Детские неврозы - Благотворительный фонд "
advertisement
![](http://s1.studylib.ru/store/data/000428955_1-11fe8f5ad4dda0e8a4b48b0d35ea6d69-768x994.png "Детские неврозы - Благотворительный фонд "")
1 Психологическая семейная библиотека профессора А. И. Захарова А. И. Захаров ДЕТСКИЕ НЕВРОЗЫ (психологическая помощь родителей детям) . Автор: Захаров Александр Иванович, доктор психологических наук, профессор Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена, детский психоневролог и семейный психотерапевт, имеющий более чем тридцатилетний опыт работы с неврозами у детей и родителей. Вступительное слово Перед Вами, уважаемый читатель, книга, построенная как сборник материалов о психическом развитии, воспитании и здоровье детей. Актуально ли это? Да, более чем, если учесть переходное состояние нашего общества, наличие неопределенности и беспокойства у значительной его части, отсутствие безопасности, большое количество стрессов, явную невротизацию и психопатизацию определенного числа взрослых, к тому же, готовящихся вступить в брак, уже в нем находящихся и имеющих детей, впитывающих в себя все тревоги и напряжения родителей. В больших городах распадается практически каждый второй вновь заключенный брак. А за этим стоит психическая травматизация детей, различные нарушения в развитии их характера и формировании личности. Претерпела изменения и социально-психологическая структура современной семьи. Она стала более малодетной, и в полной семье на одного дитятю, как правило, приходится несколько взрослых, далеко не всегда его воспитывающих согласованно и последовательно. Другая особенность состоит в трансформации внутрисемейной иерархии отношений. Если в 50-е годы и, отчасти, в 60-е годы в российской семье еще традиционно главенствовал /доминировал/ мужчина, то с конца 60-х, в 70е и 80-е годы стало заметнее доминирование женщин, обусловленное так называемой женской эмансипацией и приобретением традиционно мужских профессий, прежде всего — инженерной. Какими проблемами это обернулось — рассказывается в одной из глав этой книги. С конца 80-х и особенно сейчас, в 90-е годы, заметно увеличилось доминирование отцов в тех семьях, экономическое состояние которых можно считать достаточно благополучным. Это можно наблюдать даже по ответам женщин на вопрос: "Чья точка зрения преобладает у Вас в семье?". В 70-е годы, когда все женщины работали и получали не меньше мужчин, ответ был кратким: "Моя". В последние годы чаще отвечают: "Трудно сказать" или: "Без выделения, кто где". Объясняется подобная метаморфоза просто — мужчины сейчас зарабатывают, как правило, значительно больше женщин, и испытывая чувство собственной достаточности, стали более уверенно вести себя в семейных отношениях. К тому же, массовые увольнения женщин, прежде всего, из группы ИТР, не способствуют сохранению или приобретению ведущей роли в семье. С другой стороны, возросло материальное благополучие некоторых семей, которые могут позволить, чтобы мать оставалась дома и воспитывала детей, была бы им и гувернером одновременно. Всегда ли это оборачивается счастьем для детей? В первые годы их жизни, безусловно, присутствие матери рядом, теплота и забота о ребенке благоприятно действуют на его эмоции и психическое развитие в целом. Только все это при условии, что мать может и готова отдавать положительные чувства ребенку, любить его беззаветно, что требует 2 от нее не только искренности и эмоциональности, нормального психического состояния, но и определенной зрелости, чувства материнства при желанности ребенка и соответствии его пола ожидаемому. А теперь подумаем — всегда ли эти качества и свойства у молодых, неопытных, еще не ставших взрослыми матерей, наполняют жизнь ребенка счастьем, или хотя бы простой детской радостью. К сожалению, далеко не всегда — есть матери, коих не единицы, хотя и не легион, воспринимающих семью как камеру предварительного заключения, детей — как обузу, мужа — как досадную необходимость, ну, а себя — как самое несчастное создание на свете, которое всячески, да еще нещадно, эксплуатируют, подавляют творческие задатки, ограничивают духовную свободу и т. д. и т.п. Что тогда может испытывать мать, кроме раздражения, к ребенку? Именно у таких матерей и дети упрямые, а то и вредные, и муж — деспот или "ни то, ни се", даже если и может содержать семью. Вот и получается — мать сидит с ребенком, что ему еще надо, а контакта нет и взаимопонимания — тоже. Дальше — хуже. В старшем дошкольном возрасте, 5-7 лет, когда ребенку нужны, как воздух, общение со сверстниками, самоутверждение в половой роли мальчика или девочки, неработающая и нередко невротически расстроенная мать, равно как и чрезмерно опекающие бабушка и дедушка, становятся препятствием на пути полноценного, или, как мы говорим, гармонического формирования личности детей. А потом идут жалобы родителей, что трудно их единственному и неповторимому адаптироваться в школе, войти в коллектив. И обидчив он чрезмерно, и защитить себя не может, нервным каким-то стал, учителя все плохие, школа не та. В общем, одни неприятности. Понять бы тут надо: не всегда изоляция от сверстников и их подмена взрослыми, необщительными, нервными к тому же, идут во благо ребенку. К сожалению, сознание приходит слишком поздно, да и только у родителей, способных адекватно оценить всю сложность возникших психологических проблем с ребенком и ищущими помощь, разъяснение, содействие. Вспоминается консультация в одном детском саду, где была хозрасчетная группа. Воспитатели там — молодцы, голоса не повысят на ребенка и внимание оказывают, и с детьми в относительно небольшой группе специалисты по развитию разному занимаются. Вроде бы, чего лучше? АН нет. Когда были проведены диагностические беседы с детьми, оказалось, что подавляющее их большинство нервно расстроены — и страхов много, и настроение неустойчивое — капризное или подавленное, сон нарушен, внутренняя неуверенность прослеживается, со сверстниками общение не налаживается, да и слишком часто они болеют: заикания, нервных тиков, энуреза /недержания мочи/ больше, чем в норме наблюдается. Папы, понятно, дома не бывают, деньги зарабатывают, а если и бывают, то уж очень раздраженные, от стресса отойти не могут, жену "заводят", а она и так уже напряжена, обеспокоена. Все это детям и передается. В итоге, материальное благополучие есть, а духовного как не было, так и нет. И в школе ведь неизбежно будут проблемы. Можно ли что-то сделать? Несомненно, пока еще не все потеряно. Это с детьми. А их родители? Все дело же — в них. Вместо очередного курса макияжа, массажа, шейпинга матерям полезнее бы посетить психологическую консультацию по вопросам развития и психического здоровья детей. Платить теперь придется, сейчас такое время. Опять же, затраты, в конечном счете, будут значительно меньше упомянутых курсов, зато дальнейшее психическое развитие детей будет вне опасности. Ну, и что же? Из десяти родителей обратились только двое, да и то в одном случае "занятую " мать заменила бабушка. А об их отцах и говорить не приходится. Первый-то раз пришел один, второй посчитал — раз заплачено, то что еще он него надо ? Все эти рассуждения показывают, как далеко еще наше общество отдалено от духовной и в данном случае — психической культуры. Более того, посмотрите, какие пропагандируются фильмы, реклама, кто достигает иной раз власти, и станет ясно, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Если государство не может осуществлять социальных функций по психической защите и развитию наших детей, если 3 в школах уже действует уголовный беспредел, а в детских садах — "дедовщина", то мы можем хотя бы сплотиться нужными знаниями и реализовать их по отношению к нашим детям. Время не ждет. Ребенок вырастает, и вместе с ним растут его обиды, разочарования, страхи и конфликты. Задумаемся над такими цифрами, а перемножить их на количество детей в городах, селах, стране каждый и сам сможет. Раньше об этих данных вслух нельзя было говорить, не то что печатать. Вот и пожинаем плоды в настоящем. Итак. проведенная нами серия опросов 3400 родителей, в том числе методом сплошного обхода двух педиатрических участков, позволила получить следующие данные: в возрасте 1-3 лет заметно нервный — каждый четвертый ребенок, без особых различий по полу. В дошкольном возрасте нервным определяется каждый третий мальчик и каждая четвертая девочка'. В младшем школьном возрасте наибольшие показатели нервности — до 46% — у мальчиков и 37% у девочек. В более старшем возрасте показатели нервности такие же, как и в дошкольном возрасте. По оценке учителей, это еще 762 учащихся 2-8 классов. У них наибольшие показатели нервности у мальчиков 8 и 9 лет и в 12 лет. В 12 лет больше всего и нервных девочек. Так что, этот возраст, предшествующий пубертатным сдвигам в развитии, требует особого внимания родителей, педагогов и психологов. Даже невооруженным взглядом заметна повышенная возбудимость и агрессивность у части учащихся именно в этом критическом для дальнейшего формирования характера возрасте. Уместно спросить: а что же понимается под понятием нервность в использованных_выше анкетах ? Это комплекс характеристик повышенной, заметной внешне возбудимости, и раздражительности, двигательного беспокойства, неустойчивого настроения_ит. д. То, что процент нервности наиболее высокий в первых классах, говорит о сложном комплексе причин, ее вызывающих. Одна из главных — односторонняя левополушарная методика обучения, рассчитанная только на будущих лингвистов, математиков и инженеров, и не учитывающая гуманитарную, правополушарную направленность будущих практических специалистов типа Эдисона, а также музыкантов, художников и врачей. Немалое значение принадлежит и проблемам перегрузки от большого количества непродуманно сменяющих друг друга уроков, завышенных требований не в меру самолюбивых и тщеславных родителей, заставляющих, к тому же, учиться одновременно в двух школах. И проблемы социально-психологической адаптации тоже играют не последнюю роль, когда нет контакта, общения со сверстниками, нервно расстроенный ребенок не принят, изолирован или отвергнут. Наш опыт организации дошкольной психологической службы в С.-Петербурге убедительно показал эффективность оказания помощи нервно расстроенным детям еще до школы, в том числе и в плане налаживания общения со сверстниками, умения принимать и играть роли. Да и родители лучше находят общий язык с ребенком. Все это как нельзя лучше пригождается в школе. Меняться, конечно, нужно не только детям и родителям, но и учителям, нередко обнаруживающим авторитарный стиль руководства детьми, излишне оценочное суждение их возможностей, а то и сразу списывающих их в классы выравнивания, компенсирующего обучения, где им, как гражданам второго сорта, и надлежит оставаться до конца если не дней, то, хотя бы, школы. Пока же имеет место не психологический подход к преподаванию школьных дисциплин, а технократический, именно предметный, технический, будь то это даже русский язык и литература. Оставляет желать лучшего и нервное состояние самих учителей — не всех, безусловно, — нередко испытывающих большую нагрузку и нервно-психическое напряжение от неумения расслабляться, вести себя гибко, ситуативно и доброжелательно. Во всяком случае, только в единстве психологических и педагогических усилий школы и семьи можно найти выход из проблемы нервных расстройств у детей. Можно поинтересоваться: почему же число нервных нарушений уменьшается по мере приближения к выпускньш классам школы? Некоторые специалисты, наоборот, считают, что оно не уменьшается, а возрастает. Все дело в том, что начиная с 4 откровенно подросткового возраста — 13 лет — можно говорить о тех или иных нарушениях в формировании характера скорее, чем о нервности как таковой. И действительно, мы видим к 15 годам расцвет характерологических нарушений или акцентуаций характера, как их еще называют. В старших классах школы происходит как бы известное "остепенение", и нервности вроде меньше, и характер, оказывается, не самый плохой. Но и здесь есть подводные течения, главное из которых — появление психосоматических расстройств; и артериальное давление начинает скрыто расти или снижается до степени гипотонии, и боли в сердце появляются, и желудочно-кишечный тракт барахлит; то дискинезия желчевыводящих путей, то гастрит и колит, а иногда и просто дисфункция кишечника, опять же, на нервной почве развивается. Стресс, значит, повлиял. Иногда самочувствие бывает столь плохим, а настроение — таким неважным, что не до учебы уже. Лишь бы сохранить остатки работоспособности — жизнь же впереди, и работать еще надо, а об учёбе вспоминать пока не хочется. Чтобы всего этого не произошло, и нужно знать, когда начинаются нервные расстройства у детей, какова наша роль — родителей — в их происхождении, что мы можем сделать, чтобы помочь нашим детям. Поэтому и книга построена так, что вначале освещаются особенности семейных отношений, затем идет интервью с автором в качестве своеобразной тематической информационной разминки и рассматриваются проблемы психического здоровья детей, в том числе — при посещении яслей и детского сада. Далее следует подборка материалов о детских страхах, нейрофизиологическом своеобразии детей в начальном периоде посещения школы и, наконец, даются необходимые тесты и рекомендации. Некоторые допускаемые нами повторения каждый раз рассчитаны на целостное освещение тех или иных проблем психического здоровья детей. Мы специально не меняли стиль отдельных, ранее написанных глав, чтобы сохранить их самобытный, оригинальный характер. Итак, пожелаем вам, дорогие читатели, получить как можно больше информации от книги, способной обогатить Вас как родителей и специалистов, после прохождения всех ее подводных психологических рифов при чтении. Глава I Психология семейных отношений В социальной психологии существует понятие "первичная группа". Связи в этой группе строятся на непосредственных личных контактах, на эмоциональном вовлечении ее членов в дела группы, обеспечивающим высокую степень отождествления и слияния ее участников. Такой первичной группой является семья — единственная группа, которая увеличивается и разрастается не благодаря "приему" новых членов извне, а благодаря рождению детей. Семья, как совокупность человеческих отношений, является, в то же время, институтом, осуществляющим определенные социальные функции. В области духовной жизни самой важной функцией семьи является воспитание детей. Семейное и общественное воспитание взаимосвязаны, дополняют и могут, в определенных границах, даже заменять друг друга, но в целом они неравнозначны, и ни при каких условиях не могут стать таковыми. Семейное воспитание более эмоционально по своему характеру, чем любое другое воспитание, ибо "проводником" его является родительская любовь к детям, вызывающая ответные чувства детей к родителям. Семья представляет собой не застывшую социальную организацию, а динамическую микросистему, постоянно находящуюся в диалектическом развитии. Общеизвестны определенные изменения, происшедшие в структуре современной семьи: уменьшение размеров семьи и количества детей, уменьшение роли старшего брата и сестры, исчезновение резкой дифференциации между членами семьи в целом. В прошлом семью объединяли такие чисто внешние формальные факторы, как закон, нравы, общественное мнение, традиции и непререкаемый авторитет главы семьи, строгая дисциплина и разработанные ритуалы. 5 В настоящее время формируется новый тип семьи — товарищеская или дружеская ассоциация, единство которой все больше зависит от таких личных отношений, как взаимопонимание, привязанность, взаимное участие ее членов. Именно такие семьи, где преобладает равный статус (положение) супругов, обозначаются в социальной психологии как эгалитарные семьи, (в отличие от патриархальных, в которых отец единолично осуществляет пласт», и влияние, и матриархальных семей, где наибольшая степень влияния принадлежит матери). Справедливо допустить, что в любой гармоничной (в истинном смысле слова) семье последние роли супругов будут являться своеобразным атавизмом. Психологическая совместимость супругов играет цементирующую роль в развитии у них чувства принадлежности к семье. Когда про человека говорят, что он — семьянин, то прежде всего подразумевается, что он дорожит своим участием в жизни семьи. Дело вовсе не в том, должны ли супруги обладать одинаковыми или разными характерами, скорее, следует придавать значение таким чертам их личности, как особенности мировоззрения, взгляды на семью и брак, одним словом — системе отношений человека. В формировании чувства принадлежности к семье как общественному институту следует подчеркнуть такие нравственно-моральные критерии, как чувство идентичности с обществом, поощряющим и регламентирующим семью как ячейку, чувство долга, необходимость существования семьи. В семье, как в интимной первичной группе, предполагается эмоциональное влечение ее членов друг к другу — уважение, преданность, симпатия, любовь. Именно эти чувства как ничто другое способствуют интимности, доверительности в отношениях, прочности семейного очага. Детей учат любить, прежде всего, родители. Если ребенок окружен постоянной любовью вне зависимости от того, какой он в данный момент — "хороший" или "плохой", то такие проявления родительской любви вызывают ощущение ценности собственного "я". Результатом этого является выраженное чувство принадлежности к семье, когда дети дорожат и гордятся тем, что они живут с папой и с мамой; они во многом подражают родителям и с гордостью рассказывают о них окружающим. Здесь дети осознанно и неосознанно отождествляют себя со своими родителями. Став взрослыми, они способны любить преданно и глубоко в браке. Но никакое чувство не должно быть чрезмерным, иначе оно превращается в свою противоположность. Есть семьи, в которых детей "закармливают" любовью, окружают чрезмерным почитанием, восхищением. Родители ежеминутно испытывают острую потребность выражать свою любовь к детям, на которых концентрируются нереализованные ожидания любви. Принимая безграничную любовь и ощущая свою сверхценность вне зависимости от своих действительных качеств, дети в таких семьях становятся себялюбивыми и самовлюбленными, требовательными к другим. Вырастая, они проявляют "собственнический" характер любви: другие должны принадлежать только им, так же. как некогда принадлежали им родители. Они постоянно должны самоутверждаться в своей ценности через всевозможные и постоянные знаки любви со стороны окружающих. Если любовь других внешне ярко не выражена, они обвиняют их в охлаждении, потере интереса, измене. Сами же они не столько любят, сколько влияют на других с покровительственным оттенком. Чрезмерная родительская любовь неизбежно приводит повзрослевших детей к зависимости, несамостоятельности, незрелости. Любовь, внушенная им родителями, мешает полюбить кого-то другого, кроме своих родителей. Чтобы сохранить любовь, инотда требуются определенные усилия. На такие усилия заласканные в детстве люди не способны. При малейших жизненных затруднениях их брачный союз не выдерживает испытаний, и они возвращаются к родителям, ища у них защиты и любви. Встречаются также семьи, в которых родители своими неуемными ласками, беспрестанными крепкими объятиями, поцелуями в губы, сном в постели с детьми, купанием их в ванне (даже подростков) способствуют преждевременному сексуальному развитию. Мальчики, имеющие таких матерей, нередко вступают в половую близость до наступления зрелости. 6 Девочки, имеющие таких отцов, вырастая, часто выходят замуж за мужчин старше себя. Во всех случаях такое поведение родителей нарушает нормальное сексуальное развитие детей. Любовь у последних в дальнейшем имеет или ярко выраженную эротическую направленность или же, напротив, наблюдается безразличие по отношению к противоположному полу. Почти всегда можно встретить детей с двойственным отношением к чрезмерной любви родителей. Они одновременно принимают и не принимают ее. Ребенок, вынужденный постоянно отвечать на настойчивую любовь родителей, может просто устать от ее избытка. Возникает эмоциональная перенапряженность. Дети начинают беспричинно плакать, капризничать, упрямиться. Это серьезный сигнал, указывающий, что им нужно отдохнуть от взрослых и даже некоторое время побыть в одиночестве. Избыток любви воспринимается детьми как своего рода угроза потери своей неповторимости, это угроза принадлежать только другим, по не принадлежать себе. Став взрослыми, такие люди вначале весьма осторожны в любви — им необходимо какое-то время для оценки чувств другого; чрезвычайно щепетильны в выборе партнера; предпочитают сдержанное выражение чувств любви. Есть семьи, в которых родители обнаруживают "принципиальную" любовь к детям. Ребенок получает награду в виде любви только тогда, когда родители им довольны. Если ожидания родителей не оправдываются, то у них возникает беспокойство, легко перерастающее в раздражение и отрицание. Сьел манную кашу до конца — "молодец, я тебя люблю", не съел — "ты очень плохой, я тебя не люблю". Ценность личности ребенка здесь совсем не принимается во внимание. Любовь родителей к детям носит половинчатый, колеблющийся характер — от ее полного отрицания до вспышек немотивированной любви. В дальнейшем, будучи взрослыми, такие люди либо чрезмерно сдержанны в любви, либо "безрассудны", или же их любовь носит неустойчивый характер. Наконец, встречаются семьи, в которых потребности детей в любви не удовлетворены. Родители могут быть холодными, отчужденными, незрелыми, любящими только себя, не способными к любви или не придающими ей значения. Эти ситуации часто складываются в семьях, где появление ребенка помешало родителям в реализации их жизненно важных целей, которые они ставят выше, чем родительские чувства. Наличие нескольких детей в семье часто влечет за собой предпочтение родителями того или другого ребенка. Ребенок может быть больше привязан к отцу или матери и особенно чувствителен к любви одного из них, не удостаивающего его ответного чувства. Иногда родители остаются равнодушными к ребенку только потому, что вместо девочки появился мальчик или наоборот. В ряде случаев сильное желание иметь девочку приводит к такому отношению к реальному мальчику, как если бы он был девочкой, и обратно. Не удивительно, когда в таких ситуациях мы встречаем детей, считающих себя лишними, ненужными, никчемными. Эти мучительные детские переживания накладывают отпечаток на всю дальнейшую жизнь человека. Нарушается правильное представление о самом себе — самооценка, без которой нет соответствующего самоуважения. Замедляется развитие личности в целом. Став взрослыми, такие люди часто бывают благодарны только за то, что им позволяют любить. Они крайне робки и застенчивы в проявлении любви и легко принимают ее любые активные формы со стороны других. Они поддаются иллюзии любви, когда им кажется, что их любят. Они позволяют другим "эксплуатировать" себя только потому, что другие любят и ценят их за отзывчивость. Но так бывает не всегда. Полное отсутствие любви в детстве имеет исход в виде атрофии чувства любви, Приведем одно наблюдение. Сестру 25 лет беспокоит поведение брата 22 лет, "влюбившегося" в нее. Брат становится подавленным и грустным в отсутствие сестры; он счастлив, если сидит рядом, ревнует сестру ко всем ее знакомым, не отпускает из дому. В семье доминирует мать, перенесшая всю любовь на дочь. Отец постоянно находится в командировках, и его роль в семье крайне незначительна. Брат в первые годы жизни был привязан к матери, но она не проявляла к нему достаточной любви. В дальнейшем брат 7 предпочитал отца, но отец не мог уделять сыну постоянного внимания и не придавал этому значения. Таким образом, брат оказался лишенным как любви родителей, так и влияния отца. Несмотря на свои 22 года, он остался еще 60 многом незрелым и несамостоятельным. Его сестра была ближе к нему, чем родители, в какой-то мере заботилась о нем и одновременно обладала ярко выраженными чертами как матери (чувственная сторона, властность), так и отца (уверенность, решительность). Брат нашел в лице сестры и мать, и отца — все то, чего ему так не хватало: любовь, заботу и защиту. В этом сказалась его эмоциональная незрелость. В свои 22 года он продолжал зависеть от семьи и не мог проявить свои чувства любви за ее пределами. Этот пример поучителен, ибо для гармоничного развития личности необходимо, чтобы ребенок приобрел опыт взаимоотношений с обоими родителями через адекватные модели материнского (женского) и отцовского (мужского) поведения. Этот опыт облегчает в дальнейшем взаимопонимание между полами. А для его полноценного формирования необходимо, чтобы мать и отец полностью приняли на себя соответствующие роли матери и женщины, отца и мужчины. На разных возрастных этапах дети могут испытывать чувства привязанности к родителям не в одинаковой степени. Здесь возможны любые сочетания. Тем не менее, при нормальном развитии существуют фазы, когда мальчики больше привязаны к матери, а девочки — к отцу. Если по тем или иным причинам существуют препятствия для нормального прохождения этих фаз (как в вышеприведенном случае), то вероятность появления различных отклонений в формировании личности становится большей и, в частности, возможно нарушение нормального сексуального развития. Так, мы отмечаем гораздо большую частоту попыток к мастурбации (помимо всех прочих факторов) у девочек при невозможности реального эмоционального контакта с отцом, и, наоборот, у мальчиков — с матерью. В случаях ночного недержания мочи у ребенка в семье, как правило, жестко (авторитарно) доминирует мать, открыто или незримо не принимающая (не любящая) такого ребенка и препятствующая его тяготению к отцу. Дети с подобным заболеванием особенно чувствительны к проявлениям родительской любви. Без нее они ощущают себя неполноценными и потерянными. Это отражается и в их внешности: грустные глаза, тревожно-тоскливое выражение лица. Как это ни парадоксально, но для того, чтобы любить других, необходимо в какой-то мере любить себя. Сама способность любить, как и способ выражения любви, в немалой степени зависит от соответствующего опыта, приобретенного в детстве. Родительская любовь, как ничто другое, способствует возникновению и укреплению чувства собственного достоинства и самоуважения у человека. Он считает, что достоин любви других, и начинает дорожить представлением о себе и оценкой (мнением) других. Тогда люди большей частью не позволяют совершать по отношению к себе поступки, не вызывающие одобрения общества. Напротив, человек, лишенный любви (и часто — уважения других), чувствует себя неудовлетворенным, недостойным и униженным. Самооценка и представление о себе в этом случае имеют настолько малое значение, что такие люди позволяют себе быть агрессивно-недружелюбными к другим иногда только потому (кроме тезиса — "мне нечего терять"), что таким путем они могут у некоторых вызвать хоть какое-то "уважение" к себе (к своей силе). Или же они проявляют агрессивное недружелюбие к самим себе, считая себя виновными и ответственными за отсутствие любви и уважения к ним у других. В этой ситуации, ввиду низкого уровня самосохранения "я" любой жизненный стресс не встречает противодействия и защиты со стороны личности. Чувство самоуничижения и потеря инстинкта самосохранения иногда настолько выражены, что собственная жизнь в представлении таких людей теряет всякий смысл, и до драматической развязки — самоубийства — остается один шаг. Этот максимализм отрицания человеческого существования встречается в исключительно редких случаях, и для него необходимо сочетание многих обстоятельств. 8 Обычно в ситуации снижения ценности "я" человек, не испытывая защищенности и чувства собственного достоинства, легче может совершать действия, наносящие ущерб самому себе. Например, непроизвольное нанесение себе косметических дефектов, расчесывание до крови, выщипывание и выдергивание волос и т. д. Это агрессия по отношению к себе является следствием мучительного чувства вины и досады. Такой человек считает себя некрасивым (потому что его не любят) и даже безобразным. Будучи "плохим" и "некрасивым", он думает, что отсутствие любви в нему вполне закономерно. Возникает некоторая автономность своего "я" от окружающего мира (оценок других). Это — своеобразная и патологическая защитная реакция человека на воздействие извне. Существует еще один способ компенсации недостающего чувства любви и связанного с ним чувства удовлетворения. Он заключается в том, что человек начинает больше любить себя самого и непроизвольно стремится к ощущениям, которые создали бы иллюзию удовлетворения в любви. Но если говорить точнее, это не любовь к себе, а суррогат любви, скорее, жалость, самоуспокоение путем ухода от больных вопросов, своего рода "защитный механизм". Так, некоторые люди иногда настолько испытывают удовлетворение от своих переживаний, что сами их непроизвольно создают. Страдая, они ощущают себя глубоко несчастными, и заслуживают особого утешения и жалости. Или недостающее чувство любви компенсируется в помощью физических символов любви. Например, мастурбации, при которых физические ощущения ассоциируются с ощущениями, возникающими при интимной близости у любящих друг друга людей. Некоторые не испытывают даже таких иллюзий. Они просто прибегают к "наркотику", к самоудовлетворению типа того же онанизма: сосанию пальца, языка, одиночному алкоголизму и т. д. Мы не случайно придаем такое значение эмоциям в жизни ребенка. Человек не может быть полностью счастливым без гармоничной любви, начало которой закладывается в семье. У каждого из супругов было свое детство, и прочность брачного союза зависит, среди прочих факторов, также и от характера эмоционального развития (в том числе любви) в детстве. Те, кто любил своих родителей, чаще стремятся найти для брака человека такого же типа; те же, кто не любил, обнаруживают тенденцию избирать противоположный тип. Женщины, желающие иметь ребенка, как правило, счастливы в браке, сексуально и социально совместимы со своими мужьями. Женщин с отрицательным отношением к беременности характеризует плохая супружеская приспособляемость, эмоциональная бедность и отсутствие контактов с матерью, недостаточное или неправильное сексуальное воспитание. Справедливость этих наблюдений мы подтвердим дальше на примере семей с неврозами у детей. Можно даже сказать, что гармоничная любовь между родителями представляет собой известную гарантию от появления невроза и других аномалий личности. По словам И. Песталоцци, "только при помощи любви, признательности и доверия, при помощи очарования красоты, чувства гармонии и душевного покоя могу я как в физическом, так и в интеллектуальном и моральном отношениях достигнуть внутреннего равновесия". Перейдем к так называемой проблеме феминизации мальчиков, под которой подразумевается женский характер поведения последних. Точнее сказать, эти мальчики не проявляют мужественности, смелости, то есть тех мальчишеских форм поведения, которые считаются обычными с точки зрения "здравого смысла" и нормы мужского общения. Эти черты поведения (и Характер) лучше обозначить как несвойственные мальчикам. Обычно в развитии таких форм поведения придают значение условиям воспитания, при которых мальчик находится под сильным, постоянным, предопределяющим женским влиянием, и тем самым воспринимает женские образцы поведения. Этот фактор имеет существенное значение, но сам по себе он далеко не во всех случаях приводит к поведению, несвойственному мальчикам. К этому ведет сочетание ряда факторов (но не обязательно всех вместе). 9 Так, родители (особенно мать), желавшие иметь девочку, неосознанно переносят на мальчика весь комплекс развившихся у них до рождения ребенка чувств, связанных с воспитанием девочки. Практически родители относятся к ребенку так, как если бы он был существом без пола. В дальнейшем они чувствуют себя виноватыми, когда сын уже подрос; окружающая среда требует от него определенных мужских качеств, а сын проявляет откровенно женские черты или, напротив, грубость, связанную с попытками автономии. Как это ни странно, но к подобным отклонениям в поведении мальчиков иногда приводит сильное желание родителей иметь только мальчика. При этом в процессе воспитания к нему предъявляются жесткие требования. От ребенка ожидают сверхмужества, сверхгеройства, сверххрабрости. Он растет, как голая ветка на холодном ветру. В жизни эта ветка, не успев выпустить листья, ломается, особенно если родители требуют от сына того, чего нет в них самих, не являются для него наглядными образцами поведения. Путем неимоверных усилий родители "повышают давление" до такой степени, что несложившаяся личность не выдерживает такого давления, и мы видим плачущего, беспомощного, невротичного ребенка. Его глаза говорят: "Я устал от требований, любите меня и дайте мне возможность побыть самим собой". Но родители словно боятся любви, и в данной ситуации проявляют страх и беспомощность. Они вдруг начинают беспокоиться о ребенке с такой же силой, с какой раньше требовали он него беспрекословного восприятия их норм. Образно говоря, ребенка вытаскивают из проруби, где его духовно и физически закаляли, с тем, чтобы теперь ошпарить кипятком беспокойства и страха. Это выражается в чрезмерной опеке и тревоге за его судьбу. Самый существенный фактор в развитии у мальчиков поведения, несвойственного полу, — это недостаточное влияние отца, отсутствие типичных (общепринятых) мужских образцов поведения. Потребность в них у ребенка выражена неодинаково в различные периоды жизни. Ранее было отмечено значение для нормального развития личности этапа привязанности мальчика к матери. Такое же значение приобретает в определенном возрасте (обычно 5-8 лет) этап привязанности (и подражания) мальчиков к отцу. Этот период половой гомогенизации. В классе два лагеря — мальчиков и девочек. На "перебежчиков" смотрят с презрением и осуждением. Для мальчиков это — особый, "героический" период жизни. Они играют в военные и спортивные игры, подражают литературным героям, рисуют атлетические фигуры спортсменов, рыцарей, воинов. Одновременно происходит бурное формирование самооценки — представления о себе, но не столько вообще (как в 2 года — выделение себя из среды и в 3-5 лет — осознание своей индивидуальности), сколько конкретно как о представителе мужского пола. Мужеству нельзя научить теоретически. Доказательство тому — история с сыном графа Честерфилда. Отец воспитывал сына большую часть жизни через письма. Несмотря на все старания отца, сын, будучи взрослым, остался слабохарактерным, неустойчивым, невосприимчивым к самым убедительным наставлениям отца, и вел жизнь, которую тщательно скрывал от него. Мужество в детском возрасте формируется прежде всего в процессе непосредственного общения с отцом, служащим реальным образцом поведения. Активный авторитет отца или другого члена семьи создается, прежде всего, тем, как отец выражает и проводит в жизнь семьи нормы, принятые в современном обществе. Сейчас роли матери и отца в семье так четко не разграничены, как раньше. К тому же, в нашем обществе многим женщинам приходится заниматься и мужскими профессиями, а мужчинам — выполнять женские функции: кормить, пеленать детей и т. д. Хотя многие мужчины приветствуют это, но в целом есть опасность, что у ребенка могут появиться две матери, а не мать и отец. Совершенно очевидно, что в оценках сверстников женственный мальчик будет "девчонкой", а это больно ранит его. Желание вырастить сыновей и дочерей как личностей не должно закрывать от нас важности вырастить сыновей, которые являются мальчиками, и дочерей, которые являются девочками. В нашем стремлении к равенству полов мы не должны забывать, что некоторые биологические функции 10 непреложны и имеют как социальные, так и психические последствия. Как же нарушения семейных взаимоотношений и отклонения в воспитании оказывают влияние на возникновение аномалий формирования личности в детском возрасте? Излишне строгое или даже деспотическое воспитание развивает у детей такие черты характера, как неуверенность, застенчивость, пугливость, зависимость и реже — возбудимость и агрессивность. Чрезмерное внимание и удовлетворение всех желаний ребенка приводит к развитию истерических черт характера с эгоцентризмом и отсутствием самоконтроля. Отсутствие воспитания как такового ведет к возбудимости, неустойчивости, асоциальному типу поведения. Во всех случаях неправильного воспитания нарушается социальная адаптация личности. Если рассмотренные крайние типы воспитания одновременно сопровождаются непоследовательным и противоречивым отношением родителей, то в этих условиях излишне строгое противоречивое воспитание может привести к неврозу навязчивых состояний, избыточно опекающее противоречивое воспитание — к истерическому неврозу. Предъявление непосильных требований к детям и чрезмерный контроль считаются немаловажными причинами неврастении. Отрицательное влияние на формирование личности детей оказывают и такие факторы, как конфликтные отношения в семье и психопатические черты у родителей. Иногда они настолько выражены, что можно говорить о психопатической структуре семьи в целом или о семейном неврозе. В настоящее время семейная психология и психиатрия рассматривает эмоциональные нарушения у ребенка, подростка или взрослого как показатель семейной психопатологии. Проиллюстрируем это на нашем врачебном материале и кратко рассмотрим особенности социально-психологической структуры семьи у детей с неврозами и невротическом развитии личности, характер воспитания и сам генезис невротического заболевания у детей. В характеристиках матерей, у которых дети болеют неврозами, обращают на себя внимание такие черты, как недостаточная гибкость (ригидность) мышления, повышенное чувство долга и принципиальность, доминантность (властность), невротичность и тревожность. В большинстве случаев у матерей еще до рождения ребенка отмечались элементы невротизма и тревожности, обусловленные взаимоотношениями с родителями и отношениями с мужем. В детстве ей были присущи те же страхи и эмоциональная неустойчивость, что и ее ребенку. Этим отчасти и объясняется повышенная тревожность большинства матерей, стремящихся чрезмерной опекой предохранить детей от тех невротических симптомов, которые были у них в детстве. Эти симптомы в какой-то мере были следствием властного доминирования ее матери в семье (в настоящем — бабушки по материнской линии) и неправильного развития по полу, ввиду того, что властная мать лишала девочку эмоционального контакта с отцом. Такой же тип отношений в семье создала и молодая мать. Отцы у детей с неврозами были, как правило, недостаточно общительными, без повышенного чувства долга и принципиальности, не обладали властностью и тревожностью, зато были мнительными и, как матери, недостаточно уверенными в себе. В детские годы, по разным объективным причинам, они ощущали недостаток отцовского влияния или его отсутствие, и мать была вынуждена брать на себя и функцию отца, проявлять больше заботы о ребенке. Обращает на себя внимание тот факт, что отец, так и мать в прошлом испытали недостаток положительного влияния (любви, заботы, воспитания) со стороны одного из родителей, и соответственно, мать и отец в детстве не могли развить (удовлетворить) свои чувства любви к тому из родителей, чья роль в семье была недостаточной. К тому же для эмоционального контакта детей с родителями существовали два препятствия. Одно в виде "аффективного барьера", создаваемого матерью, находящейся постоянно в состоянии тревоги и беспокойства. Другое препятствие выглядело как "коммуникативный барьер" на пути ребенка к отцу, когда существовало очевидное несоответствие между высокой потребностью в общении у ребенка и недостаточной ее выраженностью у отца. 11 Следует учесть, что в изучаемых нами семьях каждая вторая мать имела твердый характер, и каждый второй отец обладал неустойчивым и мягким "я". Сугубо условно это выглядело как приближение матери к так называемому мужскому, а отца — к так называемому женскому характеру. Отметим, что до брака существовали определенные, достаточно выраженные эмоциональные ожидания (установки) у женщин и мужчин. Так, женщины, в силу своих личностных особенностей (не забудем роль детства), испытывали потребность любить и опекать мужчину. Мужчины, в силу тех же особенностей, испытывали преимущественно потребность в заботе и любви к себе со стороны женщины. Может показаться, что такие совместимые ожидания приведут к счастливому, взаимоудовлетворяющему браку. Во всяком случае, в начале семейной жизни преобладали приемлемо теплые и дружеские отношения. Но односторонность ожиданий мужа и жены по отношению друг к другу становилась все более очевидной и постепенно приводила к обострению эмоциональных отношений в семье. Попытка одного из супругов изменить свой характер ожиданий к другому, например, сделать их обратными или взаимными (гармоничными) наталкивались на противодействие. Семью начинало "лихорадить". Нарушалось согласие, возникали взаимные обвинения, упреки, подозрения, конфликтные ситуации. Отчетливо начинали обостряться и сексуальные проблемы в интимных взаимоотношениях между супругами. Происходила "борьба за власть", заканчивающаяся отказом одного из супругов от претензий на господство и победой другого, устанавливающего жесткий тип влияния, или распадом семьи. В результате структура отношений в семье становилась фиксированной, ригидной и формализованной или происходило перераспределение ролей. На данном этапе отношения между супругами внешне казались снова упорядоченными; наступало относительное "затишье". Но это было "затишье перед бурей". В семье ждали ребенка. Его появление иногда приводило к переоценке ценностей и обеспечивало формальное согласие. По мере роста ребенка и необходимости собственно воспитательных акций нереализованные ролевые ожидания родителей концентрировались на ребенке. Последний начинал играть все более значительную роль в жизни семьи, что, с одной стороны, формировало у него самоуважение, чувство собственного достоинства, но, с другой стороны, ввиду чрезмерной опеки лишало возможности формировать свой собственный опыт. Дети в таких семьях вынуждены играть роль, не соответствующую их возможностям, установкам, потребностям.. Их попытки выйти за границы жестко предписанной роли наталкивались на противодействие какого-либо члена семьи и усиливали семейные разногласия. Семья находилась на этапе, непосредственно предшествующем возникновению невроза у ребенка и выглядела как формальная группа с доминированием одного из ее членов (чаще матери) в виде постоянного стремления к личному влиянию и власти. Это влияние распространялось и на воспитание детей. Другой член семьи (чаще отец) в целях ликвидации конфликтной ситуации был вынужден согласовывать свои функции воспитания только через доминирующего члена семьи, который контролировал и видоизменял воспитательные воздействия соответственно своим чертам личности. Если же каждый взрослый член семьи пытался проводить свою стратегию воспитания детей вне зависимости от сложившейся ситуации, то это приводило к конфликтной обстановке и к уменьшению чувства принадлежности к семье у супругов. Разрешение противоречий в семейных взаимоотношениях происходило, если: а) отец принимал ту же роль, что и мать, по отношению к детям, то есть солидаризировался с ней через ее "женскую роль", 6) отец уступал энергичной и властной матери в силу своих характерологических особенностей, занятости или при часто болеющем ребенке, за которым ухаживала мать. В результате мать часто брала на себя "мужскую роль" по отношению к детям. Выполняя не свойственные ей функции и неся 12 повышенные обязательства, такие матери достаточно быстро невротизировались, что сопровождалось еще большей требовательностью и повышением контроля за ребенком при одновременной опеке; в) в семье при наличии нескольких детей каждый родитель имел возможность влиять на одного из детей так, как он считал нужным; г) возникало частичное согласие и распределение обязанностей. Так, отец, мог только наказывать ребенка, мать же несла все остальные обязанности: контроль, поощрения и т. д. Наиболее конфликтными парами в семьях (исключая пару мать — отец) являлись отношения матери со своими родителями (из-за стремления бабушек к доминированию в семье), затем — отца с родителями матери и, наконец, отношения матери с родителями мужа. В изученных нами семьях если и была эмоциональная привязанность и любовь, то она преимущественно наблюдалась у какой-нибудь одной пары. Третий член семьи (обычно отец) или был "забыт", "отвергнут", или был вынужден "любить себя". Объектом любви одного из родителей становился ребенок, отец или мать пытались обратить на него чувство любви. Одновременно к ребенку предъявлялись повышенные' требования, ожидания проявления его чувств ко всем взрослым членам семьи, несмотря на очевидную привязанность и любовь к одному из них. В некоторых семьях наблюдалась своеобразная ролевая перестановка: отец и мать как бы поменялись своими местами в воспитании детей. Так, мать характеризовало крайне сдержанное, без внешних проявлений любви, властнотребовательное отношение к детям. Отцы, наоборот, были к ним эмоционально раскрытыми, любвеобильными и большей частью — все разрешающими. Такая ролевая перестановка оказывалась далеко не безразличной для детей. Девочки у таких матерей часто обнаруживали "мальчишеские" черты в своем поведении, дружили преимущественно с мальчиками (то, что называется "маскулинизацией" девочек). В дальнейшем как у мальчиков, так и у девочек возникала характерная клиническая картина в виде выраженной возбудимости, наклонности к импульсивности и навязчивым действиям. Преобладала высокая степень незащищенности и психомоторной нестабильности. Авторитет родителей не был прочным. Основной патогенный фактор здесь, прежде всего, заключался в отсутствии прочного влияния отца на детей. В нашем обследовании преобладали семьи с одним ребенком. Иногда он вырастал необщительным из-за слишком серьезного отношения родителей к своему первому родительскому опыту. Если в дальнейшем в семье появлялся второй ребенок, то у него, по сравнению с первым, было меньше вероятности заболеть неврозом. У родителей вырабатывалась более целесообразная система воспитания, а не основанная только на методе проб и ошибок. Одновременно родители становились менее строгими ко второму ребенку, Каждый второй ребенок, больной неврозом, по нашим данным, в течение своей жизни перенес разлуку с отцом вследствие развода, большей частью — до развития четко выраженного заболевания неврозом. Каждый четвертый ребенок перенес разной продолжительности разлуку с матерью в первые годы жизни (воспитание у родственников, больница, круглосуточные детские учреждения и т. д.). Для большинства рассматриваемых детей раннее помещение в ясли было серьезным эмоциональным потрясением. Недостаточность эмоционального контакта с матерью или отцом не могла быть восполнена воспитателями, заменяющими родителей. Результатом являлся аффективный след — беспокойство у детей. У мальчиков это проявлялось в виде тоски по отцу в течение долгих последующих лет жизни. В дальнейшем это беспокойство могло легко перейти в открытое чувство страха перед темнотой, перед одиночеством. Этот страх вызывал ответное беспокойство родителей, прежде всего — матери, и приводил к большему, компенсаторному сближению с ребенком. Страх в данном случае — добавочная форма эмоциональной коммуникации ребенка с родителями. 13 Характеризуя воспитательный подход к детям, следует отметить преобладание у всех родителей сочетания повышенной заботы, контроля, требований, запретов в одновременной непоследовательностью, аффективной неустойчивостью и противоречивостью отношения. Практически в большинстве случаев можно говорить о разных типах воспитания у родителей. Один из них, к примеру, проявлял гипертрофированную заботу и любовь к детям, другой — просто заботу или несколько отчужденное отношение. Один из родителей больше разрешал, другой больше запрещал или не знал, что ему делать, и т. д. В целом в семье был несколько повышенный "родительский инстинкт охраны своего потомства"; отсюда избыточная опека, предохранение, неизбежная тревожность и т. д. Детей буквально сдавливало кольцо правил, запретов, угроз. Они постоянно слышали: "Делай так" и угрозы: "Если ты это не сделаешь, то...". Бесконечные словесные объяснения напоминали резонерство, В то же время, практические навыки были крайне недостаточными. Разговор между родителями и детьми выглядел как два монолога. Особенность такого контакта заключалась не в отсутствии любви, а в отсутствии уважения самостоятельности. Ребенок не мог остаться самим собой ни на минуту. И на каждом шагу его преследовала тень родительского недоверия. Если он пытался хотя бы в чем-то проявить самостоятельность, то это расценивалось как вызов, упрямство или даже каприз. Не принималось во внимание эмоциональное развитие детей, привязанность, их духовный мир, индивидуальность. В основе такого отношения родителей, помимо характерологических особенностей, часто были беспокойство и неуверенность, страх перед будущим ребенком, иногда в такой степени, что это можно сопоставить с так называемым неврозом материнства. Родителей пугало в детях не то, что они были непохожими на других детей, а то, что они напоминали чем-то их самих в эмоциональных состояниях, испытанных в детстве. Часто родители боролись в образе детей, по существу, с собой, пытаясь вытравить в них все то, с чем они сами не могли справиться в детстве. Ребенок был игрушкой, марионеткой или объектом их иллюзорных ожиданий. Мы не видели ни одной семьи, в которой родители, находясь в состоянии "провозглашенной или непровозглашенной войны" со своими детьми, могли ее выиграть. Дети имели больше энергии и времени. Даже если родители и "выигрывали", то только ценой развития у детей малодушия, невротичности или асоциальных форм поведения. Заметим, что, по нашим наблюдениям, мальчики находились в более тяжелых условиях семейного существования по сравнению с девочками. Так, матери опекали и ограничивали их значительно больше, чем девочек. У отцов к мальчикам было более выраженное эмоциональное отчуждение (неприятие), также значительно более высокие требования, чем по отношению к девочкам. До заболевания неврозом мальчики, в своем большинстве, обладали активностью, высоким энергетическим потенциалом и самостоятельностью. Сдерживание этих проявлений родителями имело следствием, кроме эмоциональной неустойчивости, возникновение таких симптомов, как тик, недержание мочи и заикание. Для личности детей, кроме отдельных приемов воспитания, большое значение имеет и характер чувств родителей. Остановимся подробнее на проявлениях чувств любви. Матери были чаще сдержанны в любви (но не в заботе!), несмотря на большую потребность в ней, они принципиально не позволяли открыто проявлять любовь к ребенку только за то, что он есть. Ребенок должен был всегда заслужить любовь. Такие матери не столько любили детей, сколько влияли на них и одновременно ждали сильных проявлений чувств от детей. Но эти повышенные ожидания часто не оправдывались. Ребенок в этих условиях боялся проявить любовь. Ведь, в представлении родителей, он был плохим (роль слова!) и не заслуживающим любви. Чтобы заслужить любовь, он должен стать очень хорошим, какой его хотят видеть родители, то есть вдруг стать другим, не таким, какой он есть (в защиту ребенка можно сказать, что родительские ожидания были слишком 14 высокими и не всегда целесообразными). Любовь носила "реактивный характер": в ней концентрировались все непроявленные чувства к мужу и, в ряде случаев, к родителям в детстве. Другими словами, она, в основном, являлась своеобразной реакцией на трудные жизненные ситуации. Любовь была крайне неустойчивой, и легко перерастала в раздражение при проявлении "самоволия" у детей. Она часто заменялась беспокойством и была аффективно-напряженной. В основе этого лежал предшествующий неудачный опыт у матери и опасения повторения его у ребенка, а также страх потерять влияние на своих детей. В то же время, любовь имела собственнический, монопольный характер. Если ребенка любили одинаково интенсивно и отец, и мать, то между ними иногда возникала ревность. При наличии в семье нескольких детей каждый из родителей чаще отдавал заметное предпочтение "своему" объекту любви. К тому же, вне зависимости от пола, один из детей мог быть "девочкой" для одного из родителей и, соответственно, второй ребенок — "мальчиком" для другого. В таких случаях не приходится удивляться неприязненным отношениям, соперничеству между детьми. Проблемы, связанные с воспитанием детей, росли в семье вместе с ростом детей и приводили к обострению всех семейных разногласий. Чувство любви уже не соединяло родителей. У высокочувствительных детей, обладающих чувством собственного достоинства и стремлением к самоутверждению, постепенно нарастало беспокойство и напряжение. Это являлось следствием травмирующего действия угроз и необходимости выполнять несоответствующие, противоречивые роли, Чем более противоречивым было отношение родителей к ребенку, тем более напряженной и неустойчивой была его внутренняя позиция, что приводило к перенапряжению нервных процессов и невротическому срыву под влиянием даже незначительных добавочных психотравм. Противоречивое отношение ребенка к родителям, из которого он не мог найти выхода, составляло его основное конфликтное переживание. Развитие невроза приводило к деформации самосознания, самооценки ребенка, его личностной направленности и эмоционально-волевых сторон. Ребенок-невротик уже не стремился подражать родителям, брать с них пример и гордиться ими. Нарастало эмоциональное отчуждение. Авторитет родителей был окончательно дискредитирован. "Отвергнув" своих родителей, дети оставались без нужных моделей регулирования своего дальнейшего развития. В конечном итоге это вело к невротическому развитию личности и к трудностям в социальной адаптации. Семья попадала в круг неразрешимых противоречий. Итак, мы рассмотрели, в основных чертах, сложный, многомерный процесс нарушения взаимоотношений в семье и его патогенное влияние на формирование личности детей. Это позволяет подойти к пониманию того факта, что интенсивность появления невротического типа поведения во многом зависит от степени несоответствия характера воспитания и условий жизни детей особенностям их психического и личностного развития. Из изложенного вытекает практическая актуальность использования всего комплекса психопрофилактических мер, начиная с самых первых лет жизни ребенка. Для этого нужно учить родителей основам медико-педагогических и социально-психологических знаний. Глава 2 Отчего мы ссоримся друг с другом? Такой вопрос возникает чуть ли не в каждой семье. Кажется, уже и молодость позади, и дети подросли, появились внуки, а согласия среди близких, взаимопонимания как не было, так и нет. То и дело вспыхивают ссоры, накапливаются обиды. Семья похожа на полигон, где можно "выпустить пар", снять нервное напряжение. Рассмотрим несколько характерных, порой даже невидимых и не всегда осознаваемых, семейных ситуаций, провоцирующих конфликты и ссоры между близкими и любящими друг друга людьми. 15 Они были изучены в результате многолетних наблюдений и анализа поведения как взрослых, так и детей. Вначале проследим происхождение конфликтов среди родителей, отметим их закономерности. Во-первых, нам не уйти от своего детства, каким бы оно ни было. Именно в нем формируются эмоциональные установки последующих семейных отношений. Самый простой и одновременно драматический пример— современный детский дом. Зачастую у многих его воспитанников не складывается прочная семейная жизнь. То слишком рано они ее начинают, то слишком поздно, то вообще остаются одинокими. А все потому, что не было привязанности к родителям, не было положительного примера матери и отца. И в настоящем, став взрослыми, эти люди уже не могут привязаться к семье, быть по-настоящему любящими родителями. Исключения, к счастью, бывают, но мы говорим о типичных случаях. Если же один из родителей — из нормальной семьи, то он реагирует со все большим напряжением и беспокойством на отсутствие у другого родителя чувства семьи, равно как и инстинкта материнства или отцовства. Здесь конфликт жизненных, в данном случае — семейных ценностей, и даже время не всегда властно что-нибудь радикально изменить. Семья неумолимо приближается к распаду, повторению семейной драмы у детей в дальнейшем. Если это будет девочка, то ей будет труднее, когда вырастет, привязаться к мужу и любить его. Мальчик же, не исполнив в детстве роль Сына Отца, не сможет стать Отцом Сына и придавать семье и воспитанию детей должное значение. И в обычной семье в детстве будущих родителей могут быть заложены мины замедленного психологического действия. Вспомним Фрейда с его комплексом Эдипа. В современном понимании, это не что иное, как проявление естественного для возраста 3-5 лет чувства любви к родителю другого пола. Именно в младшем дошкольном возрасте наиболее активно созревают эмоции человека, и прежде всего — чувство любви, направленное на отца у девочек и мать — у мальчиков. Но в этой любви есть немало препятствий. Скажем, мать вытесняет отца из семейной роли, он сам условно присутствует в семье и не любит дочь только из-за похожести на мать, с которой у него весьма непростые отношения. Мать по той же причине не любит похожего на отца сына — такого же несговорчивого, упрямого. Что вы прикажете делать в таком случае? А если ребенок, к тому же, — нежеланный, преждевременный или не соответствует по полу ожиданиям родителей? Тогда нет эмоциональной близости в семье, что больше всего травмирует чувствительных детей, похожих на родителей другого пола. В наших наблюдениях — это, прежде всего, девочки, лишенные в детстве эмоционального контакта с отцом, его любви. Причины подобного эмоционального ущерба весьма многообразны, и образ отца может сформироваться неполноценным из-за отношения матери к его мнимым недостаткам и явным прегрешениям. "Дочь в отца — счастлива будет", — гласит пословица. Здесь же похожая на отца дочь отождествляет себя с матерью, непроизвольно усваивая ее модель отношений в семье. Неудивительно, что девочка, становясь женой и матерью, может также отрицательно относиться или недооценивать роль мужа и отца в семье, пытаясь в ней также безраздельно доминировать, как и мать в детстве. Это и будет как раз источником постоянных напряженных отношений в семье. Нередко супруга пытается компенсировать или повторить опыт эмоциональных отношений с отцом в детстве, ожидая от мужа повышенных знаков внимания в любви, на которые он, однако, не всегда способен. Заметим — чтобы отвечать на любовь, нужно быть достаточно эмоциональным, добрым, терпеливым от природы, иначе ее хватит ненадолго либо она превращается в дружбу, симпатию или деловое сотрудничество. Но это — к слову. А теперь посмотрим, какие проблемы любви будут у сына и браке. Во-первых, брак не будет постоянным, если у него не было в детстве соответствующего примера любви отца и матери. Во-вторых, он может так привязаться к матери, что и сейчас, подобно "маменькину сынку", будет находиться в сильной эмоциональной зависимости от нее. 16 Такой мальчик долго не сможет жениться или предпочтет выбрать в жены более старшую по возрасту супругу. То, что последнюю не будет любить его мать, — очевидно, и не стоит строить на этот счет иллюзий, и лучше не жить вместе, иначе семейные разборки запрограммированы с самого начала и именно в сфере супружеских отношений. Тогда и жена его не так любит, не ухаживает за ним, как за маленьким ребенком, и тому подобное. Постоянно накапливаются недомолвки и обиды, ищущие только повода прорваться, вспыхнуть, а затем снова и снова тлеть. Не все могут вовремя и адекватно преодолеть свою зависимость от родителей, которых, конечно же, нужно любить. Надо заботиться о них, но нельзя быть вечным ребенком в семье. Много подводных конфликтных течений и со стороны матери жены. Прежде всего, она не уступает своих лидерских позиций в семье, даже если "молодые" и сами уже давно стали родителями. Более того, она подавляет дочь, пытаясь командовать как в детстве, конкурирует с зятем, принижая его роль в семье. Единственный выход — жить отдельно : чем скорее, тем лучше для психического здоровья всех участников конфликта. Иначе, как это часто бывает — развод. Уходит "третий лишний" — отец, ибо бабушка заменяет роль матери, последняя играет его роль. Остается, по существу, псевдосемья, в которой развитие ребенка не может быть полноценным. Чрезвычайно опекаемый и лишенный мужского общения, он становится все более зависимым, несамостоятельным, робким, боязливым, или же пытается любыми способами утвердить себя в подобающей по полу роли, А легко ли будет жене, оставшейся с матерью-бабушкой, "которая всегда права"? Вернемся в полную семью и представим ситуацию, когда ОНА пытается найти мужа, похожего на любимого и недоступного в детстве отца, а ОН ищет повторения в браке заботы и любви со стороны своей матери. Чем не брачная идиллия? Супруга хочет любить так, как если бы ее любил отец в детстве, а супруг как раз хочет быть любимым. Но недаром существует понятие о невротическом браке, основанном на нереализованных, аффективно заостренных чувствах детских лет. В нашем случае супруга любит не столько конкретного мужа, сколько его образ, фантом, совместимый с ее переживаниями любви со стороны отца. А супруг любит в жене, скорее всего, свою мать. Подобные неестественные, повышенные ожидания рано или поздно дают о себе знать под напором реальных жизненных обстоятельств. Тогда и возникают взаимные обиды и упреки по типу "Ты не такой (не такая), за кого я выходила замуж (на ком я женился)". Прибавим сюда двух бабушек, продолжающих тянуть к себе детей, и мы получим затяжной конфликт в виде недовольства друг другом. И здесь таится опасность для детей, о чем мы говорили в начале. Родители могут открыто не высказывать взаимное недовольство и раздражение, проявляя в полной мере эти чувства в отношении детей. Матери, к примеру, совсем не симпатичен сын, похожий на отца — такой же несговорчивый и упрямый, а отцу совсем не нравится дочь, похожая на мать — сентиментальная и обидчивая. На этой почве и возникают конфликты с детьми, служащие фактически средством эмоционального отреагирования родителями своего взаимного нервного раздражения и недовольства. Поэтому, когда мы видим эмоционально расстроенного ребенка, с которым не может ужиться родитель другого пола, то более внимательно смотрим на отношения самих супругов. Нередко полезнее помочь им самим преодолеть психологические затруднения, чем без какого-либо успеха лечить детей. Из других источников семейного конфликта выделим борьбу за власть в семье, точнее, за доминирование в тех или иных сферах отношений. Традиционные роли отца — кормильца и защитника, дисциплинирующего звена семейных отношений, равно как и роли любящей и заботливой матери — хранительницы семейного очага, сейчас не только изменены, но и нередко переставлены местами. То, что для детей это оборачивается далеко не лучшим образом, достаточно известно. Представляет интерес, как конфликты на почве доминирования в семье могут зависеть от опыта семейных отношений в детстве. Дочь, 17 наблюдая диктат матери в семье, может непроизвольно перенести его в свою практику отношений с мужем, а последний болезненно реагирует на ущемление его достоинства в семье, будучи лишенным в детстве столь необходимого отцовского влияния. Конфликт из-за доминирования чаще всего звучит в семье с одной девочкой, так как мать пытается образовать с дочерью изолированную однополую диаду отношений в семье, а отец реагирует на угрозу изоляции в ней. При двух девочках в семье всегда доминирует мать, менее конфликтная с отцом, поскольку каждый из родителей может подчинить себе одну из дочерей, вместо того, чтобы конфликтно властвовать в отношениях друг с другом. Так что двое и больше детей, особенно мальчики, разбавляют борьбу за лидерство в семье. К тому же, в последнем случае отцы относительно чаще доминируют в семье. Если же опять доминирует мать, да еще и при единственном сыне, то это существенно уменьшает его общительность из-за чрезмерной опеки и изоляции общения со сверстниками. Во всех случаях стремление к доминированию у матери заметно увеличивается после 40 лет. Как, впрочем, и ее конфликтность с мужем. У последнего, наоборот, все эти показатели имеют тенденцию к снижению. Так что будьте с возрастом готовы заранее к возможным сложностям в семейных отношениях. Следует также помнить о лежащей в основе доминирования властности характера, связанной, в свою очередь, с твердостью характера и негибкостью мышления. Последние характеристики способны сами по себе быть конфликтогенными звеньями семейных отношений. Более всего благополучны отношения между родителями в семьях мальчиков, если мать обладает мягким, а отец — твердым характером, то есть все имеет природный, естественный характер. Когда же мать, наоборот, тверда характером, а отец ей уступает, как это имеет место в семьях девочек с неврозами, то конфликты между родителями становятся заметно более частыми, как, впрочем, и в семьях с детьми любого пола, в которых родители оба тверды по характеру ("коса на камень"). Но это все — цветочки, ягодки вызреют, если твердость характера родителей сочетается с повышенным чувством долга, обязанностью, трудностью или невозможностью компромиссов, то есть, опять же, негибкостью мышления. Добавим властность, излишнюю категоричность и нетерпимость, склонность искать причину конфликта только вне себя, не замечая собственных изъянов. Тогда конфликт между родителями будет, скорее, закономерностью, чем исключением. Мы видим разнообразные источники семейного конфликта, обусловленные как опытом отношений в детстве, социально-психологической динамикой, так и неблагоприятными личностными и характерологическими особенностями родителей. Теперь проверим себя в отношении риска возникновения конфликтов в семье, присоединив и другие полученные нами данные. Итак, вероятность конфликта между родителями повышается, если: 1) В детстве у Вас не было приемлемого опыта отношений с родителями другого пола, и отношения с ними были напряженными и конфликтными (у супруги — с отцом, у супруга — с матерью). 2) Вы — более чем эмоциональны, склонны чрезмерно драматизировать происходящие события и не допускать в сознание неприятные чувства и переживания. 3) Излишне сосредоточены на себе, своих потребностях и проблемах, в том числе постоянно озабочены собственным здоровьем. 4) Неудовлетворены собой и испытываете проблемы самоконтроля или, что одно и то же, у вас разлад с самим собой, и нет внутреннего согласия. 18 5) Подвержены беспокойству, опасениям, неврозам. 6) Недостаточно гибки в общении, равно как и недостаточно открыты, непосредственны и контактны в отношениях с людьми. 7) Имеете твердый характер в сочетании с неуступчивостью и стремлением всегда и во всем быть первыми. 8) Обладаете не только властным характером, но и предпочитаете господствовать во всех сферах семейных отношений. 9) Более чем принципиальны, не способны идти на компромиссы, своевременно признать свою вину и искать примирения без того, чтобы долго помнить обиду и обвинять других во всех смертных грехах. 10) Нетерпимы к другому мнению и непримиримы к чужим ошибкам, наряду с недоверчивостью, неустанными поисками врагов, способностью все видеть в одном цвете и без конца прокручивать одно и тоже. Теперь подсчитайте положительные ответы, проявляя максимум самокритичности и желания наладить отношения в семье. Каждый пункт оценивается в два балла, если полностью вам подходит, в один балл — если частично, и в ноль баллов при отсутствии указанных характеристик. 5-10 баллов — трения в семье уже возможны. 10-15 баллов — конфликты в семье уже есть или будут в скором времени. Свыше 15 баллов наберут только единицы, поскольку сказать всю правду о себе, признаться самому себе — все равно, что окунуться в ледяную воду. Главное — посмотреть на себя новыми глазами и попытаться вначале измениться самому, прежде чем пытаться перестроить другого. Может быть, последнее как раз и не стоит делать. Но это уже решается каждый раз индивидуально и заслуживает направленного психологического изучения. Психолог может поработать с каждым из супругов отдельно или же обсудить совместно с ними конфликтные отношения в семье. Мы предпочитаем первый путь, когда по очереди консультируем родителей с одновременным экспресс-анализом заполняемых ими личностных тестов. Обычно к концу такой достаточно продолжительной консультации меняется восприятие себя в сторону более адекватного понимания особенностей характера и отношений в семье. Родители после этого уже не пытаются разводиться и находят реальные пути улучшения своих отношений. Лучше же всего проконсультироваться еще до заключения брака, тем более — до рождения детей, чтобы было достаточно времени для коррекции своих неблагоприятных черт характера, лечения невротических расстройств и формирования надежной системы психической саморегуляции. Глава 3 Детские неврозы (из интервью с редактором журнала "Семья и школа" В. Р. Рыбаковым*) В. Рыбаков'. Видимо, начать надо с определения: что такое невроз. Но, может быть, Александр Иванович, будет удобнее и ярче, если мы просто не будем давать сразу общие характеристики, а вы расскажете родителям о каких-то типичных, на ваш взгляд, примерах из вашей практики, А. Захаров-. Примеры... Их достаточно, даже слишком много... Вот самый обычный случай. Мальчик пяти лет: родителей беспокоит, что он качает головой. Когда ему что-то 19 не нравится, он чем-то расстроен, появляются вот такие навязчивые движения. И при этом что-то говорит, бормочет. Его наказывают, и физически в том числе, но это не действует. К тому же, он очень плохо ходит в детский сад, там по любому поводу плачет, да и дома — чуть что — сразу в слезы. Я стал расспрашивать родителей, как развивался ребенок, какие были отношения в семье. Вообще, должен сказать: понять причины невроза, а тем более, лечить его нельзя, если мы не узнаем историю жизни ребенка, характер отношений взрослых в семье. Думать, что если у ребенка возникли какие-то болезненные проявления, то достаточно пойти к врачу, он назначит таблетки или применит гипноз, и все пройдет — совершенно неверно. В лучшем случае, так можно лишь смягчить внешнее выражение невроза, В. Р. И что же удалось сделать? С чего вы начали? А. 3. С ретроспективного анализа. Во время беременности мать испытывала большое нервное напряжение. Она не была уверена, состоится ли вообще брак, у нее были и другие житейские заботы. Брак состоялся: но отец первое время почти не участвовал в воспитании сына. Он был занят работой, да и вообще считал: раз ребенок маленький, заниматься им — дело матери. В. Р. То есть мы уже можем отметить первое обстоятельство, или, скажем, группу обстоятельств, которая способствует возникновению невроза — это стрессовая ситуация на ранней стадии развития ребенка. А. 3. Да, такую ситуацию почти всегда можно отыскать в жизни детей, у которых впоследствии возникают неврозы. Невроз не является врожденным. Не существует передачи невроза через гены. Но исследования многих авторов, и наш опыт показывают, что волнения будущей матери, состояние неопределенности, тревоги — все это сказывается неблагоприятно. Рождается ребенок —и он самого начала отличается некоторыми особенностями: он более беспокоен, часто нарушен сон, много болеет. Все это могло бы успокоиться, но в данном случае этого не произошло. В. Р. Почему? А. 3. Отец постепенно стал активнее участвовать в семейных делах, в воспитании сына. Этому можно только радоваться. Правда, он был слишком резок и строг. Наказывал редко, но часто угрожал. Вот его сын и боялся, хотя потребность в подражании авторитету отца была велика. Но вскоре в семье появился второй ребенок — девочка, которую ждали. И большая часть внимания родителей перешла к ней, А надо было помнить и про первенца. Он вдруг ощущает, что как бы отлучен от матери, ей не до него. А внимание матери ему по-прежнему необходимо. И ребенок чувствует, что его может привлечь, только если у него что-то не в порядке. И вот он стал бояться оставаться один, да еще качая головой. Тут и мать забеспокоилась, и отец смягчился. В. Р. То есть невротическое поведение ребенка оказывается способом исправления некоторой ситуации, которая для него трудна? A. 3. Непроизвольно, бессознательно дети пытаются восполнить то, что они не получают от родителей. Но все-таки это — не главное. Невротическое расстройство возникает вследствие непереносимого для ребенка нервно-психологического напряжения и внутреннего, неразрешимого конфликта — в данном случае "эмоционального отключения" родителей вместе с усилением требований и наказаний. В. Р. Я хочу сказать еще вот о чем: невротические проявления у детей родители часто рассматривают как дурную привычку, которую нужно искоренять и которую можно исправить — стоит только построже с ребенком обойтись. А. 3. Это совершенно неправильно. К сожалению, такое мнение можно услышать не только от родителей, но даже и от педагогов, и от некоторых врачей, когда они видят: ребенок грызет ногти, сосет пальцы или вот раскачивается. Говорят: "Дурная привычка!". Но почему она возникла? 20 В случае, о котором идет речь, ребенок был первично возбудим. Возбудимость с возрастом у него не снижалась, а повышалась. Ведь мать на него кричит, наказывает, она непоследовательна: одно и то же то разрешает, то запрещает. Невозможно понять даже нам, что же она от него хочет. А вся причина в том, что она сама — в неврозе. Устала, муж не помогал. Только сейчас он начинает понимать, что надо оказывать помощь. Но немало уже упущено. И от таких упущений в первые годы жизни ребенка иной раз возникают трудновосполнимые пробелы развития. Я подчеркиваю: они восполнимы, но для этого нужны дополнительные усилия взрослых. И отцу нужно пересмотреть слишком строгое отношение к сыну и не наказывать за то, что он не может защитить себя и от волнения и напряжения качает, можно сказать, даже дергает головой. Позаниматься с сыном надо, поиграть в спортивные игры — смотришь, и напряжение у отрока уменьшится, и "голова пройдет". Пока же не нужно делать лишних замечании в отношении навязчивых движений. Они — следствие, а не причина невроза, и если их не замечать, то быстрее и пройдут, не от таблеток, конечно, а от нашей внутренней перестройки взаимоотношений с детьми.* Как есть выражение "время лечит", так и здесь изменение в более адекватную сторону наших отношений способно оказать благотворное воздействие на психическое состояние детей. В. Р. Да, это очень важный вопрос. Вопрос об отношений к детским неврозам. Что здесь вы считаете наиболее характерным? К сведению — термин "перестройка" применялся в психотерапевтической литературе задолго до "перестройки" М, С. Горбачева. А. 3. Родители часто думают: "Все образуется, все пройдет; в наше время, мол, все было проще". Но сейчас выросло значение психологических факторов, дети стали более чувствительными, впечатлительными. Раньше, если в семье было несколько детей — пятьшесть, — они больше общались друг с другом. А сегодня во многих семьях — один ребенок, в лучшем случае — два, и они, особенно когда маленькие, гораздо больше "замкнуты" на взрослых. А это уже создает проблемы. Матери не всегда вовремя понимают, каких они наделали бед, хотя и догадываются, как мать, о которой мы говорим. И в психотерапевтической помощи нуждался не только ее ребенок, но и она сама; нужно было помочь изменить отношение к сыну, понять, где здесь ошибки. Надо осознать это и отцу. Некоторые отцы считают, что вообще невроз — удел слабаков, неврастеников, что надо только поддать, наказать — и все образуется. Ведь нас, так сказать. "учили", наказывали, и не было никаких неврозов. Важно, чтобы и отцы понимали: невроз — это не дурная привычка, а серьезная болезнь. По научному — психогенное заболевание формирующейся личности ребенка. Психогенное — это заболевание, возникшее в результате эмоциональных переживаний, с которыми ребенок не мог справиться. Чтобы понять эти переживания, надо с ребенком общаться, играть, помогать ему, а во всем этом отец нс участвовал. И только когда у сына уже возник невроз, отец забеспокоился. Да и то, придя первый раз с сыном на прием, сказал: "Я не вижу ничего серьезного. Ребенок раскачивается? Это пройдет с возрастом". В. Р. А сами формы проявления невроза — они с годами как-то меняются? А. 3. Я могу рассказать о девочке шести лет, которая боится, что лифт упадет, не будет подниматься. Постоянно плачет в детском садике, боится пожара, огня, заболеть. Такое впечатление, что она заражена всевозможными страхами, а диагноз у нее соответствующий — невроз страха. Мы знаем, что когда возникают такие состояния, то чаще всего речь идет о страхе смерти. Он проявляется в той или иной степени у всех детей в возрасте 5-8 лет. Почему? Потому что именно в эти годы они осознают, что человеческая жизнь не бесконечна: умирает бабушка или дедушка, или кто-то из знакомых взрослых; так или иначе, но ребенок впервые ощущает, что смерть — это нечто неизбежное. 21 Как правило, дети сами справляются с подобными переживаниями; но только в том случае, если в семье существует жизнерадостная эмоциональная атмосфера, если родители не говорят бесконечно о болезнях, о том, кто умер, что с ним (ребенком) может тоже чтонибудь случиться. А если ребенок и прежде был беспокойным (мы уже говорили о том, почему это возникает), то подобное беспокойство резко усиливает возрастной страх смерти — и вот вам набор невротических страхов, как у этой девочки. Ведь все ее страхи мотивированы, по существу, одним: боязнью, что может что-то случиться. В своем максимальном выражении это "что-то" означает смерть: от болезни, или пожара, или от того, что лифт упадет. Источником подобных страхов была мать, тревожная по характеру и всего этого сама боявшаяся в детстве. В. Р. Но разве это не дает повода читателям заключить: невроз все-таки передается по наследству? Мать боялась в детстве — и вот вам, пожалуйста, у девочки — то же самое! А. 3. Нет. Подчеркну: страх, как и вообще невроз, в конкретном виде не передается по наследству. В другой обстановке девочка, безусловно, была бы спокойнее, уравновешеннее. Но тут мать сама боится уколов, ездить в лифте, боится пожара. Разумеется, она старается девочку предостеречь, оберечь, а на самом деле — передает ей все то, что она испытывает с детства. Но почему материнские страхи так передались девочке? Есть такая особенность психологического развития ребенка, на которую нужно обратить внимание. Мы провели эксперимент: детям от 3 до 16 лет задавали один и тот же вопрос: скажи, пожалуйста, допустим, Юля, а вот если бы ты играла в игру "семья", кого бы ты стала изображать? Маму? Папу? Себя? И в 4-8 лет девочки хотят изображать маму, мальчики 5-8 лет — отца. Это — феномен ролевой идентификации: дети хотят быть похожими на родителей своего пола. Так и наша девочка. Она стремилась все делать, как мама, незаметно для себя усваивая ее тревожно-боязливый способ поведения. Я дал ей задание нарисовать все эти страхи. Объяснил матери, в чем причины невроза дочери. Мать выслушала все внимательно, и тем не менее, больше ни прием не пришла. Почему? Видимо, понадеялась, что само собой пройдет, тем более девочка нарисовала страхи — ей стало как-то легче. Но мы уже говорили — невроз сам не проходит. Три года миновало с тех пор. А проблемы остались. .. В. Р. И как же она сейчас себя чувствует? А. 3. Панически боится сделать ошибку, когда готовит уроки или отвечает с места у доски. А что теперь делает мать? Она дочку "контролирует": все проверяет, каждую букву. И при этом очень драматически себя ведет: "Ах, ты сделала ошибку! Тебе поставят двойку! Тебя выгонят из школы, ты не сможешь учиться, ты вообще будешь умственно отсталой!". Она ее не бьет, нет, она "всего лишь" пугает. В. Р. Вот видите, как можно совершенно по-разному наказывать... А. 3. Да, да. Здесь психологическое наказание идет. Это — "психологическое битье", самое настоящее. И девочка его боится еще больше, чем тот мальчик. Он хоть знал, что его накажут, "привык", хотя это и было непросто. А эта девочка никогда не знала, что будет... И что же получается? До прихода матери она все три часа готовит уроки. И все это идет насмарку, потому что мать проверяет и заставляет переделывать. Ей все хочется, чтобы дочка была отличницей, чтобы не было ни единой ошибки. В итоге девочка начинает бояться осуждения матери. И этот страх переходит на учителей в школе. И что же думают родители? Они раньше считали, что "все пройдет". Но, как видите, ошиблись, А теперь думают, особенно мать, что виновата сама девочка: она, мол, капризная, своевольная, недисциплинированная, лентяйка. 22 А девочка как раз ответственная, она старается изо всех сил. Но страх парализует волю, ослабляет активность, уверенность в себе. А родители не понимают, что это не лень, а невроз. В. Р. Вот такое обстоятельство стоит обсудить. Мы говорили об эмоциональной чувствительности, детской ранимости, тонкости восприятия. Не создается ли у наших читателей такого впечатления, что эти особенности могут фатально предопределить невроз или угрожать его появлением? А. 3. Нет, они не могут угрожать неврозом. Действительно, чаще всего заболевают неврозом дети с повышенной эмоциональной чувствительностью. Но — я подчеркиваю — это не болезненная чувствительность. Опасность возникает лишь там, где свойственная этим детям впечатлительность сталкивается с нечувствительностью взрослых, их неуважением к особенностям личности ребенка, стремлением покомандовать, непоследовательностью требований. Вот тогда присущая ребенку эмоциональная чувствительность может заостриться, стать болезненной. А это — уже начало невроза. А. 3. То есть, в конечном счете, дело в семье? В. Р. Безусловно. Ведь самый первый эмоциональный опыт ребенок получает именно в семье. Позднее на него влияют детский сад, контакты со сверстниками, школа. Но опыт ранних лет может сказаться и здесь, переходить на отношения со сверстниками. Ребенок, страдающий неврозом, тяжело переживает не только невозможность выразить себя, но и несоответствие общепринятым эталонам общения. Он не может, как сверстники, быть непосредственным, настаивать на своем, а когда нужно — уступать. Он в общении скован, робок, нерешителен, не может постоять за себя. Причина не только в неврозе, а в отсутствии навыков общения. И виной этому — тревожные родители, которые стараются "оградить" детей от общения со сверстниками. Заменяя собой весь мир для ребенка, они думают, что это делается для его блага. А в результате беспокойство детей только возрастает; и это особенно тяжело сказывается, когда им приходится привыкать к школьной жизни. В. Р. Мы пока говорили преимущественно о неврозе страха. Но, видимо, имеет смысл рассказать и о других характерных формах неврозов... А. 3. Справедливо. Почему мы прежде всего обратили внимание на невроз страха? Потому что он в какой-то степени — предпосылка к большинству других. Беспокойство, страхи — это то, что подрывает уверенность в себе. А при неврозе самооценка, как правило, понижена. Это мы видим и у взрослых: неуверенность в себе, в своих силах, нерешительность в действиях. Но, безусловно, все к страхам не сводится. Кажется, ему столько внимания: какое же тут ущемление эмоциональных интересов? Но что происходит на самом деле? Если в семье — единственный ребенок, то с ним связано много oжидaний и надежд. И от него требуют то, что он не может дать. Он часто болеет, он не очень выносливый, или не очень сообразительный, или еще что-то в нем не нравится. Все это, как говорят, образуется, если посильно с ним заниматься, играть, привлечь к спорту, ходить с ним на экскурсии, в театры... Но часто родители "не хотят ждать". Они не дают ему возможности побегать. Они не играют с ним, считая игру пустым времяпрепровождением: ребенок должен быть всегда серьезным. Сегодня, скажем, английская школа, дальше — музыка, а потом какой-то кружок. А ребенок... Ему просто не хочется быть вундеркиндом, они не тянет. И его наказывают за то, что он с не очень большой любовью относится ко всем затеям взрослых. И что же получается? Не побоюсь сказать: у ребенка отнимают детство. Он не может быть самим собой, все предопределено: образ жизни, поведение, занятия — и все слишком рано, интенсивно. Нагрузки непосильные., и вдобавок — крики, требования, угрозы, предписания. А если в семье 5-6 взрослых и один ребенок! И в результате мы получаем неврастению - болезненное перенапряжение психофизиологических возможностей ребенка. Он не в силах 23 соответствовать завышенным требованиям окружающих и заранее считает себя не способным справиться с любыми предстоящими трудностями. В. Р. А если в семье несколько детей? А. 3. Конечно, эта ситуация в целом более благоприятна, но не всегда. Предстаньте себе: н семье есть мальчик, а родители хотят еще девочку. Но родился снова мальчик. А родительская душа уже не лежит к мальчику: опять такой же вихрастый, активный, самостоятельный, упрямый... И этот мальчик может испытывать трудности только потому, что родители неосознанно будут относиться к нему как к девочке: опекать его избыточно, проявлять заботу, которую он не сможет вытерпеть. Другие сложности... Иногда между детьми возникают конфликты. Конфликты неизбежны: дети общаются, выясняют отношения, и в этом нет ничего страшного. Но иногда конфликты возникают из-за того, что в семье чрезмерно выделяют одного ребенка, забывая, что другой тоже ждет внимания взрослых. В. Р. Причем часто это происходит неосознанно! А. 3. Да, да, взрослые чаще всего этого не хотят. А хотят добра: чтобы непослушный Петя был похож на послушного Ваню. Но при этом внимание распределяется неравномерно: одному— все похвалы, а другому — упреки, А ведь другой, может, и не хуже: у него просто свои достоинства. Или такой вариант. Вспоминаю случай: ко мне пришла мама. Привела девочку семи лет, которая непроизвольно обмачивалась ночью. Что же оказалось? В семье — двое детей. Есть мальчик, младший братик, который во всем нравится матери. Он такой же, как она: активный, подвижный, быстрый. А вот девочка... Она очень добрая, ласковая... Но медлительная, не хватает ей темпа, чтобы она сразу молниеносно соображала. И папа у нее точно такой же — медлительный. Папа — моряк, плавает все время, в семье командует мама. Сын ее устраивает, у того нет ни невроза, ни невродермита. А у этой девочки — энурез, да еще и невродермит. Почему? Потому что мама находится с отцом в скрытом конфликте. У них нет открытых трений, это очень типичная ситуация. Даже говорят: какие хорошие отношения! Но конфликт обнаруживается в отношении матери к детям. Мама свое раздражение против медлительного, неторопливого мужа переносит на дочку, которая оказалась его копией по темпераменту. Опять — врожден темперамент, а не невроз. А невроз возникает потому, что мать не приемлет эти черты темперамента. Она без конца раздражается, кричит, бьет, наказывает девочку: давай скорее, ты — лентяйка, ты — копуша и т. д. А девочка так мучительно страдает от общения с матерью, что глубоко засыпает, и ночью настолько расслабляется, что происходит непроизвольное мочеиспускание. У нее сон заторможен патологически, И невродермита не было бы, если бы не напряженные отношения с матерью. В. Р. Здесь мы уже видим не неврастению, в чистом виде, не невроз страха, а еще какое-то выражение невроза? А. 3. Это — психосоматическое выражение той же неврастении, когда болезнь затрагивает не только область эмоций, но и соматическую, телесную сферу. Это наиболее типично для детей первых лет жизни. Когда ребенок иной раз плохо ест, если у него беспокойный сон, часто болеет, развивается бронхиальная астма, то всегда в семье что-то неблагополучно. А неблагополучие может способствовать возникновению эмоционального, хронически действующего стресса, изменяющего биоритмы организма, в том числе — естественную динамику сна. Тогда любое болезненное предрасположение со стороны родителей может "аукнуться" подобным расстройством у детей. В данном случае отец девочки также в детстве страдал энурезом. Но еще раз скажу: его могло бы и не быть, если бы не длительно существующая конфликтная ситуация для девочки в семье. Нужно сказать еще об истерическом неврозе. Его внешние проявления, видимо, знакомы всем: ребенок чрезмерно капризен, то и дело устраивает истерики, падает на пол, бьется. Но его, этот невроз, надо отличать от патологии характера, который бывает в более 24 старшем возрасте. Главное отличие: ребенок не хочет быть таким; он не только устраивает сцены, но и страдает от этого. Но ничего с собой не может сделать; это происходит помимо его воли. Почему такое поведение возникает? Родители уже успели в первые 2-3 года избаловать ребенка. И даже не в этом главная беда, что все позволяют, а — непоследовательно к нему относятся. Скажем, у бабушки, что бы ни случилось, реакция одна: "Милый мой внучек!". А отец строг чрезмерно. Мать колеблется между отцом и бабушкой: то она разрешает, то она запрещает. В результате нервная система пусть и любимого чада не выдерживает, дает бурную эмоциональную реакцию на противоречивые требования. Однако истерический невроз возникает и в том случае, если родители не только балуют ребенка, а, наоборот, уделяют ему недостаточно эмоционального внимания. Довольно часто взрослые ссорятся между собой, сбрасывают друг на друга свои проблемы. Или, напротив, иногда очень любят друг друга (что по себе очень хорошо) — но так любят, что забывают своего ребенка. И он в семье — одинокий, покинутый человечек, у которого развивается комплекс своеобразной эмоциональной ущемленности. Закономерно, скажем, когда ребенок в первые годы жизни боится оставаться долго один, скучает без родителей, буквально "привязан" к ним. Потом такая тесная "привязанность" ему будет и не нужна: появятся сверстники, школа, другие интересы, сформируется личность, ребенок станет самостоятельным. Но в первые годы жизни эмоциональная потребность в ласке, родительском одобрении, теплоте очень велика. И если она не удовлетворена — что происходит? Страхи — они бы прошли, а тут усиливаются, ребенок пытается как бы неосознанно извлечь из них пользу. Он просит: "Мама, посиди со мной, подай мне во-,-дичку" и т. д. И мать сидит с ним, -но не разговаривает, а кричит. А лучше бы поговорить, почитать перед сном. Ребенку только это и надо: успокаивается и — счастливый, умиротворенный — засыпает. Он получил недостающую ему раньше или вот сейчас ласку, теплоту. Без этого нормальное развитие детей, о которых мы ведем речь, не может происходить. И плохо едят дети порой не потому, что у них аппетит нарушен, а потому, что есть надежда: хоть за едой родители поговорят с ними по-человечески... В. Р. То есть можно сказать, что неврозом ребенок как бы старается вытребовать у родителей недостающее общение? А. 3. Нет, речь идет не обо всех неврозах, а именно об истерическом неврозе, только об этой форме. И последний невроз, о котором мы должны упомянуть. Это невроз навязчивых состояний. Он обычно проявляется в более старшем школьном возрасте, поэтому мы его оставили на конец беседы. Какие это — "навязчивые состояния"? Скажем, навязчивый счет: ребенок без конца считает номера троллейбусов, автобусов. Или то, что мы обозначаем "ритуалы": все начинает делать строго определенным образом, например, прежде чем встать, должен несколько раз произнести какие-то слова. Или — выключить свет три раза перед тем, как заснуть, повернуться определенным образом при ходьбе, постучать перед началом письма и т.д. Иногда появляются навязчивые, мешающие, а то и раздражающие тики. И всевозможные навязчивые мысли, вроде неотступных мыслей о возможной неудаче, несчастьи, собственной неспособности и т. д. И этот невроз своим происхождением обязан семейным отношениям. Прежде всего, заметен у родителей комплекс "гиперсоциализированных черт характера". Что это значит? Родители — один или оба — руководствуются повышенными требованиями, принципиальностью не в меру. Принципиальность — качество хорошее, но здесь — требовательность ради требовательности, принцип ради принципа: вот я сказал, так и должно быть. И столько обязательств, предписаний: быть во всем хорошим, всегда аккуратным... таким вот ангелом во плоти. А ребенок... хочет побегать и попрыгать, и одежда у него не всегда чистая. Никак он не в силах следовать всем родительским канонам. 25 Такие родители всегда озабочены и серьезны, а детскую игру не признают как занятие. Потому-то детям и не хватает эмоциональной непосредственности, живости, активности. Не удивительно, что мы видим маленьких старичков... Типичная ситуация: три-четыре года, а он "все знает", говорит взрослыми фразами, но совершенно не может общаться со сверстниками. У этих детей развивается боязнь что-либо сделать не то, не так, мнительность. Появляется рационализация чувств, навязчивые мысли. Они и озабочены как взрослые — не улыбаются, не смеются. Да и начинают улыбаться, шутить только через полтора — два месяца игровых, оживляющих психику занятий — так они, несчастные, подавлены, озабочены и всего опасаются. В. Р. Очевидно, нам нужно сделать выводы из первого разговора, отметить какие-то основные мысли, основные позиции, которые должны уяснить родители? А. 3. Главное, что следует подчеркнуть: невроз — это принципиально обратимое состояние, он излечим. Но обратимость имеет свои пределы! В. Р. То есть можно сказать — невроз, который не лечили, не исчезнет. А. 3. Да. Причем меня часто спрашивают: а как у взрослого? Если невроз у ребенка продолжается несколько лет, то он уже способен оказывать неблагоприятное влияние на формирование характера. Более того — взрослый человек, который в детстве не лечился, всегда испытывает трудности и в общении с другими, и в реализации своих жизненных помыслов, он быстро устает, легко разочаровывается, впадает в панику, да и общение, контакты с людьми нелегко даются. И все очень неблагоприятно сказывается на семейных отношениях. Можно сказать так: многие трудности, которые здесь возникают, привнесены из детства. Отражается это и на воспитании детей. Как — рассмотрим в следующих беседах. Глава 4 Семейный портрет в психологическом интерьере В. Рыбаков. В завершение первой беседы мы говорили о том, как влияет семья на развитие неврозов у детей. Но вот когда она влияет? Только ли после рождения ребенка? Вы отметили, что это происходит даже до рождения: психотравма матери во время беременности сказывается на ребенке. А возможно, это бывает и раньше? А. Захаров. Неврозы у детей не возникают на голом месте, вдруг, внезапно. Даже если ребенок чего-то испугался, этот испуг постепенно пройдет, если, конечно, родители сами не будут пугаться больше, чем ребенок, закрепляя непроизвольно его беспокойство. Так что все дело — в родителях, в их отношении к ребенку, которое, в свою очередь, зависит от особенностей их характера. Многолетние исследования позволили нам прийти к выводу, что неврозы в детском возрасте являются клинико-психологическим выражением проблем трех поколений: прародителей, родителей и детей. Изменение личности родителей предшествуют развитию невроза у детей. В. Р. Какие же это изменения? А. 3. Я бы отметил следующие основные черты таких родителей. Во-первых, они эгоцентричны, смотрят на все и на ребенка тоже, так сказать, "со своей колокольни", и оттого им трудно понять, а тем более — принять какие-то особенности его поведения, не схожие с их собственными. Далее — эти взрослые часто очень тревожны, и оттого чрезмерно опекают детей, окружают их частоколом мелочных запретов и предостережений, и вдобавок, не гибки в этих требованиях, не умеют их перестраивать в 26 изменившейся ситуации, а склонны во что бы то ни стало настаивать на своем. И, наконец, — они, если можно так сказать, сами внутренне конфликтны, ими движут разноречивые, нередко прямо противоположные чувства, устремления, состояния, оттого и нет "единой линии" в отношении к ребенку. В. Р. А осознают ли родители эти свои особенности? А. 3. Лишь частично. Они порой чувствуют, что делают "что-то не так", испытывают, особенно матери, чувство вины перед ребенком, но сами перестроить себя не могут. Здесь необходима помощь психолога и психотерапевта. Прежде всего, надо показать им, откуда же взялись эти трудности и проблемы, которые возникают в их отношениях с ребенком. В. Р. Здесь, вероятно, сказываются какие-то сложности в отношениях самих супругов, матери, отца? А. 3. Безусловно! Но дело еще и в том, что сами эти сложности и матерью, и отцом перенесены из своей детской, подростковой жизни, из отношений с собственными родителями. Можно привести типичный "семейный портрет", основанный на рассказах матери одного из наших маленьких пациентов. Он отчетливо показывает, что без изучения, без анализа предшествующей жизни самих родителей понять причины невроза у их ребенка, а тем более, его вылечить нельзя. Вот что рассказывала мать о своем детстве: "Моя мать была очень строгой, очень требовательной. Она все время наставляла меня, указывала, что делать, даже по мелочам. И вместе с тем, все время боялась, что со мной что-нибудь случится: пойду гулять и заблужусь, потеряюсь. Боялась болезней, и знаете: почему-то выходило так, что нередко я заболевала тем, чего мать опасалась. Я сейчас понимаю, что какие-то свои трудности, волнения, проблемы, с которыми она не справлялась, она переносила на меня. Почти никогда она меня не ласкала, не говорила нежных слов, — может быть, боялась избаловать?,.". В. Р. А каким же был отец в этой семье? А. 3. Ее отец обладал, скорее, мягким характером. "Мама иногда называла его недотепой, — рассказывает она. — Он был со мной ласковее, мягче, не требовал так много, как она, не настаивал так твердо на своих требованиях. Это привлекало меня к отцу. А маму раздражало, беспокоило, что его отношение ко мне слишком мягкое. Она вообще считала, что все вокруг должны делать так, как она хочет. Я теперь понимаю, что она была недовольна отцовским характером, но прямо это недовольство, пожалуй, часто не высказывалось — оно выражалось косвенно, через меня; мама хотела воспитать меня похожей на себя, а не на него. А я как раз на него была во многом похожа...". В. Р. Это — семья матери, А что можно сказать о семье, в которой развивался будущий отец вашего пациента? А. 3. У отца была несколько иная ситуация в детстве, но тоже достаточно типичная. Очень часто обнаруживается, что будущий отец больного неврозом ребенка воспитывался в неполной семье — из-за развода или смерти его отца. И он не испытал влияния мужчины в семье, не ощутил, не пережил, что значит быть Сыном Отца. Ведь именно мужское влияние помогает сложиться мальчишеским чертам характера, формирует мужественность, умение вести себя в трудных ситуациях. Мать в этой семье была, пожалуй, более мягкой, но тоже с чертами тревожности. Самое главное — опекала сына сверх меры, так привязывала к себе, что он не мог быть самостоятельным в решении своих проблем даже в подростковые и юношеские годы. Такая чрезмерная опека матери была 27 обусловлена страхом одиночества, и она преодолевала его заботой о сыне: он был если не "маменькиным сыночком", то что-то около. Постоянно искал защиты, даже если и не было реально ощутимой опасности. Был нерешительным, чрезмерно осторожным. А в дошкольном возрасте буквально изматывал родителей беспрестанными "почему?", что можно расценивать (в данном случае!) как проявление мнительности, а точнее — неуверенности в себе, недоверия к собственному мнению. Почему же он был таким? Это было вызвано отсутствием мужского влияния. В общении с отцом наш мальчик мог бы обрести уверенность, необходимую для установки контактов со сверстниками. Вместо этого он был ненамеренно изолирован от них чрезмерно опекавшей его матерью и тревожной бабушкой. Что же мы видим? Явно в обеих прародительских семьях мало мужского и много женского влияния, У мальчика, будущего отца, затруднен процесс отождествления с соответствующей ролью отца в семье. Во взрослом состоянии это означает некоторую незрелость отцовского чувства и некоторую неуверенность в себе. У девочки, будущей матери, не было достаточного эмоционального контакта с отцом; нередко отец оказывался как бы изолирован в семье властной матерью, и дочь не могла реализовать в полной мере свое чувство любви к нему. В. Р. В какой степени вот такие психологические структуры прародительских семей могут предопределять дальнейшую судьбу матери и отца, и их будущего ребенка? А. 3. Мы рассмотрели лишь один, наиболее типичный вариант отношений в этих семьях. Но здесь нет фатальной обусловленности. Мы знаем много случаев, когда дети, став взрослыми, смогли преодолеть в себе травмирующее наследие таких родительских отношений. Многое может помочь: работа над собой, влияние друзей, интересная профессия, счастливая семья. Однако есть немало случаев, когда все эти трудности, которые испытали в детстве будущие матери и отцы, сохраняются и позже — в подростковом возрасте. Острее они у мальчиков: из-за невротической привязанности к матери они долго остаются инфантильными, и не могут обрести уверенности, самостоятельности. И во взаимоотношениях юношей и девушек эти проблемы тоже проявляются, когда любовь их ослепляет, а потом они вдруг не становятся нужны друг другу или обнаруживают невротическую привязанность или, точнее, зависимость как в положительном, так и в отрицательном плане. В. Р. А как это сказывается в браке? А. 3. А так, что отношения между супругами, в большей или в меньшей степени, предопределяются их прошлым, нередко травмирующим — непроизвольно — опытом отношений с родителями. Один супруг или оба неосознанно переносят на отношения друг к другу свои проблемы детства. Как это происходит? Если девочка любила отца, но любовь не была удовлетворена, не реализована, блокирована матерью, то и она сама, будущая мать, неосознанно переносит свою неудовлетворенную любовь к отцу на отношения с мужем. Она непроизвольно оценивает его по степени схожести со своим отцом. Конечно, нельзя сказать, что супруг ее внешне похож на ее отца, хотя и это бывает. Речь идет о том, что она ожидает от мужа тех чувств, того отношения, которое было "недополучено" в детстве, то есть повышенного эмоционального внимания, тепла. В. Р. А будущий отец? A.. 3. В том-то и дело, что его ожидания — примерно такие же! Он бессознательно отождествляет свою жену, с матерью, ждет от нее именно "материнского" отношения, такого, которое он испытывал, будучи ребенком — то есть повышенной заботы, внимания, опеки. Все эти ожидания, в общем, вполне естественны, но опасность здесь в том, что оба. супруга хотят быть, прежде всего, любимыми, опекаемыми, окруженными заботой. Они внутренне ориентированы на то, чтобы больше получать от другого, чем отдавать ему. Не удивительно, что супруги реагируют не на фактические отношения друг с другом, а на то, насколько эти отношения соответствуют сформированным еще до брака ожиданиям, сложившимся на основе контактов с родителями. И если в начале брака супруги могли 28 идеализировать друг друга, то затем, под влиянием реальных житейских обстоятельств, каждый из них начинает обвинять другого в несоответствии им же созданному образу: "Я не думал (не думала), что ты такая (такой)!". Это, естественно, не способствует гармонии семейных отношений. Супруги надеются, что рождение ребенка смягчит или вообще устранит назревающий конфликт. Ребенок, как панацея ото всех бед, должен спасти их от неминуемого отчуждения. Тем самым на будущего ребенка возлагаются большие надежды, которым, однако, обычно не суждено сбыться. Почему? Да потому, что каждый из супругов заранее "видит ребенка похожим на себя, заранее воплощает в нем идеализированный образ своего "я". В. Р. Выходит, когда рождается ребенок, то и рождаются новые трудности? А. 3. Да, возникают новые сложности, проблемы, добавляются штрихи к нашему "семейному портрету". Ведь в большинстве случаев речь идет о первом браке уже не очень молодых людей, внутренне собой не удовлетворенных, имеющих трудности в общении, еще не успевших полностью определить свое место в жизни. Средний возраст родителей при их обследовании составляет у матерей 38, у отцов — 40 лет, то есть у них относительно невелика разница в возрасте. Если учесть, что продолжительность невроза у детей равна примерно 3 годам, то окажется, что матери при заболевании ребенка было 35 лет, а отцу — 37. В этом возрасте проявляется наибольшая напряженность, обусловленная проблемами самоопределения и своеобразным кризисом отношений, когда прошлое уже не устраивает, а новое еще не определилось, когда нужно себе дать ответ, кто я есть и для чс10 живу, и более критично подходить к недостаткам своего характера. Необходимо быть терпимее, принимать другого таким, какой он есть, развивать, а не подавлять или заменять его индивидуальность. Необходимо менять некоторые привычки, установки, в чем-то быть более настойчивым, а где-то — более уступчивым, то есть стать более зрелой, созидательной личностью. В. Р. И, "по жизни", мы знаем, что так и происходит во многих семьях... А. 3. Да. И тогда отношения взрослых становятся прочнее, ближе, чем даже в первые годы брака. И ребенка они начинают лучше понимать. Но вся беда в том, что в рассматриваемой семье такой кризис родительских и супружеских отношений не преодолевается конструктивным образом, а сопровождается нарастанием внутренней напряженности. И чем меньше он проявляется внешне, тем более сказывается на отношениях с детьми. В этом случае каждый из родителей разрешает проблемы, пытаясь "гнуть свою линию" в обращении с детьми: делает бесчисленные замечания, ограничивая и наказывая за нежелательные (с его точки зрения) поступки и черты характера (а нежелательными оказываются именно те качества и поступки, которые кажутся усвоенными от другого родителя). Скажем, матери не нравится упрямство сына, и она пытается его сломить только потому, что таким же упрямством наделен ее муж, отец ребенка. Открыто не конфликтуя с ним, она все свое раздражение непроизвольно переносит на сына. Воспитывая его, она, в сущности, воспитывает отца, не вступая с ним в непосредственный конфликтный диалог. Но не всегда этот диалог возможен. Ему могут препятствовать нежелание обоих сторон признавать свои ошибки, стремление исходить только из своей точки зрения. В свою очередь, отцу может не нравиться повышенная чувствительность и ранимость дочери, и он старается быть с ней подчеркнуто сдержанным и строгим. Опять: так он воспитывает фактически не дочь, а мать, которая столь же чувствительна. Стремление устранить подобным образом нежелательные черты характера друг друга и порождает взаимоисключающую тактику отношения к детям: один из родителей разрешает то, что запрещает другой. К тому же, родительское собственное невротическое состояние нередко компенсируют за счет ребенка. Каково же приходится детям? Родители поминутно делают замечания резким, раздраженным тоном, наказывают или окружают плотным кольцом предостережений или беспокойства. Этим и объяснились странные, 29 поначалу, для меня случаи, когда успешно вылечив ребенка, я обнаруживал ухудшение состояния матери. Только потом понял: мать в таких случаях лишилась возможности компенсировать на ребенке свое нервное напряжение. Стало ясно: если уж помогать, так помогать им обоим, не забывая, конечно, и об отце. Только тогда можно достичь надежности в лечении. Как видите, в подобных семьях ребенок рано или поздно становится своего рода эпицентром родительского конфликта, этаким "козлом отпущения". И родители преодолевают этот личностный кризис ценой развития невроза у ребенка. В. Р. Давайте подробнее поговорим о том, как отношения в семье у будущих родителей влияют на воспитание их собственных детей. А- 3. Здесь, прежде всего, приходится говорить о матери, неосознанно переносящей отношение к ней ее матери в детстве, на собственного ребенка. Она тоже стремится быть строгой, настойчивой, все контролировать, то есть пытается осуществить тип воспитания, который мы называем авторитарным. Но это, если можно так сказать, "неуверенная авторитарность" — мать ведь иногда помнит, как сама страдала от строгого контроля, от чрезмерной опеки. И тут она как бы спохватывается, начинает даже баловать своего отпрыска. А потом на нее нападают сомнения: вдруг избалует? И все сначала: строгость, требовательность... В. Р. То есть одновременно является строгой матерью и, вместе с тем, тревожным ребенком? А. 3. Совершенно верно. Это и порождает непоследовательность в отношениях. А непоследовательность — в особенности к маленькому ребенку — всегда повреждающий фактор. Нервная система у эмоционально чувствительных, нервно ослабленных детей не выдерживает перегрузки. И появляются симптомы эмоциональных расстройств — капризность, неустойчивость настроения, беспокойства и страхи. Тут есть очень важный момент, о котором нужно сказать. Если в семье проживает бабушка по материнской линии, то возникает сложная ситуация, поскольку она продолжает играть свою прежнюю главенствующую роль. Относится к своей дочери (матери в настоящем) так, как будто та — маленький ребенок: стремится навязать свою волю, командовать, указывать, определять образ жизни семьи. Но молодая мать пытается сопротивляться этому. И, неизбежно, возникают трения. Здесь происходит смена психологических ролей: бабушка занимает место матери, мать же пытается играть роль отца. А отец, оказавшийся в роли "третьего лишнего", чувствует себя ненужным в семье. Он или уходит из нее, возвращаясь обычно к своей матери, то есть снова оказывается в позиции ребенка, так и не став полностью взрослым, или остается в семье без права голоса и постоянно испытывает напряженность, внутреннюю неудовлетворенность, "живет за шкафом" или все чаще стремится забыться в алкоголе. Глава 5 Борьба за ребенка — борьба с ребенком В. Рыбаков: Александр Иванович, в прошлый раз мы больше говорили о родителях — о том, как формируются их характеры, складываются взаимоотношения. Сегодня, очевидно, стоит подробнее обсудить их отношение к ребенку — что здесь способствует возникновению невроза? А. 3.: Отчасти мы эту тему затрагивали, кое-что придется и повторить — крайне важно, чтобы наши читатели смогли увидеть разные оттенки возникающих тут проблем. Хочу подтвердить со своей врачебной точки зрения справедливость поговорки "крайности 30 сходятся". Вот и в нашем случае как раз сходятся крайности родительских отношений: недостаток внимания, холодность, неласковость родителей и избыток не лучшим образом направленного внимания, когда ребенок им окружен, обложен, как ватой, и оно сковывает любые его душевные движения, да и физическую активность — тоже. В обоих случаях итог один: болезнь, невроз. В. Р. Недостаток внимания — речь идет о той поре, когда ребенок уже говорит и хочет, чтобы взрослые с ним играли, общались? А. 3. Нет, этот недостаток сказывается гораздо раньше, уже в первый год жизни. Случается, что мать слишком рано и слишком часто перепоручает свои материнские заботы бабушке, родственникам, няне. В этом ничего особенно страшного нет, если речь не идет о детях эмоционально чувствительных, нервно ослабленных, уже успевших привязаться к своим пусть и не очень отзывчивым матерям. Уже к восьми месяцам ребенок может быть настолько привязанным к матери, что отличает ее ото всех посторонних взрослых. И подчас появляется страх перед посторонними людьми, особенно если взрослые пытаются "играть под мать", подражают ее голосу. К году подобные страхи, как правило, несколько смягчаются, но не настолько, чтобы говорить о нейтральном отношении ребенка к посторонним людям. И резкое прерывание эмоционального контакта с матерью болезненно отражается на его еще не окрепшей и чувствительной нервной системе. Вспоминаю одного моего пациента — мальчика трех лет. Его мать много волновалась во время беременности. В результате малыш сразу после рождения отличался повышенной возбудимостью: легко менялось настроение, часто плакал, беспокойно спал. Мать всегда была с ним рядом. А в год его отдали в ясли. В группе малыш сначала все время плакал. А вскоре "затормозился" настолько, что уже молча сидел и не играл с детьми. Затем несколько "отошел", но все-таки так и не смог приспособиться к яслям. В. Р. Что же, Александр Иванович, вы считаете, что ясли в год — это слишком рано? Что ребенок еще не в силах приспособиться к столь резкой перемене? А. 3. Речь идет о детях, у которых возникли невротические реакции, о тех, кто обнаруживает повышенное беспокойство даже при кратковременном отсутствии матери и ярко выраженный страх перед посторонними людьми. Все это было у мальчика — и поэтому ясли оказались сверхсильной нагрузкой. В. Р. А что же в этой ситуации следовало сделать матери? А. 3. Пойти на известную жертву — временно отказаться от осуществления некоторых своих деловых планов во имя ребенка. Я понимаю, бывают разные житейские обстоятельства, но далеко не всегда они столь уж непреодолимы. Иначе что же получается? Такие нервно ослабленные дети испытывают постоянное чувство беспокойства, тревоги, что ослабляет защитные силы организма. Отсюда — частые заболевания, преимущественно простудные. И вот ребенок болеет, а мать — сидит с ним дома по справке. И ему нехорошо, и ее рабочие планы так и не осуществились (да еще на производстве ею недовольны) — выигрыша, как видите, не получается. А проигрыш — несомненный: отдельные невротические реакции мало-помалу перерастают в невроз. Вот и малыш, о котором мы говорили, постепенно становился все более возбудимым, капризным, нетерпеливым, реагировал на все болезненно и обидчиво. Панически боялся темноты и не отпускал мать от себя. Бесконечные болезни истощили и так изначально невысокий уровень его жизненной энергии. Мать же, не понимая его состояния, продолжала упорно водить сына ко всяким специалистам. В три года нервная система этого мальчика была настолько ослаблена, он был настолько боязлив, что достаточно было небольшого испуга, чтобы началось заикание. И, конечно, сильнее всего заикание проявилось при общении со взрослыми, заменяющими мать. Лекарства и физиотерапия не 31 дали никаких результатов. Признаюсь, потребовалось немало терпения, чтобы убедить мать, что нужны не лекарства, а ее более нежное, заботливое, сердечное отношение к сыну. И лишь после того, как в семье наступили перемены к лучшему, мне удалось, благодаря специальной системе игровых занятий, изменить эмоциональное состояние мальчика: снять беспокойство, страхи и, наконец, устранить заикание. В. Р. В родительских письмах часто звучит такой мотив: если у ребенка появились, скажем, тики или заикание, то это — "от испуга"... А. 3. Это слышишь постоянно! Ссылка на внешние, случайные обстоятельства — и все родителям ясно. Вот и здесь: заикание, считала мать, оттого, что мальчик испугался какойто крошечной собачки. И не пришло в голову спросить себя: а разве другие дети находятся в каком-то стерильном пространстве, и ни с чем неприятным, неожиданным никогда не встречаются? И стоило бы вспомнить другую старую пословицу: "Где тонко, там и рвется!". Нервные силы ребенка были так напряжены, истощены, что оказалось достаточно крохотного толчка, который в иных обстоятельствах, другим ребенком и замечен-то не был бы, не то что наступил какой-то нервный срыв. А отчего психические силы ребенка бывают так напряжены? Я как-то попросил родителей моих пациентов записывать, сколько замечаний они делают своему незабвенному. Оказалось, в одной семье их делали около пятисот в день, а в другой — триста с лишним! Для меня, как для врача, всегда остается загадкой, как так долго нервная система ребенка могла выдерживать такое. И были бы хоть эти замечания последовательными! Нет же, они буквально исключают, противоречат друг другу: встань — сядь; иди — стой; думай сам — нет, слушай нас; надо — нет, не надо. И так — целый день. В опытах физиолога И. П. Павлова собаки не выдерживали такого взаимоисключающего подхода, и уже через несколько часов у них наблюдался срыв высшей нервной деятельности. А что же говорить о детях? Но, тем не менее, они бывают выносливее. Почему? Да потому, что ребенок выработал нейтрализующее, а то и негативное отношение к подобным родительским предписаниям. Дети уже в три-четыре года понимают, что эти требования несправедливы, противоречивы, что их зачастую просто и выполнить-то невозможно... В. Р. Но мы, кажется, уже перешли от недостатка к его избытку... А. 3. Да, в жизни эти крайности, увы, часто сочетаются. Тепла, понимания недостает, а внимания в виде требований, приказаний — сверх всякой нормы. Отчего это происходит? Иногда говорят: "Такая уж натура — мало мягкости, ласковости". Но "натура", характер — разве они с неба падают, и ничего тут не изменишь, как не изменишь, скажем, цвет глаз? В предыдущей беседе мы как раз обсудили предысторию родительских характеров. И взрослые, осознающие, чем обусловлены их собственные оценки, требования, поступки, имеют больше шансов перестроиться. К сожалению, часто этого не происходит. Все родители чего-то ожидают от своего ребенка. Он должен быть таким-то и таким-то, то и то уметь и т. д. И какова здесь позиция наших родителей? Ее можно выразить так: ребенок не оправдывает наших ожиданий, ведет себя не так, как надо; и учится не очень хорошо; и характер у него какой-то не такой... Значит, надо за ребенка "бороться" — с дурными влияниями, с разными отвлекающими обстоятельствами, с его собственной недисциплинированностью. Мать нередко считает, что отец воспитывает "не так". А у отца мнение — противоположное... Иногда возникает парадоксальная ситуация: родители ссорятся между собой, а детям становится легче от этого. Потому что взрослые конфликтуют из-за каких-то своих супружеских проблем, и дети, таким образом, получают известную передышку. Но дети болезненно реагируют на отчуждение родителей друг от друга. К тому же, в пылу ссор может серьезно страдать и эмоциональный контакт детей с одним из родителей, к которому они по-настоящему привязаны, любят его и уважают, 32 Но главный объект "борьбы", — конечно, сам ребенок: его "плохое поведение", "дурной характер", "лень", "безответственность". И здесь трудно даже решить, что хуже: когда требования родителей диаметрально противоположны, и взрослые попеременно тянут ребенка в разные стороны, или когда оба родителя дружно его шпыняют, всячески ограничивают его самостоятельность, даже физически наказывают. У детей в этом случае состояние беспокойства и подавленности сменяется вспышками возбуждения и отчаяния: ребенок не в силах найти выхода, он ведь не может развестись с родителями, ответить им грубостью и упреками. Одним словом, взрослые в таких семьях живут не вместе с ребенком, а пытаются жить вместо него, борются не за него, а с ним. Характерно, что многие родители, особенно чрезмерно опекающие матери, искренне удивляются, когда им напоминаешь, что у ребенка есть и собственная воля. "Разве?" — с недоверием спросила меня одна мама. И объяснила, что воли у ее ребенка нет, потому что он... упрямый. Очевидно, воля, в ее представлении, — это беспрекословное подчинение любым требованиям взрослого, как бы произвольны, противоречивы и несоразмерны они ни были. В таком подчинении некоторые матери видят своеобразную плату за их собственную "самоотверженную", "жертвенную" любовь. Но я позволю себе сказать жесткую правду: любовь эта — собственническая. Любят эти женщины не столько реального, со всеми его достоинствами и слабостями, ребенка, сколько его соответствие идеальному образу. В. Р. Но образ все-таки строится с опорой на реальные возможности ребенка? А. 3. Если бы было так... Увы, гораздо чаще у меня возникает ощущение, что здесь воплощаются собственные нереализованные планы и ожидания родителей. Или, скажем, некая отвлеченная программа воспитания "идеального ребенка", под которым, в сущности, подразумевается "идеальный взрослый", только маленький. Расскажу об одном из моих пациентов, мальчик восьми лет. У него, после инъекции гамма-глобулина, развился сильный аллергический отек лица, не прошедший полностью после лечения в больнице и возобновляющийся всякий раз, когда он волновался в школе. До этого мальчик был "круглым" отличником и всегда болезненно, остро реагировал на оценки. Этому он научился от своих родителей, людей негибких, нетерпимых и бескомпромиссных. Они требовали, чтобы он читал сам с трехлетнего возраста, перенапрягая в угоду им отличную память. Непрестанным родительским "вниманием" он был огражден от общения со сверстниками; смеяться в этой семье считалось неприличным, игра признавалась занятием несерьезным. Здесь не было конфликтов: оба родителя единодушно стремились сделать из ребенка своего рода вундеркинда, способного достичь в жизни всего, в чем они сами не преуспели. Мальчик шести лет был отдан в школу, конечно, самую престижную — английскую. До этого он по несколько часов в день занимался английским под надзором строгой дамы, которая постоянно твердила, что он ничего не хочет понять, что у него — плохое произношение, и что он вообще не сможет оправдать ее надежд. Несмотря на то, что ребенок часто простужался и плохо переносил шум, его отдали еще и в музыкальную школу. Время мальчика было расписано по минутам и секундам, и он постоянно боялся чего-то не успеть и что-либо сделать не так. Неизбежно возникли головные боли и головокружения, на которые дома просто не обратили внимания. К концу первого года обучения в двух школах он устал настолько, что не мог даже улыбаться. Настроение у него было постоянно подавленное, хотя учиться он продолжал отлично. Летом побывал в пионерском лагере, но там ему не понравилось: дразнили ребята, а он плакал и скучал в непривычной обстановке. Во втором классе, как и все, получил профилактическую дозу гамма-глобулина в связи с эпидемией гриппа. И тут возник тот самый аллергический отек. Почему же этот отек не проходил в дальнейшем? Да потому, что все нервные ресурсы ребенка были уже на исходе, его нервная система была перенапряжена и истощена. А в семь-восемь лет происходит определенная гормональная перестройка. И длительно 33 действующий стресс может серьезно подорвать защитные силы организма. Вследствие иммунных нарушений, происходящих также под влиянием стресса, может развиться аллергическое состояние. Что, как видите, и произошло. Беседа с родителями, уменьшение нагрузки, сочетание общеукрепляющих средств и гипнотерапия смогли устранить болезненное состояние ребенка, но потребовался еще многомесячный курс групповых занятий, чтобы сгладить его болезненную обидчивость и ранимость, сделать более реальной самооценку и улучшить отношения со сверстниками. Еще два моих пациента: однолетки, мальчики девочка, которые тоже учились в английской школе... В. Р. Александр Иванович, как бы учителя английских школ на нас не обиделись... А. 3. Я думаю, не должны... Дело ведь не столько в английской школе, сколько в родительских амбициях! Учитель как раз и может увидеть их чрезмерность и не подключаться в качестве еще одной силы к давлению на ребенка, вроде честолюбивых пап и мам. Только в случае, о котором я хочу рассказать, получилось несколько иначе... Мои пациенты учились в одном и том же классе, у одной и той же учительницы, которая все время кричала, угрожала и ставила (с улыбкой!) плохие оценки. Про мальчика она говорила подчеркнуто громко и назидательно при всех, что он ничего не соображает, у него никуда не годная память. И если не исправится тут же, немедленно, то ему нечего тут делать, и завтра он может вообще не приходить. А девочке она, страшно сказать, внушала, что та — просто тупая, недоразвитая, и попала в эту школу по случайной ошибке. И мальчик, и девочка до школы не жаловались на память. Были обыкновенными, нормальными детьми. Матери у них были похожи: обе энергичные, все делают быстро. Их еще до школы раздражала медлительность детей, их флегматичность. И временами на этой почве возникали конфликты. Флегматичные и мягкие по характеру отцы в обоих случаях в воспитании детей участвовали мало. И мальчик, и девочка были эмоционально чувствительными, достаточно жизнерадостными, пусть и не очень активными детьми. Но постепенно их эмоциональность начала тускнеть под влиянием строгих матерей, К тому же, у мальчика есть старший брат, похожий на мать своей активностью и деловитостью, сугубо рациональным, прагматическим подходом к жизни. Мать надеялась, что ее второй ребенок окажется девочкой, а родился мальчик, да еще такой медлительный... У девочки, о которой мы ведем речь, мать, наоборот, хотела, чтобы родился мальчик. И по-видимому, подсознательно в чем-то она относилась к дочке как к мальчику: по-мальчишески одевала ее, держалась с эмоционально ранимой девочкой чрезмерно сурово. Несмотря на некоторые семейные отличия, результат оказался одинаковым. И мальчик, и девочка не ощущали себя счастливыми в своем "счастливом детстве", испытывали чувство одиночества, эмоционального напряжения еще до школы. Но, чтобы они заболели неврозом, нужна была такая учительница, в которой повторялись многие из черт характера их матерей, и прежде всего — резкость, жесткость требований. В итоге весь не вполне осознаваемый страх перед требованиями матерей, боязнь не оправдать их ожиданий выплыл наружу, "замкнулся" на учительнице. Не удивительно, что в школе и мальчик, и девочка заторможены, не могут вспомнить нужные слова, не поднимают руку, теряются при ответах. Страх им внушен дома, и следовательно, здесь нельзя винить учительницу. Безусловно, ее нервное состояние и характер объективно не позволяют заниматься педагогической деятельностью. Но и родителям нужно перестроить свои отношения с детьми, чтобы вместе с врачом до конца устранить у них невроз страха. В. Р. У нас получается, что объектом критики оказываются все больше матери... А. 3. Мне кажется, что им не стоит на нас обижаться. Неврозы у детей, прежде всего, — модель патологии материнского отношения, в отличие, скажем, от психопатических нарушений личности у детей, предопределяемых патологией от нарушения у отца, или, если угодно, его генетически измененным характером. У нас же материнская гиперопека 34 — одна из самых частых причин развития неврозов. И ведь исходят матери, кажется, из хороших побуждений. Но практически сопровождают каждый шаг ребенка, все делают за него, предохраняют и защищают от множества опасностей, которых в большинстве и не существует. А посредством гиперопеки передается чрезмерное, постоянное беспокойство матери. Ребенок легче заражается страхом именно в условиях повышенной, чрезмерной заботы. Помимо этого из-за гиперопеки обычно сокращается общение со сверстниками, оно заменяется навязываемым контактом со взрослым; усиливается несамостоятельность ребенка, пассивность, инфантилизм. Но чтобы не возникло впечатление односторонности, приведу иной пример. Холерический темперамент сына вызывал раздражение у сдержанного, педантичного отца, которому крайне не нравились непоседливость и активность мальчика. Мать же, пытаясь сгладить это, во всем шла навстречу сыну, балуя его (в чем и отражался ее скрытый конфликт с отцом). В ответ на строгие ограничения, введенные отцом, у мальчика развилась повышенная возбудимость. Он был тихим дома, так как боялся отца, но растормаживался в полной мере в школе, за что получал немало упреков и замечаний. А отец считал себя во всем правым и ничего не хотел менять в своих требованиях. Что же мы видим? У мальчика, о котором мы уже говорили, и у этого родители (в первом случае — мать, во втором — отец) поступали негибко, нетерпимо, излишне строго. Настойчивая попытка стимулировать несколько медлительного, флегматичного ребенка привела в первом случае к его заторможенности. Во втором же случае неумеренное стремление с помощью всяких ограничений притормозить ребенка быстрого, с холерическим темпераментом лишь усилило его возбудимость. Результаты вроде бы разные, но это — как раз тот случай, где можно сказать: оба хуже. В. Р. Итак, что же мы посоветуем, что порекомендуем родителям? А. 3. Советы эти достаточно просты. Главное — уметь посмотреть на себя самокритично, со стороны (и прежде всего — со стороны ребенка) и перестроить свое отношение к нему. Супругам — не обвинять друг друга в случившемся, в возникновении невроза у ребенка. Как мы видели, "вносят свой вклад" оба родителя. Вместе и надо перестроиться и воспитывать ребенка лучшим, чем прежде, образом. Нужно учитывать повышенную потребность детей в ласке, теплоте, выражении чувств, разделять с ними эти чувства, не бояться хвалить их, идти навстречу их потребностям и интересам. Не беспокоиться излишне и не воевать с детьми по каждому пустячному поводу. И наконец, не перегружать их бесконечными требованиями и обязательствами, которые они все равно не в силах выполнить. В. Р. Александр Иванович, мне кажется, что из сегодняшнего разговора следует еще один вывод: чрезвычайно важно, как складываются отношения ребенка с другими людьми, как действует на него это общение... А. 3. Безусловно. Именно в контактах со сверстниками, с другими взрослыми проявляются те невротические особенности поведения, которые часто не замечаются или не осознаются в родительском доме. От умения ребенка устанавливать такие контакты существенно зависит его полноценное личностное развитие. Об этом мы и поговорим в следующий раз. Глава 6 Не такой, как все В. Рыбаков. До сих пор мы говорили о проблемах, которые возникают между родителями или в их отношении к ребенку. А какие сложности приносит невроз самому ребенку? 35 А. 3. Есть нечто общее у всех детей, страдающих неврозами. Это трудности общения, взаимопонимания со сверстниками. То ребенок пытается во что бы то ни стало завоевать их признание и дружбу; то отказывается от нее по внешне необъяснимым причинам. То стремится верховодить, не обращая внимания на реальное соотношение сил; то становится зависимым и ведомым, подчиняется любому влиянию, иногда — не самому лучшему. Типичны и такие случаи, когда ребенок тянется к детям более старшего возраста, не сообразуясь с тем, насколько общение с ним может быть им интересным. Или же стремится к общению с более младшими, где, кажется, могут реализоваться его возможности и где он может навязывать свое мнение. Но здесь, в конечном счете, все равно не получает того признания, на которое претендует. В. Р. Почему же окружающие его не принимают? И почему ребенок с неврозом никак не может найти свое место среди них? А. 3. Не принимают по простой причине: в его поведении проявляются такие черты, что общаться с ним действительно нелегко. Кажется, иной раз все не по нему: и посмотрели на него не так, и внимания не уделили, и не ту роль в игре поручили... К тому же, наш пациент крайне нетерпелив в своих желаниях, иногда чрезмерно настырен, прилипчив, требует безоговорочного внимания к себе. Да и не во все игры он может играть! По непонятным (для сверстников!) причинам он может вдруг заартачиться, заплакать, отказаться от игры. За этим всем скрывается не "дурной характер", а внутренняя эмоциональная неустойчивость, ранимость и неуверенность в себе. Основная же причина в том, что ребенок с неврозом не может владеть собой так, как ему хотелось бы: не может нравиться сверстникам, что еще более усиливает его неуверенность в себе. Встречая неприятие сверстников, он еще больше уходит в себя, отказывается от попыток установить с ним взаимные контакты, замыкается в мире своих переживаний и чувств. В. Р. Но ведь это невозможно! Так или иначе — во дворе, в детском саду, в школе — ребенку приходится поддерживать такие контакты! А. 3. Да, можно на время оградить ребенка от трудных для него контактов со сверстниками. Но это всегда угрожает опасностью, что навык общения окажется несформированным. В развитии такого навыка есть пора, которую можно назвать основополагающей. Обычно этот возраст 4-8 лет, когда всем детям присуща отчетливая потребность общаться с себе подобными. Мальчики и девочки не только узнают, кто они такие в представлении других, но и пробуют силы и умения, утверждая себя именно как мальчики и девочки. А что получается при неврозе? Мальчики не могут постоять за себя; они слишком беззащитны и ранимы в любых ситуациях повседневного взаимодействия со сверстниками. Нужно в чем-то настоять на своем или уступить другому, не теряя лица, в то же время не отталкивать от себя несговорчивостью. А наш пациент как раз этого и не умеет. Он, как мы уже говорили, впадает в крайности: то слишком покладист и уступчив, превращается в своего рода "козла отпущения"; то пытается во что бы то ни стало отстоять свою позицию, не считаясь с ситуацией игры, и такое упорство может оказаться абсолютно бесперспективным... В. Р. А что же девочки? А. 3. Девочка, наоборот, ведет себя так, как мог бы себя вести именно мальчик: держаться подчеркнуто независимо, иной раз — вызывающе, пытаясь влиять на других девочек и подчинять их себе. Если поведение мальчика мы можем расценить как несоответствующее эталонам мальчишеского поведения, то поведение девочки скорее будет утрированно, преувеличенно соответствовать таким нормам. А в итоге? Оба, мальчик и девочка, не будут приняты сверстниками, и могут превратиться в изгоев в мире детей. В, Р. И, очевидно, никакая любовь взрослых, никакое их восхищение успехами детей, скажем, в учении или в каких-то занятиях, не возместит этой непризнанности у сверстников? 36 А. 3. Совершенно верно! Ребенок может дома пользоваться даже исключительным вниманием, но, тем не менее, ему будет недоставать именно признания и дружбы сверстников. Без этого он не чувствует свою жизнь полноценной, радостной, насыщенной, не видит в ней оптимистических перспектив, не может полностью реализовать свои возрастные возможности. В. Р. Итак, сделаем первый вывод: без общения со сверстниками, без их признания жизнь ребенка всегда неполна; никакое внимание взрослых его не компенсирует. Следовательно, осознается очевидная задача взрослых: как влиять, как помогать формироваться навыкам именно такого полноценного общения с теми реальными детьми, которые ребенка окружают? А. 3. Это — аксиома. Но прежде мы должны рассмотреть то, что вызывает проблемы в общении. И здесь нам опять придется вернуться к родителям. Когда у детей возникают трудности общения, то почти всегда можно обнаружить нечто схожее, пусть в ослабленном виде, у их родителей. Не бывает этих трудностей у детей, чьи родители ведут себя непринужденно, свободно, умеют устанавливать контакты с окружающими, отзывчивы и уверены в себе. Здесь причина не только в наследственности, но и во влиянии самих родителей на детей. Речь идет, если хотите, о личном примере и влиянии на ребенка всего стиля жизни семьи. В. Р. Но, казалось бы, родители, которые сами испытывали трудности в общении, именно от этих трудностей и должны оберегать детей. Скажем, если мать была в детстве робка и застенчива, разве не на эти мешающие качества она должна, прежде всего, обратить внимание и помочь своему ребенку не приобретать их? А. 3. Да, следовало бы делать так. Но, к сожалению, это правило не относится к рассматриваемой нами категории родителей. Они или не придают значения своевременному развитию навыков общения у детей, или не хотят меняться сами, в результате чего и не могут стать примером для своего ребенка. Или же они пытаются оберегать его от всякого рода трудностей и переживаний, возникающих при контактах со сверстниками. В. Р. То есть вместо поддержки получается подмена? А. 3. Да, у пациентов-подростков мы часто видим: сверстников им заменяли взрослые. Обычная ситуация: тревожная мать не ждет добра от ребячьих компаний; боится, что ребенок заболеет, принесет с улицы "не те слова", научится плохому. И отгораживает его от сверстников. Фактически ребенок вынужден общаться только со взрослыми, заменяющими ему весь мир. А взрослых много, и ребенок среди них — один: единственный и неповторимый. В этих условиях он и хочет быть независимым, да не умеет. Одновременно он боится этой независимости — ведь она означает, что придется действовать самому, без опоры, без прикрытия взрослых. Такие неуверенные в себе дети встречаются как раз у очень волевых и решительных родителей, которые безоговорочно навязывают ребенку свое мнение, пытаются жить за него, исходя только из своего, далеко не лучшего жизненного опыта. Чем же еще не нравится такой ребенок сверстникам? Он слывет среди них каким-то "чудным", говорит взрослыми, непонятными фразами, а вместе с тем — беспомощен в каких-то простых житейских ситуациях. Не способен радоваться так, как другие, смеяться заразительным смехом, его не захватывает общее веселье. Слишком он уж серьезный, грустный и печальный. В итоге — нет взаимопонимания со сверстниками, близости, открытости и привязанности, которые обозначаются одним словом "дружба". Он хочет дружить, но не получается! Словно ищет и не находит драгоценный камень — так сказал один шестилетний мальчик. Подчеркиваю: для формирования навыка общения со сверстниками важен пример родителей: отца — для 37 мальчиков, матери — для девочек. И в особенности — в старшем дошкольном возрасте, когда дети испытывают потребность иметь образец или пример, и ожидают получить (и получают) его от родителей. Если у мальчика мягкий по характеру отец, нередко, к тому же, часто сомневающийся в правильности своих решений, а то и мнительный, то мальчик может непроизвольно усвоить тот же эталон поведения. Бывает и так, что отец, осознавая свои слабости, в общении с сыном старается играть роль властного, решительного и строгого воспитателя, призывая мальчика вести себя по-мужски, ничего не бояться, быть уверенным в себе. Однако такой отец не уменьшает, а лишь прибавляет сыну трудностей общения, потому что вся эта игра не подкрепляется никаким личным примером, означает лишь голый призыв "взять себя в руки", подкрепленный порой упреками, а то и наказаниями. В. Р. А каковы отношения в системе "дочки-матери"? А. 3. Если мать представляет собой тип деловой, активной, решительной женщины, она стремится играть роль отца, выходя тем самым из своей чисто женской, материнской роли: теплой, любящей, терпеливой матери. Она стремится подогнать девочку под свой стандарт, но лишь создает у нее излишнюю напряженность, В другом варианте мы имеем дело с чрезмерно мягкой по характеру, застенчивой и тревожной матерью, которая привязывает дочь к себе, лишая ее общения со сверстниками, и слишком тревожно реагирует на любые ее неудачи. Когда отцу присуща мнительность, матери — тревожность, и дети тревожно-мнительно реагируют на любые трудности. В. Р. Давайте рассмотрим теперь трудности в общении в возрастном аспекте. Представим себе один день ребенка в детском саду. Как там чувствуют себя дети, о которых мы ведем разговор? А. 3. Начнем с утра. Уже сразу заметно, что некоторые ведут себя не так, как все: не в силах расстаться со своими матерями, плачут, взволнованы и долго не могут успокоиться. Дело в том, что эти эмоционально чувствительные дети очень привязаны к родителям, болезненно переживают даже недолгую разлуку с ними. Свет им кажется не мил, а воспитательница представляется в виде какого-то злодея, похищающего их из родительских объятий. Создается впечатление, что кто-то мучает ребенка, приносит ему невосполнимое горе. Кто? Опять-таки, родители, обычно — мать, которая передает ребенку свою тревогу, беспокойство: не случится ли с ним что в детском саду, поймут ли его сверстники, увидит ли его достоинства воспитательница. И сможет ли он выполнить все, что положено в саду? Будет ли спать? Хорошо ли поест? Будет ли слушаться, делать то, что требуется? Другими словами, мать не уверена, сможет ли ее ребенок быть, как все. И непроизвольно она внушает эту тревогу ребенку. В. Р. А сам ребенок? А. 3. Ребенок под влиянием внушения матери начинает волноваться и беспокоиться: а вдруг что-то случится? И любое, даже пустячное, затруднение вызывает растерянность, страх, слезы. Делать же, как требует мама, только все хорошо, своевременно, правильно у него не получается. Его не хвалят, как дома, и не выполняют то, что ему хочется. Его заставляют все делать самостоятельно, сразу, без долгих уговоров взрослых. И все усугубляет растерянное, удрученное состояние. Ребенок либо начинает капризничать, упрямиться, не слушаться, либо отстраняется от общей жизни, становится робким, пугливым, словно бы забитым, хотя никто его, естественно, не бьет, а порой даже и не ругает. Держится такой ребенок обособленно; ему трудно подойти к детям, предложить вместе поиграть — он стесняется. Ему кажется, что сверстники не поймут, обидят, будут насмехаться. Несмотря на богатую фантазию, такой ребенок не может представить себя кем-то в игре: он продолжает оставаться самим собой, все таким же насупившимся, 38 недоверчивым и чрезмерно ранимым. Не может он, следовательно, брать на себя роли в игре — в этом как раз сказывается то, что с ним мало играют дома. А если и станет играть, то не может настоять на своем, защитить себя. А ведь в игре могут толкнуть, обозвать, невежливо обойтись. Вытерпеть это все ребенок с неврозом не может. Он не переносит физической боли, иронии, насмешек, без которых не обходится никакая игра. Поэтому для него игра быстро заканчивается, и он чувствует себя обиженным, одиноким, никому не нужным, не таким, как все. Повторяем — так он себя чувствует; ведь никто специально не хотел его обижать, исключать из игры; он сам не смог справиться со своими чувствами и повести себя гибко, сообразно обстоятельствам. •Подчеркнем: он — не эгоист и даже не индивидуалист, он и хотел бы быть таким, как все, и со всеми, хотел бы быть хорошим, но это у него не получается. В. Р. А дома — получается? А. 3. Да как сказать... То получается, то нет. В представлении ребенка — да; он хочет быть самим собой, самостоятельным, способным решать свои вопросы. Д в представлении родителей — нет; он не такой, как им хочется: упрямый, и непослушный, раз он пытается поступить по-своему — и делает не так, не то: или слишком быстро, или слишком медленно... За всем этим, если хотите, стоит недоверие родителей к ребенку. Взрослым кажется, что он не оправдывает их ожиданий, что его неминуемо постигнут неудачи, он не сможет быть сильным и решительным. А в результате он и растет слабым и нерешительным. Постоянное недоверие к возможностям детей, их собственному опыту действует на них разоружающе, подрывает веру в возможность преодолеть трудности самостоятельно. И ребенок вынужден раздваиваться: он хочет быть не только таким, каким желают его видеть родители, но и таким, каковы его сверстники, те, кто нравятся ему, даже если они вовсе не соответствуют эталонам, признанными взрослыми. Поэтомуто ребенок и мечется между двух огней: то слишком упрям, настырен и несговорчив, пытаясь отстоять свое "я"; то крайне зависим и несамостоятелен, слушается любого сверстника, лишь бы его приняли в компанию, хотя бы временно. В. Р. А что происходит в подростковые годы, какие здесь проблемы у детей и родителей? А. 3. Подростковый возраст, так сказать, подводит итоги всем прежде накопленным, часто неосознанным трудностям. Они неизбежно и отчетливо проявляются; и нет оснований считать, что именно теперь возникли. Возникли они гораздо раньше. Я расскажу об одном своем врачебном приеме. Это был самый обычный прием; но так получилось, что на него пришли с родителями сразу три девочки-подростка со схожими трудностями общения в школе. Первой моей пациентке было тринадцать лет, у нее наблюдалась необъяснимая для врачей постоянная субфебрильная температура, доходящая до 38,5 градусов. Из-за температуры она уже четыре месяца не ходила в школу, даже не в одну, а в две, поскольку посещала и художественную — вечером. И до этого она довольно часто пропускала уроки из-за бронхиальной астмы, когда кашель и затруднение дыхания длились днями, а то и неделями. А до школы часто болела простудными заболеваниями; и, видимо, из-за этого ее побоялись определить в детский сад. Да и вообще, мать, в заботах о здоровье дочки, всячески оберегала ее от общения со сверстниками, так как тревожной и мнительной матери казалось, что при играх на улице девочка простудится или заразится, и будет еще чаще болеть. Так девочка и росла хилой, часто болеющей, огражденной от любых трудностей жизни, так сказать, в искусственной среде. Если первые годы она училась хорошо, то только благодаря героическим усилиям матери, допоздна готовившей с ней уроки. Как видите, и здесь сохранялись искусственные условия: девочка не боролась, не испытывала трудностей, не преодолевала препятствия — за нее это по-прежнему делала мать. Так мать обеспечивала дочери счастливое детство, компенсируя, может быть, отсутствие отца (родители развелись). А что из этого получилось? Когда дочь поступила во вторую, художественную школу, она стала все больше уставать, возникли головные 39 боли, нарушился сон. И тут "кстати" пришлись приступы бронхиальной астмы, не столь тяжелые, но все же дающие возможность какой-то передышки в уроках. Они, эти приступы, как бы избавляли ее на время от школьных трудностей. А этих трудностей уже было немало. Будучи капризной и чрезмерно обидчивой, эта девочка не нашла подруг в классе, а мальчиков просто боялась или презирала. Хотя после интенсивного лечения приступы бронхиальной астмы стали редкими, внутреннее эмоциональное напряжение оставалось. И стоило ему чуть усилиться, как температура всякий раз поднималась. Нет, девочка ее "не натирала", она просто не сопротивлялась болезни, потому что болезнь оказывалась выходом из трудностей, пусть и временным. Происходила своего рода "маскировка" эмоционального напряжения под соматическое заболевание. Второй моей пациентке было также тринадцать лет. Она свои проблемы уже осознавала: ей трудно общаться с товарищами, среди них она чувствует себя скованной, напряженной. Когда мы попытались выяснить причины ее изоляции в классе, то оказалось, что она у всех видит, прежде всего, плохое. Вместе с тем, и самой ей "не по себе", главным образом, из-за неважной осанки. Часто бывает вялой, сонливой, заторможенной, безинициативной, делает все медленно, без огонька. А то вдруг на нее нападает веселье, смех, но какой-то болезненный, неестественный. Все это, конечно, не вызывает к ней симпатий, и девочки считают ее какой-то странной, а то и просто нервной. Но почему же она так не уверенна в себе? И главное — почему она у всех видит плохое? Предыстория всего этого начинается давно, пожалуй, еще до ее рождения. У своих родителей она была нежеланным ребенком. После рождения девочка жила долгое время у бабушки, не видя родителей, без конца болела. А когда бывала у родителей, то нередко оказывалась свидетельницей постоянного выяснения отношений между ними, У самой матери с дочерью — постоянные конфликты, так как мать считает ее несговорчивой, упрямой, "вредной". А отец, когда он не может выплеснуть раздражение на мать, "с успехом" обращает его на беззащитную дочь. По поводу столь тревожащей девочку осанки мнения родителей — самые решительные: мать, вместо того чтобы практически помочь дочери приобрести необходимые навыки, ее постоянно пилит; отец считает, что надо еще жестче: наказывать — и дело с концом. От всех этих унижений и оскорблений девочка и стала задерганной, забывчивой, растерянной. А постоянная "критика", которой она подвергалась дома, ее угнетала; скепсис и негативизм родительских оценок передавались и ей, и она сама в окружающих людях стала находить одни лишь недостатки, одни пороки. И наконец, третья из девочек. Ей одиннадцать лет, растет без отца, с которым мать рано развелась, но есть отчим. Мать — такая же, как и дочь, застенчивая и малообщительная, испытывающая трудности в установлении контактов с людьми. До школы с девочкой занималась бабушка, которая во всем шла ей навстречу; внучка как бы стала центром ее жизни, и в школе девочка рассчитывала на такое же внимание, которым была окружена раньше, ничего реально не делая для этого. А внимания, естественно, такого не было, тогда она стала объяснять это тем, что не она,, а другие плохие: не так на нее смотрят, не так говорят. Дело дошло до того, что девочка попросила мать перевести ее в другую школу. Но и там ничего не изменилось, потому что осталась все такой же обидчивой, ранимой. Приведем дословно ее рассказ о себе: "Мне трудно, потому что я — необщительная, стесняюсь первая заговорить с кем-нибудь. В классе меня считают двоечницей, чуть-чуть ненормальной. Из-за моего тихого характера подружки мне попадаются все больше хулиганки. Они любят мною командовать, я их боюсь. На самом же деле характер у меня тихий, даже, можно сказать, задиристый, но в школе и в других местах я не могу быть такой, как дома. Что-то мешает...". Что же ей мешает быть решительной и смелой, уверенной в себе? Для этого нужно, чтобы она была самокритичной, реально и трезво взглянула на себя. Но как раз этого и нет. Тут уж бабушка поработала основательно, создав ложное представление, которое никак не могло быть поддержано окружающими девочку сверстниками. А мать, вместо того чтобы помочь 40 дочери, сама усугубляла ее трудности. Весьма существенную роль здесь бы мог сыграть отец — человек общительный и жизнерадостный, но мать с ним развелась. Вместо отца появился отчим... В. Р. Так что же отчим? А. 3. Безусловно, есть хорошие отчимы, но тут как раз девочке не повезло. Отчим только усиливает ее трудности, и он — человек угрюмый, необщительный. Так девочка и оказалась одна: своего рода сирота при существующих родителях и отчиме. И окончательно потеряв веру в себя, впала в тяжелый невроз, вылечить который оказалось весьма непросто. Пришлось, по существу, лечить обеих — дочь и мать, потому что обе они требовали помощи и укрепления их способности к контактам. Конечно, речь не шла о том, чтобы из них сделать людей сверхобщительных, чрезвычайно легких на подъем. Это невозможно, новый невроз может возникнуть от подобной ломки годами формирующегося характера. Но снять мучительные переживания, вселить веру в себя и сформировать необходимые навыки общения возможно. Это и есть цель психотерапевтической помощи. В. Р. Итак, что же мы можем определить как итог нашего разговора? Какие основные выводы стоит сделать родителям относительно общения с детьми? А. 3. Главное, чтобы родители критически посмотрели сами на себя. Ведь нередко получается, что будучи недостаточно общительными, контактными, ведя изолированный образ жизни, они не признают у себя таких проблем, не видят или не хотят видеть их, а от детей требуют, чтобы у них было все в порядке. А здесь одними призывами обойтись нельзя. Нужно преодолевать самим эти трудности — и быть личным примером для детей. Надо быть активным, шире контактировать с людьми, водить с собой детей, играть с ними вместе, создавать дома жизнерадостную, оптимистическую атмосферу, а не пессимистическую, тревожную обстановку. Второе — не создавать искусственную среду для ребенка. Оградить его от сверстников, может быть, взрослым и удастся, но итоги этого, как мы видели, только печальные. Без игр, без друзей, без детских конфликтов и ссор ребенок не может обойтись, если вы хотите, чтобы его развитие было полноценным. Третий совет — учить ребенка конструктивно, спокойно и оптимистично относиться к своим трудностям, не винить чрезмерно себя, но и не искать виновников среди других. Так нередко бывает, что к реальным трудностям детского общения взрослые прибавляют свои критические, скептические оценки всего, что происходит в школе. И у ребенка тоже появляется отрицательное отношение к учителям и товарищам, он начинает обвинять их во всех грехах. А надо учить относиться доброжелательно, терпимо, вовремя разбирать недостатки, выяснять, почему ребенок не хочет идти в школу, что у него за конфликт. Общение — это сотрудничество. И научить ребенка сотрудничать со сверстниками, со взрослыми родители смогут лишь в сотрудничестве со всеми теми людьми, с которыми общается или хочет общаться их ребенок. Глава 7 15 вопросов врачу — 15 ответов — Может ли возникнуть невроз у ребенка, воспитывающегося в нормальной семье с нормальными взаимоотношениями? — Да, может, если ребенок очень чувствителен, раним, и все это идет у него, как говорят врачи и психологи, от конституции, темперамента, особенностей нервной системы. Но это —только одно из условий. Если к этому обстоятельству добавляется воздействие какой- 41 либо опасной психотравмирующей ситуации, то возможность возникновения невроза уже становится реальной. Ведь бывают неожиданные, не зависящие от человеческой воли жизненные коллизии, где даже и достаточно крепкий ребенок может не выдержать чрезмерного гнета каких-либо переживаний и тревог. Вполне реальна ситуация, когда ребенок с нормальной психикой, но, как мы уже говорили, эмоционально чувствительный и впечатлительный, испытывает какое-то сильное психическое потрясение, справиться с которым ему трудно. Скажем, у него внезапно умерла любимая бабушка, или в доме случился пожар, или квартиру ограбили воры. И он, вдобавок, оказался непосредственным свидетелем этих чрезвычайных событий. Действие подобных психотравмирующих обстоятельств может оказаться столь сильным, что вызовет срыв высшей нервной деятельности — невроз. От этого не застрахован ни один ребенок. Но здесь многое зависит от родителей — от того, как сами они реагируют на случившееся, могут ли вести себя достаточно мужественно, чтобы справиться с постигшими их несчастьями и не заражать ребенка беспокойством и тревогой, унылым настроением и неверием в себя. Ведь ребенок так надеется на помощь взрослых, их способность разрешить любые трудности, рано или поздно преодолеть их! Если же этого не происходит, если взрослые сами не видят выхода, всегда подчеркивают безнадежность сложившейся ситуации, то и ребенок не может найти в себе силы забыть происшедшее, переключиться, найти новый интерес в жизни. И если с этой точки зрения взглянуть на вопрос: может ли возникнуть невроз у ребенка в нормальной семье? — то следует ответить уже не столь категорично. Почему? Да потому, что истинно нормальная семья — это та, в которой ребенка учат и самообладанию, и стойкости, и способности преодолевать трудности и переживать самые тяжелые жизненные драмы. — Есть ли четкая граница между здоровым и больным ребенком? Ведь страхи, о которых мы говорили, переживает каждый ребенок. Где здесь грань? — Безусловно, есть. О некоторых детских страхах, имеющих возрастной характер, нельзя говорить как о неврозе, эти страхи являются эпизодическими и серьезно не мешают детям в их повседневной жизни. К примеру, как уже мы говорили, большинство детей в возрасте шести лет испытывают, в какой-то мере, страх смерти. Они начинают понимать, что их жизнь не вечна. что они тоже умрут, как и все люди. И это открытие, хотя и озадачивает их, но не мешает им общаться со сверстниками, не меняет их настроение. Другое дело, когда ребенок начинает постоянно думать об этом, выражать навязчивое опасение, без конца спрашивать родителей, умрут ли они, сколько будут жить. Если при этом ребенок начинает расстраиваться, плакать, бояться темноты или каких-нибудь чудовищ, то здесь приходится говорить о невротической реакции страха, подогретой собственными опасениями и тревогами родителей или постоянными болезнями, на которых они фиксируют свое внимание. При пессимистическом настрое семьи страхи ребенка нарастают, как снежный ком, и начинают захлестывать его, уничтожая активность и уверенность в себе. Родители должны суметь разъяснить ребенку, что никаких непосредственных опасностей нет, что никто сейчас не собирается умирать, но, в то же время, действительно: жизнь не вечна, и он молодец, раз все понял, и ему еще надо очень долго жить и расти. И если при этом он постарается переключить свое внимание на какието новые интересы и занятия, все эти сложности будут быстро преодолены. Следовательно, о неврозе страха можно говорить, когда ребенок не может справиться со своими волнениями и тревогами, сосредоточен на них, если у него меняется поведение, он становится беспокойным, пытается искать, но безуспешно, различные способы ограждения от страха. И если родители своей тревогой непроизвольно подкрепляют этот страх, в итоге создается неразрешимый внутренний конфликт: переживание страхов, желание от них избавиться и невозможность сделать это реально. — Ребенок восьми лет очень быстро возбуждается в присутствии посторонних людей, становится 42 неуправляемым; школьный дневник — весь красный от замечаний... — Либо у него своевременно не выработаны навыки общения: часто болел, его чрезмерно опекали, не посещал детский сад; либо у него есть признаки какой-то органической нервной ослабленности, вызванные тяжелым токсикозом при беременности матери, сотрясением мозга или мозговой инфекцией. Во втором варианте дети, вдобавок, плохо переносят шум, быстро устают при большом скоплении людей, и от утомления еще больше возбуждаются, становятся неуправляемыми, бестормозными. Такого ребенка нужно не столько воспитывать, сколько лечить, и здесь необходима своевременная помощь специалиста. Ребенок может и просто обладать чертами холерического темперамента: быть активным, подвижным и неугомонным. Но в подобных случаях он обычно хорошо контролирует себя, отзывается на замечания, там, где нужно, может убавить свою активность — в общем, не создает особых проблем для окружающих. Может оказаться, что такого же подвижного ребенка держат дома в условиях жестких ограничений, он не имеет права пошуметь, побегать, покричать. Нередко к этому добавляются и физические наказания за непослушание. Закономерно, что такой ребенок "отводит душу" в школе, восполняя домашние ограничения. — Очень трудно заставить ребенка что-то сделать, даже самое простое: умыться, убрать за собой вещи и тому подобное. Ни уговорить, ни упросить, ни приказать нельзя — любое требование встречает противодействие... — Все дело в том, каков возраст ребенка. Если ему два-четыре года, то, в большинстве случаев, перед нами так называемое упрямство. Что такое упрямство? Это стремление ребенка проявить самостоятельность, отстоять свои права и реализовать возросшие возможности. Он хочет все сделать сам, даже если, на наш взгляд, у него это получается плоховато. Это своего рода самоутверждение, принимающее иной раз чрезмерную форму. В каких случаях? Только тогда, когда ребенок ущемлен в каких-то существенных для него потребностях, когда взрослые слишком педантичны, обрушивают на него беспрерывный поток требований и настаивают на их выполнении с первого слова, не считаясь с обстоятельствами и опытом малыша. В результате у него возникают, как говорят физиологи, фазовые состояния мозга. В одной из таких фаз, называемой ультрапарадоксальной, ребенок непроизвольно стремится делать все наоборот, как считают родители — "назло". На самом же деле его злая воля здесь ни при чем, ребенок сам, если хотите, жертва. Жертва чрезмерных амбиций родителей, их строгости и пунктуальности. Самое лучшее — не бороться с ребенком, не устраивать ему необъявленной войны, а попытаться разобраться в истоках его упрямства и перестроиться самим. Тогда, как это ни неожиданно, дети станут более покладистыми, более сговорчивыми. Таким образом, упрямство, а тем более — негативизм всегда свидетельствуют о каком-то неблагополучии в отношениях между взрослыми и детьми. И нужно вовремя найти выход из этой ситуации, не ломая воли ребенка, не создавая из него пассивного исполнителя ваших требований, а направляя созидательную его энергию. И через некоторое время вы увидите: конфликты исчезнут. Если же те особенности поведения, о которых пишет наша читательница, наблюдается в более старшем возрасте, значит, конфликт затянулся, приобрел хроническую форму. Все равно, именно родителям нужно сделать первый шаг: в чем-то уступить, взглянуть на себя критически. И спуститься со своего взрослого Олимпа: быть непосредственнее с детьми, играть с ними, вместо того чтобы читать бесконечные нотации и сражаться с "ветряными мельницами" — упрямством. — Поможет ли упрямому ребенку спорт? — Как правило, мы рекомендуем родителям упрямых детей найти для них подходящие спортивные занятия — это способствует своевременной разрядке энергии ребенка, его физическому закаливанию и самоутверждению. Особенно, если пример будут подавать сами родители и заниматься вместе с ребенком, разделяя с 43 ним радость победы и находя совместно выход из трудностей. Здесь происходит и психологическая закалка, и укрепление воли, и рост активности. Все это хорошо, если речь идет только об упрямстве. Если же мы имеем дело уже с неврозом, то вначале нужна врачебная помощь, а уж потом, в качестве закрепляющего средства, можно применить и спорт. — Может ли пройти невроз без специального лечения, например, от смены обстановки? — Это случается очень редко. Ведь при неврозе у ребенка уже сложились устойчивые стереотипы восприятия себя окружающими, низкая самооценка и неуверенность в себе. И внезапно они не исчезнут: здесь требуется, как мы уже говорили, и перестройка отношений самих родителей, и изменение их взглядов на воспитание, и психотерапевтическая помощь ребенку. — Мой одиннадцатилетний сын очень нервно реагирует на опеку и заботу бабушки. Наши просьбы и убеждения быть к ней внимательнее не действуют... — И могут вообще не подействовать. А бабушку перевоспитать, согласитесь, трудно; у нее сложились привычные взгляды и представления о том, как должен вести себя ребенок. Но не перекладывают ли родители слишком много забот на бабушку? Большинство современных детей, особенно подростки, не могут согласиться со чрезмерной опекой, мелочной тревожностью, что в немалой степени свойственно многим бабушкам. Сами уделяйте больше внимания своему ребенку — и проблема будет решена. — Является ли невротическим проявлением склонность дочки двенадцати лет, очень неуверенной, боязливой, читать стихи драматического содержания (о смерти, болезни и т.п.)? — Уже то, что девочка не уверена в себе и боязлива, позволяет предположить о сформировании невротической структуры характера. Ей не было своевременно оказано необходимой психологической помощи, и теперь она пытается помочь себе, декламируя стихи, где в какой-то мере отражаются ее внутренние проблемы, она как бы выводит их наружу. Я считаю, что это полезно. Как бы открывается клапан для выхода чувства беспокойства и тревоги. Более того, девочка освобождается от страхов, которые приобретены в предыдущие годы. Будет уместным, если вы поможете дочери поступить в какой-либо драматический кружок или студию, где она, в общении со сверстниками, сможет лучше выразить себя, понять свои переживания и найти, посредством искусства, более приемлемые решения своих проблем. — Как вести себя родителям, если ребенок оказался свидетелем их конфликтов, и даже высказывает по этому поводу свое мнение? — Ни в коем случае не запрещать говорить! Потому что невозможность выражать свое мнение по поводу происходящих в семье событий, в которые ребенок оказался эмоционально включен, приводит лишь к повышению у него психического напряжения и тревоги. Вообще-то, не стоит выяснять отношений при детях, и тем более — пытаться привлечь их на свою сторону. Если же такое случилось, не будет беды, если кто-то из родителей (или оба) признает, что был неправ. Особенно это важно при общении с подростками, которые стремятся открыто и честно разобраться в поступках взрослых. Родителям будет полезно выслушать мнение подростка, если уж он готов его высказать. — Вы говорили о родительской необщительности. Но не является ли общительность "даром божьим" — у одних она есть, у других — нет? 44 — Речь шла не столько о родительской общительности, сколько о родительской неотзывчивости: о том, что взрослые не могут обеспечить детям своевременную эмоциональную поддержку, помочь преодолеть трудности, да и сами не показывают необходимого примера. Поэтому важнее думать не столько о своей общительности или необщительности, сколько о том, всегда ли мы понимаем своих детей, сочувствуем им и помогаем. Здесь поможет и расширение контактов семьи: встречи с друзьями, совместные праздники. Все это позволяет родителям разнообразить круг общения детей и собственным примером помочь им устранить некоторую замкнутость, боязливость и неуверенность. А считать общительность "даром божьим" легче всего — это пассивная позиция, позиция избегания трудностей. Она заранее дает людям оправдание собственных недостатков. — Может ли взрослый, семейный человек изменить такие черты характера, как негибкость, властность, склонность командовать? — Нет таких роковых, предначертанных качеств характера, с которыми нельзя справиться, если человек активен, если хочет и стремится жить в счастливой семье. Но, кроме желания, необходимо и критическое восприятие своего характера. Такое осознание, к сожалению, приходит далеко не ко всем, часто — с запозданием, после горького опыта, конфликтов и недоразумений. Или когда уже возникает угроза разрыва семейных отношений, или невроз у ребенка, как говорится, налицо. Поэтому чем раньше человек найдет в себе силы преодолеть мешающие семейному счастью свойства характера, тем меньшей угрозе подвергается семья. — Когда стесняешься своих недостатков, является ли это признаком невроза? — Признаком невроза это может и не быть, а просто указывает на склонность все принимать близко к сердцу, на повышенную стыдливость, на подчеркнутое чувство вины. Сочетание этих качеств психологи называют сенситивностью — повышенной эмоциональной чувствительностью. Обострение сенситивности может происходить в различную пору жизни и под влиянием различных обстоятельств. Для подростков, например, типична склонность несколько обостренно воспринимать те или иные недостатки своего характера и внешности. Большей частью, это — мнимые недостатки, выведенные из сравнения с неким абсолютным идеалом. Связанные с этим переживания временны, преходящи. Если же подросток не только считает себя отличным от других, но и начинает избегать общения со сверстниками, чрезмерно волнуется и постоянно думает, какое впечатление он производит на окружающих, то речь может идти и о неврозе. Помочь такому подростку просто необходимо. Но хочу предупредить, что сделать это будет не так-то просто: подросток стесняется себя и с трудом идет на контакт. Но все же придется быть тактично настойчивыми и найти возможности таких контактов. Своевременная помощь родителей и специалистов, переключение внимания подростка на захлестывающие его интересы и увлечения позволяют устранить эту навязчивую сосредоточенность на собственных недостатках. Здесь может помочь и спорт, и занятия в кружках — словом, любые интересные дела, в которых возникает содержательный контакт со взрослыми и сверстниками. — Ребенок чрезмерно волнуется при просмотре интересных передач, его бросает в пот, он буквально дрожит. Как быть? Запретить смотреть? А не будет ли это еще хуже ? — Здесь должна быть "золотая середина". С одной стороны, просмотр всех передач подряд притупляет собственную активность ребенка, мешает формированию его индивидуальных 45 интересов. Но и искусственное ограничение обедняет его духовный мир, не дает ему возможности обсуждать увиденное со сверстниками, то есть, в какой-то мере, его дискриминирует. Ослабленные дети с признаками невропатии, действительно, возбужденно реагируют на излишнее количество увиденного или на эмоционально сильные впечатления. Постоянное мелькание изображения, громкий звук, как и неподвижность во время просмотра, оказываются для них, в определенной степени, стрессовыми факторами. И, конечно, надо избегать неразборчивого просмотра передач. Будет лучше, если родители найдут способ не только ограничивать просмотр, а занять время ребенка чем-то интересным, расширить круг его увлечений. И, конечно, сами взрослые не должны быть прикованы к телевизору и другим пассивным способам времяпрепровождения. А для родителей, которые жалуются на чрезмерное возбуждение ребенка зрелищами, такое самоограничение должно стать правилом. — Ребенок сосет палец едва ли не с двух недель после рождения (сейчас ему второй год)... Как отучить его от этой дурной привычки? — Сосание пальцев после года — скорее не дурная, а навязчивая привычка. Она свидетельствует о неудовлетворенности инстинкта сосания. Часто сосут палец дети, чьи матери излишне строги, не дают пустышку и рано отлучают от груди. Но бывает и так, что сосанием пальца ребенок как бы устраняет состояние беспокойства, дискомфорта. Здесь нужна своевременная консультация у врача. Во всех случаях не стоит бороться с этой привычкой как с вредной — обматывать палец бинтом, намазывать его горчицей или наказывать ребенка. Вместе со специалистом надо разобраться в причинах такого явления, принять необходимые меры — и тогда проблема перестанет существовать. — Куда, к каким врачам обращаться, если у ребенка невроз? — Конечно, в первую очередь — к невропатологу по месту жительства. Полезным может быть и обращение в семейную консультацию, которые сейчас появились во многих городах страны. Там вы можете получить квалифицированный совет психолога или психотерапевта по проблемам развития и воспитания ваших детей. Воспользуюсь случаем и выскажу пожелание на будущее: считаю необходимым создание психотерапевтической детской службы, ориентированной на лечение неврозов и помощь семье. Желательно, чтобы в районных детских поликлиниках были предусмотрены ставки детских психотерапевтов, и чтобы активнее развивалась дошкольная и школьная психологическая службы. Тогда мы сможем оказать всю необходимую помощь детям с неврозами и создать наилучшие условия для их гармоничного развития, Глава 8 Чего ждут от врача? В. Рыбаков: Александр Иванович, поскольку родители обращаются к врачу, значит, они уже сознают, что с ребенком что-то не в порядке, что его надо лечить? Но вот вопрос, наверное, не столь простой: а что они хотят лечить, чего ждут от врача? А. Захаров: Конечно, когда родители обращаются к нам за помощью, то они уже понимают, что сделали что-то не так, что-то упустили, хотя и пытались предпринять различные меры, чтобы уменьшать нервность ребенка. Меры бывают всякие: начиная с уговоров и призывов взять себя в руки и заканчивая даже физическими наказаниями. Но ничего не помогает: от таких крайних мер трудности у детей только усиливаются. И что же беспокоит родителей? Самая первая жалоба: ребенок упрямый, несговорчивый, 46 неконтактный, с ним нелегко. Иными словами, родители жалуются, что трудно наладить взаимоотношения с ребенком. И уже во вторую очередь начинают говорить, что вот, он очень возбужден, долго не может успокоиться, часто плачет... Но все же полагают, что это вызвано, прежде всего, дурным характером или каким-то неблагоприятным влиянием, себя же не считают источником возникновения этих трудностей. Смутное чувство вины сеть, но не более... С тем и приходят взрослые на прием. В. P. А сам ребенок сознает, что ему хотелось бы в себе изменить? Или, скажем скромнее: не то чтобы в себе, но хотя бы в тех же отношениях с родителями или со сверстниками? Каково вообще настроение ребенка — он ведь понимает, что его ведут к врачу, что он должен лечиться? А. 3. Бывает так, что ребенка ведут, что называется, на привязи, и здесь для нас главное — снять его страх перед врачом. Но вот что любопытно: порой его родители приходят с четким планом и для врача — что ему следует делать. Ребенок не слушается, плохо ест, капризничает, боится — вот, доктор, помогите все это устранить, чтобы он был послушным, хорошим. Возникает вопрос: с какой стороны быть хорошим, для кого послушным? Это в представлении родителей ребенок упрям, а на самом деле он лишь пытается выразить себя, быть самим собой, проявить свою волю. В этом же нет ничего плохого! И ребенок внутренне не признает эти жалобы родителей справедливыми, не считает себя плохим, упрямым. А его "шпыняют", понукают и ругают без конца. И думаешь: а какой взрослый мог бы это выдержать и продолжать любить тех, кто к нему так относится? Но именно дети с неврозами не испытывают негативных чувств к родителям. Они на них не жалуются и продолжают любить, видимо, считают, что может быть, так и нужно. А что же беспокоит самих детей? Их беспокоит, что они не такие, как все сверстники. В. Р. В представлении большинства родителей, врач — это лекарства и процедуры. А в последнее время (об этом можно судить по нашей журнальной почте) родители еще узнали, что есть могучее средство лечения нервных расстройств — гипноз. Каково отношение родителей к разным способам лечения? А. 3. Да, я тоже замечал, что нередко многие родители связывают всю психологическую помощь только с гипнозом. Гипноз, в их представлении — это радикальное средство, мгновенное снятие всех проблем. Предполагается, что можно внушить ребенку, чтобы он был хорошим, тихим, исполнительным, чтобы он во всем безоговорочно слушался родителей. Другими словами, чтобы он не имел своего голоса, своего мнения! Родителям кажется, что тогда все проблемы будут устранены как по мановению волшебной палочки. Вот и слышишь просьбы, даже требования: "Дайте гипноз моему ребенку, раз он такой непослушный, упрямый, своевольный". Но даже если б мы пошли им навстречу, это не будет решением проблемы. Ведь неправильное отношение взрослых к ребенку останется, и снова он будет реагировать на это напряжением, негативными переживаниями. Симптомы нервности, даже если их на время приглушить, вновь проявятся — все будет повторяться, возвращаться на круги своя. Поэтому нам приходится объяснять родителям, что гипноз — это лишь один из методов психотерапии, а целесообразность его применения определяется врачом. Что вначале им, взрослым, нужно разобраться в источнике собственных затруднений, увидеть свои личностные проблемы, признать их, попытаться перестроить себя. И тогда любые средства лечения становятся эффективными: не только гипноз, но и беседа с ребенком, и игра с ним, и лекарственная терапия. Тогда все заработает. В. Р. Александр Иванович, а теперь давайте пойдем по этапам Вашей работы с самого начала. Как происходит первое знакомство с ребенком, с родителями? 47 А. 3. Мы сразу стремимся познакомиться не только с самим ребенком, но и с обоими родителями. Поэтому на прием приглашаются и мать, и отец. Могут прийти и бабушка, и дедушка, если они хотят внести свою лепту в дело лечения ребенка. Но нередко бывает, что, несмотря на приглашение прийти вдвоем, приходит только мать. Спрашиваю: "А где же отец?". А он отказался идти, мотивируя тем, что либо занят, либо считает, что мать придумывает, ребенок здоров, а надо только "поддать жару": еще раз наказать, приструнить, призвать к порядку. Словно он забыл, что ребенка и приструнивали, и наказывали, и призывали к порядку! Так что уже само отношение родителей к лечению ребенка позволяет судить, каковы их позиции и воспитании. Но это не значит, что если мать или отец пришли на прием, они во всем готовы слушаться врача и перестроиться. Нет, впереди еще долгий путь. Надо сказать, что в большинстве случаев отцы потом приходят. Если же отец остается дома и продолжает игнорировать лечение ребенка, мы никогда не можем добиться надежных результатов. Мы сможем, конечно, улучшить состояние ребенка, но нет уверенности, что это будет прочно. Все-таки конфликтная ситуация останется дома, в семье. В. Р. Итак, вы начинаете одновременно работать с ребенком и его родителями. Как происходит эта работа? А. 3. Эта работа идет параллельно. Мы должны убедиться, насколько проблемы, встречающиеся у ребенка, присущи и самим родителям. Родители затем отдельно приходят на прием, мы беседуем с ними, даем личные опросники, тесты, которые позволяют дополнить информацию. Затем все, что узнаем от самого ребенка, от родителей, обсуждаем, показываем историю возникновения проблем. Нередко приходится проводить беседы отдельно с матерью, отдельно — с отцом, потому что тут возникает немало деликатных проблем, которых мы не имеем права касаться без согласия обоих супругов. Проводим иногда занятия с родителями, так называемый супружеский ролевой тренинг. Взрослые взаимодействуют между собой в игровых конфликтных ситуациях, которые специально создаются. Они как бы учатся видеть себя, свои недостатки в общении с другими, то есть становятся более самокритичными. Почему нередко супружеский конфликт оказывается неразрешимым? Да потому, что каждый указывает на другого, считает, что виноват тот, у него все плохо, делает все не так и не то. А что мы видим по отношению к ребенку? Да то же самое! Обвинений много, а взрослому самому признать бы, что и он в чем-то виноват... Нет, не признается. И вот здесь тесты нам помогают. Они показывают, что и у самих взрослых высокая степень тревожности, скажем, у матери, или мнительность у отца, на что они раньше не обращали должного внимания. И родители уже осознанно могут учиться взаимодействию с детьми. Итак, когда мы лечим, мы лечим и родителей, и детей. B.P. A c чего начинается работа с ребенком? А. 3. С дошкольниками и младшими школьниками мы начинаем с игры. В кабинетах много игрушек, обстановка непринужденная; кстати говоря, мы и принимаем без халатов, чтобы ребенок не боялся врача. Вначале предоставляется возможность поиграть самостоятельно. И сразу видишь: ребенок скован, нерешителен. Или скучает без родителей, начинает плакать, рваться к ним. Или долго не может занять себя, ходит из угла в угол. Дома привык все делать под контролем, его всегда принуждают: ты должен делать вот это, это... А тут вдруг один, свободен. Бери что хочешь, играй во что хочешь. А он не может, растерялся... Что еще видно? Иногда ребенок не может взять какие-то игрушки. Просто он их боится: волка, медведя... Затем даем ему возможность порисовать, просим нарисовать свою семью: маму, папу, себя, брата, дедушку, бабушку — всех, с кем живет вместе. Эти рисунки помогают понять переживания ребенка. Например, у него конфликт с братом или сестрой. Ревность. Как это отражается на рисунке? А очень просто: 48 нет на нем брата или сестры. Ребенок "забыл" их нарисовать. Далее. Как он изображает родителей. Папа — гигантского роста. А мама и сам он — маленькие, худенькие. Это показывает, что, скажем, для мальчика папа — большой авторитет, но папа занят, не может уделить сыну внимания. Мы потом отцу покажем этот рисунок , пусть он обратит внимание на это обстоятельство. Интересует нас не только семья. Предлагаем детям нарисовать себя в детском саду или в школе, на улице, во дворе. При неврозах рисуют себя одинокими: нет ни сверстников, ни взрослых — никого. Это не значит, что дети не хотят общаться: они тянутся, стремятся к общению, но сверстники не принимают их, поэтому они боятся общения. А дальше мы переходим к совместной игре. Оказывается, ребенок не может играть, изображать кого-то. Он скован, напряжен, неестественен. В. Р. А почему? А. 3. Потому что у него нет навыка игры. С ним дома совсем не играют либо играли когдато очень мало. И репертуар игровой у него бедноват, нет знакомства со сказочными образами, потому что родители то ли боялись ему читать сказки, то ли забывали об этом, то ли считали это "несерьезными вещами". А сказки так нужны ребенку! Мир сказок словно и создан для того, чтобы знакомить детей с жизнью взрослых. В нем бывают и опасности, и конфликты, и ситуации, где добро борется со злом, и надо защищать себя. И все это как бы репетируется, предвосхищается, рели этого опыта ребенок не получил, его надо учить. Учить приходится с азов. Как? Мы приглашаем вместе с ним папу или маму в кабинет. И просим: давайте поиграем вместе — втроем. Начинается совместная игра. Здесь опять видно, что и сами родители испытывают те же трудности. Взрослый не может, взять на себя какую-то роль, смущается, ведет себя неестественно... В. Р. Да, не умеем играть, притом в самую элементарную детскую игру, где ничего не требуется, а надо только вести себя непосредственно. А у нас — зажим, скованность... Может быть, оттого, что взрослый слишком фиксирован в своей роли? А. 3. Да, совершенно верно. Эти родители — слишком взрослые. Они не могут "опуститься" до ребенка, до его проблем, забот, до его детской непосредственности. Даже представить себя на месте ребенка им трудно, а уж тем более — взаимодействовать с ним на равных. Скажем, требуется заставить ребенка подчиняться правилам игры. И как делают это родители? Они давят на ребенка: делай так — и все! Так что игра дает хороший урок родителям: они воочию видят, что тут им неизбежно надо меняться. В. Р. Что же их убеждает? А. 3. А хотя бы то, что родители наблюдают, как с ребенком взаимодействует врач. У них, скажем, не получается, возникают трения, а у врача трений нет, хотя ситуация — та же самая. Можно, оказывается, и по-другому. "Но что для этого требуется?" — спрашивают они себя. И смотришь, через несколько занятий уже по-другому играют с детьми, становятся непосредственнее, отзывчивее, добреют как бы. В. Р. Так скачать, школа наглядного обучения... А. 3. Несомненно, а кроме того, игра позволяет снять некоторые страхи у детей. Как это происходит? Ребенок четырех лет боится волка. Волк ему снится: хочет загрызть. Ребенок просыпается ночью, вскакивает, волнуется. Начинает иногда и заикаться. Как помочь? Родители приказывают: "А ты не бойся!", "Перестань бояться, а то мы тебя накажем!". Увы, все это только усиливает страх. А почему ребенок боится волка? А потому, что в образе волка, в этом сказочном персонаже, отражается косвенно, аллегорически образ его отца. Такого импульсивного, чрезмерно строгого, наказывающего или постоянно угрожающего всякими карами. Разумеется, ребенку можно помочь освободиться от этого страха. Но с самим отцом надо поработать. Мы говорим ему: вот этот страх связан с вами. 49 Вы хотите, чтобы ваш ребенок был смелый, уверенный? Для этого вам не надо его запугивать, нужно ему помогать, а не просто ограничиваться назиданиями, нотациями или угрозами. А как же мы непосредственно помогаем снять страх самому ребенку? Мы играем втроем: отец, врач и ребенок. Персонажи сказочные: волк, зайчик и мишка. Ребенку предоставляется роль волка, и он начинает гоняться за зайчиком, которого изображает врач, а отец пока будет мишкой. Врач в роли зайчика изображает самого ребенка. Тут ребенок как бы выплескивает свое напряжение, свой страх. И он уже после того, как побывал в шкуре волка, перестает его бояться. Это первая фаза игры. А вторая — когда ребенок осмелеет, и можно спокойно дать ему роль того же зайчика. Зайчик стал храбрее. И угрозы волка (если отец берет эту роль) уже не действуют так, как раньше. И другие страхи устраняются таким же образом. Если школьник, например, боится какого-то из сверстников в классе или строгого учителя, мы стараемся проиграть ситуацию, воспроизводящую обстановку класса. После того как выяснено, чего боится ребенок (темноты, одиночества, сказочных персонажей, некоторых животных и др.), мы даем ему задание нарисовать все это страшное дома. Заранее говорим, что оценок не ставим, пусть рисует так, как может. Главное, чтобы он сделал это самостоятельно, здесь не требуется ни помощи родителей, ни их наставлений. В. Р. Ну, а дети не отказываются? Не бывает так, что именно страх как бы мешает им рисовать? А. 3. У нас не было практически ни одного случая, чтобы ребенок не принес этих рисунков. Здесь много значит напутствие врача, если хотите, косвенное внушение. Ребенок понимает, что врач доброжелательно настроен, может и хочет ему помочь. И непроизвольно ощущает, что выполнение задания облегчит его состояние, снимет страхи. Главное, что он нарисовал. И уже смотрит, уже рассказывает, что его пугало: вот Баба-Яга летает, вот то и то она делает... А это уже немало. Страх ведь безмолвен, а здесь ребенок говорит о нем в полный голос. В. Р. А если все же страх не совсем прошел? А. 3. Предлагаем сделать второй рисунок, но так, чтобы ребенок изображал себя и объект страха. Себя — как не боящегося. Пусть Баба-Яга от него убегает, а не он, как раньше. И надо добавить, что и в первый раз успехи ребенка мы поощряем, вручаем ему значок или еще что-нибудь, — он тем самым ощущает признание, что он боролся и одержал победу. А ведь этим детям так не хватает простой похвалы! Ругать-то их ругают без конца, а вот похвалить вовремя за какие-то, пусть маленькие, успехи забывают. В. Р. Как известно, врачи, в общем-то, неодобрительно относятся ко всякого рода занятиям самолечением. Но вот, слушая рассказ о вашей методике, понимаешь, что многие родители могут делать с детьми и дома. В какой степени вы им советуете этим заниматься, и что они могут с помощью тех же игр, того же рисования достичь? А. 3. Речь идет не о самолечении, а, скорее, о самовоспитании; прежде всего воспитании самого себя, об изменении отношения к ребенку. Игра позволяет увидеть и ребенка, и нас самих более реально, без привычных стереотипов и предубеждений. После наших общих игровых занятий мы советуем родителям: если в дальнейшем у ребенка будут возникать какие-то трудности, попросите его сочинить про это сказку или рассказ. Если вы играете, вам надо ему подчиняться: вы не должны навязывать свое мнение, как играть, а пусть ребенок вами покомандует, он вам назначит роль, укажет правила игры. И вы должны его послушаться. В игре нельзя выходить из образа, нельзя кричать на ребенка, наказывать его, как раньше. Так удается снять многие напряжения да и освободиться от страхов. А можно и сочинить для ребенка такую историю, которая была бы близка к его жизни, носила реальный характер: вот что у него происходит в детском саду или в школе, почему его сверстники не хотят с ним играть... 50 Когда к нам ребенок приходит со своей "историей", мы разыгрываем ее вместе с родителями. И стараемся незаметно помочь ему найти выход из ситуации, как бы научить его — но не словами, а в игре, действиями. Вот так, совместно, мы и учимся (а мы тоже учимся и у родителей, и у детей), как решить эти непростые ситуации. И смотришь, постепенно проигрывая одну за одной трудные ситуации общения, ребенок становится более контактным, уверенным. То, что сначала моделируется в игре, переходит потом в жизнь. Все это могут делать и родители дома, самостоятельно. Здесь специалист, врач или психолог нужен только вначале, чтобы дать толчок, побудить взрослых, создать интерес к игре, показать ее возможности. В. Р. Итак, по традиции — ваш заключительный совет родителям, уже касающийся непосредственно помощи ребенку. А. 3. Родители не должны считать лечение панацеей, а на врача смотреть как на чудотворца, который избавит их и ребенка от всех трудностей и проблем. Немало могут сделать и они сами, если своевременно научатся снимать психологическое напряжение у детей с помощью тех приемов, о которых мы только что говорили. Но чтобы все стало прочным, надежным, необходима работа над собой. Надо всем действовать сообща, вместе: врачу, родителям, ребенку. Глава 9 Мама на работе В предыдущих беседах мы говорили о том, как нам научиться понимать некоторые особенности детского поведения. Сегодняшний разговор — о взрослых. Ведь и нам, отцам и матерям, надо учиться понимать себя. О матерях и будет речь сегодня. Мы радуемся возросшему участию наших женщин в общественном производстве, повышению их роли в жизни семьи. И радуемся справедливо: неравенство, в какой бы форме оно ни выражалось, всегда оскорбительно, как неестественно и оскорбительно унижение женщины мужчиной (в равной степени мужчины — женщиной). Уважение вечно мужественного и вечно женственного, признание личностных особенностей и различий, поддержка особенностей друг друга, гармоническое соединение традиционных и новых ролей мужчины и женщины в семье — это будет естественно и справедливо! Все дело в том, что подразумевать под этими ролями. И здесь на вкус и цвет товарищей нет. Одни придерживаются традиции, что в семье должен главенствовать мужчина, у женщины же ведущая роль — в воспитании детей. Другие склонны признавать ведущую роль женщины в семье, иногда напоминая, что когда-то, по мнению историков, существовал даже матриархат. Наблюдения показывают: если оба супруга придерживаются одних взглядов на семейные роли, трений между ними меньше, семья прочнее. Противоположность взглядов серьезно осложняет отношения в браке и гораздо чаще служит причиной разводов, чем так называемое несходство характеров. Но у происшедших, положительных в целом, перемен в семье есть и своего рода издержки, которые обнаруживались не сразу, а медленно, исподволь. Так, женщины, активно участвующие в производстве и добивающиеся нередко в конкурентной борьбе с мужчинами высокого положения, часто не могут создать семью (вспомним хотя бы кинофильм "Служебный роман") или по собственной инициативе и не всегда с достаточными основаниями разрывают семейные узы. Совмещение сложных профессиональных и многотрудных семейных ролей не обходится без нервнопсихологической перегрузки матерей, неблагоприятно сказывающейся на отношениях с детьми. Это стали понимать и сами женщины — во всяком случае, те, для которых семья и воспитание детей составляют первостепенную жизненную ценность. Разумеется, нереально и даже глупо было бы предполагать, что можно вернуть женщин только на кухню — они первые с этим не согласятся. Наверное, нужно более активно перестраивать 51 свои производственные отношения с тем, чтобы семейный статус человека не противопоставлялся производству. Пока что очевиден односторонний сдвиг в сторону производства. До сих пор мы ощущали неблагоприятные последствия такого "равенства полов" в хозяйстве страны, когда женщинам достаются едва ли не самые тяжелые участки работы. А даже если этого и нет, то утверждать, будто забота производства о домашних делах женщины имеет место, и нет никаких осложнений, тоже нельзя. Поэтому неслучайным стало неуклонное снижение рождаемости, начиная с 70-х годов. Только так можно было решить для женщины проблему соединения профессиональной и семейной роли и обеспечить необходимый уход и воспитание ребенка — единственного в семье. Большинство исследований, включая наше, показывают: чем выше образовательный ценз родителей, особенно матерей, тем меньше детей в семье. Родители, с одной стороны, больше ориентированы на профессиональные достижения, а с другой — более требовательны к задачам и целям воспитания. Есть непреходящий для всех времен и приобретающий особое значение сейчас фактор. Это человечность: эмоциональная чувствительность, теплота, доброта, отзывчивость, способность к состраданию, сопереживанию и бескорыстной помощи. Все это формируется, рождается в семье — там, где взрослые любят детей, заботятся о них, добры и ласковы, нежны и отзывчивы. Тогда можно ждать от детей взаимной, ответной любви, нежности и понимания. А где в семье исток человечности? Кто первый, нередко на всю жизнь, дает ей начало, когда еще человек пребывает в самом нежном младенческом возрасте? Мать. Любовь ее бескорыстна. Мать любит ребенка таким, какой он есть, а не таким, какой он будет. Я позволю себе сказать: не так страшно, если чего-то не хватало раньше детям или недостает сейчас, если у них есть главное — любовь матери, в которой они всегда уверены. Любовь матери для ребенка — это базис безопасности в неосвоенном еще мире. Речь идет, как вы понимаете, прежде всего, о первых годах жизни, когда наиболее интенсивно развиваются эмоции ребенка, способность любить и понимать другого. И здесь главное — не пропустить время, наладить с детьми эмоциональный контакт, ведущий к взаимопониманию. Что может помешать этому? Весьма многое. Родители еще незрелы; чувства материнства и отцовства не полностью сформировались. Или ребенок, как порой бывает, появился, когда его "не ждали". А то, напротив, ждали денно и мощно, но вместо мальчика родилась девочка (и наоборот). Или ребенок оказался "не тот": не оправдывает родительских надежд и чаяний. Есть и просто ленивые и нерадивые родители, считающие, что ребенок и сам вырастет, разовьется, стоит ему только обеспечить минимум ухода. А потом они удивляются, что имеют дело с трудным, упрямым, неотзывчивым подростком, не ценящим их доброту. Бывает, родители игнорируют своих детей потому, что сами эмоционально нечутки, самолюбивы, заняты собой, своими делами, карьерой. А как нужна ребенку родительская теплота именно в ту пору, когда он — маленький и беспомощный, ранимый и чувствительный — всецело зависит от старших! Как он нуждается в контакте с матерью... Все попытки укоротить время "материнской школы" в детской жизни не приводят ни к чему хорошему. Вместо гармонично сформированной личности мы получаем суррогат. Своего рода неполное воспитание поставляет обществу эмоционально неразвитых, сухих, излишне рациональных, не способных воспринимать чужое горе и страдания людей. Сейчас много говорят об охране окружающей среды. Думаю, надо обратить внимание на охрану среды воспитания, внутренней психической среды ребенка, его потребности в любви, нежности и отзывчивости — всего, что называют жизнью сердца. В принципе, едва ли найдется много желающих это оспорить. Но от согласия до стремления это практически воплотить в жизнь — расстояние немалое. Особенно, если родители Излишне требовательны, негибки и бескомпромиссны в суждениях. Где-то в глубине души, они, может быть, и добры, но больше всего на свете боятся это показать. Раньше такими чаще 52 были отцы. Теперь, с каждым годом — и надо это реально видеть, — все чаще такими же становятся и матери; тогда мать сдержанна в выражении чувств и эмоций, подчеркнуто рассудительна и деловита (как на работе), и детской непосредственности, шума и веселья не признает, считая это пустым времяпрепровождением. К шуткам, веселью она не склонна, зато любит по поводу детских промахов иронизировать, а еще более — "воспитывать": делать замечания, стыдить, читать мораль, выискивать недостатки. Поступает она зачастую правильно, даже очень правильно, но, что называется, без души и учета реальных обстоятельств. Именно о такой матери мальчик лет семи сказал: "Мне хочется, чтобы мама была ко мне всегда доброй, чтобы она меня не ругала, а просто сказала спокойно — и все...". Действует здесь и то обстоятельство, которое эти мамы нередко не осознают (или не хотят осознавать!): ребенок вызывает раздражение тем, что мешает реализации других, более важных жизненных целей. А такими целями обычно являются достижения в профессиональной деятельности. Типичны жалобы на назойливость и приставучесть детей. На поверку же это — всего лишь естественное детское желание обратить на себя внимание вечно занятых родителей, "достучаться" до них. Да и нередки у таких детей страхи, капризность — тоже, во многих случаях, аффективно заостренное стремление заставить родителей присмотреться к заботам и печалям младших. "Ориентированные на работу" матери стремятся как можно раньше отдать ребенка в дошкольные учреждения, воспользоваться услугами няни, если такая находится, или отдать его на попечение дедушкам-бабушкам или другим родственникам. Когда-то создание яслей было продиктовано "заботой" о матери, вынужденной, как мы помним, вскоре после родов выходить на работу. Да и детей было больше, чем сейчас, и всегда оказывалось необходимым пристроить одного из них. Главное, чтобы мать была спокойна: ребенок сыт, одет, присмотрен — что еще? Времена изменились. Теперь родители более внимательны к тому, как протекает развитие их единственного или даже второго, но, очевидно, последнего ребенка. Да и наука не стоит на месте. Все больше появляется аргументированных данных о значении раннего эмоционального контакта матери и ребенка. Этот контакт не может возникнуть сам по себе, без наших усилий, без достаточно продолжительного общения. О первых ростках привязанности ребенка к матери можно говорить уже в первое полугодие жизни, когда малыш начинает беспокоиться в отсутствие матери и радуется ее появлению. Если поместить его в ясли, то пока не появится ярких реакций беспокойства: младенец еще не успел привязаться к матери. Но, вместе с тем. здесь и- немалая опасность: отсутствие прочной привязанности к матери в дальнейшем, недоразвитие эмоциональной сферы, недостаточная отзывчивость и глубина чувств переживаний ребенка. Если же малыш остается с матерью и обладает достаточно выраженной эмоциональной чувствительностью, то в семь месяцев уже четко видно: он беспокоится, когда матери нет рядом. Значит, осознанно воспринимает мать как близкое лицо, привязан к ней, и возникающее чувство одиночества неприятно ему. Если ребенку в последующем приходится переживать разлуку с матерью или она чрезмерно беспокойна в отношениях с ним, страх одиночества может закрепиться. Проходит всего месяц в жизни малыша, и в восемь месяцев он начинает проявлять страх при появлении незнакомых взрослых, особенно — пожилых женщин, чей облик разительно контрастирует с привычным обликом нежной и достаточно молодой матери. И дети плачут при обращении к ним "тети", пытающейся наигранно ласковым тоном высказать к ним расположение. Это защитная реакция, и с ней нужно считаться. На втором году жизни ребенок начинает меньше бояться чужих взрослых, привыкает к тому, что они реально ему не угрожают, В полтора года более характерным будет не страх, а настороженное ожидание по отношению к незнакомому взрослому, а в дальнейшем — смущение, своеобразная застенчивость при 53 первоначальном знакомстве — обычно до 2-2,5 лет. До этого же возраста эмоционально чувствительные дети продолжают беспокоиться в отсутствие матери (девочки, в среднем, до 2 лет, мальчики — до 2,5 лет). Мать нужна ребенку как опора, как образ уже сложившегося "я", как источник безопасности. Для чего мы напоминаем родителям эти положения? Для того, чтобы уберечь их от непродуманных действий, способных нанести психологическую травму эмоционально впечатлительным и чувствительным детям. Есть очень скорые на подъем взрослые, которые при первой возможности готовы отправиться в путешествие, нередко — еще с грудным ребенком. Преодолев многочасовые ожидания, посадки, пересадки и прочие трудности, радостными они предстают перед родителями, родственниками, знакомыми. А ребенок беспокоится, плачет, пугается незнакомых ему взрослых... "Устал с дороги", — обычно говорят в таких случаях. Не только. Нередко у малыша расстроен стул, он беспокойно спит, вздрагивает во сне, хуже, чем обычно, ест, — словом, все не по нему. Налицо нервное расстройство! Малыш не перенес резкого изменения жизненного стереотипа, ломки его только что сложившихся представлений. А впереди — обратная дорога! Нежелательны (по возможности) и переезды родителей на новое место жительства — к новой работе. Но и оставлять детей надолго без матери еще нельзя, пусть с самой нежной, заботливой и любящей бабушкой на свете. Особенно опасным будет для ребенка перерыв контакта с матерью на первом году жизни на срок в четыре месяца и дольше. Возникают изменения в познавательной и эмоциональной сфере малыша: он меньше интересуется окружающим, склонен "уходить в себя", эмоционально несколько упрощен, лишен глубоких чувств и переживаний. На втором году жизни (а у эмоционально чувствительных мальчиков — и на третьем) достаточно продолжительная разлука с матерью способна оказать, прежде всего, невротизирующее действие: появляются немотивированные расстройства настроения, капризность, плаксивость, обидчивость. Длительный эмоциональный стресс ослабляет защитные силы организма: ребенок начинает часто болеть, и мать вынуждена сидеть с ним дома, Так обычно заканчиваются ранние попытки отдать эмоционально чувствительных и привязанных к матери детей в ясли. Ну, а если ребенок — не очень крепкий от природы, уже перенес ряд заболеваний, подвержен диатезу, плохо переносит прививки, был нервным с самого рождения в результате тяжелой беременности, волнений матери при ней, осложненных родов, инфекций, ушибов, как тогда? Тогда нужно еще более повременить с посещением яслей. Окупится это сторицей. Если ребенок и будет болеть позже, в детском саду, то не так часто, А, главное, он не станет еще более нервным, меньше будет вероятность тиков, заикания, ночного недержания мочи. Тем более не нужно торопиться с яслями, если ребенок плохо спит и ест. В яслях нарушения сна и аппетита создают для этих детей серьезные проблемы. Ребенок не ест "сколько положено" и не спит днем. Да и, вдобавок, возбудим, легко расстраивается, плачет, мучается. Кто, кроме матери, может дать ему полноценный уход и заботу? Вот почему нервно и соматически ослабленных детей лучше всего пока оставить дома: девочек — до 3 лет, мальчиков до 3 1/2 лет (мальчики в большей степени, чем девочки, привязаны к матери, и более ранимо реагируют на разлуку с ней; к тому же, нервность в большей степени ослабляет мальчиков, а не девочек). Недопустимым будет и помещение таких детей в круглосуточные группы как в яслях, так и в детском саду, какими бы мотивами ни руководствовались в данном случае родители. К сожалению, даже тогда, когда ребенок посещает детское учреждение, отношение к нему ориентированных на профессиональный успех родителей не назовешь особенно чувствительным и теплым. Расскажу о недавно виденной сцене. Утром, идя по улице, услышал за спиной тяжелый, надрывный, с лающим оттенком, кашель. Обернувшись, увидел спешащую маму с дочкой — та трудно дышала и непрерывно кашляла. На мое 54 замечание, что девочка больна, и не стоит ее вести в детский сад, а надо бы вызвать врача, который выдаст больничный лист, мать с негодованием ответила: "Я не могу взять больничный лист!". Возможно, она — материально ответственное лицо или лицо просто ответственное... А может быть, научный работник, и у нее "горит" эксперимент... В любом случае, она думает лишь о том, чтобы ей не было хуже. Но как же удается ей не осознавать, что будет хуже ее дочери, не говоря уж об ее сверстниках, ряды которых быстро поредеют в ближайшие дни, когда инфекция "разбежится" по детской группе?! А так и удается: видимо, эта мама запрограммирована на профессиональный успех, признание на работе, достижение материального благополучия. И болезнь дочери она воспринимает не как страдание, а как пустяковую помеху, досадную мелочь. "Подумаешь, температура, слабость, головная боль, кашель! Бывает хуже, надо привыкать, терпеть, в конце концов. У меня самой — давление, ну и что — живу же...". Пришлось прибегнуть к простительной, надеюсь, мистификации. Я представился детским врачом и сказал, что якобы иду в тот же детский сад. Разгневанная мать резко повернула назад и пошла быстрым шагом, буквально волоча за собой больную дочь. Теперь одно наблюдение более общего характера. Я не берусь давать этому факту исчерпывающих объяснений, это, очевидно, дело специального исследования, но могу констатировать: технократические тенденции некоторым матерям не удается сбалансировать с истинно материнским отношением к детям. Можно задуматься: почему заметное большинство матерей, приводящих к нам на прием детей, больных неврозами, — инженеры? Конечно, недавно женщин-инженеров становилось все больше и больше (всегда ли это способствовало престижу данной профессии — другой разговор), но ведь не в такой степени, как мы ежедневно видим в нашем кабинете? Дело, конечно, не столько в самой профессии инженера, сколько в особенностях мышления, привычке планировать действия с машинами и материалами, но, право же, не всегда гармонично приложимого к воспитанию детей. По отношению к человеческому, а тем более, "детскому", фактору для этого мышления характерно стремление все заранее рассчитать. Обычно преувеличена рациональная сторона, что сопровождается повышенными требованиями к раннему проявлению способностей, умению оперировать абстрактными понятиями, словами, считать и писать. Не придавая значения детской непосредственности и эмоциям, эти родители нередко смотрят на ребенка как на "без пяти минут взрослого", и стремятся поскорее миновать эти "пять минут": чрезмерно рационализируют его чувства, используют в воспитании заранее заданные схемы, трафареты, шаблоны. А ребенок именно потому и заболевает неврозом, что слишком закомплексован, не по-детски мыслит, не по годам серьезен, нередко тревожен и мнителен. Смеяться он не умеет, радоваться жизни тоже побаивается (одернут!), выразить свои чувства боится... Приходится нам эмоционально оживлять ребенка, возвращать ему непосредственность, производить своего рода реанимацию чувств. А матерям говорим: не думайте все время о работе и не относитесь к вашему общению с детьми как к работе, в которой тоже есть задание, план и показатели его выполнения... Будьте более открытыми, непосредственными, играйте с ними, не создавайте из ничего трагедий, не поучайте без конца, дайте им возможность побыть самими собой, почувствовать вкус детства. Не руководите на каждом шагу! Для детей гораздо важнее находить самим решение проблем, дерзать, пробовать и ошибаться, творить, а к тому же — иногда и шуметь. Учить их надо, конечно, но не занудно, не чрезмерно, не односторонне, не в ущерб золотому фонду детства — эмоциям. Если мать перестраивается, становится живее, непосредственнее с детьми, то их психическое здоровье постепенно идет на поправку: и тики прекращаются, и заикание уменьшается. И сами матери меньше испытывают напряжение и беспокойство. 55 И последнее. Прочитав главу, родители скажут: "Да что же, выходит, не надо совсем отдавать детей в ясли? Для чего же эти ясли существуют? И жить же надо на что-то, уже не говоря о том, что мы любим свою работу...". Да, уважаемые родители, жить надо, но если можете, старайтесь воздержаться от яслей хотя бы до двухлетнего возраста детей. Подождать же до детского сада лучше, если ребенок часто болеет, нервно ослаблен, очень чувствителен и сильно привязан к матери. Не за горами, хочется надеяться, время, когда полностью оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком будет не меньше 4-х лет при наличии нервной и соматической ослабленности ребенка. И количество яслей заметно уменьшится, и чрезмерно большие сейчас группы детского сада можно будет разукрупнить. Это все проблемы, которые будут решать государство, общество. Ну, а те, которые в ваших руках, — вам решать! Как ни озабочены взрослые, чтобы их дети были развиты и подготовлены "не хуже других", надо все же понять, что лучший путь к этому — полнокровная духовная и душевная жизнь вместе с детьми, погружение в их радости, заботы и устремления, а не "выполнение заданий по воспитанию". Глава 10 Ясли: плюсы и минусы "Счастливое детство", — говорят о тех, чьи дети легко и сразу привыкают к яслям. Но только вот счастливых что-то немного. Гораздо чаще мы видим другую картину — в первые дни посещения яслей ребенок возбужден, беспокоен, а в дальнейшем становится заторможенным и вялым. Он словно оглушен тем, что попал в новую непривычную среду: здесь много незнакомых и не интересующих его (пока!) сверстников, здесь иной, чем дома, режим дня. И взрослые — тоже незнакомые, и далеко не всегда ласковые. А самый близкий человек — мама — куда-то пропала... Эмоциональный шок, испытываемый детьми, резко снижает защитные силы организма. Ребятишки начинают то и дело болеть. Отчасти, конечно, причина и в том, что новички "хватают" инфекцию от часто хворающих сверстников, за которыми нет должного ухода дома и которых нередко отправляют в ясли, даже когда они больны. Но все же инфекция — не главная, а второстепенная причина. Болезни "прилипают" как раз к тем, кто не может адаптироваться и испытывает сильный стресс при помещении в ясли. Легче привыкают к яслям дети, которым дома недоставало тепла, любви, ласки и заботы. Здесь оказывается верной пословица, согласно которой, из двух зол выбирают меньшее. Но тут — другая проблема. Приходят эти ребятишки в ясли уже со своим хоть и небольшим, но неблагоприятным жизненным опытом: у них заметно отсутствует способность к состраданию и устойчивой привязанности, невысок уровень умственного развития. Часто они подвижны сверх меры, у них слабо выражен или отсутствует инстинкт самосохранения и нет даже обычных для этого возраста страхов. Сказать, что им не "достается" от воспитателей, нельзя — уж очень они непоседливы и возбудимы. Но еще больше достается от них эмоционально чувствительным и впечатлительным детям, не способным постоять за себя. Обычная ситуация: возбудимые, расторможенные и вольготно чувствующие себя дети (а матери отдают их в ясли так рано, как только представляется возможность) куражатся над вновь прибывшими, толкают, выхватывают игрушки, мешают спать, а то и просто дерутся, Раньше оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком оканчивался, когда ему исполнялся год. Именно этот срок являлся самым неблагоприятным для помещения в ясли. У годовалого малыша в этом случае проявляется сильная эмоциональная реакция беспокойства из-за разлуки с матерью и, одновременно, боязнь новых, незнакомых для него людей. Прибавьте сюда перенапрягающее нервную систему резкое изменение привычного образа жизни... Но и в полтора года помещение в ясли сопряжено со многими подобными проблемами. 56 Как ни странно, лучше к яслям может адаптироваться малыш первых месяцев жизни: у него еще нет привязанности к матери, и он легче может привыкнуть к обслуживающему персоналу в яслях. А уже с семи месяцев ребенок заметно привязан к матери, испытывает явное беспокойство при ее уходе, доходящее до чувства тоски, когда ее долго нет. Эта привязанность, а вдобавок, и зависимость достигают своего пика как раз к году. Именно в это время малышу требуется поддержка взрослых при освоении столь важных умений, как ходьба, еда, приучение к туалету. В общем, это очень ответственный и, в то же время, очень ранимый возраст. И нереально (подчеркиваем это!) ожидать от ребенка, что он сможет вот так сразу переключиться на жизнь вне дома, "забыть свою мать", быть веселым и жизнерадостным, любящим чужих для него взрослых. К тому же, не стоит забывать, что из-за большого количества детей в группе не возникает такой уж любви и даже особенных личных отношений между малышом и воспитательницей. Вдобавок, что греха таить, педагогический опыт многих молодых воспитателей, не имеющих собственных детей, просто мизерный. К сожалению, довольно часто нет никаких критериев профессионального отбора, и нередко свободные вакансии занимают случайные люди. Думаю, что специалистов-дошкольников нужно отбирать из лиц, имеющих жизненный опыт. Огрехи в работе яслей останутся неизбежными до тех пор, пока не будет уменьшено непомерно большое число детей в группах. В нормальных условиях количество малышей не должно превышать 8-10 человек, и то при условии, что это нормальные, без какой-либо нервно-психической патологии дети. Я уже говорил, что к семи месяцам заметно, как ребенок привязан к матери. А с восьми месяцев у детей начинает прослеживаться эмоционально-отрицательная реакция на появление незнакомых, чужих взрослых. Когда при поступлении в ясли лицо матери, воплощающее для ребенка ощущение безопасности и комфорта, неожиданно подменяется незнакомыми, непохожими лицами, это вызывает, особенно у впечатлительных детей, чувство страха. Страх перед образом "не-матери" отнюдь не исчезает, если взрослые, пытаясь привлечь внимание ребенка, говорят с ним фальшиво-ласковым, наигранным голосом. Малыш тонко чувствует эту фальшь и вместо ответной улыбки может расплакаться. Заметим: страх посторонних сохраняется недолго. Уже в год и три месяца, максимум — к полутора годам он сходит на нет. Живет лишь до двух с половиной лет некоторая робость, застенчивость, смущаемость при встрече с незнакомыми людьми. Но если у ребенка такие реакции остаются преобладающими, если он при общении со взрослыми постоянно недоверчив, насторожен, то это уже указывает: в детском поведении отражаются родительские тревожно-мнительные черты характера, а возможно, и неблагополучие семейных отношений, где царят взаимное недоверие, подозрительность, враждебность. Что же происходит дальше в яслях? Через неделю-две ребенок начинает привыкать к окружающим его взрослым, но вот привыкнуть к сверстникам он не может еще значительно больше времени, поскольку у него еще не сложилась потребность общения с ними. Другая причина трудностей приспособления к яслям — это ломка привычного для малыша образа жизни. Уже в первые месяцы, а особенно в начале второго года жизни, у детей складываются определенные привычки: время сна и бодрствования, порядок еды, место за столом, расположение кроватки, любимые игрушки, общение с домашними. Внезапная смена сложившегося образа жизни, необходимость следовать новому режиму, может быть, и правильному, рационально продуманному, но отнюдь не приспособленному именно к этому ребенку, порождают состояние растерянности и беспокойства. Здесь исключительно важно помочь каждому ребенку особым вниманием и заботой. Опытные воспитательницы эту задачу осознают, однако им, что называется, приходится разрываться на части из-за большого количества беспокойных детей, одновременно оказавшихся в непривычной и чем-то пугающей обстановке. Помочь им всем становится 57 почти невозможным. И возникает печальный парадокс: чем более индивидуально подходят к ребенку дома, тем труднее ему унифицироваться в яслях. А что уж говорить, если этих трудностей воспитатели вообще не осознают? Когда же здоровые дети, что называется, готовы посещать ясли и могут прийти туда без особых осложнений? По моему мнению, в двухлетием возрасте. Тогда у них уже нет страха перед незнакомыми взрослыми, а привязанность к матери не сопровождается обостренной зависимостью от нее. Укрепляется самостоятельность, чувство "я", все в большей степени любовь к матери звучит как ответное чувство благодарности за эмоциональный контакт, понимание, признание и поддержку. Два года, но все же не для всех. Существуют половые различия: мальчики привязаны к матери более заметно, чем девочки, и сильнее реагируют на разлуку. Поэтому рекомендовать более благоприятный для адаптации возраст "два года" приходится преимущественно для девочек. У мальчиков такой возраст часто составляет два с половиной года. Трудным, а то и невозможным будет посещение яслей соматически и физически ослабленными детьми. Они либо сразу заболевают и " не вылезают из болезней", либо, что называется, "чахнут": худеют, даже при отсутствии внешних признаков заболевания постоянно температурят. В ответ на стресс при помещении в ясли мальчики болеют в два раза чаще девочек, зато последние настолько же чаще испытывают страхи. Значительно осложняют ситуацию прививки, сделанные незадолго до посещения яслей, поскольку они в той или иной мере ослабляют защитные силы организма. Так что для часто болеющих детей ясли вообще противопоказаны. Особого разговора заслуживают нервно ослабленные дети. Проявления нервности разнообразны: от незначительно выраженных признаков так называемой минимальной мозговой недостаточности (ММН) и невропатии до неврозов и органической мозговой недостаточности. В свое время мы уже говорили о нервной ослабленности, поэтому, не повторяясь, скажем вкратце: при всех этих видах нервности детей не стоит отдавать в ясли. При невропатии и неврозах они не успевают адаптироваться к яслям и заболевают, а частые болезни только усиливают их нервность, закрепляют ее на многие годы из-за ослабления защитных сил организма. К тому же, в дальнейшем такие дети труднее адаптируются в детском саду, а отчасти — и в школе. Что касается других видов нервности, то они не столько создают трудности у самих детей, сколько у их сверстников и воспитателей. Итак, вырисовывается ряд психологических и медицинских предостережений относительно посещения яслей. Из психологических факторов, препятствующих посещению яслей до двух-двух с половиной лет, отметим острую привязанность к матери, беспокойство в ее отсутствие, страх перед незнакомыми лицами, общую боязливость. Из медицинских факторов, препятствующих посещению детского учреждения до трех лет, укажем на последствия тяжелого течения беременности и родов, уже отмеченные виды нервности, общую ослабленность ребенка. Не могу не сказать и о том, что при существующем положении дел ясли не только не дают преимуществ в сравнении с домашним воспитанием (если оно возможно), но и могут вызвать некоторое замедление темпа психического развития, прежде всего, у детей из отмеченной нами группы риска. Более того, дети, прошедшие ясли, нередко в дальнейшем отличаются меньшей инициативностью и гибкостью в принятии решений, поскольку активность и эмоциональность во многом закладываются именно в первые годы жизни. Так что "скупой платит дважды", и мы недополучаем в дальнейшем людей, обладающих полноценным творческим мышлением. Какой же видится выход из сегодняшней ситуации с яслями? Полностью отказаться от них мы пока не можем, но следует реально видеть как их плюсы (весьма проблематичные), так и минусы (весьма очевидные). Постепенно необходимо предпринять ряд экономических мер (в большинстве социалистических стран эти проблемы уже решены), 58 чтобы увеличить полностью оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком до достижения им трех лет. До четырех лет оплачиваемый отпуск матери может быть продлен за счет средств страхования, если имеется нервная и соматическая ослабленность ребенка — при условии соответствующего ухода за ребенком в семье и систематического лечения в поликлинике. Уже много лет ставится вопрос о сокращении непомерно большого числа детей в дошкольных учреждениях: но воз и ныне там. Сейчас пытаются как-то решить эту проблему, доплачивая воспитателям часть зарплаты при меньшем числе детей в группе. Но нельзя же все сводить в нашем не очень заботливом обществе к случайности или даже благотворительности! Почему бы не спросить с соответствующих ведомств, закрывающих глаза на накапливающиеся годами проблемы дошкольных учреждений? Если мы считаем, что все начинается с детства, то давайте и создадим для него необходимые условия. Все это окупится сторицей! Где же взять деньги? Деньги добавятся даже благодаря сокращению числа яслей, если будет продлен материнский отпуск. Далее, большинство родителей согласится, думается, на дополнительную оплату за содержание детей в меньших группах с более высоким качеством ухода и воспитания. Все равно это им обойдется дешевле, чем нахождение детей в хозрасчетных группах, число которых возрастает как альтернатива недостаточному уходу в яслях. Если мы хотим не на словах, а на деле претворить в жизнь лозунг "Все лучшее — детям!", если мы признаем, что у нас нет более важной заботы, чем здоровье детей, то мы должны, не откладывая в долгий ящик, уже сейчас пересмотреть наше отношение к яслям да и всем остальным дошкольным (и школьным) учреждениям. Глава II Идем в детский сад... Кто виноват в том, что детям не нравится ходить в детский сад? Воспитатели винят родителей: мол, не подготовили детей, а родители кивают на воспитателей: не умеют найти правильного подхода... В известной мере, правы обе стороны, но обе и односторонни в оценках. Попробуем взглянуть на дело с позиции своего рода третейского судьи, оперируя собственными наблюдениями и результатами опроса как воспитателей, так и родителей. Прежде всего, в садике "не нравится" тем, кто уже имел травмирующий опыт неудачного посещения яслей. Здесь срабатывает условный рефлекс повторения переживаний. Следовательно, к детям, которые так и не смогли привыкнуть к яслям, в детском саду нужно относиться с особой осторожностью, заботой и вниманием. Иначе прежний нервный срыв повторится, да нередко с еще большим размахом. Может ли ребенок испытывать трудности адаптации в садике, если он не посещал ясли? Да, может. Но все же он относительно быстрее приспосабливается к детскому саду, чем те, кто отягощен предыдущим печальным опытом. По тому, как дети приспосабливаются к садику, их можно разделить на три основные группы. Наиболее неблагоприятный вариант — когда они реагируют на перемену участи нервным срывом, а к этому еще прибавляются и простудные заболевания. Но постепенно все может уладиться, и это во многом зависит от обстановки дома. Во вторую группу попадают дети без нервных расстройств — они в детском саду "всего лишь" начинают часто болеть. Это — тоже последствия стресса. Наконец, почти половина детей составляет самую благополучную группу — они приспосабливаются к садику без особых потерь и неблагополучий. Обычно период адаптации составляет три-четыре недели. Если время это прошло, а ребенок все еще "не совмещается" с детским садом, то надо задуматься и приглядеться, что его беспокоит, отчего он такой капризный и раздражительный. До садика все дети, так или иначе, привыкли к определенному устоявшемуся режиму дня (или — увы! — его отсутствию), стилю отношений в семье и имеют собственную позицию в этих отношениях. Подобный консерватизм — не отклонение от нормы; скорее, наоборот, он свидетельствует об устойчивости "я", его цельности. Но чтобы не было накладок, молодые родители 59 должны заранее ознакомиться с режимом детского сада. Для взрослых мы, безусловно, признаем разность темпераментов, различие характеров, но с такой же безусловностью воюем с детьми, когда они ведут себя "по-своему". А ведь очевидно: детям — холерикам и флегматикам — сложнее адаптироваться к детскому саду, чем более уравновешенным, в меру подвижным и в меру медлительным сангвиникам. Холерики, особенно мальчики, тяжелее переносят недостаток активности и движения в детском саду, где идеалом порой оказывается казарменный порядок и где не в меру рьяные воспитатели делают бесчисленные замечания, стараясь, в сущности, вообще искоренить детскую активность. Не легче бывает и медлительным детям: их без конца подгоняют, торопят, ругают, ибо они не поспевают за общим темпом еды и одевания. Если подобная кампания по искоренению непоседливости или медлительности поддерживается и дома, то опасность стресса и невроза становится реальной. Может быть и так, что приструненный в детском саду ребенок "расходится", перевозбуждается дома. В этом случае даже терпеливые родители могут выйти из себя и обрушить на него свой гнев. А ведь он ни в чем не виноват! Скорее уж, они генетически "виноваты" сами, что у него такой темперамент... Поэтому лучшее, что они могут сделать, это потерпеть самим и дать возможность ребенку выплеснуть в подвижных, шумных, экспрессивных играх свое накопившееся нервно-психическое напряжение. А детям с флегматическим темпераментом надо дать возможность побыть наедине с собой, чтобы полностью прийти в себя. Легче адаптируются дети общительных, контактных родителей, которые в детстве сами не испытывали проблем с детским садом. Подтверждается и обратная картина: если оба родителя не отличаются общительностью, ребенок не особенно тянется к сверстникам и предпочитает играть один. Тогда, если есть возможность, лучше всего подождать с детским садом общего типа до четырех лет или отдать его в хозрасчетную группу — такие сейчас возникают во многих городах, — где детей немного. И не стремиться выбирать интенсивную группу, где рано, "в порядке ускорения", учат малыша иностранному языку и музыке в ущерб играм, общению, эмоциональному развитию. Приспособление к детскому саду может осложниться из-за таких (на первый взгляд взрослых!) мелочей, как отсутствие любимой игрушки, с которой привык играть и засыпать ребенок; подушки, признаваемой "вредной" в некоторых садах, отсутствия "своего" места за столом и т, д. Хорошо бы предварительно, на несколько дней до поступления в садик, познакомить с ним ребенка: показать игровую комнату, спальню, игрушки, продемонстрировать, как удобно мыть руки, сидеть за детским столиком, лазить по шведской стенке и т. д. Это "первое свидание" непременно должно быть окрашено теплым, участливым вниманием к новичку, уверенностью в его положительных качествах, умениях и знаниях, и в том, что он со всеми новыми заботами непременно справится, и будет чувствовать себя в саду "как дома". Болевыми точками для ребенка, поступившего в детсад, часто оказываются сон и еда. Действительно, в любой группе окажутся, по крайней мере, несколько детей, которые уже не спят днем — не было заведено такого порядка дома. Или же, напротив, там детей принуждали спать, несмотря на их нежелание или невозможность заснуть. И теперь они пользуются любым случаем, чтобы не спать в группе. Чаще всего сон малыша нарушен из-за неблагополучия нервной системы. При ее органических нарушениях сон изменен с самого начала жизни: крайне беспокоен, прерывист, ребенок словно путает день и ночь. Еще более частый источник нарушения сна — невропатия. Сон в этом случае также беспокойный, но более продолжительный, нет и изменения суточного биоритма. Такие дети рано отказываются спать днем: уже в 2-3 года дневной сон для них — проблема. Правда, они вначале восполняют недостающие часы сна ночью, но в дальнейшем продолжительность сна меньше, чем у обычных детей. 60 Типичная картина в детском саду: нервный ребенок не спит, мешает другим и засыпает, в лучшем случае, перед окончанием "тихого часа". А когда его начинают будить, он капризничает и раздражается. Будить, безусловно, нужно, но ни в коем случае резко не тормошить, а подходить время от времени, гладить и говорить ласково: "Проснись...". Но для этого необходима отдельная спальня в детском саду, меньшее число детей и большее терпение воспитателей. Способствуют засыпанию и тихая, приятная, убаюкивающая музыка, и чтение нестрашной сказки перед сном, и разделение по отдельным комнатам спящих и неспящих детей. Те, кто не спит, могут играть в нешумные игры, что-либо строить, рассматривать книги. Такое разделение решит много проблем, главное — оно поможет и тем, и другим детям: ведь громкие укоры воспитателей, обращенные к неспящим, и угрозы в их адрес мешают спать всем. Трудности могут возникнуть также изза еды. Как и дома, тех, кто мешкает за столом, начинают стыдить, угрожать, что их не заберет мама, а то и чуть ли не кормить насильно. Ничего, кроме отвращения к еде, все это вызвать не может. Детям надо привыкнуть к новой пище; да всегда найдутся и такие, кто не отличается аппетитом, а насильно его не вызовешь... Особого внимания требует психологическая атмосфера в детских группах. Вы можете сказать: это задача воспитателей, пусть они и заботятся. Отчасти вы правы. Воспитателю уже через несколько недель ясно, кто лидирует в группе, кого все любят и с кем хотят играть, а кто изолирован и отвергнут. Задача воспитателя — вовремя заметив распределение ролей в группе, незаметно сделать так, чтобы не допустить перекоса в отношениях, отвержения кого-то из детей. Демократия нужна и здесь; собственно говоря, отсюда она и начинается. Но все это ведь непосредственно касается ваших детей; именно здесь — один из основных источников их "горькой жизни" в саду. Так что родителям стоит быть очень внимательными. Если воспитатель придерживается авторитарного стиля руководства, делит детей на любимчиков и "плохих", то группа быстро расслаивается на ряд подгрупп, соперничающих друг с другом. В каждой из них возрастает число изолированных и отвергнутых. Начинают преобладать, особенно у мальчиков, отношения силы и подчинения. Кто же эти дети, которые куражатся над слабыми и беззащитными, устанавливают единоличную власть в группе или являются дезорганизующим элементом? Такими могут оказаться дети с так называемым органически расторможенным, возбудимым поведением, с периодически возникающими и далеко не всегда мотивированными вспышками гнева и ярости. Причиной тому могут быть либо тяжелые родовые травмы и инфекции, либо наследственные, генетические предпосылки. Вариантов патологического поведения может быть весьма много, но объединяют их деструктивность (агрессивность, неуправляемость, расторможенность), отсутствие чувства вины, низкий эффект от воспитательных мероприятий. Обычно эти дети готовы "исправляться" прямо на глазах, они каются, просят прощения, обещают больше никогда, никогда этого не делать и... начинают все сначала. Нередко органические и генетически обусловленные аномалии поведения сочетаются между собой. Однако нужно помнить, что первые из них лучше поддаются направленному лечению, а вторые, скорее, — общим дисциплинарным воздействиям и наблюдению психоневролога. Кто же чаще всего оказывается страдающей стороной? Это обычно эмоционально чувствительные, впечатлительные D ранимые дети, добрые и наивные по своей натуре, не способные к агрессии и злости, нуждающиеся, как никто другой, в ласке и заботе. Именно они способны заболеть неврозом в результате грубого, издергивающего отношения взрослых и сверстников. Эти дети хотят быть отзывчивыми и искренними, послушными и примерными, но так, чтобы сохранить чувство собственного достоинства. Другое дело, что все это у них далеко не всегда получается — из-за повышенной ранимости, обидчивости и постепенно формирующихся под влиянием неблагоприятных обстоятельств невротических изменений: беспокойства, страхов, неуверенности в себе. Помочь им лучше привыкнуть к детскому саду — значит развить у них навыки общения, защиты, 61 помочь найти место и признание в группе. Хорошо, когда этим детям чаще дают главные роли в игре, замечают их успехи, хвалят, поддерживают в трудную минуту, защищают от тех, кто дразнится и способен на агрессию. Для эмоционально чувствительных детей характерна глубокая, прочная привязанность к матери. Поэтому для них тяжела даже временная разлука с матерью — в начале посещения детского сада; они подавлены, не находят себе места. И многое, не боимся сказать столь ответственно, в дальнейшей жизни ребенка зависит от того, как встретит его воспитательница, какое будет проявлено к нему внимание и участие. Ведь именно от ее поддержки зависит, обретет ли ребенок свой первый полноценный опыт жизни в коллективе или и дальше будет сторониться людей и дичиться. Человеческий фактор и здесь преобладает над всеми остальными. Как же можно добиться, чтобы в группе не было ни детей, властно подчиняющих себе остальных, ни тех, кто изолирован и отвергнут? О необходимости демократической тактики воспитателя уже говорилось. Не менее значимы игры детей. В особенности помогут сюжетные, ролевые игры по мотивам известных сказок. Сначала сказки читают вслух, затем, по желанию детей, распределяют роли, воспроизводят отдельные сценки. Иногда детям дается домашнее задание: подумать, как лучше сыграть ту или иную роль, подобрать для нее соответствующие атрибуты, скажем, сделать маску, волшебный ключ, щит и меч, Ясно, что здесь не обойтись без помощи родителей. Да и отдельные сценки или вся сказка могут быть прорепетированы дома, все ее радости и волнения пережиты совместно взрослыми и детьми. Достоинство сказок еще и в том, что они в аллегорической форме позволяют вскрыть многое из сторон взаимоотношений детей в группе, эмоционально "выплеснуть" подавленные чувства агрессии и страха. Для этого желательно, чтобы неуверенные в себе, испытывающие много страхов, неспособные постоять за себя дети брали роли тех сказочных персонажей, которых они боятся: волка, Бабы-Яги, Кощея и т, д. Наоборот, смелым детям с агрессивным поведением полезно вначале взять роль Красной Шапочки или других "тихих" персонажей. Подобная расстановка ролей позволяет боязливым детям вжиться в угрожающий образ и преодолеть страх перед ним — как и перед аналогичными проявлениями в жизни. Агрессивно же настроенным детям роли "гонимых" и "слабых" дают возможность лучше понять, осознать, каково приходится тем, кого обижают н преследуют, и, как в зеркальном отображении, увидеть многие из своих отрицательных черт поведения. Полезна и последующая перемена ролей; тогда "волк" уже не так агрессивен или он получает должный отпор от осмелевшей Красной Шапочки. Расскажу о том, как семейные ошибки, соединяясь с детсадовскими, приводят к срыву и неврозу. Однажды к нам на консультацию привели мальчика трех лет, который спустя месяц после начала посещения детского сада продолжал навзрыд плакать каждое утро в раздевалке, просясь к маме. Как выяснилось, на привязанность сына она отвечала строгостью, не давая той ласки и тепла, которых ждал эмоционально чувствительный мальчик. Будучи обделенным любовью дома, он, к несчастью, встретил в группе еще более строгую воспитательницу, которая сразу стала угрожать ему наказанием за плач, повторяя, что поместит его в бокс, если он не исправится и не возьмет себя в руки. Тем самым она еще более подогревала и без того высокое чувство беспокойства, обусловленное материнской холодноватостью. Другой мой пациент, мальчик четырех лет, часто вскрикивал во сне: "Не хочу, не хочу!". Живет он с очень властной, авторитарной матерью, подавляющей его самостоятельность и активность, без отца, с которым мать развелась изза его мягкого, безвольного, по ее оценке, характера. Своей эмоциональной чувствительностью сын походит на отца, это вызывает раздражение волевой, практичной матери. Поскольку — мальчик физически слабый, она не упускает возможности поместить его в санаторий. Сын скучает там без нее и возвращается еще более расстроенным и подавленным. Когда он в очередной раз пришел в таком состоянии в детский сад, то не сразу поздоровался с воспитательницей. А та обиделась, стала подчеркивать его 62 недостатки, по существу, болезненные, не зависящие от воли. Часто он стоял в углу наказанным, и воспитательнице доставляло особое удовольствие командовать им. Во всеуслышание она заявляла, что его нужно "ломать", советовала матери для "исправления" усилить меры наказания и острастки. В результате мальчик стал панически бояться идти в детский сад; по утрам его мучили спазмы в животе, в детском саду он полностью отказывался принимать пищу, его постоянно рвало, появились случаи энкопреза (пачкал штаны), не мог заснуть, стал напряженным, скованным, молчаливым. Ясно, что он находился в состоянии невротической депрессии, и его состояние было откликом на непереносимую жизненную ситуацию, сложившуюся для него в детском саду и дома. Наше грустное повествование подходит к концу. Что же можно сделать, чтобы внести в него оптимистическую струю? Как улучшить адаптацию детей в детских садах? Полагаю, лучшим решением является уменьшение числа детей в группах. На худой конец, необходимо обеспечить их двумя одновременно работающими воспитателями. Один из них тогда может проводить игровые занятия, а также спортивно-оздоровительные мероприятия. Безотлагательно и повышение зарплаты персоналу детских садов (может быть, за счет существенного сокращения яслей), что позволило бы привлечь к работе и воспитателей-мужчин. Более современной, обширной и добротной должна стать и профессиональная подготовка воспитателей. Вместо воспитателя-методиста в крупных садах целесообразнее использование детских психологов, владеющих знаниями в области неврозов, патологии характера, медико-педагогических и психотерапевтических методов воздействия. На базе нескольких детских садов можно создать районный центр воспитания, где работал бы ряд специалистов в области физической культуры, психофизиологии, психологии, психогигиены, психоневрология и психотерапии. По скользящему графику они смогли бы наладить соответствующую работу в каждом детском саду, помогая в первую очередь плохоадаптирующимся детям. Будем надеяться, что "капля камень точит", и эта глава внесет посильную лепту в столь важное для всех нас дело психического здоровья детей. Глава 12 Когда ребенок плачет Когда ребенок плачет, то нам становится не по себе, и мы пытаемся во что бы то ни стало прекратить плач, забывая иной раз выяснить его причину, вроде не столь уж редкого монолога матери: "Опять плачешь? Да что же это такое! Сказано: не плакать, значит, надо сдержаться, взять себя в руки. Ведь летчики не плачут, И взрослые тоже. Смотреть тошно, куда же это годится? Слово не понимает! Вот придет папа, он тебе покажет, а еще лучше дядя заберет в мешок — и дело с концом, будешь впредь знать, как плакать. А пока встань в угол! Что, прощения просишь, даешь слово, что не будешь плакать»? То-то же! И еще скажи спасибо, что я тебя не наказала под горячую руку. Всякое бывает. Могу сорваться. А потом пью валерианку. Ты что думаешь, у меня нервы — железные? Я ведь — тоже человек. Вот когда ты плачешь, то думаешь только о себе, а и меня пожалеть надо. Знаешь, когда папа приходит с работы? Да, верно, последний раз ты его видел в воскресенье. Хочешь, чтобы папа погулял с тобой? Подожди, наступят праздники, и тогда он погуляет. Опять плакать! И еще скажи спасибо, что я тебя не наказываю. Слышишь, за стеной кричат истошно: "Прости меня, больше не буду"? А его все равно накажут. И правильно сделают. Зато посмотри, какой он тихий и послушный на улице. Мне бы такого. Кто у тебя отнял игрушку? Да не может этого быть! Вечно ты что-нибудь сочиняешь. И представить не можешь, что ему будет, если мать узнает. Тебе не пожелаю. Ну что, перестал плакать? Вот и хорошо. И чтобы не плакал больше, мальчик ведь". Видим мы, что здесь явно "добрая" мама, которая не спешит браться за ремень. Но и она не может удержаться, чтобы не прочитать, как Каштанке, длинную мораль или для 63 видимости отправить в угол, после которого чувства ребенка не станут более приподнятыми, а сам он — более воспитанным. Не всегда удается выяснить у детей, особенно у маленьких, причину плача, когда он настолько охвачен чувством горя и обиды, раздражения и боли, что не способен даже воспринять смысл обращения к нему. Однако нетерпеливые, тем более — требовательные взрослые пытаются тут же получить ответ о причине плача, тормоша ребенка и вводя его в состояние еще большего возбуждения и беспокойства. Возникает замкнутый круг. Не получая ответа, взрослый начинает беспокоиться или раздражаться, а ребенок — больше плакать. Еще хуже действует окрик и приказ прекратить плакать. К тому же, плач — не самое подходящее время для выяснения отношений и наказания, даже если ребенок и провинился в чем-то. Здесь всегда существует опасность, что мольбы о помощи останутся без внимания раз, другой, к нему не будет проявлено жалости и сострадания, и потеряет он веру в доброту и отзывчивость близких, отвернется, а то и ожесточится где-то в глубине души, озлобится, станет недоверчивым и неоткрытым в чувствах. У самых что ни есть строгих и педантичных родителей дети действительно не плачут, но они часто и не способны на выражение открытых, непосредственных чувств, излишне серьезны, а то и боятся быть самими собой. Вместо смеха — что-то вроде улыбки, и не так просто разобраться: плачут они или смеются. Зато легко могут огорчаться, волноваться или приходить в раздражение и ярость. Реже плачут дети и у тех родителей, которые привыкли неустанно стыдить за малейшие отклонения от образа идеального ребенка, который, конечно же, никогда не плачет, беззаветно любит во всем родителей и обладает как бы сильным характером. Заплакать — это все равно что совершить крайне безнравственный поступок, своего рода преступление века. Да что там говорить! Он уже почти взрослый, и требовать надо с него как со взрослого, не прощая и не давая ни в чем спуску, а уж плакать и подавно стыдно. Что он, маленький, что ли? Плачут только глупые дети, которые, к тому же, не любят родителей. И родители не любят этих детей, раз они такие упрямые и вредные. Не понимают, как себя вести, как нужно, как положено. И смеяться громко тоже неприлично. Обычно эти переполненные чувством долга и ответственности родители не переносят никаких отклонений от заранее заданного образа жизни. Они живут по принципу: "Так должно быть, а все остальное — от лукавого, и слезы тоже". Постоянное сдерживание слез и других "неприличных" эмоций у детей, несмотря на явное желание иной раз поплакать, засмеяться или покричать не проходит бесследно, как это видно на примере мальчика 5 лет, который никогда не плакал. Но что стоит за этим, мы узнаем, ознакомившись с его семейной ситуацией. Вначале послушаем его самого: " Я знаю, некоторые ребята плачут, а у меня — никак. Воспитательница говорит, что глазами часто моргаю, а папа обещает выпороть, если не перестану гримасничать. А что это такое, я и сам не пойму. Получается так, и все. Доктор сказал маме, что тики — нервность какая-то, и еще ругал маму, что пошла со мной в цирк, и я смотрел по телевизору "Спокойной ночи, малыши." Там как раз про Аленький цветочек сказку показывали. Доктор, к которому мы ходили раньше, сказал, что один мальчик все время плакал от страха, увидев Чудовище, -и долго не мог уснуть. Я же — ничего. Было, конечно, немного страшно, но чтобы плакать — ни-ни. Я знаю — плакать нельзя. Мама сказала, что плакать можно только на похоронах, да и то не очень сильно. А в цирке было очень интересно. Мама говорила только, чтобы я не очень смеялся, а то заболит живот. А у меня и так болит, особенно перед детским садом. Да я и так все знаю, как в цирке делается, так что и смеяться нечего. А животных и так уж всех видел — в энциклопедии". В приведенном монологе обращает внимание высокий, но односторонний уровень интеллектуального развития. Мальчик слишком рационален для своего возраста, все знает, понимает, но не чувствует многое из того, что чувствуют сверстники. И смеяться не может, как, впрочем, и по-настоящему радоваться и восхищаться. Все подвергает анализу, 64 во всем сомневается и нередко пребывает в задумчивости, как бы в состоянии заторможенности. Заторможены и его эмоции. Он и раньше не играл в подвижные, шумные, эмоционально насыщенные игры, предпочитая им одиночные игры с Конструктором, а сейчас — и шахматы. Да и оба родителя, инженеры по образованию, развивали только интеллектуальную сторону психики мальчика, забыв о существовании другой — эмоциональной, И всегда в доме были слова, слова, бесконечные объяснения, предостережения', советы. Даже чувства родители выражали больше словами: "По-моему, это смешно", "Наверное, мне плохо", т. е. они скорее догадывались о наличии чувств, чем испытывали их на самом деле. У мальчика чувства еще были, но уже спрятаны за семью печатями. Тем не менее, временами он становился повышенно раздражительным и нетерпеливым, словно открывался клапан, и вырывался сжатый пар, неиспользованная эмоциональная энергия. Тогда и слезы могли при обиде подступить близко к глазам, но плакать он все равно не мог. На этом фоне внутреннего психического перенапряжения, не свойственного его возрасту, и появлялись тики — непроизвольные подергивания мышц лица. Он их не чувствовал, и тем более не мог управлять, как того требовали принципиальные родители. Тики возникали каждый раз, когда он с нетерпением ожидал какого-нибудь события, когда чтонибудь не получалось, когда разговаривал с незнакомым человеком или смотрел фильм. То есть все, что было связано с впечатлениями, интересом, возбуждением, вызывало не столько сами эмоции, сколько лежащее в их основе психическое напряжение, распространяющееся на наиболее чувствительные к эмоциям мышцы лица. Последнее становилось своего рода кривым зеркалом души, когда вместо удивления морщился лоб, улыбку заменяли подергивания мышц в области рта, смущение и чувство вины выражалось частым миганием, а раздражение и недовольство — шмыганьем носом и издаванием звуков типа "кх" или покашливания. Почему же так быстро нервное возбуждение охватывало мышцы лица, и почему именно мышцы? Да потому, что мышечная сфера — место наименьшего сопротивления у таких детей, их своеобразная ахиллесова пята. И мальчик, о котором идет речь, не отличался ловкостью. И откуда было ей взяться? Он не играл в игры, требующие физической сноровки, мало двигался, не катался на велосипеде, коньках, лыжах. Был напряжен, скован, не мог расслабиться даже во время сна, скрипел зубами, бормотал про себя, а утром вставал невыспавшимся, капризным. В детском саду держался обычно в стороне, боясь сказать что-либо не так, как нужно, как следует или пытался играть главные роли, что нс принималось сверстниками, поскольку он все воспринимал слишком буквально, не мог представить себя на месте кого-либо, быть непосредственным, зато часто обижался, и в результате выходил из игры. Домой приходил с синевой под глазами, было видно, что малыш устал, переживал, нервничал, детский садик ему не нравится, несмотря на все желание общения с детьми. К тому же, чем больше родители боролись с тиками, запрещали их, тем больше они появлялись снова и снова. А беспокоиться нужно было не о них, а том, почему напряжен мальчик, почему такой неловкий, когда же он смеялся или плакал последний раз, почему не получается со сверстниками, почему такой не по-детски расчетливый и принципиальный, лишен гибкости, спонтанности и непосредственности в выражении чувств. И как же, все-таки, поступать в отношении тиков: замечать их, не замечать, наказывать или призывать к совести. Первое правило — тики должны быть невидимыми для родителей. Их нет, даже если они есть, тогда они пройдут быстрее. Во-вторых, следует "оживить" ребенка, вдохнуть в него струю жизнерадостности и оптимизма, сходить лишний раз в кукольный театр, поиграть в совместные подвижные игры вроде пятнашек, сражений, дать вволю покататься на велосипеде, санках, погонять мяч, пусть войдет в азарт, поозорничает, покричит, будет непосредственным, раскованным и веселым, как все мальчишки. Для 65 этого и созданы игры и забавы. Это как отдушина в монотонной, однообразной жизни, где все разложено по полочкам, предусмотрено, просчитано. С возвратом эмоций тики вначале усилятся, словно захваченные весенним половодьем, а потом постепенно сойдут на нет. Мы вернем его в детство и получим урок, что природа не терпит пустоты, и не может быть полноценной жизни без эмоций. Только не нужно спешить загружать его музыкальными занятиями, и тем более — определять в музыкальную школу. Да, память у него отличная. Но если приглядеться внимательнее, то это механическая память на цифры, слова, ноты, то есть не смысловая, и тем более — не эмоциональная. Как ни странно, но ее заострению иногда способствует кислородное голодание мозга при родах (явления гипоксии или асфиксии — удушья). Не в меру честолюбивые родители начинают нещадно эксплуатировать ее, не обращая внимания на общее нервно ослабленное состояние ребенка. Расплатой за это обычно бывает усиление, а не прекращение нервности, появление тиков, заикания, прежде всего, у детей, потерявших способность как плакать, так и открыто выражать свои эмоции и переживания. В иных случаях добрые и отзывчивые по характеру взрослые не переносят плача, и делают все, чтобы ребенок никогда не плакал, не огорчился, чтобы ему не было плохо. Но это — тоже крайность, когда создается искусственная среда, и плач отсутствует только потому, что рядом постоянно находится кто-либо из взрослых, предупреждающий любое отрицательное выражение эмоций. В этой связи нам вспоминается мальчик 4 лет с бронхиальной астмой, начавшейся без видимых причин год назад. Он быстро уставал и задыхался при быстрых движениях, беге. Было выписано все, что положено, но улучшения не было. На прием с ним пришли родители отца мальчика, поскольку мать, занятая собой и старшей дочерью, отказалась от последующих обращений, а отец видел сына только во сне. Так что родителей заменили бабушка и дедушка, поскольку оба были на пенсии и отдавали все силы внуку, ухаживая за ним так, как если бы он был совсем беспомощным и не способным обслужить себя. Хватало и беспокойства по поводу возможных заболеваний. Главным же было то, что дедушка, любя внука, старался предотвратить любое расстройство с его стороны и прежде всего — плач. .Много читал книжек, а играть забывал, да и, к тому же, неважно чувствовал себя. И раньше, буквально с рождения, старался всеми силами, чтобы внук не кричал громко, никогда не употреблял, как это бывает в первые годы, плохих слов и выражений, ничего не разбирал и не бросал. Неудивительно, что мальчик на приеме вел себя скованно и напряженно, отказывался играть в подвижные игры, с испугом глядел на детские сабли и пистолеты. Всячески отрицал свои страхи, словно дорожил ими, как самыми интимными переживаниями, но после знакомства с игрушками и тряпичными куклами, изображающими зверей, признался, что боится ВСЕХ чудовищ на свете, темноты, страшных снов и многого другого. Чувствовалось, что ребенок явно заражен тревогой и беспокойством взрослых, не может быть самостоятельным и активным, в переносном и буквальном смысле слова распрямить плечи и вдохнуть полной грудью. Стоило ли удивляться, что он настолько привык сдерживать себя. чтобы не огорчить дедушку, что потерял способность к спонтанному, естественному для его возраста выражению эмоций и движений. И когда был на даче год назад, то пытался пробежаться вместе со сверстниками, смеясь при этом, как и они, но не получилось, стал задыхаться. А тут еще беспокойство дедушки, дополнительные ограничения, и чем меньше он двигался, больше боялся и сдерживался, стараясь быть "хорошим", тем чаще проявлялись приступы одышки. Добавим, что смех и плач — естественные способы вентиляции легких, а плач, как и кашель, к тому же — очистка дыхательных путей. Из приведенных примеров не следует, что только отсутствие плача явилось причиной тиков, заикания или бронхиальной астмы. Их необходимо рассматривать в контексте недостаточной эмоциональной экспрессии у детей в. возрасте, когда эмоции естественны и физиологичны, а также отношений взрослых, не способных, в силу различных причин, найти оптимальные условия для эмоционального развития детей. Ведь известно, что психическая жизнь человека полноценна только в гамме разнообразных 66 чувств. Другое дело, если плач становится настолько привычным, что сам по себе заменяет остальные эмоции, и используется как способ осуществления явно непомерных желаний. Так бывает, если родители во всем потакают детям, не формируя адекватные возрасту чувства ответственности и контроля. К тому же, это может быть проявлением не только излишнего родительского благодушия, но и эгоизма, и дети быстро научаются отвечать тем же, добиваясь плачем всего, что они хотят, невзирая на обстоятельства и реальность. Выглядит это как капризы и истерики, и здесь нужна разумная твердость, тем более нежелательно подкреплять плач чрезмерным беспокойством, страхом и, паче чаянья, наказаниями. Возможна ситуация, например, при истерическом неврозе, когда ребенок часто плачет, ноет и кричит, пристает к родителям только потому, что они слишком заняты собой, не впускают в свой внутренний мир, как и не делятся положительными чувствами (отрицательными — сколько угодно). Эти родители могут быть эмоционально замкнутыми, незрелыми или излишне принципиальными, любить другого ребенка в семье или друг друга в такой степени, что забывают о существовании детей, могут и ревновать их к себе. К тому же, один из детей может быть нежеланным, не соответствующим по полу ожиданиям родителей и вообще не отвечать их идеализированным представлениям. Тогда плач — драматически представленное чувство, способ привлечь дополнительное внимание, повлиять на отношения в семье, добиться расположения, любви и признания. В этих случаях детей надо пожалеть, но только не ругать или опять проявлять твердость. Плач пройдет вместе с налаживанием непосредственных, уважительных и любящих отношений в семье. Мы видим, что плач имеет особый, только ему присущий психологический язык, который нужно своевременно распознавать. Для этого нелишне совершить экскурс в наше родительское прошлое — в первый год жизни ребенка. Начинается здесь многое, и плач — тоже. Первые месяцы жизни. Кажется, что малыш плачет по любому поводу и без него. Только потом мы разбираемся, какой он эмоционально чувствительный и впечатлительный. Пока же плач означает процесс адаптации к окружающей среде, своего рода переходную фазу между внутриутробным и внешним существованием, начавшуюся после того как ребенок закричал при появлении на свет. Приятного в этом весьма мало. И температура другая, и яркий свет после полной темноты, и болевые ощущения, когда обрезают пуповину и поднимают на руки, чтобы показать — вот он какой! Затем закручивание в пеленки и помещение в самое шумное место на земле — палату новорожденных, где общий звуковой фон от плачущих детей можно уподобить децибеллам при пролетании самолета. Но человек ко всему привыкает, и новорожденный — тоже. Постепенно развиваются его органы чувств, крепнет пищеварительная система, оформляется функция выделения. Вместе с укреплением нервной системы это способствует прекращению колик и плача, от чего страдают дети в первые месяцы жизни. Тем не менее, заметно, что они еще очень чувствительны к любому дискомфорту, будь то мокрые пеленки, холод, стеснение в одежде, температура, боль или чувство голода. Плач может возникнуть, когда много раздражителей, превышающих порог пока еще невысокой выносливости младенца. Типичный пример — шумная обстановка вокруг, много беспокойных, раздраженных взрослых, громко работающее радио, телевизор. От шума, избытка впечатлений и нередко непоследовательной тактики взрослых ребенок настолько устает и перевозбуждается к вечеру, что долго не засыпает, плача при этом. И без утомления он должен немного поплакать, прежде чем заснуть. Все по-прежнему привлекает его внимание, он еще хочет бодрствовать, но возникшее утомление нервных клеток требует восстановления сном. "Сшибка" между процессами возбуждения и торможения порождает чувство беспокойства в виде плача. И здесь уже видны различия в темпераменте и нервной возбудимости детей. 67 Одни успокаиваются быстро, покричав по привычке, и сразу засыпают, другим нужно время, и заснуть они могут только после изрядной доли крика и нахождения рядом матери. В 7 месяцев ребенок отчетливо реагирует беспокойством и плачем на уход матери. Указывает это на развитие привязанности, появление эмоциональной зависимости от матери, как ответ на ее нежные, любящие чувства и заботу. Спустя месяц он может заплакать от внезапного появления незнакомого человека, большей частью — пожилой, так не похожей на мать женщины. Означает это, что мать стала дня него единственным и неповторимым объектом эмоционального предпочтения, и он стал осознавать отличия матери от других взрослых. Именно тогда возможен плач от беспокойства при разлуке с матерью, как это и случается при временной замене матери бабушкой, тетей или при помещении эмоционально чувствительных детей, особенно мальчиков, в ясли. И здесь нужно бережно относиться к возникшему и пока очень ранимому эмоциональному контакту с матерью, и не подвергать его испытанию разлукой, вынести которую малыш еще не в состоянии. Как и не в состоянии общаться пока с большим количеством сверстников или быть безразличным к замене матери другими взрослыми, например, няней в яслях. Тем более нельзя этого делать, если речь идет о невропатии —общей нервной ослабленности, заостренной эмоциональности, невыносливости и ранимости психики и организма ребенка. Эти дети вдвойне чувствительно реагируют на любое изменение сложившегося стереотипа отношений и действий. Им нужно большее время, чтобы успокоиться, чтобы прекратились вздрагивания при громких звуках, ярком свете, срыгивания при кормлении, чтобы у них наладилась деятельность желудочно-кишечного тракта, прекратился диатез, сон стал спокойным и глубоким, устранилась повышенная склонность к спазмам (ложному крупу), резким подъемам температуры и частым простудным заболеваниям. Со всем этим сходит на нет и повышенная возбудимость, неустойчивость настроения, пугливость и капризность, уже не говоря о повышенной плаксивости. У этих детей существует даже некоторая "обоснованная", а по существу, болезненная потребность в плаче, когда они словно ищут для него предлог. Поплакав, заметно успокаиваются, подобно тому, как прошла бы очистительная гроза, а они сбросили на время нервное напряжение. Затем оно накапливается снова, достигает критической точки — "небо чернеет", и снова следуют разряды молний и грома в виде приступообразного плача. Остановить его часто невозможно, пока ребенок не выплачется и не станет на время более покладистым и спокойным. Часто эти дети производят впечатление капризных и упрямых. На самом же деле это повышенно эмоциональные и нервные дети, и вина лежит на нас, на нашей собственной нервности, о которой мы не любим вспоминать, особенно если она была в детстве. Вина будет и на волнениях при беременности, когда мать выясняла отношения, сдавала экзамены, лежала на сохранении или не очень успешно рожала. Да и состояние потом оставляет желать лучшего, если в доме шумная, беспокойная обстановка, много взрослых, не способных придти к согласию, часто нервных, возбудимых и непоследовательных в своем обращении с детьми. Тогда нервность детей, вместо того чтобы постепенно уменьшаться, сходить на нет, сохраняется на исходном уровне или возрастает, сопровождаясь беспокойством, неустойчивым настроением, капризностью и плачем. В этом случае, как мы видим, нервное состояние детей является отражением нервного состояния родителей и конфликтной обстановки в семье. Некоторые родители не придают должного значения своему эмоциональному состоянию, думая, что раз они делают все, чтобы ребенок был сыт, одет, и у него были игрушки, то они выполнили свою родительскую миссию. Но как раз именно дети первых лет жизни безотчетно эмоционально поддаются беспокойному, возбужденному состоянию взрослых, которые потом в недоумении заявляют: и почему наш ребенок плачет? Вроде бы мы, если 68 и выясняем отношения, то без детей. Однако они забывают, что нередко после этого находятся в расстроенном состоянии, и все это непроизвольно передается ребенку, который если и спокоен днем, то беспокоен ночью, плачет, а то и просыпается, и трудно его успокоить. Конечно же, он видит сны, где папа превращается в волка, Бармалея или Кощея, а мама — в Бабу-Ягу. Более того, при уже имеющейся нервной ослабленности, эмоциональной чувствительности и впечатлительности ребенок может стать легко пугливым, и на этом фоне у него появляется риск развития заикания, тиков или ночного недержания мочи. Перевозбуждаясь и будучи неспособным выразить свои чувства и желания, он начинает запинаться, повторять или растягивать слова, часто мигать, гримасничать или, уставая от нервного возбуждения днем, настолько глубоко спать ночью, что не ощущать естественного для возраста позыва на мочеиспускание и не просыпаться, как большинство его сверстников. Таким образом, плаксивость в рассмотренном случае — признак явного неблагополучия в состоянии эмоциональной сферы, отражение неразрешимых трудностей личностного развития. И если вместо того, чтобы разобраться в причинах плача, мы будем воевать, как воюют с ветряными мельницами, прибегать к жестким, репрессивным мерам воздействия, то этим только усугубим и без того нелегкое состояние детей, усилим их нервность, выражением которой и есть плач как эмоциональное расстройство. Есть еще одна причина плача у грудных детей, обусловленная не столько ослаблением, сколько повреждением нервной системы. Так бывает при преждевременных родах, тяжелом течении, когда ребенок не кричал несколько минут, получил травму головы или перенес инфекционное заболевание с осложнением на мозг в первые годы. Тогда он без устали кричит, даже не будучи голодным, мало и беспокойно спит, нередко путает день с ночью, и доставляет много всяческих хлопот. Как никогда, здесь требуется наше терпение и как можно более раннее обращение к невропатологу. Эти нервные проявления также уменьшаются с возрастом. Насколько — покажет время, соответствующее лечение и отсутствие источников раздражения и беспокойства в семье. Если суммировать сказанное, то чаще всего плач — это сигнал неблагополучия в нервнопсихической и соматической сфере организма, а также способ выражения эмоций и взаимодействия с нами, если ребенок еще не умеет говорить. Язык плача каждый раз может быть разным, но чаще всего он говорит о чувстве дискомфорта, беспокойства и боли в первые месяцы и годы жизни, в том числе — при прорезании зубов и отитах. Плач говорит о страдании или даже горе при разлуке с матерью, страхе при испуге, недовольстве или протесте, когда лишают устойчивых привычек, резко меняют обстановку или наказывают при гневе детей с выраженным темпераментом, когда они сердито плачут, бросают игрушку или ломают ее. Плач — это и способ обратить внимание, добиться своего, пожаловаться на что-либо или лишний раз попросить свое у не очень отзывчивых и вечно занятых родителей. Иногда ребенок плачет только потому, что это — единственный способ занять себя, как и сосать палец от скуки; однообразия впечатлений, формально правильного, но эмоционально ненасыщенного, не согретого теплотой и любовью отношения взрослых. Плач-жалоба, когда ребенок плачет от непереносимой обиды или неисполнения своих желаний, может смениться и плачемтребованием внимания, привычных предметов, игрушек, недостающей активности и свободы в действиях или капризом, если он наивно хочет, чтобы родители достали ему луну с неба. Они же не могут пока войти в его положение, отвлечь или доходчиво объяснить, почему не могут это сделать, вместо того чтобы сердиться и обзывать его глупым и упрямым. И наконец, плач — это разрядка, отреагирование накопившегося нервного напряжения, эмоционального возбуждения, своего рода катарсис — очищение от накипи отрицательных чувств. Желательно всегда помнить, что первые годы жизни — наиболее эмоциональный период психического развития, и ребенок имеет такое же право на плач, как и на выражение других эмоций. Не надо стыдить за плач, тем более — 69 обрывать его, воспитывать или наказывать. Никогда не мешает лишний раз проявить лучшие черты своего характера, доброту, посочувствовать ребенку, пожалеть: ведь его горе безмерно, даже если он уронил игрушку, и поймет он вас только потому, что вы разделите с ним страдание, успокоите и поможете преодолеть его эмоциональный кризис. Необходимо быть примером эмоционально уравновешенного, уверенного в себе, теплого, любящего и согласованного между собой поведения. Тогда и дети станут более отзывчивыми и уверенными в себе, и не так долго будут страдать от чувства беспомощности и бессилия. Велика и роль отца в расширении сферы общения детей, уменьшении невротической, основанной на беспокойстве, привязанности к матери, если она имеет место и сопровождаетеся несамостоятельностью, чрезмерной зависимостью, боязливостью и капризностью в дошкольном возрасте. Нет нужды и в подавлении детей, противоборстве с их упрямством, а по существу — с самостоятельностью, волевым началом и формирующимся "я". Создать при всем этом жизнерадостную атмосферу в семье, чаще смеяться, способствовать подвижным, эмоционально насыщенным играм, разнообразить круг контактов детей, как и не подвергать непосильным для их психики переживаниям — вот что важно, чтобы наш ребенок рос счастливым, не подверженным лишний раз беспокойству и плачу. Как говорил А. С. Макаренко — самые лучшие дети бывают у счастливых родителей. Глава 13 Упрямый ребенок Найдется ли на свете ребенок, которого хоть однажды не назвали упрямым? Вряд ли. Упрямство — самый, видимо, популярный из всех детских "недостатков". На него жалуются и сетуют многие сотни тысяч родителей. Без преувеличения — это проблема номер один во взаимоотношениях родителей и детей. Вот, к примеру, такой случай. Пишет молодая мама (двадцать один год, мужу — двадцать семь лет): "Сейчас у нас двое детей, мальчики: Алеше два года три месяца, Мише — шесть месяцев. Конечно, приходится тяжело, живем мы вдали от бабушек, стараемся вместе преодолевать все трудности. Но вот один барьер оказался для нас непреодолимым. Дело вот в чем. Алеша — очень живой ребенок, хорошо говорит, как взрослый, даже "р" получается. Но, несмотря на свой возраст, он уже проявляет характер. Общаться с ним можно только по-хорошему, но так не всегда получается, приходится по нескольку раз повторять одни и тe же. Например, если с ним играешь, все хорошо, но стоит сказать: "Алеша, давай соберем игрушки", как он может отвернуться и в ответ на мои просьбы отвечать: "Я смотрю книжки, телевизор" и т. п. Пытаюсь его увлечь, но удается один раз, а потом все снова. Стоит повысить голос, и он вообще ничего не будет делать или начинает плакать. Я его наказываю (ставлю в угол), после чего он игрушки собирает, но ходит "надутым". Если честно, приходится иногда даже шлепнуть, хотя это — малодейственное лекарство. Я против битья вообще, меня никогда не трогали, а у меня самой так не получается. Муж же считает, что в битье ничего страшного нет (его в детстве тоже били). Хотя до сильного битья никогда еще не доходило — так, толчки, тычки — но после этого, я чувствую, Алеша сильно обижается и упрямится еще сильней. И еще одна проблема для нас — плач. Алеша, как я уже сказала, очень живой, подвижный, но и очень раздражительный, плаксивый. Плачет по любому поводу. Если мужа нет дома, еще ничего — плач впустую, я просто делаю вид, что не замечаю его, не слышу, и через некоторое (немалое) время Алеша успокаивается. Но если муж дома, плач действует на него, и он взрывается: "Что ты ноешь? Замолчи! Закрой рот! Хватит! Перестань!". И у нас выходит так, что я Алешу защищаю, и мы ссоримся. Алеша в такие минуты больше тянется ко мне, но потом меня меньше слушается, а на папу, когда тот отвернется, может и рукой махнуть, и ногой топнуть. В садике Алешу хвалят, там все хорошо. Видимо, дома мы не создаем ему ни 70 моральных, ни физических (комната у нас маленькая) условий, которые нужны. Мы оказались в каком-то тупике...". Давайте прокомментируем письмо. Можно посочувствовать родителям: живут они в крайне стесненных условиях. Упрямыми, для начала, стоило бы назвать тех взрослых дядей на производстве, от которых зависит строительство жилья и его распределение, и которые бывают так нечувствительны к чужому горю и заботам. Дети, особенно мальчики, в таких стесненных жилищных условиях бывают легковозбудимыми. А если дома держать их в ежовых рукавицах, они становятся еще более возбудимыми в детском саду или в школе, когда подрастут. Но возбуждение не может быть беспредельным. Рано или поздно оно сопровождается развитием заторможенности, и это проявляется в неспособности сосредоточиться, "копании" на одном месте, быстром пресыщении занятиями, капризности или упрямстве. А если нерасторопного от природы ребенка постоянно торопить, подгонять, то он станет еще более медлительным... И, на взгляд взрослых, еще более упрямым. Вернемся к письму. Алеша не собирает игрушки после игры, несмотря на требования матери. В возрасте двух с небольшим лет это явление обычное, и не стоит ребенка ругать или шлепать за неаккуратность. Ибо дети, которых удается уже в этом нежном возрасте заставить быть подчеркнуто аккуратными, вежливыми и исполнительными, испытывают большое психическое напряжение, переходящее в дальнейшем в гипертрофированное чувство вины при неудачах, в опасение сделать чтолибо не так, в неуверенность в себе. Всему свой час и время! Придет оно — и ребенок без принуждения будет одеваться, убирать игрушки. Ведь в пять-шесть лет он уже не требует, чтобы его кормили с ложки? Учить, конечно, надо, но без излишней требовательности, по ситуации, учитывая реальные возможности и настроение малыша в данный момент. Что-то он может сделать сам, в чем-то ему следует помочь, убрать вместе, и лучше не стоять над душой, да еще и стыдить или угрожать. И на себя нам взглянуть со стороны не мешает: убираем ли мы все за собой сразу, выполняем ли свои обещания, каким тоном разговариваем с детьми? Помимо родителей требовательных и нетерпеливых, есть и властные, которым дня не удается прожить без приказов и принуждений в обращении с детьми. Нет, злостью они не пышут. Но вот покомандовать — сколько угодно! Кредо таких родителей, даже если сами в чем-то и не без греха, — дети должны беспрекословно и во всем слушаться! А ведь односторонность, предвзятость, несправедливость такого командного тона осознают даже малыши — недаром же они просят не кричать на них или "сделать ласковое лицо". Итак, с родительской точки зрения, сын отказывается убирать игрушки. А фактически он пока не может делать это постоянно: еще нет чувства ответственности и способности последовательно управлять своими действиями. А когда от окриков малыш начинает плакать, он, возможно, испытывает чувство растерянности, переживает своего рода "сшибку": только что ему разрешали как угодно разбрасывать игрушки и получать удовольствие от игры — и вдруг надо все внезапно прекратить! А наказывать за неисполнительность? За что наказывать — за несмышленность? За неспособность быстро "перестроиться"? За нежелание убирать игрушки в одиночестве, в то время, когда хотелось бы сделать это вместе с мамой? Разве останется почва для конфликта, если она на минуту-другую присядет и поможет ребенку собрать игрушки? Скорее уж, "плохим" малыш может стать как раз оттого, что мы его слишком рано заставляем быть взрослым! Вас он может и послушаться — под угрозой наказания. А других слушаться не будет или, что чаше, будет давать беспочвенные обещания вести себя как надо, быть хорошим, слушаться маму, папу, бабушку, дедушку, тетю, дядю и кого угодно в придачу. Так излишне ранние и чрезмерные требования' обязательности приводят к необязательности в отношениях с окружающими, к готовности по первому требованию обещать что угодно — своего рода самозащите. Одним словом, реже воюют с детьми те родители, которые не требуют неисполнимого! Плохо в цитируемом нами письме то, что битый в детстве отец сам не видит другого выхода, как бить самому, чтобы заставить сына 71 слушаться. У него нет сомнения, что это — единственно правильный путь, потому что не видит других возможных путей решения возникающих проблем. Но недаром сын потом сильно обижается и упрямится еще больше. Это выражение его конфликта с отцом — неприятие диктата силы. Мы охотно читаем книги и статьи, где говорится о развитии к двум годам чувства "я", самостоятельности и волевых начал. Но едва только мы оказываемся в роли родителей, наши амбиции начинают пересиливать здравый смысл. Как это — уступать такому малышу? Что же будет дальше? "На шею он вам сядет",— подливают масла в огонь сердобольные знакомые. И пока не поздно, следует показать ему силу и твердость. А потом — как призывать к гласности и демократии таких людей? Они еще в детстве отвыкли (и не привыкали!) думать, действовать самостоятельно, творить. Им, что называется, затыкали рот, воспитывали и перевоспитывали, еще не зная, кто они, на что способны, что могут сами. Им вечно говорили: будь таким, как Петя, Коля, Нина, Вася, но только не возражай, тем более — не упрямься! Истина в последней инстанции — это мы, родители, а уж что ты там свое навыдумывал, это — чур, от лукавого. Только будет мешать жить. Нет уж, лучше ты, мой милый, со своим мнением подожди! Потом, когда подрастешь, вот тогда и будешь, как нынче говорят, "выступать". Насколько оправдываются такие ожидания, мы, увы, видим сегодня: социальная пассивность — один из самых серьезных тормозов в любой области нашей жизни. Вариантом упрямства можно считать так называемую настырность, когда дети домогаются своего любыми средствами. Выражается она различными способами: бесконечными просьбами и плачем, нытьем-приставанием, раздражительностью и капризностью. Где истоки подобного поведения? Прежде всего — в нас самих, в нашем поведении. Настырные дети чаще всего бывают у таких же родителей, которые, нередко не отдавая в этом отчета, требовательны и нетерпеливы, "пристают" к детям в любую минуту и по любому поводу, бурно реагируют, если их требования немедленно не исполняются, читают без конца мораль или угрожают и наказывают. Эти родители склонны планировать каждый шаг ребенка, опутывая его сетью бесчисленных предписаний и инструкций. Стеничные (энергичные от природы), способные, с развитым чувством собственного достоинства дети не могут долго выдерживать такого блокирования их возможностей. Их "приставучесть" и есть попытка добиться признания своих прав. Если мы сумеем оперативно откликаться на нужды и потребности ребенка, а не отмахиваться он него, как от назойливой мухи, настырность постепенно (не сразу?) исчезнет — по мере того, как нам удастся направить энергию в то жизненное русло, которое соответствует его потребностям. До настоящего времени мы говорили, главным образом, о психологических корнях упрямства. Но есть еще и физиологическая сторона. Известно, что существует функциональная специализация больших полушарий головного мозга. Левое полушарие выполняет функции аналитического мышления. Это — центр знаковых, абстрактных систем и контроля. Правое полушарие руководит образным, целостным (интегративным) мышлением. Это центр таких эмоций, как страхи возбуждение, а также подсознательных процессов. Разделение это условно. У большинства людей деятельность обоих полушарий носит взаимообусловленный и взаимодополняющий характер. Впрочем, есть и односторонне "левополушарно ориентированные" люди: математики, программисты и лингвисты. Есть и "правополушарно ориентированные" — музыканты, художники и артисты, что бывает не всегда; исключений, как мы знаем, хватает. Тем не менее, это разделение представляет известную ценность. Мы видим, как одним школьникам легко дается математика, языки, но они не так преуспевают в гуманитарных дисциплинах. Наоборот, другим ("правополушарным") труднее достичь высоких результатов в математике и языках, зато у них сильнее развита склонность к синтезу, творчеству, 72 гуманитарным дисциплинам. Они, как правило, более эмоциональны и непосредственны в выражении чувств, могут внезапно, подсознательно найти решение какого-либо сложного вопроса во сне или наяву. Из специальной литературы следует, что у новорожденного оба полушария — "правые". Только постепенно одно из полушарий становится относительно "левым" — фокусирует в себе функции сознания, контроля и речи (ее смысловую сторону). Заметным это становится к двум Годам — возрасту овладения фразовой речью и появления чувства "я" как системы оценочных представлений о себе. Вот здесь мы и видим рождение упрямства у детей, родители которых чрезмерно морализируют, учат. пунктуально предопределяют образ действий, — другими словами, перегружают еще не окрепшее левое полушарие. Торопятся! Жмут!! Интенсифицируют!!! И в то же время забывают— хуже, игнорируют ведущую эмоциональную активность правого полушария, потребность в непосредственном, спонтанном выражении чувств, в целостном восприятии. И учить, конечно, нужно, и объяснять, и руководить. Но в меру, не перегибая, что называется, палку! Ненавязчивое обучение, соединенное с игрой, отсутствие постоянного "тыкания", бесконечных запретов и морализирования, возможность непосредственного выражения эмоций, в том числе и отрицательных (недовольства, обиды, раздражения), — все это способно создать условия для физиологически полноценного психического развития. Означает это, что левое полушарие приобретает свою функциональную специализацию естественным, гармоничным, а не искусственно ускоренным образом. Постараемся понять: ребенок упрямится именно потому, что он — ребенок, для него неестественно быть таким взрослым, каким его хотят видеть родители! Он подражает им, с радостью осваивает новые умения и навыки. Но хочет быть самим собой, расти как есть, а не быть заводным механизмом, запрограммированным, чтобы вовремя говорить "здравствуйте", "до свидания", "спасибо", "пожалуйста". Неестественно для ребенка двух лет, не шелохнувшись, сидеть за столом, делать серьезное лицо и, затаив дыхание, внимать тому, что говорят родители. Неестественно, когда от него требуют: ты не должен прыгать, бегать, шуметь, говорить, когда тебя не спрашивают! И вот здесь-то мы переходим из области физиологии в область патологии. Когда меня спрашивают обеспокоенные родители школьника, когда же начался невроз у ребенка, то в большинстве случаев отвечаю: "В два года...". Именно тогда не были учтены в достаточной мере особенности темперамента, формирования "я", повышенная эмоциональность и чувствительность. В отношениях было недостаточно нежности и ласки, открытости и непосредственности, зато много формализма, схематизма и директивности. В результате затормозилась природная активность правого полушария и увеличилась преждевременная нагрузка на левое. Возник физиологический дисбаланс. Реки потекли вспять: полушария "поменялись" местами, возникли патофизиологические изменения в деятельности головного мозга. Вначале появляется так называемая уравнительная фаза, когда сильные и слабые раздражители начинают действовать на малыша одинаково. Ребенок при этом "не слышит" продолжающегося потока родительских замечаний, требований и угроз, долго копается при одевании, раздевании, еде, чем еще больше выводит из себя нетерпеливых, властных и нервных родителей, Это уже симптом, признак неблагополучия: мы, взрослые, перестарались. Но, к сожалению, далеко не все могут понять это, и продолжают увеличивать и увеличивать объем требований "от достигнутого". Тогда срабатывают природные защитные механизмы. Они, к счастью, есть в нашей психике; только хватает их, увы, ненадолго. Если ребенок продолжает жить в прежних условиях, уравнительная фаза трансформируется в парадоксальную. Проявляется она повышенной возбудимостью, раздражительностью из-за пустяков, неадекватно сильной реакцией обиды, плача, недовольства и протеста по любому поводу и без него. Как раз все это и может напоминать 73 упрямство. Природа берет свое: правое полушарие "упрямится" преждевременному рациональному торможению, все более перевозбуждаясь и работая на критических оборотах. Здесь нужно не читать мораль, и тем более — не наказывать детей: это чаще всего только усугубляет болезненные расстройства. Взрослым необходимо еще раз пересмотреть свою тактику воспитания, не впадать в амбиции, а обеспокоиться, задуматься и найти в себе силы признать собственные ошибки. В противном случае происходит переход в ультрапарадоксальную фазу патологического функционирования коры больших полушарий. Ребенок тогда все воспринимает наоборот, говорит "нет" вместо "да", садится, когда надо встать, бросает, а не поднимает игрушку и т. д. И капризным он становится до предела; все не по нему, ото всего отказывается или всего требует; как говорят, хочет луну с неба. Тут родители сами доходят "до ручки" и ведут его в поликлинику. Доктор прописывает лекарство (что-нибудь успокаивающее) и внушает маленькому пациенту, чтобы он лучше слушался родителей. А выписывать-то лекарство надо, прежде всего, не детям, а родителям! Только вот нет лекарства от негибкости, излишней принципиальности и догматизма. И незачем надеяться на лекарства — надо срочно уменьшать число запретов и требований, быть, по мере сил, вместе с детьми — больше играть, смеяться, радоваться. А может быть, и самим полечиться... Особого внимания требуют нервно ослабленные дети, с повышенной впечатлительностью и ранимостью, а также левши. В последнем случае давать игрушки, ложку лучше всего поочередно в обе руки. Если малыш "упрямо" предпочитает все брать левой рукой, не препятствуйте, Как правило, это еще в большей степени "правополушарно ориентированный" ребенок; и если упорно стремиться сделать левшу правшой, расплатой будет "беспричинный" негативизм, упрямство, а в дальнейшем — нередко и заикание. На этом наш рассказ об упрямстве не кончается. В следующей статье мы рассмотрим личностные особенности родителей, и постараемся осознать, что многое кроется в нас самих. Глава 14 Эти упрямые родители Продолжим наш разговор об упрямстве детей. Рассмотрим личностные особенности тех родителей, которые считают детей упрямыми, а то и вредными. Чаще всего им присуща гиперсоциальная направленность личности, выражающаяся в заостренном, нередко гипертрофированном чувстве долга, обязанности, повышенной принципиальности, трудности, а то и невозможности компромиссов. Этим родителям свойственна негибкость, неумение видеть различные оттенки отношений и строить их, исходя из текущего момента, а не раз и навсегда догматически воспринятых принципов воспитания, имеющих своего рода значение постулата веры, убежденности в непогрешимости своих мнений и решений. Принципы эти могут быть и правильными в своей основе, общепринятыми положениями, но не учитывающими своеобразие психического развития конкретного ребенка, индивидуальные проявления его врожденного темперамента, характера, формирующейся личности. Это как бы воспитание мимо. Мы требуем по принципу ТАК НУЖНО, забывая, что эти требования нужно преломить к конкретным особенностям развития вашего ребенка, не опережая и не отставая от его возрастного САМОСОЗНАНИЯ. Здесь важнее поддержать, направить, развить потенции детей, сделать так, чтобы они сами подошли к решению, пониманию требований взрослых. И темперамент нужно учесть. Одни дети склонны все быстро схватывать, все быстро делать. Поэтому и торопить лишний раз не следует, они и так себя торопят, а уж тем более нельзя искусственно замедлять их темп реакций, особенно двигательную активность. А если еще при этом наши требования не терпят возражений, то в "лучшем случае" у детей 74 возникает перенапряжение нервных процессов, головная боль, вспышки не всегда мотивированного раздражения. В худшем — наши требования, принципиальность не только безрезультатны, но и вызывают чувство пресыщения, утомления, еще большую возбудимость, чем было отпущено темпераменту природой. У других детей — неторопливых, обстоятельных, флегматичных — перенапряжение нервных процессов проявляется, скорее, в условиях бесконечной подгонки, опять же, чрезмерной требовательности и принципиальности. В конце концов у них происходит еще большее торможение и так небыстрых нервных процессов, когда дети все делают словно нарочито медленно, "копаются", безучастно смотрят в одну точку, не сразу реагируют на замечания. В обоих случаях, как у "быстрых", так и "медленных" детей исходом нашего неумелого обращения может быть серьезное нервное расстройство — неврастения, когда ребенок, если даже и захочет что-либо сделать, то выполнить, реализовать задуманное не в состоянии. Он или излишне перевозбуждается, делая сразу несколько дел, не будучи способным закончить ни одно из них, или же так заторможен, вял, пассивен, угнетен, что нет сил что-либо свершить, выполнить. А мы все это называем упрямством, нежеланием пойти навстречу, уступить. Может быть, ребенок хочет этого, но не может, не способен, уже болен. И сколько печальных ошибок можно было предотвратить, если бы родители вовремя поняли, почему они, с их избыточными требованиями и принципиальностью, оказались у разбитого корыта своих ожиданий. Не лучшую помощь иногда могут оказать даже воспитатели и педагоги. Среди них есть чрезмерно требовательные и принципиальные, недостаточно чуткие, а то и не понимающие истинных причин необычного поведения детей, их чрезмерную возбудимость или заторможенность, подспудно лежащих в основе упрямства. Чтобы разобраться в этом, необходимо знать основы физиологии высшей нервной деятельности детей, закономерности ее формирования, признаки перегрузки и таких нервных нарушений, как невроз. К сожалению, обучение в большинстве вузов не обеспечивает даже минимума практических знаний в указанной области. Не удивительно тогда слышать советы родителям усилить спрос с ребенка, еще раз заставить, требовать без конца, не отступать ни при каких обстоятельствах, быть во всем принципиальным и без тени сомнений. Только так, считается, можно устранить нарушения поведения у детей. Умение да труд все перетрут. И невдомек, что ребенок болен, нервно или соматически ослаблен, что у него холерический или флегматический темперамент. Лучше не требовать лишний раз с такого ребенка, а понять истинные причины его невнимательности, разбросанности, неусидчивости," вялости и заторможенности, НЕСПОСОБНОСТИ соответствовать нашим требованиям и обязательствам. Хорошо, если родители догадаются, что с их чадом что-то неблагополучно и обратятся к психологу или врачу. А если нет? Вот тут мы и видим беспощадную принципиальную войну за выполнение требований и указаний. Любой ценой! Ведь это дело ПРИНЦИПА, возводимого в данном случае в АБСОЛЮТ, в совершенство. в непогрешимость, раз и навсегда данное суждение. Но жизнь идет. И ребенок уже не тот, каким был год назад, и многие обстоятельства изменились, да и сами мы подспудно чувствуем, что можно бы и по-другому. Но УПРЯМО не отступаем. За нами — АВТОРИТЕТ, в данном случае, дутый, неестественный, созданный на наших же принуждениях и амбициях. И мы боимся потерять его, разрушить свой же миф, сказать правду себе, а тем более — детям. Куда легче — встать в позу, еще раз востребовать, принудить, наказать. Оправдывается это тем, что так принято, так нужно, только так можно добиться своего. Но именно в отсутствии индивидуального подхода к ребенку и есть ФОРМАЛИЗМ, а то и бездушие, сродни чиновничьему бюрократизму, когда действуют только по инструкции, не замечая или сознательно игнорируя ее устаревший, схоластический, безжизненный характер. И еще. Упрямство у детей, на которых так любят жаловаться родители с 75 гиперсоциальной направленностью личности, проявляется только дома и отсутствует вне его — в отношениях со сверстниками, в детском саду и школе. Это еще раз доказывает, что часто причины упрямства лежат в семье, в особенностях психики родителей, отношений с детьми. И здесь нужно помнить о такой неблагоприятной черте родителей, как властность. Нередко эта командирская черта передается как бы по наследству, как своеобразная форма реагирования, взаимодействия с людьми. Но можно ее и воспитать, если создать детям исключительные условия жизни по сравнению со сверстниками. И возить на папиной машине в престижную школу, и всячески подчеркивать их превосходство по типу: "Гусь свинье не товарищ". Став взрослым, такой человек приобретает привычку покрикивать, требовать от других - немедленного исполнения, а то и раздражаться, если что-либо не по нему. А есть и просто грубые, невоспитанные, толстокожие люди, которые не хотят или не могут вникать во все тонкости отношений. Зачем? Сказал — и все, делай немедленно и никогда не возражай. А любое несогласие будем считать своеволием или упрямством. Некоторые родители диктуют ребенку каждый шаг, предопределяют его образ мыслей настолько, что они должны быть копией их собственных. Неподчинение сурово наказывается или же читается мораль об отсутствии чуткости, благодарности, любви. Можно догадаться, что нечуткими и поступающими только по-своему оказываются сами родители с их застывшими взглядами, односторонней установкой на подчинение, диктат в отношениях с детьми. Неудивительно, что дети с развитым чувством собственного достоинства сначала робко, а затем и более открыто, особенно в подростковом возрасте, протестуют против подобного отношения. Однако доминантность (властность), как и гиперсоциальность (чрезмерная требовательность и принципиальность), являются устойчивыми чертами личности, и от них не так просто отказаться. И поскольку в войне по поводу упрямства обычно победителей не бывает, то мы видам долгий, подчас многолетний конфликт родителей с детьми, конфликт, делающий обоих участников нервными и недоверчивыми друг к другу. А потом мы жалуемся, что не хватает чуткости у детей, гуманизма. Откуда же ему взяться, если мы долгое время являлись отрицательным примером? Следующей чертой упрямых родителей является недоверие к возможностям детей, к их способности самостоятельно мыслить и действовать. Поэтому и даются всегда готовые решения, где все предусмотрено и понятно, прежде всего, взрослым. Так удобнее, спокойнее, безо всяких неожиданностей. Лучше идти по старым, накатанным рельсам, чем рисковать, доверять — мало ли что случится, произойдет. В подобных установках родителей отражаются такие неблагоприятные черты их характера, как подозрительность, нетерпимость и непримиримость к другому мнению, или же излишняя тревожность (склонность к беспокойству) и мнительность — привычка все подвергать сомнению. Если к властности в характере добавить нетерпимость и непримиримость, недоверчивость и подозрительность, склонность к образованию сверхценных идей, проще говоря — идей фикс (например, о неисправимом, трудном, вредном, упрямом характере ребенка), то получится портрет авторитарной родительской личности. Предубежденность в отношении ребенка, непримиримость, властность, недоверие к его возможностям — все это создает серьезные препятствия на пути эмоционального контакта с детьми, развития доверительных отношений, самостоятельности и инициативы. Такой родитель жестко контролирует каждый шаг ребенка, всегда навязывает однозначное мнение, "глух" к индивидуальным запросам, игнорирует даже свойственные возрасту желания, не учитывает реальных возможностей и потребностей детей, зато много учит, командует, предопределяет во всем образ жизни детей. Если ребенок и выдерживает такое давление, то только ценой развития двойной морали — одной для ВЛАДЫКИ-родителя, в виде показушного, законопослушного поведения типа "тише воды, ниже травы"; другой — для себя, в виде собственных суждений и 76 решений. Тогда учатся делать все исподтишка, чтобы было шито-крыто, чтобы никто не догадался, не обнаружил желаний, не уничтожил внутренний мир. Зато в подростковом возрасте своя мораль, свое мнение могут все более и более прорываться наружу, становиться явными, приобретать форму протеста — несогласия — упрямства, с точки зрения родителей. У других детей протест против родительского ига звучит намного раньше, в первые годы жизни, еще на заре становления "я". Нередко эта неравная борьба заканчивается появлением невроза у детей как нервно-психического заболевания от перенапряжения нервных процессов, их болезненного расстройства в результате постоянно идущего, и вместе с тем, издергивающего диктата родителей и безуспешных попыток противостоять им, что только подливает масла в огонь. Получается, что во всех случаях авторитарный подход родителей приводит к появлению патологии у детей если не в области характера, то в виде развития невроза. То и другое плохо. Да и исправить потом наши огрехи нелегко. По крайней мере, нужно время. А подростки не стоят на месте, быстро развиваются, растут, так что их надо догонять, а не то что опережать. К сожалению, далеко не все родители способны на подобные изменения. Еще хуже ждать, пока все образуется само собой, как у моря погода. А ведь нередко именно здесь — единственный, неповторимый шанс на успех нашей родительской карьеры: сделать нашего отпрыска счастливым, творчески активным, самобытным; таким, чтобы он оставил след в жизни всех, был добрым и сильным, отзывчивым и решительным, любящим и критичным. Кто этого не хочет? Однако между словом и делом может быть дистанция огромного размера, что самое страшное, поскольку мы часто боимся признаться в этом себе, и все раздражение, недовольство собой и другими переносим на детей, на наиболее доступный объект поглощения наших отрицательных чувств, своего рода "козлов отпущения" наших грехов и недостатков. А потом требуем от них отзывчивости и чуткости, самостоятельности в принятии решений. Авторитарность не украшает никого, но наиболее плохо она выглядит у матерей, которые вместо того, чтобы прочувствовать ребенка, полюбить его таким, какой он есть, естественно развить его способности и возможности, начинают жать, требовать невозможного, ругать за каждую мелочь, наказывать по любому поводу и читать бесконечную мораль. Как же любить ребенка, если он постоянно вызывает раздражение, если он не согласен с нами, не идет навстречу, не подчиняется, не чувствует себя виноватым, если нам не удается поставить его на место, сделать так, чтобы сразу замолчал и безропотно выполнил все, что мы, ВЗРОСЛЫЕ, находим нужным. Пока происходит выяснение обстоятельств, время идет, дети вырастают, и их жизненный опыт, память о нас не становится лучше. И это — уже на всю оставшуюся жизнь. Где же истоки подобного отношения у матери к детям, заболевающим в подобной ситуации неврозами? Это, прежде всего, бабушка по линии матери, обладающая авторитарными чертами личности. Для нее дочь, даже став матерью ребенка, не перестает быть упрямой и своевольной. Ее нужно по-прежнему учить, наставлять на путь истины, относиться к ней как к ребенку. Мать же с этим не согласна, хочет сама решать свои дела, но освободиться от психического давления бабушки не может. Более того, происходит своеобразное раздвоение личности матери. С одной стороны, она понимает, что так не нужно поступать, что не следует быть такой уж строгой, непреклонной, требовательной к детям, но ничего с собой сделать не может, ибо подобное понимание, как и чувство вины, приходит потом, когда все уже произошло, случилось, когда ребенок стал не столько упрямым, сколько негативным, а то и больным, как это и подтверждает врач. Налицо внутренний конфликт у матери, когда ее собственное "я" борется с внушенным, навязанным бабушкой "я", и ни одно из них не может победить. Однако это не мешает матери неосознанно относиться к ребенку так, как к ней относились в детстве — то есть слишком принципиально, требовательно и властно. Но, в отличие от бабушки, как само собой разумеющееся, у матери это уже не получается, она видит издержки своего 77 отношения, переживает и нередко сама заболевает неврозом. Тогда воспитание становится еще более непоследовательным, противоречивым и конфликтным. Раз мы уже заговорили о конфликтности у родителей, то рассмотрим ее роль в происхождении упрямства у детей с неврозами. С этой целью мы провели специальное исследование. Материм и отцам, жалующимся на упрямство детей и отрицающими его, были даны одни и те же тесты. Последующая их обработка показала наибольшие личностные отличия между этими двумя группами родителей у матерей, что и не удивительно, поскольку именно они склонны чаще находить детей упрямыми, чем отцы. Так вот, матери, считающие детей упрямыми, сами напряжены, раздражительны и нетерпеливы, испытывают много субъективно неразрешимых эмоциональных проблем. Они внутренне противоречивы и конфликтны, испытывают трудности во взаимоотношениях с окружающими. Одновременно — недостаточно уверены в себе, в правильности своих действий, тревожно мнительно "застревают" на проблемах взаимоотношений, загружены переживаниями и озабочены вопросами морали, проявляют заостренное внимание к знакам авторитета. Этим матерям не хватает эмоциональной отзывчивости, теплоты и искренности в отношениях с детьми, а матери, склонные к оценке, прежде всего, дочерей как упрямых, дополнительно к сказанному, слишком прямолинейны, им не хватает чувства такта, гибкости, они недостаточно тонко понимают мотивы поведения лиц, с которыми взаимодействуют. Видите, сколько отрицательных черт характера существует у самих матерей. Будет ли в этих условиях ребенок упрямым, сомневаться не приходится. Будет хотя бы уже в представлении такой характерологически измененной матери. Ну, а что же отцы? Они более критично относятся к определению детей как упрямых. А уж если считают таковыми, да еще стоят на этом, то, как правило, имеют относительно невысокий уровень умственного развития. То есть им не хватает разнообразия решений, поиска альтернатив, гибкости и умения видеть перспективу. Они слишком заземлены, а от детей требуют гораздо больше, чем те могут дать. От других, конечно, всегда легче требовать, чем от себя, да еще и заниматься самосовершенствованием, быть критичным к себе. Вместе с тем, у отцов, считающих детей упрямыми, выражены показатели контроля, силы "я" и лидерства, то есть они испытывают настоятельную потребность контролировать и наставлять других, обладают повышенным самомнением. Подобные качества, может быть, и хороши на работе, но дома, в неформальной обстановке, создают лишние проблемы во взаимоотношениях с детьми. В целом, чем более общительны родители, тем меньше у них проблем с упрямством детей. Наоборот, у родителей упрямых детей, особенно матерей, ограничена сфера общения, и их контакты носят сугубо избирательный характер. Эти проблемы в установлении контактов, наряду с вышеперечисленными чертами личности, мешают этим родителям наладить взаимоприемлемый контакт с детьми, тем более — естественные, дружеские отношения. К тому же, матери, при оценке детей как упрямых, склонны подчеркивать наличие препятствий в ситуации конфликта, "застревать" на нем вместо конструктивного разрешения трудностей в общении с детьми. Отцы же при определении детей упрямыми не замечают минусы конфликтной (фрустрирующей) ситуации, не придают ей должного значения, игнорируют саму причину конфликта, что способствует его появлению в дальнейшем. И здесь мы замечаем не очень глубокий взгляд этих отцов на проблемы в отношениях с детьми, И последнее. В определении детей как упрямых сказывается и конфликтная ситуация во взаимоотношениях родителей. Не всегда она звучит открыто, и часто проявляется в том, что отец, недовольный матерью, подчеркивает упрямство у дочери, в то время как мать, недовольная отцом, склонна находить больше отрицательных черт у сына, в том числе и упрямство. Каждый из родителей, таким образом, выражает свои отрицательные чувства не прямо, а косвенно, посредством детей, которые от этого становятся более возбудимыми и несговорчивыми. Они же, без вины виноватые, должны 78 расплачиваться за проблемы родителей, за их непонимание друг друга, непримиримость, нетерпимость и остальные, далеко не лучшие черты характера. Подводя итоги, можно сказать, что те родители, которые считают детей упрямыми, имеют более существенные характерологические, личностные и социальнопсихологические отклонения, чем родители, не находящие детей упрямыми. В известной мере можно говорить не столько об упрямстве детей, сколько об упрямстве родителей, не способных, не желающих найти взаимопонимание с детьми, новые, более гуманистические пути отношений. Вместо этого родители во многом неосознанно проецируют свои личностные проблемы на детей и сами же аффективно на них реагируют. Получается замкнутый семейный круг, поскольку нарастающее в этих условиях нервное напряжение у детей не находит выхода, и нередко приводит их к неврозу. Это еще больше осложняет отношения с родителями, теперь уже жалующихся на неискоренимое упрямство или "дух противоречия", сидящий в детях. В более тяжелой ситуации в плане упрямства находятся девочки (хотя они относительно реже, чем мальчики, считаются упрямыми) так как оба родителя в большей степени, чем на мальчиках, склонны вымещать на них свои личные и взаимные проблемы. Постепенно, по мере понимания родителями источников своих субъективных взглядов на детей, перестройки семейных отношений и оказания, при необходимости, психологической и психотерапевтической помощи самим родителям постепенно сходит на нет и казавшаяся раньше неразрешимой проблема упрямства. Родители все реже жалуются на упрямство, их оценки становятся более реальными, сбалансированными и доброжелательными. Вместе с нарастающей способностью своевременно, разрешать конфликты в семье это позволяет предотвратить самое серьезное осложнение "хронического упрямства" — формирование конфликтного и более чем тяжелого характера и, вместе с тем, создает условия для воспитания творчески активной, созидательной и гуманистически ориентированной личности. Глава 15 Перед сном Казалось бы, минуты перед сном — самые тихие, самые располагающие к теплу, ласке, доверительности... А между тем, почти не найдется родителей, которым не приходилось бы из-за сна "воевать" с детьми. То и дело жалуются: "Мой не спит днем с двух лет, а ведь впереди — детский садик...", "Не понимаю, что ему нужно: то хочу спать, то не хочу", "Беда, да и только, никак не может заснуть один; то включи ему свет, то посиди рядом...". Откуда же все эти странности и капризы, и чего мы не умеем понять в поведении ребенка? О значении сна говорить не приходится. Бодрствование и сон — два ведущих ритма деятельности организма. Но ритм этот неодинаков у разных людей: одним нужно спать больше, другим — меньше. Одни бывают выбиты из колеи нормальной жизнедеятельности оттого, что хронически недосыпают; другие страдают, потому что спят слишком много, а активности не прибавляется. Так что советы придерживаться какого-то определенного режима сна далеко не всегда приемлемы: как нет одинаковых людей, так и нет одинаковых биоритмов, и биоритма сна — в частности. А уж о "жаворонках" и "совах" мы столько наслышаны, что и говорить лишний раз неудобно. Да еще есть, как известно, холерики, сангвиники, меланхолики — и каждый спит по-своему. И годы тоже сказываются: раньше нам хватало каких-то семи часов с небольшим — и мы были, что называется, в форме. А сейчас и восьми часов не всегда достаточно. Устаем, да и силы не те. А другие, наоборот, с возрастом спят не больше, а все меньше и меньше... Для чего излагаются эти прописные истины? Для того, чтобы напомнить: все они имеют отношение и к детям. Мы об этом часто забываем, а ведь и темперамент, и биоритмы, и степень 79 потребности в сне у разных детей разные. Подогнать все это под абстрактный "правильный" распорядок далеко не всегда возможно, да и не нужно. Вспомним, кстати, как решалась эта проблема, когда еще не было наставлений по воспитанию. Матери интуитивно находили каждый раз оптимальное время для сна детей, ориентируясь, главным образом, на их самочувствие и желание спать. Раз ребенок сыт, опрятен, у него ничего не болит, но он ни с того ни с сего плачет, капризничает, — значит, спать хочет. Нужно его положить, а чтобы быстрее заснул, спеть песенку и покачать немножко. Смотришь — он и спит. И сны видит хорошие... А спит пусть сколько хочет. Приемников и телевизоров, работающих на полную или приглушенную мощность, тогда еще не было. И лампа (или свечка) горит где-то в углу, А люлька — в одной комнате со взрослыми, чуть что — мама и перепеленает, и переложит, и немного покачает. И опять ребенок спит. А если он хочет о чем-то спросить, то почему бы и не ответить, и еще раз не пожелать ему доброй ночи? А теперь перенесемся в другую семью. Вот обеспеченная дворянская семья. К детям приставлена гувернантка, зорко следящая за исполнением распорядка дня: "Время спать! Никаких вольностей! Марш по своим комнатам! Можете зайти на минуту к маме и папе, поцеловать и проститься. Вот ты сегодня вскакивал ночью, куда-то бежал, от испуга, что ли? Подойди к папе и скажи, в чем дело. Стесняешься, боишься? Ладно, наверное, он сам к тебе зайдет, когда дела закончит и захочет проверить, все ли в порядке". Далеки от нас эти годы и нравы. Но душа ребенка — все такая же нежная, чувствительная, любвеобильная и привязчивая. Не все дети могут "соответствовать" строгому, навязываемому взрослыми режиму сна и бодрствования, когда сутки расписаны по минутам, а родители излишне категоричны и требовательны. Они воюют в этом случае с темпераментом детей, их активностью, формирующимся чувством "я", воспринимая это как непоседливость, упрямство и своеволие. А если ребенок — школьник? Тогда еще прибавьте к этому десятичасовой рабочий день школьника, посещающего продленку. А то и больший, если он занимается одновременно в музыкальной или иной школе. В итоге, как нетрудно догадаться, дело идет к хронической нервной усталости, состоянию стресса, перенапряжению психофизиологических сил организма. И к проблеме сна это имеет самое прямое отношение. Перевозбуждаясь и уставая днем, ребенок не может быстро успокоиться вечером. Да и как ему успокоиться: уроки готовятся допоздна, а потом еще что-то, по приказу мамы, переписывается, Но всегда остается ощущение недоделанного, незавершенного, что уже само по себе усиливает чувства беспокойства и напряжения, волнения: а если- завтра спросят? А тут еще родители требуют немедленно лечь спать. И чем больше они заставляют, ругаются, читают мораль, тем меньше хочется спать. Здесь речь вдет не просто о хронической нервной усталости, а о худшем — болезненном состоянии, неврастении. Да, не удивляйтесь — именно о той неврастении, на которую так часто жалуются переутомленные взрослые. Печально, но факт: и у детей она наблюдается все чаще. Сказывается царящая, увы, во многих семьях обстановка нервного напряжения, когда дети, словно в накуренной комнате, вынуждены "вдыхать" отрицательные эмоции взрослых. И конечно, наши родительские амбиции: желание, чтобы ребенок как можно раньше преуспел во всем. Но он не может этого добиться — изо всех сил старается, но не может. Тогда и возникают нервные расстройства, проявляясь астенией, головными болями, снижением работоспособности и нарушением сна. Возможна так называемая "сшибка", когда, к примеру, ребенок интересуется одним, а родители хотят, требуют и заставляют делать другое. Или так: скажем, подвижного мальчика с холерическим темпераментом постоянно одергивали, заставляли все делать спокойно, медленно, неторопливо, "как отец" — рассудительный, обстоятельный человек, скорее муштрующий, чем воспитывающий сына. К вечеру мальчик настолько уставал от требований родителей, что совершенно уже не мог сдерживать себя, извращаясь и еще 80 более возбудимою, разбросанного и непоседливого, как бы в "холерика вдвойне". Ясно, что он долго не в силах был заснуть. А родители жестко настаивали, сами возбуждаясь при этом, чтобы он все бросил и незамедлительно, "как все хорошие мальчики", лег спать в девять часов вечера. Был среди моих пациентов мальчик одиннадцати лет. Родителей обеспокоили его ночные блуждания по квартире. В середине ночи он вставал, выходил из своей комнаты и шел, как лунатик, к двери. При этом глаза у него были широко открыты, но ничего не выражали, и весь он был напряжен, как струна. Когда мать резко окликала его по имени, он весь как-то обмякал, и тогда его можно было уложить в кровать. Спал так же беспокойно, что-то бормотал, иногда произносил "уйду, уйду". А утром — не разбудить: плохое настроение, говорит, что все надоело, в школу не пойдет, затем навязчиво повторяет "надо учиться", нехотя собирается и идет. Как выяснилось, ночью он вставал после особенно волнительных для него дней, когда много нервничал, беспокоился, расстраивался. Почему же нервное напряжение "прорывалось" именно во сне? Да потому, что ребенок не мог отреагировать днем. Неработающая и отдающая все свои силы сыну мать постоянно его торопила, делала замечания, подстегивая невысокую природную подвижность нервных процессов у флегматичного и даже чем-то меланхоличного мальчика. Заставляла помногу раз переписывать уроки, везде его сопровождала, так что мальчик никуда не мог деться от постоянного наблюдения (читай: давления) матери. Единственным спасением оставался сон, когда он и пытался уйти из дома. Но и здесь мать его настигала; и даже во сне ощущая бессилие и отчаяние, он подчинялся. А утром все начиналось сначала. Протест ребенка (не пойдет в школу) был направлен не против школы, а против того, что будет после нее, когда придется опять по нескольку часов готовить уроки... Все рассмотренные случаи объединяет одно — стресс, испытываемый детьми, превышает предел их психофизиологических возможностей, вызывает хроническое страдание, душевную боль и подрывает защитные силы организма, его нормальный биоритм, одним из главных выражений которого и является сон. Еще один вариант расстройства сна, требующий внимания и понимания. Есть такое понятие — невропатия, означающее общую нервную ослабленность у детей. Причины ее различны: здесь и передаваемая по наследству нервность родителей, и стресс матери при беременности, угроза выкидыша, длительные и тяжелые роды. Такой ребенок сразу обращает на себя внимание: он беспокоен, возбудим, эмоционально раним. Он плохо «ст, подвержен диатезу — аллергии, часто болеет простудными заболеваниями. И наконец, частым симптомом или проявлением невропатии как раз и являются разнообразные расстройства сна. Большей частью сон неглубок, поверхностен; ребенок просыпается от малейшего шума, вздрагивает во сне от стука двери, долго не может заснуть. Чтобы успокоиться, сосет соску, край одеяла. В дальнейшем нередки случаи онанизма, грызения ногтей, обкусывание кожи вокруг них. Эти же дети рано отказываются спать днем; обычно уже в полтора года укладывание их в постель — "камень преткновения" для взрослых. В лучшем случае, ребенок лежит и не спит, пытаясь найти какое-либо занятие. Напряжение от насильного укладывания нередко компенсируется сосанием пальца или онанизмом. Это приводит в неописуемый ужас родителей, которые начинают бороться с "пороками", проявляя далеко не лучшие черты своего характера. Вспоминаю девочку трех лет, которую со следами побоев привела к нам на консультацию мать. Основной "виной" дочери был беспокойный, прерывающийся время от времени сон. Часто она вообще не могла подолгу заснуть, поскольку возбуждалась от бесчисленных замечаний днем. Мать сидела рядом и заставляла дочь спать. Но чем больше она это делала, тем меньше девочке хотелось спать. А в минуты, когда мать уходила, та успокаивала себя сначала сосанием пальца, а затем онанизмом. Однажды мать застала ее на "месте преступления", и гневу ее не было границ. Дочку она избила и братилась к нам с 81 требованием незамедлительно "принять строгие меры". Мы объяснили, что сон ребенка был нарушен с самого начала из-за тяжелых родов. С этим нужно считаться, терпеливо лечить и укреплять ослабленный организм девочки. Разумеется, мы посоветовали исключить физические наказания, вызывающие ненужный приток крови к генитальной (половой) области, больше играть с девочкой, дать ей свободу движений, не кормить насильно, поскольку все равно не усваивается навязываемое матерью большое количество пищи. К тому же, насильное кормление, отвращение к пище и рвоты приводят к отсутствию нормальных, приятных ощущений во рту и слизистых желудочно-кишечного тракта, и тогда раньше времени начинает пробуждаться активность генитальной зоны. Выслушав нас, мать твердо заявила: "Еще чего, дать ей свободу, так она избалуется окончательно". И продолжала жестко контролировать дочь и караулить перед сном. Тогда девочка "приспособилась": стала еще чаще просыпаться ночью, когда матери не было рядом, и продолжала заниматься своим "делом". Увидев это, мать стала спать с ней вместе, держа ее руку в своей. Нечего и говорить, что днем девочка стала еще более возбудимой, нетерпеливой и упрямой. Отец девочки все время был в разъездах. Когда же в редкие минуты он играл с ней, дочь заметно спокойнее спала ночью, тем более, что отец не настаивал, как мать, на обязательном беспрекословном сне днем. Пришлось тогда нам обратиться к нему с просьбой повлиять на жену. А выход мы предложили такой: будет лучше, если мать девочки начнет снова работать, а дочь они поместят в детский сад. Вскоре все так и произошло. В детском саду девочка хоть и не спала днем, но общалась со своими сверстниками, играла, стала более веселой, уступчивой; затем сошли на нет и попытки онанизма. Постепенно наладился сон, ведь его нарушения имеют тенденцию самим уменьшаться с возрастом, по мере укрепления организма. Так что не надо воевать с "вредным", а по существу — болезненно ослабленным организмом ребенка, как и с упрямством и желанием быть веселым, непосредственным и активным, подобно сверстникам. В некоторых случаях, чтобы повлиять на сознание чересчур упрямых, негибких и требовательных родителей, мы приводим до банальности простой пример: собак, и то два раза в день выгуливают, а вы забываете даже погулять с ребенком, не говоря уж о том, чтобы поиграть с ним, побегать, обогатить его жизнь яркими и разнообразными впечатлениями. Погуляйте с ребенком 30-40 минут перед сном, поговорите с ним по душам — это произведет большее действие, чем все вместе взятые пилюли или наши окрики и наказания. Да и в детском саду, думаем, нельзя всех детей без разбору укладывать спать днем. Для одних это нужно, и они сами хотят спать. А для других — пытка, "приглашение" к онанизму и прочим нежелательным, но, тем не менее, реальным в данном случае явлениям. Не спит дома, не хочет спать в детском саду — не надо принуждать, пусть побудет в игровой комнате, тихо поиграет, посмотрит книжки. Каждый ребенок имеет свое право на сон. И никогда сон не возникает в условиях принуждений и наказаний! А ведь ребенок, который не спит, нередко стоит в углу наказанным, или изолирован где-то, или его стыдят за то, какой он несознательный, нехороший и вредный. Нарушают сон и страхи. Пережитый испуг может вернуться во сне; причем часто ребенок даже не помнит, что ему снилось. Ночью он вскакивает с полными ужаса глазами или плачет, но ничего не может при этом объяснить. Тут важно успокоить, приласкать, погладить, показать ему, что мама или папа — рядом, и что ему больше не будет сниться плохой сон. Постепенно он успокаивается, а на следующую ночь, увы, все повторяется снова... Необходимо найти причины новых ночных кошмаров. Может, ребенок был наказан и переживает это, испугался животных, машин, его насильно оставили одного: ему было плохо — и неоткуда ждать помощи. Надо взрослым дядям и тетям лучше подумать, стоит ли в передаче "Спокойной ночи, малыши!" показывать леденящий душу мультфильм "Аленький цветочек" с запоминающимся на всю жизнь чудовищем. И родителям нельзя пугать детей, что их заберет дядя в мешок, придет домовой или их отдадут куда-нибудь подальше. И читать перед сном страшные сказки не нужно, как и "выяснять отношения" 82 вечером при ребенке. Нередко детям двух-трех лет снится волк, олицетворяющий угрозу нападения, боли и физического уничтожения. Это и знак беззащитности, невозможность противостоять злу и насилию. И вот здесь-то нужен "охотник-папа", хотя бы для того, чтобы "убить волка", как заявила одна трехлетняя девочка. Волк не властвует в воображении детей, если у них терпеливые и чуткие родители, способные создать чувство уверенности в себе, не наказывающие физически и не угрожающие всяческими карами. Если это не так, "волком" может быть не кто иной, как сам отец — импульсивный, чрезмерно строгий и наказующий. Начиная с трех лет, образ полка вытесняется по сне другими сказочными персонажами — Змеем Горынычем, Кощеем, Бабой-Ягой, как это и произошло у четырехлетнего мальчика. Ему неоднократно снился страшный сон: "Змей Горыныч бьет меня ночью, я его отгоняю, а он все равно бьет" (отец мальчика, недолго думая, так и "воспитывает" сыка). Когда мы спросили мальчика, что же ему снилось плохое раньше, когда он был "маленьким", то услышали: "Колодец, там Змей Горыныч, чудовища, Бабка-Ежка — костяная ножка, меня кусали...". Заметим: в семье этого несчастного мальчика шесть постоянно ссорящихся из-за его воспитания взрослых... Так что умение анализировать детские сны и делать из них необходимые выводы — не лишнее для родителей. В младшем дошкольном возрасте (от трех до пяти лет) каждый третий ребенок боится одиночества, или темноты, или замкнутого пространства. Нередко эти страхи соединяются все вместе; дети беспокоятся и не могут заснуть, если рядом нет кого-то из взрослых, если темно, а дверь закрыта. Подобные страхи являются одновременно и своеобразным тестом на впечатлительность и привязанность к родителям. Появляются они на время при болезни, помещении в больницу без матери, испугах и семейных эксцессах. Иногда взрослые отказываются "считаться с капризами": они заняты или боятся "избаловать ребенка". А ведь посидеть немного с ребенком перед сном — не зазорно, как и успокоить, поговорить по душам, приласкать. Да и закрывать дверь вовсе не обязательно, если ребенок боится не выйти вовремя из комнаты, когда его настигнут всякие чудовища. Пусть она и будет приоткрыта — взрослые всегда рядом, и сразу справятся со всей "нечистой силой". А если где-то в коридоре немного погорит лампочка, пока ребенок не заснет, — тоже ничего страшного. И темнота тогда — не мрак, населенный пугающими образами, а просто знакомая обстановка, где шкаф есть шкаф, а не медведь, и за занавесками никто не прячется. И еще следует тактично выяснить, что же снится ребенку. Не оттого ли он не засыпает один, что боится страшных снов? Подумать только, ведь во сне он — один в поле воин, да и из замкнутого пространства, как бы создаваемого самим же сном, не так-то просто выйти... А что же делать, если ребенок бежит к родителям ночью? Пугаться этого не стоит, как и объявлять "крестовый поход" против дурных привычек. Пусть поспит вместе с вами — это лучшее лекарство. Но задуматься стоит: даем ли мы тепло и любовь своим детям, не слишком ли мы рациональны, жестки и бескомпромиссны, требовательны и принципиальны, не вносим ли душевный разлад в их жизнь, вместо того, чтобы помогать, сочувствовать и совместно учиться преодолению трудностей не на словах, а на деле, в повседневном общении и контакте? Задумаемся и, может, сами изменимся. Тогда и многие проблемы, связанные со сном, отпадут сами собой, и наши дети будут расти счастливыми и уверенными в себе. Глава 16 Сколько лет жил мой дедушка? "И что это тебя дедушка интересует? Ты же его почти и не видел. Жил, сколько положено. А бабушка и сейчас живет, сам знаешь. Когда она умрет? Что ты заладил — 83 умрет, умрет. Все мы умрем когда-то, т. е. никто не будет умирать. А как же дедушка? Дедушка то есть болел, поэтому умер. Ты тоже болеешь? Да разве это болезнь — ОРЗ? От него не умирают, так что не волнуйся. Вот, подумай, что ты сказал дяде: "Не хочу вырастать, а то я умру". Жизнь надо прожить вначале. А ты чуть что — и в слезы. Вспомни, последний раз из-за чего заплакал — поранил палец и вообразил, что вся кровь вытечет. Не вытечет, ее много. Сколько? Ну, уж это врачи знают. На то они и врачи. И ты хочешь врачом стать? Зачем? Чтобы лекарство от смерти придумать? Ну и фантазер же ты! И что вы у меня все такие чувствительные? Сестра твоя, тоже в 5 лет, спрашивала, помню: "А я не умру?". А однажды, когда промочила ноги, и мы ее ругали, сказала: "Жизнь моя кончилась!". Как видишь, живет, большая уже стала и с тобой ссорится. А мысли свои выбрось из головы и успокойся. Мало ли в жизни будет неприятностей! Да, совсем забыла, через два дня тебе аденоиды удалять будут. Да не бойся, это совсем не больно. Чик, чик — и готово. Дышать сразу легче будет. А то ночью вон как плохо спишь, кричишь. Говоришь, что падаешь куда-то. Значит, растешь, да и аденоиды виноваты, вот удалим их—все в порядке и будет". Ежедневно многие родители ведут подобные разговоры с детьми, пытаясь каждый раз посвоему отвечать на интересующие их вопросы. Некоторые просто отмахиваются от детских проблем, как от назойливой- мухи, будучи вечно занятыми, спешащими и эмоционально неглубокими. Страх смерти присущ большинству детей старшего дошкольного возраста, но далеко не у всех он звучит внешне, проявляется в чем-либо. А есть дети, которые этот страх, как и многие другие страхи, не испытывают вообще. Обычно у них низкая эмоциональная чувствительность, отсутствуют глубокие переживания, чувства поверхностны и мимолетны, интересы — неустойчивы, и звезд с неба, как говорится, они не хватают. Это обычно дети от родителей с хроническим алкоголизмом. Но страх может отсутствовать и у детей без каких-либо отклонений, родители которых общительны, хорошо контактны, являются примером уверенного в себе, адаптивного поведения. В большинстве случаев страх смерти носит перманентный, не видимый внешне характер и проявляется от случая к случаю, в особых, драматически заостренных жизненных ситуациях, например: при болезни, разлуке с близкими, испугах и конфликтах. В большей степени страх смерти представлен у эмоционально чувствительных и впечатлительных детей и, как многие другие страхи, носит преходящий, возрастной характер, т. е. его надо пережить, осознать как часть своего жизненного опыта. Почему же возникает данный страх? В нормальном варианте он не появляется вдруг, внезапно, а исподволь, постепенно, как отражение особой фазы развития самосознания — осознание своего "я" во времени. Это было бы невозможно без понимания в общих чертах таких категорий, как время и пространство, начало и конец, жизни как таковой, поскольку с 5 лет интенсивно развивается абстрактное мышление и возрастает активность в познавательной области. Одновременно ребенок еще достаточно эмоционален, чтобы .переживать волнующее его открытие — то, что он умрет в конце концов, как и все остальные люди. До этого он наивно верил, что будет жить вечно, отражая в этом потребность в постоянстве окружающего мира и себя как его неотъемлемой части. Однако подобная потребность вступала в противоречие с реальной действительностью. Его ближайшее окружение постоянно подвергалось изменениям. Кто-то прибывал, кто-то уходил навсегда, да и отношение к заболеваниям, несчастным случаям стало иным. Они стали осознаваться как конкретная опасность, как угроза для продолжения жизни, как ее конец. Еще раньше ребенок постиг значение начёта: то, что он родился, что его когда-то не было — и, вот он есть. Тут бы и радоваться жизни, а она, оказывается, должна когда-то кончиться. Возникающий страх смерти и есть осознание этого события, своего рода эмоциональный протест против рациональной необходимости умереть. Даже при своей максимальной выраженности он не находится в центре сознания и не беспокоит ребенка, если не спросить его об этом прямо. Тем не менее, страх смерти находит свое отражение 84 во всех страхах, типичных для детей 5-7 лет (у каждого второго): нападения животных, глубины, огня, пожара и войны. Ничего удивительного — все они символизируют опасность для жизни, пусть и на уровне воображения. Причем девочки боятся значительно чаще, чем мальчики, т. е. у них более выражен лежащий в основе страха смерти инстинкт самосохранения. То же относится и к характерной для данного возраста боязни крокодила и Змея Горыныча, более присущей девочкам. Это и понятно. Интенсивно, через многие поколения закрепленный страх Чудовища-Дракона — прилетавшего, согласно народному эпосу, всегда внезапно, и сжигавшего все вокруг, забиравшего в неволю беззащитных — присущ в наибольшей степени именно представителям женского пола. Если обратиться к более раннему возрасту, то можно заметить, что дети, впоследствие обнаруживающие страх смерти, отличавшись известной осторожностью и предусмотрительностью во всем, что касалось новых, непредвиденных событий. От них не нужно было прятать острые предметы, спички, они никогда не играли с огнем ни в прямом, ни в переносном смысле, опасались боли, высоты (испытывали напряжение, когда их поднимали на руки, не взбирались сами на горку, лестницу). И в той или иной степени боялись волка, Кощея или Бабу-Ягу. Если вначале сказочные образы Бабы Яги и Кощея символизировали, прежде всего, угрозу разлуки с матерью, похищения, то с 4 лет они ассоциируются непосредственно со страхом физической расправы — смерти как со стороны мужского (Кощея), так и со стороны женского (Бабы-Яги) пола. Проходит еще год, и ребенок перестает верить в существование этих персонажей, поскольку он стал менее наивным и более критичным, понимающим безжизненный (некрофильный) характер Бабы-Яги и Кощея. Их место занимает огнедышащий Змей Горыныч, его "младший брат" — крокодил и животные, способные нанести непоправимые увечья и смерть. В свою очередь, все эти страхи отмирают у младших школьников, но страх смерти перманентно продолжает звучать и здесь, выражаясь характерными страхами Пиковой дамы (у девочек). Скелета и Черной руки (у мальчиков). Нетрудно увидеть в этих образах возрастную трансформацию Бабы-Яги (Пиковая дама) и Кощея (Скелет и Черная рука). Скелет — это все, что осталось от Кощея, так сказать, его внутренняя сущность, безжизненность, "кости", но все еще способные придти в движение и напомнить о том, что у жизни есть альтернатива — смерть. А Черная рука — это вездесущая рука мертвеца, опять же, своего рода фрагмент, деталь от "целостного" прежде образа Кощея. Ну, а Пиковая дама — это "роковая" женщина, способная околдовать, трансформировать личность и, в конечном счете, уничтожить ее. Данный образ отражает свойственную младшим школьникам повышенную внушаемость и склонность к вере в необычные. необъяснимые, загадочные явления, то, что можно обозначить как магический настрой. Следует отметить, что в возрасте, о котором идет речь — в старшем дошкольном, — дети не только боятся своей смерти, но и смерти родителей, опять же, если спросить об этом. Это подчеркивает, что страх смерти как абстрактная категория не носит эгоистического характера, сопровождаясь беспокойством по поводу судьбы родителей. У младших школьников страх смерти родителей уже заметно преобладает над страхом своей смерти, указывая на развитие чувства долга, обязанности, ответственности, всего того, что обозначается понятием совесть. Страх смерти и связанные с ним страхи звучат в большей степени у часто болеющих детей, не имеющих, к тому же, адекватного мужского влияния — защиты. Прежде всего, это относится к мальчикам, испытывающим заостренную потребность в старшем дошкольном возрасте в идентификации (отождествлении) себя с ролью родителя того же пола, те есть отца. Тогда мальчик чувствует себя более уверенно в общении со сверстниками, может лучше постоять за себя. Наоборот, в семьях с отсутствующим отцом для мальчиков характерны беззащитность, неумение защитить себя, робость и нерешительность, эмоциональная неустойчивость. Эти проявления особенно ярко выражены, когда мать чрезмерно опекает и беспокоится, будучи нередко одновременно и строгой, и наказующей, как бы заменяющей собой отца. В результате 85 ребенок теряет не только отца, но и, ПСИХОЛОГИЧЕСКИ, мать, ее доброту, отзывчивость, любовь, что еще больше усиливает его чувство беззащитности и возрастные страхи, включая и страх смерти. И в полных семьях страхи могут приобретать подчеркнутое звучание, если отцы уделяют мало внимания детям, резки и непоследовательны в обращении, много угрожают и прибегают к физическим наказаниям. Тогда матери контрастно стремятся больше идти навстречу, окружая детей избыточным беспокойством и опекой, предохраняя их от малейших опасностей и трудностей жизни. Достаточно часто в этом случае можно увидеть скрытый или явный конфликт родителей между собой — конфликт, к которому дети особенно чувствительны в старшем школьном возрасте, когда они теряют уверенность в безопасности ближайшего окружения и не могут развить в себе навыки поведения, соответствующие полу. Неблагоприятная роль нередко в этом случае принадлежит бабушкам, избыточно предохраняющим часто болеющих детей от общения со сверстниками. А как отмечалось, общение с ними — одна из самых насущных потребностей в рассматриваемом возрасте. Поэтому, неуверенно чувствуя себя в общении со сверстниками, эти дети более подвержены страхам, ощущая себя изолированными и непонятыми, лишенными поддержки окружающих. Без особой нужды не следует отдавать эмоционально чувствительных, впечатлительных и тем более — нервных детей, плохо переносящих разлуку с родителями, в санатории, детские дачи, на попечение родственников. Здоровее они не будут, а более нервными и боящимися — 'да, потому что длительное состояние стресса, испытываемое ими, ослабляет защитные силы организма, сопротивляемость угрозам извне и особенно — страхам, возникающим в воображении. А страх смерти как раз и является таковым. Как и прочие страхи, он должен быть переработан сознанием к 7 годам, что указывает на более высокий уровень психического развития, возрастание роли самосознания, где главное — ценность и прочность "я" в динамике свершений, приобретения все новых и новых знаний о себе и окружающем мире. У некоторых детей присущие старшему дошкольному возрасту страхи не только не уменьшаются, но возрастают, фиксируются, приобретают драматический характер, а то и болезненный оттенок, искажая нормальное самочувствие, неблагоприятно влияя на. уверенность в себе, в своих силах и возможностях. Обычно в этих случаях речь идет о так называемых невротических страхах, если и имеющих вначале какую-то реальную подоплеку, то затем оторванную от нее, поражающих воображение, психику детей. Наряду с большим количеством страхов, не подчиняющихся волевому контролю, можно обнаружить и другие проявления невроза: склонность к беспокойству, непереносимость ожидания, неустойчивость настроения, повышенную утомляемость, расстройства сна, легкую обидчивость и беспричинную капризность. Тогда нужно серьезно задуматься. Все ли у нас благополучно дома, живем ли мы в согласии друг с другом и с детьми, хорошо ли мы их понимаем, не слишком ли строги, требовательны и бескомпромиссны, не подвержены ли сами чрезмерному беспокойству и мнительности, способны ли обеспечить необходимую психологическую защиту и являться примером адаптивного, уверенного поведения. Даже если ребенок и перенес сильный испуг, например, при нежелательной в этом возрасте операции по удалению аденоидов, помещении в больницу, болезненных медицинских манипуляциях, падениях, а то и просто испугах со стороны животных, то большее значение в том, будет или не будет невроз, принадлежит самим родителям. Если они своим беспокойством и волнением усилят страх ребенка, то он может стойко зафиксироваться в сознании, приобретая навязчивый, непроизвольный характер. Ребенок не может освободиться от него, и чем больше он стремился это сделать, тем больше страх завладевает его сознанием. Необходимо здесь, как никогда, показать свое спокойствие, уверенность, наряду с доброжелательным отношением, сочувствием переживаниям детей, реальной и конструктивной помощью в преодолении страхов. 86 Полезно и отвлечь детей, заполнить их жизнь яркими и интересными впечатлениями, лишний раз сходить в кино, на концерт, посетить аттракционы, поиграть с ними, то есть дать возможность эмоционально активно отреагировать неприятные чувства и переживания. Если же родители не способны пойти на это, невосприимчивы к внутреннему миру детей, усиливают моральное давление, вместо того чтобы ослабить его, и сами испытывают много неразрешимых для себя личностных проблем, то невроз страха может продолжаться в школе. Тогда он неблагоприятно отражается на творческих возможностях детей, порождает у них излишнее напряжение и скованность, утомляемость в приготовлении уроков, чувство пессимизма и отчаяния, проявляемое вспышками раздражения и беспокойства, неверия в свои силы и возможности. Обычно родители начинают беспокоиться по поводу этих нежелательных проявлений слишком поздно, как правило, в подростковом возрасте, когда видно, что отрок — не такой, как все, проигрывает по многим статьям и, главное, сам мучительно ищет и не находит выхода из создавшегося положения. Настроение у него неважное, доверие к себе подорвано, он бросается из одной крайности в другую и ни в чем не может найти золотой середины, то есть стать самим собой. Будущее его страшит своей неизвестностью, непредсказуемостью, он уже заранее обрекает себя на неудачу, поражение. Экзамены не сдаст, никто его не полюбит, он — изгой, отверженный, всегда без вины виноватый. Все это у него внутри, и как потом оказывается, во многом лишено реального смысла, то есть "у страха глаза велики". Но впереди новое событие, — и все повторяется сначала. Когда мы анализируем истоки подобных пораженческих и тревожно-мнительных настроений, то видим, что вырастают они на почве многочисленных страхов, перешедших границы возраста и приобретших неправомерно большое звучание в психике. В свою очередь, страхи — продукт ряда обстоятельств или факторов, которые мы сейчас перечислим. Чем их больше, тем более выражен невроз страха и сопутствующие ему изменения характера. Начинать будем издалека — с прародительской семьи, то есть с родителей родителей ребенка. Прародительская семья не отличалась особой прочностью. Часто была неполной, не столько из-за развода, сколько из-за преждевременной смерти (гибели) одного из родителей как по линии матери, так и отца. Но и в полных прародительских семьях до согласия было далеко. Типичны не только конфликты, но и излишнее психологическое давление властной бабушки, не терпящей возражений, чрезмерно требовательной и принципиальной. Поэтому мать будущего ребенка и не стала собственно личностью. Будучи подавленной в детстве, она испытывает противоречивые чувства к ребенку, относясь к нему то слишком строго и принципиально, то слишком мягко и потакающе. А отец ребенка играет роль "бумажного тигра", где-то в глубине души оставаясь мягким и добрым, в чем-то даже мнительным, но внешне — подчеркнуто неприступным и наказующим. В немалой степени это следствие отсутствия или крайне недостаточной роли его отца в детстве и избыточной опеки со стороны матери. Отметим, что мать боязливого в будущем ребенка обладает высокой тревожностью, а отец — мнительностью. В целом это порождает тревожно-мнительную констелляцию или сочетание черт характера родителей, неблагоприятно отражающуюся на отношениях с детьми и их воспитании. Типично, что будущая мать ребенка много волнуется при беременности из-за неустойчивости быта и не совсем еще определенных отношений с мужем. Волнения возникают и в связи с экзаменами, зачетами, защитой диплома, поскольку она — часто студентка последнего курса технического вуза. К тому же, беременность протекает с различного рода осложнениями: токсикозами, угрожающим выкидышем. И после родов мать находилась в состоянии эмоционального стресса — нервного напряжения и беспокойства, незримо передающегося малышу. Можно даже сказать о своеобразном "неврозе материнства", когда действия матери непоследовательны, ей постоянно кажется, что с ребенком обязательно случится что-то плохое, она часто выходит из себя, эмоционально неустойчива, раздражительна, беспокойна. Все это 87 усугубляется некоторой исходной, рано проявляемой нервностью у самого ребенка (влияние волнений матери при беременности), отсутствием достаточной помощи со стороны мужа, а то и конфликтом с ним, поскольку "обделенный вниманием" супруги, он ревниво воспринимает ее безоговорочное переключение на ребенка. К тому же, ребенок появился не совсем "кстати", когда его еще не ждали, и уже самим фактом своего появления перечеркнул па время многие надежды честолюбивых родителей. Поэтому в первые годы его жизни заметна тенденция матери как можно раньше выйти па работу, отдать малыша в ясли, на попечение своих родителей и родственников. Этим и обусловлен некоторый недостаток ранней материнской заботы, включая и более выраженные проблемы со стороны грудного вскармливания. А потребность в эмоциональном контакте с матерью у этих детей выражена, как ни у каких других. Обладая повышенной эмоциональной чувствительностью, впечатлительностью и ранимостью, будучи не очень физически крепкими от природы, они плохо переносят разлуку с матерью, им необходима более продолжительная связь с ней, создающая чувство привязанности, защищенности и уверенности в безопасности ближайшего окружения. Только тогда их психическое развитие пойдет нормальным образом. В рассматриваемых случаях этого не происходит. Нервное состояние самой матери оставляет желать лучшего, она слишком аффективна и непоследовательна в обращении с ребенком, стремится как можно раньше передать его на воспитание кому-либо. Любовь у нее заменяет беспокойство, нежность — принципиальность, она мало играет с детьми, держа их постоянно на некоторой эмоциональной дистанции от себя. Потом она поймет многие издержки своего отношения к детям, испытывая чувство вины и окружая их чрезмерной опекой, но все это произойдет тогда, когда уже сформировались, а точнее, повредились эмоции у детей, и, прежде всего — чувство безопасности, уверенности и эмоциональной отзывчивости — откликаемости. О том, насколько дети, заболевающие неврозом страха, нуждаются в эмоциональной поддержке и защите, говорит ряд наблюдений за их психическим развитием. Так, они заметно успокаивались, если матери брали их на руки, слегка качали, напевали и, наоборот, проявляли выраженное беспокойство и плач при ее отсутствии уже со второй половины первого года жизни. Научившись ходить, эти дети еще долго держались за опору, боясь ее отпустить, затем просились спать вместе с родителями, на что те, как правило, отвечали отказом. Уже в первые годы жизни более заметны не только выраженная и длительно существующая привязанность к матери, но и настороженность ко всему новому, неизвестному, в результате чего помещение в ясли, больницы всегда являлось эмоциональным потрясением для этих детей, создавая в последующем длительное состояние заторможенности, плаксивости и боязни. Они начинали без конца болеть, и их без того невысокая общительность, точнее, избирательность в контактах уменьшалась еще более, иногда в такой степени, что возникал страх в дальнейшем и перед сверстниками, несмотря на все желание взаимодействовать с ними в дошкольном возрасте. Обращает на себя внимание и беспокойный сон, страшные сновидения, преследующие детей, а также разнообразные навязчивые привычки, такие, как сосание пальца, края одеяла, грызение ногтей, ковыряние, постоянное верчение чего-либо в руках. Все это, как и плаксивость, беспокойство, нарушение сна и, часто, аппетита — проявления невропатии: общей нервности, имеющей своими истоками отклонения в течении беременности и стресс у матери, ее нервное состояние в последующем. Развитие у детей, заболевающих неврозом страха, отличалось и тем, что они мало играли, и в играх почти всегда оставались сами собой. В силу частых заболеваний и опеки со стороны взрослых они недостаточно общались со сверстниками, не могли представить себя на месте других, и все это — на фоне повышенной эмоциональной чувствительности и обидчивости, ранимости и беззащитности. Это дети, которые не могут постоять за себя, легко теряются, плачут, обижаются на целый свет и часто испытывают гипертрофированное чувство вины. Это результат того, что их слишком рано лишили материнской заботы, а в дальнейшем — 88 стабилизирующего и направляющего влияния отца, что им навязывали общение тогда, когда они еще не были к нему готовы, а потом изолировали от него при уже достаточно развитой возрастной потребности. Оставляет желать лучшего и воспитание этих детей в последующие годы. Часто оно носит контрастный, противоположный характер, когда чрезмерно строгие отцы не воспитывают, а муштруют детей, а матери, беспокойно их опекая, компенсаторно во всем идут им навстречу. У обоих родителей много трений с детьми, они не могут найти к ним оптимальный подход, и часто "камнем преткновения" в их отношениях являются проблемы эмоционального отклика, исполнительности и приготовления уроков. При ближайшем рассмотрении все эти проблемы — следствие уже развившегося заболевания: невроза страха, когда прогрессирующая заторможенность нервных клеток, страхи, беспокойство блокируют активность детей и их способность давать быстрые и адекватные ответы. В этих условиях достаточно какого-нибудь дополнительною, не всегда выраженного психотравмирующего воздействия, чтобы всколыхнулись, пришли в движение все подспудные, болезненно-ослабленные силы, и возник невроз, развитие которого было предуготовано рассмотренной цепью неблагоприятных жизненных обстоятельств. Проиллюстрируем сказанное двумя наблюдениями. В первом из них мальчик 5 лет производил впечатление какого-то заморыша, у него часто болела голова в области лба, весь он был вялым, понурым, легко устающим и спящим на ходу. Все делал медленно, будучи неловким и несобранным, разбросанным и возбудимым. Нередко он впадал в состояние задумчивости и печали, повышенной обидчивости и слезливости. В общем, было видно, что ему живется несладко, и весь он был какой-то потерянный, робкий и забитый, неуверенный в себе и неспособный выразить свои чувства и желания. Из 29 страхов он обнаруживал 29, панически боялся людоедов-разбойников, Бабу-Ягу, Кощея, Змея Горыныча, страшных снов: "Пришел к людоеду, а он меня хотел щипцами отщипнуть". До сих пор помнит сон, когда потерялся. Он действительно потерялся как мальчик, как индивидуальность, как активная и созидающая в будущем личность. Что же привело его к данному, уже трагичному в 5 лет жизненному финалу? Его мать забеременела, будучи студенткой, от сверстника, который категорически отказался регистрировать брак. Беременной она досрочно сдавала экзамены, одновременно продолжая почти до конца работать, так как училась на вечернем факультете. Конечно, до спокойствия ей было далеко. Ребенок родился синим (в состоянии гипоксии — нехватки кислорода), с обвитой вокруг шеи пуповиной. Поскольку мать стремилась во что бы то ни стало работать, то с трудом докормила грудью до 2 месяцев (действие происходит в наши дни), а потом, выйдя на работу, отдала сына в детский дом, где он пробыл с 2 до 6 месяцев жизни. У мальчика были частые отиты. Тем не менее, мать в 11 месяцев поместила его в ясли, где он часто плакал и боялся тёть, что, как мы знаем, типично для этого возраста. Вследствие ранних испугов и недостатка 'эмоциональных стимулов его психическое развитие затормозилось: позже, чем сверстники, пошел и стал говорить. Но на этом его злоключения не кончились. С года до двух лет с .небольшим он жил с родителями матери, в другом городе, в том числе с авторитарной, все и всех подавляющей бабушкой, и в тот же период времени лежал по поводу пневмонии в больнице один, без матери и близких. Когда на третьем году его привезли домой, к матери, он не узнал ее, словно бы она была чужой тетей. Мать уже к этому времени вышла замуж и жила с отчимом — суровым и беспрекословным, эмоционально нечувствительным к состоянию души мальчика. Вскоре от этого брака появилась девочка, на которую перешло все внимание матери. Отчим, к тому же, постоянно был в разъездах. Так мальчик превратился в своего рода эмоциональную сироту при существующих родителях. И дом стал для него не домом, а холодным казарменным учреждением. А тут ему еще не повезло с молодой, только что окончившей училище воспитательницей, которая не любила детей, будучи сама незрелой, постоянно кричала на 89 них и наказывала. Мать же сама от перегрузки — работа, двое детей и строптивый, требовательный муж — заболела неврозом, что повысило ее возбудимость и беспокойство. Все в сыне ее раздражало: то, что не такой, каким она хотела его видеть, что слаб, беспомощен, капризен и боязлив. В минуты раздражения била его ложкой, а отчим, по ее жалобам, — ремнем. Стоило ли удивляться, что мальчик терял свою активность, затормаживался, был плаксивым и боящимся и, одновременно, приставшим, по мнению матери, то есть требовал к себе внимания и ласки, которые в семье никто не мог оказать. А тут еще война с его грызением ногтей и сосанием пальца как попытками снять избыток внутреннего напряжения и беспокойства. В 4 года ему удалили аденоиды, что он перенес крайне болезненно, как своего рода наказание со стороны взрослых. Теперь нам понятны его страхи и то, что скрывается за образами Бабы-Яги, Кощея и Змея Горыныча, как и его несчастная судьба в целом. В другом наблюдении мальчик 7 лет, также с неврозом страха, был нервно ослаблен до такой степени, что непроизвольно мочился днем и ночью. Отец его также мочился в детстве и, несмотря на свой меланхолический темперамент, мог временами вспыхивать и быть крайне жестоким к окружающим. Мать, наоборот, холерик по темпераменту, ИТР, обладает гиперсоциальными чертами характера, сугубо рациональна и практична во всем, как сейчас говорят, деловая женщина. Рожала она также студенткой, за беременность сдала две сессии, о самой беременности узнала случайно, по кровотечению, думая вначале, что это — месячные. Оказался угрожающий выкидыш. Мальчик родился недоношенным, крикливым и беспокойным, перепутавшим день с ночью. Еще до года перенес операции по поводу панариция и пупочной грыжи. Но развивался раньше возраста, хотя и говорил косноязычно. В 1 год 8 месяцев перенес сильный аффект, потрясение при попытке отдать его в ясли, сразу заболел, и в 2 года был произведен парацентез — крайне болезненный прокол барабанной перепонки при очередном отите. Мать и отец постоянно ссорились между собой, мать отдала бразды правления и уход за сыном уже достаточно пожилой и больной бабушке. Сама же мать была повышенно, если не сказать психопатически, требовательной и принципиальной к сыну, помыкала им как хотела. Развод произошел, когда ему было 6 лет, встречи с отцом были запрещены, и тут же мальчика отдали в английскую школу, чтобы "был при деле". Не успел начать учиться, как в семье появился строгий и не терпящий возражений отчим. Все принялись дружно контролировать уроки и выжимать оценки, наказывая за невнимательность и заторможенность, то есть, по существу, за признаки заболевания. В итоге мальчик боялся отвечать в школе, подымать руку, по ночам вскакивал в страхе, часто плакал и расстраивался, легко смущался и терялся в новой обстановке, не мог постоять за себя. Утром вставал в плохом, подавленном настроении со словами: "Я устал, я не хочу". Ночью же ему снились страшные сны: "Ходячие телевизоры хотят меня уничтожить". Телевизоры — это источники информационно-негативного программирования со стороны матери и отчима, которые уничтожили "я" мальчика, его самобытность. Временами у него опускались руки от неудач: "Я не умею, я не буду" — и появлялось отчаяние: "Мое детство кончается, у меня все было, а дальше я уже буду взрослым, и умирать пора". Недаром он очень боится скелета. У него пропало детство, которого не было, и вернуть его — наш долг и задача. Так что страхи — это очень серьезно, и нам, взрослым, нужно как можно более чутко относиться к переживаниям детей, особенно при их повышенной ранимости, беззащитности и нервности. Не все родители могут измениться, но хотя бы покаяться н меньше травмировать детей — нет ничего более святого на этом свете. Глава 17 90 Кощей, Бармалей и другие Поговорим подробнее о некоторых наиболее распространенных детских cтрахax. А сначала придется нам с вами познакомиться с теми чудовищами, которые пугают детей. Они приходят, если можно так сказать, из двух миров: мира фольклора и мира сказок. Из них, например, явился знакомый всем детям Бармалей. Что же касается остальных сказочных "героев", то здесь, нет спору, самыми страшными оказываются Кощей и БабаЯга. Эти персонажи — плод человеческой фантазии, когда люди верили в сверхъестественные явления и существование как божественных, так и нечистых сил вроде дьявола, ведьм, чертей и бесов. Баба-Яга — воплощение всех таиственных, необъяснимых сил природы в образе предка по женской линии: ведь когда-то именно этот культ тесно соприкасался с культом природы. Этим и объясняются, как считает В. П. Аникин, известный исследователь сказок, особая власть старухи над живым миром природы да и то обстоятельство, что Баба-Яга может непостижимо легко обращаться в различных птиц и зверей. Вообще же, главное ее занятие — уносить непослушных детей к себе и отправлять в печь, ехидно и злорадно усмехаясь при этом. Не лучше ее и Кощей — коварный и жестокий губитель, убийца. В нем нет ничего человеческого, он — антипод всему. Все помыслы Кощея обращены только на то, чтобы причинить продолжает жить, взрослым надо задуматься и спросить себя: не являются ли они сами Кощеем или Ягой в представлении детей? Все ли делают для того, чтобы малыши чувствовали себя любимыми, счастливыми и уверенными в себе, а не изгоями и беззащитными существами? Дольше держится такой страх и у детей, не посещающих детский сад, часто болеющих и чрезмерно опекаемых взрослыми. В детском саду обязательно обнаружатся "нигилисты", критически, а то и просто со смехом воспринимающие Бабку-Ежку и Кощея. Их насмешки влияют на мнение остальных детей. А если ребенок растет дома, лишен общества сверстников, страхи могут не исчезнуть. При прочих равных условиях чаще боятся Кощея (или его заменителя — Бармалея) мальчики, лишенные полноценного общения с отцом. Особенно это заметно у старших дошкольников (пять-семь лет), когда мальчики нуждаются в отождествлении себя с отцом как представителем сильного пола. Авторитет отца для ребенка в эту пору исключительно велик. Еще бы: у малыша бурно растет потребность в общении со сверстниками, а для того чтобы быть принятым в компанию, нужно соответствовать определенным правилам мальчишеского поведения. Прежде всего — уметь защитить себя, отстоять свое мнение и не вести себя, как "плаксивые девчонки". Хорошо, если ребенок видит такой пример в семье. Если же мальчик понимает, что отец в семье зависим, не способен защитить себя и не умеет найтись в трудных домашних ситуациях, ни о какой подобающей модели мужского поведения не может быть и речи. И как следствие: мальчик не может найти правильную линию поведения среди сверстников. Он многого боится, в том числе и Кощея. Еще сложнее ситуация у мальчиков из неполной (следствие развода) семьи, где мать нередко пытается играть роль отца, а черты характера сына, напоминающие отцовские, не признает и осмеивает. Неудивительно, что мальчики в таких случаях продолжают бояться не только Кощея, но и Ягу. Они не способны постоять за себя, беззащитны и неуверенны. Беседую с мальчиком пяти лет. Холерический темперамент, крайне раздражителен, беспокоен... В четыре года из-за систематических простудных заболеваний находился на обследовании в больнице без матери (как это почти всегда, к сожалению, и бывает!). После больницы и стал возбудимым,, капризным и обидчивым, начал заикаться. Вместе с тем, не может постоять за себя, беззащитен. Как говорит мать, его может обидеть даже малолетний кроха. Мать развелась с мужем по настоянию своих родителей, когда мальчику исполнилось три года. К моменту обращения к нам она сама страдала неврозом, 91 испытывая нервно-психическую перегрузку из-за работы и подготовки к защите диссертации. Свое раздражение, недовольство и напряжение непроизвольно переносила на несговорчивого, упрямого и капризного (с ее точки зрения) сына. Жила она по-прежнему с родителями: властной, если не сказать деспотичной, бабушкой и суровым, педантичным и обстоятельным дедушкой, считающим невроз дочери и внука следствием "избалованности" и "распущенности". Мать не имела своего слова в семье, выступая в роли вечной дочки. Всем в доме безоговорочно распоряжалась бабушка, которая была "всегда права". Она, по существу, заменила внуку мать. Дедушка играл роль отца — строгого и не терпящего никаких вольностей, никакого шума и возни. Так они втроем и "воспитывали" мальчика, нервность и заикание которого не только не проходили, но и становились с возрастом все более выраженными. Бабушка, по совету невропатолога, создала "охранительный режим" для внука: полное подчинение ее указаниям, требование говорить медленно и нараспев (и это — у мальчика с холерическим темпераментом!), полная изоляция от "вредных" сверстников. Да и с отцом ребенку не разрешали встречаться. Так мальчик и жил, страдая, и не в силах что-либо изменить в трагически сложившихся для него домашних обстоятельствах. На приеме я предложил ему поиграть. Было видно, что он скован, боится сделать что-то неверно, сказать что-либо не так, как нужно, "как следует", как его научили. Постепенно он разыгрался, осмелел и заговорил... чисто, ровно, спокойным голосом. Он понял, что ничто ему не угрожает, к нему относятся терпеливо и доброжелательно. Когда мы стали выяснять, чего он боится, то он сказал, что ночью к нему приходит Баба-Яга (вот почему он просыпается в ужасе), а днем он очень боится Кощея. Кто же на самом деле был Ягой, а кто — Кощеем? Совершенно верно: Яга — бабушка, а Кощей — дедушка. Как никто другой, бабушка постоянно грозила ему всякими карами и постоянно повторяла, что уйдет и оставит его одного, если он не будет ее во всем слушаться. Ну, а дедушка? Он скрупулезно и педантично расписывал каждый шаг внука, требуя, чтобы он сидел как вкопанный на занятиях, "ходил по струнке", и дважды в день, "как положено", укладывался спать. При неисполнении его наказов следовало неизменное "воспитательное мероприятие" — ремень. Вот почему мальчик был таким забитым и неуверенным в себе. Вести себя так, как от него требовалось, было выше его сил, и в то же время он боялся осуждения и наказания. Пришлось немало потрудиться, терпеливо разъясняя взрослым, что не надо ущемлять его мальчишеское "я" и воевать с присущим ему темпераментом. Помогли мы и матери избавиться от невротического состояния. После того как бабушка и дедушка постепенно меняли свое отношение к внуку, он все меньше боялся Яги и Кощея, а потом этот страх и совсем исчез. Выровнялась речь, стало легче общаться со сверстниками. Полная нормализация состояния наступила только после того, как ему разрешили встречаться с отцом. А через некоторое время отец снова стал жить в семье. Впоследствии, в школе, мальчик уже не отличался от остальных ребят. Второй случай. Девочка пяти лет буквально не отпускала от себя мать, держа ее руку даже во сне, была беспокойной и обидчивой, заикалась при волнении. Заикание возникло в два с половиной года, когда мать ушла к знакомым, оставив заснувшую дочь одну. Но уход не остался незамеченным и, видимо, отразился в страшном сне, который девочка помнит до сих пор: Баба-Яга крадется к ребенку из коляски и уносит к себе. Почему же Яга так поразила воображение девочки? И кто она есть на самом деле? Это была мать — тревожно-мнительная и одновременно "принципиальная", неуклонная в своих требованиях. Главная же беда заключалась в том, что дочь была нелюбима. Мать, конечно, оказывала ей знаки внимания, дарила подарки и одевала как куклу. Но все это делала без души, без тепла, часто раздражалась, прибегала к физическим наказаниям и угрозам. Девочка не могла знать, что матери страстно хотелось, чтобы у нее родился похожий на мужа мальчик, его бы она любила так же беззаветно, как и мужа... Но отец любил дочь, и это вызывало ревность матери. Она чувствовала себя обделенной и выплескивала свое 92 недовольство на дочь, "приводя ее в порядок", "ставя на свое место". Мать девочки скорее играла роль матери, чем была ею эмоционально, душевно. Не отвечая в глубине души на чувства дочери, она лицедействовала, как Баба-Яга, разыгрывая заботу и нежность и одновременно жестоко наказывая девочку за обычные для ее возраста забавы и шалости. А дочь постоянно боялась, что мать уйдет, бросит ее, забудет. И страх одиночества был прелюдией к ночному ужасу. Мать ведь действительно ушла, как бы бросила ее, а когда вернулась, то застала дочь с перекошенными от ужаса глазами, кричащей на весь дом... И здесь мы помогли дочери и матери — особенно играми, в которых при перестановке ролей мать как бы увидела себя в зеркале своего скрыто холодного отношения к дочери. Еще один случай. Мальчик одиннадцати лет, беспокойный и ранимый, уже чрезмерно озабоченный, подверженный различного рода опасениям и сомнениям, боящийся сделать что-либо не так... Почему же он такой? Мать — инженер по профессии, стремилась с самого начала воспитать у сына железную волю, рассудочность, умение анализировать, выверять каждый свой шаг. И мальчик рос таким, "каким следовало быть": говорил, "как взрослый", но не умел общаться со сверстниками. Им он казался каким-то сухим, неестественным, чрезмерно вежливым, занудным, обидчивым. На самом же деле он был не хуже других— эмоциональным, непосредственным, теплым и отзывчивым. Но мальчик боялся выразить эти чувства — они были подавлены излишним рационализмом матери. Нет, она физически не наказывала сына. Но зато без конца стыдила, читала мораль, строго отчитывала и постоянно говорила, что он — нехороший, не любит родителей, думает только о себе, и из него может получиться Бог знает что. Как и дедушка в предыдущей истории, она считала нарастающую нервность сына, неразрешимые для него переживания проявлением несобранности, недостатка воли и все более усиливала свои требования. Отец же всецело находился под влиянием жены и не имел своего слова в семье. При беседе выяснилось, что у мальчика было много идущих из дошкольного возраста страхов. До сих пор он помнит страшный сон в три года: "Баба-Яга утопила в реке человека, он пытался выбраться, но водоросли обвивали его, и он утонул. Затем Баба-Яга прокралась на дачу и стала угрожать, что съест всех, кого найдет. Я спрятался, а потом подумал, что лучше прямо выйти, и вышел. И тут увидел, что Баба-Яга — современная, и что в руках у нее — фломастеры. Тогда я, набравшись смелости, попросил их. Но Баба-Яга сказала: "Ты эгоист". На этом сон оборвался и дальше, по словам мальчика, была какая-то пустота. Видимо, его ранило, что Баба-Яга так обошлась с ним: ведь точно так же обращалась с ним мать, не доверяя его возможностям, угрожая и уничтожая фактически его эмоциональность и душевность, способность к собственному видению мира. А ведь собственный опыт ребенка неповторимо своеобразен и составляет часть Разнообразия, имя которому — сама Жизнь. Как и Баба-Яга, мать не разрешала ему быть самим собой, играть в игры, в которые играют все дети, рисовать каракули, веселиться и шуметь, быть счастливым и уверенным в себе. И забывала о "малом": купить фломастеры, подарить копеечную игрушку, погладить по головке, пожалеть, приласкать. Недаром же мальчик. увидел во сне, что кто-то утонул. Утонули его чувства, радость жизни и радость детства. Не вспомнить ли нам тут еще одну сказку: требуя невозможного, нереального от сына, не оказалась ли сама мать "у разбитого корыта"? Глава 18 Зачем играть в "жмурки"? Действительно, зачем? Разве нет более серьезных и, главное, дающих пищу уму занятий? Вы так не думаете? А прислушайтесь к своим же словам: "Если хочешь, то играй сам, не маленький, позови Петю. Его, говоришь, мама одного во двор не выпускает? И правильно делает, мало ли что вы там натворите. Ну тогда сходи к Коле, у него поиграй. Играли же вы у нас! А сегодня у меня голова болит, разламывается, поэтому никакого шума, понял? 93 Что, Коле бабушка не разрешает играть дома, боится, что-нибудь разобьете? Конечно, когда вы играете, то ни о чем не думаете, носитесь как угорелые. Сел бы лучше да почитал. Уже во втором классе, а читаешь через пень-колоду! Что, голова болит? Полежи, от-до-хни, как хорошие дети делают, и пройдет. И мне станет легче. А то еще каких-то чудовищ выдумал! Нет их, и все тут. И в темноте они не появятся! Посиди лучше тихо, пока я уроки твои проверю, наверное, ошибок наделю. Учительница говорит, что ты стал невнимательным, руку боишься поднимать. Что это на тебя нашло, ума не приложу...". Не понимает мама, что у сына голова болит не от хорошей жизни. И невнимательным, и легко устающим, боязливым он стал потому, что перестарались родители: слишком уж зажали мальчика контролем, требованиями, мелочной опекой. Коль он — школьник, то, по их мнению, должен только учиться. И забыли, что ему надо побегать, пошуметь, поиграть со сверстниками, а не сидеть бесконечно за уроками, добиваясь, чтобы задание было выполнено без единой помарки. А боязливым он был и раньше. Еще в пять лет опасался всяких чудовищ, собак, огня и пожара. Да и со сверстниками у него не все ладилось: часто обижался, а постоять за себя не мог. Вместо того, чтобы вырасти из страхов, как вырастают из детских штанишек, он их с собой забрал в школу. А теперь и подавно не может освободиться от страхов. Вот руку и не поднимает, потому что боится сказать чтолибо не так, тогда попадает ему дома. И заметим, боится не зря. Мать вечно обеспокоена; все ей кажется, что с сыном что-то случится, что дела в школе не ладятся, что надо "принимать какие-то меры". А отец? Тот, напротив, даже более чем успокоился. И страхи кажутся ему сущим вздором. Эта ситуация — одна из многих в моей врачебной практике. Мальчику, конечно, мы помогли. Укрепили нервную систему, подняли тонус организма. А как сняли страхи? Да очень просто: играли с ним в те игры, в которых играют большинство его сверстников. У него же не было такой возможности! А ведь игры нужны детям как воздух — и школьникам тоже. В игре формируется не только активный, жизнеутверждающий, эмоциональный настрой, но и умение принимать решения в йепред-сказуемых, каждый раз меняющихся ситуациях, где взаимодействуют несколько человек. Развивается способность принимать и соблюдать различные "роли", что обеспечивает гибкость в общении, лучшее понимание собеседника, его чувств и переживаний, умение следовать общепринятым нормам и правилам. В итоге поведение становится более уверенным, непосредственным и гибким, что позволяет ребенку избегать ненужных конфликтов и напряжений. Как же, используя игру, помочь детям, эмоционально "оживить" их, развить уверенность в себе, в своих силах и возможностях? Прежде всего, надо заметить: у каждого из детей — свой "аппетит" к игре, свой порог восприимчивости. Одни хотят играть больше, другие — меньше, как и общаться с большим или меньшим числом сверстников. Собственно, опыт родителей тоже очень различен. Одни родители и в своем детстве не играли, предпочитая серьезные занятия, конструирование, шахматы (может быть, потому, что и с ними мало играли?). И поскольку у них нет игрового опыта-воспоминания, им трудно дается контакт со своими детьми. Не расположены они давать им волю в играх, приветствовать всякого рода мальчишеские сражения, игры в казаков-разбойников и т. д. Напротив, те родители, которые в детстве были заводилами игр, да и сейчас сохранили запас эмоциональности, яркости, живости чувств и могут забыть о солидности, включившись в игру, сразу получают высокий авторитет в глазах детей. Да и страхов у их детей значительно меньше. Когда начинать подвижные игры? Сразу же, едва ребенок научится двигаться — ползать, ходить! Уже на втором году жизни малыш будет охотно играть с вами в "в прятки", мяч, "пятнашки". К двум годам мальчики начинают "вооружаться": носить с собой пистолеты, сабли, стрелять по всем целям, в том числе — по испуганным родителям, сражаться с воображаемыми чудовищами, и прежде всего — с волком. Его роль лучше всего поначалу играть отцу. Естественно, ваш сын побеждает, вы убегаете, а он несется с победным криком за вами. Затем можно и переменить роли: он — волк, который опять одерживает 94 победу над вами, но не сразу, а после погони и борьбы. После того как образ волка перестал быть угрожающим для ребенка, следует включить в игровые ситуации и других страшных персонажей: Кощея, Бармалея, Змея Горыныча и им подобных. Если ребенок захочет взять себе их роли, еще лучше: "побывав в шкуре чудовища", он перестанет его бояться. Как играть? Допустим, так: один из играющих прячется, чтобы внезапно напасть из-за угла, а другой играет роль "жертвы", которая вначале пугается, но потом себя в обиду не дает — защищается, а то и побеждает. Затем роли меняются. Исключительно важно умение незаметно подыгрывать детям так, чтобы они чувствовали себя победителями, утверждались в своей способности преодолевать опасности и защищаться. Особое значение это имеет в возрасте двух-трех лет, когда происходит развитие и утверждение "я". Если же родители вместо игр без конца читают мораль, борются с упрямством и другими "вопиющими недостатками", ничего, кроме неуверенности, возбудимости и капризности детей, они в итоге не получают. Иногда игры не разрешаются взрослыми, поскольку они "слишком волнуют", а ребенок "нервный". Действительно, некоторое время после игры он возбужден, взволнован. И здесь необходима выдержка, чтобы не переходить слишком резко от игры к реальности и не вступать из-за этого с ребенком в конфликт. Обычно он просит еще поиграть, буквально клянчит "несколько минуток". Думаю, здесь не нужно проявлять излишнюю твердость и, настаивая на своем, резко обрывать игру. Лучше плавно перевести ее на спокойные рельсы, заранее подготовить окончание, отвлечь, дать новую игрушку, почитать. Уверен, если игра с папой станет не чрезвычайным событием для ребенка, а повседневностью, тогда и перевозбуждения будет меньше. Еще вопрос, который беспокоит родителей: не приведут ли подвижные, эмоциональноэкспрессивные игры, сражения на "мечах" и "копьях", стрельба из игрушечного пистолета, противоборство со сказочными чудовищами к развитию агрессивности, жестокости, недоброжелательности, стремления утвердить себя любой ценой? Ведь в этом возрасте многим свойственны так называемые агрессивные фантазии: "убью", "закопаю", "голову отрежу", "глаза выколю" и т, д. Мальчики при этом могут целиться в родителей, заставлять их поднимать руки вверх и спрашивать в конце игры, умерли ли они. Не следует этого бояться и читать малышу длинные морали о недопустимости подобного поведения. Лучше принять правила игры и не понимать все буквально и чересчур всерьез. Обычно игровая или воображаемая агрессивность максимальна от двух до четырех лет, а потом проходит сама собой; это — возрастной этап самоутверждения, развития волевых качеств. После четырех лет мальчики сохраняют интерес к машинкам и прочей технике, но уже не спят с пистолетом под подушкой и не пристают к отцу с просьбами посражаться с ними или поиграть в сказочных персонажей. Они уже "отвоевались", потому что в своем представлении стали сильными и большими, никого не боятся, и уверены, что победят страшных чудовищ. Тем самым во многом завершен период их наивной безоговорочной веры в сказочные персонажи и, соответственно, страха перед ними. Теперь у страха глаза уже не так велики, есть уверенность в себе и в надежности окружающего мира: Надо только. чтобы он действительно был таковым, чтобы детей любили, с пониманием относились к их чувствам и запросам, чтобы родители сами были примером уверенного поведения. Еще некоторое время эмоционально чувствительные и впечатлительные дети будут просить оставить свет перед сном, посидеть рядом, приоткрыть дверь в освещенную комнату. Надо идти им навстречу, помня, что страхи могут появляться во сне еще некоторое время. Но и это постепенно пройдет, если в ответ не тревожиться, а приласкать и успокоить. Иначе складывается дело, если родители не только не играют с детьми, но и вообще не допускают в отношениях с ними открытости, откровенности, непосредственности — только запреты, строгости и наказания по любому поводу. Ребенок привыкает делать все 95 исподтишка, а то и озлобляется, становится недружелюбным и агрессивным, восполняет в играх со сверстниками то, что ему запрещают дома. И "вредность" его, если можно так выразиться, не уменьшается, а увеличивается, перерастая в подростковом возрасте в открытую враждебность людям. Главный вопрос даже не в том, строги ли мы или снисходительны, а в том, насколько мы доброжелательны и терпимы, способны ли вступать с детьми в открытый диалог, принимать критику в свой адрес и делать соответствующие выводы. Это и есть обратная психологическая связь, без которой развитие детей будет обеднено, а то и разрушено. Не только мы воспитываем, но и дети воспитывают нас и наше умение сопереживания и соучастия. С пяти лет совместные игры с детьми становятся более сложными, У ребят возросла способность принимать и играть роли, понимать скрытый смысл происходящего, подоплеку действия. Можно разыгрывать целые представления, например, кукольные, располагаясь по обеим сторонам ширмы (занавески) так, чтобы видеть не друг друга, а тряпичные куклы, надеваемые на руку. С неменьшим успехом можно и самим изображать различных персонажей сказок, используя для этого некоторые их атрибуты, вроде щита или меча для воина, маски страшилища, Красную Шапочку и т. д. Выбрать сказку лучше всего вместе с детьми, сообразуясь с их желаниями. Для начала весьма подойдут "Красная Шапочка", "Колобок" и "Гуси-лебеди". Не стоит стараться буквально воспроизвести в игре текст сказок: большее значение имеет импровизация, изменение содержания по желанию детей. И роли они распределяют сами, и тут уж ничего не поделаешь — родителям нужно соглашаться, приобретать, так сказать, навык демократизма, не роптать, даже если вас делают Бабой-Ягой или Кощеем. Что-то для театрализованных игр можно и подготовить специально; в основном же, "перевоплощаются" обычная мебель и вещи: несколько стульев превратятся в лес, шкаф — в дом, зеркало в дворец и т. д. Активизация выдумки, воображения, совместное обсуждение — кто будет что изображать — во всей этой обстановке и заключается один из важных развивающих свойств игры. Здесь не до ссор, взаимных обвинений и капризов; все заняты одним делом. А если и придется спросить, то пусть последнее слово останется за ребенком: игра же предназначена для него. Но и вы можете помочь ему наметить в общих чертах последовательность игры. Постарайтесь максимально драматизировать ее, играть активно, динамично, эмоционально, быть захваченным действием, не выходить из него и не учить, как нужно себя вести. Если один из участников играет вяло, безинициативно, можно попробовать поменяться с ним ролями. Главное для взрослых — не отбывать игровую повинность, а жить в игре. Это же весело, интересно, радостно, в конце концов! В то же время не нужно превращать все в фарс, шутку, иронизировать, как это бывает в некоторых передачах по телевидению. Страхи перед сказочными персонажами (которые всегда имеют свои жизненные аналоги) пройдут скорее, если эти персонажи будут изображаться такими, каковы они есть — жестокими, коварными, мстительными и злопамятными. Тогда и защита, и ответные действия будут более активными, а финал — оптимистичножизнеутверждающим. Совместная игра в сказки имеет еще один смысл: она позволяет в аллегорической, косвенной форме воспроизвести некоторые аспекты семейных отношений, в том числе их конфликтную сторону. Ребенок получает в игре дополнительную возможность отреагировать накопившееся напряжение, трения, обиды — пусть и в символической, но эмоционально-экспрессивной форме. Времени одна игра требует немного, 15-30 минут, а удовольствия дает много. Да и взрослым полезно окунуться в мир детства, подзарядиться эмоциями. И дети становятся ближе, и упрямства меньше, и страхов. После игр на темы известных сказок наступает очередь инсценирования историй, сочиняемых детьми и взрослыми. Тот, кто сочиняет историю, тот и распределяет роли, так что родителям можно воспользоваться случаем и назначить детей на те роли, сыграть которые будет им полезно. 96 Одному из моих пациентов домашние игры в сказки помогли обрести уверенность в общении, непосредственность в выражении чувств; заметно уменьшилось заикание. Но оставались еще идущие из прошлых лет страхи одиночества, вызванные чрезмерным беспокойством. И вот снова игры... В игре участвовал не боящийся сверстник с мамой. Наш герой был собой. Все попрятались в комнате, и мальчик стал вслух говорить, как ему плохо, неприятно быть одному — скоро ли придет мама? И здесь по очереди перед ним возникали "чудовища", каждый со своим "репертуаром": кто с заранее сделанной жуткой маской, кто — укутавшись в халат, платок, а кто и просто внезапно выскакивал из укрытия, наводя страх. Однако наш герой, вступая с ними в противоборство, с успехом защищал себя, прогонял чудовищ или пытался их образумить и призвать к порядку. А с одним из чудовищ он даже уселся играть, и оно жалобно поведало о том, что его никто не понимает, не удается испугать хороших мальчиков и, наверное, пора уже на пенсию. Затем мальчик сам захотел попробовать себя в роли одного из страшил. И здесь игра пошла как захватывающее дух динамичное действие; мальчик стал настолько активен, насколько раньше был вял и запуган. Довольно часто мы встречаемся скорее со страхами темноты и внезапного, резкого воздействия, чем непосредственно с боязнью чудовищ и их нападения. Как и при общей заторможенности, неуверенности, нерешительности и страхе перед новыми контактами, хороший результат обещает комплекс "пяти игр". Такие входящие в него игры, как "пятнашки" и "прятки", могут быть использованы уже в первые годы жизни. Весь же игровой комплекс наиболее эффективен в пять-десять лет. "Пятнашки". В комнате в беспорядке расставляются стулья так, чтобы между ними можно было пробежать. Уславливаемся: касаться их нельзя — задевший становится сразу водящим. Нельзя пятнать, протягивая руку выше стула, он считается как бы сплошным, например, колонной до потолка. Нельзя салиться на стул, объявляя себя вне игры. Так что запретов, как видим, хватает — это вносит в такую бесшабашную игру, как "пятнашки", элементы организованности. Пятнающий постоянно меняет темп передвижения — от нарочито замедленных шагов до бега стремглав, внезапно поворачивается, делает обманные движения, угрожающе кричит: "догоню", "берегись", "поймаю". Игра продолжается не больше 5-10 минут и служит своего рода эмоциональной разминкой для последующих игр. "Жмурки". По очереди каждому из играющих завязывают глаза, и он, повернувшись несколько раз кругом, чтобы затруднить ориентировку, начинает искать. Стулья от предыдущей игры остаются беспорядочно расставленными, так что ищущий неизбежно должен быть осторожным, но и это не избавит его от неудач. Двигаться он может, вытянув вперед руки, как бы ощупывая пространство впереди, и, вдобавок, угрожает расправой тем, кто встретится на пути. Остальные участники игры стоят неподвижно. Перебегать запрещается: можно только приседать, изгибаться, чтобы не быть обнаруженным, но не выдавать себя шумом, учащенным дыханием или смехом. Подобная "гробовая тишина" создает особую волнующе-тревожную и, вместе с тем, радостно-захватывающую атмосферу. Кто обнаружен, тот отходит в заранее условленное место. Важно и опознать пойманного. Если одного из играющих долго не находят, он может обнаружить себя, сделав шаг вперед и произнеся над ухом водящего громко "у!" или хлопнув в ладоши. Игру можно активизировать: если она затягивается, и поиск долго ни к чему не приводит, один из тех, кто уже найден, начинает считать до десяти. Тогда водящий, естественно, начинает быстрее двигаться, но и чаще натыкается на различные препятствия, что создает веселую сумятицу. Игра заканчивается распределением призовых мест в зависимости от того, когда кого нашли. У всех детей есть стремление лидировать в играх, но это нужно заслужить. Взрослые должны просто создать благоприятные условия для успеха, но так, чтобы ребенок не догадывался об этом. Во всех играх исключительное значение для 97 самоутверждения имеют похвала и признание детских успехов. Если хотите, это внушение уверенности в способности преодолевать препятствия, достигать намеченной цели. "Прятки". Проводятся вечером при плотно закрытых шторах и выключенном свете. По возможности используется все пространство дома или квартиры; если же куда-то прятаться нельзя, то надо об этом заранее договариваться. Пока все прячутся, водящий стоит на лестнице и считает до десяти или просто ждет некоторое время. Свет не включается, и поиск идет "вслепую". Один из тех, кого нашли, может ускорить игру, громко считая до десяти. Найденные идут к двери и ждут, выражая сожаление по поводу того, что их так быстро нашли. Все участники игры должны быть по очереди в роли водящего. Ни в коем случае нельзя заставлять детей быть первыми, если они этого не хотят. Тогда следует начать с себя и, "не обнаружив" их, предложить: "А теперь давай посмотрим, может, и ты меня не сможешь найти". Если ребенок боится темноты, сперва можно играть днем, а затем уже вечером. "Кто первый". Играющие стоят на коленях, опершись руками на пол и немного подавшись вперед (как перед стартом). Проводится стартовая черта, и сорвавшийся раньше времени получает замечание за фальстарт. На расстоянии нескольких метров поставлены два стула так, чтобы между ними можно было пролезть. По очереди каждый из играющих придумывает какое-либо сочетание из цифр, например, "3-5", или названий животных, например, "крокодил — лягушка", или предметов мебели, например, "стол — стул". Об этом сообщается всем играющим. Далее загадывающий "сбивает с толку", произнося полностью или частично неправильные сочетания, например, "крокодил — корова". Суть игры с. том, что загадывающий может в любой момент произнести необходимые для старта "сигнальные слова" и первым двинуться, пока другие соображают, что к чему. Все начинают передвигаться, мешая и толкая друг друга. Почти всегда это вызывает сильное оживление, смех, эмоциональные реплики, тем более, что между стульями может пролезть только один. Выигрывает только тот, кто быстрее всех вернется к месту старта и дотронется до заранее приготовленного приза вроде конфетки или игрушки. "Быстрые ответы". Играющие также находятся за одной чертой, но уже стоят. Вся комната размечена предметами на квадраты — так, чтобы при правильном ответе можно было продвинуться на небольшой шаг. Задающий вопросы находится в конце комнаты, перед ним — приз тому, кто первый преодолеет все квадраты, проявив максимум находчивости и смекалки при ответах. Отвечать можно не только правильно, повзрослому, но и по-детски, непосредственно и шутливо. Ответы не должны повторяться, и давать их следует быстро, в пределах счета "один, два, три". Не менее важно, чтобы и вопросы следовали непрерывно, один за другим, "как из пулемета". Поэтому игру вначале ведет взрослый, задавая вопросы каждому из участников по очереди, например: "Как называется страна, где живут самые высокие люди на Земле?". Взрослые обычно тушуются, мямлят, называют наугад любые страны, в то время как ребенок, к которому переадресовывается вопрос, может уверенно ответить: "Великания". На вопрос: "Где живут самые маленькие люди на Земле?" — ответ, как вы догадались, будет: "В Лилипутии". Примеры других вопросов и ответов: "Почему лампа светит?" — "Потому что она — лампа"; "Почему птички поют?" — "Потому что им весело"; "Почему крокодил зеленый?" — "Потому что он живет в болоте"; "Почему мороженое холодное?" — "Потому что оно — из холодильника" и т. д. Через несколько вопросов уже заметно, что некоторые участники игры опережают других. Особенно радуются этому дети, когда им удается обогнать взрослых, нередко мучительно ищущих подходящие ответы. Ответы не должны повторяться, приз чаще всего достается тем, кто дает остроумные, оригинальные объяснения. Что общего между всеми этими играми? Все они направлены на активизацию эмоционального тонуса, преодоление страхов и повышение уверенности в себе. В игре все 98 равны, никто не поучает, не наказывет и не стыдит, можно стать как "мама" или "папа", и даже превзойти их в чем-то. Ознакомление с пятью играми не означает, что их непременно нужно "втискивать" сразу в один день. Начинать лучше всего с "пятнашек", за которыми в один день играют в "жмурки", в другой — в "прятки" и т. д. Важно не пресытиться играми, не потерять интерес. Если игра приелась — отложите ее; пройдет несколько месяцев, и интерес к ней появится снова. Для мальчиков эти игры можно дополнить сражениями с роботами (стрельбой в них из пистолета с присосками), на мечах со щитами, другими подобными играми. Итак, отложите книгу в сторону, выключите телевизор, наденьте спортивную одежду, пригласите детей, расставьте стулья и начинайте играть. Желаем вам успеха! Глава 19 "Правые" и "левые": кто они? или Кому труднее учиться в школе Для начала хочу успокоить читателя, может быть, несколько утомленного политическими текстами и разговорами: это не те "правые" и "левые", речь идет не об идейных позициях, а об области, кажется, к политике неблизкой — ассиметрии функций правого и левого полушарий головного мозга. А впрочем, как знать, может быть, кое-что и в политических позициях связано с этим явлением? В истории физиологии сложилось так, что из двух полушарий мозга человека одно (левое) долгое время считалось преобладающим — доминантным. Поскольку существует перекрест нервных путей, ведущих от конечностей к полушариям мозга, то при доминировании левого полушария ведущей, в большинстве случаев, оказывалась правая рука. Главенство левого полушария объясняли тем, что в нем сосредоточено управление важными психическими функциями сознания, контроля, речи и абстрактного мышления, а также (поскольку наши руки-ноги управляются наперекрест) ведущей, правой руки. Но развитие науки показало, что и правое полушарие не обижено заботами: подсознательные, интегрирующие психические процессы, практическинаглядная деятельность, интуиция, музыкальное и художественное творчество, образное мышление — все это по его ведомству. Ясно стало также, что мозг работает не по стереотипу, а динамически, "руководствуясь ситуацией". При обработке информации одним полушарием другое на время уменьшает свою активность, как бы затормаживается. Взаимодополняющий и, одновременно, синхронный режим полушарий создает условия для полноценной, гармоничной психической деятельности. Добавим еще способность правого полушария регулировать биоритмы, «создавать» сновидения и вытеснять из сознания неприятные переживания. А также спобность возбуждать активность левого полушария, определять продолжительность сна, внушаемость и подверженность гипнозу. Итак, в функциональной организации головного мозга мы видим своего рода диалектику противоположностей. А как же будет вести себя человек только с одним работающим (включенным) полушарием? Медицина знает тому немало примеров. Если «выключено» (из-за болезни) правое – человек постоянно шутит, смеется, полон оптимизма, многословен, даже болтлив… Но его речь тускла, бесцветна, лишена живых человеческих интонаций, и ведет себя он не как живой, а словно запрограммированный – без душевности, глубины чувств и переживаний. При выключенном же левом полушарии все воспринимается в мрачном свете, речь полностью отсутствует, возможны только отдельные звуки... Правда, облегчается распознавание музыкальных сигналов. Но такие крайности, как правило, уже патология. Более того, у каждого третьего человека вообще нет преобладания одного из полушарий. У остальных людей можно говорить лишь об относительно большей функциональной активности того или иного полушария. Поэтому и деление людей на "левополушарных" и "правополушарных" в известной мере упрощает реальность. Но это упрощение многое в человеческой личности и поведении позволяет увидеть яснее. 99 Среди "левых" (будем помнить, что мы здесь дали этому слову свой смысл) много инженеров, математиков, философов, лингвистов, представителей теоретических дисциплин. Нередко они подчеркнуто рациональны и рассудочны. Много и охотно пишут, свободно запоминают длинные тексты, владеют иностранными языками, речь их грамматически правильна. Характерно заостренное чувство долга, ответственности, принципиальности, внутренний характер переработки эмоций. "Левополушарные" подчеркнуто последовательны в действиях и поступках, хорошо прогнозируют будущее., критичны, склонны к язвительной иронии и сатире. И административные должности занимают чаще: но им порой не хватает гибкости, непосредственности и спонтанности в выражении чувств. Они предпочитают действовать по заранее составленным схемам, планам, трафаретам, с трудом перестраивают свои отношения с людьми: им нелегко приноровиться к неисчерпаемому разнообразию человеческих характеров и "неразумности" иных поступков окружающих. Нетрудно увидеть во всех этих характеристиках слагаемые личности "технократического человека". Существуют и клинические, то есть болезненно измененные (психопатические) варианты односторонней "левополушарности". Это так называемые психастеники и шизоиды. Психастения — это тревожно-мнительный склад характера, когда преобладают сугубо рассудочные формы мышления, постоянны сомнение в правильности своих действий, тревожная интерпретация происходящих событий. По выражению академика И. П. Павлова, таким людям свойственна "постоянная умственная жвачка", переживание и пережевывание собственных и чужих слов, реакций, поступков. Как правило, интеллект у психастеников высок; но часто они не могут реализовать его возможности из-за неотступно преследующего их чувства неуверенности, нерешительности, затруднений в контактах с окружающими, копания в себе и "самоедства", гипертрофированного чувства вины, — вплоть до самоуничижения. Вместе с тем это очень словоохотливые люди, особенно в кругу знакомых, которых они могут "заговорить до смерти". У шизоидов рациональная сторона интеллекта еще более гипертрофирована. Они по-своему очень чувствительны, но эта чувствительность — "в себе" и "для себя". По отношению же к окружающим они эмоционально холодны и расчетливы, крайне недоверчивы и неконтактны. Это люди "не от мира сего", часто фанатически преданные какой-либо отвлеченной идее, подверженные различного рода чудачествам либо захваченные странными, необычными увлечениями и "хобби". А каковы "правополушарные", среди которых много художников, артистов, музыкантов, практических деятелей и экстрасенсов? Речь их эмоциональна, экспрессивна, богата интонациями, сопровождается жестикуляцией. В ней нет особой "выстроенности", возможны запинки, сбивчивость, лишние слова и звуки, "проглатывание" окончаний. В начале обучения чтению и письму они могут писать или читать "наоборот" (справа налево, зеркально), пропускать буквы, не заканчивать слова, особенно в состоянии утомления. Им "удобнее" диктовать текст, чем писать, в то время как "левополушарным" легче писать, чем диктовать. Как правило, "правополушарные" — целостные натуры, открыты и непосредственны в выражении чувств, наивны, доверчивы и внушаемы, способны тонко чувствовать и переживать, легко огорчаться и плакать, как, впрочем, и приходить в состояние гнева и ярости. Часто действуют по настроению, по "велению сердца", и поговорка "семь раз отмерь, один раз отрежь" — явно не про них. В целом, они общительны, контактны, склонны учитывать в большей степени действие природных, а не технических, искусственных факторов. Но не стоит думать, что все изобретатели, исследователи, выдающиеся ученые — исключительно "левополушарные", а "правым" здесь нечего и делать. Как известно, гениальный Эйнштейн в возрасте четырех лет еще не умел говорить, в школе обнаруживал неважные способности по математике и физике. Понимать это нужно так, что он не 100 воспринимал формального, дидактически-начетнического изложения материала, где все было разложено по полочкам, схематизировано, и не было места воображению. Зато потом он создал теорию относительности как всплеск гениального, особого, нетрадиционного видения мира и его законов. И в жизни он не был "застегнут на все пуговицы", слыл большим шутником, одевался как художник, играл на скрипке, вел себя крайне непринужденно, широко пользовался жестами и рисунками для выражения своих мыслей. И (да будет позволена такая подробность...) при вскрытии его правое полушарие оказалось значительно больше левого. Еще один, может быть, даже более удивительный пример дает жизнь нашего современника, выдающегося английского физика Стивена Хокинга. Будучи глубоким инвалидом (амиотрофический склероз с полной обездвиженностью и потерей речи, поэтому он пользуется моторизованной коляской с программным управлением и электронным синтезатором для воспроизводства речи и общения на дисплее), делает одно выдающееся открытие за другим. Всех удивляет его уникальная способность постигать сложнейшие физико-математические сущности без выписывания длинных уравнений. Он действует интуитивно, методом озарения (инсайта), решая сложнейшие, недоступные "прямой логике" задачи. Это — пример творческой, спонтанной, подсознательной деятельности, не связанной какими-либо ограничениями и догмами, когда мысль, воображение и чувство не знают ограничения и через глубинные резервы психики прорываются к глубинным тайнам природы. Несмотря на всю трагичность своего физического состояния, Стивен Хокинг остается веселым и жизнерадостным человеком, объездил весь мир, неоднократно был в нашей стране. И даже в одной из поездок удивил всех, выделывая на своей коляске немыслимые па под рок-музыку, которую любит... Даже среди композиторов-классиков, как показали специальные исследования музыковедов, есть "правополушарные" и "левополушарные", несмотря на то, что "музыкальный центр" расположен преимущественно в правом полушарии. К "правополушарным" есть основания отнести Вагнера, Дебюсси, Скрябина, Чайковского, Шопена, Шумана, а к "левополушарным" — Баха, Генделя, Мендельсона, Прокофьева, Стравинского, Шостаковича... О "крайностях" левополушарности мы уже говорили. А что у "правых"? Здесь "с краю" окажутся люди с так называемым неустойчиво-возбудимым и истерическим характером. Неустойчиво-возбудимые всецело находятся под влиянием сиюминутных чувств, влечений, настроений. Они мгновенно вспыхивают, зажигаются какой-либо идеей — и тут же остывают; легко дают обещания и еще легче забывают о них. "Легкость в мыслях необыкновенная" делает их малоспособными к надежной привязанности, устойчивым жизненным планам, прочной дружбе. Они импульсивны и разбросаны, легко подпадают под влияние более сильных, волевых, нередко патологических личностей, склонны без конца драматизировать происходящие события, являться передатчиком всякого рода слухов и домыслов. Их инфантильность, неприспособленность к жизни, психическая неустойчивость и возбудимость являются питательной почвой для различного рода ненормальных пристрастий (сексуальной неразборчивости и расторможенности, алкоголизма и наркомании). "Фигаро здесь, Фигаро там" — говорят обычно о таких людях, отражая их скольжение по жизни, отсутствие глубоких нравственных устоев, поверхность и противоречивость. Другой "отклоняющийся" правополушарный тип поведения — истерия. Истерической личности также свойственны подчеркнутая эмоциональность, быстрые сдвиги настроения, склонность драматизировать события, "нагнетать обстановку" — равно как и претенциозность, неуемная жажда славы, желание во что бы то ни стало обратить на себя внимание, добиться любой ценой признания, восхищения, преклонения окружающих. Истерики эгоистичны и капризны, они всегда больше хотят, чем могут. Но это не мешает им быть повышенного мнения о своих возможностях и способностях. Обычны 101 вычурность, жеманство, демонстративность, театральность поведения, склонность к пустопорожней патетике, громким словам и красивым, но беспочвенным обещаниям. В этом проявляется "игра на публику", двойственный, фальшивый характер чувств и помыслов. Да ведь истерики и верят в свои помыслы: часто живут в воображаемом, вымышленном мире, наполненном мечтами, грезами о любви, всеобщем преклонении и всемирной славе. В жизни же это зачастую довольно-таки коварные и завистливые люди, склонные ко лжи (искренней!) и лицедейству, испытывающие черную зависть к успехам других и злорадство по поводу их неудач. В обращении со слабыми и беззащитными они деспотичны; зато при малейшем ущемлении их весьма односторонне понимаемых прав и притязаний всегда готовы играть роль несправедливо обиженного, мученика или мнимого больного. И мастерски (ибо, опять-таки, искренне) разыгрывают сцены безысходного горя, отчаяния, самоубийства или восторга, преклонения, любви. Вся жизнь для них — театр, где они — главные герои, обладающие часто экстравагантными, таинственными, исключительными способностями вроде биополя, магнетизма, оккультизма, умения читать мысли на расстоянии и т. д. Фактически же это служит средством привлечения к себе внимания и подчеркивания своей необычности. Они некритичны, склонны вытеснять, не допускать в сознание неприятные для них чувства и переживания и одновременно обвинять других в том, в чем реально виноваты сами. А теперь совершим краткий исторический экскурс и посмотрим, что нам известно об эволюции межполушарных отношений». В первобытном обществе, если судить по наскальным рисункам, левая рука была ведущей — преобладала активность правого полушария. И сейчас в некоторых районах Африки до половины населения предпочитают пользоваться левой, Это и понятно: ведь для охотника или пастуха именно правое полушарие оказывается главным помощником, ибо оно руководит практической стороной деятельности. Именно оно обеспечивает быстроту реакций, легкость приспособления к постоянно меняющейся действительности. По мере усложнения жизни человека, развития абстрактного мышления, печатного слова, техники все большую активность стало приобретать полушарие левое; видимо, вот так мы и стали понемногу правшами. Можно сказать даже (с известной дозой условности, конечно), что именно левое полушарие облегчает подрастающему человеку быстрое вхождение в современный мир — мир техники и логики. И может быть, те, у кого именно левое особенно продвинуто в своем развитии, склонны к технократическому характеру мышления. У "правых" же сохраняется более активная связь с окружающей природной средой. Они и становятся защитниками окружающей среды и сторонниками более непосредственных, эмоциональных отношений между людьми. Вспомним: несколько десятилетий назад один из крупнейших психиатров и психологов К. Юнг писал, что европеец, с его преобладанием рациональности, находит чуждыми себе многие проявления гуманизма. Он гордится этим, не понимая, что его рационализм растет за счет обеднения чувств и ослабления их интенсивности. Человек рождается с двумя правыми полушариями. Дифференциация их становится отчасти заметной к концу первого года жизни, когда ребенок произносит первые слова — одно из полушарий начинает "леветь". Но еще в течение нескольких лет речь достаточно активно опирается и на структуру правого полушария. Этим межполушарным сотрудничеством и объясняется легкость, с какой малый ребенок запоминает длинные стихотворения, удивляя всех своими "выдающимися способностями". Следующим толчком к активизации левого полушария или, точнее, ее выражением будет появление чувства "я", осознание себя. В это же время, в два года, максимально выражено упрямство. В известной степени, оно и является следствием активизации работы левого полушария и временного "оттеснения" правого. Это воплощено, с одной стороны, в негативизме (ведь он — своего рода перворосток критичности, а она — По "ведомству" левого полушария), а с другой — в некотором замедлении восприятия и переработки 102 поступающей извне информации (функция правого полушария). В итоге мы временами видим медлительность, "копание" на одном месте и отрицательное отношение ко всему, что не совпадает с только что возникающим представлением о себе, сознанием "я". Поскольку у мальчиков процесс разделения функций идет сравнительно быстрее, чем у девочек, то и упрямство у них в этом возрасте заметнее. Что из этого следует? А то, что два года — самое неподходящее время для борьбы с упрямством детей, их развивающимся чувством "я": ведь здесь упрямство имеет не только психологические, но и, как мы видим, физиологические корни. Самое лучшее — набраться терпения, с уважением относиться к своеволию детей, своеобразию их формирующегося чувства "я". Одновременно необходимо предоставлять больше возможностей для эмоциональной и двигательной разрядки негативных чувств в играх детей, что предотвратит дальнейшее, уже искусственно вызванное торможение активности ведущего в этом возрасте правого полушария. Тогда не будет лишнего повода для конфликтных отношений с детьми. Обучение детей правилам поведения, усвоение ими навыков гигиены и контроля, самостоятельного обслуживания — другой путь развития межполушарной дифференциации мозга. Здесь опасно как отставание, так и (особенно!) чрезмерное ускорение темпа воздействия. При отставании мы встретимся с инфантилизмом; а при чрезмерном нагнетании воспитательных усилий есть риск сделать упрямство хроническим. В дальшейшие годы нарастание активности левого полушария происходит вместе с появлением сложных понятий, развитием абстрактного мышления, умением считать и писать. Здесь опять впереди — мальчики; уже к шести годам левое полушарие у них может быть более активным, чем у девочек. Поэтому-то некоторые мальчики и начинают самостоятельно читать уже в четыре-пять лет. Девочки же до 13 лет сохраняют определенную пластичность мозга, эквивалентность его половин. Встречаются случаи, с которыми чаще всего приходится иметь дело нам, психоневрологам, — когда у повышенно эмоциональных, впечатлительных и художественно одаренных мальчиков дифференциация мозга идет по такому же пути, как и у девочек. У них дольше сохраняется правополушарная специализация мозга: и здесь любое чрезмерное давление родителей при раннем обучении чтению и письму может привести к перенапряжению еще не окрепшего и, тем более, не доминирующего левого полушария. Его утомление, в свою очередь, еще больше затруднит усвоение правил грамматики, письма, чтения, таблицы умножения и тех математических понятий, которые связаны с присущими левому полушарию функциями. Но все это, так сказать, предупреждение наперед. А пока, до школы, особенно недопустимо раннее (тем более, насильственное!) обучение тех детей, которые имели задержку и развитии речи в первые годы жизни или сейчас не выговаривают отчетливо ряд звуков. Это означает, что у них, как и у большинства тех, кто пользовался левой рукой, по-прежнему доминирует правое, неречевое полушарие. А родители, если они не хотят возникновения заикания и невроза у детей, должны повременить со своими требованиями. Да и когда дойдет дело до школы, не ругать и не наказывать детей, что они "не так пишут", "не так читают и считают"... От этого дети заниматься лучше не будут, зато опасность невроза станет намного реальнее. Не требовать нужно, а помогать, хвалить — пусть даже и за небольшие успехи (которые непременно появятся при бережном нашем отношении). Нужно не поддаваться и давлению некоторых не в меру ретивых ("левополушарно ориентированных") учителей, которые требуют от родителей нажать, "принять незамедлительные меры". Что нам дороже, наконец? Все-таки — психическое здоровье детей, школьные результаты которых (даже при правополушарной направленности) непременно выправятся — если, конечно, мы не доведем дело до той стадии, когда "загнанная лошадь больше не тянет". И зачем же множить число детей-невротиков! Их и так более чем достаточно; это мы видим уже к 103 концу первого — началу второго классов. Здоровье детей — в наших руках: это не метафора, а реальность, воодушевляющая или грозящая — в зависимости от того, как мы будем вести себя с детьми. Еще одна проблема — время начала обучения. Сейчас практикуется обучение с шести лет. Однако и у шестилеток оно зачастую страдает излишней декларативностью, сухостью, формализмом, скорее, отбивает у детей охоту мыслить, чем приучает к этому. Такой "левополушарный" характер обучения не дает возможности проявиться творческим, интуитивным началам детей, постижению знаний через интерес, увлечение, самостоятельный поиск решений. Почему учителя-новаторы достигают больших успехов в обучении всех детей? Да потому, что они используют как раз способы и методы, опирающиеся на большую наглядность, образность, эмоциональность в подаче материала, приучают питомцев к его самостоятельному усвоению, не злоупотребляют оценками, а то и вообще обходятся без них, зато всячески поощряют за достигнутые успехи. Нетрудно увидеть во всем этом возрастание "правополушарного" воздействия педагога, учитывающего особенности различных детей и тем самым — не на словах, а на деле — их индивидуальность. Вернемся в семью. В какой-то мере, естественные для "правополушарных" детей затруднения по русскому языку и математике в первых классах школы не уменьшаются, а нарастают, если с ними пытаются бороться усилением давления, жестким контролем за уроками, непременными требованиями "все делать без помарок и ошибок". В ответ появляются повышенная утомляемость, отвлекаемость и забывчивость — как результат перевозбуждения, перегрузки левого полушария. И вместе с тем, заметны раздражительность, непоседливость, беспокойство, сниженный фон настроения — это как следствие недостаточной активности (торможения) ведущего, правого полушария. Часто подобные нарушения представлены картиной неврастении — наиболее распространенного невроза. Да и у взрослых неврастения — следствие одностороннего перенапряжения мыслительных процессов при отсутствии физиологически необходимой эмоциональной разрядки, недостатка положительных и переизбытка отрицательных чувств. Помочь детям, больным неврастенией, родители могут, если уменьшат интеллектуальную перегрузку левого полушария (в том числе, свою требовательность, посещение второй школы) и, вместе с тем, эмоционально активизируют работу ведущего, но приторможенного правого полушария. Всем этим как раз и будет постепенно восстановлен нормальный физиологический баланс в работе головного мозга. Такая же тактика эффективна и при неврозе навязчивых состояний, когда появляются неотступные, приходящие помимо воли мысли и действия. Прямая борьба с ними безуспешна — как и все попытки по совету врача "взять себя в руки". Заболевают неврозом навязчивых состояний дети после пяти лет, школьники — чаще, преимущественно — подростки. У пятилетних невроз выражается навязчивыми опасениями и страхами "не успеть" (бесконечные вопросы: "А мы не опоздаем"?), остаться одному, заболеть, заразиться (что выражается навязчивым стремлением часто мыть или нюхать руки, избегать "зараженной" пищи и т. д.). У детей, склонных к появлению навязчивостей, можно усмотреть, начиная с этого возраста, преобладание левополушарной активности, с характерными для нее критичностью и высоким уровнем абстрактного мышления. Но нужно учитывать, что есть еще и дополнительно влияющие обстоятельства — дома у этих детей зачастую напряженная обстановка, отсутствует жизнерадостная атмосфера, идут бесконечные разговоры о болезнях, ибо и взрослые тревожны либо мнительны. В младшем школьном возрасте могут возникать навязчивые опасения сделать что-либо не так, как нужно, как следует. Сомнения в правильности своих действий означают неуверенность в себе, отсутствие единства "я", и вместе с тем — болезненно заостренное чувство долга, обязанности, ответственности. Зачастую такая чрезмерность поддерживается навязыванием, внушением, давлением родителей, обладающих такой же гиперсоциальной направленностью личности. Здесь и родителям, и детям присущ максимализм — 104 стремление достичь во что бы то ни стало "потолка" — будь то отличные успехи в учебе, музыке, шахматах или поведении. Это вызывает у детей (как, впрочем и у взрослых) постоянное перенапряжение нервно-психических сил, состояние хронического интеллектуального стресса — запредельного режима работы левого полушария. Проявляется это в постепенно нарастающем чувстве умственной усталости, отвлекаемости внимания, головных болях (или тяжести в голове). Происходящая одновременно под влиянием сильных волнений и переживаний психическая травматизация неизбежно способствует возбуждению активности правого полушария и временному ослаблению активности левого. Но поскольку последнее и так длительное время находится в состоянии хронической перегрузки, то уже "не выдерживает", не обеспечивает полноценный переработки поступающей из правого полушария информации. В результате она должна повторяться неоднократно, как бы в виде толчков и сомнений, чтобы пробить себе дорогу и быть усвоенной левым полушарием. В свою очередь, возбужденное эмоциональным стрессом правое полушарие генерирует страхи и тревоги, которые не могут быть "как положено", критически, рационально "осмыслены" левым, и так утомленным полушарием. Вместе эти два запредельных режима работы полушарий и формируют структуру навязчивостей. В последующем, когда смягчаются острые переживания и появляются упорно держащиеся навязчивые мысли и опасения, можно говорить уже о ином режиме работы больших полушарий, а именно: о чрезмерном возбуждении левого и торможения правого. Тогда исчезает спонтанность, непосредственность чувств, умение быстро схватывать ситуацию, а вместо эмоций мы видим их суррогат — постоянное беспокойство и сомнения, тревожную мнительность. Подобные явления могут быть особенно выражены в подростковом возрасте. Подросток страдает от своей непохожести на других и одновременно — от неуверенности в себе, его тяготят постоянные опасения и сомнения, он не способен радоваться, мучительно ищет и не может найти себя. И все это "горе от ума" происходит на фоне достаточно хороших, если не отличных успехов в школе, но прогрессирующих неуспехов в общении со сверстниками. Если же у детей с неврозами преобладает активность правого полушария, мы можем иметь дело с истерическими проявлениями и неврозом страха. Бесконечные и острые волнения и страхи возбуждают правое, и так более активное, полушарие, и тогда для ребенка любое событие оказывается поводом для страха; да иначе и быть не может, когда он уже был переполнен тревогами и мрачными предчувствиями. Неестественно высокий уровень активизации правого полушария оказывает, в той или иной мере, тормозящее влияние на деятельность левого полушария. В результате ребенок (да и взрослый в аналогичной ситуации) не в силах найти правильное решение, рациональный выход из создавшегося положения — ведь критическая способность адекватно оценивать свои действия и поступки и делать из них надлежащие выводы ослабевает. И чем больше здесь будут давить на ребенка, чтобы он "все понял", "все осознал", тем меньше он будет реально способен к этому. Иначе давление и действовать не может — оно ведь как раз подчеркивает и усиливает неуверенность, слабость, несостоятельность ребенка. Помощь же должна выражаться не в "железной" логике, назиданиях и "морали", а в своего рода психологической разгрузке. Детям нужно отвлечение от его нерадостных дум, "выплескивание" накопившихся чувств и переживаний, яркие впечатления и увлечения, положительные эмоции и возврат к чувству радости жизни. Это и есть путь к излечению детей, страдающих неврозом страха. При истерическом неврозе нервное расстройство возникает в результате неудовлетворения эмоционально значимых запросов ребенка в любви, признании и понимании близких или авторитетных для него лиц. И здесь физиологическое отражение невроза будет таким же, как и при неврозе страха — деятельность ведущего правого полушария будет чрезмерно возбуждена, а левого — несколько заторможена. Выразится 105 это частой раздражительностью, капризами, истериками, беспричинной обидчивостью. Этим крайне эмоциональным, впечатлительным и, вместе с тем, самолюбивым детям также необходимо постоянное и доброжелательное внимание, поддержка их положительных качеств и художественных задатков. Избегайте в общении с этими детьми (как, впрочем, и со всеми остальными!) сухости, формализма, педантизма. Только здесь — избегайте вдвойне, потому что сухость, неласковость и недоверие ранят их в самое сердце. Одновременно нужно устранить конфликтные ситуации в семейной жизни, сделать отношения в доме более непосредственными и открытыми, эмоционально насыщенными и жизнерадостными. Учитывайте своеобразие детей, их повышенную эмоциональность и художественную одаренность — и не пытайтесь непременно "коллективизировать" их чувства и желания, приспособить их к требованиям большинства. Из-за этого зачастую происходит нивелирование, а то и потеря индивидуальности. детской самобытности и таланта. Итак, при всех неврозах мы встречаемся с теми или иными нарушениями межполушарного взаимодействия. Сходного рода нарушения происходят и при психической травматизации — испуге, потрясении, острых конфликтах, ограничении жизненно значимых потребностей и т, п. Резко возрастает активность правого полушария, сопровождаемая нагнетанием отрицательных эмоций, беспокойства, страхов. Лавина аффекта на время подавляет способность левого полушария к поиску логических, рациональных решений. Вот почему и в данной ситуации не помогают призывы: "Возьми себя в руки", "Как тебе не стыдно", "Делай так, как тебе сказано" и т. п. Как показали специальные исследования, даже после такого, не столь уж драматического события, как экзамены, у "левополушарных" студентов (правшей) повышается активность правого полушария. Здесь заметно влияние стресса, волнений, страха получить плохую отметку. В свою очередь, у тех, кому по роду своей работы приходится много писать или считать, заметно возрастает активность левого полушария. Но появляющееся время от времени состояние умственного пресыщения создает потребность в эмоциональной и спортивной разрядке, музыке, танцах, встречах с друзьями, то есть в правополушарной деятельности. И кто умеет сочетать оба вида деятельности, менее всего подвержен невротическим расстройствам. Приведем несколько наблюдений. Случай первый. Девочка ( 11 лет) посещает специальную языковую школу. Живет в старом районе большого города, где нет места для прогулок и игр. К концу четверти устает, появляются головные боли. В это время она хочет чаще, чем обычно, ходить в кино и смотреть детективы. Родители же больше заставляют ее читать серьезные книги. Возникающие трения смягчаются после каникул, но к концу четверти все повторяется. Анализ: у "правополушарной" девочки срабатывает защитный механизм "эмоционального оживления" заторможенных в ходе напряженной учебы эмоций. Кинофильмы дают ей необходимый отдых, возможность выплеснуть свое беспокойство и другие неприятные чувства. А серьезное чтение, требующее постоянной работы мысли, лишь вызывает дополнительное напряжение и так перегруженного левого полушария. Случай второй. Девочка (7 лет) быстро уставала, была крайне невнимательна и медлительна во время приготовления уроков, испытывала множество страхов, постоянно вертела что-либо в руках. Перенесла ряд психических потрясений (ясли, больница без матери, удаление аденоидов). В школу пошла с желанием, но уже к концу второй четверти стали нарастать указанные явления. "Ларчик" открывался просто. Оба "левополушарно ориентированные", родители-инженеры контролировали каждую оценку: мать сидела рядом при выполнении уроков, при малейшей ошибке заставляла все переписывать. Особенно попадало девочке за невысокие (с точки зрения родителей!) успехи по математике. Чем больше было давление взрослых, тем чаще девочка пропускала буквы, не могла быстро считать и запоминать текст, отвлекалась на занятиях и вертела что-либо в руках. Анализ: заостренная в результате предшествующей психической травматизации и отчасти заторможенная в настоящем активность правого, ведущего, полушария вступила в 106 противоречие с интенсивными, максималистки-запредельными ("левополушарными") требованиями родителей. Возникла своего рода "сшибка", приведшая к быстрой перегрузке левого полушария; отвлекаемости, невнимательности, то есть своего рода защитной реакции. Только после той или иной временной передышки левое полушарие может еще достаточно активно перерабатывать информацию, поступающую из правого. Таким образом, ругать за невнимательность, в лучшем случае, бесполезно, гораздо эффективнее — уменьшить чрезмерный объем требований. Случай третий. Мальчик (7 лет) был уже с первых лет жизни нервно ослаблен, часто болел. Когда ему исполнилось три года, мать развелась с отцом, который принадлежал к артистической среде, часто менял место работы. Конфликты прекратились, мать и отец занялись собой. А за воспитание дружно взялись пятеро остальных, проживающих в семье взрослых. Активному от природы мальчику не разрешалось играть, громко смеяться, шуметь... Зато его усердно заставляли заниматься английским языком и музыкой. Неудивительно, что в детском саду и школе он предпочитал дружить с ребятами — нарушителями дисциплины. Ему нравилась их непосредственность, свобода действий, умение идти на риск и самостоятельно преодолевать препятствия. В школу он пошел с шести лет — и сразу был "замечен" молодой, но более чем принципиальной учительницей. Чем строже она действовала, тем он становится непоседливее, подвижнее, не мог сосредоточиться. В первом классе писал грязно, с ошибками, а по математике едва сводил концы с концами. Несколько раз убегал из дома, оправдываясь потом поиском знакомых сверстников. Так как положение все ухудшалось; а учительница грозила вторым годом, мать обратилась к нам за помощью. Анализ: похожий на отца мальчик лишен общения с ним — так же, как и заботы и любви матери. Роль родителей выполняют бабушка, дедушка и другие взрослые. Они еще до школы перегрузили информацией левое полушарие у "правополушарного", художественно одаренного мальчика (хорошо лепит, рисует, имеет абсолютный слух). Перегрузка становится заметнее в школе — отсюда и побеги. Побеги эти, можно сказать, естественны — они дают временную разрядку накопившегося в левом полушарии напряжения и "подзаряжают" блокированную активность правого полушария. Пора остановиться, ибо поток примеров может быть бесконечным. Сделаем общий для рассмотренных случаев вывод: чтобы устранить искусственно вызванный дисбаланс в работе больших полушарий мозга, надо уменьшить воспитательную "перегрузку", соотнести стремление взрослых приучить ребенка к "правильному" поведению с его возрастными возможностями. А одновременно — открыть широкую дорогу непосредственной эмоциональной и игровой активности детей. Тогда, подобно рекам, текущим своим естественным путем, полушария мозга начинают работать в наиболее оптимальном для себя режиме. Глава 20 "Я есть... я существую?", или Психологические этюды об изменении личности детей Недавно по телевизионной программе был показан один из выдающихся эстрадных магов современности — Дэвид Копперфильд. Ничего не скажешь — и самолет у него исчезает, и иже с ним статуя Свободы, и сквозь Китайскую стену он проходит, а уж распутать все узлы, чтобы не упасть (упаси Боже) на пики внизу — проще простого. Талантливый человек — Дэвид Копперфильд. Научился прятать, скрывать от окружающих, делать недоступным то, что мы плохо видим или не хотим видеть вообще. И спрятать может любого человека, и растворить в пространстве, времени, так, что его как бы и нет. А если представить другую ипостась — есть кто-то, вроде человек, вроде индивидуум, а четкости 107 нет, не воспринимаем мы его как нечто обособленное, отличное от нас, и вот он начинает образовываться, крутиться как трансформер и превращается в конце концов в индивидуальность — существо определенное и отличное от нас, да и достойное восхищения. Не только наяву, но и во сне могут происходить подобные метаморфозы, когда вдруг начинают говорить на каком-то непонятном, а для специалистов — неизвестном раньше языке. Или знаменитые случаи раздвоения личности: человек как бы существует в двух ипостасях, и то одна верх берет, то другая. А раскрытие словно ни с чего резервных, творческих возможностей человека после сильного потрясения — испуга, переживания, падения? Наконец, светлый путь нам может быть указан и чьим-нибудь перстом — напутствием, одобрением, вселением веры. Все мы растем, меняемся, и наивно считать, что раз и навсегда должны сохранять заданную природой сущность, когда мы были Другими — лучше или хуже. Время, события, жизнь накладывают неизгладимую печать на наши переживания, чувства, потребности, формируя индивидуально неповторимый образ характера и личности. Более того, человек из весьма несовершенного превращается, как из гадкого утенка, в более или менее позитивную личность, с большим чувством самопринятия и самоуважения. Бывает и наоборот, из светлого прошлого — детства — человек становится все более мрачным, подозрительным и агрессивнонедружелюбным. "Жизнь его таковым и сделала", — говорим, но есть и предрасположенность, генетические влияния, их тоже не спишешь произвольно. Тем не менее, не все меняется, есть и постоянство вида и рода — его своеобразие, индивидуальность, шире — типология. Скажем, темперамент — постоянная константа, и медицине неизвестны случаи, чтобы из природно исходного флегматика развился холерик или наоборот. Однако и здесь не все так просто, как в теории. Некоторые люди с возрастом явно становятся более живыми, активными, то есть менее флегматичными. Другие с годами остепеняются, уже не срываются стремглав с места, более рассудительны, могут больше ждать, что раньше было невозможно. Они менее холеричны, значит. В результате — все больше сангвиников, что и отмечается как преобладающий феномен во взрослой популяции. Спросим себя: а всегда ли это происходит само собой, безболезненно? К сожалению, не всегда, подтверждением чему служит обращение к психологам и врачам. В детстве это наиболее заметно. Ребенок более чем активный, энергичный не посидит ни минуты, вечно в движении, одно сменяет другое, так что родители с флегматическим темпераментом только руками разводят, если не раздражаются и не пытаются воевать с иным темпераментом ребенка постоянными ограничениями, запретами и наказаниями. Война миров, в данном случае — темпераментов, проявляется, как мы знаем, упрямством, негативизмом, капризами или пирровой для родителей победой — ребенок сник, затормозился на время, а затем стал еще более возбудимым и гиперактивным, явно "без тормозов". Да и повторяющиеся подергивания мышц лица и тела — тики появились, а то и двигательная расторможенность в целом. Возникло нервное расстройство, и ребенок не только стал менее холериком, а скорее, дважды холериком, и имя этому — невроз. Противоположная ситуация. Ребенок — флегматик от природы, такой уж неторопливый, увалень даже, трудно раскачать, зато после — не остановить. Родители-холерики не могут ждать ни минуты, все спешат, торопят, подстегивают, стимулируют, опережают. Словно бич надсмотрщика, все время свистит над дитятей родительское нетерпение, угрозы, осуждение и мораль. И вместо более активного мы видим все более медлительного, инертного, вялого "копушу". Опять болезнь в виде невротического торможения. Часто в данном варианте наблюдается энурез. Еще бы, ребенок так устает днем от бесчисленных понуканий, что спит ночью, как говорят, "без задних ног", чрезмерно глубоко, не ощущая нормальный позыв на мочеиспускание, если даже он и возникает. Самая сложная ситуация — с сангвиниками. Попробуй разберись с ребенком, кто он есть на самом деле, если родители говорят, что он — гиперактивный, "без тормозов", и одновременно — "копуша", особенно, когда речь идет об обязательных занятиях. Получается, что он 108 одновременно существует как бы в двух измерениях — холерическом и флегматическом. Фактически, он самый что ни на есть сангвиник. Только исчез у него, растворился в патологии, отклонениях природный темперамент. Малыш перевозбужден от постоянных ограничений и запретов и одновременно чрезмерно заторможен от подгонок и нетерпения родителей. И превращается такой ребенок в псевдохолерика и псевдофлегматика сразу, то есть стали болезненно измененными как процессы возбуждения, так и торможения, лежащие, соответственно, в основе этих темпераментов. Тогда часто возникает заикание и неврастения как результат "сшибки" процессов возбуждения и торможения в головном мозгу. А что будет, если один родитель все время подгоняет, а другой — ограничивает? Будет еще хуже, и ребенок может вообще потерять способность концентрировать внимание. Так что, как видим, насильственное изменение темперамента даром не проходит. Подстраиваться к нему нужно лучше родителям, предоставлять своевременную двигательную разрядку, быть более терпеливыми и не требовать безапелляционно повышенной двигательной активности, А у взрослого? Следует, с одной стороны, как можно дольше сохранять заряд своей энергии — это основа долголетия, а с другой, все более рационально ее использовать, чтобы избежать хронического переутомления и перегрузки. Теперь рассмотрим другую сторону проблемы "стать собой", связанную с функционированием правого и левого большого полушария головного мозга. Мы уже знаем, что правое полушарие командует биоритмами человека, его сном, интуицией и подсознательными процессами. Мышление здесь — целостное, образное, художественное. Как правило, люди с преобладающей активностью правого полушария — это художники, артисты, музыканты, экстрасенсы, многие из изобретателей, делающие свои открытия внезапно, озарением, методом инсайта. Главы крупных фирм, банков, талантливые практики-самоучки — тоже из их числа. А "левополушарные" люди обладают повышенным контролем, самосознанием. Они — прирожденные аналитики, все дробят, раскладывают по полочкам, абстрактно мыслят. Из них образуются учителя точных наук, лингвисты, инженерно-технические работники, философы и т. д. Чуть меньше половины людей не принадлежат к односторонне представленным правополушарным и левополушарным типам реагирования, то есть у них относительно одинаково или с небольшим преобладанием представлены функции обоих полушарий. У мальчиков и мужчин функциональная активность полушарий носит более полярный характер, и о преобладании одного из них можно уже судить с большей или меньшей долей вероятности к 6-7 годам. У девочек только к 13 годам определяется, будет ли она успешно учиться по иностранному и математике дальше (если преобладают левополушарные функции) или лучше из этого не делать лишней головной боли. Зато успешнее идет история, география, литература, проявляются художественные задатки (при правополушарной направленности). Наиболее тяжело приходится правополушарным мальчикам при начале обучения в школе. Они не так хорошо пишут, пропускают буквы, заменяют, не дописывают слова. Камень преткновения для них — таблица умножения. Все это постепенно выровняется к третьему, на худой конец, к пятому классу. Здесь не нужно спешить, гнать, давить, принуждать, наказывать. Лучше от этого они писать не станут (нужны специальные занятия, но это могут сделать только опытные специалисты), а невроз, как результат болезненного перенапряжения нервных процессов, их подвижности, обеспечен. Это одна из причин, почему так часто неврозы возникают в первых классах школы и именно у мальчиков значительно чаще, чем у девочек. Школа-то пока ориентирована только на левополушарный метод обучения, особенно гимназии, математические, химические, технические и языковые школы. А теперь представьте, что у правополушарного, изначально гуманитарно ориентированного мальчика оба родителя — инженеры, 109 преподаватели точных дисциплин и языков или философы. Да еще с повышенными амбициями, притязаниями, требованиями к отличным успехам нередко единственного чада в семье. Совершенно верно, большинство из них — наши пациенты; приходится умерять пыл родителей, находить более оптимальный природе ребенка воспитательный подход, проводить лечебные сеансы гипноза, восстанавливающие естественную активность правого полушария и уменьшающие нервно-психическую перегрузку левого, не ведущего, как хочется родителям, полушария. Еще в более драматической ситуации оказываются так называемые леворукие дети, предпочитающие пользоваться в качестве ведущей левой рукой. Заметно это с самого начала: ребенок и ложку, и игрушку предпочитает брать левой рукой, далее— писать левой. "Ну нет, так дело не пойдет", — решают праворукие, воспитанные в лучших традициях ушедщего времени родители, и старательно переучивают неправильно ведущего себя ребенка, а то и наказывают, бьют по рукам. Школа тоже не приветствует в лице строгой, принципиальной учительницы письмо левой рукой. В итоге ребенок пишет правой, но крайне неряшливо, с многочисленными ошибками, не может длительно концентрировать внимание, у него болит голова, расстраивается сон, он начинает быстро уставать, раздражаться, и заикание тут — нередкий гость. Опять невроз. Можно ли было его избежать? Конечно, если не переучивать ребенка, дать ему возможность остаться левшой или сейчас, по крайней мере, не форсировать школьных достижений по русскому и математике. А пока нервно расстроенный ребенок даже руку протягивает правую, в игре же может бросать, по старой привычке, и левой. Как же догадаться, что наш пациент — не правша, а левша, и что, подобно рекам, текущим вспять, его полушария поменялись местами от чрезмерно раннего рациональнорассудочного (в ущерб игровому) и интенсивного обучения? Во-первых, он не торопился так быстро и безукоризненно говорить, как это делают левополушарные от природы дети. Да и звуки может не все выговаривать. Любил играть, рисовать, мастерить, и к музыке был неравнодушен. Более чем развито воображение, фантазии, к тому же, из-за повышенной впечатлительности и эмоциональности мог обнаруживать большее, чем у сверстников, количество страхов. Предпочитал больше воспринимать зрительно, наглядно, а не словесно, как это делают левополушарные дети. При начальном обучении в школе крайне трудно было писать слитно (вязью) буквы, в то время как печатно (в том числе на машинке) — достаточно легко. Вслух читать не любит, да и самому чтению предпочитает телевизор. Таковы физиологические особенности этих детей, и не только леворуких, но и шире — правополушарных от природы. Вывод напрашивается сам собой. Если наши дети не торопятся сразу и четко говорить, тем более если мать перенесла тяжелые беременность и роды, и они первично нервно и соматически ослаблены, то заставлять их рьяно заниматься английским и рано отдавать в языковую или иную левополушарно ориентированную школу явно не стоит. Риск невротизации, да еще при переучивании руки, будет почти стопроцентным. И потерять мы можем если не Пушкина или Эйнштейна, то иже им подобным. И поэтому не будем спешить, подумаем, лишний раз все взвесим, а уж потом примем решение: переделывать ли нам ребенка или развивать; а если развивать, то как лучше это сделать, особенно при наличии преобладающей активности левой руки в первые годы жизни. Мы видим, что не всегда наши родительские усилия идут во благо ребенку, если мы априори лепим его по своему образу и подобию, не совпадающим с природными параметрами темперамента и доминирующей активности больших полушарий головного мозга. Тогда нарушается развитие базисных психических процессов, психическое здоровье ребенка находится в опасности, и риск невроза велик. Не допустить его мы можем и сами, критически пересмотрев свой родительский опыт взаимоотношения с ребенком. Право, это гораздо лучше и гуманнее, чем постоянная, изматывающая обе стороны борьба на выносливость, в которой часто не бывает победителей. 110 Помогут ли таблетки? Из письма матери по поводу главы "Правые" и "левые", кто они?: "Очень хотела бы обратиться к психотерапевту со своим несчастьем или даже трагедией для меня. У меня растет сын, ему скоро будет 13 лет. Воспитываю сама, без отца, с дедушкой и бабушкой. Родился сын здоровым, развивался нормально, даже опережал своих сверстников. В 8 месяцев стоял, в 10 месяцев начал ходить, в год уже почти все говорил. Но почему-то не было страха перед водой, высотой, огнем. Он не понимал слова "нельзя". В пять с половиной лет начал посещать садик, воспитатели на него не жаловались. В этом возрасте был очень общительный, имел много друзей, некоторых — даже старше себя. Был очень жизнерадостный, много говорил, шутил, очень любил смотреть фильмы, смотрел все подряд. В 7-8 лет очень хорошо занимался: память хорошая, но усидчивости у него не было. Составлял режим дня, но не выполнял, и по утрам всегда просыпался со слезамиСпать ложился всегда поздно, и когда лежал, то постоянно двигал ногами (изменял положение). А когда засыпал, то эти движения прекращались. С первого по третий класс занимался, хорошо, но усидчивости не было, постоянно вертелся, кусал ручку, был рассеянный, писал некрасиво. Конечно, ругала его, требовала писать лучше, но ничего не изменялось. Кроме меня, его постоянно дергала бабушка: то не бери, не прыгай, не бегай, сядь спокойно. С третьего класса начинал посещать много кружков, но долго ни в одном не задерживался. Если начинал что-то делать, то не доделывал до конца, сердился, плакал — и все прекращал. И вот три года назад в мае ему сделали операцию (киста), в конце апреля его покусала собака, в июне сломал руку, в августе ушиб ногу. А в конце августа пришел с речки и говорит мне, что ему плохо. Как плохо, что, я не расспросила, помню только, измерила температуру, она была 37,2. Может быть, перегрелся? Как сейчас помню, у него были очень грустные глаза. А в сентябре, когда пошел в школу, я заметила, что он не берется руками за ручки дверей. И руки часто вытирал. А однажды звонит мне на работу и говорит: "Мама, я вроде как с ума сошел... Был в городе, купил мороженое и ел, а старая бабка, некрасивая, спросила, сколько стоит мороженое. Ну, я ей ответил и потом бросил мороженое; почему-то подумалось, что она его отравит и заколдует. А теперь мне мороженого жалко". А еще вот такой момент. Вечером сели пить чай, а он мне говорит: "Мне сахару побольше". Я ему ответила: "Не надо слишком много сладкого, а то будет сахарный диабет". Он тут же вздрогнул, задрожал, заплакал и говорит: "Ой, мамочка, у меня, наверное, сахарный диабет!". Я обратилась к врачам, они направили в Харьков, где он месяц пролежал в психиатрической больнице. В это время умер его дедушка, и родственники настояли привезти его на похороны. Я до сих пор ругаю себя, что сделала это. Когда ему дали нести дедушкины награды, он почувствовал себя плохо: начала подниматься вверх правая рука, а потом у него начались вроде бы как судороги, но я таких никогда не видела (я сама медсестра). Лежать ровно он не мог, ему сводило ноги к туловищу, Сознание у него полностью сохранялось: он все подпрыгивал на месте, бегал по комнате и говорил: "Мне бегать хочется". Потом я вызвала "скорую", и когда она подъехала, он сразу замолчал. Ему сделали укол, и он успокоился. Лечащая врач говорила, что это от галоперидола, но когда я его забирала из больницы утром, таблеток ему не давали. Весь следующий год он чувствовал себя хорошо. Учебный год начал нормально, а вот в январе посмотрел какой-то страшный фильм — и опять появились такие же симптомы. Начал бояться быть один в комнате, вечером включает во всех комнатах свет. Стал плаксивый, уроки готовить не заставишь (сразу слезы), читает с затруднением, не дочитывает слова. Мы снова обратились к врачу. Он снова назначил галоперидол и циклодол и сказал — лечить шесть месяцев. Сейчас он стал какой-то неактивный, спать укладывается рано, беспорядочно ест: только поест, через некоторое время опять говорит: "Есть хочу". По вечерам не ходит, как это было раньше, гулять. И сам говорит: "Мне дали ленивых таблеток". Я вас очень прошу: помогите мне, может быть, что-то еще можно сделать? Неужели все это у него — от лекарств, а может быть, это истерия?". 111 История, рассказанная в письме, не такая уж редкая. Более того, в ней сконцентрировались многие наши беды. Некоторые скажут — это психиатрическая история. Да как посмотреть... Вспомним, что мама — медицинский работник. И каждая ли мать решится положить единственного сына в психиатрическую больницу, если он уже начинает плакать и дрожать при упоминании о возможности заболеть сахарным диабетом? А после потрясения, вызванного насильственным помещением в общество ненормальных подростков, его, к тому же, везут на похороны дедушки, который был ему, в какой-то мере, заменой отца, не существовавшего реально для мальчика. И так-то он был уже подвижным, неусидчивым, нервным от постоянных дерганий дома... Прибавьте еще давление из-за не очень хороших успехов по русскому языку в первых классах, повседневный контроль за уроками. Для "правополушарного" от природы мальчика (см. главу "Правые" и "левые" — кто они?", о которой упоминает читательница) трудно без ошибок, безукоризненно писать буквы-прописи и сидеть не шелохнувшись, без разрядки, целый день в школе. Конечно, все это вызвало перенапряжение нервной системы именно в начальных классах, ведь мать пишет, что в дошкольном возрасте у нее с сыном не было никаких проблем. До школы его так не воспитывали и не контролировали. А в школе с чего бы вдруг он стал неспособным и плохим в поведении? Дело, видимо, в том, что учительница излишне рациональна и педантична, и "не переносит на дух" повышеной эмоциональной чувствительности, впечатлительности и непосредственности мальчика и его неспособности писать сразу "так, как нужно". Те, кто внимательно читали нашу главу, помнят, что "правополушарные" дети не будут отличниками по русскому языку в начальных классах, потому что "центр письма" находится в левом, полушарии, и нужно время, обычно до 13 лет, чтобы письмо стало более или менее сносным. Если бы быть повнимательнее, то уже в первых классах можно было заметить у нашего мальчика признаки надвигающегося расстройства — невроза. Это и нарастающая двигательная непоседливость, и эмоциональные нарушения — неустойчивость настроения, слезливость и затруднения в сосредоточении внимания. Даже то, что он кусал ручку, говорит о труднопереносимом нервном напряжении, необходимости разрядки. О какой же разрядке можно говорить, если его постоянно ругали, запрещали прыгать, бегать? Он должен был, как истукан, сидеть не шелохнувшись и, ни разу не отвлекаясь, выполнять без ошибок все уроки подряд. А то, что он активный и подвижный от природы, возможно, холерического темперамента, тоже надо учесть. Когда ребенок с третьего класса начал посещать кружки, то был уже эмоционально "расстроенным", напряженным — и опять ему было трудно усидеть на одном месте... Побегать бы, пойти в секцию легкой атлетики, футбола, хоккея, тенниса, просто покататься лишний раз на велосипеде, коньках, лыжах — да не тут-то было. Видимо, дома все было заорганизовано, распределено, управляемо семейным "Госпланом". И в то же время, мальчик сидит "до упора" у телевизора, смотрит все подряд, занят, так сказать (с точки зрения близких)... Здесь следует напомнить, что "правополушарные" дети обладают не только выраженной впечатлительностью и воображением, но часто и способностями к изобразительной деятельности, лепке, музыке. Они ближе к природе, к "естеству", более непосредственны, способны охватить события целиком, не так рациональны, рассудочны, как "левополушарные". Тем как раз лучше даются языки, химия, алгебра и геометрия, не говоря уж о физике, технических занятиях и увлечениях философией. "Правополушарным", наоборот, эти предметы трудноваты; и они обычно переходят от одного кружка или занятия к другому, пока не найдут то, что наиболее полно раскроет их творческие, художественные, артистические или музыкальные способности. И тянутся они к людям, преподающим нетривиально, творчески, не дающим длинные задания на дом, а решающие все проблемы "на месте". Не встретилась на пути нашего мальчика такая учительница, и не нашел он занятия по душе. А тут еще несчастья всякие свалились, одно страшнее другого: и операцию сделали, и руку сломал, и собака покусала... И пошло и поехало... Стал он тревожным, беспокойным, места себе не может найти. И казаться стало, 112 что он заболеет сахарным диабетом, что заразится и умрет от микробов на дверной ручке, что его вообще могут околдовать, испортить... Воображение у него разыгралось, стало болезненным, скажете вы. Да, конечно. Но это — только внешняя сторона, видимые симптомы невроза. Вспомним, сколько на него обрушилось сразу невзгод, — тут поневоле начнешь бояться за свою жизнь. А там уже недалеко и до суеверия. Как с дверными ручками. Развился, как сказали бы мы, врачи, "ритуал": раз не прикасаешься к дверной ручке — значит, не заразишься, не заболеешь, не умрешь. А в голове постоянно мелькают мысли о возможности этого, возникают навязчивые опасения — "как бы это не произошло". "Ритуальные", защитные действия как раз и направлены на то, чтобы избежать этих крайне неприятных, навязчивых мыслей. Все это означает непрерывную внутреннюю борьбу-противостояние, конфликт между жизнью, утверждением себя и смертью как угрозой жизни. Борьба, внутренний конфликт продолжаются: и никто, никакая концепция жизни или смерти не могут одержать победу. Нарастает психическое напряжение, появляется усталость, снижается реактивность, ослабевают защитные силы организма. И последней каплей, переполнившей чашу нервного напряжения мальчика, стал эпизод с похоронами дедушки, пришедшийся как раз "кстати" после бессмысленного, в лучшем случае, нахождения в психиатрической больнице. Нервы и не выдержали: задергался весь от волнения, поскольку и так был начинен беспокойством, как бы вспыхнул от искры. В панике стал бегать, не находя себе места. А мать, вместо того чтобы сбить охватившее его пламя, опять же, не нашла ничего лучшего, как вызвать "скорую"... Легче всего, конечно, винить во всем лекарства или истерию. Но взрослым (той же матери, прежде всего) стоило трижды подумать, следует ли брать тревожного, склонного к страхам мальчика на похороны? А когда началось с ним неладное, надо бы успокоить его, отвлечь, приободрить. А вместо этого — снова визит к врачу, снова те же таблетки, психотропные средства, от которых и так было тошно. Не удивительно, что страдания ребенка опять были загнаны внутрь, появились вегетативные и гормональные расстройства, снизилась активность, возникла сонливость, стал нарастать упадок сил. До уроков ли тут! Все делалось еще с большим напряжением — ведь невроз как душевное страдание, психологическая боль как был, так и остался. И что же делать? — спрашивает мать. Да лучше его не водить никуда лишний раз, не помешать ни в какие учреждения, а наладить с ним контакт, быть ласковой и нежной, отзывчивой и доброй, с пониманием относиться к своеобразию характера сына, может быть, и не всегда легкому, тем более, в подростковом возрасте. И занять сына надо, помочь наполнить его жизнь интересными увлечениями, в спортивную секцию определить, где и мальчики-сверстники будут, и мужчина-тренер; мужского общения ведь так ему не хватает... И музыка очень полезна — любая, лишь бы ему нравилась. И последнее: не нужно полагаться на нотации и замечания, лучше хвалить чаще, подбадривать, вселять веру в себя, терпимее относиться к его недостаткам — а они есть у каждого из нас. И главное, не воевать с его "ритуалами", не запрещать, и тем более — не наказывать за них, и тогда, смотришь, они постепенно и уйдут, вместе с навязчивыми мыслями и беспокойством. А для этого нужно самим меньше беспокоиться, тревожиться, опекать. Бабушку, конечно, не перевоспитаешь, но если она и мать будут жить дружно и односторонне не навязывать волю внуку и сыну, а помогать, то и дело пойдет на лад, все станет на свои места. Он будет "как все", только по своей природе останется эмоциональным и впечатлительным мальчиком. Но разве это беда? Умение чувствовать и отзываться на чувства других людей — скорее богатство, если только мы умеем с ним бережно обращаться. 113 Психологический практикум 1. Больны ли мы неврозом? (тест для родителей) Поскольку мы часто слышим "больное общество", то не будет лишним спросить: а не больны ли мы сами, скажем, неврозом — самым распространенным видом нервнопсихических расстройств у современного человека. На подобный вопрос можно утвердительно ответить, если на большинство нижеследующих пунктов мы даем положительные ответы: 1. Легко расстраиваемся, раздражаемся по пустякам, долго не можем придти в себя. 2. Становимся все более чувствительными, ранимыми и обидчивыми. 3. Все труднее контролируем свои чувства и эмоции, хотя «ютом и переживаем с чувством вины. 4. Все больше беспокоимся, волнуемся без особых причин, не можем ждать, как обычно, нетерпеливы и непоследовательны в действиях и поступках. 5. Начинаем видеть опасность там, где се нет. и более чем члсто сомневаться в правильности своих решений. 6. Все менее жизнерадостны и активны в новых контактах, воспринимаем уже многое в мрачном свете, часто ворчим и злимся, как потом нередко оказывается, совсем не по тому поводу. 7. Возникает разлад с самим собой, внутренний конфликт, борьба противоречивых чувств и желаний. В итоге нет привычного внутреннего единства, естественности и уверенности, прежнего самочувствия и работоспособности. Теперь оценим каждый пункт в два балла, если он относится к Вам полностью; в один балл, если частично; в ноль баллов, если не касается. Сумма в 5-10 баллов говорит о наличии эмоционального стресса, о том, что Вы болели неврозом или заболеете им в ближайшее время. 10-14 баллов — это с Вами уже происходит, ничего хорошего ждать не нужно, и чем скорее Вы обратитесь за квалифицированной помощью к психологу или психотерапевту, тем меньше будет дальнейших затруднений для Вас, Ваших детей и близких. Причины невроза разнообразны. Здесь и неблагоприятное стечение жизненных обстоятельств, и внезапно навалившиеся на Вас заботы и тревоги; длительное напряжение нервно-психических сил, не давшее желаемого результата; несбывшиеся мечты; горечь утрат и разочарований, другие, значимые для Вас психические травмы и стрессы. Несомненно и то, что Вы обладаете повышенной эмоциональной восприимчивостью, а также определенными чертами характера, препятствующими своевременной нейтрализации психического стресса и появлению адекватной психологической защиты. А невозможность выразить себя, реализовать творческий, созидательный потенциал, даже быть просто собой под влиянием невротического расстройства — очевидно и для Вас самих. 2. Ваш ребенок болен неврозом или заболеет им, если: 1. Легко расстраивается, много переживает, все слишком близко принимает к сердцу. 2. Чуть что — в слезы, плачет навзрыд или ноет, ворчит, не может успокоиться. 114 3. Капризничает ни с того ни с сего, раздражается по пустякам, не может ждать, терпеть. 4. Более чем часто обижается, "дуется", не переносит никаких замечаний. 5. Крайне неустойчив в настроении, вплоть до того, что может смеяться и плакать одновременно. 6. Все больше грустит и печалится без видимой причины. 7. Как и в первые годы, снова сосет соску, палец, все вертит в руках. 8. Долго не засыпает без света и присутствия рядом близких; беспокойно спит, просыпается; не может сразу придти в себя утром. 9. Становится повышенно возбудимым, когда нужно сдерживать себя, или заторможенным и вялым при выполнении заданий. 10. Появляются выраженные страхи, опасения, боязливость в любых новых, неизвестных или ответственных ситуациях. 11. Нарастает неуверенность в себе, нерешительность в действиях и поступках. 12. Все быстрее устает, продолжительное время. отвлекается, не может концентрировать внимание 13. Все труднее найти с ним общий язык, договориться, становится сам не свой, без конца меняет решения или уходит в себя. 14. Начинает жаловаться на головные боли вечером или боли в области живота утром; нередко бледнеет, краснеет, потеет; беспокоит зуд без видимой причины, аллергия, раздражение кожи. 15. Снижается аппетит, часто и подолгу болеет, повышается без причин температура, часто пропускает детский сад или школу. Каждый пункт оценивается в 2 балла, если выражен и, тем более, возрастает в своей интенсивности в последние годы. Если указанные проявления встречаются периодически, то оцениваются в 1 балл. При их отсутствии ставится 0. От 20 до 30 баллов — невроз у Вашего ребенка несомненен. От 15 до 20—от был или будет в ближайшее время. 10-15 баллов говорят о нервном расстройстве, не обязательно достигающего стадии заболевания. 5-10 баллов заставляют нас быть более внимательными к нервной системе ребенка, ниже 5 баллов — отклонения несущественны или являются выражением возрастных, преходящих особенностей Вашего чада. А теперь вернитесь к предшествующему тесту, который касался Вас самих. Существует неприятная, но жизненно очевидная взаимосвязь между Вашей нервностью и нервностью ребенка. Чем больше Вы не можете владеть собой, эмоционально расстроены, напряжены и обеспокоены, тем больше ребенок, находясь в непосредственном общении с Вами, непроизвольно усваивает эти нежелательные модели поведения. Более того, может даже подражать им, имитировать, если он по возрасту — еще не подросток. А если он стал таковым, то наоборот, вырабатывает негативное отношение не только к этим моделям, но и к Вам самим. Возникает конфликт, отчуждение, непонимание. А тут еще одна опасность возникает — активизация в подростковом, пубертатном возрасте неблагоприятных генетических влияний родителей. Скажем, папа или мама сами были "не сахар" в свое время, а тут в отпрыске они видят подобные черты, что вызывает резкое неприятие, 115 "разборки" и потерю с ним эмоционального и психологического контакта. Потерянный же для родителей подросток становится повышенно уязвимым в отношении отрицательных влияний, идущих вначале от сверстников, а затем — и других взрослых. Не менее, а иной раз и более драматична ситуация, когда родители не обращают внимания на свое поведение, позволяют все то, что и раньше, так же возбудимы, агрессивны, курят в присутствии детей, устраивают шумные и обильные застолья, да еще постоянно выясняют методом ссор, физически активных дейстий, а то молчания и ухода отношения друг с другом. Подросток тогда получает двойной удар — как никогда действуют неблагоприятные гены родителей и негативный пример их поведения. Но это еще не все. Семейная ситуация наиболее неблагоприятна для психического развития подростка, если нет доверительного контакта с родителем того же пола. Здесь отрицательная роль принадлежит повышенной принципиальности родителей, отсутствию компромиссов, негибкости мышления со склонностью к стереотипам, азбучныым, прописным истинам, наличию собственных неразрешенных личностных и психических проблем, истерическим чертам характера с самовлюбленностью — нарциссизмом, эгоизмом и т. д. И уж совсем плохо, когда подросток не принимается эмоционально, не становится близким только потому, что походит на нелюбимого супруга или супругу, с которым нет явного конфликта. Тогда всю порцию раздражения и недовольства получает именно он — без вины виноватый подросток, с которым, конечно же, нет никакого контакта. Вот почему дочь, похожая на отца, которым недовольна мать, не будет откровенна с матерью, поскольку она эмоционально не принимает дочь и не может служить ей опорой в трудные моменты жизни. Сын, похожий на мать, может также отторгаться отцом, которого раздражают общие с женой эмоциональная чувствительность, ранимость и обидчивость. Итак, нам нужно, как никогда, быть внимательными друг к другу в семье, где подрастает сын или дочь, заодно устранить чрезмерные амбиции и недовольство, беспочвенную критику и нигилизм, нетерпимость, непримиримость и предвзятость в отношениях, равно как и чрезмерную мягкотелость, беспринципность и попустительство, отсутствие какоголибо контроля. Главное — вести себя так, чтобы быть примером не на словах, а на деде, избегать негативных образцов поведения, лучше контролировать свои чувства и эмоции, улучшать, а не ухудшать отношения в семье и всячески способствовать сохранению, повышению ее надежности и стабильности. И задуматься нужно еще раз — все ли благополучно у Вас с характером и нервной системой. Если нет, — то как это отразится на детях, и что следует предпринять, чтобы со всем этим справиться еще до того, как Вам ребенок станет подростком. 3. Что нужно преодолеть родителям, чтобы помочь ребенку избавиться от невроза "Да ничего", — скажут одни. Виноваты испуги, обстоятельства, детский сад, школа, но только не мы сами. Однако давно подмечено, что эмоциональные и нервные расстройства формируются, развиваются как раз в семье в условиях неправильного воспитания и конфликтов, а внешние стрессы выступают в качестве "последней капли" или толчка. Поэтому и не помогают при неврозах экстрасенсы или подобные им целители. Помимо специальных, научно разработанных методов психотерапии и самим родителям нужно провести определенную психологическую работу. То, что это не так легко, как может показаться с первого взгляда, говорит следующий текст. Итак, чтобы Ваш ребенок вылечился от невроза, Вам самим нужно преодолеть: 1. Недостаточную (несвоевременную) эмоциональную отзывчивость и откликаемость. 116 2. Чрезмерную фиксацию на себе и своих интересах, равно как и недоверие к возможностям детей. 3. Неспособность пойти на жертвы во имя ребенка, в том числе — экономического характера. 4. Собственные недостатки характера и поведения, являющиеся отрицательным примером для детей. 5. Ригидные, изжившие себя стереотипы воспитания, в том числе чрезмерную принципиальность, формализм и диктат в общении с детьми. 6. Непримиримые, неприязненные, конфликтные отношения с другим родителем. 7. Нервные расстройства, если они имеют место, а также неадекватно повышенную чувствительность к стрессу и отсутствие психологической защиты. Только с учетом всех этих изменений можно обеспечить 100% эффект освобождения Вашего ребенка от невротического заболевания и недостатков характера. 4. Какие качества нужны родителям чтобы вылечить ребенка от невроза 1. Понимание серьезности создавшегося положения, насколько адекватно и серьезно Вы воспринимаете беды вашего ребенка, любите его и цените его здоровье. 2. Доброта и искреннее желание помочь ребенку, 3. Способность во имя ребенка идти на уступки и жертвы. 4. Способность встать на сторону ребенка, посмотреть на себя его глазами. 5. Готовность к переменам. 6. Контроль за своими чувствами и поступками. 7. Терпение и последовательность. 8. Согласие в семье и участие обоих родителей в воспитании и лечении ребенка. 9. Вера в положительные результаты лечения. 5. Что нужно делать заранее, чтобы у наших детей не было невроза 1. Родить его в нужное время и в нужный час, без сопутствующей учебы, экзаменов, сомнений в необходимости иметь детей в данное время. Тогда Ваш ребенок не будет препятствием на Вашем жизненном пути и вызывать лишний раз раздражение, досаду и недовольство. 2. Предпринять необходимые меры безопасности до рождения ребенка: проконсультироваться у психолога или психотерапевта, избегать ненужных психических стрессов, своевременно устранять неблагоприятные воздействия со стороны работы, знакомых и близких, настроиться на успешные роды и пройти предварительное обучение. 3. Принять ребенка как судьбу, таким, какой он есть по полу, отложить все дела в сторону, полностью заняться уходом и воспитанием, не отдавать в ясли и помнить о высокой 117 потребности в любви к Вам в первые годы жизни, когда наиболее активно развиваются эмоции и способность к человеческим контактам. 4. Не оставлять одного в первые годы жизни и не передавать на попечение кому бы то ни было, равно как и не совершать дальних поездок в первые три года жизни. 5. Не забывать о муже, помнить, что ему тоже нелегко, постараться как можно раньше вовлечь его в заботу и уход за ребенком, подчеркивать его роль в семье и способность помочь как в психологическом, так и в экономическом плане. 6. Как можно чаще играть с детьми, становиться на их место, сочувствовать переживаниям, одновременно стараясь обходиться без чрезмерной опеки и беспокойства. 7. Быть достаточно гибкими и непосредственными в общении с детьми, вовремя признавать свои ошибки, доверять и "поступаться принципами", если это необходимо. 8. Учитывать индивидуальность, своеобразие темперамента, характера и личности Ваших детей, направляя развитие без искусственного опережения или замедления природного темпа. 9. Проанализировать проблемы в отношениях со своими родителями в детстве, чтобы непроизвольно не повторять их в своем семейном опыте (если в детстве были проблемы в отношениях в родителем другого пола, то это может осложнять отношения в браке; если с родителем того же пола, то — в воспитании детей). 10. Своевременно замечать психологический дискомфорт и нервность детей, в том числе нарастающие страхи и беспокойства, плохое настроение, повышенную обидчивость и капризность, утомляемость, расстройства сна и аппетита. Совместно с мужем (женой) разобраться в причинах и внести коррективы в отношения в детьми. Каждый пункт оценивается в 0 баллов, если с тем, что написано, у Вас нет никаких проблем; 1 балл — если есть сомнения; 2 балла — когда это практически трудно осуществить. Соответственно, шкала содержит от 0 до 20 баллов. До 7 баллов, предположительно, Вы можете справиться с предстоящими проблемами собственными силами, если не будет дополнительных неблагоприятных воздействий. От 7 и больше баллов, возможно, Вам потребуется психологическая или психотерапевтическая помощь или серьезная работа над собой, и лучше не откладывать это в долгий ящик, чтобы избежать возникновения невроза у ребенка.
