Мартин Мелодьев

С Новым годом! Пусть счастливы будут наши дети. И пусть будут успешны наши
детища.Одно их них рождается у нас на глазах. Новый литературный альманах «Образы
жизни» выйдет в свет в ноябре-декабре.Он объединит авторов из Америки, России,
Израиля, с Украины и Беларуси.В многостраничном ежегоднике
будут представлены стихи, проза, мемуары, публицистика и искусствоведческие
работы.Среди авторов Борис Бернштейн, Инна Мельницкая, Марина Золотаревская,
Мартин Мелодьев, Анна Кононова, Лев Бертин, Инна Трегуб, Александр Трегуб, Лина
Маркова, Алла Ходос, Александр
Станюта , Мартин Мелодьев и другие. Разрешите вас познакомить с отрывками из
некоторых произведений.
______________________________________________________________________________
“Опустил Бартек глаза и вздрогнул. В трёх шагах от себя он увидел на жёлтой тропинке
женщину средних лет в траурных одеждах. А он и не слышал, как она подошла. Никогда
раньше он этой женщины не встречал. Такое лицо раз увидишь – не забудешь: худое, и
всё же красивое, только совсем белое, точно камень со дна ручья. А волосы и брови –
чёрные, и глаза чёрные, будто ямины.
За плечами у неё тоже была вязанка хвороста.
Поклонился мальчик, сказал:
– Здравствуй, тётушка! Может, помочь тебе, вязанку поднести? Ты, верно, устала
до смерти!
Засмеялась она, словно сухие кости посыпались:
– Устала до смерти, говоришь? Забавно выходит. Ведь я и есть Смерть!
Другой бы бросился наутёк, а Бартек только глаза шире раскрыл.
– Я думал, Смерть – старуха, – вымолвил он.
– Ну, лет мне и впрямь немало, – отвечала она. – Столько же, сколько нашему миру.
– Значит, ты и вправду устала. Давай помогу, – и Бартек взял у нее вязанку, будто
просто у соседки.
– Что ж, идём! – усмехнулась Смерть, и мальчик пошёл следом за ней по
тропинке, согнувшись под двойною ношей.”
Доктор Бартек и его учительница, Марина Золотаревская
Что такое поэзия, Рейзеле,
Ты наверное знаешь сама –
Пустота. И глядит из-под лезвия
Призрак розы, сводящий с ума.
Свет былого, не тусклый, но матовый,
Из-за спущенных временем штор...
Только душу ты мне не выматывай!
Старокиевский бабушкин двор.
В век всего, что не вещи, небрежного,
Где от песен болит голова –
Не смешно ли, о Рейзеле, бережно
Наряжать, как на праздник, слова?
Приглашенный на вечер поэзии –
улыбаюсь, а сердце щемит.
Говорят: «Воскрешение рейзеле».
Вряд ли. Мир перешел на иврит.
Мартин Мелодьев
–
“В Израиль мы, разумеется, ехать не собирались. Как и большинство знакомых, не
ощущавших тяги к своим национальным корням и интереса к сионизму, мы хотели
попасть в Америку. Дорога была известна и проторена толпами. Я мысленно проделала
этот путь столько раз, что знала его до мелочей. Разрешение на выезд в Израиль, билет
до Вены, Италия, Нью-Йорк.
Я верила, что мы справимся. Мне казалось, что все предыдущие тридцать лет моей
жизни были подготовкой к этому моменту. После хорошей английской школы и часов,
проведенных на курсах и индивидуальных занятиях, английский не представлял труда.
Стыдно признаться, но, если бы не пятая графа,– желтая повязка моего поколения,– я
бы и не задумывалась о своей национальности... К эмиграции меня привели
антисемитизм и идеологическая несвобода”.
ОКТЯБРЬСКИЕ ВИЗЫ, Инна Трегуб
“Судьба Пиджака складывалась непросто. Во-первых, вместо Америки ему пришлось
иммигрировать в Израиль, и Пиджак оказался плохо подготовлен к этой перемене.
Неудачи начались непосредственно в момент триумфального восхождения (алии)
Пиджака на историческую Родину. В аэропорту Бен Гурион Черный Пиджак появился в
сочетании со стильной Черной Шляпой с Полями (и Пиджак, и Шляпу, надо было
перевозить на себе, чтобы они (1) не потерялись и (2) не потеряли свой первозданный
вид). Встречающие Пиджак родственники, уже далекие от советских реалий, немедленно
решили, что Пиджак – ультраордотоксальный еврей (как будто только ортодоксы носят
черные пиджаки и шляпы!), и попытались трусливо сбежать из аэропорта – но, к счастью,
были вовремя опознаны и остановлены Пиджаком.
Вообще, в начале 90-ых годов пиджаки в Израиле не пользовались особой популярностью
– наверное, потому, что они как-то плохо гармонировали с шортами, футболками и
сандалиями на босую ногу, – в то время стандартной одеждой израильтян, от торговцев
на рынке до университетских профессоров. Пиджак несколько опередил свое время, что,
конечно же, типично для многих выдающихся исторических личностей.”
ПИДЖАК МОЕГО ДРУГА КРЕМЕНЕЦКОГО, Александр Трегуб
“Сестра Майиной бабушки, Буська, после инсульта не могла правильно говорить. Она
сидела перед телевизором и училась. Ей было всё понятно и покойно, когда выступал
Леонид Ильич. «Это — самое лучшее», — говорила она. Она показывала на его мохнатые
брови, на неповоротливый рот; может, он иногда хотел улыбнуться, но не мог, или ему
было нельзя. Однако он говорил, неторопливо и уверенно. Комнату освещал экран,
поздний вечер казался белой ночью, и можно было не спать. Перед буськиными глазами
вдруг вспыхивало: «Не забудьте выключить телевизор», и под вой сирены Буська вставала,
говоря: «У меня думы, думы...» Включив едкий ночной свет, она ворочалась в кровати,
чтобы утомить себя и утолить думы.
Она продолжала думать утром, когда пила чай или когда по заснеженной дорожке
выходила на расчищенный проспект Ленина, покупала бублик и пакет молока в хлебном и,
сконфуженно улыбаясь продавщице, прятала сдачу в карман. Буська забыла слишком
много существительных и о действиях людей не знала как сказать; только некоторые
определения, в которых брезжили чувства, задержались в её памяти, но всё равно она
думала свои думы постоянно. Каждый раз, когда Майя входила к ней, буськино мягкое и
пухлое лицо начинало чрезвычайно морщиться, и она вытирала глаза чистым скомканным
платком.”
Стальные руки и крылья, Алла Ходос