Унитарные, федеративные и регионализированные
advertisement
Билет 22 Вопрос 2 Унитарные, федеративные и регионализированные государства современного мира. В мире не существует окончательно сформировавшихся федеративных государств. Вместе с тем энциклопедический словарь «Федерализм» уверенно называет их количество—18. Энрид Алаев дает свою формулировку федерации, считая, что «это государство, регионы первого порядка которого—так называемые субъекты федерации—наделены автономными правами и имеют особые отношения с центральной федеральной властью»1. К категории федерации он относит 20 стран2. Канадский исследователь Рональд Уаттс в сравнительном исследовании федерализма, изданном в Канаде в 1997 году, отмечает: «В настоящее время около двух миллиардов человек проживает в 23 федерациях, которые в свою очередь охватывают 480 членов федерации или федеральных земель, которые могут сравниться со 180 политически суверенными государствами. В дополнение к существующим федерациям появляются новые варианты государств, иллюстрирующие новые варианты развития идеи федерализма»3. Думается, что однозначной эта цифра не является, поскольку количество федеративных образований растет уже сегодня и будет увеличиваться в будущем. В международном словаре по федерализму под редакцией Франсуа Сант-Оуна по этому поводу сказано: «В мире существует 51 пример федераций, из которых 17 Элазар4, не сомневаясь, отнес бы к категории, которую трудно в формальном смысле отнести к федерации. И не более пяти примеров, которые можно было бы отнести к конфедерации,— среди них наиболее очевидным примером является Европейское Сообщество. Кроме того, в этом ряду находятся АСЕАН, Бенилюкс, Кариком5 и Северный Совет. С недавних пор к семье конфедеративных образований присоединился союз России и Беларуси»6. Некоторые метрополии в прошлом пытались создавать федерации, что объяснялось стремлением ослабить накал национально-освободительной борьбы в своих колониях (Родезия и Ньясланд, Южная Аравия). Но такие федерации быстро рассыпались, как, например, федерация Мали и Сенегала, которая развалилась в три месяца. Федерализм, как показывает историческая практика, перестает быть всего лишь внутригосударственным явлением, часто приобретая межгосударственные и вместе с тем неконфедеративные черты. Энциклопедический словарь «Федерализм», давая характеристику федеративного государства, в качестве главной черты отмечает его внутреннее строение, которое основано не на административно-территориальном делении, а на объединении государств, либо территориальных образований с чертами ограниченной государственности. «В составе федеративного государства могут находиться и федеративные территории и автономные образования и унитарные части с правом на самоуправление, управляющиеся по-разному». Обратим внимание на это утверждение экспертов по федерализму—составителей словаря, поскольку данное условие, во-первых, еще раз свидетельствует о возможной разностатусности субъектов Федерации и, соответственно, о существующей асимметрии в ее рамках. Федерации различаются друг от друга не только по времени образования (США существуют с 1776 года, а Россия, как новая федерация, если вести отсчет с момента подписания Федеративного договора и принятия ее Конституции—с 1993 года), но и по способу формирования. Некоторые федерации формировались путем присоединения к «ядру» новых территорий, которые не всегда сразу получали статус полноправного субъекта и лишь в ходе развития получали равные права. В отдельных федеративных государствах и сегодня имеет место асимметрия субъектов. В ряде стран при формировании соблюдался этнический принцип (Индия), в других субъекты возникали на базе исторических областей (Испания, Германия) на моноэтнической основе. Число субъектов федерации обычно не превышает 30. Исключение составляют Россия—89, США— 50 и Аргентина—32. Структура политической власти, как правило, соответствует единой модели: парламент у всех федераций состоит из двух палат, одна из которых формируется субъектами—иногда путем выборов, иногда делегированием региональных представителей. В ряде стран субъекты или часть из них имеют свои конституции и свои представительные и исполнительные органы власти. Французский исследователь Ж. Ф. Обер считает, что не существует двух действительно одинаковых федеративных государств и что вообще невозможно установить, где начинается и где кончается федерация. Неунитарные формы государственного устройства располагаются по широкому спектру, начиная от квазифедераций и федераций до конфедераций. Даниэль Элазар выделяет следующие категории федеральных политических систем: союзы, конституционно децентрализованные союзы, федерации, конфедерации, федеративные союзы, ассоциированные государства, кондоминиумы, лиги (союзы) и различные формы совместного управления7. Другие политические системы, не относящиеся к категории федеративных, могут содержать отдельные федеративные элементы8. Регионализм, проявляющийся как явление в федеративных и унитарных государствах, оказывает радикальное влияние на процессы децентрализации. Проблемы регионов унитарного государства столь близки к проблемам субъектов федерации, что для их решения в рамках международных организаций используется, как правило, однотипная нормативно-правовая документация. Курт Шелтер, автор книги «Европа регионов», рассматривая проблемы регионов стран Европейского союза, делит все государства по региональному принципу на четыре категории:9 федеративные государства (Бельгия, Австрия); регионализированные государства (Италия, Испания); децентрализованные государства (Франция, Нидерланды, Португалия, Швеция); унитарные государства (Великобритания, Дания, Греция, Ирландия, Люксембург, Финляндия). Для Российской Федерации, имеющей в своем составе 89 субъектов, регионализм не является чужеродным понятием, поскольку принятый в России термин «субъект федерации» в полной мере соответствует названиям, используемым в федеративных государствах мира: штат, земля, кантон, регион, провинция, сообщество. Устойчивые федерации не испытывают особого давления сепаратизма, потому что каждый ее субъект чувствует себя в составе федерации лучше, чем вне ее (даже если региону бывает «неуютно» в рамках федерации, тем не менее существует понимание, что после отделения ситуация может быть еще хуже). В абсолютном большинстве федераций их субъекты чувствуют себя защищенными политически, экономически, социально, физически, юридически. Перечень условий стабильности федерации будет не полным, если не сказать о развитой инфраструктуре, цементирующей федеративные отношения (транспорт, связь, коммуникационные и информационные системы). Концептуально модель федерализма имеет особенности и типологические черты. Централистская концепция исходит из того, что вся политика в отдельных частях федерации должна проводиться в соответствии с решениями общефедеральных органов. Административная концепция представляет собой сочетание исполнительных и кооперативных начал. Координационная концепция характеризуется постоянной борьбой и сотрудничеством двух правительственных систем из-за наличия между ними налоговой и финансовой зависимости и определенной самостоятельностью членов федерации в конституционно установленных пределах. Договорная концепция рассматривает федерацию в виде объединения государства, которые передали на основе договора некоторые права новообразованному центральному правительству. Дуалистическая концепция предполагает обеспечение и развитие каждого культурно-этнического элемента федерации. Концепция глобального федерализма предполагает создание всемирного правительства, основанного на принципах кооперации, интеграции, субсидиарности. По мнению Ибо Душачека, «чтобы войти в эти джунгли, надо иметь очень остро отточенное оружие—мачете»10. Веками государства внедряли принципы федерализма в различной форме. В результате эволюционным путем меняется внутренняя сущность государства. Именно такой, исторически сформировавшейся Федерацией является Россия. Российское государство в течение столетий оставалось централизованным и унитарным, но, как пишет российский историк Костомаров, «всегда стремилось к федерализму» и в силу исторических причин не реализовало эти стремления. А. Галаев в своем исследовании о федерализме в России пишет: «Изначально Российское государство складывалось как территория, охватывающая два континента—Европу и Азию, а также как многонациональное. При всем многообразии путей включения инонациональных территорий в его состав этот процесс во многом отличался от процесса формирования крупных колониальных держав того времени. Его своеобразие заключается в том, что в большинстве своем демографо-экономическая интеграция шла рука об руку с политической интеграцией, а зачастую опережала ее»". Возникшая в IX веке в результате объединения восточно-славянских племен Киевская Русь—это раннефеодальное государственное образование—простиралась от Белого моря на севере до Черного моря на юге, от Карпатских гор на западе и Волги на Востоке. «Россия не Русь, но союз народов, объединившийся вокруг Руси»,— писал русский историк Г. Федотов. У некоторых российских исследователей возникает вопрос, нужно ли входить в эти джунгли. Нужен ли России опыт Запада в области федерализма? Вот что пишет по этому поводу П. В. Чернов в статье «Этносистема и федерализм»: «В последнее время при доминирующей тенденции вестернизации, западнического подхода ко многим сложным этнополитическим процессам стало весьма популярным сравнивать совершенно несопоставимые геополитические образования. Например, Швейцарскую Конфедерацию с Российской Федерацией или американскую систему отношений штатов с системой построения федеративных отношений у нас в стране. Подобная аналогия оказывается далеко не безобидным теоретизированием»12. Не вступая с автором этой сентенции в полемику о пользе и вреде «поклонничества перед Западом», которое, как выразился автор данной публикации, «оказывается далеко не безобидным теоретизированием» (???), представляется тем не менее важным отметить, что Россия, встав на путь возвращения в мировую цивилизацию после достаточно длительного периода «расцвета» федерализма в РСФСР, в настоящее время подтвердила свою приверженность международному праву, принципам демократии, правам человека и нравственным нормам цивилизованного развития. Когда российский исследователь обращается к западному опыту федеративного строительства, то исходит прежде всего не из того, что нам лучше или хуже подходит, а из стремления объективно разобраться в проблеме, высветить ее положительные и отрицательные стороны, представить свои выводы на суд научной общественности, политиков, государственных и общественных деятелей. А уж они рассудят, что России подходит, а что нет. Так представляется автору и одна из задач данного исследователя. Некоторые западные специалисты проявляют осторожность в принятии любой системы или классификации, утверждая, что суть федерализма заключается не в отдельной системе, а в независимости или взаимозависимости двух уровней государственной власти. По нашему мнению, федеративное государство является всего лишь одной из форм широкого спектра федеративных образований. Например, Европейский союз, будучи формально конфедерацией, видоизменяясь и развиваясь, все больше приобретает федеративные черты, в то время как Бенилюкс продолжает укрепляться как четко выраженная конфедерация. С другой стороны, зачатки федерализма образуются в отдельных трансформирующихся унитарных государствах. В унитарной Франции, например, некоторые специалисты увидели характерные черты федерализма и регионализма, ибо там имеет место тенденция движения регионов к реформам в сторону самостоятельности. Происходящая в конце 90-х годов в Швеции реформа органов региональной власти затрагивает интересы широких слоев населения и является частью общеевропейского процесса регионализации, который размывает, казалось бы, незыблемые основы социально-ориентированного унитарного государства, каким является присоединившаяся в 1995 году к Европейскому союзу Швеция. Конгресс местных и региональных властей Совета Европы, Ассамблея регионов Европы—именно эти европейские структуры, осуществляя программы межгосударственного и межрегионального сотрудничества, отстаивают права не только регионов, но и федеральных субъектов. Но именно в этом очень непростом переплетении понятий федерализма и регионализма заключается та золотая середина, ориентируясь на которую можно докопаться до истины, избежать экстремизма и максимализма в решении вопросов, регулирующих все уровни властных отношений как в федеративном, так и в унитарном государстве. Именно при таком подходе, как нам представляется, можно достичь гармонии при распределении властных полномочий и баланса интересов сторон. Черты конфедеративного государства, плотно переплетаясь с федеративными характеристиками, постепенно теряют свои особенности конфедерализма. Как утверждает Ж. Ф. Обер, определение форм отличия федерации от конфедерации является занятием «скорее эмоциональным, чем рациональным». По его мнению, важен не факт дефиниции в данный конкретный момент, а понимание всего происходящего процесса. Надо просто четко представлять эти весьма сложные отношения, существующие между сторонами. «Начинается все,— утверждает Ф. Ж. Обер,— с очень простых конвенций— уточнение границ и проявление готовности возместить ущерб. Затем обсуждаются договоры о дружбе и условия сотрудничества на компромиссных условиях, ведущие к зачаткам конфедеративных взаимоотношений, в рамках которых учитываются интересы местных властей. Еще один шаг—и мы становимся свидетелями создания супернационального государства, которое представляет собой один из вариантов современной конфедерации, имеющей тенденцию к созданию полномочных постоянно действующих коллективных органов управления. Таким образом, постепенно исчезают первоначально заложенные условия Конвенции и она превращается в Конституцию государства. Наконец, наступает момент, когда теряется грань между конфедерацией и федерацией»13. Не претендуя в данной работе на всеохватывающую классификацию форм государственных (межгосударственных) объединений или выявление системы индикаторов федерализма, представляется целесообразным выделить главные структурные элементы и наиболее существенные черты, позволяющие судить о типе и характере федераций и конфедераций. Посмотрим на федерацию (конфедерацию) в сравнительном плане, поскольку эти понятия, как мы видим, взаимосвязаны и каждая из характеристик того или иного образования может вдруг проявиться в несвойственной для нее среде. КОНФЕДЕРАЦИЯ Органы управления. Отсутствие у постоянно действующих государственных органов властных полномочий, формирование только тех органов, которые решают специально оговоренные задачи, формирование парламента представительными органами субъектов, а не путем выборов, означающее обязательность для членов парламента следовать рекомендациям и указаниям этих органов. Но представители швейцарских кантонов не обязаны голосовать по инструкции, а представители Бундесрата Германии в конфедеративных образованиях типа Европейского союза должны голосовать в соответствии с официальной позицией земли, которую они представляют. Компетенция союза существенно ограничена и касается только общих вопросов: международные дела, оборона, иногда— экономика, набор воинских формирований субъектами. Отсутствие союзного гражданства, права прямого сбора налогов с граждан. Изменение договоров. Пакт о создании конфедерации не может быть подвергнут ревизии, поскольку, как правило, весьма сложно достичь единства ее основателей по этому вопросу. Правовая основа.Конфедерация в отличие от своих государств-членов строит свою деятельность на основе международного права и принятых добровольно при вхождении в нее международноправовых обязательств. Обладание членами конфедерации суверенитетом лишает силы решения центральной власти без их согласия. Право отказа членов конфедерации от признания либо применения актов союзной власти. Ограниченный круг предметов ведения. Формирование бюджета за счет добровольных взносов, вносимых целевым порядком под договорные обязательства, право на установление таможенных и других ограничений, отсутствие единой системы денежного обращения, союзного гражданства. Но ЕС, например, нарушает эти принципы, постепенно перерастая в Федерацию. Правопрекращения членства. Государства—члены конфедерации могут прекратить свое членство, когда захотят, и в той форме, как они этого хотят, поскольку они сохраняют свой суверенитет. В действительной практике существующие конфедерации, хотя и имеют право прекраща ются попытки теоретически осмыслить отдельные стороны этого многофакторного явления общественной жизни. Начало теории федерализма положил Иоханнес Альтузис (1562— 1638), разработавший «федеральную теорию народного суверените-та» на основе принципа союза или согласия. Он считал, что федера-ция учреждается в результате иерархического возвышения новообразованного союза над меньшими по размеру союзами—начиная с семьи до государства. Основоположники американской федеративной системы А. Гамильтон, Д. Джей и Д. Мэдиссон уточнили это положение в отношении гражданских прав: каждый гражданин в рамках федеративной системы правления принадлежит двум общностям—штату и союзу в целом. В дальнейшем федерализм осмысливался в плане выяснения вопросов, касающихся суверенитета,—политико-правового статуса, полномочий и компетенции федерации и ее составных частей. Концентрация власти на уровне общефедеральных органов, что характерно для большинства федераций, при одновременном сокращении властных полномочий членов федерации—такова реальная практика государственного федерального строительства, что разрушает многие теоретические построения специалистов о равенстве и партнерстве федерального государства и его субъекта, подрывает концепцию «делимого суверенитета». В современных условиях термин «федерация» может трактоваться по-разному. Федерацией может быть как объединение государств, так и исторически сложившееся государство, которое, постепенно развиваясь, федерализируется. Любая федерация имеет свою историю, в ходе которой закладывались и проявлялись федеративные начала. Но историю нельзя искажать или переписывать. В уже упоминавшемся словаре «Федерализм» можно прочитать следующее: «Федерация может быть не обязательно объединение государств, а такое исторически сложившееся государство, которое, постепенно развиваясь, переходит на путь федерализации». По оценке Р. Уаттса, федерацию, как политическую систему государства, отличают следующие характеристики: — два уровня управления, каждый из которых непосредственно работает для граждан; —формальное конституционное распределение законодательных и исполнительных полномочий, разделение доходных источников между двумя уровнями власти при соответствующей степени автономии каждого уровня; —обеспечение представительства и защита соответствующих региональных взглядов в федеральных институтах политической власти, в частности, через вторую палату федерального парламента; —верховенство конституции, которая не может изменяться односторонне; для изменения требуется согласие большинства членов федерации; ния членства, не могут его использовать. В 1830 году в Швейцарии со стороны кантона Нешатель (NeucSatel) была предпринята попытка выхода из союза, но кантону было отказано. Отношения между органами власти. В конфедерации органы власти не имеют прямых отношений с органами власти государств-членов и соответственно никак не связаны с гражданами этих государств. Решения центральной власти не имеют силы без согласия членов конфедерации. Члены конфедерации имеют право отказаться от применения на своей территории актов центральной власти, обладают значительной автономией в принятии любых решений, включая подписание международных договоров. Являясь носителями суверенитета, могут выступать в качестве субъекта международного права. Свободы. Конфедерация делает все для защиты свобод на всей территории. Нет единого гражданства. Население остается гражданами суверенных государств, входящих в конфедерацию. ФЕДЕРАЦИЯ Органы управления менее зависимы от государств—членов. Обнаруживают постоянную тенденцию к централизованным формам управления государственными структурами, в том числе субъектами федерации. Обеспечивают принцип территориальной целостности государства, исходя из того, что вся политика в отдельных частях федерации должна проводиться в соответствии с решениями общефедеральных органов. Идет постоянная борьба и сотрудничество двух правительственных систем из-за наличия между ними налоговой и финансовой зависимости и определенной самостоятельности ее членов в конституционно установленных пределах. Компетенция государства весьма широка и ее расширение является очевидной тенденцией современного федеративного развития. Право прямого нало- гообложения граждан субъектов— членов федерации. Центральное правительство, как правило, обеспечивает финансовое выравнивание территорий. Изменение договоров. В федерации, несмотря на возражения отдельных ее членов, возможно изменение учредительных документов при согласии большинства. Правовая основа. Федерации— национальная конституция, не исключается ситуация, когда международное право лежит в основе деятельности ее отдельных членов. При этом, как правило, в федерации отдается должное коммунальному праву, поскольку оно является категорией прежде всего юридической и только потом политической. Политическая и территориальная власть разделена между двумя независимыми структурами, каждая из которых имеет собственную юрисдикцию: национальную и провинциальную. Одна власть никак не зависит от другой. Но граждане федеративного государства представляют собой единую нацию. Каждый гражданин в рамках федеративной системы правления принадлежит двум общностям: федерации и ее субъекту. Право прекращения членства. В федерации не существует свободы прекращения членства. Напротив, делается все, вплоть до изменения уставных документов, чтобы сохранить федерацию в целостности. Но при этом не надо забывать, что прекращение членства в федерации—это не вопрос структуры, ются попытки теоретически осмыслить отдельные стороны этого многофакторного явления общественной жизни. Начало теории федерализма положил Иоханнес Альтузис (1562— 1638), разработавший «федеральную теорию народного суверените-та» на основе принципа союза или согласия. Он считал, что федера-ция учреждается в результате иерархического возвышения новообразованного союза над меньшими по размеру союзами—начиная с семьи до государства. Основоположники американской федеративной системы А. Гамильтон, Д. Джей и Д. Мэдиссон уточнили это положение в отношении гражданских прав: каждый гражданин в рамках федеративной системы правления принадлежит двум общностям—штату и союзу в целом. В дальнейшем федерализм осмысливался в плане выяснения вопросов, касающихся суверенитета,—политико-правового статуса, полномочий и компетенции федерации и ее составных частей. Концентрация власти на уровне общефедеральных органов, что характерно для большинства федераций, при одновременном сокращении властных полномочий членов федерации—такова реальная практика государственного федерального строительства, что разрушает многие теоретические построения специалистов о равенстве и партнерстве федерального государства и его субъекта, подрывает концепцию «делимого суверенитета». В современных условиях термин «федерация» может трактоваться по-разному. Федерацией может быть как объединение государств, так и исторически сложившееся государство, которое, постепенно развиваясь, федерализируется. Любая федерация имеет свою историю, в ходе которой закладывались и проявлялись федеративные начала. Но историю нельзя искажать или переписывать. В уже упоминавшемся словаре «Федерализм» можно прочитать следующее: «Федерация может быть не обязательно объединение государств, а такое исторически сложившееся государство, которое, постепенно развиваясь, переходит на путь федерализации». По оценке Р. Уаттса, федерацию, как политическую систему государства, отличают следующие характеристики: — два уровня управления, каждый из которых непосредственно работает для граждан; —формальное конституционное распределение законодательных и исполнительных полномочий, разделение доходных источников между двумя уровнями власти при соответствующей степени автономии каждого уровня; —обеспечение представительства и защита соответствующих региональных взглядов в федеральных институтах политической власти, в частности, через вторую палату федерального парламента; —верховенство конституции, которая не может изменяться односторонне; для изменения требуется согласие большинства членов федерации; а вопрос силы. Например, Советский Союз, являвшийся федеративным государством, развалился, и ничто не смогло удержать республики от шагов в сторону независимости. Отношения между органами власти. В федеративном государстве власти имеют прямую связь со своими гражданами, жителями стран-членов федерации. Концентрация власти на уровне общефедеральных органов, что при одновременном сокращении властных полномочий ее членов. ЕС, приобретая федеративные черты, напрямую устанавливает общеевропейские нормы для всех граждан, как, например, в случае с принятием Конвенции по правам человека, роль которой в странах Европы постоянно возрастает. Признается, как правило, только суверенитет федерации, оспаривается суверенитет ее субъектов. Свободы. Федерация обращает особое внимание на гарантии индивидуальной свободы граждан и в меньшей степени озабочена конституционными правами своих субъектов. Уместно привести пример о разных подходах к определению конфедерации со стороны двух крупнейших американских специалистов по федерализму—Элазара и Душачека при оценке «Статей конфедерации» (США) 1781 года. Для Элазара важнейшей представляется статья XIII, в которой государства соглашаются на постоянный союз. Для Душачека основной видится статья II, гарантирующая всем государствам суверенитет. В статье II он видит своего рода гарантию регионализма, обеспечивающую условия для пресечения антидемократических действий национальных органов власти. Федерация (от позднелатинского federatio—союз, объединение) в традиционном значении— форма государственного устройства, когда из нескольких государств создается одно. С давних пор существуют различные взгляды на сущность федерализма, предпринимаются попытки теоретически осмыслить отдельные стороны этого многофакторного явления общественной жизни. Начало теории федерализма положил Иоханнес Альтузис (1562— 1638), разработавший «федеральную теорию народного суверените-та» на основе принципа союза или согласия. Он считал, что федера-ция учреждается в результате иерархического возвышения новообразованного союза над меньшими по размеру союзами—начиная с семьи до государства. Основоположники американской федеративной системы А. Гамильтон, Д. Джей и Д. Мэдиссон уточнили это положение в отношении гражданских прав: каждый гражданин в рамках федеративной системы правления принадлежит двум общностям—штату и союзу в целом. В дальнейшем федерализм осмысливался в плане выяснения вопросов, касающихся суверенитета,—политико-правового статуса, полномочий и компетенции федерации и ее составных частей. Концентрация власти на уровне общефедеральных органов, что характерно для большинства федераций, при одновременном сокращении властных полномочий членов федерации—такова реальная практика государственного федерального строительства, что разрушает многие теоретические построения специалистов о равенстве и партнерстве федерального государства и его субъекта, подрывает концепцию «делимого суверенитета». В современных условиях термин «федерация» может трактоваться по-разному. Федерацией может быть как объединение государств, так и исторически сложившееся государство, которое, постепенно развиваясь, федерализируется. Любая федерация имеет свою историю, в ходе которой закладывались и проявлялись федеративные начала. Но историю нельзя искажать или переписывать. В уже упоминавшемся словаре «Федерализм» можно прочитать следующее: «Федерация может быть не обязательно объединение государств, а такое исторически сложившееся государство, которое, постепенно развиваясь, переходит на путь федерализации». По оценке Р. Уаттса, федерацию, как политическую систему государства, отличают следующие характеристики: — два уровня управления, каждый из которых непосредственно работает для граждан; —формальное конституционное распределение законодательных и исполнительных полномочий, разделение доходных источников между двумя уровнями власти при соответствующей степени автономии каждого уровня; —обеспечение представительства и защита соответствующих региональных взглядов в федеральных институтах политической власти, в частности, через вторую палату федерального парламента; —верховенство конституции, которая не может изменяться односторонне; для изменения требуется согласие большинства членов федерации; — третейский (независимый) суд (в форме судов или референдума) для разрешения спора между властями различных уровней; —процедура или институт межправительственного сотрудничества для разрешения споров по вопросам совместного ведения или в тех случаях, когда предметы ведения пересекаются или накладываются друг на друга. Спектр федеральных политических систем по Р. Уатсу распределяется следующим образом. Союз. Государственное устройство построено таким образом, что его составляющие части сохраняют свою целостность в первую очередь и исключительное через совместные органы управления, а не через двойственные правительственные структуры. Примеры—Ливан, Новая Зеландия, Бельгия до 1993 года (в тот период, когда законодатели, избранные в центральный орган власти, имели двойной мандат, являясь одновременно региональными и провинциальными советниками). Конституционно-децентрализованный союз. В основном унитарный по форме в том смысле, что власть принадлежит в первую очередь центральному правительству, состоит из конституционно защищенных субнациональных частей, правительства которых имеют функциональную автономию. Федерация. Сложное государственное устройство, состоящее из сильных составных частей и сильного общего правительства. Каждый из уровней обладает властью, закрепленной в конституции, что позволяет работать напрямую с гражданами, осуществляя законодательную и административную власть и право на сбор налогов. Каждый из уровней избирается прямым голосованием граждан. В настоящее время в мире насчитывается 23 федерации14. Конфедерация. Образуется, когда несколько государств объединяются и формируют общее правительство для осуществления конкретных задач, например, в вопросах внешней политики, обороны или экономики. Но общее правительство зависит в своей деятельности от органов власти составных частей конфедерации, которое формируется на основе непрямых выборов, финансируется на долевой основе15. Договорной союз. Государственное политическое устройство, где большая часть связана с меньшей, но меньшая сохраняет значительную автономию и не имеет особого влияния на управление большей частью, а отношения строятся только на основе взаимного согласия. (ПуэртоРико и США или Бутан и Индия)16. Ассоциированное государство. Эти взаимоотношения подобны взаимоотношениям договорных союзов, но они могут быть приостановлены по инициативе одной из сторон на заранее оговоренных условиях (Маршалловы острова и США, Острова Кука и Новая Зеландия)17. Кондоминиум. Политический союз, осуществляющий общее управление двумя или более внешними территориями таким образом, что население имеет большую свободу самоуправления (Андорра, находящаяся под совместным управлением Франции и Испании). Лига, союз. Связь политически независимых государственных образований, созданных для конкретных целей, координируется общим секретариатом. Члены Лиги (союза) могут в одностороннем порядке прекращать свое членство18. Совместное функциональное управление. Международная организация (агентство), учрежденное двумя или более государственными образованиями для выполнения общей задачи или задач (Международная организация труда (МОТ) или Международное агентство по атомной энергии (МАГАТЕ). Такое совместное управление может устанавливаться и путем объединения интересов субнациональных территорий (например, Еврорегионы, объединяющиеся в целях экономического развития). Гибриды (смешанные формы управления). Некоторые политические системы вбирают в себя различные виды политических систем одновременно. Например, Южная Африка, являясь федерацией, сохраняет квазиунитарные характеристики. Испания, являясь федерацией по сути, остается децентрализованным унитарным государством по форме. Зачастую руководители таких государств больше думают о практических преимуществах той или иной системы, чем о теоретической чистоте федеративного устройства. Обратим внимание на основные характеристики федерации, то есть на ее сильные стороны. Как правило, за каждым уровнем федерации, поскольку именно эта форма в первую очередь является предметом исследования, закреплены соответствующие функции и полномочия. Предметы ведения федерального центра и субъектов федерации, как это вытекает из предыдущих глав, различны в разных федерациях, хотя могут быть сгруппированы по наиболее характерным признакам. В большинстве федераций международные отношения, а также вопросы обороны, функционирования экономического и монетарного союза, основные налоговые полномочия и распоряжение общенациональными транспортными схемами относятся к компетенции федерального правительства. Социальные вопросы, включающие образование, здравоохранение, социальное обеспечение, охрану труда, поддержание законности и порядка, природопользование и природоохранные мероприятия, часто передаются на региональный уровень. Нередко имеет место взаимопереплетение предметов ведения и полномочий, когда появляются коллизионные случаи в законодательстве и разногласия между уровнями власти в практической деятельности. Одной из таких противоречивых сфер являются международные связи. Интересы всех уровней власти тесно переплетаются также в вопросах экономических и социальных. Суммируем отличительные черты конфедерации. Члены конфедерации, как правило, в полном объеме сохраняют свой суверенитет. К наиболее распространенным или типологическим чертам конфедерации относятся: право ее членов на свободный выход из ее состава, обладание суверенитетом, что лишает силы решения центральной власти без их согласия, право отказа субъектов от применения на своей территории актов центральной власти, ограниченный круг предметов ведения у союзной власти, отсутствие у постоянно действующих государственных органов конфедерации властных полномочий, формирование только тех органов, которые решают специально оговоренные задачи, формирование парламента конфедерации представительными органами ее субъектов, означающее обязательность для членов парламента следовать рекомендациям и указаниям этих органов, формирование бюджета за счет добровольных взносов ее членов, отсутствие у конфедерации права непосредственного налогообложения, сохранение права субъектов устанавливать таможенные и иные ограничения, отсутствие единой системы денежного обращения, набор воинских формирований субъектами и отсутствие союзного гражданства. Если внимательно присмотреться к этим характеристикам, то обнаружится, что многими из этих черт обладают субъекты действующих федераций (особенно, когда речь идет о суверенитете). Появляются новые объединения государств, как, например, СНГ. Международный словарь по федерализму приводит следующие слова М. Хеллера для характеристики СНГ: «Содружество независимых государств, которое казалось мертворожденным ребенком в 1992 году, в 1993 году стало проявлять признаки того, что у него есть будущее»19. В данной главе делается попытка проследить динамику изменений и выявить причинноследственные связи таких явлений, рассмотреть мнение отдельных специалистов, касающееся типов и вариантов объединений государств. Конечно, пройдет время, пока эти процессы стабилизируются и будут в полной мере классифицированы как формы федеративного или конфедеративного, государственного или надгосударственного устройства. Сегодня же очевидно, что у специалистов не хватает инструментов для систематизации и всестороннего анализа процессов в области федерализма. Требуется система индикаторов, более или менее ясных критериев и характеристик, которые позволили бы определить типологию того или иного государственного или межгосударственного образований на каждом этапе развития. В данной главе автор попытается выделить наиболее ясно выраженные примеры вышеупомянутой типологии, хотя данная тема столь многообразна и неоднозначна, что только по Европейскому союзу и его статусу написаны сотни противоречивых и спорных научных статей, доказывающих как наличие федерализма в ЕС, так и полное его отсутствие. Предметом непрекращающихся споров среди российских и белорусских политиков и экспертов остается характер объединения России и Беларуси. Федеративные отношения—это отношения, которые всегда находятся в процессе развития. Каждое государство приобретает свой опыт, и каждое государство в этом по-своему уникально. Очень точно и емко сформулировала мысль о динамике федерализма Л. Ф. Болтенкова, отметив в своей статье по итогам российско-канадской конференции, прошедшей в июне 1996 года в Казани: «...федерализм—это не только и не столько объединение существующих государствнаций, сколько полное переустройство общества, основ общественной жизни государства, принявшего для себя федеративную форму устройства. И только в более узком смысле слова федерализм представляет собой принцип организации элементов политической системы сверху донизу. Бесспорно, что в многонациональном государстве демократия может быть проявлена более полно только при федеративном устройстве»20. Невозможно построить федеративные отношения, тем более в таком многополюсном полиэтническом противоречивом с точки зрения исторического развития государстве, каким является Россия, не обращаясь к опыту международных организаций, к выработанным в мире механизмам и инструментам правового регулирования на всех уровнях федерации, к практическому опыту и теоретическим наработкам существующих в мире федеративных государств. Бельгия уже давно является «притчей во языцех» для всей существующей системы европейского федерализма и регионализма. С момента своего возникновения в 1830 году страна последовательно прошла стадии унитарной монархии, основанной на концепции бельгитюда, децентрализованного государства (с 1960-х годов), федеративного государства (с 1993 года), и сегодня все более явно приближается к модели конфедерации. Регионализм, этнолингвистические различия и федерализм неразрывно сплелись в бельгийском опыте, явив миру несколько масс-штабных политических кризисов, которые сотрясали страну вплоть до последнего времени. Недавнее назначение на пост премьер-министра Бельгии бывшего спикера федерального парламента, представителя фламандских демохристиан (CD&V) Хермана Ван Ромпюи, поддержанное большинством представленных на федеральном уровне политических партий (как входивших в последнюю правительственную коалицию, так и оппозиционных) принесло пережившей с лета 2007 года несколько правительственных кризисов стране долгожданное успокоение и определенные перспективы решения острых политических и социальноэкономических проблем. Особое значение в современных условиях имеет призыв нового премьера о возвращении доверия к властным институтам и запуске механизмов экономического роста. Важными являются и продекларированные им намерения создать комиссию для решения судьбы округа Брюссель-Хал-Вилворде и начать диалог между общинами для достижения соглашений в социально-экономической области. Однако этой видимой гармонии предшествовал достаточно драматический период. Ведь накануне рождественских каникул Бельгия в очередной раз осталась без федерального премьерминистра и дееспособного кабинета. С момента прихода на уровень федеральной власти в 2007 году последний премьер-министр Ив Летерм (CD&V) все время находился под нарастающим давлением. Итогом его премьерства стал эффект «выжженной земли»: зашедшая в тупик институциональная реформа, резкое ухудшение отношений между фламандской и франкофонной общинами страны, углубившиеся конфликты правительства со СМИ и судебной властью. И лишь избрание на пост премьер-министра Ван Ромпюи дет шанс на стабилизацию политической системы страны. Чем вызван подобный интерес к проблемам Бельгии? Сама «бельгийская модель» важна для формирующихся сегодня механизмов «единой Европы» по следующим причинам: 1) «Языковая проблема» и проблема мультилингвизма, лежащие в основе бельгийских противоречий, являются ключевыми для Евросоюза как мультикультурного политического объединения. 2) Ключевое географическое значение бельгийского государства, находящегося в сердце «городского европейского пояса» - огромного ансамбля, корни которого восходят к Средним векам. 3) Бельгия выступает как продукт уникального синтеза романской (франкоязычной) и германской (нидерландоязычной) культур, а само существование «бельгийской идентичности» доказывает возможность гармоничного сосуществования двух «культурных миров», столь важного для будущего Единой Европы. Для теоретиков же «европейского федерализма» Бельгия также интересна как пример синтеза (пусть и не слишком органичного) элементов различных моделей федеративного (и квазифедеративного) устройства. На взгляд автора, Бельгия в современном виде воплощает в себе интегративную модель (метамодель), соединяющую в себе элементы различных разновидностей европейского регионализма и федерализма, а также ряда связанных с ней проблем и феноменов: 1) С одной стороны, она содержит в себе элементы территориальной национально-культурной автономии (страна, по Конституции 1993 года, состоит из трех языковых общин – нидерландской, франкоязычной и немецкой, наделенных правами и полномочиями по реализации своих национально-культурных и лингвистических интересов на всех уровнях власти и управления), что сближает ее с Великобританией (положение исторических областей) и с опытом самостоятельного национально-культурного развития Каталонии в составе Испании; 2) С другой стороны, в бельгийской системе присутствуют элементы модели «экономического регионализма» (самостоятельные стратегии экономического развития начиная с 1960-х годов у Фландрии, Валлонии и менее ярко выражено – у немецкой автономии), что сближает бельгийское устройство с французской моделью экономических регионов, созданных в ходе реформы 1960-х годов; 3) Модель договорной федерации, с перспективой дальнейшего реформирования федеративных механизмов по обоюдному согласию субъектов, где федеральные институты власти формируются по пропорциональному принципу, а для многих значимых политических решений требуется использование согласительных механизмов (что до известной степени сближает Бельгию с моделью устройства Швейцарской конфедерации); 4) Модель «национально-регионального самоопределения», порождающую феномен региональной «нации без государства» (фактический статус фламандцев во Фландрии) и создающую перспективы для развития феномена регионального сепаратизма – что является проблемой многих регионов современной Европы и сходно, по сути, с положением «исторических наций» в составе Великобритании; 5) Модель административно-территориальной автономии (немецкая автономия в составе Валлонии), что сближает Бельгию с моделью децентрализованных (квазифедеративных) европейских унитарных государств (Испании и Италии). Кроме того, в современном бельгийском опыте причудливым образом сплелись между собой ведущиеся споры о том, на каком принципе – национальном или сугубо территориальном (экономическом) строить будущую «Европу регионов»; спор о двух моделях социальноэкономической политики для формирующейся «Единой Европы» – либеральной (по опыту Фландрии) и «субсидиарно-патерналистской», квазисоциалистической (опыт Валлонии), спор между моделью Европы секулярной (валлоны-франкофоны) и моделью Европы, ориентированной на более традиционные национально-культурные и религиозные ценности (католическая Фландрия). Большое значение имеет бельгийский опыт и в связи с судьбой о модели будущей «Единой Европы». В этом споре, как известно, выделяются три позиции (подхода) – квазицентралистская, умеренно-регионалистская и радикально-регионалистская. Следует помнить, что два ведущих представителя «Старой Европы» (Франция и Германия) имеют разногласия относительно стратегии развития ЕС. Так, Германия изначально исходила из того, что необходимо вести дело к строительству европейской федерации и принятию европейской конституции (в этом ее поддерживает Европейская Комиссия). Германия пытается реализовать собственный масштабный надрегиональный проект – образование европейского супергосударства с федеративной формой государственного устройства и другими политико-правовыми атрибутами: конституцией, сильным парламентом, президентом (избираемым напрямую), единым правительством, вооруженными силами, денежной системой и т.д. Подобный подход, принимающий во внимание возросшую экономическую мощь объединенной Германии и ее географическое положение в «разрастающейся» Европе, однозначно указывает на то, что в такой государственно-политической конструкции роль федерального центра будет принадлежать именно ФРГ. Отличную от немецкой позицию (идея «Европы ста флагов») до последнего момента занимала Франция. При этом часть действующих и бывших политиков страны (Л. Жоспен, Ф. Сегэн, Ж.-П. Шевенман) стремились продолжить интеграционные процессы в рамках союза национальных государств с целью сохранить национальную идентичность и самосознание народов Европы. Сторонники второй, умеренно-регионалистской позиции (например, Д.де Вильпен, Ж.-П. Раффарен) в большей или меньшей степени поддерживали федералистские устремления Германии. Они непосредственно увязывали будущее Евросоюза не с опорой на систему национальных государств, но, прежде всего, с такими феноменами, как децентрализация и регионализация. Вполне логично, что проект Европейской Конституции экс-президента Франции Валери Жискар д’Эстена предполагал расширение полномочий регионов, делая упор на обязательности консультаций европейских органов власти с местными властями во всех сферах, затрагивающих их интересы, зачастую минуя при этом уровень национальных государств. Примечательно также, что теперь уже бывший премьер-министр Франции Ж.-П. Раффарен (до своего премьерства — президент ассоциации регионов Франции, а также бывший генеральный секретарь Движения юных жискаровцев) до момента своей отставки пытался провести реформу французской Конституции, введя в нее понятие «регион». Раффарен открыто заявлял о том, что проекту построения «Европы национальных государств» противостоит защищаемый им проект «федеральной Европы», одновременно являющейся «Европой регионов». Наконец, радикально-регионалистскую стратегию содержала в себе активно продвигавшаяся некоторыми немецкими политическими мыслителями концепция «европейского федерализма» с учетом национально-региональной специфики (с постепенным ослаблением института национальных государств). Один из наиболее ярких ее представителей, Петер Глоц, заявил о себе на конференции 1995 года как о стороннике Европы, понимаемой как «пространство коммуникаций» и устроенной таким образом, чтобы «избежать триумфального возвращения национального государства». Он также провозгласил необходимость «прогрессивного растворения» национального государства в форме «наднационального государства, например, в форме Европы регионов». В то же время, идентичности, которые «обрели форму в языке, культуре, коллективном опыте, нравах и обычаях» должны быть сохранены». В качестве «единственно возможной практической идеи на будущее» П. Глоц видит идею автономии разнообразных этнических групп (Volksgruppen), и разделяет при этом популярную в Германии точку зрения о том, что будущая «Европа регионов» должна иметь этнический характер. На взгляд автора, путь Бельгии – в избежании крайностей этатистского централизма и регионального национал-сепаратизма, в утверждении модели «умеренного регионализма», основанного на принципах мультикультурного «единства во многообразии» и многоуровневой системе управления, основанной на консенсусных и кооперативных механизмах. Нахождение подобной позитивной модели особенно важно в рамках современных дискуссий о возможной будущей общеевропейской модели устройства и управления, когда обращаются к таким понятиям, как «полиархия», «поликратия», «многоуровневая дипломатия» и др.. Но сможет ли выжить столь сложное неоднородное целое, опираясь на принципы толерантности и диалога, утверждающиеся в рамках ЕС – вопрос, весьма важный для процесса евроинтеграции в целом. Для того, чтобы сыграть значимую роль в этом процессе, Бельгия должна дать ответ на ряд принципиальных вопросов. Будет ли происходящая сегодня в стране сегментация политических акторов (регионов, институтов власти и управления, политических партий) способствовать усложнению и дифференциации федеративной политики? Какая модель федерализма – кооперативная, параллельная или конкурентная в этом случае утвердится в стране? Будет ли способствовать утверждение данной модели рационализации процесса принятия решений и эффективному управлению возникающими возможностями, а также успешной мобилизации дополнительных ресурсов? Будет ли дальнейшее реформирование бельгийского федерализма способствовать достижению нового равновесия между различными институтами и уровнями управления в федерации? Или откроет путь к дальнейшей фрагментации структур бельгийской федерации? Ведет ли частичный государственный суверенитет, которым располагают федерируемые части бельгийской федерации, к итоговому утверждению конфедерализма? Ответить на эти вопросы поможет изучение процесса исторической эволюции бельгийской государственности. Бельгия – уникальное по своему характеру государственное образование. Его появление на свет в 1830 году было компромиссом для посленаполеоновского «европейского концерта», определявшего характер и содержание международной политики до середины XIX века. При этом корни «бельгийского единства» гораздо глубже, ибо провинции, составляющие современную Бельгию, составляли единое социально-культурное и социально-экономическое целое начиная с XIV века, а ее естественные границы сложились к XVII веку. Компромисс – тот феномен, который определяет суть внутренней и внешней политики Бельгии с момента ее создания и по сей день, что позволяло бельгийцам считать себя бельгийцами, невзирая на национальные, языковые и политические различия. В то же время противоречия на оси «Фландрия — Валлония», которые во второй половине XX века вылились в откровенный сепаратизм, были заложены изначально, в момент создания бельгийского государства, в котором изначально утвердилось культурное, экономическое и политическое доминирование франкоговорящего меньшинства, активно поддерживаемое институтом монархии. По мнению автора, условиями сохранения равновесия между федериро-ванными частями и поддержания политической целостности Бельгии являются: 1) Высокий уровень легитимности федеральных политических институтов (монархии, парламента, общенациональных политических партий ); 2) Поддержание баланса в отношениях между этнолингвистическими общинами; 3) Сбалансированное и когерентное социально-экономическое развитие трех основных регионов страны (Фландрия, Валлония и Брюссель); 4) Когерентность экономических моделей и политических систем основных регионов Бельгии; 5) Партийно-политический консенсус на уровне федеральной политики и избегание политических крайностей (сепаратизм, национализм) в регионах. Все эти условия с момента возникновения Королевства Бельгия соблюдались лишь в весьма относительной степени, а политическое и социально-экономическое развитие способствовало возникновению конфликтных напряжений между фламандским большинством и доминировавшим культурно и политически до середины ХХ века франкофонным меньшинством, смягчавшихся за счет новых и новых компромиссов, которые все более усложняли систему отношений между лингвистическими общинами и регионами. В 1993 году ведущие политические объединения фламандцев и франкофонов подписали СенМишельские соглашения. Они закреплены в Конституции Бельгии 1994 года, статья 1 которой гласит: «Бельгия – федеративное государство, состоящее из сообществ и регионов». Регионы (Фландрия, Валлония, Брюссель) и сообщества (фламандское, французское, немецкое) получили свои законодательные ассамблеи, избираемые прямым всеобщим голосованием, и органы исполнительной власти. Федерализм был институциализирован, но противоречия бельгийской модели устройства дошли до своего апогея. В итоге Бельгия превратилась в своеобразную «тестовую площадку» «европейского федерализма», реализовав на практике модель децентрализованного и «регионализированного» государства, основанного на принципах этнического и лингвистического плюрализма. Бельгийский опыт территориального реформирования выглядел достаточно привлекательно и перспективно – пока идея регионализма, подкрепленная идеологией национализма, не стала блокировать функционирование механизмов бельгийской федерации. В итоге бельгийский федерализм в версии 1980-1990-х годов исчерпал себя по трем основным причинам: 1) Расхождения между фламандской и валлонской (шире – франко-фонной) общинами достигли такой глубины, что не могут быть урегулированы с помощью существующих федеративных механизмов; 2) В результате политической и экономической экспансии Фландрии и нидерландофонов федеративная структура приобретает все более асимметричный характер, что приводит ее к регулярным кризисам; 3) Дальнейшее реформирование федеративной структуры Бельгии в сторону одностороннего расширения прав регионов превращает федерацию в рыхлое и неуправляемое образование. Следует признать, что бельгийские политики генерировали немало предложений по выводу Бельгии из сложившейся кризисной ситуации. План «нового старого» премьер-министра Бельгии Ги Верховстадта, изложенный им в январском послании 2008 года к королю Альберту 2, предлагал заключить «новый федеративный пакт», а также реализовать масштабную реформу государственного устройства, «одновременно усиливающую регионы, лингвистические общины и федерацию». Однако, было неясно, как можно осуществить подобный проект в условиях неравенства и глубоких расхождений по принципиальным вопросам между Фландрией и Валлонией, а также в связи с существующим дефицитом федерального бюджета. Определенные надежды в сложившейся к началу 2008 года ситуации вызвала программа социально-экономической модернизации и «межобщинного компромисса», выдвинутая лидером Валлонского движения реформаторов, прежним министром экономики, вице-премьером уходящего Федерального правительства Дидье Рейндерсом. По его мнению, франкофоны должны были решиться на совместный экономический проект с фламандцами с целью вывода из депрессивного состояния Валлонии и Брюсселя. В отсутствие же стратегического согласия между фламандской и франкофонной общинами каждая из сторон выдвигала более ограниченные проекты реформы, отдающие приоритет региональным интересам. Можно вспомнить в этой связи предложение лидеров франкофонов (Д. Рейндерс, Р. Демотт) создать федерацию Брюсселя и Валлонии и «укрепить» Брюссель путем переподчинения ему муниципальных образований на его традиционной периферии. Умеренные фламандские националисты (CD&V и NVA) активно продвигали идею административного переподчинения брюссельской периферии Брабанту и проведение референдума о судьбе Брюсселя. Более умеренные правоцентристские силы Фландрии поддерживали решение об институциональной реформе, трансформирующей Бельгию в конфедерацию на договорной основе. Однако ни один из заявленных подходов не означает решения бельгийского «ключевого вопроса», что дает известные козыри радикалам обеих сторон, призывающим к демонтажу страны по линии «лингвистической границы». Конструктивный потенциал подобных предложений, как можно заключить, крайне ограничен. Ибо ясно, что и Фландрия, и Валлония не смогут в краткосрочной перспективе стать полноценными государствами – членами ЕС, а выяснение территориальных и иных споров между ними может занять десятилетия; наиболее же сложным может оказаться положение столицы Евросоюза Брюсселя, фактически лишенного периферии и являющегося объектом многочисленных притязаний. Территориальные и межэтнические расколы, разрыв экономических связей в одном из исторических центров Европы нанесут ущерб процессу евроинтеграции в целом. Реалистической альтернативой подобным инициативам, по мнению автора, может являться комплексный план, включающий в себя следующие основные предложения: 1) Разработку и реализацию «плана Маршалла» для Валлонии, вписывающегося в стратегию европейской интеграции и позволяющего региону выйти из депрессивного социальноэкономического состояния; 2) Разработку общего проекта экономической модернизации для Фландрии, Валлонии и Брюсселя в рамках общеевропейской стратегии экономической интеграции и межрегиональной кооперации; 3) Четкое и согласованное применение правовых стандартов ЕС во всех регионах Бельгии с акцентом на культурно-языковую сферу; 4) Последовательную реализацию политики мультилингвизма и укрепления общебельгийской идентичности во всех регионах страны; 5) Укрепление позиций общефедеральных институтов (правительства, парламента, судебных учреждений) и формирование многоуровневой системы консенсусного управления. Для реализации данного плана в условиях Бельгии нужен качественно новый подход к государственному управлению. На взгляд автора, выход состоит в создании системы, основанной на взаимозависимости, ответственности и кооперации между квазигосударственными акторами, в конвергенции интересов субъектов федерации, в эффективной координации действий различных уровней власти и управления, с учетом возрастающего влияния на внутрибельгийские процессы структур и механизмов ЕС. Подобный подход представляется куда более эффективным, нежели ставка на простой территориальный передел и перераспределение властных полномочий между тремя регионами вплоть до полного демонтажа федерации, торжествующий сегодня. Как полагает автор, единственным путем вывода Бельгии из системного кризиса является переход от конкурентной и параллельной моделей федерализма к его кооперативной модели, опирающейся на разветвленные полифункциональные сети, объединяющие регионы, лингвистические общины и институты местного самоуправления. Именно в сфере совместных полномочий федерации и регионов возможна реализация масштабных программ социальноэкономической модернизации, где федеральной власти будет отведена роль координатора, а трем регионам Бельгии – роль проводников подобных проектов в жизнь, что в итоге позволило бы реинтегрировать ослабленное сегодня политическое и экономическое пространства страны. Это позволит сделать более прозрачными сложившиеся в сегодняшней Бельгии межрегиональные и межобщинные границы, наполнить федеративные структуры новым содержанием, приступить к формированию качественно новой федеральной публичной политики, не сводящейся только к торгу между политическими элитами регионов за полномочия. В итоге не только отдельные бельгийские регионы, но вся территория федерации станет пространством управления различными проблемами – политическими, социально-экономическими, культурнолингвистическими – утверждая себя как единое пространство публичного действия. Новая стратегия, по мнению автора, в случае успеха придаст дополнительный стимул для формирования качественно новой политики федеративного строительства и местного развития не только в пределах Бельгии, но и в масштабах всей Европы. В итоге единая гетерогенная Бельгия, опирающаяся на многоуровневую систему управления с высокой степенью кооперации внутриполитических акторов может стать базовой моделью для строительства «единой Европы».
