4. Колесников П.А.. Северная Русь (Архивные источники по
advertisement
Юшкова Ю.Г. Современные ценности северного социума и проблема его модернизации Статья была написана в 1999 году и издана в 2000 году в сборнике "Проблемы Отечественной истории" в 6-м выпуске издательства РАГС. О населении Европейского Севера России как едином социуме, носящем субцивилизационные признаки. Системный кризис российского общества обусловлен целым рядом причин. Одна из них состоит в том, что Россия если не самая уникальная, то одна из самых уникальных стран, собравшая под крышей своей государственности огромную территорию с разными географическими, климатическими условиями, с населением, чей образ жизни сложился соответственно этим условиям и вылился в богатое многообразие различных этнических и региональных культурных типов, конфессиональных общностей. Смешение, переплетение и наложение не только противоречивых, но часто и взаимоисключающих ориентаций пронизывает всю ее культурную жизнь, разделяя население по сословиям и классам, по конфессиям, сектам и субкультурам. Цивилизационные основы регуляции, не получившие в России системного формирования, в России замещало государство, основанное на принципе державности. Долгое время именно бюрократическая имперская машина была заменителем цивилизационных скреп. Социалистическая система была, по крайней мере на определенное время, достаточно удачной попыткой внести в социокультурную динамику страны основы цивилизационного порядка. Во всяком случае была достигнута высокая степень общекультурной интеграции общества, лишенного достаточных внутренних основ для саморегуляции, позволившая России пойти по пути индустриальной модернизации. Сверхсистема "Второго мира" в самодержавном или советском вариантах соединяла Запад и Восток и обеспечивала условия для совместного проживания народов, относящихся к столь различным цивилизациям. Особенности географического положения и исторического развития России привели к тому, что ее культурное тело состоит из напластования волн разных культур, и все типы, не подавляя окончательно исторически предыдущие, присутствуют в нем одновременно. Русский философ Г.П. Федотов в «Письмах о русской культуре» первым обозначил это явление, обрисовав несколько типов русского человека, сформированных историческими условиями. По его мнению, тяжелая историческая судьба, наличие двух столиц выковали два основных типа русскости, , московский и петербургский, но кроме них можно вычленить и народный, характерной чертой которого является «кенотическая» жалость, и интеллигентский, в котором есть две параллели - народническая и еврейская, англосаксонский большого света, новый варварский - техническо- спортивный и прочие. Причем разные исторические пласты, разные типы могут присутствовать в одном и том же человеке. (1) Подобный взгляд на Россию как на культурно многослойную страну имеют современные российские исследователями В.М. Межуев и А.С. Ахиезер. В частности В.М. Межуев считает, что Россия - «становящаяся» цивилизация, признаком чего является «движение России по пути цивилизации» которое надо «понимать не как сочетание европейского с азиатским, а как постепенное вытеснение азиатского (то есть в данном контексте варварского) начала европейским» (2). А.С. Ахиезер, напротив, признавая местонахождение России между Востоком и Западом, полагает, что страна не движется, а «застряла» в этой позиции, последствием чего является перманентный раскол, который есть «прежде всего разрыв коммуникаций внутри общества, разрыв между обществом и государством, между духовной и властвующей элитой, между народом и властью, народом и интеллигенцией, внутри народа... между сознанием и самосознанием общества... Яркое проявление раскола заключается в том, что смыслы, пересекающие его границу, коренным образом меняют свое содержание...Подобные процессы превращают раскол в механизм постоянной дезорганизации, саморазрушения общества, который угрожает стать необратимым».(3) Сегодня этот раскол, имеет не только внутрикультурный характер, у него есть географическое измерение. Регионы России могут рассматриваться как субцивилизации российской цивилизации, которым, как и всей цивилизации, свойственны разновременные культурные напластования, но эти пласты могут отличаться от пластов, составляющих суть культуры других регионов. Как субцивилизации, со своими исторически сложившимися особенностями, можно рассматривать Сибирь, Дальний Восток и Кавказ России. Сложность проблемы модернизации состоит в том, что эти субцивилизации, органично входя в российскую цивилизацию, тем не менее находятся на разных уровнях развития, и к тому же каждая из них представляет собой весьма сложное социокультурное образование. Север России не просто ее часть. Таежные и тундровые земли России, населенные разными этносами, можно рассматривать как особую приполярную субцивилизацию, значение которой велико. Север России - ее фундамент. Несколько раз в истории страны именно Севером спасалась Россия. Монголо- татарские, польские, французские, гитлеровские войска, захватывавшие южные и центральные районы страны, сталкивались с необходимостью удвоить усилия для удержания достигнутого военного успеха, и с невозможностью его расширения ввиду того, что, казалось бы, повергнутая страна вдруг находила в себе силы не только противостоять захватчикам, но и, вытолкнув их со своей территории, перенести военные действия на территорию врага и выиграть войну. Источником энергетических, финансовых и человеческих ресурсов в ситуации государственной катастрофы служили северные, уральские и сибирские регионы России. Русское Поморье, как ранее назывался северо-восток Европы, ряд столетий «играло большую роль в истории страны, и были века, когда в годины тяжелых невзгод сюда, на Север, обращал свой взор русский человек» (4). Север России по- прежнему остается ее фундаментом. Если это не всегда заметно при взгляде на страну из центра, то явно видно при взгляде на нее издалека. Еще Збигнев Бжезинский в «Великой шахматной доске» заявлял, что в ближайшие десять лет целостность России будет напрямую зависеть от республик Якутия, Коми, Карелия, Ненецкого, Ямало-Ненецкого, Ханты-Мансийского, Таймырского, Корякского автономных округов. «С его пророчествами по отношению к России можно соглашаться или не соглашаться, но в одном Бжезинский абсолютно прав: Север является по сути той скрепой, которая удерживает страну от развала. Только за счет вымерзающего, голодного, обобранного Севера, как ни странно, сегодня и существует Россия. Около 80 процентов нефти и весь газ (а это основной источник пополнения бюджета), проданный близким и дальним странам, по-прежнему добывают здесь».(5) Проблема экономических доноров и реципиентов также задевает северные и сибирские территории, которые в большинстве случаев являются регионами-донорами, (это Мурманская, Ленинградская, Вологодская, Пермская, Тюменская, Омская, Новосибирская, Томская, Красноярский Край, Республика Коми, Удмуртия). Однако, несмотря на всю важность Севера для настоящего и будущего России, такая важная проблема, как формирование северного социума и присущих ему ценностных систем до настоящего времени не нашла достойного отражения в философской литературе. Прежде всего, говоря о северном социуме, нужно иметь в виду его неоднородность, своего рода общероссийский раскол в северном варианте. Этот раскол возник исторически, и граница его проходит и по населению Севера, и по его территории. Сейчас население Севера можно поделить на три условные группы. Это : коренное кочевое население, ведущее традиционное хозяйство, зависящее от природных ресурсов и экологической ситуации в целом, принадлежащее, как правило, к малочисленным народностям Севера; (имеющее статус коренного по международному праву) коренное оседлое население, проживающее в деревнях и поселках, а также в городах, появившихся естественным путем, ранее периода интенсивного промышленного освоения энергоресурсов, имеющих свою историю, насчитывающую более сотни лет; (не имеющее статуса коренного по международному праву) некоренное население, приехавшее на работу или перемещенное насильственно, в годы ускоренной индустриализации, проживающее во вновь построенных городах, ведущих свое начало от лагерных пунктов или буровых. Повторяю, что это деление весьма условно, что часть коренного кочевого населения, переходя на оседлый образ жизни, поселялась в новых городах, коренное оседлое бросало родные места и уезжало в поисках лучшей доли в центральные области России и за ее границы, а внуки бывших лагерников и дети нефтяников и газовиков причисляли и причисляют себя к коренным северянам. К тому же сам термин «коренной» неоднозначен и имеет разную смысловую наполненность в международных юридических документах и обыденном сознании людей, живущих на Севере. Но все же данное деление может иметь место, и распространяться на все северные регионы России от ее Европейской части до Берингова пролива, поскольку эти регионы имеют одинаковую историю их освоения. Заселенные изначально кочевыми народами, в IX-XVI веках они подверглись первому этапу колонизации и промыслового использования населением, ведущим оседлый образ жизни, в результате которого кочевые племена были оттеснены на Крайний Север. Второй этап колонизации XIX-XX веков, промышленного освоения ресурсов, в основном энергетических, оттеснил коренное оседлое население от пользования этими ресурсами, а кочевое, ввиду отчуждения земель, пастбищ, поставил на грань физического исчезновения. Естественно, что эта схема слишком обща, чтобы в нее уложились все исторические факты, все события, произошедшие на столь большой территории, но тем не менее она может иметь место, если рассматривать данные территории с точки зрения социальнофилософского анализа. Это означает, что внутри единого Севера России как единой субцивилизации, имеющей общие черты, присутствуют три пласта, три напластования культуры, которые весьма сложным образом взаимодействуют друг с другом. Поэтому прежде чем говорить о модернизации северных регионов страны, следует разобраться в самой возможности таковой и путях ее осуществления для каждого из этих субцивилизационных пластов. Исходной посылкой такого анализа является анализ взаимоотношений социума с окружающей средой, и с этой точки зрения среди всего населения северных территорий России существует три основных типа природопользования, соответствующих трем социокультурным группам. Первая обозначенная группа придерживается традиционного природопользования, которое предполагает абсолютную зависимость человека от окружающей среды. Человек берет от природы по минимуму, пользуясь возобновляемыми ресурсами природы, растительным покровом Земли и животными, ее населяющими. Но так как эти ресурсы возобновляются природой в течение определенного времени, существует определенная квота на ресурсы, то есть определенное количество в определенное время, и не больше. В противном случае, при перегрузке, происходит трудно обратимый процесс выключения окружающей среды из цикла природопользования. Такое хозяйство всегда балансирует на грани экологического кризиса, которые нередки на Крайнем Севере: вытаптывание оленями ягельника, восстанавливающегося много лет, резкое сокращение численности, или полное истребление пушного и морского зверя, промысловых видов рыб. Существует жесткая связь между численностью социума и ресурсами среды обитания. Подобная форма природопользования обязательно подразумевает ее духовную составляющую - соответствующую ей ценностную иерархию. Самой главной ценностью подобного общества должно являться умение понимать природу, ее законы, умение жить и выживать, не нарушая их, с радостью ощущать себя ее частью, сливаться с ней путем долгого созерцания. Из того же исходного постулата полной связи как с природой, так и с социумом вытекает ценностный принцип нестяжательства: «Результаты исследований показывают относительно низкий уровень запросов народов Севера. Большинство аборигенов в быту довольствуется только самым необходимым, не стремится ни к каким формам обогащения...Накопительство и приобретательство если и не считаются презренным занятием, то и не приветствуются. Таким образом, в виду неразвитости запросов у коренного населения слабо выражены материальные стимулы к интенсивному труду» (6). Труд как таковой, сам по себе, бессмыслен, он не является ценностью, а лишь только необходимостью, от которой надо избавляться, истратив на нее минимум времени: «Не научившись любить материальные удобства так же сильно, как они ненавидели скучную работу, нужную, чтобы добыть эти удобства, имея достаточно еды на каждый день, они были бы дураками, если б захотели работать. Рассказывают, что один датский подрядчик, сооружавший в Гренландии радиостанцию, думал побороть лень эскимосов, предложив им двухдневную заработную плату за день работы. Гренландцы с энтузиазмом откликнулись на это предложение. Они проработали день и получили плату. На следующий день не явился ни один человек. Зачем, заработав за день двухдневную плату, работать следующий день? В самом деле, зачем?» Этим строкам из знаменитой «Саламины» Рокуэлла Кента уже больше шестидесяти лет, и относятся они к эскимосам, проживающим не в России, однако они как нельзя лучше раскрывают мотивации поведения, свойственные всем народам Крайнего Севера. (7) Если категория «труд» утрачивает свою ценность, то ее место занимает противоположная категория «жизнь».В понятие «жизнь» в данном случае вкладывается почти экзистенциальный по своему характеру смысл. Жизнь как не просто существование, а как процесс, как действие, приносящее единственно истинное удовольствие, сочетающее в себе удовольствия созерцания для ума, вдохновения для души и ощущений для тела. Религией этой группы населения является шаманизм. Сегодня шаманство в чистом виде сохранилось на территориях с совершенно уникальными природными явлениями, где происходят тектонические новообразования, имеется неповторимый ландшафт, неприемлемые температурные перепады и т.д. Природу невозможно победить, можно только с ней слиться, что и делает шаман, которому природой дано более тонкое чувствование мира за счет иной организации биологических анализаторов, точнее тренировкой тех рецепторов, которые не используются большинством людей в обыденной жизни. Основным принципом шаманизма является принцип общения с духами, то есть энергетическими оболочками живых и умерших людей, объектов живой и неживой природы. Шаман в данном случае выступает как посредник между живой и неживой природой и человеческим социумом. Тем самым рамки шаманистского сознания отличаются от рамок обычного, «нормального», «городского» сознания своей широтой, включающей в свой круг всю окружающую среду. Категория «Я» вырастает до размеров среды обитания, а категория «Мы», посредством непрерывного общения с душами предков, расширяется до размеров современного и исторического социума - в данной ситуации рода. Смерть в таком случае является не окончанием существования личности, а простым переходом из одной формы биологического существования в другую. Замечу, что по представлениям всех язычников души - это исключительно материальные субстанции. Столкнувшееся с активной индустриализацией, население, исповедующее классически традиционные системы ценностей, не смогло адаптироваться в новых условиях, потому что не было готово воспринять новую систему мировоззрения. Уходя в активную внутреннюю и реальную иммиграцию, оно уходило все дальше и дальше от наступавшей индустриальной цивилизации и сейчас в пространственном отношении загнано в наиболее неблагоприятные для жизни районы. После некоторого притока в города и поселки намечается обратная тенденция, и сейчас это население, сплошь и рядом беспаспортное, нигде и никак незарегистрированное и ни к чему не приписанное, предоставлено само себе, что, впрочем, и является подчас самой большой для них ценностью. Таким образом, ведущей ценностью этой группы населения является ценность гармонии природы, и человека в ней, как ее неотъемлемой части. Отсюда вытекает ценность нестяжательства, которая означает по возможности большее ограничение потребностей социума и индивидуума в социуме. Ценность жизни как таковой, носит экзистенциональный характер, противоположна понятию «жизнедеятельность» и близка по своему содержанию к понятию «свобода». Коллективистские ценности рода, являющегося основой социума, и ценности раскрепощенного сознания обуславливают как возникновение, так и сохранение шаманизма, как единственно возможной религии. Положение этого населения трагично, поскольку, в основной своей массе, оно не способно включиться в современную жизнь. Их ценности также не могут быть усвоены, поскольку не соответствуют реальной индустриальной действительности. Группа населения, которая в нашей классификации по развитости типа хозяйства была второй, требует доказательств самого ее существования, поскольку по большей части она не выделяется в отдельную категорию населения ни историками, ни социологами, ни политологами. Действительно, практически нет различий между северорусским и финским населением российского Севера ни по культурному уровню, ни по самому типу культуры, ни по социальной структуре, но если взять для сравнения северные и центральные области России, то ряд отличий будет разительным настолько, насколько разительно различается сама природа, окружающая среда социума. Тип хозяйства сельского населения Севера называется таежным земледелием, которое характеризуется земледелием в сочетании с лесными промыслами и является синтезом традиций природопользования русского крестьянства и финно-угорских народов. Это особый тип хозяйства, который вырос из традиционного хозяйства охотничьесобирательского типа. Не пашня, а лес был основным ведущим мотивом, основной материальной ценностью в процессе заселения северных территорий. Лес давал пушнину, эту сверхконвертируемую валюту мирового рынка последних, по крайней мере, трех тысячелетий. В силу экономической рискованности всех занятий включился особый механизм переключения, который свойствен традиционному типу хозяйства, в «выработке особой стратегии природопользования, которая заключалась в параллельном развитии двух (или нескольких) моделей жизнеобеспечения с противофазной реакцией на изменение условий существования» (8). В результате этого механизма возникло многофазное хозяйство, которое в зоне рискованного земледелия породило особую форму собственности на землю. При этой форме хозяйствования невыгодно закрепление рабочей силы непосредственно за земельным участком, поскольку даже в конце XIX века, после введения трехполья, районирования сортов и прочих агрономических новшеств «от обработки надельной пашни крестьяне получали всего от 13% до 30% годовой нормы продовольственного хлеба». (9) Если всего треть продовольствия можно получить с земельного участка, то естественно ни о каких излишках не может быть и речи, следовательно не пойдет речь и об эксплуатации крестьянина путем крепостного закрепления к земле, да и сама земля не будет рассматриваться как наипервейшая ценность. «В Архангельской губернии помещичье землевладение отсутствовало. В Вологодской и Олонецкой оно составляло около 10%. В целом же по России 70% частновладельческих земель принадлежало дворянам. Удельный вес дворянских земель в общей земельной площади на Севере составлял менее 1%, тогда как по России - около 10%». (10) Все пашни, за редким исключением, были расчищены от леса путем корчевания, что само по себе мало возможно силами одного человека. «Невозможность силами одной семьи расчистить лесные площади под пашню и сенокосы, ввели в практику складническую, своего рода артельную организацию трудовой деятельности. На этой основе сложилась северная долевая деревня с долевой формой землевладения, когда каждый участник (складник) вновь создаваемого земледельческого хозяйства в зависимости от трудового участия , являлся собственником определенной доли двора и земельных угодий. Такое же долевое владение существовало в солеварении, в рыболовецких тонях, в различных промылах. Владелец своей доли деревни, пахотных угодий, промыслов имел право делить эту землю между своими наследниками, закладывать продавать. Эта форма землепользования и право распоряжаться любой своей собственностью, вплоть до земельных угодий, чрезвычайно интересное явление, которое играло большую роль в эволюции аграрных отношений на Севере, в эволюции социально-экономических процессов». (11) То есть с одной стороны государство и владело землями Севера, но, с другой стороны, в памяти населения сохранились воспоминания о том, что его предки владели этими землями гораздо раньше, чем окончательно сформировалось само государство, тем более, что государство выступало в роли далекой и весьма неопределенной категории, что замечают многие исследователи: «Напомним, что в среде черносошного крестьянства веками жил двоякий взгляд на земельную собственность. Крестьяне безусловно признавали государство, казну верховным собственником... одновременно, в условиях практически не прекращавшейся несмотря на запреты, практики купли-продажи, заклада, дарения и наследования земельных угодий, а также известного «захватного» права, имело место восприятия какой-то части их как «вечного владения», «родового», «печишного»». (12) Государственная де-юре, и частная де-факто собственность на землю дала весьма значительные результаты. Уже к середине XVI века было отвоевано у леса и освоено под пашню и сенокосы около 1 млн. гектаров земли. Были выведены высокопродуктивные породы северного молочного скота, в том числе известная холмогорская порода крупного рогатого скота. Случаи первого в России травосеяния так же были на Севере, в уездах вдоль Сухоны и Северной Двины, раньше, чем в других районах, распространился опыт использования под удобрения золы и торфа. (13). Несмотря на все агрономические достижения, на достаточно большие земельные наделы сам климат Европейского Севера не позволял крестьянину жить «с земли». Включались иные механизмы. Государственный крестьянин имел право получить паспорт, имел право на свободу передвижения с этим паспортом в кармане, право на выбор занятий, позволяющих прокормить свою семью и заплатить подати. Паспорта выдавались на срок от одного года до трех лет и стоили три, пять и десять рублей ассигнациями соответственно, причем получение их было достаточно хлопотным, но все же реальным. В связи с развитием отходничества, с 1827 года стали выдаваться полугодовые паспорта, стоившие три рубля. Кроме паспортов существовали билеты на отлучку сроком от одного месяца до трех, стоимостью от 50 копеек до 3 рублей ассигнациями Билеты были и дешевле и выгоднее во временных сроках, и поэтому по волостям счет выданных паспортов шел на десятки, а билетов на сотни в год. Уже в конце XIX века жители более южных районов уходили вплоть до Москвы и Питера, устраивались на заводы и типографии, имея, по воспоминаниям современников, хорошую трудовую репутацию: «Многие из Мезенских зырян для приискания выгоднейших промыслов ежегодно расходятся по разным губерниям и, работая на фабриках в Москве и Петербурге, отличаются быстротою, понятливостью и особенным усердием». (14) Велика была часть домашних промыслов. Кроме естественной и необходимой, в ситуации удаленности от рынков, изготовлении для своих непосредственных нужд домашней утвари, платья, верхней одежды, обуви, в сельских обществах нарастал процесс превращения домашнего рукоделия в ремесленное производство. Выделяются следующие ремесла: кузнецы, каменщики, столяры, слесари-лудильщики, сапожники. Древние занятия охотой и собирательством никогда не прекращались, но меняли свою значимость в зависимости от щедрот природы. Морские промыслы и гужевой извоз по Архангельскому тракту были основным занятием жителей русских старообрядческих районов Архангельской губернии и поморских сел побережья Белого моря. Начиная с XVI века, само Поморье активнейшим образом развивалось по капиталистическому пути, имея устойчивые промыслы и рынки рабочей силы. В XVI и XVII веках через Северо-восток Европы проходили магистральные торговые и административные пути к Белому морю и в Сибирь, что положило начало торговому капиталу, который, будучи накоплен к концу XVII началу XVIII века, начал формирование новых отношений, социальное расслоение северных земель. Причем вкладывался капитал в местную промышленность, формируя устойчивые рынки рабочей силы. Промышленное солеварение в Сольвычегодске, переходя из рук одних купцов в другие, существовало с XVII века. Во второй половине XVIII - первой половине XIX века были построены Олонецкие Петровские чугуноплавильные заводы, Олонецкие горные заводы, добывавшие карельский декоративный камень, тивдийский мрамор, Нювчимский, Нючпасский и Кажимский железоделательные заводы на территории нынешней Республики Коми. Ижемский район превратился в центр оленеводства и земшеделательной промышленности. Несмотря на попытки развернуть относительно большое производство, на большое число занятых на заводах, особенно на вспомогательных работах, например по заготовке дров, промышленность носила кустарный характер и оставалась таковой на протяжении веков. Слишком велики были затраты на доставку готовых изделий на рынки, слишком сильно зависело само судоходство от климатических условий, от уровня воды в реках, чтобы можно было активно развивать бизнес. В семи селах по рекам Вымь и Вычегда в первой половине XIX века отчетливо выделились центры судостроительного производства. Суда были нужны для обслуживания двух основных речных транспортных систем, Двинской и Печорской. Только в Двинской в середине XIX века на обслуживании судов трудилось от 4 до 17 тысяч судо-рабочих. (15) После земельной реформы 1861 года, были введены в практику систематические общие и частные переделы, которые стали использоваться зажиточными, крепкими хозяевами для того, чтобы полностью лишить земли сельскую бедноту земли, если был повод в виде неуплаты налогов. Не было зарегистрировано ни одного случая, когда недоимка распределялась «на круг», что говорит о зарождении капиталистических отношений в деревне. Если суммировать все приведенные факты, то следует что в XIX- в начале XX века, в период зарождения капитализма, внеземледельческие занятия приносили населению Европейского Севера основной доход, многократно превышавший прибыль от сельского хозяйства. Если земледелие обеспечивало хлебом от 13% до 30%, то, следовательно, от 70%, до 87% хлеба должно было быть куплено на деньги, заработанные другими видами деятельности. Но все же, до окончательного разделения этих сфер экономики было еще далеко. В хозяйственных отношениях переплетались занятия сельским хозяйством, домашнее рукоделие, ремесленные промыслы, вольный найм и отходничество. Часть населения выступала и организаторами внеземледельческих промыслов, являясь хозяевами мастерских, подрядчиками и скупщиками товаров. C другой стороны, вся промышленность представляла собой скорее промыслы, чем промышленность как таковую, поскольку носила сезонный характер, и зависела от выработки местного сырья. Местное сырье, в свою очередь, непосредственно зависело от климатических условий, поскольку либо было напрямую связано с флорой и фауной региона, либо с транспортными перевозками по рекам, или гужевым транспортом. Уровень торговли также зависел от уровня воды в реках, особенно это касалось Печоры и ее порожистых притоков, зимой торговля зависела от открытия зимних дорог, от ледостава, от продолжительности колебаний осенних температур. Наиболее интересными являются факты исключительно свободного самостоятельного выбора занятий населением, мобильности рабочей силы, которая характеризуется многочисленными профессиональными навыками и могла быть использована на многочисленных направлениях от промышленных охоты и рыболовства до Уральских и Московских заводов. Мобильные финансовые капиталы, вложенные в местное производство, позволяют говорить о ростках национального капитализма. Два этих фактора породили особый тип собственника, участника производительного процесса, который, в одно время года, продает по найму свой труд, в другое время года живет плодами имеющейся у него собственности, или же сам способен нанимать рабочую силу или торговать результатами своего труда. В целом, можно говорить о весьма сложной, но исключительно мобильной и взаимозависимой системе, о своеобразном северном социуме, основой функционирования которого являются местные ресурсы и местная рабочая сила. Фактором ограничения развития этой системы является окружающая ее среда, к особенностям колебаний которой эта система полностью приспособилась. Именно северный социум, как стабильная система, был источником ресурсов государственного строительства Российской империи. Тяготы по строительству Петербурга и его заводов и верфей в первую очередь пали на крестьян и ремесленников Петербургской, Архангельской, Вологодской, Новгородской и Олонецкой губерний. В этих губерниях проживали дворцовые и государственные крестьяне, составлявшие первый резерв государственных мобилизаций, это во-первых, а во-вторых, это было население с широкой многообразной ремесленной специализацией, от судостроителей до художников. В-третьих, близость к столице также сыграла свою роль. Массовая мобилизация, объявленная правительством Петра I исчислялась сотнями семей в год с каждой губернии, и довела северную деревню до сокращения населения, преобладания женского населения над мужским, обнищанию и резкому повышению уровня детской смертности в первой четверти XVIII века. (16) Европейский Север продолжал оставаться для государства крупным резервом заселения и экономического освоения Сибири. Черносошное крестьянство (русское, коми и других национальностей), так же выселенное туда по правительственной разнарядке, переселяясь, переносило туда свой опыт в земледелии и животноводстве, частично создавая своеобразные национально-культурные автономии, но по большей части ассимилируясь, закладывая генетические и культурные основы Русской Сибири. В отличие от переселенцев из центральных и южных районов России, переселение северян было в большинстве случаев удачным, поскольку переселенцы обладали опытом жизни в сходных климатических условиях. «Заслуга северного черносошного крестьянства в том. что они хозяйственно освоили Сибирь и во многом способствовали сложению там своеобразных, отвечающих местным условиям черт хозяйственной и бытовой жизни. Это убедительно подтверждает советская сибиреведческая литература». (17) Кристаллизацией такого опыта стала система ценностей, присущая северному социуму, весьма отличная от систем, присущих другим регионам России. Это: Ценность труда как такового. Только в труде может творчески раскрыться человек, и наивысший подвиг есть подвиг трудовой. Герои северных сказок не столько воюют, сколько трудятся, причем гораздо больше и гораздо большей производительностью, чем обычные люди. Ценности свободы Еще в XVIII веке при собирательстве крестьянских наказов к проекту Нового уложения крестьянские депутаты В. Чупров и В. Ключарев категорически высказались против рабства в северной деревне, против владения купцами землей и за немедленное освобождение из финансовой зависимости половников (18). Когда в период коллективизации северный крестьянин впервые за всю свою историю попал в рабство, случались случаи личного неповиновения, что более значительно, чем бунт. Мой родственник по отцовской линии всю свою сознательную жизнь, с редкими перерывами, провел в тюрьме, поскольку категорически отказывался вступать в колхоз. Свое решение он аргументировал тем, что он «Сталину в батраки не нанимался».В колхоз он так и не вступил. Ценности окружающей среды. Бережное отношение к природе обусловлено тем, что именно она основа жизнедеятельности северного социума, и от ее состояния зависит уровень его жизни. Из культа природы вытекаеткульт языческих суеверий, точнее древних языческих представлений о гармонии человека и природы, точнее человека в природе и природы в человеке, поскольку христианство не могло регламентировать нормы поведения человека в природе. Ценности учения, связанные с необходимостью постоянно приспособляться к окружающей среде, добывать средства к существованию почти каждый год новыми способами. Чем больше умел человек, тем больше возможностей быть зиму с хлебом, а следовательно, выжить, было у его детей. Ценности общения, терпимости, приспособляемости, вежливости и гостеприимства, вытекали из постоянного общения с большим количеством чужих людей, с большими контактами за пределами социума. Ценности осознания своих собственных интересов вытекали из необходимости думать о себе самому в условиях отсутствия какого-либо патернализма со стороны государства, и в условиях жесткой конкуренции внутри социума. До определенной степени эти ценности являлись антиномичными по отношению а ценностям общения. Так же эти ценности родились и из отношений с властью, ежеминутно тяготевшей к посягновению на эти интересы, и острастке ее всеми доступными способами. Наиболее доступным способом было просто ее не замечать. «Законы и распоряжения властей не исполнялись буквально. Они как бы перерабатывались мирской управленческой практикой, адаптировались к конкретным условиям и традициям. Как только волостной актив сталкивался с заданиями необязательными, он находил верные пути избежать ненужных затруднений». (19) Другим способом защиты своих интересов от власти был путь игры с нею на ее поле, ее фигурами. «Одним из путей общественного служения становилось искусство предугадать в каждом конкретном случае линию поведения и реакцию властей». Сложилась своеобразная категория «книжников», людей, способных грамотно составить прошения, жалобы и другие документы, которые, по большей части не ставили своей целью правдиво изложить ситуацию, а излагали ее в интересах жалобщика.(20) Из ценностей интересов вытекают и Ценности собственности вообще. Они весьма схожи с протестантской добродетелью кредитоспособности, и выражается в уверенности даже современных Усть-Цилемских староверов, что нищие люди - это проклятые богом люди за грехи их, потому и подача милостыни не рекомендуется, поскольку проклятие может перейти на подающего. Рекомендуется давать возможность заработать, тем самым эти ценности напрямую связаны с ценностями труда. Эти и другие многочисленные особенности северного социума были обусловлены историей развития края и явно присутствовали в нем до момента коллективизации и индустриализации. Индустриализация не коснулась сельских регионов Поморья, она как бы прошла рядом, и была осуществлена в отдельно взятых районах и городах. После двадцатых годов следующий скачок уровня и образа жизни наступил только в семидесятых, принеся дороги, телефоны и паровое отопление в районные центры. При незначительном изменении условий жизни, а теперь, в период полного упадка сельского хозяйства и местной промышленности, скорее при возращении к образу жизни начала века, древняя ценностная система остается ведущей, об этом свидетельствуют данные полевой экспедиции новосибирских ученых, проводивших исследования в июле-августе 1996 г. на северном, западном и южном побережьях Белого моря: Терском и Кандалакшском берегах Мурманской области, Карельском и Поморском берегах Карелии, Онежском и Летнем берегах Архангельской области (23 населенных пункта, из которых 10 обследованы непосредственно, а по остальным информация получена от их жителей; всего обследовано более 2/3 всех ныне жилых сел). Ученые пришли к выводу, что «религиозность большинства жителей достаточно низка. Многие уверены как в отношении себя, так и в отношении односельчан, что истинной веры нет, а если что-то и есть, то это скорее относится к области суеверий и некоторых остатков языческих представлений».(21) Отношение к власти, как к естественному врагу, которого можно и нужно побеждать, или, в худшем случае, его можно обжулить, осталось прежним, и даже скорее усилилось, поскольку за последние десятилетия Власть подтвердила все данные народом характеристики: «И если оценка Правительства и областной Администрации несколько туманна, хотя по большей части и негативна – эта власть, в представлении людей, слишком далека и действует опосредовано, – то оценка районной и местной Администрации крайне отрицательна. Неуважительность к этой власти достигла уровня насмешки» (22). К сожалению, условиями колхозного рабства, при котором северный крестьянин впервые был лишен права на свободное передвижение и самостоятельный выбор занятий, были частично разрушены ценности труда и собственности: «Стало распространяться воровство, особенно среди подростков и молодежи, при этом весьма участились мелкие кражи скота и пищевых продуктов (23 % респондентов считают это новым важным негативным фактором в селе). Наблюдается и рост числа тяжких преступлений. И это в сообществах, где еще недавно никто не пользовался замками» (23). Новосибирские ученые сочли «преобладание низших ценностей материального благополучия и безопасности (включая физическую безопасность и заботу о здоровье) над ценностями социальных связей и самореализации личности» негативным явлением и последствием недавних социальных изменений, повлекших за собой изменения в системе терминальных ценностей, но все же, если взять исторический аспект становления этой системы в непрерывной борьбе с природой и конкуренции с сородичами, то это могут быть не современные негативные наслоения, а современный вид культа своих собственных интересов. Таким образом, большая часть населения северных регионов страны, ведущая хозяйство по типу таежного земледелия, обладает особенной системой ценностей, исторически родившейся на территории севера европейской части страны и распространившейся на регионы Сибири, вместе с переселенными людьми. Эта система обладает как положительными, так и отрицательными чертами. Все же, в целом следует считать, что положительные по отношению к существующим условиям черты явно превалируют над отрицательными, и, развивая общую концепцию регионального ценностного фундамента, стоит обратить внимание на всю сложность содержания старинной системы и в процессе модернизации сделать опору на те ее значимые черты, которые совместимы, сочетаемы с целями и задачами модернизации. Наиболее часто соприкасающееся с населением, ведущим традиционный образ жизни является приезжее население. Это люди, волею судьбы, партии и правительства стронутые со своих родных мест, поставленные в условия необходимости обживать новые для себя условия жизни в непривычных климатических и часовых поясах, в той части биосферы, к которой у них нет генетической адаптации. Северные переселенцы не исключение. У приехавших сюда добровольно ведущими мотивами были, если исключить весьма небольшой процент юношеской романтики, поиска «туманов и запахов тайги», экономические мотивы. Люди вербовались на тяжелую работу, имея конкретные экономические цели. Государству было стратегически необходимо заселить в кратчайшие сроки северные территории, развернуть добывающую промышленность, укрепить границы «необъятных просторов Родины». В ход шли как экономические рычаги, так и «романтические» идеологемы. Нельзя отказать советско-партийной системе в том, что она была достаточно эффективна в отношении достижения поставленных ею глобальных целей. В течение шестидесяти последних лет Север был заселен. Г. Гачев сравнивает Америку и Крайний Север и находит, что и там и там на новые земли приехали люди с похожей психологией: «И притом многие иммигранты приезжали на время, с намерением лишь подзаработать, да и вернуться...И, хотя так и не возвращались, и оседали, и внуков разводили, но психология временности, чемоданное настроение так и засело ...Как у нас - на Крайний Север: т.е. не жить там, а наработать, наургийствовать денег для последующего проживания в натуральных себе природинах...Но легкий заработок завораживал; и люди откладывают отъезд и втягиваются в сплошную -ургию, как форму жизнеутверждения, так что вместо сочетания: - ургия + (плюс) жизнь, ургия для жизни (потом когда-то)».(24) Так же как американец, переселенец отрывался от своего социума, о своей культуры, от существующих в ней ценностных ориентаций, и принимал иные, которые больше годились для новой ситуации. Во многом именно благодаря подобной переоценке ценностей стала возможна сама индустриализация северных территорий, потому как модернизация начинается именно с подвижек в культуре. Дух преобразований, который принесли с собой «первопроходчики», необходим для модернизации в первую очередь. Он освобождает энергию человека от, как выражается Г. Гачев, «тяги субстанции». Кроме чисто индустриальных ценностей преобразования окружающей действительности, на Севере появились специфические ценности. Ценности счастья, причем счастья именно на земле, выработались в результате тяжелого труда, когда счастье понимается как избавление от физических страданий и физического труда через развитие техники и технологий. Поскольку счастье - это единственная, конечная цель человеческих усилий, то не может быть истинного прогресса, который не вел бы к этой цели, следовательно прогресс заключается в увеличении человеческого счастья и в уменьшении человеческого страдания. Дух преобразований, ценности труда в совокупности с жаждой вознаграждения, жаждой счастья, материального благополучия, которую также принесли с собой новоселы Севера, породили особую героику стяжательства как личного, так и общечеловеческого, причем общечеловеческое, в варианте общесоюзного, в силу господства социалистических идей преобладало, в отличие от индустриализаторов Запада, в свойственном Западу гражданском обществе индивидуалов. В большой степени эта героика не преодолена и до сих пор, скорее наоборот, поскольку с уходом идеологии социализма господствующие позиции перешли к прозападным идеологическим тенденциям, в которых стяжательство является синонимом душевной силы и свободы личности. Варианты коллективного стяжательства и сейчас присутствуют в виде забот о судьбах России. У нового индустриального слоя, который в течение последних 60-70 лет однозначно был авангардом промышленного строительства, возникают и проблемы личностного, идентификационного характера. Одна из самых больших проблем, стоящих перед этой группой населения является отсутствие осознания себя как отдельной, уникальной группы российского социума, выделившейся из него за последние годы своей уникальной для России ценностной системой. Самоидентификационный кризис ведет к непониманию задач своего микросоциума, непониманию своих личных уникальных задач. Это население, ощущая себя россиянами, полагает, что и вся остальная Россия обладает присущими им ценностными устоями. Достаточно часто в периодической печати появляются сообщения о том, что переселившись с Севера, люди не смогли прижиться на новом месте. Новых соседей раздражало не столько их относительное благосостояние, сколько стремление жить зажиточно и красиво. В настроениях этой группы, с одной стороны, присутствует ностальгия по «малой» Родине, с другой - нежелание возвращаться в социум более низкой ступени развития, тем более, что, отдав все силы, свои лучшие годы освоению Севера, развитию его промышленного потенциала, они полюбили новую землю, новое общество с его новыми взглядами. Суммируя все вышесказанное, можно отметить, что: I. Культура трех групп относится к трем разным ступеням развития человечества. Первая группа кочевого населения оказалась не способной к адаптации и сохраняет черты первобытного образа жизни, стадии, «на которой большинство людей жило в маленьких, зачастую мигрирующих группах, питаясь растительной пищей и рыбой, занимаясь охотой и скотоводством».(25) Вторая группа обладает традиционным сознанием и образом жизни , свойственным аграрной цивилизации, ведя хозяйство по весьма оригинальному типу таежного земледелия. Третья группа имеет сознание и образ жизни, присущей индустриальной эпохе. II. Жизнь первых двух групп напрямую зависит от окружающей среды, от состояния ее продуктивности и экологической чистоты. Отсюда глубокая внутренняя религиозность первых двух групп, причем их религиозное сознание наносит яркий отпечаток на всю бытовую культуру и модели поведения. Третья группа - носительница урбанистической культуры, опирающейся в своей действительности на достижения науки и технического прогресса. III. Жизненным пространством первой группы являются зоны экстремальных климатических условий, к которым она приспособилась, выживая при помощи кочевого оленеводства и охоты на морского зверя. Вторая группа занимается таежным земледелием и проживает в сельской местности с гипокомфортными климатическими условиями. Третья проживает в поселках городского типа и городах с гипокомфортными и экстремальными климатическими условиями. В целом эти культурные группы занимают обособленные пространства, которые почти не пересекаются, если иметь ввиду их трудовую деятельность. В сложившейся ситуации перед северным социумом стоит вопрос о том, в какой мере и каким образом можно модернизировать каждую из социальных групп. На мой взгляд, метод, которым можно воспользоваться в данной ситуации является постмодернизация, которую российский философ В.Г. Федотова определяет как процесс развития, при котором внешняя модернизация жизни идет за счет внутренних культурных ценностей социума. «Постмодернизацию можно рассматривать как новый виток модернизации на основе культуры. Основанием для этого является то, что постсовременное не отрицает современности радикально, и постмодернизация, которую страны традиционного типа проходят вместомодернизации, или продолжая незавершенную модернизацию, решает и ряд задач последней или оставляет их на потом».(26) Постмодернизация, или перманентно незавершенная модернизация, или же плюралистическая модернизация - выход для северных регионов России, потому как в принципе постмодернизация не требует даже развития как такового, поскольку «для мира важно сохранить какие-то уголки, не преобразованные демиургическими усилиями человека».(27) При таком варианте развития кочевое население, при свойственном ему низком уровне и весьма избирательном характере адаптации к модернизации, может быть оставлено в границах присущей ему культуры, при значительном усилении государственного обеспечения средств связи, медицинского обслуживания и образования. Сельское население, ведущее хозяйство по типу таежного земледелия, сочетающее в себе разные виды промыслов и земледелие как таковое, с высоким уровнем адаптации к инновациям, способно освоить новейшие биотехнологии сельского хозяйства и новые формы деятельности, новые профессии, а также придать новую форму традиционным промыслам. Индустриальная часть населения может стать кадровым, человеческим ресурсом для переходы к высоким технологиям, позволяющим перерабатывать ресурсы на месте. Главной проблемой, как и главной задачей является интеграция трех групп в единый северный социум определенной совокупностью общих ценностей, а также и интеграция этого социума в российский социум, в общероссийскую цивилизацию. Если же так или иначе внутренние проблемы и внешние трудности будут преодолены, то в условиях построенного высокотехнологичного постиндустриального общества Северные территории могут получить большие возможности развития. Впрочем, при такой ситуации в России, как в мире в целом может встать вопрос о богатом Севере и бедном Юге, но, с другой стороны, сама идея экономии и выгоды, сами ценности богатства и собственности могут стать неактуальными для стран, где распространится постиндустриальный темп жизни. Они могут к обратиться к соответствующим постиндустриальным системам ценностей, при которых первое место в иерархии занимают ценности творческой самореализации личности, подобно тому, как к ним уже обращаются определенные слои обеспеченной интеллигенции западных стран. Использованная литература: 1. Федотов Г.П Судьба и грехи России /избранные статьи по философии русской истории и культуры/ : В 2-х т./ Составл., вступительная статья, примечания Бойкова В.Ф. - С.Петербург.: София,1991. - 352 с .: портрет 2. Межуев В.М.. Российский путь цивилизационного развития «Власть» 1996г. №11;С.46 3. Ахиезер А.С. Специфика исторического пути России. http://www.libertarium.ru/libertarium/l_lib_ahies3 4. Колесников П.А.. Северная Русь (Архивные источники по истории крестьянства и сельского хозяйства XVIIIвека) Вологда. 1971 - 208с.; С.5 5. Юрий Сазонов, политический обозреватель «Парламентской газеты»; «Парламентская газета», 29 октября1999года, №206(336),ст. «Кричащие проблемы безмолвного Севера»;С.3 6. Бабаков. В.Г. Кризисные этносы -М.: ИФРАН, 1993 - 183 с.; С. 150 7. Кент Рокуэлл. Саламина. Пер. с англ. Ред. послесл. и примеч. Н.Я Болотникова. Рис. Автора. М., «Мысль», 1970 - 383с. ; С.36 8. Крупник И.И. Арктическая этноэкология М., 1990.; С.186,187 9. Шаньгина В.В.. Общинное землепользование в бывшей государственной деревне Коми края в пореформенные годы XIX века //Хозяйство северного крестьянства в XIXначале XX вв. Межвузовский сборник научных трудов. Сыктывкар 1987 - 122с.; С.31 10. Чупров В.В.. Земельная обеспеченность крестьянских хозяйств Севера в начале XX в. // Хозяйство северного крестьянства в XIX- начале XX вв. Межвузовский сборник научных трудов. Сыктывкар 1987 - 122с; С. 38 11. Колесников П.А.. Северная Русь (Архивные источники по истории крестьянства и сельского хозяйства XVIIIвека) Вологда. 1971 - 208с.; С.6 12. Камкин А.В. Общественная жизнь северной деревни XVIII века (пути и формы крестьянского общественного служения). Учебное пособие к спецкурсу Вологда. 1990 - 96 с.; С. 73-74 13. Колесников П.А. Северная Русь; С.10 14. Беленкина Т.И. Отхожие промыслы крестьян Коми края в первой половине XIX века // Вопросы истории Коми АССР. Труды ИЯЛИ Коми филиала АН СССР. Выпуск 16. Сыктывкар, 1975 15. Котов П.П. Внеземледельческие занятия населения Коми края в конце XVIII- первой половине XIX веков. Сыктывкар, Сыктывкарский государственный университет, 1999 29с;С.22 16. Колесников П.А. Северная Русь. Выпуск 2. (Архивные источники по истории Европейского Севера России XVIIIвека) Вологда, 1973 - 223с.;С.10-12 17. Колесников П.А. Северная Русь. (Архивные источники по истории крестьянства и сельского хозяйства XVIIIвека) Вологда. 1971 - 208с.; С. 8 18. Камкин А.В. Общественная жизнь северной деревни XVIII века; С.86 19. Камкин А.В. Общественная жизнь северной деревни XVIII века;С.72 20. Камкин А.В. Общественная жизнь северной деревни XVIII века;С.73 21. Ю. М. Плюснин. Психология выживания. Мировоззрение и социальные диспозиции поморского населения Русского Севера. http://www.philosophy.nsc.ru/life/journals/humscience/1_97/16_plus. htm 22. Там же. 23. Там же. 24. Гачев Г.Д. Национальные образы мира. Америка в сравнении с Россией и Славянством.- М.: Раритет, 1997. - 680 с.;С.456 25. Тоффлер Э., Тоффлер Х. Создание новой цивилизации. Политика третьей волны. http:// www.freenet.bishkek.su/jornal/n5/JRNAL511.htm 26. В.Г. Федотова. Модернизация «другой» Европы. - М.:ИФРАН, 1997 - 255 с.;С.82 27. В.Г. Федотова. Модернизация «другой» Европы;С.93
