Чернобыль, возможно, самая ужасная катастрофа из тех, в

Черная быль. Отметина.
Майору
запаса
Алексею
ХАРЬКОВУ
из
подмосковного поселка Пироговский несколько
месяцев пришлось работать в «зоне отчуждения» Так
называли 30-километровую зону вокруг аварийного
реактора,
в
непосредственной
близости
от
«саркофага». Выйти оттуда здоровыми было
невозможно.
Автоколонна вытянулась на добрую сотню метров.
Командир роты капитан Алексей Харьков внимательно
смотрел по сторонам. Чем ближе подъезжали к зоне
заражения, тем безлюднее становились поля. На душе
было беспокойно. Из уст в уста передавались слухи о
сотнях облученных насмерть людей, сильном пожаре
реактора...
Полк Гражданской обороны въехал в 30-километровую
зону.
По обе стороны дороги, у
деревень, то и дело
попадались шлагбаумы с «кирпичом» и надписью
«ЗАРАЖЕНО». Ставни в домах заколочены. Много
брошенной техники. Ни людей, ни собак, ни кошек и,
почему-то показалось, и птиц! Только сады с огромными
яблоками, которые никто и никогда не будет есть, да
полутораметровая пшеница, которую никто не уберет.
И еще бросились в глаза рыжие сосны. Иголки на
деревьях от радиации были неестественно желтоватокрасноватого цвета. Солдаты в спецкомбинезонах валили
их и закапывали в глубокие траншеи.
«Первое впечатление жуткое – от пустых улиц и в
спешке брошенных домов, - вспоминает Алексей
Львович. – Проезжали чистую, видимо, незадолго до
трагедии отремонтированную православную церковь.
Входные ворота были наглухо закрыты, а лики святых на
расписных стенах, казалось, смотрели на людей как-то
печально и укоризненно. Даже листва была какая-то
притихшая. Зловещим и безмолвным было небо…»
Впрочем, некоторые участки зоны походили на
пчелиный улей: по дорогам беспрерывно сновали
большегрузные самосвалы, поливальные машины,
грузовики с солдатами, БТРы радиационной разведки с
освинцованными
днищами.
Работали
пункты
санобработки, на которых мыли технику. Почти все
встречающиеся люди ныли либо в военной форме, либо в
белых, синих или черных халатах с белыми лепестковыми
или зелеными армейскими респираторами.
Сама зона подразделялась на четыре, в зависимости от
радиационной опасности: - 0, 1, 2, 3. Оплата труда
ликвидатора зависела от того, в какой зоне он работал. В
нулевой зоне – два оклада, в 1-й – три, во 2-й – четыре и в
3-й
–
пять
окладов.
Подчиненным капитана Харькова, так называемым
«партизанам» - призванным «на специальные учебные
сборы» солдатам и офицерам-запасникам, предстояло
работать в самой сложной, 3-й зоне.
Неприятные ощущения не покидали новичков
несколько дней. По воспоминаниям Харькова, у всех
слезились глаза, не проходила головная боль…
Но постепенно организм адаптировался.
Уже на следующий день выехали на встречу с
«чумовым атомом», как сказал кто-то в машине.
Работали в так называемом «золотом» коридоре,
соединявшему первую и вторую очереди станции. Свое
название он получил из-за желтых аннодированных
панелей, которыми была отделана его южная стена.
Когда подъехали первый раз, открылась ужасающая
картина разрушенного энергоблока. Весь разлом и завал
имели цвет черных обгорелостей. Что-то зловещее было в
этой разрухе и черноте…
В
«золотом»
коридоре
радиационный
фон
«зашкаливал», и потому «рабочая смена» длилась 40-50
секунд. Необходимо было
долбить и снимать
загрязненный слой и собирать в мешки.
«Нашей задачей являлась очистка коридора от
высокоактивных частей, - вспоминает Алексей Львович. Трудились в бешеном ритме, до изнеможения.
«Конвейер» из 300-400 человек не притормаживал ни на
минуту…» И все это в духоте и полумраке.
«Почти двадцать лет прошло, как я расстался с этими
людьми, - говорит Харьков, - стерлись в памяти их
фамилии, но считал и до сих пор считаю, что вместе и
каждый в отдельности – герои, хотя не им достались
лавры героев. Им достались опасные для жизни дозы
радиации, вывернутое наизнанку здоровье и общие
воспоминания».
«Партизаны» в его роте были из российской глубинки,
в основном, с волжских берегов – инженеры,
механизаторы, строители. У всех дома – семьи, дети,
стабильная работа…
До сих пор Харькову обидно за то, что в стране не
оказалось
специальной техники для такого рода
деятельности. Никаких механизмов с манипуляторами
для сбора радиоактивных деталей - кусков топлива и
графита. Импортные роботы использовать по назначению
так и не удалось. Они были рассчитаны для работы на
ровненькой площадке, а в Чернобыле — сплошные
завалы. В первый же день они вышли из строя. Японские
роботы фирмы «Камацу», все такие механические и
электронные, отлично работавшие в обычных условиях, у
реактора работать отказались. Один стал, как вкопанный,
на крыше реактора, другой - пощелкал клешнями,
развернулся от станции и, не слушая никаких команд,
направился к заводи с радиоактивной водой и утопился!
Куда делись миллионы рублей, отпущенных
государством
на
разработку
робототехники
и
манипуляторов? Украли?.. Пустили по ветру?.. Впрочем,
будем точны - присланные позже роботы, сделанные
инженерами-бауманцами, работали отлично. Тех роботовликвидаторов шутливо называли «Федя» и «Захарка».
Работали без выходных. Режим четкий – подъем в 5
утра. Час на приведение себя в порядок и завтрак. В 6
часов – выезд, чтобы снова выгребать радиоактивный
«навоз» и закопать в «могильниках».
Запомнилось еще, что в немалых количествах хоронили
технику - от пожарных машин и скорых до
«насосавшихся» радиации грузовиков, самосвалов,
автобусов, кранов, «миксеров»...
В обед роту капитана Харькова меняло другое
подразделение. Погрузка на «ЗИЛы» и «Уралы» – и
возвращение к месту ночевки. Обязательная помывка в
душе, ужин. Все выматывались так, что старались больше
поспать. Из «развлечений» – только кино.
Жили сначала в палаточном городке, затем перебрались
в построенные щитовые дома. Понемногу обжились, чтото стало напоминать о доме.
Колоссальное напряжение снимали по-разному, в том
числе и спиртным. Алексей Львович вспоминает, что
сначала пили много, но потом, когда люди стали гибнуть,
командиры спохватились и все излишества запретили.
Капитан Харьков выезжал на опасный энергоблок
более 70 раз.
Получил «свою норму»… Когда командировка только
началась, людям сразу сказали, что домой отправят
только тогда, когда наберут определенную дозу - 20
рентген. У Харькова официально записано 19,6, однако
ни он, ни кто-либо из сослуживцев так и не узнал: какую
дозу облучения он получил на самом деле. К тому же
учитывалась лишь доза так называемого «внешнего
облучения», а то, что попадало вовнутрь вместе с пылью,
водой и пищей, в расчет не бралось.
К концу командировки, как и все, чувствовал себя
доведенным до ручки - истощенным, изношенным, с
разболтанными нервами...
Накануне отъезда разговорился с полковым врачом. От
него услышал леденящий кровь прогноз - по подсчетам
какой-то там медико-статистической группы выходило,
что большинству ликвидаторов надо отмерить по 15-20
лет от 86-го года - и на том успокоиться. Не хотелось в
это верить.
Болячки полезли позже. Сначала заболел позвоночник –
по мнению медиков, так среагировал на радиацию
костный мозг. Пришлось надолго лечь в госпиталь.
Уволился в 93-м майором, спустя несколько лет
переехал в поселок Пироговский, где и получил квартиру.
Жена, Ирина, работает медсестрой в местной больнице.
Именно она поставила мужа на ноги, когда он не мог
ходить. Только избавился от одного недуга, свалился с
инфарктом.
Когда государство посылало людей на ликвидацию
последствий той страшной техногенной аварии, то
обещало заботу и внимание. Сейчас они лишены многих
льгот, записанных в федеральном чернобыльском законе.
Их перечеркнул закон о «монетизации». Как сказал один
из ликвидаторов, этот закон внес больше неразберихи,
чем было там, в Чернобыле, в первые дни после аварии.
«Нас с каждым годом убывает…» – писал поэт о
фронтовиках. Эти горькие слова – и о ликвидаторах
трагедии на Чернобыльской АЭС. Все они уходили на
«чернобыльскую войну» молодыми и не подозревали, что
пройдет несколько лет,
и почти все они станут
инвалидами, что невидимая радиация прочно засядет в их
крови, почках, печени. И что, помимо болезней, живым
придется бороться с равнодушием чиновников. Харьков
считает такой подход унизительным, а тем, кто,
прикрываясь чернобыльской «корочкой, выбивает себе
привилегии или зарабатывает на этом популярность,
относится с презрением. Такое у него воспитание.
Алексей Львович – из офицерской династии. Дед,
Григорий
Матвеевич,
прошел
всю
Великую
Отечественную, отец, Лев Григорьевич, стоял у истоков
создания ядерного оружия. И тот, и другой были людьми
долга. И это передалось Алексею Львовичу, который с
детства не мыслил себя вне армейского строя. И свой
ратный долг он также выполнил с честью.
Владимир ГОНДУСОВ
Из нашего досье:
По данным МЧС, инвалидность имеет каждый
третий ликвидатор: «если в 1986-87 годах доля
практически здоровых ликвидаторов находилась на
уровне 95%, то в настоящее время 78,4% участников
ликвидации катастрофы на ЧАЭС страдают
хроническими заболеваниями». Примерно каждого
десятого из тех, кто работал тогда в 30-километровой
зоне, уже нет в живых... С 1986-го по 1990-й к работам
в зоне ЧАЭС были привлечены более 800 тыс.
человек, в том числе 300 тыс. россиян. Вместе с тем,
при перерегистрации ликвидаторов выявлено 26 тыс.
липовых «чернобыльцев». Все это время эти люди
получали компенсации.