Современная ситуация и ближайшие перспективы

Российская экономика: риски и возможности в среднесрочной перспективе
Никита Масленников
К концу 2015 года состояние общехозяйственной конъюнктуры стало напоминать своего
рода «макроэкономический пат», когда динамика основных показателей указывает на
начало завершения спада, но при этом практически не различимы драйверы ожидаемого
восстановительного роста.
Современная ситуация и ближайшие перспективы
По данным Росстата, ВВП в середине осени в годовом выражении потерял 3,7%.
Результат явно лучше, чем в третьем квартале, когда падение составило 4,1%. В то же
время, после сезонной очистки октябрьский показатель (месяц к месяцу) прибавил лишь
0,1%, в сентябре такой «шаг» достигал 0,3%. Тренд, хотя и остается в области
положительных значений, но все еще неустойчив.
Глава Минэкономразвития Алексей Улюкаев полагает, что спад-2015, возможно,
окажется в пределах 3,7-3,8%, но ситуация в целом, по его словам, «очень вязкая». В 2016
году в министерстве ожидают начала восстановительного роста с выходом во втором
квартале на плюсовые значения ВВП уже в годовом выражении. Главные надежды – на
восстановление потребительского спроса и материальных запасов в промышленности.
Итоги октября, однако, заставляют несколько умерить градус оптимизма.
Показатели потребительского спроса, похоже, отправились на поиски второго «дна»:
падение торговой розницы в сопоставимых ценах ускорилось до 11,7% (год к году) после
10,4% в сентябре (в годовом выражении за десять месяцев ее оборот уже снизился на
8,8%, причем доля продовольственных товаров увеличилась в фактических ценах с 46,9%
до 48,2%, непродовольственных, напротив, сократилась с 53,1% до 51,8%). Одновременно
возросло отставание от прошлогоднего уровня реальных располагаемых доходов
населения – до 5,6% (в сентябре год к году – минус 4,3%) и реальной зарплаты – на 10,9%
(за 10 месяцев – на 9,3%).
С начала года (в сопоставлении с аналогичным периодом-2014) доходы «похудели»
на 3,5% (в 2014-ом они упали на 0,7%, в 2013 году выросли на 4%). Перелом тренда
возможен при снижении инфляции ниже 7% (в 2015 году она прогнозируется около 13%).
Безработица в октября достигла 5,5%, прибавив к предыдущему месяцу 0,3%. Ее пик, повидимому, еще впереди. Эксперты не исключают, что в 2016 году она может достичь 5,86,0%. Вероятен и рост числа граждан, живущих за чертой бедности (в настоящее время –
21,7 млн человек или 15,1% населения, годом раньше – 18,9 млн и 13,1%).
Неоднозначным выглядит положение с промвыпуском. В годовом сопоставлении
его спад замедлился: в октябре до 3,6% после 3,7% в сентябре и 4,3% в августе. Вместе с
тем, с исключением сезонного и календарного факторов промпроизводство, по версии
Росстата, сократилось на 0,1% после сентябрьского расширения на 0,6%. В
Минэкономразвития уверены, что, напротив, был рост на 0,1%., правда, с оговоркой, что
«качественно это, конечно же, стагнация». При околонулевом темпе промышленность за
десять месяцев (год к году), так или иначе, недобирает 3,3% объема производства.
«Всплытие» промвыпуска обещает быть медленным. Судя по опросам
руководителей предприятий, скорость ноября может оказаться ниже октябрьской. В
Институте экономической политики им. Е.Т.Гайдара отмечают: «Надежды на увеличение
спроса не оправдались, и компании заявляют об ухудшении состояния запасов, что
заставило их резко замедлить темпы роста отпускных цен с целью стимулировать спрос».
После октябрьского ускорения падения (год к году) в обработке до 5,9% (против 5,4% в
сентябре), возможно, такая тактика несколько улучшит положение дел. В Минпромторге
прогнозируют, что спад-2015 обрабатывающих отраслей «уложится» в интервал 4,0-4,5%.
Отсутствием сюрпризов (пока!) отмечена лишь динамика инвестиций. Спад за
десять месяцев все еще значителен – 5,7%. Но заметно и его торможение – 5,2% в октябре,
5,6% – в сентябре. По традиции к концу года статотчетность по капвложениям выглядит
лучше (наступает время ввода объектов). Кроме того, свою роль играет и некоторое
увеличение
новых заказов («оборонка», крупные государственные нефтегазовые
компании и др.).
По итогам октября сводный
опережающий
индекс
показателей
делового цикла одиннадцатый месяц
подряд оказался в отрицательной области
(-2,0%), но отыграл у сентября 0,2% (тренд
к уменьшению «минуса» наблюдается с
июля-августа).
Динамика сводных циклических
индексов, прирост за год в %
В целом это означает, что
вероятность слабого роста в 2016 году
стала несколько выше, чем у продолжения
рецессии.
Такое
предположение
корреспондирует и с заявлением S&P о
том, что в следующем году кредитный
рейтинг РФ вряд ли опустится по причине Источник: Центр развития НИУ ВШЭ
резкого ухудшения макроэкономической
ситуации и состояния бюджетной системы. Вероятность такого развития событий
оценивается агентством как 1:31.
Наметившаяся к концу года стабилизация экономики остается весьма
неустойчивой. Главный фактор риска – качество институтов и регулятивной среды,
порождающие неуверенность бизнеса (прежде всего, инвесторов) в направлении общего
курса развития в ближайшей перспективе. В опросах ИЭП на это обращают внимание 41%
респондентов – шестилетний максимум2.
В октябре-ноябре текущего года в политическом лексиконе, характеризующем
состояние российского хозяйства, появились новые акценты. Кризисно-рецессионная
терминология представителями власти используется все глуше и реже, вытесняясь
вербальными конструкциями с обязательным упоминанием «новой реальности»,
обусловленной внешними шоками, накопленными структурными проблемами и т.п. При
этом текущее состояние экономики квалифицируется как первая, начальная фаза
приспособления к обстоятельствам, которые будут сохранять и даже усиливать свое
значение как минимум до конца десятилетия.
Среди сильных сторон российской экономики его аналитики выделяют: низкий внешний долг,
консервативный бюджет, плавающий валютный курс и существенный ресурсный потенциал. В
числе факторов уязвимости: слабые институты и недостатки госуправления, низкие темпы из-за
нехватки инвестиций, обусловленной дефицитом доверия бизнеса, значительный отток капитала
риски финансовой стабильности и одна из самых сложных в мире демографическая ситуация. При
этом общий баланс всех упомянутых факторов выглядит как «игра с нулевой суммой».
2
Доли других проблемных факторов существенно меньше: нехватки производственных
мощностей – 10%, недостаточности инвестиций – 13%, ситуации с кадрами – 20%, дефицита
оборотных средств – 25%, доступности кредитов – 6%.
1
3 ноября Президент РФ Владимир Путин заявил, что «экономика достигла точки
равновесия и баланса», когда необходимо переходить к решению задач развития,
одновременно обеспечивая устойчивость финансового положения страны при
абсолютном исполнении социальных обязательств. В общественном сознании тоже
наметились некие подвижки. Согласно опросам Фонда «Общественное мнение», с июля
по октябрь число уверенных в том, что ближайшие 12 месяцев станут «хорошим временем
для экономики» выросло с 9% до 27%. Две трети граждан, впрочем, полагают, что кризис
будет продолжаться, может быть, еще год или даже дольше. Новая реальность, таким
образом, сопряжена с пока еще довольно устойчивыми непозитивными ожиданиями
населения.
Долгоиграющие факторы «новой реальности»
Тем не менее, «смена словаря» не лишена оснований. Помимо рецессии все более
явно обнаруживают себя долгодействующие факторы общеэкономического нездоровья.
Во-первых, это внешние шоки. Завершившийся суперцикл сырьевых цен (биржевые
товары российского экспорта, прежде всего, нефть, подешевели более чем вдвое) и
санкционные режимы в совокупности означают потерю валютных поступлений в годовом
выражении в размере $200 млрд3. Тренд этот, по оценкам, сохранится и в ближайшие три
года. Геополитическую нагрузку на экономику будет создавать и «сирийский фактор»
(включая участие России в послевоенном восстановлении4).
Темпы прироста (+)/снижения (-) ВВП
в III квартале 2015 года
в % к III кварталу 2014 года
Для сравнения: примерно столько же заработала Россия на нефтегазовом экспорте за 90-е годы
прошлого века.
4
По оценкам, «цена» военных операций в Сирии (до решения об увеличении интенсивности
авиаударов вдвое) составляла около $2,5 млн в сутки. Расчетные потери компаний-перевозчиков
от запрета авиарейсов в Египет – 9 млрд рублей (в дополнение к общим убыткам за первое
полугодие-2015 в 28 млрд рублей). При этом ожидаемое сокращение выручки туроператоров до
конца года – 30% (примерно на 5 млрд рублей в месяц).
3
Во-вторых, текущий спад случился,
когда
в
глобальном
хозяйстве
не
наблюдалось
никаких
признаков
циклического кризиса. Нет их, несмотря на
изобилие рисков, и в настоящее время.
Это
означает,
что
шоки,
привнесенные
извне,
спровоцировали
действие
структурных
ограничений
экономической динамики. Некомфортный
инвестиционный
климат,
дефицит
конкурентоспособных
производственных
мощностей и инфраструктуры, негибкий
рынок труда вкупе с демографическими
факторами и ко всему этому состояние
нефтегазового сектора стали драйверами
падения ВВП. К тому же снижение темпов
роста – это очевидная тенденция последних
пяти лет: 2011-й – 4,3%, 2012-й – 3,4%,
2013-й – 1,3%, 2014 год – 0,6%, январьсентябрь 2015 года – «-4,1%». На такой же
понижательной траектории за это время Источник: Росстат, Евростат, ОЭСР
находятся инвестиции в основной капитал (норма накопления снизилась с 23-24% до 1718% ВВП) и производительность труда (с почти 5%-ных темпов роста в 2011 году до
отрицательных значений текущего года).
Циклические кризисы, конечно, приходят и уходят. Но структурные факторы
остаются и чем дальше, тем больше будут проявлять свою определяющую роль в
формировании общехозяйственной конъюнктуры. И в этом тоже один из «родовых»
признаков новой «реальности».
В-третьих, в процессе приспособления приходится учитывать все риски
неопределенности развития глобального хозяйства. Это – и сроки, и последствия
нормализации денежно-кредитной политики (повышения ставок центробанков) в
ключевых развитых экономиках; и опасения по поводу перспектив роста в развивающихся
странах, прежде всего, Китае; и ситуация в мировой финансовой индустрии, которая по
ряду признаков напоминает конец 2007-го – начало 2008 года.
Между тем, Великая рецессия 2008-2009 годов, положила начало переходу
глобального хозяйства в иное качественное состояние, которое будет отличаться новыми
структурными характеристиками: балансами общемировых предложения и спроса,
соотношением финансовых секторов и производства товаров и услуг, распределением
экономической мощи (долей в ВВП мира, объемах финансовых рынков, прямых
иностранных инвестиций и т.п.).
Процесс не быстрый. По оценкам, новому облику pax economica предстоит
складываться еще 10-15 лет5. За это время будет радикально меняться содержание
В ряде исследовательских работ этот процесс определяется как «системный кризис»,
аналогичный событиям 1930-х и 1970-х годов. При всей уникальности каждого такого кризиса у
них есть и общие черты: тесное переплетение циклических и структурных факторов; наложение на
них существенных потрясений в финансовых системах практически всех национальных экономик;
переход к новым моделям экономического роста; «переформатирование» балансов сил в
геоэкономике и геополитике; смена моделей госрегулирования социально-экономических
процессов; постановка вопроса о радикальных сдвигах в мировой финансовой архитектуре;
формирование новой доминирующей экономической доктрины (по аналогии с кейнсианством и
5
каждого процента темпов экономического роста, которое станет зависеть от способности
отвечать на демографические вызовы (одновременно и рост, и старение населения
Земли6); глубокие коллизии, связанные с изменениями климата; появление новых форм
социального неравенства (доступ в цифровой мир и к услугам здравоохранения,
образования и т.п.). На этом же горизонте исторического времени, вероятно, начало
распространения нового (шестого по счету) технологического уклада, последствия
которого для экономики и общества пока еще малоразличимы и трудно предсказуемы, но
уже требуют самых активных мер, содействующих накоплению человеческого капитала.
В целом же начальная фаза транзита глобального хозяйства к новой структуре уже
обнаружила для всех его участников необходимость адаптации к «продвинутой
взаимозависимости», когда целостный экономический мир все более выступает
основанием перемен в его национальных составляющих.
В-четвертых, усиливающееся воздействие на Россию всех вышеперечисленных
факторов ясно указывает на то, что наблюдаемый комплекс взаимосвязанных кризисных
процессов уже сам собой «не рассосется» по причине того, что нынешняя экономическая
модель по сути полностью выработала свой ресурс, а переход к новой прочно застрял на
стадии «прокладки маршрута». Прямым следствием этого оказывается снижение доверия
бизнеса к государству7, а стало быть, и к устойчивости ожидаемого экономического
восстановления.
По сути же «новая реальность» – это и есть становление новой экономической
модели. Некоторые эксперты называют это преодолением структурного кризиса, другие –
переходом через историческую развилку, управлением системными рисками и т.п. Между
тем, смысл от перемены слов меняется мало – из текущего кризиса надо выходить в
новую экономику. Иначе ближайшие 4-5 лет , необходимые для создания ее основ, могут
оказаться временем стагнации, перемежающейся периодами очередных спадов, с
гарантированным выбыванием страны из ТОП-10 в глобальном хозяйстве8.
Принципиальные вызовы ближайших лет
Прекращение спада в помесячном сопоставлении к концу 2015 года следует
рассматривать лишь как «пассивную адаптацию» к новой реальности. Содержательное
приспособление означало бы реализацию задач развития, готовность к чему все еще
остается под вопросом. Принципиальные вызовы ближайших лет, тем временем,
становятся все весомее.
Усиливается роль структурных ограничений: еще в 2010-2012 годах «нормой»
считались годовые темпы роста ВВП в 3,5-4,0%, и даже их едва хватало для
гарантированного исполнения обязательств, взятых государством. Теперь new normal
неолиберализмом в ХХ веке). См., например, Мау В., Улюкаев А. Глобальный кризис и тенденции
экономического развития // Вопросы экономики. – 2014. - №11.
6
По оценкам ООН, число жителей Земли старше 65 лет к 2030 году удвоится до 1 млрд. человек,
общая же численность мирового населения достигнет 8,3 млрд. человек.
7
В качестве иллюстрации можно напомнить о фактическом провале объявленной «амнистии
капиталов». На начало октября, по данным ФНС, было подано порядка 7 тыс. уведомлений о
контролируемых иностранных компаниях («заявились» только около 20% от их общего числа) и
лишь две-три сотни деклараций от физлиц о легализации зарубежного имущества и капитала.
8
По некоторым оценкам, при снижении ВВП в долларовом выражении по паритету
покупательной способности (с учетом эффекта девальвации) до $2,2-2,4 трлн (в 2014-ом – $3,6-3,7
трлн) это может случиться уже в текущем году. Россия в этом случае разделит 11-13 места с
Мексикой и Италией.
потенциального роста – 1,5-2,0%. Добиться большего при доле инвестиций в ВВП около
18% и даже при 19-20% (с учетом около 1,5% ВВП, теряемых на санкциях и нефтеценах)
практически невозможно без радикального потепления «резко континентального»
делового климата.
Отмечается нарастание дефицита инфраструктурного капитала. По оценкам
McKinsey, рыночная стоимость соответствующих активов в России составляет немногим
более 60% ВВП – почти на 10 п.п. ниже минимального порогового значения 70%, при
котором инфраструктура не является ограничителем экономического роста. Такое
положение повышает вероятность довольно продолжительной послерециссионной
стагнации. В ней не в последнюю очередь окажется и нефтегазовый сектор. Через пятьшесть кварталов, как ожидают в ОПЕК, Международном энергетическом агентстве и
аналитических командах ведущих участников рынка, баланс спроса и предложения по
crude oil может установиться на уровне $60 за баррель. Но перспективы рынка выглядят
довольно слабыми – до $70-80 за баррель к 2020 году. При этом опять-таки из-за нехватки
инвестиций (для удержания добычи на текущем уровне в 530-535 млн тонн в год до 2035
года требуются вложения в российский нефтегаз в $2 трлн) выпуск сократится уже в 2017
году, по прогнозу Минэнерго, на 6-10 млн тонн.
Включение мотора инвестиционного роста, таким образом, остается критическим
фактором будущей экономической динамики. Без этого одна лишь демографическая
ситуация с такими последствиями, как старение населения и надвигающийся дефицит на
рынке труда, способно, по оценке Всемирного банка, снизить среднегодовой темп ВВП на
горизонте до 2040 года до 1,3%. Постепенное повышение пенсионного возраста может
добавить к этому еще 0,25 п.п. – и это потолок.
В контексте отмеченных долговременных рисков базовые варианты официальных
прогнозов на 2016-2018 годы, положенных в основу бюджетных параметров следующего
года и основных направлений денежно-кредитной политики на ближайшую трехлетку
выглядят умеренно оптимистическими.
Основные показатели прогноза на 2016-2018 годы
базовый вариант
Цена на нефть, $/барр.
ВВП, %
Инфляция, % декабрь к декабрю
Инвестиции, %
Промвыпуск, %
Реальные располагаемые доходы населения, %
Реальная зарплата, %
Оборот торговой розницы, %
Экспорт, $ млрд
Импорт, $ млрд
Сальдо счета текущих операций, $ млрд
Отток капитала, $ млрд
Курс руб./$ в среднем за год
Источник: Минэкономразвития
2015
53
-3,9
12,2
-9,9
-3,3
-4
-8,1
-8,5
347
197
76
87
61
2016
50
0,7
6,4
-1,6
0,6
-0,5
-0,2
0,4
329
200
61
57
63,3
2017
52
1,9
6
2,1
1,5
1,6
2,9
2,1
341
212
63
55
63,1
2018
55
2,4
5,1
2,6
1,9
1,9
3,1
2,3
360
223
69
50
62,5
В прогнозном «поле» есть и более позитивные версии. По консервативному
сценарию Внешэкономбанка (ВЭБ), ВВП увеличится примерно на 1% (при оживлении
нефтяного рынка – на 1,3-1,6%, если же к этому добавить стимулирующие бюджетную и
монетарную политики, то темп может разогнаться и до 3%). В 2017-2018 годах результаты
сценариев выглядят соответственно: 2,5-2,7%; 2,8-3,3%; 4,0% и выше. В Sberbank CIB
тоже считают реалистичным достичь 2,5% положительной динамики ВВП-2016 с
разгоном в последующие годы до 3-4%.
В ЦБ РФ настроены более осторожно. На основе наблюдаемых тенденций в
департаменте исследования и прогнозирования (ДИП) Банка России сделали вывод, что
годовой спад-2015 может достичь 4,2%. Поскольку же сокращение инвестиций еще не
достигло «дна», то рост экономики в поквартальном выражении (примерно на 0,6%)
обнаружит себя не ранее весны следующего года. В сравнении с ожиданиями МЭР
рецессия, таким образом, может затянуться еще как минимум на пару кварталов.
Основные показатели прогноза Банка России
в %, если не указано иное
Источник: ЦБ РФ
Предположения ЦБ РФ в целом выглядят довольно реалистичными и
корреспондируют с оценками Международного валютного фонда, ОЭСР, Всемирного
банка и других9. Напомним, центральные банкиры ожидают, что отток капитала на
трехлетнем горизонте будет насчитывать ежегодно по $50-60 млрд, объем погашений
внешнего корпоративного долга после $70 млрд в текущем году в 2016-ом составит $40
млрд, в 2017-2018 годах – $20 млрд и менее. В ближайшие три года в целом будет
обеспечена устойчивость платежного баланса, что позитивно скажется на сокращении
волатильности валютного курса и тем самым создаст предпосылки для снижения
инфляции до 4% в 2017 году.
Динамика основных компонентов платежного баланса
прогноз по базовому сценарию
В МВФ ожидают, что в 2016 году ВВП РФ потеряет 0,6%, в ОЭСР уверены в снижении на 0,4%,
сходная оценка у Всемирного банка – минус 0,6% (в 2017-ом – рост на 1,5%). В Европейском
банке реконструкции и развития прогноз-2016 хуже – спад на 1,2% с выходом в околонулевой
рост-2017.
9
Источник: ЦБ РФ
Сбываемость прогнозов существенным образом зависит от содержания
экономической политики. Принципиально важна эффективная синергия монетарного
регулирования, консервативной бюджетной политики и последовательной реализации
структурной повестки. Однако именно это допущение вызывает все больше вопросов.
Например, прогнозы по инфляции в 2017-2018 годах у Минэкономразвития и ЦБ
РФ различаются (См. вышеприведенные таблицы) на 2 п.п. и 1,1 п.п. соответственно.
Следовательно, действия правительства и Банка России могут быть недостаточно
сопряженными и отчасти противоречивыми в течение всей ближайшей трехлетки. Для
начинающегося электорального цикла – дополнительный политико-экономический риск.
Еще больше неопределенности со структурными реформами.
В текущей российской практике их первыми начали денежные власти, отпустив
рубль в «свободное плавание» и перейдя тем самым на деле к таргетированию инфляции.
За год формирование валютного курса под воздействием рыночных факторов стало своего
рода константой экономической жизни, заставляющей банки и компании реального
сектора ускоренно приспосабливаться к «новой реальности».
Последствия многозначны, но их баланс в целом позитивен. В пассиве, конечно,
девальвационный шок и все еще высокая курсовая волатильность, добавляющая годовой
инфляции не менее 3 п.п. В активе – поддержка рентабельности компаний и доходной
части бюджета, экономия международных резервов («ступенчатое» ослабление рубля в
2009-2010 годах «съело» их на сумму более $200 млрд), запуск инструментов валютного
рефинансирования (что внесло свою лепту в сокращение за год общего внешнего долга
РФ на 30%), стабилизация в целом ситуации с банковской ликвидностью и удержание
сектора кредитных организаций от сползания в системный кризис. Немаловажно и то, что
по мере начавшегося торможения роста цен сохраняется потенциал уменьшения ключевой
ставки ЦБ РФ, что может поддержать восстановление экономики.
Позитивных результатов от «свободного плавания» могло бы быть и больше.
Однако далеко не все в том же ослаблении инфляционных ожиданий (например, тарифы
естественных монополий и индексации социальных выплат) зависит от Центрального
банка. Существенную роль играет бюджетная политика. В 2016 году она еще будет
удерживать экономику на инерционной траектории. Впрочем, при отсутствии
действенных стимулов к структурным трансформациям в экономике и усилении
долгосрочных рисков намеченной к исполнению расходной политики.
В Стратегии-2020, как известно, предлагалось в течение 4-5 лет перераспределить
расходы в размере до 3% ВВП с силового блока и социальной политики на
здравоохранение, образование и инфраструктуру. В бюджете-2016 на это даже нет намека,
доля непроизводительных расходов осталась по сути прежней (59,7% против
прошлогодних 60%), а вложения в человеческий капитал сокращаются (на образование в
целом по бюджетной системе – на 14%, на здравоохранение – на 20%). Расходы на
экономику растут в основном за счет антикризисного фонда (предельный лимит – 150
млрд рублей), формируемого переходящими остатками средств бюджета текущего года.
Но задачам развития эти траты послужат сильно опосредованно, главная цель – удержать
на плаву системообразующие предприятия по образу и подобию «ручного управления» в
2009-2011 годах. По сути законсервированными остаются и изменения в архитектуре
межбюджетных отношений.
Вместе с тем, снижение госрасходов в реальном выражении (с поправкой на
ожидаемую инфляцию) примерно на 3% и безальтернативная необходимость заниматься
предметным увеличением их эффективности все же оставляют некоторое пространство
для действий в рамках структурной повестки правительства. Между тем, вопрос о ее
содержательном наполнении (несмотря на понимание усиливающегося давления на
бюджет со стороны старения населения, сокращения его трудоспособной части,
уменьшения доходов от нефтегазового сектора и т.п.) по-прежнему остается открытым.
Тем самым важнейший компонент «новой реальности», к которой предстоит
приспосабливаться бизнесу по сути остается неопознанным.
Необходимость структурных реформ
Подчеркнем, проведение структурных реформ – это уже общемировой тренд, где у
каждой экономики свои приоритеты, но есть и «групповые пристрастия», определяемые
как задачами перестройки наиболее бюджетоемких секторов, так и потребностями
повышения совокупной факторной производительности труда (наиболее продвинутые
модели расчетов его потенциала наряду с традиционными слагаемыми – «труд»,
«капитал» и «технологический прогресс» – включают также «качество институтов10» и
«инфраструктуру»).
Повышение производительности в результате реформ
сопоставление реформ в каждой группе стран
По этому показателю Россия занимает 100-ю позицию при общем 51-ом месте в рейтинге Doing
Business.
10
Примечание:
более темный оттенок указывает на более
высокую отдачу от реформ
РСНД – развивающиеся
низкими доходами;
страны
с
ФР – страны с формирующимся рынком
РР – страны с развитым рынком
Источник: МВФ, «Structural Reforms and
Considerations for the Fund », November 2015
Macroeconomic
Performance:
Initial
Для России, как и для других ведущих развивающихся экономик, в числе
приоритетных остаются регулирование предпринимательства, повышение гибкости рынка
труда, реформы в налоговой и бюджетной сфере и модернизация инфраструктуры. Однако
еще более важным является качество общего институционального контекста исполнения
структурной повестки. Для повышения его до приемлемого уровня, измеряемого
доверием бизнеса и населения к государству необходимы:
 кардинальное ослабление силового давления на предпринимательский класс
с одновременным повышением качества судопроизводства (независимости и
понимания реалий рыночной экономики);
 облегчение явно избыточного контрольно-надзорного бремени;
 дебюрократизация госуправления;
 равная для всех «рыночная ответственность» и универсализация «правил
игры», предполагающие разгосударствление крупного бизнеса, ставшего по
сути отраслевым «приложением» госаппарата;
 отказ от поддержки «своих» компаний и банков с помощью льгот,
госинвестиций и преференций;
 сокращение доли госсектора в ВВП с около 60% в настоящее время до как
минимум 40%;
 оптимизация численности занятых в бюджетном секторе.
Общие предпосылки исполнения такой повестки тоже очевидны. С одной стороны,
это – радикальное повышение эффективности администрирования принимаемых решений,
когда многое из разумного и правильного зачастую так и остается в разряде деклараций11;
с другой же – рост легитимности частной собственности и предпринимательства в глазах
общества и практиках органов власти.
Наиболее ярко это проявляется в продолжении финансирования инвестпроектов госкомпаний,
уже показавших отрицательный денежный поток.
11
Без ощутимого движения по этим векторам, вызывающего доверие бизнеса,
создание основ новой экономической модели в ближайшие четыре-пять лет, по сути,
будет заблокировано. И это весьма вероятная перспектива, поскольку сложившаяся
система госуправления (к тому же с запредельным уровнем коррупции) не мотивирована
на перемены структурного характера. При этом даже 2%-ый рост не облагораживает
«облик будущего», поскольку любые темпы ниже общемировых будут означать
уменьшение удельного веса страны в мировой экономике, то есть, стагнацию с
вялотекущим кризисом доверия. Историческая траектория движения страны на фоне
развития глобального хозяйства в этом случае будет все более напоминать путь
Аргентины, Венесуэлы и ряда африканских стран.
Если к тому же не будет начат маневр с перераспределением госрасходов, и станет
ясно, что инфляцию не удается снизить до 4%, то недоверие будет нарастать еще больше
одновременно с популярностью централизаторско-мобилизационных идей, на деле
означающих деинституционализацию российского рыночного пространства с уклоном в
изоляционизм и т.п. Ближайшими следствиями могут стать отказ от накопительной
пенсионной системы, утяжеление фискального бремени, возврат к прогрессивной шкале
подоходного налога и прочее.
У 2016 года еще есть запас прочности (суверенные фонды и международные
резервы, анаболики госзаказа и поддержки импортозамещения и т.п.). Дальше – сложнее.
Госаппарату, остающемуся к тому же гарантом результатов выборов-2018, нужны новые
мотивации. Отчасти они могут быть предложены «Стратегией-2030», которая как раз
должна быть подготовлена в начале 2017 года и стать основой для возвращения в том же
году к практике трехлетнего бюджетного планирования.
Замысел и алгоритм работы еще складываются. Пока более-менее ясны две
главных особенности:
 упор на внедрение повсюду, где можно «передовых деловых практик» (есть
предложение критерии определения и показатели эффективности таких
«инноваций» зафиксировать специальным законодательным актом в
развитие законов «О стратегическом планировании», «О промышленной
политике», «О государственно-частном партнерстве» и т.п.);
 а также ориентация в ходе подготовки документа не столько на
«теоретиков», сколько на «профессионалов», то есть чиновников
министерств и ведомств. Шансов на воплощение в жизнь решений,
адаптированных под «согласованные интересы», будет больше. Но многие
актуальные предложения по структурной повестке могут оказаться «за
бортом» ее окончательной редакции.
Насколько это на деле поможет укреплению доверия, включающего
инвестиционный мотор роста (для этого нужна уверенность в стабильности и
адекватности «правил игры» в идеале минимум на 3-5 лет) покажет время. Но новый
виток ожиданий перемен после 2018 года, между тем, будет запущен.
Понятно, что все правильные слова из арсенала «рыночного либерализма» в такого
рода платформе-программе будут сказаны (надо думать о зарубежных инвестициях,
несырьевой реинтеграции в мировую экономику, участии в решении глобальных проблем,
встраивании российских бизнесов в транснациональные цепочки создания добавленной
стоимости, в том числе на основе импортозамещения и т.п.). Рекламный буклет
ожидаемой комфортабельности делового климата будет в меру убедителен и поэтому
востребован. Однако останется возникший уже сейчас вопрос о его соответствии
предлагаемому «продукту» – качеству и состоянию госуправления и в целом масштабам и
функциям государственного присутствия в экономике.
Реальная эффективность возможных действий будет сильно ограничиваться по
меньшей мере двумя обстоятельствами.
Во-первых, риском потери управляемости и дезинтеграции
сложившейся модели госуправления. Опыт Китая это уже наглядно показал.
механизмов
Во-вторых, тем, что структурные реформы (по меньшей мере в том виде, как они
проводятся в развитых экономиках) требуют собственных политических технологий в
рамках системы постоянных отношений в диалоговом режиме между властью, бизнесом и
гражданским обществом по поводу выработки, принятия и исполнения решений
государства, касающихся его регулирующих функций и участия в хозяйственной жизни.
Этих не имитационных, а содержательных (с реальной состязательностью позиций)
элементов в российской политической системе нет. Возможно, они начнут возникать в
связи с «обкаткой» в «массах» сроков постепенного повышения пенсионного возраста. Но
до 2018 года это маловероятно. А дальше структурно-политическая «пробуксовка» может
наложиться на новый кризис (и даже ускорить его наступление), который будет означать
потерю десятилетия (даже при условии, что экономика к уровню 2012-2013 годов
вернется к 2018 году).
В этом контексте перспективы-2017 выглядят как некий микст из слабого
восстановительного роста (еще не дотягивающего до 2%) и ожиданий будущих действий
власти, подогретых проекцией президентских выборов 2018 года.
В то же время, долгосрочные риски выхода из стагнации в новую рецессию будут
усиливаться. Они могут реализоваться в 2018-2019 годах по мере нарастания разрыва
между заявлениями о новых подходах и путях и т.п. и реальной практикой госуправления.
Общий кризис экономической модели может в этом случае захватить также
общество и государство. Выход из тупика потребует реформ не только экономики, но и
политической системы, но это уже удел 2019-2020 годов.
Таким в принципе видится базовый (он же инерционный) сценарий.
В пессимистическом варианте централизаторская деинституционализация
(формально, тоже перезагрузка регулятивной среды) доведет госкапитализм до точки
невозврата, когда к концу десятилетия может начаться его системный распад.
В оптимистическом сценарии этого шока конца десятилетия можно избежать, если
программу содержательных реформ начать в 2017 году, что практически невозможно.
Жизнь, тем более экономическая, впрочем, богаче схем, и многое в плане доверия и
мотивации бизнеса будет зависеть от содержания ответов на вопросы:
 как будет на выходе из электорального цикла складываться облик российской
власти,
 каким образом и в какие сроки можно добиться разрядки наблюдаемой
геополитической напряженности,
 и кто конкретно будет формировать спрос на реформы, создающие основы новой
российской экономической модели.
Никита Масленников – экономический эксперт