Русская народная почта» О. Богаева как альтернатива

Ивана Рычлова (Прага)
«РУССКАЯ НАРОДНАЯ ПОЧТА» О. БОГАЕВА КАК АЛЬТЕРНАТИВА
«НОВОЙ РУССКОЙ ДРАМАТУРГИИ»
Причины, по которым из всех пьес Богаева мы выбрали именно
«Русскую народную почту» (1995), заключаются не только в том, что эта пьеса
– наиболее часто инсценируемое драматическое произведение Богаева. Важно
то, что, несмотря на факт, что эта пьеса была дебютом драматурга, в «Русской
народной почте» мы находим все главные темы предыдущего творчества
Богаева: тему смерти, одиночества, попытки смириться с прошлым,
размышления о состоянии современного российского общества.
I Главный герой «Русской народной почты» как антипод героев «новой
драмы»
Герои «новой драмы» — это обычно люди, оставшиеся на окраине
общества, находящиеся в пограничных ситуациях: самоубийцы, беглые
преступники,
гомосексуалисты,
бомжи,
умирающие,
осужденные,
террористы. Список действующих лиц обычно очень короток – два или три,
обрывающиеся, стереотипные (так же, как и образ мыслей и жизни героев)
диалоги, многие реплики остаются недосказанными. Широко распространены
и монологические пьесы, в которых действующее лицо только одно.
«Русская народная почта» имеет подзаголовок «Комната смеха для
одинокого пенсионера в одном действии». Главный герой пьесы Богаева
похож скорее на главного героя драмы «Газета «Русскій инвалидъ» за 18
июля» (1993 год), автором которой является представитель старшего
поколения Михаил Угаров, чем на героя «новой драмы». Оба они – одинокие
люди, живущие в виртуальном мире своих фантазий.
Оба героя олицетворяют собой прототип несчастного человека, в жизни
которого, прежде чем он успел это заметить, отчужденность переросла в
«качественно новое состояние» – в одиночество.
II Концепция авторских ремарок как полноценной части драматургического
текста
Большинство молодых русских драматургов заявляет, что не имеет
никаких эталонов, не стремится никому подражать. В случае Богаева, я думаю,
это не так. В его пьесах мы можем найти пространные авторские ремарки,
концепция которых удивительно напоминает авторские ремарки Николая
Коляды или Михаила Угарова. Речь идет о подробных описаниях внутреннего
состояния героя, детальном описании предметов, которые героев окружают, и
предметов, создающих их внутренний мир. Авторская ремарка, таким
образом, из технического замечания превращается в полноценную часть

Текст пьесы был впервые опубликован в журнале «Драматург» 1/1993, с. 30-49.
драматического изложения, дает возможность иного восприятия. Подобный
тип текста находится на границе двух жанров: драмы и прозы, когда
сценическая интерпретация не является необходимой частью авторского
замысла. Читатель пьесы, так же, как и читатель прозы, располагает
достаточным количеством информации и фактов для того, чтобы в его
фантазии разыгралось действие, исключительно воображаемое «театральное
представление».
Действие пьесы «Русская народная почта» начинается с огромной
ремарки (полторы страницы мелким шрифтом, написанных в стиле
Дж. Б. Шоу, В. Гюго или Э. Ростана. Из этой ремарки мы узнаем, что ныне
покойная жена героя работала на почте. За годы работы она натаскала домой
такое количество чистых бланков и конвертов, что они заполнили всю
квартиру: «…Таскала, таскала, пачками, тележками, пока не ушла на
заслуженный отдых…» [1]. В прологе автор создает удручающий образ
микромира одинокого старого человека, жизнь которого не имеет никакого
смысла: «…Жизнь текла непонятно откуда и куда, да и думать особенно ни о
чем и не хотелось: реки не выходили из берегов, ровно «тукала» вода в
водосточной трубе…» [1].
III Переплетение реального и ирреального уровней действия
Стараясь заполнить пустоту, наступившую после смерти жены и всех
близких, Иван Сидорович начинает писать сам себе письма. Конверты с
письмами он прячет в разных местах своей комнаты, ищет их, находит,
радуется тому, что получил их, читает и пишет ответы. Ответные письма он
бросает в пустой комод. Письма адресованы его покойным старым друзьям,
некоторые – и друзьям его молодости, с которыми он уже десятки лет не
виделся, часть писем адресована государственным учреждениям и
ведомствам. Постепенно ситуация градуирует: Иван Сидорович пишет
российскому президенту и английской королеве Елизавете II.
Несмотря на то, что всю первую четверть пьесы главный герой ведет
себя более чем странно, автор не переходит границ реальности. Только тогда,
когда герой так устает от своих трудов, что в середине дня неожиданно
засыпает, автор продолжает действие на уровне ирреального (подобно Н.
Садур, например, в пьесе «Чудная баба»). Границей между двумя мирами в
тексте является авторская ремарка. Из глубины комнаты, залитой лучами
синего и зеленого света, появляются две фигуры: английская королева
Елизавета II и вождь русской пролетарской революции Ленин. Каждый раз,
когда Иван Сидорович, обессиленный написанием посланий, засыпает, эти
герои пытаются найти ответ на вопрос, что же такое человеческое
одиночество. Они не спешат; вопросы задают медленно и задумчиво, так же,
как кладут кости домино, которым забавляются со скуки.

Контраст между личностью аристократичной английской королевы и вождем рабочего класса, напевающим
Интернационал, избранный Богаевым, мне кажется излишне тенденциозным.
Параллельно с тем, как одиночество героя становится сильнее, микромир
одной запущенной комнаты, одной доброй, но одинокой человеческой души
все больше превращается в фантасмагорию. Иван Сидорович, поведение
которого в начале было всего лишь обычным поведением одинокого человека
со странностями, все больше походит на сумасшедшего. Он в ярости рвет в
клочки письма, которые ему «приходят», так как с изумлением замечает, что
все они написаны одним и тем же (его собственным) почерком. Рассуждать о
том, не сошел ли главный герой пьесы с ума, начинают и герои, которые
наблюдали за Иваном Сидоровичем в то время, когда он спал: английская
королева и вождь русской революции. События, происходящие в комнате
Ивана Сидоровича, все больше переходят на уровень действия ирреального
мира, перемещаются в экзистенциальную плоскость. Ленин и Елизавета II за
игрой в домино решают вопрос существования или несуществования героя.
Обе эти фигуры постепенно как будто прорастают в реальность, становятся
хозяевами в комнате Ивана Сидоровича, что на уровне действия проявляется
в том, что они ничтоже сумняшеся пользуются его личными вещами **.
Границы между обоими мирами – реальным и ирреальным – автор всегда
стирает сценической ремаркой. Становится понятно, что все происходящее в
комнате Ивана Сидоровича – ирреально. Письма, которые сам себе от скуки
писал Иван Сидорович, превращаются в настоящие. Они падают на
изумленного героя с потолка, выглядывают из-за плакатов на стене. Их авторы
– реальные и вымышленные, даже исторические персонажи (актриса Орлова,
Сталин, Чапаев, Робинзон Крузо…) – постепенно заполняют комнату.
Фантасмагория кульминирует в день рождения героя. Авторами поздравлений
становятся инопланетяне, советские космонавты, незаконнорожденный сын
Адольфа Гитлера и клопы, живущие в квартире Ивана Сидоровича. Последнее
письмо, которое Иван Сидорович находит в своей квартире – это
поздравительная открытка от смерти, которая желает преподнести ему самый
приятный и дорогой подарок – вечную жизнь. Драматург завершает действие
тем же способом, каким он его начал: авторской ремаркой, которая, в отличие
от ремарки в начале пьесы, уже не так пространна. Герой остается один с
подарком, который он получил от смерти: «Иван Сидорович озадачен, не знает
верить или нет письму, рассеянно бродит по комнате, наступает на комочки
писем.
— Вечно. Вечно. Вечно ... - вслушивается в свой голос, в интонацию нового
слова - Вечно. Вечно. Вечно.…
Растирает ладонью грудь, смотрит в окно.
Выкатилось из-за тяжёлых туч мутное зеркальце луны и вся комната
озарилась светом.
Например, они наливают себе чай из чайника Ивана Сидоровича. Эта сцена, хоть и является всего лишь
авторской ремаркой, производит сильное впечатление на зрителя: в глубине комнаты беседуют за чаем,
который наливают из чайника главного героя, английская королева и Ленин. Разговор о смысле жизни
прерывают взрывы хохота одного из них. Сценическая картина явно указывает нам на превалирование
ирреального света над реальным.
**
На фоне городских крыш и труб разливается океан звёзд.— Вечно. Вечно.
Вечно ... — вздыхает Иван Сидорович, ложится на кровать и кашляет.…» [1].
Заключение
Мы не исчерпали все возможности интерпретации указанного
полифонического произведения. На основании анализа действия и некоторых
элементов мотивационных составных можно констатировать, что рецепция
драматургии Богаева далеко не так неприятна, как рецепция творчества
авторов, относящихся к шокирующему «гиперреалистическому» [2, c. 95]
течению русской «новой драматургии» Но у Олега Богаева и авторов,
относящимся к русскому варианту «new writing», есть и нечто общее: они
разделяют общие коллизии. Эти коллизии вытекают из жизни в новой
реальности, отмеченной изменениями в общественно-политической жизни
последних более, чем двух десятилетий. Я думаю,что не важно, какие способы
выражения и художественные методы авторы используют для того, чтобы
выразить свои жизненные чувства — шокирующую реалистическую историю,
полную жестокости и насилия, [3] или метафорические образы ирреального
света. Лейтмотив пьес обоих диаметрально противоположных направлений в
молодой русской драматургии — исповедей поколения о мире, главными
чувствами в котором стали чувство отчуждения и одиночества — остается
неизменным.
_____________________
1. Богаев, О.: Русская народная почта / О. Богаев [Электронный ресурс]. — Режим
доступа: http://www.theatre.ru/drama/bogaev/pochta.html
2. Гончарова-Грабовская, С. Я.:
Современная
русская
драматургия:
новации
эксперимента / С. Я. Гончарова-Грабовская // Русская и белорусская литературы
рубежа ХХ –ХХ1 веков: В 2 ч. Минск, 2007. Ч.1.
3. Рычлова, И.: Возможности интерпретации современной русской драматургии (На
примере пьесы В. Сигарева „Пластилин“) / И. Рычлова // Сб. материалов 1-ого
конгресса чешских славистов. Градец Кралове [CD-ROOM], 2009. ISBN 978-80-7405045-9.