится
обмен, прежде всего, символическими ценностями: словом, жестом, ритуалом.
В этом смысле городская культура – это автохтонная культура, ничем не
обязанная прежней форме деревенской жизни. И как бы сегодня ни пытались
создать кумулятивистский образ культуры, уходящий корнями в подлинно
народное
деревенское
прошлое,
стоит
признать,
что
выдаваемый
за
свидетельство обоснованности такой позиции современный фольклор – это
дистиллированная
и
преобразованная
форма
деревенской
культуры,
используемая скорее в политических и идеологических целях утверждения
национального «суверенитета». Это не означает, деревенская форма культуры
лишена значения и должна подвергнуться безжалостному уничтожению или
более гуманному забвению. Просто интерес к ней должен быть скорее
археологическим, нацеленным на выявление сходств и различий, значимых для
анализа современной культуры.
Деревенский житель, также как и городской, обладает телом, способен
чувствовать и переживать. Но, попадая в иную среду обитания, питаемая и
смертная плоть сельского жителя трансформируется в воспитываемое тело
горожанина, живущее в перспективе вечности. Город стремится к вечности,
поэтому Рим и становится идеальным образом города. Деревня же обречена на
гибель и деградацию, пребывая в зависимости от плодородия почвы,
источников корма для животных, набегов кочевников и произвола собственной
власти. Исследование древних сельских поселений – это удел археологов.
Городская же культура существует, пока живы ее носители – люди,
произведенные в антропотехнологической лаборатории города.
Плоть деревенского жителя включена в практики культивирования
растений и животных, претерпевая неизбежные изменения. Чаще всего - это
деформации,
связанные
с
огромными
физическими
нагрузками
и
особенностями питания. Тело деревенского жителя формируется в соответствии
с особенностями его труда. Его коренастая фигура, крепкие мозолистые руки и
невыразительное лицо несет на себе отпечаток условий его жизни, подчиненной
логике
природных
ритмов
и
потребностей
животных.
Зачастую
морфологические различия между городскими и деревенскими жителями одной
страны становятся настолько большими, что для постороннего наблюдателя это
представляется сосуществованием на одной территории двух рас людей, не
только отличающихся друг от друга, но и говорящих на разных языках. Тем
более удивителен факт, отмеченный
антропологом Ф. Боасом5, что уже
дети перебравшихся в город деревенских родителей превосходят их в росте.
При этом меняются пропорции их тела и форма головы. А спустя всего
несколько поколений их потомки считают себя коренными горожанами и
свысока смотрят на неповоротливых и грубоватых сельских соотечественников.
Но город не только физически изменяет тело человека, в гораздо большей
степени он де-формирует его душу, организуя ее посредством множества
воздействий все более сложно организованной среды обитания.
Городом культивируется сам человек, который, в идеальном пределе, не
должен нести на своем теле печати профессии и социальной группы.
Совместная жизнь для горожанина обусловлена не нуждой коллективного труда
и быта, а задана архетипом городской жизни. Он очерчивается местом для дома,
определяемым традиционными устойчивыми границами и соседством с
другими, а также множеством публичных общих пространств. Конечно, еще
длительное время топология города несет на себе печать профессиональной
разделенности, которая делит единое пространство города на кварталы
ремесленников,
торговцев
и
военной
аристократии,
понимающих
и
поддерживающих существующие профессиональные и социальные различия. В
современных
городах
эти
различия
стремительно
исчезают
благодаря
множеству общедоступных воспитательных и образовательных учреждений, в
«плавильном котле» которых происходит формирование цивилизованного
человека, перед которым открыты «равные возможности» при соблюдении
общих требований и следовании общим правилам обще-жития.
Человек, живущий в городе, отвлекается от природных ритмов и
импульсов, которые определяют однообразие, повторяемость и устойчивость
деревенской жизни, и привлекается множеством образов, пригодных для
подражания. Пресловутые анонимность и свобода городской жизни в первую
очередь способствуют иному и более эффективному действию механизмов
подражания. В деревенской жизни, где все тебя знают, выдавать себя за другого
просто невозможно и поэтому подражание практикуется только детьми и
юродивыми «дурачками», которые не умеют «быть как все», т.е. следовать
общепринятому образцу, отклонение от которого недопустимо. В городской же
жизни, решая дилемму «быть или казаться», «умный» горожанин выбирает
всегда последнее. Современность делает этот выбор все более очевидным:
ассортимент телесных практик расширяется и с помощью пластических
хирургов казаться можно кем и даже чем угодно. Хотя вполне возможно не
прибегать к таким радикальным методам и ограничится фитнес-центром,
танцевальным залом, спортивным клубом и уже не только казаться, но и быть.
Город — это общее образовательное пространство, в котором образуется
правильная речь, правильная походка и правильный вкус. Следуя требованиям
моды, человек вовлекается в сложную игру соответствия формы и содержания.
Вслед за соответствующей одеждой, манерами, доброжелательным жестом и
улыбкой неизбежно следуют и изменения образа мыслей и чувств 6. Практики
удовольствия также возможны только в городе, предоставляющем возможность
артикуляции чувства, сообщаемого другому7. Тогда как деревенский житель
подчинен только невербализуемому и плохо контролируемому эмоциональному
состоянию, внешние проявления которого утонченного горожанина может
испугать.
Грубость и неотесанность деревенского жителя – это вовсе не результат
извращенного видения далекого от изначальной естественности городского.
Это, в некотором смысле, объективный факт, поскольку человеку деревенскому
практически невозможно увидеть себя со стороны, и, следовательно,
попытаться измениться. Результатом становится патологическая искренность,
которая
неизбежно
входит
в
противоречие
с
городской
позицией
самонаблюдения и самоанализа, создающей защитный экран видимости. Но эта
видимость настолько действенна, что отличить ее от реальности уже
невозможно. Это и есть сконструированная телесная оболочка горожанина,
создаваемая манерами, одеждой, гигиеническими процедурами и диетой.
С момента своего возникновения город предъявляет живущему в нем
человеку
особые
гигиенические
требования.
Они
относятся
как
непосредственно к телу, так и жилищу. Обусловлено это формированием
публичного пространства, в котором человек должен предъявлять себя в
соответствии с общепринятыми нормами. Среди которых чистота тела и
одежды в некотором смысле естественны, способствуя предотвращению
инфекционных заболеваний в условиях плотной населенности, но, в гораздо
большей степени, чистота отсылает к этическим и эстетическим коннотациям,
создающим образ цивилизованного горожанина, противопоставляемый варвару,
рабу или крестьянину. Удивляет совершенная в сравнении с европейским
средневековьем система водоснабжения и водоотведения, существовавшая уже
в древнегреческих и римских городах. В эллинистическую эпоху эти системы
распространились по всему ближневосточному региону. Но и в других
цивилизационных центрах мы обнаруживаем похожую картину. На удаление
отходов и нечистот, а также поддержание чистоты улиц тратились значительные
силы.
Это
подтверждается
существованием
многочисленной
касты
неприкасаемых, занятых этим неблагодарным, но столь необходимым трудом.
Общедоступные греческие и римские термы, купальни и места для омовений
свидетельствуют о важности гигиенических процедур в жизни древних городов.
Не свидетельствует ли это в пользу гипотезы Ницше8, впервые связавшего
представления о моральной чистоте и благородстве с чистотой одежды и тела?
Стоит также напомнить, что античные общественные туалеты и бани были
местом для общения, проведения переговоров и заключения сделок. И заметить
стремительное исчезновение этого элемента культуры из современных
российских городов.
То, что сегодня обладает обликом чисто духовного, возникает и
развивается во множестве телесных практик городской жизни, на протяжении
столетий
формирующих
возможности
его
интеллектуальной
поведенческий
тонкой
жизни
душевной
является
габитус
горожанина.
организации
множество
и
внешних
Условием
интенсивности
обстоятельств,
представленных особыми формами организации городского пространства и
времени.
Несомненно, что неолитическая революция, создавшая первые
поселения, внесла существенный вклад в развитие душевной жизни человека,
наделив его тело многообразными навыками и умениями, научив ждать,
планировать и терпеть. Но в городе душевная организация уже выходит за
пределы
тела
и
обживает
пространство
домов,
площадей
и
улиц.
Интеллектуальные способности формируются теперь не только в процессе
труда, в соприкосновении с объектом интереса и усилий, но, прежде всего, во
время досуга — свободного времяпрепровождения. Но эта свобода относится
только к предметной реальности. Так, например, зрители древнегреческого
театра починялись множеству регламентаций, сохранившихся со времени
коллективных религиозных ритуалов, на основе которых рождается новая
форма искусства. Но в этой подчиненности возникает новая форма
интеллектуальных
способностей
–
созерцание,
являющееся
основой
теоретического мышления9. «Трансцендентальная» форма ощущения времени,
по меньшей мере, усиливается у жителей древнегреческих полисов благодаря
практике
судебных
состязаний,
регламентирующих
продолжительность
выступлений защиты и обвинения с помощью клепсидры — одного из первых
инструментов контроля публичного времени.
Дальнейшая история становления городской культуры показывает,
насколько важными были эти первые античные первоустановления. Города
Нового времени полностью восстанавливают и существенно развивают их,
делая все более массовыми и общедоступными. Помимо театра, которому так и
не удалось стать общедоступным, современные города производят кино и цирк,
ставшими в ХХ веке «важнейшими из искусств». Многочисленные публичные
места и пространства современного города востребованы горожанами именно
потому, что позволяют им продемонстрировать имеющиеся навыки и умения,
приобретенные
долгим
процессом
воспитания
и
образования,
как
в
специализированных дисциплинарных учреждениях, так и самостоятельно у
себя дома. «Бесцельные» прогулки по городу, «убийство времени» и «пустая
трата денег» в кафе, пабах и ресторанах, бесконечный шоппинг в бесконечных
супер
и
гипермаркетах
действительно,
на
первый
взгляд,
могут
свидетельствовать в пользу критиков общества потребления. Но если более
внимательно посмотреть на генезис городской культуры, то представляется
возможным иначе оценить происходящее сегодня.
Традиционные пространства «духовности» – храм, театр, музей и
библиотека, существуют и в современном городе, хотя и стремительно теряют
прихожан. Однако стоит ли говорить об этом как о явном признаке деградации
современного человека? Ведь современные средства коммуникации позволяют
приватизировать эти некогда публичные пространства. Домашний кинотеатр,
музыкальная система и бесконечный архив Интернета позволяет удовлетворить
любые интеллектуальные потребности. Опасность заключается совершенно в
другом. И современной российской действительности это касается в первую
очередь. Современному городу угрожает деградация публичной сферы жизни.
Москвичам это уже хорошо знакомо. Центральные улицы их города уже
обезлюдели, а улицы спальных районов всегда были такими. Зонами досуга
становятся замкнутые резервации торговых центров и ночных клубов, что не
позволяет городу сохранять изначальную интеграционную и социализирующую
функцию. Социальная и культурная ткань городской культуры создается в
живом взаимодействии людей во всех сферах городской жизни и требует очень
бережного к себе отношения. Поэтому городу необходимы скамейки у
подъездов, обитаемые и уютные дворы, оживленные бульвары, безопасные и
удобные скверы и парки.
Вышесказанное
позволяет
сформулировать
главную
проблему
современного процесса урбанизации в России, которая сближает ее с другими
развивающимися странами. Это непрерывный рост городов, размывающий
культурные и антропологические границы города и деревни, но отнюдь не в
пользу города. Количественный критерий становится при этом единственным
способом идентификации типа поселения. Мы забыли, что города могут быть
маленькими и уютными, населенными дружелюбными и воспитанными
людьми. С другой стороны, постоянно прибывающее в города сельское
население не позволяет стабилизировать формы городской жизни. Современные
большие города переполнены чужеродными телами, которые не так двигаются,
не так пахнут, безобразно одеты и не менее безобразно «выражаются».
Парадоксальным образом, вопреки урбанистическим цифрам, город уступает
деревне, не успевая перерабатывать огромные массы неофитов, рискуя остаться
в состоянии «большой деревни», выхода из которой уже не будет.
Элиаде М. Священное и мирское. М., 1994. С. 103.
Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования.
Т.1. Изменения в поведении высшего слоя мирян в странах Запада. М.;СПб. 2001.
3
Тульчинский Г.Л. Современные факторы культурогенеза. // Культурлогические чтения.
Научно-теоретический альманах. 1. СПб.: СПбГУ, 2005. С. 123-128.
4
Чудаков П.А. Нужна вещная стратегия современности // Красная книга культуры. М., 1989.
5
Боас Ф. Ум первобытного человека. М., Л., 1926.
6
Райл Г. Понятие сознания. М., 1999. С. 116.
7
Рассадина С.А. Герменевтика удовольствия: наслеаждение вкусом. СПб., 2010.
8
Ницше Ф. К генеалогии морали / Соч. в 2-х тт. Т.2 М., 1996. С. 420.
9
Павленко А. Теория и театр. СПб., 2006.
1
2