Скачать..
advertisement
Глава тринадцатая. В которой Киев встречает нежданного гостя Если Богуслава в Киеве ждали, то этого гостя не ждал никто. Тем не менее, он появился. Сильный, красивый, веселый… С пятью сотнями хирдманов, с ног до головы увешанных золотом, и такого зловещего вида, что киевская стража закрыла перед ними Подольские ворота и держала снаружи, пока из княжьего терема на появился сам воевода Претич и не велел впустить. Впрочем, наверх, на Гору поднялись только трое нурманов: Торстейн Бычий Хвост, Халльфред Трудный Скальд и конечно их вождь: прославленный ныне конунг, а в прошлом – дружинник великого князя Владимира – Олав Трюггвисон, которого многие по старой памяти всё еще звали Кракабен, что значит – Воронья Кость. За его необычайное умение предугадывать судьбу и ловкость в гадании. Впрочем, Олав Трюггвисон уже давно не пользовался своими колдовскими умениями. Зачем это человеку, который уже сделал самый правильный выбор? Да, еще с ними был пес. Огромный лохматый волкодав, преданно державшийся в шаге от Олава и полностью игнорирующий всполошенный брех киевских кобелей. О том, что сын конунга Трюггви появился на землях киевского князя, Сергей Иванович узнал пусть и загодя, но с опозданием. Это потому что нурманы двигались стремительно даже без своих драккаров. Встал на лыжи и побежал. Для самых северных северян это привычнее, чем степняку на коне скакать. Как на крыльях летели. Само собой, не с одними лыжами. Сотни две саней, запряженных добрыми лошадками, бодренько катились по зимнику, доверху загруженные всяким товаром и имуществом, обгоняя неторопливых купцов. Плохо, что ни один из подвластных Владимиру князей и наместников не потрудился прислать гонца. Видать, не сочли, что пять сотен нурманов представляют опасность. Тем более – под предводительством Олава, некогда – княжьего любимца. Зная Трюггвисона, Духарев не сомневался, что тот останавливался в каждом крупном городе: попировать-повеселиться, заодно и припасы обновить. Весть пришла от сына Артема. Они с воеводой Сигурдом были соседями: после вокняжения в Киеве Владимир одарил верного ярла куском древлянских земель из бывшей Олеговой вотчины. Не удивительно, что Олав сначала посетил дядьку, а уж потом двинул в стольный град. Прошедшие годы основательно изменили Трюггвисона. Из длинного костлявого подростка вырос могучий муж почти Духаревского роста. Но по-прежнему – красавец. Синие сияющие глаза, светлые густые волосы, прихваченные золотой с каменьями диадемой, яркие губы, небольшая ухоженная бородка… Ни одного шрама на лице, зубы – как отполированные. Великий князь Киевский, тоже далеко не урод, на фоне Олава смотрелся весьма скромно. Однако ж сын Трюггви поклонился Владимиру первым и не как равный равному, а низко, почти в пояс, удивив и всех присутствующих и даже самого князя. – Добро пожаловать, Олав-ярл! – пророкотал явно польщенный Владимир. – Будь гостем моим! – Благодарю, княже! Никогда не забуду твою доброту и ласку! Великолепный Олав либо забыл, почему покинул Киев, либо сделал вид, что забыл. – Только я теперь не ярл, а конунг, – сообщил он с широченной улыбкой. Позади Олава заухмылялись его ближники: тоже молодцы – просто загляденье. И не у всякого ярла найдутся этакие доспехи и такие толстые золотые гривны да браслеты. Еще удивил Духарева пес. Здорованная лохматая зверюга размером с мишкуподростка. Но – воспитанная. Вошла со всеми, улеглась и принялась сканировать пространство. Можно не сомневаться: если что не так – прянет, аки пардус. Сергею сразу захотелось такую же. Владимир еще раз оглядел Олава с головы до ног, решил: проявленного почтения довольно, чтобы забыть о прошлых мелких обидах. – Будь моим гостем, Олав, сын Трюггви! – провозгласил он по-нурмански. – И ты, и люди твои… Много ль их? – Четыреста восемнадцать, – ответил Трюггвисон. – Считая тех, что сейчас со мной, и не считая собаки! – и ласково почесал волкодава повыше глаза. – Пока – немного, но будет – больше. Владимир на мгновение задумался, потом объявил: – Твоим людям накроют столы в нижнем городе. А мы с тобой попируем вместе! Как в старые времена! – Вот это праздник! – воскликнул Олав и громко захохотал. Владимир глядел на него очень внимательно. “Прикидывает, как вписать Олава с хирдом в будущий поход”, – легко догадался Сергей. Но тут князь тоже засмеялся… И понеслась. Заманить Олава в будущую ромейскую кампанию не удалось. У сына конунга Трюггви оказались другие дела. Личные и неотложные. Но начал он – издалека. – Знаешь ли ты, конунг, что я теперь – христианин? – спросил он. Вот это новость! Стольники Владимира, в подавляющем большинстве – язычники, изумленно переглядывались. Вот уж от кого они никак не ожидали, что примет ромейскую веру. То, что они знали о христианстве, ну просто никак не сочеталось с кровожадной профессией “викинг”. – И что же подвигло тебя, сын конунга Трюггви, на такой шаг? – спросил Владимир. – Мне было бы очень любопытно это узнать. – Тогда я, конунг, расскажу тебе свою историю, – сказал Олав. – А уж ты сам думай, сгодится ли она тебе. Скажи, слыхал ли ты о том, что Гейра, дочь Бурицлава, вендского конунга, – была моей женой? Говорили мне, – кивнул Владимир. – Было время, я думал: уж не сойдемся ли мы с тобой в битве? Но знающие люди сказали: ты не поднимешь против меня меч. И я поверил. – Верь мне и в будущем, – сказал конунг Олав, глядя прямо в глаза великому князю. – Я в долгу перед тобой и так будет всегда. Но позволь мне продолжить. И он продолжил. С обычным для нурманов хвастовством. - Многое я свершил, пока жил у вендов. Ходил вместе с Бурицлавом-конунгом1 и Отта-кейсаром2 на Датский Вал3 воевать с Хаконом-ярлом, захватившим земли моего Надо полагать, Болеслав Первый Храбрый, будущий король Польши. Император Оттон Второй Рыжий. 3 Датский Вал — вал, сооруженный в девятом века в Шлезвиге между двумя фьордами для защиты южной границы Дании. Остатки вала сохранились до сих пор. 1 2 отца-конунга. Но Хакон, удачливый в битвах, сумел удержать Вал. Тогда Отта-кейсар посадил свое войско на корабли и переплыл через фьорд в Йотланд. Харальд, конунг данов, поспешил ему навстречу. Была славная битва – и Харальд-конунг бежал. – Но, – продолжал Олав, – к печали моей, Хакона-ярла не было с ним. Сбежал от нас на остров Марсей. Отта-кейсар начал переговоры с конунгом данов, убеждая того принять свою веру и обещая за то стать ему добрым другом. Харальд-конунг сначала противился, но когда святой епископ Поппо взял в руки раскаленное железо и пронес его, а потом показал руки конунгу данов и тот увидел, что ладонь епископа не обожжена. Тут Олав умолк, потому что в зале поднялся ропот. – Ты видел это сам или слышал от других? – спросил весьма заинтересованный Владимир. – Нет, – ответил Трюггвисон. – Я не видел рук епископа. И вопросы веры тогда мена мало интересовали. Я хотел лишь одного: смерти своего врага Хакона-ярла. Владимир кивнул. – Рассказывай, конунг, – разрешил он. Гул в зале тут же умолк. Тишина нарушалась лишь журчанием напитков, подливаемых в чаши да собачьей грызней на посыпанном соломой полу. Огромный пес Олава в собачьих сварах не участвовал. Лежал близ хозяина, величественный и равнодушный. Князь среди собак. “Нет, я непременно должен добыть подобного зверя. Или хотя бы щенков от него”, – подумал Духарев. – Увидав, какие чудеса творятся Именем Христа, – продолжал Олав, – Харальд уверовал и тоже крестился. А когда наконец прибыл мой соперник, Хакон-ярл, вынудил креститься и его, и его людей4. И я понял тогда, – вздохнул сын Трюггви, – понял, что Отто-кейсар не убьет Хакона, и я не стану конунгом Норвегии. Так это меня огорчило, что даже явленное епископом чудо не заставило меня уверовать в Христа. Так что ни я, ни мои люди не приняли Крест. Нас никто не принуждал, ведь мы были союзниками. Но, думаю, зря я тогда не крестился. Многие тогда, да и сейчас называют меня провидцем, но на самом деле я был слеп. Может, прими я Крест, как это сделал конунг данов, и Бог пощадил бы мою Гейру. Тут Олав вздохнул еще печальнее. И все увидели, что глаза его увлажнились. Даже сейчас, спустя много лет, конунг всё еще скорбел об умершей. – Болезнь отняла у меня жену, – произнес он, совладав с чувствами. – Видно не благоволили этому браку боги Севера, а Истинного Бога я тогда не ведал. Так что и детей у нас не было, хотя прожили мы вместе три года. После смерти Гейры не смог я оставаться на земле вендов и ушел сначала к фризам, где воевал славно и хорошую взял добычу, потом бил саксов, скоттов и еще многих, о чем скальд мой Халльфред написал немало добрых стихов, и ты, конунг, и все вы, славные и почтенные люди, если пожелаете, сможете услышать их позже. Я же скажу просто: четыре года провел я в битвах, радуя Одина и Тора. А потом боги моих предков отвернулись от меня. Два лучших корабля потерял я во время шторма, третий, Надо отметить, что конунг Харальд честно выполнил свои обязательства и крестил Данию, а вот ярл Хакон, как только убрался подальше от опасности, избавился от священников, которых ему навязали, вернулся к язычеству и по дороге домой, в Норвегию, неплохо пограбил датские земли. 4 приставший к берегу, был захвачен франками, а люди мои перебиты. Я отомстил за них, однако понял, что удача меня покидает, а люди мои ропщут. Вот тогда судьба привела меня на острова Сюллинги, что лежат на закат солнца от Англии. И там я встретил человека, открывшего мне Истину… История Олава, сына Трюггви, будущего конунга и крестителя Норвегии – Не говори мне о Христе, – сердито бросил Олав. – Бог, который отнял у меня Гейру – не мой бог! – Но ты видел чудеса, творимые Его Именем! – воскликнул Эмон, ирландец, принятый в хирд еще в те времена, когда Гейра была жива, а Олав Трюггвисон дрался в войске Отто-кейсара. – А чудо, сотворенное епископом Поппо5? – Да, я знаю о чудесах, творимых именем Христа, – согласился Трюггвисон. – Но я видел и чудеса, творимые богами моих предков. Уж не знаю, чем твой отшельник лучше финской вельвы. По мне так заговоренная воронья кость (Олав потрогал свой любимый оберег) куда надежней, чем ваш крест. – Конунг! – перебил Олава ирландец. – Не веришь, так проверь! Не зря же ветра принесли нас именно сюда! Ты же сам рассказывал, как много лет назад человек из Гардарики, обычный воин, но тоже христиан, предсказал тебе великую славу! Так послушай, что скажет тебе одаренный Богом! Олав был не против поговорить с отшельником. Но не знал, как к этому отнесутся его хирдманы. В последнее время многие из них вслух говорили, будто конунг больше не люб Одину и Тору. А конунг, лишенный удачи, перестает быть конунгом… Из двух сотен хирдманов Трюггвисон мог быть уверен только в половине, не больше. Многие воины даже не знали, кто он на самом деле, ведь покинув землю вендов, конунг оставил там и свое родовое имя, повелев отныне называть себя не Олавом, сыном Трюггви, а Олеконунгом из Гардарики. – Хочешь, я сам схожу к отшельнику? – предложил Эмон. – Скажу, что я – это ты. И пусть… Олав расхохотался. – Не нужно быть провидцем и колдуном, чтобы отличить твою рожу от моего лица! Ирландец смутился. Славный воин, внешностью он не удался. А вот Олава многие считали очень красивым. Особенно женщины. Но после смерти Гейры ни одной из них не удалось привлечь его внимание более, чем на одну ночь. Потомок Харальда Прекрасноволосого говорил об этом так: как может жалкая медь удовлетворить того, что держал в руках благородное золото? – Но предложение твое недурно, – отсмеявшись, заявил Олав. – Проверим твоего предсказателя. Торстейн Бычья Нога – вот кто пойдет к твоему отшельнику и узнает, так ли он всеведущ. Вернувшись в лагерь, Олав сообщил о том, что намерен сделать. Если верить Хронике, епископ Поппо, дабы посрамить языческих жрецов и убедить конунга датского Харальда в могуществе Христа, по собственному почину (а возможно и по инициативе Харальда) прошел ордалию. То бишь, в доказательство своей правоты некоторое время держал в руках раскаленное железо. Убедившись, что на руках епископа нет ожогов, вдохновленный чудом конунг принял христианство. 5 Хирдманам идея понравилась. Многие слышали о сюллингском отшельнике прежде и мысль обмануть христианского колдуна показалась им забавной. Торстейна Бычью Ногу обрядили в лучшие одежды, повесили на пояс меч Олава с красным камнем на оголовье и серебряными накладками на ножнах. На руки ему Трюггвисон надел собственные золотые браслеты, а на плечи – бархатный плащ. Люди Олава, поглядев на Торстейна, в один голос заявили, что Бычья Нога теперь почти так же хорош собой, как сам конунг. – Сам хитроумный Локи не сделал бы лучше! – похвалился Олав. – Теперь даже я готов назвать тебя конунгом, Бычья Нога! И громко захохотал. А вот Торстейн, напротив, смутился и покраснел. Дело в том, что хирдманы, недовольные Олавом, прочили Торстейна в вожди и не скрывали этого. От Торстейна, конечно, а не от Олава, который, узнай он о подобных замыслах, мог бы обойтись жестоко и с Торстейном и с заговорщиками. Отшельник жил не в пещере, как друиды, а в маленьком домике на берегу озера. Около домика сушилась рыба и выстиранные портки. – Ищешь кого, воин Севера? Торстейн оглянулся. Сказано было на языке саксов, но на сакса человек походил мало. Больше – на йотуна. Большой, ростом почти с Торстейна, голый, если не считать изодранных коротких штанов, заросший черным волосом, с такой спутанной гривой, что Торстейн подумал: уж не взял ли дикий человек, подобно конунгу Харальду гейс – не причесывать и не стричь волос, пока не свершит задуманное6? В отличие от тех жрецов, к которым привык Торстейн, на человеке-йотуне не было никаких оберегов. Только большой черный деревянный крест. И потемнел крест скорее всего просто от времени, потому что вряд ли отшельник кормил его жертвенной кровью. – Я – Оле-конунг из Гардарики! – гордо произнес Торстейн. – Слышал, ты умеешь провидеть будущее? – Настоящее – тоже, – сообщил отшельник. – А потому не стоит тебе называть себя конунгом, но стоит помнить о том, что ты клялся конунгу в верности. Оставайся верным ему и в будущем и не прогадаешь. А теперь ступай к своему вождю и скажи: я его жду. На сей раз Олав отправился сам. – Скажи мне, святой человек, получу ли я желаемое? – поинтересовался Олав, не уточняя, что именно желает. И тут же убедился, что имеет дело с настоящим прорицателем. – Ты получишь свое королевство, – не раздумывая, заявил отшельник. Это был правильный ответ, хотя Олав имел в виду всего лишь свою удачу. Имеется в виду Харальд Первый Норвежский, Инглинг, сын Хальфдана Черного и отец Эйрика Кровавой Секиры. Невеста поставила Харальду условие, что выйдет за него лишь когда он станет конунгом всей Норвегии. И Харальд принял гейс: не стричься и не причесываться, пока Норвегия не будет под ним. И добился своего. А уж тогда превратился из Харальда Косматого в Харальда Прекрасноволосого. 6 – Бог даст тебе его, – продолжал между тем отшельник, – если ты примешь Истинную Веру. “Хочет, чтобы я крестился”, – подумал Олав. Но сын Трюггви не принял крещения даже ради любимой Гейры. Стоит ли это делать сейчас? Ведь землями его отца правит Хакон-ярл, который сначала, по требованию конунга данов, принял крест, а затем вновь вернулся к вере отцов, выгнал монахов-христиан, изрядно пограбил земли данов, потом сам подвергся нападению Харальда-конунга, и спасся, как говорили, тем, что северные боги наслали на конунга всяких чудовищ, вынудив уйти. И бог христиан ничем не помог конунгу. Так говорили люди, и Олав не видел причин, почему бы ему не верить их словам. И вот теперь отшельник обещает Олаву землю, которой сейчас правит Хакон-ярл, оказавшийся сильнее христианина Харальда, повелителя Дании. Возможно, Христос решил руками Олава свершить не сделанное конунгом данов? Но что будет, если боги Севера окажутся сильнее и на этот раз? – А если я не сделаю этого и останусь верен богам моих предков? – спросил Олав. – Что будет со мной далее? – Смерть придет к тебе, – сказал отшельник. – Что ж, все мы когда-нибудь умрем, – заметил Олав. – Меня этим не испугаешь. – Смерть придет к тебе сегодня, – уточнил отшельник. – Подступит внезапно, откуда не ждешь. Однако Бог позаботится о тебе. Тебя сочтут мертвым, но пойдет семь дней – и ты восстанешь, чтобы оплакать погибших друзей и обратиться к Истинному Богу Иисусу Христу. – А с чего бы твоему Богу заботиться обо мне, если я не из его поклонников? – осведомился Олав. – А с того, Олав, сын Трюггви, – сказал отшельник, очень удивив Олава, представившегося как обычно “Оле из Гардарики”, – что тебя ждет славное будущее. Ты станешь великим королем. Многих ты обратишь в христианство и тем спасешь их души. А теперь ступай и возвращайся, когда уверуешь в могущество Истинного Бога, сотворившего небо и землю, и всё, что им сопутствует, в том числе и тебя, упрямый сын Трюггви, хотя ты и не желаешь этого признать. Вскоре ты получишь доказательство Его могущества, вновь получив от Него свою доселе бесполезную жизнь. И Олав ушел. Слова отшельника не убедили его (для того, чтобы убедить такого, как Олав, одних слов маловато), но заставили задуматься. Вот так, глубоко задумавшись, Олав, сын Трюггви, спускался по тропинке вдоль склона, когда на него напали заговорщики. Олав считал, что удача покинула его, однако был не совсем прав. Кое-что осталось. Это “кое-что” и надоумило его сначала отправить вместо себя Харальда Бычью Ногу. Харальд же был человеком не только красивым, но и великой силы. Прозвище свое получил за то, что еще в молодые годы, желая показать удаль, вырвал из сустава ногу бычка-двухлетки. С тех пор сила Торстейна увеличилась, а воинское умение закалилось в множестве битв. Будь он сейчас с заговорщиками, Олаву пришлось бы совсем плохо, потому что не было в хирде Олава никого, включая и самого конунга, сильнее Бычьей Ноги. Но слова святого отшельника проникли в сердце Торстейна, и он отказался предать своего конунга. Однако заговорщиков было четверо, а Олав – один. Он знал всех четверых: то были его собственные люди. Из тех, кто громче всех кричал о том, что удача покинула Олава. И еще он знал, что они – хорошие воины, умелые во владении железом. Олав родился сыном конунга и страха не ведал. Но он был глубоко оскорблен тем, что собственные хирдманы предали его. – Вы клялись мне в верности! – воскликнул Олав, обнажая меч. – А теперь ищете моей смерти! Ледяной ад Хель – подходящее место для таких, как вы! – Если бы мы искали твоей смерти, Олав Трюггвисон, то ты был бы уже мертв! – заявил конунгу Снорри Черный из Вестфольда, могучий викинг, присоединившийся к хирду Олава после битвы у Датского Вала, потому что не пожелал креститься. – Но мы лишь хотим, чтобы ты уступил место вождя более достойному, потому что удача твоя иссохла, как вода в летней луже. Осталась только грязь, не способная утолить жажду даже лягушки. – Это у тебя, Снорри, в жилах не кровь течет, а грязь! – гневно зарычал Олав и прыгнув вперед, отсек Снорри правую руку повыше локтя. Трое других от неожиданности подались назад: не предполагали, что Олав рискнет напасть первым. – Ха! – воскликнул Трюггвисон, вновь вздымая меч. – А я ошибся! Всё-таки кровь, а не грязь! Да так много, будто я свинью зарезал! С этими словами Олав ударил мечом по шее Снорри и удар этот был смертельным, однако трое других предателей уже опомнились и сами напали на конунга. Олаву пришлось туго. Удары сыпались со всех сторон, а у сына Трюггви даже щита с собой не было, так что пришлось отбиваться мечом и секирой. Но Олав был так хорош в пляске острого железа, что сумел ранить еще двоих предателей, прежде чем третий нанес ему страшный удар топором по голове. От этого удара шлем конунга разошелся, лезвие топора прошло сквозь подшлемник и увязло в голове Олава. Однако поразив, предатель раскрылся, и Трюггвисон с яростным криком воткнул меч ему в грудь. Клинок конунга пробил доспех, сломал ребро и вошел в легкое. Отмстив, конунг упал бездыханный, с топором, торчащим из головы, но его обидчик тоже прожил недолго: захлебнулся кровью. Двое же уцелевших вырвали меч Олава из груди убитого – в доказательство, что конунг мертв, – и поспешили с этой вестью вниз, к кораблям. Они хотели представить дело так, будто сами непричастны к смерти Олава, однако их свежие раны говорили об обратном, а у Олава в хирде было довольно людей, ему преданных. В их числе были ирландец Эмон и Халльфред по прозвищу Трудный Скальд, этот последний и изобличил предателей. Но у заговорщиков в хирде тоже было немало друзей и среди них – шестеро кровных родичей. Так что хирдманы разделились и встали друг против друга. И была битва, в которой бесполезно, но не бессмысленно (ведь речь шла о чести) пролилось много крови, и победили те, кто был верным конунгу Олаву. И главная заслуга в этой победе принадлежала Торстейну Бычьей Ноге, который, помня слова отшельника, встал на правильную сторону и тем смутил бунтовщиков, надеявшихся увидеть его своим хёвдингом. Торстейн же принес на берег того, кого мятежники сочли мертвым. Не удивительно, что они ошиблись, ведь добрый боевой топор застрял в голове конунга. Вернее, им так показалось, потому они и не добили Олава. Зачем добивать мертвеца? Однако правы оказались не они, а отшельник. Семь дней пролежал без памяти Олав Трюггвисон, потому что хорош был удар Снорри Черного. Другого он непременно отправил бы в Валхаллу, но как сказано выше, Олаву была назначена другая судьба, и его черепная кость оказалась покрепче железного шлема. Семь дней поил его, беспамятного, ключевой водой Халльфред Трудный Скальд, а на восьмой конунг очнулся и потребовал пива. Многое увидела душа Олава, блуждавшая в иных мирах, пока тело пребывало в неподвижности, но говорить об этом конунг не стал. Оплакал погибших верных, простил тех мятежников, что остались в живых, а едва смог встать на ноги, немедленно отправился к отшельнику и принял Крещение. По примеру конунга крестились и его хирдманы, а мудрый отшельник сказал, что Олав Трюггвисон станет знаменитым конунгом и совершит немало славных дел, многих людей обратив в христианскую веру. Об одном лишь печалился Олав: в недавней битве погиб ирландец Эмон. На той земле провели викинги зиму – в доме одного из местных ярлов, который счел это честью, потому что лучше с честью принять будущего конунга Норвегии, чем сделать то же самое под угрозой его меча. Впрочем, ни Олав, ни его викинги не делали худого, ведь они теперь были христианами, а христианам не подобает обижать единоверцев. Немало времени провел Олав со святым человеком, и тот поведал, что мудрость его – от Бога проистекает. От Бога же и предвидение будущего и иные чудесные дела. Всю зиму учились Олав и его люди правильной вере, не забывая, впрочем, и о плотских надобностях. А весной, взявши с собой двух священников из местных, покинули Сюллинги и направились к берегам Англии. История Олава, сына Трюггви (продолжение) – Жаль, что мы теперь – христиане, – сказал конунгу Торстейн Бычья Нога, когда они сошли на берег в английской гавани. – В этой стране можно было бы поживиться. – Однако мы не станем этого делать, – заявил Олав. – Крещеным не подобает грабить таких же крещеных. Но я думаю, Иисус позаботится о том, чтобы мы не остались в проигрыше. – Наверное, ты прав, – не стал спорить Торстейн. И вздохнул, потому что хорошую драку он любил не меньше, чем набитый кошель. Они шли рядом и встречные уступали дорогу, потому что нореги были высоки ростом, дорого одеты и выглядели грозно. Этим они привлекали всеобщее внимание, особенно, внимание женщин, ведь Олав Трюггвиссон, как сказано ранее, был очень красив, да и Торстейн весьма хорош собой. – Однако мы пришли, – заметил Торстейн. – Думаю, это и есть тинг англичан. И верно: перед ними лежало обширное пространство, заполненное людьми. Тут им никто не уступал дорогу, потому что толпа стояла плотно, и все старались расслышать, что происходит в центре, где высился шатер конунга и еше несколько – местной знати. – Подождем, – сказал Олав, решив, что негоже ему, роняя честь, самому расталкивать английских бондов. Ждали они недолго, так как хирдманы Олава, увидев, что конунг остановился, поспешили к нему и быстро проложили проход сквозь толпу англичан. Многие ворчали, однако противиться не смели. Даже те, при ком было оружие. Выйдя в первые ряды, викинги остановились. – Это что же, здешний хёвдинг-законоговоритель? – поинтересовался Торстейн, указав на высокого англичанина в дорогих доспехах и красивом желтом плаще. Человек в желтом громко вещал что-то, взмахивая рукой и указывая в сторону конунгова шатра, рядом с которым, в окружении воинов, стояла красивая, богато одетая женщина в тонкой золотой короне. – Не иначе, как это жена здешнего конунга или его дочь, – пробормотал Олав. – Она хороша, верно? Бычья Нога громко рассмеялся. – Попробуй поговорить с ней, – предложил он. – Дочери конунгов тебя любят! – Ну да, – охотно согласился Трюггвисон. – Я ведь и сам – конунг. – Морской! – уточнил Торстейн и рассмеялся еще громче, привлекая всеобщее внимание. Ярл в желтом плаще нахмурился: решил, видно, что смеются над ним. – Не забывайся, Бычья Нога, – строго произнес Олав. – Но ведь ты и есть морской конунг, – Торстейн был простоват и говорил то, что думал. – И так будет, пока землей твоего отца правит Хакон-ярл. Тут Бычья Нога поймал взгляд англичанина в желтом плаще и ухмыльнулся так нагло, что англичанин нахмурился еще больше. – Я не прочь подраться, – сказал Торстейн Олаву. – По-моему, этот болтун хочет того же. То, что мы теперь – христиане, не помешает мне проучить его, если он сам напросится? – Похоже, это важный человек здесь, в Англии, - заметил Олав, рассеянно глянув в сторону человека в желтом плаще. – Постарайся его не убить. И тут же забыл об англичанине, потому что увидел, что жена конунга (а может – его дочь) идет к нему. Нет, красавица-англичанка не пошла к нему прямо. Она часто останавливалась, чтобы бросить пару слов то одному важному англичанину, то другому. Но Олав неплохо разбирался в женщинах и взгляды, которые красавица иногда бросала в его сторону, говорили сыну Трюггви о ее намерениях так же ясно, как вздувшийся парус показывает направление ветра. Однако не всем намерения дочери (или жены) конунга были так же хорошо понятны. Англичанин в желтом плаще определенно решил, что красавица идет к нему. Он перестал хмурить брови, приосанился и повернулся так, чтобы большая золотая фибула засверкала на солнце. Зря. Женщина прошла мимо него и остановилась напротив Олава. Сопровождавшие ее воины уставились на сына Трюггви с подозрением, заставив его пожалеть, что он – в обычной дорожной одежде, порядком запыленной, и только богатый меховой плащ, золотые браслеты на руках, да еще – доброе оружие говорят о его настоящем достоинстве. – Кто ты? – спросила она, без стеснения глядя в синие глаза конунга. Сказано было на языке норманов. И одного взгляда на женщину было довольно, чтобы понять: в ней тоже течет кровь Севера. Вблизи она показалась Олаву еще красивее, чем издали. – Я здесь чужой, только что из похода, – ответил сын Трюггви, еще раз пожалев, что не одет как подобает, потому что наряд у красавицы был очень богатый, и Олаву хотелось выглядеть не хуже. Женщина ему очень понравилась. “Она должна стать моей! – решил Олав. – Кто бы она ни была”. – Я – Гюда, - женщина словно угадала его мысли. – Мой отец – конунг в Ирландии, а мой муж был здешним конунгом. – И вновь угадав мысль Олава: – Он умер недавно, так что теперь я – королева и правлю этими землями. Сын Трюггви улыбнулся от радости. Раз эта женщина – вдова, значит, ему особенно повезло, ведь ни отец, ни муж теперь не будут решать за нее, а уж в том, что он, Олав, ей по нраву, можно не сомневаться. “Нет такой женщины, что устояла бы передо мной!” – подумал конунг гордо. – Вижу, что ты – человек благородный, – улыбнулась в ответ Гюда. – Но назови свое имя, чтобы я могла пригласить тебя к трапезе. – Мое имя Оле, – с тех пор, как Олав покинул землю вендов, он всегда назывался так и лишь немногие из его воинов знали настоящее имя сына Трюггви. – Я – конунг из Гардарики. Морской конунг, – честно уточнил Олав. – Но отец мой был настоящим конунгом и наступит время, когда я верну земли, принадлежащие мне по праву. – Уверена, так и будет! – горячо произнесла вдова ярла. Однако она была не только красавицей, но и правительницей, а потому спросила: – Четыре боевых корабля, что вошли сегодня в гавань – твои? – Да, – подтвердил сын Трюггви. – Но ты можешь быть спокойна, госпожа. Мои люди не причинят беспокойства! – Две сотни норманов поблизости – это уже достаточный повод для беспокойства! Это сказала не Гюда, а человек в желтом плаще. И по его речи было понятно: язык северян для него – чужой. За спиной англичанина стояли его люди. Их было больше, чем людей Гюды, и все они были хорошо вооружены. Но не лучше, чем викинги. Торстейн Бычья Нога обрадовался, решив, что англичанин в желтом плаще сейчас бросит кому-нибудь из них вызов. Торстейн шагнул вперед, потому что очень хотел, чтобы вызов достался ему. Фибула на плаще англичанина очень приглянулась Бычьей Ноге. Да и сам плащ… Но Олав успел заступить Торстейну дорогу, а Гюда сказала: – Это Элвин-ярл. Он очень храбр и преданно служил моему мужу. А теперь надеется, что когда-нибудь я соглашусь стать его женой. – Тут она засмеялась, и по ее смеху Олав догадался, что надеждам Элвина-ярла сбыться не суждено. – Однако пока – он мой человек, и я надеюсь, что между вами не выйдет ссоры. Торстейн Бычья Нога очень огорчился, а сын Трюггви сказал: – Я не ищу ссор на земле Англии, однако я не из тех, кто бегает от хорошей драки! – Об этом легко догадаться по твоему виду! – сказала Гюда с улыбкой. – И по виду твоих спутников. Вы выглядите опасными людьми. Таких лучше иметь в друзьях, а не во врагах. Так что будь гостем на моей земле, Оле из Гардарики! Я распоряжусь, чтобы вам предоставили жилье, а если вы захотите что-то продать или купить – никто не станет чинить вам препятствий и требовать больших пошлин. – Тот, кто потребует от нас слишком много, останется без ничего! – воскликнул Бычья Нога и с вызовом поглядел на Элвина-ярла. Но тот даже не заметил, потому что пялился на Олава-конунга, и взгляд этот был недобрым. Торстейну стало ясно, что драки не избежать. Вот только вряд ли Олав захочет сделать Бычью Ногу своим поединщиком, ведь он уже давно оправился от раны, а хорошую драку любит ничуть не меньше Торстейна. В ответ на слова сына Трюггви прекрасная вдова еще раз улыбнулась, и повторив, что ждет Олава на пир, удалилась, сопровождаемая своими людьми. Элвин-ярл ушел вместе с ней. Гюда выполнила свое обещание. Олаву и его людям предоставили хороший дом и место на рынке, где они могли продавать свою добычу. А вечером Олав с дюжиной своих лучших людей отправился на пир. Здесь собрались самые знатные люди страны. Был среди них и уже знакомый Олаву Элвин-ярл. Еще присутствовал епископ, который сначала отнесся к Олаву и его хирдманам настороженно, однако, узнав, что все они – христиане, очень обрадовался и возблагодарил Бога за это. Олав подарил ему перстень, снятый им с одного священника из Валланда в ту пору, когда Олав еще не был христианином. Перстень очень понравился епископу, и Олав понял, что отныне может рассчитывать на его поддержку. А вознамерился он ни много, ни мало, жениться на королеве Гюде. Когда-то на пиру дядя Олава Сигурд сказал ему: чтобы лечь с женой конунга, ты должен сам стать конунгом. Стать конунгом Олав был не прочь. Тем более, что именно это ему обещал отшельник. Правда, тогда Трюггвисон решил, что речь идет о его родине, Норвегии, однако Англия – тоже хорошая страна. И что скрывать – Гюда ему очень нравилась, а то, что она – королева здешних мест, лишь добавляло ей прелести в глазах Олава. Может, с ней ему удастся забыть свою умершую жену. Гюде Олав тоже пришелся по душе, ведь он был хорош собой и сразу видно, что знатного рода. И еще он был очень удачливым морским конунгом, потому что люди его были богато одеты, и золота на них было больше, чем на знатных английских лордах, которые занимали за столом почетные места. Всё это очень понравилось Гюде. Она не скрывала своих чувств, говорила Олаву лестные слова, и дважды коснулась его руки. Олав не остался в долгу и во всеуслышание произнес стихотворение, посвященное красоте королевы. Надо сказать, что стихотворение это было сочинено не им, а Халльфредом Трудным Скальдом – совсем для другого случая. Однако Халльфред, который тоже присутствовал здесь, ничем не выдал своего авторства и вместе со всеми громко хвалил поэтический талант конунга. Это было мудро, потому что поэзия прокладывает путь к сердцу женщины почти так же хорошо, как дорогой подарок, а стань Олав конунгом в Англии – и все его люди от этого выиграют. Знаки внимания, оказываемые знатному викингу, были замечены многими англичанами, и кое-кому очень не понравились. В первую очередь тем, кто рассчитывал стать новым мужем Гюды. А таких среди лучших людей королевства было не так уж мало. Но главным претендентом был Элвин-ярл, который глядел на Олава с лютой ненавистью. И тут кто-то из лордов сказал во всеуслышание, что пора бы королеве определиться и взять себе мужа, ведь это не дело, что страной правит женщина. Разве женщина может возглавить войско? Или родить наследника без мужа? Пирующие уже порядочно выпили и, забыв об уважении к своей королеве, подняли невероятный шум, требуя, чтобы Гюда немедленно выбрала среди них подходящего мужа. При этом каждый лордами старался перекричать других, расхваливая сам себя. И люди, пришедшие с лордами, тоже старались вовсю, выкрикивая имена своих вождей. Только двое из достойных помалкивали. Лорд Элвин и Олав Трюггвисон. Гости разошлись так, что дело непременно дошло бы до драки, если бы не охрана королевы, разделявшая самых ярых спорщиков древками копий. Шум стих, когда сама Гюда поднялась со своего места. – Будь по вашему, – сказала она. – Я выберу себе мужа прямо сейчас. Из тех, кто присутствует здесь. Тут наступила такая тишина, что стало слышно, как грызутся под столами собаки. – Я выбрала, – громко произнесла королева. – Моим мужем станет… Оле-конунг из Гардарики! С этими словами она положила руку на плечо Олава Трюггвисона и улыбнулась ему. В зале снова поднялся шум. Многие были недовольны выбором королевы. Но еще больше знатных людей радовались, что королева не выбрала мужем другого лорда, ведь сын Трюггви был здесь чужим, и можно было надеяться, что он не станет вмешиваться в старые распри. – Язычник-викинг не может стать твоим мужем! Это крикнул доселе молчавший Элвин-ярл. И снова наступила тишина, потому что сказанное было правдой. Все вспомнили, что имя Оле из Гардарики хорошо известно в Англии, потому что он немало повоевал и на этой земле. Но тут за Олава вступился епископ и сказал, что Господь вразумил Оле и тот более не язычник, а христианин. Так что теперь грозная слава этого конунга будет защищать христиан от других язычников. – Воистину мудрым было решение нашего конунга принять Крест, – сказал сосед Халльфреда Трудного Скальда. – Теперь он станет настоящим конунгом, а мы все получим земли и рабов. – Но сначала, клянусь Молотом Тора, нам придется немного подраться, – заметил Торстейн Бычья Нога и засмеялся. Элвин не рискнул оспаривать слова епископа, однако сразу заявил, что пусть Оле теперь и христианин, но настоящий выбор жениха для королевы Гюды должен сделать не человек, а Бог. И лично он, Элвин, готов сразиться с любым претендентом, дабы доказать, что Бог – на его, Элвина, стороне. – Я не против, сказал Олав. – Но разве это не противоречит законам Христа? – Да ты просто струсил! – тотчас закричал Элвин. Тут в зале сразу стало шумно. Одни кричали, что такой поединок – это грех. Другие – что пришелец боится умереть от руки Элвина, который слыл умелым и удачливым воином, убившим многих. Кричали и люди Олава, глубоко возмущенные обвинением Элвина-ярла. Каждый из них считал своим долгом немедленно бросить вызов дерзкому англичанину. Молчал только сам Трюггвисон. Когда шум начал стихать, он поднялся со своего места и сказал: – Если вы, христиане, считаете, что можно убивать друг друга, то я согласен. Тут вмешался епископ и заявил, что убийство – это грех. – Что ж, коли так, то я постараюсь не убивать этого человека, – произнес Олавконунг. – Но если то, что о нем говорят – правда, оставить его в живых будет непросто. Элвин снова вскочил и закричал, что он сам убьет Олава, а если епископ не отпустит ему этот грех, то он найдет другого священника, который отпустит. Олав громко засмеялся и предложил своему недругу встретиться завтра. Пусть возьмет с собой двенадцать человек и он, конунг, возьмет с собой столько же. Так и сделали. На следующее утро Олав и его люди встретились рыночной площади прямо посреди ярмарки. С Олавом было двенадцать его лучших людей. С Элвиндом-ярлом – ровно столько же. – Делайте то же, что и я, – сказал своим хирдманам Олав и вышел на середину круга. Был он в своем обычном доспехе, но вместо меча взял большую секиру. Многие удивились такому выбору, но Олав только усмехнулся. Элвин-ярл также был облачен в броню, а в руках у него были меч и щит. С грозным криком он набросился на Олава… И тот первым же ударом тяжелой секиры вышиб меч из руки англичанина. А вторым ударом разбил щит и поверг Элвина-ярла наземь. Тут Трюггвисон отбросил секиру, навалился на противника и очень быстро связал его приготовленной загодя веревкой. Надо отметить, что умение связать побежденного врага всегда считалось среди викингов важным искусством и Олав владел им в совершенстве. Едва меч вылетел из руки Элвина-ярла, как все норманы бросились на его людей, и сделали то же, что и их конунг: не убивая, повергли ошеломленных англичан наземь и связали. Толпа, наблюдавшая за поединком, разделилась на две части. Одни кричали, что люди конунга поступили нечестно, другие, наоборот, восхваляли ловкость и умение конунга и его хирдманов. Они радовались, что теперь у них такой славный король и какой правильный выбор сделала королева Гюда. Впрочем, даже те, кто осуждал северян, не рискнули им помешать, когда те потащили пленников в дом, щедро представленный хирду Гюдой. – Я не стану тебя убивать, – сказал Олав пленнику, – потому что обещал это епископу. Но за твою дерзость и твою жизнь возьму с тебя выкуп: всё, что у тебя есть. И еще ты должен убраться с моей земли и никогда не возвращаться обратно. Обнадеженный словами Олава о том, что тот не станет его убивать, Элвин заявил, что ничего обещать не станет. Тогда вмешался Торстейн Бычья Нога. Он был разочарован тем, что вместо настоящего боя, где у него была бы возможность показать свою храбрость и мастерство, вышла такая глупая потасовка. Будто не воины вышли против них, а неумелые бонды. – Я, - сказал Торстейн, – никому ничего не обещал. Но ценя слово своего ярла, тоже не стану тебя убивать. Сейчас принесут горячие угли и поставят на них твои ноги, англичанин. И тогда мы все узнаем, так ли ты грозен на деле, как грозны твои речи на пиру. – Что ж, – одобрил Олав. – Это хорошая мысль. Воинское умение твое оказалось невеликим, но интересно будет узнать, каково твое мужество. А если после испытания ты всё же умрешь от горячки, то в этом не будет моей вины, ведь только Бог решает: кому умереть, а кому выздороветь. Элвин-ярл побледнел. Он понял: даже став христианами, викинги все равно остались викингами. – Я отдам тебе всё, что у меня есть! – воскликнул он. – И уеду отсюда навсегда! Клянусь Именем Спасителя! – и поцеловал большой золотой крест, висевший у него на шее. – Может, всё-таки проверим его мужество? – предложил Торстейн Бычья Нога, которому было жаль упускать развлечение. – Он поклялся, – возразил Олав. – Вдобавок я и без того вижу, что мужество его не превосходит его воинского умения. – Тогда я возьму себе это, – сказал Торстейн, сдернул с шеи Элвинда-ярла крест и нацепил на себя. Спустя несколько дней Олав женился на королеве Гюде и стал конунгом на земле Англии. *** … – Вот такой подарок сделал мне Бог за то, что я принял Крещение, – завершил Олав свой рассказ. – Мой скальд Халльфред поведал бы эту историю лучше, чем я, но, думаю, и сказанного достаточно, чтобы понять: Иисус Христос – истинный Бог, и он сильнее всех прочих, так что мой тебе совет, конунг: прими Крест! Тогда сила твоя умножится, а удачей ты превзойдешь всех своих врагов! – На удачу я и так не жалуюсь, – спокойно произнес Владимир. – А мои враги стараются держаться от меня подальше. – О да! – воскликнул Олав, рассказ которого был долог, поэтому конунгу пришлось часто смачивать горло, и пиво, которое выпил сын Трюггви, сделало его очень веселым. – Мне говорили, что ты неотразим в других битвах. Правда ли, конунг, что у тебя в каждом городе по сто наложниц, и все они каждый год рожают от тебя детей? – Вранье, – хладнокровно ответил Владимир, покосившись на женскую половину стола, где его Рогнеда, которой речь нурманов была известна с детства, внимательно прислушивалась к разговору. – У меня очень много городов, Трюггвисон. – Даже двух лет будет маловато, чтобы объехать все. А кого интересуют ублюдки, если есть законные сыновья! Нурманам его ответ пришелся по вкусу. Все еще больше развеселились и выпили за то, чтобы сыновья Владимира славой не уступили отцу. – Что за пес у тебя? – поинтересовался Духарев, с интересом изучая лохматое страшилище, неподвижно лежавшее у ног Олава и не обращавшее внимания ни на падающие о стола кости, ни на грызущихся из-за подачек псов Владимира. – О, это особенный пес! – с удовольствием ответил Олав Трюггвисон. – Я приобрел его в Ирландии, когда после удачного похода решил зайти к конунгу Олаву Кварану, моему тестю. По возвращении мы пристали к берегу, и я велел согнать в кораблям скот окрестных бондов, потому что мы соскучились по свежему мясу. И вот один из бондов пришел по мне и попросил вернуть его коров. Сказал, что его собака, – тут Олав потрепал черного волкодава по голове, – сама выберет и отыщет его коров. Мне стало любопытно и я разрешил. Представь, ярл, этот пес выбрал из большого стада всех коров бонда. Мы проверили клейма. Ошибки не было. И я забрал Виги, так его зовут, себе. А взамен отдал золотой браслет. Считаю, это был хороший обмен. Умней этого пса я ни одной собаки не встречал. – Я бы повязал его с моей сукой, – сказал Духарев. (Ирландский волкодав – это круто!) – Что ты хочешь взамен? – Отдай мне своего сына! – заявил Олав. – Вот этого! – Трюггвисон показал на Богуслава, пировавшего за столом старшей гриди. – Когда я стану конунгом, я дам ему столько золота, сколько он сможет унести. – Не могу, – покачал головой Духарев. – Он – воевода Владимира, и вряд ли тот согласится его отдать. – Пожалуй, – не стал возражать Олав. – Он даже моего дядю Сигурда не пожелал отпустить. Это из-за вашего летнего похода в Византию. Жаль! Но я – удачлив и мне подобает быть щедрым. Приведи твою суку, и мой Виги сделает всё, как надо, можешь не сомневаться! – А ты не хотел бы присоединиться к нам? – спросил Духарев. – Ромеи платят щедро! – Не могу, – покачал головой Олав. – Напротив, я сам рассчитывал найти здесь поддержку. – Эй, Трюггвисон! – окликнул гостя Владимир, которому не понравилось, что нурман шепчется о чем-то с Сергеем. – Ты еще не рассказал, почему бросил свои земли в Англии и приехал сюда? Не думаю, что для того лишь, чтобы рассказать мне о вере в Христа. – Так и есть, – отозвался Олав. – Я не мастак говорить о вере. И приехал я сюда, потому что мне нужны сильные люди, чтобы отвоевать земли моего отца – те шестнадцать больших фюльков, которые когда-то взял под себя мой предок Харальд Прекрасноволосый и которыми теперь правит мой недруг Хакон-ярл. Вот почему я оставил свои корабли зимовать и пешком пришел сюда. – Если бы ты согласился подождать год, я бы помог тебе, – сказал Владимир. – Дело твое – правое и Хакон-ярл мне не друг. Если ты и твои люди послужат мне один год, я сполна отблагодарю тебя. Олав покачал головой. – Люди моей земли послали в Ирландию человека, чтобы позвать меня, – сказал Трюггвисон. – Вот этот человек, – Олав показал на одного из своих спутников. – Его зовут Торир Клакка и он проделал нелегкий путь, чтобы найти меня. Духарев поглядел на посланца норвежского народа. М-да. Сергей бы такому не доверил даже лошадь постеречь… Однако ж он сумел убедить Олава, который тоже далеко не лох. Значит, нашлись аргументы. “Надо будет навести о нем справки”, – подумал Сергей. К сожалению, связи торгового дома “Духарев и семья” в Норвегии были весьма слабы. Да и время года было неподходящее, так когда до Киева добралась кое-какая информация, Олав Трюггвисон был уже далеко. И всё, что смог сделать Сергей – это проинформировать дядю Олава Сигурда-ярла о том, что Торира послали не друзья Олава, а главнейший его враг – Хакон-ярл. Тем не менее можно было считать, что Духарев с лихвой отблагодарил Олава за щенков, родившихся от ирландского волкодава7. Так и было. Лишь внезапно изменившийся расклад сил в Норвегии помешал Клакке подставить Трюггвисона. Но не будем отвлекаться. Это ведь история Крещения Руси, а не Норвегии. Хотя сходство – несомненное. 7
