Зарубежная социология и российская история
advertisement
Марасинова Е.Н. Зарубежная социология и российская история (Некоторые положения теории Шмуэла Айзенштадта. Рабочие заметки) Сравнительный метод как обязательное условие диалога гуманитариев Сфера методологии, научный понятийный аппарат особенно важны для познания исторического прошлого и аргументированного диалога между специалистами. Отсутствие адаптации терминов зарубежной социологической науки к реалиям российского прошлого влечет за собой автоматический перенос моделей, выработанных на материале иной исторической ситуации, тем самым обедняя представления о многовариантности исторического процесса. Становится иногда неясно, как страны, представляющие собой особые уникальные модели исторического развития, смогли стать идеальным образцом, несоответствие которому признается отклонением, отсталостью, деформацией "классических" общественных отношений. Приспособление или адаптация терминов зарубежной социологии происходит, как правило спонтанно, на интуитивном уровне. Господствующая многие годы в отечественной науке монотеоретичность определила некоторую узость терминологии и известную бедность понятийного аппарата, нестыковку его с понятийным аппаратом западной социологии. Перед российской наукой сейчас стоит важнейшая методическая задача: не ограничиваясь указанием на российскую специфику, дать новое наполнение важнейших социальных терминов и понятий. При этом следует отнестись к России не как к особому, самобытному варианту западной "классической" модели, периферии Европы, а действительно осмыслить реалии и российского, и западноевропейского прошлого. Закономерности исторического процесса можно познать через сравнительный подход, на основе адекватной социальной теории и структурной, а не иллюстративной, обработки источниковой базы. При отсутствии адаптации социологических терминов и понятий представляется нереализуемым компаративный метод, который между тем, является единственно возможным при познании прошлого, поскольку история не знает абсолютных величин1. Обычно в работах по отечественной истории мы сравниваем данный этап развития с предшествующим, но часто не проводим аналогий с другими регионами. Наряду с общеупотребительными, хотя часто обладающими множеством смыслов понятиями, как, например, феодализм, просвещение, аристократия и проч., для России раннего нового времени важно понимание и таких дефиниций как модернизация, элиты, социальный протест, традиционное общество, бюрократия и некоторые другие социологические термины. Наконец, следует уяснить - какие явления можно связывать с процессом модернизации. Подобные проблемы стоят не только перед российской наукой, точнее сказать, они актуальны в целом для науки о России в ее международном варианте. Порой интерес к русской истории в западноевропейской и американской историографии удовлетворяется на уровне эмпирики. Некоторые работы дают более или менее добросовестное изложение фактов, но не представляют попытки целостного осмысления, создания концепции. Достаточно упомянуть, что несмотря на обилие исследований, посвященных российскому дворянству, просвещению, первым поколениям интеллигенции, в новейшей американской энциклопедии по русской истории вообще отсутствует самостоятельная статья о высшем сословии, а дан лишь историографический очерк рассмотрения этой проблемы в советской науке. Россия раннего нового времени остается, как ни странно, мало разработанной тематикой в плане важнейших историко-социологических понятий и компаративного анализа. В этом плане может быть небесполезно осмысление социологической концепции Ш.Н.Айзенштадта, посвященной истории империй, специфике европейской цивилизации, закономерностям перехода от традиционного общества к так называемому модернизированному. Предлагаемая статья является не историографическим очерком работ этого американского социолога, проживающего ныне в Израиле, а скорее их прочтением глазами историка России. Schmuel Noah Eisenstadt В 1985 году в честь 60-летнего юбилея Айзенштадта вышел сборник "Сравнительная социальная динамика"2, в котором ученый назван одним из крупнейших макросоциологов-функционалистов, генералистом, создателем больших картин, который синтезирует социологический и эмпирический подходы, основываясь при этом на компаративном анализе. К юбилейному изданию была приложена обширная, занимающая более 20 страниц, библиография работ ученого. Сам же сборник включал статьи и эссе специалистов, на исследования которых концепция Айзенштадта оказала особое влияние. Материал книги организован в 5 разделов, представляющих как бы те отрасли знания, в разработку которых вклад Айзенштадта особенно значителен: гносеология и онтология познания, теоретикометодологические проблемы социологической науки, приемы компаративного и институционального анализа; история докапиталистических обществ, первобытный стой; модернизация; антропологическая теория; историческая и социальная демография; израильское общество. Избранному в данной работе ракурсу взгляда и спектру проблем, связанных с закономерностями и спецификой развития России в средние века и раннее новое время, наиболее близки работы Айзенштадта, посвященные типологии империй; социальноисторическому анализу западноевропейских государств в рассматриваемый период; процессам, объединяемым понятием модернизации. Дать импульс дальнейшим рассуждениям могут в первую очередь следующие исследования ученого и эссе, изданные под его редакцией: 1. В начале 60-х годов выходит книга Айзенштадта "Политические системы империй" (" The Political Systems of Empires")3. Эта монография в последующие три десятилетия оставалась важнейшей работой, цитируемой в исследованиях, посвященных империям. 2. В конце 80-х годов появилась монография Айзенштадта "Европейская цивилизация в сравнительной перспективе . Исследование взаимозависимости между культурой и социальной структурой" (European Civilization in a Comparative Perspective. A Study in the Relations between Culture and Social Structure)4. Содержание собранных в этом издании очерков связано с различными характеристиками европейской цивилизации, данными под разными углами зрения. В частности, рассматриваются экологические условия возникновения цивилизации и создаваемые ими ограничения, динамика ее развития, процессы централизации, специфика стратификационной структуры, движения оппозиции и протеста. Свое исследование автор строит на основе сравнительного анализа Западной Европы периода средневековья и раннего Нового времени с Индией и Византией. 3. Ведущая проблематика всех работ Айзенштадта так или иначе восходит к проблеме модернизации. Достаточно упомянуть такие издания как "Модернизация: протест и изменения" (Modernization: Protest and Change), "Традиция, изменения и современность" (Tradition, Change and Modernity), "Революция и трансформация обществ; сравнительное исследование цивилизации" (Revolution and the Transformation of Societies; a Comparative Study of Civillization)5. Терминология и проблемные поля работ Айзенштадта Повышенный интерес к так называемой модернизации обнаружился в 60-е гг. нашего столетия, когда пала колониальная система и противостояние двух миров было особенно жестким. Особую актуальность вновь приобрели взгляды Вебера на этот процесс, который классик социологии связывал с уникальностью европейской цивилизации и ее капиталистической модели развития, представлявшейся ему апогеем реализации потенциальных возможностей человечества. Вебер видел уникальность европейской модели в преодолении традиционализма, развитии капиталистических отношений, в секуляризация мировоззрения и появлении рационалистического мышления, что породило разочарование и стало глубинной основой возникновения протестантской этики. На возможность развития подобной социальной системы где-либо еще ученый смотрел достаточно скептически. В то время он еще не улавливал тенденций к преодолению стагнации нединамичных традиционных обществ. Мир после второй мировой войны демонстрировал другие закономерности - крах колониальной системы и развитие стран третьего мира поставили вопрос о возможности усвоения европейских институтов в любом обществе и реальности возникновения иных моделей модернизации в новых регионах. Вебер был признанным авторитетом, и потому корректировка его концепции особенно тщательно и взвешенно аргументировалась. Проблемам модернизации в том или ином ракурсе посвящены многие работы Айзенштадта 60-х начала 70-х годов. Однако очевидные успехи социализма и Пражская весна имели свое воздействие не только на состояние умов в станах Варшавского договора, но и на социологическую мысль Запада. Еще выходят публикации Айзенштадта и сборники, изданные под его редакцией, а интерес к проблемам модернизации заметно падает. Сейчас концепции ученого приобретают вновь особое звучание, заметно увеличивается количество ссылок на его работы. Специалиста же по истории России идеи социолога могут привлечь главным образом в плане формулировки новых методических подходов к изучению отечественной проблематики. Сам факт расхождения теорий Айзенштадта и реалий российской действительности нового времени с данной точки зрения приобретает аналитическую ценность. Под модернизацией исследователь, как и целый ряд других западных специалистов6, понимает повышение сложности общественной организации в результате роста структурной и функциональной дифференциации, увеличения адаптивной способности того или иного общества. При этом Айзенштад выдвигает тезис о необходимости целостного охвата общества и о бесперспективности его познания через изучение различных политических институтов, классовой структуры, социальной иерархии. Не отрицая важность исследования подобных дефиниций, он настаивает на их рассмотрении в широком контексте цивилизации на основе сравнительного анализа огромного конкретно-исторического материала. Таким образом, модернизирующееся общество воспринимается как система, где происходят глубинные трансформации в экономической и социально-политической сферах, эпохальные перевороты в мировоззрении и сознании7. Данная позиция автора, высвечивающего социологический, интеллектуальный и политический аспекты модернизации, находится в русле новейших исследований, которые отходят от отождествления понятий "модернизация" и "индустриализация". Как отмечают авторы статьи "Россия и модернизация (В прочтении западных ученых)" "современная западная историография ставит задачу преодоления ограниченности двух классических подходов: экономизма (Смит - Маркс - Тойнби) и психологизма (Вебер Фрейд - Парсонс). Также ставится вопрос об использовании комплексной основы формирования новых концепций модернизации, в которых сделана попытка синтеза "классических" подходов, фокусирующих особое внимание либо на экономических, либо поведенческих, либо психологических аспектах"8. Кроме того, Айзенштадт выделяет регион, внутреннее развитие которого привело в раннее новое время к зарождению процессов модернизации, так называемую область первичной модернизации, к которой относит Западную Европу, и районы, удаленные от этого ядра процессов модернизации, т.е. зону вторичной модернизации. Специфичный тип западноевропейской цивилизации распространился по всему миру, создавая целый ряд систем, включающих сходные институты и структуры. Данный сложнейший и неравномерный процесс нельзя уподобить ни победе мировых религий, ни мощной имперской экспансии. Однако политическое, экономическое и идеологическое давление моделей зоны первичной модернизации порой значительно более сильное и всепроникающее. Природа модернизации в обществах, удаленных от Западной Европы была иной, чем в эпицентре первичной модернизации, где изменения шли за счет реализации внутренне присущего некоторым группам потенциала и нарастающего взаимодействия между ними. В процесс вторичной модернизации включались общества и цивилизации, которые не имели ни основных предпосылок первичной модернизации, ни соответствующих социальных институтов для ее осуществления. За пределами Западной Европы модернизация была связана со вторжением внешних сил и их воздействием на традиционные структуры. Это подрывало тенденции естественноисторического развития этих обществ и открывало новые альтернативы для взаимодействия между различными социальными слоями и новые условия для генерирования идей, связанных с цивилизационными процессами9. Признавалось, что потенциальные возможности для модернизации наличествуют во всех обществах, и в центр внимания исследователей были поставлены вопросы о ее предпосылках. Учитывая огромную вариативность истории, Айзенштадт пытался выявить факторы, препятствующие и способствующие модернизации; характер влияния состояния общества, предшествующего началу модернизационных процессов, на их развитие; степень неизбежности тотальных потрясений и революций в ходе модернизации. Ученый пришел к выводу, что модернизация и традиция не есть прямо противостоящие друг другу начала: иногда усвоение западноевропейских моделей вызывает не разрушение, а усиление традиционализма культуры. Особую роль в процессах вторичной модернизации играет государство, которое становится главным мобилизирующим фактором. Конкретным моделям изменений традиционных обществ была посвящена конференция, прошедшая в 1985 году в Hebrew University в Иерусалиме, где Айзенштадт возглавлял отделение социологии. Ее результатом стал двухтомник Patterns of Modernity10, в предисловии к которому, ученый сформулировал важнейшие признаки модернизирующегося и модернизированного обществ. К ним он отнес в первую очередь подвижную, высокодифференцированную организацию, перемещение всех ресурсов общества, наличие особых элит, ориентированных на создание критических теорий и инициирующих протест. В данной историографической работе под понятием "модернизация" будет иметься в виду именно трактовка Айзенштадта. Однако понимание концепции ученого требует адекватного восприятия и ряда других терминов, которые общеупотребительны в западной социологии, но не совсем очевидны и читаемы в словаре российских общественных наук. Как вытекает из определения модернизации, к данным понятиям относятся - дифференциация, "подвижные, перемещающиеся" ресурсы, элиты. Понятие дифференциации служит вообще главным показателем качественного уровня развития общества, в известной степени синонимом модернизации. Данный термин был впервые употреблен Спенсером при описании универсального для общественной эволюции процесса появления функционально специализированных институтов и разделения труда11. Э.Дюркгей связывал дифференциацию функций в обществе с ростом плотности населения и интенсивности межличностных и межгрупповых контактов. М.Вебер видел в дифференциации следствие процесса рационализации ценностей, норм и отношений между людьми12. Айзенштадт относится к тем философам и социологам, которые используют понятие социальной дифференциации не столько для характеристики иерархической системы того или иного общества, его наличной социальной структуры, сколько для понимания основных направлений и уровня его развития. В подобных построениях степень дифференциации социальной системы играет роль центральной переменной, которая характеризует состояние системы в целом и от которой зависят другие сферы общественной жизни. Высокая степень дифференциации системы - гарантия появления в ней новых структур и видоизменения существующих13. Движущим импульсом дифференциации становятся силы, играющие стратегические роли и занимающие жизненно важные позиции в большинстве социальных сфер или, как правило, претендующие на них. Процессы дифференциации нарастают, когда эти силы пытаются расширить диапазон своего влияния и прерогатив, включаясь в борьбу за важнейшие источники в обществе14. Дифференциация неизбежно чревата групповыми конфликтами, поскольку формирование более сложных и развитых структур возможно только на основе перераспределения этих источников. В данной связи Айзенштадт выделяет группы, не желающие или не способные обеспечить источники, необходимые для процесса дифференциации и противостоящие силам, рвущимся к стратегическим позициям и ролям. Эти слои и становятся носителями антагонистического начала в обществе, антисистемой, в которой зреет зерно социального протеста15. В любом обществе существуют подобные антисистемы, порой скрытые и проявляющие себя только в моменты глубоких социальных сдвигов. Айзенштадт относит к драматичному процессу самовыявления этих латентных антисистем следующие явления: - честолюбивые стремления социальных групп, не имеющих доступа к руководству обществом, нарушение баланса власти; - активизация молодого поколения, наблюдающаяся в первую очередь в высших классах и эшелонах, когда юношество становится потенциальным носителем парадоксальных ориентаций, свойственных любому процессу социализации; - разрушение господствующих социальных символов и отказ от них их традиционных носителей, с одной стороны, и актуализация ритуализированных моделей поведения - с другой. Однако конфликты и движения протеста могут перерасти с революцию лишь при определенных условиях, к которым Айзенштадт относит: - быстрый переход общества от традиционализма к более открытой системе политического легитимизма; - кардинальное изменение существующей в обществе системы доступа к власти, оттеснение традиционно господствующих элит от управления; - активизация порожденных процессом социальной дифференциации групп, стремящихся к пересмотру системы распределения в обществе15. Таким образом, дифференциация, по Айзенштадту, имеет как позитивные последствия: увеличение адаптационной способности общества, более широкие возможности для развития личности, открытость социальных структур для потенциального изменения, так и негативные: утрата системной устойчивости, появление специфических источников напряжения16. Процесс дифференциации общества Айзенштадт рассматривает через взаимодействие различных социальных слоев и в первую очередь элит. В социологическом словаре, изданном в 1968 году, есть специальная статья, посвященная теориям элит, автор которой Д.Вудлэнд под данной социальной стратой понимает такую группу в обществе, которая составляет меньшинство, имеет превосходство и влияние в тех или иных социальных сферах, где осуществляет контроль17. Сходную, однако, более узкую трактовку дает Г.К.Ашин в словаре "Современная западная социология". "Элиты - необходимая составная часть любой социальной структуры, высший привилегированный слой или слои, который осуществляет функции управления, развития культуры"18. Определение элиты в западной социологии неоднозначно19; ею именуются: - люди получившие наивысший индекс в области их деятельности (Парето); - наиболее активные в политическом отношении люди, ориентированные на власть, организованное меньшинство общества (Моска); - люди, пользующиеся в обществе наибольшим престижем, статусом, богатством; - люди, обладающие интеллектуальным или моральным превосходством над массой, наивысшим чувством ответственности (Х.Ортега-и-Гассет); - люди, обладающие позициями власти (Этциони); - люди, обладающие формальной властью в организациях и институтах, определяющих социальную жизнь (Т.Дай); - боговдохновленные личности, наделенные харизмой (Л.Фройнд); - творческое меньшинство общества (Тойнби); - сравнительно небольшие группы, состоящие из лиц, занимающих ведущее положение в политической, экономической, культурной жизни общества (соответственно экономическая, культурная и т.п. элита). На мой взгляд, социологов элиты можно разделить условно на две группы: специалисты, связывающие с элитой лишь руководящую часть общества, осуществляющую политический контроль, и ученые, признающие теорию элитарного плюрализма. Такие западные социологи, как С.Нагель и В.Рансимен особенно подчеркивали вариативность понятия "элита" в обществе и указывали на множественность элит, которые находятся в состоянии конкуренции. Айзенштадт также предлагает функциональный принцип различия элит и выделяет правящие и вторичные элиты, стремящиеся оспорить существующий социальный порядок. Вторичные элиты, к которым социолог относит прежде всего культурные и религиозные элиты20, образуют скрытую до поры до времени антисистему21 и стимулируют интеллектуально окрашенные движения. Политическая элита, напрямую связанная с властью, настаивает на своем самостоятельном влиянии на культуру, на приоритетные роли в формировании ее символов и понятий. Подобного рода влияние реализуется наиболее действенно через определение для общества содержания социального престижа, выступающего важнейшим регулятором доступа к тем или иным группам и центрам, а также статуса этих групп и центров. Однако контроль, осуществляемый политическими элитами и собственно государственными структурами, вовсе не является просто изолированной автономной деятельностью, направляемой каким-либо классом или группой. Формирование прерогатив власти зависит также от внутренних особенностей общества, преобладающей концепции сферы верховного правления, структуры господствующих элит и противостоящих им элитарных групп22. Взаимодействие различных элит, как первичных, политических, так и вторичных, неполитических, прежде всего религиозных и культурных, определяет формирование и постоянную трансформацию семантической карты общественного сознания, ее основных идеологических обоснований и символики. Переход к модернизированному обществу может быть обеспечен через осуществление сложной взаимосвязи между структурными и культурными предпосылками, иначе говоря, между социальными процессами и процессами, протекающими в сфере общественной психологии и идеологии. Деятельность и амбиции вторичных элит в этом ракурсе приобретают особое значение. Развитие общества, реализация заложенных в нем тенденций и особенностей всегда связаны с возникновением напряжения, актуализацией сил противодействия и "антитенденций." Альтернативные ценности и реакции, поддерживаемые оппозиционными вторичными элитами, создают движения протеста, которые потенциально могут привести к изменению ведущих черт общества. В имперских и имперско-феодальных по своему типу государствах существовала возможность для автономного движения вторичных элит к центру. Это стремление оппозиционных сил к усложнению собственной внутренней структуры и расширению доступа к центральным эшелонам власти инспирировало движения протеста и политической борьбы. Замечу, что к элите Айзенштадт относит не только группы, но и отдельных личностей, наделенных особыми качествами, как то - интеллектуальные способности, высокие административные позиции, военная власть, моральный авторитет. Подобные качества придают жизни и образу этих индивидов, порой не связанных тесно с той или иной элитарной группой, высокую степень престижности и потому широкое влияние. Данный подход, изложенный в целом ряде статей, связан с такими расширяющими представления об элитах понятиями как "харизма", "харизматическая личность"23. Еще одним важнейшим термином, которым оперирует Айзенштадт при исследовании процессов модернизации, является понятие свободно перемещающихся источников или ресурсов общества ("free" resources or free-floating resources). Под этими ресурсами ученый понимает деятельность, ресурсы, ориентации, не соединенные жестко с социальной жизнью тех или иных групп в обществе. Данная сфера, благодаря определенной своей автономности, становится резервом для возникновения более гибких типов групп и организаций24. В драматический период перехода от традиционных относительно замкнутых структур к более дифференцированному и модернизированному обществу свободно перемещающиеся ресурсы являются важнейшим условием трансформации. Неоднозначно отношение политической власти к этим ресурсам25, которая нуждается как в свободных, так и в традиционных, фиксированных, источниках. Традиционные - необходимы для поддержания сферы легитимной, свободно перемещающиеся - требуются для расширения зон влияния верховной власти данной политической системы. При этом парадокс состоит в том, что свободные ресурсы должны быть также легитимированы. Тогда различные изменения будут лишь способствовать сохранению баланса между двумя основными, "традиционными" и "модернизирующимися", компонентами системы, находящейся в состоянии напряженности. Иначе говоря, напряженность в центре политической системы становится управляемой. Более того, результаты политической борьбы могут быть использованы для сохранения ее устойчивости26. Традиционные аристократические группы относятся более настороженно к свободным ресурсам. Они пытаются ограничить их сферу и расширить масштаб традиционных видов регуляции. Однако все эти попытки могут быть реализованы опять-таки только на базе существования свободных ресурсов. Правящая и аристократическая группировка не могут их уничтожить, не подорвав при этом социальную и политическую основу общества. Таким образом, в центре научных интересов Айзенштадта находится процесс модернизации, как первичной, так и вторичной, сложный переход от традиционного общества к более дифференцированному, гибкому, открытому, адаптационно устойчивому. Данная трансформация невозможна без наличия свободно перемещающихся ресурсов. Переход к модернизированному обществу неизбежно сопровождается различными движениями протеста, стимулируется борьбой первичных, политических, и вторичных, не имеющих доступа к власти, элит. Исторические бюрократические империи и их трансформация в "модернизированное общество" Проблемы модернизации, как первичной, так и вторичной, Айзенштадт рассматривает не умозрительно и абстрактно, а на основе осмысления богатого эмпирического материала по истории различных государств, вводя для этого еще один важнейший в его концепции термин - "исторические бюрократические империи" ("historical bureaucratic empire"). Вообще под империей ученый понимает политическую систему, окруженную обширной централизованной территорией, центр которой, неважно, персонифицирован ли он в лице императора или определенных политических институтов, представляет из себя достаточно автономное образование27. Во времена Рима образ империи отождествлялся с концентрированной властью и сильным центром, распространяющим свои прерогативы на довольно широкую территорию. В так называемое "предновое время" империя виделась как власть над различными территориальными объединениями, воспринявшими символы политической идентичности, которые нельзя абсолютно отождествлять с представлениями о национальном суверенитете. Речь шла скорее о существовании власти, которая признается на известном пространстве. В новое время понятие "империя" сблизилось с понятием "политическая система", через которую идет распространение власти на сообщества, порой даже не соприкасающиеся территориально, не вписанные жестко в единую структуру с общими символами и идентификацией. Свой краткий историографический экскурс Айзенштадт заканчивает признанием существования великого множества империй, от таких эфемерных образований, как держава Чингисхана, до колониальных держав новейшего времени. Однако наиболее исчерпывающее представление поможет дать понятие "историческая бюрократическая империя"28, именно эти государства оказались в центре его фундаментальной работы "Политические системы империй" (The Political Systems of Empires). Внимательное прочтение данной монографии убеждает, что в рассматриваемом термине основной акцент сделан на определениях "историческая, бюрократическая", но не на существительном "империя", которое зачастую заменяется понятиями "общество" ("society"), "государство" ("polity"). Достаточно перечислить, какие страны относит Айзенштадт к "историческим бюрократическим империям". Это, в частности, Византия от перенесения в 330 году столицы в Константинополь до падения империи; Порта середины XV - конца XVIII вв., Австрия времен Марии Терезии и Иосифа II ; Пруссия при Фридрихе Вильгельме и Фридрихе II , Франция от 1589 до 1789 гг., Англия, начиная с династии Тюдоров, через Стюартов, казнь короля, реставрацию династии в конце XVII века, "Славную революцию", вплоть до конца XVIII века и т.д. Всего в монографии Айзенштадта упомянуто в качестве исторических бюрократических империй 27 государств в различные периоды их существования. Замечу, что ученый сознательно не привлекает материалы XIX века. Для сравнения приведу примеры добюрократических "неимперских" обществ согласно концепции Айзенштадта - Греция при Перикле, монголы при Чингисхане, империя Каролингов, феодальная Европа X-XIII вв. и т.д. Россия 1682-1796 гг., то есть от Петра до Павла, также относится к разряду исторических бюрократических империй. Россия XVIII века по своему типу развития с точки зрения Айзенштадта ближе всего стоит к Пруссии этого же периода, разница заключается лишь в силе проявления того или иного признака и выражается в следующих ремарках автора - "до некоторой степени" или "еще более". Все данные о Российской империи крайне незначительны и, как правило, объединены с материалами по Пруссии. Айзенштадт концентрирует свое внимание на общих характеристиках политического режима, социального строя, стратификации и деятельности правительства. Большая часть материала представлена не в тексте, а в сводных таблицах. Таким образом, исторические бюрократические империи, с точки зрения ученого, - это в первую очередь Рим, Византия и Европа периода абсолютизма; страны, якобы находящиеся на той или иной стадии перехода от традиционного к модернизированному обществу29. Именно через сопоставление с традиционным и модернизированным обществом дает Айзенштадт определение исторической бюрократической империи. Во главе большинства империй, как и традиционных обществ, стоял монарх, власть которого была сакрализирована. Значительная часть населения находилась в состоянии политической пассивности, не имела права голоса и других элементарных гражданских прав30. Однако в патримониальных и феодальных системах в отличие от империй нет четко выраженной централизации территории, тесно связаны и практически сливаются экономические, социальные и политические элиты31. С другой стороны, в исторических бюрократических империях и в модернизированных обществах унифицирована централизованная власть, а также идет напряженная политическая борьба между правящей верхушкой и различными элитами, которые пытаются завоевать поддержку тех или иных групп общества32. В то же время модернизированное общество отличается более широким масштабом дифференцированной политической деятельности различных групп, объединенных, как правило, в организации и партии. Эти группы активно участвуют в формулировке политических целей общества, поскольку ослаблена традиционная наследственная преемственность власти руководителей и развит институт их подотчетности. Достижение власти и ведущих позиций в модернизированном обществе, в отличие от империи, становится предметом достаточно институализированного политического соревнования33. Дальнейшая дифференциация политической системы империи ограничивается давлением традиционной системы символов, поддерживающих верховную власть, а также незначительными масштабами политической активности и самостоятельности населения. Социологический анализ условий возникновения, развития и функционирования исторических бюрократических империй, а также процессов, обеспечивающих их существование, и обстоятельств, которые приводят к их падению, Айзенштадт дал через исследование "политических систем" этих империй. С точки зрения ученого, изучение политической системы и ее взаимоотношений с другими сферами общества, в первую очередь экономической и культурной, является наиболее надежным социологическим методом познания. Важно понять, с помощью каких механизмов экономическая сфера подпитывает политическую систему людскими ресурсами, деньгами, сырьем и прочими материальными источниками, и как в свою очередь культурная - легитимирует и поддерживает существующий политический режим. Институализацию политических систем исторических бюрократических империй определяют следующие необходимые условия: 1. стремление политической элиты, носительницы новых символов и новых более перспективных политических идей и возможностей, воплотить конкретные собственные автономные цели; взаимодействие этой элиты и широких слоев общества; 2. определенный уровень дифференциации, который достигло общество в предшествующий период развития, что должно обеспечить формирующуюся политическую систему свободно перемещающимися ресурсами34. Существование в период становления политической системы исторической бюрократической империи как дифференцированных, так и мощных традиционных ориентаций ставит политическую элиту в зависимость от поддержки сил и той и другой направленности. Несмотря на огромную вариативность исторических, экологических и культурных предпосылок, возникновение империй всегда связано с инициативой правителей императора, короля, представителей господствующей элиты35. Подобные силы появляются с поразительной закономерностью во время смут, восстаний, беспокойств, ослабления власти существующей политической системы. Обычно их цель восстановление мира и спокойствия, но не старого порядка, хотя из пропагандистских соображений иногда и выдвигаются лозунги возвращения к прошлому. Айзенштадт подробно останавливается на различных типах "самоманифестации" правительства и влиянии официозной идеологии на политическое развитие империи. Провозглашение status quo обычно свидетельствует о стремлении власти после достигнутых успехов перейти к стабилизации режима, отказавшись на время от завоевательных кампаний и наступательной политики. Жесткая сильная оппозиция и поиск союзников порой заставляют правительство использовать в качестве политических лозунгов традиционные символы и ценности общества. Имперская власть при Петре I, как указывает исследователь, была практически независима от традиции при формулировке своих политических целей и не использовала идеалы прошлого для легитимации провозглашаемых лозунгов. Подобная тактика возбудила оппозиционные настроения среди бывшей аристократии и повысила политические амбиции низших слоев, особенно крестьянства. Вторая четверть XVIII столетия и особенно царствование Екатерины II принесло некоторую стабилизацию, что в частности сказалось на тактике "самоманифестации" правительства, независимой уже в "рамках традиции". Усилия власти "исторической бюрократической империи" направлены на установление более централизованного, унифицированного режима, при котором она сможет монополизировать в своих руках принятие политических решений и выдвижение политических целей, сможет добиться изоляции аристократических оппозиционных группировок и некоторых наиболее традиционно настроенных городских и культурных элит, видящих угрозу в новой деятельности правительства. Для осуществления поставленных целей правительству необходимы союзники. Айзенштадт разделяет их на две группы - активные, как правило экономически мощные, образованные, высоко профессиональные городские круги, по происхождению и по социальным интересам, противостоящие аристократии и традиционным слоям, и пассивные - крестьянство и низшие группы городского населения. Поддержка союзников может быть реализована правительством через конкретные социальные институты, именно поэтому власть стремится поставить под контроль бюджет и сконцентрировать в своих руках ключевые позиции в административном аппарате, изолировав насколько возможно бюрократию от влияния аристократических и традиционалистских оппозиционных группировок. Однако правительство не может позволить себе ослабить влияние на союзников и сформированную им самим бюрократию, а потому стремится как максимально лимитировать независимость этих сил, так и поставить под свой контроль все население. При наиболее благоприятном для власти стечении обстоятельств она сосредотачивает в своих руках содержание и распределение престижа и тем самым ограничивает рост самосознания различных страт. Те или иные препятствия для реализации данного варианта заставляют правительство пойти на прямую изоляцию влиятельных и оппозиционных сил, опираясь при этом на средние и низшие страты, которые порой оказываются в непосредственной зависимости от власти. Правительство в данной ситуации стремится выступать в качестве арбитра в спорах между различными социальными единицами36. Так в Пруссии и России XVIII века, по мнению Айзенштадта, правительству удалось жестко регламентировать жизнь низших страт при сохранении контроля над более привилегированными группами. Обусловленная спецификой развития той или иной исторической бюрократической империи социально-статусная политика власти оказывает в свою очередь влияние на иерархическую структуру общества. В абсолютистской Европе существовало огромное количество юридических дефиниций, различающихся по степени привилегированности и статусу, особенно среди страт, находящихся на вершине социальной иерархии: среди аристократии, нобилитета, высоко профессиональных групп. С другой стороны, наблюдалась значительная мобильность между высшими стратами, гарантированная пожалованиями короля и возможностями брачных союзов. Наиболее могущественные поднимающиеся группы, в первую очередь буржуазия, стремились к разрушению большинства юридических ограничений и формированию новых центров власти и новых социальных групп вне законодательно установленной жесткой социальной арматуры. Наиболее гибкая система стратификации сложилась в Англии. Напротив, в России и до некоторой степени в Пруссии многие страты аристократы, купцы, крестьяне, еще имели много отличий в юридических позициях, объеме предоставленных властью привилегий. Русские крестьяне с XVII века были прикреплены к земле, а дворянство вплоть до середины XVIII века несло обязательную служебную повинность. Материалы таблиц, которыми снабжена монография Айзенштадта "Политические системы империй", свидетельствуют, что ученый относит Россию XVIII века к стране со средним уровнем дифференциации социальной структуры, углубившейся во время царствования Екатерины II. При этом автор выделяет политическую, правовую, стратификационную дифференциацию, а также дифференциацию в экономической сфере. Как и повсюду в Европе российское дворянство имело наиболее сложную социальную структуру в отличие от городского населения и особенно крестьянства, охарактеризованную по таким параметрам как - разнообразие ресурсов группы, подвиды экономической деятельности, степень участия в тех или иных представительствах, спектр религиозных ориентаций и т.п. Показательно, что профессиональные группы (юристы, военные, интеллигенция) были в значительной степени поглощены статусными. Кроме того, в России было лимитировано развитие свободно перемещающихся источников, предельно ограничена мобильность населения, а в политической борьбе принимала участие только бюрократия и верхушка общества. В России, а также, по мнению Айзенштадта, до некоторой степени в Пруссии и Австрии, бюрократия была жестко вписана в иерархическую структуру и отождествляла свои интересы с интересами правительства. Аппарат пытался приостановить развитие социальной дифференциации, не допустить низшие и средние страты к участию в политической жизни, что неизбежно приводило к истощению свободных источников и отчуждению населения от институтов власти. Существование традиционного и дифференцированного начала в империи создает постоянный источник напряженности, которая с особой силой проявляется именно в сфере стратификации. Новые символы и идеи, как правило, отторгаются аристократией, которая в свою очередь оказывает сильное воздействие на некоторые средние и низшие слои общества. Это заставляет правительство ограничивать влияние оппозиции путем создания новых статусных групп через перераспределение бюджета, финансовую политику и введения неаристократического элемента в систему государственной службы. Однако нередко сформированная подобным образом бюрократия выходит из-под жесткого контроля власти и сама превращается в некую относительно самостоятельную силу, окостеневшую структуру с паразитической ролью в экономической сфере. Подобная ситуация может привести к внутреннему кризису, восстанию и неотвратимой необходимости глубоких изменений. В такой ситуации правительство вынуждено выдвигать цели, требующие больших материальных и людских ресурсов, что подрывает альянс между властью и поддерживающими ее группами37. Задачи правительства в экономической области связаны с мобилизацией источников для осуществления собственных целей, обеспечением постоянного контроля над этими источниками и эффективным использованием экономических рычагов, поддерживающих политическое главенство над различными группами населения. Пути решения данных задач неоднозначны. Власть может пойти на непосредственное рекрутирование труда, а может действовать и через налоговую систему и другие более тонкие финансовые меры. С точки зрения Айзенштадта, Россия и Пруссия относятся к обществам с ограниченной экономической дифференциацией и лимитированной мобильностью трудовых ресурсов, что заставило правительство, в конечном счете, прикрепить крестьян к земле38. Проблема генерализации и усиления власти является, с точки зрения Айзенштадта, важнейшей для понимания функционирования политической системы исторической бюрократической империи. Особенно актуален анализ условий ограничения тенденций автономизации власти. С этой целью Айзенштадт определяет ситуации, при которых политическая система империи развивается беспрепятственно. Первый вариант может быть назван просто "непроизвольной политической властью", что проявляется в свободе действий лидера и его потенциальной возможности стать "самодержцем". Другой путь генерализации власти осуществляется через мобилизацию и подчинение всех возможных ресурсов общества. Однако любой произвол лидеров ограничивается как неизбежным лимитированием спектра доступных им источников, так и традиционными культурно-историческими ориентациями, господствующими в сфере общественного мнения, которые власть не может полностью игнорировать. Oт той или иной модели ограничения генерализации власти зависит в целом модель развития и трансформации исторической бюрократической империи39. Итак, исторические бюрократические империи признаются Айзенштадтом как переходные общества от традиционализма к модернизации. Подобный взгляд объясняет тезис об особой зависимости империй как от традиционных, фиксированных, так и от свободно перемещающихся, дифференцированных ресурсов. Сложнейшие механизмы рекрутирования и воспроизводства этих ресурсов являются одновременно факторами устойчивости и уязвимости имперских систем. Детальное исследование механизмов первичной и вторичной модернизации направленo именно на анализ различных вариантов кризисных состояний империй. Западная Европа - регион "первичной модернизации" К странам первичной модернизации, как уже отмечалось, Айзенштадт относит в основном регион Западной Европы, характеристику социально-политического развития которого он начинает с анализа отношений "центр-периферия". Специфику западной цивилизации социолог высвечивает через сравнительное исследование средневековой Европы и Византии. Тип европейского плюрализма принципиально отличался от плюрализма в Византийской империи. Так называемый "византийский плюрализм" означал относительно стройную иерархию общества, в котором различные социальные группы и категории населения выполняли различные предписанные им социальные функции. При более высоком, чем в средневековой Европе, уровне экономического развития социально-политическая структура была жестко организована и унифицирована. Подобная специфика структуры общества обусловила активность социальных страт и интенсивную политическую борьбу между ними. Плюрализм, получивший развитие в средневековой Европе, Айзенштадт называет "структурным плюрализмом". Можно выделить его отличительные черты: - разнообразие социальных образований, возникших в результате множественности экологических ситуаций на сравнительно небольшой территории; - низкий, по сравнению с Византией, уровень развития социальной дифференциации общества; - подвижность непрестанно изменяющихся границ между различными группами, слоями, стратами и постоянное возникновение новых относительно автономных общественных союзов, гибкая реогранизация политических центров; - отсутствие как такового разделения труда между различными социальными образованиями, скорее непрерывно идущая между ними борьба за место в социокультурном порядке. Европейскую цивилизацию отличает не столько множественность центров, сколько их структура, характер и особенности взаимоотношений. Речь идет в первую очередь о религиозной и политической сферах. Каждый из центров устанавливал свою автономию, свою социальную нишу, признавая на определенном этапе развития власть другого центра, соответственно религиозную или политическую. Отношения "центр-периферия" отличались в Западной Европе сложным взаимосочетанием характеристик, унаследованных от социально-политической традиции периода, предшествующего модернизации. Эта традиция представляла из себя переплетение черт имперского и феодального обществ, а также города-государства.(В данном контексте с понятием "феодальный" Айзенштадт сближает понятие "раздробленный"). В обществах этого региона сохранились притязания, связанные с имперским прошлым, важнейшими из которых была заявка на идеологическую и, до некоторой степени, организационную исключительность центра, а также масштабная действенная концепция политического порядка, тоже имеющая отношение к культурным истокам имперской традиции40. Более того, любая группа, достигнувшая контроля над некоторыми ресурсами, необходимыми для политического и культурного развития центра, могла претендовать на легальный и автономный доступ к центру. Имперские амбиции были соединены с феодальной децентрализацией, многочисленностью политических, культурных, экономических центров и подцентров, включенных в систему гибкой иерархии, ни один из которых, не имел очевидного преобладания. Данные центры не были сепаратными, они характеризовались сложными структурными взаимосвязями. От города-государства Европа унаследовала мощно выраженную у населения ориентацию на активную политическую деятельность. Центр и периферия западноевропейских обществ имели обязательства перед единой идеальной целью. И при абсолютистских, и при сословно-представительных режимах, правительства особое внимание уделяли культивированию общепризнанных идеологических и политических символов имеющих значение для различных достаточно независимых групп. Таким образом, для стран Западной Европы была характерна высокая степень взаимопроникновения центра и периферии и посягательств периферии на власть и прерогативы центра41. Множественность центров в европейских обществах , перешедшая из средневековья в раннее новое время, препятствовала возникновению жесткой кастовой структуры, хотя тенденции к этому имелись достаточно сильные. Каждое относительно автономное социальное образование, как то - церковь, суд, социальные страты, имело свой масштаб развития, вписанный в общие реалии периода и региона. В результате возникла тенденция к формированию сложной статусно-иерархической структуры42. Индивид, который занимал высокое положение в одной иерархической системе, мог оказаться внизу другой. Подобный феномен социологи назвали с т а т у с н ы м н е с о о т в е т с т в и е м. Различия между свободными и зависимыми группами в обществе, следовательно, были очень слабыми. Происходили постоянные метаморфозы социального состава классовых, этнических, религиозных, политических элит при практическом пересечении их границ. Множественность культурных и "функциональных" элит (экономических или профессиональных) с относительно высокой автономией создавала довольно сильные горизонтальными связями и тесные отношения с более широкими и менее четко определенными социальными образованиями. Существовала сильная тенденция к относительно монолитному классовому сознанию и классовой организации, особенно в среде высших страт. Высокий уровень статусной самоидентификации и осознания классовых интересов среди различных по роду социальной деятельности, роли, положению групп наиболее отчетливо проявился в сословно-представительной и парламентской системе, при которой каждой группе была предоставлена возможность участия в политической жизни центра лишь на основе того, что эта группа осознала себя как какое-то особое замкнутое образование. Определенный уровень развития социального, общегосударственного самосознания, характеризовался представлениями о социальной структуре общества, этнической, религиозной и географической значимости различных групп, а также высоким уровнем осознания классовых интересов и противоречий. При этом многие группы обладали в равной мере и развитым сословным самосознанием, и ощутимой политической активностью. Мобильность европейского общества на семейном и этническом уровне видится более соревнованием, чем попечительством, хотя последнее также присутствовало в рассматриваемом процессе. Метаморфозы социальной структуры были связаны также с образованием новых социальных позиций и новых статусных систем. Яркой иллюстрацией данного феномена является развитие городов, начавшееся задолго до эры абсолютизма. Принципиально новый узел контактов между различными группами и стратами завязался, именно здесь, на базе средневекового города, который стал эпицентром развития новых форм политического и социального сознания. Социально-статусная структура обществ "позднесредневекой" Европы и Европы раннего нового времени отличалась также непрекращающимися автономными попытками различных страт достигнуть центра, разделить с правящей верхушкой власть, изменить ее характер, и более того - свести к минимуму сам принцип иерархии, как противоречащий равенству возможностей в достижении центра43. Подобная специфика развития стран Европейского региона обусловила с точки зрения Айзенштадта и особую модель социальных изменений, вызревающих в недрах институтов и структур данной цивилизации. Переход к новой "модернизированной" Европе сопровождался движениями социополитического протеста, идеология которых была порождена чрезвычайным разнообразием западных традиций, многочисленными более поздними философскими школами, антиортодроксальными общественными теориями, сформулированными впервые во время революций44. Идеология протеста сводилась к трем основным положениям: 1. Принципы социального порядка и права, легитимного положения центра в общем и правящих групп, в частности, сформулированные в системе нетрадиционных ценностей, предполагающих более широкое участие социальных страт в разделении полномочий с этими руководящими органами и до известной степени участие в создании их. 2. Поиск новых общественных символов, объединяющих в своем значении самые общие универсальные ориентации и восходящих к европейской традиции, модернизации, сугубо национальной идее, которые бы способствовали идентификации на групповом и личностном уровне. 3. Стремление достичь гармонию между творческим началом, индивидуальным достоинством и межличностными отношениями, с одной стороны, и многообразными общественными структурами - с другой. Преодоление так называемого "отчуждения", т.е. потери индивидуализированного начала труда45. Особое влияние на формулировку данных положений оказала Протестантская этика и, позднее, философия Просвещения. Идеология экономической деятельности стала важнейшей частью развития цивилизации и модернизации всех сфер ее жизни. Протестантская этика предполагала освящение труда в области экономики, который и гарантировал желаемое спасение; особую ценность личности созидателя; поощрение развития науки и техники46. Таким образом, на первых этапах модернизации большинство движений социального протеста было направлено на: - расширение сферы и уравнение прав участия в деятельности различных центров и увеличение каналов доступа к ним, - изменение социального и культурного содержания этой деятельности, - решение через политику центра проблем, порождаемых индустриализацией в целом, и начальным развитием капиталистической системы, в частности. Эти движения протеста концентрировались вокруг национальных государств и определенных групп в обществе. Формирование новых центров и возникновение новых движений протеста сопровождалось постоянной борьбой, кризисами, столкновением либерализма и тоталитаризма47. Активизация подобных моделей изменений в обществе стимулировалась явной склонностью вторичных элит, достаточно близких к центру, к религиозной неортодоксальности и политическим нововведениям; и как следствие, стремлением этих элит и более широких социальных страт к изменениям в области экономики, культуры, образования. Кроме того, переход к модернизированному обществу ускорялся неизменной конкуренцией между различными социальными группами и элитами за участие в структурировании центра48. Особенностью европейских революций в структурном и организационном плане стала тесная связь между неортодоксальными религиозными движениями, восстаниями, политической борьбой в центре и созданием новых социальных институтов. Эта связь была значительно более тесная, чем в имперских или имперскофеодальных системах в общем и в "средневековой" или "традиционной" Европе в частности. Эти революции были осуществлены многочисленными группами первичных и вторичных экономических и политических элит. В результате со всей очевидностью прослеживается склонность данных революционных движений к соединению протеста с относительно реалистичной ориентацией на создание новых социальных институтов49. Специфика развития средневековой Западной Европы и особенности движений протеста раннего нового времени породили уникальную цивилизацию, которую Айзенштадт определяет как цивилизацию "первичной модернизации". Ученый выделяет следующие характеристики данного общества: 1. Возрастание структурной дифференциации и специализации, развитие экономического рынка и формирование промышленного уклада, относительно открытая система стратификации и мобильности, централизованная политическая система с сильным элементом бюрократизации50. 2. Революционный приход нового времени обусловил глубинное изменение самих центров социального и культурного порядка, степень участия в них широких слоев населения. В постреволюционной Европе были подорваны характерные для "традиционного" общества отношения между центром и всем социальным организмом. Противоречия между мощно вторгающейся периферией в структуры центра усилились вместе с облегчением доступа к центру вплоть до ликвидации различий между центром и периферией51. 3. Большинство социальных и политических элит и сами государства новоевропейского времени с одной стороны, и "общество" - с другой, возникли как автономные образования или сущности, находящиеся в непрестанной борьбе за образование и кристаллизацию политических и культурных центров, доступ к ним и причастность к персонифицированным ими символам и атрибутам52. 4. Нарастала тенденция к секуляризации символов центра и неприятия существующей культурной традиции. Все большее количество социальных групп начинают критиковать самые основы социального порядка и включаются в создание новой культурной традиции, что делало критику более результативной. Идеалы постреволюционной Европы были устремлены в будущее, а не в прошлое. Это подпитывало уверенность в возможность изменения социокультурного порядка и создания общества на основах универсализма и равенства через разумную человеческую деятельность. Эта ориентация обусловила взрыв в развитии научного и технического знания, призванного преобразовать социокультурный порядок и создать новую внешнюю и внутреннюю среду обитания человека. Европейская цивилизация Нового времени изначально была устремлена к созданию "рациональной" культуры, интенсивной экономики, гражданского общества и национальных государств, основанных на свободе участия в формировании и функционировании социальнополитического устройства53. Таким образом, трансформация исторических бюрократических империй Западной Европы может рассматриваться как модель развития государств с достаточно дифференцированной социальной системой, где экономическая деятельность приобрела особую ценность, доминируют универсальные общечеловеческие ориентации и группы с подобными ориентациями определяют общественный престиж54. Преобразование традиционных структур в этих странах "первичной модернизации" неизбежно сопровождалось противоречиями между господствующими и более дифференцированными элементами, которые разрешались в пользу последних, препятствуя тем самым генерализации политической власти55. Автономное "произвольное" управление лимитировалось именно углубляющейся социальной дифференциацией, развитием свободно перемещающихся ресурсов и честолюбивыми амбициями различных социальных групп и страт общества. В странах "первичной модернизации" в силу активных социальных контактов внутри дифференцированной структуры общества противостояние политической системы и так называемых "ведомых" групп разряжалось через нивелировку правительства и социальных слоев, не имеющих доступа к власти. При этом развивались такие политические институты, которые облегчали слияние притязаний различных групп, с одной стороны, и целей правительства - с другой56. "Вторичная модернизация" и некоторые аспекты историографии Российской империи В исторических бюрократических империях со слабо развитой дифференциацией противоречия между правительством и различными социальными группами, между традиционными и более гибкими структурами становились настолько острыми, что угрожали самим основам существования общества. В таких империях явно проявлялась тенденция к монополизации всех регулятивных механизмов и идентификации их с политической системой, обнаруживалось стремление подавить амбиции групп, не имеющих доступа к власти. Результатом данных процессов было усиление бюрократии, нарастание тоталитарных тенденций, ограничение развития дифференциации в некоторых важнейших сферах, истощение свободно перемещающихся ресурсов57. К такой модели развития Айзенштадт относит так называемую "вторичную модернизацию" империй с жесткой центральной властью и изоляцией вторичных элит. С точки зрения ученого Россия также принадлежит к странам, где существовал сильный автономный центр, не только оттягивающий ресурсы периферии, но и глубоко проникающий в ее структуры с целью переорганизации. Центр выделялся над периферией и в идеологическом плане, генерируя свои собственные критерии общественной жизни. Тенденция к подтягиванию периферии к центру в таких обществах была слабее, чем проникновение центра на периферию58. Данные положения в целом и исчерпывают концепцию Айзенштадта, связанную с моделью "вторичной модернизации" исторических бюрократических империй с менее дифференцированной социальной структурой. Работы социолога в этом ракурсе отличается явным "европоцентризмом" в распределении интересов и приоритетных проблем. Автор наибольшее внимание уделяет западной части континента, а закономерности развития стран к востоку от Эльбы освещаются порой лишь тезисно и потому поверхностно. Как безусловное познавательное значение теории Айзенштадта, так и недостаточно глубокое проникновение социолога в закономерности развития стран Восточной Европы заставляет остановиться на исследованиях, авторы которых рассматривают историю России нового и новейшего времени в контексте социологической теории модернизации. Взгляды историков на хронологические рамки и специфику российской модернизации представляют из себя огромный спектр часто противоречивых мнений. Авторы уже упоминаемой статьи "Россия и модернизация (В прочтении западных ученых)"59 останавливаются в частности на методологических аспектах изучения истории России в новое время и дают оценку англоязычным сравнительноисторическим исследованиям русского общества в конце XIX - начале XX вв. "Один из родоначальников теории модернизации -американский социолог С.Блэк - считал, как указывается в статье, что процесс модернизации является общеисторическим, характерным и для высокоразвитых стран. Согласно этой теории, он начался в так называемых "рано модернизирующихся обществах" Западной Европы в XVII-XVIII вв. и повторился во многих других странах мира, в том числе и России, в XIX и XX столетиях. По представлениям С. Блэка, Россия вступила в процесс модернизации в 60-х гг. XIX в."60. При этом, если для Западной Европы переход от традиционного общества оказался длительным процессом, растянувшимся на "два - три последние столетия", то для России была характерна форсированная модернизация61. Иная трактовка хронологических рамок процесса модернизации в России дается известнейшим американским специалистом по истории России Марком Раевым. "Если период Московии был "Средними веками" для России, - пишет исследователь, - то полтора века от воцарения Петра до смерти Николая можно сравнить с переходным периодом XVI-XVII вв. в Западной Европе. Данное время отличалось усвоением культуры и цивилизации Запада, и потому процесс модернизации в России может быть идентифицирован с процессом вестернизации62. Причем самое начало этого процесса, по мнению ученого, восходит еще к царствованию Алексея Михайловича и даже к более раннему периоду. Петр придал трансформации российского общества насильственно динамический характер, что сразу изменило ее темпы, стилистику и качество63. Другой специалист по истории России М.Конфино начало процесса модернизации в России относит также к правлению Петра. Модернизация, с точки зрения ученого, развернулась около 1700-х гг. по желанию монарха, в 1750-60 гг. она стала краеугольным камнем политики правительства, и даже традицией власти в России64. Сходное мнение можно встретить и в монографии А.Н.Медушевского, "Утверждение абсолютизма в России. Сравнительное историческое исследование"65, которая является одной из немногих попыток интерпретации истории России в смысловых полях социологического знания на основе компаративного и источниковедческого анализа. Автор показал реформы Петра "в контексте перехода от традиционной организации управления к рациональной и создания нового типа государственности"66, тем самым включив безоговорочно XVIII век в длительный период модернизации. Есть противоречия и в сущностной характеристике процесса. Можно выделить следующие важнейшие отличительные особенности процесса модернизации в России, сформулированные в охваченной здесь литературе. 1. Отождествление вестернизации (европеизации) и перехода России к модернизированному обществу. Данную позицию разделяют М.Раев, М.Конфино, подобное мнение высказано и в работе А.Н.Медушевского. В эпоху нового времени "отставание в темпах развития, рационализации оборачивается угрозой суверенитету государств. Организация государственного управления передовых стран в такой ситуации становится образцом для подражания, моделью желательного переустройства для других." Поскольку в новое время в качестве эталона модернизации выступают передовые страны Западной Европы, данный процесс определяется как "европеизация", что указывает не столько на его сущность, сколько на ориентацию67. В России примерно раз в полстолетия государство проводило ряд радикальных реформ, направленных на модернизацию социальных отношений, управленческих структур, армии, и вообще образа жизни по европейскому образцу68. 2. Особая, по сравнению с "Московией", и со странами Западной Европы роль государства в осуществлении процесса модернизации. М.Конфино политику власти в этой области определяет как "контролируемая модернизация"69. Автор отмечает "парадоксальность позиции правительства в России, когда консервативный политический режим выступал как носитель изменений и модернизации. При этом государство вторгалось практически во все сферы жизни общества: развитие науки, технологий и более высокого образования; распространение грамотности; рационализация государственной администрации, бюрократического аппарата; влияние на фасоны одежды, домов, мебели, манер, проведение досуга; реорганизация армии и флота; ускорении индустриального роста и урбанизации. Российское правительство видело свою роль в том, чтобы взять на себя инициативу во всех социальных и экономических преобразованиях70. М.Раев также отмечает, что люди и страна превратились просто в средство достижения целей государства, реформы которого подстегивались военно-стратегическими интересами71. "Просвещенный абсолютизм в странах Восточной Европы, - пишет А.Н.Медушевский, - в свете теории модернизации - это желание традиционных структур приспособиться к новым условиям развития, провести модернизацию путем реформ сверху и активного вмешательства государства в жизнь общества, средством чего и служит регламентация социальных отношений, усиление их регулирования с помощью права"72. "При отсутствии какихлибо институтов социального контроля государство не было связано ничем в ходе осуществления рационализации и модернизации, которые поэтому неизбежно приобретали принудительный характер реформ сверху"73. 3. Россия - страна "вторичной модернизации". Данный тезис варьируется от положения о догоняющем пути развития, который государство вынуждено было избрать, до интерпретации характера российского развития не как "уникальной модели "отсталости", а как варианта модернизации в смысле стадии и национальных особенностей"74. 4. Экономическая, социальная, социально-психологическая неготовность российского общества к форсированной модернизации, проводимой государством насильственными методами и быстрыми темпами. Нарушение баланса в развитии общества, вызванного быстрыми кардинальными изменениями традиционных укладов, рассматривается как на уровне взаимоотношений центр-периферия, высшее общество - низшие социальные слои, так и в плане сложнейших процессов, протекающих в общественном сознании. "В России, начиная с Петра Великого и далее, модернизация, -отмечает М.Конфино, - распространялась от центра к периферии, и спускалась по субординированным эшелонам государства и более низких страт общества75. Провинция страны также отставала в процессе модернизации, как и непривилегированные слои населения, жившие в системе традиционной культуры. Старая социальная структура не успевала за динамикой государства, пишет Раев, мысли, отношения и традиции людей изменялись медленно, а не сразу после указов. В результате возник раскол в обществе, новое пришло в противоречие со старым76. Проблема сложнейшей трансформации западноевропейского образа жизни и влияния общественного сознания элиты европейских стран на мировосприятие российского образованного дворянства вопрос, выходящий за рамки данной работы и рассмотренный мной в другой статье77. Замечу лишь, что эта сторона модернизации российской жизни должна рассматриваться как в плане объективного процесса взаимовлияния культур, так и в плане его субъективного восприятия и интерпретации современниками. Реальная европеизация и то, что носители культуры считали сближением с Западом, не всегда совпадало. Хронологические рамки модернизации российского дореволюционного общества в различных трудах расширяются от царствования Алексея Михайловича и даже более раннего периода до 1917 года и сужаются до нескольких десятилетий конца XIX начала XX вв.; Россия признается и отсталой страной "второго эшелона капитализма" с моделью догоняющего развития, и государством с уникальными национальными особенностями, реализовавшим свой самобытный путь в истории и начавшим модернизацию общества еще до перехода к быстрому индустриальному росту. Прочтение российской истории в контексте социологических теорий - проблема, требующая дальнейшего осмысления. Работа в этом направлении позволит иначе, глубже и может быть адекватнее понять смысл происходящих в российской истории процессов, даст возможность продуктивного диалога с западными коллегами, и не только славистами, реализует потенциал компаративного анализа. В данном контексте нельзя игнорировать идеи Айзенштадта, касающиеся в первую очередь социального развития исторических бюрократических империй, как стран, находящихся в состоянии перехода от традиционного к более дифференцированному, модернизированному обществу, перехода, который драматически осложняется и одновременно стимулируется борьбой первичных и вторичных элит. ______________________ . Можно говорить, например, о низком уровне развития сословного самосознания российского дворянства второй половины XVIII века, но по сравнению с какой социальной группой? 2 . Comparative Social Dynamics; Essays in Honor of S.N.Eisenstadt. Edited by Cohen E., Lissak M., and Almagor U. Westview Press. 1985. 3 . Eisenstadt S.N. The Political Systems of Empires. London. 1963. 4 . Eisenstadt S.N. European Civilization in a Comparative Perspective. A study in the Relations between Culture and Social Structure. Oslo. 1987. 5 . Eisenstadt S.N. Modernization: Protest and Change. 1966; oн же. Tradition, Change and Modernity. N.Y. 1973; oн же. Revolution and the Transformation of societies; a Comparative Study of Civillization. 1978. На русском языке вышли следующие работы Айзенштадта: Айзенштадта Ш. "осевая эпоха": возникновение трансцендентных видений и подъем духовных сословий // Ориентация - поиск: Восток в теориях и гипотезах. М. 1992; Эйзенштадт Ш.Н. Прорыв "осевого времени" // Цивилизации. М. 1995. Вып.3; Эйзенштадт Ш. Прорывы "осевого времени": их особенности и происхождение // Современные теории цивилизаций. М. 1995. Вып.3; Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ (Сравнительное изучение цивилизаций). М. 1999. 6 . См., например: Eisenstadt S.N. Introduction: Historical Traditions, Modernization and Development. // Patterns of the Modernity. Edited by Eisenstadt S.N. V. II. Beyond the West. London. 1987. P. 1-11 ; а также: Ковалев А.Д. Модернизации теории. // Современная западная социология. Словарь. М. 1990. С. 193-197. 7 . Eisenstadt S.N. European Civilization in a Comparative Perspective. Р. 1-11. 8 . Поткина И.В., Селунская Н.Б. Россия и модернизация (В прочтении западных ученых) // История СССР. 1990. № 4. С. 197-198. 9 . Eisenstadt S.N. Introduction: Historical Traditions, Modernization and Development. P. 1-11 . 10 . Там же. 11 . См.: Седов А.А. Дифференциация социальная // Современная западная социология. Словарь. М. 1990. С. 88-89. 12 . См.: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М. 1990; Вебер М. О некоторых категориях понимающей социологии // Вебер М. Избранные произведения. М. 1990. С. 495-546. 13 . См об этом: Jeffrey C. Alehander, Paul Colomy. "Institutionalization" and "Collective Behavior": points of Contact Between Eisenstadt`s Functionalism and Symbolic Interactionism // Comparative Social Dynamics. P. 338. 14 . Taм же. С. 339. 15 . Eisenstadt S.N. European Civilization in a Comparative Perspective. Р.9-11. 1 . См.: Eisenstadt S.N. Modernization: protest and change. 1966, а также некоторые рецензии: Mack R. // American Sociological Review. 1967. V. 73. P.119 ; Weiner M. // The Annals of the American Academy of Political and Social Science. 1967. V. 373. P. 288 ; Isreal H. // American Sociological Review. 1967. V. 32. P. 504. 17 . Woodlan D.J.A. `Elite // A Dictionary of Sociology. Edited by G. Duncan Mitchell. London. 1968. P. 64-66. 18 . Ашин К.Г. Элиты теории // Современная западная социология. Словарь. М. 1990. С. 416-417. 19 . Там же. 20 . Eisenstadt S.N. European Civilization in a Comparative Perspective. Р.35-37. 21 . Там же. С. 9-12. 22 . Там же. с. 41-45. 23 . См. об этом: Eisenstadt S.N. Introduction. // Max Weber on Charisma and Institution Building. Edited by Eisenstadt S.N. Chicago. 1968; Tambiah J. Stanley. The Sources of Charismatic Leadership: Max Weber Revisited // Comparative Social Dynamics. P. 73-81. Handelman Don. Charisma, Liminality, and Symbolic Types // Там же. P. 346-359; S.L. Andreski. Charisma; routinization of charisma // A Dictionary of Sociology. Edited by G. Duncan Mitchell. London. 1968. P. 24 . Eisenstadt S.N. The Political Systems of Empires. Р. 33,91-93. 25 . См. об этом: Domi`nguez` I. Jorge. Imperial Breakdown: S.N.Eisenstadt`s Work and the Spanish-American Case. // Comparative Social Dynamics. P. 108-115. 26 . Иногда правящая группа пытается ограничить влияние свободных ресурсов, устанавливая жесткую иерархию статусов и регламентацию, как средство контроля над изменяющимися по своему составу стратами. 27 . Comparative Social Dynamics. P.11. 28 . Там же. 29 . Далее для краткости изложения будет употребляться термин "империя", т.е. "историческая бюрократическая империя" в трактовке Айзенштадта. 30 . Eisenstadt S.N. The Political Systems of Empires. Р. 4. 31 . Там же. С. 23. 32 . Там же . С. 4. 33 . Там же. С. 24. 34 . Там же. С. 42 -44, 361-362. 35 . Там же. С. 42. 36 . Там же. С. 132-133. 37 . Там же. С. 45-48. 38 . Там же. С. 122. 39 . Там же. С. 365-366. 40 . Eisenstadt S.N. Introduction: Historical Traditions, Modernization and Develoament. P.111. 41 . Eisenstadt S.N. European Civilization in a Comparative Perspective. Р. 48-52. 42 . Под социальной стратификацией большинство западных социологов понимает один из видов социальной дифференциации, который с необходимостью включает термин иерархическое ранжирование. Иерархия состоит из страт, принадлежность к которым позволяет учесть все общество; внутри каждой страты члены равны, однако, между стратами существует признанная и санкционированная вертикально направленная разница. Америкнский социолог Parsons определяет социальную стратификацию как "дифференциальное ранжирование представителей данного социального общества и их различное положение по различным социально важным отношениям" (Margaret Hewitt, Donald G. Macrae. Social Stratification // A Dictionary of Sociology. Edited by G. Duncan Mitchell. London. 1968. P.181-186. 43 . Eisenstadt S.N. European Civilization in a Comparative Perspective. Р. 48-52. 16 . Там же. С. 53, 56-58. . Там же. С. 60-63. 46 . Eisenstadt S.N. Introduction: Historical Traditions, Modernization and Development. P.111. 47 . Eisenstadt S.N. European Civilization in a Comparative Perspective. 60-63. 48 . Там же. С. 53. 49 . Там же. С. 59. 50 . Там же. С. 56-58. 51 . Там же. 52 . Там же. С.60-63. 53 . Там же. С. 56-58. 54 . См.: Domi`nguez` I. Jorge. Imperial Breakdown: S.N.Eisenstadt`s Work and the SpanishAmerican Case. P. 1 10 . 55 . См.: Eisenstadt S.N. Introduction: Historical Traditions, Modernization and Development. P. 10; а также его же: The Political Systems of Empires. Р.362. 56 . Eisenstadt S.N. The Political Systems of Empires. Р.366-367. 57 . Eisenstadt S.N. The Political Systems of Empires. Р.91, 363, 370; а также Domi`nguez` I. Jorge. Imperial Breakdown: S.N.Eisenstadt`s Work and the Spanish-American Case. P.110 . 58 . Eisenstadt S.N. European Civilization in a Comparative Perspective. Р. 53-55. 59 . Поткина И.В., Селунская Н.Б. Россия и модернизация (В прочтении западных ученых). С. 194-207. 60 . Там же. С. 199. 61 . Там же. С. 196. 62 . Raeff M. Imperial Russia: Peter I to Nicholas I // An Introduction to Russian History. Edited by Robert Auty, Dmitri Obolensky. Cambridge. 1976. Р.123. 63 . Там же. С. 121. 64 . Confino M. Traditions: Old and New: Aspects of Protest and Dissent in Modern Russia. // Patterns of the Modernity. Edited by Eisenstadt S.N. V. II. Beyond the West. London. 1987. P. 1 7. 65 . Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России. Сравнительное историческое исследование. М. 1994. 66 . Там же. С. 5. 67 . Там же. С. 47. 68 . Там же. С. 48, 58. 69 . Confino M. Traditions: Old and New: Aspects of Protest and Dissent in Modern Russia. // Patterns of the Modernity. Edited by Eisenstadt S.N. V. II. Beyond the West. London. 1987. P. 17. 70 . Там же. С. 18. 71 . Raeff M. Imperial Russia: Peter I to Nicholas I. Р.123. 72 . Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России. Сравнительное историческое исследование. М. 1994. С. 293. 73 . Там же. С. 52. 74 . Поткина И.В., Селунская Н.Б. Россия и модернизация. С. 201; см. об этом подробнее: The Origins of Backwardness in Eastern Europe. Economics and Politics from the Middle Ages until the Early Twentieth Century. Edited by Daniel Chirot. California. 1989. 75 . Confino M. Traditions: Old and New: Aspects of Protest and Dissent in Modern Russia. P. 17. 76 . Raeff M. Imperial Russia: Peter I to Nicholas I. Р. 124; см. также: Голубев А.В. Мифологизированное сознание как фактор российской модернизации. // Мировосприятие и самосознание русского общества. (XI-XX вв.) М., 1994. С. 187-204. 44 45 77 . Marassinova E.N. The Russian Enlightenment and the educated nobility. In: Transaction of the Ninth International Congress on the Enlightenment. Oxford. 1996. V.ii. P.956-958.
