Кластерный подход в политике роста vs реиндустриализация

Наталия Смородинская
Кластерный подход в политике роста vs реиндустриализация
1. Стагнация российской экономики сопровождается растущими призывами к властям (со
стороны представителей Госдумы, Минпром, ТПП и др.) принять долгосрочную
программу реиндустриализации, способную обеспечить новую модель роста через
поддержку обрабатывающей промышленности. Ссылаясь на успехи промышленной
политики стран ЮВА и нынешнюю склонность администрации США приоритезировать
промышленный сектор, сторонники этой идеи надеются, что укрепление машиностроения
и ОПК станет базой для инноваций и технологического рывка [Торг-пром. Ведомости,
24.10.013; 30.10.2013]. Однако сценарий реиндустриализации не вписывается в реалии
XXI века с его нелинейными процессами.
Современная, или новая промышленная
политика опирается на иной, кластерный подход, поскольку трансотраслевые кластерные
сети постепенно становятся новым базовым звеном экономических систем [Катуков,
Малыгин, Смородинская 2012]. Доклад рассматривает малоизученные у нас аспекты этого
подхода, развивая выступление автора на Апрельской конференции-2013.
2. Промышленная, по сути производственная политика (от
industry – отрасль
производства)
Вертикальная,
имеет
три
известных
исторических
модели.
или
классическая модель эпохи догоняющей индустриализации (Япония 1950-х и Ю. Корея
1960-х гг.) призвана создать критически важный набор отраслей, горизонтальная модель
эпохи рыночной трансформации (вступившие в ЕС страны ЦВЕ) – внедрить критическую
массу рыночных институтов, а новая модель эпохи перехода к экономике знаний
(образцом считается Скандинавия) – привести к образованию критической массы
инновационных кластеров, реализующих преимущества тройной спирали (коллаборация
властей, бизнеса и науки) и динамичного саморазвития [Смородинская 2011]. Последняя
задача
связана
с
системными
реформами,
позволяющими
трансформировать
традиционную модель управления в сетевую институциональную среду. Поэтому к новой
промполитике (как бы она официально ни называлась – кластерная, инновационная,
структурная) сегодня обращаются и развитые, и развивающиеся, и переходные экономики
[Ketels 2013, Warwick 2013].
3. 2013 год выглядит переломным с точки зрения влияния политики роста на его
динамику: вопреки ожиданиям, впервые с предкризисного времени развитые страны стали
заметно ускоряться, выходя из рецессии, а развивающиеся, и особенно страны БРИКС, –
наоборот, заметно тормозиться [IMF 2013]. Это расхождение в трендах может объясняться
тем, что Япония, США и ЕС уже начали сложные институциональные реформы,
2
содействующие процессам кластеризации экономики [Lindqvist et al. 2013], тогда как
Китай, Россия и другие транзитные системы (в т.ч. имеющие кластерные программы)
продолжают инерционное движение в рамках старой парадигмы.
4. Страны со скандинавской моделью роста строго следуют идеям Портера: еще задолго
до начала кризиса они перешли от классических денежно-кредитных макростимуляторов
к современным, непрерывно улучшая среду горизонтальных связей для образования
новых межфирменных и кластерных сетей. В итоге Балтийский макрорегион имеет
сегодня не только лидирующие позиции в Глобальном инновационном индексе (Швеция
– 2 место, Финляндия – 6-е, Дания – 9-е), но и особую резистентность к глобальной
нестабильности, опережая по динамике внутреннего спроса ЕС-27 и ОЭСР [BDF 2013].
5. Идею кластеров сегодня применяют столь широко, что это приводит к ошибкам в
практической политике [Martin, Sunley 2003]. Между тем, кластеры – это не агломерации
и не сети, а особый класс того и другого. Работы школы Портера [Delgado et al. 2011;
Ketels 2012; Lindqvist 2009; Sölvell 2009], в сочетании с наблюдениями новой
экономгеографии и литературы по сетям [Bode et al. 2010; Breschi, Malerba 2007; Waddell
2011],
позволяют
схематично
представить
существующее
мировое
«семейство»
локализованных образований. Мы выделяем здесь четыре базовых класса структур, чья
организация
и
характерные
экстерналии
(агрегированные
эффекты
улучшения
конкурентоспособности) отражают процесс усложнения моделей экономического роста.
Во-первых, это индустриальные комплексы с чисто иерархичными связями
(советские
ТПК,
российские
госхолдинги),
характерные
для
экстенсивного
индустриального роста (factor-driven growth). Оперируя в неконкурентной среде, они
генерируют лишь слабые эффекты географической близости.
Во-вторых, это фокальные сети, где крупное головное звено располагает
многоярусной периферией субподрядчиков (японские кэйрэцу; классические
МНК;
пирамидальные структуры вокруг якорного центра). Сочетая иерархичные связи с
горизонтальными,
они обеспечивают эффекты экономии на масштабах и линейные
инновации, что соответствует интенсивному, но статичному росту индустриального типа
(static efficiency-driven growth).
В-третьих, это
полицентричные сети малых и средних фирм с чисто
горизонтальными связями, составляющие конкуренцию крупным корпорациям в силу
высокой концентрации участников («Третья Италия»). Они обеспечивают динамичный и
интенсивный индустриальный рост (efficiency & flexibility-driven growth), генерируя не
3
только расширенные эффекты экономии (на масштабах и разнообразии), но и эффекты
горизонтальной сетевой кооперации, ведущие к улучшающим инновациям.
Наконец,
это региональные инновационные кластеры – единственный класс
структур, воплощающих черты инновационно роста (innovation–driven growth). Они
опираются на оптимизированные горизонтальные связи (уложенные в рамки кластерного
проекта),
обеспечивая
наряду
со
всеми
вышеназванными
эффектами
сетевой
синергетический эффект непрерывных обновлений (по Портеру – competitiveness
upgrading) [Porter 2003].
6. Как утверждает литература по кластерам, экстерналии играют критическую роль в
создании экономических выгод (для участников сетей и региона их дислокации), что
оправдывает и одновременно определяет направления вмешательства властей в процесс
кластеризации систем.
Во-первых,
государство
должно
создавать
условия
для
естественной
кластеризации, устраняя любые препятствия для горизонтальных коммуникаций. Вовторых, оно должно стимулировать интерактивную сетевые взаимодействия внутри
кластеров, имея в виду, что это резко усиливает возникающие здесь эктерналии. Это
можно делать через поддержку кластерных организаций, создание национальных
кластерных платформ, поощрение связей кластеров с новыми отраслями. При этом власти
должны стимулировать именно сетевые эффекты, а не какие-либо агломерации как
таковые [Ketels 2012].
На
этом
фоне
судьба
российский
кластерной
программы
выглядит
малообещающей. За последние 10 лет иерархичный порядок социальных взаимодействий
набрал в стране инерционную массу, подвергая экономику все большей монополизации и
фрагментации.
Такая институциональная среда исключает появление полноценных
кластеров, а попытки внедрить в нее передовые кластерные подходы выливаются в
создание очередной межведомственной минивертикали. В итоге наша кластерная
политика
изначально
инновационного рывка.
загнана
в
тупик
догоняющей
индустриализации
вместо