Иван Григорьевич Григорьев

Иван Григорьевич Григорьев
"Становление"
Автобиографическая повесть
Глава 1. Рождение. Мать
Глава 2. Первые дни
Глава 3. Семья и хозяйство
Глава 4. Женитьба отца
Глава 5. Невеста
Глава 6. Отец - строитель
Глава 7. Происхождение деревни
Глава 8. Отец работает у австрийца
Глава 9. Переезд в Столицу
Глава 10. Блины господина Вратнякова
Глава 11. Отец учится марксизму
Вступление
Оглядываясь назад, я задаю себе вопрос: "Что сделал, ты, что успел в жизни? Ты - Иван
Григорьевич за свои долгие годы жизни, за семьдесят с лишним лет. Что отдал людям и
что получил от них?" Поэтому я и решил написать повесть о себе, о предках, чтобы
будущие потомки знали обо мне и прошедших временах нашего поколения.
(Подпись Ивана Григорьевича)
До моего рождения и часть моего детства записаны со cлов моей бабушки - Прасковьи
Ильиничны. Она была главной в воспитании меня до 6 лет.
Глава 1. Рождение
Не подумайте, что я какой-то необыкновенный человек, если хватило смелости взяться за
перо. Я такой же смертный, как и вы, читающий эту повесть.
Родителями моими были крестьяне из бедной семьи Савушкиных. У наших предков в
избах картинных галерей не было. Даже фотографий не было. Ведь ближайшая была в
городе Валдае, от нас за 18 километров. Родословная передавалась из поколения в
поколение. Хорошо, когда кое-кто ещё помнил прадеда, а предка старше того и звать-то
как забывали.
Я попытался частично восстановить нашу родословную на прилагаемой схеме в виде
дерева от прапрадеда до наших дней.
Родился я в лютом январе 1906 года при необыкновенных условиях. В тот период, в
начале двадцатого века, у крестьян не было ни врачей, ни фельдшеров, ни опытных
акушерок. Беременные женщины при родах пользовались опытом старых бабок, да
знахарок... но и тех для меня не оказалось...
Только что отпраздновали люди встречу нового 1906 года. Гуляли все святки до
крещения. У всех было чем угостить гостей по случаю таких праздников. У плохого
хозяина на этот случай были мука для пирогов, мясо из баранины, не говоря уж об овощах
- картофеле, соленых грибов и капусты. На масло скапливали сметану всю осень. Варили
крестьянское пиво из ячменного солода.
Все святки мороз был не велик. Для молодёжи погода только на радость! Девчата по
вечерам гадали, смотря при ясной луне через кольцо в воде и через зеркало, в мечтах о
своём суженом и замужестве. Днем катались с горы на санках под крутой уклон,
начинавшийся от деревни до самого озера. Смеху, шуток, визгу девок и парней было не
мало. Они часто опрокидывались на ухабах и сугробах. Мальчишки разжигали костёр и
прыгали через огонь, увлекая за собой и девчат. Девушки собирались в кучки, пели
частушки, подыгрывая языком.
В крещение рано по утру уходили в церковь, неся в руках разного рода посуду, чтобы
после освящения воды в проруби озера набрать святой воды. Святили ею всех
домочадцев, скот, дворы, конюшни и пили её все, ожидая избавления от всех болезней и
нечистой силы.
Погода для мальчишек была раздольем: они, раскрасневшись, носились с палками в руках,
гоняя мерзлый шарик из конского навоза. Эта игра напоминала хоккей. Состояла она из
очерченного круга с ямками по кругу согласно количеству игроков. Одна ямка-лунка была
в центре круга. Центральный мальчик имел в лунке шарик и должен был загнать его в
лунку зазевавшегося мальчика, который не смог защитить свою лунку. Зевака должен был
водить.
Через недели две после крещения завыли метели с сильным снегопадом. Ветер выл на
разные голоса в печных трубах. На улицах выросли такие сугробы, что не выйти из дому
ни за сеном, если оно не привезено из полевых стогов, ни за дровами, если не запасено у
дома.
Вот в этот злой холодный месяц январь 22 числа старого стиля суждено было появиться
мне на белый свет при необыкновенных условиях. Представьте себе тот период царской
России. В деревнях не было ни врачей, ни акушерок, кроме ветеринара, жившего в
соседней деревне.
Час моего рождения произошёл в деревянном хлеву, где зимой держали скотину. Хлев
был разделён на три секции: в одной - маленький телёнок, рядом с ним овцы с ягнятами , в
третьем поросёнок 3-4 месяцев. В передней части направо от двери хранился небольшой
запас сена на корм и соломы для подстилок. Этот хлев при свидетелях домашних
животных и был моим родильным домом. Первое впечатление о жизни для меня было не
радостным - было очень холодно, пока лежал на соломе. Во-первых я нашёл способ
согреться - стал плакать, жалуясь окружающему обществу, а оно с немигающими глазами
и любопытством уставилось на меня, издавая своё мнение, каждый на своём языке. В их
глазах сверкал отблеск фонаря, висевшего на стене.
Мать не могла сама управиться со своими делами и принялась звать на помощь, зная что
кто-то в доме услышит. В доме произошел полный переполох, услышавши крик со двора.
Все домашние знали, что молодуха пошла во двор добавить корм скоту на ночь и что-то
долго не возвращается. Бабушка, сообразив в чём дело, быстро налила в ведро воды из
чугуна, прихватила какие-то тряпки и, набросив на плечи полушубок, выбежала во двор.
Крестясь и причитая молитву, она в потьмах прошла по двору, где лежала корова, жуя
свою жвачку, и открыла дверь в хлев.
- Устиша, скромница ты этакая! Неужели не сказать было, что пора родить? Ты ведь
постеснялась наших и ушла во двор. Я всех бы выгнала из дому, если бы знала, что тебе
время родить!
- Ничего, Маменька! - так звали бабушку все домашние. - Я шла по двору с охапкой сена,
да поткнулась. Фонарь то был в хлеве за стенкой, ну, и кольнуло в спину... Тут и
началось!
- Всё-таки, Устинья, ты крепкая женщина! Ведь первенец, а ты почти управилась...
Все процедуры были выполнены. Бабушка во что-то меня завернула и я перестал плакать,
почувствовав тепло той одежды, в которую был завернут. С помощью бабушки мать была
доведена до избы и уложена в кровать.
Моя мать Устинья Фёдоровна была действительно крепкого здоровья, высокого роста.
Всем видом похожа на обыкновенную русскую крестьянку, с широким лицом, полным, но
правильным носом, серыми глазами и русыми волосами. Родителей у матери не было в
живых, она осталась круглой сиротой семи лет и до замужества жила в Бологом у попа.
Сначала в няньках, а потом работницей. Родители матери - Фёдор Михайлович и Мария
Филипповна умерли в одном году, оставив Устишку, братика Ваню 6 лет и сестрёнку
Федорку 4 лет.
Тётя Устинья Филипповна с мужем Иваном Михайловичем взяли к себе всех троих, а
родной дом был закрыт и забит досками на окнах. У дяди Ивана было небогатое
хозяйство. Иван Михайлович был непревзойденным рыбаком в деревне Никитеревец. И у
него всегда для гостей находилась рыба. А если вдруг рыбы не оказывалось, то он на ночь
уходил на озеро Лиственник и утром рыба была для гостя. Им тяжело было прокормить
семью в шесть человек. У них тоже был сын Иван, пяти лет. Прожив с осени 1888 года до
лета, кое-как перегоревали невосполнимую утрату родителей. (Дом матери в деревне
Никитеревец я посещал когда уже мне было лет 10-12. Она показывала его мне.)
Принялись дети помогать по хозяйству помогать кто как мог. Убрали озимый хлеб с
небогатого урожая.
После уборочной была в дорогу снаряжена телега с сеном. Тётя напекла подорожников из
ржаного теста с начинкой из гороховой муки. Запрягли лошаденку и поехали в город...
Долго все плакали, расставаясь с Устишей, может быть надолго. Когда скрылась из виду
телега, тётя Устинья позвала домой двух Иванов и Федорку... Приемного стали звать с тех
пор Большаком, а на год младшего - Малыхой. Так они до старости и остались: Большак и
Малыха.
Рос в этой семье Иван Большак, с возрастом втягивался в крестьянскую работу. Стал
широкоплеч, коренаст, как говорят в людях. Так он и жил тихой мирной жизнью... до
первой империалистической войны 1914-1918 гг. Был взят в армию. Сестра Устинья
провожала его до самого Валдая, идя по шпалам железной дороги. Как чувствовала провожает навсегда... Он в том же году был убит.
Федора выросла до невесты и рано была выдана замуж за Захара в соседнюю деревню.
Глава 2. Первые дни
По случаю ненастной погоды все были дома. С большим нетерпением ждали когда им
разрешат посмотреть племянника, но бабушка всем нашла дело.
- Дуня, по тебе прялка скучает!
- Маменька, я уже початок напряла, а пойду на посидку - еще напряду!
- Когда там тебе прясть! Надо пляской да песнями развлекаться...
Мужикам она приказала:
- Стёпа, Терёша, Сергей, вы тоже идите куда-нибудь!
Любопытство всеми овладело, хотелось посмотреть, что за новый человек появился в их
доме. Не стерпела Дуня.
- Маменька, мы только взглянем и уйдём...
- Ладно, только тихо! Видите он заснул.
- Маменька, да он на Устишу похож! - сказала Дуня. - Смотрите: лоб, глаза, нос...
Отцовского-то нет ничего!
Степан уверял, что я и на отца похож.
- Смотрите хорошенько! Вам бы все на баб были похожи... Вон какие кулаки-то у него,
видать, будет большой и сильный мужик.
Терентий поддакнул Стёпе.
- Бросьте судачить, еще осудите - придется к знахарке нести. Чтобы стать мужиком, надо
еще его вырастить. Идите-ка лучше спать, если не идете куда-нибудь. - заключила
смотрины бабушка.
На этом и закончился мой первый день жизни 22 января 1906 года, лежа в люльке. Люлька
состояла из деревянной рамы, обшита мешковиной с углублением, чтобы не вывалился.
От рамы четыре веревочных постромки привязаны к деревянной жерди (оципу). Вторым
концом жердь просунута в железное кольцо, привернутое к потолку. Получилась
качающаяся зыбка.
- Маменька, жаль, что Гриши нет дома. Вот была бы радость ему, ведь сын родился, чего
он так хотел.
Григорий отсутствовал. Он уехал в Бологое с сеном на продажу.
Мать, как только оправилась после родов, была определена работницей к богатому
крестьянину Петрушину по уходу за скотом зимой, а летом и на полевых работах...
Отец приехал из города на третий день - пережидал непогодь у сестры Анны. Она была
замужем за обер-кондуктором Семёном.
Не успел еще распрячь лошадь, как выбежал ему помочь убрать упряж Степан.
- Гриша, пляши! Новость для тебя большая!
- Что за новость? Что случилось за моё отсутствие? - спросил отец.
- У нас родился еще один мужик! Поздравляю тебя! Надо это отметить!
- Раз такое дело, Степа, отметим! Я в городе прихватил бутылочку Царской.
Войдя в избу, Гриша первым делом подбежал к люльке, но бабушка его сначала послала
раздеться, а потом приходить. Когда он подошел к кровати жены и поцеловал её в лоб и в
губы, отчего спавшая мать проснулась, наделив его болезненно спокойной улыбкой.
- Ладно, жена, спи! Поговорим завтра, а сейчас посмотрю на сына...
Он тихонько подошел к люльке и откинул полог, развернув люльку к свету керосиновой
лампы, висевшей на стене.
- Ой, какой герой!.. Правда герой, Маменька?
- Да, Гриша, сын здоров! Дай Бог только вырастить, а растить в наших условиях бедности
не легко.
- Маменька, я с Семёном Фадеичем потолковал на счет работы. Он так меня обрадовал!
Есть хорошая работа - в Бологое начинают строительство веерного депо, водокачки,
прокладка новых железнодорожных путей. Засыпка болота между Бологовским и
Огрызовским озёрами. Мы можем вдвоём или втроём пойти на заработки.
- А как же пашня и прочее хозяйство? - спросила бабушка.
- Маменька, со всем управимся, лишь бы устроится на работу. Семён обещал похлопотать.
- пояснил Гриша.
- Ну, дай-то Бог! Благословляю и на тебя надеюсь - ты у нас старший.
- Устроюсь, возьму с собой жену, сына... - уже высказывал свою мечту Григорий.
Глава 3. Семья и хозяйство
Бабушка Прасковья Ильинична была крепкого здоровья: ростом выше среднего, с
правильным овалом лица, прямым тонким носом и серо-голубыми глазами. В деревнях
она считалась одной из лучших красавиц. За доброту и красоту стар и мал звали её по
имени и отчеству. Была у нее и кличка после смерти деда - "бабка Иваниха". Мы у людей
были не иначе как внуки или сыновья бабки Иванихи. Мои младенческие годы проходили
под непосредственной опёкой бабушки. Нянькая меня, она ни на минуту не забывала о
роли главы семейства - умело справлялась с приготовлением пищи для большого
семейства.
Бывало и такое в моём детстве. Возясь со стряпнёй около печки, посадит меня в корзину,
обторкает одеялом и разными тряпками, чтоб я не вывалился и поставит корзину со мной
на окно, чтобы я смотрел как ходят люди, животные или шевелятся от ветра деревья. На
окне всегда полно мух. Они летают, жужжат, садятся на лицо, лезут в глаза, на губы... Я
их очень боялся и начинал плакать. Тогда меня бабушка вместе с корзинкой ставила на
широкий шесток русской печи среди чугунов и горшков и начинала петь колыбельную
песенку. И я, любуясь как горят дрова, засыпал и оказывался потом в люльке с соской во
рту.
Соской служила тряпица от поношенного холста, в которую завёртывали жеванный хлеб
и завязывали её ниткой. Получался небольшой комочек. Периодически эту жвачку
заменяли, но бывало и забывали о ней. Хлеб в тряпице прокисал, делаясь противным,
отчего надо было протестовать, то есть плакать. Начинали качать зыбку, но это не
помогало... Наконец догадаются и начнут поить. Поилкой служил большой бычий рог с
соской на тонком конце. Соску делали из коровьего вымени. Вся эта подкормка была
почти постоянно кислой и противной. Особенно соска. Она была сыромятной, дряблой,
даже на вид неприятной. В таком приспособлении кормежки быстро всё прокисало от
множества бактерий.
Рос я до трёх лет слабым, золотушным. Силы хватало только, чтобы быть живым.
Следующие за мной четверо детей, кроме Яши и Павла, не смогли справиться с
подобными условиями жизни - умерли до года. Вторым за мной выжил Яша, родившийся
в августе 1908 года. Бабушке прибавилось забот: одного нужно уже водить за руку, а
второго - на руках.
Дед, Иван Димитриевич, один из четырёх братьев Савушкиной фамилии, был тоже
красавец - широкая борода с небольшой проседью, не портившей его лица, а наоборот
придавала вид, скорей, интеллигентного человека с несколько загрубевшей кожей от
летнего солнца и зимних морозов.
Умер дед в 1904 году от простуды. Поехал он в город Валдай за продуктами. Там выпил и
по возвращении ехал потерявши шапку и периодически дремля. Наконец крепко уснул,
лежа головой на прясле дровень. Лошадь хорошо знала дорогу и привезла к дому деда
"крепко спящим".
Оставил дед большую семью: из мужчин старшим был Григорий 17 лет, за ним Степан 15
лет, приемно-молочный брат Сергей 14 лет и Терентий 10 лет. Из дочерей: Анна, Анисья
и Пелагея уже были выданы замуж. Евдокия 12 лет почти все годы работала в няньках.
Хозяйство было неважное. Земли - три четверти надела. Коровы не было, брали её у
соседа - дяди Егора, который живя вдвоем со старухой мел двух коров и одну отдавал
исполу (то есть в долг). После зимы хозяин брал обратно её и родившегося телёнка тоже.
За такую услугу должны были отработать ему летом на пашне, на покосе и отдавать весь
навоз от коровы.
Наш дом состоял из двух изб: одна летняя в три окна с подызбицей, где хранились зимой
овощи, картофель, капуста и прочее. Вторая изба зимняя в два небольших окошка, пол
почти на земле. Против русской печи кухня отделялась ситцевой занавеской. Окна имели
одинарные рамы и зимой к ночи в сильные морозы заделывались снопами ржаной
соломы. Одна самодельная кровать с матрацем, набитым соломой, покрываемой одеялом
из лоскута старых рубах и платьев. Спать укладывались на печи или вдоль печи - на
лежанке. Каждый вечер на полу расстилали ржаную солому, закрыв её домоткаными
дерюгами, одевались тулупом, армяком и полушубками.
Летом размещались в двух избах. К задним стенам изб примыкал бревенчатый с
маленькими окошечками без стёкол двор. За двором - конюшня с большим жёлобом для
воды и решетчатыми яслями для сена. За конюшней - колодец с желтоватой водой. За
колодцем - огород.
Под окнами небольшой палисадник с тремя толстыми берёзами и 3-4 яблони с кислыми
яблоками. В огороде - несколько кустов одичавшей смородины.
Крыша дома и двора покрывались соломой и каждую осень подновлялись, потому что за
зиму часть соломы с крыши скармливали скоту за недостатком сена.
Вот как выглядело наше хозяйство в период отсутствия достаточного количества земли
для заготовки сена.
Небом крытые сараи.
Дом поткнулся наперед.
С овсом, мякиной караваи
Постоянно ел мой род.
Нам с тобой не до веселья
И чужого сватовства...
Заболеешь ты с похмелья,
Старый, после Рождества!
Земли три четверти надела,
Кобыла тощая как тень.
Телегу старую имели
И двор дырявый как плетень.
Будешь есть одну картошку,
Редьку, квасом запивать.
Должен с осени немножко
Хоть муки опять занять.
Сохою пашню ковыряли
И деревянной булавой
Комки суглинка разбивали
Вслед за еловой бороной.
- Эх, старуха ты седая!
Неужели нам сейчас
Не попользоваться раем?
Ждать когда не будет нас!
Зерно весною занимали
На весь посев у богачей.
Обожди, еще покажем
Как на свете надо жить!
Пятый сноп ему сдавали,
Когда свозили хлеб с полей.
Труд прославим и уважим,
А буржуев будем бить!
Вот, уборочной дождались.
Веселится старый дед.
До сыта хлебом отъедались,
Когда садились за обед.
- Тихо, старая скотина!
Нализался, так молчи!
Полежи иди за тыном,
Да тихонько, не кричи.
Пир горой. Везде уж свадьбы Гармонисты вдруг нашлись.
У крыльца своей усадьбы
Дед плясать пошел, кажись.
Жене ни в чём не возражая,
Дед за нею вслед побрёл
И блага земного рая
До конца он не довёл.
Старуха косо посмотрела
И сказала: - Старый бес,
Да твоё ли это дело
В пляску лапотнику лезть?!
Лёг на старую дерюгу,
Приодевшись кое-как.
Захрапел... И слава Богу,
Спит наш старый весельчак.
В наши годы уже лестно
Сидеть в хате у шестка,
Слушать музыку и песни
Из-за печки от сверчка.
Глава 4. Женитьба отца
Рассказывая о начале моего детства, я, местами, буду касаться жизни и моих родителей.
Это период до моего рождения - женитьба отца. О ней я слышал уже будучи взрослым от
родных, которые иногда шутили над отцом и матерью.
Оставшись после смерти дедушки, отцу было 17 лет. Из мужчин он был старше всех.
Молодость брала своё - хотелось гулять, любить и быть любимым. Гулял он с местными
девушками и они за его красоту липли как мухи. Гриша был рослым. Прекрасного
характера.
Бабушка, видя увлечение сына девушками, которые ей не нравились, решила скорее его
женить. Во-вторых, в доме нет хозяина - мужчины. А без хозяина и дом - сирота. Работа
идёт не так и уважение соседей не то. То ли дело - Хозяин!
Как-то собравшись всей семьёй в присутствии гостей в осенний праздник Георгию
Победоносцу и отобедав, все хотели было выйти из-за стола на перекур. У всех после
выпитого было желание поговорить, а у крестьян много разговору - о земле, об урожае, о
налоге... Но бабушка подошла к столу и сказала:
- Гриша, налей гостям по ковшу пива! У меня к ним есть разговор... Гости дорогие,
послушайте меня, посоветуйте... Вам известно, что хозяйкой после Ивана осталась я. При
такой большой семье и хозяйстве я устаю и не управляюсь... Решила я Гришу женить. Кто
предложит ему невесту? Я знаю его девок, с которыми он гуляет, только они мне не
нравятся...
Выступил присутствующий дядя Семён:
- Родные и дорогие наши гости! Я пришел сюда, чтобы вас позвать к себе, но коли так
стоит вопрос, надо спросить Гришу: "Хочет ли он жениться?" Пусть он ответит нам!
- Дорогая Маменька! Я вижу твою заботу обо мне. Только уж если женюсь, так на Груне
Михеевой - эта девица мне нравится!
- Нашёл таки невесту! Ни Богу свечка, ни чёрту кочерга! - подшутил зять Михаил. - Она
рыжая, рост её не по тебе. Неужели тебе не нравится Старикова Наташа в Наволоке? Она
красива и природа их в почёте.
Михаила поддержала сестра Анисья:
- Гриша, упустишь эту невесту! Смотри за ней и приданое дадут не плохое. Я то ведь
знаю, что у ей наготовлено.
Попросил разрешения у бабушки еще выступить Семён Димитриевич:
- Вот что, жених, ты Груньку брось, не срами себя и седую голову матери! Слушайте все!
Я много езжу по деревням для закупки скота. Иногда приходится ночевать в дальних
деревнях. Был такой случай в деревне Никитеревец у замечательной семьи Ивана
Михайловича. Я остановился на ночлег. Так вот у него есть хорошая невеста - здоровая,
работящая и на рост и на лицо Бог не обидел. Вот куда мы с тобой съездим! Благо по
озёрам уже можно ездить. Лёд надёжный и снежок хорошо подсыпал. Мы сватать
подождём. Посмотришь.. Понравится - тогда и посватаем! А пока... вроде мы ездим по
деревням за покупкой бычков и запоздали, заехав на ночлег.
- Ты, Степан, придумал замечательно! Я благословляю тебя, Гриша, на такое дело! сказала мать. - Ты держись за дядей - он пройдоха, зря дело делать не умеет.
Все гости заговорили дружно. В их речах можно было разобрать только выражение
одобрения сватовства, придуманного Степаном.
- Ладно, Мать, на таких условиях поездки я согласен! Для разнообразия прокатиться не
плохо. Погодка не плохая...
- Выпьем за успех! Пивцо у Парасковьи хорошее, - сказал Павел Давыдович - муж сестры
Пелагеи.
За столом начался разговор - где и какие есть невесты... Как сами поженились...
Незадолго до Рождества дядя Степан запряг хорошую лошадь в красивые расписные
санки. Надел лошади серебряную сбрую со звонкими бубенчиками на ошейнике. И они
отправились в дорогу с напутственным благословением братьев, сестёр и Матери, которая
перекрестила Гришу, поцеловала в лоб и сказала:
- С Богом!
Когда приехали в Никитеревец, встретила их хорошо. Распрягли лошадь и поставили её в
тёплую конюшню.
- Знакомся, Иван Михайлович! Это мой племянник Гриша!
- Добро пожаловать! Здравствуйте! Прошу в избу, а то на улице холодновато.
Гриша поздоровался с дядей Иваном - ещё крепким среднего роста широкоплечим
мужчиной, похожим на кавалериста с чуть кривыми ногами. Красив лицом. Волосы,
подстриженные под горшок, реденькая курчавая бородка.
В избе, перекрестились на образа икон, установленных в переднем углу на полочках.
Перед иконами горела слабоньким огнём лампада.
Гостей приветствовала хозяйка - Устинья Филипповна.
- Раздевайтесь, гости дорогие! Да садитесь на лавки, пока я самовар согрею... Ты, Иван,
посмотри куда это наша Фенька убежала! Надо бы дровишек принести, да истопить печку.
Гости с дороги поди озябли...
- Филипповна, не изволь беспокоиться! Мы не озябли - у нас тёплые тулупы, да и мороз
еще не крещенский. - сказал дядя Степан.
Самовар вскипел и с повизгиваниями был поставлен на стол. Спустившись через люк в
подпол, хозяйка достала поджаренную на льняном масле рыбу. Хозяин оказался неплохим
рыбаком. Около деревни три озера и рыба, видно, ловится хорошо.
Устинья Филипповна небольшого роста, сухонькая. Ходит пригорбившись. На голове постарушечьи одет повойник. Во рту, кажись, недостаёт порядочно зубов. Не в пример ей, у
дяди Ивана полон рот белых зубов. Видать, он не курит.
Появляется Иван Михайлович с деревянным подойником в руке и ставит на лавку около
стола.
- Жаль, гости дорогие, что негде водочки достать. Было заготовлено, да на Введение*
выпили.. Осталось только пиво, да оно у нас такое, что не хуже водки. (*праздник
Введения во Храм Богородицы)
Уселись гости и хозяева за стол. Пришла в нарядном платье и Федора, усевшись около
самовара, чтобы разливать чай.
- Иван Михалыч, а что твоих сыновей не видно? - спросил Степан.
- Известно - дело холостяцкое. Гостят в Старове у тётки оба там - Большак и Малыха - оба
Ивана.
Разговоры за разговорами: какой был урожай на хлеб, на другие товары; выгодно ли идёт
торговля мясом в Бологое... Гриша, хотя и любит свежую рыбу, но больше смотрит на
Феню, сидевшую напротив него.
- Ну, а как поживает твой племянник? Чем занимается? - спросил Иван Михайлович.
- Известно, дело крестьянское... Да вот хочу взять его себе в партнёры. Поучится малость,
будет подрабатывать деньжонки. Знаете, ведь в нашем деле их требуется не мало: то
оброки, то на покупку обуви, одежды. Много надо иметь капиталу.
- Ваш племянник еще не женат? - спросила тётка Устинья.
- Что вы! Он ещё молод - только что исполнилось семнадцать лет. Он у нас за хозяина в
семье. Прошлой зимой умер у них отец... Царство ему Небесное! Оставил четырех
сыновей и дочь. Слава Богу, успели выдать замуж трёх дочерей. Поездим с ним по белу
свету, посмотрим... А там и, присмотрев невесту, женим.
Хозяин с хозяйкой всё подливают пивцо, а сами всё спрашивают и спрашивают...
- Смотрю я, Филипповна, у вас дочь - невеста?
- Да, Степан Димитрич! Она у нас не дочь, а племянница. Осталась сиротой после смерти
родителей. Кроме нее есть еще племянница Устинья. Та постарше. С семи лет живёт в
Бологое у Отца Александра. Сначала нянькой, а подросла, стала работницей. Обещала
приехать погостить...
Гриша не раз посмотрел на Феню, поморщился: "Уж больно эта девушка рыжеватая,
каких он у себя в деревне высмеивал". Но виду не подал.
Закончилось чаепитие, разные разговоры. Вышли из-за стола и уселись на лавках. Дядя,
смотря на племянника, мигает:
- Ну, как она, невеста-то?
Гриша помотал головой махнул рукой и сказал:
- Дядя Стёпа, скоро домой поедем?
- Молчи, племянник! Утром я поговорю с Иваном Михайловичем... Может посватаем?
- Ни за что! Только домой! - ошарашил Гриша дядю.
Глава 5. Невеста
На утро встали по-деревенски рано. У хозяйки печка топится во всю мощь. На столе
лежит горка горячих рыбников из щук. Самовар поёт весёлую музыку...
Пока умывались и готовились к завтраку, из сеней в открывшуюся дверь входит с
раскрасневшимся от мороза лицом девушка. Рослая, красивая. Что бросилось Грише в
глаза - НЕ рыжая! С немного толстоватым носом, но не портящим вида лица.
Гриша обернулся к Степану:
- Кто это? Что за девушка пришла?
Вошедшая со всеми поздоровалась как с родными, обнимая и целуя дядю с теткой.
- Дядя Ваня, тётя Устинья! Вам большой привет от Отца Александра и Матушки
Надежды.
- Устиша! Каким судьбами ты так рано появилась? - спросила Устинья.
- У меня были попутчики на подводах. Я с ними и приехала. В пути были всю ночь.
Дорога хорошая, мороз небольшой. Так что всё в порядке!
- Ты, Гриша, не знал, но мне было известно. Бывая в Бологое, я видел её у попа, заходя по
делам.
- О том, что она приедет в гости вчера, говорил Иван Михайлович. - ответил Степан.
- Вот, дядя, эта девушка будет моей невестой! Я согласен хоть сейчас увезти её в Гвоздки.
- ответил Гриша и смутившись вышел в сени покурить. Там дверь в дверь через сени была
другая изба.
Не докурив папиросы, он заметил, что коридор перешла Устинья. Не успев открыть дверь,
Гриша подошел к ней.
- Милая девушка, могу ли я с Вами поговорить?
- Почему же нельзя! Идите в избу - в коридоре холодно! - ответила она полушепотом.
Поговорив с глазу на глаз, просидели они около часа. И вот что вышло.
Григорий рослый и красивый,
Не по возрасту силен.
Женить его тащили силой
Брат Степан да зять Семен.
"Что ты милая сестрички
Так собралась далеко?
Да и парень не приличный
Жить с ним будет не легко!
Сватать ездили Федору...
Такой же возраст. Сирота.
Хотели сделать дело скоро,
Но получилась суета!
А сама в уме мечтает:
"Парень просто красота!"
Сердце девичье уж тает,
Бог так сделал не спроста.
Сестра Федорина, Устинья
Была собою не плоха.
Рассердилась очень сильно
На сестру, на жениха.
Странным факт остался Значит нужно так судьбе...
С Феней Гриша распрощался С Устиньей он в своей избе.
Сорок верст она бежала
И, добравшись кое-как,
Дома гостя увидала
И сестра сказала так:
Гриша стал хозяин дома
И старухе легче жить.
Перекрыли двор соломой.
А с землею как же быть?
Была сыграна по всем правилам небогатая свадьба и жизнь крестьянская пошла своим
чередом.
Глава 6. Отец - строитель
Выбрав не очень морозную погоду в январе 1907 года, Сергей везет на станцию Едрово
Гришу, Стёпу и Терёшу, а там до Бологое 25 км поездом. Ехали поздно вечером. На небе
сверкали звёзды да в лесу иногда вдруг треснет дерево от мороза. Наши парни,
завернувшись в тулупы и армяки, тихо похрапывали. Один Сергей не мог быть партнером
братьям - ему надо было править лошадью, и он, чуть посвистывая напевал им
придуманную мелодию.
Приехав в Бологое, троица с котомками за плечами с кое-каким инструментом и
дорожными харчами направилась за речку Змейку к сестре Анюте. По знакомым
тропинкам подошли к двухэтажному, обшитому вагонкой, дому. Их встретила сердитым
лаем собака, вылезшая из будки, и, гремя цепью, бросилась на пришельцев, появившихся
в такой поздний час.
Услышав лай собаки, вышел на крыльцо в рубахе и подштанниках Семён Фадеич.
- То-то, я смотрю в окно, идут трое, а кто - в темноте не разберешь... но видно свои несмотря на лай собаки, идут смело... Тузик, на место!...
- Это мы - Гвоздыри, Семён Фадеич! - ответил Григорий.
- Чую что свои. Заходите в квартиру, там будем говорить. Здравствуйте, Гриша, Степан,
Терёша!
Поднявшись по ступенькам невысокой лестницы и перейдя широкий коридор, вошли в
кухню. Там уже светит небольшая керосиновая лампа и на встречу братьям подходит
Анна, нежно обнимая и целуя каждого.
- Как здоровы? Как доехали? Как здоровье Маменьки, Устиши и малыша?
- Спасибо Анюта! Все здоровы, а Меменька и Дуняшка шлют приветы!
- Ну слава Богу! Здоровы ли ваши Коля, Маня, Шура? - спросил Степан.
- Живы-здоровы! Спят на верху.
- Анюта, согрей самоварчик! Надо согреть гостей!
- Раздевайтесь, садитесь. Я уже знаю цель вашего приезда и хочу обрадовать. Я
договорился с главным инженером. Его контора находится в здании путевого начальника.
Утром сведу вас...
Сидя за чаем, поговорили о жизни в деревне, о предстоящей работе. После чая легли еще
поспать до утра...
Утром, умывшись, позавтракав, пошли на станцию в сопровождении зятя Семена. Дойдя
до речки Змейки, повернули под арку, над которой были пути железных дорог на
Ленинград и Псков. Дойдя до станции Бологое, свернули в депо ремонтных мастерских,
вошли в контору.
Семен сразу пошел к столу, сняв с головы форменную железнодорожную шапку. Ему
последовали и его три шурина.
- Господин инженер, я привел к Вам моих земляков, о которых недавно разговаривал с
Вами!
- Это они и есть? Видать ребята здоровые! Подойдите поближе... Откуда вы?
- Мы из древни Гвоздки Валдайского уезда! К вам пришли с помощью нашего зятя
Семена. - сказал Григорий - Нам хочется поступить на работу, которой у вас порядочно.
- Какой специальности?
- Пока, кроме крестьянской работы, у нас нет никакой... Мы, когда нас примете, научимся
и будем хорошо работать.
- Хорошо. Вот вы, кажется, старший и по возрасту и по фигуре пойдёте к десятнику
Трофимову бетонщиком. Учитесь! Это хорошая работа! Как звать?
- Григорий Иванов!
- Тех двоих как звать?
- Степан и Терентий Ивановы.
- Вот вам три коротеньких анкеты, заполните их! Григорий - бетонщиком, а вы Степан и
Терентий - подсобниками к инженеру Смирнову. Его контора около озера, в тёсовой
времянке. Найдёте...
- Спасибо Вам, господин инженер, что устроили моих ребят, они парни работящие. поблагодарил Семен.
- Спасибо и от нас! - поблагодарил Григорий, получая направление к десятникам.
Устроившись удобно на квартире сестры и до первой получки к ней на харчи, приступили
к работе. Собравшись в обед перекусить, братья поделились, что работенка требует
немало сил. - Тебе Гриша неплохо - ты под крышей: мороз, ветер тебя не одолевают! пожаловался Степан.
- Ничего братишки! Побыстрей будете бегать по дощечке с тачкой. Вам будет не только
холодно, а и жарко! - пошутил Гриша.
Специалистом стал умелым:
Строил круглое депо.
Для водокачки башню сделал.
Купил суконное пальто.
Дела пошли теперь не плохо:
Хозяйству легче на земле.
Перестала бабка охать.
Стало легче жить семье.
Проработав 1906-07 годы на строительстве, отец зарекомендовал себя умелым,
исполнительным рабочим. И ему присваивают звание десятника. Теперь он физически не
работает, а только руководит.
За прожитые два года они периодически ездили домой. Особенно в сезон жатвы и
сенокоса. Бабушка с матерью жили согласно. Вели вместе посевную и уборочную, а
Сергей вел работу на лошади.
На строительстве веерного депо с поворотным кругом для увеличения железнодорожного
парка было проложено много веток-путей на засыпанной части болота. Рабочих стали
сокращать. Степан и Терентий были возвращены домой к новому 1908 году. Им
предстояло заняться увеличением аренды земли и покосов. Зарекомендовавшего себя
умелым строителем отца пригласили в Петроградское товарищество "Железобетон" и
поручили работу по строительству мостов через реки.
Первый мост, где он должен был показать свои способности, строился через реку Шексну
около . . . . (не написано) Второй мост на Западном Урале, через реку Тылву около
городка Оса.
Шексна сердитою быстриной
Кессоны порвала не раз.
Иль весною сильной льдиной
"Быки" сорвать она бралась.
Больше исполу корову
Мать от соседа не берёт.
Лошадь сыта и здорова Семья по-новому живет.
Со смекалкою умелой
Григорий сделал новый мост.
В Осе таким же точно делом
Вести борьбу пришлось.
С увеличением скотины Лучше в поле урожай.
Батрачить дальше прекратили.
К весне Григорий приезжал.
Григорий больше уж не Гришка,
Его десятником зовут.
Бедноте настала крышка,
Дома по-новому живут.
Затем он в Питер перебрался
Строить огромные дома.
Стал прорабом он хорошим,
От всех подрядчиков хвала.
Глава 7. Происхождение деревни
Мне уже пять лет. Целыми днями летом бегаю по улице, играю с соседними девчонками Сашей и Настей. Бывало заиграемся и уснём, то у нас, то у них, прибавляя бабушке забот искать где мы находимся.
В один из тёплых майских дней сели мы с бабушкой и Яшей на бревно, лежавшее у стены
дома. Любуемся на деревья, одетые молодой листвой. Весело и задористо распевают
скворцы на берёзах. Небо было безоблачным, только воздух переливался испаряющимся
туманом, в котором высоко-высоко пел жаворонок. Наслушавшись птичьих песен и
согревшись от солнечных лучей я спросил бабушку:
- Бабушка, а почему наша деревня большая, только зовут её Малыми Гвоздками, а за
ручьём деревня маленькая, но зовут её Большими Гвоздками?
- Ты Ваня, я вижу, интересуешься всем, даже можно сказать, не по возрасту... Тогда
слушай! Внимательно слушай! Вырастешь - сам расскажешь другим, а может доживёшь и
своим детям расскажешь также, как я тебе...
Поправив на коленях задремавшего Яшу, бабушка собралась начать своё повествование. В
это время подошел к нам дедушка Степан, живший за нашим двором, в центре своего
огорода. Был он седой с длинными волосами, прижатыми на голове ремешком так, как
бывало носили новгородцы. Ходил он один с можжевеловой палкой сгорбившись. Жил
один - ни кола, ни двора. Только хромой и тощий серый кот и, видно, тоже старый. Лет
дедушке столько - он и сам не помнит.
- Здравствуй Ильинична! Погреться на солнышко вывела своих внуков? Как твоё
здоровье-то?
- Спасибо. Здоровье, слава Богу, ничего. Вот, садись с нами да побеседуем. Ты больше
меня жил, много путешествовал. Расскажи нам с внуком. Он задал мне такой вопрос:
"Почему у нас Гвоздки Малые, а деревня большая. За ручьём наоборот - деревня
маленькая, а зовут Большими?"
- Ты Иваниха погоди! Сейчас усядусь поудобней и расскажу быль, которую сейчас внук
не поймёт, так ты в будущем расскажешь ему и другим людям... Народ нашей деревни
древний и ему приходилось переживать нашествия татар, литовцев, опричников Ивана
Грозного. Литовцы нашему народу принесли больше всего горя. Многое стало
забываться, но о чём я расскажу век не забудется...
Я стал смотреть на дедушку с большим интересом, предчувствуя услышать что-то
интересное. Дед Степан любил рассказывать о своих странствиях по России, по арабским
странам. Столько у него интересного, что все, кто приглашал его к себе, слушали без
конца. У деда Степана всегда можно было найти интересную книгу. Любил рассказывать
про жизнь новгородцев. Источником знаний у него были древние и даже рукописные
книги, приобретённые у бродячих монахов или купленные в монастырях во время
путешествий. Умел хорошо говорить сказки. Знал наизусть "1001 ночь Шахрезады". Так
увлекал слушателей, что все с хохотом засиживались далеко за полночь.
За свою жизнь дед дважды ходил пешком в святые места паломником, купался в реке
Иордан, был в Вифлееме, Иерусалиме и прочих городах. На поход у него уходило три
года. Если тверичанин Афанасий Никитин побыл в Индии, путешествуя на кораблях и
лошадях, так наш дед Степан - пешком! Питался в пути подаяниями и в монастырях.
Жители деревень любили пускать на ночлег странников. Не только напоят, накормят, но и
в дорогу харчей дадут.
Усаживаясь поудобней и кряхтя, дед начал своё повествование. Вот, Иваниха, как дело-то
было! На наши Новгородские земли пришли войной литовцы... Давно это было! Лет,
пожалуй, сотни четыре будет. (Начало войны было в 1558 году, перемирие - в 1559 и
новое нападение в 1560). Жгли деревни, убивали народ, здоровых и сильных уводили в
рабство, принося народу горе и страдания.
Восточнее наших Гвоздков на берегу Холмского озера против впадения в него реки
Березайки было большое село "Холмское". Точно названия не знаю, только озеро ведь
называется Холмским и по сиё время. Ливонцы захватив селение, всех жителей загнали в
деревянную церковь, закрыли двери и подожгли. Все дома в селе тоже были преданы
огню.
Сначала люди кричали, плакали... Пытались выломать решётки на окнах, но их убивали
копьями. Видя неминуемую гибель, люди запели молитвы и псалмы. Пели, плакали до тех
пор, пока от дыма и жары не задохнулись. Когда сгорели стены церкви, то колокольня
опрокинулась в сторону озера, а большой колокол падая, скатился в озеро со звоном, где и
увяз в густом иле.
Нескольким семьям удалось укрыться в лесах и оврагах - они остались живы. Ушли
завоеватели. Народ вышел из лесов и никто не захотел строить себе жильё на зловещем
пепелище. Стали люди подыскивать новые места. Ими оказались холмы, занятые
теперешними деревнями Вороново и обеими Гвоздками. С этих холмов был хороший
обзор окружающей местности. Ими воспользовались два брата Гвоздковы. Их дома
разделял небольшой ручей, протекавший между двух холмов.
Старший брат срубил себе дом на холме повыше, а младший - на холме пониже. Дом
младшего брата через некоторое время сгорел. Пришлось строиться заново. Дом старшего,
рубленый только топором (пил в то время, наверно, еще не было) еще стоит...
(Добавлю от себя. Я уже взрослым ходил к этому дому и удивлялся. Дом построен без
гвоздей из чёрных толстых, пропитанных смолой, деревьев. Пол и потолок сделан из
расколотых деревьев. Ширина половиц больше полуметра!)
...Но потомство старшего брата отставало в росте от потомства младшего. В его деревне
быстрее росли новые семьи и, соответственно, дома. (К моменту рассказа деда Степана в
Больших Гвоздках было 11 домов, а в Малых Гвоздках - 42 дома.) Вот так Большие и
Малые Гвоздки остались без изменения их названия до наших дней. Ильинична и ты
малец, я сказал вам историю, которую передают от прапрадедов до наших дней. - Спасибо
дедушка Степан! Пора нам идти пообедать, а может пойдёшь с нами перекусить?
- Спасибо Ильинична! Мне Груня принесла молочка и свежего хлеба. Я побреду домой.
- Ну, с Богом! Приходи ещё! Что-нибудь нам расскажешь. Смотри как внимательно тебя
слушал внук, лучше чем мои сказки.
Так я познакомился с историей нашей деревни, которую запомнил на всю жизнь.
Частица детской самостоятельности
Только встал на свои ноги,
(Ещё бегал без штанишек),
Не видя пред собой дороги
Таскал я на руках братишку.
Хотелось нам гулять на воле
Тогда по стенке надо лезть,
Содрав живот до боли.
...
Часто падал с этой ношей,
Набивая на лбу шишки
И нос со ссадиной хорошей.
Дома журят без передышки.
Но боль забыта на свободе:
Купаться мчишься колесом,
Потом побуду в огороде
И позабудешь обо всём...
И часто нас на целый день
В избе до ночи замыкали.
Овладевала нами лень Мы на полу подолгу спали.
Частенько Мать перед обедом
Прутом серьёзно отдерёт,
Чтоб впредь я никуда не бегал,
И на замок опять запрёт.
А солнце, заглянув в окошко
Дразнило сонные глаза.
Хотелось погулять немножко,
Сидели у окна в слезах.
Летом 1909 года нас с Яшей стали брать с собой в поле на жниво. Делали нам из снопов
шалашик, покрывали их фартуками и укладывали спать. Но спать не хотелось. Солнце
через безоблачное небо грело сильно. Мы набегаемся, наберём васильков. Немало
помешаем матери и бабушке своими вопросами: "Что это?", "А что это?". Наконец,
испарина и солнце нас изморят и мы, забравшись в соломенный шалаш засыпали.
Глава 8. Отец работает у австрийца
Закончив работы по постройке мостов, отец решил попытать счастья в Питере. Пожить в
гуще трудового народа, который борется организованно не только с фабрикантами, но и с
самодержавием. Пример тому - 9 января 1905 года.
О том как крупные дельцы, подрядчики смотрят на рабочего, используя часто в своих
личных целях. Этот рассказ Отца о приобретении специальности.
"В Питере не очень то меня ждали, но проживающие там земляки приняли на первое
время, пока я найду комнату и работу. Я начал знакомиться с городом. Походил по
Невскому, удивляясь большому скоплению народа. Смотрел, как на сказочную
диковинку, на быстро мчащуюся комфортабельную коляску и на запряжённого красивого
рысака.
Прокатился по Невскому на старой рельсовой колеснице в два этажа - конке, которую
тащили пара сытых тяжеловозов. Возница - ямщик, сидит на передней площадке, держа в
одной руке кнут с кнутовищем, вроде удочки, в другой руке ременные вожжи.
День был солнечный. Походил по набережной Невы, красивой и могущественной русской
реки. Присматривался где и что строится. После недолгих поисков увидел обнесённый
лесами дом на 11 линии Васильевского Острова. Захожу во двор, заваленный досками,
кирпичом и прочими материалами. Увидев забрызганного известью рабочего, спросил:
- Скажите, как мне найти контору или инженера? Хочу поступить на работу.
Рабочий показал лестницу и этаж, где помещается контора. Я вошёл в помещение, сняв с
головы шапку, засунул её за пазуху. Огляделся. Поздоровался, низко поклонившись.
Вижу за столом сидит господин, шикарно одетый в модный костюм - тройку с золотой
цепочкой поперёк живота. Брюки заправлены в начищенные до блеска сапоги. Росту
среднего. Гладко побрит, только усы накручены так, что кончики их торчат в сторону
глаз, как у немецкого императора Вильгельма Кайзера. Позднее я узнал, что инженер
прибыл из Австрии по контракту.
В стороне от этого господина сидит мужчина лет сорока, но по виду и простой одежде он
похож на русского. Это был десятник. Преодолев робость, я обратился к важному
господину.
- Господин инженер, нет ли у вас какой работы?
- Шо ви просиль? Арбайт... фу, чёрт на тебье! Работ?
- Да, хотел бы поработать на вашей стройке, если есть что делать...
- Какой майстер... ну, мастерофой? Специалност йэст?
Оробев перед таким господином, я скрыл, что уже работал бетонщиком и хорошо знаю
эту работу.
- Пока специальности нет, но скоро научусь.
- Как фас называйль... эээ... люд, нет, человьек? Карашо, карашо! Человьек, как тебья
зовать?
- Григорий я, Иванов Григорий!
- Менья зовать господин Вер Вильгельм Карлович! Понимайль? Будь минье служиль.
- Мне всё равно что делать. Я сильный!
Сам думаю: "Почему немец так ругается к каждому нужному и ненужному слову "чёрт на
тебье!", "Сукан сын!"? Наверно у него плохо будет работать."
Закурив красивую трубку, от которой пошел ароматный запах хорошего табака, господин
сказал:
- Воты, Гришка, ты мужьик силны! Хочу тебья пыталь - сколько кирпич носиль будеж
пьяты этаж?
- Дома я носил мешки с зерном под пазухой и по два, но больше десяти пудов не
пробовал...
- Пошьоль, Гришка, в двор! Я глядель тебья, как ты несьёшь болшой козёл на пьяты этаж!
Ай тебье и мал козёл, неси не можно?
"Что за чертовщина? На пятый этаж не одного козла могу снести, только бы ноги
перевязать, чтобы не брыкался." Это я подумал, но инженеру сказать не осмелился.
Придумает же немчура способ испытания.
Выйдя во двор, мы подошли к широкой скамейке на врытых ножках . На скамейке стоят
похожие на стул со спинкой, только без ножек, кОзлы. На этом устройстве стопкой
наложены кирпичи. От широкой дощатой спинки торчат горизонтально две рукоятки на
высоте роста человека.
- Воты Гришка, чёрт на тебье, бери козёл за рог и несьи на вьерх!
Тут я понял, что малые скамеечки и есть "козёл", а не рогатое животное с бородкой.
Спрашиваю:
- Сколько здесь будет весу?
Инженер сосчитал кирпичи, определил вес и говорит:
- Десять путоф! (1 пуд=16,4 кг)
- Господин Вер, тогда можете и вы сесть на верх! Я снесу и вас!
Он захохотал. Что-то про себя поворчал по-немецки и приказал положить сверх кирпича
ведро с песком. Я подладился под наплечные палки "козла", взял правильную выправку,
глубоко вздохнул и понёс. Инженер и несколько рабочих споря между собой шли за мной.
Они уверяли, что я упаду не дойдя до третьего этажа.
Прошли по лестнице два этажа, потом - третий. Чувствую начинаю слабеть, но унизить
себя не позволю. Остановившись на площадке, передохнул, выровнял дыхание и пошел
дальше.
На площадке пятого этажа инженеру захотелось меня свалить - он ухватился за нижние
стойки "козла" и стал тянуть к низу, но я, собрав последние силы рывком поднялся по
лестнице. "Козла" поставил на такую же скамейку, что и внизу. Весь взмок от пота. На
шее и на лбу вздулись синие жилы, а сердце стучало, как по пустой бочке.
- Вот, Господин инженер, сколько могу носить!
- Ты, чёрт на тебье, карошь мужьик!... Беру тебья носиль кирпич. Только, сукан сын, не
смутьян, не лодкар? Так ведь? Как там у фас называйль которы работа не хочу... Не
лодыр? Тебья не пукал царь в 1905 году?
- Нет... что вы. Я только из деревни приехал, а там землю пахал.
- Ах, зЕмля не богат? Плёх давай хлэб? Будешь и зЕмля копаль и минье арбайт мало
будеш.
Поработал несколько дней на подноске кирпича. Потом меня десятник заставил зарыть
траншею во дворе, где были уложены водопроводные трубы. Вижу вышел во двор и
господин Вер, наверное поднятый свежим воздухом или захотевший посмотреть как я
работаю. Закурив сигару, он подошел ко мне, любуясь на ярко блестевшие носки сапог.
- Грышка, бросал лопат и бегай казёнка! Несьи минье вотка полбутылка и несьи сюда
люк!
Я взял деньги и побежал, но не пройдя ворот, слышу:
- Ждаль тебья тут! Не забуваль люк!
Идя по 11 линии на Большой проспект, где находилась казёнка, думаю: "Зачем ему люк
понадобился?". Потом сообразил: "Во дворе кучи земли, нет ни стола, ни стула, а пить
водку стоя, конечно, не приятно. Наверно он люк застелет бумагой и сядет на него"...
Возвращаясь с пол-бутылкой в кармане, у ворот прихватил от водопроводного колодца
чугунную крышку. Крышка оказалась тяжёлой. Не без труда поднял её к животу руками.
"Придумает же австрияка обедать на каком-то люке". Это я так называл крышку, и только
позднее узнал, что люк - это весь колодец вместе с крышкой.
Увидел меня инженер с такой ношей, да как закричит. Усы ощетинились, лицо стало чуть
ли не вишнёво-красным.
- Гришка, чёрт на тебье, шо ты, сукан сын, приносиль?! Я тебя пошлю: несьи вотка и люк!
А такой люк не прошу!.. Дурак руска! Я хотель кушать люк зелён!
Понял я свою ошибку и помчался со всех ног к зелёнщику за зелёным луком, а инженер
остался ругаться по-русски и по-немецки. Ну, думаю, выгонит он меня с работы.
Прошло порядочно времени после случая с луком. Я продолжал бегать за водкой, но
закуска всегда находилась у него при себе. И вот после Рождественских праздников
вызывает меня инженер в контору и говорит:
- Грышка, чёрт на тебье, совсем плёх голофа! Гости биль - много вотка выпиль. Несьи
минье вотка на твоя денга! Я должаль нет, дам тебье всё. Да купьи минье шестнок!
- Рад помочь господину инженеру! А деньги у меня есть!
В первую очередь я побежал в мясные ряды Андреевского рынка. Купил там шесть
овечьих ножек, полагая что инженер любит домашний студень. С рынка зашел в винную
лавку за бутылкой водки.
Вернувшись обратно и не обнаружив инженера, я положил всё на его стол, а сам ушел
продолжать переноску кирпича. Только снял с себя пальто и взялся за выкладку кирпича
на "козла", как вижу несётся инженер что есть духу во двор. Шляпы на голове нет, лицо
злое... Кричит:
- Гришка, сукан сын! Издевас на минье? Я тебя мог убить!.. А ты... а ты, чёрт на тебье, шо
приносиль? Тебья пошоль купай минье вотка, шестьнок, а ты купайль минье цибулины
браты!.. Марш бистро бегай за шестьнок!
Стоявший рядом десятник не смея хохотать, фыркая в кулак, повернулся в мою сторону и
полушёпотом сказал:
- Господин Вер после большой попойка любит закусывать зелёным луком, а зимой
чесноком.
Я по его акценту понял, что чеснок по-нашему, а по его выговору "шестьнок". С едва
сдерживаемым смехом побежал за чесноком.
Долго смеялись надо мной рабочие, да и сам инженер сообразил: "Трудно русским
понимать искаженную русскую речь".
- Ну, Грышка, чёрт на тебье, пил бы ты вотка и кушал сырой цибулины браты? А?
Вскоре после этого случая, повстречавшись на перекуре с бригадиром бетонщиков
Степаном, я рассказал ему, что уже работал бетонщиком. Даже Десятником.
- Гриша, неужели правда? Это же клад для нас! Что ж ты раньше молчал? - поругал
Степан.
- Мне хотелось усвоить кирпичную кладку, приготовление сложных растворов... Вот и
бегал для инженера за водкой. Он не следил за моим временем и я мог бывать у всех
специалистов.
- Иди, друг, ко мне! Не пожалеешь! Заработаешь хорошо и познакомишься с хорошими
людьми. У тебя ведь есть семья. Ищи квартиру и выписывай к себе.
Глава 9. Переезд в Столицу
Осень тысяча девятьсот десятого года была капризной для сельских жителей. Не успели
еще убрать всё с полей, как пошли частые холодные дожди. Картофель копали из
пропитанной водой суглинистой почвы. Сушить возили домой, рассыпая на полу в сенях
и в дровяных сараях. В комнатах для прохода оставались дорожки к столу, к кровати и к
печке.
Нам малышам была поручена работа - из рассыпанного картофеля выбирать подсохшие
клубни и складывать их в корзину, чтобы потом взрослые отнесли в подвал для хранения.
В один из таких дней мать получает письмо. Отец просит нас, то есть маму, меня и Яшу,
приехать в Петербург на постоянное жительство. Комнату он нашел, а работа его
обеспечит все условия нормальной жизни.
Вечером, после работы вся семья собралась дома. Мокрые, усталые, но узнав о письме
повеселели. Бабушка, собирая на стол для ужина и утирая передником слёзы,
проговорила:
- Устиша, радость то тебе какая - ведь к мужу поедешь! Конец твоей муки, больше не
будешь ковыряться в земле, мокнуть под дождями или жариться под горячим солнцем до
изнеможения!
- Боюсь я, Маменька городской жизни! Скучать буду без дела и по вам тоже...
- Что тебе скучать! Не пахано, не молочено, а хлеба ешь сколько хочешь, -сказал Степан.
- Ваня, Яша! Вы что не пляшете? Ведь к тятьке едете в большой город, сказала тетя Дуня.
- Какая тут пляска, когда на полу пройти негде - везде картошка, - это вставил дядя
Терёша.
- Вот, мы с Яшей прокатимся по железной дороге! Посмотрим паровоз! - это мероприятие
мне казалось самым интересным в нашей поездке. Как живут в городе мы еще не знали.
- Вот глупенькие! Им ни город, ни тятька не интересен. Ты, Устиша, проси Гришу почаще
водить вас по городу. Побывайте в зоологическом саду, в народном доме. Покатайтесь на
конке, - посоветовал дядя Стёпа.
Начались обсуждения: «Когда поехать? Что брать с собой из багажа? Что одевать в
дорогу?» Отвезти нас на станцию Едрово, с общего согласия и одобрения бабушки, был
назначен дядя Стёпа. Следует отметить, что дядю Стёпу (Степана Ивановича, род. в 1889
г.) мы видели тогда последний раз. Он в 1914 году был взят на войну и был убит.
Прождав, пока погода проясниться, мы поехали...
Город Питер
Помню слякотную осень.
Пять лет тогда мне было.
Отец к себе приехать просит.
Повёз нас дядя на кобыле...
Объятье русское, приветы
И поцелуй трижды в уста
Пролетели что комета.
Он расспрашивать нас стал:
Сидели долго на вокзале.
Взглянуть хотелось на пути.
Ведь в деревне мы не знали,
Как поезда могут идти.
- Как здоровье? Как добрались?
Что пришлось от лета нам?
А с полей уже убрались?
Как живут в деревне там?
Вот, рельсы, блеском отражая,
Вдали сошлись совсем рядком.
Бежим мы с братом, подражая,
Как паровоз гудит гудком.
В тихой радостной беседе
Говорили обо всём:
Как живут у нас соседи,
Как мы вместе жить начнём.
Прибывший поезд резко свистнул,
С испуга к матери прильнули.
Садясь в вагон, народ нас тискал,
Но мы смелО в него шагнули.
Дни за днями полетели.
Казалось, жить совсем легко.
Кое-что узнать успели,
Что счастье было далеко...
Уселись всей семьёй к окошку
Смотреть в пути на чудеса.
Казалось, мы ползем немножко,
А в зад бегут лишь небеса...
Сменили наконец квартиру.
Там веселее стало мне
В Петергофском переулке*
На Петроградской стороне.
Вот, знаменитая Столица
Помнит творчество Петра.
Полны волшебства колесницы
Бегут по улицам с утра.
Нашлись товарищи по вкусу.
Я с Женей девочкой дружил.
С её игрушками займуся...
Бывало я там днями жил.
Серый туман, закрывший город,
Повис на куполах церквей.
Людям лезет он за ворот,
Чтоб съёжась бегали быстрей...
А надоели игры на песке Уложим Яшу на перине,
И с Женей в город налегке
Идём смотреть - что на витрине.
Наняв у станции карету,
Уселись, словно зверю в пасть.
Нам дали с братом по конфете
И в путь коляска понеслась.
Ушли, однажды, далеко.
И путь до дому позабыли.
Тут нам было нелегко В слезах по городу бродили...
От радости не мудрено сплясать,
Когда по Невскому летим.
Не знаю, как мне описать,
Что мы встречали на пути.
Не без добрых душ на свете.
К нам солдатик подошел:
- О чем так плачете, вы, дети?
Вас кто обидел да ушел?
Сады и парки за решёткой
В объятиях каменных оград.
Кусты, подстрижены как щётка,
Собою красят Петроград.
Узнав от нас где мы живём,
Он с нами завернул к ларьку...
Взявшись за руки идём,
Неся зефира по кульку.
Мосты горбатые связали
Между собою острова.
О них немало написали
поэты лестные слова.
Дядей Колей он назвался.
Сказал, что у него как мы
В деревне выводок остался
Недалеко от Костромы...
Нева бурливая седая,
В сырой гранит облачена,
Играет точно молодая,
Но помнит многое она.
Болтая и смеясь, все трое
В Петровский парк** зашли.
Там городок для игр устроен.
Мы с ума чуть не сошли!
Александр Князь с дружиной
Не даром Невским прозвался:
Немцев, шведов выгнал живо,
За Русь со славою дрался.
Качались долго на качели.
Верхом на пони прокатились.
С чёртова колеса не раз летели.
А к ночи к дому возвратились.
И Пётр врагов бивал нещадно,
Кто льстился невским берегам,
Чтоб долго было неповадно
С войной сюда ходить врагам...
Там о нас с ума сходили:
Отцы обшарили дворы,
Уже в участок заявили,
Что нет их дома, детворы.
Наконец желанный дом
На пустыре в деревне старой.
Мечтаем только об одном Узреть Отца - пора настала.
Нам ни сколько не попало.
Нас дядя Коля спас.
Поворчали только малость Он храбро постоял за нас.
Не помню уж в какой этаж
Мы с мамашей поднялись
И скудный путевой багаж
Вскрывать немедля принялись.
К нам он крепко привязался.
И полюбили мать с отцом.
По воскресеньям к нам являлся
Живым опрятным молодцом.
Хозяйка наша, тётя Настя,
Любезно встретившая нас,
Угощала разной сластью,
Хвалить Папашу принялась.
Куда, куда с ним не ходили.
Таких нам книжек покупал!
Долго мы о нём грустили Для нас он без вести пропал...
«В нём очень славная душа.
Собою росл, фигурой статен.
Мадам, вы тоже хороша!
Характер, кажется, приятен.
Семи лет пошёл я в школу.
От дома близко, на Введенской***.
Первый год наука «колом»
Была для жизни детской.
Дети - оба молодца!
Впитали всю вашу натуру Младший в мать, старший в отца
Лицом и рослою фигурой.
Хуже всех я не любил
Уроки старого попа.
За это он линейкой бил
Или в холодную толкал.
Развеяв горестные мысли,
Вдруг колокольчик прозвенел.
Быстро все на кухню вышли
В школе храбрости набрался.
Силёнка нужная была.
После уроков часто дрался.
Порою мать домой вела.
Где свет в окне еще бледнел.
Дверь плаксиво заскрипела,
Вижу входит наш Отец.
Мать от радости присела:
- Никак дождались наконец!
Оберегала от мальчишек Чтоб со шпаною не дружил.
Дома пропорцию пропишет...
Так я в школьном детстве жил.
________________
* Петергофский переулок - Петродворцовая улица (с 1952). Петергофский переулок тогда проходил между
улицами Малой Зелениной и Большой Колтовской (Пионерская), названной от слободы Невского
гарнизонного «Колтовского» полка. Близ Колтовского моста (Лазаревского) через Малую Невку, который
соединяет Петроградский и Крестовский острова.
** Петровский парк на Петровском острове.
*** Введенская улица. В советское время была улицей Олега Кошевого.
Эта фотография сделана в
1912 году, когда наша семья
объединилась после переезда
Матери с нами в СанктПетербург.
Слева направо: брат Яша (4
года), Мама (28 лет), Папа (25
лет) и я (6 лет).
Глава 10. Блины господина Вратнякова
Познакомлю я Вас, читатель, с одним днём жизни при царизме, который я пережил в
школьные годы.
Декабрь 1914 года на исходе. Продолжается Великая Отечественная война. Боевые
действия фронтов от Петеребурга далеко. В городе заметна предпраздничная суета. Бойко
торгуют магазины. Народ готовится встречать Новый 1915 год. Ёлки разбираются
нарасхват. Погода стояла морозная, с частыми снегопадами и метелями.
Я ходил в школу второй год, которая находилась от дома недалеко. Мы жили на Большой
Спасской улице. Школа двухэтажная деревянная, рядом с церковью на углу Введенской
улицы и Большой Пушкарской.
В школе у всех детей было тоже праздничное настроение. Разговоры о ёлках можно было
слышать за партой, на переменах, в большом коридоре и даже на улицах, когда ребята
собирались гурьбой перед уходом домой.
Со мной на двухместной парте сидел Юра Вратняков - баловник, которого не любил весь
класс. Учительница его редко наказывала, потому что его родители были высокого звания.
Меня часто учительница и поп за малейший проступок ставили перед классом на колени и
иногда подсыпали крупу или выгоняли раздетого в тамбур между дверей на сквозняк.
Отца и матери Юрки я не знал, но в доме у них пришлось побывать. Юрка зазвал меня к
себе поиграть и посмотреть как у них красиво наряжена ёлка. Я согласился. 31 числа,
отпросившись у матери и надев праздничный костюм, пошел на встречу, согласованную с
Юркой. Встретившись, быстро вприпрыжку побежали по улице к их дому.
На пути мы долго заглядывались на витрины магазинов. Нас интересовали всякие
игрушки. На ходьбу затратили немало времени.
- Юра, посмотри какие солдатики с барабанщиком впереди! - восхищался я строю
оловянных солдатиков.
- Что эти солдатики! У меня их дома много, да я в них не играю. Мне надоело смотреть на
настоящих солдат. У нас во дворе плац, на котором обучают солдат строевой службе. Их
командиром мой папа.
- Разве твой папа военный?
- Да, он полковник!
Завернув во двор большого дома, Юра объявил, что мы пришли на плац. Я раньше
никогда не видел оснащения плаца и стал расспрашивать про предметы, которые увидел
на обширной территории.
- Это что за брёвна стоят на столбах, Юра?
- По ним учат ходить! Хочешь и мы попробуем?
И Юра направился к косой перекладине, упиравшейся одним концом в землю, а другим
концом в бревно на столбах, примерно в наш рост высотой. Попробовал он взобраться с
разбега на бревно, но ему не удалось. Ботинки были заснежены и скользили по гладкой
поверхности.
- Для чего вон те заборы на середине площади?
- Через них солдаты учатся перелезать!
- Так ведь они высокие!
- Всё равно перелезают и даже с винтовкой, а если которому не перелезть, так его
подгоняют арапником. Скоро привыкают даже самые неуклюжие.
- А что делают на столбах, что в углу поля? Там какие-то лестницы и верёвки с
кольцами...
- Эх ты, деревня! Не знаешь! Здесь занимаются гимнастикой. Я летом тоже качаюсь на
кольцах. Лазаю на руках по лестнице. Вон против трапеции моя комната на втором этаже,
а внизу - кухня. Пошли теперь к нам! - и Юрка направился к двери дома. Я последовал за
ним.
- Знаешь что? Мы пройдем через кухню. Попросим поесть, да и мама не увидит, когда
пройдём с чёрного хода.
Мы вошли в полутёмный коридор с круглыми сводами потолка и направились на
светящуюся впереди электролампочку. Подходя к кухне, я почувствовал запах жаренного
лука, отчего сразу захотелось есть.
Повара суетились у плиты, видно, готовили праздничный обед. По помещению плавал
зеленоватый дым. По винтовой лестнице Юра повёл меня на второй этаж. На полпути,
свесившись через перила, негромко крикнул:
- Дядя Фёдор, пришли нам в комнату с Лизой что-нибудь покушать для двоих.
Ему ответил повар с усами как у Тараса Бульбы:
- Ладно барчук! Трошки не готово... Як сроблю, будет подано.
Украинский язык сразу указал на принадлежность повара к национальности, да и усы,
пожалуй, отращивали только украинцы.
По длинному коридору, освещенному электричеством, мы пробрались на цыпочках.
Минуя мимо четырех дверей Юра у одной из них замедлил движение, предупредив меня:
- Тццссс! Эта комната матери. Она, наверно, дома.
В его комнату мы вошли почти украдкой и тихо закрыли за собой дверь.
- Давай, Ваня, раздевайся. Вот вешалка!
Юрка указал на оленьи рога, приделанные к стене. Раздеваясь я боязливо разглядел
комнату, которая была непохожа на все те, в которых живут рабочие и где жили мы.
Стены оклеены дорогими обоями, на них картины и портреты. У окна письменный стол
красного дерева с настольной лампой под зелёным абажуром. В стопках лежат книги в
дорогих переплётах. Из окна виден плац с красиво утоптанным снегом, точно красивое
кружево.
В углу у двери - никелированная кровать с горкой подушек, покрытых покрывалом
замысловатого рисунка. На полу - красивый ковёр, на котором стояла красивая ёлка,
блестевшая всевозможными цветами. На ветках прикреплены свечи, готовые к
зажиганию. Всю ёлку обвивал разноцветный бисер, как одеяние сказочной феи.
Зависть совершенно мною овладела. Я не знал что делать... Не смел ни единым звуком
или шорохом нарушить спокойную тишину в комнате.
- Ну, что уставился? - спросил Юрка, взяв меня за руки, - Пойдём смотреть картинки в
книжках! У меня есть Фенимор Купер, Габриэль Ферри, Джек Лондон и много других всё очень интересно.
Подбежав к столу, он подал мне книгу в красивом переплёте тиснёную золотом.
- Вот здесь такие расходы, от которых тебе неделю спать не захочется! - и он подал книгу
Фенимора Купера «Блуждающий огонь».
Посмотрев картинки в одной из них, нам стало скучно. Мы подошли к ёлке.
- Хочешь, давай сорвём по шоколадке? Ведь их здесь так много! - Юрка потянулся, чтобы
сорвать пару конфет. Ёлка от прикосновения зашевелилась, заблестев ещё больше.
Постучав трижды, вошла прислуга в белом Фартуке и чепце на голове. Она принесла
покрытый салфеткой поднос и поставила на письменный стол.
- Я принесла вам блинчиков и сметану. Вам дядя Фёдор прислал. Кушайте пока они
горячие!
- Мама дома? - спросил Юра.
- Нет, она уехала с барином, приедут поздно. Вам она приказала идти спать в её комнату
на кушетку.
- Почему, Лиза? Ведь моя кровать здесь?
- Сегодня нельзя. На дворе будут...
- Что, Лиза, будут?
Лиза наклонила голову и после долгого молчания ответила:
- Будут наказывать солдата перед строем. Это я узнала от дворника. Велено все окна
закрыть, которые выходят во двор. - повернувшись Лиза ушла.
- Вот интересно бы посмотреть! Как это будут наказывать? - сказал Юра, открывая
салфетку и беря блин. - Давай, Ваня, есть! Ведь хочешь?
Мы с ним уселись на одно кресло, придвинутое ближе к столу. Юра приколол себе на
грудь салфетку, вторую подал мне.
- Знаешь, у нас во дворе часто наказывают солдат. Иногда вечером, а то и ночью. Меня в
это время уводят в другую комнату, чтобы ничего не видел. Сегодня мы посмотрим - что
это будут делать с солдатом!
Блины, испечённые Фёдором очень понравились. Кроме того, я такие ел впервые. У меня
от удовольствия рот был набит до отказа, а сметана растекалась по губам и падала на
салфетку. Не успели мы съесть и половины блинов, как услышали через окно команду
«Ать-два, ать-два, ать-два!» и хрустение снега под сапогами. Юрка и я бросились к окну и,
чуть приподняв тяжёлые портьеры, прилипли носами к стеклу.
Строем подходили солдаты с разных ворот и по команде «На месте шаг, стой!» солдаты
выстроились квадратами поротно около гимнастических столбов. Оружия при них не
было. От большого скопления людей пар клубился кверху, теряясь в пустоте сумерек.
Притащили под перекладину длинный и широкий стол. На стол поставили табуретку и
один из солдат полез на перекладину.
- Что это Юра? - прекратив жевать, спросил я.
Юра вскочил на стол и принялся всматриваться через вечерние сумерки.
- Они что-то вешают на бревно... Ага, вижу - привязывают верёвку!
Я тоже взобрался на стол, встал на колени. Вижу со столба слезает человек, а на бревне
болтается верёвка с узлами. От такого зрелища блины застряли в моём горле, а по телу
побежала дрожь.
- Что они хотят делать, Юра? Мне страшно, я пойду домой...
- Погоди немного - надо узнать всё до конца.
Пришла опять Лиза:
- Ребята, сойдите со стола! Юра, иди в мамину комнату! Там в окно хорошо виден
проспект. Народу гуляет много. Весело...
Нет, Лиза, я не уйду отсюда!
- Я пожалуюсь матери, - пригрозила Лиза.
- Говори, я не испугаюсь. А здесь что-то увидеть предстоит интересное...
Лиза попыталась говорить ещё что-то, но безрезультатно. Ушла, пригрозив пожаловаться
барыне.
Из дальних ворот еще показались люди. Они вели солдата, окруженного кольцом других
солдат с винтовками наперевес. Солдаты подошли к столу и повернулись лицом к строю.
Кто-то из офицеров, ловко взобравшись на стол,
стал читать. Слов мы разобрать не могли, но было ясно - он читал приговор. Мы с Юркой,
стоя на коленях, плотно прижались друг к другу и стали сквозь щель в занавеске ждать
что будет дальше.
Чтение закончено. Солдаты стоят с опущенными головами. Осуждённый, гордо подняв
голову, смотрит на звёздное небо.
- Смирно! - раздалась команда, - Головы выше, грудь вперёд!
Солдаты быстро перестроились в ровные квадраты и замерли. Раздалась следующая
команда:
- Приступить к исполнению!
На стол вскочили двое в гражданской одежде с мешком в руке. За ними взошёл
осуждённый солдат и встал около качающейся верёвки, обводя взглядом своих
однополчан последний раз, но духом не падал и даже кому-то, улыбнувшись, подмигнул.
Палачи накинули на него мешок и завязали ниже колен. Вдруг раздался резкий,
замирающий эхом, голос:
- Да здравствует Свобода и Революция!
Стены домов повторили эхом его слова, надавив на плечи солдат, которые постепенно
опускали головы. Палачи поставили солдата на табуретку, накинули на шею петлю...
Мы с Юркой замерли от страха. Я попытался заплакать, но слёзы не шли, а зубы щёлкали
так часто, что не было возможности остановить их. Руки и ноги тряслись. От
напряжённого затишья слышно было тиканье маятника стенных часов и стук наших
зубов. У Юрки одна рука с блином была засунута в сметану, которая от переполнения
потекла на стол.
Несколько секунд солдат стоял на табуретке. Один из палачей ударом ноги вышиб
табуретку из под его ног и тот повис, болтаясь на верёвке...
Я упал без чувств на стол... Сколько пролежал не знаю, только очнулся от холодной воды,
которая лилась мне по лицу на грудь. Это лила мне воду в рот Лиза. Салфеткой она
утирала сметану с лица. Блин, застрявший во рту, выплюнул на поднос - таким он
показался мне горьким, что к блинам я почувствовал отвращение. Юрки уже в комнате не
было. На улице было пусто. Стояла тишина, прикрытая ночным мраком.
- Вы где живёте, мальчик? Я вас сведу домой, - спросила Лиза.
- На Большой Спасской! - ответил я шёпотом, боясь испугать тишину, которая окружала
нас.
Надев на меня пальто, шапку, Лиза проводила меня на улицу. Я с ней простился, заверив
что дойду домой один - дорогу знаю хорошо.
Эти блины мне помнятся всю жизнь. Накануне каждого нового года я вспоминаю этот
трагический случай.
Я благодарен Октябрьской Революции. Она за меня «отблагодарила» господ залпом
«Авроры», осуществив благие замыслы В. И. Ленина.
Теперь мы с вами, ребята, встречаем каждый Новый год всё новыми победами в труде и
учёбе. Недалеко то время, когда в Нашей Стране прогресса в науке и труде осуществится
вековая мечта трудящихся - Построение Коммунизма.
Глава 11. Отец учится марксизму
Бригадир бетонщиков Степан Васильич Васильев, познакомившись со мной, начал
показывать все секреты своего ремесла.
- Ты, Гриша, вижу, что знаешь наше дело много больше моего, но я не завидую. Ты
моложе и в люди выйдешь. Может в будущем буду работать под твоим руководством.
Дядя Степан росту высокого, плотный, ещё сильный мужик с рыжеватой бородой и
потемневшими от курева усами. На работе носил короткую куртку, прикрытую фартуком
из мешковины.
В ясный февральский день был небольшой морозец и мы уселись во дворе перекурить на
стопках кирпича, подложив доску. Разговорившись он стал меня расспрашивать: «Кто я?
Откуда? Зачем приехал в Питер?». Сам рассказал о себе. Он был родом из Псковщины.
Несколько лет как совсем бросил своё хозяйство в деревне. В Питере живёт с десяток лет.
Покурили, поговорили о семьях, о хозяйстве, крестьянской бедности и он пригласил меня
к себе на чаёк.
Воскресным днём второй половины февраля направился к дяде Степану через Тучков
мост на Большой проспект Петроградской стороны. Жил он в первом этаже деревянного
флигеля. Двор настолько стеснён сараями, сугробами снега, что я едва отыскал вход на
лестничную клетку.
На звонок-подергушку вышла женщина в накинутой на плечи какой-то кацавейке. На
голове треугольником повязан ситцевый платок. Узнав к кому иду, пригласила следовать
за ней в прихожую. Это была Анисья, жена Степана. Раздевшись в прихожей и пригладив
волосы ладонью, вошел в комнату.
Первое, что я увидел - простой работы стол с выдвигающимся ящиком, куда в наших
краях убирают после еды ложки, ножи, солонки. На столе повизгивал самовар с чайником
на конфорке. Несколько чайных приборов. На тарелке горка баранков. Вокруг стола стоят
простые табуретки, а вдоль стен под окнами длинная широкая скамья.
Кроме хозяина в комнате было четверо мужчин. Хозяин, поздоровавшись со мной, стал
знакомить с гостями.
- Товарищи, знакомьтесь! Это наш новый рабочий-бетонщик. Он недавно прибыл в
Петербург из деревни.
Все гости назвали свои имена и по команде хозяйки стали усаживаться за стол.
Напившись чаю с баранками, Степан попросил одного из товарищей почитать содержание
листовки, напечатанной на машинке. Тот был в чёрной косоворотке с очками на
переносице, совсем еще молодой. Это был студент из университета Коля Крыленко. Он
достал из кармана платок, протер запотевшие очки и лицо, начал читать.
В листовке говорилось о необходимости массовой организации кружков по изучению
сочинений Карла Маркса. Разъяснять народу о неслыханной эксплуатации трудящихся на
фабриках и заводах. Разъяснять об ошибках царского правительства в Русско-японской
войне. Готовиться к всеобщей забастовке. Требовать улучшение условий труда.
В заключение товарищ Крыленко сказал:
- Наш путь один - вместе с партией строить новое общество. Для этого мобилизовать
рабочую массу, крестьянство и пытаться проникнуть в казармы и агитировать солдат на
борьбу с самодержавием. Мы народу хотим добра. Вы, будущее поколение, будете жить в
этом обществе.
В этом кружке я узнал о существовании партии Р.С.Д.Р.П. и её вожде В.И.Ленине. С
большой охотой ходил на лекции. Знакомство со Степаном и его друзьями придавало мне
силы. Узнал, за что надо бороться. Как узнавать друзей и врагов народа.
Смехово
Товарищество "Железобетон", где работал отец в 1916 году военизировали. Все заказы
невоенного значения законсервировали. Отцу присвоили звание подпрапорщик с правом
ношения обмундирования и оружия. Командировали его руководителем строительства
военных складов перворазрядного значения. В связи с этим пришлось из Петрограда
уехать со всей семьёй. Питерская закалка была теперь путеводной звездой.
Я успел закончить третий класс школы, который был для меня последним в Петрограде.
Где-то придется вновь продолжить обучение. Отец работал на объекте в большом
коллективе рабочего класса, в основном набранного из деревень. Там он вошел в
подпольную организацию. Ему в этом помогала военная форма, занимаемая должность,
земляк - шеф жандармов и сын Ваня.
На строительстве появились шпики и, видимо, бывали на лекциях. Писали доносы шефжандарму в уездное управление, находящееся в городе Валдае.
В один из августовских дней к нашему дому подъезжает коляска, запряженная хорошо
откормленной лошадью. Это приехал наш деревенский сосед - жандарм Иван
Клементьевич Клементьев, растолстевший на государственных харчах. Среднего роста, с
толстым синеватым носом, с густыми бровями, нависшими на глаза. Увидев меня, он
поманил меня пальцем к себе:
- Где твой папка?
- Он на стройке! Придет скоро обедать.
Мне бежать и звать отца не пришлось - он сам прибыл.
- Здорово Иван Клементьич! Какими судьбами в нашем захолустье?
- Здравствуй, сосед дорогой!
- Григорий Иваныч, у тебя на стройке какие-то кружки есть? Доходит дело до того, что
кричат "Долой самодержавие!".
- Что вы, Иван Клементьич, дорогой земляк, я никаких кружков не замечал, да и кому тут
заниматься этим делом? Ведь кто работает тут?! Большинство наши земляки из деревень.
Им не до кружков, лишь бы заработать лишнюю копейку.
Между прочим, у нас был маленький тайничок в кондитерском ларьке, рядом с чайной
Носова Ивана Ивановича. Там хранилась политическая литература. Там хранился спирт,
который очень любил шеф жандармов. Насосется до пьяна, но в начале для виду возьмет
понятых, кое-где поищет, составит акт, что ничего не обнаружено и уедет.
Содержал отец этот ларечек для конспирации, а торговать заставлял меня. В ларьке были
также такие товары: конфеты, пряники, баранки, доставляемые из местной булочной,
пользующиеся большим спросом. В начале я был рад, что работаю, но потом это
однообразие сидения целыми днями в помещении надоели. Ведь мои ровесники бегают на
свободе - ходят в лес, купаются в речке. Был ли от этого барыш - я не знаю, но меня
лишили свободы. Денежную выручку честно отдавал отцу.
До работы в ларьке я ходил на стройку, там мне давали молоток, гвоздодер и кусок
рельса. При помощи этого инструмента я из освободившихся лесов таскал гвозди,
выправлял их и сдавал на склад. Там взвешивали, платили деньги раз в неделю по
субботам.
Весной шестнадцатого года
Военвед дает приказ:
Отцу с мастеровым народом
Принять в провинции заказ.
Под вечер я сдавал на склад.
В неделю раз была получка.
Казалось дело шло на лад,
Но обнаружена отлучка...
В глухом местечке Смехове
Военный строить склад.
Мы все туда поехали
Пожить на новый лад.
Мне сказали: "Неприлично
Заниматься этим делом!".
Он заплатит мне налично
Что получу я за неделю.
Жизнь пошла иная.
Боровой сосняк и речка Просто часть земного рая
Это сельское местечко.
Долго в тот день проревел Хотел на стройке подработать,
Отцовских денег не хотел От них ведь не было заботы.
В речке часто мы купались,
Брали ягоды в лесу.
Долго над змеем издевались.
Гонялись из норы лису.
Видя тут мое упрямство
И от безделья только вред,
Подобрал он мне хозяйство На торговый сунул след.
В дворах бутылки собирали,
Несли их сразу в кабачок.
Потом конфеты покупали
Или для бабочек сачок.
Рядом с чайной Носова
Ларек малюсенький стоял...
Сюда судьба забросила,
В ларьке я торговал.
Впервые стал трудиться
Тайком от матери, отца.
Своим трудом я стал гордиться,
Что деньги есть у молодца.
Конфеты, фрукты, бакалея...
Не знаю был ли там барыш.
На это, время не жалея,
Пристроен был малыш.
Ходил на стройку гвозди драть
Из старых брошенных досок.
Потом садился выпрямлять
За старый рельсовый кусок.
Около моего ларька и чайной Носова всегда по вечерам было много народа. Только
закончится рабочий день, как молодежь с гармошкой, гитарами собиралась на маленькую
сухую площадь. Тут и песни, и пляски... а иногда драки. В этот период появлялись
хулиганствующие компании. Шпики, сующие свои носы всюду, где только соберется
компания в несколько человек, слушали - не проговорится ли кто спьяну против Царябатюшки.
Сбор политических всегда проходил в недостроенных каркасах зданий в километре от
поселка. Придет, бывало, Отец в ларек и спросит:
- Ну, как торговля? Что народ больше спрашивает? Устал, верно? Поесть ходил?
Я на вопросы отвечаю, а он в это время прикроет дверь на крючок, отодвинет мой
прилавок в сторону, под которым в подпол разбирались три доски, достанет из тайника
что надо, прилавок установит на место. Какие-то бумаги передаст человеку, ожидавшему
на улице. Тут мы вместе идем домой обедать на второй этаж над чайной, где мы
арендовали квартиру. Мать готовила обеды, закупала продукты, занималась с Яшей и
была в положении.
- Что так поздно? - спросила мама.
- На работе задержали доставку досок с лесопилки - пришлось подождать. Как вы тут
хозяйничаете?
- Маменька, ты посидишь в ларьке? Я немного погуляю. На речку схожу...
- Ладно, ладно иди. Навязал тебе папка работенку, но это лучше, чем гвозди драть.
Смотри, у тебя все руки были ободраны, в синяках...
- Всё уже прошло! - и я, пообедав, убегал гулять с товарищами.
В октябре 1916 года строительство складов было законсервировано, так как царское
правительство все средства переключало на войну. Отец был демобилизован и мог
отправится на все четыре стороны. Или было решено "вернуться пока в деревню" или
была чья-то инициатива - "послать его в деревню для политической работы среди
крестьян". Я этого не знаю.
Глава 12. Возвращение в деревню
Глава 13. Какая партия лучше?
Глава 14. Раздел земли. Первомай.
Глава 15. Собрание. Лето 1918.
Глава 16. Дезертиры.
Глава 17. Разведка Типусты.
Глава 18. Организация молочной кооперации.
Глава 19. Мастер маслодел.
Глава 12. Возвращение в деревню
Я, работая зав. производством в Бологоевском "Главмолоко" (1931-36 гг.) по долгу
службы не раз бывал в Куженкино. Ходил мимо сиротливо стоящих кирпичных коробок без крыш, без окон, без дверей. Проходя мимо, вспоминал кусочек своего детства 1915-16
годов.
Прекратили строить склады.
Отец остался без работы.
Но жить семье ведь надо.
Кормить семью - его забота.
Не большими были сборы
Чтоб в деревню отправляться,
(Везла нас тётушка Федора)
Чтоб за землю снова взяться.
Вот она наша деревня Стоит высоко на горе.
Под окном растут деревья,
Грязь у крыльца и на дворе.
Бабушка была бесконечно рада нашему приезду, да и мы тоже. Всех она обнимала и
целовала. Обнимая меня, она спросила:
- Как, Ванюша, наверно дома будет лучше жить?
- Мне, бабушка, лучше нравилось в Петрограде! Я ведь там три зимы ходил в школу!
Много интересного посмотрел в музеях.
Бабушка была в замешательстве, она не могла сразу придумать - чем бы нас угостить.
Были у неё заготовлены ягоды, грибы солёные и сушёные, овощи с огорода, но мы с
бОльшим аппетитом навалились на горячую картошку с грибами и на мочёные яблоки.
Дядя Терентий всё ещё был на фронте. Прислал письмо. Скоро вернётся домой, потому
что конец войны ожидается не дальше, чем в ноябре. Солдаты бросают оружие и
разбегаются по домам.
12 ноября родился Павел. Я ходил в церковь с Аксиньей, дочерью тёти Анисьи, крестить
Павлика. После такой процедуры стал ему братом и крёстным.
С началом занятий в школе осенью 1916 года мы с Яшей пошли в школу. Я - в четвёртый
класс, а он - в первый. До школы ходить было далеко, хотя она находилась на другом
берегу озера, в селе Наволок. Хорошей дороги для ходьбы не было. Мы ходили полевыми
тропинками по берегу озера и, обходя конец озера, шли по топким тропинкам, имеющим
гнилые и скользкие брёвна. Если оступался, то проваливался в чёрную грязь... Особенно
трудно было ходить в осенние дожди и гололедицу. Расстояние обхода - около четырёх
километров.
Школа помещалась в двухэтажном здании рядом с церковью. За школой была роща из
высоких елей, осин и берёз. По берегу озера местами росли рябиновые деревья. Сама
роща - это бывшее древнее кладбище. О том напоминают оставшиеся надгробные камни
без всяких признаков христианства, то есть на камнях не вырублено ни крестов, ни
надписей.
Во время перемен мы выбегали в рощу поиграть в лапту и полазить по высоким деревьям.
Нашими учителями были муж и жена, Ольга Павловна и Прокопий Фёдорович. Жили они
в первом этаже школы. Симпатичные, вежливые, но и требовательные. Лет им около 4045. Еще был в законе закон Божий. Преподавал его священник этой церкви отец
Александр.
Придёт, бывало, для ведения урока. Построит учеников в две шеренги, разделив
мальчишек и девчонок. Заставит пропеть молитву перед занятием, а потом будет читать
богословские каноны. На молитвах с пением он очень внимательно подбирал группы по
голосам.
Заметив мой сильный дискант, заставил меня, конечно, посоветовавшись с родителями,
ходить в сторожку на спевку, куда собирался хор в полном составе, состоящий из местных
крестьян и крестьянок, учительского персонала. По воскресеньям и престольным
праздникам пели в церкви при богослужении. Очень это мероприятие нравилось бабушке.
Отец Александр приходил к нам поболтать с Папой о городской жизни и других мирских
делах.
- Ильинична! Внук твой имеет большие способности в пении. Пусть поёт - это в жизни
пригодится. Хорошо и чётко читает. Я иногда заставляю его читать в алтаре поминания во
всеуслышание.
- Большое вам спасибо, батюшка! Вы плохому не научите. Мне нравится, когда он дома
или в поле поёт хорошие русские песни.
Регентом хора был крестьянин нашей деревни Матвей Григорьевич Григорьев
(однофамилец). У дяди Матвея было два правила. Во-первых, на спевках хорошо
натренироваться хоралией, потребной к очередному празднику, а во-вторых, после
церковной спевки он нас заставлял учиться хором петь русские народные песни про
Ермака, Стеньку Разина и другие песни русской вольницы. Особенно он тренировал нас
на песне «Вечерний звон», подобрав густые басы для исполнения «Боммм!».
Никто не поверит написанному, но это жизненный факт, пережитый мною.
После свершения февральской Революции 1917 года Матвей Григорьевич оказался
членом РСДРП(б) и участником второго съезда Советов. Привёз он тогда в деревню
Ленинские декреты: «Фабрики - рабочим!», «Земля - крестьянам!» и «О Мире». На второй
день после приезда было общее собрание. На прослушивания Ленинских декретов
собрались стар и мал.
Собрание открыл мой Отец, уже получивший должность председателя Комитета бедноты.
- Григорий Иваныч, дайте Закон о земле прочесть твоему сыну Ване! Уж очень он чётко
читает в церкви деяния Апостолов. - все засмеялись, - Правильно, Матвей! Попал в точку!
Я здорово смутился и покраснел.
- Что ж, сын, давай начинай служить народу! А церковь скоро будет закрыта.
Я успокоившись, выровнял дыхание, встал у стола и начал чётко и громко читать. А сам
думаю: «Хорошо ли читаю?», но понял, что все слова доходят до людей, если слышно, как
дышат они и сидят замерев.
- Дорогие товарищи, слушайте Декрет о земле, принятый Вторым Всероссийским съездом
Советов 26 октября (8 ноября) 1917 года.
1) Помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа.
2) Помещичьи имения, ровно как и все земли: удельные, монастырские, церковные со
всем их живым и мертвым инвентарём, усадебными постройками и всеми
принадлежностями переходят в распоряжение волостных Земельных комитетов и уездных
Советов крестьянских депутатов впредь до учредительного собрания.
Я остановился передохнуть, а люди в зале, набитом до отказа народом, закричали:
- Ура! Ура! Спасибо товарищу Ленину!
- Хватит кулакам наживать капиталы на бедняцкой силе! Выгнать их всех из деревень!
- Матвей Григорьич, когда будут делить землю?
- Граждане, сразу это невозможно! Надо приготовить к разделу списки. Учесть сколько у
нас живых...
- На малолетних, грудных детей тоже будут давать землю?
- Сказано - всем!
- А на беременных что, две доли будет?
- Появится на свет ребёнок - на него получайте. Для будущих детей будет создан запасной
фонд земли, покосов и леса.
После небольшого отдыха я продолжил чтение Декрета до конца.
Жизнь в деревне показалась тяжелой после городского безделья. Но пришлось привыкать.
После школы приходилось
Идти в поле помогать,
Когда снопы перевозили
Или рожь густую жать.
Дело к осени подходит,
Близко лютая зима.
Мать хозяйством руководит.
Строить дом взялась сама.
По осени копать картошку.
Зимой за сеном, по дрова.
Мы так втянулись понемножку Вросли в крестьянские права.
Вдвоём с ней стены отстругали.
Я полы настлал в избе.
Вместе крышу покрывали.
Такой случилось быть судьбе.
Новый дом Отец построил *)
Успел из глины печь сложить.
Без крыши двор, изба без пола.
Ушел он в армию служить.
Пахарь, плотник и столяр.
Пять лет в школе отучился,
В учебе я не отставал.
*) Дом строить пришлось потому, что Терентий женился. Произошел раздел: он остался
на старине, а нам - строить.
Глава 13. Какая партия лучше?
После Февральской революции партии меньшевиков, эсеров, кадетов и другие стали
готовиться к созыву учредительного собрания. Каждая из них стремилась завоевать
авторитет народа и захватить власть в верховных органах страны. Были выпущены
миллионы разноцветных анкет, в которых в виде вопросов разъяснялась программа
партий. Анкеты рассылались во все города и деревни. Требовалось, чтобы население
поставило свои подписи на анкете. Такой всенародный опрос - референдум показал бы
какой партии отдаёт предпочтение, доверяет свою судьбу население.
Партия большевиков тоже имела свою анкету серого цвета, на газетной бумаге, под №9. В
ней кратко излагалась программа большевиков. Я вспоминаю, какие споры возникли
среди крестьян при подписании анкет. Много приходилось разъяснять им - какая партия
лучше.
Стоял август 1917 года. С полей хлеб был уже убран. В гумнах обмолачивали рожь нового
урожая. Мы - Отец, Мать, я и Яша тоже вели обмолот. После обмолота Мать и Яша
отправились домой, а мы с Отцом остались провеять и убрать зерно. Машины-веялки не
было, всю работу делали вручную при помощи сквозняков.
В один из таких дней подходит к открытым воротам гумна Михаил Димитриевич
Савушкин (дядя Отца, семидесятилетний старик), Андрей Димитриевич Савушкин, Иван
Рассадин и Николай Субботин. Поздоровавшись, дядя Михаил обратился к моему Отцу.
- Григорий Иваныч, помоги разобраться нам в споре: какая же партия лучше? Вот Иван
хвалит эсеров, а я ему говорю, что большевики у власти нужнее.
Иван Рассадин держит в руках голубой лист.
- Ты посмотри, что написано в ней. Тут всё, что надо крестьянам. Сын с фронта писал,
чтобы я голосовал за партию эсеров. Она наша, крестьянская...
- А мой сын, - перебил Михаил Димитриевич, - писал, чтобы я поставил подпись на серой
бумаге. У них весь полк проголосовал за эту партию. Она идет за народ. Землю передать
крестьянам, фабрики и заводы - рабочим. Вот что написано в анкете большевиков.
В разговор вмешался Николай Субботин.
- Твои эсеры, Иван Семёныч, нам не подходят - они таким зажиточным, как ты, нужны.
Вы ведь за землю и пустоши хоть сейчас в драку.
- Ты, Суббота, был голытьбой - таким и остался, если свой клочок не можешь обработать,
- со злобой выкрикнул Иван Рассадин.
Спорящих остановил Отец.
- Довольно мужики! Так и до драки может дойти. Надо на сходке разобраться. Вот завтра
соберёмся и потолкуем по порядку. А сейчас о ваших спорах расскажу не по анкете, а по
жизни. После свержения с престола царя Николая зашевелились все партии. Монархисты
мечтают о новом царе - Михаиле или Константине. Конечно, порядки останутся
прежними, если эта партия возьмёт верх. Меньшевики - за сохранение частной
собственности в деревне и войну до победного конца. Эсеры против самодержавия, но они
хотят, чтобы у власти были помещики и капиталисты. Только большевики - за трудовой
народ. В их анкете так и написано, что власть должна быть в руках Советов рабочих,
крестьянских и солдатских депутатов, что надо немедленно заключить мир с Германией.
Так что это единственная партия, за которую надо поставить подпись на анкете.
- Ты, Григорий, прав, - сказал дядя Миша, - Об этом ты расскажи на сходке. Мы
поддержим тебя.
На второй день на сходке были зачитаны анкеты всех партий. Были ораторы из уезда, но
по душе всем пришлась речь моего Отца, который очень просто рассказал крестьянам о
партии большевиков. Большинство крестьян подписало анкету этой партии.
Сама история подтвердила на деле - за кем идут народные массы, на чьей стороне
оказалась победа.
Революция в нашей деревне и в ближайших деревнях прошла без кровопролития. Всё
оказалось очень просто - было сильное партийное ядро и актив Комитета бедноты. Из
Петрограда был командирован к нам двадцатипятитысячник, рабочий-большевик одного
из заводов Антонов Кузьма Антонович. Он привёз с собой полный набор слесарнокузнечных инструментов и обучил кузнечному ремеслу Отца и меня.
Оборудовав слесарно-кузнечную мастерскую в помещении бани, уговорил Отца быть
кузнецом, а учить он будет сам. Цель была такова: во всех соседних деревнях, как и у нас
была большая нужда - то колёса перетянуть, то лемеха к сохе и плугу наварить, то лошадь
подковать. У кузницы всегда будут люди с заказами и с ними удобно будет вести
агитацию.
Мужики постоянно искали живой беседы о событиях в стране. Кузьму Антоновича
сблизило с Отцом то, что оба жили в Петрограде. А о той жизни было о чём поговорить.
В нашу семью приехал из столицы друг Отца - дядя Коля. Он сказал, что проживёт у нас
до весны. Фамилию его никто не знал и Отец никогда не называл его по фамилии. Нас
дядя Коля очень смешил тем, что, не зная крестьянской работы, всё путал в названиях.
В кузнице я частенько помогал раздувать горн от мехов, приводимых в действие вручную
и работал молотобойцем. В кузнице я научился обращаться с металлом и даже мог делать
горячие сварки железа.
Вечером, когда заканчивались полевые работы, у нас в кузнице собирались мужики.
Садились кто как мог: на лавках, табуретках, на корточках, а то и просто на полу. От
курева-самосада плавали облака зелёного дыма, даже открытая дверь не успевала
проветривать.
Начинались вечера громкой читкой разных приключенческих романов. Книги мне всегда
без отказа давал отец Александр. А какую книгу прочесть - выбирали его дети, сын Слава
и дочь Муза. Все читки поручались мне.
Помню Кузьма Антоныч принёс книгу немецкого писателя Франца Гартмана «Пещерный
волк». В этой книге писалось о приключении одного парня, обиженного помещиком. За
обиду он стал сжигать поместья, убивать полицейских, пытавшихся его поймать. Жил он
в горной пещере и с ним - прирученный волк, который часто выручал своего хозяина.
Прочитав несколько глав, начиналась дискуссия.
- Неправильно он ведёт борьбу один - надо искать себе сообщников и организованно
вести борьбу. Надо быть хорошим агитатором, - с таким предложением выступил Иван
Михайлов, продолжая сидеть на корточках, прислонившись к печке.
- Уж если придётся нам громить богатеев, то мы пойдём всем миром, - сказал Субботин, Вы обратите внимание - нас сорок хозяйств, а кулаков двое. На всю волость один
помещик Грюйман. Разве может он устоять, даже если вызовет несколько десятков
жандармов.
Присутствовавший дядя Коля принялся развлекать мужиков анекдотами. Помогал ему
Субботин. Все хохочут до упаду, закуривая зелёный самосад. И в конце переходили на
обсуждения жизненно-политических вопросов.
Уроки нам с Яшей приходилось делать до прихода людей. Если запоздал, то разговоры не
дадут нам возможности закончить. Почитав книги, я с братом уходили в комнату,
закрывали дверь и спали, не слыша мужицких анекдотов.
Октябрь-месяц у нас на Валдайской возвышенности очень сырой, дождливый. Крестьяне
занимаются молотьбой хлеба, обработкой льна. Целыми днями только и слышно из-под
навесов или из дворов хлопанье тарелок. Это женщины очищают лён от костры, повязав
низко на глаза платки, закрыв старыми мешками левый бок для того, чтобы не ушибить
бедро острой деревянной трепалкой. А по ночам в банях идёт чесание волокон льна
щетинными круглыми щётками, сидя при освещении керосиновой коптилки. Зато при
таком освещении рассказываются солёные анекдоты или негромко поются песни.
О свершении Октябрьской революции в деревне узнали через несколько дней. Тогда у нас
не было телефона, о радио еще и в городах не знали, почта ходила из Валдая нерегулярно.
При получении известий о революции было срочно созвано общее собрание.
Ликований, речей, планов на жизнь было много. Партийные и сочувствующие
поздравляли друг друга с победой. Дословно передать содержание речей я не берусь за
давностью времени. Через несколько дней произошла мобилизация в армию...
В нашей деревне окончательно установилась Советская власть. Крестьяне были к этому
подготовлены. В присутствии дяди Коли и Кузьмы Антоновича были проведены выборы
уполномоченных Комитета бедноты. Полномочия власти у них были огромны: вели
борьбу с дезертирством, реквизировали излишки хлеба у кулаков, отправляли
голодающему Петрограду, готовили списки для раздела земли.
Для лучшего обслуживания населения по ходатайству перед Уездной администрацией
произвели раздел Ивантеевской волости, образовав новую Наволокскую волость. Первым
председателем был избран грамотный крестьянин Яковлев Яков Яковлевич, а секретарём Иванов Терентий Иванович, мой дядя, вернувшийся домой раненый под Гатчиной в
период сопровождения поезда в Петроград с арестованным Керенским Александром
Фёдоровичем.
Председателем Комитета бедноты больше года работал мой отец. Досталось ему крепко.
Помню такой случай. Пришел Отец к кулаку Алексею Рассадину, потребовал сдать
излишки хлеба государству. Но тот наотрез отказался.
- У меня нет хлеба... Если что и оставлено, так на посев, - со злобой отвечал Рассадин.
- Эти ли слова тебе говорить! Кто имеет столько земли? Ведь от Рядчино до Харитонихи,
за Каменкой твои земли засеваются, покосы косятся бедняками. Хлеб возишь возами на
продажу в Бологое и Валдай.
- Гриша, ты же знаешь - ноне неурожай!
- Кому неурожай, а у тебя прошлогоднего хлеба много!
- Нет у меня хлеба! Не дам кормить городскую голытьбу! - прорычал со слюной на губах
кулак.
Взяв понятых, Отец с ломом подошел к житнице и стал сбивать большой замок.
Кулак схватил стоявшую у стены оглоблю и закричал:
- Уходи, Гришка! Убью! - но ударить ему не дали мужики, собравшиеся ради
любопытства.
Подогнав подводы, хлеб был погружен в мешки и на телеги. А тут новое препятствие - из
Наволока, Харитонихи набежала беднота. Мужики кричали:
- Хлеб надо разделить среди своей бедноты! - ругались, хватали лошадей за уздечки,
чтобы не дать подводам уехать в Валдай.
В Гвоздках был крепкий актив бедноты. Мужиков сумели уговорить и обоз с зерном
благополучно ушел из деревни.
Глава 14. Раздел земли. Первомай.
С наступлением теплой погоды весной 1918 года снег еще не везде сошел, но крестьянам
не терпелось - они требовали у комитета бедноты поторопиться с разделом земли. В
родные места после ранений и контузий возвращались солдаты. Рассказывали как обстоят
дела на фронтах и в революционном Петрограде. Эти вести радовали крестьян - они
надеялись на большие перемены, мечтали о земле, которую уже отобрали у помещиков.
В один из воскресных дней все, кто мог ходить, были в поле. Пришли бедные и
зажиточные. Каждый знал, что теперь получит землю не на полдуши (была такая мера), а
на каждого едока в семье.
Делить землю решили по жребию. Изготовили по числу едоков палочки, нарезали на них
римские цифры, каждому свой номер, и всыпали в торбу из холста. Каждый домохозяин
заготовил колышки, чтобы поставить их на месте.
- Ну, мужики! Вот и дождались мы дня, когда все получат бесплатно и навечно землю, обратился к односельчанам Матвей Григорьев, - Теперь наша советская власть даёт землю
каждому, кто будет обрабатывать её своими руками.
К председателю комитета бедноты подошел бедняк Андрей Платонов.
- Дядя Гриша, а кто же мерить землю будет? - спросил он, - Ведь это грамотному надо
делать.
- Не беспокойся, Андрей. Мой сын окончил школу и считать умеет хорошо. Не зря я его
еще в Петрограде будил ночью, чтобы повторил задание по таблице умножения, а это
было когда он ходил в третий класс, а теперь у него конец пятого класса.
- Знаем мы твоего парня... Не подведет он, - поддержали в толпе. - Давайте скорее
приступим к дележу.
Первому доверили тащить жребий Матвею Григорьеву. На него смотрели сотни глаз.
Дядя Матвей вытащил палочку с номером XII. Все поздравляли моего отца - это был наш
номер. Мне поручили треугольником шагомером-двухметровкой отмерить землю на пять
едоков. На всю жизнь запомнилась эта полоска земли...
Сложную работу землемера мне пришлось проделать во всех полях, пустошах, лесах.
Мужики были рады. Говорили, что делается всё по справедливости. Раньше (с полнадела)
даже при хорошем урожае хлеба не хватало до нового урожая. А теперь наша и другие
семьи получили землю по числу едоков. Не надо идти к кулакам, кланяться в ноги, чтобы
он дал в аренду немного пашни или покоса. С великой радостью трудились крестьяне в ту
весну и лето на своей земле и получили хороший урожай.
***
Недолго существовала в деревне партийная ячейка. Отца моего направили на работу
инструктором Новгородского Губземотдела по организации кооперативов на селе.
Кузьму Антоновича направили заведующим земотделом Валдайского исполкома. "Дядя
Коля" (фамилию его так и не узнали) уехал на партийную работу в Петроград.
Почти 60 лет прошло с тех событий, которые я описываю в 1978 году. Так в нашей
деревне прошла бескровная революция, давшая нам землю и хлеб. О первых
организаторах Советской власти хорошо помнят старожилы деревни. В честь 50-летия
Советской власти имена наших активистов начала перестройки жизни в деревне, в том
числе и моё имя, были собраны в Валдайском краеведческом музее. В 1968 году я ездил в
гости в Бологое и побывал в городе Валдае. Зайдя в музей, посмотрел там наши
фотографии с пояснительным текстом, висевшие на стене. Побеседовал с заведующей
музеем.
Новый праздник Первомая
Весна 1918 года предполагалась быть ранней. Дни с ночными заморозками сменялись на
солнечные и теплые. В такую погоду мы с азартом носились вперегонки, играя на
просохших дорожках в лапту, побросав с себя шапки и пальтишки. Резвились мы только в
свободное время от учебы или в школе на переменках. Вечерами готовились к экзаменам.
В конце апреля приходит в наш класс заведующий Прокопий Фёдорыч и объявляет:
- Ребята, наша школа впервые будет участвовать в праздновании Первого мая - праздника
весны и труда. Нам к этому дню надо хорошенько подготовиться.
Учитель распределил среди классов работу: изготовить лозунги, шесты для них, красное
знамя из кумача.
Вот и настало 1 мая. День выдался солнечный, тёплый. Каждый пришел в новой одежде.
Учителя построили нас по-классно на садовой дорожке. Прокопий Фёдорыч рассказал нам
о значении праздника, о борьбе революционного пролетариата. Поздравил нас с первым в
жизни нашей школы праздником Первого мая.
После торжественной речи мы с песнями отправились в лес за реку Березайку за
саженцами. Часть учеников была оставлена копать посадочные ямки... Принесли деревья,
посадили... И вот от школы к селу Наволок протянулись ровные ряды молодых деревьев.
По окончании посадок, построившись в ряды с лозунгами и знаменем, пошли по главной
улице села. Наш школьная демонстрация очень удивила жителей. В их жизни ничего
подобного не бывало.
После демонстрации учителя и школьники пошли в рощу. Здесь уже дымились самовары,
разогреваемые собранными шишками. На поляне, прикрытой молодой травой, стояли
чашки с блюдечками, принесённые из дому учениками. Сахар и хлеб также всяк себе
принес из дому. Пили чай, смеялись, шутили... Разливальщицы не успевали наливать
чашки - таким необыкновенно вкусным казался нам чай. После чая весело закружились в
хороводах, пели песни, читали стихи. Довольны были ученики и учителя. Время к вечеру,
а расходиться так не хотелось.
Каждый год, встречая праздник Первомая, я вспоминаю этот день, проведённый школой.
Побывав на родине лет через 20 я посетил первомайские посадки. Деревья в стройном
порядке образуют красивую тенистую аллею. Все деревья живы.
Глава 15. Собрание. Лето 1918.
Приближалась осень. В деревнях шла уборка хлебов, которые в этом году выросли хуже,
чем когда-либо раньше.
С весны, весь период сева шли дожди. Крестьяне долго ждали улучшения погоды, но не
дождавшись стали сеять в землю похожую на тесто. Лошади утопали по щиколотку, а
подключенные к упряжке бороны зарывались зубьями по самую раму, оставляя за собой
заплывающие бороздки и всклоченные дерновые "головы".
Озимая рожь сидела под плесенью и местами вымокла совершенно, за исключением
холмистых и песчаных почв.
Лето наоборот стояло такое жаркое, что трава на суходолах, не защищенная лесом,
желтела. Ольха вдоль дорог пожелтела тоже, обронив листья, изъеденные синими
жучками и их гусеницами. Земля потрескалась. Горели леса и болота от неосторожного
обращения с огнем и от поездов, работающих на дровах. От дыму ело глаза, а солнце
можно было видеть только по середине дня и то в желто-оранжевом ореоле.
В деревне Гвоздки, также как и в соседних деревнях, мужики убирали снопы с полей, а
бабы, низко согнувшись, вылавливали остатки жалких кое-где торчащих колосков ячменя.
Глядя на поле помутневшими глазами мужчины за затяжкой махорки ахали.
- Что теперь с нами будет?.. Хлеба не хватит до Рождества. С голоду всем придется
умирать...
А бабы, собираясь по утрам на выгоне скота, только и говорили о предстоящем голоде.
- Пропадать нам нонче. Посеем озимь и закрома пустые...
- Вон Матвеевы листья с яблонь собирают, а Ивановы ходят в Серебрянское болото за
мхом, да собирают кости и толкут их в ступах, потом размалывают на муку. Еремины всей
семьёй от мала до старого Терёши ходят по полям, собирают головки дикого клевера,
стебли щавеля и делают муку.
Всё это настолько назрело во взрослых, что и дети ходят скучными и не играют так
весело, как раньше. Война еще на наши головы навязалась.
- Чтоб её чёрт побрал! Тьфу! - набирая воду из колодца, переговаривались бабка Анисья с
Федоровой молодухой, - И кто её только выдумал? Кому тесно, я спрашиваю тебя,
Анютка?
- Мало, бабушка Анисья, видно навоевались с немцами, теперь между собой стали
драться!
Всех мужиков втянули в эту бойню. На земле некому стало работать. - сказала Анютка.
- Мой Вася не успел и отдохнуть от той войны как следует, опять ушел на фронт.
Анютка, отвернувшись в сторону, краем подола платьев утерла слезы на глазах.
- Только вот те черти пузатые сидят дома да холку отращивают, - Анисья рукой указала на
дом кулака Рассадина. - Лошади у них целы, круглые от сытости. Бегают по деревне,
только ребятишек пугают!
Их разговоры были прерваны стариком Андреем, который ходил по деревне с
колотушкой, стуча по окнам, сзывая людей на сходку.
- Дедка Андрей, что у тебя там за новости? - спросила бабка Анисья, поднимая ведра с
коромыслом на плечи.
- Идите бабы на собранье! Да посылайте всех взрослых! Собрание у Саши Климина.
Делов будет много, а главное - о налоге...
Андрей пошел дальше, продолжая барабанить по простенкам изб.
Изба для проведения собрания наполнялась быстро: шли мужики, бабы, молодежь и даже
ребятишки, скорее посмотреть на чужого мужчину, чем слушать собрание. В углу, на
лавке уже сидел и говорил анекдоты дедка Андрей и его соперник поговорить - Федор
Тоболин. Изба вдоль стен была обставлена длинными скамейками грубой работы и
маленькими "скамушками" посередине. В переднем углу под образами был квадратный
стол, тоже, можно сказать, топорной работы, служивший потомству многих веков, что
было видно по пропитке грязью, но поверхность досок была чисто выскоблена ножом.
За столом сидел, ожидая людей, разложив бумаги и дымя самосадом, комиссар
Наволокского волисполкома Трифонов Василий Петрович. Рядом с ним сидел
председатель комитета бедноты Иванов Григорий Иванович, затягиваясь махоркой. Оба
читали про себя новости и предписания из волости.
Василий Петрович носил бороду клинышком, которая ярко чернела на бледном лице.
Волосы причесаны назад, так называемой "политической" прической. Росту среднего,
сухощав, но голосист.
Председатель комбеда против Трифонова выглядел колоссом. Рост большой, плечи
широкие и видно сила немалая, нос прямой, короткие усы французской моды, борода
чисто выбрита. Одет в военную форму.
- Давай, Иваныч, говори народу, что там у вас, а то Тобола скоро всем пупки надорвет
своими сказками. Народ весь в сборе, кроме Рассадиных.
- Хорошо! Начнем, коли все собрались. А тех мы и приглашать не намерены. У нас до них
есть особое дело, будем решать вместе с вами. Дед Андрей, подсчитай присутствующих!
Старик встал у стола и стал считать.
- Так что все налицо, Григорий Иваныч! Начинайте разговор о вашем деле. Я насчитал
сорок два человека.
- Ладно. Давайте изберем президиум!
В народе закричали разными голосами.
- Петровича в председатели!
- Яшкину Груню!
- Терешу Иванова!
- Правильно! Хватит кандидатов! - Григорий, выйдя из-за стола, присел сбоку, а свое
место уступил председателю. - Прошу, товарищи, внимание! Василий Петрович,
приступайте к первому вопросу дня.
- Граждане! Я начинаю свой небольшой доклад, который требует от вас серьезного
внимания.
Трифонов встал, обвел глазами собравшихся, прокашлялся и, взяв записку с
контрольными вопросами, начал говорить.
- Поскольку мы собрались активно, и вы и наша коммунистическая партия доверили
вашему селу почти руководить волостью! Вы только посмотрите на актив бедноты!
Младший Иванов - боец РКК, стойко дравшийся в двух войнах, теперь он секретарь
нашего волисполкома. Старший Иванов - председатель комитета бедноты, дела у него
решаются неплохо. Доверие есть и доверять можно. Почему? Потому что они из нашего
трудового теста. Поскитался Григорий по городам и кое-что видел, как надо жить.
Республика окружена огненным кольцом врагами народа. Четырнадцать государств, не
считая своей белой нечисти окружили нашу республику. Уже подбираются к Питеру
банды Юденича, во Пскове - банды Булак Балаховича. Кого, спрашивается, они бьют? Да
таких как мы с вами! Бедноту и рабочих городов. Посмотрите на кулаков! Они ни один не
пошли на наш фронт и ожидают скорой развязки с нами, то есть с властью народа.
В народе заволновались. Докладчик остановился.
- Не нарадуются долго! Мы им скоро хвосты-то подожмем!
- У нас тоже такие есть. У некоторых сыновья на фронте у белых и есть затворники, сидят
себе в запертом доме и носа на волю не показывают.
- Товарищи, не перебивайте докладчика, будут прения, вы всё выскажите, - сделал
замечание Матвей Гришин.
- Товарищи, - начал вновь Трифонов, - я в своём докладе не обойду и ваших. Но я хочу
сначала вас ознакомить с тем положением, в котором живут на фронте солдаты и в
городах рабочие: хлеба не хватает, топлива нет. Страна в таком тяжелом положении. Надо
собрать несколько вагонов хлеба, картофеля, мяса. Некоторая доля падает и на вас.
- В нашей деревне с этим ничего не вый дет! Нету у самих хлеба. Картошку едим пополам
с овсяной мукой, - заголосила вдова Анисья Феклистова.
- Верно Анисья говорит! Нет мяса! Ничего не дадим!
Дедка Андрей быстро соскочил со скамейки, пощурился слеповатыми глазами, подбежал
к столу, по-старчески зашамкал ртом, махая правой рукой, а левой стучал дубиной в пол.
- Брось, Митрич! Уж если ты заплакал, то думаешь поверили? Знаем мы тебя. Видели
скирды твои. Знаем, у тебя не одна корова на дворе. Лошади твои не от сена и воды
круглые как мячи. Вот я - старик, борода - волосы сивые. Двое со снохой работаем, сын в
армии служит. Разве я не помогу? Знаю, частица и моему сыну достанется!
- Правильно, дед! Ай да Андрей Ларионыч! Вот доказал справедливо и прижал его в
тупик, - похвалил деда Григорий. - Тише вы, мужики! Поговорим после, как нам
поступить. Ну, ну, Ольга Степановна, перестать надо. Ишь раскудахталась! Что ж, по
твоему выходит, мы и помочь не собираемся. Собрались, вроде, как сказку послушать. Не
хотим, значит, Советской власти? Пусть опять нам садятся на шею Рассадины, Шарковы и
другие, на которых мы работали всю жизнь. Забыли плётку и нагайку барина, жандарма?
Все притихли. Трифонов повел свой доклад, закурив козью ножку из махорки-самосада.
- Товарищи, мы большую часть продразверстки возьмем от кулаков и от укрывателей
дезертиров. У вас в деревне они есть, только трудно поймать. Где-то они ловко прячутся.
А вам остается незначительная часть. Надо обсудить по-настоящему, что мы можем взять
в первую очередь у кулаков? Вы прекрасно видели, что у них получено с полей.
- Знаем мы какие они собрали урожаи. И сейчас есть запасы прошлогоднего зерна, потому
прячут по ночам. - пыхтя дымом сквозь желтые усы, вставил своё слово Япишин Фёдор. Ребята, гуляя по ночам, замечали как к житницам подъезжали подводы и уходили в поле.
- По первому вопросу у меня всё. Теперь можете говорить в прениях, только не все сразу.
- Я хочу говорить!
Поднялся, до того сидевший у стены на корточках, Федор Тоболин. Черный как цыган, с
проседью на висках и бороде, с трубкой в зубах, которую не вынимал изо рта даже
разговаривая. Лет ему шестьдесят пять. Прозвище ему было "Табола-балабола", за его
анекдоты и сказки, прибаутки и разную дрянь. Работал сторожем в волисполкоме.
- Вот, робяты, мужики и бабы, мой сказ каким будет. Создать надобно комиссию из
бедняцкого сословия, да и нагрянуть с обыском. Отобрать у кулаков всё, что найдем
полезное для дела. У укрывателей дезертиров тоже кое-что отобрать. Хотя бы овец и
коров. Пусть указывают - где их сыновья! Мало того, что укрываются, так воровать
начали: в поле овцы теряются, во дворах кур всех перетаскали. Ночью стало опасно
выходить, у них оружие есть, а у нас, кроме дубины да ухвата у баб, нет ничего.
Дербулызнет по башке и пропал, справляй старуха поминки, а они уйдут и с собаками не
сыщешь... От себя лично. Я хоша очень бедно живу: хлеба нет, а весеннего барашка
отдам. И считаю, по состоянию, как у Климина Андрея или Николая, они выделят хотя бы
по быку и хлеба могут дать. Верно ведь, мужики?
Встаёт Григорий Иванов и, посмотрев себе в ноги, говорит.
- Односельчане!.. Я со своей стороны считаю речь Фёдора не сказкой. Он, можно считать,
на деревне первая гольтепа, живет за счет огорода, валенки людям подшивает да
сторожем служит. Доход его не большой, но за власть Советов хочет идти первым.
Неужели мы станем от него отставать?
Я скажу про себя. Кто у нас работник? Семидесятилетняя струха-мать, жена, да вот
малышей двое. И в школу надо, и работать надо. Вы прекрасно знаете, что я и мои братья
всё время жили в отходничестве. На три четверти земли не прокормишься. Из долгов не
вылезаем. Рассадиным должен хлебом, дяде Егору должен возвратить взятую исполу
корову. Но так кричать, как кричала Анисья или другие, я не хочу. Нам всем ясно, куда
идёт наша помощь!
Я от себя свезу в город воз сена для армии. Еще хочу предложить организовать нам в
волости "Кооперацию". Закрыть этим самым двери частным лавочкам. В кооперативе
можно наладить обмен товара. Заимел десяток яиц - тащи в лавку, получай соль, спички,
керосин и другое, что надо.
Кроме кооперации я предлагаю взять в машинном товариществе сепаратор, маслобойку в
рассрочку на общественные деньги. Организовать маслодельную артель. За сдаваемое
молоко будем получать масло и творог, содержать штат работников. Поможем
государству, а главное, этим увеличим поголовье и разовьем животноводство. С кормами
нам не грозит опасность, по кормам и заготовкам сена нам завидуют соседи.
- Вот ведь, ядрёна вошь, не даром по городам болтался, кое-что знает в жизни и нас умуразуму учит, - выразился Михаил Большак соседу, подставив ухо для ответа, но сосед не
ответил.
- Смотри, Гриша, ты больше нас знаешь! Мы согласны на кооперацию и артель
маслоделия. Это дело не хухры-мухры!
После прений большинством утвердили: выделить тройку по изъятию излишков хлеба,
мяса; организовать артель и поставить вопрос на других селениях об открытии
кооперации.
Глава 16. Дезертиры.
Летние ночи застают деревню почти врасплох. Кто везёт снопы, кто спешит загнать
вернувшуюся с поля скотину. Вот едет подвода с сеном. Хозяин лошади, видно тоже
спеша до темна доехать до амбара, теребит её за вожжи, шагая впереди. Со стороны
можно было представить, что человек тащит за вожжи лошадь с возом. Сгущался туман с
дымом над землей. Вдали трещал дергач. Слышится песня молодого парня,
откликавшаяся во всех рощах эхом. Лошади щипали траву, позванивая колоколками
наподобие монастырского трезвона.
Громче всего звенели не заткнутые колоколки, бьющие о скулы лошади, на мчащихся
двух лошадях, на которых сидели два подростка лет по двенадцать. Впереди на вороном
коне небольшого роста ехал Ваня, сын председателя Иванова Григория. За ним на гнедом
старом мерине - его друг Коля. Оба одеты в штанишки из молескина и ситцевые рубахи,
без головных уборов. Ноги босые, покрытые пылью, болтались и били по бокам лошадей.
Отличались они только тем, что Ваня больше ростом и русоволосый, а его друг - среднего
роста, нос с горбинкой, волосы темнорусые. От длительного бега лошади тяжело дышали.
- Коля, поведём лошадей к Васильковскому ручью? Там еще быстрее пасутся и вода есть.
- Поехали! Не прозевай дорогу, что на право, да смотри не круто сворачивай, иначе
свалишься на бок!
- Ну, ты! Еще не видел, как я умею ездить! Но, но! Не сдавай, Воронко, не давай ему
обогнать, - закричал Ваня, подхлестывая коня ольховым прутом. Лошади поскакали во
всю лошадиную прыть, а за спинами ребят трепались их рубашки. - Тпру, стойте кони
удалые! Вот вам свежая трава!... Эй, Николаха, отстал со своим "стариком". Подбавь ему
жару! (Эхо повторило по лесу "А-У")
Колька, подъезжая, на ходу спрыгнул с коня, сдернул узду, бросился к ручью пить
свежую воду. Ваня тоже последовал за Колей. Напившись, они сели друг против друга, но
на разных берегах.
- Все-таки, Ваня, мы здорово прокатились! Да?
- Пожалуй, не хуже кавалеристов. Не хватает только шашки. Эх, кабы заиметь! И побили
бы мы с тобой кустиков.
- Ваня, утром, когда пойдешь за лошадью, зайди за мной.
- Ладно, зайду. Только твой дед скорее меня разбудит... он, наверно, и ночи не спит.
- В общем, договорились - кто вперед встанет, тот и заходит.
- Стой, погоди садиться! Что это там на опушке? - полушепотом спросил Ваня, вытягивая
голову из-за куста.
Колька перескочил на ванин берег и оба стали внимательно смотреть в сторону леса. Там
сквозь туман виднелись две фигуры, тащившие тяжелую ношу.
- Не пойму, кто это может быть... пойдем, Коля, поближе...
Пошли вдоль ручья. Всё также шёпотом разговаривали ребята, боясь себя обнаружить.
Они подвязали уздечки через плечи, удила взяли в руки, чтобы они не издавали звука.
Потихоньку, крадучись вдоль ручья направились между порослей ольхи и кустов ракиты.
Люди шли вдоль леса по луговой дорожке и обязательно должны были перейти мостик
через ручей и скрыться в лесу. Ваня и Коля, не доходя до моста шагов за тридцать засели
в большом кусту и так плотно прижались один к другому, что слышали стук сердца.
- Смотри, Ваня, они свернули с дороги к ручью и садятся у Кипучего ручья.
- Я, Колька, теперь догадался, что они тащат и даже узнал, кто они такие. Они тащат овцу,
висящую за ноги на жерди. Черти, опять чью-нибудь убили.
- Ваня, вот бы сюда собаку! Говорят, что собаки по следу вора находят.
- Да... Смотри, закуривают. Это наши Тараська Платонов и Шурка Николаев.
- Молчи, не шевелись, а то услышат и нам с тобой влетит здорово. Вон у них ружья есть,
только маленькие какие-то.
- Это обрезы! Делают из винтовок, обрезая ствол и ложе. Я такие видел в волисполкоме,
их отобрали у пойманных в Рудовском поле у дезертиров.
- А что, Ваня, кабы нам подкараулить их, куда они пойдут - наверно не далеко отсюда.
- Нет, я боюсь, услышат еще, тогда убьют... долго проходим, моя Мать задаст трёпку по
первое число.
- Ну, струсил. Батька, небось, не даст в обиду. Он ведь руководит деревней и за то, что мы
узнаем, похвалит еще.
- Довольно. Давай слушать, что они говорят!
Оба напрягли всё своё внимание, хотя им мешал рокот ручейка, бежавшего по камешкам.
Но всё-таки разбирали, о чём идет разговор между дезертирами. Говорил больше
Тараська, пыхтя дымом в наседавших комаров: "Зачем нам ходить за мясом в чужие поля,
когда сегодня сообщили из деревни, что хотят у наших скот отбирать и хлеб. Из-за того,
что мы не хотим дырявить воздух и подставлять свои головы под пули." Шурка, подумав,
сказал: "Надо нам всем подобрать ночь потемней да на деревню нагрянуть, поднять
переполох, пострелять. А Ивановым Гришке и Терёшке подбросить в окно "лимон"
немецкий. Пусть знают, что нас даром не возьмешь."
- Слышь, Ваня, они хотят вас убить!
А Ваня сидел, ухватившись руками за колено, побелевший весь от услышанного.
Тараська продолжал: "Нет, Саша, бить без драки как-то не ловко, да и не к чему. Первое,
могут пострадать наши, а второе, не ими власть создана, я так понимаю. Их выбрали
собранием и не они нас на войну послали. Всё-таки попугать можно." "Ну, так вот, я
другое придумал Тарась. Давайте по ночам из дому перетаскивать к нам хлеб. Черт с ними
и с коровами! Зарежем, а мясо засолим в глиняных ямах. Хату нашу лесную углубим. До
весны жить можно будет. А весна придет, там будет видно."
- Коля, слышишь, надо и вправду последить за ними и где они живут, - шепнул Ваня.
"Отдохнули, Шурка! Попьём и потащим. Чёрт, какая тяжёлая досталась сегодня!"
"Хорошо, еще там потроха выкинули." Тараська полез к воде, вытянувшись на животе
вниз головой и стал пить ртом.
- Я, Коля, твёрдо решил: давай следить сколько можно, хотя и страшно в лесу ночью.
Авось, не заблудимся. Смотри, они пошли к лесу с обрезами на изготовке... а как они
оглядываются...
- Мы, Ваня, давай отстанем от них настолько, чтобы было чуть видно. Нас тогда не
заметят.
Ребята украдкой, куст за кустом, шли по следам дезертиров. Вот миновали Батьковский
ручей, вошли в лес, где сразу стало темно. Не учтя этого, они быстро потеряли из виду
мужиков, хотя еще слышали потрескивание сучков.
- Давай, Коля, побыстрее, а то уйдут! Только собрались прибавить шагу, как впереди
раздался крик кукушки. Ребята остановились и прилегли на мокрую от росы траву.
- Что такое? Никак они кукуют? - спросил Ваня, поджимая под себя босые ноги.
- Слышь, еще далеко, далеко опять кукушка, - шепнул Коля. - Да, это они. Только мы их
совсем потеряли из виду и слуха. Кроме того боязно идти при такой темени. Пойдём
лучше домой? Сообщим твоему Отцу куда они пошли, место знакомое.
Так наши пинкертоны повернули обратно. Выйдя на дорогу, побежали в сторону деревни
бегом. Было совсем темно. С запада поднималась чёрная туча, закрывая постепенно всё
небо. Спотыкаясь о камни, боли не чувствовали. Их подгоняли страшные рассказы
бабушек. Мокрые от пота, приятели шагом поднялись на последний пригорок перед
деревней. С пригорка была видна деревня, мерцавшая в окнах огоньками. Стало веселей
на душе.
- Это откуда вас нелёгкая несёт? Чуть с ног не сбили! Что с вами, вы такие мокрые?
От резкого мужского голоса ребята растерялись. Волосы от испуга поднялись. Увидев
шедшего по дороге, узнали своего односельчанина Степана Соколова.
- Дядя Стёпа, как ты нас напугал! Даже дрожь пробрала. А откуда ты, идёшь?
- Я-то ладно - с поля иду. Ходил изгородь вокруг стога сена починять, развалилось. Верно
лошади тут побывали... А вы откуда так поздно летите?
- Мы водили лошадей на Скоморохово, а потом зашли в бор брусники пособирать. Вот и
запоздали, - ответил Коля.
- Ладно! Идите вместе, веселей будет!
Молча шли до огорода, который раскопан на торфяниках, где росла капуста и другие
овощи.
- Должно, ребята, буде дождь. Ишь как заволокло небо от захода солнца! Ветерок тянет с
той стороны. Ишь как заволокло небо! Хотя, дал бы Бог дождика, а то озимь не всходит.
- Дядя Стёпа, а что твой Костя всё воюет? - спросил Коля. - Пишет письма-то?
- Он, ребята, далеко отсюда, где-то на Украине, под Киевом. Пишет, что всё немцев лупят.
Горячие бывают бои с обоих сторон.
Так они дошли до ворот в деревню и на середине ее разошлись с дядей Степой. А сами
всё-таки решили рассказать отцу Вани о виденном. Откинув щеколду двери на ощупь,
нашли дверную скобку. Войдя в избу, Ваня сбросил с плеч узду под кровать, а Колька
встал у порога.
Мать слезла с кровати и набросилась с бранью на Ваню.
- Где это ты пропадал, пёс лохматый?! Небось со взрослыми ребятами шлялся? Дрянные
песни петь учился? Курить учишься? Сейчас я тебя верёвкой отхлещу! Будешь знать, как
шляться до полуночи.
Ваня принялся было по старой привычке хныкать, но потом стало совестно при своем
друге.
- Нет, Мама, запоздал по делу. Коля может подтвердить. Нам нужно Папу. Где он?
- Что там еще за дело у вас? Теперь ночь и делов никаких не может быть! Спать! Завтра
разбужу рано.
- Нет, тётя, дело большое. Надо сообщить дяде Грише или Терёше, - вступился Коля.
- Коли дело, так идите к Матвею, они там сидят. Идите быстро, да зовите Отца спать, уже в дверях крикнула Устинья выбежавшим ребятам.
Ваня и Коля припустили на середину деревни, где жил Матвей.
- Я так и думал, что тебя Мать отстегает. А и сердитая она у вас? Мне вот хорошо - мы
спим в на сарае, потихоньку залезу через двор, проберусь по углу и лягу на своё место, проговорил Коля.
Подходя к дому Матвея они увидели яркий свет в окне, плотно занавешенном. Можно
было видеть сквозь занавеску силуэт человека, а кто сидит не узнать. Коридор закрыт
изнутри. Коля постучал удилами о скобку. На стук ответил голос.
- Кто там?
- Это я, Ваня. За Папкой пришел.
Дверь отворила Аксинья, жена Матвея. Пропустив ребят, снова закрыла дверь. Приятели
вошли в просторную избу, в которой сидели человек шесть мужчин. По комнате плавали
синие клубы дыма. Все молча обернулись на вошедших.
- Ты, Вань, что за мной или какое дело есть? - спросил Отец.
- Мама зовет скорее домой да ругается, что долго тебя нет!
- Что так скоро? Или беда с ней стряслась?
- У нас, дядя Гриша, дело большое к тебе есть, - заскочил Колька раньше Вани, норовясь
показать себя.
- Если дело, так говорите! У нас секретов нет.
- Вот он и я... - начал Коля, но Ваня, перебивая и повысив голос, стал говорить:
- Мы с Колей ехали...
- Куда заехали? Что такое с вами случилось? Говорите по одному!
- Григорий Иваныч, пусть лучше говорит Ваня, он толковее расскажет, - посоветовал
Матвей.
Ваня, шмыгая носом, утер его рукавом рубахи, огляделся кругом и стал говорить.
- Мы водили с Колей лошадей. Довели их до Васильковского ручья. Устали. Сели
отдохнуть. Смотрим, идут под гору двое и несут ношу.
- Кто это идут? - спросил Терентий.
- Подождите, расскажу по порядку. Мы вначале не узнали, потом стали следить незаметно
для них. Не доходя до Скомороховского ручья, спрятались в кусты и тогда узнали, кто
это.
- Это были дезертиры! - встрял Коля.
- Ты не суйся! Я расскажу сам! - сердито огрызнулся на него Ваня.
- Так, говоришь, видели дезертиров? Ну, говори дальше. А ты, Коля, подожди и не мешай!
- Дезертиры несли привязанную за ноги большую овцу. Недалеко от нас они тоже сели,
закурив махорку. Один из них говорит другому: "Давай, Сашко, сделаем в деревне
погром, убьём Ивановых".
- Это вы точно узнали, что свои были? - спросил Матвей.
- Это точно! Наши Гераська и Шурка! Потом они решили не убивать...
- Сказал про то Гераська! - вставил Колька.
- Это я и без тебя знаю! Они будут делать набеги, пугать народ и уводить свой скот, чтобы
не достался государству. Мы решили узнать, где их жильё, но стало уже темнеть. Дошли
до леса и потеряли их следы.
- В каком направлении они пошли? - спросил Терентий.
- В лес, через Васильковское поле. Там они прокуковали трижды, им ответили далеко с
болота.
Григорий, подозвав к себе ближе ребят, в полголоса сказал.
- Вы, ребятки, смотрите, об этом никому ни слова! А ты, Матвей, быстро запрягай в
двуколку лошадь и гони в город за карательным отрядом, для розыска дезертиров. Я
считаю, они прячутся в болоте на острове. А теперь пошли спать. Ты, Терентий, идёшь?
Спокойной ночи!
Выйдя на улицу, окунулись в темноту ночи. Начал накрапывать дождь, дул сильный
ветер, раскачивая берёзы, срывая с них листья. Григорий взял ребят за руки и пошёл
наугад, но быстро шагая.
Глава 17. Разведка Типусты.
В эту ночь в деревне спали спокойно. Всему виной был грозовой дождь. Он прекратился
только к утру, как будто его и не было. Свидетелями были только лужи да свежий
приятный воздух. Солнце вставало, как вымытое под душем.
Утро. Трубит пастух в свой самодельный рог из бересты. Коровы и овцы потихоньку
бредут за ворота выгона, подгоняемые прутом. Мать Вани уже сготовила завтрак из
варёной картошки. Пар из чугунка поднимается до потолка, затуманив ламповое стекло и
абажур. За столом сидели тихо и умело очищали кожуру, посыпая солью, прихлёбывая
квас с редькой.
- Мать (так называл Григорий жену), перекусив твоими "рябчиками", приготовь Ване
корзинку. Он пойдёт с Дуськой Тоболиной в лес за ягодами.
- Так он ведь заблудится, скоро искать придется...
- Нет, Мама, я наши поля все знаю. Не только наши, но и соседских деревень.
- Пусть будет по вашему. Брусника не плохо не только для пирогов.
Минут через сорок Григорий вернулся к дому с Дуськой, девочкой лет пятнадцати. У неё
крупные карие глаза, волосы чёрные заплетены на две косички, курносая. Ростом меньше
Вани на полголовы. Одета в цветастое платье в сборку, сделанное из материнского
сарафана.
- Ваня, ты где там? Иди сюда! - позвал Григорий, усаживаясь на скамейку под окном.
- Иду, Папа! - посвистывая, он подбежал к сидящим. - Здравствуй, Дуся!
- Здравствуй! Что это ты всё с собакой возишься, обучаешь её?
- Хочу сделать её охотницкой.
- Вам, ребята, я хочу поручить важное дело. Это дело требует от вас хитрости и
находчивости. Вы идёте за ягодами вдоль Васильковского болота, от него пройдёте на
Скоморохово, обойдёте гору кругом и выйдете на Батьково. Ягод собирайте немного,
больше присматривайтесь и прислушивайтесь кругом. Не пропускайте любые звуки. Ваша
цель: определить, где живут дезертиры. Если заметите их, запомните с какой стороны и
куда идут. Дома мне сообщите. Да смотрите - никому ни говорите куда идёте и кого
видели.
- Папа, а Дуська, как увидит кого с винтовкой да рваного - испугается!
- Да-а, ничуть не испугаюсь. Ты думаешь, я такая трусиха? Сам ты струсишь!
- Спорить, ребята не надо. - Григорий положил руки на плечи детей. - Если вы боитесь
идти на это дело, то сидите дома.
- Что ты, дядя Гриша, я ничуть не боюсь! - сказала Дуська.
- В таком случае идите! Только хлеба с собой возьмите, поешьте когда устанете.
Ребята совсем собрались и вышли на крыльцо. Ваня простился с Тузиком за лапу. Пошли
по дороге. Пройдя около половины пути, они сели на косогор у дороги. Ваня стал
переобувать сапог, куда попал камешек.
- Дуся, ты есть еще не захотела?
- Нет, я хорошо поела дома... Как ты думаешь, Ваня, встретим мы кого или нет?
- Не знаю... Думаю, что мы найдем даже их жильё. Только где они могут жить... в амбарах
или в землянках?
- Пошли дальше, если переобулся. Я не устала, - заявила Дуся.
Ребята вновь отправились в путь. Поравнявшись с первым перелеском, свернули к
большому ручью, вытекавшему из болота. Прошли мелкой порослью ольхи и
можжевельника. Весело пели птички, на траве еще была роса, да блестели лужи от
вчерашнего дождя.
- Вот и ручей! В нём весной мы ловили щук и налимов. В большую воду на нерест они
проходят из озера. Я расскажу тебе, Дуся, как Колька выкупался в воде. Шли мы с ним в
воскресенье рано утром вдоль ручья, где в низких местах был еще лёд. Подошли мы вон к
той омутинке, положили наловленных щук на траву. Стали смотреть в воду. Вдруг Коля
увидел рыбу: "Ваня, я налима вижу! Дай мне острогу!" Подал я ему острогу и стою рядом.
"Смотри, Коля, не промахнись! Подводи острогу ближе да норови в середину хребта."
- А теперь тут есть рыба? - спросила Дуся.
- Нет, её всю выловили за весну.
Ребята подошли к тому месту, где ловили налима. Ваня указал место под водой.
- Вот у той колодины он стоял, спрятав голову под колоду, медленно шевеля хвостом.
"Коля, прижми плотнее к земле!" Он как ткнет, да в рыбу не попал, а зацепил за колодину
и плюхнулся в воду. Уж я так хохотал над ним, а он зацепился за куст ивы и кричит от
холодной воды: "Ох, ох! Ваня, помоги вылезти!" Вытащил я его. Сняли бельё, отжали
воду и бегом припустили к дому.
- Острога осталась под водой? - спросила Дуська.
- Она осталась на дне. Мы ее сейчас достанем...
Ваня стал раздеваться, чтобы искупаться и поискать острогу.
- Давай, Дуся, искупайся и ты! Легче будет... Подумаешь, застыдилась! Иди вон за тот
куст, там хороший омут!
Ваня нырнул с берега в направлении колоды. По воде стали разбегаться волны, а
несколько пузырей поплыли по течению.
- Ух, как здорово нырнул! Верно песком замыло острогу. Нащупать её не смог.
Дуську тоже взяла зависть водной прохлады, она забежала за куст, быстро разделась,
влезла в воду.
- Ах! А-а-а, - и она опустилась с головой, быстро выскочив. - Ох, и холодная вода! В озере
куда теплее.
- Вода в озере солнцем согревается, а тут ручей, который течёт из болота и за кустами не
прогревается, - ответил ей Ваня.
Продолжая так забавляться, они не заметили, как подошёл к ним мужчина, одетый в
шерстяной домотканый серый пиджак.
- Эй, вы, купальщики! Что тут разбрязгались? Разве вам мало места в озере?
Оба быстро обернулись к подошедшему. Дуська с испуга присела по горло в воду. Ваня
узнал в этом мужике дезертира из соседней деревни - Кирилла Ступина.
- Мы с Дуськой за ягодами идём, да вот захотели искупаться.
- Ну, ну! Дело не плохое. А не стыдно вам вместе купаться?
- Чего нам стыдиться? Мы свои люди! - Ваня стал вылезать из воды, цепляясь за густую
траву.
- Дядя Кирилл, а чего вы делаете в нашем поле?
- Я ходил лошадь искать. Она у меня потерялась.
Ваня уже знал, что Кирилл дезертир и спросил прямо.
- Я слышал, что ты с фронта ушел и прячешься в лесу?
- Нет. Я только приезжал в гости. Завтра опять уеду на фронт в свою часть!
Дуська, видя, что Кирилл отвернулся к Ване, быстро схватила в охапку бельё и отбежала
за кусты одеваясь на ходу.
- Ребята, что у вас нового в деревне?
- Всё по старому, дядя Кирилл, - ответил Ваня, внимательно смотря на течение ручья.
- Я пошел к дому. До свиданья! - Ступин направился вглубь леса левее болота.
...
- Дуся, ты готова?
- Я одеваюсь!
- Иди сюда!.. Я сообразил, что нам делать! Мы сейчас пойдём по его следам. Видишь, на
траве сбита роса и примята трава? Нам по следам хорошо искать, куда он направился.
- Да, я тоже поняла. Идём!
Забрав корзинки, ребята направились в лес, низко наклоняясь для того, чтобы не потерять
след. Ветки хлестали им по глазам, но они на это не обращали внимания. Лишь бы скорее
достичь цели.
Пройдя вглубь леса они стали терять следы, потому что в лесу не было ни травы, ни росы.
Вся земля толстым слоем осыпана хвоёй и шишками.
- Как же нам быть, Ваня?
- Ничего, Дуся, не отчаивайся. Мы теперь пойдём напрямую. Около Батькова есть
барсучьи норы и место боровое. Будем собирать ягоды. Нет ягод - заберёмся на гору
Типуста, откуда кругом всё видно, даже хорошо слышно, как в Иверском монастыре
звонят колокола. А до Валдая - 18 километров. Наша Типуста высотой 1000 метров (на
самом деле - 278), выше ее в округе нет таких гор.
Тут ребят привлек прилет сойки, она тревожно поворачивалась на кусте и кричала.
- Это значит тревожный сигнал. Мне Папа говорил, что сойки и сороки всегда кричат,
когда кто-то чужой в лесу, - сказала Дуся.
- Давай, Дуся, ягоды собирать! Чего сойку слушать. Вон, смотри, какая брусника...
Они поднялись на пригорок. Много мест обходили, а ягод всё-таки мало собрали. Устали
порядком.
- Ой, Дуська, у меня спина заболела! Пойдём к Пастухову шалашу?
- Пошли. Там хотя бы хлебца поедим и посмотрим, что делается в окружности.
Они проходили полосы с огромными межами из валунов и малинника, похожих на
огромные следы, оставленные великанскими санями, съехавшими с гор.
- Смотри, Дуся, осторожнее! Здесь много водится змей. Немало было случаев, когда змеи
кусали людей. Я помню случай, когда змея укусила одну тетку за палец и она бедная
умерла, не дойдя до дому.
- Это часто бывает?
- Да. Наша бабушка рассказывала, будто одной женщине на покосе небольшая змея
залезла в рот и дальше, когда та спала. Увидел это её муж, ничего ей не сказал, только
спросил её: "Что тебе снилось?" Та ответила: "Мне хотелось пить и я долго пила
холодную воду из родника. Так она была вкусна!" Муж бросил работу и уговорил жену
идти домой. Тут ей сделалось дурно, началась рвота. Муж скорее истопил баню, наломал
малиннику с ягодами, наложил всё это на каменку, поддавая много пару. У жены еще
сильнее шла рвота и вместе с ней вышел змей.
- Удивительно, как он ее не удушил и не ужалил?
- Не знаю. Но тётка осталась жива, - досказал в заключение Ваня.
Уселись на тёплый песок и свесив ноги в яму на пол шалаша. От его крыши остались два
кола с рогатинами. Достали из корзинки хлеб, поделили его поровну. Стали есть и
смотреть на гору, где горизонт сливается дымкой. Вдали виднелись деревни и горбатые
поля, подстриженные серпами под ёжика.
- Ваня, я слышала от Тятьки, он тоже пас коров и рассказывал. Вот на этой горе Типусте
пастух из Гвоздков захотел построить для себя шалаш. Нарубил тонких деревцев,
наложил крышу из дерна. Полез внутрь, а шалаш обрушился и придавил пастуха. Утром
нашли его мертвым и тут же похоронили.
- Да, гора примечательная. Она много выше Батькова. Какая она красивая! Лес ровный,
как подстриженный. Говорят, когда на этой горе не было леса, то было видно двадцать
церквей, Короцкий и Иверский монастыри. А до них 20 км будет!
- Мы с девочками ходили сюда гулять. Только боялись мужиков, - говорила Дуся.
Во время разговора они услышали издалека шаги, потрескивание сучков со стороны леса.
Обернувшись в сторону шагов, с набитыми хлебом ртами, затихли, всматриваясь сквозь
кусты. В стороне от них проходил незнакомый мужчина, не замечая ягодников. Уже он
стал удаляться от них, как вдруг быстро обернулся на шум от дуськиной корзины,
упавшей в яму. Выхватив из-под полы наган, вскричал:
- Кто здесь? Ложись или я стреляю!
Ваня и Дуська растянулись по песку, бледнея, что берёзовый пень, торчавший рядом.
Мужчина подошел с наганом на изготовку. Ваня успел заметить, что у него
красноармейская фуфайка, полосатые черные брюки, залатанные белыми нитками
грубыми стежками. Сапоги кожаные с почти оторвавшейся подошвой. В серой папахе.
Борода и усы давно небритые.
- Эй, шантрапа, вставай! Что вы тут делаете?
Ваня, еще не смея встать, ответил:
- Ягоды собираем. Да поесть хлеба сели.
- Живо встать! - скомандовал по-военному.
Ребята встали и протянули недоеденный хлеб. Мужчина взял его, посыпал солью и стал
жадно набивать рот. Было видно, что он голодный.
- Что-то, смотрю, вы знакомые... Вы не из Гвоздков? Признал вас обоих, чьи будете...
Батек тоже хорошо знаю, чтоб их чёрт побрал, с кожей вместе! Ишь, новой власти
захотели! Ужо получите, покажем вам кузькину мать!..
Доев хлеб, облизнул пальцы и по привычке положил руку на наган, торчавший из-за
пояса.
- Ведь моего Папку народ выбирал, он от собрания поставлен.
- Замолчать! Еще вздумал языком болтать, босяцкое отродье! На, вот тебе на память!
Выхваченным наганом он так сильно ударил по затылку Ване, что тот сразу ткнулся
лицом в песок, не проронив ни звука. Дуська испугалась до полусмерти, уронила корзинку
и со всех ног бросилась бежать под гору в сторону деревни, сверкая пятками. Плакать она
почему-то не могла и не соображала ничего в это время. Одно стремление было бежать в
деревню. За спиной послышался выстрел и отборная брань.
- Погодите сволочи! Весь ваш корень выведем!...
Больше она уже ничего не слышала и не видела.
Пробежав всё Скоморохово и поднявшись на Жеребовскую гору, Дуська упала,
поткнувшись о камень. Сколько-то времени она просидела стоная, обхватив и поглаживая
ушибленную ногу. Облизав языком сухие губы, Дуська стала подниматься на ноги, но они
причиняли сильную боль. Тогда она подползла к ольшине и, взявшись руками за ствол, с
трудом стала подниматься, а боль разошлась по всему телу. Случившееся событие гнало
её быстрей к деревне. Ноги не подчинялись ей. Тогда она сильнее заплакала. Постояв
около двадцати минут успокоилась, ей стало легче. Сначала сделала шаг, потом другой и
медленно пошла, спотыкаясь о камни на дороге.
Оглядевшись, Дуська заметила, что солнце уже низко. С усилием стала прибавлять шагу и
переходить на медленный бег. До деревни осталось около полкилометра. Впереди
навстречу ехал всадник на лошади. Это был ее сосед Лёшка. Дуська стала кричать:
"Помогите! Помогите!". Услышав крик, Лёшка поскакал навстречу и, поравнявшись с ней,
спрыгнул с лошади, ухватив Дуську за руки. От потери равновесия и слабости она упала
на дорогу.
- Что с тобой? Ты вся бледная, перепуганная, растрёпанная, платье разорвано...
- Это я зацепилась за деревья, когда бежала по лесу! Гони скорее к Ивановым! Ихнего
Ваню дезертир...
- Что дезертир? Говори скорее!
- Дезертир ударил Ваню по затылку наганом! Я не знаю, кто он, но нас он знает. Я
убежала.
Лёшка обернул лошадь, прыгнув на неё верхом, помчался в деревню, оставляя за собой
облако пыли. Доехав до дома Ивановых, он крикнул в окно, не слезая с лошади.
- Дядя Гриша, Вашего Ваню в поле дезертиры..! - остальное он не сказал, потому что в
окно высунулась Мать.
- Что ты там, Лёшка, звонишь пустое? Какой дезертир? Разве могут обидеть, ведь он еще
мал?
- Где дядя Гриша?
- Он ушел в сельсовет. Там Матвей привёз новостей...
Лёшка больше не стал дослушивать женщину, а помчался к зданию сельсовета. На улице
оказалось много народу. Матвей, затягиваясь махоркой, высунулся из окна и отвечал
односельчанам интересующие их новости из города. Подъехав к народу и увидев
Григория, Лёшка слез с лошади, потихоньку подошел к нему и шепнул на ухо о
случившемся. Григорий сначала растерялся, но быстро взял себя в руки, подавив свои
чувства. С хмурыми бровями вышел из толпы.
- Расскажи, Лёша, толком: что случилось?
- Дуська Тоболина говорит, что дезертир ударил наганом Ваню по голове. А когда она
отбежала, слышала выстрел, но в кого - не знает.
Григорий, наспех расстёгивая ворот рубахи, вбежал в толпу.
- Товарищи, вызвать красноармейцев отряда!
Сам побежал к лешкиной лошади, мигом уселся на нее и помчался в поле. У ворот
деревни, встретив Дуську, подхватил ее как пёрышко, усадил на колени.
- Где точно остался лежать Ваня?
- Он, дядя Гриша, в Пастуховом шалаше на Типусте.
Ссадив Дуську, Григорий присоединился к отряду красноармейцев и скомандовал.
- За мной, товарищи!
Отряд из восьми человек с командиром помчались во весь опор за Григорием. У него
была лошадь без седла, но он держался крепко, временами оборачиваясь к отряду.
***
Ваня лежал без сознания долго. Когда он очнулся была сильная боль в голове.
Попробовал встать, но снова упал... Еще повторялись потери сознания. Тихо простонав,
опять лег на землю. Прохлада немного освежила и силы постепенно возвращались.
Подняв голову, он увидел, что был один. Солнце уже опустилось за вершины леса.
Убедившись в полном одиночестве, Ваня медленно пополз от шалаша под гору.
Постепенно выпрямившись, пощупал голову, на ней выросла огромная студенистая
шишка. Раны не было только благодаря фуражке, которая теперь ему мешала. Сбросив
фуражку, он пополз вдоль межи, часто отдыхая на пути. От движения кровь стала
нормально циркулировать по телу.
Шатаясь, как пьяный, поплёлся на дорогу, надеясь, что кто-нибудь подберёт. У дороги сел
отдохнуть на кряжик, привалившись к ольшине. Просидел минут двадцать. Потом взял в
руки ольховую палку, пошел к дому. У протекавшего через дорогу ручья выпил воды,
немного посидел. Пошел значительно быстрее.
Подойдя к мостику, где они с Колькой наблюдали дезертиров, Ваня увидел, как с горы
мчатся всадники. В первом он узнал Отца. От радости, забыв боль, хотел побежать, но
ноги, зацепившись одна за другую, свалили его на косогор дороги. При падении ушиб
плечо о землю.
Немного приподнявшись на руки, Ваня закричал:
- Папа, я здесь! Не ищите меня!...
Отряд поравнявшись, спешился. Григорий подбежал к сыну и легко подхватил Ваню на
руки.
- Сыночек мой! Не думал я, что с тобой такая беда случится... Лучше я не посылал бы тебя
на такое дело... Думал, больше уже не увижу живого, - Григорий стал целовать сына в лоб.
- Ничего, Папа! Всё уже проходит. Он меня стукнул только раз. От этого я упал. раздельно и тихо проговорил Ваня.
- А кто это, ты не знаешь? - спросил один из красноармейцев.
- Где-то я его видел... Только он оброс бородой и худой на вид... Не припомню, кто такой.
Второй красноармеец подошел с бутылкой и индивидуальным пакетом с ватой.
- Ну, молодой человек, показывайте где у вас рана. Я сделаю перевязку, - красноармеец
принялся накладывать бинт через лоб и подбородок.
Командир отряда Зимин, созвав бойцов, приказал.
- Товарищ Щеглов, возьмите парня на лошадь и осторожно отвезите его домой. Уложите в
постель, напоив крепким чаем из наших запасов.
- Есть, товарищ командир! Отвезти домой и напоить чаем.
Григорий еще раз поцеловав сына, передал его верховому, а сам, вскочив на лошадь,
помчался в глубь поля. Отряд последовал за ним.
На скаку командир обсудил с Ивановым план действий по оцеплению горы: объехать
болото до конца поля и повернуть. Проехав Скомороховский ручей, Зимин отдал
распоряжение.
- Винтовки привести в боевую готовность! Ехать в рассыпную, через гору до Батькова,
сжимая постепенно в кольцо за болотом.
Солнце уже село. Ярко-красная заря разлилась по горизонту, превращая в золото вершины
деревьев. Видимость в кустах стала плохой. Объездив гору и подгорье вдоль и поперек,
всадники съехались на месте происшествия у шалаша. В яме валялись рассыпанные ягоды
брусники, да Дуськин платок.
Зимин подошел к Иванову и говорит:
- Коллега, я считаю, логово надо искать где-то по близости. Надо заняться серьёзнее...
Командир стал осматривать местность из бинокля.
- Ах, какой замечательный вид местности! Всё вокруг видно, как на ладони. Ваша деревня
вместе с соседними смотрится, как небольшой городок.
- Вы правы, товарищ командир! В таких местах есть где спрятаться. Посмотрите вправо какие горы, лес! Там можно жить годами и никто не найдет.
Григорий, наклонился за платком и корзинками, потом сел на лошадь.
- Пора, товарищ Зимин, ехать в деревню.
- По коням! - скомандовал командир.
Когда отряд спустился с горы, стало совсем темно. Лошади побежали мелкой рысью.
Три следующих дня были посвящены розыскам логова дезертиров, но всё оказалось в
пустую. Не найдя скрывавшихся, отряд отправил в город под конвоем пойманных
укрывателей продовольствия и дезертиров. Жители деревни от мала до велика вышли
проводить арестованных, сопровождая их шумом и криками негодования. Остальная часть
отряда уехала в другую деревню, находящуюся в шести верстах, где тоже находилось
гнездо дезертиров, беспокоивших население. Там работа была проведена более удачно,
хотя и был небольшой бой, закончившийся двумя ранениями и, со стороны дезертиров двое убитых и раненый.
Глава 18. Организация молочной кооперации
В начале октября 1918 года на очередном волостном заседании партийного бюро и актива
комитетов бедноты в селе Наволок обсуждался вопрос об улучшении жизни крестьян.
было единогласно утверждено, открыть в селе Наволок кооператив и оборудовать в
Гвоздках маслодельный завод в помещении бывшей мелочной лавчёнки дяди Степана
Савушкина, которая ничем не отличалась от хлебного амбара. Сепаратор и маслобойка
была привезена с бывшего имения Межутоки, с небольшим количеством бидонов и
другой молочной посуды. Членами правления кооператива после собраний по деревням
волости прошли: Бронзов Иван, Гордеев Контантин, Николаев Василий (отец Кольки).
Председатель ревкомиссии - Иванов Григорий. Мастером по маслоделию стал самоучка
Григорьев Матвей, а для обучения на маслодела были направлены три подростка на
Бельский маслозавод, существующий с 1916 года.
Сначала в собрании с докладом выступил Кузьма Антоныч.
- Товарищи! Партия предлагает создать условия для улучшения жизни крестьян. У них
будут излишки продуктов, которые будут попадать в город. Мы этот вопрос обсудили в
Гвоздках. Вот нам доложит Григорий Иваныч, как он думает начать эту работу.
- Я предлагаю организовать скупку молока у населения. Для этого надо организовать
товарищество. Зарегистрировать в уезде. Выбрать правление. Приобрести сепаратор,
маслобойку и другой инвентарь. Бидоны и остальное оборудование завода взять из
имения Межутоки. Разместимся в лавке Степана Савушкина, он согласен отдать.
Помещение не большое, но, коли дело пойдет хорошо, построим маслозавод.
- А где взять специалистов? - задал вопрос председатель волисполкома Яковлев. Молоко-то пойдет, но его будет некому обрабатывать.
- Об этом мы тоже подумали, - сказал Григорий. - В селе Бель с 16-го года работает
маслозавод бывшего помещика. Пошлем туда на курсы нашу молодежь. Предварительно
надо туда подъехать для договорённости.
- Что за кандидатуры? - спросил член комитета от Наволока.
- Председателем правления советую Василия Николаевича, он человек граммотный.
Членами правления партбюро рекомендует Михаила Яковлева и Григория Иванова, предложил Антонов.
- На курсы маслоделов пошлём подобранные среди молодежи кандидатуры трёх парней:
Николая Малинина, Петра Алексеева (с 6 классами) и сына Григория - Ивана с
пятилетним образованием.
Доклад Кузьмы Антоновича выслушали и одобрили. Осталось собрать сходки по
деревням, чтобы провести агитацию для вовлечения населения в молочную артель.
Установить нормы возврата обрата, пахты и масла. Определить отчисление в пользу
правления.
Выбрали не слишком морозную погоду после бушевавших метелей, которые здорово
замели дороги. Но была надежда, что люди ездят по хозяйственным делам от села к селу и
в город Валдай на знаменитые Валдайские базары. Наша троица, Николай, Пётр и я,
собрав для себя запас продуктов и белья, поехали на очередной подводе в село Бель
учиться маслоделию на один месяц.
Проехав через озеро, надо было ехать между школой и церковью.
- А что, ребята, не плохо бы помолиться! Ведь мимо церкви едем. - пошутил Коля.
Вам что еще не надоело на лбу синяки набивать? А между прочим, хотите я вместо попа
пропою всю службу, которая исполняется в период обедни? А вы помолитесь. Не зря же я
был певчим в хоре. - ответил я.
- Давайте лучше споём "Мы кузнецы и дух наш молод" или "Мы молодая гвардия". А то "Не ходил бы ты Ванёк во солдаты", - посоветовал Коля.
- Споём! - согласились все.
И так мы почти всю дорогу (18 км) ехали с песнями, иногда слезая с саней пробежаться по
дороге для разминки затёкших ног. Проехали деревни Старина и Ванютино.
Подъезжая к селу Бель мы увидели огромное озеро (Шлино), блестевшее алмазами от
свежего снега. Дома тоже были закрыты толстым слоем снега. С крыши свисали сосульки
разной длины и толщины. По главной улице виднелась большая церковь. Несколько
домов с открытыми ставнями - магазины.
По приезде в Бель каждый из нас нашел себе жильё. Мне в этом случае повезло.
Оказалось, что на маслозаводе работала рабочей тётя Агафья, своячница Ивана Ивановича
"Малыхи". Её старшая сестра Катя была женой Ивана Ивановича - дяди Вани. Я ведь имел
удовольствие гулять на их свадьбе прошлой осенью.
При встрече с Агафьей она была приятно удивлена.
- Ваня, да это ведь ты?! Какое совпадение, что попал к нам учиться. Это хорошо, я помогу
тебе. Отец, мать здоровы?
- Да, тетя Агафья, все здоровы. Привет и низкий поклон передают вам и всем вашим.
- Спасибо! Пошли к нам устраиваться жить. Только питание у нас неважное. Сам знаешь у нас в этом году неурожай.
- Ничего, как-нибудь проживём. Я привёз хлеб и картошку. Думаю, что на месяц хватит.
С разными разговорами мы подошли к их дому. Обыкновенная крестьянская изба в три
окна. Под окном замёрзший пруд, обсаженный берёзками со скворешниками на них. За
домом большой двор и конюшня.
На ночь мне стелили на полу соломенный матрац, а одевался своим тулупом. Семья
состояла из отца и матери Агафьи и тихого дурачка, которого на улице обижали
мальчишки. Он был лет сорока, обросший бородой и с длинными волосами.
Завод был расположен в доме бывшего помещика. Имелось несколько просторных
комнат. Приёмная, сепаратная с большим квадратным котлом для подогрева молока,
маслобойная с кувыркающейся дубовой бочкой и круглого вертящегося стола для отжима
масла.
Кроме практических работ и ознакомления с технологией я в свободные часы учил
теорию по книге по маслоделию, взятой у Агафьи. В книге были химия, микробиология,
технология, отчётность, нормы выработки, анализы всех видов продукции.
Закончив учёбу и получив удостоверение с хорошими отметками, можно было
возвращаться домой. К указанному сроку приехал за мной дядя Терентий на двухместных
санях. Нарядный как жених, даже на лошади блестела красивая сбруя. Оказалось, у него
через два дня будет свадьба.
- Дядя Терёша, на ком ты женишься? На Кате Никитиной из Наволока или на другой?
- Да, Ванюша, я женюсь на Кате! Она мне больше всех нравится.
- Свадьба будет настоящая?
- Да, самая настоящая, только без венчания. Зарегистрируемся в исполкоме. Гулять будем
у нас и в Наволоке. Егор Захаров самогонки наготовил.
С разговорами о свадьбе, о невесте, где будут жить, мы приехали домой. Катя была
среднего роста, русоволосая, с крестьянской полнотой, умеющей работать в поле и дома.
Отац у неё нет. Два брата работают по хозяйству. Про них говорят, что здоровые, как
быки, им любая работа по плечу.
Гуляли на свадьбе три дня. События этой свадьбы для меня связаны с одной историей, в
которой я принимал непосредственное участие. Это история о поимке солдатовдезертиров, местных мужчин, которые вынуждены были скрываться в лесу от советской
власти и народ тоже помогал ловить этих отщепенцев.
Свадьба дяди Терентия с операцией.
К свадьбе дяди Терентия готовились долго. Мололи и драли зерна на крупу, солод.
Варили пиво и гнали самогонку, обещая устроить гулянку на славу. Хотя и не почину
была эта подготовка для секретаря ВИКа и передовиков бедноты, но обычая стариков
требовал.
Свадьбу решено было гулять в воскресенье сразу после Крещения, а венчаться придётся
ехать в Едрово, так как поп нашего села Отец Михаил расстригся и некому было
совершить этот обряд. Повенчаться по красному не хотели с обоих сторон. Огорчать
родителей, богомольных матерей жениха и невесты не решились.
Накануне свадьбы была собрана деревенская молодежь на вечеринку за большим
ведёрным самоваром, который кипел с чайником наверху. За столом сидели: Терентий - на
почетном месте жениха или, по народному, "князя"; около князя - лучшие друзья (Федя
Япишин и другие), несколько девчат. Руководил ужином Григорий, разливая в чайные
стаканы самогон и пиво. Он сказал вступительную речь.
- Ребята, дорогая наша молодежь! Мы пережили много трудностей за эти годы, взялись за
перестройку деревенского быта, вообще, но мы, в частности, справляем наш вечер по
старому. Но не надо считать это за пережиток. Я целиком взял курс на новую жизнь,
жизнь без кулаков и помещиков. Труд - наша честь и слава будущей жизни. И вам хочу
напомнить, особенно моему дорогому братцу, сегодняшнему жениху, что работая на
руководящей работе, ты должен забыть и думать о гулянии. Всецело отдать себя на
перевоспитание молодого поколения по-новому. А по сему поднимаю стакан за счастье
жениха и его будущее! Ура!!!
Все чёкнулись, поздравляя жениха. Ваня тоже сидел за столом и держал в руке стакан с
пивом. Молча чекнулся с дядей, выпил и закусил студнем, пирогом с творогом и
картофельной кокоркой.
Торжественности большой не было. Разного рода шутки и пожелания жениху в его
первых медовых днях. После вечеринки дядя отправился к невесте в Наволок по ледовой
дорожке, через озеро.
Утро. На улице темно. Ветерок гонит поземку через поля и дороги, заплетаясь в изгородях
и кустарнике, образуя сухие желтоватые сугробы и нависшие с крыш козырьки.
Временами от порыва ветра по полю словно стадо зайцев удирало и, добежав до кустов,
пропадало из виду.
Отец и дядя давно приготовили лошадей. Притащил от соседей хорошие сани и сбрую с
бляхами и бубенцами. Вся родня была в сборе. Выделенные дружки, подпоясанные
кушаками и полотенцами через плечо, забивали под сиденье бочёнки с вином и закусками.
Это на случай, если кто-то загородит дорогу. Полагалось тогда угощать встречных, иначе
свадебный поезд не будет пропущен.
С поездом в Едровскую церковь Ваню не взяли. Чтобы занять время до приезда, ему было
поручено подвезти с амбара сено и обеспечить кормом скотину. Проводив свадебный
поезд, он взял веревку, салазки и пошел в амбар, находящийся в полуверсте от дома.
Подходя к сеннику, он заметил по огуменкам лыжный след, пройденный этой ночью.
След уходил в поле, завеваемый снегом. Это его заинтересовало. Ваня знал, что на лыжах
ходит только Гаврила, да Лёшка ставит капканы на зайцев. Но этот след не ихний, но
хорошо знал лыжи обоих. Поэтому тут шёл чужой человек, которому здесь делать нечего.
- Чёрт возьми! Наверно приходил домой Шурка или Гераська? Что делать? Стой Ванька,
есть выход! Попытаюсь проверить.
Взяв свои лыжи в амбаре и капкан через плечо, поехал по занесённому лыжному следу.
След вначале вел по дороге, но потом за большим сугробом потерялся. Ваня повернул
влево к Василькову.
- Что я буду делать, если меня увидят? Определённо убьют. Или я ничего не найду. Мать
схватится, пойдёт меня искать... Всё-таки будь, что будет! Пойду!
Часто теряя из виду след, приходилось делать дуги, чтобы вновь находить слабый след
лыж. Миновал Скомороховский ручей и, поднимаясь в гору рядом с ручьём на крутые
склоны горы Типусты, разведчик въехал в густой сосняк вперемешку с разлапистыми
елями. Снег, упавший с веток, совсем засыпал лыжню. Но Ваня кое-как разбирал и
продвигался вперёд.
Вдруг он сразу осадил свой бег и чуть не повалился в снег, увидев перед собой между
деревьями дым! Метрах в двухстах. Дым шёл из снега, а костра и людей не было...
"Как быть? Что делать? Кто разводил костёр?" - мигом пролетели мысли в его голове.
Подумав немного и отдохнув, Ваня решил подняться на вершину горы и оттуда
посмотреть... С горы он смог рассмотреть откуда идёт дым. Бросил лыжи в кусты и стал
ползком подбираться к загадочному месту под кустами. Снег сыпался за ворот, набрались
полные валенки и руки стали коченеть в варежках. Превозмогая эти невзгоды, чуть не со
слезами на глазах, он продолжал ползти.
Оставалось не более полуста метров. Выглядывая из ветвей густой ели, он увидел, что
никакого костра нет, а дым идёт из пня... Пень старый, толстый, с дуплом. Кругом него
никаких признаков следов людей. Ровный слой снега и упавшие охапки с ветвей.
"Что же это такое? Как может идти дым, когда никто не подходил?"
Ваня прислонился к стволу пня... и сразу отскочил от него. Ему послышались звуки изпод дерева, как кто-то стучит под землёй. Он снова приложил ухо к ели, но всё было тихо.
Вдруг по дереву, как по телефону, он услышал человеческий голос. "Но кто может быть
под землёй?" Место он знает. "Пещер тут нет. Нет это всё неспроста! Там в земле люди,
они устроили землянку, а вход имеют потайной. Пень - это их труба! Не может быть тут
чудес." Так думал Ваня. (Проучившись пять лет, Ваня прочёл чуть ли не всю поповскую
библиотеку. Читал про разбойников и их пещеры, как у Лейхвейса.)
Тут, ясно, гнездо дезертиров. Надо потихоньку уходить домой. Он повернул обратно к
своим лыжам, еще больше остерегаясь, чтобы не выдать себя. Добравшись ползком до
лыж, Ваня лег на них животом и так потихоньку съехал за перевал, а там встал на лыжи и
быстро помчался домой.
Сколько времени он провёл в отлучке - определить не мог. Солнце не видно из-за метели
и облачности. Пальто всё пропотело, хотелось снять, по лицу скатывались крупные капли
пота. Подбегая к деревне, он увидел, что от венца все уже приехали и свадебный пир идёт
во всю.
Сбросив лыжи под крыльцо, Ваня вбежал в сени. Изба и коридор были полны народа.
Расталкивая мужиков, он спешил скорее сообщить Отцу, но, увидев его мужики
закричали:
- Свадебный! Свадебный! Качать его!
Не успел он опомниться, как несколько рук подхватили его и принялись подбрасывать с
хохотом.
- Смотрите, люди, какой он мокрый, да какой, чёрт, скользкий! Не мочили ли тебя,
Свадебного, водой?
- Пустите меня скорее! Хватит подбрасывать! Мне надо скорее к Отцу!
- Качайте его! Это наш маслодел. Вытряхивайте из него масло-сливки! - смеялись
мужики, всё выше подбрасывая к потолку.
- Давай, ребята, давай! С него приходится! Ведь дядя женится - можа и нам по стаканчику
нальют? Ха-ха-ха!
- Хорошо бы! Не такие они люди, чтобы скупиться!
Наконец, опустили на пол, когда стали раздавать угощения.
- Сейчас, ребята, я только до Отца добегу. Вас угостят!
- Смотри, не забудь и пирожки с холодцом!
- Ладно, будет сделано!
Протискиваясь к столу, Ваня увидел полную застолицу гостей, разговаривавших на
разные темы и покрасневших от спиртного. У каждого на коленях - по полотенцу, это
приданное молодой, нужное для утирания губ и рук. Молодые сидели в углу под иконами,
шепчутся с уха на ухо. Глазами показывая то на гостей, то на девок, поющих хвалебные
свадебные, Мать с несколькими помощницами из золовок только и знают вертеться от
печи к столу, от стола к кухонному столику, собирая пустую посуду и подавая всё новые
блюда с закусками.
- Ваня, где ты пропадал? С утра тебя не вижу! Почему ты мокрый?
- Я, Мама, ходил в горожник, а там метель сильная. Надо было сена принести.
- Переоденься да помоги Отцу!
Отец ходит вокруг стола, наливая из четверти вино по стаканам, доставая и подавая
ковшом из ведра пенистое пиво, если спрашивали ковшик.
- Кушайте, угощайтесь, сватовья любезные! - приговаривал Отец.
- Что-то наши молодые ничего не пьют, не едят, - это приметили в публике.
- Это они боятся охмелеть и ночь у них пропадёт даром! Ха-ха-ха! - подметил Степан
Ерёмин, ровесник дяди.
- Смотри, Терёша! Не сделай пожара от пламенной любви, а то придётся вас водой
поливать для безопасности!
Все захохотали. А молодые, смутившись, прятали свои глаза на стаканах с пивом.
Выручили девки, затянувшие песню, величальную для Князя и Княгини. Причитывая их
сиротство, пережитки и тайную любовь.
Ваня подошел к Отцу, дёрнул его за рукав.
- Папаша, выйди во двор. Очень большое дело есть!
- Какое там у тебя дело? Где ты шлялся до сих пор? Всю деревню обыскали, тебя не
нашли!
- Пойдём, всё скажу!
- Ладно. Вижу, не зря просишь. По глазам видно, что-то у тебя не ладно. Иван
Михайлович, угощай гостей! Я сейчас вернусь, - сказал Григорий двоюродному брату
(Отцу ровестник).
Григорий поспешил за сыном во двор, где стояли лошади гостей и звучно хрупали сеном.
Спустившись с лестницы, Григорий спросил.
- Ну, что там у тебя?
- Папа, я ходил за сеном, - начал было Ваня, стараясь говорить тише, подтягивая Отца за
пиджак, чтобы тот наклонился.
- Зная, что ходил и ничего не принёс.
- Дело такое было... важное дело. Я по огуменникам заметил лыжные следы не наших лыж
и решил проверить - куда и кто это ночью ходил. Взял свои лыжи и отправился по
заснеженному следу. Следы меня привели на крутой кряж Типусты. Там я увидел...
- Что увидел? - Григорий схватил сына за плечи и подтянул ближе.
- Я увидел дым из-под земли. Шел он через старый пень.
- Что удивительного! Кто-нибудь его поджёг?
- Нет, это не возможно. Кругом никаких следов не было. Я подполз как можно ближе и,
прислонившись нечаянно к ёлке, услышал под землёй стук и человеческие голоса. Там
подземное жильё дезертиров!
- Не может быть! Всё ты сочинил, начитавшись книжек.
- Нет Папа, честное слово, правда!
- Ну и ну, сынок! Тогда так! Ты поведешь нас, а я сейчас дам кое-куда команду.
Григорий вытащил из потайного кармана блокнот, написал несколько строк и отдал сыну,
чтобы отнёс в ВИК. А сам вернулся в избу и как ни в чём не бывало стал угощать гостей.
Ваня быстро одел пальто, шапку на ходу и варежки, бегом пустился вдоль слободы в
направлении соседнего села. Добежав до Волисполкома, он нашел Трифонова в кабинете,
углублённого в какие-то бумаги.
- Василий Петрович, я к вам!
- Что на свадьбу пришёл звать? Здорово живёшь, мастер?
- Какой я еще мастер, Василий Петрович? Я вот от Отца записку принёс.
- Давай её сюда. Что там за новости?
Взяв записку, Трифонов развернул её и, прочитав, привскочил. Выбежал из-за стола,
нервно засуетился, переходя от окна к двери и обратно.
- Так, так! Значит ты у нас объявился вроде сыщика. Ну, расскажи, как это ты их
выследил, - Василий Петрович сел обратно за стол, чтобы выслушать Ваню. Тот повторил
свой рассказ.
- Понятно. Иди к отцу и передай ему: "Запрячь всех свадебных лошадей. Отобрать
надёжных мужиков. Приготовить несколько шалей и подговорить девок кататься." На это
дело, думаю, охотники найдутся. А я скоро буду у вас. Понял?
- Всё понял, Василий Петрович! Бегу домой!
Прибежав домой, Ваня всё сообщил Отцу. Отец, бросив угощать гостей, предложил им
покататься по деревне. На что все согласились и были рады проветриться после сытного
обеда и выпитого.
Отозвав Терентия в сторону, он шёпотом рассказал ему о случае и плане действий. А план
был задуман такой. Собрать более надёжных мужиков и менее охмелевших, усадить на
несколько повозок. Для убедительности взять часть женщин. Сначала прокатиться по
деревне, потом направиться в поле для ареста дезертиров. Оружие привезёт на своей
лошади Василий Петрович.
Запрягли лошадей, сняли все бубенцы. Усадили людей по саням. Сидящим за ямщиков
тоже была сообщена цель поездки. В кавалькаде было шесть лошадей и по два седока.
Велено было взять пять шалей. Ваня сел с Отцом.
Мы поехали впереди конного поезда. Сопровождавшие стали распевать частушки под
игру трёхрядной гармошки - бологовки. Сделали по деревне два круга. Присоединился
Трифонов, следуя за санями Григория. Это было сделано так быстро, что сзади даже не
заметили. На ходу Трифонов перебежал в сани Григория, сел рядом с Ваней.
- Здравствуй, Иванов! Что вздумал прокатиться по свежему снежку?
- Здравствуйте, Василий Петрович! Едем попытать счастья. Что с учебными палками?
- Да всё в порядке, на наш народ хватит. Я думаю, можем сделать так, что и не
понадобятся они. Направляй в поле!
И лошади, пущенные на прямую, помчались под горку, выпуская из ноздрей клубы пара.
- Ну, Ванюха, если только мы сделаем это дело чисто, то последняя группа будет
ликвидирована. И тебе больше не придётся опасаться ходить за ягодами и грибами.
- Я, Василий Петрович, и так не боюсь! Если бы я боялся, так сегодня не пошел бы по
лыжному следу!
- Хвалю! Молодец парень! Видно, отцу не плохим помощником будешь. Гриша,
попытайся как можно ближе подъехать.
- Дороги там нет, Василий Петрович. Я думаю, противоположный кряж засыпан не так
сильно - можно подъехать метров за триста. А там как-нибудь с двух сторон возьмём. С
нашей позиции всё видно, как на ладони. Одна группа пойдёт с вами с горы, а я с этой
стороны, от подошвы её. А Терентий со своей молодой за конюха останется. Нас и так
десять человек, а их - четверо.
Доехали до Скомороховского ручья. Круто стали подыматься в гору. Лошади вязли в
снегу выше колен. Сани опрокидывались. Поднялся лишний шум от понукания лошадей и
взвизгиваний женщин. Пришлось поезд остановить. Трифонов выскочил из саней и,
подбежав к своей повозке, скомандовал.
- Мужики, сюда! Быстро!
Каждый знал, зачем приехали, не заставили повторять. Собравшись около саней
Трифонов откинул сено, стал вытаскивать винтовки и, выдавая их, предупреждал.
- Снимите затворы с предохранителей! Патронные магазины полные. Мой отряд за мной!
Через ручей, на ту сторону кряжа! Пошли! Гриша, ты знаешь, твоя сторона - снизу.
Забирай с собой сына и двигай в гору. Не забудь осторожность!
Отряд, разделившись на двое, пошел перебежками, прячась за стволы деревьев и
кустарник. Невеста сидела в санях не жива, не мертва, уставив вопросительный взгляд на
своего мужа.
- Какую выдумали охоту? Ни зайцев, ни лисиц не видно. Что за охота?
- Это, дорогая, охота за дикими свиньями, спрятавшимися в своей норе. На днях наш
молодой охотник обнаружил. Для пира мясо пригодится?
Хоть и с иронией ответил Терентий, но Катя поверила и стала ждать, не проявляя больше
беспокойства.
Ваня придерживался поближе к Отцу, считая себя так в большей безопасности. "Отец
вооружен, а ему винтовки не дали. Да и не нужна она ему. Надо вести отряд наверняка. А
место он хорошо запомнил."
Поднявшись до половины кряжа в высоту, повернули вдоль склона, где между деревьев
виднелся пень.
- Вот, Папаша, дым шёл из этого пня, - шёпотом сообщил сын.
- А всё-таки здорово!.. Не ожидают нас в гости. Наверное у них вход с запада?
- Я думаю, от трубы ход не должен быть далеко. Нам бы только туда добраться.
Григорий стал осматривать окружавшие место деревья и кусты. Не заметив ничего
привлекательного, он сообразил, что надо идти по старому лыжному следу, который
наверняка приведёт к двери землянки. Оставив сына и одного из мужчин для наблюдения,
он пошел со своей группой. С горы уже было видно спускавшегося Трифонова, который
давал указания, кому и где стоять для наблюдения.
Григорий, подойдя к трубе, обнаружил ниже неё вересковый куст без снега, с которого
насыпалось много хвои. "Здесь должно быть вход! Хотя лыжный след идёт мимо, но
теперь нас не проведёт эта хитрость." Махнул рукой Трифонову. Отряды стали
стягиваться в кольцо. Винтовки направили на куст. Григорий, согнувшись, как можно
ниже, подобрался к кусту и, ухватив его за ствол, стал тянуть в сторону, стараясь открыть
люк. Вдруг раздался выстрел и выше метра на три вырисовалось небольшое оконце. Пуля
просвистела мимо его левого плеча, а Григорий, ткнувшись в снег у кустика, направил
свою винтовку на дырку-оконце и закричал.
- Эй, стрелки! Бесполезно тратите заряды! Сдавайтесь! Нас десять человек и вам будет
плохо, если не сдадитесь по-хорошему!
И партии Трифонова один выстрелил сверху в трубу-пень, отчего из оконца вытолкнуло
больше снега. Внутри послышался крик.
- Не стреляйте! Сдаёмся!
Все с винтовками на изготовку собрались плотнее, а Трифонов скомандовал.
- Вылезайте по одному и без оружия!
В это время около Григория вересковый куст повалился на другую сторону, нежели тащил
Григорий. И в образовавшийся ход вылезли четверо небритых, в оборванных одеждах, без
шапок. Головы были повязаны грязными рубахами и полотенцами.
- Ну, как, солдатики, долго вы тут собирались жить? И чего вы ждали? Давно убитого
Царя-батюшку или немцев? Американцев?
Все четверо, не проронив ни слова, но со злобой на лицах, смотрели, то на Григория, то на
Трифонова.
- Хватит любоваться на паразитов! Товарищ Трифонов, командуйте, куда отвезти этих
эрзац-войнов!
Осмотрев логово дезертиров, ничего примечательного не нашли, кроме железной
буржуйки, одних нар на четверых из досок и соломенной подстилки. Вместо одеял были
старые облезлые тулупы. Чтобы не оставлять следы на снегу, они брали снег около
логова, топили снег, ямки ровняли, засыпая из сугробов.
Дезертиров отвезли в арестантское помещение при Волисполкоме, поставив караул. По
возвращении все продолжили свадебный ужин. Было около 6 часов вечера. Когда Ваня
вернулся домой, Мать обняла его и сказала.
- Дорогой сынок, как я переживала за тебя всё время, пока около деревни бродили
дезертиры. За твой поход с Дуськой я очень ругала Отца, что он послал тебя, как говорят,
на разведку. Эта разведка чуть не обошлась слишком дорого. Твою голову спасла толстая
шапчёнка. Ну, слава Богу! Теперь будем жить спокойно и ты будешь ходить на
маслозавод без заботы, что всё будет в сохранности.
- Мама, я всё-таки здорово помог Отцу и дяде Терёше разведкой и поимкой бандитов,
воровавших скот у односельчан.
***
Двух из дезертиров я видел уже после Отечественной войны. Шурка Николаев жил и
работал плотником на аэродроме в Выползово. Гераська Платонов, сдавшийся власовцам,
был осуждён ссылкой в Сибирь на золоторудник. Как говорят люди, он дома не бывал
больше. Об их семейном положении мне не известно.
Коля Малинин, мой друг один раз, проезжая через Бологое, зашел к нам, но почему-то
наша встреча прошла холодно. Может быть, моя карьера по молочному делу была тому
причиной? Ему не удалось стать мастером маслоделом и, тем более, зав.производством в
молочных конторах. Не знаю...
Евдокию Тоболину (Дуську) я потерял из виду после отъезда в город Бологое и с ней не
встречался.
Повесть о дезертирах я написал в юношеские годы и переписал в 1982 году, с добавлением
некоторых фактов. Имена и фамилии действующих лиц не изменены.
***
В один из рабочих дней нас "курсантов" пригласили на совещание в правление артели, в
дом Василия Николаича, чтобы избрать мастера. Посмотрев наши справки, взвесив все
наши познания, не только на курсах, но и по школе, к удивлению всех присутствующих,
мастером Малогвоздковского маслозавода был назначен я. Школа дала хороший отзыв. И
помог многолетний опыт тёти Агафьи. На все задаваемые вопросы я отвечал без запинки,
не то что мои товарищи. Кузьма Антоныч даже сказал:
- Ваня уже доказал своё прекрасное образование при разделе земли. Вы вспомните - какие
поля разного профиля, холмы, огромные площади покосов, лес на брёвна и на дрова - всё
было разделено! И никто не заявил, что его обмерили.
- Теперь пусть потрудится ещё на благо народа.
- Постараюсь оправдать ваше доверие, - ответил я.
Потом все поздравляли меня, желали успехов в работе...
Глава 19. Мастер маслодел
С марта 1919 года начинается мой трудовой стаж, занесённый в трудовую книжку. А эта
книжка - документ на всю жизнь. Не трудно подсчитать сколько мне было тогда лет.
Правление так развернуло работу, что к нам стали носить молоко вёдрами на коромыслах,
возить бидонами на подводах из одиннадцати деревень. Если выйдешь вечерком на
высокое место, то видишь, как по дорогам, полевым тропинкам, по улицам деревень идут
вереницами мужики, женщины, девушки. Все несут нам молоко.
Сепаратор был маленький. Крутили его с утра до ночи сами рабочие и сдатчики, чтобы
скорее уехать или уйти домой. Из сданного молока получали большой процент обрата
(снятое молоко), пахту, которые сдатчики так же несли обратно к себе. Бочка для
сбивания масла была большая. Диаметр около полутора метров, шириной 80 см. В
середине два ряда решёток, две железные ручки, рассчитанные на четырёх рабочих.
Рабочих было двое. От невероятных напряжений за 12 часов рабочего дня и, подчас, от
недоедания (три года был плохой урожай хлеба, падёж скота) меня мучили фурункулы.
Вот так жили в те годы.
Питались мохом из болота.
Из сена делали труху.
Кости в ступе расколотим,
Горой набьём мы требуху.
Устанешь сильно - труд тяжелый.
А ночь не спится - ни почём.
Молочниц встанет круг весёлый,
Танец вьётся калачом.
Было трудно, но дожили
До пророка до Ильи Хлеба поспели, мы зажили,
Убрав с полей снопы свои.
Потом с друзьями проберёшься
На берег озера "сидеть".
Подолгу думам отдаёшся,
Стараясь звёзды разглядеть.
Отцу работу подобрали
Губинспектором в союз.
А мы работали, гуляли...
Уже с девчонками вожусь.
Какая ярче всех заблещет?
Не эта ли и есть моя?
А сердце слышно как трепещет
О том, кто влюбится в меня!
Горжусь, что новая гармошка.
С гармошкой парень вожаком.
На ней пилю уже немножко.
С собой гулять несу тайком.
В мечтах, гулянье и работе
Год за годом я живу.
Настала трудная забота Брёвна из лесу вожу.
Ранним утром и до ночи
В перерыве между дел,
Пока масло бьёт рабочий В гармонь играет маслодел.
После раздела Отца с дядей
К дому двор необходим...
На дровни брёвна класть наладил
Так, что конь едва ходил.
Видя большое поступление молока, для обработки которого помещение было тесное, на
правлении было решено построить новый завод. Население поняло, что в данных
условиях идёт рост поголовья молочного скота и оказало помощь в заготовке и вывозе
леса. Строителями были: Отец, Василий Козлов (будущий зять тёти Анисьи), Александр
(Шура) Николаев (приёмный сын дяди Николая Димитриевича).
Между домашними делами строили около трёх месяцев. Заводу отвёли место в конце
деревни по направлению к озеру. Он состоял из двух помещений, разделённых широкими
сенями. С правого бока был глубокий ледник, набиваемый зимой льдом из озера
Холмского. Вся работа была выполнена бесплатно.
Я переселился в новый завод, куда установили новый сепаратор с большой
производительностью. Большой квадратный котёл. Работа по обработке молока и
выработке масла пошла значительно быстрее и нам стало физически легче.
Летом и весной собирались сдатчики и ждали пока их молоко будет отсепарировано. При
хорошей погоде устраивали танцы, пели песни. У меня появилось некоторое свободное
время. Открою окно, сяду на подоконник и играю на гармошке. Была у меня минорка
русского строя. Играть научился не так, как опытные гармонисты, но плясать и петь люди
могли с удовольствием. Выучил несколько народных хоровых песен.
Научился я тогда определять качество молока на вкус (органолептическая проба) и
различал снятое молоко, разбавленное молоко или смесь разных удоев. Все эти
недостатки влияли на качество масла. А наше масло прославилось так, как в настоящее
время "Вологодское". На рынке в Бологое наше масло покупали нарасхват москвичи,
ленинградцы, ездившие в наши края для обмена одежды, обуви, ценностей и соли на
муку, крупу, масло. В Ленинграде тогда был голод.
Как-то летним вечером приехала на завод приёмщица из деревни Старина. Был у неё
такой горестный вид. Сдав своё молоко, она заявила:
- Иван Григорьич, не знаю что делать! Одна тётка носит плохое молоко, видно, разбавляет
водой.
Анюта, не расстраивайся! Я на днях к вам приеду на контрольную проверку, а ты виду не
подавай.
- Ладно! Я незаметно солью её молоко в пустую посуду и оставлю для контроля в
пробирках.
- Правильно! Так и сделай до моего прихода.
Выбрав прекрасный солнечный день, с расчетом чтобы возвращаться ночью было светлее,
я собрался в Старину. Белые ночи прекрасны в Ленинграде. У нас ночи не совсем белые,
но всё-таки вечерняя заря сходится с утренней близко. Взяв двухпатронную центрифугу в
портфель, набор реактивов, часов около пяти вечера направился через Наволок в Старину.
Обходя вокруг озера, я по пути смотрел на апостолов у входа в церковь и на школу, где
были летние каникулы. Проходя мост через реку Березайку, любовался как плещется рыба
в реке и вечерние стрекозы еще играют на камышах. На старом кладбище слышен свист
дроздов, а вдали спорят между собой вороны.
Маршрут вокруг озера я выбрал не зря, хотя уже был мост через озеро. В народе так
крепко засели разговоры о существовании в конце озера русалки. Причём не только среди
стариков и старух, но и среди более молодых. Находились даже очевидцы, уверявшие что
видели русалку своими глазами. Она будто бы сидит на брёвнах через ручей близко к
концу озера, где проходит по болоту пешеходная тропа. Отправляя по этому пути,
бабушка меня предупреждала.
- Смотри, Ваня, не повстречайся с русалкой! Худо будет, если она затащит тебя в пучину.
- Что ж, - отвечаю я ей, - с такой красавицей приятно встретиться.
Сам я, конечно, не верил в подобные чудеса и вообще в нечистую силу, прочитав немало
книг, разоблачающих подобные суеверия.
Я дошёл до Старины. Сделал нужные анализы не только у подозреваемой тётки, но и у
ряда других. Кого представили к наказанию, кого предупредили. Побеседовал с Анютой,
девушкой лет восемнадцати, красавицей, среднего роста, с сильными руками и ногами от
тяжёлой крестьянской работы. Поговорил с её родителями о земле, погоде, о том, что
хвала тому, кто придумал организовать производство сливочного масла. Ведь люди стали
заводить больше коров, стало больше навоза, поэтому лучше урожай и больше хлеба.
Хотя я работал на маслозаводе с удлиненным рабочим днем, некоторая доля времени всё
же оставалась и на личную жизнь. Например, в полуденное время - молоко обработано,
масло сбито, упаковано в фунтовые брикеты и убрано в ледник. Тогда я изучал игру на
гармони или, в период уборочной, ходил в поле помогать матери жать рожь, ячмень, овёс,
косить и сушить сено. Зато по воскресным дням, когда у крестьян не принято было
работать (но на маслозаводе выходных не было), молодежь, управившись с завтраками,
приходила к маслозаводу.
Был у нас еще в деревне гармонист - Васька Сашихин. Его так прозвали за то, что его отец
Александр Климин был "ни рыба, ни мясо". Всем хозяйством руководила жена Сашки
Анна. Так и стали их дети Ксения и Василий называться Сашихины. Вася был
одноглазым, на левом глазу него было молочного цвета бельмо. Учился играть только на
слух, перенимая опыт баяниста Егора Нилова из деревни Вороново.
Был теплый летний день, солнце здорово припекало, но к вечеру туман снизил жару. К
нам пришли ребята и девчонки из Наволока, Макушина. Песни и пляски в самом разгаре.
Я вышел на улицу в белом халате и белой шапочке на голове.
- Ребята, смотрите наш танцор появился! Ваня, ради такого дня покажи чужакам (так
звали ребят из других деревень) будут ли с устатку плясать твои ноги! - сказал Федя
Субботин. - Вася, сыграй задористую!
- Ради такой компании я не прочь сплясать цыганочку.
Сняв халат и шапочку, положил их на открытое окно.
- Вася, давай!
В напарники пригласил Сашу Яковлеву, соседку. Мы сначала взяли медленный темп,
дальше всё убыстряя. От нашей пляски стало подниматься облако пыли, а стоявшие всё
расширяли круг.
- Во, это пляска! Санька, не поддавайся соседу!
Мы с Санькой носились по кругу отбивая чечётку. Я принялся отбивать руками всякие
колена.
- Давай, давай, Ваня! Покажи какие у нас есть плясуны! Пусть завидуют твоим ногам. кричал Стёпка Игнатьев. - Что завидно?
- Ребята, сколько же колен показал наш маслодел? - кричал Лёшка Савушкин.
- Ничего! И мы не лыком шиты! - Выскочил в круг Николай Стариков из Наволока.
Теперь он и я соревновались - кто больше покажет колен. Николай плясал здорово, но его
подначивали.
- Где тебе Колька угнаться за нашим Ваней! Ты поучись у него да потренируйся на гумне,
где пол гудит и эхо передаёт все звуки, издаваемые ногами...
Я кончил плясать, отошел в сторону. Сел под одобрение девчонок - мол здорово показал
класс пляски.
- Девки, знаете откуда он берёт такую пляску? Он научился от цыган. Они ведь у них
зимуют до весны. - сказал Субботин.
После цыганочки парни встали в круг для пляски кадрили, приглашая в пару девчонок.
Рядом со мной осталась сидеть Дуся из Макушина. Девушка небольшого роста, русые
волосы на лбу и на висках завиты колечками. На лицо красивая и по характеру, видать,
резвая. Я её спрашиваю:
- Как, Дуся, нравится у нас? Почаще приходите - жалеть не придётся.
- Да, у вас хорошо! Весело! Не то, что у нас в маленькой деревушке. Гармониста нет.
Парней - раз, два и обчёлся. Я что-то о тебе слышала, все девки только и судачат: "Парень
симпатичный, деловой. Годков не много, а уже такую должность занимает".
- Дуся, я не против с тобой познакомиться! Как ты на это смотришь? Я иногда в
воскресенье буду приходить к вам. У меня будет напарник Стёпа Ерёмин, он ходит в вашу
деревню к Марии. Правильно это?
- Да, Стёпа ходит... Они любят друг друга, и я думаю поженятся. А познакомиться с тобой
я не против.
Помощницы мои всё убрали, полы помыли. Я закрыл двери на замки. Молодежь стала
расходиться. Я, спросив у Дуси разрешения проводить ее, получил согласие и мы пошли
через мост, через Наволок вдоль Березайки до Макушинского поля. Дальше она до дому
пошла одна. В пути у нас было много разговоров о праздниках, гулянье. Гуляют ли ее
братья Шурка и Федя. Домой я вернулся когда заря уже стала из красной розоветь. Вот
так! Работая на маслозаводе и помогая домашним по сельскому хозяйству, находил время
на гулянье. Работал уже третий год.
Фотография периода, когда я
работал маслоделом в возрасте 14
лет.
Рядом двоюродные - Ксения и Павел
Вороновские. Ксения - крёстная
брату Павлу.
Глава 20. Мост через озеро.
Глава 21. Трудовая повинность.
Глава 22. Январь 1924. Дрова для горожан.
Глава 23. Перегоны скота и кооперативы.
Глава 24. Крестьянская жизнь.
Глава 25. Шаровая молния.
Глава 26. Гуляния.
Глава 27. Предания о "ливонском чуде".
Глава 20. Мост через озеро
В декабре 1918 года на очередном собрании комитета бедноты был разработан
немаловажный вопрос, решать который надо на общих собраниях трёх деревень: Малые
Гвоздки, Большие Гвоздки, Вороново. Вопрос о строительстве деревянного моста через
узкий пролив Холмского озера. Детям этих трех деревень ходить в школу приходилось
вокруг озера, по полевым тропинкам, по болоту с гнилыми брёвнышками, которые не
избавляли от грязи, если оступился.
По оповещению вестового народ собрался в просторной избе Степана Пугина. Пришли и
из приглашённых деревень. После открытия собрания и избрания президиума обсудили
хозяйственные дела. Потом Отец объявил:
- На повестке дня у нас строительство моста через озеро.
Народ не ожидал такого вопроса, зашумел.
- Что за мост? Кому он нужен? Кто лес будет заготовлять? Кто возить будет?
- Мужики! Наши с вами дети с давних времён ходят в школу вокруг озера. Это очень
сказывается на учебе, на здоровье. Давайте сравним одну деталь. Мы с вами ходим вокруг
озера в церковь и то не каждое воскресенье, смотря по погоде, а дети ходят ежедневно.
Обувка и одёжка не у каждого исправна. Я предлагаю всем миром трёх деревень за зиму
заготовить в барском лесу брёвна и построить через озеро мост. Детям будет раздолье да и
нам тоже! Захотел в церковь - пожалуйста! Захотел в гости или, там, в кооператив пожалуйста! Мало того, что мост избавит от дальней и грязной ходьбы, так надо кому на
телеге поехать с любым возом - тоже скоро и хорошо.
Об этом строительстве доложил Предкомбеда.
- Гриша, у кого нет детей - тоже возить лес и что другое делать? Мы не согласны с женой.
Детей нет, здоровье плохое, - заявил Пугин.
У кого были дети - все голосовали за постройку.
- Вы бездетные должны сказать Григорию большое спасибо! Очень умно придумал, закричало большинство мужиков и баб.
Иванов Григорий Иванович (1887 г. р.)
1) Организатор постройки моста через озеро в 1918 г. (см.
схему);
2) Организатор молочных артелей и строитель
маслозавода;
3) Один из организаторов кооперативов на селе в первые
годы советской власти.
Прошли морозы, надёжно сковавшие озёра и речки. Народ, не считаясь с погодой, ходил
на заготовки брёвен в лес за десять километров. Заготовили нужное количество и
приступили к вывозке. Дорога по профилю была всякой: по озёрам - ровная, по полям холмистая, местами с холмов вьюга сдула снег до земли. Я брёвна возил один (было мне
12 лет). Опыт у меня был. Ведь возил же я брёвна от озера Дорогань, куда хотели было
переселиться на хутор. При помощи кольев клал брёвна на дровни и под санки. Иногда
помогали ребята.
В один из ненастных дней с морозом и вьюгой дорогу прокладывали по очереди: сначала
одна подвода, затем другая и так далее. А ехало нас шесть подвод. Ехать всю дорогу
впереди одной подводе не возможно - вьюга сравнивала все следы. Лошади сами на
ощупь выбирали твёрдое место.
Проехав Макушинское озеро, надо было преодолеть крутой подъём и через метров триста
спуститься на Наволокское озеро. В гору лошадям хоть и тяжело, но они тянули воз. На
вершине холма вьюга сдула снег до пахотной земли. Четыре лошади с нашей помощью
проехали по песку, а пятая застряла. Ни ей взять, ни нам помочь. Полозья как сваркой
прихватило.
- Что, Микешин, верно овёс-то сами съели? - пошутил Васька, - Видишь, лошадёнка не
тянет!
Случись на наше счастье, едет навстречу порожняком дед Тимофей, житель деревни
Погост. Остановил свою каурую лошадёнку, сбросил с себя овчинный тулуп и сошёл с
дровень. Ростом чуть выше среднего, кряжист, ноги кривые, как говорят в народе
"колесом". Борода и усы видимо с молодости не знали бритвы. Подошёл к нам поближе и
заговорил окающим новгородским говорком.
- Здорово, робята! Што туто у вас приключилося? Пошто лошадёнку мучаётё? Животина
безсловесная, а вы её кнутом, да вожжами колотитё.
- Да, вон, дедушка Тимофей, прихватило на песочке, - сказал Николай Микешин.
- Нутко, паря, выпряги животину да дай ей маненько отдохнуть! Я попробую помочь
вашей беде.
Мы артелью распрягли лошадь и отвели в сторонку. Дед Тимофей велит нам поднять
оглобли.
- Робята, я стану тутке меж оглоблев, а вы поднимите их на мои плечи!
Мы выполнили просьбу и смотрим. От удивления даже рты пооткрывали. Дед берёт
ременный черезседельник и начинает стягивать оглобли с промежутком на ширину плеч.
Положил стяжку ремнями на грудь, а оглобли под пазуху и сказал:
- Ну, с Богом. Поехали!..
Покачал со стороны на сторону оглоблями дровни... Натужился. Крепко упёрся сапогами
в землю. Раз дёрнул, другой дёрнул и воз пошёл вслед за дедом как по волшебству... Мы
стояли, не веря своим глазам. Но это факт! Лошадь, нас шестеро, но не могли воз
сдвинуть с места ни на вершок. Дед вывез воз на крепкую снежную дорогу, положил
оглобли, отряхнулся и кричит нам.
- Ну, вот, робята... с богом... запрягайте! Если попадётся вам ещё песчаная дорога, то вы,
тово... объезжайте её!
Мы хором стали благодарить старика, а он:
- Чово там... Это мне по силу... Езжайте, а мне к старухе надо торопиться - заждалась,
поди!
Дед сел в дровни, дёрнул вожжой и его лошадёнка привычной рысцой побежала к дому по
проложенной нами лыжне. Мы брёвна привезли на своё озеро, где будет мост. Свалили их
и возвратились домой.
Дома каждый рассказал о помощи деда Тимофея. Я тоже рассказал своим. Отец и говорит:
- Это что! Дед не такое в жизни проделывал. Он на поле запрягался сам в соху вместо
лошади, а старуха - за пахаря. Целый день пашут, только часа на два делают перерыв на
обед...
Еще он учудил... Уму не постижимо! Долго потом выясняли - как это мужик на себе из
лесу барского брёвен на хату натаскал. Дед решил лес не покупать. С деньгами, верно,
было плоховато. Или думал: "барин не обеднеет". Лес в ту пору принадлежал помещику
Грюйману. Зимой, подобрав погоду со снегопадом, дед ходил в лес за три километра от
дому. Срубал дерево, отрубал нужной длины, клал на плечо и нёс домой, засунув топор за
пояс на спине. Дома все принесённые брёвна ставил стоймя, прислонив к крыше сарая с
противоположной стороны от дороги. Люди ходят мимо дома и ничего не замечают. Дед
ходил в лес ночью ежедневно, при лунном свете. Возвращался обратно задом, шагая след
в след. Получалось, что в лес человек ушел, а обратно не возвращался.
Лесничий видит - лес пропадает, а вывозки нет. Как ни прятал дед следы и брёвна хитрость его была обнаружена. Лесник об этом случае донёс барину, рассказав весь
процесс порубки и переноски брёвен. Помещик деда Тимофея не оштрафовал, не передал
в суд. За находчивость и силу простил, а лес оставил на постройку избы.
В марте закипела стройка (1919). Днями стало теплее, при ясном небе хорошо пригревало
солнце. Во льду прорубили проруби для свай согласно заданных пролётов. Деревья,
предназначенные для свай, освободили от коры и заострили их. В каждой проруби
замеряли глубину до грунта. Излишки сваи отрезали. Дело дошло до такой глубины, что
длины брёвен не хватало. Забивали сваи обрезком толстого дерева с обручем на конце и
деревянными ручками для работы четверым мужикам.
На середине озера оказалась большая глубина. Вместо свай Отец распорядился рубить
срубы типа как в колодцах. Венцы скрепляли досками с устройством бревенчатого дна.
Постепенно наращивая венцы, сруб загружали собранными на полях камнями. Таким
способом сруб на всю глубину был опущен на дно и скреплён верхом моста со сваями.
Мне и ребятам моей ровни была дана работа: освободить деревья от коры, помогать
плотникам пилить, подносить нужные материалы.
Мост был сделан. Радости не было конца, особенно у школьников. Многие подходили к
Отцу, с благодарностью жали руки. Я гордился тем, что и мой труд останется полезным
людям.
- Вот вам, ребятишки, в подарок от советской власти - новый мост. Хватит вам ходить по
грязи в школу, - сказал прибывший на стройку Кузьма Антоныч. - Спасибо молодёжи за
заготовку и вывозку брёвен!
Мост через озеро Холмское (разлив Березайки), на котором я стою через 37 лет,
построен в 1919 г. За озером село Наволок, где была наша школа и церковь.
Наш театр.
Эх, в молодости чего только не пережил... Бескормица, голод, тяжелый, не по годам, труд.
Холод не раз пытался сделать из меня ледяшку. Не одну пару сапог износил, крепя
подошвы проволокой. Но молодость все победила, со всеми напастями справилась: и с
пьяными пивнушками, и с Центроспиртом, и с самогонщиной. Что только не пришлось
испытать в тот переломный период государственного переустройства. А пока вернемся в
нашу деревню с 1919 по 1926 годы.
После работы на маслозаводе у меня было больше свободного времени по вечерам. Я
вошел в коллектив передовой интеллигенции. Поп в селе Наволок отдал своё гумно в
распоряжение молодёжи. Мы его переделали в самодельный театр. Заделали лишние
ворота. Устроили из риги сцену, выпилив нужное количество стены, обращенной к залу.
Сделали скамейки, занавес, керосиновые лампы. Отмыли годами прокопчёные стены. В
общем, получился театр, но артистов не было... Нами руководил псевдорежиссёр
Мельников Павел. Где-то он учился, но почему оказался дома - не знаю.
Начали подбирать парней и девушек пограмотнее. Такими были три сына Мельниковы,
Павел, Михаил, Сергей. Три дочери (студентки) пономаря. Учительницы, учителя.
Несколько деревенских. В том числе и я сыграл не одну роль.
Первый спектакль был на политическую тему "Борьба с кулачеством". Я играл роль
мальчика Тишку. На сцене был декорирован лес из сосёнок и берёзок. Помню, ходил я по
этому лесу и водил за собой вооружённых красноармейцев, как будто я знал место, где
прячутся дезертиры. Играя эту роль, я сам написал рассказ "Дезертиры". Его напишу в
отдельной тетради.
В нашем театре народ дремал и было ясно, что надо готовить что-то другое. Было решено
начать ставить пьесы русских классиков. Первую пьесу, которую мы поставили была
"Горе от ума". Мне досталась роль дьяка Кутейкина. Дьяк из меня вышел высоким,
тонким, с тонким голосом. Бородка жиденькая из пакли, усы из овечьей шерсти, льняные
волосы торчали из-под скуфейки, крашенные сажей.
Народ пошел в наш театр. В день премьеры пришло народу столько, что вновь
прибывшим стать было негде. В любой церковный праздник не бывало столько народа.
По ходу пьесы я появился на сцене. Весь зал не только захохотал, а просто заржал,
показывая на меня пальцами.
- Откуда такой дьячок выискался? Смотрите!
- Ни в одной церкви не найдешь подобного пугала! И что он тут будет делать?
- Небось, псалтырю читать начнет?
И пошло, и пошло... Меня самого смех разбирает, потому что зал хохочет, а смеяться
нельзя. Наконец ведущий стал унимать людей.
- Граждане! Нам нет возможности работать! Давайте немножко потише!
По окончании пьесы аплодисменты были длительные и все кричали "брава, брава!"
- Давай сызнова! Ешшо показывай!
- Дьячка, дьячка на сцену! А бестолочь Тришку гоните в шею! Нечево дураков учить!
На аплодисменты приходилось выходить несколько раз. Из зала кричали:
- Почаще ставьте спектакли!
Наш коллектив был несказанно рад удавшейся пьесе. Когда ходил по деревням, на меня
показывали пальцами. Знали, что это я исполнял роль дьячка.
- Вон, дьяк идёт! Ну, как выучил Тришку грамоте? Можеть шашево попа попросить? Он
выучит... Бывало за волосы да за ухи таскал, линейкой по башке лупил! Не хочешь, а
будешь учить.
Были в ролях и недостатки. Не совсем точно заучивались слова ролей. Под шум публики
суфлёра не было слышно и заминки и растерянность придавали больше комизма со
взрывами хохота.
По пьесе "Женитьба" мне пришлось играть Подколесина. Спектакль в целом проходил
хорошо. Кто бы не повстречался, все спрашивали "Что будете ставить? А когда?". А ведь
ставили мы, не имея ни грима, ни одежды, ни всякой сценической бутафории. Артистам
приходилось всё носить из дому или просить то что нужно к роли у знакомых, у соседей.
Много было ещё сыграно ролей, но я их позабыл. Ярко запомнились именно первые.
Глава 21. Трудовая повинность.
1922 год для деревни был тяжелым. Неурожай хлебов, падёж скота. Всё кругом горело. От
дыма в безоблачное время и днём было не видно солнца. Или временами мелькнёт, как еле
заметная оранжевая тарелка и опять скроется в облаках дыма. В лесу не слышно пения
птиц. Травы порыжели. На мелких кустарниках и деревьях пожелтел лист и осыпался, как
осенью.
Собрали кое-какой урожай, рассчитались по продналогу зерном. На питание осталось
совсем не много. Мать, я и Яков ходили в Серебрянское болото, заготовляли белый мох, в
амбаре просеивали сено, чтобы собрать сенной трухи из семян трав. Когда бывало к столу
мясо, то кости постоянно хранили, чтобы их пережечь на удобрение, но и они
пригодились на еду. Отец свезет на мельницу, смелет их на муку. Это была не мука, а
мУка. Для чая собирали череду и яблоневый лист. Полученное масло от сдачи молока
возили в Бологое, чтобы после продажи на рынке что-то купить из продуктов.
Кроме всех недостатков сильно изнуряла "трудовая повинность". Петроград, Москва - без
топлива. Мы втроём: Отец, Яша и я ходили за 8-10 км в отведённый участок леса для
заготовки древесины в бывшем владении Грюймана. Вставать приходилось до свету, идти
в лес, а после трудового дня, поздно вечером, возвращаться обратно. Дождь, слякоть или
морозец, прихвативший лужи - всё это отражалось на здоровье. Придешь домой, скорее
забираешься на печку, иной раз даже отказавшись от ужина. Так устанешь, что еда на ум
нейдёт.
Выполнить нормы заготовок - это еще полдела... Зимой надо дрова вывозить на берег реки
Березайки, чтобы при весеннем половодье согнать по реке и попутным озёрам на станцию
Березайка, где лес погрузят в вагоны и отправят в города. Так зима и весна уходят на
трудповинность.
Записывая этими строчками прошедшие времена, поневоле вспомнишь о тех трудных
годах, идущих вслед за революцией. Рабочий класс начинал восстанавливать фабрики,
заводы, железные дороги. А что делали люди на селе? Какие тяготы жизни переживали
они? О трудповинности в 1922 году я упомянул. Теперь осень 1923 года. Весь декабрь
стояла скучная могильная тишина, прерываемая свистом ветра в печных трубах. А то
заметёт так, что носа на улицу не высунешь.
В один из таких дней в Гвоздки приехала подвода к дому члена сельсовета Яковлева
Михаила с уполномоченным Валдайского исполкома Трифоновым Петром Андреевичем.
В простых дровнях-розвальнях с ивовой плетухой сидел сам Яковлев, завернувшись в
овчинный тулуп с шапкой-ушанкой на затылке, в поднятых серых валенках. Лет около
сорока, с реденькой русой бородкой и такими же усами. На Трифонове так же одет тулуп
на запашку, чёрные валенки выше колен, на голове котиковая шапка. Чисто побрит. Роста
среднего. Суховат.
Михаил, сойдя с дровень, прикрутил вожжой к оглобле голову лошади, чтобы она не
ушла.
- Вылезай, Пётр Андреич! Вот моя изба. Идите в хату, там чайком побалуемся. Недавно я
выменял у городских немного сахарина, так что есть чем подсластить.
Трифонов поднялся на ноги, развернул воротник тулупа и первым делом осмотрел
близлежащие избы. Деревня ему представилась в некотором отличии от других. Здесь
были дома-пятистенки и покосившиеся избушки с соломенными крышами,
позеленевшими от сырости и старости. Улиц прямых не было. Несколько домов смотрят
окнами друг на друга, а то есть и зад в зад.
- Михаил Яковлевич, сколько у вас в деревне домов? - спросил Трифонов.
- Домов в Гвоздках сорок три, но крестьян - только 36. Остальные - старики и женщины,
одинокие и старые.
Из сеней вышли жена Михаила Груня в полушубке и валенках.
- Груня, распряги лошадь и отведи в конюшню! - приказал Михаил. - Пошли, пошли,
Андреич, в избу!
- Ты, Михаил, прежде чем идти в дом, прикажи собрать сходку. Я приехал не в гости, а
решать большие государственные дела. Чай пить будем после собрания.
- Об этом не беспокойтесь, Петр Андреич, всё будет сделано. Народ соберётся не скоро.
Мы успеем отогреться и напиться чаю. - Груне Михаил приказал, - Сходи, Груша, к
Клементьичу! Пусть он обойдёт дома и соберёт народ. Его очередь делать сбор.
Трифонов пошел вслед за Михаилом по узкому коридору среди двух изб. Войдя в избу,
оба по очереди обмели веником валенки от снега. Сняли тулупы и пальто. В избе было
натоплено жарко. Девчонки лет по 16-17 бегали босиком по полу. При появлении чужого
человека попрятались за занавеску чулана и выглядывали из-за неё.
В левой стороне заднего угла - русская печь, на которой лежал дед Яков с редкой
бородёнкой с проседью. Волосы подстрижены под горшок. На плечах домотканая рубаха
и штаны в полоску. У стены справа ткацкий станок, на нём, видно, Груня ткёт полотно на
матрацы в полоску - синие и красно-белые. Вдоль стен широкие лавки, а в переднем углу
стол токарной работы, ножки на полозках. У печки около самовара хлопочет старшая дочь
Санька. Белокурая, с обычной русской стройностью и красотой. Лет около восемнадцати.
Вешая тулуп на крюк около печки, Петр спросил старика:
- Как дедушка живётся?
- Ничаво! Живу не хуже всех. Только вот погода стоит дрянная - холодно. Никуда не
попасть ехать. Надо бы в пустошь за сеном ехать, а нельзя.
Вошел мальчик и доложил, что сходка собирается.
- Ты прав, старик! Погода, действительно, стоит не бывало холодная.
В избе Александра Клементьева народу было полно. От разных разговоров шум стоял, что
в потревоженном улье. От махорочного самосада плавали зелёные облака дыма,
переливаясь от одной стены к другой. При входе Трифонова в избу, шум прекратился. Все
стали внимательно изучать прибывшего. Трифонов с военной выправкой круто
повернувшись к народу, бросил портфель на край стола и поздоровался.
- Здравствуйте, товарищи! Оказывается вы народ дружный. Скоро собрались - я не
ожидал.
Мужики поздоровались вразнобой. Кто донёс руку до шапки, кто её легко приподнял, а
некоторые старики поклонились, привстав с лавок.
- Мы народ дружный! - ответили из толпы.
- Вот и хорошо! Михаил Яковлевич, открывай собрание, коли все собрались!
Михаил зашел за стол, снял шапку, положив ее на лавку, обратился к народу:
- Братцы мужики! У нас с докладом выступит уполномоченный Валдайского исполкома
Пётр Андреевич Трифонов. А повестка дня такова: лесозаготовки.
Трифонов достал из портфеля бумагу, отпечатанную на машинке, бросил на пол цигарку,
затоптав её ногой, начал:
- Товарищи, наша партия и совет народных комиссаров во главе с Владимиром Ильичём
Ленининым одержали немало побед на военных фронтах. Враг разбит. Остались кое-какие
банды басмачей да кулацко-эсеровское отребье, агитировавшее против власти, но и их
скоро ликвидируем. Нам теперь вместе с вами нужно строить государство своими силами
и без посторонней помощи из вне.
Вам известно, что наша страна перенесла голод, холод, болезни. Два вида идут к полной
ликвидации, но плохо обстоит дело с топливом - нужны дрова, бревна для восстановления
фабрик и заводов. Надо восстановить нерв страны - железные дороги. Наша с вами задача
- немедленно поехать в лес и вывезти к станциям дрова осенней заготовки. Ваша задача как можно больше выделить подвод на станцию Березайка, откуда дрова и лес в
ускоренном порядке будут отправлены в Петроград. Я знаю, вы хорошо поработали в
Грюймановских лесах! Та древесина уже на месте. Считаю со своей стороны правильным,
если мы организуем запись добровольцев и окажем помощь организатору революции.
Правильно я говорю, товарищ Иванов? - Трифонов, держа в руке лист бумаги обратился к
моему отцу, как к видному активисту в деревне, зная с кого надо начинать запись - за ним
пойдут другие.
Отец подошел к столу и повернувшись к народу сказал:
- Братцы! Наше дело общее! Я очень сочувствую жителям Питера. Нам при дровах и то
холодно. Каково им в каменных домах? У меня есть кому поехать - два взрослых сына.
Одного из них, старшего, отправлю на две недели. Лошадь у нас не очень кормная, на
одном сене существует, но всё-таки сколько-нибудь поможет. Пиши, Андреич, моего
Ивана!
Трифонов открыл запись с моей фамилии.
- Ну, ещё кто?
Поднял руку Матвей Григорьев:
- Пиши моего Ивана! Наша Россия Иванами богата. Пусть они поработают на славу.
- Я, братцы, еще с пустоши сено не вывез... - хотел отговориться Андрей Климин, но сын,
стоявший рядом, одернул отца за полу полушубка.
- Тятька, коли записались два Ивана, так и я поеду!
- Ну, ладно... Пишите и моего: Климин Иван.
Записался еще Иван Михайлов, Малинин Николай, Платоновы Андрей и Василий,
Терентий Иванов. Из восьми человек - пятеро молодых холостяков. Лет им от 17 до 22.
Ростом все как один - высокие, здоровые.
Собрание закончилось под вечер. Расходились с большим шумом, так как некоторые не
хотели ехать, а отстать было неудобно.
Наша семья собралась вокруг стола на ужин. Места за столом занимали постоянно свои.
Отец садился у окна с угла стола, Мать рядом на табуретке, я и Яша - с противоположной
стороны, а среди меня и Яши семилетний Павлик. Ели не торопясь, обсуждая разные
хозяйственные дела прошедших дней и что делать завтра. Отец долго крепился, не хотел
говорить маме, что посылает меня на лесозаготовки. Как не крепился, пришлось сказать.
- Мать, на собрании я обещал послать Ваню на вывозку дров на станцию Березайка. Так
ты подумай, что ему приготовить из съестного на две недели!
- Зря, Гриша, ты это делаешь! Лошадь не то, что у других. Верёвки худые. Холода да
метели. А что оденет? Ведь одна твоя старая шинель. Валенки не подшиты. Только и есть,
что шапка на лисьем меху, так ею от холода не согреешься.
- Ничего, Маменька, я поеду! Что ж отставать от людей. Погода, видать, меняется. Я
заметил, что вороны сильно кричат, значит будет оттепель.
- Тятя, и я поеду! Мы вдвоём с Ваней скорее управимся. - с восторгом предложил Яша.
- Нет, дорогой, ты еще жидковат для такой работы... боюсь возом придавит. Да и лошадь
одна... Другая больна ногами. А Ваня вон как настрополился брёвна возить на избу. Один
клал, один поднимал, если воз на ухабах опрокинется. А ты, мать, не ворчи. Государству
помочь надо. Я со своей стороны помогал в войне. Отгружал кулацкий хлеб. Ловил
дезертиров. Строил мост, маслозавод. Да мало ли прошло дел через мои руки... А им надо
привыкать на трудовом фронте. Лучше готовь продукты, сбрую, а валенки я починю.
Глава 22. Январь 1924. Дрова для горожан.
К полудню следующего дня отъезжающие были готовы. Возчики сидели на своих возах с
сеном. Старшим был избран дядя Терентий, за ним в походном порядке сидели Иван
Михайлов, Иван Матвеев, Иван Климин, Андрей Платонов, Василий Платонов, Николай
Малинин и последним я. Поскольку дорога была неблизкая, около 30 км, условились
менять по очереди передовых ездовых для прокладывания дороги, которая почти
отсутствовала после недавней метели.
Светило солнце, чувствовалось приближение оттепели.
- Погодка-то нас хочет уважить! - смеясь сказал Андрей.
- Хорошо бы на весь период было потеплее, а то лошадям тяжело да и нам тоже! обернувшись закричал Терентий. - Эй, вы, погоняйте, да за возами поглядывайте!
Поскольку погода была не так холодна, пели песни про Стеньку Разина, а то некоторые
пробовали вздремнуть, а пройдоха Иван Михайлыч незаметно подкрадывался к возу и
опрокидывал задремавшего в снежный сугроб под общий хохот. Иногда собирались все на
один воз перекурить, пробуя махорку во всех кисетах.
К Березайке подъехали поздно. Звёзды мерцали на небе, а луна светила холодным светом.
Начавшийся морозик туманом одевал деревья, оставляя на них серебристый иней.
Остановившись у вокзала, стали мечтать о тепле и горячей картошке. Вспоминали нет ли
у кого знакомых на станции. Отозвался сходить к знакомому стрелочнику Андрей. Он
бывал у него когда искал где купить сена для коровы. Вернувшись через час, Андрей
докладывает:
- Ребята, мужики, всё в порядке! Семён Трифоныч (стрелочник) пускает к себе троих, а
остальных - к соседу.
Все поехали вслед за Андреем. Он повел колонну за железную дорогу к обшитому тёсом
одноэтажному дому. Рядом с домом находился просторный коровник, куда будут
ставиться на отдых лошади. Квартира разделена на три комнаты переборками с большой
русской печью посередине дома. Нам для спанья были отведены печь, лежанка рядом с
печью и место на полу. Тут поместились Андрей, Терентий и я. Остальные разместились у
соседа.
Узнав место, где брать дрова для вывоза, по утру 15 января 1924 года отправились в
первый рейс. До лесу было 3-4 км. Проехали деревню Балакирево, ту самую, которую по
преданию Петр Первый подарил своему шуту Балакиреву на соколиной охоте. У шута в
руках вместо сокола была ручная ворона. Петр велел шуту пустить ворону на зайцев, но
шут был не дурак, он сказал:
- Государь, куда ворона полетит и где сядет, то будет моё. - царь и его свита здорово над
этим хохотали.
- Давай, давай! Пускай, я согласен. Только твой "сокол" улетит куда-нибудь в лес.
Шут подбросил ворону вверх и она полетела не в лес, а в сторону деревни и уселась на
крышу дома, громко закаркав.
- Вот, государь, - ответил Пётр, - назовем твою деревню твоим именем. Пусть с этого часа
будет называться "Балакиревка".
В лес за день делали по четыре поездки. Вставали затемно и возвращались в квартиру
поздно ночью. Всё бы ничего, но морозы стали усиливаться до 30-35 градусов мороза.
Ездить стало трудно. Дороги скрипели, а лошадь шла как по песку, везя дровни.
Пришлось один рейс сократить, накладывать дрова меньше. Прозябшие люди в холостом
прогоне в лес стали разводить костры на местах погрузки, дорогой стали жечь сено на
дровнях, загребая дым под полы одежды. Хотя и зябли, но спасало нас близкое расстояние
- около трех километров. Обратный путь шли следом за возами.
Через неделю весь гужевой транспорт направили на новую лесосеку за пятнадцать
километров, а мороз с колючей позёмкой перевалил за сорок градусов. Ездили в лес по
два раза.
Однажды утром, зайдя в тёплую конюшню, Андрей Платонов запротестовал.
- К чёрту! Я больше возить не поеду! Домой уеду. Смотрите, я обе щеки поморозил!
- Брось, Андрюша, нам работать остаётся дней шесть, - возразил Терентий.
Я тоже, обняв голову лошади и лаская ее, стал вслух жаловаться на холод.
- Зябнут руки, нос, лицо. Лисьим малахаем не защитить лицо. Ноги совсем коченеют, как
ни стараюсь согреться, бегая за дровнями. До того набегаюсь, что вспотею, а когда сяду
снова начинаю мерзнуть. Ты, вороночек, обрастаешь сосульками и покрываешься инеем.
- Ну, расскулился! Замёрз, замерз... Молодежь липовая. На твоем месте я так не выл бы.
Виду не показал, - подначивал дядя. Я на фронте и не то видывал, да молчу!
- Вот, вот, ты закалился... Тебе что... Ты и больший мороз вытерпишь!
Запрягли лошадей, взяли побольше сена, часть которого можно было жечь на дровнях в
пути. Я ноги прикрыл сеном, руки всунул в рукава шинели или затискивал их между ног,
подсовывая под полы полушубка. Лошадь бежала сама без управления, следуя за другими.
Позёмка течёт колючим снегом и больно режет лицо. Самого начинает сводить в бараний
рог. Клонит ко сну. Но я знаю - в таких случаях спать нельзя, можно замерзнуть.
Вытаскивая руки из тепла, растирал нос и щёки. Мёрзли ноги в сырых валенках (печь в
доме занята спящими и сушить одежду негде). Всю дорогу барабанил ногами об обвязку
дровень. Проехав половину пути, стал замечать, что руки перестали зябнуть. Отогревать
пальцы во рту не помогало. Пока одну руку греешь, пальцы другой замерзают, потому что
варежки тонкие шерстяные и этого мало при таком морозе.
- Что будет - того не миновать. В самом деле, что я слабее других?
Когда до лесу доехали, ещё не рассвело, а там уже люди приехавшие раньше развели
костры, греются, засовывая руки в огонь или сушат влажные портянки. А когда
отогреются, наслаждаются самосадом.
- Смотрите, братцы, гвоздыри приехали! Дайте им местечко погреться! - закричали
мужики соседних деревень.
- Эй, парень! Щёки-то поморозил! Три их скорее снегом! - это кричали от костра мне.
Я пощупал варежкой нос - он цел, а щёк не чувствую. Но по совету мужиков взял горсть
снега и давай растирать лицо. Оттер его и подался ближе к костру. Сняв варежки,
положил их на не горящее полено. Поднёс руки к огню... Но что это? Пальцы не боятся
жара огня. Засунул их в самый жар и присел на корточки, набирая тепла под шинель.
Щёки покраснели, их начало пощипывать.
Собравшись у костра, стали проверять кто что поморозил. Платонов Андрей - уши,
Матвеев - нос, Малинин - обе щеки. Климин, кроме носа и щёк, большой палец правой
ноги.
- Эй, парень! - вскричал незнакомый мужик, - Смотри, у тебя из пальцев вода потекла...
Все обратили внимание на мои руки. Я выдернул их из огня и увидел ужасное зрелище пальцы обеих рук были белые, как пергамент, а из-под ногтей брызгают капельки в
костёр.
- Да-а, это никуда не годится! Что ж теперь делать? - дядя Терентий снял свой шарф,
разрезал на две половины и завязал мне кисти рук, а сверху натянул мои варежки.
- Мне совсем не больно!
Подобрав около лошади сено, повернул лошадь к ближайшей поленнице. Принялся
укладывать поленья на дровни. Боль в кончиках пальцев давала себя знать. Кое-как двумя
руками, по-медвежьи, заполнил свой воз. Завязать дрова помог Николай.
- Больно пальцам? - спросил Матвеев.
- Ничего! А как твоё лицо?
- Чуть пощипывает... Терпеть можно!
- Придешь на станцию - обязательно иди на перевязку, иначе будет дело плохо. посочувствовал Михайлов.
Всю пятнадцатикилометровую дорогу шли пешком. Следили, чтобы воза не
опрокидывались на закатах дороги. Следили друг за другом, за носами, лицом.
На складе целая революция - люди сбрасывают дрова без укладки в поленницы. Требуют
расчёт, а некоторые уезжают домой без расчёта и документов, подтверждающих
выполнение нормы. Подъехав к своей поленнице, начал развязывать верёвки, но они
смерзлись в узлах, не поддаются. Я со злости стукнул ладонью по поленнице. Но что это?
Повторил удар по колотому полену - получился тупой звон. Сбросил варежки и обмотки с
рук, еще раз стукнул - раздался звон колокольчика, точно такой же когда палочкой
стукнешь по сосульке, отломанной с крыши. Сунул палец в рот, а он как ледышка
холодный. Побежал в амбулаторию, она оказалась закрытой. Тогда помчался на квартиру,
проклиная свою надежду на тёплую погоду. Не хватило ума обшить варежки сукном или
сделать их из старого тулупа.
Прибежал домой. Хозяйка, видя такую беду, сразу налила в таз холодной воды, велела
туда сунуть обе руки. Вода только усилила боль. Вытащив руки из воды, пытался греть их
своим дыханием. Кожа после водной процедуры приобрела синеватый цвет. Хозяйка
густо смазала все пальцы гусиным жиром, забинтовала каждый в отдельности, потом всю
кисть до запястья.
- Ничего, Ванюша! Раз посинели пальцы - будут жить, но потерпи, боль будет.
Я размахивал руками, чтобы облегчить страдания. Самого лихорадило. Забравшись на
печь, через некоторое время я заснул.
Приехали наши, я проснулся.
- Как дела, племянник? - спросил дядя, как только вошел в избу.
- Ничего, кажись отогрелся. И боль в руках терпимая. Спасибо хозяйке, помогла!
- Надо, Ваня, тебе домой ехать, а то ты совсем замерзнешь, предложил Андрей.
- А какое сегодня число?
- Двадцать четвёртое, - ответил хозяин.
- Ну и холод, ребята! Таких холодов я не припомню в наших местах. - Андрей, вспомнив
про холод, плотнее запахнул полы шубы и пошел распрягать лошадь.
- Ты, Ваня, не ходи... Мы распряжем и поставим в конюшню твоего воронка, - дядя,
одевшись, направился к двери.
Вдруг переполох на улице заставил всех прислушаться. Маневровый паровоз на станции
загудел. Гудит и гудит да так скорбно, аж за душу хватает. Проходивший мимо товарный
состав подхватил сигнал маневрового паровоза и скрылся за горизонтом, продолжая
гудеть.
- Семен Трифоныч, что это такое? Уж не горит ли станция?
- Нет ребята, это не пожар. Пожарные сигналы я знаю. Это что-то другое. Я побегу на
станцию узнать в чем дело. - Семен наскоро одевшись, побежал на вокзал. В это время
загудел гудок стекольного завода.
В тревожном ожидании прошли полчаса... Вбегает Семен, срывает с себя шапку, бросив в
угол, грустно и тяжело садиться на стул... Переведя дух, стал медленно говорить какимито загадками.
- Шесть часов... пятьдесят минут... у нас не стало... Я говорю, не стало у нас... Эх! - голова
его опустилась на грудь.
- Что такое не стало, Семен Трифоныч? - мы все обступили Семена, наклонившись ближе
к его лицу, чтобы лучше услышать тайну.
- Товарищи дорогие, не стало у нас самого дорогого человека! Вся государственная
машина остановилась... Что-то теперь будет?
- Дядя Семен, какая машина остановилась? Что паровоз испортился? - я, не вытерпев,
спросил.
- Нет не паровоз! В Москве в шесть часов пятьдесят минут вечера сегодня умер Ленин!
Вот я и говорю - всё управление государством остановилось.
Все от неожиданности выпрямились и не верящим и в то же время ужасным взглядом
смотрели на Семена, как на главного иллюзиониста, не смея отвести от него глаз.
- Это значит... что же такое?! Властью-то кто теперь будет править? Терентий Иваныч,
ведь мужики пропадут без Ленина... Ох, как он за нас стоял! - Андрей Платонов в
недоумении, почёсывая затылок, смотрел то на Терентия, то на Степана.
Терентий еще не отогретыми руками свернул покурить, немного подумал и ответил.
- Жалко, очень жалко, что безвременная смерть взяла такого человека, но нам не время
справлять поминки. Есть достойные люди и дело его не оставят, а мы должны почтить его
память досрочным выполнением вывозки дров. Верно я говорю?
- Верно, дядя! Мы немного пострадали от мороза, но выполним своё слово. Я домой не
поеду, буду работать с забинтованными руками. Пострадал один из нас, а в городе без
топлива тысячи людей... - хотел еще сказать, но на этом моё красноречие закончилось. Не
силён я был в политике и не обладал красноречием.
Утром 25 января на складе состоялся митинг. Агитатор говорил долго. Говорил о
значении для государства нашей работы. Хвалил многих мужиков, самоотверженно
работающих на вывозке леса. В конце своей речи просил не уезжать домой.
По призыву местных властей из деревень к станции стали подъезжать новые возчики. Из
нашей деревни приехали еще шесть человек. Так что на дорогах стало тесно ездить.
Сделали две дороги рядом: по одной едут в лес, по другой - с грузом обратно. Шум, крик,
похлопывание рукавиц, поскрипывание полозьев, тяжелое дыхание лошадей слышались
на далёком расстоянии. За время работы не раз прихватывало пальцы морозом. Помогали
мне грузить и разгружать, в основном я работал как погонщик лошади. Мы работали еще
шесть дней и благополучно вернулись домой.
Пока долго ехали домой, мороз крепко меня донимал. Дома пришлось лечь в постель с
общим воспалением кожи. По всему телу вздувались жёлтые водяные пузыри, по виду и
величине куриного желтка. Даже во рту, в носу, на ладонях, на подошвах. Вызванный
фельдшер, к сожалению, был ветеринаром. Аллопатов тогда в деревнях не было. Он резал
мои пузыри скальпелем, ножницами, выпуская желтую, цвета лимонного сока, жидкость.
Но на второй день все разрезы склеились, будто их склеили спецклеем. Фельдшера это
сильно озадачило - в его практике подобного не было. Лечить дальше он отказался.
Болезнь продержала меня с конца января до апреля. Навещали меня парни и девушки, но я
от них прятался под простыни и разговаривал из укрытия - так я был безобразен. Взялся
вылечить меня знахарь Иван Палкин из Харитонихи.
Вот его метод моего лечения. Надо подоить корову и молоко тут же сбить на масло. Велел
затопить русскую печь, поставил сливочное масло в фарфоровой чашке на шесток перед
дымовой трубой. Чистым ножичком помешивал крестообразно и что-то шептал... Велел
жарко истопить баню, приготовить хороший густой веник. Завернули меня в тулуп,
положили на санки и отвезли в баню. Я в бане разделся и по указанию знахаря залез на
смоченный полок. Иван, поддав много пару, стал парить меня распаренным веником. Мне
жарко до невозможности, а он парит и парит, да поддает еще парку. Я чувствую, что вотвот потеряю сознание, а он всё говорит со мной - это, по-моему, давало ему знак о моём
самочувствии. Кончив парить и окатив тёплой водой, он смазал всю кожу сливочным
маслом. После смазки меня везли домой, а с саней текла струйка крови. Это все пузыри
сами полопались и какая-то жидкость с кровью продолжала выделяться.
Прочитанному не поверите, а я на второй день был здоров! Было это в апреле, не помню
какого числа. Ни высокой температуры, ни одного пузыря, только кожа на их месте стала
коричневой, засыхающей. Потом на этих местах под сухой кожей осталась неизвестная
сыпь в виде манной крупы. Она сходила долгое время. Я всегда с благодарностью
вспоминаю этого знахаря, ну, а руки на всю жизнь стали чувствительны к холоду, даже
летом от вечерней росы зябли.
Помочь желая городским, отправился возить дрова.
Был колотун, а я легко одет... Эх, Мать была права!
Полагаясь только на авось, отморозил свои руки,
Везя с дровами воз. За то сполна отведал муки.
Случилось это в тот январь, когда ушёл от нас Ильич.
Страна гадала: "Что же будет?". Скорбь прошлась как паралич.
Лежал до масленой недели, фельдшер резал пузыри...
Одни глаза только глядели, не спал я ночи до зари.
Хор девчонок собирался чтоб от скуки поразвлечь.
Я под простынь забирался, не зная как удобней лечь.
Боялся, что они увидят моё престрашное лицо.
А потом меня обидят - не зайдут и на крыльцо.
Чтоб развлечь девчат немножко, я не знал чем угодить.
Взяв любимую гармошку, не смог на клавиши давить.
Сыграть же что-то надо - они хотя бы смогли спеть.
Пресилив боль, играть наладил - пришлось порядочно вспотеть.
Сколько фельдшер не старался, но пользы не было совсем.
Лечить меня старик принялся, как говорят, он чёрта съел.
Истопили баню с жаром. Там усердно меня парил.
Смазал кожу свежим маслом и домой отправил.
А с саней дорожкой яркой струйки крови потекли.
Это лопались на коже все больные пузыри.
В эту ночь уснул я крепко, а на утро ясно сталось,
Что прогнал болезнь Палкин, только сыпь осталась.
В первый масленицы день уж по улицам гулял,
С дочкой нашего соседа долго песни распевал.
Я тогда был непоседа - любил и "русского" сплясать.
По чужим ходил беседам... Всего никак не описать.
Глава 23. Перегоны скота и кооперативы.
Новгородский губземотдел узнал какую большую работу проделал бывший председатель
комитета бедноты в Гвоздках Григорий Иванов. Он провел мобилизацию сбора хлеба
среди населения голодающему Петрограду. Организовал молочную артель. С Василием
Козловым и Александром Савушкиным бесплатно построили молокозавод. Был
участником организации кооперативов в деревне.
На ближайшее время губземотдел поручил моему отцу через Валдайско-Кемецкое
товарищество скупать у населения скот для жителей Петрограда. Эта работа 1923 - 1924
годов велась в деревнях Валдайского, Дворецкого, Лычковского, Любницкого и ряда
других районов.
Животное хозяин должен был отвезти на сборный пункт. Купля-продажа оформлялась без
денег под квитанцию с его распиской и люди верили этим бумажкам. Скупив иногда до
ста голов, надо было этот скот перегнать на бойню города Бологое. Перегон скота
требовал большой сноровки и выносливости наших погонщиков. Путь проходил по
лесным дорогам, по засеянным полям, по населенным пунктам. Нужно так прогнать,
чтобы не сделать потравы. За всякую потраву предъявлялся иск через суд в
преувеличенном количестве.
Животных не гнали по дорогам, а прямо к нашей деревне. В Гвоздках погонщиков
отправляли обратно и отец заставлял меня, Яшу и кого-нибудь нанятого еще, в
зависимости от величины стада, перегонять дальше. Нам было легче - животные уже
устали и привыкали к своей судьбе. Наша дорога измерялась сорока верстами. Шла через
Селище, Михайловское, Выползово, Нарачино, Гузятино, Бологое. За такую дорогу
измучаешься, употеешь так, что скот на местах кормёжек сразу ложится на отдых. Нам
ночью спать нельзя. Разводили несколько костров и следили, чтобы никто не отбился от
стада. Каково же было отцу и местным погонщикам обрабатывать стадо в начале пути,
ведь каждое животное привыкло к оседлой жизни. Всё-таки обходилось без потерь и без
потрав.
Эта работа для меня была самой тяжёлой. Идешь при всякой погоде, от жары потный, от
пыли грязный, от дождя промокший и продрогший до костей.
Зимой отец забивал скупленный скот на месте и перевозил подводами. Одну партию сдаст
на бойню, получит деньги в банке и возвращается рассчитываться с народом, попутно уже
сторговывает для новой партии.
Рассчитываться за проданный скот зимой приходилось ездить и мне. Едешь на лошади и
думаешь «Вдруг ограбят...». Но всё обходилось благополучно. Ложишься в дровни,
потеплее завернёшься в тулуп, уверен, что мой Воронко дорогу знает к дому и нигде не
ошибётся на развилках, но обязательно завернет туда, где мы с ним подкармливались.
Скупка стала уменьшаться и стала не выгодной для гуртования. Отцу поручили новую
работу - организацию кооперативов на селе. Первая торговая точка была открыта в
соседнем селе Наволок. Создано правление, нанят продавец. Собраны паевые взносы.
Надо начинать завозить товар из Валдая, до которого около 20 км. Казалось всё хорошо,
но никто не даёт согласия возить товар - кое-где бродили не выловленные дезертиры,
«зелёные», скрывающиеся от царской власти чиновники.
Заря ещё не занималась. На дворе начинали обозначаться макушки соседних крыш, и уже
начинали ворковать голуби под крышей. Я вышел на улицу с хомутом и дугой в руках,
бросил их на телегу, приготовленную для поездки в город за товаром. Одновременно с
броском хомута сошла дремота, от которой полностью пока не освободился после
подъёма с постели. Вошел в конюшню, где стоял Воронко. Почуяв друга, лошадь
повернула голову, подняла уши и замахала хвостом.
- Радуйся, дорогой, я тебе овсеца подсыплю. Сегодня опять поедем в город.
Я стал гладить лошадь по голове, выправляя на шее гриву, выдергивая колючки
репейника. Я вышел из конюшни за овсом в кладовку. Проходя мимо сенника, встретил
вышедшего из тёплого местечка Тузика. Повиливая хвостом, он, широко раскрывая пасть,
весело повизгивал.
- Тузик, ты чуешь, что пора нам ехать?
Собака от поданного голоса еще больше закрутила хвостом, прыгая около, пыталась
лизнуть в лицо.
- Полно тебе! На, лучше хлеба, да береги ноги для дороги.
Накормив лошадь, вывел её запрягать в телегу. Все сборы были недолгими, всё
приготовлено с вечера: мешки, ящики (получены из кооператива днем).
- Тузик, садись! Поехали! - собака, привыкшая к езде в телеге, прыгнула и уселась рядом
на брезенте. - Но, Воронко, вперёд! Поехали!
Из деревни выехали с восходом солнца, которое поднималось на горизонте, разбрасывая
ослепительные лучи. С запада небо было затянуто перистыми облаками, уходившими
вместе с темнотой, что предвещало хороший день. Дорога от бань, ютившихся около
ручейка была в гору. С горы отчётливее виднелись дома и огороды соседней деревни
Вороново, названой по горе. Пастух начинал сбор скота, пощелкивая в воздухе длинной
плетью.
За деревней открылись чёрные холмистые поля с перелесками вдалеке. За этой деревней
предстояло проехать ещё две, где начинался лес и пустоши с прекрасными покосами, со
стогами сена среди кустарников ивы. Тузик, бегая по лесам, прилегающим к дороге,
выгонял птиц и зайцев. Около сухого пня толстой ели он нашёл ежа, которого рвал
зубами, с визгом заливаясь лаем, когда колючки впивались в нос и губы. Кровь текла из
морды струйками до окончательной победы и раньше этого он ежа не бросал. Разорвёт в
клочки и бросит, мясо ежей не ел.
Воронко, несмотря на свой маленький рост, был крепок. Всю дорогу под горки и ровному
месту трусил рысцой, в горы шёл шагом. День становился жарким и душным. На дороге
пыль, поднятая копытами лошади и телегой, делала седоков серыми. Я сидел на передке
телеги, свесив ноги на оглоблю, что-то насвистывал и напевал себе под нос никому
неизвестное, мелодии собственного сочинения. Берёзовым прутом сгоняя с лошади
слепней.
До города было около 20 км. Чем ближе к городу, тем суше становилась местность.
Кругом, насколько хватал глаз, был виден сосновый лес, местами обгорелый целыми
опушками. На пути следования надо переезжать вброд две речки. В одной из них вода
скрывала колёса телеги. У первой речки остановились напиться. Подбежал Тузик с
высунутым языком, Лакнул раза три воды и забрался на телегу, хватая назойливых
слепней. Но слышался только пустой лязг зубами. Пока мы прохлаждались на ручье,
подъехал дядя Пётр из соседней деревни.
- Что, Ванюха, в город едешь?
- Да, дядя Пётр! Еду за товаром в кооператив.
- И ты не боишься, что тебя дорогой ограбят?
- Нет, не в первой! Я привык, да больше норовлю с попутчиками ехать. Вы в городе долго
будете?
- Нет, я скоро. Только снесу в райфо кое-какие документы да на базаре кое-что купить
надо.
- Ну что ж, поедем до города вместе, - сказал я, подвязывая черезседельник.
Уселся на прежнее место и мы тронулись...
В город въехали, когда совсем распекло солнце. От мостовой из крупного булыжника
стало совсем жарко. Лошадь поставил во двор Дома крестьянина, а сам пошел искать
дядю Костю, чтобы найдя сходить на базар.
Город Валдай был небольшой районный центр. Был в нём колокольный завод,
изготовлявший знаменитые валдайские колокольчики. Еще лесопильный завод и паровая
мельница. На острове озера Валдая стоит знаменитый Иверский монастырь, владевший
огромными территориями.
На базаре, куда ни посмотришь, горшки всяких размеров, колёса, корзины, телеги,
баранки, кринки с маслом, возы с сеном и всякой живностью. Крик и шум с подвод слился
в одно целое жужжание. Каждый кричит другому, предлагая что-нибудь купить. Кто-то
ищет покупки. Тут можно немало вытряхнуть деньжат. А сколько на базаре народу! Все
эти людские волны движутся, толкаются, суетятся. То прихлынут в одну сторону, то в
другую или сбегутся в место, хоть растаскивай. Звон железа, вой, блеяние овец, топот и
ржание лошадей. Всё это сливается в общий гам.
Побродив немного по базару и найдя дядю Костю, отправились с ним грузить товар на
подводу. Всё, что получили, уложили по порядку, чтобы не разбить или не просыпать.
Закрыли брезентом и увязали верёвками. А получили мы: бочку подсолнечного масла, три
ящика мыла, белую муку в мешках, папиросы, сахар, сахар-песок, макароны, чай.
Закусив на скорую руку колбасой с булкой, выехали домой к вечеру. Попутчиков не
нашлось, все уехали раньше. Я поехал один со своими друзьями - Вороным и Тузиком.
Проезжая сосновым бором, я сидел на телеге, обняв левой рукой Тузика, который от
удовольствия вилял хвостом.
- Эх, Тузик, хорошо бы нам иметь радио, которое я видел в чайной. Вот бы мы
послушали!...
Тузик, поняв, что обращаюсь к нему с замысловатым вопросом, повернул голову боком и
слушал, оттопырив одно ухо. Вдруг он беспокойно зашевелился и хотел вырваться от
меня, я подумал, что он опять побежит по лесу, и еще крепче прижал его за шею.
- Тузик, сиди у меня, нечего бегать! Мы едем с грузом, ты должен быть на возу и охранять
его! - он не стал меня слушаться - пытался вырваться.
В это время с непомерной силой ударился камень в правый бок собаки. От удара пёс
вместе с камнем вывалился из телеги, взвыв от боли, вертясь волчком на одном месте. Я
оглядел местность среди высоких толстенных сосен. Кроме низкого вереска других
деревьев не было. Но факт нападения был - камень. Вскочил на телегу, схватив вожжи,
закричал, размахивая прутом.
- Но! Но! Воронко, вперёд! Грааа-бят! - от этого крика лошадь что было силы рванула
вперёд, несмотря на длинный подъём в гору. Воронко был у нас приучен к крику «грабят»
- это значит нужно бежать быстрее.
Подъём преодолели очень скоро. Лошадь храпела, глаза налились кровью, пар повалил со
всего тела. Я ещё раз оглянулся, но везде было тихо, только в стороне от дороги в кустах
бежал человек, чем-то махая.
- Теперь не догонишь! Гора наша, а там легче будет. Но! Но! Воронко, прибавь ещё,
теперь под уклон!
В брод речки въехали со всего хода. Лошадь чуть не столкнулась о заплетавшиеся ноги в
воде. Меня с ног до головы облило свежей водой. Было страшно, что здесь может быть
засада. Под горой не удалось, так могли устроить засаду здесь. Предположение не
подтвердилось, к счастью. Переехав речку с километр, я ещё погонял лошадь, но видя что
ей очень тяжело, остановил отдохнуть. Слез с телеги, подошёл к голове Воронка, обнял
её, прижав к своей мокрой груди.
- Молодец, Воронко, не подкачал! Тузик за нас с тобой пострадал. Как-то он там? Лошадь несколько раз отфыркнулась, махнула головой и потихоньку пошла вперёд. Я
пошёл радом с ней, помогая за гуж на подъёмах.
Солнце подкатилось к горизонту, постепенно стало темнеть, а от ручья потянул туман.
Подъехав ко второму ручью, я и лошадь напились из него. До деревни осталось километра
четыре, но дорога, проходившая по чернолесью и глинистой почве, была в глубоких
колеях. Телега шла рывками, переезжая одну яму за другой. Миновав самую скверную
часть дороги, мы стали подъезжать к деревне. Соловьи заливались во весь свой птичий
дух. С поля слышны колокольчики возвращающегося стада. Невдалеке заржал жеребёнок
и стали слышны человеческие голоса - девушки запели частушки, парни их
передразнивали.
Гармонь, моя гармонь,
Милая минорочка!
Я люблю твою игру
И моя девчоночка.
Мы с милочкой гуляем
По дороге полевой.
Вместе песни распеваем.
Идти не хочется домой.
Мне тоже захотелось спеть свою дорожную:
По дороге пыльной еду.
Слова в песню просятся.
Пёс бежит за мной по следу,
А то по лесу носится.
Мы от людей отъехали далеко и слов песни больше стало не разобрать. Подъехали к
броду ручья, впадающего в озеро. Невдалеке кричал дергач, да слышалась игра на
гармошке. Темнота стала невероятной. Так потихоньку, спотыкаясь на камне или
оступаясь в рытвины размытой дождями дороги, мы миновали брод. Поднимаясь в горку
влево к озеру, слышу женщина плачет: «Ого-го! Ух! Ух! Ха! Ха! Ха!».
Я перепугался не на шутку, сравнивая с криком выдры, только это была не она. Я достал
топор на случай обороны. Крик повторился уже впереди, даже лошадь остановилась,
слыша ненормальный крик, отдававшийся эхом от озёрных берегов. Я хотел было
погонять лошадь, но над головой пролетела большая птица с заунывным плачем ребёнка.
Я сразу повеселел.
- Так вот какие тут русалки живут! Ведь это филин - ночная птица. Он пугает своим
криком людей, а им кажется, что в конце озера живут одни русалки.
Всю зиму, весну, лето езжу ночами, в плохую и хорошую погоду - никто не показался и не
встретился кроме сегодняшнего дня. С такими мыслями доехал до магазина, где был сбор
молодёжи. Кто сидел парами, кто танцевал под гармошку.
- Эй, поберегись, сломаю, задавлю! - вскричал я.
- Ну ты, возница, с ярмарки что ли едешь?
- Ребята, не чудите! Аль не узнали? Видите лошадь совсем обессилила - такой воз
притащила.
Освободив подъезд к магазину, я рассказал им о приключениях со мной. Вошел завмаг
Иван Степаныч для приёма груза.
- Эй вы, черти-балясники, пора вам спать! Уже скоро вторые петухи, а я только что уснул,
- сказал завмаг, зевая. - Что, Ванёк, привёз сегодня?
- Будете смотреть увидите! Вот документы. - ответил я.
- Эй, парень, смотри, лошадь хвост уронила! - кричали из толпы ребята. - Что это у тебя
ось то в колесе!
- Смотрите, братцы, лошадь уже газету читает!
- Не газету читает, а сон, поди, смотрит. Вишь, как голову наклонила!
- Смотри, крикун, у твоей Фёклы на носу выросла свёкла, на голове щетина и горб, как у
бабки Окулины!
- Ха-ха-ха! Вот так Ванюха! Васька, что же ты не посмотрел раньше с кем сидишь? принялись ребята и девчонки между собой сочинять новые шутки.
- Иван Степаныч, надо выхлопотать ружьё для поездок за товаром. Ведь могут убить, да и
государству убыток, когда обворуют.
- Куда тебе ружьё! Ты, поди, и стрелять то не умеешь!? Нешто, когда твой батька поедет.
- Да, да! Сказал, как смазал, что не в тот овин лазал! Ведь я уже на охоту хожу. У нас дома
есть худенькая шомполка, но с ней только ворон пугать, а убить и воробья нельзя.
- Ладно, может быть достанем в Союзе охотников, - согласился Иван Степанович.
Сдав товар и благополучно вернувшись домой, упряжь убрал в сарай, а коня отвёл в поле,
потрепав его по шее.
- Где-то наш Тузик? Наверное убили?..
После короткого ужина я уснул.
Тузик вернулся через три дня, весь исхудалый, с большой пробоиной на боку, которую,
верно, всё время зализывал, отчего она стала рубцеваться красным швом с чёрными
корочками. Через несколько дней рана у Тузика зажила, он повеселел и снова наши друзья
продолжают ездить вместе со мной в город, выполняя договор. Только я беру с собой
ружьё-берданку. До конца срока приключений больше не было.
Фотография периода, когда я возил товар в кооперацию и работал в сельском хозяйстве.
Рядом - Сергей Вороновский и Иван Матвеев(ич) Григорьев.
Глава 24. Крестьянская жизнь.
С 1923 по 1926 год в наших планах была попытка разбогатеть на трудах по сельскому
хозяйству. После выполнения договора по перевозу товаров из Валдая в Наволокский
магазин наша семья в составе четверых работающих и одного семилетнего Павлика
полностью занялись земледелием. Из скотины у нас были две лошади, три коровы, не
считая овец и поросёнка.
Весной мы вырубали на дрова соковый лес на полученных участках от раздела леса среди
крестьян. Оставшиеся сучья и мелкий лес сжигали, а участок перепахивали, засевали
ячменем и льном. Наши поля обрабатывались в две сохи. Яша на Гнедом, а я на
неразлучном Воронке. При помощи своей кузницы, в которой стал штатным кузнецом
мой Отец, были сделаны вместо деревянных борон железо-деревянные рамы со
стальными зубьями.
Нелегкая трудовая деятельность начиналась с вывоза навоза на полосы, которые будут
засеваться рожью. Чтобы на полосах не пересыхал навоз была введена система
взаимопомощи. Несколько семей объединялись и в по очереди возили навоз на поля (5-10
лошадей и до 15 грузчиков). Погоняльщиками были дети, умеющие стоя на телеге быстро
гнать лошадь. Для них это было в удовольствие. С возом в поле шли пешком, управляя
лошадью.
Расскажу один забавный случай, произошедший со мной в те годы.
Погоня призраков
Весной 1923 года стояла хорошая погода. По ночам стояли густые туманы. Днём у
скворешников на берёзах весело пели скворцы. Воздух слегка переливался волнами над
озером. Воробьи, чирикая о своём, хлопотали под крышами, собирая солому и куриный
пух. Заря золотила горизонт. У нас ночи в это время тоже светлы, конечно, не такие белые
как в окрестностях Ленинграда. Ежедневно на заре приходилось идти в поле искать
лошадей по звену подвешенных им на грудь колоколков.
В один из таких дней рано-рано я отправился в поле. Пройдя от дому около километра,
начинался крутой подъём в гору, называемую Жерёбова гора. Я прислушался к перезвону
колоколков и бубенцов, но моей лошади близко не было. Я пересёк по пашне вспаханные
полосы и стал подходить к смешанному лесу. За ним находились хорошие покосные луга.
Лошади любили на ночь уходить туда.
Не прошёл я и ста метров по мелкому кустарнику, как за моей спиной слышу топот
бегущих ног и раздаётся страшный крик басистого мужика.
- Вон он! Вон он! Хватайте его люди!
Я не мог понять кому этот крик относится, меня охватил страх. Волосы на голове
зашевелились. Огляделся кругом, никого не вижу.
- Что глядите! Бейте его! - тут раздалась такая ругань, что мне совсем стало не по себе.
Крики мужиков всё ближе и ближе. Я припустился бежать по лесу под гору, не разбирая
дороги под ногами.
- Смотрите, смотрите, вон он побежал к лесу!
Ветки кустарника царапали лицо и руки. Зацепив за куст ивы, рубашка порвалась на
животе с треском.
- Догоняйте! Держите!...
Мои силы от страха совершенно ослабли. Увидев густой куст можжевельника рядом с
разлапистой елью, забился под куст к самому стволу. Сердце готово было выскочить из
груди, его стук слышал даже в ушах.
Просидел под кустом около получаса и не слышал больше никаких звуков, кроме
птичьего пения. Невдалеке отсчитывала годы кукушка. Мысленно я загадал "долго ли я
буду жить?". Кукушка так увлеклась, что я со счёту сбился. Значит, моя судьба - долго
жить. Оглядываясь потихоньку, начинаю вылезать из куста. Солнечный луч показался на
вершине соседней берёзы. Мне приказано быть дома к восходу солнца, а я задержался.
Прислушавшись хорошенько, осмотрел местность, подумал: "Наверно убежал от
преследователей или они меня потеряли. Никак не могу сообразить, что за наваждение это
было. Неужели кулачьё или дезертиры решили мстить мне за Отца, за то, что он был
председателем деревенской бедноты".
Выйдя на покосную зону невдалеке от хутора Храпова, услышал звон колоколка моего
Воронка. С опаской и оглядками направился к лошади. Поймав коня, сел верхом и погнал
по лесной дороге к дому. Страх еще держал моё сознание, я зорко следил за дорогой, за
деревьями и кустами. Не заметив никакой опасности, помчался галопом к дому. В поле, от
небольшого кустика наперерез лошади вылетела маленькая синичка, лошадь отпрыгнула в
сторону и я оказался на песчаной дороге, больно ушибив левое бедро. Хромая, сел на
остановившуюся лошадь, доехал до дому.
Что же было на самом деле? А вот что. Когда я был на Жерёбовой горе в километре от
дому и на полтора километра правее Наволока, то оказался выше зоны тумана. Всё
пространство ниже меня было наполнено до краёв туманом, как миска овсяного киселя.
Верхний край тумана явился отличным проводником звуков из Наволока, не давая им
затухнуть в низине. Вы наверно знакомы с таким свойством плотного тумана, когда на
заре или на закате звуки слышны издалёка.
В эту ночь скрывавшиеся в лесах дезертиры пытались украсть овец со двора крестьянина
из Наволока. Их обнаружили и организовали погоню по полю. Дезертиры были пойманы.
А я услышал звуки погони за ними, донесённые туманом. Поскольку воры так надоели
населению, что над пойманными устроили самосуд. Озлобленные мужики били кто чем
мог и что под руку попало. После такого народного суда от трёх человек остались
переломанные тела, которые потом были втоптаны в большую грязную лужу на дороге.
Крики и "погоня" за мною прекратились потому, что я убежал под гору по
противоположному склону и гора стала препятствием для звуков. Вот такая погоня
привидений, вот такое наваждение, которое может напугать даже взрослого человека с
крепкими нервами, а я тогда был еще не взрослый. Документы следствия возможно еще
хранятся в архивах Валдайской прокуратуры.
Глава 25. Шаровая молния.
Закончив навозницу, выполнив вспашку поля, приступили к сенокосу. Посев яровых и
картофеля были выполнены до навозницы. От сенокоса до жатвы у молодёжи бывают
менее загруженные дни. В эти дни мы собирались где-нибудь в стороне от домов. У нас
всегда были сборы на брёвнах, лежащих на центральной улице, где всегда решались
общественные дела. Ещё в хорошую погоду собирались у маслозавода и на озёрном
мосту.
Тёплым июльским вечером сидим мы на брёвнах. Я, Лёша Савушкин, Коля Малинин, Яша
Степанов - перебираем устаревшие анекдоты, благо нет с нами девчонок. Небо
закрывается быстро бегущими облаками. Воздух сухой жаркий. Вдруг Лёша обратил моё
внимание.
- Ваня, што это на улице кур не видно?
- Я слышал от бабушки, что куры прячутся рано - к дождю.
- Какой там дождь, если облака не дождевые!
- К бесу дождь и кур! Вот бы сходить на вечерок рыбки поудить. В такую погоду хорошо
лещи ловятся. Над озером много стрекоз, - сказал любитель рыбалки Коля.
- Посидим так.
Я сходил в "Нивы" и сгрёб в кучи подкошенное и провяленное сено. "Устал", - сказал я.
Не долго пришлось сидеть четвёрке на бревне. Закапали редкие дождинки и быстро стало
темнеть. Солнце вечернее, висит низко над крышами, уходя под наступающую на него
тучу. Вдруг ударил гром, осветив вспышкой деревню.
- Будет ливень, бежим прятаться! - скомандовал Лёшка. - Я побежал домой.
- Мне далеко. Я тоже побегу. - заявил Яша.
- Разбегайтесь! Я спрячусь под подъезд Козловых и посмотрю на дождь.
Побежал я под горку от площади мимо большого козловского подъезда, по которому
лошадь с телегой могла зайти под крышу конюшни. Под уклоном между домами Пугина и
Козлова - колодец с барабаном из бревна. Влево против колодца - наш дом, смотрящий
тремя окнами через маленький палисадник на озеро.
Дождь перешел в ливень. Вода льется под гору и заворачивает от колодца в сторону озера,
размывая тропку. Гром несколько раз прогремел где-то за деревней. Я всё сижу, а уже
появилась опасность затекания воды под подъезд. Вдруг над крышей Домниных, что по ту
сторону брёвен, ударила сильная молния, раскололась надвое. Один её столб ударил в
сенной амбар Михаила Савушкина, он моментально загорелся как огромадный костёр.
Второй столб молнии ударил в землю, миновав дом Домниных. На месте, где она ударила,
над землёй образовался шар величиной с детский мяч. Центр его был голубоватый, а
вокруг - оранжево-красный. Подпрыгивая на неровностях почвы, шипя в лужицах, шар
покатился под уклон по направлению ко мне. Я был босиком, выскочил из-под подъезда и
шлёпая по воде помчался к дому. Обернулся, вижу шар катится за мной! Добежав до
колодца, свернул влево, мимо толстой берёзы на углу палисадника. Не добежав до своего
крыльца, услышал сильный взрыв... Увеличив скорость, вскочил на своё крыльцо,
перескочив три ступеньки. Дома на кого не было и я, не открывая дверь в коридор, стал
следить за колодцем, где, казалось мне, произошел взрыв.
Минут через пятнадцать дождь перестал. Солнце совсем снизилось к закату. Пожар
амбара дядя Миша пытался гасить, но воды близко не было и он сгорел, а сено
продолжало гореть еще сутки.
Забежав домой сменить рубашку, я сразу же вышел на улицу, а у колодца собрался народ
и гадает «отчего это произошло?». Задуматься было о чём. Берёза у колодца была под
корень срезана! А ствол имел рваные слои с торца. Пробито бревно видимого сруба
колодца, а внутри... разворочены венцы на уровне воды - на глубине семи метров!
Тимофей Пугин во время грозы сидел у окна и любовался бегущими струями воды, в
которых под гору плыли щепки.
- Люди, я так перепугался, когда заметил, что от дома Домниных катится красный шар.
Из-за колодца я не видел, как он ударился в берёзу, но это он взорвал её и колодец!
- Я тоже видел, как он от расколовшейся молнии появился и покатился к колодцу... Я
сидел под козловым подъездом... Перепугался, что шар забежит ко мне. Припустил домой.
Оглянувшись, вижу - прыгает на бугорках дороги, а сам шипит и увеличивается. рассказал я, что видел.
- Это чудо, да ещё не такое, как в позапрошлый год случилось у Степана Савушкина, решил рассказать Матвей Козлов (мужик лет за 50, живущий около колодца). - Вот
послушайте! Таким же манером, летом, около полудня из огромной чёрной тучи полил
невероятный ливень, при небольшом ветре. Анна, старшая дочь Степана стояла в сенях.
Малый сын Лёшка, лет восьми, сидел на лавке у среднего окна, любуясь на дождь. На
шестке у печи стояла квашня с тестом, покрытая чистой салфеткой. Уголок кухни отделён
тёсовой переборкой. Против печки - окно. Третье окно - в переднем углу и четвёртое - в
боковой стене. Под избой - высокий подвал, где у Степана было разное барахло и бочка с
керосином. Перед окнами - маленький палисадник из плетёных через среднюю жердь
ольховых палок. Так вот. Вдруг сверкнула молния так, что Лёшка зажмурился. Сильно
ударил гром. Дом затрясся. Анна, крестясь, присела к стене. Затем она услышала, как чтото затрещало на чердаке...
Дядя Миша, сосед, видел как молния ударила в трубу и вторым столбом - в крышу. От
удара в трубу в избе вылетели все оконные рамы. Квашня с тестом улетела в окно и стояла
на земле у палисадника - как была покрыта салфеткой, так и осталась. Лёшка... вылетел из
избы через окно и был посажен на землю тоже у забора без единого ушиба и царапин. В
кухне была на трёх брёвнах продольно общипана стена. Молния, ударившая в крышу,
проникла в передний угол. На божнице у иконы Николая Угодника разрезала стекло точно
алмазом. Проникла в подвал и ударила в бочку с керосином. Начался пожар. Народ
быстро через вестовых ребятишек сбежался, неся кринки с молоком. По народному
поверью, пожар от грозы можно залить только молоком... Вот такие бывают чудеса в
грозу. - закончил дядя Матвей.
Дому сгореть не дали. Подгорело кое-что из старой одежды, лежавшей в подвале. Я всё,
произошедшее после грозы, видел и слышал то, о чём рассказывал дядя Матвей.
Глава 26. Гуляния.
Закончили уборку хлебов, сенозаготовки и копку картофеля. Для этих работ использовали
Гнедого. Работали Яша с Матерью и Павликом. Приходила помогать Аксинья из
Вороново. Мне было поручено производить вспашку земли под яровые посевы или, как
говорили, вспашку «под зябь».
Орудиями обработки земли были всё те же соха и борона. Земля у нас суглинистая или
совсем одна глина, а на некоторых полях - очень каменистая с песчаным ложем. Это
следы ледника в Ледниковую эпоху. Пахать (или по-крестьянски «орать») на таких местах
приходилось очень тяжело. Лошадь еле идёт, вся в поту, а пахарь, держась за ручки сохи
ложится всем своим весом на неё. От прыгающей на булыжниках сохи все внутренности
болят. Раз достался такой участок при разделе - надо его обрабатывать.
Есть такая полоса на развилке дорог на Васьково и на Скоморохово. Около дороги был
когда-то холм, да со временем осел. На его месте растёт бурьян, ниже к ручью - ива и
ольха. Мне захотелось от этого пустыря приорать сколько можно земли к своей полосе.
Сделал несколько заездов взад и вперёд против бугра. Вдруг из-за сохи выкатывается
человеческий череп к ногам... Я перепугался, хотел было убежать... Неужели здесь был
убит человек? И никто об этом не знает! Взять домой нельзя - всякое могут люди
подумать. Дай, думаю, посмотрю, что он из себя представляет - ведь я еще не видел
костяков.
Осмелившись, взял череп в руки, очистил от песка и стал смотреть, поворачивая. Вопервых увидел на затылке с левой стороны пробоину в виде неширокой щели. Ага,
человек был убит чем-то острым сзади. Какого же он возраста? Повернув вниз макушкой,
стал рассматривать челюсти с зубами. Зубов полон рот, зубы мудрости сидят еще в
дёснах. Да ты, оказывается, молодой! Лет тебе было не больше двадцати пяти. Что мне с
тобой делать? Сел, покурил и решил так: человек молодой был, видимо, воином,
дравшимся за свою Новгородчину с войсками или литовцев, или татар, или москалями
Ивана Грозного. Судить об этом не мне...
Припахивать еще земли я отказался, боясь потревожить братскую могилу. Выкопал на том
месте яму поглубже и захоронил череп обратно, сказав своё соболезнование:
- Мало ты, земляк, пожил! Слава тебе от живущих! Пусть тебе эта неказистая земля будет
пухом!
Об этой находке я никому в деревне не сказал, только написал письмо в Новгородское
археологическое общество о своей находке. Ответ получил неутешительный. Мне
ответили: «В наших краях таких курганов времён бывших войн много. Около Валдая
были попытки раскапывать, но ценного для истории ничего не было найдено. Ваша
находка не более, как от боёв местного значения.»
Закончив пахоту полосы я переехал на другую. Проходя или проезжая мимо этого места,
иногда спрошу мысленно: «Хорошо ли тебе, друг, спать вечным сном в нашей земле?». За
него или за них отвечает только ветер, когда он залетит в бурьян холма...
Осень на исходе, начинается зима. Что нам от этого - хорошо или плохо?.. Плохо, что
надо ездить в лес за заготовленными дровами, а в пустошь - за сеном в стогах. Снежно,
ветрено... Но это тоже крестьянская работа, чтобы был корм для скота и тепло в доме. Не
приходится ждать хорошей подходящей погоды. Зато вечерами всю зиму до Великого
поста ходили на посиделки. Не только к своим девчатам, но и в другие деревни. А
девушки-подружки есть у меня во всех деревнях. Время летит незаметно...
Вот и в этот вечер собрались парни и девушки в избе вдовы Пелагеи Мартышкиной,
которая на зиму сдавала свою хату за обговорённую плату дровами, которых ей хватало
на всю зиму. Ребята в оплате не участвовали, они были вечерними бездельниками,
свободно шатающимися по другим деревням, если тут надоело. Девушки каждую
свободную минуту пряли лён и под жужжание веретён пели ими же сочинённые
частушки.
Мы с Яшей пошли с гармонью. Я играю, а он поёт частушки. Войдя в избу, мне, как
гармонисту, всегда освобождали место в переднем углу. Наши парни сидят рядом с
девушками, предаются любовным мечтам, пытаются обнять свою соседку или даже
поцеловать. Отчего у некоторых в жарком объятии выпадало из рук веретено, ударившись
об пол.
- Лёшка, здорово ты присосался к Нюрке! Смотри, девка сознания лишилась!
Так бывало посмеивались завистники. А такие сцены были в порядке вещей. Не имеющие
пары парни сидят молча и то за платок дёрнут, то веретено стащат, или усаживаются на
полу играть в карты (козла, подкидного). Часть любителей забирается на печку и храпят
весь вечер, не слыша ни песен, ни пляски. Их всегда раскрашивали сажей. От дыма
курящих по хате плавает сизоватая зелень, то опускаясь к полу при затишье, то
поднимаясь к потолку от взмахивания рук картёжников. Я, сидя в своём углу, играл под
песни валдайскую заунывную. Девчата пели хором. Одна из них запевала, остальные
подхватывали известные им концы частушек.
Стало слышно, что идёт партия чужаков с гармошкой и песнями. В избе стало тихо.
Девчата стали вытаскивать из каких-то мест осколки-зеркальца и прихорашиваться.
Только одни картёжники сражаясь подводили последний счёт. Вдруг все закричали
«Козлы! Козлы!». Побеждёнными оказались мой друг Колька и Федька Платонов. Иван
Матвеев закричал:
- Гармонист, плясовую! Козлы плясать будут.
Я заиграл плясовую, а девчата стали смеяться:
- Ну-ка ты, мешок с картошкой, покажи как твои ноги ходят!
- Кольке, дорогу дайте - пусть поучится ходить! А то он под гору пешком стал бояться
ходить!
- Ха-ха-ха-ха!
- Шире круг! - вскочил Федька и подбоченясь, встал в вызывающей позе. Колька
мешковато поднимался с полу...
- Нет уж! Я не могу плясать... Пусть один Федька за меня отделает.
- Ничего и ты пойдёшь! Знал, что по уговору играем. Не пройдёт номер!
Подбежали двое парней и подхватили Кольку под руки, поставив его на ноги. Я свою
минорку перевёл на плясовую. Федька пошёл плясать, выкидывая замысловатые колена, в
такт похлопывая руками. Стоявшие в круге обступили плясунов.
- Эх, ходи хата, ходи печь, плясуну негде прилечь!
- Давай, Фёдор! Покажи как твои ноги ходить умеют! Вот это ноги! Чёрт бы их побрал!
Как они выписывают!
Федька, пройдя ещё круг в присядку, остановился против Кольки, тяжело дыша, отирая
пот с лица рукавом рубахи.
- Ну, Николай Васильевич, не извольте отказываться.
Колька, высмеянный публикой за неуклюжесть и поторапливаемый игрой гармошки,
пошевелил плечами, по-медвежьи обошёл круг, кое-как выбрасывая ногами.
- С меня хватит!
- Это не отговорка! Ты должен показать такую пляску, от которой дом заходит ходуном!
- Как ты пляшешь - со скуки лошади головы повесят! Эка, выкинул финтиклюшечку!
- Как хотите, не могу лучше...
На смену Кольке выскочил один из прибывших ребят. Среднего роста, плотный парень в
русских хромовых сапогах. Сбросил с себя пиджак, одёрнул светлую сатиновую рубаху и
встал на место против Федьки.
- Нет, ребята, этот номер не пройдёт! У нас не все такие, которых вы видели. - положив
гармонь на лавку, выскочил в круг я (известный плясун во всей округе).
- Ну-ка, гармонист, займи боевое положение и сыграй чечётку. Я не позволю поднимать
на смех наших ребят! Верно, ведь, девчата?
- Правильно, правильно, Ваня!
- Я сегодня намерен показать вам новые номера, которые выучил у цыган, живущих у нас.
Вы знаете Сашку-цыгана? Так я его ученик.
- Вот, шутник этакий! Придумает же он. Только мы его знаем - он не подкачает! закричали девчата.
Фёдор, дай дорогу! Тебе против Ивана плясать - только за углом!
Гармонист, взяв гармонь, начал играть сначала медленно, потом увеличивая темп, заиграл
чечётку.
- Ну, соперник, тебе как гостю предоставляю первую очередь. Покажи своё искуство!
Санька, так его звали, начал круг с дроби каблуками, дойдя до меня с сильным топотом.
Пошел в присядку и, ударив ладонями в колени, отошёл на своё место.
- Гармонист, мой тебе заказ: играй чечётку, переходи на русского, потом на барыню, гопак
и цыганскую. Этого хватит, чтобы мой партнёр уснул стоя, а плясать пойдёт около
картошки!
- Ха-ха-ха! Здорово подсадил чужака! - засмеялись девки. - Небось больше не придёт
хвастаться своими выходками. Мы всех плясунов знаем наперечёт, а нашего Ивана никто
не переплясывал. В любой деревне, где бывают по праздникам гулянья, он вокруг себя
собирал огромнейшие сборища зевак. Соперников мы не встречали.
Это гармонист и плясун периода
1924-1926 г.г.
Все плотно уселись по лавкам, а кому места не
хватило - зашли в чулан к бабке Пелагее и
уставились на меня. Я пошёл отплясывать что
есть замысловатого по всей округе. Мчался
стрелой, казалось, что лечу по воздуху, не
доставая ногами пола. То задавал такую трель
ботинками и руками - чисто по-цыгански. Все, не
мигая и не дымя махоркой, в упор смотрели на
мои ноги. Когда пошёл в присядку с
перевёртыванием акробатическим сальто. Потом
покачивая сидя на полу, как бабы холст ткут. От
этого колена все покатились со смеху, протирая
глаза платочками или передниками, а парни рукавами. После, прискочив до потолка,
завертелся волчком на одной ноге так, что
слились мои лицо и затылок. Встав на ноги,
подошёл к Семёну, подал ему руку и сказал:
- Семён Степаныч, тебе тут больше делать
нечего! Нового ничего не покажешь, а
повторяться пойдешь - девчата со скуки носы
повесят.
- Да, Иван, мне остаётся только сказать: «Твои
ноги творили чудеса!».
Взяв в руки гармонь и усевшись в свой угол, заиграл кадриль. Парни, встав в круг,
выбирали себе партнёрш и танец начался. Не ожидая ничего интересного, дремуны по
одному стали уходить домой. Бабка Пелагея забралась на печку и вскоре захрапела...
Беседа разошлась далеко за полночь. Придя домой, застал всех спящими. Потихоньку
раздевшись, лёг к брату, сразу же заснув богатырским сном, подёргивая руками и ногами,
продолжая пляску.
Зимой, по вечерам мы с Колей Малининым ходили на посидки в ближайшие деревни. В
Макушине я дружил с Дусей Евсеевой, в Харитонихе - с Полей и Иришей. Настоящей
любви у меня и Коли не было. Просто проводили время на танцах и в разговорах. Вообще
больше нравилась Ириша, девушка красивая, средней полноты, русая, с завивающимися
локонами и длинной косой. Но в неё был влюблён парень из её деревни, который одержал
верх и Ириша вышла потом за него замуж.
Поля - небольшого роста, немного курноса, весёлая, за словом в карман не полезет. С ней
было весело проводить вечера. Она созналась, что отец рекомендует ей пойти за меня
замуж. Провожая домой с беседы, она объяснила, что меня любит. Поговорив о разных
отвлекающих вещах, сказала, что сени заперты, а стучать не хочется - поздно. Попросила
проводить её, а то боится темноты. Мы пошли двором, зашли в водогрейку. Пригласила
посидеть... Я понял её намерение. Жениться на ней я не собирался и, как не велик был
соблазн поцелуев и близких объятий, ушел, проводив её в сени со двора.
Гуляя в престольный праздник, меня пригласил в гости ее брат Петя. Дружба с ним была
"праздничная". Чтобы не гулять голодными, парни имели взаимную дружбу и бывали
приглашаемы мною, также как и я к ним. Сидя за столом с разнообразной закуской и
обилием самогона, хозяин дома Евдоким Семёныч (мужчина лет около шестидесяти,
русый, с такой же коротко стриженной бородкой и усами, среднего роста), наливая в
чайный стакан самогон всем гостям, такой же подставил и мне.
- Мать, угощай ребят! Друзья сына - наши друзья. Поставь студня миску побольше!
(В деревнях и в праздники было принято есть из общего блюда.)
- Смотри, старая, какие ребята! Сколько женихов! Поля, не зевай, выбирай любого! Ты
посмотри на Ваню - он здоров, росл и красив.
- Тятька, это дело зависит от парней, силой не быть милой.
- Что ты, Евдоким? Ребята пришли погреться, перекусить, а ты уже сватать собираешься?
- сказала хозяйка.
После хорошей закуски и выпивки в приподнятом настроении все вышли на улицу. Я
заиграл в гармонь под песни, а Поля, идя рядом запела:
- Полюбила гармониста, / Заругала меня мать. / Не ругай меня, Мамаша - / Развесёлый
будет зять! / Раньше я не ошибалась / И теперь не ошибусь - / Без гармошки ягодиночку /
Любить не соглашусь!
К нашей компании подстроились ещё с десяток девушек, и пошли песни - одна другой
замысловатее. Выбрав ровную площадку дороги, попросили сыграть под пляску...
С гуляния пошли вместе со своими девчатами и парнями. Я потихоньку играю, а Шура,
Настя, Ксенья поют одну за другой песни.
Меня маменька не любит.
Подожди, будешь любить.
Подойдешь к моей кровати Будет неково будить.
Мы с милёночком стояли
У заросшего пруда.
Нас лягушки напугали Не пойдём больше туда.
Вспомни, милый, как гуляли.
Вспомни, как влюблялися.
Наши руки белые
Вокруг шеи обвивалися.
Где мы ели карамели Там бумажки ронены.
Где мы с милым расставались Слёзы похоронены.
Вечерняя заря уже погасла. От озера и ближайших болот поднялся туман. Девчонки стали
зябнуть в тоненьких платьицах. Я бросил играть, закинув гармонь за спину, обнял соседку
Шуру. За мной последовали другие ребята. Так дошли до своей деревни.
Глава 28. Мы переселяемся в город. 1926 г.
Глава 29. Бологое. Ресторан "Богемия".
Глава 30. Работа на спиртозаводе.
Глава 31. Обида Яши.
Глава 32. Лихославль.
Глава 33. Саша Звездина.
Глава 34. Игра на бильярде.
Глава 35. Первое сватовство.
Глава 36. Друзья. Безработица. Ленинград.
Глава 28. Мы переселяемся в город. 1926 г.
Наша семья решила переселиться в город Бологое. Но! Чтобы переселиться в город,
нужно было ликвидировать хозяйство в деревне... Были проданы лошади... Мне было
очень нелегко расставаться с послушным и работящим Воронком, с которым я провёл
большую часть деревенской жизни. После продажи Воронка в Наволоке он в ту же осень
умер... Видимо, новая обстановка, новые хозяева, новые полевые угодья подействовали на
него так сильно. Продали коров. Их Отец свёл в Бологое и продал на рынке мясом. Мне
было поручено отвести взрослую тёлку в Бологое на бойню.
Во второй половине апреля 1926 года снег почти стаял, только в лощинах и глухом лесу
продолжал лежать. Ручьи весело журчали, подхватывая на своём пути сухую траву, ветки
и щепки. По дорогам ездить невозможно. Ни на телеге, ни на дровнях, да и пешком
ходить было трудно из-за обилия грязи. В этот период весеннего распутья я и пошел из
Гвоздков в Бологое.
До Селища дорога малоезженая, грязь, ручьевые броды. Эти шесть километров телушка
рвалась, останавливалась - не хотелось ей с домом расставаться. Между Селищем,
Михайловским, Выползовым местность боровая, шли мы более спокойно. К вечеру дошли
до Нарачина. До города было пятнадцать километров и весенняя тёмная ночь. Пришлось
делать остановку до утра у знакомых. Мы у них зимой и летом делали остановки на
кормёжку лошади и чаепитие.
Утром задолго до рассвета мы пошли дальше. До Городка прошли по сухой боровой
дороге. Но последние шесть километров на всём пути надо иметь крепкие сапоги, чтобы
преодолеть грязь в глубоких колеях и длинные лужи. Стороной их обойти невозможно.
Этот участок дороги - настоящая непролазная тайга. В такой глухомани стоит сумрак
даже среди белого дня. Небо видно только как светлую ленту над дорогой. В этом лесу
встречаются неизвестные могилы с убитыми, жертвами грабежей. Досужие люди сумели
пустить слухи - по этому лесу не пройдешь подобру-поздорову, что-нибудь да случится.
Маленький морозец остеклил тонким слоем лужи. Бредя рядом с присмиревшей тёлкой,
меня охватили народные сказания о лесных несчастьях. Глаза и уши напряглись до
предела. Хрустнет где - по телу пройдет дрожь. Вывороченные с корнями старые пни
кажутся то лохматыми медведями, то лесными чудовищами. Проходя длинную и грязную
лужу, следя за тем, чтобы не зачерпнуть грязи за голенища, я остановился от внезапного
крика. Впереди, куда идёт дорога, заплакала женщина и тявкает собачонка...
Тут я перепугался! Свернул в лесную чащу и спрятался за толстую с густыми сучьями ель.
Думаю: "Пропал! Убьют и никто не будет знать, где я буду лежать в неизвестной могиле...
Наверное разбойники - неспроста так стонет женщина..." Слышу раздался смех, да такой,
как будто хохочет целая группа людей. После некоторого затишья раздался плачь ребёнка.
Кричит бедняга не своим голосом, что даже охрип. "Да, попал ты, Иван, в гости к лешему
- это он со своими кикиморами свадьбу справляет... Разбойники так долго не стали бы над
своей жертвой издеваться: их дело зависит от скорости - стукнул, ограбил и удирай
скорее, заметай следы."
Я стоял в укрытии около часа. Пот прошиб под рубахой. Замерев, слышал, кажется даже,
как под землёй шевелятся насекомые. Становилось всё светлее. Звуки лесных чудищ
стали отдаляться, а потом совсем затихли. Для большей смелости сломал для обороны
толстую палку. Прислушался... Кругом тишина. С осторожностью прошли длинную лужу
и вышли на сухой пригорок. Над головой внезапно подул ветер и захлопали крылья.
Пролетела большая птица, но я её не успел разглядеть. За этой птицей летит вторая с
громким хохотом. Потом залетали еще и еще. Поднялся такой же крик, напугавший меня
час тому назад.
Тут от души отлегло. Страх прошел совершенно. Я понял всё - это филины или совы. Они
так умеют подражать крикам человека и животных. Они разгулялись на ночной свадьбе,
ведь весна идёт: многие пернатые собираются на тока, на бой самцов. Вот такие же "серые
разбойники" летали над дорогой, устроив своеобразный концерт, невольным свидетелем
которого оказался я. Кому придётся побывать ночью в апрельском лесу, тот поверит,
прочтя мой рассказ, что это не сказка, а быль.
*****
После распродажи движимого имущества оставался непроданным дом с надворными
постройками. Его мы поменяли на рядом находящийся дом, уже старый, но временно в
нём можно было жить, приезжая в Гвоздки. Эту зимнюю избу с надворными постройками
Андрей Климентиевич продал маслозаводу на топливо. Семья его, состоящая из деда
Климентия, жившего 102 года и его жены Матрёны к моменту обмена уже умерли. Брат
Андрея Иван Климентиевич, будучи наследником, был сослан в Сибирь со всей семьёй,
как жандарм, не покорившийся власти. Это тот самый жандарм, о котором я вспоминал в
главе о жизни в Смехове.
По окончании всех сборов к отъезду к нам собрались на проводы: дядя Терентий с Катейженой, бабушка Прасковья, Иван Михайлович из Воронова, дядя Миша (Михаил
Михайлович) из Воронова с дочерью Аксиньей и наша семья: Папа, Мама, я, Яша, Павел.
Разместившись вокруг стола, выпив самогона, изготовленного для этого случая, начали
разговор. Первым выступил Отец.
- Дорогие наши родные, мы с вами сидим за этим столом в бывшем нашем доме
последний раз. Следующие встречи могут быть уже в Бологое. О том, что мы туда
уезжаем, всем известно. Вас, я предчувствую, интересует: где мы будем жить и чем
заниматься. Ведь для жизни в городе нужны деньги и немалые.
Так вот, я договорился в управлении Новгородского завода "Богемия", что мы будем от их
имени торговать пивом, чаем и обедами. Для этой цели будет арендоваться бывшая
чайная на берегу озера. Хозяин Николай Егорыч (Егоров) закрыл её по своей старости, а
помогавшие ему дочери вышли замуж. Зарплата будет процентом от товарооборота.
- Кто у вас будет поваром? - спросила Катя.
- Кухарить начнёт Устиша. Она еще не забыла, как готовила у попа десять лет на его
семью. Мать, правильно я говорю?
- Гриша, страшновато! Надо ведь угодить не на пять человек, а сотням людей. У всех
разные требования и вкусы.
- Ничего-ничего, привыкнешь! А народ то бывает больше деревенский, приехавший на
базар. - успокаивал Отец.
- Чем же будут заниматься сыновья? - спросил дядя Терентий.
- Я с матерью всё продумал. Ваня, как более грамотный из нас, будет заведовать буфетом.
Его дело - готовить бутерброды, обеспечивать покупку кондитерских продуктов и
помогать Яше и мне в обслуживании посетителей. То есть мы с Яшей - официантами.
- Григорий Иваныч, где жить будете? В чайной?
- Нет, Иван Михайлыч, я снял пока большую комнату за железной дорогой, против
Рыбинской платформы. Младший сын Павел пойдёт в школу.
- Дорогой шурин, я, слушая тебя, понял, что продумано многое, да не всё. Не кажется ли
тебе, что будет много неучтённого. Вот первое: открыли свою ресторацию, народ ест,
пьёт, а кто будет мыть посуду и поварихе помогать? - заговорил дядя Миша.
- Михаил Михайлыч, ты прав... Может быть отпустишь Аксинью в помощники?
- Я согласен. Как, Аксинья, поедешь в город?
- Тятька, очень буду рада помогать. Да и сама научусь готовить обеды.
- Всё, кажется, обговорили. Остаётся поднять наши стаканы за здоровье и успех начатого
дела! Будьте здоровы!
Все потянулись стаканами, чтобы чокнуться сначала с Отцом, потом со всеми
собравшимися. Разгорячённые самогонкой, хорошо закусив студнем, начали давать
разные советы.
Утром следующего дня дядя Терентий, нагрузив телегу нашим имуществом и усадив
Павла на верх вещей, поехали на станцию Едрово через Рядчино. Мы - взрослые пошли
рядом пешком двенадцать километров.
Бабушка проводила нас за ворота среднего поля. Поцеловала всех, перекрестила крёстным
знамением и со слезами на глазах смотрела нам вслед, пока наша процессия не скрылась
из виду.
День был солнечный. Деревья одевались в свой летний наряд. Еще не просохли дороги с
глубокими колеями. Молодая майская зелень с подснежниками и фиалками радовала глаз.
Особенно чётко отчеканивала своё ку-ку недалеко от дороги кукушка.
Приехав на станцию Едрово, Отец сказал дяде, прощаясь с ним.
- Брательник, большое спасибо за оказанную помощь! Прощаться не буду, а скажу одно. В
Бологое на базаре есть двухэтажный дом колёсного мастера. Так он продаёт нижний этаж
или сдаст в аренду. Тебе мой совет: переезжай и ты с семьёй. На бойком месте откроешь
чайную и будешь наших мужиков поить чайком.
- Спасибо, Гриша! Я посоветуюсь с Катей и Маменькой... Я, например, хотел бы
переехать.
Мы, сдав вещи в багаж, распрощались с дядей и уехали на поезде с узлами и чемоданами.
Глава 29. Бологое. Ресторан "Богемия".
Благополучно доехав до города и сойдя с поезда, отправились на новоселье. Комната наша
была на первом этаже, окнами на железную дорогу. Оклеена дешевенькими обоями давно,
стены были засижены мухами, с потемневшими пятнами от клопов. Рядом городская
площадь, метров 25-30.
- Гриша, неужели не нашёл лучше? Тут шумно от поездов. Нужен большой ремонт, - с
ужасом обратилась Мать к Отцу.
- Мы тут поживём временно. В дальнейшем подыщем другой домик... А пока, за
неимением кроватей, располагайтесь на полу. Чайник есть - согрейте чайку. А лучше я
схожу на вокзал - там кипяток есть всегда. Хлеб и бабушкины пироги ставьте на стол.
Утром приобретём кровати, стол, стулья и начнём обживать временную эту комнату.
На следующее утро мы всей семьёй пошли в наш "ресторан" развёртывать торговое
предприятие. Кухонную посуду, инвентарь, запас дров, столы, стулья, чайную посуду,
ножи, вилки, ложки - всё это нам отдал Николай Егорыч за недорогую плату. Всё
перемыли, вычистили, расставили по местам и полкам.
Мы с Яшей и Отцом пошли на базар закупать нужные для обедов продукты. Мать и
Аксинья приступили к растапливанию плиты и приготовлению кипятка для чая.
Помещение столовой имело около сорока посадочных мест. Просторную для большого
количества кастрюль плиту, хорошую духовку. Воду носить нужно было носить из озера.
Против кухни, до выходной двери во двор была тёмная комната метров двенадцати и мы с
Яшей забронировали её себе как спальную.
К вечеру пришел вагон бутылочного пива. Нужно было разместить пиво в подвале под
столовой. Мы втроём стали тренироваться как открывать бутылки штопором, чтобы
делать это быстро и не показывать своей неопытности посетителям.
На следующее утро мы должны будем готовы для открытия столовой и приёма
посетителей. Я заготовил бутерброды с колбасой, селёдкой, икрой, шпротами. Расставил
образцы в витрине. Разложил по маленьким тарелочкам мочёный и солёный горох. Тогда
полагалось подавать к пиву бесплатно горох, мелкие солёные сушки-баранки, солёные
снетки.
К открытию пришёл инспектор завода для составления акта передачи помещения,
инвентаря и товарных накладных на первую партию пива. Проверил всё на столах,
готовность кухни подавать чай и обеды.
В десять часов распахнули двухстворчатые двери... Посетителей не много... Народ еще не
знает нашей торговой точки. Заходят случайные прохожие, увидевшие открытые двери и
над ними новую вывеску
"БОГЕМИЯ" - пиво, обеды, чай, закуски.
В начале были казусы (бой посуды, путаница со столовыми приборами). Но по ходу
торговли они устранялись. Постепенно мы втянулись в новую работу.
Как-то через неделю приходят с квартиры Отец с Матерью. Мать плачет горькими
слезами, ругает Отца за то, что нашел плохую квартиру. Оказалось, что квартиру среди
бела дня обокрали. Унесли всё бельё, одежду, обувь, посуду. В комнате остались голые
стены. А у нас с братом - то, что одето и обуто на себя...
Погоревав, начали понемногу приобретать то, что нужнее всего, а комнату оставили
хозяевам. Для дальнейшего житья нам отдала в своём доме второй этаж из двух комнат и
кухни тётя Анна, сестра Отца. У них был двухэтажный дом. Семья их состояла из хозяина
Семёна Фадеича, четырех дочерей и трёх сыновей. Трудился дядя Семён главным
кондуктором (по-прежнему: обер-кондуктор) на железной дороге. Тётя Анна держит двух
коров и торгует на станции молоком, управляется с хозяйством. Сено заготовляют сами в
ближайших деревнях.
1926 год. Дело подходит к осени, а нам с братом не выбрать время погулять, потому что
работали с 10 до 23 часов без выходных. Я стал отхватывать время по вечерам так.
Поскольку вечером уже не берут обедов и ужинов, а только сидят постоянные алкаши и
тянут пиво, то я ходил учится играть на бильярде к новому знакомому Юрке, сыну
пивника. Их пивная - от нас через улицу, два бильярдных стола. Юрка был года на два
постарше меня, он стал меня учить играть.
- Слушай, Иван, учись играть, а как хорошо освоишь, езди по городам, обыгрывай
простачков... С деньгой, брат, нигде не пропадешь!
- Юра, мне хотя бы научиться здесь хорошо играть! Я смотрел, как мой папа играет: он
иногда с выигрышем, а иногда в проигрыше.
- Мне до чёрта всё это надоело! Давай скопим деньги и вместе уедем в город Верный
(Фрунзе, Алма-Аты. Казахстан), купим по ружью, охотой займёмся. А зверей там - уйма!
- Откуда мы с тобой скопим деньги? Воровать что ли? Прикарманивать от продажи пива?
Нет... Не согласен!
- Не хочешь? И не надо... А у меня есть немного. Ещё подкоплю и уеду. Смотри не
проболтайся моим. Я заработаю на бильярдной игре - простачков ходит немало...
Торговля к зиме пошла бойкая. Особенно земляки из соседних деревень узнали про нас и
стали заходить при любом появлении в городе. Приехал однажды на базар с сеном (или с
дровами) Вороновский Николай Нилыч. Заходит к нам в столовую.
- Здорово, земляки! Решил навестить вас. Как вы тут поживаете, Григорий Иваныч?
- Нилыч, живём да всё надеемся на лучшее. Вам чего? Закусить или чайку подать?
- Пускай подадут чайку на одного, а кипяточку - два чайника (это литров 6)!
Выпил Нилыч заварку на одного, два чайника кипятку и ещё попросил пару чайников...
Закусил домашним хлебом. А выпив весь кипяток, вытряс из заварочного чайника спитой
чай на ладошку и съел... Увидев, что смотрят на него, ответствовал:
- Всё равно деньги плачены!
В Бологое базарные дни - среда и воскресенье. Так в эти дни к нам народ валом валит.
Согреются от чая, поснимают с себя тулупы, выпьют прихваченную в казёнке
"сороковочку", ну и поведут разговоры - можно бы книги писать об их жизни... Жаль не
грамотен я на это.
Приехала моя знакомая девушка из Макушина с отцом. Заказали обеды. Я сходил на
кухню, принёс по тарелке густых щей из свежей капусты, мяса положил порядочно. Поели
они и отец пошел в магазин, велев дочери дожидаться тут. Я подсел рядом и спрашиваю:
- Как, Дуся, живётся-можется?
- Живу по-старому. Гулянки надоели. Ребят стало мало - все в города разъезжаются...
- Замуж не собираешься? Ведь у тебя женихов было - "пруд пруди" Помнишь, на
масленице костелевские из-за тебя чуть меня не убили? Хорошо, попало по голове гнилым
бревешком... Если бы оно не сломалось о мою голову, то не пришлось бы нам с тобой
встречаться.
- Что старое вспоминать! Я с тем парнем больше не встречаюсь. Ухаживает за мной свой
деревенский... Да, ты знаешь - Ратников! Но я не хочу за него... Он старше много меня...
- А за меня пошла бы? Видишь теперь не маслодел, не крестьянин, а торговец. Кормим и
поим приезжих людей.
- Вы устроились очень хорошо. Не то, что в земле да навозе ковыряться. Завидую!
- Чем завидовать, так возьму да приеду свататься к тебе!
- Приезжай! Я не против.
На этом разговор окончился, пришел её отец со связкой баранков и заказал чай.
В зимний скучный вечер в нашем ресторане народу не много. Штатные пивопоглотители
пьют пиво, разговоры у них не клеятся. Я решил поднять у них настроение. Вытащил изпод кровати гармонь и, усевшись около буфетной стойки, заиграл "Шёл бродяга с
Сахалина лесною узкою тропой". Посетители, прекратили разговоры, стали слушать.
Потом один, другой запели... И вдруг организовался слаженный хор - запели все!
Пропев эту песню, закричали:
- Смотрите, оказывается тут - свой музыкант!
- Што это ты раньше молчал? Сколько пропущено весёлых вечеров!
- Давай еще что-нибудь! Так захотелось петь... Да поставьте нам еще пивка!
Я сыграл им "Про Стеньку Разина", "Коробочку", "Эй, ямщик, не гони лошадей!",
"Вечерний звон". Попробовал играть плясовую "Камаринскую", но у алкоголиков вышла
не пляска, а бестолковая толкотня. Задвигались столы, полетели с них бутылки. Я
прекратил игру, так как настало время закрывать двери. Уходя по домам, посетители
кричали:
- Мы будем каждый день ходить, только почаще играй на гармошке!
Играть и торговать долго не пришлось... У Отца образовалась недостача, она постепенно
росла всё лето. Ледника нет, бутылочное пиво хранилось в тёплом подвале. От тепла пиво
кисло, бутылки рвались, а списывать не положено. Доставлять пиво мелкими партиями заводу было не выгодно. Видя неизбежный крах, Отца отстранили от работы, передав всё
хозяйство мне... Я принял с условием, что будет найден человек, которому можно
передать хозяйство.
Получив проценты за работу, мы внесли сумму недостачи заводу. Я стал директором
"ресторана" (до мая 1927). Распродав принадлежащее нам имущество, поделили выручку
на всех (Яша, Мама, Аксинья и я). За такой короткий срок в пять месяцев начала расти
недостача, но на её погашение хватило расплатиться зарплатой. На этом моя торговая
карьера не кончилась. Об этом ещё впереди. Яша ушёл работать на постройку
железнодорожных мостов. Отец занимался бетонными работами на строительстве
элеватора в Гузятино.
У матери родился в 1924 году осенью сын Николай (6 октября). Прожил он не долго умер пятилетний (27 декабря 1929).
Собрав оставшиеся деньжонки, купили за триста рублей маленький домик в два окошка
на улицу Змейка и одно - во двор. От входа налево - русская печь, против неё к окну чулан (кухня), в правом углу от входа - спальня, которую занимали Отец с Матерью. Мы с
Яшей летом спали в кладовке на коридоре и каждую ночь воевали с крысами, бегающими
через нас на чердак. Зимой спали на железной одноместной кровати. Ляжешь спать, а ноги
торчат через спинку, загораживая и без того узкий проход в комнату.
Глава 30. Работа на спиртозаводе.
В июне 1927 года, не найдя в городе работы, я поступил "гензоваром" на спиртозавод в
совхоз "Тимково-будущее" в деревне Святое близко от станции Кафтино. Работа такая следить как варится паром в гензах кукуруза, которая после распаривания перекачивается
давлением пара в бродильные чаны емкостью с железнодорожную цистерну. Там
начинается брожение, а потом варка с испарением и конденсацией спирта. Годным
считался спирт 96 градусов. Остальное всё сливалось на улицу в ямы, откуда это могли
забирать рабочие и крестьяне для скота.
По приезде в совхоз, вызывает меня к себе директор Гаврила Кузьмич и задаёт мне ряд
вопросов.
- Скажите, товарищ Григорьев, что вас заставило поехать из города в деревню?
- Товарищ директор, в таком небольшом городе, как Бологое есть лесопилка,
электростанция, торговые магазины, районные организации и транспорт. Там все
должности заняты. А быть в мои годы безработным без дела и средств - вы понимаете что
значит!
- Вы родились в деревне?
- Да, в крестьянской семье.
- Значит, обработка земли вам знакома?
- Знакома от начала до конца!
- Я видел вас в Бологое в ресторане, там работали?
- Работал. Но пришлось отказаться от этого дела. Оно было убыточно из-за непригодности
помещений.
- Хорошо!.. Я приму вас на спиртозавод на зиму, а летом - работа в поле по обработке
земли, заготовке сена. Жить будете в комнате вдвоём. Там пожилой мужчина проживает.
Возьмите записку и идите к винокуру, он познакомит вас с местом и условиями работы.
У нас столовой нет. Продукты выдаются в кладовой: хлеб, сыр, масло, молоко; с вычетом
раз в месяц при выдаче получки. Плата за труд у нас не велика - 27 р. 50 коп. , т.к. продукт
по себестоимости дешёвый.
- Спасибо, Гаврила Кузьмич. Попробую поработать.
Войдя в здание спиртозавода, я был ошеломлён скоплением разных цистерн, труб
большого и малого диаметра. До этого я, кроме самогонного аппарата, не видел, как
делают спирт.
- Здравствуйте! Вам кого? - спросил мужчина средних лет и роста со светло-русыми
волосами в комбинезоне чёрного цвета.
- Я хочу видеть винокура. Пришел сюда работать.
- Винокур - я. Звать меня - Ян Янович. Поскольку пришли работать - это хорошо! Идите в
общежитие, устраивайтесь, а завтра приходите к 8 часам. Я дам интересную работу.
В общежитии увидел комнату метров 12 в деревянном доме на втором этаже. Окно в сад.
За садом видна речка и деревня. Кровать железная с соломенным матрацем по-деревенски.
Подушка, байковое одеяло и двухэтажная тумбочка. По всем видимым показателям жильё
мне понравилось. Но одно было плохо - надо ежедневно заботиться о приготовлении еды.
Что делать? Попробую зиму поработать, но полевые работы не по мне. Уйду.
Вышел на улицу познакомиться с расположением совхоза, жилья и местности. Завод - в
кирпичном здании, сбоку - котельная, у которой большой запас дров метровой длины.
Улицы в сырой период грязные, с вязкой глинистой почвой. Через территорию протекает
речка из озера, в километре от посёлка она впадает опять в озеро. Через речку мост из
круглых брёвен подтоварника. За мостом деревня Святое. Описывать её нет надобности таких деревень в России полно.
Вернувшись в общежитие, увидел мужчину лет сорока, сидящим на своей кровати. Видно,
только что поел, хлеб и кастрюльку ставит в тумбочку.
- Здравствуйте! Разрешите познакомиться. Я - Григорьев Иван. Приехал работать на
заводе.
- Здравия желаю, молодой человек! Меня зови Митрофан Никитич или просто дядя
Митрофан.
- Вы, дядя Митрофан, здесь работаете?
- Да, работаю кочегаром на заводе!
- Я, как видите, холостой, а у вас что семьи нет?
- Детей нет. С женой поссорился и ушёл куда глаза глядят. А они меня из Чешова сюда
привели. Родители есть?
- Есть. Отец, Мать, братья. Живут в Бологое в своём неказистом домике.
- Я, Ваня, работаю кочегаром, готовлю пар для завода. У нас нет гензовара. Вот тебе и
будет первая рабочая профессия.
Поговорив ещё кое о чём, мы улеглись спать до утреннего гудка.
Утром, позавтракав молоком, взятым из кладовой с душистым деревенским хлебом,
пошли с Никитичем на работу. Он - в кочегарку, а я - в цех. Ян Яныч уже на месте, какието задвижки открывает, какие-то закрывает.
- Здравствуйте, Ян Яныч! Покажите, что делать.
- Во-первых, видите с потолка свесился огромный конус с подведенной трубой от
паропровода и трубой от насоса холодной воды? На чердаке у генза есть крышка, через
которую засыпают кукурузу из мешков. Это весной и летом. Осенью засыпают
мороженный картофель. Иди наверх и всыпь кукурузу, приготовленную для этого. Затяни
крепко винт за маховик. Да проверь под крышкой прокладку и иди вниз.
Я исполнил.
- Генз засыпан. Теперь открой вот этот белый вентиль и напусти в генз воды по красной
метке на водомерном стекле. Открой красный вентиль и пусти пар. Давление пара
держать на 2 атмосферы. Пока разогревается генз, возьми ведро, щётку на палке, лестницу
и полезай в квасильный чан. Промой его от остатков браги. Щёткой и водой протирай
швы клёпки чана.
Я взял предложенное и по приставной лестнице спустился на дно чана. А там... запах
спирта такой,.. что дух захватывает! Не успел я и половины сделать, как чувствую - сейчас
упаду, потеряю сознание. Полез обратно, но с лестницы свалился на дно. Начал стучать по
стенке каблуком. Винокур услышал, поднялся на площадку вровень верха чана, увидел
меня лежащим на мокром дне, закричал:
- Ваня, вылезай скорее! А не то задохнёшься!
Я еле встал и потихоньку полез наверх, а Ян подхватил меня за воротник пиджака и помог
перевалиться через край чана на площадку.
- Извини, дорогой! Я забыл сказать, что прежде чем лезть в чан, следует промыть всё
нутро из шланга водой. Только тогда залезать внутрь для мытья...
Отдышавшись на улице и выпив воды, вернулся в цех.
- Теперь смотри на термометр и манометр.
Ян Яныч научил, как определять готовность варки и как продувать сваренное в чане.
После остывания заправляются дрожжи и начинается брожение.
Пока у меня варилось в гензе, я наблюдал, как винокур гонит спирт. А спирт течет по
стеклянной трубке с чердака и в цистерну в подвале. На трубке есть ареометр,
определяющий крепость спирта. Верхний испаритель, трубы на чердаке и цистерны в
подвале были на замках с пломбами. Взять спирт самовольно было невозможно. Для
измерения уровня налива и взятий проб в полу есть трубка в цистерну и винокур имеет
право открывать замок на крышке трубки и маленькой меркой, проходящей в трубке,
доставать спирт. Часто в цех приходили пильщики дров, сменные кочегары и просили у
винокура утолить "жажду".
- Вы что забыли, когда даётся спирт?
- Ян Яныч, с похмелья хочется выпить...
- Никаких похмельев! Получил утром 100 г, в обед получишь 150 и перед уходом с работы
100 г. Отправляйтесь отсюда на свои места работы!
Такие порции спирта причитались и мне ежедневно... Но я водку пил только в праздники,
а тут такая взрослая доза! Я отказывался от спирта. Лишь только попробовал, как они - не
разведённый... Всё во рту и глотке обжег. А рабочие пили, лишь только глотком воды
запьют.
За три дня до праздника Первое Мая собрались в котельную кочегары, пильщики. И я
зашел. Там обсуждался план - как провести праздник. Как самый старший дядя Митрофан
предложил купить в складчину барана, мясо отварить на костре, на берегу озера, взять
хлеба, сыру, свои стаканы и утром первого собраться у котельной. На праздничные дни
лавки будут закрыты. Так и сделали.
Взяли мясо, четверть спирта (3 бутылки), корзину с сыром, хлебом и стаканами.
Отправились к озеру за километр по берегу. Выбрав сухое место, сделали из лежащих по
близости брёвен сиденье. Вместо стола - перевёрнутая корзина с широким дном. В
компании еще оказались две женщины уборщицы.
Когда сварилось мясо, начался праздничный пир. Сначала с тостами и пожеланиями
здоровья, а потом запели песни...
Утром люди, еще не встало солнце, дрожа от холода стали просыпаться и искать кто где
находится. Ладно, что некоторые спали на суше, так оказались и такие, которые когда
полезли пить воду из озера, так и ткнулись в воду или доползли до бережка, голова на
суше, а туловище и ноги в воде. На земле валяются хлеб, куски мяса. Четверть с
остатками спирта откатилась к озеру... Развели костёр, согрелись, опохмелились и
разошлись по домам.
Глава 31. Обида Яши
К концу мая я отпросился у директора побывать дома, купить продуктов для питания. В
субботу Гаврила Кузмич разрешил мне взять верховую лошадь, одеть седло. Я так был
рад, что приеду домой как кавалерист. Лошадь сытая, высокая. Садится в седло
приходилось с бугорка, пня или камня - иначе мне было не сесть. Но когда я уселся, вдев
ноги в стремена, помчался галопом. 20 километров ехал меньше часа, зато к дому
подъехал с фарсом. Вышел встречать Отец.
- Мать, откуда такой казак взялся? Ты посмотри, видать здорово гнал, раз лошадь вся
покрыта пеной! Ну, здравствуй сын!
- Здравствуйте, Папа, Мама, Павлик! Соскучился я по вам. А где Яша? Что-то не видно
его?
- Ушел в кино... Да не ладно с ним... Влюбился в билетёршу, вот и ходит сначала в кино, а
потом к ней.
- А баба эта не по нему. Старше много и была замужем, - доложила мне мать.
Собравшись вечером дома, Мама спросила Яшу.
- Опять пойдёшь к этой? Наверно решил за няньку с её ребёнком посидеть?
- Ничего вы не понимаете, что я хочу! Я её полюбил и могу перейти к ней жить!
- Ах, так!! - сказал, грозно смотря на сына, Отец. - Ваня, помоги Яшку связать! Верёвка на
печке. Я ему сейчас покажу "любовь"! Надолго запомнит!
Яша пытался выбежать из дома, но четыре руки двух сильных мужчин опрокинули его на
пол и связали ноги, руки, повернув его спиной кверху. Отец взял мой широкий поясной
ремень и принялся бить Яшу по спине и ягодицам, приговаривая:
- Вот тебе любовь! Вот тебе жена с "приданным"! Сначала создай базу жизни, потом
попроси согласия Отца с Матерью!
- Гриша, хватит! Развяжите его, а то он со злости и боли перегрызёт половик! - просила
Мать.
Развязывая верёвки, Отец сказал Яше:
- Вот что, сынок! Если это повторится - не то будет!
Освободившись от верёвок, ёжась от боли и потирая задницу, Яша оделся и убежал из
дому... После нескольких попыток поисков, как оказалось, он попросил своего дружка
сообщить, что уехал в Ярославль, взяв перевод на Ярославскую мостобазу. Там он
устроился жить на частной квартире. В 1928 году женился на дочери бывшего ямщика в
Тверицах, в придачу взял тёщу. Но жизнь его не сложилась... Об этом после.
В воскресенье после обеда я купил себе костюм, истратив месячную зарплату - 27 рублей.
Мама купила на базаре кое-какие продукты. И я поскакал обратно верхом. По улицам
деревни Огрызково проехал крупной рысью, а за деревней дал ходу на всю лошадиную
силу. Километров за пять пустил лошадь шагом, чтобы сдать её в хорошем состоянии. С
понедельника опять стал варить кукурузу.
Дядя Митрофан спрашивает вечером:
- Спиртику то не дали тебе, батю угостить?
- А я и не просил. Отец и без спирта находит что выпить...
- Живут то как? Здоровы ли?
- Здоровы.
И я рассказал, как и за что наказали брата.
С приближением весны завод сбавил объём работы. А мне предстояло боронить пашню,
после вспашки трактором, для посева яровых. На эту работу я пойти отказался и взял
расчёт. Вернулся домой.
Глава 32. Лихославль.
11 мая 1928 года поступил на железную дорогу в службу связи. Бригада связистов
проводила телефонные провода от станции Бологое до Вышнего Волочка. Я на кошках
для лазания по столбам залезал и крепил провода к изоляторам. В лесах ещё местами был
снег и полные ямы воды. Речки и ручейки, весело журча, образовывали непроходимые
озерки.
После нескольких месяцев работы связистом управление службы путей перевело меня в
бригаду Борщевского, выполняющую централизацию стрелок на блочной тяге. Это от
центрального поста ко всем главным стрелкам по рельсовым столбикам с роликами
натягивали тросики, а в местах прохождения под рельсами устанавливали закрытые
деревянные короба. Я был оформлен плотником в эту бригаду. Жили в вагоне с чугунной
печкой и двухэтажными нарами на станции Лихославль. Работали с 8 до 16 часов. Обедать
ходили после работы в ресторан, недалеко от вагона-общежития. В ресторане, кроме
обедов было пиво, воды и два бильярдных стола.
Я, уже научившийся играть на бильярде, заявляю игру.
- С кем сыграть на пару пива?
Посетители, видя, что я одет по-рабочему, сразу подошли ко мне.
- Что ж, сыграем! Как будем - "американку" или "в партию"?
- Куда ему "в партию"! Ему ещё, наверно, надо лобзиком, а не кием! - кричали
болельщики.
Выставив пиво, игра началась. Соперник достался опытный, "американку" начал, уложив
с разбоя два шара. Я, не теряя самообладания, слышу подначку товарищей из бригады.
- Ваня, не подкачай! Соперник сильный. Не торопись, держи прицел вернее.
Я подошёл к столу Борщевского и Новикова, глотнул пива и шепнул им:
- Смотрите, эту игру я проиграю.
Затратив на партию несколько минут, партнер выиграл.
- Ну, как, партнер, хватит или ещё сыграем? - спросил Федор.
- Вы, Федор, оказалось, играть мастак! - подзадорил я, - Только мне хочется выиграть.
Ставлю полдюжины!
- Есть полдюжины! Ставлю пирамиду и разбиваю я, - с гонором ответил Федор.
От первого удара по пирамиде шары раскатились. В лузу ни один не попал.
- Дорогой соперник Федя, "считай бабки", как у нас говорят.
И я начал забивать ближайшие к лузам шары. А их оказалось порядочно. Уложив больше
половины, дал и ему забить парочку шаров. Остальные удачно забил я. Болельщики
закричали:
- Браво! Браво! Это необыкновенно!
- Борщевский, забирай пиво - оно наше!
- Слушай, соперник, оказывается ты отлично играешь!
- Разве вы не заметили, что с разбоя пирамиды все шары встали удобно для удара в лузу?
- Это я заметил... Давай на деньги сыграем? - предложил Федор.
- Я боюсь. Да и денег у меня - одна пятёрка.
Наш слесарь Коля подошел к бильярду.
- Попробуй, Ваня! В случае проигрыша я выручу.
- Хорошо, Федя, я согласен! Клади деньги на стол.
Установив шары в пирамиду, немного подкосив её, чтобы угловой шар сам шёл в лузу, я
разбил пирамиду. Шары разбежались по столу и заняли хорошие позиции. В лузы попали
два шара.
- Тебе, Иван, везёт! С разбоя взял пару шаров! - закричал Федор.
Вижу - нервничает, пьёт пиво стакан за стаканом. Наш стол обступили болельщики, давая
всякие советы. Я, начиная от самых удобных позиций, принялся вгонять шары в лузы.
Куда я подойду - туда и все болельщики со своими советами.
- Деньги приносят деньги, безделье - заботу.
Сделав ошибку, предоставил играть Федору - три шара, прижатых к бортам.
- Конец! Сдаюсь! Твоя взяла! - Федор поставил кий в пирамиду.
- Ура! Наша взяла! - закричала бригада.
- Ребята, сдвиньте столы вместе и садитесь! Угощаю всех обедом!
Усаживаясь за стол, Борщевский спрашивает:
- Где ты, Иван, так хорошо играть научился?
- Ребята, вы ведь знаете в Бологое на Озёрной улице две пивные, одна против другой? В
левой я работал, в правой имеются два бильярда. Так я с сыном пивняка Юркой немало
потратил времени, чтобы научиться играть.
- То-то, вижу, что знакомое лицо, - смотря на меня, сказал Сергей и объяснил, что не раз
бывал в нашей пивной.
- Ты не боялся проиграть?
- Голый спокоен: ему не страшен ни вор, ни жулик. А где деньги - там сердцу простор!
Глава 33. Саша Звездина.
Покончив с обедом, мы вышли из ресторана и пошли прогуляться по платформе, где
гуляют местные парни с девчатами. Впереди нас идут две девчонки. Одна тоненькая в
ситцевом платьице, облегающем фигуру, светловолосая красавица поёт песенку Гурилёва
"Сарафанчик-раздуванчик" звенящим тоненьким голосом. Другая полная с красивыми
карими глазами и вьющимися волосами, тоже в нехитром наряде. Мои партнёры по
работе пошли к вагону подремать на нарах после сытного обеда. Мне захотелось
познакомиться с девушками. Пошел следом за ними. В конце платформы они повернули
обратно, оказались мне навстречу.
- Девочки, вы гуляете одни? Разрешите составить вам компанию?
- Пожалуйста! - ответила полная.
- Меня звать Ваня. А вас как разрешите называть?
- Меня звать Дуся, - ответила полная. - А мою подругу - Шура.
- Шура - имя мужское, а её, надо полагать, - Саша или Сашенька? Если не секрет, то
скажите и фамилии? - допытывался я.
- Я - Дуся Корешкова, а она - Александра Звездина!
- Саша, очарован вашей песней и голосом! Не сказал полностью кто я. Меня зовут Ваня
Григорьев. А появился у вас здесь для работы, приехал из Бологое и живу со своей
бригадой в вагоне. Вон он стоит на запасном пути на Торжковском направлении.
- Вы интересуетесь песнями? Наверное, сами любите петь? - спросила Саша, взглянув на
меня. Я ответил словами Кольцова.
- "Моя юность цвела / Под туманом густым / И что ждало меня / Я не видел за ним."
- Оказывается, любите стихи? Я их тоже люблю. Если любите Кольцова, прочтите чтонибудь ещё... - попросила Дуся.
- Хорошо, вот стихи к Саше! "Подобных Саше очень мало / И в мире равных не бывало! /
Лицо, движенья, речь и взгляд / Стальное сердце распалят. / Любить её я был бы рад. /
Когда б в груди не скрылось жало, / Когда б в любви её не яд."
Надоело ходить по платформе, мы сели на решётчатую скамейку под сиреневым кустом,
откуда согнали стайку воробьёв. Солнце, мелькая между облаков, близилось к закату.
- Вы, Ваня, льстите мне, а я не такая, как в стихе. Моё сердце ещё не знает любви, яда,
жала в нём нет.
- Не обижайся, Саша! Это же Кольцов только предполагает. Я прочту другое, оно тебе
больше подходит.
"За домом сад цветет,
Во саду - дорожка.
На неё бы я глядел,
Сидя у окошка.
Там с кувшином за водой
Саша проходила.
Томный взгляд потупив свой,
Со мною говорила.
"Саша, Саша..." - молвил я.
Будь моей сестрою!
Я люблю... Любим ли я,
Милая, тобою?"
...
Прогуляв до вечерней зари, Дуся, попрощалась и ушла домой. Я пошел проводить Сашу
до дому. Оказалось, что она живет близко от станции в одноэтажном деревянном доме,
обшитом вагонкой голубого цвета. Три окна обращены на ж/д. За домом небольшой
огород с несколькими кустами смородины и тремя яблонями. Под окнами несколько
берёз, у стены дома - скамейка.
- Саша, давай посидим на скамейке!
- Нет, я боюсь... У правого окна - бабушкина кровать. Она может увидеть нас.
- Тогда погуляем ещё? Должен сказать тебе, что ты обладаешь прекрасным голосом. Надо
пойти учится. Можешь стать знаменитой артисткой.
- Мне Дуся то же советует, но папа и особенно мама боятся отпускать меня в Москву. В
Москве плохо с продуктами, их выдают по карточкам.
- Саша, веришь ли ты в любовь с первого взгляда? Я как увидел тебя, так сразу дал себе
слово - искать с тобой встречи. Давай гулять вместе?!
- С первого взгляда - это непрочная любовь. Поживём, погуляем, больше узнаем друг
друга... А пока... До свиданья! Пора домой.
Считая первую встречу приятной обоюдно, всё же, поцеловать, провожая её, не
осмелился...
Проработав неделю, наша бригада автоматизировала стрелки в Московском направлении.
Погода благоприятствовала: жарко не было, но и дождь не мешал нам. После работы я
встречался с Сашей несколько раз. Она знакомила меня с озером, до которого можно было
добраться от станции через болото по сырой тропинке, пройдя около километра. Хорошие
сухие берега были за озером, но идти туда далеко и через деревню.
Сидим мы на перронной скамейке. Саша спрашивает меня:
- Разве в Бологое для тебя нет работы? Всё-таки город не маленький.
Я рассказал её о своей жизни и работе. Удивилась она тому, что уже с десяти лет начал
работать в деревне, а в городе - не повезло.
В субботу кончили работу в 14 часов, пообедали в ресторане, но игроков-гастролёров не
было. Играли только местные мальчишки. Встретил Сашу на платформе и она пригласила
меня на танцы в клуб соседней деревни.
- Милая Саша, рад твоему приглашению, но танцую только "русского", кадриль, польку. А
идти в клуб не могу. Сама видишь - костюма нет, рубашки приличной тоже... Разве что,
схожу посмотреть, как ты танцуешь.
- У нас многие ходят в будничной одежде и я, хотя надену хорошее платье, с тобой не
постесняюсь пойти так. Может быть покажешь, как ты пляшешь?
- Хорошо, сплясать не откажусь! Пошли!
- Зайдём за Дусей. Это нам по пути.
Дожидаясь, когда выйдет из дома Дуся, я подобрал момент отсутствия людей, подошел к
Саше, обнял ладонями за голову и поцеловал.
- Что ты, Ваня!.. Я тебя люблю, но этого не ожидала! А ведь могла дать пощёчину...
- Буря миновала. Вон и Дуся вышла. Пошли!
Шли не торопясь. Ольховыми ветками отмахивались от комаров. Девчонки шли под ручку
и о чём-то шептались.
- Шептунишки! У вас секрет на двоих или поделитесь?
- Какой ты любопытный! Если не был бы секрет, мы говорили бы во всеуслышание.
Подойдя к клубу, я увидел на возвышении деревянную площадку, обнесённую
ограждением. На площадке танцевали и больше - девушки. С парнями только несколько
пар.
- Саша, Дуся, идите, а я буду зрителем и судьёй - как вы танцуете.
Подойдя к ближайшей берёзке, прислонился к ней и закурил "Пушку". Отыграв вальс,
гармонист заиграл кадриль. Дуся подбежала ко мне и пригласила на танец. Я согласился и
пошёл с Дусей в пару. Саша оказалась с парнем напротив меня. Танец начался. Когда
парни шли для обмена партнёршами, я к Саше шёл с чечёткой, покружившись с ней, к
Дусе шёл чарльстоном. И так весь танец я менял виды пляски - всё новые и новые. Танец
закончился с аплодисментами в мой адрес. Подбегает раскрасневшаяся Саша и, взяв меня
за руку, спрашивает:
- Разве это ты, тихоня?! Не ждала! Не ждала!
- Саша, ты гармониста знаешь? Попроси его сыграть для меня: русскую - гопак цыганскую - польку. А я выйду на площадку плясать.
Она так и сделала. Я снял пиджак и кепку, отдав Саше. Гармонист заиграл, а я начал
пляску, от которой половицы помоста звонко гудели, особенно от чечётки. Протанцевав
несколько видов пляски под одобрение публики, начал цыганскую с припевками
частушек. Громом разразились аплодисменты. Я под их шум подошел к гармонисту,
пожав его руку. У него оказалась гармонь - копия моей, оставшейся дома. Я попросил дать
мне сыграть. Он не отказал. Усевшись рядом, я заиграл "Шумела буря, гром гремел, во
мраке молнии блистали..." Молодёжи это понравилось, стали подпевать. Перешел на
"Вниз по матушке по Волге, по широкому раздолью...". И опять запели все с азартом.
Сыграв напоследок "В низенькой светёлке", я вернул гармонь хозяину. Просили ещё
поиграть, но у меня была задумка съездить в Калинин (Тверь) завтра в воскресенье.
Подошли Саша и Дуся.
- Ваня, ты оказывается просто лихач! Таких плясок показал, которых у нас и не видели, Санька тихонько хлопнула меня по плечу.
- Ох, и завидую я тебе! - произнесла с ревностью Дуся.
- Девушки, пошли по домам! Время уже позднее. Я завтра поеду в Калинин. Вечером
увидимся.
Дойдя до платформы, мы разошлись.
Глава 34. Игра на бильярде.
Утром я уговорил Сергея поехать вместе со мной в Калинин. Мне хотелось купить новую
рубашку, брюки и ботинки. Мы пошли на станцию. По приезде в город мы зашли в
забегаловку позавтракать, потом обошли несколько промтоварных магазинов. Закупили,
что задумано для меня, Сергей купил себе новые ботинки.
- Слушай, Серёга, зайдём в ресторан! Он по пути к вокзалу... Наверное и бильярды там
есть!
- Тебе хочется подработать? Ну, так и быть.
Мы зашли в красивое здание с красиво разрисованной вывеской. Сели к столику, я заказал
две бутылки пива. На бильярде играют мужчины лет под сорок, около них - человек
восемь болельщиков. Я встал, подошел к игрокам. Вижу игра идёт на деньги. Окончив
партию, проигравший отказался на новую игру. А выигравший решил ещё кого-нибудь
сделать своей жертвой.
- Кто со мной сыграет? - хлебнув из стакана пиво и держа в руке кий, крикнул мужчина.
Я подошел к бильярду, взял кий, проверил его на прямолинейность и увесистость тыльной
части.
- Давайте! Попробуем счастья... Игрочишко я не важнецкий, да куда ни шла!
- Червонец ставишь? Так буду играть!
- Куда там червонец! Такие деньги не водятся. Вот, если мой товарищ выручит... - я
подмигнул Сергею.
- Ладно, Иван, ставь! Я тебе на покупки дам, если проиграешь.
Игрока удивило, что мы не гастролёры. Он прилично одет, а мы - рвань болотная.
- Хорошо, клади деньги на стол и прикрой бутылкой! Я сунул под дно свою десятку. Кому
разбивать - метнём копейкой. Серп-молот - тебе, а решка - мне.
Он достал копейку и подкинул к потолку над столом. Вышла решка и он скомандовал:
"Играем американку!". Долго прицеливался и, стукнув кием по бите, раскатил шары по
столу. На его счастье, один шар упал в лузу. Второй шар стоял близко к средней лузе и
игрок забил его. Третий шар в угол загнать не удалось.
Я обследовал расположение шаров и их геометрию. Куда который бить, чтоб бита встала
на удобном месте.
- Сергей, успевай вынимать шары!
Начав с более выгодных позиций, я взял подряд одиннадцать шаров. Партия! Забрал
деньги.
- Ты что, маклер что ли? Такую игру вырвал у меня.
- Я плотник, а Серёга - слесарь. Приехали вот купить себе сапоженки, да штанишки, а то
проносились. Никакой я не маклер. Так получилось...
- Ставлю двадцать! Не может быть, чтобы я да проиграл!
- Пусть по-твоему! Проиграю - так друг выручит!
Поставив пирамиду и положив деньги под стакан, Сергей сел рядом. Под стаканом - сорок
рублей.
- Разбивать - моя очередь, - заявил я.
Подкривив немного пирамиду, как мне нужно было, ударил первому шару в лоб. С разбоя
взял два шара, а потом, подобрав к каждому нужную позицию, начал загонять их в лузы,
сделав партнёру "сухую". Взяв деньги, мы под аплодисменты болельшиков ушли на поезд,
чтобы ехать в Лихославль. Выпить ещё пивца взяли в буфете вокзала.
В Лихославле, переодевшись в свои покупки, пошли всей бригадой обедать в ресторан. О
моей игре Сергей всем рассказал. Я угостил всех хорошим обедом и купил ящик пива.
Играть здесь я не захотел. После обеда пошёл на платформу для встречи с девчонками.
Пришла одна Саша. Дуська не пришла. Мы с Сашей погуляли, она интересовалась:
- Где ты, Ваня, учился плясать?
- Милая моя, плясать - не высшую математику или алгебру сдавать. При желании
научиться можно. Я учился еще когда в деревне жил. Там такие звонкие полы, что иногда
сам своей пляской залюбуюсь.
- А играть кто учил?
- Если нет желания и слуха - не научишься, даже поступив в консерваторию.
- Вот бы мне в консерваторию поступить! Так хочется стать артисткой...
- Сашенька, если захочешь, то своего всё равно добьёшься. Голос твой привлекательный.
Ты больше пой! Я ведь начинал петь в церковном хоре. А дома без песен не мог дня
провести.
- Почему же, Ваня, сейчас не поёшь?
- У меня была такая работа... сильно простыл, напившись воды из проруби озера. После
этого не мог разговаривать целое лето.
Гулять надоело и мы пошли к их дому, чтобы посидеть на скамейке. Время с разговорами
идет не заметно. Стало темно. Мимо прошел уже не один поезд, отстукивая колёсами свой
танец. По канавам и лугам поплыл серый туман. Открывается окно и бабушка кричит:
- Саша, пора домой! Слышишь, петухи поют!
- Бабушка, мы немножко еще посидим.
Она закрыла окно, а мы, прижавшись друг к другу, отмахиваясь от комаров, всё говорили
и говорили. О учёбе в школе, мечтали о будущей жизни.
- Шура, я тебя всерьёз по-настоящему полюбил! А ты?
- Я тоже. Ты не такой, как наши мальчишки. Скромный, можешь развлечь народ, и уже
работа у тебя неплохая. Много, видно, читал книг. С тобой интересно дружить.
- Хорошо, Шура, сидеть, но бабушка твоя следит за тобой. Проводи меня немножко?
Она встала со скамейки и мы пошли в сторону станции. Я обнял её за плечи, повернув к
себе лицо и поцеловал сначала в щёки, а потом, не чувствуя сопротивления, крепко
поцеловал в губы.
- Шура, пойдёшь за меня замуж, если я приду к вам свататься?
Она, отступив от меня на шаг, посмотрела в глаза и спросила.
- Ваня, ты это серьёзно?
- Милая моя, я кроме тебя никого не полюблю! Ты самая красивая, весёлая.
- Дорогой мой, ведь мне всего девятнадцать лет. Наши не разрешат.
- Не разрешат, так мы и без ихнего согласия уедем.
- Ладно... Подумаю. Пора домой, а то бабуся пойдёт искать.
Поцеловавшись на прощание, мы разошлись по домам.
Проработав до осени, мы закончили блокировку стрелок. Лето прошло во встречах и
гулянии с Шурой. В выходные я ездил в Калинин, Спирово, Вышний Волочёк играть на
бильярде. Деньги водились. Были проигрыши, но не больше выигранных сумм. Деньги от
зарплаты я не изводил. Больше попадало в кошелёк, чем из него.
В конце ноября - день отъезда. Шура пришла проводить. Уложив чемоданы на полки
вагона, я вышел на платформу, подошел к Шуре.
- Милая, дорогая моя Шурочка! Вот мы и расстаёмся с тобой. Надолго ли? Я хочу тебя
заверить, что свататься приеду. За тобой последнее слово.
- Ваня, я без тебя буду скучать! Даже согласна с тобой уехать! Видишь как я тебя
полюбила?
Поезду дан звонок к посадке. Мы с Шурой, глядя в глаза друг друга, расцеловались и оба
заплакали.
- До свидания, моя радость! Жди приезда! А пока я устроюсь с работой, пиши письма. Я
буду писать тебе тоже.
После приезда домой, в Бологое меня перевели в службу путей. Ездил кондуктором на
товарных поездах. В обильные снегопады чистил снег с путей. Рубил деревья для
телеграфных столбов. Таким образом прошла зима.
С Шурой имел переписку до Нового года. Она, поздравив меня с Новым 1929 годом,
сообщила, что её приняли в Московскую консерваторию учиться. Жить будет в
общежитии. Я пожелал ей успеха. В связи с домашней неурядицей, длинным рабочим
днём резко сократил переписку. Представил, что она будет артисткой и наши пути больше
не пересекутся.
Всегда, когда я слышу песню "Сарафанчик-раздуванчик" в исполнении Александры
Звездиной, у меня на сердце начинают скрести кошки и западает мысль, что она поёт для
меня. Последний раз эту песню я слушал в сентябре 1978 года. Она -Заслуженная артистка
СССР, фамилия девичья... Эх, счастливые были у нас дни в Лихославле. Может быть они
так светло вспоминаются, потому что это была настоящая первая взаимная любовь?
Глава 35. Первое сватовство.
В мае 1929 года оформился маркером пивную №14 Бологовского склада Л.С.П.О.
(Ленинградский Союз Потребительских Обществ). Через несколько месяцев заболел
заведующий пивной. Мне пришлось встать на эту должность. Потом принял пивную №2 в
Медведеве. Повторяться в описании посетителей не стану - каждый день их бывает
столько, что ни в какую тетрадь не уместить.
Медведево от дома - четыре километра. Далеко. Всё это надоело. Особенно ходьба
осенью, зимой. Уволился в апреле 1930 года. Поступил продавцом в магазин
Центроспирта вместо ушедшего в отпуск заведующего.
За этот двухлетний период у меня и у Отца подкопилось деньжонок и мы купили
двухэтажный дом на четырёх совладельцев. В Кривом переулке. Левую часть первого
этажа заняли Отец с Матерью и Павлом, правую часть занимал штатный жилец Бабышев,
которого не удалось выселить. Второй этаж слева для меня холостого, а справа поселилась
семья дяди Терентия из четырех человек (Терентий Иванович, Екатерина Ивановна, сын
Лёня-Алексей, дочь Нина). Заплатили за дом одну тысячу рублей.
В январе 1930 года я решил жениться.
- Папаша и Мамаша, как вы находите, я вас не обижу, если женюсь?
- Смотри, сынок, - тебе жить! По работе ты не на плохом счету, но учти, ведь мы сидим на
карточной системе, а покупать на рынке - надо денег много. Добавка к питанию у нас
конина, - рассудила Мать. - На ком же ты хочешь жениться? Ведь ты ни с кем и не гулял
последнее время, - поинтересовался Отец.
- У меня есть девушка в Макушине. Поеду в Вороново к крёстному Михаилу
Михайловичу. С ним на его лошадке съездим посвататься.
- Мы противиться не будем, уж если задумал.
Одевшись в то, что было лучшим, выбрав солнечный день при небольшом морозце,
поехал на станцию Добывалово. А дальше пешком 10 километров через родину бабушки
Прасковьи Ильиничны д. Каменку, потом Харитониху, Гвоздки до Вороново. Появился
нежданно негаданно, как снег на голову.
Поздоровался с крёстным, детьми Аниской и Ваней. Сын Сергей жил отдельно с семьёй.
Тётя Анисья Ивановна умерла. Аниска и Ваня были самые младшие из восьми детей тёти
Анисьи. Дочери Ксения, Мария, Анна, Настя живут в Бологое со своими мужьями и
семьями и в своих домах.
- Крёстный, я приехал к тебе с просьбой: съездить со мной в Макушино по свадебным
делам. Задумал жениться на Дусе Евсеевой.
- Посвататься при нонешних временах не сложно... А Отец с Матерью дали согласие?
- Дали! Да! Вы ещё не знаете, что мы купили с дядей на паях двухэтажный дом на Кривом
переулке. Это близко от базара. Наш номер дома 12. Есть тёплый сарай, а за ним огород.
- Завтра воскресенье... Хорошо, я запрягу хорошую лошадь, красивые сани и сбрую.
Поедем к вечерку...
Так было сделано как сказано. Поехали через Холмское озеро, Наволокское озеро и вдоль
реки Березайки. Дорога хорошо накатана, мы быстро подкаитли к дому Петра Евсеева.
Вышел на улицу хозяин.
- Никак Михаил Михайлыч? Каким ветром вас занесло? А кто с вами?
- Пётр Нилыч, извини за неожиданное вторжение... А это мой крестник Ваня. Да вы его
прекрасно знаете, Григория Иваныча сын.
- Я в потьмах то и не признал, а знать - знаю. Бывало, мой Санька в праздник приводил в
гости... Да и в Бологом заходил к ним в чайную чайку попить. С морозцу так приятно
погреться...
- Разреши, Пётр Нилыч, в избу войти! Мы ведь приехали сватать твою дочь Дусю.
- Проходите, проходите!.. Я лошади сенца принесу...
Мы пошли по сеням с высокой лестницей. Так как дом был высокий с подизбицей, с тремя
окнами, смотрящими в поле. Нас догнал хозяин и, открывая дверь, прокричал громко:
- Жена, встречай гостей да ставь самовар!
Навстречу нам подошла Варвара Семёновна и, вглядываясь в обоих, сказала.
- Узнала я вас, Михайло Михайлыч, и молодого парня тоже помню. Ведь он в Гвоздках
маслоделом был.
- Правильно, Семёновна, это мы и есть! За вашей дочкой приехали!
- Так уж и за дочкой... Надо сначала поговорить, обсудить за чайком: как да что.
Раздевайтесь!
Вбегает Дуська, запыхавшись и спрашивает.
- Мама, кто это к нам приехал? - она видит крёстного, а я стоял к ней спиной и
рассматривал фотографии на стене.
- Что ты, дочка, аль не узнала? Это же твой ухажёр, сватать тебя приехал!
- Ой, мама! Неужели правда?
- Давайте, гости дорогие, к столу! Петя, принеси из кладовки водку да своего пивца налей
в подойничек.
Все уселись за стол, кроме отсутствующих сыновей: Саши (ровесника мне) и на год
моложе Алёшки. Дуся села к самовару разливать чай. Я сел напротив, чтобы удобнее
разглядывать лицо, которое, то вспыхивало ярким румянцем, то бледнело. Глаза её
горели, когда встречались взглядами.
- Предоставим слово жениху! Пусть он скажет о цели приезда! - хозяин наливал по
чайным стаканам водку и ставил перед всеми присутствующими. На закуску поставили
жареных щук.
- Вчера поймал за мельничной плотиной, - объяснил хозяин.
Я встал, посмотрел на невесту, на хозяйку.
- Пётр Нилыч, Варвара Семёновна, Евдокия Петровна, я приехал просить Вас
благословить нас на брак. С Дусей я, было время, гулял. Мы друг друга знаем и, надеюсь,
она не против нашей женитьбы.
- Ну, а как с жильём? Есть у вас, где устроить семейный уголок?
- Пётр Нилыч, мы недавно купили двухэтажный дом, он значится на моей фамилии. Отец
с Матерью и младшим братом заняли нижний этаж, а мне, пока одному - верхний этаж.
Будущей жене простору хватит!
- Дуська, смотри-ка ты, Жених уже позаботился о жилье. Королевой жена будет жить!
- За такое сообщение следует выпить! Верно ведь, Михайлыч?
- Само дело так! Без этого сватовство - "не того".
Чокнувшись, кто сколько мог выпили, закусив рыбой.
- Теперь более житейский вопрос. Скажи, пожалуйста, чем жену кормить будешь? В
городе плохо с питанием. Я это знаю. Часто ходят по деревням горожане, просят поменять
на хлеб, мясо, масло свои вещички. Ищут купить для еды жеребёночка или лошадь.
Слышишь, Дуська! Конину будешь есть?
- Нет, тятька! Что нет - то нет.
- Я сейчас средствами обеспечен - поступил в военизированную железнодорожную
пожарную команду. Полное обмундирование и военный паёк. И на семью хватит!
- В такое тяжелое время, обижайся или нет, я свою дочь не соглашусь выдать. А ты, дочь,
учти - женихи для тебя будут. Выйдешь ты за деревенского - тебе полный достаток:
лошадь, корова, разная мелкая животина... Живи да радуйся!
Дуська уткнулась в носовой платок и ответила:
- Я из под тятькиной воли не могу никуда уйти.
- Хорошо ж, Евдокия Петровна! Знай, мечта о нашей будущей жизни вот за этим столом
сгорела!
Я встал, вышел из-за стола и, поблагодарив за угощение, сказал:
- Крёстный, поехали домой! Извините за беспокойство!
Дуська подбежала к матери, уткнулась лицом ей в грудь и обе зарыдали.
- Что заревели?.. Не покойник ведь в доме!
Дальнейшая судьба Евдокии такова. Во время блокады у Нарвских ворот в Ленинграде я
случайно встретил солдата Сашу Евсеева, её брата. Он рассказал, что Дуся очень жалеет,
что не хватило смелости настоять на своём при сватовстве. Она вышла за своего
деревенского парня - Ратникова. Они переехали жить в Валдай. У ней шестеро детей.
Теперь болеет и долго не проживёт...
Вот в этом повествовании очередной кусок моей жизни.
Глава 36. Друзья. Безработица. Ленинград.
В свободное время от работы я дружил с Женей Трухиным. Парень
среднего роста, суховат, русые курчавые волосы, окончил десять классов
школы. Очень любил читать поэзию: Маяковского, Есенина, Блока,
Ахматову.
Другой друг - Федя Кислинский - парень развитой, образован. Любил
спорт. Сам среднего роста, красив, строен. Одежда у него была одна и
гулять, и на работу. Он жил у нас по жалости Отца на первом этаже. Он
был племянником пану Пилсудскому.
Во время революции Пилсудский удрал в Польшу со своего имения,
которое находилось в Бологое за озером и было сожжено. Брат Пилсудского
пан Кислинский с женой и Федей остались в своём поместье в деревне
Орефино (урочище Арефино) в четырех километрах к Ю-З от Бологое.
Имение было разграблено, они сосланы. Потом им дали право проживать в
оставшемся маленьком домике. Пан Кислинский тогда ходил в рваной
одежде, в опорках. Я его видел, когда он встречался с Федей. Федя, не имея
паспорта, работал сначала у частного булочника в пекарне, а потом в
городской пекарне рабочим.
Были друзьями ещё два брата Саша и Макс "Курк" - здоровые ребята.
Саша работал молотобойцем у частного кузнеца, а Макс жил в деревне с
родителями на берегу реки Мсты, там у них была мельница в д. Крутец.
Как мы могли гулять в то время, когда танцы были запрещены как
"буржуазный пережиток"? Песни можно было петь только
революционные. Ходили часами по городу, по Путятиному саду. Женька
развлекал стихами. Или гурьбой ходили в спортзал железнодорожного
клуба, занимались тяжелой атлетикой. Поднимали гири по 2 пуда (33,6 кг),
штанги со сменными дисками. Были "кобыла" (конь), канаты, жерди
(брусья) и прочее. Федя летом любил соревнование по гребле. Саша, Макс
и я - штангисты и гиревики. Женька спорт не любил.
Надоела нам бродячая жизнь и договорились мы вчетвером уехать в
Ленинград и там устроиться на работу. Так и сделали. А в Ленинграде
была безработица. Саша и Макс устроились с жильём у сестры. Трухин
получил работу диспетчера на Витебском товарном и попал в общежитие
железнодорожников. Я приехал на Варфоломеевскую улицу к двоюродной
сестре матери - Дарье Екимовне. Её муж Сергей работал на трубочном
заводе рабочим и была надежда, что он меня устроит на завод.
Семья у тёти Даши была шесть человек. Она, дядя Серёжа, дочь Маруся,
сыновья Саша, Коля и Толя. Квартира маленькая, однокомнатная с
плитой в небольшой кухне. Получали карточки - две рабочие и четыре
детских. Спать меня устроили на подставных табуретках и скамейке среди
двух мальчишек.
На заводе в приёме на работу отказали. Я поехал встать на учёт
безработных в Александро-Невскую лавру. А там, оказалось, что на бирже
записаны десятки тысяч людей, не имеющих специальности как и я.
Каждое утро надо было рано приезжать и, встав в очередь, ждать вызова до
12 часов. По поступившей заявке женщина говорила в окошечко: сколько
отсчитать человек на одну работу, сколько на другую. После этого можно
было уходить до следующего утра. Тут же из безработных
организовывались артели на временные работы.
Помню у нас был такой толковый бригадир Сёмушкин. Он ходил по
заводам, фабрикам, в порту - искал работы. Найдёт и бригада выполняет
заказ. Деньги в тот же день. Бригадир получает долю, но с нами не
работает. Чаще всего приходилось разгружать уголь из барж. С тачкой из
баржи на берег в гору по досчатой дорожке. Первое время не раз падал
вместе с тачкой в баржу под смех гужбанов, пока не втянулся.
Голод утолял тем, что покупал у торговок студнем, форшмаком и тем, чем
покормит тётя Даша, когда приду с работы. Бывали дни, когда не было
денег не толь на еду, но даже на трамвай. Где едешь зайцем, а большей
частью пешком. Тогда ревизоров не было. Не то, что теперь - что ни вагон,
то в нём ревизор. Идешь, чтобы переспать до утра. По пути заходишь в
столовые. Сядешь где-нибудь в сторонке и смотришь кто не доел суп или
гарнир, кто оставил черствую корочку хлеба. Быстро украдкой сгребёшь в
ладонь остатки и тут же их проглотишь, а жидкое из тарелки - прямо в рот.
Многие официанты гоняли вон, но были и такие, которые отдавали
собранные ими остатки пищи.
Потом я решил попытать счастья на бирже специалистов на Кронверкском
проспекте в здании Сытного рынка. Ежедневно надо было успеть побывать
на обеих биржах. Так я зарегистрировался продавцом обуви, считая эту
работу лёгкой и доступной. Подумаешь, продать пару ботинок или галош.
В один из дней слышу кричат: "Нужны обувщики!". Подошла к окошечку
моя очередь, подал паспорт и получил назначение продавцом в магазин на
улицу Крупской 55 (левый берег). Приехал с биржи в управление торга на
Полтавской улице. Я был одет в рваное полупальто, грязное от угольной
пыли, один ботинок перевязан проволокой, подошва каши просит...
- Товарищ Григорьев, почему у вас такой неопрятный вид? - спросил зав.
отделом.
- Чтобы не умереть с голоду, я подрабатывал на выгрузке угля из барж.
- И у вас нет другой одежды?
- Нет!
- Я, сочувствуя вашему положению, пошлю вас в магазин... но пальто на
время торговли снимите. Что-нибудь дадут там одеть.
- Большое спасибо! - я, глотая довольную улыбку, помчался по месту
назначения.
Магазин был рядом с Фарфоровым заводом имени Ломоносова.
Постучавшись и предъявив направление, прошел внутрь. Собравшиеся
продавцы, увидев такого кадра, стали снимать свою одежду с вешалки и
уносить в кладовую, посчитав меня сомнительной личностью.
До открытия магазина осталось несколько минут. Мне дают ящики с
обувью, чтобы расставить по полкам и номерам. Я не знал как надо
ставить и в итоге разложил всё, разъединив пары. Продавцы были заняты
своими делами и на меня не обращали внимания.
За дверью на улице было народу-у - по панели не пройти. В дверь стали
стучать. Время - девять часов. С трудом открыл прижатые двери... Тут
народ вломился. Крик, визг, руку придавили... В общем, только по головам
не ходили. Столпившиеся у прилавка кричат, показывая руками: "Это
какой номер?", "Покажите мне вон ту пару!", Какие надо галоши к
ботинкам 40 номера?", "Какой номер нужен на мои валенки?". Я сую обувь
покупателям, а они мне:
- Что ты подаешь! Смотри, они разного размера и оба на одну ногу!
- Чёрт знает! Какой-то бестолковый продавец - на валенки дает детские
галоши!
Я, мотаясь вдоль прилавка из конца в конец, перепотел от волос до пят.
Наконец, настал обеденный перерыв. Я оделся, будто бы в булочную
поесть, а сам вышел и больше в магазин не вернулся. Не вышел из меня
продавец обуви...
С чёрной биржи в ноябре получил наряд на работу в стройконтору. Надо
было разбирать кирпич на здании бывшего городского суда, что на
Фонтанке. Дали лом, а рукавиц не дали. Кирпич от дождей промок и
замерз. Лом холодный - пальцы коченеют. Поковырялся, поковырялся...
бросил лом и ушёл, забрав свой паспорт из отдела кадров. Всё! Хватит!
Простившись с тётей Дашей и её семьёй, уехал в Бологое.
Весну поработал с Отцом бетонщиком на мелких подрядах. 1 июля 1930
года поступил рядовым во вторую пожарную команду станции Медведево.
Получил военное обмундирование - летнее и зимнее, рабочую спецовку.
Начал опять ходить на работу пешком. Работал посменно по скользящему
графику: 8 ч днём, 8 ч вечером, 8 ч ночью. С этого момента работал без
длительных перерывов. Получать стал хороший паёк.
Друзья Саша, Макс и Женя остались в Ленинграде. Я с ними потерял связь
и дружбу. Появились новые друзья: помощник паровозного машиниста
Костя Брянцев. По годам он был ровесник, но по росту невысокий. Как
спортсмен-гиревик обладал хорошей мускулатурой. Это меня сближало с
ним. Костя мог выжать четыре двухпудовых гири без особых усилий. Мне
надо было тренироваться, чтобы с ним сровняться силой.
Потренировавшись зиму, мы с ним весной выступили на общегородских
соревнованиях в железнодорожном клубе. Все наши номера прошли под
громкие аплодисменты с вызовом для повторения некоторых номеров. Я
выступал в белой майке и белых трусах. Выступая в такой одежде при
полном зале, я очень стеснялся своего вида, к моему стыду.
Были еще два дружка для гуляния по улицам: Николай и Иван
Колесниковы, сыновья Колесника, в доме которого была чайная дяди
Терентия. Николай был рослым, крепкого телосложения, а Иван младше и
слабее. Спортивными способностями они не владели.
Папа иногда давал намёк, что на нашей улице есть симпатичная девушка.
Мог бы мол познакомится, она из хорошей семьи. Я однажды решил с ней
повстречаться. Звали Оля. Ростом с меня, тонкая, ноги как палки. Ходит в
широченной шляпе, на руках всегда ажурные перчатки и гонору столько,
что редко у кого встретишь. "Хорошая семья" оказалась из тёмных
личностей. Мать - базарная торговка. Отец - ростовщик, который часто
выручал моего папу деньгами под сногсшибательные проценты. Я с
Ольгой не мог найти общего языка для дружбы и, кроме шапочного
приветствия, больше не пытался с нею заводить дружбу.
1930 г. Брат Павел, 14 лет.
Глава 37. Алексей Алексеич из Хмельников.
Глава 38. Деревня Хмельники. Маруся Петрова.
Глава 39. Баба Таня и "пугало". (рассказ)
Глава 40. Хмельники (продолжение).
Глава 41. Работа пожарным. Предложение Марусе.
Глава 42. 1931 год. Сговор с Марусей.
Глава 43. Поездка за невестой.
Глава 44. Наша свадьба.
Глава 45. Поездка к Сочневым под Шадринск.
Глава 46. Ярославль. Жизнь Якова.
Глава 47. Жатва в Хмельниках.
Глава 37. Алексей Алексеич из Хмельников.
Когда я вернулся домой из Ленинграда, то увидел, что у наших иногда ночует мужчина
лет около сорока восьми, среднего роста, коренаст, русый, с немного приплюснутым
носом, видимо от какой-то травмы. Познакомились мы с ним, сидя за столом. Для
знакомства я спустился со второго этажа в военной форме. Его представила Мама:
- Это Алексей Алексеич! Работает вместе с Папой на стройке. Он в хорошую погоду ездит
домой на станцию Мста, когда запоздает с работой или в плохую погоду приходит к нам.
Алексей Алексеич, это наш старший сын Ваня.
- Про меня Мама уже сказала, а знакомство надо отметить - выпить
по "баночке".
Я сел к столу, чтобы поужинать. Из кастрюли шел аппетитный пар
от щей из молодой конины. Отец налил водки по полстакана и мы
выпили, закусывая щами.
- Значит Питер не принял тебя? - спросил Алексей Алексеич.
- Нет!.. Шерстью не вышел... Стоял на учёте на двух биржах, но
неудачно. По моей специальности маркера или пивняка наборов не
было, а по каким брали много народу, так у меня не было тех
специальностей.
- Ты ведь, говорят ваши, устроился пожарником?
- Да!.. Теперь вот топаю пешком до Медведево. Физзарядка для организма...
- Сын у нас хороший... Было время, он у меня был первым помошником, а теперь со мной
на стройке работать хочет...
Отец хотел еще что-то сказать, но Мать его перебила:
- Ему хочется найти работу по душе, а вы его только испортите своей любовью к
"Рыковке" (так называли тогда водку).
- Ну, что ж, кому что нравится - оно и лучше, интереснее жить. Когда работа по душе...
Поужинав, вышли на улицу покурить.
- Алексей Алексеич, у вас в деревне семья ,хозяйство?.. Далеко ли от станции?
- От станции Мста четыре километра, если идти вдоль реки... На левом берегу село
Холщебинка, а за ним на правом берегу наши Хмельники... В хозяйстве две избы рядом,
по русскому обычаю - одна зимняя, другая летняя. Двор, конюшня, баня, огород. Дома
живут: жена Екатерина Васильевна, сыновья Пётр и Сергей и две дочери Маруська и
Валечка... А ты, Ваня, соберись-ка, да съездим с тобой к нам на выходной. В субботу и
воскресенье сходишь на охоту, у нас есть берданка.
Предложение Алексея Алексеича было заманчиво. Я стал прикидывать по графику, когда
буду свободен с ночного дежурства в субботу и воскресенье.
- Алексей Алексеич, я, пожалуй, поеду с Вами на следующей неделе на выходные.
- Давай, давай! Познакомлю с сыновьями, они тоже работают. Петя, как и я, по
водопроводной части на станции Бологое. А Серёга в совхозе работает молотобойцем в
кузнице. Маруська как раз дома. Она пришла из Ёглы за продуктами, да приболела.
Несколько дней пробудет дома. Она работает на трикотажной машине в артели. Малая
учится в школе.
- Договорились! В следующую субботу едем!
- Не в субботу, а в пятницу вечером! - поправил меня Алексей Алексеич.
На следующей неделе в дневную смену помощник начальника Кузнецов даёт мне задание.
- Товарищ Григорьев, запряги Трубника и привези дров.
Так звали ездовую лошадь из породы битюгов, хорошо откормленную, гнедой масти.
Трубника всегда запрягали коренным в тройке. Пожарная машина была на конной тяге.
Я запряг лошадь, взял в руки вожжи и выехал со двора. Надо было привезти от железной
дороги дрова для печей. До дровяных поленниц - метров триста по булыжной дороге. Не
проехал и полста метров, как мимо головы лошади пролетела стайка воробьёв. Трубник
сначала рванул в сторону, потом как помчится по дороге!.. Мне его не остановить...
Вожжи намотал вокруг кистей рук, тпрукаю его, а он прикусил удила и мчится вперёд. Я
боюсь, как бы не задавить кого. Колёса по булыжнику стучат как в грозу гром...
Проехав в бешеной скачке метров сто, телега соскакивает с сердечника и останавливается,
а меня лошадь сдёрнула с неё и тащит за собой. Сильно ударился задницей о мостовую,
мои брезентовые штаны задрались выше колен, от ботинок с подковками высекаются
искры. Хлопая задницей по мостовой, пытаюсь найти опору для ног, но всё
безрезультатно... Тогда решил направить лошадь на дровяные поленницы. С трудом, но
свернул голову Трубника влево и он со всего хода упирается грудью в дрова.
Я с большим трудом поднялся, начинаю успокаивать его. Трубник в конюшне меня
слушался, я его чистил в санитарное время. Вижу он успокоился. Кое-как ковыляя
побитыми ногами, повернул лошадь к телеге. Установил её на передок, одев сердечник...
Дрова всё-таки привёз. Распряг лошадь, поставил в стойло и до конца смены отлёживался
на койке, рассказав о происшествии команде и помощнику начальника. Все над моей
бедой хохотали до слёз.
- Как, Иван, хорошо утрамбовал дорогу?..
- Теперь можно по этой дороге ходить без опаски - не споткнёшься о камень...
- Вы смеётесь, а каково мне?
- Ничего! До свадьбы доживёт!
Отлежался, отдохнул. Домой пошел с синяками на ногах и на заднице... Но молодость есть молодость. До пятницы я уже не хромал и синяков под бельём не заметно.
Глава 38. Деревня Хмельники. Маруся Петрова.
В пятницу, как было условленно, мы готовились к поездке в Хмельники. Я одел рубашку с
галстуком, осеннее пальто на пиджак и кепку. Алексей Алексеевич купил кое-что на
базаре и взял с собой фонарь "летучая мышь". Темень нас застанет в пути вечером и в
понедельник рано до рассвета.
Не доезжая до Мсты начался мелкий дождик. Темнота настала раньше обычного. Выйдя
из вагона увидели грязь.
- Эх, попали мы с тобой, Ваня, в непогоду!... Вон уже Холщебинка видна... Сейчас зажгу
фонарь. Со светом в лужи не попадём...
- А земелька-то у вас так себе, суглинистая. Наверное, грязь весной долго не просыхает?
- Чего-чего, а грязи хватает, да и мужики не те стали - не хотят дороги чинить...
На мелководье перешли реку, прыгая с камешка на камешек. Идём дальше, а дождь, как
на зло, усилился. Пальто и пиджак на плечах уже промокли.
- Алексей Алексеич, большая ваша деревня?
- Домов тридцать будет. Уже давно, как стала убывать. Люди в город подаваться стали.
Земли у нас плохие. Мы арендовали покосы и там сеяли ячмень, лён. Это около десятка
километров.
- Вот и мы, пока жили в деревне, тоже арендовали у кулаков их пустоши.
- Слава богу, наконец пришли! Наш дом слева второй от края. Свет горит, наверное ждут.
При входе в деревню ворота были закрыты. Под ними большая лужа. В ботинках не
пройти. Мне пришлось лезть через изгородь. Подошли к дому. В правой избе светились
три окна, в левой избе тоже три окна. Промежуток между избами, крыльцо в три или
четыре ступеньки, длинный коридор параллельно избам, довольно широкий, за коридором
скотный двор и огород с колодцем.
Алексей Алексеич открыл дверь и вошел в избу.
- Принимайте гостей! Иван Григорьевич, заходи да снимай с себя мокрую одежду.
Войдя вслед за хозяином, я поздоровался сначала общим поклоном, а потом по
деревенскому обычаю стал подходить и здороваться с рукопожатием. Алексей Алексеич
комментировал.
- Это жена, Екатерина Васильевна. Сыновья - Пётр и Сергей. Дочери - Маруся и Валечка.
Будьте знакомы: Иван Григорьич, сын моего товарища по работе Григория Иваныча. Я с
ним только на днях познакомился и уговорил съездить к нам на выходные. Маруська,
приготовь-ка самовар! Надо с дороги погреться, мы ведь промокли.
Мария Петрова - 20 лет, 1929 г.
Самовар стала ставить девушка лет за двадцать,
полная, красивая с лёгким овалом лица, волосы
русые, заплетены в две косы. Ей помогала мать.
Женщина ростом выше среднего, не седеющая, с
красивыми чертами лица и всей фигуры. Самая
обыкновенная крестьянка, лет около пятидесяти.
Алексей Алексеевич против жены много старше
выглядел.
Парни с коренастыми фигурами и приятной
наружности. Больше прибавить нечего, кроме
того, что Сергей немного потоньше Петра. Ну а
школьница, как её отрекомендовал отец: "Валя у
нас как будто хлеба не ест". Тощая, но лицом
симпатичная, больше похожа на мать. Сидела на
лавке и всё разглядывала - кого привел отец.
- Маруська, сбегай в ту избу, принеси молоко, а я
буду собирать на стол, - распорядилась мать.
- Батя, я в прошлом месяце был в Бологое и заходил к дяде Грише, но этого их сына не
видел. - сказал Пётр.
- Он недавно приехал из Ленинграда, куда ездил устраиваться на работу, но не удалось.
Мне тоже, Григорьич, пришлось там пожить, горюшка тяпнуть. Как-нибудь расскажу...
Хозяйка собрала на стол, пригласив и меня сесть. Я сел на лавку рядом с Петром. Смотрю,
хозяин достаёт из-под лавки бутылку водки.
- Катерина подай стаканчики!
- Что ж, Григорьич, для знакомства выпьем может не последнюю. Когда в будущем
захочешь погулять в деревне, приезжай сам. Ты ведь из деревни и деревенская жизнь родная стихия. Молодёжи у нас много.
- Спасибо за приглашение! Дело о приезде "треба разжувати", как говорят украинцы.
Все взяли стопки, кроме хозяйки и Валечки, чокнулись. Закусывать стали горячими щами
с бараниной, домашним мягким хлебом.
После ужина девчонки принялись убирать со стола посуду, а мужчины вышли перекурить
на крылечко. Дождь перестал, только с крыши шлёпала крупными каплями вода в
деревянную бочку. Алексей Алексеич стал рассказывать.
- Я ведь тоже жил в Питере. Уехал из дома, когда было мне только 14 лет. Начинал работу
у одного огородника. Днём пас корову и коз, а ночью нянчил плакливого ребёнка. Бывало,
если засну, то и подзатыльников хватало. Помучился я немало. А потом знакомый слесарь
с Балтийского завода пристроил меня на завод обслуживать горно - греть заклёпки и
подавать их клепальщикам, собиравшим секции корабля. Иной день так употеешь, бегая
от горна по сходням к клепальщикам и обратно, что вечером есть уже не хочется - скорее
спать. День то рабочий был четырнадцать часов. Хорошо еще жил близко - на 11 линии у
двоюродной сестры. Не надо было ездить на конках и дрянных трамваях. Пешком скорее
дойдёшь, чем на таких хламинах.
Жизнь в Питере мне запомнилась на всю жизнь. Когда на заводе был построен крейсер
"Орёл", было это в 1904 году, то его надо было своим ходом перегнать на Дальний
Восток. Я с командой попал на ходовые испытания, а было мне тогда двадцать лет.
Путешествие было для меня очень интересным. Море, разные страны. Я всё ходил по
палубам, изучал, как работают механизмы, мною до тех пор не виданные. Корабль качает,
мачты клонятся во все стороны... И мне захотелось забраться на мачту и покачаться. Залез
высоко и любуюсь, как волнуется море. От морской болезни я не страдал, а тут на высоте
она меня одолела. Я не удержался и упал на огромную дымовую трубу крейсера. Хорошо,
что она была покрыта сеткой и в трубу я не попал, а упал на сетку, свалился с неё,
зацепившись ягодицей за крюк. Сначала потерял сознание от боли...
Кровь потекла на палубу. Команда заметила лужу крови, заиграли тревогу. Сняли меня и
отправили в лазарет, где зашили рану. Сколько пролежал в лазарете не помню. Рана стала
заживать и меня в Риге, куда заходил корабль на заправку углём и водой, высадили,
отправили в Питер поездом.
- Вы опять стали работать на заводе? - спросил я.
- Нет. Дождавшись окончательного заживления, завербовался в Москву учеником
трубопроводчика. Мы проводили трубы для уличных газовых фонарей и в некоторые
дома фабрикантов и банкиров. Когда приобрёл высокую квалификацию приехал домой на
лето, женился на Екатерине Васильевне. Уехали с ней в Москву...
Вышла Екатерина Васильевна в коридор.
- Алексей, пора спать! Гость-то, наверно, умаялся?
- Нет, я привык долго не спать. У нас на работе разные смены и приходится бодрствовать
то до двенадцати, то после.
- Петя, ты забирайся на печку, а твою кровать предоставим гостю. Серёга сказал, что не
придёт, он ночует у Ивана.
Войдя в избу, увидел, что девчонки уже в постели на лавке в переднем углу.
Утром я проснулся, когда женская половина хлопотала у печки. У шестка повизгивал
самовар. Алексей Алексеич работал в огороде. Я наскоро оделся, умылся. Вошёл в избу
хозяин за ним Петя и Сергей.
- Слава богу, вы собрались! Садитесь за стол есть горячие блины и чай пить. Маруська
собирай на стол! - скомандовала хозяйка.
Все уселись за стол, только хозяйка перекрестилась на иконы в переднем углу.
Во время завтрака Алексей Алексеич распределил кому что делать днём. Потом стал
рассказывать про свою жизнь в Петербурге и историю с его матерью, приехавшей на
Рождество в город. Его рассказ за столом я обработал, чтобы он был более понятным для
будущих читателей.
Глава 39. Баба Таня и "пугало". (рассказ)
В начале века на Знаменской площади (пл. Восстания) стоял памятник императору
Александру III, царствовавшему с 1881 по 1894 год. Это был всадник на коне из породы
тяжеловозов. Это передавало по замыслу скульптора могучую Россию, твёрдо стоявшую
четырьмя ногами коня на граните земного шара. Одежда Александра состояла из короткой
куртки, подпоясанной ремнём. На голове круглая жандармская шапочка. На лице борода
лопатой и прямые усы. Взгляд тупой. Под глазами мешки, говорящие о любви к
спиртному. В плечах широк, точно сказочный богатырь Илья Муромец. Облик памятника
представлялся не спешащим, как и Россия. И еще он как бы наблюдал сверху за порядком
на площади.
Может быть кто-то из старожилов вспомнит случай, как высокодержавного императора на
коне деревенская старуха обозвала "пугалом". А дело было вот как.
Из далёкой деревушки Хмельники Вышневолоцкой волости Тверской губернии накануне
большого праздника Рождества Христова в 1911 году в субботу рано поутру выехала к
своему сыну Алексею пожилая женщина Татьяна Васильевна в город Санкт-Петербург.
Добравшись до города Бологое, она села на поезд, следующий в столицу. Приезд ее был
рассчитан на вечер той же субботы. Алексей был предупреждён о приезде матери
письмом и она надеялась на встречу. Алексей жил у своей тетки на 11-й линии
Васильевского острова. Татьяна Васильевна ехала к сыну погостить, свезти нового белья и
повидаться с сестрой.
Весь мягкий багаж был уложен в мешок из холстины и пристроен за спиной на
верёвочных лямках. В руках корзины. В одной везла каравай домашнего хлеба, ватрушки,
пирожки с налимом и грибами. В другой корзине уложено в мягкую труху и мякину с
полсотни яиц. Всю дорогу старуха корзинки держала в руках, боясь как бы они не
свалились на пол. Да и сама нет, нет да уцепится руками за скамейку, когда вагон
кренился на поворотах. Крестясь, спрашивала: "А мы не опрокинемся?".
Погода была ветреная, шёл густой снег. По прибытии поезда на Московский вокзал баба
Таня стала ждать сына на перроне, но тот почему-то не пришел. Подождав немного среди
спешащей публики, решила добираться как-нибудь сама. Адрес был на бумажке и она
спросила стоящего гражданина:
- Милейший, у меня есть адрес на бумажке, но я неграмотная... Скажите, как мне
добраться на Васильевский остров?
- Бабуся, идите вон в те двери на площадь. Там недалеко есть конка. Садитесь и поезжайте
до Александровского сада, а там пройдёте до Благовещенской площади, потом через мост
и налево. Одиннадцатая линия близко. Спросите у людей за мостом.
Только баба Таня вышла из дверей вокзала на Знаменскую площадь (пл.Восстания), как
сразу растерялась. Во всех направлениях бегут люди. "Куда это они несутся, точно
очумелые?" - так она подумала. "Проходу добрым людям от них нет." Лошади с лёгкими
саночками и закутавшимися в медвежьи пологи пассажиры. Разного рода повозки мчатся
во всю лошадиную прыть, только и слышно как кучера покрикивают:
- Гоп, гоп, поберегись!.. Куда прёшься под оглобли или жить надоело!
Голова у старухи закружилась от этой сутолоки. Она трусцой побежала через площадь по
направлению к гостинице, увёртываясь от лошадей и спешащего народа. Снег хлопьями,
гонимый ветром, застилал ей глаза...
Вдруг видит, на неё прётся огромная лошадь со здоровенным мужиком на спине. Руки у
бабки от страха опустились, так что обе корзинки упали на снег. Из них вывалились яички
и разбились, оставив жёлтые следы. Представив что её вот-вот задавит толстый верзила,
баба Таня вскинула руки вверх, навстречу всаднику, она закричала:
- Тпру! Тпру! Куда прёшь, окаянный! Не видишь, люди ходят. Что пьяные глазищи-то
выпучил, пугало бессовестное? Тпру! Держите, люди, а то он меня задавит! Караул!..
Теряя силы и не видя спасения, бабка упала на колени перед мордой лошади, а сама всё
машет руками в её сторону, как бы отгоняя лошадь прочь от себя. Может, у лошади ума
больше, чем у седока...
На это диво собралось много народа. Окружили бабку Татьяну полукольцом и кричат:
- Что, бабка, размахалась перед мордой государевой лошади? Не видишь что ли? Это наш
Царь-батюшка Александр Третий!
- Пугало, родимые! Как есть пугало! Я уже подумала богу душу отдавать от страха, а он
смилостивился и воздержался на меня ехать.
- Ха! Ха! Ха!.. Пугало! Вишь ты, бабку задавить удумал!
Крики, шум, хохот собравших заглушил всю площадь. Такого хохота не было даже на
выдумках цирковых клоунов. Толпа растёт и растёт. Извозчики останавливают своих
лошадей и, встав на сиденье, всматриваются через толпу.
- Што, братцы-ребятя, аль ково задавили? Эй, шапка лисья! Скажи, брат, што тута за
толпа?
- Собирался тут один старушонку задавить, да лошадь, видите ли, мил друг, заупрямилась,
не пошла... У неё все четыре ноги в камень увязли! Ха-ха-ха-ха!...
Подбежали городовые и, свистя в свистки-улитки, закричали:
- А ну разойдись! Что за невидаль! На какую-то бабу уставились, ровно на Богородицу,
сошедшую с неба!
- А вы спросите её, кто собирался старую задавить! - кричали из передних рядов.
- Вон она, сердешная, даже на коленях стоит и просит, чтобы не задавил угрюмый
государь своим битюгом!
Растолкав толпу и оттеснив её от памятника, городовые увидели плачущую старуху,
подбиравшую уцелевшие яички и не затоптанные ватрушки.
- Ну, бабка, что ты тут нюни-то распустила?
- Как же, родимые, вон это пугало хотело меня задавить своей лошадью, да, слава богу,
обошлось благополучно. Только мои корзинки хоть бросай. Что я Алёшке то привезу.
- Кто-кто тебя чуть не задавил? - с криком подскочил к бабке городовой. - Вот огрею
вдоль хребта шашкой, так сразу узнаешь: перед кем тут комедию разыгрываешь!
- Ты, батюшко, больно то не кричи, ведь мне это ни к чему... Старая я... Впервые в таком
городе... Растерялась... Снег сильный, ветер в спину дует... И мне показалось, что вон эта
лошадь прётся на меня. А что он царь, так незачем ему тут стоять и пугать людей без
надобности...
- Я тебе поболтаю! А ну, пошли со мной! Там разберёмся, что ты за кляча такая и откуда
появилась! - городовой хотел было взять старуху подмышки, чтобы поднять её с колен, но
она встала сама.
Из толпы прорвался к матери Алексей:
- Мама! Да как ты, старая, тут оказалась? Здравствуй, Мама! - он обнял мать и поцеловал в
щёку, чуть было не выронив корзинки из её рук снова.
Городовой обратился к Алексею:
- Что за спектакли тут устраиваются? Деревенщина, право деревенщина! Ты кто такой
будешь? Почему раньше не являлся? Вон она тут чёрт-те что нагавкала на Государя. За
такое и в Сибирь угодить можно... Одно слово - деревенщина. Проваливайте отсюда, пока
не передумал.
Видя, что положение не из приятных, Алексей подхватил Мать под руку, в другую руку
взял у неё корзинки и стал выбираться из толпы к конке, чтобы доехать до Дворцовой
площади. Из публики всё ещё продолжали покрикивать, но с опаской:
- Смотри, бабка, пугало-то твоё осталось стоять на месте! Другой раз пойдёшь мимо поклонись в ножки коню и своему благодетелю за то что он тебя не задавил! Ха-ха-ха!
- А что, люди, правда Алексашка на пугало похож?
- Что за крики? Кто кричал?! Задержааать!! - закричал жандарм, прорываясь в сторону
крикуна, но народ так уплотнил рады, что жандарму не удалось прорваться. Тогда он
закричал:
- А ну, рррразойдись!!! Освободи площадь! Нечего митинги устраивать!
Дальше ни Алексей, ни баба Таня шуток уже не слышали. Подошел вагон конки и они
взошли на второй этаж, сели на скамейку, чтобы лучше видеть город. Там и плата была
поменьше.
По Невскому ехали и удивлялись соборам, витринам магазинов, украшенных к празднику.
Подъехав к Александровскому саду, баба Таня увидела Дворцовую площадь и дворец.
- Алёшка, зачем это люди забрались вон на тот большой дом и стоят как истуканы?
Алёшка захохотал.
- Мама, это царский дворец. А то стоят не люди, а чучелы... Ну, как в деревне делали для
ловли тетеревов. Только эти сделаны похожими на людей из металла.
- Думала, что живые...
Когда шли вдоль решётки Александровского сада против Вознесенского проспекта баба
Таня увидела маленький каменный домик за решёткой сада с круглой крышей и
маленьким шпилем и принялась неистово молиться.
- Мама, на что ты молишься? - спросил сын.
- Милый Алёшка, разве ты не видишь - часовенка стоит! Или ты уже Бога забыл в городето? Вон на крыше, верно, был крест, да сломался. Остался только столбик. Ни в одном
окошечке не видать ни свечки, ни лампадки затепленной... А ведь завтра такой большой
праздник! Ах, ты, Господи!
- Ха-ха-ха!.. Мама, дак это же уборная! Ну, туалетом прозывается. Одна дверь для
мужиков, другая для баб. А ты молишься, чтоб у посетителей запора не было? Ну,
учудила! Ха-ха-ха!..
- После такого позора я больше не буду молиться без спроса, а то понастроили сортиров
вроде часовенок - только народ вводят в заблуждение.
Пройдя бульвар и выйдя на Благовещенскую площадь (пл. Труда), тут баба Таня с
усердием помолилась на храм Благовещенья (ныне его нет). На мосту долго смотрела на
красоту и ширь Невы, но спрашивать ничего не стала - как бы ещё чем не насмешить.
Придя к сестре, уже за чаем вновь начался разговор о пережитом происшествии, о
новостях из деревни, поклоны от всех родных, о житье и вдовьей доле. Не раз пришлось
всплакнуть и не раз посмеяться. А потом далеко за полночь улеглись спать, чтобы утром
успеть в церковь к заутрени.
Глава 40. Хмельники (продолжение).
- Папа, а где теперь памятник находится? - спросила Мария.
- Я уехал из Петербурга ещё до революции, поэтому не могу сказать куда он пропал. Вот
если Иван Григорьевич слышал об этом? Он недавно приехал из Ленинграда.
- Пожалуйста, я отвечу. Не только слышал, но и видел место хранения памятника. В
начале памятник хотели перелить на что-то современное. Но Сергей Мироныч Киров не
разрешил. Тогда как музейную редкость убрали во внутренний двор Зоологического
музея, что на углу площади Пушкина и набережной Университетской. Обратите
внимание: царица Екатерина - в сквере на Невском, царь Николай тоже за Исаакиевским
собором, Петр, "Медный всадник" - на Сенатской площади, Павел I в Павловске: все они
вид города не портят. Но памятник Александру, действительно как пугало, каждому
горожанину противен своим видом. Ни у кого еще не вышло из памяти - "жандарм".
Все слушали рассказ Отца внимательно, много смеялись над происшествием с бабушкой
Татьяной.
- Алексей Алексеич, вы обещали дать ружьё, чтобы я сходил на охоту.
- Конечно! Позавтракали, дождя нет - можно и в лес. Серёга, принеси ружьё! Патроны с
той избы... Знаешь, где всё лежит?
- Люблю я бродить по лесу. Кажется слышишь как земля дышит, деревья шепчутся между
собой, в ручейках водичка шумит на перекатах или тихая в омутах блестит как зеркало.
Птицы поют - так заслушаешься, что самому петь хочется. Не велика букашка муравей, а
что они творят, диву даёшься! Часами можно любоваться на их работу. Миллионы их и
все работают без драк, отчаянно защищают свой дом, если кто их потревожит.
Взяв ружьё, я отправился в лес, состоящий из берёзовых, ольховых, осиновых зарослей с
редкими ёлками и кое-где соснами. Ходил, ходил и всё впустую. Тогда стал
подкрадываться к вОронам, но они, чуя запах ружья, близко не давали подходить - с
криком улетали в лес.
Проходил я около трёх часов и вернулся, не сделав ни одного выстрела. Подходя к
крыльцу, меня увидел Пётр.
- Ну, как, охотник, жаркое будет? - он знал заранее, что я приду пустой, просто решил
пошутить.
- Нет, ни какого жаркого нам есть не придётся. Я ведь пошел погулять по лесу. Быть в
лесу - для меня удовольствие.
- Пойдём с нами вечером на беседу? Там, наверное, будет интереснее, - пригласил меня
Петя.
- Я согласен сходить. Одежда-то у меня не праздничная, но интересно, как гуляет тверская
молодёжь. Как новгородская - знаю хорошо.
Услышав наши разговоры, вышла на крыльцо Мария. Петя к ней с вопросом.
- Сестра, приглашай парня на нашу беседу, не домоседничай!
- Маруся, вы не обидитесь, если я так буду вас звать? Я уже Пете дал согласие, а тебя
прошу составить с нами компанию.
- У меня нога болит... но за компанию - не откажусь.
И мы пошли на местную беседу.
- Что у вас с ногой?
- В реке рассекла колено об острый камень. Лежала в больнице долго, рану сшивали.
Теперь зажило, но боль ещё осталась.
- Мы с вами по ранениям похожи... У меня в детстве была разрублена топором чашечка
левого колена. Срослась и уже не болит, но лечили долго.
- Да!... В жизни всего можно ожидать...
- Маруся, у вас были парни, которым вы нравились?
- Был один! Я ему нравилась, и он - мне. Хотел посвататься... Но уехал жить в Москву и
забыл... Я такую нетвёрдость в слове не люблю и вспоминать о нём не хочется.
- А ещё были?
- Скрывать не стану. Ухаживает свой деревенский - Ваня Болтушев, но я его не уважаю...
Так, для провождения времени...
С такими разговорами мы подошли к избе с огнями нескольких керосиновых ламп. По
шуму было слышно, что там танцуют. Стучат об пол каблуки и в трёх окнах мелькают
фигуры танцующих.
При входе в избу, поздоровавшись, Петя уселся на лавку между девчонок. Мы с Марусей
остановились у русской печки. Она стала знакомить меня, показывая глазами на девушек,
сидящих по лавкам. От них до меня долетел шёпот:
- Смотри, какого Манька подцепила! И где только она выискала... Ничего паренёк! Если
жених, то под пару...
Подбежала к нам Марусина двоюродная сестра. Маруся с ней познакомила.
- Это Нюрка!
Нюра, растолкав девчонок и парней, пригласила нас сесть. Гармонист заиграл кадриль и
круг танцующих вырос. Парни приглашали девушек. К Марусе подошел высокий
русоволосый парень в чёрной рубашке-косоворотке, подпоясанной кавказским ремешком
(бывшем тогда в моде).
- Ваня (Болтушев), ты спросил разрешения у моего соседа? - сказала Маруся.
Иван сконфузился, но поклонившись попросил разрешение у меня. Пляска началась. Я с
любопытством стал изучать девушек и парней, а сидящие изучали меня, не стесняясь
показывать пальцами. Танец кончился. Кто нашел место - сели, а кто остался стоять по
углам.
Маруся, усевшись около меня, пояснила:
- Танцевал со мной Ваня Болтушев. Он и есть второй ухажёр.
- Ну и как он отнёсся к моему приходу с тобой?
- Всё выспрашивал: "Кто, да откуда? Зачем появился у вас?". Я ему сказала, что не знаю.
Он работает с Отцом. Вот и приехал на выходной погостить.
Гармонист куда-то вышел, оставив свою трёхрядную "минорку" на лавке рядом с нами. Я
спросил Марусю:
- Могу я для вашей молодёжи что-нибудь сыграть?
- Разве ты гармонист?! Во, здорово! В таком случае поиграй! Не заругает Костя.
Я взял гармонь и начал перебирать гаммы. Все на меня вытаращили восхищённые глаза. И
вот, запустил я в молодёжь для начала тверские частушки. Запели не громко на всех
лавках. А Нюрка встала к Марусе и запела.
Деревенскую гуляночку
Забросил дорогой,
Нажил в городе кухарочку Не едет и домой.
...
Я понял - это в адрес Маруси, ведь её ухажёр уехал в Москву и не является. Закончив
петь, Нюрка села рядом с Марусей, обняв её рукой за талию. Я перестал играть частушки,
перейдя на польку. Все как будто этого и ждали - повскакали с мест и кто кого ухватил
себе в пару без разбору - пошли танцевать. Марусю опять выдернул за руку Болтушев.
Притопывая вёл её красиво...
Пришёл гармонист. Не удивился, что взял гармонь, но, смотря на танцующую Марусю,
спросил:
- Не ревнует вас её партнёр?
- Напуганный огнём боится кочерги. Я не затем приехал, чтобы от вас девок уводить!
Пусть между нами будет мир и спокойствие.
Кончив играть, передал гармонь хозяину, а Марусе сказал:
- Наверное на радостях танцевала, что и нога не болела?
- Болела, конечно болела! Но такой вечер в нашей деревне не часто бывает.
- А как насчет: домой?
- Конечно давно пора. Вон Петька уже давно сбежал. Пошли!
Мы с ней направились к двери, а нам вслед:
- Почаще приезжайте к нам!..
Выйдя из сеней, я Марусю взял под ручку и так мы пришли домой. А дома Мать не спит,
беспокоится, что загулялась девка.
- Мама, в своей-то деревне чего беспокоиться?
- Ладно уж, ложитесь отдыхать!
- Мама, а наш гость оказался гармонистом!
- Что ты говоришь? Неожиданное веселье на вас нашло...
- У нас и свой гармонист есть, да он уже поднадоел, а тут - новенький. Все девчонки как
помолодели! Танцевали и пели. Особенно, Нюрка Степанова.
Хозяйка погасила огонь и мы нырнули в свои постели.
Провел я и воскресенье, гуляя с Марусей по деревне. Ходили на берег Мсты. Любовались
с ней на реку, как она, шумя, перекатывалась через крупные валуны, раскидывала искры
брызг при солнечном освещении. Я рассказывал о своём детстве, нелёгкой жизни.
Вечером с Алексеем Алексеичем уехали в Бологое. Маруся просила приезжать ещё. Я
пообещал. Прощаясь я спросил.
- Хорошо ли провела со мной время и понравилось ли моё общество?
- Я увидела в тебе культурного и повидавшего жизнь не по возрасту. У нас таких парней
нет. Пожалуйста, приезжай.
Мысль о следующей поездке уже засела в моей голове.
Глава 41. Работа пожарным. Предложение Марусе.
Работа в пожарной части шла нормально. Учебные выезды на пожарной машине,
запряжённой парой битюгов. Ночные тревоги. Был один случай опасный для жизни.
В посёлке Медведево была сельскохозяйственная артель. В период жатвы они
обмолачивали рожь. Надо же было случится беде - загорелась рига, наполненная снопами.
Мы выехали на пожар. Огонь полыхал на крыше, раздуваемый ветром. Крыша
обрушилась, обрушив и потолок риги. Огонь усилился в здании. Поливка из шлангов
снаружи не помогала сбить огонь. Я забрался по углу здания на стену, встал на углу. Мне
подали шланг и я стал лить воду на самые горящие участки. От пламени и дыма было
жарко. С земли стали поливать меня для охлаждения. Как-то ствольщик вместо
рассеянной струи ударил мне в спину плотной струёй. Я свалился внутрь риги в пламя,
горевшее точно в аду. Все закричали. Но я упал удачно у входного проёма и моментально
задом вывалился через порог наружу. Не загорелся только потому, что был мокрый.
Пострадали мои брови, волосы под каской не пострадали. За проявленную
самоотверженность получил благодарность и дежурную премию. В дальнейшем служба
шла в течении двух лет спокойно, не считая учебных выездов.
Узнав о случившемся, Мать и Отец очень переживали. Брови я подстриг для ровности и
подкрасил их. Заметно только, что были короче, но вида лица не портили.
***
По первому заморозку дороги стали твёрдыми. Я решил навестить Хмельники, имея после
ночного дежурства свободными двое суток. Одел полностью военную форму, состоящую
из синих галифе, такого же френча с ясными пуговицами, сапог и темно-синей будёновки.
Алексей Алексеич тоже поехал домой помыться и сменить бельё. Приехали мы вечером,
часов около семи.
Когда я вошёл в избу, дома были все, сидели за чаем. Петя, Сергей не обратили внимания
на мою одежду - они меня видели в ней, а Маруся и Валечка вытаращили глаза. Маруся
сказала:
- Ох, ты! Кого я вижу! Встреться на дороге - не узнала бы.
- Базве я здорово изменился?
- Какой-то ты не такой.. На того парня, что был раньше, не похож. Брови моложе
сделали... Это что для форсу или мода?
Я понял наблюдательность Маруси. Пришлось сознаться - почему такие брови.
Мы с Алексеичем тоже сели к столу. Маруся очень пристально изучала меня. Валя
увиделась и шепчет сестре:
- Ты что втюрилась? Даже есть бросила.
- Молчи, шпилька! Не твоё дело! Займись лучше своими уроками!
Петя, видя, что Мария прекратила есть, решил над ней пошутить. Незаметно положил в её
чай соли. Маруся, хлебнув чай, сморщилась, косо посмотрела на брата, но сдержалась,
вышла из-за стола, не подав вида.
Выйдя после чая на крылечко, мужчины затянули махорку в газетной бумаге и сыновья
стали докладывать отцу, что они делали на своих работах. Потом Сергей спросил меня:
- Иван Григорьич, как проводишь время после работы?
- Хожу в кино, гуляю с товарищами, много читаю книг.
- А с девчонками?
- Не люблю я городских воображал. Привык к деревенским. Там как-то проще... Я всегда
был у них с гармонью в почёте. Вечером или в праздники - песни, танцы, веселье до
утренней зари... К городским как-то не привыкнуть.
Покурив, я пригласил Марусю прогуляться по деревне. На что она согласилась. Одевшись
потеплее, мы пошли. Я взял её под руку.
- Маруся, что ты так внимательно изучала меня за столом?
- Так... Вспомнился один случай.
- Можно узнать какой?
- Нет, это мой секрет.
- Секрет так секрет. Но я хочу тебе сказать свой секрет. Ты как ко мне относишься:
положительно или отрицательно?
- В каком смысле?
- Ты мне очень понравилась! Я не против жениться на тебе и поэтому делаю тебе
предложение. ДАВАЙ ПОЖЕНИМСЯ! Если я тебе нравлюсь...
- Ты меня как кипятком ошпарил! Вдруг, ни с того, ни с сего. Этот вопрос надо обсудить с
нашими... Как они посмотрят? Обещания не даю, но и не отказываю.
- Учти Маруся, главное для жизни, кроме любви и уважения друг друга, у нас уже есть жильё в Бологое. Отдельная квартира на втором этаже и дом на моей фамилии. Это же для
нас большое счастье.
- Я ведь дома по случаю болезни ноги. Работаю в Горбино (к Боровичам по Мсте)
трикотажницей.
- В Бологое найдётся работа не хуже.
Так в разговорах мы прошли вдоль деревни не один раз, а за нами вслед из окон смотрели
любопытные, прикрываясь занавесочками.
- Давай, Ваня, оставим этот разговор до другого раза. Я подумаю, посоветуюсь.
- Ну, что ж, до другого, так до другого! - Потом я спросил, - Сегодня вечеринки не будет?
- Нет. Ты приехал без гармони, а наш куда-то уехал.
Когда я вернулся домой, Мать спрашивает:
- Ну, как съездил? Что нового в Хмельниках?
- Разговор будет между нами. Пока даже Отцу не говори...
- Что-нибудь случилось?
- Да, Мама, случилось! Я сделал предложение Марусе выйти за меня замуж.
- Всё это хорошо... Тебе уже двадцать пять лет. Но время то какое... Кругом недостатки.
Питание обходится дорого и продуктов нет. Вот ты женишься... будет ребёнок, а чем его
кормить, кроме материнского молока?
- Ну, до этого ещё далеко... Да и ответа определённого я ещё не получил. Отказа не
получил, но и "за" ещё не сказано. Учти, я получаю военный паёк на одного, а если будет
семья, то и паёк увеличат. У Петровых есть корова, поросёнок, курочки. Да и в поле они
сеют хлеб. Не велик урожай, но поддержка будет.
- Что ж, сынок, твоя воля. Жить нам есть где. Мебель неказистая, но со временем купите.
Глава 42. 1931 год. Сговор с Марусей.
Новый 1931 год мы справляли скромно. На первое - щи из конины, на второе - тушёная
конина с картошкой. Отец находил возможность покупать конину для еды, т.к. крестьяне
перед наступающей коллективизацией продавали даже молодых жеребят. Мы конину ели,
не чувствуя отвращения, как некоторые. Мать умела готовить её и мы ели как говядину. Я
всегда брал с собой на работу, там разогревал на плите.
После нового года собрались у нас на день моего рождения. Присутствовал дядя Терентий
с тётей Катей. В разговорах о службе в пожарной части дядя позавидовал, что паёк и
обмундирование дают хорошие. И он не отказался бы от такой работы. В команде люди
требовались и я обещал попросить начальство об его устройстве в нашу часть. Получив
при следующем дежурстве добро, дядя Терентий оформился на работу рядовым
пожарным. Состав пожарной команды в основном состоял из крестьян, приезжающих на
дежурство, или пристроившихся к городской жизни отслуживших в армии.
Жили мы с его семьёй рядом на втором этаже. Нас разделяла только оклеенная в
несколько слоёв обоев деревянная стенка. У него семья состояла из жены Екатерины
Ивановны, сына Лёни, дочери Нины дошкольного возраста. Лёня потом погиб. Он попал
под поезд у станции Лыкошкино.
Февраль месяц был настолько холодным и снежным, что идя в Медведево на работу, я на
зло вьюге, залепляющей глаза, сочинял стихи (которые не сохранились). Борьба с
природой в них была написана так же зло, как и сама вьюга.
Между делами в свободное время я писал Марусе письма. Она мне тоже отвечала. По
случаю холодной и плохой погоды Алексей Алексеич домой не ездил, а приходил
ночевать к нам. Знал ли он тогда о нашей с Марусей помолвке? Об этом он ещё не сказал
ни слова. Я всё-таки думаю, что у неё был разговор с родителями.
В один из морозных дней приезжает к отцу Маруся. Меня дома не было. Она сказала моей
Матери, что привезла отцу новые шерстяные носки, а его ещё не было, не пришел с
работы. Мама предложила посидеть и подождать, но Маруся, стесняясь, не захотела
сидеть. Сказала, что пойдёт к знакомой девушке Ольге. Оказалось, что это та же Ольга,
которую предлагал мне Отец для знакомства.
Не успела от нас уйти Маруся, как я вернулся от товарищей. Мама мне говорит:
- Из Хмельников приехала Маруся к отцу и привезла ему шерстяные носки.
- И что же, она уехала?
- Не уехала, еще придет! А ушла к подруге Ольге.
Я, как был в костюме, не одевая пальто, убежал на поиски её. У Ольги дома девушек не
было. Сказали, что барышни пошли гулять. Не чувствуя холода, чуть ли не бегом вышел
на городскую площадь и увидел их у кино. Билетов не достали и ждут свободных с рук.
Любезно поздоровавшись, пригласил их погулять по улице. Они согласились.
- Вам не холодно, молодой человек? - спросила Ольга. - Ведь мороз, простудитесь.
- Мороз не велик - стоять не велит. Будем двигаться!
Видя мою навязчивость, Ольга сказала, что её мать просила быстро вернуться. Пригласив
Марусю ночевать к себе, Ольга ушла. Мы остались вдвоём. Слово за слово - разговоров
набралось много. От мороза у меня начинают лихорадить коленки. Мороз забирается под
пиджак, а сознаться не хочется. Терплю. Она говорит мне:
- Ведь ты замёрз! Пойдем, я тебя провожу до дому и узнаю, не пришёл ли папа.
Наши папы оба дома, собирались пить чай. мама пригласила к чаю Марусю. Та долго
отговаривалась, но Алексеич показав глазами, заставил дочь сесть за стол. У Матери были
испечены картофельные кокорки. Она самую румяную подала Марусе.
После чая оделись и пошли к Ольге. Дорогой я Марусю спрашиваю:
- Скажи пожалуйста, дорогая, ты разговаривала с родителями о нашем сговоре?
- С отцом ещё не говорила. С матерью - да.
- Думаешь, отец согласится?
- Мама сказала: как отец своё слово скажет, так и я.
- В таком случае, я поговорю с ним. А он сам сообщит вам дома своё мнение.
- Ваня, приезжай к нам! Только с гармошкой, на вечеринке погуляем... Я хочу тебе
сказать, почему я дала согласие выйти за тебя замуж. На святках я загадала, положив под
подушку мочалку. С приговором: "Суженый-ряженый, приходи мне спинку потереть! За
матицу не заходи!". И вот мне снится... Входит в избу солдат. Высокий в длинной шинели
и улыбается. Сначала показался не знакомый, но по улыбке признала тебя. Вот, думаю,
моя судьба! Это же мой жених! В такой военной форме ты был у нас недавно.
- Значит ты свою судьбу нашла? Вот и отлично! Я думаю, что и я нашёл свою невесту...
Проводив Марусю на поезд рано утром, попрощались до скорого свидания.
К концу февраля погода немного потеплела... В субботний день, сговорившись с Алексеем
Алексеичем, поехали в Хмельники. Дорогой я его спросил:
- Алексей Алексеич, знаете ли вы, что я и Маруся сговорились жениться? Она всё не
решается спросить вашего согласия. Матери сказала, та ответила, что не против; как отец
скажет - так и будет.
- Иван Григорьич, я в тайне давно согласен. Знаю, что рано или поздно обратитесь ко мне.
Я еще до первой поездки в деревню решил про тебя: "Вот, моей Маруське - чем не
жених?". Потому-то под предлогом поохотиться пригласил к нам. Думаю, посмотрят друг
на друга, поговорят, сходят на вечеринку...
- Ну, дорогой Алексей Алексеич! Вы большой груз сняли с моих плеч! Большое спасибо!
- О времени свадьбы договоритесь с Марусей...
Через неделю, уже не спрашивая согласия у Алексея Алексеича на поездку в Хмельники, я
в субботу утренним поездом доехал до Мсты. Погода была солнечная с лёгким
морозиком. Как было обещано Марусе, я взял с собой гармонь.
Не спеша прошел через Холщебинку и не застывший брод через реку Мсту, дошел до
Хмельников в то время, когда в каждом доме, как по сигналу, топились печи, а дым,
курчавясь от холодного воздуха, поднимался столбом к небу, обещая хорошую погоду.
Подходя к дому, вижу Маруся достаёт воду из колодца, стоя ко мне спиной. Я потихоньку
подкрался к ней и обнял за плечи. Маруся вскрикнула и чуть было не уронила ведро в
колодец.
- Что ещё выдумал! Дурень бесноватый! - оглянулась, узнала, что это не Петя, а я улыбнулась.
- Как ты меня напугал! Я чуть с ума не сошла!
- Здравствуй, дорогая, и извини за необдуманную игру.
- Раненько ты пришёл. Я не ожидала... Пошли домой! Маме вода нужна.
Я взял одно ведро в левую руку, правая была занята небольшим узелком с едой.
Мать что-то напекла. В избе полный порядок, все постели прибраны, чисто намыт пол. На
столе уже повизгивает горячий самовар.
- Здравствуйте, Екатерина Васильевна! Что не ждали?
- Ждать-то - ждали, только вчера вечером... Долго не ложились спать.
- Где же ваше семейство?
- Петька с Серёгой на дворе, ухаживают за скотом. А Валечка - вон, за занавеской,
картошку чистит. Раздевайтесь да проходите на лавку.
- Алексей что заболел?
- Нет, здоров. Но у него небольшая работёнка... Он приедет с вечерним поездом.
Маруся, сняв пальто и валенки, вышла в другую избу за чем-то, а вернувшись села рядом.
- Ваня, в шинели холодно? Всё-таки морозит.
- Нет... У меня тёплая рубашка да гимнастёрка. Тёплые перчатки. Руки-то мои холода
очень боятся. Они были обморожены...
- Как это тебе удалось их спасти? - спросила Екатерина Васильевна.
- Дело было в 1924 году в день смерти Ленина. Я в компании своих парней и мужиков был
послан, можно сказать мобилизован, возить из лесу дрова на станцию Березайка... (см.
главу 22)
- Трудовую повинность вы тоже работали? - спросил Сергей.
- А как же! Мы всю осень в дождь, слякоть, в заморозки ходили пилить дрова в лесу за 11
километров. Засветло должны были выполнить норму. Ходили я, Отец и брат Яков. Как
было трудно - это ведь и вам известно. Наверное, ходили тоже на лесозаготовки?
- Ходили. Папа, Пётр, Сергей и я, - сказала Маруся. - Не только в лес, но и, когда река
поломает лёд, ходили дрова бросать в реку. Иногда приходилось лезть в холодную воду
по пояс, чтобы растолкать дровяной затор.
- Да, досталось всем крестьянам поработать. Ничего не поделаешь. Городам нужны были
дрова, - сказала Екатерина Васильевна.
Вечером Маруся пригласила пойти погулять. Мы вышли с ней на дорогу. Она спросила
меня:
- Скажи, пожалуйста, разве вы тот маленький домик, в котором я была, продали?
- Да, дорогая! У нас теперь прекрасный двухэтажный дом на Кривом переулке. Я домовладелец, купчая сделана на мою фамилию. В доме четыре квартиры. В правой
половине внизу живут родители с Павликом, а наверху - я. Мы с тобой заживём побуржуйски. Прихожая, спальня и комната. Вторую половину наверху занимает семья дяди
Терентия, а внизу - Смирнов, рабочий с ж/д.
- Мне даже не верится, что из такой избушки вы переехали в такой дом... Ведь за это надо
много денег?
- Наша половина дома обошлась в 500 руб., т.к. весь дом стоил 1000 руб. За маленький
домик мы получили 300 руб. Ну, а из экономии зарплаты 200 рублей - не так уж
разорительно.
- Ладно, Ваня, о домах, житье-бытье ещё поговорим потом. Сейчас зайдём за гармонью да на вечеринку... Молодёжь уже собирается.
Мы так и сделали. Валечке тоже хотелось сходить посмотреть как веселится молодёжь.
Она выбежала раньше нас, приплясывая по снегу в ботиночках, и дразнилась, высовывая
язык.
- Жених и невеста! Жених и невеста!
- Валя, перестань обезьяниться! Чего придумала? С чего ты сдурела? Я вот маме скажу
про твою дурость... - стала ругать Маруся.
В дом мы вошли вдвоём, а Валентинка осталась на улице, встретив ровесницу.
- О-о-о! Девчата! Смотрите, кто к нам идёт! Вот хорошо Манька придумала! Ай- да
молодец!
Все девчонки потеснились и нам предоставили место в переднем углу под образами.
- Манечка, милая, неужели правда, что ты выходишь замуж?
- Откуда вы взяли такое? Если отцы наши работают вместе, дружат, так почему мы не
можем дружить и кое-когда встречаться?...
Ребята, собравшись в кучку и покуривая, сделали такое заявление:
- Пусть молодой человек учтёт: мы Маруську дёшево не продадим! Пусть готовит выкуп!
Петя брат вышел из группы и грозно сказал ребятам:
- Кому нужен выкуп? Тебе, Болтушев, что ли? Или тебе, Чуркин? Выкупы, хотите всем
вместе или по одиночке, буду давать я! А мои кулаки вы хорошо знаете! Было дело,
пробовали? Лучше становитесь на кадриль или пусть повеселятся девчата.
Парни все примолкли и разошлись по сторонам, шушукаясь.
- Маруся, пусть Ваня сыграет наши тверские, а мы попоём.
Взявшись за ремень и сняв с плеча гармонь, я заиграл под частушки. Девчонки сначала
несмело, а потом дружнее запели. Пели, пели... Ребята закричали:
- Девчонки, хватит вам! Ваши женихи, может, рядом с вами. Давайте лучше танцевать!
Гармонист, а ну-ка сыграй нам весёлую полечку!
Я заиграл, и вдруг из стоявших и сидящих быстро образовались пары, завертелись в вихре
танца.
- Молодой человек, разрешите пригласить вашу даму на танец? - подошёл незнакомый
молодой парень, ростом с меня, немного рыжеватый.
Я в знак согласия кивнул головой. Маруся пошла танцевать. За полькой танцевали
кадриль, вальс "Амурские волны" и последнюю "русскую". На эту музыку тоже нашлись
желающие, выбегая на середину избы с притопыванием чечётки сапогами.
Вернулись домой далеко за полночь и, кто где спал раньше, так и сегодня улеглись.
Глава 43. Поездка за невестой.
Время бежит... Никак за ним не поспеть. Прошла зима с ее
вьюгами и морозами. Уже и весна 1931 года на исходе. Недалек
день празднования Первого Мая. Зимой в Хмельниках пришлось
бывать не часто. Как на зло, в выходные дни - вьюги с сильными
снегопадами или сильный мороз. Мы общались с Марусей при
помощи писем.
Подошел конец апреля. Сошел снег. Тепло. Появились первые
признаки зелени от лопающихся почек на деревьях. Река Мста
вздулась от обилия воды. Через неё нигде нет брода. Можно
идти только через железнодорожный мост рядом со станцией.
С 20 апреля, взяв отпуск, я поехал в Хмельники. Дома оказались только Екатерина
Васильевна и Маруся. Мужчины на работе, а Валентинка в школе.
- Ну, как, милые женщины, перезимовали?.. Я вижу вас живыми и здоровыми...
Здравствуйте! Привет от моих родителей.
- Здравствуй, Иван Григорьич! Как вы там перезимовали? Не болели старики? - спросила
Екатерина Васильевна. - Маруся, ставь самовар! Угощай гостя чаем! А у меня как раз
пекутся картофельные кокорки.
- Мама, ты молочка не принесла из клетухи?
- Маруся, не беспокойтесь с угощением! Меня устраивает один чай, - я взял
разговорчивый тяжелый самовар, поставил его на стол.
После выпитых пары стаканов обратился к женщинам с вопросом.
- Екатерина Васильевна и Маруся, я приехал к вам за окончательным ответом насчёт
назначения дня переезда Маруси в Бологое и дня регистрации брака, чтобы Марусе стать
мужем, а вам, Екатерина Васильевна, - зятем.
- Дорогой, Иван Григорьич, поскольку дело со сговором согласовано, вы сами назначайте
день. Только я хочу сказать, что у Маруси приданого нет... Всё, что на ней, кое-какая
одежонка, обувь, ещё кое-что... Не то, что у богатеев.
- Я, дорогие женщины, приехал не выторговывать приданое. Что есть, то и хорошо. А мы
постараемся всё нажить сами.
Отпраздновав майские праздники, в один из солнечных дней Петя взял у соседа лошадь с
телегой, чтобы отвезти нас с Марусей на станцию Мста для отъезда в Бологое. Отметив
всей семьёю отвальную и посидев по русскому обычаю перед дорогой, нас благословила
Екатерина Васильевна, со слезами на глазах, поцеловала дочь. Все родные решили нас
проводить до станции, там сдать в багаж большой деревянный сундук. Лошадью правил
Петя. Мы шли пешком рядом или сзади телеги. У всех на лицах было не весёлое
выражение.
- Отец, расскажи хоть ты что-нибудь весёленькое! - обратился я к Алексею Алексеичу.
- Я скажу, дорогой зять, что в жизни всегда родные провожают дочерей замуж со слезами
и напутствиями. Ведь их дочь идёт в неизвестную жизнь. Тем более, мы провожаем
Марусю в город, где жизнь надо устраивать умеючи. Время-то какое? Карточная система,
полуголодная жизнь. Одно нас успокаивает - вы с отцом твоим оборотистые. У вас
недостатка не ощущается. Большой круг знакомства в деревнях и в городе. Я уверен в
благополучии, передавая дочь в надёжные руки. Пожил я у вас немало и всё видел: и
жизнь, и характеры. Думаю, жизнь устроите как надо. Как, мать, думаешь?
- Что ж, жизнь прожить - не поле перейти. Всякой жизни придётся испытать. Пока мы
живы, чем можем будем помогать. - сказала Екатерина Васильевна.
- Мы тоже сестру не дадим в обиду! - сказали братья.
Одна Валечка, идя рядом с матерью, молчком утирала слёзы и всё больше смотрела на
старшую сестру.
- Ваня, а где твой брат Яша? - спросила Маруся.
- С Яшей у нас в семье получилась неприятная история. Коротенько расскажу. Живя в
маленьком домике на Змейке, он влюбился в билетёршу кинотеатра, вдову старше его лет
на 10-12. Мы, то есть Мать, Отец и я пытались отговорить его, но наши слова не помогали
- он ежедневно уходил к ней под предлогом прогулки. Тогда в один из вечеров Отец и я
растянули Яшу на кровати и Отец отстегал его ремнём, да так сильно, что остались на
спине красные рубцы. Вырвавшись от нас, со слезами на глазах он схватил пальто, шапку,
ботинки, наспех оделся и выбежал из дому... Мы думали он скоро вернётся. Ждали,
ждали... К утру не пришел и на второй день не пришел... Мать пошла на квартиру к
билетёрше, но и там его не было. Отец после работы сказал, что Яша на работу не пришел.
Яша работал с отцом на стройке фабрики-кухни, помогал ему делать замесы и подавал
бетон на рабочее место.
- Куда же он потерялся? В милицию заявляли?
- Спрашивали у всех знакомых, в милиции справлялись. Дней через пять принесли письмо
от него. Он написал: "Не ищите, я - в Ярославле, домой не вернусь. Устроился слесарем на
мостосборочную базу, строящую железнодорожные мосты." От нас он ушел навсегда.
Мать здорово и долго переживала, ругая Отца и меня.
С таким разговором мы подошли к станции. Сдали сундук в багаж. Сергей погнал лошадь
обратно. Мы сели в прибывший поезд вместе с отцом и Петей. В поезде договорились: так
как устраивать свадьбу обоим семьям не по карману - устроим только чай после
регистрации брака.
Приехали в Бологое с чемоданами в руках. Прибыли в свою квартиру.
- Папа, неужели эта квартира только для нас двоих?
- Что ты, дочка, сомневаешься. Ведь Ваня о доме ещё в Хмельниках рассказывал.
- Мне всё не верилось, что так скоро у них провернулось дело с продажей одного дома и
покупкой второго.
- Я ведь дорогой говорил, что они оборотистые. Так что, дочка, привыкай к новой жизни!
И это считай своим. Ты теперь жена и хозяйка здесь. Надеюсь на зятя, что жизнь будет
хорошая.
Поднялись к нам на второй этаж. Отец и Мать поздоровались, расцеловали Марусю. Мать
согрела самовар, принесла к нам. Приготовила чай из череды и яблоневого листа,
испечённые картофельные кокорки. Все уселись чаёвничать.
- Вот, бог дал, были только сыновья, а теперь и дочка у нас есть, - налив чашку чая, Мать
подвинула её к Марусе. - Слава нашим святым! Что, Алексеич, жалеешь поди?
- Как же не жалеть, Устинья Фёдоровна! Ведь она такая у нас мастерица - что хочешь
сошьёт, свяжет, приготовит для еды. Матери она незаменимая помощница! Большая
домоседка. Погулять не вызвать.
- На вечеринки не ходит. В праздники в другую деревню не дозовёшься. - так подметил
недостатки сестры Петя.
- Небось, по-твоему, пойду бездельничать? - спросила брата Маруся.
- Вот наш сын зря не гуляет, но если пойдёт, так за ним и ребята, и девки гурьбой. Он и
сыграет на гармошке и спляшет, но это бывает редко - когда найдется достойный
соперник, - решил так похвалить меня Отец.
- Видели мы его на вечерах в нашей деревне. Как пляшет, как умеет организовать
вечерний досуг. Не зря Маруська в него втюрилась, - сказал Пётр.
- Ну, ты, братец, поехал не по той дорожке! Не втюрилась, а просто сошлись
характерами... Ну, если и полюбили друг друга, так имеем право на любовь.
- Григорий Иваныч, может сообразим по маленькой за знакомство? У меня в заначке
поллитровочка есть! - предложил тесть.
- Что вы! К ночи пить водку ни к чему. Вот завтра после регистрации брака можно будет в
честь наших молодых. Я сделаю хорошую закусочку...
- Пойдём, Марусенька, в нашу квартиру! Посмотришь как мы устроились. - пригласила
Мама.
- Пожалуй и мы с Петром спустимся вниз. Я то уже бывал, а дочке с сыном будет
интересно.
- Пойдём за компанию, сват Алексей!
Все гурьбой пошли вниз. Гидом была Мать.
- Вот наша квартира. За порогом направо - русская печь, на которой Алексеич уже
пробовал её тепло. Вторая дверь ведёт в переднюю комнату и направо за тёсовой
перегородкой - спальня. Там теплом обеспечивает круглая печка. Из обстановки и мебели
у нас небогато. Из того, что было подняли наверх сыну.
Маруся, подойдя к стенке, обратила внимание на фотографии.
- Кто это на фотографиях? Вроде знакомые парни симпатичные!
- Марусенька, так это Ваня! Слева - тут ему 14 лет. Он ходил с двоюродными братом
Павлом и сестрой Аксиньей в Валдайский монастырь и в городе они сфотографировались.
Справа тоже Ваня с двоюродным братом Сергеем и соседом Ваней. Тут ему 17 лет. Ну, а
это мы с Гришей, слева Яша 4 лет, а справа Ваня 6 лет. Фотографировались в 1912 году,
когда жили в Петрограде.
- Я ведь тоже там жил... Как-нибудь вам расскажу. Побывальщин и похождений прожито
немало. - тесть показал, что не лыком шит.
Посмотрев другие фотографии разных родственников, мы пошли устраиваться на ночлег.
Глава 44. Наша свадьба.
Утром 14 мая приехала теща с Валечкой, привезла корзинку яиц, бидончик молока и
большой деревенский ржаной хлеб. Был устроен небольшой завтрак.
Одевшись в хорошую одежду, мы с Марусей пошли в Бологовский ЗАГС на регистрацию
брака. В ЗАГСе, кроме нас, не было других пар, поэтому мы быстро зарегистрировали
свой брак, заплатив 2 рубля.
Дома уже был приготовлен торжественный чай с сахарином и самодельной тушёнкой из
жеребятины. На столе стояла бутылка водки и чайные стаканы (стопок в доме не было).
На пороге дома нас стали все поздравлять, целовать. в квартире появилась стол из
сосновых досок, покрытый скатертью, сотканной бабушкой Парасковьей, четыре
табуретки и два стула. На железной кровати, бывшей в употреблении, лежал новый
матрац, набитый ржаной соломой и покрытый ватным одеялом, которое сшила и расшила
Мать, пара перовых подушек, привезённых тещей. В общем, на первое время квартира
обставлена. Не роскошно, но для жилья удобно.
Фото 1931 г. Стоят, слева направо:
1) Анастасия Васильевна, жена Васи
2) Василий Павлович, сын дяди Павла
3) Тетя Паша, дальняя родственница
4) Павел Давыдович, отец Антонины и Васи
5) Антонина Павловна, двоюродная сестра мне
6) Григорий Иванович, Отец
7) Мария Алексеевна, жена
8) Я - Иван Григорьев
Сидят, справа налево:
9) Иван Михайлович, двоюродный дядя
10) Терентий Иванович, дядя, брат Отца
11) Лёня, сын дяди Терентия
12) Екатерина Ивановна, жена дяди Терентия
13) Маленькая Люся на руках у мамы
Сидят внизу, справа налево:
14) Нина, дочь дяди Терентия
15) Зина, дочь Антонины Павловны
Уселись за стол. Отец налил в стаканы водки по полстакана. Встал, за ним последовали
все остальные, начал говорить торжественную речь.
- Дорогие наши молодые! Сын Ваня и, разреши называть дочерью, Маруся, поздравляем
Вас с законным браком. Вы росли и готовились к этому часу долго. Каждому из Вас
минуло уже двадцать лет. Росли Вы в разных деревнях и даже областях, но судьба свела
Вас вместе. Вы уже испытали оба нелёгкого крестьянского труда и попробовали также
труд рабочего человека. Я желаю Вам счастья, долгой совместной жизни!
Вам, Алексей Алексеич и Екатерина Васильевна, большое спасибо, что воспитали такую
красивую дочь, большую мастерицу по шитью и вязанию! Вы можете за неё не
беспокоиться - она пришла к нам в не совсем грамотную, но развитую семью. Мы с Вами,
Алексей Алексеич, знаем друг друга уже давно по совместной работе. И разрешите
называть Вас теперь сватом и сватьей по русскому обычаю! Братьев невесты быть и нам
родными, а школьнице Валечке - учиться и дожить до приятного дня невесты!
Поднимем наши неказистые бокалы и поздравим Молодых с началом супружеской жизни!
Поэтому я первым скажу "Горько!".
Мы поцеловались, смущаясь этого ритуала. Все выпили и молча принялись закусывать.
Для второго тоста встал Алексей Алексеич.
- Дорогой сват и сватья, мы всей семьёй рады за наших молодых. Конечно, жалко
расставаться, но таков уклад жизни, с этим ничего не поделаешь. Меня всё время, сколько
я знаю Вас и жениха, удивляет: откуда он так набирается храбрости и опыта? Ведь с 13
лет работал не по возрасту, даже не по силам. Взять маслоделие - это тяжёлый труд, да
еще в голодные годы. А работа в пивных подходит для пожилого возраста - он управлялся
также легко. За что бы ни взялся - голова и руки работают всюду дельно и умно.
Желаю Вам счастья, здоровья, любви, особенно дочери! Маруся, люби Ваню и помни - не
часто такие парни попадаются! Ты посмотри, ему 12 лет, а он уже государству помогал в
землеустройстве в своей деревне. По декрету Ленина делит землю крестьянам, нужны
труд и знания опытного землемера. Поэтому хочу сказать тост: Пусть Вам в жизни не
будет горько, ну а за столом по обычаю и я скажу "Горько!".
Мы вторично поцеловались.
Торжественная часть прошла хорошо. Братья невесты также поздравили нас. Сергей
заметил:
- Маруська, кто же нам теперь будет шить новые рубашки и чинить рваные?
- Я хоть и далеко от дома, но душой я остаюсь вашей сестрой. У меня будет время здесь
всё делать. Мы только с Ваней купим швейную машину. В Волочке их продают в
рассрочку. Мы скоро поедем за ней.
- Марусенька, так ведь у нас машинка имеется. Ещё в Питере куплена. Зингеровская. Если
задумаешь что сшить, приходи к нам или возьми к себе наверх и шей на здоровье, обрадовала Марусю Мать.
После чая старики вышли покурить. Матери за столом нашли массу разговоров, убирая
посуду. Мы с Марусей, Петей, Сергеем и Валечкой пошли прогуляться по городу. Пройдя
площадь Труда и приблизившись к железнодорожному клубу, где на первом этаже продуктовый магазин, а на втором - библиотека. За клубом во дворе - большой
спортивный корпус. В библиотеке я был постоянным читателем. В центре площади была
большая и красивая церковь, в ней был клуб для танцев и массовых песен. Петь я был
большой любитель. Но я туда не ходил потому, что давно потерял голос после простуды
горла. Танцевать умел только "русского" и другие народные. Эту церковь позже взорвали,
как и многие другие в 30-е годы. Осталась только её чугунная решётка.
- Маруся, вот бы нам записаться в такую библиотеку! - сказала Валентинка.
- Это можно устроить. Как только Маруся пропишется, сходит в библиотеку и запишется,
а там и тебе подберёт что надо. Правда, Маруся? - посоветовал я.
- Обязательно.
- Куда вы ходили гулять? - спросил Петя.
- У меня были четыре друга. Два из них - ваши земляки - эстонцы из д. Крутец. Мы с ними
поехали в Ленинград и там они устроились работать. Третий - любитель поэзии. Мы
уходили в Путятин сад, на берег озера и читали книги и купались в озере. Это летом, а
зимой занимались тяжёлой атлетикой в клубе и ходили в какой-нибудь из двух
кинотеатров.
- Всё-таки, я вижу в деревне молодежь веселее, чем в городе, - сказал Сергей.
- Какое там веселье, когда зимой сидишь в одной избе. Гармошки часто нет.
Помурлыкаешь, помурлыкаешь, под эту музыку попоёшь. Надоедает это "веселье". А
летом только по праздникам. Зато я больше сижу дома и что-нибудь делаю. - сказала
Маруся.
- Я еще ходил в литературный кружок при районной газете. Иногда писал стихи, но для
печати не брали. Не было навыка, да и образования маловато.
- Иван Григорьич, у вас есть какие-нибудь стихи? Почитайте нам как-нибудь! - попросила
Валечка.
- Дома почитаю. - ответил я.
Придя домой и порывшись в бумагах я прочитал стихи "В честь 8 марта" и "Песня для
молодёжи".
- Вот здорово! - сказал Петя, - Нам бы заучить этот молодёжный стих! Верно, Серёга?
- Ничего нет удивительного. Возьмём да выучим. У нас в лес далеко ходить не надо. Не
мало мы проводим вечеров на берегу нашей Мсты, только вместо гитары иногда
гармонь... А комаров и соловьёв хватает.
С вечерним поездом Петровы уехали, кроме тестя. Он залез на печку и скоро захрапел.
Мы с Марусей остались одни. Обнялись, расцеловались и подошли к нашей кровати со
взбитыми подушками и новым ватным одеялом с красивым рисунком...
Утром, около одиннадцатого часа мы услышали стук в потолок. Это Мама будила нас на
завтрак. Через некоторое время мы спустились вниз. На столе стоит самовар, повизгивая.
Горка нарезанного хлеба, немного сливочного масла из того пайка, который я получал.
Пшённая каша. Вместо сахара - таблетки сахарина. Весь получаемый военный паёк я
отдавал Матери. Отец иногда приносил с базара мясо. (Он его получал по торговым дням
за помощь в разделке привозимой крестьянами говядины.) Также кринка топлёного
молока с красивой пенкой. Чай, как всегда, заварен из яблочных листьев и череды.
После завтрака мы пошли прогуляться по городу. День был воскресный. Зашли в
железнодорожный сад на Ёлкиной улице. Встретили Савушкиных - Лёшу и Лену. Они
тоже недавно поженились. Лёша работал шофёром в Бологовской пожарной команде.
Ростом высокий, сухощавый с приятной наружностью. Одет в хорошо отглаженную
гимнастёрку, голифе с русскими сапогами. Волосы русые, на голове надета мягкая
защитного цвета фуражка. Лена ростом выше среднего, приятной наружности. Одета в
лёгкое шерстяное платье, облегающее красивую талию. Она до Лёши была замужем, но
неудачно. Работала в бологовской поликлинике медсестрой.
Я познакомил их с женой.
- Ваня, где ты приобрёл такую красавицу? - спросил Лёша.
- От тверских козлов увёл... из деревни, что находится недалеко за станцией Мста, ответил шуткой.
- Вот хорошо! Будем вместе дружить. Всё-таки веселее вчетвером. Как, Маруся, не
возражаешь? - спросила Лена. - Заходите к нам на пятый этаж нового дома. Комната у нас
небольшая, но удобная.
- Я согласна. Люблю побеседовать о медицине. А то Ваня уйдёт на работу - целые сутки
одна, скучно будет...
- Мой Лёша тоже работает по суткам, но у меня в поликлинике время идёт быстрее. Потом
хлопоты по хозяйству...
Так, гуляя по саду был заключен союз двух молодых пар.
Глава 45. Поездка к Сочневым под Шадринск.
В июне я взял отпуск и мы с Марусей решили поехать в Сибирь в деревню Тюриково
Шадринского района к её тёте Анне Васильевне Сочневой (девичья фамилия Меркулаева). Билеты туда и обратно для молодожёнов были бесплатные. На обратном
пути договорились заехать в Ярославль к брату Якову. Наши Матери снабдили нас
съестными припасами на дорогу и мы поехали по северной дороге.
Путь был долгим. Через Киров, Свердловск. Там была пересадка на Шадринск. Дорога
заняла около четырёх суток. Тогда поезда ходили медленно. В Шадринске нас встретили
Сочневы Анна Васильевна, сестра Екатерины Васильевны и её муж Иван. Анне
Васильевне около 45 лет, здоровая красивая русская женщина. Тётя Анна уехала в Сибирь
выйдя замуж за Ивана. До этого она работала в веерном депо в Бологое. Иван Сочнев был
солдатом с первой империалистической
войны. Потом служил в Бологое в каретной
мастерской столяром по ремонту гужевого
транспорта. Ростом высокий, русый,
правильные черты лица. Демобилизовался
он в 1922 году и поехали с Анной на его
родину в Шадринский район. По пути были
задержаны белогвардейцами на Урале.
Вырвались от них с большим трудом. Дядю
Ваню признали за красного разведчика,
долго допрашивали и пытали. Хотели узнать
зачем он едет в места, занятые белой армией.
Фото 1932 г. Иван и Анна Сочневы.
Вот такими они были в 1932 году и такими
встретили нас в Шадринске, только дядя Ваня был в гражданской одежде. Встретили нас,
крепко обнимая и целуя, как своих детей. С массой вопросов: как доехали, как наше
здоровье и здоровье Екатерины с Алексеем?..
Посадили нас в пролётку, запряжённую крепкой лошадью. Усевшись на сиденьях,
покрытых домоткаными половиками с сибирским орнаментом, поехали через Шадринск.
Город был как европейский купеческий город с каменными домами, с грунтовыми
дорогами. Ехали "с ветерком", отряхиваясь от чернозёмной пыли.
Подъезжая к деревне Тюриково, тетя Анна сказала:
- Вон наш дом слева! Смотрите, нас встречает весь наш выводок. Старшая Валя, за ней
Саша, Миша и пятилетний Коля. ребятишки дружно ухватились за ворота, открыли их и
мы оказались у одноэтажного дома, крытого крашенным железом. Просторный двор, за
ним большой огород с домашними пристройками.
- Ну, гости дорогие! Знакомьтесь с нашими домочадцами! Теперь вы сами разберётесь
кого как звать.
Ребятишки подошли, поздоровались за руку, окали по-сибирски.
- Пошли в горницу, а дядя распряжёт коня и сведёт на луг к реке, - предложила тётя Анна.
Изба разделена стеной из брёвен на две половины. Вход имел несколько ступенек в
неширокие сени. В первой половине, куда мы вошли, направо - большая русская печь с
печурками для сушки варежек и носков. Между печью и стеной - чулан с лавками и
столом. Между правой и левой стенами - обеденный стол с выдвижным ящиком, скамейки
и табуретки. В углу - икона с висячей лампадой. За дверью в средней стене - горница. Пол
застлан красивыми половиками, на лавках тоже половики. Сюда заходят в праздники и
угощают гостей за широким столом. Кровати есть в обеих половинах. Из окон - вид на
соседский дом через дорогу и на блестевшую вдали реку Исеть. Река в зарослях ивняка и
травы, где пасутся стайки гусей.
О нашем прибытии им было известно из письма, поэтому на столе уже стояли всякие
закуски, наливки и домашний самогон прекрасной фильтрации. К обеду пришла сестра
дяди Вани. Пожилая сухощавая, немного сгорбленная, но глаза быстрые, как говорится,
далеко видит. Поздоровавшись, она впилась в нас с Марусей своими колючими глазами.
- Анюта, а твоя племянница-то вроде на тебя похожа, да и муженька себе нашла
неплохого.
- Слава богу, у сестры все дети хорошие, - ответила тетя Анна, - Только вот я их давнодавно не видела... Поди, состарилась... Ей уже пятьдесят годков стукнуло.
- Давайте-ка к столу! Марусенька, как почётные гости по-сибирски садитесь в передний
угол. Иван Григорьич, мы будем угощать по-нашему. Вам в диковинку покажется.
- Анна Васильевна и дядя Ваня, мы просим вас не очень-то роскошествовать!
- Какая там роскошь! Но для таких гостей надо сделать всё-таки получше... Ребятишки,
садитесь на скамейку рядом с отцом.
Дядя Иван налил в стопки водку. Для Маруси - особая стопочка, чуть больше напёрстка.
Хозяйке и сестре равное количество, что и мужчинам.
- Давайте, гости дорогие, выпьем в честь Вашего приезда! - Дядя Ваня встал и произнёс
тост, - Со свиданьицем! желаем вам хорошо провести время, посмотреть как живут
сибиряки!
Все выпили и принялись закусывать холодным студнем. Маруся выпила и посматривает
на всех и на наши рюмки. Выйдя из-за стола она мне сказала:
- Ваня, я удивилась, что вам налили большие рюмки, а мне как будто пожалели. Я выпила:
очень вкусное сладкое вино. Выпила бы ещё!
Вдруг смотрю, Маруся краснеет. Стала совсем малинового цвета и побежала на улицу. Я за ней. Сидит моя Маруся на лужке во дворе и мечется, не зная куда бросить свои руки, а
они её не слушаются, ноги тоже.
- Что с тобой?
- Я не могу понять, что со мной! Голова ничего, не кружится и не болит, а вот руки и ноги,
как не мои. Пробую встать, так задница не поднимается.
Я пошёл в дом и спросил дядю Ваню.
- Чем вы угостили Марусю? Она совсем опьянела!
- Я подумал, когда наливал, что ей впору самая маленькая рюмочка вишнёвой настойки.
Наши бабы пьют - только губами причмокивают. Ничего, пройдёт скоро...
- Она ещё позавидовала. Говорит: "всем налили рюмки, как рюмки, а ей подали
напёрсток".
Дядя Ваня расхохотался...
- Анна, смотри, гостья на лугу валяется! Принеси ей квасу!
Тётя Анна и вправду принесла свежего квасу ковшик. Маруся попила - ей стало легче.
Примерно через час она почувствовала себя совершенно здоровой, и мы решили пройтись
к реке. Пригласили ребятишек.
- Саша, Миша, Коля, ведите нас к реке! Посмотреть хочется - что за река эта Исеть.
Ребятишки босиком в одних рубашках побежали впереди нас.
- Я думала, Исеть - большая река, а она вроде нашей Мсты. Чуть побольше. Грязная. Тут
только одни лягушки водятся. - Удивилась Маруся.
- Ничего удивительного. На берегах этой реки много заводов, есть большие
металлургические. Тут могут только гуси пастись. Луг заливной, травы хватает, а воду
они пьют и такую "не морщась".
- Саша, вы купаетесь в этой реке?
- Купаемся. Мы ходим туда, где берега с песочком и теченье тихое. А грязь к нам не
пристаёт.
Погуляв с ребятами по берегу, полюбовавшись на реку, заросшую местами кувшинками, и
на стада гусей, пугающих нас громкими криками, мы пошли к дому.
Миша закричал: - Вон наши гуси с гусятами! Смотрите, как гусак нахохлился!
- Вы, разве, к ночи не загоняете их домой? - спросил я.
- Зачем загонять? Они осенью по первому снегу сами придут и приведут весь свой
выводок, - сказал Саша.
Дома нас уже ждали к обеду. Анна Васильевна и Валентинка хлопочут около стола,
расставляя обеденные приборы, позвякивают рюмки.
- Как наша река понравилась? - спросил дядя Ваня.
- Река, как река... Вода в ней хоть и грязная, но мокрая, как и во всех реках. Нас удивили
гусиные выводки. Никто их не тревожит, - ответил я. - Неужели они гуляют до осени?
Наверно воруют их?
- Нет, никто не ворует. У всех есть свои. Мы даже до осени не знаем сколько у них гусят.
Считаем по осени. - сказала тетя Анна.
Усевшись за стол, вижу, дядя Ваня берётся за бутылку, чтобы налить рюмки.
- Дядя Ваня, пожалуйста, не наливайте! Очень уж крепкая!
- Можно немного разбавить. А разве вы дома никогда не пили ни водки, ни самогона?
- Маруся не пила. Я пил самогон по праздникам в гостях и у себя дома. Водку пил, когда
работал в Центроспирте продавцом. А спирт пил на спиртозаводе, даже во время работы.
Там была даже норма: пришел на работу - сто грамм, в обед - 150 г, после работы еще сто
грамм. Работая завпивной, пил пиво, но себя контролировал. Частенько выпивавшего
Отца гнал с базара, где он был рубщиком мяса.
- Я налью понемножку, - сказал дядя Ваня.
Маруся отказалась категорически, несмотря на то, что наливка была сладкая, боясь
повторения утреннего недоразумения.
Вторая половина дня прошла в разговорах о нашем житье в Бологое, о нашей сельской
жизни. О том, как тетя Анна работала на железной дороге и как проходила служба дяди
Вани.
Наш второй день пребывания в Тюрикове начался рано, по-крестьянски. После завтрака
дядя Ваня решил нам показать свои поля. А поля у них на чернозёмной основе, для нас
это было интересно. Поля у них были в единоличном пользовании, так как у них еще не
была завершена коллективизация. Полосы или, вернее, земельные участки имели большие
площади. Не то что у нас - черезполосица. Местность - слегка холмистая, но обрабатывать
её было удобно.
Между соседними хозяйствами имелись лесопосадки, где рос молодой березняк, ровный
как подстриженный, видно, что посажен в одну осень. Несмотря на молодость леса, дядя
Ваня говорит, что даже грибы растут. Посев пшеницы имел хороший рост и сулил
хороший урожай.
На следующее утро нам предстояла поездка в деревню Красномылье. Там у дяди Вани
жила родственница. Мы (дядя Ваня, Петя, Анна и мы с Марусей) усевшись на
запряженную линейку, состоящую из двух широких досок на четырёх колёсах. Ребята
остались дома, так как им не осталось мест.
Ехали по сухой хорошей дороге около трех километров. Грязь из чернозема после
весенней распутицы высохла, оставив сухие колеи. Подъезжая к дому родственницы,
увидели встречающих нас. Крепко обнялись по-русски и познакомились. Нас пригласили
в дом. Снаружи дом ничем не выделялся среди таких же крестьянских изб с надворными
постройками. Кроме нас и хозяев были еще гости, живущие в этой деревне. К сожалению
я не помню их имена.
Поговорив немного с нами о цели приезда и кто мы будем тёте Анне, нас посадили за
широкий стол, похожий на тот, что сделан у дяди Вани и, надо полагать, тоже его работа.
По местному обычаю по лавкам и на полу были расстелены прекрасной работы половики.
На столе - льняная домотканая скатерть с красиво расположенными квадратиками. На
столе стояли жареный гусь, солёные грибки, огурчики, весело повизгивающий самовар и
кринка топленого молока с румяной пенкой (для чая). Хорошо отфильтрованная
самогонка и графин красной настойки.
Налив в стаканы спиртное, хозяйка сказала:
- Со свиданьицем, гости дорогие! Давайте выдерживайте!
Я улыбнулся, взглянув на Марусю и на хозяйку новому способу угощения, а они не
обратили внимания - это у сибиряков такой способ приглашения к выпивке. Налив по
второй, тост "давайте выдерживайте" повторился.
- Дорогие гости, скажите нам, как вы там в России поживаете? Как идёт коллективизация?
Бунтует, поди, народишко? Жаль расставаться со своими лошадками да коровёнками. Такие вопросы задал нам мужчина, сидевший рядом со мной, утирая усы полотенцем.
- Мы живём в городе и про то, что делается в деревне мало знаем, - ответил я. - Но можно
сказать, что коллективизация полная. Есть, конечно, отдельные мужики, да и женщины,
которые сопротивляются. Так им дают землю где-нибудь в стороне. Вот, к примеру, в
Хмельниках. Маруся от коллективизации ушла, выйдя замуж. Отец - рабочий, братья
тоже, а Мать одна пойти в колхоз отказалась, так как ей выделили в поле несколько
полосок под посев зерновых и картофеля. Огород оставили им.
- Марусенька, правда то, что говорил Ваня, - спросила тетя Анна.
- Правда, правда! Я ведь тоже была рабочей на трикотажной машинной вязке, - ответила
Маруся.
Я хочу сказать - каков был подход к кооперированию населения у нас в деревне. Когда
В.И.Ленин в 1918 году обратился к крестьянам с просьбой помочь хлебом и другими
продуктами голодающим Ленинграду и Москве, у нас хлеба не было, был в том году
неурожай. Тогда мой Отец как председатель комитета бедноты и еще несколько
активистов организовали молочную артель. Крестьяне, которые стали приносить молоко,
получали обрат и по договорённости - сливочное масло. Артель сдавала масло
государству, а крестьяне везли его на рынок. Такой способ объединения в молочную
артель дал крестьянам прирост скота, больше стало навоза, лучше стали урожаи хлеба, а
городским жителям - подспорье в питании. Перерабатывал молоко в масло я, как
маслодел, а лет то мне было только тринадцать. Когда началась коллективизация все
крестьяне вступили в колхоз.
- Кто это придумал такой умный подход к обогащению и тихой коллективизации? спросил дядя Ваня.
- А вот те, о которых я говорил. Мало того, что была организована артель из одиннадцати
деревень, так ещё добились открыть торговый кооператив. Люди стали покупать керосин,
мыло, спички, соль и прочие промтовары.
- Вот так живут у нас крестьяне, и мы в городе имеем дополнительные продукты: масло,
мясо и прочее.
- Вот ведь, дал бог умных людей! Доброго им здоровья! - сказала хозяйка, угощая поесть
посытней. - Иван, налей-ка еще по стопочке! Угощай гостей! Они что-то стесняются.
- Большое спасибо! Мы сыты! - ответила Маруся.
После обеда вышли на улицу, сели на бревно около стены дома. И беседа под хмельком
пошла обсуждать военные события, как в Сибири громили Юденича и прочих
интервентов.
В гостях неделя прошла незаметно. И мы, после небольших сборов в дорогу, были
отвезены на станцию на той же таратайке. Провожали нас далеко за деревню ребятишки и
Анна Васильевна. С дядей Ваней распрощались на станции. Он как-то со вздохом сказал:
- Я, дорогие мои, с вами прощаюсь особо... (немного помолчал) Мне жить-то не долго...
здоровье-то моё унесла война, болею уже давно.
- Что вы, дядя Ваня! С виду неплохо выглядите! Еще долго проживете! - сказала Маруся.
- С виду я еще герой, а внутри болит и болит беспрестанно. Мёд не помогает. Лекарств не
достать. Я своих уж и не расстраиваю...
- Ну, что ж, дядя Ваня, вы хотели сказать это слово - прощайте! Но нам хочется пожелать
долгой жизни и поправиться. От нашего имени скажем: До свидания!
Глава 46. Ярославль. Жизнь Якова.
Мы сели в прибывший московский поезд, отметив остановку в Ярославле, чтобы заехать
на пару дней к брату Яше. У проводника спросили: "Стоит ли поезд в Ярославле?" Он
ответил: "Да, останавливается." Подъезжая к Ярославлю, поезд остановился у станции
Всполье. Мы приготовились к выходу, зная что надо выходить на следующей и перегон
небольшой. Поезд тронулся. Мы вышли в тамбур. Переехали мост через Волгу. И поезд
начинает набирать скорость, вместо остановки... проехали мимо Ярославльского вокзала.
Мы забеспокоились, нет остановки и спросить не у кого. Я говорю Марусе:
- Мы попали в неприятное положение: следующая станция - Ростов. Давай прыгать, пока
не очень большая скорость!
- Я боюсь! Прыгать не приходилось. Страшно...
- Неудобно или страшно... а я решил прыгать. Смотри придерживайся правила: надо
прыгать с лесенки не назад, а по ходу поезда. Смотри как прыгну я, так прыгай и ты!
Я выбрал откос с песком и между двух путей тоже песок. Открыл дверь, выбросил
чемодан и спрыгнул с подножки. Падая на песок, споткнулся и кубарем покатился через
рельсы. Прыжок был удачным - никаких ушибов. Смотрю Маруся держится за поручень,
но прыгать боится. Я кричу ей:
- Маруся, прыгай! Поезд увеличивает скорость!
Она перекрестилась и прыгнула... Упала на песок животом, почти рядом с рельсами
нашего поезда. Ноги у неё согнулись в коленях. Я подбежал к ней, чтобы помочь встать.
Она со слезами и охая говорит:
- Не могу встать, ноги ушибла, боль в коленках... Сдурел ты что ли? Раз так получилось,
ехали бы до Ростова, а потом обратно...
Полежав немного, Маруся села и принялась разглаживать ушибленные коленки.
Сидели на насыпи часа два. Хорошо, что погода была солнечная. Воздух переливался
лёгкой дымкой. Вдали виднелся Ярославль на холме. Волга была скрыта между холмов.
- Давай, дорогая, двигаться понемножечку. Я понесу чемодан и тебя буду поддерживать.
Вставая потихоньку и охая, Маруся оперлась на мою руку и сделала несколько шагов по
шпалам. Шаг за шагом, постепенно разошлась, перестала опираться на мою руку. Дошли
до пристани на Волге. Надо было переехать на другой берег и пройти в район Тверицы,
улица Мало-Роговская, дом 2. По этому адресу жил Яша с семьёй.
Нас не ждали, потому что мы не писали о приезде к ним. Подходя к этому адресу, увидели
двухэтажный бревенчатый дом под железной крышей, с несколькими ступеньками у
входа.
- Давай, Ваня, немножечко посидим на крылечке и спросим в которую дверь идти.
Так как у дома было два входа, мы сели, поставив чемодан на крыльцо. Из дому выбежала
девочка лет восьми и остановилась около нас, видя, что мы чужие.
- Вы к кому? - спросила она.
- Мы к Григорьеву Якову Григорьичу, а ты знаешь где он живёт?
- Да знаю. Вот по этой лестнице на второй этаж поднимитесь, дверь налево.
- Спасибо!
Мы поднялись по лестнице и позвонили в звонок. Открыла дверь нам пожилая женщина
лет около шестидесяти. Волосы чёрные, глаза карие, нос прямой, около глаз разводы
морщин и опустившиеся щёки не по возрасту.
- Вам ково?
- Мы приехали к Якову Григорьичу...
- Здесь он живёт?
- Да, здесь... Только он и жена его Тоня на работе. А я вас теперь узнала. У нас есть
фотография. Вы Яшин брат?
- Да, я его старший брат Иван. А это моя жена Мария Алексеевна.
- Меня звать Анастасия Семёновна. Пожалуйста, входите в квартиру. Яша скоро придёт.
Посидите немного. Познакомимся с вами поближе... Как здоровье ваших Папы и Мамы?
- Спасибо. Папа и Мама здоровы.
- Как же вы приехали, не написав нам хотя бы открыточку?
- Мы ездили в Сибирь, в гости к Марусиной тёте и на обратном пути решили заехать к
вам. Тётя живёт в деревне, близко от города Шадринска. Нам не удобно, что не написали
вам, но мы решили уже в поезде, - соврал я.
- У вас ведь есть ещё братья?
- Да, на десять лет моложе меня - Павлик. Он ещё ходит в школу.
- А у Маруси есть Папа с Мамой?
- Да. Папа, Мама, два брата и сестрёнка-школьница, - ответила Маруся.
- Они живут в городе или деревне?
- Живут то в деревне, а работают в Бологое. Они слесаря. Мама - по хозяйству дома. А как
вы живёте? Большая семья?
- Нет, не большая. Тоня, я и младшая дочка. Скажу по правде - это не жизнь, а мучение.
Двое работают, а денег не хватает. Обрабатываем кусочек земли под картошку и овощи.
Хорошо, что появился у Тони муж. Так он огород вскопает, обработает его. Ухаживает за
свиньями - держим пару кабанчиков.
- При таких условиях ещё жить можно, - посочувствовал я.
- Ничего, кормимся... Только Яков здорово ленится работать. Можно бы было больше
вскопать земли, да он не хочет...
- Вы то ведь ему помогаете? - спросила Маруся.
- Зачем ему помогать? На что же мужик в доме? Тоня не приучена к такому труду, а я всю
жизнь не работала. Мой муж занимался извозом. Имели мы до десятка лошадей, два
работника. Слава Богу, всего хватало!
Наш разговор прервался приходом Яши. Он сразу обратил внимание на нас, сидящих у
стола. Забросил в угол фуражку и, подбежав к нам, стал обнимать и целовать меня. Я тоже
крепко обнял его, ещё раз поцеловались. Он спрашивает:
- Какими судьбами? Что за ветер занёс вас в наши края?
- Не торопись! Скажем всё по порядку. Знакомься: моя жена Маруся.
- Вот здорово, Ваня! Я ведь думал, что для тебя и девушки не найдётся.
- Не находилось по простой причине... Кому-кому, а тебе известно в каких условиях мы
жили. Поговорим об этом потом.
Яша, взяв Марусю за руку, поздоровался, а поцеловать не решился.
- Хороша невесточка, ничего не скажешь! Анастасия Семёновна, надо гостей с дороги
покормить и согреть чайку! Я пошёл за водой.
Найдя фуражку в углу, Яша взял два ведра и пошёл за водой. Возвратился он с одним
ведром, а другое несёт молодая женщина. Тут догадки излишни - это его жена Тоня.
Фото 1931 г.: Яша в Ярославле. Тоня, первая жена Яши.
От брака Яши с Тоней родилась дочь Рита (Маргарита) в 1930 г. С Тоней Яша развёлся и о
ней больше писать не буду. Она приезжала в Бологое, когда мы еще жили в доме на 1-й
змейке.
Угощения, обеды, знакомства описывать излишне. Познакомлю немного о дальнейшей
судьбе моего брата Яши.
На второй день утром слышим, тёща ходит и ворчит, что-то выговаривает Яше. Мы после
завтрака условились с Яшей пойти на огород, где ему надо было окучивать картофель.
Тоня ушла на работу.
Уселись на сухой лужайке, не смоченной утренней росой. Небо безоблачное. Лёгкий
ветерок шелестел в траве. Над Ярославлем негустая дымка от заводских труб. Ветерок не
управляется расчистить небо.
- Ну, как, братенник, поживаешь? Расскажи нам - что-то по поведению тёщи видно, что
тебе достаётся от неё.
- Что ж, скрывать не буду, попал я сюда в работники. Пока терплю... Но бывает время,
когда хоть в Волгу бросайся!
- Что же тебе здесь нравится? - задала вопрос Маруся. - Как у тебя взаимоотношения с
Тоней? Ведь она жена и должна тебя выручать от нападок тёщи?
- Это правильно. Должна, но в том то и беда, что Тоня целиком во власти матери. Подчас
они на меня наседают вдвоём.
- Ты что, пьёшь что ли? Или за женой плохо ухаживаешь?
- Скажу, брат, начистоту, хотя это и не по-мужски. Я по хозяйству помогаю, на мне всякая
работа: огород, свиньи, дрова на зиму. Да и на работе требуется, чтобы вовремя пришёл.
- На то она и жизнь, чтобы не сидеть сложа руки или лежать, поплёвывая в потолок. Марусе хотелось сразу получить ответ.
- Иногда с друзьями зайду в пивную или выпьем на двоих "половинку" - и всё. А придя
домой, начинается: "Где был? Почему поздно пришёл? Вон свиньи давно кричат!"
Послушаешь, послушаешь, махнёшь на всё рукой и уйдёшь на улицу... Так бы и ушёл в
пивную, так денег нет... С получки не только спросят сколько получил, так ещё ночью
карманы вывернут - нет ли заначки.
- Ты, Яша, совсем как батрак, если всё это правда, - сказала Маруся.
- Мало того. Мне люди стали говорить, что мою жену провожает с работы один мужчина.
Я всё не верил, а потом сам однажды подкараулил их. Пришла она поздно и провожавший
довёл её до крыльца.
- Что же ты сделал?
- Я спросил: "Почему поздно?". Она стала искать причину задержки на работе. Но я знал,
что на её работе нет причин для пребывания там без дела. С тёщей она ши-ши-ши да с
улыбочками. Мне жалко ребёнка Риточку - давно бы ушёл от этой старосветской
помещицы.
- Мы вчера, немного поговорив с тёщей, поняли, что она за человек. Так жить плохо! А
как лучше - мы предложить ничего не можем. Жить ради ребёнка... Только всё равно так
долго не проживёшь, - сказала Маруся.
- Я советую крепко подумать тебе! Если не сможешь с Тоней наладить жизнь, уйдя с ней
на новую квартиру, то разводись! Ребёнка будешь иногда посещать.
- Я уже думал о разводе. Моё положение известно тёщиному брату, и он посоветовал
перейти жить к нему. Может бабы и опомнятся...
Так побеседовав с братом о его житье и поделившись с ним нашими планами, мы
вернулись домой, а окучивание брат оставил до другого раза.
Бабы конечно не опомнились и Яков после нашей встречи не долго терпел и вскоре
разошелся с Антониной. Работу он сменил, поступив в земуправление. Ездил по зерновым
складам и элеваторам и морил крыс. Сошёлся с Марией, работавшем на резино-
техническом заводе, но и с этой женщиной ему не повезло.
Вернувшись из очередной командировки, он обнаружил полный развал дома после
обыска. На столе записка: "Явиться в Н.К.В.Д." Там его долго допрашивали: "Когда он
познакомился с Марией? Куда с ней ездил или ходил?". Ответив на все вопросы, ему
наконец ответили: "Твоя жена арестована и ты забудь о ней. Она - немецкий шпион и
скрывалась под твоей фамилией, давая возможность заниматься вредительством. Их
группа готовила на заводе взрыв котельной, но это вовремя было раскрыто и взрыв
предотвращён."
Через несколько месяцев Яков познакомился с другой Марией на своей работе. У неё
была отличная комната. Возрастом немного меньше, чем у него. Жизнь пошла по
нормальному руслу, только не долго... Началась Отечественная война. Его призвали в
Армию.
Воевал Яков на Волховском фронте, где был ранен при падении с железнодорожного
моста на станции Волхов. Был отправлен в тыл на лечение. После выздоровления
вернулся в Ярославль, но ни жены, ни имущества не обнаружил. Мария умерла. Квартиру
разграбили.
Поступил обратно в отдел сельского хозяйства. В одну из командировок в поднестровский
городок Каменецк-Подольский познакомился с Надеждой, вдовой с дочерью Галей. У
Нади небольшой свой домик и огород. Остался там жить. Так началась его нормальная
послевоенная жизнь. Надежда родила ему двоих сыновей, Бориса и Александра. Работал
он бетонщиком летом, а зимой кочегарил в котельной. С ним работали и подросшие
сыновья. В настоящее время Яков Григорьевич на пенсии. У него ампутирована одна нога.
Глава 47. Жатва в Хмельниках.
Вернувшись из Ярославля в Бологое в августе (1931-?), подобрав хорошую погоду, мы с
ней поехали на выходные в Хмельники. Там у тещи созрел хлеб на засеянных полосках.
- Екатерина Васильевна, вы собираетесь завтра идти жать? Найдутся у вас серпы нам? Мы
пойдём с Марусей вам помогать.
- Конечно найдутся! Бывало время, помогали Петя и Сергей. Хоть с ленцой, но жали при
наличии задания. За день дашь, бывало, нажать столько-то снопов - вот они и работают.
Или заленятся и лежат на снопах.
Мы пошли на поле жать рожь. Екатерина Васильевна, Маруся и я. Данный мне серп
подправил брусочком. Придя на полосу, встали с той стороны, с которой ветер дует в
спину. Так колосья ржи, отклоняясь, не бьют в лицо, их удобно ловить на серп.
- Ну, что ж, дорогие женщины, начали! Вызываю на соревнование обеих - кто сожнёт свой
участок раньше, тот садится отдыхать.
Мы определили примерную ширину наших полосок. Я встал на среднюю. Работа
закипела. Засверкали серпы на солнце. Женщины же срезали небольшую пястку,
поворачивались и клали сжатое на вязку и возвращались обратно к целине. Я начал работу
так, как делал в полях своей деревни. Расставив ноги пошире и согнувшись пониже,
пошёл вперёд, захватывая левой рукой крупные пястки. Между всех пальцев, закрепляя
соломой, чтобы не падало. У меня сноп получался из трёх пясток такой же, как у них из
пяти или шести.
Поработав часа два, решили отдохнуть.
- Ну, как, бабоньки? Моя работёнка устраивает?
- Ваня, где ты так научился быстро жать?
- Как же было не научиться, если у нас в семье из женщин - одна Мать. Вот ей помогая, и
научился.
- Нашим бы парням так научиться! Они не столько жнут, сколько сидят. Спина у них,
видишь ли, болит. У нас тоже болит, но за нас никто работать не будет - всё надо делать в
свой срок.
- Ваши парни уверены, что в семье две жницы, а посевы не велики. Вот и ленятся.
Закончили жать перед заходом солнца. На землю стала опускаться роса. Запели вечерние
птицы: соловей, певчий дрозд и другие. Мы составили снопы в бабки, в каждую по десять
снопов, и отправились домой.
Подходя к дому, вижу тесть приехал и Петя тоже. Только нет Сергея да Валечка бегает
где-то по деревне с подружками. Улыбнувшись, Алексей Алексеич спрашивает:
- Маруська, как вам помогал зятёк в работе?
- О-о, здорово помогал! Он нам с мамой "давал прикурить". Обогнал нас не только в
начале, но и шёл впереди до последнего снопа.
- Ай да зять! Не думал, что такой спец по жнивью! По такому случаю надо отметить! Я
достал бутылку "рыковки" (так звали в народе разрешенную к выдаче по карточкам
водку). Мать, готовьте с Маруськой ужин.
- Я сейчас... только поставлю самовар, а ужин - в печке, с утра готов.
Петя пошутил над Марусей:
- Что, сестрица, "с носом" оказалась? Я смотрю и думаю: вам бы жить в деревне - скоро
превратились бы в кулаков.
- А тебе, братец, до старости ходить в опорках и есть одну мурцовку (хлеб, мочёный в
воде и приправленный луком), - ответила Маруся.
- Хватит пререкаться. Пошли в избу! - пригласил отец.
Умывшись перед лоханью из глиняного умывальника с носиком, как у чайника, уселись за
стол. Алексей Алексеич, оказалось, идя вдоль Мсты, поймал в реке несколько налимов
прямо руками среди крупных камней.
- Как вы ловите? Научите, может в жизни пригодится, - попросил я.
- Очень просто! Река неглубока, но есть омуты, знаю где. Снимаешь обувь, штаны и,
забравшись в воду, начинаешь искать под камнями. Иногда, особо к празднику, наловишь
больше десятка.
- Действительно, самый простой способ!
- Давайте-ка, рыбачки, ловить со сковородки - это самый верный способ, - предложил
Петя. Тесть налил в стаканы водку, подставил каждому рядом с чайным прибором.
- Поднимем стаканы в честь наших молодых! Счастливой им жизни и долгих лет. Мать,
надо расцеловать их не только за то, что молодожёны, а за то, что хорошо работали на
полосе!
- Верно, Отец! Такой уж порядок у людей.
- Я не пью, потому что горько! - высказал Петя. Валечка хихикнула, закрыв лицо руками.
Я встал, Маруся тоже встала, повернулась ко мне лицом. Я обнял её за плечи и крепко
поцеловал в губы, она покраснела от необычной церемонии при родителях.
Закончив необычное торжество, мы пошли спать в другую избу. Утром, позавтракав,
отправились в Бологое. Я, Маруся и Тесть.
Глава 48. 1932 год. Молочное производство.
Глава 49. Военные сборы и рождение сына.
Глава 50. Строительство маслозаводов.
Глава 51. Дом на Городской площади.
Глава 52. Павел в Ленинграде.
Глава 53. Курсы повышения мастерства молочников.
Глава 54. Неожиданное увольнение.
Глава 55. Псков.
Глава 56. Порхов.
Глава 57. Раскрытие вредительства.
Глава 58. Дочь - порховчанка.
Глава 59. Похороны Отца.
Глава 60. Специальность водопроводчика.
>>>ДАЛЬШЕ
Глава 48. 1932 год. Молочное производство.
У меня кончился отпуск, надо было продолжить службу в пожарной части на станции
Медведево. Маруся занималась шитьём и вязанием всё свободное время от кухонных дел.
Время течёт незаметно... После работы, иногда сядем с Марусей около стола. Я беру
гармонь и играю под тверские частушки, а Маруся поёт. Не долго нам пришлось
веселиться...
3 марта 1932 года меня и нескольких других пожарных уволили по сокращению штатов, а
дядю Терентия и Лёшу Савушкина перевезли в бологовскую команду. Что делать?.. В
таком заштатном городишке, как Бологое, постоянных работ почти нет, есть только
сезонные от нескольких дней до нескольких месяцев. Наши родные восприняли моё
увольнение с большой тревогой. Так радовались моей женитьбе... и тут - на тебе!
Папа предложил поработать с ним на ремонте пивного склада, где обрушились
деревянные стены ледника. Работа срочная, так как до набивки льдом остались считанные
дни. Я согласился. Был зачислен плотником временно. Ходить приходилось пешком
далеко, около 3 км, склад находился около футбольного поля.
Видимо я родился под счастливой звездой! Не помню какого числа, но в воскресенье
около 18-20 марта (воскресенье было 20 марта 1932 - С.И.) мы с Марусей пошли погулять.
Идём через городскую площадь мимо конторы Райпотребсоюза. И бросилось в глаза
объявление, написанное крупным шрифтом: "В Бологовский Райпотребсоюз требуется
мастер-производственник по молочному производству."
- Маруся, смотри, кто требуется! Это надо попробовать сходить - авось и устроюсь опять
на постоянную работу.
- Как же ты пойдёшь наниматься, если по такой специальности не работал?
- Отчаиваться, дорогая, не будем. Я ведь по этой специальности работал мастером
маслозавода. Ну, придётся посидеть не одну ночку над учебниками.
- Для нас это было бы большое счастье! Мне кажется, работа чистая, уважаемая среди
людей.
С воодушевлением мы пошли домой советоваться с родителями.
21 марта 1932 я, приодевшись во всё лучшее, что у меня было, пошел в контору
Райпотребсоюза, захватив справку, выданную молочной артелью в Гвоздках. Раньше не
бывал я в конторах государственных учреждений. Вошел тихо, снял кепку. А куда её
девать? В руках она мешает, рад бы выбросить. Видя мою неловкость, сидевший за
столом около окна мужчина лет сорока спросил:
- Вы к кому, товарищ?
- Я видел на стене объявление, вам требуется мастер по молочному делу. Так вот я и есть
тот человек.
- Садитесь! Поговорим. - пригласил он. - Давайте ваши документы! Вы здешний? Где
живёте?
Я подал паспорт, профсоюзный билет, трудовой список с регистрацией места работ.
- Живу в городе на Кривом переулке 10. Работал мастером-маслоделом на родине, в
деревне Малые Гвоздки, отработал четыре года. Учился на Бельском маслозаводе.
- Мне кажется, я слышал от людей на базаре, очень хвалили масло вашего завода.
- Не только на нашем базаре. Приезжают железнодорожники Москвы, Ленинграда и ходят
по базару: "У кого есть масло Гвоздовское?".
- Я уполномоченный по заготовкам всякого сырья и решить вопрос приёма не могу.
Подождите. Поднимусь на второй этаж к управляющему...
Я остался сидеть, посматривая по сторонам, как сотрудники работают, то и дело
названивая по телефону. У сидевшей за соседним столом девушки спросил:
- Скажите, пожалуйста, с кем я разговаривал?
- Наш главный заготовитель Сладков! - ответила девушка. - Дядечка опытный по своей
работе.
Вернулся Сладков. Сел на стул и говорит:
- Управляющий разрешает принять вас с месячным испытательным сроком с 21 марта.
Приходите на работу к 9 часам, дадим вам стол и инструкции для ознакомления. Зарплата
- 500 рублей.
Написав заявление о приёме, для важности познакомился со всеми и узнал кто чем
занимается. Вышел на улицу и, зайдя в Кривой переулок пустился в пляс по отсыревшему
мартовскому снегу, выкидывая самые сложные колена. Идущие на базар люди
остановились и удивлённо смотрят на меня.
- Что это с парнем случилось? Верно хватил лишний стаканчик! Эй, молодой человек, с
чего ты так расплясался? Да у тебя здорово получается!
Вижу народ всё прибывает и прибывает, и я побежал к своему дому.
- Маруся!! Я принят на работу! - прыгаю по лестнице через несколько ступенек. Маруся,
услышав мой голос, открыла дверь и ждёт. Оттолкнув дверь, схватил её в охапку и
закружился по прихожей, целуя в щёки, нос и лоб.
- Перестань! С чего это ты сдурел?
- Как не сдуреть! Поступил на работу, на которую надо учиться в институте пять лет!
- И ты думаешь, что справишься?
- Зато у меня четыре года практики! Это что-нибудь да значит!
Услышав нашу возню, пришла Мать.
- Молодёжь, что за праздник у вас?
- Мама, праздник необыкновенный! У меня первая настоящая работа! Я влезу в неё по
уши и познаю все мелочи! И люди будут уважать.
- Слава Богу, сынок! А где твоя работа?
- Мамаша (так звала мою Мать Маруся), дом Райпотребсоюза на площади знаешь? Так вот
в этом доме его приняли инструктором по молочному делу.
- Марусенька, как хорошо - ходит близко и обедать будет всегда дома с тобой вместе.
Придёт Отец, обрадуется, что нашлась хорошая работа!
Утром 21 марта встал рано, позавтракал и пошел на работу раньше обычного времени. В
конторе уборщица, сметая пыль со столов, спрашивает:
- Вы что, новенький?
- Да, первый день, начало моей работы!
- У нас в такую рань никто не ходит...
- Не усидел, хотелось поскорее... Надо со всеми сотрудниками познакомиться. А вас,
бабуся, как звать?
- Тётя Паша я. Живу в угловом доме на Почтовой улице. А вас как звать?
- Я - Григорьев Иван Григорьевич. Живу на Кривом переулке.
- Это хорошо, близко... Ну, успеха вам!
Все работающие в конторе заполнили свои места за столами. Я сел на стул с
подлокотниками за двухтумбовый стол. Секретарша по распоряжению т. Сладкова выдала
чернильницу, ручку, пару карандашей, папки, скоросшиватели и здорово изношенные
счёты. Пришёл, конечно, я, не зная, с чего начнётся моя новая трудовая деятельность.
Раздался звонок телефона. Секретарша послушала трубку и объявила:
- Товарищи! Все заготовители, поднимитесь наверх! Вас приглашает управляющий на
совещание.
Мы поднялись наверх.
- Товарищи, рассаживайтесь... У меня для информации получен важный документ. Он
больше касается не столько Сладкова, сколько новенького. Товарищ Григорьев, будем
знакомы! Я - Смирнов Николай Васильевич. Прошу внимательно всё усвоить.
Пожалуй я зачитаю эту директиву. "В нашем районе неважно обстоит дело с поставками
молока, не только от колхозного стада, но плохо выполняют норму единоличные
хозяйства." Чтобы расширить приём молока - у нас нет молочных заводов.
Приспособлены несоответствующие своему назначению разного рода пустующие избы.
Вокруг грязь. Собранное молоко не охлаждается - нет ледников даже на маслозаводах.
Вам, т. Сладков и т. Григорьев, придётся поработать "засучив рукава". Нужно подобрать
пригодные своему назначению помещения или отремонтировать находящиеся в
эксплуатации. Где возможно, построить ледники. Т. Григорьев, получит документ, с
которым имеет право обращаться к председателям сельсоветов и колхозов для оказания
требующейся помощи. Понятно, что пора работать по-советски, по-коммунистически!
- Прошу слова! - попросил я.
- Пожалуйста... Послушаем. Только по существу!
- Да, я по существу. Вам, конечно, не совсем известно, каким требованиям должен
соответствовать молзавод? Я отработал четыре года маслоделом. Молоко поступало из
одиннадцати деревень. Деревенские избы не пригодны не только как помещения, но они
антисанитарны. Кругом грязь, навоз, гниющие отходы сена, дров и прочее.
Где нет возможности построить ледник или снеговик, надо заняться поиском родников с
холодной водой поблизости. У меня на родине родник круглый год имеет холодную воду
и даже наш маслозавод с большой переработкой молока удовлетворял всю потребность
холода. Это хорошо и в санитарном отношении.
- Т. Сладков, я вижу, нам попался опытный человек! Но вы первое время помогайте ему!
- Николай Васильевич, я помогу в чем разбираюсь! И думаю, т. Григорьев, бывая в какнибудь населённом пункте, поможет и мне по сбору яиц, шерсти, ивовой коры и прочих
дикорастущих.
- Вы сами договоритесь. А пока всё!
Началась моя новая трудовая деятельность поездкой на ст. Кафтино и на Кемецкий
маслозавод. Транспорт: до Кафтино поездом, в Кемцы пешком 15 км. За пешие переходы
мне платили вместе с командировочными: по 20 копеек за километр.
Выйдя с поезда в Кафтино, я отправился в Кемцы по плохо наезженной дороге, т.к.
недавно была сильная метель с большими сугробами. Вороны разгуливают на кучах
конского навоза. Мороз не велик. Идти по такой дороге в валенках тяжело. Я вспотел.
Пройдя километра четыре, меня догнал на лошади мужчина лет за шестьдесят. Из-под
воротника тулупа виднелась широкая борода с проседью. Глаза узкие, скрыты густыми
бровями. Он остановил лошадь, несмотря на то, что я уступил дорогу.
- Вы куда идёте? В Кемцы, наверно? Смотрю, с портфелем - значит к нам.
- Да, я иду в Кемцы на маслозавод. Подвезёшь меня? И скажешь где сойти, потому что я
первый раз иду в ваше село.
- Укажу, где свернуть с дороги. Завод находится не доезжая Кемцов - за речкой Кемкой.
- Вы, наверно, здешний житель и знаете мастера?
- Как не знать! Анну Семёновну Бошину все знают. Хороший она человек. Да и муж её
Владимир Петрович тоже неплохой человек. Он председатель сельсовета.
- Вот и отлично! Помогли мне не только доехать, но и познакомиться с нужными мне
людьми.
Пока мы ехали, я смотрел по сторонам на красивые сосновые леса, местами берёзовые
рощи, а вдоль речки - чёрная ольха с ивовым кустарником.
Мужчина остановил лошадь у моста через Кемку, указав где маслозавод. По наружному
виду дом, видимо, принадлежал раньше богатому владельцу. В ширину по фасаду - шесть
окон, мезонин с балкончиком, крыльцо не высокое, обнесённое штакетником с красивыми
вырезными отверстиями. На скамейках - перевёрнутые молочные бидоны.
Подходя к дому, вижу: через боковое окно смотрит молодая девушка и чему-то улыбается.
Постучав, вошёл. Передо мной стоят, как по команде "Смирно!", три женщины. Одна
постарше, две молодых.
- Здравствуйте! Кто из вас Анна Семёновна?
Выйдя из строя, та, которая постарше, сказала:
- Это я. А вы кто и зачем пожаловали?
- Прекрасно! Давайте знакомиться! Григорьев Иван Григорьевич, инструктор Бологовской
конторы Райпотребсоюза.
- Насколько я знаю, там такой должности нет.
- Не было, но теперь есть. Прошу любить и жаловать, как принято говорить в народе.
- Проходите к столу! А вы, девчёнки, за своё дело! Вымоете посуду и можете идти домой.
- Я к вам приехал, чтобы познакомиться с заводом, с вами, посмотреть, как вы работаете.
Работы пока не вижу, а вот вижу: все без халатов!
- У нас запасных халатов нет, а имеющиеся только что постирали... Обработка молока
закончена.
- Вижу я, под заводом здание хорошее, есть хорошая техника... Значит вы на первом месте
по качеству?
- Масло в леднике. А как работаем, посмотрите завтра, если останетесь ночевать?
- Конечно, уезжать, не видя людей в работе, не могу!
- Иван Григорьевич, вы с дороги, наверное, хотите кушать? Я могу предложить творог со
сметаной или сливками...
- Не откажусь, немножко со сметаной! Хлеб у меня есть.
Немного перекусив, я потребовал списки сдатчиков молока. Сделал выписку злостных
задолжников, чтобы узнать причину в сельсовете. Окончив работу на маслозаводе, мы
пошли в село. Это около километра.
- Далековато вам, Анна Семёновна, топать! В дождь, снег, ветер, по грязи... Надоедает,
поди?
- Конечно, неудобств немало, но я привыкла, да и работа обязывает. Иногда идёшь рано
утром, уходишь поздно ночью. И муж ворчит: "Нашла работёнку, нечего сказать!".
- Сочувствую вам! Я ведь на такой работе работал несколько лет. Тяжело особенно летом.
С четырёх часов утра до двух ночи крутишься. То на приёмке молока, два раза в день, то
сепарирование, сбойка масла... А лет то мне было тринадцать.
- Вон, мои девчёнки - им по 16-17 лет. Устают, но не унывают. Весь день с песнями да с
шутками.
С разговорами, похрустывая обувью по рыхлому снегу, мы подошли к дому, в котором
жила Анна Семёновна с семьёй. В окнах избы - темно, еще лампы не зажгли. Отряхнув
веником снег с валенок, мы вошли в избу с большой чистой горницей и чуланом,
отгороженном переборкой, на которой висело много фотографий в рамках.
- Моего еще нет. Всегда засиживается в сельсовете. Раздевайтесь, повесьте пальто на
вешалку!
Я снял пальто, шапку, портфель бросил на лавку и, пройдя к боковому окну, сел. Хозяйка
зажгла лампу над столом.
- Анна Семёновна, дети у вас есть?
- Нет, детей нет у нас. Не знаю кто виноват, но их смолоду не было. А как у вас?
- Пока нет. Я только прошлой весной женился. Запоздал с этим делом. Знаете какая
жизнь? Работу в нашем городе трудно найти постоянную. Подвернулась тут одна пожарным отработал три года, да и то попал под сокращение. 20 дней был без работы и
вот случайно устроился в Райпотребсоюз.
- Живёте в своём доме или на квартире?
- В своём. У нас полдома...
- Жена работает?
- Пока нет, а работала трикотажницей. Но теперь это далеко - около Боровичей.
Вошёл хозяин дома. Среднего роста, плечист. Несколько дней не бритый, на лице русорыжеватая щетина.
- Здравствуйте! Я - Бошин Владимир Петрович.
- Приветствую вас! Я - Григорьев Иван Григорьевич. Приехал из Бологое по делам
молокозаготовок. Побыл на заводе и вот оказался у вас по приглашению вашей жены.
- Интересно, что вы нашли на нашем заводе?
- По деятельности завода я еще мало узнал, а вот по заготовкам - дела не блестящи.
Посмотрите списки! Сколько человек не только не выполняют плана, но еще и не
приступали сдавать молоко.
- У меня такие списки есть и меры принимаются. Часть злостных несдатчиков уже
осуждено, некоторые оштрафованы. - так ответил председатель.
Скромно поужинали картошкой и молоком. Я устроился спать на скамейке с табуретками.
Утром, часов около шести, мы с Бошиной ушли на маслозавод. Я присутствовал на
приёмке и анализах молока.
- Мы делаем выход сливок 30-32% жирности. Если меньше - это увеличивает количество
сбиваемых бочек. Зря не хочется тратить время.
- Как вы поступаете со сливками, прежде чем залить в бочку?
- В ушатах ставим в кипящий котёл для пастеризации. Выдерживаем при 95 град в
течении 5 минут. Холодильника у нас нет, мы ставим ушаты в большой чан со льдом,
помешиваем мутовками до снижения температуры, где сливки и остаются для созревания.
Затем сбиваем на масло, проверяя, чтобы зерно масла не превышало величины пшена.
Не довольствуясь рассказом я присутствовал на всех этапах обработки молока. Про
приготовление творога не стал дознаваться, так как видел его и пробовал на вкус. Получив
нужные сведения и видя на деле, что тут работает опытный мастер, распрощался и пошел
на станцию Кафтино.
В конторе сделал отчёт о командировке. Сладков одобрил мою работу и дня через 3-4
просил проверить приёмный пункт в деревнях Бели и Берёзовский рядок. Туда надо ехать
через станцию Мста и идти вдоль реки до Берёзовского километров 15.
Глава 49. Военные сборы и рождение сына.
Дома Маруся беспокоилась:
- Как-то ты в чужих людях, да первый раз - наверное голодный был?
- Милочка моя, я удачно съездил. До Кемцов подвезли. А с питанием - бывая на
маслозаводах без еды не останусь. С собой что-то взять мне нельзя, с этим строго, не могу
давать повод... Поедем со мной в Хмельники? Побудешь у матери. Мне в Берёзовский так ближе. С тобой побуду денёк у тёщи.
Маруся согласилась.
Приехав в Хмельники, сходил на приёмный пункт, где арендуется худенькая избушка.
Приёмщица одна. Сбор идет с ближних Холщебинки, Бели и еще двух деревень. Молоко
отвозят на ст. Мста для отправки в Ленинград. Было дано задание найти хорошее место и
построить новый приёмный пункт. Я нашёл такое место между Холщебинками и Белями у
подземного родника с большим приходом холодной воды.
Возвратясь в Хмельники, я поделился с Марусей тем, что нашёл и что надо делать. Дело в
основном за плотниками. Их мне посоветовала Екатерина Васильевна.
- У нас в деревне хорошие плотники - Болтушев и Чуркин.
Утром ушёл в Берёзовский рядок. Было начало апреля. Мста освободилась от льда. Снег
остался в лесу и в оврагах. Дорога не просохла, местами грязь и лужи полные воды. На
пашне разгуливают грачи и скворцы, а в небе звонко поют жаворонки.
На маслозаводе цикл работы тот же, что и в Кемцах. Сдал списки несдатчиков сельсовету.
К вечеру пришёл в Хмельники. Маруся встретила меня радостной вестью.
- Ваня, нам пришло извещение на получение швейной машины. Очередь по спискам
длилась с полгода. Получать её надо в Вышнем Волочке.
- Ты ведь не говорила, что стоите на очереди?
- Это сюрприз нам. Папа записался для меня в приданое.
Погостив два дня и нагрузившись продуктами мы уехали в город.
Подобрав хорошую погоду, я отпросился у Сладкова и мы с Марусей поехали в Вышний
Волочёк. Нашли там базу и получили ножную машину с ручным приводом фирмы
"Госшвеймашина". Точно такую же, как у Матери, купленную в Петербурге от фирмы
"Зингер". Вдвоём донесли до станции и привезли домой.
Мать и Отец были очень рады, что у Маруси теперь работы прибавится. Она еще когда
везли машину планировала что надо сшить. Но все наши планы вдруг перепутались
новым обстоятельством. Я получил повестку в военкомат для прохождения 90-дневного
сбора вневойсковиков с 1 мая до 1 октября 1932 года. Встал вопрос, как жить Марусе в
моё отсутствие. Зарплаты на три месяца явно не хватит. Придётся надеяться на помощь
тёщи. Так и вышло - она здорово помогла Марусе во всём. Ведь Маруся к тому времени
была беременна и должна была родить к концу сентября.
1 мая нас, вневойсковиков отправили в летний лагерь в Струго-Красненский район,
станция Владимировка. Обмундирование выдали поношенное. Жили в палатках. Учёбу
проходил в отдельном радио-батальоне. Ежедневно учили азбуке Морзе и работе на
телеграфном ключе. Практическое ознакомление с переносными и двуколочными
радиостанциями. На третий месяц службы участвовал в маневрах в Пушкиногорском
районе. Прохождение строевого обучения было скорее не военное.
Попался такой командир отделения, который построит нас и поведёт по дороге за пределы
лагеря, потом скомандует:
- Марш на час в лес!
А в лесу было много малины, которой мы отъедались до тошноты.
По случаю удачно законченных маневров нас отпустили раньше на полмесяца. Приехал
домой. Обнял свою толстушку и спрашиваю:
- Что у тебя, дорогая, с животом? Ведь это целая гора!
- Ладно, не смейся! Сам виноват. Наверно на сына постарался. А я так хочу девочку.
- Я всё время мечтал о сыне. Давай поспорим - по чьему будет?
- Давай! Если будет по-моему - тебе волосы драть, а по-твоему, то мне.
- Согласен!
Так шутя распределили свои пожелания. Поговорили о пережитом во время сборов и о
том, что надо сделать для встречи потомка.
23 сентября Маруся почувствовала себя плохо и мы пошли в больницу. А идти надо было
в конец Елкинского проспекта, далеко. Но дошли благополучно. Врач осмотрела и
оставила беременную в больнице. Я стал ежедневно ходить после работы и навещать её.
Пришёл 25 сентября, принёс молока, яиц. Только взялся за дверь, чтобы войти в
приёмную, как выбегает молодая акушерка, смеётся и кричит:
- Папаша, поздравляю! Сын родился!!!
Я от восторга остолбенел и не знаю, что мне отвечать... Опомнившись, схватил акушерку
за руку и давай её трясти, приговаривая:
- Большое спасибо!.. Большое вам спасибо!.. За сообщение... А как она сама-то?
- Ничего. Несколько деньков полежит и пойдёт домой. Мы скажем когда прийти и что
принести.
Выйдя из больницы, попытался заглянуть в окно, но это не удалось. Отправился домой...
Когда Маруся вернулась из больницы (с моей помощью) у неё уже всё было приготовлено
из детского белья: пелёнки, одеяла, матрасик в кроватку, которую я сделал до ухода в
армию. Одно нас тревожило: "чем кормить ребёнка?". Кроме грудного молока, конечно.
Запасов продуктов никаких не было, а хлебом и кашами из грубых круп кормить не
будешь.
Выручила нас опять Екатерина Васильевна. Она отдала Марусе золотое кольцо. Кольцо да
марусины золотые серьги мы обменяли на манную крупу в открытом недавно
коммерческом магазине "Торгсин". Сын, названный нами Анатолием на некоторое время
был обеспечен манной кашей. У Маруси дел прибавилось: надо уже кормить двоих и
каждый требует внимания.
Наладив домашние дела с появлением сына, мне пришлось окунуться с головой в свою
работу. С 1 октября 1932 года от Райпотребсоюза отделили молочный отдел в
самостоятельную контору с названием "Молочно-яично-масляная контора ЛСПО". Меня
вызвали в Ленинград на совещание в областную контору ЛСПО.
Глава 50. Строительство маслозаводов.
Я познакомился с управляющим, главным технологом. На совещании был инструктаж по
молочным заготовкам и изготовлению из молока масла, сметаны, творога, сыра. Меня
попросили выступить, поделиться, как мы работаем. Я в своей речи доложил, что из
наших заводов ни один не соответствует требованиям к помещениям для выработки
диетического продукта, который от отсутствия ледников и хороших помещений для
хранения портится через несколько часов. Нам нужны опытные инструктора да и сам я
еще не вошёл в курс дела, так как поступил недавно. Управляющий приказал главному
технологу выделить для Бологовской конторы управляющего и двух инспекторов, а к
весне подобрать техника строителя для постройки новых молочных заводов.
После совещания я съездил навестить дядю Сергея, бабушкина воспитанника. Дядя
Сергей со своей семьёй жил на проспекте Москвиной в одной комнате в коммуналке.
Жена, дочь и сын. Дети еще учились в школе, а Сергей работал на каком-то заводе
слесарем. Ночевал я у них на одной кровати с дядей. Вечером сходили с ним в пивную, я
угостил его.
На утро, зайдя в управление на Адмиралтейской набережной, сделал заказ на получение
нам посуды, марли, реактивов и другого подсобного материала.
По приезде в Бологое меня знакомят:
- Т. Григорьев, познакомьтесь с новым управляющим т. Любченко Алексей Михайлович.
Я познакомился с ним. Человек роста невысокого, одет в военную гимнастёрку и брюки.
По движеньям видно - бывший военный-кадровик.
- Иван Григорьевич, надеюсь введёте меня в курс дела? А то для меня много кое-что не
знакомо...
- Будем вместе осваивать, Алексей Михайлович, наш новый объект в старых "рамках".
Нам выделили помещение под контору на Почтовой улице. Надо было её оборудовать
столами, стульями, заготовить дрова. Найти кладовщика, уборщицу.
- Где находится Бологовский молзавод? - спросил Любченко.
- Он помещается в бывшем помещении ЛСПО, где разливают пиво из бочек в бутылки.
Там богатый ледник, но требующий ремонта.
- Вы сведёте меня туда?
- Конечно сведу. Нам с вами еще много чего надо. Будем знакомиться с заводами,
людьми, которые там работают.
На фотографии - часть людей, с кем нам с Любченко пришлось работать и бороться за
план заготовок. Особенно нам доставалось в конце года, когда надо подсчитать все
недоимки, плюс сделать план на новый год. Мы работали сутками до одури. В глазах
цифры застилали всё перед собой. Колхозник должен сдать 250 литров молока от своей
коровы, единоличник - 300 л, с колхозного стада отдавался весь удой. Разрешалось
расходовать часть молока на телят (несколько процентов).
Весной 1933 для постройки Бельского молзавода я по договору нанял хмельницких
стариков Чуркина и Болтушева. Они в Бели разобрали купленный дом, перевезли его к
роднику. Построили. Я принимал работу. Присев перекурить, Болтушев меня спрашивает.
- Иван Григорьич, это вы женились на дочери Алексея Алексеича Маруське?
- Да, это оказался я. Вот уже больше года живу с Марусей в Бологое. Сын уже есть.
- Здорово вы подставили ногу моему сыну Ивану. Я, между делом, частенько сыну
советовал: "Женись ты, Иван, на Маруське!", а он говорил, что она всё откладывает. И
вдруг... появляется высокий солдат в длинной шинели и уводит её. В деревне долго
многие не знали, что Маруська уже замужем. Как же вы всё-таки познакомились с ней?
- Это было несложно. Наши отцы работали вместе. Сначала Алексею Алексеичу
понравился я. Пригласил он меня в один из праздников к себе в гости. Ну, а дальше дело в
личных делах было наше. Вот и всё!
Постройку завода, его оснащение принимала областная комиссия. В рапорте, посланном в
управление с оценкой "хорошо", завод пустили в эксплуатацию. Затем по предписанию из
управления были приняты меры по перестройке Жабенского маслозавода, находящегося
на 18 километре от станции Фирово в селе Жабны. Мы с управляющим Любченко
направили в Жабны техника Косырева. Он сам еанимал рабочих, покупал здания и лес для
добивки. На приёмку переоборудованного завода я поехал в начале августа. Принял с
оценкой "хорошо", но техника пришлось уволить за присвоение денег (подделкой счетов
оплаты, были подставные фамилии)
Перед тем как попасть в Жабны мне надо было снять натурные остатки продукции в
деревнях Хриплы, Яхново, Ходуново. И всё это в один день. Весь путь по этим пунктам
равнялся шестидесяти с лишним километрам (!). Дни стояли жаркие при безоблачном
небе.
При себе небольшой портфель, свёрнутый трубочкой и привязанный к поясному ремню.
Если не вглядываться внимательно, то я казался издали будто с маузером, как ходили в
период войны военные. Для избавления от жары я снял рубашку, завернул брюки до
колен, в руках дубинка. По дорогам я не шёл, а полубежал, под горки даже бежал.
Проделав такой путь, собрал нужные сведения и в Жабны пришел около 4 часов. Наскоро
осмотрев завод, потому что мне предстояло еще пройти до станции Фирово 18 км. Я, зная,
что дорога на станцию сильно петляет, решил сократить путь и пошел по полям, лесам, по
коровьим и звериным тропам. На пути среди леса встретилась небольшая деревенька. Бегу
это я по её улицам, а сидящие старухи стали плеваться в мою сторону и кричать:
- Куда несётся? Не стыдно голому мужику при старых женщинах! Ишь титьки-то
распустил, хоть бы рубахой прикрыл!
Пробежал я деревню и опять пошел по лесным тропинкам. Вижу, впереди меня бежит
старичок с кузовком за плечами и всё оглядывается на меня. Добежал он до изгороди и, в
спешке перелезая изгородь, свалился, рассыпав по земле спелую бруснику. Я кричу ему
удивлённо:
- Дед, чего ты испугался? Чего бежишь?
А дед поднялся с земли и побежал без оглядки в сторону, ничего не ответив. Дойдя до
изгороди, я кричу ему:
- Дедушка, вернись, собери ягоды-то!
Какое там - деда и след простыл. Я прихватил горсть ягод, чтобы утолить жажду, и
побежал дальше. Кончился лес. На пути ржаное поле. А дорога петляет и видна уже за
рожью. Бегу по меже и, когда кончилась межа, вижу, идут три женщины с граблями,
разговаривают. Одна из них, увидев меня в одних трусах, как взвизгнет да бежать, а за ней
другие. Я кричу:
- Тётки, тётки, что вы бежите? Я ведь не бандит какой!
Тётки свернули с дороги и помчались к амбарам, за которыми была деревня Фирово.
Добежав до платформы, успел надеть брюки, майку, рубашку, купить билет. И всего через
несколько минут удачно подошел поезд.
Через некоторое время мне опять предстояло быть в деревнях Фировского района. По
пути я зашел в сельсовет узнать причину отказа предоставления транспорта для перевозки
молока с завода на станцию. Отрегулировав требуемое, прощаюсь с председателем, он
спрашивает:
- Вы что в Жабны и один идёте? Так смело?
- А в чём дело? Не первый раз, дорогу знаю.
- Дело не в этом. У нас в лесах появились бандиты. Гнались за стариком, за женщинами.
Люди теперь боятся в лес ходит за ягодами да грибами.
Я засмеялся, а председатель серьёзно:
- Тут ничего смешного! Ко мне сами люди приходили с жалобами!
- Дорогой председатель, нет никаких бандитов в ваших лесах! Это я их напугал!
Когда я рассказал как было дело, председатель так хохотал, что слёзы выступили. Вот
какие бывают случаи, потому что люди еще не забыли, что по лесам жили дезертиры и
воровали их скот.
Глава 51. Дом на Городской площади.
25 октября 1933 года меня назначили старшим инструктором Бологовской конторы
ЛСПО. Теперь я руководил четырьмя инструкторами. Из Ленинграда прислали ещё двоих
человек: Захарова Михаила и Нетужилова Николая. Да назначили своих доморощенных
из мастеров: Федосеенко Фёдора и Добромыслова Димитрия.
Поэтому весь район поделили на участки, включающие по несколько заводов. Ввели штат
директоров заводов. Наша работа не прошла зря. Все заводы были переделаны,
обеспечены хорошими бидонами и посудой, лабораторными столами. Укомплектовали
заводские штаты. Всего в нашем подчинении было около 400 человек. В моём ведении
было 22 завода.
Как только по сводкам из Ленинграда начинает снижаться качество нашей продукции, так
сразу на заводы закрепляются инструкторы до полной ликвидации снижения качества.
1934 год был для нашей семьи радостным. Наши отцы решили, что надо улучшить жизнь
родственников. Перевезти в город Екатерину Васильевну и Валю. Петр сошелся с Катей и
стал жить у неё (она работала уборщицей в школе). Сергей остался хозяином дома в
Хмельниках. Тесть кое-что отдал сыновьям, а остальное из хозяйства продал.
Мы продали свою половину дома на Кривом переулке 10. И совместно с Петровыми
купили двухэтажный четырех квартирный дом с надворными постройками на Городской
площади, дом 8. После обоюдной договорённости квартиры заняли так: мы с Марусей и
Толиком заняли второй этаж, а Отец, Мать и Павел - первый этаж, т.е. как было раньше.
Петровы заняли вторую половину дома.
Собрались на первомайский праздник в нашей квартире за праздничным столом, стали
раздумывать - на кого делать купчую. Алексей Алексеич, поднимая тост за
благополучную сделку, сказал:
- Уважаемый наш сват Григорий Иваныч и сватья Устинья Фёдоровна, мы с Екатериной
Васильевной посоветовались и решили, чтобы купчая на дом была оформлена на Ивана
Григорьевича. Он из всех нас самый деловой и уважаемый в народе человек. Вы заметьте,
с кем бы я не повстречался, и, если разговор заходил о зяте, никто его не назвал иначе, как
только по имени и отчеству. Он молод, смекалист. Меня еще всегда удивляло: по
образованию всего пять лет сельской школы, а за работы берётся инженерные.
Слово взял Отец.
- Дорогие сват и сватья, мы с Устишей восхищены вашими отзывами о сыне. Что сказано
тобой Алексеич, приятно слышать! И правильно будет, записать его домовладельцем. На
счет жизни: пока не выселены жильцы, вы поживёте в квартире сына. Надеюсь, что теперь
новый хозяин не выселит вас! (все засмеялись)
На том и порешили. На углу дома прибили железный квадратик: "Дом № 8, Городская
площадь. Григорьев Иван Григорьевич." Алексей Алексеич и Екатерина Васильевна с
дочерью Валей поселились в нашей квартире. Жилплощади хватило всем.
Вот так выглядел наш дом, передними окнами - на Городскую (ныне - Советская) площадь
с памятником Сталину и красивыми деревьями. На этой площади стоял красивый и
большой Покровский собор (*), но его в 1932 году взорвали и разобрали, остался сквер.
* прим. - Доминантой города стал Покровский собор, возведенный на
Александровской (Соборной) площади в 1885 году (разрушен в 1932). Церковь
была построена в стиле классицизма. Большой центральный купол был окружен
четырьмя небольшими куполами луковичной формы. Пилястровые формы храма
повторены на колокольне. Портал, окна, стены завершали закомары. Все это
создавало облик устремленного в высь ажурного здания.
Окаймляли Соборную площадь дома, торговые лавки купцов - братьев Коловских,
Артемьева, Гребенщикова, Гречина, подрядчика земляных работ Мельникова,
подрядчика малярных работ Каретникова и других.
Прожили мы в этом доме до 1938 года, а прежних жильцов так и не
смогли выселить. Суд присудил выселить их, но с предоставлением
такой же площади в другом месте. Этого сделать не удалось. Жильцам
явно не хотелось уезжать и они саботировали наши предложения.
Но вернёмся еще к 1934 году. Наш сын растет, он уже ходит на своих
ножках, иногда пытается уйти из квартиры, переваливаясь через
высокий порог из кухни в коридор. Говорит всё разборчиво. Однажды
побывал у соседей. Там его угостили и спрашивают:
- Толик, тебе надо сестрёнку?.. Проси у купить у мамы...
Толик, придя к маме, просит:
- Мама, купи мне девочку!
- Какую девочку? Куклу?
- Нет мне надо живую!
- У меня, Толенька, нет денег, купить живую. Проси денег у соседей, у
бабушки, у дедушек, у папы.
Толик, не долго думая, побежал просить денег... Взрослые, хохоча над
затеей ребёнка, стали давать ему мелкие монеты. Он обошёл всех
своих соседей. Набрав несколько монет, приносит Марусе и, подавая
чуть не со слезами, просит купить живую куклу. Не помню, как она
уговорила ребёнка, но всё ж убедила, чтобы больше не просил.
Но был другой случай, когда он потихоньку удрал из квартиры и скатился по крутой лестнице со второго
этажа. Но всё обошлось благополучно, кроме синяков на голове.
Потом он полюбил девочку из соседнего дома и ни с кем не хотел играть, кроме Ирочки. Гулять мы с
Марусей и Толей ходили часто. Я Толю носил на руках, а когда он стал твёрдо стоять на ножках - водили
его за руку. Часто ходили к Савушкиным, где детей не было. Там его угощали конфетами. Иногда гуляли
вместе с ними.
Любили мы ходить в бывший Путятин парк, теперь Городской. Этот парк находится между улицей
Дзержинского и озером. В парке много деревьев, сиреневых и жасминовых кустов, лиственницы, ели,
тополя. А главное - летом можно купаться. Через парк из озера вытекает речка, впадающая за городом в
речку Змейку, берущую начало в Огрызовском озере. По парку много красивых дорожек со скамейками. В
выходные дни здесь торговали мороженным и пивом в розлив в большой брезентовой палатке со высокими
столиками, около которых можно было стоять.
Начало торговли в этом месте было положено в 1926 году моим Отцом. Когда мы работали в ресторане
"Богемия" в доме Егорова. В то лето по вечерам мы приходили торговать на это место в парке.
Искупавшись и погуляв, мы отправлялись к кому-нибудь пить чай. Если идём к нам, то у дома нас
встречают две бабушки, придумывая чем бы соблазнить внучика, чтобы он пошел именно к ней.
Валя любила играть с Толиком в догонялки. Так устанут, что хлопнувшись на скамейку, не могут
отдышаться, утирая пот со лба рукавом. Валя в тот период ходила в школу, находящуюся в переулке,
который упирается в площадь и в Почтовую улицу. Делая уроки дома, часто кричала Марусе:
- Возьми ты, ради Бога, своего озорника! А то он не даёт мне писать!
- Дай, Валя, ему карандаш и бумажку - тогда и мешать не будет.
- Он не только не занимается с бумагой, а всё спрашивает: "А что это? А что на картинке? Что пишешь?
Когда пойдём гулять?".
Когда у меня было время, я уходил с Толиком на улицу смотреть в моей книжке рисунки коров, быков,
машин и разную лабораторную посуду. Дело в том, что взявшись руководить таким большим молочным
хозяйством с мало обученным штатом мастеров и лаборантов-самоучек, всё свободное время я учился дома
по книгам. Технология, микробиология, химия и управление. Звания старшего инструктора добился, а
знания этой должности ещё не соответствовали. Я как-то мог так подойти к людям и потребовать от них
нужных решений, несмотря на мою малограмотность.
С пополнением у нас штата мне стало меньше надобности ездить по молзаводам, но деньги для расчетов за
молоко от единоличников брал в банке я и развозил по местам, передавая деньги и ведомости директору
завода (или мастеру).
Помню один случай. Из управления ЛСПО был прикомандирован уполномоченный по проверке
выполнения плана на местах. Нам предстояло вдвоём получить большую сумму денег и отвезти в
Берёзовский рядок. Мы с ним пошли в банк. Его фамилию я забыл, назову условно - Марков Моисей
Исакович. Марков набил деньгами объёмистый портфель, а я взял дома большой мешок из холста. Подходя
к кассиру, Моисей завертелся, поглядывая по сторонам: нет ли в толпе бандитов, а сам побледнел и всё лицо
стало мокрым от пота. Получив деньги, я всыпал пачки в мешок, взвалил на плечо и спокойно пошёл на
выход, чтобы идти на поезд. Моисей, обхватив обеими руками портфель, семенит сбоку и спрашивает.
- Вы, Иван Григорьич, не боитесь, что нас ограбят?
- Моисей Исакович, идите свободнее, не вертите головой и портфель держите свободно, одной рукой.
- Что вы, я в каждом встречном вижу бандита!
С разговорами мы пришли на вокзал, сели в поезд. Я свой мешок бросил под лавку ближе к стенке, а
Моисей положил портфель на колени, обхватив руками.
Выйдя с поезда на Мсте, надо было идти пешком по заснеженной дороге. Вначале морозец щипал щёки, но
на ходу согрелись.
- Иван Григорьич, я не пойду! Надо подводу просить.
- У кого просить? Ночь на носу, да и теперь не знаешь к кому обратиться. Правление колхоза отсюда в трёх
километрах.
- Как это вы смело идете по лесной дороге, через деревни, где всякое может случиться?
- Можете не беспокоиться у нас места тихие - бандитов нет!
Вдруг слышим, нам на встречу едут на лошади, разговаривают.
- Что делать, Григорьич? Я боюсь...
- Не бойся, а сворачивай с дороги и иди вон за тот густой можжевельник! Следуй за мной!
Мы свернули с дороги, проваливаясь по колено в рыхлый снег, и уселись за кустом...
До маслозавода мы дошли только к утру. Сдали деньги директору Зимину. Завалились спать. Я залез на
русскую печку, а Моисей растянулся на скамейке. Спали мы часов до двух дня. Пообедали. Отправились
обратно, получив расписку от Зимина на сданные деньги.
Вернувшись домой получил резкий выговор от Маруси.
- Неужели тебе некого больше послать? Бродишь по плохим дорогам, в холоде, по ночам!
- Дорогая моя, моя должность обязывает бывать в районе в любое время года и днем и ночью. У меня нет
нормального рабочего времени. У меня ненормированный рабочий день.
- На твоих заводах много хорошеньких бабёнок.. Ты, наверно, к ним зачастил ездить?
- Ты что, Маруся! Не все у тебя дома?
- Я видела сама, как ты вел весёлую беседу с Мамаихой!
- Во-первых, Мамаева - секретарь и член месткома, бывает и с ней разговор служебного характера.
- По-моему, все дела обсуждаются в конторе, - не унималась Маруся.
- Эту чепуху ты выбрось из головы! Что тебе плохо быть дома и воспитывать сына?
- Конечно плохо! Всё одна, да одна...
- Ты ведь в настоящий момент всем обеспечена. Муж твой не на плохом счету! Лучше скажи вот что... На
днях поеду в командировку в Ленинград. Что тебе купить?
- Опять в командировку?! Не успел приехать и опять уедешь?
- Этот раз не я еду, а меня вызывают в суд в качестве свидетеля.
- Раз такое дело... Зайди к Павлику, посмотри как он там живёт, да свези от родителей посылочку. Наверно,
голодает!
- Вот это ты правильно говоришь. Свезу что пошлют. А от себя придется дать немного деньжонок.
Мой брат Павел Григорьев в то время уже год (зима 1934-35), как жил в общежитии от Академии
Художеств. Учился на подготовительных курсах, чтобы поступить в Академию и выучиться на художника.
В Ленинград поехали мы с Любченко вдвоем. Ему очень хотелось побывать дома, повидаться с семьёй.
Глава 52. Павел в Ленинграде.
По приезде в Ленинград я прямо с поезда поехал на набережную Лейтенанта
Шмидта в общежитие к Павлу. День был воскресный, но его на месте не
было, ушел в булочную. Через некоторое время является, держа в руке
краюху хлеба. Поздоровались в обнимку, как братья. Он быстро побежал
ставить чайник на плиту.
- Сейчас, браток, ленинградским чаем угощу! Он у нас постоянный спутник.
Накипятим с полведра и пьём - кто с хлебом, кто так. И всегда посыпаем
солью. На ломтик хлебца посыплешь набело и пьёшь.
- Ты вот разверни посылочку и попьёшь чаю по-домашнему... А что булку
разве не получаешь?
- Конечно получаю! Только я ее меняю на хлеб, Все-таки будет вдвойне
весомее. Сахар у нас не залеживается, быстро тающий продукт. Экономить
тут никто не привык - ну и пьём больше с солью.
- Не богато ваше житьё.
- Почему не богато? Есть возможность подхалтурить, тогда и посытнее
поедим... Как там Папа с Мамой живут? Как Маруся? Как сын? Как Валентина?
- Все живы-здоровы! Привет тебе шлют. Валя продолжает учиться в школе, в той, в которой и ты учился.
Посидели, поговорили. Попили кипяточку из жестяного чайника.
- Что передать родителям от тебя?
- В первую очередь приветы и что я здоров. Денег пусть пока не шлют. Я подзаработал, к празднику много
писал лозунгов, ремонтировали на заводе красный уголок.
- Почему денег не высылать, ведь у тебя нет пальто? Ходишь в пиджаке с шарфом на шее. А морозы то охохо какие!
- Привык так ходить. Будет время - куплю.
- Ну, Павел, пока! На ночлег я пойду к дяде Сергею. Советую и тебе сходить познакомиться.
В понедельник, согласно повестке, я явился в областной суд, что на Фонтанке. В суде я узнал, что дело
будет разбираться при закрытых дверях (что-то интересное). А мне в Бологое ничего про это не сказали.
Оказалось, судить будут самого управляющего областной конторой - Виктора Иваныча (фамилию забыл) и
главного технолога Тынтарёва. Суть дела я забыл. Были они в суде арестованы и получили порядочные
сроки.
Так дальше продолжалась моя работа старшим инструктором до июня 1935 года. В июне 1935
Ленинградская область разделилась на три области: Ленинградскую, Новгородскую, Калининскую. ЛСПО
было ликвидировано, а нашу контору приняла областная контора "Коопмолоко". Я был в той же должности.
К концу июня приезжает в нашу контору управляющий облпотребсоюза т. Горячев Семен Семенович и
старший технолог Чулков. Познакомились с нашей работой, с новым управляющим Ежковым. Побывав на
некоторых маслозаводах, пригласили в Бологое мастеров, лаборантов и директоров заводов. Устроили
производственное совещание. Кроме нескольких замечаний по производству, дали распоряжение: с заводов
вдоль железной дороги в сторону Ленинграда посылать молоко в Ленинград, а вдоль московского
направления - в Москву. Остальную продукцию - по нарядам.
На собрании Горячев обращается к людям с заводов.
- Есть ли, товарищи, какие-нибудь жалобы на руководство? Управляющий у нас новый, но есть и
работающие не один год, например старший инструктор.
Берет слово мастер Березайского молзавода Погодин Яков. Мужчина лет за пятьдесят, бывший участник
гражданской войны.
- По части обеспечения тарой надо просить ускорить возврат ее, тогда новой много и не понадобится. По
части руководства жалоб нет, но у нас мало хороших лаборантов.
Все подтвердили. Мало хороших кадров на заводах.
- Предоставим слово старшему технологу т. Чулкову. Он поделится с вами нашими планами.
Поднимается со стула Чулков, человек средних лет, симпатичный (о чем я услышал от шептавшихся
девчонок).
- Товарищи! Наше управление таким штатом, как у вас, не располагает. Мы передали ленинградских
инструкторов обратно. Нетужилов изъявил желание работать в Псковском районе, а Захаров - в
Новгородском. Здесь остаются местные инструкторы. Вы их хорошо знаете.
Мы со Степаном Степанычем, приглядевшись к вашей работе, решили открыть в вашей конторе областные
курсы мастеров, лаборантов и директоров, а заведующим курсами назначаем товарища Григорьева Ивана
Григорьевича. Он будет обеспечен правом получения денег из банка, заключит договор на получение мест в
доме колхозника и на питание людей.
- Семен Семеныч, я не ожидал такого назначения! Я ведь малограмотный. По документам вы видели и
знаете это.
- Нам дороги не документы, а дорого то, что мы видели на заводах и беседовали с людьми.
- Ну, что ж попробую... А о лекциях... пусть т. Чулков составит программу, расписание и некоторые лекции
возьмет на себя.
Все сидящие приветствовали громкими аплодисментами меня и начальство
После оформления перехода из "Главмолоко" в систему "Коопмолоко" и переселения в новый двухэтажный
дом на улице Дзержинского недалеко от Городской площади я занял кабинет на втором этаже по соседству с
новым управляющим. Мне было выдано удостоверение такого содержания:
"Предъявитель сего, Григорьев Иван Григорьевич действительно находится на службе в должности
старшего инструктора-производственника в Бологовском отделении "Коопмолоко". В период его службы
ему доверяется производить проверку работы молзаводов и сепараторных пунктов по Бологовскому и
Фировскому районам. Производить всякого рода работы с заключением договоров по улучшению видов
производства и устранения дефектов.
Управляющий Ежков
Делопроизводитель Мамаева
1 авг. 1935 г."
Стоят слева направо:
1. Васильев, инструктор
Сидят, слева направо:
2. Федосенко, инструктор
9. Зубов, главный бухгалтер
3. Утяшева, бухгалтер
10. Лебедева, бухгалтер
4. Цельхерт, статист
11. Ежков, управляющий
5. Мамаева, делопроизводитель 12. Григорьев, старший инструктор
6. Никитин, кладовщик
13. Гаврилова, секретарь
7. Смирнов, инструктор
Глава 53. Курсы повышения мастерства молочников.
В связи с разделом Ленобласти от нас выделился в самостоятельную контору Фировское отделение. В их
распоряжении остались: Хрыпловский, Яхновский, Жабенский, Рождественский молзаводы, Ходуновский
сепаратный пункт.
После встречи нового 1936 года приезжает к нам ст. технолог Чулков и привозит на моё имя следующие
документы: удостоверение заведующего курсами лаборантов, удостоверение на распоряжение кредитами в
Госбанке. Получив документы и инструкции, принялся заключать договора на жильё для студентов в Доме
крестьянина на Озерной улице. Договор на питание на фабрике-кухне, на 30 человек. Расписание занятий по
теории будут проводится в первом этаже конторы, а практика - на Бологовском молзаводе.
Придя домой, поделился с Марусей:
- Дорогая моя, мне поручили очень ответственную работу. Не знаю, справлюсь ли с ней.
- Ты ведь работаешь и так на ответственной работе. Что же еще?
- Меня назначили заведующим курсами по подготовке лаборантов и придумали заодно учить и мастеров с
директорами.
- И неужели ты справишься? Я начинаю беспокоиться за тебя!
- Дал слово Горячеву и получил документы, деньги. Отказываться поздно. Мне потребуется поехать в
Ленинград для покупки книг: "Технология молочного производства", "Химия молочного дела" и
"Микробиология". Поездку согласовал с Ежковым.
- Ваня, я очень хочу учиться на твоих курсах и потом работать на молзаводе. Думаю, ты устроишь меня?
- Маруся, у тебя плохо с грамотностью. В этой работе надо хорошо владеть математикой. Потом, куда ты
денешь ребёнка, ведь с ним на работу не пойдешь?
- Дорогой мой муженек, у нас в доме живут две матери. Неужели они не помогут?
- Ладно! Я поговорю со старухами. Пусть твое желание исполниться. Устрою тебя ученицей.
- Ой, милый! Какой ты хороший! - Маруся соскочила со стула и бросилась меня обнимать и целовать.
- Подожди... Тогда расцелуешь, когда будешь на курсах.
- Я знаю, что ты устроишь! Ты ведь пользуешься авторитетом не только в своей конторе, но и в управлениях
двух районов.
На второй день провожала меня в Ленинград Маруся с Толиком, который просил купить ему маленькую
машину.
В Ленинграде посетил молкомбинат, узнав каким качеством прибывает наша продукция. Браку нет. Всё
хорошо. Походил по книжным магазинам, но нашел что нужно в "Доме книги".
Посетил Павла. Он обучался у знаменитого художника Исаака Израилевича Бродского (1883-1939), ученика
И. Е. Репина. В то время профессора и директора Всероссийской Академии Художеств, много написавшего
революционно-документальных портретов и полотен, много работал над созданием образа В. И. Ленина.
Я с Павлом сходил в Академию (по просьбе Отца), узнать как Павел учится. Застав Бродского в его
мастерской и поговорив с ним, я поехал домой с хорошей вестью: "учится хорошо, с парня толк будет".
Бродский сказал, что он Павлу разрешает приходить к нему на квартиру. "Подружился с дочерью. Даю ему
хорошие заказы, которых у меня много. О Павле не беспокойтесь - он всегда имеет деньги. Пусть родители
будут спокойны."
Приехав домой, сразу поделился с Отцом и Матерью новостью о Павле. Мать в слезах крестилась, моля ему
здоровья. Она сказала Отцу:
- Смотри-ка, Папка, старший сын в люди сам выкарабкался. Младший, видно, тоже сам по себе хозяин. Мне
кажется, надо благодарить его преподавателя.
- Да, Мать, я тоже вижу - дело у двоих идет хорошо! Вот только среднему Яше не везёт. Как оторвался от
семьи, так и бьётся, как рыба об лёд.
- Такой гордец он. Весь в дядю Ивана. Тот бывало, что задумает - ему не перечь, а то и побить может.
О своих новостях поделился с тестем и тёщей, с Валентинкой, которая частенько спрашивала: "Как учится
Павел?". Размечтавшись, она тоже мечтает учиться выше. Вале нравится медицина, и она пойдет на курсы
акушерок после окончания Бологовской школы.
С 10 января 1936 года открылись двери наших курсов. Я в первые минуты чувствовал себя неважно,
нервничал, так как аудитория, в основном, состояла из молодых девушек и не пожилых женщин. Кроме
того, предстояло читать лекцию против сидящей жены.
Первые 45 минут были затрачены на знакомство со всеми по списку. Познакомил их с намеченной
программой, с тем материалом, по которому будут лекции. Каждый должен иметь бумагу, ручки,
карандаши. Структуру подчиненности по работе знают все, кроме новеньких. Коллектив первичной
подчиненности состоит из директора завода, мастера, лаборанта и нескольких рабочих.
Вначале рассказал что такое молоко, из каких компонентов состоит, что влияет на качество, борьба с
загрязненностью, химический состав, микробиологический состав... Первую неделю все занимались вместе.
Потом с каждой группой - отдельно. Знакомил с выполнением анализов на скотных дворах, на единоличных
хозяйствах. Какими приборами надо пользоваться, какими химическими кислотами.
В конце недели в присутствии технолога, приехавшего к нам, провел устные опросы всех курсантов,
отмечая успеваемость. Среди прочего Чулков задал некоторым и вопрос: "Хорошо ли я читаю, понятно
ли?". Ответ был почти однообразный: "Хорошо! Нам нравится, как рассказывает Иван Григорьевич".
После занятий все дружно отправились на фабрику-кухню на ужин. А после - кто в кино, а кто - в Дом
крестьянина для отдыха. Маруся шла позади меня, разговаривая с однокурсницами. Она познакомилась с
женщиной, ее ровесницей, симпатичной, хорошо одетой, работающей на Старицком маслозаводе, что в
заштатном городишке на Волге. Звали ее Сергеева Нина. Та спрашивает:
- Мария, ты знаешь нашего преподавателя?
- Знаю, Нина! Он в конторе "Коопмолоко" уже давно работает. Мы живем близко друг от друга.
- Если я тебя порошу познакомить меня с ним поближе?
- Это ты сама наберись храбрости, подбери время встречи и познакомься, а у меня есть свой.
Так со смехом мы с Марусей дошли до дому.
- Ишь, какой кавалер! Девки и бабы на ходу подметки рвут! Ха-ха-ха! Обожди я скажу сыну, так он волосыто твои повыдергает.
- Что ж, дорогая, кто-то любовью развлекается, а кто-то по ней тоскует...
- Я смотрю на вашу фотографию и вижу - здорово к тебе бабы липнут! Вон Ходуновская, Вознесенская или
Гаврилова так и норовят подсесть рядышком. Не даром ты частенько по заводам ездишь?..
- Ты, Маруся, это брось! Если бы я был не семьянин и не любил бы тебя, то может и соблазнился бы, но я не
тот, что за каждой юбкой вяжется. Лучше давай об этом больше не будем нервы чесать? Мне надо к
завтрашнему подготовиться. Ты должна понять - не легко это мне.
- Давай сначала поужинаем, дорогой. Да иди принеси от Матери сынишку. Наверное спит там... Сыт ли он?
В подробности я вводить вас, читатель, не буду. Одно скажу. Лекции прошли успешно. Технолог, свалив все
на меня, ни разу не приехал что-нибудь прочитать. Прибыл к нам лишь для оформления выпускных
документов. Курсанты разъехались по домам довольными.
Я сдал финансовый отчет. Получил какую-то сумму за лекции, сколько - не помню. Маруся, поработав на
практике, сдала на "Удовлетворительно" и не давала мне прохода, чтобы я ее устроил на Бологовский
молзавод. Но там должность лаборанта заняла Смирнова, жена бывшего директора Рождественского
молзавода. Смирнов не так давно отравился, и Ежков поставил Смирнову лаборанткой, так как она тоже
закончила курсы. Дома у нее осталась без отца дочь, на ее иждивении. В глубинные заводы Маруся ехать
отказалась.
Глава 54. Неожиданное увольнение.
Не только Марусе не пришлось поработать лаборантом, но и я после выпуска курсантов уволился из
Бологовской конторы "Коопмолоко" 20 августа 1936 года. Вот содержание приказа. "Уволен с занимаемой
должности в виду ликвидации должности старшего инструктора-производственника". Мне предлагали стать
мастером Бологовского завода, но работать, по-прежнему, руководя производством. Меня такое
предложение огорчило и я уволился.
Придя домой, забросил свой блестящий кожаный портфель под кровать. Маруся, видя такое дело, с
вытаращенными глазами спрашивает:
- Ваня, в чем дело? Что с тобой происходит? Ты какой-то не наш - глаза злые, лицо бледное. Говори скорей!
- Вот как получается: много и хорошо работал, часто хвалили и ни с того, ни с сего взяли да и уволили!
Теперь я никто! Все мои труды над самообразованием пошли кошке под хвост!
- Как же так? Ведь сам Горячев о тебе хорошо отзывался... Что теперь делать будешь? Ведь ты без работы,
сын малый...
- Прошу тебя, моя милая, не расстраивайся! Долго не прогуляю. Поеду в Ленинград, там еще меня,
наверное, помнят. В Бологое мне не найти хорошей работы. Работать кондуктором за гроши я не хочу.
- Ну что ж, поезжай!.. В какой-нибудь район пошлют, но и там ведь живут люди... Авось не хуже Бологого.
Узнали об этом наши родители. Отец говорит:
- Давай, сынок, со мной работать!.. Ты ведь бетонщиком работал, топор держать умеешь. Не зря же мы
ходили плотничать по деревням.
- Ванюшка, Отец тебе хороший совет дает! - Мать тоже намекала, что не надо никуда ездить - и тут можно
деньги заработать.
- Милая Мамаша, попробовав сладкого, что-то не хочется горького!
Высказался со своим советом и тесть:
- Иван Григорьич, давай тогда работать со мной водопроводчиком на железной дороге. Может и Маруся
куда-нибудь устроится...
- Мы берёмся ухаживать за ребёнком. - сказала Екатерина Васильевна.
- Поймите, я не хочу такой жизни и, тем более, работать с вами! Теперь я не мальчик, чтобы бегать для вас в
Центроспирт, пить за здоровье не совсем здоровых людей! Как решил, так и делать буду!
Мать - в слёзы.
- Оставляете нас стариков! Младшие сынки уже далеко от нас, теперь и старший хочет уехать...
- Дорогие наши родители, видно такая наша судьба!
Поговорили наедине с Марусей, о том где есть хорошие города и жизнь в них не хуже бологовской. Жаль
дома. Такая у нас хорошая квартира, и обстановка уже кое-какая нажита. Но домом сыт не будешь.
К 1 сентября я поехал в Ленинград в управление ЛСПО на набережной Рошаля (Адмиралтейская наб.). Не
заходя к дяде Сергею и Павлу, прямо в контору. Управляющий новый. Старый после суда уволен и посажен,
но главный технолог Тынтарёв работал. Я - к нему.
- Вы из Бологое, Григорьев?
- Здравствуйте! Да, я Григорьев. Вы не забыли меня?
- Как же, помню! Вы в суде еще говорили хорошо про меня, тебя поддержали другие. И вот я освободился
от судебного преследования. Садись, пожалуйста, и докладывай - зачем пожаловал!
Увидев на двери в кабинет никелированную табличку "Тынтарёв Василий Никитич, главный технолог", я,
расстегнув пальто и усевшись на мягкое кожаное кресло, сказал:
- Василий Никитич, я приехал к вам с просьбой: не могу ли я поступить к вам на работу в любой район.
Ведь в Бологое должность старшего инструктора сократили, и вот я, освобожденный, обращаюсь к вам за
помощью.
- Я слышал, вы были заведующим курсами?
- Да. Не только заведующим, но и преподавателем по химии, микробиологии. Чулков, зав. производством
помог только лекциями по технологии.
- Отлично, тов. Григорьев! Идёмте к управляющему!
Мы пошли в противоположную дверь мимо молоденькой секретарши с накрашенными губами и бровями,
похожими на цыганские. Войдя в след за Тынтарёвым в кабинет, я увидел за зеленым абажуром мужчину
лет за полста. Одет в шикарный черный костюм с выпущенными из рукавов накрахмаленными манжетами с
янтарными запонками. Волосы расчесаны на боковой пробор, темно-русые. Усы с желтизной заядлого
курильщика.
- Николай Степаныч, можно к вам?
- Что за разговор, Василий Никитич! Пожалуйста!
- Николай Степаныч, я пришел к вам с приехавшим из Бологое бывшим старшим инструктором сначала у
нас, но потом в "Коопмолоко".
- Как ваша фамилия?
- Григорьев Иван Григорьевич.
- Помните, Василий Никитич, мы просматривали поставки масла, сметаны, творога? Где отмечено качество
этих продуктов. Так вот, Бологовская продукция - на одном из первых мест.
- Николай Степаныч, тов. Григорьев хочет поступить к нам на работу.
- Похвально, что приехал к нам. У нас, Никитич, где свободные должности?
- Я бы предложил ему Псковскую контору. Вы не возражаете?
- Извините за нескромность. Вы женаты?
- Да, у меня жена и четырехлетний сын.
- Вы хотели бы работать во Пскове?
- Я рад, если позволите оформиться. Но у меня вопрос. Как с жилплощадью?
- Нашей площади там нет. Пока поживете в гостинице. Мы оплатим вам её. А там может вы сами найдете
жильё.
- Василий Никитич, новой должности выдумывать не будем, оформляйте заведующим производством!
Я с Тынтарёвым вернулся в его кабинет и там был написан приказ: "Назначается зав. производством
Псковской райконторы "Главмолоко". Приказ №358 от 25 сентября 1936 года".
Вернувшись домой, я был немного растерян: как-то примет мою весть Маруся? Встретились, расцеловались.
Хотя улыбается, но взгляд настороженный.
- Как твоя поездка? - сразу спросила она.
- Не знаю, как ты примешь мою весть... Но поездка для меня удачная. Меня назначили зав. производством в
Псковскую контору "Главмолоко".
- Как там с жильём, Ваня, ведь у нас семья? О том, что готова ехать куда угодно, я говорила раньше. А в
Псков - даже рада! Всё-таки большой старинный город.
- Слава богу! Отпала камень с груди. Боялся я этой встречи...
- Кто тебе помог в назначении?
- Ты помнишь, я несколько лет назад ездил в Ленинград на суд? Судили руководство ЛСПО. Я был вызван
свидетелем. Под судом был главный технолог. Он и теперь работает! Он хорошо меня встретил и сразу
повел к управляющему. Управляющий новый и он руководство кадрами поручил технологу... Жить будем в
гостинице до подыскания жилплощади. Все расходы по жилью оплатят.
- Когда ехать? Что с собой брать?
- Возьмем только самое необходимое. А как наладится жизнь, перевезем остальное. Ехать надо к первому
октября.
- Как же квартира? Я имею ввиду - здесь.
О квартире беспокоиться не надо. Тут остаются Папа, Мама, Валя. Какие будут налоги - они оплатят.
Переговорив обо всём с родителями, мы выехали во Псков.
Глава 55. Псков.
В дороге с нами никаких происшествий не случилось, но по приезде на станцию Псков мы оказались в
незнакомом городе, как в лесу. Надо было найти гостиницу, куда нам была написана рекомендация.
Расспросив местных жителей, я пошел искать. Ходить надо было пешком. Тогда городской транспорт
только начал налаживаться.
Пройдя несколько улиц, нашел гостиницу. Арендовал отдельную комнату. К имеющейся кровати
притащили длинный деревянный диван с высокой спинкой. Диваном отгородили нашу кровать. Для
отопления служила круглая печь, работающая на две комнаты. Топка была из нашей комнаты, что могло
помочь для разогрева пищи. Например, сварить сыну кашу, нагреть молоко...
Вернувшись на вокзал, нанял крестьянскую телегу, проезжавшую мимо, и мы переехали с вещами в новое
жилье. Так произошло наше переселение во Псков.
Утром на второй день я пошел в контору "Главмолоко". Она находилась на улице Ленина, недалеко от
вокзала. Погода благоприятствовала: солнце светило по-летнему, но листва на деревьях уже желтела,
ожидался массовый листопад. Невдалеке, по трамвайному кольцу со звоном прошел трамвай...
Войдя в контору, состоящую из двух больших комнат, поздоровался со всеми сидящими. За столом у окна
сидит пожилой мужчина в штатском, лет около 45-ти, с седеющими висками. С кем-то разговаривает по
телефону. За другими столами сидели служащие: две женщины и мужчина в будничной одежде. Пишут и
щелкают костяшками сетов.
Я подошел к первому из них и отрекомендовался. Григорьев - прошу любить и жаловать, новый сотрудник.
Подал письмо из управления от Тынтарева. Заведующий, взглянув на письмо, произнес:
- Товарищи! Это к нам новый завпроизводством т. Григорьев Иван Григорьевич. Он встал и поздоровался со
мной за руку, пригласил сесть.
- Будьте знакомы! Вот мастер псковского молзавода Сорокин Иван Васильевич, женщина постарше статистка Петрова Лидия Ивановна, а молоденькая - это делопроизводитель Тоня.
Я подошел к ним, поздоровался за руку, потом сел к столу управляющего.
- Скажите, т. Григорьев, вы где остановились?
- Я приехал с семьей и устроился в гостинице.
- Велика семья?
- Кроме меня, жена и сынишка четырех лет.
- Вы поехали в наш город сами или по направлению?
- Все обговорено с Тынтаревым - о наличии заводов, с кем буду работать, необходимость подыскать жилье.
- Я вас должен огорчить. Во Пскове найти жилье трудно - город перенаселен.
- Отчаиваться я не собираюсь. Поработаем - увидим!
- Что вас заставило уйти с прежнего места работы?
Я работал в Бологовской конторе ЛСПО, но после разделения Ленинградской области был приписан в
Калининское "Коопмолоко". Немного поработал там, организовал и провел обучение лаборантов, мастеров
и директоров заводов. И вдруг, получил приказ, что моя должность сокращается. Другие инструкторы тоже
сменили место работы.
Обратившись к мастеру, управляющий попросил его помочь перенести мне свободный стол из соседней
комнаты и поставить у окна. В соседней комнате, кроме главного бухгалтера, сидели четыре женщины.
Когда установили стол, я разделся и сел.
- Пожалуйста, познакомьте меня с расположением заводов и что на них вырабатывается.
- Вас проинформирует наш инструктор Лукин Сергей Нилыч. Он будет завтра, а пока идите устраивайтесь с
семьёй! Питание советую брать на дом. Это рядом с гостиницей.
На этом мой первый день работы был закончен и я пошел к своим, чтобы организовать обед, заготовить
некоторые продукты для завтраков и ужинов. Был у нас с собой алюминиевый чайник и примус. Хлеб,
сахар, кондитерские изделия можно покупать недалеко в булочной. Яблоки, овощи и прочие фрукты - на
рынке. Псков славился обилием фруктов и яблок. Деньги расходовали из подъемных.
Вечером втроем пошли знакомиться с городом.
- Маруся, как тебе показался город? - спросил я после прогулки.
- Город красивый, особенно в центре.
Толику не понравился, потому что приходилось больше ходить ножками. Носить на руках его стало уже
обременительно.
- Толинька устал?
- Не холоший голод! - Толик "р" заменял на "л".
- Ничего, сынок, привыкнешь!
Утром я пошел на работу. Там меня уже ждал инструктор Лукин. Обо мне он уже знал от Тони.
- Здравствуйте, Иван Григорьевич! Я - Лукин. А вас я видел в ЛСПО в Ленинграде, когда был на совещании
инструкторов в прошлом году.
- Как ваше имя-отчество, т. Лукин?
- Владимир Михайлович!
- Володя, значит. Так вот, Володя, познакомь меня с заводами и их расположением!
- На стене висит карта нашего района, а на ней все заводы указаны кружками. Их всего семь. Четыре
цельномолочные, а три маслодельные. Из них один вырабатывает сыр.
- Когда мы с вами побываем на местах?
- У нас есть грузовичок, полуторка. Можем завтра съездить в Ляды, в Остров.
- Договорились! Закажи заправиться.
- Шофер знает. Не первый раз едет. На обратном пути возьмем то, что приготовлено к отправке.
- Как сдается ваша продукция по качеству?
- Всяко бывает... Мне кажется, то, что отправляем поездом, без сопровождения - занижают. А когда сдаешь
сам, принимаю не ниже первого сорта. Больше - высший и экстра.
Лукин Володя только в этом году окончил Детскосельский молочный институт. Парень молодой и холостой.
Местный и живет в Завеличье, то есть "за Великой рекой". Ростом высок, русый, с правильными чертами
лица.
Познакомился я с сертификатами, со списком штатов и с обеда сходили с Володей на Псковский
молокозавод. Завод находится близко. К нему есть железная ветка. Здание новое, разделенное на цеха.
Приемка молока с лабораторией. Цех сбойки масла. Кисломолочный цех для сметаны и отдельно за
переборкой для творога. Мастер завода Иван Васильевич Сорокин показал все цеха. Рассказал сколько
поступает молока, сколько идет цельным в Ленинград, сколько на переработку.
Поездил с Лукиным по заводам, поискал квартиру или хорошую комнату. Маруся уже стала высказывать
недовольство.
- На черта мне такая жизнь! Печка еще топится не каждый день. Примусом пользоваться нельзя - ругают.
Копоти, видишь ли, много! Ребенку бегать по коридорам запрещают - жильцы жалуются.
- Да! Я с тобой согласен! У меня тоже работа не из приятных. На днях пошел я один в отдаленный
сельсовет, что на границе с Эстонией. Иду, посматриваю по сторонам. Природа красивая, лес боровой. Но
чуть не из-под каждого куста выскакивает красноармеец: "Ваши документы! Куда и зачем идёте?". Только
один спрячется, не пройдешь и сотни метров, опять проверка. Наконец я пошел вдоль колючей изгороди границы. Тут из-за куста на той стороне выходит солдат и просит жестами спичку, чтобы прикурить. Я дал
коробок. Он прикурил и бросил мне обратно. Я бросаю ему и показываю на карман - "Бери себе!". Солдат
поморщился, и показав на этикетку коробка, где самолет с красными звездами, описал рукой вокруг шеи.
Дал понять, что если увидят такой коробок у него, то не избежать виселицы... Еще. Расстояние до заводов
далекое, не то, что было в Бологое.
Взвесив все обстоятельства, я написал Тынтареву письмо, объяснив свои проблемы. Через неделю приходит
распоряжение: "В этой же должности явится в Порховскую контору. Для жилья разрешается занять две
комнаты в доме, принадлежащем "Главмолоко". Принять участие в обработке сада, пользоваться урожаем,
выращивать овощи для себя."
Прочитав письмо, я обхватил Марусю и стал ее кружить.
- Папа, пелестань маму тлогать! Маме больно!
- Я, сынок, поиграть захотел!
- Поиглать можно... И я поиглаю! - он тоже, ухватившись за подол, закружился с нами, хохоча...
Утром я не пошел, а побежал в контору сообщить об отказе у них работать. Управляющему этот приказ, как
снег на голову.
- Я вам сочувствую и говорил, что жилья в Пскове не найти, особенно с семьей.
Распрощавшись со всеми и получив причитающуюся мне зарплату, я расстался с псковской конторой. С
ближайшим поездом поехали в Порхов.
Глава 56. Порхов.
Город Порхов расположен по обе стороны неширокой и не совсем прозрачной речки Шелони. Вода в этой
речке железисто-щелочная. Ее для пищи не берут. Для этого есть артезианские колонки. Вода из них течет с
большим напором. В целом все домовладельцы имеют свои колодцы на участках. Постройки, больше
купеческого стиля, с торговыми первыми этажами. Есть старинная крепость, построенная из известняка. В
крепости, кроме служебных построек, есть действующая церковь. Очень много зелени. Что ни дом, то сад с
фруктовыми деревьями и декоративными цветами. Город несколько отдален от станции. Между ними
проходит улица, застроенная одноэтажными домиками, с пешеходной панелью и с деревьями по обе
стороны.
Контора находилась в центре, почти на городской площади. Мы всей семьей поднялись на второй этаж и
вошли в контору, удивив служащих. Молодая симпатичная женщина лет тридцати обратилась к нам:
- Вам что надо, граждане? Вы, наверное, не туда попали?
- Как раз туда, куда надо! Мне нужен управляющий.
- Я управляющий! Прошу!
Подошел ближе к мужчине полного телосложения с рыжеватыми усиками бабочкой. Русые волосы,
зачесанные назад.
- Мы прибыли к вам работать! Надеюсь, не откажете? Вот мои документы.
Я подал письмо из управления, паспорт и трудовую книжку. Управляющий взял, развернув приказ, громко
произнес:
- Товарищи, к нам прислали нового зав. производством! Садитесь, пожалуйста! Нюра, подай стулья для
женщины с ребёнком!
Стулья были поданы. Все с вниманием начали изучать нашу внешность.
- Будем знакомиться! Меня звать Зубков Алексей Павлович! Это ваша жена с мальчиком?
- Вы угадали. В приказе указано: с представлением площади для жилья. Разрешите их отвести, а также
отнести вещи.
- Хорошо, поговорим потом... Матвей Семёныч, отведите тов. Григорьева в квартиру! Пусть располагаются!
Рядом с дверью в соседнюю комнату встал из-за стола высокий сухощавый пожилой человек.
- Пошли за мной! Дайте мне чемодан, я понесу!
Идя по улицам, я замечал их расположение, чтобы не блудить. Миновали большое здание Дома культуры,
свернули вправо и вышли к стадиону.
- Улица называется "Сакко и Ванцетти". Направо - Медицинское училище, налево, за стадионом - большая
районная больница, а за медшколой наш дом. - пояснил Носков.
- Вы, Матвей Семеныч, тут живете?
- Да, я занимаю небольшую комнату в первом этаже.
- У вас нет семьи?
- Я одинок. Детей нет, жена умерла...
- Папа, это наш дом?
- Да, сынок! Попробуем тут пожить... Смотри, какое поле! Тут хорошо будет гулять.
- Сад, вижу, большой за домом. Чей это? - спросила Маруся.
- Этот сад принадлежит нам, живущим в этом доме. Вон там, у грушевого дерева, колодец. Из него берем
воду. - пояснил бухгалтер.
Поднялись на второй этаж. Матвей Семеныч открыл дверь и вручил Марусе ключи от входной двери и от
комнаты. Вошли в прихожую. Неширокую, освещенную через окошки над дверями. В конце коридора видна
еще дверь.
- Ваша комната налево, а соседи направо. Там живет наша бухгалтерша с девочкой, - пояснил Носков. Входите, пожалуйста! Располагайтесь! Будем жить добрыми соседями!
Войдя в комнату, мы сразу заметили, что окна выходят на солнечную сторону, квартира не запущена, пол
покрыт масляной краской, двери покрашены белилами. Нам предстояло обзавестись кроватью, диваном,
шкафом, посудой. По коридору мы нашли дверь на кухню с плитой и полками для посуды. Еще одна дверь
вела в туалет.
Бухгалтер ушел, оставив нас располагаться. В комнате оказался стол и два стула, на чем мы расположились
перекусить, согрев на примусе кипяточку. Сахар был с собой и кулек с печеньем.
Я пошел в контору, надеясь вернуться пораньше, чтобы сходить в магазины за продуктами, а Маруся с
Толиком сходят на недалеко расположенный рынок за молоком и мясом...
Так началась наша новая жизнь в городе Порхов.
День вступления в должность совпал с днем рождения сына - 25
сентября 1936 года. Ему исполнилось четыре года. Маруся была уже
вторично беременна и мы ждали появления ребенка в феврале
следующего года.
В конторе мне предложили занять стол бывшего инструктора.
Началось знакомство с сотрудниками. Напротив меня сидела
экономист Аня Романова, молодая среднего роста женщина, не
замужем, похожа на эстонку, в ее речи слышался акцент. Рядом с ней
работала делопроизводитель Овсенко Лида, молодая, красивая, с
завитыми короткими черными волосами. На ее столе - телефон, такой
же телефон у управляющего.
Из бухгалтерии вышли две женщины для знакомства. Одна небольшого роста, с выпуклой грудью и горбом на спине, около сорока
лет. Назвалась нашей соседкой Людмилой Феофановной.
- Нам теперь будет веселее, - сказала она, - Особенно будут рады мама
и дочь... (Ее мама - это старушка лет за шестьдесят, собирает седые
волосы на затылке. Ее дочка - лет 6-7, Сонечка.)
Вторая женщина - незамужняя старая дева, среднего роста, русоволосая
с прической "назад под гребнем", опрятно одетая. Назвалась
Валентиной Федоровной.
Подсев к столу управляющего, стали разговаривать и отвечать на разные вопросы о моей прежней жизни.
Об этом читателю уже известно, поэтому я буду рассказывать все новое, что было в Порхове.
При конторе есть автоцистерна для вывозки молока из глубинных заводов и еще грузовая машина, на них
можно было ежедневно ездить на заводы. По распоряжению из управления, наш район обязан как можно
больше отправлять в Ленинград цельного молока, а молоко с пониженной кислотностью пускать на
переработку: на масло, сметану, творог. Штатами район обеспечен. Есть два инструктора-практика Матвеев и Снетков. Они к моему прибытию находились в районе, на заводах.
Управляющий сказал, если бы не приехал я, то он планировал назначить зав. производством Матвеева, как
более грамотного и толкового парня. Познакомился с заводом, что у железной дороги. Его директор Батков
ознакомил меня с планом и выполнением его. Работа налажена хорошо. Видать, директор оборотистый...
В течение недели мы приобрели кровать с матрацем, диван, шкаф, еще стулья и детскую кроватку для
будущего ребенка. А Толику определили диван для спанья. Приобрели одеяла и прочие вещи из
мануфактуры.
Переписка того времени. Маруся написала письмо Матери с просьбой после Нового года приехать к нам, а
для Вали пояснила, что рядом с нашим домом есть училище медсестер, если хочет, может приехать на
учебу. Ответ получили положительный. Тесть Алексей Алексеич по-прежнему работает в депо, а мой Отец
(Григорий Иваныч) поступил на вновь строящийся холодильник в Гузятине. Часто приходится ему ходить
пешком в Бологое после работы. Оба отца собираются частенько дома и выпивают. Мать усиленно ведет с
этим борьбу, но старики не очень-то подчиняются. В своем письме брат Павел пишет: "Работаю по
договорам - по домам культуры, по заводам. Снял комнату у одинокой старушки. Хорошо зарабатываю."
Так шла наша жизнь до середины лета, об этом напишу позднее. Теща приехала после нового года, а Валя
приехала в августе, чтобы поступать в училище. Маруся создала запас сушеных яблок, груш и прочих
фруктов. С питанием было хорошо и приехавшие гости не были в тягость.
Глава 57. Раскрытие вредительства.
В районе всю зиму дела шли хорошо. Но в июле-августе качество масла, сметаны, творога , вдруг, снизилось
невероятно. Когда я ездил на автоцистерне по заводам, проверял продукцию приготовленную к отправке в
Ленинград, то анализ со всех заводов показывал хорошее качество. Инструктора сладили за отправкой с
наших заводов, но полученные сертификаты сообщали о плохом качестве. В сообщении даже говорилось,
что масло, поставляемое в детсады, оказывалось с толченым стеклом, а молоко оказывалось простоквашей.
На собрании мастеров, лаборантов управляющий насел на меня, я якобы плохо инструктирую, работа идет
самотеком... Видя такое дело, управляющий уволился, ссылаясь на плохое здоровье. Прислали нового
молодого, который сразу навалился на инструкторов. За ним следом приехали с молзавода, что на Басковом
переулке. Один из них - тов. Шарыпо, рабочий, партийный. Мы с ним встречались еще по райпотребсоюзу
(ЛСПО). С ним мы принялись контролировать продукцию на платформе перед загрузкой в вагон. Все было
в норме, а сертификаты приходят все хуже и хуже.
Тогда одну партию я отправил сам и выехал в Ленинград встречать ее. Ждал трое суток, когда прибудет эта
партия. Когда дождались прибытия стали вместе с лаборантом проверять продукцию и выявили сплошной
брак. Что делать?.. Вышел я на улицу, иду в сторону Московского вокзала. Навстречу попадается солдат.
Остановился и всматривается в меня. Я стал смотреть на него. Вдруг он крикнул:
- Иван Григорьич, это вы?!
- Миша Кузнецов?! Вот встреча-то!.. Ты где, Миша, служишь? Как живется? Где брат Коля? Я ведь вас
хорошо помню по вашей Березайке.
- Я, Иван Григорьич, служу в НКВД. Поступил после окончания кадровой. Ну, а Коля продолжает работать
на Березайском молзаводе, снабжает ленинградцев молочком.
- Миша, я в беде! Ты на такой службе... не сможешь ли помочь мне?
- Не в своей я власти, надо мной есть начальство.. Но вы расскажите мне подробней, в чем ваше горе.
Я рассказал Мише подробно все, что касается работы в Порхове.
- Мне теперь ясно, как бывшему мастеру. Все передам начальнику и, думаю, он поможет. За вашу правду, за
честность я не сомневаюсь. Я крепко помню, как засыпался в Березайке... Вы тогда меня спасли от суда и я
дал слово работать только честно.
- Миша, тогда ты был моложе. Помнишь, наверное, как ты хотел подкупить меня, подсунув в коридор
корзинку с яйцами? Я долго узнавал - кто это сделал. А проверяя отчеты, нашел много подделок в твоих
бумагах и ты, после того как я припер тебя, как говорится, к стенке, заплакал и сознался. В отчете я нашел и
ошибки и понял: Кузнецов не совсем виноват...
- Я все время, Иван Григорьич, думал: "какой же вы честный человек!". Период был голодным и, несмотря
на это, вы не взяли яйца. Вернули обратно.
Поговорив о родных местах, о знакомых по работе, мы разошлись.
Приехав в Порхов, тут же пошел искать уполномоченного Шарыпо. Найдя его, сообщил о результате
поездки. Он подумал и сказал:
Я не верю в плохую работу Порховского коллектива. Надо начинать искать на железной дороге. На складе
на 7-й Красноармейской, на Полтавской. Сделаем так: я выеду в Ленинград, а вы отправите продукцию и
перед погрузкой незаметно пометите на бидонах под ручкой, на лагунах около обруча - месяц и число
отправки.
Так мы и стали делать. Документы писали в двух экземплярах - один уходит с продуктами, а второй
остается у нас. Инструктор Матвеев узнал, что его хотели сделать заведующим, если бы не приехал я. Он
стал сочинять новому управляющему обо мне кляузы. Что я будто, бывая на заводах, никакой работы не
веду и ничем не интересуюсь. Еще суровее стали относиться ко мне служащие, особенно Овсенко, успевшая
стать любовницей управляющего.
Через неделю приезжает Миша Кузнецов.
- Иван Григорьич, начальник разрешил мне быть организатором отгрузки, а сам со своими сотрудниками
взял под надзор все базы в Ленинграде. Кроме того, всё управлние областной конторы.
- Ну, Миша! Надеюсь наша будет победа!
- В нашем управлении на совещании создалось впечатление, что это работа врагов.
Сделав несколько контрольных отправок и получив их в Ленинграде, Кузнецов и Шарыпо установили, что
причина порчи оказалась на железной дороге. Там умышленно загоняли молочные вагоны в тупики парков,
таким образом задерживая доставку продукта на срок до 10 дней. Потом выпускали вагоны, когда на базах
все перепортится. В результате расследования была вскрыта руководящая роль заместителя управляющего
Псковской областной конторы Андриянова, который действовал в сговоре с кладовщиками баз молочных
продуктов.
Дело было оформлено и передано в суд, который разбирал это дело при закрытых дверях. Я был вызван в
суд свидетелем. Взвалить вину на Порховский район не удалось. Андриянов был приговорен к расстрелу,
многие его сообщники получили большие сроки строгого режима.
Закончился суд. Мне - 31 год, но от переживаний и страха наказания, которое некоторые сулили, я поседел
не только на висках, а по всей голове. Стал думать: "К черту эту работу! Пойду лучше на физическую
работу. Там не будет завистливых и алчных на вкусную продукцию. Буду просить тестя взять меня в
товарищи..."
Глава 58. Дочь - порховчанка.
Служебные события окончены. Теперь вернусь к семейной жизни и что пришлось пережить. В ночь с 27 на
28 февраля 1937 года родилась дочь. Особенно была рада Маруся. Мы с Екатериной Васильевной по ее
настоянию крестили девочку в крепости, где существовала действующая церковь. Назвали Валентиной.
Записали крестным Петю Петрова, а крестной - Валю Петрову, брата и сестру Маруси.
Толик так был рад, что у него теперь будет сестричка. С первого дня он просил Маму показать ему
сестричку.
В мае месяце во всех садах, окружавших наш дом, зацвели фруктовые деревья. В нашем саду стоял густой
аромат. Цвели большие деревья груш, яблонь, слив и вишни. Выросла густая трава, через которую идти к
колодцу приходилось с осторожностью, иначе в утреннее время и после дождиков промочишь ноги.
Когда приехала Валя, Толик любил с ней бегать и играть в прятки. Зовет Валю в сад:
- Тетечка Валечка, давай поиглаем в плятки? Я сплячусь, а ты ищи!
Валю заставит повернуться к нему спиной, а сам спрячется за колодец.
- Заклой глаза, не подматливай!
Валя знает где Толик спрятался, но искать она идет в сторону, будто ищет, а ему смешно... Так набегаются,
что обедают с большим аппетитом.
Валя поступила учиться в медшколу, но учеба была прервана болезнью брюшным тифом. Сначала заболела
Маруся, слегла в постель. За детьми ухаживала теща. Теща ходила на базар за молоком, готовила обед для
детей и взрослых. Несмотря на такую заразную болезнь, Маруся Валечку кормила грудью. Я спал с женой
на одной кровати, но ко мне болезнь не пристала.
А Валя заболела в тяжелой форме - высокая температура, бред, потеря сознания. Положили ее в больницу
напротив нашего дома. В больницу к ней не пускали. Мы могли только посмотреть в окно на первом этаже.
Маруся проболела недели три, но Валя - больше месяца. Волосы с ее головы сняли. Во время болезни в
больнице она бредила, бегала по койкам, кричала, звала мать... Но все обошлось, она выздоровела. После
небольшого отдыха принялась за учебу.
Поспели фрукты. Ели их не только с деревьев своего сада, но и я приносил с рынка мешками их. Жизнь в
семье нормализовалась. Кроме моей работы...
После суда, вернувшись в Порхов, я приступил к своим обязанностям. Отношение к работе охладело. Не
забыты напрасные наговоры Матвеева и Снеткова. Управляющий не хочет извиняться за вынесение
заведомо неуместных выговоров. Я всё это переживал... Наконец подал заявление об увольнении. Так
управляющий решил меня утопить во лжи, издав приказ от 1 ноября 1937 года. "...Снят с работы за
невыполнение распоряжений управляющего райконторой..." Обжаловать приказ в Молочный комбинат я
счел бесполезным, где, по слухам, считали, что хотя я и оправдался, но во многом виноват. Этот приказ об
увольнении заверен печатью Молкомбината.
Глава 59. Похороны Отца.
Теща и Валя уехали в Бологое раньше нас, а мы, заказав вагон, погрузили свои вещи и выехали в Бологое в
начале ноября. Хорошо, что не отложили выезд на несколько дней. Когда приехали домой, я поднимаюсь по
лестнице, а на встречу с плачем бежит Мать.
- Ванюшка, милый!!! Отцу плохо... Он умирает!
Я бросил чемодан. Маруся отнесла ребят на второй этаж и вернулась вниз. Мать ревет от горя. Отец лежит
на кровати. Увидев меня, встал на ноги, придерживаясь рукой за спинку. Сам желто-бледный, качается.
- Ау, сынок!!! Умираю я... Верно отжил на этом свете... Закашлялся и повалился на скамейку.
- Что ты Папа!! Еще поправишься! Давай я тебя посажу на скамейку и поговорим. Ты расскажешь, как жил...
Из той жизни, которую я не знаю...
- Нет, нет! Мне больше не любоваться вами, не видеть солнышко, так ласково светившее в наши окна...
Смотрю на лицо Отца, а он закрывает глаза и голова опускается на грудь.
- Папа, ты что?! Встань! Я тебя подержу.
Поднял его, взяв руками под мышки. Он встал, тяжело вздохнул... закашлялся... и повис на моих руках... Я
положил его на кровать... Мать сказала: - Не надо его беспокоить... Видишь, помирает!
Я попытался еще приподнять Отца за голову, а он перестал уже дышать... Так и не придя больше в сознание,
Григорий Иванович умер с приподнятой головой...
Набежали соседи, дядя Терентий со второй женой. Много родственников, пришедших к нам,
интересовались как это мы с Марусей приехали точно к тому часу, когда к Отцу уже подкралась смерть. И
еще всем было интересно посмотреть на детей, ведь они нажиты в их отсутствие. Пришли проститься
Алексей Алексеич, Екатерина Васильевна. В тот же день были даны телеграммы Якову в Ярославль и Павлу
в Ленинград.
Хоронить мы воздержались три дня. Держали покойника в нетопленой квартире до приезда братьев. Погода
была морозная.
Фото 1937 г. Родственники и знакомые, участвовавшие в похоронах Отца.
Список участников похорон.
Верхний ряд, слева направо:
1) Груня, жена-своячница тети Дуни.
2) Михаил Андреев, муж тети Дуни.
3) Тетя Дуня (Евдокия Ивановна), жена Михаила Андреева, мать Таси и Вали.
4) Сосед Бабышев.
5) Терентий Иваныч, брат Отца.
6) Мария, вторая жена дяди Терентия.
7) Оксинья Михайлова, племянница Отцу, из Воронова.
8) Федора Федоровна, сестра Матери, тетя мне.
9) Тоня (Антонина Павловна), двоюродная сестра мне, из Старины.
10) Василий Павлович, двоюродный брат мне, из Старины.
11) Маруся (Мария Алексеевна) Петрова, жена моя.
Средний ряд, слева направо:
12) Дядя Саша, муж Даши, двоюродной сестры Матери.
13) Алексей Алексеич Петров, отец Маруси, тесть мне.
14) Семен Фадеич Кузнецов (из Бологое), муж тёти Анны, сестры Отца.
15) Павел Давыдович (из Старины), муж тети Пелагеи, сестры Отца.
16) Мать - Устинья Федоровна.
17) Павел Григорьевич, брат.
18) Я - Иван Григорьевич.
Нижний ряд, слева направо:
19) Тетя Даша (Дарья Екимовна), двоюродная сестра Матери.
20) Иван Иваныч, друг Отца, у которого жили в Смехове.
21) Яков Григорьевич, брат.
22) Толик, сын.
23) Коля, сын Сергея Алексеича Петрова.
24) Алексей Иваныч Фадеев, муж Кати, двоюродной сестры.
25) Мария, двоюродная сестра, дочь тети Федоры.
26) Екатерина Васильевна Петрова, теща, мать Маруси.
27) Тетя Паша, жена Ивана Матвеича, троюродного брата Отцу.
Похоронили Отца на Бологовском кладбище, левее старой церкви. Поставлен деревянный крест с медной
дощечкой с надписью "Иванов Григорий Иванович. 1887 г. рожд.". На заупокойной церемонии было много
речей, воспоминаний, слез с плачем и причитаниями.
- Да, друзья!! Хороший был человек Гриша! - начал свою речь Семен Фадеич. - Заметьте, он за свою жизнь,
я не помню, чтобы зря обидел человека. Жил он в деревне, жил в городе - везде слышишь обращение к нему
с уважением "Григорий Иваныч"!
- Постой, Семен! - обратился к нему дядя Павел. - Я помню Гришу пораньше тебя! Мы деревнями почти
соседи. Знали его еще мальчишкой. Как он хозяином стал с 17 лет. И Мать, Прасковья Ильинична (вечная ей
память!) беспрекословно подчинялась ему во всех крестьянских распорядках.
- Ты, Павел, прав! Я младше Гриши на 8 годов. Перед ним был мальчишкой, но его слово для меня было
закон, - остановил дядю Павла дядя Терентий. - Я ведь с ним рано ушел работать в Бологое на стройку
веерного депо, а потом - в Питер. Что греха таить - когда я женился и мы решили разделиться, он не
пожалел - отдал лучшую лошадь. Он не остался на старой степени, отдал ее мне, а сам построил себе домпятистенку из бывших амбаров, скотных дворов поместья Храповых. А при начале Советской власти
устроил меня секретарем Наволокской волости.
- Пропоем ему все "Вечную память"!!! - посоветовала тетя Дуня. И все, встав за столом, пропели хором
"Вечную память"...
- Что ж, друзья, пора нам спросить молодого хозяина, как старшего из сыновей Григория Иваныча, Ивана, обратился ко мне с вопросом Иван Иваныч, - Где путешествовал? Я ведь Гришу и мальчика Ваню помню по
Смехову, где старший был подпрапорщиком, главным строителем складов, а другой рядом с моей чайной в
закуточке торговал конфетками, пряниками, баранками и прочей бакалеей.
Я встал за столом и обратился ко всем.
- Гости дорогие, спасибо вам за участие в похоронах Отца и за добрые отзывы о его жизни. Я скажу про
себя, пусть не обидятся на меня братья Яков и Павел. Для меня был Отец, как поводырь для слепого. Везде
во всех делах он отличал меня, толи как старшего из сыновей, толи у него была ко мне особая любовь. Вот,
к примеру, дядя Иван Иваных сказал про Смехово. Торговал я, как он говорит, в закуточке не для наживы.
Думаете, мне десятилетнему не хотелось бегать? Хотелось, конечно! Но наш ларек был конспиративным
местом, в нем пряталось то, что не должен был знать жандарм.
Задумал Отец строить мост через озеро. Не для себя, а для людей нескольких деревень, особо - для детей,
чтобы ближе было ходить в школу... Кто ездил за бревнами зимой под самые Небылицы за 12 километров?
Он посылал меня, он знал, что если и опрокинется воз, так я сумею его поставить на дорогу... Все вы,
наверное, помните первую молочную артель? Отец с Васей Козловым, будущим зятем Михаила Михайлыча
и тети Анисьи, построили здание маслозавода безплатно. А меня, по его рекомендации, общество поселян
отправило в Бель на курсы маслоделов. И я горжусь, что тринадцатилетним приносил людям пользу,
работая маслоделом.
Или взять кооперацию. В Наволоке открыли магазин, так нужны были населению товары: соль, спички,
керосин, табак, мыло, конфеты, баранки и прочие товары. Сначала не верили в развитие торговли у нас,
никто не хотел возить товар из Валдая. Отец и тут нашел выход из положения. Поручил мне возить, и я
возил. Лето, осень, зима, весна, днем и ночью, в дождь, слякоть, в метель, через грязь по ступицы колёс.
Ночью рядом лошади не видно... Ездил ровно год. Когда народ поверил в полезность кооператива, стали
наниматься возчиками другие.
В Воронове жил Кузьма Антоныч, вы его знаете. Он прибыл из Ленинграда в 1917 году. Привез он
слесарный , кузнечный инструмент. Оборудовал кузницу. И кто стал кузнецом? Отец! Ему был нужен
молотобоец. Он опять взял не Яшу, а меня. И мы с ним подковывали лошадей, оттягивали и наваривали
лемеха, делали бороны с железными зубьями, перетягивали колеса телег и прочие надобности населению.
Все вы бывшие крестьяне и хорошо помните декрет Ленина о земле. В 1918 году ранёхонько весной, только
сошел снег и подсохла земля. Нашим крестьянам нужна земля для работы, а она была только частично своя,
а в большей части была кулацкой. На общем собрании долго кричали "Давайте скорее делить!". А как
делить? Кто будет делить? И Отец, имея ввиду, что я хорошо знаю математику, геометрию, алгебру,
предложил меня: "Мужики, я советую доверить раздел земли моему сыну Ване! Он на это способен!". Все
закричали: "Знаем его! Пусть начинает скорей, а то земля пересохнет! Надо сеять!". Благодаря Папаше я
стал землемером, поделив пахотные земли, покосы и даже леса для дров и построек.
Вам теперь ясно, кто был для меня Отец. Вечная ему память! В моей жизни есть о чем вспомнить с
благодарностью!
Пока я рассказывал, Мать плакала, а вместе с ней и другие женщины.
- Правильно сказал Ваня! Мы от Отца только требовали помощи, а ты сам содержал себя, - сказал Павел. - И
тебе большое спасибо! Я от себя даю обещание присылать Маме деньги, что смогу!
Яша промолчал, только потом у Мамы попросил на память отцовскую тужурку, бобриковую рыжую.
Глава 60. Специальность водопроводчика.
Через два дня началась наша жизнь в житейской обстановке. Тесть за утренним завтраком спрашивает:
- Ну, дорогой зять, что ты намерен делать?
- Я хотел бы больше с молочным делом не связываться - сыт по горло Порховской конторой. Возьми меня
работать с собой! Я хочу быть рабочим. Научишь меня, как обращаться с трубами?
- Папа, ты хороший мастер! Возьми Ваню с собой! Мне надоело переживать за него. Только будь хорошим
учителем и отцом - не подбивай его на выпивки.
- Правильно, Алексей Алексеич, будь мне хорошим отцом. При твоей помощи я скоро добьюсь высокой
квалификации и, ручаюсь, не подведу!
Так я стал с помощью тестя изучать специальность водопроводчика.
К нам присоединились Савушкины. Леша еще работал шофером в Бологовской пожарной команде, а Лена медсестрой в детском саду. Гуляя, мы много говорили о моих злоключениях в молочных конторах. О Жизни
вообще. В Железнодорожном саду повстречали друга молодости Лешу Николаева, парня среднего роста,
плотного телосложения, бывшего тяжелоатлета. Вместе мы когда-то ходили в железнодорожный клуб на
Городской площади, гуляли по городу, слушали стихи, читаемых Женькой Трухиным.
- Как, Ваня, поживаешь? Уже, я вижу, семьей обзавелся?
- Обзавелся, Леша! А как ты?
- Я еще холостяк, занят был учебой. Окончил институт. Теперь инженер.
- Где же ты работаешь?
- На холодильнике главным инженером.
- Молодец, Леша! Свое желание выполнил. Помнишь, как ты хотел во что бы то ни стало поступить
учиться? Я хочу спросить тебя: нет ли для меня какой работенки?
- Работа есть! И я подыскиваю рабочих по ремонту трубопроводов в холодильном цехе. Работа несложная,
высокой квалификации не требует. Заменить прокладки и промыть трубы. Хочешь по-дружески устрою?
- Я с большим удовольствием! Мы придем с моим тестем, он опытный водопроводчик.
Заручившись обоюдной договоренностью, я шел с Марусей домой, улыбаясь светлому солнцу, чистому
небу. Вообще настроение было хоть пляши!
- Маруся, неужели нам опять везет?
- Все хорошо, но эта работа временная. А дальше что?
- Научусь работать у папы и махнем с ним в Ленинград!
- Туда, я слышала, принимают только по вербовке.
- Я читал расклеенные объявления, но там вербуют только арматурщиков...
Придя домой и дождавшись с работы тестя, я сразу его спросил:
- Дед, есть хорошая работа на холодильнике! Пойдем туда работать?
- Я согласен! - ответил он. - Давай, завтра пойдем со мной! Будешь учиться трубы нарезать, гнуть их по
шаблонам. Будешь знать как называются согнутые трубы.
Петровы. Тёща была очень рада, узнав моё сообщение. Должен отметить, что теща давно бросила
заниматься сельским хозяйством и совсем переехала в город с Валей, которая продолжала учиться. Петя
женился на Кате, бывшей уборщице в школе. Работать он устроился на холодильнике в Гузятино. Купили
небольшой домик. У них уже есть дочь Таиска. Сергей остался в Хмельниках, работая в совхозе
молотобойцем. Женился. Жена Сергея работала на Бологовском хлебозаводе рабочей.
Через три дня, после разговора с Алексеем мы с дедом пошли на холодильник. Обращаться по старой
памяти к Алексею продолжал по имени.
- Леша, здравствуй! Знакомься, это мой тесть Алексей Алексеич. Хороший мастер по трубным делам.
- Хорошо! - сказал он. - Дайте ваши документы!.. Каким же разрядом вас оформить?
- Тестя по седьмому, ну а меня, если можно, по пятому... для начала.
- Согласен. Инструмент у вас есть?
- Есть! - ответил тесть, - Как же не быть, если всю жизнь работаю по этой специальности.
Алексей провел нас по цехам холодильника, показал с чего надо начинать. И мы принялись сливать рассол в
канализацию, открывая фланцы на трубах... Проработали мы с Алексеем Алексеичем на холодильнике с 30
марта по 25 июня 1938 года. До этого с 20 декабря 1937 по 13 февраля 1938 я поработал слесарем по
ремонту молочных машин на городском молзаводе. Уходя с холодильника, Алексей спрашивает меня:
- Какую же тебе дать справку, по какому разряду?
- Леша, как условились - по пятому разряду. Так и пиши, что было сделано...
Так я за эти три месяца получил специальность водопроводчика пятого разряда.
Нам с тестем пришлось быть без дела месяц по 26 июля 1938 года. И мы всей семьей поехали в Хмельники
отдохнуть. Там дом был пустой. Сергей попал за драку в тюрьму, а жена его уехала в Бологое и жила у
какой-то родственницы...
Идем мы как-то с Марусей и Толиком кряжем между деревней и рекой. Толику было почти 6 лет. Букву "р"
он постепенно стал выговаривать и говорил чисто. Он побрасывал камешки "блинчиками" по воде.
- Вот в этом месте я чуть не утонула... Спас меня Петя. Он тоже купался. А Отец всегда здесь ловил руками
налимов. Да таких крупных! - рассказывала Маруся о местах на реке.
- Как же он ловил?
- Очень просто: нырнет рядом с камнем, пошарит под ним руками... и, смотришь, тащит налима за жабры...
Сейчас уже июнь и дед сходил к вечеру позабавиться рыбалкой. И принес как всегда несколько хороших
налимов. Мы ели рыбу с большим удовольствием. Особенно после стопочки водки...
Погостив неделю, мы вернулись домой. Я на второй день после приезда пошел по объявлению к
вербовщику для того, чтобы завербоваться в Ленинград. Узнал о наборе арматурщиков на завод имени
Калинина, что на улице Калинина. Посоветовавшись с дедом, с женой, с Матерью (которая тогда стала
работать на пару с Дашей - убирать мусор на рынке). Все согласились нас отпустить. Мы получили
подъемные от вербовщика, немного денег оставили дома на расходы (до первой получки). Собрали в
чемоданы бельишка, и поехали.
Порховская фотография 1937 г. в период приезда к нам Павла, Вали и Матери, которая держит на руках
маленькую Валечку.
Глава 61. Поиск работы в Ленинграде.
Глава 62. Автово.
Глава 63. За семьёй.
Глава 64. Вместе в Ленинграде.
Глава 65. Новая работа - новая комната.
Глава 66. Выборы в Верховный Совет.
Глава 67. Война с финнами.
Глава 68. И была тюрьма...
Глава 69. Аэродром у Романовки.
Глава 70. Война.
Глава 71. Амнистия.
Глава 72. Начало блокады.
Глава 73. Смертельный сорок второй.
Глава 74. Добыча конины.
Глава 61. Поиск работы в Ленинграде.
В Ленинград мы приехали рано утром, трамваи еще не ходили. Была ясная погода.
Мы с дедом, оба с чемоданами, пошли по Невскому, любуясь утренней суетой
публики, спешащей на работу.
- Григорьич, ты знаешь куда нам надо идти?
- Трест № 16 находится на Мойке. Дойдем по Невскому до этого канала, свернем
на лево. Канал нас приведет к нужному адресу.
На углу Невского и Мойки зашли в закусочную. Заказали по паре стаканов кофе,
съели несколько бутербродов с колбасой... И отправились дальше. Не доходя до
улицы Дзержинского, видим дверь с табличкой "Трест № 16" и на квадратной
жестянке написано черным по красному: "Отдел кадров". Мы вошли в помещение.
Приемная не велика, большая часть ее отделена переборкой с двумя окошечками,
через которые видны сидящие молодые девушки, а у входа стоит квадратный стол,
покрытый картоном не первой свежести.
Подойдя к окошечку, я спросил:
- Девушка, мы, двое вербованных... к вам обратиться?
- Давайте ваши вербовочные договора и паспорта!
Мы подали документы. Девушка бегло прочла их и сказала:
- Всё, вот вам направление на работу, на завод имени Калинина. Явитесь туда и
спросите прораба Егорова. Он должен обеспечить вас работой. А пока... вот
направление в общежитие, которое находиться в Пушкине. Поезжайте туда
поездом до Пушкина. Адрес указан в направлении.
Мы зашли в нужный трамвай, доехали до Витебского вокзала. Поднялись по
лестнице, вышли на платформу. Поезд пришлось подождать.
- Как, Алексеич, твоё впечатление о нашем путешествии?
- Не из приятных. Работать в городе, а ездить к "черту на кулички"! Это мне не
нравится.
- Нравится, не нравится, а мы сейчас связаны договором и подъёмными. Поживем увидим!
Уселись в вагон... Поехали... Смотрели по дороге на поля, на дачи, на лес. Солнце
светило ярко. Ветер гонял пыль по полям...
В Пушкине, миновав вокзал, мы направились через парк и триумфальные ворота
искать общежитие. Когда вошли в парк, смотрю, дед наклоняется и поднимает
бумажный рубль. Я стал осматривать пыльную дорожку в надежде тоже чтонибудь найти.
- Во здорово! - кричит дед. - Еще рубль!.. А вон там, за тобой, еще один у ножки
скамейки.
Радостный улыбающийся дед собрал три рубля.
- Как ты думаешь, Григорьич, к счастью это?
- Этого я не знаю... к счастью или нет. Но и то счастье, что нашел!
Любуясь парком и дворцовыми постройками, пройдя под арку ворот, мы нашли
свое жильё в деревянном доме. В комнате среди коек стояли тумбочки. Кровати
покрыты байковыми одеялами. Из окон виден сиреневый дворик с дорожками,
посыпанными толченым кирпичом.
- Вот, Алексеич, добрались наконец! С сего дня мы с тобой - ленинградцы! Это
надо понять!
- Как-то всё чуждо... непривычно. Как там дома... наверно, беспокоятся?..
- Конечно беспокоятся. Ведь ихняя мечта - чтобы мы скорее устроились и взяли их
к себе.
Сходили мы в ближайшую столовую, пообедали. Погуляли по парку и вернулись в
общежитие. Время к вечеру. Начали появляться жильцы, наши соседи. В комнате
проживать будут восемь человек с нами. Заполняли комнату шумно. Некоторые
уже по пути успели выпить и принесли с собой, или пиво, или полбутылки. Стали
расспрашивать нас: "Откуда? На какой завод? Какая специальность?". Мы
отвечали, не очень-то распространясь о себе.
Стали укладываться спать. Раздевшись по-домашнему, одежду уложили на
табуретки рядом с койкой, чемоданы - под них. Это было ошибкой. Не живали мы
раньше в общагах, не было опыта...
Утром, начиная одеваться, я обнаружил - моих брюк нет.
- Дед, у меня пропали брюки! У тебя всё на месте?
- У меня всё цело... Да и кто возьмет мои простые поношенные штаны и штопаный
пиджак.
- Ну что ж... Одену я свою военную форму.
Я достал из чемодана защитного цвета новые брюки с галифе, гимнастёрку. Ремень
с портупеей и фуражку с широким козырьком и вздернутым верхом. Взяв с собой
чемоданы, поехали на завод.
Пройдя за ворота завода, стали спрашивать, где найти прораба. Через некоторое
время, увидев стоящих с чемоданами, к нам подошел человек в синем костюме и
шляпе, чисто бритый.
- Вы кого ждёте?
- Мы ждём прораба. Приехали по вербовке на работу.
- Вы арматурщики? Инструменты есть?
- Нет инструмента. Нам сказали, что будем обеспечены на месте.
- Кто вам обещал, к тому и идите! Вам на крыше делать нечего! - закричал прораб.
- Как же нам быть? - спросил дед.
- Я вас без инструмента принять не могу! Отправляйтесь в контору!..
Отобрав у нас листки с направлением на работу, он проследил, пока мы не ушли за
ворота. Пройдя немного по улице Калинина до трамвайной остановки, сели
посидеть на решетчатую скамейку.
- Как нам теперь поступить? Что будем делать без документов?
Рядом с нами сел мужчина, хромавший на левую ногу. Закурил "Беломор", стал
прислушиваться к нашему разговору.
- Мужики, я слышу, вы ищете работу?
- Да! Мы приехали по вербовке, пришли на завод работать, а нас оттуда выгнали!
Без инструмента, видишь ли!
- Вы водопроводчики?
- Да, это основная наша специальность.
- Хотите я вас устрою на работу? Хорошие условия. Приличное общежитие - по
три человека в комнате.
- Мил человек, мы с большим удовольствием пойдем к вам! - ответил дед.
- Тогда вот вам адрес... Идите в любой день. Найдёте "34-й трест оборонной
промышленности", найти меня не трудно - спросите Шустова в отделе кадров.
...
- Дед, работа-то подвертывается не дурная!
- Он проговорился, что работу ведут на Балтийском, Судомехе, Марти и других
заводах.
- Вот что я придумал. Пойдём к отделу кадров, ты посидишь на улице, а я схожу
поговорю с девочками, - предложил я план.
- Давай, попытайся! Авось сумеешь доказать, что нас не приняли на заводе.
Приехав на Обводный, я пригладил на голове фуражку, поправил портупею,
зеленой травкой обтер сапоги. Принял бодрый вид и, стуча каблуками, подошел к
окошечку, куда давеча сдали наши паспорта.
Девушки, хохоча, что-то между собой обсуждали.
- Девушка! Вчера к вам приехали вновь завербованные двое рабочих Петров и
Григорьев. Мне нужны их паспорта для проверки. Дайте мне, пожалуйста! Я вон за
тем столиком сниму их данные и верну вам обратно...
Девушка взглянула через своё окошечко на меня, увидя военную форму и
выправку, да еще на груди какой-то значок, достала из картотечного ящичка наши
паспорта и отдала их. Я подошел к столу, повернувшись к ним спиной. На моё
счастье в помещении никого не было, а девочки опять принялись разговаривать и
хохотать.
Положив паспорта в нагрудный карман, я тихо вышел, не хлопнув дверью. На
улице махнул рукой деду. Мы быстренько перешли через Мойку по Дзержинской
улице и смешавшись с толпой, пошли по адресу, данному Шустовым. Я дорогой
рассказал деду, как я получил документы. Он так хохотал до слез, что пришлось
поставить чемоданы и, сев на них, хохотать вдвоем...
Нашли контору 34-го треста. Шустов был на месте.
- С приездом вас! Как дорога - не тяжелой была?
- Нет, - ответил я, - Всё обошлось благополучно! Имею потерю в ночлежке - украли
морские брюки.
- Тогда давайте ваши паспорта! Я оформлю вас. Петров, согласно справке, по
шестому разряду. Григорьев - по пятому. Согласны?
- Так ведь у нас документы не поддельные... - сказал Алексей Алексеич.
- Паспорта останутся для прописки, а вы поезжайте трамваем № 32 в Автово, за
Кировским заводом. Проспект Стачек №106 - там наше общежитие. На работу этим
же трамваем поедите на Щемиловку, для начала. Там строятся наши два дома, где
идет монтаж центрального отопления. Найдете прораба Васю Тюкина. Он даст вам
работу, инструмент. Всё! Счастливо устроиться!
- Большое спасибо! Мы на работе сачковать не будем. Будете довольны!
Глава 62. Автово.
В общежитии нам понравилось. На втором этаже в комнате для троих оказался сам
прораб Вася Тюкин. Молодой парень, только что окончивший техникум. Сам он из
Вологды.
Вечером познакомились ближе, выпив любимого деду вина "Дюппель-Кюммель"
типа ликёра. Вася рассказал, что работают у него мальчишки 3-го и 4-го разряда.
"Просто вас сам бог послал ко мне! Будете бригадирами! Возьмете человек по пять
учеников. За обучение будет надбавка к зарплате."
На второй день, встав до шести часов, мы вскипятили на плитке кипяток для чая и
позавтракали бутербродами с колбасой из соседнего магазина. Поехали на работу.
На Щемиловке (левый берег южнее Ивановской ул. - С.И.) строились два
шестиэтажных здания, уже накрытых крышей. Вася привел мальчиков. Дал мне
четверых, а мне пока троих. Познакомившись с ребятами и узнав их способности, я
понял, что они работают уже лучше меня. Но отказываться было стыдно. Я избрал
такую тактику. Уходил на другие этажи к другим рабочим посмотреть, например,
как они гнут отвод или улитку при помощи станка для гнутья. Отпускал ребят
покурить на улицу, а сам начинал учиться гнуть трубы. Нарезать резьбы я научился
еще у деда в Бологом. Силенка была - ну, и работа пошла.
***
Живем с дедом месяц, другой... Сыты. Иногда сходим в кино Дома культуры
Кировского завода. Понемногу денег отсылаем домой. А из дому Маруся пишет в
ответ: "Вам-то там хорошо, а нам денег не хватает. Присылайте больше! Ведь мы с
тобой, Ваня, живем на два стола...". Деду таких требовательных писем не шлют.
Нас с дедом перевели работать на завод имени Марти, что у Калинкина моста. Нам
предстояло проложить от Невы в насосную трубы диаметром 200 мм. Дали нам
сварщиков и мы с дедом начали эту работу. Работа хорошая и заработок
увеличился.
На пятом месяце нашей жизни в Ленинграде получаю грозное письмо. "Или нас к
себе бери, или приезжай домой!". Что делать? В общежитии не разрешается с
семьёй. Надо попытаться искать работу с квартирой. Все вечера после работы я
стал ходить по улицам и искать объявления, где требуются водопроводчики. Я уже
знал, что жакты (жилконторы) предоставляют не только комнаты, но и отдельные
квартиры.
Искал, искал... И вдруг нашел! Требуется старший водопроводчик во второй
жилгородок. Жилгородок находился вдоль улицы Стачек и железной дороги на
станцию Автово (которая находилась за городком Экспортлеса. Посоветовавшись с
дедом, я пошел в контору. Поговорил с начальником жилгородка Иваном
Иванычем, толстым и лысым, но еще не старым. Он после нашей беседы сказал:
- Если сумеешь уволиться, то приходи! Несмотря на то, что февраль на дворе, дам
распоряжение технику разделить 33-метровую комнату пополам и любая половина
- твоя. По документам я вижу - ты деловой мужик. Дать комнату для твоей семьи
не жалко.
Глава 63. За семьёй.
Во второй половине февраля 1938 года я получил ключи от дверей в комнату и
прихожую. Радости не было конца! Отпросился до выхода на работу поехать за
семьёй.
Приехал я домой без предупреждения, чем напугал Марусю и Екатерину
Васильевну. Они подумали, что я приехал насовсем. Но я сказал:
- Собирайтесь ехать в Ленинград! Я нашел работу с жилплощадью! Давай, дорогая,
упаковывать нужные вещи и мебель! Всё, что берем с собой, отправим багажом.
- А как же мой дед? Мы так и останемся с ним врознь?
- Нет, Екатерина Васильевна, как только приступлю к работе, сразу же возьму к
себе не только деда, но и вас с Валей. Работа такая, что не надо ездить ни на
трамваях, ни на автобусах.
- Мама, слава Богу! Как всё хорошо получается! Я не верила, что попадём в
Ленинград. Ведь туда разрешают только по вербовке, а дикарями пытались многие,
но возвращались обратно.
- Что же это за учреждение? Или завод какой? - спросила теща.
- Скажите спасибо моей военной форме. Это благодаря ей всё так уладилось.
Я рассказал им, как мы приехали в Ленинград, заставив и их посмеяться над моей
находчивостью.
- Ведь ты мог бы попасться? - испуганно спросила Маруся.
- Да, риск тогда был, но зато теперь хорошо и можете считать себя уже
ленинградцами.
- А как там с питанием?
- В городке есть столовая. Через улицу Стачек - булочная, гастроном и другие
магазины по хозяйству. Недалеко даже базар есть с толкучкой. Чего там только
нет!
- Много ли домов в городке? - спросила Маруся.
- Бараков - сто домов, два пятиэтажных кирпичных и двенадцать бревенчатых
двухэтажных домов в поселке Дачное.
- Все их надо обслуживать?
- Да. Но обслуживающих рабочих там больше сорока человек.
- Чем же они отапливаются? - забеспокоилась Маруся.
- Там к каждому дому возят ежедневно на подводе дрова напиленные, наколотые.
Только с улицы к печке или к плите надо носить самим. Несколько рабочих
ежедневно пилят электропилой на протяжении всего дня. Так что дрова сами к
печке приезжают на подводе! В лес ходить за ними не надо.
Мать после смерти Отца переселилась к тетке Даше в их маленький домик, где та
жила с мужем, который ходил ежедневно попрошайничать на базаре. Узнав о моём
приезде, Мать пришла к нам. За вечерним чаем с ленинградскими баранками
пришлось повторить ей почему я приехал.
- Как там наш Павлик поживает? - спросила она.
- Живет неплохо. Сыт, одет. Ты получаешь от него по 100 рублей?
- Спасибо ему! Получаю.
- Ну, а мы все еще устраиваемся жить. Пока помочь нечем, а в будущем - видно
будет.
- Я пока работаю. (Дай бог здоровья!) Да вот Павел высылает... Так что хватает
одной.
Засиделись долго. И Мать пошла ночевать на свою кровать, сказав, что поможет
приготовить вещи к отправке.
- Жаль ребятишечек! Они устанут в дороге.
- Толенька, попрощайся с бабушками! Завтра поедем в Ленинград.
Обе старухи заплакали, целуя Толю и Валечку. Девочка еще ничего не понимала,
ей было всё равно. Сыта и поигрывает в свои игрушечки.
Мы с Марусей вечером сходили к Савушкиным. Побеседовали, попрощались. Лена
сказала:
- Маруся, ты счастливая! Будешь жить там, не так, как мы тут живём: снабжение,
театры, кино. Все удовольствия испытаешь... Пишите нам о вашей жизни!
На следующее утро отправили упакованные вещи на станцию. Купил билеты на
вечерний почтовый поезд. К поезду пришли проводить Савушкины, Мать,
Екатерина Васильевна, Валя и Петя. Петя приехал из Гузятино для покупок на
базаре и в магазинах. На станции Петя прежде всего простился с Толиком.
- Как, племяш, хочется тебе ехать в Ленинград?
- Хочется!
- Здесь-то товарищи скучать будут... Не жалеешь?
- Жалко, но папа говорит: "В Ленинграде много ребятишек". Познакомлюсь с
ними...
- Маруся, передай Отцу низкий поклон! Передай, что я здорова и надеюсь скоро
увидеться! Наверное, он тоже найдет комнатку.
- Не беспокойся, Мама, Папа будет к нам приходить!
- Толика берегите от плохих мальчишек! Вы проверяйте с кем он будет дружить! просила Мама.
- Не беспокойся, бабушка! Есть кому следить за детьми, - успокоил я её.
Усевшись в вагон прибывшего поезда, попрощались со всеми провожающими и
они вышли, а мы поехали для очередной "новой жизни"...
Глава 64. Вместе в Ленинграде.
В Ленинград прибыли рано утром. На улице - мороз с туманом. Выйдя на
Лиговский проспект, наняли такси, потискав наши чемоданы и узлы в багажник,
поехали. Толе было интересно, как мелькают мимо нас улицы, милиционеры на
перекрёстках, красиво подстриженные деревья. Марусе было не менее интересно,
ведь она впервые в таком большом и шумном городе. Иногда она спрашивала: "Что
за дом? Что за улица?". Я не успевал отвечать на вопросы, то Толе, то Марусе.
Въехав с улицы Стачек на территорию жилгородка, подъехали к нашему дому.
- Ну, ленинградцы, вылезайте, приехали!
Освободив машину и рассчитавшись с таксистом, вошли в холодную комнату. Я
быстро побежал обратно за дровами. Затопив печку и согревшись, Маруся сказала:
- Какой огромный город!
- Да, большой. Вот послушай! - и я прочел стихотворение о Ленинграде (читать). Маруся, тебе теперь ясно, что представляет собой Ленинград не только для
ленинградцев, но для всего мира?
- Пока я видела своими глазами только малую частичку города. Поживу, больше
увижу...
Согревшись после дороги, всем захотелось спать, что и сделали, разместившись
кое-как на полу.
Утром ушел в контору и представился т. Яковлеву:
- Иван Иваныч, явился я! Привез семью. Теперь могу приступить к выполнению
своих обязанностей.
- Вот и отлично! Как жене понравилась комната?
- Другого разговора не может быть - она считает себя счастливой.
- Пока поживете в этой, но когда в каком-нибудь доме освободится побольше,
заменим.
- Большое спасибо!
- Товарищ Чародеев, сведите т. Григорьева в мастерскую. Пусть он познакомится с
водопроводчиками и с объектом. Там на стене есть карта объекта и схема дворовой
канализации.
Такое распоряжение Яковлев дал своему заместителю Чародееву (к сожалению
имя-отчество забыл). Мы пошли в мастерскую. Идя между бараков, я заметил, что
в городке улиц и переулков нет, есть только порядковые номера домов от единицы
до ста. Красный уголок, называемый "домом культуры" - двухэтажный, без номера.
Рядом с домом культуры - столовая, где, как пояснил Чародеев, вкусно готовят и
отпускают обеды и закуски на дом в посуду покупателя.
Вот и мастерская. Мы вошли в просторную комнату, где монтажные столы с
привернутыми к ним тисками, прижимами и электроножевкой. Вдоль стен - ящики
и стеллажи с арматурой. На скамейке сидят трое в испачканных ржавчиной
брезентовых пиджаках, таких же брюках и резиновых сапогах.
- Данилов! Это ваш старший водопроводчик! Вы будете от него получать работу и
он будет проверять ее выполнение, - пояснил обо мне Чародеев. - Знакомьтесь и
дайте ему журнал регистрации работ.
Оказалось, все заявки поступают от уборщиц и жильцов устно, а потом
записывается в журнал заявок кому поручена работа. По журналу начисляется
зарплата.
Я познакомился с людьми. Все они в возрасте от 20 до 40 лет. Фамилии их я забыл,
но это и не столь нужно. Всего шесть водопроводчиков. Дома городка окнами
налево и направо, а по середине - длинный коридор, на который открываются все
двери. В одном из угловых помещений размещены кухня с плитой и примусами,
умывальники и раковины. Рядом с кухней - по два туалета, для женщин и для
мужчин. Между домами посажено много лип и тополей, отделяющих один квартал
от другого. На улицах поселка существуют кипятилки, обслуживаемые штатными
кипятильщиками. Кипяток греется круглые сутки.
В комнатах живут рабочие, одиночки и с семьями. Между собой разделяют койки
ситцевыми занавесками. В некоторых комнатах по 3-4 семьи с малыми детьми и
стариками пенсионерами. Все живущие - рабочие Экспортлеса, Гавани круглого
леса и Угольной гавани. Через городок в Гавань круглого леса ходит трамвай №21,
а вдоль границы городка в Порт через станцию Автово ходят товарные поезда с
лесом и углём.
Пришел навестить Алексей Алексеич.
- Ну как, дочка, доехали?
- Всё, Папа, обошлось хорошо! Только, как видишь, пустая комната! Спим
вповалку на полу. На днях пойдем кое-что покупать, а потом прибудут наши вещи
и мебель.
- Как там Мать? Как сватья?
- Обе шлют тебе привет! А как твоя работа?
- Работаю всё на Марти. Работа мне нравится.
- Валя просила написать, скоро ли её с Мамой возьмешь?
- Думаю, скоро. Берут меня водопроводчиком в школу на Петроградской стороне.
Дают комнату для жилья.
- Дед, переходи и вызывай Мать с Валей. Как только будет возможно, я попрошу
управляющего устроить тебя в наш городок.
- В школе зарплата небольшая, но и работа не тяжелая... Поживем, увидим, что
надо делать.
Живем, обставляемся мебелью. Получили через неделю свой багаж. Теперь жить да
жить! Еще через неделю всей семьёй сходили в Дом Культуры имени Горького на
спектакль. Билеты дал профсоюз. Дети были рады. Валечка не всплакнула ни разу.
Зато у Толи разговоров было надолго.
Еще два раза в неделю привозили кинофильмы в наш красный уголок. И мы не
терялись, ходили и в наше кино. Стали жить нормальной жизнью. Только
приходилось оберегать детей в дни получек. Рабочие Экспортлеса тогда
напиваются и кричат, орут песни и матюгаются. Особенно в нашем доме, где жили
одни холостяки.
Однажды зашел в нашу мастерскую управляющий и спрашивает рабочих:
- Как работается, товарищи?
Все дружно ответили: "Хорошо!".
- А как с вами обходиться старший?
- Нам он понравился! Зря слово не скажет, растолкует всё до полной ясности.
- Я вижу, вы с ними сработались? Всё нормально. Никто больше не думает об
уходе от вас.
В мае установилась теплая погода. Мы с Марусей и детьми вышли вечерком
погулять. К нам подошел Иван Иваныч и заговорил сначала с Толиком, а потом с
Марусей о житье, о наших взаимоотношениях. Этот свободный разговор был
замечен некоторыми рабочими, и позже пошли слухи, мол, как своим, так у
Яковлева быстро жилплощадь находится - это он для своей сестры постарался. Эти
мысли появились потому, что Яковлев и Маруся были оба полные, с кругленькими
животами, к тому же их лица были немного похожи. Вот и решили - брат и сестра.
Люди стали ворчать: "Мы годами живем по 3-4 семьи, разделенные занавесками, а
тут нате вам - отдельная комната!". Проходя по коридорам бараков, я стал чаще
слышать: "Вон идет зять Яковлева!"...
Я рассказал управляющему про это, а он сказал:
- Не слушайте болтунов! Пускай говорят! На работе это не должно отражаться. У
кого язык длинный - пусть болтает.
Дед перешел в школу и выписал жену с Валей. Мы съездили к ним, посмотрели,
как они устроились. Екатерине Васильевне нравится. У школы - сквер, магазины
рядом. Всё хорошо.
Работа моя шла в спокойной обстановке. Водопроводчики работали, а я только
ходил по длинным коридорам, проверял - хорошо ли сделано. В августе меня
вызывает Яковлев в свой кабинет. Я явился, поздоровался с присутствующими
Чародеевым и Лопатиной (кладовщицей кладовой, похожей на ломбард, где
хранились одежда, обувь и даже деньги, сдаваемые жильцами).
- Присаживайтесь, Иван Григорьевич. Дело у нас важное, следует обсудить.
- К вашим услугам, как говаривали при капитализме.
- Тов. Чародеев проверял ваши отчеты и заявки, и у него создалось мнение, что вы
хорошо знакомы со строительством. Поэтому мы, обсудив это здесь, решили
предложить вам другую работу...
- Какую работу?
- Работающий у нас техник тов. Карандашев - в больнице, серьезно болен и просит
заменить его. Вот мы и хотим поручить вам его должность заведующего ремонтностроительной группой.
- Я не собираюсь хранить в секрете, что у меня нет строительной специальности,
но работая зав. производством в ЛСПО, я занимался строительством маслозаводов.
С нормами и расценками Ленгорисполкома немного знаком... Ваше решение меня
не ошеломило.
- Товарищи, это же прекрасно! То-то я, просматривая вашу трудовую книжку,
обратил внимание на разнообразие записанных работ. Только меня смутили частые
смены работ...
- Это тоже, Иван Иваныч, не секрет! Я жил в провинциальном городишке. Его
слава в том, что расположен вокруг станции Бологое. Там нет ни заводов, ни
фабрик. Работы, в основном, сезонные. Вот и получились частые смены работ.
- Теперь ясно... Как смотришь на наше предложение?
- Я согласен... Но дайте мне больше комнату, где бы я мог иногда вечером
поработать...
- Товарищ Чародеев, как у нас заселенность?
- Иван Иваныч, в доме 48 есть освободившаяся комната на 30 метров. Живут там в
большинстве семейные.
- Вот такая мне подходит! Не то, что там, где живем: детей нельзя выпустить,
постоянно пьяные, нецензурщина!
- Всё, всё! Переселяйся туда! - сказал Яковлев.
- Спасибо! А работать я согласен, только надо сделать ревизию документам. Ведь
эта должность связана с денежными расчетами.
- Тов. Чародеев, займитесь! И передайте всю документацию по акту, со списком
рабочих и указанием их квалификации.
Придя домой, я пошутил:
- Ну, "сестра управляющего", готовься в воскресенье переселяться в другую
комнату!
- Как так?.. Почему переселяться?
- Ты ведь сама говорила, что нельзя детям тут жить из-за пьяниц.
- А там разве нет пьяниц?
- Есть и там, но меньше. Там живут пожилые, а у них выпивки значительно реже.
- Комната-то какая?
- Солнечная, тридцать метров и близко к кухне. Под окном цветочные грядки и
деревья.
- Ты у меня просто молодец! - и приблизившись ко мне, Маруся поцеловала меня с
улыбкой.
- Еще не всё... Я теперь не водопроводчик, а зав-рем-строй-группой и у меня штат 42 человека! Вот как нами играет судьба! Сколько раз я уже перехожу с одной
работы на другую.
- А я сегодня погадала на картах и мне вышло: какая-то "перемена" и "дорога"!
- Ну, "дорога" предстоит, только не далёкая. Из одного дома в другой. А
"перемена" - работы.
- Ребятишки будут рады! Есть где им поиграть...
Глава 65. Новая работа - новая комната.
В воскресенье мы переселились, перевезя своё имущество и мебель на
двухколёсной ручной тележке. Освоился на работе. Познакомился со всеми
рабочими. Наладил контакт с начальством. Отсутствие жалоб от рабочих
позволило мне заняться хождением по организациям в поисках халтуры по
примеру порховской жизни. Там я хорошо зарабатывал по ремонту счётных
машинок - арифмометров. Механизм у них не сложный, а портятся часто. Брал я за
ремонт машинки от 20 до 50 рублей, а за вечер мог починить до 4-5 штук. Такие
халтуры были возможны в любом городе. Походив по учреждениям, я и в
Ленинграде нашел поле для халтуры. Всем надо срочно! Одна машинка на всех. Я
делал скоро, потому служащие и не отдавали их в мастерские.
По субботам в то время заканчивали работу в 14 часов. К концу дня подошел в
мастерскую, где собрались все 42 человека. Захотел проверить отношение рабочих
ко мне. Спрашиваю:
- Как, друзья, работается? Вы довольны своей работой?
Столяр Воскобойников (среднего роста, широк в плечах, усики по-французски)
ответил:
- Работы хватает, только вот зарплата хромает - расценки не оправдывают
затраченный труд. Правильно, мужики, я сказал?
- Правильно!!! - все в один голос.
- Весь заработок зависит от техника, - сказал печник, еще не успевший снять
спецовку, запачканную глиной. - По чердакам, по крышам побегаешь - время
уходит много, а в расценках не все циклы работы учтены.
- Расценки и нормы отрабатывала специальная государственная комиссия и ее
работу не нам судить. Чтобы побольше заработать, я хочу вам предложить занять
свободное время на стороне.
-?
- Условия будут таковы. Я буду искать работы, заключать договора, составлять
сметы. И если будет надо, делать проекты.
- Как это будет выглядеть на деле? - спросил плотник.
- Вы боитесь, что халтурная работа будет не выгодна? Ошибаетесь! Тут расценки и
объем работы можно сделать приемлемые для вас, лишь бы хозяйственник
подписал договор. Если согласны, то уже есть на примете крупная работа! Скажу
прямо: сделать капремонт большого магазина.
- А материал откуда брать? - спросил электрик.
- Вы прекрасно знаете, что в городе не один десяток хозторгов, где материалов
разных наименований навалом.
- Иван Григорьич, берите этот подряд! Попробуем!
- Возьму. Но еще одно условие: я составляю смету, за это платят мне отдельно, а из
заработанной суммы я получаю равную долю с вами при дележе.
Все согласились работать по вечерам. Я заключал договора, регистрировал в
Госбанке сметы. За месяц люди получили в два, а по некоторым работам в три раза
больше основной зарплаты. Зато в городке они старались быстрее работать и
нормы выполняли на 120-150%. Администрация была удивлена: откуда такая
активность? При прежнем технике еле-еле укладывались в 100%. Пришли к
убеждению, что это я умело повлиял на рабочих. Ха!
Хорошо зарабатывая на мелких подрядах, люди с нетерпением ждали всё новых и
новых. Такой большой подряд предстояло сделать на Кировском колхозном рынке.
Уже был заготовлен проект договора: капитально отремонтировать все павильоны,
в них - водопровод и трубы отопления. Работы хватило бы на полгода! Но...
началась война с финнами, и наш номер не прошел.
***
Маленькое отступление. Хочу сказать о семейной жизни. Имея зарплату, деньги за
ремонт арифмометров, за составление смет, хорошие получки по договорам - всё
отдавал Марусе. Она, кроме необходимых расходов на семью, имела возможность
откладывать излишки на черный день. В один из вечеров, после дележки денег,
пошли отметить это дело в ресторане. Выпив сколько-то, хорошо закусив, мирно
разошлись по домам. Пришел я поздно. Маруся встречает с руганью:
- Ты, такой-сякой! Тебе семья не нужна! Ходишь по ресторанам с приятелями.
Смотри, до греха доведешь!
- Послушай, получку и сколько причитается по расчетной книжке ты получила до
копейки?
- Получила.
- А то, что за халтуру я получил... так народу хотелось спрыснуть. Хороший
заработок сегодня! Моих денег в выпивку вложено не было.
- Знаю я вас мужиков! Только бы вам выжрать, а тут сиди и переживай...
Так слово за слово, она меня ударила по щеке. Я сразу вспылил. Схватил стул,
ударил им по столу. От него полетели куда ножки, куда спинки. Потом подошел к
жене и так набил её по щекам, что они стали вишневыми, и предупредил:
- Запомни, раз и навсегда! Не занимайся рукоприкладством! Я ведь тебя бил, да
жалел, а мог хуже сделать!
Она с рёвом выбежала на улицу и побежала к трамвайной линии. Неужели баба
сдурела и хочет под трамвай? Я - за ней. Смотрю, трамвай прошел, а она стоит и
фартуком утирает слёзы.
- Ну чего сдурела? Пошли домой?
На улице подморозило. Был октябрь 1939 года. Я стоял в рубашке, стало холодно.
Ушел домой...
Маруся гуляла по улицам городка долго... Но потом, верно, отлегло на душе явилась.
- Дурёха, с чего ты сбесилась? Разве я когда-нибудь не принес тебе деньги? Ну, а
если такой порядок у людей - делить халтуру с выпивкой. Поневоле приходится
немного выпить!
- Не хочу я больше этих твоих халтур! Ведь тебя целыми днями дома не бывает.
Придешь только поспать да поесть.
- Ладно! Я брошу зарабатывать, но учти - будешь иметь одну только зарплату! Всё,
разговор окончен.
После этого скандала у нас в жизни больше не было рукоприкладства. Но
поворчать иногда, как говориться "попилить по нервам" - это бывало.
Глава 66. Выборы в Верховный Совет.
В начале ноября 1939 года вызывают меня в контору. Яковлев спрашивает:
- Иван Григорьич, вы знаете, что в декабре 12 числа будут выборы в Верховный
Совет СССР. Мы тут, посовещавшись, решили вас выдвинуть политорганизатором.
Завтра съездите в управление в агитпункт на совещание.
- Не получится с меня агитатор - я речи говорить не умею.
- Речей тебе говорить и не придется. Только рассказать людям биографии... А
кандидат у нас по Кировскому округу - тов. Сталин. (!)
Я съездил в партком Экспортлеса и, посидев на совещании, был назначен
политорганизатором избирательного участка "дома культуры" городка.
Прикрепили ко мне трех агитаторов и пошли мы по баракам. Ходили по баракам да
читали биографии кандидатов. Читали да приглашали в наш клуб лекцию
послушать. Приглашали да раздавали билеты в Горьковский ДК и театры города.
С людьми были тяжелые разговоры. Всё упиралось в жильё. "Дадите квартиру, так
пойдем голосовать! Ведь живем совсем не по-людски!". Действительно так.
Войдешь в Квартиру, а там от одного жильца к другому ходить было очень просто:
откинешь занавеску - и уже у другого хозяина. Жили по три-четыре семьи.
Комнаты не проветриваются, вонь невыносимая. А они свыклись, живут, даже с
маленькими детьми.
И вот настал день выборов. Все члены комиссии и агитаторы ждут голосующих с 6
часов утра до 12 ночи. Для доставки на избирательный участок нам выделили две
легковые машины и один небольшой автобус... После 12 ночи вскрыли ящики и
начали подсчет. Оказалось, на нашем участке - самый высокий процент по
Кировскому району!
Через несколько дней после выборов райком собирает всех членов комиссий и
агитаторов. Секретарем Кировского райкома был Яков Федорович Капустин, друг
Сергея Мироновича Кирова. Я сижу и нервничаю. Информацию читает сам Яков
Федорович. Знаменитая личность! Он прочел все результаты по каждому
избирательному участку.
- Товарищи! Выборы в Верховный Совет СССР прошел по нашему району с
большим подъёмом. Все бюллетени, опущенные за кандидатов блока коммунистов
и беспартийных, признаны правильными. Хочу заметить, такой, казалось бы,
неблагонадежный участок в жилгородке Экспортлеса оказался на высоте.
Проголосовали все избиратели. И мне хочется отметить группу агитаторов,
руководимых политорганизатором тов. Григорьевым И. Г. На его участке ведь
живут много рабочих, одиночек и семейных, в общежитиях по нескольку семей в
одной комнате. За умелое руководство райком награждает товарища Григорьева
личной библиотекой в количестве 22 книг!
Раздались дружные аплодисменты.
- Мне хочется спросить, как это удалось сагитировать людей? Ведь среди них есть
много недовольных условиями жизни.
- Яков Федорыч, большое спасибо за оценку моего труда! А в период выборов я
уже знал, кто может не пойти на голосование. По просьбе комиссии было заявлено
дирекции об увеличении резерва автомашин. По спискам было видно, кто
запаздывает. Мы шли по машинам и подъезжали к самому дому и "опоздавшему"
поневоле приходилось садиться в машину и ехать с нами на пункт. Также мы
подвозили стариков и старух, им даже было приятно прокатиться на машине. Вот
так мы помогали комиссии удачно провести голосование.
- Вот здорово! Такой способ будет примером на будущее, - сказал т. Капустин.
По окончании совещания т. Капустин обратился ко мне:
- Тов. Григорьев, прошу зайти ко мне в кабинет!
Я, взяв кипу книг, перевязанную шпагатом, прошел в кабинет секретаря райкома.
В хорошо отделанном помещении, за большим столом красного дерева, на котором
было несколько разноцветных телефонов, Капустин уже сидел в кожаном кресле с
мягкими подлокотниками.
- Присаживайся, тов. Григорьев!
Я сел рядом со столом в такое же мягкое кресло, положив книги на стул.
- Вы, конечно, не догадываетесь, зачем я пригласил вас?
- Нет, не догадываюсь.
- Я хочу вам предложить хорошую работу! Оценивая ваши способности входить в
контакт с людьми. Полагаю, что вы справитесь с предлагаемой работой.
Я сижу и строю всякие догадки: "Что же он мне предложит?".
- Я хочу вас пригласить в райком инструктором. Ваше мнение?
- Яков Федорович, на предлагаемой Вами работе я не имею права работать.
- Это почему же?
- Дело в том, что я беспартийный.
- Неужели?.. Эх, как неловко получилось! Не посмотрел вашу характеристику с
избирательного участка. Прошу извинить за мою ошибку.
- Я и так перед вами в долгу за такую оценку на выборах.
Возвратившись домой с кипой книг, мы с Марусей развязали их и, открыв
верхнюю корку, увидели напечатанный в типографии квадратик с текстом:
"Товарищ Григорьев Иван Григорьевич премируется библиотекой за активное
участие при выборах в Верховный Совет.".
- Вот, дорогая, ты ворчала на меня: "Зачем я по вечерам шляюсь по общежитиям?
Кому это нужно?" А ведь ты, кажется, была очень рада два месяца ходить в театры,
кино, цирк и бесплатно?
- Я думала, что всем даются билеты...
- Всем-то всем, только не столько, как нам...
Глава 67. Война с финнами.
Мне стало известно, что в нашем доме 108 по улице Стачек уволился старший
кочегар. Я воспользовался этим случаем и пошел к Яковлеву с просьбой, чтобы
перевели меня туда. Дело в том, что там есть служебная отдельная квартира. В
городке, все-таки, дети общаются в коридорах и на улице со всяким разным
народом. Придя в контору, я обратился к Яковлеву:
- Иван Иваныч, в сто восьмом доме в котельной нет старшего кочегара. Вам ведь
известно?
- Да, известно. А что?
- Я хотел перевестись на эту работу. С котлами я работал на спиртозаводе и на
лесопильном заводе и эта работа мне знакома.
- Ну что ж! Как раз техник после выздоровления просится к нам. Я не против. Там
в котельной старшим сейчас бывший моряк Кузьмичёв. Он уже пенсионер. Вот
пойди и с ним познакомься! И с котлами тоже, они у нас морского типа.
Я пошел в кочегарку. Познакомился с Кузьмичёвым, с котлами и быстро пошел
повидать квартиру. Квартира в первом этаже. Вход с коридора в маленькую
прихожую, от которой налево - дверь в туалет. Прямо - вход в кухню с плитой
дровяного отопления, с большим окном на улицу. Направо, через дверь, вход в
комнату, и тоже с большим широким окном. Со стороны комнаты над входной
дверью - длинный шкаф, оклеенный обоями, куда можно убирать чемоданы и
ненужные в хозяйстве предметы. Придя домой, пригласил Марусю сходить со
мной и посмотреть. Ей понравилось. Вопрос о переводе меня кочегаром и переезде
нас в новую квартиру был решен.
Работа моя заключалась в составлении графика работ в отопительный период, а в
летнее время заниматься текущим ремонтом по котлам, насосам и трубопроводам
по двум домам. Дети наши стали гулять на широкой улице между домами. Бегали
они свободно. Около домов было много дровяных сараев и огородов. Так как
между нашими домами и Красненьким кладбищем были пустыри. Построек еще не
было. Только у дома, который ближе к улице Стачек, огородили забором место, где
будет станция метро "Автово".
С Толей случилось несчастье. Он выбежал на Краснокабацкое шоссе (ныне ул.
Червонного Казачества), идущей вдоль железной дороги, и его сбила машина. Была
повреждена правая нога. На машине скорой помощи отправили в больницу. Всё
обошлось благополучно, но стопа срослась с небольшим изъяном.
Алексей Алексеич из школы ушел недовольный зарплатой. Остались без жилья и
стали жить с Екатериной Васильевной у нас, устраиваясь спать на плите с
подставными стульями. На день их постель убирали на нашу кровать.
Валя до финской войны поучилась в школе, которая находилась за Кировским
заводом, около железной дороги. Успела окончить девять классов. Когда началась
война ушла на военную службу, попала в эвакогоспиталь на Польский фронт. С
польской компании их эшелон перебазировался на Карельский перешеек - началась
война с белофиннами. Приезжала нас навестить. Иногда привозила ягод, грибов с
запретной зоны за Медведковым (Медвежий стан), что за станцией Девяткино.
На побывку Валю сопровождали Иван и Михаил. Иван - высокого роста с красивой
фигурой спортсмена, по специальности - ветеринар. Михаил, наоборот - ростом
поменьше и телосложением посухощавее. На лицо оба не красавцы, но, я бы
сказал, "ничего", приятные. Подбежали к нам Толя и Валечка. Толик так
внимательно смотрел на военных, наверное думал: "Вот бы мне такую форму! На
воротнике с кубиками, да фуражку со звездочкой!". А Валечка подошла к тете и
присела с краю скамейки, спросила:
- Тетя Валя, ты тоже красноармеец?
- Да, тоже! Только я занимаюсь лечением раненых и хожу в белом халате и белой
шапочке. Ты видела врача, когда ходила с мамой в поликлинику?
- А эти красноармейцы тоже с тобой служат?
- Со мной!..
Тут появилась Маруся и пригласила всех чай пить.
- Ребята, идите с нами за компанию! У нас чай не из алюминевой кружки, а по
домашнему, из чашек с блюдечками.
Валя побыла, побеседовала с Отцом и Матерью. На второй день уехала на финский
фронт.
Наступает осень 1940 года. В нашей котельной собрались кочегары электромонтер
и я. Завязалась беседа о войне. Говорит Кузьмич:
- Я никак не могу понять, почему финны стали воевать? Мы их не трогали. Они
жили от нас самостоятельно по декрету Ленина.
Иван Иваныч, электрик (небольшого роста, с русыми усиками, не закопченными
табаком) сказал:
- Финны - народ дружный, общительный. Когда я служил на флоте, стояли мы у их
крепости. Свободно ходили на берег, гуляли с их девчёнками. Заходили в пивнухи.
Бывали стычки в пьяном виде с местными, но до драки не доходило.
- Я тоже моряк, только торгового флота, - сказал Кузьмич. - В том, что они к нам
хорошо относились, их обязывал царский порядок, насадивший жандармов и
шпиков на каждом шагу.
- Да. А теперь они от нас отдельно и их втянула под свое влияние Германия. По
всей Финляндии строят укрепления: доты, дзоты, противотанковые рвы. А какую
массу камней они наворотили на линии Маннергейма. Ясно вам, кто финнов
толкает воевать? - пояснил я.
- Но наши им "дадут прикурить"! - убедительно заверил всех кочегар Нилов (он
еще не пенсионер и ждет, что вызовут в военкомат).
Дед наконец устроился водопроводчиком в первый жилгородок, который
располагался за Нарвским универмагом. В нем было около ста бараков, как и в
нашем втором в Автово. Я просил Яковлева принять деда во второй городок, но все
должности были заняты. Тогда он созвонился с управляющим первого городка и
там оказалась свободная должность и отдельная комната. Туда и переехали наши
старики.
Нам стало свободнее. У нас тепло, дрова носить не надо, как раньше в городке.
Толя тогда же пошел в школу в первый класс. У Маруси прибавилось забот:
вовремя накормить завтраком, отвести в школу и встретить.
Я еще находил халтурки по ремонту столовых, магазинов. По вечерам и за полночь
составлял проекты, сметы. А рабочие по моим указаниям шли работать.
Рассчитывались на прежних условиях. Всё бы ничего... Но у меня заболели ноги
ревматизмом, в коленных суставах. Пришлось ходить при помощи двух палок. Без
них не мог двигаться.
Хорошо, что Марусю научили добрые люди заготовить и насушить много крапивы,
пока она еще есть на пустырях. Настоять на водке. Также варить из крапивы щи с
мясом... Благодаря этому рецепту ревматизм был побежден за месяц. Остался
только сухой без боли хруст, когда спускался по лестнице. Сбросив палки за
ненужностью, я даже сплясал по гулкому деревянному полу.
- Ты, что сдурел?! Или крапива между ног попала? - пошутила Маруся.
Фотография Вали с подругой (предвоенная). Возраст - 18 лет.
Фотография Павла с друзьями художниками в 1939 году. Павлу - 23 года.
Работа идет своим чередом. Уже включено отопление зданий. Приближается
новый 1940 год. Для встречи нового года приехал Павел. Привёз ребятам игрушек,
сладостей, детских книжек со сказками, за которые с жадностью ухватился Толик.
Он научился читать еще до школы по книжкам, которые мы покупали.
За праздничным столом я спросил Павла.
- Как, братик, тебя не приглашают на войну?
- Пока нет. Но с каждым днём ждешь повестку... даже ночи стали бессонные.
- Знаешь, Павел, нам иногда бывает жутко, когда усилится артиллерийская
стрельба, где-то за Сестрорецком. Тебе на Фонтанке, наверное, не слышно? спросила Маруся, подставляя тарелку с поджаренной рыбой Павлу.
- Павлик, не задумывайся, ешь, пожалуйста! Да давайте выпьем за наше здоровье!
Победа будет за нами!!!
Отпраздновав новогодний праздник, дни рождения февральских и мартовских
именинников, продолжали работу, ожидая хорошего лета.
Далее рассказ о поездке на родину с семьей летом 1944. (Т.4. стр. 64-79)
Теперь о Пете Петрове, брате Марии Алексеевны. Он жил в Гузятино. Уже было у
него трое детей: дочь Таисия, сыновья Виктор и Алексей. На фронте Петя был
ранен в руку. Придя с фронта, устроился на холодильник работать. Однажды чтото поднял тяжелое и получил заворот кишок. Сделали ему операцию. Лежа в
палате после операции и ослабевший от анестезии, он схватил со стола графин с
водой и выпил много воды. Швы у него в животе разошлись и он через несколько
часов умер. Похоронили в 1944 году, в мае. Жена Катя осталась одна с малышами.
На похороны ездила Маруся.
Глава 68. И была тюрьма...
Зимняя погода в начале 1940 года была и холодной и с оттепелями. Ленинград жил
обеспеченным во всех видах продовольствия. По прежнему работали и кино и
театры. Пострадавшим оказался, вдруг, Павел. Сначала посадили его...
Дело было так. Он сидел в буфете сада "Буф", теперь "Измайловский" и пил пиво.
С пива тянет в туалет. Он пошел туда по узкому коридорчику, а на встречу идет
еврей. Чтобы разойтись, надо идти боком, прижимаясь к стене. При попытке Павла
дать встречному больше свободы, но неудачно пошатнувшись, он через плечо
еврея уперся рукой в стену. А еврей испугался этого движения и заорал худым
голосом: "Помогите! Бьют!!!". Прибежали двое, схватили Павла под руки и повели
в вестибюль, где сдали его милиционеру.
Судила его в райсовете тройка. Не дали ему сходить домой или позвонить кому,
чтобы сообщить. Присудили 162 статью УК со сроком 2 года. Мы ничего не знали
и вдруг получаем от него записку, переданную по рукам из
"крестов", с просьбой сходить на его квартиру, взять чемодан с
вещами и деньги. Заплатить старушке из этих денег за комнату.
Мы с Марусей ходили вдвоем. Павел тогда жил на Фонтанке,
рядом с театром им. Горького.
Потом получили письмо. Оказалось, Павла отправили в
Свердловск. Был определен на работу на завод, по своей
специальности. Жил в заводском общежитии. Там в Свердловске
Павел познакомился с Милой Лядовой (теперь она известный композитор, пианист,
певица). Прислал нам фотографию. Она была тогда очень молоденькой девушкой.
После Лядовой познакомился с Августой Спиридоновой". После амнистии в 1941
переехал в Чебоксары к её отцу Моисею Спиридонову, художнику. Там и женился
на Августе Моисеевне. Вот такой поворот судьбы.
***
Потом посадили меня.
За весь отопительный сезон на моем объекте аварий, как в котельной, так и в домах
не было. В феврале 1941 года управляющий домами мой однофамилец Григорьев
Иван Григорьевич собрался поехать по путевке в санаторий. В разговоре с ним я
сказал ему, что у нас в котельной кончился керосин. Купить по счету нельзя было,
торговля велась только за наличные, а ездить в порт за керосином далеко.
Я ему подсказал, как можно выйти из положения. Собрать вокруг кочегарки
металлолом (старые трубы, радиаторы), и на вырученные деньги купить в ларьке
керосина, чтобы его хватило на период весенне-летнего периода ремонта
электромоторов и арматуры. Григорьев согласился и вскоре уехал в санаторий. Я
стал собирать отходы в кучу. Выбрав подходящую погоду, позвонил сборщикам и
заказал подводу за ломом. Подвода пришла рано утром и мы с подводчиком
принялись укладывать металл в широкие дровни.
Не успел возчик еще увязать воз веревкой, как вдруг бежит к нам
замуправляющего Быков вместе с милиционером.
- Куда это нагружен металл?
- В металлолом, - ответил я.
- Кто разрешил? Есть какой-нибудь документ?
- Мне разрешил тов. Григорьев! - я стал объяснять цель продажи, но у меня не
было главного - оправдательного документа с подписью тов. Григорьева.
В тот период были такие законы, что осуждали за малейшие нарушения закона. К
тому же этот Быков был на меня зол за то, что я его пропесочил в стихах в
стенгазете. Вот он и нашел момент отомстить мне. Не дав мне сходить домой,
переодеться, милиционер повел меня в отделение. В отделении уже были набраны
несколько "указников", то есть рабочих, опоздавших на работу свыше 21 минуты.
Они получили по 6 месяцев тюремного заключения.
Меня судили в Доме Культуры на улице Стачек (ДК "Кировец"). Маруся
присутствовала в суде, она пыталась защищать меня, хотела доказать прокурору
мою невиновность и то, что сочиненный Быковым поклёп не соответствует
действительности. Прокурор ответил ей:
- Не надо, гражданка, усложнять хлопоты. Так надо государству и ваши убеждения
не помогут. Металл был оценен в сумме 26 руб. 40 коп. Идите, гражданка, домой!
А ваш муж будет отправлен под стражей туда, где он должен отбыть срок
наказания.
Осудили меня на 1 год тюрьмы. Маруся,
попрощавшись, в слезах побрела по коридору на
выход, а меня посадили в "черный ворон", отвезли в
пересыльную тюрьму на Контантиноградской улице
(угол Атаманской и Кременчугской улиц). Там, в
большом зале, сплошь занятом нарами без проходов,
сидели указники на краешках народ, опустив головы
или роясь в своих сидорах (мешках), пересчитывая
свои домашние запасы. Дыму в помещении, как
говориться, "хоть топор вешай".
Многие сидят в слезах. Ночью их сидоры были
обворованы зеками, несмотря на то, что держались
под головой во время спанья. Зеки подползали под
нарами и, тихонько разрезав мешок, вытаскивали
содержимое. Приходилось наблюдать, когда вора
обнаруживали и вытаскивали за ноги из-под нар, как
происходила расправа. Собравшиеся указники били вора кто чем может, пока не
войдет дежурный милиционер. Избиение прекращается. Виновника уводят в
другую камеру, а мужики начинают обсуждать, кто как бил вора. Кто в бровь, кто в
зубы, кто в ухо, кто свалил и поработал ногами по бокам. Так я пережил первую
ночь в заключении.
На второе утро нас вывели во двор и посадили в большие черные автобусы без
окон, только в дверях маленькие зарешеченные окошечки. Когда везли, мы ничего
не видели. Но, выбравшись из автобуса, поняли, что находимся во дворе
знаменитых "крестов". Нас построили и повели по длинному коридору с
железными антресолями и железными лестницами на этажи. По металлическому
полу раздавались гулкие звуки шагов и эхо от стен.
Построили в две шеренги и сделали перекличку по списку. Дежурный по тюрьме
вышел перед строем и спросил:
- Кто работал или может работать писарем? Поднимите руку!
Я, не долго думая, когда повторят вопрос, поднял руку. Больше никто не поднял.
- Как фамилия? - спросил дежурный, я ответил.
- Выйдите, Григорьев, из строя! Вы работали писарем?
- Нет, не работал, но могу работать.
- Вот на столе бумага и чернила. Напишите что-нибудь, чтобы посмотреть, что у
вас за почерк!
Я подошел к столу, взял бумагу и ручку, сел на табуретку поудобнее и написал: "Я,
Григорьев Иван Григорьевич, осужден по 102 статье Уголовного Кодекса. Срок один год тюремного заключения.". Дежурный посмотрел и спросил:
- Как вести картотеку знакомо?
- Разберусь и справлюсь.
- Тогда иди к шкафу, где картотека, и посмотри ее. Почерк твой неплохой.
Наладишь картотеку и будешь служить пока у нас. Твоя камера №5 - на двоих. Там
живет раздатчик пайков, он получает питание на всех.
Ведение картотеки оказалось не сложным делом. Ежедневно приготовить сводку о
наличии людей с учетом поступивших и выбывших и вести регистрацию
персональных карт. Познакомившись с соседом по камере, я стал помогать
распределять продукты питания штату тюрьмы, на завтрак, обед и ужин. Таким
образом питанием был обеспечен.
Глава 69. Аэродром у Романовки.
Жизнь в тюремном "курорте" длилась до апреля 1941 года. С наступлением теплой
погоды тюрьму освободили от заключенных в несколько дней. В черные автобусы
загоняли так много арестантов, что воздуха не хватало, у людей стали возникать
припадки, но присесть было не возможно, т.к. стояли мы плотно друг к другу. В
пути нас колыхало от одного борта к другому, визжали или матерились
придавленные. Поездка показалась очень долгой. Наконец остановились. Приказ
вылезать.
Я был вместе со всеми, потому что из тюрьмы вывезли всех. Мы оказались на
открытом поле, занятом палаточными бараками. В палатках были сплошные
трехярусные нары из мороженных горбылей с корой. Светило яркое солнце, но
даже днем еще не было плюсовой температуры. Ночевать пришлось в холодных
автобусах и на утро все дрожали. Автобусы ушли за новой порцией людей, а нас
загнали в барак выбирать себе места для ночевки.
Территория лагеря на большом расстоянии была обнесена частыми рядами
колючей проволоки на высоте до трех метров. БОльшая часть лагеря была отделена
поперечной оградой - там поместили женщин. Кухня и столовая построены из
досок с брезентовой крышей. Вдали видна деревня. Это была деревня Романовка
недалеко от Всеволожска под Ленинградом на северо-востоке. Между станциями
Мельничный ручей и Корнево.
Дав возможность отдохнуть, нас построили. К строю подошло начальство из НКВД
и объявили, чтобы среди арестованных были выделены бригадиры, и чтобы
каждый знал свою бригаду и свой инструмент. Работу будут поручать бригадирам,
а строить мы будем аэродром.
Утром при построении по-бригадно я заявил дежурному, что я на тяжелой
физической работе быть не могу из-за болезни ног. Он направил меня к врачу.
Пошел к медпункту. Принимал врач-мужчина.
- Как фамилия? По какой статье отбываешь срок? На что жалобы?
- Фамилия - Григорьев, срок - один год, статья - 102, у меня плоскостопие.
- Разувайте ноги и снимите брюки.
Я выполнил и подошел к столу. Врач осмотрел стопы, потискал на подъёме,
посмотрел вздутые вены от паха до пяток. Приказал одеться.
- Пальтишко-то у вас коротковато. Наверное, зябнешь ночью? - посочувствовал
врач.
- Да, здорово зябну! Подо мной доски со льдом. Даже свернувшись по-собачьи не
хватает моего пальто, чтобы как следует укрыться.
- Ничего, скоро будет теплее! А работенку я тебе дам легкую. На нее есть заявка из
кухни. Будешь кипятить полевой титан для чая и приготовления пищи. Вот
записка, предъяви в канцелярию лагеря.
Я был бесконечно рад. Не находил слов, как отблагодарить врача. Одно только
бубнил:
- Спасибо, спасибо, товарищ врач!
Из канцелярии получил направление на кухню к старшей поварихе Анне
Кузьмичёвой. Женщина в возрасте, полная, с приятным русским лицом, серыми
глазами. Приняла меня словами:
- Новичок, тебе бы только камни из земли выворачивать, а ты - на кухню!
- Меня назначили... Ваше дело определить меня, как предписано.
- Ладно, я не в обиде. Знаешь, как обращаться с титаном? Дрова тебе напилят и
наколят. Но горячая вода должна быть всегда вовремя!
- Постараюсь, тетушка Анна!
- Питание не ходи получать в бригаду - будешь питаться у нас. Сейчас-то есть
хочешь?
- Конечно, не откажусь!
И тетка Анна подала мне сардельки с пюре. Я не знал какому богу молиться в
благодарность за мою судьбу. Отбывая срок, о еде у меня забот не было, был
всегда сыт.
Маруся с ребятами приехала навестить меня. Привезла батонов, колбасы, масла. А
я отдаю ей всё это обратно.
- Ты что не берешь нашу передачу? Чем ты так сыт?
- Дорогие вы мои, большое спасибо вам за заботу! Но всё, что вы привезли из дома,
везите обратно.
Я рассказал о своих приключениях в "крестах" и лагере. Маруся посмотрела, как
работают люди в весенней грязи, потом на меня, повеселела. Валечка потихоньку
спросила:
- Мама, я булки хочу!
- Мы недавно завтракали, а ты опять за еду!
- Дома у нас булки не было... - ответила дочурка.
С горечью в душе я понял, что у них дома еды не хватает. Понемногу помогают
дед с бабушкой Катей.
- Папа, а что здесь делают столько людей? - спросил Толик.
- Здесь будет аэродром для самолетов.
- Ты скоро придешь домой? - спросил сын.
- Нет, сынок, не скоро. Как твоя учеба в школе?
- Ленится немножко, - ответила за Толю жена.
- Учись лучше, сынок! Это очень надо в жизни.
Во время свидания с семьей я не забывал следить за работой титана.
В конце мая у меня появилась сильная светобоязнь. Я ходил с повязкой на глазах,
немного поглядывая вниз вдоль носа на дорогу. Капли из здравпункта не
оказывали лечебного действия и мне начальник лагеря выделил сопровождающего
милиционера, чтобы ехать в Ленинград на Моховую в глазной институт.
Всю дорогу по полю мы шли не на станцию Мельничный ручей, а вдоль железной
дороги на Всеволожскую. Я - впереди, милиционер - за мной. Ему строго было
наказано, чтобы я ни с кем не разговаривал и, тем более, не сбежал. Доехав до
Витебского вокзала, пересели в дежурную милицейскую машину, доехали до
Моховой улицы. Милиционер нашел приемную глазного врача, сдал меня для
обследования, а сам сел в кабинете у двери.
Доктор осмотрел, закапал что-то в глаза. Сильно защипало.
- Вам, молодой человек, надо недельку полежать в темноте и повязку не снимать!
- Доктор, вы видите кто я? Вы напишите, пожалуйста, начальнику лагеря
рекомендацию по моему лечению.
- Я вашему блюстителю порядка передам рецепт и рекомендацию начальнику...
Попрощавшись с доктором, мы вышли на улицу. Я обратился к провожатому:
- Товарищ милиционер, не откажите в любезности... Мне хотелось бы съездить
домой на улицу Стачек...
- Ни в коем случае! Мне запрещено! Никуда нельзя заезжать!
- Будьте добры! Хоть на часок..? Там пообедаем и к вечеру вернёмся. Я об вашей
милости никому не скажу, а вы, надеюсь, тем более...
- Ладно, так и быть... Куда ехать?
- На улицу Стачек дом 108.
Мы вышли на Литейный и поехали к нашему дому на трамвае. В то время ходил
трамвай №36 по улице Стачек, до Стрельны. Когда шли с милиционером к дому, а
я был с повязкой на глазах, нас сопровождали любопытные до самой парадной.
Под окном на скамеечке сидела бабушка Катя, а рядом строила кулички из песка
Валечка. Она увидела меня и закричала:
- Бабушка, милиционер дядьку слепого ведёт!
- Ах ты, батюшки! Да это твой папка идет!
Быстро встав со скамейки, она побежала домой, крича:
- Маруся, Маруся, Иван Григорьич идёт!
Услышав крик, Маруся сначала подбежала к открытому окну и, увидев меня в
таком состоянии, ахнула и присела, не в состоянии бежать на встречу.
Я вошел в квартиру, пропустив вперед милиционера, подбежал к Марусе, обнял ее
и сказал:
- Не расстраивайся, дорогая! Со мной ничего серьёзного не случилось. Только
заболели глаза. Опасности слепоты не будет, как сказал врач. Он дал рецепт,
сказал, что скоро пройдет...
Я обнял жену и поцеловал её в лоб и губы.
- Я упросил товарища зайти к нам, не больше часа. Большое ему спасибо!
- Мама, поищи Толю! А я приготовлю чай. Присаживайся, товарищ!
Милиционер сел на стул у входа в комнату, рассматривая наше хозяйство и нашу
семью. Вбегает запыхавшийся Толик.
- Папка, это ты? Зачем у тебя глаза завязаны?
- Прежде, чем что-то спрашивать, надо поздороваться!
- Папа, я растерялся... Здравствуй! Ты совсем?
Он уже понял, что я под конвоем. Спросить-то спросил, а еще сомневался, глядя на
милиционера.
- Маруся, к столу, кроме чая, ничего для меня не надо. Ты ведь знаешь, где я
питаюсь. Ты только для детей сделай что-нибудь повкусней!
За столом я рассказал о болезни. Больше говорить при постороннем не мог.
Поговорив о житье-бытье, попрощался со всеми и мы опять пошли через двор на
улицу.
Глаза болели около двух недель после поездки в Ленинград. Я продолжил работу у
титана. Строительство аэродрома продолжалось. Бульдозеры снимали почвенный
слой, бригады мужчин убирали вывороченные каменья, которые вывозили на
машинах в окрестные болота и овраги.
Глава 70. Война.
Двадцать первого июня легли на свои места на нарах. Ночь была теплой и
уставшие люди спали крепким сном. Рано утром, вдруг, подъём на большой сбор.
Все люди от неожиданности, не поняв в чем дело, суетились, разыскивали свои
ботинки и портянки с носками. Дело доходило до драки... Кое-как разобравшись,
выбежали из бараков, столпились около командного состава. Вдруг дается
команда:
- Слушайте все!!! Граждане и гражданки! В шесть часов утра началась война с
гитлеровской Германией. Гитлер без объявления войны дал своим войскам приказ
о наступлении на нашу страну. Приказал переходить, перелетать через наши
границы, жечь города и села, убивать ни в чем не повинных людей. Нам надо быть
готовыми ко всему. А, главное, ускорить строительство аэродрома. Бетонным
рабочим - начать настил бетонных плит на взлетно-посадочной полосе. Прошу
разойтись на завтрак и - на работу!
Сидел я около подшефного титана, подбрасывал в топку щепки от плотницких
работ, готовя кипяток к обеду. Смотрю, как серые облака играют с солнцем. То
закроют его, отчего кругом становится мрачнее, то откроют, и зелень вся
повеселеет и даже птички активнее начинают перекликаться...
Закурил. Подходит ко мне мужчина, крепкий, здоровый, с давно небритой бородой.
Спрашивает:
- Дай, друг, прикурить у твоего огонька!
- Прикуривай, да садись подымить!
Человек сел на толстый чурбан, смотрит на меня, видно, что-то спросить хочет.
Наконец, побольше затянувшись, спрашивает:
- Скажи, пожалуйста, за что наказание терпишь?
- Терплю, переживаю сто вторую "а". А ты?
- Указник я. Опоздал на работу на 22 минуты. Шесть месяцев припаяли.
- Это что - половина моего!
К нам на дымок подошли еще трое. Закрутили из газеты с махоркой "козьи ножки".
Тоже присматриваются...
- Слышу я, у вас тут разговор интересный: кто да за что тут находится... Вот, к
примеру, возьмём меня. Доделывая опалубку на крыше, вижу, опаздываю кончить
работу к концу дня. Бросил инструмент в ящик и бегом с крыши по лестницам. По
спешке ватника с плеч не снял. Внизу останавливают меня и учиняют обыск. И, что
вы скажете, достают из кармана пять гвоздей. Сразу меня - в машину и в милицию.
Там написали протокол: "Идя домой, нёс государственное имущество". Судилирядили и постановили: год тюремного заключения по 102-й.
- А я - грузчик. Возили мы муку на хлебозавод и на обратной дороге
останавливают. Ничего не нашли подозрительного. Собрали разосланный по
кузову брезент, стрясли всё на середину - и на весы. Было что-то около полутора
килограмма. В суд - шофёра и меня. Признали муку ворованной. Получил год по
102-й.
Третий рассказал еще любопытнее (тоже грузчик).
- Носил я ящики с картошкой, привезенные в овощной магазин. Носить было
трудно. Магазин - в полуподвале. Идешь с ящиком на плече, а в дверях надо
наклоняться. Картошка нет, нет, да и просыплется. Ну, думаю, бес с ней!
Подберут!.. Разгрузив, поехали в гараж, а там нас остановили и устроили обыск. И
что же? Находят несколько картошин в капюшоне одетого на плечи брезента. Тоже
дали год тюрьмы.
- Эй, что там за сборище у кипятильника?! - кричит бригадир. - Долго
раскуриваете!
Мужики, побросав окурки в топку, разошлись. Я остался один. Стал про себя
обдумывать: "Неужели в верхах знали о нападении немцев и таким способом
мобилизовали народ на оборонные работы? Решать не мне... Мне надо ждать, когда
будет звонок - по домам."
Первые немецкие самолёты-разведчики появились внезапно из-за леса. Люди,
вместо того, чтобы прятаться, наоборот выскакивали на открытые места, чтобы
посмотреть на самолеты. Покружившись над лагерем, самолеты так же внезапно
скрылись за горизонтом.
Несколько дней в напряженной обстановке прошли без налетов, а потом самолеты
стали появляться чаще. К сожалению, в лагере не было зениток. Даже, видимо,
винтовок было мало. Тюремщики имели только наганы в кобуре. Самолеты
бросали листовки, летая низко над лагерем. В листовках были призывы
саботировать стройку.
В один из пасмурных дней появился бомбардировщик. Люди, увидев такой
самолет, с криками бросились кто куда. Кто - под машины, кто - в ближайший
кустарник. Самолет, спустившись низко над бетонными плитами, сбросил всего
одну бомбу небольшой мощности. Взрыв повредил три плиты на стыке. Потом он
взлетел высоко в небо, а за ним в хвост пристроилась наша маленькая "Чайка".
Самолеты скрылись из виду. Один удирал, а другой пытался нагнать и сбить.
Работавший недалеко от столовой пожилой мужчина подошел ко мне, чтобы
прикурить из топки. Усевшись на камень и затянувшись цигаркой, полушёпотом
сообщил:
- Я надеюсь, вы не выдадите меня? Я от сведущего человека слышал, что в нашем
лагере будут создавать отряд ополченцев и отправят на фронт. Немцы-то уже Лугу
заняли! Вот оно дело-то какое...
- Дядя, здесь-то ведь тоже люди нужны!
- Наше дело работать, а что решит начальство - узнаем позднее.
- Что ж, будем ждать! - на этом наш разговор окончился...
Налеты немецкой авиации участились. Но пока наш палаточный городок был
невредим. Им, видимо, важнее разрушить железную дорогу, идущую к
Ладожскому озеру. Издали слышны разрывы снарядов, но к нам прорываются
самолеты без бомбозапаса, который они разбрасывали где-то около озера.
Глава 71. Амнистия.
Наступил август 1941 года. Погода была как по заказу: теплая, с утренними
туманами. Птицы уже активно не поют, они заняты выводом своего потомства. Не
помню какого числа, рано по утру выходит на невысокую трибуну из досок
начальник лагеря, вокруг него младший состав. Усиленным при помощи радио
голосом он заявляет:
- Граждане осужденные, я вас поздравляю! С сего числа вы являетесь товарищами!
Я прочту вам Указ Президиума Верховного Совета об амнистии всем
заключенным, имевшим наказания по указу и по 102-й статье. Вы будете отпущены
по домам через управление военкомата Всеволожского района. Амнистия не
распространяется на осужденных государственных преступников и опасных
уголовных элементов.
Мы, стоявшие рядом, ставшие уже знакомыми, принялись обниматься друг с
другом. Видя расшумевшийся народ, начальник, усилив свой голос, прокричал:
- ТИХО!!! Вы в обычное время пообедаете и явитесь к канцелярии со своими
вещами. Пойдёте строем в сопровождении наших командиров во Всеволожский
райисполком, там получите свои документы.
После обеда мы, подстриженные, побритые, собрались в колонну, в которую не
надо было загонять грубыми окриками. Стали ждать. Некоторые нетерпеливые
покрикивали:
- Давай, давай, пошевеливайся! Вам некуда спешить, а нам скорее домой хочется!
И вот появился перед нами пожилой усатый милиционер с портфелем, встал
впереди колонны, а в хвосте - двое помоложе. Скомандовал: "Шагом марш!". И мы
двинулись в сопровождения конвоя по дороге от деревни Романовки мимо озера на
станцию Всеволожская. У озера с чистой водой разрешено было привести себя в
порядок, умыться, вымыть обувь. Чистыми платочками утерлись и пошли дальше.
Придя к Всеволожскому райисполкому, главный дал приказ: "Вольно! Можно
сесть и ждать вызова. Держать себя спокойно. Никакой паники!". Милиционеры
тоже уселись, но так, чтобы вся колонна была на виду.
Начали вызывать. Входящие в здание люди обратно не возвращались, но через
забор было слышно, что там происходит накапливание людей. А на улицу выходят
совсем другие люди, у них глаза блестят, на лице широкая улыбка. Одного
вышедшего спросили:
- Почему так весел?
- Домой еду, получил паспорт и другие документы.
- А где другие? - интересовало всех.
- После врачебных осмотров всех, признанных годными к воинской службе,
отправляют во двор за домом.
- Вот оно что... Значит, из тюрьмы - прямая дорожка на фронт...
Не дослушав разговор о фронте и доме, я был вызван тоже. Раздевшись наголо я
предстал перед женщиной-терапевтом, не старше сорока лет.
- Ваша фамилия Григорьев? - спросила она.
- Да, я - Григорьев. - стыдясь наготы, я старался встать к врачу боком.
- Товарищ Григорьев, что вы вертитесь? Стойте как положено. На что жалуетесь? сняв с шеи фонендоскоп и воткнув его в уши, принялась выслушивать меня,
временами постукивая пальцем по пальцу левой руки.
После тщательной проверки что-то записав в анкетный лист, она велела идти к
хирургу. Я подошел к мужчине в белой пилотке набекрень, из-под которой была
видна половина седой головы.
- Как ваше самочувствие? Что болит?
- Доктор, я от тяжелого труда в лагере был освобожден. У меня плоскостопие. Я,
было время, хотел поступить в милицию, так мне сказали там, что не годен. Мои
расширенные вены могут лопнуть.
- Ваше убеждение не напрасно. Я вижу. - потрогав вены на моих ногах, даже
засунув палец в паховые колодцы, сказал:
- Можете одеваться, молодой человек! К другим врачам больше идти не надо.
Хирург передал мою анкету в председательскую тройку, куда проследовал и я.
Один из мужчин взял мою анкету и сказал:
- Товарищ, выйдете в соседнюю комнату и ждите. Вам заготовят документы и вы
отправитесь домой.
Я понял, что освобождаюсь совсем. Несмотря на определение негодным, так и
хотелось сплясать. Тут я понял состояние освобожденного передо мной мужчины с
улыбкой на лице. Через несколько минут меня вызвали на комиссию и вручили
новый паспорт и белый военный билет (для непригодных к военной службе).
Выйдя из здания, я с поднятой головой и улыбкой прошел среди ожидавших своей
участи людей и направился на станцию, чтобы уехать домой. После ярких путевых
впечатлений, когда мне виделось всё удивительно красивым, я подходил к дому
уже перед закатом. Игравшие во дворе дети, завидев меня, закричали:
- Толик, Толик, твой папка идет!
Толик тоже увидел меня и припустил бежать в свой коридор, чтобы скорее
обрадовать мать.
- Мама, наш папа идет! Вон смотри в окошко!
Я увидел Марусю у окна и, улыбаясь, помахал ей рукой. Пока я шел по
коротенькому коридору, она успела мне открыть дверь. Вошел в прихожую, мы
расцеловались. И первым был вопрос:
- Какими судьбами? Ты совсем или опять к врачу с глазами?
- Нет, дорогая, я пришел совсем. Ты разве не читала в газете об амнистии?
- Не читала. Да и не до того.
- Толик, иди ищи бабушку с Валечкой! Куда они от дому ушли?
Толик побежал искать бабушку, а я стал умываться. Маруся грела чай.
- Как немцы? Чем тут угощают?
- Как чем? Снарядами да бомбами! В городке сожгли два дома авиационными
зажигалками. А через наши дома со свистом летят снаряды в город... Надо нам,
Ваня, перенести кровати в подвал и то, что поценнее. А то, не ровен час, попадет
снаряд в квартиру или случится пожар. В подвале уже много людей жить
устроились. Кто с детьми - поуезжали за город, где есть родственники.
- Ладно. Теперь я дома и буду устраивать подвальный уют. Поживем, будем
надеяться на благополучную жизнь.
- Вот и мама с Валечкой идут. Встречай дочку!
Я, утершись чистым полотенцем подошел к двери, открыл ее и, улыбаясь,
подхватил Валечку на руки.
- Здравствуй, моя дорогая, любимая! - расцеловав ее, спрашиваю - Как, доченька,
поживаешь? Толик тебя не обижает?
Она, прильнув головой к моей щеке, сказала:
- Толик не обижает! Только он бывает дразнится. "Валюха-горюха" зовет. Папа у
тебя борода колючая. Вон какая нехорошая!
- Ничего, доченька, побрею - не будет колоться! А толику мы запретим тебя
обижать. Ну, иди! Надо с бабушкой поздороваться.
Посадив дочку на диван, я подошел к Екатерине Васильевне, обнял ее за шею и
поцеловал в щеки.
- Как, бабуся, поживаешь? Как здоровье? Где дед?
- Жить пока, слава Богу, можно. Хожу на совхозные огороды, что за железной
дорогой. То картошечки подкопаю, то морковка со свеклой попадутся... Смотришь,
и супишко сварганим.
- Немцы разве не стреляют?
- Стреляют, да пока всё благополучно. Они убивают, если на огороде появится
солдат или моряк. Вон, на днях, они что устроили. Накопали картошки несколько
мешков и сложили один на один, а наши солдаты попытались ночью тихо
подобраться и унести картошку. Только это им не удалось. У картошки вокруг
было заминировано. Двое погибли... Они - нехристи. Но, верно, что-то в их душе
есть, в нас, старух, которые бывают на огороде, не стреляют...
Дед наш пока ходит на работу в свой городок. Нам дали там комнату в бараке, но
мы живем здесь, на кухне. Стелем постель на плите. Она длинная - места хватает.
А в том городке нет дров. Да и жутко там... Там много падает снарядов.
Ну, ничего! Нам не привыкать. В тесноте да не в обиде! Внучата, глядишь, на
присмотре.
- Как, Григорьич, думаешь начинать жить? - спросила Маруся.
- Попробую пойти оформиться на прежнюю работу. Авось, не откажут!
- Управдома-то теперь нет. Твой тезка Иван Григорьич ушел в ополчение. За него
теперь Быков работает, - сказала Маруся, усаживая ребят за стол пить чай.
- Вот предатель окаянный! Из-за него попал на тюремную баланду...
Глава 72. Начало блокады.
На следующее утро выдался густой туман и я, не слушая женские уговоры, пошел в
совхозный огород. Думал, что прицельной стрельбы из-за тумана не будет и меня
не заметят немцы. Прячась за сараями, которых у нашего дома полно. У каждого
хозяина квартиры был свой сарай. Вышел на открытое место. Нагнувшись чуть не
до земли, двигаюсь по ручью между гряд. Вдруг тихий окрик.
- Куда же ты лезешь! Тут ведь стреляют.
- Прошу извинить! - ответил я лежащему между картофельных борозд молодому
моряку, который периодически стрелял в направлении Красненького кладбища.
Пули его винтовки, взвизгивая, летели в сторону неприятеля. Звук выстрела в
тумане приглушался. Я говорю:
- Браток, семи смертям не бывать, а одной не миновать.
- Ну, смотри... Я тебя не гоню. Сам сумей маскироваться.
- Спасибо, друг! Я пособираю картошечки, да вон за тобой морковки с грядки
поберу...
Вот так я сделал первый поход за овощами на линии фронта. К вечеру туман
рассеялся. Начался артобстрел со стороны Дачного поселка. Я после обеда пошел
походить между сараями, чтобы поискать открытые сараи, где возможен остаток
дров для плиты. Вижу метров в ста разорвался снаряд. Там стояли лошади. Решил
бежать туда, в надежде добыть мясо убитой лошади.
На месте взрыва уже собралось несколько солдат и офицеров. Подойдя близко к
здоровому коняге с развороченным животом, обратился к солдату:
- Товарищ, разрешите мне взять что-нибудь на питание?
- Спроси у ветеринара. Вон он стоит в накинутой шинели.
Я подошел к ветеринару в тот момент, когда он давал распоряжение двум
солдатам.
- Выройте яму и закопайте обоих лошадей, предварительно облив их керосином.
- Товарищ ветеринар, разрешите мне конину взять на мясо? Я вон там живу! У
меня семья с малыми ребятами.
- Ни в коем случае! Выполнять, как приказано! А вас, молодой человек, прошу
удалиться! Давать на мясо убитых животных категорически воспрещено.
Сколько я ни просил, так и не получил разрешения. Ну, думаю, запомню где они
зароют и когда-нибудь выберу время, чтобы выкопать.
На следующее утро жена дает мне в руки пустой солдатский алюминиевый котелок
и просит сходить в столовую жилгородка, где продают чечевичную кашу с
растительным маслом. В жилгородке столовая еще работала. Надо было перейти
улицу Стачек и пройти по дороге в сторону клуба. Там у кухни уже собралась
очередь. Торговля шла полным ходом. Постояв в очереди примерно полчаса, я
купил полный котелок каши, рассчитывая порадовать домашних. Только я отошел
недалеко от кухни, не дойдя до Стачек, как вдруг раздался взрыв там, откуда я
ушел... Снаряд угодил прямо в кухню, разметало взрывом кастрюли с кашей и
стоявших в очереди людей.
С горестным настроением я пришел домой. Погоревали о случившемся. Хорошо,
что жив остался. Такова реальность военной поры. Потом чечевицу стали выдавать
по карточкам и эта каша нам и, особенно, детям здорово надоела.
В сентябре 1941 года мы получили извещение о выселении из дома в Автово в
центр города в связи с приближением сюда линии фронта. Дома в Автово были
заняты военными. Я получил смотровую на несколько адресов в Октябрьском
районе. Обошел несколько адресов, но лучшей оказалась квартира на улице
Красной, дом 44 кв. 38 (теперь Галерная ул. - С.И.). На втором этаже, солнечная.
Там жила семья из двух человек в двадцатиметровой комнате. Инженер
авиастроитель Рычагов и его жена Мария Андреевна. Условия нашего вселения
были таковы: Рычаговы по возвращении могли нас выселить, т.к. имели бронь на
эту квартиру. Мы всё-таки согласились въехать туда (7 окт. 1941).
Я снова оформился кочегаром в Автове и мне поручено было следить за
сохранностью водопровода тех домов, потому что в подвале одного из пятиэтажек
находились штабы разведки, артиллерии и пехоты. Для военных в одной из
квартир была оборудована столовая. Солдатам готовили в большом котле
прачечной, что между домов.
Я приспособился создавать запас еды для семьи. Во-первых, у солдат были отходы
свежей капусты. По договору с поварами, они бросали в поставленную мной
корзину все загрязненные и зеленые листочки. При наполнении корзины, я относил
капусту домой. Это было не просто. Транспорт не ходил уже, а пешком нужно
пройти в сумме 16 километров, домой и обратно.
Во-вторых, в офицерской столовой я попросил официантку собирать в ведро все
остатки с тарелок, кусочки хлеба любой величины. Принесу домой, Маруся всё
переберёт - что-то на сковороде пережарит, а что-то прокипятит. Таким способом
собиралось дополнительное питание. Рабочая карточка на продукты была только у
меня, две детские и одна иждивенческая. По этим карточкам еды явно не хватало
даже жить впроголодь.
Алексей Алексеич с тещей таких возможностей добавки к питанию не имели,
кроме своих карточек, рабочей и иждивенческой. Поэтому мы стали объединять
все свои продукты и готовить общий обед и хлеб на общей тарелке.
Наступила осень 1941 года. Ленинград в блокаде. Семья уже перевезена в центр
города, но там отопление уже не работало. Надо было что-то придумать. Я нашел
лист железа и при помощи ножниц, молотка и лома сделал печку-буржуйку, а ее
дымовые трубы встроил в круглую печь. С помощью этой печурки готовили обеды,
кипятили чай, грелись, сушили обувь.
Я стал ходить домой через день. Приду, отдам собранные продукты, пообедаю
вместе и опять к ночи ухожу в Автово. Там для ночлега в холодной квартире был
оставлен диван и одно одеяло. Было уже холодно, сильно дуло из подвала через
пол. Но простуды избежал.
Глава 73. Смертельный сорок второй.
Дед перестал ходить к нам, очень ослаб. Жил в рабочем городке недалеко от
Нарвских ворот (2-й жилгородок, д. 36). Екатерина Васильевна носила ему поесть
из наших скудных запасов.
В таких условиях мы встретили новый 1942 год. Морозы стали всё сильнее
одолевать ослабевший народ. Люди семьями замерзали в своих квартирах. Падали,
идя по заснеженным улицам. Никто им не помогал дойти до дома. Так и валялись в
снегу, пока рейсовая машина женского отряда МПВО не подберет трупы для
захоронения в общих могилах.
Наши ребятишки стали тощими, больше сидели на диване или спали, сидя на нём.
Помню такой случай. После очередного прихода домой я привез большие санки с
дровами. Идешь по улице Стачек, вдруг начинается обстрел. Бросаешь свои санки
и падаешь в снег. А в дома по обоим сторонам улицы влетают снаряды, дома
подпрыгивают и оседают кучей кирпича и дерева. Или взорвется на дороге,
образуя воронку и кучи асфальта, смешанного со снегом.
Однажды поднялась сильная вьюга в сильный мороз, а мне надо идти в Автово. У
меня был пропуск для прохода на передовую в любое время суток. Я так устал и
ослаб, что за время пути домой не раз садился отдыхать на санки. Маруся, видя,
что я чувствую слабость, отправляет со мной Толика. Наказывает ему:
- Смотри, сынок, ты идешь с папой! Твоя задача - внимательно наблюдать за папой.
Если ему будет плохо или он упадет и не встает, ты кричи громко, зови на
помощь...
И Толик со слезами шел со мной в тёмную ночь. Освещения нет, дороги не видно.
Вьюга намела бугры. Шли молча, закутав рот и лицо от мороза. Придя в Автово,
изможденные падаем на диван в одежде, и еще накрываемся, чем можно
укрыться...
Мой день рождения 4 февраля 1942 года мы отмечали дома. Это событие я опишу в
стихах.
Сижу за столом и мечтаю
О прошлом, что прожито мной.
Стёкла разбиты, завешены рамы
Одеялом и старым пальто.
День рожденья отмечаю.
36 лет за спиной.
Стоны болеющей Мамы
Резали нервы. Не то!
Давно ли я бегал мальчёнком
По красивым зелёным полям,
Гонялся за пёстрым телёнком,
В поле ходил за коням...
Снаряд упадет за окошком,
Осколки летят и пищат.
От страха глаза, как у кошки,
Рот открыт, а зубы стучат.
От природы мы были не бедны Сын и дочь появились на свет.
Не служили мы в церкви обедни Нас судьба защищала от бед.
Спать ложились, прощаясь.
Возможно не встать поутру...
Но утром опять просыпаясь,
Мечтали: "что б съесть по нутру".
Труд мой всегда обеспечивал
Потребности нашей семьи.
Именины бурно отмечены
В прошлые годы мои.
Садились вокруг печурки.
Погреться, сварить кипяток.
Сушили пелёнки дочурки,
Завёрнутой в тёплый платок.
Отмечу я черным по белому
Доживём до любых лишений,
Год мучительный тридцать шестой. Может быть, до седых волос,
По-ленинградски мы встречу делали, Только не было б изменений
По блокадной причине - простой.
И семье горевать не пришлось.
Чаю грузинского по чашке выпили,
Шоколадки квадрат разделя.
По картошке из кастрюли вынули.
Мне Маруся две штуки дала.
Верю, придет освобожденье.
Надежда не покинет меня.
И отметим мы всех дни рожденья
За столом с бокалом вина.
Ломтик хлеба отрезать получше,
Сын долго ножик точил.
Дневную порцию он получит Всё в блюдце сразу мочил.
Утром мы с Толей наломали дров от бесхозного сарая. Нагрузили санки так, что в
пору лошади везти. Отходов еды уже ни от солдат, ни от офицеров не стало. Мы в
дорожку попили водички и отправились к дому. Вьюга, бывшая вечером,
прекратилась, оставив после себя сугробы снега. Никаких машин не ходило, даже
военных.
Только мы подошли к трамвайному кольцу у Нарвских ворот, где стоял трамвай
№32, как налетевший немецкий самолет сбросил бомбу, которая упала недалеко от
трамвая... Стекол в вагонах - как не бывало. Мы, как услышали вой бомбы, упали в
снег. Я прикрыл собой сына, но всё обошлось... Только пустой трамвай пострадал.
С нашим тяжелым возом мы добрались до дому лишь к вечеру. По пути объезжали
особо опасные воронки, часто садились на что придется, немножко отдохнуть.
Дома о нас переживали, так как за ясный день была не одна бомбёжка и были бои
самолетов над городом.
Я получил печальную весть - замерз водопровод. За водой теперь надо ходить
через проходные дворы с Красной улицы на невский лёд, где была прорубь с
полметра шириной и метра два длиной. Люди ходили с вёдрами, бидончиками и
ковшами, которыми наливали воду, если были не в силах поднять полное ведро из
проруби.
На следующий день рано утром, прежде чем уходить в Автово, я сходил с двумя
ведрами за водой. Подойдя к берегу Невы, вижу из-под снега торчит плешивая
голова... Я остолбенел. Думаю, зачем старик забрался в снег? Мне он казался
живым. Глаза полуоткрыты, бледный.
Придя с водой домой, рассказываю Марусе и теще о мертвеце, а жена говорит:
- Это какой-то одиночка... Лежит уже несколько дней. Никто не находится его
подобрать. Это что... Вот в нашем дворе вынесли мертвую старуху, завернутую в
простыню. Говорят, что она на утро была порезана на куски и остались одни
мосталыги от ног и рук... И это не первый случай.
Екатерина Васильевна говорит:
- Слава Богу, мы еще едим, хоть и скромно - один хлеб, поджаривая его на олифе.
Иногда Маруся печет блины из горчицы, а я несу деду, он их ест с удовольствием.
- А как он там живет? Как с дровами у него? - спросил я тещу.
- С дровами хорошо. Несколько бараков сгорели, но еще есть, что собирать на
топливо. Еду он получает по карточке, у него ведь рабочая. Но больше лежит,
завернувшись в одеяла.
В середине февраля 1942 года баба Катя приходит от деда, вся в слезах. От
приступа горя не может отдышаться. Душит ее кашель. Маруся пытается узнать в
чем дело. Наконец она с плачем выдавила:
- Нет больше у нас деда. Он лежит посреди пола в одной рубашке, упёршись лбом
на подсунутые руки, как бывало он часто любил спать...
Маруся заплакала, обхватив Мать за голову. Толик подошел к женщинам и, глядя
на них, тоже заревел, но уговаривая при этом:
- Мама, бабушка, не плачьте! Не надо плакать!..
Я сижу у стола с горьким комом в горле, думаю: "Как и куда похоронить деда?
Надо идти в домохозяйство. С этого начинать похороны."
- Вот что, женщины! Горем Отца не воскресите! Надо ехать к нему на ночлег, а то,
не ровен час, утащат на мясо...
- Да, да! Иван Григорьич, постарайся оформить. Документы при нём. Мы найдём
где они. Я знаю. Он всё прятал под постель, чтобы не украли, - попросила меня
тёща.
Вечером, одевшись потеплее, мы отправились к Нарвским воротам. Очень хотелось
с нами Толику, но я ему приказал пойти по дворам и поискать досок для гроба.
Толик сказал, что он, лазая по крышам сараев, видел доски в дворницком.
- Ладно, сынок, раз видел, то без меня не ходи!
Комната деда находилась в доме-бараке. Коридор тянулся вдоль всей задней стены.
Слева от входа семь комнат, дедова - вторая. Открываем его дверь, которая не на
замке и не на крючке. Дед лежит ничком посреди пола на подсунутых под голову
кулаках. Видимо, он пришел из магазина, так как в левой руке держит
недоеденный ломтик хлеба. Потом ему стало плохо, и он прилёг полежать прямо
на пол... Так лежа и умер.
Мать в первую очередь вывернула все карманы. На нём денег и карточек не
оказалось. Значит побывали кто-то из соседей. Паспорт и остальные бумаги она
нашла, завернутые в газету и тряпочку, под самой серединой кровати.
- Слава Богу! Документы в порядке, вещи не растащены! Я проверила всё! - сказала
Екатерина Васильевна.
- Сегодня мы здесь переночуем, а завтра я схожу за санками и мы увезём его к нам.
Я сделаю по возможности гроб. И повезем Алексея Алексеича на постоянное место
жительства. И будет он коренным ленинградцем. - сказал я.
Спать мы легли рядом, на одну кровать, не снимая верхнюю одежду. Накрылись
широким ватным одеялом. Не знаю, как Екатерина Васильевна, а я долго лежал без
сна. Было холодно, но всё же уснул и с первыми лучами зимнего солнца проснулся.
Привезя деда к нам, мы внесли его в комнату и положили на развернутый складной
стол. Я пошел делать гроб прямо на улице, а женщины принялись делать омовение.
Я спрашиваю Толика.
- Где доски? Ты нашел их?
- Вон в Володином сарае. Он уже умер, а дрова и доски теперь бесхозные.
- Ну, молодец! Давай деду дом делать!
Мы вдвоём с сыном собрали гроб из не очень качественных досок. Всё-таки будет
похоронен не в общую могилу... Мы всегда сможем навестить, зная где будет его
могила.
В похоронном бюро нам дали похоронку на остров Декабристов (бывший
Голодай). Свезли мы с Екатериной Васильевной деда туда и положили в вырытую
экскаватором траншею для индивидуальных захоронений. Заплатили мужикам
пайку хлеба и пачку махорки. Место могилы я отметил, всунув в землю против
гроба длинный лом с кольцом, и узнал у соседей фамилии их покойных. По месту
расположения могила оказалась в третьем ряду от канавы и пятой от тропинки.
Весной я посадил несколько суков от тополей. Теперь там огромные деревья.
Екатерина Васильевна, хотя и не выдавала своего горя, но очень переживала
смерть мужа. Еще она переживала, что не может помочь по хозяйству, потому что
болела порезанная ладонь левой руки. Получая паёк, мы с Марией договорились
отдавать ей полностью то, что даёт государство. Мясо от добытой мною конины
она есть не хотела. Так мы ей давали лишнюю поварёшку крупяного супа.
Глава 74. Добыча конины.
Теперь надо рассказать, как я добыл конину из-под земли от той лошади, которую
в сентябре убило взрывом в Автово.
В феврале 1942 года на территории дома №108 по улице Стачек совсем
прекратилось поступление воды. Она замерзла в подземной магистрали. Военные
штабы переехали в новое место, где водопровод работал. Я пытался разными
способами достать воду, но это сделать не удалось. Чувствуя, что меня скоро
попросят отсюда уйти, я решил напоследок достать конину из замеченного места.
Задача не простая. Грунт замерзший и под снегом. Лошадь не глубоко должна быть
зарыта.
Сначала пробую греть землю коксом. Благо, его много в кочегарке. Место
захоронения оказалось закрыто кочегаркой от немцев и они не видели, что тут
делается. Я разжег костер над могилой и накрыл его листами железа, чтобы горело
медленно. Земля нагревается, а дыма мало. И ветер способствовал рассеиванию его
по земле, унося дымок далеко за квартал новых домов.
Несколько раз в течение дня приходил какой-нибудь офицер и кричит на меня.
- Зачем вы жгёте костер? ... - для большего устрашения ругается матом.
Я ему говорю.
- Товарищ начальник, у вас нет воды, она замерзла под землей, и я пытаюсь
получить воду, отогревая грунт.
- Смотри, чтобы дыма не было! Иначе ты демаскируешь наше присутствие здесь!
- Товарищ начальник, видите, дым выше кочегарки не поднимается, а здесь он не
опасен - ветер разгоняет.
- Строго следите за огнём и дымом! - приказывает он и скорее убегает в
помещение.
Землю я долбил двое суток. Почти не делая перерыва на сон. 20 февраля я
докопался до вытянутой ноги, но только до колена. Остальная часть туши уходила
горизонтально в земле. Нужно было долбить теперь вдоль, не упуская из вида
направления. Тогда я стал делать подкоп под тушу. Думаю, скорее сделаю обвал в
штольню. Осилил эту работу только до паха. Дальше нет сил. Лом вываливается из
рук... Что делать? Чувствую, что подкоп под лошадь я делать уже не могу. А
начинать сверху, того хуже - могут разоблачить мою незаконную деятельность и
сдать в трибунал...
23 февраля ушел домой рано утром, закрыв яму листами железа. Маруся была сама
не своя. Готова была идти в Автово. Она думала, что я уже погиб... Поел и сразу
ткнулся в постель, чтобы поспать часика три-четыре. А к ночи пошли с санками и
мешками, чтобы тайно увезти мясо. Взял с собой Толика, чтобы на обратном пути
посадить его на санки. Меньше подозрений...
Пришли. В подкопе я с помощью ножа и топора сумел отсечь задние ноги до паха.
Уложили их на санки в мешке и в обратный путь. Так привезли домой конину,
пролежавшую в земле и облитую керосином. Зааапах... хоть нос затыкай.
Дома началась разделка. Шкура, копыта пошли на студень. Остальное было
посолено в запас. Ели её, понемногу добавляя в крупяной отвар. Нас всех тошнило.
Но желание жить пересилило дурной запах и трупный яд. Так мы всё добытое
съели и живем до сих пор, то есть до 1981 года.
После похорон тестя, когда я боролся с замерзшим водопроводом в подшефных
домах, умерла Екатерина Васильевна... Ей тоже сделал гроб и один свёз на
Богословское кладбище, куда была получена похоронка. Слез было немало. Но
одно утешало. Не у нас первых умирают близкие. А при её истощении, чем
мучится - лучше умереть.
Маруся за меня переживала. Видя, как сохнут и мучаются дети, она даже набралась
смелости и тайком сказала мне:
- Ваня, ты совсем становишься слабым... Я очень люблю детей, но хотела бы, чтоб
ты отрезал от их пайка себе. Если дети умрут... Кончится война... Мы еще молодые
- будут у нас дети. А погибнешь ты - что я смогу поделать? Мы все беспомощные и
быстро умрем... Ты нам сделал большое подспорье, достав мясо, но это ведь не
надолго. А что будет дальше?
- Ты, моя дорогая, потеряла рассудок! Говоришь ерунду. Я от своих детей крошки
не возьму. Что даёт им государство, надо умело расходовать. Видимо там
учитывают, что для поддержания жизни такая норма еще достаточная. Вот,
примерно, на их долю мы получаем по 300 грамм хлеба. Надо делить хлеб на три
части - на завтрак, обед и ужин. Также и с приварком. При таком расчете питания,
я уверен, больше шансов выжить. О своём предложении отнимать у детей больше
никогда не вспоминай! Я понимаю, ты любишь меня и детей, но я тоже всех вас
люблю и надеюсь на будущее. Всё будет хорошо!
28 февраля 1942 года я под видом болезни ушел из Экспортлеса по собственному
желанию. Вывез из бывшей нашей квартиры дома 108 остатки нашего имущества и
совсем остался дома. Буду ходить и подыскивать себе работу.
Во-первых, мне пришла в голову мысль попытаться поступить в Главмолоко,
надеясь, что может быть можно будет получать молочные продукты. Сходил в
отдел кадров. Там просмотрели картотеку и нашли, что я работал в Порхове.
Попросили рассказать, почему я оттуда ушел. Я сказал.
- Вы, наверно, слышали о случае 1937 года, когда на мою персону было покушение
андрияновской компании?
- Да, да, вспомнила! И в картотеке значится увольнение, но оно признано ложным.
А что я могу вам предложить, сейчас посмотрю... Хотите поступить управляющим
Павловской ремонтной конторой Главмолоко?
- А где эта контора?
- Весь ее штат помещается у нас на молкомбинате.
- Что же находится в Павловске?
- Немцы. Вот выгоним их, тогда можете переехать туда, а пока здесь.
Я понял, что мысль о получении молока надо действительно оставить до победы
над немцами. Придя домой, я рассказал Марусе о моём приключении. Она сказала.
- Ишь ты! Молочка захотел? А забыл уже, как четыре года назад тебя чуть не
поставили к стенке?
- Конечно забыл. Ну, Бог с ним. Пойду искать новую работу по приобретённой
специальности.
Глава 75. Работа на автобазе Военторга.
Глава 76. Блокадная жизнь.
Глава 77. Эвакуация семьи.
Глава 78. Перкярви (Кирилловское).
Глава 79. Пленные немцы.
Глава 80. Подсобное хозяйство в Лехтуси.
Глава 81. Восстановление домов.
Глава 82. 1-е мая 1943 года.
Глава 83. Доставка продовольствия.
Глава 84. Институт им. А. Н. Крылова.
Глава 85. Женитьба Анатолия.
Глава 86. Окончание.
Глава 75. Работа на автобазе Военторга.
Первого марта 1942 года я пошел искать новую работу. Идя по панели канала Круштейна,
увидел на двери объявление: "Требуются слесари-паропроводчики". Я так обрадовался,
что могу поступить в организацию совсем рядом с домом. Не надо тратить деньги на
трамвай, обедать дома, можно успеть отдохнуть.
Погода в этот день выдалась теплой. Я был одет в брюки морской формы и легкий серого
цвета однобортный пиджак. На голове - кепка, надвинутая на лоб. Зайдя в проходную,
узнал, что это центральный судостроительный институт. Институт не работал - весь штат
эвакуирован в Казань. Внутри одна охрана, да кочегары периодически прогревают здания.
Много разморожено труб водопровода и отопления.
- Заходите в отдел кадров, там побеседуете. - сказала мне молодая охранница. На ней
черная шинель, подпоясанная ремнем с кобурой пистолета.
- Судя по вашим словам, мне работа подходит. Я только схожу посоветоваться с женой.
- Учтите, гражданин, у нас обед с двух до трех часов.
- Учту!
И я помчался домой, стуча каблуками по деревянной мостовой.
Прибежав домой, обнял за плечи жену и сказал:
- Нашел работенку и совсем рядом. Только с тобой посоветоваться хочу. Я в таких
научных учреждениях не работал и побаиваюсь вести разговоры с адмиралами.
- Ты, я вижу, не столько боишься - сколько хитришь. Если тебя все устраивает, так бери
документы и иди оформляйся!
Я сунул руку в карман, чтобы убедиться - тут ли мои документы... А их в кармане нет!
Перепотрошил все швы карманов, но документов не было. Значит я потерял их. Но где?
Кроме мостовой канала, где я бежал - больше негде!
Выбежал их комнаты и через несколько ступенек побежал по лестнице со второго этажа
на набережную. Стал искать вдоль панели и заглядывать в каждую щель между досок.
Только документов не было. Прошел уже повторно... Хорошо помню, что совал их в
карман брюк. Злюсь на себя... Вижу, с противоположной панели идет в мою сторону
старший лейтенант.
- Вы что-то ищите, гражданин?
- Да, я потерял документы. Час тому назад были в руках. Спеша домой, положил их в
карман брюк...
- Я вас понимаю! Документы потерять при современной обстановке нельзя. Но с кем не
бывает по рассеянности. Знаете, я видел как какие-то книжечки подняла женщина. Идите
домой и ждите. Она прочитает ваш адрес и вернет вам документы.
- Буду надеяться...
- А почему вы пошли в эту организацию, где теперь не работают по случаю эвакуации?
- Я ходил в этот институт, чтобы найти работу, так как я уволился с прежней работы в
Экспортлесе и ушел к семье, эвакуированной сюда.
- А кем вы работали там?
- Работал кочегаром, старшим водопроводчиком. Заведующим стройгруппой. Имел штат
рабочих около 40 человек. Снимал подряды в организациях, делал сметы, проекты и
чертежи на небольшие объемы работ.
- Знаете, приходите работать ко мне. Я такого специалиста давно подыскиваю.
- А где ваша организация?
- Да мы стоим рядом с ней! Только вход с Красной улицы 38. Войдите, спросите как
пройти к тов. Левину. Это я.
Я согласился придти когда найду свои документы.
Вернувшись домой, жду... нервничаю... Часа через два пришла та женщина и отдала мне
мои документы, предварительно сверив мое лицо и фото в паспорте. Отблагодарил ее за
оказанную помощь. Нервы успокоились. Можно устраиваться на работу.
На второе утро рано пошел на автобазу. Нашел Левина на рабочем месте. Он узнал меня,
просил посидеть несколько минут. Я сел. Стал разглядывать помещение кабинета и
самого хозяина. Был он среднего роста, плотно упитан, рыжеватые волосы. Черты лица
еврейской национальности. В обращении интеллигентен.
Освободившись, он взял мои документы, перечитал их и спрашивает.
- Сколько же товарищ Григорьев у вас специальностей?
- Если не ошибаюсь, вы - Абрам Маркович?
- Да.
- В книжке всё записано, а еще не учтены несколько специальностей для халтуры.
- Вот мои условия. Вы наверно слышали, что через Ладогу существует Дорога жизни.
Ленинградский фронт и другие. Наша автобаза занимается перевозкой из-за Ладоги по
льду продовольствия для горожан и военных, боеприпасов. Вы заметили, что мы сидим не
раздеваясь и греемся при помощи "буржуек" (чугунных печек)? Автобаза лишена тепла.
Нет воды. Возим её бочками из Невы. Машины, стоящие на морозе трудно заводить.
Необходимо тепло и горячая вода. Сможете ли вы оживить водопровод? Паровое
отопление? Привести в порядок котлы? Люди приезжают мокрые, в казармах сыро и
холодно. Негде сушить одежду. Подумайте прежде чем ответить. Идите посмотреть
котлы, трубы, батареи. Работа большая и тяжелая, а вы, я вижу, истощены.
- Приложу весь опыт и знания, чтобы сделать всё, что от меня зависит. Я уже не тот,
каким был полгода тому назад, но еще силенка есть!
- Вот и прекрасно! Всё, что потребуется для работы - слесаря, электросварщики - я дам
распоряжение мастерам и механикам.
- Для начала мне требуется паяльная лампа и керосин.
- Всё будет. Приступайте к работе как можно быстрее!
Дали мне в помощь для начала кладовщика Петьку Бабина. Мужичёнко шустрый и,
видно, силенка еще есть.
Мы в первую очередь начали менять размороженные трубы отопления, чистить котлы.
При их готовности и подаче воды можно дать тепло, а в теплых помещениях легче
сохранить трубы от повторного замерзания.
- Вы - молодец, что поступили к нам. Тут жить еще можно: каждый день дают по сто
грамм водки или по стопке красного. Привозят для рабочих сироп. В столовой (на
Красной ул. 32) иногда без карточек продают соевую кашу, соевое молоко, шпроты. Этот
секрет снабжения мне открыл мне Петька Бабин - мой помощник.
Воду я должен достать из подземной магистрали. Водомер замерз потому, что он стоит у
выездных ворот и плохо изолирован - опилки растащили. До главной городской
магитрали на улице метров 10. Как быть? С чего начинать? Рыть котлован на глубину 2
метра не под силу. Грунт замерз и крепок, как сталь. Греть топливом не легче и времени
надо много.
Пришла на выручку химия... До 1937 я работал заведующим производством в системе
"Главмолоко". Тогда, работая заведующим областными курсами по обучению директоров
молокозаводов, мастеров и лаборантов, я преподавал микробиологию, технологию и
необходимую химию для анализов молочных продуктов.
Приобретя нужные мне химические вещества я снял крышку вентиля на водомере и
запустил в замороженную трубу. Ожидая эффекта реакции не скоро, я ушел домой
пообедать. И еще не успел я доесть, как в дверь стучит кулаками и звонит в звонок
женщина. Кричит визгливым голосом:
- Григорьев!! Григорьев, вода затопляет бокс! Она уже потекла на улицу!..
Прибежал к месту происшествия и вижу - из двухдюймовой трубы (5см) стуя воды бьет в
потолок бокса. Набережная канала Круштейна полностью залита водой. Стоящие у панели
два грузовика стоят в воде по оси колес. Подземный колодец с задвижкой покрыт слоем
воды 10-15 см. Мне отрезан путь к колодцу, чтобы перекрыть задвижку.
Я быстро побежал к кузнецу и в горячем виде сделал из трубы квадратный ключ, чтобы
накинуть его на квадрат задвижки. С трудом открыл наземную крышку люка, нащупал
квадрат задвижки и перекрыл воду. Да.. не ожидал я такой быстрой реакции среди народа
- ликованию не было конца. Все спешили меня поздравить с успешной добычей воды.
Пожимали руки, целовали... А товарищ Левин в шутку назвал меня "профессором". К
сожалению эта кличка оставалась у меня пока я работал в автобазе.
По случаю сильного мороза стоявшие на улице автомашины вмерзли в лёд. Утром хозяева
их вырубали топором, проклиная того, кто устроил такую шутку.
Для налаживания нормальной работы котлов прошло несколько дней. Котлы заработали.
Отопление пошло в мастерские, в солдатские казармы, в канцелярию и в боксы. Сушилка
обеспечивала сушку одежды и валенок. В строй вступила душевая.
Начальник привел ко мне в котельную дворниц, охранниц и приказал отобрать здоровых и
обучить их обслуживать котлы. Составить график дежурств, чтобы были свои кочегары.
Зарплата их будет повышена согласно присвоенного разряда.
Не думайте, дорогие читатели, что наведение порядка с водопроводом и отоплением
далось мне легко. Извиняюсь, я о себе не слова не сказал, а иногда идя домой по лестнице
на второй этаж не мог подняться без помощи жены. Так уставал. Появились водянистые
отеки. Болезни одолевали одна за другой: цинга, дистрофия, желтуха, рожистое
воспаление лица. Всё пережил, но душевно я был бодр и горд, что сделал хоть некоторое
облегчение людям, ездившим ежедневно по два-три рейса не взирая ни на мороз, ни на
вьюгу по "дороге жизни", по ладожскому льду. Я надеялся, что дополнительная поездка
даст людям дополнительные продукты питания. Я верил в Победу, в освобождение
Ленинграда от блокады.
Наладив работу в котельной и помещениях, находящихся в ведении автобазы, я при
встрече с Левиным попросил его устроить на работу жену. Рядовым бойцом
военизированной охраны.
- Уважаемый товарищ Григорьев, я с большим удовольствием дам распоряжение отделу
кадров оформить её. Пусть принесет паспорт, фотокарточки и заявление.
- Да! Как её фамилия-имя-отчество? Сколько у вас детей и какого возраста?
- Фамилия её - моя. Звать Мария Алексеевна. Детей двое - 10 и 5 лет - сын и дочь.
- Еще, чтобы не забыть: мой брат, главврач больницы Чудновского, просил вместе со
мной доехать к нему и посмотреть - что-то не ладно с канализацией, а также проверить
отопление.
- Хорошо, Абрам Маркович! Я в любое время могу с вами поехать. Сделаю
соответствующий набор инструментов и поедем.
На второй день мы на пикапе выехали в мою первую поездку. По приезде в больницу
начальник, зная все ходы и выходы, провел меня по зданию. По длинному белому
коридору, блестевшему от чистоты, вошли в одну из дверей коридора.
- Сеня! Встречай! Привез тебе "профессора". Показывай что за неисправности!
Нас встретить вышел мужчина лет за 40 в белом халате, на ногах матерчатые тапочки, на
голове на седеющие волосы надета белая шапочка.
- Здравствуйте! С кем имею честь познакомиться?
- Я рабочий, вернее, мастер паросилового цеха. Работаю на автобазе у Абрама Марковича.
Фамилия - Григорьев. Имя-отчество нам не требуются - просто товарищ Григорьев.
- Брата звать Семён Абрамыч. - подсказал Левин.
- Тогда за дело! Прошу показать где и что испортилось!
Главврач, видя мой истощенный вид шепчет Абраму, но я слышу их разговор.
- Человек, я думаю, дельный - ты Абраша плохих не приведёшь... Советую, чем можно
поддержать...
- Я учту. Ну, за дело!
Главврач повёл меня в те палаты где есть приборы сантехники. Показал вход в подвал и
сказал:
- Я думаю, вы всё наладите - где течёт и где засор...
- Прошу не беспокоиться. Всё найду. - ответил я.
Выйдя на улицу, проверил выход труб в колодец. Они исправно работали. Значит причина
в подвале. Забравшись со свечёй в подвал, увидел на повороте трубы из-под крышки
ревизии льётся вода. Открыл ревизию и протолкнул проволокой комки ваты. Устранил
засор. Больше никаких дефектов не обнаружил. Выйдя из подвала, подошёл к кабинету
врача.
- Семён Абрамович, болезни вашей поликлиники устранены, или, по вашему,
локализованы!
- Неужели всё? Чудесно! Абраша, я говорю большое спасибо! Выручил ты меня.
Мы с начальником уехали на автобазу.
Стихи, написанные во время дежурства в кочегарке зимой 1942 года.
Небывалая стужа, вьются метели.
Засыпаны снегом дворы и панели.
Пусть гады стреляют - всех не убьют.
Создадим на квартире блокадный уют.
Автобусов нет. Трамваи не ходят.
Голодные люди по городу бродят -
С коптилкою чадной проведём вечера.
Окна фанерой забила вчера.
У всех посиневшие, тощие лица.
Печь-буржуйку нам сделал сосед.
Почти не признать - паренёк иль девица. Будем греться, готовить обед.
Грязь на одежде давненько забыта.
Бельё уж давно не видало корыта.
Дров маловато, в запасе их нет.
Изломаем последние: стол, табурет,
В домах всё застыло, воды не достать.
Воду с Невы не под силу таскать.
Шкаф бельевой и комодишко новый.
Пусть будет даже зеркальный
дубовый...
Дров давно нет, чтоб плиту истопить.
Запасы в расходе - их негде купить.
Если пойдешь покупать на толкучку Хлебом плати, да за малую кучку.
В печке-буржуйке - железной времянке
Обед не сварить, не сохнут портянки.
Дети пищат, от холода ёжась.
Лежат мертвецы, ни о чём не
тревожась.
Тошнота пробирает до самых утроб.
В мыслях готовишь какой-нибудь гроб.
Грейтесь, ребята, у маленькой пЕчи!
Но не сжимайте от ужаса плечи!
Ничего, что не досыта с вами едим Холод и голод - всё победим!
Настанет тот день, когда эта блокада
Откатится быстро от стен
Ленинграда.
Тогда потеплее нагреем мы печь.
Будем варить, жарить и печь.
И сорок второй кошмарнейший год
Запомнит навеки советский народ!
Гробов никаких в Ленинграде не стало,
Мертвецов хронить сил не хватало.
Начальник прислал ко мне в кочегарку старушку, чтобы я зашел к нему в кабинет. Я
поручил кочегару закрыть пар уличного прогрева машин, так как по времени все водители
уже успели согреть свои машины. Старушка, лет около 60-ти, но бодрого вида, хотя и
заметно блокадное истощение. Я последовал за старушкой и на крутой лестнице ее
обогнал. Она остановилась отдышаться.
- Абрам Маркович, явился по вашему вызову.
- Чудесно. Садись, дело есть! ... Я рассказал о твоих достижениях генералу Волохову. Он
просил передать тебе благодарность.
- Большое спасибо! Отвечу по военному: служу Советскому Союзу!
- Все это справедливо и хорошо, но он просит привезти тебя к нему на квартиру. Там они
распаяли титан, и помыться стало невозможно.
- Хорошо. Поедем. Посмотрю, что нужно. Пожалуй, захвачу с собой паяльник, олово и
кислоту с нашатырем...
Начальник послал старушку найти шофера, чтобы подогнал пикап к проходной. Через
минут пять мы вышли на Красную улицу, сели в машину. Подъехав к парадной дома на
улице Софьи Перовской, я поднялся за Левиным на второй этаж. Позвонили. Дверь
открылась после щелчков нескольких замков.
- Ольга Степановна, это я с лекарем вашего титана. О том, что он не исправен, мне
сообщил Михаил Васильевич.
- Прошу, входите, Абрам Маркович! Здравствуйте!
Я поздоровался и назвался.
- Прекрасно, тов. Григорьев! Пойдёмте, я сведу вас в ванную комнату.
Я Пошел вслед за женщиной, прекрасно выглядевшей, с русыми волосами, обвитыми
косой на голове. Симпатичные черты лица с малозаметными морщинками около глаз.
Титан оказался распаянным вокруг дымовой трубы. Это значило, что при сильном
горении в топке забыли напитать воды.
Ко мне подошел сын хозяйки Сергей, лет двадцати, похож на мать, работает в нашем
гараже шофером. Его я видел не раз.
- Сергей, включи паяльник, пусть греется! А я пока зачищу место пайки, - взяв шабер,
принялся скоблить.
- Дайте, я пошабрю? Я умею это делать, только мама мне не разрешила.
- Может быть, не стоит руки пачкать? Я сам управлюсь... Ты следи за паяльником.
Не прошло и часа, как я сделал нужный ремонт. Налил воды, как надо, протечки не
наблюдалось. Сказал хозяйке.
- Так скоро? А я думала, что тут много работы! Молодец! Даже пол не испачкали.
Пошли на кухню, где сидели Левин и в форме генерала сам Михаил Васильевич. Был он
полный, с брюшком, волосы на голове зачесаны на пробор, серые улыбающиеся глаза.
- Здравствуйте, товарищ генерал! Я тут у вас немного поколдовал.
- Видел и большое спасибо! - ответил он и обратился к жене - Оля, сообрази чего-нибудь
товарищу!
- Михаил Васильевич, не стоит беспокоиться...
- Ладно, ладно! Угости ребятишек! Ведь, наверное, есть?
- Двое, Михаил Васильевич.
- Оля, у мастера двое детей, учти, пожалуйста!
Ольга Степановна подала мне увесистый пакет.
- Это вам, молодой человек!
- Большое спасибо! Наделал вам хлопот.
- Миша, я сделала все, как ты велел!
Попрощавшись, мы уехали в гараж. Вечером после работы я с такой бесценной ношей не
стал открывать ключом, а постучался кулаком. Маруся открыла и с удивлением смотрит.
- Стучал потому, что хотел обрадовать тебя больше. Смотри, с чем иду! Тут целый
праздник!
Войдя в комнату не раздеваясь, поставил пакет на стол. Перерезал бечевки и развернул
бумагу. А там... Маруся так и присела.
- Откуда ты с таким ценным подарком?
- Это я получил за работу, ездили на квартиру к генералу Волохову. Во, смотри!
В пакете было: бутылка коньяка и бутылка портвейна, большой квадратный торт, черный
хлеб, четыре сдобные булочки.
- Так что ставь чайник, будем чай пить с тортом!
Когда все было готово, я сказал:
- Выпьем за упокой наших родителей, и еще за наше здоровье! Ведь ты теперь рабочая, и
карточка у тебя рабочая. За детей не надо беспокоиться - мы работаем рядом и можем
всегда проверить их.
- Я днем приходила проверить их. Они спали на диване. Стреляли где-то на Васильевском
- нам не опасно.
Глава 76. Блокадная жизнь.
Миновал март месяц. Стояли солнечные дни. Везде - лужи, тает снег. Птичья мелкота так
и щебечет, наслаждаясь солнечному теплу.
По случаю теплой погоды, ребятишкам было разрешено приходить на автобазу. Они там
играли. Территория большая. А что машин много, так они не дымили, это резервные.
В апреле (1942) увеличилась активность немцев. Усилилась бомбёжка, самолеты стали
чаще летать над городом. В один из таких налётов над нашей автобазой завязался
воздушный бой. Неприятель бросал зажигалки. Я, как замначальника МПВО,
скомандовал:
- Всем занять оборону зданий! А для этого подняться на крыши, вооружиться щипцами
для сбрасывания зажигалок! А внутри, под кровлей должны быть вёдра с водой и, тем
более, бочка с водой.
Я бегал по кровле, охотясь за бомбами, как и наши слесари. Вдруг, слышу невероятный
свист над головой. Только хотел отбежать, как по козырьку кепки ударил осколок.
Козырек оторвало, а я растерялся. Ощупал голову - цела, ни царапинки. Повезло...
Через несколько дней при налёте наши зенитки обильно стреляли. Я бежал в баллонный
цех, чтобы укрыться от осколков, стучащих по железной крыше, как крупный град. Когда
подбежал к двери цеха и схватил ручку, а меня как трахнет дверь в бок, которая
неожиданно распахнулась. Я свалился на землю. От удара пострадало правое плечо.
Оказалось, за дверью упал не сработавший зенитный снаряд с большой высоты и с
большой скоростью, пробив крышу, потолок и ушел в землю. Хорошо, что я не забежал
раньше...
В конце апреля был жаркий день, как летом в июле. Часов около 11 мы вышли из душной
кочегарки и сели на воздухе. Я, кочегар Иванова, кузнец Абрам и кладовщик Петька.
Сидим. Покуриваем и обсуждаем события на фронтах. Немец стреляет из дальнобойных
орудий. Снаряды летят со стороны Мойки через нашу автобазу. Мы настолько привыкли к
полётам снарядов, что стали мало обращать внимание на свист снарядов. В шутку
говорили: "Это не к нам!". По шуму определяли даже, где упадет.
Вдруг слышим, что еще далеко летит, но прямо на нас... Все сидящие повскакали и,
отбежав от кочегарки, прижались к кирпичной стене. Трах! Трах! Трах! Нас обсыпало
кирпичной крошкой и пылью. Снаряд влетел в кочегарку. Сидим, прижавшись к стене,
ждем взрыва... минута... пять минут... десять минут. Взрыва нет. Стали придумывать
отчего не взорвался снаряд. Он пробил кирпичную стену на высоте седьмого этажа,
пробил стену нашего бокса, сорвав лист кровельного железа.
Гадать перестали. Потихоньку подобрались к двери кочегарки, заглянули в окно. Я решил
открыть дверь и войти внутрь. Никаких разрушений не было. И снаряда не видно.
Принялись искать. Я заметил, что у нерабочего котла сорвана стальная заклепка, как
ножом. Абрам заметил за котлом нишу в стене, в которую можно лечь боком взрослому.
Там снаряда не было. Стена цела...
Оказалось, что снаряд ударился в стену, свалился на нижний пол, на котором стоят котлы,
лежит под днищем котла и из него сыпется струйка тола. Где-то по пути сорвал себе
головку и поэтому не взорвался. Когда я вытащил его, он оказался 200-миллиметровым.
Позвонил в штаб фронта. Приехали солдаты и увезли его.
Опять повезло. Значит, я еще не лишен счастья жизни!
***
С началом майских праздников мы поехали всей семьей побродить в ЦПКО. Хотя там
опасности от обстрела не меньше, но нашим детям надоело сидеть дома днями. Что толку,
что они придут на автобазу - все перепачкаются, лазая по кабинам да по кузовам. Двор
весь асфальтирован, никакой зелени нет.
Войдя в парк, сперва дети бросились к кустам сирени и уткнулись носами в
распускающиеся душистые почки.
- Мама, мама, иди скорее сюда! Тут так хорошо пахнет!
Толик на лужайке нашел крапиву, ошпарив пальцы.
- И зачем это растет такая гадость! - стал затаптывать ее в землю.
- Сынок, эта крапива сейчас очень полезна, - пояснила мать. - Обожди, через несколько
дней я сменюсь с дежурства и съезжу за город. Наберу молодой крапивы, наварю свежих
щей. Учти, от крапивы люди становятся сильней и моложе.
- Толя, Валя, посмотрите, как купаются в луже голуби. Холодная вода им нипочем, указал я детям.
- Мама, я хочу побегать по водичке!
- Нет, доченька, птичкам не холодно, а нам вода холодная. Можно простудиться.
Погуляли по дорожкам парка, где было много солдат и моряков. Вернулись к трамваю
№12, который пустили после продолжительного перерыва из-за отсутствия
электроэнергии. Поехали домой.
***
Спустя неделю после прогулки в ЦПКО мы с Марусей вдвоём выехали за город. Нашли
крапиву и немного щавеля. Другие травы еще не пошли в рост. Но мы были довольны и
тому, что нашли. Зато на второй день лакомились свежими щами, дав себе обещание: всё
свободное время потратить на сбор полезных для питания трав.
На автобазе стали чаще продавать шпроты, соевое молоко, иногда сироп на искусственной
лимонной кислоте. В один из дней в июне, точно уже не помню, мы с Марусей оба были
на работе. Ушли утром к восьми часам, оставив ребят спящими. Часов около девяти немец
усилил артобстрел и увеличил авианалеты с бомбардировками. Слышим: сильный взрыв
примерно в районе нашего дома. Мы и работники мастерской выбежали на набережную
Круштейна. Маруся кричит:
- Ваня, взрыв бомбы - у нас под окном! Беги скорее, ведь там дети!
Женщины, сочувствуя Марусе, подходили к ней, утирая фартуками глаза. Потом она,
бросив свой пост, тоже побежала к дому и стала кричать с улицы:
- Толик! Валечка! Вы живы?! - но никто не выходил из квартиры.
А я в это время счищал с детей осколки стекла, штукатурку. Наконец вбежала жена,
запыхавшись.
- Вижу, живы, мои миленькие! Толенька, расскажи, ты не ранен? А девочка моя здорова?
- Мама, мы сидели на диване за простенком, завернувшись одеялом, было холодновато, сказал Толя. - Когда полетели рамы и стёкла, мы очень испугались и Валя заплакала.
- А ты не заплакал?
- Нет, не заплакал. Хотел бежать к вам, но папа успел придти раньше.
Успокоившись, мы стали смотреть разбитую дверь, косяки, оконные коробки.
Прикидывая способ ремонта. Придется вставить стекла, частично - целыми, частично кусками. Коробки привести в порядок я попросил столяра автобазы. В этом мне помог
своим распоряжением начальник.
- Мама, я помню, бабушка говорила, что есть Бог! мы его просили нас сохранить. Он и
сохранил нас!
Мы улыбнулись, а Маруся сказала:
- Бабушка верующая была. Она за вас молилась, пока жива была.
Убрав стекла и штукатурку со щепками, подмели пол. Устроили ребятам поесть и
отправились на автобазу. Бомба была сброшена с самолета и угодила в круглое здание на
территории порта, как раз против наших окон.
***
Прошел год с начала войны. Мы, собирая съедобные травы, привозили их целыми
мешками. За город едем сносно, иногда удавалось посидеть в пригородном поезде. Но при
возвращении приходилось применять силу, чтобы втиснуться в вагон. Самое трудное
было не самому влезть, а протолкать мешок между такими же мешочниками. По
прибытии в город, большого труда стоило сесть в трамвай, которые были с открытой
площадкой. Так и шел трамвай, облепленный людьми со всех сторон, даже между
вагонов. Некоторые смельчаки цеплялись за рамы открытых окон, стоя на бортике вагона,
что было очень опасно. Немало их срывались и падали, причиняя себе увечья. Мне и
Марусе не раз пришлось так ездить, стоя на ступеньках и держась за поручень, а ктонибудь держался за наши мешки. Но всё-таки ехали.
Товарищ Левин достал рассады капусты, и мы посадили ее в начале мая на отведенном
участке земли за Парголовым, не доезжая до Левашово. Предварительно земля там была
вспахана трактором. И вот огромные глыбы земли мы, блокадные огородники, сначала
должны были размельчить лопатами, разборонить граблями. А потом только сажать
капусту.
- Григорьич, а все-таки хорошо, что достали рассаду. Будем надеяться, к осени вырастим
на прибавку к питанию, - говорила Маруся.
- Хоть это и хорошо, но надо ездить на поливку, на прополку, - ответил я, - Главное сохранить! Ведь голодающих людей много - могут снять урожай без нас. Останутся нам
одни листья.
- Я слышала, что когда подрастет капуста и начнут завиваться кочаны, будет установлена
охрана в порядке очередности. А от непогоды привезут крытый кузов от автомашины.
- Слухи такие, действительно, есть. Ну, давай Бог!
- Может еще нашинкуем бочечку капусты ведер на пять, - увлеклась Маруся.
- Скоро поезд. Давай пособираем щавелька! Вон его сколько! Теперь уже цветет и виден
издалека.
Мы так привыкли к обстрелам, что перестали обращать внимание на стрельбу и вой
снарядов. А вой сирены по радио сразу выключали. Прислушивались только к стуку
метронома. А война продолжалась ожесточенная. Наши шофера ездили до мая по
ладожскому льду. Не было дня, чтобы приехали в гараж, не имея повреждений.
***
Поехал я, не помню по какой надобности, на трамвае в сторону Варшавского вокзала.
Проезжая через Садовую, выехали на Мясникову, а впереди - мост через Фонтанку с
крутым поворотом маршрута на проспект Майорова (Вознесенский). Тут начался обстрел,
приближающийся по реке. Это я увидел в окно. Взрывы приближались к мосту в
шахматном порядке. Вожатая, видимо, решила проскочить мост и не остановила вагон. Я,
мгновенно прикинув шансы миновать мост, решил не рисковать и, чуя опасность,
выскочил из среднего вагона и свалился через несколько ступенек к подвальной двери,
оказавшись как в каменном окопе.
Не прошло и нескольких секунд, как последовал взрыв в среднем вагоне. Трамвай
разорвало, задний и передний вагоны отлетели от среднего на некоторое расстояние,
развернувшись поперек путей. В вагонах крики, визги, плач... Некоторые люди пытаются
выскочить, но тут же падают, не сознавая, что ранены...
Обстрел закончился. Я поднялся из ямы на асфальт. Смотрю, за мной вылезает майор.
Когда он прыгнул в яму, я не помню, потому что лицом ткнулся в угол.
В вагоне еще живые люди ворочаются, стонут. Но мало надежды, что будут живы. Кровь
на скамейках, на полу. Откуда-то появились несколько девчонок с носилками,
санитарными сумками. Начали вытаскивать людей из трамвая и укладывать на панель для
оказания помощи. Майор крикнул: "Девушки, помощь вам нужна?". Они ответили: "Без
вас управимся! У нас машина за углом.". Мы тогда с майором пошли по своим делам...
Такова была жизнь в блокадном Ленинграде.
***
Еще памятный случай. Близ нашего гаража стояло здание Керамического института. Во
всех шести этажах были отделы и лаборатории, а также комнаты коменданта, дворника и
уборщицы. Когда я был на работе и стоял у кузницы. Мы беседовали с кузнецом Яшей.
Хотя он и не молодой, но так его все звали. Просто Яша. Вдруг слышим полет снаряда и
сильный треск над зданием института. Ждем с открытыми ртами взрыва, а его нет и нет...
На второй день узнали. Оказалось вот что. Вечером как всегда уборщица, закончив
уборку, пришла в свою комнату, чтобы лечь спать. Видит, в стене, выходящей на канал,
дыра. Перепугалась. Кое-чем заткнула дыру. Стала икать снаряд. Он оказался под ее
кроватью. Она с криком бросилась по лестнице с третьего этажа.
- Караул! Сейчас взорвется!
Добежала до первого этажа, увидела коменданта, но никак не может выговорить что-то,
так ее сильно трясет.
- Что с тобой, Анастасия? Ну, говори же!
- У-у-у м-ме-ме-ня б-б-бом-ба д-д-до-ма!
- Какая бомба? Что ты мелешь?
Когда женщина немного успокоилась, то смогла ответить.
- Под кроватью бомба! Она взорвется!
Комендант понял, позвонил в штаб МПВО. Приехали саперы. Завернули снаряд в брезент
и осторожно вынесли на улицу. Уложили в песок на кузове машины и увезли.
***
Я стою в большом боксе и наблюдаю, как работают паровые радиаторы. Машин в боксе
нет - все в расходе. Вошел главный механик Кривенко Семен.
- Что, Григорьев, мечтаешь или наслаждаешься теплом своего производства?
- Ни то, ни другое, Семен Моисеич! Думаю, столько машин в гараже, а ни разу не
съездили в лес, а ведь уже грибы просятся в корзину.
- Да, ты прав! Надо просить разрешения у Абрама. Он, я думаю, сам поехать не прочь.
- А в чем дело? Тебе, Моисеич, сподручнее, все-таки правой рукой являешься.
На этом и разошлись. На второй день (была суббота) заходит Моисеич в кочегарку и
говорит, улыбаясь.
- Дает крытый фургон, вместимостью человек на двадцать. Людей берите по своему
усмотрению. Тут гадать не надо. Сами сядем с женами, бригадир Андреев из мастерских...
Много не надо. Сделаем разведку, а потом можно и побольше взять машину.
Я пришел домой улыбающимся.
- Что с тобой? Ты такой веселый...
- Мы едем в лес за грибами! Надо попросить соседку покормить ребят, а приготовить еду
сегодня.
- Я, Ваня, боюсь за ребят! Вдруг бомбёжка!..
- Давай возьмем с собой! Места в машине хватит. Посидят, пока мы будем в лесу.
- Не хочу я оставлять без присмотра детей. Лучше погуляем недалеко от машины.
- Ладно! Поедем! Со слов Моисеича, мы поедем к деревне Воронино. Места боровые,
хорошие.
С нами поехали: охранница Долженко Евдокия, охранник Сергей Архипыч (фамилию не
помню). Евдокия была примерно марусиного возраста. Жила она с сестрой, которая
работала на автобазе бухгалтером. На иждивении у них была девочка - дочка погибшей
сестры.
Сергей Архипыч был хорошим сапожником и шил на дому. Плату брал продуктами,
конечно, поэтому заказы были, в основном, от военных. Среднего роста, комплекция
нормальная, не заметно, что голодает. Всегда опрятно одет, побрит. В общении вежлив.
По его общению видно, что он воспитывался в культурной семье.
Поехали мы через Старый Петергоф. Первое время все были возбуждены от перемены
обстановки. Наши ребятишки то и дело задавали вопросы.
- Папа, почему нас обгоняют легковушки?
- Это они спешат скорее на фронт!
- Разве мы тоже едем на фронт?
- Нет, мы поедем по той дороге, где нет немцев.
- Мама, смотри, какой лес красивый! - радостно сказала Валечка.
- Вы с кем дружите? И с кем ходите гулять? - спросила детей Долженко.
- Мы ни с кем не дружим. У нас во дворе нет детей. А гуляем с мамой, - ответил сын.
Доехав до моста через речку Воронка, машина пошла вправо. Дорога была сильно разбита
и шофер остановился.
- Всё, граждане! Видите, дорога для машины не проезжая! Вся земля перемешана, как
тесто, глубокие колеи.
- Ничего не поделаешь! Походим и по этому лесу, - сказал Кривенко.
Люди разошлись. Мы отошли с полкилометра и попали в сосновый с березкой лес. Ребята
принялись играть в прятки, прячась за толстые деревья.
- Мама, я гриб нашла! - кричит дочка.
- Неси сюда!.. Да это же подберёзовик!
Оставив Марусю с ребятами, я пошел на грибную охоту. Шофер давал периодически
сигналы, для ориентации...
Первый наш сбор грибов особо богатым не был, но у всех были грибы в корзинках, кроме
белых. Но и этим сбором были довольны - пожрать есть что. Мы, возбужденные,
надышавшиеся лесного воздуха, вернулись домой благополучно.
Глава 77. Эвакуация семьи.
Из райисполкома получили предписание: эвакуировать детей в безопасную зону страны.
Что делать? Не весёлое извещение.
- Я детей от себя никуда не отпущу! Уволюсь, но с ними поеду! - заявила Маруся.
- Ничего не сделаешь. Думай, не думай, а меры принимать надо. Я советую тебе поехать в
Шадринск к тетушке Анне.
- Я тоже об этом подумала, но надо иметь путевку и запас хлеба на дорогу. Иди-ка ты к
Волохову и проси машину до Ладоги, и бумажку на отоваривание карточек.
Я так и поступил. Сходил в управление к начальнику Военторга Волохову. Он сказал:
- Товарищ Григорьев, я машину дам, но надо подобрать несколько семей. Приходите
завтра...
На второй день пришла Маруся и всё устроила. Дали ей расчёт. Багаж собрала: два
чемодана и детям по сумке со съестным. Я поехал до Ладожского озера проводить их.
Когда получили хлеб, ребятишки сразу попросили есть. Маруся дала им целую буханку
хлеба, так они вцепились обеими руками и каждый хотел откусить как можно больше.
Пришлось отнять у них и отрезать по ломтю. Валечка заплакала, что ей мало.
- Доченька, больше нельзя! Животик заболит.
Около 12 часов я перенёс все чемоданы и котомки в трюм военного катера. Командир
сказал.
- Никаких записок или заметок не надо! Всё будет выгружено на берег и найдете сами
свой багаж, погрузите в поезд!
(Как стало известно из первого письма Маруси из Сибири, перенести и погрузить багаж в
товарный вагон помогли моряки-краснофлотцы.)
На прощание все немного всплакнули. Так уехали в неизвестность мои дети и жена. Это
произошло во второй половине сентября 1942 года. Смотрел я в след уходящему катеру,
пока он не скрылся за горизонтом...
Возвращаясь на машине, я был один, но не долго. Шофера попросили подвезти до города
четыре морских офицера с багажом. Один сел в кузов, а трое - в кузов. Вещевые мешки
сложили плотно один к другому и покрыли брезентом. Погода была солнечная, но ветер
северный холодный. Я подумал: "зачем зябнуть, заберусь под брезент и спать буду".
Забрался, улегся головой на мешок. Почувствовал что-то жесткое, стал прощупывать и
обнаружил, что моряки везут сухари. Не долго думая, нашёл, где мешок завязан.
Потихоньку развязал и стал таскать сухари и есть. Мне казалось, что много шума от
хруста, но на самом деле машина заглушала его.
Так доехали до города, моряки остановили где-то на Московском проспекте. Взяв мешки,
они пригласили меня пойти с ними в квартиру. Я вошел в большую комнату с большим
раздвижным столом, на который моряки выставили штук пять поллитровок, достали
копченую колбасу - три палки, белый хлеб буханками.
- Вы, товарищ, посидите здесь? А мы сходим навестить знакомых и передадим письма от
родных. Скоро вернёмся!
...Жду я полчаса - нет их... жду час - нет. Надоело ждать. За окном уже видно через
затемненные шторы, как загораются огни в домах. Я открываю бутылку водки, наливаю
целый стакан. Отрезаю кусок грамм на 300 колбасы, отламываю треть батона. Выпиваю и,
закусывая на ходу, ухожу из квартиры. Выпивал я не за здоровье моряков, а за
благополучную дорогу моих дорогих. Как-то они доберутся до Сибири?
***
Не прошло и недели, как вызывает к себе В контору Левин.
- Абрам Маркович, что за ЧП? Здравствуйте!
- Ну, проводил своих? Куда они поехали?
- В Сибирь, Абрам Маркович. Есть такой городишко Шадринск, в нескольких километрах
от него вверх по реке Исеть стоит деревня Тюриково. Там живет родная тетка жены, у
которой муж умер, а семья - пять человек с ней. Она согласилась на время принять наших
там. У нее просторный дом на две половины, сибиряки называют "дом с горницей".
- Вот, вот! Совпало название! Я тебе приготовил тоже горницу. Комнатку перед входом в
красный уголок видел?
- Да, видел. А что?
- Переселяйся в неё, а свою законсервируй, пока нет семьи.
- За комнатку большое спасибо!
- Но за это я возлагаю на тебя немалую ответственность. Ты по совместительству будешь
выполнять должность начальника военизированной охраны.
- Вихляев заболел, да он и не справляется с этой работой. У него еще есть обязанность
парторга. Теперь ты бог в трех лицах: мастер, начальник ПСО и инструктор МПВО.
- И всё за одну ставку? - спросил я.
- Было бы можно, я платил бы. Но такой закон - за совместительство в одной организации,
сколько не занимай должностей - зарплата одна. Можешь служить верой и правдой здесь в армию не возьмут, на тебя имеется "бронь".
- Ну, что ж, придется, любо не любо, а благодарить. Спасибо! Я хоть одинок буду - есть
охрана, с которой иногда можно побалакать.
- Скучать не придется. Нам скоро пришлют полсотни пленных немцев. А жить их мы
устроим в красном уголке.
- Абрам Маркович, они же убьют меня!
- Не убьют. Им знакома мера наказания. Это еще не всё! Весной мы поедем собирать
беспризорных коров, лошадей, брошенный инвентарь по хуторам и создадим своё
подсобное хозяйство. Будет у нас молоко, мясо, овощи. С голоду умереть не дадим. А
пока я достал для тебя путевку на январь в Дом Культуры Второй пятилетки для
усиленного питания, сроком на месяц.
- Вот за это большое спасибо! А то я поистощал уже малость.
- Я это видел и поэтому дал заявку в Горздравотдел для тебя.
В воскресенье я переселился в свою маленькую казарму. Сам солдат, сам начальник.
Никаких часовых. Тепло, светло, хорошая кровать. Ну, а чего не хватит - принесу из дому.
В начале октября я поехал в Левашово и снял свой урожай капусты. Была одна зелень, ни
кочешка белого... Но поскольку в сарае стоит дубовый бочонок, я шинковать не стал, а
посолил капусту целыми рыхлыми кочешками и поставил под стол.
Вот первые стихи на новом месте.
Блокада вокруг Ленинграда
Сжималась плотней и плотней,
Но не много осталось у гада
Кошмарных мучительных дней.
Жертвы уменьшить не нужные Отправить детей вглубь страны,
На большую землю наружную
Лишние были отвезены.
И дорогую мою Марусеньку
Вовек никогда не забыть,
Сына, дочурку малюсенькую
В пароход с вещами грузить.
Остался с семьей в разлуке.
Одинок. Они - в трудном пути.
Переносим тяжелые муки
Для того, чтобы жизни спасти.
Теперь, кажись, уже видно Пережили тяжкий момент.
За постигшее горе обидно Всё погорело, а гордость - нет.
(немцы разбомбили наш дом в Бологое)
Взятие Великих Лук, Ржева.
Ночь снежна, завывают метели.
Морозик румянит лицо.
Подняв воротник у шинели,
Постовой завернул на крыльцо,
"Говорит Москва! Говорит Москва!"
Информбюро даёт по радио сводку!
Постовой на свой пост побежал.
Его фонарик там свет отражал.
Огляделся кругом - везде пусто,
Лишь радио мерно стучит.
Он и здесь никого не пропустит.
Для него кругозор не закрыт.
Победа! Над фрицами, гансами, фрунке
Во Ржеве, Великих Луках.
Больше трёхсот населенных пунктов
Снова в советских руках!!!
Вдруг радио стук прекратился... Десять тысяч трупов немецких
Значит тревога опять!
Полегли на нашем пути.
Постовой на свой пост воротился Не топтать им полей советских,
Сигналов "ВТ" ожидать.
В хатах наших им не кутить.
И вдруг раздаётся живая,
Из радио тихая речь,
К вниманию всех призывая
Слух свой и нервы напрячь.
Бейте же, братцы, гадов,
Опорочивших нашу честь.
Также под Ленинградом
Трупов их будет не счесть.
Раньше в этот час не бывало
Ночных передач никогда
И радио тихо молчало,
Шипя и стуча, как всегда.
Никакие преграды, ни ДОТы
Не удержат наш дух боевой!
На фронте - огнём, в тылу - работой
Уничтожим фашизм роковой!
29 ноября 1942, 2 ч ночи.
Весна 1943 года была не холодной. Снег быстро убирался в говорливые ручейки, речки,
реки. А за ними зелень лесов радовала всех жителей. На газонах в городе и в парках
копали землю для посадок картошки и овощей.
Глава 78. Перкярви (Кирилловское).
В один из тёплых дней на дворе встретил меня начальник и спрашивает.
- Как дела? Позавтракал уже или еще нет?
- Да всё в порядке! В животе не густо, не пусто, а, вроде, сыт.
- Тогда одевайся теплее. Возьми с собой винтовку и садись на скамейку пикапа! Мы
поедем в Перкярви за хозинвентарём. Будем заниматься сельским хозяйством.
- Это мероприятие хорошее и очень нужное! Но где? Как единоличники на газончиках?
- Поедем, увидишь! Я место выбрал хорошее: есть жилые дома, скотный двор и конюшня.
- Тогда, не задерживаясь, поехали!
И я сел в пикап с винтовкой, потому что в лесах местами могли встретиться бродячие
финны. Я этого не ожидал, но всю дорогу до Перкярви зорко следил за мелькавшими
перелесками. Но доехали без всяких приключений.
Нас встретили военные офицеры. Машину остановили посреди сельского дворика. Кругом
досчатые домики, новые, но пустые. Мне в первую очередь захотелось посетить домики и
познакомиться с их внутренним устройством. Только этого сделать не удалось.
- Товарищ, ходить по поселку нельзя! Особенно, заглядывать в домики. Они бежавшими
финнами заминированы. Мы занимаемся поиском мин.
- Товарищ Левин, интересный случай в изуверстве врага. Вон там, от нас третий домик, в
нем в кроватке был заминирован маленький ребенок. Он кричал и солдаты, услышав,
бросились спасать, но только взявшись за входную дверь, увидели провода от внутренней
скобки. Значит дом заминирован. Финны надеялись убить много солдат.
Раз опасно входить в домики, то я стал прогуливаться по дорогам, около бывшего вокзала,
сгоревшего при пожаре. Около станции стояли бочки с пшеницей, оставленные
бежавшими местными жителями. среди брошенных вещей я стал подбирать пригодные
шерстяные рубашки, кофты, куртки, носки. Попалась фарфоровая посуда, которую, как
память о Перкярви, теперь Кирилловское, мы храним до сего времени.
Когда я подошел близко к начальству, один из офицеров спросил меня:
- Молодой человек, у вас есть семья?
- Да, есть. Они сейчас в эвакуации.
- Всё равно. Не сейчас, так пригодится потом, когда вернуться домой. Вон за станцией
большой сарай, как наше русское гумно. Сходи туда! Там полно разной обуви, на все
возрасты. Поищи для жены, для детей!
- Спасибо! Обязательно схожу. У моих детей она уже совсем поистрепалась...
Я пошел к сараю. Сарай был закрыт, но не охранялся. Открыл дверь-распашонку (из двух
половин) и ужаснулся - полное гумно метров 10х8х4 разных сапог. Я помню размеры
моих детей и жены. Стал искать. Нужный размер одного сапога найду, а пару найти не
могу, перерыв большую часть. Потратил много времени. Так что нам надо и не нашел.
Подошел к сараю Левин с шофером, спросил:
- Ну, как? Нашел что-нибудь?
- Перерыл горы обуви и все одиночные, как будто тут жили одноногие.
- Тогда полезай на чердак! Там есть фаянсовые раковины, унитазы, кухонные мойки.
Выбери и укладывай в пикап. Мне надо для дома. А то в моем хозяйстве всё пришло в
негодность.
Я отобрал посуду хорошего фасона, бидоны молочные, ведра, ушаты, стулья, столы.
Нагрузили пикап и поехали через Токсово в Матоксу. А там через два километра была
небольшая деревня Лехтуси со старыми домами и надворными постройками.
Поперек Карельского перешейка проехали и было так спокойно и тихо, не было военной
опасности и в воздухе - полная тишина. Земля освободилась от снега. Пахло начавшей
гнить старой травой.
- Абрам Маркович, вы думаете заводиться большим хозяйством? - спросил я начальника.
- Да. Пока есть возможность, солдаты нам наловят десятка два коров, бычка, с десяток
лошадей. Будем пахать землю. Много вокруг Лехтуси покосов. Заготовим корма.
- А кто же будет работать?
- Много солдат после ранений, которые на фронт уже не годятся, домой им ехать некуда,
деревни уничтожены, родные убиты. А работая у нас, они обустроятся, найдут женщин и
станут эти люди оседлыми крестьянами.
- Это здорово придумано! Ведь вновь заводить хозяйство в деревне трудно, в одиночку не
осилить!
- Да! Поэтому правительство и запланировало объединение людей в новые совхозы. Вот, к
примеру, на Лемболовском озере у нас имеются два старика-инвалида. Мы дали им сети и
лодку. Пусть занимаются рыбной ловлей. Мы сейчас заедем к ним. Как раз идёт нерест
щуки. Поедим рыбки!
Он скомандовал шоферу ехать на Лемболовское озеро. Я с большим любопытством стал
смотреть на мелькавшие сосновые леса с перелесками берёзы. Думаю: "Если придется
после войны быть живым, то обязательно буду приезжать за ягодами и грибами в эти
леса." Не успели мы подъехать к озеру, как из камышового шалаша выходят два солдата в
потрёпанных шинелишках, выцветших пилотках, небритые.
- Здорово, рыбаки! - вскричал Абрам.
- Здравствуйте, Абрам Маркович! - ответили мужики.
Один из них лет 45, русый с сединой в бороде. Звать Егор Матвеич. Второй моложе, лет
40, темно-русый, курносый, прихрамывавший на правую ногу. Звать Павел.
- А мы, Маркович, поджидали вас не сегодня. Еще вчера поймали кило с полсотни. Только
часто зацепы бывают. Остановишься отцепиться, как рыба уходить собирается, но мы
мотню приподымаем. Один держит, другой отцепляет. В озере много утонувших
деревьев... Павел, иди расшевели угли в костре! Да поставь сковороду с очищенной
рыбой!
- Егор Матвеич, вы не приобрели еще вторую лодку?
- Есть, но надо ремонтировать! Лодки специально топили хазяева, прорубая дно. Это мы
наладим! Давайте к костру! Поедим свежинки, а остальное возьмёте с собой.
Мы подошли к тлеющему костру, от которого распространялся аппетитный аромат
жареной рыбы.
- Ах, как ароматно пахнет! Не хватает по сто грамм! Да, хорошо бы... но ничего не
поделаешь...
- Николай! Под сиденьем завернута полотенцем есть поллитровка. Неси сюда! - приказал
Левин шоферу, постоянно обслуживающему наш пикап, на котором, кроме Абрама, никто
не ездил.
Николай Степанов, молодой мужчина лет тридцати, после ранения в живот был
освобождён от военной службы. Был танкистом. Его взял к себе Абрам. Роста он
среднего, темно-русый, с густыми бровями, коричневыми глазами, тонким носом.
(Такими мужчинами увлекаются девушки.) Левин уселся на толстое бревно, впившееся
сучьями в болотную землю. Рядом с бревном - обработанный сосновый пень, служивший
столом. А вместо стульев - несколько пней, передвигаемые как табуретки.
- Рыбаки, вы когда получали свои пайки? - спросил начальник.
- Вчера получали! Всё в порядке! Нам привёз шофер, ехавший в Грузино через Матоксу.
- Николай, подсаживайся к сковороде поближе! Да налей нам то, что в бутылке в
рыбацкие алюминиевые кружки. Надо с лёгкой руки сделать спрыск, чтобы лучше
ловилась рыбка, - Левин, налив немного водки, плеснул на костёр, который вспыхнул
голубым пламенем.
Николай разлил водку в кружки и чайные стаканы.
- Я пью не за здоровье и не за удачу, которая пусть будет всегда, а когда будет удача, то
улучшится и здоровье, - такой тост произнес Левин.
Всем этот тост пришелся по душе и, поздравив друг друга, мы выпили, закусывая жареной
рыбой с чёрным солдатским хлебом. Я давно не выпивал, хотя и получал паёк на водку.
Но приходилось её менять на хлеб на толкучке. Здесь выпил и ел рыбу с таким
удовольствием, как будто я никогда не ел ее раньше. А между прочим, дядя моей Матери
Иван Михайлович был непревзойденным рыбаком в деревне Никитеревец. И у него всегда
для гостей находилась рыба. А если вдруг рыбы не оказывалось, то он на ночь уходил на
озеро Лиственник и утром рыба была для гостя.
- Ну, рыбаки, спасибо! Мы поехали домой. Берем ваш запас. А через несколько дней
приедет к вам вот этот товарищ Григорьев. Вы будете сдавать ему под расписку рыбу, а
он соответственно - в столовую.
Приехав домой, после проверки вахт в охране, я сходил домой, и на моё счастье, получил
письмо от Маруси из Шадринска. Она писала, что "...устроилась поваром в заводскую
столовую, а Толик и Валечка находятся в Тюриково у тети Анны. Толику там не нравится,
он иногда убегает в Шадринск. А тянет его сюда потому, что мне удается его покормить.
Боюсь, чтобы не случилось чего, поэтому нашла в Шадринске комнату и на днях
поселимся здесь. Всё-таки ребята тете Анне в тягость. Это я заметила по ее отношению к
детям."
Немцы зачастили делать авианалеты на наш город. Наши "ястребки" гоняли их здорово.
Но случалось, что самолеты и прорывались к городу. На набережной Фонтанки днем
развалили шестиэтажный дом. У Мариинского театра полутонной бомбой оторвали и
разрушили правое крыло в три этажа. На углу улицы Гоголя и Кирпичного переулка
бомбой в одну тонну оторвали от пятиэтажного здания все наружные этажи от крыши до
земли.
Глава 79. Пленные немцы.
После прорыва блокады в январе 1943 года нам в автобазу привезли пленных немцев в
количестве 50 человек. Для ускорения ремонта автотранспорта, работающего на ледовой
дороге жизни. Поселили немцев в красном уголке на сделанных из труб двухтрехэтажных койках. Кормёжку устроили в столовой базы в доме №32 по Красной улице.
Для хождения до столовой и обратно надо было их сопровождать. Занимался этим делом
механик Дохин Михаил. Он немного владел немецким языком.
Первое время жители набрасывались на пленных, ругали, пытались как можно злее
оскорбить. Но постепенно привыкли. Дело дошло до того, что из их артели выделялся
старшой и под его командой все шли в столовую и обратно.
Я, хотя и был назначен начальником ПСО, но меня к охране немцев не обязывали. Зато
после окончания рабочего дня, когда на базе оставались только охранницы в проходных с
винтовками. Но я боялся, что оружие у них мог отобрать любой. К счастью за все время
таких попыток не было, также не было даже намека нападения на меня. Они мимо моей
комнаты ночью ходили в туалет.
Хотя попытка к побегу была. Один раз ночью немец подлез под неохраняемые ворота.
Второй случай, когда немец сумел в груженой машине выехать. Но оба раза беглецов
возвращали обратно. Не зная куда идти в городе, немцы пытались обращаться к
прохожим, а те, распознав немца, немедленно сообщали в милицию. А милиция знала в
каких организациях есть пленные и возвращали беглеца.
В дальнейшем они смирились со своей судьбой. Работали автослесарями, электриками,
плотниками. Ремонты выполняли добросовестно. В котельную кочегаром был определен
электрик Ганс Принц из города Франкфурта-на-Майне. Был женат. О судьбе жены не
имел вестей со дня нападения на СССР. Я его спрашиваю:
- Ганс, ты работал электриком, значит являлся рабочим?
- Конечно, рабочим! У нас большой завод и рабочих много.
- И ты шел воевать на братьев по труду?
- Нам было внушено фюрером о величии нашей нации, что мы будем богатыми, будем
иметь рабов...
- У тебя было оружие в руках и ты убивал людей?
- Конечно, раз я стрелял, то значит убивал.
- Была ли у тебя хоть искра жалости?
Подумал Ганс, почесал переносицу и сказал.
- Вот теперь, Иван, была бы в руках винтовка и приказали бы стрелять в человека - я не
смог бы. Конечно, своя шкура ближе. Под прицелом в меня по неволе я стал стрелять.
- Предположим, Ганс, ты попадешь после войны на свой завод. Ты начнешь агитировать
идти отомстить русским за поражение?
- Я, Иван, говорить буду всем: "Война - капут!", и больше не пойду. Буду дезертир.
Просить народ буду: нет войне. Не надо её!
Должен сказать, что Ганс, как кочегар, работал честно. Я ему доверил работу в ночные
смены, и он не подводил. Единственное с его стороны пренебрежение было к нашей
кормёжке. Он часто повторял:
- Опять капуста! Первое - капуста, второе - капуста!
- Ганс, а как мы едим? Видел же, как обедают шоферы? Не лучше вас!
- Да, вы жили в блокаде, голодали... и еще не хорошо с транспортом....
- Понял, кто виноват в вашем питании?
Глава 80. Подсобное хозяйство в Лехтуси.
Вызывает меня в свой кабинет начальник автобазы Левин.
- Григорьич, как здоровье?
- Не плохо, Абрам Маркович!
- Тогда вот тебе задание. Бери пикап, поезжай через Токсово в Лехтуси. Познакомишься с
директором подсобного хозяйства и спроси сколько у него в коров, сколько лошадей. Да
порадуй его! Будет на днях получен маленький трактор Фордзон-Кировский. Для полного
отчета пусть приедет сюда.
Погрузив кое-что в пикап, я поехал по назначению. Погода была сухая. Давно миновала
пора сенокоса, но грозы еще по весеннему гремели, а дождь оставил лужи на дорогах.
Приехав в Лехтуси, я скоро нашел директора т. Огурцова. Он был дома и готовился
обедать.
- Товарищ Огурцов, здравствуйте! Будем знакомы. Я - Григорьев. Работаю на автобазе
начальником ПСО, мастером паросилового цеха. Разрешите? Как вас звать-величать?
- Семен Федорович. Давайте со мной обедать? У меня есть соленая капуста и отварная
картошка.
- Семен Федорович, я с большим удовольствием поем горячей картошечки с капусткой.
Ведь это в Ленинграде большая редкость!
Мы втроём уселись за стол. Хозяин достал небольшой чугунок с картошкой и в тарелку
положил желтовато-белую шинкованную капусту, сдобрил ее растительным маслом.
Запах так раздражал аппетит, что, казалось, съел бы все один... Мы вначале ели молча.
Семен все подбавлял капусты и приговаривал:
- Ешьте, не стесняйтесь! Я, между прочим, люблю поесть.
- Кто-то откажется из городских от такого продукта! Его и в мирное время люди едят с
удовольствием. - сказал я ему. Выйдя из-за стола, я спросил Огурцова:
- Семен Федорович, начальник велел спросить сколько у вас уже коров и лошадей?
- Коров насобирали двенадцать, а лошадей пока три и один жеребенок.
- Кто же за ними ухаживает?
- Одна местная из Матоксы, молодая, здоровая. Другая приехала из города. У нее ребенок,
девочка маленькая, второй годик. Звать ее - Лена Кюпар. 32 года.
- Это не сестра ли шофера Кати Кюпар?
- Да, она упоминала, что есть сестра, работает на автобазе Военторга.
- Я Катю знаю. Она ездит на фургоне и развозит на передовые разные канцтовары и почту
солдатам.
- Вы, Федорыч, уже обеспечены инвентарем?
- Да, есть кое-что. Начали пахать под озимую рожь. В начале мая посеяли, посадили часть
овощей. Хотите покажу хозяйство?
- Спасибо! Мне надо заехать на озеро...
Шофер мой за обедом и после не обменялся с хозяином ни одним словом. В пути я
спросил его об этом.
- Товарищ Виноградов, что вы такой неразговорчивый? Ездили в Перкярви - не слышал ни
слова, и сегодня всё молчишь и молчишь.
- Иван Григорьич, у меня большое горе, которое стараюсь пережить молча.
- В чем заключается твоё горе?
- Я - белорус из-под Могилева. Немцы уничтожили наше село. Людей заживо сожгли в
большом доме. Я всё это видел. Спрятался в пустом колодце. Двое суток я ревел, потом
дал клятву: "мстить гадам!". Примерно через месяц был ранен под Тосно. После
выздоровления меня направили в автобазу Военторга. Вот теперь живу здесь, но горе и
люди стоят перед глазами.
- Сколько же было твоих родных?
- Отец, Мать, два братишка-школьника и одна сестренка.
- Ты еще не был женат?
- Да, не успел еще. А девушку, которая у меня была в нашем селе угнали в Германию еще
раньше.
Доехав до Лемболовского озера, мы скоренько погрузили в пикап рыбу и поехали скорее
домой, чтобы успеть вернуться к ночи. Дома я получил нерадостное письмо. На квартире
в Шадринске случился пожар. Сгорели все наши вещи, которые вывезли из Ленинграда,
надеясь уберечь от бомбёжек и обстрелов. Маруся и люди смогли спасти кое-какие
тряпки, оставшиеся от мануфактуры. Одежда и обувь осталась только та, что была одета.
А получилось вот что. Валечка, оставленная дома, решила перенести зажженную
керосиновую лампу-коптилку на другое место, да обожглась и уронила ее. Керосин на
полу загорелся и все деревянное в доме. Валечка перепуганная выбежала из дома. Когда
прибежали взрослые, было уже поздно. Воды поблизости не было. Дело было зимнее.
Нашлись добрые люди, пустили жить мою семью в свою баньку.
Фото. Это я перед войной в 1940 году.
Фото. Это я в блокаде 1941-1943 г.
Стихотворение. "Непобедимый город".
Стихотворение. "26 лет Октября".
В Военторге узнали, что у автобазовцев есть подсобное хозяйство. По нашему почину все
отделения, получив пригородную землю, стали активно и коллективно ездить на ее
обработку. Как у нас, так и в управлении, чтобы поехать на воздух, из желающих
создавались очереди, а это сказалось на урожае овощей и добавке к рациону. Наша
автобаза получала часть продуктов в столовую, где люди несемейные брали продукты в
готовом виде. От пайка и добавочных продуктов все работающие стали веселее и заметно
поправлялись, как и я.
Глава 81. Восстановление домов.
В начале марта 1943 года меня пригласил в кабинет Левин.
- Григорьев, для тебя невесёлая история у меня.
- В чем дело, Абрам Маркович? Разве я в чём-нибудь провинился? Что за невесёлая
история?
- Очень-то не пугайся! Решением областного исполнительного комитета создано
постановление о восстановлении жилых домов в городе, требующих ремонта системы
отопления, водопровода и канализации. Чтобы после ремонта можно было заселить
людей, возвращающихся из эвакуации.
- Вы, по этому постановлению, решили обязать меня делать где-то ремонт?
- Вот именно. Нам поручили привести в порядок дома на улице Связи, номера 1,3,5,
здание Института растениеводства на Исаакиевской площади. Материал, который
потребуется, брать на нашей автобазе. Вам ясно?
- Вполне ясно! В свободное время от работы здесь я пойду посмотрю дома и доложу вам.
Абрам Маркович, я подал заявление в комиссию за разрешением вернуться моей семье из
эвакуации.
- Хорошо, я дам рекомендацию, чтобы тебя включили на получение вызова скорее.
- Большое спасибо! - и я побежал из канцелярии, прыгая по лестнице через две-три
ступени.
Ремонт зданий затевался потому, что немцев отогнали от города и возврата им к
Ленинграду нет. Дома я сел и срочно написал письмо в Шадринск. Обрадовать Марусю,
Валю и ребятишек. Мне казалось, что я чувствовал, как они будут веселиться.
Увидев объём предстоящей работы в подшефных домах, я стал сначала восстанавливать
водопроводы. При наличии воды можно промыть все трубы канализации и наполнить
систему отопления, в которой можно выявить протечки. Первоначально сделал ремонт в
Институте зернового хозяйства. Сдавая работу коменданту, получил от него
благодарность. Он в шутку сказал:
- Дорогой товарищ, за ваш труд можно было бы оплатить зерном... но его давно даже
крысы не трогают. Приходите после урожая.
- Спасибо! Я ведь знаю, в какое время мы живем. У вас в зданиях пусто. Люди ушли на
фронт и эвакуированы. Если не секрет, скажите куда?
- Все невоеннообязанные отправлены на Алтай.
- Далековато! Но зато безопаснее.
Во второй половине апреля, ясным и теплым днем в обеденный перерыв у столярного
цеха уселись курильщики. Подошел главный механик Кривенко Семен Моисеевич. В
солдатском полупальто, но без погон. Шапку держит в руке, давая возможность загорать
лысине во всю голову. Росту среднего, сухощав. Походка у него такая, как-будто всё
спешит куда-то.
- Ну, что курильщики? Не пора ли за работу?
- Семен Моисеич, у нас еще есть время минут десять! Мы вот толкуем. Скоро Первое
Мая, а чем будем встречать? - задал вопрос бригадир слесарей Андреев. - То ли дело
раньше - водка, вино, закуски всякие... Не стыдно угостить гостей на славу.
- Ничего, ребята! Будут и на нашей улице праздник. А пока поживем поскромнее.
Подошел Абрам Маркович, поздоровался, отдав честь по-военному.
- Как, хлопцы, дела? Как наш план за апрель? Будет выполнен? Старший механик, за
тобой слово.
Кривенко встал, приложил руку к фуражке, ответил.
- Всё будет выполнено! Не только наши люди стараются, но и немцы работают хорошо. К
Первому мая не только текущий ремонт, но и разбитые на "Дороге жизни" машины будут
восстановлены.
- Это хорошо. Так и доложу тов. Волохову. А поэтому нам разрешили в честь праздника
устроить коллективный торжественный обед. Помещение дает нам "Дом Культуры
глухонемых", что на Красной ул. Но! При одном НО! Выпивка будет, а закуской
запастись своей, кроме рыбы. Наши рыбаки постарались наловить хорошую рыбешку.
- Ура! - закричали все. Даже немцы выбежали из мастерской, услышав наши крики.
- Што, началник, победа? - спросил столяр-немец.
- Есть и победа! Наши жмут во всю ивановскую, как говорится в народе. А главное Всемирный праздник 1-е мая! Вам, немцы, в столовой тоже будет хороший обед.
- Обед кончился. Пошли по местам!
Я от столярки пошел в свою котельную, чтобы посмотреть, как горит эстонский сланец.
Нам стали завозить его вместо угля. Давыдова, старушка за пятьдесят, среднего роста,
крестьянка-псковичка. Не так давно приехали с мужем в Ленинград и успели до войны
приобрести комнату.
- Как, Анна Давыдовна, горит желтый уголек?
- Горит хорошо, но черного дыма очень много. А в котел что положишь, то и выгребешь.
За смену вывожу по 8-10 тачек. В помещениях от такого "угля" не жарко, не холодно!
Неужели так и будем маяться с этим сланцем?
- Ничего, бабулька! Отгонят наши войны от Ленинграда немцев, привезут нам хорошего
уголька-антрацита. А с антрацитом вы ведь знаете - не работа, а одно удовольствие!
Глава 82. 1-е мая 1943 года.
Я встал рано лишь потому, что 30 апреля был аврал по уборке помещений, оборудования
и дворовых участков. Мне еще надо было съездить на пикапе на улицу Войнова. У нас там
был пост. Охранники на ночь запирали двери, т.к. дежурил один боец, и та - женщина. А
машины там стояли резервные из числа отремонтированных, побывавших под бомбёжкой.
К 8-ми часам собрался народ для похода в колонне, которая должны от автобазы идти по
бульвару Профсоюзов (Конногвардейский) и влиться в колонну, идущую по Невскому.
Температура была с утра нулевая, но ночью выпал мокрый снег. И по такой слякоти с
мокрыми ногами люди пошли даже с песнями.
Руководил сбором и построением парторг Вихляев Иван Иванович, лет 55, высокий,
сухопарый, с лысиной на голове, волосы окружали голову чуть выше ушей. До этого дня
он находился на усиленном питании в "Клубе им. Второй пятилетки", что на улице
Декабристов. Наша колонна из шоферов, грузчиков, рабочих, дойдя до Невского, по
одному, по два разбежалась, кому где ближе к дому.
Немцы пытались делать налеты, но наши "Чайки" не допускали немцев к городу. Шествие
праздничных колонн продолжалось, несмотря на грязь, до трёх часов с песнями и
приплясываниями.
Как и было условленно, на торжественный вечер к 17 часам стали собираться, держа в
руках узелки с закуской, а то и в портфелях и небольших чемоданчиках. Каждый, подходя
к зданию, здороваясь, крепко жал руки. Подъехал на пикапе Левин, приказав шоферу
взять из машины бутылки.
- Товарищи, прошу идти в помещение и занимать места за столами.
Народ без всякой сутолоки стол подниматься по мраморной лестнице здания,
построенного для царской любовницы. Когда все расселись, Левин стоя поздравил всех с
праздником и произнес небольшую речь.
- Дорогие друзья, я много говорить не собираюсь. Что делается на фронтах и под
Ленинградом вам всем известно. Хочу только отметить отличную работу шоферов,
которые, вместо двух поездок за озеро по "Дороге жизни", стали делать три поездки. За
Ладогу ездить по льду уже нельзя, маршрут установлен до маяка. И тут отличились
товарищи: Гусев Андрей, Круглов Борис, Кузнецов Александр, Иванов Александр. Из
механиков хорошо готовили транспорт: Наумов Иван, Иванов Сергей. Мы, здесь
собравшиеся, выпьем за их здоровье. Прошу поднять ваши стаканы, а закусывать прошу
рыбой из Лемболовского озера. Дополнительные закуски и хлеб - всяк из своей авоськи.
Ну, а торжественную часть обещаю выполнить в виде самодеятельности. Боря, ты хорошо
танцуешь русского, так покажи народу своё искусство!
- Иванов, сыграй на своей старушке балалайке! - и Борис выскочил из-за стола, пройдя
круг в присядку.
- Ребята, помогайте Борису! - попросил старший механик Кривенко.
После танца Круглова, Иванов перешел к танцевальным мелодиям: вальс, полька,
краковяк.
- Дамы, дамы, не стесняйтесь! - постучав каблуками, Гусев Андрей подошел к диспетчеру
Рите Павловне Бернштейн, закружился, подхватив ее за талию.
Вечер прошел скромно, но весело. И часу в девятом тали расходится по домам. Я пошел
вместе с Левиным, проводить его до дому на Театральной площади. Во время ходьбы я
спросил него:
- Как вам удалось получить для праздника водку и красное вино?
- Нам никто не разрешал расходовать фонд морозной погоды. Из того, что я выдавал
ежедневно шоферам по сто грамм, было расходовано не всё. Была экономия за счет
теплой погоды. А красное вино я получал вместо водки, когда её не было.
- Вы все-таки мудро сделали! Праздник получился за счет экономии на теплых погожих
днях.
С разговорами мы прошли Поцелуев мост и на Театральной площади свернули на улицу
Декабристов.
- Вот мы и пришли. Спасибо за проводы. Вон моя благовидная уже ждёт, поглядывает из
окна.
Я обратил внимание на выглядывающую из-за косяка окна жену, которую Абрам назвал
Ната. Имя будто русское, а лицо Наты резко отражало еврейский тип. Нос удлинен, с
горбинкой, брови черные узкие, волосы вьются, зачесаны назад. Я, пожелав спокойной
ночи, повернувшись к окну спиной, пошел в свою "казарму" рядом с Красным уголком и
койками, на которых лежали немцы и о чем-то разговаривали.
Глава 83. Доставка продовольствия.
За общественно полезный труд Горисполком вручил мне медаль "За оборону
Ленинграда". Прошло не больше месяца, как я сдал Государственной комиссии
отремонтированные здания. В благодарность приказом по автобазе был премирован
месячным окладом.
При встрече с Левиным, он спросил:
- Ну, как, доволен?
- Большое спасибо!
- Спасибом не отделаешься. Я, посоветовавшись с парторгом, решил помочь людям
питанием. Поезжай для начала в Лехтуси, возьми всё наличие молока, мясо от забитой
коровы, сломавшей ногу, и вези на автобазу. Здесь бухгалтерия составит списки - кому и
сколько выдавать, а выдавать будешь ты, как ответственный за доставку дополнительного
питания.
- Абрам Маркович, я, наверное, не справлюсь с этой работой!
- Я всё знаю, кем ты работал в Бологое, кем - в молочных конторах. Так что я вполне
уверен в твоих способностях.
- Попробую. Не получится, тогда поручите кому-нибудь другому.
- Не прибедняйся! Я надеюсь, всё будет в порядке!
В начале 1944 года жена Мария Алексеевна, сын Анатолий, дочь Валя вернулись из
эвакуации в Сибирь. Стали помогать ремонтировать квартиру. Анатолию было уже 11 лет,
а Валечке - 7 лет. Маруся опять устроилась на автобазу охранницей, там ей давали
рабочую карточку, что было очень ценно для семьи.
Первую поездку я организовал в конце апреля 1944 года в Пестовский район
Новгородской области. Мне дали семитонный "Зауер" с шофером Ивановым Александром
и грузчиком Петровым. Иванов до этого, в основном, работал по доставке продовольствия
и боезапасов. Жил он с женой и сыном лет семи. А ему около 28 лет. Русый, с широкими
плечами, среднего роста. Грузчик высокого роста, сухощавый, с тонким носом и русыми
волосами.
К назначенному дню отъезда было объявлено: кто хочет купить картофель - сдавать
деньги мне. Я составил список желающих, собрал деньги. Взял для обмена вышитые
полотенца, домотканые скатерти, тюлевые занавески. Взял с собою сына Анатолия. Мы
уселись в кузов машины, а Толик - в кабину к шоферу. При выезде погода была солнечной
и теплой. По Московскому шоссе нам предстояло ехать до Валдая, где надо свернуть на
дорогу в Пестово. Поездку по Пестовской дороге я не буду описывать подробно, лишь
замечу, что ныряли мы с одной лужи в другую с глубокими колеями. Тут ходил немецкий
транспорт, пока они не были выгнаны. Потом наш транспорт, а чинить дороги еще не
было времени.
Не доезжая до Пестова километров 20 мы заметили, что рядом с дорогой стоит большая
деревня и много сохранившихся домов, в которых живут. Подъехав на центральную
площадь, к удивлению жителей, мы стали звать людей к нам. Первыми стали подходить
женщины разных возрастов. Я объявил им, что мы покупаем картошку за деньги и меняем
на вещи. Товар был развешан по бортам. Люди стали интересоваться что-почем.
Картошки за деньги нам удалось купить совсем мало. А все свои вещи я променял, набрав
на два мешка картошки. Меняли, в основном, молодые. Для украшения своих окон и для
невест в приданое. Иванов с грузчиком тоже выменяли себе, но немного. Они не взяли из
дому вещей, не предполагая такой возможности натурального обмена. Решили в Пестово
не ездить, вернуться домой с заездом на Новгородский рынок.
По дороге к Новгороду пробовали заезжать в ближайшие деревни, но ответ был один: "у
нас нет денег и нет картошки, чтобы продать". Подъехав к Новгородскому рынку, я
оставил сына сторожить машину, и мы втроём пошли на рынок. Купить ничего не
удалось, кроме лука-батуна. Он растет на заливных лугах по берегам Волхова. Вдруг
смотрю, Толика нет в машине, а он бегает за гусями, пытается загнать их к машине. Я
окрикнул Толю.
- Что ты делаешь? Зачем бегаешь за гусями?
- Мне дядя Саша сказал, что это наши. Он сказал, что папа купил гусей и велел мне
загнать их к машине и изловить.
Тут я понял шутку, придуманную Ивановым... До слез мы с мужиками хохотали, поедая
зеленый лук с хлебом. И на каждой остановке кто-нибудь да скажет: "Толя, вон не наши
ли гуси гуляют?". Парня довели до слез... Дома, когда рассказал Марусе, она хохотала
тоже.
Народ автобазы был недоволен нашей поездкой, так как себе сумели привезти , а им нет.
Причину долго пришлось доказывать. Осталось несколько недовольных, которые
шушукались, что мы время потратили, бензин тоже, а только для себя.
Как только выгнали немцев из Эстонии дальше Таллина, Левин вызвал меня в свой
кабинет и сказал:
- Товарищ Григорьев, организуйте поездку в Нарву. Там наш человек - директор
Военторга в Нарве. Он обеспечит вам проезд временной погранзоны на мосту через
Нарову. Вы проедете до города Раквере, можете там заночевать и утром заедете в
деревню, где есть картофель в буртах. Покупать по договоренности. Деньги с народа
соберите вечером со списком. С вами поедет шофер Александр Кузнецов. Грузчика он сам
выберет в пару.
Вечером я набрал денег около пяти тысяч рублей. Это, примерно, на семь тонн картофеля.
Нам дали "Бюеинг" семитонку. Прибыв в Раквере без приключений, мы остановились у
столовой. Сидим в столовой. Заказали по порции жирных щей и жареную свинину с
картофелем. Купили по маленькой бутылке водки. Там же сидят за общим столом человек
двадцать эстонцев и распивают одну бутылку водки по очереди из горлышка. Сначала мы
были удивлены, как они пьют, передавая друг другу, после одного глотка. Эстонцы вели
оживленные разговоры, поглядывая на нас.
Кузнецов наполнил три чайных стакана, положил на тарелку большую порцию
нарезанного хлеба и произнес, подняв стакан.
- Ну, друзья! Выпьем за наш успех!
Мы с грузчиком тоже подняли свои стаканы, чокнулись и залпом выпили, принялись
хлебать щи. Эстонцы замолкли... Их наша порция водки очаровала. Мы, съев щи, перед
свининой еще повторили. Доели обед и ушли, оставив на столе три пустые бутылки. На
улице закурили, а они, как мухи, облепили окна и ждут, когда же мы повалимся пьяные...
А мы сели в машину и поехали на ночлег. Нас сопровождал мальчик лет двенадцати.
Прибыли к отдельно стоящему дому на берегу небольшой речки, заросшей кувшинкой.
Встретила нас старушка, как потом узнали лет семидесяти. Жила одна. В доме две
комнаты и прихожая, в которой была плита с кирпичным стояком. В сарае слышны голоса
свиней, овец и множества птицы. Поставив машину перед окном, мы вошли в прихожую и
уселись на стулья.
- Бабуся, вы так одна и живете? Или еще кто есть? - спросил Саша.
- У меня есть еще сын. Он ушел в сельсовет, работает милиционером.
- Я думаю, что пока есть еще опасность. Когда ехали из Раквере, слышали перестрелки, сказал я.
- Бывает... еще пошаливают. Недавно убили старого председателя сельсовета...
- А бывают у вас "лесные братья"? - спросил грузчик.
- Бывают и у нас. Они ищут моего сына, но он больше ночует в сельсовете.
Бабуся нам устроила чай. Поджарила свинины. Накормила досыта с белым домашним
хлебом.
Рано по утру, мы заметили, что старуха куда-то торопится.
- Бабуся, ты куда спешишь-то? - спросил Саша.
- Я тороплюсь в город на рынок. Вы извините, что уезжаю. Когда справитесь уезжать,
просто прикройте двери, у нас не замыкаются.
Старуха вытащила из сарая велосипед, села на него, лихо держа одной рукой руль, а
второй - корзину с яичками. Поставила босые ноги на педали и покатила до Раквере, а до
туда 20 км.
Пока Саша Иванов заправлял машину бензином из бочки в кузове, к нам подошел наш
проводник, сел в кабину и указал дорогу к бурту с картошкой. Бурт был на полосе, с
которой она была выкопана. Укрыт толстым слоем соломы. В нескольких местах на
картошке стояли снопы соломы. Хозяин пояснил - это для вентиляции бурта. У хутора
были возовые весы. Мы насыпали кузов картошкой, взвесили ее, заплатили и поехали в
Нарву. Денег я еще немного оставил, т.к. придется платить НКВД пограничный налог. Но
в Нарве нам сказали, что запрещено ввозить в Ленинград картофель, якобы пораженный
раковой гнилью. Начальник Военторга нам посоветовал:
- Берите, ребята, ящик водки (20 бут.) и идите в караулку. Там сегодня дежурит хороший
капитан. Мы попросили начальника сходить самому, надежнее будет.
- Ладно. За водку вы оплатите, ее заберут потом. А я пошел...
- Ни пуха, ни пера! - сказал я ему в дорогу.
Ему долго пришлось уговаривать капитана, но пропуск все-таки был достан. И мы не
медля, поехали через мост, пока энкаведешники не передумали. Кингисепп проехали по
обходной дороге и помчались в Ленинград. Все довольные, что успешно выполнили
задание.
Приехали поздно вечером. Машину поставили в большой бокс, ключи от дверей я взял
себе. Утром вместе с начальником посчитали остаток денег и сколько приходится
картошки на рубль. Принесли к машине весы и приступили к распределению, согласно
внесенным деньгам.
Народ был доволен. Все старались крепко пожать руку и благодарили. Левина тоже
благодарили за проявленную заботу о людях. Себе на Ракверовском рынке я купил
свинины, сливочного масла и белой муки. Рынок работал, как в мирное время, при
капитализме. Правительством была разрешена тогда частная торговля. Предполагалось,
что у населения кое-что еще имелось припрятанное.
Наша автобаза получила для работающих участок земли, который был поделен на участки
по 50 и 100 кв.метров. Около моего участка осталась ничейная земля и я ее присоединил
себе. Вышло 12 соток. Теперь можно смело сажать картофель, бобы, горох, лук, и
редиску. Семена я привез из Эстонии. У сотрудников Военторга появился интерес к
земледелию, а занять участок нечем. Главное, огороды были близко от транспорта,
идущего по Московскому проспекту. Участок был на Краснокабацком шоссе (ул.
Червонного Казачества), где у дороги стоял один одноэтажный домик с тремя жильцами.
За нашими участками начиналась совхозная земля совхоза Шушары.
Не прошло и недели, Левин вызвал опять меня к себе.
- Той картошки, что вы привезли, всем не хватило. Люди просят послать в Эстонию еще
машину. Дело за деньгами не станет. Я поручу бухгалтерии организовать сбор денег, а уж
съездить придется тебе. Дорога и место тебе известны. Разрешаю взять шофера Иванова и
грузчика Матвеева. Машину берите - "Зауэр", все колеса ведущие, исправна.
Итак, наша троица отправилась в Эстонию с полным портфелем денег, собранных с
народа. Все было хорошо, пока ехали по тыловым дорогам. Наконец приехали в Нарву.
Устроились на ночлег у председателя сельсовета. Он сказал, что через мост проезд закрыт.
Нужно ехать окружным путем через Усть-Нарву, а это далеко и дорога плохая.
Мы обратились к зав. Военторга: узнать, кто дежурит на мосту, чтобы назначили цену
проезда.
- Я попытаюсь. Люди знакомые, - сказал "борода". Так звали зав. Военторга, он носил
русую окладистую бороду.
Рано утром нас пропустили через мост и мы поехали на тот же хутор, где раньше была
картошка. Договорились о цене, загрузили машину, закрыли брезентом и поехали обратно
к мосту. Но не тут то было! Через мост - шлагбаум и часовой приказал пойти к
начальнику за пропуском. Дежурный старший лейтенант уперся, как баран.
"Прибывающих с картофелем приказано направлять в совхоз "Нарвский" и вам следует
поехать туда и сдать картофель. Ходить никуда не советую - бесполезно!". Долго мы
упрашивали его... Ни предсельсовета ни "борода" нам не помогли. Пришлось сдать
картошку под расписку с обещанием того, что она будет возвращена нам осенью.
- Вот, Саша, влопались, так влопались! Нас дома растерзают! - сказал я Иванову.
- Я что? Моё дело извозщичье. Но твое положение - не завидное.
- О чем вы беспокоитесь, Иван Григорьич? У вас есть расписка о сдаче картофеля! Деньги
целы! - сказал Миша Матвеев.
... Приехав на автобазу, я доложил Левину о нашей неудаче.
- Закон - есть закон! Я сочувствую вам! Да и мне от Волохова достанется... Собранные
деньги будем считать авансом, а получив картошку осенью, раздадим её людям.
Осенью я съездил в совхоз "Нарвский" и получил картофель сполна. Рассчитался с
людьми. На этом закончились мои поездки за пределы Ленинградской области в этом
году.
Новый 1945 год мы встречали в кругу семьи. Мы с Марусей работали на автобазе. Дети
учились. Недалеко то время, когда мы будем встречать День Победы.
В связи с выздоровлением парторга тов. Вихляева Ивана Ивановича с меня вняли
должность начальника военизированной охраны. На мне осталась полезная обязанность
раздавать людям продукцию подсобного хозяйства. Это давало возможность побольше
иметь молока, капусты и других овощей.
Зима была снежная, но не сильно морозная. В кочегарке по-прежнему работали Давыдова,
Карпенко, Ефимова, Ганс Принц. Наступил весенний месяц март. Стало заметно теплее,
прилетели грачи и скворцы. У них хлопот достаточно. Надо починять старые гнезда и
заводить птенцов.
Меня направили на грузовике в Таллин за пшеницей, которую немцы затарили на Украине
в вагоны, а вывезти не успели. В Таллине стояли несколько составов. Ленинградцам, в
числе других, было разрешено принять участие в вывозке. От нашей автобазы поручили
шоферу Сашу Кузнецову под моим сопровождением. В кузове "Зауэра" Саша хорошо
заделал все щели на бортах, взял большой чистый брезент. Поехали около 20 марта 1945.
День был солнечный теплый. Со мной напросилась поехать Валя Петрова, сестра Марии
Алексеевны. Я хотел ее посадить в кабину, но она захотела ехать в кузове, чтобы
любоваться природой. Я говорил, что может быть холодно от ветра, но она настояла на
своем.
Проехали Нарву, местность стала холмистее, в сравнении с дорогой по Ленинградской
области.
- Валя, не озябла? Сидеть неудобно, тряска. Иди в кабину!
- Променяю ли я вашу кабину! Когда из кузова я любуюсь природой, голубым небом и
облаками, как серые барашки. Саша, у вас дети есть?
- Два мальчика. Один родился до войны, а второй - блокадный. С матерью, моей женой,
живут в Перми у моей матери.
- Это хорошо, что есть у кого жить. - посочувствовала Валя, спрятавшись опять под
брезент, выставив наружу только глаза и нос.
В Таллине мы приехали на базу, где стоят вагоны, оцепленные отрядом милиции.
Предъявив документы, я прошел через проходную в контору пакгауза. В конторе мне
велели пойти в Вышгород к зам.министра сельского хозяйства для получения допуска и
разрешения погрузить семь тонн пшеницы. Я отправился в крепость, а Валя и Саша
пошли искать базар. Получив разрешение на погрузку зерна, засыпали у одного из
пакгаузов несколько мешков, уложили их вдоль бортов. Подъехали к чайной перекусить и
купить продуктов себе в магазине.
Обратно поехали около часу дня. Валя уселась на мешки у кабины, как на сиденье.
Отъехали от города. Дорога была с уклонами и скользкой. Даже у опытного шофера Саши
машина плохо слушалась руля. Он предупредил, чтобы мы держались. На одном из
уклонов наш грузовик выскочил из наезженной колеи, повернул в канаву и резко уперся в
ее склон. От сильного толчка через кабину перелетели два верхних мешка с зерном и с
ними Валя. Она не получила большого ущерба, только немного поцарапалась, а я лбом
ударился в лобовое стекло.
Осмотрели колеса, мотор. Нормально. Собрали зерно у лопнувшего мешка. Саша стал
помалу выезжать из канавы, крутились все шесть колес. Когда выехал на дорогу мы и
погоревали и посмеялись. Так при веселом настроении доехали до Ленинграда и сдали
зерно на склад "Военторга".
До 1948 года я попал в старшие по поездкам с людьми в лес за ягодами, за грибами по
выходным. Изучил вокруг города урожайные места. Это давало хорошую возможность
подышать свежим воздухом на природе.
Глава 84. Институт им. А.Н.Крылова.
Узнав о том, что в институте, лаборатории которого располагались на острове Новая
Голландия, недалеко от дома требуется специалист по теплотехнике и водопроводу, я
подал заявление об увольнении с автобазы, якобы по причине болезни. Начальник Левин
и парторг Вихляев подписали мне заявление. Сразу после этого я пошел в проходную
института. Охранница подсказала номер телефона главного механика. Механик прибыл
очень скоро. Поздоровался, представился Федором Илларионовичем. По виду он был из
русских: рост выше среднего, широк в плечах, красивое лицо, русый, гладко выбрит.
- Прошу, товарищ Григорьев! Садитесь! Будем знакомиться. Чем занимались до прихода к
нам?
- До прихода к вам я с 1942 года работал на автобазе Ленинградского фронта мастером
паросилового цеха. Перестроил котельную для удобного обслуживания отопления всех
зданий.
- По разнарядке горисполкома восстановил водопровод, канализацию в нескольких домах
по улице Связи и институте Зерноведения.
- Какая ваша семья?
Я сказал. Тут постучал в дверь и вошел здоровый симпатичный мужчина.
- Федор Илларионыч, вы очень заняты?
- А что?
- Я хотел бы присутствовать при вашем разговоре. Мне сказали, что к нам пришел
наниматься товарищ, который уволился с автобазы. Почему он не остался там работать?
- Правда, тов. Григорьев, по какой причине вы ушли с автобазы?
- Буду говорить на чистоту! Думаю, вы поймете. Я ушел с автобазы, потому что ее
перевели в бараки на Митрофаньевское кладбище и мне ездить туда каждый день не
хочется. Вторая причина - мала зарплата по моему опыту работы.
- Сколько вы там получали?
- 88 рублей плюс хилая надбавка и никаких дополнительных оплат. Мне товарищ Левин
посочувствовал и разрешил взять расчет. Он сказал, что база Военторга будет
ликвидирована, путём объединения с торгом.
- Федор Илларионыч, мне все ясно! И я не против принять мастера с тем же званием, а
оплата по нашему будет 120 рублей и премия до 100% в случае выполнения плана. сказал Кузнецов.
- Семен Федорович, мы дадим ему месяц на испытание. По результату будет видно
мастерство работы.
- Мы готовы принять вас! Завтра получите временный пропуск, будете работать в
паропроводной мастерской. Условия вы слышали.
- Мне, товарищи начальники, можно собрать людей для знакомства с ними? С чего я
должен начать работу?
- Первое задание: составить проект на капремонт трёх котлов, с переводом их на
дизельное топливо.
- Задача ясна. Спасибо!
Из института я летел точно на крыльях. Открыв дверь, несколько раз поцеловал Марусю в
губы.
- С чего ты папа, так развеселился? Наверное, выиграл по займу или в лотерею?
- Ни займа, ни лотереи! Я устроился на работу в институт Крылова мастером
паросилового хозяйства! Вон, взгляни в окно! Видишь две дымовые трубы? Это котельная
и я в ней буду мастером. Мне кажется, ты довольна?
- Конечно довольна. Не надо ездить на трамваях, обед всегда вовремя, да и зарплата,
наверное, больше?
- Да, больше. Гарантировано 120 рублей и почти каждый месяц премия. Из пайка будем
получать четыре промтоварные и четыре хлебные карточки.
Утром пошел пораньше, чтобы получить пропуск. Пошел к котельной. Первым я встретил
дежурного кочегара, назвавшегося Рябцевым. Среднего роста, сутулый, ноги "колесом".
Знает свое дело хорошо.
- Проходите, товарищ! В раздевалке есть всё для находящихся на вахте. К 8 часам
соберутся все. Сегодня назначен день знакомства с новым мастером. Не вы ли и есть тот
мастер? - сказал Дельцов Валентин.
- Да, ребята, я и есть! Будем знакомы! Григорьев Иван Григорьевич.
Собралось 22 человека. Из них одна женщина - кочегар, лет около сорока, взгляд бодрый,
светлые русые волосы. Живет в Лебяжьем. Работает в двух местах по 8 часов. Остальные здоровые мужики, некоторые - бывшие солдаты. Бригадир кочегаров Лопухин Борис
Федорович фигурой годится в борцы или штангисты. Слесарь-паропроводчик Андреев
Геннадий Александрович - высокого роста, лет 55, бывший моряк с Балтики, имеет сына
лет 30.
Начал собрание инженер-энергетик Кузнецов Семен Федорович. Про него говорили:
"деревенский медведь", кряжист, не старый, но седой.
- Товарищи, мы созвали вас для знакомства с мастером ОГМ т. Григорьевым Иваном
Григорьевичем. Он будет вашим начальником. Прошу оказывать ему всякую помощь,
пока он не освоится с нашим объектом и лично с вами. На руководящих работах его стаж
немалый, а о работе у нас покажет будущее. Прошу задавать ему вопросы!
- Слово т. Лопухину Борису, - объявил энергетик.
- Иван Григорьевич, как вы взяли на себя такую ответственную работу - переделать нашу
котельную?
- Боря, я ваши котлы успел увидеть в работе, сколько они дают пару в час и сколько они
выкачивают пота с кочегаров. Система "Баб-кок" и вертикальный Шухова устарели. Их
надо в металлолом сдать и приобрести новые. Почему я взял такую ответственность...
Потому, Боря, что, видимо, смелее меня не оказалось. До прихода к вам я работал в
Военторге на автобазе... - и я рассказал то, что удалось сделать на прежней работе. - ...Вот
и подумайте, можно ли работать на котлах с малым к.п.д.?
- Скажите, какое у вас образование? - задал вопрос Андреев Гена. - В чем состоит
большой размах работы?
- Моё образование... пять лет сельской школы. Работаю с 12 лет. Специальностей в моей
трудовой книжке - 14. Не подумайте, что я был летуном. Так сложилась жизнь, когда жил
в небольших городах.
- Я хотел бы узнать, как будет выглядеть наша котельная после реконструкции? - спросил
Миша Рябцев.
- Новые котлы будут работать на флотском мазуте или на газе и со временем будут
автоматизированы. Труд кочегара уходит, будут операторы, наблюдающие за приборами
автоматики.
- Товарищи, всем ясно, что у нас будет за человек? - сказал энергетик.
- Нашему штату с таким объемом работ не справиться! - сказал Коновалов Коля,
симпатичный молодой человек, только что из армии.
- Можете не беспокоиться! Вы будете работать как прежде, а капитальные работы принял
на себя Трест №51.
- Тогда другое дело! Тут я вижу можем посоревноваться.
Итак, моя работа на новом месте началась. Несколько дней знакомился с объектом и
предстоящими работами. Потом поехали с водителем Васей Ямбургским на институтском
автобусе в цех комплектации механизмов на правом берегу. Цех этот собран из ферм,
вывезенных из Германии. Это судостроительный завод со всеми его стенами,
механизмами и оборудованием. Моя была задача принять в эксплуатацию четыре котла
"Стрела", систему монтажа труб отопления и водоснабжения. Кочегарили там пока двое:
Шапоренко и Морозов, которых называли "Пат и Паташон". Один был сухощавый и
высокий, а второй - маленький и толстый. Сделав инструктаж рабочих, доложил главному
энергетику, что надо приобрести для обеспечения цехов теплом и водой.
Через несколько дней я опять поехал на правый берег. Только вошел в цех
расконсервации, бежит Шапоренко и докладывает:
- Иван Григорьич, у нас беда! Правый котел улетел, пробив стену между котельной и
цехом комплектации.
- Как это получилось? Кто дежурил?
- Монтажному цеху сборки атомной станции понадобился пар. Военные поставили своего
рабочего, приказав ему растопить котел. Тот растопил и сидит, ждет, когда пойдет пар.
Ждет пару, а его нет... Котел уже "заплясал". Рабочий испугался и убежал. Котел
взорвался, сорвался с места, пробил кирпичную стену, перелетел ее и застрял в дыре
второй стены.
- Котел для отопления цел?
- Он не работал, так как мы уже здание не обогревали...
- А кто дал команду?
- Майор воинской части, который тут старший по монтажу атомного котла.
- Знаешь, поехали на доклад к директору!
- Под суд дурака за это! Какое он имел право ставить необученного рабочего?
Приехав институт, на вахте мне передали, чтобы я зашел к главному энергетику.
Энергетик встретил меня нотацией. Я ответил ему по существу, что это случилось не по
вине наших кочегаров. Тут виновен майор Треста №51, которого за подобное надо
привлечь к ответственности.
Глава 85. Женитьба Анатолия.
В 1950 году состоялся крупный разговор между сыном Анатолием и матерью. Дело в том,
что Толя бросил учиться. У него в школе завязались любовные отношения с девчонкой,
работавшей на швейной фабрике и учившейся в вечернюю смену в школе. У Толи был
период учебы в ПТУ №1 при заводе "Судомех". На меня насела Маруся, будто я испортил
будущую жизнь сыну, направив его на ремесленное обучение. Я ей объяснял: "Считаю,
что при современных условиях жизни поступил правильно. Сын закончит ПТУ и я его
переведу в механический отдел. Когда станет рабочим, то попробует нелегкого труда.
Тогда сам захочет в школу, чтобы догнать упущенное."
- Так тебе и дали согласие! Я не верю, что ты можешь устроить сына там, где ты
работаешь. - сказала Маруся.
Перед окончанием толиной учебы и сдачей экзаменов по труду я обратился к тов.
Першину. И он согласился взять Толю через трудовые резервы. Это была моя победа над
неверием жены. Поработав токарем-универсалом, Толя пошел таки в школу. Когда
закончил ее, завербовался в Морской порт Тикси. Свободы захотел. Эта свобода ему
обошлась нелегко... Но потом его призвали в армию с несением службы трудармейца
стройбата в городе Иркутске. Анатолий служил хорошо, был назначен зав.складом
мат.ценностей. После демобилизации осенью 1957 г. привез невесту из Иркутска и хотел
жениться на ней. Но в Ленинграде узнал о недостатках полуслепой малорослой девушки и
женитьба расстроилась.
Нам с Анатолием повезло. Летом 1958 года я получил отпуск и Толя получил тоже. И мы
с ним поехали в Одессу к знакомым. Приехали, устроились с жильём, питанием у Кости
(Константин Степанович), сына Марии Дмитриевны Морской (бабушка Елены Ивановны
Морской). У них были свои дома на берегу Хаджибейского лимана в 26 километрах от
Одессы. Лиман расположен в 6,5 км от берега Черного Моря. Местами с широкими
заводями и мелями. Вода - горьковато-солёная. Мы в нём купались.
Однажды, вволю накупавшись, мы вылезли из воды и растянулись на берегу.
- Как, Толя, тебе нравится здесь отдыхать? - я показал на его загар.
- Папка, скажу по правде, мне нравится, только не хватает товарищей. Мне одному
скучно...
Как-то, осматривая хозяйство бабушки Маши, я заметил, что из соседнего двора вышли
две симпатичные девушки, можно сказать, красавицы, со светло-русыми косами и
вьющимися свободными волосами. Между собой говорят и смеются, показывая на нас. Я
говорю сыну:
- Толя, те девушки разве хуже ленинградских? Пойди, познакомься, погуляй. Сходи с
ними в кино! И тебе не будет скучно.
Толя послушал совет и пошел к девушкам. Познакомились. Приняли в компанию и
утащили сына гулять. Так завязалось знакомство с Леной Морской. После отпуска у них
завязалась и переписка. А зимой Толя получил согласие жениться на Лене. С нашей
стороны согласие тоже было дано.
ЗДЕСЬ ПОВЕСТЬ ОБРЫВАЕТСЯ
Глава 86. Окончание (Сергей Иванов).
Так Лена Морская (а мама ее имела тоже морскую фамилию Чайка) переехала с берега
Черного моря к берегам Балтийского. Анатолий Иванович и Елена Ивановна любили друг
друга и прожили долгую совместную жизнь, воспитали двух дочерей. Уже в 1959 году у
них родилась Людмила (Мила), а через год - вторая дочь Любовь. Анатолий, как и его
отец, любил природу и путешествия, занимался парусным спортом и туристскими
походами. Был очень веселым и компанейским человеком. Многие походы снимал на
восьмимиллиметровую камеру. Сам строил байдарки и каноэ, шил одежду и снаряжение,
паял котелки. Вместе со стройной Леной они составляли красивую пару. Лена полностью
разделяла позицию мужа по активному образу жизни и они основательно изучили
географию Ленинградской области и других смежных областей. Они не стремились
обзаводиться машиной и дачей, а все свободное время проводили семьей на природе. Это
была не дань модному туристскому течению в 60-70-е, а внутренняя потребность быть
вместе с природой. Поэтому их дочери, которых они брали в походы с малых лет, выросли
добрыми гармоничными людьми и хорошими хозяйками.
Иван Григорьевич, тоже остался верен своему обещанию изучить красивые леса
Карельского перешейка и стал снимать небольшую веранду в одной из дач в поселке
Орехово, недалеко от станции. Исходил все окрестные леса, знал все грибные и ягодные
места. Ловил рыбу так умело, что без хорошего улова не возвращался. Любил он и
зимнюю рыбалку.
Мария Алексеевна умерла в 1971 году, когда смотрела по телевизору репортаж о
сгоревших космонавтах. Получила инфаркт от волнения. Иван Григорьевич похоронил
жену на Богословском кладбище, рядом с могилой Екатерины Васильевны. Мы в это
время, был июль, спускались на каноэ по реке Плюссе. Каноэ, которое построил Анатолий
Иванович, вмещало шесть человек, четверых взрослых и двоих детей. Это был
совместный поход Григорьевых и Ивановых. Одним ребенком был я, мне тогда шел
десятый год. Вторым ребенком была Мила Григорьева. Мы сидели в середине каноэ и
были пассажирами, а гребли и управляли судном четверо взрослых: Толя и Лена, Петя и
Валя. Каноэ показало себя очень хорошо, мы остались целы. Это было самое необычное
путешествие за мою жизнь. Красивая русская река, красивые крутые песчаные берега,
близость воды, веселые приключения. Я, конечно, ходил и в пешие походы с родителями,
но то водное путешествие запомнилось больше всего. Дядя Толя снимал интересные
моменты на 8-мм киноплёнку.
Так вот в день смерти бабушки наше каноэ "Мурена" получило пробоину и случилась
незапланированная остановка на ремонт. А я пошел по берегу вперед и увидел языческих
идолов... Такое совпадение. О смерти матери Анатолий и Валя узнали только вернувшись
в город, когда ее уже похоронили.
Дальше продолжить свою повесть Иван Григорьевич не смог по причине болезни. Что-то
случилось с головой, перестал ясно мыслить. За ним ухаживала Валентина Алексеевна.
Жили они в доме №2 на Петровской набережной, за домом ЗАГСа рядом с домиком
Петра Первого. В двух шагах Гастроном "Петровский", а напротив дом с известными
артистами и другой ленинградской интеллигенцией. В этой квартире и была написана
большей частью эта повесть, хотя некоторые рассказы были переписаны со старых
записей в тетрадях. Есть одна тетрадь с отдельными рассказами, некоторые вошли в
повесть. Она названа "Чудеса природы и их разгадка". Это такие рассказы: "Встреча с
"русалкой"", "Встреча на кладбище", Ливонское чудо", "В логове лешего и кикимор",
"Погоня призраков", "Домовой", "Как я стал строителем", "Дезертиры", "Пугало", "Воры
в лесу", "Медведь в сетях", "Бывает и такое". Еще тетрадь с рассказом "По велению
сердца" о перевозке дров в холодном 1924 году, когда Иван обморозил руки. Есть
отдельная тетрадь стихотворений Ивана Григорьевича, написанных в разные годы по
разным поводам. Всего Валентина Алексеевна передала мне восемь общих тетрадей.